Read online book «Любовь на каникулах» author Валерий Столыпин

Любовь на каникулах
Валерий Столыпин
Любовь – самое загадочное, самое прекрасное, самое сложное и неожиданное душевное состояние, без которого жизнь немыслима, она превращается в скучное, убогое существование. Когда она с нами, в нас – мы счастливы. Когда по той или иной причине эти прекрасные чувства умирают – утраченное блаженство замещает невыносимая по насыщенности и силе душевная боль, с которой невозможно справиться, потому что голограмма желанных событий невольно оживает в беспокойном воображении. Сознайтесь честно, не мне, себе: вы счастливы в любви? Почему автору взбрело в голову задать такой вопрос? Всё просто: читатели предпочитают рассказы о счастливой любви, а я пишу про измены, переживания, интриги, конфликты, неразделённую любовь, семейные проблемы. И лишь изредка повествование приводит к счастливому завершению романтической саги.Дело в том, что невозможно стать счастливым лишь оттого, что для любви у каждого есть всё необходимое.

Валерий Столыпин
Любовь на каникулах

Случайный поцелуй
Между  строк
кроет истину мрак,
Между  строк
Правит разумом  страх.
Между  строк
чувства прячутся  вновь
Между  строк
притаилась  любовь.
Таня Снежина
Машенька неловко побежала на высоченных, по последней моде тонюсеньких каблучках, испугавшись, что сейчас этот страшный дядька с грубым шрамом через всю щёку догонит её.
Сердце девушки трепетало, сама она задыхалась. Хорошо, что дальше улица ярко освещена, возле витрин с разноцветной иллюминацией тут и там стояли люди. Если что, она будет сопротивляться, громко кричать.
Она сама не знала, зачем пришла в этот поздний час в центр города. Какое-то неясное томление, ощущение одиночества и ненужности вот уже несколько дней не давало покоя.
Девушке не спалось. Она пребывала в состоянии беспросветной меланхолии, чувствуя пустоту в душе и гнетущие вибрации в теле.
Хотелось, чтобы хоть кто-нибудь развеял её тоскливое настроение, помог преодолеть гнетущую безысходность.
Наверно поэтому она и пришла сюда, где в любое время суток было полно людей, где резвились молодёжные компании и влюблённые парочки.
Удивительно, но вид оживлённых, со счастливыми лицами людей, сделал многократно больнее. Зачем она так нелепо вырядилась? Этот, со шрамом, словно следил за Машей, повторяя маршрут её движения по улице.
Неожиданно он догнал девушку. Подкрался совершенно беззвучно, бесцеремонно схватил за запястье, довольно больно, отчего её сердце сразу провалилось в чёрную бездну страха, развернул к себе и спросил, – сколько стоишь, малышка? За любовь такой шикарной красотки готов отслюнявить сколько скажешь.
Маша попыталась вырваться. Мужчина был сильнее. Стоял и улыбался, отчего ужасный шрам становился белым, и бесцеремонно заглядывал в глаза, не отпуская её руку.
Машенька от такого вопроса, от дерзкого обхождения и неприличной настойчивости, чуть не лишилась сознания.
Драматизм ситуации  усугубляла темнота именно в этом месте.
По её телу пробегали волны дрожи, по позвоночнику тёк холодный пот, в ушах шумело, ноги подкашивались, отказываясь держать тело вертикально.
Мужчина довольно хмыкнул, перехватил запястье другой рукой, подзывая правой рукой такси.
– Уверяю – тебе понравится. Я умею доводить симпатичных малышек до точки кипения. Ещё добавки попросишь.
Машенька от отчаяния сделала единственно правильное в таком положении действие – ударила его носком туфли по голени, затем вонзила острый каблук в стопу.
Мужчина спокойно перенёс болезненные удары, но руку девушки на мгновение отпустил. Этого оказалось достаточно, чтобы добежать до громко веселящейся компании, а затем скрыться в магазине, откуда Маша принялась звонить Ромке.
Друг долго не брал трубку, что было не удивительно. В два часа ночи нормальные люди обычно спят.
Ромка ответил сонным голосом, в явно недовольной интонации.
– Ромочка, миленький, забери меня отсюда, пожалуйста! Мне так страшно.
– Машка, это ты? На часы смотрела?
– Не нужно ничего спрашивать, Ромочка. Он может меня отыскать. Тогда, не знаю, что со мной будет. Поторопись, он такой страшный!
– Машка, ты чокнутая. Два часа ночи. Два! Кто страшный, почему? Ладно, жди. Куда подъехать-то?
Они дружили с начальных классов. За это время Маша сближалась и расставалась с кучей друзей и подруг. Каждый из них в своё время оставил на душе шрам предательства, подлости или коварства.
Лишь  Ромка неизменно был предан, честен и верен. Он умел дружить как никто другой. На него можно было положиться в чём угодно, кроме любви, в которой мальчишка ни грамма не смыслил.
Маша всегда пользовалась этой дружбой, особенно не задумываясь о том, что не очень-то балует его взаимностью. Его присутствие и участие были привычным, обыденным, само собой разумеющимся обстоятельством.
Девочка звонила ему в любое время. Знала, что отказа не последует. Ромка выручал всегда, порой ввязывался ради неё в опасные и весьма сложные ситуации. На этот раз он захватил с собой баллончик с перцовым газом и миниатюрный электрошокер. Мало ли что там произошло, рассуждал юноша? На всякий случай.
Бледную как полотно подругу он отыскал в подсобке магазина. Маша обхватила Ромку руками, зарыв лицо в ворот рубашки, завыла, расслабившись в его присутствии. Никогда ещё она не была ему настолько рада.
Девушку лихорадило и знобило. Однако в присутствии друга к ней медленно возвращалось самообладание. Юноша прижимал её щуплое тельце, гладил по головке, шептал что-то дружелюбное, почти сюсюкал.
Вдыхая аромат Машиных волос, ощущая всем телом родное тепло, Ромка разволновался не на шутку. В юношу вливался поток неведомых энергий, будоражащих кровь, заставляющих как можно дольше продлить состояние этого невероятного единства.
Его тоже трясло, хотя было совсем не холодно. Он был счастлив, не понимая, откуда и почему его накрывает волной нежности, желанием защитить, успокоить.
От невероятной близости с телом девочки у него перехватило дыхание. Сердце застучало, выбивая чечётку. Машенька успокоилась, затихла, уютно устроившись лицом на его шее. Ромка напрягся, с силой прижимая девочку.
В этот момент она очнулась, резко отстранилась.
– Я хочу домой. Отвези.
В машине Маша рассказала, что Андрей, её парень, когда в субботу развлекались в ночном клубе, положил глаз на яркую девицу довольно вольного поведения.
Несколько раз он приглашал её на танец, забывая про Машу, потом целовал в шею, нагло прикасался к груди, гладил попу. В завершение жуткого предательства, помахал Машке рукой и ушёл с этой девицей совсем. Мало того, не заплатил за заказанные напитки и закуски. А ведь они были так близки, даже собирались пожениться.
Маша опять разревелась. Когда подъехали  к её подъезду, Ромка открыл дверь машины, подал девочке руку. Она упала в его объятия, во второй раз за короткий промежуток времени.
Этот запах, это тепло, эта неведомая энергия, заставляющая чувствовать немыслимое блаженство. Ромка не удержался, взял Машенькино лицо в ладони, притянул к себе и поцеловал в губы. Реакция подруги была неожиданной, и резкой: она залепила ему звонкую пощёчину.
– Ромка, идиот, ты что, совсем ополоумел… мы же с тобой друзья, как ты мог!
Машка отскочила на пару шагов, присела и зарыдала в голос.
Ситуация резко изменилась. Теперь он боялся подойти к подруге, не понимал, как дальше себя вести. Ему было обидно, стыдно: за глупый поцелуй, за Машкину странную реакцию, за то, что впредь не сможет относиться к ней как к обыкновенной подруге.
В нём проснулось иное чувство. Оно захватило целиком и полностью мужскую сущность.
Неожиданно и вдруг он увидел в ней девушку, которая не просто близка, необходима, как объект обожания, как любимая.
Это что, всё, конец их дружеским отношениям, но почему!
Машка встала, сердито посмотрела Роману в глаза, осуждающе махнула рукой и скрылась за дверью подъезда.
Руки и ноги юноши дрожали, в голове стало мутно и муторно. Он почувствовал резкое опустошение, словно шарик, который перекачали и лопнули.
Оставив машину прямо здесь, под Машкиными окнами, Ромка, шатаясь, пошёл в сторону своего дома. Хотелось напиться до состояния обморока, стереть из памяти умопомрачительной притягательности запах подруги, от которого по телу распространялся жар.
Сладкий вкус поцелуя, ощущения от прикосновений – всё это стало несостоявшейся мечтой.
Какой же я дурак, – думал Ромка, – Дон Жуан, ловелас. Машка, она такая ранимая, такая хрупкая. Разве можно с ней так!
А как, как можно? Наверно я влюбился. Если бы она знала, как мне больно от её любовных похождений, от откровенных рассказов о романтических приключениях. И что теперь!
Вопреки желанию всё забыть, эмоции юноши нарастали, становились ярче. Он представлял Машу в своих объятиях, чувствовал вкус поцелуев, мысленно объяснялся в любви. Увы, она не его девушка и никогда ей не будет.
Ромка невыносимо страдал.
Неожиданно в дверь забарабанили.
Так могла стучать только Машка.
Ромка сник, на глаза навернулись слёзы, которые невозможно было остановить.
Он открыл дверь. Это была она, Мария Леонидовна Коршун, его единственная подруга.
– Извини, Машка. Я не хотел тебя обидеть. Не подумал.
– Какого чёрта! Можешь ты мне объяснить, что это было. Я должна знать. понимаешь, должна знать, что это было!
Ромка, молча, пропустил девочку в квартиру, понурив голову. Лучше бы она сейчас не приходила. Как это невыносимо больно, объясняться и объяснять.
Маша скинула туфли, прошла в его комнату, уверенно уселась в кресло.
– Машенька, у меня нет сил на разборки. Извини! Конечно, я неправ. Только вернуть всё, как было раньше, не могу. Лучше уйди сейчас. Я должен переболеть, разобраться в себе. Давай выясним этот неприятный инцидент в другой раз.
– Так уж, и неприятный! Я бы так не сказала. Неожиданный – да, соглашусь. Что за инфекция может заставить человека целоваться? Тебе не кажется странным, когда друзья ведут себя как влюблённые… и почему об этом нужно говорить в другой раз? Я хочу знать правду, знать немедленно, сейчас. Отвечай, что это было!
– Полагаю, это нереализованные, тщательно запрятанные в глубине души эмоции, искренние романтические чувства, Машенька, мальчики иногда влюбляются… в девочек. Тебя это удивляет?
– Неожиданно, непонятно. Меня напугал именно этот поцелуй. Ты же никогда не относился ко мне как к девчонке, потому, что мы друзья. Разве что-то изменилось?
– Ты уже не девочка, ты стала девушкой. Прежде я этого не понимал.
– Забавно, но всё равно непонятно. Нечто похожее на реплику из фильма. Шёл, упал, очнулся – гипс.
– Не пытай меня, Машенька. Мне без этого больно. Твои сумасбродные влюблённости заставляли меня болеть, мучиться. Видно сегодня наступил предел терпению. Прости. Больше подобное не повторится.
Маша вскочила на ноги, заглянула Ромке в глаза.
– Божечки, да ты меня ревнуешь… а ещё, ещё хочешь… целоваться?
Ромка застенчиво воткнул взгляд в пол, сжал кулаки до хруста. Ему было настолько лихо, что смысла её слов юноша не понимал. Было ясно одно – Машка пришла окончательно рвать отношения, что было для него подобно смерти.
– Не слышу ответа, Ромик. Да или нет?
Парень очнулся, с мольбой во взоре посмотрел на любимую, прижимая ладони к груди.
– Машенька, не мучай. Больше я не смогу называть тебя подругой. Я тебя люблю. Понимаешь, люблю! А это совсем другое.
– Вот как, любишь… почему я об этом до сих пор не знала? Какие же вы, мужики, трусы. Я даже мечтать об этом боялась, Ромочка.
Юноша застыл в нерешительности, не понимая, что происходит. Маша встала на цыпочки, нежно притянула его лицо к себе, впилась в Ромкин рот поцелуем, теряя от наслаждения сознание.
Утром следующего дня Ромка никак не мог собраться на работу. То и дело подходил к кровати, где раскидав звездой руки и ноги, потешно посапывала любимая.
Она была так прекрасна в своей наготе, что Ромка не мог оторвать взгляд.
Несколько раз он накрывал Машеньку простынёй, она тут же сбрасывала её, обнажаясь для него, для Ромки, но делала вид, что спит.
Он был предельно счастлив. Наконец-то исполнилась самая большая мечта его жизни.
