Наличники
Юлия Шляпникова
У Ани есть тайна: она видит призраков и помогает им уйти в иной мир. Из-за этой способности у нее часто бывают проблемы в общении с людьми. После болезненного расставания девушка возвращается в родной город Джукетау, чтобы начать жизнь с чистого листа. Пытаясь справиться с писательским кризисом и одиночеством, Аня начинает вести блог, в котором публикует фотографии старинных домов с наличниками.
Однажды, делая очередной снимок, она сталкивается с хозяйкой дома и ее внуком – историком Русланом. Они сближаются, но родственники, живые и мертвые, против их отношений, потому что Руслан – татарин, а Аня – русская. Девушка узнаёт, что проклята. Если они не расстанутся – Руслан умрет. Сможет ли Аня пойти на такой шаг? Или все-таки есть шанс снять проклятие?
Юлия Шляпникова
Наличники
– Люди никогда не ценят добра.
– Но это не значит, что они его не заслуживают.
Всем женщинам моей семьи
Книга издана при содействии бюро «Литагенты существуют» и литературного агента Уны Харт.
© Юлия Шляпникова, текст, 2024
© ООО «ИД «Теория невероятности», 2024
В детстве я думала, что если раньше время вычисляли по крику петухов, то эти пернатые как-то умеют его определять.
Но у птиц свои биологические часы, не привязанные к человеческим. Точно так же, как и у людей свои собственные начало года, месяца и дня. Тот, кто просыпается с рассветом, никогда не поймет того, чьи глаза полностью открываются в лучшем случае к обеду.
Мы все разные, так что и время для каждого из нас течет по-разному. Именно об этом моя история.
О времени. И о том, что все в этом мире повторяется.
Глава первая
Ане снова снился покинутый ею Город. В нем царила середина зимы – морозная, жгучая, с черным небом. Из-за городской засветки[1 - Световое загрязнение (засветка) – засвечивание ночного неба искусственными источниками освещения, свет которых рассеивается в нижних слоях атмосферы, мешая проведению астрономических наблюдений. Иногда это явление также называют световым смогом.] лишь самые яркие звезды пробивались над дорогой, которая вела к небольшому парку, разбитому на месте старинного кладбища. Сосны – почти корабельные – тянулись к небу, а земля под ними была укрыта снегом.
По дороге неслись резвые машины. Фонари отбрасывали тени на дома – сталинские, высокие и очень изящные по сравнению с серыми хрущевками поодаль. В самом конце дороги, на перекрестке, под мостом ширился въезд в скоростной тоннель. Аня знала: если перегнуться через перила, то можно увидеть и его огни, и фары снующих машин.
Когда она покидала Город, на этом месте взамен перил поставили высокие ограждения – какая-то полоумная сиганула вниз, прямо под десятки машин. Город наутро кипел возмущением и ужасом. А Аня только и думала, как понимает ту самоубийцу.
Город и эта дорога снились ей только в самые грустные ночи, когда воспоминания не давали уснуть. Что ж, она заплатила высокую цену за пару лет беспечности и наивности. И теперь ей расплачиваться за это до конца жизни.
Утро нагрянуло со звоном будильника. Отключив его, Аня надеялась поспать еще хотя бы полчаса, но Карамелька решила иначе. Пушистая рыжая кошечка, которую она подобрала полгода назад, из больного заморыша довольно быстро превратилась в роскошную сибирскую красавицу. Но вот чего Карамелька не утратила из прежней, бродячей жизни, так это вечного голода. Серьезно, иногда Ане казалось, что кошка может спокойно проглотить пачку сухого корма за раз и попросить еще.
В квартире было прохладно, Аня накинула поверх пижамы теплый мамин свитер и направилась в кухню, чтобы покормить кошку и сварить себе крепкий кофе. Попутно включив новости, чтобы фонили, разбивая тишину, она принялась за привычные утренние дела. Впереди ждал очередной долгий день, так что ей понадобятся силы.
Когда год назад Аня вернулась в родной Джукетау, то даже не подозревала, как быстро прошлое подернется пеплом в памяти. Останутся только мимолетные видения о большом шумном городе, в котором так много камня и так мало дерева.
Запиликал телефон, перебивая ведущую новостей. Аня убавила огонь под туркой с кофе и посмотрела, кто прислал письмо. Редактор Анастасия Павловна желала хороших выходных и интересовалась состоянием ее новой книги. Тяжело вздохнув, Аня бросила телефон на стол и протянула:
– Чееееерт!
Сроки сдачи синопсиса давно прошли, она врала, что почти все готово, но нужно еще подшлифовать детали. Но когда Аня открывала файлик с текстом, ее неизменно встречала пустота белого листа. Ни идеи, ни даже первого предложения. Где уж там быть готовому синопсису!
– Вот так скажешь, не подумав, что у тебя есть идея для второй книги, и потом от тебя не отстанут, – сказала она кошке и вернулась к кофе, который как раз надумал убегать.
За завтраком, состоящим из одной чашки американо без сахара, Аня пролистала новости в соцсетях, фыркнула от еще одной слащавой фотки брата Сережки в окружении его семейства и открыла рабочую почту. На нее тут же посыпался ворох правок к последнему тексту от заказчика, просьб проверить и откорректировать работы двух сотрудниц агентства и неожиданное среди всего этого изобилия письмо от бывшей коллеги по издательству, откуда Аня уволилась год назад.
Она вскользь прочитала имейл и тут же его удалила. Снова предлагают вернуться к ним на правах внештатного корректора. Как будто после всего, что произошло, она сможет!
Аня поплотнее запахнула короткую куртку, а потом, стянув непослушные светлые кудряшки в низкий хвостик, надела на голову шапку. Проверив, взяла ли запасной аккумулятор и пленку для фотоаппарата, она вышла на лестничную клетку и нос к носу столкнулась с любопытной соседкой, чья квартира располагалась напротив.
– А я уж испугалась, что ты померла! – вместо приветствия воскликнула та.
– И я рада вас видеть, тетя Шура! – откликнулась Аня, закрыла дверь и подергала за ручку, чтобы убедиться. – Я уже говорила вам, что работаю из дома, но спасибо за заботу!
