Говорящий кот Креншоу
Кэтрин Эпплгейт
Игра на выживание
У семьи Джексона снова настали тяжёлые времена?– им приходится покинуть свою квартиру и жить в минивэне, но что самое страшное – наверняка после летних каникул мальчику опять придётся пойти в новую школу. Из-за этого у него почти совсем нет друзей. Кроме одного.
Кота Креншоу.
Не простого чёрно-белого кота, а огромного, говорящего и… воображаемого. Но даже воображаемый друг помогает преодолеть все сложности и даже изменить жизнь.
Кэтрин Эпплгейт
Говорящий кот Креншоу
Посвящается Джейку
Доктор Сандерсон:
Подумайте как следует, Дауд. Вы не знали где-то когда-то кого-нибудь по имени Гарви? Неужели не знали?
Элвуд П. Дауд:
Нет, доктор. Никого. Может, потому у меня с этим именем и было связано столько надежд.
Мэри Чейз, «Белый кролик» (1944)[1 - Перевод Е. М. Голышевой, Б. Р. Изакова.]
Часть первая
Дверь – для того, чтобы её открывать
«Яма – для того, чтобы её рыть: первая книга первых толкований», написанная Рут Краусс и проиллюстрированная Морисом Сендаком
1
У кота на доске для сёрфинга я заметил несколько странностей.
Странность номер один: это был кот на доске для сёрфинга.
Странность номер два: на нём была футболка. С надписью «КОШКИ РУЛЯТ, ПСЫ ОТСТОЙ».
Странность номер три: он держал сложенный зонтик, будто боялся промокнуть. Что, если задуматься, никак не вяжется с сёрфингом.
Странность номер четыре: больше никто на пляже, казалось, его не видел.
Кот поймал хорошую волну и плавно заскользил по ней. Но, приблизившись к берегу, он совершил ошибку: открыл зонт. Порыв ветра – и кот резко взмыл в небо, едва не врезавшись в чайку.
И даже чайка, казалось, не заметила его.
Кот проплыл надо мной по воздуху, как пушистый шарик. Я посмотрел прямо вверх. Он посмотрел прямо вниз. Он помахал.
Шерсть у кота была чёрно-белая, расцветкой напоминающая пингвина. Казалось, будто он нарядился в пушистый смокинг и направляется на какое-то важное мероприятие.
А ещё он выглядел ужасно знакомым.
– Креншоу, – прошептал я.
Я огляделся. Вокруг строили песчаные замки, и бросали фрисби, и гонялись за крабами. Но никто не смотрел на парящего в небе кота-сёрфера с зонтиком в лапах.
Я крепко зажмурился и досчитал до десяти. Медленно.
Я решил, что десяти секунд мне как раз хватит, чтобы перестать сходить с ума.
У меня слегка кружилась голова. Но такое иногда случается, когда я голоден. А я ничего не ел с завтрака.
Я открыл глаза и выдохнул от облегчения. Кот пропал. Небо было пустым и бесконечным.
Плюх. Зонт, как гигантский дротик, вонзился в песок в нескольких дюймах от моих ног.
Он был пластиковый, красно-жёлтый, с нарисованными улыбающимися мышками. На ручке восковыми мелками было написано: «Этот зонт – собственность Креншоу».
Я снова закрыл глаза и досчитал до десяти. А когда открыл, зонта не было и в помине. Как и кота.
Был конец июня, день стоял погожий и тёплый, но меня пробила дрожь.
Я почувствовал себя словно перед прыжком в глубокий бассейн.
То чувство, когда вот-вот окажешься в другом месте. Ты ещё в пути, но уже знаешь: обратной дороги нет.
2
Дело вот в чём: я не из тех ребят, кто заводит воображаемых друзей.
Серьёзно. Этой осенью я иду в пятый класс. Репутация чокнутого в моём возрасте ни к чему хорошему не приведёт.
Мне нравятся факты. Всегда нравились. Правда и только правда. Вроде того, что дважды два равно четыре. Или что брюссельская капуста на вкус как грязные носки после физры.
Ну ладно, может, второй факт – это всего лишь мнение. В любом случае, я никогда не пробовал грязных носков после физры, так что могу и ошибаться.
Факты важны для учёных, а я собираюсь стать учёным, когда вырасту. Больше всего мне нравятся факты о природе. Особенно те, услышав которые люди говорят: «Да ладно!» Например, факт, что гепард может бежать со скоростью семьдесят миль в час.
Или что таракан больше двух недель может прожить без головы.
Или что если разозлить рогатую ящерицу, она выстрелит кровью из глаз.
Я хочу быть зоологом – изучать животных. Пока не уверен, каких. Сейчас мне ужасно нравятся летучие мыши. Ещё мне нравятся гепарды и кошки, и собаки, и змеи, и крысы, и ламантины. Так что выбор большой.
Я и динозавров люблю, вот только они все повымирали. Какое-то время мы с моей подругой Марисоль хотели стать палеонтологами и искать окаменелые останки динозавров. Она даже зарывала в своей песочнице оставшиеся от ужина куриные кости, чтобы попрактиковаться в раскопках.
