Костя в школе. Класс 9-й
Евгения Сергеевна Теплова
Третья часть рассказов о школьной жизни Кости Куликова. Он перешёл в 9-й класс, где его ожидают начатки сепарации от родителей, любовная драма, почти детективная история и немалое количество конфузов :)
Евгения Теплова
Костя в школе. Класс 9-й
10-е декабря 2023 года. Пишу гораздо раньше, чем планировал. И дело не в нагрянувшем вдохновении, а в жизненной необходимости – чувствую, что, если не поделюсь всем случившимся хотя бы с неизвестным читателем, «могу и с ума свихнуть».
Счастье
Недели за две до начала учёбы меня одолели сомнения на тему того, как вести себя с Марусей. Сделать вид, будто не было этих ежедневных переписок? Как-то странно. Ходить сладкой парочкой, как Вергилия с Матвеем? Невозможно! А с кем сидеть? Я хотел и дальше сидеть с Никитой. А что после уроков? Каждый день провожать? Она, конечно, недалеко от школы живёт – так тем более сама дойдёт! А на выходных? От слова «свидание» у меня сводило скулы. А если опять всплывёт главная тема нашей поездки в дом отдыха?! Что ж такое? Как со всем этим быть? Хоть переходи в другую школу и пиши оттуда сообщения – на самом деле, идеальный вариант.
25-го августа Маруся сообщила, что вернулась в город, а я ответил, что мы приедем только 31-го. Хотя родители собирались переезжать 30-го. Но когда я понял, что 1-е сентября выпадает на пятницу, за которой последуют те самые выходные, в которые, как ни крути, логично пригласить Марусю на то самое, я начал уговаривать их остаться на даче до 3-го. Насел я крепко. Мама, как ни старалась, не смогла раскусить секрет моей неуёмной любви к даче, но прогноз погоды сыграл мне на руку, и она уступила. Я немного выдохнул и поспешил «обрадовать» Марусю, свалив всё на не убранный вовремя урожай.
4-го сентября я пришёл в школу раньше всех, чтоб Маруся сама решала, как со мной здороваться и так далее. Попросил Никитку тоже прийти пораньше. Якобы чтоб успеть пообщаться. И вот мы сидели вдвоём «на галёрке» в пустом классе и общались: Никитка, зевая, рассказывал о лагере, в котором побывал летом, а я безуспешно пытался сосредоточиться на его рассказе и невпопад качал головой.
– Ну а ты как? – поинтересовался Никита.
– Да как? – пожал я плечами. – Дача и дача. Витечка в августе уехал – совсем скучно стало.
– Так скучно, что ты 1-е сентября продинамил? – подловил меня Никита.
– Ну там надо было маме помочь… – промямлил я.
Никита прищурился.
– Помочь маме?
К счастью, в класс как раз вошли Клещики – с короткими стрижками вместо хвостов. Я поднялся их поприветствовать.
– Вот это сюрприз! – сказал я, глядя на их стрижки.
Клещики явно не радовались.
– Вас что, заставили? – посочувствовал я.
– Ноги нашей не будет в этом вшивом лагере, – пробурчал Сенька.
– Вам идёт, – утешил я. – Да и отрастут.
– А ты чего, накачался, что ли? – сурово спросил Венька.
– Да не особо, – скромно ответил я, счастливый от его вопроса.
На самом деле, папа подарил мне на ДР гантели и штангу, так что я прибавил себе пару килограмм мышечной массы.
– А в пятницу где был? – поинтересовался Сенька.
Мне ужасно надоело врать про помощь с уборкой урожая, который и состоял-то из грядки морковки да десяти свёкл, и лишь загадочно махнул рукой.
И в этот момент в класс вошла она – загорелая, с распущенными волосами ниже плеч, в летнем платье в цветочек. Маруся лучезарно мне улыбнулась, а я, как идиот, лишь хлопал глазами.
– Привет, – поздоровался я в общем хоре.
Поняв, что я не устремляюсь к ней, Маруся села за парту и достала телефон.
– А в остальном как лагерь? – попытался я вернуть непринуждённую беседу, Клещики тоже отмахнулись.
Пришла Танька, молча нам кивнула и села к Марусе. Пожаловали и Вергилия с Матвеем. Вергилия на радостях подбежала меня обнять, не обращая внимания на хихиканье Клещиков.
Даня не опоздал, мы крепко пожали руки.
А потом был классный час, Игорь Иванович что-то рассказывал, а я смотрел на Марусину спину, и сердце моё таяло.
Но со звонком она вдруг исчезла из класса, а я остался. И так мне стало одиноко, что я отправился на поиски. Но мы где-то разминулись, и на следующей литературе я снова любовался спиной в цветочек. Так и прошли все уроки. И на английском я метался между горячим желанием пообщаться и пока ещё реальной возможностью вернуть всё в прежний, комфортный режим, о котором я так мечтал в конце августа.
– And what about your summer holidays, Mr. Koulikov?
Стрекозе оказалась не чужда самоирония, и время от времени она обращалась ко мне таким образом (и только ко мне).
– I was working hard, – ответил я ни с того ни с сего.
Стрекоза округлила огромные глаза, не зная, верить мне или нет. Но я сделал такое серьёзное лицо, что она поверила.
– Where, I wonder?
Я не знал, как будет «огород», и сказал «in the garden».
– Amazing, – восхитилась Стрекоза.
(С тех пор она при всяком подходящем случае величает меня Mr. Hard Worker).
Со звонком я впал в полный ступор, вытащил телефон и уставился в вотсап, в котором, естественно, не было ни одного нового сообщения.
Маруся ушла, не попрощавшись, и мы с Никиткой потопали следом.
– А ты что, со Скворцовой завязал? – не сдержал любопытства Никита.
– В каком смысле? – прикинулся я веником.
– Во всех!
– Всё в порядке, как обычно.
– Как обычно? – переспросил Никита.
– Именно, – подтвердил я.
– Ну хорошо. Мне казалось, вы как-то… гм… продвинулись.
– Ты что, думал, мы будем как Матвей с Вергилией? – И я натужно рассмеялся.
– Ну да, – пожал плечами Никита.
– Ты ошибся.
– Ну и славно, – заключил Никита без особой радости, а даже как-то обречённо.
– А вы с Танькой летом не общались? – перевёл я стрелки.
– С чего бы? – Никита даже не возмутился.
Я не стал докапываться – это было б нечестно. И мы закрыли обе темы.
Домой я возвращался с ноющим сердцем: правильно ли я поступил? Маруся расстроилась или, наоборот, рада, что я не стал ничего афишировать? «Ладно, дальше – как пойдёт», – решил я для себя.
Но день ото дня определённости не прибавлялось. Маруся стала много общаться с Танькой и на переменах не скучала. А так как в школу мы пока ходили без сменки, то и в раздевалке не пересекались. Чтоб чересчур не отдаляться, я время от времени подкатывал к ней с невинными вопросами и, само собой, не наедине. Например, садился рядом на скамейку перед физрой и посмеивался над ещё более располневшим Бочкой. То есть общались вроде нормально, но ощущение недоговорённости сохранялось.
Скрываться приходилось от Вергилии – я знал, что получу нагоняй при первом удобном случае.
– Я не поняла, что у вас происходит? – настигла она меня как-то после уроков – похоже, специально подкараулила.
– Ничего. Всё как обычно, – ответил я.
– Как обычно?
– Именно.
«Дежавю», – подумал я.
– То есть вы оба свободны? – прищурилась Вергилия.
– В каком смысле?
– Не прикидывайся идиотом.
– Как скажешь. А почему ты спрашиваешь?
– Потому что ты ничего не замечаешь, а за Марусей ухаживает Кирилл из Б класса.
– Прям-таки ухаживает? – не поверил я.
– Если точнее, не скрывает своего интереса, – уточнила Вергилия.
– Ну и пусть не скрывает, – рассмеялся я.
Я вспомнил этого Кирилла. С Ваней он и рядом не стоял – волноваться не о чем.
