Птицы не вьют гнезд на чужбине
Гульнара Рафиковна Губайдуллина
Память о трагических событиях постепенно уходит, в то время как многие имена не названы, а истории – не рассказаны. Все события показаны глазами членов семьи из села Елхово – заповедные, живописные места. Исторические вехи затрагивают судьбы десятков персонажей. Семье предстоит пройти трудности, в том числе – раскулачивание и Великая Отечественная война.Повесть позволяет задуматься о важности семьи и о сохранении семейных ценностей. Полагаем, подвигнет читателей узнать историю своих семей. Быть может, кто-то задумается о своих родных, какими они были, что пережили, чему радовались, о чем мечтали. И по крупицам начнет собирать историю своего рода.Эта книга – история выживания и силы человеческой души. Она показывает, что в момент, когда в жизни все рушится, мы можем думать о том, что построим на освободившемся месте. Ведь жизнь – это Дар.Полагаю, что книга подарит нескольким поколениям любимых читателей опору, поддержку и уверенность.Осторожно, основано на реальных событиях.
Гульнара Губайдуллина
Птицы не вьют гнезд на чужбине
От автора
Память о трагических событиях постепенно уходит, в то время как многие имена не названы, а истории – не рассказаны. Представляю вашему вниманию историческую повесть «Птицы не вьют гнезд на чужбине» – историю четырех поколениях семьи Гилязовых.
Все события показаны глазами членов семьи из села Елхово. Село – это заповедные, живописные места. Исторические вехи затрагивают судьбы десятков персонажей. Семье предстоит пройти трудности, в том числе – раскулачивание и Великая Отечественная война.
Эта история о сложных временах и непростом выборе героев. Повесть позволяет задуматься о важности семьи и о сохранении семейных ценностей. Полагаю, подвигнет читателей узнать историю своих семей. Быть может, кто-то задумается о своих родных, какими они были, что пережили, чему радовались, о чем мечтали. И по крупицам начнет собирать историю своего рода.
Эта книга о любви и ненависти, о чести и долге, о заблуждении и реальности, о ценностях вечных и преходящих, о жизни единственной и уникальной – через призму исторических вех.
В 1931 году шестилетний Мингата Гилязов вместе с семьей был отправлен в суровую ссылку, за тысячи километров от родного села. Спустя всего несколько часов после ареста отец Мингаты – Нурхамат чудом избежал расстрела без суда и следствия.
Постоянная угроза смерти, потеря маленьких детей, голод, холод, лишения не сломили Гилязовых, их внутренний мир приобрел жизнеутверждающую силу. Семья вместе боролась за каждый день своего существования, хотя все вокруг твердили, что есть только один путь к освобождению – сдаться, смириться и погибнуть.
Семья Гилязовых пережила все ужасы войны. Мингата вернулся домой лишь через четыре года после окончания Великой Отечественной войны, в 1949 году.
Эта книга – история выживания и силы человеческой души. Она показывает, что в момент, когда в жизни все рушится, мы можем думать о том, что построим на освободившемся месте. Ведь жизнь – это Дар.
Полагаю, что книга подарит нескольким поколениям любимых читателей опору, поддержку и уверенность.
Осторожно, основано на реальных событиях.
Благодарю маму, папу, дедушку, бабушку за воспоминания, письма, дневники. За любовь, за теплые встречи. Разговоры по душам. Большое счастье иметь семью.
Данная книга – попытка рассказать историю моей любимой семьи и отдать дань памяти из чувства благодарности близким, которые незримо с нами.
С уважением и любовью, Гульнара Губайдуллина
Глава 1. В момент, когда в жизни все рушится…что построите на освободившемся месте?
И в старом красоту находим,
Хоть новому принадлежим.
Чем дальше в будущее входим,
Тем больше прошлым дорожим.
Вадим Шафран
Мингата выжил во всех испытаниях и создал прекрасную семью. Но тогда, летом 1931 года, он еще не знал, что семья будет раскулачена, ав ссылке погибнет его маленькая сестра. Меньше чем через десять лет начнется война, а он пойдет добровольцем, приписав себе год.
Мог ли шестилетний мальчуган подумать, что спустя девяносто два года история его семьи, бережно сохраненная в воспоминаниях родных, строго оформленная в томах с грифом «Совершенно секретно»в архивах, ляжет в основу этой книги?
Жизни трех поколений семьи Гилязовых переплелись на тихом пологом берегу извилистой реки Шешма, сделали резкий изгиб и пролегли через суровые земли Урала и Сибири. Холодный затерянный край, где реки стекают с восточных склонов гор и несут свои воды в Северный Ледовитый океан.
Из той ссылки вернулись не все…
…Село Елхово расположено на большой живописной равнине в окружении зеленых холмов, покрытых стройными ольховыми деревьями и гибкими ивами.
У глубокой полноводной реки в гордом одиночестве растет могучий дуб с раскидистой кроной. Сильные узловатые корни, как сети морщин, выступают на поверхности земли и исчезают в черной бездне, причудливо переплетаясь.
