Причина оставаться /шорт-лист конкурса «Книготерапия» апрель, 2023/
Евгения Ушенина
Москва, учебный год 1996–1997. У Кости на глазах погибают родители, а его одноклассница Марина регулярно подвергается насилию со стороны отчима. Поддержку и защиту старшеклассники находят в бездетной классной руководительнице, которую жестоко бьёт муж. Три беды сплетаются в единый жгут событий и чувств: разрозненные, испуганные люди получают друг в друге опору и защиту. В книге немало боли, но школьная радость и подростковая лёгкость восприятия помогают читателю справляться, а хеппи-энд хоть и может показаться банальным, но крайне необходим и героям, и читателю, как противоожоговая мазь.
Евгения Ушенина
Причина оставаться /шорт-лист конкурса "Книготерапия" апрель, 2023/
Вместо пролога
Марина радовалась, что дома никого нет. Так хотелось доказать этим выпендрёжницам, что она не коротыш, и лицом вышла очень даже.
Вещи водопадом летели из шкафа на пол. «Не то, не то, тоже не подходит. О, нормально!» Вытянула из плотного комка одежды вязаное чёрное платье. Плевать, что уже пару лет мало. Она и раньше хотела обрезать верх и сшить классную мини-юбку. Но это было тогда. Ещё до… «А, неважно», – Марина буквально физически отмахнулась от круговорота мыслей, который жаждал её затянуть. «Нет, не сегодня. Я – модель!»
Она вытянулась в струну, подобрала живот и попу. Сложная оказалась задача. Распустила волосы и пошла уверенными, размашистыми шагами, вбивая каблуки в паркет. Мамины туфли немного давили в пальцах, но это же не страшно, это на разок. От балкона через гостиную в холл. Рампа слепит, обожатели рукоплещут, Зайцев не сводит с неё глаз.
Прислонился спиной к входной двери. Скрестил руки на груди. И буквально сверлит чёрными глазами.
– Маринка, а мы уже пришли, – зазвенел голос сестрёнки из прихожей. – Ого, какая ты красивая! Ходи теперь так всегда! Пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста!
Ёжик скакала вокруг и хлопала в ладоши.
– Да, ходи, пожалуй, теперь так всегда, – так тихо произнёс отчим, что у Марины ослабли колени. Она неловко схватила подол мини-платья и потянула вниз, стараясь прикрыть ноги.
Закрывшись в комнате, швырнула туфли в сторону дивана. Извивалась и дёргалась, стягивала прилипшее к потному от страха телу платье. Сорвала. Схватила за подол и рванула со всей силы. Ткань захрустела и поддалась.
Осень
Глава 1. Первое сентября, 1996 год
– Где же мы найдём лабрадора? Пуделя легко, терьеров разных тоже по улицам шастает тьма. Достаточно у продуктового подежурить, и собака твоя. Захотел же хрен знает кого, – недовольно фыркнул Антон.
– Да не я, это бабуля в газете фотку увидела и теперь мечтает о щеночке.
– Ещё и щеночек нужен? Не взрослый? Такого у магаза никто не оставит. Макс, такого покупать придётся.
– Да не проблема купить, ты ж знаешь, но не по кайфу это. Хочется по-нашему, как обычно.
– Привет, мужики. Есть курить? – Костя подошёл к столпившимся одноклассникам.
– Опаздываешь. Время видел? Сейчас всех запускать будут, – Антон махнул рукой в сторону школы.
– Плевать. Есть курить?
Максим протянул другу сигарету. Компания скрылась за школой.
– Кость, Максу лабрадор нужен. А ты чего такой мрачный? – Антон внимательно смотрел на одноклассника.
– Ну если нужен, то надо добыть, – ответил Костя, игнорируя вопрос.
– Во! Понял, что значит «друг»? А ты скулёж устроил, – съехидничал Максим.
– Ничё я не скулил, сказал просто, что у магаза не достать такую собаку, – Антон сплюнул в сторону.
– Кость, может на «Птичку»[1 -
]?
– С деньгами?
– Неа.
– О, это интересно. Кто ещё пойдёт?
– Кирюху позовём. Серёгу можно, больше никого не надо. Все свои.
– Народ, хорош курить. Пойдём, а? Первое сентября же как никак. Праздник, притом последний! – упрашивал друзей Антон, но его не слушали.
На школьном дворе было солнечно. Радостно.
Ученики пробирались через толпу к своим. Двор сужался. Выпускники теснились к дальнему выходу. Словно чувствовали, что скоро и школа, и все её палисадники отряхнутся, выталкивая вдруг ставших взрослыми школьников. Но всё это случится только через год. Целая вечность по меркам юности. А пока – лишь нарастающая внутри радость. Лёгкие наполнены воздухом приветствий, смеха и восторгов.
Костяк класса постепенно перетекал за забор, в место сбора. Линейка медлила – ждала опоздавших.
Ребята галдели и вряд ли внимательно слушали друг друга. Гораздо важнее было почувствовать компанию, друзей.
Натка широкими шагами пересекла школьный двор. Длиннющие ресницы, накрашенные в три слоя. Улыбка – широченная, как у Красной шапочки из детского фильма. Мини-юбка. И смех. Звонкий, заразительный. Когда она смеялась, не могли устоять даже учителя.
– Киря, сигареточку? – Натка скрючилась, подлезла Кириллу под руку, и теперь выглядывала из-под мышки, словно шкодливый ребёнок. Он чмокнул её в лоб.
– На, только не суетись.
– Да блин, где народ-то, скоро уже линейка, – продолжал переживать Антон.
Серёга подлетел сзади, схватил Натку и закружился.
– Блииин! – заверещала она, делая вид, что отбивается, но как только оказалась на земле, тут же обняла друга. – Привет, Серенький.
Ребята рассмеялись. Парни пожали друг другу руки, девчонки радостно чмокнули друг друга в щёки.
Директриса через хриплый динамик объявила начало торжественной части.
Бычки полетели под забор, и вся компания двинулась к розовому, свежевыкрашенному особняку. Солидное пятиэтажное здание, построенное ещё в 1937 году. Реставрировали, ремонтировали, обновляли, но своей «дореволюционной» прелести оно не потеряло. Разве что убогая стеклянная кишка, пристроенная с заднего фасада, тянулась к не менее убогой коробке – всегда холодной и неуютной – со столовой, спортзалом с раздевалками и маленькой пыльной библиотекой. А на улицу школа выглядывала портиком с вензелями и высоким фронтоном с медальоном. Но обычно их никто не замечал. А вот огромные белые колонны, обхватить которые можно было только вдвоём, школьники любили. Все. И перваки, и выпускники. Бегать вокруг столпов-гигантов и прятаться от друзей было неписаной традицией. Милой школьной забавой.
Максим, крепкий и высокий выпускник, нёс на плече первоклашку в новенькой школьной форме, с пышными бантами по случаю. Огромная сияющая рында[2 -
], перевязанная красной лентой, неровно дёргалась в руке ребёнка. Казалось, что малышка в любой момент уронит тревожный колокол Максиму на голову. Но каким-то непостижимым чудом эти крохи всегда справлялись. И все старшеклассники оставались целы. Следом за дёрганым звоном гомонящая толпа потянулась в здание школы. Начинался учебный 1996–1997 год.
Старшие не торопились. «В школу и в могилу ещё никто не опаздывал», – шутили между собой. Пропускали вперёд малышей и суетливых родителей. Те постоянно что-то поправляли и нашёптывали, словно провожали детей на страшные испытания. Отчасти они были правы, но прошедшим этот путь «закалённым» старшеклассникам хотелось успокоить растерянных родителей: «Выживут и окрепнут! Просто не мешайте им!»
Постепенно подтягивались опоздавшие, вызывая бурный восторг то в одной, то в другой части школьного двора.
– Чего стоим? Отдельного приглашения ждём?
На пороге школы между массивных колонн стоял физрук – длинный, тощий, сутулый, с рыжими усами и смеющимися глазами. В школе его любили, поэтому пёстрая толпа с редкими цветками в руках звонким ручейком потянулась в здание.
В классе было светло, пусто, уютно – бедненько, но по-домашнему.
Выкрашенные зелёной краской стены с аккуратно развешанными картами, портретами писателей и поэтов, фотографиями улиц Лондона, Вестминстерского аббатства и Тауэра в пожелтевших рамках из тонкого штапика. Стенд успеваемости, стенд с темой урока, коричневые шкафы во всю стену с тетрадками и словарями. И она, терпеливо ожидающая, когда ученики вольются в класс неравномерной бурливой рекой. Закончат громыхать стульями и партами, под которые уже не влезают коленки. Перестанут шлёпать об пол рюкзаками, рассядутся по своим местам.
Она не видела их три месяца и теперь любовалась, как все выросли и похорошели.
Англичанка, класснушка. Ольга Олеговна Александрова. Оленька. Всегда за них горой – самый надёжный и ценный взрослый в школе. Конечно, она сейчас начнёт всех пересаживать, требовать повесить сумки на крючки, не болтать и продолжать заполнять дневники. Потом обязательно встретит вой недовольства. По большому счёту этот ежегодный ритуал никого не расстраивал. Он был необходимым действом, пропуском в новый учебный год – короткой и стремительной адаптацией к забытым за лето условиям школьного существования.
А потом она непременно спросит, как ребята провели лето. И никто не поднимет руку, не дождётся, чтоб его вызвали. Просто начнут наперебой верещать, вскакивать, выкрикивать, жестикулировать, перебивать друг друга. И только Димон будет молча грызть яблоко. Улыбаться, прятать его под парту и сочно хрумкать. Класс будет замолкать, а потом взрываться хохотом. Это зелёное яблоко – неотъемлемая часть первого сентября ещё с начальной школы. Тогда неокрепшие и пугливые, они вылупились из началки, перепрыгнув из третьего в пятый. Странное дело, но в тот момент сами себе казались взрослее на целый год, словно цифра в дневнике или журнале могла влиять на реальный возраст.
