Царская армия
Иван Михайлов
Через месяц учебы на радиофизическом факультете Политеха меня, как и некоторых моих товарищей, с которыми я познакомился «на картошке», заинтересовала появившаяся в расписании строка «Кураторский час». Это был не просто интерес, но и надежда.
Первые дни учебы в вузе принесли мне горькое разочарование. Казалось бы, началась взрослая жизнь, и теперь-то я смогу не просто решать какие-то задачки про растянутые бруски и падающие тела, а понять, наконец, что такое физика, как устроена вселенная и почему притягиваются планеты. Радиофизика представлялась мне чем-то таинственным и романтичным…
Как выяснилось, «радиофизика» подразумевала, что вчерашнего полного надежд шестнадцатилетнего школьника, стремящегося познать мир, в том числе и в его гуманитарной красе, должны напичкать математикой и физикой донельзя…
Иван Михайлов
Царская армия
All rights reserved. No parts of this publication can be reproduced, sold or transmitted by any means without permission of the publisher.
© Михайлов И., текст, 2022
© «Страта», оформление, 2022
Царская армия
На военных сборах время идет медленно. Среди общей массы студентов Герценовского института (военные почему?то на сборах называют студентов курсантами) ярко выделяются «физкультурники» и «историки».
К физкультурникам относятся будущие учителя физической культуры (спортсмены) и будущие преподаватели предмета «Основы безопасности жизнедеятельности» (ОБЖ).
Спортсмены – настоящие: мастера спорта, кандидаты в мастера – с развитой мускулатурой, дисциплинированные. Так как на дворе девяностые, некоторые из них входят в группировки, занимающиеся рэкетом, но стараются это не афишировать. Отметился, пожалуй, только один спортсмен-рэкетир, которого за брутальную внешность студенты-физики незатейливо за глаза прозвали «Брутал». У Брутала цепкий, жесткий взгляд, мускулатура борца, всегда быстрая и даже какая?то агрессивная походка. В отличие от других студентов на сборы Брутал приехал не на электричке, а на новой бежевой восьмерке (ВАЗ-2108) – многие офицеры в части о такой могли только мечтать. Помимо восьмерки у Брутала была массивного вида рация, которую он всегда носил собой, и которая хоть и очень редко, но оживала.
Поначалу студенты-физики заочно посмеивались над Бруталом, рассуждая о том, чем же он таким сможет помочь братве, находясь на военных сборах. Перемахнет что ли через забор части в самоволку и отправится на стрелку на своей бежевой восьмерке? Так бы, может, и остался Брутал комичным персонажем, если бы не конфликт во время игры в футбол. Брутал, которому показалось, что один из старших офицеров играет некорректно, строго и безапелляционно сказал ему: «Не на деньги тут играем. Будь поаккуратнее – второй раз предупреждать не буду». Студенты-физики, которые не то что офицеру, но и прапорщику бы не нагрубили, боясь остаться без военного билета, после этого над рацией больше не смеялись.
Среди ОБЖ преобладали те, кто не смог достичь успехов в спорте, и кого не брали в криминальные группировки по причине отсутствия элементарной дисциплины. В целом ОБЖ так и можно было охарактеризовать: спортсмены, временно либо постоянно сбившиеся с пути.
Любой ОБЖ физически намного более развит среднего математика, физика или географа.
Некоторые из ОБЖ (очевидно, гимнасты) по вечерам могли от скуки разбежаться и сделать сальто под одобрительные возгласы и аплодисменты товарищей. И если настоящие спортсмены после отбоя безмятежно спали, чтобы соблюдать режим и с чувством отдаться на следующей день утренней зарядке, то ОБЖ каждый вечер испытывали себя на прочность. Они будто бы решили окончательно для себя выяснить, что станет с организмом не вполне состоявшегося спортсмена, если две недели подряд пичкать его на ночь большим количеством нездоровой пищи, запиваемой в разнобой и без ограничений некачественным алкоголем разной крепости.
Не удовлетворившись едой из солдатской столовой, каждый вечер ОБЖ варят кипятильником в огромной эмалированной кружке отвратительного вида блюдо из бульонных кубиков, сосисок и слипшихся размороженных пельменей, которые закупаются в соседнем с частью продуктовом ларьке. Этим сомнительным варевом они заедают водку, разведенный спирт, крепленое красное вино, коньяк – все то, что удалось правдами и неправдами пронести в часть.
Условный штаб ОБЖ (то есть место, где включен в розетку всунутый в большую эмалированную кружку мощный кипятильник) располагается вокруг солдатской двухъярусной кровати, на первом ярусе которой лежит Ваня, мастер спорта по боксу международного класса. Ваня в ОБЖ попал случайно – видимо некогда было правильно заполнить документы на нужную специальность из?за непрекращающихся спортивных сборов. Но на судьбу он не ропщет. Раз уж суждено числиться в ОБЖ, Ваня благосклонно покровительствует своим непредсказуемым и буйным товарищам. Они же платят ему взаимностью и признают безусловным лидером.
Рослый и длинноногий, Ваня неизменно лежит на кровати, закинув руки за голову, и снисходительно выслушивает шутки и рассказы товарищей по ОБЖ, с чувством отдыхая от недавно прошедших соревнований. Матом он не ругается, алкоголь не употребляет, разваренную бурду из кружки не ест, но принюхивается к ней без особого отвращения.
Полная противоположность спортсменам и ОБЖ – историки. Тела их, увы, демонстрируют уверенную победу духовного над материальным. За редким исключением тела у историков чахлые, хрупкие и вялые. Кажется даже, что тела эти нарочито охраняются от солнечного света и любой, даже символической физической нагрузки. Нет среди историков и жирных – даже чревоугодие им чуждо. Перловку за завтраком историки воспринимают не с благодарностью, как спортсмены, а как повод продолжить начатую вчера сложную научную дискуссию (а вот ОБЖ перловку не переносят из?за похмелья). В отличие от ОБЖ, всегда готовых в самом неподходящем месте громко высморкаться без платка, у историков отменные манеры, и они неизменно вежливы и тактичны по отношению ко всем.
Командир отделения историков – Поручик. Он очень мал ростом и у него густые рыжие усы. Форма у Поручика не такая как у всех: другого оттенка и с оригинальным покроем галифе. И это не случайно, ведь сфера научных интересов Поручика – форма российской армии с древнейших времен. Теперешняя форма Поручика по покрою и цвету ткани – точная копия формы российской армии определенного периода. Но что это за период, и кто такую форму утвердил, можно узнать, лишь основательно покопавшись в архивах или спросив у Поручика.
Все?таки военные сборы – не балаган, хотя и не настоящая военная служба. Поэтому стоит пояснить, почему хождение в особенной форме сходит Поручику с рук. Дело в том, что (а это были девяностые), в части вообще трудно найти двух офицеров в одинаковой форме. У кого?то старая полевая советская форма, у кого?то парадная российская, у тех – переходная полуполевая форма, у других – полупарадная и полусоветская. Поэтому даже когда все офицеры выстроились на принятие присяги, картина была похожа на калейдоскоп. Начальник сборов, видимо, раздражаясь от разнообразия формы, стоя на трибуне, вымещал свое негодование на продукте условного противника – жевательной резинке. Он яростно жевал ее, неодобрительно поглядывая на разномастный контингент.
