Читать онлайн книгу «Осталось одно воскресенье» автора Элла Чудовская

Осталось одно воскресенье
Элла Чудовская
В декорациях острова, на фоне размереннои? жизни семьи Макара, появляется девочка-подросток. Она отмечает течение времени воскресеньями, совершенно потеряна в странном взрослом мире полуправд и, кажется, никому не нужна. Единственныи? близкии? человек уше?л, лучшая подруга отправила ее? в бан, мать занята своеи? жизнью, а с отцом еще? только предстоит познакомиться.
Она хочет понравиться.
Хочет спрятаться.
Пытается не быть как все. Играет.
Сквозные герои и место развития событии? объединяют третью книгу автора с двумя предыдущими – «Синева» и «Совсем немного дождя». История продолжается. Стало ли ошибкой? приобретение дома-мечты у самого синего моря? Кто заглядывает в окна по ночам? Что случится, когда придёт Зефир? Способны ли меняться взрослые? Кем предстанет Софи в последнее воскресенье лета?

Элла Чудовская
Осталось одно воскресенье

© Элла Чудовская, текст, 2024
* * *
Я прощаю тебя навсегда.
Это – правда, которую знаю.
Никогда не вернется сюда
Недобитая белая стая.

Запах мокрой ненастной земли
Вперемешку с оранжевым дымом.
Мне так хочется быть нелюбимой,
Чтоб оставить меня не смогли!
    Вика Ветрова, 11 лет


1
Такого шторма еще не было на веку Софи. Да много ли она видела за свои четырнадцать лет? Черное разгневанное море яростно набрасывалось на скалистые берега острова, высокие языки волн разбивались о камни, пенные клочья растекались лужами по прибрежным дорогам. Со стороны марины доносились высокие, пронзительные вскрики: И-и-и-! И-и-и! Казалось, отряд невидимых в ночи мальчишек бесстрашно заигрывает с морской стихией – нависает над бурлящим краем и с криками пускается наутек под шквалом брызг ломающейся стены воды. Чистейшая иллюзия – в это время все дети, кроме Софи, спали.
Движение частично перекрыли, что стало предлогом не возвращаться на виллу после ночного клуба. «Едем в казино!» – решил подвыпивший отец Софи. Каким-то образом ему удалось провести свою несовершеннолетнюю дочь в игорное заведение. Теперь, проиграв в автоматах все выданные ей деньги – «новичкам везет», но нет, – она скучала.
Южная ночь щедра к романтикам. Поднял голову к небу – и пропал в чернильном бархате звездной читальни. Фантазируй, мечтай, уводи за собой робких. Материалистам светят другие звезды. Хороши искры хрустальных люстр над игровыми столами, серебристые цепочки пузырьков в запотевшем бокале. Победное сияние глаз сиюминутных счастливчиков раззадоривает лихорадку проигравших. Отчаявшихся таинственный сумрак зала манит синим велюром диванов.
Стройная женщина в крупных украшениях поднимается из-за стола, одергивает подол маленького черного платья, неуверенной походкой идет к выходу. Спотыкается, теряет равновесие, некрасиво падает на колени. Пробегающий мимо официант, балансируя подносом на одной руке, второй – из чистого сострадания – подхватывает беднягу под локоть, помогает подняться. Длинная нить жемчужного ожерелья оказывается зажата коленом ли, рукой или ботинком, обрывается от рывка, и перламутровые бусины весело скачут по темному ковровому покрытию.
Женщина присаживается неподалеку от Софи, проваливается в мягкие подушки. Полумрак не может скрыть возрастных изменений на ее лице – макияж не выдержал испытаний долгой ночи и предательски поплыл, провалился в морщинки. Старенькая девушка. Очень старенькая, пожухлая девушка с дырами на колготках. Она тянется за шампанским, официант предупреждает ее движение и ставит бокал на низкий столик. Как бы между делом подхватывает с пола бусину, прикусывает ее и бросает обратно. Вся его фигура выражает презрение: бижутерия, пусть и дорогая.
Старенькая девушка заторможенно смотрит в пол. Кажется, она не в состоянии принять решение – собирать или не собирать блестящие шарики, а может быть, просто боится наступить на них и упасть опять. Вялая кисть свисает с невысоких подушек дивана, почти касаясь запятника туфли. Бокал так же близок, как и небольшая часть россыпи под ногами. Не предпринимая ничего, не меняя выражения лица, она встает и уходит.
Софи осматривается – в зале, кроме нее, ни одного зрителя. Пересаживается поближе к бокалу, подбирает пару жемчужин – они довольно увесисты. Оставляет себе на память. Еще раз стреляет по сторонам глазами и отпивает запретный напиток. Родитель не одобряет употребления алкоголя в столь раннем возрасте. Однако его подружки обычно ничего не имеют против и благосклонно прикрывают Софи.
В четыре утра игра шла всего за двумя столами. Беспристрастные крупье двигались автоматически, сгребая фишки с сукна стола. Отцу сегодня тоже не везло. Он пил виски и всё еще надеялся на удачу.
С небольшим отыгрышем они вышли из здания казино в совсем серое унылое утро. Чуть заметно румянилась кромка горизонта над уставшим морем. Ветер поутих и тихонько повизгивал сотнями стропил на яхтах в марине. Дорога к дому всё еще блестела лужами, но ограждения уже сняли.
Больше всего Софи хотелось оказаться на заднем сиденье авто отца, свернуться клубочком и уснуть. Анна и Джесс, папины «девушки», уселись с ними в одну машину и всю дорогу до виллы горланили модную песню. Пьяные и оживленные. Софи было дурно. Она не в первый раз пила шампанское, но эта ночь была утомительной и бесконечной: ресторан, клуб, казино.
Без сил она добралась до своей комнаты, упала на кровать прямо в неудобном, обшитом стразами и крупными пайетками платье Джессики – черт с ним! – провалилась в глубокое, темное, душное забытье.
День прожигал деревянные жалюзи. Солнечные лучи пробивались в узкие щели, золотистыми столбиками в них плясали пылинки. Комната раскалилась. Страшно хотелось пить. Софи приподняла голову, приоткрыла один глаз – воды на тумбочке не было. Со стоном она перевернула подушку на прохладную сторону и попыталась поспать еще. Дверь в комнату распахнулась – на пороге со стаканом холодного апельсинового сока стояла Джессика:
– Соня! Вставай! У нас на сегодня большие планы! Пора делать из тебя человека!
– М-м-м-угу.
– Ты что, не сняла платье?! Быстро встала, мерзавка!
Спорить с Джесс и упираться не было никакого смысла. Она всегда добивалась своего, не ограничивая себя в выборе выражений. Выплескивала всё, что приходило на ум, и моментально переключалась.
– Софи, у нас запись в салон через полтора часа. Не будешь готова – пеняй на себя. Я поеду в любом случае, а ты так и останешься незаметной серой мышью! Фи!
– А платье купим?
– Каэшна! Я у твоего отца золотую карту взяла. Гульнем по полной!
Девочка села на кровати. Длинные пепельные волосы рассыпались вдоль спины и рук, укутывая белокожую фигурку блестящим коконом. Отпила сок. Он был сладкий до приторности.
– Платье! – Джессика решила еще раз напомнить о необходимости бережно обращаться с чужими вещами.
– Выйдешь – и сниму.
Джесс фыркнула и хлопнула дверью за спиной. Софи самой ужасно хотелось поскорее избавиться от жесткого панциря, но тонкие прядки волос прочно сцепились с декором лифа – пришлось повозиться.
Только в душе Софи наконец пришла в себя. Долго стояла под тугими струями, чередуя прохладную и горячую воду. Скрутила мокрые волосы в узел и с этим охлаждающим компрессом спустилась на кухню.
К обеду она опоздала. Прямо из холодильника взяла нарезанные хлеб, ветчину и сыр, сложила стопкой, подумала и накрыла всё сверху большим салатным листом – так удобнее держать бутерброд. Черный кофе она не любила или еще не успела полюбить, а капучинатор почему-то не работал, налила себе холодной минералки, бросила в стакан пару долек лимона.
Каменная плитка на полу приятно холодила босые ступни – Софи так и ела стоя, облокотившись о столешницу бедром. Пришел большой пушистый отцовский кот. Потерся об ноги, промурчал подобострастно. Софи отщипнула кусочек ветчины, дала коту.
– Ты что?! Ему нельзя! Брысь отсюда! – Джесс шуганула отцовского любимца. – Готова? В этом поедешь, что ли? О боже.
Софи пожала плечами в ответ на закатывание глаз папиной младшей подружки, поправила лямку сарафана:
– Можем ехать.
Джессика когда-то сама работала мастером по маникюру, хорошо разбиралась в организации работы салона и была весьма привередливым клиентом, требующим максимального внимания и комфорта. С момента их появления на двери заведения появилась табличка «Закрыто». Все сотрудники собрались вокруг двух красоток и приступили к «облизыванию».
Через три часа по узкому бульвару бок о бок шли две блондинки с острыми яркими ногтями и мохнатыми, как ядовитые гусеницы, ресницами. В небольшом мультибрендовом бутике их появлению были преувеличенно рады. Золотая карта работала безотказно – на то она и золотая. Через час у Софи был собран полный летний гардероб. Джесс и себя немного порадовала обновками. Совсем чуть-чуть.
– Ха-ха-ха! – Анна встретила их появление прямо-таки сардоническим смехом. – А вот и сестренки пожаловали! Фантазии на разные наряды не хватило?
Отец отложил книгу, снял очки и посмотрел на них немного грустными глазами безо всякого выражения. После дневной сиесты ему требовалось несколько часов для восстановления жизненного тонуса. Он любил проводить их на тенистой северной террасе, под легкий шелест фруктового сада. Всё больше времени на подзарядку, всё меньше – на саму жизнь. Еще не вечер. С его дочерью произошли значительные перемены: проявилась нежная красота очерченного светлыми прядями небольшого личика, глаза стали выразительнее, взгляд – глубже, фигура обрела изгибы, ноги – длину. На нее можно было смотреть уже почти с удовлетворением. Возможно, она ему еще понравится, его дочь. Роберт признавал, что девочка в большей мере похожа на его родню, чем на свою красавицу мать. Однако он не умел искать компромиссы, когда речь шла о прекрасном.
– Софи, ты шла бы к бассейну. Неприлично носить такой цвет кожи. Бледна как немочь.
Девочка показала язык и ушла шаткой неуверенной походкой, аккуратно ступая через швы плитки серебристыми босоножками на платформе. Белое утягивающее платье смотрелось на ее фигурке больничными бинтами. На мускулистой, загорелой Джесс платье казалось змеиной кожей.
– Иди ко мне. – Роберт слегка похлопал по ноге ладонью.
Джесс покачала головой, повела бедром и охотно исполнила пожелание своего господина. Обвила руками плотную шею, замурлыкала на ушко.
Анна не смотрит на них. Не громко, но четко произносит в сторону:
– Я вот думаю, что мы будем с ребенком делать? Мы же не можем таскать ее за собой по клубам каждую ночь.
– Почему это? Она только приехала! Пусть девочка отдохнет! – вскидывается Джессика.
Роберт приобретает озабоченный вид:
– А через ночь, по-твоему, можем?
– У нее наверняка и школьное задание на лето есть, и, может быть, стоит ее познакомить с ровесниками? – Анна снимает солнцезащитные очки и смотрит большими темными глазами на Роберта.
– Я решу. – Роберт поднимается. Он раздражен, движения его резки. Джессика то ли спорхнула с его колен, то ли была сброшена. – Принесите мне черный чай в кабинет.
Джессика пыталась испепелить Анну взглядом, та отвечала ей ласково и смертоносно. Проплыла мимо, дыша шелками, духами, прочими воздушными эфирами, прямая и легкая. А-ха-ха-ха! – залилась колокольчиком в глубине виллы.
Софи разложила на кровати покупки. Она не знала, нравятся ли ей вещи, которые она купила, нравятся ли ей светлые широкие дорожки поверх глянцевого полотна ее густых волос. Из зеркала на нее смотрел чужой, другой человек. Не она. Софи не было в этой комнате. Она продефилировала по комнате туда и обратно. Чувствовала себя странно. Странным было тело, выставленное узким платьем напоказ. Странными были мысли в голове с новой прической. Она смотрела на себя странным взглядом из-под тяжелых ресниц. Все ее движения странно замедлились. Отчего-то вспомнилась пьяная старая женщина с разбитым коленом. Накрыло странным стыдом. Сбросила обувь. Стянула платье. Сгребла все вещи и затолкала в шкаф одним большим комом. Надела купальник, собрала волосы в высокий хвост, прошелестела босыми пятками по деревянным ступеням, каменным полам, вниз и наружу. На мгновение замерла. Залитый солнцем бассейн в раме открытой двери дома слепил отраженным светом. В густой темно-зеленой кроне апельсиновых деревьев горели оранжевые мячики. Темной отполированной древесиной светила садовая мебель. Темные, без единого участка светлой кожи, тела на стоящих рядом лежаках пришли в движение. Джесс вытянула длинную ногу, полюбовалась ею и закинула на бедро Роберта. Он обхватил узкую ступню пальцами и сжал.
Тонкие волоски на голой шее Софи шевельнулись. Она оглянулась. За ее плечом стояла Анна.
– Может, в другой раз, малыш? Чаю не хочешь? Я заварила, а пить, похоже, некому.
Быть кем-то другим? Кем-то, кому не странно, не больно, не стыдно? Да!
Не Джесс. Не такой, как она: пустоголовая, белокурая зверушка. Не такой, как отец: беспринципная бессмысленность под камуфляжем довольства. Не такой, как терпеливая и недобрая Анна. И не такой, как Карла, предавшая, бросившая ее! И уж тем более не такой, как мать, прячущая в мелочном желчном нарциссизме разочарования и неудачи.

