Искусство не может быть прекрасным
Alter
Оливер Беттем – семнадцатилетний подросток, мечтающий поступить в Академию музыки. С начальной школы он увлёкся игрой на фортепиано, но сколько бы ни тренировался, его усилия не оправдываются. Эдгар Блэк – выдающийся скрипач с нарушением слуха и инвалидностью по зрению. Его мечта – обрести равновесие души. Как их встреча может кардинально изменить жизни?
Alter
Искусство не может быть прекрасным
Глава 1
Наконец-то я увидел его в живую и невероятно близко – сам Эдгар Блэк собственной персоной. Скрипач, слава которого распространялась на всю страну и разнеслась уже на ближайшее зарубежье. Видео с его концертов и интервью – каждый, кто дорожил и интересовался миром музыки, знал об этом виртуозе-скрипаче и многие мечтали увидеть его в живую и послушать музыку.
Концерты Эдгар давал не так часто, но на каждый из таких, билеты раскупали за считанные часы, а порой и часа не проходило. Люди готовы были заплатить любую цену, лишь бы услышать, как этот слепой от рождения, так ещё и с нарушением слуха, может так виртуозно в свои девятнадцать исполнять сложные классические произведения и писать свои? Задаваясь этим вопросом, многие, кто не так охотно слушал классическую музыку, стали интересоваться персоной Эдгара Блэка.
Я тоже был в числе этих заинтересованных людей. Зовут меня Оливер и впервые за полгода охоты за билетом, мне невероятно повезло. Чудом я успел купить билет и теперь сижу в одиннадцатом ряду партера в филармонии и с нетерпением жду начала концерта. Сердце стучит так бешено, будто бы я вовсе не сижу, а бегу сорока двух километровый марафон. В висках стучало от общего шума, от разговоров других пришедших сюда людей, которые ещё занимали свои места.
Но вдруг настал этот миг – общая резка тишина, теперь моё сердце замерло, переставая биться вовсе. Казалось, что эта немая тишина продлиться ещё очень долго, но вдруг погас свет, а массивный красный занавес стал сдвигаться по бокам большой сцены.
Было душно и жарко, хотелось хоть немного свежести в этот зал, но вместо этого воздух от напряжения лишь накалялся. Эта общая тишина заставляла кожей чувствовать общее волнение. Весь зал стал единым организмом.
Вот он! Стоит в центре зала со скрипкой и готовится к началу. После довольно длительного поклона в знак приветствия Эдгар Блэк взялся за инструмент и на секунду замер, начиная вдруг играть с такой ошеломляющей энергией, что у меня перехватило дух. Всё вокруг исчезло и перестало иметь смысл, а игра его скрипки проняла каждую частицу, существующую в пределах этого зала.
Я смотрел запись каждого его выступления и не один раз, но всё это не сравнится с живым выступлением. Я самопроизвольно приоткрыл рот, у меня пересохло горло, а оторвать взгляд я был вовсе не в состоянии. Всё моё нутро пронизывала музыка, заполняя до краёв.
До того я бывал на других концертах, сам кое-какой музыкант с натяжкой. Мир музыки поглотил меня давно, с раннего детства и, конечно, я посещал такие концерты множество раз. Я чувствовал волнение и трепет, по коже бегали мурашки, а зрачки расширялись. Всё это уже было, но сейчас я переживал эти эмоции, как в первый раз!
Словно в забвении я слушал его до окончания первого акта, когда скрипач вдруг резко завершил выступление, оторвав смычок от скрипки. Зрители сорвались с мест, заполняя тишину громкими аплодисментами и неся к сцене цветы. Я тоже встал, но позже всех и медленно. Ноги меня почти не держали, да и хлопать я был не в состоянии. Я просто был ошеломлён и всё ещё пребывал в каком-то трансе. Я не понимал, как жить мне после этого концерта?
Когда за Эдгаром вышли и помогли уйти со сцены, я наконец ожил. Моё промедление всё ещё тянулось, но толпа сама не давала мне дальше находиться в трансе. На время антракта массы людей начали перетекать в буфет, а по тому я решил не отставать от большинства и перевести дух там.
Это действительно помогало – буфетная зона казалась крошечной и давила низким потолком, по сравнению с объёмами концертного зала. Тут не было той атмосферы, мурашки не носились по телу, заставляя волоски на теле вставать дыбом.
Я стоял в стороне от большинства, у стены, наблюдая за всеми другими людьми. На концерт я пришёл один и знакомиться ни с кем не планировал, моей целью было именно послушать скрипку Эдгара в живую, и я этой цели добился.
Какая-то странная гордость переполняла меня, я хотел после рассказать всем об этом концерте, хотя и без того успел рассказать каждому знакомому про своё невероятное везение с билетом.
В какой-то момент общий гул стал стихать, но я не заметил этого вовремя. Когда же незнакомый голос обратился ко мне, на некоторое я время растерялся:
– Извините,– я резко обернулся и испугался,– Не могли бы вы принести мне воды?
– Д-да, конечно…
– Я подожду здесь, спасибо.
Я на ватных ногах бегом скрылся в толпе. Ко мне подошёл сам Эдгар Блэк! Я боялся, что ошибся сам или ошибся он и, когда я вернусь, его там уже не будет. Может он договорился о встрече с кем-то и сейчас ошибся? Думая об этом и о том, что я могу взять автограф, я быстро купил в буфете воды за бешеные деньги и вернулся к назначенному месту. Эдгар, на моё удивление, действительно никуда не ушёл.
– Спасибо,– вновь сказал он, когда я отдал ему бутылку,– Сколько она стоила?
– Что?
– Сколько она стоила?– невозмутимо переспросил он.
– Нет, нет, это просто так…
Эдгар молча открыл бутылку, стал пить, как вдруг к нам подошёл высокий мужчина в теле. Его я узнал незамедлительно – Себастьян Адамс – учитель и продюсер Эдгара. На вид строгий мужчина, но в действительности невероятно добродушный человек. Себастьян является примером того, как внешность может быть обманчива.
К слову о внешности: короткая стрижка каштановых волос была как всегда убрана. Лицо его гладко выбрито, а костюм сидел идеально. Только вот, не смотря на лёгкую улыбку и доброе свечение глаз, мне всё же было страшно находиться рядом с этой скалой.
– Тебя тяжело найти в толпе,– сказал Себастьян Адамс.
– Извините,– Эдгар всё ещё смотрел прямо на меня, но я знал, что он ничего не видит,– Я хотел пить, а в гримёрке закончилась вода.
– Она тут дорого стоит,– Себастьян задумался,– А вы кто?
– Я… меня зовут Оливер…,– ответил я сразу, как понял, что обращаются ко мне.
– Он купил мне воды,– пояснил Эдгар,– Но не сказал, сколько она стоит. Я хотел вернуть ему деньги.
– Не надо ничего возвращать!– я активно замахал руками в знак протеста.
– Тогда ты идёшь со мной.
Я опешил, что значит иду с ним? Только вот я ничего сказать не успел, а Эдгар, придерживаясь рукой стены и проверяя пол перед собой тростью, пошёл куда-то. Мешкать я не стал, потому как даже Себастьян пропускал меня вперёд, идти вслед за Эдгаром.
Выйдя из переполненной буфетной зоны, мы попали в длинный коридор. Он был абсолютно пустым, серым и скучным. Несколько дверей по левой стороне в тех же оттенках, что и стены, разве что номера были выгравированы на золотых табличках. По правой стене были чьи-то грамоты, письма и картины с музыкальной тематикой.
Войдя в одну из гримёрок, я опешил, наверное, в сотый раз за день. Маленькая комнатка, в которой почти ничего и не было. Я прошёл внутрь, чтобы Себастьян мог зайти, но он лишь улыбнулся мне, закрыл дверь, оставаясь в коридоре. Его тяжёлые шаги удалялись всё дальше по коридору, в то время как неслышные шаги Эдгара привели его к дивану в конце комнатки.
– Расскажи о себе,– спокойно сказал Эдгар.
– Я? А что рассказать?
– Имя твоё я уже знаю.
– Ну… мне семнадцать, заканчиваю школу, хожу в музыкальную секцию.
– Кем потом хочешь стать?
– Думал о музыкальной академии, но у меня мало шансов поступить туда. Скорее всего…
– Ты поступишь.
– Что?
– Ты поступишь.
Эдгар говорил спокойно, будто бы речь шла не о моём поступлении, где у меня не было ни шанса, ни надежды, а о простых вещах, например, о том, какой чай предпочитает пить. Я вовсе не понимал, как оказался здесь и почему он так ободряет меня – незнакомого человека, который просто купил ему воду?
– Ты здесь?– спросил он, не двигаясь с места.
– Да, я тут…
– Ты расстроен? Прости, я не всегда понимаю новых людей по интонации голоса. Обещаю, чуть позже я научусь понимать тебя.
– В смысле, чуть позже?
– Мне интересно с тобой разговаривать,– прямо и всё так же спокойно сообщил Эдгар,– Если ты не против, я бы хотел и дальше с тобой общаться.
Я окончательно перестал верить самому себе. Казалось, что всё это сон и вот-вот я проснусь и окажусь в своей комнате, а эта история станет небылицей. Быть не может, чтобы так легко и просто человек, которым восхищаюсь не просто я, а миллионы людей, пригласил именно меня в свою гримёрку и сейчас говорит, что хочет чаще со мной общаться!
– Так ты не против?
– Я? Нет, конечно нет! Я… я удивлён…
– Удивлён?– Эдгар задумался,– Это лучше, чем быть рассерженным. Спасибо.
– За что?
– За то, что согласился. Скоро второй акт, я бы хотел, чтобы ты был в другом месте, где будет лучше слышно и видно.