Старики любят рассказывать свои истории в прохладной тени векового исполина, а ребятишки – внимательно слушать, щурясь, высоко подняв головы и любуясь лучами солнца через крону дерева.
Одно из удивительных мест окрестностей села— это великолепный луг. Он прекрасен в летнюю пору, когда расцветают яркие полевые цветы и травы. Солнце сверкает лучами на живописном пестром ковре из высоких алых маков, небесных васильков, белоснежных ромашек, желторотых лютиков, розово-белого клевера. Среди душистого разнотравья холмов тянутся к солнцу луговая земляника, душица, кипрей и зверобой. Вначале расширяясь, затем плавно сужаясь, холмы переходят в мягкие равнины и пологие влажные овраги, где прячутся влажные мхи и грибы.
На лугу оживленно. Медоносные пчелы ичерные мохнатые шмели деловито кружат, перелетают от цветка к цветку. Радостно стрекочут кузнечики, поблескивают тончайшими прозрачными крыльями стрекозы. Нежные бабочки порхают в воздухе, совершенствуя красоту природы. Роскошные ароматы цветущего луга кружат голову и велят остаться, прилечь и, раскинув руки, насладиться легкими воздушными облаками на ярком голубом небе. Глубоко, полной грудью вдохнуть благоухание летнего луга. Чудо, не иначе.
Можно зажмуриться и загадать самые сокровенные желания. Их ласково подхватит ветер и прошепчет всем травам и цветам, обитателям лугов, которые легко донесут мечты до самого солнца.
В высокой траве прячутся стайками пестрые перепелки, которые при появлении опасности быстро сливаются с природой и замирают. Юркие трясогузки в движении: переставляют высокие лапки, покачивают в такт длинными хвостами, перелетают с места на место, выискивая в траве гусениц и мошек. Звонкие жаворонки в высоком полете старательно выводят птичьи трели на всю округу, зависнув в воздухе на несколько минут. Каждая их мелодичная песня может длиться до четверти часа.
Сосновые леса устремляются ввысь всеми листочками-хвоинками, укрытые смоляной корой. Кора – с глубокими островками-трещинками у земли, переходящими в большиеи тоненькие островки янтарных чешуекповыше.Подойдешь поближе, пройдя по мягкому ковру шишек, вдохнешь хвойный аромат и увидишь, что хвоинки-то парные!
Хвойные деревья соревнуются по красоте и росту с лиственными: белоствольными изящными березками, украшенными длинными зелеными сережками, полувековыми стройными липами с тёмным стволом и клейкими листьями-сердечками. В густых кронах лип переливаются лучи солнца, и все в округе наполняется сладким ароматом душистого медоносного цвета, приглашая трудолюбивых пчел к работе.
В лесных чащобах растет дикая малина —дивное лакомство. Зачастую раньше людей за малинкой поспевает медведь.
Шешма весной разливается в широкие пойменные луга с разнотравьем, принося с собой ценный плодородный ил.
Упругие колоски пшеницы, ржи, овса наливаются силой и солнечным светом. Скоро жатва. В садах тяжелеют и наливаются соком щедрые дары – усыпанные плодами и ягодами деревья. Нурхамат заботливо подкрепил их деревянными подпорками,чтобы было легче выстоять до конца сезона. Для этого он выстругал деревянные рогатины.
В огороде радуют глаз созревающие овощи: репчатый лук, картофель, свекла, репа, томаты, чеснок. Перья лука желтеют и начинают полегать. Шейки подсыхают, становятся тонкими. Лук поспел.
Гилязовы собирали урожай лука в сухую и солнечную погоду. Золотые округлые луковицы подкапывали, чтобы не повредить донце. Аккуратно вынимали из земли и раскладывали во дворе на солнце. Если на улице влажно, заносили в клети. Дети уже знали, что лук нельзя выдергивать или выламывать у него листья. Он мог сгнить, в ранки могла попасть инфекция. После того как луковицы хорошо просохнут, обрезали ботву. Шейка должна остаться три-четыре сантиметра длиной. Собранный урожай Гилязовы везли на ярмарку. Для семьи это был большой праздник. Возвращались довольные, купив все необходимое для хозяйства и дома.
Все шло своим чередом в мире людей и природы. Пока не пришла страшная весть.
В ночь с двадцатого на двадцать первое августа 1931годаГилязов-старшийне спал. Чтобы не будить жену, старался не ворочаться. Скоро рассвет. Тяжелые мысли лезли в голову, настойчиво, как осы.
Ему – неполные пятьдесят четыре года, старше матери жены всего на десять дней. Марфуге— тридцать три года от роду. Они как Солнце и Луна, Земля и Воздух.
Жена с особой теплотой приняла взрослую дочь от первого никаха—Закирю, которая годилась ей в сестры. Разница между девушками была всего шесть лет. Жизнь успела показать старшей дочери Нурхамата темные грозные стороны: девочка в восемь лет в результате инфекции лишилась ноги, а ее мама умерла от эпидемии.
