Тени наших дней
Эшли Дьюал
Young Adult. Инстахит
Кирилл молод и хорош собой. Живет в Москве, совмещает учебу в университете и работу в престижном издательстве. У него есть все для комфорта, вот только Кир не чувствует себя счастливым.
В попытке сбежать от проблем он совершает то, на что не решился бы никогда в жизни: возвращается в родной город. Здесь парню придется разобраться со своим прошлым и начать все заново.
Сумеет ли он отыскать компромисс или же приблизится к краю пропасти?
Эшли Дьюал
Тени наших дней
© Дьюал Э., 2021
© Оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2021
* * *
Для Дольки Апельсина
И тебе всего хорошего
День 57-й
Кирилл никогда не любил родной город. Он мечтал сбежать в столицу лет с тринадцати и, когда развелись его родители, недолго думая, собрал вещи и последовал за мамой и ее новым мужем в Москву.
Оставить позади привычное оказалось достаточно просто. Наверное, так поступать и правда легко, когда тебе мало лет. Время течет иначе. О приоритетах еще не задумываешься. Намереваешься брать то, что хочешь, и не понимаешь, что иногда то, что хочешь, – самое страшное проклятие. Из-за проклятий в молодости тоже не паришься. Эта жизнь такая длинная, все успеется и разрешится.
Кир окончил школу, поступил в престижный вуз, научился сочетать обувь с рубашками и привил себе любовь к чистой одежде.
На втором курсе ему предложили пройти стажировку в издательстве отчима. На третьем он уже зарабатывал достаточно, чтобы не захаживать к мамочке с денежными вопросами. В нашей жизни мало кто может похвастаться самостоятельностью в двадцать три года, но он мог, что ему нехило льстило. Поэтому иногда он вел себя как высокомерный ублюдок. Почти всегда – как закостенелый эгоист.
Время в столице несется торопливо, так что Кир не понимал, когда прозябать в свое удовольствие, но спустя пару лет привык к сумасшедшему ритму, а точнее, научился притворяться, что бесконечный ряд проблем, девушек, усталости – норма. Баловень судьбы – люди любили так о нем говорить. Даже его мама, пропустив парочку глотков домашнего вина, такого же приторно-сладкого, как и любая материнская любовь, покачивала головой и признавала, что сынок у нее получился беспечный, но удачливый.
Видеть его на вокзале родного городка было крайне непривычно. Он не навещал отца, не любил ворошить бессмысленные обломки разрушенного и ныне неактуального прошлого. С папой они раз в месяц общались по телефону, и ему, по всей видимости, этого хватало с лихвой. Более того, чем старше он становился, тем короче становились разговоры. Отчим, конечно, не заменил ему родителя, но некоторую пустоту в сознании заполнил, так что однажды Кир забыл, что где-то в пятистах километрах от шумной столицы у него имелся родственник.
Парень зажал в зубах сигарету и закинул на плечо полупустой рюкзак. Он последовал за болтающей толпой к выходу, а затем вызвал такси и весь путь до дома смотрел в открытое окно, лениво выдыхая плотные шары дыма, которые подхватывал и уносил ветер. Пепел сыпался на джинсы и пластмассовый подлокотник. Кир не обращал внимания. Все его мысли занимала грядущая встреча с отцом. Еще он надеялся хорошенько отдохнуть. Отключить связь с внешним миром и на пару суток впасть в летаргический сон – умереть для всех. Даже для себя.
– Дом по правой стороне или по левой? – неожиданно спросил водитель, перебив свист ветра и гул проносящихся машин. Кир так глубоко затянулся, что горло засаднило, а затем небрежно выбросил окурок.
– По левой.
– Ближе к озеру?
– Я скажу, когда сворачивать.
– Отлично.
«Отлично», – подумал парень и смахнул со лба волосы. В салоне было так мало места, что колени едва ли не задевали грудь. Чехлы сиденья давно стерлись, выцвели, окно с его стороны не закрывалось, потому что ручка висела на каких-то нитках. Интересная у этого мужика жизнь, раз все его устраивает и язык не ломается при слове «отлично». Впрочем, без разницы. Кир расплатился, вышел из такси и закурил еще одну сигарету, уставившись на металлическую дверь, кирпичные стены, квадратные окна с коваными решетками и развесистый тополь. Отец жил в коттедже, который делили две семьи. Справа стоял шикарный внедорожник, слева – ржавый вишневый седан, и, несмотря на то что папа работал практикующим хирургом в областной поликлинике, ему принадлежала именно старая развалюха. Он разъезжал на ней уже почти восемь лет, и, видимо, его ничуть не смущала ободранная краска, изъеденная временем.
Парень посмотрел на часы. Около десяти вечера. Самое время свалиться в постель и как следует выспаться. Он затушил ногой окурок, прошел к входной двери и нажал на звонок. Невольно поглядел на детскую площадку, где до сих пор носились беспризорные дети, и вспомнил, как сам раскачивался на веревках и бегал за гаражи, пока мама выкрикивала его имя с балкона.
Дверь открылась с кряхтящим скрипом, и перед Кириллом появился Альберт Бродский.
Мужчина вцепился пальцами в позолоченную ручку, вскинул брови и уставился на сына таким изумленным взглядом, будто под конец весны все улицы замело грязным снегом. В его красивых глазах пронеслось что-то близкое, знакомое. У парня даже в горле запершило. Отец наверняка собирался что-то сказать, но рот у него то открывался, то закрывался, как поломанный механизм, и он продолжал молча пялиться на гостя, ничего не понимая.
– Я не вовремя?
– Ты? – Альберт надрывно усмехнулся. – Ерунду не говори!
– Я пройду?
Кир не дождался разрешения. Переступил порог и прошел в узкий коридор, такой же темный и длинный, каким он его запомнил. Папа тоже почти не изменился. Его белым футболкам, пожелтевшим от времени, и твидовым дешевым штанам, кажется, не было счету. Правда, темно-русые волосы покрылись седыми полосками. Да и морщин на круглом добром лице помножилось. На цепочке висели очки с узкими прямоугольными стеклышками. Он любил в них читать заумные книжки. По правде говоря, на отца Кирилл не был похож, пошел в маму с ее острым лицом, соколиным носом и широкими плечами, которые у девчонки смотрелись достаточно нелепо. Но стоило ему напялить очки, чем в школе он занимался ежедневно, и сходство поражало даже знакомых.
Альберт закрыл дверь и, стесняясь, спрятал в карманы гигантские ладони. В детстве Киру казалось, что этими ладонями можно раздавить человеческий череп, и он не сомневался, что именно этим его папа и занимался на работе, ведь на балконе, оборудованном под его личный кабинет, вечно валялись книги с жуткими картинками внутренних органов.
– Какими судьбами? – вдохновленно воскликнул мужчина и вытащил руки из карманов, но лишь затем, чтобы сложить их на груди. – С мамой все хорошо?
– Ага.
– А с этим… ну с ним.
– Они оба в порядке. – Кирилл стащил рюкзак и осмотрелся. На втором этаже находилась его спальня. Лет в одиннадцать Кир завесил ее постерами музыкальных групп. Почему-то он не сомневался, что постеры до сих пор висят на стенах. – Решил на время сбежать из Москвы. Не против?
– Спрашиваешь? Я сто лет тебя не видел, ты ведь… – мужчина запнулся. В тусклом свете нельзя было разглядеть всех эмоций, полыхнувших в его серых глазах, но пронеслось их много. Даже слишком. Он поджал губы и махнул рукой, словно этот разговор не заставлял его сердце барабанить по ребрам. – Неплохо выглядишь. Уставший, правда.
– На работе вымотался.
– Какие-то сложности?
– Да нет.
– Так да или нет?
– Нет.
– Уверен? Под глазами два фингала. Не дает столица продышаться, верно? Ловушка для наивных обывателей. Красивая картинка, а за ней бесконечные проблемы.
В ответ Кир лишь равнодушно хмыкнул.
– И как Оля допустила такие лохмы у тебя на макушке?
– А каким образом ее касаются мои лохмы?
– Повзрослел, значит.
– Вроде того, – холодно ухмыльнулся Кирилл. – Я поднимусь?
– Конечно!
– Хочу душ принять. Из еды что-нибудь найдется?
– Да-да, иди, я просто… ты врасплох меня застал, я даже не думал… – Альберт шагнул в сторону кухни, но остановился и досадливо растянул: – Я совсем тебя не ждал. Неделями торчу в приемной, взял себе несколько ночных смен на этих выходных. Знал бы, что ты ко мне нагрянешь, забил бы свободное воскресенье. Хотя, может, попробую и так забить.
– Пап…
– За свой счет возьму.
– Не парься, ладно? – Кирилл повесил рюкзак обратно на плечо. – Все путем.
– Ты точно в порядке? Глаза у тебя какие-то…
Парень замер. Отец так посмотрел на него, будто все увидел. Все понял.
– Какие? – как можно спокойнее поинтересовался он и сдавил в пальцах ремень. Узкий коридор вмиг показался нестерпимо крошечным, просто издевательски маленьким.
– Грустные они.
– Не выдумывай.
– Поднимайся, а я внизу подожду. Еще не поздно, так что…
Не поздно для чая или вернуть их былое общение? Отец так и не закончил мысль. Подошел к сыну и внезапно крепко обнял его.
Кирилл же, смутившись, похлопал его по лопатке.
– Рад, что ты приехал, – сказал Бродский-старший и направился на кухню, а парень кивнул и сдавил переносицу. Разумеется, отец рад ему. На что еще он рассчитывал?
Кирилл поднялся по широкой лестнице и остановился, услышав шорох. Клацанье чьих-то когтей о деревянный паркет. Он оглянулся и удивленно вскинул брови:
– Джамбо?
Огромный черный лабрадор с заплывшими глазами тяжелой, покачивающейся походкой направлялся к парню, грузно дыша. В его движениях уже не виднелось былой ловкости и энергии, он ступал медленно, точно породистый жеребец на показной ярмарке, но глаза смотрели радостно и преданно.
– Джамбо! – воскликнул Кирилл, сбросил с плеча рюкзак и упал на колени перед собакой. Вспышка, и ему снова восемь, а Джамбо снова два. Кир и сам удивился, что так громко выкрикнул имя старого друга, что рухнул на колени. Пес коснулся мокрым носом его ладони, и он усмехнулся. – Ну от тебя и несет.
Пахло от него и правда паршиво, но Кирилл не спешил подниматься. Лабрадор поставил гигантские лапы ему на колени и застучал хвостом по полу. Потянулся к хозяину, чтобы прокатиться шершавым языком по его щеке, но Кир пригрозил ему пальцем:
– Не вздумай.
Пес послушно отстранился. Он всегда слушал его команды. Парень выпрямился и почему-то замер, разглядывая блестящие глаза собаки и ее длинный язык, свисающий на левую сторону слюнявой пасти. Он уехал из родного городка, но никогда не задумывался о том, что оставил позади. Что существовало без него.
– Вышел он? – раздался голос отца, поднимающегося по лестнице. – Старый боец.