2
После шторма бывает по-особенному тихо. Ветер длинными перьями растягивает облачную пленку по бледно-голубому небу. Солнце мягко смотрит сквозь небесное кружево и медленно скатывается по второй половине дня к синему, в белых барашках пены морю. Серебристые рыбки жестких листьев старой оливы с сухим шелестом ныряют в теплом соленом воздухе. Вокруг узловатого ствола серым шестиугольником стоит деревянный стол, отполированный ветрами до блеска. За столом кипит работа: белоголовый мальчишка соединяет мягкими канцелярскими скрепками рейки с просверленными дырками.
– Деда, а ты мне все палочки просверлил?
– Проверь, мог и пропустить.
Мальчик перебирает разложенные в строгом порядке разноразмерные детали. Выбирается из-за стола, подходит к деду. Дед сосредоточенно трет ножку венского стула мелкой шкуркой. Тончайшая пыль вырывается из-под его руки и, легкая, стелется по воздуху дымком, не умея повторить облачный рисунок.
– Ян, не стой по ветру, обойди с другой стороны. В глаза попадет – от бабули прилетит нам обоим.
– Что будет потом?
– Когда прилетит?
– Бабуля не злая. Когда ты очистишь стул, что будешь делать?
– Потом я покрою стулья лаком, и они будут блестеть как новые. Ты закончил своего человечка?
– Нет еще. Можно я тоже попробую?
– Закончи одно дело, потом берись за другое… Тебе помочь?
– Я хочу сам.
Дед с внуком продолжают трудиться. На соседнее деревце садится стайка небольших желтоголовых птичек. Пичуги устраивают суету в густой кроне, звонко крича, сливаются в одном непрерывном свисте.
– Ух ты, Янчик, смотри, какие красивые. Раньше я таких не видел. А ну, сфотографируй тихонько. Телефон возле тебя.
– Я занят еще. Закончу – и сфотографирую.
– Гм. Дела есть срочные и несрочные. Работы у нас много, она никуда не убежит, а птички раз – и поднимутся в небо. И могут никогда не вернуться. Давай я сам. Надо посмотреть в Интернете, кто это к нам пожаловал…
– То одно говоришь, то другое говоришь…
Мальчик оборачивается на звук двигателя, вскакивает с места и с криком «Папа приехал!» бежит через нескошенную траву.
Птицы срываются с веток, перепархивают на дальнее дерево. Дед машет сыну рукой и крадущимся шагом подбирается к пернатым.
Большой мальчик и маленький мальчик, одинаково наклонив льняные головы к правому плечу, напряженно следят за сценой охоты. На террасу дома выходит полноватая светловолосая женщина, разводит руки, округляет рот – вот-вот сорвутся восклицания, но мальчики успевают прижать указательные пальцы к губам: тс! Женщина следит за их взглядами, выглядывает за угол, делает пренебрежительный жест кистью: да ну его. Однако зрительного зала не покидает.
В дикой природе тигр крадется к своей добыче, стелясь по земле под прикрытием высокой травы. Нашему фотоохотнику густые травяные заросли помочь не могли, наоборот, мешали. Неверный шаг, кочка или барсучья нора – нога подвернута: падение, кульбит, фиаско. И у тигров случаются осечки.
– Макар, ты жив?
В ответ из зеленой поросли появляется рука с поднятым вверх большим пальцем.
– Мальчики, ужинать! И это всех касается!
Ян подбегает к деду. Дед не спешит подниматься – он увидел узоры на небе и хочет поделиться открытием с внуком. Ян топчется в нерешительности – бабуля ждет, дедуля может обидеться, по папе соскучился… Папа уже рядом.
– Пап, ты в порядке? – нависает он над Макаром.
– Да, Слав, вы идите. Догоню.
– Точно?
– Да идите уже.
Когда сын и сын сына скрываются в доме, Макар садится, крутит головой, проверяя подвижность шеи, трет голень, поднимается на колено, на ноги, аккуратно ступает, пробуя прочность связок. Кажется, всё в штатном режиме. Как неловко и неспортивно вышло, а ведь всего шестьдесят! Макар расправляет плечи и молодецким шагом – нет, скорее молодой трусцой – направляется в дом.
– Папа! Я больше не спрашиваю – я предупреждаю: завтра приедут косить участок. И точка.
– Я всё, что мне надо, скосил. Ларкин, пока ты не села, дай соль! Спасибо, милая. – Макар оглядывает стол, подливает воду в стаканы. – Приятного аппетита!
– Ребята, извините, у нас тут пока всё кое-как. К кухне никак не приспособлюсь, к дому привыкаю – всё из рук валится, ничего не найду, все углы собираю… Мне кажется, я даже готовить разучилась в доме этой старухи!
– Не говори так, милая. Прояви уважение к бывшей хозяйке дома, и всё наладится, вот увидишь. Слав, я тут выяснил, что старушка была главным инженером на фабрике и звали ее Карла.
– Чудесно, пап. Но ты уводишь разговор от важной темы. Как оставлять у вас детей, если к лету участок покроют джунгли из травы? Ты знаешь, что здесь водятся лисы? А как часто они бывают заражены бешенством? Территория должна просматриваться.
– Лисы?! – поднял брови Макар.
– Дети? – Лариса наконец то ли присела, то ли припала к столу.
– Маша беременна.
Вспыхнули голубые глаза Славы из-под выгоревших ресниц. Ян внимательно посмотрел на отца, перевел свои голубые блюдца на бабулю. Бабуля улыбалась всем лицом.
– Вот это новость! А я уж думаю, почему не навестила…
– Токсикоз у нее. Не может голову от подушки оторвать – укачивает… Можно я Яна и завтра после занятий привезу? Вы же здесь пока поживете?
– Попробуем, сынок. Надо понять, как оно – жить на самом краю земли. – Макар погружается в задумчивость. – Лисы, говоришь, младенцы, говоришь… А встречаются в этих краях звери крупнее лис? Может, забор поставить?
– Нет, пап, не встречаются. Зато змеи бывают. Орел может с воздуха напасть на всё мелкое и подвижное. А заборы… такие заборы, которые ты имеешь в виду, здесь не ставят.
– Так забор, выходит, ни от чего и не защитит… А мы точно хотим здесь жить? – У Ларисы вытянулось и побледнело лицо.
– Милая, дом на берегу моря – твоя заветная мечта. Разве нет? Мы уже здесь. – Макар мягко смотрит на жену, трет губы тыльной стороной ладони.
– Пап, мам, вы же сказали: пробуем. Так пробуйте, без обязательств… дом всегда можно продать. Мы поедем, наверное. Чай дома попьем. Да, Ян? – Ян согласно кивает головой. – Машка там одна совсем.
– Ладно, мои хорошие, уговорили. – Лариса так и не прикоснулась к еде. – Я в контейнеры сложу, что осталось. Может, Маша поест. Или на завтрак…
Потом Лариса с Макаром будут стоять на террасе и смотреть, как их мальчики идут к дороге, где припаркована машина. Будут спорить о том, в кого у них такой красивый, статный, широкоплечий сын. Макар предложит обратить внимание на его великолепный генетический код, но Лариса одобрит только цвет глаз, а за всем остальным полезет в дебри своего фамильного древа. Макар надуется, уйдет к месту недавнего сокрушительного падения, обнаружит там чью-то нору, почешет в затылке, вспомнит о том, что завтра приедут косить, и тогда вскроются все тайны рельефа, а значит, пока можно ничего не предпринимать. Вдруг начнет припадать на ногу, дохромает до старой оливы, сядет на лавку и начнет с остервенением шкурить стул.
К вечеру ветер совсем успокоился, море разгладилось, в воздухе повисла розовая немота. Макар закончил работу как раз к тому моменту, когда солнце приготовилось войти по пунцовой дорожке в сапфировое зеркало воды. Хотелось не пропустить тихий плеск первого касания. И всё же опять пропустил.
– Ну, что ты сердишься? – Лариса подошла незаметно.
– Я, кажется, ногу потянул. – Макар не отрываясь вглядывался в горизонт.
– В доме посмотрю. А мы так и не спустились к воде сегодня. Зачем тогда это всё?
– Ночью штормило – море перевернулось, вода неспокойная, холодная, пляж затоплен, наверняка выбросило кучи мусора и водорослей.
– Я не про купание.
– Местные вообще не купаются. Почти никогда не купаются, но ни за что не променяют вид из своих окон ни на какие блага мира. Посмотри только, какой чудесный закат! Посиди со мной.
Лариса присядет на минуту. Начнет гладить мужа по спине, взъерошит ему волосы, пригладит, опять растреплет, вспомнит что-то срочное, убежит. Макар чуть скосит глаза ей вслед, вздохнет, закинет ноющую ногу на лавку, усядется поудобнее – этот вечерний сеанс у него никто не отнимет.
Ночью в спальне на втором этаже, лежа в новой кровати напротив большого открытого окна, они будут следить за тем, как легкий морской бриз раздвигает тонкие крылья вуали. Бездонное небо подмигивает мириадами сияющих глаз. Влажно и тяжело дышит море под высоким берегом. Чуть скрипит, чуть посвистывает дом.
– Что это, Макар?
– Что?
– «Фьють-фьють» это.
– Витражное остекление наверху. А представь, как дом пел прошлой ночью!
– Ужас! Ведь спать невозможно!
– Винс обещал штапики на окнах заменить на днях.
– Вы год работали в доме и всё еще не закончили. Почему было везде не поставить стеклопакеты?
– Красиво потому что.
– Тебе всё старье красиво. А я терпеть не могу. Мне везде старуха мерещится. Следит за мной из каждой комнаты, из каждого шкафчика… Даже пахнет бабкой.
– Фрау Карла. Неправда, не пахнет – весь дом изнутри перекрашен, вся мебель перебрана.
– А кабинет? Что ты сделаешь с книгами?
– Техническую литературу и справочники на немецком в библиотеку отвезу завтра с утра, пока Яна нет. С остальным потом разберусь.
– Я хотела свой дом большой, светлый, а не старухин.
– Фрау Карла, может, и старуха – немногие доживают до девяноста, – но дому-то чуть больше тридцати. Наш домик в саду и меньше, и старше. А то, что мы его купили у живого владельца, не означает, что там никто не умирал…
– Вот спасибо за эту мысль! Может, этот дом и больше, но это дом эгоиста! Всё будто для одного человека.
– Неправда, за стеной просторная детская. Поставим там двуспальную кровать, и дети смогут останавливаться у нас. И еще внизу комнатка для прислуги… Давай спать, а?
– Первая ночь на новом месте – я ни за что не усну!
Утром Макара разбудил пронзительный птичий гвалт. Чайки скандалили о чем-то своем на берегу. Он хотел накрыть голову подушкой и досмотреть увлекательный сон, но сквозь прищуренные веки заметил какое-то движение в комнате – на подоконнике сидел толстый баклан и изучал Макара темными бусинами глаз. «Кыш!» – прошипел Макар. Баклан переступил лапками и остался на месте. Макар встал и почти подошел к окну – только тогда птица развернулась, нехотя взмахнула крыльями. Какая наглость! Новая москитная сетка плавно выехала из своего паза, мягко щелкнул фиксатор. Комаров еще не было, но кто ж знал, какие гости могут наведаться! Спать больше не хотелось. Макар оглянулся на разметавшуюся во сне жену. Самое время исполнить оптимистическую программу здоровья – утреннюю пробежку и заплыв. Отек на щиколотке за ночь спал, но на лестнице стало понятно: нога не в порядке. Прихватил большое полотенце и на подаренном Людовиком гольф-каре проехал вдоль берега до спуска к воде.
Море еще не успокоилось. Взбаламученная, пенная вода сварливо шипела, заливая узкую песчаную кромку маленькой бухты. Ух ты! – холодной водой обожгло голени. Стоял, как в ледяной газировке, не рискуя сделать и шага вперед. Плети водорослей хватали за щиколотки, песок вымывало из-под стоп. Золотистый туман раннего утра прятал рассветный, обманчиво близкий горизонт. Не сегодня.
– Вода холоднючая! – Спящий дом ответил скрипом половицы. – И тебе, Карла, привет!
Макар успел прогреться в душе, сварить кофе, усыпать крошками печенья стол, когда недовольная сонная Лариса спустилась из спальни:
– Что ты тут орешь?
– С добрым утром, милая! Я не искупался. Вода холодная и грязная, если тебе интересно.
– М-м-м. Есть еще кофе? – Лариса заглянула в турку, слила остатки до самой гущи. – Вообще не спала. Дом этот, звуки… всё незнакомое… Не могу.
– Хорошо, милая. Вернемся назад. А когда на лето приедет твоя сестра с внучками, вы продолжите культивировать свою неугасаемую любовь-ненависть.
– Можно подумать, ты никак не реагируешь на ее выходки. И здесь мы прям спрятались.
– Спрятались, не спрятались, а места здесь для нее нет. Пусть там хозяйничает, как ей вздумается.
– Я должна ей свой дом отдать? Пф-ф-ф! – Лариса допивает кофе, поднимается поставить чашку в раковину. Огибая стол, цепляет бедром острый угол. – Черт, я убьюсь здесь! Проклятая старуха!
– Фрау Карла. Поговори с ней по-хорошему. Тогда она тебя примет. А сестре твоей мы дом на лето сдадим безвозмездно, по-родственному. Посмотри на ситуацию с этой стороны.
– Я еще с призраками не разговаривала! Оставь эту придурь при себе!
– Завтрак будет?
Лариса бросает на мужа тяжелый взгляд.
– Я в кабинет – разберу книги, пока в тебя не вернется «хороший человек».
Снаружи раздается стрекот газонокосилки.

Здравствуй, дорогая Карла!
Я собирала вещи и нашла конверты, которые ты мне подписала в мой первый год в интернате. Что я тогда писала тебе? Забери меня? Прошло шесть лет, и я опять хочу написать – забери меня. Но я не буду об этом просить – знаю, ты почти не выходишь из дома из-за болезни. Знаю, ты скажешь: будь сильной и смелой.
Мне страшно и одиноко – всех детей забирают. Уезжают даже преподаватели. Нас осталось восемь девочек. Занятия отменили. Нам запретили выходить за территорию. Что-то случилось, а нам ничего не говорят. Николь думает, что на Землю летят инопланетяне, или астероид, или еще что-то – и будет конец света. Она глупая, да? Она уезжает завтра.
Мама, как всегда, далеко, на гастролях с театром и не может приехать. Знаешь, я вот думаю: зачем люди рожают детей, если потом их не любят и бросают? Я бы хотела, чтоб меня совсем не было, раз я не нужна.
Все, кого забрали, обещали написать или позвонить. Они молчат. И в новостях ничего нет. Просто интернат пустеет. Я боюсь, что всех детей заберут и я останусь с дежурным воспитателем, или сторожем, или даже совсем-совсем одна в пустых корпусах. Оставят ли мне еду? Будет ли здесь тепло?..
Мне страшно.
Бабушка, я не жалуюсь и не плачу.
Летом я опять приеду к тебе. Очень жду твоего звонка в воскресенье. Очень тебя люблю. Ты только не умирай. Живи, пожалуйста! Я еще маленькая!
Твоя Софи, 12 лет.

