With skylarks
Lerysol
Рекомендовано читать исключительно перед взлетом за чашечкой эспрессо. То, о чем пойдет речь, собрано из цветочных миниатюр эмоций, возможно покажется банальным, но, переживая каждую секунду вместе с автором, внутри станет чуть теплее, особенно перед важным для себя путешествием. Прикоснитесь перед взлетом, в минуты ожидания перед новым, улыбнитесь…
With skylarks
Lerysol
© Lerysol, 2021
ISBN 978-5-0053-3461-9
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero
Внутри подмеТая
Мы будем вместе? Когда совсем соскучишься! Серебристой миниатюрной ложечкой тирамису, закажешь? Украдкой губами откусывая, думая фантазиями, а вдруг слишком? Нет, обычно не останавливало, но тут так многолюдно, жаль, быстро принесли, не перегнуть бы. Тебе же иногда нравится кошечкой, балансируя с иными персонажами. Удиви меня своей непредсказуемостью, отключив на доли стрелок вложенные мои страхи с домыслами, улыбаюсь своей зависимой смешной независимости. Как лечение? Действует. Я уже не боюсь ночной боли в судорогах мыслей.
Изредка, часто посещаю таких же зеркально схожих, беснующихся внутри пси… в, снаружи рассудительных, бумажными дипломами прикрывшихся, врачуют спокойствием, чуть маркетингом приласканные, советами подруг возвышенные.
Понимаешь, десятки предлагают выкурить последнюю, демонстрируя правой, а левой сжимая пачку свежую в раздутых карманах не первой свежести. Благодарю, сама, сама, сама… Вою от напускной вежливости.
А потанцуй со мной на расстоянии? Покачивая растрепанной прической, чуть пьяный, все такой же красивый. Притягиваешь молодость стройную, в шикарных платьях и все так же моими глазами любуешься. Разбираешь меня по частям.
А я по-прежнему рисую гуашевыми красками осени, размазня со взгляда первого, но потом, прижавшись плотнее, не боясь испачкаться, картинка оживает, наполняется значимым смыслом, у тебя получалось.
Слышал о моей коронации? Будешь еще и ты мне свои устанавливать? Все давно играют по нотам прописанным, не сознаюсь о наигранности. Хотя… Устанавливай сам, так указывать опостылело. Опустись ко мне с облаков на чашечку крепкого, раскинь свои необъятные, прижмусь. Останусь с тобой, утонув за круглым хрупким на тоненькой ножечке.
Поделишься? Чуть твоей уверенности, конкретики без лишних намеков, подари желто-багровый калейдоскоп из прямоты обещаний с действиями. Забери утром, фиолетово-скомканной. Осенняя нехватка витаминов постоянства, что ли… Как это на вашем первобытном? Забудь, носит язык, на ветру срывая слова не мои, колкие. Мне бы запах твоих волос без обязательств удовлетворить, лишь умаслить вечно похотливую хищницу. Я сама другая, ты же знаешь. На толику ночи расстроена, временами стыжусь.
Жесткая, безусловно, разгребая на остатках себе среди развалин лучшего. Бесят те, на кого ставки не помыслила вовремя сделать, расцвели великолепием. Выживу. Позволяю себе играть на фортепьяно надуманности, испуга – крупного помола, носят вьюги бесстыжие. Перекатывают по полю охапками с востока на запад, хаотичность, не поддается логике. Знаю трезвая, чуть откровенней со мной, расскажешь и загадочно улыбнешься о выдуманном контроле или предсказуемости моих шагов. Тут же кромсаю аккаунты, шифруюсь, удаляюсь на безопасное, прячусь. Только уши из-за дерева видны, смешно, наверное, детское баловство, жонглируешь. Удивлен? Насколько глубоко скомкана! Настолько корни ослаблены… Проваливаюсь. До миллиметра членистоногими взрыхлено, серыми полевыми голодными теплые отростки сгрызены, пятаками ощетинившихся диких ослаблены. Навыдумывала свой мир с надежностью призрачной, плечо не на кого, привыкла. Ухожу, дверь приоткрыв чуточку, английский вариант. Таблетками успокоив псов на адреналине, ищу своего космического.
Ты ночная книга, мой душевный фильм, оставив теплые впечатления. Великан Эйнштейн-проказник во всем виноват: «Логика может привести вас от пункта А к пункту Б, а воображение – куда угодно…»
Прикоснулась кончиками, намокла до запахов, вырвалось неудержимое, то, что и будила. Хочу, хочу, хочу успокоиться.
«Все временно», – шепчет осенний ветер.
Цветы из оранжереи
Пишу тебе, а ты читаешь ночью, шепчу слова, а ты впускаешь утром. Переполошилась зря, предполагая за дверью. Падшие за окном листья со слезинками прозрачными мечутся в круговороте скорости. Эта история на капельку о паре секунд из круговорота, молча с собой беседуешь. Постучалась золотая осень, болеешь капризными мыслями. Играешь с русскою рулеткой, ставя спокойствие на красное. Проголодалась совсем без пуховых объятий. Хотела сказать, но передумала. Уже набрала, сбросила, балуешься сложностями.
Тело избаловано ночным движением, заново запуская коллайдер.
Знакомо до тошноты, до миллиметра полный клуб битком с платьями в прикосновениях с брюками, заведенные битами, перегоревшие алкоголем. Не хватает, как обычно ночью, воздуха, необъятности, свободы пространства звездного. Расстроили, луну заштриховали облака, предвещающие слякоть всенепременнейшую. Завтра погружусь на пасеку со сладостями, безразборчиво вкину лишнее калориями, так легче. Окунусь прикосновениями в фантазиях, полутонами украшу параноидальными. Дефицит воздуха чистого, кислорода граммами. Назавтра вернусь от своей психологини, роняя голову, зачем? Улыбнусь, но, по-моему, ей самой пару сеансов не помешало бы. Пакет со стеклянной емкостью, а в ней утешения жидкости остатки, зажала коленями, сижу в тишине дворов вымерших, гоняю по углам электрички несуразные. Согреваю себя мечтами о постельных няшностях. Знаешь? Скорее бы прошла мимо эта ночь, в промокшем испачканном плаще, такая капризная девочка. Время не выскоблило, время лишь подшпаклевало, халтурно и дешевой мастикой. Со временем пробилась ржавчина, с краями острыми, обнаженная, без красок вежливости. Зависима и безответно. А ты помнишь? Цитировала Хокинга: «Моя цель очень проста: Я хочу понимать Вселенную, почему она устроена так, как устроена, и зачем мы здесь». Случайно встретилась давно, кольнуло, показалось, не замеченной. Тощая Вселенная со своими нитями встреч неслучайных. Взгляд в разрыв выстрелами до издыхания полного, еле выжившие нахлынувшим, ползем по углам, да, канаты, больно зализывать. Отползая. Вспышка и движение сгореть. Больше не звони, стерла лишнее, даже номер исчез, помню лишь мелодию его набора, вальс напоминает. Иди попробуй, выгляни, страшно? Без левой серой грязи. Сердца сосудики постукивают, жалуются, сделала вид безразличия. На сколько хватит? Секундами отсчет. Спальные одинаковые многоэтажки зарядили ныть серостью. Страдают от нехватки лайков, хочется и им в ТОП, обещал же на дорожку на высоких среди высоких. Тикает, мечется, меняется к лучшему, всему свое время, даже платьям с зеркальцем.
Заберешь из оранжереи?
Обладая троном
Вспомнила. Спрашивал, а чем Я рискую? Ты прав был, только ощущениями приближения взрослости, да и подругами, стартанувшими одновременно, обгоняющие в краткосрочных отрезках, и бесконечный дребезжащий звук советов вырастивших. Есть работа с достижениями выдуманными, синими регистрационными бумажками вперемешку с грамотами, медалями. Ублажаю себя Я, в любой момент брошу и взмахну в свой мир няшностей с виноградными, кажется! А еще, еще… К маме и папе, а ты? А, сиди и жди, жди бесконечно, пока Я повзрослею до ответственности. Можешь угостить меня экватором! Ну, если на диете, то старой Европою. Я же твоя бубочка! Бе-е-е, и Я заразилась, но, говорят, работает. Делись, делись, а тут что? А можно Я в гости? А Я с «пустыми» руками? Зато могу подарить взгляд, такой будет простительный, и ножкой могу влево, вправо, влево… Делись, делись и больше… А нового? А достижения? Это все Я, не зря же стояла со своими волшебными вздохами и охами, листая фоточки. Чуть раздаривая другим энергию, но по ценности необыкновенной вдохновляла Я именно тебя, получилось же.
Смеюсь пластинкам, бесполезностью следующих фраз произнесенных: «Ведь также отдано и Тебе бесплатно, потом запевая песню о затраченных лучших днях своей жизни с медведем. Хватает же наглости. Капризничаешь, так такие же года рассовывал Тебе незаметно по кармашкам кристаллики доброты, утешая Твоих серых тараканов. Обнимая и впитывая в себя Твои слезы, прыгая навстречу мчащимся хаотичным электричкам, выслушивая тираду сумасшедших эмоций, зачем? Просеивал Тебя настоящую. Воспитывая для себя родное. Возможно, окрепшее и взлетевшее».
Высосана, до краюшечек. Мало осталось энергии, сон или спорт Я чередую дольками, восстановится, куда денется, из загашников. Листаю строки, уже и посадку объявили, еще есть две-семь минут за столиком, не переминаться же с ноги на ногу, где бы ни бывала, абсолютное сходство. Я вспомнила слова Фредерика: «Никто не хочет оставаться в одиночестве: оно высвобождает слишком много времени для размышлений. А чем больше думаешь, тем становишься умнее – а значит, и грустнее». Вот и Я загружаюсь с головою. Скоро, так близко желания. Бесконечно, но по нраву наблюдать за всхлипами волн с пеною. Поразительно схожи с эмоциями, кипящими с оливковым маслицем на сковородке огненной. Каплями дождя осеннего успокаивают, как могут, творят возможно-невозможное, сражаясь с лавою. Словно всех встревоженных вороных из конюшни выпустили, испугом необъяснимым взбудоражены. Мечутся по лугам бесконечным с колышками по краям с колючею.