Этим летом мы с Марисоль начали подрабатывать, выгуливая собак. Иногда, гуляя с собаками, мы обмениваемся фактами о природе. Вчера Марисоль рассказала мне, что летучая мышь может съесть 1200 комаров за час.
Факты куда лучше историй. Историю нельзя увидеть. Нельзя подержать её в руках и взвесить.
Конечно, ламантина в руках тоже не подержишь. Но всё же. Истории – это, по сути своей, враньё. А я не люблю, когда мне врут.
Всякие фантазии меня никогда не увлекали. Когда я был маленьким, я не переодевался в Бэтмена, не разговаривал с мягкими игрушками и не боялся подкроватных монстров.
Родители говорят, что в садике я как-то начал рассказывать всем, что я мэр Земли. Но это продлилось всего пару дней.
Да, у меня был период Креншоу. Но у многих детей бывает воображаемый друг.
Как-то раз родители повели меня в торговый центр встретиться с пасхальным кроликом. Мы стояли на фальшивой траве рядом с огромным фальшивым яйцом в огромной фальшивой корзине. Когда пришла моя очередь фотографироваться с кроликом, я посмотрел на его лапу и резко потянул за неё.
Внутри лапы оказалась мужская рука. С золотым обручальным кольцом и завитками светлых волос.
– Это человек, а не кролик! – закричал я. Какая-то маленькая девочка разрыдалась.
Управляющий торговым центром нас выставил. Я остался и без бесплатной корзинки с шоколадными яйцами, и без фото с фальшивым кроликом.
Тогда-то я и понял впервые, что людям не всегда нравится слышать правду.
3
После случая с пасхальным кроликом родители забеспокоились.
Не считая тех двух дней в должности мэра Земли, я не проявлял большого воображения. Родители думали, что я, наверное, чересчур взрослый. Чересчур серьёзный.
Папа размышлял, не стоит ли ему читать мне побольше сказок.
Мама размышляла, не вредно ли мне смотреть в таком количестве передачи о природе, где животные едят друг друга.
Они попросили совета у бабушки. Хотели узнать, не веду ли я себя слишком по-взрослому для моего возраста.
Она ответила, что беспокоиться не о чем.
Каким бы взрослым я ни казался сейчас, сказала она им, к подростковому возрасту это точно пройдёт.
4
Через несколько часов после первого появления на пляже Креншоу объявился снова.
На этот раз без доски для сёрфинга. И без зонтика.
И без тела.
И всё же я знал, что он здесь.
Было примерно шесть часов вечера. Мы с моей сестрой Робин играли в хлопьебол в гостиной нашей квартиры. Хлопьебол – отличная игра для тех случаев, когда ты голоден, но до утра еды не предвидится. Мы изобрели её под перебурчивание наших животов. «Ох, хотелось бы мне кусочек пиццы с пеперони», – бурчал мой живот, а её бурлил в ответ: «Ага, или крекер «Ритц» с арахисовой пастой».
Робин обожает «Ритц».
Играть в хлопьебол просто. Нужны всего лишь несколько колечек «Чериос», хотя сгодятся даже маленькие кусочки хлеба. Конфетки «M&M’s» тоже хороши, если только поблизости нет мамы, которая запретит есть сладкое. Но их, скорее всего, под рукой не окажется, если только дело не происходит сразу после Хэллоуина.
В моей семье сладости долго не залёживаются.
Сначала нужно выбрать цель. Миска или чашка вполне подходят. Мусорное ведро не используйте: там могут быть микробы. Иногда мы берём бейсболку Робин. Хотя она, скорее всего, тоже чистотой не блещет.
Для пятилетки эта девчонка здорово потеет.
Играть нужно так: кидать хлопья по одному, пытаясь попасть в цель. Главное правило – не есть брошенный кусочек, пока не попадёшь. И цель должна находиться как можно дальше, иначе еда быстро закончится.
Фокус в том, что, пока целишься, о голоде забываешь. По крайней мере, на какое-то время.
Мне нравится кидать колечки «Чериос», а Робин – хлопья «Фростед Флейкс». Но когда в кладовке пусто, уже не попривередничаешь. Так мама иногда говорит.
Если хлопья заканчиваются, а живот по-прежнему бурчит, всегда можно пожевать жвачку, чтобы отвлечься. А потом приклеить её за ухо – на тот случай, если снова захочется пожевать. Даже если жвачка потеряет вкус, это неплохая разминка для зубов.
Креншоу появился – или, по крайней мере, мне показалось, что он появился, – когда мы кидали папины хлопья из отрубей в бейсболку Робин. Была моя очередь, и я попал прямо в яблочко. Но когда я подошёл забрать свой выигрыш, вместо хлопьев обнаружил четыре фиолетовых мармеладных боба.
Я люблю фиолетовые мармеладные бобы.
Я долго на них таращился.
– А мармеладные бобы откуда взялись? – спросил я наконец.