– Джамбо?
– Болел последние несколько месяцев. Из моей комнаты нос не высовывал.
– Серьезно?
Парень недоверчиво покосился на пса, а потом вновь поглядел на папу. Тот остановился в проходе и запустил большие пальцы в широкие карманы.
– Серьезнее некуда.
– Не выглядит он больным.
– Перед тобой красуется.
– Вот как.
– Может, прогуляешься с ним?
– С ног валюсь. Потом как-нибудь.
Папа коротко пожал плечами, пробормотал что-то еле слышно. Кир напрягся, но не стал переспрашивать и поплелся к себе в комнату. В глазах отчего-то рябило. Он надавил на них пальцами, потом вспомнил про линзы и резко опустил руку. В его спальне до сих пор стояли раскладной диван и компьютер столетней давности. На черной клавиатуре скопился слой пыли, а нетронутые детские энциклопедии притаились на деревянных полках книжного шкафа. Парень остановился на пороге, изучая забытые вещи, брошенные воспоминания, и почувствовал, как в глубине души образовалось нечто тяжелое и колючее. Он хотел было сделать шаг, распахнуть шторы, включить свет, но не мог шевельнуться. Перед ним проносились одна за другой вспышки из детства, старые, потертые выкройки из памяти, о существовании которых он даже не подозревал. Стало не по себе. Парень нахмурился, бросил рюкзак на диван и вернулся в коридор.
– Я передумал, – прикрикнул он, спускаясь быстрым шагом по скрипучей лестнице.
– Передумал? – донесся голос отца из кухни.
– Пройдусь с Джамбо. Его поводок…
– Там же, где и всегда.
«Разумеется», – подумал Кирилл и нашел ошейник в позолоченном комоде. Комод родителям на свадьбу подарили какие-то родственники. На нем скромно примостились несколько рамок с фотографиями. На одной из них Кир хмуро пялится в камеру на выпускном. Мама тогда порядком надоела, заставляя позировать на фоне школы и праздничных шаров. Кир шмыгнул носом, присвистнул и ничуть не удивился, когда Джамбо послушно, правда, до страшного медленно, подошел к нему, стуча толстыми лапами.
– Хороший пес, – отрезал он, фиксируя ошейник. Достал сигарету, устало зажал ее в зубах, а потом еще раз проверил, чтобы поводок хорошо держался за металлический крючок.
– Что говоришь? – вновь заголосил отец.
– Я пошел.
– Что?
– Пошел я. Не закрываю.
Удивительно, как несколько лет превращаются в несколько секунд. Кирилл захлопнул за собой дверь, остановился на крыльце и поглядел в аспидное небо, пребывая в полнейшем замешательстве. Широкое и бесконечное, оно тянулось над крышами домов и было точно таким же, как и десятки лет назад. Собака. Вечер. Запах никотина и тишина, о которой в большом городе только мечтают. Казалось, Кир совершил квантовый скачок и вынырнул в далеком прошлом. Он невольно усмехнулся и покачал головой. Не верилось, что он стал таким сентиментальным и рассуждал о вечном и незыблемом, подобно кисейной барышне из бульварного романа.
– Идиот, – смеясь, фыркнул он, зажал сигарету между пальцев и ленивой походкой побрел вдоль улицы.
В родном городке почти ничего не изменилось. Зелени стало меньше. Парень неторопливо рассматривал знакомые переулки, лавочки, балконы и наслаждался спокойствием, чем-то похожим на исцеление. Воздух был свежим, почти сладким, свет рассеянно кружил рядом с фонарными столбами и не лез за отведенные рамки, бесспорно уподобляясь людям. Пес кряхтел и поглядывал на хозяина, словно не верил, что тот бредет рядом, а Кир изо всех сил, точно одержимый, сумасшедший, старался быть здесь и сейчас. Здесь и сейчас.
«Отосплюсь, – думал он, – и отредактирую несколько текстов. Но сначала отосплюсь».
Не передаваемая словами усталость душила его, будто чьи-то пальцы. Мысли, старческие, нелепые, атаковали голову, вмешивались в душу. В свои двадцать три года он валился с ног, как избитый жизнью восьмидесятилетний старик. Что сломило его, что его так разочаровало? Он не болел, не умирал, но эмоционально выгорел, как кислород в космосе. Исчез, будучи здесь. Пропал, не уходя. Он ничем не отличался от прохожих. Его взгляд был направлен прямо, а ноги ступали твердо. Но глазами боли не увидишь. То, с чем Кир имел дело, сидело глубоко внутри и раздирало в клочья остатки мужества, и как бы много сигарет он ни выкурил, этого монстра не брал никотин.
– Кирилл? – внезапно раздался мужской голос, и парень в недоумении остановился. Даже в линзах он паршиво видел в темноте, так что ему пришлось прищуриться. – Ничего себе!
Из черного квадрата на свет выпрыгнула долговязая, жилистая фигура. Молодой человек с такой же широкой улыбкой, как у Чеширского кота.
– Поэт вернулся в город!
– Женя?
Кир вскинул брови, разглядев в незнакомце своего бывшего одноклассника – Ситкова.
Куртка нараспашку, светлые волосы все так же адски вьются. Девчонки ему завидовали, а парни его безбожно стыдили, но с хорошей компанией не страшны грубые шутки. Женек как раз имел такую, а Кирилл являлся ее неотъемлемой частью.
– Ты когда приехал? – воскликнул Женя и радостно обнял друга, будто они не молчали на протяжении пяти, а то и шести лет. От него пахло мятной жвачкой. – Чего не написал?
– Не успел.
– Черт меня подери.
– Не начинай. – Кир криво ухмыльнулся. – Мне и от отца хватает ностальгической чуши.
Ситков прихлопнул в ладони. Глаза у него были узковатые, но такие яркие, внимательные, что казалось, будто он смотрит сквозь человека, видит все его грешки и мысли. Видеть он, конечно, ничего не видел. Возможно, догадывался, но никогда серьезными вопросами не задавался. Не лез, так сказать, за ограничители и избегал липких чувств. Да, он именно так отзывался обо всем, что вызывало судороги сердечной мышцы: липкое дерьмо.
– Куда путь держишь? – выгнув брови, поинтересовался Женек и скрестил на груди руки.
– Прогуливаюсь.
– С этим чудищем?
– В яблочко, Шерлок.
– А завтра что планируешь?
Кирилл неопределенно пожал плечами. Сигарета жгла пальцы. Он в последний раз сделал затяжку и выкинул окурок, отчего по асфальту поскакали миниатюрные рыжие искры.
– Поработать хотел.
– С работы приехал работать?
– Вроде того.
Давний друг улыбнулся:
– Понятно.
– А ты как поживаешь? – с неясно откуда взявшимся энтузиазмом спросил Кирилл. Ему не хотелось болтать попусту и притворяться, что данная встреча ничуть его не напрягает, но уважение к прошлому, пусть и погасшему в омуте новых, более значимых эмоций, не позволило ему уйти. – Не надумал уехать?
– Мне и здесь хорошо.
– Вот как.
– Кручусь понемногу. Не жалуюсь, если ты об этом.
– Выглядишь бодро.
– Впереди еще целая ночь, – игриво подметил тот и запустил пальцы в кудрявые волосы. Удивительно: прошло столько лет, но его манера вечно поправлять свои лохмы никуда не делась. – Приходи завтра в нашу забегаловку. Мы с ребятами собираемся.
Кир почувствовал, как Джамбо потянул его за собой, и еле сдержался от порыва сорваться с места, лишь бы не тратить время на происходящий сумбур. На эту игру в старых добрых приятелей, знающих друг о друге всю подноготную.
– Посмотрим.
– Проспись, поэт. Видок у тебя уставший. Причешись, отпросись у папочки и причаливай. Нормально пообщаемся. А то секретничаем посреди переулка, как две мелкие девицы.
– Язык у тебя – все то же помело.
– Зато ты его как будто проглотил.
– Если бы… – попытался пошутить Кирилл, но вышло паршиво. В последнее время все его фразы звучали беспристрастно и холодно, словно рубильник, отвечающий за его эмоции, раздолбали к чертовой матери. – Я постараюсь.
– Постарайся уж.
Он пожал Женьку руку и уверенно потянулся за сигаретами. Четвертая за несколько часов или за час? Нужно завязывать. Парень вынул зажигалку и щелкнул ею, да так, что щелчок эхом прокатился по всей улице. Женя махнул ему рукой на прощание и вновь широко улыбнулся. Как у него лицо не трескалось?
– Встретимся завтра, уяснил?
– Ага, – затянувшись, кивнул Кирилл, – обязательно.
Джамбо проскулил нечто невразумительное и посмотрел на своего хозяина. Кажется, даже пес почувствовал, что в ближайшее время Кир не намеревался с кем-либо разговаривать.
День 58-й
Утро выдалось туманным. Кир приподнялся на локтях, поглядел на часы, поглядел вокруг и, сообразив, что находится не у себя дома, рухнул обратно на подушки. Сквозь плотные шторы прорывалось солнце. Его лучи засвечивали глянцевые постеры рок-групп, которые скрывали старые стены. «Kiss», «Ramones», «Linkin Park». Внезапно Кирилл вспомнил, как крепил плакаты на скотч и как его мама ругалась, что он портит обои. Нелепость, если подумать. Он все равно развесил постеры, но прилепил их на клей.
Парень неохотно поплелся в ванную, принял душ. Он долго стоял под струями воды, тихо дыша, всматриваясь в тени, которые отбрасывали его голова и плечи. Волосы уже прикрывали уши. Может, отец был прав и стоило подстричься? Может, это не его дело и пусть не лезет со своими советами? Кир плеснул воды в лицо и зажмурился.
Здесь и сейчас. Здесь и сейчас.
– Дерьмо, – прохрипел он и выключил душ.
Чуть позже Кирилл не нашел упаковку с линзами в рюкзаке: собирался впопыхах. Тратить деньги на новый комплект не хотелось, да и сомневался он, что найдет подходящий в этом провинциальном городке. Выругавшись, он достал футляр с очками из верхнего шкафчика и нацепил на переносицу свои старые очки с круглыми стеклами, как у заядлого ботаника. Удивительно, но в школе его не дразнили. Наоборот, называли поэтом. В основном из-за фамилии, конечно. И все же очки вполне хорошо вписывались в его романтический образ.
– Жесть, – пробормотал он, рассматривая себя в зеркале. Прилизанные после душа волосы. Тонкая оправа стекол. Белая майка, которую он успел прихватить с собой. Кажется, Кир не только очутился в прошлом, но и стал прошлым. Не хватало еще идиотского пушка над верхней губой и синяка под глазом. Кажется, начиная класса с шестого он не возвращался домой без ядреного фингала или разбитых костяшек пальцев.
Кирилл спустился на кухню и нашел на столе записку от отца: «Сегодня в ночную, оставил деньги на холодильнике». Парень покосился на холодильник и действительно увидел две сложенные бумажки, прикрепленные магнитом. Интересно, папа и вправду забыл, что Киру уже далеко за двенадцать, или просто решил окунуться в ностальгию?