– Дохихикаешься, Куликов, – пригрозила Вергилия.
– Ну ты ж приглядишь за ними? – продолжал шутить я.
– С какой стати? – возмутилась Вергилия.
– Ты не обижайся, – я положил руку ей на плечо – Вергилия была уже на полторы головы ниже меня, – но я не хочу как вы с Матвеем, не моё это, понимаешь?
– Очень надо на дурака обижаться, – насупилась она. – Пока ты думаешь, как на тебя Клещики посмотрят, Венька уже с Алисой в кино ходит – мы их позавчера там встретили, и Венька, представь себе, ничуть не смутился. А вы с Жариковым так и будете, как шерочка с машерочкой....
– Какая шерочка? – не понял я.
Вергилия махнула рукой и ушла.
Когда начались дожди и мама всучила мне сменку, я, чтоб не пересекаться с Марусей в раздевалке, придумал освоить настольный теннис – в спортзале как раз поставили пару столов. Папа купил две ракетки, и я уговорил Никиту составить мне компанию.
Но вскоре на горизонте замаячил её день рожденья. А вместе с ним и ненавистный вопрос – «что ты хочешь сказать своим подарком?». На сей раз я знал ответ: я хочу сказать, что мы не просто друзья, но усугублять не готов. И какой подарок соответствует такому посылу? Наверное, три розы как раз будут означать, что всё по-прежнему. А лучше пять – то есть мы подросли, но только количественно. Да, всё сходится.
Ситуация осложнялась тем, что Марусин ДР выпадал на субботу. Я давно понял, что её мама не любитель принимать гостей, так что отмечают они обычно в ресторанах узким семейным кругом. Я, само собой, позвоню поздравить, а в понедельник вручу букет.
Но вопрос о подарке пришёлся очень кстати, когда понадобилось завести очередной ни к чему не обязывающий разговор. Потому что пять роз – неплохой вариант, но снова дарить их при всём честном классе так себе удовольствие. А вот если б она книжку заказала, было бы просто идеально.
– У тебя ко дню рожденья пожеланий случайно нет? – спросил я у Маруси на перемене.
Она искренне удивилась и помотала головой.
– Не поможешь значит? – изобразил я огорчение.
– Так не интересно, – улыбнулась Маруся.
– Интересно, чтоб я помучился?
– Не мучайся, – пожала она плечами.
– Не получается.
– Ну извини.
Я особенно не расстроился. Вариант «пять роз» вполне устраивал. И кто же тянул меня за язык, когда я решил спросить у мамы, нет ли у неё в запасе какой-нибудь гениальной идеи (опять же имея в виду книжную новинку). С чего я взял, что ничего хуже корзинки цветов придумать всё равно невозможно? Наивный!
– Я как раз хотела тебе кое-что предложить! – обрадовалась мама и, выдержав паузу, за которую я успел осознать всю глубину своей ошибки, выдала: – Билеты в театр! На «Алые паруса», в воскресенье после дня рожденья. В субботу встретитесь, вручишь цветы и билеты, она как раз успеет сориентироваться. Давай прямо сейчас куплю, а то уже мало мест осталось.
Я не сдержал глухой стон. «Это не совсем то, что я хотел сказать своим подарком, –подумал я, – а точнее – совсем не то!» И на сей раз решил крепко держать оборону.
– Не, мам, я не готов. И в субботу я к ней не поеду – она не приглашала.
Мама мгновенно сменила радостное воодушевление на горестное возмущение.
– Что значит – «не приглашала»? А как она должна тебя пригласить? «Костя, приезжай меня поздравить»?
– Не знаю. Но у неё наверняка свои планы. Может, они за город уедут. А у меня матч в одиннадцать.
– Значит, позвони утром и спроси: «Ты не против, если я через час заеду поздравить?»
– Ни за что, – упёрся я («ни за что» обычно приводит маму в исступление, и дискуссия закругляется). – В понедельник я подарю ей цветы и, если ты посоветуешь книжку, то ещё книжку в придачу.
– Ты цветы дарил в пятом классе! – воскликнула мама. – А сейчас девятый!
– Ну, тогда я поспешил. А сейчас самое время.
Мама закатила глаза.
– Поразительно, неужели и это передаётся генетически?
– Что – это? – уточнил я.
– Да-да, что – «это»? – Папа спешил к нам из прихожей. – Чем ещё я наградил сыночка?
И тут же схлопотал испепеляющий взгляд. Но у него давно выработалась защита от испепелений.
– Что мамочка на сей раз придумала? – обратился он ко мне.
– Предлагает подарить Марусе билеты в театр, – пожаловался я. – На «Алые паруса».
– Мама у нас неисправимый романтик, – улыбнулся папа.
– По-твоему, билеты в театр – это неисправимая романтика? – не по-доброму сощурилась мама.
– Нет, это не романтика, – с издевательским спокойствием отвечал папа, – а стереотипные представления о ней.
– Где-то я это уже слышала! Двадцать лет назад. Нестереотипные – это пригласить девушку напечь тебе блинов!
– Идеально! – согласился папа.
– Давай, Кость, перенимай ценный опыт. – И мама, бросив на стол кухонное полотенце, ушла. Папа, вздохнув, поплёлся за ней.
– Ты хочешь в театр? Скажи!
– Не хочу.
– Ну вот всегда так.
«Действительно, всегда так», – вздохнул и я.
Хотя я понимал, что мама с Марусей похожи и что Маруся наверняка обрадуется такому подарку, но идти в театр вдвоём – брр. Я вообще только с классом туда ходил, причём каждый раз воевал с мамой по поводу внешнего вида.
Может, не в театр, а в кино? А чем, спрашивается, кино лучше? Только тем, что наряжаться не надо. Терпеть не могу эти решения. А советоваться больше не с кем – Никитка тут не помощник, а Вергилия дожмёт «Алые паруса». И я решил забить, проявить характер, отстоять своё мнение. «В таких вопросах не должно быть ничего через силу, – напомнил я себе собственный вывод из поездки в дом отдыха. – Однажды мне захочется встречаться с ней на выходных, держать за руку и всё такое. А пока не хочется, и никто в этом не виноват. Включая папу».
На следующий день мы с Никиткой увидели Марусю и Таньку весело болтающими с тем самым Кириллом. Я и бровью не повёл.
– Тебя не напрягает этот тип? – неожиданно спросил Никита.
– Ни капли.
– Чего он к ним привязался? В их классе мало девочек, что ли?
– Да какая разница.
– Не нравится мне такое нахальство, – продолжал ворчать Никита. – Мы к их девочкам не лезем.
– А оно нам надо? – усмехнулся я.
– Может, поговорим с ним? – ещё больше удивил Никита.
– Да что ты так волнуешься? Мне вообще показалось, что его Танька интересует, а Вергилия сочинила про интерес к Марусе, чтоб меня припугнуть.
– И что? Чем Танька хуже?
– В смысле? – не понял я.
– Ладно, забей.
После уроков мы, как обычно, отправились играть в теннис. А стол оказался занят. И не кем-нибудь, а Танькой и Кириллом. При этом оба играли как профи. Мы с Никитой синхронно спрятали ракетки за спиной, а то ещё предложат двое на двое – тут-то мы и опозоримся. Но они нас не замечали.
Я Таньку такой и не представлял: в этой специфической стойке, с ракеткой наготове и взглядом хищницы. Как загасит Кириллу – я даже шарик из виду потерял. Потом Кирилл ей ответил тем же, а она взяла! На расстоянии метров двух от стола! Мы с Никитой растерянно переглянулись. Второй стол был свободен, но нас туда не тянуло. Мы уже пятились к выходу, когда Танька нас всё-таки заметила. Заулыбалась. Но Никита уже был в дверях, и я, помахав Таньке рукой, последовал за ним.
Никитка был мрачнее тучи.
– И тут он! И как нам, спрашивается, играть?
– Ну они ж не виноваты, – заступился я. – А вообще удивительно – столько лет учимся в одном классе и даже не знали, что она настольным теннисом занимается.
