СветЛИЦА. Cтихи
Евгения Корешкова
Мой творческий отчет перед читателями, давно ожидающими стихов, которые можно подержать в руках, перечитать в удобное время. Это пятый сборник, в котором собраны стихи разных лет. Простыми словами, без вычурности говорится о близких сердцу вещах. Надеюсь, что каждый найдет здесь то, что тронет именно его.
СветЛИЦА
Cтихи
Евгения Корешкова
© Евгения Корешкова, 2024
ISBN 978-5-0064-5448-4
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero
Евгения Корешкова
СветЛИЦА
Околица моя
Жаворонок
Пылит за поздним плугом борозда.
Зеленый луг в пласты ложится ровно.
И вот у жаворонка ни гнезда,
Ни кладки нет, насиженной любовно.
А он то взмоет, то к земле прильнет.
Сказал мне тракторист: постой, послушай.
– Как рада птаха солнцу! Как поет!
А это горе разрывает душу.
Боковая
Проживаем удаленно
В нашем славном уголке.
На границе трех районов
Да на Люнде на реке.
Не надеемся на дядю,
Все с запасами живем.
И насеем, и насадим
И из лесу принесем.
Мы – работать, так работать!
Деревенский нрав таков.
А гулять, когда охота,
Аж, до третьих петухов.
О любви большой и малой
Не написан верный стих.
И бразильским сериалам
далеко до Боковских!
ГОЛОЛЕДИЦА
Зима пугает гололедицей.
Как переменчива погода!
То рыщет снежною медведицей,
То всюду разливает воду…
И вновь мороз. И все блестящее:
Деревья, тротуары, крыши.
И люди, мелко семенящие
К заборам держатся поближе.
А в гладь молочно- равнодушную
Ледышка солнца с неба сброшена.
Машины кружат, непослушные.
Дай Бог добраться по-хорошему!
Но вновь погода переменится
Верь перьям облачным, пушистым.
И ночь укроет гололедицу
Снежком обильным,
тихим, чистым.
« Шел март, оглушенный долбящею лунки капелью. прощальными дудками вьюг, серенадами кошек…»
Шел март, оглушенный долбящею лунки капелью. прощальными дудками вьюг, серенадами кошек.
Зима уступать не хотела веселому парню апрелю И плакала долго, стирая узоры с окошек.
Но ей не разгладить волнистость зернистого снега И первых проталин не спрятать под снежную заметь. Не скрыть в облаках высоты ярко-синего неба, И власти былой не вернуть,
и вокруг ничего не исправить.
Прорвется весна,
Зашумит, забурлит, засмеется.
Зальется овсянка победной задорною трелью. Защурятся люди от ясного светлого солнца.
Осталось чуть-чуть подождать до прихода апреля.
Реквием колодцам
На деревне теперь только пьяным поется,
А селенья без дачников наперечет.
В тех, что живы еще, умирают колодцы.,
А вода, как в районе из кранов течет.
Из земной глубины башня воду качает,
И по трубам она в каждый вводится дом.
А колодцы с беззвучным укором ветшают.
Те колодцы, что рылись великим трудом.
В них мутится вода, пахнет гнилью и тиной.
Старый валится сруб, зарастая травой.
А ведь каждый был с именем,
звучным, старинным.
В каждом был у воды вкус особенный, свой.
Каждый помнит, как бабы вокруг собирались,
Обсуждая беззлобно мирские дела.
А девчонка тогда повзрослевшей считалась,
Если воду достать из колодца могла.
Засыпают колодец теперь бесполезный
Вот уже с журавля оборвали бадью.
Он под ветром скрипит, словно плачет, болезный.
Он в обиде на горькую участь свою
Может людям теперь оттого не поется,
что с прогрессом традиций связать не смогли?
Без заботы людской умирают колодцы.
Закрываются светлые очи Земли.
ВОРОН
Разбивая первый лед
черный ворон воду пьет.
Пьет, скользя крылом по льду,
пьет второй раз на году.
Первый раз здесь в марте был
воду талую он пил,
ту, что пела и текла,
берега ломать могла,
что считается живой,
ту, что прорастет травой,
что цветами расцветет,
в небе радугой взойдет,
сникнет спелым колоском,
брызнет свежим молоком.
Резкий ветер в окна бьет.
