Read online book «Навеки не твоя» author Остин Сигмунд-Брока

Навеки не твоя
Остин Сигмунд-Брока
Эмили Уибберли
Молодежный роман
Меган Харпер не понаслышке знает, что такое разбитое сердце. Семь раз она влюблялась, и семь раз ее бросали ее ради другой девушки. Меган привыкла оставаться за кулисами – и в жизни, и на сцене школьного театра. Поэтому, когда она внезапно получает главную роль в постановке «Ромео и Джульетта», это грозит обернуться катастрофой. И делу совсем не помогает то, что Ромео – ее бывший парень, безумно влюбленный в лучшую подругу Меган.
Но ей надоело играть второстепенные роли в собственных любовных историях. Когда в театре появляется красавчик Уилл, Меган настроена завоевать сердце парня раз и навсегда. Для этого она заключает сделку с его лучшим другом Оуэном: в обмен на помощь с новой пьесой Оуэн поможет ей влюбить в себя Уилла. Сможет ли Меган наконец стать для парня «той самой» – или окажется с разбитым сердцем в восьмой раз?

Эмили Уибберли, Остин Сигмунд-Брока
Навеки не твоя

Нашим родителям
Emily Wibberley, Austin Siegemund-Broka
Always Never Yours
* * *
Публикуется с разрешения авторов и их литературных агентов, Donald Maass Literary Agency (США) при содействии Агентства Александра Корженевского (Россия)

Copyright © 2018 by Austin Siegemund-Broka and Emily Wibberley
© Д. Алюкова, перевод на русский язык, 2019
© ООО «Издательство АСТ», 2020

Глава 1
Ромео:
Любовь-то штука нежная? Она
Груба, свирепа, зла, колюча как репейник.
Меркуцио:
Грубит любовь – так сам груби ты ей[1 - Здесь и далее цитируется трагедия Уильяма Шекспира «Ромео и Джульетта» в переводе А. А. Григорьева.].


– Весь мир – театр…
Брайан Андерсон уродует эту реплику. Я пытаюсь услышать позерство и почти что маниакальность, вложенные в нее Шекспиром, но от них нет и следа. Он с грехом пополам изображает английский акцент, совершенно не соблюдая пятистопный ямб.
– Давайте-ка прервемся на секунду, – перебиваю я, вставая и расправляя складки на джинсовом платье.
– Меган, можем мы хоть одну сцену пройти целиком? – ворчит Брайан.
Я бросаю на него быстрый взгляд и выхожу в центр импровизированной сцены, которой сегодня служит холм неподалеку от театрального класса. Наша учительница театрального искусства, мисс Хьюитт (которую все называют просто Джоди), отправила нас на улицу репетировать любую шекспировскую сцену на выбор. И под «отправила» я подразумеваю «выгнала за дерзость». Я выбрала этот холм как место репетиции, потому что подумала, что здешние сосны напоминают лес из «Как вам это понравится»[2 - Комедия Уильяма Шекспира, предположительно созданная в 1599 или 1600 году.].
Теперь я осознала, как это было глупо.
– Мне кажется, мы не понимаем, о чем думают персонажи, – говорю я, не глядя на Брайана и обращаясь к группе. Нас тут всего четверо, идет середина шестого урока. У Джереми Хэндлера, стоящего рядом с Брайаном, на лице отчаяние, а Кортни Грин равнодушно строчит эсэмэску.
– Орландо, – поворачиваюсь я к Джереми, – в целом хороший парень. Он только потому хочет украсть у Герцога, чтобы помочь своему другу. А Жак…
Я запинаюсь. Зеленое пятно привлекает мое внимание; это футболка Стиллмонт Хай. Бицепсы, которыми невозможно не восхититься, выглядывают из рукавов. Волна каштановых волос, вечная ухмылка… Боже мой, как же мне хочется подойти и пококетничать с Уайяттом Родсом.
Он крутит в пальцах разрешение на выход из класса, не спеша направляясь в сторону туалетов. Он выбрал хороший туалет, замечаю я. Просторный, уединенный, потому что он не рядом со шкафчиками. Идеально подходящий для того, чтобы там целоваться. Я могла бы подойти, похвалить его впечатляющие бицепсы, отвести в этот туалет и…
Но не сейчас. Если что и может удержать меня от флирта, то это постановка пьес Шекспира, а выкладываюсь я в этом деле на полную катушку.
– А Жак, – повторяю я, снова вживаясь в роль режиссера.
– Ладно тебе, Меган, – встревает Брайан. – Эта сцена даже не идет в зачет. Джоди плевать. Она просто хотела нас выгнать из комнаты. И ты сама знаешь, что все сейчас рассеянны.
Я открываю рот, чтобы возразить, что важна каждая сцена, когда раздается голос:
– Меган!
Я поворачиваю голову и вижу свою лучшую подругу, Маделайн Хект, бегущую вверх по холму, ее идеальный рыжий хвостик болтается сзади, а веснушчатые щеки покраснели от волнения.
– Я только из библиотеки, – продолжает она со сбившимся дыханием – Маделайн на шестом уроке работает добровольцем в зале учебной литературы. – И когда я проходила мимо театрального класса, то увидела, как Джоди вешает список ролей!
Услышав это, мои актеры роняют свои сценарии и исчезают за углом, явно направляясь к доске объявлений у входа в Центр искусств. Не пытаясь подавить улыбку, я собираю сценарии.
Я режиссер, а не актриса, так что список ролей меня не так будоражит и пугает, как остальных одноклассников. Но в этом году мне предстоит дебют на сцене Стиллмонт Хай в одной из самых маленьких ролей в «Ромео и Джульетте», пьесе осеннего семестра. Думаю, это будет синьора Монтекки или брат Джованни.
Я бы и не стремилась играть, если бы моей мечтой не было поступить в Театральный институт Южного Орегона. Это для Запада Америки как Джульярдская школа[3 - Одно из крупнейших американских высших учебных заведений в области искусства и музыки. – Здесь и далее примечания переводчика.], с одной из лучших программ по режиссерскому искусству в стране. Неизвестно почему, но у них есть условие: что каждый студент театрального факультета должен в резюме иметь сценическую роль – требование, которое я хочу выполнить, прилагая минимум усилий.
– Прогуляешься со мной? – спрашиваю я Маделайн.
– Само собой! – Она спешно забирает половину сценариев из моей стопки, так как привыкла при любой возможности всем помогать.
И в этот самый момент Уайятт Родс выходит из туалета. Я наблюдаю, прикусив губу, как он идет, высокий и уверенный. С моего расставания с предыдущим парнем прошло шесть месяцев. Пора переходить к следующему. Точнее, давно уже пора!
– Подожди здесь, – говорю я Маделайн.
– Меган…
Я не обращаю на нее внимания – я изголодавшийся по парням мотылек, который летит на огонь в футболке. Я рада, что утром потратила дополнительные десять минут на то, чтобы расчесать свои неизбежно путающиеся, длинные каштановые волосы. Я знаю, что у меня нет природной красоты Маделайн, но я не сказала бы, что я не красивая. Полагаю, я что-то среднее. Ноги у меня ни короткие, ни длинные. Лицо не круглое, но скорее кругловатое. Фигура не как у любительницы бургеров, но и не как у девушки, которая выходит на пробежку чаще раза в год.
Уайятт не замечает меня, увлеченный перебрасыванием разрешения на выход из одной руки в другую. Я зову его тренированным, отшлифованным голосом обольстительницы.
– Эй, Уайятт! – Я показываю рукой на его выраженные бицепсы. – А пресс у тебя такой же классный, как руки?
Не лучшая моя идея. Я давно не флиртовала. Честно говоря, это для меня что-то вроде обязательного пункта списка желаний на годы старшей школы – потискаться с действительно, действительно классным прессом, ну и с прилагающимся к нему парнем. И пока, спустя семь парней, среди которых были и спортсмены, и театралы, безуспешно.
Уайятт широко улыбается. Поверить не могу, что еще его не закадрила. То, что он великолепен, было понятно с самого начала старших классов, и мы флиртуем далеко не впервые. На первый взгляд не кажется, что из него получится идеальный бойфренд, но его сексуальность обязана предполагать и богатство внутреннего мира. Я так и вижу, как мы сидим, долго и вдумчиво беседуя за капучино…
– Только в те дни, когда я на завтрак съедаю одно буррито, а не два, – гордо отвечает Уайятт.
Ладно, недолго беседуя за капучино.
– Сегодня как раз такой день, – продолжает он. – Но ты не обязана верить мне на слово, – он соблазнительно оглядывает меня без малейшего удивления в голосе.
Не только потому, что он Уайятт Родс и знает о своей привлекательности. А потому, что у меня репутация прямолинейной девушки. Откровенной. Несдержанной. Не секрет, что у меня было семь парней, и я этого не стесняюсь. Я с удовольствием добивалась звания «главной кокетки класса».
Я уже хочу сказать, что принимаю предложение Уайятта, как чувствую на локте чью-то хватку.
– Пока, Уайятт, – нарочито громко прощается Маделайн, – нам надо в класс. – Она утягивает меня прочь от него, и низким (если не сказать – недовольным) голосом произносит: – О чем мы говорили, Меган? Уайятт Родс в черном списке. – Она медлит, а потом добавляет: – Он первый в черном списке.
– Нет, – отвечаю я, – директор Стоун первый.
Маделайн раздраженно вздыхает.
– Ну ладно. Уайятт точно тогда второй. Ты сама его туда поместила, забыла? После того, как он в десятом классе на уроке английского спросил, какую книгу написала Джейн Эйр.
Я угрюмо киваю.
– А еще он ответил в опроснике для выпускного альбома, что его любимая книга – «Форсаж-7».
– Ты себе найдешь парня получше, чем Уайятт. Просто не торопись, – заверяет она меня, пока мы спускаемся с холма к Центру искусств. – Как ты думаешь, у Тайлера же нет конкурентов на роль Ромео, правда?
Тайлер Даннинг – парень Маделайн. Он с группой ребят как раз начинал репетировать «Макбета», когда Джоди выгнала нас.
– Конечно, нет, – легко отвечаю я.
Тайлер – лидер во всех отношениях. Высокий, широкоплечий, с темными кудрями – он очень сексуальный. Он играет в бейсбол весной и при этом умудряется заполучить главные роли во всех театральных постановках. С его харизмой и всеобщей популярностью Маделайн они точно главная пара Стиллмонт Хай.
– На кого у тебя прослушивание? – спрашивает Маделайн.
– Синьора Монтекки.
Она морщит нос.
– Кто это вообще?
– Вот именно, – ухмыляюсь я. – Это самая маленькая роль во всей пьесе.
Я ожидаю увидеть толпу у доски объявлений, когда мы заворачиваем за угол. Чего я не ожидаю – так это что все вдруг замолчат. Я замечаю на себе взгляды и слышу шепотки.
– Вы, ребята, ни капельки не странные, – бормочу я, пытаясь звучать саркастически, несмотря на возрастающее беспокойство. Такое молчание мне знакомо. Это молчание тех, кому ролей не досталось, когда под пристальными взглядами к эшафоту отправляются твои надежды попасть в пьесу. Впервые я чувствую то, что, должно быть, ощущали мои одноклассники, когда вывешивались списки ролей. Мой пульс ускоряется, дыхание из-за нервов учащается. Я живо представляю вежливые письма с отказом от Театрального института Южного Орегона, безрадостные визиты в другие колледжи зимой. Хотя я и не актриса, эта роль мне необходима.
Я приближаюсь к списку с бешено колотящимся сердцем и напряженно ищу свое имя в конце списка, где перечислены небольшие роли. Синьора Монтекки…
Я веду пальцем по соответствующей строчке. Алисса Санчез. Мое сердце замирает. Алисса была явной фавориткой на роль Джульетты. Джоди безжалостна. Дать ей эту роль – как ударить.
Читая список снизу вверх, я все никак не вижу своего имени. Брат Джованни, Кормилица… Глазам своим не верю. Даже после того, как я объяснила Джоди свою ситуацию, она меня подставила.
И тут я дохожу до верха списка.