– Я знал.
– Откуда?
– Да не помню. У неё разряд.
– Круто. Ей идёт ракетка. Но не будут же они каждый день играть.
– Почему нет…
Пришли в раздевалку, а там Маруся.
– Вы уже поиграли? – спрашивает.
– Мы? – растерялся я. – Нет, столы заняты. Мы подождём немного.
– А-а, – протянула она, собралась и ушла.
Мы с Никитой уселись на скамейку, и вдруг Никита то ли нервно засмеялся, то ли заплакал.
– Ты чего? – испугался я.
– Идиот! – И Никита с размаху треснул себя по лбу ракеткой. У меня самого в голове зазвенело.
– Эй, эй… – И я предотвратил очередной удар.
– Надо пойти его выбить, – сказал он.
– Кого? Кирилла?
И тут до меня начало доходить.
– Погоди выбивать, всё образуется, – я похлопал его по спине. – Выкладывай, что к чему.
И Никита рассказал, что летом, после поездки в дом отдыха, Танька пригласила его в цирк, потому что ей подарили два билета, а пойти было не с кем. Ну и закрутилось. Две недели они встречались каждый день, а потом разъехались кто куда, переписывались, а за неделю до школы Никита сдрейфил и перестал сам писать. Она обиделась, а теперь ещё вот.
– Ну что скажешь – поздняк метаться? – обречённо спросил он.
– Посмотрим, – многообещающе сказал я.
– Что посмотрим? – уточнил Никита. – Как они в теннис рубятся?
– Тебе надо с ней поговорить, – заявил я со знанием дела.
– Не хочу.
– Тогда написать! Точно!
Я достал телефон и загуглил письмо Онегина к Татьяне.
Я к вам пишу – чего же боле?
Что я могу ещё сказать?
Теперь, я знаю, в вашей воле
Меня презреньем наказать.
Никита недоумённо поднял бровь.
Но вы, к моей несчастной доле
Хоть каплю жалости храня,
Вы не оставите меня.
Сначала я молчать хотела…
Я осёкся, а Никита рассмеялся.
– Сорри, не то. Сейчас.
И я открыл другую ссылку.
Предвижу всё: вас оскорбит
Печальной тайны объясненье.
Какое горькое презренье
Ваш гордый взгляд изобразит!
Я прочёл несколько строф про себя и продолжил вслух:
Чужой для всех, ничем не связан,
Я думал: вольность и покой
Замена счастью. Боже мой!
Как я ошибся, как наказан…
– Чувствуешь? – пихнул я Никитку. – Как раз то что нужно! Вольность – не замена счастью!
Я знаю: век уж мой измерен;
Но чтоб продлилась жизнь моя,
Я утром должен быть уверен,
Что с вами днем увижусь я…
– Ты серьёзно? – ухмыльнулся Никита.
– Абсолютно, – заверил я. – А хочешь, давай сами:
Я к вам пишу, чего же боле?
Я вёл себя как идиот.
Теперь, я знаю, в вашей воле
Мне дать от во?рот поворот.
– Как идиот значит? – обиделся Никита. – А ты себя как ведёшь?
– Аналогично, – сознался я.
– Может, Вергилию задействовать?
Я немного расстроился, что моя гениальная задумка и не менее гениальный экспромт отвергнуты, но вариант с Вергилией действительно был вполне рабочим.
– Да, я поговорю с ней, – пообещал я.
– Спасибо.
И тут Никита поднял взгляд на кого-то за моей спиной и сделался окончательно несчастным. Я, не оглядываясь, смекнул, что к чему, и протянул ему руку, чтоб попрощаться.
Никита пожал и придержал, видимо, не желая оставаться с Татьяной наедине. Но я безжалостно его покинул. А вечером написал и убедился, что всё путём. Что ж, дураки учатся на своих ошибках, а умные – на чужих. До «Алых парусов» я ещё не доумнел, а вот кино – почему бы и нет. Тем более если Венька с Алисой туда ходят.
И я попросил маму посоветовать. Я бы мог и сам изучить афишу, но знал, что мама подойдёт к выбору более ответственно.
Мама выбрала нам «Повелителя ветра» – биографический фильм о кругосветном путешествии Фёдора Конюхова на воздушном шаре. Долго сокрушалась, что не романтично, но ничего достойного больше не нашлось. Она сделала последний безнадёжный заход насчёт «Алых парусов», но я был непреклонен.
– Это, конечно, не очень солидно для дня рожденья, – вздохнула мама, – но надо с чего-то начинать. Это что, первое свидание выходит?
Судорога свела мне челюсть.
– Пожалуйста, не говори больше это слово, – попросил я очень настойчиво.
– А что такого? – не поняла мама.
– Ужасное слово.
– Странный ты, – пожала она плечами. – В кино никакой еды не покупай – Маруся не оценит, если ты будешь хрумкать во время сеанса, а вот после можно зайти в кафе. Я подберу что-нибудь подходящее поблизости.
Я чуть не заплакал: во-первых, надо найти кафе, не сообщая о том, что это мамин выбор, потом сидеть вдвоём, выбирать блюда и с серьёзным лицом делать заказ, а официант будет его принимать, пряча снисходительную улыбку.
Несколько дней я прикидывал, как бы избежать всех этих ничем не заслуженных мук. Думал заболеть на выходные, но не хотел жертвовать футболом.
В субботу всё утро собирался с духом, чтоб позвонить. Даже порывался сочинить стихотворное поздравление, чтоб отправить через вотсап и обойтись без звонка. Но голова туго соображала, и ничего достойного не сложилось. Пришлось брать потной рукой телефон и набирать номер. Поздравил, нажелал всяческих успехов, поинтересовался, какие планы на сегодня. Оказалось, я угадал – они действительно собирались праздновать с семьёй за городом. «Во сколько отправляетесь?» – спросил я в надежде, что после футбола к ней не успею. «В два», – был ответ. Я неслышно вздохнул. «У меня матч в 11, – бодро сообщил я. – Ты не против, если я забегу после этого на минуту поздравить?» Она, естественно, была не против.
Самые жуткие выходные на свете! Когда они закончатся, я буду счастливейшим человеком на свете.
Я обрадовал маму, что отправлюсь к Марусе после футбола, и попросил купить букет, пока я на футболе. Мама, конечно, согласилась. После матча я переоделся, мама вручила мне корзиночку с цветами и пристроила туда конверт с распечатанными билетами. Видимо, ей было так неудобно за билеты в кино, что она успела ещё и книжку раздобыть. Но я сказал, что приберегу её на Новый год, а то перебор.
Без лишней скромности скажу, что Маруся была счастлива моему приезду и удивлена подарку. Она смотрела на билеты и в чём-то сомневалась.
– Уже смотрела? – попытался угадать я.
Она помотала головой.
– Нет, конечно, он только вышел.
– Значит, пойдешь?
– Пойду, – неуверенно ответила Маруся.
– Вот и отлично. Ладно, я побегу, хорошо тебе отпраздновать!
– Спасибо.
Она явно хотела что-то спросить, но стеснялась.
– А ты… гм… пойдёшь? – она наконец поборола смущение.
Я рассмеялся, чтобы сгладить неловкость.
– Это на твоё усмотрение.
– Тогда до завтра? – улыбнулась Маруся.
– До завтра.
Что ж, как говорила бабаня, хорошее начало полдела откачало.
В воскресенье я за полчаса до сеанса приехал в кинотеатр «Пять звёзд» на Новокузнецкой. Стоял и нервно оглядывался вокруг, нет ли Веньки, или Вергилии, или ещё кого из знакомых. Знакомых не нашёл, а незнакомым не было до меня никакого дела. Только охранник начал ко мне присматриваться, так как я подозрительно озирался по сторонам. Но, когда пришла Маруся, понял причины моего волненья.