3
Часть первой половины дня Макар провел в поисках библиотеки, которая примет книги Карлы. После избавления от литературы пришло время поддержать жизненный тонус чашечкой хорошего кофе. Лучший кофе на острове подавали в кафе на набережной у Джины. Было бы странно заехать не к ней.
До начала сезона оставалось немногим больше месяца. По набережной медленно прогуливались женщины с маленькими детьми, пожилые господа и дамы – парами, с питомцами; между ними виртуозно скользили молодые люди на роликах и скейтах. Совсем немного отдыхающих бродило по всё еще влажному песку. Зато все лавочки вдоль пляжа были заняты разомлевшими под солнцем телами.
Макар не рассчитывал найти свободный столик на террасе кафе, но в этот раз ему повезло: устроился между джентльменом преклонных лет с шоколадного окраса таксой в ногах и молодой парочкой – крашеной блондинкой и совершенно обгоревшим парнем. Выглянула Джина, кивнула бармену, через мгновение перед Макаром появились ароматный эспрессо и стаканчик холодной воды. Вдыхать, вкушать, внимать – наслаждаться моментом.
На пляж выбежала пестрая группка учеников младшей школы в гидрокостюмах и с короткими досками одного цвета. Урок физкультуры. Дети получили инструкцию и, отложив доски, рассыпались по пляжу в поисках выброшенных морем сокровищ. Их добычей становились небольшие витиеватые раковины и выбеленные морской водой палочки. Основную работу по очистке берега провели береговые службы.
Такса лениво стучала хвостом по ноге хозяина. Хозяин с хрустом переворачивал страницы газеты. Разговор за спиной Макара цеплял повторяющимся и невыразимо навязчивым обращением «зая». Невольно прислушался.
– Ну как тебе мой план, зая? Обсудим его? Будем ему следовать, зая?
– …
– Зая, почему ты молчишь, зая? Ты грустный, зая?
– …
– Зая, ты грустный потому, что ты уезжаешь, а я остаюсь?
– …
– Но, зая, у нас же есть план! Ты поедешь, очень хорошо поработаешь, заработаешь много-много денежек и приедешь!
– …
– Зая! Это ведь хороший план!
– Да блин, я же тебя почти не знаю!
Ножки стула проскрежетали по каменному полу. Макар слегка повернулся и скосил глаза в сторону парочки. Парень вынул из кармана брюк смятые купюры, бросил на стол пару бумажек – его пушистые рыжие ресницы подрагивали над пунцовыми от гнева или загара щеками, – развернулся и стремительным шагом вышел. Девица тронула ноготками деньги, оглянулась на зал, быстрым движением убрала их в свою сумочку. Пошлепала надутыми губами, смазала их блеском, еще раз пошлепала. Потянулась к бутылке в ведерке – долила в бокал просекко. Откинулась на спинку стула, томно покачивая ногой.
– Шею свернешь. – Джина уже сидела за столиком Макара и двигала в его сторону блюдце с печеньем. – Пробуй. Очередной эксперимент.
– Привет, дорогая. Как ты?
– Привет. Работаем без праздников и выходных…
– Попроси ребят проследить за этой девицей – велик шанс, что она сбежит, не расплатившись, а парень деньги перед уходом оставил.
– Да мы всегда за такими смотрим, не переживай. Пробуй печенье.
– М-м-м… – Макар изобразил дикий восторг, подняв брови и округлив глаза. Но вот брови дрогнули, глаза увеличились, уголки губ опустились вниз. – Боже, Джина, что там?
– Не понравилось? Вот и мне тоже не понравилось. Хотела убедиться, что это точно фиаско.
– Значит, персонал бережешь от своих опытов, а меня не жалко?
– Ага. – Джина смеется и протягивает салфетку. – Да выплюнь, не страдай. Как Ларка?
– Злющая была с утра, а так хорошо. Мы же переночевали впервые в доме на взморье. – Макар вытирает губы, отпивает глоточек кофе, осторожно берет печеньице, подозрительно нюхает его: – Что за ингредиент?
– Не скажу. Расскажи лучше, как вас принял дом Карлы?
– О, а ты знаешь… знала ее?
– А кто ее не знает? Та еще заноза. Хорошо, что она приехала на остров в уже довольно пожилом возрасте, а то устроила бы государственный переворот. Ты видел хоть один дом у береговой линии на вашей стороне острова?
– Не думал об этом. Нет, наверное.
– Природоохранная зона, с аргументацией о непрочности скального массива. Так она привезла с материка независимую комиссию из горного института, доказала, что через ее участок проходит ребро базальтовой плиты, и отсудила право на строительство.
– Упс, а мы ведь строиться собирались… – У Макара вытянулось и побледнело лицо.
– С этим всё в порядке – с участка запрет снят. Ты должен был об этом знать.
– Земля не моя. Мой только дом и небольшая прилегающая территория. Я же не финансовый магнат, так… Людовик выкупил землю.
– Это хороший расклад. Людовик заинтересован оставить землю нетронутой – соседей у вас не будет.
– Послушай, прошу, не говори Ларке плохое про хозяйку дома? Ей и так то слышится, то видится… А мне нравится это место.
– Я про Карлу плохого ничего не скажу – дама с характером была, уважаю таких. Пирог возьмешь?
– Даже два – к Прокопию забегу, проведаю.
Прокопий снова жил в своем доме. Старый, одинокий, но никем не покинутый. Ворота к его дому никогда не бывали заперты – вся улица бдила за своим почетным стариком. «Эгей, Прокопий!» – заглядывал по пути каждый сосед. «Не дождетесь…» – бурчал дед и чем-нибудь показательно гремел. Его участок открывал парад улицы нарядных домиков над набережной. Плети любимой дедом малиновой бугенвиллеи беспорядочно свисали со стены – надо бы подвязать.
Прокопий Макару не очень обрадовался:
– И суток не прошло, а ты уже опять здесь! Заняться нечем? И пирог мне не нужен – Стефания весь холодильник съестным забила. Да еще и звонит три раза в день: выпил ли я свои таблетки? Никакой жизни! Уйду я от вас! Держите меня за старого маразматика! И смотри, сколько клубники пропадает на грядке, собери для своих.
И Макар послушно ползает по грядке с миской – собирает. А как же, самый старший дед, всем им дед, велел!
– Дед, а у меня будет второй внук или внучка.
Прокопий расплылся в улыбке:
– Не зря у меня постоянное чувство, что впереди что-то хорошее.
Неделя пролетела незаметно. Нескончаемые задачи по реконструкции прибрежного дома (спасибо верному другу-краснодеревщику Винсенту – взял на себя все внутренние работы), подготовка к приезду сестры Ларисы с внучками и неотложные хлопоты в саду старого дома, Маша с ее тяжелым токсикозом, отвергающая всякую заботу о себе, только Яна заберите и оставьте меня в покое! Ян и его неотлучная тень Джуниор – неугомонные мальчишки. Жизнь била ключом, не оставляя ни времени, ни сил на выяснения отношений и недовольство.
Лариса хозяйничала, приспосабливая новое жизненное пространство под свои запросы и привычки, находя всё больше достоинств в доме Карлы. Всё было продумано и идеально спланировано с эргономической точки зрения. Для комфортного – и даже роскошного – проживания одного человека. Ладно, двух. Максимум – четверых.
Слава, удрученный состоянием жены, привозил Яна с другом и старался задержаться как можно дольше. Дома его не ждали – Маша спала сутки напролет. Отъедался и запирался с ноутбуком в свободной спальне – готовился к защите диплома. Второе высшее – по настоянию Людовика; в обозримом будущем Слава сможет возглавить агрофирму своего нанимателя.
– Мама, папа, – обратился Слава к родителям за ужином, – научный руководитель вызывает меня на неделю раньше. Бюрократические проволочки. Получается, я на материке проведу дней десять, не меньше. Я боюсь оставлять Машку так надолго. Пусть сейчас я не дома, но всегда рядом. Можно будет ее и Яна к вам на это время перевезти?
– Что за вопрос?! – Лицо Ларисы вспыхнуло краской возмущения. – Я сколько уже твержу об этом? Девочка там одна целыми днями…
– Мама, она никого даже видеть не может. Ее мутит от одного взгляда на меня… – Глаза Славы наливаются влагой обиды, и Лариса тут же касается руки сына: ничего, ничего, всё пройдет. – Только Лилу не отпускает. Видите ли, собака ей булочкой пахнет, а она хочет только сдобы и ванильного мороженого.
– Ой, – Лариса прижимает ладонь к губам, – ее же разнесет как пароход…
– Ну, судя по всему, еда у нее не задерживается – не разнесет. – Макар кладет руку на плечо жены, останавливая слова, о которых придется пожалеть. – Я завтра кровать двуспальную закажу во вторую комнату. Она там хорошо встанет. Когда ты едешь, сын?
– Меня ждут в понедельник с утра.
– Так у нас целых четыре дня! Винс завтра закончит красить наверху – как раз успеет проветриться. Позвоню ему после ужина. – Макар протягивает жене телефон. – Мать, пиши список необходимого.
– Что писать, у нас как будто здесь всё есть?
Лариса немного оглушена скорым событием. Их отношения с Машей, любимой, естественно, невесткой, всегда носили несколько непростой характер. Две темпераментные особы на одной кухне уживались благодаря осознанности и безоговорочной любви к детям друг друга.
– Постельное, подушки, одеяла…
– Полотенца! – подхватывает Лариса. – Штору темную в комнату заказать!..
– Вот. – Макар указывает перстом в небо.
– И еще мороженицу завтра мне купишь. Я такое мороженое буду делать! – Глаза Ларисы разгораются фанатическим блеском. – Так, молоко домашнее и ягоды разные – их же заморозить еще надо. Буду девочку нашу витаминами кормить, а то что это такое…
– Ты пиши-пиши. – Макар встает из-за стола. – Идем, сын, провожу вас. У тебя сегодня будет тяжелый вечер.
Яна с Джуниором нигде нет. Пятилетние мальчишки – вполне самостоятельные и независимые люди, особенно когда на них никто не смотрит. Стремительно расправились с мясным рагу, схватили по куску пирога и умчались, заверив взрослых, что «ни ногой со двора» – у них незаконченные дела на веранде. И где же они?
Макар гордился своим сыном и мог с честью носить орден «состоявшегося отца», но всё же детство Славы прошло мимо, украденное попытками удержаться на плаву в трудные девяностые. А Слава, успевший пройти этап критического восприятия родителей, принял опыт чужих ошибок на вооружение: ответственно и самозабвенно погружался в мир единственного – пока! – ребенка. Он знал, где следует искать сына. Придержав отца рукой, Слава обогнул дом и увидел два тоненьких силуэта на самом краю берега.
– Ян! – позвал спокойно.
Мальчик вздрогнул, взял за руку друга и побежал к отцу.
– Папа! Папа, чайка украла пирог Джуниора, и мы искали ее гнездо с птенцами! – Яну кажется, что он достаточно аргументированно объяснил свое непослушание. Переключил внимание на Макара: – Деда, где чайки строят гнезда?
– Гм, вы же не свешивались с обрыва? – реагирует вопросом на вопрос дед.
– Нет! – отвечают мальчики в один голос.
– Чайки гнездятся на скалах, но не в траве. Не здесь. Я думал, вы уже большие и вам можно доверять… – Макар изображает разочарование, а сам судорожно соображает, должен ли он испытывать вину перед сыном. – Слава, нам надо подумать об ограждении в самом скором времени.
– Да, пап. Мальчики, в машину. По дороге поговорим.
Высокий берег отлично защищает от непрошеных гостей и штормовых волн. Взгляд, брошенный вниз, на жидкий изумруд морской воды, неизменно вызывает внутреннюю дрожь. Сердитое или сонное, море всегда находится в движении; наползая тяжелой желейной массой на желтоватый камень склона, бледнея, теряя цвет, оставляет клочки пены на уступах, журчит в складках прозрачными ручейками – поднимается и опускается, провоцируя головокружение и потерю равновесия. Небольшой участок отвесной скалы располагался справа от дома и с самого начала требовал пристального внимания новых поселенцев.
Слава позвонил перед сном: «Пап, будем ставить ограждение. Посмотри варианты из поликарбоната. Сейчас вышлю».
– Ларкин, ты не находишь, что новые поколения лучше предыдущих?
– В чем же это?
– Решительнее, предприимчивее, стрессоустойчивее…
– У молодых нервная система всегда крепче. Ты по себе не равняй. Конечно, нам с сыном повезло, этого нельзя не признать. И даже с Машкой, гм.
– Охотно с тобой соглашаюсь. Недавно даже думал твоими словами. Забавную парочку наблюдал на днях…

Здравствуй, Карла!
Здесь очень плохо!
Забери меня к себе!!!!!
Пожалуйста!
Твоя Софи, 6 лет ? ? ?