снова ворон воду пьет.
Пьет на зябнущей заре
в сером стылом ноябре.
не простую воду пьет,
ту, что мертвою слывет.
В клюве в небо унесет,
над полями растрясет,
чтоб земля не умерла,
но чтоб мертвым сном спала,
вплоть до марта, до весны
в шубе снежной белизны.
Ворон мудро видит свет,
он живет по триста лет.
триста лет два раз в год
черный ворон воду пьет.
«Ускоряет теченье струи…»
Ускоряет теченье струи
Темный Керженец на перекатах.
Здесь живут по кустам соловьи,
Их прославил Корнилов когда-то,
Посвятив"соловьихе» своей
Столько страсти, напевности, жару
Здесь не курский поет соловей,
А семеновский, пойменный, ярый.
Закипает кержацкая кровь,
Заливается звонче гармошка.
И теперь по весне вновь и вновь
Вызывают девчат у окошка.
От весенних гулянок лихих
Лишь под утро становится тихо.
Не стареет корниловский стих,
Дышит жизнью его «Соловьиха».
«На кулигах, меж сосен с березками…»
На кулигах, меж сосен с березками,
Возле темных рек неспроста
Поселилась и манит неброская
приветлужская красота.
Милой Родины трепетной нежности
Не понять, не постичь, не узреть,
За цветы не считая подснежники
И за деньги полтинников медь.
«Последний снег, он прячется в тени…»
Последний снег, он прячется в тени,
Спрессованный, зернистый, ноздреватый.
Легчайшим пухом он летел когда-то
И вот, свои он доживает дни.
Снежницей талой плачется сугроб
И лужицею копится в ложбинке.
Сквозь линзу вод зеленые травинки
Спешат пробиться, в ней согреться чтоб.
Исчезнет лужа талая не вдруг.
Взовьется паром и сольется с небом,
чтоб в ноябре вернуться первым снегом,
свой ежегодный замыкая круг.
«На маленькой Земле, пылинке во Вселенной…»
На маленькой Земле, пылинке во Вселенной
Средь миллиардов звезд, галактик, черных дыр
Живет мое село. Народ обыкновенный
В скорлупочках домов, избушек и квартир.
Немногие из нас смотреть умеют в небо
И отличать одни созвездья от других.
Живем себе и все. Мешаем быль и небыль.
Рисуем для себя извилины судьбы.
Но вырастет малыш, которому понятья
О доме и семье отчаянно узки.
И вовсе не поймут родители и братья
Таинственной мечты, о космосе тоски.
Что переборет в нем? Обыденность и серость?
Труд тяжкий бытовой домашней суеты?
Или в самом себе уйти найдет он смелость
В далекий мир наук, свершений и мечты.
Перед своей семьей не зная укоризны,
Усиленно учась, дерзая и любя.
Расти, малыш, расти.
Век звездный дольше жизни.
Песок других планет спокойно ждет тебя.
ПОХОЛОДАЛО
Зима спешит напомнить о себе,
Посеребрив проталинки и лужи.
И крик вороны на печной трубе
Настойчив, и надсаден и простужен.
Как зябок ветра северный порыв!
Туман промозглый, холодно и сыро.
Но верба, чуть ладошки приоткрыв,
Птенцов- пуховичков знакомит с миром.
У ней в коленях плещется ручей
И дела нет ему до зимних шуток.
А парочка задумчивых грачей
Прохожих не боится почему-то.
А все спешат. У всех свои дела.
Бредут, сутулясь, зябко ёжат плечи.
Да что вы, люди!
К вам весна пришла!
Хоть улыбнитесь, чтоб шагалось легче.
Скворец
Все раньше алой зари румянец.
И свадьбы празднует воронье.
А пестрый, звонкий скворец -скиталец
Еще не занял свое жилье,
Лишь только прянул к домам знакомым.
И здесь, с березовой вышины,
Что на чужбине узнал-запомнил
Вложил в задорную песнь весны.
А в ней ярится заморский кочет,
Гудит машина, скрипит лиана,
Чужой мальчишка звенит-хохочет
Резвясь у пенного океана.
Шаг замедляя, радостным взглядом
В сплетенье веток ищу певца.
Как хорошо, что теперь он – рядом!
Всего в пяти шагах от крыльца.
