Читать онлайн книгу «Перекресток трех дорог» автора Мария Вилонова

Перекресток трех дорог
Мария Вилонова
По дороге в легенду. Новое героическое фэнтези
Древнее пророчество гласит: когда хрупкое равновесие в трех мирах начнет рушиться, настанет время великих героев, рождение которых предскажут особые знаки. Но что, если прорицатели ошибались и ни знаков, ни героев не появилось, а война уже на пороге? Молодой жрец Ферр вместе со спутницей из иного мира отправляется в путешествие, чтобы найти своего пропавшего брата. Но никто не знает, что ждет их на следующем перекрестке.

Мария Вилонова
Перекресток трех дорог

© Вилонова М., текст, 2024
© Оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2024
* * *

Интермедия. Великие герои
Скромное жильё деревенского старосты полнилось шумом и кутерьмой. Гремела видавшая виды посуда, беспрестанно скрипели уставшие половицы, а из маленькой поварни то и дело выбегали раскрасневшиеся от печного жара да суеты дородная хозяйка с вертлявой дочкой – без остановки таскали к столу нехитрое угощение и, чудилось, вскорости от усердия выгребут погреб до крошки.
За неимением большого общинного дома люди всей крошечной деревушкой собрались здесь. Те, кому места на лавках не досталось, топтались в проходах или уже тяжко наваливались на стены да чужие плечи – питьё старосты, метко наречённое огнёвочкой, и верно оказалось хорошо, а бочонков хлебосольный хозяин не пожалел.
Приход жреца жители посчитали праздником не меньшим, чем с луну назад отгремевший Бъёл. А то и большим – летние обряды обыкновенно хлопотны и растратны, а тут знай себе сиди да слушай легенды со сказаниями под дивную игру сэйд. Только и надо, что подтащить к общему столу какой снеди – пирогов, крынку молока с сыром или молодых овощей, отдать хозяйке, а там уж сама разберёт, кого да чем потчевать.
Выступление вышло кратким – за долгое и вместе расплатиться бы не сдюжили, но люди радовались даже таким крохам. Слишком уж редко в их глушь забредали жрецы, а коль заглядывали, не всякий раз соглашались петь, присмотревшись к небогатым хозяйствам. Нынешний же оказался сговорчивым, сдался просьбам и остался.
Несколько баллад люди выслушали, замерев, будто вдруг очутились пред самой Иритой, а не её жрецом. Но стоило флейте затихнуть, а сэйд сказаться уставшей да отправиться отдыхать, тотчас загалдели, разгорячённые выпивкой и музыкой, без всякого стеснения принялись обсуждать выступление прямиком при сказителе.
Почётный гость глядел на них с хмельным задором да наслаждался. Скромная публика была благодарной, лестные слова тешили, а столь искренний восторг грел сердце поболе сдержанного уважения привычных больших городов с богатыми деревнями. Здесь он сам себе мерещился аж Тагни из легенды о защитниках да потихоньку полнился от того благодушной гордостью.
Из блаженной неги жреца выдернули, разом настойчиво и боязливо подёргав за рукав. Он медленно, тяжко обернулся, и полутёмная комната лихо поплыла перед взором прежде, чем тот остановился на девчушке не старше семи вёсен. Сказитель трудом признал младшую дочь старосты, которую видал подле отца незадолго до выступления. Другая детвора жалась позади, все как один босоногие и чумазые. Они косились на гостя с опаской да любопытством, а их заводила уставилась с упрямой смелостью, и страх в глазах мешался с озорным задором. Руку девочка, однако, отпустила тотчас, как жрец повернул голову, быстро запрятала ладошки за спину, тихонько пискнула, не сумев отыскать прежней бойкости:
– Расскажи о великих героях.
– А ну кыш отсюда! – тотчас рассердился староста.
Люди тем временем затихли да вовсю глядели на сказителя, будто разом жаждали и боялись повторить просьбу. Он же, изрядно охмелев от огнёвочки да уже примерив личину вестника пророчества, нахмурился, взглянул сурово, грозно молвил:
– Для чад верных легенд жалеешь?
– Не по нам новые песни, господин… – пробормотал опешивший хозяин.
– Мне решать! – рявкнул жрец да ударил по старому столу столь сильно, что всякий, кто ещё мог, отпрянул, а детворы приметно убавилось.
Обведя нетвёрдым взором испуганную публику, сказитель смягчился, подтолкнул к старосте опустевшую чарку, а под бородой мелькнула лукавая улыбка:
– На рассказ о героях твоего богатства с достатком. Без песен обойдётесь, но коль не устали, наливай да услышите.
Люди радостно забормотали, страх сменился нетерпеливым восторгом, и хозяин, сам не хворавший жадностью, тотчас отправил сына за новым бочонком. Едва тот очутился на столе, а жрец, получив заслуженную плату, мигом её испил, как всякий взор оказался прикован к нему. Сказитель тяжко опёрся локтями на стол, но заговорил нежданно ладно да твёрдо, и густой голос поплыл в тишине, мешаясь с сумраком и печным дымом в причудливые мороки древней легенды.
Благие времена настали для трёх миров после Великого Раздела. Утихли, уснули до поры туманы на просторах Сэйда, и лишь зыбкие тропы ведут в Ирд чародеев, но не пускают далече от себя ни их одних, ни чудны?х да кошмарных тварей, о коих нынче не упомнят и глубокие старики. В Мерг же смертным не пробраться при жизни, не одолеть призрачной пелены, покуда не пробьёт час и вечный пир не призовёт гостей. Дивным покоем одарили людей добрые боги, окончили для всякого бремя кровавой распри. Но беда отступила не навеки, и новая война да тяжкие времена ещё обрушатся на всякого, живущего под солнцем, луной и звёздами.
Грянет час, когда границы истлеют, станут зыбкими да тонкими столь сильно, что времена великих праздников почудятся порой блаженной неги, ибо любой день обернётся тяготами страшнее Сайма и Бъёла. Вырвутся в Ирд дикие колдовские туманы, укутают земли срединного мира густой пеленой, над коей окажутся не властны и ветра. Придут с ними чудища из тёмных кошмаров, и не сумеют их одолеть даже величайшие из людских воителей. То станет первым знаком скончания миров, ибо сгинут границы, загремит над срединным миром пир мертвецов, а с севера вновь явятся по души уцелевших орды Мерга, не ведающие пощады.
В ту пору не удержать разъярившихся миров да не избежать страшной войны и самим богам. Но надеждой среди тьмы грядущего станут великие герои. В миг отчаянья придут они к людям, польются над срединными землями песни Тагни-вестника – то милосердная Ирита возжелает ободрить да предупредить, и её жрецы подхватят слова сказаний, понесут всюду, исполняя волю своей госпожи…
– Слыхал, Тагни родится студёной зимой, но в миг, когда мир заслышит его крик, поблизости прямиком из-под снега повылезут цветы да травы, а деревья станут зелёными, будто в разгар лета… – свистящим шёпотом пробормотал кто-то из деревенских, не сдержавшись, а остальные согласно закивали, хотя хмельному смельчаку тотчас прилетел в бок локоть соседа.
Жрец благосклонно улыбнулся, не осерчав от дерзости, подтвердил:
– То станет знаком его рождения, знамением самой Ириты. Но кроны диких лесов Ирда до поры укроют дитя, дадут возмужать да окрепнуть пред тёмными временами. После же он выйдет к людям, станет вестником древнего пророчества, гласом сына бога и смертной девы. Когда же тот явится на свет, небеса вспыхнут алым пожаром, и пусть чаду не выпадет знать отца, в багряном зареве он наречёт дитя столь громко, что весь срединный мир будет ведать: пришёл Йорги, а границы ослабели с избытком. Тем добрые боги предостерегут людей да повелят готовиться к грядущему.
– Меня папка тоже Йорги назвал, – с пьяным смешком просипел невысокий мужичок. – А мамка поминала, как повитуха едва избу головёшкой не спалила…
– Молчи, дурень, – осадила его древняя старушка, укутанная в платок. – Герои в знатных родах объявятся, всякий скажет, да будут в золоте купаться. А ты как жил лесорубом, так и помрёшь, хоть самим Эталлом обзовись.
Люди с охотой расхохотались, и мужичок насупился, глянул злобно, но более говорить не стал. Жрец уже было порешил, что довольная публика оставила его да можно вернуться к огнёвочке, когда девчушка вновь подёргала за рубаху, попросила:
– А про остальных?
Сказитель тяжко вздохнул, оглядел толпу, в коей каждый вновь уставился на него вперемешку с пьяной усталостью да любопытством, продолжил, желая лишь поскорее закончить да уже жалея о своей сговорчивости:
– Безымянный родится столь могучим, что погубит несчастную мать, и та не поспеет дать ему имени. В скорби он не примет наречения ни от кого из своего рода. Ну а могучий колдун Юдарь, услыхав песни вестника, спустится с вершин, дабы тоже встать рядом с героями в решающий час.
– И про него, про него расскажи! – загалдели люди с азартом. – Про знамения!
– Не будет там никаких знамений, – отрезал жрец недовольно. – А коль случатся – не вашего ума дело, как на него родителям боги укажут. На то и могучий колдун, что сумеет себя скрыть до времени.
– Мне вот бабка ещё говаривала, что буря страшная будет, аж три луны без остановки! – запальчиво возразил кто-то.
– Не буря, башка твоя дырявая, – сердито поправил другой. – А старик Олки разъярится да выйдет из берегов! Аж до самых северных гор волной докатится, вот Юдарь и придёт посмотреть, чего делается. Утихомирит море, и потом уж Тагни приметит!
– Тебе откуда знать?! Окромя пчёл своих ни гварха не видишь, а о героях судишь!
– У меня тётка под самим Фелбом! Им так сказители поют!
В хмельном азарте люди вовсе позабыли о госте, ввязались в жаркий спор, где всякий говорил своё, на ходу придумывая новые глупости. Жрец тяжко поднялся, доковылял до двери, вывалился во двор, прислонился к стене. Вскинул голову, глянул в ночное небо, усеянное яркими звёздами, а те заплясали перед глазами словно ошалевшие. Птичья трель да стрёкот сверчков звенели в ушах громче тревожного набата, и веки будто налились свинцом…
– А представляешь, – выскользнувшая следом любопытная девчушка посмотрела с весёлым задором, – ежели прямо теперь небо займётся алым пожаром да прогремит голос самого бога? Настоящее чудо!
– Милое дитя, – с горькой усмешкой пробормотал жрец едва слышно, – не дай тебе миры на своём веку узреть тех небес да услыхать того имени…

Пролог. Мир Сэйд
Ветра пели разными голосами. Она слышала вдалеке бег оленей и лай охотничьих псов, крики птиц. Недовольные вздохи вековых тисов и лёгкий звон в кронах берёз. Смех и танцы за спиной у поросшего мхом холма. Звуки влекли, окружали со всех сторон, и она шла вперёд, тихо ступая по мягкой лесной траве.
Её не окликнули. Сэйды редко отвлекаются, если уж пустились в пляс, и иной раз их веселье тянется не один оборот луны. Обращать внимание они готовы лишь на опасность да случайных путников Ирд, но никак не на одну из них – девочку, у которой и взрослого имени пока не было. А на старое, детское, она бы уже не откликнулась сама. Даже родители – и те оставили дочь в покое, полностью отдавшись танцу. Далеко всё равно не сбежит – родной холм, под которым лежала тропа в мир Сэйд, не отпустит просто так, не позволит уйти. Станет незримой стеной спустя пару яр, и никому не одолеть той преграды в одиночку.
Но даже такое крошечное расстояние казалось юной сэйд огромным. Она впервые пришла в Ирд, срединный мир, впервые слушала его, как раньше слушала ветра родного дома. До пятнадцатого лета оставалось трижды три дня, её взяли с собой, чтобы найти имя. Старцы говорили: должен быть знак. Говорили: нужно услышать, тогда поймешь. Она со всем старанием напрягала слух, разбирала звуки. Некоторые, вроде лая или охотничьего рога, пугали. Другие – тихие шорохи ветров, заплутавших в кронах, звон насекомых, шелест крыльев, – завораживали и тянули отыскать источник. Всё сливалось в единую песню, прекрасную, но ничего особенного в ней не чудилось.