4
Маше казалось, что она никогда не решилась бы на второго ребенка, будь ее первая беременность такой же тяжелой. Все твердили, что после первого триместра будет легче, но поверить в это не было никаких сил. Спасалась сном, Лилой и мороженым. Лила, милая бульдожка, превратилась в плюшевую игрушку своей хозяйки – тихонечко сопела под боком, чутко реагируя на каждое движение Маши. Вечером приезжали Слава с Яном – дом приходил в движение, наполнялся звуками, запахами и суетой. Слава с его виноватыми глазами, попытками накормить, напоить, услужить раздражал. Для Яна она старалась выдавить улыбку на бледном лице, обнять своего мальчика, почитать ему книжку – на большее ее не хватало.
Ларису она попросила не приходить, и та, о чудо, отнеслась к ее просьбе с пониманием. Макар всегда обладал интуитивной чуткостью, и здесь она его не подводила, мог разве что незаметно оставить гостинцы на кухне. Даже Лила не всегда распознавала появление гостя в доме, так тихи были его визиты.
Рада Маша была только Стефании. Подруга приезжала без предупреждения, всегда во второй половине дня, после пар в институте, заходила без стука в их незапираемое жилище в закрытом коттеджном поселке. «Я пришла!» – оповещала негромко, сразу включала чайник, заваривала мятный или травяной чай. Приносила поднос с парящими чашками и сладостями, обнимала Машу, садилась на пол подле кровати, вытягивала ноги, откидывала голову на матрас и начинала рассказывать про свой день: чем дочурка порадовала, институтские сплетни, студенческие байки, жаловалась на капризы Прокопия, иногда делилась своими отношениями с Лией – мамой мужа… Спокойное, размеренное журчание ее голоса наполняло комнату, проникало в Машин тошнотворный морок, разгоняло его, пробуждало интерес к жизни вне его. Маша садилась, брала чашку, оживала. Лила спрыгивала с кровати, уверенная, что здесь и без нее всё будет хорошо, пыталась лизнуть Стефу в лицо, руку и убегала по своим делам.
– Ты выходила сегодня? – первый осторожный вопрос.
– Нет. Вкусный чай, спасибо. – Маша знала всё, что будет дальше, и уже тестировала свое состояние. – Слабость, но я могу попытаться встать.
Стефания провожала подругу в ванную, терпеливо ждала, пока та умоется, оденется. Они выходили на крыльцо, к огромной радости Лилы. Та тут же начинала носиться по лужайке туда и обратно, прижав уши, почти стелясь по траве, выплескивая накопленную энергию.
– Боюсь на нее смотреть – укачает, – усмехалась Маша.
– У меня есть пара мандаринок. Почистить?
Они рассасывали сочные мандариновые дольки и жмурились от майского солнышка.
– Я считаю дни, Стеш, когда закончатся эти три месяца и я опять стану человеком.
– Не обязательно же всё так точно должно происходить…
– Только не говори, что может быть дольше!
– Нет-нет! Я Милане про тебя сказала…
– О, не-е-ет!
– Ага. Извини, так получилось. Мне пришлось объяснить свое отсутствие на ее благотворительном мероприятии. Ты же знаешь, какая она.
– Знаю – и не удивлюсь, если она тут нарисуется в ближайшее время. Сейчас вырвет. – Маша перекладывает в руку Стефании остатки мандарина, прижимает ладони к горлу, сглатывает. – Пообещай, что ее не будет здесь. Я не вынесу.
– Не будет, успокойся. Обнять тебя? – Стефа прижимает к себе худенькое тельце подруги. – Но я согласилась за тебя…
– С чем?!
– Что ты будешь рожать в самом лучшем роддоме, что завтра утром приедет лаборатория взять у тебя анализы. И доктор.
– Ну заче-ем? – Маша стонет и пытается увернуться.
– Ты хочешь оставаться дома или в больницу ляжешь?
– Дома.
– Вот. Твое состояние пугает всех. Если ты не примешь эту удобную во всех отношениях помощь, то у нас не останется выбора.
– Сговорились?
– Маш, так будет лучше. Ты плохо заботишься о себе, и все, кто любит тебя, уже готовы к спасательной операции. Пусть это будет через меня, да? Ты же меня еще терпишь? Доедай мандарин. Я могу завтра пары утренние перенести и быть тут с тобой. Или Слава справится?
– Справится. Я так злюсь, что даже могу уже что-нибудь съесть.
– Отлично. Посмотрим, что у вас в холодильнике.
Огурцы и брынза, политые янтарным медом. Маша, вопреки своему состоянию, предпочитала сладкое. Может быть, это к девочке? Ян надеялся, что ему подарят братика – друга для игр, но и такая добрая девочка, как Ханна, дочь Стефании, ему бы понравилась. Но разве добрые девочки так мучают свою маму?
Подруги пристрастно обсудили Милану с ее активной жизненной позицией человека, не знающего счета деньгам. Мы ведь знаем, через что ей пришлось пройти. И как ее никто не любил. И как ей страшно было. И какая она теперь счастливая. И как Людовик их с Джуниором балует. Понятно, что теперь ей тоже хочется всех спасти и осчастливить. А ведь могло быть наоборот. Но так лучше. Для нее самой лучше. А мы просто попали в круг ее заботы и потерпим, хоть это порой и невыносимо. Но знать, что у тебя лучший врач, всё же лучше? Да, так спокойнее. Всем спокойнее. А нет ли у Миланы любовника, ведь она так молода, а брак фиктивный? Ты думаешь? А я не думаю – слишком она увлечена всеми. С ее энергией… Да нет. А пусть бы и да. У них с Людовиком открытые отношения, он сразу занял позицию опекуна. Так старый же. Не такой уж старый. Старый…
Все люди сплетничают. Кто-то больше, кто-то меньше. Кто-то с сохранением границ и уважением, кто-то ради отвлечения от собственных проблем и улучшения самоощущения, без оглядки на здравый смысл. Маша никогда бы самостоятельно не завела дружбу с Миланой. Стефания служила проводником между молодыми женщинами. Их свели пандемийный год и вместе прожитые истории. Чувство одинокости, глубоко прожитое и оставленное в прошлом, научило Стефанию ценить близких людей и дружбу – она крепко держала всех, кого считала «своими».
– Машка, ты моя Машка. Получше тебе? Я поеду? Сегодня Марта Ханну из садика забрала. Завтра – Лия. Они так ее балуют – боюсь, что дочь меня за главную считать перестанет. – Стефания смеется. – Шучу, конечно.
– Привози как-нибудь ее. Я соскучилась.
– Привезу, как только тебе полегче станет, обещаю.
Марта, сестра отца Стефании, была одинока и бездетна. Когда-то она вырастила племянницу и теперь так же самозабвенно посвящала себя ее дочери. Тетка работала управляющей на вилле Людовика, а всё свое свободное время проводила с Ханной.
К возвращению Стефании она, занимаясь ребенком, успела запечь рыбу и овощи, прибраться, перегладить белье. После дежурства Лии Стефу встречали новым выученным стишком. Есть всё же в этом мире некий баланс.
– Мама пришла! Мама, мультик можно? – Ханна встречала маму стандартной просьбой.
– Привет, маленькая. Привет, Марта. Как вкусно пахнет! – Стефания опускается на колени и обнимает малышку. – Я соскучилась, моя сладкая, побудь немножко со мной, потом телевизор включу. Хорошо?
Ханна безропотно соглашается. Она милый, покладистый, чуткий ребенок, не испытывающий дефицита любви и внимания. Интровертные Стефания с Кристианом отдали дочь в сад на полдня ради общения со сверстниками – у девочки должен выработаться собственный вкус к светской части жизни.
– Марта, поужинаешь со мной? – Стефания усаживает дочь перед телевизором.
– Ты не будешь ждать Кристиана? – Тетка настороженно приподнимает брови.
– Он в библиотеке, к конференции готовится. Для него течения времени не существует. Всё хорошо. – Стефа смеется. – Поедим вместе?
– С удовольствием. Убери белье на место, а я накрою.
Женщины сидят за столом и обсуждают беременность Маши. Марта считает, что близкие слишком носятся с Марией, все матери проходят через это физиологическое состояние. Стефания, защищая подругу, вспоминает, как ей в свое время не хватало должной поддержки, и тетка тут же начинает сожалеть об обстоятельствах, причиной которых никогда не была.
– Марта, дорогая, но ты бы точно так же со мной носилась, ведь правда?
– Правда. Я так тебя люблю.
– Я знаю. Но Милана, мне кажется, немного злоупотребляет своим положением. Я к ней очень хорошо отношусь и за многое благодарна. Тебе не кажется, что она всех душит?
– Если тебе так кажется – сопротивляйся. Люди делают то, что им позволяют делать. Разве Маше не нужна была помощь? Извини, но она не слишком умна, как мне кажется, а Лариса не смеет ей лишний раз ни на что указать.
– Лариса поддерживает их хрупкие отношения, как умеет.
– Я бы не церемонилась.
– Ты – да, ты у нас супермен в юбке. – Стефания строит грозную рожицу. – Только Милана не родственница и не самый близкий друг, чтоб самовольничать. Ты так не считаешь? Ты только не подумай, что я осуждаю. Сама час назад пыталась доказать, что всё происходящее – норма. Советуюсь с тобой. Неловко. Есть ощущение, что никто из нас не сможет вернуть Милане ее добро, ведь всё, что она делает, опирается на очень приличные денежные траты.
– Я знаю Милу, как никто из вас. Иногда мне кажется, что она пытается купить любовь. Но зачем? У нее есть всё для самодостаточности. Может быть, она таким образом искупает чувство вины – первый муж взял ее совсем девочкой, почти сразу после сиротского приюта. Когда она поняла, что живет с преступником, махинатором, игроком? Когда родила и почувствовала безусловную любовь и ответственность за другого человека? Чувства, которые никто на ее памяти не испытывал к ней. Что было до этого? Как она жила? Как грешила? В конце концов, ей невероятно повезло в жизни. Фантастически. Сказочно. Она делится, она совершает благородные поступки, пропускает через себя чужие истории и хочет сделать так, чтоб никому не было плохо так, как когда-то ей. Пусть. От ее действий никто не страдает.
– Страдает. Гордость, например. Мы не нуждаемся, мы способны сами оплачивать тех же врачей. В этом мире нет недостатка в тех, кто нуждается по-настоящему.
– Недавно Людовик подарил Миле спорткар. Она его вернула и на полученные деньги сделала ремонт в Доме малютки. Не переживай. А вас, первых людей, которые были к ней не безразличны, она просто любит. Подумай об этом.
– Мы… – Стефания чувствует себя неловко до потерянности. – Мы не были как-то особенно внимательны или заботливы к ней. Она была совсем другой: высокомерной, вызывающей, вульгарной. Отталкивала всех своим поведением. Мы просто делали то, что считали необходимым.
– Представь, каково же ей пришлось, если ваша душевная малость стала для нее откровением.
– Я сейчас заплачу.
– Глупенькая. Мила – сильная женщина, не надо ее жалеть. Всё, укладывай Ханну, я пока уберу на кухне.
Зачем всегда надо искать причины и следствия? Почему так страшно принять душевные порывы с благодарностью? Страх неспособности расплатиться? Невыносимая тяжесть благодарности? Человек, даже самый хороший, эгоистичен, и всё, что он делает, он делает для себя. И дело не в том, умеешь ли ты принимать, а в том, умеешь ли ты окружать себя достойными людьми.

Здравствуй, Карла!
У нас есть магазин. Там есть конфеты. Пришли мне немного денег.
Пожалуйста! ?
И, пожалуйста, забери меня к себе!!!
Твоя Софи, 6 лет ? ? ?

