Клетка для бабочки
Анна Морозова
Женские истории (Центрполиграф)Надо жить! #2
Дачное товарищество «Радуга» расположено в красивейшем месте. Казалось бы, все здесь должны быть счастливы, но у многих обитателей этого чудесного уголка – своя боль. Никита оказался тут в качестве заложника, пока отец разбирается с проблемами бизнеса. Парень тяжело переживает неприятности отца, уверен в своей никчемности и часто думает о смерти. Разве это не выход – уйти по своей воле, как это сделала когда-то его мать? Полина наслаждалась студенчеством – исполняется ее мечта стать профессиональной художницей. Виктор Аркадьевич, казалось, тоже воплощает мечты девочки, росшей без отца. Импозантный солидный мужчина легко очаровал Полину, готов сделать ее своей женой, идеальной хозяйкой и образцовой матерью. Девушка с восторгом окунулась в его любовь, не видя таящихся в ней опасностей…
Анна Морозова
Клетка для бабочки
Бабочки разлетаются в жизнь.
Строчка из ненаписанной песни несозданной музыкальной группы «Подорожник»
Женские истории
© Морозова А., 2024
© «Центрполиграф», 2024
© Художественное оформление серии, «Центрполиграф», 2024
– А, Игорь, привет! – Михаил обрадовался звонку брата[1 - Это вторая книга об обитателях садового товарищества «Радуга». Первая книга называется «Надо жить».]. – Все, вернул я тебе супругу, спасибо ей огромное! У меня здесь прямо бригада была! А позавчера Настя уехала, мама тоже, Вера вспомнила, что она интроверт вообще-то, и пошла к себе. Побежала, я бы сказал. У нее там берлога получилась: снег с крыши съехал и соединился с сугробом. Как это – когда сталагмиты и сталактиты срастаются… не помню.
– Что, тихо слишком? Хочешь, зайду? – Игорь, расстегнув куртку, стоял в холодной кухне садового дома, но ему было жарко от работы, и приятно ныли натруженные плечи. – А что, снег я уже везде, где можно, почистил, с теплицы поскидывал, деревья обстучал…Что значит деревья на фига? Ну, чтобы не разломались, снег-то тяжелый. Ну да, ищу себе работу. Сам же знаешь, после Москвы хочется движения… Нет, дворником в товарищество не надо устраивать, спасибо, – улыбаясь, отвечал он младшему брату.
Миша был в этом товариществе председателем и, около трех лет назад потеряв жену, засел здесь почти безвылазно. За то время, что Игорь с помощью брата вернул семью и приобрел здесь дом, они снова сдружились, даже еще больше, чем в детстве.
– Приходи давай, у меня и заночуешь. Настю-то с детьми когда на дачу привезешь?.. Ага, сегодня уже двадцать четвертое, блин. Дел куча до Нового года. Что, тридцатого только? Работы много? Такая же фигня, ужас просто. Поночуй у меня, правда! А то аж в ушах шумит от тишины…Да, не привык. Чай или что покрепче?…Нет, я не начал, это так, забота о брате. Ты же замерз, наверное?
– Какое замерз, пар валит. Настя еще меня укутала, как на Северный полюс. А здесь тепло как-то. И тихо!
– Да, настораживает погода. Не хочется вьюги, мы от последней только-только откопались. Все, жду. Калитку отключил, заходи.
Михаил положил телефон, подошел к окну. В эту зиму он как-то особенно ощущал огромность своего дома. С тех пор, как этой осенью после года подготовки уехала на учебу Полина, он все чаще вспоминал себя в ту долгую зиму после гибели Стаси, когда хотелось выть и биться головой о стены многочисленных комнат – обо все по очереди, не пропуская ни одной стены. А потом пойти на второй круг. Спасали его тогда лишь работа и коньяк. Или коньяк и работа. И ответственность за бабу Машу, которая сильно сдала за тот страшный год. Потом наступила весна 2021 года, его день рождения, Полина, потом лето, Вера… Последний год он чувствовал себя почти счастливым. Черная дыра в душе, конечно, никуда не делась, но он привык к ней, как привыкают люди к хронической болезни с постоянной фоновой болью. Как они приучаются не обращать на эту боль внимания, но автоматически следят за ее интенсивностью, чтобы поймать момент, когда нужно принять обезболивающее, чтобы были силы жить и как-то функционировать еще день.
С ужином решили не заморачиваться: Миша достал из морозилки очередную пачку покупных пельменей, нарезал сыра, кинув кусочек Дымку, и взял с полки второй стакан для коньяка. Бутылку и свой стакан доставать было не нужно: они так и стояли посреди стола.
– Что, брат, опять? – мотнул головой Игорь, указывая на бутылку.
– Вчера. До этого последний раз сразу после отъезда Полинки. Дней десять тогда, правда. Шесть бутылок.
– Неплохо! – Игорь взял стакан, подержал в руке, поставил обратно.
– Что, не составишь компанию? – фыркнул Миша, потом со вздохом убрал бутылку в шкаф, откуда достал две банки пива. – Ну, пива-то выпьем?
– Пива можно, – кивнул Игорь и отправил в рот кусок сыра. – Как там баба Маша, козоводка-то твоя? К Новому году хоть выпишут?
– Ее уже вроде как собирались отпустить на долечивание, но решили еще подержать. Что-то в анализах не понравилось, плюс давление высокое. Ну, ты же ее знаешь: уже рвется в бой. Переживает, как я управляюсь.
– А ты полный дом женщин нагнал и замечательно управляешься, – фыркнул Игорь. – Настя хотела на пару дней остаться помогать, но тогда нужно было с Татушкой.
– Вот только Татушки мне сейчас не хватает! Отдавай ее потом на вокал, обязательно! А Настя взялась было книги пылесосить, но они чистые оказались, все-таки полки закрытые в основном. Да ей и нельзя особо с уборкой активничать: молоко прильет, мастит может начаться. Так что она была главной по разогреву пиццы и по горячим бутербродам.
– Ты прям специалист по дойным! – засмеялся Игорь. – Хотя ты прав: бывает, что девуля моя не справляется с дойкой. Ей уже интересно руками залезть в мою тарелку, и быстрей добычу в рот, пока не отняли. Ладно картошку, а если бабы-Машин маринованный огурец?
– Так что ты хочешь, ей через два дня полгода! Человек! Самый интересный возраст начинается. А скоро вообще – смотри в оба глаза, чтобы куда не залезла.
– А у нас мама, кстати, утром приехала. Настя сегодня укатила к теще на родственные посиделки, с ночевкой, там ее тетя приехала, хотят пообщаться. Так вот, мама рассказывала, как вы тут тусили со швабрами и пиццей. Знаешь, как она выразилась? «Весь дом отпидарасили!» Антон был в восторге, – засмеялся Игорь.
– Да, у нашей мамы очень образная речь! – довольно улыбнулся Миша.
От горячих пельменей с пивом и разговоров у него повысилось настроение. После ужина они прошлись по дому, в котором действительно все сияло чистотой.
– Полина как-то незаметно убирала, по системе. Обходилась без генеральных уборок. А я за эти месяцы умудрился все подзапустить. Давай тебя в Стасину комнату, поболтаем.
– Знаешь, в твоем доме начинают накапливаться комнаты без людей, это неправильно. Стасина, Полинкина, Верина… На Новый год-то хоть приедет девушка?
– Не думаю. У нее ведь там большая любовь приключилась. Как там у Пушкина: «Она сказала: это он!»
– А ты что?
– А какое право я имею на это «что»? У меня одно право: переживать, радоваться, обеспечить крепкий тыл. Финансовый и вообще… Она с начала октября не приезжала. Состыковалась тогда с Олей, дай ей Бог здоровья, золотой человек, заскочила на часок, рисунки свои сюда привезла.
– И как она выглядела?
– Ну, как выглядят влюбленные зомби? Похудела. Щеки куда-то делись. В платье, представляешь? Я и не видел ее в женской одежде, кажется: шорты, джинсы, Стасины горнолыжные штаны. – Он невесело улыбнулся. – И все в секрете держит. Я только от Оли и узнал некоторые подробности. Она и с ней не откровенничает на эту тему. А так телефон выключен вечно. Пишет раз в неделю, что все в порядке. Как маме своей, когда у меня жила. – Миша, сгорбившись, опустился на Стасину кровать, взглянул на ее фотографию: «Вот такая вот у нас зима, Стася».
– Ты, главное, с коньяком завязывай, – хмуро сказал Игорь.
– Не переживай, Вера держит на контроле. Она этого очень боится. И сама только пиво иногда. Просто как-то мне неспокойно. Знаешь, внутри, ну, как лист бумаги и его мнут, вот такое ощущение.
– Да, Настя бы оценила метафору! А я могу только одно сказать: Полина выросла, пусть делает свои ошибки. И, – он взглянул на Стасину фотографию, – положись на время. Оно свою работу знает.
– А ты Ивана Семеновича помнишь, соседа вашего? Вдовца с огромным стажем. Хотя нет, не застал ты его. Знаешь… как бы это сказать… терапевтическое значение времени несколько преувеличено. А я на него так надеялся. Хотя что я тебе рассказываю, знаешь. Это чудо, что вы с Настей снова сошлись.
– Да, знаю. И ценю это. И еще мне кажется, что ты Веру как-то не пускаешь за определенную границу, вот. Я понимаю, она интроверт – это отличная отмазка, но не пора ли как-то уже…
– Съехаться? Ты это имеешь в виду? – спросил Михаил.
– Да даже не это. У вас пока оптимально сейчас, по-моему, что-то типа гостевого брака. Учитывая твой анамнез… А пустить ее в свою душу… Вот и разгладила бы она твою мятую бумагу, – невесело засмеялся Игорь. – Не нравишься ты мне сегодня совсем. Это что, по спирали вернулась фаза жаления себя?
– Тревожно мне, говорю же. За мелкую, больше ни за кого. Баба Маша, с ее оптимизмом, скоро будет как новенькая, да и врачи там отменные. Может, на санаторий уговорится. Нагрузок, главное, поменьше ей пока. Будем следить и помогать по возможности. Вера просто умница, ты не представляешь какая! Такой сыр научилась делать! Тот, что мы сейчас ели, – это она, представляешь? Я в шоке просто. Вроде бы музыкант, не от мира сего, да? А ведь освоила! Она настроена вовсю помогать с переработкой, как окоты пойдут. А за Полинку я что-то переживаю все больше и больше. Вот я с Настей болтал и вспомнил ее старое стихотворение, поэму о собаках. Она ее лет в тринадцать или четырнадцать сочинила, помню, ты меня тогда просто задалбывал цитатами оттуда. Вот прям ходил за мной и задалбывал. Ну, мы с ней о Полинке разговаривали, а я и вспомнил вдруг:
Скорей! Бежим сквозь дождь и снег!
