Читать онлайн книгу «Россиянин в Соединённом Королевстве» автора Зинаида Майорова

Россиянин в Соединённом Королевстве
Зинаида Майорова
Главы представляют собой законченные рассказы и повести в формате и жанре заданий из самоучителя по беллетристике "Русский в Англии". Среди персонажей встречаются как исторические личности из разных эпох и стран, так и вымышленные герои. Нейросетевые помощники при выполнении домашних заданий не использовались, аллюзии на классические и современные литературные произведения размещены в текстах рассказов сознательно, а не случайно.

Зинаида Майорова
Россиянин в Соединённом Королевстве

Домашнее задание №1: День святого Варфоломея

I
Папа Елизаветы I, королевы английской, поддался веянию Реформации и аннулировал свой брак с первой женой в 15.. году. Очень уж он хотел сына, а от первого брака у него была только дочь, Мария. После аннуляции брака родителей Марию «обнулили» – она превратилась в незаконнорождённого ребёнка, не имевшего никаких прав на наследство. Не то чтобы такие права были у неё до «обнуления»; ведь главным наследством была английская корона, которую до Марии ещё ни одна женщина не носила. Так что в лучшем случае корона могла бы достаться сыну Марии, если бы таковой родился до кончины своего дедушки-короля. После «обнуления» даже такая перспектива перешла в область бесплодных мечтаний. Из завидной невесты Мария превратилась в бесприданницу. Никому тогда и в голову не могло придти, что незаконнорождённая девочка станет первой в истории Англии королём-женщиной. Однако через четверть века после «обнуления» незамужняя Мария короновалась в Вестминстерском аббатстве. Католики и протестанты по-разному отнеслись к феминистской прихоти рока. На похоронах Марии I католический епископ сказал о ней: «Она была королевой в той же степени, что и королём.» Протестантский священнослужитель посвятил Марии I книгу под названием «Первый звук трубы против чудовищного правления женщин». Дело в том, что Мария I была ревностной защитницей католической веры. Когда на престол взошла Елизавета I, то католики и протестанты сразу изменили своё мнение о женщинах на троне. Английские протестанты признали её не только королём, но и главой независимой Англиканской церкви. Папа римский объявил Елизавету I нелегитимным монархом и освободил всех её подданных от богопротивной присяги на верность королеве.
Папе Ивана IV, царя российского, не было нужды затевать церковные реформы ради многожёнства. Православная церковь не запрещала повторный брак после развода. Поэтому Государь и Великий князь всея Руси Васил? III ??анновичъ развёлся со своей любимой первой женой Соломонией и женился на Елене Глинской. Очень уж он хотел ребёнка, а за двадцать лет совместной жизни Соломония так ни разу и не забеременела. Елена тоже забеременела далеко не сразу, причём злые языки приписали её репродуктивные успехи помощи финских ведьм. Скорее всего, у Василия была какая-то форма мужского бесплодия вроде «low sperm count», которая резко снижала вероятность зачатия. Василий скончался, когда его первенцу Ивану было всего три года. Елена стала правительницей огромной Московии. Ни католические, ни протестантские иерархи никак не прокомментировали эту первую в истории Нового времени геополитическую победу феминизма в Восточной Европе. Московия была слишком далеко от их главной арены борьбы за души христиан. Что касается православных иерархов, то митрополит Московский и всея Руси всецело поддерживал правительницу Елену. Ведь митрополитом он стал по желанию Василия III, дабы способствовать его разводу с Соломонией.
Примерно через двадцать лет после вышеописанных матримониальных рокировок между Англией и Россией завязались торговые отношения. Мария I дозволила английским купцам создать Московскую компанию, а Иван IV даровал компании эксклюзивные привилегии на территории России. Елизавета I, сменившая на престоле свою единокровную сестру, одобрила московское начинание. Выгоды торговли были несомненны; из России в Англию везли меха, из Англии в Россию – шерсть и прочие высокие достижения английской мануфактуры. Думается, кроме выгоды были тут замешаны и более глубокие соображения. Чувствуется здесь родство душ и сходство судеб английской королевы и российского царя. И Елизавета I, и Иван IV появились на свет в нарушение всех традиций и обычаев того времени. Так что им было против кого дружить. Неудивительно, что со временем Московская компания стала выполнять всё более и более деликатные миссии не вполне экономического характера.

II
Яков Бондарь шёл по Варварке в сторону Английского двора. Вдали уже виднелись белокаменные стены резиденции Московской компании. Яков служил в компании с двенадцати лет, сначала по своей наследственной специальности, а в последние годы за ум, предприимчивость и необыкновенные способности к языкам перевели его в особый отдел. Повышение нельзя было афишировать, ибо рядовые сотрудники компании не должны были ничего узнать о неторговых операциях официально несуществующего отдела. Для вида Яков продолжал выделывать бочки, только взял себе ученика, которому и поручал основную работу по производству тары для разнообразных напитков, закупаемых компанией. Особой популярностью пользовался варёный мёд с брусникой и клюквой, который замечательно хорошо готовила тётушка Якова, Агафья Федосеевна.
Поднявшись по широкой лестнице, Яков вошёл в кабинет своего начальника. Сэр М сидел за письменным столом с обычным своим брезгливым выражением на породистой английской физиономии. Настоящего имени сэра М Яков не знал, а ненастоящее не употреблял с тех пор, как пришёл в особый отдел. Разговаривали они с сэром М всегда на английском, потому что козней московитов сэр М опасался больше, чем козней своих соотечественников. Это был один из немногих пунктиков, в которых природная беспристрастность начальника давала сбой. Насколько Яков знал из личного опыта, англичане тоже на козни были горазды. Гадили иной раз ещё почище опричников.
Каково же было удивление Якова, когда сэр М обратился к нему по-русски.
– Здравствуй, Яшка, – процедил сэр М, почти не разжимая губ, – опять опаздываешь.
– Здравствуйте, боярин Мыслете, – после неуклюжей паузы ответил Яков, – я же точно по солнцу пришёл.
– Я сколько раз тебя просил приходить не по солнцу, а по часам? – проворчал новоиспечённый боярин.
– Так на Спасской башне часы уже вторую неделю как сломались, – начал оправдываться Яков, – чинить некому, все мастера разъехались.
Тут Яков удивился второй раз за утро, ибо сэр М вместо обычной тирады о безруких московитах, которые не умеют обращаться с техникой сами и не умеют создать комфортных условий для чужеземных мастеров, сразу перешёл к делу.
– Вдовствующая королева Франции замыслила разом разделаться с самыми важными протестантами у себя на родине, – начал сэр М. – Это прискорбно, но не в наших силах ей помешать. Однако по непроверенным пока данным она не собирается ограничиваться только своими соотечественниками. Эта мегера готовит покушение на Её Королевское Величество.
При этих словах и сэр М, и Яков одновременно посмотрели на портрет рыжеволосой длинноносой дамы, украшавший стену напротив окна. Дама смотрела на них, слегка поджав губы, пристальным оценивающим взглядом. Казалось, она вот-вот скажет что-нибудь вроде: «Джентльмены, если вы как следует постараетесь, то сможете предотвратить это ужасное преступление.»
– Наш агент успел передать лишь немногое до того, как его отравили, – продолжил сэр М. – Мы даже не знаем, как именно его отравили, хотя наши лучшие специалисты работают над этим. По-видимому, эта фурия каким-то образом подкупила одного из сотрудников нашей компании и собирается использовать его в качестве наёмного убийцы. Так она убьёт сразу двух зайцев: лишит Англию её законного монарха и представит дело так, будто убийство организовано московитами. Убийцей может быть любой сотрудник нашего отдела с русскими корнями.
С этими словами сэр М посмотрел прямо в глаза Якову, а тот с некоторым ужасом осознал, что лучший кандидат на роль убийцы – это он сам.

III
Когда Яков вышел с Английского двора, солнце стояло уже высоко. До дома дядюшки было рукой подать. Вдоль дороги цвела сирень, довольные хрюшки лежали в лужах; весна наконец прочно утвердилась в Москве. Якова воспитала папина сестра, уже упоминавшаяся Агафья Федосеевна. Он привык к Москве и не так раздражался от долгих зим, весенней распутицы и общей непредсказуемости бытия, как его коллеги по Московской компании.
Якову нужно было непременно поговорить с дядюшкой. Муж Агафьи Федосеевны работал в московском сыске, был там не последним человеком и вполне мог знать о сотрудниках компании такие вещи, которых не знал даже сэр М. Дядюшка обычно хаживал обедать домой, потому что никакая трактирная стряпня не могла сравниться с кулинарными изысками Агафьи Федосеевны.
Якову повезло, он как раз попал к началу обеда.
– Совсем ты отощал, Яшенька, – сокрушалась тётушка, подкладывая ему куски побольше, – Не ценят тебя на работе, не кормят.
– Волка ноги кормят, – возражал ей дядюшка, тщетно пытаясь защитить племянника от переедания, – Кому он нужен будет, если пузо отрастит?
– Тебе-то пузо чай не мешает, – ловко парировала тётушка, однако кормить племянника перестала.
Агафья Федосеевна очень тонко чувствовала, когда от кулинарных дел нужно переходить к серьёзному разговору. Она сразу поняла, что Яков пришёл не только ради телесной пищи, но и ради дядюшкиной премудрости.
– Скажи-ка, дядя, ведь недаром ведомство твоё следит за моими соработниками? – осторожно начал Яков. – Чай собрали важные сведения, а не токмо казну разбазарили?
– Что собрали, всё наше, – важно ответствовал дядя. – Сам понимаешь, сие есть тайна государственная.
– Мне государственных тайн не надобно, – открестился Яков, – а ежели заметили твои соглядатаи что-то диковинное, пустяк какой-нибудь необъяснимый, то о таком хотел бы я услышать.
Дядя задумался, оглаживая свою длинную бороду. Память у него была необъятная и при этом хорошо систематизированная. Однако система не мешала ему запоминать и то, что ни в какую систему не укладывалось.
– На Пасху странный мор приключился у одного твоего подельника в курятнике, – наконец сказал дядя.
Из описания внешности и места жительства подельника, Яков безошибочно определил, что речь идёт об агенте В. Выяснилось, что у В сдохло несколько кур. Само по себе это было явлением довольно обыденным, однако поражали симптомы куриного мора. Они были абсолютно разными у разных кур. Одна всю ночь страшно орала, что и привлекло внимание штатного наблюдателя. Другая не орала, а мирно клевала зёрна поутру, как вдруг все перья у неё встали дыбом. Третья в одночасье позеленела. Наблюдатель заподозрил было колдовство, тем более что по соседству жила известная знахарка. Однако расследование установило, что знахарка была в служебной командировке, принимала роды у жены нижегородского воеводы. Падёж кур списали на естественные причины и даже в отчёт не внесли. А дядя запомнил.
– Спасибо, дядя, – с чувством сказал Яков, – это хорошая зацепка.
Распрощавшись с дядюшкой и тётушкой, Яков вышел на улицу. Его прекрасное настроение не испортилось даже при виде двух опричников, во весь опор скакавших в его сторону. Служащие Московской компании обладали дипломатическим иммунитетом, их не могли арестовать государевы люди.
Яков как раз вспоминал привилегии, дарованные царём Иоанном IV Васильевичем, когда один из опричников ловко огрел его дубинкой по спине, повалив в грязь. Второй опричник не менее ловко связал Якова и забросил на спину заводной лошади. Вспышкой молнии сверкнула мысль, всё утро пытавшаяся пробиться из-за туч подсознания. Сэр М нарочно говорил на русском. Всем известно, что Английский двор прослушивается, а подслухи плохо понимают по-английски. А Яков ещё удивлялся, почему он не стал главным подозреваемым. Сэр М не стал его подозревать, потому что сэр М уже осудил его и приговорил. Да ещё и додумался, как привести приговор в исполнение чужими руками. Английский чистоплюй!
Тем временем лошади резво скакали в сторону Александровской слободы.

IV
Опричники не слишком торопились. Башни и купола Александровской слободы показались только на рассвете. С Яковом они обращались довольно прилично, от чего он испугался ещё сильнее. Его развязали сразу после выезда из Москвы, на большой дороге он бы всё равно никуда не делся. Недалеко от Троицы расположились в поле поужинать, но Якову кусок в горло не лез. Впрочем, после тётушкиного обеда можно было голодать неделю без особого вреда для здоровья. Опричники ели молча, да и вообще почти не разговаривали. Только молились, проезжая мимо церквей и монастырей.
В Александровской слободе все спешились, и Якова повели в какой-то подвал. Свет туда проникал лишь через узкие оконца под потолком, но лучше бы там и вовсе света не было. На стенах висели цепи и кандалы, а сами стены были покрыты бурыми пятнами. По-видимому, архитектор, выбравший для строительства белый камень, даже не предполагал, во что может превратиться загородная резиденция Василия III. Здесь Якова оставили одного. Дверь заперли снаружи, но к стене не приковали, и на том спасибо.
Один в подвале Яков оставался недолго. Раздался грохот, и в распахнутую дверь два громадных опричника пропихнули роскошное кресло. Даже не кресло, а облегчённый походно-полевого типа трон. Трон установили на возвышении, и сразу же в подвал зашёл богато одетый боярин в сопровождении ещё двух опричников с факелами. Опричники помогли боярину сесть на трон, факелы на мгновение осветили его лицо с рыжей бородой. От ужаса зрение на миг изменило Якову, потому что незакрытая бородой часть лица показалась ему как две капли воды похожей на лицо дамы на портрете, которое он не далее как вчера имел честь созерцать.
– Что дрожишь, холоп? – вопросил боярин, обращаясь к Якову. – Али чуешь вину за собой какую?
Яков благоразумно промолчал, не хватало ещё вслух стучать зубами. Впрочем, его собеседник и не ждал ответа.
– Все вы, холопы, передо мной виноваты, – продолжил он, – все на милость мою уповаете. Долготерпение моё испытываете. Я один за вас отвечаю. Донесли мне, что ты лучший, ты только сможешь защитить английскую голубицу от французской гадюки. А что я вижу? Трусливого зайца! Если лучшие из ваших таковы, то каковы же худшие?
Рыжебородый горестно наклонился, подперев подбородок рукой, и надолго замолчал. Яков тоже помалкивал, хотя дрожать уже перестал. Ему стало стыдно, что он подозревал сэра М в предательстве. Вот уж воистину страх лишает человека способности к рассуждению. Мог бы сразу догадаться, что в этом деле Московская компания будет работать в тесном контакте с российскими властями. Сам же ведь первым делом к дяде побежал за помощью. А сэр М повыше летает, вот и обратился за помощью Сами-Знаете-к-Кому.
То ли визави Якова умел читать мысли, то ли понял, что лучшего кандидата всё равно не найдёт, только он приободрился и перешёл на деловой тон.
– Слушай, холоп, внимательно, – заговорил он. – Дам я тебе тайную книгу, головой за неё отвечаешь. Собрана в ней вся мудрость человеческая о ядах и противоядиях. Хитра гадюка французская, но и ей не всё ведомо. Поможет тебе книга козни католические разоблачить.
Тут же один из опричников вручил Якову книгу в толстом кожаном переплёте.
– Есть вопросы? – осведомился хозяин книги, заметив, что Яков пытается открыть рот.
– Государь, за книгу премного тебе благодарен, – сказал Яков и сам удивился, что голос его звучит так же спокойно, как в кабинете сэра М. – Дозволь мне найти помощника, сведущего в тайном знании. Сам ведь я не смогу книгой воспользоваться, не тем наукам меня учили.
– О том не печалься, помощник тебе уже найден самый лучший.

V
У ворот Александровской слободы Якова ждал никто иной как сэр М в роскошной немецкой колымаге. Сэр М терпеть не мог быстрой верховой езды, вот и заказал себе в Риге это чудо техники. От переживаний и бессонной ночи Яков напрочь забыл, что сэр М не любит русские нежности, и полез обниматься со слезами на глазах. Хорошо хоть не забыл потом рассказать о подозрительном поведении кур агента В. Однако торопиться было некуда, оказалось, что агент В уехал в Париж ещё две недели назад. Ловить его было поздно. До самой Москвы больше ни о чём не говорили. Яков спал, а сэр М с негодованием изучал российские дороги и дураков, менявших лошадей на почтовых станциях.
В Москву въезжали в сумерках, но сэр М велел Якову немедленно идти за помощником и вести того на Английский двор для составления плана действий. Неведомый помощник жил неподалёку от дома, ныне пустующего, агента В. Поэтому дорогу Яков нашёл без труда. Уютный домик за зелёным забором сиял тремя окошками, будто приглашая посетителей.
Яков постучался в калитку, но никто не ответил. Он толкнул калитку, та была не заперта. Войдя во двор, Яков стал звать хозяина, но никто не откликался. Собаки во дворе не было, как будто хозяин лихих людей вовсе не боялся. В конце концов Яков постучал в дверь дома. Послышались лёгкие шаги, и на пороге появилась девица лет пятнадцати в домашнем платье.
– Что случилось? – спросила девица. – Жена рожает?
– Я не женат, – от неожиданности промямлил Яков, хотя вряд ли девицу интересовало его семейное положение.
– Заболел кто? – продолжала спрашивать настырная девица. – Да заходи внутрь, не стой на пороге. Расскажешь мне о своём горе.
Не успел Яков оглянуться, как уже сидел у самовара и пил чай с вареньем. Оказалось, что девица Алёна и есть та знаменитая знахарка, на которую пытались свалить куриный мор. Бабушка Алёны была родом из какого-то финского племени и приехала в Москву ещё при Василии III Иоанновиче. Папа Алёны был грек и научил дочь читать греческие и латинские книги. Папина учёность и бабушкины традиции зельеварения наложились на природные способности Алёны, сделав её главным медицинским светилом Москвы. Вот такой помощник, точнее помощница досталась Якову.
Сэр М встретил Алёну с обычной английской невозмутимостью, даже глазом не моргнул. Наверняка, заранее знал, кого им отрядят в подмогу для изучения тайной книги. Мог бы и Якова предупредить, между прочим.
Порешили, что Яков с Алёной двинутся северным путём в Англию, дабы на месте защитить Её Королевское Величество от злочестивых козней агента В. Морской путь в это время года быстрее сухопутного, так что агента В они опередят. Если корабль не потонет.
Была тут одна проблема. Очень уж не любили английские моряки женщин на корабле. Моряки были люди неплохие, но суеверные. Считали, что женщина приносит несчастье. А уж если проведают, что Алёна знахарка, так точно её за борт выбросят при первых же признаках бури.
– Это горе – всё не горе, – сказала им Алёна и ушла домой собираться.

VI
Знаете ли вы белые ночи? О вы не знаете белых ночей! Солнце лишь на час спускается за горизонт и тут же снова выныривает. Свет изливается на палубу корабля даже в полночь. Этим беззастенчиво пользовалась Алёна, читавшая тайную книгу по ночам. Правда, была она уже не Алёна, а Алан. Она переоделась в матросский костюм, и её совершенно невозможно было отличить от юнги. Пока добирались до Холмогор, Яков обучил Алёну английскому. Говорила она свободно, но с акцентом, поэтому решили выдать её за ирландского мальчика. По статусу Якову полагался прислужник, которого и изображала Алёна.
Поначалу Яков очень смущался, что Алёна живёт с ним в одной каюте, а потом привык и даже начал забывать, что она женщина. Они быстро подружились. Яков рассказывал Алёне об обычаях английского двора, жизни в Лондоне и тонкостях своей профессии. Алёна пересказывала практические аспекты тайной книги. Вместе они пытались предугадать, как именно агент В организует покушение. Не вызывало сомнений, что он использует яд по одному из многочисленных рецептов французской королевы-матери. Сложность была в многообразии ядов и способов отравления. Нужно было проработать все известные варианты и подготовиться к неизвестным.
У берегов Норвегии их застигла буря, но это только ускорило путешествие, так как ветер дул с севера. Вскоре корабль бросил якорь в устье Темзы. Яков и Алёна пересели на небольшую речную посудину и отправились в Букингемский дворец.
При дворе им назначили аудиенцию у миледи Х, внештатной сотрудницы Московской компании. Официально миледи Х служила фрейлиной Её Королевского Величества. Её настоящее имя было известно всей Англии.
Миледи Х внимательно прочла письмо от сэра М, которое ей первым делом вручил Яков. Где-то в середине письма она удивлённо подняла глаза на Алёну, которая так пока и не успела сменить костюм.
– Милочка, я немедленно займусь вашим туалетом, – проворковала миледи. – Вы заслуживаете лучшего к себе отношения. Путешествовать совсем одной в обществе этих неотёсанных мужчин – тяжёлое испытание для столь нежного создания.
– Вы очень добры, миледи, – вежливо проворковала в ответ Алёна.
– Вы прекрасно говорите по-английски, – порадовалась миледи. – Только акцент не вполне лондонский. Я думаю, вас лучше всего представить ко двору как мою шотландскую племянницу мисс Элен. Бедняжка живёт в такой ужасной кельтской глуши и говорит на такой бессмысленной гэльской тарабарщине, что ваше произношение на её фоне звучит по-королевски. Лишь бы нам не встретились настоящие шотландцы. К счастью, после низложения и ареста их королевы они не очень-то жалуют английский двор.
Очень скоро Яков полностью потерял нить женской беседы. Впрочем, его участие и не требовалось. Женщины его совершенно не замечали, как будто он был одним из многочисленных призраков, населявших дворец. В конце концов к леди Х вернулись её светские манеры и она поручила дворецкому отвести Якова в предназначенную ему комнату.
Через два часа Яков, одетый по последней лондонской моде, спустился к ужину. Через несколько минут дверь в столовую отворилась и вошла миледи Х с загадочной улыбкой на устах. Не успел Яков понять смысл её улыбки, как дверь опять отворилась, и на сей раз вошла Алёна. Только узнать её было невозможно. Волосы её были уложены в замысловатую причёску, бриллианты сияли на её пальцах, шее и ушах, платье открывало новые границы парижской моды. Яков покраснел и уткнулся глазами в тарелку. «Как же мы теперь работать-то вместе будем», – мелькнула в его голове последняя здравая мысль.

VII
Работать порешили так. Алёна под именем мисс Элен Гленарван из Малькольм-Касл будет изображать хищную охотницу за женихами, чтобы её присутствие на всех без исключения королевских приёмах не вызывало подозрений. Миледи Х на правах любящей тётушки будет постоянно встревать в беседы Алёны с ухажёрами, дабы защитить целомудрие племянницы. Только Якову они никак не могли подыскать места на этом празднике жизни.
– Если агент В узнает, что ты приехал из Москвы в Лондон, – озабоченно сказала миледи Якову, – то он заподозрит неладное и станет действовать слишком скрытно и осторожно.
– Да, – поддержала её Алёна, – наше преимущество в том, что мы знаем о планах агента В, а он не знает, что мы это знаем.
– Правильно ли я понял, – риторически поинтересовался взбешённый Яков, – что всю работу за меня будут делать две женщины?
– То, что мы женщины, никакой роли не играет, – с достоинством сказала миледи, – важно, что у нас есть хорошая легенда, а у тебя её нет.
– Зато у меня есть шпага, и я умею ею пользоваться, – не унимался Яков. – И у агента В тоже есть шпага, и учился он у лучших мастеров Европы. Вам не приходило в голову, что не преуспев в отравлении, он просто заколет Её Королевское Величество?
– Тогда он не уйдёт из дворца живым, – заметила миледи. – Стража убьёт его прямо на месте преступления. Если он убивает ради денег, то он не пойдёт на такой риск.
– А я не уверен, что он пошёл на это ради денег, – снова возразил Яков, не желая сдаваться, и вдруг осознал, что и правда не понимает мотивов агента В.
Воспоминания сами собой замелькали в голове Якова против его воли. Его первый день на Английском дворе; чужие неулыбчивые люди кругом, никому нет дела до застенчивого нескладного мальчика. С тех пор прошло десять лет, но он не забыл ощущения полной ненужности, которое в тот день испытал. И тут появился Майкл с белозубой улыбкой до ушей, чёрными кудрями до плеч и искренним интересом в бездонных синих глазах. «Ты новенький? – спросил Майкл. – Меня Майкл зовут, а тебя?» Майкл превращал в праздник даже самые унылые будни, учил Якова всему, что знал сам, и повышение Якова по службе вряд ли состоялось бы без такого обучения. Попав в особый отдел, Яков узнал, что Майкл работает там уже пятый год под кодовым именем агент В.
Пристальный взгляд Алёны вырвал Якова из потока воспоминаний.
– Ты хорошо знаешь агента В, – уверенно сказала она, – а я его совсем не знаю. Ты нам нужен.
– Тогда давайте думать, как провести Якова на королевские приёмы, не вызывая подозрений, – вздохнула миледи. – Нужно что-то безумное, за гранью правдоподобия, тогда все поверят. Что-нибудь такое русское.
При этих словах Яков сразу вспомнил своё путешествие в Александровскую слободу. Оно как нельзя лучше подходило под описание миледи. Перед глазами возникло рыжебородое лицо, на него наложился рыжеволосый портрет, и Якова осенило.
– Имею честь сообщить вам, – официально начал он, – что перед самым своим отъездом из Москвы я удостоился аудиенции Государя, Царя и Великого князя всея Руси Иоанна IV Васильевича. Государь уполномочил меня тайно открыть Её Королевскому Величеству мысль государеву в рассуждении женитьбы, а явно собрать все необходимые сведения о порядках английского двора. Таковые сведения государю потребуются, буде он решит приехать в Англию в качестве принца-консорта.
Безукоризненные английские манеры не помогли, и миледи открыла рот от изумления.
– Ай да Яков, ай да сукин сын, – наконец восхищённо проговорила она, – такое невозможно придумать! Никто не усомнится, что ты приехал за невестой царю.
Наутро о тайной миссии русского посла судачили на всех рыночных площадях Лондона.

