Жизнь вне зависимости. 4 книги для избавления от вредных привычек
Юлия Юрьевна Котенко
Алекс Астаров
Татьяна Фишер
Александр Владимирович Бессмертный
БЕЗвредные привычки. Лучшие книги по избавлению от зависимостей
В этот комплект входят книги: «Зависимость» от Татьяны Фишер, «Вспоминая душу» от Александра Бессмертного, «Как бросить курить» от Алекса Астарова и «Дегустатор безумия» от Юлии Котенко.
«Жизнь вне зависимости. 4 книги для избавления от вредных привычек» – это ваш надежный помощник на пути к освобождению от вредных привычек и зависимостей. В этом комплекте вы найдете четыре ключевые книги, которые помогут вам понять, преодолеть и исцелиться от различных видов зависимостей.
Независимо от того, боретесь ли вы с курением, алкоголизмом или наркоманией, эти книги предоставят вам все необходимые знания и инструменты для успешного преодоления этих проблем.
Татьяна Фишер
Жизнь вне зависимости. 4 книги для избавления от вредных привычек
Татьяна Фишер, текст, 2022
Астаров А. 2022
Котенко Ю.Ю., текст, 2023
Бессмертный А.В, текст, 2024
Оформление. ООО "Издательство "Эксмо", 2024
Серия: БЕЗвредные привычки. Лучшие книги по избавлению от зависимостей
Татьяна Фишер
Зависимость. Тревожные признаки алкоголизма, причины, помощь в преодолении
© Татьяна Фишер, текст, 2022
© Оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2022
Когда ты хрупок, переломлен, обесточен,
Когда мембраной стала костная броня,
Разбит, поранен, вывернут, просрочен
И с отвращением мамки пестуют тебя.
И тот, внутри, кричит: «Бежать давай подальше
Еще схватить хоть золота листвы!»
Но гнут колени, не прощая фальши,
Чтоб лечь. Размазав землю горем по лицу.
Пусть отмывают, пусть спасают душу,
Свою. Спасают-то голубушки свою.
А я тихонечко побуду, сгорбив плечи,
И через день-другой им песен попою.
Пусть отдохнут…
Татьяна Фишер
Предисловие
Чуть больше десяти лет назад по дороге на работу я заглядывалась на ждущих открытия магазина алкоголиков и отчаянно им завидовала. Мое тело тут же вспоминало волшебное ощущение первого глотка алкоголя – разливающегося внутри тепла, расслабления, остановки. От любого намека на употребление, даже закинутой в кусты пустой бутылки, появлялась тяга. Сильная, изматывающая, мучительная. Сколько-то я держалась, тайно мечтая о том, что как только дети вырастут – я одним днем встану и уйду. Навсегда. Пить вдоволь. До смерти. А пока нужно было взять себя в руки. Получалось остановиться на месяц, иногда – два, но раньше или позже происходил срыв – очередное предательство себя и близких. И, с одной стороны, он каждый раз казался неожиданным, но одновременно, глубоко внутри, я вообще не представляла себе жизни без вещества.
На реабилитации мне запомнились слова одной выздоравливающей зависимой о том, что зависимость – это никому не видимые слезы. Очень созвучно. Это страх, боль, гнев, вина, отчаяние, стыд, самоуничтожение, бесконечные круги внутреннего ада – все что угодно, только не удовольствие. Будь то алкоголь, еда, психоактивные вещества, игры, секс и прочее. Никто не мечтает в детстве, что однажды станет алкоголиком или игроком, никто не мечтает убивать себя и приносить боль близким, никто не выбирает жить во внутреннем аду. Зависимость с человеком просто случается.
И она может уничтожить, но может и переродить, довести до самого дна, от которого наконец можно оттолкнуться. Зависимость может стать дорогой к смерти, а может – шансом на настоящую, истинную жизнь в ремиссии. С качеством жизни зачастую выше, чем у «условно здоровых». С однажды пришедшим пониманием того, что эти круги ада алкоголизма были жуткими, но в то же время самыми главными и важными на пути к себе. Как писал Фазиль Абдулович Искандер: «Ты с ужасом осознаешь, что ничего не понял бы, если бы не эти страдания, если бы нe эти неудачи, не эта боль. Господи, как точно все сложилось. Два-тpи везения там, где не повезло, и я бы ничего не понял…»
Перед вами книга, которую я писала несколько лет. Повествование первых глав появилось на свет уже четыре года назад. Я выделяла целый день на одну главу нарратива, и после несколько часов уходило на то, чтобы вернуться из прошлого в здесь и сейчас, отжив душой еще кусочек боли. Вторая часть повествования и теоретическая часть появились значительно позже. Четыре года назад я не смогла бы так досконально и стройно написать теорию. Четыре года спустя я не смогла бы вспомнить и описать свое темное время с той пронзительной горечью и бессилием, как смогла это сделать тогда.
Для меня эта книга не столько о зависимости в целом и алкоголизме в частности, сколько о внутреннем пути, полном кризисов, дней отчаяния, самоненависти и непонимания себя, падении на дно и возрождении в себе настоящей, распутавшейся, нашедшей новые опоры.
Как бы пафосно это ни звучало – у вас в руках часть моей души с, возможно, самым темным и самым светлым, что в ней есть. Надеюсь, путь, который мы пройдем вместе сквозь страницы книги, окажется для вас не напрасным.
Часть I. Дно
Глава 1. Осень
Пахло гниющими листьями… Почему-то запах осенней, опавшей на влажную землю листвы ей всегда казался ореховым. Что-то из детства… Так пах упавший с дерева и расколовшийся об асфальт молочный грецкий орех во дворе у прабабушки… Грецкий орех, грецкий орех, грецкий орех… Дурацкая привычка снова и снова повторять случайно застрявшую в голове фразу. То ли чтобы заполнить пустоту в голове, то ли – заглушить адский шум. Уже и не понятно. Грецкий орех, грецкий орех, грецкий орех. Глоток коньяка из бутылки. Алкоголь обжигает гортань и согревающей ласковой волной растекается по телу. Вот так хорошо…
Наполненная на три четверти бутылка всегда радовала, она как будто светилась изнутри, обещая долгое удовольствие. Когда содержимого становилось меньше половины, приходило сожаление. Забавно. Будто каждые пол-литра она проживала настоящие отношения – от радости встречи до грусти расставания. В этот раз коньяка было уже не так много.
Началась экономия. Каждый следующий глоток нужно было до жжения держать во рту, чтобы побольше впиталось в слизистую. И чаще курить… Но главное – к моменту его завершения должна была появиться альтернатива. Обычно ею становилась купленная или заранее припрятанная бутылка коньяка, но если нет, то годилась дешевая водка, темное баночное пиво из соседнего магазина… А то и боярышник из аптеки… просто что-то ДОЛЖНО было быть.
Осеннее солнце согревало лицо. Вкусно пахло гниющими листьями. Она бесцельно шла по городу уже несколько километров, периодически отхлебывая коньяк. Было хорошо. От солнца и запаха. И это «хорошо» хотелось продлить навсегда.
Главное – не думать о том, что, когда эта бутылка кончится – по плану где-то через час, – появится другая. А она будет идти и идти, уже не видя куда и не помня себя в темноте и пустоте пьяного бессознания. В какой-то момент тело сдастся и она вырубится… На улице? В чужой квартире? В такси?
По сути, контроль – базовая функция каждого живого существа, необходимая, чтобы выжить.
Страх смерти, непредсказуемости, опасности заставляет любую божью тварь контролировать происходящее вокруг. Напиваясь, она отказывалась от контроля, каждый раз будто идя на смерть. Словно выискивая эту самую смерть… Но об этом думать было не нужно. Сейчас хорошо. Грецкий орех, грецкий орех, грецкий орех…
Добро пожаловать в запой. У запоя нет календаря, нет счета дней. Неделя может выпасть, а вчерашний вечер показаться сегодняшним утром. Но у ее запоя всегда есть стадии. Первая, когда пьешь вечерами и работаешь днем. Вторая, когда пьешь уже днем и делаешь вид, что работаешь. Третья, когда перестаешь делать вид и с облегчением пьешь с утра до вечера. Этот запой перешел в стадию, когда обязательств уже не осталось. Не осталось и надрыва. Можно было идти ото всех прочь. Спасительная тишина и бесчувствие внутри… Грецкий орех, грецкий орех, грецкий орех.
Один из переводов слова addictus с латыни – «приговоренный к рабству за долги». Так называли в Древнем Риме того, кто был обязан по приговору претора служить своему заимодавцу до уплаты долга. Кому служит зависимый? Предмету своей зависимости (аддикции). Над зависимым от алкоголя властвует алкоголь, над зависимым от интернета – виртуальный мир, над игроманом – тотализаторы, над зависимым от порно – сайты ХХХ, воля же зависимого от другого человека – в руках этого другого. Вот только в отличие от законов Древнего Рима долг зависимого перед предметом одержимости навряд ли может быть погашен, а должник не будет однажды просто так выпущен на свободу.
Зависимость оплетает человека своими щупальцами, влияя на биохимию мозга, и постепенно из удовольствия, которое человек поначалу испытывал, превращается в жизненно необходимый элемент существования. Однажды ты осознаешь, что «приговорен к рабству» и давно уже не ты управляешь зависимостью, а она тобой.
Аддикции делятся на химические (зависимость от психоактивных веществ, никотина, лекарств) и нехимические (зависимость от секса, игры, религии, еды, отношений, работы и так далее). Зависеть можно практически от всего, что нас окружает, если это нечто доставляет особое удовольствие. И от занятий спортом, и от пластических операций, и даже от солярия человек может стать зависимым. Сложно не вспомнить известную цитату швейцарского медика и алхимика Парацельса: «Всё – яд, всё – лекарство; то и другое определяет доза».
Как определить момент, когда лекарство становится ядом? Зависим ли я? На этот вопрос только сам человек может дать себе честный ответ, опираясь на основные признаки аддиктивного поведения.
Один из важных симптомов аддикции заключается в том, что зависимое поведение стало патологической привычкой, влияющей на качество вашей жизни.
Объект пристрастия занимает всё больше места в вашей реальности (фактической и эмоциональной), часто мешает сосредоточиться, другие сферы начинают все меньше интересовать. Вы пропускаете встречи, теряете вещи, занимаете деньги, с завидным постоянством попадаете в неприятные ситуации, опосредованно или напрямую с употреблением связанные, скрываете от друзей, конфликтуете с близкими по поводу вашего страстного увлечения.
Следующий признак – это утрата чувства меры, потеря контроля. Вы договариваетесь с собой не есть вечером сладкое, но по пути домой неожиданно покупаете коробку пирожных и в тайне от близких их съедаете. Вы планируете выпить на вечеринке бокал, но выпиваете бутылку спиртного. Вы искренне хотите быть верным своему партнеру, но мимолетная встреча тут же меняет ваши планы, и вот вы уже в постели с малознакомым человеком. Утром вы обещаете себе не делать больше ставок, а к вечеру опять уверены, что в этот раз удача будет на вашей стороне. Но главное – вы часто врете, недоговариваете, умалчиваете по поводу своего зависимого поведения. И врете не только близким, но в первую очередь самому себе. Третьим «звоночком» является то, что вещество / занятие / человек, от которого вы зависите, используется как способ анестезии действительности, получения более интенсивных эмоций, без него мир кажется серым. Когда много усталости – хочется употребить, когда тяжелые чувства – хочется употребить, и даже когда вам радостно – хочется усилить восторг и употребить.
