Твоя Мари. Несвятая троица
Марианна Крамм
Если двоим хорошо вместе, непременно появится третий, чтобы разрушить эту гармонию. А если третий никуда не исчезал? Если он присутствует в жизни тенью, преследует, пытается вернуть то, что потерял много лет назад? Как сделать выбор, как решить, что важнее – покой или страсть?В оформлении обложки использовано фото Espressolia.Содержит нецензурную брань.
Марианна Крамм
Твоя Мари. Несвятая троица
Автор не пропагандирует, не старается сделать БДСМ популярным, не предлагает пробовать на себе.
Что люди знают о боли… Что вообще любой отдельный человек знает о том, как может болеть внутри, там, где нет никаких органов, только что-то такое, что постоянно ноет, тянет и режет?
А ведь у каждого в душе есть бронированная дверь, которая в определенный момент распахивается перед конкретным человеком. А потом, если что-то пошло не так, она захлопывается и больше не открывается никогда и ни перед кем – как бы сильно он ни старался ее открыть.
Это больно для обоих – и для стучащегося, и для прижавшегося к этой двери с другой стороны. К счастью, есть люди, понимающие, что с ломом или взрывчаткой к такой двери нельзя. И спасибо им за это.
Дано: есть я, любящая боль мазохистка, есть мой Верхний – Олег, человек с твердыми незыблемыми принципами и замашками самурая, и есть мой бывший Верхний – Денис. Со стороны мы уже давно выглядим как крепкая шведская семья, хотя это, конечно, не так.
Дело в том, что Денис и Олег знакомы с детства, а мы с Денисом – лет с семнадцати, и вышло так, что в свое время поехавший с катушек Денис просто отдал меня, тогда свою нижнюю, Олегу – решил повоспитывать таким образом и объяснить, что в Теме есть не только отношения типа «садист-мазохист», но еще и «Доминант-сабмиссив». Объяснил. Да вот беда в том, что я поняла это несколько иначе…
Я окончательно убедилась в том, что для меня в Теме есть только С/м, и ничего иного, а рядом со мной – человек, который разделяет мою точку зрения. Словом, Денису пришлось признать факт, что он облажался, поскольку спорить с Олегом ему не позволяет ни весовая категория, ни весовая категория в «тематическом» сообщества. Что, однако, не мешает ему периодически пробовать влезть к нам в пару третьим. Ничего обычно не происходит – Олегу помощники не нужны, но Дениса это только раззадоривает. У нас сложилась довольно тесная компания из трех «тематических» пар и – Дениса.
В последнее время он стал много времени проводить вместе с Валерией – она появилась в нашей компании как раз по его приглашению, а нашел он ее, как ни странно, в офисе Олега. Лера работает управляющей одним из его магазинов, и какое-то время даже это был магазин, находящийся на территории моего комплекса обслуживания автомобилей. Правда, после некоторых ситуаций Олег перевел ее в другой филиал, чтобы ее присутствие не раздражало меня. Лера – Верхняя, и они с Денисом все пытались найти себе одну нижнюю на двоих, чтобы устраивала обоих, однако все никак.
Надо сказать, что Лера долго переживала по этому поводу, а потом внезапно оказалась в постели с Денисом. Я, если честно, с облегчением выдохнула, надеясь, что Денис наконец обретет занятие и отношения и отстанет от нас. Ошиблась. Но, надо признать, притязания его стали чуть менее интенсивными. Хотя…
Разрыв всегда наступает неожиданно. И потому особенно обидно и непонятно. А главное – причина настолько мелкая, глупая и абсурдная, что в голове не укладывается. Я отказалась ходить на массаж к Денису, а Олег вдруг вспылил и категорически заявил – не будешь ходить туда, так и ко мне не приходи. Смешно, да? Смешно. Но мне вполне понятна причина – я вновь проявила неподчинение, а потому Верхний решил, что наступила пора наказаний. И вот тут нашла коса на камень, потому что я категорически отказалась выполнять требование и возобновлять походы к Денису, смысла в которых я больше не вижу.
Сказать, что мне было плохо, это вообще ничего не сказать… Внутри разливалась такая боль и обида, что, казалось, это так захлестывает, что я не могу дышать. Я плакала по ночам, положив телефон рядом с собой на подушку, и все ждала звонка или сообщения. А потом вдруг решила, что не могу себе позволить раскисать. Никто не знает, сколько мне осталось…
И внезапно вскрылось еще кое-что. Во время нашей поездки в Москву мой врач вдруг разоткровенничался с Олегом и выложил ему все об ухудшении моего состояния. И даже это не так страшно, как то, что мне он об этом не сказал. Обсудив все вдвоем, они, так сказать, консилиумом решили, что в моем психологическом состоянии информация только повредит. Ну, конечно – зачем мне знать о метастазах в печени? Но даже не это взорвало меня, а то, что Олег обсудил все не со мной, а с Денисом. С Денисом, черт его возьми! И я узнала об этом от него же.
У меня осталось ощущение предательства. Я чувствовала его вкус, ощущала запах… Олег меня предал этим разговором. Да, глубоко внутри я понимала, почему он поделился именно с Дэном, он все-таки врач, но противное ощущение не покидало.
Я считала сперва дни, потом часы, перешла на минуты. Казалось, что жизнь остановилась – без него. И – Голод. Такой страшный, давно забытый мною Голод, от которого все тело сводит судорогой. Настроение всегда плохое, любой, кто пытается заговорить – враг. Я сутками лежала в постели, выдергивая себя через силу только для того, чтобы выпить кофе и выкурить сигарету. Запасливо купив три блока, я имела возможность не выходить на улицу.
Так прошел месяц. Потом еще половина. А потом позвонил врач из Москвы и категорическим тоном заявил, что мне необходимо прилететь и провести терапию метастазов.
– Единственное, о чем я тебя прошу, – сделай так, чтобы с тобой кто-то побыл это время, – сказал он. – Процедура мучительная, тебе будет очень плохо, и ни в коем случае нельзя оставаться одной, может возникнуть болевой шок, должен быть кто-то, кто хотя бы «скорую» вызовет в случае чего.
Хорошенькое дельце… Я не могу везти с собой маму, она уже не так молода и не так здорова. Выход один – звонить Ляльке, хотя это нравилось мне еще меньше. Но больше ничего сделать нельзя. Она согласилась, и я провела неделю на диване в их гостиной, грызя по ночам угол подушки и рыдая от страшных болей во всем теле. Лялька вечерами лежала рядом со мной, шептала на ухо какую-то милую ласковую чушь, и я злилась на себя за то, что верю ей. Опять верю, опять на что-то надеюсь.
А зря – при первой же возможности Лялька напомнила мне, что не стоило. Я привыкла ждать от людей таких же поступков, как совершила бы я. И я ни за что не бросила бы больную подругу, прилетевшую на неделю за тысячи километров, ради мужика, которого видела полтора раза. Но как же – а вдруг он немедленно на ней женится? При живом муже, ага… Дав себе слово больше никогда ни о чем ее не просить, я улетела домой.
Всю эту неделю меня внезапно баловала звонками Лера. О том, что мы с Олегом расстались, быстро стало известно всем нашим знакомым – ну, это и неудивительно, стоило мне пару раз не появиться рядом с Олегом на дачных вечеринках, и всем все стало ясно. Первой, так сказать, ласточкой стал звонок Историка. Макс на полном серьезе предложил мне стать его нижней. Я ошалела настолько, что высмеяла его и посоветовала выбросить из головы подобную дурь.
Лера же… Началось с того, что она нашла в квартире Дениса мою цепочку. Я, конечно, в свойственной мне высокомерной манере отшила ее, попутно высмеяв и предложив прислать фото цепочки на моей шее. Она, конечно, отказалась, а вот если бы согласилась…
Не знаю, что я бы делала, потому что цепочка на самом деле была моя. Одурев от Голода, я пошла на то, на что не решилась бы, будь в моей голове на тот момент хотя бы капля рассудка. Но я, выходя из больницы после сдачи очередных анализов, наткнулась на Дениса. И мой мозг, размягченный длительным отсутствием Темы, помноженным на не очень хорошее психологическое состояние, подсунул мне картинку – мы с Денисом много лет назад, в обнимку идем к его машине, предвкушая, что сейчас будем делать, оставшись наедине. И я сломалась, шагнула к нему, прижалась лицом к свитеру под распахнутой дубленкой:
– Ты по-прежнему меня хочешь?
– Сдурела, Машка? – хрипло спросил он, так и оставшись стоять с разведенными в стороны руками.
– Пожалуйста…
Он молча взял меня за руку и повел за собой. Так же молча мы вошли в подъезд, потом в лифт, потом в квартиру. Он лихорадочно начал раздевать меня прямо в прихожей, боясь, видимо, что я передумаю и уйду. Но я никуда не ушла бы, даже если бы ему вдруг взбрело в голову одуматься и выгнать меня.
Уже оказавшись на диване в комнате, я посмотрела на Дениса и увидела, как мелко дрожат его руки, когда он вынимает из ящика комода девайсы. Самое странное, это оказался тот самый набор девайсов, что он использовал, когда мы были вместе.
– Думала, что ты это давно выбросил.
– Они до сих пор хранят твой запах, – Денис смотрит мне в глаза и подносит к лицу «кошку».
По моему телу пробегает дрожь – все-таки он маньяк, но эта мысль тут же испаряется, когда я вижу, как он как снимает серый свитер и вынимает из шкафа белую рубашку, надевает, не сводя с меня пристального взгляда, застегивает пуговицы, закатывает до локтей рукава. Господи, я, оказывается, все это помню. Сейчас он вытащит ремень из джинсов, пару раз хлопнет им себя по бедрам, подойдет ко мне – медленно, потом возьмет за подбородок двумя пальцами и поцелует в губы. «Ну что, зайка, полетели?..»
Денис гладит меня по лицу пальцами, убирает назад челку, чуть задерживает руку на горле.
– Попроси меня, – шепчет он, заглядывая мне в глаза.
– Ударьте меня, Мастер.
– Еще.
Я физически ощущаю, как от него волнами начинает исходить желание.
– Прошу вас, Мастер.
Денис запрокидывает назад голову, закрывает глаза и пару минут тяжело дышит, справляясь с охватившим его возбуждением.
– В ноги.
Я опускаюсь на пол. Он порет меня ремнем, потом долго распинает на диване, потом снова порет – уже «кошками»… Мне кажется, я схожу с ума от его прикосновений, от звука его голоса, от его стонов, которые он даже сдерживать не старается. Он ждал этого момента куда дольше, чем я – он ждал, он хотел, и теперь, кажется, сам не верит тому, что происходит. Удивляет меня то, что Денис не пытается перешагнуть грань, не пытается применить какие-то новые практики – он делает только то, что я всегда любила. И очень странно, что за все это время я ни разу не вспомнила об Олеге, хотя даже с Лялькой это было.
…Потом я лежу на диване, не в силах пошевелиться, хотя совершенно не испытываю никаких ощущений – ни болевых, ни эмоциональных. Просто ватное тело, которое отказывается повиноваться голове. Денис, обессиленный и, похоже, тоже вывернутый наизнанку, сидит рядом, рассеянно положив руку мне на затылок. Я, собрав в кулак всю волю, передвигаюсь и кладу голову ему на бедро так, чтобы смотреть в лицо. Он открывает глаза и удивленно спрашивает хриплым голосом:
– Ну, что ты, зайка?
– Отпусти меня…
– Так я же не держу… хочешь уйти – уходи, – словно в подтверждение своих слов он поднимает вверх обе руки.
– Я не об этом…
– Я не могу, Машка… не могу, понимаешь? Мне кажется, что я сойду с ума, если тебя не будет рядом. Пусть даже ты не со мной.
– Это глупо, Диня… ты сходишь с ума как раз потому, что постоянно видишь меня. И потому, что я в этот момент с Олегом.
– Но сейчас-то его нет, правда? – он бережно перемещает меня на пол, переворачивает на спину и ложится сверху, захватывая мои руки за запястья и задирая их вверх. – Пока ты со мной… – бормочет он, целуя меня в шею и спускаясь ниже. – Я уже забыл, какая ты, Машка… когда ты не Мари, а Машка… моя Машка…
Это дурдом. Но я закрываю глаза и стараюсь ни о чем вообще не думать…
Я ушла из его квартиры только к полуночи, еле передвигаясь и вообще не ворочая языком. Дома, встав под душ, охнула от боли – спина оказалась иссечена в клочья, я даже не заметила этого там, у Дениса. Ничего, кожа заживет, а мне стало легче, и в голове прояснилось. Но через сутки, отоспавшись, я вдруг поняла, что натворила. Если об этом узнает Олег – а я была уверена, что Денис ни за что не удержится и непременно расскажет – то мне конец. В том смысле, что Олег не простит мне этого, и будет прав. Вот же я дура…
С Олегом же мне пришлось начать общаться, и даже сделать к этому первый шаг. Он сломал ногу – в очередной раз, и кость опять начала нагнаиваться. Об этом я узнала случайно, от знакомого травматолога. Выбора у меня не осталось, заставить лечиться Олега могу только я.
И я пришла к нему, открыла дверь своими ключами, которые пыталась ему вернуть в момент расставания, но он отказался их забрать. Вот и пригодилось.
– Мари, это ты? – раздалось из спальни, и у меня внутри все заныло – на самом деле я считала дни, что мы не вместе, знала до минуты, сколько прошло времени.
– Да.
Войдя в спальню, я остановилась на пороге, привалившись к косяку.
– Ну, что смотришь? Хорошо выгляжу? – усмехается Олег.
Я перевожу взгляд на его загипсованную ногу.
– Почему ты в больницу не лег? Ведь оставляли.
– А ты почему бросила пить лекарства? Ведь тебе без них не выжить.
– Это к делу не относится.
– Удобно.
– Олег… я прошу тебя, давай поедем в стационар.
– Я даже подняться не могу.
