Два колдующих дитя
Майя Сондер
Когда-то Каро вернула древнего бога, заточённого в вулкане, в этот мир, а теперь вынуждена бежать с почти родных земель вместе с дочерью и скрываться от наёмников, посланных за ней.
Одному из них всё же удалось найти беглянку, но судьба, что свела их вместе, имела свои планы. В то время как наёмник встал на сторону своей жертвы, тот, кто послал его по стопам сбежавшей, строит новые козни: одну дочь он пытается выдать замуж за богатейшего короля, а вторую удержать возле себя.
И пока люди, словно букашки, копошатся, пытаясь не нарушить единственный закон, запрещающий убийство, их Бог равнодушно наблюдает.
Майя Сондер
Два колдующих дитя
Сад Аму.
Тхамар – прекраснейшая долина, которую только довелось видеть Калеабу. Он поднялся выше, чтобы окинуть взором все зеленые холмы, линии рек, что пересекали Аму в самом сердце, и, наконец, ощутить свежесть ветра после порта, провонявшего рыбой и потом. Поднимаясь на склон и цепляясь грязными руками за камни, он думал, почему все города похожи. Тхамар был самым лучшим и чистым местом, где ему только удалось побывать, а Аму – белая столица, казалась волшебной, но вонючий порт был куском от другой картины, совершенно неподходящий по внешнему виду. Тысячи белых домов, посаженные на вершинах холмов и у их подножия, словно говорили о богатстве жителей этого края, а порт был как гниющая рана на чистой коже.
Калеаб сел на траву и скрестил ноги. Он прибыл в точку назначения и совершенно не представлял, где ему искать эту женщину. Старик в Фунс не сказал толком ни слова, и старому воину, жаждущему, наконец, получить свою награду, ничего не оставалось, как искать вслепую. Нежный запах цветов долетел до него с города, и Калеаб вдруг развернулся назад, словно вспомнив о чем-то важном. Он, кряхтя, встал и замотал головой, но так и не увидел тех прекрасных садов, про которые говорили ему все прохожие. Он сплюнул себе под ноги и поморщился – долгие скитания по островам этого жалкого мира вымотали его, а денег на приличный ночлег не было. Глядя на все эти довольные лица, Калеаб жалел, что покинул родные края ради горсти монет.
Все города, в которых он бывал до этого, были шумными, и от огромного Аму воин ждал того же, но жители – сытые, довольные своей жизнью, мирно прохаживались мимо него. Даже дети, одетые в белые одинаковые одежды, просто смотрели на птиц у широкого моста. Калеаб вспотел, пока спускался по склону вниз, прошел по широкой улице, вымощенной белым, как снег, которого здесь никто никогда не видел, камнем и дошел до моста, соединяющего город. Мелкие притоки реки пересекались в середине, образуя почти круглое озерцо, и мост, раскрытый, словно ладонь, нависал над ним. На дорожках-пальцах стояли повозки торговцев, такие же чистенькие и светлые, натертые до блеска, и сверкали под солнцем Аму. Железные короба из светлого металла теснились рядом друг с другом у перил, чтобы не мешать многочисленным прохожим. Торговцы вежливо, с улыбкой показывали свой товар дамам, осторожно подзывая тех, кто с интересом бросал взгляды на диковинные вещицы. Калеаб хотел сплюнуть себе под ноги, но настороженно покосился на двух стражников, что прошли мимо, лениво переговариваясь. Старик прислонился к одному из перил, выбрав место у конца ряда повозок, и уставился на воду, в которой плавали огромные красные караси.
Глядя на всю эту красоту, построенную королем Мали, всей его династией, Калеаб подумал, что мог бы здесь остаться, в этом богатом крае. Он даже представил, как купил бы себе дом, небольшой и не в самом дорогом квартале, подальше от вилл советников, банкиров, учителей и лекарей. Развел бы павлинов и любовался закатами этого великолепного места. Он бы мог путешествовать по всей долине, нашел бы здесь утешение после стольких лет боли и страданий, полученных в Старом мире. Калеаб довольно хрюкнул себе под нос, чувствуя, как от мыслей о беззаботной жизни у него разлилось приятное тепло внизу живота. Он проводил взглядом юную особу в шляпе, опустил взор на ее покачивающийся зад и похотливо облизнулся. Старик подумал о том, что тех денег, которые обещал ему заказчик, должно хватить не только на дом с павлинами, но и на прекрасную женщину, способную скрасить одиночество. Он представил голую наложницу, раздвигающую перед ним ноги, лежа на кровати, и сглотнул слюну.
Калеаб сжал кулаки и отшатнулся от перил, нагретых солнцем. Ему нужно было двигаться дальше. Старый воин обогнул медленных прохожих, перебирая часто ножками, и двинулся к величественному замку, высеченному в одной единственной скале этого места – Тха, туда, где сейчас жил и правил Мали. Калеабу нужно было много времени, чтоб найти женщину. Деньги заканчивались слишком быстро, а в замке могла найтись работа для такого головореза, как он.
Он родился и вырос в Фунс, маленьком клочке суши на краю мира. Когда был ребенком, отец продал его морякам и всю юность Калеаб провел, плавая по морям. Он насмотрелся не только на воду, переливающуюся под лунным светом, не только на свежевыловленную рыбу и жидкую кашу, сваренную толстым несуразным коком, но и на падших женщин, готовых на все за пару монет. Калеаб видел смерть и грязь, чувствовал вонь умирающего мира, и когда, отчаявшись, этот самый мир сдался под натиском Бога, Калеаб, будучи уже взрослым, вдруг понял, что не желает жить в мире, где насилия нет. И он сбежал. Сбежал на острова, где еще можно было прирезать шлюху, где можно было пырнуть наглого проныру, пытающегося стащить кошелек с пояса, а Тавот наступал, превращая даже отдаленные острова в жалкое подобие хорошего Нового мира, где главным законом было: не убей!
И вот он, старый наемник, который жаждал свежей крови и молодой плоти, прибыл на самый законопослушный и чистый остров в поисках женщины, ставшей костью в горле одного прекрасного человека.
У подножия горы, перед стеной замка, слева от главных ворот, располагался храм. Двери его были открыты для всех желающих, тихое пение доносилось изнутри. Калеаб не видел подобной красоты раньше: высокие колонны держали круглую прозрачную крышу, узкие окна часто разбивали собой стены, на которых были вырезаны умелой рукой мастера фигурки людей. Калеаб провел грязным толстым пальцем по алхимику, сместился к учителю, лекарю и остановился на пышногрудой певице. Старик усмехнулся, огляделся в поисках театра, но, не увидев его со своего места, поджал обиженно губу. Из открытых дверей храма вышла пожилая женщина в белом плаще с низко натянутым капюшоном на лоб. Она разговаривала с мальчиком, у которого в руках были огарки свечей.
– Отдай их на переплавку, Строций. – женщина выудила из кармана монету. – Возьми, купи лампадного масла и яблок для госпожи Маргреты.
Мальчишка важно кивнул, будто это поручение было особенным, и резво ускакал прочь. Калеаб позавидовал той прыти, с которой он пустился бежать, и погрустнел. Как быстро пролетело время, подумал старик, и поднял глаза на женщину в белом. Она внимательно смотрела на него и улыбалась.
– Вы не из этих мест? Ваша одежда совсем прохудилась.
Женщина обвела взглядом потрепанную одежду темных цветов, выделяющуюся среди местных нарядов, и вернулась к морщинистому лицу. Калеаб покачал головой и натянул свою самую доброжелательную маску.
– Вы правы, госпожа, я одинокий путник.
Пение, доносящееся из храма, умолкло. Женщина сбросила капюшон, показав седую голову, и отошла в бок, чтобы пропустить прихожан, выходивших из дверей.
– Вы голодны? Вам нужна какая-то помощь?
Калеаб сунул руку за пазуху, достал смятый небольшой лист бумаги, на котором был нарисован портрет.
– Я ищу эту особу. – старик протянул раскрытую ладонь.
Женщина внимательно осмотрела портрет и покачала головой.
– Не могу вам помочь, господин. Я редко ухожу далеко от храма, а среди молящихся ее не было.
Калеаб грустно вздохнул, будто вся тяжесть мира свалилась на его плечи, и спрятал лист бумаги.
– Пройдемте, накормлю вас. – женщина ласково дотронулась до плеча мужчины.
Калеаб подумал, что хуже от сытного обеда ему не станет, и покорно пошел следом за госпожой. Внутри было тепло и светло – солнце освещало храм через прозрачную крышу, подчеркивая богатое убранство, пахло дымом и расплавленным воском. По бокам круглого зала у стен стояли сотни свечей на высоких круглых подставках, а вьюнок, обвивающий их ножки, был заботливо пущен вдоль пола. В центре зала стояла статуя Тавота – человека с головой быка. Хотя вряд ли Бога можно было назвать человеком, но скульптур изобразил чудовище так, чтобы приблизить его анотоморфно к людям.
Калеаб сел на предложенную подушечку, брошенную на чистый пол. Он оказался среди служительниц храма, что отдыхали после молитв. Каждая из женщин улыбнулась старику. Кто-то подал ему миску с кашей и куриной ножкой, пока мужчина рассматривал статую, затем ему протянули чашку с вином и кусок сливового пирога. Калеаб неторопливо наслаждался едой, глядя, как женщины шили ажурную фату, перекладывая длинный отрез ткани на колени друг другу.
– Для невесты нашего короля. Я Саунар, – представилась женщина, что привела старика в храм. – Это – мои младшие сестры.
Она указала на остальных и села на каменную скамью, стоящую поодаль, чтобы не мешать.
– Король Мали женится? – спросил мужчина, скребя ложкой по стенкам миски.
Саунар кивнула и снова улыбнулась, протянула руку к фате, провела пальцами по белой ткани.
– Да, люди так радуются этой новости, усердно молятся в храме. Невеста из семьи правителей Приама. Дочь короля Самоса – Ювэр. – она отпустила ткань и посмотрела на статую. – Благословенна будь павшая королева Каро. Жаль, что действующий король острова алмазов расправился со своим братом.
Калеаб осторожно отодвинул пустую миску, на дне которой осталась лежать кость, и спросил:
– Вы никогда не видели королеву Приама? – его сердце забилось чаще, ведь именно она была нарисована на портрете, что покоился в кармане старика.
Саунар опустила на него глаза.
– Никогда, к моему великому сожалению. Жаль, что она и маленькая принцесса погибли.
Не погибли, старая ты дура, подумал Калеаб, но вежливо кивнул. Хоть старик не верил в Бога, все же в этом месте он не испытывал тревоги. В этом месте отступали печали, а сердце наполнялось теплом, да и курица, съеденная пять минут назад, была сочной, что подняло настроение путника.
Он встал, поклонился женщинам, начавшим напевать очередную молитву, и покинул храм пока солнце не зашло за горизонт.
– Тебя выдает гнев! – выпалила Литта и съежилась.
Каро с горящим от злости взглядом медленно повернулась к дочери.
– Что ты сказала?!
– То, что ты не из этих мест, тебя выдает гнев! – Литта обвела рукой дома и жителей, занятых своими повседневными делами. – Посмотри на них, на их лица – они счастливы!
– Меня выдает мой усталый вид и платье, что не знало стирки.
Они прятались у всех на виду, стояли в тупике дома, рядом с лавкой булочника. Из открытых дверей слышалась мелодия, что напевала хозяйка – полная женщина с короткими волосами медного цвета. Она совершенно не обращала внимание на людей, стоящих у нее на заднем дворе рядом с мешками, полными мукой.
Каро села на землю. Ее платье, некогда ярко желтое, теперь было грязным и выцветшим. В ней самой мало что осталось от королевского величия: ни украшений на шее, ни дорогих туфель, лишь уставший, но все еще властный взгляд.
Она прикрыла лицо руками – Литта подумала, что ее мать собралась лить слезы, и села с ней рядом. Девочка обняла хрупкие плечи, своей ладонью провела по голой шершавой коже.
– Все будет хорошо, мама!
Каро отняла руки и всмотрелась в зеленые глаза дочери, такие же огромные, как у нее самой, черные волосы обрамляли тонкое худое лицо. Когда-то эти локоны блестели под палящим солнцем, сейчас же были похожи на гнездо птицы.
– Ты так похожа на отца, милая. – она улыбнулась, что бывало с ней редко в последнее время, и дотронулась до темной кожи дочери. – Ты мой дар и мое проклятие, Литта! Как бы мне хотелось повернуть время вспять и отыграть все иначе.
Литта не поняла слов матери. В последнее время Каро все больше разговаривала сама с собой или молилась в одиночестве, предоставляя дочери много времени на собственные размышления.
Каро поднялась с земли и отряхнула платье, хотя в этом не было нужды – дороги были вычищены до блеска. Полуденное солнце припекало, в воздухе пахло свежеиспеченными булочками.
Литта продолжила сидеть у мешков с мукой, глядя на профиль Каро снизу вверх. Ей было грустно жить воспоминаниями о некогда веселой и свободолюбивой женщине, теперь приходилось довольствоваться незнакомой госпожой с глазами матери.
Они двинулись дальше, к мосту. Каро еще раз бросила взгляд на стражников, что стояли у главных ворот, на длинную дорогу, ведущую вверх, к замку, и оскалилась. Они не пустили ее к Мали, не пустили даже к советникам. Тупые болваны!
Литта понуро плелась сзади, уставшая и голодная, пытаясь прикрыть грязные пятна на потрепанном платье. Они с матерью давно забыли звон монет, питаясь отбросами и прячась по углам, как крысы на корабле. Еще большую тоску по дому навевало солнце, почти такое же жаркое, как в Приаме. Литта была благодарна пышной растительности и белым домам, что прогоняли видения девочки о песчаных бурях.
Каро повернула голову в сторону садов, где они должны были быть, и увидела туман. Красные цветы Сириса – огромного дерева с выступающими корнями над землей и белыми листьями, являлись людям к закату, когда туман отступал к воде и открывал вид на прекраснейшее старейшее дерево, единственное оставшееся в своем роде. Город засыпал, а сады за Сирисом распускались под лунным светом. Огромные кусты роз с шипами, папоротники, вечнозеленые, прячущиеся в тени пионы, ландыши и мимозы – все они оживали к ночи.
Каро так пыталась всмотреться в туман, что не заметила такого же рассеянного мужчину, идущего навстречу. Они столкнулись у подножия моста, и женщина чуть не упала, налетев на него.
Калеаб хрюкнул от неожиданности. Обычно он подмечал, когда на него кто-то шел, но в этот раз реакция его подвела, но судьба наградила, ведь именно эту женщину он и искал. Старик узнал ее сразу, хотя видел только старый портрет на замызганной от времени бумаге. Он почувствовал, как от нее пахло песками Приама, видел, как выделялась ее кожа среди бледнолицых жителей Аму.
Он схватил ее за руку, пребывая в азарте от неожиданной встречи, и заметил девчонку, маячившую за спиной стройной красотки. Женщина шумно запричитала на старика, попыталась вырваться. Она вцепилась в край его рукава, сжала со злостью. Калеаб почувствовал силу в ее хрупких руках, но ладонь не отпустил.
– Прекрасная попытка улизнуть, Каро Михиледжи, беглая королева Приама. За твою голову положена награда! – Калеаб усмехнулся, когда женщина замерла и поджала губы.
Жители, проходящие мимо, с опаской смотрели на троицу. Литта в ужасе застыла, раскрыв рот, судорожно ища глазами стражников. Ее мать злобно шикнула на старика, но перестала вырываться, от чего он, не ожидавший такой реакции, приподнял кустистые брови.
– Не ори так, идиот! Мало мне одного наемника? Сколько вас таких ходит по долине? А? Жалкие псы Старого мира! – она резко дернула руку на себя, надеясь, что старик ее отпустит, но Калеаб лишь хитро прищурился и посмотрел в открытую сумку, висевшую у него на поясе – там внутри лежал нож.
Каро проследила за его взглядом и гордо вскинула голову.
– Сколько он заплатил тебе?! Я дам больше, если ты оставишь нас с дочерью в покое!
Калеаб осмотрел женщину с ног до головы и с недоверием впился ей в глаза.
– Думаешь, я поверю, что у тебя есть деньги?
– Есть, но до них нужно добраться. Я бы не предложила, если бы у меня нечего было. Ты забыл, болван, что находишься на территории Нового мира?! Все твои угрозы пустой звук, – она прищурилась и усмехнулась. – Или ты готов понести кару за убийство?
Калеаб рассмеялся, обнажив руины желтых зубов.
– Думаешь, мне заплатят за твою смерть?! Мне достаточно привезти вас двоих в Приам, там уж король Самос сделает с вами все, что пожелает, госпожа. – Калеаб посмотрел за спину женщины, стараясь держать в поле зрения и девчонку.
Литта схватила мать за другую руку, но женщина с легкостью ее сняла, резко дернув плечом.
– Это я должна нанимать головорезов! Я пострадавшая сторона! – она брезгливо скривилась. – Хотя, видно, кошелек моего дорогого Самоса уже не так толст, как раньше, и он не может позволить себе нормального наемника. Прислал за мной побитую шавку!
Калеаб был ниже Каро на голову – пухленький, с короткими кривыми ножками, в старой потрепанной одежде, он действительно выглядел оборванцем, но в отличие от женщины с ее дочерью, этот образ старик создал себе сам. Так он меньше привлекал внимания, мог затеряться среди бездомных, обмануть и обхитрить своей беспомощностью более сильного воина Старого мира.
Калеаб отпустил руку женщины – на ее темной коже остался еле заметный след от цепких пальцев старика.
– Король Самос обещал заплатить пятьсот золотых монет, сколько дашь мне ты?
Каро поправила платье, отряхнула невидимые пылинки.
– На острове Цве остался мой сундук. Я отвезла его, когда уже была замужем за Воридером, – она чуть отвела голову в сторону и прошептала. – Видимо чувствовала, чем может закончиться вражда братьев.