Сейчас все наладилось, считала Закиря. Тяжелые грозовые тучи над семьей Гилязовых разошлись. Папа взял в жены добрую Марфугу. Скромная и заботливая, всегда поддержит. Главное, девушка не чувствовала себя падчерицей при мачехе. С Марфугой легко, уже не помнила, когда начала ласково называть ее «энием», «мамочка». По дому все делали вместе, Марфуга подбадривала падчерицу и не оставляла без внимания.
Нурхамат— светлолицый, высокий, широкоплечий. Волосы—колоски ржи. Он полон физических и духовных сил, полон жизни. А любовь вдохнула новую особенную силу. Марфуга удивилась, что её будущий муж – ровесник родителей и так выглядит.
Римский оратор Квинтиллиан отмечал: «Можно сказать, что руки почти говорят. Не их ли мы используем, когда требуем, обещаем, подытоживаем, отпускаем, угрожаем, умоляем, выражаем свое отвращение или страх, вопрос или отрицание? Не ими ли мы пользуемся, чтобы высказать радость, печаль, признание, укор, раскаяние, меру, количество, число и время? Разве не властны они возбуждать и запрещать, выражать одобрение, удивление, стыд?»
Руки Нурхамата могли всё: приласкать, обнять, созидать, молиться, сопереживать, трудиться, творить. Руки сильные, крепкие, в то же время могли быть и мягкими, и нежными.
Глава семьи немногословный и справедливый. По твердому ясному взгляду, проникающему в душу, можно понять и почувствовать. Без слов.
У Нурхамата было исключительное качество – жить в моменте, видеть хорошее и показывать его другим. Просто жить и ценить время, смаковать его. Свои качества он передаст потомкам.
Мужчина любил подставить лицо лучам солнца, вне зависимости от времени года, будь это хмурый осенний день, когда неожиданно выглянет светило, или бледный зимний, когда день нехотя пропускает редкий луч: «Благодарю за все, что у меня есть, и за то, что у меня будет, за воду, за хлеб, за дом, за семью, за род, который дает мне силу, защиту и опыт».
Не похож он был на своих односельчан, простых деревенских мужиков. От него веяло какой-то загадочной, спокойной уверенностью, надежностью и теплотой. Поэтому сердце женщины в ту роковую августовскую ночь было спокойным.
У Гилязовых подрастали общие детки: шестилетний сын Мингата— высокий голубоглазый мальчик с шапкой непокорных русых волос, рассудительный, копия Гилязова – старшего и трехлетняя дочь Василя, противоположность брата, в маму. Смуглая кожа, бархатный взгляд миндалевидных карих глаз, обрамленных густыми длинными иссиня-черными ресничками, очерченные дугой смоляные бровки, чуть вздернутый нос. Полные розовые губы,ровный не по возрасту ряд жемчужных молочных зубов и тяжелые непокорные черные косы с вплетенными серебряными монисто. Высокие скулы и слегка заостренный подбородок придавали девочке аристократичность— то были гены отца.
Волосы спускались мягкими волнами на плечи и спину дочери. Деревянный гребешок, искусно украшенный ажурной резьбой, быстро скользил в руках мамы и как парусник покорял океан шелковистых волос.
«Красивая ты, сведешь с ума любого»,—вздыхалав такие моменты Марфуга.
…В селе было неспокойно. Крепкий достаток, созданный личным тяжелым трудом каждого члена крестьянской семьи, выставляли на позор. Нурхамат не принимал лень. Так обучил отец, того – дед. Для чего же тогда пришел в этот мир?
– Эх! Зарится на чужое добро! От безделья же это!– раздражался Нурхамат. – Иди и работай! Земля-то матушка— добрая, плодородная. Урожай богатый, закрома заполним, хватит всем.
Зависть людская не дремала. Поднимали волну недовольства у завистников и крепкое изобильное хозяйство, и предпринимательская жилка у Гилязова – старшего, и молодая красавица жена, и смышленые наследники.
Односельчане удивлялись, как можно быть опрятными и счастливыми, когда нужно пахать в поту сутки напролет? Заниматься стройкой, хозяйством, домашней скотиной, полевыми работами, огородом, садом и оставаться при этом бодрыми и красивыми?
Как ни зайди к Гилязовым—начищенные добела деревянные половицы, кружевные занавески, красные герани на подоконниках, белоснежные подушки, одеяла высятся на ярких кованых сундуках. В печи томятся яства, доносится аромат свежеиспеченного хлебушка. Дети всегда уважительны, в опрятной одежде, причесаны и… в совместном времяпровождении с родителями. Грамотные, с пяти лет читают! Где это видано, чтобы деревенские были грамоте обучены?
У Нурхамата ведь стоит ряд книг, такие многостраничные, в кожаных переплетах, и от них идет чудесный аромат, словно не книги это, а шкатулка, впитавшая запахи странствий.
Во дворе всегда аккуратная зеленая лужайка разнотравья. Да и навозом не пахнет, при таком-то количестве домашней скотины. Из сада доносится щебетанье птиц. Оазис, диво-дивное. И мух нет в доме!
Низменные человеческие инстинкты достигли критической отметки в августовскую ночь 1931 года и вырвались бурным грязным потоком, сокрушая на своем пути всё живое.