Там погибает человек!
Вот к чему оно вспомнилось? Может, там и правда пора спасать?
– Ты накручиваешь себя. Дай ей возможность самой начать строить свою жизнь. Все, что мог, ты для нее сделал. Теперь отойди в сторону. А с поэмой этой, кстати, смешно получилось. Настя ее напрочь забыла, представляешь? То есть вот радикально забыла. Как можно забыть такую энергичную вещь? Я ее Антошке рассказывал даже, когда он меня тянул на снегу побеситься:
– Гулять! Гулять!
Пошли гулять!
Я на снегу хочу играть!
Растает скоро этот снег,
И год мы будем его ждать!
– Я не могу пойти гулять,
Мне реферат еще писать!
– Это как Малыш ее раскручивал на прогулку. Пудель был – просто огонь!
– Да, чудесно! – засмеялся Михаил. – Слушай, я так за тебя рад! И племяшку мне сделали! Мама вообще через слово: как Таточка улыбнулась да как Таточка покакала… Даже не ожидал от нее. Антошку-то она распробовала, уже когда он человеком стал.
– Ну так материнский инстинкт наконец проснулся! Нас-то она боялась сильно облизывать, все-таки была и за отца тоже. А Настя-то как рада, что есть на кого технично спихнуть этот орущий подгузник, когда нужно! У нее сейчас непростой период: хочет усидеть на двух стульях и параллельно с этим выносила, родила и выкармливает нового человека. Знаешь, так хорошо, что она мне иногда плачется! Типа, мой бедный мозг и все такое. Значит, доверяет! Это многого стоит.
– Это да. А она что, до сих пор держится за свою работу? Я думал, после декрета уже туда не вернется.
– Да как-то так оказалось, что она там незаменима, блин. Ее эта ситуация бесит, но отказать им пока не готова. Все для них какие-то проекты делает. Ладно, само утрясется. Чего и тебе желаю. Слушай, я спать. И ты ложись давай, раз в город завтра собрался. Ну и какой тебе коньяк перед поездкой, а? Эх, все-таки не хватает Полинки. Вера с тобой деликатничает слишком.
– Да я так, к слову пришлось… Ладно, я спать. Что-то ветер снова. Надеюсь, не заметет сдуру. Спокойной ночи!
Художник Алексей Степанович долго не мог уснуть. Было 24 декабря, годовщина гибели сестры, и он до ночи разглядывал альбом с их общим детством, наблюдая, как оно перестает быть общим. Потом достал из ящика съемный диск, куда кидал все фотографии. Когда же он с ними разберется? Ведь давно планировал разложить все по папкам, кое-что напечатать в ателье. Все ждал, когда утихнет боль. А сегодня решил проверить. Ну что, допроверялся до жжения в сердце так, что не вздохнуть. Понял, что не уснет, сел в кровати, включил лампу и, жмурясь от ее света, подтянул к себе планшет. Ему очень захотелось перечитать письма Насти о его сестре, с которой они учились в параллельных классах. В то лето, когда художник купил у председателя Миши участок, он так и не собрался поговорить с ней об Оле. Сначала было неловко, а потом, когда они познакомились поближе, он все тянул с расспросами, пока не вернулся в Москву. «Защитная функция организма. Боялся, что будет все еще слишком больно», – подумал Алексей Степанович. Только той осенью он решился написать ей в Телеграм просьбу рассказать о сестре.
2.09.2021. «Дорогой Алеша, добрый вечер! Конечно, я с радостью напишу все, что вспомню, и поищу фотографии. Оля ведь была моей подругой. Нет ничего странного, что ты ту меня не помнишь. Мы встречались несколько раз, когда я заходила к вам, но мы ведь всегда тусили на кухне, поближе к чаю, а ты шел к себе и закрывал дверь. Да и подружек у твоей сестры было еще как минимум две. А я тебя сразу вспомнила, как только услышала твою фамилию и твой голос. Он у тебя совсем не изменился, такой же спокойный, чуть хрипловатый, приятной окраски. Голос человека, внушающего доверие, – тебе можно было бы сделать прекрасную карьеру телефонного мошенника © Вспомнила, и сразу накрыли картинки из прошлого. Местами грустные, местами радостные, но в целом какие-то – щемяще-тревожные, что ли. Я не скучаю по тому времени вот ничуть. Только по папе, он был замечательный! Очень его не хватает, представляешь? Не знала, что так бывает. То есть знала в теории. А потом убедилась, что выражение „оставил в душе дыру в форме человека“ – не только фигура речи. Даже дважды убедилась. Когда я уходила от Игоря, такая же фигня была. Только в случае с папой хеппи-энда не будет. Даже хорошо, что наша дружба с Олей прекратилась, пока она была жива, а то тоже бы оставила это самое. Нет, ну какое же верное выражение, а?
Значит, так. Мы с Олей познакомились классе в шестом, не раньше. Школа большая, пять потоков, да с моей-то памятью на лица… Короче, в началке булки давали, и вот один шпендик взял булку, которую кто-то надкусил и приткнул на подоконник, и начал ее ногами пинать. Потом толкнул второму, и они стали ею в футбол играть. Я хотела вмешаться, но постеснялась привлекать к себе внимание. А Оля быстро подошла, хвать пацана за шкирняк и к стенке неплохо так приложила. Еще и паразитом назвала. Второй убежал, а я булку подняла и говорю: „Давай птичкам покрошим“. Она заулыбалась и стала такая красивая! Вернее, она всегда красивая, просто я тогда прям поразилась. Глаза блестят, ноздри все еще воинственно раздуваются, сумка через плечо на спину съехала. Говорит, хорошо, что не пришибла паразита, а то еще отвечать за него! Вот такая она и была. Решительная, красивая! Очень! И очень добрая, хотя сама же меня наставляла: „Не делай добра – не получишь зла“. Слушай, я поищу фотки с того времени, мы ходили на день рождения ее одноклассницы, и нас там фотографировали. Вдруг у тебя такой нет?»
Алексей Степанович, улыбаясь, пробежал глазами свой ответ с благодарностью и отложил планшет. Настя тогда вскоре прислала три фотографии, и он был снова удивлен красотой своей сестры. А Настю так и не узнал в той блеклой девчушке с грустными глазами. «Ты сейчас интереснее гораздо», – написал он и получил ответ: «На той фотке я после Великого поста и бронхита еще не отъелась. Ну, и на фоне Оли трудно привлечь внимание. Может, это было одной из причин, почему я свернула с ней дружбу. Так бывает». Алексей Степанович спросил тогда о других причинах. «Буду думать. Отвечу обязательно. Эх, разбередил ты меня этим вопросом. Ведь прошлое и настоящее – они связаны, как бы мы ни отказывались в это верить. Забавно вообще: я сколько раз слышала, что, мол, пока не разберешься с прошлым… и все такое. Относилась всегда скептически, а потом подсела на курс „Путь художника“, там много заданий было как раз об этом. И знаешь – полегчало, очень. Ладно, заканчиваю, а пока счастливо тебе!» – последовал ответ.
* * *
Полина достала из ящика стола узкий темно – серый блокнот. Она его боялась. С опаской, чуть дотрагиваясь до скользкой холодной поверхности с острыми углами, она раскрыла первую страницу, потом перешла на страницу с закладкой. Каждый раз, когда она брала его в руки, ей вспоминалась записная книжка дяди Миши, такая приятная на ощупь, такого изумительного цвета – уютного и одновременно будоражащего воображение, как детская книжка, которую читаешь, сопереживаешь героям, но знаешь, что все кончится их победой. «Дневник самосовершенствования», – было выведено аккуратным острым почерком на первой странице этого блокнота. Вторая страница была образцом ведения записей: графы «Полезные дела», «Бесполезное времяпровождение», «Вредное времяпровождение», «Плохие поступки», «Крупные провинности ? последствия», «Разное», «Главный итог дня». Виктор Аркадьевич настоятельно рекомендовал Полине не лениться и заполнять блокнот каждый вечер. Он сам через неделю переезда своей студентки в его небольшую двухкомнатную квартиру на шестнадцатом этаже торжественно вручил ей этот блокнот с заполненной первой страницей и выразил надежду, что самовоспитание в сочетании с его воспитанием «даст добрые плоды». Полина тогда с серьезным видом кивнула и вежливо поблагодарила, но сердце кольнул страх. Нет, она не боялась своего «профессора» (Полина никогда, даже в мыслях, не оскорбляла его определением «любовник»), но ей было страшно не оправдать его ожиданий. «Вдруг он узнает, что у меня на самом деле куча недостатков, и разочаруется во мне», – с замиранием сердца думала она, старательно заполняя графы серого блокнота. Самым же главным страхом Полины было опасение, что Виктор Аркадьевич откуда-нибудь узнает о ее прошлом: о домогательствах с самого детства со стороны кучи мужчин, в том числе отчима, о борделе и продаже в качестве рабыни, о том, что дядя Миша ей не дядя… «Я буду стараться и стану хорошей», – повторяла она, приступая к заполнению граф. Виктор Аркадьевич каждое воскресенье говорил: «А теперь покажи свой дневник самосовершенствования», и ее сердце замирало от сладкого и одновременно щемящего чувства благодарности к этому серьезному немолодому профессору, который заметил простую первокурсницу, выделил из толпы и сказал одну только фразу: «Ты идешь со мной», а теперь возится с ней, тратит свое время, помогая ей стать хорошей…
Михаил ехал по серым московским улицам, радуясь, что пробок мало из-за воскресенья, хотя вроде бы и католическое Рождество, и Новый год совсем скоро. Он размышлял о своем клиенте, к которому с первого дня их знакомства почувствовал теплую симпатию и желание помочь, хотя зачастую его клиенты вызывали у него какую-то неприятную смесь жалости и чуть брезгливого недоумения. «Без продажи квартиры не выпутается», – понял он на днях, вникнув в цифры стоимости и доходности его бизнеса и долгов, оставшихся после того, как партнер потребовал его располовинить, до этого замкнув ключевые процессы на себя. Теперь осталось подумать вместе с Петром Алексеевичем, как это можно сделать. Тот уже был на месте. Пожимая ему руку, Михаил с жалостью заметил, как изменился с их предыдущей встречи этот крепкий чуть седеющий мужчина с хрипловатым, низким голосом.
– Квартиру придется продавать, и быстро, – сразу приступил к самому главному Михаил. – Иначе она пойдет как залог банку, и тогда ситуация значительно ухудшится. Время работает против вас, к сожалению. У вас там несовершеннолетний прописан, сыну ведь еще нет восемнадцати? Скоро исполнится? Вы меня слышите?
Петр Алексеевич вздрогнул и отвел взгляд от голубей на карнизе соседнего здания.