Для того, чтобы тебе ответили взаимностью, нужно, по крайней мере, сделать первый шаг – не молчать о том, что тебя волнует. Молчание – не всегда золото.

Последний день лета
Вечер тёплым покрывалом
Пеленает перелесок.
Звёзды капают устало
С бриллиантовых подвесок.
Гаснет музыка заката,
Тонкий звук её – как стебель.
Летний день ушёл куда-то,
Может – в быль, а может – в небыль.
Вадим Хавин
Это был самый последний день…
Не только лета и беззаботного детства – всего, чем стоило дорожить.
Если и сегодня так тщательно выверенные иллюзии бесконечного счастья не станут реальностью, значит не судьба, значит незачем дальше жить: бесполезно, бессмысленно, глупо.
До начала осени оставалось несколько невероятно коротких часов, бег которых пульсировал во всём теле, воспринимался как внезапное головокружение, как неприятное гудение некстати затёкшей, потерявшей чувствительность руки, как болезненное пробуждение в ночи от мысли о конечности всего, в том числе себя любимой.
Наверно каждому знакомо физически осязаемое ожидание перемен, дни, когда цветущее, играющее разнообразием красок событие внезапно превращается в заиндевевшую, обнуляющую всё живое хмурую свинцовую серость, за пределами которой неизвестность, небытие. Или напротив – всё вокруг начинает расти и плодоносить, не смотря на то, что к тому не было предпосылок.
Даша органически не переносила осень в любых её проявлениях, исключая разве что цветные фантазии на тему раскрашивания уставших, навсегда прощающихся с земным воплощением листьев.
Почему именно осень вгоняла её каждый год в депрессию, понять было сложно. Ведь если внимательно присмотреться, можно в любом сезоне найти позитивные моменты, но девушка истово отсекала ободряющий вид рдеющих на голых ветвях гроздей рябины, загадочно тоскующий клёкот журавлиных стай, грибное изобилие, яркие кустики астр и хризантем.
У Даши было чуткое сердце, богатое воображение: она летала во сне, сочиняла стихи, до краёв наполняла жизнь фантазиями, умела искусно разгонять и взращивать яркие, сочные фонтаны эмоций.
Возможно, именно изобретательность в сфере создания миражей была причиной затяжных осенних расстройств, но это лишь гипотеза, предположение.
С наступлением сентября, буквально в первый его день или накануне она начинала бурно, истово оплакивать не произошедшее, не случившееся, но многократно чувственно пережитое в причудливых воображаемых воплощениях недостижимое блаженство.
Сколько себя помнит, Даша истово ждала наступления лета, сезона, когда должны были исполниться самые смелые, самые романтические мечты, дерзость и красочность которых порой ошеломляла даже её саму.
Наваждения были настолько живыми, что подвергнуть сомнению их реальность было невозможно в принципе, но даже приблизиться к их воплощению никак не получалось. Обстоятельства упрямо сворачивали реализацию куда угодно, но всегда не в ту сторону.
Тем не менее, девушка вновь и вновь зачарованно ваяла затейливые сценарии: вдохновенно лепила, выправляла, изменяла насыщенность и разнообразие красок, пестовала совершенство и гармонию безукоризненного, идеального будущего, в котором ей обязательно предстояло жить.
Увы, счастье раз за разом упрямо ускользало именно в этот день – первого сентября.
Даша взрослела, видения обретали объём, гармоничный ритм, совершенствовали пространственную навигацию, достоверность: вот же он – Ромка Егоров, мальчишка от которого она без ума с седьмого класса.
Он так и не пригласил Дашу танцевать на выпускном балу, несмотря на то, что девушка по всему периметру игрового поля предусмотрительно расставила кричащие сигнальные флажки: изумительного великолепия платье, модельная причёска, возбуждённое воодушевление и прочие знаки внимания, которые невозможно было не заметить.
Тщетно. Не случилось. Благосклонность досталась Катьке Васильевой. Она кружилась с Ромкой в белом и прочих разноцветных танцах, нежно щекотала кудряшками его раскрасневшееся лицо, позволяла неподобающие случайному контакту вольности, кокетливо подставляла алые губы.
Счастье было так близко.
Стоило протянуть к нему руку, как оно испарилось, истаяло, как закатное светило.
Даша тайком глотала слёзы, страдала, но рук не опустила – внесла коррективы в сценарный план прекрасного будущего и приступила к реализации. Любовь, тем паче первая, не желает мириться с обстоятельствами.
Чего невозможно сделать наскоком, можно завоевать упорством.
Как бы случайно одноклассники оказались в одном институте. Общие интересы, стремление поступить, во что бы то ни стало, сблизили, подружили.
Ещё немного усилий и…
Первого сентября Ромка провожал после занятий Люсю Бражникову, многообещающе положив руку на хрупкую девичью талию. Когда только успели сблизиться?
Прощаясь, он дружески, как мальчишке, пожал Даше руку.
Опять первого сентября.
Ужасный, гадкий день.
Заглянуть бы хоть одним глазком в Книгу Судеб!
Ярко светило солнце, заливисто щебетали жизнерадостные воробьи и синички, полыхали цветными пятнами клумбы, сияли спелыми боками яблоки в садах. Да-да-да – сияли!
Не для неё. Опять не для неё. Для какой-то там Люськи.
“Тоже мне, принцесса нашлась. Ни кожи, ни рожи. Он что – слепой?”
Даша улеглась на кровать в позе эмбриона, сотрясаясь всем телом, не в силах расслабиться. Мыслей не было, точнее, они скользили по незначительным фактам, совсем не важным деталям.
Наплакавшись вволю, девушка незаметно уснула.
На берегу лесного озера, точнее стоя в нём по пояс, Ромка целовал её в шею. Было ужасно щекотно, но до жути приятно, несмотря на то, что разгорячённые тела плотно облепили комары.
Даша очнулась от мысли, что сейчас может случиться нечто важное, а она даже целоваться не умеет.
Сердце зашлось так, словно она, как бывало не раз, ощутила во сне дыхание смерти, её преддверие, понятие того, что жизнь продолжается, окружающее остаётся неизменным, а тебя больше нет, и никогда не будет.
– Витька, – шептала девочка в телефонную трубку школьному товарищу, чтобы не подслушали диалог родители, – только не смейся, ты… целоваться умеешь?
– С какой целью интересуешься?
– Тебе не всё равно?
– А если понравится… тебе или мне? У меня, между прочим, девушка есть. Я её люблю.
– А меня никто не любит. Мне только попробовать.
– Ладно, уговорила. Когда?
– Лучше скажи – где?
Целоваться Витька не умел, это Даша поняла сразу, но отступать от задуманного было поздно. Оказалось, всё предельно просто, но не очень приятно: восторг, испытанный во сне, отсутствовал.
Так или иначе – Даша поняла, зачем люди целуются. Закрывая глаза, девушка настойчиво редактировала сценарий развития отношений вплоть до…
Экспериментировать дальше она не решилась, да и не знала, что происходит в финале.
Ромка постоянно был рядом: соблазнял присутствием и близостью, дразнил Дашино возбуждённое воображение возможными вариантами развития выдуманных событий, но стойко держался на пионерском расстоянии.
То, что это любовь, она была уверена на все сто процентов, иначе давно плюнула бы на мечту. Ромка был необходим как воздух, как вода.
Вечерами Даша бродила в резиновых сапогах по осенним лужам, наполненным отжившими, загнивающими листьями, мечтам которых не суждено уже сбыться. Она снова ждала лета, когда обязательно всё сбудется. Нужно набраться терпения, стать незаменимой, единственной, нужной.
Случай такой представился. Родители любимого уехали в санаторий, а он заболел. На исходе лета это случилось, за день до начала учебного года, до ненавистной даты, когда заветные мечты с небывалым постоянством обращаются в прах.
– Чем могу помочь, – спросила Даша по телефону, узнав о недуге товарища.
– Приготовь чего-нибудь поесть, если умеешь. У меня температура под сорок, штормит. Впрочем, могу обойтись молоком и бутербродами.
– Я приду.
– Дверь открыта. Буду обязан.
– Напомню при случае, за язык не тянула.
– О чём ты, подруга? Проси что хочешь.
– Женись на мне. Детишек нарожаем, в счастье купаться будем. Я верная.
– Мне не до шуток.
“Я не шутила”, – про себя прошептала Даша, а вслух спросила, чего бы он с аппетитом поел.
– Не поверишь, Дашка, манную кашу хочу. Со сгущёнкой. Чай с малиновым вареньем хочу. Тебя хочу.
– Ты серьёзно?
– Забудь. Это горячка, болезненный бред. Извини.
– Проехали. Это всё меню? А назавтра?
Ромка был болен по-настоящему. Его бросало то в жар, то в холод. Простыня и одеяло насквозь промокли.
– Чем лечишься?
– Имбирный чай, горячее молоко с мёдом, аспирин. Два-три дня и всё пройдёт.
– Я тоже так думала.
– Тоже болеешь?
– Можно и так сказать. Где у тебя что лежит? Постельное бельё, тёплые носки, футболки.
– Так опять намокнет.
– Значит, снова поменяем. Стиральная машина работает? Я не развлекаться пришла. Лечить буду.
Ромка наелся и заснул. Даша грезила наяву.
“Тебя, сказал, хочу. А если это правда? Пошло, вульгарно, неправильно… не про любовь. Ну и что? Кто-то начинает так, другие иначе. Пусть наш роман закрутится с конца, с самого интимного, но необязательного. Пан или пропал. Может такой сценарий развиваться наоборот, не как у всех, от финиша к старту, к настоящей любви? Почему нет!“
Дарья уверенно разделась, хотя трясло её не по-детски, нырнула под одеяло, обняла горячего до невозможности Ромку.
Удивительное дело – от него исходил аромат материнского молока.
– Зачем, – спросил очнувшийся от прикосновения холодной девичьей кожи юноша, – я не готов к серьёзным отношениям, мне это пока не нужно.
– Пусть так. Моё решение, мне и отвечать.
– Лучше уйди. Не хочу тебя обманывать.
– И не надо. В конце концов я тоже тебя хочу. И вообще – ты мне обязан.
Ромка прикусил губу, силясь ещё остановить неизбежное продолжение, но основной инстинкт уже посылал в мозг невидимые импульсы, превращая друзей разного пола в страстных любовников.
Непредвиденный гормональный шок заставил Ромку забыть про недуг, про его неминуемые следствия – болезненную лихорадку, слабость.
Сколько времени длился трепетный поединок, друзья не ведали. Эгоистичное я того и другого было без остатка растворено, подчинено общей цели, смысла которой они ещё не понимали. Это был магнетизм высшего порядка, состояние мистического транса.
Вконец обессилившая от страсти парочка заснула не в силах разомкнуть объятия.
Самым удивительным было то, что пробудившийся первым Ромка чувствовал себя абсолютно здоровым и счастливым.
Он смотрел на спящую подругу, нет, на любимую, с неожиданной для его характера нежностью.
– Можно я тебя поцелую, – покраснев неожиданно до кончиков волос, спросил Ромка.
– Ты серьёзно?
– Серьёзнее некуда.
– Отвернись и не подглядывай. Я мигом. Только зубы почищу. Кстати, хорошо выглядишь.
– Ты тоже… любимая.
– Повтори!
– Чего именно?
– Похоже, нам теперь есть чего повторять. Я счастлива…
– Знаешь, Даша, тут такое дело… если что… ну, это, сама знаешь… кажется… да чего уж там, точно… я готов взять на себя ответственность за всё это…
– За что именно?
– За тебя, за себя… за него. Кто знает, мы же не предохранялись.
– Всё равно отвернись. Я всё-таки девушка.
– Забудь, это было вчера, летом, а сегодня первое сентября – осень и ты… может нам правда пожениться?
– Неплохая идея. Детишек нарожаем…
– Никогда бы не подумал, что болеть так приятно. Ты, Дашка, волшебница, фея грёз.
– Я тебя тоже люблю! У нас полтора часа до начала занятий. Или ты ещё поболеешь?
– Не раздумал, – лукаво подмигивая, спросила посвежевшая, озарённая очаровательным сиянием сбывшейся мечты Даша.
– Чего именно?
– С этого места подробнее. Ты выпрашивал поцелуй. Речь об этом?
– Об этом тоже. Никогда не понимал, для чего люди женятся. Молодой был, глупый. Ты согласна… стать моей?
– Собственность что ли?
– Любимой, невестой, в перспективе женой.
– Подумаю. Не знаю, готова ли я к серьёзным отношениям.
– Не доверяешь?
– Осторожничаю. Доступные девушки не годятся в жёны. Как и ветреные мужчины. Разве что поклянёмся считать отныне точкой отсчёта первое сентября, самый счастливый день в жизни.

Удачный розыгрыш
Тают остатки туч у небес в горсти.
Дождь утомился лить, у него мигрень
Вдруг распогодится, солнце воспрянет и
Нам нагадает долгий беспечный день.
Элла Титова-Ромм
– Алло! Это Семён?