Подол платья цеплялся за цветы и хрупкие ветки. Иные ломались, и ей было искренне жаль, когда слышался недовольный хруст. Даже подумалось взять имя нежной таволги или какого могучего дерева – в качестве благодарности и извинения. Мысль крепла с каждым вздохом и треском под башмаками, а она упрямо отгоняла соблазн. Всё ещё не знак. Каким он должен стать, девочка не представляла, но верила, что поймёт. Лишь бы успеть за отведённое время.
Путь оборвался резко. Незримая сила не дала заглянуть за древний дуб, оттолкнула. Она тихонько вскрикнула от неожиданности, обиженно надулась, остановилась. Назад идти не хотелось. Вернуться ни с чем, почти признать поражение казалось оскорбительным. Раньше, ещё в Сэйде, она представляла, что узнает новое имя сразу же как выйдет в Ирд. Старшие смеялись, уверяли, что у многих поиск занимает целое лето и ничего страшного в том нет. Но она – не многие. И теперь просто обязана это всем доказать.
Девочка огляделась. Можно пройти вдоль границы вокруг холма, там ещё много неизведанного. Любопытство тянуло вперёд, но было что-то странное, едва уловимое, заставляющее остаться на месте. Она неуверенно переминалась с ноги на ногу, задумчиво покусывала губу. Прислушивалась. Старый дуб устало скрипел ветвями, просил не покидать его так скоро.
Она сдалась, стянула со спины клёрс, уселась в корнях, бережно уложила инструмент на колени и тронула струны. Арфа прабабки послушно зазвенела о том, что юная сэйд видела и слышала этим днём, пока родичи плясали у холма. О танце пела тоже, – древние деревья всегда любили узнать о развлечениях своих хранителей. Девочка прикрыла глаза, перебирала пальцами струны, но в детский ещё восторг от новых мест и встреч вплеталась горечь разочарования неудачного поиска.
Она играла долго – сэйды вечно теряют счёт времени, когда дело касается музыки. Открыла глаза уже на закате, когда оранжевые лучи коснулись тёмной коры и скользнули теплом по лицу. Из забытия вывел свистящий шорох крыльев. Перед девочкой на ветке сидел ястреб. Склонил голову и внимательно наблюдал. Она замерла, позабыв о мелодии, вглядывалась в птицу, любовалась. Ястреб крикнул, и звук его голоса отозвался в сердце долгожданной радостью.
– Эйдре… – прошептала девочка, протянула руку к неожиданному слушателю.
Птица взлетела, понеслась прочь, звала и манила за собой. Юная сэйд рассмеялась, вскочила и побежала, на ходу закидывая клёрс за спину. А после подпрыгнула и обернулась белоснежным ястребом, бросилась в небеса, словно пыталась добраться до самого солнца. Под крыльями свистели ветра, ласково повторяли раз за разом имя молодой девы верхнего мира. Эйдре. Белый ястреб.

Пролог. Мир Ирд
Рисунки на стенах пещеры будто танцевали в неверном свете факела. Двое мальчишек с любопытством осматривали узоры, сплетающие вепрей, оленей, псов, деревья, даже людей. Какие-то совсем древние символы, разобрать которые не смогли бы, пожалуй, уже и старейшие из живущих. Вот что-то, похожее на гигантский котёл. Или вообще голова – зачем котлу могли понадобиться глаза и рот? Странная закорючка, которую сослепу можно принять за человека с копьём. Рядом – непонятные круги, волны, завиточки, чья природа оставалась загадочной и необъяснимой.
Здесь была записана история народа Ирд, но что говорили в своих рисунках предки, не ведал никто. Пещеру нашли задолго до рождения братьев, когда выбирали место для поселения, а их дому уже больше сотни лет. Старейшины и жрецы сочли эти рисунки значимыми, водили сюда учеников поколениями, а ребятня упражнялась в фантазиях, разглядывая неясные сказания о давних временах.
Часть послания разобрать удалось. Что-то дорисовывали новые жрецы, вернувшиеся из странствий или проходившие мимо. Эти истории были понятнее прочих, но Яргу казалось, что они утратят со временем смысл, потеряются в закорючках и завитках, в которых тоже кто-то рассказывал нечто важное.
– Почему бы нам не записывать свои легенды нормально, словами? – недовольно выдохнул он.
Младший брат ткнул парня кулаком в бок. Ферра завораживала пляска теней и давно раздражало вечное недовольство Ярга.
– Ты планируешь вести учёт балладам словно купец прибыли и убыткам? – Наставник не удостоил спесивого ученика даже взглядом. – Тренируй память.
– Дело не в памяти, а в том, что тут, – Ярг резким жестом обвёл стены, – сами духи ничего не разберут.
– Потому мы запишем свои истории, заставим всех читать и сможем никуда не ходить. – Ферр холодно улыбнулся и вкрадчиво добавил: – Только зачем тогда нужны будем мы?
– Больно надо таскаться по дорогам ради песен, – фыркнул Ярг. – Мы будем писать новые истории, мелкий. В удобных комнатах при дворах владык. Удивлён?
– Старые сначала доучи, недоросток. – Младший из братьев увернулся от оплеухи, сделал шаг вперёд и недовольно заключил: – Рисунки просто интересно рассматривать. Можешь замолкнуть хоть на мгновение и не мешать?
Ярг закатил глаза и окинул стены взглядом, полным немого желания покинуть, наконец, пещеру. Учиться у жреца Ирд ему нравилось. Даже идея бродить от поселения до поселения не казалась такой уж плохой. Можно, в конце концов, прийти в большой город, заслужить доверие местного князя, рассказывать ему о прошлом и советовать для грядущего. Многие талантливые жрецы заканчивали странствия именно так, чем он хуже? Единственным неприятным моментом становилось лишь всеобщее нежелание записывать свои сказания – это виделось глупым, недальновидным и опрометчивым. Ярг ждал счастливого дня, когда покинет общинный дом, получит себе сэйда, который станет играть под его баллады, и сможет уже делать всё, что пожелается. До посвящения оставался год с небольшим, срок долгий и полный нравоучений. Утешало лишь то, что младший брат проведёт здесь куда больше наполненных скукой дней, а его освобождение из-под опеки наставника уже маячит на горизонте.
Ферр стоял, всматриваясь в рисунки, но не мог сосредоточиться. Присутствие Ярга злило. Зачем он вообще увязался с ними? Вечно надо всё испортить своим нытьём. Даже учитель ничего не сказал, хотя его, видно, давно утомило разнимать споры братьев. Когда они стали старше, наставник принялся наблюдать со стороны, ругал обоих за поведение, глупые идеи и грубость после, наедине. Сколько бы мальчишки ни наговорили друг другу, отповедь жреца всегда была вдвое больше. Она и теперь наступит, скоро, – Ферр не сомневался. Но был полностью уверен в своей правоте и оказался бы готов сказать это даже в лицо наставнику. По крайней мере, пока.
Свет факела дрогнул. Гулкие шаги возвестили, что пора возвращаться, – учитель закончил рисовать новую часть своей истории. Ферр с сожалением осмотрел пещеру, а после, подчиняясь внезапному порыву, опустил руку в плошку краски, которую держал для жреца, коснулся ладонью камня у самого пола, поднялся и бросился догонять спутников. У выхода обернулся. Отпечаток на миг показался странной белой птицей, а после его поглотила тьма.

Пролог. Мир Мерг
Ульд с удивлением и радостью рассматривал вид с вершины Духов. Путь сюда занял многие дни – самая долгая дорога, которую мальчик преодолевал прежде. Под ногами лежали земли народов Мерг и Ирд – бескрайние просторы верещатников, горы, буро-коричневые луга, зелёные пятна лесов, тёмные ленты рек. Крепости, города, посёлки и древние руины казались крошечными точками, а людей и скот отсюда не разглядеть вовсе. Далеко на западе сливалась с серебром зимнего неба морская гладь. Целый мир как на ладони, и, если бы не туман, смотреть бы от юга до севера, повсюду, куда пожелаешь обратить взор.
Молодой мерг гордился пройденным путём. Тем, что спешил наравне с отцом, не сбивался, не уставал, как неразумное дитя. Успел дойти ко дню середины зимы, когда солнце и луна правят в небесах вместе, а год начинает спешить к летней поре. В это время духи говорят громче, а граница между мирами живых и мертвецов становится тонкой, зыбкой. У мергов было поверье, что тогда юноши и девы, коим сравнялось пятнадцать вёсен, могут получить от предков предсказание судьбы и начертанного им будущего. Но это всегда означало смерть родича.
С дедом Ульда связывал лишь общий дом. Сколько он себя помнил, отец матери вечно готовился помирать да жаловался на недуги. Сил работать ему недоставало, доживать выпало тяжело, в болезни и немощи. Старца уважали и обращались за советом, но он почти не покидал крова. Сидел в кресле, кутался в шкуры, говорил тихо и неразборчиво. Детям запрещали его тревожить, шуметь рядом и даже расспрашивать. Ульду дед казался чужим, пугающим, странным. От него пахло лекарственными травами, пылью и ветошью, а шамкающий голос чудился криками воронья. Сам же старик не обращал на внука и капли внимания, словно мальчишка ему мерещился в полубреду, и старик всеми силами боролся с мороком.
Всё изменилось с год назад. Дед вдруг подобрался, обратил на внука белёсый взгляд, прекратил разговоры о смерти. Звал Ульда к себе или выбирался с ним под летнее солнце погожим днём. Расспрашивал о мальчике, его занятиях, интересах. Юный мерг даже полюбил сидеть с дедом. Поправлял тяжёлые шкуры на его плечах, с азартом рассказывал о делах по двору, рыбалке, заботах о скотине. Делился историями об увиденном, о щенках, которых принесла собака, о спорах с соседскими мальчишками. С гордостью показывал самодельный лук и найденный в лесу волчий клык. Старик больше молчал, едва заметно улыбался. Редко задавал вопросы, но Ульду и, – он готов был говорить сам, столько, сколько его захотят слушать.
Однажды дед обмолвился о смерти вновь. Обещал, что дотянет до конца осени, чтобы внук получил своё предсказание на Сайм, праздник зимнего солнца. Мальчику это не понравилось, но поделать с волей предка ничего не могли ни он, ни родня. Старик слово исполнил, скончался на третий месяц осени, а Ульду оставалось только скучать по их нежданной дружбе да готовиться в путь к вершине Духов, откуда следовало развеять прах.
У погребального костра он стоял молчаливым и собранным, бледным. После не говорил ни с кем три дня, что никак не вязалось с прежде весёлым и шумным мальчишкой. В начале зимы отец собрался, взял Ульда и отправился в долгую дорогу.
Новые места и неизведанные тропы чуть привели мальчика в порядок. Впечатлений накопилась уйма, прошли они тысячи яр. По верещатникам и болотам, рекам и горам, на которые теперь он смотрел с вершины и поверить не брался, что еще недавно брёл там сам, такой крошечный – вовсе не заметишь отсюда. Сегодня, в день зимнего солнцестояния, на Сайм, голоса духов звучали особенно громко, почти гремели в ветрах, отражались эхом в камнях и метались повсюду. Чудилось, что там слышится и тот голос, что напоминал когда-то крик воронья.
Отец передал Ульду кожаный мешочек. Мальчик глубоко вздохнул – одновременно прощался и переживал о своём предсказании, о том, какую судьбу увидят в нём предки. Затем развязал узел и развеял прах. Зажмурился, прислушался с опаской.
– Йорги! – зазвенело в ушах, носилось в тумане воем и плачем.
Ульд непонимающе нахмурился, обернулся к отцу, ожидая разъяснений. Одно слово, и такое, – разве похоже на начертанное судьбой? Но мерг не стал говорить, даже бровью не повёл на странное пророчество о будущем сына. Лишь махнул рукой и направился прочь. Мальчик догнал его, пошёл рядом, ещё в смятении от произошедшего.
– Что это значит? Почему? – не выдержал он.
Отец не ответил, коротко дёрнул плечом, не взглянув в его сторону.
– Чего они хотят? Что я должен собирать? – Не сдавался Ульд.
– Определишь сам, – безразлично произнёс отец. – Их слово ты получил.

Глава 1. Тропы без начала и конца
Ферр многие дни провёл один в лесах близ деревни в поисках своего сэйда. Бродил по чаще кругами, часами сидел у речных бродов, о которых знал, выучил все значимые места, где по поверьям могли бы случиться тропы в верхний мир. Земли оставались пусты и немы, воды не приносили ничего, кроме рыбы. Несколько раз по ночам ему чудились пение и пляска, он бежал на звук, спешил как мог, но никого не находил. После успокоился, смирился, бросил торопиться. Жрецы с испытания без сэйда не возвращаются, получается, и ему идти пока некуда.