– Простите… У меня семейные проблемы, все время о них думаю. Не могу сосредоточиться. – Он потер лоб с таким потерянным видом, что Михаил понял: его почти не слышат.
– Давайте сделаем так, – осторожно сказал он. – Расскажите, что за проблемы вас беспокоят. Помочь я едва ли смогу, но вдруг соображу, к кому обратиться? И вот, выпейте кофе.
– Да, пожалуй, спасибо, – неуверенно ответил Петр Алексеевич и вдруг решительно достал телефон. – Вот, взгляните, пожалуйста, и скажите, что вы об этом думаете? Там листайте дальше, несколько фото.
Набережная. На бетонном парапете примостился темноволосый паренек с аккуратной современной прической, облокотился локтем на чугунные перила с ажурной ковкой, задумался, засмотревшись вдаль. Кончик носа покраснел, и рука, сжавшая подбородок, тоже. Джинсы, черная рубашка, короткая черная куртка, небрежно расстегнутая… За парапетом видно немного песка, остатки снега, а дальше – величественная широкая река, безмятежная, как жидкое серебро. Над ней – почти такого же цвета необъятное небо, только совсем немного светлее воды. Подросток весь как на ладони. Одиночество, грусть, неуверенность, амбиции. Но больше всего одиночества. И грусти.
– Никите здесь пятнадцать, в школе организовали поездку им по Волге. Тогда у меня с деньгами все в порядке было. Мне очень нравится эта его фотография. Такой он и есть. Сейчас похудел страшно. И не дает себя фотографировать. Ему семнадцать только недавно исполнилось, 16 октября. Одиннадцатый класс. Вы дальше листайте. Это я свидетельство о рождении искал, решил, может, в его столе. Никогда я по его вещам не лазил, вы не подумайте. Просто понадобилось срочно, а Никиты дома не было. А тут на дне ящика смотрю – из тетради что-то выглядывает, думал, вдруг оно. Мало ли, в школу нужно было. – Петр Алексеевич беспомощно развел руками.
– Да вы пейте кофе-то, – подбадривающе кивнул на остывающий стаканчик Михаил. – Я сейчас все внимательно изучу, не беспокойтесь. А сын у вас симпатичный парень.
Петр Алексеевич слабо улыбнулся, пару раз прихлебнул кофе, потом опять забыл о нем, внимательно следя за реакцией Михаила.
Конверт был самодельный: просто лист бумаги для принтеров согнули пополам и чуть прошлись по двум краям степлером. Он был не заклеен. «Прочитать после моей смерти», – было выведено на нем крупными буквами. Михаил перевел телефон на следующую фотографию. Лист тетрадки в линейку, почерк сначала аккуратный, потом более небрежный, взволнованный, попадаются исправления. «Дорогой папа, я тебя очень люблю. Ты самый замечательный человек из тех, кого я встречал. Пожалуйста, пойми меня и не осуждай за то, что я сделал. Просто я так больше не могу. Я совершенно никчемный и становлюсь обузой тебе, чем дальше, тем больше. Атестат (Михаил отметил, что это слово написано с ошибкой) у меня будет плохой. Я думал, что школьные предметы не важны, потому что из меня получится стоящий музыкант, но это была иллюзия. У меня в организме явно сидит какая-то болезнь, я это чувствую. Нет сил, ничего не хочу. Чувствую себя не живым, а персонажем каким-то. Сны давят, а я их не помню. Просыпаюсь, как будто на мне мешки таскали. И это не депрессия, а что-то другое. Я тебе не помощник, а камень на шее. Даже квартиру ты продать не можешь из-за меня, чтобы восстановить свой бизнес. Я знаю, как он для тебя важен. Прости меня. Я очень устал, правда. Сегодня двадцатое декабря. Я дождусь, когда кончатся праздники, и выпрыгну из окна. Сейчас не буду. Не хочу портить Новый год. Я тебя очень люблю и хочу, чтобы у тебя в жизни все наладилось. Прости меня, пожалуйста. Никита.
Передай тете Лене, что я ее тоже очень люблю».
– Говорите, хорошо было запрятано, не на виду положил? – вернувшись к фотографии парня, спросил Михаил.
– Нет, в тетрадке в самом низу. Явно прятал. – Голос его отца стал еще более хриплый, чем обычно. Он внимательно смотрел на Михаила.
– Я сейчас пошлю фотографии своему знакомому, он разбирается в таких вещах. И вообще как-то «видит» ситуацию. Мое мнение – опасность есть, и серьезная. Знаю я этот тип людей. Молчат, «все в порядке, не беспокойтесь», а потом раз, и… вычудят что-нибудь. Ладно, посмотрим, что скажет специалист. – И Михаил переслал фото Михаилу Ивановичу, «бордельному психологу», как он его давно для себя окрестил.
Ответ пришел быстро. Михаил даже не успел допить свой кофе. Отставив стаканчик, он прочитал вслух: «В роду явно был самоубийца, и где-то очень близко. Выясните подробности: что произошло, знал ли об этом мальчик, как он среагировал. И что по душевным болезням? У мальчика я вроде бы ничего серьезного не вижу, но лучше уточните. Я на связи».
– Мать. Ему восемь было, второй класс. Поздняя осень, холодно было очень. У нее бессонница, тревожность повышенная. Врач ставила депрессию и биполярку под вопросом. Никак не могли ей лечение подобрать, все не то. Потом от бессонницы купила какие-то таблетки, но они как-то странно помогали. Может, из-за сочетания с другими. У нее возникало ощущение неузнавания всего. Она не могла мне это толком объяснить, а может, просто меня жалела. Насколько я понял, она просыпалась и чувствовала себя инопланетянином, которого закинули в нашу жизнь. Видела нас, предметы, стены и потолок, свои руки, но не понимала, что это за цветовые пятна, к чему оно все. Может быть, так начинается шизофрения или Альцгеймер какой-нибудь? Ей бы перестать пить эти таблетки, наверное. Но они помогали от бессонницы. А потом она вышла из окна. Мы с Никитой сидели на кухне, делали поделку клеевым пистолетом. Там к школе задали, из природного материала. Она была в своей комнате, может быть, спала, не знаю. Потом вышла, постояла, посмотрела молча на нас, попыталась улыбнуться. И ушла к себе. А через какое-то время я услышал звуки сирены. Это скорую вызвали прохожие. Сына я сразу же услал к соседке. У нее окна на другую сторону выходят, он не мог видеть. Она умерла сразу, восьмой этаж. Как-то так.
– Никита проходил какую-то терапию? С ним разговаривал психолог?
– Мы сразу после похорон уехали на море, в Египет. Квартиру сестра моя быстро продала по доверенности и нашла нам двухкомнатную в своем районе. Агентство хорошее попалось, все быстро сделали. Мы у нее пожили месяц где-то, пока обустраивались. Сына в другую школу перевели. Сестра, по сути, ему стала как мать. А три года назад познакомилась с одним вдовцом, и они в Болгарии дом купили. Мы к ним ездили на каникулах. Никита потом все просил меня тоже туда переехать, так ему понравилось. – Петр Алексеевич невесело рассмеялся. – Напишите это вашему специалисту, пожалуйста.
Пока Михаил набирал сообщение и дожидался ответа, его клиент молча сидел, глядя на фотографию сына, и поднял голову, только когда услышал звук принятого сообщения.
«Ему нужна встряска. Чувство, что он нужен. Иначе может и осуществить, что решил. Думайте. И привлеките рыжих братьев, у них очень нестандартно работает голова. Обязательно именно двоих. Держите меня в курсе».
– Кстати, да. – Михаил зачитал ответ и стал быстро набирать сообщение, пересылать фото и переписку.
– Спасибо, что тратите время на мои проблемы, – негромко сказал Петр Алексеевич. – Встряска, значит… И так трясет, как на вулкане.
* * *
Антон осторожно положил сестру в кроватку и, тихо прикрыв дверь спальни родителей, прошел на кухню.
– Орк спит. Ба, давай в Мортал Комбат сыгранем. А то в прошлый раз ты выиграла, нечестно.
– Что значит «нечестно»? Я честно выиграла. А что орк спит – это очень хорошая новость. Кстати, кто ее назвал орком? Ты?
– Ну да, орет потому что. От нас скоро соседи сбегут. Прикинь, ты приезжаешь к нам, а дом весь темный, только наши окна светятся, – мечтательно закончил он. – Чипсы будешь?
– Это вместе с ужином или вместо ужина? Нам твоя мама ежиков оставила полную кастрюлю, между прочим.
– Да мы и ежиков того этого, но после игры, ладно?
– Ну, пошли, только дверь открой, чтоб услышали, как проснется. И давай без звука тогда, а то Татундер нам устроит.
После игры и сытного ужина бабушка с внуками устроилась в той части перегороженной стеллажом большой комнаты, которую по привычке называли «кабинетом», хотя она все больше напоминала игровую. Они наблюдали, как забавно ползает крупная большеглазая девчушка в зеленом бодике с оленями Санта-Клауса на груди: толкается пухлой левой ножкой, делает рывок вперед, отталкивается ручками и возвращается на исходную.
– Попа тяжелая, – прокомментировала ее попытки бабушка.
– Я памперс поменял, – откликнулся Антон.
Они засмеялись. Им вдвоем было хорошо. Осталось дождаться маму, которая поехала на родственные посиделки к другой бабушке, сбагрить ей ценный груз, который сейчас, пуская слюни, буксовал на полу, и еще немножко поиграть на приставке. Или не немножко, как пойдет.
– Ба, а расскажи мне, папа какой был в детстве?
– Мечтатель. Всех жалел. Раздавал имущество. Как это сейчас модно называть – эмпат. Из увлечений – тяжелый рок, особенно зарубежных групп. И Рекс. Ну и с шестнадцати лет мама твоя, прямо очень. Остальное шло фоном. И это хорошо, потому что в его тринадцать лет твой дедушка учудил. Ну и дальше стали мы жить без него. Я старалась Игорешу оградить, конечно… Но он простил отца уже на похоронах.
– На чьих похоронах? – не понял Антон.
– Дедушки твоего, кого ж еще. Помирились.
Антон фыркнул, потом посерьезневшим голосом спросил:
– Ба, мне не передастся, ну, изменять? Это, может, как проклятие рода Баскервилей?
– Не думаю. Они это учудили по разным причинам. Дедушка твой, похоже, из-за внезапного приступа кобелизма, а Игорь – ну, говорю же, эмпатия зашкаливает.
– А это здесь при чем? – удивился Антон.
– Ну, как при чем… Пожалел он свою коллегу, а та и рада стараться, какая она несчастная, да типа неуверенная… Слово за слово… есть такая присказка, дальше неприлично.