Ночью село осветилось бесшумными всполохами молний на темном небе. Затем прогремели громовые раскаты, словно темные силы зла напомнили о себе. Дождя не было, только пугающая сухая гроза. В четыре часа утра крепкая дверь избы-пятистенки задрожала от сильных ударов. Незнакомый хриплый, прокуренный бас прорычал: «Открывай, Гилязов, иначе всех подожжем, не бери грех на душу!»
Нурхамат наспех оделся. Поймал испуганный взгляд жены, которая поспешила успокоить маленькую Василю, в длинной белой рубашечке, прижала к себе и начала без остановки целовать лицо дочери.
В дом ворвались трое односельчан и остановились в нерешительности. Повисло глубокое тягостное молчание. Оно может быть поддерживающим, упрекающим, вопросительным, ожидающим. Сейчас молчание было пугающим и зловещим. В глубине души каждого взрослого плакал маленький ребенок, размазывая грязными ладошками слезы по лицу.
Странный непонятный запах чужаков наполнил дом Гилязовых, вмиг вытеснив домашний аромат хлеба и сосновый дух деревянного сруба. В этот момент односельчанам хотелось одного. Крепко зажмуриться. Окунуться, как в реку, в далекое счастливое детство, где в ласковых объятиях прижимает к себе мать, гладит по головке и спинке и нежно шепчет: «Все пройдет. Это всего лишь страшный сон, тс-с-с, тише-тише».
«Что же делается-то? Ведь Нурхамат— один из нас, вместе бегали мальчишками купаться на Шешму, а сколько раз он спасал наши семьи от голодной зимы?!»
Вот стоят беззащитные Гилязовы, с детьми на руках.
За окном после тяжелых раскатов грома застучали по крыше первые крупные капли дождя. Стрелы молний пытались найти себе цель для расправы. Природа бушевала.
Молчание прервал влетевший в дом, высокий, небритый оперуполномоченный из города, в длинном черном кожаном плаще, с наганом в руках. Настоящий черный ворон.
– Что встали? Сами хотите вместо них, так идите!
Нурхамат встретился с ним взглядом. Увидел бессмысленную ярость в покрасневших глазах, отшатнулся. Абсолютно выцветшие, ничего не выражающие глаза.
Главу семьи вывели во двор. Пока искали веревку, Нурхамат опустился во дворе на траву, поднял голову и вздохнул полной грудью родного воздуха. Когда еще придется испить воды из родника и вдохнуть запах свежескошенной травы? Да и останемся ли в живых? Продолжится ли род Гилязовых?
Скоро рассвет. Солнце вступит в свои права, даря всему живому тепло, небо посветлеет, впереди новый день.
Обвел взглядом дом, крыльцо, постройки: сараи, конюшню, баню. Остановил взгляд на клети —месте для хранения и молотьбы зерна: «Эх, урожай-то такой нынче! Загляденье! Не дадут ведь убрать! Сгниет на корню, погибнет».
Неизвестность пугала. Окутывала тяжелым вязким туманом все тело. Нурхамат понимал, что нельзя паниковать и показывать семье страх перед будущим. Нужно постараться успокоиться, взять себя в руки, и тогда, жена и дети почувствуют его настроение.
Крепкие мозолистые руки Нурхамата связали веревкой, которую сняли с гвоздя в его же прибранном сарае, где каждый предмет лежал на своем месте. Вытолкнули на широкую улицу.
Земли в округе было много. Дома и хозяйственные, надворные постройки возводились широко, а не теснились. Вдоль широкого ручья, вольготно пробившего себе дорогу через все село, издревле располагались бани. У ворот одиноко стояла запряженная лошадь.
Только сейчас Нурхамат заметил, что он босиком.
Марфуге с детьми сказали одеваться, ничего с собой не брать. Дочь Василя взяла дветряпичные куклы и деревянную лошадку, выструганную отцом и окрашенную в белый цвет матерью. Поглядывала то на маму, то на игрушки. Старалась не встречаться взглядом с чужими дядями. Куда увели папу, что происходит? Кто эти чужие люди?
У побледневшего сына, повзрослевшего за минуту, Марфуга впервые заметила серьезный взгляд отца. Мингата молча встал и закрыл собой маму и Василю. И никаких слез, нытья и плача. Все это будет потом.
Хлеб Марфуга быстро успела завернуть в чистое полотно, больше ничего не разрешили взять из родного дома.
Глава 2. Не переставай верить…
Сижу зарешеткой втемнице сырой.
Вскормленный вневоле орел молодой,
Мой грустный товарищ, махая крылом,
Кровавую пищу клюет под окном,
Клюет, ибросает, исмотрит вокно,
Как будто сомною задумал одно.
Зовет меня взглядом икриком своим
Ивымолвить хочет: «Давай улетим!
Мывольные птицы; пора, брат, пора!
Туда, где затучей белеет гора,
Туда, где синеют морские края,
Туда, где гуляем лишь ветер… дая!..»
А.С.Пушкин
Накануне страшной ночи старшая дочь Гилязовых – Закиря ушла ночевать к родственникам, что и спасло ей жизнь.