– Спасибо, но… – Кирилл поджал губы, – я как-нибудь справлюсь.
Заварив крепкого чая, он вновь поднялся к себе в спальню и достал из рюкзака ноутбук. Уж что он не забыл бы ни при каких обстоятельствах, так это свой компьютер. Вся жизнь парня давно перекочевала в ярлыки и папки на рабочем столе. Как выяснилось, его жизнь весила двести пятьдесят шесть гигабайт.
Не считая двух терабайт на переносном жестком диске.
Отхлебнув горячего напитка и поправив на переносице очки, Кир принялся читать почту и составлять план работы. Учеба на последнем курсе института ничуть его не волновала. Он уже давно договорился со всеми преподавателями и появлялся на парах заочно, лишь бы не нарваться на неприятности в деканате. Основная же часть его существования протекала в издательстве, где он устроился на должность выпускающего редактора художественной литературы, и если сначала рабочий процесс вызывал у парня головную боль, сейчас он смиренно выполнял миллион задач одновременно и уже не находил времени на сетования. Единственный минус, гигантский и досадный минус, заключался в том, что у него не хватало времени на собственное творчество. Печатать Кирилл начал в шестнадцать, в тот же год, как переехал в Москву. Он всего-то хотел высказаться, а высказаться было некому, так что пришлось вываливать тонны линчевания на белые страницы. Этот необычный способ рефлексии в какой-то момент перерос в нечто большее, личное. Теперь Кир не разделял себя и свою фантазию, они сосуществовали, подпитывая друг друга. Еще бы вернулось вдохновение.
Парень обернулся, услышав, как в комнату ввалился Джамбо. Пес причалил к хозяину и невозмутимо облокотился мордой о его колено. Он вечно делал нечто подобное, когда ему было скучно. Хитрая псина. Не растеряла навыков даже спустя столько лет.
– Не начинай, – проворчал Кирилл, на что Джамбо жалобно поскулил. – Я занят. – «И я разговариваю с собакой». – Позже прогуляемся.
Джамбо нехотя отстранился, но потом устроился у него в ногах и мирно засопел. Почему-то этот звук подействовал на Кира успокаивающе, и он впервые за долгие годы взялся за работу без удручающей мигрени и желания разломать ноутбук на две части. Стянув очки, парень надавил на глаза и глубоко втянул воздух. Иногда ему казалось, что физический труд куда проще умственного. Он бы согласился разгружать машины, лишь бы не разгружать свалку несвязанных, глупых, а порой откровенно идиотических мыслей творческих гениев. Но кого волнует внутренняя тягомотина? Оценивают и любят внешние успехи. В том и заключается работа любого издателя – создать тренд, а не рассказать о сопутствующих трудностях, с которыми он сталкивался.
Стрелка часов торопливо нагоняла круги на циферблате. Кирилл прошелся по комнате, поредактировал, покурил и поредактировал еще раз. К вечеру его глаза горели, как будто их жарили на солнце, а голова гудела громче прибывающего поезда. Парень свалился на диван, закинул за голову руки и прикрыл глаза. Ему нужно было отдохнуть, отвлечься, но мысли все равно сводились к одному и тому же.
Кирилл выпрямился. Осмотрел тонущую в сумерках крошечную спальню, белые лучи света, отскакивающие от экрана ноутбука, и разозлился. Ему постоянно хотелось придавить глаза руками, словно, отгородившись от суетного мира, он сойдет с жизненных рельсов или же выпрыгнет за пределы повторяющегося круга. Но в темноте факты оставались фактами, и пусть на время краски гасли, реальность оставалась реальностью.
Выругавшись, Кир подскочил с дивана и ринулся к рюкзаку. Достал рубашку, накинул ее поверх майки и растормошил ладонью волосы. Неуклюже подпрыгивая, нацепил один ботинок, потом второй. Джамбо следил за ним пристальным взглядом и не понимал, отчего хозяин замельтешил по спальне, точно ужаленный.
– Хочу продышаться, – объяснил хозяин собаке, – на воздух нужно, иначе свихнусь.
Пес наклонил голову.
– Встречусь с ребятами. Займу чем-то мысли.
Спрятав в карман сотовый, Кирилл спустился по лестнице и остановился перед зеркалом в коридоре. Глаза и правда казались жуткими. Сосуды полопались. Всегда светло-зеленая радужка потемнела, покрылась желтоватым болезненным отблеском. Парень прошелся по щекам пальцами, растянул кожу с каким-то пугающим безразличием и перевел дух.
Забегаловка, о которой говорил Женек, находилась в пятнадцати минутах от дома. Вся их компания варилась в одном районе, так что местом встречи выбрали небольшой бар «для своих», что-то наподобие кафе с дешевым алкоголем и громкой музыкой. В детстве это место казалось святым, особенным. Ни у кого не было такой крепкой мужской тусовки, и они отменно проводили время, напиваясь и приставая к девчонкам. В тринадцать лет еще рано пить, целоваться по углам с незнакомками и сходить с ума, но кто из нас задумывался о последствиях?
Так как на дворе стояла поздняя весна, толпа тусовалась не только в баре, но и снаружи. На потертых диванах умещались по пять человек, на деревянных столах бурлили кальяны и блестели мокрые круги от стаканов с выпивкой. Блеклый дым плавал по воздуху, словно защитное поле, а ветер разносил по округе фруктовые ноты вместе с невнятным шумом.
Кир осмотрелся, не нашел знакомых лиц и лениво потянул на себя входную дверь: тут же спертый, кисловатый запах врезался в него, точно кувалда, и стеклышки очков покрылись мутной пленкой. Он протер их об уголки рубашки и прошел в глубину зала.
Галдящая толпа раздражала. Чьи-то улыбки, шепотки, руки и волосы. Он неспешно брел к барной стойке, намереваясь скорее смочить горло чем-то действенным, но люди путались у него под ногами, сновали перед носом, перехватывали взгляд. Пытались понять, кого он напоминает, ведь в маленьких городках каждый под наблюдением.
– Эй, Поэт! – внезапно послышался мужской голос, и Кирилл обернулся. Женя размахивал руками, сидя с компанией на диванчике около окна. – Сюда!
В тот же миг Кир пожалел, что все-таки вышел из дома.
– Сейчас, – пробормотал он, кивнув однокласснику, а потом подошел к бармену и хрипло отрезал: – мне «Лоусонса», двойную.
Перепуганный сопляк, который наверняка подрабатывал в этой убогой забегаловке, чтобы покрыть счета за учебу, собирался спросить у него паспорт, но передумал. Возможно, его насторожила колючая ухмылка Кира. Бродский не сомневался, что если прямо сейчас ему не нальют выпить, он перегнется через стойку и сметет мордой этого петуха все бутылки.
– Ваш двойной «Лоусонс».
Кирилл осушил рюмку. Горячая жидкость прожгла горло, пищевод, выстрелила в голову, и на мгновение дышать стало проще. Он с неохотой поглядел на улыбающегося Женька и вновь повернулся к бармену:
– Повтори.
Со второй рюмкой Кир не торопился. Протянул пацану деньги, оттолкнулся от стойки и направился к компании ребят, с которой когда-то проводил свободное время. В те дни все время было свободным, так что зависали они вместе круглосуточно.
Женек, Егор, Андрей и Саша. Андрея среди них не было. Наверняка смылся куда-то. Родители у него прилично зарабатывали, так что билетом в высшее общество его обеспечили уже в средней школе. Егор выглядел иначе. Никаких прыщей, короткого чуба и скоб на кривых зубах. Кир даже усмехнулся. Если бы не рыжие волосы, он бы его не узнал. А вот Саша – или Педант, как гласила его кликуха, – ничуть не изменился. Сидел все так же прямо, точно ему в задницу кол всадили. Аккуратно уложенные волосы, идеально выглаженная рубашка…
– Бродский! – взвыли парни почти одновременно и подорвались с мест.
С ними зависали еще две девчонки, но про них временно забыли.
– Какими судьбами?
– Что за артефакт на носу?
– Чего не написал?
– Это что – щетина?
Его обступили со всех сторон. Столько вопросов… Кирилл решил не отвечать. Он обнялся с призраками, пожал их руки, ответил на их улыбки, а потом они расселись по местам, но на лицах у каждого застыло задумчивое выражение.
– И вот ты здесь! – торжественно объявил Педант, сверкая голубыми глазами. Его мамаша изрядно издевалась над ним в детстве: начищала его вещи, пичкала таблетками и звонила по пять раз на день. Так странно было видеть, что он оставался прежним Сашей с ровным пробором и рубашками из хлопка, от которых разило порошком за пару метров.
– Ага, здесь, – криво улыбнулся Кир.
– И это я его нашел, – напомнил Женя.
– Еще бы.
– Увидел знакомую физиономию и сначала решил, что показалось, но нет, вот же он, Поэт собственной персоной, все тот же смазливый писака в очках. У отца стащил?
– Свои раскопал.
– Ты похож на археолога, – промурчала симпатичная светловолосая девушка с розовыми кончиками и села к Жене на колени. В носу у нее торчал пирсинг. Рваная юбка задралась, открывая вид на крупные ноги, обтянутые ядрено-красными колготами.
– На археолога?
– Угу.
– А ты похожа на девушку моего друга, – очаровательно улыбнулся Кирилл.
– Надо же, какой догадливый, – вмешалась вторая незнакомка и скучающе подперла рукой подбородок. У нее были непослушные каштановые волосы, которые торчали во все стороны, карие глаза и молочная кожа. Между бровей залегла тонкая складка. Киру почудилось, что это морщинка, но, присмотревшись, он понял, что это шрам.
– Соня сегодня не в настроении, – присвистнул Егор, облокотившись о спинку дивана.
– Я прекрасно себя чувствую.
– И поэтому злишься целый вечер.
– Я не злюсь.
– Злишься, – кивнул Женек.
– Да нет же.
– Ага, – согласилась его подружка и протянула Киру руку: – Маринка. А эта дикарка – моя лучшая подруга. Она повздорила с преподом, вот и испепеляет всех взглядом. Сам знаешь, в универе проблем не оберешься, если язык за зубами держать не умеешь.
Кирилл притворился, что ему интересно, повернулся к Соне и попытался улыбнуться, но вышло довольно убого.
– И с каких это пор ты вискарь пьешь? – вдруг спросил Педант и приобнял Соню за плечи.
Кир не сомневался, что через какое-то время начнется викторина: «И с каких это пор». А еще он не сомневался, что в какой-то момент ему дико захочется свалить на Северный полюс. Друзья из прошлого – это как дешевая выпивка. Весело только в самом начале.
– В Москве вариантов не так уж и много, – наконец ответил он.
– Да неужели.
– Всего один.
– И какой?
– В дрова, не важно, каким способом, лишь бы отключиться после рабочей недели. Виски – надежное средство.
