Шесть Иванов – шесть капитанов
Анатолий Васильевич Митяев
И. Пестова
Цепляется за морское дно якорь, чтобы корабль не унесло в штормовое море. Мёрзнет в тайге юный геолог, пытаясь оживить людей, превращённых шаманом в чёрные камни. Создают удивительные краски осенники – первые жёлтые листочки… В мире у каждого, пусть самого обычного, предмета есть своя история. Даже водопроводный кран может поведать, как через него однажды просочились в квартиру пираты.
Жаль, что мало кто может услышать эти истории. А уж тех, кто их может ещё и рассказать другим, вообще единицы. Таких людей называют сказочниками. Один из них – писатель Анатолий Митяев. Не случайно он, автор известных книг по истории для детей, начал свой путь в литературе со сказок. По его историям снимали мультфильмы, их публиковали отдельными сборниками. И вот уже несколько десятилетий сказки Анатолия Митяева не выходили отдельной книгой.
В этом издании представлена лишь малая часть наследия писателя, как самые известные его сказки, так и те, с которыми читатель сможет познакомиться впервые.
Анатолий Васильевич Митяев
Шесть Иванов – шесть капитанов
© А. Митяев, наследники, текст, 2024
© И. Пестова, составление, предисловие, 2024
© М. Ждан, иллюстрации, 2024
© Оформление. АО «Издательство «Детская литература», 2024
Шесть Иванов – шесть капитанов
В шести разных странах жили шесть Иванов-капитанов.
Все они носили тельняшки. Лодку они называли не лодкой, а ялом, компас не компасом, а компасом, скамейку не скамейкой, а банкой.
Каждый из них, слушая сводку погоды по радио, обязательно поправлял диктора. Если диктор говорил: «Ветер северо-восточный», капитаны поправляли: «Ветер норд-ост». Если диктор говорил: «Скорость ветра двадцать метров в секунду», они тут же уточняли: «Шторм девять баллов».
А ещё жила на свете девочка Лена, которая любила рисовать. Как-то захотелось ей нарисовать лужок. Пошла она на лужок, села на травку, раскрыла альбом, взялась за коробку с красками и тут вспомнила: краски-то кончились! Тарелочки из-под красок чистые-чистые…
– Ох, горе мне! – крикнула Лена. – Что ж я теперь делать буду? Кто же выручит меня из беды?
И только крикнула так Лена – появились перед ней шесть мальчишек в тельняшках.
– Мы слышали сигнал SOS, – сказали они. – Это ты, девочка, терпишь бедствие? Что случилось? Какая нужна помощь?
Удивилась Лена: откуда взялись мальчишки? То ли из травы вылезли, то ли с неба свалились…
«Может, я расстроилась сильно, – подумала девочка, – и в расстройстве проглядела, как подошли ребята?»
И показалось Лене – беда у неё такая, что хуже не бывает. Тогда жалобным голоском она ответила:
– Я терплю бедствие. Краски у меня кончились, а магазин закрыт на учёт. Может, там до ночи учитывать будут, может, и весь завтрашний день… а вы кто такие и откуда взялись?
– Мы из разных стран, – ответили мальчишки.
– Я – Иван!
– Я – Ян!
– Я – Хуан!
– Я – Жан!
– Я – Ганс!
– Я – Джон!
– Мы – Иваны-капитаны!
– Ох, Ванюшеньки миленькие, – обрадовалась Лена, – выручите меня из беды, достаньте краски! Очень мне хочется лужок нарисовать.
– Есть! – ответили Иваны-капитаны. – Сиди здесь, скоро тебе будут краски. Дай-ка нам пустую коробочку.
– Я знаю, где жёлтая краска, – сказал Иван.
– Я знаю, где голубая, – сказал Ян.
– Я знаю, где оранжевая, – сказал Хуан.
– Я знаю, где красная, – сказал Жан.
– Я знаю, где чёрная, – сказал Ганс.
– Я знаю, где белая, – сказал Джон.
Иваны-капитаны отдали честь девочке и пошли. Пошли они и по дороге нашли старые ворота. Приладили к ним мачту, капитанский мостик, штурвал – получился отличный корабль. Столкнули Иваны-капитаны корабль на воду, на мачте шесть флагов подняли и п оплыли.
С капитанского мостика увидел Иван злого кашалота. Ушёл Иван от кашалота. Привёл корабль в Жёлтое море. Зачерпнули капитаны жёлтой краски. Поплыли дальше.