VIII
Её Королевское Величество королева Англии, Франции и Ирландии Елизавета недовольно внимала речам лорда Роберта Дадли, графа Лестера. На свой парадный портрет она в этот момент вовсе не походила. Щёки её раскраснелись, из причёски выбился рыжий локон, глаза сверкали.
– Ваше Величество, я умоляю Вас отвергнуть это гнусное предложение северного тирана, – с чувством произнёс граф. – Он правит варварской страной, не знавшей закона и порядка. Да у них медведи по улицам ходят, и сами они живут как медведи. Их дикость лишена даже налёта цивилизованности.
Граф Лестер повторял свои аргументы уже не в первый раз и почти не давал проходу королеве, опасаясь женского непостоянства. С тех пор как королева назначила его конюшим, он не без оснований считался главным королевским фаворитом и теперь безудержно ревновал Елизавету к российскому царю. Якова несказанно радовал такой поворот дел, ибо граф был лучшим фехтовальщиком Англии, и его постоянное присутствие надёжно защищало королеву от вооружённого нападения. Если же убийца попытается бежать, то вступит в игру Яков. Граф Лестер этим летом разменял уже пятый десяток, не в его годы гоняться за агентами Московской компании.
– Лорд Дадли, это невыносимо, – прошипела королева. – Где ты наслушался этих бабьих сплетен? Никто не делал мне предложений. Посмотри, ты видишь здесь московское посольство? Или медведей?
При этих словах граф злобно покосился на скромно стоявшего в отдалении от трона Якова, но никак не прокомментировал присутствие последнего. Он зашёл с другого конца.
– Ваше Величество, простите мне, что оскверняю Ваш слух такими низменными подробностями, но я не могу молчать. Всем известно, что царь московитов похотлив как кролик и завёл себе целый гарем на манер арабских сатрапов. Он меняет жён как рукавицы. Ни одна не может насытить его бешеной страсти!
– Правда? – заинтересовалась королева.
Тут граф сообразил, что напрасно расхваливает соперника, и смущённо замолчал. Королева тоже молчала, радуясь минутной паузе в изрядно утомившей её беседе. Слышно стало, как мисс Элен щебечет с очередным кавалером, а её тётушка тщетно пытается пробудить в племяннице скромность и благоразумие. Всё как всегда, и этот королевский приём ничем не отличался от полудюжины предыдущих. Якову казалось, что он навеки застрял в Букингемском дворце и так и состарится здесь, безучастно наблюдая пикировку королевы с её фаворитом и бесконечный флирт мисс Элен.
Объявили очередного гостя, коим оказался лорд Фаунтлерой. Отупевший от безделья Яков не сразу сообразил, что нынешний лорд Фаунтлерой и есть Майкл, он же агент В. Покойный отец Майкла был младшим из трёх братьев. Старший унаследовал графский титул, а средний буквально на днях помер, поэтому наследником графа стал Майкл. Впрочем, его наследные права очень скоро могли перейти к новорождённому младенцу, потому что дядя-граф недавно женился, и жена его вот-вот должна была родить.
Пока Яков предавался генеалогическим изысканиям, Майкл успел учтиво поклониться королеве и теперь здоровался с остальными гостями. Обаяние его не знало границ, для каждого находил он тёплые слова, к каждому проявлял неподдельный интерес. Увидев Якова, он подмигнул ему и заметил: «Знаю, старина, зачем ты здесь, экономка мне всё разболтала, а её проговорилась молочница. Но молчу, молчу, ибо сие есть великая государственная тайна!» Яков невольно улыбнулся, хотя на душе у него кошки скребли.
Дальше случилось такое, что и описать невозможно. Как будто кошки превратились в тигров и проглотили душу Якова, довольно облизываясь.
Королева ушла, гости тоже понемногу расходились, и Яков стал пробираться в свою комнату бесконечными дворцовыми коридорами. В одном из тупиков он услышал звуки русской речи. До Якова долетали лишь отдельные слова, но он различил, что разговаривают двое – мужчина и женщина. Он еле успел спрятаться в нише за какой-то статуей, когда собеседники прошли мимо него. Женщиной была Алёна–Элен, а мужчиной – лорд Майкл Фаунтлерой.

IX
Это был конец. Миссия провалилась ещё до того, как Якова выбрали исполнителем. Миссия провалилась, когда царь выбрал злодейку Алёну. Змея грекофинская! Всем глаза отвела своим колдовством.
Яков достал из внутреннего кармана письмо сэра М с надписью: «Якову для прочтения строго после выполнения задания. Если Яков прочесть не сможет, то пусть прочтёт Алёна». Задание он не выполнил и вряд ли выполнит. Если Алёна снюхалась с Майклом, то вдвоём они смогут отравить всех монархов Европы, не вызвав ни малейших подозрений. В тайной книге чего только не было, Алёна многие вещи даже пересказывать не стала, настолько они были ужасны.
Книгу нужно вернуть. Уж на это Яков способен. Он убрал письмо обратно в карман и пошёл в комнату Алёны.
Алёна сидела перед зеркалом и расплетала сложносоставную причёску. Какая же она была красивая! Теперь, когда Яков собирался прервать с ней все отношения, он наконец мог признаться самому себе, что Алёна ему очень нравилась. Да что толку?
Не оборачиваясь, Алёна рассматривала отражение Якова в зеркале, пока он рассматривал её отражение.
– Ты видел, как я говорила с Майклом, но не знаешь, о чём, – сказала она.
Вечно она была на шаг впереди Якова. Но он не даст себя запутать.
– Отдай тайную книгу, – твёрдо потребовал он.
– Возьми у меня под подушкой, – без колебаний ответила Алёна.
Яков взял книгу и снова подошёл к зеркалу, чтобы последний раз взглянуть на отражение Алёны. На саму Алёну он бы не стал смотреть, а отражение как будто было её новой, незапятнанной предательством копией. На отражение можно было смотреть.
– Ты хочешь мне поверить, но боишься проиграть, – сказала Алёна. – А без меня ты уже проиграл. Чего же ты на самом деле боишься?
Яков понял, что попался. Он не сможет уйти, не выслушав Алёны. Он хочет поверить, что она на его стороне. Что у них общая сторона.
Он услышал историю почти что про себя самого. О девочке, рано оставшейся сиротой и влюбившейся в красивого и доброго соседа. Тот заботился о ней, и с годами ей стало казаться, что он тоже к ней неравнодушен. Несколько месяцев назад он предложил ей уехать с ним в Англию, где его ждало наследство от умирающего дяди. Только сначала он должен был отомстить за смерть отца. Он просил Алёну помочь ему. Она отказалась и в тот же вечер уехала в Нижний Новгород, чтобы больше его не видеть. Сегодня она увидела его снова.
– Откуда же мне было знать, что Михаил и есть агент В? – закончила свой рассказ Алёна, – Он сразу узнал меня, и я решила солгать ему, что не могу жить без него и воспользовалась твоим посольством, чтобы попасть в Лондон и разыскать его.
– Ты думаешь, он тебе поверил? – спросил Яков.
– Да, я в этом уверена, – ответила Алёна. – Он привык к своей неотразимости.
Яков задумался, а верит ли он Алёне. Её история прекрасно согласовывалась с деталями, которые он уже знал. А главное, её описание Майкла было удивительно точным. Майкл любил очаровывать людей и умел использовать людей. Он действовал по наитию, как птица поёт, и не вынашивал долгосрочных демонических замыслов, просто очарованных ему потом было легче использовать.
– Михаил посвятил меня в свои планы, – продолжила Алёна. – Я стану его сообщницей. Только мы с тобой внесём в его план небольшие исправления и дополнения. Мне нужна будет тайная книга.
Яков принял решение. Он вернул Алёне книгу. Заодно отдал ей письмо от сэра М. На всякий случай.

X
Накануне решающего королевского приёма Яков, Алёна и миледи Х провели генеральную репетицию пьесы «Отравление королевы». Главным драматургом был лорд Фаунтлерой, но артисты ему попались творческие, склонные к импровизации. Поэтому репетировали самостоятельно, без режиссёра.
Перед самым приёмом Алёна заставила Якова выпить какую-то горькую бурду из тонкостенной чашки изящной китайской работы. Даже удивительно, что стенки чашки не растворились от жгучего содержимого. Желудок Якова так точно чуть не расплавился. Ещё один повод заподозрить Алёну в предательстве. Как будто старых поводов было мало. Яков постоянно сомневался в своём решении, но от плана не отступал.
Когда начался приём, гостей сразу предупредили, что сегодня их ждёт сюрприз. Мисс Элен приготовила печенье по оригинальному китайскому рецепту, которым с ней поделился один из присутствующих в зале гостей. При этих словах все взоры невольно обратились на Якова, поскольку Россия и Китай с точки зрения английской аристократии мало чем отличались друг от друга. Внутри каждого печенья спрятано именное пожелание, поэтому нужно выбирать печенье в точном соответствии с указаниями мисс Элен. А чтобы никто ненароком не съел королевское печенье, последнее будет отмечено короной из марципана.
Гости заметно оживились, и даже граф Лестер ворчал в этот вечер меньше обычного. Он сообразил, что если Англия и Россия объединятся в одну державу, то откроется прекрасный торговый путь из Лондона в Пекин.
Наконец мисс Элен с огромным блюдом в руках стала обносить гостей экзотическим печеньем. Съев своё печенье Яков развернул свёрнутое трубочкой предсказание, таившееся внутри. На бумажке красивым почерком миледи Х было выведено: «Да поразит твоя шпага врагов быстрее молнии!» Судя по довольному виду лорда Фаунтлероя, стоявшего рядом, ему досталось столь же жизнеутверждающее пожелание. Многочисленные ухажёры мисс Элен прямо лучились от восхищения, читая свои персональные пророчества. Видно было, что Элен и её тётушка успели многое узнать об их сокровенных мечтах.
Мисс Элен уже почти добралась до трона, когда она наконец решила объявить гостям, кому они обязаны этим нежданным развлечением. Её звонкий голос разнёсся по всему залу: «Я изготовила печенье по рецепту лорда Фаунтлероя.» Гости обернулись к лорду Фаунтлерою и зааплодировали. Тот улыбнулся в ответ, но Яков отчётливо услышал, как он прошептал по-русски: «Сука … !»
Будто услышав его слова, в зал вбежала гончая собака графа Лестера. Это миледи Х неосмотрительно приоткрыла одну из дверей. Собака сразу бросилась к хозяину, по дороге чуть не сбив мисс Элен. Элен испуганно вскрикнула, пошатнулась и чуть не выронила блюдо. Граф Лестер галантно подхватил Элен и тем спас блюдо от падения, но одно печенье, то самое, с марципановой короной, успело с блюда соскользнуть. Гончая, не будь дура, подхватила его прямо на лету и тут же съела.
Гости дружно ахнули от такого вопиющего нарушения придворного церемониала, но их изумление быстро сменилось ужасом. Собака завизжала, задёргалась и издохла.
– Задержите лорда Фаунтлероя! – воскликнула королева.
– Стража, арестуйте мерзавца! – громовым голосом ретранслировал королевский приказ граф Лестер, обнажая шпагу.
Сам он благоразумно остался рядом с королевой. Та обняла его со спины. Со стороны казалось, что смертельно испуганная женщина прижимается к своему могучему защитнику. «Роберт, я вовсе не собиралась замуж за русского царя, – прошептала королева прямо в ухо графу, – это всё придумано, чтобы предотвратить покушение. Приходи ко мне сегодня ночевать, я расскажу тебе эту историю целиком.» Хотя граф Лестер изо всех сил старался сохранить на лице приличествующее случаю суровое выражение, губы его растянулись в улыбке.

XI
Якову было не до улыбок. Он преследовал лорда Майкла Фаунтлероя по запутанным дворцовым коридорам, которые Майкл, похоже, знал как свои пять пальцев. Он постоянно сворачивал в новые ответвления, и Якову стоило больших усилий не выпускать его из виду. Если бы не ежедневные пробежки вокруг Букингемского дворца, то Яков вряд ли удержал бы нужный темп. Завернув за очередной угол, он успел увидеть, как Майкл нырнул в дверь библиотеки. Это было на руку Якову, он провёл в библиотеке немало времени и знал все ходы и выходы.
Выхода было всего два. Первый скоро перекроет стража, Яков слышал приближающийся топот сапог. Яков кинулся ко второму выходу. Он надеялся застать Майкла врасплох, но тот оказался хитрее. Он запер первый выход на засов, да ещё и забаррикадировал его шкафом, и теперь спокойно поджидал Якова в библиотеке со шпагой наготове.
Пока тугодумная стража ломала дверь топорами, забыв о втором выходе, Яков с большим трудом отражал атаки Майкла.
– На что ты надеешься, Яша? – издевательски спросил Майкл, когда одна из его атак увенчалась успехом, и шпага пронзила левое плечо Якова. – Это ведь я учил тебя фехтовать.
– Зато я не учил тебя фехтовать, – огрызнулся Яков и попытался провести одну очень хитрую атаку, которой научился у графа Лестера.
Благородный граф охотно давал уроки русскому послу. Неизменные победы над московитом повышали его самооценку и помогали переносить холодность королевы.
Атака заключалась в ударе, потом финте «ин кварто», финте «ин сексте» и выпаде, заканчивающимся ударом по кисти. Выпад прошёл, и из правой руки Майкла закапала кровь. Рана была пустяковая и никак не могла сказаться на его боеспособности, но он начал отступать под натиском Якова. Тому уже не требовалось вспоминать приёмы графа Лестера, даже самые простецкие атаки Майкл отражал с большим трудом. Шпага его двигалась всё медленнее, в глазах застыл ужас поражения. В конце концов Майкл отпрыгнул за кресло и метнул шпагу в Якова. Это был жест отчаяния. Яков легко уклонился, и шпага вонзилась в дверцу шкафа на восемь дюймов. Майкл забился в угол, прикрываясь креслом.
– Как ты мог предать королеву? – спросил Яков, останавливаясь и опуская шпагу. – Чем тебя подкупили?
– Мне всего лишь показали протоколы допроса моего отца. Его казнили за участие в католическом заговоре против королевы Елизаветы, – ответил Майкл. – Мой отец был невиновен, против него не было ни одной улики. Его приговорили к смерти только за то, что он католик.
– Но ведь его приговорил судья, а не королева. Почему ты мстишь ей, а не ему? – удивился Яков.
– Королева отвечает за своих судей, – гневно крикнул Майкл. – Я бы и судью убил, но он давно помер.
Майкл явно тянул время, как будто ждал, что Яков чудесным образом исчезнет, освободив путь к бегству. Но дождался он только прихода стражи, наконец-то совладавшей с дверью и шкафом. Не успела стража увести Майкла, как в библиотеку впорхнула Алёна. Она сосредоточенно осматривала помещение, не обращая внимания ни на Майкла, ни, что обидно, на Якова. Глаза её остановились на шпаге Майкла, торчавшей из дверцы шкафа. Алёна подбежала к шкафу, открыла дверцу и стала внимательно изучать кончик шпаги.
Теперь и Яков заметил, что остриё шпаги измазано чем-то чёрным и вязким вроде смолы. Алёна осторожно обтёрла смолу платком и с минуту её всесторонне исследовала, только что на вкус не попробовала.
– Я угадала, – наконец торжествующе сказала она, как будто решила сложнейшую задачу. – Я угадала, каким ядом Майкл обработает шпагу.
Яков вдруг почувствовал, как ужасно болит плечо. Голова закружилась, шпага выпала из ослабевших пальцев. Алёна подбежала и обняла его. «Решила напоследок проявить хоть немного сочувствия к умирающему», – успел подумать Яков.

XII
(Письмо сэра М)
Дорогой Яков!
Я надеюсь, что Алёна помогла тебе справиться с агентом В, и теперь ты, а не она, читаешь эти строки. Возможно, агент В успел рассказать тебе о своём отце. Его отец действительно был осуждён несправедливо. Я внимательно изучил материалы дела, когда мне удалось получить к ним доступ, и не нашёл состава преступления. К сожалению, доступ к этим документам получила также и французская волчица и использовала их как оружие.
В том, что случилось с агентом В, есть и моя вина. Я должен был сам рассказать ему правду об его отце, не дожидаясь, пока это сделают за меня другие. Эту ошибку мне уже не исправить, но я могу исправить другую ошибку. Я расскажу тебе правду о твоих родителях. Они не погибли при кораблекрушении, как тебе рассказывали в детстве дядя с тётей.
Твои родители жили в Лондоне во время правления королевы Марии. Их приговорили к сожжению на костре как еретиков за то, что они не были католиками. Предчувствуя скорый арест, они попросили меня отвезти тебя в Москву к тёте. Когда я вернулся в Лондон, их уже казнили.
Я думаю, что история агента В научила тебя осторожному обращению со справедливостью, и ты не станешь никому мстить за смерть своих родителей. Справедливость – это слишком туманная цель, редко кто может поразить её с первой попытки. Я верю, что ты способен найти себе лучшую цель.
Искренне твой М
PS Не стесняйся в средствах, если захочешь показать Алёне Европу.
Голос Алёны, читавшей вслух письмо, дрожал от слёз. Она сидела у камина в глубоком кресле, так что её почти не было видно.
– Наверно, мне не стоило это читать, – обратилась она к невидимому собеседнику во втором кресле. – Это очень личное письмо.
Несколько минут в комнате стояла почти полная тишина, только потрескивали поленья в камине.
– А по-моему хорошо, что мы прочли это письмо вместе, – наконец ответил голос из второго кресла.
– Что ты собираешься делать? – спросила Алёна.
– Это зависит от тебя, – услышала она в ответ. – Ты ведь ещё не бывала в Париже?
На следующий день королева Елизавета торжественно посвятила Якова в рыцари за спасение жизни Её Королевского Величества от злодейского покушения. На церемонии присутствовал и граф Лестер, который теперь в Якове души не чаял.
– Встань, сэр Яков, защитник престола! – провозгласила королева.
Правда, в королевском произношении его имя прозвучало скорее как сэр Джеймс.
Яков не преминул рассказать графу Лестеру, как ему пригодилась графская фехтовальная наука. Хотя сам он так и не понял, что подействовало раньше, хитрый приём Лестера или зелье Алёны. Алёне удалось придумать противоядие, не без помощи тайной книги, которое само по себе никак не действовало, зато в сочетании с некоторыми ядами давало ярко выраженный бронебойный эффект. Чем-то похожим, по словам Алёны, пользовались легендарные берсерки. Правда, зелье давало и побочные эффекты в виде головокружения и сонливости, но это уж всегда так.
Королева решила помиловать несостоявшегося убийцу и отправить его в ссылку на Ямайку. Миледи Х убедила её, что такие кадры как Майкл на дороге не валяются, а ямайскому губернатору позарез нужен толковый помощник для защиты новых английских владений от Испании. Наказание в виде лишения всех титулов тоже применить не удалось, ибо Майкл успел лишиться титула естественным путём. У него родился племянник, маленький лорд Фаунтлерой.
Вечером Яков и Алёна уже стояли на палубе корабля, пересекавшего Ла-Манш.
– Всё хотел спросить, – начал Яков, – какое пророчество ты положила в печенье Майкла?
– «Сегодня ты начнешь новую жизнь.»

Домашнее задание №2: Сделка с царём
Комедия в одном действии

Д е й с т в у ю щ и е л и ц а
А й з е к – английский математик, физик и богослов
Т о б и а с – его ученик
М о и з – его слуга
Л о р д Р а г у э л л – английский дворянин
С а р а – его дочь
А н н а – её няня
П ё т р – российский царь
Л е т и ц и я «М а л е н ь к и й х е р у в и м» – его содержанка
Действие происходит в Лондоне