Кир разом осушил рюмку и со стуком поставил ее обратно. Маринка отчего-то загадочно заулыбалась, прокатившись острыми ноготками по губам.
– В любом случае пить ты научился именно здесь, – гордо провозгласил Женя.
– И похмеляться.
– Где сейчас работаешь? – подавшись вперед, спросил Егор и смахнул тыльной стороной ладони испарину со лба, на котором проглядывались грозди веснушек. – И как с учебой? Экзамены на носу, а ты причалил к родному берегу.
Кирилл растянул губы в улыбке. Все на него пялились. Хотелось провалиться под стол. С другой стороны, подобные разговоры отвлекали от дурных мыслей, так что план «пойти-проветриться, а заодно-взять-себя-в-руки» отлично работал.
– Кого волнуют экзамены?
– Вот и я о том же, – возмутилась Соня и подвинулась ближе к краю, из-за чего рука Саши упала с ее плеча. Девушка притянула к себе сок и измотанно покачала головой. – К черту экзамены. Как будто кому-то есть до них дело.
– Работодателям, – сумничал Педант, явно обиженный, что Соня от него отсела.
– Не смеши.
– Лучше притворись, что все в порядке.
– Не собираюсь я притворяться.
– А что сделаешь? Насрешь на оценки?
– Вот! – хихикнула Марина. – Послушай Санька, иногда нужно просто забить.
– Забить? – Соня усмехнулась, но отчего-то Киру показалось, что ей не смешно.
– Да ладно тебе, не драматизируй.
– Я же королева драмы.
– Серьезно.
– И я серьезно. Тебе насрать, мне насрать. Всем насрать. Отлично. – Девушка встала из-за стола. – Схожу на улицу.
– Да брось.
– Эй, – Саша крепко схватил ее за запястье и потянул обратно, но Соня стояла ровно. – Мы же хотим как лучше. Ты нарываешься на неприятности, а учиться осталось пару месяцев.
– О чем вообще разговор? – вмешался Кир, поглядев на незнакомку. Та невольно перевела на него взгляд. На ней была черная обтягивающая кофта с открытыми плечами. Плечи у нее казались такими хрупкими, что, думалось, прикоснись к ним рукою, и они обратятся в безобразные осколки. – Какие-то проблемы?
Софья заправила за уши волосы.
– Никаких.
– Не похоже.
– Они с тобой не согласятся.
– Они могут ошибаться.
– Всегда говоришь то, что люди хотят услышать?
– Тогда бы я говорил шепотом и сказал, что ты права, а они – нет.
– Чего? – Девушка прыснула со смеху.
Кирилл заулыбался. Пожалуй, виски только сейчас ударил в голову. Он с такой легкостью достал из кармана бумажник и выложил на стол пару идеально ровных купюр, что почувствовал себя героем американского вестерна.
– Закажете мне еще две рюмки? – спросил он, повернувшись к ребятам. – А я проветрюсь.
– У тебя щеки покраснели, Поэт.
– С какой это стати ты рассматриваешь мои щеки?
– С той, что они находятся на твоей самодовольной роже, – захохотал Женек.
– Просто закажи выпить.
– Слушаюсь.
– И хватит на меня пялиться.
– Соскучился. Твоя смазливая физиономия – лучший антидепрессант.
– Иди к черту.
Соня уже направилась к выходу, так что Кирилл неторопливо последовал за ней.
Девушка выбралась из помещения и спряталась за угол забегаловки. Присела на широкий подоконник и, шмыгнув носом, подогнула к груди колени.
– Сигарету? – спросил Кирилл, облокотившись о холодную стену.
– Нет.
– Уверена?
Соня не ответила, и тогда он присел рядом, щелкнул зажигалкой и глубоко затянулся. Его завораживала тишина в этом городе. Несмотря на неясный, робкий шум, доносящийся из-за спины, более приятного музыкального сопровождения он уже давно не слышал. Кирилл прикрыл глаза. Втянул сладкий воздух. Выпустил облако дыма. Оно взмыло в небо, точно пар, отскочивший от горячих губ, и затерялось в порывах ветра.
– Помогает?
Ее звонкий голос ворвался в реальность неожиданно. Кир обернулся и увидел, что Соня за ним с интересом наблюдает. Она держалась пальцами за край подоконника и наклонялась немного вперед, будто земля притягивала ее магнитами.
– Что помогает?
– Сигареты. Неужели становится лучше?
Парень нерасторопно пожал плечами.
– Вроде того.
– Вроде того?.. – переспросила она. Казалось, данный ответ не пришелся ей по вкусу. – Ты гробишь свое здоровье ради эффекта «вроде того»? Умно.
– Ты тоже его гробишь.
– Неужели.
– Прямо сейчас.
– Каким же образом?
– Дышишь, – Кир безразлично отвернулся, – дышать тоже вредно.
– Весомое замечание. Предлагаешь не дышать?
– Предложил бы, будь это возможно.
– Это возможно.
– Но проблематично.
– Весьма, – кивнула Соня и заправила локон волос за ухо. – Рад вернуться домой? – Кир собирался ответить, но девушка опередила его: – Хотя стой, не говори. Не сомневаюсь, что твой ответ как-то связан с этим страдальческим выражением лица.
– Почему всем хочется рассмотреть мое лицо?
– Нечем больше заняться.
– Ваши проблемы.
– Твои, раз тебя это беспокоит.
– А ты… – Кирилл затянулся и посмотрел девушке прямо в глаза. Они у нее были весьма странными, раскосыми, как у эльфа. – Я тебя не помню.
– И не вспомнишь.
– Не училась с нами?
– Учусь с Мариной в универе и, честно говоря, подумываю, как бы послать все к черту.
– Ты на каком курсе?
– На втором.
– И уже выдохлась? Не горячись. С преподами обо всем можно договориться.
– Можно, – согласилась Соня и натянуто улыбнулась, словно кто-то потянул уголки ее губ за ниточки, – я как раз знаю одного ублюдка, который пойдет мне навстречу, если я… Как он там выразился? Ах да, «пущу в ход свое очарование».
Кирилл хмыкнул. Дым от сигареты медленно тянулся вверх, и он наблюдал за ним, даже не представляя, волнуют его слова девушки или нет.
– Паршиво, – наконец ответил он.
– Омерзительно.
– Он только болтал?
– К счастью.
– Молодой?
– Лет тридцать. Может, сорок. Разве это важно?
– Ну да. Есть желание. Есть извращение.
– Действительно считаешь, что приставать к студенткам – нормальная практика, если у вас небольшая разница в возрасте?
– Во-первых, не говорил я такого, – ткнув сигаретой в сторону Сони, отрезал Кирилл, – а во-вторых, ты красивая девушка. Если твоему «профессору» едва стукнуло тридцать, что ты от него хочешь? Он сам еще студент. Отчасти.
– Отчасти, – повторила низким голосом девушка и не удержалась от смеха. Она покачала головой и с укором уставилась на собеседника. Было в ней что-то бунтующее, непослушное. Она ставила под сомнение каждое слово и прожигала глазами, наверняка зная, как ее острый взгляд действует на окружающих. – Тебе легко рассуждать. Никто из учителей не представлял тебя голым.
– С чего ты взяла? – самодовольно ухмыльнулся Кир.
– О господи.
– Уверен, кому-то определенно хотелось бы узнать, каков мой пресс на ощупь.
– Да брось.
– Слушай, у тебя всегда есть варианты. Носи паранджу, выкинь обтягивающие кофты…
– То есть вопрос в выборе одежды? Боже, только не говори, что ты из тех, кто считает, что женщина сама виновата, если ее зажимают в переулке.
– А ты не притворяйся, что у тебя нет мозгов и ты не видишь разницы. – Парень выкинул окурок и посмотрел на Соню. – Знаешь, сколько уродов разгуливает по улицам?
– Я не поджидала уродов в коридоре университета.
– А они не только по темным уголкам прячутся.
– Разве я одета вульгарно?
– Ты выглядишь сексуально.
– Я – женщина, я выгляжу сексуально бо?льшую часть времени.
Кирилл в изумлении вскинул брови. Он не ожидал подобной прямоты от незнакомки.
– Что? – воскликнула она, обхватив себя руками за талию. – Это неоспоримый факт.
– Некоторые девушки с тобой бы поспорили.
– Удачи им. И все же я не собираюсь шарахаться от каждого звука просто потому, что для мужчины любой мой вид – красная тряпка. Неужели вы не можете себя контролировать?
– Можем.
– Ага.
– Я же веду себя прилично.
– Только потому, что у тебя голова другим забита.
Кир отвернулся и прошелся пальцами по волнистым волосам.
– Ну да, – с неохотой ответил он, – я обратил внимание на твои плечи, если ты об этом.
– А еще обратил внимание на дверь. Раз девять. – Соня осторожно облокотилась спиной о грязное стекло и почесала щеку. На коже появились красные полосы, но они мгновенно исчезли. – Зачем пришел, если не горел желанием увидеться с ребятами?
– Кто тебе такое сказал?
– Да брось. Ты будто причалил на похороны.
Кирилл внезапно не удержался и как-то надрывно усмехнулся. Приподнял очки и надавил пальцами на переносицу, пытаясь заглушить гул, взорвавшийся между висков.
– Интересное сравнение.
– Ты в порядке?
– В полном.
Девушка нахмурилась. На улице постепенно становилось холоднее. Она растерла ладони и прижала их к коленям, не понимая, каким образом разговор зашел в данное русло.
– Наверное, я много выпил.
– Может, на пустой желудок?
– Может.
– Пойдем обратно. Закажешь еды, и полегчает.
Если бы от проблем можно было избавиться с помощью отменного жаркого, вот бы жизнь изменилась! И не только у Кирилла, но и у всех людей на планете.
– А знаешь… я ведь не собирался приезжать. Купил билет за два часа до отправления. По телефону предупредил начальника. Папе и вовсе ничего не сказал. Звучит по-идиотски.
– Нисколько.
– Думаешь?
– Ну, всем иногда хочется все бросить и сбежать. Я бы тоже сбежала, но понятия не имею куда. Тебе нравится Москва?
– Я к ней привык.
– Это не ответ на мой вопрос, – растянула девушка и подтолкнула парня плечом.
– Город как город, ну, большой, да, людей много, со временем перестаешь обращать на это внимание. Вообще перестаешь… отвлекаться, – наконец подобрал слово Кир и посмотрел на собеседницу. – Все вечно куда-то несутся. В глаза друг другу не смотрят.
– «Чудесное» место.
– Как будто здесь иначе.
Соня хмыкнула. Поправила рукав кофты, который спустился уж слишком низко, обнажив несколько крошечных родинок на предплечье, и откинула назад голову. Кирилл повторил ее позу и уставился в глубокое черное небо.
– Как-то не верится, что вы с Мариной лучшие подруги, – неожиданно признался Кир. Он с трудом понимал, отчего слова срываются с языка, но решил пойти на поводу у внезапно объявившегося импульса. – Вы совсем разные.
– Ты ни с кем из нас не знаком.
– Я не слепой.