Капитан Ян ловко среди рифов прошёл и привёл корабль в Голубую реку. Зачерпнули капитаны голубой краски. Поплыли дальше.
Капитан Хуан сквозь шторм корабль провёл, остановил его в Оранжевой реке. Зачерпнули капитаны оранжевой краски. Поплыли дальше.
Капитан Жан между айсбергами проплыл и привёл корабль в Красное море. Зачерпнули капитаны красной краски. Поплыли дальше.
Капитан Ганс вовремя увидел мель, обогнул её и привёл корабль в Чёрное море. Зачерпнули капитаны чёрной крас ки. Поплыли дальше.
Капитан Джон вёл корабль в тумане, но точно привёл его в Белое море. Зачерпнули капитаны белой краски. И поплыли к берегу.
Нашли они вскоре тихую бухту, бросили в ней якорь и пошли к девочке на лужок.
– Вот тебе, девочка, краски! – сказали шесть Иванов-капитанов. – Извини, что нет зелёной. Но раз ты любишь рисовать, то знаешь, как сделать её из жёлтой и голубой.
– Спасибо! – сказала Лена.
Она пожала на прощание руку Ивану,
пожала Яну,
пожала Хуану,
пожала Жану,
пожала Гансу,
пожала Джону…
и стала рисовать лужок.
А капитаны ушли в свои страны. Ходят они по своим странам в тельняшках, называют комнату не комнатой, а ку?бриком, лестницу не лестницей, а трапом. Если нужно будет, если кому-то понадобится помощь, они мигом соберутся вместе и поплывут на своём корабле.
Якорь
В морском музее на низеньком дощатом помосте лежал якорь. Почерневший, весь в ямках и буграх, с инвентарным номерком на тяжёлой лапе, он не интересовал посетителей. Экскурсоводы тоже не задерживались около него. «Вот якорь, – говорили они. – Ему двести лет». И шли дальше – к моделям фрегатов, к корабельным пушкам, к вымпелам и флагам.
Нет, якорь не равнял себя с флагом или пушкой! Он сам был из меди и знал лучше других, каково приходится медной пушке, когда у неё внутри взрывается порох. Его даже не огорчал инвентарный номерок. Номерок прикрутили проволочкой для порядка. А тот, кто долго плавал и знает корабельную службу, не может не любить порядок.
Плохо было другое: якорь не понимал, почему о нём говорят только то, что ему двести лет. Какая разница – сто тебе, или двести, или всего один год! Для якоря важно не это…
Как-то в музей пришли отец и сын. Отцу надо было отлучиться, и он оставил сына около якоря: тут стоять было спокойно.
Мальчик обошёл якорь, а потом, хотя это и запрещено в музеях, провёл рукой по его чёрным, корявым лапам. Якорь вздрогнул от прикосновения тёплой ладошки…
«Вот бы рассказать этому мальчугану о себе! – расчувствовался вдруг якорь. – Жалко, люди не понимают наш язык».
Но тут увидел он на куртке мальчика якорёк – с якорьком-то можно было говорить!
– Слушай, малышка! Хочешь, я тебе расскажу что-то? Ну-ка, навостри уши.
Шли мы у африканского берега. И там налетел на нас шторм. На мачтах не было ни одного паруса, а бриг летел к берегу: такой ветер дул! Скверная получалась штука. У берега корабль сел бы на мель и волны разломали б его в щепки. Думать было нечего – я кинулся в воду, дошёл до дна и вот этими лапами вцепился в грунт.
Там, наверху, ветер нажимал на корабль со страшной силой, и я пахал морское дно. Застрять бы в камнях… Я знал, что для якоря это плохо кончается. Но всё равно хотел, чтобы получилось так. И я застрял в камнях. И двое суток держал бриг.
Потом шторм кончился. Меня начали поднимать. А я уже знал, что из этого ничего не получится. Канат, который соединял меня с бригом, обрубили. Я остался в камнях. А бриг, подняв белые паруса, ушёл. Он ушёл, а я остался лежать в солёной глубине между камнями, обросшими водорослями.
Я утонул. Понимаешь, малыш? А я так привык к кораблю… Я никогда не думал, что разлучусь с ним. Но ты, может быть, думаешь, я жалел, что застрял в камнях? Нет! Я утонул, но бриг-то остался на воде, где чайки и солнце. И он, конечно, поплавал на славу…
Вернулся отец. Он взял сына за руку и увёл с собой.