– Я все сделаю сама, ты только разреши мне.
Он внимательно смотрит мне в глаза:
– Ты этого действительно хочешь? Или пришла из вежливости?
– Я не стану на это реагировать. Разреши мне позвонить врачу, пожалуйста. Они придут и помогут спуститься до «скорой».
Он закрывает глаза, и я вижу, какие черные тени вокруг них, как осунулось его лицо, как он измучился от боли, и у меня сжимается сердце. Я сажусь рядом на кровать, беру его за руку:
– Олег… я тебя очень прошу… не упрямься. Я буду приходить к тебе каждый день, я все сделаю – только, пожалуйста, позволь мне…
– Хорошо, – произносит он, не открывая глаз.
Через час он уже лежит в палате травматологии, а я иду домой, придумывая, чем бы таким удивить его вечером.
Я хожу к нему два раза в день, утром и вечером, и в отделении все уверены, что я жена. Олег смеется, когда рассказывает об этом, но я вижу, что ему приятно:
– Ты у меня умница, Мари, – неизменно говорит он, когда я собираюсь уходить.
А умница Мари всякий раз, выйдя из больницы, рыдает всю дорогу до дома, потому что понимает – больше нет сил скрывать то, что сделала. Но рассказывать ему об этом сейчас, когда он в больнице, конечно, не стоит.
Свой день рождения провожу в одиночестве. Олег, как всегда, оригинален в выборе подарков, поэтому его водитель отвозит меня за город, в профилакторий, и я два выходных наслаждаюсь массажем, бассейном, прогулками и едой в номер. Телефон выключен – такова была договоренность, и я неплохо отоспалась и отдохнула. Но на душе все равно скребут кошки. В день рождения с утра Денис прислал огромный букет роз – у него потрясающая способность никогда не помнить, какие цветы не любит его бывшая. Он всегда, подчеркиваю – всегда дарил мне именно розы, которые я не выношу на дух. Огромный веник из чайных роз. Это испортило мне настроение, и все два дня в профилактории я спиной ощущала, что этот букет стоит у меня дома в ведре, напоминая о том, что я сделала.
Вернувшись, я сразу же бегу в больницу. Но, если честно, мне тяжело смотреть Олегу в глаза, тяжело держать его за руку, вообще тяжело находиться рядом с ним. Никогда не думала, что буду так мучиться. С Лялькой все было как-то иначе. Не знаю, почему, но я не чувствовала, что изменила ему, не считала себя виноватой. А теперь меня все это жрет изнутри, и скоро Олег и сам обо всем догадается.
Призналась я только после Нового года, который мы отметили тоже врозь. Я намеренно пошла к родителям, чтобы не испортить Олегу праздник и не вывалить ему прямо за столом все, что накопилось у меня внутри. Он же встречал Новый год с Денисом и Лерой, может, был кто-то еще, я этим не интересовалась. Никто не знал, что мы возобновили общение, а меня удивлял тот факт, что Денис молчит и не спешит поделиться с Олегом своим героическим подвигом. Уж не знаю, что им двигало – чувство страха или нежелание делать больно другу… Но это ситуации не изменило – Олег ничего не знал вплоть до разговора со мной.
Это был, пожалуй, один из самых тяжелых разговоров в моей жизни. Наверное, если бы я как-то подготовилась, прокрутила мысленно слова и фразы, было бы иначе, но я вывалила все без подготовки и без предупреждения. Просто пришла к Олегу, опустилась на колени у кровати – он еще мало передвигался по квартире – и сказала:
– Я больше не могу. Я изменила тебе с Денисом двадцать первого октября. Это было один раз. Было все – и Тема, и ваниль. Тебе решать, что с этим делать. Скажешь уйти – я уйду. Скажешь остаться – останусь. Решать тебе.
Повисла пауза. Я ткнулась лбом в его руку, и он не отдернул ее, не убрал. Не знаю, сколько времени так прошло, мне показалось – лет пять.
– Я это почувствовал, Мари, – сказал Олег как-то совсем буднично. – Ждал, что ты сама скажешь.
– Ты знал?
– Конечно. Я предполагал что-то подобное.
– Что мы будем делать с этим?
– А что с этим можно сделать? Назад не отыграешь, верно? – он кладет вторую руку мне на затылок. – Мы, в конце концов, на тот момент вроде как расстались.
– Не надо! – я поднимаю голову, стряхнув его руку. – Не надо оправдывать это расставанием. Я виновата, я не должна была делать этого. Мы не расставались в том смысле, что ты отпустил меня.
– Мари, не перегибай. Ты свободная женщина…
– Нет! – перебиваю я. – Ты прекрасно знаешь, что это не так! Мы не о ванили говорим. Я понимаю, что ты стараешься уменьшить мою вину в моих же глазах, но я-то отлично знаю, что виновата в полный рост, что нарушила твое право на меня.
– Мари, хватит, я сказал. Я все понял. Хочешь по этикету? Хорошо. Я накажу тебя, раз ты считаешь, что должна понести это наказание.
– Дело не в факте наказания, разве ты не понимаешь? Дело в том, что мы оба должны понять причину – и я, и ты. Только тогда будет какой-то смысл. А так…
– Я знаю, что ты не боишься боли, Мари. И знаю, что не смогу причинить тебе боль такой силы, чтобы ты не выдержала и запомнила это ощущение. Смысл не в этом.
Я смотрю не него и вдруг понимаю – он не знает, как ему поступить. Впервые Олег растерялся и не понимает, что должен делать. Он не может – да и не должен, конечно – простить мне Дениса. Но и потерять меня тоже не может. Еще немного – и я сломаю его точно так же, как в свое время сломала Дэна. Но если тогда, много лет назад, это было моей целью, то сейчас… Я не хотела этого, и не хочу, и хотеть не могу – Олег нужен мне таким, какой он есть, потому что с другим я быть не смогу. И нужно срочно делать что-то, пока не стало слишком поздно.
Я опускаю голову и снова касаюсь лбом руки Олега:
– Господин, вы вправе делать так, как хотите. Я виновата, я знаю. Но если вы меня простите, подобное никогда не повторится.
Он кладет вторую руку мне на затылок и какое-то время молчит, потом сгребает мои волосы в кулак и задирает голову так, что, кажется, хрустнули позвонки:
– Мари, не переигрывай. Я не жду от тебя рабской покорности и сабовского поведения, мне не нужно, и ты не такая. Наши отношения с тобой – не об этом. Но это ведь не значит, что ты можешь вертеть хвостом направо и налево. Да, я понимаю – мы не были вместе, ты зависима, не удержалась.
– Я должна была удержаться.
– Не перебивай меня. Физическая зависимость – это капкан, я должен был это учитывать.
И я не выдерживаю, дергаюсь, оставив у него в руке приличный клок волос:
– Ты?! Ты должен был учитывать?! Да ты вообще нормальный, а?! Я тебе изменила – я! Я пошла к нему, я ему предложила, я сама – при чем тут ты-то?! Думаешь, если взвалишь всю вину на себя, кому-то станет легче? Может, мне? Так мне еще хуже от этого!
Олег стряхивает мои волосы с пальцев на пол, качает головой и тихо произносит:
– А ну-ка, рот закрой. Кто дал тебе право перебивать, когда я говорю?
Из меня будто выпускают воздух, я оседаю на пол и закрываю руками лицо:
– Прости…
– Значит, так. В субботу с утра ты у меня. Сегодня еще среда, у тебя есть возможность подумать и решить. Не звони мне, не пиши – не отвечу. Побудь одна, соберись с мыслями, и, если решишь, в субботу утром приходи. Но помни – если ты придешь, выйти уже не сможешь до тех пор, пока я не разрешу.
Я чувствую, как по спине пробежал холодок страха – когда Олег говорит вот таким спокойным голосом, это никогда не предвещает ничего хорошего. А ведь он садист, и при желании может придумать что-то такое, чего я от него не жду.
– Хорошо.
– А теперь уходи.
Я ухожу. И следующие два дня провожу в раздумьях. Нет, я думаю вовсе не о том, пойти мне или не пойти на то, о чем сказал Олег, тут не может возникнуть вопросов. Я думаю о том, как все пойдет после. Но может, Олег наконец-то меня услышит и перестанет держать Дениса рядом со мной? А ради этого я готова на что угодно.
Суббота, утро. Стою под душем, намыливаю тело лимонным гелем, а волосы – шампунем с ароматом калифорнийских лимонов. Самое странное, что я вообще не переживаю о том, что произойдет со мной, даже не думаю об этом. Я доверяю Олегу настолько, что не собираюсь оспаривать его решения или выражать протест. Мне очень нужно, чтобы ему стало легче, потому что я отлично знаю, как виновата. Оправдываться тем, что мы расстались, как-то странно.
Открываю двери в квартиру Олега своими ключами. Даже в коридоре пахнет мятным чаем, и меня вдруг накрывает – он и об этом подумал… Опускаюсь на галошницу и закрываю лицо руками. Он действительно святой, а я идиотка, сволочь… я его предала.
Слышится стук палки – Олег выходит из кухни:
– А я даже не услышал, как ты вошла. Что с тобой, Мари?
– Все в порядке, – поднимаю голову и пытаюсь улыбаться. – Как ты себя чувствуешь?
– Танцевать пока не могу.
– Да ты и до этого не танцевал, – я встаю, сбрасываю шубу, разматываю палантин и снимаю сапоги.
– Ты, конечно, не завтракала? Хотя зачем я спрашиваю? Иди в кухню.
Спорить не хочу, потому послушно усаживаюсь за барную стойку и ковыряю вилкой в салате с креветками.
– Ты не мог бы одеться? – прошу, не поднимая глаз от тарелки.
Олег смеется. Он до сих пор не может привыкнуть к тому, что вид его обнаженной груди приводит меня в возбуждение и лишает способности соображать.
– Ну, правда… иначе…
– Иначе – что?
Я сдвигаю локтем посуду со стойки к стене и смотрю ему прямо в глаза.
– Э, нет, дорогая, не выйдет, – снова смеется он. – Иди-ка в нору, готовься.
В другое время я вся бы задрожала от предвкушения, но сегодня просто не знаю, чего ждать, а потому лучше отключить эмоции – так будет легче. В том, что сегодня увижу какую-то иную грань своего Верхнего, ту, которую он мне десять лет не показывал, я уже не сомневаюсь.
На диване лежат черные чулки, длинные черные перчатки, на полу рядом – лаковые туфли с широкими манжетами на лодыжках, застегивающиеся на навесные замки – Олег купил их мне недавно, странно, что размер подошел идеально, а туфли оказались удобными, можно даже по улице ходить. На подлокотнике дивана вижу кимоно Олега – можно в него пока завернуться, потому что никакой одежды, кроме чулок, нет.
Хочется курить. Сижу на диване, осматриваю комнату, но не вижу никаких новых девайсов или приспособлений, все, как всегда, и шкаф с девайсами еще закрыт. Мне не страшно, я даже не могу объяснить, что испытываю в этот момент.
Входит Олег в синих полотняных штанах-хакама и коротком кимоно, опирается на палку, останавливаясь возле шкафа с девайсами:
– Ну что, готова?
– Можно покурить? – ого, а голос-то у меня хриплый какой…
– Да, покури. И воду принеси, я забыл.
Пока я курю в кухне, открыв половинку окна настежь, чтобы хоть немного охладить вдруг загоревшее огнем тело, он успевает переместить из угла комнаты на центр укрепленные на вмонтированном в потолок рельсе наручники с длинной цепью. Ясно – стоя работать будет.
– Тебе ногу-то можно так напрягать?
– Много разговариваешь. К станку, – Олег уже настроился, больше ни о чем думать и говорить не хочет.
Сбрасываю кимоно, подхожу к наручникам, поднимаю руки. Олег крепко затягивает кольца на моих запястьях, подтягивает цепь так, что я едва касаюсь пола носками туфель.
– Рот, – открываю рот, закусываю шарик кляпа. На шею ложится высокий жесткий ошейник, не позволяющий опускать голову вниз.
Олег отходит к стене, опускается на пол, закуривает:
– Я ничего не буду тебе говорить. Ты сама прекрасно все понимаешь и знаешь, – киваю. – Ты очень красивая, Мари. Я люблю тебя так, как даже не думал, что умею. И никому не отдам. На этом все.
Он опирается на палку, поднимается и идет к шкафу с дивайсами.
– Сегодня твои предпочтения не учитываются.
Ну, разумеется, кто бы об этом спорил… Ты ведь наказать меня хочешь, а не порадовать, какой уж тут выбор.
Но как-то слишком уж подозрительно долго за спиной ничего не происходит. Время тянется, а – ничего. Я осторожно толкаюсь носком туфли и пытаюсь развернуться. Когда удается, вижу, что Олег сидит на диване, руки безвольно опущены между колен, взгляд в стену совершенно пустой. Я не могу ничего спросить – кляп. Изо всех сил мотаю руками, чтобы хоть звон цепи привлек его внимание.
– Что, Мари? Да, так тоже бывает. Я не могу тебя ударить.
Это вдруг приводит меня в ярость. Даже хорошо, наверное, что в этот момент я почти обездвижена и не могу изо всех сил ударить его по лицу. Кляп не вытолкнешь, он фиксирован ремешком, это бесит еще сильнее. Извиваюсь на цепи, как взбесившаяся собака. Олег тяжело поднимается, убирает кляп:
– Ну, что?
– Отцепи меня.
– Зачем?
– Я тебе помогу.
Он не совсем понимает, кажется, но наручники открывает. Я выскакиваю из норы прямо так, голая, хватаю из сумки мобильный, возвращаюсь и демонстративно набираю номер. Олег, уже вернувшийся на диван, непонимающе наблюдает за мной.
– Ты дома? – спрашиваю я в трубку, услышав ответ. – Спускайся. А я сказала – спускайся!
Бросаю телефон на диван, скрещиваю руки на груди и в упор смотрю на Олега:
– Этого хотел?