5
Май разгорался. В отдельные дни температура воздуха поднималась до тридцати градусов, но на побережье жара не ощущалась – ветер со стороны прохладного еще моря приносил приятную свежесть. Макар просыпался пораньше, когда домашние досматривали сладкие утренние сны, бежал вдоль берега к бухте, нырял с разбега, плыл против течения до чувства легкой усталости, ложился на воду и, отдыхая, созерцал красоту нависающих живописных скал. После заплыва не спеша собирал мусор, выброшенный штормами на белый песок маленького пляжика. Когда набирал полный пакет, так же, бегом, возвращался к дому. Чаще всего из открытого окна кухни уже пахло свежим кофе и чем-нибудь сдобным. Лариса встречала мужа улыбкой, обещанием непременно проснуться завтра вместе с ним и совершить утренний ритуал здоровья, а пока – вот тебе первый горячий блин, который не комом, а от избытка чувств чуть кривоват. Они опять немного поспорят, стоит ли будить детей или просто насладиться ясным утром и первыми глотками кофе в тишине. Спор их будет решен крадущимся на цыпочках, розовым со сна Яном, которому вручат блин идеальной спелости. Макар поведет всех за собой на веранду – нюхать и слушать новый день. Они сядут на ступеньки с чашками и блинами – совсем ничто не мешает утру быть тихим и нежным.
Маша, если и выйдет, то после обеда, когда исчезнут все кухонные запахи. И то, закрыв нос рукавом, тут же выскочит на улицу, уляжется на лежаки, заботливо установленные для нее Макаром под тенью олив. Лила сразу помчится к обрыву, заглянет вниз – проверить, как далеко вода; пробежится туда-сюда, гавкнет на чайку и с чувством выполненного долга вернется к хозяйке. А там уже Ян с Джуниором гарцуют от мальчишеского восторга, Лариса с витриной разноцветных стаканчиков мороженого – выбирай, не прогадай: клубничное, малиновое, черничное, вишневое, абрикосовое, банановое… «Можно мне просто белое?» – попросит Маша, а мальчики растеряются. Ян поинтересуется, какое он еще не пробовал, Джуниор повторит его выбор. Макару достанется самый непопулярный вкус, и он пошутит, что ему всё равно, раз нет мороженого с колбасой. Мальчишки тут же начнут придумывать несочетаемые комбинации, расшумятся, расшалятся, Маша прижмет руки к ушам – будет срочно придумано занятие подальше от них.
Ближе к вечеру приедет Стефания с Ханной. Лила первой бросится к своей любимице, следом прибегут мальчишки, схватят девочку за руки и поведут знакомиться с каждым цветочком в траве – понюхай, каждой барсучьей норкой в земле – не наступи, каждым гнездом на дереве… Лариса будет квохтать над ними: не дергайте ребенка! Не тяните ее в разные стороны! Аккуратней! А кто будет мороженое? Лила быстро устанет от такого не к ней внимания и вернется к лежакам, где уютно воркуют две молодые женщины. Устроится возле хозяйки, положив голову ей на живот, и будет следить за разговором, чуть подрагивая светлыми бровками на черной мордочке.
– Ты посмотри, я думала Лила от Ханны, как обычно, отлипать не будет, – удивится Стефания.
– У нее теперь новое место притяжения – мой живот, – вздохнет Маша. – Все думают, она меня пасет. Не-ет, она чувствует, что во мне новый человечек растет. Его и караулит.
– Ты думаешь? – Стефания положит ладонь на тощий Машкин живот. Лила раз лизнет ей руку, второй, потом упрется лбом и начнет толкать: убери, ну убери же. – Когда-то мы решили, что она всегда рядом с младшим ребенком, а младший-то теперь здесь. Вот было бы забавно, если это правда.
– Не нахожу других объяснений, ведь никогда раньше я у нее в избранных не была.
– Вот тебе и нянька готовая. Милана приезжала?
– Да, она за Джуниором каждый вечер приезжает. Славки же нет. Макар мальчиков после занятий к нам забирает, а она вечером, сама.
– Не достает тебя?
– Как сказать. Беременность мою она отрегулировала. Но теперь решается вопрос со школой.
– Мальчики пойдут в один класс? Джуниор ведь младше…
– Полгода всего, но они же неразлучны. Гувернантка с ними уже два года занимается по одной программе. Готовность одинаковая, но по поведению Джуниор еще малыш, Ян им вовсю верховодит. Милану всё устраивает.
– И какие варианты?
– Милана за домашнее обучение. Мы со Славой за нормальную социализацию – пусть идет в школу. Но ты же понимаешь, сын олигарха, пусть и приемный, не может идти в обычную школу. Только в лучшую, в которой мажоров воспитывают. А зачем мне дома мажор? Ведь даже не в деньгах дело! – Маша начинает психовать, Лила нервничать и поскуливать.
– Тише, тише. Успокойся. И что ты решила?
– Я сказала: Слава приедет, и пусть она с ним разговаривает, а я пока страдаю размягчением мозгов. Не хочу с ней спорить.
– И не надо. Вообще. А я узнаю среди наших, какую школу выбрать с учетом качества образования и перспектив на будущее. Милану беру на себя – она умная, должна понять.
– Спасибо тебе. Даже не представляешь, как ты мне сейчас жизнь облегчила.
– Да ладно. Нам тоже будет нужна школа через пару-тройку лет. Не знаю еще, когда Ханну отдавать – в шесть или в семь. Такая она зайка милая, хочется подольше насладиться ее детством. Как с Ларисой у тебя?
– Знаешь, всё хорошо. Комфортно. Если б еще она не готовила три раза в день…
– Все не могут питаться, как ты, одним мороженым.
– Да я понимаю. Так, просто ворчу. Но мне и полегче немного – витаминчики работают.
– Супер! Скоро совсем хорошо будет.
– Ага, только живот начнет расти больше, и больше, и больше…
– Как же без этого. Слава скоро возвращается?
– Завтра защита. Потом какое-то мероприятие на кафедре. Через три дня будет.
– Скоро уже. Пройдемся немного к берегу? Ты как на это смотришь?
Они выйдут на берег, все посмотрят на них с удивлением. Макар чуть не упустит разноцветного хвостатого змея, которого с третьей попытки поднял в розовеющее закатное небо. Лариса вспомнит: «Ужин!», передаст Ханну матери и побежит в дом. Ужин на траве! Ужин на траве! – придумают мужчины и займутся организацией пикника.
– Машка, ты за неделю не загорела, не поправилась – при виде тебя, тощей зеленухи, все подумали о еде. – Стефания дразнит подругу, а та лишь морщит нос в ответ.
На свежем воздухе, под смех взрослых и невинные шалости детей, за вкусной едой пройдет остаток вечера. Даже Маша что-то поклюет: здесь всё пахнет морем, а море пахнет арбузом – вот, хочу арбуз! Макар почешет в затылке, Лариса пожмет плечами: ищи, отец. Тут появится Милана и пообещает привезти завтра лучший из лучших арбузов.
– Приезжай почаще, – шепнет Макар Стефании перед прощанием. – Мы с Ларкой скучаем по нашей большой семье, а ты – ее часть. Было же время…
– Ой нет, Макар! Времен таких больше не надо, я лучше просто буду приезжать.
Поздней ночью Макар проснется от шума сливаемой воды в туалете. Прошелестят босые ступни в коридоре, Лила процокает коготками по полу, закроется дверь второй спальни. Полная луна заглянет в комнату через щель в дышащих ветром шторах. Лариса повернется – в глазах ни следа сна.
– Так устала – не могу заснуть.
– А я спал.
– Я каждый раз слышу, как Маша со своей свитой по ночам ходит. Еще на кухню может спуститься – добирает наша девочка питательных веществ тайком. Хорошо. Я так рада, что они здесь. Даже счастлива. Дом, полный детей, это определённо мое. Ты думаешь, как расширяться будем?
– А ты решила, это наше место? И Карла тебе больше не мешает?
– Наше, наше. А в призраков я не верила и не верю.
– Буду думать. – Макар поворачивается на бок. – Завтра с утра начну думать. Всё. Спи.
Не успеет Макар поглубже зарыться в подушку, как Лариса толкнет его в бок.
– Ну, что еще?
– Тс… Слышишь?
– Что?
– Звонок тренькает. Такой… велосипедный.
– Нет.
Лариса уже стоит у окна – выглядывает из-за шторы на залитую голубоватым лунным светом поляну.
– Ну вот же!
– Выдумываешь.
– Шуршит. Кто-то к дому подъехал. Макар! Иди посмотри!
– Да лучше б тебе Карла мерещилась, в самом деле!
Лариса накидывает халат и на цыпочках бежит к лестнице. «Так-растак», – скрипит Макар и крадется за женой. Обегают дом, возвращаются на крыльцо. Вдалеке, среди старых деревьев соседского участка, отчетливо тренькает звонок. Макар оглядывается на Ларису.
– Вот! – говорит та. – А ты зачем свет включил? Спугнул.
– Мне убиться на лестнице надо было?
– Кто это мог быть?
– Почтальон Печкин, привез посылку для вашего мальчика…
– Болтун. Машке ничего не скажем – она только вроде прижилась. Хочу, чтоб у нас остались, когда Слава вернется. Не будем пугать.
– Ну попробуй, милая. Бежишь утром со мной?
– Отстань.
Наутро Макар тоже никуда не побежит – первым делом обойдет вокруг дома в поисках следов на траве. Эх, вот на утренней росе следы бы точно остались… Посмотрит в ту сторону, откуда ночью послышался звонок – между соседских деревьев змеится грунтовая дорожка. А вот и мы к вам наведаемся. Сразу увидит четкий след протектора велосипедного колеса. Сфотографирует зачем-то. Никому не покажет, никому ничего не скажет. Усталость какая-то накатит: неприятное это чувство – непредсказуемость окружающего мира. Городскому жителю без заборов и запоров жить непривычно и тревожно. Посмотрит на часы – можно успеть. Припустит к бухте и вернет бодрость духа отличным, полным молодого задора кролем. Могу еще!
Подбегая к дому, успеет увидеть сигнальные огни отъезжающего внедорожника. Эт-то что еще за гости? На кухне у мойки толкались Лариса с Машкой. Чудеса не заканчивались.
– Маша, ты ли это с утра пораньше?
– Я! Ты как раз вовремя! Режь арбуз! – Машка пыталась поднять небольшой, но увесистый темнозеленый плод.
– А ну, отойди. Тяжелый же! – Макар в мокрых плавках со штанами на плече, отстраняя женщин, подходит к раковине. – И откуда?
– Милана прислала с водителем. Кое-кто успевает к первому рынку. – Лариса выбирает нож побольше. – На!
– Так не сезон же как будто. – Макар делает первый надрез в ожидании хруста, но нож глухо скрежещет по жесткой корке сквозь податливую мякоть.
– Африканские какие-то. У них там всегда сезон. Вон еще два в углу. – Лариса указывает за спину. – Что, не очень?
– Пахнет очень! – Машка уже сидит за столом над тарелкой. Получает первый ломоть, вгрызается в него зубами. – М-м-м! Вкуснотища! Сладкий! – Добирается до мелких черных косточек. – Ой, а тут как перезрелая груша…
– Бери ложку и выедай середину прямо из половинки. – Лариса отбирает у снохи надкусанный кусок. – Я могу оладьи жарить?
– Ухожу на веранду со своим арбузом, жарьте, что хотите. – Машка скрывается за входной дверью.
Макар отковыривает ножом кусочек алой мякоти, жует. Резюмирует: съедобно. Может, другие будут лучше.

Здравствуй, Карла!
Спасибо! ?
Воспитатель выдал мои деньги в воскресенье.
Я купила конфеты и угостила Николь. Она угостила меня тоже.
Мы теперь друзья.
Когда ты за мной приедешь?
Твоя Софи, 6 лет ? ? ?

6
Французский бульдог – питомец скорее декоративный. Его заводят ради удовольствия. Никто не ожидал от Лилы проявления охранных или охотничьих качеств. Однако, когда она была замечена убегающей за дом с серым пушистым комком в зубах, все, как один, подумали, что Лила поймала какого-то зверька, и кинулись… кинулись спасать то ли дичь, то ли ловца. За те несколько секунд, которые понадобились людям, чтобы настигнуть беглянку, она успела распотрошить свою добычу – из меховой тушки во все стороны торчал белый набивной материал. Игрушка. Не без боя, но весь, без остатка, игрушечный заяц был извлечен из маленькой и мощной пасти обычно покладистой бульдожки.
– Разве у Яна был такой заяц? – спросит Лариса у Маши.
– Здесь точно нет. Мы сюда мягкие игрушки не привозили.
– Может быть, Джуниор оставил? Надо будет спросить. – Макар подцепил пальцем жалкие останки за петельку на голове. – Не будешь же зашивать, Лар?
– Давай сначала узнаем, нужен он кому-то или нет.
Мальчишки вещь своей не признали, более того, были оскорблены брошенным на них подозрением. Это девочковое, а мы играем только в роботов и динозавров! Ага, возможно, это игрушка Ханны. Что же Лила так долго не могла ее обнаружить?
Маша продолжала много спать, но к ней вернулись аппетит, румянец и интерес к жизни. Метеоцентр сообщил, что к концу мая прибрежные воды прогрелись до двадцати двух градусов и купальный сезон можно считать открытым.
– Идемте купаться! – предложила Маша.
– Я бы не была столь оптимистична, – возразила Лариса провокатору в телевизоре. – Если мальчики залезут в воду, то их будет не вытащить – сопли гарантированы.
– Я вот обхожусь без соплей уже месяц, – не преминул случаем похвалить себя Макар. – В здоровом теле здоровый дух! А как же закаливание?
– Да! Можно просто походить по воде! – Маша не была готова отказаться от своего желания.
– От этого и бывают сопли, – проворчала Лариса. – Но если вы настаиваете, можно, только ненадолго и после обеда, вода еще хоть сколько-то прогреется.
– Ура! Купаться! Ура! – Вездесущие мальчишки никогда ничего важного для своей мальчишеской жизни не упустят.
После трех часов дня солнце начало смотреть на человеческий мир под более доброжелательным углом – почти нежно, почти ласково. Даже не подумали о солнцезащитном креме. Взяли плед, стопку полотенец, игрушки, питьевую воду и себя, дорогих-драгоценных. Забрались на гольфкар и через пару минут были у бухты. А там сюрприз – компактное пространство ограниченного скалами пляжа занято группой из трех красивых людей. Макаров «табор» на мгновение растерялся, смутился, замешкался. Дети первыми бросились к морю, за ними Лила. Спасаясь от песочных фонтанчиков, поднятых маленькими ногами, покрытые шоколадным загаром незнакомцы сдвинули свои бирюзовые полотенца. После короткого обмена приветствиями и вежливыми улыбками бухта была поделена.
Лариса полностью подключилась к мальчикам и занятиям, которые отвлекали их от постоянного нахождения в воде. Без конца дергала Макара – иди туда, сделай это… А Маша вытянулась на покрывале, прикрыла глаза; сквозь прищуренные веки наблюдала за троицей и траекторией взглядов Макара. Интересно же, что за фрукт ее свёкор.
Казалось, в моменты покоя, оставленные ему дорогой супругой, Макар всеми мыслями устремлялся к глянцевым перекатам сине-зеленого тела моря, к пенной взвеси взбитого прибоем песка, визгу счастливых детишек. И Маша готова была разделить с ним эту пасторальную картину, но взгляд ее упорно спотыкался о вишни неестественно маленьких сосков на идеальных куполах деревянно-неподвижной груди под тонкой тканью купальника. Соски принадлежали девушке, покинувшей пределы статистической молодости, с балетным изящным профилем, с низко стянутыми темными волосами, с идеальным телом, любящим грамотный спорт. Однако тренированное совершенство покрывал совершенный же, гладкий слой предательского пергамента. Он был тонок и мелко складывался в движении, напоминая о времени, которое течет и просьб не слышит. Рядом с ней лежала Машина ровесница, удлиненное каре которой свисало мокрыми, солеными прядями. Веснушки на кукольном носике, обнаженная, очень среднестатистическая, живая, подвижная грудка и модно-выразительная, очерченная стрингами средняя часть над длинными, стройными ногами. Ладная любительница подвижных игр. Третьим в этой компании был седовласый, представительный, крупный мужчина под семьдесят. Маша невольно сравнила его с Макаром, который был явно моложе и более атлетично сложен, правда, слегка скругленные вовнутрь плечи делали его сухую фигуру несколько зажатой, чуть робкой на фоне изобильной во всех отношениях Ларисы.
Троица лежала молча, застыв в одной позе, как ящерицы на разогретых камнях. Но вот мужчина встал, не глядя протянул руку в сторону блондинки. Та поднялась без промедления, вложила наманикюренные пальчики в его ладонь, и они медленно, рядышком, равнодушные к резкой смене температур, вошли в воду и поплыли одинаковым брассом.
Брюнетка порылась в необъятной плетеной сумке, вынула айфон в красном чехле, полистала без эмоций. Изогнулась, скрутив тело жгутом, сняла прибой и синь поверх коричневых своих ягодиц. Легла ровно. Просматривала ленту, улыбалась, ухмылялась, пряла пальчиками песчинки.
Двое вернулись. Брюнетка молча протянула им запотевшие бутылочки воды. Умеренно отпили и побросали бутылки в сумку. Взяли книги, легли на животы. Массивные золотые часы сверкнули на запястьях.
– Маша, ты не сгоришь там? Может, окунешься?
Высокий голос Ларисы разделил пространство маленького пляжа на две части. Маша посмотрела на свои бледные ноги с почти прозрачными отросшими волосками, проследила, не смотрят ли на нее эти трое, и, зарывая ступни поглубже в песок, подошла к воде. Вода была ледяная, но Маша не могла позволить этим людям увидеть, как страдает ее чувствительное тельце. Уверенно шагнула и проплыла несколько метров, высоко задрав нос над мелкими волнами. Когда она вышла из воды, мужчина спал, положив книгу себе на лицо, а его взаимодополняющие девушки наконец повернули друг к другу головы и тихо переговаривались. Маше казалось, что они, несомненно, обсуждают ее отсутствующий маникюр, немодный купальник и неспортивное телосложение. Она тоже может быть красивой и вообще… Немного хотелось плакать.
– Макар! – громко, наотмашь, позвала мужа Лариса.
Макар продолжал резать саженками синий лоскут моря где-то вдалеке, а вот второй мужчина, на пляже, не смог не отреагировать на крик – проснулся, сел рывком.
– Извините, не вы ли купили дом моей матери на берегу? – обратился он к Ларисе.
Лариса даже не сразу сообразила, что вопрос адресован ей. «Ла-ар», – позвала ее Маша. К тому моменту, когда на берег выбрался подуставший Макар, все успели перезнакомиться: брюнетку звали Анна, блондинку – Джессика, а бывшего наследника их дома – Роберт. Сделка по оформлению купли-продажи недвижимости осуществлялась через юриста Роберта, так Макар впервые встретился с сыном Карлы. Взаимной симпатии не возникло, как ни пыталась каждая из сторон казаться если не любезной, то как минимум приятной. Явную разницу положений, отношения к жизни и целеполаганию не мог скрыть даже костюм, состоящий из плавок. И всё же, как оказалось, им есть что обсудить.
– Вам не встречалась моя дочь? – как бы между делом спросил Роберт. – Девочка-подросток с красными волосами. Возле дома или здесь, на пляже?
– Нет, – ответила Лариса. – Если честно, вы первые, кого мы на берегу встретили, чему очень рады. А вы обычно здесь во второй половине дня бываете?
– Обычно мы здесь не бываем. – Анна поправила большие солнцезащитные очки. – Но если и соберемся, то точно не в первой половине дня.
– В первой половине дня мы обычно спи-им. – Джессика притворно зевнула, прикрыв рот ладошкой.
– У нас тоже есть любители поспать до обеда. – Лариса бросила игривый взгляд на Машу.
Маша прикусила щеку изнутри и попыталась изобразить улыбку.
Есть много способов закончить бесперспективный разговор. Лила предложила свой – подошла к Анне, поднялась на задние лапки, уперла передние в шоколадное бедро женщины. Анна попыталась отступить назад, увязла в рыхлом песке; бульдожка соскользнула по умасленной коже, оставляя белесые царапины вдоль всей длинной стройной ноги.
– Ай! – вскрикнула Анна.
– Нам пора. – Маша подхватила Лилу под брюшко, прижала к себе и стала собирать разбросанные полотенца.
Мужчины обменялись рукопожатиями, женщины охами и извинениями. Ян с Джуниором срочно искупались «еще разочек на дорожку». И Макарово семейство удалилось.
«Жить в обществе и быть свободным от общества нельзя…» Как ни пытайся избавиться от советского воспитания, а что-нибудь да напомнит. Думали ли Макар с Ларисой, что бухта принадлежит им, находится в их полном распоряжении? Нет. Однако иллюзия эта подпитывалась самой окружающей обстановкой – отсутствием жилых построек, куда ни кинь взгляд. Там, глубже, дальше от берега, перекрывая дом на берегу от всяких случайных визитеров, за садами, виноградниками и рельефом местности, скрывались обширные хозяйства Людовика и Роберта. Дом Карлы, участок под которым уже несколько раз менял свою принадлежность, стоял на границе двух территорий. После пары разорительных пандемийных лет Роберт был вынужден расстаться с недвижимостью матери. Людовик вовремя подключился к процессу, перехватил инициативу – чужаки за спиной никому не добавляют спокойствия, – привлек Макара, и вместе они заключили выгодную для всех сторон сделку. Роберт получал деньги, Людовик – покой, Макар – дом. У каждого свои потребности.
Бухта была общей, более того, государственной собственностью, как и пара десятков метров вдоль всей береговой линии. Трудно было представить, что кто-нибудь захочет добраться до этого удаленного местечка по суше, но по воде – на катере или яхте – вполне вероятно. Что-то всегда должно напоминать о том, что идеал недостижим. Можно строить свою дальнейшую мечту вокруг обладания собственным куском моря, но, кажется, таких прецедентов на законных основаниях в мире еще нет.