Робин схватила бейсболку. Я попытался её отнять, но быстро передумал. Робин маленькая, но связываться с ней себе дороже.
Она кусается.
– Это волшебство! – воскликнула Робин и принялась делить бобы. – Один мне, один тебе, два мне…
– Серьёзно, Робин. Не валяй дурака. Откуда?
Робин проглотила два боба.
– Отштаньт мня, – сказала она, что, видимо, на конфето-жевательном языке означало «Отстань от меня».
Арета, наша собака – крупная помесь лабрадора, прибежала узнать, что у нас происходит.
– Тебе конфетки нельзя, – заявила Робин. – Ты собака, вот и ешь свою собачачью еду, юная леди.
Но Арету явно не интересовали сладости. Она навострила уши и принюхивалась, глядя в сторону входной двери, будто на пороге стоял гость.
– Мам, – крикнул я, – ты случайно не покупала мармеладные бобы?
– Ага, покупала, – отозвалась она с кухни. – Чтобы закусывать ими икру.
– Я серьёзно, – сказал я, беря два своих боба.
– Просто ешь папины хлопья, Джексон. Всю неделю проблем с животом не будет, – ответила мама.
Секунду спустя она появилась в дверном проёме с посудным полотенцем в руках.
– Вы всё ещё голодные, дети? – она вздохнула. – У меня осталось немного макарон с сыром с ужина. И ещё пол-яблока, можете разделить.
– Я сыт, – быстро сказал я. Давным-давно, когда дома всегда водилась еда, я мог начать канючить, если у нас заканчивалось что-то, что я люблю. Но в последнее время у нас заканчивалось вообще всё, и у меня было ощущение, что родители чувствуют себя паршиво из-за этого.
– У нас есть мармеладные бобы, мам, – ответила Робин.
– Что ж, тогда ладно. Главное – есть что-нибудь питательное, – сказала мама. – Завтра у меня зарплата в аптеке, зайду после работы в магазин и куплю еды.
Она слегка кивнула, будто отмечая какой-то пункт в списке, и вернулась на кухню.
– Ты что, не будешь есть свои бобы? – спросила меня Робин, накручивая золотистый хвостик на палец. – Потому что, если ты хочешь, чтобы я сделала тебе огромное одолжение, я могла бы съесть их за тебя.
– Я их съем, – ответил я. – Просто… не сейчас.
– А почему? Это же фиолетовые. Твои любимые.
– Сначала мне нужно о них подумать.
– Странный ты, братец, – заявила Робин. – Я иду к себе в комнату. Арета хочет поиграть в переодевания.
– Очень сомневаюсь, – сказал я. Я поднёс боб к свету. Он выглядел вполне безобидно.
– Особенно она любит шляпы, а ещё носки, – сообщила Робин, уходя из комнаты вместе с собакой. – Правда, лапочка?
Арета завиляла хвостом. Она на что угодно согласна. Но, выходя следом за Робин, она оглянулась через плечо на окно и заскулила.
Я подошёл к окну и выглянул на улицу. Посмотрел за диван. Распахнул шкаф в коридоре.
Ничего. Никого.
Никаких котов на доске для сёрфинга. Никакого Креншоу.
Я никому не рассказал о том, что видел на пляже. Робин подумала бы, что я просто над ней прикалываюсь. Мама с папой – одно из двух: либо запаниковали бы и решили, что я схожу с ума, либо сочли бы моё обращение с воображаемым другом очень милым.
Я понюхал мармеладные бобы. Они пахли не совсем виноградом – в хорошем смысле. Выглядели как настоящие. И на ощупь были как настоящие. К тому же моя младшая сестра только что слопала парочку.
Первое правило учёных гласит: всему всегда есть логичное объяснение. Нужно только его найти.
Может, мармеладные бобы были ненастоящими, а я просто устал или заболел. Или у меня вообще бред.
Я потрогал лоб. К сожалению, жара у меня не обнаружилось.
Может, я заработал солнечный удар на пляже. Я не был до конца уверен, что такое солнечный удар, но звучало это как что-то, от чего можно увидеть летающих котов и волшебные мармеладные бобы.
Может, я спал: никак не мог проснуться от длинного, странного, ужасно раздражающего сна.
И всё же. Разве бобы в моей ладони не казались чрезвычайно настоящими?
Может, я просто проголодался. От голода можно почувствовать себя странно. И даже довольно безумно.
Я медленно и осторожно съел первый боб. Если откусывать понемногу, еды хватит надолго.
Какой-то голос в моей голове произнёс: «Никогда не бери конфеты у незнакомцев». Но с Робин-то ничего не случилось. И если тут и замешан незнакомец, то невидимый.
Этому должно было быть логичное объяснение. Но пока я знал наверняка лишь одно: фиолетовые мармеладные бобы куда вкуснее хлопьев из отрубей.
5
Впервые я встретил Креншоу примерно три года назад, сразу после окончания первого класса.