– Совсем ничего не боишься, да? – медленно выворачивает он, и я вдруг пугаюсь, понимая, что сейчас натворила.
– Боюсь.
– Но делаешь, да? – уточняет он и идет открывать дверь, в которую звонят. На пороге норы останавливается, смотрит на меня тяжелым взглядом: – Не пожалей потом, Мари. Это было лишнее.
Через пару минут в нору буквально влетает Денис – влетает, потому что его швырнули, распластывается на полу:
– Ты сдурел?!
– Лежать, я сказал! – Олег входит следом, дышит, как после пробежки, отбрасывает палку в угол и хватает меня за волосы: – Ты думаешь, что бессмертная, да?! Я тебе докажу, как ты ошиблась!
Он снова прицепляет меня к рельсу, пинает в бок Дениса, смирно лежащего на полу:
– Раздевайся.
– Вы совсем поехали? – зло спрашивает тот, садясь. – Я вам что – мальчик по вызову?
– Молча раздевайся. И ложись ей под ноги.
– Олег… – начинаю я, уже испугавшись по-настоящему.
– Молчать, – он замахивается на Дениса сдернутой с плеча «кошкой».
И в этом негромком «молчать» столько злости и с трудом контролируемой ярости, что я умолкаю и решаю делать так, как он скажет, как бы сложно мне ни было.
Денис ложится на живот возле меня, Олег подтягивает фиксирующую меня цепь еще выше, и я повисаю над полом. Затем он регулирует высоту так, чтобы я оказалась стоящей на спине Дениса, и я чувствую, как каблуки туфель слегка проваливаются в мягкое.
Руки Дениса Олег сцепляет кожаными наручами между собой, вставляет ему кляп. Я все это вижу, мне противно и хочется плакать, даже не знаю, почему.
– А вот теперь мы поговорим, да? – Олег выпрямляется, прихрамывая, обходит меня и смотрит в глаза. – Тебе кляп не вставлю, ты ведь в этой ситуации лучше умрешь, чем закричишь, да, Мари? Я это знаю. А пороть я тебя буду до тех пор, пока ты не скажешь стоп-слово. И помни – ровно до тех пор. Если потеряешь сознание – продолжим после того, как очнешься. Но сегодня, поверь, я из тебя это выбью. Или… словом, выбор за тобой.
Под моими ногами извивается Денис, который понял, что ему тоже здорово достанется – каблуки моих туфель будут врезаться в его кожу и мышцы при каждом ударе, это больно. Ну, и никто не знает, что там еще у Олега в голове.
Я сбиваюсь со счета на тридцатом, кажется, ударе. Денис подо мной вертится ужом, потому что Олег успевает второй плетью бить и его тоже. Но я молчу, и это выводит Олега из себя точно так же, как раньше выводило Дениса. Я скашиваю глаза вниз и вижу, что бедра покрылись ярко-фиолетовыми полосами, кое-где уже просечки и кровь. Но я не чувствую боли, тело как деревянное. Перед глазами красные круги, все плывет, комната начинает вращаться. Нет, нельзя отключаться, это ничего не изменит.
Денис стонет внизу сквозь кляп, на его лопатках кровь – Олег не сдерживается, похоже, распорол кожу с первых ударов, теперь по свежему прилетает все больнее. Дэн поворачивает голову набок, пытается поймать мой взгляд. Я знаю, что ему очень больно, что он не может терпеть то, что могу я, но нет – мы с тобой оба виноваты, дружок, и наказание разделим ровно пополам, ты ж так любишь бывать на моем месте. Вот и наслаждайся.
Олег вешает плети на плечо, закуривает, подходит ко мне и, взяв пальцами под скулы, открывает мой рот, выдыхает туда дым:
– Все еще упираешься, Мари? Зря. Спина в крови.
Я закрываю глаза. Мне внутри куда больнее, чем снаружи, я не могу видеть, как почти физически больно Олегу, но он это прячет за вот этой ухмылкой. Да, он не получает сейчас удовольствия от того, что делает со мной, а в душе ему отвратительно. И мне от этого вдвойне больно.
– Прости… – шепчу я, чувствуя, как по щекам побежали слезы.
– Я простил, Мари. Поэтому ты здесь.
Он давит окурок в пепельнице, ногой выталкивает Дениса из-под меня:
– Вставай.
Тот поднимается на коленях, шатаясь, еле держится, взгляд мутный, вытягивает связанными руками кляп изо рта:
– Машка, хватит… не могу больше…
– Молчать. Ты не решаешь. А она – может, – Олег опускает меня на пол так, чтобы я могла опереться на всю стопу. Расцепляет наручи Дениса, толкает его ко мне. – Обними ее спереди.
– Сдурел? – шепчет Денис с испугом.
– Давай-давай, это же Мари. Ты ведь делал это с ней не так давно, правда? Хотел скрыть? Не учел, что она не скроет, да?
Денис смотрит на меня зло:
– Вот ты сука… кто тебя за язык тянул?!
– Молчать, – повторяет Олег. – Делай, как сказал.
Мне сейчас больше всего хочется завизжать от прикосновения разгоряченного тела Дениса, но я не могу. Я виновата – и я должна вытерпеть все. Олег снова сцепляет руки Дениса между собой, но уже за моей спиной, я чувствую, как колотится сердце у моего бывшего – мое лицо как раз у него на груди. Олег берет два малых кнута, и Денис стонет:
– Ну хватит уже… я все понял…
– Молодец. Осталось сделать так, чтобы и она поняла.
Тут считать уже не могу, упираюсь лбом в грудь Дениса, чувствую, как он дрожит и дергается от каждого удара. Олег одинаково хорошо владеет обеими руками, а потому и мне, и Дэну достаются удары одной силы.
– Машка… – стонет Дэн мне на ухо. – Умоляю – прекрати это…
Олег бросает кнуты, поворачивает к себе мое лицо:
– Мари. Не надо. Проиграешь. Сегодня просто не твой день.
День – не мой, да. На полу кровь. Вот она моя, кажется, а день – нет. В голове что-то щелкает, последнее, что помню, это слетевшее с губ слово «красный»…
Открываю глаза и не могу понять, где я, и почему так болит все тело. Смотрю на разодранные чулки – от ударов не выдержала даже лайкра, вот же… ноги от бедер до колен в фиолетово-багровых полосах, бока – тоже. Интересно, что там со спиной… Пытаюсь повернуться – простыня двигается следом, прилипла. Черт… Сажусь, охнув от боли. На ковре лежит Денис, укрытый пледом, спит, свернувшись как эмбрион. Откуда-то из глубины квартиры доносится музыка, и тянет вишневым табаком. Кое-как встаю, прижимаю простыню к груди и бреду в кухню.
Олег сидит за барной стойкой у окна, нога лежит на табурете. На стойке – кальян, телефон и портативная колонка. Самое ужасное – бутылка виски, уже пустая больше, чем наполовину.
– Присаживайся, – приглашает Олег, заметив меня. – Будешь? – двигает в мою сторону стакан, в котором виски.
– Мне нельзя.
– А кому можно?
– И тебе не надо бы.
– Молчи. Сними простыню.
– Не надо.
– Быстро.
Снимаю простыню, Олег морщится, хватает стакан, делает большой глоток:
– Спиной повернись. Твою налево…
– Могу одеваться?
– Это вряд ли, – вздыхает он, опустошая стакан. – Одеться ты сегодня, скорее всего, не сможешь. Садись, Мари.
Я заворачиваюсь в простыню и сажусь за стойку напротив Олега.
– Прости меня, малыш. Больше подобное не повторится.
– Ну, я же не смертница. Конечно, не повторится. Не пей больше.
– Не могу. Мне паршиво.
– Хочешь, я уйду?
– Не хочу. Я предупреждал, что ты сегодня не уйдешь.
Пожимаю плечами. Мне, собственно, торопиться некуда, могу остаться у него. Волнует другое – он сейчас напьется, и неизвестно, как все пойдет после. А потом ведь еще и Денис проснется… только разборок не хватало.
Звонок в дверь. Мы удивленно переглядываемся:
– Ты кого-то ждешь?
Олег отрицательно качает головой:
– Ты здесь. Кого мне ждать?
– Тогда я открою?
– Не надо, я сам. Палку только подай.
Но я плотнее заматываюсь в простыню и иду в коридор. Смотрю в глазок – Лера. Открываю, и она, вломившись в квартиру, со всей дури бьет меня по щеке так, что я отлетаю к стене:
– Ну, я так и знала! Я так и знала! Кто же еще мог позвонить, чтобы он сорвался и пропал!
Только сейчас я замечаю, что она в домашних шортах и майке, в тапочках… Черт… Лерка хватает меня за горло и в ярости даже чуть приподнимает над полом:
– До каких пор ты, сука, будешь лезть в нашу Тему, а?!
В следующую секунду уже сама Лера оказывается припечатанной к стене лицом, а Олег, завернув ей руку за спину, шипит:
– Никогда не смей поднимать руку на мою женщину!
– Держи свою нижнюю подальше от моего мужика, понял?!
Олег разворачивает ее лицом к себе и отвешивает две оплеухи такой силы, что голова у Леры мотается туда-сюда:
– Это не твое дело! И не указывай мне, что и как делать, доходчиво объяснил?! – он встряхивает ее за плечи и толкает в сторону норы: – Иди, забирай своего, и выметайтесь.
Потеряв к Лере всякий интерес, Олег разворачивается и подает мне руку, чтобы помочь подняться:
– Больно?
Меня вдруг распирает от смеха – я покрыта кровоточащими рубцами, а он спрашивает о пощечине…
– Мари, что с тобой? – он встряхивает меня, и я непроизвольно охаю – вдруг откуда-то пришла такая боль, что я начинаю задыхаться от нее. Выброс адреналина, запоздалая реакция… – Мари, Мари! – Олег осторожно опускает меня на пол, гладит по лицу: – Не пугай меня.
У меня начинаются судороги, в этот момент из норы выскакивает Лера и, увидев, как меня выгибает на полу дугой, орет:
– Да вы тут совсем с ума посходили, что ли?! Какого черта ты с ними делал?!
– Не твое дело! Быстро уходите отсюда оба, – отрезает Олег. – С Дэном все в порядке.
– В порядке?! У него вся спина в рубцах!
И тут она, видимо, замечает, что под задравшейся простыней я покрыта кровоточащими полосами до колен, потому что ахает и опускается рядом:
– Го-о-осподи… это что же, а?! Да как ты мог вообще…
– Ну-ка, затухни! – велит Олег негромко, а сам бережно поддерживает мою голову. – Тебя это никак не касается. Это наши дела, разберемся.
– Почему… почему вы не можете отпустить его? – шепчет Лера, и я, открыв глаза, вижу, что она плачет.
– Мы? – удивленно переспрашивает Олег. – Мы? Я и Мари? Ты соображаешь?
– А зачем она позвала его сегодня? Ведь знала, что он сорвется и прибежит, где бы ни был, что бы ни делал!
– Тебя это не касается, – раздается глухой голос Дениса.
– Конечно! Меня ничего не касается! Особенно, когда это касается Мари!
– Все, хватит, – пресекает Олег. – Идите к себе и выясняйте там.
– Ты зачем пил? – спрашивает Денис. – А если…
– Я сказал – вас не касается! – повышает голос Олег. – Помоги мне ее на кровать унести.
Денис подхватывает меня на руки и шатается, Олег едва успевает прижать его к стене:
– Сказал бы, что не можешь.
– Могу, – Дэн ни за что не признает слабости, он и так уже сегодня слишком размазался, чтобы еще и до кровати меня не донести. – Надеюсь, за это мне не прилетит дополнительно?
Олег замахивается палкой, и по лицу видно, что не шутит. Я же все это время нахожусь в какой-то пелене, словно бы вижу все со стороны. В ушах шумит, все тело превратилось в сгусток боли, руки Дениса, держащие меня, причиняют невыносимые ощущения, хочется орать во все горло, но я вцепляюсь в губу зубами и терплю до самой кровати. Прикосновение холодной простыни тоже не приносит облегчения.
– Может, я останусь? – предлагает Денис. – Она горячая вся, вдруг ночью станет хуже? Ты ведь даже «скорую» вызвать не сможешь.
– Почему? – не сразу понимает Олег, и Денис не удерживается от снисходительного тона:
– Так посадят тебя за истязания. Ее в больницу, а тебя в СИЗО.
Олег хмурится, шрам на щеке подергивается, как в нервном тике.
– Я позвоню тебе, если что. Все, уходите, наконец.
Когда хлопает входная дверь, я испытываю облегчение. У меня болит все, я даже не знала, что бывает такая сильная боль. Это куда сильнее того, что происходит с моим организмом в последние месяцы. Никакие боли в печени, никакие сердечные приступы, никакие боли в груди не могут сравниться с тем, что я испытываю сейчас… Никогда бы не подумала.
Олег возвращается с мокрой простыней, накидывает ее на меня и включает обогреватель у кровати:
– Простудишься еще. Полежи пока вот так, кровь остановится – намажу.
К счастью, он не произносит покаянных речей, не рвет на себе волосы и не выглядит виноватым, и мне от этого становится чуть легче.
– Побудь со мной, – прошу хриплым голосом.
Олег ложится рядом, закидывает руки за голову, и мы лежим так молча. Никогда раньше я бы не допустила того, что произошло сегодня. И он бы никогда не сделал этого со мной. Но так сложилось. Вернее, это я так сложила. Не позови я Дениса, все было бы иначе. Я больше никогда себе этого не позволю, потому что увидела, каким может быть Олег, когда выходит из себя.
Его ладонь ложится мне на лоб:
– У тебя температура, Мари.
– Ничего…
Он вынимает из тумбочки у кровати банку с какой-то мазью, сбрасывает с меня простыню и начинает осторожно втирать коричневую субстанцию в иссеченную кожу. Сначала очень больно, но потом удивительным образом становится легче. Мазь как-то странно вызывает во мне желание, как будто в ее составе афродизиак. Я кладу руку на бедро Олега, но он отрицательно качает головой:
– Нет, Мари.