Д Е Й С Т В И Е П Е Р В О Е

С Ц Е Н А 1
Утро. Офис Айзека на монетном дворе.
Т о б и а с. Что? есть время, сэр Айзек? Допустимо ли мыслить о нём отдельно от пространства?
А й з е к. Бросьте эти ваши еврейские штучки, Тобиас. Время – это очень просто. Мы можем думать о нём как о прямой, тянущейся из бесконечности прошлого в бесконечность будущего. Мы можем измерять время в наших физических опытах, сопоставляя временны?м интервалам числа. Что ещё вам нужно знать о времени?
Т о б и а с. Не сочтите за дерзость, сэр, мы меряем время с помощью циклических процессов. В часах стрелки бегают по кругу, день – это период обращения Земли вокруг своей оси, год – это период обращения Земли вокруг Солнца. Не правильней ли думать о времени как о системе согласованных циклов или окружностей?
А й з е к. Тобиас, вечно вы всё усложняете. Так у вас получится не математика, а теология. Математика и физика – науки экспериментальные. Если наша модель согласуется с экспериментом и даёт правильные предсказания, то зачем её усложнять? Что может быть проще прямой?
Т о б и а с (задумчиво). Окружность совершенна. Она не имеет ни начала, ни конца. Как вечность.
А й з е к (раздражённо). Кончайте вы уже со своей вечностью. Это совершенно не научная концепция. Как вы собираетесь измерять вечность?
Т о б и а с. Простите, сэр, мою настойчивость, разве математика занимается только измерениями? Разве великий Евклид не превратил геометрию, изначально бывшую наукой об измерениях, в науку об умозрительных рассуждениях? Разве мы меряем углы при основании равнобедренного треугольника, чтобы убедиться в их равенстве? Мы рассуждаем, и путём ясных и точных рассуждений выводим теоремы из постулатов.
А й з е к (в сторону). Ох уж этот дедуктивный метод!
Т о б и а с. Когда-нибудь математики откроют постулаты вечности, и мы сможем рассуждать о ней так же строго, как сейчас рассуждаем о треугольниках.
А й з е к. Мне нравится ваш энтузиазм, Тобиас. Жаль, что вы не испытываете такого же энтузиазма, когда надо делать что-то полезное, и не помогаете мне с моими алхимическими опытами. Мне всё приходится делать одному.
Т о б и а с. Простите меня, сэр, я крайне чувствителен к реактивам, которые вы используете. Когда они попадают мне на руки, моя кожа краснеет и покрывается язвами. А когда я вдыхаю пары кипящих смесей, то глаза мои слезятся, и я начинаю чихать и кашлять.
А й з е к. Ерунда, вам просто неприятен запах, который издают изобретённые мною субстанции. Я уже вплотную приблизился к разгадке тайны философского камня, а чем ближе к цели, тем больше вони.
Т о б и а с (печально). Я искренне сожалею, сэр, что ничем не могу быть полезен вам в ваших алхимических опытах.
А й з е к. Ладно, не переживайте. Но помните, что для научных свершений нужны не только чистый разум и холодное сердце, но и руки, которые не боятся грязной работы.
Т о б и а с. Сэр, я никогда не забуду ваших мудрых наставлений.
Молчание. Айзек смотрит на часы.
А й з е к. Скоро к нам пожалует царь. Он необычайно пунктуален, когда дело касается работы. Зато по ночам закатывает такие дебоши, что даже до меня доходят скандальные подробности. Хотя я стараюсь отвращаться от всякой непристойности и терпеть не могу, когда пересказывают сплетни. Вот не далее как вчера я услышал, что царь поселил в своём доме актрису для блудного сожительства.
Т о б и а с (краснея). Сэр, давайте не будем говорить об этом.
А й з е к. Сам я не видел, но рассказывают, будто она так прекрасна, что люди принимают её за ангела. Хотя всем известно об её беспутном образе жизни.
Т о б и а с (красный как рак). Сэр, пожалуйста, прошу вас, давайте лучше поговорим о математике.
А й з е к. Так что если встретишься с ней, Тобиас, постарайся не смотреть на неё, чтобы избежать соблазна.
Т о б и а с. Сэр!
А й з е к. Я был обязан предупредить тебя. Кстати, царь Пётр якшается не только с актрисами. По дороге в Англию он посетил этого шарлатана Лейбница и беседовал с ним о его версии математического анализа. Нашёл у кого учиться! Ведь Лейбниц даже не может правильно продифференцировать произведение. Он искренне полагает, что производная произведения двух функций равна произведению их производных. Вот что делает с людьми дедуктивный метод, Тобиас. А ведь простейшего эксперимента достаточно, чтобы разоблачить заблуждения Лейбница.
Т о б и а с. Позвольте заметить сэр, что у герра Лейбница есть и чрезвычайно интересные идеи, а не только ошибки.
А й з е к. Это какие же? Уж не алфавит ли человеческой мысли? Он возомнил, что может придумать систему, в которой истинность любого утверждения можно проверить арифметическим вычислением. Человек разумен, потому что трижды два равно шести. И такими примитивными методами он надеется описать всю мудрость Вселенной? Просто складывая и перемножая числа?
Т о б и а с. Насколько я знаю, герр Лейбниц лелеял такие надежды в молодые годы, но с возрастом понял, что нельзя обойтись конечным числом арифметических действий. Даже один единственный акт познания требует бесконечного количества действий.
А й з е к. Тобиас, вы опять всё усложняете. Познание – это просто. Внутри загорается свет, и вы видите то, что было сокрыто во мраке. Вам очевидно, что это истина.
Бой часов. На последнем ударе в комнату заходит Пётр.
Т о б и а с. Здравствуйте, Ваше Величество! Мой учитель, сэр Айзек (кланяется в сторону Айзека), позвал меня, чтобы переводить вашу беседу.
П ё т р. Это хорошо, а то мои толмачи в науках не разумеют. Ещё переврут что-нибудь. Только давай без титулов ко мне обращайся, нечего время терять. Где так русский хорошо выучил?
Т о б и а с. Я родился в России, когда мои родители жили там по торговым делам. С детства говорю по-русски.
П ё т р. А не хочешь на родину вернуться? Мне очень нужны учёные люди на службе, а то одни дураки кругом.
Т о б и а с. Спасибо за предложение, государь, сожалею, что не могу принять его. Не хочу покидать своего учителя.
П ё т р. Смотри, если передумаешь, то приходи ко мне. В Лондоне уже каждая собака знает мой адрес. Только не тяни, а то мои царственные брат и сестра спят и видят, как бы меня из Англии спровадить.
А й з е к (нетерпеливо). Про меня не забыли?
Т о б и а с (обращаясь к Петру). Мой учитель интересуется, о чём высокородному гостю угодно расспросить его?
П ё т р. О денежной реформе и борьбе с фальшивомонетчиками. Хочу перенять его опыт, чтобы и в своём государстве порядок наконец навести. Только вначале задам вопрос не для пользы государственной, а для души. Давно он меня мучает, с тех пор как с Лейбницем поговорил.
Тобиас переводит слова Петра Айзеку.
А й з е к. А нечего было с Лейбницем говорить.
Т о б и а с (обращаясь к Петру). Мой учитель с нетерпением ожидает вашего вопроса.
П ё т р. Лейбниц долго мне рассказывал про анализ бесконечно малых, который он разработал. Научил меня функции дифференцировать. Но не сходятся мои вычисления с его. То ли я чего не понял, то ли Лейбниц брешет. Не равна производная произведения произведению производных, ох, не равна.

С Ц Е Н А 2
День. Сад в поместье Рагуэллов.
А н н а. Что, мисс, и этого жениха спровадили?
С а р а. Ах, Анна, он был ничем не лучше предыдущих!
А н н а. И не говорите, мисс Сара! Все они белокурые бестии.
С а р а (укоризненно). Анна, разве можно говорить так о знатных лордах, которых подбирает для меня мой любящий отец?
А н н а. Последний просто был баран бараном. Овен златорунный!
С а р а. Ты слишком строго его судишь.
А н н а. Помните, мисс, он даже не знал, кто такой Евклид. А совести хватило свататься к девице, прочитавшей Евклида от корки до корки.
С а р а. Он не виноват, что когда он рос, в его доме не было ни одной книги.
А н н а. Что это вы его жалеете, мисс Сара? Уж не вздумали ли вы вернуть его обратно?
С а р а. Нет, конечно. Если я выйду за него замуж, он тут же продаст мою библиотеку и купит ещё с полдюжины племенных жеребцов. Я жеребцами не интересуюсь, мне нужны книги.
А н н а. Книги нужны, да, а всё-таки хорошо бы и деток завести. Хочу успеть на старости лет младенцев понянчить. Как вас нянчила, мисс.
С а р а. Нет, Анна, я никогда не выйду замуж.
А н н а. Почему, мисс?
С а р а (обрывая лепестки ромашки). Не спрашивай, Анна.
Молчание. Анна хитро улыбается.
А н н а. А помните, мисс, как вы познакомились с мистером Тобиасом?
С а р а. Да, как будто это было вчера.
А н н а. Прошло уже три года.
С а р а. Правда?
А н н а. Ровно три года,
С а р а. Да, действительно, как раз весной профессор посоветовал мне позаниматься с его учеником, который много лет постигал науки под его руководством. Я думала, что встречу седовласого старца, а в комнату вошёл мальчишка не сильно старше меня. Я еле удержалась от смеха.
А н н а. Теперь он уже не мальчик, бороду бреет.
С а р а. Как он хорошо всё объяснял!
А н н а. А помните вечеринку у декана Тринити-колледжа? Он отмечал день рожденья своей дочки и уговорил мистера Тобиаса спеть для гостей.
С а р а (краснеет). У него такой красивый голос, но это был единственный раз, когда он согласился спеть. Я никогда этого не забуду.
Напевает.
With smiling words and tender touch,
Man offers little and asks for so much.
He loves in the breathless excitement of night…

А н н а. А знаете, почему он согласился спеть, мисс Сара?
С а р а. Нет.
А н н а. Потому что вы там были.
С а р а (смеётся). Какая же ты выдумщица, Анна! При чём тут я? Это же у дочки декана был день рожденья, а не у меня.
А н н а. Но пел он для вас. Я это видела.
Молчание. Сара обрывает лепестки ещё одной ромашки.
А н н а. Мисс Сара, разве вам не нравится мистер Тобиас?
С а р а. Я н-не д-думала об этом.
А н н а. Так подумайте, мисс! Какие у него волосы, густые, чёрные и блестящие, как вороново крыло. Глаза большие и тёмные, как бархат ночи. Как он может не нравиться?
С а р а. Да ты просто сводница, Анна!
А н н а. А губы, мисс! Как лепестки лилии.
С а р а (в сторону). О, ты прекрасен, возлюбленный мой, и любезен! и ложе у нас – зелень; кровли домов наших – кедры, потолки наши – кипарисы.
А н н а. Что вы сказали, мисс? Старею я, слышу плохо.
С а р а. Я никогда не замечала, чтобы Тобиас проявлял ко мне такой же интерес, как мои женихи. Да и если бы он посватался ко мне, никто из родственников не принял бы его. Мне даже страшно подумать, что стала бы говорить герцогиня Мария, дочь покойного лорда Алекса.
А н н а. Зато из вас выйдет такая красивая пара. Вы – как сильфида в лунном сиянии, он – как бездонное звёздное небо.
С а р а. Как ты поэтично говоришь, Анна.
Задумывается, потом говорит стихами.
Открылась бездна звёзд полна,
Звездам числа нет, бездне – дна.

А н н а. Это вы придумали, мисс?
С а р а. Нет, это ты придумала, а я только зарифмовала.
По дорожке к ним идёт лорд Рагуэлл.
Л о р д Р а г у э л л. Сара, дочь моя, я не понимаю этого. Почему ты отказала лорду Грейстоку?
С а р а. Папа, он ни разу в жизни не прочёл ни одной книги. Не хочет учиться, а хочет жениться.
Л о р д Р а г у э л л. Зачем ему учиться? Он и так прекрасный охотник. Его свора гончих – лучшая во всей Англии. Разве можно найти лучшего спутника жизни?
С а р а. Папа, если бы я искала спутника для турне по африканским джунглям, то конечно, никого лучше я бы не нашла. Но провести с ним всю жизнь? Это невозможно. О чём я буду говорить с ним за завтраком? О борзых щенках?
Л о р д Р а г у э л л. Может быть ты прониклась расположением к одному из прошлых женихов? Эти лорды очень обидчивые, но я могу попробовать вернуть его.
С а р а. Нет, папа, остальные женихи тоже были как-то не очень.
Л о р д Р а г у э л л. Сара, я готов пойти на мезальянс ради твоего счастья. Я знаю, что среди твоих учёных друзей нет знатных лордов, но может быть есть кто-то, кого ты особенно ценишь?
Сара надолго задумывается, обрывая лепестки третьей ромашки.
С а р а. Есть один мужчина, за которого я с радостью выйду замуж. Это ученик сэра Айзека.
Л о р д Р а г у э л л. Кто? Назови мне его имя. Я смирю свою гордыню, чтобы увидеть тебя счастливой.
С а р а. Т-тобиас.
Л о р д Р а г у э л л. Что? Иудей? Безродный космополит? Не бывать этому! Если уйдёшь к нему, прокляну!
В гневе уходит.
С а р а (с ужасом). Что я наделала! Теперь мой отец поедет к Тобиасу и наговорит ему гадостей. Бедный Тобиас ни в чём не виноват. Как я могла его подставить!
А н н а. Не переживайте, мисс, может оно и к лучшему. Кто-то же должен объяснить мистеру Тобиасу, как вы его любите. Сам-то он вовеки не догадается.

С Ц Е Н А 3
День. Офис Айзека на монетном дворе.
А й з е к. Так вот он какой, царь российский! Если бы наши король с королевой были хотя бы вполовину так умны и склонны к наукам, то мы бы совсем в другой стране жили.
Т о б и а с. С вашего позволения, сэр, короля делает свита, а страну делают люди. В Англии люди и честнее, и предприимчивее, чем в России. Поэтому нам не надобны гениальные правители, даже самые обычные короли способны править нами мудро и справедливо.
А й з е к. Тобиас, сколько раз я просил вас не говорить мне «сэр»? Вы прекрасно знаете, что королева так пока и не удосужилась даровать мне рыцарское звание. Так и умру я безродным нищим.
Т о б и а с. Простите, учитель, я уверен, что королева скоро исправит эту ужасную ошибку. Что касается нищеты, то с вашими финансовыми способностями вы скоро станете одним из богатейших людей Англии. Только прошу вас избегать слишком уж рискованных инвестиций. Все эти компании Карибского моря и Берингова пролива сулят сказочные дивиденды, а на поверку оказываются обыкновенными финансовыми пирамидами.
А й з е к. Не учи учёного, Тобиас.
Молчание. Айзек смотрит на доску, исписанную формулами.
(В первой сцене доска была чистой.)
А й з е к. Не хочу вмешиваться в твою личную жизнь, Тобиас, но о чём ты так долго говорил с царём?
Т о б и а с. Ничего личного, учитель. Царь предлагал мне пойти к нему на службу, но я отказался, потому что не хочу расставаться с вами.
А й з е к. Это очень глупо с твоей стороны, Тобиас. В Англии ты никто и ничто, а в России, как я слышал, возможно всё. Ты мог бы достичь там больших высот.
Т о б и а с. Да, это правда, учитель. В России всё возможно. Можно столько украсть, что уже не посадят, а можно загубить столько людей, что объявят героем.
А й з е к. Тем более. Если там творятся такие ужасы, то подумай, сколько ты мог бы сделать хорошего. У тебя не будет конкурентов, поэтому никому и дела не будет до твоего происхождения.
Т о б и а с. Поверьте мне, учитель, иудей чувствует себя иудеем даже в России.
А й з е к. Царь Пётр наконец понял, что столь любимые им европейские технологии не приживутся в России без фундамента из науки и образования. Это практичные голландцы могут всё делать строго по инструкциям, а русским непременно надо понимать, что они делают и зачем. Ты, Тобиас, мог бы научить их настоящим наукам, а не тому, что голландцы называют наукой. Не зря ведь царь приехал в Англию. Мало ему голландской премудрости, он ищет истину.
Т о б и а с. Я лучше останусь в Англии, учитель. Вы не представляете себе, какой здесь рай по сравнению с Россией.
А й з е к. Только в этом раю, Тобиас, тебе не дадут даже самого завалящего ангельского чина. Я сам много лет ждал, пока Тринити-колледж отменит клятву верности из 95-ти пунктов. Как ты знаешь, мои христианские убеждения не вполне ортодоксальны. А жить в ту прекрасную пору, когда в Тринити-колледж будут принимать не только еретиков, но даже и иудеев, не доведётся ни мне, ни тебе.
Т о б и а с. Я не стремлюсь к мирским почестям, учитель. От родителей мне досталось небольшое состояние, его вполне хватает на мои скромные нужды. Меня волнует лишь поиск истины.
Молчание. Айзек хитро улыбается.
А й з е к. А разве Сара тебя не волнует?
Т о б и а с. Простите, учитель, я не совсем понял ваш вопрос. Я отношусь к мисс Саре с глубоким уважением как к партнёру по научным изысканиям.
А й з е к. Я спрашиваю, не хочешь ли ты жениться на Саре?
Т о б и а с. Вы наверное шутите, учитель. Кто я, и кто мисс Сара! Она исполнена всевозможных достоинств и добродетелей. К тому же она единственная наследница лорда Рагуэлла, который возводит свой род к рыцарям самого короля Артура.
А й з е к. А вы, Тобиас, насколько мне известно, возводите свой род к первосвященникам самого царя Соломона. Только я простолюдин без роду без племени.
Т о б и а с. Уверяю вас, учитель, что если бы титулы распределялись согласно истинным заслугам, то вы были бы знатнее всех королей и императоров Европы. И не только Европы, а всего просвещённого мира.
А й з е к. А пока титулы распределяются абы как, тебе, Тобиас, лучше поехать в Россию. Возьми с собой Сару, вместе вы сумеете взрастить науку на российской почве. Там никто на знатность Сары и внимания не обратит. Это царь Соломон, как я слышал, у них в каждой церкви изображён, а про короля Артура никто и слыхом не слыхивал.
Т о б и а с (с улыбкой). Я так и представляю себе, как мы с Сарой сидим в избе и переводим при лучине ваши труды на русский язык, учитель. Сара в платочке и сарафане, а я с бородой и в косоворотке. Потом Сара идёт в хлев доить корову, а я иду в сарай рубить дрова для печки. Кругом снега, трескучие морозы и вой волков. Какое у вас тонкое чувство юмора, сэр.
А й з е к (обиженно). Я вовсе не шутил, Тобиас. Ты же знаешь, я вообще никогда не шучу.
Т о б и а с. Тогда вы сами себе противоречите, сэр. Только сегодня утром вы предостерегали меня от соблазна рассказами о развращённости российского царя. Теперь вы предлагаете мне отправиться прямо к нему в пасть.
А й з е к. Но я же не предлагаю вам жениться на российском царе, Тобиас. У вас с ним будут чисто деловые отношения. Пусть он живёт, как хочет, а вы с Сарой будете жить, как до?лжно.
Т о б и а с. Даже в самых смелых мечтах, сэр, я не могу представить себя мужем мисс Сары.
Молчание. Айзек напряжённо размышляет.
А й з е к (коварно). Тобиас, вы что же вообще не собираетесь ни на ком жениться?
Т о б и а с. Нет, сэр, не собираюсь. Я хочу во всём быть похожим на вас, учитель.
А й з е к. Но я ведь христианин, пусть и не ортодоксальный, а в иудаизме, как я слышал, молодому человеку положено жениться.
Т о б и а с. Это устаревшие стереотипы, сэр.
А й з е к. Не спешите, Тобиас, ведь и в Библии дана заповедь Адаму и Еве плодиться и размножаться. Как могла устареть Библия?
Т о б и а с. Я всегда толковал эту заповедь в духовном смысле. Речь идёт о плодах чистого разума и приумножении мудрости и знаний о мире.
А й з е к. Если вы с Сарой поженитесь, то принесёте гораздо больше плодов чистого разума. Ведь вы сможете говорить друг с другом о математике даже за завтраком. Представляете, как умножится ваша мудрость?
Т о б и а с. Мисс Сара ведёт со мной учёные беседы несколько раз в неделю. Я не собираюсь рисковать её расположением и дружбой только ради того, чтобы сделать ей безумное предложение.
А й з е к. Вы не человек, а бухгалтерский абак, Тобиас. Я надеюсь, что на вашем пути встретится посланник небес и явит вам истину. Раз уж у меня, вашего учителя, это не получилось. Даже я, старый холостяк, вижу, как относится к вам Сара. А вы ничего не видите.
Встаёт и нервно ходит по кабинету.
Тобиас невозмутимо сидит на стуле.
А й з е к (останавливаясь перед шкафом). Я мизогин, Тобиас. Всю свою жизнь я избегал женщин, не доверял женщинам, не ждал ничего хорошего от женщин. Я и сам ничего хорошего женщинам не сделал. Сегодня всё изменится. Первый раз в жизни я собираюсь сделать подарок женщине.
Отпирает шкаф и достаёт книгу.
Тобиас следит за книгой жадным взглядом.

Т о б и а с (восхищённо). Неужели это тот самый авторский экземпляр «Математических начал натуральной философии», в котором вы оставляете собственноручные комментарии?
А й з е к. Да, Тобиас, это именно он.
Т о б и а с (озабоченно). Вы же не собираетесь никому отдавать его, сэр? Он ведь нужен вам, чтобы подготовить второе издание!
А й з е к. Я собираюсь подарить его, Тобиас.
Т о б и а с. Сэр, это слишком большая ценность. Вы не должны расставаться с ним, пока не выйдет второе издание.
А й з е к. Я расстанусь с ним прямо сейчас, Тобиас.
Берёт перо и пишет дарственную надпись на титульном листе.
Закрывает книгу и вручает Тобиасу.
А й з е к. Пожалуйста, передай эту книгу Саре.

С Ц Е Н А 4
Вечер. Дом Тобиаса, гостиная уставлена полками с книгами,
письменный стол завален бумагами.
Моиз смахивает пыль с полок метёлкой.
Заходит Тобиас.
Т о б и а с. Добрый вечер, Моиз!
М о и з. Добрый вечер, мистер Тобиас. Видели царя российского?
Т о б и а с. Да, Моиз, видел и беседовал с ним. Он предлагал мне вернуться в Россию, но я, конечно, отказался.
М о и з (роняя метёлку). Вы шо, с мозгами поссорились, мистер Тобиас?
Т о б и а с. Я не совсем понял тебя, Моиз. Неужели ты хочешь вернуться в Россию?
М о и з. Я хочу, мистер Тобиас, чтобы вы нашли работу, женились и завели детишек. Хочу услышать детский смех, пока не помер.
Т о б и а с. Сегодня поистине удивительный день, Моиз. Каждый, с кем я разговариваю, непременно хочет меня женить.
М о и з (ворчливо). И правильно делает.
Подбирает метёлку и снова смахивает пыль.
Откладывает метёлку.
М о и з. Я имею вам кое-что сказать, мистер Тобиас. Лучше мисс Сары вам невесты не найти. За весь Кембридж не скажу, он слишком велик, но в Тринити-колледже все Сару уважают. И вовсе не за то, что она дочь знатного лорда.
Т о б и а с. Я тоже глубоко уважаю мисс Сару, Моиз. Именно поэтому я не собираюсь претендовать на её руку и сердце. Я слишком ценю её дружеское расположение и не хочу рисковать им.
М о и з. Кто не рискует, мистер Тобиас, тот не пьёт шампанского.
Снова смахивает пыль, нарочно громко стуча метёлкой.
Тобиас снимает пальто, ждёт, что Моиз примет пальто,
но тот его демонстративно не замечает.
Тобиас бросает пальто на кресло.
Моиз бросает метёлку.
М о и з. Я точно знаю, мистер Тобиас, что вы нравитесь мисс Саре. Мне это сказала Анна, её няня, а она знает мисс Сару с рожденья.
Т о б и а с. Моиз, пожалуйста, не пересказывай мне слухи и сплетни.
М о и з (надувшись). Я себе знаю, мистер Тобиас, а вы себе думайте, что хотите.
Идёт к пальто и метёлке, чтобы поднять их, но на полдороге останавливается.
М о и з. Мистер Тобиас, скажите честно, вам самому нравится мисс Сара?
Т о б и а с. Я предпочитаю не думать над этим вопросом, Моиз. От моих размышлений вряд ли будет какая-то польза.
М о и з. Шо вы такое говорите, мистер Тобиас! Вы же сами мне рассказывали, что думаете над вопросами по ма-те-ма-ти-ке не ради пользы, а ради истины.
Т о б и а с. Это посложнее математики, Моиз.
М о и з. Ой, мистер Тобиас, мне с вас смешно. Любовь – это просто. Надо просто спросить, и всё.
Т о б и а с (устало). Моиз, я с утра ничего не ел, потому что сэр Айзек опять работал без обеденного перерыва.
М о и з. Ох, старый я дурень, какая женитьба на голодный желудок. Сейчас накрою на стол.
Выходит из комнаты. Тут же раздаётся звонок в дверь.
Через минуту Моиз возвращается.
М о и з. Лорд Рагуэлл!
Заходит лорд Рагуэлл и неодобрительно оглядывает книги на полках,
бумаги на столе, пальто на кресле и метёлку на полу.
Моиз выходит.
Т о б и а с. Добрый вечер, милорд! Чему я обязан честью вашего посещения? Если бы я заранее знал о вашем визите, я бы лучше предуготовил к нему своё убогое жилище.
Л о р д Р а г у э л л. Откажись от притязаний на руку моей дочери!
Т о б и а с. Милорд, смею вас уверить, у меня и в мыслях не было посягать на руку мисс Сары.
Л о р д Р а г у э л л (с облегчением). Вот и славно. Тогда обещай мне, что никогда в жизни не попросишь руки Сары.
Т о б и а с. К моему глубокому сожалению, милорд, как бы я не желал угодить вам, я не смогу дать вам такого обещания.
Л о р д Р а г у э л л (с недоумением). Ты же только что сам сказал, что не собираешься жениться на Саре.
Т о б и а с. Позвольте мне объяснить, милорд, моё затруднение. Я недостоин мисс Сары и не могу себе представить, чтобы она одарила меня своей благосклонностью. Однако тот факт, что я не могу себе что-то представить, ещё не означает, что это что-то логически невозможно. Какой бы невероятной ни казалась мне некоторая гипотеза, я не могу признать её неверной, пока не обнаружу логического противоречия. Иными словами, я не могу отвергнуть предположение о благосклонности мисс Сары, пока не будет доказано обратное.
Л о р д Р а г у э л л (закипает). Хватит оплетать меня своей логикой! Если ты не хочешь жениться на моей дочери, так и пообещай, как честный человек, что никогда не сделаешь ей предложения.
Т о б и а с. Как я уже имел честь вам говорить, милорд, было бы бесчестным с моей стороны давать обещания, не проверив предварительно истинность исходных посылок.
Л о р д Р а г у э л л (сердито). Я ничего не понимаю! Отказываешься ты от руки Сары или нет?
Т о б и а с. Нет, милорд.
Л о р д Р а г у э л л (взрывается). Ты никто и ничто! Чем ты прельстил мою дочь, ублюдок?! Логикой?! Из-за тебя она отказала семерым знатным лордам, писаным красавцам, белокурым и голубоглазым. Что она в тебе нашла?!
Задыхается от возмущения, непроизвольно нащупывает рукой эфес шпаги и
сверлит Тобиаса ненавидящим взглядом.
Потом резко разворачивается и идёт к двери.
Л о р д Р а г у э л л. Демон, он и выглядит как демон. Демон, влюбившийся в мою дочь. Какие дети от него родятся? В нашем роду все были белокурые и голубоглазые, все, от самого сэра Ланселота. Не уберёг я своей овечки белоснежной, растил её один, без матери, ночей не спал, покупал ей все книги, какие она только хотела. Горе мне! Развратили книги сердце моей дочери.
Уходит, сильно хлопая дверью.
Тобиас стоит неподвижно, напряжённо размышляя.
В эту минуту он и правда становится похож на демона, глаза его светятся.
Т о б и а с. Я был слеп. Не замечал очевидного. Теперь я это ясно вижу. (громко) Моиз!
Входит Моиз.
М о и з. Что угодно, мистер Тобиас?
Т о б и а с. Вызови мне карету, пожалуйста.
М о и з. Куда это вы собрались на ночь глядя, мистер Тобиас?
Т о б и а с. Жениться, Моиз!
М о и з. Так поешьте сначала, мистер Тобиас, ужин на столе.
Т о б и а с. Нет времени, Моиз.
М о и з. Сейчас я принесу ваш парадный костюм, мистер Тобиас.
Т о б и а с. Нет, Моиз, пока не надо. Сначала я поеду к царю, чтобы обсудить организационные вопросы в связи с моей свадьбой.
М о и з. Тем более нужен парадный костюм, мистер Тобиас.
Т о б и а с. Нет, принеси лучше тот камзол, в котором я заходил в алхимическую лабораторию сэра Айзека. Помнишь, ты ещё порывался его выбросить из-за пятен от реактивов.
М о и з. Мистер Тобиас, прилично ли в таком камзоле являться к царю?
Т о б и а с. Я думаю, что это ещё слишком прилично, Моиз, но не могу же я пойти вовсе без одежды.
М о и з. Как скажете, мистер Тобиас.
Уходит за камзолом.
Тобиас садится за стол и пишет письмо.
Запечатывает конверт, встаёт и смотрит перед собой невидящим взглядом.
Т о б и а с. О, ты прекрасна, возлюбленная моя, ты прекрасна! Глаза твои голубиные под кудрями твоими; волосы твои – как стадо коз, сходящих с горы Галаадской…
Моиз возвращается с камзолом.
М о и з. Что вы сказали, мистер Тобиас?
Т о б и а с (передавая письмо). Пожалуйста, передай это письмо Анне, раз ты с ней так хорошо знаком. Попроси её как можно скорее вручить письмо мисс Саре.
М о и з. Мигом исполню, мистер Тобиас. Карета уже у дверей.
Помогает Тобиасу надеть камзол. Оба выходят.