Оленька будет молча слушать, улыбаться. Успеет каждому задать вопрос, похвалить, пожурить. Истории будут литься без утайки – ребята доверяют учительнице. А потом она расскажет, как летала во Францию с мужем. Был он мутный какой-то, не то дипломат, не то большой ФСБ-шник. Класс его не любил. Не то чтобы он им чем-то насолил, просто был неприятен этот круглый, ухмыляющийся человечек. А Ольга Олеговна ещё пол-урока будет вдохновенно говорить о Ходасевиче, и о том, как изысканно краснеют деревья на берегах Сены. Весь класс будет слушать, не проникаясь красотою рассказа, но чувствуя, что Оленька делится чем-то сокровенным, и что они этого достойны.
– Звонок! Звонок! – даже самый задушевный рассказ не помешает подростку вскочить и ринуться на перемену.
– Сядь, Печёнкин! Запишите задание.
И тут всех накрывает жестокой несправедливостью. Класс единым разочарованным организмом шипит, цокает: «Вот чё ты, Печёнкин, вскочил и заорал? Вот на фига? Так бы, может, и не было дз! Первое сентября только, а выходки твои вон уже где сидят! Сам знаешь где! В печёнках!» – взрыв смеха приносит общее облегчение. Хотя и понимают, что заданию быть в любом случае.
– Только не «Как я провёл лето», – умоляет Верочка. – Каждый год одно и то же.
– Хорошо, тогда по списку для внеклассного чтения. Все же прочитали «Над пропастью во ржи» в оригинале или, на худой конец, в адаптации?
Класс ревёт, воет, беснуется страшной, угрожающей потопом волной. Только Верочка лишь приподнимает бровь и остаётся горда и спокойна, словно волнорез.
– Ольга Олеговна. Ну вы чего? Не надо по списку.
– Хорошо, тогда, «Как я провёл лето» с новыми словами из первого юнита?
– O’key.
– Да.
– Yes.
– Good, – прокатилось по классу.
Верин вздох тонет в гомоне добродушного бурления.
Шумной толпой 11 «А» вываливается из кабинета.
Школьная жизнь плавно входит в обычную колею. Уже к вечеру всё станет точно так же, как в предыдущие годы. Словно не было каникул. Романтизм встречи улетучится, но останется радость ежедневного общения.
После уроков школьники высыпали во двор. Малыши, словно пингвины, пробирались к родителям, врезаясь в старшеклассников тяжеленными портфелями. Старшие собирались в группы, ждали друзей.
Костик вышел на крыльцо и увидел Марину. В голове привычно пронеслось: «Хочу, чтобы на «Птичке» все прошло удачно». Тут же отвернулся, чтобы ни Марина, ни кто-то из одноклассников не заметили, как он глазеет на «эту чокнутую». Ему и в голову не приходило, что та, увидев его, тоже загадала: «Хочу выспаться сегодня». И, закинув рюкзак на плечо, поспешила к метро.
А перед школой уже собралась немаленькая компания. Расходиться не хотелось.
– Народ, может в парк?
– Давай, – толпа загудела.
– Максим, вы с нами?
– Прости, мартышка, – он обнял и нежно чмокнул Наташу в лоб. – У нас дело важное.
– Деловые какие, – Наташа нехотя выкрутилась из объятий. Ей нравился Максим, и вообще она любила богатеньких красавчиков. А этот ещё и не дурак – просто подарок, который точно упускать нельзя.
До метро можно было доехать на троллейбусе или автобусе, но друзья обычно шли пешком минут двадцать по прямой или вовсе сворачивали в парк – зависело от настроения. Дорога в школу и из школы была тогда отдельной жизнью. Новым форматом общения, отличным от школьного и дворово-домашнего.
По пути компания редела – многие жили недалеко. Ребята останавливались и прощались с каждым, словно тот не домой шёл, а уезжал по обмену, и что его ждёт в незнакомой стране, в иностранной семье, было неизвестно.
К метро подошли уже малым составом.
– Ну всё. Давайте, до завтра.
– Не опаздывайте, голубки. – кто-то из ребят подколол Маню и Кирилла.
– Хватит, а! На фига начинаете? И так сегодня каждая училка спросила, не расстались ли мы за лето с Кирей? – фыркнула Маня.
– Надоело уже объяснять! Пусть думают, что мы пара. Разве тебе не нравится такой сценарий?
– Придурок, – Маня пнула друга в живот, тот театрально скрючился и закашлялся.
– Ого! Кажется, тут семейный скандал, – веселились ребята.
– Вот и подумай, нужна ли тебе пара со мной.
– Не-не, лучше друзьями, – продолжал клоунаду Кирилл.
– Всё, всех нежно. Пока! – и Кирилл с Маней нырнули в темноту подземного перехода.
Антон докурил, достал из кармана связку ключей и позвенел ими перед лицами друзей:
– Завтра можем начинать репетировать. Надо чё-нить новенького запилить.
– Зачёт, запилим. Ты у нас по репертуару главный. Придумаешь – мы сделаем. На «Птичку»-то едем?
– Да, давайте! Только домой заскочу, рюкзак брошу.
– Нет, ты учебники брось, а пустой рюкзак возьми, туда щенка спрячем, – Максим воодушевлённо потёр ладони.
– Ты садист, что ли? Он же задохнётся.
– Ненадолго, только, чтобы удрать с рынка.
– Готовы? – Костя посмотрел на одноклассников.
– Ну так себе, но я не сольюсь, не бойся, – промямлил Серёжа.
– Ладно, по пути обсудим, как действовать. Не боись.
– Да мне не страшно, просто я первый раз.
– Ладно-ладно, мы поняли, – дружелюбно засмеялись ребята. Когда вернулся Антон, все вместе спустились в метро.
***
– Сюда, давай его мне. Беги, Серый! Не тормози!
– Ловите их, щенка украли! – верещала тётка в белой мохеровой шапке. Но народ вместо того, чтобы ловить воров, расступался, как вода под килем. Никому и в голову не пришло протянуть руку и схватить хоть кого-нибудь из ребят. Люди были запуганы рэкетом, измучены нищетой и старались ни во что не вмешиваться. И вообще – не отсвечивать.
– Давай его мне, уронишь!
– Отдай, так трясёшь, его вырвет!
Ребята на бегу передавали пшеничного щенка лабрадора из рук в руки. Серёжа споткнулся и выронил его.
– Осторожно вы! – Костя на лету подхватил бежевый комочек и заскочил в трамвай.
Ребята влетели следом. Двери закрылись. Успели. Парни смеялись, хлопали друг друга по плечам. Трепали щенка.
– Красавцы!
– Лучшие! – хвалили они друг друга.
В стеклянные двери метро Таганская вошли уже не спеша и отдышавшись.
– Так-так, ну-ка всем стоять! – закричала неожиданно крепким голосом чахлая старушка, смотритель станции.
– Бабуль, нам некогда, мы опаздываем.
– Жетоны?
– У нас единые.
– А это у вас что? С животными нельзя.
– Как нельзя, а как мы щенка домой привезём?
Но вместо ответа она так пронзительно засвистела в металлический свисток, что на мгновение показалось, что звуков в фойе метрополитена не осталось совсем. Выдула.
– Думаете, проходимцев и хулиганов от приличных людей не отличу? Я войну прошла, много кого повидала.
– Послушайте, мы школьники, сегодня первое сентября, везём собачку, чтобы бабушку порадовать. Отпустите нас, а?
Именно в этот момент из запрятанной возле касс каморки выбежали два милиционера. Все застыли в напряжении, и только щенок счастливо вылизывал Костино лицо.
***
– Фамилия?
– Игнатьев.
– Год рождения?
– 1980. Зачем время тратить? Всё равно нам ничего не грозит.
– На учёт поставим, родителям сообщим.
– Чтобы что-то сообщить моим родителям, вам придётся умереть, а на учёте я уже два года.
Старый тучный лейтенант положил ручку и внимательно посмотрел на Костю – в смелом взгляде не было ни вызова, ни хамства. И та прямота, с которой парень смотрел в глаза лейтенанту, задела что-то на самом дне его сердца.
– Плохую дорогу выбрал, сынок.
– Я её не выбирал.
Сердце офицера сбилось с ритма, словно неожиданно поймав толику Костиной боли.
– Иди, но…
– … но не попадайся и прочее, я знаю. Знаю.
Лейтенанта поразила простота и честность, с которой парень произнёс эти слова. Он говорил так, будто не держался за жизнь и её ценности.
– Всё, попался! – молоденький сержант ворвался в кабинет. – Ой, простите, Юрий Михалыч, разрешите доложить? Он сам во всем признался, да ещё и ребят хороших сбил с толку.
– Кто?
– Ну как кто? Любимов Максим Маркович.
– Кто-о? Это ж сын Марка Альбертовича, – лейтенант резко встал, качнув пузом стол. – Что ж ты, сынок, комедию ломал тут?
– Ничего я не ломал. На чужих папаш не рассчитываю. Был бы свой… тогда б меня здесь не было, – процедил сквозь зубы Костя и вышел, оставив растерянного сержанта в недоумении.
Костя остановился посреди фойе метро. Старушка-смотрительница смерила его презрительным взглядом. В грудь ударил резкий поток воздуха, заставив Костю ссутулиться и наклониться вперёд. Засунул руки поглубже в карманы джинсов и, не дожидаясь друзей, пошёл к выходу против потока ругающихся, толпящихся людей. Он точно знал, что Макс никого не бросит, его батя – полковник МВД – вытащит всех. Конечно, он потом вызовет всех к Максу домой и будет лечить: «Бездари и раздолбаи! Что, нельзя было по-нормальному? Максим, я тебе что, в деньгах отказываю? Всё же есть, на кой вы спёрли щенка?» А щенок, выкупленный втридорога, только бы замять это дело, наверняка нальёт лужу в самый торжественный момент воспитательной речи. Ребята будут давиться от смеха, но старательно внимать словам спасителя-отца. А потом Марк Альбертович возьмёт щенка, поднимет к потолку на большой пятерне, покрутит, осмотрит: «Хороший пёс, стоит своих денег». И лукаво так посмотрит на гоп-команду. Мальчишки вздохнут с облегчением, а мама Максима именно в этот момент позовёт всех пить чай. Механизм работал безотказно, будто сотни раз заранее отрепетированный.