– Почему?
– Ты наказана.
– А ты?
Он сгребает меня за волосы, притягивает к паху:
– А я нет, ты права.
Когда все заканчивается, он пару минут тяжело дышит, оттолкнув меня, потом тянется за телефоном и делает несколько снимков.
– Зачем? – вяло интересуюсь я.
– Чтобы ты смотрела и помнила.
Я беру у него телефон, листаю снимки. Выглядит все ужасно, вот честно. Не знай я, что это мое тело, испугалась бы. Или просто цветопередача такая? Но на самом деле страшно, я же вижу свои ноги, например…
– Мы больше не будем возвращаться к этому дню. Но предупреждаю – повторения не будет. Мы сразу расстанемся, как бы больно при этом обоим ни было. И еще. Я не отдам тебя никому, тем более – Денису. Запомни.
Я беру его руку, прижимаюсь к ней горящим лицом и шепчу:
– Я знаю это.
– Пока мы не будем ездить на дачу. И сюда его пускать при тебе я тоже не буду. А ты больше не смотришь в его сторону до тех пор, пока я тебе не разрешу.
Это было как раз то, чего я ждала от него все эти четыре месяца. Ради такого стоило потерпеть то, что он сделал со мной сегодня.
В начале февраля я снова лечу в Москву – время очередного обследования. Олег в этот раз не пытается настоять на своем, не пытается поехать со мной – видит, что состояние мое по-прежнему оставляет желать лучшего, а потому настаивать нет смысла, я буду нервничать, а это всегда плохо сказывается на результатах. В общем, лечу одна. Разумеется, встречаемся с Лялькой, которую я изо всех сил стараюсь никак не воспринимать. Просто гуляем, разговариваем ни о чем, но между нами так и ощущается напряжение – ей не терпится рассказать об очередном принце, меня же это не интересует, и я боюсь наговорить лишнего.
Во время очередной прогулки мне вдруг звонит Денис:
– С ума сошла?! Ты что себе вообще позволяешь, а? Какого черта ты решила, что можешь распоряжаться моей жизнью?! – это, видимо, относится к моему телефонному разговору с Леркой, в котором я, кажется, снова посоветовала ей не слишком прогибаться под капризы и нелепые требования Дениса. Разумеется, все это она тут же пересказала ему, и вот теперь он орет на меня в трубку.
– Тебе номер психиатра хорошего скинуть? – совершенно серьезно спрашиваю я. – Тебе же помощь нужна.
– Помощь?! Да, сука, мне нужна помощь! Нужна! – орет он. – Мне машина времени нужна – на десять лет назад вернуться и не отдавать тебя Олегу, а просто запороть насмерть! Уже бы отсидел и вышел!
Его номер я блокирую и неожиданно для себя начинаю плакать. Мне бы тоже машину времени – чтобы там, в прошлом, обойти Дениса за тридевять земель и вообще никогда с ним не встречаться.
Я не могу Лерку осуждать. Да, не могу, как ни странно. Она пытается защитить свое, не понимая, что у нее ничего нет, увы, что бы стоило защищать. И дело не во мне. Дело совсем в другом, а она не понимает. В этот гадюшник вообще не надо было соваться, но как это объяснить человеку, слепо кинувшемуся в отношения, каких у нее никогда не было? Повелась внезапно на брутальную внешность, на то, что интересы общие. И не услышала того, о чем я говорила. Вернее, услышала, но поняла иначе – будто я наговариваю, чтобы не потерять. Не сдался он мне, давно уже не сдался, я давно знаю, что никогда мы не возобновила ничего – ни в жизни, ни – тем более – в Теме. Я умудрились дважды наступить в одну и ту же воду, но плыть уже не смогу. И она не сможет, увы. Он болен, и это, похоже, понятно даже ему самому.
– О, а я тебя потеряла! – раздается за спиной голос Ляльки, она берет меня за плечо, разворачивает: – Ты плачешь, что ли?
Ну нет же, это февральский дождь! Почему люди всегда задают такие глупые вопросы, совершенно не требующие ответа? А ведь они его ждут, ответ этот!
– Мари, что случилось?
– Ничего, все в порядке.
– Болит что-то?
Этот вопрос еще более глуп в своей банальности – я никогда не плачу от физической боли. Ну, во всяком случае, на улице этого не делаю. Но рассказывать Ляльке о душевных страданиях совершенно бесполезно – она искренне считает, что у меня не может быть проблем, я ведь счастливая – у меня есть мужчина, это гарантированно защищает меня от всего и от всех. Почему я никогда не замечала, что она совершенно не признает за мной права иметь хоть какие-то проблемы? Мужчина – гарантия от всех бед, ну, надо же…
Но одну ценную мысль Лялька, которая все-таки не настолько плохо меня чувствует, выдает мне позже, у меня в съемной квартире, когда я лежу лицом в подушку, а она сидит на стуле и нервно крутит в руках телефон – ждет звонка от принца, который, кстати, так и не позвонил ни разу:
– Почему ты не можешь сказать Олегу, что устала от постоянного присутствия в ваших отношениях человека с психическим расстройством? Ну, ведь только он может тебя защитить от этого идиота! Будь ты хоть раз не железной Мари, а просто женщиной, просто нижней – такой, как они должны быть – покорной, ласковой, беспомощной. Ну, за полчаса с тобой ничего не случится ведь. И попросить о помощи тоже не так сложно. Сделай над собой усилие и увидишь, что получится. Ты ведь все можешь, Мари, ты ведь из него веревки вьешь. Он тебе даже меня простил. А если ты попросишь…– с нажимом произносит она, и я вдруг думаю, что она права.
Лялька действительно оказалась права, и Олег, слегка удивленный моим поведением и словами, мгновенно обрезал все контакты с Денисом и Лерой, которую вообще перевел в другой филиал, а мне посадил нового управляющего – спокойного молодого парня. Удивительное дело – нам стало словно бы легче, как будто Денис занимал в нашей жизни столько места, что нам самим его начало не хватать. Собственно, мне всегда казалось, что так и есть.
После моих слезных просьб Верхний решает, что нам бы пора сократить до минимума присутствие моего бывшего в нашей жизни. Это дает мне возможность какое-то время спокойно дышать, зная, что риск прийти к Олегу и увидеть там Дениса сведен к нулю. Что они делают, когда меня нет, меня не касается тоже. Как и то, что делает Денис единолично. Слухи о том, что он по-прежнему с Лерой, до меня, конечно, доходят – с остальной частью нашей небольшой тусовки мы продолжаем иногда пересекаться.
Говорят так же, что Лера теперь нижняя, что мне лично странно, хотя… Зная Дениса много лет, я, конечно же, не исключала такого варианта. Он ни за что не потерпит рядом с собой женщину, равную себе – по его понятиям, конечно. И Верхняя Лера ему не нужна, зачем соревноваться.
Удивительно другое – как она пошла на это, придя в Тему относительно недавно и с острым желанием доминировать, быть сверху, научившись хорошо владеть ударными девайсами. Разумеется, Денису это не нужно совсем. Они какое-то время пытались работать в паре, искали нижних, но что-то, видимо, пошло не так. Наверное, им просто разное было нужно от этой самой нижней.
Денис всегда хотел абсолютной власти, слепого подчинения, беспрекословного послушания. И всего этого он в свое время пытался добиться от меня. Конечно, я ему не во всем подходила, это было очевидно. Я не умею смотреть в рот, не умею покорно опускать глаза и трепетать от каждого прикосновения. Я все время сопротивляюсь, соревнуюсь и доказываю собственную точку зрения. Он терпел, но иногда, если чаша переполнилась, срывался и здорово мстил за подобное поведение. Чаще – в тот момент, когда я меньше всего была готова отражать атаку. И это всегда было больно. Но мы были квиты.
Сейчас в моей жизни все иначе. А я разучилась понимать, хорошо это или нет, когда тебя любят, а не гнут в дугу. Наверное, впервые рядом со мной мужчина гораздо умнее меня. И знает он меня куда лучше, чем я сама. И потому все делает правильно, не оглядываясь на мои бзики. Я впервые смотрю снизу, а не сверху.
Болезнь напоминает о себе всегда неожиданно, в тот момент, когда ни я, ни окружающие к этому совершенно не готовы. Но так уж это устроено… Так стало трудно обманывать всех. Наверное, потому, что разучилась обманывать себя. Ничего уже не будет хорошо. Никогда. И я давно уже не живу, а делаю вид. Вялые фрикции при полном отсутствии возбуждения.
Я сейчас похожа на металлический стержень, который с виду прочный и крепкий, а на самом деле его тронь, и он в труху рассыплется, потому что давно внутри проржавел. Я стараюсь вести себя нормально, говорю бодрым голосом, что-то обсуждаю, делаю вид, что все хорошо, а на самом деле…
У меня новый чехол для телефона, с цветущей сакурой. А нужна новая печень, новое сердце и лимфатическая система.
Как золушка, ждешь полуночи, чтобы превратиться если не в тыкву, то уж точно – в липкое желе, трясущееся от боли. Никому нельзя показывать, никто не должен видеть. Днем надо держаться, разговаривать, улыбаться, что-то кому-то объяснять, о чем-то говорить. Ночью можно отодрать от лица маску с вежливым оскалом вместо улыбки, накрыть голову подушкой и выть от боли. Наркотики закончились, наступило то самое время, когда из обезболивающих только коктейль «сила воли плюс характер». Но его вряд ли хватит надолго.
Надо успеть закончить все дела. Дотянуть. В Москву мне лететь только через две недели, а сил держаться уже нет – настолько, что я порой позволяю себе слезы и сопли. Когда же совсем край, и нет сил жить, Олег говорит мне – с вечера, ложась спать, найди причину просыпаться утром, все равно, что это будет – пусть хоть варенье сварить, торт испечь, шторы выстирать, неважно. Просто найди причину, ради которой ты утром откроешь глаза.
И это на самом деле работает. Но я себя ненавижу – такую:
– Эта болезнь делает меня сентиментальной.
– Эта болезнь делает тебя женщиной.
Может, он и прав. Но от этой правоты еще хуже.
– Ну, хочешь, я полечу с тобой?
– Ты же прекрасно понимаешь, что ответ будет отрицательным.
– Понимаю. Но всякий раз надеюсь, что ты передумаешь.
Вместо ответа беру его руку, утыкаюсь в нее лицом и мотаю головой. Нет. Не надо лететь со мной. Я не хочу, чтобы ты видел, какой я могу быть слабой.
В Москве все время пасмурно, хотя и не так холодно, конечно, как у нас. После лечения каждый день наматываю круги по району – доктор велел много ходить, даже если плохо себя чувствую. Гуляю одна, хотя можно позвать Ляльку. Но я стараюсь не делать этого – зачем бередить себе все внутри, потом Олегу опять придется разбираться с моими загонами. Нет, мне и одной хорошо. Ну, как – «хорошо»? Одиноко, а мартовская погода в этом каменном сером мешке только усугубляет мое состояние.
Номер в гостинице крошечный, похожий на одиночную камеру – кровать, телевизор, окно, которое все время приходится держать зашторенным, так как первый этаж и оживленная улица, и это все при моей клаустрофобии просто смерть, еще и поэтому я целыми днями брожу по улицам, чтобы вернуться сюда только переночевать.
Олег звонит дважды в день, на ночь обязательно читает мне книгу – до тех пор, пока я не засыпаю. Его голос в наушнике дает иллюзию близости, того, что он рядом. И именно эта иллюзия как раз то, что мне нужно – не его реальное присутствие, а вот это ощущение.
– Я встречу тебя в аэропорту, – говорит он накануне моего вылета.
– Можно, я поеду к тебе? – вдруг спрашиваю я, и даже по телефону чувствую, как сбилось дыхание у моего Верхнего – обычно я собираюсь домой.
– Мари… ну, что ты, милая… конечно, – и я чувствую, как он рад этому.
В аэропорту я вдруг вешаюсь ему на шею, чем ввожу своего самурая в ступор – все вообще идет как-то иначе, не так, как было все эти годы. У него в руке большой букет цветов, а на лице почему-то смущение, так странно… Мы, обнявшись, идем к машине, и я чувствую, как меня понемногу отпускает напряжение, в котором я постоянно нахожусь в Москве.
Дома у него пахнет чем-то знакомым, но я никак не могу понять, чем именно. В кухне обнаруживаются готовые к жарке сырники – одинаковые, ровные, как будто вырезанные формой. И запах этот – ваниль.
– Иди в душ, я пока пожарю, – облачаясь в фартук, предлагает Олег.
– Я думала, ты пойдешь со мной…
– Мари! – смеется он. – Позже, все будет позже.
Понятно – карательная кулинария, этап первый… Ухожу в ванную, вижу на полке тюбик лимонного геля для душа – даже это предусмотрел. Ему в последнее время нравятся на мне какие-то гастрономические запахи – лимон, кофе, шоколад. На крючке висит кимоно Олега, в которое я после душа с удовольствием заворачиваюсь, как в халат.
В кухне идиллия – завтрак в образцовой семье. Подрумяненные сырники, взбитая с сахаром и ванилью сметана, вишневое варенье, зеленый чай с молоком – я такой пью.
– Садись, Мари.
– Вошел в роль мужа? – откидывая со лба мокрую челку, спрашиваю я.
– Тебе неприятно?
Мне – стыдно, потому что я такими вопросами стараюсь сбить его с ванильного настроя. Мне сейчас не это нужно от него, не забота-заботушка, а ремень или – еще лучше – веревки. Об этом и говорю, разламывая вилкой сырник. Олег отставляет чашку с чаем, тянется за сигаретами, закуривает:
– Почему всякий раз, когда ты оттуда возвращаешься, первое, что мы делаем, это я тебя вяжу по рукам и ногам так, чтобы у тебя дыхание останавливалось? Что ты пытаешься удержать в себе таким способом? То, о чем не можешь говорить со мной?