С Ц Е Н А 5
Ночь. Апартаменты Петра, везде следы разгрома.
В гостиной стол, стулья, дверь в спальню.
Стол завален объедками и битой посудой,
как луч света в тёмном царстве сияют туфельки, расшитые жемчугом.
Пётр в одних шароварах сидит за столом,
Тобиас стоит.

Т о б и а с. Я решил принять ваше предложение, государь, и пришёл обсудить условия.
П ё т р. Проси, чего хочешь.
Т о б и а с. Я хочу создать в России университет по образцу Кембриджа. Только обучаться и работать в нём смогут люди всех вероисповеданий. И девицы будут учиться наравне с юношами.
П ё т р. Эк куда хватил! Впрочем, если бы моя Летуся (косится на дверь в спальню) учила математику, а не только роли в театре, она была бы умнее. А уж боярские дочери даже ролей не учат, совсем тёмные. Прав ты! Всех надо учить! Только в Кембридже я не успел побывать, а Оксфорд мне не понравился. Может сначала Академию сделаем для научного задела, а потом университеты?
Т о б и а с. В университете молодые будут учиться у старых и друг у друга, как в жизни. А в Академии будут одни седовласые патриархи заседать и спорить друг с другом о приоритете.
П ё т р. Да, патриархи и у меня уже поперёк горла. Снова ты прав! А давай сделаем Академический университет! Сначала подберём профессоров, чтобы науками занимались серьёзно, а лет через двадцать наберём студентов. Ты же небось и сам не хочешь лучшие годы своей жизни все потратить на преподавание?
Т о б и а с. Пожалуй, соглашусь с вами, государь. Только профессоров будем выбирать исключительно по их научным заслугам, а не по вероисповеданию.
П ё т р. А как иначе? Мои православные подданные наукам пока не обучены, из них профессоров не наберёшь. А у неправославных вера всё равно неистинная, всё едино, лютеранин или магометанин.
Т о б и а с. Тогда договорились, государь.
П ё т р. Мне нравится твоя деловая хватка.
Подходит к Тобиасу и пытается обнять его за плечи,
но тот так громко чихает, что Пётр невольно отпрыгивает.
Т о б и а с. Простите, государь, по-видимому, в этой комнате витают флюиды, к которым я гиперчувствителен. Похожая реакция бывает у меня в алхимической лаборатории сэра Айзека.
П ё т р. Что ж ты сразу не сказал, что вы с сэром Айзеком… э… ставите совместные опыты (отходит от Тобиаса подальше)? Ценю твою преданность учителю. Так какой награды ты хочешь у меня на службе?
Т о б и а с. У меня есть личная просьба, государь. Я собираюсь жениться, и прошу вас провести светскую церемонию бракосочетания. У нас с невестой разное вероисповедание.
П ё т р (удивлённо). А я думал, вы с сэром Айзеком… Ох, всё забываю, что в Англии не принято об этом говорить. Всё-таки странные люди англичане. Такие естественные вещи, а они ни гугу. А свадьбу я тебе устрою, не вопрос. Ты только невесту доставь на корабль. Завтра в полдень отплываем, не опоздай! Как выйдем в открытое море, тут я вас и поженю, царь же я всё-таки. Даже капитан такое право имеет, а я тем более. Что соединю, того уже никто не разделит. Жаль только попировать как следует не получится (оглядывает ободранные стены и паркет со следами огня). На корабле пировать пожароопасно. Зато уж как на родину вернёмся, отпразднуем вашу свадьбу честь честью.
Т о б и а с. Благодарю вас, государь (собирается уходить).
П ё т р. Постой, бессребреник! Что же ты для себя ничего не просишь? Или за невестой приданое богатое взять хочешь?
Т о б и а с. Нет, государь, её отец, высокородный лорд, категорически против нашей свадьбы.
П ё т р (озабоченно). Предупреждать надо! Не доверяю я английским лордам. Пристрелит он тебя как оленя. Дай подумать.
Пётр напряжённо размышляет.
П ё т р. Давай я с тобой дюжину своих гренадёров пошлю. Они все моего роста, ни один английский за?мок перед ними не устоит.
Т о б и а с. Нет, спасибо, государь. Мне помощников не нужно.
П ё т р. Ещё есть у меня особый человек для переговоров. У него осечек не бывает. Привяжет лорда к камину, поговорит с ним полчасика или самое большее час, если твой лорд уж очень древнего рода. А потом лорд сам благословит свою дочь с тобой под венец идти. Искренне благословит, со слезами на глазах. То есть не под венец, конечно, а куда там по твоей вере положено.
Пока Пётр говорит, Тобиас начинает кашлять и никак не может остановиться.
П ё т р. Да, не годится, сам понимаю. Не принято у вас в Англии так с будущим тестем обращаться.
Т о б и а с (вытирая платком слезящиеся глаза). Государь, вы напрасно так плохо думаете об английских лордах. Они не стреляют в безоружных людей.
П ё т р. Я обязан всё предусмотреть, я же царь. Ладно, сам со своим лордом разбирайся, а я тебе вознаграждение за службу сейчас определю. Во-первых, жалую тебе графский титул. Будешь ты граф, а жена твоя – графиня. Во-вторых, жалую тебе особняк в центре Москвы, трёхэтажный с садом. Конфисковали в казну после стрелецкого бунта, чудо, а не особняк, и детишкам есть, где поиграть. Будете там с женой плодиться и размножаться. Пора земле российской начать собственных Невтонов рожать!
Т о б и а с. Премного благодарен, государь, за ваши милости и щедроты.
П ё т р. Будешь невесте предложение делать, обязательно скажи и про графский титул, и про особняк.
Т о б и а с. Это вряд ли повлияет на её решение, государь.
П ё т р. Всё равно скажи, послушайся моего царского совета.
Открывается дверь в спальню.
На пороге появляется полуобнажённая девушка ангельской внешности.
Тобиас мгновенно отворачивается.
Л е т и ц и я. Питер, котик мой усатенький, твоя киска совсем тебя заждалась. Или ты боишься моих коготков, гадкий мальчик? (замечает туфельки на столе) Какая прелесть, это ты мне купил?
П ё т р. Уже иду, мин херц. Закрой дверь, не смущай моего гостя. (обращаясь к Тобиасу) Прими от меня в дар эти туфельки для своей невесты.
Летиция хлопает дверью с такой силой, что карниз повисает на одном гвозде.

П ё т р (понизив голос). Купил эти туфельки для своей царицы, но чувствую, не довезу. Выцарапает их у меня Летуся. Такая дорогущая … оказалась. К тому же дура набитая. Знал бы заранее, нашёл бы себе попроще и поумнее. На крайний случай обошёлся бы своими сановниками, им не привыкать.
Т о б и а с (громко в сторону двери). Спасибо, государь, за царский подарок.
Дверь содрогается от удара, как будто в неё бросили тяжёлый предмет.
Карниз обрывается и падает со звоном на пол.
Пётр вручает Тобиасу туфельки.
П ё т р. Невеста-то твоя умная, любит науки?
Т о б и а с. Да, государь, мы потому и познакомились, что превыше всего стремимся познать истину.
П ё т р. Везёт тебе!
Дверь в спальню начинает открываться снова.
Тобиас чихает несколько раз подряд, из носа у него течёт кровь.
П ё т р (сочувственно). Ладно, иди уже на свежий воздух, пока совсем плохо не стало. Вижу, совсем ты непривычен к моему бардаку. А я напоследок пойду с Летусей позабавляюсь. Хоть и стерва девка, а такая затейница, не соскучишься.
Тобиас кланяется и уходит.
Пётр идёт в спальню.
Дверь полностью открывается, на пороге стоит Летиция с кнутом.

С Ц Е Н А 6
Ночь перед рассветом. Сад в поместье Рагуэллов. Сара стоит в ожидании,
из-за дерева появляется Тобиас, в руках его сияют туфельки.
С а р а. Тобиас, я так волновалась! Пожалуйста, не сердись на моего отца. В гневе он говорит ужасные вещи, но сердце у него доброе.
Т о б и а с. Я не сержусь на него, Сара. Он открыл мне глаза, и меня осиял великий свет. Я должен сказать тебе что-то очень важное, Сара. Поэтому позвал тебя сюда в этот час.
С а р а. Я пришла сразу, как только прочла твоё письмо.
Т о б и а с. Сегодня я иду на службу к российскому царю. Он жалует мне графский титул и богатое поместье в центре Москвы, а тебе дарит туфельки, какие носит сама царица. Выходи за меня замуж, Сара!
Протягивает ей туфельки.
С а р а (бросаясь ему на шею). Я и без туфелек…
Тобиас обнимает её, их губы сливаются в поцелуе.
Занимается рассвет. В свете зари становится видно,
что в кустах прячется лорд Рагуэлл. В руках у него ружьё.
Л о р д Р а г у э л л. Он точно демон! Только демон смог бы в одну ночь получить графский титул, поместье в центре Москвы и царицины туфельки. Да какая разница, кто он! (бросает ружьё на землю) Лишь бы моя девочка была счастлива. А кузине Мэри, дочке дяди Алекса, я скажу, что выдал дочь за русского князя. Все знают, что у русских князей даже нужники из золота. Она умрёт от зависти, её-то герцог еле концы с концами сводит. Никогда в жизни ей таких туфелек не дарил.
Тобиас нехотя отрывается от Сары.
Т о б и а с. Нам надо идти, любимая, чтобы успеть на корабль. В переулке ждёт карета. Я арендовал упряжку арабских скакунов, им нет равных в Европе. Нас не догонит даже лучший жеребец твоего седьмого жениха.
С а р а (берёт Тобиаса за руку). Забудь о моём седьмом женихе. И обо всех остальных тоже.
Удаляются в сторону ограды.
Лорд Рагуэлл утирает слёзы.
Л о р д Р а г у э л л. Моя девочка и в заснеженной России не пропадёт. Она у меня умница! (смотрит вслед Саре) Да пребудет с тобой моё родительское благословение!
Тобиас достаёт из кустов лестницу, приставляет к ограде,
помогает Саре забраться наверх.
Перелезает сам, спрыгивает с другой стороны и ловит Сару.
Это сопровождается звуками песни, которую во второй сцене напевала Сара,
только теперь песня исполняется голосом Тобиаса.
With smiling words and tender touch,
Man offers little and asks for so much.
He loves in the breathless excitement of night,
Then leaves with your treasure in cold morning light.
Т о б и а с. Я забыл о самом главном!
Неохотно опускает Сару на землю и достаёт из сумки книгу.
Вручает её Саре.
Т о б и а с. Это тебе подарил сэр Айзек.
С а р а (восхищённо). Это та самая книга?
Т о б и а с. Да, это тот самый экземпляр.
С а р а (открывает книгу на титульном листе и читает дарственную надпись). Это не только мне, Тобиас. Смотри!
Тобиас наклоняется над книгой так, что его голова касается головы Сары.

Т о б и а с (читает вслух). Дорогим Саре и Тобиасу с наилучшими пожеланиями по случаю их бракосочетания. 21 апреля 1698. Лондон. Ис. Ньютон

Домашнее задание №3: От Бастилии до Версаля
London Times, четверг, 16 июля 1789
Поскольку события во Франции вполне естественно поглощают целиком внимание общества, мы взяли на себя труд собрать все происшествия, которые случились, и описать их настолько точно, насколько позволяют обстоятельства. В истории человечества мы не имеем прецедентов столь бессмысленных и постыдных эксцессов.
Готы и вандалы, когда они сравняли с землёй врата Рима и триумфально взошли на Капитолий, всё же сохранили те чувства, которые отличают разум человека от неуправляемых аппетитов дикого создания. Это правда, что они приказали римским леди подавать им вино под пальмовыми деревьями и заставили солдат прислуживать как рабов – но они не покушались на целомудрие первых и не лишали жизни последних. Совершенно другим было поведение французских варваров. Они восхищаются теми видами убийств, которые совершаются с особой жестокостью, и радуются каждому происшествию, которое унижает человеческое достоинство.
Наши информаторы – это очень честные и скромные люди, им мы обязаны нижеследующими подробностями. Многие факты сообщил нам один джентльмен, который наблюдал их своими глазами и покинул Париж во вторник. Эти факты не нуждаются в преувеличении. Невозможно добавить ни капли к чаше беззакония, уже наполненной до края.
Париж стал ареной непрекращающихся кровопролития и насилия в воскресенье, в полдень. Один из бунтовщиков призвал толпу к оружию демагогическим возгласом: «Граждане, не теряйте времени! Звонит похоронный колокол, грядёт Варфоломеевская ночь для истинных патриотов Франции! Сегодня ночью немецкие батальоны выйдут с Марсова поля, чтобы зарезать нас всех. К оружию, братья и сёстры!» С тех пор разъярённая чернь громит все дома, где может храниться зерно и оружие, не щадя даже монастырей.
Во вторник случилось немыслимое, Бастилия, символ королевской власти, была взята мятежниками, к которым присоединились дезертиры из Национальной гвардии. Мы пощадим чувства читателей и не будем описывать ужасы, которые за этим последовали. Достаточно сказать, что наш информатор покинул улицы Парижа, увидев две окровавленные головы, которые толпа подняла на пики. Как ему сказали, это были головы маркиза де Лонэ, коменданта Бастилии, и месье Флесселя, купеческого старшины.