– Да, я. Чем могу быть полезен, с кем говорю?
– Услуга… да… собственно, я по объявлению. Хочу записаться к вам на процедуру, желательно на сегодня.
– Извините, не понял, какое объявление? Мне нечего предложить, разве что себя. Судя по интонации, я разговариваю с очень молоденькой девушкой. Что же могло вас заинтересовать? Я заинтригован.
– Неважно, насколько я молода. Мне уже есть восемнадцать, можете не шифроваться. Интересуюсь услугой, которую вы предложили. Мне жизненно необходима интимная разрядка. Сами понимаете, о здоровье нужно беспокоиться своевременно. У меня… слишком долго не было мужчины… это серьёзная проблема.
– Вы сейчас о чём, милая незнакомка, предлагаете мне себя в качестве сексуальной партнёрши, прямо по телефону! Это теперь так делается? Не боитесь, что сообщу, куда следует?
– Да нет же! Предлагаете вы, я лишь нуждаюсь в услуге, которую вы обещаете профессионально и недорого выполнить.
– Что за бред, какое объявление, чёрт побери! Вы ничего не перепутали?
– Ну как же! Вы, Семён? Семён. Это по вашему номеру я звоню? По-вашему. Вот, в чём же дело, не я предлагаю… вы!
– Хорошо. Давайте успокоимся и начнём разбираться. Да, я Семён, но никакого объявления не давал. Где вы прочитали об услуге, которую я якобы предлагаю?
– По всему посёлку висят объявления. На каждом столбе: "Семён. Профессионально, недорого, делаю кунилингус. Справка о состоянии здоровья обязательна. Качество услуги, конфиденциальность и санитарные нормы гарантирую." И этот телефонный номер. Я не из полиции нравов, не из налоговой полиции. Давайте уже прекратим играть в разведчиков и займёмся, в конце концов, делом. Я плачу, вы работаете. Сами же придумали такой бизнес. Кстати, рядом со мной ещё одна клиентка, нуждающаяся в такой услуге.
– Девушка, вас разыграли. Или меня? Говорите на каждом столбе! Забавно. Кажется, начинаю въезжать в ситуацию. Понимаете, совсем недавно, всего два дня назад, я расстался с девушкой. Мы были близки, да… но совсем недолго. У неё редкая способность заполнять собой всё пространство вокруг. Она пыталась контролировать каждый мой шаг, влезала, в том числе, в сугубо интимную зону жизнедеятельности. Вы же понимаете,  у каждого есть настолько деликатные сферы жизни, в которые нет желания допускать даже самых-самых близких людей. Тем более что романтические отношения были в зачаточной стадии. О чём-то более серьёзном не было речи. А она тайком читала дневниковые записи, личную переписку, рылась в моём смартфоне. Ничего предосудительного там не было и всё же… весьма неприятно, когда за тобой шпионят. Я разорвал с ней отношения. Похоже, это объявление результат конфликта… обида, уязвлённое самолюбие, месть. Даже не знаю, почему всё это вам говорю. Наверно мне симпатичен ваш голос. Судя по реакции и манере общения, у вас неплохое чувство юмора. Вы ведь… скажите честно… никакого объявления не было, я прав?
– Значит, говорите шутка, розыгрыш?
– Вот именно, любезнейшая. Но, кажется… я рад знакомству. Можно, для начала, узнать ваше имя?
– Ну, тогда и я хочу объясниться. Зовут меня Алина. Учусь в колледже. Мы с подружкой увидели объявление… и решили приколоться. Вот. Игривое настроение, замечательная погода. Ну и… кажется, шутка удалась. Во всяком случае вы заразили меня смешинкой. А вам сколько лет? Должна же я знать, кто мне кунилингус делать будет.
– Настаиваешь! А ведь я не умею, хотя что-то об этом развлечении слышал. Мне двадцать один. Сто семьдесят пять сантиметров. Семьдесят три килограмма. Волосы тёмные, глаза золотисто-коричневые… с искоркой. Симпатичен, спортивен. Какие ещё характеристики необходимы для удачного выполнения означенных в объявлении функций? Да, а ты, Алина, знакома с этой технологией или мы её опустим и начнём с обычного романтического свидания?
– Ты меня заинтриговал. Пожалуй, рискну встретиться. Что если прямо сейчас? Я нахожусь у Дворца культуры. На мне шифоновое персикового цвета платье и в цвет ему туфельки на высоких каблуках. О фигуре и прочем… пусть это будет сюрпризом. Надеюсь, приятным. Как я тебя узнаю?
– Я буду с букетом. Какие цветы больше любишь? Ах да, конечно же, что-то карамельно-оранжевое. Нет нужды портить готовую композицию. Насколько помню, с этим цветом идеально сочетаются красный, жёлтый, голубой… и тёплые оттенки зелёного. Тогда, на мне будут зелёные брюки… и жёлтая рубашка с коротким рукавом. Познакомимся и… прогулка по городскому парку тебя устроит? Буду… через пятнадцать минут. Надо же, объявление… кунилингус. Кому расскажи – со смеха полопаются.

Стричься будем ?
Июль перебирает чётки дней,
А календарь уже запомнил даты,
Когда от вспышек нежности твоей
Сгорали и рассветы, и закаты…
И Млечный проливался серебром
На наши руки, волосы и плечи,
Когда сердца сквозь рёбра – напролом –
Рвались прикосновениям навстречу…
Ариша Сергеева
Люся вышла расстроенная, слегка подшофе после встречи с одноклассниками, где всё-всё с первой минуты пошло совсем не так, как ждала, как надеялась, где на неё единственную никто-никто не обратил внимания, с неодолимым желанием любым способом, причём немедленно, поднять самооценку.
Никто её не выслушал, даже Генка Забродин, с которым, бывало, на переменах целовались в школьном саду за сараем с лопатами и мётлами.
А ведь как хотелось открыться, вывернуться наизнанку, вытряхнуть из чуланов души ошмётки ненужного эмоционального хлама, очистить переполненные тайники хранилищ памяти для чего-то нового, уютного, доброго, убедиться, удостовериться, что время одинаково беспощадно ко всем, а не только к ней одной.
Никто не предложил углубиться в романтические воспоминания, которые были, были: никто не обнял, даже по-дружески, никто не пожалел.
Причин разгуляться, пойти по бездорожью в любую сторону, пусть даже прыгнуть к первому встречному в постель, было предостаточно, хотя хватило бы просто поплакаться в жилетку.
Болезненный разрыв с мужчиной, которого долгое время называла любимым, в котором растворялась без остатка, накрыл с головой ужаснейшим настроением.
Это нечестно, гадко – использовать и бросить ради какой-то там расфуфыренной фифы, которая даже её сломанного ногтя не стоит, которая палец о палец не ударила, чтобы завоевать чужого мужчину!
Молодостью взяла.
Аукнется ему, аспиду, аукнется! И её туда же, мануфактурщицу. Она же вся надувная, синтетическая, неудачный продукт актёрского мастерства и пластической хирургии”.
Гнетущее одиночество среди толпящихся повсюду с кислыми лицами мужчин и женщин, которые безразличны до безобразия, всё сильнее подогревало желание немедленно разреветься, или спрыгнуть, не глядя, в какую-нибудь бездонную пропасть, как случалось однажды в Крыму.
Настроение в то утро было ужасное. С квартирной хозяйкой накануне повздорила, подруга всю ночь на соседней койке ублажала прыщавого кавалера, хотя договаривались в самом начале – никаких вольностей, только отдых: свежий солёный воздух, солнечные ванны, и море.
Когда начало светать, Люся не выдержала пытки шумным развратом, схватила одеяло, и пошла в сторону ближайшей бухты, чтобы доспать на берегу.
Как назло, землю накрыл густой солёный туман. То ещё зрелище. Ни до, ни после, такого явления видеть не приходилось. Возвращаться назад не было желания: слишком вызывающе дерзко вела себя наглая парочка.
Морской прибой шелестел едва слышно, но направление движения угадывалось. Однако вышла она не к пляжу, а на обрывистый берег. Пропасть под ногами разверзлась неожиданно. Ещё шаг и прыжок в пустоту, на дне которой острые скалы.
Испуг через несколько мгновений сменился паникой (Люся ревела, пока горло не сжали спазмы, не в силах развернуться и отойти), потом странным оцепенением и любопытством – что будет, если развести руки с одеялом в стороны, и прыгнуть?
Если бы не порыв ветра, заставивший напрячься, чтобы удержать равновесие, кто знает…
Иногда Люся жалеет, что не прыгнула.
Не было бы тогда страданий, переживаний, приклеившейся, как банный лист к заду, депрессии, и вообще ничего такого.
Сегодня ведь выходной – суббота, давно ставший привычным день свиданий, иногда праздник плоти.
– Не для меня придёт весна, – жалела себя внутренним голосом Люся, – и сердце девичье забь-ё-о-тся… с восторгом чувств… не для меня. Не для меня!!! Вот так вот, Люсьен! А всё почему? Дура глупая потому что, неудачница жалкая. Даже мужика удержать возле себя не можешь.
С утра не кончался унылый, совсем не летний дождь, добавлявший настроению целый букет к бесконечному ряду и без того минорных настроений. И нет никого в целом мире, кому она нужна, кто любит, кто ждёт.
Как до обидного странно устроена жизнь: стоит только расслабиться, успокоиться, уютно устроиться на надёжном плече любимого, разложить по полочкам милые сердцу романтические мечты, почувствовать свежее дыхание нарождающегося счастья, загадать при удобном случае на упавшую звезду заветное желание…
В одно мгновение всё это сказочное великолепие по воле кого-то третьего (о существовании кого ты ни сном, ни духом), рушится, летит вверх тормашками, и ты уже не счастливая невеста, не любимая даже, а вообще непонятно кто.
В голове докучливыми мушками мелькали совсем некстати нелепые в сложившейся ситуации мысли: выключен или нет утюг, закрыт ли кран, не прокиснет ли грибная подлива, которую в холодильник забыла поставить, потому, что слишком горячая была.
Чёрт бы побрал отдельную квартиру, налаженный с таким трудом быт и уют, если нет, и не предвидится, даже малой толики удовлетворения от всей этой бесполезной роскоши, если нет в жизни главного – живого общения с ним, с единственным человеком, без которого это всё теряет смысл!
Нет желаний, нет сил, утеряно чувство гармонии, равновесия. Напиться что ли! Вдрызг. Чтобы истощить до предела жизненные соки, чтобы иссохнуть, превратиться в мумию, в абсолютное ничто.
Непонятно как, на автопилоте, оказалась Люся в городском парке.
Праздная публика, палатки, лотки.
Духовой оркестр играл танго “Брызги шампанского”, потом вальсы, вальсы. Парочки танцевали вразнобой.
Смотреть на то, как кто-то умудряется жить в ритме танго, как веселятся, обманывая себя, будто жизнь – это бал.
“Только ты на него не попал! Не попал!”
– Я стала старше на один роман, на одного любимого мужчину. Вчера казалось, что сойду с ума,
Сегодня знаю – это не причина. Но брошены ключи на круглый стол, и лбами жизнь столкнёт теперь едва ли… я счастлива, что ты меня нашёл, но горько, что друг друга потеряли…
Зарыться бы в песок, залезть в нору, свернуться клубком, впасть в анабиоз. Как, как ещё вырваться из замкнутого круга!
– Снова вы здесь… и опять грустная, – остановил её размышления старик, выгуливающий беспородного пса, – не желаете составить компанию? Мне одиноко, вы чахнете в беспросветной мгле, не умея отпускать то, что рассыпалось, превратилось в тлен. Вам нужно выговориться. Это помогает.
– Одной проще, – парировала Люся, когда глаза мужчины остановились на её лице.
Женщине показалось, нет, ошибиться сложно, это было почти физическое ощущение прикосновения. Довольно приятное, но совсем некстати.
Обычно в подобных ситуациях Люся смущённо опускала глаза, краснела, а теперь нет. На этот раз она ответила, почти с вызовом, дополняя нескрываемую иронию независимой позой и красноречивой мимикой, словно приглашала принять участие в поединке, в котором намерена лидировать. Это была защитная реакция.
– Ошибочное суждение. Человек в тоске не способен быть одновременно подсудимым, обвиняемым, и адвокатом. Необходим третейский судья, на крайний случай просто свободные уши. Например, нечаянный попутчик. Ситуацию, произнесённую вслух, проще осмыслить.
– Сколько вам лет, дедуля?
– Настолько плохо выгляжу? Сорок три, если данный факт имеет значение. Была проблема со здоровьем, серьёзная контузия. Издержки профессии. Теперь выздоравливаю. Если убрать полинявшие кудри с головы, и всю эту бесполезную растительность на лице, вы меня не узнаете. Позвольте представиться – Анатолий Романович Шершнёв. А это Сальватор, мой компаньон, друг и спаситель.
– Вы военный?
– Геолог. Теперь молодой пенсионер. Я так понимаю, предложение исповедаться принято, так?