Я не нашёл, что ответить, но, когда заметил, что Эдгар встал с места и ищет чехол со скрипкой, помог ему. На лице музыканта возникла лёгкая улыбка, после он взял меня за рукав у локтя и попросил сопроводить до выхода на сцену. Когда мы дошли почти до двери, за которой уже была сцена, Эдгар остановился. Я всё ещё не хотел признаваться себе в реальности происходящего.
– Я бы хотел, чтобы ты подождал меня здесь. Стулья были где-то дальше по коридору налево.
– Прямо здесь?
– Так, чтобы тебе было удобно слушать. Извини, мне пора.
Довольно быстро возник Себастьян, который открыл перед скрипачом дверь. Эдгар, взяв под руку продюсера, шагнул на сцену уверенно и твёрдо. Я стоял и смотрел ему в спину, пока его силуэт не осветили яркие прожекторы. Себастьян оставил его, доведя до нужной точки. Когда же Эдгар остался один, то стал готовиться к началу второго акта, но тут я заметил что-то странное. Аккуратным и быстрым движением он вытащил из ушей слуховые аппараты и сунул их в карман пиджака. Выходит, когда он играет, он не слышит и не видит одновременно? Я оторопел окончательно.
Не знаю, мне казалось, что удивиться больше я просто не мог, но оказалось, что зря. Во втором акте он должен был играть произведение Вольфганга Амадея Моцарта – «Дон Жуан», но вместо знакомых нот я услышал совершенно новое и незнакомые. Мой рот вновь приоткрылся, но вдруг раздались уже знакомые тяжёлые шаги Себастьяна. Он подошёл ко мне с блокнотом и ручкой.
– Не похоже на Моцарта, да?– задал он мне риторический вопрос.
– Это отклонение от программы… вы о нём знали?
– Эдгар бывает непредсказуем и не всегда отчитывается передо мной. Я не слышал этой композиции, делаю ставку, что он импровизирует.
– Импровизирует?
Всё, вот тут точно дальше некуда! То, как точно, как чётко и без фальши Эдгар Блэк играл сейчас, совершенно не вписывалось в рамки импровизации. Я вновь посмотрел на скрипача, не зря его называют виртуозом. Я даже не мог предсказать удивление зрительского зала и даже хотел увидеть всех этих людей. Что они думают об этой новой композиции скрипача?
Продюсер же казался спокоен и непоколебим. Конечно, он ведь больше знает о характере и способностях своего подопечного. Думаю, что он и записывает на слух сейчас не всё, предполагая, что Эдгар, играя, запомнит всё сам.
Вдруг рядом образовался стул, Себастьян предложил мне присесть. Я так и поступил, потому как ноги подкашивались. Сам продюсер остался стоять и торопливо продолжал записывать эти ноты в блокнот. Я заметил в некоторых местах пробелы, но большая часть была записана не самым аккуратным подчерком на неровных линиях, прочерченных в блокноте от руки. Вообще я сомневался, что кто-то из них позже воспользуется этими записями, почему-то мне казалось, что у Эдгара это что-то спонтанное, что быстро отпустит, а для Себастьяна Адамса это просто долг – записывать каждую новую идею скрипача.
Когда это чудо импровизации закончилось, Эдгар сделал долгий поклон под бурные аплодисменты зрителей. Я же сидел, не в силах сделать с собой хоть что-то. Я хотел встать, но вместо этого прилип к стулу намертво. Я всё ещё ждал, когда этот фантастический сон закончиться и я очнусь в своей комнате.
Видя, что Эдгар ничего больше не собирается исполнять, к нему вышел Себастьян и после одной просьбы скрипача, Адамс вынес ему микрофон. Взяв его в руки, музыкант объявил, что это было, а после объявил, что сыграет обещанного «Дон Жуана». Но это уже было не то, совершенно не то, хотя всё ещё прекрасно и чётко по нотам.
Но не только следование нотам делало его лучшим из лучших. Его аура и энергия, которые переполняли зал – вот, что заставляло каждого ему верить. Эмоции, которые он вызывал в других были настоящими только по тому, что он сам их чувствовал и делился с каждым слушателем и не важно, где тот сидел. Этого видеоролик из интернета не заменит никогда, хотя и там чувствовали отголоски этих эмоций.
На живом концерте тебя пробирало насквозь, музыка проходила через тело, задевая все струны души. Каждая клетка ощущала вибрацию, и ты не мог оставаться равнодушен. Ты проживал эту историю вместе с музыкантом, чувствовал тоже самое, что со сцены транслировал он.
Но вот чудо кончилось и смычок оторвался от натянутых струн скрипки. Видно было, как Эдгар устал, но как счастлив был он и вместе с ним публика. Вновь на сцену полетели цветы, но он лишь выпрямился, убрал инструмент и чётким размеренным шагом дошёл до меня вместе с Себастьяном.
– Я записал на листе,– продюсер улыбался.
– Спасибо, я позже внесу правки.
– Давно к тебе не приходила муза.
– Вы правы. Спасибо.
После Себастьян ушёл, оставляя меня – самого обычного человека – наедине с непревзойдённым Эдгаром Блэком – виртуозом среди скрипачей.
– Как тебе выступление?
– Я не понимаю…
– Чего?– недоумённо спросил Эдгар.
– Почему ты так поступаешь?
– Как?
– Тебе не хочется слышать? Видеть тех людей…
– Я ведь могу слышать.
Его голос заставил меня вздрогнуть. Я не понимал, о чём он? Да, передо мной стоит не полностью глухой музыкант, но зрения этот человек лишён с рождения и… во мне что-то подняло бунт, целое цунами, и я не мог успокоиться.
– Тебе не хочется их увидеть? Наполненный зал, все люди, которые пришли увидеть тебя!
– Они не пришли смотреть на меня, они пришли послушать музыку.
– Но ты специально снимаешь слуховой аппарат и…
– Я слышу её, помню каждую ноту, мне незачем одевать аппарат во время концерта.
Я смотрел на него в оцепенении. Этот спокойный голос, глаза, которые смотрели в свою слепую тьму, всё это в один миг заморозило мой цунами, превратив его в огромную глыбу льда. Капельки пота на лице, прилипшая к шее рубашка. Чёрные волосы, собранные в хвост. Я замер, не в силах произнести ни единого звука.
– Ты ещё здесь?– спросил он.
– Да,– опомнился я,– Просто не знаю, что тебе ответить…
– Я не нуждаюсь в ответе на эту тему. Надеюсь, не сильно расстроил тебя своими словами? Музыка живёт во мне, я не нуждаюсь ни в чём другом, кроме музыкального инструмента. Вот и весь секрет.
Я промолчал не в силах понять его. Может быть, будь я на его месте, я бы ответил так же, может быть, как раз из-за того, что я наделён таким большим количеством чувств, я и не могу услышать музыку в себе, как это может он. Может быть именно это и делает из меня второсортного пианиста?
– Эдгар,– словно в мольбе начал я,– Научи меня слышать.
В ответ он улыбнулся, а после по-доброму рассмеялся. Я же был готов заплакать, завыть и закричать. Я не понимал, не верил и уже был готов проклясть себя и этот день. Я был готов услышать отказ, грубый очередной отказ, ведь как могу я просить его хоть о чём-то! Я, ничего не стоящий, как музыкант, человек, но вдруг он ответил:
– Хорошо. Но у меня есть условие.
– Какое?– в душе я уже согласился на всё.
– Во-первых, я верну тебе деньги за воду. Во-вторых, ты будешь моим другом.
– Стоп,– я встряхнулся,– А за уроки…
– Их не будет. Я не буду стоять над тобой и заставлять играть по нотам. Я вовсе не буду учить тебя играть, потому что это не одно и тоже с тем, чтобы учить слышать.
Я промолчал, но, чтобы Эдгар знал, что я никуда не ушёл, я взял его под руку. Его лицо вновь озарилось, но теперь уже лёгкой улыбкой. Мы вместе шли в гримёрку, в полном молчании. Только шаги, эхом разносящиеся по коридору заполняли эту тишину.
На это время я отключился. Моему мозгу просто нужна была перезагрузка, чтобы поверить в реальность событий, чтобы понять, что происходит и переварить всё, что уже произошло.
Уже внутри нас ждал Себастьян. Он собрал все вещи Эдгара, забрал из его рук скрипку, и я уже думал, что пора прощаться и эта история кончиться, как продюсер сам пригласил меня поехать с ними. Неуверенно, но я согласился и когда в руках Эдгара вновь образовалась трость, я понял, что всё в серьёз.
Признаться, я совершенно иначе представлял себе этих двоих. Эдгар представлялся мне более замкнутым человеком и его голос в моих ушах до того звучал совершенно иначе. Он мне скорее напоминал обыкновенный подростковый, более грубый после ломки. У Эдгара же он был тихим и мягким. Постановка речи так же отличалась, да и я прежде никогда не думал о том, как он улыбается и смеётся. Это меня завораживало, и я всё ещё удивлялся происходящему.
Чёрные, как смоль волосы, серо-голубые прозрачные глаза и лёгкая улыбка на бледном лице. Ростом он не высокий, пальцы тонкие и музыкальные. В ушах у него уже были аппараты, позволяющие лучше слышать.
Себастьян Адамс для меня более известная фигура, о нём я много читал и видел на конференциях. Он высокий, почти два метра, обладатель широких плечей и массивных рук. Не скажешь по его суровому лицу, что в душе это добрый человек, который может от души посмеяться, а взглянув на руки с большими пальцами, что из-под них может литься необыкновенной красоты мелодия на рояле.
Не смотря на этот внешний вид, в остальном Адамс выглядел отлично. Начиная с отглаженного и чистого фрака, заканчивая блестящими туфлями, которые не делали его большие ступни нелепыми.