Двадцатая весна Ферра, год посвящения, выдалась доброй. Кроны вековых дубов и тисов прятали от дождей, улова было вдоволь, лук не подводил на охоте. Кровом юноше стала небольшая пещера, куда не задували холодные ветра, а делом – соорудить и установить силки на зайца, найти пищу да долго бродить в размышлениях. Он следил за пробуждением мира, наблюдал, слагал баллады. Записывать их было некуда, даже сложись у народа у народа Ирда иные обычаи, так что уроки наставника Ферр оценил как никогда прежде. Вечерами напевал сам себе, повторял старые истории и запоминал новые. Днём находилась прорва забот, но никогда ещё он не чувствовал себя столь вольно. Сэйд найдётся, никуда он не денется, но лес полюбился молодому жрецу, а жизнь отшельником пришлась по вкусу.
Лишь тьма ночи приносила тревогу. Ферру мерещился временами в полудрёме голос Ярга, и эти сны крали покой Брат звал и просил о помощи. Ферр открывал глаза, и морок исчезал без следа. Много зим минуло с тех пор, как они виделись последний раз: Ярг не вернулся со своего испытания, сгинул без вести, и Ферр не понимал, как такое возможно.
К брату он никогда не питал тёплых чувств. Но отрицать таланта и старания не мог, сколь бы холодными ни выдались их отношения. Даже представить, что Ярг провалил посвящение, не нашёл сэйда, думалось странным и глупым. Кто угодно, только не он. Бросить и сбежать брат тоже не мог – куда ему идти и что делать, если оставить путь жреца? Они умели многое, были искусными охотниками, следопытами, лекарями, но кто поверит в это без спутника из верхнего мира? Да и начинать всё с начала, отречься от легенд и историй, – мысль сомнительная. С Яргом определённо что-то случилось. Только что, и где теперь брат, Ферр не понимал.
Какое-то время он искал следы, даже обошёл окрестные болота. Без великой надежды, ведь минуло слишком много времени – их испытания свершились с разницей в четыре весны. К тому же Ярг не говорил, куда направляется. Может, он и не бывал в этом лесу, решил попытать счастья в иных местах – пути-то открыты многие. Оставалось лишь попробовать расспросить сэйдов, когда те явятся и позволят себя обнаружить. Если Ярг добрался, чародеи могли ведать, куда привели его дороги.
Лёгкие тревоги о судьбе брата несильно омрачали дней Ферра. Он устал от поисков, но не от жизни бродяги. Звон рек и ручьёв чудился музыкой, птичьи трели дарили покой, услаждали слух и рождали новые баллады. Не желай он всем сердцем стать на путь жреца, идти по миру, петь людям легенды и узнавать новое, остался бы здесь навсегда. Но кому нужны истории без слушателей и вопросов? Где-то на грани неги от пьянящей воли Ферр жаждал её завершения. Понимал, что стоит лишь связать себя с одним из народа Сэйд, от одиночества не останется ничего до конца дней. И медленно начинал тяготиться им, временами вновь ловил себя на мыслях о спешке да на том, что внимательно слушает, надеясь различить в ночных шорохах звуки весёлого пляса и приглушённый топот башмаков.
Так завершился второй месяц его двадцатой весны. Лес набрал зелени и влаги, солнце манило теплом, обещало щедрое лето. Глупо говорить о богатом урожае заранее, но разве не хочется в это верить, когда вокруг всё цветёт и живёт, наслаждаясь лаской родной земли?
Дни сменяли друг друга, сливаясь в один. Ферр привык к распорядку забот – утром неспешно брёл на реку, после проверял силки и до сумерек занимался охотой, скромным бытом, приготовлением пищи да сочинением песен. Учился ходить бесшумно по оленьим тропам, выслеживать и наблюдать за повадками зверья. Не оставлять следов или путать их. Временами казалось, что, не напевай он сам себе, и вовсе позабыл бы человеческую речь да её звучание. А после обернулся бы диким оленем, или лучше – вепрем, и вся жизнь срослась бы для него с корнями древних дубов.
Странную фигуру у высокого холма, где оставил прошлым днём силки, он сперва принял за чудно?го зверя. Поднял лук, приготовил стрелу, но нежданный гость выпрямился и оказался юной девой не старше него. Будто пожаром опалило взор алое пламя кос, переплетённых птичьими перьями и костяными бусинами, нежная кожа напомнила серебро лунного света. Замысловатый наряд из дорогих тканей выдавал знатный род, накинутый на плечи плащ из богатого зелёного сукна подтверждал высокое положение. Тем нелепей выглядела дева здесь, в чаще дремучего леса, с искусной работы клёрсом за спиной, без сопровождения или мужчин рода. Ферр медленно опустил лук, вышел из зарослей у векового дуба, с любопытством изучая гостью.
Дева отвлеклась от силков, перевела на юношу глаза цвета верескового мёда, чуть склонила голову, мягко улыбнулась. Указала изящным жестом вокруг:
– Я нашла ловушки и решила проверить. Они твои?
Ферр кивнул, заворожённый голосом, в коем сплетались озорной звон вешних вод и нежность птичьих песен. Но всё же на краю сознания мелькнула мысль, что эти не знавшие труда руки с тонкими пальцами изломали его силки напрочь и теперь предстоит мастерить новые.
– Что ты здесь делаешь? – спросил он, не сводя глаз с незнакомки. – Не стоит гулять в таком месте одной.
– Ты же гуляешь, – рассмеялась она и подошла ближе, с интересом вглядывалась в его лицо. – Назови мне своё имя.
– Ферриган Ди Ирд. Можешь звать меня Ферр.
– Значит, ты жрец, – заключила дева тоном знатной дамы, не терпящей возражений.
– Ещё не совсем. Я прохожу посвящение – ищу своего сэйда.
В золотых глазах мелькнули лучики хитрой насмешки. Незнакомка опустила ресницы, словно пыталась скрыть это, но Ферр всегда отличался внимательностью.
– Где твой дом? – продолжал выспрашивать он.
– Недалеко. – Она бесшумно зашла за тис, скользнула пальцами по коре и почти за ним скрылась.
– Позволь проводить тебя. Это неспокойное место.
– Потому что здесь бродят сэйды? – Дева выглянула из-за дерева, посмотрела с детским любопытством и весельем.
– Диких зверей стоит бояться больше. – Ферр вздохнул и понял, что устал просить. – Показывай дорогу к своему дому. Я отведу тебя обратно.
Она вышла из-за дерева, с печалью огляделась, пожала плечами и пошла вперёд. Он отправился следом, пытался примечать дорогу, чтобы суметь вернуться после, но мысли расплывались, цеплялись за рыжие косы впереди и думы о случайной знакомой.
– Говорят, сэйды все чародеи, – с лаской заботливой матушки произнесла дева спустя несколько минут. – Что обращаются в животных и могут даже проклясть. Из-за них люди плутают, теряются и гибнут. Или навсегда попадают в шкуры зверья и многие столетия живут, позабыв речь и родных. Разве это враньё?
– Нет, всё так, – отрешённо отозвался Ферр, всеми силами пытаясь не отвлекаться от направления и понять, куда же они идут. – Но разве сами люди или дикие звери менее опасны? Каждый оберегает себя и близких как умеет. Оружием, когтями или колдовством. Никакой разницы.
– А тебе зачем сэйд, Ферр? – поинтересовалась дева, словно это было огромной тайной, а не чем-то, что известно любому дитяти сызмальства.
– Жрецы ходят с ними по деревням и городам, – с удивлением пояснил Ферр. – Мы поём баллады, а они играют для нас. Они же не только чародеи, но и искусные музыканты. Такие, что простым людям с ними никогда не сравниться в мастерстве.
– Так ты ищешь слугу? – В её голосе скользнула печаль. – Того, кто станет играть тебе и другим под твои песни, не заботясь тем, чего желает сам?
– Что за глупости? – возмутился Ферр, раздражённый и вопросом, и тем, что никак не мог осознать ни дороги, ни направления. Казалось, само время замерло и перестало течь. Ничего не осталось, только рыжие косы впереди и её голос, такой убаюкивающий, нежный, сладкий словно добрый сон. – Сэйд, связанный со жрецом, – его друг, спутник. Я видел у них разные отношения, близость и нежность, даже страсть, но никогда не наблюдал сэйда слугой. Такого быть не может. Без их мелодий не станет и наших песен, они дарят нам смысл историй. Они ведут – мы идём, иначе не бывает!
– Забавно, – засмеялась дева. – Но тогда зачем сэйдам вы?
Он задумался и некоторое время шёл в молчании. Кусты и деревья на пути виделись одинаковыми, а солнце будто ни капли не двинулось по небосводу. Когда вновь мелькнул по правую руку тис с причудливо раздвоенным стволом, так похожий на тот, за которым пряталась дева перед началом бесконечной дороги, Ферр остановился. Незнакомка оглянулась, подошла совсем близко, и всё его сознание погрузилось в тёмное золото её медовых глаз.
– Зачем сэйду ты? – требовательно повторила она.
– Разве сравнится танец на крошечном клочке земли у тропы в верхний мир с просторами Ирда? Неужели неинтересно было бы взглянуть на иные места, увидеть людей, узнать жизнь? Как быстро надоедают пляски, раз вокруг не меняется ничего, всё одно, день за днём, год за годом? Где сэйду взять новые мелодии, если он видит и слышит лишь вздохи старых деревьев да плеск давно знакомых вод? И самым могучим чародеям не одолеть силы, держащей их, без связи со жрецом.
Дева смотрела серьёзно, напряжённо. Огляделась, разгладила складки длинного плаща. После схватилась тонкими пальцами за широкий кожаный ремень клёрса, принялась перебирать его искусные украшения в молчании. Ферр ждал, внимательно наблюдал за сдержанными жестами, подмечал и любовался.
– Но союз навсегда связывает с человеком. Та же сила, такая же неодолимая, заключённая в жреце Ирд, – сказала она наконец.
– И, взамен, целый мир, – ласково напомнил Ферр. – От края до края. Если сэйды приходят сюда, значит, они хотят его узнать и услышать, разве нет? К слову, мы давно бродим кругами у этого холма. Где же твой дом?
Она засмеялась, а после взяла его за руки и предложила:
– Я покажу. Если хочешь.
– Ты ведёшь – я иду, – улыбнулся Ферр. – Но сперва скажи и мне своё имя.
Дева сделала шаг вперед, едва коснулась нежной кожей щеки, шепнула у самого уха:
– Эйдре.
А после его закружили ветра, такие сильные, что Ферр едва не выпустил ладоней спутницы. В глаза бил круговорот красок и света, а звон в ушах грозил оглушить. Молодой жрец Ирда зажмурился и ждал окончания пути. Теперь только вперёд, в верхний мир, где предстоит убедить родных Эйдре отпустить её с ним.

Глава 2. Дорогами тумана
Верхний мир виделся зыбким. Густой туман укрывал всё вокруг, клубился, а в нём чудились диковинные твари и неясные образы. Они менялись и перетекали, растворялись или сливались друг с другом каждый миг. Перед Эйдре серая пелена расступалась, а Ферра обволакивала, тянула, забивала нос и рот, влажным холодом обжигала горло. Он хотел сперва отпустить руку спутницы сразу, как они стали на твёрдую землю, – где видано, чтобы здорового мужчину словно слепца или дитя тянула за собой юная дева? Но чародейка только крепче сжала ладонь и предупредила:
– Заблудишься и останешься тут навеки. Ты обещал мне целый мир, жрец, от края до края. Не исполнишь слова – обращу в болотную жабу.
– А сама цаплей станешь прилетать ко мне каждую полную луну и охотиться, покуда не минут три столетия или пока не съешь? – отшутился Ферр, но смирился и послушно поплёлся за сэйд.
Эйдре звонко рассмеялась, глянула через плечо с озорством и хитростью. Её взгляд согрел на миг, отогнал липкий холод. Молодой жрец хмыкнул, улыбнулся, попытался удержать в памяти медовые глаза и весёлый смех. С такой спутницей ни скука, ни тоска от безделья не грозят, но и просто с ней не будет до конца дней. Только кротости в девах он ценить не умел сам.