Сезон
Еще морозы за щеки кусают,
Еще снега по пояс и повыше.
А люди рьяно семена скупают
И над землею влажной тихо дышат.
И трепетно следят: взошло? Иль нету?
Замокло? Враз убито,,черной ножкой,,?
А сеяно у них: вот Это, Это…
Сто семь сортов. И этого немножко.
Рассада. Море баночек и плошек.
И покупных и всех, каких придется.
И не хватает никаких окошек,
Хоть ярусами выставляй на солнце.
Бледнеет. Тянет лишку. Замирает.
Погибнет же – не сбросил оболочку!
Тот все страданья эти понимает,
Кто вешал с пальца капельку росточку
Весною огородникам не спится.
На окнах всей страны.
Сейчас.
До мая.
Зазеленеют, буйствуя, теплицы
В преддверье ожиданья урожая.
Дачница
То ли сад под окнами, то ли рай.
Все деревья в призрачной синеве.
Нахлебалась досыта, через край,
в суматошном Нижнем или Москве.
На работу – до дому сколько верст!
Всё по пробкам, в транспорт штурмуя дверь.
А теперь невидимый свищет дрозд,
И петух соседский орёт теперь.
От простора кружится голова.
Шашлыки и банька, оно потом…
Под ладонью щёткой торчит трава.
В огород с ревизией и котом.
И четыре месяца впереди,
Наслаждаясь, воздухом впрок дышать.
Будет солнце, радуги и дожди.
Всё! Покой! Я – дачница.
Не мешать!
Майские сумерки
Ко сну готовясь ветерок затих.
Дергач провзгласил:
«Пр-рек-красный веч-черр!»
На лапах растопыренных своих
Подняли сосны восковые свечи.
В зеленый конус солнышки свои
Сжал одуванчик. В травы росы сели.
Самозабвенно пели соловьи.
Кукушка, торопясь, считала трели.
Еще в логах, кудрява и бела,
Черемуха пир свадебный вершила.
И начинали бить перепела.
И все вокруг росло, цвело и жило.
Посвящение Семенову
Меж заволжских лесов
ты привольно стоишь
по-над Санохтой – речкой студеной.
Небольшой, мне родной
наш заволжский Париж —
славный солнечный город Семенов.
Здесь на окнах – резьба,
Здесь – кержацкий уклад.
здесь в домах, по-заволжски, так чисто!
Хохломской стольный град
хлебосолен и рад
и друзьям и заезжим туристам.
Город молод и стар.
Здесь – резьба и металл,
озорная улыбка матрешки.
И на весь белый свет
знаменит много лет
хохломскою узорною ложкой.
Колокольцем звенит голос наших детей.
мы еще ими будем гордиться.
Расцветай и живи!
с каждым днем богатей,
хохломская, лесная столица.
СИРЕНЬ
Я, сирень к забору наклоня,
Взглядом каждый трогала цветок.
Сложная задача у меня.
Тот найти, где пятый лепесток.
Но одни обычные цветы
Память разбудившие во мне.
Аромат струили с высоты
Ставя крест на мае и весне.
Мне надоедавшая пчела
В поднебесный канула хрусталь.
Пятилистника я не нашла.
Не сбылось желание.
А жаль!
ХОХЛОМСКИМ МАСТЕРИЦАМ
От чуда прозренья до дивного промысла
Тропинка сквозь годы проложена.
Что движется искрою чистого помысла,
Сбывается так, как положено.
Не дрогнет рука. И узор, словно кружево.
Как жаркое лето средь осени.
Чтоб пела душа, это все-таки нужно нам.
Чтоб сказку мы в детстве не бросили.
Под лаком таится чудесное золото
Искусной рукой наведенное
Кудрина завита, как челочка, молодо.
И люди замрут, удивленные.
То сад неземной, то цветастое полюшко
Чудесным расплесканы озером.
И души людские согреет как солнышко,
Что истинным мастером создано.
Память
Когда туман тоску наносит
И перепутаны пути.
Присядет рядом память, спросит:
– Куда тебя сейчас вести?
– В июль, что был от грома гулок,
В малиной пахнущие дни,
В заросший тихий переулок
Рукой незримой помани.
Где под стрехой тесовой крыши
Четыре лепятся гнезда…
А память, птицей,
дальше,
выше…
И больше не зовет сюда.