Довольно быстро Эдгар собрался, после чего мы все вместе вышли на улицу на задней парковке для служащих филармонии. Тут стояло не так много машин, а та, к которой мы направлялись, выглядела довольно просто, учитывая положение Себастьяна. Серый легковой автомобиль с простыми обтекаемыми формами. Задние стёкла были затонированы.
Когда же мы подошли к машине, Эдгар попросил меня сесть рядом с ним сзади и я, конечно же, согласился. В дороге тихо играло радио, пока мы втроём разговаривали. Хоть я и старался больше молчать, всё ещё чувствуя себя лишним в этой компании, Эдгар прямо адресовал вопросы мне, а Себастьян подмигивал в зеркало заднего вида, намекая, чтобы и я поддерживал общую беседу.
Машина остановилась на парковке перед недорогим кафе. Мотор затих, но Себастьян продолжил сидеть. Во мне вдруг поднялись все мои пять чувств, я напрягся, но вскоре к нам подошёл человек в одежде официанта. Я моментально расслабился.
Всё-таки, это ведь мне несказанно повезло, а по-хорошему, кому другому такой чести сидеть в одной машине с Эдгаром Блэком и Себастьяном Адамсом не выпадет.
Когда очередь заказывать дошла до меня, я решил, что не буду ничего брать, но Эдгар попросил повторить его заказ и для меня. Сам скрипач заказал тосты с беконом, салат цезарь и латте. Такому заказу я обрадовался, как никак обед у меня предстоял быть вкусным.
Себастьян же заказывал первым, и он явно был голоден, потому что заказал самый большой бургер и порцию картошки.
Не прошло и пятнадцати минут, а заказ наш уже принесли. Мы тронулись дальше и так доехали до парка, который был совсем близко. Там Себастьян вновь припарковал машину, открыл окна, чтобы стало свежей, и мы приступили к еде.
Внутри у меня царила гармония. Было спокойно, будто бы я находился в машине со старинными друзьями, будто концерт Эдгара был несколько лет назад и всё, что происходило до этого момента – унеслось невероятно далеко в петле времени. Я мог только наслаждаться моментом, как ветер треплет мои волосы и причёску Эдгара, как Себастьян с аппетитом ест свой бургер, как аккуратно Эдгар ищет руками по сиденью в поисках салфеток, и я помогаю ему. Всё это так умиротворяло, что я после нашей трапезы хотел уснуть, но Эдгар меня опередил.
Сложив весь мусор в пакет, Себастьян сходил и выбросил его. Вернувшись в машину, он застал Эдгара спящим, а меня в полусонном состоянии. Невольно я вздохнул.
– Что-то случилось?
– Я совершенно не понимаю,– я зевнул,– А может это просто сон…
– Завести тебя домой?
– Я бы не отказался, но, думаю, это займёт слишком много времени.
– Думаю, Эдгар не будет против, если ты останешься у него.
– Я не могу так сваливаться… и без того навязался… признаться, я вовсе удивлён, что вообще смог с вами познакомиться. Я считал чудом попасть на концерт и тем более пообщаться с вами и с Эдгаром…
– Он такой же обычный человек, разве что его талант к музыке… но в остальном он точно такой же, просто на просто подросток.
– Как раз-таки этот талант, он…
– Я понимаю, что ты имеешь в виду, только вот если бы его не посетила муза в тот момент, когда вы познакомились, не думаю, что он бы перенёс игру Моцарта и разрешил бы тебе сидеть здесь.
– Я всё ещё не могу поверить.
– Может быть, когда приедем в его квартиру ты наконец поверишь.
Стоило машине выехать на трассу и набрать скорость, как я провалился в глубокий сон. Он был пустым, на меня просто свалилась усталость после всех пережитых потрясений и эмоций за день. Может быть, где-то подсознательно я и переваривал всю эту информацию, но всё это происходило в подсознательной толще, не доходя до сознания и меня. Хотя фраза Себастьяна о том, что если бы не некая чуйка скрипача, то он бы не позволил мне ни в гримёрку зайти, ни с ним тут сидеть, была вполне оправданной.
Проснулся же я от того, что меня слегка начали тормошить за плечо. Я открыл глаза и резко выпрямился и, обнаружив руку Себастьяна на плече, а Эдгара на соседнем сиденье понял, что всё это не было сном.
Выйдя из машины и отойдя на пару шагов, я удивился, что Эдгара Адамс не разбудил, а взял на руки так, чтобы скрипач не проснулся. Себастьян отдал мне ключи и жестом попросил закрыть дверцу машины и идти к подъезду, чтобы открыть железную массивную дверь там.
В подъезде я растерялся, но по следующему кивку понял, куда идти и вызвал лифт. Признаться, я растерялся от простоты: обычный жилой дом в обычном квартале. Подъезд, двери, лифты, всё это было простым, как и у меня, хотя я ожидал чего-то другого. Не то, чтобы меня это расстроило или же, отстранило от себя, напротив, я только больше стал свыкаться с мыслью о том, что Эдгар такой же человек, как и все. Конечно, я не верил в эту мысль до конца, но ближе к ней стал теперь точно.
Мы поднялись на третий этаж из пяти возможных. Преодолев две двери – общую коридорную и входную в квартиру – мы вошли и, я решил, что постою у порога, пока Себастьян перекладывал всё ещё спящего Эдгара на кровать. После Себастьян вернулся и тихо спросил:
– А ты чего стоишь? Разувайся.
– Ну не могу же я так просто…
– А ты не просто, я тебя пригласил.
– Когда?– удивился я.
– Только что.
Спорить было явно бесполезно, а по тому я разулся, повесил ключи на крючок и прошёл вслед за Себастьяном Адамсом на кухню. Там он уже включил чайник, на столе стояли всякие сладости в корзинке. Я думал как-то отказаться хоть от них, но видя, как Адамс старается, не смог и рта раскрыть в отказе.
Мне было так приятно чувствовать эту атмосферу заботы, тепла и уюта, доверия и понимания, что я наконец решил: хватит вести себя так настороженно. Конечно, проявлять наглость я не собирался, но вечно ужиматься в разговорах тоже теперь не хотел.
Себастьян Адамс это заметил, потому как вскоре у нас завязалась беседа, где я больше рассказывал про себя по просьбе самого Адамса. Так я начал сразу со школьных годов, потому что именно там, в начальной школе, меня увлекла музыка. Но так по-идиотски сложилось, что играть у меня вопреки всем тренировкам не получается и за всё это время, сколько я занимаюсь, я лишь кое-как играю на фортепиано и самостоятельно освоил гитару, и то, поверхностно. Сейчас же я учусь в выпускном классе и всё равно надеюсь поступить в музыкальную академию, хотя прекрасно понимаю, что туда меня не возьмут, увидев меня на вступительных экзаменах.
– А Эдгар что сказал?
– Сказал, что я поступлю,– я вздохнул,– Но я думаю и даже знаю, что это не так.
– Думаю, что он не зря это сказал.
– Почему вы так считаете?
– Во-первых, старание поощряется, а во-вторых, просто так он ничего не говорит. Даже я могу сказать, что у тебя есть шансы на успех, только тебе нужно ими воспользоваться.
– И что это за шансы?
– А это ты у него узнай,– Себастьян загадочно улыбнулся.
Я задумался. Находясь в такой ситуации невольно начинаешь верить во всякие совпадения. А может и правда что-то из этого выйдет?
Дальше разговор шёл о других вещах, как, например, сам Эдгар Блэк. Я не мог им не восхищаться и меня всё подмывало наговорить кучу комплиментов и задать тысячу уточняющих вопросов. Наша беседа превратилась в интервью Себастьяна Адамса. Он рассказал, как встретил Эдгара, как помог ему и взял под крыло, какой теперь Эдгар и это действительно интересная история!
Эдгар рос в специализированном детском доме, но не в самом благополучном и таких детей заставляли попрошайничать. Но Эдгар с детства, несмотря на все физические недостатки, любил музыку и когда его выставляли на улицу, чтобы просить деньги, он просто начинал играть. Сначала на детских музыкальных инструментах, учась у других детей, а после, к семи годам уже на взрослых. Ему подарили гитару, обучая играть так, чтобы больше заработать денег, и первое время Блэк и не думал о скрипке. Как всегда, он выходил на улицу, приходил в одно и то же место, выставлял перед собой мешок для денег и начинал играть. Мало кто знал, что Эдгар плохо слышит, потому как слуховые аппараты у него телесного цвета и прикрыты волосами. Их можно заметить только если вглядываться.
Собственно, на тот момент это была просто очередная счастливая случайность. Себастьян Адамс шёл по этой улице на встречу со старым знакомым, увидел то, как играет, пока ещё на гитаре, Эдгар. Подошёл к нему ближе, дал денег, но от его взгляда аппараты для слуха не скрылись. Тогда Себастьян положил Блэку руку на плечо и хотел о чём-то спросить, как его карие глаза встретились с пустыми глазами Эдгара. Тогда Себастьяна охватил ужас, но после он решил всё же спросить то, что хотел.
Так Себастьян узнал, что Эдгар беспризорник, что живёт в детском доме и что музыка ему очень нравится. В этот же день Себастьян оформил опеку над Эдгаром и в самые короткие сроки забрал к себе домой.
На удивление продюсера, Эдгар был невероятно кротким и спокойным с самого начала. Он воспринимал Себастьяна больше за друга, нежели за семью, но Адамсу так было даже лучше.
Когда Блэк случайно наткнулся в его квартире на скрипку и спросил, что это, Адамсу пришла мысль попробовать обучить мальчика играть. То была чужая скрипка, не принадлежащая Адамсу, но её хозяин, хороший знакомый продюсера, разрешил три раза в неделю играть на ней и сам часто оставался посмотреть на это. Найти частного учителя, готового обучать Эдгара было не просто, но всё же возможно. Сам Блэк на время поисков пытался сам изучить инструмент при помощи подсказок хозяина скрипки и с удовольствием слушал скрипичную музыку.