– Чудны?е у вас вёсны, – сказал Ферр, чтобы отогнать тишину и вновь услышать мягкий голос чародейки. – Такой непогоды у нас не видят и зимой. Ни света, ни солнца, даже не понять, день сейчас или ночь.
– В верхнем мире мы не знаем ни вёсен, ни зим, – с печалью пояснила Эйдре. – Не можем разглядеть ни луны, ни солнца. Здесь властвуют сумерки, сны и наваждения. Зато у нас рождаются ветра.
– Какие же ветра в таком густом тумане? – удивился жрец.
– А ты не смотри, глаза тебе не помогут, – ласково предложила дева. – Слушай и найдёшь.
Ферр принялся старательно разбирать звуки. Мир вдруг обернулся иным: то, что виделось чудищами, оказалось деревьями, а длинные руки и пальцы из тьмы стали их ветвями. Он узнал шум леса, различил звон ручьёв и рек. За серой пеленой шелестели птичьи крылья, мягко проваливались в мох оленьи копыта. Жрецу не хватало красок, но тем ярче пела повсюду жизнь свои мелодии. Кожи коснулись молодые ветра, несущие из глубины наваждения звуки, и туман расступился перед ним, как уступал путь Эйдре.
– В тебе течёт кровь сэйдов, – довольно мурлыкнула дева.
– Каждый жрец рождён от союза людей верхнего и срединного мира. – Ферр с наслаждением вдохнул свежий воздух. – У нас нет ни иного начала пути, ни иной судьбы.
– Из какого же нашего дома тогда твоя мать?
– Я не знаю ни её, ни отца. Не будь спутником моего наставника мужчина, я мог бы подумать, что они – мои родители.
– Мужчина-сэйд, заключивший союз со жрецом, большая редкость, – задумчиво произнесла Эйдре.
– Они нашли друг в друге братьев ближе, чем я со своим кровным, – пожал плечами Ферр. – Он искусный музыкант, друг и верный помощник, который учил меня не меньше наставника. Добрый дядька детям учителя. Союз говорит о связи, но связь бывает различна. Вы познакомитесь, если я сумею забрать тебя в Ирд. Но о том, что я колдовал словно сэйды, я ему точно расскажу.
– О да, – засмеялась Эйдре, – он будет горд узнать, что его воспитанник смог то, что может любое наше дитя, едва обучившись ходить.
Ферр нахмурился и замолк. Дева обернулась, нежно коснулась ладонью его щеки:
– Не обижайся. Но спесь не ведёт к добру ни в одном из миров. И крепче держи мою руку. Слушай и чувствуй. Тебе еще придётся пройти через наваждение одному, если желаешь забрать меня в Ирд.
Жрец подчинился, позволил вести себя, продолжил разбирать приглушённые звуки. Вскоре к шуму лесной чащи прибавился новый гул.
Большой дубовый дом выплыл из тумана мороком. По двору суетились люди, а их дела мало отличались от обыкновенного быта народов Ирд. Гремела посуда, хрюкали в загоне поросята, стучали топоры. Ферр с любопытством огляделся.
– Я думал, в верхнем мире время проводят в пирах и плясках.
– Глупости, – фыркнула Эйдре и потянула его к крыльцу. – У живых забот хватает всегда. Только духи в глубинах Мерга умудряются пировать без устали, не думая ни о чём ином, – они своё уже отработали прежде.

Сэйды по дороге к общему залу кланялись чародейке и с интересом глядели на её спутника. Шёпот их голосов гулял в стенах и не замолкал ни на миг, пока Эйдре и Ферр не встали перед хозяином дома. Массивный мужчина с рыжей бородой мог бы представиться воином из легенд, но никак не танцором и музыкантом. Чуть подавшись вперёд на огромном кресле, он вцепился широкими руками в подлокотники и смотрел хмуро.
– Кто ты? – Его голос рокотом камнепада прогремел в наступившей тишине.
Ферр почти услышал, как с трудом сдержался сэйд, чтобы не назвать своего гостя сопляком, и лишь законы вежливости остановили его от подобного обращения. Видом им было и впрямь не сравниться. Русоволосый юноша не отличался заметной силой, был высок, ловок, жилист, но свободная одежда жреца скрывала мышцы. Простенький лук или охотничий нож Ферра отец Эйдре, смеясь, переломил бы одной рукой. Вот широкоплечий, мускулистый красавец-Ярг произвёл бы на сэйда лучшее впечатление, а Ферру оставалось заслуживать расположения иными путями: учтивыми речами, хитростью да умом.
Он с почтительным поклоном представился и твёрдо произнёс, не отводя тёмно-зелёных глаз:
– Я пришёл просить союза с твоей дочерью.

Вежливость молодого жреца чуть растопила сердце хозяина дома. Он со вздохом откинулся на спинку кресла, отчего то опасно затрещало, побарабанил пальцами по подлокотнику.
– Хочешь испытания? Сгинешь ведь. Возвращайся, пока не поздно.
Краем глаза Ферр видел Эйдре. Чародейка стояла в окружении других дев дома чуть в стороне, опустила пушистые ресницы, являя миру всё очарование скромности и кротости. Тонкие ладони изящным жестом скрещены на юбке, хрупкая фигура того и гляди покачнётся от любого дуновения ветра. Жреца позабавил вид сэйд. Право слово, нежный весенний цветок, чистый и ранимый. Это ли дивное создание совсем недавно грозило обернуть его болотной жабой, водило кругами у холма, звонко хохотало и язвило? Её ли медовый взгляд затягивал и убаюкивал, лишая сознание самого жалкого подобия воли? Нет ни в одном из трёх миров угрозы, что способна была бы отныне заставить Ферра свернуть и уйти в любую сторону света одному, без неё. Не так он воображал себе своего сэйда прежде, но теперь не готов был представить никак иначе.
– Я вернусь в Ирд только с Эйдре. Или не вернусь туда вовсе.
– Отступись, мальчик, – устало велел хозяин. – Наваждение забирало людей и посильнее, и посмелее тебя. Плохонький гость в доме – тоже гость, у меня нет причин желать твоей гибели.
– Я обещал твоей дочери срединный мир от края до края. – Упорства Ферру было не занимать. – И она его получит.
– Последний раз повторяю добром – уходи! – В голосе сэйда зазвенел гнев.
«Ласкою станут просить – не слушай. Пред оскорбленьем смири свою гордость. В ярость не верь, не сердись, не мешкай. Трижды ответь, и откроют тебе дорогу». Простенький напев из тех, что учил любой жрец в раннем детстве, успокоил мысли и чувства. Ферр мягко улыбнулся и без колебаний повторил:
– Я уйду только с ней.
– Будь по-твоему, – махнул рукой хозяин. – В середине священной рощи живёт белый олень с рогами цвета крови. Добудь его мне, и я благословлю твой союз с моей дочерью.
Ферр поклонился, развернулся и направился к выходу. Чародейка со свитой собралась за ним, но отец окликнул её:
– Эйдре, чтобы ноги твоей не ступало по тем землям, пока жрец не вернётся с добычей.
Ферр отправился один. Вышел со двора, окунулся в липкий туман, прислушался. Пелена расступалась перед ним, но далеко видно не было. Он бесшумно шагал по мокрому мху, брёл наугад, крепко сжимая лук ради своего спокойствия. Сколько Ферр шёл сквозь наваждение, он не ведал. Дорогу обратно запомнить оказалось невозможно. Он решил полагаться на умение читать следы да на то, что те не сгинут в мороке прежде, чем он отыщет оленя.
Вдалеке почудился крик ястреба. Молодой жрец помешкал мгновение, затем решительно отправился на звук. Белая птица сидела на ветке старого тиса, а в янтаре глаз мерещилась озорная улыбка.
– А тебе, я погляжу, запретить ещё надо суметь? – улыбнулся Ферр, подставляя руку.
Эйдре слетела на предплечье, постаралась не слишком сильно сжимать могучие когти, а в ястребином клёкоте ему почудился звонкий смех.
– Знаешь, куда идти? – Жрец и не сомневался в ответе.
Ястреб крикнул, взлетел и исчез в пелене тумана. Ферр уверенно зашагал вперёд, понимал, что Эйдре поведёт его голосом. Глаза здесь и верно не помогали ничуть.
Ферр долгое время пробирался сквозь наваждение и чащу – от дерева до дерева, влекомый звуком. Сколько прошло с момента, как отправился на испытание, он представить не брался. Голодный и продрогший, он заставлял себя двигаться, не останавливаться, запрещал мыслям возвращаться в большой зал дома Эйдре, где потрескивал очаг и запекался на вертеле чудесный поросёнок. Раз за разом осекал усталость, вспоминал глаза цвета мёда, рыжие косы с вплетёнными костяными бусинами, тёплую ладонь на своей щеке и нежный голос. Думы о чародейке согревали и придавали сил. Он нашёл своего сэйда, так что теперь точно отступать не намерен. Ферр с удовольствием ждал мига, когда представит деву верхнего мира наставнику и его спутнику, воображал её игру под свои стихи, их дороги по землям и деревням Ирда. Тоски с такой не сыскать, скуки не вспомнить. Она не позволит сидеть на месте, не даст собой командовать, не станет смиренно исполнять его слово. Будет сама тащить вперёд, дальше и дальше, с задором да любопытством. Такую сэйд поди переупрямь и покори, но жизнь с ней обещает веселья от вершины гор до морского дна. Пусть Ферр и подозревал, что станет временами с печалью вспоминать спокойную жизнь отшельника, уже не сомневался: без Эйдре покоя ему не сыскать отныне вовсе. Странная вещь – союз между жрецом и его сэйдом, колдовская. Но, единожды её коснувшись, не согласишься променять ни на что вовеки.
В какой-то миг крик ястреба замолк. Ферр осторожно вперёд, уже различая под ногами оленью тропу. Туман расступился у большого озера, а на его берегу пил воду дивный зверь. Куда крупнее обычных оленей, с белой шкурой и чёрными ногами, алыми ветвистыми рогами. Его красота завораживала, но жрец поднял лук, приготовил стрелу. Следил и целился из укрытия в кустах несколько долгих мгновений. Затем вздохнул, тихо позвал:
– Эйдре. – Опустил оружие, поднял руку для ястреба.
Чародейка села на предплечье, посмотрела с волнением и тревогой.
– Отвлеки его. Только не напугай. Сможешь?
Дева перекинулась лесным жаворонком, слетела ближе к оленю, запела. Зверь поднял голову от воды, заслушавшись птичьей трелью. Эйдре подобралась ближе и села ему на рога. Он снова опустил морду в озеро, но теперь звон голоса жаворонка отвлекал от лёгких шагов Ферра.
Жрец крался к оленю, на ходу напевая стих-заклинание смирения нрава диких животных. Чародейка уловила ритм, подхватила песней. Зверь заметил юношу, напрягся, но не убежал.
– Тише… – шепнул Ферр, накинул на шею оленю веревку и обвязал, а после нежно потрепал у белого уха: – Вот так. Молодец. Пойдём.
Птица спорхнула с рогов, закружила рядом, указывая дорогу. Он шёл, продолжал напевать зверю, но уже чтобы успокоить, подбодрить и его, и себя. Смерти такой красе он не хотел. Пусть отец Эйдре делает с живым оленем что пожелает, но Ферр твёрдо решил, что сам его крови не прольёт.
Спустя время, когда вновь послышался впереди шум двора дома сэйд, чародейка села на плечо Ферру, перекинулась белой змеёй и свернулась кольцом вокруг шеи.
– Устала? – с сочувствием спросил жрец. – Смотри, заметят тебя.
Змея повернула к нему треугольную голову и глянула с таким безразличием, что большего не смог бы показать и настоящий полоз. Ферр успокоился, решив, что отсутствие девы давно обнаружили, а куда она направилась, – догадались без труда.
Отец Эйдре ждал у крыльца. Тёмные глаза искрились смехом, в бороде пряталась весёлая улыбка. Жрец передал оленя растерянным слугам, а после поклонился хозяину:
– Ты велел добыть тебе зверя, но не сказал, жив он должен быть или мёртв. Я решил сам.
– А ещё я велел одной своевольнице не ступать на те земли, но не упомянул воздуха. – Сэйд гулко расхохотался. – Ты не силач, уж прости, но хитрец. Весь под стать ей. Идём, я скреплю ваш союз в верхнем мире.