Калеаб молчал, внимательно слушая беглую королеву. Литта жалась к матери, а та, словно забыв о единственной дочери, никак не реагировала на прикосновения.
– Я отдам тебе все сокровища, что там хранятся. – тихо сказала женщина.
Солнце стало садиться за горизонт. Торговцы, сложив свои товары, что не продали за день, вальяжно разговаривали друг с другом, сбившись в неровный круг. Дорожки опустели, город резко затих, запахи притупились, мир к ночи потерял яркость.
Троица не заметила, как мимо них стало ходить меньше людей. Они были так поглощены общением, что окружающий мир со всеми его особенностями и заботами перестал существовать.
– Неужели ты так дорого ценишь свою жизнь?! – спросил старый воин. Для него деньги были единственной слабостью, и те, кто готов был с ними с легкостью расстаться, казались сумасшедшими.
– Не свою, – ответила Каро, оскалившись. – Поможешь нам добраться до Цве, заберешь сундук и забудешь про нас.
– Ты ведь не за сундуком туда скребешься, змея? – Калеаб, почувствовав легкую добычу, пребывал в азарте.
Он забыл поблагодарить вселенную за столь щедрый подарок, в одно мгновенье забыв о том, как долго искал этих двоих, как собирал сведения по крупицам, показывая старый портрет незнакомцам.
Каро осмотрелась и, словно только вспомнив про дочь, остановила на ней удивленный взгляд.
– Мне нужны монеты, – она вновь посмотрела на старика. – Пойдем обговорим детали.
И, не дождавшись его ответа, женщина двинулась по дороге.
– Хочешь, чтобы я платил за тебя? Немыслимо! – Калеаб бросил ей в спину возражения, но слова вышли не такими грозными, как он хотел.
– Пойдем, старый болван, покажу тебе одно место. Клянусь Тавотом, там невероятно.
И Калеаб пошел следом за ними. Старик усмехнулся себе под нос – Каро порадовала его своим поведением. Он редко встречал на своем пути таких, как она – резких, гордых, злобных. Калеаб смотрел вслед этой женщине и чувствовал обман, но продолжал следовать по белым дорожкам среди белых домов. Оказавшись снова возле моста, они свернули направо, вниз, обогнули еще несколько домов, двигаясь в сторону порта.
Каро не доверяла никому и этому проходимцу тоже, но он был единственным из всех наемников, кто смог выследить их, а это значило, что в его маленьком черепе были мозги, а не жижа. Женщина поблагодарила Тавота за подарок в виде воина и подумала о том, как будет действовать, когда они доберутся до Цве.
Привычный туман, воняющий, как дохлая рыбешка, поднялся к дальним холмам, оголив месяцеобразный берег, и открыл красоту.
– Сад Аму, – выдохнул Калеаб.
– Да-да, – равнодушно махнула Каро, идя дальше.
Калеаб забыл, что нужно смотреть под ноги – он хотел увидеть каждый листочек огромного дерева, белого, как дома долины Тхамар. Верхушка дерева пряталась в темных облаках. Когда они подошли ближе, мужчина взглянул на корни, устилающие землю – прямо в них росли красные цветы, малюсенькие, словно капли крови, они очаровывали своей необычной красотой.
– Не трогай цветы – они ядовиты, – Каро пробралась вглубь, переступая осторожно, не желая нарушить их покой. Она нежно убрала с пути свисающие ветви и подошла к стволу.
Калеаба затошнило. Он чувствовал себя таким беспомощным рядом с этой громадиной, словно дерево могло свалиться на него в любой момент.
– Когда я увидела его в первый раз, у меня тоже кружилась голова. – Литта подбодрила старика улыбкой, глядя на его неуверенные шаги.
Каро дотронулась до столба и прильнула к нему лбом. Она тихо зашептала, поглаживая ладонью рельефную кору. Калеаб знал, что тех, кто молится Тавоту, нельзя беспокоить. Он оглянулся и увидел в стороне груду вещей, на верхушке которой лежали дырявые туфли. Литта подошла к ним, присела и принялась копаться, не обращая внимания на то, как вещи падали в разные стороны.
– Вы ночуете здесь? – спросил он, приближаясь к девочке.
Литта кивнула.
– Мама говорит, что никому из этих дураков не придет мысль о том, что здесь может кто-то прятаться. – она передразнила мать с улыбкой на устах.
Калеаб взглянул на Каро, стоящую у ствола.
– Она у тебя странная, конечно, но… Есть в ней что-то поистине королевское…
Литта пожала плечами и уселась, устроившись на мешке, таком же грязном, как ее босые ноги. Желудок громко заурчал, и девочка смутилась, пытаясь прикрыть звук ладонью. Калеаб присел рядом, скрестив ноги. Литта молча уставилась вдаль, пытаясь рассмотреть меж листьев воду и корабли в порту, старик же украдкой рассматривал ноги девочки. Он скользнул взглядом к бедрам, к треугольнику, образовавшемся из складок платья, когда девочка положила одну ногу на другую.
Каро закончила молитву и отстранилась от ствола. Она погладила его, в этом жесте было столько любви, словно дерево было беззащитным ребенком.
– Что ж, – сказала она, выдохнув. – Я показала тебе знаменитый сад Аму, и у меня есть для тебя история. Слушай внимательно своими старыми, забитыми серой ушами!
Каро села на корни, туда, где не было цветов. Литта продолжила смотреть вдаль, подперев ладонью подбородок и уперев острый локоть в свое колено. Старик наклонился вперед, будто это могло помочь лучше слышать слова наглой и самоуверенной женщины.
– Что ты знаешь о Приаме? – спросила она и скрестила руки на груди. Надменный взгляд Каро прожег переносицу старика.
Калеаб нахмурился.
– Город, стоящий на алмазных песках. Самый первый остров, что очистился от войны и перешел на сторону Тавота.
Каро закатила глаза.
– Алмазы, добытые в Приаме, кормят весь этот напыщенный край и не только этот! Шахты работают круглые сутки, чтобы утолить голод мерзких жирных засранцев, пытающихся разбогатеть на опустошении чужих ресурсов.
Выпалив злобные слова, Каро расставила ладони на земле и принялась гладить, закрыв глаза.
– Песок теплый, нежный. – она будто схватила горсть и высыпала себе на колени. – Я любила это солнце и горячий воздух, пронизывающий насквозь. Я родилась в Цве. Ты и представить себе не можешь, через что пришлось пройти. Те сухие, как кость места я тоже не забуду. Меня отдали Алаю, королю Приама, как рабыню, но я сумела проложить путь к власти.
Каро улыбнулась, будто те времена были приятными.
– Я откусила мочку уха его старшему сыну, когда он захотел взять меня силой. Я сказала, что лягу в постель только со своим мужем и Воридер женился на мне, – она рассмеялась. – Для всех Воридер был почти Богом – сильным, с пронзительными зелеными глазами, умным, рассудительным, а для меня же, всего лишь человеком слабым, готовым на многое ради своих желаний.
Каро посмотрела на дочь, и Калеаб проследил за ее взглядом. Литта удивленно подняла брови – раньше мать таких слов не произносила. Каро хвалила своего мужа, говорила о его уме и характере, сейчас же в словах матери появились нотки надменности и презрения.
– Жизнь была довольно сносной, пока Самос, этот жестокий человек, не лишил меня того, что мне было дорого. Я, закрывая глаза, помню кровь и кишки на своей кровати… Помню мутные глаза Воридера, раскрытые с ужасом. Самос расправился с братом и бровью не ведя!
– И как же он сделал это? – спросил Калеаб.
– Приказал своему Митши, – брезгливо бросила Каро.
Воин рассмеялся.
– Митши? Они вымерли, когда я был еще ребенком.
– Первого я получила после встречи с Тавотом и привезла с собой на Приам. Остальных привез Алай с края теней, из места, в котором я выросла – Цве. Там они водятся до сих пор, старый идиот. Ты столько живешь на свете, но ничего о нем не знаешь!
Калеаб промолчал, а Каро тем временем разошлась не на шутку.
– Самос убил отца и брата, убил быка своим эгоизмом. Перечеркнул все мои труды один махом! А-а-а! Как же я ненавижу этого человека! Если бы у меня было больше времени, я бы порвала его горло голыми руками. Но нам нужно было бежать.
– Складно, но все же… Самос убил двоих крепких мужчин, но с тощей женщиной справиться не смог?! – ответил Калеаб, раскинув короткие ноги.
– Ты думаешь, меня так легко убить, дурак! – вспылила Каро. Ее карие глаза вновь налились гневом. – О да, Самос пытался! Он натравил и на меня Митши, но ублюдку не повезло – за меня заступилась моя дочь. Она вовремя вырвалась из-под стражи.
Калеаб взглянул на Литту и стал сомневаться еще сильнее во всей этой байке.
– Великий Приам, стоящий на песках источник алмазов, стал под гнет Самоса. Ты – его законная королева, хочешь забрать власть назад, правильно? А тот Митши, как вы сбежали от того быка?
Каро прикрыла руками глаза.
– Ну что за идиот! Моя дочь убила его! Она та, кто может подчинить себе любого Митши. Это дар Тавота – мы узнали об этом в ту ночь. Чтобы приказать что-то Митши, нужно установить с ним зрительный контакт. Одних слов недостаточно – нужно смотреть в его огромные глаза.
Калеаб открыл рот, чтобы перебить Каро, и она зашипела на него.
– Тот Митши нам не поможет – тупой бык со сменой хозяина умер, вернулся к Тавоту и переродился. Нам нужен новый. А нового можно достать на землях Цве, без вояки нам туда не попасть. Когда мы достанем быка, чудовище, что может перебить тысячу человек и сожрать, спрятать в своем чреве, мы вернемся в Приам и посадим на трон законную королеву.
– А как же я? Моя награда?
– Награда найдет своего героя.
Калеаб почесал грязную щеку и почувствовал, как под сальными пальцами скаталась грязь.
– Сомнительная затея.
Каро нагло усмехнулась, откинула голову назад, натянула на тощие колени старое платье.
– Что ж, тогда можешь попытаться убить нас. А, нет, ты же боишься кары Тавота, иначе не пошел бы за нами так безропотно, – она чуть подалась вперед. – Ты, наверное, видел болячки Самоса?! Не хочется мучиться остаток своей жизни, как он, верно?
Литта затравленно смотрела на мать. Ей было скучно слушать ее речь, все ее мысли были заняты пустым желудком. Каро тем временем, как заправская актриса, принялась жестикулировать изящными пальцами.
– С другой стороны, кто сказал, что твоя кара за убийство будет такой же… Хм, у тебя ведь может отвалиться хер или вытечь глаза. Кажется, я знала одного пройдоху, порешившего свою жену за измену, так у него за ночь отвалились ноги. Бедняга умер от потери крови, его сестре так и не удалось отмыть до конца пол в доме…
Каро сделала вид, что задумалась. Калеаб хмыкнул.
– Доберемся до Цве, ты найдешь быка, я заберу сундук и разойдемся? – глаза старика хитро прищурились.
Беглая королева медленно перевела взгляд с кроны дерева на Калеаба.
– Что, если я предложу тебе еще кое-что?
Литта поднялась на ноги – стало холодно. Девочка подошла к тюку с тряпками и, присев рядом, стала искать, чем бы укрыться на ночь. Она выудила тонкие штаны, а под ними, в выемке, созданной вещами, обнаружила сокровище – краюху заплесневелого хлеба. Она оглянулась на мать и Калеаба, все еще перекидывающихся взглядами, и подобно воровке, быстро сунула руку в тюк. Нащупав твердую шершавую поверхность хлеба, Литта повернулась к вещам, склонилась так низко, насколько могла, и впилась зубами в хлеб, словно волчица в свежее мясо. Она почувствовала гнилостный запах, почувствовала боль в челюсти, когда ее зубы сомкнулись на твердом хлебе и, не сумев откусить ни куска, принялась обсасывать краюху, как теленок вымя матери.
– И что же ты хочешь мне предложить?! – равнодушно спросил Калеаб. Он пытался не выдать свое волнение, но предвкушение большей добычи, чем ему сулил Самос, быстро вскружило голову.
– Если ты вернешься с нами в Приам и встанешь на нашу с дочерью сторону, я подарю тебе дом, рабов и наложниц. Я должна быть уверена, что точно смогу свергнуть этого лживого ублюдка и мне не помешает любая помощь.
– У Самоса есть дочери… Их тоже нужно убить? Они красивые, я бы предпочел найти им лучшее применение. – Старик жадно облизнулся, почувствовав сексуальное возбуждение.
– Они хорошие девочки, и их смерть принесет страдание только их матери. Самосу нет до бедняг дела. – ответила Каро Михиледжи с легким презрением.
Они замолчали. Калеаб раздумывал над словами женщины. Пять лет назад он слышал эту историю о захвате власти в Приаме. Город и правда был богат, и никто из королей не стал вникать, что именно там произошло. Алмазы продолжали поступать в казну, новый король не развязывал войн – что еще нужно было для правителей соседних островов? Никто и не думал о покалеченных судьбах, об утрате и горе, таком далеком, словно свет звезд. Калеаб прикинул все варианты, даже если эта женщина и обманывает его, и там, на острове нет никакого сундука, он всегда сможет убить ее, лишь зайдя в воды Старого мира. Старик глянул в сторону Литты. А девицу потом заберет себе, подумал воин и опять облизнулся. Он уже представил, как бы позабавился с ней, и, возможно, вариант с отсутствием сундука ему больше пришелся бы по вкусу.
Алмазные пески.
Элла, облаченная в темно-синий плащ, подошла ко входу в храм. Она сразу услышала гул голосов, в унисон читающих молитву, и ее сердце затрепетало. До того, как ее отец убил своего брата и навлек на себя проклятье Тавота, они всей семьей посещали этот храм, стояли в первом ряду, держа в руках свечи. Элла посмотрела на свои ладони – на пальцах остались еле заметные светлые пятна от расплавленного воска.
Наследница приамского трона остановилась у порога. Ее манили открытые двери, притемки и прохлада помещения, она видела людей, сидящих на коленях перед статуей, а внизу, у ее ног горели свечи. Элла на миг обернулась на город, закрывая глаза шалью, когда порыв ветра подхватил песок и бросил ей в лицо. Жители Приама разбегались по домам, желая успеть до наступления бури, грозившей как обычно, замести все дороги песком, заполнить неровности ям и протиснуться в щели домов.
Элла не могла войти в храм и от этого чувствовала отчаянное желание в него попасть. Когда Самос убил Воридера, они с сестрой поклялись, что больше никогда не коснутся статуи Тавота – это была их жертва, дань справедливости и вот уже пять лет девочки были верны клятве. Девушке оставалось лишь смотреть на затылки людей и знать, какое умиротворение они чувствуют под лучами Бога.
Порывы ветра становились сильнее, песок кружился и поднимался, ограничивая обзор, скрипя на зубах. Элла, тихо вздохнув, двинулась домой, пока еще могла различить хоть какие-то очертания построек.
Она прошла через площадь. Ноги, обутые в сандалии, увязли в песке по щиколотку – горячий, он приятно обволок загорелую кожу. Пальмы кренились над головой, ошалело размахивая ветвями, будто подгоняя жителей домой, широкие улицы были почти пусты. Элла сняла капюшон, уже не страшась попасть под немилостивый взор жителей Приама, и двинулась к дому на холме. Их дворец был похож больше на виллу, чем на замок: низкий дом в два этажа, с плоской крышей, широкой террасой перед домом, выстланной камнями, с цветами кипариса по краям, заботливо укрытыми матерью от бури легкой желтой тканью.
В Приаме строили дома из стекла – кирпичики выплавляли в специальной форме, добавляя в смесь алмазы, и заливали в пустоты песок, отчего они получались коричневого цвета, как тростниковый сахар. Двери и окна составляли из цветного стекла, разбитого на сотни осколков и сплавленные между собой в квадраты. Дом короля никто не охранял – стража была не нужна. Приам относился к островам Нового мира, куда Тавот уже принес свои дары и свободу от войн.
Элла вошла в дом и сняла пыльный плащ. Она отдала его слуге, проходившему мимо, и пошла по коридору вглубь дома, ступая по разноцветным коврам, приглушающим шаг. Девушка открыла двери в залу, в которой обычно принимали гостей короли. Разноцветные окна в пол были открыты, а все подушечки, что служили в некотором роде стульями, были погребены под песком. Элла тут же бросилась закрывать окна, но их створки не хотели поддаваться – меж петель забились мелкие песчинки. Ветер бросал ей в лицо песок, словно молчаливый упрек. Элла закрыла глаза, отвернула от окна лицо, поджав от злости губы.
В комнату вошла Ювэр. Увидев разруху и сестру, бодавшуюся с окнами, девушка тут же бросилась на помощь.
– Я же закрывала их! – воскликнула Ювэр.
Вдвоем они быстро справились и уставились друг на друга, как в зеркало смотрясь: две одинаковые девушки с каштановыми волосами с блестящим отливом, кареглазые, стройные, с россыпью мелких веснушек на лице, еле видимых на смуглой коже.
– Ты где была? – спросила Ювэр и Элла потупила взгляд.
Ювэр мягко улыбнулась, дотронулась до щеки сестры. От этого нежного прикосновения Элле стало еще хуже – она чувствовала себя предательницей, хотя не нарушила свое слово и подняла на сестру виноватый взгляд. Ювэр продолжала водить пальцами по теплой коже и улыбаться. Элла не знала человека добрей и была уверена, что мир не познает никого подобного после того, как Ювэр состарится и примет смерть.
Песок под ногами хрустел, когда девочки принялись за уборку. Элла очистила цветы в вазонах, встряхнула подушки, Ювэр поправила ковры и подошла к портретам на стене. Посмотрев на рисунок с Воридером, облаченным в красную тунику и стоящим с руками на бедрах, девочка улыбнулась. Подбородок дяди был высоко вздернут, он улыбался ей, ямочки на щеках врезались в кожу, волосы, темные и кудрявые, пружинками падали на плечи.