Глава 2
Князь:
Печальнее не слыхано на свете
Сказанья о Ромео и Джульетте.
– Это какая-то ошибка, да? – За считаные секунды я протолкнулась сквозь толпу и распахнула дверь в кабинет Джоди. – Джульетта?
Я слышу, как что-то со звоном падает на пол. Кабинет Джоди выглядит как чердак, набитый сувенирами с каждой постановки в Стиллмонт Хай. Здесь афиши, реквизит и даже фрагменты декораций рассованы по полкам. Что-то похожее на медную дверную ручку катится по полу передо мной.
Джоди встает из-за стола, крупные бусины из бирюзы перестукиваются на ее шее.
– Ты недовольна, – отмечает она, рассматривая меня через свои ярко-красные очки. Они выглядят еще ярче на фоне ее седых волос. – Я думала, ты обрадуешься.
Я чувствую, как на плечи опускается груз. От нервозности в животе разверзается дыра.
– Это не ошибка? – спрашиваю я слабо. – Это не Энтони надо мной подшутил, и это не опечатка неумелого девятиклассника, которого вы попросили напечатать список?
– Нет, неумелая здесь только я, – говорит Джоди с оттенком усмешки.
– Я проходила прослушивание на роль синьоры Монтекки, а не на главную! – Я едва удерживаюсь от истерики.
Она поднимает бровь без улыбки.
– Ну, ты получила главную, – говорит она ровно.
– Почему? Я не хочу. Не могу. Можно я буду кем-то другим? Кем угодно? – Я знаю, что звучу жалко.
– Ты просто нервничаешь, Меган. – Джоди скрещивает руки на груди, но тон ее смягчается. – Только на твоем прослушивании, да еще у Энтони Дженсона, чувствовалось истинное понимание материала. Я видела, как ты режиссировала шекспировские пьесы ранее, и знаю, что ты понимаешь пьесу. Ты Джульетта, хочешь ты этого или нет.
– Джоди, прошу, – теперь я действительно звучу умоляюще. – Вы же знаете, что я пришла на прослушивание только потому, что ТИЮО требует иметь такую строчку в резюме. Я никогда в жизни не играла на сцене.
– Это будет полезный опыт. Я не жду, что ты получишь премию «Тони», – говорит Джоди.
– Ну, вы же не хотите, чтобы пьеса «Ромео и Джульетта» стала комедией? Нет? Тогда…
– Меган, – она резко обрывает меня. – Ты прошла прослушивание. Ты получила роль Джульетты. Соглашаться или нет – дело твое, но все остальные роли уже заняты.
Я знаю, что выбора нет – и Джоди тоже это знает. Уже конец сентября. Постановка – мой последний шанс получить роль на сцене перед тем, как подавать заявление в колледж в декабре.
– Вам это не понравится. – Я раздраженно вздыхаю и тянусь к двери.
Едва шагнув из кабинета Джоди, я впечатываюсь во что-то твердое и плоское.
– Оу, – слышу я голос сверху.
Ну конечно. Я делаю шаг назад и вижу ухмылку Тайлера на внушительной высоте сто восемьдесят сантиметров, или сколько там.
– Привет, Джульетта, – говорит он, и его глубокий голос производит на меня такой эффект, который, честно говоря, я бы не хотела испытывать. – Это немного неловко, а?
Тут меня осеняет. Тайлер – Ромео. А я – Джульетта.
Я быстро прихожу в себя.
– Идеально, мы с тобой в ролях тех, кому не суждено быть вместе.
Он смеется и поворачивается лицом к Маделайн, которая подошла и встала рядом с ним.
Не то чтобы это было важно, но мы с Тайлером встречались в прошлом году. А теперь нет. Теперь он с Маделайн, но я не ревную и не обижаюсь. В каком-то смысле я этого ожидала.
Откровенно говоря, нелюбовь к актерству – это не единственная причина, почему я не хотела роль Джульетты. Другая причина в том, что я не Джульетта. Я не из тех девушек, которые остаются в центре сцены в финале любовной истории. Я предыдущая – та девушка, с которой парень встречается перед тем, как встретить свою истинную любовь. Все мои отношения заканчивались именно так.
Взять хотя бы Тайлера. Он единственный парень, в которого я почти даже влюбилась, и он бросил меня полгода назад, чтобы начать встречаться с моей лучшей подругой. Но я в порядке, правда. Все знают, что Тайлер и Маделайн созданы друг для друга. Кроме того, я к такому привыкла.
Это началось, когда мне было одиннадцать. Я только успела объявить Люси Реджис о том, что навеки влюблена в Райана Рейнольдса и мечтаю выйти за него замуж. И на следующий день мы узнали, что он женился на Блейк Лайвли. Не то чтобы это было настоящим примером. Но это было знамением.
Первый мальчик, которого я поцеловала (в седьмом классе), передал мне на уроке обществознания на следующий день записку, в которой сообщалось, что он собирается пригласить Саманту Вашингтон на выпускной. С тех самых пор они вместе. В девятом классе мой первый настоящий бойфренд изменил мне со своей соседкой, которой, как оказалось, была Люси Реджис. Они только что отметили свою третью годовщину.
Это случалось снова и снова. Это не «проклятие» или какая-то подобная ерунда, но это и не просто совпадение. Вот поэтому я и не могу себя представить Джульеттой, символом вечной любви в западной литературе. Если мир – театр, как писал Шекспир, то у меня второстепенная роль. Или я вообще за кулисами.
– Ты же не собираешься увести моего парня, правда? – дразнит Маделайн, обнимая Тайлера.
– Нет, это скорее по твоей части, – резко отвечаю я, не подумав.
Лицо Маделайн сразу же вытягивается, и я боюсь, что она в сотый раз расплачется. Когда Маделайн призналась мне в своих чувствах к моему тогдашнему бойфренду, пришлось обнимать и успокаивать ее два часа, прежде чем она перестала плакать от чувства вины. Это не было изменой – Маделайн настолько ответственная, что сказала мне даже до того, как призналась ему.
Это было больно, не стану скрывать. Но я знала, что так заведено. Я знала, что случится у нас с Тайлером. И понимала, что сделаю только хуже, если попытаюсь бороться с неизбежным. Уж лучше дать отношениям прекратиться, пока я не успела в него по-настоящему влюбиться.
Я поспешно кладу руку на ее плечо.
– Это глупая шутка, Маделайн, – говорю я ей. – Вы созданы друг для друга.
Она облегченно улыбается и прижимается к Тайлеру.
– Вы пойдете на вечеринку труппы? – спрашивает он.
– Где?
Вечеринки труппы организуют ученики-театралы в Стиллмонт Хай. Театр идет шестым уроком, но репетиции часто тянутся до пяти или шести вечера. Для каждой постановки труппа и команда выбирают одно место для пострепетиционных ужинов и вечеринок. Я только надеюсь, что это не у Тайлера дома.
– В Вероне, разумеется. – Он ухмыляется, будто это отличная шутка.
Я тяжело вздыхаю. Стиллмонт всего в часе пути от Орегонского Шекспировского фестиваля в Эшленде. Не случайно у нас один из самых сильных школьных курсов театрального искусства в штате, а то и в стране. Когда меня не заставляют играть самую знаменитую женскую роль в театре, я вообще-то очень рада, что у нас такой учитель, как Джоди, не говоря уже о финансировании отделения. Впрочем, к сожалению, в близости к Эшленду есть и минусы. А именно – непомерное обилие ресторанов с «шекспировской» темой. Пиццерия «Верона» – из худших.
Тайлер то ли не слышит, то ли делает вид, что не слышит. Он смотрит на Маделайн.
– Я тебя потом отвезу домой.
– Но мне нужно… – начинает она.
– Я знаю, – перебивает Тайлер, любовно потягивая ее за хвостик. – Балетное выступление твоей сестры. Я тебя вовремя привезу домой.
Я закатываю глаза. Смотреть на то, как они ведут себя, когда вместе, – самый быстрый, хотя не самый простой, способ задушить все чувства, которые у меня могли только оставаться к Тайлеру. Теперь, когда я смотрю на него, даже не могу представить его своим парнем – независимо от того, как его объективное соответствие некоторым стандартам мужской привлекательности иногда на меня влияет.
Они обмениваются быстрыми улыбками, выглядя как счастливая парочка из рекламы таблеток от импотенции.
Я бы их ненавидела, если бы не была за них так счастлива.
* * *
Я иду к ресторану пешком, а Тайлер вместе с Маделайн едут на машине. «Верона» всего в десяти минутах от школы – я бы туда могла ходить каждый день, если бы не считала это место отвратительным. Надеюсь, что самый верный способ избавить труппу от стремления собираться в «Вероне» – это один раз там поесть и отравиться.
С парковки я оглядываю вывеску, которая сегодня гласит: «Есть пиццу или не есть? Вот в чем вопрос». Я качаю головой. Бард[4 - Прозвище Шекспира в англоязычных странах.] бы вами гордился.
Внутри еще хуже. Деревянные панели кабинок перемежаются фресками детсадовского уровня качества, изображающими средневековые крепости и башни, среди которых нелепо порхают неуместные цитаты из «Ромео и Джульетты»: буквами трех разных размеров над автоматом с газировкой написано «А что такое имя?», и я прохожу мимо «Где там Ромео?», что над входом в галерею игровых автоматов. Да-да, там есть игровые автоматы, а цитата вообще с ошибкой. В книге точно «Где же Ромео?».
За большим столом в глубине ресторана тесно сидит вся театральная труппа, но когда я подхожу, Энтони Дженсон двигается, чтобы я могла сесть. У него в руках экземпляр пьесы, и как только я сажусь, он его открывает.
– Этот монолог великолепен, – произносит он через минуту.
– Э-э, какой именно? – Я склоняюсь к нему. У него точно важная роль, в этом я уверена. С тех самых пор, как он к нам перевелся в девятом классе, когда Джоди переманила его из школьного округа, где чернокожему актеру не давали главных ролей, у него в каждой постановке роли только крупные.
Он поднимает на меня взгляд, делая вид, что возмущен.
– Ты не посмотрела, кого я играю? – Он роняет сценарий на стол передо мной. Я читаю открытую страницу. Это монолог Меркуцио о королеве Маб. – Все считают, что лучшая мужская роль – это Ромео, – продолжает он с жаром, – но Меркуцио сыграть намного сложнее. У него длинный монолог, сцена смерти… – он осекается. – Что я такое говорю? Я же разговариваю с Джульеттой!
– И не напоминай, – ворчу я.
Он смотрит на меня с сочувствием.
– Ты справишься, Меган. – Он хлопает меня по плечу. – В любом случае бесплатная поездка в Эшленд – это неплохо.
Я моргаю.
– В Эшленд?
– Шекспировский фестиваль…
– Я знаю, что такое Орегонский Шекспировский фестиваль, – перебиваю я его. – Какое он отношение имеет к нашей постановке?
– Тебе разве не сказали? – Энтони глядит недоверчиво. – Стиллмонт приняли в программу школьных постановок в этом году. Мы будем представлять «Ромео и Джульетту» в Эшленде в декабре.
В груди становится тесно. Джоди обязательно нужно было выбрать самый престижный шекспировский фестиваль в стране, чтобы вытолкнуть меня на сцену.
– Полезный опыт, черт бы его взял, – бормочу я себе под нос. Я, видимо, побледнела, потому что Энтони смотрит на меня со смесью беспокойства и недоверия.
– Ты отлично справишься. Ты обязана отлично справиться. Эта постановка должна быть выдающейся. Туда придут представители Джульярда и будут меня оценивать…
– Я поняла, Энтони! – громко перебиваю я его. – Я просто нервничаю. Как-нибудь разберусь, – говорю я.
Энтони замолкает. Я гляжу на него, ожидая увидеть, как он прячет лицо в ладонях, осознавая катастрофу, в которую я превращу его шансы на поступление в колледж.
Но я замечаю, что он больше не смотрит на меня, и следую за его взглядом – на светловолосого и возмутительно мускулистого уборщика посуды. Он на вид нашего возраста, но я бы точно заметила такого парня в Стиллмонте. Наверное, он учится в одной из частных школ района.
– Боже ты мой, – бормочет Энтони, наблюдая, как тот убирает со стола и направляется в кухню. Я знаю, что означает этот взгляд. Как и я, Энтони влюбляется быстро и часто. Разница в том, что он влюбляется сильно. Он верит, что каждый новый парень – это его судьба, и каждый раз расстраивается, когда отношения не складываются. Впрочем, нет никакого смысла пытаться его остановить.
– Вперед, – говорю я, поднимаясь и пропуская на выход. Не говоря ни слова, он выходит из кабинки.
Я осознаю, что оказалась рядом с группой старшеклассниц, которые, как мне известно, претендовали на роль Джульетты. Алисса Санчез смотрит на меня так, будто мечтает, чтобы я, как Джульетта, закололась кинжалом вот прямо сейчас. Ее свита даже не встречается со мной взглядами.
– Я не проходила прослушивание на эту роль, знаете ли, – говорю я, пытаясь разрядить обстановку. Вот такие конфликты – как раз одна из причин, почему я предпочитаю быть режиссером.
– Ну, ты ее получила, – холодно отвечает Алисса.
– Это будет полный провал, – пытаюсь пошутить я.
– Да. – Она встает. – Точно.
Пара девушек из ее компании следуют за ней и выходят из кабинки. Я осматриваю комнату, чувствуя себя неуютно – неуместно. Я знаю всех ребят здесь с театральных уроков, где я обычно наблюдаю и режиссирую, но никогда не участвую. А теперь мне нужно играть вместе с ними. Я замечаю в галерее Тайлера и Маделайн, трогательно объединившихся в игре «Ударь крота». Все остальные, как я вижу, переводят взгляды с Тайлера на меня. С Ромео на Джульетту.
Все, кроме одного парня, который сидит один и что-то энергично пишет в блокнот.
Я узнала его – он новенький в театральном классе в этом году. Он азиат, худощавый, но не тощий, а волосы пора бы подстричь – и сейчас в них задумчиво запускает пальцы; на нем серый свитер по фигуре. Я не уверена, что вообще когда-то слышала, чтобы он разговаривал, но он точно более приятный собеседник, чем прихвостни Алиссы, которые на меня злобно зыркают. Недолго думая, я подхожу и сажусь в кабинку, где кроме него никого нет.
– Оуэн Окита, верно? – Я вспоминаю его имя с совместного урока. Математика в девятом классе, кажется? Я видела его в коридорах с Джорданом Вудом, редактором школьной газеты, который переехал этим летом в Чикаго, но я никогда не обращала на него внимания.
Оуэн моргает, глядя на меня.
– Ты в прошлом году не ходил на занятия по театру, – продолжаю я.
– Я-то в курсе, – говорит он, и голос его меня удивляет. Для парня, который вечно молчит, он звучит на удивление уверенно. – Я совершенно не в своей тарелке.
– На кого ты проходил прослушивание? – спрашиваю я, замечая, что он вертит в пальцах ручку.
– Я просто хотел быть статистом. А вместо этого получил роль брата Лоренцо. То есть – я персонаж.
– Да ладно тебе. – Я улыбаюсь, испытывая облегчение и некое удивление от того, что кто-то еще оказался в моей ситуации. – Брат Лоренцо не важный персонаж.
– Каждый персонаж важен. – Кажется, я его задела.
Я молчу, раздумывая. Оуэн записался в театральный класс на последнем году школы, просто чтобы сыграть статиста?
– Ну, а зачем ты тогда пришел на прослушивание?
– «Ромео и Джульетта». Это, э-э… – Он выглядит смущенным и барабанит ручкой по столу. – Это моя любимая пьеса. Когда я увидел, что ставить будут ее, то я просто должен был присоединиться, но я боюсь сцены, а у брата Лоренцо много реплик.
Я чувствую, как расплываюсь в улыбке, испытывая уважение к этому парню, который может признать свой страх сцены и оценить «Ромео и Джульетту».
– Думаешь, тебе не повезло? Угадай, кто мне достался. – Я тянусь через стол и забираю его ручку, прекращая нервное щелканье. Глаза Оуэна следят за ней, а уши его краснеют.
– Кормилица? – спрашивает он, пряча руки под стол.
– Кормилица? Это оскорбление?
– Извини, я… – Его уши горят все ярче.
– Бери выше, – советую я, наслаждаясь тем, как легко его смутить.
Оуэн медлит.
– Меган Харпер, – наконец говорит он, будто только что достал мое имя из дальних уголков памяти. Я гадаю, помнит ли он меня тоже с урока математики в девятом классе, или я ему знакома, как и всем остальным, только потому, что дружу с Маделайн и Тайлером, будущими королевой и королем выпускного. Я практически вижу, как в голове Оуэна мое имя соединяется с ролью в списке.
– Ты – Джульетта… – Он изучает меня. – И ты этому не рада.
– Не-а. – Я возвращаю ему ручку в знак дружбы.
– Наверное, ты единственная девушка в истории школьных театров, которая не рада роли Джульетты.
– Не думаю, что в мире есть девушка, которая бы хотела сыграть Джульетту, когда в роли Ромео – ее бывший, – отвечаю я.
Его глаза широко распахиваются.
– А кто играет Ромео?
Теперь моя очередь удивляться.
– Ты что, не знаешь? – Я не думала, что в Стиллмонте хоть кто-то остался не в курсе всех подробностей моего расставания с Тайлером. Если он не знает моей истории, то явно помнит меня с урока математики в девятом классе.
– Э-э. А что, должен? – Оуэн выглядит растерянным. Я киваю в сторону Тайлера, и брови Оуэна снова взлетают.
– Ну правда, поверить не могу, что ты не слышал эту историю.
– Мои извинения за то, что я не слежу за сплетнями в мире театралов, – говорит он с легкой улыбкой. Я смеюсь, и его улыбка становится все шире, пока не освещает все лицо. Но прежде чем я успеваю ответить, Энтони оказывается у нашей кабинки.
– Я получил работу, – говорит он и без паузы: – Привет, Оуэн.
– У тебя же уже есть работа. – Я хмурюсь, глядя на Энтони. И тут я замечаю уборщика-блондина, который собирает тарелки на другом конце комнаты, и все понимаю. – Энтони, прошу, скажи мне, что ты не сменил карьеру просто потому, что тебе понравился уборщик.
Он закатывает глаза, но улыбается.
– Работа в «Старбаксе» – это не карьера. И это не ради уборщика – это во имя любви. И у уборщика есть имя – Эрик.
Я уже собираюсь посетовать, что потеряю бесплатные фраппучино, как звенит напоминание на телефоне в сумке.
– Черт, – говорю я вместо этого. Я потеряла счет времени. – Мне надо идти.
– Но еще так рано! Ты даже не поела! – протестует Энтони. Через секунду выражение его лица меняется. – Ах да, пять часов в пятницу, – говорит он, понимая, в чем дело.
Я встаю.
– Мы еще поговорим об уборщике…
– Об Эрике, – перебивает меня Энтони.
– …завтра, – заканчиваю я и киваю Оуэну. – До скорого, брат Лоренцо.
* * *
Я тихо закрываю за собой входную дверь, зайдя домой. Там царит тишина, что в эти дни можно практически считать чудом. Я направляюсь вверх по лестнице и надеюсь, что мама не расстроилась. Я слегка опоздала на наш еженедельный видеозвонок.
Мама живет в Техасе, куда она переехала после того, как они с папой развелись. Точнее, когда папа развелся с ней. Я не очень хорошо понимаю, почему это произошло. Я знаю, что их свадьба и мое рождение случились, когда им было всего по двадцать три. Люди разбрасываются словами «непримиримые противоречия», и «слишком молоды», и «разлюбили». Видимо, я не понимаю, каково это – разлюбить. Не могу понять. У меня никогда не было даже возможности проверить.
Но я помню день, когда родители усадили меня в гостиной (папа с каменным лицом, а мама – старательно сдерживая эмоции) и сказали мне, что все кончено. Слова «совместное решение» повторялись снова и снова. Они стали звучать фальшиво, когда мама убежала в слезах в ванную, пока папа заканчивал разговор.
Я не переехала в Техас вместе с ней, потому что не могла бросить Стиллмонтскую театральную программу, и она поняла. Я думаю, ей пошло на пользу побыть на расстоянии от любых напоминаний о бывшем муже, включая меня. Но я с тех самых пор, с их расставания три года назад, проводила все летние каникулы в ее квартире в Сан-Маркосе. Хотя я не в восторге от жары под сорок градусов, было здорово помогать ей за прилавком на фермерском рынках и ярмарках, где она продавала свои ювелирные изделия.
Я открываю дверь в свою комнату. Там бардак. Ну конечно же, бардак. Три длинных платья не добрались до шкафа и висят на спинке кровати. Кажется, джинсовую куртку я пыталась добросить до зеленой вешалки в углу, но промахнулась, и она валялась на полу поверх ботинок.
Мой ноутбук погребен под кучей украшений – это следы безуспешных утренних поисков сережек, которые, не сомневаюсь, исчезли в складках дивана Тайлера. Я сметаю все в сторону и отодвигаю наручный будильник. Это «подарок» от папы, который был очень горд этой идеей. С тех пор, как наш дом полтора года назад стал более шумным, я сплю с мощными затычками в ушах, но вставать в школу приходится в 6, так что будит меня этот кошмарный будильник вибрацией.
Я открываю FaceTime на компьютере, быстро приглаживая волосы пальцами.
Мамино лицо появляется на экране.
– Привет! Извини, пожалуйста, что я опоздала, – говорю я поспешно.
– Если бы я ожидала тебя ровно в назначенное время, я была бы не особо внимательной матерью. – Она заправляет темную волнистую прядь волос за ухо. У мамы волосы точно как у меня, только куда пышнее. – Чем занимаешься?
– Да так, сексом без презерватива с парнем, с которым познакомилась в Интернете, – отвечаю я беззаботно.
Мама бледнеет, а затем выражение ее лица возвращается к норме, как только она понимает, что я шучу.
– Не пугай так маму, Меган. Это жестоко.
Ухмыляясь, я продолжаю.
– Честно говоря, я бы предпочла незащищенный секс со странным чуваком из Интернета. Мне пришлось пойти на вечеринку труппы.
Она озадаченно изучает меня.
– Это для одной из твоих сцен?
– Нет, – простонала я. Объясняю ей про «Ромео и Джульетту» и почему мне пришлось пройти прослушивание. – Оказалось, что я… Джульетта, типа.
Мамины брови взлетают.
– Ты пробовалась на главную роль?
– Конечно, нет! Джоди просто самовольничает. Поверь, я была бы кем угодно другим, если бы только она позволила.
Мама усмехается.
– По крайней мере я рада, что не упустила новообретенные актерские притязания своей дочери.
– Нет, ничего нового у меня нет, – говорю я тихо.
Мама смотрит на меня с неким беспокойством на лице, и тут дверь в мою комнату распахивается без предупреждения.
– Меган, что я тебе… – голос папы проникает в комнату, а затем следует и он сам. Он замирает, когда замечает маму. – Ох, точно, извини, – бормочет он, внезапно напрягаясь. – Привет, Кэтрин, – говорит он, оставаясь на пороге комнаты. – Как дела у вас с Рэндаллом?
– Хорошо, – отвечает мама сдавленно, как она всегда говорит с отцом. – Как ты? И Роуз? – добавляет она после секундной паузы.
– Устал. – Он выдавливает подобие улыбки, но выглядит неестественно. – Роуз скоро уходит в декрет.
– Это радостно, – кивает мама.
Папе, кажется, совсем не радостно от этого разговора, и он кладет ладонь на дверную ручку.
– Ну, я оставлю вас наедине. Меган, только убавь звук, пожалуйста.
Я раздраженно вздыхаю и ворчу, что не могу поговорить даже в собственной спальне.
Мама ласково говорит, помедлив:
– Знаешь, ты всегда можешь переехать к нам с Рэндаллом.
Я натужно фыркаю.
– И упустить возможность сыграть Джульетту в дуэте с Тайлером Даннингом?
Мама кривится.
– У-ух, сочувствую тебе. Но правда, – продолжает она, – если там у тебя слишком суматошно, мы тебя с радостью примем.
– Спасибо, мам, – отвечаю я, смягчаясь, чтобы показать, что ее щедрость не осталась незамеченной. Она заслуживает правдивого ответа. – Просто я в Стиллмонтской театральной программе занимаю отличное положение. Я здесь накопила сценические работы, я отвечаю за организацию постановок старшеклассников, а «Ромео и Джульетту» даже приняли в Эшленд. Я должна остаться.
– Что ж… Ты в любой момент можешь изменить решение, если захочешь, – говорит мама неохотно. – А что ты там сказала насчет Эшленда?
– Да ничего такого. Джоди, умница этакая, выдвинула нас на участие в Орегонском Шекспировском фестивале в программе старшеклассников, и они нас приняли, – говорю я, глядя в пол.
– Это звучит очень даже важно, – мамин голос полон энтузиазма. Ох. – Когда это? Я хочу приехать!
– Нет, мам, ничего такого, правда, – поспешно возражаю я.
– Сопротивление бесполезно, Меган. Если ты мне не скажешь, когда это, то я узнаю у папы.
Я закатываю глаза, и тут с нижнего этажа доносится истошный плач.
– Кажется, тебя кто-то зовет, – мамины слова звучат поверх визга.
– Что? Ты не хочешь подождать? Это будет продолжаться еще минут двадцать, – говорю я с полуухмылкой, и она смеется. – Поговорим позже, мам.
Я отключаюсь и иду вниз. Источник воя сидит в высоком стульчике в кухне. Моя полуторагодовалая сводная сестра Эрин очаровательна, но легкие у нее такие мощные, что труппа школьного мюзикла бы умерла от зависти. Я останавливаюсь в дверном проеме, желая улучить мгновение.
Моя мачеха тянется к Эрин. Роуз – высокая блондинка, безупречно красивая. Если она едва выглядит на тридцать, то это потому, что ей и правда едва стукнуло столько. Они с моим папой поженились два с половиной года назад. Я не была в восторге, когда увидела ее в первый раз. Это было всего через несколько месяцев после развода, и я все еще лелеяла детские надежды, что папа передумает и поймет, что мама – его суженая.
Роуз положила этому конец. Когда я узнала, что папа встречается с женщиной на десять лет моложе, то сомневалась в искренности этих чувств. Я решила, что ему исполнилось сорок и он переживает кризис среднего возраста, встречаясь с красивой блондинкой, благодаря которой он чувствует себя молодым. Это было так банально.
Затем я присмотрелась к ним обоим и наконец осознала то, чего не замечала в последние два года рушащегося на моих глазах брака родителей. У него не было кризиса среднего возраста. Он не восставал против института брака. Он просто разлюбил маму. Я видела, как папа улыбался Роуз в тот день, когда я познакомилась с ней, – такой улыбки я у него раньше не видела и поняла тогда, что он никогда не пожалеет о разводе.
Потому что он полюбил Роуз. Дело было не в ее возрасте или чем-то еще – только в том, что было между ними. Он и правда вписался в стереотип – только не тот, который я ожидала. Он нашел свою родственную душу.
– Эй, – оторвался папа от плиты, взмахивая лопаточкой в сторону Роуз. – Я же тебе говорил ни за чем не вставать! – Он смотрит на нее, и на лице его улыбка обожания, как у влюбленного подростка.
Роуз на седьмом месяце беременности.
Она закатывает глаза, но кладет руку на живот, выражение ее лица смягчается, и она садится обратно.
Я должна ненавидеть Роуз. Я должна ненавидеть все в ней. Иногда мне даже этого хочется, но правда в том, что я никогда не испытывала к ней ненависти. Нет ее вины в том, что отношения моих родителей не продлились вечно, как я хотела. Я не обвиняю ее в том, что папа полюбил ее так, как никогда не любил маму. И все же, хоть я и не могу ее ненавидеть, мы с ней ведем себя скорее как немного стесняющиеся друг друга соседи, чем как два человека с одной и той же фамилией.
Папа роняет лопаточку, морщась, когда Эрин издает особо пронзительный вопль, и бежит к ней, чтобы вручить ее любимого плюшевого слоника.
Я даю себе еще секунду. Я люблю Эрин, и я не ненавижу Роуз, но иногда с ними тяжело. Я в последнем классе школы. Мне нужно учиться по вечерам и ходить на вечеринки по субботам. Вместо этого я с трудом фокусируюсь из-за затычек в ушах и необходимости нянчиться с ребенком. Мне следовало бы размышлять о своем будущем, искать себя, а вместо этого я разбираюсь в отношениях с мачехой и отскребаю от учебников детское питание.
Но дело не только в этом. Сложнее всего наблюдать за тем, как папа строит новую жизнь, в которой мое место меньше с каждым днем. Особенно учитывая Эрин и будущего ребенка, создается такое впечатление, будто они просто приютили меня на годик, прежде чем я отправлюсь в колледж. Прежде чем они смогут наконец зажить так, как хотят.