Ну а уж после того как Поручик сделал для офицеров, солдат и студентов поистине великолепный доклад о форме и знаках различия российской царской армии с демонстрацией заботливо привезенных с собой плакатов, вопросов по поводу его формы в принципе не возникало. Само собой, специалист по форме может для себя выбрать то, что считает нужным. Доклад Поручика был настолько хорош, что даже ОБЖ на время прекратили свое негромкое быдловатое хихиканье, которым они исподтишка сопровождали на сборах всякое публичное мероприятие, и застыли в ступоре.
Солдат в части было мало, и все они были, в основном, заняты в карауле или иным образом что?то охраняли. Поэтому никаких маршей, зарядок и стрельб у солдат не было. Зато все это было у студентов-курсантов, которым офицеры части искренне хотели показать лучшее, что есть в армии. Как?то офицеры обратили внимание на то, что для проведения зарядок у них есть такой мощный ресурс, как будущие учителя физкультуры, к которым формально относились и ОБЖ. И вот было решено, что зарядку в один из дней для всего курса должны провести ОБЖ.
По результатам распределения оказалось, что пробную зарядку у историков должен будет провести студент ОБЖ Вочка. Вочка был, пожалуй, самым отталкивающим персонажем ОБЖ. То ли он действительно был отсталым, туповатым и быдловатым, то ли сознательно решил примерить на себя такую роль на время сборов. Лысый, накачанный, ростом под метр девяносто, он сходу мог запугать любого морально неустойчивого физика, биолога или филолога. Если Вочка пытался шутить, шутки выходили у него всегда плоские и похабные. Соображал он довольно медленно и обычно, казалось, не очень понимал, что вообще ему говорят и что происходит вокруг. У своих Вочка особым авторитетом не пользовался: сальто делать не умел, зато при любом удобном случае снимал футболку на спортплощадке и тряс своими накачанными белыми телесами. Каким конкретно видом спорта занимался Вочка, было неизвестно. Скорее всего, всем понемногу.
Накануне вечером ОБЖ, упиваясь своей пельменно-сосисочной бурдой, бурно обсуждали, как Вочка будет «закалять» историков. Негромкие салонно-казарменные научные разговоры историков порядком надоели ОБЖ, отчего ОБЖ уже давно хотели посмотреть историков «в деле». «В деле» в их понимании – это на пробежке, на брусьях, на турнике и т. п. Слушая быдловатое хихиканье и подначивание товарищей, Вочка напряженно перебирал в уме все известные ему упражнения, подходящие для утренней зарядки.
Утро следующего дня выдалось солнечным. Форма одежды на зарядке была «голый торс», что Вочке особенно нравилось. Вочка самозабвенно гонял историков по кругу, заставляя их подпрыгивать, выпрыгивать, ходить гусиным шагом и, в качестве отдыха, отжиматься. При этом, забывшись, Вочка вовсю называл историков «хилыми», «дряблыми» и «просто дрыщами». Когда дошли до брусьев и турников, в ход пошел мат.
Историки смущенно улыбались и старались изо всех сил. Они будто бы и сами чувствовали свою вину в том, что довели свои тела до такого жалкого состояния постоянным сидением в библиотеке. Вочка же, со своей стороны, злился на то, что историки не пытаются ему противостоять. Негласный студенческий этикет давно уже был нарушен – Вочка основательно вошел в образ жестокого армейского сержанта и, не стесняясь, во весь голос орал на историков.
Поручик вместе со всеми добросовестно выполнял все предписания Вочки: подпрыгивал, выпрыгивал, выбрасывал руки и ноги, отжимался, не выражая при этом никаких признаков недовольства. Но на Поручика Вочка никакого внимания не обращал – он был занят самым тщедушным историком, который от усталости почему?то никак не мог толком выпрыгнуть лягушкой. Окончательно выйдя из себя, Вочка обложил этого особенно хилого историка трехэтажным матом:
– Ну что… досиделся за книжками, ботаник?.. – нецензурно орал Вочка. – Ты можешь… хоть одно… упражнение сделать правильно?..
Хилый историк лишь смущенно улыбался, но сил выпрыгнуть лягушкой у него не было.
Внезапно Поручик, сделав необходимое количество отжиманий, быстро подошел к Вочке, будто бы намереваясь всадить ему со всей силы свой маленький кулак прямо в солнечное сплетение (Вочка даже отпрянул), и, глядя снизу вверх, негромко, но отчетливо спросил:
– А почему ты кричишь на моих людей?
Прекратили делать упражнения и другие историки, и даже снизили темп, стараясь подслушать, разминавшиеся неподалеку студенты-физики.
– Что я? – оторопел Вочка.
– Я спрашиваю, почему ты кричишь на моих людей?
– На каких людей?
– На нас, на отделение историков.
– А как они упражнения делают, ты видел? – на долю секунды голос Вочки дрогнул от обиды, как будто бы он и вправду хотел «закалить» историков.
Поручик молчал.
– Ладно, – сказал Вочка. – Зарядка окончена. А с тобой, – Вочка, придя в себя, грозно взглянул на Поручика, – я потом пообщаюсь.
– Да, хорошо, – пожал плечами Поручик. И со стороны даже почему?то показалось, что Поручик сказал: «я к вашим услугам».
К вечеру по казарме разнеслась весть о том, что «историки нагнули Вочку». Когда ОБЖ начали опять, на ночь глядя, разваривать кипятильником слипшиеся пельмени, шуткам не было конца.
– Это командир историков Вочку интеллектом задавил, – авторитетно подначивал товарищей несостоявшийся гимнаст Цилев, который особенно любил сделать сальто после отбоя. – У Вочки?то с интеллектом проблема.
ОБЖ одобрительно заржали. Настроение у всех было приподнятое, и даже боксер Ваня снисходительно улыбался, закинув, как всегда, руки за голову.
– Ну да, Вочка боится за драку со сборов вылететь, – вторил Цилеву товарищ. – Останется без военного билета и будет дедам в армии зарядку проводить. Или они ему проведут, – ОБЖ опять грохнули со смеху.
Посмеивался вместе со всеми и чуть покрасневший Вочка.
После очередной шутки Вочка поднялся и, глядя в сторону кроватей, на которых, делая вид, что засыпают, лежали физики, историки и географы, сказал: «Увидите, что сейчас будет».
Ржавые пружины кровати негромко скрипнули.
– А что сейчас будет? – мастер спорта международного класса по боксу Ваня, убрав руки из-под головы, чуть приподнялся на кровати, облокотившись на локоть.
– Так это, – исподлобья начал Вочка, – с пареньком бы разобраться надо, подставляет он нас.
– Это кого – «нас»? – Ваня, казалось, добродушно улыбался, склонив голову на бок.
– Ну нас, ОБЖ.
Цылев хмыкнул.
– Цылев, тебе чего, смешно? Помочь что ли Вочке хочешь разобраться? – Ваня посмотрел и на Цилева.
Возникла пауза, которая неприлично затянулась.