Мы, конечно, оба немного смущались – как-никак первое то самое. Я маленько оконфузился, попытавшись найти раздевалку, зато наши места в зале нашёл быстро. Естественно, перед нами уселся высоченный парень с огромным пакетом попкорна, а чуть позже к нему присоединилась девушка. Он тут же закинул руку ей на плечи, и они начали радостно хрустеть попкорном, хихикать, вот-вот поцелуются. Мне ужасно захотелось сбежать. По старой привычке я снова злился на маму. Мелькнула мысль, что лучше было бы пойти в театр, но я не стал на ней останавливаться. «Предложить Марусе пересесть или не надо?» Я вертелся по сторонам, не встречаясь глазами с Марусей: свободные места были, но вдруг кто-то опаздывает – позору не оберёшься, если нас попросят их покинуть. Наконец свет погас, началась реклама. Я немного выдохнул.
Сам фильм заставил меня забыть о соседях, а соседей – перестать жевать. Хорошо, что я знал, что Фёдор Конюхов до сих пор жив, а то бы переволновался за него. Краем глаза видел, что Маруся пару раз прослезилась.
– Интересно, – сказал я, когда мы вышли из зала, – что из этого правда, а что нет.
– А мне кажется, не принципиально, – задумчиво ответила Маруся. – В любом случае это очень трудно и рискованно.
– Ну да, – согласился я.
– Я раньше слышала о его путешествиях и осуждала за эти никому не нужные риски, – поделилась Маруся.
– А теперь?
– Поняла, что он не может иначе. Родные, возможно, имеют право осуждать, но не я.
– Да, наверное, так, – снова согласился я, довольный тем, что фильм произвёл впечатление. (Кстати, я потом прочёл интервью Конюхова, и оказалось, что на самом деле ему пришлось даже труднее, чем в фильме).
Мы вышли на улицу, и я попытался вспомнить дальнейший маршрут. Вроде вспомнил.
– Зайдём в кафе, – сказал я не то утвердительно, не то вопросительно.
– Ты голоден? – будто расстроилась Маруся.
– Да не, не особо.
– Я тоже. Может, погуляем просто?
– Конечно.
– Куда глаза глядят, – улыбнулась Маруся.
– Чьи глаза? – уточнил я.
– Твои.
Я кивнул, и мы пошли, куда глядели мои глаза. Я хотел выйти на набережную, но почему-то не сумел, и мы бодро шагали по незнакомым переулкам. Этого района я не знал: тут было очень пёстро – несметное количество ресторанов, магазинчиков, много церквей.
– Ты ещё вырос, – заметила Маруся. – А помнишь, как волновался?
– Ещё бы!
И мы начали вспоминать всякое разное. Я сам не заметил, как взял её за руку. И чего я, спрашивается, боялся? От чего бегал?
Заморосил дождь, но мы оба были готовы к такому повороту и накинули капюшоны. Когда переходили трамвайные пути, Маруся завидела вдалеке трамвай.
– Я никогда в жизни не ездила на трамвае – поедем? – предложила она, и мы побежали на остановку. Трамвай нас обогнал, но дождался.
Он оказался почти пустой. Мы сели в конец и молча любовались вечерней Москвой. Так и ахнули, когда трамвай проехал по мосту через реку. По стёклам бежали капли, а внутри было так уютно, что хотелось ехать бесконечно. На остановке зашла бабуля и села напротив нас. Строгость на её лице вскоре сменилась умилением.
– Дай вам Бог счастья, – сказала она нам на прощанье, я тогда воспринял её слова как добрый знак.
Но долго ехать не получилось, трамвай вскоре приехал на конечную – Чистые пруды. И я предложил идти по бульварному кольцу (так мы бы точно не заблудились и не было риска опозориться из-за незнания Москвы). Когда добрели до Никитского, живот уже ныл от голода и ноги ослабли. И мы свернули к Марусиному дому.
– Если ты в школе стесняешься, это нормально, – сказала Маруся, когда мы прощались в её дворе.
– Не обижаешься?
– Нет. То есть теперь уже нет, – рассмеялась она.
И тут меня, ослабевшего, ветер качнул в её сторону, и мы поцеловались. Не знаю уж, что меня привело в больший восторг – сам поцелуй или факт его свершения, но домой я летел как на крыльях, несмотря на голод и дождь.
И когда я наконец добрался и рухнул на банкетку в прихожей, то ничего не мог поделать со своим лицом.
– Спасибо хоть скажешь? – спросила счастливая за меня мама.
– Спасибо. Бабаня была права – ты гений.
– А кто б спорил? – донёсся из комнаты папин голос.
Мы с Никиткой продолжали сидеть вместе, но все перемены проводили вчетвером или по двое. Никогда я не ждал с таким нетерпением окончания уроков, чтоб закинуть за спину Марусин рюкзак и прогуляться пятнадцать минут до её дома, а потом ещё постоять минут тридцать, чтоб поболтать и не только. Однажды случился конфуз – её папа зачем-то вернулся домой посреди рабочего дня, подошёл поздороваться.
– Рад знакомству, – сказал он мне по-деловому. – Шустрая мышка, – пошутил он над Марусей, и она густо покраснела.
После этой встречи мы стали перед прощанием заруливать в соседний двор, а то в её дворе стало как-то нервно.
Да, и мы встречались каждые выходные. И где только ни гуляли. И я звал её на все матчи, и она приезжала, а я бегал как чумовой и забивал с оттяжкой. Стоило мне завладеть мячом, как я чувствовал, что могу сделать с ним всё, что вздумается: любые финты удавались.
В конце октября начались осенние каникулы, и мы не пропускали ни дня, несмотря на снега и дожди. Особенно запомнилась среда, 1-е ноября – выдался невероятно тёплый день: южный ветер, тихое осеннее солнце, жёлтые листья на асфальте, и много людей, радующихся такому подарку. Мы поставили себе цель пройти пешком всё Садовое кольцо и таки прошли, сделав лишь паузу на обед, который состоял из вкуснейших бургеров.
Но когда мы прощались, Маруся показалась мне грустной.
– Устала? – справился я.
Она покачала головой.
– Тогда что?
– Это всё моя противная тревожность, – пожаловалась она. – Твердит, что такое счастье не может длиться долго.
– Да не слушай ты её, – отмахнулся я. – У моей мамы тоже тревожность, а счастью уже больше лет, чем мне.
Судя по Марусиной улыбке, аргумент получился весомый. Только вот тревога безо всяких аргументов оказалась правее.
Несчастье
Через день, в пятницу, Ваня Долгов приехал в Москву на неделю по каким-то делам, и мы встретились вчетвером – он, я, Никита и Маруся.
Плохое предчувствие засело у меня ещё накануне, когда он радостно сообщил о своих планах. И не отпускало, сколько я себя ни успокаивал. В четверг зарядил такой ливень, что мы с Марусей решили отдохнуть от прогулок, а после обеда я отправился на тренировку.
В пятницу дождь прекратился, похолодало, а я не надел шарф, о чём очень жалел. Мы втроём ждали Ваню у Старого Арбата. Я с завистью смотрел на пассажиров уютного экскурсионного автобуса – вот бы залезть туда и кататься на втором этаже до самого вечера.
Помню как сейчас тот славный момент, когда Ваня выскочил из подземного перехода и, засветившись от радости, устремился к нам. Я тоже был очень рад его видеть, но как же засосало под ложечкой…
Ваня вырос, возмужал. Мне пришлось вытащить шею из плеч, чтобы сократить разницу в росте. Его непослушная шевелюра соломенного цвета неизменно напоминала о лете. В августе он ездил в Мариуполь и другие города Донбасса, помогал гуманитарной миссии в качестве грузчика. Рассказывал об удивительных людях, встреченных там. Мы слушали его раскрыв рты. Будь я девочкой, сам бы в него влюбился – такой независимый, сильный, взрослый и при этом ни капли не зазнайка.
– Как там Ника? Не удалось повидаться? – поинтересовалась Маруся.
Ваня рассказал, что её семья переехала в Европу и с тех пор она не звонит. Он узнал через общих знакомых, что они обосновались в Германии.
– Может, потеряла твой номер? – предположила Маруся.
Ваня усмехнулся.