– Поэтому носишь такие очки?
– Смешно, – причмокнул парень, – очень остроумно.
– Ты, кстати, тоже отличаешься от ребят.
– Дети сближаются с теми, кто живет рядом, с кем делят парту. Взрослые выбирают себе друзей осознанно, и я не представляю, каким таким образом ты осознанно подружилась с Мариной, уж прости. Она производит впечатление… своеобразной девушки.
– Составил о ней мнение, руководствуясь наличием пирсинга в ее носу?
– То есть ты со мной не согласна?
– Не умничай, ладно?
Кирилл улыбнулся. Улыбался он с необъяснимым шармом, подобно герою из криминального детектива или любовного романа. Острая ухмылка, ледяной взгляд. Нечто неуловимое, словно предназначенное только для девушки напротив, личное, сокровенное.
– Интересный ты человек, – неожиданно заключила Соня, и парень замер. Она глядела на него не так, как он привык. Не с обожанием или смущением. С любопытством. Люди со временем перестают видеть человека. Видят образ, сотканный из собственных чувств и внешних обстоятельств. Соня пока что его совсем не знала и поэтому смотрела на него, а не на события, которые его окружали.
– Я очень интересный, и это я еще не пустил в ход обаяние.
– Ну да. – Девушка спрыгнула с подоконника и отряхнула штаны. – Пойдем обратно?
– Замерзла?
– Немного.
– Тогда пойдем.
– Ребята скажут, что я тебя украла.
– Не выдумывай. – Кир поправил воротник рубашки и лениво поднялся на ноги. В конце концов, они ждали его столько лет. Подождут еще пару минут.
Они вернулись в бар и заняли места за столиком. Перед Кириллом стояли две рюмки. Он с удовольствием осушил сначала первую, потом вторую. Егор усмехнулся, а Педант выгнул дугой правую бровь.
– Что? – небрежно бросил Кир. – Вымотался.
– Не знал, что вискарь усталость лечит.
– Значит, паршиво ты разбираешься в жизни.
– Ты вчера приехал? – вмешался Женек, поставив на стол костлявые локти. Маринка тут же прилипла к нему, коснулась щекой, словно они не могли существовать раздельно.
– По-моему, ты об этом уже спрашивал.
– Повтори еще разок для публики.
– Да, я причалил вчера, – официально заявил парень, поглядев на давних друзей, – и нет, я не планировал приезжать. Может, покончим с допросом и вы лучше расскажете, как здесь поживаете? Где твои прелестные скобы, рыжий?
Рыжий засмеялся, прикрыв ладонью рот – рудиментарный механизм, привычка, – и сипло выдохнул спертый воздух. Казалось, вот этим вот вздохом он рассказал целую историю о том, как ему тяжко приходилось с брекетами и как теперь легко без них живется.
– Я купил целое ведро грецких орехов.
– Да ладно.
– Ага, смотреть уже на них не могу.
– И прическу сменил. – Кирилл схватил рюмку и принялся вертеть ее в ладонях. Перед глазами заплавали цвета и лица, смешались звуки, но он не подавал виду. – Непривычно, наверное. Смотришь на людей без оранжевой занавески.
Ребята заулыбались, а Егор вяло отмахнулся:
– Да пошел ты.
– Не вздумай никуда идти! – Женя, как всегда, привлек внимание громким возгласом. Его и в детстве было слишком много, но Кириллу, как ни странно, эта черта в нем нравилась. – Я строго-настрого запрещаю тебе шевелиться.
– Рад это слышать.
– Честно говоря, я уж подумал, что ты свалил с нашей королевой драмы с концами. Видок у тебя не располагает к душевным беседам, знаешь ли. Так что классно, что вы вернулись.
Соня невзначай посмотрела на Кирилла. Тот тоже бросил на нее рассеянный взгляд. Уже в следующее мгновение они отвернулись.
– Разве мой видок когда-то располагал к беседам?
– Забыл, как мы подолгу сморкались друг другу в жилетку?
– Ты, может, и сморкался, – Кир прошелся кончиками пальцев по липкому ободку рюмки, – а я всего лишь был рядом и притворялся, что меня это не бесит.
Маринка прыснула со смеху, а Женек закачал головой, точно китайский болванчик, и без особого энтузиазма отпил пива. Потом неряшливо вытер подбородок рукавом кофты.
– Так что насчет работы? – в очередной раз поинтересовался Егор. – Ты чего все бросил и сюда примчался? Начальство адекватное? Или зарплата все равно отстой?
Когда люди спрашивают, сколько ты зарабатываешь, они намереваются, а точнее, хотят услышать, что зарабатываешь ты меньше, чем они. В противном случае разговор быстро превращается в обмен кислыми ужимками.
Кир подозвал официанта и, пока тот прорывался к их столику, стянул с плеч рубашку.
Ему вдруг стало так жарко, что щеки порозовели и заблестели от пота.
– Денег мне хватает.
– Это сколько?
– Это «мне хватает».
– Самая лучшая мера исчисления, – подхватила разговор Соня. – Есть «свожу концы с концами». Есть «мне хватает». И есть…
– «Купаюсь в зелени», – согласился Кирилл.
– Именно.
– И кем же ты работаешь?.. – хрипло спросила Марина, поглаживая затылок Жени, будто он являлся ее личным чау-чау и в любой момент мог сорваться с места, чтобы принести ей фрисби. – Судя по винтажным очкам…
– Я не ношу очки.
– А на носу что?
– Мои линзы… собирался впопыхах, так что…
– И куда так торопился?
– Какая разница? – закатила глаза Соня.
– Тебе без разницы, а мне интересно.
– Интервью у него берешь?
– Ну ты наверняка уже урвала кусочек историй, но мы – нет. Не жадничай.
– Так что насчет работы? – Педант со стуком поставил стакан. Пена в нем всколыхнулась подобно океанской волне и со всхлипом пролилась на столик. Повисла нехарактерная для данной компании тишина, и Кир почувствовал, как к глотке подскочила тошнота, но не от алкоголя, а от паршивого ощущения, будто он – свежее мясо, на которое сбежались изголодавшиеся животные.
– Я – редактор. В небольшом издательстве.
– И что делают в издательстве?
– Издают книги, – с сарказмом парировал парень. Наконец рядом оказался официант. Кир заказал себе картошку и какой-то салат, где, как он надеялся, было много мяса. – А вы?
– Угощаешь? – подался вперед Егор.
– Разумеется.
Ребята оживились, попросили меню, а Саша склонил голову набок, словно все его мысли бильярдными шарами перекатились в левое полушарие.
– Как щедро. Некоторые вещи не меняются.
– Угу. Приятно чувствовать знакомый детству запах.
– Это ты о чем?
– О твоей маме. – Кирилл подпер подбородок рукой и уставился на давнего друга. Лицо у того тонуло в дымчатом ореоле. А может, не тонуло и Кир просто сходил с ума? – Если я не ошибаюсь, а я не ошибаюсь, она стирала всю твою одежду этим порошком.
– Вот оно что.
– Ну да.
– Занятно, что ты помнишь такие детали.
Ребята засмеялись, а Педант закатил глаза, что делал постоянно, когда ситуация выходила из-под контроля и раздражала его. То есть практически каждые две минуты.
Как долго Кир не слышал их совместного смеха, сочетание призрачных голосов, теперь взрослых, гортанных, знакомых и чужих одновременно. Пересечение давнего прошлого и настоящего, точка в дневнике, которая превратилась в запятую. Он даже не представлял, что вновь окажется здесь, и все же это он, это здесь, и жаль, что нельзя предсказывать свое будущее, ведь тогда удалось бы исправить столько ошибок или же подготовить себя к последствиям.
Кирилл все еще улыбался. Картинка все еще плавала перед глазами. Он надавил пальцами на виски и встряхнул головой, надеясь избавиться от белесых вспышек, но разбередил спящее море. Шум взорвался в ушах подобно гранате, и его плечи сами собой покатились вниз, сами собой сжались в судороге. Смех друзей превратился в отвратительные крики на низкой частоте, движения замедлились, дикость в глазах застыла. Парень едва не свалился со стула, замахнувшись в поисках поддержки, но неожиданно его под локоть взяла Соня.
– Ты чего? – заскрежетал голос. – Кирилл? – Острая стрела. – Кирилл?
Бродский выпрямился и устало посмотрел на нее. Время понеслось с обычной скоростью, голоса ребят приобрели знакомые ноты. Жизнь в забегаловке вернулась в прежнее русло, но взгляд девушки остался там, в поврежденной киноленте, поплывшей на экране.
– Кир? – повторила она, хмуря брови, из-за чего кривой шрам на ее переносице стал более четким.
– Ты мне?
– Нет, себе.
Женек продолжал что-то рассказывать. Кирилл невероятно обрадовался, когда понял, что никто не обратил на его приступ внимания. Никто, кроме Сони. Она продолжала сжимать его ледяную руку с необъяснимой силой.
– Я все еще не поел, – небрежно улыбнулся он, – и я все еще пьян.
– Так не пей, раз становится паршиво.
Парень усмехнулся. В его мире он пил как раз потому, что ему уже было паршиво, а не наоборот. Он прошелся пятерней по волосам, расправил плечи. Поглядел на девушку и выдохнул:
– Я чувствую себя превосходно.
– Считаешь?
– Угу.
– Ты ведешь себя странно.
– Я веду себя обычно.
– Нет, странно.
– Слушай, сделаешь мне одолжение? – Кирилл приблизился к Соне, к ее милому личику с горящими красивыми глазами и тихо проговорил: – Пусть это останется между нами, как тебе идея?
– Но я…
– Вот и договорились.
Он щелкнул ее по носу кончиком пальца, отстранился, а она вскинула брови и посмотрела на него с нескрываемым недоумением. С какой стати он так легкомысленно отмахнулся от явных проблем? И откуда эти проблемы у него взялись?
День 59-й
Горячий кофе. Больше никогда в жизни. Теперь только чай и только черный. Можно с бергамотом. Или с чабрецом. Кажется, кому-то нравится чай с чабрецом, но он тоже на любителя. Горчит и обжигает горло. Приходится добавлять много сахара. Что до кофе… его запах – настоящий демон-искуситель. Поначалу ты уверен, что насладишься самым прекрасным напитком в мире, но от него потеют ладони, расширяются зрачки, а сердце вытанцовывает с такой скоростью, будто обкуренный барабанщик рок-группы.
Кирилл заварил себе чай, сделал глоток, а потом резким движением закрыл жалюзи на кухне. Солнце прожигало глаза, словно лазер.
Кир поднялся к себе в комнату, закрыл за собой дверь и вдруг понял, что внутри безбожно воняет какой-то кислотой. Спиртом… У дивана раскачивался перевернутый стеклянный стакан. На тумбочке примостилась недопитая бутылка виски. Сколько он вчера выпил? И какого дьявола он вообще решил надраться в первый день своего приезда?
Или во второй?
Ах, да на хрен.