Ничего, ничего, не впервой, Я вынырну.
Носом уткнувшись
Ловись, рыбка большая и большая, лучше очень, очень большая… Ночь такая бессонная. Я чувствую те струны, переплетенные, связывающие с тобой, от этого и просыпаюсь ночью. Донорствую, спасая тебя ладошками слов, отдаешь свои переживания вовнутрь меня бесплатно, добротой пользуясь. Прочь, ночь.
Хочу в утро беззаботное… Витрины, витрины с силуэтами, губками с сердечками, иногда просматриваю, сравниваю, удивляюсь смелости… Такие красивые, такие мило разные. Может, и я так хочу, но пока стесняюсь общественного.
Хочу замуж за единственного? Как же струны? Не существует ни одной без струн прошлого. Или все же жениться, найдя себе слабую Его? У зеркал юлою в платьице, рассматриваю, вроде девочка, точно девочка. Видишь, реснички накрашены. Иногда, конечно, мальчик, но так грандиозно много во мне девочки, той – маленькой. Хочу, хочу, хочу и то, и это платьице… Ту, что на ручки, ту, что в ладошки, ту, что за ушком с особенным.
Прибавляя опыта, исколесив мир, понимаю нелепицу созданного, круговорота шестеренок внутри схожих по статистике. Вычитала, швейцарские ученые, исследовав десятки тысяч поведенческих особенностей, пришли к выводу о схожести до сотни типажей характера на планете. Говорят, знатная вечеринка буйствовала по случаю сего открытия. Пытались, после пары бочонков бордового рассмотреть в собеседнике зеркального себя, пьяные, смешные. Отвлеклась, о чем это я? Так вот, они непреклонны в защите своей аксиомы – создания повторений характеров, по сути, из одной коробки конструктора. Чуть ближе на двадцать семь прикосновений, и ты глубже, и будешь погружаться, подпуская во внутренний настоящий свой мир другого, доверившись. Без внешнего дружелюбия, без масок, без лат рыцарских, без вежливой пены снаружи, тайн сокровенных, смешной короны. Ты же знаешь, каков другой океан? Там, на глубине? Совсем иная картинка лежбища. Чем глубже во тьму глубины, тем больше приходит удивление от повторений рисунков. Может, нужен тот, кто разглядит тебя маленькую? Ведь проживать лучшие минуты рядом без глубины с чернилами – никак. Нахождения в ей прошлого знакомого, а в нем давнюю подругу с ее взбалмошным характером. Принципы по сути не меняются, чуть тут царапинка, чуть там подшпаклевана, чуть ближе на ночную скамеечку с подвыпившим Бегбедеровскими строками: «Если женщина у бассейна боится намочить волосы, чтобы не испортить прическу, – бегите прочь. Если она с хохотом прыгает в воду – прыгайте следом!»
А еще более смешон гуашевый портрет в сокращенном варианте на страницах книг девятнадцатого, восемнадцатого веков. Стоит за это выпить, глоточек шампанского от вдовы? Попробуй, рекомендую черненькую с маслицем и тоненькой лусточкой беленького. Даже фантазия не требуется, все как в таблице расписано и расставлены по видам персонажей, их повторяющимся фразам сотни лет, тысячи. Спасение в замедлении бега и времени на осмотреться, если… Смеюсь, получается только перед перезагрузкой в аэропорту за чашечкой эспрессо и одновременно твои строки перелистывая, хорошо. Пластинка крутится, произносятся и далее через столетия сомнительно, если изменится произношение. Словно в зале игровых автоматов, с горстью жетончиков. Счастливая разглядываю, какаю игру запустить на этот раз. Дефицит разнообразия персонажей, до сотни усредненное количество уровней. Скучно!
Вместе долго строить скучно, для этого надо же невероятное терпение прикладывать! Скучно, привычка одной, так, баловать, урывая у внешнего по долькам на вечер. Сама задумываюсь, почему же надо быть такой дурою? Порхаю от лампочки к свечке, всхлипывая, подшивая очередной раз обожженные, со временем улыбка становится циничней, чуть. Присматриваясь, пеленгую закономерность полета, казавшегося ранее хаотично романтичным, искренним. Чуть больше воздуха набрав, и погружение в ряды истории, смеюсь, помнишь, как в детстве в аквапарке? До чего же счастливой можно быть в домике.
Даже ты не лучший… Улыбка, в том, что это правда…
Вечер пятницы
Friday evening. Какой же ты!!! Все уговаривай, подлащивайся, мур-р-рлыкай, прогибай прелести, а может, мне… Набираю, набираю, глупая. Подумаешь, возвел, три гудка и прочь. И трубку быстро снял.
Скоро вечер, впереди выходные, намаялась пирамиды возводить одна. Бегу, замираю, снова спринт. А ты? Что у тебя? У меня? Отгадай. Давай, давай, не ленись. Да, игривое, да, бываю. Сеть грязная, но позволяет откопать при желании, сравнить, додумать, надумать, перевернуть мысли вверх тормашками. Свайплю по экрану с фото твоим, ласкаю подушечками. Тише, тише… Прошу, не смолкай, задремала от уюта звуков фона слов. Алло-о, алло-о, отчего вакуум? Слушаешь меня? Ненадолго разбалуемся, приезжай. Невинные краснеют мочки, воспринимая бархатом шепота звука сплетенья букв! Не вспугнула настойчивостью? Ты же знаешь, пошлость и величие – это мое. Unreal, милый. Заглядывай, прошу, сегодня, откладывай лишних, это же Я. Ко мне, ко мне вечерком, погамим, выцарапала специально для бурого медведя, сама впервые возьму в руки. Разбросала салона препати записи, девочки порядок внешний навели, они умеют с внешним. Еще из итальянского, держат коренные, заказала на выбор изысканных пару блюд, захочешь caviar черной, для тебя. Вина одиннадцатого. Превратимся ненадолго в фуди.
Пропс, пропс, не задержался, как обычно, на часов пару, снимай пальто, располагайся, не останавливай губ танец, прошу, говори любимое. Все как люблю, притален, галстука расслабь узел, лишнее напряжение. Хочу меня снова принцессой. Фантазии мои – они такие громкие, граничат с первобытным вожделением. Тише, изи, изи, сперва вина попробуем. Мне так нравится, когда говоришь… Расскажи, а как там? Я тоже, так люблю своенравный океан. Кстати, скачала твои Dreams и Камю в аэропорту, прочла, не зря потратила две чашки эспрессо. Стараюсь следовать твоим пересказам Станиславского: «Каждый день, в который вы не пополнили своего образования хотя бы маленьким, но новым для вас куском знания… считайте бесплодно и невозвратно для себя погибшим», умница Я у тебя. Кстати, умудрилась поспать под строки чуть, как же хорошо ощущать тебя, пусть даже тогда на… Соскучилась, поэтому и… Посмотри, и свечи ко двору, оплавлены до основания, похожи чуть мы. Чуть тепла, избалованы красоты переливов Моцарта, почти до дна, но необыкновенно царственны и теплы на глоток. Пошазамим мелодии, развлечемся глупостями взрослыми. Так нравится, когда чувствую тебя каждой клеточкой, мр-р-р.
Проснулась, сметая постель, слегка нечесана, бутыль виски не до конца полна, остатки сыра, снеди разной. Что это было? Левая рука по привычке на ощупь, на наличие тепла, лед белоснежной простыни, невинна и чиста, и тишина. Тягучие шторы уберегли покой, полуденные куранты лениво, с потерянной надеждой разбудить, распускают звуки колоколов, bob’s your uncle.
Улыбки пыльные
Осень, осень холодная, плюсами за тридцать замордовала совсем. У всех, у всех уже, вон сколько всего…
Все тише, тихие восклики, все пустее и пустее емкость с виноградно-розовым…
Стоп, стоп, стоп… Спать, спать, спать… Спряталась в норку вежливости, со своими черными бусинками, влажными, выглядываю изредка. Трусь прелестями с подружками схожими в тесноте шерсткой, перекидываемся в четыре утра, страшно, но так покойно среди корешков. Ой, а за стеклом падает звезда, можно загадаю желание о тебе? Пожалуйста, побалуй меня шоколадом швейцарским со щедрым шампанским, потешь меня для социалочек. Глазки-бусинки волнуются, инопланетными сферами вращаются, словно камеры на триста шестьдесят, но страшно приятно за дверцами, из каморочки, из только своих чуланчиков… Так привычнее, безопаснее, с чашечкой кофе… Глупости, но такие завораживающие… Вот и прочие травоядные потянулись, без жажды к бордовому, приближаются украдкой к косулей стаду степных, другие прижимаясь к зелени деревьев, густозаселенных коалами шумными. Каждому свое, а у меня с утра теплые арома кофейные. Словно на замедленной подобные к подобным, травинки, лепестки, со стебельками пережевывая, хорошо, если не спугнут и примут. Волнуется океаном разнообразие цветов радуги, звуков фауны. Великолепны избранные, из красной вписанные, под законом общественности, запретом на истребление. Но кто внутри ночи запретит обитателям? Ты же знаешь, я с тобою не такая, как с лишними. С лиан бесцветные, вьющиеся, поскрипывая новой чешуей не сводят каменных шепчут, гипнотизируя: «Жить не спеши, обвивая кольцами». Чуть мощнее, чуть крупнее хищники бродят неторопливой поступью, временно все дозволено, на всякий случай, прижавшись, стригут кисточками. Напряжены мускулистые конечности, доли секунды, для старта резкого. Убежать нет сил, сорваны с вокзала приходяще-уходящих электричек тени, привычка. Мимолетные минуты нарисованы их из прогибов, спинок вверх, спинок вниз. Совсем увлеклась наблюдениями постановок шоу. Ты же знаешь, я с тобою не такая, как с лишними. Рада тебе, молчу, молчу, скоро улетаю, а ты?