В психологической работе с телом есть один простой тест на зависимость. Если состояние употребления или сразу после кажется вам на уровне тела (телесных переживаний) самым ярким и желанным, а жизнь без этого состояния ассоциируется лишь с напряженным или неживым телом, теряет всякий смысл и не приносит ни в какие моменты того же ощущения, что дает вещество, – с большой долей вероятности вы зависимы.
Также аддикции свойственны рост толерантности, когда для достижения искомого состояния нужно все большее количество предмета зависимости (больше покупок, больше кредитов, больше алкоголя, наркотика или азартных игр) и, конечно, отрицание. О последнем будет подробнее в следующих главах, но если вы все меньше хотите привлекать внимание к тому, сколько вы пьете (едите сладкого, занимаетесь сексом), и все чаще преуменьшаете или вовсе замалчиваете эту сферу жизни со своими близкими – словно категорически не хочется туда внимательно смотреть, – это очень тревожный сигнал.
Глава 2. Тяга
Дома. На кровати в спальне. Что с телом? Липкое от пота, давно не принимавшее душ, но вроде целое… В том числе и там, под животом, где меньше всего хотелось почувствовать следы чужого присутствия…
Какие-то люди… Человека четыре… Она сидела у них в саду у дома за плетеным столом… Джинсы грязные… Наверное, падала на землю… Трое мужчин и женщина… Спрашивают, кому позвонить… Долго вспоминала телефон мужа, еще дольше пыталась его выговорить. Жива. В который раз без последствий. Наверное, позвонили мужу, и он забрал.
Тошнит. Руки дрожат. Мучительно крутит всё тело… Слышно, как муж внизу играет с детьми…
Нужно выпить…
Где достать алкоголь?.. Заначек нет. Из дома он ее не выпустит… Где есть спирт дома? Лекарства? Духи?.. В туалете, в бутылке из-под средства для мытья сантехники.
У мужа была странная привычка протирать ободок унитаза спиртом во время уборки, и для этих целей когда-то купили самую дешевую водку, позже перелитую в пластиковую тару из-под моющего средства. Есть! Внизу. Туалет.
Многие думают, что алкоголик может остановиться, просто по какой-то причине не хочет. На самом деле алкоголик может пить или какое-то, иногда долгое, время не пить. Но выдержать тот самый переход, остановиться в процессе употребления, со временем становится невозможно.
Метафорически это похоже на решение не есть или не ходить в туалет – отказать себе в одной из базовых потребностей. Взять и перестать. Но очень скоро мочевой пузырь переполнится и вам придется его опорожнить, а пустой желудок заставит запихнуть в себя даже недоеденный гамбургер из мусорной корзины на улице.
В какой-то момент желание выпить становится главной потребностью организма. САМОЙ ГЛАВНОЙ. Отодвигающей все остальные на очень значительное расстояние. И если вы уже зависимы, если в мозге состоялась поломка биохимии – вы выпьете. Не поедите, описаетесь, предадите, обманете, ударите, но выпьете.
Она медленно, опираясь на непослушные руки, присела в кровати. Тяжело вздохнула, опустила ноги на деревянный пол и встала. Накинув халат, начала по возможности бесшумно спускаться лестнице на первый этаж.
Муж играл с детьми в настольную игру. Все притихли – вероятно, увидев ее. Не поднимая взгляд, она прошла в туалет. Включила воду, маскируя шум передвижений. Встала на колени и нашла в углу под ванной ту самую бутылку с водкой. Тихо, стараясь не шуметь, открыла пластиковую крышку-распылитель. Отвратительно пахло химией моющих средств… Глоток… Чуть не вырвало от резкого вкуса. Вдох с задержкой и еще глоток. Она закрыла бутылку и села на кафельный пол, привалившись спиной к стене… Не идет… Рвота… Сглотнула… Лишь бы не вырвало. Слишком ценное содержимое. Открыла и сделала еще глоток водки со вкусом средства для сортира, навстречу тошноте…
Нужно время. Время, чтобы начало усваиваться… Она поднялась с пола, выключила воду и пошла на второй этаж в спальню. Молча. Не глядя.
Легла в кровать и ждала, пока тошнота пройдет, а спирт из водки начнет распространяться по телу, расслабляя мышцы и запуская кровь по венам.
Не думать. Не думать о том, где она в этот раз была, не предполагать, что чувствует муж, не представлять глаза детей, смотревших на нее несколько минут назад, и точно не размышлять, как со всем этим жить. Станет только невыносимо больно, бессильно и стыдно. И боль эта ничего не изменит, потому что очень скоро ей снова нужно будет выпить… Вот о чем нужно думать прямо сейчас. Где достать выпить. Выпить, чтобы не провалиться во внутренний ад. Ад того, что она пьет. Всё. Круг замкнулся.
В плену зависимости может оказаться каждый. Это не вопрос личного выбора. Никто не мечтает в школе: «вот вырасту, стану-ка, пожалуй, наркоманом» или «почему бы мне не стать зависимой от токсичного мужчины и оказаться бессильной уйти?». Мы все обычные, мечтающие, старающиеся, верящие в лучшее люди. Но иногда берущие слишком много, однажды надорвавшиеся, не услышавшие или потерявшие себя, не выдержавшие нечто слишком сложное.
А дальше уже вопрос личной биохимии и психической организации. Кому-то «ляжет» алкоголь, кому-то шопинг, кому-то изнурительный фитнес, работа или героин. Кто-то не будет даже пробовать, интуитивно понимая, что может стать неуправляемым, кто-то сможет вовремя остановиться, а кто-то не сможет. Просто не сможет.
Россия – страна с традиционно высоким уровнем потребления алкоголя. В 2003–2005 годах проводилось исследование, которое выявило, что почти половина всех смертей мужчин трудоспособного возраста в типичном российском городе может быть связана с употреблением алкоголя в опасных условиях[1 - https://pubmed.ncbi.nlm.nih.gov/17574092/.]. В таких социально-культурных реалиях, где вещество является для многих неотъемлемой частью повседневной жизни, потенциальный риск алкоголизма более чем велик.
Пользуясь сухим медицинским языком, алкоголизм – это первичное хроническое прогрессирующее заболевание, сопровождающееся пристрастием к алкоголю (этиловому спирту), с психической и физической зависимостью от него. Алкоголизм характеризуется потерей контроля над количеством выпиваемого алкоголя, ростом толерантности к алкоголю, абстинентным синдромом, токсическим поражением органов, а также провалами в памяти на отдельные события, происходившие в период опьянения.
Переводя на язык простых смертных:
«Первичное» – говорит о том, что алкоголизм не является следствием других заболеваний, как, например, простуда (вторичное) при иммунодефиците (первичное). Ни одно из существующих соматических заболеваний не провоцирует развитие химической зависимости. Исключением можно считать серьезную психиатрию, в которой психозы своей эмоциональной тяжестью провоцируют человека искать способы анестезии, и он находит алкоголь. В таких случаях ряд специалистов относят синдром алкогольной зависимости ко вторичному заболеванию на фоне основного психиатрического.
«Хроническое» – значит, что алкоголиком нельзя перестать быть, алкоголизм неизлечим, вернуться к безопасному контролируемому употреблению алкоголик не сможет, но возможны длительные периоды ремиссии. Как говорят в сообществе анонимных алкоголиков: «Соленый огурец никогда не станет снова свежим». Навсегда измененная биохимия мозга никуда не денется, зависимый уже никогда не сможет выпивать в меру, не запустив тут же спящий в периоды ремиссии выученный мозгом «рефлекс» тяги. Для него этиловый спирт – яд навсегда.
«Прогрессирующее» – заболевание развивается во времени, переходит из одной стадии в последующую. Кроме того, существует пока не имеющий научных объяснений феномен, заключающийся в том, что если после длительной ремиссии человек возвращается к употреблению, то по своей динамике и тяжести срыв будет выглядеть так, словно все это время человек продолжал употреблять.
«Заболевание» – как мне кажется, самое важное слово во всем определении. Алкоголизм – это не отсутствие воли, не дефект характера, не недостаточная вера в Бога или влияние плохой компании.
Алкоголизм – это ЗАБОЛЕВАНИЕ. И, как у любого заболевания, у него есть симптомы, стадии развития и возможность ремиссии.
А если зависимость – это болезнь, то, как у любой болезни, есть способы достигнуть определенной степени выздоровления. Но, как и при любом другом хроническом заболевании (вроде диабета или гипертонии), это не разовые вмешательства, а последовательные изменения образа жизни. Говоря об аддикции – в первую очередь изменения психологические. «Потеря контроля» – человек не может выпить столько, сколько решил. Не может остановиться, отказаться, проконтролировать количество выпитого или время употребления. Его желание выпить как бы не принадлежит ему. Он не может им руководить. «Рост толерантности» – кривая устойчивости к химическому веществу имеет вид горы с одной вершиной. Другими словами, вначале, чтобы достичь эффекта, человеку приходится употреблять вещества больше или чаще (толерантность растет). Но наступает момент, когда он находится на пике этой горы индивидуальной устойчивости, а далее идет спад. Это значит, что для того, чтобы достигнуть состояния опьянения, человеку нужно уже меньшее количество вещества, чем ранее. При этом переживание былой эйфории от употребления уже практически невозможно.
«Абстинентный синдром» – абстиненция по проявлениям напоминает похмелье, однако отличается от него рядом дополнительных признаков, в том числе продолжительностью. Сопровождается потливостью, сердцебиением, дрожанием рук, нарушением координации движений, расстройствами сна и настроения. Возможен переход в алкогольный делирий (белую горячку). В быту под «похмельем» часто понимают последствия алкогольного отравления наутро после пьяной вечеринки. Оно часто встречается у неалкоголиков, тогда как абстиненция характерна для второй и последующих стадии алкоголизма.
Алкогольная «ремиссия» – полное воздержание больного от вещества. В целом о ремиссии говорят, когда период «чистого времени» равен хотя бы году. Менее длительные перерывы скорее относят к моментам абстиненции внутри употребления. Ремиссия будет у аллергика, который следит за питанием и отказался от аллергенных продуктов, у диабетика, который не ест сладкое, у астматика, который переехал к морю. Но стоит любому из них вернуться к образу жизни, провоцирующему возвращение заболевания, и оно не заставит себя долго ждать.
А еще алкоголизм считается заболеванием смертельным, ведь при прогрессирующем злоупотреблении шансы смерти – не только от сопутствующих физических заболеваний, но и от пьяного вождения, риска оказаться в небезопасных ситуациях и суицидальных мыслей – более чем велики.
Глава 3. Нога
Выпить. Выпить. Выпить. Состояние, в котором на самом деле нет слов. Будто внутри истерично мигает огромная красная сигнальная лампа, сопровождаемая надрывным ревом сирен. Как в фильмах про подводные лодки перед крушением. И в этом приближении апокалипсиса у героев выбор невелик – либо действовать здесь и сейчас, либо погибнуть.