Глава 3
Брат Лоренцо:
Насильственным страстям —
насильственный конец:
В их торжестве – им смерть; они сгорают,
Как порох и огонь.
Я узнаю его прическу со спины за квартал. Черные, зачесанные на одну сторону, будто он только что правой рукой их пригладил. Что, наверное, он и сделал – я помню, как он ерзал за столиком в «Вероне». Будто его руки, когда он не пишет что-то в блокнот, должны беспрерывно быть чем-то заняты.
Оуэн Окита идет один, он заворачивает за угол, где огромная лужа залила бордюр – след вчерашнего ливня. Я провела день, смотря и пересматривая в качестве подготовки игру Оливии Хасси в экранизации «Ромео и Джульетты» Дзеффирелли, от чего мой живот только сильнее свело: сегодня первая репетиция.
Я доезжаю до знака «стоп» и опускаю окно как раз тогда, когда Оуэн переходит дорогу.
– Эй, – зову я. – Тебя подвезти? – Мне бы не помешало с кем-то поболтать, чтобы отвлечься от мыслей о репетиции.
Он поднимает взгляд на мой голос. Найдя меня глазами, с удивлением в них он отвечает:
– Нет, но спасибо.
Я сжимаю губы в обиженную гримасу.
– Я сегодня ходила в душ, знаешь ли. Не пахну.
– Дело не в… – Он мотает головой, осекаясь. Его брови дрогнули в притворном любопытстве. – А что, люди часто с тобой отказываются ехать из-за запаха?
Не могу сдержаться – мои глаза распахиваются шире.
Оуэн выглядит довольным, что я не нашлась, что ответить.
– Мне просто нравится ходить пешком, – объясняет он. – Дает мне время поразмышлять.
Я пожимаю плечами, приходя в себя.
– Тебе же хуже. К твоему сведению, я сегодня даже воспользовалась кокосовым гелем для душа. Я пахну великолепно. – Я проезжаю мимо него, успев увидеть в зеркало заднего вида, как он раз или два моргает, а затем шагает прямо в лужу. И резко опускает взгляд, будто только вспомнил, что она там.
* * *
Спустя десять минут я въезжаю на парковку, где меня уже ждет Маделайн.
Хоть ее все обожают и она могла бы выбрать себе в друзья кого угодно – от капитана команды чирлидеров до лучшей ученицы параллели, Маделайн выбрала меня. Почему-то. Я бы даже не назвала ее популярной, если не считать строго словарного значения этого слова. Ко мне относятся довольно хорошо, но большинство знает меня только через нее.
Отчасти поэтому я не против своей репутации школьной кокетки. Потому что это хотя бы какая-то репутация. А не просто «девочка, которая дружит с Маделайн».
Стоит мне подойти к ней, стоящей у велосипедной части парковки, как она вместо приветствия изливает свои впечатления от прошедших выходных. Она провела субботу за организацией благотворительной распродажи выпечки, а воскресенье просидела целый день дома из-за дождя, складывая карточные домики и попивая горячий шоколад в компании своей сестры и Тайлера. Тайлер никогда не проводил время с моей семьей, когда мы с ним были парой – но не то чтобы с Эрин очень весело, если вы, конечно, не любитель подтирания носов и непрестанного отмывания всего, что попадается в ее ручки, хоть они и очень миленькие. Но у Тайлера и Маделайн отношения совсем другие. Полагаю, что когда у людей такие отношения, то даже скучные занятия становятся прекрасными.
Мы заходим в коридор со шкафчиками, и мое внимание сразу привлекает Уайятт Родс, который любуется своими волосами в зеркало, повешенное им в свой шкафчик. Такого тщеславия я еще не видала.
Но я его не виню. Я им и сама залюбовалась, и даже нечестно, что ему требуется зеркало, чтобы увидеть то, что остальные видят просто так.
– Меган, – отвлекает меня голос Маделайн. По дружелюбному, но строгому выражению ее лица понятно, что она меня поймала с поличным.
– Что, если у него богатый внутренний мир? Людям нужно давать шанс, – слабо возражаю я.
Маделайн хватает меня за локоть своими пальцами с идеальным персиковым маникюром.
– Номер два. В списке, – наставляет она. Она тащит меня мимо Уайятта. Я не отказываю себе в том, чтобы глянуть на него напоследок через плечо. Мы заворачиваем за угол, оставляя Уайятта и его бицепсы позади, Маделайн останавливается посредине коридора. Она хватает меня за плечи, чтобы я смотрела ей прямо в глаза.
– На этой неделе мы идем на футбольный матч, – говорит она безапелляционно.
– Что? Почему? – У меня абсолютно отсутствует интерес к организованным видам спорта, особенно в школе. За исключением случаев, когда официальная форма – это плавки.
– Потому что так я буду точно знать, что ты не рядом с Уайяттом Родсом в пятницу вечером.
Я корчу гримасу.
– Ты хуже моей мамы. Что такого в том, чтобы немного повеселиться с парнем, даже если этот парень… Ну, Уайятт?
Группа девочек помладше, с которыми Маделайн, думаю, и не говорила ни разу, с энтузиазмом машет ей. Она улыбается в ответ, а потом снова смотрит на меня.
– Ничего такого в том, чтобы повеселиться с Уайяттом, – отвечает она с видом порицающего целомудрия. – Но ты не повеселиться хочешь, Меган. Это не то. Ты хочешь отношений и ищешь парня где попало, потому что пробыла в одиночестве дольше обычного. Но Уайятт Родс не сделает тебя счастливой. Ты это знаешь.
Я замолкаю, не в силах спорить. Конечно же, она права. Это же Маделайн.
– Я не подойду к Уайятту, – неохотно обещаю я. – Но на футбол я тоже не пойду, – заявляю я. Маделайн сухо улыбается.
– Еще обсудим, – говорит она, кивая с видом, будто этот разговор еще не окончен. Она идет вниз по коридору на первый урок.
Направляясь ко входу в мой класс, я замечаю в конце коридора Оуэна. Свитер его перекошен – предполагаю, из-за того, что ему пришлось спешить, чтобы не опоздать в школу. Он кладет в шкафчик стопку бумаг. Один лист падает на пол, и я узнаю в нем выпуск школьной газеты. Кажется, у него две или три копии. Я догадываюсь, что он, наверное, посылает их Джордану, потому что ему хочется иметь копию.
Наверняка это непросто, когда в старшем классе твой ближайший друг переезжает в другой штат. Хотя идеальные советы Маделайн раздражают, я не могу представить, какой потерянной бы себя чувствовала, если бы она однажды переехала и я бы осталась тут. У меня такое впечатление, что Оуэн не только из любви к «Ромео и Джульетте» присоединился к театральному кружку. Наверное, он пытается найти новых друзей. Я отмечаю про себя, что надо пригласить его за обедом присоединиться к столу, за которым сидят ученики-театралы.
Он торопливо сгребает вещи из шкафчика и несется к двери в класс, но перед самым входом останавливается. Будто не в силах сдержаться, он вытягивает блокнот и быстро записывает что-то – что? Наблюдение? Идею? Напоминание? Последовательность Фибоначчи[5 - Целые натуральные числа, расположенные в числовой последовательности таким образом, что каждое последующее число является суммой двух предыдущих чисел. Объясняет многие законы мироздания и другие закономерности.]? На мгновение я ощущаю желание узнать это.
Я тянусь к двери в свой класс, раздумывая над словами Маделайн. Она не ошибается – не только насчет Уайятта. Я уже давно одна. И я правда очень хочу найти парня. Если я переживу сегодняшний день, то как следует поразмыслю над тем, как найти того, кто будет мне небезразличен и кому не буду безразлична я.
* * *
До первой репетиции «Ромео и Джульетты» еще несколько часов, а меня уже тошнит. Или хочется исчезнуть. Или все одновременно.
Но вместо этого я пытаюсь делать вид, что меня ничего не беспокоит, и сажусь к одному из кружков ребят-театралов, которые устроились на холмике снаружи театрального класса на обед. Здесь все, кроме Энтони, который все без исключения обеденные перерывы использует для того, чтобы делать уроки наперед. Я однажды пробовала провести с ним это время, но закончилось все тем, что библиотекарь выгнал меня за слишком громкие и частые жалобы на то, какая скучища эта геометрия.
Мне всегда нравилось сидеть с ребятами из театрального кружка, проговаривая строчки ролей и планируя вечеринки труппы. Но не сегодня. Мне неприятно, что все взгляды обращаются в мою сторону, когда я сажусь.
– Ты наверняка, типа, в полном восторге, – говорит Дженна Чоу, сияя улыбкой с противоположной стороны кружка. Ее энтузиазм такой же заразительный, как головная боль, и такой же приятный.
– Я… Ну да, определенно в восторге, – говорю я вяло. Брр. Если мои актерские способности будут такими на репетиции, то этой постановке конец.
Я замечаю на себе пристальный взгляд Алиссы.
– Знаешь, я играла Джульетту в летней постановке в городском театре. Я бы с удовольствием показала тебе свои заметки. – Она натягивает на лицо приторную улыбку.
Я улыбаюсь ей в ответ, тоже неискренне.
– Спасибо, но я в порядке, Алисса.
Дженна тянется, передавая мне тарелку с печеньем, которая ходит по кругу.
– Мне кажется, в паре с Тайлером не так уж сложно играть Джульетту. – Ее ухмылка становится шире.
– Это не первый раз, когда между Ромео и Джульеттой искры летят, – вставляет Кейт Доусон, поднимая брови. – Вы же даже были вместе раньше.
Конечно, именно в этот момент входит Маделайн, рука об руку с Тайлером. Я вижу, как ее улыбка поблекла, и понимаю, что она слышала комментарий Кейт. Что еще хуже, я не настолько рассеянная, чтобы не заметить, что ее это задело.
Мне нужно срочно разрядить обстановку.
– Я последняя, у кого могут быть искры с Тайлером. Это уже давно пройденный этап, не так ли?
Девочки смеются, и Маделайн мне благодарно улыбается.
– Да уж, изобразить влюбленность в Меган, – начинает Тайлер, оглядывая круг людей, будто он на сцене, – это будет самое настоящее испытание моих актерских способностей. – Он озаряет зрителей своей самой пленительной улыбкой, и я вспоминаю строки из «Гамлета» – «можно c улыбкой вечною злодеем быть»[6 - Цитата из пьесы Уильяма Шекспира «Гамлет» в пер. А. Кронеберга.].
Хотя я уже не влюблена в Тайлера, это вовсе не значит, что его оскорбления не ранят.
* * *
Горечь от слов Тайлера не ослабла к концу дня. Когда я дохожу до театрального класса, снаружи сидит Оуэн, делая записи в своем блокноте. Снова. Все уже внутри, и я решаю насладиться еще парой минут вне общества Тайлера.
Я останавливаюсь около него.
– Готов продавать наркотики несовершеннолетним девушкам?
Оуэн поднимает голову, и его темные глаза расширены:
– Что?
– Ну, знаешь, – я пинаю его обувь своим ботинком, – брат Лоренцо?
Он медлит, а потом спрашивает с притворной серьезностью:
– Ты готова вступить в запретные отношения с неуравновешенным подростком, которые закончатся ужасно для всех? – Его черты застывают в выражении любопытства с вызовом и толикой смеха.
– Звучит как мой типичный понедельник, – отвечаю я.
Теперь он расплывается в улыбке, и это та же улыбка, что я видела в «Вероне», которая освещает все его лицо. Он встает и открывает мне дверь.
В обычный день театральный класс – просто хаос; в передней части комнаты спонтанные игры, а ребята из хора у пианино поют поп-песни. Сегодня в эту кутерьму внесен порядок. Большая часть труппы «Ромео и Джульетты» расселась по расставленным кругом стульям в середине комнаты. Старшеклассницы собрались вокруг Алиссы, которая читает сцену смерти Джульетты. Энтони меряет комнату шагами, распеваясь. Меня накрывает новая волна тошноты – я вспоминаю, что он сказал в пятницу, как много это для него значит.
Джоди входит, стоит только нам с Оуэном усесться.
– Сделаем читку сцены, где Ромео и Джульетта встречаются, – объявляет она и сует в руки Энтони стопку сценариев.
Я замечаю Тайлера, сидящего напротив меня в кругу, и как он ухмыляется, когда находит свои строчки в сцене. Как только Энтони раздал все сценарии, Тайлер поднимается и сразу начинает:
– О! Этим огням у нее бы светить поучиться!
Я с трудом удерживаюсь, чтобы не закатить глаза. В каждой читке, на которой я присутствовала, актеры произносили свои реплики сидя. Тайлер просто рисуется. Но мне приходится признать, что эта реплика ему удалась идеально. Если это действительно настоящее испытание его актерских способностей, то он справляется на отлично.
– Я истинной красы не знал доныне, – продолжает Тайлер, и его глаза прожигают меня насквозь.
– Либо он очень хороший актер, – бормочет Оуэн рядом, – либо он правда так считает.
– Он играет. Точно играет, – шепчу я, скрещивая руки и вжимаясь в спинку стула. Я вполуха слушаю эту сцену следующие несколько минут, но все, о чем я могу думать, – это моя неотвратимо приближающаяся первая реплика.
Будто нарочно издеваясь надо мной, Тайлер медленно идет от своего места и останавливается прямо передо мной.
– След грешного руки прикосновенья дозволь устам ты набожным моим изгладить поцелуем умиленья. – Он тянется к моей руке, и я инстинктивно ее отдергиваю.
Глаза Тайлера сужаются. Что бы Джульетте ни полагалось сделать сейчас, так точно не это. Я чувствую на себе взгляды всего класса. Тайлер повторяет свою реплику, снова протягивая руку к моей ладони. Я заставляю себя не сопротивляться, когда он берет ее в свою. Но когда он наклоняется, чтобы коснуться ее губами, я морщусь и вырываю руку. Слышу, как стонет Энтони.
– Меган, – раздраженно шепчет Тайлер со вздохом.
Я смотрю на Джоди:
– Это читка, а не репетиция. Можно мы просто будем читать со своих мест? – Я выразительно киваю на пустой стул Тайлера.
– Не вредничай, – отзывается Джоди, едва отрывая взгляд от сценария.
– Хорошо, – шепчу я, хотя не считаю, что это хорошо. – Э-э, можешь повторить еще раз? – прошу я Тайлера.
Он делает глубокий вдох и произносит реплику снова, безупречно скрывая свое раздражение. Я закрываю глаза, когда он берет мою руку, но осознаю, что не скрываю гримасу, когда чувствую его дыхание на коже. Он склоняется. Мне нужно прикусить язык, заставить себя быть Джульеттой.
Но я не могу. Я отшатываюсь в третий раз, и челюсть Тайлера сжимается.
«Погодите, – внезапно понимаю я, – это может сработать».
– К руке вы слишком строги, пилигрим! – начинаю я, вкладывая в реплику сарказм, прежде чем он успевает начать сцену заново. Тайлер выглядит удивленным, что я все-таки читаю свою роль, и я слышу, что все в комнате затаили дыхание, – По ней могла лишь набожность узнать я. – Я трансформирую слова Джульетты из скромных и осторожных в воинственные, высокомерные: – Ведь пилигрим достоин и святых руки касаться…
Джоди замерла, прижав ручку к губам. Но Тайлер подхватывает это новое настроение моментально. Он произносит свои строки безупречно, заставив своего Ромео стараться вдвойне, чтобы впечатлить мою равнодушную Джульетту.
– Склоняясь на мольбы, недвижим лик святых, – говорю я, оскалясь.
– Так и останься ж без движенья. – Тайлер наклоняется вперед, вытянув губы трубочкой, и я демонстративно поворачиваю голову, чтобы его поцелуй пришелся в щеку.
Я слышу вокруг смешки, и мы с Тайлером обмениваемся уколами на протяжении последующих нескольких строк. Когда я с особо явным сарказмом произношу финальную реплику Джульетты – «Да вы большой искусник целоваться!» – смеются все.
Я чувствую, как расправляются мои плечи. Все взгляды до сих пор на мне, но мне впервые не хочется уйти от всеобщего внимания или отшутиться. Тайлер отходит, чтобы обменяться репликами с Дженной, Кормилицей, и я остаюсь в задумчивости. Если я чего и не ожидала от этой репетиции, так это того, что не каждая ее секунда мне будет отвратительна.
В середине сцены дверь распахивается, и входит рабочий с коробкой реквизита в руках. Я слежу за ходом диалога, как вдруг что-то вываливается из коробки и громко стукается о пол. Я поднимаю глаза в тот момент, когда рабочий склоняется, и внезапно он не просто рабочий, поднимающий то, что уронил.
Это самый настоящий Адонис-хипстер. Я узнаю его лицо, но не помню, чтобы он был таким, ну, сексуальным. У меня уходит секунда на то, чтобы осознать, что этот красавчик – Билли Кейн, тощий оформитель сцены, с которым я пару раз говорила, когда режиссировала в прошлом году «Двенадцатую ночь». Он поменял прическу на короткую, а более длинные пряди сверху были зачесаны назад, и судя по тому, как его футболка с V-образным вырезом натягивалась на груди, похоже, он летом захаживал в тренажерный зал.
Я внезапно понимаю, что вся комната затихла. Оуэн кашлянул рядом со мной, и я вспоминаю – у Джульетты же еще есть реплики. Я гляжу на страницу, но мой мозг неспособен соединить буквы в слова.
Я выпаливаю по памяти то, что вроде было следующей репликой Джульетты.
– Кто этот вот синьор? – И правда, кто?
– Довольно, – прерывает Джоди, вставая и выходя в центр круга.
Она права. Я полностью выпала из потока, не говоря уже о том, что я спонтанно решила существенно переосмыслить персонажа. Джоди делает паузу, собираясь с мыслями, и я готовлюсь к худшему.
– Меган… Мне нравится, что ты привнесла в диалог Джульетты с Ромео, – наконец говорит она, и я выдыхаю, хотя не осознавала, что задерживала дыхание. – Но, – продолжает она прежде, чем я успеваю расслабиться, – ты отвлеклась, и все это почувствовали.
Я слышу пару смешков. Великолепно. Видимо, беспокоиться следует не только по поводу актерской игры. А еще и по поводу своей склонности отвлекаться, стоит только симпатичному парню войти в комнату.
– Извините, – выдавливаю я.
Джоди взмахивает рукой в перстнях.
– Давайте еще раз.