– Мне кажется, я до сих пор слышу его смех! – сказала Ювэр и дотронулась до портрета. Там, где она провела рукой, краски стали ярче, а на пальцах осталась пыль.
Ювэр отряхнула руку, вытерла ладонь о бедро, и двинулась дальше. За ее спиной Элла присела на одну из подушек. В комнате стало темнее – буря за окном уже вовсю набрала смелости, погрузив город во мрак. Где-то наверху слышался топот отца по полу кабинета, а в глубине дома голоса с кухни – мать с помощницей готовили ужин. До них дошел легкий запах булочек и печеной картошки, и голодная Элла потянула носом.
Ювэр шла от портрета к портрету: дедушка, бабушка, папа и мама, картины давних предков и маленькие портреты детей, Каро и Литты. Она протерла раму каждого, прежде чем сказать еще хоть слово.
– Помнишь, как Каро устраивала вечера бурь? – спросила девочка и обернулась.
Она видела лишь силуэт сестры в сгущающейся темноте, как та вальяжно, даже по-мужски расставив широко ноги, сидела на диванчике. Ювэр вновь улыбнулась.
– Мы перетаскивали книги из библиотеки наверху в эту комнату, дедушка садился вон там, – она указала рукой в дальний угол. – Мама приносила солонину и сыр, папа разливал вино, зажигал свечи. В те вечера мне казалось, что на всем острове мы были одни.
– Я помню то безвкусное вино, – подтвердила Элла. – Мама вечно спорила с Каро, но та всегда побеждала и разбавляла нам его водой до тех пор, пока оно не становилось еле красным.
– Да, и яблоки. Мы еще пекли яблоки с медом и объедались ими, пока все щеки не обсыпало пятнами. – Ювэр грустно хохотнула. – И читали всю ночь. Помню, слуги тоже были с нами. Мы садились вокруг Каро большой семьей и слушали рассказы о Старом мире, о войнах и болезнях.
– Именно Каро привела в наши земли Тавота. Его самого и его дары, – сказала Элла. – Он подарил нам мир взамен на отказ от убийств. Наши предки делили земли островов до крови и когда-нибудь, перебили бы друг друга. Дедушка рассказывал, как его отец погиб, защищая семью.
– Тавот наслал болезнь отцу за то, что тот убил родного брата. – Ювэр подошла к сестре и села рядом. – Неужели трон стоил того?
Элла почувствовала грусть в голосе сестры. Она обхватила ее за плечи и прижала к себе, ощутив тепло тела и запах волос.
– Он заслужил свое проклятье.
– Я не хочу уезжать, – голос Ювэр сорвался.
– Если бы я могла что-то решать, то ты бы осталась со мной навеки. Мне остается только молиться, чтобы король Мали был с тобой ласков и честен, чтобы жители Тхамара приняли тебя радушно.
– Тавот отвечает на твои молитвы? – спросила Ювэр, приподняв голову.
– Молчит. – Элла погладила сестру по волосам. Ювэр кивнула и вздохом показала, что с ней Бог тоже не спешит говорить.
– Сегодня прибыл корабль из Цве, – сказала Ювэр и вновь положила голову на плечо сестры. – Папе привезли быков. Много быков. Их выгрузили прямо на берег, как мешки с мукой.
– Мне жаль, что их убьют. Но, зная отца, ни твое слово, ни мое не сможет его переубедить.
Элла молча смотрела в темноту. В комнате уже ничего нельзя было увидеть, но ей нравилось ощущать присутствие сестры и знать, что она рядом. Она слышала, как стучит ее сердце, сильное и отзывчивое, самое доброе в мире. Элла надеялась, что жители Приама в безопасности в своих домах, едят ужин с семьей и прислушиваются к ветру за окнами.
– Ты, конечно же, помогла там? – спросила Элла.
– Да, я накормила купцов и рыбаков, помогла вновь прибывшим людям… У многих потрескалась кожа от соленого ветра и не хватает зубов.
– Ты помогла не просто людям, а рабам, Ювэр. Эти люди будущие рабы!
– Но ты не права. Они получат здесь дом и работу, и свободу, создадут семьи, смогут путешествовать.
Элла не стала говорить сестре, что для того, чтобы вывезти их из Цве, отцу пришлось заплатить и теперь те люди, что прибыли сюда, будут получать мизерные деньги, пытаясь свести концы с концами и отдавая долг королю и его семье.
В коридоре всплыл тусклый желтый свет. В комнату вошла женщина небольшого роста с длинными темными волосами. Она прищурилась, вытянула руку со свечой вперед, пытаясь осветить помещение, и, увидев дочерей, насупилась.
– Что вы спрятались, как кроты? Ужин давно готов!
Элла лежала в своей комнате на кровати и смотрела в потолок. Синего цвета балдахин висел неподвижно. Обычно она открывала окна на ночь, и он развивался, напоминая волны моря в шторм, но сейчас, когда все было закрыто, он висел без малейшего шороха. Она любила носить одежду синего цвета – он красиво оттенял ее кожу, хорошо сочетался с золотыми украшениями, которые любила повесить на них мать.
Элла повернулась на бок и уставилась на вазу, стоящую на полу. Она была широкой, с причудливым красным орнаментом, будто кто-то нарисовал на ней лепестки невиданного цветка – эту вазу привез Воридер из Старого мира, с тех островов, где Элла никогда не была. Воридер часто привозил им с сестрой подарки, часто шутил и смеялся, устраивал игры. Во многих участвовали и жители Приама, соревнуясь за приз, а после на главной площади все ели и пили, смеялись, рассказывая истории. Каро говорила о том, что ни один остров из Нового мира не может похвастаться такой сплоченностью с народом, как их королевская семья.
Воспоминания о любимом дяде всколыхнули сердце Эллы. Слезинка скатилась из глаза, упала на подушку и мгновенно впиталась в ткань. Она подумала о Литте, видевшей смерть отца, вспомнила глаза Каро, полные страха и гнева. Комната поплыла от застилавших глаза слез.
Тот день был самым страшным в жизни маленьких принцесс. Элла вспомнила, как, услышав истошный крик, забежала в комнату Ювэр и спряталась с ней в шкафу. Они слышали топот быка, от которого содрогался пол, встревоженные голоса слуг, пробегающих мимо и плач. Ювэр тогда спросила о Литте, но Элле нечего было ответить. Уже после, выбравшись из своего укрытия, они увидели кровь, растекающуюся под дверью спальни Воридера, и узнали от матери, что их отец сошел с ума, убив брата, его жену и Литту.
Элла выдохнула, терпкий запах комнаты давил, тишина злила, а духота никак не хотела отступать. Она перевернулась на спину, ощущая, как пот катится по спине, и ночная сорочка вмиг прилипла к бедрам. Девушка скучала по той жизни, что у нее была, по тому, как Литта могла ворваться в комнату и, хохоча, сбросить девочку с постели. Они тогда все в тайне от матери собирались в комнате Эллы и спали на полу, представляя, какое у них будет будущее. Но теперь дом был тих. Где-то там, в конце коридора, спали ее отец и мать, а напротив сестра, но Элла не хотела никого тревожить. Наконец воспоминания ее убаюкали.
Самос осторожно снял тунику, чтобы ткань как можно меньше касалась язв. Ему было жарко, хотелось расчесать нарывы, сочащиеся вонючим гноем до крови, но он податливо ждал жену. Ясмин открыла баночку с мазью и присела на край постели. Самос повернулся к ней спиной, и женщина принялась осторожными движениями обрабатывать каждую ранку. Мужчина терпел, сжав зубы, когда под мягкими пальцами жены кожа начала зудеть. Зеркало в их спальне было завешено, но почему-то именно сегодня Самос хотел схватить темную ткань и сбросить на пол, увидеть идеально красивое лицо и изуродованное тело. Он страдал, но ни разу не пожалел о своем решении. Том, что перевернуло его жизнь и разгневало Тавота, наславшего проклятье на братоубийцу. Он сжимал кулаки каждый раз, когда вспоминал о брате, когда Воридер ставил под сомнение каждое его слово, когда говорил откровенно плохо про каждую идею Самоса. И каждый раз был недоволен. Мужчина всегда был властолюбив, но именно брата винил в том, что тот своим отношением разозлил его настолько, что Самос был вынужден приказать быку убить Воридера. Действующий король Приама закусил губу до крови, когда Ясмин нечаянно задела ногтем язву.
– Прости, любимый, не хотела, – она нежно вытерла гной, вырвавшийся наружу, и сморщила носик. – Может быть, стоит попросить Эллу, чтобы отыскала в библиотеке записи о твоей болезни?
Самос хотел взорваться от гнева, но нацепил свою маску добродетели.
– Дорогая, наша дочь умна, но, боюсь, ей не под силу мое исцеление. Эту болезнь дал мне Тавот, он ее и снимет. – Самос повернулся к жене, и она подняла на него свои наивные глазки.
– Ты хочешь искупить свою вину? Может быть, Тавот смилостивится, и мы сможем жить, как прежде? – Ясмин закрыла баночку.
– Конечно, любовь моя, конечно. Просыпаясь каждое утро, я жалею о содеянном, и все мои мысли только о том, как бы умилостивить Бога, поэтому я трачу деньги казны на освобождение рабов из Цве, строю храмы в честь Тавота, раздаю еду тем, кто в ней нуждается. – он приложил ладонь к щеке жены.
Самос подавил отвращение, глядя на фигуру жены. После рождения девочек она пополнела, ее тонкие щиколотки опухли, браслеты, подаренные на помолвку, не застегивались на запястьях. Его поражала ее тупость. Она плохо читала и не собиралась развивать этот навык, ее записки пестрели ошибками, а глупые вопросы, заданные вслух, злили Самоса. Но она любила его и была готова пасть к ногам мужа при первой же просьбе.
Ясмин вздохнула и показала пустую баночку. На стенках были остатки, которые можно было соскрести, если сильно постараться, но этого все равно было мало.
– Я куплю еще завтра, когда буря сойдет, – со вздохом сказала королева Приама.
Ювэр стояла на коленях у постели и держала маленькую статуэтку Тавота, помещавшуюся у нее в ладонях. Она молилась о всех на свете: о жителях Приама, о жителях долины, чьей королевой ей предстояло стать, о жителях Старого мира, что еще не знали даров Бога, молилась о душе Каро, Литты и Воридера. Ювэр всегда ставила интересы и желания других превыше своих. Она встала, отряхнула светло-розовое платье и подошла к комоду в углу комнаты, поставила на него стеклянную статуэтку. Ей хотелось подняться на крышу, как обычно они делали с сестрой по ночам, лечь на горячую поверхность и наблюдать, как на них смотрят звезды, мерцающие в небе, далекие и одновременно такие близкие. Литта приходила к ним и приносила напитки, и они разговаривали, делились секретами до первых лучей солнца, затронувших небо.
Ювэр посмотрела в окно, застеленное бурей, и с ее глаз потекли слезы. Все ее заботы о жителях будто были впустую, ведь они не могли заполнить дыру в груди. С тех пор, как Тавот ступил на их землю, привезенный своей последовательницей, в Приаме наступил мир, но и люди стали другими. На каждое плохое действие их душа вибрировала пуще прежнего, за каждый шаг, связанный со злом, их будто разрывало на части. Каро предупреждала, что Бог дает дары, но она говорила и о проклятье. Ювэр хотела побывать хоть раз на Цве, там, где родился Тавот, но Каро сказала, что то место проклято, что жители похожи на тени, заплутавшие во тьме и горе. Они бродили, не зная любви и не помня добра. И Ювэр поражало, какой стала Каро – открытой, чистой, борющейся за справедливость и чтившей слово Тавота, как отца родного. И он платил ей тем же.
Самый лучший день.
– Это мой самый лучший день! – Терим посмотрел в зеркало и улыбнулся себе.
Его корабль, наконец, был готов, и капитана ожидало плавание в Приам за алмазами. Он уже предвкушал теплый ветер, шумное море, солнце и крик чаек. Мужчина улыбнулся, представив свою старую команду, ту теплую атмосферу, что любили все. Терим натянул сюртук на живот, выпирающий над бедрами, и кивнул себе, по-прежнему глядя в зеркало. Он поправил курчавые золотистые волосы и вздохнул. Терим уже знал, что сделает с деньгами: купит жене фруктов, рассчитается с долгами за ремонт корабля, а сыну подарит самую лучшую гитару. Капитан усмехнулся, сморщил нос. Он знал, насколько понравится подарок единственному отпрыску, и представил, как мальчишка, сидя на крыльце, перебирает струны.
Аарону уже было семнадцать, и он бредил морем больше, чем его отец. Юноша романтизировал путешествия, восхищался моряками и рыбаками. Он постоянно просил отца отпустить его, и у Терима обливалось сердце кровью, когда он представлял своего мальчика на этих проклятых островах Старого мира и среди китобойцев мира Нового. Капитан знал, что со временем силы покинут его, он станет больше заседать в совете короля и меньше времени уделять любимому делу, а за штурвал корабля придется пустить Аарона.
За этими размышлениями его застала жена. Женщина вернулась с рынка и, поставив корзину на стол, заметила, как ее муж задумчиво смотрит на себя в зеркало. Она тихонько подошла к нему и обняла со спины. Терим наклонил голову, пока женщина, прижавшись к нему, раскачивалась из стороны в сторону.
Их маленький дом был старым и уютным. Они не поменяли его, когда Терим получил место в совете – предпочли роскоши удобство. Дом находился в центре оживленного квартала, рядом с небольшим рынком и домом местного лекаря. Как и все домики, жилище капитана было из белого камня, с кустами у двери и небольшим садиком с яблонями и кустами барбариса. Из-за плотной постройки в доме был постоянно полумрак и прохладная тень.
– Ты готов? – жена Терима на мгновение закрыла глаза.
– Сегодня самый лучший день. Я чувствую, что должен как-то отблагодарить Тавота, – он развернулся и посмотрел в любимые глаза женщины, с которой прожил уже двадцать пять лет. – Мне нужно сделать что-то хорошее, кому-то помочь!
– Я желаю, чтобы у тебя была такая возможность! Береги себя, Терим.
Дорога до порта была легкой. Терим ловко лавировал между неторопливых людей, наслаждаясь утренним солнцем и красотой острова. Рабочие мыли дорожки, подстригали кусты, поливали деревья, растущие вдоль дорог. Иногда Терим видел стражников, которые ходили парой, и улыбающихся детей, что спешили в школу. По улице, граничащей с той, что была близко к порту, стояли банкиры и местная певица. Она с придыханием созывала на вечерний спектакль, и Териму немного взгрустнулось от того, что он не сможет его посетить.
Перед портом капитан остановился и вдохнул поглубже. Здесь жизнь кипела: слышался стук, скрежет, крики моряков, бочки, полные рыбы, висели на механизмах, готовые перевернуться на поддоны скупщиков. У доков ходили женщины с большими мотками парусины, продавец фруктов ругался со своим партнером из-за целого ящика помятых апельсинов, который пришлось выбросить.
Терим окинул взглядом место, ставшее вторым домом, и довольно усмехнулся. Пусть не каждый житель жаловал порт из-за шума и запаха, но были и те, кто не мог представить свое существование без этих синих волн и бликов солнца на мокрой палубе.
Капитан «Проки» быстро вбежал по мостику на свой корабль и усмехнулся, глядя, как старая команда поприветствовала его. Они все бросились обнимать Терима и наперебой пытались рассказать толстяку о своей жалкой жизни без путешествий. Боцман, старый моряк, хромой как утка, отодвинул всех и по-хозяйски положил свинцовую руку на плечо капитана.
– Проки к вашим услугам, капитан, – он кивнул на причал, где собралась, казалось, вся знать долины. – Сегодня мы повезем в Приам самый важный груз. Король Мали возжелал покинуть замок и отправиться самолично за своей будущей женой.
Терим вскинул руки и схватил боцмана за плечи, ощутив под ладонями влажную кожу старика.
– Тавот ко мне благосклонен. Нет! Нет! Бог обожает меня, я купаюсь в его лучах, купаюсь! Когда я построил мою громадину, никто не верил, что такой корабль будет хорош в плаванье, но я верил и теперь на «Проки» поплывет сам король Тхамара!
Его заразительное состояние счастья передалось и команде. Они с удовольствием помогали грузить на корабль тяжелые сундуки, под палящим солнцем натруженные спины горели, но никто из людей даже не подал вида. Охрана короля проверила каждый уголок «Проки» и только после этого сам король ступил на борт корабля. Терим не впервые видел его так близко – с недавних пор они каждое утро встречались в небольшом зале и обсуждали дела с другими советниками. Король был высоким, статным, с идеально прямой спиной, со светлыми волосами до плеч, зачесанными назад. Он, как и все тхамарцы, любил носить белые туники и ходить с заведенными руками за спину – это поза, по которой его можно было узнать в сумерках.
Мали прошелся вперед, к носу корабля, пытаясь прочувствовать атмосферу, и, судя по всему, остался доволен – его сжатые губы тронула легкая улыбка. Он повернулся к Териму и кивнул. Работы осталось еще много, и команда вернулась к своим делам, пока капитан показывал королю каюты и прокладывал курс на Приам, у них только недавно прошла ночь бурь, и это необходимо было учесть.
К вечеру стало прохладнее, сады Аму уже виднелись, белое дерево, стоящее вблизи, будто махало ветвями, как мать, провожающая сына в дальний путь. Причал опустел, и как только юнга присел, чтобы отвязать швартовый канат от кнехта, он увидел запыхавшегося старика, бегущего к «Проки». Мальчишка окликнул капитана, указав тому на незнакомца, спешащего к кораблю, и Терим сразу же навис над водой, норовя перекинуться через борт.
– Постойте, прошу, погодите! – старик старался не кричать, но у него был слишком властный голос.
За ним спешила женщина, похожая на оборванку, и девчонка. Терим взглянул на короля, который скрылся в каюте, и вновь повернулся к троице.
– Что случилось? – спросил он, ожидая чего угодно от этих странных людей.