С деревянным протезом, молодая женщина среди раскулаченных – это верная гибель. По бумагам всех членов семьи не проверяли. Закирю хватились только в ссылке-поселении, никто не мог сказать, сбежала она или погибла в дороге…
На широкой сельской улице ждал конный обоз с какой-то полуистлевшей рогожей, брошенной в телегу. Нурхамат стоял на обочине со связанными впереди руками и пытался уговорить конвоира напоить коня. Мужчина не слушал, старался не встречаться с ним взглядом.
Тронулись. Присоединили еще одну семью. Отдельным обозом. У них были старики и сыновья с невестками. Детей, видимо, успели спрятать.
Надрывно скрипело правое колесо телеги. «Эх, пересобрать бы,– вертелась юлой мысль у Нурхамата. – И лошадь прихрамывает – перековать надобно».
В такие минуты мужчина возвращался мыслями в сельские будни.
Раскулаченных провезли через все село, которое только просыпалось – неторопливо, словно пробуя новый день на вкус: какой он будет?
Одни старались не смотреть в глаза, стояли у своих ворот. Другие подбегали поближе, чтобы почувствовать запах крови и насытиться им, как стервятники, которые медленно кружили над добычей. Третьи, наспех подпоясавшись, бежали к дому Гилязовых – поживиться.
Ни малолетние дети, ни поддержка и помощь семьи Гилязовых односельчанам, не останавливали таких. Зависть и злоба затмили не только глаза, но и головы.
Нурхамат сидел, подняв голову, разглядывал все вокруг внимательным взором. Он был уверен, что каждую живую душу Творец полюбил такой, какой она проявляется в этом мире. Но встречаются на твоем жизненном пути, и не раз, люди с дефектами души. И ты становишься сильнее, не мстишь, давая Творцу время для торжества справедливости и правосудия.
Справедливость восторжествовала, а пока вилась долгая дорога в затерянные глухие края, все дальше от родного дома.
Ехали день и ночь, иногда забывались в тяжелом сне. Проснувшись, долго не могли понять: где они и что с ними. Когда рассвело, увидели в зябком растворяющемся тумане полустанок и эшелон, исчезающий за горизонтом.
Ссыльные всё прибывали из деревень, сёл и городов.
Дети плакали. Подогнали вагоны и глав семей под конвоем поставили в строй на перекличку. Потом начали выкрикивать фамилии и по наспех сколоченному деревянному трапу загонять в вагон. Окна в беспорядке были забиты досками. Внутри сразу стало душно. Закрыли двери вагонов, и эшелон медленно тронулся. Надрывно перестукивали колеса, скрипели тормоза, пахло мазутом и гарью.
Нурхамат подумал: неизвестность – это страшно. Она была липкой и тяжелой. Остановок не объявляли. В вагонах стоял несмолкаемый плач и стон детей и взрослых.
Состав с натугой шел в гору.
Нурхамат поднялся с грязного пола и попробовал выбить одну из досок на окне, наспех заколоченном. Поранился об гвозди, но работу не прекратил. Получилось. Поток свежего воздуха смело ворвался в смрадный вагон, на душе стало легче.
Внезапно он почувствовал, как пока еще очень далеко и слабо, но забрезжил свет. Появилась вера в лучшее, захотелось что-то сделать для этого. Страх медленно отступал, давая возможность проанализировать произошедшее. Подумать о том, как быть дальше.
Сколько ехали – никто не помнил. Станция. Раздвинулись тяжелые двери вагонов, в глаза ударил яркий солнечный свет. Люди зажмурились, не замечая выступивших от резкого света слез.
Глав крестьянских семей отделили и под стражей увели. Эшелон с семьями раскулаченных перегнали на какие-то железнодорожные пути, заросшие мхом и мелким кустарником. Зарядил мелкий дождь, словно оплакивая ушедших в неизвестность.
Наступила ночь. Дождь и ветер отступили. В беспорядке резвилась мошкара. Вагон погрузился в тяжелое молчание. Сна не было. Ждали родных – отцов, братьев.
Марфуга старалась не плакать, прижимала к себе детей, целовала в молочные макушки, вдыхала родной запах, и от этого становилось хоть на мгновение, но спокойно. Иногда женщина замирала и повторяла себе: «Я сильная, я справлюсь, дай Аллах жизнь моим детям! Не оставь нас! Верь, девочка, всегда верь в лучшее. Что бы ни происходило в твоей жизни. И лучшее придет, непременно придет, в самые неожиданные тяжелые времена. Все будет в порядке!».
«Не жди, что станет легче, проще, лучше. Трудности будут всегда. Учись быть счастливым здесь и сейчас. Иначе не успеешь», – любил повторять Нурхамат супруге и детям.
Увидит ли она мужа, а дети – отца?
Марфуга то погружалась в тяжелые мысли, то вновь пыталась вынырнуть из раздумий. Потом забылась тяжелым сном. Проснулась от холода, вся дрожа, очнулась и начала ощупывать возле себя детей. Нашла. Успокоившись, закрыла глаза, и поплыли перед ней счастливые моменты семейной жизни.