Она натянула джинсы и выкопала из вороха одежды в шкафу чистый свитер. В глубине полки что-то звякнуло. Протянула руку, раздвигая вещи… Когда-то спрятанная пустая фляжка из-под коньяка… Один запах, даже на донышке ничего не осталось…
Обуви тут нет… Значит, в тапках… Деньги из сумки – в карман джинсов… Мятую пачку сигарет туда же… Зажигалка…
Под балконом спальни – засыпанная гравием парковка. Слишком опасно. Она перешла через этаж на балкон в детской – там газон с проплешиной сухой потрескавшейся земли ближе к дому.
Она сама сажала эту траву весной. Копала и рыхлила землю, сеяла разные сорта в несколько заходов, стараясь сделать газон равномерным и густым, тщательно поливала, досыпала семена в местах, где не было всходов. Но кое-где они все же не прижились. Красиво, как она мечтала, не вышло. Впрочем, как и всегда…
Она смотрела на проплешину, перелезая деревянные перила балкона, смотрела, стоя уже с внешней его стороны…
Впрочем, как и всегда. Впрочем, как и всегда. Впрочем, как и всегда… Прыжок.
Сухая земля под ладонями. Нога. Что-то с ногой. Что-то очень плохое с ногой. Но это потом. Нужно идти. Она, почти не ступая на поврежденную ступню, надела разлетевшиеся при прыжке со второго этажа тапки и быстро, насколько это было возможно, пошла за ворота участка.
До магазина было километра два по дороге и значительно меньше, если идти по полю, изрезанному рытвинами и заросшему по пояс сухой осенней травой.
Сильно хромая, в тапках на босу ногу, с грязной взлохмаченной головой, бледным лицом и пустым взглядом, она поковыляла через поле. Каждый шаг приносил сильнейшую боль, но это не имело значения.
Когда зверь, попавший в капкан, отгрызает себе лапу, ему, вероятно, тоже больно, но на тот момент это не имеет значения. Сейчас она была таким зверем… Иронично, что она же была и капканом.
Через несколько минут дорогу преградил муж. Вероятно, он увидел из окна прыжок, вышел из дома и доехал до нее на велосипеде по одной из тропинок, разрезавших поле поперек.
– Ты никуда не пойдешь!
– Пойду.
– Что с ногой? Садись на багажник. Поехали домой!
– Нет.
Это был пустой разговор. Они оба отлично знали, что ее не остановить. Они оба жили с ее зависимостью достаточно долго, чтобы не надеяться и не питать иллюзий.
– Если я сейчас отвезу тебя в магазин и ты купишь выпить, мы можем договориться, что завтра ты ляжешь в клинику?
– Да. Завтра. Можем. Завтра да. Только не сегодня.
Он молча поставил велосипед, чтобы ей было удобно сесть на багажник. Она молча села, и они поехали.
Как двое обреченных. Давно сдавшихся непреодолимой силе.
Не так давно в сети гулял мем с подписью что-то вроде: «Когда ты выпиваешь – появляется ощущение, как будто кто-то в тебя влюблен, ты просто пока не знаешь кто». Удивительно тонко подмечено.
Алкоголик в очень близких и страстных отношениях с веществом. Если созависимый ищет безопасность и покой в объятиях другого человека, то зависимый ищет все то же самое в объятиях вещества. В этом смысле зависимые – это часто люди, с детства живущие в полной внутренней изоляции, люди, которые любым отношениям с другими людьми предпочитают отношения с чем-то на первый взгляд более безопасным, чем живая женщина или живой мужчина. Алкоголь всегда согреет, алкоголь не предаст, алкоголь не потребует ничего взамен и всегда терпеливо будет ждать твоего возвращения. А приходя в его объятия, сдаваясь своей страсти, делая первый большой глоток, ты одномоментно перестаешь нести на себе груз прошлого, уходит бесконечная тревога за будущее, и остается наконец только здесь и сейчас. Постоянно перенапряженное тело расслабляется, боль или пустота из груди уходят, а мир кажется ярче и объемнее. Не знайте вы, что эти строки про алкоголь, согласитесь, они могли бы запросто описывать состояние сильно влюбленного человека.
Роман с зависимостью. Бурный. Страстный. Многолетний. Поначалу полный эйфории и надежд, а после – превратившийся в муку. С ним давно уже тяжело, но без него – абсолютно невозможно. Роман навсегда. Любовь до смерти.
И в этом романе живой партнер никогда не отвоюет зависимого у аддикции. Ни терпением, ни пониманием, ни контролем. Но с большой долей вероятности это самое желание контроля во благо будет лишь способствовать употреблению. Нет, дело не в том, что ваш партнер вас не любит, дело в том, что с вами (как и с любыми другими людьми) он не умеет. Ему больно, страшно, неловко, непонятно рядом с живым человеком.
Зависимость считается болезнью всей семейной системы. Как же получается так, что человек, который искренне хочет помочь и, возможно, единственный сочувствует зависимому (зная его лучше других), оказывается частью системы употребления?
Бывал ли у вас опыт, когда еще не очень хорошо умеешь управлять машиной, но в целом неплохо уже ездишь по городу до тех пор, пока… на соседнее сиденье не садится человек-контролер, который начинает советовать, дергаться, напрягаться и сильнее вас следить за движением.
Что происходит в этот момент с вами? Вы вдруг начинаете нервничать и косячить, начинаете управлять авто, словно первый раз сели за руль. С каждой минутой ваше напряжение все растет, вы начинаете огрызаться на комментарии, уже не можете спокойно концентрироваться на дороге и в лучшем случае доезжаете до места назначения абсолютно раздраженным и уставшим, либо останавливаетесь у обочины и говорите «садись сам за руль, я дальше никуда не поеду», либо во что-то врезаетесь.
А теперь представьте, что водитель – это зависимый, а пассажир – созависимый. Ровно так устроена эта нерушимая система. Ровно такое участие созависимый принимает в том, что зависимый все больше теряет контроль. И не со зла же вроде созависимый советует, скорее от страха, недоверия и уверенности, что лучше знает.
Один переполнен сильными импульсами, второй переполнен контролем. Вот они «как две половинки». То, что должно быть в одном человеке (и чувства, и контроль, и детская часть, и взрослая), в этой паре разделено на двоих.
В 1935 году, когда первые алкоголики объединились в небольшую группу и стали выздоравливать (их опыт позже и стал основой системы 12 шагов), оказалось, что выздоровление супругов сильно фрустрировало их жен. Идея «только бы он не пил, и я буду счастлива» потерпела полное фиаско. Созависимым женщинам стало абсолютно непонятно, как жить с трезвыми мужьями. Как контролировать, понятно, как спасать, понятно, как страдать, понятно, а если не вот это всё, то совсем не понятно как…
Оказалось, что зависимый и созависимый – это такой идеальный пазл, прописанные роли, предрешенные в каком-то смысле судьбы.
Глава 4. Змея
«Клиника душевных болезней»… Приятное название. Будто кто-то весь морок, ад и беспредел, которым она наполнила свою жизнь и жизни своих близких, считал душевной болезнью. Будто кто-то считал, что она не тварь последняя, а просто ее душа болеет… будто кому-то было не все равно на ее душу… будто у нее была душа… бред, конечно, но чем-то этот бред нравился.
Приемный покой в подвальном помещении. Она уже знала правила – сменить одежду, сдать телефон, снять все украшения… долго неуверенными движениями пыталась расстегнуть цепочку с крестиком… с трудом сняла с отекшего пальца обручальное кольцо… не глядя отдала всё мужу.
Вчерашний вечер после магазина она не помнила. Утром привычно собрала вещи и успела по пути обманом, ссылаясь на необходимость снять в банкомате деньги, купить фляжку коньяка, перелить ее в бутылку с колой и потихоньку в дороге набраться. Муж заметил только в середине пути… Его взгляд… Бессилие. Тоска. Отчаяние. Ненависть. Горе. Она очень хорошо знала, как смотрит человек, которого постоянно предают. Но остановиться было невозможно. Там он был ее врагом. Врагом, который мешает, контролирует, останавливает, противодействует. Врагов не бывает жалко. Врагам хочется делать больно.
Не так давно у нее начались встречи с психологом. Дима. Он был не первый, не второй и даже не третий мозгоправ. Обычно все заканчивалось после первой встречи. Дураки, ни черта не знающие о ней. Этот был другой. Он раньше пил. Он будто знал. Будто был там. А оттого казался «своим», «таким же», «неврагом». Ей захотелось с ним разговаривать. На второй встрече Дима попросил нарисовать зависимость. Она стала думать об этом, и внутри родился образ большой змеи. Эта змея жила в груди. Огромная, занимающая весь объем грудной клетки. Сильная. Хитрая. Безжалостная. Иногда месяцами она мирно спала, но если просыпалась – а она обязательно просыпалась, – змею нужно было кормить веществом. Тогда ее – жены, мамы, дочери, человека – больше не было. Змея была хозяином. А все, кто против, – врагами…
Она сухо попрощалась с мужем. Медицинская сестра повела ее в отделение. Длинные темные коридоры. Двери. Двери. Двери. Небольшая палата. Решетка на окне. Кровать. Капельницы. Несколько уколов… Когда она засыпала, показалось, что она чувствует, как змея трется своей жесткой чешуйчатой шкурой о ее ребра, успокаиваясь и сворачиваясь внутри.
Как у любой аддикции, у зависимости от алкоголя есть свои стадии.
Процесс формирования алкоголизма чем-то похож на спуск лыжника-любителя по сложной горнолыжной трассе. Если поначалу скорость небольшая и есть возможность притормаживать, поворачивать и даже при необходимости останавливаться, то с каждым метром спуска скорость быстро увеличивается, а возможность контроля падает, и он уже просто несется вперед в надежде как-то доехать до низа склона, не разбившись о дерево или кочку.
Продромальная стадия, или так называемый продром
Это бытовое пьянство, когда человек употребляет по ситуации, редко напивается, может на любое необходимое время отказаться от вещества. Спокойно относится к тому, будет ли выпивка (к примеру, на мероприятии), не имеет желания «догнаться» покупкой дополнительного алкоголя после вечеринки.
Первая стадия алкоголизма
Основное в первой стадии – постепенное увеличение количества и частоты употребления.
Человек нашел простой и быстрый путь к своему «хорошо», и его тянет туда все чаще. Ведь мозг наш, как известно, ленив и оттого очень хорошо запоминает кратчайшие пути к искомым состояниям.
Появляется психическое влечение к алкоголю, и вот уже состояние внутреннего комфорта, которое раньше давали разговоры с друзьями, прогулки, хобби, начинает напрямую ассоциироваться исключительно с состоянием опьянения.
Становятся заметны подавленность и перепады настроения, вызванные интоксикацией, появляются первые признаки нарушения сна.
Часто на этой стадии пропадает рвота – защитная функция организма на чрезмерное количество яда.
Кстати, если бы алкоголь изобрели только сейчас, он был бы причислен по своим характеристикам к тяжелым наркотикам и не продавался в магазинах. Но реальность такова, что в любой торговой точке человек, достигший 21 года, может законно купить себе порцию подсахаренного, подкрашенного, разведенного для более приемлемого вкуса наркотического этанола.