– Распорядитель сказал, что вы плывете в Приам. Нам нужно попасть туда. – старик скорчил трагическую рожицу. – Но у нас нет монет, капитан…
Женщина держалась позади и нервно сжимала и разжимала кулаки. Она постаралась выглядеть как можно лучше: пригладила волосы, что не знали расчески долгое время, умыла лицо и постирала платье, но все равно чувствовала себя как никогда плохо. Пока ее спутник расшаркивался перед капитаном, она осмотрела причал и команду, что свесилась через борт – всем было интересно посмотреть на пассажиров, не способных заплатить за билеты. Для них это было сродни чуду, ведь все жители Тхамара могли купить сотни билетов и жить в путешествии, если бы захотели.
Терим вздыхал, аккуратно отводил взгляд, но он понемногу начинал сдаваться. В конце концов он заглянул старику в глаза, погладил себя по животу и махнул рукой.
– Поднимайтесь на борт, сегодня хороший день для доброго дела. Как тебя зовут, старик? Мне нужно внести ваши имена в журнал.
– Калеаб Абтур, господин. А это, – он указал на женщину и девочку, – моя жена и дочь.
Каюта, которую им выделили, находилась внизу, рядом с местом, где спали матросы. Было бедно, но чисто и пахло вполне сносно. Боцман принес немного фиников, орехов и слабого вина – еще одна добрая воля капитана. Каро и Литта переоделись в белые туники, что смогли украсть у одной из жительниц Аму по пути в порт, и пока Калеаб ел, устроились на постелях немного поспать. Корабль мирно покачивался, где-то наверху, как они успели узнать от команды, находился король Мали. Терим попросил их не выходить без нужды, чтобы не попасться на глаза страже короля, но Калеабу не спалось, и он осторожно пробрался в каюту капитана. Терим сидел за столом и увлеченно рассматривал бумаги. Он поднял глаза на гостя и, улыбнувшись, вернулся к делам.
– Правила не для вас, господин Абтур! – капитан усмехнулся себе под нос, не отрываясь от журналов.
Это были прелести Нового мира, подумал Калеаб, никто не думал, что ты пришел с мыслью убить. Каюта капитана была небольшой: низкий шкаф, заставленный судовыми журналами, несколько стопок бумажных конвертов, перевязанных толстой веревкой, на полу статуэтка Тавота с другого бока. Слева стоял стол, под ногами лежал толстый ковер, а на одной из стен висела карта с островами Нового и Старого мира. Через мутные узкие окна проникал свет от висевшего снаружи фонаря.
Калеаб подошел к карте и принялся разглядывать. Некоторые места он узнал – в памяти всплыли особенности островов, на которых удалось побывать. Он провел пальцем вниз от хребтов гор, разделяющих карту на два неравных отрезка. Самым первым островом был Цве, в середине которого был вулкан, ниже и правее Нимир – тропический остров, на котором жили сотни племен охотников. Нимир был самым крупным поставщиком мяса и шкур. Чуть ниже и левее был Ухой – остров веселых рыбаков и китобоев. Калеаб запомнил его шумным, никогда не засыпающим пристанищем уставших путников. Там всегда можно было найти развлечения на любой вкус, если у тебя были монеты. Ниже Виту – небольшой островок, свободный от правителя. Люди там сами координировали свои порядки, все жители были поделены на касты и Калеаб помнил, что там было бедно, но тихо. Еще ниже, но южнее – долина Тхамар, соединенная из трех небольших островков и самым последним шел Приам – царь песков и жары. Это были острова союза, а дальше, за пределами нарисованной карты, были те, кто вел свободную торговлю, но на них старик никогда не был.
Капитан был сосредоточен на свитках, что были перед ним, и не заметил подкравшуюся кошку. Калеаб как раз повернул к нему голову, когда она по-хозяйски запрыгнула на колени Терима. Мужчина взвизгнул, прикусил губу и раздраженно смахнул животное на пол.
– Не до тебя, Альбина, не до тебя! «Проки» только после большого ремонта, наша команда собрала последние деньги на это путешествие. Если у тебя есть предложение – говори, а нет… так займись крысами! У нас все-таки гости!
Хоть взгляд Терима и был грозным, то, как он ласково гладил тощую кошку, вызвало у Калеаба приступ тошноты. Он отвернулся назад к карте, чтобы капитан не заметил его эмоций.
На карте выше хребта располагались острова Старого мира. Их осталось немного, но площади земли были довольно крупными. Сам Калеаб там тоже бывал, в отличие от моряков, перевозивших грузы. Корабли подплывали близко к хребту, выгружали сундуки, бочки и дерево и старались быстрее покинуть недружелюбные места. Перед глазами старика предстал Дибари – ближайший остров к хребту. Он видел каменные стены и пики, видел издали стражников, закованных в тяжелые, не такие как у стражи короля Мали, доспехи и их суровые лица. Калеаб слышал много историй о тех местах, страшных, леденящих кровь, но сам в это не верил. Он знал, что там тоже живут люди, ведут торговлю, рожают детей, хоронят стариков, болеют и пляшут на своих праздниках.
Калеаб посмотрел выше на остров Сальвичестер – самый крупный и единственный поставщик черной руды. Из нее строили все здания на островах, кроме Приама и Тхамара. Чуть правее располагался Грумфи – крошечный остров, на котором жили крошечные люди. На самом деле они были не такими маленькими, но по сравнению со всеми остальными казались детьми – взрослые мужчины редко доходили до плеча самому низкому представителю Приама.
Калеаб отошел от карты и сел на сундук. Он молча уставился в окошко, за которым колыхалась синяя вода. Терим закрыл журнал и довольно погладил себя по животу, а где-то наверху раздались шаги по скрипучей палубе.
– Кто же вы, господин Абтур? – Терим сунул перо в чернильницу.
Калеаб пожал плечами.
– Когда-то давно я был рыбаком, после – воином, а сейчас сам не знаю, кто я. Всего лишь старик.
Терим усмехнулся.
– Вы из островов Старого мира?
– Весь этот мир старый. – Калеаб усмехнулся. – Я родился и вырос в Фунс. Мои родители были людьми бедными и со своими странностями. Они раз в неделю варили кашу на воде и считали это праздником. Моя жизнь была долгой и полной опасностей. Когда вески тронула седина, я понял, что пора остепениться и жить спокойно.
Калеаб сказал почти правду. Он вырос в Фунс, уехал, стал наемником, но постоянно возвращался на родной островок. К своей старости Калеаб пересмотрел свои интересы, но лишь потому, что понял, что уже уступает молодым, и решил взять последний заказ, который обеспечит достойное доживание дней.
Терим тем временем кивнул, будто знал Фунс – Богом забытый островок, не вошедший в союз.
– До Тавота и я был рыбаком. Тогда я был очень молод, были живы мои родители… После их смерти я женился, а затем, когда Тхамар стал процветать под милостью Тавота, купил этот корабль. – Капитан с любовью погладил деревянную поверхность стола. – Мне предложили место в совете…
– Так вы в совете короля, господин? – Калеаб перебил капитана.
– Верно, в совете есть представители каждой отрасли. Так нужно для лучшего обзора на долину. Мы позволяем королю смотреть на мир со всех сторон.
Терим замолчал. Калеаб заметил, как по лицу собеседника прошла тень. Они сидели и слушали шум волн, пока капитан не встал и не подошел к столу. Он взял два стакана и плеснул в них белого вина. Капитан подал стакан Калеабу и сел обратно в свое кресло.
– У вас прекрасная дочь. – Терим сделал глоток.
– Да, похожа на мать. – Калеаб тоже отхлебнул и почувствовал сладость напитка.
– У меня тоже была дочь.
Терим сказал это с такой болью, что Калеаб понял – сейчас будет долгий разговор о прошлом. Он не хотел выслушивать капитана, но у него не было выхода, ведь нужно было поддерживать образ доброго человека.
– Что с ней случилось? – Калеаб спросил осторожно, надеясь, что Терим не ответит.
– Когда она была совсем маленькой, то утонула в реке, выпала из моих рук на одном из мостов Аму. – Терим одним глотком допил вино и поставил стакан на стол. – Я редко о ней вспоминаю, хотя ее вещи все еще хранятся в моем доме, на дне сундука в спальне.
Они еще долго разговаривали, вспоминали прошлое. К концу разговора у Калеаба уже кружилась голова от быстрых речей капитана и его радостной улыбки, сменяющей грусть так быстро, словно ветер перед бурей.
Калеаб покинул каюту капитана и вернулся к Каро и Литте. Терим, когда они уже подплывали, принес немного провизии, которую путешественники смогли бы взять с собой. Когда Каро с дочерью умыли лица и причесали волосы, старый воин отметил, что они стали чуточку краше.
Порт, как и ожидал Калеаб, был шумным, но он не пах рыбой, что приятно удивило старого воина. Люди сновали, стараясь на ходу отдать распоряжения, было жарко, даже со стороны моря дул теплый воздух. Литта предложила старику шаль, которой можно было накрыть голову.
– После полудня солнце стоит высоко. Если не защитить себя, можно к вечеру начать видеть мертвых родственников. – она улыбнулась и показала на своем примере, как повязать шаль.
Пальцы старика не слушались. Криво накрутив ткань вокруг шеи, старик сплюнул себе под ноги. Он еще раз подумал о том, что все его приключения могли кончиться здесь, но жажда денег одержала верх. Он облизнул сухие губы, представляя монеты в своих ладонях, и услышал их звон.
Наглецы и беглецы.
Как только солнце коснулось неба и начало вздыматься над водой, в Приам пришла настоящая жара. Песок, казалось, никогда не остывал, ночная теплота сменилась полуденным зноем. Под тихий шелест раскрытых книг, что лежали на полу, Элла провела эту ночь. Ей не спалось: она слишком сильно нервничала перед прибытием короля Тхамара и решила провести время за любимым занятием. Под утро она слышала, как проснулись слуги. Кухарка прошла мимо двери, шаркая ногами по полу, кто-то даже приоткрыл дверь и заглянул в библиотеку и, увидев наследницу Приама, склонившуюся над старыми страницами, тихо вышел. Элла читала о мире Новом и Старом, об островах и династиях королей, о странном оружии былых времен, о многоликих Богах предков, что давно были забыты, о континентах, спрятанных под водой. Некоторые рисунки, нарисованные рукой умелых художников, восхищали, некоторые отпугивали, но все до последнего были ей интересны. Теперь это место – библиотека, пропахшая топленым воском свечей, было только Эллы, но когда-то она делила его с Каро. Они могли не разговаривать часами, усевшись по разные стороны комнаты и обмениваясь лишь редкими взглядами карих раскосых глаз.
Элла оторвалась от страницы и положила книгу на пол, взглянув в распахнутое окно. На ее руку упал солнечный свет, и она подставила под него ладонь. Тонкие пальцы, на которых мерцали золотые кольца, усеянные алмазами, будто были для нее в диковинку. Элла всмотрелась в линии, исчертившие сухую ладонь, на то, как некоторые пересекали друг друга, и громко вздохнула. В скором времени ее рука будет держать власть на Приаме, и Элла не была уверена, что готова к этому.
Дверь в библиотеку распахнулась, заставив ее слегка вскрикнуть от неожиданности. На пороге появилась Ювэр. Она как ураган ворвалась в комнату, заставив страницы книг, разложенных на полу, взметнуться, и покружилась перед сестрой, сияя, словно звезда на небе.
– Тебе нравится мое платье? – она развела руки в стороны, чтобы сестра могла рассмотреть наряд.
Элла уставилась на однотонную белую тунику и подняла глаза выше. На шее Ювэр висела тяжелая цепочка, в ушах громоздкие серьги, а волосы были подвязаны красной лентой.
– Почему оно белое? – спросила Элла и сестра под ее взглядом помрачнела.
Ювэр опустила глаза, взяла подол и взмахнула им, отставив ножку в бок.
– Тебе не нравится? – девочка вновь посмотрела на сестру с сожалением.
Элла улыбнулась.
– Ты красишь любое платье! – она поднялась, слегка качнувшись от долгого пребывания в одной позе, и обняла Ювэр, почувствовав свежий запах ее волос.
Пока все сновали по коридорам, Элла прошмыгнула в свою комнату, быстро умыла лицо, чтобы хоть немного освежить его и снять следы бессонной ночи, надела первое попавшееся платье и повесила на шею массивное украшение, подаренное ей Воридером на десятилетие. Теперь она относилась к этим вещам бережнее, старалась сохранить их блеск и красоту как можно дольше. Расчесывая длинные волосы, Элла задумчиво смотрела в даль. Она чувствовала ненависть и щемящую сердце пустоту. Внизу стоял человек, которому было уже дозволено забрать с собой Ювэр, и от этого в душе девочки клокотала злость.
Стоя на пятой ступени лестницы, Элла услышала звон доспехов и приглушенные голоса. Она различила среди них материнский, мягкий, немного тревожный, и отцовский – сладкий, как сироп, с придыханием. И несколько слов сестры, нежных, как цветок.
На мгновенье ноги принцессы, обутые в золотистые сандалии, приросли к янтарным ступеням. В горле собрался горький ком, перекрывший поток воздуха. Она не различала слов, узкий коридор расплылся, и Элла с удивлением обнаружила, что плачет. Девочка дотронулась до щеки и вытерла слезы, пока их никто не увидел, и спустилась вниз, не удосужившись натянуть улыбку. Она оказалась напротив гостей, стоящих у дверей большой залы. Стражники обернулись к ней первыми, и принцесса прошла вперед, делая вид, что не замечает крупных мужчин, способных свернуть ее шею одним движением. Она чувствовала запах пота людей, закованных в доспехи и вынужденных томиться в коже и железе в такую жару. Первый взгляд, брошенный на короля Мали, стоящего к ней спиной, был колким. Он повернулся на звук шагов Эллы и расплылся в улыбке, стараясь сделать ее как можно приветливее. Вся королевская семья стояла в белых одеждах, как и прибывшие гости, и только Элла выделялась ярко зеленым платьем.
Не прекращая разговоров, гости и хозяева прошли в комнату. Мали восхищался убранством и яркими красками не только дома, но и всего города, говорил о том, как вкусно пахли мешки со специями в лавках торговцев, а Самос, в свою очередь, напевал хвалебные песни Тхамару. Элла слушала отца в пол уха – пройдя за всеми, она выбрала пуф у дальней стены и практически упала на него. Полы платья всколыхнулись, легкая ткань взлетела и упала на колени. Слуги молча внесли блюда с угощениями и поставили на низкий стол в середине комнаты, гость расположился на диванчике и, взяв кусочек спелой дыни, осторожно положил в рот.
– У нас тоже растут дыни, но ваши сладки, словно мед! – голос короля был мягким и нежным.
Элла внимательно следила за Мали. С его прибытием в доме стало слишком шумно, будто этот человек заполнил собой все окружающее пространство. Она посмотрела на мать, сидящую с идеально ровной спиной, словно кукла, и на отца, вальяжно развалившегося на диванчике. Он улыбался Мали, но девочка знала, что за этой улыбкой скрывается.
Ювэр, рассматривая Мали, буквально пожирала его взглядом. Им с сестрой не удалось еще нигде побывать, и хоть на Приам прибывало много путешественников, он вызвал у нее интерес. Его светлые волосы, падающие на плечи крупными волнами, голубые глаза, в которых было много теплоты, когда он на нее смотрел, крепкое тело, приятный голос – невесте, видимо, нравилось все.
Мали попробовал инжир и разбавленное вино, старался поддержать беседу, вел себя заинтересованно, а когда уже короли обсудили все вопросы, он подозвал одного из стражников. Высокий мужчина вошел к залу и всем поклонился.
– Принеси сундук – дары для моей невесты, – произнес Мали. Он вновь взглянул на Ювэр, отчего та залилась краской. – Для самой прекрасной невесты.
Еще раз поклонившись, мужчина удалился. Комната снова наполнилась голосами. Самос слишком активно размахивал руками, причитая, что все эти дары излишни. Ясмин глупо хлопала глазами и прижимала руку к груди, будто боялась, что ее сердце сейчас выскочит, а Ювэр молча смотрела перед собой и лишь боязливо бросала взгляд на Мали, полный восхищения. Элла поджала губы и с ненавистью сжала ткань платья, стараясь не показывать своих истинных эмоций, хотя стоило хоть кому-то из присутствующих обернуться и взглянуть в лицо девушки, то он бы наткнулся на ледяной взгляд.
Когда стражник появился вновь, еле пройдя в двери с сундуком в руках, все взволнованно встали со своих мест. Мали немного отошел в сторону, чтобы дать стражнику развернуться и открыть тяжелую крышку. Элла осталась сидеть на месте и, глядя на спины людей, собравшихся вокруг сундука, даже не повела бровью. Стражник оказался у окна, наступив тяжелым ботинком на легкую штору, колыхнувшуюся от порыва ветра, и повернул голову к принцессе. Он не спешил покидать комнату, разглядывая сквозь прорези на белом шлеме девушку. Белая кожаная куртка, плотно прилегающая к телу, штаны и железный нагрудник, который позвякивал при движении мужчины, подчеркивали его мышцы. Элла привстала, чтобы рассмотреть его, но стражник опустил голову и быстро вышел, спрятав необычные разноцветные глаза. Он так стремительно покинул комнату, будто боялся, что наследная принцесса погонится за ним, забыв о приличиях.
Ювэр тем временем присела перед открытым сундуком. Она вытащила оттуда один из свертков и развернула хрустящую тонкую бумагу. Ей на колени выпали мешочки с семенами. Белоснежные кульки, завязанные кожаными веревками, приятно шуршали в ладонях девочки.
– Это семена цветов, – подсказал король Тхамара. – Мои лучшие алхимики вывели сорт, который должен выжить в песках Приама. Специально для вас, принцесса Ювэр.
Сидя на коленях, она подняла взгляд, полный радости, и улыбнулась.
– Если цветы погибнут, то я прикажу казнить этих обманщиков.
Улыбка сползла с лица девочки, и лицо Мали тоже стало серьезным.