Поражало то, как быстро схватывал основы Эдгар и как вскоре он стал играть сложные произведения. После стал импровизировать, и к шестнадцати выучился играть безупречно. Он запоминал ноты, хотя по началу было сложно перевести их в удобный для осязания формат.
Но даже умея так виртуозно играть, Блэк не хотел так просто выходить на сцену с концертами. Он хотел играть для себя и только один случай смог его переубедить. В тот день они пошли на другой концерт, где подростки его возраста, от шестнадцати до восемнадцати лет, выступали, соревнуясь за победу. Но помимо этого соревновательного духа было что-то ещё. Эта атмосфера и энергия, заставляющая мурашки бегать по телу, а волосы вставать дыбом. Эдгар почувствовал её и после согласился начать карьеру музыканта.
Он сам начал с таких соревнований, а после этого вышел на тот уровень, на котором он есть сейчас. Полгода уже Эдгар Блэк даёт сольные концерты и не собирается останавливаться.
После первого концерта Эдгар совершенно вымотался, но был доволен. Он не мог дойти даже до гримёрки, а по тому Себастьяну пришлось чуть ли не ловить своего подопечного на сцене. Себастьян отметил, что впервые за всё время увидел эту настоящую яркую улыбку на лице Эдгара Блэка.
Дальше больше, но в последний месяц у Эдгара пропало вдохновение, и он не сочинял ничего нового, лишь повторял старое и то, что произошло сегодня для них обоих стало толчком вперёд.
– Думаю, это именно благодаря встречи с тобой,– заключил Себастьян,– А по тому, будь добр, побудь рядом с Эдгаром столько, сколько сможешь. Я имею в виду не только сегодняшний день, если что.
Его лицо вновь засветилось загадочной улыбкой, а я лишь прикрыл глаза и решил представить себе всё это в будущем.
Глава 2
Себастьян оставил меня в квартире Эдгара, а сам уехал. Как оказалось, они живут раздельно уже почти год и это было по просьбе самого Эдгара.
Всё же, если отбросить все его достижения в музыке, Эдгар Блэк является самым обыкновенным подростком, какой только есть. Он тоже стремиться жить, хочет добиться чего-то и сделать свои мечты реальностью. Он так же хочет жить самостоятельно, уметь заботиться о себе. Это меня подкупало и давало расслабиться в его обществе, но стоило мне увидеть в его квартире чехол и скрипку, я сразу вспоминал, какой он на сцене, как играет, и впадал в ступор.
Квартира у Эдгара была небольшая, однокомнатная. Если от входной двери идти прямо – попадаешь на кухню, а по пути справа две двери – первая ведёт в ванну, вторая в санузел. Сам коридор не сильно широкий, но проходить удобно. Из-под ног убрана вся обувь и сложена в специальную галошницу, оформленную под общий цвет – зелёный.
Ванная комната и санузел были сделаны общим стилем и имели морской голубой оттенок. Тут было чисто, а вещей по минимуму, только самое необходимое и сделано так, чтобы было удобно и предметы не задевали друг друга. Всё было в чистоте и в особом удобном порядке.
Кухня была песочного цвета, довольно маленькая. Тут тоже было пустовато и наведён идеальный порядок. Каждая вещь была на своём определённом месте, составляя общую организацию. Стульев на кухне было два, они стояли на против друг друга, разделённые круглым небольшим столом. Окно было зашторено полупрозрачными шторами, подвязанными белой широкой лентой. Столешница содержала на себе кружку, фильтр с водой и чайник. Вся посуда была в верхнем шкафчике, а на полках самой столешницы были крупы и консервы. Холодильник стоял ближе к окну, в то время как посудомойка была у стены при входе.
Я прошёл в комнату. Тут тоже был порядок, но не такой идеальный, как в других местах. На полуторной кровати спал Эдгар, укутавшийся в одеяло, несмотря на то, что сейчас уже был конец апреля и радовал тёплыми деньками. Окно было зашторено, а свет погашен, по тому в комнате было темно. Несмотря на это, общую планировку я смог рассмотреть. Мебели и тут было мало, помимо кровати стоял комод, на котором лежала скрипка в чехле. Ближе к окну были письменный стол и стул. Так же была настенная полка с книгами и пюпитр под ней. Полке с книгами я удивился и решил рассмотреть их подробней. Как оказалось, это были по большей части ноты, которые были исчерканы размашистым подчерком Себастьяна. Но для меня эти ноты без того были нечитабельны, потому как рельефно-точечный тактильный шрифт был мне непонятен.
Я сам решил закрыть глаза и провёл пальцами по бумаге. Я чувствовал эти выемки, но понять и представить, что они значат, я определённо не мог. После ещё одной неудачно попытки я отложил эти ноты на место и достал полноценную книгу. Она уже была изначально в этих точечных выемках, а по тому я даже не сделал попытки понять, о чём там. Рельефно-точечный тактильный шрифт Брайля для меня загадка и до этого момента я им совершенно не интересовался.
Убрав всё на места, как оно и было, я заметил, что на комоде лежит сложенная трость, которой пользовался Эдгар при ходьбе. В таком убранном виде она легко помещалась в ладонь, но если её разложить, то была достаточно длинной, чтобы в нужное время предупредить владельца о помехе впереди.
Я взял её в руки, осмотрел, а после так же положил туда, откуда брал. Вдруг меня накрыло ощущение, что я злоупотребляю гостеприимством, и я хотел уйти на кухню, чтобы дождаться пробуждения Эдгара, как он проснулся.
– Себастьян, ты ещё здесь?– обратился он в пространство перед собой, когда сел на кровать.
– Его тут нет,– мягко сказал я,– Но он попросил меня остаться.
– Хорошо,– Эдгар поднялся,– Тебе не скучно?
– Нет.
Я подошёл ближе на тот случай, если Эдгару что-то понадобиться, но он совершенно спокойно поднялся и пошёл на кухню. Я поражался тому, как он идёт, не используя ничего, будто бы видит, где и когда нужно поворачивать. С другой стороны, это ведь его квартира и довольно логично, что он хорошо её знает. И всё равно до конца в моей голове это не укладывалось.
Я пошёл следом за ним. Эдгар уже налил воду в чайник и включил его. После он достал кружки и поставил их на стол. Предложив мне перекусить, он достал из холодильника еду и разогрел её в микроволновке, которая была подвешена над столешницей. Под ней располагались специи и маленькие сосуды с какими-то ампулами.
– Что это?– я указал на таблетки, но тут же убрал руку,– Вот эти таблетки.
– Мои лекарства, вернее витамины.
– Они все в одинаковых баночках и у них даже подписей нет…
– Поэтому они всегда находятся тут в определённой последовательности. Так я их не перепутаю.
Я задумался. Смог ли бы я жить со слепотой? Может быть от того, что у Эдгара она врождённая, он и не представляет себе другой жизни, но вот я, будучи от рождения зрячим, даже не мог представить себе такую жизнь. Но ведь в мире достаточно случаев, когда люди теряют зрение, но всё равно продолжают жить, осваиваются и борются с дискомфортом.
– А в остальном ты как? Я думал, что ты не живёшь один и…
– Ты слишком превозносишь отсутствие зрения, забывая, что я тоже обычный человек и что это – моя квартира. Я её выбрал, я сам обустроил и, конечно же, я знаю где и что находится. Тут я расставляю вещи, а значит я знаю, как тут что устроено.
– Знаешь, я вот дома часто всё теряю…
– У меня такое почти не случается, я приучил себя к порядку, это очень помогает. Хотя, по началу, не могу сказать, что мне было легко. Я долго привыкал и осваивался, поэтому не хочу переезжать куда-то. И по этой же причине хочу попросить тебя – если ты что-то берёшь, клади на место, чтобы я смог всё найти.
– Да, хорошо,– я улыбнулся.
Вместе с этими словами я стал вспоминать, положил ли я всё так, как было? А если нет? И всё же я надеялся, что ничего не перепутал.
Вскоре вскипел чайник, и Эдгар так же спокойно разлил кипяток по кружкам. Микроволновка издала звуки, оповещая, что еда согрелась. Эдгар достал горячие бутерброды с плавленым сыром и положил их на тарелку. Я решил взять только один, но Эдгар сообщил, что больше двух он не съест, по тому я взял ещё.
После перекуса я уже думал отправляться домой, но не знал, как лучше об этом сказать, поэтому решил говорить прямо. На моё удивление, Эдгар совершенно спокойно предложил мне вызвать такси, но я убедил его, что спокойно воспользуюсь городским транспортом. После этого он достал свой телефон, и я впервые увидел те самые специальные возможности гаджетов, облегчающие жизнь людям с инвалидностью по зрению.
У Эдгара в телефоне всё было просто – только контакты, которым он звонил. Вбив мой номер в свой телефон, он проводил меня до дверей и с закрытием лифта ушёл к себе. Я же отправлялся домой под огромным впечатлением.
До сих пор мой телефон был на беззвучном режиме и не напоминал о себе, хотя там было множество сообщений и пропущенных звонков. Три раза звонил отец, ещё пять раз пытался дозвониться брат. От них же было много сообщений, но ещё писали в общих группах, где я состоял: группа класса и музыкальные занятия. Я перезвонил в первую очередь отцу, пытаясь рассказать и оправдать себя, почему так долго не отвечал. Он воспринял мою историю скептически и не поверил ничему, кроме моего похода на концерт.
Брату я отправил ответные сообщения, уже не пытаясь убедить его в правдивости моего знакомства и всей этой истории. Он жил отдельно в другом городе вместе со своей девушкой и интересовался моей жизнью не так часто и довольствовался тем, что я ему отвечал и изредка писал. Ответ его был скорым и коротким: «рад за тебя».