Исчезает чувство отвращения наутро после сильного употребления, и уже на этой стадии человек может начать опохмеляться, но пока не по физической необходимости, а скорее в связи с нечувствительностью к интоксикации.
Появляется толерантность к ухудшению состояния после употребления, и человек начинает употреблять чаще, иногда многодневно, ежевечерне, но продолжая работать и выполнять другие социальные роли. «Плохо» на следующий день после употребления начинает внутренне восприниматься как адекватная плата за предыдущее «хорошо», а последующее употребление – исключительно как желание убрать наступившее «плохо».
Изменяются проявления опьянения. Успокаивающее действие алкоголя сменяется возбуждающим, стимулирующим к действию. Появляются провалы в памяти, пока в сравнительно легкой форме.
На этой стадии человек еще может сказать себе «нет». По сути, всё, что для этого зачастую нужно, – достаточная осведомленность о возможности заболевания и внимательность к своим реакциям.
Вторая стадия алкоголизма
Влечение к алкоголю становится постоянным (как в трезвом, так и в пьяном виде). Мысли о веществе становятся неотъемлемым фоном в сознании (так называемое алкогольное мышление). Борьба мотивов выпить / не выпить сменяется влечением, которое сложно преодолеть.
Алкоголь становится веществом, необходимым для ощущения физического комфорта. Без вещества становится сложно уснуть, невозможно полноценно расслабиться и отдохнуть.
Амнезии становятся регулярными и возникают не только при глубокой степени опьянения, но и при средней.
Опохмеление становится не выбором, но потребностью, что говорит о том, что человек начинает не только психологически зависеть от вещества, но и физически.
Могут возникать многодневные запои, хотя их отсутствие совсем не гарантирует, что человек все еще вне физической зависимости.
Велика вероятность появления алкогольных психозов и алкогольного делирия (белая горячка).
Сон продолжает ухудшаться вплоть до полной бессонницы.
Становится заметна деградация личности (ухудшается память, пропадает мотивация, ослабевают интеллектуальные способности).
В состоянии тяжелой абстиненции после запоя, без помощи по детоксикации или без возможности опохмелиться, может наступить смерть.
На этой стадии человеку без помощи со стороны остановить прогрессирующую болезнь уже крайне сложно. К тому же значительно усиливается психологическая защита отрицания заболевания.
Третья стадия алкоголизма
Это стадия, в которой произошедшие за время употребления поражения мозга уже необратимы. Сопровождается психическими, соматическими и неврологическими нарушениями. В том числе появляются признаки алкогольной энцефалопатии.
Характерно ухудшение аппетита, снижение массы тела, ухудшение координации движений, постоянная усталость, тревожность, нарушения памяти и неустойчивость настроения.
Человек становится грубым, циничным, агрессивным. Пропадает всякая внутренняя критика к своим состояниям. Он словно отключил внутри часть себя, отвечающую за здоровую критику, «совесть», сожаление, и полностью отдался зависимому себе.
Снижается толерантность к этиловому спирту, и теперь опьянение наступает при малых дозах.
Алкоголь употребляется систематически и запоями. В течение запоя возрастает непереносимость алкоголя, появляется отвращение, рвота, состояние после приема ухудшается.
Возникают судорожные припадки, отказывают ноги или другие части тела, происходят алкогольные психозы и делирии, но вместе с тем отрицание (как психологическая защита) заболевания достигает своей максимальной силы. Человек может находиться при смерти, но отчаянно отрицать связь своего состояния с алкоголизмом.
Запой прерывается невозможностью продолжать употребление, наступает непереносимость спиртного. Похмельный синдром значительно тяжелее, чем на второй стадии.
Четвертая стадия алкоголизма
К ней относят состояние, когда (как правило, уже пожилой человек, чудом оставшийся в живых при многолетнем употреблении) теряет невыносимую тягу к алкоголю и употребление постепенно затухает. Это связано как с тем, что в мозгу уже просто не осталось того, чем «получать удовольствие», так и с ухудшением здоровья в силу возраста.
«Очень показательно исчезновение эйфории в опьянении. Некоторые больные подчеркивают, что алкоголь ни веселит, ни бодрит, а потребление его становится ненужным и бессмысленным. Попытка выпить по прежнему опыту большую дозу спиртного приводит к резкому ухудшению физического состояния (слабость, подскок артериального давления, головные боли, кардиалгии, тошнота, рвота и т. д.). В результате происходит полный отказ от потребления спиртного. Влечение к опьянению не возникает»[2 - Клиническая наркология / А. Г. Гофман. 2-е изд. М.: Медицинское информационное агентство, 2017.].
До стадии затухания, как очевидно, доходят единицы. Тогда как смертность от алкоголя, при учете смертности, опосредованно связанной с употреблением, по праву занимает одну из лидирующих позиций в мире.
Глава 5. Аяна
Она лежала в больничной кровати уже третий день. Засыпала, обнимая казенную подушку, просыпалась, час-два-три смотрела в полудреме на недавно покрашенную кремовым стену перед лицом и снова через приятную истому уходила в глубокий сон.
Ей было хорошо. Спокойно и безопасно почти до слез. Здесь от нее никто ничего не хотел. Здесь она никому ничего не была должна. Здесь она была наконец заперта от вещества. В мрачной, с решетками на окне и удобствами на этаже, четырехместной палате клиники она чувствовала себя как в материнской утробе. Пожалуй, следовало скучать по детям, переживать о работе и прочее. Но мир был слишком сложен и невыносим. Место, где переставало быть страшно и больно, – здесь.
Вечерами на час выдавали телефоны. Звонить никому не хотелось. Но нужно было сказать матери, где она. Зачем? Муж наверняка уже позвонил теще. Ему нужна будет помощь с детьми… Но она взяла из обув ной коробки с гаджетами всех больных, стоящей на сестринском посту, свой мобильный и пошла в туалет. На полу комнаты с умывальниками была выложена дореволюционная плитка в бело-коричневую шашечку.
Набирая номер, начала ходить взад и вперед, стараясь наступать только на белые квадраты. Белый. Белый. Белый.
– Алло!
– Да, мам, это я. Я в клинике.
– Опять.
– Да, мам, опять.
– С детьми все хорошо?
– Да, все хорошо. Он с ними. Все хорошо, мам.
Тишина. Белый. Белый. Белый.
– Что же делать? Что делать? Как это все остановить? Как тебе остановиться? Как же дети? Что ты будешь делать? Что там, в больнице, они могут сделать?
Она молчала. Столько бессмысленных, каждый раз одинаковых вопросов, на которые она сама не знала ответов. Так больно от них внутри… Слезы близко… – Мам, я не знаю. Я правда не знаю. Если бы можно было отрезать руку и все это кончилось, я бы согласилась. Поверь, я бы согласилась.
В этот момент она поняла, что говорит абсолютно серьезно, примериваясь внутри, какой бы руки она была готова лишиться. Не обнимать детей, не держать их больше на руках, не рисовать, не реставрировать мебель, не мастерить всякие мелочи, не ухаживать за чертовым газоном, не работать дизайнером… Она и была ее руки. Оставить культю вместо одной из них, чтобы все закончилось… Она всем телом почувствовала, как это – быть без руки. Да. Если нужно, то да.
– Мам, я справлюсь. Я постараюсь. Они что-нибудь еще предложат. Мам, я хочу. Очень хочу, мам…
Слезы потекли по лицу…
– Все будет хорошо, мам. С детьми все хорошо. Пожалуйста, узнай, нужна ли помощь ему.
– Я позвоню. Конечно. Постарайся, пожалуйста.
– Я постараюсь, мам. Пока.
– Пока.
Белый. Белый. Коричневый квадрат плитки на полу. Оступилась. Все. Проиграла. Она стояла на этой «неправильной» плитке и представляла себя с одной рукой. Страшно не было. Скорее, была в этом какая-то правильность. Справедливость. Достаточность. На ум пришло слово «искупление». Если бы все было так просто…
В этот раз она провела в клинике три недели. Врачи хотели отпустить через две, но она очень попросила оставить ее подольше. Совсем не была готова выходить в мир.
Пролежав почти неделю в кровати, она захотела чем-то заняться. Попросила у сестер бумагу с ручкой и решила начать рисовать, что последний раз она делала только в старших классах школы. Вставала утром, шла в столовую или к столу в коридоре и до вечера рисовала. Сложные, с большим количеством деталей картинки штриховкой. Рыбы, индюк, осенние листья, еще рыбы, иссушенные яблоки на ветках. Один раз ей удалось добыть на час цветные карандаши, и она нарисовала единорога для дочки. Передала картинку с мужем, попросила его привезти еще десяток ручек. Слишком быстро они заканчивались.
Водили на всякие тесты. Надевали какую-то шапку на голову и смотрели работу мозга. Просили ходить по беговой дорожке и слушали сердце. Один раз ее пригласил психиатр, и она заполняла долгий тест на ассоциативное мышление, логику и прочее. Оказалось, что ее показатели близки к гениальности.
– Что же ты делаешь, девочка, с собой. Не всем Бог дает столько, сколько есть у тебя, – подняла на нее глаза пожилой психиатр, подсчитав результаты.
– Хороший вопрос. Что-то от его подарков мне не легче. Может, не то дал, – иронично отшутилась она в ответ.
Отделение было платным, сюда ложились люди не только с зависимостями, но и с проблемами сна, депрессиями, попытками суицида. Как-то в ее палату под руки привели Аяну. Бурятку за пятьдесят привез ее сын. В молодости Аяна была известным и очень уважаемым у себя в регионе хирургом, а потом что-то случилось, и у нее начались видения наяву. Еще молодой тогда бурятке диагностировали шизофрению. Уже больше двадцати лет она периодически уходила в мир своей болезни. Сын привез мать с очередным приступом.
Аяна не была опасной, но если ей начинали видеться духи – могла громко с ними разговаривать, прогоняя из палаты или туалета, чем пугала остальных больных. Через день оказалось, что бурятке нравится смотреть, как она рисует. С этого момента Аяна всегда была рядом. А если уходила пошугать духов, сестры ей ласково говорили: «Аяна, пойдем-ка посмотрим, как рисуют» – и приводили обратно.
Бурятка часами смотрела, как ручка штрихует маленькие детали очередной картинки. Наверное, ее это успокаивало. Покачиваясь из стороны в сторону, пела колыбельные на бурятском. Иногда, если была в себе, говорила, как переводится с русского на ее родной язык то или другое слово, сбивчиво рассказывала, как однажды пошла туда, куда живым нельзя ходить, в какое-то поле мертвых, и с тех пор начала болеть.
Она была рада Аяне. Ее рассказам, ее нежным грустным песням, ее видениям. Аяна не пугала, а скорее казалась шаманкой, которая умеет пересекать границу миров и может много интересного рассказать о том, как там, с той стороны. А еще бурятка точно не считала ее странной или слабой, как, ей казалось, думают другие пациенты отделения. Иногда бурятка просила дать ей ручку и пририсовывала что-то на картинке. Бывало, могла объяснить, что написала на бурятском «мышь» или «рыба», но чаще сама не понимала, что нарисовала.