– Я знаю дальше. Все равно не могу понять. Не до такой же степени жалеть и это… снимать комплексы. Ба, слушай, может, там гипноз какой был? Или приворот?!
– Может, и так. Ну, да это дело прошлое уже. У тебя все будет в порядке.
– Все говорят, что я похож на папу.
– Очень похож. На месте Настены я бы засомневалась, что ты от нее, – серьезно ответила бабушка, с удовольствием наблюдая, как недоумение в глазах любимого внука сменяется веселыми искорками.
Они рассмеялись.
– И на второго деда похож, золотой был человек! Оба деда твои уже на том свете. Да, жизнь!
– Ты у меня тоже золотая! – заверил ее Антон.
– Серебряная! – проведя рукой по седой стрижке, усмехнулась баба Рая.
Не успел Михаил допить кофе, как на связь вышли оба рыжих брата.
– Мы тут подумали… отец не читает? Ничего, если я анекдот расскажу, это будет очень неуместно? – прочитал он сообщение.
– Валяй, – подбодрил его Миша. Ему все больше нравились бывшие клиенты, с легкой руки которых в его жизнь вошла когда-то Полина.
– Короче. Одна старая крестьянка, когда ей вкратце пересказали проблему Анны Карениной, сказала: «Корову бы ей. А лучше две». Так вот…
– Брат-два прав, – вклинился в переписку старший из рыжих братьев. – Мы тут подумали… Ну, что у тебя козы ведь заменят одну корову? Активная работа на свежем воздухе…
– И очень нужная помощь твоей козоводке, – закончил младший брат. – Думаю, ей не хватает Полинки.
– Ну, вы даете! – быстро написал ответ Михаил. – Хотя, конечно, помощь своевременная, чего уж там. Козоводка моя в больнице. Ну а если он у меня того, как и собирался?
– Так у тебя этажность не та.
– Ну, уедет искать ту этажность, а мне отвечать, – написал Михаил, в глубине души уже склоняясь к варианту братьев и в очередной раз изумляясь результатам их совместного мозгового штурма. Вон как тогда вовремя Полину ему подогнали, когда хоть самому было искать этажность…
– Так, нужно подумать. Мальчик в таком возрасте, нужно что-то поромантичнее роли таджика. И чтобы был стимул оставаться в живых. Ты сам-то что думаешь насчет всего этого? Есть душевные силы на еще одну Полину?
– А что Полину? Я ничего и не делал особо… Ну, котенка завел если только. Она была подарочная девочка.
– Ну, так подарок же тебе, вот и подарочная! – откликнулся младший брат. – Думай, в общем, и решай. Там особо затягивать нельзя, насколько я во всем этом разбираюсь.
– Да, письмо то еще, – подхватил старший. – Но, с другой стороны, мы не знаем, насколько ты сейчас в ресурсе.
– Хотя с Полиной-то был совсем не в ресурсе. В общем, переваривай идею, мы на связи.
Михаил, не отключаясь, переслал переписку «бордельному психологу» и добавил его к беседе. Тот отреагировал почти сразу:
– Риск, конечно, дело благородное, я и сам такой. Выход интересный, братья молодцы. Но решать только тебе. Все непредсказуемо.
– Что, «обезьяна с гранатой»? – вспомнив их давний разговор про Полину, уточнил Михаил.
– Не знаю. Ничего не могу сказать. Но решение интересное, да. И они правы, нужно добавить романтизма… А бери его в заложники!
– Что?!
– Ну, не по-настоящему в заложники, конечно. А что? Ты как будто перевел долги на себя, а парень заложник. Если до его восемнадцатилетия или до скольки там лет отец не рассчитается, то бизнес и квартира твои. А заложнику главное что?
– Да откуда я знаю!
– Оставаться живым, – одновременно вклинились братья. – Мишка бордельный, ты гений!
– Ну да, у него будет типа миссия. И работа за еду. На свежем воздухе, почти курорт, чего уж. К весне будет как огурчик.
Михаил подошел к окну, где уже стоял Петр Алексеевич, и они оба уставились на голубей. Потом, будто приняв промежуточное решение, Михаил сунул ему телефон с открытой веткой обсуждения, отошел к столу, сел на удобный черный стул с металлической спинкой и стал машинально чертить на листке бумаги. Карниз, голуби. «С восьмого этажа вышла, – пришло ему в голову. – Ну да, вот с такого примерно».
На листке появился большой знак вопроса, ниже – стилизованное тюремное окно с толстой решеткой, вокруг кирпичная кладка. «Заложник», – вывел он на стене. Потом, по ближайшей ассоциации, под окном появился орел с курицей в клюве. Курица получилась упитанная, уже ощипанная и без головы. Ее толстые ножки аппетитно торчали в стороны. Рядом на земле оказалась бутылка кетчупа, потом бутылка пива… Не успел Михаил дорисовать большую банку соленых огурцов, как Петр Алексеевич подошел, сел рядом, положил телефон. «Оставаться в живых», «типа миссия», – машинально выхватил Михаил последние реплики переписки. Было тихо, только за окном у кого-то сработала сигнализация на машине – негромкое надоедливое тиликанье на одной ноте. Дорисовав банку огурцов, он принялся за небо: с одной стороны листа светило солнце с лучиками, как его рисуют дети, а с другой сверкала толстая, как сосиска, молния. Вопросительный знак между ними он еще раз обвел, отступив немного от контура. Наконец Петр Алексеевич заговорил:
– Я все сделаю. Я перепишу на вас все, что скажете, только, умоляю, давайте попробуем! Больше нет вариантов. Я уверен.
– А если он выполнит задуманное?
– Не выполнит. У него же будет миссия. Я его знаю, он надежный человек. И умеет работать, хотя сейчас ослабел сильно, конечно… У сестры моей в Болгарии так хорошо помогал сарай разбирать! Умоляю вас, пожалуйста, помогите!
– Так. Я могу его пока прописать к себе, до совершеннолетия. Вашу квартиру продаем, вы идете в комнату в спальном районе. Деньги от разницы – на погашение долгов. Комната записывается на меня, это минимизирует мои риски. Все в порядке – она возвращается вам. Моя выгода в работнике. Сейчас, действительно, его помощь по хозяйству будет очень кстати. Будет вести себя неадекватно – верну назад. Вы в этом случае останетесь без жилья. Но и без долгов зато. Не справитесь, опять влезете в долги – продадите бизнес, устроитесь на работу, снимете жилье. Мне будет компенсация за моральный ущерб в виде комнаты. И нужно оформить на меня опекунство тогда, чтобы я мог спокойно прописать Никиту, и вообще мало ли что. А вас временно лишить отцовских прав по причине тяжелой жизненной ситуации, это я все оформлю. Ну как временно, до совершеннолетия, получается, а там уже взрослый. И со школой нужно будет решать. Ему же весной выпускные экзамены сдавать? Как он учится?
– С каждым годом все хуже после того, как мать умерла. Еле на тройки по некоторым предметам. А ведь почти отличником был и музыкалку окончил с отличием. Там о нем прямо с восторгом. И он считал ее своей главной школой. Я уже советовался с директором, предлагают его оставить на второй год, так можно. Но не знаю, как ему про это сказать.
– В общем, вы готовы мне доверить сына? И никаких претензий, если что?
– Я согласен на все! Спасибо!!!
– Ну, тогда за дело!
Следующее письмо от Насти пришло не сразу. «Так. Почему мы перестали дружить. Ну да, наше общение как-то съехало на уровень приятельниц, а потом и вовсе почти сошло на нет. Так, кивнем друг другу при встрече, поулыбаемся, ну, перебросимся парой дежурных фраз. Из-за кого? Я тогда считала, что дело-то уж точно не во мне, просто у нас стало больше дел и занятий. Я получила на день рождения пуделя Малыша, потом стала ходить в клуб собаководов. Оля записалась вольнослушателем, или как это называется, в университет плюс пропадала на курсах бисероплетения и еще в каком-то кружке типа юного реставратора, что ли, при не помню каком музее. Мне это было совсем не интересно, а она не разделяла моих восторгов от секретов дрессировки. Нас объединяло – вот сейчас попробую сформулировать – во-первых, похожее восприятие мира, ну, метафизика немножко, да. Восхищение его красотой. Поиск себя и своего места, попытки понять, как все здесь устроено. Только у меня это в стихи уходило, а она через художественное восприятие шла. Этим мы и были взаимно интересны. Во-вторых, мы восхищались друг другом. Меня завораживало в ней сочетание красоты и решительности, а она „подсела на мои стихи“, это ее слова. В принципе этого сочетания больше чем достаточно, чтобы дружить всю жизнь и при разности интересов. К тому же эта разность даже могла помочь – мы ведь смотрели в одном направлении, только каждый, ну как бы сказать, через свой бинокль, что ли. Мы могли бы приобщить друг друга к своему способу восприятия. Да, так бы и было, но я свернула наше общение. А это сделала именно я, и теперь я это ясно понимаю.
Причины? Давай о них я потом напишу, а то меня зовут. А тут надо прям спокойно посидеть и подумать.
Да, вот еще: ты спрашиваешь, как там Полинка. Куча дел у нее, бегает довольная, что еще год здесь и не надо уезжать на курсы. Всем помогает по периметру, © Миша говорит, что баба Маша ее прям обожает. Ты молодец, что помог все устроить с ее занятиями.
Привет передам обязательно! Хотя вы и так в Телеграме списываетесь, она мне сказала. Ладно, пока все на этом. Лови фотку своего участка, спецом мимо прошла. Вот она, тихая осень. Которая не спросит, или как там было-то. Счастливо!»
«Эх, фотки бы отсюда тоже повыковыривать да сохранить», – подумал Алексей Степанович, разглядывая присланные Настей виды своего участка: смело штурмующие сосну красные листья дикого винограда, малиновые листочки черноплодной рябины, из которых выглядывают черные гроздья ягод, ярко-оранжевые початки облепихи с облетающей серебристыми рыбками листвой… Он помнил, как эти узенькие листочки пролетали перед ним в его последний приезд на дачу, уже другие листочки, конечно. Погодки тех, что на фото. Еще там были далекие свечки березняка, горящие на закатном солнце раскаленной медью, – бери и рисуй. И ведь собирался в этом году еще туда наведаться, да Москва затянула. Он представил, что сейчас там, ночует у Миши в библиотеке, мышцы приятно ноют после расчистки дорожки, а ступни немного горят: он перед сном выскочил босиком на снег. Потом вздохнул и продолжил чтение. Ничего, будет и у него свой дом! Уже и проект продуман, осталось денег подзаработать.