Проскользнув мимо нее, Аня направилась к лифту, и, пока его ждала, выслушала сто советов для поддержания спортивной формы и напутствие встретить сегодня жениха. Тетя Шура всегда считала – она выходит из дома с фотоаппаратом только для этого. Аня устала объяснять, что это часть ее работы, поэтому просто кивала и молилась, чтобы лифт уже наконец приехал.
Улица встретила ее свежим морозным воздухом и тусклым декабрьским солнцем.
Этой зимой в выходные Аня все чаще одевалась потеплее и шла гулять в одиночестве по пустым улочкам. С одной стороны тротуара стройными рядами шли деревянные домики, а с другой – непременные кусты или высокие кряжистые тополя, стройные крепкие липы или нежные березы. Родной город постепенно старел, под стать основному населению. Иногда бабушки подозрительно поглядывали на нее из окошек, когда она проходила мимо и останавливалась сфотографировать очередной наличник. Ветер вздымал поземку и сдувал с ветвей деревьев и кустов рыхлый снег. Еще не слежавшийся в серую грязь и лед, он хрустел под ногами. Местами на тротуаре, уложенном явно в прошлом веке, прятались под снегом ямы, и Аня аккуратно обходила их, за столько лет уже выучив точное расположение.
Дороги перетекали одна в другую, редкие машины пролетали по асфальту и исчезали за поворотом. Аня с любовью разглядывала деревянные дома. Серые, крашенные в синий, зеленый и бежевый, с яркими акцентами – и с разнообразными наличниками. Их сдержанная красота – или узорное броское кружево – привлекала ее больше всего. Некоторые дома еще сохранили широкие деревянные ставни с железными задвижками. Аня снимала на старенькую пленочную камеру и дома придавала больше эстетичности обработкой. И ее блог со временем собирал все больше и больше ценителей фотографии.
Время в Джукетау замерло, и случайный путник не сказал бы, какой век на дворе.
Переулки сплетались в паутину, выходя к главной дороге, пересекая ее и перетекая в следующий квартал. Аня могла гулять здесь часами и не уставать. Все пути вели к спуску к реке, так что иногда она выходила к ней, дышала свежим морозным воздухом, любовалась синим льдом и песчаными косами, заросшими тонкими слабыми деревьями, и шла обратно, сворачивая в следующий переулок.
В прошлую прогулку Аня приметила старый, но очень ухоженный и с любовью сохраняемый в почти первозданном виде деревянный дом. Похоже, его недавно обновили, выкрасив в теплый бежевый цвет, а наличники освежив более темным коричневым оттенком. Стоя перед домом, чей фундамент доходил ей почти до пояса, Аня любовалась окошками в резьбе наличников. Деревянные рамы изнутри утеплили ватой – ее комочки торчали наружу в паре мест, а на подоконниках теснились цветущие герани. Красные, розовые и белые, в лучах выныривающего из-за туч солнца они казались еще ярче. Кружевная штора завершала картину, и Аня достала камеру, чтобы поймать удачный кадр.
Скрипнула входная дверь, по рыхлому снегу захрустели чьи-то шаги, и она машинально опустила фотоаппарат, встретившись взглядом со старушкой, закутанной в белый платок и теплую серую шаль. Несвежая сорочка и калоши не по сезону на шерстяной носок – явно выскочила из дома, наспех накинув на себя первое попавшееся под руку. Выйдя со двора через калитку, она остановилась напротив Ани, уставившись на нее удивительно яркими для пожилого возраста карими глазами.
Ветер смел с деревьев снег, и крупа заколола не защищенные перчатками руки.
Старушка что-то громко воскликнула по-татарски, но Аня ни слова не разобрала. В книгах текст она еще как-то понимала, но вот разговорную речь, тем более у старшего поколения, – никак. Жаль, что не хотела в детстве учиться у деда, который так ловко болтал на этом языке, что его принимали за татарина, хотя он и был русским!
– Ульяна, ты, что ли? – неожиданно по-русски, но с густым акцентом спросила старушка, тут же пошатнулась и закатила глаза, так что пришлось ловить ее, чтобы уберечь от падения.
– Отойдите от нее! – Гневный окрик еще сильнее напугал Аню, и кто-то выхватил пожилую женщину из ее рук. В шоке подняв глаза, она увидела молодого человека без верхней одежды, в строгом костюме и калошах. Его рыжие волосы полыхали на фоне снега, как костер. У него акцента не оказалось, хотя он совершенно точно был родственником старушки – так похож на нее.
– Простите, я не хотела… она начала падать, я ее просто поймала, чтобы не ушиблась, – залепетала Аня, отходя назад. – Я не хотела, простите!
Старушка, видимо, совсем потеряла сознание, потому что молодой человек подхватил ее на руки и, бросив еще один, уже растерянный, взгляд на Аню, помчался в дом. Калитка жалобно скрипнула на ветру и распахнулась настежь.
«Кто-нибудь еще зайдет, надо закрыть», – мелькнуло в голове, и она машинально затворила за ними калитку, мельком увидев широкий заснеженный двор, а потом пошла вниз по улице, увязая в снегу.
Все бы ничего, но откуда эта пожилая татарская женщина, с виду тяжелобольная, могла знать ее бабушку Ульяну, никогда не говорившую по-татарски и в принципе ни с кем не дружившую?..
Глава вторая
Каждое воскресенье Аня ездила к тетушкам на ужин. Дорога на автобусе занимала двадцать минут, хотя она жила на противоположном конце города, – таким маленьким он был. Последний участок пути Аня проходила пешком – по тихим улицам с одноэтажными деревянными и кирпичными домиками, в которых время замерло в двадцатом веке. Ее любимая улица начиналась у красивой старинной церкви с синими куполами и упиралась прямо в заросший овраг, куда в детстве они с бабушкой Ульяной ходили собирать лебеду. Та рассказывала, как в голодное военное время семья выживала благодаря этой траве. А для Ани первая весенняя зелень стала лакомством из детства.
По этой самой улице она ходила в свое время в школу.
Мимо флигелей дореволюционной кладки с высокими окнами, мимо деревянного двухэтажного дома-барака с красивейшей застекленной верандой, мимо красных кирпичных ворот во двор еще одного старинного флигеля, в котором до сих пор жили люди. Но ее любимицей была красивая кирпичная стена, выкрашенная в желтый цвет, обвитая уже много-много лет девичьим виноградом – нежно-зеленым летом и весной, цвета бургунди осенью. Стена примыкала к неказистому разваливающемуся дому, и его Аня всегда игнорировала. Исключение она делала для места между тротуаром и стеной, откуда каждый год робко и вместе с тем упрямо прорастала первая трава. Так начиналась весна в Джукетау.