Эйдре вновь обернулась человеком, и они отправились в общий зал. Их руки обвязали изящной серебряной цепочкой, укрыли красно-белой тканью. Хозяин нараспев читал заклинание, трое сэйд играли ему на клёрсах. Когда песня закончилась, ткань сняли, и цепочка скользнула, обвила предплечья крошечной змейкой, а после растворилась обрывками тумана. Отец Эйдре взял большой рог и полил их руки водой. На запястье Ферра остался узорный ястреб, у Эйдре – белый горностай.
– Ёрку, – шепнула чародейка, рассматривая свою руку. – Имя той из нас, чья кровь течёт в тебе.
– Того, – поправил Ферр и усмехнулся краешком губ, вспоминая такую же отметку на запястье наставника. – Это имя моего отца.
Эйдре глянула с любопытством, но выспрашивать не стала. А может, поняла всё сама.
Девы из свиты поднесли им два рога доброго мёда, а после пригласили к столу, где Эйдре должна была проститься с домом, а сэйды поприветствовать нового брата из мира Ирд.
– Ты не серчай, – добродушно попросил Ферра хозяин на пиру. – Не хотел я на тебя рычать, но правила, будь они неладны. Ум да смекалка любы мне больше силы, сам видишь, какая дочь выросла. Друг с другом не пропадёте.
– В обиду я её тоже не дам, – пообещал жрец.
Эйдре выглянула из-за плеча Гратту, посмотрела с насмешкой и вызовом.
– И она меня, – добавил Ферр со вздохом.
Чародейка и её отец рассмеялись.
– Скажи, – осторожно произнёс Ферр. – Не встречался ли вам в верхнем мире мужчина по имени Ярг?
– Не припомню такого, – задумчиво ответил хозяин. – Тоже жрец?
Ферр кивнул и рассказал о брате. Они нахмурились.
– Странная история, – сказал, наконец, Гратту. – В туманах верхнего мира сгинули многие из вас, но тогда о них знаем мы. Если он не напал и не попытался забрать сэйда силой, должен был прийти сюда. А стало быть, кто-то из нас должен был о нём слышать. Этот дом теперь и твой тоже, так что я поспрашиваю соседей и друзей. Если чего узнаю, – отправлю весть.
После пира их проводили в Ирд. На крыльце отцу Эйдре поднесли узорчатый сундук. Он поднял крышку, достал искусной работы тисовый лук, укрепленный роговыми пластинами с вырезанными на них заклинаниями, и подал Ферру:
– Хитрость и ум чтились нашим народом во все времена. Но ими едиными не решить всех бед на пути. Отдаю тебе свой лук с пожеланием отца служить долго и разить метко. Да услышат моё слово во всех мирах от туманов Сэйда до глубин Мерга.
Заклинания на луке вспыхнули белым и золотым. Жрец с поклоном принял дар. Гратту обернулся к Эйдре, снял ножны, в коих покоился короткий кинжал с костяной рукоятью, передал ей:
– Дороги срединного мира опасны. Я не желаю никому узнать удара своей дочери, но, если того не избежать, пусть рука твоя будет твёрдой.
Чародейка забрала дар, поклонилась отцу, сжала ладонь Ферра и ветра бросили их прочь от туманов Сэйда.
Лес у холма встретил летней жарой: время в верхнем мире течёт иначе. У границы, которая не пускала прежде, Эйдре вцепилась пальцами в плечо Ферру, посмотрела встревоженно. Он нежно взял её за руку и провёл сквозь незримую стену. Дева рассмеялась, покружилась на месте, а после обернулась лисицей и бросилась вперёд меж кустов и деревьев. Жрец шёл медленно и размышлял о том, что видел и слышал. Он устал, но решился возвращаться домой, – не в пещеру же тащить юную чародейку. Эйдре вернулась к нему спустя полчаса, приняла свой облик, заглянула в глаза:
– Тебя что-то тревожит?
– Если Ярг был груб с сэйдом, что с ним стало?
Она вздохнула, расправила складки юбки, потеребила ремень клёрса.
– Его прокляли. Обратили диким зверем.
– Это проклятье можно снять?
– Если за девять лун не вспомнит, что был человеком, останется зверем навеки, – тихо сказала чародейка.
Ферр поморщился и печально улыбнулся. Брат не отличался ни терпением, ни сдержанностью, и такая судьба не была бы удивительной. Но он же слышал голос во сне, разве мог Ярг просить о помощи, позабыв, кем был?
– Тот олень… Он тоже проклят? – спросил жрец, наконец.
– Да. Многие столетия назад. Никто уже не вспомнит теперь, кем и за что. Он живёт в священной роще дольше, чем по земле ходит отец моего отца.
– Что с ним сделают?
– Накормят и отпустят. Никто не желает ему смерти.
– А если бы я его убил?
Эйдре пожала плечами.
– А что бы ты выбрал сам? Вечную жизнь в шкуре зверя или стрелу?
– Стрелу, – без раздумий решил Ферр.
Чародейка нахмурилась и отвела взгляд. После посмотрела вновь, золото мёда успокоило его сердце.
– Мы будем много ходить по миру, сможем искать твоего брата. Не думай о худшем из исходов, пока неизвестно наверняка. А прежде всего тебе нужен отдых.
Ферр ласково взял её ладонь, поцеловал, а после не пожелал отпускать. Эйдре шла рядом, рассказывала о том, что напевали ветра, смеялась. Постепенно думы жреца утратили тоску и тревогу, обратились на возвращение домой, встречу с близкими и грядущие песни с его сэйд.

Глава 3. Странник
Ульд разглядывал с холма быструю реку, у которой приютилась небольшая деревушка. Летний ветер трепал волосы цвета смоли, солнце жгло бледную кожу. Мерг накинул капюшон поношенного плаща, подхватил посох, окликнул Игви и отправился в путь.
Из своих двадцати трех вёсен пять он провёл в странствиях. Колдуну мергов везде сыщется работа: сделать предсказание, усмирить неупокоенных духов, продать обереги или побороться с проклятьем, навлечённым на чью-то бедовую голову недобрым словом, – много о чём могли просить люди. Тех, кто ведает нижний мир, опасались, но ценили. Найти приют на долгое время не вышло бы – замучают или просьбами, или косыми взглядами. Приходилось бродить от деревни к деревне, продавать услуги, останавливаться ненадолго и уходить в ночь, избегая расспросов и пустых поручений. К дороге Ульд привык давно, но одиночество не приносило радости. Потому однажды он взял щенка, выходил и выкормил. Теперь молодой пёс по кличке Игви, вымахавший рослому Ульду до самого пояса, носился повсюду за зверьём и птицами, оглашая округу заливистым лаем.
Косматая бурая морда верного друга высунулась из кустов впереди. Уши дёрнулись, нос втянул воздух. Миг, и Игви скрылся вновь, увлечённый азартом погони за чем-то, ведомым лишь ему одному. Мерг проводил пса взглядом, прислушался к хрусту веток и продолжил путь, не сомневаясь, что его нагонят вновь не у ближайшего, так у следующего за тем куста.
С Игви шагалось веселее. Помимо пса в скромном владении Ульда имелись сумка, большую часть которой занимали заготовки под обереги, да надежно спрятанный за полой плаща меч с начертанными отцовской рукой защитными рунами. Воином мерг был неплохим, раз за пять лет странствий умудрился сохранить жизнь и все конечности в целости. Сталкиваться разом с опасностями двух миров – срединного и нижнего, – требовало сноровки во многом, включая бой. Везло молодому колдуну редко, оставалось рассчитывать лишь на себя да свои умения.
Близ деревни Игви нагнал хозяина, пошёл рядом спокойно. Ульд прислушивался настороженно: местность болотистая, в таких краях людям частенько досаждают заплутавшие на тропах к Мергу мертвецы. Но духов слышно почти не было. Видать, поблизости жила ведьма, а значит, работы может и не найтись. Колдун вздохнул, но зайти к людям решил всё равно. Не заработать, так пополнить припасы.
Поселение встретило гостя ужасной вонью. Игви недовольно мотал головой, поджимал уши, едва слышно рычал. У болот временами смрад стоит знатный, особенно в летнюю пору, но запах гниющей плоти в их занятии сложно перепутать с иным, а потому Ульд шепнул:
– Ищи. – И поспешил за псом.
Дорога привела их к богатому дому почти в центре деревни. Мерг с недоумением оглядывал работающих во дворе людей, словно не чующих вони, и труп чёрной козы на крыше, который трепали вороны. Дела до сомнительного соседства с мёртвым животным будто не было никому, ни жильцам, ни соседям. От повседневных забот не отвлёкся ни единый житель деревни. Если бы не жуткий запах, Ульд бы решил, что перегрелся на солнце и коза ему теперь мерещится в бреду. Он подумал уже, что местные обычаи велят делать такое странное подношение духам ко дню урожая, но отказался от этой мысли, сочтя слишком дурной по меркам любого из миров.
Он заглянул во двор и позвал:
– Хозяева! Не найдётся ли работы для мерга?
– Колдун! – К нему, словно к давно потерянному сыну, побежал по двору краснолицый мужчина, раскинув руки. – Сделай с ней что-нибудь!
– Вам нужен мерг, чтобы снять дохлую козу с крыши? – Ульд всеми силами старался сохранить лицо и голос спокойными.
– Не с козой! – Хозяин с трудом отдышался и с отчаяньем пояснил: – С ведьмой местной. Она меня прокляла. Закинула падаль на дом да запретила любым способом снимать, иначе…
Он развёл руками и уставился со страхом и грустью. Нарушения запретов при проклятии и верно не несли доброго будущего, а иногда обрывали настоящее. Ульд оглядел зажиточный двор, слуг, краснолицего хозяина, и вкрадчиво поинтересовался:
– А что же ещё она тебе запретила?
– Свиней чужих брать, – отмахнулся он: вторая часть проклятья, видно, пугала не слишком.
– Понимаю… – Ульд с трудом сдержал смех и лишь уголок губ дёрнулся в едва заметной улыбке.
– Чего ты понимаешь? – взбеленился хозяин, горя коего не оценили в полной мере.
– Проклятье на тебе тяжёлое. – Светло-серые, почти прозрачные глаза колдуна смотрели серьёзно и мрачно. – Сложное. Мои услуги дорого обойдутся.
– Что хочешь отдам, – заверил хозяин. – Заплачу хоть деньгами, хоть свиньями, у меня много. Только сделай с ней что-то.
– Поросят себе оставь. Десять лигор возьму. Половину вперёд.
Мужчина закивал, не стал спорить с непомерной ценой, велел платить колдуну задаток, а после указал дорогу к дому ведьмы.
С золотом в кармане, притихшим Игви у ноги и весельем в сердце Ульд направился к дубовой роще в отдалении, где на опушке стояла одинокая хижина.
– Это ж надо быть таким дурнем, – шепнул мерг псу и потрепал косматое ухо. – Даже спьяну на спор у ведьмы своровать не решишься, коль голова на плечах имеется.
Хозяйство у старухи было крепкое. Небольшой, но ладный домик, череп оленя над входом, как и положено. Сушились подвешенные пучки трав, под навесом – добрый запас дров к зиме. Ульд отметил пустой загон для свиней и кивнул своим мыслям.
Ведьма в образе юной девы хлопотала по двору. Стройная фигура в простеньком светлом платье могла бы обмануть, если бы не крючковатые, старые руки с длинными грязными когтями. Колдун осторожно прислушивался к шёпоту духов, пытаясь разобрать, к кому пришёл на порог. Мертвецы говорили о хранительнице – той, в чьих жилах сильна кровь сэйд. За такое соседство судьбу на коленях благодарить стоит, а не тянуть у доброй няньки из-под носа всё, что не приколочено.
– Гостя за сто яр чуешь, мать? – окликнул хозяйку колдун.
– Козу убирать не смей, – отрезала ведьма, не оборачиваясь. – Прокляну.
– Смрад на всю деревню стоит, – напомнил Ульд.
– Не страшнее обыкновенного. – Она вздохнула, бросила тяпку, оглядела мерга. – Мёда хочешь? Добрый в этот год уварился, крепкий. А эти олухи боятся и не берут, жалко ведь.
Колдун кивнул. Ведьма повела гостя в хижину, придержала скрипучую дверь. Небогатое, но прибранное жильё женщины насквозь пропахло горькими травами и терпкими настойками. Было темновато, очага она к вечеру ещё не растопила. Игви замешкался у входа: обычно в дом его не брали, но ведьма ласково позвала пса:
– Заходи-заходи. И тебе найдётся место да кость.