– Естественно, мы знаем их наизусть.
И мы хором вздохнули.
После встречи я проводил Марусю до дома – она явно была под впечатлением. Всю дорогу только о Ване и говорила.
Это был вечер пятницы. На выходных мы не встретились – она с семьёй уехала за город на все три дня (включая перенесённый на понедельник выходной). Я всеми силами гнал плохие мысли, уговаривал себя, что всё в порядке, и одновременно морально готовился к худшему.
Во вторник я шёл в школу с тяжёлым сердцем, но ещё не потеряв надежду. Мне сразу показалось, что Маруся смотрит виновато и вообще, несмотря на весёлое настроение, старается не встретиться со мной взглядом. И я решил не навязываться. На переменах ходил играть в баскетбол. Всё равно после уроков никуда не деться.
– Ну что, идём? – сказал я спокойно в раздевалке, будто ничего не заметил и в глубине души надеясь, что ничего и не случилось.
– Кость, – её тон и страдальческий вид уже не оставляли надежды. – Не могу я встречаться с одним, а думать о другом, – выпалила она.
«Вот и всё», – подумал я. Забросил рюкзак на плечо и молча ушёл.
Я возвращался домой в каком-то онемении, ничего не чувствуя и не замечая. В автобусе бабушка долго пыталась обратить моё внимание на открытый рюкзак.
– Молодой человек, сумка открыта, – говорила она.
– Что? – переспрашивал я.
– Сумка открыта, вывалится что… – продолжала она. – У моего внучка ботики так выскочили, отцу пришлось к чёрту на кулички за ними ехать.
Я снисходительно смотрел на неё как на безобидную умалишённую.
– Ты глухой, что ли? – так же снисходительно посмотрела и она.
Сумасшедшие так не смотрят. Наверное. Я вроде раньше не видел сумасшедших.
– Что над пожилым человеком издеваешься? – обратилась ко мне сидящая рядом с ней женщина. – Рюкзак закрой, тебе говорят.
– А-а, спасибо, – кивнул я, не почувствовав ни обиды, ни раздражения из-за этого ничем не заслуженного наезда.
Бабушка с женщиной переглянулись и вздохнули с сочувствием.
А когда я пришёл домой и разулся, с удивлением обнаружил, что один из носков насквозь мокрый – видимо, я черпнул воды в глубокой луже. Но когда? Я и луж-то не помнил.
В остальном я вёл себя как обычно, мама даже ничего не заметила. Всё на автомате, без остановки. Ночью уснул, как ни странно, быстро – вырубился и проспал до утра. Проснувшись, хотел уверить себя, что это сон, но снов я не помнил, а её слова будто въелись в память.
Решил, что в школу не пойду, вспомнил о контрольной по алгебре – только я ведь не готовился. Или готовился? До чего ж мне было параллельно на контрольные, оценки и прочее.
А с другой стороны, не пойду – Маруся возомнит что-нибудь. Она и так себя грызёт, ясное дело. Надо идти и делать вид, что всё окей, справляюсь.
И я пошёл, и поздоровался, и даже контрольную написал. Удивлялся, насколько ясная голова стала – ничего лишнего, всё по делу. А когда дела для неё нет, то же онемение и автомат. И Никита ничего не заметил! Чудеса! Мир мой рухнул, а никто не замечает. Может, оно и к лучшему. Начни кто-нибудь утешать, может, и правда расклеился бы. А Маруся прям несчастная-разнесчастная, виноватая-превиноватая. Глаз не поднимает, у доски голос дрожит. Так и прошла короткая неделя: ни мне, ни ей лучше не становилось.
Ну, думаю, надо бы облегчить ей муки совести. И тут, как по заказу, в спортзале к нам с Никитой две девочки из 10-го попросились играть. Одна из них – Вика. Полная противоположность Маруси: глаза и брови чёрные, волосы и губы красные, уверенная в себе на 100 или даже 150%. Я её до этого видел с разными мальчиками из 10-го и 11-го классов.
– На следующей перемене на том же месте, – подмигнув, сказала она нам, когда прозвенел звонок.
– А у нас сейчас последний урок, – ответили мы.
– Всё равно приходите.
И нам как-то неудобно было не прийти. И когда с очередным звонком мы собрались прощаться, она вдруг обратилась к подруге:
– Не пойду я на химию, прогуляюсь с мальчиками.
Мы не возражали.
Хорошо помню тот противный день, 13-е ноября: ветрено, сыро, серо… И мы с Никиткой тащимся за Викой, как последние дураки. Я в расстёгнутой куртке, без шапки, хихикаю, даже не пытаясь вникнуть в её рассказ, так как от ветра заложило уши.
Уже во вторник она как-то узнала мой телефон и написала прямо на уроке, что они с подругой ждут нас в спортзале.
Я показал Никите, он удивился:
– Вика, конечно, огонь, но как же Маруся?
– Ты ж всегда был против отличниц, – напомнил я.
– Ну, это для себя.
– Да ладно, не волнуйся. Всё кончено, и я тут ни при чём.
– Не может быть! – не поверил Никита.
И по дороге в спортзал я ему всё рассказал.
– Ну и фиг с ней, – разозлился Никита на Марусю. – Тоже мне! Тогда, конечно, правильно – покажи ей, что невелика потеря.
«Если бы – невелика», – вздохнул я про себя.
На третий день Вика сама меня поцеловала прям посреди улицы, да так, что мало не показалось.
Мне одновременно и льстили эти отношения, и напрягали. Не сказать, чтоб на переменах я сильно стремился в спортзал, регулярно находил отмазки, а на собственную физру специально опоздал и получил от Бочки наказание в виде пятнадцати подтягиваний, за которое был ему премного благодарен.
Зачем же в пятницу я задержался с Викой в школьном дворе, несмотря на жуткий холод? Зачем хотел показать Марусе, что не страдаю? Чтоб она не терзалась или… наоборот? Сейчас мне уже трудно вспомнить, да и не хочется. Я сидел на ограде газона, Вика стояла напротив, положив мне руки на плечи, когда я краем глаза заметил выходящую из школы Марусю. Я делал вид, что не вижу её, смотрел на Вику. Маруся быстро прошла мимо, мне захотелось оттолкнуть Вику, вместо этого я пожаловался на головную боль и сказал, что пойду домой. На душе было тяжело, как если бы я совершил какую-то подлость. Но ведь ничего предосудительного я не сделал! Придя домой, я по пустячному поводу нахамил и маме, и папе. И даже прикрикнул на Анюту. Пообедав, ушёл на футболку и колотил по воротам до посинения.
В субботу Вика напросилась на матч. И хотя я мощно всех расталкивал и не менее мощно прикладывался к мячу, мы с треском его проиграли. И ребята в раздевалке требовали вернуть бывшую девочку, хоть она, конечно, и не так крута, как новая. Я смеялся.
На следующей неделе Маруси не было, я стал ещё реже ходить в спортзал. Безрадостные серые дни казались бесконечными. Между уроками, проходившими в одном кабинете, я вообще не двигался с места. Никита пытался меня растолкать, но безуспешно. Вергилия бросала в мою сторону сочувствующие взгляды, Клещики подходили побороться на руках, и даже Даня как-то подсел и ни с того ни с сего поведал, что отец уже полгода в завязке.
– Ты вдохновил? – проявил я интерес.
Даня покачал головой.
– Товарищ на войне погиб. Батя, как узнал, в запой ушёл, чуть ласты не склеил, а тот ему во сне явился и что-то строгое сказал. И всё, с тех пор не притрагивается.
– Чудеса, – подивился я.
– Да, только я теперь боюсь о своих планах заикнуться.
– Ты про службу?
Даня кивнул.
– Понимаю.
После того, как на очередных выходных Вика начала приглашать меня домой, я решил, что пора завязывать. От одной мысли, что наши отношения закончатся, я ощущал невероятное облегчение. Я не ответил на её вечернее сообщение в надежде на то, что она обидится и будет ждать примирительных шагов, которых не последует. Но мой план не сработал.