Когда ее уже выписывали, вшив в конце третьей недели очередную капсулу под лопатку, от которой в случае употребления станет очень плохо, у Аяны был приступ. Она уже час стояла в туалете и разговаривала с демоном. Шаманка была в другом мире, с ней было не попрощаться.
Она с грустью собрала в папку все рисунки, рассматривая надписи, сделанные Аяной, получила свой телефон и верхнюю одежду, тепло попрощалась с сестрами, которые в очередной раз сказали: «Чтобы мы больше тебя здесь не видели!» – и пошла по коридору к лестнице, спустившись по которой на три этажа, открыла дверь на улицу. Прощай, Аяна. Вдохнула холодный влажный воздух всей грудью. Пахло гниющей листвой…
Почему я не хочу, но пью? Почему пьет мой партнер или родитель, если очевидны все негативные последствия употребления? Что управляет пьющим человеком? На эти вопросы может ответить небольшое знакомство с биохимической реакцией нашего организма на этанол.
Алкоголь так же, как кофе, считается напитком «социальным».
То есть человек не выбирает его по вкусовым качествам (попробуйте предложить детям крепкий кофе без молока или глоток коньяка), но знакомится с ними в социуме, где есть традиция употребления. Уже после первых глотков «гадкого» для вкусовых рецепторов напитка мозг понимает, что за неприятным вкусом следуют крайне приятные телесные и эмоциональные ощущения (тепло, снятие напряжения от алкоголя или повышение количества энергии от кофе). И как только эти состояния связываются с определенным вкусом, запахом, ритуалом – нам начинает нравиться и вкус. Скорее, даже вкус становится не столь значимым, как получаемый эффект.
Один из самых легких способов сделать алкоголь более привлекательным – это подсластить его и, конечно, несколько разбавить, ведь чистый спирт жжется.
Молекула этанола очень мала, оттого быстро всасывается, а значит, уже через несколько минут вы чувствуете, как состояние изменилось, напряжение ушло, а мир засверкал новыми красками.
Как и любой наркотик, алкоголь встраивается в человеческую биохимию, становясь ее частью. В этом смысле алкоголь – один из самых неизбирательных психоактивных веществ, потому что связывается со множеством различных рецепторов и таким образом действует на большую часть нейронов мозга, а их порядка 200 млрд.
Нейроны мозга, в свою очередь, между собой имеют так называемые синаптические щели, и передача информации от одного нейрона к последующему идет химическим путем с выделением нейромедиаторов, несущих, в зависимости от вида, определенный сигнал соседнему нейрону.
Под действием этанола количество нейромедиаторов в синаптических щелях резко повышается. Выделяется гамма-аминомасляная кислота (она как сигнал «выкл.» для всех систем), и вы ощущаете эффект расслабления, который при продолжении употребления может перейти в выключение способности рассуждать или в целом к потере сознания.
Тем временем под влиянием этанола отключается префронтальная кора, отвечающая за контроль и оценку происходящего, ваша психика растормаживается, и вы неожиданно открываете в себе таланты танцовщицы на шесте или бесстрашного покорителя строительных кранов. Вы ли это? Вы, но без тормозящей части себя, которая тоже вы.
Кроме того, повышение уровня алкоголя в крови усиливает эффект серотонина, отчего всё вокруг вам кажется привлекательнее, вы чувствуете себя счастливее, а выделившиеся в синаптические щели эндорфины организуют эмоциональный подъем.
«Никакой другой наркотик не может разом активировать гамма-аминомасляную кислоту, серотонин и дофамин и при этом блокировать глутамат и норадреналин. Алкоголь смешивает в нашем мозге настоящий коктейль из эффектов нейротрансмиттеров»[3 - Нафт Д. Пить или не пить. М.: МИФ, 2021.].
Одновременно, защищаясь от действия алкоголя, мозг старательно выделяет моноаминооксидазу, призванную нейтрализовать некоторый избыток нейромедиаторов. Именно повышение количества моноаминооксидазы приводит к росту толерантности при регулярном употреблении. И, к сожалению, идея о том, что человек независим, если может много выпить, – ошибочна. Если человек стал толерантен к этанолу, он уже внутри процессов зависимости. Но то, что многие исследователи биохимии зависимости считают самым важным, – алкоголь способствует выбросу дофамина. Вы чувствуете себя бодрее, активнее и воодушевленнее. И если вы начинаете все чаще обращаться к алкоголю как инструменту кратчайшего получения удовольствия, то в вашем мозге все чаще случаются дофаминовые потопы, в попытке адаптироваться к которым он наращивает количество дофаминовых рецепторов.
Представим, что вы очутились на море, или в горах, или еще в каком-то очень приятном месте. Вам по-настоящему хорошо. Соответственно, один нейрон передал десять молекул дофамина на десять дофаминовых рецепторов соседнего нейрона. Мозг расценивает этот сигнал как некое блаженство и достаточность. При систематическом употреблении алкоголя, как мы уже выяснили, количество дофамина увеличивается, а соответственно увеличивается и количество рецепторов. Через несколько лет вы опять на том же берегу моря: нейрон передал, возможно, все те же десять молекул дофамина рецепторам соседнего нейрона, но к тому моменту рецепторов уже в два раза больше (их количество увеличилось, чтобы выдерживать дофаминовые штормы, организуемые этанолом), а значит, сигнал изменился с «блаженство» на «нормально», «жить можно». И одновременно в вас слышна вот эта вот легкая тоска по тому, что можно почувствовать утерянное ощущение достаточности, стоит лишь переместиться в бар и заказать себе пару коктейлей покрепче. Сама идея поднимает волну дофамина в крови (ведь он отвечает в том числе за предвкушение), и ноги вас уже сами несут к выпивке. Кто сможет отказаться заменить потерянную чувствительность, апатию и депрессию на возможность почувствовать себя снова живым?
Параллельно со всеми ранее описанными процессами мозг привыкает к доставке химии извне, и собственные нейротрансмиттеры почти перестают вырабатываться. Отсюда состояние подавленности после употребления (особенно несколько дней подряд). Кроме тяжести от интоксикации, стимуляция химией привела к выбросу слишком большого количества нейромедиаторов, и мозг остался в каком-то смысле «на мели».
При частом употреблении вся биохимия организма как бы перестраивается на существование только в партнерстве с этанолом, и отказ переживается все сложнее.
Хорошо, скажете вы. То, что алкоголь оказывает наркотическое действие, в общем-то очевидно. Но почему со временем отношения с веществом становятся хроническими, до конца неизлечимыми даже после разрыва?
Начну с красивой, хотя и не упоминаемой в профильной наркологической литературе истории. В 30-е годы прошлого века женщине-врачу, занимающейся исследованиями мозга, понадобился материал для опытов. Где можно найти ненужный мозг? В морге, у умерших бездомных, которых не будут хоронить родственники.
В ходе изучения мозга недавно умерших бездомных людей в тканях многих из них она обнаружила вещество, очень напоминающее героин. Это THIQ (тетрагидроизохинолин), который образуется при частичном разрушении героина. Когда человек употребляет героин, определенное его количество превращается в THIQ. Но ведь бездомные не были героиновыми наркоманами! Зато, как часто бывает с людьми, оказавшимися в подобном положении, многие из них были алкоголиками.
Если вы не алкоголик, то, употребляя алкоголь, ваш организм произведет обычный процесс расщепления этанола сначала до ацетальдегида, после – до уксусной кислоты, а далее превратит в воду и углекислый газ. В организме же человека зависимого небольшое количество ацетальдегида не распадается, а попадает в мозг, где проходит сложный биохимический процесс, а вещество трансформируется в THIQ.
Именно скопление THIQ в мозге образует так называемую зону тяги, которая никогда никуда из мозга уже не денется. Как только тяга активизируется – потребность выпить встает на первое место. Часто выше потребности удовлетворить голод или, простите, сходить в туалет. Проходили эксперименты на животных, которые показывали, что даже после нескольких лет воздержания зона тяги в мозгу оставалась неизменной.
При длительной ремиссии зона «затухает», перестает быть такой активной. Процесс можно сравнить с сиреной на подводной лодке, которая сначала мигает и орет с утра до вечера, но с каждым месяцем сигналы бедствия и полной боевой готовности звучат все реже. Вставший на путь выздоровления зависимый имеет дело с первобытной системой мотивации, которую должен контролировать. Это я к тому, что нужно еще выдержать сильнейшие сигналы глубоких, животных слоев мозга, чтобы на эту самую ремиссию как-то выйти.
Также выздоравливающие зависимые сталкиваются с тем, что после длительного, многолетнего воздержания срыв происходит такой скорости и силы, словно все это время человек продолжал употреблять и болезнь прогрессировала. Научного объяснения этому факту нет, но сам феномен упоминается в наркологической литературе.
Если отходить от спорной теории о конкретной зоне, так же как, собственно, нейронауки отошли от идеи строго ограниченных функций правого и левого полушарий или идеи, что мозг эволюционировал слоями (мозг рептилии – мозг млекопитающего – неокортекс), остается и сама идея необратимых изменений мозговых структур, невосстановимой поломки биохимии.
Помните, я упоминала об увеличении количества дофаминовых рецепторов? Вот это самое увеличение со временем никуда не исчезает, а скорее постепенно неиспользуемые рецепторы как бы «засыпают». И вот как можно метафорически описать это состояние «заснувших» дофаминовых рецепторов.
Представьте себе, что есть река, исток которой находится где-то в горах. Там тающие снега сотни лет стекают в определенном количестве в определенное время года, формируя русло этой самой реки.
Но вот однажды сходит лавина, несущая в себе слишком большое количество будущей воды. Русло переполняется, река выходит из берегов. Лавины сходят снова и снова, и постепенно вода пробивает в ландшафте новые ответвления. Река становится совсем другой. Из извилистой полоски она превращается в широкую ленту с большим количеством ответвлений.
А теперь представьте, что лавины снега – это влияние алкоголя на биохимию мозга. Высвобождение большого количества одних химических элементов и вытеснение других. Если зависимому удается взять употребление под контроль – он укрепляет берега первоначального русла (работает над границами и ответственностью), заботится о том, чтобы лавины большой силы не сходили (следит за честностью и ясностью с собой и другими, чтобы не допустить слишком большого внутреннего напряжения), выстраивает связи, чтобы обратиться за помощью в лавиноопасной ситуации. Река более-менее возвращается в свои первоначальные очертания. Но! Новообразовавшиеся когда-то ответвления никуда не исчезают. Да, какие-то неглубокие, возможно, стали незаметны, в каких-то выросли деревья и цветы, но стоит не удержать очередной мощный сход воды с гор – и весь ландшафт тут же примет уже известные ему очертания. За дни все вернется к тому, на что первоначально требовались годы.
Так вот в мозгу химически (!) зависимого есть необратимые изменения, называй их хоть зоной тяги, хоть временно затухшими дополнительно появившимися рецепторами, хоть поломкой эндокринной системы.
Оттого ремиссия – это бесконечная работа, забота о себе, растущая степень осознанности.
Но никто никогда не может сказать наверняка, в какой момент человек не справится с внутренней или внешней лавиной и его первобытная система мотивации возьмет верх над ограниченным контролем, на который способна кора головного мозга.