– Фигня. Я обо всем могу с тобой, давно уже могу. Просто в принципе говорить люблю меньше, чем слушать. И веревки мне нужны… ну, не знаю, зачем, не могу объяснить, но ты прав – именно после поездок первое, чего всегда хочу, это шибари. Меня рвет изнутри на части, и веревки – тут ты прав тоже – помогают собраться. И в принципе в марте мне всегда тяжело, ты ведь знаешь. Март для меня – начало и конец. Конец. Как у веревки – и я его сжимаю в руке, и вот уже он весь разлохмачен моими пальцами… а я все держу и никак не могу выпустить. Не могу, прости. Не могу представить себя без тебя – но и без нее пока тоже не могу, за это тоже прости.
Он обходит барную стойку, обнимает меня, целует в макушку, тяжело дышит, как будто только что отмахал свою традиционную утреннюю пробежку:
– Мари… неужели до сих пор так болит, моя девочка?
– Нет, но… я не знаю, не знаю! Не могу объяснить! Я чувствую себя предательницей – как будто снова тебя предаю… Даже когда просто дышу одним с ней воздухом в этой клятой Москве… Вот не поверишь – я стараюсь не заходить к ней без особой нужды, я целыми днями шатаюсь одна по улицам… уже давно ничего не чувствую, но, всякий раз приезжая туда, снова как будто окунаюсь в эту боль.
Он вдруг поднимает меня на руки, находит мои губы своими и долго-долго целует. И только после этого несет в спальню, где опускает на кровать и берет мешок с джутовыми веревками:
– Если это единственное, чем я могу тебе помочь…
– Нет! Нет, не единственное! Ты со мной – вот только это и помогает. А веревки… ну, пусть и веревки тоже…
Сегодня, кроме тугой обвязки, он еще и подвешивает меня на крюки за шест, к которому привязаны мои руки. Со стороны это – я знаю – выглядит очень страшно, как будто все суставы вывернуты, а висящий человек испытывает страшную боль. Но это не так. Руки плотно прижаты веревками к шесту, и на них практически нет давления. Так можно висеть довольно долго… но такое ощущение, что впервые это все не помогло.
Олег снял меня ровно в тот момент, когда я почувствовала, что начинаю задыхаться от слез. Веревки он никогда не снимает сразу – делает это медленно и долго, позволяя тканям наполняться кровью постепенно. Это очень крутое ощущение… После этого очень хорошо заходит обычный ванильный секс – совершенно иной кайф. А уж в чем-в чем, а в кайфе мой Верхний разбирается.
Мне иногда даже любопытно наблюдать за его попытками исподволь, думая, что я не замечаю, влезть мне в голову. Профессиональный навык, который он реализует на мне, но почти всегда неудачно. Я никого давно не пускаю ни в голову, ни в душу – спасибо учителям. Но наблюдать интересно. У него даже тембр голоса меняется, когда он заводит такие разговоры, и, поддавайся я гипнозу, наверное, уплывала бы. Но нет. Он всегда говорит правильные вещи, более того – он всегда поступает ровно так, как декларирует. Я почти научилась подчиняться и почти научилась получать от этого удовольствие. В кои-то веки мне нравится отдавать куда больше, чем брать. Наверное, я так компенсирую свою эмоциональную отстраненность и холодность. Тело компенсирует душу, блин…
Почему-то мне стали часто приходить на ум слова Юнга – «я то, что я с собой сделал, а не то, что со мной случилось». Олег говорит, что это не так, а Юнг во многом был неправ, но я думаю, что это потому, что лично Олегу ближе Фрейд. Я же постоянно думаю, что тут Юнг, скорее, не ошибся. Я – то, что я с собой сделала. Сама. И то, что позволила с собой сделать. Будь ты неладен, Денис – когда уже твой образ окончательно исчезнет из моей головы?
Все было так хорошо целых полтора года. Полтора года, когда мы не встречались, не были рядом, не видели друг друга. У Дениса началась, наконец, другая жизнь, пусть не такая, как казалась бы нормальной мне, но – без меня зато. И он вроде даже был счастлив в этой своей новой жизни, где ему, наверное, позволяли делать все, чего он не мог со мной.
И вот мы встречаемся – и все, конец, всему конец. Ему снова нужна я – не просто нужна, а необходима, и он с легкостью готов отказаться от той жизни, что успел построить, ради того, чтобы снова изводить себя и меня и знать, что ничего больше не будет. Меня возвращать не нужно – не надо было терять, вот что. И теперь все, что ни скажи, оно мимо. Я много лет живу совсем иной жизнью в Теме, и меня это полностью устраивает.
Да, существует такое понятие, как память – мышечная, эмоциональная, обонятельная. Не хочу. Олег всю ночь обнимал меня, как будто чувствовал… Так противно – как будто я настолько без головы, что встану из постели, где у нас с ним только что все было, и пойду в другую – где ничего быть не может.
Повод для встречи – день рождения Севера, который отмечают по традиции на даче Дениса. Я весь день старалась не попадаться на глаза Денису, ходила за Олегом хвостом, и он, понимая причину, то и дело брал меня за руку, обнимал, притягивал к себе, просто садился рядом – делал все, чтобы я поняла, что он всегда рядом, всегда защитит. Денис, видя это, делался все мрачнее – ну, ему до сих пор трудно признать, что мое поле зрения сузилось до размеров, вмещающих лишь Олега. Мы вообще выглядим так, словно вокруг нас никого нет, все привыкли, а вот Денис так и напрягается.
Сегодня он почему-то один, без Леры, но мне даже это неинтересно. В кухне хозяйничают Ира с Леной, я туда даже не суюсь – с Ирой отношения напряженные, к чему обострять еще? Ленка в этом смысле попроще, и, будь она одна, мы бы нормально поладили. Но Ира… вот уж кто всем своим видом демонстрирует, как не рада меня видеть. Мне-то поровну, конечно. Ира не понимает, что своим поведением провоцирует только одно – я оказываюсь в мужской компании, где со мной общаются на равных, не то, что с ними. Я для них не нижняя, я для них просто женщина, с которой можно и поговорить о чем угодно, и о Теме не умалчивать. На месте отчаянно ревнующей Севера к любой юбке Иры я бы сделала все, чтобы занять меня на кухне. Но – нет, так нет.
Сегодня, к счастью, обходятся без экшенов, незатейливо пьют водку, что, конечно, нам с Олегом только на руку – ему не придется приглядывать за этой гоп-компанией, а мне – сидеть одной наверху в комнате, так как с некоторых пор чужие экшены вызывают у меня стойкое отвращение, и Олег не препятствует тому, чтобы я уходила и занималась своими делами на втором этаже. Ну, а раз никто не хочет сегодня крови и зрелищ, мы сможем уйти наверх вдвоем. Правда, есть вероятность, что у замочной скважины окажется Денис, но это не наши проблемы.
Воздух за городом свежий, чистый, и, надышавшись, я чувствую себя совершенно уставшей. Мы ложимся под теплое одеяло, Олег обнимает меня, развернув к себе спиной, устраивается на боку и дышит мне сзади в шею и волосы:
– У тебя вид совсем усталый, Мари…
Ну, еще бы… я не отошла толком от поездки, все еще пью таблетки горстями и совершенно не имею возможности выходить из дома – чертова изоляция… Мы практически не видимся, Олег впервые позволил себе вот такую вольность, как эта поездка, потому что решил, что мне нужно на воздух. Он привозит мне продукты и ставит под дверь, общение перешло в разряд телефонного, он боится за меня – иммунитет ослаблен лечением. Я, как ни странно, вообще никак не думаю о возможности заразиться и заболеть, даже не знаю, почему. Наверное, если постоянно о чем-то думать, то оно и случится, так к чему испытывать судьбу? А за это время я успела так по нему соскучиться, что даже не представляю, как вообще с ума не сошла.
– Ну что, малыш, сделать пару вещей – или устала? – шепчет Олег мне в шею, и я чувствую, как сильно он уже меня хочет.
– Надеялся на отказ?
Он со смехом шлепает меня по ягодице, рывком переворачивает на спину и ложится сверху:
– Поцелуй меня.
Я высвобождаю зажатые его телом руки и, взяв в ладони его лицо, начинаю целовать. Мы, кстати, стали делать это довольно часто – вот так целоваться, хотя раньше почему-то избегали этого. Пока я целую его, руки Олега успевают стащить с меня белье. Я обхватываю ногами его спину, чуть подаюсь вверх…
За дверью – шорох, Олег закатывает глаза:
– Придурок… Денис! Иди на хрен! – говорит громко. – Прости, малыш… – это уже мне на ухо.
– Я от него устала…
– Мари… ну, хочешь – домой поедем?
На дворе – ночь, машина подперта машиной Историка, это значит, что надо всех взбаламутить, открыть ворота, выгнать один джип, выгнать второй…
– Ладно, потреплю…
Мы позволяем себе небольшой экшн с «кошками», я распластываюсь потом по постели и пытаюсь восстановить сбившееся в конце дыхание. Олег ложится на спину рядом, тоже дышит тяжело – махать плетьми дело нелегкое, требующее, помимо навыков, физической силы, выносливости и концентрации.
Он дотягивается рукой под кровать, достает бутылку минералки, отвинчивает крышку и подносит горлышко к моим губам:
– Попей.
Делаю пару глотков, вода льется на грудь, Олег растирает ее рукой по и без того влажному телу.
– Ты, Мари, совершенно невозможная, когда не упираешься в экшене своими рогами и не пытаешься мне доказать, что ты сильнее.
– Тебе я этого не доказываю давно.
– Да уж конечно… хотя… Твое тотемное животное – козел, это многое объясняет.
Я чуть привстаю, подпираю рукой голову и, задумчиво глядя на Олега, произношу:
– Интересно только, почему это тотемное животное таскается за мной по пятам вот уже столько лет, правда?
Олег оглушительно хохочет, подминая меня под себя:
– Не все козлы, видимо, травоядны, некоторым мясо подавай…
Иногда в телефоне или ноутбуке натыкаюсь на старые фотографии или снимки карандашных набросков. Денис, окончивший художественную школу, прекрасно рисует, а в молодости еще любил фотографировать – ровно до тех пор, пока я в припадке не разбила ему дорогущий фотоаппарат. А не надо было выкладывать мои снимки на сайт с определенной направленностью и думать, что я этого никогда не увижу…
Мы в свое время вообще слишком многое себе позволяли. В первые месяцы в Теме, в первые полгода… Потом, конечно, прекратили, но тогда… Листки бумаги, снимки – грудь, шея, плечо, рука… спина, изгиб талии, бедро… Это все я – и не я в то же время. Не могу на это смотреть.
– Ты ведь красивая, Мари, почему тебе так не нравятся собственные изображения? – удивляется Олег.
А этот комнатный Бертолуччи сломал мне психику, хоть я никогда не признавалась в этом никому, и теперь, видя наведенный в мою сторону объектив фотоаппарата, я внутренне замираю и каменею. Потому мои фотографии редко бывают удачными. Я не могу отпустить это столько лет, не могу перебороть, справиться – выходит, не такая я уж и сильная. Я выдерживаю физическую боль такой силы, что не каждый мужик может – и умираю внутри от вида фотоаппарата.
В телефоне – четыре снимка, сделанных на не очень хорошую камеру этого же телефона. И на них – тоже бедро, спина, изгиб тела. Вот это – я, пусть и покрытая синяками, кровоподтеками и просечками. И вот глядя на них, я не испытываю боли – ни моральной, ни физической. В них нет эстетики, только констатация сухого факта – за непослушание бывает вот так, безобразно, больно, невыносимо почти. Но я пока не могу найти в себе сил удалить их. Пока еще не могу.
Мы снова стали ездить на дачу, иногда даже просто вдвоем, без хозяина. Но больше мы не остаемся там ночевать – есть преимущества в том, что Олег не пьет. Мы уезжаем, чтобы не давать поводов. Олег сам сказал – к чему дразнить гусей, он и так постоянно взвинченный, а если мы остаемся на ночь, то половину этой ночи он проводит под дверью нашей комнаты. Это мерзко, конечно, но я глубоко убеждена, что Олег в этом тоже виноват. И дело не в том, что ему нравится или хочется делить меня с кем-то, а в том, что таким образом он чувствует, что контролирует Дэна, регулирует его тягу ко мне. Это, пожалуй, единственное, что меня в нем настораживает.
Начинается осень, а это значит, что скоро у нас рванет крыши – и у меня, и у Дэна, потому сейчас особенно нежелательно пересекаться. Да, я изменилась практически до неузнаваемости с тех пор, как была с ним, Олег сделал все, чтобы я стала другой, даже привычки мои умудрился изменить. Я перестала носить разноцветное белье, даже черное надеваю крайне редко, я не крашу губы красной помадой, не ношу стрингов, не курю сигар, не сижу на столе – да много чего еще. Он отучил меня пить чай с сахаром, теперь, если хочется сладкого, всегда беру финики. Я сто раз думаю перед тем, как сказать что-то вслух – и это, кстати, совершенно меня не напрягает. Я откровенно рассказываю ему все, что меня волнует – даже если это какая-то не касающаяся наших отношений ерунда. Я с ним советуюсь, что для меня в принципе нонсенс. Беда в другом…
Такая я только с ним, со всеми остальными я прежняя. Но, может, так и должно быть? Зато гарантированно я такая не нужна никому, кроме Олега? Меня знают другой – и такой не воспринимают?
Что обсуждают на вечеринках настоящие тематики? Ну, все верно – домашнее насилие. Как в поговорке – уж кто бы говорил. Но они говорят – мужики, для которых кайф отстегать женщину плетью, нагайкой или чем еще потяжелее, потому что ремень это примитивно, хоть и больно. И в этом нет двуличия – вне экшена никто из них не ударит женщину просто потому, что настроение плохое. А я наблюдаю за хозяином вечеринки.