В понедельник Маруся вышла после болезни – бледная, даже похудевшая, но, как мне показалось, более спокойная. На уроке пришло сообщение от Вики с приглашением на баскетбол, я не ответил. И со звонком она заглянула в наш кабинет. Я поспешил выйти, чтоб не выяснять ничего при всём классе, сочинил какую-то ерунду про то, что мне нужно списать домашнее задание и пообещал прийти на следующей перемене. Маруся пошла в столовую, и на меня, как коршун, налетела Вергилия.
– Что ж ты, Куликов, делаешь, а? – прошипела она.
– Что я делаю? – опешил я.
– Опять идиотом прикидываешься?
– А, может, не прикидываюсь? – усмехнулся я.
– Не по-мужски это – мстить таким отвратительным способом, – заявила Вергилия.
– Что?! – я сделал круглые глаза. – Мщу? И в мыслях не было!
– Я ни за что не поверю, что ты влюбился в эту…
– А кто сказал, что я влюбился?
– Тогда зачем она тебе?
– Развеяться.
– Развеяться значит? А простить не вариант?
– Простить? – и правда не въехал я. – Кого?
Вергилия растерялась – видимо, она была не вполне в курсе дела и пыталась взять наскоком.
– Марусю, кого ж ещё? – уже без наезда сказала она.
– А у меня к ней претензий нет.
Даже говорить о нас было для меня отдушиной.
– Тогда я не понимаю… – призналась Вергилия.
– Ты действительно не понимаешь, – согласился я. – Она в Ваню влюбилась.
– В Ваню? Какого Ваню?
– Долгова.
– Да? – расстроилась Вергилия. – Она мне про Ваню ничего не говорила…
– Зато мне говорила.
– А что ж… что ж она такая грустная? Волосы все растеряла.
– Могу предположить, что её чувства безответны, но для меня это что меняет? Пойти её утешать?
– Вот так прям раз и влюбилась? – всё ещё не верила Вергилия.
– Ты была влюблена в Никиту четыре года, – напомнил я, – и разлюбила за пару дней.
– Это другое. Это были просто фантазии.
– Да ладно, Вергилия. Этого следовало ожидать. Он круче, чего уж там.
– Нет, не круче, – не слишком уверенно возразила Вергилия. – Ты очень классный, правда. Я тоже была влюблена в тебя в классе втором или третьем. После диспансеризации, помнишь?
– Помню, – рассмеялся я, но не стал говорить, что это так себе аргумент. – Я обычный, понимаешь? – решил я поделиться с ней своими последними размышлениями. – А Маруся нет. Она выбрала меня за отсутствием выбора, или, может, это я её выбрал. Но было ясно, и, наверное, я всегда это знал, что однажды она встретит кого-то необычного и влюбится. Рано или поздно. И лучше раньше, чем позже, разве нет?
– И это рассуждает обычный парень?
– Да, а что я такого особенного сказал? Это ж очевидно.
– Нет, – подумав, заявила Вергилия.
– Что – нет?
– Ты тоже необычный. И Маруся не из тех, кто выбирает абы кого. Ты только никому не говори, – Вергилия оглянулась вокруг и продолжила почти шёпотом, – но я этим летом была в лагере и там просто голову потеряла от одного мальчика – он стихи пишет, в тысячу раз лучше меня, но даже поэтом себя не считает. Только я не такая честная, как Маруся, и не спешила Матвея обрадовать. А потом вернулась, и всё выветрилось. Как наваждение.
– Ну, Маруся не из тех, кто теряет голову, – нашёлся я.
– Она её и не теряла.
– Только волосы? – усмехнулся я. – Вергилия, давай закончим и больше не будем. Ты мне лучше вот что скажи: как мне с Викой расстаться, чтоб не обидеть и всё такое?
– Да разве её обидишь? – ободрилась Вергилия. – Скажи просто: я не хочу продолжать отношения.
– А если она спросит, почему?
– Влюбился в другую девушку. Но какую – не говори, а то она ещё пакость сделает.
– Кому?
– Марусе, кому ж ещё.
– Не выдумывай.
– Я таких насквозь вижу, – заверила Вергилия. – Улепётывай, пока не поздно.
После уроков Вика, как всегда, ждала меня во дворе. Она начала жаловаться на учительницу биологии, а я слушал вполуха, собираясь с духом для решающего разговора.
– Как же она меня достала! Уже не знает, к чему прицепиться… Завидует просто, старая дева.
– Да, наверное, – сказал я рассеянно. – Слушай, нам нужно закончить отношения.
Вика, наверное, подумала, что ослышалась, и молча вытаращила на меня свои большие чёрные глаза.
– Почему? – поинтересовалась она холодно.
– Ну, появилась другая, – помявшись, выдал я.
– Другая? Кто она?
– Какая разница?
– Мне любопытно.
– Она не из нашей школы, – соврал я.
– А откуда? Из футбольной команды? – пошутила Вика.
– Почти, – ещё раз соврал я, вспомнив сестру одного из наших футболистов, которая однажды приходила поболеть за нас.
– Меня ещё никто не бросал, – сказала Вика, доставая вейп.
– А меня – да, – ответил я спокойно. (Самое трудное позади, ура!)
– Я думаю, ты пожалеешь, – вроде без угрозы сказала она.
– Возможно, – слукавил я из вежливости.
Она неожиданно свернула в переулок и ушла, не попрощавшись. С лёгким сердцем я потопал на тренировку. При мысли о Марусе было уже не так больно.
Викины подружки потом поглядывали на меня с усмешкой и хихикали между собой. Чего-то она им наговорила про меня, ну и ладно. Не парило.
Ревизор
Кажется, уже на следующий день после драматичного расставания мы с Никиткой, направляясь в зал, столкнулись в вестибюле с директором.
– Зайдите ко мне, – бросил он нам на бегу.
Мы оглянулись вокруг себя – рядом пробегало лишь несколько младшеклассников – вряд ли он к ним обращался. И на следующей перемене мы спустились на первый этаж и постучались в приёмную.
– Мы к директору, – сказал Никитка секретарше.
– По какому вопросу?
– Не знаем, – ответил я. – Он сам позвал.
– Да? – чёрные брови секретарши заползли высоко на лоб.
– Марго, пропусти товарищей, – донёсся голос директора.
И мы прошли в кабинет, в котором не были со времён анонса «Буратино».
– Во вымахали! – покачал головой директор.
Он же стал будто меньше, но солидность не утерял, только в глубине глаз поселилась грустинка (может, просто возраст? усталость?). На стене я заметил портрет военного в орденах в чёрной рамке, но не осмелился спросить, кто это. По возрасту точно не сын.
– Так, друзья, спасайте, – удивил сходу директор, – тону в бумажках и таблицах. Жизненно необходимы творчество, вдохновение, что-то настоящее в общем. – Он сделал паузу. – Как насчет «Ревизора»? В прошлый раз получилась комедия, так что пускай теперь будет настоящая комедия. Вот вы, Жариков, натуральный Хлестаков. А вы, Костя, такой солидный – будете городничим.
Мы неуверенно кивнули.
– Я загляну к вам сегодня на уроке, – предупредил директор, – есть идеи насчёт остальных персонажей, но надо удостовериться. Я вам не помешаю.
Директор выполнил обещание и заявился на алгебру с блокнотиком. Он сидел за учительским столом, пристально вглядывался в наших одноклассников, и те вжимались в стулья, пока мы с Никиткой наслаждались своей осведомлённостью. Я заметил, что директор задержал взгляд на Марусе и пожелал всем сердцем, чтоб он выбрал её. По окончании химии директор огласил состав новой труппы мечты:
Жариков – Хлестаков
Куликов – городничий
Скворцова – Анна Андреевна
Спицына – Марья Антоновна
Братья Клещ – Бобчинский и Добчинский
Кириллов (это Даня) – Осип
Белов – почтмейстер
Пенкина (это Танька) – одна из жён
И ещё несколько второстепенных персонажей, полкласса задействовал.