…Муж вырезал деревянный гребешок в тот день, когда родилась дочь. Подоспевшая повитуха увидела Марфугу уже в потугах, раздала указания домочадцам, успокоила, что не первенец, попросила удалиться и молиться.
Очнувшись от тревожных дум, глава семьи увидел в своих крепких мозолистых руках длинный изящный ряд высоких деревянных зубьев, причудливо украшенных кружевной резьбой. Нурхамат переживал за жену. Не помня себя, быстро вышел к нехитрым инструментам по дереву, смастерил гребешок.
«Дочь, у меня дочь!» – неожиданно промелькнула мысль у немолодого уже Нурхамата, пятнадцать лет назад лишившегося в один час и жены, и малышки.
Удивленно рассматривал в больших руках изящный, невесть откуда взявшийся гребешок. Гилязов-старшийне замечал слез, которые в этот момент тихо скатывались по суровой щеке.
В этот день жена родила красавицу Василю.
Повитуха, полная, средних лет женщина, устало вытерла лицо отрезом нетканого полотна, вышла во двор со словами: «С прибавлением, Нурхамат…»Увидела в руках свежевыструганный деревянный гребень, удивленно остановилась на полуслове: «Знал, видать, мужик-то, что дочь него».
В пору сенокоса и жатвы крестьянская семья поднималась на рассвете. Спали по три часа. Любимое время каждого. Ведь у тебя впереди весь день.
Выбегаешь босыми ногами по прохладной высокой траве умываться к ручью. Мягкая трава, покрытая росой, нежно щекочет ступни. На востоке алеет кромка горизонта, передает всему свету: «Просыпайтесь, просыпайтесь». Звезды медленно угасают, месяц растворяется в небе. Утренний туман отступает, оставляя за собой капельки прозрачных росинок. Пробуждается природа, отдохнувшая и набравшаяся сил.
Нурхамат как-то предложил односельчанину, его семье с тремя детьми, которая с трудом сводила концы с концами, помочь – поработать на сенокосе. Затея закончилась плачевно.
Помощники – соседи выходили на работу в восемь часов утра, через четыре часа после выхода семьи Гилязовых в поле. Добирались до полей. Через час работы шли отдыхать, вальяжно расположившись на мягкой сочной траве, молчали и смотрели на работу семьи Гилязовых или в голубое безоблачное небо. Любили частые перерывы на отдых, не отказывали себе в послеобеденном сне и норовили уйти пораньше.
У Гилязова душа кипела. Урожай сам себя в закрома не насыплет. Дожди пойдут, пропадет на корню, сгниет. Посмотрев на таких помощников, жена грустно сказала: «Нурхамат, не перевоспитаешь, справимся сами, Всевышний не оставит».
До окончания сенокоса соседи сбежали. К Гилязовым отправляли малых детишек – попросить молока или хлеба. И этиодносельчане тоже пришли в числе активистов ночью – двадцать первого августа 1931 года. Их интерес состоял в том, что прибрать к рукам посуду, утварь, одежду или обувь.
Дом-пятистенок не отдадут власти, а вот домашний скот и птичник – на мясо, если разрешат.
…Во время сенокоса взрослые брали с собой детишек. Часто оставались с ночевкой. Второй покос совпадал с периодом созревания душистых ягод земляники. Приехав на место, Нурхамат мастерил из тонкой коры березы туески для детей. «Ягода ж нежная и обращения требует подобающего», – приговаривал.
В один из таких дней припозднились. Много скосили налившейся соком спелой травы, хорошее сено будет на зиму. Глава семьи обмотал полотном косы. Марфуга с детьми расставила собранную душицу и ягоды в полных лукошках в телеге.
– Эти, эти[1 - Папа – татар.], можно нам верхом чуток, а?
– Ну… давайте, подсажу.
Радости детей не было границ, припрыгивая, подошли они к отцу, вытянули загорелые руки. Сначала Нурхамат подсадил дочь, затем сына.
– Держитесь крепко! Хоть и спокойная лошадь, и знает вас, а всё же.
Родители сели в телегу, а дети рядом – верхом. Обе лошади шли шагом.
Ночь, не торопясь, вступил ав свои владения. Как радушная хозяйка в своем доме, встречала каждого гостя, щедро делилась прохладой и спокойствием.
Влажные ароматы разнотравья разлились и наполнили собой пространство, кружили голову. Птицы умолкли, слышно лишь стрекотанье сверчков. На ясном небе видна полная луна и россыпь жемчужин звезд.
Дорога в село проходила через широкий, но неглубокий ручей. Внезапно в кустах перед лошадью вспорхнуло что-то тяжелое. Испугавшись, животное резко перешло с шага на галоп. Оттолкнулось от земли задними конечностями и перепрыгнуло ручей. Дети не удержались, оказались на земле. Дочь осталась лежать без сознания, а сын смог подняться.
Марфуга тихо заплакала, поднимая на руки дочь.
– Что же мы наделали?
Осмотрев ее, бережно уложили в телегу. Девочка пришла в себя лишь дома. Вздрогнули реснички. Жива.