Так происходило всегда, и так будет снова. Иногда Косте казалось, что он соглашается на выходки только ради этих вечеров. А ещё казалось, что Максим и его родители об этом знали.
Костя просто шёл прямо, не думая о цели и пункте назначения, и его уже не было ни в том переходе, ни на той улице. Он вспомнил день, когда в последний раз видел родителей.
Предновогодняя суета 1993-го. На ёлочных базарах торговались, замеряли праздничные деревья, спорили. Стояли в очередях за мандаринами. Сметали с прилавков кукурузу и крабовые палочки, шампанское и икру. Все ждали праздника. Как и Костя с Вовой. Мама и папа вот-вот должны были вернуться. С подарками! Положат под ёлку, которую мальчики только закончили наряжать. Костя вообще бы ничего не вешал, но мама любила шары и гирлянды. Вот мальчишки и старались – вытаскивали завёрнутые в туалетную бумагу игрушки и развешивали, перемежая пластиковыми снежинками.
В дверь позвонили. Ребята переглянулись. В их семье не было принято звонить, каждый пользовался ключом.
– Наверное, руки заняты подарками, – заулыбался Костя.
– Размечтался! – осадил его старший брат и первый бросился открывать дверь. – Баб Маш? Что с вами? Куда? Костян, бегом! Баб Маша зовёт. Чёт случилось.
На ходу накидывая куртки и впрыгивая в ботинки, ребята выбежали на улицу. На повороте во двор толпились люди. Баба Маша семенила туда же. Протиснувшись сквозь толпу, братья остолбенели. Костик засунул руки в карманы, втянул голову в плечи и скрючился. Вова медленно, как по минному полю, шёл вперёд.
Костя видел маму, уставшую, случайно уснувшую в машине. Она немного неудобно прислонилась к пассажирскому окну. Грязному и треснувшему. А папа будто прилёг на руль и отвернулся. Костя знал, какое лицо у папы, когда он спит. В детстве часто приходил в родительскую спальню и смотрел, как спит папа-пират, папа-космонавт, папа-волшебник, папа-дрессировщик львов. Он знал, что папа за ним наблюдает и ждёт, когда напугать тихим «бу». И всё равно всегда пугался, вскакивал и с визгом и смехом убегал.
Но сейчас папа отвернулся. Костя понял, что навсегда, но не хотел в это верить. Вова больно ткнул ему в грудь коробкой, завёрнутой в синюю бумагу с ракетами, с блестящим колючим бантом.
– Пошли домой.
– А как же…?
– Пошли, говорю. Надо подарки под ёлку положить. Родители привезли, – Вова указал на коробку. – И приготовить салаты. Давай. Скоро Новый год.
Хорошо, что брат был совершеннолетним, и можно было остаться жить дома под его опекой. После новогодних праздников Костя вышел в школу. Ему было решительно всё равно, что делать. Вова велел, Костя пошёл. А кто сказал Вове, как поступать, Костя не спрашивал.
Подарки родителей братья каждый год клали под украшенную шарами ёлку.
В тот первый школьный день после Нового года он впервые разглядел Марину, точнее, впервые её почувствовал. Он и раньше замечал её в параллельном классе. Обычная, ничем не примечательная. Хихикает, как все девчонки, шепчется с подружками, такими же отличницами, строит глазки парням, но стесняется с ними разговаривать.
Костя забрёл на третий этаж, в началку. Там редко кого из старших классов можно было встретить. Потом долго, бездумно смотрел в окно. Рядом носились дети, что-то выкрикивали, играли во вкладыши, а Косте казалось, что он под водой – звуки почти не доходили. Внезапно он почувствовал сильную усталость и просто сел на пол. Не думал, не вспоминал, не чувствовал. Один посреди серой бескрайней пустыни, в которой нет горизонта, нет теней.
Из этой привычной туманности его внезапно выдернуло электрическим разрядом. Словно мгновенно прозрев, он обнаружил себя сидящим на полу рядом с неизвестно откуда взявшейся Мариной. Она молча взяла его за руку. Вот, что выдернуло его тогда из пустоты боли – это прикосновение. По её щекам текли слёзы, повисая на подбородке. Нос покраснел, но лицо оставалось спокойным, добрым и светлым. Костя как-то легко и обыкновенно принял тепло и заботу, почувствовал, как боль утихает, пусть на мгновение.
– Ха-ха! Вы чего это тут пристроились, голубки?
Максим ржал на весь этаж, малыши уже столпились вокруг и потихоньку начинали своё детское «тили-тили-тесто». Резкая ярость всколыхнула, в мгновение подняв Костю на ноги. Он толкнул друга с такой силой, что тот плюхнулся на спину и странно крякнул – то ли от боли, то ли от обиды.
Костя убежал. Марина же встала и спокойно прошла мимо растерянного задиры.
***
Всё глубже втягивая голову в плечи, Костя шёл и шёл. Домой?
Глава 2. Слабых можно обижать?
Разогнавшись на первом, Костя, не снижая скорости, влетел на четвёртый этаж. Одноклассники толпились перед кабинетом английского. Равномерный гул наполнял коридор.
Взгляд привычно выхватил Марину – та стояла в стороне, безучастная к общему веселью. «Что-то с ней не так». Сознание отмечало едва уловимые изменения: одежда немного темнее, чуть ярче макияж, волосы собраны в хвост. Внезапно и остро Костя осознал, что Марина изменила своё качество, как английский звук [L], о котором Ольга Олеговна любила напоминать на уроках. Светлый, лёгкий, но не мягкий light L в одних условиях становился тёмным, приземлённым, погашенным dark L в других. Она стала dark [L]. Всё ещё [L], но уже другой. Парадокс. Мысли пронеслись мгновенно, как точки и тире в морзянке. «Желание, желание! Что загадать? О, пусть Оленька не сильно на нас орёт и быстро простит».
У Кости и Марины с той встречи на полу в коридоре была секретная игра. Всякий раз, когда они видели друг друга, загадывали желания. Каждый считал другого своим талисманом. Но они не предполагали, что играют вдвоём. Каждый думал, что талисман – это его личная выдумка и тайна.
Марина посмотрела на Костю и моментально загадала: «Только бы Оленька не сильно ругалась».
Дело было в том, что, сговорившись всем классом, ребята прогуляли целый учебный день. Выходка казалась весьма выдающейся, но на деле абсолютно скучной. На всех давил груз обмана, в парке Горького была тоска – в будни почти ни один аттракцион не работал. Похоже, самое веселье – торжественный нагоняй – ждало ребят именно сегодня. Сейчас начнётся: «Что вы за люди? Вы не достойны уважения! Вам бы только улицы мести. Ничего не добьётесь в жизни. Олухи. Серость. Дурилки картонные», – перебирал Костя стандартные учительские слова, подходя к толпе одноклассников. Народ болтал, хихикал. Но у самой двери оживление было особенно сильным. Костя подошёл ближе: «Ясно. Макс опять клоунаду затеял».
– Ну, чего, очкарик, выучил глаголы? Тебе сегодня диктант писать за всю группу! – развлекался Максим, наступая на щуплого Павлика. Тот даже не пытался отвечать, уткнувшись в учебник.
– Давай, покажи нам, что у тебя на пятой странице, а на двадцать пятой? Весёлые картинки для взрослых? Ты поэтому такой тихий и красный? Эй, Павлушенька, очнись. Давай так: я диктую слова, ты их аккуратненько, чистенько, по буквочкам произносишь, чтобы я знал, что у меня будет твёрдая пятёрка за диктант. А то вдруг ты чего-то не доучил? Подведёшь товарища. Плохо получится.
Ребята вокруг гоготали, девчонки хихикали. Только Костя не смеялся.
– Ты чё, сдурел? – Максим схватился за голову и уставился на друга, который внезапно и резко отвесил ему подзатыльник.
– Чего-то я тебя сейчас не понял. Кто из нас сдурел?
– Сколько будешь это барахло оберегать? Лучшему другу, значит, по тыкве, а этот стоит себе нетронутый?
– Я давно всех предупредил, ещё раз повторить? Павлика не трогать!
– Павлика не трогать, Павлика не трогать! Задолбал командовать уже. Хоть бы сказал, что это за драгоценное яйцо такое, которое не разбить, не сожрать, только любоваться?
И Костя бы сказал, он всему миру рассказал бы, если бы не боль, которая каждый раз перехватывала горло.
Зимой, ещё в пятом классе, Костя с мамой готовились к школьному концерту. Получить роль фокусника задача не из простых, а ему удалось. Мама сшила волшебный плащ из бабушкиной шторы. Конечно, Костя хотел бы синий или чёрный, ну, на худой конец, красный. Ему же достался не то жёлтый, не то линялый оранжевый. Зато блестящий и до самого пола. На голову мама соорудила огромную чалму – обшила той же шторой папину меховую шапку. В чалме было ужасно жарко, но она была самая настоящая – «фокусницкая».
Когда Костя с папой придумывали фокусы, прилаживали палочки к ниточкам, ниточки к рукавам, рукава к плащу, пришли тётя Таня с Павликом. Им нужен был костюм льва, а ничего путного мама Пашки придумать не могла. А Костина – смогла, притом легко и ловко: остатки бабушкиной шторы стали воротником-гривой и шортами с хвостом. Павлик нелепо крутился перед зеркалом в своём костюме, пытаясь рычать. Тётя Таня довольно улыбалась и щебетала. Но самым ужасным было то, что плащ Костика теперь совсем перестал ему нравиться – льву линялый оранжевый подходил всё же больше.
Мама позвала Костика на кухню и ласково зашептала, разливая чай в чашки:
– Сынок, ты Павлика не бросай. Вы ж с колясок вместе, такой дружбой надо дорожить.