– Прошу вас, не нужно! – воскликнула она так отчаянно, что король Тхамара немного растерялся.
Мали нахмурился и приложил руку к груди, словно давал клятву.
– Не буду, обещаю вам!
Ювэр достала второй сверток, более массивный. Развернув его, она вытащила на всеобщее обозрение золотого цвета платье и охнула, прижав его к себе. Тонкая нежная ткань приятно легла на грудь девочки и норовила упасть к ее коленям.
– Какая прелесть! – воскликнула Ясмин и протянула ладонь, чтобы потрогать ткань.
Ювэр бережно отложила платье в сторону и достала со дна маленький деревянный ключик. Она покрутила его в руках и встала в полный рост.
– Это ключ от моего замка, он открывает главные ворота. Ключ от моего замка и моего сердца! – Мали с жаром произнес эти слова, и Ювэр слушала его, как заколдованная. – Вы покорили меня с первого взгляда! Красивая, добрая, нежная… вы – цветок Приама, дорогая моя принцесса. Я готов нарушить все запреты Тавота и отдать ему все, лишь бы вы стали моей королевой!
– Может быть, для начала вы прогуляетесь со мной? – вопрос Эллы, прозвучавший у них за спинами, заставил всех одновременно обернуться.
Элла подумала, что он откажется. Даже его стражник, тот, что прятался в коридоре и пытался всеми силами скрыть свое присутствие, но выдавал себя легким лязгом белоснежных доспехов, кашлянул. Когда принцесса задала этот вопрос в неловкой тишине, что создалась вслед за ее словами в коридоре послышалась возня. Даже осы, что жужжали над блюдом с финиками и инжиром, уселись на край посуды.
Король Мали усмехнулся, а Самос натянул на лицо маску неподдельного ужаса. Элла видела, как сжались ладони отца, которые он спрятал за спиной.
– Элла! – воскликнул король Приама. – Что подумают жители, когда увидят тебя мило беседующей с женихом сестры?
– Кто сказал, что беседа будет милой? – от жары хотелось спать, и Элла вяло отмахнулась от слов отца.
Мали охотно рассмеялся и пригладил свои светлые волосы, пытаясь скрыть нервозность.
– Что ж, ваши дочери не только прекрасны, но и остроумны. Мне в радость будет пройтись после долгой дороги. – он вновь бросил взгляд на Ювэр, и та залилась краской.
Элла также внимательно следила за реакцией сестры на его слова и взгляды этого слащавого мужчины, и ей не нравилось то, что она видела. Она понимала, что Мали понравился Ювэр, и червячок ревности принялся точить сердце наследницы земель Приама, как спелое яблоко. Элле очень не хотелось делить любовь своей сестры с чужаком.
Все присутствующие покинули комнату, чтобы их проводить, и Мали с Эллой вышли на улицу. Принцесса предложила королю набросить на голову шаль, спрятать белую кожу от палящего полуденного солнца. Тот с радостью принял нежную светло-голубую шифоновую ткань из рук служанки, покорно предложившей несколько на выбор. Элла усмехнулась, глядя, как король Тхамара, неумело перебирая пальцами, пытался завязать шаль на голове, и злился, что выставляет напоказ свою неумелость. Она отвернулась, будто это ее не волновало, и прошлась взглядом по родным улицам, расположенным внизу. Когда Мали поравнялся с девушкой, она лишь слегка кивнула и двинулась в сторону торговцев.
– Знали ли вы, принцесса, – начал разговор король и заложил руки за спиной, – что долина Тхамар когда-то тоже была пустынна. Я был мал, когда на нашу землю ступил Тавот, и мой отец попросил у него сделать ее плодородным краем. Представляете? Все три острова, соединенные тонким перешейком суши, были погребены под толщей мелкого, горячего песка.
Элла резко обернулась, когда услышала звонкий детский смех – несколько мальчишек, весело обогнав их, понеслись прочь. Ожерелье на ее шее звякнуло, а затем еще раз, когда она вновь повернулась к королю. Они прошли площадь, и у открытых дверей храма принцесса замедлилась, а затем прибавила шаг, пока ее не постигло искушение. До этих мест уже не долетал аромат специй, здесь пахло лишь горячим песком, жареным мясом и сырными лепешками. Воздух, отражаясь от разноцветных окон и дверей, тонкой дымкой поднимался от дорог, вымощенных камешками, до крыш домов.
– Знали ли вы, король, – вальяжно начала Элла, – что именно благодаря моей тетушке Каро, ваша долина, как говорят многие, прекраснее всех на свете. Именно она, будучи маленькой девочкой, не побоялась и шагнула в пещеру, чтобы освободить Тавота из вечного томления у подножия вулкана.
Мали отрицательно покачал головой.
– Может быть, отец и рассказывал мне, но я был мал и не помню этого.
– Когда мой дедушка отправился в Цве, он привез на своем корабле не только теней – жителей того тусклого края, земли которого настолько бедны, что их дети вынуждены жить на застывшей лаве и дышать пеплом, сыплющимся им на голову, но и самого Тавота. Вы когда-нибудь видели живого Бога?! Его бычью морду, золотое кольцо в носу, витиеватые рога и могучий торс?
Мали снова замотал головой.
– А мы с Ювэр видели. Однажды он явился нам по зову Каро. Она ведь освободила его и подарила ему свою душу, чтобы он обрел силу, а взамен она получила шанс уплыть оттуда, ведь до этого корабли в Цве не ходили. Так началось великое путешествие нашего Бога. А теперь, король, когда моя история впечатлила вас больше, чем меня ваша, я могу поговорить о том, о чем хотела, когда звала на прогулку.
– О чем же?
Они спустились к берегу и пошли вдоль линии воды.
– О том, что моя сестра слишком молода для вас.
Мали остановился. Слева от него блестело море. Он поднял глаза к солнцу, и Элла не могла понять – он был огорчен наглостью девушки или всерьез раздумывал над сказанным.
– Вы сейчас в таком возрасте, принцесса, что все люди, которым чуть за двадцать, кажутся вам стариками, – наконец произнес Мали и двинулся дальше.
Король старался выглядеть равнодушным, даже слегка улыбнулся, но Элла успела заметить огонек злости в его голубых глазах.
– А вам, король, разве чуть за двадцать? – принцесса продолжила внимательно следить за мужчиной, не глядя себе под ноги.
– Вы правы – мне двадцать девять. У меня есть опыт правления, и я могу уверенно сказать – малоприятные слова девчонок, что только оторвались от груди кормилицы, меня уже не заботят.
Один из двух стражников, что следовали за ними на некотором расстоянии, зашелся в кашле и Мали чуть скосил глаза в его сторону.
– Я запомню ваши слова, король, – Элла усмехнулась. – Скажите мне вот что: неужели не нашлось принцессы более… подходящей?
Элла видела, как терпению короля приходит конец. Он расцепил руки, что держал за спиной, и нервно пошевелил пальцами, сжав челюсть.
– У вас достаточно дахманов на покупку алмазов, тем более, что отец делает долине хорошую скидку. – Элла все больше давила на Мали, оставаясь при этом внешне спокойной. – Так зачем вам еще и пятнадцатилетняя Ювэр?
Мали улыбнулся шире, словно хотел, чтобы его кожа треснула, шаль под порывом ветра слетела с головы и болталась на шее.
– Для такой юной принцессы вы очень умны.
– Я много читаю. – ответила Элла и остановилась. Стражники замерли, как и король Тхамара. – Я наследница этих земель, и мне положено знать о всех островах, с которыми мы ведем торговлю.
– И все же вам известно не все. – ответил Мали. – Когда вы будете навещать свою сестру в долине, у нас будет больше времени для разговоров.
Он взмахнул рукой и один из стражников подошел ближе.
– А пока, если вы не устали, не могли бы вы показать моему воину быков Митши? Их еще не убили? Он никогда не видел этих чудовищ и был бы вам очень благодарен.
Наследница Приама повернулась к мужчине, закованному в тяжелые доспехи и утопающему стопами в песке.
Элла молча двинулась в сторону города, не удостоив Мали последнего взгляда. Король долго смотрел ей вслед, оставаясь неподвижным, а затем с ненавистью сорвал с шеи шаль и бросил ее под ноги. Оставшийся стражник подошел к нему и снял шлем. К его лицу прилипли светлые волосы, большие разноцветные глаза уставились в ту же сторону, куда падал взгляд его короля.
– Знаешь, Баро, – произнес Мали, и высокий мужчина повернулся к нему. – Я давно понял, что не стоит бояться этого Бога Тавота. Если ты, совершив злодеяние, дашь ему равноценный откуп, то он простит тебя и, возможно, ты еще получишь какой-нибудь дар. Но вот от этой девчонки стоит ждать беды.
Бухта Приама была полна кораблей. Некоторые из них были огромными и качались на волнах, как бедра пышной девушки при ходьбе, некоторые, крохотные, чуть больше рыбацких лодок, плескались в воде чуть быстрее, словно голова старушки, машущей в такт музыке. Моряки расположились отдохнуть и растянулись по всему берегу: кто-то играл в карты, подставив вместо стола ящик с алмазами, кто-то лежал в тени пальмы, стараясь скрыться от солнца в ожидании приказа своего капитана, кто-то пытался уладить дела с распорядителем, и несколько бывалых моряков брели вслед за старым сухим мужичком с крючковатым носом и абсолютно седой головой.
Калеаб отправился в город раздобыть еды, пока у них еще было время – корабль на Виту должен был прибыть к двум часам пополудни. Пробираясь сквозь толпу людей, снующих по рынку, старик поднял голову на холм, где стояла вилла короля острова. Он сжал губы, отмахнулся от навязчивого запаха каких-то пряностей, что сунул ему под нос наглый торгаш, и прислонился спиной к столбу, поддерживающему палатку. Калеаб размышлял о том, не притащить ли ему Каро с ее девчонкой к королю сегодня. Он почесал грудь, на кучерявых седых волосках проступил пот и нахмурился, вспомнив о деньгах, что сулила госпожа Михиледжи. Старик снова уговорил себя не отступать от собственного плана. Все мысли Калеаба занимали монеты, что он получит от Каро, и награда от короля Самоса. Нужно было лишь продолжать путь.
Каро сидела в стороне ото всех, глядя на волны и горизонт, задрав платье до колен, и тихо перебирала песок тонкими пальцами. Она нежила его, сгребая песчинки и высыпая с ладони обратно к своим бедрам.
Литта скучала. Она посмотрела на мать, на людей, что были заняты своими делами, и развернулась лицом к городу. Девочка сидела под пальмой, набросив на голову желтую шаль, что заботливо предоставил Терим, и закрыв часть лица, чтобы никто ее не узнал. Жар от раскаленного песка поднимался вверх, размывая черты города, теплый ветер приносил знакомые с детства запахи. Она так и сидела почти неподвижно, обхватив колени руками и положив на них подбородок, пока не увидела вдали фигуры в белом. В этом одеянии она сразу узнала короля и движущихся следом стражников, а когда они подошли ближе и, повернувшись боком, прошли перед ней, в спутнице Мали Литта признала Эллу. О чем они беседовали, девочка не слышала, но при виде лица кузины сердце ее сжалось от тоски. Литта повернула голову, чтобы взглянуть на мать, полностью сосредоточенную на своих мыслях. Среди всей этой толпы дочь Воридера чувствовала себя одинокой. Ей хотелось встать, громко закричать, чтобы все знали, что она жива и здорова, но она не могла сделать над собой усилие. Тем временем Элла ушла, а чуть погодя король Мали двинулся к городу, и Литта вновь осталась одна.
Наваждение мгновенно пропало, и время, секунду назад замедлившее свой бег, понеслось с прежней скоростью. Впервые за свою недолгую жизнь Литта ощутила новое чувство, охватившее ее под жарким солнцем родного края. Охваченная злостью ко всему живому, девочка зажмурилась, стараясь выровнять свое дыхание.
Справа от города, в стороне дымили алмазные шахты. Она вспомнила, как они вместе с дочерьми Самоса бегали туда. Люди, привезенные из Цве, к тому времени уже получили жилье и были более адаптированы к жизни в Приаме, но, несмотря на это, Ювэр продолжала им помогать. Она брала кувшинчик с водой и омывала руки каждого работяги, что выходил вечером на поверхность, оставив позади, глубоко внизу, часы своего труда. Литта вспомнила, как они улыбались, как были благодарны заботе маленькой принцессы.
Все воспоминания рассеялись, как дымка, и Литта вернулась в свою удручающую реальность, открыв глаза. Они с матерью затеяли путешествие за быком, за особенным быком, как было сказано, и девочка знала, что Каро под силу создать что-то этакое. Литта никак не могла признаться матери, что ей не нужен трон, не нужен Приам и длинное утомительное путешествие тоже. Ей хотелось свободы, приключений, но не тех, что вели к смерти и свержению короля. Она с некоторой досадой и завистью смотрела на рыбаков, бывающих на разных островах Нового и Старого мира, пробующих незнакомую еду и слушающих рассказы жителей столиц. Литта вновь посмотрела на мать и была готова погрузиться в себя еще глубже, но ей на плечо легла тяжелая рука. Калеаб смотрел на девочку сверху вниз, весь мокрый от пота, и протягивал широкую ладонь, на которой лежали два инжира и половинка яблока. Литта молча взяла угощение, принялась вяло жевать фрукт. Старик плюхнулся рядом с ней на песок и вытер рукой лоб, который тут же заблестел вновь.
– И как вы жили в этой жаре? – спросил он. В нос Литты ударил едкий запах пота, кислый и резкий, отбивший весь аппетит.
– Ко всему можно привыкнуть, – сказала она и отложила инжир.
– Город хорош. – пропел Калеаб и потянул воздух широкими ноздрями. – Я видел быков у порта. Вернее, их туши.
Мужчина глянул на Литту, но она лишь повела плечом.
– Самос хитер, – Калеаб одобрительно усмехнулся. – Даже после того, как все жители Приама похоронили вас, он продолжает истреблять животных.
Литта повернулась к нему, и он стал разглядывать ее глаза. Желтая ткань шали красиво подчеркивала загорелую кожу, а сами зрачки стали глубже, будто он глядел в глаза Каро. Калеаб опустился на спину, а затем перевернулся на бок.
– Можно было бы просто схватить Самоса и вывезти к островам Старого мира. Спокойно перерезать горло и все. – Калеаб усмехнулся. Он прошелся взглядом по тощей фигуре девочке, пока она задумчиво смотрела вдаль.
– Кара Тавота настигнет везде. – ответила Литта. – Неужели ты этого не знаешь?
Не настигнет, если ты достаточно умен, подумал Калеаб, но не сказал этого девочке.
– Каро готова понести кару, – ответил старик. – Даже если Митши убьет твоего дядю, вина ляжет на плечи твоей матери.
Литта промолчала. Старик вновь усмехнулся и повернул голову к Каро, сидящей чуть дальше. Сумасшедшая, подумал Калеаб, глядя, как женщина перебирала пальцами песок.
Элла помогла сестре надеть золотое платье. Все ремешки, что шли под грудью и на бедрах, подчеркивали загорелую тонкую фигуру девушки. Когда Ювэр повернулась к сестре, та улыбнулась самой искренней улыбкой. Элла добавила к наряду обруч, с которого по бокам свисали тонкие нити с нанизанными на них розовыми бусинами. Ювэр подошла к зеркалу, чтобы полюбоваться собой, а Элла села на постель сестры. Легкая штора, подхваченная ветром из открытого окна, прошлась по коже девушки, и вслед за этим по плечу пробежали мурашки. Она поежилась и пересела на другой край – ей и так было волнительно отпускать сестру.
Приам затих. Король Мали спал в гостевой комнате, привыкший рано ложиться, он уже храпел на своей постели, и ему было невдомек, что жизнь в доме правителей края пустынь продолжалась. Когда стены дома остыли, для Самоса и его жены наступило время уединения – король перебирал документы в кабинете и расчесывал язвы, Ясмин думала о грядущем дне, слуги лениво зевали и мечтали уже, наконец, отправится спать. Со стороны тихий дом, в окнах которого иногда мелькал свет свечей, по-настоящему еще не спал. Девочки в темноте делились секретами и рассказывали друг другу о впечатлениях дня, пока под их окнами стража Мали отдыхала под открытым небом.
Элла видела, как Ювэр довольна подарками короля, но молчала, держа мнение о беловолосом человеке при себе, чтобы не расстраивать сестру. И тем не менее, будущей королеве Приама было горько осознавать, что ее любимая сестра за один день прониклась симпатией к незнакомому человеку.
Глядя, как Ювэр гладила ткань платья, расправляя невидимые складки, Элла легла на постель сестры и уставилась в потолок. Нарисованные звезды смотрели на девушку, переливаясь от света свечей, расставленных по всей комнате, и будто насмехались.
Нити прошлого.
Самос устал. Его спина чесалась от струек гноя, стекающих по коже, его голова гудела от постоянной боли и жары, стопы ныли от долгой ходьбы. Он сидел в кабинете с закрытыми окнами, не допуская ни солнечный, ни лунный свет, от которого в последнее время начали слезиться глаза.
Король Приама понимал, что конец его близок. И ему, как ни странно, было не страшно умирать. Он даже ждал этого – избавления от постоянной боли и пустой болтовни жены.
В доме было тихо. Самос знал, что внизу Ясмин собирала в дорогу еду, а дальше по коридору Ювэр укладывала вещи в сундуки.
Ювэр, его маленькая доченька – будущая королева долины Тхамар.
Кто бы мог представить, пронеслось у него в голове. Самос усмехнулся и подумал о том, что его внуки будут самыми богатыми правителями во всем Новом мире, а возможно и на всей планете.
Самос потянулся к стакану, стоявшему на самом краю стола и сделал глоток воды. Перед ним лежало письмо брата, которое он сохранил на память. Король Приама потер бороду и взял лист со строками уже выученными наизусть. Это письмо было написано давно, однако дорогая бумага не потеряла свой вид за столько лет. Самос берег именно это послание, единственное из сотни оно почетно хранилось в шкатулке. Когда хоть тень сомнения закрадывалась в его сердце, король доставал напоминание о том, каким на самом деле был его брат, и вчитывался в строки. Воридер много путешествовал, даже когда его жена родила дочь, его не было дома. Он вместе с отцом пребывал на Ухое. Самос первым взял на руки маленькую Литту и перерезал ей пуповину.