Был ранний вечер, и мы с семьёй припарковались недалеко от шоссе, чтобы передохнуть. Я лежал на траве рядом со столиком для пикников и смотрел, как на небе, мигая, загораются звёзды.
Тут я кое-что услышал – такой звук, будто кто-то едет по гравию на скейтборде. Я приподнялся на локтях. И действительно – по парковке катился скейтер.
Я сразу понял, что это необычный скейтер.
Это был чёрно-белый котёнок. Большой, выше, чем я. Его глаза были цвета травы, покрытой утренней росой. На голове у него красовалась чёрно-оранжевая кепка с логотипом бейсбольного клуба «Гиганты Сан-Франциско».
Котёнок спрыгнул со скейта и направился ко мне. Ходил он на задних лапах, прямо как человек.
– Мяу, – сказал он.
– Мяу, – ответил я, решив, что так будет вежливо.
Он придвинулся поближе и обнюхал мои волосы.
– У тебя случайно нет фиолетовых мармеладных бобов?
Я вскочил на ноги. Котёнку повезло. У меня в кармане как раз завалялись два фиолетовых мармеладных боба.
Они слегка расплющились, но каждый из нас всё равно съел по одному.
Я сказал котёнку, что меня зовут Джексон.
Он сказал: «Ну конечно, а как иначе».
Я спросил, а как зовут его.
Он спросил, а как бы я хотел, чтобы его звали.
Это был удивительный вопрос. Но к тому времени я уже понял, что передо мной удивительный кот.
Я призадумался. Решение было ответственное. Имена очень важны для людей.
Наконец я сказал:
– Мне кажется, Креншоу – хорошее имя для кота.
Он не улыбнулся, потому что кошки не улыбаются.
Но я видел, что он доволен.
– Значит, я Креншоу, – сказал он.
6
Понятия не имею, откуда у меня в голове взялось имя Креншоу.
Никто из моих родных никогда не знал кого-то по имени Креншоу.
У нас нет ни родственников, ни друзей, ни учителей с таким именем.
Я никогда не был ни в Креншоу, штат Миссисипи, ни в Креншоу, штат Пенсильвания, ни на бульваре Креншоу в Лос-Анджелесе.
Я никогда не читал книг о каком-нибудь Креншоу и не смотрел передач, где кого-нибудь звали бы так.
Просто это имя показалось мне подходящим.
У нас в семье все названы в честь кого-то или чего-то. Моего папу назвали в честь его дедушки. Мою маму – в честь её тёти. Нас с сестрой назвали вообще не в честь людей. Нам дали имена в честь гитар.
Меня назвали в честь папиной гитары. Она была сконструирована человеком по имени Джексон. А мою сестру назвали в честь компании, которая выпустила мамину гитару.
Раньше мои родители были музыкантами. Вечно голодными музыкантами, как выражается мама. После моего рождения они бросили быть музыкантами и стали нормальными людьми. Поскольку инструменты у родителей закончились, нашу собаку они назвали в честь знаменитой певицы Ареты Франклин. Но вообще Робин хотела назвать её Феечкой Принцессой Сладкой Булочкой, а я – Собакой.
По крайней мере средние имена нам дали в честь людей, а не инструментов. Орсон и Мэрибелл были папиным дядей и маминой прабабушкой. Они давно умерли, так что я не знаю, хорошие у них имена или нет.
Папа говорит, его дядя был очаровательным брюзгой, что, видимо, означает, что тот любил поворчать, но делал это довольно мило.
Честно говоря, я бы предпочёл другое среднее имя. Совсем новое. Никем ещё не ношенное.
Может, поэтому мне и понравилось имя Креншоу. Оно было, словно чистый лист бумаги, на котором можно нарисовать что угодно.
Оно как бы говорило: «Нет ничего невозможного».
7
Не помню точно, какие чувства вызвал у меня Креншоу в день, когда мы познакомились.
Это было давненько.
Я много чего не помню из детства.
Я не помню, как родился. Или как учился ходить. Или как носил подгузники. Да и в любом случае, это явно не то, что хотелось бы помнить.
Память – странная штука. Я помню, как потерялся в магазине, когда мне было четыре. Но я не помню, как мама с папой меня нашли – они кричали и плакали одновременно, но это я знаю только по их рассказам.
Я помню, как мою сестру впервые принесли домой. Но я не помню, как пытался положить её в коробку, чтобы почтой отправить назад в роддом.
Родители обожают рассказывать эту историю знакомым.
Я даже не уверен до конца, почему Креншоу оказался котом, а не собакой, или аллигатором, или трёхголовым тираннозавром.
Когда я пытаюсь вспомнить всю свою жизнь, она представляется мне чем-то вроде постройки из Лего, в которой не хватает важных деталек, вроде фигурки робота или колёсика монстр-трака. Ты изо всех сил стараешься собрать конструктор, но понимаешь, что на картинку на коробке он не походит.
Казалось бы, я должен был подумать: «Ого, со мной разговаривает кот, такое нечасто случается на парковках рядом с шоссе».