– Ма, ты шутишь? Он мне не друг. Где я и где он, он меня даже не догонит.
– А не только в скорости и ловкости дело. Человеком надо быть, сынок. С большим сердцем.
– Ну, фу, мам, что за нюни? Я сильный и смелый, а Павлик – как зефир вот этот. Мямля, – и Костя ткнул пальцем в клюквенную сладость.
– Все мы разные, а он просто ранимый мальчик. Да что я говорю, ты у меня и сам всё знаешь. Твоё сердце правду почувствует, а остальное пустое.
Она протянула руки, наклонила любимую макушку. Костя замер под поцелуем, гонор как рукой сняло. Легко и просто, и даже Павлик больше не бесил.
А потом мамы не стало, и остался только «её» Павлик.
– Максимушка, ты меня понял. Я знаю, – хлопнув его по плечу, Костя подошёл к раскрасневшемуся от внезапного освобождения Павлику.
Максима затрясло от ярости: как же он ненавидел это ехидное «Максимушка»! Молча показал другу средний палец.
– Эх, Максимушка, – не оборачиваясь, вздохнул Костя, и весь класс разразился гоготом.
В кабинет вошла Ольга Олеговна. Положила журнал. Встала у торца учительского стола и, как обычно, театрально оперлась рукой.
Класс приготовился к нагоняю за прогул. Притих, но не без удовольствия.
– Вы когда-нибудь задумывались о таком понятии как «дружба»? – она вглядывалась в лица. Свободная рука немного подрагивала. – А знакомо вам слово «честь»? Знаете, я думала, что мои ученики самые порядочные в школе. Они могут и должны хулиганить, нарушать правила и получать двойки. Растут же, им надо многое попробовать. Но мой класс не мог устроить подлый, трусливый прогул. Я верила и доверяла вам, а лидерам особенно.
Голос немного дрожал, но Ольга Олеговна справлялась с волнением. Она внимательно смотрела на Максима и Костю. Задор и бравада тут же испарились из их глаз.
– Я ошиблась и прошу у вас прощения. С честными и порядочными людьми можно общаться открыто, говорить на равных. Их следует уважать так же, как и взрослых, а маленьких, незрелых обманщиков надо строжить, опекать, держать в рамках. Я неправильно вела себя с вами, потому что сделала неверные выводы о вашей зрелости и порядочности.
Ольга Олеговна хотела, чтобы ребята поняли – единственное, чем можно наказать, это лишить любви и дружбы. Остального они не просто не боялись, но жаждали как подтверждения удавшейся провокации.
Класс в недоумении заёрзал на стульях – ни крика, ни новых ярлыков. Лишь глубокое разочарование. Кто-то растеряно переглядывался, кто-то уткнулся в учебник и не поднимал глаз.
– Простите нас, Ольга Олеговна, – притихшие голоса раздались одновременно из разных уголков класса.
– Класс не виноват, это мы, – два друга загрохотали стульями, вставая.
– Я знаю, тем и неприятнее. Если бы вы меня только предупредили… Дружбу надо уметь ценить, дорогие мои ученики.
– Но и ошибки надо уметь прощать, – Костя смотрел в глаза Ольге Олеговне. Вот уж кого-кого, а её он точно не хотел обидеть. Даже подумать не мог, что она так расстроится, что ей по-настоящему не всё равно. Единственной из всех взрослых.
– Смело. И честно.
Классная медленно, словно от усталости, присела.
– Если только ошибки не роковые, – проговорила она и поправила шейный платок, а потом, опомнившись, уже бодрее добавила, – а ваша ошибка, конечно, не роковая! Но, знаете, когда в доску вбивают гвоздь, а потом вытаскивают, дырочка все равно остаётся. Так и со следами на сердце. Доверие потерять очень легко, а вот чтобы восстановить, приходится потрудиться. Давайте все сделаем выводы и больше не будем повторять подобное. Открываем учебник на странице 38, Unit 5, Vocabulary list. Павлик, начинай.
Глава 3. День учителя – каморка затихла в ожидании
Вот уже вторую неделю школа бурлила, кипела, шуршала гофрированной бумагой, скрипела фломастерами по ватманам.
Все классы готовились ко Дню учителя – хороший повод для веселья и школьной дискотеки вместо уроков. Педагоги и сами радовались подготовительным мероприятиям и возможности чуть дольше пить чай в учительской. Разрешалось опаздывать или уходить с урока на репетиции. И школьники часто пользовались таким предлогом просто потому, что учиться не хотелось.
Русский подходил к концу. Лариса Владимировна объявляла оценки за вчерашний диктант. Класс тихонечко гудел, иногда шумно вскипал, реагируя на оценки, как на счёт на футбольном матче.
Арсен, худой, черноглазый, скучал, подперев щёку ладонью. Он то засовывал ручку в пружинку тетради, то снова вытаскивал. Потом решил нарисовать на руке соседки цветок. Вероника резко отдёрнула руку, фыркнула:
– Ты чего? Отстань!
Она подалась вперёд и старалась не пропустить ни звука – ждала свою оценку. Арсен, довольный, словно сытый лев, показывал закрытую колпачком ручку и опять пытался нарисовать что-то на руке подруги.
– Романова, четыре. Абрамов, пять.
Вытянутая в струну, Вероника готова была зазвенеть и лопнуть от неожиданности и напряжения, а вальяжный Арсен расплылся в довольной улыбке.
– Абрамов, мы все хорошо знаем, как ты получаешь свои пятёрки, и кто та скромная муза, помогающая тебе на диктантах и сочинениях. Ты же не будешь против, если я поменяю оценки местами?
Класс притих. Вероника густо покраснела и уставилась в учебник. Арсену предстояло сыграть рыцарскую роль.
– Конечно, не против! Всё, чтобы женщины радовались! – он театрально вскинул руку и усилил армянский акцент для большего эффекта. Роль удалась, остальные оценки уже никто не услышал – таким оглушительным был смех класса.
Вероника сияла от счастья. И оценка, и рыцарь – отличный день. Она даже больше не сердилась на повторяющиеся попытки художеств на её руке.
Со звонком, не теряя драгоценные минуты, 11 «А» вытекал из кабинета русского и литературы и вливался в общий коридорный гомон, разделяясь на потоки: в столовую, туалет, покурить, в каморку.
Бегом на пятый этаж, дверь в зал, узкий проход за кулисами, и вот она – маленькая комнатка за сценой, ещё с прошлого года затянутая чёрной тканью с эмблемой в виде кипящего чайника и угловатыми рваными слоганами.
Максим сразу уселся за барабаны, Антон взял гитару, Костя встал у выключенного микрофона. Ударник тихо задал ритм, и Антон начал перебор. На перемене репетировать разрешалось, но не в полную силу, поэтому и микрофон не подключали.
Костя, стоя спиной к ребятам, смотрел в окно. Желтеющие берёзы, серое заводское здание через дорогу, ещё голубое, но уже прозрачное небо. «Under the bridge downtown…» как нельзя лучше подходила для унылой московской осени.
Вдруг открылась дверь, и в рубку вошли Ольга Олеговна, Маша и Нюта. Ребята перестали играть. Максим привстал из-за барабанов. Антон, наоборот, сел, не выпуская гитару. Костя ссутулился, торопливо засунул руки в карманы поглубже. Начинающие музыканты застыли в напряжённом ожидании.
Учительница долго осматривала стены с плакатами, рисунками, текстами и партитурами песен. После села спиной к окну.
– Ребята, сыграйте вот то, что вы сейчас исполняли.
– Ольга Олеговна, так это не то, что взрослые слушают, – пробубнил Максим.
– Точно не то, – кивая головой, как собачка на торпеде автомобиля, подтвердил Антон.
– Ну сыграйте не то.
– Так громко может быть, а перемена вот-вот закончится.
– А вы негромко.
Всё равно, конечно, очень тихо не получилось. Ольга слушала напряжённо, иногда постукивая стопой в такт музыки. Ребята допели. Каморка затихла в ожидании. Девчонки так вжались в дверь, что казалось приклеились к ней.
– Всё понятно, – сказала она строго, вставая и направляясь к двери. – Хватит вам тут просиживать.
– Нас выгоняют?
– Да.
Маленькая чёрная каморка онемела от такого ответа.
– Да, вас выгоняют. На сцену. Готовьтесь к концерту на День учителя.
– Ура! Полноценному?!
– Ну не сразу, давайте три композиции. И не очень шумные. Полиричнее выберите.
– Ольга Олеговна, вы прелесть! – Максим попытался выбраться из-за установки, но застрял, и только протянул руки, показывая, что хочет обнять учителя.
– Максим! Что за фамильярности? Хотя да, не без этого, – и она бочком вышла из маленького помещения, в котором стало слишком тесно от радости и шума.
Маша и Нюта раскатали на полу класса ватманы, положили учебники на углы, а сами устроились на партах.
– Ань, давай про учителей сделаем зелёным, а про школьников – синим?
– Нет, так всё перепутают. И вообще, я хочу про ребят сделать. Своё выступление! Маш, это же круто. Точно! Надо афишу придумать.
– Класс! Афиша – это здорово. Только сначала надо про учителей.
– Ну тогда давай зелёный и фиолетовый.
– Невелика разница, давай фиолетовый. Я стихи принесла распечатанные, мама на работе сделала. Сейчас вырежу, и приклеим под фотки учителей.
– Давай, я за водой для акварели. Посмотри, ещё журналы принесла. Там тоже вырезай.
В класс вбежал раскрасневшийся пятиклассник Егорка, шебутной пацан, любимец старшеклассников.
– Привет, малыш, чего за штаны держишься? – едва бросив на него взгляд, спросила Маня
– Пуговица оторвалась.
– Проводить к завхозу? Она пришьёт. Или пойдём в кабинет труда?
– Ходил, никого уже нет.
– Так и ты тогда иди домой.
– Да не могу, штаны потеряю.