Здравствуй, Карла!
Меня никто не обижает.
Дети хорошие. Учителя хорошие.
У меня есть друг, его зовут Ириска. Он пони.
Ты меня не заберешь?
Я научусь хорошо скакать и сама к тебе прискачу.
Твоя Софи, 6 лет ?

7
Лариса совсем перестала спать. Поднималась среди ночи, выходила на веранду – могла просидеть в кресле, завернувшись в плед, до самого утра. Ей слышались шаги, шорохи, скрежет. Макар не разделял с ней этих бдений, злился и недоумевал: как можно расслышать шаги по траве, когда рядом постоянно вздыхает и шлепает по скалам море? Лариса, сходи к врачу, пусть тебе выпишут успокоительное, и тогда ты сможешь адекватно воспринимать этот натуральный мир, в котором ночные мыши машут крыльями, ежи шебуршат в траве, ящерицы карабкаются по камням…
Семья – это непрерывный психоэмоциональный обмен. Нервное напряжение жены не могло не отражаться на состоянии Макара. Смотрел на ее осунувшееся лицо и чувствовал жалость. Хотелось защитить, но от кого? Постоянно всплывали картинки из гангстерских фильмов: вот он выглядывает из-за угла, в руках пистолет, пиф-паф – черная тень падает навзничь. Интересно, как здесь получают разрешение на оружие? Скорей бы вернулся Слава – им срочно нужен источник здравомыслия.
Дипломированного специалиста ждали с последним паромом поздно вечером. Макар с утра съездил на рынок – Лариса решила порадовать сына любимыми варениками с ягодами. Бери всё, что увидишь, вишни всё равно еще нет! А Макар нашел ее, вишню, первую, тугую, налитую гранатового цвета соком. Торговые ряды пылали россыпями алой клубники, плотное душистое облако аромата перебивало все прочие запахи – казалось, и рыба, и сыры, и даже специи пахнут клубникой. Взял. Черешни, черной, крупной, взял. Мушмулы японской, желто-оранжевой, прихватил. Йогурта греческого, масла, брынзы, хлеба, зелени… Вышел с рынка, нагруженный как ослик.
Маша к вечеру оживилась и вызвалась помогать с варениками, да чуть всю черешню не съела. Лариса уже начала тревожиться – пронесет же девку… Но ее отвлек звонок телефона.
– Макар! Пьетро звонит! Возьми трубку – у меня руки в муке!
– Кто такой Пьетро? – спросит Маша, выбирая вишневые косточки.
– Старший по улице, сосед справа. – Макар поднесет телефон к лицу жены, разблокирует и перенаберет оборвавшийся звонок. – Алло! Пьетро, что случилось?
– Включи на громкую! – распорядится Лариса.
– Маркуше, беда!
– Что?! – выдохнут все на кухне.
– Прокопий дом продает!
– Как?!
– К нему приехал какой-то бандит, привез покупателя, и они уже оформляют сделку! Маркуше, ты меня слышишь, Маркуше?
– Слышу. Ты ничего не путаешь?
– Как я могу путать? Мне из мэрии позвонили, бандит этот ходит, везде свой нос сует!
– А Прокопий что говорит?
– Ничего не говорит. Маркуше, ты с ним поговори – он тебя одного слушает. Обманут старика!
– Хорошо. Спасибо.
Макар нажмет отбой, сядет на стул, поскребет ногтями лоб, потрет лицо и уставится на жену круглыми глазами, полными недоумения.
– Почему он так с нами? – у Ларисы от обиды задрожит подбородок. – Звони Прокопию.
– Я Стеше позвоню. На веранде поговорю.
Стефания не удивится вопросу Макара – она еще вчера узнала о продаже дома и отъезде Прокопия, когда навещала деда. Ей удалось сфотографировать водительское удостоверение «так называемого внука». Да, она его видела. Да, она залезла в его барсетку. Да, он совсем не похож на грека, скорее на мексиканца – низкорослый широколицый крепыш с усами. И да, у него фамилия Прокопия, но это еще ничего не значит. Она попросила Марту и Людовика по своим каналам проверить личность гостя. Когда будет информация, сразу сообщит. Но если Макар съездит к деду и задаст ему все те вопросы, которые их так волнуют, то это будет очень здорово, ведь она – в состоянии шока от неожиданной новости – полностью сосредоточилась на охоте за документами проходимца.
– Мы все в шоке. Стеш, такие дела ведь быстро не делаются. Почему Прокопий с нами не поговорил, не посоветовался?
– Сама всё время об этом думаю. Не хотел советов, сомнений и раздумий?
– Завтра заеду к нему.
Славу привез Людовик самолично. А как же, именно он в айтишнике-стартапере открыл талант агронома, гордился им, как родной отец. Все их семейные переживания и восторги померкли на фоне ликующей радости Людо.
– Обмоем диплом! – Как обычно, Людовик привез пару бутылок продукции своей винодельни.
– Диплом пришлют месяца через два – процедура регистрации довольно долгая. – Слава, окруженный сыном, женой и собакой, которые жмутся к нему, чувствует себя немного неловко.
Макар с Ларисой торопятся накрыть стол – пусть все скорее рассядутся, за вкусной едой неудобство сгладится.
– А вот и варенички горяченькие! – Лариса ставит в центр стола несколько глиняных, в синей глазури салатников. – Вишня, черешня, клубника. Со сметанкой или йогуртом – кому как нравится. Приятного аппетита.
– Варенички? Это какая кухня? – Людовик заглядывает в миски, и Лариса ему первому накладывает угощение. – A-а, такие равиоли с ягодами.
– Русская, конечно! Пробуйте! – Лариса провожает глазами вареник, наколотый на вилку. – Ой, там же сок, аккуратно.
Людовик, естественно, поставил пятно на поло, но ему ли переживать из-за пятен. Восхитился русской кухней, попросил вареничный мастер-класс для своего повара. Лариса зарделась. Откупорили вино, поговорили о перспективах карьеры Вячеслава, обсудили гипотетическую постройку собственного дома.
– Макар, мы сразу говорили с тобой о том, что дом вам нужен большой. Этот хорош – Карла сама делала проект, контролировала каждый этап стройки. Дом простоит века. Я бы советовал подумать о расширении.
– Мне дурно от одной мысли о пристройках – это всегда убого. – Лариса не смогла не вмешаться в мужской разговор.
– Я знаю крутых ребят в архитектурном бюро, поставим перед ними задачу сделать из хорошего лучшее. Покрутят, порисуют – вы удивитесь. Обещаю.
– Попытка не пытка. Я прикинул кое-что, но мнение профессионалов всегда интересно. – И всё же в голосе Макара звучит сомнение.
– Пап, я беру финансирование на себя. Твой сын – высокооплачиваемый специалист! – Слава улыбается и выпячивает грудь.
Людовик поддерживает его слова кивком головы.
– Ого, – только и может ответить гордый отец, а мать опять покрывается краской: мой.
Макар провожал гостя до машины и боролся с искушением спросить о деле Прокопия, но вдруг понял, что обижен на старика и хочет услышать разъяснения из его уст. Неужели за все эти годы он не заслужил доверия? Всю ночь потом ворочался, жевал свою обиду. Ларка же, впервые за последние дни, спала как убитая.
Прокопий сам позвонил ему с утра пораньше. Приходи, говорит, большой разговор есть. О как, большой.
Макар накрутит себя так, что Лариса вложит ему в карман таблетки от давления. Ну, мало ли. К деду зайдет с улыбкой, шутками. Как поживаете и всё такое. Прокопий посмотрит на него больными глазами и пальцем укажет на стул: садись.
– Я знаю, что ты знаешь. Хотел сам всё рассказать, когда буду готов. Но как вышло, так вышло.
Макар промолчал.
– Лукас позвонил мне полгода назад.
Макар повел бровями и положил на колени сцепленные в замок руки.
– Я сразу принял решение и долго думал о том, когда вам сообщить. Вы бы отговаривали меня каждый день. Каждый день был бы отравлен предстоящим расставанием.
Макар покачал головой.
– Я старый. Очень старый. Я скоро умру. Не спорь. Этого никто не отменит. И я счастлив, пусть ненадолго, соединиться со своей семьей. Внук, трое правнуков. Я им нужен, я могу быть им полезен. Деньги за дом пойдут на образование детей. Хорошее образование. Они станут большими людьми. Что может быть лучше?
Макар пожал плечами:
– Прокопий, всё и так им бы досталось.
– Не уверен. Ты видел моего родственничка, Артемия. Хотел бы, чтоб он здесь хозяйничал?
– Пожалуй, нет.
– Вот и я тоже. Мои последние дни пройдут в кругу моей семьи, моих потомков. Они не успеют привязаться ко мне, а вы не увидите меня прахом. Не сиди с такой кислой физиономией. Порадуйся за старика.
– Я порадуюсь, дед. Привыкну к этой мысли и порадуюсь. Обидно, что ты думал, будто мы не способны понять значения семьи для тебя.
Прокопий отвел взгляд в сторону.
– Спасибо, что ты был у нас. Когда отъезд?
– Лукас сейчас подъедет и скажет. У меня просьба к тебе.
– Какая?
– Отвези его к Афине.
Дорога к скальному мысу, где Прокопий развеял прах своей дорогой супруги, где когда-то утонул их младший сын, заняла полчаса. Подвижный, непоседливый Лукас успел показать фотографии всей своей семьи: я-то метис, а жена моя гречанка, и сын старший, смотри, копия Прокопий. У парня были синие, глубоко посаженные глаза, высокий лоб, широкие брови, массивная переносица, крупный рот – вполне можно было представить, что в молодости Прокопий был таким же красавчиком. С не меньшей гордостью Лукас продемонстрировал фотографию своего бара на пляже Сан-Диего и проката для серфингистов. Приезжайте в гости – всех поставим на доску! Снимки дома во всех ракурсах, небольшого, но симпатичного. Вот это окно, смотри, вот, справа – здесь комната деда будет…
Козырек скалы, нависающий над морем, на котором они с Прокопием когда-то сидели и разговаривали о дорогом и болючем, частично обрушился. Макара пробрало мелкой дрожью. Из трещин разлома торчали сухие корни кустарника. Гнездо сердитых птичек унесло ветром.
– В общем, это здесь. – Макар указал на оборванную каменистую тропку. – Не будем подходить близко. Может быть опасно.
Они отошли немного в сторону, к более пологому и низкому участку. Постояли, посмотрели на воду, помолчали. Море было всё таким же – прозрачной зелени, с длинными густыми прядями светлых водорослей. Оно тяжело ворочалось под высоким берегом.
– Океан совсем другой, – прокомментировал увиденное Лукас.
– На то он и океан. Послушай, я тебя совсем не знаю… без обид. Если всё дело в деньгах, забирай и проваливай. Деда оставь в покое. Нам Прокопий как родной – в обиду не дадим.
– Да, ты меня не знаешь. А про тебя я давно слышу много хорошего и просто отвечу: спасибо, но и нам он родной. Родной без «как».
– Где же вы были всё это время?
– Отец умер…
– Соболезную.
– Он умер, я стал разбирать его вещи – нашел записную книжку и начал звонить по всем номерам. Дед у него был записан под одной буквой. Тема греческих родственников у нас в семье была табуирована. Обида, ревность, ненависть – ядреная смесь, в которую не хотелось без нужды погружаться. Мне всегда были интересны наши корни. Понять, что это за люди, как так вышло. Отец-то не очень хорошим человеком был. Думаю, в нем причина. А дед классный.
– Классный.
Макар вернется домой разбитым, выжатым как лимон.
– Ты не заболел? – встревожится Лариса. Коснется его лба тыльной стороной ладони. – Пообедаешь?
– Нет, милая. Пойду полежу.
– Как Прокопий?
– Прокопий уезжает и оставляет нам свой немеркнущий свет, как далекая звезда.
– Не говорил он так.
– Это моя вольная интерпретация. Прощание с дедом предлагаю провести перед паромом на Большую землю.
– Фу, как некрасиво ты сказал. А внук этот его – настоящий. Я со Стешей разговаривала.
– Я видел фото правнука Прокопия, и это лучшее свидетельство правды. Чао, дорогие.
Машка посмотрит вслед его удаляющейся печальной спине и спросит у Ларисы:
– Чего это он такой?
– Без старшего деда не быть ему младшим, то есть молодым, дедом. Теперь он просто дед, вот и расстроился. Лишь бы не расклеился наш дед.