– Дурак ты, Вочка! – Ваня обратно откинулся на кровать, уверенно закинув руки за голову. – Бурду вон свою жрите, а к людям не привязывайтесь. Ты что, Вочка, думаешь, просто так дашь ему леща, и тебе это с рук сойдет? А если он, к примеру, тебя потом на дуэль вызовет? К этому готов, Вочка?
– У нас послезавтра стрельбы из Макарова. Пристрелят Вочку как собаку, – заржал, разрядив обстановку, Цилев.
Вот-вот! – Ваня одобрительно посмотрел на Цилева. – После драки кулаками не машут.
– Да нет, Вочку не из Макарова пристрелят, – заметил товарищ Цилева. Из древнего дуэльного пистолета за казармой, – ОБЖ как и раньше грохнули со смеху, и даже Вочка засмеялся вместе со всеми, на этот раз искренне. Обстановка разрядилась, и можно было продолжать пить.
– Всех уработаю, – удовлетворенно сказал Ваня, убедившись, что опять воцарился мир.
А Поручик мирно спал. Ни ему, ни его людям ничего не угрожало. Рядом на табуретке лежала форма: особенная, не такая как у всех.
Duty free
Посвящается любителям
Duty Free
Что такое Duty Free?
На меня ты посмотри.
Загранпаспорт, баксы, евро —
Потреплю тебе я нервы.
Что ты, болен? Денег нет?
Нету денег на обед?
Фотки с отдыха смотри:
Море, я и Duty Free.
Я – почти аристократ.
Что мне пить денатурат?
Мне чтоб на бутылке виски
Виден был британский флаг!
Ты, давай, глаза протри,
Это важно – Duty Free.
За бухло там платят Евро,
Не какие?то рубли.
Кураторский час
Через месяц учебы на радиофизическом факультете Политеха меня, как и некоторых моих товарищей, с которыми я познакомился «на картошке», заинтересовала появившаяся в расписании строка «Кураторский час». Это был не просто интерес, но и надежда.
Первые дни учебы в вузе принесли мне горькое разочарование. Казалось бы, началась взрослая жизнь, и теперь?то я смогу не просто решать какие?то задачки про растянутые бруски и падающие тела, а понять, наконец, что такое физика, как устроена вселенная и почему притягиваются планеты. Радиофизика представлялась мне чем?то таинственным и романтичным.
Отчасти (помимо близости злосчастного Политеха от дома) в моем поступлении на радиофизику был виноват седовласый и длинноволосый старичок профессор, похожий на Альберта Эйнштейна, с которым я и мой друг Вова познакомились, болтаясь без дела у школы на улице Орбели. Этот старичок, задав нам сакраментальный вопрос «куда собираетесь поступать», особо нас не слушал и, замахав руками, уверенно стал утверждать, что единственный правильный путь – это радиофизика в Политехе.
«Ну а почему нет?то? – подумал я. – Может, тоже когда?нибудь стану матерым радиофизиком и, поседев, буду слоняться без дела по улице Орбели и учить молодежь жизни».
Конкурс на радиофизику был небольшой, поэтому в Политех я поступил без особого труда, не поняв сразу, в чем подвох.
Как выяснилось, «радиофизика» подразумевала, что вчерашнего полного надежд шестнадцатилетнего школьника, стремящегося познать мир, в том числе и в его гуманитарной красе, должны напичкать математикой и физикой донельзя.
Будто бы для издевки казавшиеся на одно лицо предметы назывались по?разному, но суть их была одна: бесконечные потоки формул, матриц и интегралов. Вот, например, матанализ. Ничего вовсе и не анализируют – схватили мел и давай посыпать доску формулами без остановки. Или, например, аналитическая геометрия. А что, есть не аналитическая? Поначертили фигур и пошли дальше? А линейная алгебра? Ну уж если вы назвали ее линейной, потрудитесь, пожалуйста, на первой лекции сказать хоть два слова о том, что бывает и нелинейная (может, кстати и говорили, но я, скорее всего, прослушал). В общем, даже названия предметов меня раздражали. Кроме этого, все это сдабривалось большим количеством сомнительных греческих букв. И если, например, «дельта» звучит благородно (как дельта реки, например), то «лямбда» сразу же напоминает о лябмблиях.
И зачем вообще было разделять эти предметы на лекции и семинары? Я?то думал, что семинар – это что?то возвышенное, где ты можешь высказаться. Оказалось, нет. Когда на семинаре я осмелился первый и последний раз задать вопрос, задыхающаяся от меловой пыли именитая преподаватель математики, вырастившая сына-математика, преподающего в США, сказала мне: «мыслить надо блоками». Если бы она просто сказала: «Заткнись!», это звучало бы гораздо тактичнее.
Когда в общем?то неплохой, в отличие от меня, студент, спросил этого же преподавателя, «что мы будем проходить во втором семестре», она пристально посмотрела на него, прищурившись (даже мне показалась, она хотела сплюнуть, чтобы очистить слюну от меловой пыли) и, не скрывая презрения, процедила сквозь зубы: «Ты доживи сначала до второго семестра!» В этом презрении не было ничего личного. Так, пожалуй, презирает токарь бессмысленный и бестолковой кусок металла до того, как из него выточена изящная деталь. Да, тщательно выточенную и обработанную деталь он будет носить на руках, а вот испорченная заготовка будет безжалостно выкинута на свалку вместе с опилками. Такой заготовкой стал и я. После зимней сессии из потока в сто двадцать человек почти половина была отчислена, а я продержался еще семестр и, взяв академический отпуск, с израненным, но неубитым, правда, совсем самолюбием перевелся в другой вуз.
В первые дни был и такой случай. Зашел в аудиторию неприветливый доцент с лысой, как куриное яйцо, головой, и сходу, не поздоровавшись, принялся засыпать доску нескончаемым потоком формул, что?то угрюмо бубня себе под нос.
«Что же ты за свинья?то такая? – думал я. – Если ты такой умный физик, ну поздоровайся хотя бы с аудиторией! Неужели это так трудно?»
И только когда доска была уже заполнена, лучшие ребята с нашего курса осмелились уточнить, действительно ли это то, что на данном этапе нам следует проходить. Что?то презрительно буркнув в ответ, яйцеголовый доцент злобно собрал со стола свои засаленные мятые бумажки с каракулями и ретировался, даже не найдя в себе мужества признаться, что перепутал первый курс радиофизики с третьим курсом физтеха.
Ладно, если бы обучение проходило в аудиториях главного корпуса Политеха, хранящих в своих толстенных стенах древние научные традиции. Нет. Будущих радиофизиков обучали в Гидраке – самом грязном, темном, унылом и вообще, самом гнусном корпусе Политеха. Когда в осенний сумеречный день сидишь в Гидраке на последней паре, кажется, что вся жизнь у тебя будет такой же мрачной, унылой и серой, как этот Гидрак.
Так меня встретил Политех. И до сих пор, если я встречаю кого?то, кому удалось окончить радиофизический факультет Политеха, смотрю на такого человека с искренним уважением и хочу от души пожать ему руку.