В письме говорилось о том, что, несмотря на то, что Самоса готовили к власти с детства, Воридер должен был стать новым королем Приама. Они с отцом договорились об этом незадолго до путешествия. Снова читая буквы, написанные почерком брата, Самос сжал в руке плотную бумагу. Он вспомнил эмоции, что пережил тогда, вспомнил, как отец и брат прятали от него взгляды по прибытии домой. И вспомнил коронацию Воридера и то, как помогал ему первое время разобраться в тонкостях управления островом.
Самос с презрением откинул лист, постучал пальцами по столу. Он прислушался к тишине дома и почувствовал зуд в области шеи. Плотная ткань ворота натерла папулы, отчего несколько лопнули, и гной с примесью крови потек вниз по спине. Самос слегка отогнул плотную ткань и попытался успокоить раздраженную кожу, размахивая рукой, словно веером.
– Наследник! – он произнес слово в слух, будто пробуя его на вкус.
Самос открыл ящик стола и бросил туда письмо. В последнее время он часто вспоминал прошлое, те дни, когда в их доме появилась Каро, и думал, когда же он перестал улыбаться. Он сразу влюбился в девчонку, пропал безвозвратно…
Каро стояла на пороге с босыми грязными ногами. Никто даже не удосужился переодеть девочку. Алай был занят новой стражей, а Воридер еще не появился. Он тайком проник на корабль отца, хоть это и было очень опасно, а его младший брат прикрывал его, как всегда.
Самос побежал в личную спальню и принес для девочки туфли и свою тунику. Служанка, наконец, увидев чужестранку, увела ее, чтобы отмыть в бане вместе с остальными женщинами, привезенными из Цве. Самос остался покорно ждать в главной зале. На мальчика никто не обращал внимание – в доме всегда было шумно после путешествий отца.
Ожидая девочку, Самос разложил на столике фрукты и налил в стакан воды. Ему не терпелось вновь ее увидеть, нарезая круги по залу, мальчик нервно теребил рукава рубашки. Когда служанки привели Каро к нему, девочка выглядела по-другому. Самос улыбнулся, приглашая ее сесть с ним. Они провели несколько часов за едой и разговорами. Девочка расслабилась, улыбалась, а потом…
Воридер, ворвавшись в дом, с веселым смехом тянул отца за собой. Они вместе вошли в залу, и Самос поднялся на ноги, отвел взгляд, нервно поджал верхнюю губу, будто его застукали за чем-то постыдным. Воридер без стеснения подошёл к Каро и, схватив ее за локоть, поднял на ноги.
– Вот эту! Я хочу себе вот эту!
Алай, король Приама, кивнул. Ему было наплевать на жизнь прислуги, а желания любимого старшего сына исполнялись словно по волшебству.
– Забирай, – Алай повернулся к младшему сыну. – Пусть берет ее. Пошли, покажу тебе чудного зверя.
Самос не сдвинулся с места. Он на мгновение растерялся от того, как быстро в их с Каро покой ворвалась рыжеволосая буря.
– Мне не нужны звери, отец. Пусть Воридер оставит девочку в покое. Она добрая и…
Воридер свободной рукой хлестнул брата по щеке. Каро вскрикнула от неожиданности и, вырвавшись, подошла к Самосу.
– Грязный, рыжий варвар! – она погладила Самоса по щеке и плюнула в лицо Воридеру. – Мой Бог покарает тебя! Слышишь?
На улице и правда раздались крики, послышался топот, задрожала земля…
Самос и сам не мог понять, как Тавот навел в Приаме порядок. Тот год был сумбурным, устанавливался Новый мир, новые законы… Но больше всего он не мог понять, как Каро и Воридер полюбили друг друга…
Самос открыл глаза, почувствовав на себе взгляд – перед ним в дверях стояла Ясмин.
– Девочки внизу. Никак не могут расстаться друг с другом.
Она замолчала, видя, что на лице ее мужа не дрогнул ни один мускул. Ясмин стушевалась под пристальным взглядом и тихо вышла, прикрыв дверь. В последнее время она чувствовала себя гадко: дочь уезжала, муж с каждым днем был ближе к смерти, вторая дочь вечно пропадала в библиотеке, а горожане, когда она проходила по городу, смотрели на нее с ненавистью. Оставив Самоса одного, Ясмин подумала о собственном одиночестве в большом доме.
Самос почувствовал боль в груди – на сердце легла тень. Он усмехнулся и откинулся на спинку стула.
Проклятье! Что значило это слово? Какой посыл оно несло для людей с разными взглядами? Король Приама знал. Это было нечто за гранью привычного понимания боли. Проклятье Тавота было больше, чем кара за злобное деяние – это была мука и ожидание смерти, в объятия которой так хотелось упасть.
Элла поднялась на крышу, чтобы проводить взглядом корабль, уплывающий в Тхамар. Она готова была кричать от боли и ненависти, раздираемой изнутри. Ее любимая сестра отправилась с чужаком в страну, которую никогда не видела, легко оставив прежнюю жизнь. Элла вновь вспомнила, как Ювэр смотрела на короля долины, и ее дыхание сбилось от отчаяния.
От гавани отошел еще один корабль, плывущий чуть в стороне. Эти два судна разошлись, как и судьбы Эллы и Ювэр. Наследница Приама села на край крыши, ощутив жар поверхности, за день нагретой солнцем.
Первая слеза потекла по ее щеке осторожно, будто кошка, что не решалась покинуть дом. Девочка нервно вытерла ее, думая, что исправила ситуацию. Но следом потекла еще одна и за ней еще, пока тонкие струйки слез не превратились в водопад. Эллу настигло такое чувство одиночества, что хотелось крушить все вокруг, кричать, кусаться, как дикому зверю, загнанному в клетку, но она лишь сжимала и разжимала кулаки от бессилия.
Элла ненавидела Мали – человека, забравшего ее родного и самого любимого человека. Ей хотелось перерезать его горло и увидеть, как теплая кровь хлынет из артерии.
Она ненавидела отца, забравшего жизнь дедушки, дяди и любимой тети.
Ненавидела мать за бездействие и трусость.
И ненавидела себя за отсутствие решимости.
Корабль в Виту шел медленнее, чем обычно, ветер, как назло, затих, будто специально, чтобы заставить Каро злиться. Вонючие, уставшие рыбаки медленно сновали по палубе, шаркая тяжелыми ботинками. Литта старалась не высовываться из каюты лишний раз, играя с Калеабом в карты, Каро же, наоборот, пропадала днями наверху, всматриваясь в горизонт, будто это могло ускорить приближение суши.
В Виту они прибыли уже на закате. Первое, что бросилось девочке в глаза – грязные покосившиеся домишки, где-то выструганные из тонкой древесины, но в основном из глины с соломенной крышей. Причал походил на умирающего птенца, выброшенного из гнезда: весь всклокоченный, с торчащими в беспорядке палками, налетом мокрого песка и ила. Нависшие скрюченные деревья практически лежали на вытянутых в два этажа строениях. Тяжелое темно-синее небо пестрело разрывающими его молниями, предвещая ночной ливень, в воздухе пахло грязью и еловым лесом, примыкающим к порту.
Проходя по длинной, прямой и широкой улице главного города, натыкаясь на ужасного вида прохожих, Литта была разочарована. После белых домов Аму и ярких красок Приама Виту сильно отличался от дружественных островов.
Литта, сняв поношенные туфли, чтобы хоть как-то их сберечь и увеличить срок службы, медленно брела за матерью, утопая в противной жиже, звавшейся дорогой. Каро уверенно шла за полной женщиной, согласившейся приютить их в своем доме на окраине острова. Путники прошли сквозь центральную площадь городка, где крепкие мужчины отгоняли несколько коров, отбившихся от стада, и пересекли небольшое поле с кукурузой. Дойдя до деревни, Литта брезгливо прижала к груди туфли, глядя на еще более мрачную обстановку. К тому моменту начался дождь, дороги размыло до такой степени, что невозможно было разобрать, куда ступать, чтобы не утонуть в грязи.
Они шли по узким улочкам, где под ноги бросались тощие коты, а женщины выливали помои у порога. Некоторые из них внимательно разглядывали путников, забыв на мгновение о своих делах. У одного из домов Литта увидела маленьких детей, бегающих голышом под раскаты грома. Чумазые, они плескались в лужах, пока их отец курил трубку, сидя на кривой лавочке.
Женщина подвела их к расшатанной калитке, пройдя сквозь которую, Литта увидела дом с открытой настежь дверью. Внутри не было никакой мебели, кроме нескольких кроватей и огарка свечи на полу у входа. Взяв из рук Каро монету, хозяйка удалилась.
Калеаб сплюнул прямо на пол, от чего Литта брезгливо поджала губы. Не обращая ни на кого внимания, Каро выбрала самую дальнюю постель и улеглась лицом к стене.
Литта не решилась лечь на матрац, от которого воняло потом и мочой, странные пятна бурого цвета почему-то сделали ткань хрупкой, с разъехавшимися нитями. Она вышла из дома и села на бревно, оставленное здесь, видимо, для рубки дров. Девочка погрузилась в свои мысли – в последнее время она была задумчивой и тихой больше обычного. Тихий скрип покосившейся двери и тяжелые шаги, по которым сразу можно было узнать Калеаба, заставили Литту обернуться. Она увидела на пороге его силуэт. Калеаб взглянул на девушку и достал из-за пазухи поношенной куртки трубку. Маленький огонек на несколько мгновений вспыхнул в ночи, а затем Литта почувствовала сладковатый запах табака.
– Трудно представить, что этот остров принадлежит Новому миру. – задумчиво сказала Литта.
Она и Калеаб осмотрели все, что позволила им темнота ночи.
– Хм, люди не везде живут так прекрасно, как в Тхамаре. – произнес Калеаб.
Старик выкурил трубку, прежде чем продолжить разговор. Он стоял на пороге и был чуть выше девочки, сидящей на бревне. Где-то вдалеке слышалась мелодия, горели факелы, но в их районе было тихо. Старые домишки стояли, погруженные в сон.
Калеаб рассматривал спину Литты, пока она, задрав голову к небу, любовалась мерцающими звездами.
– Возле порта была таверна. – Калеаб указал пальцем в сторону огоньков. Литта повернула голову в указанном направлении. – Можем проверить открыта ли она – пройтись перед сном бывает полезно!
– А как же мама?! – спросила Литта. Ей не хотелось уходить далеко от женщины.
Калеаб махнул рукой, выбил из трубки остатки табака, постучав ею по стене дома.
– Каро спит крепко. Мы ненадолго, только посмотрим, как веселятся местные, и вернемся сразу же, как только ты захочешь.
Литта осторожно кивнула. Ей и правда хотелось посмотреть на местных, понять, почему же им тут нравится, возможно, увидеть то, что упустила, пока брела за матерью. Должно же быть в Виту что-то прекрасное?
Таверна действительно работала, мало того, в ней было полно народа, так еще и пахло неприлично вкусно. Огарки свечей были расставлены в длинные стеклянные колбы, чтобы воск не растекался, позволяя им дольше гореть. Все тот же народ, грязный и вонючий, сидел за кривыми столиками, сделанными наспех из неструганных досок. Кто-то сидел прямо на полу и подтягивал ближе ноги, когда прохожие пробирались к дальним столам. Несмотря на всю грязь, было тихо и уютно, пахло жареной рыбой, что приятно удивило гостей. Калеаб протиснулся к стене, где хозяин омывал кружки, и попросил у него две порции вина.
Они уселись в углу и распивали напиток, наблюдая за местными и слушая их истории. Дети рассказывали друг другу страшные байки, попутно пытаясь украсть у взрослых что-нибудь с тарелок, а с берега доносились песни. Глядя на все это убожество, Литта не могла поверить, что эти люди по-настоящему счастливы.
Спустя несколько часов она захмелела, и они с Калеабом решили выйти на улицу, чтобы глотнуть свежего воздуха. На берегу плясали девушки, размахивая грязными подолами, и Литте отчаянно захотелось к ним присоединиться. Она раньше никогда не танцевала и делала это с детской неуклюжестью, но никто не смеялся над ней. Юноши и девушки приняли ее к себе, и Литта растворилась в этой ночи, в этом острове, наполненном грязью, тощими кошками и запахом гнилой капусты.
Калеаб стоял, прислонившись к дереву, курил трубку, и улыбался. Он осмотрел стройные ноги девочки, на то, как она кружилась, смеялась, запрокинув голову, и говорил себе, что нужно подождать. С каждым днем старику все больше хотелось перерезать глотку Каро – надменной хитрой дряни, и забрать Литту себе.
Каждую ночь она гуляла по замку, пока ее муж спал в своей постели. Огромной высоты потолки и длинные коридоры вызывали ужас, девочке казалось, что в них легко заблудиться. Белый обтесанный камень выстилал как стены, так и пол, длинные окна пропускали много солнечного света, а пейзаж, что открывался, был великолепен. Мали приставил к ней служанок, но вскоре Ювэр отказалась от них. Привыкшая одевать себя сама, она стеснялась чужих людей, пусть даже и женщин. Для Ювэр этот город был красив и непривычен одновременно. Она всюду ходила с охраной – молчаливым Баро, который сопровождал ее за пределами замка. Он оставался в стороне, когда она расспрашивала местных жителей, помогала рыбакам на пристани, играла с детьми внизу долины и каждый вечер перед сном посещала сады Аму.
Она явно скучала по родителям, что так быстро отбыли в Приам, и по сестре. Ювэр теперь одевалась в белое, как подобало королеве, и стойко выносила заседания совета, длившееся с восхода солнца до полудня. Мали был с ней нежен, берег ее, как жемчужину. После заседания они отправлялись гулять, после прогулок каждый был предоставлен сам себе. Король Тхамара пропадал в подвалах замка, где у него была лаборатория – его страстью была алхимия, Ювэр же, не изменяя себе, предпочитала живых людей.
Тот день запомнился Ювэр потому что в долину пришел дождь. Над Тхамаром собрались тяжелые душные облака, и утром, наконец, они разродились ливнем. В коридорах стало прохладно, многочисленные слуги спешили закрыть все створки, чтобы сквозняки, вольготно гуляющие у дверей комнат, стихли. Председатели совета спешили в королевский зал, попутно набрасывая на плечи накидки и обгоняя бредущую королеву, приостанавливались, чтобы поклониться, выказывая почтение.
Ювэр была поглощена своими мыслями. Барабанящий на улице ливень способствовал грусти, а не серьезным разговорам о делах Аму, стекающие по стеклу капли размывали вид на город. Она кивала в ответ всем, кто перед ней останавливался, совсем не обращая на них внимания. Баро медленно шел сзади, держась на почтительном расстоянии. Ювэр слышала его шаги, чувствовала, как он тяжело ступает в доспехах. Ей было его жалко – молчаливый, покладистый, он вечно таскался за ней день ото дня. Она даже не знала, когда он успевал есть и справить свои естественные потребности.
Когда они оставались наедине, она разрешала стражнику снять шлем и тогда Баро меланхолично смотрел на горизонт разноцветными глазами, пока королева собирала цветы вдали от людей или они оба сидели на холме, наблюдая за жителями столицы Аму.
Они редко разговаривали. Ювэр как-то раз спросила у Баро о его детстве, но не получила ничего, кроме односложных ответов. Между ними не было дружбы, но королева Тхамара все равно испытывала к этому человеку добрые чувства.
За этими мыслями королева дошла до зала совета. Баро открыл перед Ювэр дверь, и она протиснулась внутрь. За круглым столом уже собрались мужчины, и все одновременно встали, громыхнув ножками стульев по белому каменному полу, как только услышали тихие шаги. Ювэр улыбнулась всем и прошла к своему месту. Пхисо фон Аус, полненький коротышка с рыжей бородкой, отодвинул королеве стул. Ювэр села, и Пхисо плюхнулся рядом, шумно вздохнув. В зале вновь повисла тишина. Слуги не успели закрыть здесь окна, и холодный ветер вздымал легкие шторы, но никто из присутствующих даже не моргнул в сторону створок – все предпочли сидеть, укутавшись в шали, и стучать зубами от холода.
Ювэр поднялась, чтобы закрыть окна, и в тот же момент двери вновь распахнулись, впуская короля. Советники вскочили с мест, поклонились. За Мали в зал вбежали слуги и бросились закрывать окна. Им распалили камин, и через несколько мгновений, пока король и королева усаживались, теплое потрескивание окутало зал.
Хантор Дюб, строгий старик с маленькой тонкой бородкой, тихим надрывным голосом произвел перекличку собравшихся и разложил перед королем долины письма с вопросами для обсуждения на сегодняшнем заседании. Ливень тем временем принял еще большие обороты – за стеклом ничего невозможно было рассмотреть. В зале было темно, и Мали приходилось наклоняться над свечой, чтобы хоть что-то прочесть.
Ювэр наблюдала за всеми без особого интереса – мыслями она была далеко. Королева думала о том, что в это же время могла сделать что-то полезное для жителей, чем сидеть и делать участвующий вид, пока мужчины решали дела.
Патриций Амин – куратор моряков и порта, крепкий мужчина с золотым зубом, был недоволен делами. Он попросил выделить еще денег на ремонт кораблей. Хантор, пожевав губами, сказал, что кораблей достаточно для нужд долины и те, что находятся на ремонте, могут и подождать. Терим, что тоже присутствовал, громко пыхнул. Его нижняя губа опустилась, будто обидели его лично. Они начали спорить, а Мали все сидел, уткнувшись в письма. Ювэр прислонилась к плечу короля и опустила взгляд на бумагу – там были всевозможные прошения, даже приглашение на свадьбу, которое Мали тут же положил в сторону. Он повел плечом, и Ювэр подняла голову.