Но я помню лишь, что думал, как же здорово иметь друга, который любит фиолетовые мармеладные бобы так же сильно, как я.
8
Спустя пару часов после загадочного появления мармеладных бобов во время хлопьебола мама дала нам с Робин по бумажному пакету. Она велела нам сложить туда сувениры на память. Кое-что из наших вещей отправится в воскресенье на гаражную распродажу, кроме самого важного, вроде ботинок, матрасов и нескольких тарелок. Родители надеялись выручить достаточно денег, чтобы оплатить долг за квартиру, а если повезёт, то и счёт за воду.
Робин спросила, что такое сувенир на память. Мама ответила, что это предмет, который тебе дорог. А потом добавила, что вещи не так уж и важны, до тех пор пока мы есть друг у друга.
Я спросил, какие сувениры оставят они с папой. Она ответила, что на первом месте у них, пожалуй, будут гитары и, возможно, книги, потому что без них никуда.
Робин сказала, что точно оставит себе книжку про Лайла.
Самая любимая на свете книга моей сестры – это «Дом на 88 Восточной улице». Она про крокодила по имени Лайл, который живёт в семье людей. Лайл любит купаться в ванне и гулять с собакой.
Робин знает в ней наизусть каждое слово.
Позже, когда пришло время ложиться спать, папа стал читать Робин книжку про Лайла. Я стоял у двери в её спальню и слушал, как он читает. Он, мама, Робин и Арета умостились на матрасе сестры. Матрас лежал на полу. Саму кровать собирались продать.
– Иди к нам, Джексон, – позвала мама. – Тут полно места.
Папа у меня высокий, да и мама тоже, а матрас у Робин крохотный. Места там не было.
– Да мне и тут неплохо, – ответил я.
Глядя на моих родных, собравшихся вместе, я почувствовал себя родственником из другого города. Я вроде как был с ними связан, но не так сильно, как они были связаны между собой. Отчасти оттого, что они здорово походили друг на друга – светловолосые, сероглазые и жизнерадостные. У меня же волосы и глаза темнее, да и настроение иногда мрачное.
Без вещей комнату Робин было не узнать. Разве что розовая лампа осталась. И отметки на стене, которые показывали, насколько она выросла. И красное пятно на ковре – Робин как-то пролила клюквенно-яблочный сок. Она практиковалась отбивать мяч и немного увлеклась.
– ВЖУХ, ВШУХ, ПЛЮХ, ХЛЮП… – читал папа.
– Не «хлюп», папочка, – заметила Робин.
– Хлоп? Бульк? Вшух?
– Не валяй дурака, – сказала она и ткнула его в грудь. – Там «шлёп»! «Шлёп», я точно знаю!
Я сказал, что, по-моему, крокодилу не понравилось бы купаться в ванне. Я недавно прочёл целую библиотечную книгу о рептилиях.
Папа велел мне не придираться.
– Вы знали, что челюсти крокодила можно сомкнуть аптечной резинкой? – спросил я.
Папа улыбнулся.
– Не хотелось бы мне стать первым, кто проверит это на практике.
Робин спросила маму, была ли у меня в детстве любимая книжка. Она не стала спрашивать у меня напрямую, потому что дулась из-за моего замечания насчёт ванны.
Мама ответила:
– Джексон обожал «Яму – для того, чтобы её рыть». Помнишь эту книжку, Джексон? Мы тебе её, наверное, целый миллион раз читали.
– Это скорее словарь, чем придуманная история, – отозвался я.
– «Брат – для того, чтобы тебе помогать», – сказала мама. Это было в книге.
– «Брат – для того, чтобы тебя доставать», – сказала Робин. А вот этого в книге не было.
– «Сестра – для того, чтобы медленно сводить тебя с ума», – не остался в долгу я.
Солнце начинало садиться. Небо было тигрового окраса, с полосками тёмных облаков.
– Мне нужно подготовить вещи к распродаже, – сказал я.
– Эй, не спеши-ка, приятель, – окликнул меня папа. – Я почитаю «Яму – для того, чтобы её рыть». Если мы её найдём, конечно.
– Я уже вырос из этой книжки, – заявил я, хотя её я первым делом положил в пакет для сувениров.
– Прочти ещё разок про Лайла, – попросила Робин. – Пожалуйста-пожалуйста-пожалуйста-пожалуйста-пожалуйста?
– Пап, – спросил я, – ты случайно не покупал фиолетовые мармеладные бобы?
– Нет.
– Тогда откуда они взялись? В бейсболке Робин? Ерунда какая-то.
– Вчера Робин ходила на день рождения к Кайли, – вспомнила мама. – Ты оттуда их принесла, ягодка?
– Не-а, – ответила Робин. – Кайли ненавидит мармеладные бобы. И вообще, я же сказала тебе, что это волшебство, Джексон.
– Нет никакого волшебства, – сказал я.
– Музыка – это волшебство, – сказала мама.
– Любовь – это волшебство, – сказал папа.
– Кролики в шляпе – это волшебство, – сказала Робин.