Перейдя через дорогу к высокому серому дому с сохранившейся деревянной резьбой и аккуратными ставенками, Аня сворачивала в сторону последнего квартала перед домом бабушки. Он терпеливо ждал за углом – тот самый, в котором она выросла и который любила больше всех других в городе, хоть он давно лишился резных наличников, а дерево спрятал под пластиком. Сейчас бело-коричневый, а во времена ее детства – фисташково-зеленый, яркий и теплый. Перед ним росло высокое дерево – то ли можжевельник, то ли кипарис, хотя они вроде не росли в их климате. Но его посадила бабушка, а от нее всего можно было ожидать.
Снежок хрустел – за ночь выпал еще сантиметр, – мороз кусал за нос и щеки, и Аня куталась в шубку, предвкушая теплую домашнюю еду и болтовню за чашкой чая. Первым из-за угла вынырнул то ли можжевельник, то ли кипарис, а затем она увидела темную фигуру перед кованой оградой цветника у дома. Бабушка снова вышла ее встречать – и какая разница, что она уже три года как умерла.
Сколько себя помнила Аня, она умела видеть призраков. Первым был неотступно следовавший за соседом мужчина. Тогда еще совсем маленькая девочка с косичками и в любимых красных туфлях, она при виде него воскликнула:
– Дядя! Почему вы такой грустный?
Призрак удивленно посмотрел на нее и знаками спросил, к нему ли она обращается. Да только вот пока Аня общалась с ним, старшие родственники и сосед в ужасе смотрели на нее. Никто больше не видел его.
Потом бабушка объяснила, что это не самый лучший дар. Да, в их семье случалось и не такое, кто-то умел лечить, кто-то видел будущее, но призраки – это очень опасно. Однажды кто-нибудь из них наверняка захочет забрать ее с собой. Поэтому даже если она видит призрака, то не должна заговаривать с ним. Да и людей пугать не стоит – в мире взрослых это называлось галлюцинациями.
Шли годы. Призраки ее не пугали: Аня убедилась, что мертвый ничего не может сделать живому. Даже обнять по-настоящему. А в подростковом возрасте она начала понимать, что совсем не обязательно открещиваться от своего дара. Призраки могли рассказывать чудесные истории о своих жизнях. Потом она их записывала – на будущее, когда из какой-нибудь истории родится целый мир.
Но пользы дар ей не приносил. Только утешение – когда в пятнадцать лет Аня потеряла маму, умершую от сердечного приступа, она знала, что скоро та к ней вернется. Разве могла мать оставить свое единственное дитя в этом суровом мире без поддержки?
Когда Аня подошла к воротам, там уже было пусто.
Дом встретил ее едва уловимым запахом – особенным, только ему свойственным сочетанием дерева и выпечки. А еще – восклицаниями тетушек, радовавшихся ее приезду, будто она не с другого конца города добралась, а из иного мира.
Лидия – маленькая и пухленькая, с пронзительными серыми глазами и очень моложавая для своего возраста – и Евгения – высокая, худая, как модель, блондинка с васильковыми глазами – были так не похожи друг на друга, что их почти никто не принимал за сестер. Одна пошла комплекцией в пышку-мать, а другая – в стройного отца. Вероника, мама Ани, не была похожа ни на кого из них – кареглазая, кудрявая, не высокая и не маленькая и всегда печальная даже на детских фотографиях.
– Иди мыть руки! – скомандовала Лидия. – Обед на столе.
– Я уже чувствую запах. Ребрышки?
Лидия кивнула, улыбаясь.
Под ногами путалась Мисти – дымчатая кошка-абиссинка, которую Аня привезла тетушкам на один из новых годов в подарок. Она прижилась в деревянном старом доме, будто была для него рождена. Но гостей встречала как пес, жалуя только хозяек и Аню.
Из окна ванной открывался вид на заснеженный сад. Ветви яблонь качались под слабым ветерком, стряхивая снег. Только тропинка, проложенная в прошлое воскресенье самой Аней, чуть нарушала ровную белизну поверхности.
К ее приходу всегда готовились как к званому ужину: скатерть с узорами, салфетки из тонкой ткани, лучшие тарелки, высокие хрустальные бокалы для шампанского. Да и обед отличался фантазией – ни разу за год не повторялось ни одно блюдо.
Наверно, поэтому Сережка так старался ее поддеть при каждом разговоре – сыновей тетушки так не встречали, хотя оба приезжали пару раз в год, живя с семьями в столице.
– Как книга? – поинтересовалась Евгения, когда они перешли к десерту и обсудили новости недели.
Аня пожала плечами.
– Я все еще не до конца решила, что именно хочу сказать в этот раз.
– Ну, не переживай, как-нибудь напишешь, – улыбнулась Лидия. – Родные стены помогут.
А помогут ли они от разбитого сердца, хотелось спросить Ане, но она промолчала. Про причины своего побега из Города она особо не распространялась. Расстались и расстались, с кем не бывает. В конце концов, семья столько в нее вложила, как можно продолжать жить так далеко от нее? Вот и вернулась.
Город был ее прибежищем с пятнадцати лет, но она там так и не стала своей.
– Жить надо дома: где родился, там и пригодился, – вторя ее мыслям, резюмировала Евгения и налила всем еще шампанского.
– Кстати, а бабушка же тоже в молодости уезжала? – невзначай спросила Аня, надеясь, что тетушки разболтаются, как обычно.
– Ты путаешь ее с матерью. Бабушка Авдотья в конце тридцатых жила где-то на Урале, – учительским тоном начала Лидия. Профессия наложила на нее сильный отпечаток. – Потом вернулась сюда, в Джукетау, и вышла замуж за дедушку.
– Ты знала, что это был ее второй брак? – перебила Евгения. Лидия недовольно покосилась на нее, но та этого не заметила. – Отец выдал ее лет в семнадцать за какого-то более зажиточного кулака, но она отказалась с ним жить и вернулась к отцу.
– Крепкая была женщина, а характер какой крутой!
– Будешь такой, когда не мать воспитала, а мачеха. Уж в деревне не баловали, наверно, тем более неродную дочь. Они же только в конце двадцатых сюда переехали.