Оторвись, пожалуйста, от экрана. Что нового хочешь увидеть? Безразличностью принюхиваются, ищут отставшее, отбившееся, и им все ровно кого, главное вовремя. Думала, будешь до конца собственностью. Будешь моим, кто? Да, имела право, глупая… Была. Колокольчик тогда присмотрела для лугов, ждала момента чипировать… Ну не настолько же, хотя чего уж сейчас. Узнавала. Я так решила, смейся, смейся, завтра новое. Пора, выдержу… Посадку объявили, пора, за тебя поднимаю по привычке чашечку фарфоровую с напитком щедрости энергии моей. Чуть волнуюсь, но в целом отпустило… Устала от больших городов, снующих веганов до мясоедов… бросила дурацкие попытки различать пол, утону в стихах Ахматовой, вспомнилось: «Кто чего боится, то с тем и случается. Ничего бояться не надо».
Правда, как разгребешь, присоединяйся, буду ждать. Чуть по тебе соскучусь. Знаешь, не подам, как всегда. Забила на работу совсем, прости, голодно без штормов нежности.
Прилетай, правда, прилетай…
Ну, а Ты?
Совпадение чистое
Дневник, брошенный на столе. Мне так хорошо. Руки дрожат притрагиваться к запретному. Глаза, не церемонясь, впитывают среди строк, глотая, не пережевывая, не вдумываясь, торопятся. Непонятны сплетения прочтенные, двусмысленные. Проще бы, проще бы лучше. Рыскают, выискивая простые тайны на поверхности. Белый чистый листок с признаниями трепыхается с чернильными неряшностями. Кто бросит без ограды на мостовой мысли? Смеются пьяные перья гусиные, чернилами испачканные, ведают. Ровно шестьдесят секунд на погружение в развлечение, разгадки, догадки, отражения. Глупо, спрячут в сундуках, в шкафах, вплетая шифрами среди страниц книг. Балуется, подбрасывая швейцарский сыр с запахами. Как же ты такая неосторожная? Баловство кошек. Она хороша, особенно… Спроси, просто спроси, от поступков больше нечего ловить. Тикает, проходит не больше бегбедеровских двадцати четырех, как под копирку. Мне так хорошо. Влюбленность, погружение, врастание, внимание, желание, чередуясь с жадными утехами. Потом, потом, потом, все на потом. Сам на кухне стряпней занялся, пальцы в муку гордости, вбрасывая желтки чревоугодия, разбавляя жидкой белоснежной гордостью. Гнев с блудом приобнялись в предвкушении красок чревоугодия. Взбивает, мнет, вытравливая приправы резкой алчности, остроты ленного уныния. Пять минут – не более для ведра мусорного, под теплые порывы ветра. Она хороша, особенно… Без тебя настоящего никуда, прошлое бурлит замерзшим вулканом, обстроилась, освоилась, просачивается лава наружу, расплавляя зелень лугов ухоженных. Остались только сны, безумные своей безупречностью, пошлые своей невинностью, ласкают кожу ночи гусиными перьями, фиолетово-черные.
Ты такой же непонятный, как и слова со страниц Жан-Жака Руссо, выводя в свой умысел: «Кто из вас не сожалел иногда об этом возрасте, когда на губах вечно смех, а на душе всегда мир?» За полночь серые головушки гладиаторов наслаждаются кошельками тепла мелких прохожих, не прибранных на ночь. Загадки, загадки, достали шарады. Шепчут, мур-р-рча, негласно устанавливая свои правила, плетя узелками паучков сеть, перебирая, туго набрасывая.
Плещется простотой, лишь океан, не обращая ни на кого внимания, сам по себе, разбушуется, враз перевернет корабли громоздкие, опустит на дно для следующих. Правда, любит ласку по утрам, приручила ладошкой, часто трепетно поглаживаю волны, как кошка, зараза, ластится, мур-р-рчанием. Правда, надоело разгадывать, можно проще? Останусь с ним понятным, степенным, пусть истерит. Врастаю, больше не хочу никуда, топлю ступни в рыжие песчинки. Мне же так хорошо, еще, еще, чуть ниже, ниже у хвостика…
Разгадки снов
«Тебе уже хватит?»
Оставь, оставьте меня ограничивать, танцевать буду сама с собою, так волшебно у зеркала, покачивая прелестями.
«Тебе уже много, а мне?»
Неважно, я шуметь хочу, просыпайся, проснись, посмотри, какая ночь звездная. Мр-р-р, фыр-р-р, фыр-р-р, мр-р-р, спишь, а я одна устала, хочу тоже спать, хочу поцелуи шепотом, так быстрее засыпаю, мр-р-р-р…
«Что делаешь?»
Темно, без десяти четыре, неизменно колесо, ну надо же. Читаю тебя от нечего… Соскучилась. Мне нравишься Ты, когда выпускаешь нежность.
Фиглей страдала, спасая мир красотой, а после, как всегда, еще стараюсь отыскать рычаг, способный перевернуть. А ты?
«А я нашел тебя».
Как? В характере ее? Потом, конечно, в манерах шевелить губами, поступки поступать. Смеюсь, все знаешь про круговорот. Течение горной реки, бурное с выступами, разворотами. Чуть встала взрослее, на другую сотню лет от тех знакомых искренних четырнадцати в тебе. Так же строг и нежен, когда час забав прибрежных волн. Сюрпризы калейдоскопа с бусинками тебя в шумящих рядом, меняется настроение с вращением каждым, дежавю. Слова Франсуа де Ларошфуко порхают: «Нет таких людей, которые, перестав любить, не начали бы стыдиться прошедшей любви».
«Что со скамейкой?»
Бросила, а смысл? Не видела давно, соскучилась по пальцам, а ты?
Вечер, тишина, шелест листьев за окном. Костер не торопясь похрустывает ветвями, спокойствие в лесу. Все словно повторятся с тобой, спинка на прогибе, чуть кончиками, тише, тише.
«Как ты? Где побывала?»
Раскраснелась вся, так преданна была тебе во мне. Но притяжение посылает схожих, а может, сама раскапываю в них тебя. Кто под силой ветра в сторону сойдет, кто улыбнется и возьмется снова.
«О другом чуть, как ты? Гадаешь? Какими кистями владела?»
Гуаши черные мазки по-прежнему бросаю на полотно, мешая серое с испачканным бельем. Беру оттенки белого, космический латте, слоновой кости, кремовые тона, но руки опускаются, не хватает кислорода. Понимаешь, все в желаниях. Непокорные гейзеры украсили характер уверенности в правоте. Доверяя пустоте слов вежливых и безразличных полностью, со временем лишь приходит понимание закулисья. Пусть. Чуть тише, чуть спокойней, плюс один к моим… Там глубоко внутри один из персонажей хочет вволю извергать настоящую себя, не остановить. Беря терпение с молчанием под уздцы, обычно пять, возможно, десять, изредка пятнадцать и… выбившись из сил, сменяет облик маленькой себя, ребенок.
«Салфетку дать?»
Тишина и всхлипы. Глазены просят приобнять, поцеловать, согреть от той иной в тебе.
А полетели к океану? Спрячемся. Я билеты взяла на завтра, с тебя сланцы и эспрессо в аэропорту в знак благодарности.
Хочу, хочу, хочу в тебя… Ранним таким утром, уткнуться носом, просыпаясь, гоня навязчивый туман сновидений, сладко потягиваясь, наигрывая кончиками стоп мелодии Моцарта.
Хочу, хочу, хочу в океан, но только после завтрака… Ты приготовишь? Приготовь, приготовь, приготовь для меня особенной. Шучу. Я быстро в душ, а потом на завтрак пораньше, когда обитатели острова еще спят. Сегодня присядем у окна.
Хочу, хочу, хочу завтракать фруктами, среди белоснежных скатертей, услужливых, незаметных, и утренней тишины. Только я и твои глаза.
Харчевня зорь
Ночь. Город спит, укутавшись добротой стеганых одеял ласки. Умаялся заботами, раскинулся посапывая. Улыбаясь во сне визгам на каруселях, на скорости миллионы зрачков соревнуются. Никто специально не толкает в спину, каждый своим, если только случайно на пути, по неосторожности, погружены в свои заботы, поддерживая темп на спидометре.
Раннее утро, пес у ног спит, черный влажный нос уткнулся в оболочку стопы. Пробуждается город. Тягучая тишина. Пусто от звона паркующихся волнующих электричек. Вычерпан сосуд с тягучим кофе, одиноко ему обнаженному, уже ненужному. Пиала с творожным завтраком, некогда ублаженная сметаной, увлажненная плотными сливками, не торопясь исчезла. Ждет своего часа чистоты пустая посуда с остатками. Странно, по-прежнему вакуум отсутствия визга тормозных колодок электропоездов. Вязкая тишина. Просыпается слишком медленно. Еще все спят, утро выходного. Птицы отключили новостные динамики. Ветер балованный, намаявшись за ночь, поглаживая ухаживаниями молодую листву, бесшумно заигрывает остатками энергии. Сон канул, его история, как обычно, не исчезла полотном эпизодов на стене от дуновений трепыхается. Город шепотом: «Совсем не обязательно в лабиринтах вести себя так, как в мегаполисе, чуть тише, тише». Совет бесплатный, не ценится, подвешена стоимость дарением.