Итак, на «Кураторский час» я возлагал большие надежды. От родителей я знал, что есть такое понятие: «куратор группы». Куратор мне представлялся защитником, наставником, адвокатом студентов, тем, возможно, недостающим звеном, которое поможет мне встроиться в этот оказавшийся таким недружелюбным мир высшей школы в исполнении Политеха.
В назначенный час у нужной аудитории на первом этаже Гидрака стали собираться те, кто, как и я, возлагал надежды на куратора. В ожидании куратора даже Гидрак, как мне казалось, чуть посветлел. Конкретные вопросы были у иногородних студентов – надо было решить вопрос с мебелью в общежитии, которой не хватало. Те же ребята, которые занимались физикой и математикой с удовольствием, на кураторский час не пошли и уже, наверное, увлеченно (кто дома, а кто в общежитии) приступили к решению заданных на следующие занятия задач.
Куратор у аудитории появился ровно ко времени. Это был среднего роста, подтянутый, чисто выбритый мужчина лет 35 с модным тогда портфелем в стиле «дипломат». С первого взгляда было понятно, что это человек дела и, притом, решительный. Он резко отличался от нестриженых с перхотью преподавателей Политеха, которых в Гидраке было пруд пруди. Для преподавателя на радиофизическом факультете считалось нормальным быть одетым в нарочито засаленный и от этого поблескивающий на локтях костюм с брюками сантиметра на два-три короче, чем нужно. Куратор выглядел иначе. На нем был новый шерстяной костюм, хорошо подогнанный по размеру. Вместо стоптанных и протертых до белесых пятен бесформенных коричневых ботинок (с помощью таких ботинок некоторые физики и математики подчеркивают свою преданность науке) на ногах у него были вычищенные изящные черные туфли. Галстука не было, но светло-голубая хлопковая рубашка была аккуратно выглажена. Ни тебе безумного бормотания под нос, ни якобы проникающего в смутную даль вселенной взгляда – это был обычный, нормальный, внушающий доверие человек.
Глядя на куратора, мне так и хотелось крикнуть другим преподавателям радиофизического факультета: «Смотрите, он тоже, как и вы, умеет решать дифференциальные уравнения! Но выглядит при этом как обычный человек – никакого тщеславия. Почему вы?то так не можете?»
Быстро и четко уточнив курс и номер группы, куратор энергичным жестом пригласил пройти в аудиторию.
– Я Андрей Сергеич, куратор вашей группы, – куратор говорил, высоко подняв подбородок. – По расписанию у нас кураторский час, – он сделал паузу. – Мне важно знать, какие у вас есть вопросы и что вас беспокоит. Также можете делиться своими впечатлениями о факультете – если что?то в моих силах, буду рад помочь.
Открыв дипломат, Андрей Сергеевич, не садясь, взял в руку ежедневник в кожаной обложке, будто бы готовясь записывать. Голос его звучал уверенно и твердо.
«Наверняка на факультете он пользуется авторитетом», – подумал я.
Повисла долгая восторженная пауза. Пожалуй, первый раз за все недолгое время обучения преподаватель говорил с нами с уважением, как с равными. Но никто не решался нарушить молчание первым.
– Ну тогда… – Андрей Сергеевич закашлялся и быстрым ловким движением закрыл дипломат, успев спрятать туда ежедневник. – Раз вопросов нет, я к вашим услугам в любое время. Как меня найти, справитесь в деканате. Успехов и добро пожаловать на факультет!
Задрав подбородок высоко вверх, Андрей Сергеевич быстрым решительным шагом проследовал к выходу из Гидрака. Иногородние ребята бросились было за ним, но стушевались, поняв, что момент упущен.
Мой инструктор
Мой инструктор по вождению, сидя на переднем пассажирском сидении своего зеленого ИЖ-Комби, говорил мне:
– При повороте налево не спеша выезжаем на перекресток. Если встречные водители нормальные люди, спокойно разъезжаемся с ними либо правыми, либо левыми бортами.
Прошло больше двадцати лет. И сейчас, когда я собираюсь делать поворот налево, эта фраза навязчиво всплывает у меня в голове. И всякий к раз к ней добавляется паническая мысль:
«А что делать, если встречные окажутся людьми ненормальными? Этому инструктор ведь так и не научил».
Реформа
Чуть что не так, нужна реформа,
Пытают? Виновата форма
Смените надпись на спине
И вывеску, что на стене.
Опять пытают? Значит, норма.
И пенсии нужна реформа,
Жить до восьмидесяти тлетворно,
Нужны невежество, неграмотность, реформа,
Чтобы капитализм сносить покорно.
Витя-музыкант
Во дворе Торжковского рынка на сломанных деревянных ящиках отдыхали четверо студентов. Работа начиналась в шесть утра, и к полудню денег студенты заработали предостаточно.
На рынке правили монополии. У азербайджанцев – монополия на торговлю. У русских водителей, отвозивших мелкие партии овощей и фруктов оптовым и розничным торговцам, монополия на перевозку. Водители даже скинулись и наняли охрану, состоявшую из боксеров и борцов, учащихся в институте Лесгафта. Студенты Лесгафта гуляли неподалеку от ворот рынка, подергивая плечами, – видно было, что им не терпится поучаствовать в каком?нибудь конфликте.
Иногда в физическом конфликте не было необходимости. До чего горько сокрушался пришлый водитель, приехавший со своим фургоном на рынок «подзаработать», когда после загрузки его фургона «под завязку» ящиками с помидорами оказалось, что оба задних колеса фургона проколоты. Водитель сокрушался, бегал вокруг машины и вызывал обидчиков «на честный бой». Но на честный бой никто так и не вышел – хитрые водители тихонько посмеивались себе в усы, поглядывая искоса, как он носится вокруг фургона. Подзаработать получилось, в итоге, только у грузчиков – помидоры перегрузили в машину другого водителя из числа «своих».
Среди «своих» водителей затесался, кстати, интересный дед по прозвищу Паскуда, ездивший на семерке «жигулей» из гаража бывшего КГБ. Дед был очень славный, всегда добродушно приветствовал студентов, а Паскудой его звали (только за глаза) за то, что, когда у него возникал с кем?то конфликт из?за оплаты транспортных услуг, дед, как под копирку, говорил все время одно и то же: «Паскуда, чтоб больше я тебя здесь не видел». Дед говорил это очень уверенно и, кроме того, на номере его семерки красовались буквы и цифры ЛЕА 55…, которые недвусмысленно давали понять, что за деда есть кому вступиться. У азербайджанцев считалось особенно почетно нанять Паскуду и проехаться по городу на машине с КГБшными номерами, груженой помидорами. Одного студенты не могли понять: почему же Федеральной службе контрразведки (кажется, так одно время назывался преемник КГБ) безразлично, что их машина катается по городу, груженая помидорами. Однако в девяностые и не такое было возможно!
Своя монополия была у грузчиков. Хотя торговлей на рынке в части овощей и фруктов полностью управляли азербайджанцы, ни один ящик не мог перемещаться по рынку иначе как с помощью определенных грузчиков, которыми, в свою очередь, управляла администрация рынка, не имевшая отношения к азербайджанской диаспоре.