В класс вошёл Кирилл, рослый детина с квадратными плечами.
– Киря, привет. Принёс маркеры?
– Угу, – он высыпал на стол разноцветные фломастеры.
– Слушай, у тебя же всегда всё есть?
Кирилл растянул рот в самодовольной улыбке.
– А вот скажи, булавка есть?
– Есть, – ещё радостнее ответил здоровяк.
– Дай, а?
– Нет, – он вдруг насупился.
– Ты чего это жадничаешь?
– Да не могу я, Маш, прости! Если отдам булавку, то буду держать штаны до самого дома.
Маня проглотила смешок, а вот Егорка захохотал в полный голос. Кирилл смущённо заторопился из класса.
Суетливые будни шли своей чередой. Началка репетировала бальные танцы в коридоре. Семиклассники зачитывали рэп. То туда, то обратно проплывали сценические декорации, грохоча колёсиками, с криками: «Поберегись!».
Учителя пребывали в благодушном настроении.
А вот в каморке стали замечать неладное. Кирилл частенько теперь пропадал на переменах и периодически прогуливал уроки. Притом не все или, как было принято, последние, а совершенно по непонятной логике. В понедельник – второй и третий уроки, в среду – пятый и перемену, в четверг – первый, а потом четвёртый и пятый.
Ребята заподозрили, что у Кирилла появилась новая девушка. Но не из школы, а из соседнего кулинарного училища. А как сказать об этом Маше? И надо ли? Она, конечно, твердила всем, что «никакая она ему не девушка», но все вокруг всё понимали.
В тот день репетировали на сцене. Кирилл встал из-за микшерного пульта, который пристроили на парту в конце актового зала, и пошёл к выходу.
– Кирь, а ты куда опять уходишь-то? – не выдержал Антон.
– Да мне в ЗАГС надо, тут недалеко, – ответил он будничным тоном и вышел, оставив ребят в недоумении и тишине.
– Женился? – растерянно обернулся на друзей Костя.
– Да ты что? Конечно, нет! Готовится, наверное, только.
– Вы вообще в своём уме? Ему шестнадцать лет! Какие женитьбы.
На следующее утро, измученные придуманной накануне санта-барбарой, ребята обступили друга.
– Колись, чего ты в ЗАГСе делаешь? – серьёзно потребовал Костик.
– Ребят, а в чём дело-то? Я в спортивный лагерь еду на каникулах, а муравьи сожрали половину свидетельства о рождении, без него в лагерь не берут. Вот и хожу, восстанавливаю.
Лица одноклассников начали расползаться в идиотских улыбках. Первым прыснул Антоха, и тут же лавина смеха накрыла всю компанию.
– Муравьи, – выкрикнул Антон сквозь слёзы.
– Погры…погрызлиии, – задыхаясь от смеха, скрючился Костик.
– Да ладно вам, ребят, – еле сдерживаясь, бормотал Кирилл. – А вы меня уже женили, что ли?
Все загоготали ещё громче.
С того дня и до окончания школы Кирилл носил кличку Муравей, хоть и был совсем не маленького роста. И не сгрыз ни одного документа.
К четвергу школу штормило от отсутствия дисциплины и привычного порядка. А в этот раз все настолько увлеклись подготовкой к празднику, что и учителя, и ученики пребывали в состоянии творческой эйфории и каникулярного восторга.
Дошло до того, что огромные, высоченные, без пяти минут выпускники затеяли игру в догонялки. Словно стадо из передачи «В мире животных» или серии ВВС о миграции парнокопытных, они с грохотом носились по коридорам, поднимая пыль. А младшие школьники прилипали к стенам, надеясь, что их не снесёт толпа веселящихся жеребцов.
Антон резко хлопнул лестничной дверью и кубарем скатился вниз по лестнице. Костик бы точно его догнал, если бы не злополучная дверь. Но что-то пошло не так, и он, не успев рвануть на себя ручку, влетел в дверное стекло, и вместе с россыпью осколков вывалился на лестницу. Этаж затих. Школьники медленно подтягивались поближе, перешёптываясь. Тишину коридора нарушали только каблуки, нервно семенящие к месту происшествия. Костя лежал на животе, смотрел на Антона, стоявшего пролётом ниже. Оба тяжело дышали и нервно посмеивались. Они понимали, что несут эти мелко постукивающие каблуки, но им не было страшно. Было немного неловко, но в целом, конечно же, смешно.
Маленькая круглая директриса остановилась перед закрытой дверью. Она краснела на глазах, надуваясь, как рыба-ёж. Костик притих. Антон приготовился к пронзительному крику. Женщина открыла рот и почему-то сипло прошептала:
– Все живы? Чтобы завтра стекло было на месте. И уберите тут всё.
Выплюнув последние слова, поспешила к лестнице.
– Блин, вот попали, чё ты такой неуклюжий, а? – сквозь смех проговорил Антон, поднимаясь к другу.
– Да ладно, придумаем чего-нибудь.
И придумали. В этот момент подтянулись и остальные игроки в догонялки.
– Народ, у Нюты в доме такие же стёкла в подъезде, – друзья переглянулись и, не дожидаясь конца уроков, довольные отправились в соседний двор.
– Давайте, только не в Нютином подъезде, не по дружбе это.
– Да без проблем.
На утро новое стекло красовалось в двери третьего этажа. В правом верхнем углу была маркерная надпись «Punks not dead». Директриса стояла напротив двери и, не моргая, изучала написанное. Ребята ждали если не похвалы, то хотя бы благосклонного взгляда. Не дождались.
– Я уже третий день подбираю средство, чтобы смыть это, – брезгливо процедила она сквозь зубы.
– Как так? – удивился Антоха. – Мы ж только вчера вечером стекло установили!
– А надпись на нем появилась три дня назад, – директриса резко развернулась на каблуках и обожгла ребят гневным взглядом. – Интересное совпадение, что именно сегодня в моём подъезде не стало дверного стекла.
– Да, действительно странное совпадение, – сообразил Максим, пока ребята пытались справиться с удушающим смехом. – Мы отмоем, Галина Сергеевна. Вы не переживайте.
Но она уже не слышала, цокая в сторону учительской.
До концерта оставалось несколько часов, об уроках уже совсем никто не думал. Надо было многое успеть проверить и повторить. Школьники разбредались по кабинетам, натягивали костюмы, повторяли роли. А в каморке за сценой юные рок-звезды так же старательно, как первоклашки, повторяли, переживали, боялись. И радовались предстоящему выступлению.
И не зря. Уже скоро они с восторгом слушали заслуженные аплодисменты и мысленно готовились к новым рок-концертам.
Глава 4. Концерт. А кто это у нас влюбился?
/Фанфары. Школьники и учителя рассаживаются в актовом зале. Снова фанфары. Привычный праздничный звук, приносящий немного больше радости, чем школьный звонок. На сцену выходят Муравей-Кирилл и Манечка, которая едва доходит ему до плеча. Они выкатывают на сцену большой мольберт, показывают зрителям чистый лист и отворачивают его от зала/
Муравей. Каждый год вся школа думает, как поздравить учителей с профессиональным праздником? Что подарить?
Манечка. Мы долго думали, как передать наши искренние чувства к вам, дорогие учителя.
Муравей. В итоге решили, что каждый класс, который выступит на сцене, вложит частичку своей души, выразив это в штрихе на картине, которую вы увидите в финале концерта.
Манечка. И открывает наш праздник неожиданный для многих и долгожданный для некоторых – номер школьной рок-группы «Тигель».
/Занавес поднимается, на сцене старшеклассники, готовые играть и петь. Поют … /
Муравей. Ребята! Оставьте частичку своего сердца для учителей. /рисуют штрихи/ Классная музыка! Даже на дискотеку захотелось пойти, потанцевать… /пританцовывает/
Манечка. Интересно, а учителя ходят на дискотеку?
Муравей. Да ты что?! Им же некогда! Уроки, заботы, проблемы… Какая дискотека?
Манечка. А я знаю, почему учителям некогда.
Муравей. Почему?
Манечка. Они слишком много знают, слишком многому учат и слишком много задают.
Муравей. Ну и что?
Манечка. Много задают, потом много проверяют, в итоге – и учителям некогда, и детям тоже. Парадокс!
Муравей. Я предлагаю отвлечься от забот и посмеяться над шутками наших юных КВНщиков.
/На сцену выходят школьники. Ведущие уходят за кулисы/
Костя. Ну чего? Как там из зала было?
Муравей и Манечка /наперебой/. Чума! Круто! Вообще! Нет слов! А директриса ножкой отстукивала, хоть и с каменным лицом! А физрука видели? Как он головой тряс!
Антон. Мы ничего не видели! Мы боялись налажать!
Костя. Я и налажал. Не вытянул.
Манечка. Не переживай, никто и не заметил!
Костя. Я заметил.
Муравей. Сходи перекури, успокойся. Ещё три выхода. Надо справиться.
Костя. Ты прав. Макса не видел? Он куда-то слился сразу после номера.
Манечка. Я видела. Он Маринку схватил и вывел из зала. Нагло так, словно парень её. /Костя резко краснеет, втягивает голову в плечи и наклоняется вперёд/
Антон. Костян, ты чего это?
Костя. Все норм, пойду покурю.
Муравей. Я с тобой.
Манечка. Сдурел совсем? Нам сейчас на сцену. КВНщики заканчивают.
Муравей. Блин. Костян, не задерживайся.
Костя. Ладно. /уходит/
/Ведущие поднимаются на сцену/
Муравей. Вижу, шутки наших восьмиклассников вас позабавили. Ребята, не забудьте оставить свой штрих на картине. /рисуют, уходят/
Манечка /читает стихотворение/
«В нашей школе —лучшей в мире,
Что учитель – то звезда,
И по всей России круче
Не найдёте никогда!»
Как вам поэтический дар наших самых маленьких учеников? Первоклассник-первоклассник, у тебя сегодня праздник…
Муравей. Погоди, ты что-то перепутала. Сегодня же не у них праздник, а у учителей.