– Извини, моя королева, я должен быть сосредоточен. – король даже не взглянул в ее сторону.
Голоса тем временем становились громче, страсти накалялись, а молодой королеве стало душно. Она постаралась встать как можно тише и незаметно вышла. Баро стоял, прислонившись к стене, и, увидев, как дверь отворилась и его королева появилась, взглянув на него печальным взглядом, отстранился от прохладного камня.
– Я устала. Проводи меня, пожалуйста.
Они вернулись в спальню. Баро занял свой пост у дверей. Ювэр оказалась в пустой холодной комнате, в которой еще пахло духами и цветочным мылом, с которым она приняла утром ванну. Девочка осмотрела всю белую мебель, пустые стены, подвязанные тяжелые шторы на окнах, чтобы бледный свет проник в комнату, холодную постель, заботливо заправленную служанкой, и осела на ворсистый ковер. Ювэр укуталась в плащ и спрятала лицо в ладони, стараясь, чтобы ее плач никто не услышал.
Молодая королева Тхамара слала письма домой каждую неделю и когда получала ответ от сестры, расцветала на глазах.
Однажды за ужином король спросил ее, почему она так грустит. Они сидели за длинным столом, где стояли угощения и вкусно пахло жареной курицей. Мягкий лунный свет проникал через открытые окна, отражаясь в золоте посуды и подносов, в чашах с вином. Свечи с капелькой ароматических масел приятно щекотали нос, потрескивающие дрова в камине отбрасывали мерцающие тени на соседнюю стену. Мали развлекал жену рассказами, смеялся сам, но, увидев, как она ковыряет вилкой мясо, отложил свой прибор.
– Что же случилось, моя королева? – он поправил свои светлые волосы.
Ювэр отложила вилку и отодвинула тарелку от себя.
– Уже неделю нет письма от Эллы. Завтра прибывает корабль Терима, и я боюсь, что для меня он вновь ничего не привезет.
Мали устал от разговоров об Элле. Она не жила с ними, но в воздухе витало ее присутствие, он везде ощущал дух незримой сестры и уже терял терпение. Мали никогда бы не подумал, что в мире существовала такая сильная привязанность и это его раздражало.
Мали встал, на мгновенье сцепил зубы и повернул голову в бок, чтобы его жена не видела злости, блеснувшей в глазах. Его шаги гулко отозвались по залу, когда он обошел стол и присел рядом с Ювэр. Мужчина взял ее тонкую ладонь в свои руки, нежно проведя пальцами по тыльной стороне, и поднял взгляд на Ювэр. Его прикосновения вызвали у нее улыбку.
– Не расстраивайся, моя королева, Элла наследница целого острова, у нее много дел, без которых Приам не может обойтись.
– Я всегда для нее была на первом месте! – Ювэр отвернулась, чтобы скрыть слезы. – Не верю, что Элла не смогла найти и минутки, чтобы написать пару строк.
Пробравшись в кабинет отца, Элла замерла, прислушиваясь. Все уже спали, но она соблюдала осторожность. Прошла уже неделя с тех пор, как она получила последнее письмо от сестры и была намерена выяснить, где остальные.
Элла зажала рот рукой – в кабинете пахло терпкими травами и гноем. С каждым днем Самосу становилось хуже – по утрам, сидя за завтраком, он кривился от боли, ни одни духи уже не могли скрыть вонь, плывущую от него по всем коридорам. Все чаще он оставался в кабинете, вызывая к себе то Ясмин, то слуг.
Принцесса взяла шарф и заложила им щель под дверью. Она достала из-за пазухи свечу, что принесла с собой, и поставила на стол. Когда она зажгла ее, в комнате стало немного светлее, но теплый свет не избавил девушку от страха. Элла осторожно переложила бумаги на столе и, не найдя в них того, что ее интересовало, выдвинула первый ящик. В нем аккуратной стопкой лежали письма от Ювэр. Элла гневно воскликнула и тут же прикрыла рот рукой. Она замерла на несколько мгновений и осторожно достала письма. Под ними лежал еще один конверт, адресованный Самосу. Принцесса узнала почерк Воридера, и любопытство взяло верх. Она развернула бумагу и наклонилась над пламенем свечи, с упоением принялась читать.
Элла опустила руку с письмом и села на стул отца. Она глубоко задумалась, затем снова пробежалась глазами по строчкам и, свернув письмо по линиям, вернула его в ящик. Элла нахмурилась, достала письма сестры, но новость о том, что Воридер договорился с Алаем за спиной Самоса о наследовании трона, не выходила из головы. Она так крепко увязла в размышлениях, что ее собственные обиды на отца за сокрытие писем от сестры ушли на задний план. На короткий миг волоски на коже встали дыбом, у затылка словно повеяло чьим-то зловонным дыханием. Принцесса резко обернулась, но за ней стояли лишь шкафы с книгами и бумагами. Она осмотрела комнату, в которой по-прежнему была одна, и открыла письмо от Ювэр, что лежало сверху.
Не узнав из него никаких новых сведений о жизни короля Тхамара, кроме нескольких слов об его алхимической лаборатории, Элла на секунду задумалась, не забрать ли ей письмо с собой. Ей хотелось оставить его раскрытым на кровати отца, чтобы, когда он проснулся завтра рано утром, первым делом увидел бы свой позор, намек на то, что его деяние раскрыто. Но наследница Приама открыла ящик и бросила лист бумаги поверх кучи писем. Из коридора раздался скрип половиц. Элла резко потушила свечу, замерла в ожидании, но не услышала ничьих шагов и задвинула ящик, стараясь не шуметь.
Она покинула кабинет, стараясь замести все следы своего пребывания там, зашла в библиотеку и, подсвечивая себе тусклым пламенем, стала искать записи об алхимии. Нужных книг было не так уж много, и Элла забрала их все. Принцесса вернулась в комнату, достала сундучок, вложила в него книги, пару нарядов, высыпала на ткань украшения, некоторые из них можно было хорошо продать, и выскользнула из дома. Элла шла по улицам, словно воровка. Постоянно озираясь и вглядываясь в тени, что бросали факелы, трепетавшие на ветру, принцесса спешила. Оставленные на ночь телеги почему-то стали жуткими, окна и двери домов были похожи на масляные портреты, краска с которых потекла вниз под лучами солнца.
Она вышла к порту, пройдя по совершенно пустым улицам, и увидела знакомый корабль капитана Терима – махину, что возвышалась над остальными. Сам мужчина сидел на песке, отдыхая после изнурительного дня, пока его команда тихо пела песни на палубе сверху. Увидев, что к нему идет человек, Терим встал и сделал шаг навстречу.
– О, принцесса! – он очень удивился, когда она подошла ближе. – Чем могу…
– Мне нужно попасть в долину, найдете для меня место, капитан? – она погрузила в пески сундук и, приоткрыв крышку, не глядя, вытащила золотой браслет. – Плата за труды.
Элла протянула на раскрытой ладони украшение, но Терим не спешил его брать.
– Ваша авантюра может стоить мне головы, моя принцесса. – он толстыми пальцами коснулся ее ладони и мягко заставил Эллу опустить руку.
Терим осмотрел девушку с ног до головы и качнулся на пятках, положив руки на выпирающий живот.
– Что же мешает вам попасть в долину за утреннем корабле? Или вам нравятся ночные приключения?
– Я бегу туда тайно.
– Кто бы мог подумать?! – воскликнул капитан, усмехнувшись краешками губ.
Элла покачала головой и сильнее сжала браслет.
– Прошу вас, Терим, отец не отдал мне ее письма. Клочки бумаги… Вы думаете, он пустит меня к ней?
– Она же ваша сестра. – он задумался. – Возможно, еще не время. Ей нужно привыкнуть к новой роли и людям.
Элла видела, что Териму было немного страшно брать на себя такое обязательство и идти против короля Приама, но она не сдавалась.
– Мы в Новом мире, капитан, никто не будет отрубать вам голову. Мне необходимо увидеть сестру. В вашей жизни ведь тоже есть человек, по которому вы очень скучаете в своих плаваниях?!
– Верно. Верно, но, зная вашего отца, мне все же стоит бояться за свою голову. – он задумчиво поскреб бороду.
– Думаю, отец больше не совершит такой оплошности. По крайней мере, я не позволю, чтобы с вами что-то случилось. Знаю, слова из уст девчонки звучат не убедительно, но он даже не узнает, как я добралась до Тхамара. Посмотрите, – она повела рукой, – в порту четыре корабля. Придется допросить все команды, чтобы узнать, кто взял к себе постоялицу, но ваша команда промолчит, я знаю. Я столько раз наблюдала за вами, как вы ведете дела. Не будь я уверена, что с вами безопасно, никогда бы и не попросилась на борт.
Терим немного помолчал, взвешивая все «за» и «против». Он вздохнул, шумно шмыгнул носом, и несколько секунд его размышлений показались Элле вечностью. Она подняла голову и увидела, как несколько матросов наблюдали за ними с палубы корабля, словно за актерами уличного театра.
– Поднимайтесь на борт, принцесса. – наконец прошептал капитан.
Она знала, что сможет уговорить его и Терим был тем человеком, что вызывал у нее добрые чувства. Ему, единственному среди всех моряков, она могла доверить безопасность своего приключения. Элла знала капитана “Проки” с детства – добрый и отзывчивый, он всегда умел рассмешить ее сестру, и за это наследница Приама любила этого человека.
Ювэр проснулась рано. Сбросив с себя одеяло, она опустила ноги на холодный пол. Каждое утро, как в Приаме, она одевалась и до того, как начиналось заседание совета, шла в порт, предлагая свою помощь морякам и рабочим. Иногда проходила мимо храма, стоя у дверей и слушая, как читали молитвы люди. Она часто гуляла по лесу, собирая травы для лекарей, наблюдала за женщинами, выгоняющими стадо коз и коров на луга. Ювэр надеялась побывать когда-нибудь и на втором острове долины, хотя многие зажиточные горожане, услышав необычное желание молодой королевы, кривя носики, отводили глаза и говорили о том, что на тех островах совершенно нечего делать. Там жили крестьяне и помещики, взращивающие на обширных землях овес, кукурузу и картофель. Они были самыми крупными поставщиками мяса в столицу и входили в особую группу фермеров, которая была освобождена от уплаты налогов.
Надев на себя широкие белые штаны и длинную тунику, Ювэр подвязала волосы перед большим зеркалом. На совет она надевала еще и украшения, но сейчас юная королева собиралась на причал и оставила все побрякушки на столике. Она собралась в полной тишине, пока еще рассвет только касался неба, напевая песню себе под нос, а затем, собравшись с духом и улыбнувшись своему отражению, вышла из спальни. Ее встретили почти пустые коридоры, лишь Баро, прислонившись к стене, сидя дремал. Ювэр увидела на его лице испарину – он не снимал доспехи даже ночью, когда оставался у покоев королевы. Мужчина запрокинул голову, чуть приоткрыв рот, и так крепко спал, что Ювэр дала ему еще минуту на сон. По коридорам вновь гулял сквозняк, шторы легкими взмахами вздымались вверх, но в этом моменте была легкая безмятежность. Хотелось застыть, словно статуе и насладиться спокойствием.
Ювэр услышала голоса служанок, поднимавшихся по лестнице и нарушивших столько прекрасный миг тишины, и поняла, что скоро замок закипит.
Ладонь королевы легла на плечо мужчины, и Баро вздрогнул. Он резко сжался, будто она причинила ему боль, доспехи громко звякнули, когда он отшатнулся от стены и встал.
– Прости, но ты уснул. – Ювэр испытала чувство стыда за потревоженный сон.
– Мне нет прощения, моя королева. – его голос был уверенный и бархатистый, хоть и слегка сонный.
– Ты можешь пойти и поспать в своей постели, а не мучиться здесь. Я собираюсь по делам, а после, когда вернусь в замок…
– Я должен беречь вас, моя королева! – перебил ее стражник и виновато опустил голову.
Ювэр лишь вздохнула, глядя, как уверенно Баро подобрался, чтобы следовать за ней. Они спустились на первый этаж, кивнули работникам, приступившим к своим обязанностям, и вышли на свежий воздух.
Они прошли по утренним полупустым улицам, по влажной мостовой, где первые торговцы, такие же сонные, как стражник, следовавший за королевой, раскладывали свои товары на белоснежные скатерти прилавков. Встретив молодую девушку с корзиной, полной полевых цветов, улыбнулись, когда она, подавив зевок, слегка поклонилась королеве.
Корабли, приплывшие в самый большой порт Нового мира, стояли, покачиваясь на волнах. Это место никогда не спало – матросы сновали, огибая друг друга и выставленный груз, в узких улочках с самого утра бегали детишки: кто-то с едой и напитками, продавая их втридорога, кто-то, встречая отца из дальнего плаванья, некоторые бегали от одного капитана к другому, передавая поручения. Портовые не кланялись королеве, лишь изредка кивали, погруженные в свои дела, и для Ювэр это было глотком свежего воздуха. Поэтому она любила проводить здесь время – порт напоминал ей дом, в котором члены королевской семьи не были кем-то выдающимися.
Как только королева оказалась рядом с кораблем Терима, Баро отступил на шаг и уселся на бочку, стоящую в стороне, снял шлем, подставив лицо солнышку. Ювэр, увидев капитана, спускающегося с трапа, махнула ему рукой.
– Доброе утро, Терим! Как ваше путешествие? – Ювэр спрятала прадь волос, подхваченных ветром, за ухо.
– Моя королева! – он радушно расправил полные ручки и добродушно улыбнулся. – Я привез много алмазов с ваших родных мест, но, к сожалению, не доставил вам письма от сестры.
Его взгляд помрачнел. Ювэр грустно кивнула, но все же попыталась улыбнуться.
– Не беспокойтесь, капитан, главное, что ваша команда вернулась в целостности.
– Я привез кое-что получше! – он сделал шаг вбок – за его спиной стояла Элла.
Ювэр взвизгнула от радости и бросилась в объятия сестры. Баро медленно опустил подбородок и уставился на двух девушек, слегка прищурившись.
Кто главный?
Нимир был свеж после дождя. Попугаи, огромные и разноцветные, перелетали с ветки на ветку, деревья плотно подступали к самому песку, оставляя для порта тонкую полоску земли, листья от пальм свободно лежали под ногами, пожелтевшие на ярком солнце. Еще когда корабль только причалил, Литта увидела странных людей. Они выглядывали из-за деревьев: мужчины – с голым торсом и набедренной повязкой, женщины – в плетеных тонких платьях из тех же пальмовых листьев и лиан.
Загорелые, красивые, они заставили Литту улыбнуться. Ступив на берег, она тут же сняла туфли и погрузила ноги в теплый песок, почувствовав себя почти как дома. Жители Нимира вышли из-за деревьев – они привыкли к гостям, но корабли бывали здесь редко, стараясь загрузить трюмы под завязку и не нарушать некую первобытность места. На этом острове были дни, когда подземные толчки разрушали хижины, а люди проваливались в расщелины в земле. Острову Нимир не повезло. Он был рядом с Цве, где огромный вулкан выбрасывал лаву без устали, и бушующее море в этих краях было безжалостным. Из-за таких потрясений на острове было много гор, заселенных густой травой, но совершенно не пригодных для строительства домов, и все деревни были внизу, у их подножия.
Несмотря на это, сам остров был прекрасен, полон тепла и цветочного сладкого запаха, спелых фруктов и звездных ночей. Местные выращивали для обмена с чужестранцами чай и табак, делали корзины из пальмовых ветвей и крепкую обувь, вели, в целом, тихий образ жизни.
Калеаб уселся под пальму и принялся наблюдать, как моряки пытались объясниться с местными, не зная языка. Представители каждой из сторон яро жестикулировали, даже кричали, пытаясь донести смысл просьбы, и плевались, когда натыкались на стену непонимания.
Литта прошла в сторону от порта, вглубь начинающегося леса. Дорога привела ее в большое поселение, где местные не обратили внимание на незнакомую девушку. Она видела диких зверей, запертых в огромных клетках из бамбука, и туши, подвешенные к канату. Молодые девушки ловко разделывали добычу, складывая свежие шкуры отдельно от освежеванных туш. Литта увидела вырытую в земле узкую канаву, в которую стекала кровь с тушек, и детей, плескавшихся в красной жиже, как в луже. Они разговаривали на своем языке, весело обливая друг друга остывшей кровью. Несколько стариков сидели на скамье у большого дома и когда девушка прошла мимо них, лениво подняли на нее глаза.
Дома были построены хаотично, сливаясь с деревьями и пышной листвой. Дороги можно было угадать по примятой листве и засохшим кровавым пятнам. Литта поднялась на небольшой холм и уставилась на остров. Красивый, зеленый, с маячившим водопадом вдали, он сильно контрастировал с Цве. Повернув голову левее, Литта увидело столб темного дыма, вырывающегося из вулкана на соседнем острове, и тяжело сглотнула. Она все больше сомневалась в их затее – сон не приносил отдыха, казалось, что усталость продолжает накапливаться день ото дня. Чем ближе они были к Цве, тем сильнее мать погружалась в себя, и тем чаще девушка ловила на себе странные взгляды старика.
Спустившись назад к поселению, среди местных Литта увидела свою мать и Калеаба. Старик пытался выпросить разрешение на вырубку деревьев, чтобы построить плот, но мужчины в набедренных повязках не могли его понять. Каро сидела со стариками и, подставив лицо солнцу, слушала, как воин ругался себе под нос. В воздухе пахло свежей кровью,дерьмом и сладкими фруктами, слышался шум волн, накатывающих на деревянные хлипкие дорожки, уходившие в воду, где были расставлены ловушки для крабов и моллюсков, и стук молотка, когда один из матросов закрывал бочку с кальмарами. Литта сморщила нос и побрела к берегу, но ее остановила чья-то рука. Опустив взгляд к запястью, девушка увидела на своей коже кровавый след и маленькую босую девочку. Она вся была измазана грязью, но широко улыбалась гостье. Девочка прижала палец к губам, оставив на подбородке красный отпечаток, и повела Литту за собой.