Кирилл глотнул чай, отставил кружку на столик и открыл окно. Свежий воздух ворвался в комнату, стряхнул пыль и затхлый запах с вещичек. «Второй день, всего-то второй, а ты уже воняешь, как кусок дерьма, и еле различаешь дорогу перед носом из-за слипшихся, опухших глаз». Они ведь горят даже без солнечного света. Сколько он вчера выпил? С кем он вчера пил? Разве в Москве нельзя было заниматься тем же самым? Можно. На кой черт тогда он вернулся в родной городок? Чтобы проворачивать ту же бессмысленную чушь? Кир рухнул на край дивана, прижал холодные ладони к щекам и уставился в одну точку. Ничто так не убивает мозговые клетки, как рассуждения о том, «что делать» и «как быть». Впустую потраченное время, впустую приговоренные к смерти секунды. Все люди – палачи собственной жизни. Мы расстреливаем свои мечты, амбиции и чувства. Припираем их к стенке и спускаем курок. Мы чертовски талантливые ребята. Мы чертовски несчастные ребята. С пустым взглядом, но с переполненными болью легкими. Со словами на языке и холостыми речами на публике. С желанием жить и нежеланием что-либо менять. С желанием что-либо менять и все же с отсутствием характера. Мы в замкнутом круге, который начертили белоснежным мелом, стиснутым в пальцах. Вытерли ладони о собственную одежду и притворились, что не заметили следов, что это не я, что это они, а следы ничего не отрицают, это, мать их, всего лишь следы. Они не могут вступать с нами в дискуссию, отнекиваться, открещиваться, отмазываться, и нам нравится сидеть в центре круга, и нас тошнит от этого.
Дверь распахнулась.
От неожиданности Кирилл вздрогнул и вскочил на ноги, но на пороге оказался отец. Он в недоумении нахмурился:
– Ты чего?
– В смысле?
– Чего подорвался?
– Не подорвался. Просто встал.
Альберт оглядел комнату, подметил полупустую бутылку, беспризорный стакан… Робко почесал затылок, словно неприятно ему было произносить следующие слова, но все-таки с хрипотцой отрезал:
– Не знал, что ты любишь виски.
Кир ухмыльнулся. Странно, что всех так удивляла его любовь к алкоголю. Он никогда не слыл послушным ребенком, баловался выпивкой уже в средних классах, вдоволь упивался дешевыми энергетиками и таскал из родительского тайника дорогое вино.
– Ты что-то хотел? – скрестив на груди руки, поинтересовался Кирилл.
– Твой одноклассник.
– Одноклассник?
– Ну да. Болтливый такой. Он в коридоре. Сказал, вы с ним договорились встретиться.
Руки парня опустились.
– Женек?
– Наверное. С кучерявыми волосами.
И когда он пообещал ему увидеться? Да и зачем пообещал? В голове ничего не осталось после вчерашнего вечера. То есть что-то, конечно, осталось, но конкретно этот разговор выветрился вместе со спертым запахом алкоголя из крошечной спальни.
– Скажи ему, я сейчас спущусь.
– Поторопись, – рассмеялся Бродский-старший и махнул рукой, – у него пятки вот-вот загорятся, так он к тебе рвется. Я с ним поговорю, а ты…
– Что?
– Умойся. И окно не закрывай, а то… сам знаешь.
Кир знал. И на долю секунды ему стало стыдно.
Ситков ждал его на улице. Припрыгивал на месте, словно ему было холодно, и курил, то и дело озираясь по сторонам. Его светлые волосы казались липкими, жирными. Он нервно заправлял их за уши, а потом затягивался и заправлял снова. В полуденном свете куртка на нем предстала перед Киром в истинном возрасте, со всеми морщинками, трещинками и потертостями. Да и сам Женек изменился. Темнота больше не сглаживала впалых синяков под его глазами, не маскировала худобу и усталость. Внезапно, вот так вот неожиданно и стихийно, даже после бурной ночи, полусонный, изъеденный паразитическими мыслями, Кирилл оказался на фоне друга манекенщиком со страниц глянцевого журнала.
Он пришвартовал рядом и бросил:
– Ты рано.
– Зато ты поздно. – Женек вытер рукавом куртки нос. – Договаривались же на двенадцать.
– Договаривались?
– Тебе память отшибло?
– Отшибло.
– Весьма удобное оправдание, – затянулся парень. – Удобное, – повторил он и избавился от окурка, выпустив его из пальцев и наступив на него всей стопой.
– Так в чем суть дела?
– Ты пообещал меня до Окружной подбросить. На автобусе тащиться через весь город, а на меня паршиво влияют все эти долгие поездки в компании неадекватных мамаш и их вечно рыдающих детей, ну ты в курсе, меня наизнанку выворачивает.
– Я сказал, что возьму тачку отца? – удивился Кир.
– Ага.
– И сказал, что подвезу тебя?
– Так точно.
Кирилл усмехнулся и неторопливо прокатился пальцами по подбородку, гадая, сколько же рюмок виски он вчера выпил. Блестящее, конечно, обещание, учитывая, что он не садился за руль уже год, а то и два. Но давать заднюю было поздно, так что он покачал головой и с неохотой поплелся обратно в дом, чтобы взять ключи от ржавеющего раритета.
Отец сидел за столом и потягивал кофе. Жалюзи были вновь открыты, так что кухня, как и весь мир, тонула в свете и чертовом пространстве, где находилось так много метров для пустоты. Пустота именно так и ощущается, в широком смысле. Просачивается между нами и воздвигает невидимые барьеры, через которые не удается перебраться без синяков и переломов.
– Я возьму ключи от машины.
Альберт выпрямился и стянул с носа очки, будто без них лучше разглядит сына.
– Ключи?
– Верну, как получится.
– Это когда?
– Когда получится. – Кир пожал плечами. На нем висела белая футболка. Сквозь нее четко просматривались толстые кости ключиц. – У тебя были какие-то планы или…
– Да, у меня были планы, – кивнул мужчина и вновь нацепил очки на переносицу, – хотел с тобой провести время, взял отгул на весь понедельник, думал, пообщаемся.
– То есть машина тебе не понадобится?
Альберт ответил, немного погодя:
– Не понадобится.
– Тогда я пошел. Может, вечером увидимся и… что ты там хотел? Пообщаемся.
– Постой.
Кир застыл на пороге. Он обернулся и стиснул зубы, надеясь не свалиться, не признаться, не сломаться, как тонкая ветвь или гриф карандаша. Он надеялся, что отцу не заметны его сжатые в кулаки пальцы, не понятен слегка прищуренный взгляд. Он надеялся вырваться из дома без последствий и вопросов, а еще ждал, когда кто-нибудь схватит его за руку и вытащит на поверхность.
– Ты ведь много выпил, – наконец выдохнул папа, откинувшись на стуле. Плечи Кирилла расслабились, и пальцы разжались сами собой. – Если остановят, проблем не оберешься.
Кир хмыкнул и вытер ладонью лицо, возможно, предполагая, что таким образом он сотрет с физиономии осточертелую ухмылку.
– Как-нибудь разберусь.
– Я звонил тебе вчера, но телефон…
– Я его выключил.
– И как мне с тобой связываться?
– Я сам свяжусь. – Парень достал из кармана пачку сигарет. – Если надо будет.
Медленным шагом он покинул кухню, стащил с комода ключи и закурил сигарету. Дверь с грохотом захлопнулась за его спиной, теплый ветер ударил в лицо, и Кир поглядел куда-то вверх, куда-то далеко, но увидел лишь грязные облака, которые загораживали солнце и беспечно растекались по небу, точно прокисшее молоко.
– Эй, Поэт! – Женя ожидающе расставил руки. – Завис? Что там увидел? День прошлый? Я человек пунктуальный, слово держу, а тем, кто его не держит, морду набиваю. Знаешь же, все про меня знаешь. Пошевеливайся, ради всего святого, или катись на фиг и позвони мне через пару деньков, когда я взвешу все «за» и «против» и найду причину тебя простить.
Кирилл вскинул брови и в голос рассмеялся, едва не поперхнувшись горькой затяжкой. На глаза так и навернулись слезы. Он неторопливо подошел к вишневой «Шкоде», запрыгнул в салон и, зажав сигару в зубах, пробормотал:
– Взвесишь все «за» и «против»… – Улыбка все не сходила с лица. – «За» и «против».
Женек неуклюже уселся рядом.
– Поехали уже.
– А если «против» перевесит?
– Тогда я тебе не завидую.
– А сейчас завидуешь?
– Очень даже! Свободная ты скотина, Кир. – Парень завел двигатель, а Ситков продолжил: – Все у тебя в жизни не так, как у простых смертных: из нашей дыры вырвался, разбогател и даже щетиной обзавелся. Футболка с вырезом, как у девчонки, кроссы начищенные. Сам их по утрам вылизываешь или кому платишь за это дело?
– Хочешь, чтобы тебе платил?
– Так все-таки платишь?
– Угомонись, – Бродский выдохнул четыре слога вместе с серым шаром дыма, выкатился на дорогу и включил вторую передачу. – Денег у меня не много. С чего ты взял обратное, сам разбирайся.
– А я уже разобрался, – Женек по-хозяйски расставил ноги и повернулся к другу, – тут вот какая загвоздка, разбрасываться бумажками беднякам не под силу.
– Я не бедняк.
– Вот и ответ.
– А только два ответа? Или бедный, или богатый? В суровом мире ты живешь.
– В реальном.
– В реальном мире люди разные бывают.
– Ну да. Те, кто живет в свое удовольствие. И те, кто живет в удовольствие других. Знаю я все, что ты сказать хочешь. Поворот не проспи, бедняжка, а то погонишься за столичной философией и затеряешься в провинциальной действительности.
– Если вам так паршиво живется в провинциальной действительности, чего не примыкаете к столичной философии? – Кир самодовольно поглядел на Ситкова.
– Может, потому что для этого тоже нужны деньги?
– Продолжай в том же духе.
– Что именно?
– Оправдываться.
– Так вот чем я занимаюсь? А я, блин, не втыкал, пока ты мне по полочкам все не разложил.
– Возможно, ты попросту не понимаешь, что вместе с большими деньгами приходят большие проблемы. Что шансы выше, но и ставки тоже. Что люди горбатятся сутками на ненавистных работах, а деньги в глаза не видят, умирают у себя за рабочими столами. Вы все можете сорваться в Москву. Но не все из вас хотят проходить через подобное. Так что хватит считать мои деньги, бедняжка. Я себя счастливчиком не чувствую, хотя, вот это поворот, моя зарплата вдвое выше вашего.
Женек молчал какое-то время. Смотрел на друга, хмуря лоб, и в конце концов отрезал:
– Втрое.
Кир усмехнулся. Прижал пальцы с сигаретой к губам и, затянувшись, кивнул:
– Втрое так втрое.
Сцепление, третья передача. Еще раз сцепление – четвертая. Кирилл так давно не ездил по знакомым улочкам, что получал удовольствие, обгоняя еле ползающие рухляди и рысью проносящиеся иномарки. Старые многоэтажки летали за стеклами. Искусанные временем плакаты, украшенные дизайнерами торговые центры… Как сильно изменился фасад родных домов, и какими знакомыми остались их внутренности.