«Дорогой Алеша, привет! Ну что, продолжаю вспоминать. Представляешь, меня в прошлый раз прямо накрыло. На следующий день проснулась ни свет ни заря, только собиралась перевернуться на другой бок и снова заснуть, а тут оно. Лежала, думала. И знаешь, что поняла? Я стала отдаляться не из-за того, что у меня пудель появился. Я ведь тогда с Игорем познакомилась, там, в клубе собаководов. И как-то инстинктивно почувствовала, что ли: эти два мира, школа и клуб, не должны пересекаться. Тогда я не понимала почему, а тут „со сранья“, как тетя Рая говорит, осознала. Представляешь, я боялась знакомить Игоря с Олей! Вот такая вот загогулина. А что? Ты видел фотки, где мы рядом. Классика! Красивая подруга и я в роли некрасивой подруги. Причем, знаешь, у меня не было комплексов по поводу внешности: спасибо папе, для которого я была самой лучшей, самой умной, самой красивой девочкой на свете. Мама темы внешности избегала вообще, стараясь не замечать моего взросления, да это и к лучшему. Я себя считала не то что красивой, конечно, но вполне симпатичной. А тут Оля, и все стало прямо очень наглядно. Вот сейчас думаю, завидовала ли я ей. Знаешь, это последнее, в чем я тогда себе бы призналась, но все-таки ответ – да. Есть у меня в характере эта черта, причем в самом гадком ее варианте. Не позавидовал – захотел себе так же – постарался – получил, а позавидовал – пожалел себя – оправдал свои проблемы этой нехваткой. Как-то так. И подсаживаешься на это конкретно. Вот я, например, вам с Олей завидую, что вы были друг у друга. Мне очень не хватало в детстве и старшего брата, и младшей сестренки с разницей, как у вас. Ты был ее опорой и еще как бы мостиком между ней и миром взрослых. Мне такого мостика очень не хватало. Еще я завидовала, что у нее есть человек, который разделяет ее интересы и взгляды на жизнь, что ей не надо скрывать свои увлечения, как это было у меня со стихами. Даже два человека – бабушка еще ведь была, в честь которой ее назвали. Они друг друга просто обожали, я так поняла. Видишь, сколько поводов для зависти. Кстати, о поводах. Я тогда сообразила, почему еще так не хотела их знакомить. Они ведь оба рок-музыкой увлекались. Понимаешь? Красивая, интересная, творческая, с общими увлечениями. Слушай, а ведь я тогда все правильно сделала. Так, пока все на этом. Счастливо!
Да, хочешь прикол? Мы сегодня знаешь чем с Полиной и бабой Машей развлекались? Смотрели в Интернете по всяким таблицам и приметам лучшее время для зачатия девочки. Получилось, что прям вот срочно пора этим заняться. Понимаю, что фигня, но они меня почти убедили, представляешь? Так что пожелай нам с Игорем удачи, вдруг и правда все совпадет. И мне почему-то думается, что все получится».
«Так, это прошлый сентябрь получается? А дочка в июне родилась. Ну да, точно. Надо же… – с теплой улыбкой прикинул художник, вспоминая круглощекую, очень тяжелую и крепкую малышку с Настиными глазами – большими, ясными, внимательными. – Это сколько ей уже? Так, сейчас конец 2022, ну да, полгода». Он невольно в тысячный раз прикинул, сколько лет могло бы быть его племянникам, останься его сестра тогда живой. Он был просто уверен, что у нее родились бы мальчик и девочка. Не дождались. Почувствовал огненную тяжесть в груди, отложил планшет, подошел к окну и раскрыл его. Как и всю неделю, небо было затянуто тучами, во влажном воздухе пролетали легкие снежинки. Он осторожно вдыхал этот чуть подмороженный воздух, и вскоре жжение уменьшилось. Да, сейчас все равно легче, чем было до того, как он купил участок. «Все-таки везет мне на хороших людей», – улыбнулся он, возвращаясь к письмам в Телеграме.
– Слушай, а он совсем, что ли, не ревновал? – еле выпроводив Антона спать, спросила баба Рая у Насти, которая пыталась уговорить дочку еще хоть немного пососать молока из налитой груди. – Сцеживаться придется, похоже. Большой перерыв. А девушка ежиков натрескалась.
– Хоть чипсы Антон ей не пихал? – усмехнулась Настя, целуя в макушку дочку. – А то с него станется. Да вроде и не было ревности. Я боялась, все-таки подросток. А он, наоборот, как-то повзрослел сразу. Ну, по-взрослому стал на все реагировать. И Тутуську на него можно было сразу смело оставлять. Я не ожидала, честно говоря. Гулял с коляской, даже до сквера доходил, чтобы на свежем воздухе спала.
– Я и не сомневалась, что помогать будет. А вот ревности боялась. Даже не ревности, а что почувствует себя заброшенным.
– Игорь ему много времени уделял после рождения дочки, тоже понял, что дело пахнет керосином, – заметила Настя.
– Антоша сегодня меня расспрашивал о деде и какой был его папа в детстве. Говорит, боится, что кобелизм у него проявится в генах.
– Вы его успокоили? Хотя я не исключаю такого на самом деле.
Баба Рая кивнула.
– Он влюблялся уже в трех девочек. Ну, хоть по очереди, не параллельно. А сейчас как-то все больше его музыка затягивает, – пожала плечами Настя.
– Да, хочет свою группу.
– Даже так? Не знала. Хорошо, что у него есть такая супербабуля, с которой можно обо всем поговорить.
– Не обо всем на самом деле. Пока вы с Игорем не помирились, ваши отношения были закрытой темой.
– Вообще? – удивленно уточнила Настя.
– Вообще, – с грустной улыбкой подтвердила ее свекровь. – Давай отнесу. Спит уже бузундер. А ты в душ сходи, я буду прислушиваться.
Антон не спал, а переписывался на телефоне с Матвеем, своим одноклассником и другом по музыкальной школе, с которым строил великие планы. Они даже придумали, как назовут свою будущую группу: после долгих приятных обсуждений оба остановились на названии «Подорожник». «Ты пойми, это крутое название. С одной стороны, он как сорняк, везде растет. Не только для элиты то есть, а для всех. И он там, где люди, то есть наша группа для всех людей, понимаешь? И любит расти вдоль дорог, ну, образ дороги сразу. С другой стороны, он лечебный. Как бы простой и ценный одновременно. Лечит вот», – убеждал Антон своего друга, которому и самому нравилось это название. Вариант названия «Мир паука» было решено оставить для первого альбома. В таких приятных рассуждениях они проводили кучу времени, всегда оставаясь на связи и поверяя друг другу все свои мысли и идеи. Матвею хотелось добавить в проект долю историзма, и его мысли крутились вокруг образов вроде реки времен и теней забытых предков. Антон радостно подхватывал игру, добавляя злободневности, и в их коллекции уже были «Фараоны демократии», «Последний год перед третьей мировой», «Мы ватники», «Два первых Всадника» и подобные находки. Они, конечно, понимали, что нарушают очередность, обсуждая названия еще ненаписанных песен, но в этом занятии было что-то настолько затягивающее и вдохновляющее, что придумали себе объяснение. «У нас этап разработки концепции группы, ее основных тематических направлений», – решил Матвей. Вероятно, такой подход действительно помогал, потому что чем больше появлялось кругов на большой магнитной доске в комнате Антона, тем яснее им становилось, какой же будет их группа. Эти круги были «самодостаточность и/или одиночество», «саморазрушение: протест или уход от ответственности», «лики и маски истории», «будущее как история», «вселенная в каждой капле дождя», «невыносимая легкость бытия». Постепенно начинали приходить строчки текстов, мотивы мелодий, ритмы припевов. «Знаешь, у меня такое чувство, что эта группа уже есть в каком-то параллельном мире, а мы с тобой как археологи. Что-то находим, бережно смахиваем землю специальной кисточкой и раскладываем по полкам», – писал Матвей. «А сами еще не знаем, что же мы такое раскопали: то ли страшного тираннозавра, то ли мирного диплодока», – тут же отвечал Антон, радуясь, что у него такой умный и понимающий друг. «Или двоих сразу? А мы с тобой на одной волне», – быстро строчил в ответ Матвей. «Ага! А хорошее название для альбома: „На одной волне“, правда?»
Отец Никиты позвонил классному руководителю. Та сразу же осведомилась о самочувствии мальчика: оказывается, он еще в прошлую среду написал ей, что заболел. Потом стала говорить, что его успеваемость вызывает у всех серьезное беспокойство, и это обсуждали на последнем педсовете… Не дослушав, Петр Алексеевич извинился и прекратил разговор. Они вышли из здания и почти побежали к машине Михаила, скользя на прихватившейся от небольшого мороза слякоти перед стоянкой. Свою машину он продал еще весной.
– Болеет он, засранец. Ну да, я-то раньше выхожу. Вот же… – Он все больше закипал гневом от беспокойства, досады на сына, неловкости перед юристом.
– Успокойтесь. Едем к вам домой. Разберемся.
Звонить отец не стал, просто открыл дверь ключом. Квартира вызвала у Михаила одобрительный кивок, но он заметил и давно не мытые полы, и одну засветившуюся лампочку из трех на изогнутой дуге люстры в коридоре, и уведомление о задолженности, что так часто встречаются в квартирах его клиентов. Он разулся и прошел на кухню, предоставив отцу самому поговорить с сыном. Почти сразу к нему присоединился Петр Алексеевич, устало опустившись на стул и недоуменно потирая лоб рукой. Некоторое время они молча сидели, собираясь с мыслями. Потом хозяин попытался стряхнуть озабоченность:
– Так. Чай. Или кофе?
– Да, можно чаю, спасибо.
Петр Алексеевич прошел к кухонному столу, щелкнул чайник, заглянул в нержавеющий заварной чайничек и удивленно сказал:
– Не заваривал себе. Я-то кофе по утрам пью. А пакетики он не признает, всегда заваривает.
– То есть Никита куда-то ушел без завтрака? А сейчас уже сколько, около двух? Не знаете, куда он мог пойти?
– Получается, что я многого не знаю, – хмуро сказал отец. – Пакетики есть, зеленый. Пойдет?
Михаил кивнул. Он думал.
– Попробуйте еще раз ему позвонить, может быть, теперь отзовется. Или ждете, чтобы сам перезвонил?
– Я давно ему деньги на телефон не закидывал, – сознался Петр Алексеевич. – И так долги, а он быстро все спускает, и опять без денег. Объяснял, что тариф у него самый дешевый, не безлимит. Только чтобы на связи был.
– Ну, так на избранные номера ведь можно звонить и с нулевым балансом.
– А, точно. Но все-таки закину ему денег.
Они молча пили чай и кофе. Хозяин предложил сделать гренки, Михаил отказался. От телефонного звонка оба вздрогнули.
– Ты где? Что значит «гуляешь»? Где ты гуляешь? Иди домой срочно!
Петр Алексеевич вскочил и взволнованно заходил по большой кухне.