«Плохо получилось, – стал думать якорь. – Получилось, будто я жалуюсь на свою судьбу. А судьба моя даже завидная – меня нашёл водолаз, я в музее рядом с пушками и флагами. А сколько якорей лежат на дне моря? И будут лежать там, и никто никогда ничего не узнает о них».
Почтовая бутылка
В матросском сундучке, обитом медными полосками, между пачкой крепкого табака и тельняшкой, скатанной в трубку, лежала бутылка. Бутылка из зелёного стекла.
Она попала туда после весёлого праздника в честь морского бога Нептуна. На каждом корабле бывает такой праздник, когда корабль переходит из морей северных в моря южные. В тот день матросы сидели на палубе и пели морские песни. На солёном ветру бутылка сама подпевала морякам. И чем меньше вина оставалось в ней, тем громче тянула она своё «угугу».
Матросы были ладные люди. Их кожа потемнела на солнце, их волосы на солнце побелели, выгорели. Руками они могли гнуть железо и этими же руками писали ласковые письма детям и жёнам. Стоит ли удивляться, что бутылке было приятно плавать на одном корабле с ними. Она тоже любила грохот и плеск волн, скрип балок в трюме и не боялась, когда матросский сундучок начинал метаться по каюте. Это шторм раскачивал корабль, что, в общем-то, на море случается часто.
Однажды волны гремели особенно яростно. Сундучок прыгал по каюте, бутылка каталась в нём, натыкаясь то на пачку табаку, то на тельняшку. Вдруг сундучок замер на месте. Бутылка испугалась. Ведь это означало, что корабль тоже внезапно остановился. Кто мог остановить его в бушующем море? Может быть, кит? Но киты уплывают от шторма в тихие воды…
Прошло какое-то время, сундучок опять начал качаться, а потом его крышка открылась. Бутылку взял в руки матрос.
«Угугу! Какой страшный ветер! – загудела бутылка. – Как низко идут тучи! Какие огромные волны! Как ломают они корабль, налетевший на камни!.. Угугу! Как мал остров, на который выбрались матросы – просто скала в открытом море! Что же станет теперь с вами, храбрые люди? Кто спасёт вас, кто приплывёт за вами к этой скале?»
– Только ты можешь нас выручить, – сказал матрос и поднял бутылку высоко вверх. – Ты из крепкого стекла, из зелёного стекла. Помоги нам, донеси людям весточку о нашем несчастье.
«Угу! – коротко ответила бутылка. – Да. Конечно! Не сомневайтесь! Я буду плыть бесстрашно, как плавали вы на своём корабле. Я доплыву до людей, расскажу о беде. Они придут на помощь».
Матрос вложил в бутылку записку, залепил смолой горлышко, чтобы не попала вода. После этого опустил бутылку в море. Волна подхватила её, подкинула, передала другой волне с белым пенным гребнем. Скоро ничего, кроме гремящих волн, не было вокруг зелёной бутылки. Но она плыла без страха. Страх ведь проходит, когда знаешь, что только ты – и никто другой – можешь спасти товарищей.
Как волны бегут друг за другом, так бежало время. И дни были похожи на белые верхушки волн, а тёмные ночи – на пропасти между водяными валами. Может, неделя прошла так, может, больше. Море понемногу успокаивалось. Заблестело солнце. Из далёких глубин поднялись к поверхности воды рыбы. Толпы медуз, выставив на ветер свои прозрачные парусочки, путешествовали по безбрежному царству.
Плыла и бутылка. Ей уже стало казаться, что море потопило все корабли, залило всю землю и есть только она, бутылка, да на голой скале моряки, потерпевшие кораблекрушение. Но где-то далеко земля по-прежнему возвышалась над водой, и где-то плыли корабли.
Однажды в тихую ночь бутылка увидела красную звёздочку и зелёную звёздочку. Две звёздочки, не такие, как все, приближались к ней. Это были сигнальные огни корабля. Как обрадовалась бутылка! Наконец-то она поведает людям о моряках, которым нужна помощь.
Корабль подошёл совсем близко. Бутылка видела его круглые окна, видела матросов, облокотившихся на поручни. А матросы не видели её. Они смотрели на небо, усыпанное созвездиями, как серебряным песком. Если бы крикнуть им: «Угу! Остановитесь!» Но ведь не могла крикнуть бутылка, её горлышко было залеплено смолой…
Тогда она подплыла вплотную к чёрному борту, обросшему ракушками. Стала стучать в него. Только не услышали её: в середине корабля в тысячу раз сильнее стучала машина.