Глава 4
Ромео:
Да мира нет за стенами Вероны!
Чистилище за ними, пытки, ад!
Я сталкиваюсь с Энтони на выходе из театрального класса, когда закончилась репетиция. Все, о чем я мечтаю, – это выбраться из головы Джульетты, даже если для этого придется есть ужасную пиццу в совершенно не аутентичном ресторане. Я больше не попадала впросак после происшествия с Билли Кейном, но и не то чтобы была неотразимой Джульеттой.
– Ты идешь в «Верону» на свою смену, да? – Я игриво толкаю Энтони локтем. – Эта репетиция меня вымотала.
– Не знаю, на что ты жалуешься, – негодует он. – Я потратил три часа, чтобы выучить свой монолог о королеве Маб, и мы даже не добрались до моей сцены сегодня!
– Ну, по крайней мере тебе не пришлось терпеть поцелуи Тайлера Даннинга, – отвечаю я.
Энтони вскидывает бровь:
– Да прям уж терпеть…
Я шлепаю его по плечу.
– Да, я иду в «Верону», – говорит он, перехватив мою руку. – Но ты уверена ли, что не хочешь задержаться здесь? – Он кивает куда-то за мою спину, я поворачиваюсь, чтобы проследить за его взглядом, и вижу Билли Кейна, сосредоточенно беседующего с Оуэном.
– Ты заметил? – сухо спрашиваю я.
– Меган. Все заметили. Думаю, сам Уильям Шекспир почувствовал это в своей могиле. – Теперь его очередь пихать меня локтем. – Давно пора тебе пуститься в новое бурное романтическое приключение.
Мой взгляд на секунду задерживается на узких джинсах Билли.
– Встретимся в «Вероне» через двадцать минут.
Я направляюсь к тому месту, где разговаривают Билли и Оуэн, и улавливаю обрывок разговора. Похоже, они обсуждают поэзию. Билли хвалит «образы леса», но говорит, что внутренние рифмы требуют доработки.
– Обожаю, когда парни говорят о внутренних рифмах, – замечаю я, подходя к ним. – Привет, Оуэн. Привет, Билли, – улыбаюсь я.
Оуэн встревает:
– Э-э, теперь он Уилл.
Билли закатывает глаза, и я перевожу взгляд с него на Оуэна.
– Кажется, я что-то пропустила.
– Да ничего такого, – говорит Билли – то есть Уилл. – Я просто решил, что буду теперь зваться Уиллом.
Да. Да. Нам больше нравится Уилл. Все в нем прекрасно гармонирует. Светлые волосы, облегающая одежда, простое и элегантное имя. Кажется, я сейчас просто умру.
– Круто, – говорю я вместо этого.
Уилл демонстрирует ослепительную улыбку.
– Эй, мне очень понравилась твоя оригинальная трактовка Джульетты. Эта сцена тебе отлично удалась.
– Ну, – я стараюсь, чтобы это прозвучало небрежно, – мне как-то нужно было сделать ее интересной. Мне сложно вжиться в образ такой робкой недотроги. – Я вижу, как брови Оуэна взлетают вверх, но я сконцентрирована на улыбке Уилла – она становится шире.
– Могло быть и хуже. Если бы тебе пришлось пытаться влюбить в себя парня, когда ты сама притворяешься парнем. – Он скрещивает руки, бросая мне вызов – пойму ли я намек?
– «Двенадцатая ночь, или Что угодно». Да, пожалуй, это лучше, чем когда твоему персонажу отрубают руки два брата-психопата, – говорю я, включаясь в игру.
Уилл поднимает бровь.
– Мне нравится «Тит Андроник»! Знаешь ли, это точно лучше, чем обжиматься с ослом.
– Ну, Тайлер как раз осел, – бормочу я себе под нос, поняв, что он ссылается на «Сон в летнюю ночь».
– Это все очень мило, – встревает Оуэн, – но, Уилл, ты же собирался мне отдать комментарии к тексту песни?
– Текст песни? – Я поворачиваюсь к Оуэну. Я бы рассердилась за то, что он помешал моему откровенному флирту, если бы не была заинтригована.
– Оуэн пишет тексты для моей группы, – говорит Уилл с притворной небрежностью парня, который явно привык говорить девушкам, что играет в группе.
Мои глаза расширяются.
– Ты в группе? – спрашивают я Оуэна. Уиллу я легко верю, но скромный Оуэн?..
Уши его краснеют.
– Я – нет. Я просто пишу слова.
– Я не знала, что ты писатель. – Это объясняет вечные ручку и блокнот.
– Ты что, шутишь? – говорит Уилл, и я снова перевожу взгляд на него. Учитывая его обходительную улыбку и потрясающие волосы, я вообще не верю, что отводила от него глаза. – Этот парень только и делает, что пишет. Я с ним не могу толком поговорить, чтобы он во время разговора не записал идею для одной из своих пьес.
– Уилл, текст? – Оуэн протягивает руку, выглядя явно смущенным.
Уилл передает Оуэну сложенный листок бумаги из кармана, и я понимаю, что пора действовать. Я не хочу, чтобы Уилл ушел, не дав мне номер телефона.
– Эй, ребят, хотите в «Верону» на недожаренную пиццу?
– К сожалению, – говорит Уилл, – мне нужно пройтись по схеме декораций с Джоди. Но мы увидимся в среду.
– А что будет в среду? – Не то чтобы это имело значение.
– Первый прогон твоей сцены на балконе. Я возглавляю техническую команду, так что должен присутствовать. Кроме того, – он улыбается такой улыбкой, которая слишком хороша для этого мира, – я бы не хотел ее пропустить.
Я морщу нос:
– Поверь, ты не хочешь это видеть…
– Поверь, хочу. – Он смотрит мне прямо в глаза, и я клянусь, мои колени сейчас подкосятся. Пожалуй, мне не придется сегодня перебирать возможные кандидатуры на роль моего парня. Может быть, Уилл – тот, кто мне нужен. Даже если мне придется повторить сцену на балконе тысячу раз, внезапно я не могу дождаться, когда же наступит среда.
Уилл уходит, открывая мне обзор на еще одну свою привлекательную сторону.
– Что ж, э-э… Пицца? – голос Оуэна возвращает меня с небес на землю.
У меня уходит секунда на то, чтобы осознать, что его я тоже звала.
– А, да. Пойдем.
* * *
Самый краткий путь от школы до «Вероны» пролегает через лесок. Не то чтобы Стиллмонт был окружен деревьями – они скорее рассеяны по всему городу и иногда занимают удивительно большие участки. Мне нравится гулять по лесам. Не сказала бы, что я фанат трансцендентализма[7 - Философско-литературное течение, сформированное в XIX веке в США, одной из основных идей которого является близость к природе.], Bon Iver[8 - Американская инди-фолк музыкальная группа.] и всего такого, но меня стало тянуть к тишине. Особенно когда появилась Эрин.
Я веду Оуэна по едва заметной тропинке, пересеченной толстыми корнями деревьев.
– Я не знала, что вы друзья с Уиллом, – говорю я.
– А мы и не друзья, – отвечает Оуэн, а потом поправляется: – Ну, мы не близкие друзья. Я дружу с Джорданом, и он дружил с Джорданом. Но теперь Джордан живет в Чикаго, а он был…
– Связующим звеном, – заканчиваю я его предложение. Я очень хорошо понимаю, что он имеет в виду. Я пыталась проводить время с друзьями Энтони по математическим олимпиадам в его отсутствие, и это прошло не очень успешно. Они на меня свирепо смотрели, когда я перепутала названия «Звездный путь: Новое поколение» и «Звездные войны: Новая надежда».
– Да… Точно так, – Оуэн произнес задумчиво, с удивлением. – Но да, мы с Уиллом общаемся. Я ему пишу тексты, а он меня упоминает как автора песен в своих несуществующих записях.
Я ухмыляюсь.
– Он выглядит… другим, – осторожно говорю я. – Что с ним такое?
– Другим? – Я слышу едва различимое раздражение в голосе Оуэна. Насколько мне нравятся эти изменения в Уилле, настолько Оуэну, судя по всему, нет. – Билли поехал этим летом в песенный лагерь. А вернулся из него Уилл. Он вроде как переосмыслил себя.
Я медлю, подтягивая сумку на плече.
– Он стал таким красавчиком.
Оуэн издает смешок.
– Ну, только ему об этом не говори. Он стал невыносим с тех пор, как вернулся.
– Я очень даже собираюсь ему об этом сказать! – Я оборачиваюсь через плечо и вижу, что Оуэн смотрит на меня скептически.
– Ты собираешься приударить за этим парнем после одного разговора, в котором вы обменялись парой шуток про Шекспира и посмотрели друг другу в глаза?
– А то! Говорю же, он красавчик.
Я поворачиваюсь обратно к тропинке и слышу, как Оуэн смеется за моей спиной.
– Пожалуй, если это любовь, то одного разговора вполне достаточно. Ты – настоящая Джульетта.
– Любовь? – Я хмыкаю, пиная камушек на дороге. – Я разве говорила что-то о любви? Я просто думаю, что это было бы весело. Я не из тех, кто любит все эти вещи вроде «любви с первого взгляда», «долгих прогулок по пляжу» и «сцен на балконе». Я бы и любила их, но только если бы верила, что они – не просто красивые сказки. Я так же, как и все, о них мечтаю. Просто я не слишком тешу себя надеждами.
– Что ты имеешь в виду? – Судя по голосу Оуэна, ему действительно интересно.
Обычно я не говорю о моей уникальной череде расставаний, но в Оуэне есть что-то, что дает мне ощущение, будто он поймет.
– Помнишь, что я тебе рассказывала о Тайлере? Он бросил меня ради моей лучшей подруги Маделайн, и теперь они типа идеальная пара. Штука в том, что не в первый раз парень оставил меня ради своей настоящей любви. Это отчетливая тенденция: с кем бы я ни начала встречаться, они вскоре встречают своих Единственных.
Оуэн молчит. Я не оглядываюсь, беспокоясь, что он теперь сочтет меня параноиком, полным жалости к себе. Но его слова звучат сочувственно, когда он произносит:
– Ужасно, когда тебя бросают.
– Меня не бросают, – быстро отвечаю я, в голос мой прокрадывается защитный инстинкт. – Парни оставляют меня не из-за меня. Дело не в том, что я их отпугиваю, – добавляю я, желая это прояснить. – Я просто… Предыдущая девушка.
– Ты – Розалина, – говорит Оуэн, и я останавливаюсь. Он стоит посреди тропинки, руки в карманах, и смотрит в лес, будто в глубокой задумчивости.
– Девушка, которую Ромео оставил ради Джульетты? Это не очень-то лестное сравнение, – бормочу я. Но в душе знаю, что оно верно.
И тогда он смотрит на меня, уже не в задумчивости – он видит меня, он весь внимание. Я осознаю, что такого ни разу еще не случалось за последние пару дней с тех пор, как мы познакомились. Когда бы я ни встретила Оуэна, он наполовину был в своем блокноте или в размышлениях.
Он мотает головой.
– Мне кажется, Розалина действительно интересная. Она – неисследованная часть пьесы. Во многом ее история наверняка более интересна, чем Джульетты. По крайней мере, я так считаю.
Серьезность в его голосе и его взгляд заставляют меня снова повернуться лицом к тропинке. Не могу отделаться от ощущения, что он видит во мне что-то, чего нет.
– Сначала ты говоришь, что я – настоящая Джульетта, а теперь – что я – Розалина, – смеюсь я, стараясь вернуть разговор в легкомысленное русло, – мне стоит быть аккуратнее. Если я продолжу говорить, то превращусь в Тибальта.
Я жду ответа Оуэна. Не услышав его шагов за спиной, я оглядываюсь. Он залез на валун и поднял свой телефон к верхушкам деревьев в универсальном для всего человечества жесте поиска сигнала мобильной связи.
– Зачем тебе связь? – спрашиваю я. – Мы в пяти минутах от ресторана.
– Козима хочет мне позвонить по FaceTime, – говорит он так, будто это очевидно.
– Козима? – Я подавляю смешок, глядя на лесную акробатику Оуэна.
– Моя девушка.
У Оуэна есть девушка? Интересно.
– Что это за имя? – спрашиваю я, потому что мне на самом деле любопытно.
– Итальянское, – отвечает он, спускаясь с камня в поисках новой позиции. – Ну, она живет в Италии. Мы в таких далеких часовых поясах, что приходится делать видеозвонки при любой возможности.
Итальянка? Оуэн полон сюрпризов. Я делаю вычисления в уме.
– Разве в Италии сейчас не глубокая ночь?
– Да, поздно. – Теперь он стоит между двух гигантских сосен. Его лицо ничего не выражает, он машет телефоном контролируемыми, неспешными движениями. Для кого-то, кто внезапно прервал свой путь, чтобы вскарабкаться на валун, он выглядит абсолютно спокойным относительно своей неудачи. – Я пытаюсь поймать ее перед тем, как она пойдет спать, но тут телефон не ловит.
– Мы, знаешь ли, в лесу, – замечаю я беспомощно. Оуэн не отвечает, и тогда я продолжаю: – Ну, я хочу пиццу. Скажи чао Козиме, своей итальянской девушке. – Прежде чем я продолжаю путь по тропинке, успеваю заметить на губах Оуэна улыбку.
* * *
В «Вероне» я встречаю Дженну Чоу и пару благородных синьор из сегодняшней сцены, которые сидят в кабинке у стойки с газировкой. Слава богу, Тайлера и Алиссу не видать. Я была бы не против передышки от его высокомерия и ее постоянного осуждения. Я юркаю на сиденье, Энтони подходит, чтобы принять наши заказы.
– Ух ты, Энтони! – Я стараюсь сдержать смех. – Ты выглядишь восхитительно.
На нем футболка, рисунок ткани которой напоминает средневековую рубаху, и на его тугих черных кудряшках – шляпа как у Робин Гуда, только на пару размеров меньше. Это ужасно и прекрасно.
– Меган, никакие твои слова не умалят мое достоинство, – говорит он с вызовом. Он осматривает комнату за моей спиной: – Эй, а где Билли?
– Он теперь Уилл, – поправляю я. – Он не придет, но Оуэн скоро будет тут. Он сейчас со своей девушкой говорит.
– С Козимой? – спрашивает Дженна с понимающей улыбкой. Все остальные за столом хихикают.
Я чувствую, что я чего-то не знаю.
– Да, а что?
– Ты же понимаешь, что она ненастоящая, да? – Кортни Грин отвечает с заговорщицкой ухмылкой. – Оуэн точно ее придумал. Никаких доказательств нет.
Энтони кашлянул.
– Ребят, у меня еще другие столы есть. Вы будете заказывать-то? – Он вытягивает из кармана перо. Не в силах сдержаться, я начинаю хохотать. Мы заказываем пару порций пиццы под названием «Банкет Бенволио» (пепперони, колбаса, перец, что кажется весьма вольной трактовкой оригинального текста), и Энтони бросает на меня последний строгий взгляд.
Оуэн является спустя пару минут, явно не в духе. Он садится в кабинку напротив меня. Не медля, я с улыбкой спрашиваю:
– Как там Козима?
– В пикселях, – бурчит он. Компания переглядывается. Я знаю, что Оуэн это заметил, потому что он устало поворачивается к Дженне.
– Ты же не думаешь до сих пор, что она ненастоящая, правда?
– Доказательств нет, – повторяет Кортни.
– Это нормальное поведение для труппы? – спрашивает меня Оуэн полушутливо раздраженным тоном. – Они меня допрашивают с первого дня, как я пришел в театральный класс, о моей настоящей, – он бросает взгляд на Кортни, – истинно реальной девушке.
– Привыкай лучше, – отвечаю я твердо. Уголки его губ загибаются вверх. – У нее есть Facebook? – Я пытаюсь дать ему шанс реабилитироваться. Я вытаскиваю из кармана телефон и открываю приложение.
Оуэн хмурится, будто слышал уже этот вопрос раньше.
– Козима считает социальные сети ерундой, – бормочет он.
Теперь и я улыбаюсь.
– Ужасно удобно. – Но прежде чем он успевает ответить, я вижу непрочитанное письмо в почте. Тема письма – «Ваше предстоящее собеседование в Театральный институт Южного Орегона»! Я теряю нить разговора о Козиме, пока мои глаза бегут по строчкам письма. Я откладывала мысли о собеседовании, но теперь до него осталось всего несколько дней, и я ни о чем не могу думать, кроме него. Мой живот скручивает еще сильнее, когда Энтони приносит масляную пиццу.
– Эй, э-э, Меган, – слышу я его тихий голос рядом. – Можно с тобой поговорить минутку?
Радуясь возможности отвлечься, я вскакиваю и следую за ним к стойке с салатами, где народу сильно меньше, чем в любой другой части ресторана.
– Что? Хочешь, чтобы я тебе принесла смену одежды? – спрашиваю я, когда мы останавливаемся.
Энтони склоняет голову набок, не оценив шутку.
– К твоему сведению, я собираюсь так одеться на твою свадьбу. И твою вторую свадьбу. И третью.
Я скрещиваю руки на груди, сдерживая улыбку.
– Ладно. Чую, пятая свадьба наконец удастся.
Он смеется.
– А вообще, – он понижает голос, – мне нужен твой мудрый совет.
– Насчет парней?
– Ну конечно.
– Тогда ты обратился по адресу. – Я облокачиваюсь на стойку. – Что такое?
– Эрик пригласил меня на вечеринку, – объясняет Энтони. – Но я не уверен, обычное ли это дружеское приглашение или что-то большее.
– Ну, а ты вообще уверен, что Эрик… – Я осекаюсь, когда замечаю, что мимо идет хостес и ведет за собой к столу семью из пяти человек. Ориентация Энтони вряд ли для кого-то тайна – все в школе точно знают, что он гей. Но, может, он не хочет, чтобы о его личной жизни знали коллеги и случайные соседи. – Ты уверен, что Эрик… – я пытаюсь снова, – …любит пиццу с колбасой? – заканчиваю я, морщась, и глаза Энтони раскрываются шире.
– Это было ужасно, – укоряет он.
– Да, – корчу я гримасу. – Но… все же?
Энтони делает глубокий вдох, будто ему нужно подготовиться, прежде чем выговорить следующие слова.
– Я не знаю, Меган. Я никогда не видел, чтобы он… Ее заказывал. Но я не знаю, любит ли он ее втайне. Если бы ему подали ее, может, он бы и не отказался. – Энтони закатывает глаза, уже почти ухмыляясь. – Я просто хочу понять, что такого рода приглашение значит для парней. Это точно дружеское? Или точно приглашение на свидание?
– Зависит от ситуации, – начинаю я. – Со мной бывало и так, и так. Когда Чарли пригласил меня на день рождения Кортни, я знала, что это свидание, потому что перед этим он настойчиво за мной ухаживал пару недель. А когда я пошла в кино с Крисом, то не знала, что думать. Ты же знаешь Криса. У него вообще мимика отсутствует на лице. А вот Дин…
– Ясно все с тобой, – вздыхает Энтони расстроенно, затем смотрит за мою спину. – Эй, Окита, подойди на секунду.
Я оборачиваюсь и вижу Оуэна у стойки с салатами, по понятным причинам пицца ему не понравилась. Его плечи напрягаются – ему не нравится, что его выделили.
– Мне нужно мнение парня-натурала, – продолжает Энтони. – Парень, который мне нравится, пригласил меня на вечеринку. Это свидание или просто нормальная вещь для ребят-натуралов?
В ту же секунду Оуэн становится очаровательно задумчивым. Его брови поднимаются, глаза осматривают комнату, яркие, как две лампочки.
– Я бы взвесил несколько факторов, – в итоге произносит он. – Насколько хорошо он к тебе расположен? Пригласил ли он кого-то еще из коллег? Каков был его тон?
– Эрик не особо общается с коллегами тут, – говорит Энтони, и я слышу, что он старательно подавляет радость в голосе. – Не думаю, что он еще кого-то позвал.
– Хороший знак, – предполагаю я.
Волнение Энтони все-таки прорывается.
– Отлично, тогда мне надо надеть тот синий пиджак?
– Ух. – Я кладу руку ему на плечо. – Мне кажется, для синего пиджака пока рановато.
– Я его надевал на наше второе свидание, – отстреливается Энтони. – Помнишь? Я нам приготовил карне асада[9 - Популярное в Центральной Америке блюдо – нарезанный полосками стейк из маринованной говядины.] – и насколько я помню, все прошло отлично.
И правда отлично, я помню это. Я тогда впервые по-настоящему поцеловалась с парнем, а Энтони – в последний раз поцеловался с девушкой. Готовит он просто великолепно. Пожалуй, абсолютно невозможно парню, который понравился Энтони (или девушке, как в случае с вашей покорной слугой), угоститься карне асада его приготовления и не влюбиться в него.
– Ты прав, – говорю я. – Это было превосходное свидание.
Я замечаю удивление на лице Оуэна. Он переводит взгляд с меня на Энтони, медленно складывая картинку в голове. Он скептически прищуривается.
– Погодите-ка… Вы встречались?
– Это было давно, – объясняю я, наблюдая за Энтони, который выглядит веселым. – Это было до того, как Энтони признал, что предпочитает пиццу с колбасой. – Энтони начинает хохотать, чуть не валясь на стойку с салатами.
– Ничего себе. – Оуэн снова внимательно смотрит на меня, как смотрел в лесу. В его темных глазах бесконечная глубина. – То есть то, что ты мне рассказала раньше, все-таки правда.
– О да, это правда, – говорю я.
– То есть мы согласны, – объявляет Энтони, не обращая внимания на нас с Оуэном. Он отлепляется от стойки. – Все-таки пиджак.
Женщина, сидящая в кабинке за его спиной, выразительно покашливает, глядя в его сторону.
– Черт, – бормочет Энтони, оглядываясь через плечо. – Мне нужно обслужить три стола, – он убегает, выхватывая на ходу свою шариковую ручку в виде пера.
Я иду вместе с Оуэном обратно к нашей кабинке и сажусь, вытаскивая телефон, чтобы подтвердить собеседование. Стоит только открыть это письмо, и на меня накатывает новая волна тошноты. Я не самая лучшая ученица – мой средний балл ниже 4.0, а резюме не набито внешкольной деятельностью. Я не Маделайн, у которой углубленная программа и общественная работа, и не Тайлер, к которому на бейсбольные игры с девятого класса приходят скауты.
Единственное, что меня действительно интересует в школе, – это режиссирование, и когда я думаю о колледже или вообще о будущем, ТИЮО – это для меня все. Я бы иначе не участвовала в постановке «Ромео и Джульетты». Я знаю, что мои режиссерские заслуги поставили меня в один ряд с лучшими кандидатами, но собеседование – это совсем другое дело: я не блещу красноречием и лоском в разговорах.
– Кому ты пишешь? – голос Кейт Доусон прерывает меня, а когда я поднимаю взгляд, она подмигивает.
– Наверняка Тайлеру. – Кортни многозначительно улыбается.
– Это точно Сексуальный Техник Уилл, – присоединяется Дженна.
– Если я кому-то пишу, то это необязательно парень. У меня и дела тоже есть, – огрызаюсь я прежде, чем успеваю себя одернуть. Все за столом замолкают, и я сразу же чувствую вину. Не то чтобы они сказали что-то злобное, и я действительно все время болтаю о парнях. Я бы просто хотела, чтобы они не предполагали, что я только это и делаю.
Я чувствую, что все ждут моего объяснения, но я никогда не была той, кто говорит о реальной жизни вроде колледжа или будущего. Куда легче быть Меган, к которой все привыкли, а свои разочарования переживать в одиночестве.
– Я напишу Уиллу попозже, – говорю я, растягивая губы в ухмылке.
Я вижу, как они переглядываются, все еще слишком напряженные, чтобы рассмеяться. Я опускаю взгляд на телефон и старательно делаю вид, что не замечаю их молчания.
– Что, если я организую групповой звонок по FaceTime с Козимой? Тогда вы мне поверите? – вставляет Оуэн.
Глаза всей компании загораются. Я облегченно выдыхаю, довольная, что разговор продолжается. Понимая, что Оуэн заговорил на неприятную для себя тему, чтобы отвести грозу от меня, я благодарно улыбаюсь ему, а затем отправляю электронное письмо.