Семён Романович Воронцов с отвращением вернул газету на журнальный столик. Он так и не научился продираться сквозь тяжеловесный английский язык. Однако даже со скидкой на псевдоготический стиль и антифранцузские стансы, принятые в британской прессе, выходило, что в Париже началась революция. Теперь следовало с особым тщанием заботиться о сохранении мира между Англией и Россией. Очень скоро революционная зараза расползётся по всему континенту. Ни Англия, ни Россия не выстоят в одиночку. С содроганием сердца Воронцов вспомнил рассказы очевидцев о восстании Пугачёва. В современной Англии такое кажется невозможным, но всего полтора века назад добрые английские граждане отрубили голову своему королю. «Все мы готы и гунны, если нас как следует поскрести», – с горечью подумал Семён Романович. Он уже собирался предаться философским размышлениям о том, как трудно быть человеком, но тут в дверь заглянул дворецкий.
– Барин, к вам какая-то девка пожаловала, – начал дворецкий, – говорит, что переписывалась с вами насчёт французских книг.
Воронцов задумался, прокручивая в уме свою обширную переписку, но так и не смог сообразить, кто эта загадочная незнакомка.
– Как она выглядит? – спросил он.
– По виду простолюдинка, а по обращению как знатная леди. Сказала, что её имя вам ничего не скажет, она писала вам под вымышленным именем.
В отличие от своего хозяина дворецкий за пять лет жизни в Англии прекрасно выучил все местные диалекты и мог по речи отличить образованного человека от необразованного.
– Проводи её в гостиную, я сейчас выйду к ней, – сказал заинтригованный Воронцов.
Когда он, надев фрак, спустился в гостиную, то увидел совсем молодую девушку в дешёвом, хотя и опрятном платье.
– Простите, что вторглась к вам без приглашения, – смущённо заговорила девушка, – я хотела поблагодарить вас за книги, которые вы для меня достали.
Она говорила по-французски с сильным английским акцентом. «Всё равно её французский гораздо лучше моего английского», – подумал Воронцов, но так и не смог припомнить, кто она такая, и о каких книгах шла речь. К счастью, девушка сама всё объяснила.
– Мне очень стыдно, что я писала вам под псевдонимом, к тому же мужским, – продолжила она. – Я боялась, что вы будете смеяться над женщиной, пожелавшей прочесть «Аналитическую механику» Лагранжа и записки лекций Лапласа. Я писала вам под именем Ивлин Во, но на самом деле меня зовут Эверина Уолстонкрафт.
«Пожалуй, Ивлин Во звучит гораздо приятней для моего слуха, чем Эверина Уолстонкрафт», – подумал Воронцов, но вслух сказал вовсе не это.
– Я очень рад познакомиться с вами, леди Эверина, – учтиво произнёс он. – Мне бы никогда не пришло в голову смеяться над вами. Я сам ничего не смыслю в механике, хотя по долгу службы несколько раз присутствовал на занятиях в Морской академии. На одном из занятий объясняли, как рассчитать полёт артиллерийского снаряда. Какие-то синусы, но я ничего не понял.
На том занятии в душу Воронцова закрались серьёзные подозрения, что офицер, объяснявший курсантам артиллерийскую науку, просто ломает комедию. Что понять его объяснения невозможно в принципе. В самом деле, большая часть курсантов ничего и не поняла, но нашёлся один мальчик, который с первого раза выполнил без ошибок все задания. «Как же его звали? – попытался вспомнить Воронцов. – Такая же сложная фамилия, как у Эверины. Сначала Хорн, а потом что-то на букву Б. Ох уж этот английский язык!»
– Вы не знаете тригонометрии? – бестактно удивилась Эверина. – А в академии её и правда бездарно объясняют. Это позволяет мне зарабатывать себе на хлеб.
– Сейчас я велю подать чаю с пирожными, – замял неловкую ситуацию Воронцов.
Он наконец рассмотрел Эверину повнимательней. «Неудивительно, что она хорошо знает тригонометрию, – подумал он. – Она вся состоит из углов и треугольников». Треугольный подбородок, брови уголками, платье, стянутое поясом на тонкой талии, тоже как будто состояло из двух треугольников, один поменьше вершиной вниз, а другой побольше, вершиной вверх. Её нельзя было назвать красивой, но и невзрачной она тоже не была. Проницательные карие глаза, тонкие губы и прямые каштановые волосы без следов завивки. Неизвестно почему, Воронцов вдруг подумал, что такое же выражение лица могло быть у Аттилы, когда он командовал своими несметными полчищами варваров. «Почудится же такое, – невольно содрогнулся Семён Романович, – не надо было перед ужином читать английские газеты».
Эверина тоже успела его рассмотреть, пока он распоряжался насчёт чая. «Он совсем не заносчивый, хотя русских аристократов все считают ужасными снобами, – подумала она. – Какое у него нежное выражение лица, а говорят, что он воевал и даже отличился при взятии какой-то турецкой крепости. Разве можно воевать с таким лицом?» Хотя Эверина не очень разбиралась в модной одежде, она оценила костюм Воронцова, один шейный платок явно стоил дороже, чем её платье, шляпка и туфли, вместе взятые. Причёска тоже была хороша, сколько же времени уходит на завивку! «Наверно, пока парикмахер его причёсывает, он читает какую-нибудь дипломатическую переписку», – сообразила Эверина. Тут слуга принёс поднос с чаем, и беседа возобновилась.
– Я никакая не леди, зовите меня просто Эверина. А как мне обращаться к вам, чтобы было многоуважаемо, но без титулов? – поинтересовалась Эверина. – Я противница всяких титулов.
«Какой же у неё забавный французский!» – умилился Воронцов.
– Вы можете называть меня по имени и отчеству, это такое традиционное русское обращение, – сказал он, – Я Семён, а моего отца звали Роман, получается Семён Романович.
– Нет, это совершенно неприлично, – ответила Эверина, покраснев.
«Как можно жить в Англии с таким именем, над ним же все будут смеяться», – подумала она, а вслух попыталась найти компромисс.
– Может быть у вашего имени есть французская версия?
«Что не так с английским языком? – с возмущением подумал Воронцов. – Даже такое простое и красивое имя у англичан вызывает странную реакцию. Не буду учить английский!»
– По-французски будет Симон, – вежливо ответил он, изо всех сил стараясь сохранять благожелательное выражение лица. В конце концов бедная девочка не виновата в том, что её родной язык так ужасен.
– Симон – это прекрасно! – воскликнула Эверина, первый раз за время беседы улыбнувшись. – Прямо как Симон Родригес.
– Простите, не имею чести знать Симона Родригеса, – улыбнулся в ответ Воронцов. – Вы не просветите меня?
– Как? Вы не знаете Симона Родригеса? – удивилась Эверина, вновь демонстрируя полное отстутствие чувства такта. – Это знаменитый венесуэльский учитель. Очень скоро он воспитает ученика, который положит конец испанскому владычеству и освободит народы Южной Америки.
Последнюю фразу она произнесла так, как будто читала наизусть из какой-то революционной книги или листовки. «Хорошо хоть к отчеству моему не придралась, – порадовался про себя Семён Романович. – Наверняка ей Римская империя тоже не по вкусу. Хотя у них была и республика. Интересно, одобряет ли она Брута?»
– Зачем народам Латинской Америки избавляться от власти Испании? – спросил Воронцов, решив, что Брут подождёт. – Ведь пока испанцы не завоевали их, у них даже школ не было. Не говоря уже о хороших учителях вроде Симона Родригеса.
– Как зачем? – искренне удивилась Эверина. – Нельзя терпеть империалистические амбиции… или правильно эмпирические, а не империалистические? Беда у меня с французским!
– Наверно, вы имели в виду имперские амбиции, – пришёл на выручку Воронцов.
– Да-да, именно их, – согласилась Эверина, – Представьте себе, что англичане не стали бы сопротивляться Непобедимой армаде. Англия стала бы испанской колонией, и повсюду пылали бы костры инквизиции.
– Как можно сравнивать англичан, которые приняли христианство уже во времена Римской империи, и индейцев, ещё недавно совершавших человеческие жертвоприношения? – в свою очередь удивился Воронцов.
– Вы одобряете христианство? Неужели вы верите в бога? – иронически спросила Эверина.
– Да, я верю в Бога, – ответил Воронцов.
«Да он издевается надо мной! – раздражённо подумала Эверина. – Разве может умный и просвещённый человек в наши дни верить в библейские сказки!»
– Симон-Роман, я не понимаю, как вы можете верить, что бог сотворил мир в шесть дней! – возмутилась Эверина. – Это противоречит всем выводам современной науки.
«Какая она симпатичная, когда сердится», – подумал Воронцов и улыбнулся.
– Разве Бог сотворил мир в шесть дней? – спросил он. – Насколько я помню Книгу Бытия, она начинается словами: «В начале сотвори Бог небо и землю. Земля же бе невидима и неустроена, и тма верху бездны, и Дух Божий ношашеся верху воды». Это было ещё до шести дней, Эверина, хотя слова «было до» здесь не совсем уместны. Некоторые богословы считают, что это произошло одновременно с сотворением времени.
– Симон-Роман, это же полный бред! – невежливо воскликнула Эверина. – Время бесконечно в обе стороны, и в будущее, и в прошлое. Не могло быть такого времени, чтобы времени не было. Простите мой французский, я надеюсь, вы поняли меня. Думать, будто мир находился вне времени – это безумие.
Воронцов с удовольствием наблюдал за ней, пока не спохватился, что чашка Эверины пуста.
– Позвольте налить вам ещё чашечку чая? – спросил он.
«Ему нечего возразить, вот и уходит от ответа обычным великосветским приёмом», – торжествующе подумала Эверина.
– Да, пожалуйста, – сказала она.
Её взгляд упал на блюдо с пирожными. Блюдо из севрского фарфора притягивало внимание изящными позолоченными бантиками и завитушками по краям и искусной росписью вокруг вензеля SR в самом центре. «Наверняка сделано на заказ, – догадалась Эверина, – сколько же должно быть денег на это ушло»
– Даже если бы бог был, его лучше было бы игнорировать, – сказала она вслух, – а не использовать его имя для оправдания бесчеловечной иерархии. Сильные угнетают слабых, богатые – бедных, и никто не протестует, потому что это богу угодно. А я считаю, что угнетателей надо убивать.
– Эверина, я понимаю, что в юности особенно сильна жажда справедливости, – примирительно ответил Воронцов, – но с возрастом становится ясно, что действовать надо как можно осторожней, иначе несправедливостей станет ещё больше. Те, кто сильнее вас, не обязательно злодеи. Среди них могут быть и добрые люди, у которых можно попросить помощи и защиты.
«Он ещё будет тыкать мне в лицо своим возрастом, – возмутилась про себя Эверина, – как будто с годами приходит какая-то особенная мудрость».
– Я совсем не юная, – обиженно сказала она, – мне скоро тридцать.
Семён Романович в изумлении посмотрел на неё.
– Простите мне мою нескромность, – не удержался он, – а прямо сейчас вам сколько лет?
«Ах ты, зараза великосветская!» – выругалась мысленно Эверина, но природная честность не позволила ей уклониться от ответа.
– Мне двадцать пять, – буркнула она.
В такую цифру Воронцов готов был поверить. Он привык к тому, что женщины в этом возрасте уже успевали родить одного, а чаще нескольких детей, приобретая приятную округлость форм. У Эверины никаких округлостей не наблюдалось, но и в чертах лица уже не оставалось ничего детского. «Моя Катюша так и не дожила до её лет», – с грустью подумал он.
Эверина всё ещё кипела от возмущения. «Пора уходить отсюда, зачем я вообще пришла к этому аристократу!» – сказала она про себя, но напоследок не удержалась от шпильки.
– У кого же, интересно, может попросить защиты женщина, которую угнетает её собственный муж? – ехидно спросила она. – Ведь всё общество станет на его сторону, а не на её. Он может делать с ней всё, что захочет, а если она уйдёт от него, то все будут считать её виноватой. Я уж не говорю о том, что ей не на что будет жить, потому что по закону всеми её средствами распоряжается муж.
Семён Романович изо всех сил старался вникнуть в её слова, но образ его незабвенной Катюши так и стоял перед глазами, мешая сосредоточиться на беседе. Он видел её как живую, вот она кормит сына, встаёт по ночам к дочери, ни на минуту не может разлучиться с детьми. «Я должен был быть решительней, – укорял себя Воронцов, – я должен был заставить её заботиться в первую очередь о себе самой, о своём здоровье. Надо было выгнать её из дома, пусть бы съездила к родственникам или друзьям отдохнуть. Неужели я вместе с кормилицей и няней не смог бы позаботиться о детях! Она всё хотела делать сама, а я не смел ей противоречить». Из глаз его потекли слёзы.
– Простите, Эверина, – сказал он, – я не очень понял, что вы сказали, потому что вспомнил свою покойную жену. Она умерла пять лет назад, и я всё время думаю о ней, когда заходит речь о семейной жизни.
«Он не совсем безнадёжен, – подумала Эверина, – Наверняка угнетал свою жену, как все мужчины, но хотя бы теперь раскаивается в этом». Внезапно она почувствовала желание рассказать ему о себе то, что возможно стоило бы держать в секрете. «В этом нет ни малейшего смысла, – пыталась она остановить себя, – мне не станет легче, а сестре я могу навредить своей откровенностью». Как будто другой голос внутри неё произнёс: «Посмотри на него, разве он может кому-нибудь навредить? Он может только помочь».
– Мой отец был алкоголиком, он избивал мою мать, когда напивался, – начала она. – Он спекулировал нашим семейным капиталом и почти разорился. Когда я подросла, я ложилась у дверей в спальню моей матери, чтобы защитить её от него. Меня он боялся, потому что чувствовал, что я могу убить его. Но он заставил меня отказаться от причитавшейся мне части капитала, чтобы спасти его от банкротства. Я тогда ещё плохо разбиралась в юридических тонкостях и не смогла противостоять ему. Потом он поехал погостить к своим знакомым, как всегда напился, и ночью устроил пожар. Дома ведь я следила, чтобы он не курил сигары в кровати, а там он, видимо, заснул с горящей сигарой. К счастью, все успели выскочить из горящего дома, только он сгорел. Собаке собачья смерть! Ни мать, ни мы с сестрой даже не поехали на похороны.
Воронцов внимательно слушал её, полностью погрузившись в её переживания. Для него было открытием, что в приличных английских семьях могут твориться такие же ужасы, как и в доме самого дремучего русского крепостного. Он чувствовал, что это только начало рассказа, что Эверина хочет поделиться чем-то ещё более личным. Та допила чай и продолжила.
– Мы освободились от тирана и могли бы жить счастливо, хотя и небогато. Только Мэри, моя сестра, она не такая как я. Она всегда мечтала о прекрасном принце, детишках и женском счастье у домашнего очага. Ей было мало моей любви и заботы. К тому же она такая красивая, все мужчины заглядывались на неё. И тут появился лорд Баклбэк, этот дьявол! Когда мы встретили его в первый раз, он прикинулся таким ласковым, ну чисто мёд! Он вскружил ей голову титулом, деньгами, обманчивым лондонским блеском. Если она и совершила ошибку, то заплатила за неё слишком дорогой ценой. Как он терзал её! А она была очень гордой и никогда не жаловалась. Она и мне рассказывала не всё. Случайно я увидела у неё на руках ссадины. Я поняла, что это он проткнул ей руку длинной шпилькой от шляпы. Это стало последней каплей. Её капитал достался мужу, мой капитал растратил отец, но я твёрдо решила, что заработаю на жизнь и себе и ей.
Она выпила ещё одну чашку чая, которую успел ей налить Воронцов. Вид у неё был совершенно безмятежный, как будто она говорила о погоде, а не о тяжёлой жизни своей родной сестры. «Остановись прямо сейчас, ещё не поздно», – подумала она. «Нет, уже поздно, – сказал другой голос внутри неё, – ты назвала его имя, теперь уже придётся продолжить, иначе получится, что ты зря выдала свою сестру». «Как я могла? – возмутилась Эверина. – Чем он меня околдовал, что я решила довериться ему? Да он просто Цирцея в мужском облике!» Но желание разделить с кем-то страшную тайну и груз ответственности было сильнее здравого смысла и осторожности.
– Я стала давать частные уроки курсантам Морской академии. Они все ходят к тьюторам, потому что никто не может понять объяснений преподавателей на общих занятиях. Сначала надо мной смеялись, и никто не шёл ко мне, хотя мои уроки стоили гораздо дешевле, чем обычно принято у тьюторов. Потом явился один мальчик, он был слишком беден, чтобы заниматься с известными тьюторами. Зато он был очень умный, ему не нужно было зубрить формулы. Я объяснила ему общие принципы, а дальше он всё выводил сам.
Эверина с удовольствием представила себе того мальчика. «Как же его звали? – попыталась вспомнить она. – Кажется, Горацио.»
– Он рассказал обо мне своим знакомым, – продолжала она. – Конечно, не все они так же хорошо соображали, но я научилась работать даже с самыми бестолковыми, и скоро у меня отбоя не было от клиентов. Надо мной уже никто не смеялся, меня уважали и обращались за советом в самых сложных случаях. Как-то один вице-адмирал на экзамене завалил курсанта. Про этого экзаменатора давно ходили слухи, что он пристаёт к курсантам и мстит несговорчивым, но никто не жаловался. А тот курсант пожаловался. Так его сразу объявили умалишённым и пытались посадить в сумасшедший дом. В Адмиралтействе все друг друга покрывают. Товарищи курсанта обратились ко мне, и я помогла им написать петицию, собрать подписи и склонить общественное мнение в пользу курсанта. Ему поверили, а вице-адмирала отправили на пенсию. Конечно, лучше бы его было повесить, но на это общественного мнения не хватает.
«Какой хитрый ход! – восхитился Воронцов. – Мне бы такое и в голову не пришло. Задействовать общественное мнение – это ловко».
Эверина отпила из чашки. Она не заметила, в какой момент чашка снова наполнилась. Похоже, это изящное изделие Севрской мануфактуры – тоже украшенное вензелем SR – обладало волшебными свойствами и таило на дне неиссякаемый источник ароматного чая. «Может из-за чая я стала всё выбалтывать? – вздрогнула Эверина. – Нет, это уж совсем бредовое предположение». Словно услышав её, Семён Романович наполнил из чайника свою собственную чашку и отпил несколько глотков.
– Попробуйте макарон, Эверина, – предложил он, подавая ей блюдо с пирожными, – мой повар изумительно их готовит.
Макароны и правда таяли во рту, такие нежные и приятные, как впрочем и всё остальное в этом доме, особенно хозяин. «Почему моей Мэри не достался такой муж? – с негодованием подумала Эверина. – Чем она заслужила своё чудовище?» Она наконец решилась сказать самое главное, то, ради чего она начала свой рассказ.
– Я почувствовала свою силу и поняла, что смогу помочь Мэри. У меня накопилось достаточно средств, чтобы снять квартиру для себя и Мэри и содержать нас обеих. Но она не могла просто уйти от мужа, он бы стал преследовать её и рано или поздно выследил бы, где она скрывается. Нам пришлось инсценировать её самоубийство, как будто она утопилась в реке. Тела, естественно, так и не нашли, но все соседи поверили. Они прекрасно знали, что брак моей сестры не из счастливых. Я бы с радостью инсценировала убийство, чтобы засадить её мужа в тюрьму, но побоялась, что он наймёт самых лучших следователей и адвокатов, и они подловят меня на какой-нибудь мелочи. Я и теперь опасаюсь, что он что-то подозревает. Хитрый дьявол!
Она допила чай, больше не размышляя о том, была ли в нём заключена какая-то магия или нет. Теперь это было уже не важно, она всё сказала.
– Только пожалуйста, Симон-Роман, никому об этом не говорите, – спохватилась Эверина. – Я сама не знаю, зачем призналась вам, не обманите моё доверие.
– Эверина, я никому не выдам вашей тайны, – торжественно пообещал Воронцов. – Возьмите ещё макарон, вот этот зелёненький особенно вкусный.
Она взяла ещё один макарон. У него и правда был необыкновенный вкус, как будто его изготовили из амброзии, украденной очередным Прометеем из неприкосновенных запасов богов Олимпа. Эверина расслабилась и стала лениво осматривать гостиную, хотя её никогда не интересовали драгоценные безделушки, дорогая мебель и пасторальные картины. Однако сейчас ей показалось, что во всей этой красоте есть какой-то смысл, что это не пустая трата денег. Её внимание привлёк мольберт с эскизом картины. Ангельской красоты девочка показывала папе свой рисунок, а рядом стоял такой же хорошенький мальчик с кудряшками. Он был как две капли воды похож на сестру и отличался от неё только костюмом. На девочке было воздушное белое платье и шляпка с лентами, а мальчик был одет по всей форме – фрак, панталоны и шейный платок. В папе Эверина без труда опознала Воронцова. «Если бы у меня был такой папа, – подумала она, – я была бы совсем другим человеком». Первый раз в жизни её пришла в голову мысль, что может быть это не так уж и плохо, когда не ты одна решаешь все проблемы, а есть кто-то ещё, на кого можно положиться, как на самого себя.
Воронцов проследил направление её взгляда.
– Это мои дети, Мишенька и Катенька, – пояснил он. Я пытаюсь найти им хорошего учителя, чтобы обучить их точным наукам, а не только латыни и греческому. Сам я не получил хорошего образования, а в наши дни это очень важно.
Он проникновенно посмотрел прямо в глаза Эверине, явно собираясь сделать ей предложение, от которого невозможно отказаться.
– Эверина, не согласитесь ли вы обучать моих детей? – спросил он. – Они не особо послушные, но умные и любознательные; я думаю, вас они будут уважать и любить. У нас в доме есть свободный флигель, вы с сестрой могли бы там поселиться. Она будет здесь в полной безопасности, никто не сможет устроить обыск в доме российского посла.
«Наверно, сирены пели так же сладко, – подумала Эверина, – но я больше не поддамся никаким чарам».
– Я бы с радостью приняла ваше предложение, – ответила она, – но сегодня вечером я уезжаю во Францию и планирую вернуться только через три месяца. Я уже заказала себе место в дилижансе до Дувра.
– Эверина, умоляю вас, воздержитесь от поездки, – взволнованно сказал Воронцов, – я не из чистого эгоизма вас прошу, поверьте мне. В Париже началась настоящая революция. Находиться там сейчас очень опасно, а революционный пожар очень скоро охватит всю Францию. Иностранцам придётся особенно тяжело, их начнут подозревать во враждебных замыслах против революции. Пожалуйста, останьтесь в Англии.
«Ещё бы он не боялся революции, – злорадно подумала Эверина, – с его любовью к роскоши он первым окажется в списке врагов революции».
– Я прекрасно знаю, что во Франции началась революция, – спокойно и рассудительно возразила она. – Только это пока не настоящая революция. Я потому и еду в Париж, что хочу помочь французским гражданам завоевать истинную свободу и свергнуть многовековую тиранию.
Последнее предложение опять прозвучало как заученная фраза из книги, но на сей раз Воронцов отнёсся к её словам серьёзно. Если она и цитировала чужие слова, то лишь потому что они хорошо отражали её внутренние убеждения. Иначе она вряд ли стала бы так рисковать, отправляясь в самое пекло восстания как раз тогда, когда перед ней открылась перспектива спокойной и обеспеченной жизни в Лондоне.
– Служение – это истинная свобода. Разве можно стать свободным и одновременно предать того, кому ты клялся в верности? – спросил Семён Романович.
– Вы оказывается лизоблюд, – разочарованно ответила Эверина.
– Простите, Эверина, – переспросил Воронцов, – я не вполне понял, что вы имели в виду.
– Вы делаете ровно то, чего хочет ваша царица, и считаете это свободой. Свободная лояльность, так вы это называете? – саркастически заметила Эверина. – Или это особенная русская свобода, да, Симон-Роман?
– Нет, Эверина, я делаю не то, чего хочет царица, а то, что ей нужно, – возразил Воронцов. – Это правда, что она не очень одобряет мои действия, зато результаты её обычно устраивают. Если же Её Величество недовольна будет и конечным результатом, то она может отправить меня в отставку. Это её право. Я возражать не буду.
«Какой у него независимый характер, – подумала Эверина с удивлением. – Как это сочетается с его странными представлениями о свободе? Как он сказал, свобода – это рабство? Похоже, что он совершенно не способен мыслить рационально, и не видит противоречий в собственных убеждениях».
– Симон-Роман, как можно служить человеку, который даже не разбирается в том, что вы делаете? – спросила она. – Это бессмысленно. Некомпетентные люди не должны никем и ничем управлять.
– Невозможно разбираться сразу во всём, Эверина, – возразил Воронцов. – Хороший начальник должен уметь разбираться в людях. Тогда он соберёт вместе мастеров своего дела и просто не будет мешать им работать.
«Правда, ему придётся ещё заботиться о том, чтобы мастера не мешали работать друг другу, – добавил про себя Семён Романович. – Иногда это совершенно невыполнимая миссия».
– Так французские король с королевой и в этом некомпетентны, – поддела его Эверина. – Они отправили в отставку своего лучшего министра. К тому же их репутация безнадёжно испорчена. Король – подкаблучник, а королева, вы представляете, Симон-Роман, спит со своим собственным сыном!
Воронцов ужаснулся, что молодая девушка выражается так грубо, но потом решил, что всему виной её плохой французский.
– Эверина, вы наверно хотели сказать что-то совсем другое, – поправил её он, – То, что вы буквально сказали, звучит не совсем прилично.
«Да уж приличней, чем твоё имя по-английски», – фыркнула Эверина про себя.
– Я знаю, что мой французский плох, Симон-Роман, – сказала она вслух, – но уж не настолько плох. То, что королева делает со своим сыном, называется французским словом инцест.
– Как вы можете повторять эти ужасные сплетни, Эверина? – укорил её Воронцов. – Ведь это просто слухи, не подкреплённые никакими достоверными свидетельствами.
– Это неважно, – заметила Эверина. – Важно, что общество верит этим слухам. Поэтому распространение информации об инцесте поможет низложить королеву, а заодно и короля.
«Выходит, общественное мнение – это палка о двух концах, – удручённо подумал Семён Романович. – Хотя это справедливо и для любого другого оружия. Если силу общественного мнения можно использовать в светлых целях, то можно и в тёмных».
– Эверина, это недостойно. Нехорошо так использовать общественное мнение, – попытался образумить её Семён Романович.
– Что такое хорошо, и что такое плохо? – риторически спросила Эверина. – Хорошо то, что разжигает пламя революции, плохо то, что его гасит.
– Эверина, неужели нельзя реформировать общество мирным путём, без революции? – воскликнул Воронцов.
– Неужели церковники и аристократы, сидящие на шее трудового народа, откажутся от своих привилегий без революции? – ответила Эверина вопросом на вопрос.
– Простите, Эверина, я опять не понял ваш французский. Трудовой народ – это те, кто трудится, так ведь? Священники и дворяне трудятся ничуть не меньше, чем крестьяне. Чем выше человек стоит в общественной иерархии, тем больше у него разнообразных обязанностей.
– Я имела в виду Третичное сословие, – уточнила Эверина, – или правильно Третейское? Французские числительные лишены всякой логики, никак не могу их запомнить!
– Да, теперь я понял, – сказал Воронцов. – Правильно будет Третье сословие. На протяжении веков три сословия мирно взаимодействовали друг с другом, почему теперь нужно разрушать сословную иерархию?
– Потому что она несправедлива, – отрезала Эверина. – Сословные предрассудки мешают пробиваться наверх умным и талантливым людям из народа.
Лицо её в этот момент так и светилось искренней жаждой справедливости. Наверно, так же выглядел Люцифер, светлейший из ангелов, когда обдумывал планы рационального и справедливого переустройства мироздания и отмены нелепой небесной иерархии. «Что за жуткие сравнения приходят мне сегодня на ум, – сокрушённо подумал Воронцов. – Положительно, французская революция совершенно расшатала мои нервы».
Перед внутренним взором Эверины мгновенно развернулся полномасштабный проект разумного устройства общества. Как некогда архитекторы средневековых соборов представляли себе будущее здание сразу со всеми стенами, сводами и горгульями, так и она представила будущую победу революции во всех её социальных проявлениях. Во-первых, нужна единая система образования, общая для всех без исключений. Лучше всего сделать интернаты и обязать родителей отдавать туда детей с трёх лет. Тогда никакие религиозные и сословные предрассудки не успеют внедриться в неокрепшие умы будущих граждан. Все будут равны по воспитанию и образованию. Для особо одарённых можно устроить высшие школы, выпускники которых будут служить народу на ключевых государственных должностях. Во-вторых, нужна сильная и боеспособная армия. Пока революция не завоюет весь мир, ей будут угрожать внешние враги. Равные возможности и отмена сословных привилегий непременно принесут плоды в виде великих полководцев, военных инженеров и изобретателей. Революционная армия понесёт свободу и справедливость во все европейские страны, а затем и в другие части света. В-третьих, революции нужна мощная защита от внутренних врагов и предателей. Особая организация, куда войдут лучшие из лучших, будет изобличать врагов революции. Если враг не сдаётся – его истребляют. Это несуществующий библейский бог может себе позволить ад для грешников в надежде, что кто-то из них добровольно захочет выйти из ада. В революционном обществе не может быть ада. Смерть всем, кто не захочет войти в светлое будущее!
– Давайте согласимся не соглашаться, Эверина, – примирительно сказал Воронцов. – Мы с вами по-разному смотрим на революцию, но надеюсь, это не помешает нашим дружеским отношениям.
Его голос оторвал Эверину от восторженного созерцания революционного Нотр-Дама, через который справедливость придёт во все концы земли.
– Вы не любите революцию, – обвинила она Воронцова.
– Да, я не люблю революцию, – согласился он. – Но вы ведь не откажетесь поужинать со мной, несмотря на мои реакционные взгляды?
Он так тепло улыбнулся Эверине, что она на секунду забыла о революции. «Всё-таки он удивительно приятный человек, – подумала она. – Как жаль, что он одержим этими трансцендентными идеями. Эта его верность неизвестно чему и неизвестно кому совершенно ослепляет его».
Воронцов с надеждой смотрел на неё. Им овладело необъяснимое, но очень стойкое ощущение опасности, угрожавшей Эверине. Это никак не было связано с теми вполне естественными и здравыми опасениями, которые могла бы вызвать поездка молодой девушки в охваченный революцией город. Его страх был иррациональным и диким, как будто он искал выхода из пещеры со спящим драконом, и один единственный неосторожный шаг мог превратить пещеру в доменную печь.
– Мой дилижанс отходит через час, – ответила Эверина. Благодарю вас за чай, а поужинать я не успею.
Дракон приоткрыл один глаз, но Семён Романович не собирался сразу сдаваться.
– Эверина, если бы вы отложили свою поездку хотя бы на месяц, – просительно начал он, – то я мог бы улучшить ваш французский. А вы могли бы взамен научить меня тригонометрии. Вы же сами говорили, что умеете работать даже с самыми бесталанными учениками.
– Я не собираюсь произносить в Париже красивые речи, Симон-Роман, – ответила Эверина. – Простым людям понятней простой язык. Я не могу ждать ещё месяц. Молчанием предаётся революция.
Дракон окончательно проснулся и жаждал боевой славы.
– Эверина, позвольте мне проводить вас, – предложил Воронцов. – Я сейчас прикажу заложить карету.
– Не стоит, Симон-Роман, – ответила Эверина. – Здесь совсем недалеко, я хочу немного прогуляться. Свой багаж я уже отправила.
– Я очень надеюсь снова увидеться с вами через три месяца, – сказал Воронцов. – Пожалуйста, пишите мне. Если у вас возникнут сложности с выездом из Франции, я могу оформить нужные документы по российским дипломатическим каналам.
– Спасибо, Симон-Роман, – ответила Эверина, вставая. – Я напишу вам, как только устроюсь в Париже.
Воронцов тоже встал с кресла, собираясь проводить её к дверям. На душе у него было неспокойно, но он никак не мог её удержать. Эверине как будто передалось его волнение. У неё возникло странное чувство, что она вот-вот расплачется. Впрочем, она последний раз плакала, когда была совсем маленькой девочкой, поэтому сейчас не была уверена, что правильно интерпретирует свои ощущения. Она подумала о Мэри. Эверина оставила сестре все свои сбережения, их заведомо хватит на три месяца. Но что если Эверина не сможет вернуться вовремя? «Я всё рассчитала, – подумала она, – ничто не должно сорвать мои планы». Однако она была слишком честной и не могла солгать самой себе. Оставалась возможность, что планы её будут нарушены ходом революции. Этот риск нельзя полностью исключить.
– Симон-Роман, я хочу попросить вас об одолжении, – неожиданно для самой себя сказала она. – Если я не вернусь через три месяца, не могли бы вы навестить мою сестру и помочь ей деньгами? Я всё возмещу вам, когда вернусь.
– Разумеется, Эверина, – ответил Воронцов. – Я буду рад оказаться хоть чем-нибудь полезен вам и вашей сестре. Здесь на столе бумага и чернила, пожалуйста, напишите пару строк, чтобы ваша сестра отнеслась ко мне с доверием.
Эверина села за стол и написала письмо на дорогой мелованной бумаге – никакой бумаги попроще она не обнаружила. «Неужели он все письма пишет на такой бумаге, – подумала она. – Сколько же денег он на это тратит?»
– Пожалуйста, Симон-Роман, – она протянула ему письмо. – Я написал адрес сестры на конверте. У неё достаточно средств, чтобы безбедно прожить три месяца, поэтому обещайте мне… Что с вами?
Воронцов пошатнулся, лицо его исказилось от боли, и он опустился обратно в кресло.
– Опять колено разболелось, – ответил он через несколько секунд. – Я советовался со всеми известными врачами в Лондоне, и ни один так и не смог помочь мне. Это не укладывается в их медицинскую науку. Оно может заболеть совершенно неожиданно, а потом так же непредсказуемо пройти. Причём происходит это обычно в самый неподходящий момент. Никакие средства не помогают, чего я только не пробовал. Это началось пару лет назад, я даже пытался подробно записывать все случаи, чтобы найти какую-нибудь закономерность, но так ничего и не обнаружил.
– Вы не пробовали народные средства? – спросила Эверина. – Моей матери очень помог рецепт, которым с ней поделилась одна старая леди. Давайте я напишу вам его.
– Вы меня очень обяжете, Эверина, – благодарно ответил Семён Романович.
Эверина снова села за стол и записала рецепт, потратив ещё один лист дорогущей бумаги. «Какое расточительство», – подумала она.
Воронцов тем временем размышлял, что народные средства – это ценная идея. «Надо будет написать моим московским друзьям, пусть поспрашивают деревенских целительниц, – подумал он. – Никакой жизни нет с этим несчастным коленом».
– Мне пора идти, Симон-Роман, – сказала Эверина, дописав рецепт. – До свидания!
– До свидания, Эверина, и счастливого пути! – ответил Воронцов. – Мне было очень приятно познакомиться с вами лично, жаль, что наша встреча была такой недолгой. Я буду с нетерпением дожидаться вашего возвращения. Простите, что не провожаю вас сам, сейчас я позову дворецкого.
Когда дворецкий, проводив Эверину к выходу, вернулся, то помог Воронцову дойти до спальни. Семён Романович собирался полежать пару часов в слабой надежде, что колено оценит его предупредительность и перестанет болеть. К тому же за это время посыльный успеет раздобыть все необходимые ингредиенты из рецепта, оставленного Эвериной, и можно будет опробовать на себе новое средство. Но прежде чем лечь, он помолился за Эверину.
– Прошу Тебя, помоги ей! Я ничего не смог для неё сделать, только Ты сможешь ей помочь. Она ведь ангел, хоть и не верит в Тебя. Не дай свету, который она собирается нести людям, обратиться во тьму.
Тут колено перестало болеть. «Это уму непостижимо, – подумал Воронцов, – только что ужасно болело, а теперь совершенно не болит». Он решил немедленно воспользоваться этим счастливым обстоятельством и навестить Мэри, сестру Эверины. «Вдруг её бывший муж выследил её, и только присутствие Эверины не давало ему ничего предпринять, – предположил Воронцов. – Никогда не прощу себе, если из-за моего промедления что-то случится с Мэри. Ведь Эверина поручила её моим заботам».
Он снова спустился в гостиную, положил в карман письмо, оставленное Эвериной для сестры, и вызвал дворецкого.
– Прикажи заложить карету и пошли к садовнику, пусть срежет мне букет из тех белых роз, которые недавно расцвели, – сказал Воронцов дворецкому. – Пусть ещё что-нибудь добавит для красоты, как он умеет.
Пока дворецкий ходил за букетом, Семён Романович критически осматривал себя в зеркале. «Интересно, сколько лет Мэри, – думал он, – и действительно ли она так очаровательна, как утверждает Эверина?» Наконец дворецкий возвратился с элегантным букетом белых роз, в который изобретательный садовник добавил несколько веточек рябины. В здешнем климате ягоды краснели уже в июле и теперь прекрасно дополняли белизну роз.
– Как ты думаешь, – спросил Воронцов дворецкого, – не надо ли посильнее припудрить волосы?
– По-моему, так в самый раз, барин, – ответил дворецкий, пристально следивший за всеми веяниями моды и потому пользовавшийся неизменным доверием своего хозяина в вопросах красоты. – Когда вас ждать домой?
– Пока не знаю, но приготовь на всякий случай спальню во флигеле. Возможно, я вернусь с дамой.