Что касалось остальных сообщений, там мой ответ не требовался. Я лишь прочитал всё, подчеркнул для себя важную информацию и убрал телефон обратно в карман. Уже дома я принял горячую ванну. Усталость свалилась на меня с неистовой силой, я посмотрел на время и понял – первый час ночи.
Невероятно насыщенный и длинный день вымотал меня окончательно. Оказаться на кровати было для меня счастьем и только голова коснулась подушки, я уснул. Проспал же я долго, мне ничего не снилось. Открыв глаза, я вновь взглянул на часы и был готов разочароваться в самом себе: было около двенадцати. Да, сегодня выходной день и только завтра мне на учёбу, но всё же у меня есть ряд дел и обязанностей, которые нужно выполнить.
Так я начал с приведения себя в порядок. Зарядка и гигиена способствует этому лучше всего, а по тому я и начал свой день именно с них. Далее по плану был завтрак, а после следовало привести квартиру в порядок.
Отец очень часто бывает в командировках, а из-за того, что мама ушла, когда мне было года два, меня воспитали стены этого дома и лень старшего брата. Как человек он, конечно, хороший и интересный, но, если оставить его дома одного – пропадёт в первые же сутки, потому что не сможет даже сварить пельмени. Я в этом плане куда сообразительней и теперь, когда стал часто оставаться один, после того, как брат уехал в другой город, приноровился к самостоятельной жизни окончательно.
Рабочие командировки отца обычно длятся около месяца, потом он приезжает на неделю или меньше и снова уезжает. Мы редко видимся и не всегда встречаем вместе праздники, поэтому на время праздничных каникул я всегда приезжаю к брату, чтобы не было так грустно. Он, вместе со своей девушкой, всегда рады моему приезду, мы вместе гуляем, смотрим фильмы до рассвета, пьём колу и едим чипсы. Для отца же я плодотворно занимаюсь и выполняю все задания.
Сейчас же шла только вторая неделя моего одиночного пребывания в квартире, а по тому я не сильно скучал. Медленно, но верно я закончил с уборкой и даже приготовил еду на ужин, как вдруг меня посетила мысль: напишет ли мне Эдгар первым или это лучше сначала мне написать ему?
Я метнулся к телефону, но там не было новых уведомлений. Я грустно вздохнул и решил, что в крайнем случае напишу вечером, а сейчас схожу в магазин и сяду за домашнее задание. В магазине мне нужно было взять не так много, а по тому вернулся я очень быстро, после чего подготовил нужные учебники и тетради и приступил к работе.
Делать домашнее задание, как по мне, нудное занятие, но всё же если делать правильно и подходить к этому серьёзно, то можно подчерпнуть достаточно важных навыков, как например сосредоточенность и усидчивость. В остальном я считал это бестолковой тратой времени, потому как сомневался, что когда-нибудь знания по химическим реакциям мне пригодятся. Может быть занятия по языку и математики представляли собой важность, даже согласен на уроки литературы, но в остальном школьные предметы по большей части бесполезны. Куда лучше было бы поступить в профильное училище, но мне едва ли хватило бы баллов, а по тому я так и остался в самой обычной государственной школе.
Моё положение там было средним – я балансировал на гранях всеобщего друга и изгоя, но на моё счастье, меня никто не задирал. Может от того, что сам я не конфликтный, а может по тому, что со многими мне было о чём поговорить, я избежал худшей участи в классе, но и любимчиком тоже не стал. Словом, я вёл самую обычную школьную жизнь, обременённую скучными уроками. У меня были знакомые, но близких друзей почти не было.
В музыкальном классе дела обстояли одновременно и лучше, и хуже. К сожалению, я не одарён и не талантлив в сфере музыки, мне тяжело даётся всё, но я не сдаюсь. Вместе с тем там у меня есть более близкие друзья, которые меня поддерживают и к которым я, в случае чего, могу обратиться за помощью.
Таким моим другом был Ники. Тоже пианист, но его навыки куда больше превосходили мои, хотя он занимается на два года меньше меня. Сам он не высокий парень со светлыми волосами, голубыми глазами и не слезающей улыбкой.
Пока я грыз гранит науки, мой телефон завибрировал. Я отвлёкся, откладывая ручку и беря в руки телефон. Всё же Эдгар написал первым.
Сообщение было простое и короткое, приветствие и вопрос о моём самочувствии. Я ответил положительно и осведомился о его делах. Он тоже ответил, что всё более чем в порядке, после чего повисла томительная пауза. Я уже думал, что на этом всё и закончится или от меня он что-то ждёт, как прилетает длинное сообщение, в содержании которого он предлагает мне пересечься на неделе в зале, где обычно он тренирует игру на скрипке. Я был всеми руками и ногами только за, но учебный план и скорые экзамены запрещали мне так легко согласиться. Пришлось отвечать, как было на самом деле.
Собственно, после мы общались ещё не так долго. Эдгар попросил скинуть моё рабочее расписание и сообщил, что напишет чуть позже, чтобы не отвлекать меня от учёбы. После я вернулся к заданиям и делать их мне стало куда легче.
Утро понедельника далось мне тяжело, но утреннее сообщение Эдгара заставило в миг взбодриться. Оказывается, он вовсе встаёт в шесть и, когда для меня начинается завтрак, для него начинаете репетиция в зале. Он скинул фотографию зала и скрипки. Я же хотел ему тоже что-нибудь скинуть, но передумал. Всё же мне было обидно, что Эдгар не может видеть, и я не смогу ему что-то интересное показать. Почему-то именно сейчас в моей голове возникла мысль показать ему какие-то фотографии, рассказать связанные с ними истории. Я решил, что сделаю это, но другим способом – буду описывать изображение.
Тут я опомнился – время уже выходить из дома, а я даже не переоделся из ночной одежды. Пришлось наскоро допивать чай и бежать к шкафу с одеждой. Раскидав половину вещей, затолкав нужные тетради и учебники в сумку, я побежал к остановке. По пути включил музыку в наушниках и дышать стало проще. Кое-как я успел до начала урока и уже сидя за партой отдышался, хотя казалось, что я совершенно не успею.
Достав нужные тетрадь, учебник и пенал, я фактически рухнул на парту, но тут же поднялся – прозвенел звонок. Учитель уже был в классе и отдохнуть дольше у меня не выходило. Началась нудная история. Этот предмет я не любил в силу того, что приходилось слишком много учить и это тяжело. Куда лучше я запоминаю стихотворения и даже прозаические отрывки художественной литературы, но бездушный учебник истории для меня просто невыносим.
Открыв параграф, я уткнулся в буквы, слова и предложения. Всё вместе, по абзацам, они составляли параграф, который рассказывал о 1772 годе. Собственно, если что связывало меня, историю и этот год, так это основание музыкального клуба в Санкт-Петербурге, а никак не вторая экспедиция Кука в Австралию или там какой-то договор между Россией, Австрией и Пруссией.
Я грустно вздохнул, но, видимо, сделал это слишком громко, потому что обратил внимание преподавателя, да и всего класса на себя. Повисла гнетущая тишина, а следом раздался вопрос, как гром среди ясного неба:
– И что же произошло в тысяча…
– Музыкальный клуб был основан в Санкт-Петербурге,– я решил не дать учителю говорить.
Может мои знания в музыке спасут меня от неминуемой низкой оценки? Я надеялся на это, учитывая и строгость преподавателя и то, что балл за выпускной год мне нужен высокий.
– Это была первая российская концертная организация и изначально туда входило тридцать человек. Возглавлял клуб Якоб…
– Я не об этом рассказывал,– прервал меня учитель.
– Простите… просто тема звучит, как события…
– Подготовишь доклад к следующему уроку, мы все внимательно послушаем. Садись.
Я выдохнул с облегчением, но уже молча. Всё же пронесло. По одобряющим взглядам и смешкам я понял, что и одноклассники оценили юмор, а значит ситуацию я спас.
Больше ничего интересного не происходило, пока не началась большая обеденная перемена. Я поплёлся в столовую, чувствуя не сколько голод, сколько усталость и желание спать. Сев за стол, я достал коробку и уже хотел приступить к еде, как ко мне подсели мои знакомые из класса и парочка друзей из музыкального кружка, которые учились в параллели. Одноклассники рассказали про случай на истории, и мы все вместе посмеялись с моей находчивости. Один из друзей, который в нашей музыкальной группе был вокалистом, подметил, что может я не так силён в игре, но историю музыки я знаю точно и лучше всех и это моя сильная черта. После меня стали расспрашивать про концерт, и я рассказал им почти всё, умолчав про живое знакомство с Эдгаром и тот случай в буфете, ограничиваясь всеми теми эмоциями, которые меня переполняли во время его выступления. Собственно, этого рассказа все и ждали.
Мы ещё немного посидели, пошутили, а после разошлись по кабинетам. Оставалось ещё три урока, и я буду свободен. Это предвкушение усилилось после звонка Эдгара. Я отошёл в более тихое место и ответил на звонок. Знакомый спокойный голос начал разговор с вопроса:
– Не отвлекаю?
– Ничуть,– я улыбнулся,– У тебя перерыв?
– Да, что-то похожее на это…– я услышал нотки неуверенности,– Ты в выходные занят?
– Абсолютно свободен.
– Хорошо. Я бы хотел прогуляться вместе. Покажу тебе, как можно слышать и слушать.
– Хорошо,– я вновь улыбнулся.
– И у тебя, на сколько помню, в среду свободное время после уроков?
– Ты прав. У меня даже уроков меньше, чем обычно.
– Хорошо. Может зайдёшь в зал?
– Я с радостью.
– Спасибо.