Корнилов
Одет как франт по моде городской
По улицам семеновским проходит.
И встречные девчата глаз не сводят
– Ах, боже мой! Ну, кто же он такой?
Заметит ли, посмотрит? Вот беда,
Что женщина красивая с ним рядом
Всех затмевает городским нарядом.
Он снова уезжает с ней. Куда?
На север, где холодная Нева
О берегов гранит волною плещет,
Где Исаакий красотою блещет
Он будет там искать к стихам слова.
В людской толпе по Невскому спеша
Он видит многоликость, а не серость.
Что взгляду городских давно приелось
С восторгом примет сельская душа.
Не бросить Питер, важные дела.
Здесь светский мир, здесь слава и почет…
А где-то вольно Санохта течет.
Он вспомнит мать – и сердце пополам.
………………………………………….
Потом поймут, что он не виноват.
Под тяжкий молот брошенный страной.
Есть Левашовской пустоши покой
И памятник, глядящий на закат.
Крестный ход
Колокольный трезвон, и вот
По толпе подобье волны.
– Крестный ход, гляди! Крестный ход!
Гомонят, теснясь, пацаны.
Под прицел жующих зевак
Вдоль по улице городской.
Чистый помысел, Божий знак
Благолепие и… покой
Стариков семенящий шаг…
И афганские костыли…
Слеток-девочка – синий шарф:
– Дай любви, Господь! Дай любви!
Под хоругвями те, кто смог
Для души смиренья просить.
Жизнь – мгновенье, но вечен Бог
На Руси. На Святой Руси.
Сенокос
Встану рано, по туману,
Из ковша воды попью,
Косу легкую достану
Семиручную мою.
Серым языком бруска
Я ей выглажу бока.
Вволю липой надышусь,
В травяной простор вкошусь.
С полушипом, с полусвистом
Полукруг выходит чистый.
Вьются мошки у лица
Кружит сбитая пыльца.
Шмель в покосеве хлопочет,
Взять нектар последний хочет.
Приставным упругим шагом
Ряд за рядом, ряд за рядом…
В полный корпус разворот.
Щиплет кожу липкий пот.
Сколько раз по полчаса?
Прячется в подсед роса,
С неба рушится жара.
Все, шабаш. Домой пора!
Но вернут к себе по праву
Высыхающие травы.
А народу на лугах!
В белых майках и платках.
Бабы, дети, мужики
Ворошат, гребут валки,
Кое-где уже, спеша,
Плотные стога вершат,
Сено к сенницам везут.
Годовой надсадный труд.
Вот и вечер. Пали росы.
По деревне клеплют косы,
И звучит со всех сторон
Молотков ритмичный звон.
Свежий дух кошачьей мяты.
В сон как в омут до утра.
Ало-желтые закаты,
Сенокосная пора.
СВЕТЛОЯР. 7 ИЮЛЯ
Под берёзами душная тень,
В небе облачко – рыбка плывет.
На престол, в Богородицын день,
Крестный к озеру движется ход.
Так давно повелось на Руси —
За иконой икону несут.
– Богородица-Дево, спаси!
– За священником бабы поют.
Отстранясь от мирской суеты,
Я иду, внемля общим мольбам.
Маслянистая влага тропы
Мягко льнет к оголенным ногам.
И плывет крестный ход неспеша,
И летят мысли вздорные прочь,
И становится чище душа,
Чтоб препоны судьбы превозмочь.
Стоит зною смирить свою мощь,
Солнцу лечь в заозерных лесах,
И шальная Купальская ночь
Будет петь и плясать на холмах.
Много тех, кто шел в крестном ходу,
Сокрушаясь о прошлых грехах,
Праздник Солнца отметить придут,
Тот языческий зов услыхав..
Девки травы в венки заплетут,
У костра на свету – благодать.
Духи к людям из леса придут,
Будут тоже скакать и визжать.
Выйду в полночь со свечкой в руке,
И пойду по тропинке одна.
Вспыхнет в зарослях папорот – цвет,
Глянет Китеж с озерного дна.
И куда не посмотришь – везде
На корабликах от берегов
Будут свечи скользить по воде
Среди звезд, между рыбьих кругов.
Как к иконе – к воде припаду.