Глава 5
Джульетта:
Мне об этой чести
И в мысль еще совсем не приходило.
Стиллмонт Хай не очень велика. Есть главное здание, за ним – спортивный зал, одно из моих любимых мест, потому что на физкультуре можно флиртовать практически без ограничений; и Центр искусств, где находится театральный класс и гораздо более аккуратный оркестровый класс. Сосны тут и там в четырехугольных двориках между зданиями (небольшими). Не очень уж много пространства.
Парадоксально, но школа выделяет нам семь минут на то, чтобы добраться от одного класса до другого. Целых семь минут. Этого времени достаточно, чтобы поцеловаться в кладовке оркестра или же чтобы наведаться к автомату с едой и напитками, съесть что-то, снова сходить к автомату – и все равно успеть на урок. Я провожу большую часть переменок, утешая Маделайн по поводу ее нагрузки по углубленной программе, а в последнее время еще и выслушивая очередную главу ее романа с Тайлером.
Сегодня мы не спеша прогуливаемся к туалетам на втором этаже. Кроме нас там только одна девочка, она выходит, и я изнутри кабинки слышу, как Маделайн снаружи кашлянула.
– Можно с тобой кое о чем поговорить? – спрашивает она непривычно застенчиво.
Я еще не закончила.
– Э-э… – Я нашариваю туалетную бумагу. – Ага.
– Это насчет Тайлера и… cекса, – говорит она, запинаясь.
– Я… – Я с трудом сдерживаю смех. – Мне нужна секундочка, Маделайн. Дай мне штаны натянуть.
– Да. Конечно. – Я практически слышу, как она краснеет.
Открыв дверцу кабинки и подойдя к раковине, я поворачиваюсь к ней.
– Ладно, выкладывай.
Ее лицо краснеет пуще прежнего.
– Тайлер что-то запланировал на эти выходные. Не говорит мне, что именно. Но я чую, знаешь, в нем этот настрой. – Ее веснушки не видны из-за красноты щек.
Я глубокомысленно киваю:
– Настрой. – Я жду от Маделайн разъяснения, но оно не следует, и я всматриваюсь в ее неуверенное лицо. – Ты ведь и раньше такой настрой уже чуяла, не правда ли?
– Ну, в этом и проблема, – говорит она тихо.
– Погоди… – Я закрываю кран, и тут меня осеняет: – Вы еще не занимались сексом?
– Мы занимались другими вещами, – спешит заверить Маделайн, будто я ее обвинила в преступлении. – И несколько раз казалось, что он хочет большего, но нет, мы еще это не делали. Я хотела…
Она многозначительно смотрит на меня. Я молча жду продолжения, пока не понимаю, что она имеет в виду.
– Вы не занимались сексом из-за меня? – выпаливаю я. Она просто смотрит на меня, краснея все сильнее. – Ты же знаешь, – продолжаю я более мягко, – что тебе не требуется мое разрешение, чтобы заняться сексом со своим парнем.
– Но это странновато. Последний человек, с кем у Тайлера был секс, – это ты, – поясняет она.
– Не думай об этом. – Я кладу руку на ее плечо. – Меня это совершенно не беспокоит, правда.
– Я рада, но дело не в этом… Ну, не только в этом. – Она смотрит в зеркало, избегая моего взгляда. – Просто мне иногда немного не по себе.
Я поднимаю брови.
– Не по себе? Тайлер с делом справиться может, но бояться там нечего.
Маделайн чуть улыбается.
– Полегче, ты о моем парне говоришь. – Но ее голос снова становится тихим, когда она продолжает: – Нет, я не Тайлера боюсь…
Я жду, не понимая, в чем дело. То, на что она намекает, звучит дико.
– Меня? – выдавливаю я.
Мысль о том, что Маделайн с ее великолепными темно-рыжими волосами, зелеными глазами и сказочным романом может считать кого-то вроде меня угрозой, просто нелепа. Мы с Тайлером просто были парой девственников, пытающихся вдвоем разобраться, что к чему, и ничем больше. Это доказанный закон вселенной: я не та девушка, которую парни помнят.
– Ну да. – Она пожимает плечами. – У вас с Тайлером были спонтанные, волнующие, романтические отношения. Вы были такой парой, за которой все наблюдают. Вы горели ярко…
– И выгорели, – перебиваю я.
– Когда вы были вместе, это было страстно, – возражает Маделайн, и в ее голосе звучит отчаяние. – Я просто боюсь, что после тебя ему меня будет недостаточно.
– Маделайн. – Я беру ее за руку и заставляю посмотреть мне в глаза. – Тайлер сейчас влюблен в тебя. Ты просто надумываешь.
– Надеюсь, что так. – Кажется, я ее не убедила. – Но вы с Тайлером были друг для друга первыми. Я с этим не могу тягаться.
– Первыми? Да какая разница?
Я же выбрала Тайлера своим первым не потому, что он мой «Единственный». Я просто знала, что чувствовала к нему что-то большее, чем к предыдущим парням. Тайлер мне нравился, и пожалуй, я считала, что могу его полюбить. Я хотела с ним сблизиться. Я не особо верила, что встретила родственную душу (в Стиллмонт Хай, это же смешно), но я хотела и физической стороны отношений. Есть что-то в том, чтобы духовную связь перевести в физическую, романтику сделать реальностью; это уникально и невероятно привлекательно. Хоть я и знала, что эти отношения закончатся, в проведенные вместе моменты я чувствовала наконец, что могу выйти из-за кулис в центр сцены.
Но это никак не влияет на положение Тайлера в списке парней, с которыми я займусь сексом. Он был моим первым, потому что был особенным – но его не делало особенным для меня то, что он был первым.
– Нет ничего примечательного в том, что Тайлер был моим первым. Поверь мне, – говорю я Маделайн.
– Для тебя, может, и нет, – говорит она, уставившись в пол.
А для Тайлера? Меня это застает врасплох. Если для него это значило так много, мы не расстались бы. Но это я Маделайн не стану говорить. И все же тоненький голосок в моей голове спрашивает, почему Маделайн об этом задумалась и не говорил ли об этом Тайлер.
Звенит звонок, и у меня уходит секунда на то, чтобы осознать, что мы умудрились потратить всю перемену. Маделайн в панике – уверена, она еще ни разу не опаздывала на урок. Я бы засмеялась, если бы не была под таким впечатлением от сказанного ей только что.
Но я не хочу, чтобы она уходила, все еще переживая о моих отношениях с Тайлером.
– Вы с Тайлером – идеальная пара, и у вас будет идеальный первый раз, – успеваю сказать я, пока Маделайн спешно поднимает сумку. – Как бывший эксперт по сексуальной жизни Тайлера Даннинга, – продолжаю я шутливо, – я абсолютно уверена, что ты его поразишь.
– Спасибо, Меган, правда, – говорит она, запыхавшись, и бросается бежать в класс. Я выхожу за ней, все еще думая о том, что она сказала ранее.
Не то чтобы у меня оставались чувства к Тайлеру или я хотела его вернуть. Просто неожиданно весьма приятно оказалось узнать, что то, что было между нами, не забыто бесследно, даже если он на грядущих выходных будет заниматься нежной, неуклюжей подростковой любовью с моей лучшей подругой.
* * *
И все же, к сожалению, после школы в кровати с Тайлером оказываюсь я.
В бутафорской кровати, точнее. Под наблюдением всей труппы. Мы в театральном классе. Пластиковые стулья выставлены рядами перед тем местом, которое мы используем как сцену.
Это даже не кровать Джульетты. Она осталась от весеннего мюзикла, «Богемы», и совершенно не вписывается в эпоху – она черная, кованая, явно из девяностых годов. Уилл еще не закончил ни один из элементов декораций, но работал над ними после уроков без рубашки – я видела, потому что использовала любую возможность поглазеть на него.
Мы репетируем акт третий, сцену пятую, ту, где Ромео и Джульетта просыпаются вместе после их собственной ночи нежной, (возможно) неуклюжей подростковой любви. Мы оба лежим на боку, Тайлер за моей спиной, и он прижимается ко мне бедрами чуть сильнее, чем нужно. Из-за этой близости в сочетании с его глазами Ромео я снова думаю о словах Маделайн. Не в хорошем смысле – мне просто неловко.
– Начинайте, когда готовы, – говорит нам Джоди из первого ряда сидений, выставленных в театральном классе.
Прежде чем я успеваю начать сцену, чувствую, как Тайлер заправляет прядь моих волос за ухо. А затем целует меня в висок. Я дергаюсь и чуть не разбиваю ему губу.
– Хорошо, Тайлер, – отзывается Джоди. – Мне это понравилось.
Я быстро проговариваю свои реплики, зная, что чем скорее закончу эту сцену, тем скорее смогу выбраться из этой кровати.
– Уж ты идешь? Еще не скоро день… То соловья, не жаворонка голос в твой боязливый слух вонзился звоном… Ночью всегда поет он на гранате…
Джоди меня перебивает:
– Джульетта убеждает Ромео вернуться в постель. А у тебя получается, будто она ждет не дождется, когда же он уйдет. – Она сжимает губы в полуулыбку, будто зная, как точна ее характеристика. Некоторые члены труппы хохочут в зале, и я замечаю, что Алисса раздраженно закатывает глаза.
– Ну, я… – начинаю я, пытаясь отыскать какую-нибудь интерпретацию, которая бы объяснила мой дискомфорт. – Мне бы хотелось сделать Джульетту более дерзкой. Знаете, осовременить ее. – Честное слово, будь я режиссером, такой подход мне бы понравился.
Джоди задумчиво кивает.
– Хорошо, но ты все равно должна сыграть эту сцену как следует, – говорит она. – Давайте сначала.
Я закрываю глаза и делаю глубокий вдох, отыскивая свою внутреннюю Джульетту. Когда я открываю их, Тайлер смотрит на меня сверху вниз дразняще-томным взглядом.
– Уходишь ты! – рявкаю я, зная, что сливаю эту сцену в трубу. Но я просто не могу выносить Тайлера. Выражение его лица меняется, и влюбленный Ромео исчезает из его черт. Он просто Тайлер, рассерженный на свою бывшую девушку.
Я сажусь и смотрю в лицо Джоди.
– Ладно, я понимаю, что это слишком, но…
– Меган, – обрывает она меня. – Дерзкая Джульетта уместна тогда, когда она встречает Ромео. Но не здесь. Мы должны поверить, что Джульетта так влюблена в Ромео, что готова за него умереть. – Я замечаю, как Алисса самодовольно наблюдает за мной из зала. – Тебе нужно провести побольше времени с этой пьесой, – продолжает Джоди. – Действительно разобраться, как проникнуть в голову Джульетты.
Я бросаю на Джоди взгляд, говорящий – «вы знали, что так будет».
– Ладно, – отвечаю я, хотя и знаю, что это невозможно. Лучшее, на что я могу надеяться, – это притвориться. Но неважно, получится у меня или нет, напоминаю я себе. Я не актриса, я не рождена для того, чтобы быть в свете софитов. Я просто хочу получить свою строчку в резюме и пережить эту постановку.