Грузчиков, приходивших «со стороны», вежливо, но убедительно предупреждали, что работать на рынке нельзя, а тех, кто не понимал, сильно били, и они потом уже больше не появлялись.
Грузчики делились на три касты. К высшей касте относилась так называемая «золотая бригада», напрямую связанная с руководством рынка. Золотая бригада («золотая бригада» – это было неофициальное название, придуманное студентами) следила за тем, чтобы среди грузчиков никто из чужих не появлялся. Сами они большую часть времени сидели в каптерке во дворе рынка, и в эту каптерку на расправу им приводили чужаков, которые с первого раза не поняли, что просто так подзаработать на рынке не получится. Также золотая бригада обеспечивала чистоту прилегающей к рынку территории, а попросту – заставляла обычных грузчиков (из средней касты) убирать после работы территорию рынка, привлекая для этого низшую касту – так называемых «синяков». Синяками их называли за распухшие и посиневшие от некачественного алкоголя лица. Синяки, как и другие грузчики, должны были «держать цены», и ни один ящик на рынке не мог попасть из точки А в точку Б иначе как по монопольным ценам, утвержденным золотой бригадой. Те торговцы, которые не желали платить монопольную цену, могли перемещать ящики самостоятельно, но такого почти не встречалось. Привлечение же своих грузчиков, со стороны, было исключено.
Участие в уборке было непреложной почетной обязанностью всех грузчиков на рынке (кроме золотой бригады). Это была плата за входной билет на рынок – дань, отдаваемая за возможность заработать сравнительно большие деньги. Что касается непосредственно погрузо-разгрузочных работ, золотая бригада занималась исключительно перекидыванием ящиков и коробок из машины в машину, когда задние части кузовов фур и фургонов ставятся вплотную – наиболее удобная и высокооплачиваемая работа.
Студенты относились к средней касте, куда причислялись умеренно пьющие бывшие сидельцы и иные лица с сомнительным прошлым и без определенных занятий, которые могли соблюдать дисциплину и управляться с небольшими четырехколесными тележками. Четырехколесные тележки, да такие, чтобы точно могли пройти через калитку в железных воротах рынка, необходимо было добывать самим. Студенты, например, одну из своих тележек купили аж в центре города – у какого?то беспризорника, шатавшегося с тележкой в районе института Герцена. Так и пришлось перегонять телегу своим ходом от набережной Мойки до Сердобольской улицы – то еще занятие.
Средняя каста пользовалась относительной свободой. Им необязательно было кого?то бить, знай работай в свое удовольствие, не снижай цены и следи за уборкой. Ну и конечно, ни в коем случае нельзя было отбивать работу у золотой бригады. Если бы кто?то из студентов или относящихся к средней касте сидельцев попробовал погрузить ящики с бананами из машины в машину, это был бы их последний день на рынке. Вообще, выражение «ты что, последний день здесь работаешь?» было самым важным выражением на рынке для решения любых административных вопросов (и на любых уровнях).
Была, пожалуй, еще и касса неприкасаемых, от которой выгодно отличались «синяки». Ведь синяки пили хотя бы некачественную водку. А вот к касте неприкасаемых принадлежали те, кто пил красную шапочку. Красной шапочкой назывался продававшийся в хозяйственном магазине при рынке денатурат, разлитый в пластиковые бутылки с красными крышками – отсюда и такое название. Любителей красной шапочки рекомендовалась ни к чему не привлекать, даже к уборке – уж очень они были ненадежные.
Студентам оставалось продежурить еще несколько часов, а потом домой. Старшим у студентов негласно считался Максим, студент кораблестроительного института. Максим был здоровым парнем и не робкого десятка. Он не стеснялся носить очки, которые для азербайджанских крестьян, торгующих фруктами и овощами, были неоспоримым признаком интеллекта. И если азербайджанским торговцам требовалась сложная логистическая операция (например, двадцать коробок бананов сюда, семь ящиков помидоров сюда, а в эту машину двенадцать ящиков яблок), то для такой работы без колебаний нанимали студентов под руководством Максима. Максим привел на работу (и отстоял у пытавшихся его выгнать с рынка агрессивных синяков) своего слегка апатичного шурина Васю, который учился на учителя физики. Вася знал, в свою очередь, по дворовому футболу худощавого блондина Серегу и хоккеиста Юру, студентов лесотехнической академии, которые отстояли свое право работать на рынке самостоятельно. Познакомившись ближе, студенты принялись работать бригадой вчетвером.
За утро каждый из студентов успевал запросто набрать и положить в нагрудный карман где?то половину месячной зарплаты доцента – это было непростое время, когда больше половины рабочих мест в торговых ларьках у метро Пионерская были заняты квалифицированными инженерами – там всегда можно было купить пачку сигарет и бутылку пива, перекинувшись парой слов с протягивающим тебе сдачу истинным интеллигентом. Денег можно было заработать и еще намного больше – просто студентам надо было учиться, и целый день проводить на рынке они не могли.
Зато мог себе позволить торчать целый день на рынке Сережа-мойщик. Мойщик, потому что входил в банду детдомовцев, подрабатывающих мойкой дорогих машин посетителей и управленцев рынка. Увидев в какой?то момент, что грузчики зарабатывают больше него, Сережа-мойщик переквалифицировался в грузчики, но прозвище Сережа-мойщик за ним так и осталось.
Сережа-мойщик сразу примкнул к средней касте адекватных грузчиков с четырехколесными тележками. Как детдомовец, он умел постоять за себя, и попытки бывших сидельцев выгнать его провалились. Сережа-мойщик был выше среднего роста, стройный, длинноногий, загорелый (от постоянной работы на свежем воздухе), в отличной форме (а как еще, если постоянно жонглируешь двадцатикилограммовыми ящиками с помидорами).
Черты лица у него были правильными – пожалуй, более всего он походил на актера Бена Аффлека – своей белозубой улыбкой Сережа-мойщик одинаково располагал к себе и незрелых простоватых девчонок, торгующих пирожками, и бальзаковских дам-предпринимательниц, закупавших фрукты для своих магазинов. Последние тяжело переживали, когда Сережа-мойщик, забирая у них гонорар с огромными по меркам студентов чаевыми, все же не соглашался поехать к ним «все это еще разгрузить». Но и отказывал Сережа-мойщик с такой обворожительной открытой улыбкой, что бальзаковские дамы лишь с легкой грустью в сердце смотрели вслед Сереже-мойщику, не держа на него зла. При этом рабочие лохмотья, в которые был одет Сережа-мойщик (а любая рабочая одежда на рынке из?за маленьких гвоздиков, торчавших из деревянных ящиков, быстро превращалась именно в лохмотья), только придавала ему шарма – этакий Бен Аффлек из трущоб.
Вот из?за этого?то Сережи-мойщика чуть не пострадали все. Сережа-мойщик нигде не учился, родственников у него не было, но работа на рынке полностью его жизнь не занимала. По вечерам Сережа-мойщик мылся, надевал дорогущую по тем временам черную клубовку с красными рукавами, расшитую латинскими золотыми буквами, и, наняв такси, отправлялся кутить. В ночных клубах он, войдя в образ отпетого мажора-красавца, швырял деньгами и поражал своей щедростью видавших виды длинноногих красавиц. Правда, длинноногие красавицы оказались не лыком шиты. В отличие от торговок пирожками и бальзаковских дам они были очарованы не внешностью Сережи-мойщика, а его доходами.