Вскрикнет птица в ночном камыше.
Сладко выпью с ладоней звезду
Пусть в моей загорится душе.
Я домой на рассвете приду,
Наглядевшись, как солнце встает.
Христианско- языческий дух
Вольной птицей в груди запоет.
КУПАЛЬСКАЯ НОЧЬ
Рыжий мечется язык
По сосновым черным сучьям.
И на лицах зыбкий блик
Красноватый от костра.
Что ж ты в памяти возник?
Отпусти меня, не мучай!
Дай мне хоть среди друзей
Здесь забыться до утра.
Все в порядке или кажется?
Может, рок- злодей куражится?
Загадать бы мне, отважиться
Здесь желанье на звезду!
Колдовская ночь имеется
И дает мне шанс надеяться,
Обстоятельства изменятся.
Приходи ко мне, я жду.
Здесь не бальных платьев шелк —
Грубость джинсовой одежды.
Как случилось: ты ушел
Ничего мне не сказав?
Как хотела б верить я,
Что все будет так, как прежде!
Твои руки на плечах,
Долгий взгляд глаза в глаза.
Лес объятья распростер
Все смешалось: быль и небыль.
Вдалеке от городской
Толкотни и суеты.
Если прямо в наш костер
Вдруг звезда сорвется с неба,
То, буквально через миг,
У огня возникнешь ты.
Все в порядке или кажется?
Может, рок- злодей куражится?
Загадать бы мне, отважиться
Здесь желанье на звезду!
Колдовская ночь имеется
И дает мне шанс надеяться:
Обстоятельства изменятся.
Приходи ко мне, я жду.
Ошибка
У меня по старинной традиции
В этот день бы на озеро путь,
Чтоб вокруг обойти да умыться,
Да водички святой зачерпнуть.
Поначалу шагала я ходко,
Но едва лишь овраг перешла —
Догнала я молельщицу-тетку
Не из нашего, вроде, села.
Тяжело загребала ногами
Худощавая, в черном платке,
Рюкзачок небольшой за плечами,
Свечка тонкая в левой руке.
Я свидетелем стала невольно.
Ветерок, что летел от села,
Вдруг донес по воде колокольный
Звон. То церковь на службу звала.
Лишь молельщица звон услыхала,
У нее тихий вырвался стон.
И, крестясь, на колени упала,
Стала быть за поклоном поклон.
И, склоненная, вслух причитала:
«Знать прошла надо мною гроза,
Если Китеж святой услыхала
Нынче я». И молилась в слезах.
И такой просветленною встала!
Лет десяток отбросила вмиг.
Ничего возражать я не стала.
Мне служить отказался язык.
Знаю ныне: все правильно было.
Ложь, не ложь? Это как понимать.
Раз ошибка добру послужила,
Грех покой у души отнимать.
«Уже июль к Петровкам катиться…»
Уже июль к Петровкам катиться.
И день убавился едва.
От зноя порыжели пастбища,
Пожухла тополей листва.
В теплицах помидоры буйствуют,
В ознобе огуречный бок.
И, белой кожей солнце чувствуя,
На грядке млеет кабачок.
Уже почти все травы скошены,
Короткий отдых у людей.
И далеко еще до осени,
До листопада и дождей.
«Шагаю в лес на встречу с тишиной…»
Шагаю в лес на встречу с тишиной.
Туда, где тропы призрачно – глухи.
Деревья мерно дышат в лад со мной
И не мешают мне читать стихи.
Свои, чужие, без разбору, вслух,
Как ученик губами шевеля.
Негромко, чтобы звук в губах потух.
Шуметь в лесу деревья не велят.
Я знаю, где береза прячет гриб,
Где земляника нежится в траве.
Пни тайны чащи рассказать смогли б…
А мысли все роятся в голове.
Но гонят прочь, к опушке и домой,
Объем корзины, времени лимит.
Увязана добыча за спиной,
А память строчки новые хранит.
Письмо из деревни
Нас хоронят давно в городах,
запивая шашлык «Абсолютом»,
Но гуляют на пожне стада,
Петухи заливаются утром.
Можно плакать над словом «вчера»
Не вникая в житье наше толком,
Но смотрите! Ползут трактора
По осенним разбитым проселкам.