Скользнули среди городских лиан десятки глаз голодных в поисках добычи. Стоит учуять, надкусят буквами, слетятся стаей, разрывая сплетнями ночь, завоют. Хайпуя, станут приплясывать, без особых различий морали. Город томно спит, в свое добро уверовав, а рядом параллельное художниками возводится, незаметно заполняя реальность. Подбирая на земле пронзительное, разукрашивая эмоциями события серые невзрачные, обычные человеческие. Даже растения насторожены, ждут подвоха случайного, очень часто топтали, кричали унижая, фильтруют запахи, на агрессию не прерываясь, и, к сожалению, находят. Мечтает все с легкими о жизни с легким теплым воздухом, выделяя запах страха, беспокойные. Выискивая дурное в простом, усматривая умыслы в бескорыстном, не веря уже в «просто от души». Мемами притрагиваясь к раскаленным проводам нервов, дребезжат сосульками в напряжении. Позевывая, память транслирует, воспроизводя некогда прочитанное и без спроса у Карнеги присвоенное: «В этом мире есть только один способ заслужить любовь – перестать требовать ее и начать дарить любовь, не надеясь на благодарность». Виновата во всем скорость движения, безрассудные не успевают перестраиваться, менять окраску под цвета окружения. Сталкиваясь, причиняют боль неуступчивостью, гордость выпячивая. Падают, встают в погоне. Бег с препятствиями из жадности или из-за баловства померяться силами. Чередуя яд со сладостями, тираду слов ублажения до молний испепеляющих. Бывавшие, истоптав не одну пару кожаных в слоях грязи выпирающей, заранее принюхиваются, обводя взором окрестности, взвешивая скорость ветра в лицо обветренное. Смотрят, сравнивая данную обеспокоенность с обычными повадками, сличают следы на тропах хоженых.
Утро – такого сонного мегаполиса.
Вечерние вельможи
Я пишу для журналов холдинга под никами разными, прячу за красивыми словооборотами собственную непривлекательность. Редактор говорит обратное, наизусть знаю каждое, не проникает, по поверхности. Хотя! Улечу, улечу к океану, он один меня глубоко балует.
Каждый выбирает свои формы. Нет, особо не страдаю, так прилетит на день-два парализующая скука. Раз на раз не попадает, нет графика, а так это ничего, выветривается. Пару мокрых с подушкою, запихивая столовыми прохладное ванильно-сливочное, отключив входящие. Зрачки в то время неподвижные не сводят с экрана фосфоресцирующего, на автомате воспринимают действия, хитросплетения персонажей, преданности. Хочу снова принцессою, под зонтик, с нежностью. До пяти утра, пока энергии в аккумуляторах достаточно. А эти треклятущие критики, хлеб свой подбирают крошками, в самый пик, когда требуется, наносят резкую. Выбирая в колонках звуки им приевшиеся, смысл, переворачивая, удобряя зельями. Несправедливо так, словно чуют подраненность, поврежденное крыло, как прихрамываю. А подружки, друзья? Тысячи, но жили давно, живут за тысячи, одиночество души, охраняя ладошками, лишь бы не задуло циничными. Пряталась, выслушивая монологи в строках, завораживали кульбитами слов Жака Фреско: «Я пытаюсь вернуть вам мозги, которые у вас забрали в школе и при воспитании. Я пытаюсь показать вам, как устроен мир. Так что, если вы хотите сделать лучше этот мир, пора оторвать задницу от дивана и сделать его лучше». Одиноко без прикосновений даже с ними. Улечу, улечу к океану, он один меня балует. Хотя.
Сама себе нафантазировала, один раз в редакции, спрашивал меня обо мне, показалось – особенный. Большой, словно из тайги медведь бурый, завораживал неторопливостью, медленно. Может, от пустоты? Привыкла к репликам фейковых поклонников или дизлайков от тех же невидимок, без внимания ко мне. Обыденность, вся в работе с головой, не выныривая, пицца, кола, роллы, бургеры и снова белкою. Интересовался, когда бываю, о чем пишу, дружу, увлекаюсь, какого цвета глаза, предпочтения в цветах, запахах, где обедаю, никто никогда так. Зацепил таинственностью, заигралась с природой хвойною, улыбалась затеянной интригой, втянул сам, а я приняла, расписала палитрой себя другую, глупая. Раз в неделю, словно по расписанию, пытался застать меня ту, выдуманную, врала, приплясывая, забавляясь, как ребенок восторженный. Порыкивал, переминался неуклюжестью, такой родной, большой, со щетиною, разводил руками растерянно, а потом за свое с вопросами. Любопытствовал образованием, начитанностью, подругами, чуть с дрожью – поклонниками, моими выдуманными нарядами, где ужинаю, какие фильмы любимые… Так несколько месяцев, выдыхаться стала, даже у самой не хватало фантазии, зато захлестывало внешних критиков восторженностью, чередой поклонников ветреных, летним дождиком увлажняющих. Привыкла, знаете? Привыкла канатами, гвоздиками, уютом от происходящего, запаху его недолгому, словно облокачивалась и тонула окутанная. Пропал, а может, и потерял интерес. Пыталась найти, но оказалась, о себе так много, а о нем ни капельки, на поверку – эгоистка пера. Дура дурою. Улечу, улечу к океану, он один меня балует. Хотя.
Еще не все мороженое, не все фильмы, не настолько и подушки мокрые, фразами глянца до конца не выплеснула, отдышаться бы.
А знаете? Билеты куплены, носом запах аэропорта улавливаю, суету, волнение, багаж, чашка кофе, строки собеседника перед взлетом к новому.
Утренние ласки
Вы так ветрено красивы, умилительно сладостны, теплом завораживаете.
Вы восхитительны обаянием, согреваете заботою, смешите нелепицей.
Вы поражаете начитанностью, необыкновенной особой вежливостью, под настроение сияете эрудированностью.
Вы при желании вызываете улыбку искреннюю, успокаиваете домашней хозяюшкой, словно летняя бабочка.
Вы совушка ночи поздней, порой трогательно сентиментальная, сменяя накидку настроения на обольщение царственностью.
Вы беззаботная обезьянка скачущая, местами дикой кошкою, своевольная, как ребенок наивная уникальной бессеребренностью.
Вы, как грациозная лань, пахнете весенней свободою, восхищая взвешенностью слов вечера.
Вы искусительно-хищная пантера темная, волной океана глади прибрежной убаюкиваете, словно таинственный бутон розы, благоуханием одурманиваете.
Вы глубокая своим искренним дружелюбием, многогранна интересами, опьяняете, инопланетная.
Замедляя шаг, поучений, ограждения от своевольностей, повторяю слова Жан-Жака Руссо: «Природа хочет, чтобы дети были детьми, прежде чем быть взрослыми. Если мы хотим нарушить этот порядок, мы произведем скороспелые плоды, которые не будут иметь ни зрелости, ни вкуса и не замедлят испортиться. У ребенка свое особое умение видеть, думать и чувствовать; нет ничего глупее, чем пытаться подменить у них это умение нашим. Дайте детству созреть в детях».
Вы невероятно редкая, лесная, земляничная, сладкая, бушующая стихия с эмоциями, сметающая любое препятствие, иногда тихо расстроенная, перебираете струнки трогательные.
Вы волшебными озерами глаз околдовываете, искусно жонглируя заботой, мягкостью, соблазняя пышно стройной талией.
Наигрались? Идите сюда уже, присаживайтесь…
Вечер, ночь, утро, дурочка
Так и стояла раздавленная, примятая, скрючившись от унижения. Не то чтобы слабая, такое утро неожиданностей. Зачем надо было самой выходить к воротам? А тем более открывать калитку, разгадывая хитросплетения механики установленных засовов. Сама виновата, распустила на выходные, позволила себе снисходительность. Вернее, соскучилась, соскучилась по тишине настоящей, без шарканий и шорохов, ненужных встреч с лишними.
Все просто, утро такое какое-то волнительное, неспокойное. А ведь начиналось то, вечер, как по ноткам разложенным, все как запланировала в головушке. Связь отключила, отбросила, проконтролировала, коробки с интернетом последний выдох выплеснули. Вечер последних прощающихся плавно перетек в густую ночь непроходимых волнений. Окунулась в объятия ночи, вальсируя. Тишина томная. Злая, ласковая тишина… Отключила собранность, бокал игристой вдовы, икры отборной черной с маслицем на белом хлебушке для вкуса, просто не голодна, всего достаточно. Забавлялась сама с собой, раскинувшись в плетеном, жонглируя электричек мыслями. Книга Камю со страницами-бабочками, слова, от дуновения порхающие: «Дочь горшечника Дибутада увидела на стене тень своего возлюбленного и обвела его профиль кинжалом. Благодаря этому рисунку ее отец изобрел стиль росписи, украшающей греческие вазы. В основе всех вещей лежит любовь». Сама себе улыбаюсь, забавно. Любовь томная. Помню, понравилась мысль: «Найму железнодорожного начальника вокзала для моих мыслей стремительных, доверить ему упорядочить движение, составить расписание, может, уменьшит разрушительные крушения и буйство разочарований. Смешно, ни один из кремниевых не выдержал, да и нечего фантазировать, через пару месяцев досконального погружения заболеет, в лучшем случае психушкой отделается. Только сама, только. Привыкла с детства». Вспоминая за неделю события с глупыми комплиментами, забавлялась подливая, по чуть-чуть надкусывая, нравится. Незаметно уснула, свернувшись калачиком, обернувшись теплым пледом, по теплу с его руками схожим. Что делать? Гордая, прошлое. Раннее утро, на удивление выспалась. Как добралась, одеяние сбросила, напрочь отсутствует.
Лишь утром сквозь ресницы вдохнула утра очарования изящности, нежности величия природы с подарками невидимыми. Заманчивыми ароматами просыпалось утро, расцветало, балуя любимую, не предвещая грозовых туч с молниями в настроении. Тишиной одинокою пробралась в необъятную кровать, без всех, только сама с собой. Раскинулась звездочкой, замерла в уютных пуховых няшностях. Подъем, подъем, подъем, милая… В душ, а затем завтракать, завтракать и на прогулку по территории, хоть взгляну на созданное. Круассаны, с душой вылепленные, домашний вишневый джем, сливочное масло деревенско-местное, чашечка кофе, все тончайшим фарфором с серебром украшено. Пригласила тишину со мной оттрапезничать. Сперва, показалось, услышала и присоединилась, послушавшись. Чудная, дикая, или испугалась, отпрянула.