– Есть возражения? – спросил директор, окончив. – Не стесняйтесь.
Гробовая тишина была ему ответом.
– Что ж, Людмила Ивановна заступит с четверга, а вы можете начинать учить. Костюмы обеспечим.
– А когда планируется премьера? – поинтересовался Матвей.
– Есть варианты, посмотрим, как дело пойдёт.
Получив и пролистав сценарий, мы дружно присвистнули, но только Даня осмелился возмутиться количеством текста, который предстояло выучить.
– Мне уже смешно, – сказал он. – У меня травма головы, я не выучу такой абзац.
– Я не требую дословного воспроизведения, – ответил директор, – уловите интонацию героя, типичные словечки и передавайте основной смысл.
Даня покачал головой, давая понять, что это в любом случае дохлый номер.
– Не сомневайтесь в своих силах, – сказал директор то ли ему, то ли нам всем.
На той же перемене я перечитал все совместные сцены с Марусей. Какая ирония судьбы – играть сейчас мужа и жену!
Репетиции начались в четверг. Чтоб не пропускать их, в дни тренировок я обедал в школе и бежал на футбол сразу из школы. Людмила Ивановна приходила на репетиции каждый день, а мы по очереди – кто сможет. За первую неделю я не пропустил ни одной, как себя ни уговаривал. Маруся тоже. Не сказать, что боль моя утихла, но я с ней как-то сжился. Хорошо, что, пока ты в образе, встречаться взглядами вполне безопасно. Как ни удивительно, рядом с Марусей мне всё-таки было легче, чем вдали от неё. Почему – сам не мог понять. Возможно, потому что вблизи я чувствовал ещё связывающие нас ниточки, а вдали – одну тягучую пустоту.
Маруся сначала смущалась, но потихоньку вошла в роль провинциальной кокетки – судя по всему, нет на свете таких вещей, которые она при желании не сделает хорошо. Ну а Вергилия была просто бесподобна – где она только набралась этих ужимок! Мне достались самые длинные монологи, но я быстро усвоил специфический слог Сквозник-Дмухановского и при необходимости легко импровизировал. Даня сопротивлялся, филонил, но после аудиенции у директора взялся за ум. Клещики тоже не заморачивались вызубриванием текста, но отменно играли неуклюжих идиотов. Они засовывали себе под толстовки подушки для имитации животов и постоянно их поглаживали. Я иногда забывался, любуясь их игрой, и выпадал из своего серьёзного образа. Никита, памятуя о нашем позоре в «Буратино», твёрдо решил выучить текст так, чтоб хоть в ночи разбуди – запросто пожалуется, что «пехотный капитан, бестия, штосы удивительно срезывает».
На одной из репетиций, когда Людмила Ивановна занималась с Никитой и Даней, я сидел в первом зрительском ряду и ко мне подсела Маруся.
– Ты теперь со мной вообще общаться не будешь? – вдруг выдала она.
Я, мягко говоря, обалдел.
– А зачем?
– Просто.
– Просто не получается.
– А я хотела посоветоваться, – будто не слыша меня, продолжила она. – Думаю подойти к директору и попросить подыскать мне замену.
– Почему? – дрогнул я, но не подал виду.
– Мне кажется, у меня не то что актёрского таланта, но даже способностей никаких. Только порчу спектакль.
– Да не, нормально. Талантливой Вергилии более чем достаточно.
– Да?
Мы сидели молча. Я листал сценарий, делая вид, что подучиваю.
– Ты только это, – каким-то чудом нашёлся я, – не вздумай сбежать перед премьерой.
– В смысле?
– Ну, я в твоё платье не влезу.
И мы рассмеялись.
Удивительное дело – совершенно родной человек сначала в одночасье стал чужим, а теперь остаётся чужим, не перестав быть родным. Голова кру?гом.
Вергилия, стоявшая у сцены рядом с Людмилой Ивановной, оглянулась на нас с умилением.
– Тихо, пожалуйста, – попросила Людмила Ивановна.
Я сидел как на иголках, не находя повода подняться. А Маруся смотрела на сцену и не уходила.
– А директор не говорил, с чего это он вдруг решил ставить спектакль именно с нашим классом? – спросила она. – В прошлый раз со всей школы актёров набрал.
– Нет, не говорил. Надо будет спросить, – сказал я как человек, который с директором на короткой ноге.
– Может, Даню хотел задействовать? – размышляла Маруся. – А то у него с учёбой опять как-то не складывается.
– Да? – удивился я. – Жаль.
За всеми последними событиями я, наверное, никого вокруг не замечал, что уж говорить о Даниных школьных успехах.
– Он уже вовсю тренируется, чтоб служить по контракту, – прошептала Маруся. – Вот и забил на учёбу.
– Не рановато?
– Ему 17 скоро. Но, возможно, директор пытается задержать его в мирной жизни.
– Не исключено, – согласился я.
– К тому же вы с Никиткой – его любимчики, – продолжала Маруся шёпотом, – ему приятно снова с вами поработать.
– Не выдумывай.
– Не выдумываю. Да и Клещики хороши. А мы с Матвеем тут лишние.
– Ну если тебе совсем не нравится, поговори с директором, чего мучиться.
Маруся промолчала, а лица её я не видел.
И тут кто-то плюхнулся в кресло с другой стороны от меня. Оборачиваюсь – директор, лёгок на помине.
– Здрасьте, – поздоровался я.
– Уф, успел, – радовался запыхавшийся директор. – Отпросился с совещания. Ну как тут, дело идёт?
– Идёт, – заверил я.
– Даниил справляется?
– Вполне.
– Из остальных никто сбежать не планирует?
Я обернулся к Марусе – она еле заметно покачала головой.
– Да нет, всем весело, – сказал я.
Людмила Ивановна, заметив директора, явно струхнула и, не дав доиграть предыдущую сцену, позвала нас:
– Костя, Маруся, Вергилия, открываем сцену 6. Никита, остаёшься на сцене.
Мне и открывать не надо было: это одна из любимых моих сцен – когда Хлестаков просит у городничего руки Марьи Антоновны. И я оставил сценарий на кресле.
– Ваше превосходительство! Не погубите! Не погубите! – бросился я к Никите, желая порадовать директора блистательной игрой.
– Что такое? – нахмурился Никита.
– Купцы, этакие ябеды, на меня вам жаловались. Враньё всё, враньё. И унтер-офицерша налгала вам, будто я её высек – она себя высекла. – При этом я показал на Людмилу Ивановну.
– Провались унтер-офицерша – мне не до неё! – крикнул Никита, тоже глядя на режиссёршу, получилось смешно.
– Не верьте им! Не верьте! – горячился я, чтоб не рассмеяться. – Это такие лгуны, что всем известно…
А дальше я не помнил, и Маруся вмешалась:
– Знаешь ли ты, какой чести удостаивает нас Иван Александрович! Он просит руки нашей дочери!
– Ты рехнулась, матушка? – с большим удовольствием набросился я на Марусю. – Не извольте гневаться, ваше превосходительство: она у меня немного с придурью.
(Как же мне нравилось это «она у меня» – я бы ещё тысячу раз сыграл сцену 6).
– Да я точно прошу руки, – уверял Никита и зачем-то протягивал мне руку. – Я влюблён. И от любви могу с ума свихнуть.
Я снова чуть не рассмеялся, но совладал с собой.
– Не могу верить. Недостоин, ей-богу. Недостоин.
– Да если вы не дадите согласия, то я чёрт знает что готов… – Никита топнул ногой.
– Не могу верить, изволите шутить, ваше превосходительство, – лепетал я.
– Ах какой чурбан, – отругала меня Маруся тоже не без удовольствия. – Ну, когда тебе толкуют.
– Отдайте, отдайте, – наступал на меня Никита. – Я отчаянный человек, я решусь на всё: когда застрелюсь, вас под суд отдадут.
Вергилия в это время водила головой и делала большие глаза, в которых восторг сменялся ужасом и обратно.
Я благословил жениха с невестой, и они поцеловались в щёчку, наверняка к досаде Матвея.