– Как и в школе, пыль в глаза ты бросаешь мастерски, – проворчал Женя.
– Стараюсь. Это же все-таки моя работа: красиво распинаться без повода. Лучше скажи, на кой черт тебе так рано ехать на Окружную? Что за срочность?
– Должен с одним типом встретиться.
– Что за тип?
– Тебе он не понравится.
– А ты к нему испытываешь нежные чувства?
– У меня с ним все гораздо серьезнее. – Женек поправил непослушные волосы и небрежно откинулся на спинку кресла. – Мы с ним деловые партнеры. У тебя в Москве уже имеется деловой партнер? Ну или другой какой.
– Я не женат, если ты об этом.
– Видел бы ты лицо Педанта, когда вы с Соней из забегаловки выкатились.
– А было на что смотреть? – Парень заулыбался и невольно вспомнил симпатичное личико новой знакомой, а еще ее звонкий голос и колючий взгляд. – Давно они встречаются?
– Кто – они?
– Соня с Сашей.
– Ну, в мечтах Педанта – целую вечность.
– А на деле?
– На деле Соня – тухляк. Ты не подумай, болтать с ней классно. Она веселая и прикольная, иногда как понесет ее в дебри про кино или музыку, приятнейшее создание! Но с парнями, в том самом смысле, ну в том, чтобы ее как следует…
– Я понял.
– Полный провал.
– Внешне не скажешь.
– Маринка говорила, ее парень бросил, лет сто назад. Но у баб все куда серьезнее, ты и сам в курсе: сердце разбито, надежды не оправданны, больше никогда и никого и прочая ересь.
Парни одновременно прыснули со смеху.
В салоне повисла звенящая тишина. Лишь свистел рассерженный ветер и дребезжал убитый двигатель. Все казалось таким прежним и чужим одновременно. В голове никак не укладывалась картина. Кир то вспоминал детство, то проваливался в настоящее, и желудок сводило от этих американских горок. Он редко думал о старых друзьях. У него не было времени, да и желания о них думать. Кирилл действительно считал, что уходом разрешал множество проблем, но сейчас сомневался в правильности принятых решений. Он разорвал все контакты, сжег все мосты. И это сработало! Он притворился человеком без прошлого, ведь куда проще живется с чистыми страницами. Правда, теперь Кирилл понимал, он осознавал, что не было никаких пустых страниц. Что как бы усердно он ни проходился ластиком по бумаге, карандаш оставлял следы, и некоторые буквы, даже спустя столько лет, хорошо прочитывались.
– У меня умер отец, – внезапно признался Женя, смотря в окно. Кирилл немного сбросил скорость и повернулся к другу. Все его тело похолодело. Руки так и застыли, вцепившись в кожаный руль. – Пару лет назад. Доигрался. И не поверишь с чем. – Женек поглядел на Кира. – С сигаретами.
Его губ коснулась ухмылка. Знакомая ухмылка. Кир будто в отражение посмотрел.
Он прочистил горло и отрезал:
– Мне жаль.
– Да нормально все. Давно это было. Я с ним не особо ладил. Ну, ты, возможно, помнишь, как он по всему дому гонял меня, как тумаки отвешивал. Не был он отцом года, но все же отцом был. Мама чуть рассудок не потеряла. Ее с работы уволили. Сейчас она уже нашла другое место, ты не подумай, она у меня толковая, но трудное было время.
– Ты это к чему?
– Да так.
– Не знал, что тебе хреново.
– Теперь знаешь. И вопросов задавать не будешь.
– Каких вопросов?
Женя показал, где сворачивать, и прокатился ладонями по лицу. Кир припарковался перед небольшим продуктовым магазином, а Ситков, прежде чем выйти, еле слышно отрезал:
– Тех самых, что непременно привалят в твою благоразумную голову.
Женек выбрался на улицу, захлопнул дверцу, а Кирилл нахмурился, не понимая, о чем тот говорил и с каких это пор он стал «благоразумным». Хотя… возможно, таким он выглядел на фоне громкого Жени и безответственного Егора, живущего в комедиях Кевина Смита. У пятого их друга Андрея тоже были странности. Зерном разума в их компании оставался Саша. Вот только его никто никогда не слушал.
Кир удобнее устроился в кресле, прокатился пальцами по старой магнитоле и улыбнулся, вспомнив, как в детстве записывал альбомы «Breaking Benjamin» и «Three days grace». Как чертовски приятно было стащить у отца ключи и сидеть с ребятами, слушая песни. Водить никто из них еще не умел, так что они тупо стояли под окнами дома, как самые настоящие хулиганы, и в такт музыке мотали головой. Прожигали бензин.
И свою жизнь.
Внезапно парню захотелось отмотать пленку, чтобы вернуться в свои двенадцать, закрыть глаза и открыть их тогда, когда все сложное казалось незамысловатым, а легкое вызывало панические атаки. Как же ему хотелось избавиться от прочного обруча, стягивающего его сердце, язык и разум. Как хотелось содрать с себя кожу, вернуть обычное и те дни, когда он был собой. Как же ему хотелось, как хотелось!
Его тошнило от своей слабости. От того, как он жил, как реагировал на боль. Кирилл знал, что ничто не проходит в жизни бесследно, теперь он уж точно это знал и все же в глубине души надеялся, что сил у него больше.
Дверь вновь распахнулась. Порыв свежего воздуха ворвался в салон, и Кир выпрямился, повернувшись к Ситкову. Тот неуклюже плюхнулся в кресло и заулыбался, просовывая во внутренний карман куртки прозрачный пакет с синими таблетками.
Похожие таблетки раздавали «плохие» парни в ночных клубах. Какое-то время Кир общался с одним из таких отморозков, так что сразу же понял, что именно увидел.
– Это что? – нахмурился Бродский.
– Кажется, мы договорились, что ты не будешь задавать лишних вопросов.
– Я с тобой ни о чем не договаривался.
– А зря, целее будешь.
– Целее?
– И спокойнее. Когда ты злишься, у тебя так брови смешно сходятся, а глаза…
– Что за чушь?
– Не хочу травмировать твою психику.
– Мою психику?.. – Кир расправил плечи. Ему вдруг захотелось врезать другу прямо в нос, чтобы компенсировать недостаток кислорода, из-за которого у того с языка срывается подобный идиотизм. – Ты оглох? Я спросил, что за пакет.
– Пакет как пакет.
– Это что, дурь? Ты дурь толкаешь?
– Жми на газ, ладно? – махнул рукой Женя и раздраженно причмокнул.
– Толкаешь.
– Прости, мамочка, забыл спросить у тебя разрешения.
– Ты с ума сошел?
– Боги, ну не горячись, ладно? Никто не толкает дурь, и что это за жаргон такой? Ты там в своей Москве с мафиози зависаешь? Это обычные таблетки, таб-лет-ки.
– Вот значит, как ты тут крутишься, предлагаешь наркотики разным соплякам.
– Когда ты таким моралистом заделался? – возмущенно воскликнул Ситков.
– Никакой я не моралист.
– Но мозг выносишь знатно.
– Потому что ты выбрал самый дерьмовый способ заработать деньги.
– Ого, – расхохотался Женя, – кажется, я разозлил тебя не на шутку.
– Долго думал, когда ввязывался в это дерьмо?
– Да я вообще не думал! Это же не по моей части, Поэт. Ты меня знаешь. Мне нужны были деньги, вот я и нашел способ их зарабатывать. Это обычные таблетки, угомонись. Никто от них не умирает. Они совершенно безопасны. Немного голова покружится, и все.
– Ты идиот.
– Да заткнись уже.
– Идиот. – Кир посмотрел куда-то сквозь лобовое стекло, на ржавую вывеску магазинчика, покачивающуюся от слабого ветра, и покачал головой. – Мы много херни творили, когда собирались вместе. Много косячили. Но мы же были детьми. Если тебе было сложно, если у тебя все в семье так паршиво повернулось, почему ты ни к кому не обратился? Почему мне не позвонил? Мы бы нашли способ…
– Почему тебе не позвонил? – перебил Ситков с округленными глазами. Казалось, сейчас они у него выкатятся из орбит. В машине стало так жарко, что окна запотели, и солнечный свет, пробивающийся сквозь облака, превратился в белую дымку. – Ты серьезно?
– Жень.
– Ты собрал свои гребаные вещички. Собрал свой барби-чемодан и бросил всех нас. Вот так вот просто взял и укатил, не попрощавшись, не удосужившись даже пару слов сказать! И я должен был тебе позвонить, когда у меня все покатилось к чертовой матери?
– Насрать на меня, позвонил бы кому-то другому.
– Я и позвонил.
– Не мне учить тебя жизни, но…
– Вот именно, – рыкнул Ситков, – так что засунь язык в жопу и жми на газ, потому что…
Кир отреагировал слишком быстро. Его рука ухватилась за ворот кожаной куртки друга и сжала его с такой силой, что ткань затрещала в его пальцах.
– Осторожно, – зеленые глаза смотрели с угрозой, – следи за тем, что несешь.
– Какого…
– Во-первых, ты должен был предупредить меня, куда мы едем.
– Остынь, ладно?
– Во-вторых, – рука стиснула куртку сильнее, – еще раз скажешь мне что-то в таком тоне, и я выбью тебе все зубы.
– Может, успокоишься? Я люблю эту куртку.
– А я люблю ясность.
– Я тебя прекрасно понял.
– Не похоже.
– Ладно-ладно, мне стоило сразу сказать тебе правду, – ворчливо пробормотал Женек, – но тогда ты бы никуда меня не подбросил и я бы опоздал на встречу, а деньги сами собой не зарабатываются, ты же в курсе прописных истин, верно? Действие – противодействие. Вопрос – ответ. Сначала курица, потом яйцо.
– Захлопнись уже, – взвыл Кирилл и разжал кулак, а потом откатился обратно на сиденье и потер пальцами заросший подбородок. Их компания всегда ввязывалась в неприятности, но почему-то Кир не ожидал, что даже спустя столько лет парни продолжают расхаживать по тонкому льду. – Остальные в курсе?
– Какие еще «остальные»? – разминая шею, спросил Ситков.
– Ты понял, о ком я.
– Конечно, понял.
– Так отвечай.
– И зачем тебе эта информация?
– Просто интересно, – холодно ухмыльнулся Кирилл. – Неужели Педант тоже в доле?
– Ерунду не говори.
– Егор? Андрей?
– Дрон потому и свалил из города, – с неохотой признался Женек и отвернулся к окну.
– Родители узнали?
– А есть что-то такое, о чем не знает его мамаша?
– Зачем ему вообще ввязываться в эти игры, когда у него и так полно денег?
– Ну, денег полно у его предков, а сам он так и не устроился, не нашел хорошего места, вот и согласился. Сейчас он на связь не выходит. Наверняка мамочка отняла сотовый. Или же его девица, двинутая ханжа по секрету, промыла ему мозги. Я вот что понять не могу.