London Times, четверг, 8 октября 1789
Каждая грудь в этом королевстве пылает негодованием против свирепых дикарей Парижа до такой степени, что само название француз стало одиозным. Республика, основанная на крови невинных жертв, не продержится долго. Этот факт был испытан Оливером Кромвелем и доказан реставрацией Карла Второго.
В понедельник утром разнузданная толпа парижан, состоящая главным образом из женщин самого сомнительного поведения, двинулась маршем на Версаль, где находился Людовик XVI , король Франции, и верные защитники престола. Как сообщают наши информаторы, в толпу внедрились агенты республиканских тиранов Франции, и некоторые из них даже переоделись в женское платье. Именно эти бесстыдные провокаторы сагитировали чернь идти на Версаль.
В шесть утра во вторник бунтовщики ворвались в королевский дворец и несмотря на мужественное сопротивление королевской стражи успели добраться до покоев королевы. Пока толпа расправлялась с телохранителем у дверей в спальню, босая королева вместе с фрейлинами бежала в спальню короля. Хаос во дворце продолжался, пока королевская стража не заключила перемирие с Национальной гвардией.
Король был вынужден уступить грубому насилию и, выйдя на балкон перед толпой, согласился вернуться в Париж. Кровавые бунтовщики, не способные понять глубокого смысла Свободы и Справедливости, потребовали, чтобы после короля на балкон вышла королева. Только необыкновенное самообладание королевы, не побоявшейся выйти на балкон вместе с сыном и дочерью и гордо стоявшей под дулом мушкетов, наставленных на неё из толпы, удержало французских дикарей от регицида. Вечером король и его семья были заключены во дворце Тюильри в Париже. Боже, храни короля!
Когда верстался этот номер, мы получили дополнительные известия из Парижа. Один из наших информаторов опознал женщину, забившую в барабан в очереди на парижском рынке и тем положившую начало маршу на Версаль. Зачинщицей оказалась наша соотечественница, известная гражданская активистка Эверина Уолстонкрафт. Нет слов, чтобы описать наше возмущение её поступком. Мы призываем власти немедленно арестовать её, если она вернётся в Англию, и судить за преступления против человечности.

Домашнее задание №4: Бедная Лиз
To keep your marriage brimming,
With love in the loving cup,
Whenever you're wrong, admit it;
Whenever you're right, shut up.

Ogden Nash “A word to husbands”