Дни сменялись ночами. Ночи сменялись днями. Дни и ночи были похожи на волны бегущего времени. Бутылка продолжала плавание.
Как-то на рассвете перед ней открылся берег. К утру она была совсем близко от него. Сразу за полосой прибоя, за жёлтым песком росли пальмы, стояли дома. Из домов к морю шли люди: они были в разноцветных купальных костюмах, на них были лёгкие шляпы с широкими полями, они несли зонтики, пёстрые мячи.
Счастливые люди прыгали в воду, барахтались в ней, вверх летели брызги, в брызгах вспыхивала радуга. Людям было весело, и никто не догадывался посмотреть в морскую даль. Только мальчик, строивший башню из сырого песка, вдруг посмотрел в морскую даль.
– Мама! – сказал он. – Я вижу, там плывёт бутылка…
– Какой ты ещё маленький, – улыбнулась женщина и бросила мяч подруге. – Ты всё ещё веришь сказкам о бутылках…
Как хотелось зелёной бутылке крикнуть в эту минуту: «Поверьте мальчику!» Но она не могла крикнуть…
До самого вечера бутылка плыла вдоль берегов. А к ночи подул ветер. Море закачалось, загремело. И ещё на много дней бутылка исчезла в морской пустыне.
Снова приблизилась она к берегу только осенью. Берег был закрыт густым туманом. Над серой зыбью стояла тишина. В этой тишине слышалась песня:
Улетели от родной земли,
Словно птицы, в море корабли.
Год прошёл, и вот уже назад
Корабли счастливые летят.
Одному лишь было суждено
Опуститься на морское дно…
Это девушка на берегу оплакивала отца-моряка и его товарищей.
«Они живы. Только им надо помочь!» – хотела крикнуть бутылка. Но не крикнула. Она ведь не могла крикнуть, её горлышко было залеплено смолой. «Ах, как плохо, что на море туман, – подумала бутылка, – а глаза девушки полны слёз – слёзы тоже мешают смотреть».
Но, может быть, девушка вытерла в эту минуту слёзы, и может быть, в эту же минуту чуть дунул ветер и чуть рассеялся туман. Только девушка вскрикнула:
– Я вижу бутылку! Так моряки посылают весть о себе…
Она побежала с высокого берега к лодкам, столкнула лодку на воду, поплыла. И подобрала бутылку из воды.
Самый быстрый корабль отправился на помощь матросам. Много людей провожали его. Они собрались на пристани, махали шляпами, платками. И каждый из них думал: как важно смотреть в морскую даль. Штормы и бури будут всегда, и всегда кому-то будет нужна помощь…
Дочь моряка стояла рядом с ними. Она прижимала к груди бутылку и тихо спрашивала:
– Они ведь живы? Они скоро вернутся? И отец обнимет меня?
Бутылка из зелёного стекла отвечала: «Угу. Да. Конечно. Непременно вернутся».
Белая шхуна
Это была лёгкая и быстрая шхуна. Когда глядели на неё издали, казалось, не корабль плывёт по волнам, а летит над волнами белая птица.
Все в море знали шхуну. Океанские лайнеры, возвращаясь из кругосветных рейсов, гудели для неё басом, лодки у берега, подскакивая на волнах, кланялись ей.
Шхуна была красива. Но на море одной красоты мало. И главным её достоинством было умение плавать. А как точно она вставала у причала! Как легко находила свою дорогу между кораблями, когда они толпились в порту!
Капитаном на шхуне был человек с суровым лицом. Но его глаза смотрели добро и ласково. А суровое лицо? Оно такое потому, что в море дуют ветры, хлещут волны. И ещё потому, что под кораблём нет земли, а есть бездонная глубина.
Шхуна верила в своего капитана. Капитан верил в шхуну. Оттого-то они так счастливо плавали. На море самое главное – верить друг другу.
Но однажды случилась беда: наскочила шхуна на мину. Мина осталась от войны. Она долго бродила по морю, выставив из воды позеленевшую макушку с тупыми рогами, и всё искала, кого бы утопить.
Шхуна вздрогнула от взрыва. Казалось, он ничего не сделал ей – только обжёг белый борт жёлтым огнём. Казалось, надо только миновать вспышку огня. И всё будет хорошо, как прежде. Но вода уже хлынула в пробоину. Шхуна отяжелела, начала уходить в глубину.