– Что именно?
– Когда ты себя к лику святых причислил?
– Не нарывайся.
– Нет, я серьезно. Мы сходили с ума вместе, а в большинстве случаев ты выступал нашим гуру, инициатором, таскал дешевую выпивку, бил морды любому, кто под руку попадется. А помнишь, как однажды ты нашел ту девчонку, ну ту, которая всем в школе показывала твои гениталии, снятые на камеру в мужской раздевалке. Ты потом хорошенько ее отымел прямо на спортивной площадке. Помнишь?
Кир отвернулся. В салоне повисла тишина. Он потянулся в карман за сигаретами. Достал одну, закурил и медленно выдохнул облако серого дыма прямо перед собой.
– Она была не против, – наконец ответил он.
– Разумеется. Она сохла по тебе с четвертого класса.
– Ты к чему это вспомнил?
– К тому, что ты – собачье дерьмо, и это собачье дерьмо пытается рассказать мне, что от меня воняет. Улавливаешь ход моих мыслей?
– Улавливаю.
– Там к чему развел драму?
– Возможно, к тому, что тогда нам было по тринадцать. – Кирилл посмотрел на Ситкова и лениво пожал плечами. – Тогда мозги не работали, а сейчас вроде как мы выросли и вроде как в состоянии контролировать свои действия.
– Я все контролирую.
– Угу.
– Нужно было спрятать пакет на улице.
– Нужно было.
Внезапно раздался звонок, и Женек, выругавшись, полез за телефоном.
– Солнце мое, повтори еще раз, – нетерпеливо бросил Ситков, – я тебя плохо…
Женя взвыл и повернулся к Кириллу, вертя в пальцах потухший телефон.
– Разрядился.
– Не повезло.
– Китайское дерьмо.
– Твое Солнце не успело сказать, зачем оно звонило? – издеваясь, поинтересовался Кир.
– Она в универе.
– Вот как.
– У Маринки нет привычки названивать мне по сто раз без повода… Наверняка она что-то хотела и это что-то не может подождать. Дашь телефон?
Бродский почувствовал, как внутри похолодело, выдавил ухмылку, но ответил не сразу.
Затянулся, чтобы оправдать молчание. Женя прикусил палец, не отрывая от друга взгляда, а Кирилл с неохотой полез в карман джинсов. На долю секунды ему показалось, что он достает острый нож, которым ему вспорют легкие.
– Я парой слов перекинусь, – невнятно пробубнил Ситков, обгрызая заусеницы, – надо же спросить, на кой черт она поболтать решила в такую рань? Если я не перезвоню, мозг мне вынесет знатно, сам понимаешь.
Кир молча включил телефон, посмотрел на дисплей и замер. Восемь пропущенных звонков и пять сообщений от мамы. Один пропущенный от отчима. Удивительно, что он вмешался и попытался выйти с ним на связь. Видимо, мама совсем расклеилась.
– Спасибо! – Женя вытер руку о колено и небрежно вырвал сотовый из пальцев Кирилла. Тот даже не успел выругаться, повернулся к другу, а Женек уже стучал по экрану, набирая номер «своего Солнца».
– Наизусть знаешь?
– Что?
– Телефон. Наизусть знаешь номер Марины.
– Ну да, – Ситков прижал сотовый к уху, – куда же без этого.
Бродский неторопливо отвернулся и уставился вдаль, слыша, как громко бьется его сердце. Ничего. Жизнь вразвалочку продолжает расхаживать по улицам, летать по ветру, врезаться в чьи-то спины, прятаться в чьих-то глазах.
У жизни все просто превосходно. Это у нас проблемы.
– Ага, хорошо, как скажешь, Солнце, я понял, – Ситков откинул назад голову, – да-да, я же сказал, что понял, не тараторь.
Парень сбросил звонок и протяжно выдохнул, но Кирилл не спешил оборачиваться. Все сжимал в пальцах сигарету и даже не чувствовал, что пепел валится на колено, не обращал на это внимания, словно боль, пусть крошечная, не ощущалась во всем теле.
– Ты чего?
– Что?
– Прекрати себя так загружать, Поэт. Это просто подработка.
Кир выбросил сигарету и, стряхивая с джинсов пепел, проговорил:
– Солнце сегодня доброжелательно настроено?
– Вечно ты язвишь.
– И в мыслях не было.
– Потому что все девчонки к ногам твоим падали. А я, пока не встретил Маринку, чуть с ума не сошел. Кому нужны такие кудри, а такие широкие ноздри?
– Уверен, проблема именно в ноздрях. Твой болтливый язык ни при чем.
– Если я замолчу, в этом мире станет так тихо, что все сойдут с ума.
С этим Кирилл не собирался спорить.
– У них пару отменили. С последней они сбегут, так что можно заехать за ними и сходить куда-нибудь. Перекусить, может.
– У них?
– Ага. У Маринки и «я-такая-независимая-что-сама-уже-от-себя-не-завишу».
Кир усмехнулся и опустил ручник. Затем выжал педаль газа и рывком сорвался с места, не позволяя прошлому обрушиться на плечи.
– Тебе мама звонит.
– Что?
– Мама. Кажется, кто-то соскучился.
– Сбрось.
– Какой грубиян.
– Я серьезно.
– Кто же так общается с родной матерью? По-моему, ты тоже жутко соскучился и не прочь сказать ей об этом.
– Женя. Не нарывайся.
– Что ж, хозяин – барин. Тогда я сам отвечу.
Ситков разблокировал экран, а Кир резко повернул голову в его сторону:
– Какого…
– Здравствуйте, Ольга Ивановна. Как это – кто? Забыли? Ситков, Женя Ситков. Тот самый, который портил вашего сына всю среднюю школу и портил бы и дальше, если бы…
Бродский ловко вырвал сотовый из рук приятеля, поднес его к уху и сказал:
– Секунду.
Потом снова посмотрел на Женю и мертвенно-тихим, ледяным голосом отрезал:
– Еще раз вытворишь нечто подобное, и я на ходу выброшу тебя из машины.
Глаза Жени округлились: он наверняка раздумывал, рассмеяться ему или обидеться, но Кир уже отвернулся и прикрыл глаза. Всего на секунду. Не хотелось попасть в аварию.
Наверное.
– Мам?
– Кирилл, что происходит? – Парень не ответил. Вопрос глупый, ответ прозвучал бы еще глупее. Но мама не собиралась выслушивать оправдания: – Ты куда пропал? Зачем уехал? Совсем, что ли, с ума сошел?
– Все сказала?
– Кирилл.
– Мне нужно было уехать, и я уехал. – Телефон звонко затрещал из-за того, с какой силой он сжал его в пальцах. Повисла тишина. Ветер из окна хлестал в лицо.
– Послушай, – взволнованный голос мамы разрывал сердце, – возвращайся.
– Позже.
– Когда?
– Не знаю. Посмотрим по обстоятельствам.
– Кир, ты точно в порядке?
– Конечно, мам. – Зеленые глаза смотрели прямо, тонких губ коснулась ядовитая ухмылка. С каким талантом он обманывал себя, родителей, знакомых. Как органично, как естественно он смотрелся в этой лжи, будто не существовало иной реальности. – Просто… мне захотелось проветриться. Ничего удивительного, верно?
– Но почему ты не сказал, что уедешь?
– А я часто рассказываю тебе о том, что собираюсь делать?
Ответа не последовало.
– Я занят. Потом поговорим.
– Хорошо-хорошо, главное, что ты ответил. Я места себе не находила, Кирилл. Как же я за тебя перепугалась, господи, как я перепугалась.
– Мам.
– Да, прости. Ты с Альбертом? Он же вечно на работе. Хочешь, я приеду?
– Нет. Со мной все в порядке, и перестань волноваться. Я тебе наберу.
– Только набери.
– Наберу. Все, я за рулем, мне неудобно разговаривать.
– Да-да, до связи, не пропадай!
Кир сбросил вызов и посмотрел на приятеля, раздумывая, как бы удержаться и не врезать ему по лицу. Смачно так. С хрустом. Как в старые добрые времена.
– Это была шутка, – взмахнул руками Ситков. – Да что с тобой такое?
Очередной глупый вопрос.
И очередное молчание вместо ответа.
Кирилл недовольно отвернулся и перевел дыхание, прекрасно понимая, что никто из них не виноват, никто, ни мама, ни Женя, ни отец, и все же отчаяние – опасная штука. Ярость пылает гораздо ярче, когда мы в приступе опустошения поджигаем тех, кто ближе всего к нам находится.
Они припарковались напротив университета и вышли из машины. Женек уселся на капот, а Кирилл облокотился о боковую дверь и достал очередную сигарету. Отец – врач. Мама – психолог. Как же удачно парень подобрал способ лишить себя жизни.
Девушки почти сразу выпорхнули из центрального входа. Несмотря на теплую погоду, на плечах Марины громоздилось нечто, напоминающее спортивную куртку, только размеров на пять больше. Наверное, потому они с Женьком и спелись: оба выглядели как двинутые персонажи комиксов. Соня была совсем другой. Темные джинсы, обтягивающая кофта без надписей или пайеток. Потрепанные кроссовки. Она сжимала в пальцах ремешки рюкзака и как-то встревоженно оглядывалась за спину, словно ждала, что ее окликнут по имени.
– Обожаю ваш универ, – прыснул со смеху Ситков. – Вы вообще учитесь?
– Только на выходных, – промурлыкала Марина, поцеловав парня в щеку.
– Ну привет, – Соня посмотрела на Кира.
– Привет, – ответил он и почему-то улыбнулся.
– Шикарная машина, – съязвила Марина.
– Шикарная куртка, – тут же нашелся Бродский и заметил, как Соня закатила глаза. Как же она обожала свою подругу. Или притворялась? А может, она надеялась, что такая яркая и сумасшедшая девчонка, как Маринка, откроет ей двери в мир приключений и романтики? У каждой «обычной» главной героини должна быть ненормальная подружка.
– Как прошли пары?
– Быстро.
– В таком случае вам крупно повезло.
– А вы чем занимались?
– Да так, – зевнул Женя и надавил пальцами на глаза, – чепухой всякой. Придумали, куда пойдем? Потому что я не собираюсь опять полтора часа стоять на улице в ожидании, пока вы родите нечто существенное.
– Там вроде в кино идет что-то интересное.
– Вроде?
– Угу.
– Только не говори, что вы еще и сеансы пробили.
– Пробили, – прощебетала Маринка, довольная собой, и Ситков впился ей в губы смачным поцелуем, таким слащавым и нелепым, что Кирилл отвернулся.
– А что за фильм?
– «Кладбище домашних животных».
– По Стивену Кингу, – добавила Соня, будто данный факт ни в коем случае, ни при каких обстоятельствах нельзя было упускать из виду.
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «ЛитРес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (https://www.litres.ru/pages/biblio_book/?art=65533971) на ЛитРес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.