Дорогой Пол!
Благодарю тебя за то, что ты сразу написал мне и избавил меня от страшного беспокойства. Отрадно знать, что с тобой всё в порядке. Я очень волновалась, потому что всё утро меня томили необъснимые предчувствия нависшей над нами угрозы. Только теперь я смогла разобраться в своих переживаниях, и мне кажется, что твои ощущения очень похожи на те, что испытала я. Хотя я не могу найти никакого рационального объяснения своему опыту, я опишу его тебе, не опасаясь неверия и насмешек, которые наверняка мог бы вызвать мой рассказ у людей, не испытавших сегодня того, что испытали мы.
Когда ты впервые упомянул русалок (и сейчас я уже не думаю, что ты сделал это по своей доброй воле, о чём я ещё скажу ниже), что-то внутри меня сжалось от безотчётного страха. Тогда я обратила всё в шутку, поскольку для страха не было никаких видимых причин. Много раз я гуляла у того живописного пруда, к которому ты привёл меня сегодня, и никогда не ощущала в нём ничего зловещего. Но сегодня всё было иначе. Когда я увидела такую привычную иву на берегу и водяные лютики на поверхности пруда, я столь же явственно увидела и лежащее в воде тело утопленницы (голова её лежала прямо под ивой, а подол платья колыхался между лютиками и цветами шиповника, спустившимися к воде). Я видела её только одно мгновение, но запомнила во всех деталях. Это была молодая девушка в платье, затканном золотыми и серябряными цветами, в руке её была гирлянда из асфоделей, анютиных глазок, маков и ромашек, точь-в-точь как на моей брошке. Глаза её невидяще смотрели в небо, рот был приоткрыт, распущенные волосы и цветы стелились по воде вокруг неё. Именно из-за цветов я и решила тогда, что образ девушки – это лишь игра моего воображения, навеянная атмосферой лесного пруда и моим украшением, но теперь я считаю, что это было предостережением свыше.
Поразительно, насколько человеческий разум способен отвергать все знаки, предупреждающие его об опасности, объясняя их естественными причинами. А ведь видение утопленницы должно было отвратить меня от дальнейшего пребывания в этом месте в то время, когда силы зла властвуют безраздельно. Пока ещё светило солнце, мы были в относительной безопасности, но с приходом грозы неведомая и недобрая сущность, каким-то образом поселившаяся в этом пруду, получила возможность управлять нами. Может быть русалки, о которых говорится в ваших легендах, как раз и олицетворяют собой эту потустороннюю силу, обитающую в водоёмах, и её незримое присутствие заставило тебя упомянуть русалок в разговоре со мной. Это было первым предупреждением нам, но мы не смогли его правильно истолковать.
Когда презрев все знамения, не замечая опасности, мы углубились в лес, загремел гром, как последнее предупреждение. Ты предложил вернуться домой, но увы, я не послушалась тебя. Меня как будто толкала вперёд та самая сила, которая обитала в пруду. Лишь добежав до поляны я поняла, что действую не по своей воле; страх объял меня, я больше не могла двинуться с места. Невозможно описать словами тот ужас, который надвигался на нас беспрепятственно и неотвратимо. Хотя в отличие от тебя я ничего не слышала, я всё равно чувствовала его приближение каким-то сверъхъестественным образом. Сердце моё забилось так, что готово было выскочить из груди, я хотела бежать без оглядки, но ноги мои как будто приросли к земле. Я даже не могла закричать, настолько властно овладела мной эта ужасная сила, лишив всякой возможности сопротивляться ей. Всё во мне трепетало, мне казалось, что душа моя отделяется от тела. Даже сейчас, в безопасности моего дома, я начинаю дрожать при воспоминании о пережитом на той берёзовой поляне.
Я удивляюсь и радуюсь тому, что ты каким-то образом смог противостоять этому страшному наваждению. Мне кажется, что напавшая на нас демоническая сущность, несмотря на её кажущееся всемогущество, не могла действовать одновременно на нас обоих, когда мы находились далеко друг от друга. Как только ты ушёл с поляны, я почувствовала, что её пагубное влияние на меня ослабевает, и я наконец снова могу двигаться по своей собственной воле. Мне страшно подумать, что пережил ты, и я нисколько не сержусь, что ты оставил меня одну; иначе эта сила растоптала бы нас обоих. Когда вышло солнце, я немного успокоилась, и хотела было дождаться тебя, потому что не сомневалась, что ты вернёшься за мной, как только сможешь. Но мне было так страшно оставаться одной в непосредственной близости от этого загадочного пруда (который уже больше никогда не покажется мне тихим и безмятежным, как раньше), что я не выдержала и убежала домой. Я была так расстроена и испугана, что даже не заметила потери брошки, которую ты нашёл. Отныне она будет служить мне напоминанием о чудесном избавлении от сил зла, нападению которых мы сегодня подверглись.
Излишне говорить, что мои любовь и доверие к тебе нисколько не уменьшились, ведь испытания лишь укрепляют связь между двумя любящими сердцами. Мне хочется верить, что и ты не разочаровался во мне после сегодяшних событий, хотя душу мою не отпускает тревога, ибо я чувствую, что могла бы проявить больше стойкости и благоразумия. В подтверждение моей любви спешу поделиться с тобой неожиданной новостью. Сегодня поистине особенный день, так как необъяснимые и ужасные события соседствуют со столь же необъяснимым, но прекрасным поворотом в нашей судьбе. Мой папенька дал согласие на наш брак при условии, что мы подождём один год. Так что теперь перед нами не стоит никаких непреодолимых препятствий, и хотя я скорблю о предстоящей разлуке, в сердце моём живёт горячая надежда на последующее воссоединение.
Искренне твоя Лиз
***
Элизабет, чуть заметно улыбаясь в предвкушении встречи, вышла из Рочестерского собора на залитые июньским солнцем ступени; свет и тень на них чередовались как белые и чёрные клавиши рояля. Длинные ресницы непроизвольно опустились на её глаза, после церковного сумрака отвыкшие от яркости красок, поэтому Павел увидел её раньше, чем она его. Целое мгновение он неприкрыто любовался её красотой и праздничным нарядом. Потом хрустальная брошка на груди Элизабет, защищая свою хозяйку от нескромных взглядов, пустила ему в глаза солнечный зайчик, и Павел смущённо зажмурился. Элизабет подошла к нему, взяла под руку, и они углубились в парк, начинавшийся сразу за собором.
Парк окружал руины древнего Рочестерского замка. В былые времена, когда Англия ещё не обзавелась непобедимым флотом и частенько подвергалась набегам с моря, замок защищал важную переправу через реку Мидуэй. Даже если захватчикам удавалось проникнуть в удобную гавань, образованную дельтой реки, и высадиться на берег, то прямой путь на столицу им преграждала неприступная твердыня. Но не только внешним угрозам противостоял замок. Во время гражданских войн он иногда оказывался последним оплотом мятежных лордов или епископов, бунтовавших против своего короля. В такие моменты главную опасность для защитников замка представляли войска, идущие из Лондона, а не с побережья. В Новое время замок утратил своё стратегическое значение и в последней гражданской войне, между Карлом I и Кромвелем, уже не участвовал; потому и не подвергся показательному разрушению. Но чего не сделала война, то сделало неумолимое время. Камни из мощных стен осыпались и лежали грудами у подножия всё ещё величественных башен, вокруг разрослись кусты и деревья, и окрестности замка стали местом свиданий влюблённых парочек.
Павел сегодня в церковь не ходил, потому что согласно православному календарю Троица праздновалась в этом году на неделю позже, чем это было принято в англиканских церквях. На встречу со своей невестой он пришёл сильно заранее и, как полагается ответственному капитану, успел проложить маршрут их прогулки так, чтобы пройти через самые романтические уголки парка. Для этого он не поленился влезть на одну из башен замка и осмотреть окрестные ландшафты. По левую сторону возвышались мрачные готические башни собора, за ним текли светлые воды реки Мидуэй, а ёще дальше за излучиной реки виднелись мачты кораблей в порту Чатэм. По другую сторону расстилался парк, в котором природе позволено было самой заниматься украшением своих владений, так что лишь мостики через ручьи и протоптанные дорожки напоминали о присутствии человека. Особенно выделялся своей заповедной красотой небольшой пруд, как будто перенёсенный сюда из дремучей чащи.
– Куда ты поведёшь меня сегодня? – спросила Элизабет жениха.
Вообще-то, Элизабет или Лиз, как он её называл, не была с ним помолвлена – её престарелый папенька-самодур, тоже в прошлом капитан, бессмысленно и беспощадно запретил дочери выходить замуж за русского. Но Павел всё равно считал её своей невестой, потому что ни на ком другом жениться не собирался. Он к женитьбе относился резко отрицательно, пока не встретил Лиз.
– Я отведу тебя к пруду с русалками. В Троицын день они выходят из воды и показываются людям, – улыбнулся Павел. – По крайней мере так считали крестьяне в поместье моего отца.
– И что же русалки делают на суше, а, Пол? – лукаво спросила Лиз. – Знакомятся с отважными капитанами и утаскивают их под воду?
– Ты угадала, – удивлённо согласился Павел, – неужели ты знаешь славянские легенды?
– Нет, – в свою очередь удивилась Лиз, – я просто пошутила.
– Крестьяне рассказывали мне, – начал Павел, не отрывая глаз от озорного профиля Лиз, – что русалки соблазняют юношей, а когда те потеряют голову, утаскивают несчастных под воду и топят. Ведь русалки – это девушки, утонувшие до свадьбы, и так они пытаются вернуть себе женихов.
Лиз заметно погрустнела, и Павел мысленно обругал себя за бестактность. Ведь с таким папенькой, как у Лиз, можно запросто не дожить до свадьбы. Правда, опасность утонуть угрожает скорее Павлу – его 64-пушечный линейный корабль «Справедливость» уже почти готов к выходу в море после долгого ремонта в доках Чатэма и скоро присоединится к английскому флоту для совместных действий. Война Первой коалиции против революционной Франции продолжалась, хотя в идиллическом английском парке о морских сражениях думать совершенно не хотелось.
– Лиз, прости меня, я зря заговорил про русалок.
Лиз улыбнулась – он всегда угадывал её настроение, или выражаясь точнее, основную тональность в сложной гармонии её настроений. Она крепче ухватилась за его руку и прижалась к нему, делая вид, что споткнулась. Павел тут же подхватил её свободной рукой, и мгновение они стояли почти обнявшись, пока он не отодвинулся. Дальше они шли молча. Павел теперь упорно смотрел себе под ноги, а Лиз смотрела на него искоса взглядом, в котором одновременно светились любовь и серьёзная работа мысли.
Она старательно готовилась к этому дню, ведь это была их последняя встреча перед долгой разлукой. Придирчиво выбирала платье и украшения, тщательно укладывала волосы, а главное, внутренне собиралась, продумывала серьёзный разговор с Полом и то, что последует за этим разговором. Исчерпав все средства уговорить папеньку, она решилась на крайний шаг. Она сделала все, что могла, чтобы остаться покорной дочерью, она просила, умоляла, заклинала, – он не послушался ни её просьб, ни мольбы, ни слез. Оставался лишь один путь, опасный и непредсказуемый, потому что пройдя по этому пути, она могла навсегда лишиться не только доверия папеньки, к чему она уже была внутренне готова, но и любви Пола. Если он станет презирать её, то лучше ей сразу утопиться. Ах, если бы мужчины чуть меньше думали о своей чести, и чуть больше – о тех, кого они любят! Но она всё равно не отступит и испробует последнее средство, чего бы ей это не стоило. Она будет бороться за своё счастье, потому что хочет быть вместе с Полом, и её не остановят ни папенька, ни собственные страхи.
Она понимала, что ей придётся пройти по тонкому льду, под которым многие девушки до неё уже потонули. В памяти промелькнула история Агнес, дочери одного морского офицера, которого знавал папенька. Та тоже полюбила вопреки родительской воле, причём даже не иностранца, а англичанина, но в прошлом его была какая-то страшная тайна, препятствовавшая женитьбе. Она доверяла ему всем сердцем, пока не потеряла то, что уже никто в мире не смог бы ей вернуть. Её несостоявшийся жених вдруг спешно уехал в Италию по каким-то своим важным делам, клятвенно обещая ей всё уладить по возвращении. С тех пор ни одна живая душа в Англии его ни разу не видела, и беременная Агнес, сгорая от стыда, тайно ушла из отчего дома. Её так и не нашли; наверно, бедняжка утопилась, погубив и себя, и плод своей преступной любви. Отец Агнес умер от горя и бесчестья, и его младшая дочь, совсем ещё малютка, осталась круглой сиротой. К счастью, её приютили сначала бедняки-крестьяне, воспитавшие её как родную дочь, а затем одна богатая вдова, которая дала ей хорошее образование и относилась к ней, как к своей племяннице, несмотря на тёмные слухи, ходившие о происхождении девочки. Свет не без добрых людей! И может быть ей, Лиз, повезёт больше, чем несчастной Агнес.
– Пол, – сказала она наконец, – я знаю, как уговорить моего папеньку дать разрешение на наш брак.
Павел оторвал взгяд от тропинки и недоверчиво посмотрел на Лиз. Та покраснела под его взглядом, но продолжила.
– Нам надо просто стать мужем и женой без всяких церемоний, а потом ему уже деваться будет некуда. Сам будет уговаривать тебя жениться на мне. Особенно если у нас будет ребёнок. Этого уже не скроешь.
Павел в ужасе посмотрел на неё – очевидно, Лиз не понимает до конца, что на самом деле предлагает. Да и откуда невинной девушке знать о таких вещах. А на её папеньку это может подействовать прямо противоположным образом – с него станется предать случившееся огласке, чтобы разрушить карьеру ненавистного жениха. Такие как он вполне способны погубить доброе имя родной дочери ради мести.
– Лиз, это невозможно, это будет бесчестно с моей стороны. Ты сама меня потом возненавидишь за это!
Лиз поняла по его тону, что дальше она не продвинется, и обиженно надулась. Сердилась она больше на себя, потому что запоздало поняла, что надо было действовать тоньше, причём именно действовать, а не болтать языком. Тут очень кстати оказалось, что хорошо продуманный маршрут вывел их на деревянный мост через ручей. Начало этому ручью положил крепостной ров, некогда окружавший замок. Над мостом шумел ветер, полоскались в воде ветви прибрежных ив, течение бурлило под опорами моста, а над его оградой выступало полукруглое резное украшение, которое вполне могло сойти за штурвал. Лиз схватилась за него обеими руками, повернувшись лицом к ветру. Её тёмные кудри развевались, чёрные глаза весело блестели, и мостик быстро превращался в трёхмачтовый парусник, сражающийся с ураганом где-то в Индийском океане.
– Мы слишком много несем парусов для такого ветра, какой сейчас подует… Эй, вы! Бом-брамсель и бом-кливер долой! – воскликнула Лиз. – Грот на гитовы! Взять два рифа у марселей! Мистер Чичагов, почему вы качаете головой? Всё ещё много парусов?
– Я взял бы четыре рифа и убрал бы фок, капитан, – ответил Павел, входя в роль авторитарного старшего помощника. – Двух рифов недостаточно при шторме под этими широтами.
На самом деле Павлу никогда не приходилось бывать в южных широтах, все его рейсы проходили в северных морях. Его представления о тропических ураганах были основаны на рассказах других моряков, а не на личном опыте. В этом он мало чем отличался от Лиз, которая прекрасно знала реалии морской жизни по рассказам папеньки и его сослуживцев, хотя сама не служила во флоте. Даже в Америке Павлу так и не довелось побывать, даром что судно, на котором он проходил обучение, однажды было командировано из Англии в Новый Свет. Но тот рейс оказался крайне неудачным – поломки следовали одна за другой, и некстати застигшая их буря заставила капитана повернуть обратно в Англию для капитального ремонта. Зато в пути Павел хорошо выучил английский язык.
Лиз продолжала командовать. В конце концов все паруса были убраны, и корабль пошёл вместе с бурей под одними снастями, но в трюме открылась течь.
– Первому, кто бросит помпу, – грозно сказала Лиз, – я раздроблю череп!
– Правильно, – согласился Павел.
Тут ветер стих, но корабль набрал уже столько воды, что команде пришлось покинуть его в шлюпке. Лиз и Павел перешли на другой берег реки и углубились в рощу. Глядя на развеселившуюся Лиз, Павел сразу забыл о подводных камнях, обнажившихся в начале их свидания. Его подхватил поток, в котором отдельные слова, образы и мимолётные воспоминания идеально сливались в единую мелодию, так что не было нужды ничего додумывать или сокрушаться о неверно взятых нотах. Лиз вспоминала разные смешные истории из морского быта, и Павел каждый раз поражался, сколько всего она знает. В Чатэме ремонтировали корабли, бороздившие все моря и океаны, а их капитаны, что естественно, проводили довольно много времени в гостеприимном доме начальника порта. Поскольку начальник по совместительству был папенькой Лиз, та выросла среди моряков. Со временем в голове у Лиз, умевшей не только рассказывать, но и слушать, образовалось нечто вроде морской энциклопедии.
Разговор вырулил на обсуждение статей флагманского корабля эскадры под командованием адмирала Джона Джервиса. Павел недавно имел случай познакомиться с этим чудом британского кораблестроения и находился под большим впечатлением от увиденного. Лиз пару раз бывала вместе с папенькой на флагманском корабле, когда тот стоял в Чатэме, и к тому же прекрасно знала историю его постройки на местных верфях, хотя корабль был спущен на воду лет за десять до её рождения. Корабли такого класса служили по полвека и дольше, потому что использовались только во время серьёзных войн, а остальное время стояли в доках, где за ними ухаживали как за породистыми лошадьми.
– При первом испытании на море «Победу» кренило на правый борт, как старую калошу, – рассказывала Лиз. – Этот недостаток удалось исправить с помощью балласта. Но есть у неё и один неустранимый дефект, только это военно-морская тайна.
– Не может быть! – удивился Павел, которому флагманский корабль показался идеальным.
– Так уж и быть, я скажу тебе, только никому об этом ни слова.
С этими словами Лиз приподнялась на цыпочки и стала что-то шептать ему на ухо. Павел почувствовал, как его шея и лицо краснеют от близости её губ. Прошептав страшную тайну, Лиз торжествующе посмотрела на него.
– Теперь ты веришь? – спросила она.
– Получается, даже при небольшом шторме «Победа» не сможет… – начал он, ошеломлённый её словами.
– Тсс! – Лиз приложила палец к губам. – Не говори об этом вслух, даже со мной.
Павел был несколько шокирован проблемой «Победы» и особенно тем, что эту проблему решили только на бумаге. Если бы такое произошло с кораблём российского флота, он бы нисколько не удивился, но от командования британского флота можно было бы ожидать более ответственных решений.
Вскоре показался пруд. На дальнем его берегу громадный ствол ивы протянулся над водой, преодолевая заросли крапивы; листья ивы отражались на поверхности заиндевевшими оттенками зелёного. Справа от ивы расцветали белый шиповник, так же низко склонившийся к воде, и сиреневые свечи иволистного дербенника. Вода у ближнего берега заросла осокой и водяными лютиками. Лиз подумала, что в таком пруду вполне могла бы потонуть Офелия. Стала бы она потом русалкой?
Павел вспомнил, как мальчиком увязался за деревенской молодёжью, когда та летним вечером отправилась к лесному пруду по своим взрослым делам. Тогда-то крестьянские девушки и рассказали ему о русалках, выходивших на Троицу из водоёмов. Много лет спустя он понял, что это был просто удобный способ отправить маленького барчука под крылышко к родителям, чтобы не подглядывал за девичьими забавами; но тогда он как будто и правда услышал призывную песнь русалок и в страхе убежал. Песня преследовала его почти до самого дома.
Они подошли к воде, и Лиз присела на берегу, чтобы сорвать несколько незабудок. Потом она обернулась, прижимая незабудки к груди. Её зелёное платье с серебряной вышивкой расстелилось по траве.
– Похожа я на русалку? – спросила она.
– У русалки должен быть хвост, – рассудительно ответил Павел, но через секунду лицо его расплылось в улыбке, и он добавил. – Очень похожа!
Он помог Лиз подняться, и они стали обходить пруд справа по еле заметной тропинке. Здесь парк плавно перетекал в лес, поэтому случайные прохожие сюда редко добирались. Разве что охотники могли заглянуть, но охотничий сезон ещё не открылся. Неподалёку виднелась полянка с берёзами. Внезапно стало темнеть, ветер пригнал грозовую тучу, и под деревьями казалось, что уже наступили сумерки. Вдали послышались раскаты грома.
– Нам надо возвращаться, – неохотно сказал Павел. – Похоже, скоро пойдёт сильный ливень!
– Давай быстренько добежим до поляны? – предложила она. – Догоняй!
Она отпустила его руку и побежала к берёзам, не дожидаясь ответа. Павел растерялся и несколько секунд стоял неподвижно, а потом спорить было уже поздно. Он стал догонять Лиз. Та добежала до ближайшей берёзы и прижалась к ней щекой. Павел остановился рядом. Тьма ощутимо сгущалась, раскаты грома звучали всё ближе.
– Люблю берёзы, – она положила ладонь на бледный ствол. – Какой он гладкий, Пол, словно кожа. Вот потрогай мою щеку, а потом кору. Правда, не отличишь, если бы не тепло?
Он поднял руку. Лиз повернулась, и ему показалось, что русалка утягивает его под воду. Он ещё пытался призвать на помощь голос разума, и даже представил себе, какими глазами посмотрит на него её отец, когда обо всём узнает. Но это не подействовало, голос разума перебила мысль, что старый дурень сам виноват. Потом вообще никаких мыслей не осталось. Зато зазвучала песня, та самая песня русалок, которую он слышал или думал, что слышал, много лет назад. Может это была и не песня, а только воспоминание о песне, но он сразу узнал её. С трудом вырвавшись из объятий Лиз, он как безумный ринулся назад в рощу.
Лиз стояла ошеломлённая и ничего не понимала. Как он мог уйти от неё? Она почти уже достигла своего, а теперь получается, что она ничего не достигла, и даже наоборот, всё потеряла. Теперь он будет презирать её за безнравственность, да наверно уже презирает, раз ушёл, даже не воспользовавшись её постыдной слабостью. Она опустилась на землю и горько заплакала. Сначала у неё ещё была надежда, что он вернётся, услышав её плач, да и нехорошо с его стороны оставлять её одну в лесу. Но в глубине души она чувствовала, что он не вернётся. С трудом сдерживая слёзы, она побежала через парк к карете. Добежав до пруда, Лиз застыла на месте. Ива, шиповник, лютики, незабудки замерли безмолвными свидетелями её горя, а ведь совсем недавно Пол и она стояли около этого пруда, охваченные неземным восторгом. Это место притягивало её и отталкивало одновременно, напоминая о том, что могло случиться и не случилось. Если бы она могла прямо сейчас утопиться в пруду, как безумная невеста датского принца, тоже слишком много думавшего о своей чести, это избавило бы её от непереносимых душевных мук. Но пока остаётся хоть малейшая надежда, что Пол к ней вернётся, хоть самая ничтожная возможность, что она не до конца его потеряла, она не сдастся. Она сделала шаг назад, отступая от пруда, и зеркальная гладь вдруг пошла волнами, как будто огромное существо пыталось вырваться из его глубины на поверхность. Лиз вздрогнула, но потом поняла, что это непослушные слёзы снова застлали глаза и исказили мир вокруг неё.
Дома она разрыдалась прямо на пороге гостиной, даже не успев дойти до своей комнаты. Папенька, читавший London Times в кресле у камина, вскочил с несвойственной его возрасту поспешностью.
– Что случилось, Элизабет? – спросил он озабоченно.
– Это всё вы! – злобно и неожиданно для себя самой закричала Лиз. – Я всегда была вам послушной дочерью, я ничего не делала без вашей воли, а вы разбили мою жизнь!
Не в силах больше сказать ни слова, она бросилась в свою спальню и упала на кровать, неудержимо всхлипывая.
***
Порт в Чатэме, графство Кент, был создан ещё при королеве Елизавете, когда Англия в одиночку противостояла окружавшему её враждебному католическому миру, и для безопасности уже не хватало старых портов в Портсмуте, Дептфорде и Вулвиче. С тех пор владычица морей сильно укрепила свои позиции и обзавелась мощными союзниками в Европе и богатыми колониями в других частях света. За двести лет порт разросся до целого города, и теперь играл ключевую роль в войне с Францией. Порт расположился на том же берегу реки Мидуэй, что и Рочестерский замок, но дорога между ними был довольно извилистой, так как огибала излучину реки, русло которой в этом месте своими изгибами напоминало английскую букву N. На верфях Чатэма работали столь искусные и трудолюбивые корабелы, что за три дня могли построить 106-пушечный трёхдечный корабль 1-го ранга. Настолько слаженной была их организация, что дюжину сотен рабочих можно было одновременно задействовать на одном и том же корабле, так что каждый знал своё место и не мешал другим.
Впрочем, иногда не обходилось без накладок, как при постройке знаменитого корабля Его Величества «Победа». Её первый торжественный выход из дока в море 7 мая 1765 года мог был окончиться катастрофой, если бы ранним утром корабельный плотник Хартли Ларкин не догадался на всякий случай померить корпус судна. Оказалось, что его ширина почти на 10 дюймов превышает ширину деревянных ворот дока. Ответственное начальство уже собиралось в последний момент отменить церемонию, несмотря на приезд высоких гостей из Лондона, но Ларкин собрал всех имевшихся в наличии плотников, и те успели обтесать ворота. Невредимая «Победа» гордо вышла в море из испорченного дока – все вгляды были прикованы к ней, а зазубрины на воротах никто не заметил.
На этом сложности с «Победой» не закончились; при первых же её испытаниях на море выяснилось, что у неё слишком низкая посадка. Поэтому в бурную погоду вода захлёстывала оружейные порты нижней батарейной палубы, делая их непригодными для ипользования. Эту проблему удалось решить лишь командно-административным способом – в инструкции, прилагавшиеся к кораблю, включили требование наглухо задраивать порты нижней палубы при сильном волнении на море. Такое распоряжение уменьшало на треть огневую мощь «Победы» в случае, если бы ей пришлось вступить в бой в плохую погоду. К счастью, все славные сражения, в которых ей довелось участвовать за многие годы службы, случались только на спокойном море.
Чарльзу Проби, нынешнему начальнику порта в Чатэме, за его долгую жизнь много раз приходилось отвечать за безопасность других людей – и за своих детей, и за матросов на кораблях, где он служил. Он свято верил в силу послушания, и до сих пор ни разу не усомнился в целесообразности своих повелений и запрещений. Конечно, он не может предусмотреть всего, это не в человеческих силах, но он всегда трезво оценивал текущую ситуацию и выбирал наилучший образ действий. Поэтому дисциплина у него дома, на его кораблях и во вверенных ему королевских доках всегда была на высоте.
Когда к его младшей и любимой дочери Элизабет посватался русский капитан, Проби решительно отказал ему, не сомневаясь, что дочь смирится с любым его решением. Не то чтобы старый капитан что-то имел против российских подданных в целом, тем более что некоторые из них, вроде адмирала Сэмюэля Грейга, по рождению были чистокровными британцами. Капитан Чичагов не понравился ему вовсе не из-за его гражданства, а из-за личных качеств. Из него явно не мог получиться хороший муж для Элизабет – строгий и решительный, способный направлять её твёрдой рукой и контролировать чрезмерную природную живость её натуры. Спору нет, Чичагов очень обаятельный и неплохо воспитанный юноша, но Элизабет нужен кто-нибудь постарше и посолиднее. А русский пусть ищет невест у себя на родине, неужто у них в России своих девиц не хватает?
Сейчас капитан Проби не находил себе места. Элизабет заперлась в спальне и не разговаривала с ним. Сначала она плакала, потом наступила тишина. Он никогда раньше не видел её в таком состоянии. Он чувствовал, что её горе как-то связано с его запретом. Чичагов должен был скоро покинуть Чатэм, и раньше Проби надеялся, что Элизабет быстро забудет несостоявшегося жениха. С глаз долой, из сердца вон! Сегодняшняя сцена заставила его засомневаться в смирении и послушании дочери. Нельзя перегибать палку. Капитан Проби никогда не отменял своих запретов, но здесь был особый случай. Надо проявить снисхождение. Он подошёл к двери и снова постучался. Нет ответа.
– Элизабет, мне надо тебе кое-что сказать, – начал он, – я снова подумал насчёт предложения того русского капитана, который сватался к тебе. Если ты всё ещё хочешь выйти за него замуж, то я дам тебе своё согласие. Только не прямо сейчас, а через год.
За дверью раздались рыдания. Проби не понял, как Элизабет отнеслась к его словам, но плач был хоть каким-то ответом. Всё лучше, чем мёртвая тишина. Он чувствовал себя неуютно из-за того, что отступил от принятого решения, но утешался мыслью, что год – это достаточно долгий срок, и русский капитан вполне может забыть про Элизабет. А может он уже бросил её, и этим объясняется её горе. На забывчивость дочери старый капитан уже не рассчитывал, запоздало осознав, что та в своём упорстве очень похожа на него самого.
***
Павел не помнил, сколько он бродил по лесу. Гроза ушла, так и не пролившись дождём, снова засияло солнце. Наконец он немного пришёл в себя и попытался вернуться на поляну, чтобы проводить Лиз до кареты. Сначала он пошёл не в ту сторону и чуть не заблудился, а потом обнаружил, что грозовой ветер успел вырвать с корнем несколько старых елей, превратив английский парк в непроходимый бурелом, достойный русского леса. Попытавшись обойти упавшие стволы, он вышел к пруду, а от него уже вернулся к поляне с берёзами. Поляна была пуста. Он даже не сразу узнал то место, потому что под яркими солнечными лучами всё выглядело совершенно иначе, чем под грозовой тучей. В траве у берёзы что-то ярко блеснуло. Он подошёл поближе и поднял хрустальную брошку. Потом побежал по тропинке обратно к пруду, а затем к мостику через ручей в надежде догнать Лиз, но её уже нигде не было видно, и кареты у собора тоже не оказалось.
Павел уныло побрёл к дому Лиз, хотя знал, что больше не сможет её увидеть – после неудачного сватовства капитан Проби не пускал его на порог. Всё равно ему хотелось быть как можно ближе к ней, как будто это могло что-то изменить. Как хорошо им было в начале прогулки, а он умудрился всё испортить. Руки его в ярости сжались, и он почувствовал, как что-то впилось в палец. Разжав кулак, он увидел поднятую им с земли брошку, про которую уже успел забыть. Только теперь он наконец внимательно рассмотрел её – это была изящная гирлянда цветов с лепестками из разноцветных кусочков хрусталя. Маки, ромашки, анютины глазки и ещё какие-то цветы, которые он не смог опознать. Перед его внутренним взором тут же явилась Лиз, сидящая с букетом незабудок на берегу пруда. Ива шелестела листьями, вокруг шиповника жужжали пчёлы. Если бы можно было вернуться в то мгновение и всё исправить. Он застонал. Теперь Лиз ненавидит его одновременно и за то, что он сделал, и за то, чего он не сделал. Но ведь невозможно было устоять перед ней на лесной поляне под грозовым небом. Бедная Лиз сама не понимала, какую страсть она разбудила, но ему нет оправдания. И невозможно было остаться рядом с ней и вымолить прощение, пока он не вернул себе относительную ясность мысли.
Вокруг тянулись доки и пакгаузы, выглядевшие заброшенными из-за воскресного дня, без привычной рабочей суеты мастеров и грузчиков. Вдалеке виднелась «Справедливость», но теперь даже она не радовала его глаз своей новой грот-мачтой и парусами. Скоро уже должен был показаться дом начальника порта – помпезное здание из красного кирпича с четырьмя несуразными башенками-минаретами по углам. Дом был полностью перестроен лет сто назад по приказу тогдашнего начальника – тот посчитал имевшуюся резиденцию не соответствующей своему величию и добился от королевской казны денег на новую постройку. Павел вспомнил, как Лиз рассказывала ему историю своего дома, и как его тогда поразило сходство амбиций английского и российского начальства. Только английское начальство деньги на свои дворцы честно выбивало из казны, а русское – воровало.
Всё вокруг напоминало о первом дне, когда он только попал в Чатэм и шёл знакомиться с начальником порта. В тот день, едва он переступил порог дома, ему бросилась в глаза, монументальная картина на потолке, изображавшая олимпийских богов. Позднее Лиз, которая положительно знала всё на свете, если это хоть как-то касалось кораблей, рассказала Павлу, что картина сначала украшала каюту «Королевской милости». «Милость» верой и правдой прослужила 67 лет, потом её демонтировали на верфях Чатэма, а картине нашли новое пристанище. Нептун, бог моря, явно писанный художником с одного из потомков норманских викингов, короновал Марса, бога войны, а вокруг расположились пышногрудые богини. Павлу богини напоминали деревенских девушек, чьё купание в лесном пруду он в отроческие годы украдкой наблюдал, презрев страшные истории о русалках. Хорош он, нечего сказать, сегодня снова повёл себя как безрассудный подросток, совсем потерял голову. Нужен ли ей такой жених? А он теперь как будет жить без надежды увидеть Лиз? Разве он мог тогда подумать, чем всё закончится. Сегодня он шёл к её дому в последний раз. Первые встречи, последние встречи. Он как будто снова услышал пение Лиз, вспомнил, как они пели вместе в её доме в те далёкие дни, когда в глазах её отца он ещё был респектабельным капитаном, а не отвергнутым женихом. Теперь и Лиз бросила его.
В звуки песни грубо ворвался стук двери. Павел вздрогнул и посмотрел по сторонам. Это посыльный зашёл в здание почты, мимо которого как раз проходил Павел. Похоже, почта была единственным ведомством в Чатэме, в котором жизнь не замирала даже в воскресенье. Он вошёл внутрь, чтобы хоть как-то вырваться из потока прекрасных воспоминаний, перемешанных с горькими сожалениями. Он просто не в силах был идти дальше, нужно было сесть и немного подумать.
***
Лиз лежала у себя в комнате и пыталась не думать о том, что произошло сегодня. Но не думать не получалось. Как же она умудрилась всё испортить? Не надо было браться за дело, в котором ничего не смыслишь. Хотя поначалу всё шло очень даже гладко. Лиз вспомнила, как Пол смотрел на неё, когда она сидела у пруда, изображая русалку; как забилось её сердце от его взгляда. В его голубых глазах замерцали искры и продолжали гореть всю дорогу до этой злосчастной поляны. А ведь место было выбрано так удачно – кругом берёзы, как у него на родине. Да и гроза началась как нельзя кстати. Лиз решительно не понимала, что же она сделала не так. Мысли её снова побежали по кругу.
Конечно, сначала он прямо отказался от её предложения, но это ничего не значит. Или значит? Может быть ей стоило прислушаться к его мнению? Но ведь она всё продумала наилучшим образом за них обоих, ему надо было просто смириться с неизбежным. Ему ни за что не пришлось бы отвечать, она всё брала на себя. В глубине души она чувствовала, что её чрезмерная уверенность в своих действиях всё и погубила. Она не оставила ему выбора. И всё равно в самый последний момент он как-то сумел вырваться из её власти. Зато теперь он совершенно свободен и больше даже не посмотрит в её сторону.
От разъедающих сердце мыслей ей было так плохо, что казалось ничто уже не может усугубить её отчаяние. Она не отвечала на стук в дверь и даже не вполне осознавала его. Однако слова папеньки, неожиданно переигравшего своё решение, достигли её ушей с пугающей ясностью. Это стало последней каплей. Что ему стоило переменить свою отцовскую волю на день раньше? Тогда сегодня она совсем иначе вела бы себя с Полом, и он не ушёл бы от неё. Лиз думала, что слёз уже не осталось, но этот последний удар судьбы был так ужасен, что она снова разрыдалась.
Через несколько минут она попыталась взять себя в руки и хоть что-нибудь сделать. Даже если Пол теперь до глубины души презирает её, любовь не могла мгновенно уйти из его сердца. Нужно оповестить его о том, что папенька дал согласие на их брак, и пусть Пол сам решает, нужна ли ему такая невеста. Она села за стол и попыталась написать хотя бы несколько строк, но дальше слов «Дорогой Пол!» продвинуться не смогла. Нельзя же было в письме делать вид, что между ними сегодня не произошло ничего особенного, и это была самая обычная прогулка. «Представляешь, Пол, какое чудо, прихожу домой после нашей встречи, как ни в чём не бывало, а папенька вдруг разрешает мне выйти за тебя замуж!» Тогда уж Пол точно уверится в её распущенности, увидев, что она вовсе не переживает из-за своего бестыдного поведения.
Она не помнила, сколько просидела над белым листом бумаги, пытаясь хоть как-то написать о том, о чём писать было совершенно невозможно. Задребезжал колокольчик у парадной двери, терзая слух Лиз похоронным звоном. Наверно, посыльный доставил папеньке очередные бюрократические бумаги – начальник порта должен был вести деловую переписку даже по воскресеньям. Против воли Лиз стала прислушиваться к происходящему в доме, как будто это могло иметь хоть какое-то отношение к её несчастью. Лестница заскрипела под тяжёлыми шагами.
– Элизабет, тебе письмо от капитана Чичагова, – услышала она голос папеньки. – Посыльному велено ждать ответа в течение часа.
Лиз вскочила с кровати и отперла дверь. Папенька передал ей письмо и явно хотел что-то ещё сказать, но осёкся, увидев опухшее от слёз лицо дочери, и торопливо пошёл обратно в гостиную. Он уже ничего не понимал в происходящем и счёл за лучшее не вмешиваться.
Больше минуты Лиз стояла неподвижно, не в силах разорвать конверт и окончательно убедиться, что всё кончено. Пол очень воспитанный человек и поэтому сразу решил написать ей очень вежливое письмо, в котором в самых возвышенных и самоуничижительных словах будет выражена суровая правда – он больше не желает иметь с ней ничего общего. В голове Лиз сами собой проносились воображаемые формулировки: «В своей ошибке я виню только самого себя, но после случившегося сегодня долг и честь повелевают мне вернуть слово». Руки её машинально ощупывали толстый конверт, и что-то острое укололо палец. Это несколько отвлекло Лиз от попыток угадать содержание письма, и она наконец раскрыла конверт. На стол выпала брошка, как две капли воды похожая на её собственную, и Лиз удивлённо прижала руку к груди, чтобы проверить, на месте ли её украшение. Только сейчас она поняла, что потеряла брошку где-то в парке, скорее всего на той поляне с берёзами. Значит Пол вернулся туда, раз нашёл брошку. В сердце её затеплилась безумная надежда, и она решилась прочесть письмо. Даже если внутри таится отказ, она не отступит, она всё равно ответит ему. В конце концов она сумеет подыскать нужные слова.

Дорогая Лиз!
У меня нет слов, чтобы выразить отчаяние, которое я испытываю, лишившись твоего расположения. Я умоляю тебя простить меня. Сегодня я вёл себя неразумно, и ничем хорошим это не могло закончиться. Сердце моё разрывается при мысли, что ты теперь никогда не сможешь доверять мне. Клянусь, я никогда больше не позволю себе огорчить тебя своими опрометчивыми словами и поступками.
Я совершенно напрасно завёл разговор о русалках и не перестаю сожалеть об этом. В детстве меня очень пугали рассказы об их обычаях, и я боялся подходить к пруду, где они якобы жили. Мне казалось, что я слышу их песню, которой они затянут меня на дно. Я никак не мог подумать, что эти воспоминания вдруг настигнут меня в Англии в самый неподходящий момент, хотя в этом виноват только я сам. Сегодня я как будто снова услышал их песню, и это привело меня в такой ужас, что я самым позорным образом бежал и бросил тебя одну в парке. Когда я одумался и вернулся, то нашёл только твою потерянную брошку, каковую и возвращаю тебе.
Я знаю, что мне нет прощения, и не смею надеяться, что ты ответишь мне. Что бы ты ни решила, любовь к тебе никогда не исчезнет из моего сердца. Если мне не суждено больше увидеть тебя, то те часы, которые мы провели вместе, навсегда останутся самым счастливым временем моей жизни.
Искренне твой Павел

Лиз снова заплакала, на этот раз от радости, и поцеловала письмо. Как это мило со стороны Пола взять всю вину на себя, да ещё в таких обтекаемых выражениях, что даже попади это письмо в чужие руки, оно не сможет бросить ни малейшей тени на репутацию адресата. Сколько времени собирался ждать посыльный? Час? Она как раз успеет ответить. Внутри уже теснились те самые образы и выражения, которые так долго ускользали от неё; рука сама потянулась к перу, через минуту на бумагу свободно потекли слова.