У нас есть общее прошлое, есть то, что мы не можем простить друг другу. И он как-то останавливал кровь из моего носа – потому что я не вижу берегов и не понимаю, в какой момент нужно прекратить колоть шпильками мужика, находящегося в запое уже неделю. Будь трезв – никогда бы не ударил, когда увидел, что сделал, чуть с инфарктом не слег.
Такое ощущение, что я становлюсь на одну доску с теми бабами, которых мужики лупят до визита в травмпункт, а они оправдывают это всем, что в голову приходит. Но это не так. Ударь Олег меня трезвым – больше никогда не увидел бы. И уж кто-кто, а Денис-то это прекрасно знает. Олег сильнее его, сильнее меня – потому я с ним.
– Я не представляю, у кого хватило бы смелости, например, ударить Мари вне экшена, – произносит Историк. – Да и как ее вообще можно ударить?
– Ты однажды видел – чем и как, – кривит губы в усмешке Денис.
– Ну… там другое. Там – искусство. А вот чтобы просто так, наотмашь по щеке – ну, не знаю… она, мне кажется, тут же вцепится в горло.
– Запросто, – спокойно говорит Олег, накрывая мою руку своей.
– Вы, сэнсэй, необъективны, – произносит вдруг Лена, и Историк удивленно вскидывает бровь – впервые его нижняя позволила себе открыть рот без его разрешения. – Это для вас Мари – нижняя, а для кого-то она может быть всего лишь заносчивой бабой, которой грех не врезать иногда.
Я могу, конечно, сейчас отбрить Лену так, что никогда больше рта в моем присутствии не раскроет, хотя вот убей – не понимаю, с чего она вообще на меня вызверилась, нормально всегда общались, но не буду – у меня есть Олег, который предпочитает делать это сам.
– Ты бы, Лена, Мари не трогала, – произносит он спокойно. – Да, я не могу быть объективным, но только потому, что Мари для меня не нижняя, а любимая женщина. Такая, каких поискать. Меня она возбуждает даже молчанием. Она молчит – а я понимаю, что мне ничего больше не нужно, только чтобы она вот так молчала рядом со мной. А остальные могут стриптиз на столе танцевать, мне все равно.
Мне кажется, он зря говорит это вслух при мне. Но слушать приятно, чего уж там… Остальные Верхние ржут, но беззлобно и с уважением – Олег никогда своих чувств не демонстрирует и, если уж что-то вслух произносит, то можно быть уверенным, что именно так и чувствует. Лена вздергивает подбородок, но натыкается на предупреждающий взгляд Макса – тот недоволен, еще слово – и он ее накажет публично. Пробормотав что-то под нос, Лена сдвигается на диване так, чтобы сделаться как можно менее заметной. Мне – вот честно – не нравится, когда Историк, Север и Денис начинают вот эти дээсные игры прилюдно. Ну, к чему эти демонстрации, все и так все друг о друге знают, отлично понимают ваши статусы и то, как построены ваши отношения. Почему нельзя просто расслабиться и посидеть компанией без вот этого демонстративного сдвигания корон на затылок? Иногда это выглядит совсем уж смешно и противно. Но, наверное, это мои личные тараканы – я мазохистка, мне подчинение чуждо.
– С тобой, Олег, лучше вообще рот не открывать, – говорит Север, дотягиваясь до бутылки. – Просто ради собственной безопасности – вдруг разозлишься.
Я отрицательно качаю головой, но вслух ничего не говорю. Никогда за столько лет мне не приходило в голову, что человек габаритов Олега и с его навыками запросто может меня если не убить, то покалечить – точно. Мне никогда не приходило в голову не делать чего-то из боязни, что он сорвется. Я отвечала на телефонные звонки, прекрасно понимая, что он знает, кто звонит. Я вставала и уходила, зная, что он терпеть не может этого – если не отпустил. Я знаю, каким он бывает, если зол – прошло всего полтора года с момента, когда я это на собственной шкуре почувствовала. Но мне не приходит в голову, что лично для меня этот человек может быть опасен. Потому что знаю, как мне с ним на самом деле безопасно.
– Если уметь разделять Тему и жизнь, то опасаться нечего, – спокойно отвечает мой Верхний. – И потом, моя Тема – садизм, так что…
– Ага – самый безопасный вариант, – хмыкает Денис, сживая в кулаке полную рюмку водки. – Морально ты нижнюю не гасишь, зато вот физически…
– Да? И когда ты такое видел?
– Ой, да ладно! – Денис опрокидывает водку в рот, морщится: – Как будто сам не помнишь…
– Умолкни! – тихо, но зло произносит Олег.
Я понимаю, о чем он. За мою измену он наказал тогда нас обоих – и Денису досталось не меньше моего, а он не может выносить боль той интенсивности, что могу я. Даже мне в тот раз было плохо до судорог, а уж ему-то… Но вот не думала, что он когда-то посмеет открыть рот в компании.
Однако у Дениса не пропали остатки инстинкта самосохранения, поэтому он больше ничего не говорит.
Меня ваниль убивает. Я действительно не люблю всех этих романтических рюшечек, так уж получилось. Но это, черт возьми, так мило, когда в его ручище вдруг появляется крошечный букетик самых первых ландышей, что хочется плакать. И то, как Олег наблюдает за моей реакцией, тоже бесценно:
– А дело в том, детка, что ты одинаково радуешься бриллиантовым серьгам и букету ландышей – с одним и тем же смущенным выражение на лице. И мне от этого всегда хорошо.
Ну, наверное… Меня подарки смущают всегда, независимо от личности дарящего. И смысл не в них, и, уж тем более, не в их стоимости. Ландыши – мои любимые цветы, Олег это знает, потому в сезон моя квартира словно пропитывается их ароматом. Он привозит их то маленькими букетиками, то целыми охапками, может купить у торгующей цветами бабульки все, что у нее будет стоять в корзине. И это так… ну, не знаю, трогательно, что ли… и так не вяжется с его брутальной внешностью и шрамом на лице. И в такие моменты мне даже в голову не приходит возмутиться.
Олег всегда говорит:
– В Теме главное – не заиграться. Нижним легче, они особо ни за что не отвечают, а вот Верхним, и особенно тем, кто в Д/с и Л/с, тяжелее. Возникает «комплекс Бога», когда кажется, что все можешь, со всем справишься. От этого срывает крышу – от безграничной власти над другим человеком, над его телом, его душой. И отследить этот момент самостоятельно сложно. Никто же не считает себя неадекватным. А контролировать себя с каждым разом все тяжелее, и в результате происходит срыв, от которого пострадают оба – и нижний, и сам Верхний.
Я не спорю, но мне кажется, это все применимо больше к Верхним мужчинам. Никогда не слышала, чтобы Верхняя женщина выставила своих нижних «на общак», например. Хотя, может, и такое бывает. А вот мужики этим часто грешат, словно удовольствие получают. Но ведь есть и нижние, которым такое в кайф, и это тоже сорвавшаяся крыша, как по мне. Я однажды в компании позволила себе мнение – ну, как позволила, вырвалось, я ни с кем это не обсуждаю, тем более публично. Но сидела нижняя и вещала, как бы ей хотелось, чтобы ее на глазах Верхнего юзали несколько человек, и у меня вылетело:
– Вряд ли бы тебе это понравилось, случись на самом деле. Влажные фантазии всегда кажутся такими притягательными и возбуждающими. Реал – другое…
Ох, как взвился тогда Денис… Как будто углей насыпали под хвост. Разумеется, стал защищать, говорить, что это «правильное устройство головы у нижней»… И я, может, поверила бы, если бы не случилась уже у нас та ночь, когда он рыдал и рассказывал, что пережил сам в том подвале под гаражом. Но как же омерзительны эти попытки «держать лицо» в компании, делать вид, что ты крутой Верх, Мастер, первый после Бога…
Наверное, все, что произошло, должно было случиться хотя бы для того, чтобы я поняла – мы никогда вместе не будем, никогда никаких больше отношений. Вот у Олега нет второго дна, хотя внутренне он устроен гораздо сложнее. Но он всегда одинаковый – и со мной, и с другими, и на людях, и в «норе». И меня это уравновешивает, успокаивает. Мне не надо все время держать руку наготове, чтобы успеть хоть как-то защититься. И крышу у него не сорвет как раз потому, что он ничего никогда не декларирует.
А у Дениса все всегда было сложно. Он разрывался между желанием носить корону Доминанта – и необходимостью все время думать о том, что говоришь и делаешь, если рядом я. Он искал возможность совместить то и это, но ошибся в выборе метода. Так и признался:
– Я однажды налажал и сказал, что ты мне не нужна. А потом несколько лет жил с мыслью, что мне не нужна не ты, а жизнь, в которой тебя нет.
Я даже не знаю, что ненавижу сильнее – ваниль или пафос. Но в этой ситуации, если Дэн и привирает, то совсем немного. Он несколько лет пытался сперва меня вернуть, потом – принять мысль о том, что я больше не с ним, а потом – найти мне замену. Попутно истрепал мне нервов куда больше, чем, наверное, за все наше с ним совместное пребывание в Теме. Как в таких условиях я могла упустить Олега? Да никак – адекватный спокойный Верхний в моей ситуации – это лекарство.
Иногда я чувствую себя одинокой. Настолько одинокой, что даже словом перемолвиться не с кем. Так-то, наверное, и нормально все. Кому нужны чужие проблемы, когда своих по гланды, и это всегда на первом месте? Это нормально, это жизнь. Но поделиться не с кем – реально не с кем, потому что «ну ты же счастливая, ты сильная, у тебя все есть».
Да. Я такая. Наверное. Со стороны виднее. А Олег вместо Антона, многолетнего референта, вдруг заводит девочку лет двадцати пяти – такую, как ему всегда нравились до встречи со мной. Высокую, крупную, с яркими чертами лица, с каштановыми волосами. И, конечно, это вряд ли что-то значит, но… Не сказал ведь.
И я не узнала бы, если бы случайно в офис не зашла. Нет, ничего такого, просто секретарша. Нет повода. А почему-то противно и обидно. Сказать «я все поняла» и уйти в закат, как обычно? Могу. А надо ли? Может, пришла пора отпустить, раз он сам уйти не может? Взять и уйти первой, как всегда. Вот и повод есть – он же его и дал, в принципе, даже не подкопаешься. А я счастливая, у меня все есть, я сильная.
И будет, как обычно – Мари прищурилась, вставила в мундштук сигарету и перешагнула, пошла дальше. И никто не понял, что на самом деле у нее внутри творилось в этот момент, как там все сгорело. В очередной раз.
В очередной раз.
Два дня лежу лицом в подушку. Ощущение, что жизнь закончилась – не знаю, с чего. Даже не хочу думать, что он пережил, когда узнал обо мне и Денисе. Или обо мне и Ляльке. Себя жаль. Олег обрывает телефон, я не отвечаю. Может, и правда лучше сразу оборвать, пока есть повод? Самое ужасное, что я не могу себе представить его реакцию. Все-таки в человеке, умеющем контролировать каждую эмоцию, каждую мышцу есть что-то страшное и непредсказуемое.
Два дня моего молчания выливаются в одно короткое смс от Олега: «завтра жду тебя утром». Я отвечаю тоже коротко: «нет».
Это было зря.
Постоянство – не признак мастерства, а лишний компромат. Салон красоты, в который я хожу много лет, расположен по соседству с домом Олега. День и время моих посещений – всегда одни и те же, администраторы даже не трудятся перезванивать и уточнять, приду ли я. Если вдруг нужно срочно – я звоню сама, а так – один день, одно время. Поэтому встретить меня после процедур Олегу труда не составляет. Молча берет за руку и, крепко сжав, ведет за собой. Я не сопротивляюсь – бояться его мне в голову не приходит, я знаю, что это не придурочный Денис с его больной головой, он не потащит меня куда-нибудь в подвал, где ждут еще трое таких же извращенцев.
Потому, оказавшись в квартире Олега, даже не напрягаюсь. Плохо другое. Когда пытаешься выбить эмоции из бетонного столба, будь готова к тому, что реакция тебе не понравится. Я забыла, что Олег сильно отличается от всех моих мужчин, и управлять им, как остальными, мне не удается. Я всегда забываю, что только с ним мои выкрутасы всегда работают в другую сторону.
– У нас есть три выхода – ты теряешь сознание от боли, ты говоришь «стоп», или я устаю тебя пороть, – говорит он, сдирая с меня шубу и сапоги в прихожей и заталкивая в «нору».
Ну, со вторым понятно, этого не будет, с третьим – тоже, когда это он уставал… Остается первое, самое вероятное. Всего раз в жизни он меня так порол, всего раз – и я думала, что больше никогда, но вот… Короче, фраза «сама виновата» сидит, как влитая.
– Раздевайся.
Пока я вожусь с пуговицами на рубашке, он успевает переодеться в хакама и вынуть из шкафа ремень. Ну, это понятно – мы тут не для занятий любовью собрались, сейчас мне по полной ввалят.
Как началось, не помню, зато помню, как уплыло сознание – в один момент как будто черный мешок на голову надели, и все – ни звуков, ни запахов, ничего, тотальная темень.
В себя прихожу уже на диване, лежу на животе, одна рука свесилась на пол, возле нее – бутылка минералки. Поворачиваю голову – Олег сидит на полу у стены, курит. Возле его ноги валяются два куска от того, что раньше было ремнем. Только теперь я чувствую, как в спину словно всадили доску с тысячами крошечных гвоздей. Кусаю губы, чтобы не заплакать. Олег видит, что я пришла в себя, гасит сигарету и пересаживается на край дивана.