– Я бы включил пончики из «Криспи Крим» в категорию волшебства, – добавил папа.
– А как же запах новорождённого ребёнка? – подхватила мама.
– Котики – это волшебство! – завопила Робин.
– Так и есть, – согласился папа, почёсывая Арету за ухом. – И не забывай про собак.
Они всё не унимались, когда я захлопнул дверь.
9
Я люблю своих маму и папу, да и сестру обычно тоже. Но в последнее время они здорово действовали мне на нервы.
Робин была совсем маленькой, так что неудивительно, что она так раздражала. Она постоянно спрашивала что-нибудь вроде «А что будет, если собачка и птичка поженятся, Джексон?» Или пела песенку «Колёса у автобуса крутятся» три тысячи раз подряд. Или утаскивала у меня скейт и использовала его как скорую для своих кукол. Короче, вела себя как обычная младшая сестра.
С родителями всё было сложнее. Трудно объяснить, особенно учитывая, что это звучит как что-то хорошее, но они вечно во всём искали плюсы. Даже когда дела были плохи – а такое случалось часто – они шутили. Дурачились. Притворялись, будто всё прекрасно.
Иногда мне просто хотелось, чтобы ко мне относились как ко взрослому. Я хотел, чтобы мне говорили правду, хоть она и не всегда была приятной. Я всё понимал. Я знал куда больше, чем они думали.
Но родители были оптимистами. Смотрели на полстакана воды и говорили, что стакан наполовину полон, а не наполовину пуст.
Я не такой. Учёные не могут позволить себе быть оптимистами или пессимистами. Они лишь наблюдают за миром и видят его таким, какой он есть. Они смотрят на стакан воды и отмеряют 3,75 унции или что-то в таком духе – и точка.
Вот взять моего папу. Когда я был помладше, он заболел, и серьёзно. У него нашли болезнь под названием рассеянный склероз. В основном с папой всё было хорошо, но случались и плохие дни, когда ему становилось тяжело ходить и приходилось опираться на трость.
Узнав, что у него РС, папа притворился, будто в этом нет ничего страшного, хотя ему пришлось уволиться с работы – он строил дома. Он сказал, что его утомило целыми днями слушать стук молотков. Сказал, что хочет носить приличные башмаки, а не грязные, и даже написал об этом песню под названием «Блюз грязных башмаков». Сказал, что сможет работать из дома, и приклеил на дверь ванной табличку с надписью «Офис мистера Томаса Уэйда». А мама приклеила рядом с этой табличкой вторую, гласившую «Лучше бы я рыбачил».
И дело с концом.
Иногда мне просто хочется спросить родителей, всё ли будет хорошо с папой, или почему у нас не всегда есть еда дома, или почему они так часто спорят.
А ещё – почему я не мог остаться единственным ребёнком.
Но я не спрашиваю. Больше не спрашиваю.
Прошлой осенью, когда мы были на местном обеде в складчину, Арета слопала детский одноразовый подгузник. Ей пришлось провести два дня в ветклинике, прежде чем она наконец его выкакала.
– Входит и выходит, – сказал папа, когда мы её забирали. – Круговорот жизни.
– Дороговатый какой-то круговорот, – заметила мама, глядя на счёт. – Видимо, аренду в этом месяце мы опять задержим.
Когда мы дошли до машины, я спросил напрямую, хватает ли у нас денег. Папа ответил, что беспокоиться нечего. Сказал, что у нас всего лишь небольшие финансовые затруднения. Сказал, что иногда непросто всё распланировать, если только у тебя нет хрустального шара, чтобы заглянуть в будущее, и что если у кого-то из моих знакомых вдруг имеется такой шар, он бы с радостью его позаимствовал.
Мама сказала что-то о том, чтобы выиграть в лотерею, а папа сказал – если мы выиграем в лотерею, то давайте, пожалуйста, купим Феррари, а она ответила – как насчёт Ягуара, и тогда я понял, что им хотелось сменить тему.
После этого я больше не задавал прямых вопросов.
Я просто откуда-то знал, что родители не хотят давать мне прямых ответов.
10
Приготовившись ко сну, я лежал на матрасе и всё обдумывал.
Я думал о вещах, которые положил в свой пакет с сувенирами. Несколько фотографий. Приз за победу в школьном конкурсе правописания. Кое-какие книги о природе. Плюшевый медвежонок. Глиняная фигурка Креншоу, которую я слепил во втором классе. Потрёпанный экземпляр «Ямы – для того, чтобы её рыть».
Я думал о Креншоу и доске для сёрфинга.
Думал о фиолетовых мармеладных бобах.
Но в основном я думал о знаках, которые замечал.