– А где же миленький Сережа достал так много денег? Такой красавчик и такой богатый, – говорили простоватому Сереже-мойщику длинноногие красавцы.
Первой ласточкой стало появление «оперативников». «Оперативники» задержали Максима у входа на рынок. Изъяв в качестве вещдока все наличные из туго набитой поясной сумки Максима, «оперативники» наказали ждать машину для доставки в отдел у ворот рынка. Перепуганные Сережа, Юра и Вася остались с Максимом ждать оперативную машину, чтобы, как товарищи, поддержать Максима чем можно. Минут через сорок ребята, правда, поняли, что «оперативная машина» не приедет, а с вещдоками в виде денег можно попрощаться. В общем, по району или по городу пополз слух, что есть такой Торжковский рынок, где грузчики получают уж слишком много денег и ни с кем не делятся.
Дальше – больше. К заместителю директора рынка приехали бандиты на черных девятках и предложил покровительство для грузчиков. И это было уже слишком. Да, в девяностые облагали данью разного рода коммерсантов, но чтобы еще облагать данью грузчиков – это было неслыханно. Руководству рынка пришлось применить экстренные меры.
Первое. Рынок совместно с азербайджанской диаспорой привлек своего очень авторитетного человека, который покровительствовал рынку по серьезным торговым вопросам. Авторитетный человек в присутствии заместителя директора рынка встретился с бандитами и покорил их своей харизмой.
В частности, он обосновал бандитам, что грузчики, по сути, зарабатывают копейки. И если на Петроградской стороне на ночных дискотеках засветился дурачок в клубовке, сорящий деньгами, это не повод делать серьезные финансовые выводы. Тем более, не гоже верить на слово длинноногим бабам, которые с таким дурачком путаются. На том и порешили, и напоследок авторитет пообещал, что если что, о безопасности грузчиков позаботится сам. Черные девятки уехали, но осадок остался. Поэтому…
Второе. Бригадиру грузчиков Саше по прозвищу Таракан (такое прозвище он получил за огромные усы – как у героя фильма «Банды Нью-Йорка) заместитель директора рынка поручил разобраться с ситуацией раз и навсегда.
Таракан Саша собрал экстренное собрание, на котором была обеспечена 100 % явка всех, включая даже «синяков». На собрании Таракан Саша наорал на всех, а Сереже-мойщику публично сделал выговор и строго-настрого запретил ему появляться в своей дорогой клубовке на Петроградке.
– Если ты, Сережа-мойщик, не можешь обойтись без длинноногих баб, найми ты такси и езжай в своей американской клубовке в Автово и в Рыбацкое. Там тоже таких красавиц – пруд пруди. И чтобы слова «Торжковский рынок» ты при этом даже не произносил.
Собрание не было бесполезным. Кроме криков, угроз и трехэтажного мата Таракан Саша на собрании произнес фразу, которая для офисного планктона обладает бесконечной ценностью. Вася, который впоследствии реализовал свою мечту стать юристом и получил возможность годы проработать в фирме, принадлежащей к большой четверке международных аудиторских фирм, пользовался фразой Таракана Саши не раз и не два, отбивая атаки офиснопланктонских коллег.
И ты, дорогой читатель, запомни, пожалуйста, эту фразу и пользуйся ей в свое удовольствие. Вот что сказал на собрании Таракан Саша:
– Запомните раз и навсегда! Кто бы вы ни были: сидельцы с тремя сроками, хронические алкоголики, сироты, вечно отпрашивающиеся на зачеты студенты (и вас, студенты, это касается), – орал Таракан Саша, брызжа слюной. – Если какая?то сволочь вас спрашивает прямо в лоб (а ведь только отъявленная сволочь прямо задаст такой вопрос): «сколько ты зарабатываешь?», ответ один. – О-дин! Запомните! – Таракан Саша задыхался в праведном гневе.
Вася даже затаил дыхание, он будто предчувствовал, что станет офисным планктоном, и эта фраза ему пригодится.
– На хлеб и на курево хватает. Точка! – И если второй раз эта же сволочь опять спрашивает: «сколько ты зарабатываешь?», ты опять отвечаешь ей ровно теми же словами – ни словом больше: «на хлеб и на курево хватает». И так до бесконечности. Точка! – И если я узнаю, что кто?то где?то когда?то после этого собрания ответил по-другому, вы здесь работаете последний день.
Но вернемся с сидящим на деревянных ящиках студентам. Ощущая похрустывание денег в туго набитых карманах, студенты ударились в философские рассуждения: что, мол, делать с деньгами. У Максима – семья, подрастает дочь, в принципе и так понятно – денег много не бывает. У Васи и Сережи девушки, которых можно водить в кафе и в кино, и уже надо начинать копить на свадьбу. Юра пока не хочет связывать себя постоянными отношениями, но любит эксклюзивные дорогие вещи (и за это, в частности, его любят девушки). Но как?то это уныло все, что ли… И прозаично… Должна же какая?то цель быть в жизни.
Подливает масла в огонь и проходящий мимо с метлой добродушный бывший сиделец Валера (первый раз «покатался», побив пять-семь чужих машин по пьяни, второй раз – пьяная драка с тяжкими телесными подтверждениями).
– Ну что, студенты, сидите без дела? Вот на Витю равняйтесь – смотрите, как вкалывает.
– Мы свое на сегодня отработали, – махнул рукой Максим.
– Ладно, учитесь, студенты, наше будущее, как никак, – одобрительно крякнул Валера. Он и сам заработал достаточно и уже собирался домой.
– А что Вите?то неймется? – спросил Максима Юра? Солит он деньги, что ли?
– Да не скажи, – Максим хитро улыбнулся.
Витя был взрослый мужик лет сорока с загоревшим обветренным лицом и серыми, как будто выцветшими глазами. Приходил Витя, как и студенты, в шесть утра, а вкалывал, бывало, и до восьми вечера. В любой момент, если что надо кому?то подвезти, Витя был со своей тележкой тут как тут. От уборки он тоже не отлынивал, в запои не уходил, и вообще, был у Саши Таракана на хорошем счету как безотказный работник.
Одет был Витя всегда одинаково: кирзовые сапоги со сложенным вполовину голенищем, сильно выгоревшие брезентовая роба и защитного цвета брюки.
– Макс, ты вроде говорил, Витя – музыкант, в группе какой?то играет – произнес Вася в предвкушении очередной темы для обсуждения.
– Ну да, мужики говорят, у него – группа, они сейчас собирают деньги на новые инструменты, поэтому он так и вкалывает, – говоря это, Максим наблюдал за тем, как Витя устанавливает на маленькую тележку очередные восемь ящиков помидоров. Не очень?то легко везти такую тяжесть одному.
– А кто говорил?то?