– У него и теплых сапог нет, в кроссовках ходит. Нога выросла, и как-то не дошли купить.
– Вот смотрите. Парень обманывает, прогуливает школу, болтается не пойми где. Вы сказали, что похудел. В доме еды особо нет, верно? Ну там, витамины, белок, все такое. Одни дешевые углеводы, да? Обуви по сезону тоже нет. То есть здоровье вряд ли крепкое, я так думаю. Поведение непредсказуемое, психика травмирована, проблемы с учебой. Так себе исходные данные. Вы для него авторитет вообще?
– Он всегда меня очень любил и сейчас любит, я уверен. И хочет меня оградить от своих проблем. Сам про сапоги не сказал, я узнал, когда начал возмущаться, что он в кроссовках по морозу форсит. Говорю, купим, а он: «Да ладно, здесь недалеко. Они теплые». Подрабатывать пытался в Интернете, с одноклассником какие-то сайты модерировали. Но там много времени уходило, я запретил. Пусть учебой своей занимается. Летом мне помогал с клиентской базой разбираться. Он хороший парень, вы не подумайте. Хотя что еще вы должны подумать, понятно, как это все выглядит.
– Я не делаю окончательных выводов на основе того, как это выглядит.
– Может быть, вы сами ему все скажете? – вдруг попросил отец.
Михаил удивленно посмотрел на него и увидел, как тот устал.
– Хорошо.
«Привет, Алеша! Я тут была в гостях у человека с аккаунтом в Одноклассниках и глянула свой класс. Господи, четверых уже нет! Трех парней и одной девочки – умерла от онкологии два года назад. Поняла, что не буду больше смотреть, не надо этого. Зато поискала фотки по Олиному классу. И еще скопировала себе на облако несколько километров беседы участников, потом пробегу глазами, сейчас прям нет времени. Ты туда не заходил? Мне кажется, что тебе в голову такое не могло прийти даже – полезть на Одноклассники. В общем, высылаю несколько фоток. В основном с выпускного, думаю, у тебя они все есть, но мало ли. И еще две с поездки, Оля на них такая деловая! Вот как в ней уживались красота и понимание этой красоты в мире с житейской практичностью и деловитостью? Ведь глянешь – такая вся из себя искус – ствоведка, а как до дела доходит, то спокойно берет на себя ответственность за всех, как будто так и надо. Откуда это у нее? Может быть, от родителей? Они-то у вас практичные вроде бы. Где-то читала, что есть две категории людей: одни на привале сразу же расслабляются и отдыхают, а другие начинают организовывать отдых, хотя устали не меньше. Вот Оля всегда была из второй категории. В поход я с ней не ходила, но зато мы делали много вылазок, которые тоже называли походами. И всю ответственность она брала на себя, даже когда идея поездки была моей. Переживала, если погода оказывалась неподходящей или где-то мы „целовали замок“ (ей очень нравилось это мое выражение, оно у меня от папы). Приходилось ее утешать, что всякое бывает. А она покупала за свои деньги что-нибудь вкусное, как будто чтобы утешить меня. Да, и правда я при ней была как при взрослом, что ли. И когда мы попадали в стремные ситуации, она инстинктивно знала, как надо действовать, чтобы не вляпаться в неприятности. Кстати, дома я врала, что мы не вдвоем, а еще и с ее старшим братом, с тобой то есть.
Мама ругалась, но папа разрешал. Мама не то что сильно переживала, просто она бы предпочла видеть дочку в церкви в ее свободное время. Все-таки жаль, что я потом отдалилась от Оли. Мне не хватало наших детских вылазок во взрослый мир. Вот сейчас представила, как мы бы подключили к ним Игоря. Нет, не надо. Я все правильно сделала. Иначе не видать мне Игоря точно. А он мой, даже несмотря на его поступок и на четыре года разлуки, как выяснилось».
Алексей Степанович настолько ярко представил, что эта история пошла бы по другому пути, что не стал читать свое ответное письмо и задумался. Так, Настя знакомит Игоря с Олей, они, конечно же, влюбляются друг в друга. Ладно, представим, что все разворачивалось бы как у Игоря с Настей. И вот сейчас у него есть племянник Антон, а Оля пишет ему о планируемой дочке. Нет, так можно себя до инфаркта довести, как папа. Ни к чему это. Надо еще пожить, осуществить свои планы. И вообще, зря, что ли, он грант выиграл на такой большой проект к годовщине Победы 1945 года? Это кажется, что до его сдачи почти три года. Так и идея масштабная, а сделана лишь шестая часть. Ничего, он еще подождет встречи с Олей. «Это мне ее не хватает, а ей совсем не скучно: уже и бабушка там, и родители».
Алексей понял, что если сейчас не заснет, то завтра рабочий день будет скомкан, а у него и дистанционное преподавание, и запись мастер-класса, перенесенная из-за его внезапной поездки в Орел, на похороны родственника. Кстати, он чуть не забыл про орловскую сметану! Стоит белое пластиковое ведро в холодильнике, килограмма на три. И даже прозрачных контейнеров купил у продавца, чтобы ее раздавать всем! Значит, в ближайшие пару дней надо устроить сметанный аттракцион. Он прошел на кухню, отрезал большой кусок черного хлеба, положил в расписную пиалушку несколько ложек густой кремовой сметаны и так наелся, что заснул с довольной улыбкой сытого кота.
Понедельник был днем генеральной уборки: профессор не любил, когда в выходные «разводили суету» в квартире. Полина вылила последнее ведро после мытья пола в унитаз, сполоснула и повесила сушиться тряпку, потом прошла на кухню и устало опустилась на табуретку. Ей вспомнилось, как дядя Миша ее останавливал, когда она увлекалась уборкой: «И так уже все блестит, как у кота яйца!» Несмотря на то что в некоторых комнатах шерсть клубилась по углам и на подоконниках были серые отпечатки кошачьих лап… Полина даже не хотела представлять, как на нее посмотрел бы Виктор Аркадьевич, позволь она себе такое вульгарное выражение. Хотя нет, представила: как на неразумное, испорченное существо, которое проще выгнать, чем исправить. «Ну да, с этим и правда проблемы. Ну а как иначе? Маме было все равно, бабушка сама была такая, да и дядя Миша тоже любитель образной речи, это у него от бабы Раи.
А Виктор Аркадьевич за меня беспокоится и желает мне добра. Тем более что я стану его женой. Он ведь из такой семьи…» – размышляла девушка, пытаясь сесть так, чтобы разгрузить спину. Табуретка была твердая и неудобная: хозяин дома считал неправильным засиживаться за пустыми разговорами. «Надо есть, чтобы жить, а не наоборот», – любил повторять он. По этой же причине он не покупал специй и соусов. Полине долго не хватало любимого карри, но потом она отвыкла и с гордостью записала это в «Дневник самосовершенствования». Ей было приятно выслушать похвалу профессора. Сдержанную, снисходительную, но все же похвалу.
Обведя взглядом чистейшую плиту, мойку и столешницу, она прошла в свою комнату. Это была небольшая комнатка с зеленоватыми обоями, и Полине нравилось, что она дверь в дверь с профессорской, но все-таки не смежная. «Я как Стася, рядышком», – с улыбкой думала она, вспоминая уютную Стасину спальню, с такой удобной кроватью… Здесь она спала на разложенном диване, на котором до нее иногда ночевала Виктория Аркадьевна, сестра профессора, «гениальный врач-гинеколог», как сказал ее брат. Полина прилегла на собранный диван, чтобы разгрузить спину. Когда профессор был дома, она не ложилась днем: он считал это поощрением праздности. В его отсутствие она тоже старалась не нарушать этого правила, но ведь сегодня, после напряженной работы, можно, наверное, сделать исключение?
Но поваляться ей все равно не удалось. Звук закрываемой двери заставил ее вынырнуть из мечтательной дремоты, вскочить и начать торопливо поправлять темно-зеленое покрывало. «На таком любая ворсинка видна, сразу выдаст нерадивую хозяйку», – говорил о нем Виктор Аркадьевич. За этим занятием ее и застала Виктория Аркадьевна, которая сразу прошла в комнату девушки. Поджав губы, она насмешливо взглянула на ее торопливые попытки натянуть на спинку легкую ткань, потом медленно проговорила:
– Здравствуй, Полина.
– Добрый день, Виктория Аркадьевна.
В первую их встречу, буквально через два дня после переезда, Полина имела глупость назвать ее «тетя Вика», за что получила сдержанную, но обидную отповедь: «Я тебе не тетя, Полина. Имей в виду, что Виктор Аркадьевич не выносит панибратства. Пожалуйста, оставь эту деревенскую привычку называть не родственных по крови людей тетями и дядями. Ты должна пристально следить за своей речью».
– Иди пакет разбери, я купила овощи. Будем с тобой варить настоящий борщ, а то Виктор Аркадьевич мне по телефону сказал, что давно его не ел.
– Да? Я недавно готовила, – вырвалось у Полины.
– Я же сказала – настоящий борщ, – отчеканила Виктория Аркадьевна, провожая взглядом девушку, которая сразу же отправилась на кухню. Зашла вымыть руки, потом остановилась в кухонном проеме, молча следя за каждым ее движением. Пакет с морковкой разорвался, и Полина стала быстро собирать ее с пола.
– Полина. Тряпка!
Девушка, вздрогнув, подняла глаза. Одна морковка вывалилась у нее из рук и покатилась под стол.
Виктория Аркадьевна дождалась, пока та все соберет и подметет, потом внушительно сказала:
– Полина, подойди сюда.
Проведя девушку в ванную, она медленно вытянула руку в сторону развешенной на бортике ванны половой тряпки, сделала паузу и только потом сказала, глядя в лицо Полине:
– Никогда так не делай. Тряпка на виду – не эстетично и унижает достоинство человека, живущего в этой квартире.
Полина быстро схватила тряпку и, не зная, куда ее девать, забегала глазами по маленькому помещению, потом повесила ее под раковину, на сгиб сифона.
– Не лучшее место, она там не высохнет. Но хоть так. – И Виктория Аркадьевна, резко развернувшись, вышла из ванной и погасила свет еще до того, как Полина перешагнула порог. – Если ты меня все время будешь отвлекать, то борщ не успеет настояться к приезду Виктора Аркадьевича. Пора браться за дело.
Она вернулась в кухню, прошлась по ней внимательным взглядом и ничего не сказала. Полина порадовалась, что как раз сегодня затеяла уборку. Виктория Аркадьевна уселась на свое место и, указав Полине на кухонный стол, распорядилась:
– Достань кастрюлю с толстым дном. Не эту! Нужна не такая большая. Вон, в глубине, разве ты не видишь? Еда должна быть всегда свежая. Борщ допускается оставлять на второй день, но ни в коем случае не больше! Никогда не готовь в больших кастрюлях. Виктору Аркадьевичу нужно есть свежую пищу, приготовленную с любовью и заботой. Так, смотри. Сначала мы делаем зажарку. Поставь чайник. Ну, зачем так сильно открывать воду! Ты разве не видишь, что брызги летят во все стороны? Так, а теперь почисть одну свеклу, две морковки и две луковицы.