– А от чего умерла ее мать? – вклинилась Аня.
– Инсульт на фоне родильной горячки. Молодая была, немного за тридцать, – и Евгения печально вздохнула, явно вспомнив Анину маму, Веронику, которая была всего немногим старше Авдотьи, когда покинула этот мир. За столом повисла неловкая тишина, и Аня, сглотнув комок в горле и ощутив привычную дрожь в коленках при упоминании мамы, спросила:
– Вы так много знаете про бабушку Авдотью, но почти ничего про нее не рассказываете. Какая она была в молодости?
Тетушек как подменили. Обида на холодную, придирчивую мать так их никогда и не покинула, даже после ее смерти.
– Наверно, такая же гордая и резкая, как и во времена нашего детства, – бросила Евгения. Более мягкая Лидия лишь вздохнула и добавила:
– Она только вспоминала иногда, что они дружили большой компанией, в ней она и познакомилась с папкой. Там были и татары, тогда мамка, видимо, еще не взъелась на всех них за что-то.
– А бабушка хорошо говорила по-татарски?
– Никогда и слова от нее не слышала, с чего ты взяла? – удивилась Лидия. – Тогда татарский стал кухонным языком, а все татары стремились говорить по-русски и имена меняли на наш манер.
– У нее была подруга, – вспомнила Евгения, снова перебив ее. – Имя такое интересное, как ягода или камень.
– Фируза, – кивнула Лидия, у которой всегда было лучше с памятью. – А фамилию не знаю, не говорила.
– Думаете, из-за того, что они перестали дружить, бабушка и относилась так ко всем татарам? – догадалась Аня. Тетушки синхронно кивнули.
– Парня не поделили, наверно.
– Да точно, мамка еще вспоминала иногда его. Говорила, что подруга увела.
– Это он еще офицером, что ли, стал потом?
Аня слушала их разговор, и в ее голове все яснее складывался образ юной бабушки. Ульяна Красильникова была загадкой как для дочерей, так и для внуков. Очень требовательная, на грани перфекционизма. Единственными, что она любила, был сад и яблоня. О том, что тоже считалась ее любимицей, Аня узнала уже после смерти бабушки – от тетушек.
– С папкой они жили на соседних улицах, за углом, а вот этот офицер-то был из семьи побогаче, – продолжала Евгения.
– Его отец потом собственный дом отгрохал, по тем временам это вообще редкость.
– Она же говорила вроде, что он врачом работал, так что чему удивляться. Пока мог, заработал.
– Откуда вы столько знаете? – удивилась Аня.
– Я же в музее одно время работала, там была целая экспозиция, посвященная героям войны. Да и мамка иногда обсуждала с коллегами, которые приходили в гости. Близкой подруги-то у нее всю жизнь не было.
За окном медленно наползали ранние декабрьские сумерки. Аня поежилась, представляя обратный путь по морозу.
– Куда делся тот офицер?
– Так и дожил, наверно, тут свою жизнь, – предположила Лидия. – Мамка про него уже почти не вспоминала.
– Ну не при папке же! Он так ее ревновал к нему!
– Был повод?
Тетушки переглянулись и пожали плечами.
– Наверно, нет. Она же такая ханжа была, какая ей измена. И в голову бы не пришло.
Аня вздохнула и залпом допила шампанское, поминая про себя бабушку. Уж она-то любила этот напиток.
– Ладно, мне пора. Еще в магазин надо зайти, – засобиралась она.
– И не скучно тебе одной!
– У меня же есть Карамелька! И я всегда могу позвонить вам, – улыбнувшись, Аня расцеловала в обе щеки сначала Евгению, а потом Лидию. Новенькая посудомойка, купленная ею для них еще во времена жизни в Городе, справится с горой посуды куда лучше, чем она.
А ее ждут собственная квартира и подготовка к новой напряженной неделе.
Ночью Аня спала очень плохо. Часто просыпалась, переворачивалась с боку на бок, разбудив кошку, которая недовольно мяукнула и ушла спать в свою корзинку.
Наконец ей удалось крепко уснуть в третьем часу ночи. Сон перенес ее в просторную комнату со слабым освещением и высокими потолками. У длинного стола выстроилась вереница женщин. Аня проходила мимо них и удивлялась.
Вот мама, как всегда печальная, бабушка с любимой брошкой-бабочкой на груди, прабабушка – но не такая, какой ее запомнила по фотографиям Аня, а молодая, ясноглазая. Затем ей встречались незнакомые женщины – в повязанных на крестьянский манер платках, в вышитых фартуках и сарафанах, в ярких юбках-понёвах. Каждая улыбалась, тянулась к ней и стремилась погладить по руке. Странно, но ни тревоги, ни страха Аня не чувствовала. Только узнавание, будто давно виденные в детстве фотографии вдруг ожили.
Вереница предков уходила далеко в сумрак, но что-то остановило Аню. Напротив стояла красивая какой-то резкой красотой скуластая женщина. В ее карих глазах застыли тоска и жесткость. Темные косы по обеим сторонам лица не были спрятаны под платок, а свободно лежали на покатых плечах. Она была чуть ниже Ани, но казалась куда больше и солиднее, вызывая трепет.
Протянув к ней руки, она положила что-то прямо в ее ладонь и тут же сжала ее пальцы. Аня разжала кулак и удивленно уставилась на лежащую в них железную подвеску-рыбку – будто украшение для волос или подвеска с ожерелья, вроде того, что висело на шее кареглазой женщины. Но не прошло и секунды, как рыбка ожила, превратившись в серебряную уклейку, и тут же нырнула прямо в вены Ани. По телу словно прошелся электрический ток, и последнее, что она запомнила перед пробуждением, были слезы в глазах той женщины.
Наутро Аня привычно принялась за работу. Она твердо решила ни на что не отвлекаться, а вечером купить что-нибудь к чаю и наведаться к бабушкиной подруге – ведь после рассказа тетушек уже не сомневалась, что это и была Фируза. Вдруг та расскажет что-то интересное о бабушке и их молодости? Мысль, что она может просто не захотеть или не суметь в силу возраста с ней поговорить, Аня настойчиво отгоняла. Тем более не хотелось думать про того сурового парня, видимо, ее внука.