В городах бизнесмены живут,
И рабочий, и маклер проворный,
Но у каждого третьего тут
Деревенские прочные корни.
Хоть не каждый родство признает.
Но с высокой эстрады, бывает,
Город грустные песни поет,
Ностальгией ту грусть называя.
О домах опустевших поет,
О старухах, сочувствия ждущих…
А деревня? Деревня живет.
Не в аду, не в эдемовских кущах.
Да, по-черному пьет иногда.
Упрекните ее, кто посмеет,
Ведь она отдает в города
Все, что ценное нынче имеет.
Отдает без корысти своей,
Что отдать она все еще в силах:
Самых умных своих сыновей,
Дочерей своих самых красивых.
Всходит хлеб на полях, не трава.
Пастухи скот на пастбище гонят.
Вся Россия деревней жива,
Своей чести она не уронит.
Дети в школу и садик идут,
Их рожают еще, как рожали.
Не исчезла привычка к труду.
Рано нас хоронить, горожане!
Разговор с сыном
Все просторнее платья ношу,
Распашонки тебе покупаю.
На чужие коляски гляжу.
Ждать недолго осталось. Я знаю.
Будут синими глазки твои.
И кудряшки совсем как у деда.
Слышишь, сын, как поют соловьи?
Как лягушки заводят беседы?
Я дубок для тебя посажу,
Жизнь любовью и светом наполню
Сказки я тебе, сын расскажу
Что еще от прабабушки помню.
Чтоб родными гордиться ты смог.
крестик твой – нашей веры основа.
Час придет, мне по-русски сынок
Скажет самое первое слово.
Чтоб столетий огонь не погас
Мы за память и веру в ответе.
Отражается Родина – в нас.
Продолжается Родина в детях.
Сказки Пушкина
Еще не из книг, а со слуха
Вошли в мое детское сердце
Старик со своею старухой,
Царица с Гвидоном – младенцем.
Читать научилась я скоро,
И знала, хоть путалась в строчках:
Руслан победит Черномора,
Чертенка Балда заморочит.
Милее любой был игрушки
Мир красочный и многоликий.
Запомню легко: это Пушкин.
Взрослея, осмыслю – Великий.
СОСНА
Вот, густея, словно дым,
Сквозь лучей закатных всплески,
Воздух сделался седым
У вечерних перелесков.
И, тревожная, одна,
Ветви старые пластая,
Горемычница сосна
У большой дороги встала.
Не дают покоя ей,
Донимают то и дело:
То костры жгут у корней,
То ножом терзают тело.
В месте том, где солнце жгло
И текла смола живая,
Дятел выдолбил дупло,
Короедов выживая.
Стали в нем синички жить.
А сосна глядит устало,
Шишки грузные родит,
Чтобы смена подрастала.
Разлетятся семена,
Где-то вырастут соснята.
Дремлет старая сосна
Тихим сумраком объята.
Воспоминания о лете
В нашем тесном мирке редко рвут
полевые цветы на букеты.
Только дети порой
собирают, играя, цветы,
чтоб домой принести
разнотравно-пахучее лето.
И по банкам расставить
(частенько совсем без воды).
Этот пестрый букет,
на растрепанный веник похожий,
милый ласковый дар,
даже если не нужен – возьмешь.
И зароешься в лето лицом,
и замрешь в полутемной прихожей
и, чтоб дочка не видела,
сладкой слезою всплакнешь.
Из ромашковых недр расползаются
крошки-букашки.
Заплутавшийся шмель теребит
красный клеверный шар.
В колокольчик нырнет и взлетает,
обсыпанный кашкой.
И с разгону в стекло. И бунтует, газетой шурша.
Я окно распахну, чтоб мохнатую фурию сбросить
С пожелтевшей газеты в вечерний манящий простор
Вот бы следом за ней!
В мир, где зреют обильные росы
Где закат прославляет кузнечиков яростный хор.
Кузовок
Я плела кузовок из затейливых снов,
неуемных фантазий, случайностей, бед.
Хорошо постаралась. И вот он готов.
Прочен, ладен, красив и надежнее нет.
По округлым бокам черно-белый узор
Хитрой вязью крутой, как судьбина, бежит.
Я возьму кузовок с собой в поле и в бор.