Глава 6
Ромео:
Куда мне дальше, если сердце здесь?
Стой, глыба персти,
и стремися к центру!
Я возвращаюсь домой, а там бардак.
Репетиция закончилась, я наконец могу выбросить Джульетту из головы и сконцентрироваться на чем-то важном. Я спешу в свою комнату, где натягиваю свой самый профессионально выглядящий наряд – песочное платье, которое я обычно не ношу, и пиджак, позаимствованный из шкафа Роуз. Пытаясь успокоить нервы, я иду обратно вниз.
Мне нужно уходить через десять минут на интервью в ТИЮО. Но сначала я роюсь в куче папиных бумаг и липких игрушек Эрин. Я распечатала свое творческое резюме перед школой и точно помню, что оставила его на кухонной стойке, которая, видимо, за последние восемь часов успела стать жертвой стихийного бедствия. Я отодвигаю одну из поделок Эрин и неуклюже впечатываюсь рукой в каплю клея с блестками. Хоть это бы действительно выделило мое резюме среди прочих, я буду строга с сестрой, если она превратила мое резюме в свою художественную работу в стиле блестящего импрессионизма.
Взгляд мой падает на то, что лежит под каляками Эрин, и я замираю.
Это журнал с недвижимостью. Но не орегонский, какой я видела в домах у друзей, а нью-йоркский.
Я в удивлении беру его в руки. «С чего бы папе и Роуз держать журнал с домами в Нью-Йорке?» Но стоит мне сформулировать вопрос, как ответ уже известен, и внезапно мое беспокойство по поводу интервью кажется таким далеким.
– Если ты ищешь свое резюме, я его переложила на столик у двери. – Я едва слышу голос Роуз с дивана. Она в последнее время часто ложится подремать в середине дня.
Я даже не благодарю ее, потому что уже взбираюсь вверх по ступеням с журналом в руке. Сначала я проверяю папину спальню. Его рабочий стол пуст, если не считать стопки смет из средней школы, где он заместитель директора. Очевидный следующий пункт – соседняя комната. Открывая дверь, я слышу его приглушенный голос, читающий «Сбежавшего кролика».
– Пап! – Я пытаюсь дать ему понять, что дело срочное, но говорю шепотом, потому что заметила, как Эрин в своей кроватке клюет носом.
Папа смотрит на меня с укоризной и на цыпочках выходит из комнаты. Только закрыв тихонько дверь, он поворачивается наконец ко мне, все еще со «Сбежавшим кроликом» в руках.
– Я ее только уложил, Меган. Надеюсь, у тебя что-то важное.
– Мы переезжаем в Нью-Йорк? – Я поднимаю журнал. – И когда ты мне собирался сказать?
Промелькнувшее в его глазах чувство вины подтверждает то, что часть меня еще надеялась опровергнуть.
– Ничего пока не решено, – говорит он после паузы. Неважно, как мягок и ровен его тон, – я едва могу посмотреть ему в глаза. Он скрывал от меня важнейшее семейное решение.
Мне очень сложно сдерживаться и говорить тихо.
– Но вы выбираете дом.
– С будущим ребенком и подрастающей Эрин нам потребуется больше места, – он говорит с терпением, которое применял на моих глазах в разговорах со взвинченными семиклассниками.
– И поэтому вы ищете в Нью-Йорке?
– Роуз хочет быть поближе к родителям, пока дети маленькие. – Я слышу, как в его голос прокрадывается раздражение.
– И ты не собирался мне сказать, что мы переезжаем в Нью-Йорк через… Я даже не знаю когда! – Я вдруг понимаю, что скомкала журнал в руке. – Ты ожидаешь, что я просто соберу чемоданы и перееду на другой конец страны вообще без предупреждения?
Выражение его лица меняется. Внезапно он выглядит удивленным, даже немного виноватым.
– О нет, Меган. Ничего такого не произойдет, пока ты не окончишь школу и не обустроишься в колледже.
Вот теперь картинка сложилась. Это не мы переезжаем в Нью-Йорк. Это они переезжают в Нью-Йорк.
В некотором смысле это естественное продолжение того, что происходило последние три года. Сначала папа женился на другой, потом у него появилась Эрин и новая семья. И теперь они собираются уехать из города, где он вырастил меня, и начать все сначала в другом месте, наконец закрывая последнюю главу истории папиной бывшей семьи.
Я открываю рот, чтобы возразить, но потом понимаю, что просто хочу прекратить этот разговор.
– Мне нужно ехать на интервью, – бормочу я. – Ну, чтобы я могла поступить в колледж и мне было куда податься, когда вы все переедете, – я сую ему в руки скомканный журнал и лечу вниз по ступеням, прежде чем он может позвать меня обратно.
– Удачи, – вяло желает Роуз, когда я выбегаю в дверь.
* * *
Пытаясь выбросить этот разговор из головы, я сажусь в машину и выкручиваю звук магнитолы на максимум, хотя я и не в том настроении, чтобы слушать диск Mumford amp; Sons, который для меня записала Маделайн из лучших побуждений.
Я выезжаю на Редвудскую трассу впервые за много месяцев. Тяжелые облака нависают в небе, и дождь настойчиво молотит по моим окнам – в это время года он идет постоянно. Я нечасто выбираюсь из Стиллмонта, потому что за городом нет ничего интересного. Клуб для всех возрастов на 46-й трассе совсем дурацкий, и я только изредка вытаскиваю Маделайн на концерты в Эшленде. Ее любимая инди-фолк музыка не особо пересекается с моими фаворитами – Ramones и Nirvana.
Единственная дополнительная причина, по которой я могу поехать по этой трассе, вдоль которой растут тридцатиметровые секвойи, – это ТИЮО. А именно – июньские и декабрьские постановки на главной сцене. Первые пару раз после маминого переезда мне было больно ехать туда одной. До развода мы ездили туда вместе, но в отсутствие мамы, которая могла убедить папу поехать, я раздумывала, хочу ли ехать в одиночку. В конце концов я решила, что возможность увидеть лучший студенческий театр в Орегоне слишком хороша, чтобы от нее отказываться. Я посетила все постановки за последние три года – от «Отелло» до «Чикаго».
Вот почему я знаю эту часовую дорогу через лес наизусть. Взору не за что зацепиться, кроме деревьев, так что мои мысли возвращаются к идеальным домикам из каталога недвижимости, и я, не раздумывая, тянусь к телефону, чтобы позвонить Маделайн и рассказать ей все по громкой связи. Она умеет выслушать – она не приукрашивает и не дает непрошеных советов, просто дает мне выговориться. Это немного помогает, как всегда.
Когда мы прощаемся, секвойи уже уступают место торговым центрам и студенческим магазинчикам Эшленда. Я паркуюсь на гостевой парковке рядом с геометрическим бетонным комплексом зданий ТИЮО и остаюсь на пару минут в машине, пытаясь развеять тяжелые мысли и о репетиции, и о ссоре с папой. Не лучший настрой перед самым важным собеседованием в моей жизни.
Я отличаюсь от большинства студентов ТИЮО, которые пошли туда, потому что любят театр. У меня наоборот – я люблю театр благодаря ТИЮО. Еще до того, как я узнала, что живу рядом с одним из лучших театральных институтов в стране, меня дважды в год притаскивали сюда на их постановки на главной сцене. Я каждый раз ворчала, но стоило мне хмуро вопросить, зачем нам ехать, мама объясняла, что театр важен для нашей семьи. Она обожала рассказывать их с папой историю: как они влюбились друг в друга, когда оба работали над организацией студенческой постановки «Моей прекрасной леди».
Меня это не волновало вплоть до восьмого класса, а потом все изменилось. Я чувствовала, как моя семья разрушается – каждое утро родители ругались шепотом, а каждый вечер папа ложился спать на диване. Я теперь знаю – когда мама объявила, что мы едем на «Сон в летнюю ночь», это была последняя попытка разжечь чувства, которые они потеряли. Очевидно, что это не сработало, но когда занавес опустился, я осознала, что целых три волшебных часа не чувствовала распад своей семьи. Папа держал маму за руку, а в антракте они даже смеялись, пытаясь объяснить сюжет тринадцатилетней мне.
Я этого не сознавала до той постановки «Сна в летнюю ночь», но для моей семьи театр никогда не был просто поводом выйти в свет. Он делал нас единым целым. Неважно, что ненадолго, неважно, насколько ужасно все было, когда мы возвращались домой. Что-то было особое в театре, безупречная ценность мгновения, когда истории воплощаются в жизнь. Можно отложить книгу или поставить кино на паузу, но пьеса дышит прямо перед тобой – она не может быть остановлена. Поэтому я пошла в театральный кружок в девятом классе, и это держало меня с тех пор.
Я открываю на телефоне карту расположения зданий и направляюсь к режиссерскому факультету. Мое собеседование в кабинете профессора Солсбери, и кажется, он прямо рядом с маленькой театральной студией, где всего несколько зрительских рядов и нет кулис. Войдя в здание, я смотрю на маленький театр, где пара студентов клеит на пол разметку для актеров.
Я слышу, как они обмениваются замечаниями по поводу сценической интерпретации, используя театральный сленг, и на мгновение ощущаю себя как дома. Неважно, где живут мои родители. Вот все, что мне нужно. Это и будет моим домом.
Чувствуя прилив уверенности, я стучу в дверь профессора Солсбери и вхожу, когда он говорит: «Открыто!»
Он сидит за столом, погруженный в пьесу. Его серая оксфордская рубашка помята, будто он в ней спал, и он выглядит не сильно старше студентов.
– Привет, Меган, рад познакомиться! – говорит он с обезоруживающим энтузиазмом.
– Э-э, ага, ну, спасибо, что пригласили. – Я занимаю место напротив его стола. – Я принесла резюме, если вы хотите взглянуть…
– Подготовились! – Он тянется к листу бумаги в моей руке, глаза его загораются. – Это мне нравится. – Он изучает его секунду, и я чувствую, как расслабляюсь при виде одобрения на его лице. – Вы режиссировали впечатляюще разнообразный набор материала. Особенно с учетом вашего возраста, – продолжает он. – Я вижу, вы справлялись с требованиями к освещению и декорациям – это превосходный опыт.
– Так и есть, – вставляю я. – Это мне очень помогло решить, как режиссировать «Двенадцатую ночь».
Он кивает, кратко взглянув на меня. Его глаза возвращаются к странице.
– Вы ставили мюзикл – «Вестсайдскую историю», мой любимый, – и пару экспериментальных пьес, но похоже, что большая часть вашей работы посвящена Шекспиру.
– Он лучше всех, – говорю я. – Оригинальное мнение, понимаю.
Он смеется и кладет резюме на стол. Затем смотрит мне прямо в глаза.
– Так почему вы выбрали режиссуру, Меган?
Я готова к этому вопросу:
– Потому что в театре я как дома. Это единственное место, где я становлюсь частью того, что объединяет людей или переносит их куда-то, – решительно чеканю я.
– Видно, что вы любите театр. – Он изучает меня, его голос становится серьезнее. – Но я хочу знать, почему вы – режиссер.
– По правде говоря, я от природы не актриса, – говорю я. – Я не чувствую себя расслабленной, искренней или созидательной, когда передо мной зрители.
Солсбери мягко улыбается мне.
– Ну, в какой-то мере вам придется к этому привыкнуть. У нас есть требование иметь актерский опыт, которое, насколько я вижу, вы еще не выполнили.
– Не беспокойтесь, – легко отвечаю я. – Я его выдержу.
– Выдержать его – это одно дело. – Его улыбка пропадает. – Требование установлено не просто так. Хоть и сложно выступать перед зрительным залом, но научиться входить в роль означает глубже понимать эмоции, которые должна выражать каждая сцена. Это сделает вас лучше как режиссера. Даже Шекспир, полагаю, научился чему-то, когда играл в своих собственных пьесах.
Внутри у меня все обрывается. Не просто потому, что в глазах у Солсбери теперь появилась неуверенность, а потому, что я знаю, что он прав. Казалось просто отмахиваться от критики Джоди на репетициях и говорить себе, что мне это безразлично. Но если я хочу стать настоящим режиссером, то не могу махнуть рукой на выступления на сцене просто потому, что мне они некомфортны.
– Вы случайно не задействованы в стиллмонтской постановке «Ромео и Джульетты»? – Его вопрос застает меня врасплох. Здешние профессора не могут же всерьез следить за каждой местной школьной постановкой?
Ладони мои начинают потеть, и я складываю их на коленях.
– Я, э-э… – Нет смысла это скрывать. – Я – Джульетта.
Глаза Солсбери снова загораются.
– Что ж, жду с нетерпением, когда увижу вашу актерскую игру.
– Вы… что? – запинаюсь я.
– В декабре, – отвечает он. – Ну, школьная программа на Орегонском Шекспировском фестивале. Я туда езжу с факультетской группой каждый год.
«Ну конечно. Конечно же».
Стоило мне только подумать, что проблема с Джульеттой не может больше усугубиться. Хватало неприятностей от выступления в главной роли перед Джоди, всей школой, а также ярыми любителями Шекспира, которые приедут на фестиваль. Теперь мне еще нужно будет выйти на сцену, зная, что меня оценивает факультет университета моей мечты. Я вспоминаю, как Энтони говорил, что представители Джульярда будут там, оценивать его, но актерская игра – это то, в чем Энтони хорош. Он потратил бессчетные часы на отшлифовку этого навыка. А я буду выглядеть посмешищем, и все представители ТИЮО это будут наблюдать.
Я выдавливаю улыбку.
– Я… с нетерпением жду встречи там, – только и могу я выговорить.