– Допустим. Начните с себя.
Душевная усталость таяла на глазах, растворялась в заинтересованном мужском взгляде. Распирающее изнутри напряжение, от которого так противно дрожат внутренности, не беспокоило отчего-то, или притаилось. Привычные болезненное состояния вытеснило желание немедленно расплакаться, но совсем не от беспомощности, обиды или жалости к себе – от восторга, от внезапно нахлынувшего желания жить, непонятно откуда залетевшего вдруг.
Старик неожиданно начал как бы молодеть.
Ты же мечтала поплакаться в жилетку. Лови момент – рыдай, сколько влезет!
– Хотелось бы знать, как обращаться к столь печальной и трогательно скорбной юной особе.
– Не такой уж юной. Скоро вас догоню. Люся… Малыгина, мама звала Милой. Но её больше нет. У меня вообще никого нет.
– Жаль. Очень жаль! Но это не повод для уныния. Буквально во всём можно при желании обнаружить позитивное начало, стимул начать карабкаться наверх, к звёздам. Не находите, перспектива объединить усилия в борьбе за счастливое будущее – замечательный повод познакомиться?
– Вы, Анатолий Романович, или знатный плут, или неисправимый альтруист. Сознайтесь – вы ко мне клеитесь.
– Помилуйте, Милочка, простите за тавтологию, я из лучших побуждений. Хотя, доля коварства имеет место быть. Скучаю, нуждаюсь в общении. А тут вы, как нельзя более кстати, такая волшебная, в очаровательном, печальном таком образе несчастной чеховской героини, умудрённой опытом, вкусившей плоды духовного и физического опустошения, отчаяния, досады. Вот и подумал: я помогу вам разобраться в себе, вы подарите радость живого общения мне. По-моему обоюдная выгода.
– Если отбросить выпадающий даже в самой прозрачной жидкости осадок. Боязно, если признаться честно, впускать в душу постороннего. Уж не хитрите ли вы меня, не плетёте ли интриг?
– Поклёп. Прозрачен и чист. Порочащих семейных и прочих связей не имею. Хронически холост, с того самого дня, когда некстати вернулся домой с очередных полевых изысканий. Найденное в супружеской постели ископаемое добывать и добивать не стал. Отпустил вместе с женой в свободное плаванье. Что мы всё обо мне, да обо мне. Речь о том, чтобы излечить ваш, милочка, смертельный недуг. Итак…
– Давайте определимся – какой кристалл вы намерены отыскать, на какие плюшки претендуете?
– Не я, вы! Начнём с внешности. Вы ведь комплексуете по этому поводу?
– И да, и нет. Кое-что, конечно, не всё, мне в себе нравится.
– Согласен. Могу обрисовать вкратце ваши сильные стороны: необыкновенной глубины глаза, это бесспорно, породистый профиль, ямочки на щеках, уши – необыкновенно сексуальная деталь. Зря вы их прячете. Открытый лоб…
– Вы геолог или стилист? Я начинаю вас бояться.
– Всё, больше не буду. Весь превращаюсь во внимание. Можно взять вас под ручку?
– Прекратите меня сканировать, я чувствую себя неуютно, неловко. Собственно, чего рассказывать? До обидного банально. Мы – ровесники. Полтора года вместе. Он уже был женат, я – нет. Строили совместные планы, обживались. На моей территории. И вдруг она. Что меня дёрнуло прочесть запись в его дневнике – ума не приложу. Я ведь не прикасалась никогда к его личным вещам.
– Жизнь – череда совсем неслучайных случайностей вполне определённой направленности, которую мы сами притягиваем: мыслями, поведением, желаниями.
– Тетрадь упала, открылась на той злополучной странице. Я подумала, что это рассказ, он ведь пишет иногда… и стихи тоже. Но там были даты, детальные описания настроений, обстановки, рассуждения, в которых Антон откровенно, цинично сравнивал её и меня.
– Это могло быть фантазией, выдумкой. Творческие натуры непредсказуемы.
– Если бы не ушёл к ней. Совсем. Теперь дайте выговориться. Это так гадко, так обидно. Да, она моложе, но физическая привлекательность и страсть – ненадёжные, недостаточные аргументы. Мы ведь притереться успели, научились сотрудничать, уступать.
– Мечтаете вернуться в прошлое?
– Ни за что! Слушайте, что было в дневнике. Это случилось у его друга, который пригласил Антона в гости, а сам уехал встречать жену в аэропорт. Теперь мне кажется, что это была инсценировка. С какой целью – непонятно, но объяснить появление в доме друга девушки без комплексов случайностью, не получается.
Насколько я понимаю, в доме был бассейн. Антон сидел на веранде к нему спиной, случайно бросил взгляд на зеркальную стену. Девушка вылезла из воды абсолютно нагая. С чего бы это, она не знала, что в доме гость?
– Да, странно. Возможно, она вашего жениха не заметила.
– Допускаю. Дальше шло эмоциональное, насыщенное эротическими переживаниями описание, за точность которого не ручаюсь. У меня есть скан этих страниц. Хотела сжечь, но не смогла. Меня, писал Антон, неожиданно встревожило гулкое биение сердца. Как вам такое?
С тех пор как мы с Людмилой стали жить вместе, эта странная вспышка, необъяснимое волнение при виде чужой, совершенно незнакомой женщины, случилась впервые. Я ведь не мальчишка: женат был, откровенных роликов до одури насмотрелся, и вдруг такая странная реакция.
Захотелось разглядеть девчонку конкретно, если не сказать больше – дотронуться, вдохнуть аромат юного тела, отчего стало немножечко стыдно, но по телу пробежала серия сладких волн, извиняющих подобное поведение.
Я ведь не напрашивался. Она сама.
До девчонки было метров пять. От силы семь. Каждая деталь, каждая подробность – словно под микроскопом.
Было мимолётное желание отвернуться, было. Но прошло, испарилось. Я не смог… не сумел оторвать зачарованный взгляд от упругой груди с яркими миниатюрными сосками, покрытой гусиной кожей, от плавной линии рельефно обозначенного животика, от расслабленной, вызывающе соблазнительной позы, от вида стройных ножек.
– Нормальная мужская реакция, не находите? Не могу ручаться, что на меня подобный стриптиз произвёл бы иное впечатление. В данном случае решение принимает совсем другой мозг, который не думает – действует.
– Вот и вы… обидно. Зачем я тут перед вами нагишом танцую, если вы все такие?
– Не нагнетайте. Возбуждение, даже желание – отнюдь не измена.
– Да, тогда слушайте! Неловкая непристойность момента, пикантная кокетливость наклона тела, открывающая пытливому (вот какому!) взгляду те притягательные интимные детали, которые принято скрывать от посторонних.
Она была прекрасна, если не сказать больше: молодость, беспечно-наивная естественность, скульптурная беззащитность якобы случайного обнажения – всё вместе давало воображению бескрайнее пространство для изобретательной фантазии.
Ловко встряхнув головой, пригладив волосы, назад девушка лукаво посмотрела в мою сторону, делая вид, что не заметила. Но я точно видел вызов в её озорных глазах.
И не ошибся.
Чай остыл. Девчонка ещё некоторое время покрутилась, и исчезла.
Воображение живее реальности дополнило картинку. Я её хотел немедленно, прямо сейчас.
Говорят, что желания материальны, что энергии страсти может оказаться достаточно, чтобы добыть чего угодно.
Материализовать желание, да-да, мне удалось! Девочка-видение с полотенчиком в руке вышла из двери в противоположном конце веранды всё в том же незамысловатом виде – как есть. На ней ещё сверкали капельки воды. Она нисколько не смутилась. Кажется, я влюблён.
– Достаточно. Я не гурман. Значит, описание этой завораживающей серии вы прочитали полностью, причём не единожды. Впечатляет. Но ведь это похоже на сцену из фильма для взрослых: пришёл, увидел, победил. Диагноз: сей вьюноша – бабник. Вам не о чем жалеть. Возня под одеялом не имеет отношения к любви. Он не из тех, кто дорожит отношениями.
– Согласна. Такие страсти бушевали на нескольких десятках страниц. Но ведь вы сами сказали, что поступили бы так же. Если это действительно так – зачем кривляться?
– Кто инициировал… развод.
– Он. Я бы не решилась, честное слово. Я простила его, простила, простила!
– Вот оно что. Наверно так поступила в своё время ваша мама. Это помогло ей стать счастливой?
– Откуда вы знаете? Нет, нет-нет! Папа вернулся, потом снова ушёл, потом опять вернулся, потом опять влюбился в другую.
– Печально. Есть желание повторить сюжетную линию романтической саги мексиканского разлива?
– Какую?
– Туда, сюда, обратно. Американские горки, карусель, колесо обозрения. Аттракционы любите?
– Вовсе нет. У меня даже от хоровода голова кружится.
– Тогда забудьте. Если невеста уходит к другому, то неизвестно, кому повезло. Касаемо женихов эта сентенция тоже в силе. Остаётся вопрос – ваш мужчина никогда и ничего от вас не прятал? Как предельно интимный документ оказался на столе в открытом доступе? Сдаётся мне, что он подсунул дневник намеренно, а это совсем другая история. Вы уверены, что соблазнительница, тем более, настолько общительная, совсем без комплексов, существует в реальности?
– Уверена. Мало того, она довольно агрессивно настроена. Приходила эта милая крошка со мной разбираться, грозила расправой. Мне показалось – она не шутит.
– Надо же. Обычно такие особы быстро с борта соскакивают, разнообразие уважают, на взлёте дичь стригут, но со сложностями не связываются. Чем же Антон вызвал столь энергичный выброс адреналина у богини грёз? Может, богат, а вы не знали?
– Куда там. Антоха всегда на подхвате. Исполнитель. Неплохой, надо сказать, но без искорки. Его потолок – пятьдесят тысяч. Рублей. Там что-то другое.
– Вот, вы уже здраво рассуждаете. А надо ли знать, каким мёдом мажут ловушки для мух? Пусть сами разбираются. Мороженое любите?
– Это про ловушку?
– Чувство юмора на месте, рассудительность в норме. Вы почти здоровы. Готовы выслушать всю правду о себе?
– Смотря какую.
– Какую предпочитаете? Был бы я малость храбрее – обязательно влюбился бы. Вы красивая.
– Моментом пользуетесь, купоны стрижёте? Подайте бога ради, мы тут не местные, хлеба кушать хочем. Угадала?
– Грех смеяться над стариком. Я и жениться готов. Ей бо!
– Вот значит как! Я вам помогу, вы – мне. Ага!
– Да ладно, шучу. Что я с ума сошёл что ли, в первую встречную влюбляться? Но уши у вас, правда козырные, а губы… губы и вовсе самые-самые. Но, кто в здравом уме на ушах женится!
Люся покраснела до кончиков волос, набычилась, – мне тоже есть… есть, что про вас сказать.
– Рубите правду-матку, Милочка! Поделом мне. Про голос ангельский и походку лебяжью молчу. Не по статусу мне с такой дамой под ручку ходить, не то, чтобы в губы целовать, или до роскошных волос дотронуться.
– Я на вас не сержусь, Анатолий Романович. Хотела, но не выходит. Честно-честно. Знаете, мне уже не хочется Антона возвращать. Ниточка какая-то внутри лопнула, даже не заметила, как и когда. И замуж я… согласна. Да-да! Думаете, трусиха, так нет. Предлагайте!
– Вот так, сразу?
– Желаете, аукцион провести, цену набиваете?
– Такая вы мне ещё больше нравитесь. Я другой реакции ожидал.
– Не соскакивайте с темы. Испугались, да!
– У вас кофточка красивая. И грудь удивительная. Мой любимый размер.
– Зубы заговариваете?
– Любуюсь. Мечтаю. Пытаюсь представить вас в интерьере своего скромного жилища.
– Не вписываюсь?
– Ого, вы уже нападаете. Ещё пара минут, и смыться не удастся.
– А я почти поверила. С вами так легко. У меня ощущение, что никто меня не бросал. Совсем никто. Я сама его отпустила, я вас ждала. Всю жизнь.
– Так, что-то пошло не по плану. Это я, я должен клясться в любви, я должен просить руки, уговаривать. Если так дальше пойдёт, я со стыда провалюсь куда-нибудь. Давайте забудем, и начнём сначала.
Анатолий развернулся, неуверенно, словно боялся чего-то, дотронулся до кудряшек, – тёплые, пушистые, мягкие. Можно, я… уши носом потрогаю?
– Носом?
– Вот именно.
У него был странный взгляд, с каким-то лихорадочным блеском.
– Ну, если только носом…
– Борода, знаете ли, каляется. Вот сбрею, тогда…
– А мороженое когда… и почему уши, да, и причём здесь тёплые волосы?