По этой же причине невозможно «бороться» с зависимостью. Нельзя выкинуть из себя бомбу. Можно только исследовать механизм, осознавать провоцирующие моменты, постоянно не упускать эту часть себя из виду. То есть по-хорошему не «бороться» с собой, а с точностью до наоборот: постоянно слушать себя, заботиться, смиряться с ограничениями и пополнять инструменты собственного «хорошо» без химии.
У выздоравливающих зависимых есть такая присказка, что выздоровление – это всегда движение вверх по эскалатору, движущемуся вниз. И если в какой-то момент ты расслабишься, засмотришься, решишь, что можно больше не прилагать усилий, – очень быстро ты окажешься в самом низу. Там, где начинал свой путь.
Глава 6. Вина
С ее возвращения из больницы прошла уже пара недель. Она была виновата. Виновата. Виновата. Виновата перед всеми в который раз. А потому терпеливо принимала и отстраненность мужа, и настороженность детей. Но потихоньку все налаживалось. Диалоги становились длиннее, а детские объятия крепче. Она знала, что все исправит. Ей нужен последний шанс, ведь больше она ни за что не обманет. Она справится.
Периодически – в укромных уголках дома и офиса – она находила пустые или недопитые бутылки коньяка и со стыдом незаметно выкидывала их в мусор. Любое напоминание о том, какая она бывает под действием вещества, – звон пустых фляжек под водительским сиденьем машины, фраза дочери: «Мама, а помнишь, когда ты была „сонная”…», звонок из школы, где она, оказывается, пропустила родительское собрание, – разрывало грудь стыдом и виной.
Говорят, что психика спасает алкоголиков от боли всего, что они творят, алкогольной амнезией. Ведь если я не помню, то это вовсе не со мной и происходило. Вот и ей просто хотелось не вспоминать, побыстрее прожить дальше, когда напоминаний уже не останется. Очень хотелось.
Хорошо, что муж обычно не напоминал. Давно, где-то в начале отношений, она думала, что он бережет ее чувства, когда не говорит о сложном, а потом поняла: он просто ее не видит. Помнится, несколько лет назад она обиделась на что-то и перестала его обнимать ночью… А он и не заметил. Ни через день, ни через месяц. Тогда-то она осознала, что ее для него нет. Безразличие. Пустота.
Так что кроме эпизодов запоя, когда он включался, остальное время они жили каждый своей жизнью. В ее жизни были ранние подъемы, дети и работа по 15 часов. В его – долгий сон, депрессия и забота о матери. Честно говоря, иногда ей искренне казалось, что у них есть негласный договор – она терпит его подавленность и отстраненность, он – ее пьянство… Наверное, это были не самые хорошие отношения, а может, другие тоже так жили. Обычно она была слишком виновата, чтобы задумываться о таких тонкостях.
Вернулась самая обычная жизнь, с которой день ото дня нужно было справляться. Успевать. Терпеть. Мочь. В детстве она мечтала о картинке с большим домом, красной машиной, двумя детьми и приличным мужчиной рядом. Сейчас она жила в этой картинке. Вот только, проезжая по утрам мимо еще закрытого магазина, к которому потихоньку уже сползались мятые и дурно пахнущие алкоголики из соседних дворов, она мечтала о другом. Об их жизни. Не сейчас. Потом. Когда дети вырастут. Когда она не будет им нужна. Однажды утром она выйдет из дома и больше не вернется. Она будет пить. Пить сколько захочется. Всласть. И вскоре тоже станет мятой и дурно пахнущей, но зато наконец отчаянно свободной…
«Иррациональность всегда превзойдет рациональность, поскольку не собирается бороться честно», – говорит доктор философии и клинический психотерапевт Рональд Поттер-Эфрон. Зависимость – яркий пример, как за внешней и первоначальной рациональностью скрывается огромная иррациональность, которая на самом деле управляет процессом.
Вина и стыд – самые преданные и неразлучные друзья любой аддикции.
Очевидно, что зависимый человек отчаянно стремится заполнить зависимостью (другим человеком, покупками, веществом, сексом) какую-то внутреннюю дыру, которую не научился заполнять по-другому. И закономерно предположить, что он не очень хорошо к себе относится, не считает себя достаточно ценным и частенько попадает в переживание вины и стыда за себя, такого как есть. Зависимым в целом свойственно иметь к себе завышенные, нарциссические требования и отсюда – часто им не соответствовать и разочаровываться. И когда человек в таком привычном напряжении неожиданно встречает вещество, которое снимает непосильный груз, то словно на время выпускает себя из клетки собственного давления – эта находка кажется освободительной.
Однако постепенно употребление начинает выходить из-под контроля и появляются новые вина и стыд, теперь уже за себя «сорвавшегося», «не удержавшегося» и тем более принесшего ущерб окружающим. Употребление, обещавшее принести столь желанное облегчение, со временем начинает усиливать внутренний конфликт. Смотреть на последствия своих поступков становится все более стыдно, но и отказаться от вещества кажется все менее возможным, ведь к этому времени оно уже основательно изменило под себя биохимию.
Попробуйте представить эти части, зависимую и контролирующую, которые разрывают личность изнутри. Настоящий душевный ад, из которого, как кажется (если ты не осведомлен о болезни), нет выхода. Единственное известное мозгу средство выйти из состояния напряжения – выпить. Но выпить нельзя, значит, нужно усилить напряжение сдерживания себя до максимума, до момента, когда мышцы психологического контроля раньше или позже лопнут и будет срыв. Который принесет еще больше вины и стыда…
В психологии этот процесс называют «воронкой вины», когда каждое твое последующее действие утягивает все глубже в водоворот бесконечного самобичевания. Со временем переживать это внутреннее сражение становится совсем невыносимо, и человек словно опускает руки, сдается зависимой части себя. И вот уже контролирующая часть внутри слышна все реже, становится проще лишний раз выпить, чем добровольно вернуться ко всевозрастающей (вместе с количеством ущерба от употребления) внутренней боли. Здравый смысл и критику оказывается проще вытеснить, вынести из себя вовне, чтобы психика могла как-то выжить в собственноручно инициированном хаосе.
Оттого важной частью помощи выздоравливающим зависимым являются группы Анонимных Алкоголиков или равные консультанты в реабилитационных центрах. Рядом с равными, такими же пережившими похожий опыт, стыд не так силен, и можно снова и снова проживать его, рассказывая о своих темных днях.
Существует метафора о том, что зависимый в этом смысле похож на подростка. Ему так же, как ребенку в разгар пубертата, невыносимо слышать критику, советы, ценные указания от значимых других (близких), но все то же самое он запросто может обсудить с другими подростками во дворе (на группе равных) и прислушаться к тем из них, кого считает авторитетом.
Чем большую власть захватывает зависимость внутри зависимого с течением времени, чем сильнее стыд, вина и следующие за ними расщепление и отрицание, тем больше зависимый выносит причину своего употребления вовне: на партнера, работодателя, друзей, родителей, страну, судьбу и так далее. Проблема созависимого заключается в том, что он зачастую (как осознанно, так и неосознанно) эту вину берет. Будучи таким же внутренне незрелым, как зависимый, созависимый обладает сильным детским ощущением своей сопричастности ко всему происходящему (когда-то с родителями, теперь с супругом / супругой). Руководствуясь этой виной, этим ощущением слияния со Вторым – а значит, мифической властью над чужими процессами, – созависимый начинает еще активнее контролировать, обвинять, винить себя, искать способы управления зависимостью (к примеру, старается не раздражать партнера) и одновременно активно принимать участие в сокрытии от посторонних происходящего в семье, ощущая это в том числе своим личным постыдным.
И вот из этой самой невозможности созависимого разделить, где его, а где чужое, над чем он властен, а в чем бессилен, в чем он виноват, а к чему категорически непричастен, – он, сам того не подозревая, становится главным сообщником зависимости.
Скрывая происходящее от других, он ослабляет возможный стыд зависимого, пытаясь контролировать – забирает и без того слабую опцию самоконтроля у партнера, давлением на вину – усугубляет отрицание. И при всем этом созависимый все меньше слышит себя и свои потребности.
На выходе мы получаем двух людей-половинок. Один потерял контроль своих импульсов, второй наполнился контролем и потерял из виду импульсы собственных желаний.
Глава 7. Одержимость
Порой она размышляла о том, как все это началось. С какого момента она пробует справиться со своей проблемой? Почему она одновременно и хочет остановиться, и категорически не желает? Что вообще с ней не так?
Впервые она поставила химзащиту (кажется, это так называлось) в двадцать четыре года. Было сложно и стыдно прийти к наркологу, вроде бы в тот раз на этом настояла мать. Ей сделали какой-то укол, от которого по телу растекся сильный жар, и сказали, что с этого момента пить нельзя, иначе будет очень плохо. Несмотря на все сложные переживания, связанные с визитом в наркодиспансер, выйдя из него, она почувствовала необычайную легкость. Словно оставила там какой-то невероятный груз и теперь можно не думать, не контролировать, не уговаривать, не останавливать, не обманывать себя, а главное – не испытывать невыносимой вины и стыда после употребления. Она стала свободной от выбора пить или не пить, и в этом было столько непривычной свободы. Казалось, солнце светит ярче, а сирень пахнет сильнее.
Продержалась она месяцев восемь из обещанного химзащитой года. А потом аккуратно выпила глоток пива на семейном выезде на дачу… тишина. Никаких неприятных симптомов. Тогда она выпила еще глоток… походила минут пять, прислушиваясь к себе… и тут же решительно утащила полупустую пластиковую «баклажку» пива туда, где ее никто не увидит.
Поначалу казалось, что ей удается контролировать ситуацию, что ее уже не так страшно тянет к спиртному. Но очень скоро стало очевидно, что не просто тянет, а теперь еще и с необходимостью утаивать количество выпитого. Вроде бы от других, но ведь на самом деле от себя самой.
Она начала выпивать до вечеринок с алкоголем, втихаря «догоняться» после, начала, как профессиональный коуч, мотивировать компанию сходить за еще одной дозой, а потом еще за одной. Начала опохмеляться по утрам. Просто так. Для возвращения приятной беззаботности предыдущего дня. При всем этом, надо заметить, ее организм никак не соглашался с количествами выпитого, и по утрам часто становилось очень плохо. Но эти полдня головной боли и рвоты казались ей вполне адекватной платой за предыдущий вечер и ночь. Она была готова платить такую цену за удовольствие, приносимое этиловым спиртом.
А через какое-то время она начала забывать всё, что с ней происходило, и периодически просыпаться на мокрых простынях… Казалось бы, очень страшно и стыдно утром обнаружить себя обмоченной, да еще и слушать нелицеприятные рассказы о своем вчерашнем поведении. Но где-то в тот период, когда происходящее в употреблении стало слишком невыносимым, чтобы его выдерживать, что-то щелкнуло внутри.
Она словно разделилась. С ней было все нормально. А тот человек, о котором ей рассказывали… это просто не она.
Ей не за что извиняться, не отчего краснеть. Она не помнила, она не чувствовала то странное существо частью себя. И даже если это и была она, то, во-первых, были причины, а во-вторых, что тут на самом деле такого уж страшного. Все пьют, с кем не бывает.