Матросы спустили шлюпки, сели в них. Радист передал сигнал бедствия, тоже сел в шлюпку. А капитан стоял на тонущем корабле. Ему кричали, его торопили, а он всё стоял. Потом и капитан оставил шхуну.
Матросы взмахнули вёслами – шлюпки ушли от страшного места. Шхуна опустилась на каменистое дно. Она не легла на бок, как бывает с затонувшими кораблями, а встала между камней прямо, будто плыла прежним курсом.
Её окружила тёмная вода. Никакого движения не чувствовалось здесь, и тишина была такая, какая ещё может быть в самой середине тяжёлой горы.
Борта шхуны, палубы, мачты облепили ракушки, оплели водоросли. Когда-то белая и лёгкая, шхуна теперь напоминала косматую скалу.
Над морем вставал день, опускалась ночь. Над морем сменялись времена года. А на морском дне ничего этого не было. Как туманные сновидения, к шхуне приходили воспоминания. Виделись знакомые корабли, слышались их гудки, мигали огни в порту. И неизменно виделся человек, который последним оставил её. «Где-то он теперь? Помнит ли шхуну? А может, забыл, став капитаном другого корабля?»
Время на дне моря шло незаметно, но так же быстро, как и над морем. Шхуну заносило песком. И она стала забывать всё, что с ней было раньше. Забыла маяки, причалы. Забыла, как блещут звёзды, как светит солнце, как приходит лето, как наступает осень с ураганами и штормами, – всё забыла. Но по-прежнему помнила человека, который последним сошёл с её борта. Занесённая песком, в тёмной глубине она желала только одного: «Пусть капитану счастливо плавается по морям!»
А капитан? Да, он плавает на другом корабле. Но в его каюте на синей морской карте нарисован кораблик, похожий на белую птицу.
Когда капитану доводится плыть в том месте, которое отмечено на карте белым корабликом, он выходит на мостик, снимает фуражку и долго-долго стоит молча. Солнце ли печёт, ветер ли несёт ледяные брызги, летят ли молнии из грозовых туч, он стоит с непокрытой головой, исполняя закон верности – самый главный закон моря.
Глоток воды
В ту пору ещё не было пароходов и плавали под парусом да на вёслах. В большом поморском селе жили тогда два парня: Андрей и Прошка. Они много знали из морского дела. Сёмгу ловили ловушками-мерёжами, селёдку у норвежских берегов брали, ходили на лодках-карбасах промышлять во льдах тюленя.
Дружными были Андрей и Прошка. Поровну, без спора делили добытое в море. На гуляньях обоим бывало весело: сколько песен один споёт, столько споёт другой. А девушки никак не могли рассудить, какой рыбак нравится им больше.
Но однажды пришлось Андрею и Прошке делить меж собой беду. Застала их на море буря. Унесла она лодку далеко от берега. Как далеко, парни не знали. Знали только, что в эту даль никто не приплывёт за ними, никто не найдёт их в этой дали.
Они не собирались в море надолго. Припасов взяли с собой мало. Скоро начали голодать. Был у них жбан с водой. Стали рыбаки воду беречь и считать её глотки?. Глоток – Андрею. Глоток – Прошке. Человек может долго не есть, но не пить долго не может. Без воды скорая смерть человеку. А Прошке и Андрею ох как не хотелось умирать!..
Андрей лежал в лодке у кормы, Прошка – на носу. Между ними стоял жбан. Когда казалось поморам, что уже приходит смерть, они брали жбан и пили по глотку. Глоток – Андрею. Глоток – Прошке.
Пришёл день, когда осталось воды в жбане на два глотка ровно. Рыбаки посмотрели друг на друга, словно прощаясь, и стало им очень жалко друг друга. Они заплакали бы. Но нечем им было плакать: слёз не было у них. Слёзы ведь тоже вода.
– Ох, Андрей, Андрей! – заговорил Прошка. – Сколько воды кругом – целое море! А не напиться. Будь оно, море, проклято! Хоть всё выпить – не напиться! Была бы моя воля, превратил бы я его в кружку колодезной воды…
– Я много за кружку дал бы, – ответил Андрей, – мерёжи свои, и дом… И всю рыбу, какую ловил бы, и зверя, какого добыл бы. А моря не отдал бы! Не моё оно море. Нам с тобой смерть в нём – поморам смерть без него. Как они будут жить без моря, чем кормиться? Нет уж, пусть море будет вечно.