– Не знаю. Просто так. Такие малюсенькие, такие прозрачные, такие милые, беззащитные. Знаешь, бывает так (только не у меня), когда всё-всё вокруг плывёт, вращается, а ты смотришь со стороны, понять ничего не можешь, потому, что хорошо, потому, что здорово, а ты как бы совсем не причём. Оглядываешься – причём. Накуролесил. Сам не понял, чего и как, а счастлив. Дай, я тебя поцелую.
– Боязно. А обманешь?
– Не, не теперь. У меня земля из-под ног уходит. С вами, с тобой… такое бывает?
– Было. Теперь не знаю. Но вы… ты… мне нравитесь. Не пойму, чем. Просто так. Чем я теперь вам обязана?
– Обижаете, сударыня. У меня предложение странного характера. Сейчас мы идём в парикмахерскую. Меня стригут, вы наблюдаете за метаморфозой, за процессом превращения куколки в бабочку. Понравлюсь – я ваш, нет – буду планировать без парашюта с десятого этажа. И всё. Согласны?
– Давайте сначала коньячку накатим, чтобы наверняка. Я ведь тоже ничего толком не пойму, словно в компьютере кнопки нажимаю.
– А если…
– Плевать! Помните как в сказке – куда стрела упадёт.
– Это жестоко. Я не позволю вам рисковать будущим. В конце концов, вы мне не чужая.
– Объяснитесь!
– Я вас люблю!
– Странно. Мне кажется – я вас тоже.
– Стричься будем?
– Даже не знаю теперь. А вдруг…
В тексте использованы стихи автора с ником в сети – Горькая Девочка

Координаты счастья
И осени померкнет благодать
В ненастьях блеклых, проявивших прыть.
Тебя не обещаю вспоминать -
Лишь потому, что не смогу забыть…
Ариша Сергеева
Вагонная суета понемногу улеглась, пассажиры угомонились.
– Как хорошо, – подумал Виктор, – что купил билет в купейный вагон.
Только что он был в вагоне-ресторане, прошёл больше половины состава. Везде холодно неимоверно. В их вагоне просто курорт.
Несколько дней Виктор был в командировке, теперь возвращался в посёлок, где ему предстояло, как молодому специалисту, работать ещё года два.
Спать юноша привык голышом, поскольку жил один, начал было раздеваться. Тело у него сбитое, спортивное, не стыдно показать такое. Только кому и зачем? Решил лечь в спортивных брюках, чтобы попутчиков не смущать.
На нижней полке справа лежала девчушка. Красивая, стройная малышка. Витька на неё сразу глаз положил, разглядывал тайком, даже воображение разморозил. Вот бы ему такую невесту.
Не судьба. Утром выходить. Проснётся красота, а его уже нет. Да и не умеет Витька знакомиться.
В посёлке девчонки наперечёт, с колыбели распределяют, кто кого любить будет и с кем жить. Такие у них порядки. Мало кто из молодых решается нарушать традиции.
Конечно, он давно уже не девственник. Двадцать шесть лет парню. Армию отслужил, техникум закончил. Невеста у него была, даже две. Правда, с первой только целовался, зато с Тоней у него всё было. Жениться собирались.
Не судьба. Физрук техникумовский увёл. Другом прикидывался. В одной компании отдыхали, тренировались вместе. На последнем курсе Тонька от него родила.
“Тренер, блин!”
Виктор бросил любопытный взгляд на попутчицу, мимолётом, вскользь. Девочка в упор смотрела на него. Внимательно, заинтересованно.
Не понять её взгляд было сложно.
Юноша подмигнул. Девчушка уставилась, глаз не отводит.
Витька решил принять вызов. Смотрит, не уступает.
Так и стоял, пока попутчица не вылезла из-под одеяла.
Первым сдался он. Неудобно стало стоять перед девчонкой раздетым.
– Виктор, – представился он шёпотом, – домой едешь?
– Каникулы. Меня Лариса зовут… Павловна.
– Не спится?
– Дома давно не была, соскучилась. Студентка я, на третьем курсе учусь.
– Я работаю. Ты это, Лариса… Павловна, если поговорить хочешь, пошли в коридор. Людям спать мешаем. Только накинь что-нибудь на всякий случай.
– А пошли. Всё равно не усну теперь.
Девочке шёл двадцатый год. Любви она пока не испытала, дружбой с мужчинами была не избалована. Интерес со стороны парня, немного старше себя, был ей в новинку, тем более что Виктор понравился ей с первого взгляда.
Разговор завязался легко. Первая неловкость прошла быстро. Создавалось впечатление, что попутчики давно знакомы, настолько непринуждённо и темпераментно они беседовали.
Рассказы о студенческой жизни, детских приключениях, плавно перетекли в тему любви. Возраст такой. Что может быть важнее и интереснее любви и дружбы?
Лариса, хоть и представлялась по-взрослому, с отчеством, была невинна, как новорожденная. Не довелось ей ни разу в жизни нежиться в мужских объятиях. Вкус поцелуя тоже был неведом.
Непонятно отчего, но глядя на Виктора, Лариса стеснялась своей целомудренности. Хотелось выглядеть в его глазах опытной, взрослой женщиной.
Врать оказалось легко. Девочка припомнила рассказы бывалых подружек, скорее всего тоже выдуманные, и пересказала, что запомнила. Правда, без подробностей.
Повествования о любовных похождениях выходили весёлыми и бойкими приключениями. Влюблённые мальчишки в них постоянно попадали в смешные ситуации.
Витька, напротив, рассказывал всё, как есть, но расставлял акценты таким образом, чтобы выглядеть романтичной жертвой. Не потому, что хитрил или на что-то рассчитывал, хотел выглядеть в глазах Ларисы таким, каким быть мечтал.
Он тоже приукрашивал любовные истории, врал, но совсем в ином ключе. Подружки подло предавали любовь. Несмотря на предельную честность в отношениях, и верность с его стороны.
Витьку понесло. Неожиданно для себя парень присовокупил ещё двух подружек, настоящих, реальных, но к нему никакого отношения не имеющих.
В вагоне было слишком жарко, захотелось немного остыть, прохладиться, тем более, что разговоры о любви разжигали огонь изнутри.
Ребята вышли в тамбур. Состав на перегоне резко притормозил, Лариса повалилась на Виктора. Тот машинально обнял её, чтобы поддержать, да так и не смог разомкнуть объятия.
Губы сами собой нашли друг друга, сомкнулись. Свет в глазах девочки заплясал и померк, унося в мир волшебных грёз.
Дальше они разговаривали безмолвно, произносили предложения и фразы руками, губами, телами, расшифровывали движения и знаки без переводчиков, руководствуясь лишь интуицией и древнейшими знаниями, зашифрованными в первичной клетке матерью-природой.
Была ночь. Пассажиры спали, проводники отдыхали в служебных закутках. Молодым людям, увлечённо колдующим над любовным зельем, никто не мешал.
Мерный перестук колёсных пар на стыках рельс звучал любовной мелодией в их сердцах. Руки непроизвольно совершали магические пассы, изучая то, к чему прикасались.
Девочка тряслась от желания, сама не понимая, что именно с такой силой её влечёт
– Я люблю тебя, Лариса Павловна, точно люблю, – шептал Виктор, робко, но настойчиво и нежно лаская подругу.
Лариса путешествовала в стране грёз, не могла произнести ни слова. Она полностью подчинилась гипнозу первобытного очарования, позволила попутчику прикасаться даже к тому, что считала священным граалем.
Иногда оба приходили в себя. Юноша предпринял было попытку пойти дальше, но девочка заплакала.
– Прости меня, прости, я подумал… ты ведь рассказывала… зачем?
Лариса пожала плечами, – не знаю. Хотела испытать себя. Пришло время становиться взрослой.
– Глупышка.
Время от времени страсть вновь совершала безумные движения, не обращая внимания на заиндевевшие стены тамбура, на зимнюю стужу, на сумасшедшую тряску, потому, что поезд мчал с бешеной скоростью без остановок, догонял упущенное на перегонах время.
Любовникам было плевать на последствия. Такого сильного опьянения им не приходилось переживать никогда прежде.
Инъекции адреналина следовали одна за другой, возбуждая тем больше, чем сильнее и ярче разгорались эмоции. Остановил ребят только призрак приближающегося рассвета, да неясный стук в соседнем тамбуре.
– Я на самом деле в тебя влюбился. Веришь?
Девочка прижалась к нему, – не знаю.
Перевозбуждённые, они попытались уснуть.
Лариса открыла глаза около десяти часов утра. Верхняя полка была пуста.
Сердце её заколотилось, из глаз хлынули слёзы. Она вспомнила, как Виктор вчера рассказывал о предательстве бывших невест. От этого стало ещё больнее.
– Никому нельзя верить, – подумала девушка, – неужели на свете нет верных мужчин и преданных женщин?
В это время в купе зашёл сияющий Виктор. В руках у него были пирожки, апельсины, и коробка конфет.
– Доброе утро, Лариса Павловна! Почему мы плачем? Ой, кажется, догадался. Прости, ну, прости, маленькая! Не подумал.
Виктор посмотрел с сомнением на пассажиров, потом на девушку, и уверенно поцеловал её в губы.
– К великому сожалению мне скоро выходить. Я тут тебе всё записал. Диктуй свои координаты. Адрес родителей тоже. На всякий случай, мало ли. И… пошли в тамбур, нам нужно серьёзно поговорить.

Любовь на каникулах
Мерцают звёзд кленовые листочки,
Настольной лампой смотрит вниз луна.
А я брожу, вышагивая строчки,
Твоей любовью доверху полна.
Ольга Алёнкина
– Я тебя обожаю, Антошка! Ты такой… такой… ты самый лучший!
– Я тоже от тебя без ума. Даже представить не мог, что можно так глубоко и ярко чувствовать.
Начинался очередной медовый месяц. Третий по счёту за последние полгода.
Объединяли их теперь не только эмоции и чувства, но и нечто третье, незримо, но реально ощутимо присутствующее внутри Лизы.
Во всяком случае, несмотря на то, что оно только зародилось, это малюсенькое существо соскучиться и забыться девушке уже не даёт: перестраивает организм будущей матери под свою насущную потребность: не всегда нежно и приятно. Чаще напоминает внезапными сердцебиениями, спазмами и выворачивающей наизнанку тошнотой.
Однако в перерывах, когда в отношениях между плодом и матерью наступает перемирие, очень громко и назойливо заявляет о себе романтическая любовь и не очень скромное чувственное влечение.
Маленькая женщина мурчит и ластится, прижимаясь к своему мужчине чувствительно и нежно, вызывает прикосновениями прилив крови, немыслимой силы выразительные эмоции и лихорадочное возбуждение.
Супруги, не сговариваясь, сливаются в единое целое: соединяются в страстном поцелуе, немыслимо продолжительном, невыносимо сладком.
Руки сами собой начинают путешествовать по периметру желанных контуров, напитываются мощнейшей  энергией прикосновений, вызывают опьянение и лихорадку, провоцируют исступлённый азарт исследователя в пределах запретных зон.
Внешние прикосновения рождают импульс нырнуть под покровы одежды. И вот уже горячие ладони крадутся под кофточку, ощупывают дрожащими пальцами мягкую кожицу нежного животика, поднимаются всё выше, пока не встречают преграду, очерчивающую границу, за которой скрываются податливые, ожидающие ласки прекрасные девичьи груди, налившиеся уже от избытка чувственности небывалой упругостью.
Несколько нелепых в страстной спешке движений и вожделённые холмики освобождаются от своих покровов, вываливаясь прохладными, но обжигающими комочками в ладони, пронизывают их разрядом немыслимой экзальтации, вызывая во всём теле восторженный чувственный восторг.
Это его, Антона, женщина, целиком и полностью его.
Даже абсолютно скрытые от посторонних глаз сферы подвластны его нескромным желаниям.
Влечение и похоть пронизывают его существо до самых кончиков пальцев, вызывая сильнейшее желание, генерируют неудержимые приступы любовной горячки.
Воздух вокруг супругов накрывает волна терпких тонизирующих запахов: дразнящих, требующих немедленного продолжения и реализации немыслимых фантазий, избыток которых клокочет в каждой клеточке тела, стучится взволнованным пульсом, отдающимся мощнейшими ощущениями внизу живота.
Антон нащупывает сладкие виноградинки восставших сосков, налившихся упругостью сверх меры, которые  стремятся проткнуть его внутреннюю вселенную до самой сердцевины.
Мужчина с головой залезает под кофточку, дрожа всем телом, которое насквозь пробивают электрические разряды. Кажется, что микровзрывы и щелчки не только ощутимы, но и слышны.
Сладковато-терпкий дух, исходящий от тела невесты ударяет в нос, сбивая дыхание.
Антон застывает, пытается успокоить дыхание, впитывает душой и телом сладостные мгновения, острота которых ничуть не убывает со временем.
Остаться бы в живых после таких испытаний, думает он, чувствуя нечто нереальное, но продолжает эротическое путешествие.
Ему становится смешно от глуповатых мыслей, но лишь на мгновение. Мозг отключается, выходит из строя.