Я очень наблюдательный – это весьма полезное качество для того, кто собирается стать учёным. Вот что я наблюдал в последнее время:
– огромные стопки счетов;
– перешёптывающиеся родители;
– спорящие родители;
– распродающиеся вещи, например, серебряный чайник, который маме подарила бабушка, и наш ноутбук;
– отключённое на два дня электричество, потому что мы не оплатили счёт;
– почти полное отсутствие еды, не считая арахисовой пасты, макарон с сыром и лапши быстрого приготовления;
– мама, ищущая под диванными подушками монетки в 25 центов;
– папа, ищущий под диванными подушками монетки в 10 центов;
– мама, таскающая туалетную бумагу с работы;
– хозяин квартиры, приходящий к нам и говорящий качая головой: «Мне очень жаль».
Всё было как-то нелогично. Мама подрабатывала в трёх местах сразу. Папа подрабатывал в двух. Можно было бы подумать, что в сумме это даст две полноценные работы, но, видимо, не давало.
Раньше мама преподавала музыку в средней школе, пока её не сократили. Теперь она работала официанткой в двух ресторанах и кассиршей в аптеке. Она снова хотела устроиться куда-нибудь учительницей музыки, но пока ничего не подворачивалось.
После того как папе пришлось бросить строительство, он стал заниматься ремонтом. Он чинил людям что-нибудь по мелочи, но иногда, когда он чувствовал себя неважно, ему приходилось отменять запланированную работу. Ещё он давал индивидуальные уроки игры на гитаре. И надеялся поступить в колледж на заочное обучение компьютерному программированию.
Я полагал, что у родителей был план, как всё исправить, потому что у родителей всегда есть план. Но когда я спрашивал об этом, они отшучивались – мол, посадят на заднем дворе денежное дерево. А может, снова соберут рок-группу и выиграют «Грэмми».
Мне не хотелось уезжать из нашей квартиры, но я чувствовал, что это неизбежно, хоть никто ничего и не говорил. Я знал, как всё устроено. Я уже проходил через это.
Мне было жаль переезжать, потому что мне ужасно нравился наш посёлок, хоть мы и прожили здесь всего пару лет. Он назывался Лебединое Озеро. Настоящих лебедей тут не водилось. Зато они были нарисованы на всех почтовых ящиках и на дне общественного бассейна.
Вода в бассейне всегда была тёплой. Мама говорила, что это солнце её нагревает, но я подозревал, что в него нелегально писают.
Названия всех улиц в Лебедином Озере состояли из двух слов. Мы жили на улице Безмятежной Луны. Но были и другие, например, улица Сонной Голубки, Плакучего Дерева и Солнечной Долины. Моя школа, начальная школа Лебединого Озера, располагалась всего в двух кварталах от нашего дома. На ней нарисованных лебедей не было.
Лебединое Озеро не считалось каким-нибудь шикарным местом, просто обычный старый посёлок. Но здесь было как-то дружелюбно. Это было такое место, где по выходным всегда пахнет жарящимися на гриле хот-догами и бургерами. Где дети катаются по тротуарам на самокатах и продают паршивый лимонад за двадцать пять центов стаканчик. Здесь можно было завести надёжных друзей, таких как Марисоль.
Ни за что не подумаешь, что в таком месте люди могут беспокоиться, или голодать, или грустить.
Наша школьная библиотекарша любит говорить, что не следует судить книгу по её обложке. Может, и с посёлками так же. Может, не следует судить посёлок по его лебедям.
11
В конце концов я уснул, но около одиннадцати проснулся опять. Я встал, чтобы сходить в туалет, но, идя по коридору, заметил, что родители ещё не легли. Я услышал, как они разговаривают в гостиной.
Они перебирали места, куда можно переехать, если не получится заплатить аренду.
Если я не стану зоологом, то из меня точно получится роскошный шпион.
Мама предложила поехать к Глэдис и Джо, папиным родителям. Они живут в квартире в штате Нью-Джерси. Папа ответил, что у них всего одна свободная спальня. Потом заявил:
– Плюс ко всему, я не могу жить под его крышей. Он упрямее всех на этой планете.
– Всех, кроме тебя, – заметила мама. – Можем попробовать занять денег у родных.
Папа потёр глаза.
– У нас что, объявился какой-то богатый родственник, которого я не знаю?
– Я тебя поняла, – сказала мама. Потом она предложила податься к папиному кузену, у которого ферма в Айдахо, или к её маме, у которой квартира в Сарасоте, или к папиному старому приятелю Кэлу, который живёт в трейлере в Мэне.
Папа спросил, кто из этих людей примет двух взрослых, двух детей и собаку, которая жрёт мебель. Кроме того, добавил он, он не собирается брать подачек.
– Ты же понимаешь, что мы не можем опять поселиться в минивэне, – сказала мама.
– Нет, – согласился папа. – Не можем.
– Арета здорово вымахала. Она займёт всё среднее сиденье.
– К тому же она пукает, – папа вздохнул. – Как знать? Может, в субботу на распродаже нам предложат миллион баксов за старый детский стульчик Робин.
– Было бы неплохо, – усмехнулась мама. – Прилипшие к сиденью хлопья – в подарок.
Они замолчали.
– Нужно продать телевизор, – наконец сказала мама. – Он древний, знаю, но всё же.