– Да, Гарвард о чем?то таком заикался, – Макс указал на маленького, плотного и слегка спившегося мужичка, подметавшего пандус. Гарвардом студенты прозвали его с подачи грезившего о престижном дипломе Васи, так как мужичок этот вечно ходил в засаленной майке с надписью Yale.
– Ну да, студенты, только не на инструменты, а на инструмент – на басуху вкалывает, – уверенно подтвердил потом Сереже Гарвард в ответ на расспросы.
– Ты сам?то хоть знаешь, что такое басуха? – угрюмо спросил у Гарварда Сережа, любивший Scorpions. Но Гарварду поверил.
После такого разговора ребята наблюдали за Витей не с раздражением, которое обычно вызывает конкурент, как раньше, а с интересом. Всякий раз во время отдыха, попивая ряженку, с одобрением смотрели они за тем, как работает Витя-музыкант, и каждый думал про себя, что надо бы тоже поставить в жизни какую?то цель.
А Витя вкалывал по?черному, не отказывался ни от какой работы. Везти на тележке ящики с помидорами (очень выгодная по деньгам работа) – пожалуйста. Выгружать арбузы, если нет ничего другого (от этого студенты, как правило, отказывались) – Витя готов. Оттащить ящики с бананами до машины, Витя тут как тут.
Наблюдая за Витей, студенты неизменно чувствовали какой?то внутренний укор. Вокруг люди чем?то увлеченные, к чему?то конкретному стремящиеся, а ты только пытаешься что?то из себя изобразить и совсем не уверен, получится из тебя вообще что?то или нет. А особенно тяжело на душе, когда сидишь на деревянном ящике в грязной, оборванной одежде. Деньги, которыми набиты твои нагрудные карманы, не так уж и радуют, о такой работе не расскажешь на собеседовании выхоленной, свободно владеющей по крайней мере одним иностранным языком выпускнице психологического факультета университета. Удастся ли устроиться в жизни, есть ли какой?то выход, или может надо вот так, отбросив все мысли, пока еще не надорвался позвоночник, раскидываться деньгами как Сережа-мойщик, живя сегодняшним днем.
Отдушиной поэтому было для Васи и для его товарищей наблюдать за тем, как вкалывает Витя, у которого была конкретная цель. Представлять, как тщательно настраивает Витя новую басуху перед концертом, без колебаний вставляет штекер в отливающий красным перламутром корпус на глазах застывшей в предвкушении публики и переводит готовую к любым эффектам приставку в положение «On». Пусть это концерт пока в небольшом клубе – когда?то ведь Витя, возможно, соберет и стадион. Вася почему?то живо себе представлял, как заревет толпа, заведенная проникающими до костей и такими волнующими первыми аккордами бас-гитары. И конечно, не только в басухе дело, а в Витином искусстве (в котором почему?то ребята ни на миг не сомневались). Искусстве, помноженном на уверенность в том, что дорогой качественный инструмент не подведет.
Живо представлял себе Вася, как Витины пальцы, огрубевшие и крепкие от прихватывания помидорных ящиков и арбузов, четко подхватят, а может быть, и зададут ритм. А может быть, в Витиной группе как раз партия бас-гитары и является ведущей. Запоет низкими частотами четырехструнная басуха, взорвется аплодисментами маленький клуб. А затем – афиши, клуб побольше, программный директор (или как там у них это называется), и прощай, проклятый рынок, с этой калечащей позвоночник работой. И опять зазвучит басуха – может быть, уже не в маленьком клубе, а в СКК. И может быть это уже будет другая басуха – раз в десять дороже и лучше.
Студенты были теперь очень деликатны с Витей. Нарочито не отбивали у него выгодную работу, аккуратно здоровались и не упускали случая подержать ящики на Витиной тележке, когда Витя с трудом протискивался вместе с грузом через калитку в воротах рынка – лишь бы Витя не повредил себе пальцы помидорными ящиками.
Как?то раз Витя, отдыхая (что случалось с ним очень редко) оказался на пандусе совсем рядом со студентами. Максим, как бригадир и как самый старший, деликатно решил, наконец, задать Вите мучивший всех вопрос. Прищурившись и хитро улыбаясь сквозь поблескивающие на ярком весеннем солнце очки (точно так же Максим озвучивал оторопевшим азербайджанским торговцам завышенную ставку за перевозку груза), Макс спросил:
– Как, Витя, инструмент твой? Из золота он у тебя, что ли? С утра до вечера, смотрю, вкалываешь каждый день.
– Не понял. Че за инструмент? – Витя насторожился. Публика на рынке была разная, и всегда можно было ожидать какой?то подвох.
– Репетируете?то когда? – продолжил Макс, давая понять, что знает Витину тайну. – Ты же на рынке торчишь с утра до вечера целыми днями. На басуху ведь копишь, так?
– Басуху? – Витя внимательно и недоверчиво посмотрел на Максима.
– Ну да, – затараторил Вася, желая поскорее дать понять Вите, насколько они, студенты, одобряют его цель. – Ты же в группе играешь, на басуху копишь. Вот он сказал, – Вася кивнул головой на суетившегося вдалеке у пандуса Гарварда.
Витя грязно выругался.
– Да, вы чего, студенты? Какая группа? Какая бас-гитара? Вы же вроде не употребляете, нашли кого слушать!
Видя расстроенные лица студентов и поняв, что это не было подстроенной провокацией, Витя смягчился.
– Какая басуха? Я и балалайки в руках не держал. Баба моя хотела норковую шубу. Купил. Теперь хочет отдыхать с детьми в Сочи. Вот и пашу здесь, как проклятый. Вы?то студенты хоть учитесь, а я и загнусь здесь, на этом рынке проклятом, – Витя сердито взял тележку и пошел вглубь склада, как будто там ждала его какая?то работа.
Михаил из Калифорнии
Утром слушаю передачу радиостанции, которую при социализме глушили.
Вопрос к слушателям: должны ли калининградцы возвратить Калининграду прежнее имя?
– Давайте послушаем, что скажет Михаил из Калифорнии, – говорит ведущий.
– Да, это Михаил. Я звоню из Калифорнии. Я в эфире? Прекрасно. Конечно, это не дело калининградцев, я считаю. То, что они живут в этом прекрасном городе, не дает им права решать, как его называть. Как город изначально назвали, так он и должен называться.
– То есть вы считаете, надо переименовать?
– Да, без сомнения.
Спешно переключаю радио на другой канал. Ясное дело, из Калифорнии Михаилу гораздо лучше видно, как тут у нас все должно быть.
Курьер
– Мужики, не спорю. Сорок стопов (прим. автора: визитов к отправителям или получателям отправок) в день не каждый сделает. Да и то, это только если сканер работает как часы, и нет коррекций. А так… Ну за это нас и уважают. Не только за красивую форму!
Речь произносил жилистый паренек лет тридцати пяти, вокруг которого полукругом толпились полдюжины молодых курьеров.
– Но! – жилистый паренек поднял вверх указательный палец левой руки, как бы отгораживаясь открытой ладонью от возможных возражений, – когда поздним вечером возвращаешься домой, есть ни с чем не сравнимое ощущение хорошо выполненной работы. За деньги это не купишь. За нас, парни! – паренек внезапно приподнял приветственным жестом маленькую рюмку дорогой водки, которую предусмотрительно держал в правой руке, и, окинув внимательным взглядом притихшую аудиторию, быстро опрокинул рюмку.