Лиза изгибается: протяжно вздыхает, наполняя лёгкие кислородом, как обычно поступают ныряльщики на пределе возможностей.
Влажные губы юноши скользят по чувствительной ложбинке живота, вызывают в теле подружки трепетную дрожь.
Антон языком проникает в ямочку её пуповины. Лиза вздрагивает от избыточного возбуждения, прижимает к себе его голову, следующую всё выше по пути к желанной цели.
Юноша с наслаждением облизывает поспевшие персики упругих сисечек, поглощает ароматные ягоды восставших сосцов.
Оба на пределе в предвкушении предстоящего десерта, переживают заранее его изысканный вкус, но пытаются продлить как можно дольше любовный танец.
Насытившись вдоволь сладостью нежнейшей кожи, Антон осторожно снимает с Лизы верхнюю одежду, осторожно укладывает на кровать.
У девушки, трепещущей от томления, прикрыты глаза, до предела расслабленна поза. Лишь подрагивающие веки и волны эмоциональной мимики выдают перезревшее желание, готовое взорваться.
Сильнейшее возбуждение и азарт выдают  спонтанные конвульсии то одной, то другой частички животика, такого притягательного, такого нежного, требовательно влекущего к себе, словно мощнейший магнит.
На уровне резинки трусиков вызывающе топорщится дорожка кучерявых волосков, обозначающих начало бесконечного пути в средоточие наслаждений.
Ещё немножко усилий, приятных и сладких, и дразнящая цель будет достигнута.
Девушка застыла в порочном оцепенении: нетерпеливая, готовая впустить в себя целиком и полностью вздыбленное начало милого друга, требовательно ожидая продолжения.
И оно последует.
Нужно лишь немного сосредоточиться и тогда…
Говорят, что в этот момент происходит гормональный взрыв, череда обыкновенных химических реакций к которым причастны разве что нескромные мысли. Возможно, это так, но влюблённые уверены, что это их эмоции, их чувства.
Какое им до этого дело? Они готовы стараться, независимо от природы восхитительных ощущений, день и ночь, день и ночь.
Только он и она, она и он. И пусть весь мир подождёт.
Впрочем, окружающее к излияниям чувств настолько толерантно, что страстей и вожделений попросту не замечает.
Для Большой Жизни частный случай незрим, он – лишь один из миллионов похожих событий и движений, не имеющих индивидуальной ценности.
Ну и пусть. Главное, что это предельно важно для самих влюблённых.
Много ли человеку надо? От богатства и изобилия такого счастья не случается. Только от безумства. От страсти обоюдной.
Влюблённые, несмотря на чувства, тоже скандалят, уставая порой от слишком тесного общения. Тогда им хочется побыть в тишине и в одиночестве. Это тоже нормально.
Но почти сразу  они понимают, что вместе тесно, а порознь невозможно.
На то она и половинка, что нет без неё целого. Есть только боль, тоска, пустота и печаль.  Этого добра в жизни и без того довольно. Зачем же их взращивать?
Оказывается, мириться, не менее увлекательное приключение, чем сама любовь.
Чаще уступает Антон. Не потому, что не прав. Первый шаг легче сделать более сильному партнёру. Он мужчина всё-таки и немного старше Лизы.
Его девушка этим правом бессовестно пользуется. Тем более теперь, когда появилось для этого веское обстоятельство.
Лето пролетело незаметно. На днях свадьба, к которой всё готово.
Родители Антона, его братья, все уже приехали. Готовятся к событию.
Антону по такому случаю дали неделю отпуска.
Лиза успела  здорово измениться: животик совсем незаметен, даже платье специального покроя не пришлось шить, но позвоночник стал похож на изгиб гусиной шеи. На лице веснушек прибавилось: потешных, чувственных.
Зато невесту тошнить перестало. Но, взамен или довеском появились капризы. Говорят, это нормально. Ну, не знаю.
Свадьбу сыграли не сказать, чтобы шумно – традиционно, согласуя с местными обычаями.
После свадьбы сенокос подоспел. Антон потихоньку эту науку освоил.
Часто с ночёвкой на покосе оставались. Траву лучше по росе валить, с раннего утра, а днём вздремнуть можно прямо в прокосе. Или под деревцем на одеяле.
Погода стояла чудесная. Духмяный запах свежескошенной травы и подсыхающего разнотравья просто душу наизнанку выворачивал.
Кругом цветы: направо полевые, налево лесные. Ягоды наливаются, птицы поют, кузнечики стрекочут.
Вечерами сверчки светятся синим холодным пламенем, как звёзды, созвездий на ночном небе не сосчитать. Вёдро.
Благодать. Давно Антон так не отдыхал.
Ха, отдыхал… какой там отдых: с четырех утра покос, потом завтрак, после сгребают кучи, носят их на жердях к скирдам, укладывают, утаптывают.
К вечеру ноги отваливаются, руки ничего не чувствуют. Но всё одно отдых выходит.
Вот тебе и первый семейный отпуск. До свадьбы вольготнее было.
– Неужели теперь каждый год такой отдых будет, – думал Антон?
– Да если и такой. Зато жена под боком, скоро сынок родится. Хотя, кто сказал, что сынок? Последнее время ему больше дочку захотелось. Умницу, красавицу.
Закроет Антон глаза и видит: малюсенькая девочка в жёлтом расклешённом платьишке, лёгком-лёгком. Он её на руках держит, а она ручкой куда-то вдаль показывает. И Лиза их обнимает.
Воображением и фантазией природа юношу наделила щедро. Ему постоянно сны цветные виделись, но это по ночам. Антоха мог любые видения вызвать даже во время работы.
Сидит, бывало, заполняет журнал учёта кормов или рацион кормления рассчитывает, а перед глазами она – Лизонька. До того иногда насмотрится, что приходится плоть успокаивать.
Девочка, дочь, на ментальных картинках стала появляться всё чаще. Всегда в жёлтом. Видит он дочурку уже подросшей. Маленькую, только родившуюся, совсем никак представить не получается.
Всё хорошо на покосе: природа, молока парного вдоволь, простокваша, овощи с грядки. Тёща блины да пироги каждый день на стол мечет. Обедать без ста граммов не садятся.
Вода, воздух, солнце…
Вот только с Лизой они теперь лишь плотоядно улыбаются да переглядываются.
Дом у тёщи мизерный: зал, запечный угол для хозяев да одна комнатка на всех на втором этаже, вот и всё. Уединиться в нём негде.
На покосе и вовсе каждую секунду под присмотром.
Антон уже чувственность мужскую разве что в узел не завязывает, а жёнушка ходит как ни в чём не бывало, будто так и надо.
Он ей знаками и по-всякому намекает: встретиться, мол, нужно на нейтральной полосе, вопросы семейные порешать, лаской-нежностью обменяться.
Молчит подруга, только ухмыляется, да животик чувственно оглаживает, вызывая у парня внизу живота томление, переходящее в болезненные конвульсии.
И чего делать?
– Всё, – думает Антоха, – надо спасать положение, хоть даже самообслуживанием, сил больше нет.
Видно женщины и вправду всё чувствуют: когда стало совсем невмоготу, Лиза подмигнула Антону с улыбкой, огладила раздавшуюся вширь, прыгающую как теннисные мячики грудь, провела чувственно руками по изгибам тела, соблазнительно улыбаясь, закатила глазки, изображая на лице сладострастие.
Флиртует – не иначе, надо подыграть.
В тот день молодые в доме ночевали, потому, что банный день подоспел. Это на селе незыблемая традиция, ритуал.
Приосанилась Лиза, ручкой Антона зовёт, прикладывая палец к губам, чтобы молчал, и направляется на мансардный этаж, к сеновалу.
От предвкушения мужчину долгожданной награды затрясло юного страстотерпца.
До чего же ему прислониться к желанному телу хочется, энергией любви напитаться.
Вот оно, родимое – в метре от него уютную попку оглаживает, груди чувственно сжимает, разве что не стонет сама от предвкушения интимного праздника.
Как представил Антон функционально-физиологическую греховную последовательность действий, испариной покрылся, безнадёжно пытаясь унять колебательные движения неугомонно пульсирующей плоти.
Воображение услужливо нарисовало объёмную цветную картинку: как шаловливая ладонь воровато проскальзывает под юбку, как на ощупь находит потайную тропинку к источнику счастья, как нежно раскрывает влажную раковину, а потом…
Юноша напрягся в реальном физическом теле, пришедшем моментально в состояние готовности встретиться с любовью, на автомате задумчиво следуя за женой.
Бестелесный фантом тем временем, продолжал, путешествуя в мире иллюзий, исследовать запретные закрома, даже запах живого желания воссоздал почти как реальный, отчего голова Антона закружилась, а сознание медленно поплыло в направлении бессознательного бытия.
Чудом не впечатался он в упругий Лизонькин зад, наяву притягивающий страстным магнетизмом.
Как же сложно возбуждённому мужчине пребывать сразу в двух мирах, кто бы знал!
Антон машинально огладил спелые полукружия налитых ягодиц, тихонько прижал супругу к стенке, ощутив трепещущий корпус юной подруги и тяжёлую грудь, пахнущую разнотравьем и спелыми фруктами, требовательно, властно развернул к себе…
– Не спеши, Антошенька! Всё будет. Не хочу, чтобы кто-то видел. У нас так не принято.
– Что именно не так? А дети у них, у всех, откуда, святые все, непорочные? Не томи, сил больше нет терпеть!
– На людях миловаться не принято.
– Что за бред, Лизка, думай, что говоришь! Рядом никого.
Нетерпеливый Антон перецеловал глаза, веснушки жены, впился губами в алые губы, пытаясь хотя бы языком ощутить блаженство проникновения.
Оглянулся назад. Вроде, никого.
– Да одни мы, одни! Видишь же, от страсти сгораю.
– Здесь у меня в дальнем углу сеновала, – прошептала Лиза, – место потайное, заветное. Я в нём в детстве пряталась, о любви и счастье мечтала. Золотое времечко было, часто о том вспоминаю. Там у меня гнездо свито, я проверила – до сих пор нетронуто, нас дожидается. Вот туда и спрячемся. Сама вижу, притомился без женской ласки. Зато аппетит нагулял. Я ведь понимаю, что мужику только внутри влажной тесноты небо в алмазах видится, а как вынырнет, так и счастье его заканчивается. Дороже тебя нет у меня никого на целом свете. Всё тебе одному отдам. Люблю, честное слово люблю. Может быть больше жизни. Пошли, сегодня твой день.
Залезли супруги в тот угол. Темно. Сено старое, трухлявое, пылью просыпается на голову, плесенью пахнет, в горло лезет. Зато одеяло предусмотрительно постелено: всё не на сене колючем валяться.
Скинул Антон с себя дрожащими руками нижнюю часть одежды, платье у подружки задрал, трусики стянyл торопливо.
Таким родным запахом повеяло – голова кругом пошла. Затрясло, залихорадило юного супруга.
Целует он Лизу, обнимает, гладит по  шелковистой коже. Возбуждение бурлит, подстёгивая небывалый азарт.
Раздвинула любимая волшебные белые бёдра… поздно… не донёс Антон животворящее семя, опростался, не успев до мечты добраться.
Стоило ли из-за этого в тёмный чулан, где крысы да тараканы хозяйничали лезть?
Повалился юноша без сил. Ничего вроде не делал, а отдышаться не может.
Расстроился, упал духом. Злой как тысяча ведьм в пятницу опоздавших на шабаш.
– Извини, милый! Передержала я тебя. Не подумала. Другой раз такого не случится. Отдохни маленечко, остынь, помечтай, всё как надо сама сделаю. Не расстраивайся, не обижайся. Время у нас есть. Сил молодых полно, желанием не обижены. Лежи, молчи. А лучше и вовсе глаза закрой, мечтай о чём-нибудь до жути желанном.
Наклонилась Лизавета над ним, заиграла волшебной дудочке, так, что обо всё прочем Антон мигом позабыл, отдавшись очарованию чувственной мелодии, искусно извлекаемой из его недр милой.
Тишина, звуков почти не слышно, а в голове, да и во всём теле музыка. Волшебная, чувственная.
Заслушался Антон, шалея от непривычных ласк, отключился совсем.
В голове сверкают фейерверки цветных вспышек, накатывает волнами шум прибоя: то ли фантазия, то ли сон.
Почувствовал  вдруг Антон недюжинную (явно пригрезилось), силу в напряжённых до предела чреслах и многократно возросшее желание немедленно очутиться внутри воспалённой раковины, что и произошло в ту же секунду.
Слышит лишь неприлично-прекрасные звуки – хлюп-хлюп, хлюп-хлюп. И мерное биение одного липкого тела о другое.
Очнулся юноша от судорожных спазмов внизу живота и взрыва внутри влажной тесноты.
Трясло не по-детски, словно после марафонской дистанции с полной спортивной выкладкой.
Ощущения были необычно яркие, неведомые прежде.
