Ален Бадью об Алене Бадью
Ален Бадью
Трудно сделать название книги более тщеславным. Но провокатор Ален Бадью с дерзостью и иронией принимает данный вызов. И это оправданно: философ Бадью – один из самых известных, переводимых и комментируемых французских интеллектуалов, а эта книга, затрагивающая самые разные области – от политики до искусства, через любовь и самую абстрактную математику, – предлагает не что иное, как систему осмысления всей реальности.
Книга родилась в результате встречи с бельгийскими старшеклассниками и стала, возможно, самым доступным введением в работу философа. В то время, когда труды Алена Бадью изучают и комментируют в университетах и высших школах по всему миру, у вас есть надежный компас, чтобы ориентироваться в его фантастическом изобилии, независимо от того, являетесь ли вы старшеклассником или нет.
В формате PDF A4 сохранён издательский дизайн.
Ален Бадью
Ален Бадью об Алене Бадью
Alain Badiou
Alain Badiou Par Alain Badiou
©Puf /Humensis 2021 Published by arrangement with Lester Literary Agency & Associates
© Мухамеджанов С. О., перевод на русский язык, 2022
©Издание на русском языке, оформление. ООО Издательство «Омега-Л», 2022
Предисловие
Настоящая книга появилась благодаря немалым усилиям фламандских друзей, которые сочли, глубоко меня тем тронув, что мои труды должны служить современной молодежи своего рода ясным и постоянным ориентиром. «Мои труды» для них, очевидно и главным образом, – это трилогия «Бытие и событие» (1988), «Логики миров» (2006), «Имманентность истин» (2018). Но эти книги синтетичны и компактны, а потому, вне всяких сомнений, обращаясь к молодежи или вообще максимально широкой аудитории, их чтению необходимо предпослать ряд проясняющих соображений. Именно с этой целью упомянутые мной друзья, которые, сверх того, являются выдающимися педагогами, решили прибегнуть к менее компактным и более назидательным формам коммуникации, каковыми выступают личная встреча и беседа, а тем самым облегчили плавное погружение в трилогию. Из всего обширного материала, скрывающегося за этими заголовками, они выбрали, не делая никаких уступок демагогического свойства, только те тексты, которые в их глазах понятийную ясность сочетают с преимуществами синтетического взгляда. Им также удалось отдать должное как центральным для моего философского подхода вопросам – бытие и универсальность, миры и уникальность, событие, субъект и истины, бесконечное и абсолют, – так и соотношению этих понятий с фундаментальными созидательными практиками, свойственными животному человек, – наука, в особенности математика; искусство, в особенности поэзия; политика, в особенности коммунизм; наконец, любовь как исключительный пример заботы о бытии другого.
Подобранные авторами тексты сочетаются таким образом, что после их монтажа мы получаем своего рода подготовленное путешествие по моему философскому миру. Не думаю, что на сегодняшний день кто-нибудь проделывал такую работу, и могу сказать, что, читая и перечитывая эту книгу, я и сам лучше понимаю себя, ведь не теряет истины тот факт, что подлинная забота о другом, о том, чтобы вверить себя другому, является необходимым вводным условием для постижения дела мысли. Поэтому я и вспоминаю с самой живой радостью брюссельскую встречу с людьми, подготовившими эту книгу, с молодыми лицеистами и лицеистками, по взглядам, вниманию и вопросам которых я понял, что в тот момент они в своем сознании и в своих планах на будущее наделили меня как автора самым живым существованием.
Поэтому благодарю моих друзей за то, что они дали мне и всем остальным эту неожиданную и убедительную композицию того, что составляет столь важную часть моей мысли, моих выступлений и моих сочинений.
Ален Бадью
Первая часть. «Событие, истины, субъект»
I. Что такое философия
Хотелось бы начать эту беседу с нескольких общих вопросов: что такое в вашем понимании философия? И вообще: почему философия?
Начну с того, чем философия является лично для меня, а потом дам общий ответ. Для меня философия стала встречей, встречей с учителем. Я думаю, философия по-прежнему тесно связана с личностью философа. Вот и Лакан считал, что философия располагается на стороне речи учителя. Хотя в его устах это не было похвалой, я считаю именно так. Я на этот счет не беспокоюсь. Когда я был еще совсем юным – мне было 16 или 17 лет, – меня потрясло и совершенно преобразило чтение Сартра. Оттого первоначально философия субъективно переживалась как встреча с особым типом речи, к указаниям которой мне хотелось прислушиваться, следствия которой хотелось продумывать.
Ведь особенность этой речи в том и состоит, что она напрямую затрагивает существование субъекта как такового. Этому нельзя научить. Она преображает видение мира, меняет критерии правильного и неправильного и массу всего остального. С этой точки зрения, раз уж есть личность философа, философия не может быть некоей обобщенной речью. Она – речь одновременно и субъективная, или субъективированная, и такая, что она стремится изменить тех, к кому она обращена. Вот это меня по-настоящему и захватило. В то время я хотел стать инспектором водных и лесных ресурсов, потом – артистом, но в конце концов чтение Сартра подтолкнуло меня к философии.