Манечка. Ничего я не перепутала. Выступить первый раз на сцене школы – это праздник, притом уникальный. Первого раза у них больше не будет.
Муравей. Давайте поприветствуем наших малышей. Они сочинили для вас частушки. /аплодирует, зал ему вторит/
/Выходят первоклашки ровным строем, следом за учителем. Ведущие уходят со сцены. Маня первая подходит к двери каморки, но останавливается сама и останавливает Муравья. За дверью ругаются Костя и Максим/
Максим. Я не понял, чего ты взъелся-то?
Костя. А то, что она тебе не подходит! Притом у тебя есть Натка.
Максим. Что значит не подходит? Это ты так решил?
Костя. Она вообще какая-то не такая: серая, прибитая, чокнутая. Чего тебе до неё?
Максим. В том-то и дело! Она какая-то другая стала. Оторванная, что ли. Не могу на неё насмотреться. Так и хочется её потискать, помять. /гогочет/
Костя. Ты животное! Отвали от неё!
Максим. Уо-уо-уо! Влюбился?
Костя. Дебил! Конечно, нет. Просто не для нашей компании она.
Максим. А вот мы и посмотрим.
/Костя рывком открывает дверь. Со сцены доносится/
«Вот мы спели вам частушки,
Чтоб вам было веселей.
Мы вас ценим, мы вас любим,
С каждым годом все сильней».
/Маня и Муравей отпрыгивают от двери. Костя мечется, хочет убежать из-за сцены/
Муравей /хватает за рукав/ Куда? Скоро ваш выход!
/Костя садится на ступени, прячет голову в руки. Молчит/
Праздник продолжал бурлить и искриться. Танцы, стихи, юмористические сценки – школьники старательно радовали учителей, а учителя старательно радовались.
После выступлений каждый класс вносил на мольберте разноцветный росчерк в слово «Поздравляем!», скрытое до завершения концерта от учителей.
И вот ведущие – большущий Муравей и маленькая Манечка – объявили третий выход рок-группы «Тигель», которая завершала праздничный концерт.
Костя, сосредоточенный на внутренних переживаниях, спел идеально, несмотря на волнение и беспокойство. Тем более, что он чувствовал слова песни «Nothing else matters»[3 - Исполнитель: Metallica. Альбом: Metallica. Дата выпуска: 1991 г.] как если бы сам её написал. Так сильно они откликались в сердце, были созвучны переживаниям.
Единственный человек, которого он видел в зале в тот момент, была Марина. Она туго обхватила себя руками, как будто у неё болел живот, и не сводила с него глаз. Он не мог видеть, плачет она или нет, но точно знал, что плачет, и ему было от этого больно. Послания секретному, дорогому «талисману» сыпались фразами из песни:
«So close no matter how far
Couldn’t be much more from the heart»[4 - Я близко и не важно, на каком расстоянии/Не может быть более искренних слов, чем из сердца.].
А она ему отвечала:
«Forever trusting who we are
And nothing else matters»[5 - Всегда верим в то, кто мы / А больше ничего не важно.].
Диалог, которого никто не мог услышать и даже не мог предположить, звучал громче крика, громче музыки.
«Never opened myself this way / Life is ours, we live it our way»[6 - Никогда не открывался с этой стороны / Жизнь принадлежит нам, и мы проживём её, как сочтём нужным], – пел он со сцены.
«Trust I seek and I find in you»[7 - Я ищу, кому доверять и нахожу тебя.], – отвечали ему Маринины глаза, которые к этому дню уже научились плакать без слёз.
Костя и сам не мог до конца поверить в обмен мыслями, в правдивость интуиции. «Бред какой-то», – периодически отмахивался он. «Это всё глупости! Верить надо в реальные слова и действия, а не вот в это всё: я подумал, она догадалась и ответила». Но куда было девать чувство, ощущение, что Марина реально понимает и отвечает? Наверное, проще и понятнее, даже надёжнее и увереннее верить в то, что признано нормой. Но он очень надеялся, что нормы не существует.
Они доверились себе, своим юношеским сердцам, тайным волшебным мыслям и желаниям. Притяжению, которое чувствовали.
Спустя годы они убедятся, что их ментальная связь была правдой, игра – реальностью, а в тот день в актовом зале им хватало веры. And nothing else matters[8 - И больше ничего не имело значения!].
Глава 5. Пикник. «Защищайся!»
– Антоха, ты лучший! – визжали восьмиклассницы, сбегая по лестнице школьного крыльца под мелкий октябрьский дождик. – Крутой! Самы-ы-ый!
Антон размашистым движением поправил чёлку и самодовольно посмотрел им вслед. Девчонки хихикали, оборачивались, строили глазки. Концерт удался! Довольные собой рок-музыканты не собирались расходиться, хотелось в сотый раз обсудить, как прошло выступление. Школьники то вытекали из здания ручьями, то сыпались горохом по ступеням. Дверь хлопала, голоса цеплялись за лепнину старого крыльца, срывались коротеньким эхом, множились и растворялись. Дети спешили по домам.
– Дай пять! – Егорка с видом продюсера протянул ладошку Максиму. – Шумно барабанишь, мне нравится. Надо почаще выступать.
– Понял? Надо чаще выступать и барабанить тоже чаще, – Костя ткнул друга в плечо.
– Народ, а может шашлыки замутим в субботу?
– Максим, хорош. Я прогуливать не буду и тебе не дам, – возмутился Костя.
– Во, Макс, у тебя своей совести нет, хорошо хоть, Костик за неё! – засмеялся Антон. – А про шашлыки ты прав, у Муравья днюха, надо бы отметить. Можно в субботу и не прогуливать. Всего четыре урока, сразу и поедем. Да, Муравей? Эй! Отпусти девушку.
– А ты завидуй молча, – ответила ему Маня, оторвавшись от поцелуя. – Тебе такой дружеский и не снился.
– Не, ну серьёзно!
– Давай-давай. А кто мариновать будет? Манечка да я? Как всегда?
– Ага. Вы ж лучшие друзья. Вам не сложно. А мы пожарим. Как всегда.
– Идёт. Только бы не было вот этой водяной пыли с неба. Муть, – Маша протянула руку под мелкий не то дождик, не то туман.
– Не сахарные, зато оторвёмся.
На кухне у Муравья было тесно и чисто. Его родители – тихие, скромные люди – любили, чтобы всё блестело стерильностью. Мама медсестра, папа водитель скорой помощи.
Мяса купили гораздо больше, чем овощей и хлеба. Мане казалось, что именно мяса на столе должно быть много. Что там эти яблоки и помидоры! Сказывались спортивная жизнь и постоянная нехватка белка. Как рассчитать, сколько нужно еды на компанию, они не знали, поэтому просто купили продуктов на все свои деньги. Взрослые, возможно, считали их парой, одноклассники тоже. Сочувствовали, конечно, Муравью, когда Маня увлекалась новым мальчиком. Или Мане, когда Муравей дарил цветы другой девочке. И никто со стороны не мог понять, почему они не ревновали, не обижались, а радостно продолжали быть вместе. Но на самом деле они были настоящими друзьями, так они это понимали. Вот такими неоднозначными. Не претендовавшими друг на друга безраздельно, даже когда целовались и обнимались. Муравей для Мани был своего рода лучшей подругой, которой можно было пожаловаться на «очередного бойфренда», показать новое белье. Или подремать, лёжа в ванной и отогреваясь после долгой прогулки, пока он читал ей вслух «Властелина колец». Маня же для него была проводником в мир девичьих тайн.
Болтая о странном поведении Макса на концерте и ссоре между парнями, они резали мясо и чистили лук.
– Ну не плачь, чего ты? Давай вытру!
Маша подставила Муравью сияющее лицо. Он аккуратно вытер слёзы и чмокнул в нос.
– А сам-то!
– Так я по делу плачу, мне Костика жалко, – шмыгнул носом. – Бутер будешь?
– Угу.
– Кусай. Нормально ты откусила. А мне? – наигранно обиделся Муравей.
– Ну извини. Ты ж знаешь, я их обожаю. Давай ещё!
Родителей дома не было, ребята радовались, что можно включить «ДДТ» погромче. Они любили обсуждать тексты песен, говорить о Боге и романтическом фэнтези, которое Муравей поглощал тоннами. Дружба и откровенность, такие невозможные для влюблённой пары, были для них намного важнее амурных отношений.
В субботу утром ехать в школу казалось самым ужасным проклятием, которое только могли придумать взрослые для подростков. Но в этот день всё было иначе – грела мысль о предстоящем пикнике.
– У нас сейчас что? – Нюта намочила кончики пальцев и пригладила пушистые волосы.
– Две истории, я ничего не сделала. Только бы Алевтина не спросила, – Наташа тоже подошла к раковине.
– Не спросит, она по Юрцу и Серому за лето соскучилась. Никак не наговорится! – засмеялась Нюта. – Вот тут вытри. Тушь.
– Где? А, вижу. – Наташа намочила уголок платка, наклонилась ближе к зеркалу и стала тереть под глазом.
В туалет вошла Марина. Бросив равнодушный «привет», закрыла за собой дверь в кабинку.
– Марин, мы на шашлыки сегодня едем. У Муравья др. Поехали с нами?
– Ты дура, что ли? – зашипела Натка. – На фига она там?
– Интуиция. Мне надо кое-что проверить. Потом расскажу.
– Пипец, блин, Нюта!
– Марин, ну так что? Поедешь? Сразу после уроков. В Салтыковку. Ты ж там рядом живёшь, да?
Марина вышла к раковинам, поправила чёрную мини-юбку, подтянула влажными руками плотные колготки в крупный однотонный ромб. Выпрямилась.
Девочки ждали ответ. Она не торопилась. Прозвенел звонок, и Натка от неожиданности дёрнулась.
– Поеду, – спокойный, уверенный вызов прозвучал в её голосе.
Наташа пулей вылетела из туалета.
– Поеду! Да кто она такая, чтобы так отвечать и так смотреть? Деловая, блин.