Глава 7
Хор:
На смертном ложе страсть
былая издыхает
И жадно новая наследства ожидает:
Краса, смущавшая мечтателя покой,
Померкла пред Джульеттиной красой.
Войдя на репетицию в понедельник, я замечаю, что кровати из «Богемы» не видать. «Слава богу». Передняя часть комнаты не обставлена как сцена, и я знаю, это может означать только одно – Джоди проводит занятие тет-а-тет с кем-то, у кого монолог. Я только надеюсь, что не со мной. Она выходит из своего кабинета, и я невольно начинаю ерзать, пока остальные ученики заходят. Она молча наблюдает, пока все не рассаживаются по местам, и вот звенит звонок.
– Энтони, – вызывает она, и я чувствую, как плечи расслабляются в облегчении, – время монолога. – Энтони вскидывает вверх кулак на своем месте, явно обрадованный тем, что предстоит час беспрерывной работы над его ролью. – Все остальные, – продолжает она, – разбивайтесь на пары, заучивайте слова.
Мое облегчение оборачивается раздражением. Энтони был бы моим партнером. В его отсутствие я оглядываю комнату в поисках замены. Все разбиваются по парам. Я замечаю, что Тайлер смотрит на меня, вопросительно вздернув бровь. Есть определенная логика в том, чтобы Ромео и Джульетте работать вместе, понимаю. Но после пятничной сцены в постели и смутивших меня признаний Маделайн относительно нашего с Тайлером первого раза я хочу от него отстраниться еще сильнее обычного.
Я демонстративно смотрю в другую сторону, и мои глаза цепляются за знакомую копну темных волос. Оуэн говорит с Алиссой. Прежде чем он угодит в ее когти, я бросаюсь к нему и хватаю за рукав.
– Ты мне нужен, – говорю я ему на ухо, толкая его вперед.
Он оборачивается, на лице снова появляется его удивленное выражение (как я уже успела понять, оно у него почти всегда), и он вопросительно изгибает одну длинную бровь:
– Здравый смысл подсказывает, что твой партнер вон там. – И он кивает в сторону Тайлера. – Ну, Ромео?
Я корчу гримасу.
– Ромео и Джульетта? Нет, нет, нет. – Я фыркаю. – Брат Лоренцо и Джульетта – вот им действительно есть над чем поработать.
Оуэн смеется. Он смотрит через плечо, где Тайлер делано протягивает руку группке десятиклассниц.
– Сегодня он и правда особенно несносный.
Мы выходим в коридор и направляемся к актовому залу. Джоди требует тишины на время репетиций тет-а-тет, и обычно мы используем этот шанс, чтобы позаниматься на улице, но сегодня дождь. Так что вместо этого мы направляемся к театру, где достаточно пространства для всех пар, чтобы репетировать по углам комнаты, не мешая друг другу.
Правда, эта просторная зала иногда наполняется эхом, что раздражает. Когда двери закрываются за нами, я веду Оуэна по проходу к сцене.
– Ты хочешь репетировать реплики на сцене? – В его голосе изумление.
– Конечно, нет. – Я открываю дверь слева от первого ряда. – Мы пойдем за кулисы. У меня есть ключ от гримерки. Там тихо.
Я веду его вверх по темной лестнице, через пустые кулисы, в запертую комнату за сценой. Оуэн следует за мной, его шаги мягко хрустят по дешевому ковру на ступенях. Я предполагаю, что он рассматривает фотографии труппы и команды прошлых постановок, вывешенных вдоль стены. Я их помню наизусть: «Красавица и Чудовище» в 2001 году, «Бриолин» в 2005-м, «Много шума из ничего» в 2014-м. Я помню, как была подавлена, когда узнала, что они ставили «Много шума» прямо перед тем, как я пошла в старшие классы.
Мы добираемся до верхнего уровня. То, что в Стиллмонте выполняет роль гримерки, скорее похоже на коридор. Она длинная и узкая, и там только один диван, покрытый подозрительными пятнами.
Оуэн осматривается, когда я закрываю дверь.
– Если зайдет Уилл и вы с ним опять станете строить друг другу глазки, то я сразу выйду вон. Тут слишком интимно. – Он плюхается на диван.
– Если зайдет Уилл, я сама тебя попрошу выйти вон, – пожимаю я плечами. – На этом диване с ним можно бы много чем заняться…
Оуэн морщится с преувеличенным отвращением:
– Это куда подробнее, чем я хотел.
Я плюхаюсь рядом с ним.
– Если бы только эти подробности были наяву. Не то чтобы он проявлял какую-то активность, – говорю я с большим разочарованием, чем рассчитывала показать.
Я знаю, что он заметил, потому что его выражение смягчается.
– Не вкладывай в это слишком многого. Уилл… нувосекс.
Я морщу нос.
– Он кто?
– Ну, знаешь, как нувориш. – Оуэн машет рукой, его колени выступают далеко за краешек дивана. – Уилл только что стал сексуальным, – говорит он, – и он не знаком с этикетом для подобных ситуаций.
Я поднимаю бровь:
– Подобных ситуаций?
– Ну… – Я замечаю, что он краснеет. – Когда девушка, э-э, заинтересовалась им.
– Заинтересовалась – это мягко сказано, – заявляю я. – Ты его друг. Подтолкни его в моем направлении, а лучше, знаешь, пихни со всей силы, – говорю я полушутливо, вытягивая свой сценарий и открывая его на пятом акте. – Желаешь пройтись по твоей сцене с братом Джованни?
– Желаю – это сильно сказано. – Его губы немного изгибаются, и я смеюсь. «Он быстро соображает», – думаю я, и не впервые. – Но да, типа того, – добавляет он.
Я открываю вторую сцену и произношу громко и ясно:
– Брат во святом Франциске! Здравствуй, брат! – Оуэн отшатывается, и я тыкаю пальцем в страницу. – Нет, правда, это реплика брата Джованни.
Он опускает взгляд.
– Ладно, – поднимает глаза, пытаясь не читать с листа. Он смущенно сглатывает. – Ах, это брат Джованни! – Его взгляд возвращается к странице. – Ты вернулся? – заканчивает он.
– Это не считается, – перебиваю я. – Ты даже и не начинал заучивать наизусть, так?
– У меня было мало времени, – бурчит он, энергично качая ногой один или два раза. – Случился прорыв в моей следующей пьесе, и я провел все выходные, делая заметки.
Заинтригованная, я откладываю сценарий.
– Что, правда? Можно посмотреть?
– Нет! – выпаливает он, а затем принимает смущенный вид. – Просто она еще далека от завершения, – говорит он, потирая шею.
– О чем она? – Я не то чтобы часто встречала подростков-писателей, и мне, пожалуй, интересно узнать, о чем пишет именно Оуэн Окита.
Оуэн краснеет до бордового цвета.
– Вообще-то, меня вдохновил наш разговор на прошлой неделе.
– Ух ты. – Я кладу руку на грудь, в шутку польщенная. – Я всегда мечтала быть увековеченной в пьесе.
Его губы трогает улыбка.
– Она о Розалине. Из «Ромео и Джульетты», – продолжает он. – О ней в оригинале нет вообще ничего, но в шекспировской Вероне у нее могла быть своя жизнь и целая история. Она могла быть чем-то большим, чем просто ранним эпизодом в чьей-то чужой любовной истории.
Его слова меня обескураживают. Я разочарована сильнее, чем готова признать, тем, что именно на это я вдохновила Оуэна.
– История Розалины не так интересна, как история Джульетты, – говорю я тихо. – В этом вроде все дело.
– Она могла бы быть интересной. – Оуэн бросается на ее защиту, и я его не виню. Я и правда сейчас уничижительно отозвалась о его пьесе. – Но мне сложно представить, как Розалина думает.
– Поэтому ты за все выходные не нашел времени выучить реплики, – отвечаю я.
Он пожимает плечами.
– Просто о ней не так много написано в «Ромео и Джульетте», и сложно понять образ мыслей этого второстепенного персонажа, которого события пьесы оставили в странном положении. – Он складывает пополам сценарий на коленях, большие пальцы его измазаны темно-синими чернилами. – Мне нужно найти ее вектор. Ее сердце разбито? А может, она злорадствует по поводу смерти Ромео?
– Или знает, что судьба не сулит ей роковой любви, и пытается убедить себя, что это не так уж плохо. – Эта мысль срывается у меня с губ прежде, чем я успеваю понять, откуда она взялась. Надеясь, что Оуэн не увидит в моем комментарии скрытого смысла, я резко встаю.
Он только осторожно кивает.
– Это отличная мысль, – говорит он, и взгляд его затуманивается. Выглядит так, будто он перенесся в другой мир или замкнулся в собственной голове. Это тот же самый взгляд, который я наблюдала в лесу и в ресторане в день нашей встречи, и его отточенным чертам лица он очень идет.
Кто-то стучит в дверь гримерки, и Оуэн моргает. Я чувствую неведомое ранее разочарование, когда этот отрешенный взгляд исчезает с его лица. Я тащусь к двери, надеясь, что это не Джоди или кто-нибудь еще, кто пришел на нас наорать, – вообще-то нам не полагается быть одним в гримерке без преподавателя.
Вместо этого я вижу на пороге Маделайн, которая вертит и дергает шнурки на своей школьной толстовке с нервной улыбкой.
– Привет, Маделайн. Не все в курсе того, что мы тут, правда? – Я быстро заглядываю за ее спину.
– Что? – Она выглядит растерянной. – Нет, Тайлер сказал мне, что вы двое в зале, так что я подумала, что найду вас здесь… – Она замолкает, явно смущенная. – Можно с тобой поговорить минутку?
– Ага. – Я распахиваю дверь. – Что такое?
– Э-э… – Она заглядывает мне за спину, видя Оуэна на диване. – Только с тобой?
– Да. Конечно, – говорю я, вспоминая наш разговор в туалете и осознавая, что именно у нее на уме. Я выхожу из гримерки и закрываю за собой дверь. – Это случайно не связано с тем, что Тайлер сегодня в исключительно прекрасном настроении? – спрашиваю я, пока Маделайн отводит меня подальше, чтобы разговор не услышал Оуэн.
Она поворачивается ко мне с легкой улыбкой:
– У нас был секс.
– У тебя был секс на выходных, и ты мне рассказываешь об этом только после уроков? Я требую деталей в качестве моральной компенсации. – Я шутливо скрещиваю руки, изображая строгость.
Она кусает губу.
– Правда? Я пойму, если…
– Маделайн, прекрати, – говорю я ей, опуская руки и глядя ей в глаза. – Я твоя лучшая подруга. Я хочу знать ровно столько, сколько ты хочешь рассказать. – Ее улыбка снова играет на губах, щеки покрываются легким румянцем. – Это было идеально? – наседаю я.
– Он все распланировал, – начинает она нерешительно, голос подрагивает от волнения. Слова льются чем дальше, тем легче. – Он отвез нас в домик в лесу – ну, ты знаешь, их семейный, у озера. Приготовил ужин на двоих и даже достал бутылку родительского шампанского. Затем на закате мы пошли купаться голышом. Это было прекрасно, со звездами и всем таким, как в кино или на открытке. И когда мы вернулись в дом… – Маделайн оставляет это предложение незавершенным.
Я замолкаю, потому что перед моим взором встает не озеро под тысячей звезд. А диван в подвале Тайлера и звуки вечеринки труппы «Двенадцатой ночи», доносящиеся сверху. Мне понравилось то, что у нас было с Тайлером, понравилась близость с парнем, который мне был небезразличен, и в кои-то веки ощущение, что я важна. Будто я была главной героиней романтической истории. Но ни я, ни Тайлер не видели это грандиозным, судьбоносным событием. И обстановка, и время – все было не совсем из той категории вещей, о которых обычно пишут поэты.
И конечно, у Маделайн была идеальная ночь. Я рада, что она была идеальной. Правда рада. Пока Маделайн наблюдала за моей почти что беспрерывной чередой парней, я наблюдала ее проводящей все свободное время за учебой и волонтерской работой – вообще без парня, но постепенно становящейся тем невероятным, прекрасным человеком, кто она есть сейчас. Приятно видеть, что и в ее жизни теперь есть парень.
– Я же говорила тебе, что беспокоиться не о чем, – в итоге выговариваю я.
– Похоже на то. – Она заправляет выбившийся локон за ухо, мягко улыбаясь, глядя вниз. – Ну, мне пора обратно в библиотеку. Я просто хотела тебе рассказать лично.
– Я рада, что ты рассказала, – говорю я, но внезапно в моем животе открывается черная дыра. Я провожаю ее до лестницы. – Плавать в озере под звездами у красивого домика, – добавляю я, натягивая улыбку. – Вы даете нам, простым смертным, надежду на то, что настоящая любовь существует.
Она смеется.
– Существует, Меган. – Она широко улыбается и практически бегом спускается по ступеням.
Я стою в коридоре, и ее слова отдаются эхом в пространстве. Существует. Я не знаю, почему ее уверенность меня так расстраивает. Или почему, услышав рассказ Маделайн о ее идеальной ночи, я чувствую, будто у меня кусок свинца под легкими. Я знала, что это случится, и не лгала ей, когда сказала, что меня это не беспокоит. Но я думаю о том, о чем Маделайн умолчала. Тайлер подарил ей ночь, которую не дарил мне, потому что то, что между ними, – более реально, более ценно, чем то, что было у нас. В его голове наша ночь забыта, затерта чем-то лучшим.
«Как и должно быть», – напоминаю я себе. Они любят друг друга.
Но, видимо, мне понравилась идея того, что наш с Тайлером первый раз что-то для него значил, что меня запомнил один из моих парней. Вместо этого я осознаю, что как бы близко я ни чувствовала себя к центру нашей с Тайлером сцены, я все еще от него далека. Далеко не важна. Далеко не особенна.
Я пытаюсь отогнать это чувство. Я открываю дверь в гримерку и вижу, как Оуэн бормочет под нос свои строчки. Я вспоминаю, что он говорил о Розалине и как она не обязана быть всего лишь предвестницей чьего-то еще счастливого финала.
Маделайн и Тайлер идеальная пара – они как Ромео и Джульетта, только без трагедии. Я поняла, что их отношения особенные, сразу, с первого раза, когда они сели рядом пообедать, будучи парой. Маделайн засмеялась над чем-то сказанным Тайлером, и его глаза озарились таким светом, будто он в жизни ничего прекраснее не слышал. Это напомнило мне то, как папа улыбается Роуз. Некоторые вещи происходят, даже если ты пытаешься им препятствовать.
Но я не собираюсь оставаться всего лишь наблюдателем при их сказочном романе. Я не желаю Тайлера, но желаю быть желанной.
– Мне нужна твоя помощь с Уиллом, – прерываю я чтение Оуэна, присаживаясь рядом.
Он вскидывает голову:
– Ну, начнем с того, что я из-за тебя теперь сбился, – говорит он с раздражением в голосе, но захлопывает книгу и обращает внимание на меня. – А еще – ты в моей помощи не нуждаешься. Ты и сама отлично справляешься.
– Нет, не справляюсь, – признаюсь я. Я трижды видела, как Уилл строит декорации после уроков, и он все еще ни разу со мной не заговорил со дня первой встречи. – Ты мне только что рассказывал о Уилле-«нувосексе», вот такого рода подсказки мне нужны. Я мало о нем знаю, о том, чего от него ожидать, как его понять, что его интересует. Мне он нравится, – говорю я, – и я бы не хотела все испортить. Ты его друг – ты мог бы помочь.
Оуэн медлит с ответом. Он начинает щелкать ручкой о колено, и мне стоит всех моих сил сдержаться и не вырвать ее из его руки.
– Может неудобно получиться, если Уилл поймет, что я его пытаюсь с кем-то свести, – наконец говорит он.
Я чуть улыбаюсь, надеясь, что он не заметит, потому что его ответ – не отрицательный. Он знает, что я права.
Теперь он щелкает ручкой о блокнот, и мне приходит в голову идея, как его убедить.
– Я помогу тебе с пьесой. – Это звучит как утверждение, а не как предложение.
Ручка перестает щелкать, и он смотрит на меня то ли с любопытством, то ли с сомнением.
– Я не особо ищу соавтора, – мягко отвечает он.
– Не в качестве соавтора. – Я качаю головой. – Я помогу тебе понять персонаж Розалины. Ты сказал, что тебе сложно представить, как она думает. Посмотри только. Я же и есть Розалина. – Оуэн моргает, его лицо снова становится задумчивым. – Тебе понравилась моя мысль о том, что Розалина убеждает себя, что не хочет такой любви, как у Ромео с Джульеттой. Я тебе могу рассказать больше. Я знаю, каково это – наблюдать, как твой бывший влюбляется в кого-то так, что готов умереть ради своей половинки, и это повторяется снова и снова, – продолжаю я. – Я могла бы тебе рассказать о первых свиданиях, последних свиданиях, разрывах – о, эти разрывы.
Ему интересно, я вижу это по искорке в глазах. Но он только спрашивает:
– Разве это не будет странно? Если я буду тебя интервьюировать на тему твоих любовных историй. – Его уши розовеют.
– Для меня не будет странно. Я этого не стесняюсь, – говорю я, пожимая плечами. Но румянец расползается по щекам Оуэна, что дает мне понять – он не меня имеет в виду. Мне будет весело его шокировать рассказами, если он согласится. – Кроме того, – продолжаю я, – ты сам сказал, что на пьесу тебя вдохновила я. Ты же писатель, Оуэн. Как ты можешь отказываться от возможности получить настоящее, эмоциональное представление о персонаже? Это я тебе могу предоставить, – заключаю я победно.
Он раздумывает долго. Я вижу, как за его темными глазами поворачиваются шестеренки.
Я вытягиваю руку:
– Ну как, договор?
Он вкладывает свою ладонь в мою – и без малейшего колебания. Его пальцы охватывают мою руку, и его ладонь неожиданно жесткая.
– Договор, – отвечает он.
– Я точно не пожалею об этом, – говорю я и убираю руку.
Он сужает глаза.
– Ты… Ты, наверное, хотела сказать, что я не пожалею об этом?
– Ну да, это тоже. Но я знаю, что сама не буду жалеть, – отвечаю я, и Оуэн улыбается немного сконфуженно. – Начнем с моего первого бойфренда? Или с моего привычного ритуала после разрыва, или с чего?
Он роняет свой сценарий «Ромео и Джульетты» мне на колени.
– Ты можешь почитать за брата Джованни. Джоди меня выгонит, если я не запомню хоть что-то к концу сегодняшнего дня.