Прислушалась. Вот оно, звук еле уловимого плача трогательно. Фоном, тихим голодным комариком, пискляво еле различимо, настойчиво. Мало ли, не моя история, разберутся. Тикали. Не давали покоя скребущиеся сквозь окна террасы, плачущие. Прерывающиеся на всхлипывания, и снова пенопластом о жестянку. Нет, не громко, больше походило на навязчивость, нудно раздирая внутренности, вонзались грустью. Невообразимо.
Распахнула массивную дубовую дверь. Внезапный удар. Хлесткими словами гневными, тирадой грязи, ураганом мата с пошлостью, дребезгом хрусталя осколков ярости, претензий, варевом серого, с обглоданными костями перемешанного, ядовитым шипением с кривыми гримасами, кипятком желчи испорченной.
Пощечина, резкая, жесткая, инстинкт, годами выработанный.
Очнулась, зрачки расширились: «Ой, а я к… извините, ошиблась, а где он?»
Дурочка.
Параллельно царице
Воробьи ранние, звуками сквозь сплошное стекло виражей просачиваются. Смешные? Абсолютно. Кричат, хамят, волнуются. Делят нажитое, пилят по степени значимости хлебца крохи. Эгоистично увлечены значимостью добычи и процессом. Сон утренний томный, желешечкой обволакивающий, потягушечки резиновые. Пятки, над кроватью сверкающие пропеллерами, смехом ублаженные, шутками с сарказма частичками. Новое, новое утро прохладное без солнца навязчивого, умаслено густыми облаками дрейфующими. Плачет голубая гладь за кулисами поутру, роняя капли редкие, стесняется своей слабости. Не понимает, глупое, важности грусти, подарков влажной энергии для простых зеленых земных переплетенных. Соскучились внизу, расцветают за мгновения. Жаждут фонтанами наслаждения, хлопушки с событиями, хитросплетения поступков с обещаниями, слов ветрено-клятвенных, борьбы с каруселями. Смятая постель с пастельными тонами, брошена. Хлопок двери, душ застучал струями по стенам мраморным, разбиваясь о тела сплетенные, увлажняя прохладою. Остужая чуть температуру раскаленности действиями, одновременно стесняясь подсмотренного. Такое утро внутри жаркое. Вне взоров подушки меж собой спором заладили. Начали с кичливости перьями, их мягкости, раздувая сны подсмотренные, трофейным количеством увиденного. Полезностью применения для утех утренних. Глупые, скучно им, залежались смятые, не смолкают в такт пернатым с подоконника.
Щебет слов, выдохлись, улыбаются, руки в унисон перебирая пальцами, синхронными взмахами кистей выводят мелодию блюд утренних. Забавные, на одной волне, как погрузились и не выныривают во внешнее. Все легкое, улыбками, зеленью красок насыщенное. Глаза балуются, забавляются счастьем одинаковых шуток, подстраиваются. Пачкая носы, губы, щеки детскими шалостями. Щелкнули внешнее, забавы ради. Ворвалось, раскромсало металлическим. Паутиной ядовитой сплетая внимание. Что с ними? Погрустнели, открыли себя для серого. Впустили персонажей прохожих среди пустыни выжженной. Отрывком: «Обманули?» Нет, завертелась, в суете забыла. Все это поверхностное, свои правила, взгляды на отнятие ресурсов у природы. Здорово, если получится больше. Солгала? Ну, а чего вы ожидали? Вертимся, крутимся, некогда на телячьи… Триста секунд разговора и вытравили? Смешно! Читайте Моэма, ребята, трижды описано. Смеется, цинизмом позвякивая, давно не… Хотела бы побыть нежной, но не в этой… Переглянулись, почувствовали осушение, выскребли, выпили за минуты, вычерпали энергию нежности. Рассадили на ветвях каркающих только вылупившихся птенцов сомнений. Это не передать, только на ощущениях, шепотом о сохранении. Безусловно, синхронно прозвучали из уст Жан-Жака Руссо: «Я один. Я знаю свое сердце и знаю людей. Я создан иначе, чем кто-либо из виденных мною; осмеливаюсь думать, что я не похож ни на кого на свете. Если я не лучше других, то по крайней мере не такой, как они».
Одновременно потянулись одинаковые и щелчок кнопки, тишина хорошая. Не понятно, как правильно, свои законы утвержденные. Недаром же из сотен тысяч просеяны и остановились в выборе, выключили.
После зрачками встретились, пусть будет там, параллельными.
Звездная гладь
Вечер. Чуть усталости. Прочь из стен одиночества. Дорога ночная пятнадцатиминутная скользкая. Как всегда, битком, без свободных столиков. Насыщенный дым суеты снующих обслуживанием. Бесцеремонность уже градусных. Тяжело всегда погружение до растворения, словно в прорубь с осколками. Набрать воздуха.
Сюрпризы россыпью. Форма официанта, брошенная на перекур или так, в эмоциях. Искорки зрачков, улыбнулся, сгреб, примерил. За вечер. Набирай, набирай скорости. Никто, удивительно, не узнает, обезличенный, форма невидимки, может, оно и к лучшему. «Сюда, еще, ждем уже… мы этого не заказывали, отменяем, как скоро?»
Среди столов, рядков выбрать скорость, сбиваясь сперва, после приноровившись к потоку течения, выдохнуть, расслабился. Жаром от каждого столика эмоциями. Обсуждали, пиная, фыркали, не замечали, как светится. В беготне стоптанных сандалий за хрустящей добычей наличности, отбрасывали из прайда. Блага призрачные взамен на незаметные граммы улыбки искренней. Слухи дегустируют не пережевывая, иные их для пущего эффекта заваривали, настаивали, перемешивали, крошили для удобопереваривания. Как это бывает плечом к плечу, бились, смыкались грани бокалов, расплескивали, переплетение накипевшего. «Он потрясающий, обеспечил работой сотни тысяч, как же идет ему строгая форма в сочетании с подбородком волевым, решительным». А рядом средиземное радио: «Все умеют лгать без исключения, только распустив перья ресниц не умела грубо, исключительно с детской наивностью воспринимала его подарки и снисходительность, вежливый. Последней, знаете, что оставил? Опустим, но там все до краев». Скорость, скорость обслуживания, нет времени надолго. Щелкаем волны на Индийского океана, льющиеся из коралловых передатчиков, очерчены ярко-красными красками: «Обещала не опускаться до жалости к себе. Но не могу, очередной раз дверь в спальню захлопывала, стены вздрагивали от всхлипываний, пестрели разлетающиеся по уголкам стремительные эсэмэски с эмоциями». Вокруг сочувствующие в очках розовых, далекие в действительности, синхронно кивающие, украдкой на свои ситуации примеряя, оценивая, ничего личного. Следующий, очередной, сотенный столик обособленный. «Много не пей, постарайся молчать. Я не могу с ними общаться, другие и другая. Я просто счастливой хочу быть, счастливой».
Шикарно бесцеремонные за рукав отшвыривают к очередной: «Сюда, еще столько же, повтори. Так на чем? Ах, да. Недавно с выставки парижской, абсолютно передовое, хамоватое, вычурное, но не скучная провокация. Яркий фарс, разбавленный пошлостью. Остроумное интеллектуальное искусство. Отговаривала, не послушал, приобрели по случаю, приедете, упадете, впечатляет».
Умаялся, благо закуточками место изобилует. Разорвали жесткий диск от переизбытка информации, даже с опытом сбои. Улетай, не майся, улетай, пора, хватит за триста шестьдесят секунд впечатлений ночи. Перевел, выровнял сбившееся, пригубил односолодового.
Обводя напоследок взглядом заведение, надо же, и она сегодня тут. Полыхнули в сознании строки Камю: «В жизни должна быть любовь – одна великая любовь за всю жизнь, это оправдывает беспричинные приступы отчаяния, которым мы подвержены». У меня есть пару вопросов. Всегда знал, что Ты особенная. В свое время всковырнула панцирь, высвобождая фантастические эмоции от рецепторов. Завис, вирус прошлого, словно в невесомости перебираю конечностями неконтролируемыми. Время, время вулканов, пеплом, завершая разгоряченною плазмою. Просто надо было убедить? Клянусь. Именно тогда понимание о невозможности быть идеальным, глупость притворства для сохранения себя и тебя искренней. По-прежнему резкие взгляды, отсутствие покоя в поведении ночи, сдают тебя. Заметила, смутилась, ответила на расстоянии: «Я хотела бы жить в его голове, но интересы семьи превыше всего». Так же запутана, как рыба в сетях, так же не хватает свежего воздуха. Милая, твоя история еще не окончена, осталась последняя глава, будь прилежной в ее описании.
Очнулся, глоток, маскарад брошен на пол, пора. Провожаемый абсолютно аморальными взглядами, передернуло. Без вас невозможно, некому крутить барабан времени, цивилизация расцветает на дешевой рабской гордости.
Хлопок двери. Звездное небо. Тишина ночи. Цифры в телефоне. Он со своим эскортом, она в своем. Прости.
P.S. Все упоминания о реальности событий чистое совпадение.
Сияние зимы внутри
Восемь утра зимы. «Кто пойдет?» Тридцать одна душа из разных социальных грядок, смешаны. Мертвая гадкая тишина из замерших за партами. Опущены головы, глазами учебник или фанеру столов сверлят. Отличаются? Кто с чубами, кто с распущенными. Пару рыжих кудрявых, десяток брюнетов одинаковых, блонды непримечательные, пару любимчиков с именами, с трудом запомнила. Приятное безмолвие, такое безрассудное игривое зимнее раннее утро. Беззвучный гул мыслей, не разобрать содержание целиком, лишь отрывками, наверняка, как всегда, гадости.
И не потому не поднимаем руку, за неимением знаний, надоело клоуном на посмешище, улыбаясь, поддакивая шуточкам замасленным, заезженным.