Увы, но дальше разговаривать не позволил звонок на урок. Мне пришлось бежать в класс, а вот чем будет занят Эдгар Блэк я не знал наверняка. Теперь из моей головы не выходили его слова, и я с ещё большей надеждой ждал середину недели, чтобы поскорее после уроков поехать в зал, где репетирует Эдгар. Мне было очень приятно, что он и правда не забыл обо мне.
Собственно, и я не забывал и всё это время до среды старался чаще ему писать и звонить. Мы общались днями на пролёт, мне было приятно, что Эдгар мне доверял. Я доверял ему не меньше, но не смог скрыть удивления, когда в среду вышел из школы, а меня ждал знакомый автомобиль. Себастьян подмигнул мне с водительского сиденья, я скорее сел назад, и мы поехали. Кроме нас двоих тут никого не было.
Себастьян рассказал, как моё общение улучшило настроение Эдгара, по-дружески пообщался со мной, рассказывая, что Эдгар впервые за долгое время вернулся в студию, чтобы репетировать что-то новое. Я улыбался всю дорогу, слушая эти хорошие новости.
Радио в машине играло довольно тихо, но прислушавшись я понял, что это та же самая станция. Я вспомнил нашу поездку к кафе и вновь ощутил то же спокойствие внутри себя. Тот же ароматизатор в виде скрипичного ключа болтался, прикреплённый к зеркалу. Всё то же плавное вождение машины, когда не переживаешь за свою жизнь и не хватаешься за поручни.
Само здание было не высоким, но большим по площади. Светлое и с большим количеством окон, оно выделялось на фоне серых домов. Внутри же были высокие потолки. Зал, куда мы вошли. Был просторным, но минималистичным. Из всего, что могло там находиться, было лишь фортепиано и лавочка и у стены.
Когда мы прибыли, я был рад видеть Эдгара и, поздоровавшись, обнял его. Знакомая улыбка и приятный смех вновь заполнили всё моё внимание, пока Блэк не взял в руки скрипку. Я упёрся взглядом в его руки, в эти выразительные и тонкие пальцы, созданные для скрипки и музыки в целом. То, как ловко он управлялся со смычком, как прекрасно брал каждую ноту, не допуская ошибок. Я был заворожён и не мог оторвать взгляда. Так мне хотелось, чтобы этот миг длился вечно, чтобы мелодия не кончалась, но рано или поздно, а смычок должен будет оторваться от скрипки, и я с каким-то предвкушением и страхом ждал этого момента.
Стоило Эдгару закончить, как я вышел из транса. Его музыка без преувеличения гипнотизировала, приковывая всё внимание и сосредоточение. Никак нельзя оторваться, даже допустить постороннюю мысль – всё разом выбивается из головы, стоит Эдгару взять в руки музыкальный инструмент.
Эта волшебная особенность его музыки напоминала мне игру уже сложившихся композиторов и титанов в сфере музыки. Всё же Эдгар довольно молодой музыкант и его имя утвердилось лишь на слуху, но не более того. Просто нельзя не замечать его талант!
– Я бы хотел играть не один,– вдруг сказал он.
– Ты же не…
– Я бы хотел играть вместе с тобой, пока это ещё возможно…
– Ну я ведь не…
– Просто слушай меня, я буду вести. Попробуешь?
– Ладно…
Я сел за предложенный инструмент. Открыл крышку фортепиано и увидел клавиши. В груди что-то заныло, будто бы тоска обрела телесную форму и сжимала сердце. Коснувшись клавиш, я вспомнил все свои неудачи, сколько раз я ошибался и путался в нотах, сколько раз у меня ничего не получалось, сколько раз надо мной смеялись… перед глазами стояла картина моего первого и последнего выступления на соревнованиях, когда я опозорился так, что убежал со сцены сам и не думал, что притронусь к фортепиано ещё хоть раз. Прошло несколько месяцев, перед тем как я сделал это, но все эти месяцы запомнились мне куда лучше, чем уроки преподавателей музыки.
– Прости, я не могу.
– Почему?– Эдгар обернулся ко мне.
– Когда я играю в группе… в общем, на меня они особо и не рассчитывают, так что я привык, но играть с тобой… как музыкант, я ничего не стою, в отличие от тебя…
– И ты даже не попытаешься?– Эдгар удивлённо нахмурил брови.
– Может не сегодня?
Мои слова сильно его расстроили, я это видел и чувствовал нутром, но… как бы мне не хотелось играть с ним, как бы не хотелось даже выступать, я чувствовал эту пропасть между нами так сильно, что не мог сделать и шага на встречу из-за страха. Меня просто сковало это противное липкое чувство и от этого моя вина перед Эдгаром только разрасталась. Казалось, что даже не притронувшись к клавишам фортепиано, я опозорился, как никогда раньше до этого.
– Прости,– тихо сказал я.
– Я ведь хочу помочь тебе,– мягкий голос Эдгара позволил мне выдохнуть чуть спокойней,– Ты ведь не чёрно-белый, верно? В тебе есть много чего, чтобы ты мог вложить в музыку. Понимаешь, ты можешь подарить этим чёрно-белым клавишам яркость своих эмоций, именно это я бы хотел увидеть и услышать в твоей игре.
Я закрыл глаза и всё же решился. Да, я не музыкант даже среднего уровня. Не смотря на долгие тренировки и весь приложенный труд, я далёк от своих сверстников и тем более я в недосягаемости от Эдгара. Да, в меня не особо верит даже семья, но я ведь никогда не сдавался до этого момента и ещё не готов бросить играть!
Я сосредоточился, а после начал игру. В голове навсегда засели ноты Яна Сибелиуса – «Этюд». Это было произведение, которое я играл на концерте в шестом классе. Они въелись мне в память, хотя я всегда отказывался ещё хоть раз играть это произведение. Оно не сложное, финский композитор сделал его на повторах, а по тому сейчас даже без подготовки я смогу сыграть его.
Только я вступил, как заиграла и скрипка. Это не произведение для струнного музыкального инструмента, а по тому Эдгар не перекрывал меня, но пытался дополнить.
Внутри меня что-то происходило. Всегда я ждал только осуждения, когда в очередной раз меня поправят или попрекнут, что я делаю что-то неправильно, но сейчас мне было легко. Впервые я не был зажат или скован, впервые я играл ради себя, а не потому что хотел доказать кому-то, чего я стою.
Пускай это счастье продлилось всего две минуты, но я запомнил это чувство и захотел, чтобы оно вновь повторилось.
Я смотрел на Эдгара. Его губы слегка улыбались, но смотрел он куда-то на пол. Вскоре он снял с плеча скрипку и полностью обернулся ко мне.
– Вот так и нужно играть,– наконец сказал он,– Не важно, что ты будешь играть, но именно так это и надо делать. Ты долго тренировался и твоя техника на высоте, как я и думал. Раз до этого ты не был в рядах лучших, значит ты просто играл без души. Да, от музыканта в первую очередь требуют технику исполнения, но без души ни один слушатель не поверит тебе, если ты не вложишь себя в игру.
Действительно… всё это время я только гнался за другими, копировал их, но я никогда не пытался вложить часть себя при игре. Я волновался, сбивался, переставал попадать по нотам только по тому, что играл не для себя, а для других.
– Вот значит как…– я улыбнулся,– Может тогда что-нибудь ещё сыграем?
Эдгар выбрал произведение того же композитора, но то был уже «Концерт для скрипки». Действительно, мне всё же рано становиться первым, да и участие скрипки всегда требовало давать именно ей главное место.
Блэк дал мне ноты и попросил их подготовить. Играть сегодня больше я не стал, как и Эдгар. Мы отправились в парк. В этой небольшой проулке не было ничего особенного, мы не говорили о музыке, не обсуждали что-то. Мы молча ходили по дорожкам, переходя из одной петли в другую.
В ларьке купили хот-доги и колу, потом сели на ближайшую свободную скамейку и перекусили. Эдгар нарушил молчание и попросил меня рассказать о родителях. Я немного замялся, потому как не очень любил эту тему, но Эдгару я всё же решил рассказать. Всё же о нём мне уже известно кое-что от Себастьяна, вернее даже львиная доля от прошлого Эдгара, но вот я для него пока неизвестен.
Я сделал пару глотков газировки, прежде чем начать рассказывать. Собственно, почти сразу после моего рождения родители разошлись. Это ещё начиналось, пока рос мой старший брат, из-за чего долгое время он не хотел общаться ни с матерью, ни с отцом, забросил учёбу и всё могло бы вовсе испортиться, если бы отец вовремя не обратил на сына внимание. Мама ушла, вернее даже бросила нас, когда я ещё был совсем маленьким, и я не запомнил её. Позже, когда я видел, что у других детей есть мамы, я спросил, где моя и отец показал её фотографию.
Тогда он не рассказал мне, как всё было, зато рассказал брат, который уже школу заканчивал, пока я учился в начальной. Брат рассказал про все их стычки и драки, рассказал, как он хотел от них сбежать, как бросил из-за этого учёбу. Это был наш с ним первый откровенный разговор. С тех пор мы стали дружнее, и я держался всегда около него.
Когда же Мэтт закончил школу, то поступил в университет и уехал в общежитие. Отец показал мне, как следить за домом и продолжил свои частые командировки. Так я привык к самостоятельности, но всё равно я не похож на взрослого ни поведением, ни умом. Я по-прежнему не люблю уборку и готовку, редко готовлю полезное и вовсе предпочитаю покупать что-то готовое в магазине.