Я, пожалуй, найду, что в него положить:
Сбор лекарственных трав: от сердечных оков,
От хандры, от несчастья, от черного дня.
Гроздья алой калины. И россыпь стихов.
Самых разных. Живущих в душе у меня.
«В природе и житейской круговерти…»
В природе и житейской круговерти
За мигом миг идет. За годом год.
Большое в малом углядеть сумейте
Луга – в травинке. И наоборот.
Из малых капель копится ручей.
К реке спешит. Стремительный, красивый.
И точно так из множества семей
Слагается Великая Россия.
«Живу в России необъятной я…»
Живу в России необъятной я.
Здесь города и села и аулы.
И малой точкой улица моя,
И дом, где первый раз сама шагнула.
Мама с папою,
Мои братики
Я люблю вас всех!
С вами не одна.
Семьи все когда
В один круг собрать,
То тогда получится
Ро-ди-на.
В России много разных языков
И каждым своя нация гордится.
Но русский знают испокон веков
Чтоб было проще всем объедниться.
Как далека столичная Москва!
Ее на карте я ищу упрямо.
Пишу в тетради главные слова:
Конечно, это Родина и мама.
Засуха
Я молила Бога, как умела.
И друзей погибших, как могла.
Но всухую туча прогремела.
Ливень – мимо нашего села.
Нам достался ветра влажный запах,
блеск зарниц – все признаки дождя.
Только туча уползла на запад,
Влагу—драгоценность уводя.
Тихо чахнут маленькие всходы.
Все поля из лейки не польешь.
Молча задыхается природа.
Где же дождь?
Желанный долгий дождь?
С яростью, откуда только сила?!
Я, назло засохшим небесам,
В ночь траву безросную косила.
пусть Господь меня рассудит сам.
Если не в награду, так в досаду,
чтоб туда, где косят, пролился.
Только бы все вышло так, как надо!
Только б план безумный удался!
Нас не любишь, грешников, не надо.
Хоть посевы бедные щадя,
Пусть не людям, хоть земле в награду,
Господи, дождя пошли, дождя!
Молочное лето
Как же мне вкусно пить молоко!
из кружки, бутылки, или пакета,
Впитывать вкус счастливого лета.
Елена Щелчкова
Я сомневаюсь. ведь сложно в пакете
Вкус удержать. Даже память о лете.
В том ,, молоке,, что с прилавка достали,
Лето не значится в сложном составе.
Есть там белки и жиры и лактоза,
только на лето они не похожи.
Стабилизатор и эмульгатор
Есть консервант, витаминов богато
Тех, что на фабрике в жидкость вводили.
Лили, крутили, и снова цедили.
А надоила нам чудо такое
Супер корова под кличкою Соя.
Славно доится, но ей не сравниться
С суперсоперницей южной девицей
Главной молочницей. Вы же слыхали?
Тайна великая с кличкою Пальма.
Пальма и в сыре, в конфетах и масле
Некуда людям от Пальмы деваться.
Ежели только подальше в деревню
где под окошками яблони дремлют.
Где автолавка придет раз в неделю,
Где на заваликах в детстве сидели,
Где до сих пор бабуля старушка
С козьих сосков утром чиркает в кружку
Пышную пену снежного цвета.
А вот под ней и скрывается Лето.
В ответ на текущие события
Не психуй, что мир не можешь сдвинуть
или вспять события вернуть.
И не подставляй, согнувшись, спину
там, где можешь ты подставить грудь.
Делай то, что ты способен сделать.
Шаг за шагом.
не паниковать!
Что под силу и уму и телу —
то создай, что можешь создавать,
Не надеясь на чужого дядю.
Подстрахуй, чем можешь сам себя.
Ручками, по сторонам не глядя.
Созидая, веря и любя.
Шаг за шагом. Другу помогая.
В миллионах хат, домов, квартир…
И тогда туда, куда шагаем,
весь великий повернется мир.
Сундук
Крышкою старый сундук заскрипел едва.
Он ведь на то и сундук, чтобы ей скрипеть.
недра расшвыряны: драп на пальто, мулине, канва.
Вышивка -думка, на думке большой медведь.
Скатерть на стол, длинна работа, тонка.
Долго крючок эти петельки ковырял.
Свёрнутый галстук и два пионерских значка.
Ох и беда была если нечаянно потерял.