«Дело ваше, ученички». Лениво выводя указательным по фамилиям, вверх, вниз, замер и снова вверх не торопясь, накаляя тишину зловонную. Присматриваясь сквозь линзы толстых стекол, крадется указательный среди фамилий, подвешенных по алфавиту вертикально, наплевав на порядок статуса родителей. Рыскает по странице распахнутого журнала, у кого не сходится, кто очки не выслужил, не добрал баллами для выводов среднестатистической, все ровненько, все к концу четверти аккуратно подстрижено. «Кто пойдет отвечать, тому на балл оценка выше, есть желающие?» Вопрос риторический, решение только на случай или баловство проснувшееся, зажурчав свежестью морозного азарта, внезапно вспыхнувшего. Такое утро замечательное, глоток коньячку, и впервые от формуляров выспалась. Тишина, тишина хищных джунглей тягучая. Десять, двадцать, тридцать, стрелки секунды неумолимые щелкают, разрезая вакуум. Клюнули, не смелая рука, словно поплавок среди чернильной глади, вынырнула, ниже среднего, троечник. Жаль, будет мямлить рутиною, кивок с приглашением на сцену у доски, скучно, без наслаждения. Минуты ртутные, начал, рассказывает с затяжными паузами. Штиблеты совсем искромсал, переминаясь с одной на другую. Скукожился, звуки связующие местами проглатывает. Пару наводящих подсказок, трепещется, словно последний желтый лепесток на зимнем дереве. Бурчит что-то под нос неразборчиво, тягучей массой выводит словосочетания, скучно повторами, локотками вытертыми пиджака школьного отсвечивает.
«Садись, достаточно будоражить, заслужил троечку за усилия». Скучно, лениво, а может, из него гений по Эйнштейну вылупится: «Все знают, что это невозможно. Но вот приходит невежда, которому это неизвестно – он-то и делает открытие». Вряд ли. Неуклюже за партой усаживается.
Молнией вспыхнуло из недавней тишины: «Что же он на два балла ответил?» Смешки подхалимажей вежливые, всегда готовые прийти на помощь, милые отличники верные. А этот не разобрала, не успела запеленговать от неожиданности. Резануло звуками, опешила. Блеск, и сомкнулись темные облака, невидимый источник волнения. Показалось?
Резкий звук звонка для учителя остановил лишнее, превратил в гам, шум, беспорядок. Перемена детская, пятнадцатиминутное сумасшествие, не заметить, показалось? Кто следующий? Эти же очередные сорок пять, пишем сочинение на утвержденные темы, на выбор ограниченный.
Устала. Вечер. Лето. Белкою в колесе времени. Перебирая у телевизора груду тетрадей, проверяя конструкторы фраз, из десятка страниц исписанных, попалась тетрадь с отстраненным текстом, выбивался из шаблонности. Возмущается несправедливостью, этот из… На нескольких листах, его рукой со скачущим почерком выведены кипящие эмоции, не показалось. Смешной, веревочку последовательности теряет, сбивается, скачет мыслями, обличая детскую обиду в сюртуки взрослые, полыхает от несправедливости, смешно, но не екнуло. Исправила орфографические, оценила, за отклонение от темы, также зафиксировала железной оценкой.
Теперь мой черед раскаленной сковородочки. Пусть портит успеваемость, отдувается. Странно, а с виду всегда такой тихий, с улыбочкой.
Жаворонки редкие
Расстроена. Недопонята. Понимала. Готовила.
Интересно, общепринятое мнение, навязанные нравоучениями, по миллиметрам отталкиваю временем. Взяла в руки истории чужие, прошлые, взглянуть, как у них с граблями. Просто, для себя, чуть оттаять и расслабиться. Покопаться из любопытства в истоках истинных первобытных мотивов в действиях.
Утро, чашка кофе тягучего, все спят, кроме книг и птиц. Листаю не торопясь, зрачки впитывают. Надо же, все так же современны по сей час основы фундамента отношений, без надстроек, просты примитивностью. Пишут древние ученые о вложенном воспитании, фантазируют. Проецируется на очень сложные и хрупкие нити паутинки, связывающие друг с другом в развитии. Рецепты рекомендованы разные, наиболее надежные – волна потребительских взглядов, так без напускного слегка цинично. Чуть скорость четыреста страниц в день сбросила, отвлеклась на официанта прибирающего, поймала взгляд до нижнего белья. Только утро, а уже комплиментами балуют. По аналогии рассматривает, как неодушевленное с первичными желаниями, наклонностями, бзиками. Коронованная возможность управлять, нащупав со временем кнопки пульта, оттачивая зубки на обслуживающих. Заброшена уборка столиков, уж как несколько минут в его номере. Накормил, ублажил, поддакивал, выслушивая, но ведь это так кичливо нарисовано, просто плещется настроение. А картинка глупая и фальшивая, лишь бы приручил, лишь бы не снова на улицу, одной. Пройдено, часа хватило развеяться, такой конвейер не устраивает. Ведь игра с первого взгляда с приматами, может оказаться неожиданной и забавляться можно продолжительно, не подпуская к кровеносным. Не из-за жесткости, а в ожидании, когда персонаж эгоистичного ребенка внутри наиграется и выпустит наружу себя настоящую, без секретиков, с болезнью, с зависимостью, с чернотой восприятия. Если хватит смелости, чтобы вместе вылечили. День, два, три, месяц, потом сезоны, чуть устала от вашей глупости сидеть в черепашьем домике, скрывая очевидное. Смеяться с понимающим грубым над очевидной схожестью индивидуальностей, советовать, быть не услышанной, снова, снова и снова. Не безгранично терпение.
Так вложили и продолжают вкладывать вскормившие советчики. Сами в руинах, годами, слезами, но при отсутствии успешных кейсов продолжают поучать грошовым мнением. Аргументируя лишь возрастом и пройденной дорогой извилисто пыльною. Может, у них все по их шаблону получилось без души, просто с расценками? На коленях просила о демонстрации примеров наличия в природе без грязного белья в сундуках. Вакуум. Тишина. Молчание. Зачем прислушиваться к заведомо явному саморазрушению? Материальное? Розовый туман молодости. Есть мнение, что оно краткосрочно дает усладу. Как выплата выходного пособия? Как зарплату за каждый день и еще добавку за вредность на производстве? Смешно и глупо, проверено. Навестила, а там забралась и в душу к нескольким одиноким обеспеченным, без сильной половины. Там же все выжжено, до угольков. Часто преступали и переступали, а теперь потиху закругляются, грустно. Вывела аксиому, очень важно, не в процессе пути, а прошла и дошла чистая, как оно? Спрашивала: «Что отдали бы, чтобы вернуться в прошлое, для пощечины себе самой гордой, разрушающей?» Смеюсь повторяющейся глупости, слышала сама от них неоднократно: «Многое».
Обняла Хокинга за оброненную фразу: «Убежден, что наука и исследовательская деятельность приносят больше удовольствия, чем зарабатывание денег». Если не все, такова природа, то очень-очень многое. Не стесняясь говорила с теми, кто у финиша, а вдруг и сохранили свое чистое внутри? Безмолвие, в глазах слезы, дрожь рук. Поучалочки? Тише, тише, тише, никоим разиком.
Засмотрелась с террасы, выйдя чуть растрепанной. Тот другой. Забросил удочки, сидит с утра у озера, любуется кувшинками, пятками по воде шлепает, очаровательно утро с неопытной неочерствевшей зеленью и игрой рыбок – заигрывающих. Как всегда испуганных, чуть и врассыпную. Только для себя, для ухи, а вдруг, перелистнув строки, пару букв запомнит и осядет. Больше и не надо, если получится пару чешуек с плесенью прочь, то, что надо, не более. Улыбнулась, включила аудио его строк «За двадцать семь минут до перелета», заказав чашечку эспрессо. В этом случае нам к циничным оценщикам для оценки качества, плотности, достижения удовлетворения потребителя. Такой сценарий.
Словно среди пустыни с прутиком, в обтертых шмотках, с дефицитом влаги, местами слезинки обнаруживаются. О каком равноправии потом взывается? Человеческого мало, может, достаточно самца гориллы из «Квадрата»? Накормленного, в объятиях с телевизором, закрывающего глаза на мимолетных влетающих на ночь ублажителей. Кто задержится? Со временем изучив точки, и их отправляем к очередным приматам на диван. Позовите следующего. Отвратительно. Какое отношение к себе заслуживаете? Пряча мысли настоящие за маской вежливости, как желать? Если сталь внешней резкости, напускной лжи вытравила из груды мяса с набором характеров ту самую детскую романтику? Растоптали своей перепиской им подсмотренной его трепетность, для чего циничность? Предполагаете, что ее не хватает на шарике? Наделили в стихах, романах, песнях воздушностью, инопланетной красотой внутренней, так хочется чуть подстроиться, вытряхнуть из себя грязь пошлости и резкости, а не хочется? Не обижайтесь тогда на резкости и безжалостность, как на работе без поблажек на принадлежность к слабому. Поверьте, за титановыми латами спрятан ребенок, и больше всего ласки и заботы ожидающий, а остальные резкости в поле отыщем, предостаточно.
Судьбы разные, страх и желание обладать чередуются.
Github
Выставляем строки кода на всеобщее.
Интересная, набрасывая таинственности, шаль просвечивается и этого представлением о шестеренках механизма взаимоотношений. Смешная наивностью функционала воздействия фразами, аукционом удовольствий по науке мам, подруг, фильмов. Такой дефицит романтики, с настоящей откровенностью, балуемся, исправим книгами. Радостная мелочам случающимся, так невинно в ладошки плещется, от солнечных лучей изнутри скачет козочкой.
Милая, за день намаявшись, с одной ветки на другую, важно щечки надув, бровки разворошив для важности, делает, раскручивает маховик действием. Хватает на протрясывание себя ускорениями на совместной пробежке, вечерняя. После ледяных капель прохлады, вкусняшек, засыпает под сказки звезд, в руках укутавшись. До утра, до пробуждения первых лучиков, восстановившись для щебетания, забавная. С тонкой душой, хрупкою, заставляет следить за медвежьими взмахами.