– Зачем ты делаешь это со мной, скажи? Тебе нравится, когда я такой? Тебе нравится, что я выпускаю то, что сидит глубоко внутри? – он кладет ладонь мне на спину, и от боли хочется орать в голос. – Ты не смеешь говорить «нет», когда я сказал «да». Ты не смеешь решать, придешь ты или нет, когда я написал, что жду тебя. Неужели ты не понимаешь этого?
– Ты отлично знаешь, почему я не пришла. Ты сам для этого все сделал.
– Ты совсем дурная, что ли? Никогда бы не подумал, что ты будешь ревновать меня – к кому? К ванильной девке, которую я на работу взял? Могла бы спросить. Я тебе Денис разве, чтобы ванильную молодую девку в Тему тащить?
– Перестань. Я же не об этом… – и Олег перебивает:
– Тогда проблема в чем? Она пришла ровно на две недели, пока Антон к родителям уехал, мне что – без референта сидеть, самому копаться в бумагах и звонках?
– А сказать мне нельзя было?
– Нельзя. Я так и представлял себе твою реакцию, но не предусмотрел, что ты решишь заехать сама. Ну, извини уж, я тоже не всесильный и не всевидящий.
– И потому у меня теперь спина в хлам?
– Это чтобы не забывалась. Ты расплачиваешься не за то, что сказала, а за то, как я это понял. Я заметил, что подобные моменты отбивают у тебя охоту к глупостям примерно на пару лет. И не забывай, что я сказал в прошлый раз – я не отдам тебя никому, этого не будет, и я не пошутил.
Определенно, мне срочно нужен на левое плечо ангел, который будет подсказывать в ухо: «сейчас самое время заткнуться», а я буду ему за это благодарна. Даже не знаю, что в этой ситуации убивает меня сильнее – спина, лопнувший от порки ремень, синяки под глазами Олега, его лицо, его слова… Не знаю. Мало было разодранной в клочки спины, так теперь еще и угрызения совести…
И, кстати, его угрызения совести тоже – они всегда куда сильнее моих, что бы я ни натворила. Потому что только садист может искренне переживать, отодрав тебя в кровь, и испытывать некое подобие стыда за то, что сделал. Наверное, так и должно быть – он удовлетворяет свою потребность, но потом его накрывает волной обратки, и сперва эта обратка положительная, но потом… Потом ей на смену всегда приходят угрызения совести, и в такие периоды он становится настолько нежным, внимательным и заботливым, что в это поверить сложно – при его-то внешних данных.
Сегодняшний вечер и ночь – не исключение. Пока я прихожу в себя, он успевает заказать суши, заварить чай, осторожно, еле касаясь пальцами, намазать мою иссеченную в хлам спину мазью. Потом долго стоит перед диваном на коленях и целует меня куда-то в шею под волосами, потому что я, отвернувшись, стараюсь сдержать слезы. Дело не в боли… дело в том, что я опять, как дура, попыталась сделать то, чего не должна была. «Мой бог, да это те же грабли», как говорится…
– Домой не отпущу, – можно подумать, я в состоянии куда-то уйти!
Ужина не получается – я не могу себя заставить, мне физически плохо. Пью чай, стараясь сидеть прямо, чтобы не прикасаться к спинке стула. Зато осанка королевская…
Самое странное во всем этом, что я не считаю, будто Олег перешел какие-то границы. Ну, как странное – это для наших отношений совершенно нормально. И чем больше я об этом думаю, тем отчетливее понимаю – а он прав, и так и нужно было. Потому что надо думать, что и кому говоришь. И особенно в чем обвиняешь. В обычной жизни я никому не позволила бы и пальцем себя коснуться, не то что ремнем пороть. Но вот потому-то, помимо обычной жизни, у меня есть еще и «тематическая»…
За пару недель до Нового года обязательно происходит какая-то непредвиденная ситуация – традиционно. Обнаружив у себя непростительную задержку, чего со мной не случалось последние два с половиной года, иду в клинику к знакомой. Выхожу с растерянным лицом – семь недель. Выбора у меня нет, рожать нельзя по медицинским показаниям, потому никаких моральных мучений по этому поводу я не испытываю, даже если кажусь кому-то чудовищем.
Но есть еще кое-что. Вернее, кое-кто. Олег. Мне придется ему сказать – я уже умолчала как-то об аборте, но это было во время нашего расставания, я все тихо сделала и думала, что он не узнает. Узнал. Был скандал. Это странно – разумный, рациональный человек, отлично понимающий, почему «нет», отреагировал как неадекватный. Ну, пусть даже дело было только в том, что я не сказала сразу, как узнала. Мы давно это обсудили и закрыли тему – мне нельзя беременеть, нельзя рожать – я не успею выносить, всплеск гормонов приведет к стремительному росту опухоли, потому я всегда начеку в этом плане. Все, о чем говорить? Но нет – природа иной раз выкидывает весьма специфические фортели…
Текст речи я составила, возвращаясь из клиники, решила, что завтра с утра пойду и поговорю. Но с утра было уже поздно. Всегда есть тот, кто расскажет обо всем раньше меня. Денис.
Я не знала, что он устроился в эту клинику массажистом, не видела его в коридоре – да, собственно, я и не оглядывалась, зачем? А он меня видел. Влезть в компьютер и посмотреть карту ему не составило большого труда. Разумеется, он тут же поделился знаниями с Олегом, а тот решил снять стресс ровно так, как мне не нравится – водкой. Я терпеть не могу даже крайне редких его запоев, мне это морально очень тяжело, и он держится. Но тут… да я и не сомневаюсь, что Денис вместе с новостью принес еще и пару бутылок, потому что, придя к Олегу утром, я обнаружила все атрибуты ночного загула – бутылки, окурки, валяющиеся девайсы, расхристанного Верхнего с мутными пьяными глазами и примерно настолько же несвежего Дениса, спящего в «норе» на диване.
И, опять-таки, все бы ничего, если бы Олег с порога не начал вот это свое «ты все решила за двоих». Впервые в жизни я не сдержалась и ударила его по щеке, совершенно не подумав о том, что в этой ситуации легко могу получить бумерангом, и это будет куда печальнее – лицо он мне разобьет одним ударом ладони. Но – нет. Он вдруг как-то сник, развернулся и ушел, хромая, в спальню, хлопнул дверью. По стону кроватных пружин я поняла, что завалился поперек, и сейчас уснет. Ладно…
Иду в «нору», безо всякого почтения пинаю распластавшегося на диване Дениса. Тот вскакивает, видит меня и первое, что делает, хватает за горло двумя руками. Роковая ошибка, Мастер…
У меня есть поклонник, с которым ничего, кроме прогулок, а он – сотрудник центрального аппарата МВД, сам в прошлом мент. И вот он-то меня и научил нескольким приемам, способным помочь уберечься от такого, например, захвата. Я тут же хватаю руки Дэна за средние пальцы и делаю резкий рывок в стороны и вниз. Слева хрустит кость – совсем как куриная, когда выламываешь сустав. Дэн орет дурниной, выпускает меня и присаживается на корточки, зажимая левую руку. Палец сломан.
– Ты, сука, бессмертная, что ли? – шипит он, поднимая голову. – Мне же на работу!
– Ничего, отсидишься на больничном, а то, смотрю, крыша потекла у тебя. Собирайся и вали отсюда, поезжай в травмпункт, гипс накладывай. И запомни – больше ты никогда меня пальцем не тронешь.
– Ишь ты, научилась… мортал комбат… – бормочет он, по-прежнему зажимая палец здоровой рукой.
– Скажи спасибо, что рука левая – ложку до рта донесешь.
– Заткнись, говорю.
– Тогда сваливай, ты же слышал.
На пороге возникает восставший из полумертвых Олег:
– Что тут у вас?
Денис молча демонстрирует ему деформированный палец. Лицо у Олега становится растерянным:
– Это как?
– Ну, похоже, что неудачно в носу поковырял? – зло спрашивает Денис, поднимаясь с пола. – Идиотка твоя сломала.
Олег размахивается и отвешивает ему такого звонкого леща, что я аж приседаю.
– Да идите вы на хрен оба! – орет Денис, стараясь попасть ногами в тапки. – Запарили!
– Дверь закрой с той стороны, – мрачно советует Олег и делает шаг ко мне.
Дверь хлопает. Я стою прямо перед Верхним, скрестив на груди руки и глядя ему в лицо – поза откровенного вызова.
– Ну?
– Что – ну?
– Ударишь?
– Нет.
– Тогда запомни – если сегодня, сейчас, сию минуту ты не прекратишь бухать, я от тебя уйду. Все. Обсуждать это не буду. Проспишься и примешь решение – звони. А я пошла домой. Мне еще в больницу собираться. Спасибо, кстати, за подарок, хоть ты и не один в этом виноват.
Через пару дней у меня день рождения, а потом – Новый год. Тот еще подарочек, конечно…
– Погоди… – он прижимает меня спиной к косяку в тот момент, когда я пытаюсь протиснуться к выходу. – Мари… прости меня…
– Не надо, – морщусь я. – Ты тут почти ни при чем. Меня убивает другое – ты всегда сперва выслушиваешь его – и никогда меня. А стоило бы делать наоборот, дорогой.
– Ты бы не сказала.
– Ты уверен? Ну, зря. Я как раз шла к тебе за этим, но как-то не рассчитывала на такой бурный прием. Все, Олег. Ты – спать, я – домой.
– Погоди… когда..?
– Что – когда?
– Ну, когда ты… пойдешь..?
Слово «аборт» произнести мой Верхний не может. Какие все нежные…
– В пятницу, раньше не получится.
– Я пойду с тобой.
– Что делать? Сидеть в приемном покое? Карантин, в отделение не пускают.
– Я хочу быть рядом.
– Я это ценю, но лучше останься дома. Все, Олег, я пойду.
Он притягивает меня к себе, обнимает и, уже выпустив, внезапно на секунду задерживает руку на животе – как будто прощается. Все, надо бежать отсюда, пока не разревелась…
Вечером звонит Лера. Сто лет ее не видела и не слышала. Не соскучилась, надо признать. Денис предпочитает появляться без нее, хотя уже давно ни для кого не секрет, что они вместе, что пара, и что она теперь – снизу.
– Ты сдурела? – вместо «здравствуйте» говорит она.
– А полегче?
– Мари, ты нормальная вообще? У Дэна палец сломан!
– Да ты что… ну, бывает. Пусть не сует его в другой раз туда, где его быть не должно.
– Ты не понимаешь, что у него три работы сразу накрылись?
– Ну, он об этом не подумал, когда за горло меня схватил. Или решил, что сможет, как обычно, сухим из воды выскочить? А вот нет уж, хватит. И ты, будь добра, сделай с этим что-то, иначе в следующий раз я уже не палец сломаю, а что посерьезнее.
– Ты вообще соображаешь, что говоришь? Что я могу сделать, я нижняя!
– Ух ты, как звучит… ну, тогда привыкай. Это к остальным бабам он может лезть безнаказанно, а я терпеть больше не собираюсь. Если у тебя все, то давай, пока.
Она бросает трубку, а у меня остается такое послевкусие, словно мне в чай половую тряпку сунули.
День рождения, семейные мероприятия и аборт проходят, как в тумане. В пятницу вечером я оказываюсь дома, укладываюсь в темной холодной спальне и засыпаю мертвецким сном.
Предложение провести остаток новогодних каникул на даче у Дениса во мне большого отклика не находит, но Олег не задает вопроса – он просто называет время. Ну, как скажешь… После того, как за отказ прийти к нему он меня выдрал ремнем до кровавых просечек – совсем как за измену – я не рискую спорить. Спина только недавно зажила и стала нормально выглядеть.
Едем на три дня и две ночи, это долго, мы давно там не ночевали. Ни о чем не спрашиваю, вообще стараюсь задавать как можно меньше вопросов. Чувствую себя не очень, после аборта прошло всего ничего, и меня то и дело донимает температура. Но это мелочи. Ванильный секс нас практически не увлекает, а способов доставить друг другу удовольствие в арсенале двух извращенцев всегда достаточно.
– Если я попрошу тебя сварить борща – откажешься? – спрашивает Олег, когда мы заезжаем на рынок. Мороз такой, что из прогретой машины не вышел бы под угрозой пистолета, но продукты нужны.
– С чего бы? Какая сложность в борще?
– Тогда – за мясом?
– А в багажник ты что уносил? В пакете?
– Это фарш куриный.
Ну, хитрец… от моих куриных зраз с начинкой из сливочного масла и чеснока еще никто не отказывался, и Олег, значит, это предусмотрел. Ну, ладно, тоже не великое искусство.
Идем – бежим – в здание рынка, там, правда, ненамного теплее. Выбираем кусок мяса с косточкой для борща, потом идем за овощами и сметаной. Вроде бы все.
– Ты алкоголь-то будешь какой-то? – спрашивает Олег уже в машине, когда проезжаем сетевой магазин спиртного.
– Не знаю. Мне нельзя, если по-хорошему… но опять коситься будут – ты не пьешь, и я туда же.
– Может, ликер? Ты его не любишь и много не выпьешь.
– Ну да – а дури и своей полно. Давай ликер, чего уж…
Он паркуется, идет в магазин, возвращается с пакетом – там бутылка «Амаретто» (я думала, что его уже давно не производят и не завозят, примерно с конца девяностых), несколько пачек сигарет – его и моих. А я-то забыла об этом…
Дороги пустые, мороз, праздники – за город едут мало, все, кто хотели, там еще с прошлого года. Въезжаем в поселок, когда уже начало темнеть. Здесь что-то странно мало светящихся окон, но это и к лучшему. Ворота дома Дениса распахнуты настежь, я вижу, как паркуется Историк – отлично, хоть будет, с кем словом нормальным перекинуться. Зимой Денис разбирает теплицу, потому парковочных мест достаточно – хоть на весь участок разъезжайся. А сегодня еще два снегохода на телегах, да у нас в кузове «китайца» квадроцикл и лебедка. Я, правда, была категорически против – у Олега едва зажил перелом, но кто ж меня слушал… Вот возьму и назло ему сяду и поеду, чего никогда не делала.