Дверь она прикрыла уже в своём обычном облике – морок не произвёл на колдуна впечатления, и хозяйка решила не тратить сил на чары. Ульд рассматривал теперь сгорбленную старуху с седыми космами, морщинистым узким лицом и крючковатым носом. Видом она напоминала огромного ворона, а бесформенное тёмное платье лишь усиливало сходство.
Ведьма взмахом руки разожгла очаг, вытянула откуда-то косточку для Игви, а сама принялась хлопотать над угощением. Пёс улегся у ног хозяина и сосредоточился на лакомстве.
– Дубины они, без стыда и разума, – бормотала ведьма, словно позабыв о госте. – Когда хворь ко мне лечить придут, когда мышей потравить попросят. Платят деньгами, припасами. Сведу я их – мне-то чего потом делать? С голоду помирать одной? Жалко мёд, ведь хороший, продала бы им, да все бы радовались.
Наконец, она поставила перед колдуном большую кружку, миску с ломтями мяса и сыра, а сама уселась напротив, не забыв прихватить мёда и себе.
– Ты пробуй, пробуй, – поторопила она. – Как?
– Знатный напиток. – Уставшему и голодному с дороги Ульду сейчас что угодно показалось бы богатым пиром, а ведьма и впрямь наварила мёда с душой. – И князю на стол не стыдно поставить.
Старуха довольно закивала, сама приложилась к кружке, а после сплела крючковатые пальцы и посмотрела серьёзно.
– Ты мне скажи, что духи шепчут последнее время?
– Ты сама одной ногой в Мерге, мать, – нахмурился Ульд. – Неужто не слышишь? Зубы мне не заговаривай, я не сплетничать пришёл.
– Не серчай, колдун. Странные дела у нас на болоте творятся, недобрые. Думала, может они тебя за этим сюда привели. Звать-то тебя как, гость дорогой?
– Ульдар Йорги. Ульд.
– Хегги, – представилась в ответ старуха, прищурилась и спросила: – И что же ты собираешь, мерг Ульд Йорги?
– Нелепые проклятия. Вот сегодня как раз принялся.
Она расхохоталась, и смех прозвучал скрипом мёртвых деревьев да хлюпаньем трясин.
– Козу убрать не дам. – В старых белёсых глазах зажглись угольки пламени. – Что хочешь делай, а лежать ей там, пока не сгниёт.
– Много украл? – с сочувствием поинтересовался Ульд.
– Всех. – Старуха бессильно уронила руки на стол и посмотрела с горькой усмешкой. – Было-то три порося. Зато упитанные, добрые. Он-то своих почти голодом морит, лишний раз покормить жалеет. Ходят скелетами бледными у него, одни шкуры. А своих я в рыло завсегда узнаю. Красавцы, пятна рыжие на боках, мясистые. Завидовал-завидовал, продать упрашивал. Раз ему отказала вежливо, второй. А он взял и упёр. Хлебать мне теперь всю зиму каши да капустный навар. К началу весны ягнята народятся, я куплю, выхожу. Только как теперь до весны без мяса дотянуть бы…
Ульд покосился на полупустую миску перед собой. Последнее, что было у старухи, она отдала гостю по всем законам доброй хозяйки. Колдун нахмурился и заставил себя убавить прыть в еде.
– Козу бы оставила, чем не подмога?
– Да это разве моя? – вздохнула ведьма. – Была б у меня в хозяйстве коза, она бы не гнила на чужой крыше. Это местные приносят жертвы в моей роще, духов задабривают перед праздниками. Оттуда и взяла, уже мёртвой.
– Вся деревня страдает из-за одного дуралея, мать, – тихо напомнил колдун. – Они у тебя ничего не крали.
– А чем они лучше? – Старуха нахмурила косматые брови и с гневом прохрипела: – Чуть прихватит, так штаны подтянуть не успеют, уже у двери околачиваются, о леченье молят. А как одинокой женщине помочь и вора к ответу призвать – никого не сыщешь, у всех глаза не смотрят, уши не слышат, рты требухой позабивало. Тьфу! Сколько тут живу, вечно воют: баба Хегги, подсоби! Рожениц выхаживаю, скотину лечу, боль заговариваю. По болоту этому гнилому бегаю оленихой, лишь бы духи им не досаждали. Одного дурня наказала за дело – всё, плохая стала, злая да жестокая, как земля только носит!
– Неужто в голову не пришло поросят просто вернуть?
– Пустовата она у него, добрые мысли там теряются. Как козу эту несчастную увидел, стал ниже травы, лишь бы мне на глаза не попасться. Испугался, что я с ним чего сделаю, стоит заметить, теперича сидит с вонючей крышей и ворованными поросями, со двора лишний раз шагу не ступает.
– Чего ему сделается, если запрет нарушит?
– Да ничего, – отмахнулась ведьма. – Что я, зверь, смерти ему желать? С башкой он сызмальства ладить не умеет. Когда проклинала, думала приложить чем по красной роже посильнее, не боле. Так что жив останется, а ежели ему кулаком в глаз кто заедет, – красоты там убавлять некуда. Чего хохочешь?
– Люди говорят, ведьмы с колдунами не в ладу, враждуют. А я бы тебе по весне новую козу уложить на крыше помог бы.
– Странные байки, – улыбнулась старуха. – Что же нам с тобой делить, мерг, по их мнению?
– Работу мы друг у друга отнимаем, мать. – В прозрачных серых глазах искрились лучики смеха. – Не знала?
– Поглядела бы я, как ты зелье желудочное наваришь, колдун. – Старуха смотрела с весельем и хитрой лаской. – Мертвецы тебе такого насоветуют, что и на землю после страшно будет вылить, всё помрёт в округе.
– Получше выйдет, чем если ты обереги, обмотанные птичьими потрохами для надёжности, пойдёшь людям втюхивать. – Ульд в долгу не остался.
Они рассмеялись, стукнули кружками, выпили мёду.
– Веселье весельем, – вздохнула после ведьма, – а работу тебе выполнять надо. Я всё как есть рассказала. Что делать думаешь?
– Есть у меня мысль… – Ухмылка Ульда не сулила лёгкого избавления от проклятия хозяину дома с козой на крыше.
Старуха рассеяно перебирала пять золотых монет, которые отдал ей колдун, пока рассказывал, что решил.
– Много, – хмуро сообщила она. – Тебе нужнее в дороге, мерг.
– Он мне ещё столько же заплатит, – заверил Ульд. – Об этом не волнуйся.
– Неужто сразу понял? – Она пытливо всматривалась ему в лицо. – Раз такие деньги за такую мелочь спросил.
– Если этот остолоп ещё ходит по земле и с людьми говорит по-человечьи после того, как обидел ведьму, то она его не прокляла, а просто поиздевалась, – насмешливо отозвался Ульд. – И мне ли вас не знать, чтобы понимать, что получил он за дело.
Он допил мёд, купил у старухи пару бурдюков в дорогу, а после отправился обратно в деревню. На пороге хозяйка окликнула:
– Как закончишь, буду ждать тебя у болота. Показать кой-чего надо. Иди от деревни на север, там свидимся. И мёд твой туда принесу.
Ульд кивнул, забрал Игви и поспешил закончить работу.
Возвращения колдуна ждать собрались всем поселением. Видано ли дело, мерг пошёл говорить с ведьмой. Местные готовы были увидеть драку, искры пламени у далёкой хижины, услышать брань и ссору. Стояли у дома, пропахшего тухлятиной, за спиной краснолицего хозяина, вытягивались вперёд, жадно скользили по ладной фигуре Ульда глазами. Присутствие остальных жителей колдуну оказалось только на руку. Он шепнул Игви замереть, подошёл, заговорил гулко, серьёзно, мрачно:
– Проклятье твое сильнее, чем мне показалось, хозяин. Но есть способ его снять. Если с третьего месяца осени до конца зимы станешь каждую третью ночь приносить к алтарю, откуда забрали козу, кусок доброго мяса для духов, сможешь по весне переложить на крыше солому. Делать это ты должен вместе с остальными мужчинами деревни, иначе жить вам с ещё одной дохлой козой всё грядущее лето.
Люди в толпе зароптали. Весна – время посевное, забот у каждого в своём хозяйстве немерено, чтобы ещё крыши чужие перекладывать. Кто-то из деревенских назвал краснолицего вором, но на него не шикнули, зашумели и поддержали.
– Ведьма ваша могучая, десятерым самым умелым колдунам с ней не сладить, – продолжал Ульд почти нараспев, словно читал заклинание. – Смотри, не удумай чего нехорошего, худо будет всем, навлечёшь её гнев на деревню: никому не уйти от такой ярости. И вот ещё что. Запрет брать чужое сказан был в сердцах, в злобе. Его не снять до скончания твоих дней. Попытаешься украсть то, что тебе не принадлежит, лежать на этой крыше под вороньими клювами тебе самому.
Мужчина краснел и бледнел попеременно всю речь Ульда. Сжимал кулаки, шарил взглядом по колдуну, будто пытался найти лазейку. Наконец глубоко вздохнул и изрёк:
– Не знай я, что ведьмы с мергами одного вида друг друга не выносят, я бы решил, что вы сговорились за мои деньги.
Серая пелена глаз Ульда сверкнула яростью. Он распрямился, из-под полы плаща показалась рукоять меча. Игви ощерился, утробно зарычал. От добродушного пса не осталось и следа – рядом с колдуном стояло чудище ростом с шестилетнего мальчишку, злое, косматое и, казалось людям, изрядно голодное.
– Ты обвиняешь меня в дружбе с ведьмами, человек? – громом прогремел голос мерга, отчего все притихли и отшатнулись.
– Прости, колдун, – затушевался мужчина. – Переживаю, вот и брежу, как болезный. Исполню всё, что ты говоришь, слово в слово исполню. И злить ведьму проклятую больше не посмею никогда.
Получив монеты, Ульд решил оставить хозяина дома наедине с недовольной толпой. Деревня жужжала за спиной растревоженным ульем: плату за выходку сочли великоватой, виновника признали общим судом, а едва не обрушившийся на головы гнев колдуна оказался последней каплей. Мерга же замучил запах мертвечины, да и Хегги давненько ушла в назначенное место, а в её компании было куда приятней. Колдун неспешно побрёл сквозь дубовую рощу на север, как наказала старуха, с наслаждением вдыхал свежий воздух и слушал заливистый лай Игви впереди.
Ведьма ждала у болота. Чёрная фигура вороном застыла близ воды. Она опиралась на старый посох, устремила взгляд вдаль, но когда пёс подлетел к ней и ткнулся носом в руку, потрепала густую шерсть так спокойно, словно каждый день здесь в это время гладила большую собаку. Ульд подошёл, встал рядом.
– Слушай, – велела старуха. – Ну не чудно? ли?
Мерг и сам не отводил теперь глаз от болота, хмурился, плотно сжимал губы.
– Что там? Древние жертвоприношения? Курган?
– Могильник, да. – Ведьма посмотрела с тревогой. – Плач я пойму. Вой. Шёпот. Но звуки пира? Их веселье не должно звучать в срединном мире, Ульд, или я совсем из ума выжила?
– Местные знают?
– Дара тут ни у кого, кроме меня, нет. Пока не прибегали жаловаться, значит, и не слышали.
– Здесь есть тропы в Мерг?
– Всё лето ищу – ни одной не почувствовала. Неужели границы и впрямь стираются? Не лгут легенды, колдун?
– Смотря в чём, мать, – с печальной улыбкой отозвался Ульд.
– Понимаю… – Хегги взялась обеими руками за посох, тяжело на него навалилась и тихо сказала: – О горе поют духи, доброго добавляют люди. Жаль, тебе не остаться. По хозяйству бы мне подсобил да отдохнул бы от дороги.
– Теперь мне точно пора уходить, – решил Ульд. – Справишься с ними одна, если вылезут?
– Куда я денусь? Не отдавать же умертвиям деревню на съедение. Дурни они, но мои. Защищу.
Мерг осторожно коснулся костлявой руки и сказал:
– Хегги, вороны да орлы в твоей власти. Будет худо – пошли весть. Они меня найдут.
Ведьма кивнула, а после поинтересовалась:
– Куда теперь отправишься?
– Жрецов хочу послушать. В их историях много правды, мать. Может, и для нас найдётся чего полезного.