На каникулах я часто бываю у брата и его девушки. Они познакомились в университете и теперь живут вместе. Они далеко не образцовая пара, но вместе им хорошо. Луиза – так зовут девушку – прекрасно готовит и содержит дом. Она успевает работать из дома, в то время, как Мэтт работает в офисе. Они иногда ругаются, но это бывает очень редко, зато всегда слишком шумно. Последний раз это случилось из-за того, что по вине Мэтта Луиза осталась без своей сумки, а там был и телефон, и паспорт, и деньги. Мы тогда втроём ходили гулять и на всю улицу они переругались так, что мне стало страшно.
Ссоры у них такие же шумные, как в итальянском кино, разве что говорят они не на итальянском, хотя Луизе с её темпераментом пошло бы изучать этот язык.
Луиза довольно худая, её внешность совершенно не сочетается с нравом. Ей бы быть моделью, прекрасной и красивой, но вместо этого она кому угодно трёпку задаст, испепелит одним только взглядом! Но, если её не злить, то Луиза – само очарование. Я с ней ни разу не ругался и не горю желанием. Мэтт тоже не любит, когда они ссорятся, а потому всегда извиняется и решает вопросы уже не криками. Никогда в жизни они не дрались, да и представить это невозможно – брат мой никогда не ударил бы девушку, да и сама Луиза никогда не позволит над собой издеваться.
Внешностью мы с братом разные. Если он высокий, широкоплечий и накаченный, с короткими каштановыми волосами и зелёно-карими глазами, то я куда меньше по росту и на много проще по телосложению. У меня такого же оттенка волосы и глаза, хотя на солнце они выгорают быстрее и начинают отдавать рыжиной сильней, чем у него. Из-за увлечением музыкой, я меньше гулял и моя кожа светлей. Брат же с загорелой кожей почти всегда, потому как Луиза часто настаивает на необходимости всяких косметических процедур, в том числе солярий.
Собственно, так я и живу, разве что три раза в неделю хожу ещё в музыкальный кружок после уроков. Там я обзавёлся друзьями, которые всегда терпеливо слушают, как я ошибаюсь при игре.
В этот момент Эдгар рассмеялся. Я не понял, что весёлого я сказал, а по тому попросил Блэка мне объяснить.
– Может ты и считал их друзьями, но… не спорю, они могут быть хорошими товарищами, но никто из них никогда не давал тебе такой простой совет? Это видно по твоим мозолям, на сколько ты упорно тренируешься, а значит с техникой нет проблем.
– Ты сказал слово видно,– я толкнул его в бок,– Значит ты претворяешься?
– Да,– Эдгар продолжал улыбаться,– Я всё вижу, даже лучше тебя!
Мне было смешно сейчас, но потом я понял, что он не шутит. Да, Эдгар не видит так же, как и большинство, но он видит иначе, по-своему, можно сказать, нутром. При первом же знакомстве, стоило мне только заикнуться про музыкальную академию, как он твёрдо сказал, что я поступлю. Эдгар каким-то чудом видит меня насквозь, чувствует меня и понимает даже лучше, чем сам себя понимаю я.
Но это не касалось только его эмпатии. Я всё больше убеждался в том, что музыка действительно живёт в нём и он чувствует и видит её. Это довольно сложно описать, было просто какое-то странное чувство понимания того, что выразить словами мне не удавалось.
– Я ведь всё вижу,– он повернул голову в мою сторону, перестав смеяться,– Только вижу не глазами. Но это и не важно, тебе ведь и не глаза мои нужны.
Эдгар прав. Я всегда думал, что мне не хватает навыков, что мне нужен кто-то, кто бы видел мои ошибки и поправлял меня, довёл до автоматизма, но какой в музыке может быть автоматизм!? Я верил в то, что у меня мало опыта, только вот опыта у меня достаточно, даже с излишком. Я просто ставил всех выше себя и гнался за тем, чего нет.
Но теперь я понял, в чём ошибался. Теперь я знаю, в каком направлении мне нужно двигаться. Отныне я не буду ставить себя ниже, занижая свой настоящий уровень.
Мы с Эдгаром разошлись ещё в парке. Он планировал вернуться домой, а меня ждали домашние дела и домашняя работа, но по-настоящему мне не терпелось вновь оказаться в музыкальном классе и показать всем то, на что я способен на самом деле!
Глава 3
Наступил май. Все начинали говорить об экзаменах, о поступлении, и я стал невольно бояться. Мой самоуверенный приход на репетиции отменился, и я вновь пришёл зажатым и скованным. Только вот стоило моим пальцам коснуться клавиш, как я вспомнил Эдгара. Его лицо и силуэт появились в моём сознании так чётко, что я просто не мог играть и дальше так же плохо, как и всегда.
Я запнулся, запутался в нотах и промедлил несколько секунд. Никто не удивился и все продолжали играть дальше, но вскоре я вновь вступил в общую игру и уже не ошибался. Я играл так, как играл вместе с Эдгаром. Будто бы он стоит здесь, около меня, и играет на своей скрипке. Конечно, Эдгара тут не было, вместо него была другая девушка, но я играл именно с ним, с Эдгаром Блэком.
Я не заметил, как все вдруг остановились и только я один продолжал играть. Все смотрели на меня, широко раскрыв глаза. Действительно, кажется я сумел перейти на новую ступень и теперь они это видят и слышат.
– Ты всё это время от нас скрывался и решил показать талант под конец учёбы или реально за пару дней научился играть вот так?
Это был один из моих знакомых, который улыбался, глядя на меня. Только вот я не ответил. Ещё секунда тишины и вдруг учительские хлопки раздались в зале. Я вздрогнул от неожиданности.
– Если ты подготовишь композицию, а ты её, конечно же подготовишь, будешь участвовать в конкурсе. Он городской, думаю, победа в нём поможет тебе поступить в не самое плохое место.
Я не верил своим ушам. Никогда до этого мне не предлагал участие и тот единственный раз я участвовал по собственному желанию вопреки советам учителя. Не раздумывая я согласился и, когда основное занятие кончилось, я остался, чтобы подобрать композицию. Выбор пал на Стефана Геллера – Листок из альбома. Не сложная композиция, лиричная, но не такая длинная, как Мендельсон и, по словам учителя, для соревнований городского уровня может подойти.
Я забрал ноты произведения себе для разбора. Теперь передо мной стояло две задачи – разобрать Яна Сибелиуса и Стефана Геллера. Оба эти композиторы не так известны и их редко играют на соревнованиях, но всё же это, как мне кажется, куда лучше, чем играть одно и то же.
Собственно, не прошло и недели, как я стал видеть изменившееся к себе отношение. Почему-то все, кто до того были моими друзьями, начали отдаляться. Это касалось всех, кого со мной связывала в первую очередь музыка и желание учиться в одних из лучших музыкальных колледжей и академиях. Когда я понял, что всему виной зависть, а до того они просто не видели во мне конкурента, меня охватила злость. Я удивлялся, когда видел тень улыбки в те, моменты, когда я всё же ошибался, я слышал этот шум за спиной и мне становилось обидно.
Никогда я не относился к ним плохо из-за их навыков и, даже когда я порой обижался, то всё равно не думал как-то злиться, но это изменившееся отношение заставило меня задуматься.
Эдгару я не сказал ни слова о том, что у меня происходило в школьной жизни, но он это замечал. Иногда прислушивался ко мне, терпеливо ждал, когда я переставал играть, но вслух не говорил ничего. Эдгар знал, что меня выдвинули на участие в соревнованиях, несколько раз я играл при нём эту композицию.
– Я не хочу выступать,– твёрдо сказал я.
Мы сидели в буфете на первом этаже, а над нами был зал, где мы практиковались игре. Эдгар пил кофе и ел булочку с маком. Я же купил себе чай и порцию сырников со сгущёнкой.
Мои слова заставили Эдгара отвлечься от еды, и он даже слегка поперхнулся. Видимо, совершенно не этого он ждал от меня.
– Почему?– я даже расслышал упрёк в его голосе.
– Не могу. После того, как я стал лучше играть, я потерял друзей. Понимаешь, они…
– Это не друзья, Оливер. Друзья, настоящие друзья, будут рядом вне зависимости от того, лучше ты или хуже. Им важны не твои умения, а ты сам.
– Но… мы столько лет общались… я не могу их бросить…
– А они смогли. Я вижу каждый день, как это тебя ломает, но я не вмешиваюсь,– Эдгар выдержал небольшую паузу, а после сменил тон,– Я вижу твой потенциал и твои возможности, и я не боюсь, что когда-нибудь ты станешь лучше меня. Наоборот, я бы гордился своим другом. Ты ведь общаешься со мной, хотя я на порядок лучше играю. Тебя это не обижает, верно?
Я не знал, как ответить. Я чувствовал напор в словах Эдгара, как он злился и мне было перед ним стыдно. Действительно, разве это тогда друзья? Я вспомнил те ухмылки и смешки, вспомнил шёпот за спиной. Настоящим же другом, кто не поступил так и, напротив, поддержал меня, был именно Эдгар.
От стыда я закрыл лицо руками и, пускай он этого не видел, зато я чувствовал, как внутри всё начало полыхать. Стыд огнём всё сильней разгорался в груди, и я не мог поднять глаз на Эдгара.
– Если они тебе действительно важны,– его тон звучал мягче,– Поступи туда, куда ты хочешь и покажи, что и ты достоин уважения, которое проявляешь к ним. Не отступай просто по тому, что ты думаешь, что своей победой обидишь кого-то. Настоящий друг тебя лишь поздравит.
Эдгар был прав и теперь. Когда мы завершили перекус и вернулись в зал, я продолжил тренировки с новыми силами и теперь с каждым днём моя уверенность, что я смогу отлично выступить на соревнованиях, а там уже посмотрим, как стоит вести себя дальше. Сейчас же я всячески игнорировал изменившееся ко мне отношение, хотя меня и мучила совесть. На учёбе я старался меньше об этом думать, делал вид, что всё нормально или я ничего не замечаю. Когда же я был с Эдгаром, то больше думал о музыке, отвлекался от плохих мыслей, но дома, пока я был один, я всё думал, а что, если после этих соревнований, вовсе всей той дружбе и общению настанет конец? Эдгар прав, если все эти смешки – настоящее отношение ко мне, то ни о какой дружбе и речи быть не может, но… мне всё-таки казалось, что не только из-за моих плохих результатов мы могли хорошо общаться.