Покончив с работой на сегодня, Аня быстро собралась и, забежав в пекарню у дома, села на автобус до центра. Она вышла на давно знакомой остановке – рядом со школой, которой было отдано одиннадцать лет жизни. Дорога вела мимо нее – трехэтажной, построенной из красного добротного кирпича в начале прошлого века. Аня отметила, что окна их класса еще горят – наверно, Лилия Рафаиловна задержалась на работе после уроков. Надо как-нибудь к ней наведаться, когда будет время…
Мимо детского дома, флигеля больницы, деревянных домов – и вот он, тот самый бежевый дом. Калитка была не заперта, в сумерках мерцал единственный на квартал фонарь, и Аня, поежившись от холода, постучала в ворота – звонка так и не заметила. Было немного тревожно: вдруг все зря, да и зачем она вообще беспокоит старушку? Наверное, за давностью лет та уже все позабыла, кроме имени бабушки. Или это простое совпадение и она тут совершенно ни при чем.
– Что вам нужно? – раздался голос, и Аня вынырнула из мыслей, увидев того самого молодого человека. В этот раз он выглядел еще недружелюбнее, а голубые глаза покраснели, будто он их долго тер или переносил линзы.
– Извините, я бы хотела поговорить с бабушкой, которая тут живет. Мне кажется, она знала мою… – начала Аня, но он ее перебил:
– Опоздали. Фируза Талгатовна ночью умерла.
Аня опешила и не нашлась с ответом. «А вот если бы пошла на психологию, как хотела сначала, научили бы хоть тому, что говорить в таких случаях», – мелькнуло в голове.
– Простите, я не знала, – пробормотала она и вдруг вспомнила про пирог. – Возьмите, пожалуйста, я тут принесла, думала, чай попьем. Помянете.
Молодой человек посмотрел на нее, потом на пирог и снова на нее. Только сейчас до Ани дошло, что покрасневшие глаза у него от слез.
– Спасибо, – немного удивленно сказал он и забрал протянутый пакет. – А вы откуда ее знали?
– Я и не знала. Может, помните, пару дней назад она выскочила на улицу, я тогда проходила мимо и не дала ей упасть.
– Теперь припоминаю. Вы, похоже, напугали бабушку, она потом весь вечер просила позвать какую-то Ульяну.
Аня всполошилась, стыд и вина затопили ее, поэтому она покраснела и пробормотала:
– Простите, я не хотела…
– Бабушка тяжело болела, так что это был вопрос времени, – пожал плечами молодой человек. Но весь его вид говорил о том, что он всего лишь храбрился. – Что вы хотели от нее услышать?
– В прошлый раз она, видимо, приняла меня за мою бабушку – назвала по имени. Вот я и решила, что они дружили когда-то. Может быть, она бы смогла рассказать что-то про их молодость, я как раз пишу книгу про бабушку, историю ее жизни, – принялась она врать, ведь книгу хотела написать совсем об ином, но эта идея только что пришла ей в голову и показалась неплохой.
– Вряд ли бы она что-то вспомнила – деменция. Как звали вашу бабушку? Буду разбирать бумаги, может, найду что-нибудь.
– Ульяна, до брака Красильникова, – загорелась Аня. – А если найдете, сообщите, пожалуйста! Вот мой номер!
Порывшись в сумке и быстро нацарапав на бумажке из блокнота свои контакты, она протянула ему и сообразила:
– Соболезную вашей утрате.
Молодой человек устало кивнул и сказал:
– Если что-нибудь будет, я вам сообщу. Меня Руслан зовут.
– Аня, очень приятно. И простите еще раз за беспокойство!
Снова кивнув, Руслан закрыл калитку. По скрипу снега Аня поняла, что он ушел в дом. Постояв еще минуту, переваривая весь разговор, она развернулась и пошла обратно к остановке.
Глава третья
Мучаясь чувством вины, несколько дней Аня съедала себя за неприличную, как ей казалось, выходку. У человека горе, а она пристала со своей просьбой! Что он о ней подумал? Еще и номер свой всучила, как будто навязывалась. Бабушка бы не одобрила.
С другой стороны, единичные походы к психологу на третьем курсе все же давали свои плоды. Ловя себя на этих мыслях в который раз, Аня обрывала внутренний монолог и повторяла, что все в порядке – если бы Руслан рассердился на ее неуместные вопросы, то сказал бы об этом. А потом все повторялось по кругу.
Страдая над очень косноязычной статьей одного из авторов агентства, она варила уже третью чашку кофе за день. Проще полностью переписать это творение, чем пытаться исправить. Но ее перфекционизм тут был совсем не нужен, так что, причесав до уровня «хотя бы не кровь из глаз», Аня отправила статью автору и со вздохом закрыла ноутбук.
Тут же пиликнул телефон. В это время писали заказчики, могла снова объявиться редактор со своим вечным вопросом, когда будет сдан синопсис, а еще тетушки – поинтересоваться, что готовить к ужину в воскресенье.
Но это оказался Руслан, приславший сообщение в телеграм и предложивший встретиться вечером в кафе в центре, чтобы просмотреть архив бабушки.
От сердца отлегло, зато теперь Аня забеспокоилась, что ценного они могут обнаружить в бумагах и что делать, если не найдется совершенно ничего. Желание больше узнать о прошлом бабушки проснулось совсем недавно и теперь не давало ей покоя. Написав в ответ, что сможет в пять, она пошла переодеваться. Карамелька от такой перемены в распорядке жизни хозяйки даже проснулась и срочно потребовала свежей порции корма.
В итоге Аня опоздала минут на десять. В этот будний день в кафе со звучным названием «Мираж» почти не было посетителей: парочка студентов с дамами сердца и небольшая компания девушек-подростков, что-то отмечавших молочными коктейлями.
У высокого полукруглого окна с видом на дореволюционное двухэтажное здание, где теперь располагался суд, сидел за столиком Руслан. Снова строгий темный костюм и не менее строгий вид. Если бы Аня не страдала до сих пор по Денису, то с удовольствием представила бы, что пришла на свидание.
– Извините, мне пришлось задержаться, – вспыхнув, выпалила Аня и села напротив.
– Я заказал чай, хотите что-нибудь перекусить?
Аня кивнула – все равно не успела пообедать. Пока она выбирала блюда для заказа, Руслан достал из сумки тяжелую на вид папку. У бабушки была похожая – тяжелая, кожаная, с полотняным плотным корешком. В ней она хранила документы на дом, инструкции и паспорта всех членов семьи.