Под взглядом этой высокой, полноватой женщины с тонкими губами Полина мыла, чистила, резала, терла на терке… Виктория Аркадьевна сидела на табуретке на своем любимом месте около окна и внимательно наблюдала за девушкой. С этим местом в начале жизни здесь у Полины произошла неприятность. Она сразу же уселась на него, воскликнув: «А это мое будет!» Виктор Аркадьевич тогда поморщился и велел ей немедленно встать и никогда туда не садиться, потому что это место его сестры. «Вот твое место, Полина. И отсюда тебе будет ближе вставать, чтобы подать еду», – серьезно разъяснил он покрасневшей от своей невольной оплошности девушке.
– Полина, теперь помешивай зажарку, не отвлекайся. Виктор Аркадьевич не выносит горелого лука. Если подгорит, то придется все переделывать. Так, достаточно. Чайник закипятила? Как, еще нет? И запомни: суп надо делать не на бульоне, а вегетарианский, это полезнее. А мясо подавать отдельно, лучше всего запеченное в духовке. Так. Теперь осторожно лей кипяток в кастрюлю, не обварись только. Ему некогда с тобой возиться, поедешь сама в больницу. Хотя нет, он добрый человек, поедет вместе с тобой. Ну, что ты делаешь? Зачем кладешь лавровый лист? Вылови его немедленно! Запомни: лавровый лист закладывают в блюдо за десять минут до конца варки, иначе он придаст горький привкус… Нельзя грязную ложку класть на столешницу, так делают только нерадивые хозяйки. Где ложечница, которую я подарила, такая, под гжель? Что значит – не знаешь? Наверное, ты сама ее спрятала, чтобы не мыть лишнюю посуду! Я потом поищу, возьми пока тарелку. Ну вот, теперь ты его уронила! Вымой лавровый лист и положи его на тарелку. Теперь пришла очередь капусты. Шинкуй. Я пойду пока проверю, как ты поддерживаешь порядок в туалете.
Полина старательно шинковала капусту, высунув от усердия кончик языка. Вернувшаяся Виктория Аркадьевна, сокрушенно качая головой, некоторое время смотрела на это зрелище, потом решительно отобрала у девушки нож, схватила доску с капустой и высыпала ее в мусорное ведро.
– Ты не умеешь шинковать капусту! Капуста для борща должна быть нашинкована длинно и тонко, а у тебя она короткая и толстая! Вот, смотри. Все самой приходится делать, а ведь я устала с дороги, да еще после дежурства!
Виктория Аркадьевна сама нашинковала капусту и отправила ее в кастрюлю. Полина стояла рядом, ее руки устало свисали.
– Вот теперь можно добавлять лавровый лист. И чеснок. Ты еще не почистила? Давай быстрее. Два средних зубчика. И запомни: капуста должна немножко хрустеть. Никогда не ее переваривай! Ты повариха неопытная, как я вижу. Поэтому следи. Примерно пять – семь минут от закипания, и выключай газ.
Они молча доварили борщ и, оставив его под крышкой, прошли в комнату Виктора Аркадьевича.
– Мой брат – очень талантливый художник и педагог, – начала Виктория Аркадьевна, садясь в низкое кресло.
Полина не посмела сесть на широкий компьютерный стул хозяина дома, помня ситуацию с табуретками, поэтому она просто стояла посреди комнаты. Больше всего ей сейчас хотелось лечь на пол. От усталости и голода, подстегнутого аппетитным запахом борща, немного кружилась голова. Но даже если бы в квартире были ковры, она предпочла бы упасть, чем сделать это под взглядом светло-карих выпуклых глаз гостьи, которая, впрочем, чувствовала себя здесь хозяйкой, в отличие от девушки.
– Тебе очень повезло, что он взял тебя под свое покровительство. Цени это каждый день и старайся соответствовать. Тянись. Ты меня понимаешь?
– Да, – кивнула Полина. Она понимала и сама чувствовала правоту этих слов Виктории Аркадьевны.
Но тут Полина с облегчением услышала звук открываемой двери и стук ботинок хозяина о коврик – он всегда аккуратно обстукивал остатки снега с подошв, прежде чем разуться и поставить обувь подсыхать в специальный поддон. Девушка быстро вышла поприветствовать профессора, который милостиво отдал ей свой любимый кожаный портфель и даже слегка обнял холодными руками. Заметив выходящую в коридор сестру, он быстро пошел ей навстречу, широко улыбаясь.
– Вика, сестренка, какой сюрприз! А я еще в подъезде думаю: где же это так вкусно пахнет?..
Полина уже доедала последние ложки борща, когда поймала насмешливый взгляд Виктории Аркадьевны, которая ела не торопясь, отламывая маленькие кусочки от лежащего на блюдце куска черного хлеба и прерываясь на вопросы брату, как прошел его день. Виктор Аркадьевич тоже ел степенно, подробно рассказывая сестре о болванах студентах и о кураторе, который не хочет оценивать его по достоинству. Полина с восхищением наблюдала, как они управляются с длинной твердой капустой. У нее эта капуста никак не хотела залезать в рот и все время с брызгами падала с ложки обратно в тарелку. «Это потому, что я тороплюсь», – с досадой на себя подумала девушка. А она ведь хотела положить себе добавки! Будет ли это правильным? Ведь девушки должны есть немного, а не как она у дяди Миши мела по две, а то и три тарелки…
– Спасибо, было очень вкусно, – сказала она, стараясь выбрать самый благовоспитанный тон.
Брат и сестра молча, с одинаковым укоризненным выражением, уставились на нее. В глазах сестры промелькнула усмешка, брат же смотрел на девушку как на какую-то зверюшку в зоопарке. Выдержав паузу, он медленно, с ровной интонацией сделал внушение:
– Полина. Ты была так увлечена едой, что не заметила, что перебила двух взрослых людей? Двух родных друг другу людей, которые не виделись целую неделю и хотят пообщаться?
– Простите. Я пойду к себе. Спасибо. – И она, быстро вымыв тарелку под взглядами двух одинаковых светло-карих глаз, которые она чувствовала даже спиной – один насмешливый, другой укоризненный, прошла в свою комнату.
«Ничего. Это взросление. У дяди Миши я была девчонкой-разгильдяйкой, которую он сильно разбаловал. Пора взрослеть. Любой рост идет через сопротивление той части, которая не хочет напрягаться. Ленивой, невоспитанной девчонки, которая во мне сидит», – думала Полина. Но у нее был и гораздо более важный повод для раздумий: закрывать ли дверь своей комнаты? Ей это было запрещено. «Мы должны стать одним целым, – наставлял ее профессор. – А если ты будешь закрываться, то так же будет закрываться от меня и твоя душа». С другой стороны, они сейчас доедят и перейдут общаться в большую комнату. Если оставить дверь открытой, не будет ли это выглядеть как стремление подслушивать чужие разговоры? «Закрою», – после некоторого раздумья решила она. Тем более так можно будет немножко прилечь. Она с наслаждением вытянулась на диване, невольно прислушиваясь. Через какое-то время раздался негромкий смех, потом брат сказал сестре:
– Дверь закрыла. А ведь я ей запретил. Ну ладно, зато мы можем спокойно пообщаться, без посторонних ушей.
Полина даже не предполагала, что ей так больно отзовется это «посторонних», и она поспешила поверх этой боли положить слой оправданий, как пластырь. «Ну да, они ведь с детства очень близки. К тому же близнецы, а не только родная кровь. А меня он знает три месяца всего. А я его? Сразу после одиннадцатого сентября, помню, еще в новостях обсуждали годовщину теракта в Америке. И у меня тоже башню сорвало, как и там». Она вспомнила, какое впечатление произвел этот загадочный немолодой уже профессор в стильном сером костюме, преподаватель истории зарубежного искусства. Ее художник Алексей Степанович, который должен был читать этот курс, временно перешел на другие проекты, и к первокурсникам пришел он – профессор. «Как будто судьба привела его и сказала: „Вот, смотри“ – а я смотрела и думала: заметь меня, пожалуйста!» А на следующий раз Полина опоздала. «Интересно, он бы обратил на меня внимание, если бы я не вошла тогда в аудиторию, где он уже рассказывал об открытии первых наскальных рисунков?» На ней были дурацкие джинсы с прорезями на коленках, а ведь тогда ей такие нравились… И грубый свитер, почти как у Данилы в фильме «Брат», а на ногах светло-серые кроссовки с фиолетовыми шнурками. «А ведь он меня разглядел и в такой не женственной одежде. Это судьба потому что», – с улыбкой думала она, перестав прислушиваться к голосам брата и сестры.
Замечтавшись, она сама не заметила, как задремала, и проснулась от негромких слов прямо над своей головой: «Перетрудилась девушка. Целых две морковки потерла». Она притворилась, что спит, что ей оставалось делать?
– Ну и хорошо, меньше слышишь – крепче спишь. Давай вернемся в мою комнату.
Полина услышала, как опять прикрыли ее дверь, как чуть скрипнуло кресло.
– Под статьей ходишь, братец. Ты уж сильно ее не воспитывай до восемнадцати лет, а то еще обидится и заявление на тебя подаст. На работе знают?
– Мы осторожно. И я провел беседу. Она даже родственникам не сообщает подробности, – ответил Виктор Аркадьевич, и в его голосе Полина с удивлением услышала самодовольство и даже хвастовство.
– Это правильно. Главное, чтобы никто не вмешивался. Ей когда восемнадцать?
– В июле. Я опасаюсь реакции родственников, конечно. А вообще планирую в отпуске отвезти ее на море и там сделать предложение. Девушки же любят море, да? Закаты, романтика и так далее.
– Думаешь, она согласится выйти замуж за мужчину под сорок, небогатого, но с высокими запросами к будущей супруге? – спросила сестра.
– Очень на это надеюсь. Она моя судьба. И мой шанс на счастье, – серьезно ответил Виктор Аркадьевич.
– Ну, я тебе уже подсказала, как ты можешь увеличить свои шансы. Специально попросила себя проводить, чтобы поговорить наедине, а ты еще не хотел выходить под снегопад, – с непонятной интонацией сказала сестра, вставая с кресла.
– Помню, конечно, и каждый раз пользуюсь твоим советом.
– Вот и молодец. Потом спасибо скажешь.