Поплыл Антон, растворился в благодарности и нежности к разлюбезной жёнушке.
Сердце стучит. Как бы  совсем не выскочило.
Лиза пихает ему в руки трусики, – оботрись. Ну как, полегчало? Ещё разок полечимся или хватит на первый раз? Теперь веришь, что люблю?
– И я тебя люблю! Ты у меня самая лучшая.
Подумал Антон секунду и решил не отказывать даме в продолжении банкета, коли деликатесов да закусок наметали на стол немеряно. Чего добру пропадать!
Притворился для приличия, будто сыт, а сам исподлобья на Лизавету смотрит. Накопилось у него за сенокос добра в закромах – ешь, не хочу.
Подружка для него всегда желанное лакомство. Аппетит у парня хороший. Наверно он сладкоежка?
Продолжили они светскую беседу на высшем уровне, немедленно приступив к интимным пререговорам. Теперь-то торопиться некуда: можно обстоятельно обсудить: с толком, с чувством, с расстановкой, чтобы ничего не упустить чего весьма важное в нелёгкой семейной жизни.
Лизались и ластились молодые часа полтора. Кажется, всё обследовали, ничего не забыли.
Вылезли после окончания рандеву из убежища: в головах от пыли и грязи можно рассаду огуречную высаживать, а ведь пару часов как из бани.
Уж они и вытряхивались, и дули – всё без толку. Пришлось в остывшую баню идти, холодной водой мыться.
Разделись, начали мылиться. Не утерпели, глядя на соблазнительно упругие тела, опять слились в порочной страсти, опьянённые неутолённой до сих пор жаждой.
Домой явились раскрасневшиеся: счастьем светятся, словно блины с горячей сковороды.
Тёща лыбится, словно свечку над нами держала.
Ну и интуиция у этих баб!
Зато настроение у Антона сразу появилось.
– Сейчас бы на сенокос, косой помахать, – вдруг подумалось ему, – или дрова поколоть. Что-то силушку молодецкуюдевать некуда.
Отпуск пролетел быстро, заметить не успели.
Антон даже  привыкнуть успел к сенокосной жизни.
Каждый день томлёная молочная каша из русской печи с разварочки, блины-пироги-оладьи, простокваши хоть ведро пей, налистовники пшённые. Это лепешки такие деревенские. От них Антоха просто чумеет. До чего хороша простая деревенская еда!
Щи наваристые, картошка в ста видах, капуста квашеная, снятая сметана. Кормили, что называется, на убой. Опять же по стаканчику горячительного в каждое застолье.
Дома так не поешь: не хозяйка пока Лиза, хоть и выросла в большой семье.
Ну да ладно, это дело поправимое. Научится.
А в плане любви почитай весь отпуск диетический: всё по выдаче.
Чувствует Антон, что здорово недодали. Дефицит накопился.
Требует этот голод немедленного утоления.
– Вот доберёмся до дома, – грезит неугомонный любовник, – цельную неделю покоя не дам. Нечего было антимонии разводить. Потайной угол при желании всегда можно найти. Не положено у них так, не принято! Как скажу – так и будет.
Лукавит. Лизка в дому командирит. Ласковая такая, застенчивая, а характер – кремень.
– Семья, – несмотря на вынужденное воздержание подумал Антон, когда рейсовый автобус тронулся в путь в сторону дома, – как же это всё-таки здорово.
Лиза прислонилась к нему, прикрыла глаза, а он тут же погрузился в мир интимных грёз.
Через два часа они будут дома, где их ждёт бесконечная счастливая жизнь.
И бескрайнее море любви. Пусть завидуют!

Тайна зачатия
Перемены одни неизменны,
Даже Вечность – из сферы утопий.
Только Жизнь априори бессмертна,
В бесконечном количестве копий…
Андрей Олегович
Генка Суровцев был старше Виталика на одну весну и кусочек лета, но к мальчишкам и к нему тоже относился пренебрежительно, не без основания считая себя взрослым.
Дело было совсем не в том, что он курил, дерзко огрызался, умело вставляя затейливые словечки, от которых у мальчишек краснели уши. Генка мог запросто крутить солнышко на турнике, ласточкой прыгнуть с многометровой вышки в свинцовую черноту едва оттаявшей реки, прогулять любой урок, даже если был объявлен диктант или контрольная работа, прижечь горячим чибариком руку, а ещё он знал и видел такое…
Мальчишки любили слушать его причудливые рассказы, особенно про девчонок: как те без трусов купаются в затоне, как намыливают друг друга в бане, как целуются с мальчишками, как…
Да-да, это он тоже видел, и не раз.
– Ну, колитесь, недоросли, откуда вы появились! Капуста, аист… не знаете. То-то, сопляки.
Генка выдерживал паузу, многозначительно ухмылялся, смачно сплёвывал, и начинал в деталях, с картинками, рассказывать, как в бане зачинали Федьку Лапина, сына местного священника.
Тот факт, что названный юнец был младше очевидца всего на три года, не имел значения.
Понять, где в его историях реальность, где вымысел не представлялось возможным. Кроме Генки никто и никогда не видел обнажённых девчонок, разве что мельком, уж про то, как делают детей, и вовсе никто не слышал.
У него была сестра, анатомические подробности которой парнишка расписывал по живому, не упуская ни одной пикантной подробности. Проверить его фольклорные новеллы никто не мог.
Виталик завидовал бедовому приятелю, его отчаянной самостоятельности, поразительной осведомлённости, хотя отлично знал о том, что родители его пьянчужки, что в доме шаром покати – ничего съедобного, тем более одежды приличной, не сыскать.
После одного особенно пикантного рассказа, который Генка для правдоподобности приправил вызвавшей смех сценой, когда рассказчика поймали на горячем, и выпороли крапивой (для убедительности был оголён зад со следами насилия), Виталик отозвал приятеля в сторону, чтобы тот посоветовал, как узнать, родители его сами сделали, или уже готового приобрели.
Генка встал в позу, – за так даже котята не родятся. Пирогов хочу, и киселя.
– Нема пирогов. Опосля притараню, как маманя стряпать надумает. Могу борща со сметаной принести, картохи жареной с котлетами, и клубнику.
– Должен будешь, – словно одалживая чего, согласился Генка, – в родительской комнате у вас в дому дверей нет, только занавеска. Это хорошо. Валенки заранее припаси, чтобы тихо ступать, дыхание задерживать тренируйся. Свет погасят – слушай. Как только кровать заскрипит – будь начеку. Главное – не заснуть. Родители, народ хитрый – ждут, когда всех сон сморит.
Заранее к темноте привыкай, иначе ничего толком не разглядишь. Когда дышать начнут, словно из глубины вынырнули, папка на коленях и локтях стоять должон над мамашей, и раскачиваться, словно молится, гляди в оба.
Поначалу они всегда одеялом закрываются, потом им жарко становится. Маманя ноги задирать будет, охать, и задом подпрыгивать. Да, долго не подглядывай. Батя опосля на крыльцо опростаться побежит, мать в кухню – подмываться. Застукать могут. Ежели всё случится так, как сказал – значит, сами тебя делали, не иначе. Хуже, коли ровно дышать будут, и лежать по сторонам кровати.
Неделю сторожил Виталик родителей, так и не дождался подтверждения, что его не купили, а сами сделали.
Не представляете, как обидно, когда люди, которым всю жизнь доверял… что они никакого отношения к твоему зачатию не имеют.
Виталик даже убежать хотел, когда понял, что родители его – совсем не родители, а так – сбоку припёку. Попользоваться взяли. Воспитывать им нравится видите ли, жизни учить.
Навсегда уйти решил. В американский городок Сент-Питерсберг, где жили Том Сойер и Гекльберри Финн.
А ещё он мечтал влюбиться в такую девочку как Бекки Тэтчер. Такая подружка была у него на примете – одноклассница Миля Калюжная.
Оба пели в школьном хоре, стояли всегда рядом.
От Эмилии пахло спелыми абрикосами, летним зноем, и детским мылом. Правда, она была воображала, и кокетка, Виталика не замечала в упор, но смотреть на неё было приятно, до жути волнительно.
– Хочешь, Мильку свою в чём мама родила увидеть, – спросил как-то Генка.
– Спрашиваешь. У меня в копилке пять рублей есть, хватит?
– Не-е-е, ещё борща со сметаной… и с котлектами. Я свистну, когда кино начнётся. Буду ждать у старого дуба. Только по улице не иди, огородами ступай. Не дай бог пацаны привяжутся. Эти дурни всю малину испортить могут. Милка твоя… красивая, жуть. Титек у ней почти нет, зато фигурка точёная. Статуэтка фарфоровая. Ладно, сам увидишь.
Услышав условный сигнал, Виталик засуетился: волосы никак не желали ложиться ровно, штанина пропускала не ту ногу, ремешки на сандалиях не застёгивались, руки и ноги дрожали от приближения к тайне.
То, что предстояло увидеть, давно не давало покоя.
Если Генка не обманет (борщ сожрал, паразит, деньги потратил), завтра никто из мальчишек не сможет смотреть на него сверху вниз: он тоже будет знать, из чего сделаны девчонки.
– Какого чёрта так долго! Не в театр идёшь. Мы не зрители – разведчики. Вырядился-то. А если на пузе ползать придётся? И это… ближе подойдём – замри, не дыши. Смотреть можно, рот раскрывать и шевелиться, запрещено. Понял, пацан? То-то!
Стайка девочек купалась голышом в затоне.
Юные дивы помыслить не могли, что кто-то может наблюдать за их невинной игрой.
Русалки ныряли, играли в догонялки, брызгались, визжали, не испытывая застенчивости. На наклонившейся над рекой ветке ракиты висела качель, с которой озорницы ловко прыгали в реку.
Взрослые в это время дня работали, ребятня гоняла на великах, играли в футбол и казаков-разбойников: некому было подглядывать. Да и не принято на селе шпионить за девчатами.
Милка была такая… такая тонкая, такая милая: узенькие плечики, выпирающие лопатки, ключицы и рёбра, игрушечные ножки, звонкий голосок.
Генка соврал – титечки у Эмилии были. Малюсенькие, конечно, но удивительно красивые. А как грациозно она двигалась.
Наблюдать за другими девочками тоже было любопытно, но Милка, она была совсем не такая, как все, особенная что ли.
Виталик поймал себя на том, что смотреть на неё жутко интересно, но стыдно. И всё же, оторваться от непристойного занятия было невозможно.
Позже девчонки обсыхали на берегу, расчёсывали друг другу волосы, заплетали косы, пели.
– Всё, Виталя, валим отсюда. Заметят, в другой раз остерегутся нагишом плавать. Сечёшь?
– А другой раз, это когда?
– Так я и сказал! Борща готовь, да поболе. И про пироги не забудь. Я тебе ещё не такое покажу, если язык за зубами держать будешь.
– А зачатие, как настоящие родители детей делают, можешь показать?
– Ато, я, брат, всё могу! Но за такое удовольствие, пацан, борщом не отделаешься.
– Я тебе не пацан, тоже девчонок без трусов видел.
– Это, брат, фигня, детский сад. Подглядывать, удел малолеток, хотя, тоже заводит. Как-нибудь, когда повзрослеешь, я тебя к Фроське Паниной в Конурово свожу. Она того, не в себе малость, но мужиков любит. И самогонку. Налей стакан, закусь поставь, и трогай что хочешь.
– Так уж и что хочешь! Так, то мужиков, а мы кто…
– Тю, дурень. Не пацан я давно! Ага! Сопли подотри. Я, например, точно мужик. Три раза к ней ходил. И сеструху за все места трогал. Вот те крест.
– Брешешь небось. Откуда у тебя самогон… и закусь, если пожрать не на что?
– На пятёрку твою купил, обормот, вот! А за то, что не веришь, цена возрастает вдвое. За тайну зачатия – в три раза. Съел, Фома неверующий!
– Чего так-то. Давай Фроську вдвоём трогать. Самогон и пожрать достану.
– Не дорос ещё. Вот поцелуешь Милку, чтобы все видели, тогда…
– Милку нельзя. Она особенная. Может, я жениться на ней хочу.
– Кто тебе мешает. Теперь и начинай. Подойди, признайся, что влюбился, чмокни… хоть в щёчку, но при всех. Тогда о тайне зачатия поговорим, о Фроське Паниной.
– Гад ты, Суровец! Я думал ты друг.
– Индюк тоже думал. Не друг, а наставник. Кто тебе Эмилию без трусов показал, кто помог родителей разоблачить, кто обо всём про взрослую жизнь рассказывает? Милка и мне тоже нравится. Возьму и влюблюсь. Неделя тебе сроку, иначе я её целовать буду.
– Только попробуй, пристрелю!
– Из рогатки что ли?
Неделю Виталик ходил хмурый, избегал компании сверстников.