– Значит, не очень хочешь ты пить, если говоришь так… – прохрипел Прошка. – У тебя, верно, глотки? больше, чем мои. И ты больше меня выпил.
Тут схватил Прошка жбан, прижал его к губам и выпил свой глоток. И чужой выпил. Он долго ещё сосал горловину жбана, пока не упал на дно лодки.
Андрей ничего не сказал товарищу. Может быть, он не знал, что сказать. Может быть, не хотел. А может быть, не было у него сил прошептать слово.
…Случилось, на лодку наткнулись зверобои. Андрей и Прошка ещё были живы. Зверобои вы?ходили их, доставили домой. Парни поправились. Стали собираться снова в море. А о том, что произошло меж ними, какой разговор тогда был, никому не сказали.
Провожать Андрея и Прошку пришло всё село. Все желали им удачи. Был час прилива. К берегу катилось море. Водяной вал выбегал на сушу и, разлившись, пропадал в песке, оставляя, как отметину своей силы, полосу пены. Тут же бежал новый вал. Он гремел ещё сильнее, ещё дальше на песок кидал пену.
Андрей выбрал время, толкнул свою лодку навстречу волне. Лодка подскочила на гребне. Андрей ударил вёслами, сорвал лодку с гребня, и она понеслась в море.
И Прошка толкнул свою лодку. А вода ударила её под днище и выбросила на песок. Прошка стянул лодку с песка, снова толкнул. Вода опять отшвырнула лодку. В третий раз, когда показалось всем, что Прошка удержится на гребне, с моря – из самой его глубины, что ли? – прикатился гремучий вал. Он ударил Прошкину лодку и выкинул далеко за чертой пены, за грядой камней, на сухой луг. Прошка поднялся на ноги, стёр мокрым рукавом песок с лица, поглядел на поморов.
Дети, испуганно озираясь, девушки, закрыв лица платками, побежали к домам. А старики стояли на месте и глядели в землю. Но вот и они пошли в село.
Знали поморы: если море не пускает к себе человека, значит, человек когда-то сильно обидел море. А тот, кто обидел море, может обидеть друга, даже может выпить его глоток воды, когда в этом глотке вся жизнь.
После этого ушёл Прошка в леса, и никто его больше не видел. Но говорили, будто бы каждый год, когда море очищается ото льда и начинается весенний промысел, на берегу появляется человек, похожий на Прошку. И как встанет этот человек у моря, море начинает гнать к берегу льдины. И на целую неделю снова наступают холода, от которых гибнут птицы, прилетевшие на взморье вить гнёзда.
Пингвины
Место, где произошла эта история, – на другом конце Земли, почти прямо под нами. Там лежит странный материк – Антарктида, покрытый льдом. Тяжёлый лёд с середины материка тихо-тихо ползёт к берегам и, обламываясь, падает в океаны. С грохотом, со страшным плеском падают ледяные горы в воду. Потом они плывут по всему свету – ведь вокруг Антарктиды сходятся три из четырёх земных океанов.
Когда у нас, на верхушке Земли, начинается зима, внизу Земли, в Антарктиде, начинается лето. Оно чуть потеплее нашей зимы, но всё же лето, и в эту пору с океанских островов к ледяным берегам начинают плыть стаи пингвинов. Их путь долгий и опасный. То шторм разыграется, то акулы нападут: пингвинам никуда от них не деться – крылья-вёсла не поднимут пингвинов в воздух. Зато хорошо бывает, когда доплывут пингвины до места. В белых рубашках и белых штанах, в чёрных пиджачках толпами гуляют они по сверкающему льду, по искристому снегу, а проголодавшись, ныряют в океан за рыбой. Пингвины становятся хозяевами ледяной пустыни.
Можно подумать, что и плывут-то они в Антарктиду, чтобы стать её хозяевами. Ведь бывают глупцы, для которых смысл жизни – стать хозяином чего-то. Но пингвины не такие! Они пускаются в путешествие по океану из-за любви к пингвинятам. На островах у пингвинят много врагов, неспокойно расти им на островах. А тут никто не тронет.
Среди тех, кто приплыл на ледяной берег, был пингвин, по имени Пин-Гвин. Как и другие птицы, Пин-Гвин вскоре снёс яйцо. Он знал, что пингвинёнок выведется из яйца, если яйцу будет тепло. Пин-Гвин прижал яйцо крыльями, как руками, к животу и стал усердно греть его. Ходить, прижимая яйцо к животу, трудно, и Пин-Гвин больше стоял. Ему не было скучно стоять: он стоял и думал, как появится на свет его пингвинёнок, как славно заживут они вместе.