Потом у них родились дети. По-настоящему долгожданные. Сначала дочь, а через два года сын. Она очень хотела стать мамой, и, казалось, дети наконец дали смысл ее жизни. Чистая от вещества беременность, потом кормление грудью и снова беременность и кормление. В небольшой перерыв между завершением грудного вскармливания и следующей беременностью она вернулась к веществу и так быстро увидела бездну, к которой ее тянет, что забеременеть еще раз было отчасти не только желанием иметь больше детей, но и спасением от власти алкоголя.
Еще два чистых года. Дети подрастали. Она была хорошей мамой. Правда. Очень хорошей. При этом, будучи в декретах, умудрилась открыть новый бизнес, который стал достаточно прибыльным. Семья переехала из квартиры в загородный дом… и вот тут что-то окончательно надломилось… муж занялся обустройством дома и словно совсем ушел из отношений, дети подрастали, собственных денег было достаточно, на работе появился администратор, которому она всегда могла делегировать все свои обязанности…
Оказавшись без строгих обязательств, какие она чувствовала перед детьми, пока они были совсем маленькими, без опоры на мужа, ушедшего в домостроительство, с полной финансовой свободой, она ощутила, словно последние якоря, удерживающие ее на месте, оказались обрезаны. И ее лодку понесло в такой неуправляемый шторм, какого раньше она и представить не могла.
За два года десяток капельниц, примерно такое же количество стационаров, разные виды подшивок, каких-то уколов, стоящих бешеные деньги. Два года хаоса зависимости и, казалось, их совместных с мужем попыток с ним справиться, а промежутки между запоями лишь сокращались…
На самом деле она никогда не вспоминала все вот так последовательно. Скорее, отдельными фрагментами большого пазла. Но не складывала этот пазл целиком. Потому что оборачиваться назад и честно видеть все было слишком страшно. И страшно по двум причинам – с одной стороны, от невыносимости поднимающихся чувств, а с другой стороны, от необходимости признания истинных масштабов катастрофы, которую ей было абсолютно непонятно как остановить.
Ты можешь сколько угодно делать вид, что употребление не вернется. Ты можешь обещать, давать зарок перед иконами или клясться здоровьем детей. Ты можешь уходить в работу, строить планы или искать хобби.
Ты можешь думать, что змеи в груди больше нет, что она никогда не проснется. Только внутри ты знаешь, что проснется. Вернее, змея знает. Она – это ты.
Кто-то пьет каждый день и ходит на работу, кто-то пьет только пиво, кто-то пьет в основном по выходным, кто-то пьет запоями. У алкоголика – человека со сформированной психологической и физической тягой, необратимыми изменениями в головном мозге – богоподобные отношения с веществом (помните, «обреченный на рабство»).
Алкоголик служит алкоголю, подвластен ему, бессилен перед своей одержимостью. Он переживает весь мир через призму зависимости. Сколько выпить? Как выпить? Как не пить? Как остановиться или, наоборот, незаметно упиться? Сколько этот человек пьет? Какие напитки будут в гостях? Из-под чего та пустая бутылка в кустах? Чем пахнет от пассажира маршрутки? Где ближайший бар? Незаметный, но неизбывный алкогольный фон каждого дня. Но главное – жизнь без вещества представляется абсолютно невозможной, серой, безрадостной и глупой.
Запои имеют свою цикличность и продолжительность. Постепенно время употребления увеличивается, а «чистые дни» сокращаются. Промежутки между запоями – это, по сути, периоды абстиненции, а совсем не трезвость.
Абстиненция – самая страшная фаза цикла. Остановиться после четырех, пяти, десяти дней запойного употребления не так просто. Это не «плохо» после новогодней вечеринки. Это когда несколько суток тебя трясет внутри и снаружи, когда возникает тревога такой степени, что чудятся звуки и страшно выйти из дома, когда ты не можешь ничего делать, но и отдыхать невозможно. Когда ты знаешь заранее, что несколько ночей будешь лежать на мокрой от холодного пота простыне без сна, а сердце будет биться в груди и горле так сильно, что становится страшно, как бы оно не выбило ребра изнутри. В короткие минуты небытия тебе будет сниться, что под кожей, в ушах, во рту ползают змеи. Ты будешь хотеть спать до изнеможения. И еще сильнее бояться спать.
Наркоман не может умереть от ломки. Алкоголик от похмелья – может. Сердце не всегда выдерживает.
Алкоголь вмешивается в баланс ГАМК (тормозящий нейротрансмиттер) и глутамата (возбуждающий нейротрансмиттер), и возникает сильная, а порой смертельная сердечная аритмия. Риск умереть от острой абстиненции очень реален и высок и составляет от 6 до 25 %, в зависимости от симптомов[4 - https://theconversation.com/alcohol-withdrawal-can-be-deadly-heres-why-96487.].
Люди начинают выпивать, чтобы почувствовать эйфорию, расслабление, веселье, смелость. Немного этилового спирта в кровь, чтобы стало классно, лучше, чем обычно. Алкоголик пьет, чтобы было «нормально», «терпимо», «не так плохо». Его «обычно» – невыносимо.
На самом деле у зависимого все хорошо с силой воли. Воля, которая нужна, чтобы встать утром и через тремор и приступы рвоты дойти до магазина, колоссальна. Воля, чтобы выдержать абстиненцию, а тем более на ее фоне жить и работать, тоже нужна немалая. Просто дело тут совсем не в силе воли, не в нелюбви к остальным, не в эгоизме. Дело в силе намного большей, чем человеческий контроль. Дело в одержимости.
Можно привести такой пример. Вашему телу нужно пить воду, и, даже если вы твердо решите больше никогда это не делать, ничего не получится. Сначала вы почувствуете жажду, а потом постепенно придет одержимость. Вода займет весь ваш разум, вы будете видеть ее всюду, потребность будет нарастать, и рано или поздно вы попьете. Возможно, даже из лужи. Так же и здесь. Как приобретенный инстинкт, прошитый в головном мозге. Одержимость. Когда я полностью завишу от воли Другого. Бога. Вещества.
Вы испытываете отвращение, гнев, страх, жалость к алкоголику. Вам хочется его вразумить. Конечно, его зависимость приносит много боли, превращая жизни близких в ад. Но то отвращение, ненависть и страх, которые он испытывает сам к себе, не сравнятся с вашим. Потому что вы – живой беспокоящийся человек. А он относится к себе бесчеловечно, без капли сочувствия, без капли надежды и милосердия. И этой ненавистью к себе, желанием себя уничтожить он в какой-то мере тоже одержим.
Глава 8. Кроличья нора
Она проснулась утром и поняла, что не может встать. Словно превратилась в большую лужу, словно удерживающая ее оболочка исчезла и собрать себя в вертикально стоящее оформленное состояние стало невозможным… Вот же руки, вот ноги. Встать должно быть просто. Но сил нет. Таблетки. Это таблетки.
В клинике, подшив ей под лопатку какой-то очередной чудо-гель, при выписке дали рецепт на антидепрессанты. Неделю назад она наконец купила их и начала принимать. Половинка голубой утром, половинка белой за полчаса до сна. Считалось, что они легкие. Считалось, что у нее депрессия и от них станет не так безрадостно. Но с каждым днем вместо эмоционального подъема или какого-то облегчения она чувствовала себя все хуже. Словно потихоньку теряла возможность контролировать, двигаться, думать. Словно таблетки растворяли что-то самое важное, на чем крепилась вся ее конструкция. Почему она не обращалась за помощью? Почему не просила скорректировать лечение? Считала, что у антидепрессантов есть период накопления и привыкания, поэтому, по ее мнению, не оставалось ничего, кроме как терпеть и прорываться через каждый новый день, надеясь, что через три недели приема станет лучше. Нужно просто потерпеть, говорил психиатр. Уж что-что, а терпеть она умела…
У нее просто не было права хотеть для себя лучшего, быть с собой бережной и заботящейся о собственном внутреннем комфорте.
Нужно просто потерпеть. Вздохнула. Как будто на отходняках после тяжелых наркотиков. Уже не там и еще не здесь. На границе. Как пилот самолета, попавший в грозовую тучу и с трудом, из последних сил, в сильнейшем напряжении удерживающий штурвал. Сколько она еще так выдержит? Сколько еще терпеть?
С невероятными усилиями встала и пошла будить детей. Для каждой манипуляции требовалась двойная концентрация. Она проговаривала последовательность действий внутри. Чайник. Кнопка. Миски для завтраков. Хлопья. Чашки. Чашки… Чашки в шкафу над умывальником. Чашки.
Зашла в ванну умыться. Посмотрела в зеркало. От таблеток пропал аппетит. Единственное время, когда удавалось в себя что-то запихнуть вроде пары йогуртов, – поздно вечером. Каждое утро она видела в отражении еще больше похудевшую себя, с еще более прозрачным лицом и темными кругами под глазами. Посмотрела на руки – сквозь кожу проступали обычно невидимые, чернильного цвета вены. В этом было что-то приятное, как ни странно. Словно она любовалась, рассматривая, как тело сдувается, чахнет и обесточивается.
С трудом собрав себя и детей, вышла во двор завести машину. Впереди самое сложное – выдержать пятнадцатиминутную поездку до сада и школы. Когда каждую секунду кажется, что в следующую ты не вспомнишь, как рулить, как нажимать на педаль, как переключать скорость. И эта паника потери контроля, встречи с безумием от тебя на миллиметр. Здесь и сейчас. Только здесь и сейчас. Даже не думать о бездне рядом. Зажигание. Фары. Передача. Поехали.
Через день разделяющий реальности миллиметр исчез. Начались панические атаки. Еще через день вся жизнь разделилась на предчувствие скорой волны невообразимого ужаса смерти, саму атаку, когда в каком-то смысле ты каждый раз умираешь, поглощенный неописуемым животным тотальным страхом и ожиданием следующей волны. Ты не знаешь, в какой момент вдруг сорвешься и полетишь в темноту кроличьей норы. Оттого боишься всегда. А чем больше ты боишься – тем атака ближе. Весь мир сводится к этому страху полета в бездну и смертельному ужасу в самом полете. Есть вещи, которые невозможно понять, не пережив, они за границей обычной жизни. Есть вещи, которые врагу не пожелаешь. Конечно, ты знаешь, что не умрешь. Еще бы. Знаешь наверняка. И при этом каждый раз умираешь заново…
Единственное место, где можно было немного передохнуть, – в кровати под одеялом, накрывшись им с головой. Она старалась оказываться дома если не через два, то хотя бы через четыре часа. Чтобы, словно испуганный, истощенный, обессилевший зверек, полежать, свернувшись в калачик, под одеялом. С открытыми глазами. В темноте. В тишине. В безопасности. Хотя бы чертов час. Чтобы были силы встать. Одеться. Запереть дом. Машина. Зажигание. Фары. Передача. Не забыть, что еду за детьми… Садик. Школа. Дети. Лучше сдохнуть от водки, чем так жить. Красный свет. Тормоз. Лучше сдохнуть собой, чем неизвестно кем…
Через три недели приема антидепрессантов она позвонила мужу:
– Я больше не могу. Извини. Я не могу так. Не выдержу больше и дня. Буду сниматься с этого ада алкоголем. Хочу предупредить, что куплю сейчас выпить.