Исходя из сказанного: как я определяю философию в том виде, как я открыл ее для себя и усвоил, если не ограничиваться примером моего первого учителя Сартра? Я ведь не забросил ее впоследствии, просто оказался по ту сторону, занялся другим. Но каким же образом представить себе философию саму по себе? Как легитимировать ее существование? Почему она существует? И почему я – философ?
В действительности философия умеет просеивать человеческую деятельность, оставляя такие ее виды, которые либо могут обладать, либо уже обладают универсальной ценностью. Думаю, дело именно в этом: даже в случае с критической или скептической философией, скепсис касается этого вопроса. То есть она, конечно, может прийти к выводу, что на него нельзя ответить, но уйти от этого вопроса она не может. Например, скептик заявляет, что мы не можем познать истину, но в действительности он интересуется истиной. Поэтому его вопрос – это истина, а значит, его экзистенциальная драма состоит в неспособности ее познать, но это по-прежнему одна из философских возможностей. В целом, философия в этом и состоит. Ее можно сравнить с централью, которая извлекает из человеческой деятельности, мысли и творчества все, что имеет значение сообщаемого, универсального, что верно и для тех видов философии, для которых такая задача выглядит невозможной или труднодостижимой. Они тоже относятся к философии, поскольку исходят из того же вопроса. Вот как я вижу философию.
Вместе с этим, я считаю, что одной из характеристик философии является способ ее передачи. Передача философии – вопрос очень важный, он сам является частью философии и часто становился предметом обсуждения у философов. Думаю, что в том мире, где мы живем, есть два ответа на него. Согласно первому, философию в конечном счете можно считать академической дисциплиной. А потому и передача философии сродни передаче [знаний по] географии или истории. У этого взгляда долгая история: уже Аристотель, великий философ, разделял его. Он полагал, что есть учитель, у него у самого была школа, что отразилось на его стиле, ведь он всегда опирается на ясные дефиниции, извлекает следствия, учитывает, что было сказано предшественниками.
Есть и другой взгляд, согласно которому философия является субъективацией, опирается на вещи, далеко выходящие за рамки представляемых академией возможностей. К примеру: как заниматься философией с молодежью? Вопрос, строго говоря, не стоит только в академической плоскости: нужно что-то изобретать, нужно создавать ситуации. Передача философии всегда является созданием ситуаций, попадая в которые человек испытывает чувство встречи с чем-то [необычным]. Другим дисциплинам можно обучить: философии, строго говоря, нельзя обучить, с ней можно встретиться, и в этом состоит ее особенность.
Жизнь может сложиться так, что вам посчастливится встретиться с философией, а может статься и так, что этой прекрасной возможности не представится. В университете мне приходится видеть много студентов, и хватает пяти минут разговора, чтобы понять, что встречи не произошло. Но некоторым удается ее повстречать.
Поэтому, если вы спрашиваете, как ее определить, я отвечаю: философия начинается тогда, когда сталкиваешься с возможностью проследить и рассмотреть, на что способно человечество, а затем понять, есть ли в этом ценность.
II. Условия философии: наука, искусство, любовь и политика
Наука, искусство, любовь и политика… В вашей философской системе есть четыре условия философии – как следует понимать эту обусловленность философии? Каким образом эти четыре условия философии связаны друг с друг ом? Не могли бы вы это прояснить, приведя примеры для каждого из условий?
Можно связать этот вопрос с предыдущим: если философия является изучением того, на что способно человечество, включая и самые худшие его проявления – а философию интересуют и те ужасающие вещи, на которые способно человечество, – если вот это считать философией, тогда следует обратиться к тому, что фактически представляет собой творческая деятельность человечества. Иными словами, сама философия не должна выдумывать, на что способно человечество. Она попросту хочет узнать, на что способно человечество и что во всем этом составляет ее собственное своеобразие. Что из этого будет наилучшим? Поэтому истоки философии находятся вне философии. Я решил воспользоваться старым словом «истина» для обозначения того, на что способно человечество, словом, которое, я полагаю, имеет универсальное значение. Скажем, речь идет о том, на что способно человечество, и о том, что из этого так или иначе может и даже должно передаваться как всеобщее достояние, достояние всех людей.