Пин-Гвина мучил голод. Он не ел уже много дней. И Пин-Гвин решился однажды пойти за рыбой. Он не стал бы делать этого, если бы это было нужно только ему одному. Он делал это для будущего пингвинёнка, которого любил уже больше всего на свете: голодная птица – холодная, а яйцу нужно тепло.
Рядом с Пин-Гвином стоял Пын-Гвын, неуклюжий толстяк с очень большими лапами. Он тоже грел яйцо. Пин-Гвин попросил его присмотреть за яйцом. Тот согласился.
Яйцо лежало на льду около больших ног Пын-Гвына. И надо же случиться такому – толстяк, переступая с ноги на ногу, задел яйцо, и оно покатилось. Оно катилось сначала тихо, потом всё быстрее и быстрее. Пын-Гвын сначала шёл за ним, потом побежал. Но крылья у него были заняты, яйцо упало в глубокую трещину и пропало там.
Пын-Гвын чуть с ума не сошёл от горя и страха. «Что делать, что делать?» – думал он и топтался на месте. Тут попался ему на глаза камень. Он был такой же, как пропавшее яйцо: круглый, гладкий. И Пын-Гвын дал этот камень возвратившемуся Пин-Гвину.
«Как потяжелело яйцо, – думал Пин-Гвин, прижимая к тёплому животу камень. – Хороший пингвинёнок, большой и сильный, выведется у меня. Да, славно заживём мы вместе…»
Пришло время, сразу во многих яичках раздался стук. Это стучали клювами в скорлупку пингвинята, они словно спрашивали разрешения войти в большой мир. Им, конечно, разрешали. И они выбирались из тесной скорлупы на сверкающий лёд, на морской воздух, под яркое солнце. «Когда же постучит мой богатырь? – думал Пин-Гвин. – Ну, ничего, я терпеливый, подожду». И он плотнее прижимал к себе камень.
Пингвинята заметно выросли. Они уже не картавили, произносили все буквы, даже Р. Многие из них на учились плавать и нырять, а некоторые сами ловили рыбу. Взрослые птицы толпами ходили к Пин-Гвину и спрашивали, скоро ли ждать новорождённого. «Потерпите, – отвечал он, – мой пингвинёнок неторопливый. Пригрелся там, упрямец, и выходить на свет не хочет. Пусть ещё немного понежится». Он говорил это спокойно, а у самого? сердце уже давно было полно тревоги.
Как-то одна из птиц высказала Пин-Гвину свои сомнения: не камень ли у него вместо яйца? Ах, как Пин-Гвин рассердился! Он прогнал нахала и долго кричал ему вслед обидные ругательства. А ночью, когда все пингвины рассказывали сказки прижавшимся к ним пингвинятам, Пин-Гвин тоже стал рассказывать сказку, он рассказывал громко, чтобы пингвинёнок услыхал её сквозь скорлупу:
Пингвинчик из яйца выходить не хотел.
Всю-то жизнь, упрямый, в скорлупе просидел.
Он не видел ледяные глыбы,
Не пробовал свежей рыбы.
Ветер полярный не выщипал у него пёрышка.
Старшим с птенчиком не было горюшка.
Пин-Гвин рассказал такую сказку и сам поверил, что птенчик услышал её. Очень радостно стало от этого Пин-Гвину. И он первый раз за всё время уснул, уснул стоя, прижимая камень к себе крепко-крепко! Проснувшись, Пин-Гвин поковылял к берегу океана.
– Слышишь этот не перестающий шум? – спрашивал он. – Это шумит океан. Океан не твёрдый, – объяснял он. – Если встать на него, провалишься и попадёшь с белого света в зелёный, к рыбам. Рыбы будто узенькие льдинки, такие же блестящие. А есть киты. Они похожи на чёрные скалы. У них из головы бьёт фонтан. Тебе понятно, что такое фонтан? – спрашивал Пин-Гвин, наклоняясь к камню. – Это огромное перо из воды.
Однажды Пин-Гвин положил свой камень, а он покатился. Пин-Гвин остановил его и отшлёпал, как шлёпали другие пингвины своих непослушных пингвинят.
– Я знаю, тебе не больно, озорнику. Ты в скорлупе, – ворчал Пин-Гвин при этом. – Но запомни, выведешься – всыплю по первое число.