Антон пришел из школы, разогрел борщ, наскоро пообедал и улегся на диван под плед немножко согреться, собраться с мыслями и помечтать. «Так, сегодня домашки мало, подготовиться к контрольной по физике главное. И вообще скорей бы нас отпустили на каникулы». Он с удовольствием вспомнил, что скоро поедет на дачу, а там Вера обещала выслушать его идею про труппу. «Нужно подготовиться как-то, чтобы она поняла концепцию», – решил он. Увидел сообщение от Матвея, улыбнулся.
– Тоха, привет! Контрольную завтра отменили, в чат только что прислали. Заболела физичка, так что уже после каникул, представляешь? Хоть подтяну немного, а то ну, сам понимаешь.
– Пон, у самого такая же фигня, – улыбаясь, быстро набил сообщение Антон. – А я уже дни считаю до дачи. Достала эта школа.
– Жалко, что ты уезжаешь. Но мы ведь будем на связи, да?
– Ага! А у тебя какие планы?
– Родители сказали, что буду заниматься с папой физикой, с мамой английским, с бабушкой литературой. Вот такой вот хеппи кристмас меня ждет. А у меня-то были совсем другие планы, вот от слова совсем!
– Сочувствую. А давай физику вместе фигарить? Ты занимайся, потом пересылай задания, и будешь у меня проверять. Как тебе идея?
– Идея огонь! Хоть повеселее будет. Слушай, ты говорил, что с женой дяди хочешь проконсультироваться? А вдруг она скажет: много вас таких было, мелких наивных идиотов, которые мечтали о своей группе. Ну, обломает весь кайф, вот.
– Очень может быть, кстати. Уж она-то в теме. И чего теперь? Застрять на фазе обсуждения, потому что так безопаснее?
– Ты прав, конечно, но все равно стремно как-то. Не будет как с грибами, которые перестают расти от взгляда человека?
– Тоже мне, гриб! А это легенда, кстати, про взгляд человека.
– А ты проверял?
– Нет, просто помню такой диктант. – Антон поставил смеющийся смайлик. – Знаешь, какие мы с тобой грибы? Галлюциногенные, вот. И от нашей группы все будут под кайфом!
– Ага, и привыкание с первой песни!
– От грибов нет привыкания вроде бы, – счел своим долгом уточнить Антон.
– А от нас будет!
Михаил не торопясь пил чай. Они сидели молча, каждый погруженный в свои мысли. Идея казалась ему все более авантюрной. «Ладно, гляну на парня. Отказаться всегда успею». Но Михаил уже знал, что не откажется: что он почувствует, когда Петр Алексеевич сообщит ему о гибели сына?
Оба так задумались, что вздрогнули, услышав звук ключа в замке. Михаил поднял голову и стал с любопытством разглядывать высокого, очень худого и бледного парня с красным от холода носом, который, ссутулившись и спрятав озябшие руки под мышки, стоял в одних носках на пороге кухни. Так они и смотрели друг на друга. Наконец Михаил сказал, показывая на его серые носки с темными мокрыми пятнами:
– Ноги промочил по слякоти? В душ живо. И воду погорячее. Прогрейся. Кроссовки сразу на батарею. Потом приходи пить чай. Гренки будешь?
Парень открыл рот, потом закрыл его, кивнул и отправился в коридор за кроссовками. Отец кинулся доставать сковородку, нарезать батон. Его руки немного тряслись. Когда переодевшийся в спортивный костюм парень пришел на кухню, Петр Алексеевич уже раскладывал гренки на три тонкие бело-синие узорные тарелки, доставал баночку клубничного варенья. «Соседка угостила». Они молча перекусили, и Никита пошел мыть тарелки, убирать со стола. Михаил наблюдал. «Действует быстро и четко, – раздумывал он. – Меня вроде слушается. Но какой же худющий! А с гранатой эта обезьяна или нет, сразу не поймешь. Наверное, парочка гранат должна быть, судя по анамнезу. Ладно, рискну».
– Никита, теперь послушай меня. Ты ведь знаешь, что у твоего папы серьезные проблемы и долги. Ты хочешь ему помочь?
Парень поднял удивленные глаза, потом, покраснев, тихо сказал:
– Помочь – это моя самая большая мечта. Но я не знаю как.
– Пойдешь ко мне в заложники? – медленно и четко спросил Михаил.
– Пойду, – сразу ответил парень.
– Только тебе нужно будет работать.
– Я умею работать.
– Ну, тогда иди собери свои вещи. Папа тебе поможет. Бери все, квартира пойдет под продажу.
Никита обрадованно уточнил:
– А можно будет продавать? Мне ведь нет восемнадцати. Я смотрел законы…
– Я тебя пропишу к себе. Собирайся. Остальные вопросы задашь папе по ходу дела. Мебель в машину не влезет, только вещи. Есть во что упаковывать-то?
Петр Алексеевич быстро полез в ящик стола и нашарил рулон мешков для мусора.
– Двойные и тройные делайте, а то порвутся. У вас час времени: у меня сегодня еще консультации по зуму, нужно успеть вернуться.
Собрались даже меньше чем за час. Михаил с удивлением заметил, что оба, и отец и сын, оживились и повеселели.
– Ну что, присядь на дорожку, да будем грузиться, – бодро, чтобы не сбить их настрой, проговорил он.
Все сели. Никита негромко сказал:
– Пап, помнишь, мы с тобой обсуждали, будет ли свет в конце туннеля?
Петр Алексеевич кивнул. Михаил, улыбнувшись, добавил:
– А это прет локомотив.
Все засмеялись – немного нервно, но с облегчением.
– Пора! – первым встал Михаил. – Пройдись по квартире, скажи ей спасибо, пожелай хороших хозяев. Жить здесь ты уже не будешь. Хотя Новый год встречать приедешь, тогда и попрощаешься. Некогда сейчас. Я вам переслал сейчас на почту образцы заявлений, как оформите, высылайте, гляну. И раскладку, что куда относить, расписал. Начинайте работать с документами прямо сегодня. Все, выдвигаемся!
Они быстро перенесли и уложили вещи. Петр Алексеевич обнял сына, похлопал по спине:
– Спасибо тебе, Никит! Огромное спасибо! Ты мне здорово поможешь, если будешь жив-здоров и на хорошем счету как работник! Береги себя! – Несмотря на вновь появившуюся хрипоту, отец выглядел бодро и по-боевому.
– Пап, за меня не переживай, все будет хорошо! – Голос Никиты был взволнованным, но тоже бодрым и почти радостным.
– Да увидитесь через несколько дней, я его привезу!
Петр Алексеевич крепко пожал Михаилу руку: «Спасибо!»
– А что я буду делать? – спросил Никита, который всю дорогу молча смотрел в окно, где уже исподволь начинал гаснуть день: вроде бы незаметно, но неуклонно. «Надеюсь, не привезут на какую-нибудь стройку и не поселят в сарае вместе с таджиками, спать в куртке на поддонах из-под кирпича. Хотя выбора у меня нет».
Они подъезжали к воротам товарищества. «СНТ „Радуга“», – прочитал Никита большие белые буквы на синем фоне таблички.
– Это дачное товарищество, здесь у меня дом и небольшая ферма. Там будешь работать. Главная моя козоводка в больнице, поэтому работа есть. Мне нужен помощник. В общем, работа физическая, но не трудная. Ну и так, по мелочи.
Они проехали по узкой дороге со снеговыми валами по краю. «Какая белая», – удивленно подумал Никита. Через пару минут Михаил уже открывал дверь большого дома. Велев парню разуться, но не снимать верхнюю одежду, хозяин дома провел его на второй этаж, попутно включая свет на лестнице и в коридоре.
– Вот твоя комната будет. – Он указал на одну из дверей. – Разгружай машину, устраивайся. Меня пока не трогай – я на совещании. Это значит, что меня нет. Машину я потом закрою. Вопросы есть? – подбадривающе улыбнувшись, добавил он.
– Вопросов нет.
Михаилу не понравился голос парня – слабый и через силу. «Вот я дурак, он же весь день на двух гренках».
– И вот еще: выгружайся, пока светло, а устраиваться будешь попозже, после перекуса. Пойдем, покажу, где что.
Они вновь спустились на первый этаж. У Никиты немножко кружилась голова от размеров дома. «Не заблудиться бы здесь», – пришло ему в голову.
– Так. Холл, туалет, душ, остальное потом разглядишь. Вот, мы пришли на кухню. В холодильнике сыр, масло, молоко. Хлеб там. Готовой еды нет. Ты умеешь готовить?
– Да, конечно. Ну, несложное.
– Это очень хорошо. Все пока, иди таскай вещи. Вот, держи полшоколадки, ешь на ходу по кусочкам. Заварка вроде должна быть. Ага, осталась с утра. Кофе на той полке. Чайник вон, вода в кране, что еще? Там мой кабинет, но это на самый крайний случай, хорошо?
– Конечно! Я понял. Спасибо.
Разгрузка заняла времени больше, чем предполагал Никита. Шоколадка уже закончилась, а он все носил и носил обмотанные скотчем полиэтиленовые тюки, которые с каждой ходкой на второй этаж становились все тяжелее и тяжелее. «Ну да, книги тяжелые. И учебники. Это же мне еще и учиться нужно будет. Ох, ЕГЭ же этот… На дистант переведут, наверное. Не будут же меня в школу возить… Ну что, ура». У Никиты от этого открытия даже прибавилось сил, и в последнюю ходку он решил унести все, что осталось: доску скейта и синтезатор, торопливо замотанный все в те же синие мусорные пакеты и заботливо перевязанный кучей рядов скотча. Вещи оказались неформатными, и Никита почувствовал, что сейчас уронит драгоценный инструмент. В это время к нему подскочила молодая симпатичная женщина в фетровой кепке и подхватила ускользающий синтезатор.
– Спасибо, – смутился Никита.
– Меня Вера зовут. А ты Никита? Мне Миша позвонил, чтобы я пришла познакомиться с его помощником. Очень приятно. – Она протянула ему руку и вдруг добавила: – У тебя руки музыканта. Ой, даже гениального музыканта! Надо же!
Никита смущенно поздоровался. Ему было приятно.
– Даже не представляешь, как ты кстати. Главная козоводка в больнице плотно окопалась. Ее баба Маша зовут, потом познакомитесь. Ну, идем в дом. Миша… то есть Михаил Владимирович на консультациях, да?
Никита кивнул. Они прошли в дом. Вера, сняв пуховик, пошла ставить чайник, а парень бережно понес наверх инструмент. Через несколько минут они уже сидели на кухне и разговаривали.
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «Литрес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (https://www.litres.ru/book/anna-morozova-32663848/kletka-dlya-babochki-71222278/) на Литрес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.
notes
Примечания
1
Это вторая книга об обитателях садового товарищества «Радуга». Первая книга называется «Надо жить».