Здравствуй, Карла!
Николь заболела, и ее забрала мама.
Кто заберет меня, если я заболею?
Теперь у меня осталась только Ириска.
Ты заберёшь меня, бабушка?
Твоя Софи, 6 лет ?

8
Если бы все школы заканчивали учебный год в один день, мир бы захлебнулся – население северных широт тут же устремилось бы в южные, как приливная волна, что немедленно повлекло бы за собой осложнения непредсказуемой силы. Все-таки многообразие форм, видов и систем во всех областях – главный источник баланса.
В тот день, когда Лена, сестра Ларисы, сообщила о дате своего приезда, солнца не было. Жара висела над островом матовым маревом. Плотный застойный воздух распял и обездвижил всё живое и неживое. Скорей бы дождь!
Одинокая, потерявшая дочь, воспитывающая внучек без радости, Лена была дамой душной, как этот день, и несчастливой. Лариса любила ее с сестринским самоотверженным терпением. Макар терпел с трудом. Катюху, старшую девочку, шуструю, сообразительную, чуткую, они на год забирали к себе и успели привязаться. Света, младшенькая, была «вещью в себе» – отстраненной и замкнутой. Идею «жить раздельно» родственница встретила так, будто ее обманули, оскорбили, ограбили. Еще бы! Она собралась провести лето в отпускной праздности и безделье, а ей предлагают всё ту же бытовую рутину.
– Я как-то неправильно живу, – жаловалась Лариса сквозь слезы. – Хлопочу, стараюсь для всех. Какой отпуск? От чего отпуск, от вас? И никакой благодарности, вечно кто-то чем-то недоволен!
– Милая, не путай божий дар с яичницей. Мы абсолютно всем довольны, ты выдумываешь. Хочешь отпуск – валяй. Пока сестрицы нет, поживи одна в доме с садом. Мы тут справимся. Да, Машенция?
– А я что? Я уже почти нормальным человеком себя чувствую. Мы можем и к себе вернуться. Или я и здесь прекрасно со всем справлюсь, пока Ларисы не будет.
– Вот еще! Никуда я не поеду! И никого не отпущу! Это я так, с расстройства. – Лариса вытерла мокрое лицо и виновато улыбнулась.
– Давай только, чтоб присутствие Лены не выходило нам всем боком. Ставь сестру на место и не страдай. – Макар был строг, но, надо признать, справедлив.
Дождь шел сутки, отвесный, бескомпромиссный, из неподвижного неба. Первые струи воды падали в траву и прошивали ее насквозь, не сминая, пока не была напоена сухая земля. Постепенно всё вокруг промокло, обмякло, расплылось. Домашние дела закончились, игры надоели, книги падали из дремных рук, на горизонте маячил призрак скуки.
Две рожицы прилипли к окну гостиной – Ян с Джуниором наблюдали за пеликаном, который с важным видом стоял посреди мокрой поляны. Птица была возмутительно безмятежна. Мальчиков на улицу не выпускали, и они тишком попытались выставить на двор Лилу – уж она сумела бы развеять самомнение пернатой. Ничего из этой затеи не вышло. Лила мокнуть не хотела. Мальчики снова уставились в окно.
– Папа едет! – крикнул Ян.
– Вот и хорошо, – откликнулась Лариса.
Маша накинула дождевик и вышла встречать мужа на веранду.
– Ой, у папы тетя.
– Какая такая тетя? – одновременно спросили, поднялись и встали рядом с внуком Макар с Ларисой.
Слава припарковал машину на краю газона, вышел и помог выйти девушке с мокрыми темными волосами, в светлом перепачканном грязью костюмчике. Та сделала пару неуверенных шагов, оперлась тонкой ручкой о капот машины, покачала головой: не могу. Слава подхватил ее под спину и колени, понес к дому. Девушка приникла головой к широкой груди мужчины, короткая юбочка не скрывала практически ничего.
Маша отвернулась и зашла внутрь. Ревность вскрикнула скрипкой, взметнулась к потолку, захлебнулась визгливой нотой и упала тысячами осколков. Лариса протиснулась мимо нее и вышла встречать, что бы там ни было. Макар, а за ним и мальчики поспешили следом.
Это не точно, но мать чаще ждет от своего ребенка хорошего, жена больше боится плохого. Дети верят в несокрушимость мира. Тетя, которую принес папа, оказалась большой девочкой. Девочка эта была больше похожа на куклу, чем на человека.
На фарфоровой белизны лице были нарисованы горизонтальные клинья бровей, замысловатые стрелки обнимали светлые глаза диковинными то ли птичками, то ли рыбками. Крупные губы пунцово рдели над острым подбородком. Сосульки мокрых, ступенчато срезанных волос свисали до поясницы. Девочка ссутулила плечики, сцепила пальчики, свела носки кед, развела пятки. Разбитое колено припухло и сочилось кровью, которая впитывалась в мягкую ткань белого гольфа. Девочку слегка потряхивало.
– Господи, детка, сейчас же в горячий душ! – воскликнула Лариса, глядя на это несчастье. – Одежду брось на пол, я принесу тебе сухое! Маша, может быть, у тебя есть чистый спортивный костюмчик? Вы, девочки, одного размера.
Конечно, у Маши нашелся костюмчик. Конечно, она его с удовольствием отдала. Все ждали, что скажет Слава. Где он взял это недоразумение, этот мультик?
Девочка упала с велосипеда, который занесло на размытой дороге, прямо перед его машиной. И он не мог не остановиться и не предложить помощь.
Да, да, ты не мог.
И на вопрос, куда ее отвезти, она ответила, что домой ей нельзя. Что ему оставалось делать? Только привезти сюда.
Ну да, ну да, конечно. А чьих она будет?
Я не спросил. И, папа, ее велосипед остался в грязи на дороге, тут недалеко. Не мог бы ты съездить за ним на гольф-каре?
Что за вопрос? Конечно, он может. Вот сейчас и поедет, а то мало ли что…
Макар уехал. Лариса объявила чайную паузу и занялась подготовкой к перекусу. Слава переоделся в домашнее и помогал мальчикам восстановить разбитого робота. Маша вжалась в угол дивана и оттуда наблюдала за происходящим в гостиной.
Девочка, умытая, прелестная в оливковом, превращающем Машу в бледную поганку костюме, спустилась вниз. Штанина над разбитым коленом была закатана: рана больше не выглядела как кусок мяса – обычная ссадина. Лариса хотела крикнуть Маше: «Принеси перекись и бинт!», но внутреннее чутье подсказало – отступись. Сходила сама.
Между делом девочка представилась: Софи. Спросила про всех, особенно восхитилась Лилой: у-ти, какая маленькая! У-ти, какая миленькая! Впрочем, не уделила никому больше секунды своего внимания. Девочка вскидывала на миг личико-сердечко; подсыхающие пряди откидывались назад, как две половинки шторы; она быстро выглядывала, тут же опускала голову и снова оказывалась надежно спрятана шатром ниспадающих волос. Никто не мог видеть ее, когда она этого не хотела. «Быть может, когда я не вижу вас, вы не видите меня?»
Дождь прекратился. Это было одно решительное действие, будто кто-то перекрыл кран и включил свет. Тут же засияло солнце, любуясь своим умытым отражением, проникая во все уголки, множась каждой каплей. Розовый, оранжевый, чуть пыльный от влаги, рассеянной в воздухе, свет пронзил гостиную и вспыхнул алым костром в подсохших волосах Софи. Красноголовая девочка.
– Софи, ты ведь наша соседка? Роберт – твой папа? – Лариса чудесным образом вложила очередную деталь в картинку пазла.
– Да, – тоненьким голосочком отозвалась девочка. – Только мне нельзя здесь бывать. Не говорите папе.
Ее нервозность читалась в морзянке, которую непрерывно отбивали стилеты разноцветных ногтей.
– Отчего же нельзя?!
– Папа не хочет, чтобы я навязывалась.
– Ну что за выдумки! Детонька, приходи когда хочешь! Кому чайку подлить?
Девочка выглянула из волос, долгим взглядом задержалась на Славе, заметила искры в Машиных глазах, нырнула обратно.
– Спасибо. Это очень мило с вашей стороны. Я приду. Только вы папе всё равно не говорите.
Вернулся Макар. Смыл грязь с велосипеда садовым шлангом. Поставил его на веранде. В доме шепнул Ларисе на ухо: посмотри на велик.
С седла велосипеда бахромой свисали небольшие мягкие игрушки: мишки, собачки, зайчики, куколки… На руле красовался старомодный алюминиевый звонок с дребезжащим устройством.
– Софи! На какой барахолке ты нашла этот раритет? – Макар искренне удивился, обнаружив на современном велосипеде элемент своего далекого детства.
– Крутой, да? Выменяла у нашего садовника. Люблю такие старые странные штуки.
– Наш человек! – одобрил Макар вкус Софи.
– О боже, – вздохнула Лариса. – Еще один старьевщик на мою голову!
Маша, честно говоря, не понимала, что происходит. Почему Мультику, а именно так она решила называть девочку, уделяют столько внимания? Даже Ян с Джуниором притихли, отложили все свои мальчишечьи дела и следили круглыми глазенками за новым действующим лицом. Нельзя не признать – посмотреть было на что.
Стиральная машинка завершила цикл сушки. Лариса прошла паром по костюмчику из белой плиссированной юбки, белых же шорт под нее и рубашечки с откидным воротником. Вещички, весь образ, который они были призваны создавать, дышали целомудрием. Импульс, производимый Софи, вызывал смутное беспокойство. Гольфы из толстой махровой ткани так и не просохли. Лариса искала, во что их завернуть, но девочка сказала: «А… я их всё равно выброшу, выкиньте вы». Села на велосипед, обернулась ко всем кукольным личиком. Что-то непостижимое отразилось в ее нарисованных глазах, будто зажгли голубой огонь.
– Никому не говорите, что я здесь была! – И уехала, сминая колесами напоенную траву, подпрыгивая на кочках, позвякивая звонком. – Скоро увидимся!
– У нее глаза цвета голубой пастели, – мечтательно произнес Макар.
Женщины посмотрели на него с пристальной неприязнью.
– Ну, ты у нас известный колорист, – фыркнула Лариса.
– Я бы съел что-нибудь основательное. Что у нас на ужин? – спросил Слава у матери, а посмотрел на жену.
Он чувствовал, как ему хочется избежать ее острого взгляда, но не мог позволить возникнуть чувству вины.
– А я бы поужинала в городе, – вдруг отозвалась Маша, отводя глаза от мужа. – Скоро всё будет забито приезжими. Может быть, у нас последняя возможность спокойно посидеть в ресторане.
– Отлично! Пусть Маша со Славой едут вдвоем! Не обсуждаем. Я так решила! Маша, наводи марафет!
Итак, по ощущениям, у Макаровой семьи закончился некий спокойный период. Может быть, даже застойный период. Вокруг что-то происходило, менялось, заставляло меняться в ответ, искать компромисс там, где раньше было ощущение стабильного благополучия и безопасности. Ничто не имеет более губительного эффекта для брака, да и для общества в целом, как привычка, уверенность в несокрушимости выстроенных идеалов. В основании конструкции постепенно появляются тонкие трещинки скуки, и они дробят стагнирующий миропорядок сомнительными идеями и желаниями. Благополучие скрывает под собой небытие. Стоит приложить толику усилия ради создания небольшого управляемого хаоса. Если момент упущен и хаос пришел сам, единственный способ не утратить контроль над ситуацией – возглавить процесс и взять его под свое управление.

Здравствуй, Карла!
Николь вернулась и привезла мне подарок.
Я тоже хочу ей что-нибудь подарить.
Скоро Рождество. Мама обещала приехать и увезти меня на каникулы.
Почему не ты?
Когда будет много снега, нас научат кататься на лыжах. Я боюсь, у меня не получится.
Я очень скучаю. ?
Счастливого Рождества!
Твоя Софи, 6 лет ?