Неуклюжий Пын-Гвын всё это видел и слышал. Ему было страшно сказать правду Пин-Гвину, и он ушёл в другую стаю, которая жила за ледяной горой.
Между тем лето кончилось. Молодых пингвинов уже нельзя было отличить от старых. Все начали собираться в путешествие к своим островам. Здесь стало морозно, подули ветры со снегом. Да, надо было торопиться!
В один из дней, когда океан едва колыхался, толпы пингвинов сошли со льда в воду и поплыли. Ледяной берег стал снова белым-белым. Только одна чёрная точка была на нём – это чернел пиджачок Пин-Гвина. Пин-Гвин не знал, что ему делать. Он, как и всякая птица, чувствовал приближение страшной антарктической зимы: она не щадит ничего живого. Но и плыть было опасно: яйцо так тяжело! «Остаться на ледяном берегу, – размышлял Пин-Гвин, – значит наверняка заморозить пингвинёнка. Поплыву я. В этом единственное спасение для него. Да, очень жаль, что он до сих пор ещё не вывелся…»
Пин-Гвин нашёл место, где лёд полого спускался к воде. Он прошёл медленно по этому спуску, прижал крылышками покрепче камень и поплыл. Всё тело Пин-Гвина ушло в воду, на поверхности была только голова, только раскрытый клюв, глотающий воздух, только два чёрных встревоженных глаза. «Ничего, – подбадривал себя Пин-Гвин, – доплывём потихоньку».
Он уже был далеко в океане, когда понял, что сил у него не осталось совсем. Он повернул назад и, медленно погружаясь в зелёную воду, устремился к берегу.
Если бы Пин-Гвин выпустил камень! Но ведь Пин-Гвин был уверен, что у него не камень, а яйцо с крохотным пингвинёнком, ещё не родившимся, но любимым бесконечно. Вода, окружавшая Пин-Гвина, всё темнела и темнела, будто в воду добавляли черноты. Но черноты никто не добавлял – просто Пин-Гвин опускался всё глубже.
Стаи пингвинов, молодых и старых, были в это время на полпути к своим островам. Плыть им было легко и весело. С ними плыл и Пын-Гвын, неуклюжий, с большими лапами, тот самый, который побоялся сказать о пропавшем яйце и заменил его камнем.
Сказка про трёх пиратов
В одном доме жила семья: мама, папа и дочка. Был выходной день. Они позавтракали поздно и собирались мыть посуду на кухне. В это время постучали соседи и позвали всех к себе смотреть породистого щенка. Это было интереснее мытья посуды, и все побежали к соседям. А кран над раковиной забыли завернуть. Стоит ли говорить, что кран обязательно надо завернуть, если уходишь, иначе будет беда.
Вода из крана бежала ровной струйкой. Вдруг струйка прервалась. Кран громко чихнул, и из него с брызгами выскочило что-то, потом ещё что-то и ещё что-то. Эти три что-то как раз и были три пирата: пират Синий Нос, пират Красный Нос и пират Нос Крючком. Их стукнуло о тарелки, которые лежали в кухонной раковине, на них лилась вода.
Поэтому они некоторое время валялись как попало, потом стали приходить в себя.
Первым пришёл в себя пират Синий Нос. Он втянул воздух в свой синий, как слива, нос и закричал:
– Тысяча чертей! Пусть сожрёт меня акула, если это не камбуз!
– Камбуз! Камбуз! – завопили Красный Нос и Нос Крючком. – Отличный камбуз, адмиральский камбуз. Ну и попируем мы здесь! На разведку, ребята!
Пираты выскочили из раковины и разбежались по кухне.
Синий Нос прикатил банку с перцем, Красный Нос притащил на спине вафлю, а Нос Крючком приволок ложку с остатками сметаны. Пираты намазали вафлю сметаной, посыпали перцем и начали есть её с трёх сторон, не разламывая. Ели они страшно быстро, через мгновение вафля исчезла в их животах, и они чуть было не откусили друг другу носы.
– А теперь, – сказал Нос Крючком, поглаживая круглый живот, – за мной! Я нашёл склад оружия.
В ящике кухонного шкафа лежали ножи. Они были острые и сверкали. У пирата Красный Нос от счастья закружилась голова, и он свалился в ящик с ножами. Однако ножи для пиратов были тяжелы и велики. Пираты приуныли. Но тут попался нож от мясорубки. Они его взяли, один на троих, и двинулись дальше.
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «Литрес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (https://www.litres.ru/pages/biblio_book/?art=71242936) на Литрес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.