– Ладно, – шептал запыхавшийся Генка, вызвав дружка стуком в окно, – не буду в твою Милку влюбляться. Хотел как лучше. Ты же олень, лопух. Упустишь, девка другому дурню достанется. Собирайся, малявка. Такую селяви покажу – закачаешься. Самое то, что ты хотел: тайну так сказать зачатия, под микроскопом. Сам вчера смотрел, чуть глаза не повылазили. Стёпка Силин… а-а-а, это же секретная миссия, тайна века. Будешь много знать – скоро состаришься.
– Денег у меня нет. Борщ тоже съели. Только картоха со шкварками осталась, хлеб и лук.
– Потом, всё потом. Торопиться надо, сам посмотреть хочу. Там такое, как в тевелизоре! Гладиаторы отдыхают. Стёпка с Юлькой…
– Хочешь сказать, ребёнка делать будут?
– Уже, кажись уже сделали одного. Мама дорогая, он её… а она, потом ещё раз. Чего телишься, дурень, без нас начнут, ничего не увидим.
Сердце выпрыгивало из груди, дышать было нечем.
Стёпка целовал подругу взасос, шарил у неё за пазухой.
Смотреть пришлось издалека. Подойти ближе не получалось – опоздали лёжку заготовить.
Хмельной от вседозволенности подросток (Стёпке в осень должно было исполниться семнадцать лет), самозабвенно лабзал Юльку, встав меж её ног на колени. Задрал выше пояса ситцевое платьишко, стянул с неё трусики…
Вокруг, насколько мог видеть глаз, простиралось безбрежное поле подсолнухов, повернувших головки в сторону влюблённой парочки, бабочки, пчёлы и шмели танцевали, кто сальсу , кто танго, птичий гомон олицетворял гимн любви.
Девочка прижала к животу шальную голову друга. Юноша очнулся, вспомнил, что припас букетик разноцветных анютиных глазок, приготовленных для неё.
– Я… я тебя люблю!
– Знаю.
Виталик отчётливо видел, слышал каждое слово. Он не знал, что будет дальше, но всё чувствовал: каждую эмоцию, каждое впечатление, каждое прикосновение. Родовая память объяснила, напомнила всё, что сейчас свершится. Он чувствовал такое… впрочем, объяснить это невозможно.
В Стёпкиной роли он видел себя, на месте Юльки – Милку.
Очень некстати где-то вблизи забрехал пёс. Стёпка заозирался, одёрнул платье подруги, ещё раз заверил подругу в любви.
– Нас могут увидеть. Пошли в амбар. Там… я одеяло принёс.
– Ты же… правда никогда не разлюбишь меня?
– О чём ты, Юленька! Я люблю, люблю, люблю.
– Милый, – прошептала влюблённая девчонка, утопив лицо в букете, – я тоже люблю тебя без памяти.
Генка приложил палец к губам, – молчи!
Амбар был дырявый. Сверху вниз наискось, лучами, ярко светило солнце.
Стёпка целовал и целовал любимую, расстегивая одну за другой податливые пуговицы, другой рукой ласкал нежную девичью грудь. Мальчишка дотрагивался до сосков девушки, а Виталик чувствовал каждое прикосновение.
Вслед за платьем в сторону отлетел лифчик. Кавалер губами исследовал вселенную страсти: ушки, шею, грудь, животик. Ниже, ещё ниже.
– Боже, он сейчас поцелует её туда, – сжав кулаки, предвкушал Виталий, мечтающий оказаться на месте Степана.
Зрители замерли.
Генка знал, что будет дальше, наблюдал, дыша через раз, – замри, Виталец, сейчас такое начнётся.
Мальчишка уверенно раздвинул ноги подруги, застенчиво погрузившей лицо в многоцветье букета, упал на неё, забился, напрягая ягодицы, выгибая спину, сначала медленно, потом быстрее, быстрее.
Виталий слышал, как хрустела под телами солома, как сладко стонала Юлька, высоко задирая ноги, как что-то влажно чавкало, отдаваясь в голове, внизу живота, в каждой клеточке тела.
– Вот оно что… а меня, меня-то кто так делал? Нет, нет, нет, я своих детей… я уж как-нибудь сам. Завтра же, нет, сегодня, признаюсь Милке, что люблю.
Стёпка отвалился от Юльки прежде, чем Виталик опомнился.
Генка поманил рукой. Пора отползать.
Спустя несколько минут друзья затягивались от одной сигареты. Виталик кашлял, но снова и снова ошалело втягивал терпкий дым.
– Теперь ты тоже готов, дружище, стать мужчиной. Теперь мы связаны страшной тайной. Копи деньги на самогон, так и быть, возьму тебя щупать Фроську.
– Да пошёл ты, – беззлобно парировал юноша, – моя девушка Милка. Без меня Фроську щупай!

Тест на беременность
Колкий осенний ветер холодом обовьёт –
Словно кашне тугое, вдруг перехватит горло…
Но леденящий ветер всё же, ещё не лёд,
Может, всего лишь фарс? –
Где-то на грани фола?
Ариша Сергеева
Суббота всегда была для них особенным днём.
Игорь работал руководителем отдела продаж в малюсенькой развивающейся компании с ненормированным рабочим днём.
В будни они могли встречаться очень редко. Тем более что Лариса училась в престижном вузе на бюджетном отделении, где состав студентов к концу третьего курса растаял напополам. Отчисляли за малейшие провинности и неуспеваемость жёстко.
Зато выходные, кроме вечера воскресенья, всегда были сплошным праздником. Где они только не были в эти дни: поездки за город, выставки, музеи, премьеры спектаклей, концерты.
Иногда Игорь водил свою девочку в кафе или ресторан. Долго они обычно не задерживались, шли в его комнату.
Жил он в коммуналке, но довольно респектабельной. Большинство жильцов были состоятельные интеллигенты, гордились историями семей, не выселялись по той же причине.
Комната юноши была обставлена старинной мебелью, причём сохраняла некий музейный антураж. Если точно не знать, кто в ней живёт, можно подумать, что принадлежит это жильё романтичной старушке.
Лариса любила рассматривать фотографии на стенах, вязаные крючком салфетки и накидки, живописные вышивки, фигурки из малахита, безделушки, каких в современных квартирах не увидеть. Ей нравилось всё, не говоря о хозяине этого странного мира.
Комната имела перегородку, за которой находился единственный инородный предмет, не вписывающийся в сюжетную линию обстановки, современную двуспальную кровать.
С пятницы на субботу и в следующую ночь девушка довольно часто оставалась у любимого.
Им было интересно вдвоём всегда, чем бы ни занимались. Игорь был стабильно предупредителен, аккуратен, заботлив и ласков, мог начать разговор на любую тему, поддержать дискуссию, даже спор, если чувствовал, что любимую это заводит, но умел вовремя остановиться.
Лариса, напротив, обладала способностью постоянно быть разной.
Она могла увлечённо что-то рассказывать, потом неожиданно всплакнуть, после чего декламировала стихи, приглашала Игоря на танец, в котором прижималась к нему настолько тесно, словно боялась, что любимый исчезнет.
Она умела смешить и смеяться, но постоянно с грустным выражением лица вопрошала, любит ли её Игорь.
Довольно часто девушку посещала апатия и меланхолия, когда ей никто не был нужен.
Даже любимый в такие минуты вызывал раздражение. Девушка забиралась с ногами на кровать, зарывалась в одеяло, свернувшись котёнком, отворачивалась лицом к стенке, и шипела, если до неё дотрагивались.
Игорь садился в такие минуты у кровати и смотрел на Ларису с мечтательным выражением. Но прежде шёл на общую кухню, заваривал большой чайник крепкого мятного чая, который девочка обожала.
Для неё Игорь всегда держал шоколад, фруктовую пастилу, и цукаты.
Лариса пахла восточными сладостями, настолько экзотическими, что опознать принадлежность ароматов было невозможно.
Юноша специально ходил в магазин сладостей, покупал немного каждого вида, пробовал на вкус и запах, но ничего подобного так и не обнаружил.
Он любил девочку беззаветно, хотя она была довольно странная. Её можно было назвать хорошенькой, добавляя к этому умница, скромница и прочие подобного рода эпитеты, которым Лариса вполне соответствовала. Не всегда.
Довольно часто её поведение характеризовали истерические нотки, когда на поверхность вылезали вспышки ревности, нервозность, неприязнь, гнев, раздражение, разочарование, скука.
Лариса страстно любила дождь, особенно грозу: запах грозовых разрядов, шум дождевых струй, вспышки молний, световые эффекты. Она настолько воодушевлялась, что через несколько минут влюблённые оказывались в постели.
Девушка так заводилась смесью стихии и секса, что приходила в полное неистовство.
Пока продолжалась гроза, она была ненасытна. С грозы их любовь началась, в момент стихии случилась первая близость. Игорь не мог не заметить постоянного совпадения бешеной любви с природным неистовством, как и колебаний настроения.
Как и все люди, влюблённые спорили, ссорились, ругались. Лариса могла в раздражении хлопнуть дверью, послать Игоря далеко и надолго, объявить, что всё кончено между ними навсегда.
Она выбегала в общий коридор, разражалась громким рыданием, сползала на пол по обратной стороне двери, кричала. Игорь никогда за ней не бежал, знал, что любимой нужно время, чтобы успокоиться.
Наплакавшись вволю, Лариса всегда входила обратно, припадала к его груди, долго-долго объясняла особенности своего характера, клялась в вечной и бесконечной любви.
Примирение естественным образом заканчивалось постелью. Девушка выкладывалась, отдаваясь самозабвенно. Игорь уже привык ко всем этим экзотическим бзикам.
– Ты меня любишь, – спросила Лариса после очередной вспышки агрессивности завершившейся истерикой и апатией, как-то странно, словно тестировала, исследовала его внутренний мир, пытаясь проникнуть в сердцевину мозга, заглядывала ему в глаза.
– Конечно, люблю, глупенькая. Кого же мне ещё любить, как не тебя, – ответил, не задумываясь, Игорь, пытаясь поцеловать.
Лариса скорчила недовольную гримасу, отстранилась, замолчала, внимательно изучая маникюр на крошечных ноготках, словно в этот миг не было задачи важнее.
– А вот мы сейчас это проверим.
– Сколько угодно, родная, это будет тысяча первая проверка. Но сначала приготовлю твой любимый успокаивающий чай с чабрецом и мятой. Вчера купил такие цукаты, закачаешься. Я быстро.
Игорь накрыл девушку пледом, повторил попытку поцелуя, на этот раз удачную. Вид любимой вызвал волну нежности.
Юноша прижался к телу девушки, провёл рукой по изгибам тела, немного дольше остановился на упругих ягодицах, вдохнул запах волос, зажмурился от удовольствия. Его с головой накрыло желание.
Уходить не хотелось, но по опыту Игорь знал, любимой нужно время, чтобы забыть причину раздражения. Пусть побудет одна.
Юноша ушёл на кухню, заодно ополоснулся под душем, побрился. Его не было минут десять. Лариса всё так же лежала, и смотрела на ногти.
– Чай, цукаты и любовь поданы. Милости прошу к нашему шалашу. Вставай.
– Ты меня точно любишь?
– Несомненно.
– Ты в этом уверен?
– Ещё бы. Хватит допрашивать. Чай остынет. Вставай.
Игорь подошёл, снял плед, наклонился, желая поцеловать. Лариса посмотрела на него так, словно хотела ужалить, или укусить.
– Не хочешь чай, не надо. Подвинься, я лягу с тобой. Согрею, успокою.
– Ты когда-нибудь думал о нашем общем будущем?
– Будущего нет, потому что оно не настоящее. Я думаю о тебе и себе… сегодня, сейчас. Нам хорошо вдвоём, мы любим и любимы. Что ещё нужно для полного счастья? Если у тебя есть вопросы или претензии, это повод для разговора, не более того. Мы способны решить всё, что угодно, но для этого нужно озвучить проблему.
– Хорошо, озвучиваю. Я беременна. Три раза делала тест. Надеюсь, ты не станешь отрицать, что ребёнок от тебя?
– Ты же предохранялась. Как это могло случиться? Нет, это немыслимо. Я не готов. В конце концов, такое не решается единолично. У тебя учёба, у меня карьера. Нам необходимо подождать года два… или три. Нельзя отпускать судьбу на волю случая. Я хочу детей, они обязательно у нас будут, только не сейчас. Ты должна сделать аборт. Боже, что я говорю! Дай мне сообразить, подумать. Так нельзя, Лариса, нельзя!
В голове сам собой возник усиливающийся вибрирующий шум, в груди образовалась пустота и холод.
Игорь смотрел на Ларису, какую-то отрешённую, безучастную, и не узнавал.
Мысли путались. Юноша пытался просчитывать варианты, но, ни один не приносил ожидаемого результата.
– Нам нужно подождать, Лариса. Мы не готовы.

Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «Литрес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (https://www.litres.ru/book/valeriy-stolypin-27037877/kaprizy-i-surprizy-romanticheskogo-voobrazheniya-66623670/chitat-onlayn/) на Литрес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.