Крестьянская семья Гилязовых— трое взрослых, одна из дочерей с деревянным протезом. Крестьянское хозяйство из коров, телят, лошадей, парой десятин земли, птичником из гусей, уток, кур, садом, огородом. Дружно справлялись.
Нурхамат – балта остасы[2 - Плотник, мастер топора – татар.], поднял за свою жизнь несколько деревянных домов из сруба.
В домашнем пятистенке свежий аромат ели стоял с самого начала строительства. Летом – прохладный, а зимой – согревающий, всегда сильный. С годами аромат дерева раскрывался, жил и дарил новые силы, здоровье, бодрость, усталости как не бывало.
У Марфуги вызывало удивление, что муж за месяц овладел специальностью жестянщика. Она втайне гордилась и восхищалась им. Рукастый и башковитый. Все спорилось в его руках.
«Бесхитростный и правдивый ты у меня», – часто вздыхала она, видя, как стремительно меняется взгляд из-под грозных бровей.
Земля-матушка— она благодарная. Любит трудолюбие и награждает сполна, ой как щедро одаривает. Всем хватит. И дома всем селом поставим!
Топор, пила, рубанок, долото и другие инструменты в руках искусного Гилязова-старшего превращали обычное дерево в настоящее кружево.
У Нурхамата была мечта – каждый в селе должен жить в пятистенке. Мощная конструкция, добротные и обстоятельные срубы – снились часто Нурхамату. Всё село стоит в пятистенках. Украшенные ажурными наличниками и высокими ставнями, с широкими крылечками, срубы радуют глаз.
А воздух-то какой! В сосновом лесу живем.
Крепкие янтарные половицы выложены от входной двери к главному фасаду, который после каждого мытья становятся белее и крепче. Бревно из сосны доброе, тяжелое, ядреное, прямое, почти без сучков, сырости не держит.
Заготавливал Нурхамат лес зимой или ранней весной, пока дерево спит, и лишняя вода в землю уходит. Привлекались родственники или соседи в помощники. Подбирались деревья очень тщательно. Подряд лес не рубили, берегли.
Была у Нурхамата даже такая примета: если не понравились деревья, то не рубить в этот день. Обходил стороной и старые деревья. Они должны были умереть своей, естественной смертью. Кроме того, на постройку не годились деревья, выращенные человеком.
Дело не столько в различии зимней и летней древесины, а в том, что зимой на санях проще вывезти бревна из лесу, да и времени свободного больше. Лес заранее отмечал, подрубал по кругу кору в нижней части и оставлял сохнуть в стоячем положении. Рубил дерево уже после такой естественной мягкой постепенной сушки.
Могучие янтарные бревна не растрескивались.
Подавляющее большинство жителей села были небогатыми, многие дома— четырехстенными. Позволить себе строительство избы-пятистенка мог только тот, кто сам умел держать в руках инструменты или имел деньги, чтобы нанять мастеров.
Нурхамат владел всеми секретами постройки пятистенка. Что значит изба-пятистенок? Это дом, в котором кроме четырех стен возведена еще одна капитальная – внутри сруба. Помещение состояло из двух частей: горница и сени. Могли сделать пристройку. Тогда получалась еще одна жилая комната.
В углу дома располагалась печь, которая кормила и обогревала. Угол возле печи отделяли тканевой занавеской, где правили женщины семьи. Готовили, хранили припасы, держали посуду и прятались от чужих глаз. По диагонали накрывали большой обеденный стол, за которым собирались несколько поколений семьи Гилязовых. В печи у Марфуги – всегда свежеприготовленные обед и ужин. Аромат горячего хлеба с хрустящей корочкой и нежным воздушным мякишем дразнил, разносился по всему дому, щекотал ноздри.
Место у входа считалось мужским: здесь хозяин мастерил зимой, хранил инструменты. Для хранения инструментов, посуды и прочей утвари обустроены деревянные полочки. Внизу вдоль стен расположены деревянные лавки. На них сидели, спали, днем играли дети, по праздникам усаживались гости за столом.
Но судьба распорядилась иначе.
Такой пятистенок и забрали у Нурхамата. Назвав странным и страшным словом «конфискация».
…Нурхамат вернулся в вагон на следующий день. Босой. Прихрамывал на левую ногу, обмотанную в грязную тряпку, опирался на палку. Сгорбившийся. В грязной, разорванной на груди и плече рубахе. Струпья штанин волочились по земле. С коротким ежиком седых колючих волос.
Постарел и осунулся. Глаза глубоко ввалились, кожа бледная. В глубоких уголках морщин черные следы пороховой гари. Черные разводы по лицу. Голубые очи наполнены хрустальными слезами, так и застывшими в немом крике. Он беззвучно шевелил губами. Молчал. Ничего не рассказывал, не ел, несмотря на уговоры Марфуги. Только жадно пил воду. Уходил в мыслях своих далеко-далеко и смотрел мимо жены в хмурое пасмурное небо.
Уже по возвращении из ссылки, в родном селе, Марфуга узнала, что тогда их вывели к заброшенному карьеру, поставили на колени и расстреляли через одного, каждого второго.