Начитанная, жадно новое впитывающая, с детства не накормлена, наверстывает с непостижимой скоростью. Волнующая, светится обновкам, у зеркал юлой вращается, от новых платьев тает, притягивает. Волны красноречия в моменты темные, сгустками багрово-серых туч, перемешанные с молниями, звуками грома клокочущего. Созревает, выплескивается и проходит грибным, как очередное испытание прочности канатов связывающих, для ростков нового. Нескончаемое желание понравиться, найдя в четвероногом лохмато-белоснежном отдушину для повелений, как без подчинения? Заскучает, загрустит без глупостей. Минуты в секунды, с кулачками постукивающая, проверяя на прочность, глупость детская.
Перечитываю строки Эйнштейна: «Все мы гении. Но если вы будете судить рыбу по ее способности взбираться на дерево, она проживет всю жизнь, считая себя дурой». Не меняется действо сценическое, воспринимает только интонации звуков, не погружаясь в природу значения слов, разумности доводов и пояснения происходящего. Ни к чему, абсолютное доверие чувствам. Забавно, насколько в отношениях бесполезен смысл речи, основание из гортанных звуков построено.
Неугомонная, подсматривает, заимствуя повадки лисы. Спорит, ножкой топает, искорками разбрасывает, вот-вот и полыхнет окружающее полымем, за мгновение испепелит до основания созданное, девочка. Чуть приоткроем крышечку кипящего в кастрюльке, пар выпустит, забавляет повторение.
Струнки музыкальные схожие, важно не расстроить, а перебирать кончиками подушечек, изящная мелодия очаровывает, пахнет дождливой весной вперемешку с теплой осенью.
Моцарелла, хлеб, томаты, оливковое масло, соль
Чуть больше, чуть меньше, но все для эмоций. Объявили. Собрались эвакуировать с Земли, выбрав условно лучших. Глупость отступления, уже так было, читайте, скорости не сравнимы, догонит и поглотит все живое, хищник. Если не остановить тут, не изменить тут, пусть даже через страдания. Хотя больше на словах жалости к себе и болезни золотой гордыни.
Оглянитесь. Распускается. Какой воздух от искренних детских желаний в каждом. Присмотритесь рядом. Это не так далеко, это запах счастья совсем рядом. Звон посуды в умывальнике, выглянула из кабинета. Она счастлива простыми вещами, отбросив мишуру с фосфоресцирующих экранов. Свободой от струящегося счастья независимо от того, чем они занимаются. Первая избранная секундным вниманием, моет полы с любовью. Танцует в своем сказочном царстве с передвигаемыми стульями, соскучившимися полками. Вечным соперником – серой пылью. Тряпочки, мочалочки, ведерки с пенной жидкостью, стройная швабра задумчивая. Движение за движением, растягиваясь на шпагат в желаниях добраться до самых укромных, умница. Фееричный танец влюбленности захватывает. Вкладывая в деревянно-каменные настилы всю свою энергию. Час, два, три, как после зала, капли пота заслуженного. Не зря, красиво, любуясь чистотой оставленной.
За ее спиной открывает дверь другая, следующая, восхищенная в цветения растений. Творожно-плодородной землей создаваемыми. Чуть нежности, щепотку заботы с влагою, поворачивая заботливыми пальцами под лучи солнца, временами проветривая. Забавно, они ею любуются, при ее прикосновениях, салатовые лепестки обвивают подушечки, ластятся. Необыкновенны переливы красок от внимания распускаются, набухают бутонами. Очаровывает картинка великолепия процесса обмена любовью с зеленью, пробивающимися подростками-ростками, перьями. И она счастлива, погрузившись с головой в мир создания до позднего вечера, среди своих разных колючих, красочных, преданных. Удивительное разнообразие сюжетов искренних, отброшены в обоих случаях гаджеты, не забавляет их делиться с условными незнакомыми обитателями. Тянут, тянут за кисти с родными похвастаться гармонией внутри, искорками энергии, объятиями.
Так странно, все познается стрелками часов на стене, цитируя Эйнштейна: «Человек, никогда не совершавший ошибок, никогда не пробовал ничего нового».
Дальше? Дальше следующая. Поблагодарив сухим кивком, взмахом. Распрощалась, одна среди тысяч метров элитного замка, созданного. Чего стоило? Не важно, гордость финишем. Бокал шампанского чуть легкости, экран, в стену вещающий холодом, контентом проданным, мишура. Лед щелкает в бокале, щелкает, сопротивляется пузырькам игривым, кажется, побеждает, пронизывая холодом. Ошиблись, растворяется, ругаясь, временной мимолетностью. Распаковала по пакетам вежливость напускную, приготовлена для приема вечером. Все нужны, все шестеренки, задавая вращение, поднимут над облаками. Новое, необъяснимое, по ощущению в жилах приятный вкус власти бесподобной. В детстве дали попробовать, изумительно. Понравилось. Энергия расходуется на тотальный контроль над, но это того стоило. Не сравнимо не с одним земным наслаждением. Обходя владения, принимая поклоны низкие склонившимися, заглянула во флигель дальний, библиотеку заброшенную. Так и знала, ожидаемый вечный хаос, гурьбы беспорядочной обложек в переплете, немые звуки вальса под волны фантазий со страниц, безудержные, своевольные.
И она, глубоко-глубоко в кресле, среди книг разбросанных счастлива. Оторвалась от букв испуганно от неожиданного вторжения, необыкновенная. Надо же… Существует, оторвана от забот достижений. Забавляется лепестками мира книжных грез. Летним дождем слез периодически удобряя глубокие озера голубых глаз. Мгновение – и погрузилась вновь, вернулась на сцены, описанные виртуозами гусиного пера. Умиляясь наивной преданностью, просит тишиной не отрывать от кусочка счастья. Словно давно на своей планете, довольствуясь песчинками от возможностей и плодами древних. На столике у ее укутанной на деревянном подносе аккуратно уложен черный хлеб, комочки моцареллы, нарезанные сочные томаты, песчинки крупной соли, лужицы оливкового масла, бокал терпкого вина… Странички розового романа, что еще?
Достаточно. Зачем бежать? Бояться выдуманной алчности. Давно внутри у каждого своя планета, лишь чуть направить в русло красоты, и все.
Объятия для принцессы
Снова сна напоминая, вон из моих влажных стен. Пошлая бессонница не оставляет выбора. Раннее пробуждение, спят, все спят, спят, шепчет ночь за окном. Струи душа прохладного свежестью напитывают, ручку вправо до ледяных прикосновений, фыркаю, приплясываю от грубой нежности. Минуты под струями замедлились, неторопливо плавно растягиваются, плавятся от жары, подбирающейся, в тело вонзаются обледенения кляксами. Понимаю их, волнуются, в трубах было комфортнее, особенно мимо бойлера.
Чашка утреннего кофе, тишина, необыкновенная космическая тишина, если понимаете. Плетеное кресло с пуфиком для мягкости, бессловесная тишина утра с ночью толкающихся. Не могут за тысячелетия договориться, как дети важничают. Белоснежные крылья птиц – лопастей вентиляторов, под потолком щелчком запущены, просыпаются, словно вырваться хотят к океану, дикие, освежают, но переплетены проводами, скованы, накрепко вмонтированы для обслуживания. У каждого свое…
Время тикает, сменяются картинки, пробуждается. Шутками утренними жонглируя. Завтрак легкий, без изысков, по-домашнему. День грядущий, сулящий очередные доказательства о возможностях преодоления страхов, стен кирпичных мхом обросших, с детства сложенных.
Насыщаем физикой, каплями солеными, усталостью, возгласами, эмоциями с напряжением. Повторами сотен неудач и одним чудесным воскликом: «Есть!» Фиксируя как, повторяя, повторяя повторами. Перекус, наскоро приготовленный местными, что творит с аппетитом выжатое под бризом с океана. Не замечая удобств, на корточках, бросив загоревшее у местного пенька, повидавшего. Вожделенно каждую устрицу с сочной лапшой. Снова дальше, километры, вышагивая, напевая под нос мотивчик прилипший, натыкаясь ощущениями на океанские овощи, уже не так омерзительно, проникло привычкою.
Вечереет необыкновенно, довольные. Ничего особенного, просто экватор. Бокалы с южноафриканских, франко-итальянских, перу-американских виноградников, каждый с бюджетом на маркетинг, желанием этикеткой, изгибом темного стекла понравиться. Отдать должное, получается. Сперва дегустируем, взвешиваем, сравниваем насыщенность, терпкость, градусность, такая разминка букв в преддверии. Бутерброды со швейцарским маслицем и черной икрой, бусинками. Пьем сперва губ рецепторами, позже ворсинками, все глубже проникают глотками неторопливыми. Смеемся историями дня прошедшего, пополняем осушаемые. Ничего особенного, просто ласки Индийского океана. Сотни минут комфорта расслабляют. Танцуем, балуемся, руки движутся изгибами смешными, ноги сами по себе стелются. Снова пляс под звездами. Возможно, соседи в очередной раз от подобных посиделок вздрогнули, обменялись шепотом о принадлежности и отсутствии желания встревать в действие. Ничего от острова к острову не меняется. Кривляемся фантазиями, жонглируем словами, фонтанами споров, переливая из сосудов фразы, в монологи изредка компонующиеся. Чудо градусов бередить искреннего малого внутри. Навеяло цитатой Хокинга: «Когда мне исполнилось двенадцать, один из моих друзей поспорил с другим на мешок конфет, что из меня ничего не выйдет. Не знаю, разрешился ли этот спор и в чью пользу». Все горит, горит в глазах пламенем, освещая серую ночь. Ничего особенного, просто километры водной бирюзовой глади. Блики салюта в пьяной голове посреди томного бескрайнего океана. Взмах рук, чередую с очередной, прохлада глади ранее уснувшей. Как заведенный, лишнее вытряхиваю, машут, машут кисти и ступни моторчиком.