Бирка из рыжей клеенки
с тонюсенькой детской руки.
Мал. Или дев. И фамилия и число.
Надо же как пролетели года- деньки.
Надо же сколько годков с той поры прошло!
Молча стою. Мне же надо бы топать, но
Сердце тоскою- печалью скрутило вдруг.
Старою, желтой газетой выстлано дно.
Мусорка. Дождь. И наследничек вынес сундук.
КАМЕНЬ
Греет на солнце лиловый бок
На полевой меже.
К свету ползет он, и выбраться смог
Наполовину уже.
Дождик намочит, зима в свой черед
Шапкой насыплет снег.
Малой чешуйкой отколется год.
Складкой отложится век.
Жизнь у людей как стремительность блох.
Медленно он живет.
Раз в пятилетие долгий вздох,
Пульс частотою в год.
Тысячелетья ему не предел,
Лишь на боках следы.
А не на нём ли татарин сидел
Из Золотой Орды?
Мамонта рев и заводов смог…
Но на меже, в пыли,
Греет на солнце лиловый бок
Вечный птенец Земли.
Поле
В мир, где молятся ветру колосья тяжелые ржи,
Где белесым ковром выстилает межу сушеница,
Уставая от сплетен, рутины и каверзной лжи
На вечернее поле и я прихожу помолиться.
Или, может, грешить…
До чего же поля широки!
Вдаль уходят волнами.
А ветер, намаялся, замер.
Здесь, на цыпочки встав, раздвигают осот васильки,
чтобы жадно смотреть на закат голубыми глазами.
Ведь не я же одна проторила такую тропу?
Почему ты так, поле, манишь неспокойных душою скитальцев?
Или ты стосковалось за век по крутому серпу,
И по капелькам крови текущим с пораненных пальцев?
Светлой искрой янтарною влево и вниз по лучу,
Взрывом, вспышкою в прошлое я ухожу поневоле.
Возвращаюсь в слезах. И сейчас ничего не хочу.
Только слушать, как шепчет легенды созревшее поле.
КИБЕЛЕКСКИЙ КЛЮЧИК
Я согрешила, Господи, я знаю,
Хотя не сразу это поняла.
Веселую подвыпившую стаю
На Кибелекский ключик привела.
Для памяти? Для будущих рассказов?
Для куража? Зачем? Пойми поди,
Но из машины все полезли разом,
И мне пришлось держаться впереди.
Короткая знакомая дорога,
Мосточки и последний поворот.
Здесь я шагнула в сторону немного,
Всех пропуская, и сказала: «Вот».
Кресты. Свечей оплывшие огарки.
Сквозь кроны блики быстрого луча.
И отраженья облаков неярко
Скользили в темной глубине ключа.
Стояли кучей около. Смеялись.
Бесцеремонно, шумно, как везде.
Начерпывали в очередь. Пытались
На вкус оценку этой дать воде.
И оценили: Ничего такого.
Вкуснее быть могла, святая раз.
Вода и есть вода. Не «Кока-кола»,
И не «Боржом». Добавили смеясь.
Под хохот кто-то кладбище припомнил.
Могилки старцев он имел в виду.
Но я махнула неопределенно
На лес рукой, решив: «Не поведу.
– «Далековато будет». Все смирились.
(Про мой обман им было невдомек.)
И всей толпой у ключика кружились,
Водой святою запасаясь впрок
.Дай, Господи, им, чтобы с той водою
Частичка веры в души их вошла.
Чтоб научились уважать святое,
Чтоб в них кощунства не было и зла.
Стояло бабье лето молодое.
И по вершинам легкий ветер дул.
Ушла, смеясь, компания с водою,
И облегченно лес вокруг вздохнул.
«На каждой березке по яркой стареющей пряди…»
На каждой березке по яркой стареющей пряди.
Вороны и ястребы кружат над плугом пылящим.
И, нехотя, строки ложатся в заветной тетради.
И зыбкая дымка меж будущим и настоящим.
По ягоду
Холод сиверко наносит,
Опалив листву деревьев.
Все на время позабросив,
Подалась в леса деревня.
Мотоциклы и машины
Мнут ожившие дороги,
И, обутые в резину,
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «Литрес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (https://www.litres.ru/pages/biblio_book/?art=71067232) на Литрес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.