– Ну ступай. В моём доме ты всегда желанный гость, Ульд Йорги. Подсоблю и с колдовством, и выхожу, коль придётся. А пока – возьми. – Старуха протянула небольшую котомку с зельями и травами в дорогу. – Дай миры, не пригодятся. Но пущай с тобой будут, так спокойней.
Колдун принял дар да промолчал. Вой духов о том, что нежданное обретение использовать придётся скоро, он слышал, а Хегги не сумела бы разобрать.
Они простились, и мерг отправился на юг, к большим городам, богатым деревням и жрецам Ирда. Игви чуял мрачные думы хозяина, плёлся рядом тихо, временами тыкался мокрым носом в ладонь. А Ульд тревожился, ведь если рядом с ведьмой на исходе лета нижний мир столь близок без тропы, стоит ждать беды. Добром звуки пира, раз это пир мертвецов, не обернутся.

Глава 4. Праздник урожая
Рассвет залил комнату янтарём и медью. Чем ближе год подходил к Модру, празднику урожая, за которым тьма ночей властвует над светом, тем чаще по граням дней стелились густые туманы. Но на исходе третьего месяца лета лучи солнца ещё побеждали сизую пелену, пронзали и изгоняли прочь.
Ферр недовольно поморщился, когда свет упал на веки. Потянулся всем телом, раскинув руки, а после приподнялся на локте и взглянул на спящую Эйдре. Чародейка свернулась клубочком на шкуре у очага: он видел лишь спину, растрепавшиеся по утащенной с кровати Ярга подушке рыжие локоны, нежный изгиб шеи да изящную линию талии – остальное скрывал почти сброшенный за ночь плед из тонкой шерсти.
Кровать, оставшуюся в комнате после брата, Эйдре не удостоила и взглядом с первого их дня под крышей дома наставника Вальги. Каждый вечер она скидывала платье, ложилась к своему жрецу, прижималась всем телом, а в золоте глаз искрилась ласковая хитрость. Ферр касался мягкой кожи, путался пальцами в огне волос, тонул в неровном дыханье. Связь с сэйд не всегда несла за собой близость, но, если прекрасная дева верхнего мира сама того желала, отказаться мог лишь полный дурень, а он себя никогда таковым не считал.
И всё же ещё ни разу они не встретили утра вместе. Стоило жрецу уснуть, чародейка сбегала от него, устраивалась у очага, который топили уже прохладными ночами конца лета, и отдыхала там. Ферра удивляла привычка Эйдре спать на полу, пусть и устеленном мягкими шкурами, но спорить он не хотел и находил особую прелесть в возможности полюбоваться своей сэйд несколько мгновений прежде, чем начать день.
Эйдре услышала, что он встал, по-кошачьи изящно потянулась, мурлыкнула приветствие, поспешила поправить волосы и одеться. Из комнаты Ферр вывел чародейку под руку, а дева, не скрывая, наслаждалась взглядами, полными зависти и тоски, от любого встреченного по пути в общий зал мужчины. Наставник Вальги уже был там. Ферр пошёл к нему, Эйдре привычно скользнула к Ёрку. Сэйд поднялся ей навстречу, поцеловал запястье с белым горностаем, усадил рядом с собой.
Названую дочь, в этом доме и верхнем мире, Ёрку полюбил сразу. Ферр вспомнил, как впервые ввёл чародейку в общий зал, как отец поднялся от очага, подошёл, крепко их обнял. Никогда прежде юноша не видел невозмутимого, степенного сэйда наставника столь взволнованным. Ёрку боялся, что скорбеть ему отныне по обоим сыновьям, и, когда младший встал перед ним, на миг дал волю чувствам. Ферр даже сумел расспросить о своей матери, – они с братом оказались рождены не от одной женщины. Обе возлюбленные сэйда, к печали Ферра, уже отправились в Мерг, но тем острее была радость Ёрку от возвращения сына и появления Эйдре.
Чародейка часто играла на клёрсах вместе с Ёрку, полюбила танцевать под его музыку. Ферр наблюдал за ними с грустной нежностью, прощался с покоем, время на который давно вышло. Скоро праздник урожая – момент, когда молодому жрецу и его спутнице следовало отправляться в путь. Нега в доме наставника близилась к концу, и они, оставаясь здесь добрыми гостями, должны были начать свою дорогу.
Последние дни перед расставанием Ферр провёл рядом с Вальги. Учитель не давал советов, но много рассказывал о прошлых путешествиях с Ёрку. Отец иногда присоединялся к разговору и однажды упомянул крупное поселение у большого перекрёстка, где в день Модра жрецу окажут все возможные почести, ведь своего у них никогда не водилось. Идти до деревни по широкому тракту недолго: неспешно – не более трёх дней. Решив отправляться туда, Ферр рассчитал время так, чтобы прибыть за одно утро до начала гуляний, успеть оглядеться и отдохнуть перед праздником. Они с благодарностью простились с Вальги и Ёрку, обещали не забывать родного порога и на рассвете поспешили в путь.
Шагалось весело и легко, даже под серым небом да то и дело налетающим дождём. Посох ровно выстукивал по плотной земле, плащи тканой шерсти надёжно сберегали от непогоды. Эйдре слушала ветра, смеялась, говорила: природа рада влаге, она успокаивала и убаюкивала перед тёмными днями осени и зимы. Мир ждал отдыха от летнего зноя, а люди, получив добрый урожай, спешили отблагодарить землю праздником да подношениями.
На тракте в такую пору оказалось живо. Тянулись к деревням побогаче телеги, тащились в города караваны торговцев. Кто-то возвращался из странствий домой помочь с жатвой и встретиться с родителями в праздник, другие спешили в поисках работы, прибыли или удачи в крупные поселения. На Модр городские ремесленники брали подмастерьев, руки требовались на полях и в заботах о скотине. Умельцам везде рады, а коль родной двор остался далеко за спиной и не добраться туда человеку до зимних дней, его готовы приветить, отплатить за труд кровом, горячей едой да звонкой монетой.
Эйдре была заворожена народной спешкой. Смотрела с интересом на встречных путников, разглядывала одежды, спелый урожай, заготовки и товары в скрипучих телегах. Большого числа людей ей прежде наблюдать не доводилось, но вид хлопот перед праздником нравился, распалял любопытство. А когда уставала от шума, оборачивалась ястребом, улетала прочь от тракта в дикие леса или поля, и Ферр углядывал лишь белую точку вдали, почти незаметную на фоне серого неба.
К вечеру похолодало, лоскуты тумана затянули дорогу, обступили со всех сторон, заглушили звуки и стёрли виды. Жрец со своей сэйд к тому часу уже нашли небольшую пещеру, устроились там на ночёвку. Огонь разгонял тоску, отогревал, звал сесть поближе, поужинать да поскорее уснуть. Эйдре сняла клёрс, принялась играть, и музыка нежно заструилась в серой пелене и дыме костра. Ферр смотрел на опущенные ресницы чародейки, наслаждался плавными движениями её тонких пальцев по струнам, полузабытьём в волнах мелодии. Он запел об их пути, прекрасной деве и молодом мужчине, перед которыми раскинулся целый мир. Ферр знал, что она слышит его песню, но время не властно над сэйдом, играющим или кружащим в пляске, и для Эйдре его не существовало в такой миг вовсе: она сама была звуком, звоном, дрожащим на струнах арфы. Только нежная улыбка, таящаяся в уголках губ чародейки, говорила, что новая история ей по нраву и она узнала её героев.
Когда костёр уже не в силах оказался разогнать холод, Ферр прижал Эйдре к себе, завернул в плащ, пропел заклинание, закрыл глаза и шепнул:
– Спи спокойно. Никто не приблизится к нам без моего ведома этой ночью.
Утром, едва лучи солнца коснулись земли, они продолжили путь. А на рассвете следующего дня у названного Ёрку перекрёстка трёх больших трактов к городам разглядели и деревню, куда стремились.
Поселение оказалось на радость богатым, крупным, каким и описывали его отец с наставником. В отдалении широко раскинулось поле, где-то играли пастушьи рожки, вторила им дудка свинопаса. Гремела на подходе к деревне небольшая кузница, крепкий мужик звонко бил молотом. Дальше виднелись ладные хозяйства с огородами и загонами для скота, амбары и сараи, водяная мельница у реки на западе, большой аккуратный трактир, который точно не пустовал да не знал нынче плохих времен.
Стоило Ферру и Эйдре ступить на земли деревни, их захлестнуло хороводом кутерьмы и спешки, – завтра Модр, люди торопились доделать последние приготовления к празднику, убрать положенный урожай, подготовить скот, дары, костры у поля, пир для общего зала, где соберутся в ночь. На путников не обратили внимания – забот полно, а к постояльцам из караванов и чужакам все были привычны. Чародейка сбавила шаг, изучала место и жителей, Ферр тоже пошёл медленнее, оглядывался по сторонам, по старой детской привычке подмечал мелочи быта.
Перед входом в большой дом стояли двое. Пожилой, но статный мужчина в богатых одеждах, видно, староста деревни, беседовал с высоким человеком в тёмном плаще. Лица рассмотреть не получалось, к Ферру и Эйдре он оказался боком, а капюшон скрывал и то немногое, что удалось бы разглядеть без него. Староста скользнул взглядом по улице, приметил жреца с сэйд, неуверенно улыбнулся, но взор остался мрачным и серьёзным. Путник слегка обернулся и, всего на миг, солнце выхватило из-под плотной ткани бледное лицо да прозрачную серость глаз колдуна мергов. Он что-то быстро сказал и спешно удалился, свернув за дом. Староста же пошёл к ним.
– Неужто случилось что у них перед праздником? – удивился Ферр.
– С чего ты взял? – почти нехотя поинтересовалась чародейка, так и не оторвавшись от созерцания дородной женщины с плетённой корзиной, полной румяных яблок.
– С мергом о чём-то договариваются. Странно это.
– Что странного? – Эйдре посмотрела со скукой. – Может, он просто нашёл угол на Модр в своей дороге. А дело колдуну мергов найдётся всегда, вот и подзаработает до начала гуляний какой мелочью. Обереги у загонов приладит или ещё чего. До Сайма неизвестно, занесёт ли кого из них сюда, вот и попросили заранее, раз такой случай.
Ферр не стал отвечать, – староста уже приблизился достаточно, чтобы их слышать. Жрец отметил, что мужчина сдерживает себя: разгладилась морщина меж бровей, лицо оказалось дружелюбно, а улыбка полна радости. Но взгляд выдавал тревогу, а руки не находили места, и Ферру это не понравилось.
– Жрец Ирд под праздник, да ещё с такой прекрасной спутницей, – благословение для нашей скромной деревни, – с поклоном приветствовал их староста. – Окажите честь, останьтесь у нас на Модр, спойте, проведите ритуалы. Отблагодарим со всем старанием.
Ферр принялся договариваться о грядущих гуляниях, а Эйдре представила мужчинам разбираться вдвоём, отошла полюбоваться далёким лесом за деревенским полем. Затем вернулась, встала рядом, дождалась согласия в обсуждении и мягко спросила:
– Скажи, не случалось ли у вас на днях что-то необычное?
Староста отвёл глаза, после вздохнул и признал:
– Несколько дней назад мы приютили путника, на которого напал в лесу большой хищник. Наши силки поломали, кто-то растрепал в чаще несколько оленей, а один охотник повредил ногу, когда шёл за зверем. Но это житейские беды, ледди, поверьте. Волками никого не удивишь – лес здесь дикий, дремучий. И нам есть, чем задобрить духов на праздник. С добычей охотников или без неё, природа не осерчает от наших даров.
– Конечно. – Она ласково, ободряюще улыбнулась. – Уверена, Модр пройдёт прекрасно, и на следующий год духи отблагодарят вас отменным урожаем за оказанный им завтра почёт.
Они простились со старостой до вечера и медленно пошли в сторону таверны.
– Ты тоже заметила, что он взволнован и напряжён? – тихо поинтересовался Ферр, наклонившись к самому уху Эйдре.
– Он? – с недоумением переспросила чародейка. – Нет, человек как человек, никаких странностей и тревог я в нём не разглядела. Здесь плачут ветра, Ферр. Природа напугана, а она не боится простых хищников, они – часть колеса жизни. Здесь есть что-то чужое, чего она не знает. Опасное для неё.
– Ты можешь расслышать, что? – нахмурился жрец.
Эйдре медленно качнула головой, а после потянула Ферра за руку:
– Пойдём, я хочу взглянуть на поле и тот камень, у которого собирают костры.