Домашнее задание №5: Гость из будущего

Первый сон Натальи Алексеевны
Она летела над огромным городом, летела очень высоко, и всё равно не могла объять мегаполис единым взглядом. Несмотря на высоту ей пришлось обогнуть препятствие в виде недостроенной Вавилонской башни, иначе не назовёшь. Башня походила на перевёрнутую лилию, вонзившуюся лепестками в далёкую землю. Её длинный тонкий стебель уходил высоко в небо, заканчиваясь чем-то вроде громоотвода. Устойчивость и изящество, удивительное сочетание! Что это за город? Гораздо больше современного Лондона. Может быть Лондон будущего? Внизу блеснула река, но её извивы ничем не напоминали Темзу. Зато напоминали что-то гораздо более родное. Знакомые излучины, стрелка, здесь должны быть холмы, так и есть! Это Москва-река, а там Воробьёвы горы, только их теперь не узнать. На вершине стоит дворец или храм, грандиознейшее сооружение. Надо подлететь поближе, но сначала неплохо бы проверить догадку. Она устремилась в самое сердце города, к стрелке. Кремль стоял как ни в чём не бывало, но на башнях больше не было двуглавых орлов. Вместо них сияли красные звёзды, охваченные языками пламени, как сердца борцов за свободу. Революция свершилась! Это прекрасная Россия будущего, где больше нет кровавого режима, нет насилия над человеком. Но может быть религия по-прежнему дурманит их умы? Сохранился ли Храм? И Храма нет, на его месте красуется роскошный пруд правильной круглой формы. В нём вольготно купались люди, наверно, вода подогревалась искусственно.
Теперь можно лететь к Воробьёвым горам. Понятно, что там вовсе не храм и не дворец, а что же? Она приблизилась к громадному зданию со стороны реки, покрутилась около шпиля и стала снижаться в сквере с противоположной стороны. В центре спиной к зданию стоял памятник, вокруг гуляли, стояли и сидели молодые люди и девицы. Одеты они все были довольно бедно, платье на многих сидело мешком, и цвета были какие-то блёклые, но они совершенно не смущались своего внешнего вида. Они смеялись, задумчиво хмурили лоб, горячо спорили, читали книги, декламировали стихи, а кто-то даже играл на гитаре. У всех были с собой портфели или ранцы. Конечно, это студенты! Ни с чем нельзя было спутать ту атмосферу свободомыслия и любознательности, которая царила в сквере. Вот чёрненький мальчик в очках, похожий на еврея, что-то увлечённо рассказывает белокурой девочке с породистым дворянским лицом. Неподалёку другая девочка в каком-то совсем уж простецком ситцевом платье читает учебник с мудрёным названием «Курс теоретической физики». Разве бывает физика без экспериментов? Видать, наука ушла далеко вперёд. Ещё дальше мальчик с оттопыренными ушами и отрешённым взглядом, вылитый хасид, только без традиционной одежды и пейсов, что-то мягко втолковывал другому мальчику, вполне славянской внешности, а тот слушал и одновременно ощупывал проходящих мимо студенток хитро прищуренными серыми глазами. Говорили они явно про математику.
Какой же сейчас год? Когда наступит это дивное время? Выговор у всех студентов был одинаковый, но какой-то странный. Вроде бы похож на московский, а вроде уже и не похож. Она полетела дальше в поисках хоть каких-то зацепок. Внизу расстилался широкий проспект, по нему шла весёлая компания, в которой она с удивлением увидела несколько совершенно чёрных лиц. Даже не мулаты, а самые натуральные негры! И они тоже говорят по-русски! Вдоль проспекта стояли лавочки, и почти на каждой сидел прохожий с книгой. Похоже, все здесь были грамотными и любили читать. Высокие деревья и широкие газоны отделяли тротуар от шума и пыли проезжей части. После каменных джунглей Лондона, эта новая Москва казалась Эдемским садом. В конце проспекта рабочие крепили к зданию длинный кусок красной ткани. На нём красовалась видная издалека надпись: «С 50-летием Великого Октября, самым главным праздником XX века!» Хорошо, хотя бы с веком определилась. Значит, революция случилась в октябре, а революционеров теперь наверняка называют октябристами по аналогии с декабристами, поднявшими восстание в декабре. Но в каком именно году произошло Октябрьское восстание? И в каком веке? В её собственном или только в XX? Доживёт ли она до этого счастливого момента? Здания вокруг начали расплываться, и узнать точную дату она не успела.

Знакомство с делом
Наташа медленно просыпалась, удивляясь яркости и чёткости деталей своего сновидения. Надо рассказать Коле и Саше. Скосив глаза на пустую половину кровати, она поняла, что Коля уже встал. Прислушавшись, различила гул голосов на первом этаже. Очевидно, Саша тоже встал, и теперь обсуждает с Колей корректуру очередного выпуска «Колокола». Ох, и достанется ей на орехи!
Она спустилась в столовую лёгким, уверенным шагом, держась спокойно и непринуждённо. Черты лица её не отличались правильностью; цепкий взгляд и решительное выражение делали её похожей на идеальную стенографистку для финансового магната. Но горе работодателю, если она уйдёт к его конкуренту. Даже если она не выдаст его секретов, дела его всё равно пошатнутся. Ведь где же он найдёт вторую такую помощницу?
– Доброе утро, мальчики! – нежно сказала она, садясь за стол. – Приятного аппетита!
Мальчикам было уже хорошо за сорок, в их длинных бородах и волосах струились серябряные нити, а в солидном послужном списке аресты и ссылки чередовались с семейными трагедиями. Всё как полагается истинным революционерам. К Саше недавно пришла известность – его еженедельник теперь читала вся Россия несмотря на то, или именно благодаря тому, что цензура внесла его в единый реестр запретных изданий. Колины стихи пока всенародной славы не снискали. Внешне друзья были чем-то неуловимо похожи, но в Саше чувствовалась сфокусированная на цели энергия, жгучая, как собранный в лупе солнечный свет, способный воспламенить сухой мох, а Коля сиял рассеянным светом во все стороны, как светлячок в тёмном лесу. Неудивительно, что первый был журналистом, а второй – поэтом.
– А мы как раз твою корректуру читаем, Натали, – улыбнулся Саша.
– Только не говори мне, что я опять пропустила опечатку в слове «главнокомандующий», – запротестовала она. – На этот раз я вычитывала гораздо внимательней.
– Ты вообще делаешь большие успехи, – согласился он. – Твоё мастерство корректора растёт не по дням, а по часам. Мы пока вообще ни одной опечатки не нашли.
Наташа была уверена, что опечаток там хватает, но не стала дальше продолжать эту тему. Ей очень хотелось рассказать про свой сон о будущем. Когда она дошла до описания университета на Воробьёвых горах, Саша повернулся к Коле.
– Ник, не то ли это самое место, где мы дали друг другу клятву? – спросил он.
– Откуда ж мне знать, – ответил Коля, – мне ведь Наташин сон никто не показывал.
Тогда Саша вопросительно повернулся к Наташе.
– Я тем более не знаю, – ответила Наташа, – я ведь не стояла там со свечкой, когда вы обещали умереть за правое дело. Из памятных знаков я видела только статую Ломоносова.
– Наверно, и университет в твоём сне был не Императорский, а Ломоносовский? – спросил Коля.
– Именно так, – рассмеялась она, – ты всё-таки подсмотрел мой сон. А ещё из интересного я слышала умный разговор студентов про квадратуру круга. Якобы какой-то немец доказал или докажет, что она невозможна, уже в нашем веке. Что-нибудь про это знаете?
– Это к Саше вопрос, – засмущался Коля. – Он ведь физико-математический факультет закончил, а я всего лишь нравственно-политический.
– Вот поэтому нравственность у нас с тобой на высоте, – улыбнулась Наташа, которая переехала к Коле задолго до того, как он смог получить развод от своей первой жены.
Саша долго морщил лоб, но так и не смог вспомнить никакого немецкого математика, который занимался бы квадратурой круга. Все, даже немцы, давно признали задачу безнадёжной.
– А Храма я в городе не увидела, – продолжила Наташа.
– Это неудивительно, – заметил Коля. – Наверняка, второй проект тоже закончится пшиком и громкими судебными процессами. Все деньги разворуют, как и в первый раз. А там и до революции уже недалеко.
– Кстати о деньгах, эта банда грабителей, о которой уже несколько недель пишут все лондонские газеты, даже прозвище им дали «Неуловимые мстители», – вспомнил Саша, – так вот, эта банда последнее время орудует в нашем районе. Следователи из Скотленд-Ярда уверены, что у них есть наводчик в одном из банков. А может и не в одном.
– Мне кажется, полиции следует сделать из этого совершенно определённый вывод, – начала Наташа, которая с большим интересом следила за делом «Неуловимых мстителей», и уже успела придумать теорию, объясняющую известные из газет факты.
Договорить она не успела, потому что в дверь позвонили.
– Я совсем забыл предупредить, – виновато сказал Саша, – сегодня к нам собирался зайти Павел Александрович Бахметев, помните, я говорил вам о нём.
Паша Бахметев был эксцентричный молодой человек, на днях написавший Саше довольно странное письмо. Дескать, проезжая мимо Лондона и имея целью создать коммуну на благодатных и труднодоступных островах Полинезии (то есть у чёрта на куличиках, выражаясь по-простому), он хочет сделать щедрое пожертвование на нужды революции. Да не обязательно именно на революцию, можно просто на добрые дела. С деньгами ведь важно, чтобы они попали в хорошие руки, а более чистых рук, чем у зерцала русской революции Александра Ивановича, ему, Паше, не найти (тут юноша был прав по всем пунктам, несмотря на своё юродство). И вот теперь этот экзотический фрукт собственной персоной сидел у них в гостиной.
Наташа ожидала увидеть нескладного хилого очкарика, который путается в содержимом собственных карманов, неуклюже опрокидывает посуду и предметы мебели, и после каждого фиаско извиняется за всё содеянное с милой неотмирной улыбкой на устах. Но гость не оправдал её надежд. Больше всего он был похож на ганфайтера с Дикого Запада, если только можно вообразить себе ганфайтера без кобуры на поясе. И он совсем не улыбался. Да и юным его назвать уже было нельзя, на вид он был примерно Наташин ровесник. О нём судачили, что он исходил всю Россию вдоль и поперёк, пытаясь прощупать волю народа к революции, и даже работал бурлаком на Волге. Глядя на него, Наташа поняла, что слухи явно были основаны на реальных событиях.
– Павел Александрович, я всё-таки призываю вас ещё раз обдумать ваше решение, – убеждал гостя Саша. – Для создания колонии в заморской глуши вам понадобятся все ваши средства. Зачем вам ещё что-то жертвовать?
– Благодарю вас за беспокойство, Александр Иванович, – спокойно отвечал гость. – Я всё уже рассчитал. Своё имение я продал, перевёл средства в валюту, и теперь на моём счету 50 тысяч франков. На создание коммуны мне потребуется 30 тысяч франков, остальное я хочу отдать вам, чтобы вы распоряжались средствами по своему усмотрению. Мне совершенно ни к чему везти с собой лишние деньги, дорога дальняя, я могу и не добраться до места назначения.
Последнее соображение показалось всем собравшимся разумным, и в результате Саша согласился принять деньги на равных с Колей правах с условием, что основной капитал они трогать не будут, а используют лишь проценты. Если же Бахметев захочет изъять свой капитал или его часть, то они немедленно вернут требуемую сумму, и лишь по истечении десяти лет с момента открытия вклада будут считать капитал или его остаток своей собственностью. Саша рассудил, что за десять лет Бахметев наверняка успеет истребовать всю сумму целиком, потому что расчёты на бумаге это одно, а суровая жизненная правда – совсем другое. Тут же Саша с Колей написали расписки, хотя гость просил их не беспокоиться о формальностях; для него слово важнее бумаги. Тем более в наше время так хорошо научились подделывать всякого рода официальные документы вплоть до завещаний, что лично он, Бахметев, давно уже перестал верить написанному пером. Он предложил сразу же ехать в банк, но остальные были голодны, мечтали продолжить прерванный завтрак и в конце концов уговорили гостя присоединиться к их трапезе.
– Павел Александрович, где именно вы собираетесь создать коммуну? – спросила Наташа, намазывая маслом круассан. – На Таити?
– Нет, этот остров не вполне подходит для моих целей, он уже попал в зону французского влияния, – пояснил гость. – А вы не были на Таити, Наталья Алексеевна?
Наташа сначала хотела ответить что-то издевательское вроде «Не были мы ни на какой Таити, нас и здесь неплохо кормят», так как была уверена, что Бахметев насмехается над ней. Но в его серьёзных глазах не было ни малейшей иронии.
– Нет, я никогда не бывала в Полинезии, – сказала она. – А почему вам так важно, чтобы остров не был частью цивилизованного мира? Не лучше ли преобразовать уже существующую цивилизацию на более справедливых и разумных началах?
– Здесь я вижу две существенных проблемы, – рассудительно начал гость. – Во-первых, в мире много разных цивилизаций, и баланс между ними очень шаткий. Если одна цивилизация станет значительно совершенней, чем все остальные, её сразу уничтожат. Соберутся всем скопом, забыв на время свои разногласия, и начнут священную войну за сохранение статус-кво. А может случиться и наоборот – более совершенная цивилизация объявит джихад остальным, чтобы и их тоже улучшить. Так или иначе, начнётся война цивилизаций, а победят, как всегда, варвары. Во-вторых, наличные цивилизации существуют уже довольно долго по историческим меркам, с каждым столетием становясь чуточку совершенней, и вряд ли их эволюцию можно существенно ускорить. Без серьёзного развития общественных наук нельзя отличить полезное вмешательство от вредного. Мы очень многого пока не знаем о законах развития общества.
– Какой же из вас революционер? – удивился Саша, наконец дожевавший бекон из яичницы и тоже вступивший в беседу. – С такими охранительными взглядами вам надо в российском правительстве работать, а не ехать на край земли, чтобы создать коммуну.
– Мои взгляды большой роли не играют, главное воля, а не вера, – не моргнув глазом ответил Бахметев, совершенно не обидившись на явный наезд со стороны зерцала русской революции. – Мне интересно с нуля создать идеальное сообщество на самых современных принципах, и проверить на практике, действительно ли получится хорошо. Такой социально-политический эксперимент лучше ставить вдали от густонаселённых мест, мало ли какая бомба может получиться. Поэтому мне нужен остров, как можно лучше изолированный от мира.
Хозяева переглянулись. Мировоззрение у гостя было совершенно иное, чем у международного революционного сообщества, частью которого они себя считали, но почему-то рядом с ним казалось, что от истины больше уклоняются они, а не он. Тут наконец в бой ринулся Коля, доевший овсянку с изюмом. Как выпускник нравственно-политического отделения он знал толк в софистике.
– Ваши взгляды внутренне противоречивы, – покровительственно заметил он гостю. – Ведь если на своём острове вы создадите более совершенную цивилизацию, то как вы сами нас учите, остальные, более древние и менее совершенные цивилизации, её тут же уничтожат.
– Здесь нет никакого противоречия, Николай Платонович, – ответил Бахметев без тени смущения. – Несомненно, именно это и произойдёт в случае успешного эксперимента. Я лишь надеюсь, что на удалённом острове нам удастся продержаться чуть дольше, чем в более публичном месте. И мы успеем передать наш опыт своим последователям. Появятся другие острова, им будет уже немного проще, и дело у них пойдёт быстрее. А со временем может образоваться и целый архипелаг.
Хозяева снова переглянулись. Только сейчас они заметили, что за завтраком гость ограничился стаканом воды и куском чёрного хлеба. Такой хлеб практически невозможно было достать в Лондоне. Наташа лишь после долгих поисков нашла пекарню, где по большим праздникам пекли буханки из ржаной муки. Конечно, гость, только что приехавший из России не мог знать, какой дефицитный деликатес поглощает. У Наташи вдруг возникло ощущение, что она, Саша и Коля ведут себя сейчас как изнеженные римские патриции, возлежащие у пиршественного стола и развлечения ради внимающие нищему апостолу. Она тряхнула головой. Бахметев совсем не нищий, шутка ли 50 тысяч франков. У революционеров никогда таких денег не водилось; все они были бедны, как церковные крысы. Это Бахметев с жиру бесится, а не они.
– Какой же смысл, Павел Александрович, строить светлое будущее, если вы заранее знаете, что его разрушат прямо на ваших глазах? – не выдержала Наташа.
– В этом и смысл, Наталья Алексеевна, ведь только в таких условиях можно создать что-то действительно светлое. Позвольте мне пояснить на примере, – Бахметев внимательно помотрел на неё, а потом перевёл взгляд на Сашу. – Представьте себе, Александр Иванович, и вы, Николай Платонович, – при этих словах он посмотрел на Колю, – что писатель начинает работу над тем куском своего творения, который цензура не пропустит ни при каких обстоятельствах. Что он сделает?
– Он постарается написать его как можно лучше! – в один голос, не сговариваясь, ответили Саша и Коля.

История человечка с лысиной
Мистеру Джулиано никогда не везло. Уже в молодости он начал лысеть и потому не имел успеха у девушек. Он пытался стать адвокатом, но ему доставались настолько безнадёжные дела, что даже Кони не вынес бы по ним оправдательного приговора, а традиционные английские судьи и подавно. А когда его старший брат был повешен за отравление, мистер Джулиано окончательно расстался с надеждой сделать хорошую карьеру. История его несчастного брата облетела все газеты, и ни одна уважающая себя фирма не хотела брать на работу человека с такой же фамилией, да ещё и похожего на преступника внешне. Когда ему всё-таки удалось устроиться в N-ский банк заместителем начальника отдела инвестиций, он был вне себя от радости. Банком этим владела одна транснациональная финансовая компания, а её руководство придерживалось весьма прогрессивных взглядов. При найме на работу компания смотрела только на деловые качества сотрудников и не принимала во внимание посторонние обстоятельства. Кстати, именно эта компания помогла и Саше, после того как российское правительство наложило на него санкции. Россия получила от компании крупный кредит, а компания – разрешение на разморозку Сашиного счёта. С тех пор благодарный Саша держал все свои сбережения только в N-ском банке.
Сегодня у мистера Джулиано дела шли гораздо лучше, чем обычно. Его непосредственного начальника временно отстранили от работы до прояснения некоторых сомнительных моментов в его инвестиционных схемах. Исполняющим обязанности начальника назначили мистера Джулиано. Поэтому именно он сегодня занимался размещением крупного вклада в 20 тысяч франков, и выдачей наличными ещё более крупной суммы в 30 тысяч франков. С каждого привлечённого им лично вклада мистеру Джулиано полагалась премия от начальства, зависящая от суммы и сроков вклада. Этот вклад был сделан на десятилетний срок, так что премия выходила солидная. А ведь сначала казалось, что мистеру Джулиано снова не повезёт. Русские вкладчики наотрез отказались иметь дело с незнакомым сотрудником и требовали у директора банка, мистера Браунлоу, чтобы их обслуживал лично начальник отдела инвестиций. Директор пригласил их в свой кабинет и строго конфиденциально признался, что хотя с инвестиционными схемами начальника всё в полном порядке, у банка есть практически неопровержимые улики, указывающие на его связь с бандой «Неуловимых мстителей». Поэтому до выяснения всех обстоятельств он предпочитает держать начальника отдела инвестиций в неведении о том, что сегодня из банка вынесут мешок золотых соверенов.
Это был звёздный час мистера Джулиано. Он любезно раскланялся с русскими, поцеловал ручку их даме, которую они зачем-то притащили в банк, предложил им несколько вариантов размещения вклада, и очень удивился, когда именно дама выбрала из них самый выгодный. Наверно, она выбирала наугад, как в русской рулетке, и ей просто повезло. Не все ведь такие неудачники, как он сам. Чтобы окончательно завоевать расположение выгодных клиентов, мистер Джулиано предложил им организовать доставку мешка с соверенами в инкассаторском кэбе. Всё-таки банду «Неуловимых» пока не поймали, несмотря на все старания доблестных инспекторов из Скотленд-Ярда; лучше принять меры предосторожности. Узнав, что деньги недолго останутся в доме у русских, потому что их владелец, мистер Бахметев, отправляется в Новую Зеландию, он предложил прислать инкассаторский кэб вторично, чтобы безопасно транспортировать деньги и самого мистера Бахметева от дома к пароходу. Мистер Джулиано абсолютно всё предусмотрел, он даже поинтересовался, какой модели сейф стоит у русских. К сожалению, даже у некоторых относительно новых моделей недавно обнаружились досадные уязвимости. Узнав, что у русских вообще нет в доме сейфа, он побледнел от ужаса. Но русская дама заверила его, что хотя у неё и нет сейфа, зато есть семизарядный револьвер Смит-энд-Вессон новейшей конструкции, не имеющий ни малейших уязвимостей, и она всадит пулю в лоб любому, кто попытается ограбить её дом. Тут только мистер Джулиано наконец понял, что русские женщины – это не женщины. Зато за судьбу золота он был теперь совершенно спокоен.

Конец островитянина
Заразившись паранойей от маленького, лысого и хитрого мистера Джулиано, Наташа убедила Бахметева переложить соверены на дно чемодана, а мешок набить до нужного объёма другими вещами. Её план сначала не сработал, потому что вещей было слишком мало. Пара учебников по сельскому хозяйству да чистая смена белья. Тогда она сунула в мешок тяжеленный бюст Робеспьера, который Саше подарил кто-то из его поклонников. Наташа давно уже искала случая избавиться от этого сувенира, так как терпеть не могла вождя Французской революции. Она не могла простить ему якобинский террор в целом и казнь Олимпии де Гуж в частности. Пусть хоть теперь вождь послужит правому делу и защитит золото будущей коммуны. По своему весу он никак не мог сравниться с мешком соверенов; вождь ведь был всего лишь бронзовый, а соверены – из чистого золота. Но грабителей эта уловка вполне могла обмануть.
В назначенное время к их дому снова подъехал инкассаторский кэб. Кучер на козлах был уже другой, незнакомый, но он бодро оттарабанил загадочную кодовую фразу, о которой они заранее договорились с мистером Джулиано. «Отто просил передать, что вчера вечером он ждал вашего звонка.» Бахметев загрузил в кэб сначала мешок, а затем чемодан, который стал практически неподъёмным. Хозяева вышли его проводить, и после отъезда ещё минуту смотрели, как кэб удаляется от них в сторону Лондона. Что-то смущало Наташу, когда она смотрела на кэб. Он выглядел точно так же как экипаж, на котором они доехали до дома; та же модель, та же эмблема N-ского банка. Что же не так? Только когда кэб исчез за поворотом, она сообразила. Он слишком легко подпрыгивал на ухабах, как будто это была базовая комплектация кэба, а не бронированная. Наташа тут же бросила Сашу и Колю на поиски свободного кэба в окрестностях, а сама побежала в дом за револьвером, проклиная коварного мистера Джулиано. Из всей троицы только Наташа умела стрелять, и сколько она ни пыталась призвать остальных хоть немного потренироваться, они постоянно уклонялись от призыва со словами, что они революционеры, а не разбойники. Когда она снова выбежала на улицу, Саше как раз удалось поймать кэб.
Тут им повезло первый раз. Кэбмен с похмелья проспал всё утро, поэтому лошадь была свежей, а её хозяин жаждал компенсировать пропавшую утреннюю выручку, и за соверен готов был доставить их с ветерком куда угодно. Конечно, догнать самозванный инкассаторский кэб они уже не смогли бы, но у Наташи насчёт «Неуловимых мстителей» была своя теория, которую она правда пока не имела возможности проверить на практике. Работа корректором не оставляла ей времени на оперативно-розыскные мероприятия. Анализируя открытую информацию из газет, которые исправно писали, где и когда происходили ограбления, Наташа пришла к выводу, что неуловимость «Неуловимых» связана с тем, что их пытались поймать на дорогах, совершенно забывая о реке. Все ограбленные дома находились неподалёку от Темзы. И сейчас грабители наверняка едут к берегу реки, где их ждёт лодка. У Наташи даже была гипотеза, в каком именно месте на берегу они обычно перегружают свои трофеи. Если лодка поплывёт вниз по течению, а не вверх, то её можно будет перехватить на мосту Патни. Тут приходилось гадать на кофейной гуще, и Наташа велела кэбмену ехать на мост. Удача улыбнулась им во второй раз, потому что смелая Наташина теория оказалась совершенно верной. Это позднее доказало следствие.
Дальнейшие события тоже частично восстановило следствие по показаниям уцелевших грабителей. Бахметев не заподоздрил ничего дурного до тех пор, пока кэб внезапно не остановился на берегу Темзы. Там кэб уже поджидала парочка разбойников, а ещё парочка вместе со своим главарём разместились в большой лодке в нескольких метрах от берега, чтобы отплыть сразу после погрузки соверенов. Они не ожидали от русского серьёзного сопротивления, поэтому не стали встречать кэб в полном составе. Здесь они просчитались. Бахметев выскочил из кэба с мешком в руках и наглядно продемонстрировал окружившим его бандитам, что великий вождь Французской революции не утратил былой смертоносности даже в своём сильно урезанном и адаптированном издании. После недолгой драки Бахметев закинул мешок в реку, чтобы оставшимся в лодке грабителям было чем заняться. Он уже собирался вскочить на козлы кэба и уехать, но у главаря оказался револьвер, и он выстрелил в лошадь. Возможно, он бы гораздо охотней выстрелил сразу в Бахметева, но тот представлял собой не такую удобную мишень, потому что совершенно не стоял на месте.

Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «Литрес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (https://www.litres.ru/pages/biblio_book/?art=71250241) на Литрес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.