У Литты было плохое предчувствие. Ей не хотелось уходить далеко от матери, но она продолжала слышать голоса из поселения и поэтому успокоилась. На небольшой площади стоял старый деревянный тотем, возле которого сидели дети. Глянув на прибывшую гостью, они встрепенулись и бросились врассыпную, словно были напуганы неожиданным появлением чужеземки. Девочка замахнулась на них рукой, подгоняя двигаться быстрее, и повела Литту дальше.
Они вышли на другую сторону берега, и у высокой пещеры девушка заметила лодку. Она была старой, из темного дерева, с отметинами от рифов, привязанная к столбу толстой веревкой.
– Ты хотела показать мне лодку? – девочка все еще держала ее за руку.
Малышка кивнула и, оглядевшись, подняла с земли тонкую палочку. Она отпустила Литту и подошла к берегу ближе, принялась рисовать на песке рисунок. Литта склонилась над ее головой и увидела трех человечков – двоих взрослых и ребенка.
– Твои родители?
Девочка задрала голову, посмотрев на Литту, и кивнула.
– Ты понимаешь мой язык, но не говоришь на нем?
Девочка снова кивнула.
– Мы можем взять эту лодку, да?
Малышка кивнула и повернулась к рисунку, указала палкой на одного взрослого человечка, а затем нарисовала рядом с ним животное, похожее на собаку, и провела черту по человечку, разделив его надвое.
– Это была его лодка? – Литта указала пальцем на рисунок и скривилась, вспомнив про кровавый след на своем запястье.
Девочка кивнула, встала и выбросила палку. Набежавшая волна тут же смыла каракули.
– Спасибо тебе. – Литта улыбнулась.
Девочка равнодушно пожала плечами и убежала прочь. Литта, глядя вслед ребенку, думала о том, насколько они привыкли видеть гибель родных, что умирали либо от землетрясений, либо от лап животных. Она вспомнила, как дети играли в канаве, полной крови, и по коже пробежали мурашки.
Калеаб внимательно осмотрел лодку. Вытащил кучу водорослей и опавших листьев, присохших к веслам, и чертыхнулся.
– Эта развалина пойдет ко дну прежде, чем мы отплывем.
Каро зыркнула на него, бросив косточку от сливы в воду.
– Найди что-то лучше, старик. Корабль уплыл, бросив нас здесь. Напомни мне, остались ли у тебя монеты?
Калеаб сплюнул себе под ноги и стал молча очищать борты лодки. Литта осмотрела пещеру и, не найдя следов диких животных, развела с матерью костер. К вечеру лодка была готова, но отплывать они решили на рассвете, чтобы в темноте не натолкнуться на рифы. Собрав последние деньги, что у них были, старик ушел за мясом.
Как только Литта и Каро остались вдвоем, женщина вышла из пещеры и пересела на берег, хотя у костра было тепло и спокойно. Литта смотрела, как распущенные длинные волосы матери развивались на ветру. Она не беспокоила ее, потому что не знала, о чем можно было с ней поговорить. Прислонившись спиной к влажной каменной стенке пещеры, Литта подняла голову, чтобы в очередной раз полюбоваться звездами на небе. Они мерцали, словно подмигивали ей, и Литта улыбалась, наклоняя голову в разные стороны, ища созвездия. Когда-то давно отец показывал ей малую и большую медведицу, сотканную из блестящих точек. Тогда эти знания никак не хотели вкладываться в ее детскую голову, но сегодня, глядя на безоблачное ночное небо, она вспомнила тот урок.
Калеаб принес куски жареного мяса. Каро не сдвинулась с места, и Литта со стариком разделили ужин между собой. Мужчина лег возле догорающего костра и тут же захрапел. К девушке сон не шел. Литта ворочалась на твердой земле, пытаясь лечь так, чтобы камни не впивались в кожу, но вскоре бросила это неблагодарное занятие. Она смотрела на Каро и слушала ночную тишину, нарушаемую воем животных в деревне, запертых в больших клетках.
– Она что? – Мали хлопнул рукой по столешнице. Бокалы, наполненные вином, задребезжали. – Как она посмела?!
Баро стоял, опустив вниз голову, и покорно молчал. Мали оторвался от стола и, заложив руки за спину, стал прохаживаться по залу. Полы его туники разлетались, вторя шторам, и когда он проходил мимо окна, легкая ткань оплетала на мгновение его ноги.
– Паршивая девчонка! Я уверен, что король Приама не знает о проделке своей наследницы, иначе я буду вынужден пересмотреть наш договор! Я в невероятном гневе! – он пыхтел, шумно вбирая воздух. – Где они сейчас?
Он остановился перед Баро и заглянул в щели шлема.
– Они в садах, мой король, любуются деревом. – Баро чуть склонил голову, отвечая перед своим правителем.
– Наблюдай за ними и скажи слуге, чтобы незаметно порылся в вещах Эллы. Пусть Хантор напишет письмо королю Приама с прошением забрать наследницу домой и отправит его немедля! – последние слова Мали произнес уже с надрывом.
Баро кивнул и, пятясь, вышел из зала.
Мали остался один. Он старался не показывать своих истинных чувств на людях, но одна мысль об Элле вынуждала его забыть об осторожности. Как она, пятнадцатилетняя девчонка, могла позволить себе идти против воли его и короля Приама?! Он ловил себя на мысли, что восхищался решительностью и безрассудством наследницы соседнего острова, но и думал о том, как можно быть такой глупой, играя против таких, как король Тхамара.
– Прекрасные сады, Ювэр! – воскликнула Элла.
Они устроили небольшой пикник на холме. Весь день девочки гуляли по городу, Ювэр без устали рассказывала о здешней жизни, о том, как ей нравился порт и сам замок, о песнях, что пела местная певица, выступая в театре, о храме с открытыми дверями и радушными сестрами, о детях, спешащих в школу, и о пузатых банкирах, разговаривающих быстро и смешно коверкая слова. Элла внимательно слушала сестру, ела вкусные сочные фрукты и была почти счастлива. Ее не утомили ни болтовня, ни день на ногах, а белое дерево вызвало необычайный восторг, как и сама долина. Элле нравилось и как местные встречали свою королеву – она видела в их глазах неподдельное восхищение Ювэр и ее саму брала гордость, будто она была ей матерью, а не сестрой. О письмах, спрятанных отцом, и о том, что они не знали о побеге их наследницы, Элла предпочла умолчать, явно зная, что тем самым расстроит сестру.
– Ты говоришь так, будто я сама садила все эти цветы! – она рассмеялась, подлив сестре лимонад в чашку. – Это заслуга садовников!
– Но это теперь твои владения!
Ювэр, подумав, робко кивнула.
– Он не обижает тебя? – резко спросила Элла.
– Что ты! – ответила королева долины и улыбнулась. Она сразу поняла, о ком спросила сестра. – Он любит меня. Мы много времени проводим вместе, гуляем и он… нежен со мной.
Элла натянула улыбку. К ним по холму поднялся высокий мужчина и низко поклонился, встав чуть поодаль.
– А, Баро, я думала, ты меня сегодня оставил. – Ювэр взяла кувшин и подтянула к себе третью пустую чашу.
– Прошу прощения, моя королева, но король попросил меня об этом. Он сказал, что девушкам после долгой разлуки требуется время, чтобы обсудить все свои секреты.
– Как великодушно со стороны короля! – вставила слово Элла и наклонила голову на бок. Она изучала мужчину, хотя с такого расстояния, закованного с ног до головы в белую сталь, это было сложно.
Он стоял неподвижно, и даже было сложно сказать, смотрит ли Баро на девушек или в другую сторону.
Элла налила лимонад и протянула его Баро. Он весь сжался, но сделал шаг вперед.
– Я позволяю ему снимать шлем, когда предоставляется возможность. – пояснила Ювэр сестре, все еще продолжая держать чашку в вытянутой руке. – Отдохни с нами, Баро.
Элла кивнула, продолжая сверлить мужчину взглядом.
– Да! Не отказываться же вам от лимонада, предложенного самой королевой.
Баро сжал челюсть и потянулся, чтобы взять напиток. Он одной рукой скинул шлем и, подсунув его подмышку, зубами стянул сначала одну перчатку, а затем другую. Элла представляла его старше, но перед ней стоял молодой человек лет двадцати, но с цепким взглядом и щетиной, проросшей по всему подбородку. Его разного цвета глаза лишь мельком задержались на ней, и он, спустившись ниже, сел на траву боком к девушкам, чтобы не мешать их разговору.
– Зачем королю Тхамара стража? Разве ему грозит какая-то опасность? – спросила Элла у Ювэр громко, чтобы Баро слышал.
– Это все пережитки прошлого. – отмахнулась Ювэр и уселась удобнее.
Они наслаждались темным небом, которое уже тронули звезды, и прохладой, вспоминая детство в Приаме. В городе, что остался внизу, повсюду мелькали маленькие огоньки факелов и сновали люди в белых одеждах, вдали виднелась гавань со стройным рядом кораблей. Вода блестела под лунным светом и казалась безмятежной. Ювэр прилегла на покрывало и водила травинкой по ладони, вычерчивая только ей известные узоры, Баро сидел на том же месте, крутя в руках пустую чашу. Элла вытянула ногу, которая затекла, и пошевелила пальцами до хруста.
– У вас интересное имя, – сказала Элла. Ее голос прозвучал слишком резко, с нотками недовольства. – Вы, случайно не родом из Цве?
Мужчина напряг плечи и повернулся к ней. Его зеленый глаз блеснул мутным светом, как лунный камень.
– Вы правы, принцесса. – коротко ответил он.
– Наша тетя была оттуда родом, – поддержала беседу Ювэр. – Хм, я и подумать не могла, что ты тоже там жил.
– Совсем недолго, моя королева. Я прибыл в долину маленьким ребенком, и меня приютила семья пахаря.
Вновь повисло молчание. Элла и Ювэр переглядывались между собой, пока стражник судорожно сжимал в теплых ладонях холодный фарфор.
Она так и не поговорила с ним. Мали даже не появился, когда его жена вернулась в замок, а искать его в коридорах и тем более вторгаться в его спальню Элла не стала. Слугами был предложен ужин, но принцесса Приама была сыта и поэтому сразу по возвращению отправилась к себе в комнату, любезно предоставленную королем долины. По сравнению с комнатой в Приаме, эта казалась огромной. Элла оставила окна открытыми, потушила все свечи, кроме одной, и села на пол у окна, раскрыв свитки. Она любила читать, в основном предпочитала историю мира, но теперь ей хотелось изучить книги по алхимии. Элла хотела знать, представляет ли увлечение короля Мали опасность для ее сестры, и разобраться в этом нужно было сейчас, пока отец не прислал за ней слуг.
Когда она закончила читать книгу, в которой не поняла ровным счетом ничего, глаза уже начинали слипаться. Элла встала, потерла онемевшие ноги и легла на кровать, уставившись в потолок, но сон не шел, несмотря на усталость. Она слушала тишину, поражаясь, что в таком большом городе ночью не было ни звука, и решила побродить по замку.
В коридорах было пусто. Элла шла босиком, чтобы ее шаги никого не разбудили, и рассматривала то пейзаж за окнами, то редкие картины, висевшие на стенах. За этими закрытыми дверями были спальни – гостевые, королевские, членов совета долины, этажом ниже, там, где был обеденный и общий залы, в дальнем коридоре жили слуги и стражники. Элла спустилась вниз и осталась стоять у подножия лестницы. Ей в голову пришла неожиданная мысль о том, что она может попытаться проникнуть в лабораторию именно сейчас, но как только она сделала шаг, оказавшись под прозрачным полукруглым куполом крыши, из темноты к ней вышел мужчина в белых доспехах. Он был так тих, что, заметив движение, Элла вскрикнула и прижала ладони ко рту, испугавшись сама себя. Ее сердце бешено колотилось, кровь прилила к щекам, а ступни вмиг заледенели.
– Принцесса?
Элла, услышав голос Баро, лихорадочно облизнулась, будто уже была поймана на страшном грехе.
– Мне не спалось, – пролепетала она. – Хотела погулять и заблудилась.
Он стоял неподвижно, глядя на нее несколько секунд, которые ей показались вечностью.
– Позвольте вас проводить в вашу комнату, принцесса.
Страх Эллы отступил, но ее продолжало знобить от холода. Она поежилась, пожалев о том, что не захватила с собой накидку, и кивнула. Баро приподнял ладонь, показывая на лестницу, и сестра королевы долины повернулась к нему спиной.
Пока Элла шлепала по полу, Баро неотрывно следовал за ней. Он шел на расстоянии, но девушка все равно косилась в сторону, чтобы хоть краем глаза посмотреть на него. Элла сама себе удивлялась – днем при сестре она смело с ним разговаривала, а сейчас он вызывал у нее страх.
Они дошли до дверей комнаты Эллы и Баро остановился, как только она взялась за ручку.
– Доброй ночи, принцесса. – Баро чуть кивнул и отступил.
– Вы и спите в доспехах? – спросила резко Элла и повернулась к нему.
Он немного помолчал, прежде чем ответить. Ей не нравилось, что мужчина ходил в шлеме – ей хотелось видеть глаза стражника, а так принцесса терялась.
– Я не спал, принцесса. – прозвучало из глубины белых доспехов.
– Где сейчас ваши родители? Те люди, что приютили вас? – Элла продолжала держать ручку двери, будто специально не хотела уходить.
Баро вздохнул.
– Они умерли, принцесса.
– Вы скучаете по ним, Баро? – она сильнее сжала ручку, до боли в ладони, пытаясь побороть свой страх.
Он молча кивнул.
– Зачем королю стража? – Элла впилась ногтями свободной руки в кожу ладони.
Баро молча смотрел на нее. Ей все казалось, что в следующее мгновение он вытащит дубину, что носил за поясом и, размахнувшись, снесет половину лица вместе со ртом, которым она задала неудобные вопросы. Элла поразилась жестокости мысли и отвернулась, уже не надеясь на ответ.
– Он боится за свою жизнь. Новый мир не гарантирует того, что никому не вздумается убить короля. Вы должны это знать, принцесса, как никто другой.
Опять повисла тишина. За окном понемногу начинало светлеть. Элла взглянула на небо и подумала о том, что не хочет уходить. Действительно не хочет.
– Мой отец совершил ужасный поступок и по вине своей жадности с каждым днем все ближе к смерти. Ни я, ни Ювэр так и не смогли простить его, хотя ему наше прощение не требуется. – Элла отпустила ручку двери. – Каждый из нас проживает то, что ему уготовано, но я не хочу сидеть на кровавом троне.
– А чего вы хотите, принцесса?
Она неожиданно усмехнулась, и Баро наклонил голову в бок, глядя на ямочки на щеках девочки.
– Хочу вернуться в прошлое, туда, где Литта должна была занять место королевы, а мы с Ювэр жили бы при ней. Ювэр помогала бы жителям, а я бы учила детей в школе. Каро бы состарилась и растила своих внуков, отец бы стал советником и жил счастливо в большом доме вместе со своей женой.
За окном совсем рассвело. Где-то в отдалении послышались голоса, запахло свежим хлебом, у Эллы в животе забурлило.
– Вам нужно отдохнуть, принцесса. – Баро поклонился и, не дожидаясь, пока она что-либо скажет, развернулся и пошел прочь.
Полы его плаща развевались, тяжелые шаги раздавались в коридоре. Элла, наконец, вошла в комнату, что ей отвели. Собрала с пола книги и записи, уложила все в сундук, похоронив под одеждой, и глубоко задумалась, сев на постель. Она видела часть города в окне, видела, как небо, тронутое рассветом, красиво светлело, но в душе у девушки был комок, сотканный из печали и к ее большой неожиданности, ненависти. Она не поняла, к кому испытывала это новое чувство. К Мали? К хитрому мужчине, что увез ее сестру? К Баро? К странному молчаливому юноше, которому она открыла часть своей души? К отцу, что шел к своей цели, несмотря на скорую смерть? Или к себе?
Мали потер переносицу. Он не спустился на завтрак, не желая видеть Эллу, а, переодевшись, засел в кабинете с письмами. Сегодня все были предоставлены сами себе – советники проводили время с семьей, слуги после завтрака должны были покинуть замок, и эти холодные стены затихли. Обычно в такие дни Мали оставался один, пил вино, ел фрукты в полном одиночестве, читал книги о далеких временах. Из окон кабинета была видна гавань, что сейчас была почти пуста, и король мог видеть море во всей его красе. Голубое, с ясным небом, оно благоволило к размышлениям. Мали откинулся на спинку кресла и, взяв в руки бокал, уставился на горизонт. Иногда в коридоре раздавались шаги, но он не обращал на них внимания, как и на булочку с корицей, лежащую на подносе рядом с сыром и холодным омлетом. После гроз, что прошли по долине, было жарко, и окна были открыты, впуская уже теплый воздух.
Раздался стук. Мали поставил бокал на стол, звякнув ногтем по стеклянной ножке.
– Войдите!
В кабинете появился Баро. Он поклонился королю и подошел ближе, протянув письмо. Мали взял его и развернул, опять откинувшись на спинку кресла.
«Дорогой король Тхамара! Мне очень жаль, что моя дочь доставила вам такие неудобства! Как только в Приам прибудет корабль, я тут же явлюсь лично и заберу ее из Аму! Она будет наказана. Элла слишком сильно привязана к сестре, не стоит винить ее за любовь!
Король Приама»
Мали взревел и смел со стола все, что было на пол. Бокал с вином разбился, кувшин остался цел, но вино залило все бумаги. Виноград и сыр упали к ногам Баро, который не шелохнулся, терпеливо ожидая окончания гневной вспышки. Мали крушил все, что попадалось ему под руки, бил столешницу письмом и, запыхавшись, уселся обратно, поправив свои светлые волосы.
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «Литрес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (https://www.litres.ru/book/mayya-sonder/dva-kolduuschih-ditya-70939519/) на Литрес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.