9
Мария была хороша. Они со Славой заехали в коттеджный поселок для сотрудников винодельни Людовика, где стоял их дом. Недолго думая, Маша выбрала любимый черный комбинезон с широкими штанинами, высоким поясом и открытой спиной. Распустила прямые, чуть ниже линии худеньких плеч, русые волосы, нанесла легкий макияж. Главным украшением будущей матери была сияющая изнутри розовым светом кожа. Токсикоз отступил – молодая женщина расцвела.
– Эй! Смотри на дорогу! – Маша испытывала приятное смущение под взглядами, которые бросал на нее Слава всю дорогу до ресторана.
– Ты такая у меня красивая!
– Правда?
– Самая красивая!
– Говори мне об этом почаще. Это так приятно. – Маша посмотрела на свои руки. – Я даже не успела накрасить ногти…
– Ерунда. У тебя красивые пальцы.
– А куда мы едем?
– Сюрприз. Мы там еще не были, но Людовик очень рекомендовал ресторан своего приятеля.
– Как называется?
– «Винотека».
– Конечно! Это как библиотека вина? И там только вина Людовика? А… мне всё равно – я не могу сейчас пить. Но там же кормят?
– Кормят, и очень хорошо – несколько лет назад заведение номинировали на звезду Мишлен. Там самые разные вина. Мы возьмем лучшее шампанское – пара глотков не причинит никакого вреда малышу.
– Посмотрим.
Машину пришлось припарковать на площади и подняться к «Винотеке» по узкой, изогнутой улице, вымощенной булыжником. Босоножки Маши на кожаной подошве скользили по округлому гладкому камню, и она цепко держалась за мужа.
За массивной деревянной дверью, в темном узком помещении, оказались едва освещенная барная стойка, два высоких столика не больше чайного подноса и четыре трехногих стула. Огромные холодильники для вина. Полумрак. Тишина. Маша поджала губки и сердито посмотрела на человека, который привел ее в это недружелюбное место. Ау! Откуда-то выскочила симпатичная администратор. За этим «откуда-то» оказался большой светлый зал, где и столы, и скатерти, и парад приборов. Фух! – выдохнул Слава. Администратор усадила их за столик у зеркальной стены, выдала меню, объяснила, что шеф Филипп будет минут через десять, и убежала, приняв заказ на напитки. Пока Слава зачитывал вслух названия блюд, Маша рассматривала в зеркале свое отражение, изучала посетителей – зал был почти полон. Все ждали шефа и переговаривались вполголоса. Звучала приятная фоновая музыка – уютно.
Вдруг, внезапно, неожиданно, стремительно, заполняя собой всё пространство, в обеденный зал ворвался человек-вихрь в красной футболке и джинсах. Смуглое лицо, испещренное морщинками жизнерадостной натуры, украшали донкихотская бородка и усы. Он очень извинялся за свой вид сразу перед всеми, порхал по залу, охватывая каждого и каждому посвящая всего себя, говорил без остановки, вскидывая, жестикулируя, всплескивая аккуратными ручками. Обставил свое исчезновение незаметно – облачился в белые парадные одежды. Шеф. Каждое блюдо в своем меню он любил и восхищался им, но особенно вашим выбором. Он любил каждого посетителя своего ресторана, не отводил восхищенных глаз во время общения, вычленял, выделял каждого из всех одним лишь взглядом. Каждому предложил лучшее, и каждый удивился своему выбору. Стройные официанты изящно текли по проходам, вынося блюда, подчиняясь его дирижерской жестикуляции бессловесно и безошибочно. Марлезонский балет.
Под бурный аккомпанемент шефа Маша, неожиданно для себя, выбрала лазанью – блюдо, которое не понимала, не любила, – и теперь скептически смотрела в свою тарелку.
– Хочешь, поменяемся? – Слава еще не прикасался к своим фетучини с лобстером.
– Ну уж нет. Я должна это попробовать и попытаться съесть. Иначе, боюсь, Филипп не вынесет такого оскорбления.
Маша ковырнула начинку, осторожно попробовала, замерла и расплылась в довольной улыбке. Божественно!
– Это очень вкусно! Я даже не дам тебе попробовать – придется везти меня сюда еще раз, если ты хочешь отведать этого чуда. А у тебя вкусно? – Маша, не дожидаясь ответа, тянется к тарелке мужа и подхватывает длинную ленту теста в густом розоватом соусе. – М-м-м, в следующий раз возьму как у тебя.
– Теперь, когда учеба закончена, вечера свободны, за Яном присматривают родители, мы можем куда-нибудь выбираться хоть каждый вечер. Тебе комфортно с моими родителями?
– Мы же не в первый раз живем вместе! Всё хорошо. Конечно, твоя мама немного…
– Навязчива?
– Перегибает с контролем того, что и сколько я ем. – Маша смеется. – Мне кажется, я сейчас объемся!
– Не объешься. Скоро будет готов проект дома. В нашем техническом задании два автономных жилища, связанных общим холлом. Должно быть всем удобно.
– Да, посмотрим. Ужасно интересно, что нам предложат! Я хотела сказать…
– Что?
– Эта девочка сегодня, Софи…
– Да?
– Она так на тебя смотрела…
– Как?
– Так. Она смотрела только на тебя.
– Ты ревнуешь? – Слава откидывается на спинку стула. – Она – ребенок. Напуганный какой-то, несчастный.
– Угу. Выглядела она плачевно, и ты стал ее спасителем. Героем. Рыцарем на белом коне…
– Это глупый разговор. Смотрела… Пожалуй, если взгляды можно применить в качестве обвинения, то мне есть что высказать…
– И что же?
– Филипп на тебя та-ак смотрел!
– Пф-ф! Он на всех та-ак смотрит. Обнимающе. Ты не заметил?
– А вот за тем столиком, у тебя за спиной, молодой человек постоянно поглядывает в твою сторону. Не слишком ли у тебя провокационное платье?
– Комбез. Где? – Маша пытается разглядеть в зеркале отражение человека позади себя. – А он ничего, симпатичный.
– Мне ревновать? – Слава приподнимает одну бровь.
– Да. Ты давно меня не ревновал.
– Квиты?
– Пожалуй.
Они очистили свои тарелки почти одновременно и отстранились от стола в ожидании смены приборов. Филипп должен был быть ими доволен, но он подошел и с озабоченностью поинтересовался, почему они не выпили свое шампанское – почти нетронутые бокалы едва пульсировали последними пузырьками газа.
– Не понравилось?
– О, нет, о, что вы! Всё великолепно! Просто у нас будет малыш, и шампанское – лишь атмосферное сопровождение вечера.
– Восхитительно! Мои поздравления! – Шеф всплеснул руками, изобразил ими некую воздушную фигуру и умчался на кухню.
Через пару мгновений перед Машей стоял «комплимент от шефа» – облако белоснежного безе в окружении калейдоскопа разноцветных ягод. «Павлова»! Филипп смотрел на Машу восторженными глазами в ожидании дегустации. Чуть хрустнул сахарный взбитый белок, вилка погрузилась в нежнейший крем, затем – долька алой клубники.
– Идеально! – выдохнула будущая мать.
Филипп победно воздел руки над их головами, благословляя, венчая, отпуская. Ударил церковный колокол на углу улицы. Чистый театр.
Расплатились, уже собрались уходить – в зал, им навстречу, вошла группа новых посетителей. Маша сразу угадала в яркой брюнетке Анну, которая шла первой. Та скользнула по ней безразличным, не узнающим взглядом. Джессика, что-то шепчущая Роберту на ухо, прижимающаяся к нему всем телом, оценивающе осмотрела Машин наряд. Роберт уже вступил в акт ответной жестикуляции-пантомимы с Филиппом. За ними, светлыми и праздничными, вся в черных гипюровых воланах, на высоченной платформе лаковых туфель, ковыляла Софи. Она увидела Славу, Машу, слегка отшатнулась; неловкая, поднесла ладошки к губам и замотала головой: нет, нет, пожалуйста, мы не знакомы! – и проследовала за всеми к лучшему столику у окна.
– И кто она теперь? Какой персонаж? – спросит Маша на улице. – Воздух какой дивный! Давай спустимся к площади и пройдемся немного. Держи меня крепче – камень очень скользкий.
– Держу. – Слава обнял жену за талию. – Что-то зловещее, готское и всё равно несчастное. К чему вся это секретность?
– Это как раз был ее отец со своей свитой. Мы встречались на нашем пляжике, я тебе про них рассказывала.
– Свитой? А где ее мать?
– Не знаю. Ничего не знаю. Как она передвигается по брусчатке в такой обуви? Это же смертоубийство какое-то! Софи была похожа на черную птицу, одинокую, отбившуюся от своей стаи…
– Придумщица. – Слава чмокает жену в макушку. – Одиноким ребенком у нас была ты и вот какая стала прекрасная и сильная.
– Люблю тебя.
– И я тебя.
– Я оглушена впечатлениями. Этот Филипп…
– Уж не влюбилась ли ты в него?
– Я только что призналась в любви тебе!
– Точно. Так что Филипп?
– Он оглушительно эмоционален, многословен и упивается своим величием.
– Ты не преувеличиваешь?
– Не думаю. Но его блюда… они выше всяких похвал. Придем еще?
– Хоть завтра! Я рад, что тебе понравилось.
– Посмотрим. Я немного устала. Чудесный вечер. Спасибо тебе.
Вечер и правда был чудесный – теплый, безветренный, ароматный. Старые платаны раскинули свои узловатые ветви над маленькой площадью, отбрасывая причудливые тени. Умиротворяюще журчал каскад небольшого фонтана. Над его мраморной чашей нависла большая лохматая собака, высматривая что-то в глубине. Фьють! – метнулась к хозяину. Зажглись фонари, в их рассеянном свете влюбленные парочки на парковых скамейках приникли друг к другу. Мягко шуршали редкие машины по дороге. Кучка подростков тихо переговаривалась в тени переулка. Двое подтянутых полицейских прогуливались, заглядывая в освещенные окна.
Витринное окно «Винотеки» отбрасывало на тротуар большое пятно желтого света. В его раме, как на картине, красовались довольные посетители ресторана. На переднем плане узкая черная фигурка с ниспадающими на лицо красноватыми волосами чуть ссутулилась над экраном телефона. Экран светит из-под стола, пальчики с длинными ногтями без остановки листают изображения. Цок-цок.
– Софи! Ты определилась? Одну тебя ждем. – Голос отца ворчлив, свое раздражение он не пытается скрыть.
Официант замер над девочкой с блокнотом в руках. Он весь внимание и желание угодить. Юная посетительница вздрагивает, поднимает бледное, накрашенное личико, мгновение – и вспыхивает улыбкой. Смотрит в меню и самым милым, приязненным, нежным голоском пропевает свой заказ. Кивает официанту усердно, улыбка не покидает тщательно обведенных помадой губ. Она хочет нравиться этому незнакомому человеку. Дело сделано, и она тут же опускает к телефону лицо; его выражение меняется, становится скорбно-печальным. Отец еще пару раз обращается к ней, девочка откликается нервно, испуганно, словно ее выдергивают из другого, одной ей видимого мира – отрешенная, она никак не может взять в толк, чего от нее хотят еще. Софи оставляют в покое. Ресторан уютно гудит сытыми голосами, как запечатанный на зиму улей. Джессика с Анной очаровывают Роберта, каждая в меру своих способностей. Анна заводит интеллектуальную беседу. Джесс чувственно изгибается и посылает страстные взгляды. Роберт избегает смотреть в сторону дочери и наконец выглядит довольным.
Софи, яркая, неуместная, не сразу, но наскучившая своей вялой инертностью любопытствующим, чувствует свободу. Как хищный юркий зверек, выглядывает из укрытия волос, стрижет глазами зал, откусывает от каждого маленький кусочек впечатления, утаскивает в свою норку. Двусмысленная улыбка блуждает на ее маленьком личике, густо обведенные глаза насмешничают. Она что-то подмечает, не сдерживается, хихикает тоненько. Всё внимание за столом переключается на нее. Что, Софи? Что смешного?! Она заливается смехом, чуть не сваливается набок, всхлипывает, захлебывается своим весельем – это становится больше похоже на истерику. Ничего! Ничего! Смех переходит в повизгивание, наконец затихает. Девочка садится прямо, промакивает салфеткой выступившие слезы. Смотрит на свое отражение в телефоне, берет из сумочки помаду – обновляет цвет. Ныряет в волосы, в телефон – ее здесь нет, ей нет ни до кого дела.
– Придурошная. Такая же придурошная, как ее мать, – резюмирует Роберт. Кривит рот. – И вырядилась как пугало.
Джессика начинает смеяться и осекается. Она чувствует ответственность за внешний вид Софи. Интересно, где мерзавка берет деньги на свои убогие наряды? Анна внимательно следит за фигуркой у окна. Девочка сжимается и закусывает нижнюю губу до боли. Изо всех сил стискивает кулачки. Острые, клиньями заточенные ногти вонзаются в мягкие ладошки, оставляя малиновые ямки-синячки.

Здравствуй, Карла!
Мама опоздала.
Я помогала убирать снег. Это весело.
Мы не поехали домой. Санта нашел меня в отеле.
Он подарил мне платье. Наверное, он не получил мое письмо.
Я плакала. Мама была злой.
Если ты не заберёшь меня и на тот год, я останусь со сторожем чистить снег.
Он добрый.
Твоя Софи, 6 лет ?

10
Очень трудно быть несчастным летом, очень. Но некоторым всё же удается игнорировать очарование персиково-нежных рассветов, пунцовые, оранжевые, розовые огни неповторимых закатов, звон ослепительных дней… А ночи? Загадочные, глубокие, полные влажных ароматов и воздушных касаний. А море? А сады, рынки, черные от ягод пальцы?.. Всё может испортить человек с редким талантом. И у нас такой есть.
Приехала Лена с внучками, бледными испуганными девочками предпубертатного возраста. Тонкие, как веточки, они прятались за монструозоподобной сестрой Ларисы. Не излишняя полнота, не тяжелая походка вперевалку, даже не жесткий пук плохо прокрашенных волос позволяли применить к женщине столь несимпатичный эпитет. Всё дело в непробиваемой маске высокомерного недовольства на лице – оно отталкивало с первого мгновения и навсегда.
Законы крови жестоки – родственников не выбирают, с ними сложнее всего установить рамки. Лариса осталась налаживать для сестры быт в доме с садом. Макару удалось избежать печальной участи, он был настолько этим счастлив, что даже стыдился, припоминая полный трагедии взгляд жены в створе закрывающихся ворот.
Ларисой двигали долг, гиперответственность и, в конце концов, любовь. Она не очень страдала.
На взморье дышалось легко. Казалось, зной здесь невозможен в силу постоянной циркуляции воздуха – сильные или слабые, но потоки воздуха, охлажденные бескрайней сине-зеленой массой воды, смывали избыточный жар. Жизнь на фоне морского пейзажа была золотистой, как веснушки на носу Яна.
По просьбе Миланы Слава повез мальчиков в стоматологию. Джуниор – мелкий, темненький, курчавый цыганенок – напугал маму видом неподобающего статусу семьи кариеса на молочном зубе. Милана, рациональная до мозга костей, даже не стала портить отношения с ребенком из-за травмирующего визита к врачу. Авторитет Вячеслава в глазах детей был на уровне «Бог». Ян шел в качестве моральной поддержки – другом он был отличным.
Макар с самого утра заявил: «Меня не беспокоить!» – и с важным видом удалился в библиотеку. Там он разложил на столе инструменты: скальпели, пинцеты, кусачки, иглы, кисточки… Вынул давно припрятанный, замаскированный под Стивена Кинга глянцевой суперобложкой старинный, почти погибший фолиант в кожаном переплете. Ужастик, как обычно, ушел к любителю детективов и фэнтези – Винсу. Моя пре-е-е-лесть… Реставрация книг и прочей бумажной рухляди была страстью Макара и основным источником дохода пенсионера, между прочим. А Ларисе не нравилось, что в дом тащат хлам и тлен. У нее, мол, аллергия на плесень. Это ни разу не имело подтверждения, но Макар не любил конфликтов, споров и взаимного недовольства. Тихо делал свое дело для всеобщей пользы. Надо отдать должное Ларисе – на территорию мужа она «не ступала и ногой!». Разве что иногда – пройтись влажной тряпкой по полу, глянуть, что в работе, и молча удалиться. Макар был неизменно аккуратен.

Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «Литрес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (https://www.litres.ru/pages/biblio_book/?art=71245222) на Литрес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.