Не все последовали его примеру. Парковка модного пляжа на берегу Финского залива был сплошь заставлена желто-красными машинами международной курьерской службы – многие курьеры были за рулем.
На пляже было прекрасно все. И величественный вид Балтийского моря, и освежающий июльский ветерок, и вышколенные официанты, и, собственно говоря, качество закусок и выпивки. Международная курьерская служба не скупилась.
– А давайте, парни, выпьем за то, чтобы не было анделов (прим. автора: недоставок)! – Славик (так по?простому обращались к пареньку новички) поднял рюмку, торжественно выпрямив руку наискосок вверх, а затем учтиво чокнулся с каждым, даже с теми, у кого в пластиковых стаканчиках был апельсиновый сок.
Давно работающие курьеры, не испытывавшие особого энтузиазма по поводу обязательного летнего корпоратива, стояли небольшой компанией чуть поодаль и, казалось, не особо интересовались Славиком.
– Во сколько реально закончить работу, если, допустим, ты уже полностью научился делать все правильно, и нет какого?то форс-мажора? – обратился к Славику полноватый парень в очках, при каждом тосте выпивавший не больше, чем треть маленькой рюмки. Работал он уже около месяца, и пока ему все нравилось.
Славик задумчиво взял бутерброд с семгой.
– Мы все тут семейные, понятное дело, но тут, дружище, другой принцип. – Славик глубоко вздохнул. – Во сколько, я тебе не могу сказать. Все шипменты (прим. автора: отправки) должны быть правильно заведены и вовремя сданы фидеру (прим. автора: курьеру, консолидирующему отправки из нескольких районов для их последующей доставки в аэропорт). А то, что тебе отдал фидер, ты должен развезти по своему району, собрать подписи и загрузить их в систему. Но! – Славик опять торжественно поднял палец вверх. – Сколько бы на часах ни было времени (хоть одиннадцать вечера), ты приходишь домой с приподнятым настроением. Кстати, перед этим желательно ополоснуть машину на мойке, чтобы не позорить бренд. – Славик махнул рукой в сторону парковки, на которой как на выставке стояли чисто вымытые желто-красные импортные фургоны международной курьерской службы. – Смотрите, как хорошо смотрятся чистые машины! – Ну а дальше можешь уже со спокойной совестью дома поужинать и поиграть с детьми. И дети почувствуют, что папа пришел домой с чувством выполненного долга. А так, допустим, заявился домой пораньше, а сам – как на иголках. Так что…
– Единственное я могу посоветовать, – тут Славик серьезно обратился ко всем новичкам. – Следите, чтобы сканер у вас был в порядке. Чуть что, обращайтесь к Сан Санычу.
– Да, к Сан Санычу, – подумал я… А то курьеры не обращаются! Все знают, что Сан Саныч, увидев сломанный сканер, начинает орать как бешеный, а его начальник Виталик может и вовсе окончательно выйти из себя.
Виталик и его подчиненный Сан Саныч были серьезными фигурами на шахматной доске рынка курьерских услуг Санкт-Петербурга. Какое бы место ни занимала международная курьерская служба в списке Forbes и сколько бы ни было у нее самолетов и автомобилей, прием отправок и их доставка в Санкт-Петербурге всецело зависели от Виталика и Сан Саныча. И, надо отдать должное, организовано все у них было как надо. Когда во время снежной бури город намертво вставал в сплошной пробке, Виталик и Сан Саныч виртуозно распределяли заказы между пешими курьерами, чтобы клиенты ничего не почувствовали. Авторитетом ли Сан Саныча, неизменно ходившего в кирзовых сапогах и курившего исключительно Беломор, способностью ли Виталика мгновенно превращаться из рассудительного топ-менеджера международной компании в вышедшего из себя кричащего монстра, курьеры были превращены в безупречный часовой механизм, частью которого были и сами Виталик и Сан Саныч.
Ахиллесовой пятой Виталика была ответственность за автопарк международной курьерской службы. Слишком болезненно он воспринимал повреждения вверенных ему машин, будто бы машины эти были животными, а курьеры и торговые представители – живодерами.
Ничего не стоило Виталику, например, ворваться на совещание торговых представителей, держа в каждой руке по замасленной, только что вывернутой из двигателя свече, и начать кричать:
– Вася, ты кипел, ты кипел на этой машине? Скажи, ты кипел на ней?
Даже всегда хладнокровный руководитель отдела продаж Артур вынужден был отодвинуться чуть в сторону, чтобы черное масло со свечей невзначай не капнуло бы на его дорогую белую рубашку.
И так каждый раз реагировал Виталик, когда кто?то поцарапает бампер, замнет крыло или разобьет фонарь. Давало это и свои плоды – с машинами, зная реакцию Виталика, все старались обращаться очень и очень аккуратно.
Только однажды Виталик дал слабину и позволил обстоятельствам победить себя. Когда международная курьерская служба поглотила менее крупную глобальную логистическую компанию, под начало Виталика попал опытнейший водитель Витя. Витя был мужчина в годах и с сединой, дисциплинированный, уважающий начальство и знающий о легковых машинах почти столько же, сколько и Виталик. Но так уж вышло, что последние лет пять Витя занимался почти исключительно обслуживанием турбированного дизельного пассата: отвозил его на сервис и на мойку, мыл его, возил на нем своего руководителя и ездил сам по делам. И поэтому, когда Виталик уверенно (это же не передавать машину идиоту – торговому представителю) вручил Вите ключи и документы от новой желто-красной бензиновой иномарки, Витя первым делом поехал на заправку и машинально залил бак под завязку дизельным топливом. Как профессионал, Витя юлить не стал и, придя с заправки пешком, прямиком направился к Виталику, чтобы предложить свою отставку. Отставку Виталик не принял. Он просто заперся у себя в кабинете и допоздна перебирал путевые листы, авианакладные и акты выполненных работ авторемонтной мастерской. Когда в офисе уже никого не было, Виталик тихонько вышел, даже не хлопнув дверью, и уехал домой, не перекурив, как обычно, на крыльце.
Сан Саныч был также фигурой незаурядной. Из-за Беломора и кирзовых сапог он больше напоминал комбайнера, чем руководителя отдела крупной международной компании. Однако это лишь придавало ему авторитета в глазах курьеров, в душе презиравших изнеженный офисный планктон.
Когда на пару недель судьба забросила Сан Саныча в США (то ли на какой?то тренинг, то ли Сан Саныч просто ездил к знакомым), Сан Саныч сильно накричал на курьера оранжево-коричневой конкурирующей фирмы. Накричал на русском языке и за то, что курьер кинул отправку на газон (в США так, видимо, принято). Сан Саныч тыкал в захваченную с собой кепку с желто-красным брендом, показывая, мол, что вот в международной курьерской службе «ружья кирпичом не чистят».
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «ЛитРес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (https://www.litres.ru/pages/biblio_book/?art=68634921) на ЛитРес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.