Папа покачал головой.
– Мы же не варвары, – он щёлкнул пультом, и на экране появились кадры старого чёрно-белого фильма.
Мама встала.
– Я так устала, – она посмотрела на папу, скрестив руки на груди. – Послушай, – сказала она. – Нет ничего – совсем ничего – плохого в том, чтобы попросить о помощи, Том.
Она говорила медленно и тихо. Её голос всегда становился таким перед ссорой. У меня сдавило грудь. Воздух словно загустел.
– В этом плохо всё, – рявкнул папа. – Это значит, что мы неудачники. – Его голос тоже изменился, стал резким и жёстким.
– Мы не неудачники. Мы делаем всё, что в наших силах, – мама раздосадованно застонала. – Жизнь – это то, что с тобой происходит, пока ты строишь другие планы, Том.
– Да ладно? – папа сорвался на крик. – Мы уже цитируем мудрости из печенья с предсказаниями? Это что, накормит наших детей?
– Можно подумать, твой отказ обратиться за помощью накормит.
– Мы обращались за помощью, Сара. Ходили в ту благотворительную столовую столько раз, что и вспомнить стыдно. Но в конце концов, это моя – наша – проблема, и нам её решать, – проорал папа.
– Ты не виноват, что заболел, Том. И ты не виноват, что меня сократили, – мама всплеснула руками. – Ой, да какой смысл спорить? Я иду спать.
Она вылетела в коридор, а я юркнул в ванную. Мама так громко хлопнула дверью спальни, что, казалось, весь дом содрогнулся.
Я подождал несколько минут, чтобы убедиться, что берег чист. Когда я возвращался в свою комнату, папа по-прежнему сидел на диване, таращась на серых призраков на экране телевизора.
12
После этого мне никак не удавалось уснуть. Я крутился и вертелся и в конце концов встал попить. Все спали. Дверь в ванную была закрыта, но сквозь щели пробивался свет.
Я услышал, как кто-то напевает.
Я услышал, как кто-то плещется.
– Мам? – тихо позвал я. – Пап?
Никто не ответил.
– Робин?
Никто не ответил, но за дверью продолжили напевать.
Мелодия напоминала песенку «Почём та собачка на витрине?», но я не был до конца уверен.
Я задумался – вдруг это убийца с топором. Но потом решил, что убийца с топором вряд ли стал бы принимать ванну.
Я не хотел открывать дверь.
Я приоткрыл дверь на дюйм.
Снова плеск. Мимо проплыл мыльный пузырь.
Я распахнул дверь настежь.
В ванне, полной мыльной пены, сидел Креншоу.
13
Я смотрел на него. Он смотрел на меня. Я влетел в ванную, захлопнул дверь и запер её.
– Мяу, – сказал Креншоу. Это прозвучало как вопрос.
Я не сказал «мяу» в ответ. Я вообще ничего не сказал.
Я крепко зажмурился и досчитал до десяти.
Когда я открыл глаза, Креншоу никуда не делся.
Вблизи он казался ещё больше. Его белое пузо вздымалось из пены, словно заснеженный остров, а гигантский хвост свисал с края ванны.
– У тебя случайно нет фиолетовых мармеладных бобов? – спросил он. Его густые усы смахивали на сухие спагетти.
– Нет, – сказал я скорее себе, чем ему.
В дверь поскреблась Арета.
– Не сейчас, девочка, – отозвался я.
Она заскулила.
Креншоу поморщился.
– Псиной пахнет.
В лапе он держал одну из резиновых уточек Робин. Он внимательно рассмотрел уточку, потом потёрся о неё лбом. У кошек за ушами расположены пахучие железы, так что, когда они трутся обо что-то, они всё равно что подписывают большими буквами: «ЭТО МОЁ».
– Ты воображаемый, – сказал я таким твёрдым голосом, на какой только был способен. – Ты не настоящий. – Креншоу соорудил себе бороду из пены.
– Я выдумал тебя, когда мне было семь, – продолжил я, – а значит, сейчас я могу тебя развыдумать.
Креншоу, казалось, совсем меня не слушал.
– Если фиолетовых бобов у тебя нет, – сказал он, – то красные тоже сойдут.
Я посмотрел в зеркало. Лицо у меня было бледное и вспотевшее. Я видел Креншоу в отражении. Теперь он делал пенную бородку резиновой уточке.
– Тебя не существует, – сказал я коту в зеркале.
– Вынужден с тобой не согласиться, – ответил Креншоу.
Арета снова поскреблась.
– Ладно, – пробормотал я и приоткрыл дверь на дюйм – убедиться, что никто в коридоре не подслушивает.
Не подслушивает, как я разговариваю с воображаемым котом.
Арета вломилась в ванную, словно внутри её ждал огромный сочный стейк. Я снова закрыл дверь.
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «ЛитРес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (https://www.litres.ru/pages/biblio_book/?art=67031108) на ЛитРес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.
notes
Notes
1
Перевод Е. М. Голышевой, Б. Р. Изакова.