Нюта схватила убегающую подругу за локоть и развернула к себе:
– Что происходит?
– Я видела, как Макс её вывел с концерта. Я их искала по школе, но они спрятались.
– Спрятались?
– Ну да, – Наташа резко вырвала руку, – спрятались, иначе бы я их нашла.
– Так-так… – задумалась Нюта и пошла к кабинету истории.
Четыре урока пролетели, как один, и вся компания отправилась на остановку. Повезло, что любимая поляна в «новом лесу» оказалась свободной – подальше от прогулочных дорожек, мамаш с колясками и ворчливых стариков. Ребята подтащили брёвна и уложили их квадратом. Внутри него девчонки постелили рябую клеёнку – так и устроили стол.
Марина с опаской наблюдала за девочками, которые никогда с ней не дружили, а сегодня проявляли дружелюбие. Она решила быть просто школьницей, забить на все свои проблемы, не думать. Отдыхать и веселиться с одноклассниками на шашлыках. Общаться. А остальное не сегодня.
Все уже собрались, только Юрец ещё не приехал. Девочки пошли к автобусному кругу, где длинные жёлтые Икарусы, поскрипывая резиновой гармошкой, разворачивались и начинали маршрут заново. Надо было позвонить Юре из автомата и узнать, давно ли он уехал, и когда его ждать.
Наташа, Нюта и Марина только вышли на круг, как услышали за спиной резкий звук клаксона. Девчонки с визгом отпрыгнули в разные стороны.
Улыбчивый коротыш с пышной шевелюрой гордо восседал на большом зелёном «Урале», едва касаясь ногой асфальта, счастливый от своей хулиганской шутки. Откуда он взял мотоцикл и когда научился ездить, осталось тайной.
Наташа и Нюта набросились на Юру, теребя, обнимая и одновременно ругая за то, что напугал. Юрец млел и даже не извинялся. Марина впитывала каждую секунду такого простого веселья, искреннего общения.
Вдруг рядом остановился милицейский уазик. Дверца хлопнула.
– Сержант Быстряков. Ваши документы, – холодный, официальный тон заставил молодёжь замереть. Тощий человек в форме коротко приложил руку к фуражке и придирчиво осмотрел ребят.
«А вообще есть ли у Юры документы? Что теперь будет?», – мысли волнами бились в голове Марины.
Со спокойным лицом юный водитель достал из внутреннего кармана потёртой косухи документы и протянул гаишнику.
– Вы въехали в лес на транспортном средстве, статья восьмая пункт тридцать девять Кодекса Российской Федерации об административных правонарушениях, штраф от трёх до четырёх тысяч рублей плюс конфискация транспортного средства.
Непривычное обращение на «вы» для молодых людей было признаком опасности. Девушки переглянулись, Наташа попятилась, Нюта наоборот подалась вперёд. Марина не шелохнулась.
– Я не въехал. Я вкатился, – невозмутимо произнёс Юра. – Въехал – это если бы двигатель работал, а у меня мотоцикл сломался, вот я и вкатил его на траву, чтобы убрать с дороги.
Сотрудник органов нахмурился и стал снова просматривать картонную книжечку с документами. Юра спокойно наблюдал за процессом. Внезапно лицо сержанта посветлело, он ловко вытянул купюру из-под водительских прав, вернул документы и велел убрать транспортное средство так, «чтобы он его не видел». Как только патруль уехал, Юра покатил мотоцикл вглубь леса.
У мангала из криво сложенных кирпичей сидели на корточках Антон, Муравей и Костя. Пили пиво, крутили шампуры. Внезапно лес перестал быть тихим: Натка и Нюта, перебивая друг друга, возмущались наглостью милиционера и восторгались спокойствием Юрца. Марина только иногда кивала, когда чей-нибудь взгляд случайно задерживался на ней.
– Юрец, здорово! Ну, ты красавчик! – ребята встали навстречу другу. – Проводил своих?
– Угу, – Юра пожал каждому руку.
Он был для Кости примером. Потому что класса с шестого по полгода жил один. Ну не совсем один – с кошкой. Пока родители мотались по командировкам. И при этом не скатился в наркоманию, не примкнул к скинам, а исправно ходил в школу, кормил свою животину, следил, чтобы очки оставались чистыми, а речь понятной. Много читал и был такой умный, что иногда друзья переставали его понимать.
После смерти родителей Костя тоже остался один. Ну не совсем один – с братом, который ещё и заботился. А Юрец всё сам.
Тёплый, безветренный день, золотистая листва берёзовой рощи, ещё припекающее солнце так и звали забыть об учёбе и грядущем «начале взрослой жизни», и вернуться в детство, бегать и смеяться.
В мяч играла даже фигуристая Натка, которая на физкультуре предпочитала отсиживаться, а тут не удержалась и гоняла за Костиком и Максимом, как заправский футболист. Вправо, влево, пас растерянной Маше. Отбила. Круглая Натка с круглым мячом и два длинных парня бегали по поляне, размахивая руками и ногами. Они боялись зашибить юркую одноклассницу, а поэтому, догнав, тормозили или бегали вокруг. Она быстро это смекнула и забивала голы в воображаемые ворота то Костику, то Максиму. Сама при этом вела счёт и была крайне довольна собой и своими спортивными успехами. Конечно, друзья разделились на две команды болельщиков и старались поддерживать криками и советами длинноногих игроков. А Марина восхищалась Наткой – отбросившей стеснение, доверившейся друзьям и тёплому сентябрю, такой весёлой и счастливой. Забив очередной гол в «ворота Макса», Натка вдруг прекратила игру, обняла его за шею и подставила пухлые губы для поцелуя. Он с готовностью её поцеловал. Катившийся мимо мяч Максим подтолкнул в сторону Костиных ворот. Потерявший бдительность Костя пропустил неожиданный гол.
– Эй, так нечестно! А я тебе верила! – она шутливо ударила Макса двумя кулачками в грудь. Он в ответ лишь приподнял её и снова поцеловал.
– Отпусти девушку! Приказываю тебе! – Костя наставил на друга шампур, призывая к фехтованию. Максим откликнулся сразу. И на поляне началась новая весёлая игра. Звон шампуров, выкрики и смех смешивались со щебетом синиц, разговорами и гитарными переборами – Антон сидел на поваленном бревне и, не отрывая взгляд от струн, импровизировал.
– Кто твоя королева? За кого ты сражаешься? – торжественно выкрикнул Костя, приглашая друга к фехтовальному поединку. Сделал изящный взмах шампуром и уверенный выпад вперёд.
– Моя королева молчалива и одинока! – Максим очертил круговое движение воображаемой шпагой, пройдя спиралью по шампуру Кости.
– Как так? Натка не молчалива и не одинока! – Костя остановился.
– Защищайся, – Максим сделал выпад и вытянул руку вперёд. Противник едва успел отбить направленный в грудь шампур.
– Народ, вы чего, сдурели? – Юра протянул ребятам по бутылке пива, но они не обратили на него внимания.
– Молчаливая? – Костя с размаху рассёк воздух перед лицом Максима.
– И странная, – Максим увернулся, и нанёс свой удар в плечо. Зазвенели шампуры.
– Одинокая? – Костя уже сёк, а не фехтовал.
– И такая сладкая! – Максим нарочно злил друга.
– Ребят, хватит! Уже несмешно. Идите сюда. Мясо стынет.
– А Натка? – лучшие парни держали друг друга за грудки.
– Неважно, она никуда не денется. Ты только скажи, что она твоя, и я сразу отступлю, – каждое слово Максим цедил сквозь зубы, словно стравливал змеиный яд в пробирку.
– Кто? Натка?
– Марина, – сдавленным шёпотом проговорил Максим.
Костю как током ударило. Он отшвырнул друга так же, как и тогда в восьмом классе.
– Не лезь, понял? – Костя с досадой пнул случайно попавшуюся под ногу небольшую деревяшку. Она отлетела в сторону Максима так, что тому пришлось увернуться.
– Ну всё, хорош, пойдём. Вон Антоха играет, давай-давай. Иди, – Юра потянул Костю за рукав.
Веселье испарилось. Наташа тревожно поглядывала на Марину: она так и держалась в стороне. Максим блестяще изображал жертву на радость девчонкам, которые тут же бросились ухаживать за ним.
– Держи, правда, уже совсем остыло.
– Да я поела, не переживай, – Марина посмотрела на Костю. «Хоть бы ему и правда было до меня дело», – пронеслось у неё в голове. «Хоть бы она мне поверила», – привычно подумал он.
Костя ещё немного постоял рядом:
– Пойду принесу соль.
– Что? Соль?
Но Костя уже ушёл. «Он сказал “поверила”?» – Марина тряхнула головой. «Она про правду говорила или показалось?»– пролетело в его сознании.
Ближе к вечеру все стали замерзать, так что пришлось спешно собирать вещи, мусор и двигаться к выходу. В те годы не было и разговоров об экологии, но оставлять после себя грязь становилось неприлично, а дойти до урны или спрятать обёртки от жвачек в карман не казалось зазорным.
Юрец толкал «Урал». У самой дороги мотоцикл покашлял, покряхтел и завёлся под громкие аплодисменты и одобряющие крики. Конечно, Юра тут же покатал всех девчонок, благо автобусный круг уже опустел, можно было кружить и кружить.
Традиционно после шашлыков шли к Манечке домой пить чай. Она жила прямо у леса. Да и Машина мама всегда была рада одноклассникам дочери и ждала их с ягодным пирогом. Румяную сеточку из теста сразу хотелось стащить и хрустеть ею, макая в горячий джем. Что все обычно и делали.
Чай пили до ночи и ехать по домам уже было поздно. Мальчишки ушли спать к Муравью, Натка осталась у Маши, а Нюта пошла к Марине, которая жила в соседнем дворе.