Денис в накинутом на плечи пуховике запирает ворота – видимо, все уже тут. Выхожу из машины – так и есть. Вижу машину Севера, джип Дениса. Похоже, Лера с Денисом приехала, а не на своей.
Во дворе только Денис, Историк и выбирающаяся из его машины Лена. Макс открыл багажник, выгружает на снег сумки, Денис накидывает на голову капюшон и закуривает. Средний палец на левой руке в гипсе. Ну, а как же… Этот самый палец он мгновенно демонстрирует мне, многозначительно качая головой.
– Даже не начинайте! – предостерегающе говорит Олег и толкает ему в руки мороженую тушку форели. – На веранде кинь, пусть полежит, я потом разделаю.
Денис, сунув сигарету в угол рта, идет в дом. Лена провожает его взглядом:
– Кто это ему палец сломал?
– Мари, – без улыбки говорит Олег.
– Да ну!
– Ну да. И все, закрыли тему.
– Слышь, Мари, не вздумай тут обмен опытом устроить – эти безголовые нас потом переломают всех, – смеется Историк.
– Ой, да как скажете, доцент. Могу и не устраивать.
Я вижу, что у Лены просто физически свербит узнать, как все было, но она опасается задавать вопросы, пока рядом Олег – уж его-то ослушаться в этой компании не решается никто. Я незаметно подмигиваю и киваю в сторону дома – мол, потом. Она заговорщицки улыбается. Я ее давно не видела – Лена похудела, отрастила волосы, очень хорошо выглядит. Интересно, что у нее произошло… Мысль о том, что Историк, например, позвал ее замуж, меня не посещает – я хорошо знаю Макса.
– Мари, возьми, пожалуйста, – Олег протягивает мне свой черный саквояж с девайсами и чуть заметно улыбается. У нас давно ничего не было – с того дня, когда он располосовал меня ремнем в наказание. Ну, значит, сегодня-завтра что-то замутим, отлично.
Берусь за ручку, Олег не выпускает, тянет к себе. Я утыкаюсь лицом ему в грудь, он разворачивает нас так, чтобы Лена и Историк не видели, наклоняется и целует:
– Соскучился…
– И я, господин….
Забираю саквояж, разворачиваюсь к дому – с крыльца спускается Денис, щелчком отправляет сигарету в стоящее рядом ведро:
– Все обжимаетесь?
Пожимаю плечами – ну, ничего нового. Слышу, как за моей спиной Олег произносит:
– Я тебя предупреждаю.
– Что – бить будешь аккуратно, но больно?
– Не сомневаюсь, что ты из кожи вон вывернешься, чтобы это получить. Но постарайся себя сдерживать.
– Как скажешь, босс.
– Ответ неверный.
– Я понял, господин.
Я фыркаю, не сдержавшись – Олег специально стебёт его, заставляя произносить вслух эту фразу. Денис ему не нижний, не саб, и звать его «господином» вовсе не обязан, да даже я не обязана. Но Олег просто напоминает Денису его место таким образом. Смешно то, что Денис всякий раз на это ведется. Надеется, что Олег, расслабившись за три дня, выпорет его под предлогом демонстрации какого-нибудь девайса. Но этого не будет – не в этот раз точно, Олег сам мне об этом сказал еще дома, чтобы я не переживала.
– А то мне постоянно кажется, что ты меня к нему ревнуешь.
– Не сомневаюсь, что тебе бы этого хотелось.
– Мне – нет, а вот ему… – ржет Олег.
В доме меня встречает Лера, кивает, здороваясь. Я сразу иду наверх, чтобы оставить в комнате саквояж и свой рюкзак с вещами, потом, сняв пуховик и оставшись в костюме, спускаюсь в кухню. Стол еще пустой, на нем только скатерть. Ира курит у печки, встречает меня не слишком приветливым взглядом. Ой, да расслабься ты, заколебала… Все никак не успокоится, думает, что Север уделяет мне излишнее внимание. Север не идиот, он никогда себе не позволит при Олеге даже посмотреть на меня два раза, а не то что. Но Ира это Ира, у нее свои резоны.
– Макс предложил, пока не совсем стемнело, на поле выехать, – из комнаты выходит Север в толстом свитере и брюках от горнолыжного комбинезона. – Привет, Мари.
– Привет.
Ира опять мечет в меня недовольный взгляд – не по этикету приветствую ее Верхнего. Но меня за это никто не гоняет, у нас с Олегом такое не принято – я могу вести себя на равных с любым Верхним в компании, главное – не язвить и не отпускать колких шуточек.
– Ты с нами поедешь? – продолжает Север, обращаясь только ко мне и словно не замечая Иру и вернувшуюся с улицы Леру.
– Я ж не катаюсь. Поезжайте, я на стол накрою. И девчонок возьмите, если они хотят.
– Ты как тут одна? – возражает Лера.
– А кого бояться? Вы ж все уедете, – шучу, вытаскивая из кармана сигареты. – Нет, серьезно – поезжайте, пока еще что-то видно.
– Фонари возьмем, – решает Север и орет: – Дэн! Дэн, где фонари у тебя?
– На чердаке. Но я не уверен, что они заряжены. Ну, один точно нет.
– Да нам двух и хватит.
Север уходит на веранду, я закуриваю, присев к столу. Ира швыряет мне по столу пепельницу, полную окурков, они ожидаемо разлетаются по скатерти. В глазах у Иры торжество – предвкушает, как сейчас Денис заставит меня их убрать. Но просчитывается.
– Лерка, стол в порядок, быстро! – и Валерия Андреевна, бывшая Верхняя, мухой летит исполнять приказание, пока господин не придумал наказания покруче, чем просто вариант с совком и метелкой.
Я смотрю на Иру, качаю головой:
– Не задолбалась?
– Нет! – с вызовом бросает она.
– Ну, тогда продолжай.
– У тебя точно разрешения не спрошу.
– А зачем? Тебе и без меня не разрешат.
Ира фыркает, как рассерженная кошка, встает и выходит на веранду.
– Лера, я тут ни при чем, – произношу, глядя на сметающую окурки и пепел в совок Леру.
Та только наклоняет голову, быстро орудуя метелкой по скатерти. Что тут, на фиг, вообще происходит? Мы как-то выпали из общения, но, смотрю, здесь даром время не теряли – махровый Д/с, все, как Денис и хотел.
Когда вся компания отчаливает, погрузившись в два джипа с телегами и снегоходами, мы с Олегом остаемся одни.
– Ты чего с ними не поехал?
– Одну тебя тут оставить?
– Только поэтому?
– И поэтому, и просто не хочу, дней много, еще съезжу. Тебе помочь?
– Не надо. Ты бы полежал – весь день на ногах и за рулем еще.
– Я не устал.
– Олег… ну, я ведь не сказала, что устал. Я сказала, что ты ногу перегрузил…
– Мари, тут я Верхний.
– Это при чем?
Он легонько щелкает меня по носу пальцем, но идет на диван, ложится так, чтобы видеть меня, и берет планшет. Я же начинаю накрывать на стол – сегодня, смотрю, решили не заморачиваться и заказали все в ресторане, мне остается только разложить по тарелкам, расставить посуду, найти рюмки и стаканы. Заметив, что Олег задремал, стараюсь двигаться потише. Он ни за что не признается, что устал, или что нога побаливает, но я-то вижу…
После ужина, расслабленные, все собираются у большого камина в комнате – кто на диванах, кто на креслах-мешках. Разумеется, кто-то тащит гитару – ну, а как же… Олег морщится, но берет:
– Чего изволите?
– Давай блатное что-нибудь, – мечтательно заказывает Историк, развалившись на диване. Лена сидит рядом, держит его за руку, и по лицу Макса впервые на моей памяти расползается довольная улыбка.
– Фу, доцент, откуда у вас такие низменные вкусы? – шутит Север.
Олег перебирает струны, пробует пару аккордов, поет что-то из Наговицына, потом Круга. Я закрываю глаза и прислушиваюсь к ноткам в его голосе – они заставляют меня закусить губу, чтобы не плакать. Я люблю, когда он поет, но почему-то это всегда слишком уж эмоционально. Внезапно в перерыве между песнями слышу, как Лера произносит:
– Можно мне? – и открываю глаза.
Все удивленно смотрят на Леру, а она – на Дениса. Тот медленно кивает, и Олег протягивает ей гитару:
– Ну, давай.
Лерка, к всеобщему изумлению, берет инструмент, садится, чуть согнув спину, пробует аккорд, другой – и начинает петь. Я натурально открываю рот – у нее совершенно сумасшедший хрипловатый голос, пробирающий до мурашек. Она поет, конечно, что-то из женского русского рока, потом внезапно на припеве подключается Олег. Дуэтом у них выходит так, что мурашки не только у меня – даже Север подался вперед и вслушивается в каждое слово. Я даже дышать боюсь, чтобы не спугнуть свое ощущение. Олег сидит рядом со мной, обняв за плечи одной рукой, и я чувствую вибрации от его тела. Это почти оргазм, божечки…
Глаза у Леры, похоже, тоже мокрые от слез, она пропускает текст песни через себя, и он отзывается вот так – эмоциональной болью, потому она опускает голову к самому грифу гитары, так, чтобы волосы упали на лицо. И вдруг ломается Денис – едва Лера допевает со слезой в голосе «я человек, а не эксперимент, еще живой», он срывается с мешка и отвешивает ей пощечину. Сказать, что все в шоке – вообще не поделиться эмоциями… Между ними мгновенно оказывается Историк:
– Дэн, Дэн, ну, ты чего? Все нормально же… зачем?
Лерка, зажав щеку, смотрит на него – из глаз текут слезы. Денис кривит губы, отодвигает Макса в сторону и, шагнув к Лере, протягивает руку для поцелуя. Меня сейчас вывернет… Лерка же послушно прикасается к ней губами и бормочет:
– Простите, Мастер…
– Гитару верни Олегу.
Лера послушно встает, протягивает гитару, но Денис орет:
– Не так! – и она бухается на колени, протягивает гитару на вытянутых вперед руках:
– Возьмите, сэнсэй…
Олег смотрит на Дениса, качает головой:
– Лечись, – но гитару забирает.
Настроение испорчено у всех – такие концерты мало кому нравятся, даже Север обалдел, а уж он-то по части таких штук Денису фору даст в сто очков. И только Денис, похоже, собой доволен – потягивается:
– Ну что – катанём, пока есть настроение?
– У кого оно есть? – интересуется Олег. Он вообще недоволен происходящим, а сейчас ему еще придется донжонить в экшенах.
– Ну, у тебя, понятно, его нет. Но мы-то на бантик не завязывали, да?
– Мари, если хочешь, иди наверх, – негромко говорит Олег мне на ухо.
– Спасибо.
Я забираю гитару и иду к выходу, стараясь даже не слышать, о чем идет речь в комнате. Однако, когда на пороге оборачиваюсь, тут же вижу, как меня провожает взглядом Денис, мгновенно вскидывающий загипсованный палец, едва я повернулась. Да и пошел ты сам…
Одеваюсь, беру телефон, плеер с наушниками, сигареты и плед, выхожу на балкон и усаживаюсь в кресло. Мороз не ослабевает. Закурив, вставляю наушники и тут же натягиваю перчатки. Музыку делаю погромче, чтобы даже не слышать, что там внизу происходит. А там явно сейчас Лерке достанется – Денис вошел как раз в то состояние, в котором теряет способность соображать, что делает. Олег, конечно, не даст ничего экстремального, но силу удара не отрегулирует.
Сижу и пытаюсь разложить весь сегодняшний день в цепочку. Это никогда не кончится, наверное. Денис все никак не может понять, что у меня ему словесно никогда не выиграть, потому пытается раз за разом, злясь при каждой неудаче. Но, если не можешь прожевать – просто не ешь, это же элементарно. Мало сломанного пальца, надо непременно еще и опущенным побыть. Ну, лови, чего…
Зато я поняла теперь, зачем это все Олегу. У него такой же комплекс Верхнего, как, в принципе, и у всех. Контролируя Дениса, он получает то, чего не позволяю я. Это, правда, дает мне возможность безнаказанно хамить и опускать бывшего в присутствии кого угодно, что тоже не есть норма для нашего сообщества. Будь Дэн немного поумнее, он бы и сам давно сделал так, чтобы я его не кусала прилюдно. Но – нет. Такое впечатление, что он мазохист без дураков, не только физический, но и пси. И это пси ему нужно от меня.
Словесная пикировка за ужином.
– Палец мне сломала, сучка бешеная.
– Ну, так не надо было меня за горло хватать, предупреждала ведь. Радуйся, что это только палец.
Другой бы на этом успокоился, поняв, что я не спущу ни слова в свой адрес – не первый ведь день знакомы. Но нет! У Дениса никогда не хватало мозгов не подставляться.
– Да ты же залетаешь на ать-два, со мной вообще от куни могла залететь.
– Ну, а что тут странного? Никогда ведь не было понятно, что ты брал в рот до того, как ко мне прийти.
И все в этом духе. И чем больше народа это слышит, тем довольнее у него рожа. Эта музыка будет вечной…
Лерку жалко, но это не мои, как известно, проблемы. Я всегда говорила – мне нет дела до баб, если мужики такие, что позволяют себе с ними по-свински обходиться. Это не я такая крутая – это мужики у них дерьмовые и не ценят их совсем. Говорила ведь – не позволяй ему лишнего, не прогибайся, не подчиняйся его требованиям, если они тебе не вкатывают. Но кого учил чужой опыт, правда? Своих шрамов наживем, чего уж. Ну, нажила, на человека не похожа уже – и что? Стала для него более притягательной? Ни фига. Только унижает он ее теперь в разы круче и прилюдно уже.
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «Литрес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (https://www.litres.ru/book/marianna-kramm/tvoya-mari-nesvyataya-troica-64060643/chitat-onlayn/) на Литрес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.