Не дожидаясь ответа, сбросила вызов.
В тот день она выпила бутылку шампанского. Кровь стала теплее и, казалось, быстрее побежала по венам. На следующий день ее выворачивало до потери сознания. Она искренне думала, что умрет.
Еще через день она выпила фляжку коньяка. Еще через пару – ушла в запой.
Алкогольная бездна была привычной. В нее было не страшно падать. Вниз. Расправив с улыбкой облегчения руки. Наконец. Вниз по кроличьей норе.
Любое неуправляемое вызывает страх и хочет быть объясненным. Людей пугают те, кто совершал попытки покончить с собой, те, кто болен психически, те, кто уходит в состояние измененного сознания через вещества. Уход за грань. Потеря контроля головой. Безумие. Нечто мощное, уводящее за пределы разума, не может не пугать. Оттого вокруг зависимости от алкоголя много мифов и догадок, пытающихся ее впихнуть в привычные представления.
1. Алкоголизм – это безволие. Если бы человек захотел, он бы бросил.
Нет, у алкоголика с волей все хорошо, особенно когда нужно найти, где утром опохмелиться, он продемонстрирует сильнейшую волю. Но с определенного момента не алкоголик управляет алкоголем, а, наоборот, алкоголик попадает в богоподобные отношения с веществом. Говорят, в США существует реабилитационной центр, где алкоголикам в процессе реабилитации помогают стать бизнесменами. Очень может быть, ведь стратегия основана на том, что зависимый сам по себе человек одержимый, страстный, просто это свойство характера дисфункционально используется. С чем на самом деле сложно, так это с мотивацией выздоравливать, так как внутри зависимости ты уверен, что без вещества жизнь потеряет смысл, скорее даже в целом трезвая жизнь кажется абсолютно невозможной. Оттого обратиться за помощью часто получается, лишь дойдя до своего личного дна, единолично признав, что дальше так продолжаться не может.
2. Алкоголизм – это наследственность.
Наследственный фактор, безусловно, играет определенную роль в развитии заболевания. Наследственность может быть связана как с неумением организма расщеплять алкоголь (как у народов Крайнего Севера) и отсюда с очень стремительной алкоголизацией, так и с переданным по наследству дефицитом каких-либо нейромедиаторов. К примеру, отец с пониженным содержанием дофамина встретил алкоголь, который принес неизвестное до той поры ощущение предвкушения, от которого жизнь заиграла новыми красками, а после и сын точно так же, по наследству отцовской биохимии находящийся в дефиците гормона предвкушения, узнал все возбуждающее чувство волны дофамина рядом с веществом.
Говоря о наследственности, в не меньшей степени важно говорить о среде, в которой рос будущий алкоголик, и если он является взрослым ребенком алкоголика, то риск заболевания у него, безусловно, выше. И одновременно ни особая биохимия, ни социальное окружение не ведут гарантированно к алкоголизму сами по себе.
3. Алкоголик просто в Бога не верит.
Алкоголик, как уже говорилось, по мере прогресса болезни попадает в богоподобные отношения с веществом. То есть мысли об алкоголе (где, как, сколько, с кем выпить, как скрыть, как не выпить, как продержаться и т. д.) охватывают все его сознание, он становится одержим веществом, в рабстве у вещества. И, как бы он ни верил в Бога, часто вещество оказывается сильнее. И часто именно осознание греховности и одновременно невозможность остановиться лишь еще сильнее затягивают удавку вины на шее человека.
4. Алкоголик пьет из-за друзей / жены / отсутствия работы.
Алкоголик пьет потому, что он болен. Пытаясь справиться с эмоциональными трудностями, в какой-то момент своей жизни он встретил алкоголь, который, как тогда казалось, хорошо анестезирует душевную боль, делает более смелым и живым. При хроническом алкоголизме алкоголик пьет и когда «хорошо», и когда «плохо». Он просто не может не пить, хотя, конечно, алкоголизм – болезнь всей семейной системы, и определенную роль окружение в течении заболевания играет.
5. Алкоголику нравится пить, иначе бы не пил.
То ощущение эйфории, расслабленности, радости, которое испытывает независимый человек при употреблении, алкоголику малодоступно. Со временем его радость от алкоголя все меньше, а вот ямы вне употребления все глубже (вспомним, что свои нейромедиаторы мозг вырабатывать перестает). Алкоголик пьет, чтобы было «нормально», «выносимо», «нравится»: значение слов, в каком мы их обычно употребляем, в данном случае не очень подходит.
Получается, что причин у алкоголизма может быть много: и наследственность, и неблагоприятные социальные условия, и отсутствие какой-то внутренней опоры, которую дает вера, и детские травмы, и много что еще. Но одновременно ни одна из них не является главной, и никто не может сказать наверняка, какой «коктейль» условий сработает для конкретного человека с его индивидуальными личностными характеристиками и биохимией.
Глава 9. Любовь
В этот раз ее никто не останавливал. Еще на одной из первых встреч психолог Дима сказал мужу перестать ее контролировать, перестать прятать алкоголь, перестать скрывать от всех ее проблемы, перестать требовать, уговаривать, спасать. Сначала она обрадовалась такой неожиданной свободе. Потом ненавидела Диму и умирала от стыда, когда муж стал всем честно говорить о ее алкоголизме. А потом испугалась. Потому что больше никто не держал ее за руку. Теперь некому было остановить ее полет в бездну.
Каждый раз, напиваясь, она в какой-то момент уходила из дома. К давнишним друзьям, к матери, к отцу, да хотя бы в гостиницу. Один раз, пьяная, пробовала уехать на машине в Карелию, в монастырь. Попала в аварию через десять километров. Бог уберег, что не сбила никого. Эта авария напугала ее. Но ненадолго. Словно всеми правдами и неправдами она хотела уйти подальше от своей жизни. Она старалась, держалась в ней сколько могла, а выпив – уходила. Во всех смыслах.
В этот раз она поехала к своему давнему приятелю Вове. С Вовой было весело. С Вовой не было стыдно за то, какая она. Как-то, завтракая в китайском ресторане, она заказала бутылку коньяка. С улыбкой предвкушения разлила алкоголь по двум рюмкам. Выпили. Она сразу налила еще. И только в этот момент Вова понял. Понял, какая беда с ней происходит. Понял, что все давно уже серьезно. Он не ругал, не останавливал, не уговаривал, а молча смотрел, как она напивается, и по его обычно улыбающемуся лицу текли слезы. Вова был добрым и любил ее. Любил даже такой, какую никто не любил. Какую она ненавидела.
Ей нравилось ездить к Вове. Он словно грел ее своей глупой, непонятной ей любовью. Ожидаемо однажды наступило утро, когда она проснулась в его постели. Лежала с открытыми глазами и смотрела в потолок. Ей должно было быть стыдно. Она должна была чувствовать вину. Она была замужем. Но внутри была лишь пустота. Ей было все равно. Эта выжженная пустота год за годом все увеличивалась между ней и ее мужем, там давно не осталось ничего, кроме боли и ощущения своей ненужности и неправильности во всем. А тут она оказалась нужной. Тут она была достаточной. Тут она словно первый раз за долгие годы почувствовала себя живой. И этот глоток жизни был слишком ценным, чтобы чувствовать за него вину. А глоток оставшегося на кухне виски окончательно увел от сложных размышлений.
Они позавтракали и пошли бродить по городу. Нужно было вернуться домой. К мужу и детям. К детям… Глоток из горла. Еще один. И нет той жизни, где муж и дети. Есть только город, тепло от алкоголя в груди и веселая компания. Еще часик. Пожалуйста. Хотя бы еще один час.
К вечеру, уже сильно пьяная, она все же поехала через весь город домой. Вышла из маршрутки. Впереди было еще два километра по уже засыпанной снегом проселочной дороге к коттеджному поселку. Шла, немного покачиваясь, в темноте. Тот редкий вечер, когда в небе были видны звезды. Пахло зимой. Красивый вечер.
Изредка мимо проезжали машины, ослепляя ее светом фар. Неожиданно одна из них остановилась:
– Девушка, вас подвезти? Холодно и темно на улице.
Машина ехала в обратную сторону от поселка. Совсем в другую сторону… Она пьяна, что наверняка видно. На улице почти ночь… Все так понятно… Так понятно…
– Да, пожалуй.
В сознании все спуталось. Звездное небо за окном. Еловый запах освежителя для салона машины. Мужской голос: «Какая же ты хорошенькая», и слезы, текущие по щекам от этих, кажется, таких удивительно нежных слов, каких ей так давно никто не говорил. Какая же ты хорошенькая… Хорошенькая, хорошенькая, хорошенькая. Она собрала оставшиеся силы и оттолкнула мужчину. Нащупав ручку двери, дернула ее и почти вывалилась из машины в снег. Встала и пошла в темноту, не оборачиваясь.
Когда она пришла домой, все уже спали. Тихо заперла входную дверь. Тихо достала из пуховика фляжку коньяка. Тихо, чтобы не разбудить уснувшего в гостиной на диване мужа, открыла дверцу тумбочки с лекарствами. Тихо взяла упаковки с антидепрессантами. Тихо поднялась на второй этаж в спальню. Тихо открыла коньяк. По возможности тихо стала выдавливать таблетку за таблеткой в общую горку на простыне. Тихо. Внутри было тихо. Наконец она точно знала, что делать, и от этого чувствовала невероятные, возможно, никогда не знакомые ей покой и облегчение. И в этой внутренней тишине, казалось, сами собой зазвучали слова:
Отче наш, иже еси на небесах!
Да святится имя Твое,
да приидет Царствие Твое,
да будет воля Твоя…
Зависимость – это всегда про боль. Зависимость – это всегда про саморазрушение, а значит – нелюбовь к себе.
И, казалось бы, мы все это знаем, интуитивно чувствуем, что у зависимого внутри что-то сильно болит, и стараемся помочь, но он снова и снова предает, обесценивая все, что ему хочется дать, чем поддержать.
Дело в том, что, к большому сожалению, со своей болью может разобраться только сам человек, а в случае с зависимостью – это значит дойти до своего личного дна, сильно о него удариться и, возможно, признать только свое, из самой глубины души, желание жить, свое бессилие перед болезнью и необходимость обращения за помощью. А возможно – свое желание умереть. Именно это страшное право на смерть абсолютно невозможно дать близким зависимого зависимому. Любить, признавая право того, кого любишь, выбрать смерть, – огромная работа души, возможно наивысшее принятие вещей такими, как они есть из всех существующих и часто просто за гранью человеческих возможностей.
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «Литрес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (https://www.litres.ru/pages/biblio_book/?art=71243638) на Литрес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.
notes
Примечания
1
https://pubmed.ncbi.nlm.nih.gov/17574092/.
2
Клиническая наркология / А. Г. Гофман. 2-е изд. М.: Медицинское информационное агентство, 2017.
3
Нафт Д. Пить или не пить. М.: МИФ, 2021.
4
https://theconversation.com/alcohol-withdrawal-can-be-deadly-heres-why-96487.