Стоило официанту отойти, как Аня в нетерпении спросила:
– Вы что-нибудь уже нашли?
Ее любопытство то ли раздражало, то ли забавляло Руслана. Она так и не поняла это по чуть появившейся и тут же пропавшей полуулыбке на его лице.
– Я, если честно, особо не вчитывался, но нашел фотографии с подписями. Там несколько раз встречается имя Ульяна. Может, это ваша бабушка?
Он раскрыл папку, вытащил небольшой по формату альбом и передал ей. Аня с трепетом погладила потертую обложку и открыла его. На первых страницах были карточки с молодой татарской девушкой: две толстых темных косы с лентами, модное платье с подкладными плечиками, белым воротничком с треугольными краями и непременной брошкой у горла. Она чуть улыбалась на камеру, но глаза оставались серьезными.
– Какая красивая! – воскликнула Аня.
– Да, бабушка в молодости была удивительно хороша. У девушек сейчас не принято так скромно одеваться и краситься, – с той же полуулыбкой сказал Руслан и отпил чай из высокой белой чашки.
Аня вспыхнула, решив, что это скрытая издевка над ее безыскусным нарядом прямо из прошлого века: светлый трикотажный джемпер, юбка-карандаш до колен и полное отсутствие макияжа. Она уже и забыла, когда в последний раз красилась – наверно, еще во время жизни в Городе. Да вот только перед кем в Джукетау красоваться?
Чтобы скрыть покрасневшие щеки, Аня опустила глаза и снова занялась альбомом. Пошли групповые фотографии: парни и девушки на скамейке у чьего-то дома, все смеются и неловко позируют на камеру. Рядом с Фирузой Аня наконец заметила знакомое лицо. Фото было достаточно мелкое, но разлет бровей, не тронутых ни разу в жизни пинцетом (вот еще, терпеть такую боль!), и выразительный взгляд чуть исподлобья она узнала сразу. Подпись под фото перечисляла имена изображенных на нем, и среди всех бросилось в глаза с нажимом вычеркнутое «Ульяна».
– Бабушка… – расплываясь в улыбке, проговорила Аня и погладила фотокарточку.
Руслан протянул руку к альбому, и она повернула его так, чтобы было виднее, и указала пальцем.
– А вы похожи, – заметил он. Аня кивнула.
– Все так говорят. У нас глаза одинаковые, даже по цвету.
– Ваша бабушка уже умерла, да? Иначе б вы не искали о ней информацию у чужих людей.
– Три года уже прошло. Бабушка молодая еще была, всего семьдесят шесть.
– Болела?
Он спрашивал с искренним интересом, так что Аня оживилась и охотнее заговорила.
– У нас в семье всегда кому-то одному передаются болезни сердца – наследственность. Вот бабушке и достался врожденный порок сердца. Но она все равно смогла родить троих детей и всю жизнь отработать на часовом заводе сборщицей.
– Том самом, знаменитом, который уже давно обанкротился?
Аня кивнула и продолжила:
– А тут сначала моя мама умерла, потом дед долго болел. Вот бабушка и сдала быстро. Похоронили его, а через год и она за ним ушла.
Чужому человеку, с кем она видится, возможно, первый и последний раз в жизни, рассказывать о семье было легко, без привычной скованности и тревоги за то, что? про нее могут подумать. Болезненная мнительность мешала жить Ане – она и сама это прекрасно понимала, но идти снова к психологу и всерьез браться за работу она не хотела просто потому, что боялась погрузиться во что-то более глубокое и страшное.
Осознав, что надолго замолчала, Аня натянуто улыбнулась и продолжила:
– При жизни бабушка мало рассказывала о своей молодости, так что мне очень интересно узнать, какой она тогда была.
– Боюсь, я мало чем смогу вам помочь. Моя бабушка проводила больше времени за наставлениями, как жить по шариату, чем за рассказами о себе.
Аня напряглась, видя, как ему сложно сдерживать эмоции при воспоминаниях о бабушке. Глаза его подозрительно заблестели, но она могла только позавидовать самообладанию – через минуту Руслан уже снова чуть улыбался.
– Вы тоже жили здесь? – поинтересовалась Аня, листая альбом дальше.
– Я оказался здесь после гибели родителей в аварии. Похоже, что у нас с вами много общего.
Она покачала головой.
– Я жила в Джукетау только до пятнадцати лет, потом уехала учиться в Город.
– Я не об этом.
Аня не стала ничего отвечать, потому что увидела следующую фотокарточку. Но тут как раз принесли ее ризотто, так что пришлось отложить альбом.
– Смотрите-ка, тут снова ваша бабушка, – заметил Руслан, указывая на фото. Аня кивнула, разглядывая троих молодых людей, запечатленных на ней. Фируза, Ульяна – и стоящий рядом с ними юноша, очень симпатичный, вихрастый и широко улыбающийся. Карточка была подписана «Фируза, Ульяна и Тахир, 1957 год». Имя Ульяна снова зачеркнули.
– Ей тут восемнадцать, – прокомментировала Аня.
– Моей бабушке тоже. А этот молодой человек – Тахир – был ее безответной любовью.
– Значит, она все-таки что-то вам рассказывала?
– Это ей дедушка припоминал в ссоре, я всего лишь услышал. Кажется, из-за него они с Ульяной и перестали дружить. Видимо, она его увела у бабушки.
– А я слышала, что это Фируза отбила парня.
Неловкость между ними можно было резать ножом. Аня от стыда готова была провалиться прямо через подвал этого дореволюционного здания ко всем чертям, что ляпнула такое про человека, который только что умер. А по виду Руслана сложно было сказать, что он думал про нее сейчас. Но явно ничего хорошего.
– Простите, я не хотела так отзываться о вашей бабушке, – опустив глаза на остывающее ризотто, выпалила Аня. Руслан же снова скрылся за чашкой чая.
– Проехали, – сказал он и добавил: – Можете сфотографировать, если хотите. Или сделаете копии?
– Да, мне бы пригодилось.
– Тоже собираете семейное древо?
– Только начала, надо разобрать бабушкин архив, а мне всё не до того, – снова ложь на ходу, но эта идея ее правда заинтересовала.
– Хорошо, тогда я закажу копии и напишу вам, когда будут готовы.