Щелчок, и отключил двигатель с лопастями. Осторожно, нащупав дно, ступнями глубоко в песок обволакивающий. Забавляется, вода у груди плещется, успокаивается, от навязанной ночной игры взволнованная. Уже давно не видно берега, тишина океана, и с завидной швейцарской периодичностью звуки, сопровождаемые вспышками искусственных звезд праздника.
Минута, мгновение, кусочек наслаждения, пора возвращаться в рай.
Игра с драконами
Розовые цветы охапками, танцпол с метеоритами уже не волнуют так, как его видеорегистраторы, осели в памяти. Пальцы перебирают сенсорное, разнообразят запросами, мучают скрипты гугла, с нервами. Заметил, как? Ой, да не вечер, вечер полный, совсем не спалось, привиделось. Глупая, маленькая, смешно подглядываешь, твое имя звучит в строках стори, необыкновенно яркою. Принцесса, лови спокойствие внутри, нащупывай свою ледяную струнку равновесия. Все вертятся, снуют по континентам, забытым островкам среди океанов, ничего особенного. Тиндерят за развлечениями, фильтруют тендеры по бюджету, по отрывкам с форумов, все обычно, поверь. Потом то самое оказывается рядом, но надо время, колесо вертится. Продолжают искать, сперва уюта впечатления, затем тишину вакуума. Здорово жить с красками, периодически выставляя на витрину, не помешает оценка зрителей, смеюсь. И подглядывать снова за шторками, чередуя аккаунты с гаджетами.
Кто тут стесняется? Кого стесняться? Спи, спи, спи, сладкая. Несмотря на… все позади, маленькая. Смеюсь, как в прятки, забавляюсь. Сама себе игру выдумала и раскачиваешь, думая о… но вряд ли, проще. Приберешься? Без сомнений, раз в тысячный. Граблями, метлами вычистишь осенние листья теплой памяти. Но остается, вросли лавы капли, зачиповано в отсеках серого ранние утренние потягушечки, медленно сонные, тела томные, плавные улыбки. Ночь за окном, Спи, спи, спи, сладкая. Дзена без дела не достигнет. Шутил, когда ситуация накалялась, не зная чувства меры, но не пакостил, обладая здравым смыслом, собака. Не забыть его, забыть, а пока погружаюсь среди стройных антидепрессантов, пора. Может, это она? Весна, виноватая, бесноватая, непоседливая, баловная, пробиваются бутоны с розовыми нотками. Неугомонная, непослушная, своенравная. Знаю, нравлюсь ночной, беззащитной, с началом пятого, без алмазной диадемы, настоящей, без пафоса. Но ты же знаешь, как переключатели с персонажами у меня на автомате работают, сама не успеваю их контролировать, девочка.
Кто тут стесняется? Кого стесняться? Пошлые страницы листаю, как из сердца, хороши под вина глотки. Помнишь? Из Хокинга: «Всю свою жизнь я поражался тем главным вопросам, с которыми нам приходится сталкиваться, и пытался найти для них научный ответ. Возможно, поэтому я продал больше книг про физику, чем Мадонна про секс». Так шучу, проехали. Странная? Замордовала ночь вопросами: «Где ты? Когда вне онлайн и так редко ловишься!» Винишь шестеренки роутера. Пора, пускай, пусть. Ойся, ты ойся, руки помнят, развлекаясь фланкировкой. Подушки с отпечатками узоров набирают цифры, сбрасывают, набирают, сбрасывают, что за ночь такая? Я обыкновенная. Нажму на перезагрузку обычную.
Билеты на самолет, регистрация, ожидание… По твоему совету чашка эспрессо и снова листаю, перелистываю, улыбаясь милостям. За двадцать семь минут до… есть возможность погрузиться в своих драконов, в себя, расставляя по полочкам.
С аукциона Sotheby
Первые проталинки. Счастья стук. Переписка с фоточками. А это можно? Ну, а черешенки? Сметаем, довольные, смеемся, счастливы. Буйное лето. Сладкие губы. Нежности кроватные. Первые слова. Следующие желания остаться. Так хотела понравиться. Улыбаюсь кораллами. Так было уже, давно. Буйство красок слов. Умиление от ласк. Нравишься соскученной. Бельем кружевным. Голодной до дрожи. Что и с кем видела? Встречаешь преданностью своего. Балуемся восхищаясь.
Ну, а дыньку? Сметаем, довольные. Смеемся, счастливы. Сканируешь с утра до вечера. Контрольно перед сном. Забрасываешь сети вопросов. Молишь об улове. Притворство жаворонком. Всплывает на поверхность. Твои лепестки обмана. Твой страх. Твое любопытство. Твоя привычка. Твое существо. Твоя улыбка. Как? Так просто. Глупость уступок. Первые дожди. Поступки на эмоциях. Удары по стенам. Но так не важно, вместе шепотом повторяя строки Хокинга: «Перспектива рано умереть заставила меня понять, что жизнь стоит того, чтобы ее прожить». Эмоции трещин ожиданий. Ветер тяжелый резкостью. Первые заморозки. Таяние сосулек. Отираем губкой обиды. Перезагрузка настроений. Скомканная постель. Строки послушания. Обнажаем мотивы. Упрощаем содеянное. Смешна первобытность начала. Первые попытки сдвинуть. Скрип границ владения. Тщетные убеждения. Выше тональность голоса. Обиды от собственности. Глупая вежливость. Вино в бокале вечером. Пятницы деревенские у экрана масштабного. Сметая напыщенность. Смеясь, грызем плоды подсолнечника. Удивляемся новым открытиям. Советы в пустоту, пара зацепится. Постепенно вращая, убираем лишнее.
Ну, а абрикосы с персиками? Скупаем охапками. Сметаем, довольные. Сытые без последствий. Делимся сокровенными пошлостями. Схожие по увлечениям. Забавляемся зеркальностью. Запоминаешь персонажей от чемпионатов, взамен на из многосерийных. Переливаем из сосудов мысли. Всплывает на поверхность. Твои лепестки обмана. Твой страх. Твое любопытство. Твоя привычка. Твое существо. Твоя томная улыбка. Чуть ближе, больше доверия. Напускная пена смывается. Яснее истинные мотивы. Повторяются поступки. Окутывается агрессия теплом. Ласка воспитательницы, как в яслях. Проникаем в недосказанное. Объясняем для защиты поведение неадекватное. Огонь скачет по артериям. Расставляем поступки по полочкам. Выше взлетают требования. Упрощается сложное. Без слов действия. Тают свечи времени. Не хуже, не лучше, гораздо ближе. Фразы с уст отходят на вторые роли. Все, как всегда, с болезнями. Лечимся строгостью, капризами. Вместе к докторам, забив на сплетни. Преодолели первую дистанцию с шероховатостями. Солнечно, зашторено, смеемся от интриг поверхностных. Удивительно, встречаются в экране типажи знакомые. Даже улыбнулся, настолько схожи искрами, желанием завладеть без остатка вниманием. Улыбка, колдовские ужимки, сказочно. Пустыня фонтанирует знаками в оазисах. Нет ревности, накормлены спокойствием. Чуть мягче, чуть строже учимся обходить острое. Каждый при деле, каждый в заботах внешних, увлекаемся. Эгоистичны? Безусловно, на метры вглубь корнями, но периодически пропалываем. Всплывает на поверхность. Твои лепестки обмана. Твой страх. Твое любопытство. Твоя привычка. Твое существо. Твоя улыбка. Как?
Так просто.
С головой на острова
Все по кругу, все банально. Встретились взглядами за тяжелыми сороковыми бокалами односолодового. Нестандартность, бракованные среди фейерверка пятницы. Выделялся, сидел один в компании, взглядом чуть отрешенным от щебечущих, отсвечивал. Зрачками кивнули, не до девичьих стеснений, придвинулись, молча столкнув стекло, обменялись каплями напитков, обоюдной тишиной. Без звуков употребляя, прищурившись поглядывали за мимолетными бабочками, вперемешку с трутнями. Вечер с ровными сторонами фигур, с искаженными красками внутри. Усталость бесконечности от Дня Сурка, все уже было, все уже неоднократно перечитано, рассказано. При желании можно повторить фразы любого ночного персонажа, еще не озвученные, переплетения. Игры в обычном узоре цикличности завершатся следующими наслаждениями. Голодные неугомонные еще, без зависти, просто фон. Но это там, в шумихе праздника. Тут тишина с напитком. Обменялись понимания шутки Эйнштейна: «Если теория относительности подтвердится, то немцы скажут, что я немец, а французы – что я гражданин мира, но если мою теорию опровергнут, французы объявят меня немцем, а немцы – евреем». Чокнулись. За пределами, пахнет ночным океаном.
Начал он. Каким бы ты сильным ни был, приходит в дверь тоска под ручку со слабостью и тянет, тянет каплями. Кому поделиться, как не тебе? Друг вечера, завтра снова в костюмы. Монетки дают исключительно возможность менять действительность, если превышают потребности удовлетворения похоти и сытости, но абсолютно сами по себе без запуска маховика мало кому приносят счастье от неподвижного обладания. Имея свойство, постепенно просачиваясь в сознание, захватывать власть над обладателем, неся разрушение личности. Абсолютное всемогущее большинство раздавлено желанием участия в значимом, творении истории, смешны в сокровенных желаниях, обычны, балуемся. Циничны до тысячного сосудика, неоднократно преступали полоску человечности, не называется цена сразу, позже, позже, величие. Жадно, уже гораздо после, пытаясь восстановить равновесие весов, жменями вычерпывая злато, набрасывают в чашу, мало, мало, бесконечно мало. Раскисли странички поверхности. Спасибо, кому как не схожему слова исповеди. Подбородок вертикально соглашается.
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «ЛитРес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (https://www.litres.ru/pages/biblio_book/?art=64201771) на ЛитРес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.