Глава 8
Ромео:
И горе наше будет
Нам в будущем бесед
предметом сладким.
Оуэн живет от меня всего в десяти минутах. В отличие от моей, его улица высажена деревьями, и, кажется, начало тропы для прогулок виднеется в квартале от того места, где я выхожу из машины. Его дом – одноэтажный, и машины перед ним нет. Лужайка коричневая, опавшие листья лежат кучами вдоль тротуара.
Я стучу в дверь, и Оуэн открывает почти мгновенно.
– Привет, – говорит он с улыбкой.
– Ух ты! – Я заглядываю через его плечо в гостиную. – Твой дом очень чистый. – Я уже и не помню, как выглядит чистый дом. Я на днях нашла на своей сумке прилипшую макаронину.
– Да? – Он пожимает плечами, но выглядит несколько польщенным. – Это потому что моя семья сейчас не дома.
Он ведет меня по коридору. На стенах совсем немного украшений – только пара фотографий в рамочках, где Оуэн и, судя по всему, его младший брат. Рядом с ними висит огромная черно-белая фотография мужчины-азиата, по-юношески красивого, в костюме в стиле семидесятых. Я останавливаюсь перед ней.
– Это твой отец? – спрашиваю я.
Оуэн оглядывается с озадаченным видом. Его взгляд находит фотографию, и губы растягиваются – он сдерживает смех.
– Моя мама мечтала бы об этом. Это Юдзиро Исихара, – говорит он. – Моя мама выросла в Киото, и когда она была подростком, он был по сути самой большой звездой в Японии. Она на нем была помешана. И до сих пор помешана, – добавляет он, – хотя он и умер тридцать лет назад.
– Черт. Твоя мама настоящая фанатка. – Я присматриваюсь к бровям и линии подбородка Юдзиро. – Впрочем, я ее понимаю.
– Отлично, – ворчит Оуэн, толкая дверь в свою комнату. – И ты туда же. – Я следую за ним, усмехаясь ему в спину.
Первое, что я замечаю в комнате Оуэна, – это киноафиши, развешенные по стенам. Но фильмы мне незнакомы – половина названий на французском, и изображения на большинстве из постеров такие сюрреалистичные, что я не могу разобрать, о чем фильмы.
– Ого, – говорю я и оборачиваюсь к Оуэну, который заметил, что я осматриваю комнату.
– Я неравнодушен к французскому кино, – говорит он небрежно.
– Да? А я и не заметила, – отвечаю я невозмутимо. – Но правда, как это увязано с Шекспиром и Юджином О’Нилом[10 - Американский драматург, лауреат Нобелевской премии по литературе 1936 года, лауреат Пулитцеровской премии.]?
Он ухмыляется и проводит рукой по волосам.
– Я многогранен, Меган.
Я прохожу в центр комнаты.
– Английский театр, французское кино, итальянская подружка… – Я ищу глазами фотографию Козимы на его захламленном комоде, на подозрительно чистом письменном столе и на подоконнике, где выставлены тома энциклопедии. – Она же не прервет нас звонком по FaceTime, не так ли?
– Нет, она уже пошла спать, – отвечает он нейтрально.
– Ну конечно же, – дразню я. Я подхожу к его столу и начинаю открывать ящички, в каждом из которых лежат впечатляющие стопки блокнотов.
– Прошу прощения, – слышу я за спиной. – Что именно ты делаешь с моими личными вещами?
Я оглядываюсь через плечо и вижу, что Оуэн прислонился к стене, скрестив руки на груди. Он отрывается от стены и пересекает комнату, чтобы закрыть ящик, за который я держусь.
– Ищу фотографию Козимы, – отвечаю я, будто это и так очевидно. – Она же не считает и фотографии тоже ерундой?
– Нет, – отвечает Оуэн прохладно. – Просто у меня нет ее фотографий, вот и все.
– Где вы с ней встретились? – спрашиваю я, не смутившись. Я поворачиваюсь к книжным полкам у его кровати. Маленькая обрамленная фотография Оуэна и Джордана времен средней школы располагается между красивым изданием «Великого Гэтсби» и собранием стихотворений Эмили Дикинсон[11 - Известная американская поэтесса XIX века.].
– В летнем театральном лагере в Нью-Йорке. – Звучит так, будто он обороняется. Я не вижу его лица, потому что зашла ему за спину, но уверена, что он покраснел.
– Ну, и какая она? – напираю я.
– Она из пригорода Болоньи. Она пишет темные, экспериментальные произведения про пригородную жизнь. Типа Дэвида Мэмета, только из Италии. Ее родители – местные политики.
– Ты вообще не ответил на мой вопрос.
Он поворачивается ко мне лицом, наклоняет голову вбок с растерянным видом.
– Нет, ответил.
– Нет, ну какая она? – повторяю я. – Ты мне сказал, что она пишет, где живет, но не кто она. Если придумываешь себе девушку, то нужно придать ей побольше фактуры, – не то чтобы я уверена в том, что он ее выдумал, но мне нравится его дразнить. – Для человека, пишущего пьесы, Оуэн, у тебя мог бы получиться персонаж и получше.
Он хмурится и поднимает бровь.
– Она общительная, у нее много друзей. И саркастичное чувство юмора. Так лучше?
Я ухмыляюсь.
– Уже ближе к делу, – бросаю я в ответ. – Но все еще не убедил.
– Тебе нужна помощь с Уиллом или нет? – громко спрашивает он. Не дожидаясь моего ответа, он продолжает: – Я думал, мы здесь для того, чтобы поработать над моей пьесой.
– Ладно, – говорю я, театрально вздыхая, затем сажусь на его кровать и откидываюсь на подушки. – Спрашивай, что хочешь.
Оуэн закатывает глаза при виде моей позы и садится за письменный стол. Он вынимает блокнот из верхнего ящика и внезапно весь меняется. Его плечи опускаются, он садится прямо, и его глаза впиваются в меня. Я жду, что он спросит, что я думаю о любви или о себе, что-то в этом духе, как мне кажется, заинтересовало бы драматурга.

Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «ЛитРес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (https://www.litres.ru/pages/biblio_book/?art=34377912) на ЛитРес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.

notes
Примечания

1
Здесь и далее цитируется трагедия Уильяма Шекспира «Ромео и Джульетта» в переводе А. А. Григорьева.

2
Комедия Уильяма Шекспира, предположительно созданная в 1599 или 1600 году.

3
Одно из крупнейших американских высших учебных заведений в области искусства и музыки. – Здесь и далее примечания переводчика.

4
Прозвище Шекспира в англоязычных странах.

5
Целые натуральные числа, расположенные в числовой последовательности таким образом, что каждое последующее число является суммой двух предыдущих чисел. Объясняет многие законы мироздания и другие закономерности.

6
Цитата из пьесы Уильяма Шекспира «Гамлет» в пер. А. Кронеберга.

7
Философско-литературное течение, сформированное в XIX веке в США, одной из основных идей которого является близость к природе.

8
Американская инди-фолк музыкальная группа.

9
Популярное в Центральной Америке блюдо – нарезанный полосками стейк из маринованной говядины.

10
Американский драматург, лауреат Нобелевской премии по литературе 1936 года, лауреат Пулитцеровской премии.

11
Известная американская поэтесса XIX века.