Неожиданно природа словно сжалилась над людьми, выглянуло яркое солнце, и пошел сильный ливень. Теплый и заботливый, как руки мамы при купании малыша. Все высыпали из вагонов и принялись подставлять лица, руки прозрачным каплям ливня. Слезы людей смешались с каплями дождя и смывали всё: усталость, мысли, грязь.
Нурхамат, сидел на земле, приглядывал за женой и детьми, глотал крупные капли, стекавшие по лицу, и благодарил, что ему сохранили жизнь.
Значит, не все задачи выполнила Душа.
Ливень также резко закончился, как и начался. Солнце продолжило греть души ссыльных.
На закате раздались громкие голоса. Нурхамат выглянул в открытую стену вагона.
Перед двумя конвойными стояли местные. Высокий седой мужчина и хрупкая женщина. На плечах у мужчины висели две крепко перевязанные пары тряпичных цветастых баулов. Женщина что-то объясняла конвойным, показывая на вагоны, и жестикулировала.
Подошел еще один конвойный, молча кивнул.
– Разрешили. Только сначала обыскать надобно, и вас, и барахло ваше. Показывайте! Да поживее! Что там у вас?
Женщина впервые улыбнулась и принялась поспешно разматывать узлы.
– Вот смотри, родненький, смотри. Здесь одежда теплая. Люди ведь, чай, с детьми малыми. Как так можно-то?!—Она растягивала гласные звуки и подбрасывала слова-шарики.
Тут седой мужчина торопливо шагнул к своей спутнице, закрыл собой от конвойных и прошептал:
– Настёна! Тише, родная. Много не говори.
Женщина осеклась на полуслове, кивнула и прошептала:
– Вот спа-си-и-ибки! Ну, мы пойдем?
Конвойные кивнули, местные засеменили в сторону станции.
Оказалось, что они собрали теплые вещи для раскулаченных, узнав, что вагоны с людьми еще на станции.
Вон оно как. Чужие, незнакомые. Протянули руку помощи, распахнули душу, сердце откликнулось. Не испугались – мало ли как обернется-то.
Через два дня их перегнали со станции в небольшой поселок. Среди бела дня, под конвоем. Прохожие останавливались и провожали взглядом колонну несчастных семей. За черту поселка не отпускали, проволоки не было, но стояли вышки и вооруженная охрана.
Ели сухари с кипятком, строили бараки. Как построили несколько бараков, перегнали в них остальных. Спали на деревянных наспех сколоченных нарах. Комнат не было.
Гилязов-старший вызвался строить пекарню. Опыт богатый. Марфуга вместе с остальными женщинами пекла хлеб. Выстроили пекарню. Но наесться вдоволь было нельзя, полагалась норма на человека. У кого была привезена крупа, разводили под горой костер, варили кашу. Работа была трудная, все вручную, копали землю. Люди постоянно голодные. Обессилевали от голода. Вот идет человек и падает.
В один из вечеров тихо ушла Василя. Это самое страшное, что пришлось пережить Нурхамату.
Заскорузлые, испещренные морщинами, руки крепко сжимали жестяную кружку и не чувствовали обжигающего кипятка. Сейчас он думал только о том, как не сойти с ума. Хотелось замереть и не двигаться. А потом завыть, тяжело и громко. Где брать силы жить дальше? Эх, Мингату бы сберечь, один он остался. Как там Закиря? Старшенькая? И вернуться домой. Птахи-то и те! Вьют гнезда на родимой стороне!
Старшую дочь спрятали у себя родственники. Не выдержит дороги-то, с одной ногой. Так и сберегли до возвращения Нурхамата и Марфуги. Гилязовы вернулись лишь с сыном Мингатой, Васили не стало в поселке. Там же остался новорожденный трехмесячный сын Гилязовых.
Среди стариков были знающие, цитирующие Коран. Прадеды и дедушки закончили мектебы и медресе, знали Коран наизусть, прабабушки и бабушки умели читать и писать.
Взрослые, оберегая детское сознание, ничего не рассказывали о страданиях и ужасах первых лет ссыльной жизни. Никто не пытался воспитывать в детях месть. Отличие было лишь в том, что детские годы в ссылке протекали на стыке двух культур – татарской и русской…
***
До момента реабилитации в 1994 году дожил только Мингата. Он ждал этого 70 лет.
Дедушка поделил поровну между пятью взрослыми детьми: сыном и четырьмя дочерями —сумму компенсации в двадцать пять тысяч рублей.
Многие жители села на момент раскулачивания сумели развить крепкие хозяйства. Среди них – Хази Нуретдинов, Имамутдин Давлетшин, Заки Ахмадиев, Шаймардан Гайнанов, Мухамматвалей Гатауллин, Габдрауф Гаффаров, НурхаматГилязов (прадедушка), Заки Гильманов, Гали Гимранов, Калимулла Нурутдинов, Сунгат Файрушин, Мингата Фасхутдинов, Натук Фасхутдинов, Гани Хакимов.
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «Литрес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (https://www.litres.ru/pages/biblio_book/?art=71010163) на Литрес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.
notes
Примечания
1
Папа – татар.
2
Плотник, мастер топора – татар.