Уже очень давно Марина не чувствовала себя такой счастливой. Радость бурлила, ей хотелось петь и скакать. Понимала, что Нюта ей не подруга. Да ей и не надо было никаких подруг. Просто хотелось хотя бы на минуту перестать быть одинокой. Снова вернуться в то время, когда можно просто болтать с девчонками и просто радоваться.
Марина блаженно растянулась в кровати, ощущая прохладную простынь, лёгкую свежесть наволочки и приятную тяжесть одеяла. Сегодня можно спать, ничего не опасаясь. Сегодня он не посмеет прийти к ней. Сестру положили в большую комнату, а девочки разместились в детской.
Нюта полночи была радиоточкой – болтала о мальчиках и уроках, а Марина слушала, иногда угукала, иногда задавала вопросы, наслаждаясь простым человеческим спокойствием. Защищённостью.
Она уже хотела скорее заснуть, чтобы продлить эту прекрасную, безопасную ночь, но Нютино утихающее бубнение – иллюзию нормальной жизни – отпустить не могла. В эту ночь Марина точно поняла одно – надо почаще звать на ночёвку девочек. Любых!
Недовольный отчим гремел посудой. С кухни доносились его бас и мамины резкие ответы. Потом всё затихло. Затихли и перешёптывания.
Глава 6. Как Манечка и Нюта ходили в супермодели
– Чего столпились-то? – Манечка протиснулась через одноклассниц, собравшихся у кабинета английского.
Алиса стояла у самой двери. Она гордо протянула тёмно-синюю папку с файлами.
– Это чего?
– Портфолио.
– Чего? – недоверчиво уставилась на одноклассницу.
– Просто смотри!
Маша открыла папку и обмерла. Её одноклассница, длинная, сутулая, с бледным лицом и реденькими волосами, красовалась на фотках размером с альбомный лист.
Она выглядела точь-в-точь как модели в журналах, из которых Маша вырезала фотографии и раскладывала потом по папкам: в одной были девушки, в другой юноши-красавцы, в третьей – дома, улицы и предметы интерьера.
Больше всего Маше понравилась фотография со стройки: Алиса сидела прямо на земле, а вокруг – окурки, стекла, битый кирпич. Она казалась такой беззащитной – в бежевом, голого цвета костюме с широкими штанами и узким горлом водолазки. Эта фотография так и просилась в Машину коллекцию, но Алиса была непреклонна: портфолио должно оставаться полным.
К Вячеславу Зайцеву, успешному модельеру, её отвела сестра. За спиной Алисы шушукались, завидовали. Ведь все знали, что моделью становятся только через постель. Но Алиса ни о чём таком и не знала, она прошла обучение в школе Славы Зайцева и всё чаще стала пропускать учёбу из-за показов, примерок, репетиций, гастролей.
Английский прошёл быстро и спокойно. Звонок ещё не прозвенел, но Ольга Олеговна уже отпустила ребят, попросив не шуметь. Они и не шумели. Может, устали к концу недели и четверти.
Нюта и Маша перешёптывались в предбаннике женского туалета. Сидя на широком подоконнике, рассматривали свои отражения в небольших зеркалах над раковинами.
– Блин, вы куда так быстро ушли? Я вас везде ищу, – в туалет влетела раскрасневшаяся Алиса.
– На кой мы тебе? – вяло отозвалась Маша, всё ещё обиженная, что не получила фотографию.
– У нас на следующей неделе просмотр претендентов.
– Каких?
– У кого у нас?
– В доме моды. Вы должны пойти.
– Алис, ты рехнулась, что ли? Мы ж не ты и не Верочка, ей вот в самый раз.
– Фу, нет. Я с ней не общаюсь. Девчонки, ну там главное рост, а дальше он сам выберет. Я подскажу, что делать надо.
Нюта и Маша переглянулись. Каждая хотела стать моделью, но боялась не соответствовать.
– Мань, а чё? Пойдём, хоть посмотрим, как оно там всё устроено.
В последней кабинке туалета зажурчала вода. Марина, не задерживая взгляд, прошла к раковинам. Она каждой клеткой чувствовала, как одноклассницы в сотый раз сканируют её сверху донизу и обратно. «Только бы не зацепили. Не хочу разговаривать». Пикник пикником, а в стенах школы свои законы.
– Марин?
«Блин, ну как всегда». Она вытерла руки о сетчатые колготки, подтягивая их.
– Ну?
– Пойдёшь моделью к Зайцеву? Хотя куда тебе? Ты ни ростом, ни лицом не вышла, – съязвила Маша.
Нюта ткнула подругу в бок, та ойкнула:
– Чё такого я сказала-то? Она реально коротыш!
Нюта снова ткнула Машу.
Марина уставилась на ёрзающих на подоконнике девочек – обида, злость и спасительное равнодушие за доли секунды сменили друг друга в одном неспокойном взгляде. Обошла Алису-каланчу и молча вышла.
Со звонком та тоже нырнула в коридор. А девочки вяло сползли с подоконника и, не торопясь, отправились на физику.
Субботу подружки прогуляли без малейшего стеснения. Втайне от одноклассников, со школьными рюкзаками (чтобы усыпить бдительность «предков») приехали на станцию Проспект Мира. Шли всего минут пять от метро, завернули за угол и остолбенели: перед ними оказался хвост километровой очереди. Сама по себе очередь была делом привычным. Но чтобы она состояла из одних красавиц – было немыслимо. Тут же шастали бритые наголо парни в чёрных дутых куртках с оранжевыми подкладками, под подошвами их армейских ботинок гулко отзывался асфальт. Такие обычно собирались в стаи и нападали то на темнокожих, то на творческую молодёжь. Скинов специально растили, чтобы шестерить, быть мясом в разборках. Шумные, агрессивные, безбашенные – никого ни во что не ставили. Время от времени они выбирали девушку из очереди, что-то ей тихо предлагали. После недолгих сомнений некоторые шли за ними – реальные быстрые деньги, вольная жизнь, которую обещали парни, оказывалась весомее сомнительного попадания в фотомодели. Другие девушки с оскорблённым видом возмущённо посылали парней на все четыре стороны.
– Давай уедем, – напряглась Нюта. – Посмотри, какие тут красотки. Мы точно не пройдём.
– Ну и что? Мы пришли не в модели записываться, а поглазеть. Успокойся.
К ним подошёл один из парней.
– Девчат, а вы откуда?
– Мы? В каком смысле? Отсюда мы.
– Чё, прям местные?
– Ну из другого мы района, чего надо?
В Машином голосе появился едва различимый стальной звон, что означало готовность к скандалу. Нюта отступила назад, за спину подруги.
– Работка у меня есть хорошая. Интересует?
– Нам бы школу сначала закончить, потом работку искать.
– Ха-ха, мелочь, а туда же – на подиум. Другой подиум по вам плачет.
– А ну отвали от них, – за спиной у типа возникла высокая брюнетка.
– Те больше всех надо чё ли? – взбеленился кургузый парень. Девушка молча достала из кармана удостоверение и упёрла в нос вздувшемуся воробью.
Тот вдруг сглотнул, и все его перья резко опали. Ничего не говоря, прошмыгнул вдоль очереди, пару раз суетливо обернулся и больше не появлялся.
– Вас что, родители не учили не разговаривать с незнакомыми людьми?
– А, мы, ну это… – промямлили школьницы.
– И уроков нет? – спросила она, указывая на рюкзаки.
– Нет, – слаженно и бойко ответили подруги. – Там туфли для выступления.
Красные щеки и растерянные глаза выдавали не до конца подготовленный обман, хотя туфли в портфелях и правда были.
Солнце припекало. Гомонящая яркая очередь красавиц двигалась быстро. Уже через полчаса девушки стояли в стеклянном фойе дома моды. Серый мрамор, блеск перил и люстр – всё походило на театр, богатый на самом деле только высокими потолками и кубометрами воздуха, но девочки этого не замечали. Вереница претенденток тянулась по лестнице вверх и терялась за поворотом.
На втором этаже девушки без стеснения переодевались прямо при всех. Их уверенная организованность контрастировала с растерянностью школьниц, которые озирались, переминались с ноги на ногу, словно инородные частицы в этом броуновском движении.
Остальные же скидывали одежду на пол, натягивали плотные колготки, разноцветные гимнастические лосины, гетры, купальники с юбочками. Подбирали волосы, красили глаза совершенно немыслимым образом, словно они клоуны или куклы из детского театра.
Больше всего Нюту поразила крохотная кандидатка в прозрачных туфлях на высоченной платформе. Она была ниже самой Нюты, которая только-только проходила требуемый стандарт роста. Лосины цвета белого перламутра, такой же гимнастический купальник с длинным рукавом и разноцветными радужными рюшами вместо юбки дополняли образ. Светлые волосы, убранные в тугой пучок, были намазаны гелем так, что ни одна волосинка не нарушала гладкость причёски – девушка казалась лысой. И, конечно, лицо! Нет, оно не было накрашено. Оно было стёрто и нарисовано заново. Ни на секунду перламутровая инопланетянка не отходила от зеркала: позировала, крутилась, репетировала походку, положение рук, головы. Это маленькое юркое существо вызвало в Нюте глубокую зависть и страх. Крупная, высокая, она всегда мечтала быть миниатюрной, с тонкими ручками и ножками, с пучком кудрявых белых волос взамен стеклянно-прямого тёмно-русого каскада. Нюта не верила в свою красоту, но и ей, конечно, хотелось быть замеченной известным модельером.
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «ЛитРес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (https://www.litres.ru/evgeniya-ushenina-32358950/prichina-ostavatsya/) на ЛитРес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.
notes
Примечания
1
2
3
Исполнитель: Metallica. Альбом: Metallica. Дата выпуска: 1991 г.
4
Я близко и не важно, на каком расстоянии/Не может быть более искренних слов, чем из сердца.
5
Всегда верим в то, кто мы / А больше ничего не важно.
6
Никогда не открывался с этой стороны / Жизнь принадлежит нам, и мы проживём её, как сочтём нужным
7
Я ищу, кому доверять и нахожу тебя.
8
И больше ничего не имело значения!