Мне показалось, что плоды созидательной деятельности людей с точки зрения их своеобразия могут быть разделены на четыре группы. Я назвал эти группы четырьмя «условиями» философии, раз уж философия вообще обусловлена тем, на что способно человечество. В противном случае ей негде существовать. Поэтому я схематически набросал первую классификацию, вобравшую все то, что, с одной стороны, напрямую подпадает под форму субъективного обязательства. К этой категории я отнес политику как форму коллективного обязательства и любовь как форму индивидуального обязательства. С другой стороны, нечто может быть произведено объективно (например, книга, текст, теорема) и тогда передается в форме чего-то на самом деле существующего. Если первой формой была любовь и политика, тогда, подумал я, ко второй форме следует отнести искусство и науку. Отсюда тезис, что есть четыре формы, которые задают условия философии и которыми являются науки, искусства, политика и любовь, а дальше нужно обратиться к каждой из них, чтобы описать, изучить, рассмотреть связи внутри системы условий философии, саму ее ткань.
Теперь что касается примеров для каждого из условий… По сути, здесь нет ничего особенно сложного, потому что примеры хорошо известны и обыденны. Я и не стремлюсь отыскать какие-нибудь исключительные примеры. В рамках научной формы главным объектом для меня, очевидно, является математика, которая выступает условием философии в одном очень важном, с моей точки зрения, отношении: математика провозглашает выраженную в ней истину истиной универсальной, то есть не зависящей от конкретного человека, ее отыскавшего. Это говорит не о том, что великих математиков не бывает, а о том, что в момент публикации их труда истина немедленно становится общей. Почему? Потому что, принимая предложенные аксиомы, с неизбежностью принимают и следствия. Иными словами, в математике, собственно говоря, нет места дискуссиям: она учреждает такую сферу знания, которая находится за пределами дискуссии. Разумеется, это увлекает философию, ведь все, что находится вне дискуссионного поля, кажется исключительным и замечательным. Кроме того, я хочу подчеркнуть, что философия появилась в Греции в одно время с математикой, и с тех пор они все теснее переплетались. Разумеется, это лишь один из примеров: в физике, биологии и других науках мы обнаруживаем очень интересные вещи… Для моей философии предпочтительна математика, в чем она сближается с целым рядом других философий, но мы можем отыскать крупных философов, которые предпочитали биологию. Вспомните Бергсона. Ему очень важен Дарвин с его движением жизни.
Если теперь обратиться к искусству, нетрудно заметить, что поэзия в самом общем смысле играет большую роль во всей истории философии, особенно если мы и театр включим в цикл поэтических дисциплин. Все труды Платона пронизаны чрезвычайно сложными дебатами вокруг этого вопроса. Вообще, по мое му мнению, было бы очень интересно подвергнуть исчерпывающему и точному анализу отношение Платона к театру, чего до сих пор не было сделано. В этих дебатах философия работает с оглядкой на некое условие, проявляет тем большую подозрительность там, где она всего больше восхищается им и относительно которого она догадывается, что его соблазнительность, вероятно, является свойством чего-то слишком своеобразного и недостаточно универсального. Нетрудно заметить, насколько сложным и запутанным является отношение Платона к театру. Дебаты посвящены условию как таковому: он не стал бы уделять столько внимания театру, если бы в самом деле не видел в нем условия философии, да к тому же такого условия, которое и для него самого было соблазнительным, ведь считается общепризнанным (хотя никто этого так и не доказал), что Платон в молодости писал трагедии и сжег их, лишь когда повстречал Сократа. По моему мнению, эта история была выдумана в дидактических целях. С точки зрения определяющей роли искусства лично мне ближе поэзия и театр, но это частный случай, один из философских подходов. Можно отыскать блестящие примеры, когда музыка или живопись выступают в роли условия. Даже у Сартра, написавшего большую книгу о Тинторетто. Так же обстоит и в случае Мерло-Понти. Поэтому тут можно говорить о живописи, архитектуре, танце.
Если взглянуть на отношение между двумя первыми условиями, то математика привлекает идеей непосредственной универсальности, а искусство – тем, что чувственное внезапно приобретает ценность. В чем-то оно противоположно математике, но тут дело в возможной универсальности чувственного. Без этого оно всегда [только] тут, вот этот стол перед нами, чашка кофе, вы. Стало быть, в этом ничего и нет, потому что нельзя считать произведением универсальной ценности тот факт, что мы вчетвером сидим за этим столом и ведем беседу. Оттого думается, что философы всегда подозрительно относились к чувственному, считая, что оно располагается вне системы четырех условий, но ведь следует признать, что симфония Бетховена или великая картина принадлежат чувственному. От этого никуда не денешься. Значит, чувственное, переработанное в совершенно особенных условиях, может иметь универсальную ценность, может стать поразительным и захватывающим примером человеческого произведения, стремящегося к универсальному. Поэтому искусство служит свидетельством тому, что само чувственное может быть переработано и возвышено до уровня универсальной ценности, притом что оно является непосредственным выражением чего-то неуниверсального, того, что, наоборот, является только лишь особенным.
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «Литрес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (https://www.litres.ru/pages/biblio_book/?art=71201107) на Литрес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.