– Ах батюшки, целуются, – вскричал я, протирая глаза и подскакивая. – Точный жених! Ай, Антон! Ай, городничий!
– Не надо прыгать, не смотрится, – перебила Людмила Ивановна, которой, видимо, захотелось проявить себя как режиссёра, – лучше схвати супругу за руку и тоже чмокни на радостях.
– В руку? – уточнил я, мгновенно растеряв весь свой артистизм.
– Лучше в щёку. Симметрично. Они так, вы так.
– Окей, – сказал я и остановился.
– Начни заново с «ах батюшки», – скомандовала Людмила Ивановна.
– Ах батюшки, целуются, – еле выдавил я.
Остальные трое уставились на меня во все глаза, да и зрители примолкли.
– Ты к супруге обращайся, – посоветовала Людмила Ивановна.
Я кивнул. Маруся стояла такая красная, что я симметрично покраснел.
– Ах батюшки, целуются, – повторил я слабым голосом, хотя никто уже не целовался.
Она протянула мне руку, которую я схватил и сжал так крепко, что Маруся поморщилась. Но чмокнуть, по ужасному выражению Людмилы Ивановны, оказалось выше моих сил. Да и слова я забыл. Так мы и стояли, как два дурака.
– Ай, Антон! – покачала головой Маруся.
– Ай, Антон, – подтвердил я.
– По коням! – вдруг крикнул Даня вместо «лошади готовы!», но в любом случае спас нас.
– Отлично, я сейчас, – отозвался Никита-Хлестаков.
– Как-с? – очнулся я. – А когда же… бракосочетание так сказать…
– На одну минуту, – отмахнулся Никита. – Завтра же назад. Прощайте, любовь моя, – обернулся он к Вергилии. – Прощайте, душенька. Прощайте, Антон Антонович! Премного благодарен за всё…
Никита расшаркался, а мы с Марусей и Вергилией помахали ему руками.
Все напряжённо ждали вердикта нашего продюсера. Но он молчал – кажется, что-то прикидывал.
– Неплохо, – наконец сказал он и остановил взгляд на Марусе (у меня сердце в пятки ушло), и, подумав, продолжил: – Мария, я, конечно, понимаю, что перевоплощаться в собственную противоположность не просто… (Маруся покраснела ещё гуще). Но всё-таки постарайтесь, чтобы Сквозник-Дмухановский не тонул в ваших глазах. Костя, не смотрите на супругу вообще, запомнили? За руку хватайте не глядя, ясно? (Я кивнул). А то у нас теперь вместо комедии «Ромео и Джульетта» получается. На Шекспира тоже когда-нибудь замахнёмся, а пока… пока давайте немую сцену, и я побегу.
– Совсем немую? – уточнила Людмила Ивановна.
– Ну что не понятно? – неожиданно рассердился директор. – С почтмейстера, с почтмейстера.
Матвей, вынув из кармана хлестаковское письмо, отправился на сцену. Директор по ходу сделал ещё несколько ценных указаний, похвалил нас и убежал на совещание.
Людмила Ивановна так перенервничала, что отпустила всех с миром домой. По завету директора я попрощался со всеми, не глядя на «супругу», но внутри всё ликовало.
– Ну вы со Скворцовой это просто умора, – посмеялся надо мной Никита, когда мы спускались по лестнице. – Красные, как раки, сцепились клешнями и не могут расцепиться. «Ай, Антон, ай Антон». «Ай, Ромео, ай Джульетта».
Я рассмеялся.
– И долго это будет продолжаться? – поинтересовался Никита.
– Директор вроде надеется к Новому году уложиться.
– Я не про это.
– А про что? – уже догадался я.
– Нравится вам? Признайся.
– Да что тут может нравиться? – вздохнул я.
– Так, мальчики, про субботу никто не забыл? – обгоняя нас, спросила Вергилия.
Мы помотали головами.
– Кость, завтра ещё раз сверим часы.
– Угу.
– Ты уверен, что не подставляешь дядю? – усмехнулся Никита, когда Вергилия скрылась из виду.
– Я уверен, что ничего не выгорит, – ответил я. – Зато попируем на славу.
Дядя Вадик
Тут надо пояснить, что у меня есть дядя, папин младший брат Вадик. Они с папой не похожи ни капли, ни в чём. Папа – среднего роста и худой, дядя Вадик – выше и толще, папа – тёмный и с бородой, дядя – светлый и без бороды, папа – общительный, дядя – молчаливый и даже нелюдимый, папа – гуманитарий, дядя – физик и математик. Из сходств – только общие жесты и словечки, ну и, может, аккуратные носы.
Мама пыталась призвать дядю на мою войну с математикой ещё в первом классе, но дело не пошло: он сказал, что может объяснить теорию относительности, но как объяснить вычитание через десяток, не знает. А на пальцах я не понимал.
Дядя Вадик обычно гостил у нас на даче в июле, а в этом году я решил снова позвать друзей на день рожденья, хотя и знал, что Маруся не сможет. Возможно, даже не «хотя», а «тем более что». Приехал Никита и Вергилия с мамой и Матвеем. Ну и Витечка само собой.
Вот тогда они и познакомились – дядя Вадик и Марина Ивановна. И хотя они едва ли перемолвились одним словом, мы с Вергилией сошлись во мнении, что у них неплохие перспективы, составили план совместных действий и продолжаем их координацию до сих пор. Ясное дело, мне достался основной груз ответственности, так как именно я должен был сподвигнуть дядю Вадика на какой-никакой первый шаг. Но, сколько я ни забрасывал удочку, всё было напрасно. Я даже посоветовался с мамой, но она сказала, что дядю из его берлоги уже не выкурить. Тогда я предложил Вергилии ждать следующего ДР, тем более что и сам в тот момент (начало учебного года) страдал патологической нерешительностью. Но Вергилия составила хитроумный план. Изначально она хотела приурочить его к Новому году, но потом перенесла на 9-е декабря – день рожденья Марины Ивановны.
Накануне его, в пятницу, мы с Вергилией как раз и «сверяли часы». (Репетицию, к сожалению, отменили из-за Людмилы Ивановны).
– Итак, – по-деловому начала она, когда мы вышли из школы. – Он не курит, правильно?
– Правильно, – подтвердил я.
– И не пьёт?
– Я ж говорил – может выпить вина по поводу. Пьяным я его не видел, только навеселе.
– Хорошо. И ты говорил, что читать любит, да?
– Я говорил, – вздохнул я, – что у него, как и у вас, кругом книжные полки, только книжки узкой направленности.
– Какой?
– Точные науки.
– Угу. А какое кино он любит?
– Кино? – я напряг память. – Откуда мне знать… А, советское любит! Точно.
– И он любит пироги и блины, а торты?
– Он любит всё, что сделано своими руками, – повторил я то, что уже говорил ей не раз. – Моя мама торты не готовит, но вряд ли он их не любит.
Собственно, именно дядино пристрастие к вкусной домашней еде послужило той зацепкой, на которую мы возложили основные надежды в нашем безнадёжном предприятии.
Дядя мог бы прочесть целый курс лекций по сравнительному анализу домашней и ресторанной еды. Но если теорией он владеет в совершенстве, но с практикой дело обстоит сложнее: жены у него не было и нет, готовить он не умеет, поэтому любит ходить в гости, к нам прежде всего. Загадочным образом он умудряется приходить именно тогда, когда мама готовит пироги, блины или что-то подобное. В двух из трёх случаев так точно. Мы подозревали, что папа его предупреждает, но мама провела эксперимент – испекла пироги, когда папа уехал по работе и не мог знать об этом. Каково же было наше с мамой удивление, когда первым приехал дядя Вадик, которому вдруг понадобилось обсудить с папой поездку к родителям (мои бабушка и дедушка живут в Карелии, приезжают к нам на Новый год, а папа с дядей ездят к ним чаще).
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «Литрес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (https://www.litres.ru/pages/biblio_book/?art=71045035) на Литрес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.