Пока мы ещё готовились к будущему выступлению, я старался не забывать и про грядущие экзамены. Всё прямо свалилось разом под конец года, что начало меня раздражать. Но я сам не ожидал от себя, что с приездом отца, я стану ещё более злым и колким. Казалось бы, уж на кого, а на отца мне не за что злиться во всей этой ситуации, но почему-то мне было не комфортно находиться с ним в одном помещении. Может быть, дело было в том, что мне хотелось бы побыть одному, полностью погрузиться в учёбу, но с приездом отца это стало невозможно. Начиная с того, что теперь телевизор работает почти круглосуточно, так ещё и сам отец любит подойти ко мне и спросить, чем я занимаюсь, на каком этапе и что планирую делать дальше. Его внимание ко мне только обострилось, когда я рассказал о своих успехах и о том, что буду выступать. Отец пообещал присутствовать на соревнования и, когда я попросил его мне пока не мешать, спокойно удалился на кухню.
Воспользовавшись этим, я одел наушники, в которых неизменно всё это время играла запись того, что мне предстояло повторить на концерте. Казалось, я уже наизусть выучил, готов даже играть по маятнику, на столько композиция въелась мне в голову. Вообще, когда у тебя дома нет личного фортепиано, это действительно неплохой выход. Я отчеканивал по нотам на тренировках, а дома и в любое свободное время слушал на повторе запись и представлял, как пальцы бегают по клавишам.
Я всё ещё сидел за уроками, как папа всё же вернулся в комнату и прервал мои занятия.
– Если всё так, как ты говоришь, то я действительно тобой горжусь. Ты приложил много усилий и теперь твои труды окупаются.
– Спасибо…– я опустил голову, впервые слыша от отца гордость за мои музыкальные достижения.
– Я буду присутствовать там,– отец сам замялся,– Я уверен, что ты сможешь.
Я улыбнулся. Было приятно слышать от него эти слова. Впервые за много лет мне захотелось его обнять и, как любой любящий родитель, мой папа обнял меня раза в три крепче, чем я его. Мне было приятно знать, что у меня есть поддержка, идущая от семьи. Думаю, этого мне и не хватало всё это время.
Столько лет я слышал лишь нейтральные слова в собственный адрес по поводу моего увлечения музыкой, что теперь я не хотел останавливаться. Этот толчок вверх, подкреплённый поддержкой отца, невероятно важен для меня.
Теперь время в школе летело быстро и незаметно. Вопреки всему, я перестал думать о всех тех злых языках, которые продолжали говорить за моей спиной. Когда же настал день икс, я не находил себе места. Столько дней я тренировался, часами порой повторял эту композицию, знал её наизусть, но тем не менее страх перед выступлением меня сковал. Отец поехал вместе со мной в концертный зал, но в фойе наши пути разошлись. Он пошёл прямиков занимать место, в то время как меня ждала гримёрка и Эдгар. Я удивился тому, как хорошо он умеет переодеваться, чтобы меньше привлекать внимания.
Себастьяна я не видел, но вряд ли бы мы нашли о чём поговорить, зато Эдгар, найдя меня в пространстве, положил свои руки мне на плечи. Он выдохнул, его лицо было чётко перед моим и мой взгляд упирался в его дымчатые глаза:
– Ты в стартовом составе третий. Оливер, ты справишься, понял? Мы долго репетировали, долго играли и ты многое понял. Теперь тебе просто нужно выйти туда, на сцену и показать всё, на что ты способен.
– Что потом?
– Я буду ждать тебя здесь, а вот твои знакомые… всё же это тебе надо с ними разбираться, верно?
Номера уже начали называть. При первом же вызове у меня поползли мурашки по телу. Когда же назвали второго участника, я понял, что моё тело немеет и совершенно не был готов услышать своё имя. Эдгар силой заставил меня ждать около выхода на сцену, хотя сам остался в гримёрной. Мне было страшно, тело начинало постепенно трясти и пальцы переставали слушаться. Как же я буду играть, если всё так и продолжится?
И вот я услышал свой номер. После огласили моё имя и тут меня как холодной водой окатило. Я вышел на сцену, повернулся лицом к публике и судьям и сделал поклон. Когда же я выпрямился, то заметил отца и сидящего рядом с ним Адамса. Это меня не только удивило, но и смутило.
Не желая вызывать лишних вопросов, я сел за инструмент. Глубокий вдох, выдох, ещё раз и… затаив дыхание я стал играть. Пальцы мягко касались клавиш, я перенёсся из этого зала в тот, где мы репетировали с Эдгаром. Там я чувствовал себя куда спокойней и там я мог играть без внешнего давления. Прикрывая глаза, лишь бы уследить и за нотами, но и не возвращаться в этот душный зал, я продолжал играть на одном дыхании.
В голове проскакивали образы зала и наших тренировок и репетиций. То, как мы делали перерывы в буфете. Как Эдгар невозмутимо готов ждать меня, пока я соберусь с мыслями. За эти несколько недель я уже привык к нему.
На последних нотах я боялся лишь одного – возвращаться в реальность. Я чувствовал спокойствие и умиротворение там, но не здесь. Стоило мне закончить, как ещё пару секунд я сидел, не открывая глаз. Только потом я поднялся и предстал перед жюри. Зал аплодировал мне, а жюри с лёгкой улыбкой писали что-то в своих блокнотах. Свет софитных ламп слепил ярким жёлтым цветом, под ними было так жарко и душно, будто под солнцем.
После прощального поклона я ровным шагом шёл к выходу. Я чувствовал это приятное ощущение в животе, но потом мне стало казаться, что это всё же голод. За пределами сцены меня уже ждал мой товарищ. Или уже правильней сказать, бывший товарищ?
Стоит разве что отметить, что строгий костюм и не менее строгое выражение лица вечно улыбающегося Ники страшно пугало меня. Казалось, что сейчас я в лоб услышу те плохие слова, что до этого слышал лишь за спиной.
– Поздравляю,– он протянул мне руку для рукопожатия,– Ты справился.
– Спасибо,– я пожал его руку в ответ.
– Пожалуй, мне бы стоило извиниться,– он отвёл взгляд,– Было так странно, что ты резко заиграл так свободно. Зависть – плохая штука, верно?
– Ты прав,– я слегка улыбнулся,– Мир?
– Мир, если ты не возражаешь.
Именно в этот момент мой желудок начал бунтовать по поводу еды. Нехватка калорий заставила нас обоих спуститься в буфет, где мы наконец смогли зарыть топор войны. Друг мой выступал под восьмым номером и, когда участника перед ним вызвали на сцену, поспешил вернуться. Я, купив ещё четыре булочки, вернулся в гримёрную. Там сидел Эдгар, я отдал ему одну из купленных булочек. Он поздравил меня с удачным выступлением, и я рассказал ему, как помирился с Ники. Эдгар улыбнулся, его действительно порадовало это. После я направился искать отца.
Я думал найти их в зале, но вместо этого встретил в коридоре. Вместе с Адамсом они разговаривали в ожидании меня. Я не знал, о чём они вели речь, но, заметив меня, сразу сменили тему и стали меня поздравлять. Отдав им тоже по булочке, я уже хотел было вернуться в зал и досмотреть концерт. Адамс ушёл, а мы с отцом вернулись в зал на зрительские места. Я слушал выступление всех оставшихся участников и, порой мне казалось, что много кто может стать моим конкурентом, но в то же время многих я обходил. Это было странное, но приятное чувство, которое заставляло меня переживать большой спектр эмоций, начиная от радости и некоторого восторга за собственный успех и страха, смешанного с желанием совершенствоваться дальше.
Я внимательно слушал каждого, подмечал ошибки и приёмы, которыми бы сам мог овладеть. Наблюдал за судьями, которые делали заметки в блокнотах и гадал, каким же будет итог?
К сожалению, в этот день я больше не общался с Эдгаром. Вернулись мы с отцом поздно – решили съездить в небольшой итальянский ресторанчик, где раньше обедали втроём. Я давно тут не был – одному появляться грустно и некомфортно. С отцом тут было уютно и как-то даже по-домашнему. Заказав еды на огромную сумму денег, мы стали объедаться и разговаривать по душам. Впервые за столько лет мы сидели так, не чувствуя дискомфорта или стеснения. Отец не считал моё увлечение музыкой серьёзным занятием, в то время, как меня это всегда обижало. Я же в глубине души обижался за все его долгие командировки, когда я так нуждался в его поддержке. Всё это приводило к тому, что на общих квадратных метрах мы чувствовали себя рядом не очень хорошо. Нет, не спорили и не ругались, но дружеского и доверительного общения у нас явно не было.
Сейчас же всё было иначе: я показал, что музыка для меня – не просто хобби, а отец поддержал меня, встал рядом с готовностью помочь. Это меня воодушевило и давало теплоту внутри. Впервые за долгое время мне было так хорошо рядом с ним, я не хотел, чтобы этот вечер заканчивался.
Мы говорили о многом, начиная от моих первых попыток сделать что-то музыкальное, заканчивая теми трудностями, с которыми я сталкиваюсь сейчас. Когда же тема дошла до подробностей моей личной жизни, я всё же смутился, потому как это не было самым главным у меня на данный момент.
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «Литрес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (https://www.litres.ru/book/alter/iskusstvo-ne-mozhet-byt-prekrasnym-68030665/) на Литрес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.