– Спасибо! Пара фотографий лучше, чем совсем ничего, – улыбнулась Аня и, отставив в сторону недоеденный ужин, налила себе чая.
– Это вам кажется, что от них мало толку. По фотографиям можно понять, в какое время жил человек, что ему нравилось, кто его окружал. По именам найти этих людей и расспросить про того, чью жизнь изучаете. Это я как историк говорю.
– На чем специализируетесь? – поинтересовалась Аня. С историками она еще ни разу не общалась.
– История Татарстана и Ногайской Орды. Бабушка рассказывала, что наш род происходит от них – то ли самих ногайцев, то ли живших на тех же землях калмыков и башкир.
Аня смутно помнила по урокам истории Татарстана, что в их краях от кочевников, которые постоянно устраивали набеги на земли живших тут людей, строили засечные черты[2 - Засечная черта – система оборонительных сооружений на границах Российского государства в XVI–XVII веках. Про Билярск и засечные черты в Татарстане можно почитать, например, здесь: Кузнецов В. А. Новая Закамская линия и образование ландмилиции; Дубман Э. Л. Новая Закамская линия: эволюция названия и статус.]. Только какой это был век, она в упор не могла припомнить.
– Это же очень древние времена, да? – пытаясь не выглядеть дурой, спросила она.
– Шестнадцатый-семнадцатый века, до завоевания Казанского ханства и позже.
Про предков Руслан говорил почти что гордо.
– Здорово! Я таким знанием истории семьи похвастаться не могу.
– Архивы в помощь, там много интересного можно найти, – приободрил ее он и позвал официанта, попросив счет. – Я угощаю.
Последний раз Аня ужинала за счет мужчины в день, когда они расстались с Денисом. Неприятные воспоминания снова кольнули в груди, и она тяжело сглотнула, ощущая подступившую дурноту.
– Приятно было пообщаться, Аня. Если я что-то еще найду, дам знать. И про фотографии тоже помню, – сказал Руслан, надевая тяжелую с виду дубленку.
– Спасибо! И за ужин тоже.
Когда за ним закрылась дверь кафе, Аня глубоко вздохнула и ощутила, как напряжение покидает ее тело. Она не очень любила говорить с незнакомыми людьми, но все прошло вполне неплохо.
Руслан прошел мимо окна, и Аня отметила про себя, что есть в его манере продуманно-стильно одеваться и идеальной осанке что-то аристократическое, будто он настоящий татарский мурза. Только рыжие волосы и светлые глаза сбивали с толку, но в чертах лица внешность была вполне восточная.
Если бы она правда работала над книгой, а не филонила, то можно было бы дать персонажу его облик. Очень уж запоминающийся он был.
Ночью Аню снова посетили женщины из прошлого сна.
Теперь они не просто стояли напротив нее вереницей, а подходили по одной и обнимали Аню, что-то говоря. Она понимала, что просят рассказать о них, вспомнить и сохранить эту память для потомков.
Та женщина, что дала ей в руки рыбку, подошла последней. Аня отметила ее карие глаза, монгольское веко и прямые ресницы, отбрасывающие тени на высокие смуглые скулы. Будто похожа на кого-то недавно увиденного. Но во сне мысль мелькнула и тут же пропала. Она что-то сказала, и Аня поняла: женщина назвала свое имя. Правда, как это бывает во сне, она его не расслышала и переспросила, но уже проснулась.
Лежа в свете декабрьского хмурого утра с кошкой в ногах и ощущая приятную тяжесть ватного одеяла, Аня силилась вспомнить то имя, но оно уже ускользнуло от нее.
Следя за кофе на плите, она набрала номер Евгении и, дождавшись ответа, сказала:
– Привет! Я вечером заеду за бабушкиными бумагами, вы дома будете?
И пусть Аня так мало знала о жизни Ульяны, все можно еще исправить. Да и идея написать книгу, основываясь на фактах из реальности, показалась ей заманчивой.
Глава четвертая
За ночь выпало много снега, так что бело-коричневый дом тетушек теперь напоминал пряничную избушку из сказки. В сумерках зажглись фонари, окутавшие его теплым золотым сиянием, но окна были темны. Зато уже у соседнего дома доносились запахи мясного пирога – значит, тетушки готовили на кухне.
Ключ привычно застревал в замке, и Ане пришлось приложить усилие, чтобы все-таки открыть калитку. А в сенях уже горел фонарь, чтобы ей легче было пройти к двери.
Из дома пахнуло теплом и вкусной едой. Евгения как раз доставала пирог, а Лидия направилась к Ане, чтобы обнять и помочь снять шубку.
– Как добралась? – поинтересовалась она, подавая тапочки. Мисти тут же ткнулась мордой под ноги, и Аня наклонилась ее погладить.
– Нормально, автобус почти пустой.
– Все еще на работе, конечно, – отозвалась Евгения, накрывая пирог полотенцем, чтобы остывал постепенно.
Они налили ей чаю, поставили вазочку с конфетами, усадили за стол, отогнав кошку, и вопрошающе воззрились. Аня смешалась и спросила:
– Что такое?
– Зачем тебе бабушкины бумаги? – начала Евгения.
– Я подумала, что было бы неплохо составить семейное древо. Я помню, что у нее были все документы ее родителей и вроде даже какие-то записи, она мне в детстве показывала.
Тетушки синхронно вздохнули.
– Зачем копаться в прошлом? Лучше строить будущее, – покачала головой Лидия. – Мы, конечно, не против, но зачем оно тебе надо?
– Еще найдешь какую-нибудь гадость.
– Это что, например? Свидетельство инцеста? Что кто-то из предков попал в тюрьму за убийство? Или что?
Аня почувствовала раздражение и постаралась успокоиться. Не хватало еще с тетушками поругаться. Они так для нее стараются, переживают, а она их тревожит.
– Простите, – вздохнула Аня, опустив глаза к чашке с чаем.
– Анечка, мы не против, но не ожидай чего-то особенного от этих бумаг. Прошлому лучше оставаться в прошлом. А ты еще молодая, вся жизнь впереди!
– Нет у меня никакого «впереди», – устало отмахнулась Аня и добавила: – Давайте не начинать снова этот разговор, хорошо?
Лидия не сразу кивнула, а затем встала из-за стола, чтобы удалиться в соседнюю комнату. Евгения тем временем принялась нарезать пирог и накрывать на стол.
– Как работа? – поинтересовалась она, ставя перед Аней тарелку.
– Бесит, как и всегда, но это лучше, чем идти преподавать в школу.
– Держи, – положила перед ней на стол массивную кожаную папку Лидия и села рядом. Свою тарелку она придвинула поближе и принялась за пирог.
Аня развязала тесемки и, отставив тарелку и чашку, раскрыла папку. Внутри лежали два альбома с фотографиями – по размеру папки, длинные и переплетенные в такой же кожзам. Под ними обнаружились машинописные бумаги, скрепленные железным зажимом, тетрадка в сорок восемь листов в плотной обложке и большой групповой снимок, обернутый в целлофановый пакет. Аня достала его и принялась рассматривать запечатленных на нем людей.
– Это мамка и папка на свадьбе, – пояснила Лидия. – По левую сторону родственники невесты, по правую – жениха. Узнаешь бабушку Авдотью и деда Федора?
Родители Ульяны. В пятьдесят девятом году им было тридцать восемь прадедушке и сорок прабабушке, но выглядели они гораздо старше. Тогда жилось тяжелее.
– А это кто? – указала на полную светловолосую даму справа Аня.
– Сестра папки, Анна. Тебя назвали в ее честь. Это его вторая сестра – Дарья, – Лидия указала на грузную женщину с тяжелыми чертами лица и темной косой, обернутой вокруг головы. Потом перевела палец на других людей на фотографии. – А вот старшая сестра Мария и их родители, Агафья и Василий. Тут им лет пятьдесят или даже больше, он был у них последышем.
Со стороны невесты, одетой в платье простого покроя без излишеств и с такой же простой фатой на голове, выделялись две улыбчивых девушки – Аня видела их на одном из групповых фото в альбоме Руслана. Но Фирузы на этом снимке не было.
– Получается, бабушка тогда уже поругалась с Фирузой?
Лидия кивнула. Евгения добавила:
– Она и за папку согласилась пойти назло. Мне так кажется.
– Может, просто не хотела остаться в старых девах, если уж увели того парня? – предположила Лидия.
– Ее бывшая подруга говорила, что это бабушка его увела, – встряла Аня.
– А ты откуда знаешь? – заинтересовались тетушки, придвинувшись ближе.
– Я случайно познакомилась с ее внуком и видела их общие фото. Точнее, Фируза такого не говорила, но все так считали.
– Внук? Молодой? Красивый? Сколько ему лет? – наперебой забросали ее вопросами тетушки, и Аня выставила ладонь, призывая к молчанию.
– Неважно, я же не замуж за него собираюсь. Он обещал мне копии тех фотографий, как получу, покажу вам обязательно.
– Аня, в Джукетау нормальных парней уже давно разобрали, – возразила Евгения. – Если ты хочешь выйти замуж, то уже не кривой и не косой сгодится.
Аня почувствовала, как в ней закипает гнев. С трудом подавив его, она решила объяснить, что думает по поводу замужества.
– Я вовсе не…
– Если он внук Фирузы, то, получается, татарин? – перебила ее Лидия.
Она кивнула. Тетушки обреченно вздохнули.
– Нет, пропащий вариант. Ничего хорошего не выйдет. У нас в семье всегда выходили только за русских.
– Я и не собиралась за него замуж! – уже не выдержала Аня. – Мне просто нужны фотографии и немного информации о бабушке, раз уж он внук ее подруги юности. Прекратите выдавать меня замуж за каждого встречного!
Тяжело дыша от такой гневной тирады, она залпом выпила остатки чая и в сердцах грохнула чашкой об блюдце.
– Посуду не бей, – машинально сделала замечание Лидия и, забрав у нее чашку, встала, чтобы налить гостье добавки.
– Простите, – выпалила Аня, стремительно краснея, и опустила глаза к папке. Альбомы ждали ее, но она взяла в руки тетрадку, все еще чувствуя колотящееся от гнева сердце прямо в горле.
Евгения хмыкнула и сказала:
– Это записи твоей мамы. Она в молодости собирала такую же информацию, только без особого толка. Надо искать в архивах до начала двадцатого века, а тогда такой возможности не было.
Они старательно делали вид, что ничего не произошло. Раньше Аня взрывалась по поводу и без гораздо чаще. Но после возвращения из Города, осознав, что во многом тетушки были правы, она все чаще соглашалась с их суждениями и подавляла вспышки гнева.
Под обложкой скрывались исписанные до боли знакомым круглым почерком листы в клетку. Огромные схемы, записи на несколько страниц – явно истории, записанные со слов родителей и бабушек с дедушками. Аня представила, сколько ей предстоит узнать нового о семье, и дыхание захватило от радости. И почему она раньше об этом не подумала?
Ведь тут так много материала, что хватит не на одну книгу!
– Можно я их заберу с собой? Хочу изучить получше, – попросила она, принимая из рук Лидии еще одну горячую чашку чая.
– Бери, можешь даже у себя оставить, – пожала плечами Евгения. – Только вот много нового не узнаешь.
– Если девочка захочет, то всегда может съездить в архив, – предложила Лидия, снова садясь рядом. От нее пахло выпечкой.
Архив находился в Городе. Аня сглотнула и похолодела от мысли, что ей придется туда ехать. Снова.
– Вроде бы можно сделать запрос, – дрогнувшим голосом сказала она.
– Это же Россия, у нас на все запросы отвечают не меньше пары месяцев! – воскликнула Евгения.
Аня кивнула и отпила чай, обжигая себе язык и небо.
– В общем, если тебе так захочется что-то узнать еще помимо этих записей, флаг в руки.
– Но я все равно считаю, что это не лучшая затея, – покачала головой Евгения. – Нечего тревожить мертвых.
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «Литрес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (https://www.litres.ru/chitat-onlayn/?art=70613887) на Литрес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.
notes
Примечания
1
Световое загрязнение (засветка) – засвечивание ночного неба искусственными источниками освещения, свет которых рассеивается в нижних слоях атмосферы, мешая проведению астрономических наблюдений. Иногда это явление также называют световым смогом.
2
Засечная черта – система оборонительных сооружений на границах Российского государства в XVI–XVII веках. Про Билярск и засечные черты в Татарстане можно почитать, например, здесь: Кузнецов В. А. Новая Закамская линия и образование ландмилиции; Дубман Э. Л. Новая Закамская линия: эволюция названия и статус.