Они покинули деревню и направились туда, где уже заканчивали последние приготовления к празднику. Люди таскали брёвна и доски для ритуала, спешили и ругались. Эйдре недовольно морщилась всякий раз, когда слышала брань, но сосредоточено тянула Ферра вперёд. Наконец они замерли в центре поля с оставленными пока золотыми снопами пшеницы. Посредине стоял высокий, узкий камень, а по обе стороны от него, чуть впереди – два больших, почти готовых костра для завтрашнего вечера. Чародейка обошла вокруг, огляделась, посмотрела на суетящихся жителей, а после решительно отправилась обратно.
– Там что-то есть, – сказала она по пути, едва убедившись, что их не услышат. – Чары Сэйда, но я не могу разобрать, они древние словно сам Ирд. Такое же ощущение, как у наших троп, а тропы я не нашла. Может, здесь раньше проводили иные ритуалы? Какие-то обычаи могли подарить земле особые силы, такое случается. Тем более, деревня стоит на перекрёстке трёх дорог, место уязвимое для колдовства, тонкое. Но неужели природа так взволнована из-за обрядов далёких времен?
Ферр ступал в молчании, припоминал увиденное, размышлял, посматривал внимательно по сторонам. Уже перед таверной коротко хмыкнул, процедил с хмурым видом:
– Многовато совпадений. – Толкнул дверь и пропустил Эйдре вперёд.
В полутёмном зале посетителей нашлось немного. Хозяин, прежде с ленивой неохотой натиравший тряпкой кружку, лишь бы чем занять руки, поднялся им навстречу, кликнул служанку, чтобы проводила гостей в комнату, где можно привести себя в порядок с дороги да отдохнуть перед вечерним выступлением. Пока дева не пришла, жрец и сэйд огляделись по сторонам. Пятеро мужчин у окна, видно, застигнутые праздником в пути караванщики, играли в кости. Трое торговцев у очага разложили бумаги, о чём-то негромко спорили, заключали сделки на будущий год, раз судьба свела их в одной деревне. Мужчина в плаще сидел в тени, накинув на лицо капюшон и, казалось, дремал. Недалеко расположился колдун мергов: рослый и широкоплечий, могучий, с бледной кожей, мрачными глазами и чёрными будто смоль волосами. Лицо холодное, застывшее маской. Уголок губ кривится в едва уловимой ухмылке, длинные узловатые пальцы выбивают по столу неслышную дробь. У ног огромный бурый пёс, не менее угрожающего и опасного вида, чем его хозяин.
На короткий миг их взгляды пересеклись – тёмная, дымчатая зелень глаз Ферра и прозрачная серость глаз мерга. Колдун смотрел спокойно, но сердце жреца кольнуло предчувствие беды. Странное наваждение нарушила служанка: вежливо позвала за собой, и жрец с сэйд отправились наверх. Ферр с трудом удерживал дружелюбную улыбку – происходящее в деревне не нравилось ему всё больше и больше.
Едва Эйдре осталась наедине со спутником, тут же бросилась к нему, взяла за руки, зашептала:
– Ты прав, здесь творится что-то недоброе. Этот пёс колдуна, он переживает. Встревожен, напряжён. И в зале я тоже почувствовала силы Сэйда, но никого из моего народа там нет, как и троп.
– Границы между мирами на Модр крепки, – напомнил Ферр, – а мерга не могли нанять, чтобы решить беду с Сэйдом. Староста не упоминал ни сгинувших в лесу людей, ни пропаж младенцев, а все, кто уходил, – вернулись, один даже лишним. К тому же, мы ничего не знаем об этом колдуне и с добром ли он сам явился в деревню.
Эйдре не сводила глаз со своего жреца, после прищурилась и нежно мурлыкнула:
– И последнее ты желаешь выяснить в первую очередь, правда?
– Справишься? – хитро улыбнулся Ферр.
– Говори, – азартно велела сэйд.
В зал жрец вернулся один. Предупредил, что его спутница отдыхает перед вечером, когда сюда наверняка набьются многие из деревни, чтобы послушать баллады, попросил не тревожить её сна. А после облюбовал себе столик почти у выхода, подальше от игроков в кости и громких торговцев, прямо за спиной мерга, устроился там, заказал пива. Когда Ферр проходил позади колдуна, из рукава вылетел белый жук, сел на пса, забрался глубоко в густую шерсть у лопаток. Собака недовольно дёрнула ушами, насторожилась, а после чуть вильнула хвостом и притихла вновь.
Ферру принесли кружку, и он медленно тянул пиво, большей частью глядя в окно, но иногда с рассеянной задумчивостью осматривал зал. Жреца не тревожили, внимания не обращали – с дороги человек, уставший, ему ни до чего. Лишь изредка служанка подносила добавку да забирала грязную посуду. Спустя час дремавший до того мужчина в углу вздрогнул, очнулся, хлопнул себя по лбу и побрёл к выходу. Ещё через десять минут покинуть таверну собрался и мерг.
– Вернёшься, колдун? – окликнул его хозяин. – Комнату подготовить? Ночь близко.
– Будь любезен, – густым басом отозвался тот. – Ноги надо размять, но на праздник я ваш гость, ежели позволишь.
– Отчего же не позволить, коль заплатишь, – рассмеялся он. – Вернёшься – всё готово будет. И это… псину твою ради миров одну не оставляй, с собой тащи. Больно страшная она у тебя, аж жуть берёт.
Колдун ухмыльнулся и пошёл на улицу, кликнув на ходу своё косматое чудище. Пёс подскочил, зашагал у ноги хозяина. Как только они скрылись, Ферр вынырнул из полузабытья, словно растревоженный хлопнувшей дверью, огляделся и спросил удачно подошедшую с новой кружкой служанку:
– Красавица, а что, в деревне два жреца на празднике будут? Тот странник, что в углу сидел, по виду из наших.
– Что ты, – отмахнулась служанка, оглянулась на хозяина, проверить, не смотрит ли за ней, а после сказала: – Это путник, на которого зверь в лесу третьего дня напал. Он сюда и пришёл напуганный, решил пока остаться до праздника. А ты это зачем?
– Так я же по миру хожу, милая, – ласково напомнил Ферр, нежно коснулся натруженной руки девы, слегка сжал в ладони, – баллады пишу о том, что увидел. Так рождаются наши песни – из интересных историй, что мы встретили в дороге.
Румяные щёки служанки вспыхнули алым. Она вновь глянула на хозяина, убедилась, что тому нет до неё никакого дела, наклонилась ещё ближе и горячо зашептала:
– А меня в песне упомянёшь? Я своими глазами видела! Стою, значит, у дома, а там…
Ферр внимательно слушал, кивал, с мягкой настойчивостью возвращал временами рассказ ко всему, ему интересному, включая пришедшего сегодня мерга, которого дева опасалась, но заметила, что колдун был вежлив и несловоохотлив. Псину в узде держал, она и башки своей жуткой не повернула ни разу на служанку. Лежала, дёргала временами ушами на звуки, но вела себя смирно, словно зачарованная. Сам мерг только что пива заказал да спросил, не против ли хозяин собаку в зал ввести, других вопросов не задавал. Несмотря на боязнь колдуна, властного над мертвецами, служанка злого от него не увидела, успокоилась и решила, что с таким даже понадёжнее перед праздником будет.
– Тут ведь как, – щебетала она, временами озираясь, – старики говорят, что в Модр границы миров крепки, но не всему верить стоит, они и глупости сбрехнуть умеют. Не зря мы духам подношения делаем, а чтоб не ярились. В этом году без охотничьих даров останутся, вдруг взбредёт им разозлиться на неуважение? Да зверьё в лесу дикое, что на людей бросается. А тут такой здоровый мужик, руки натружены, в колдовстве сведущ. Торговцы вон его до твоего прихода подсобить просили, предсказать исход сделки, так не осерчал, подошёл, поговорил. Я не слыхала, чего он там предрёк, уж прости, боязно мне всё это их общение с мертвяками. Но гости довольны остались, заплатили хорошо. Худого он не натворил, а пользу уже принёс. Прошлый заходил по весне: лишний раз боком не проскочишь мимо – глазами так зыркнет, что сердце в пятки уйдёт. А этот ничего, пару дней можно и потерпеть. Псина только жуткая, уж не она ли в лесу кидается ночами?
То, что дева не сдержит языка за зубами, Ферр понял давно. В тот миг, когда заметил, как прислушивается она к любому произнесённому в таверне слову, пока хлопочет по залу. А уж улыбка молодого жреца вместе с обходительностью и тёплым взглядом зелёных глаз топили и куда более чёрствые сердца. Вскоре Ферр знал всё, произошедшее в деревне за последние пять дней, но ясности ответы прибавили немного. Оставалось надеяться, что у Эйдре дела пойдут лучше. И на то, что его чародейка успеет вернуться до того, как уставшие жители потребуют от жреца баллад под музыку прекрасной сэйд.

Глава 5. В тенях
К сумеркам таверну начал заполнять народ. Раз пришёл жрец, должны быть песни – иначе случиться не может. Уставшие от хлопот люди ждали отдыха да доброго веселья, а у хозяина и его служанок началась пора тяжёлой работы, от лени не осталось следа. Гремела посуда и скрежетали о каменный пол стулья, пахло жаренным мясом, очагом да брагой, в зале стало не протолкнуться, и бедные девы с гружёнными подносами лишь чудом умудрялись скользить меж посетителями и разбирать в общем гвалте заказы.
На Ферра посматривали искоса, с интересом. Всё чаще и чаще жрец ловил жадные взгляды, понимал, что оттягивать выступление долго не сможет. Если бы только в зал вошёл колдун со своим псом, если бы понять, что Эйдре уже вернулась… Но мерга-то как раз среди толпы он не находил, а такого детину упустить из виду никак не сумеешь, даже коль постараешься. Зато появился сам староста, подошёл и со всей вежливостью намекнул, что время нонче дюже подходит для музыки и баллад.
Ферр обещал привести спутницу, встал и неспешно побрёл наверх, – благо, зал заполнился настолько, что его медлительности никто не удивился. Пару раз жрец запнулся о столы и ноги, потратил несколько минут на извинения за неуклюжесть, но на пустой лестнице старательно изображаемой неловкости места уже не нашлось, и пришлось идти в комнату быстрее.
Он обнаружил Эйдре на кровати. Чародейка лежала, прикрыв глаза рукой, но, когда он захлопнул дверь, села и устало улыбнулась. Слежка за мергом вымотала её настолько, что Эйдре и окно, заранее оставленное распахнутым для возвращения, закрывать не стала, несмотря на прохладу ночи.
– Нас ждут. Сможешь играть?
– Конечно. Пока расскажу, что узнала, как раз отдохну.
Мерг вышел из таверны и сразу же приказал псу искать. А после побродил кругами у домов и ушёл к камню в поле. Там долго что-то высматривал, изучал, а Эйдре успела получше понять чары того места. Оно и впрямь оказалось сродни тропе, но совсем маленькое; порог, где миры сходятся плотнее обычного. Удивительного в том чародейка не нашла, уверяла, что такого немало по всему Ирду, опасность оно несёт разве что в Сайм и Бъёл, когда границы зыбки, но никак не в пору Модра. И всё же Эйдре тревожил плач ветров, страх природы, а ещё более, – то, что там околачивался мерг.
Колдун у камня бродил долго, осматривался, ругался. Затем кликнул пса, дошёл до леса на другом конце поля, стоял и слушал, хмуро озирался. Зверь его напрягся тогда больше прежнего, вздыбил шерсть, прижал уши. Эйдре решила, что его, как и всю природу вокруг, пугает неведомое чуждое присутствие. У лесных троп стало особенно жутко, даже ей, в чаще слышались скрипы и шорохи, от которых добра искать не стоило. Чародейка сама забоялась, призналась, что хотелось сбежать, улететь прочь, лишь бы не слышать ветров да не видеть мглы за опушкой.
– Это не обычный хищник, Ферр, и уж точно никакой не волк, – серьёзно заверила она. – Нет в Ирде живого существа, способного вызвать страх сэйда, от глубин морей до пиков гор нет. Я бы решила, что колдун с Мергом чего удумал злого натворить, но силу-то я чувствую нашу.
– А в верхнем мире есть что-то, способное напугать твой народ?
– Наваждение скрывает многое. – Эйдре нахмурилась, сцепила крепко пальцы. – Кошмары и мороки, тени и чудовищ. У нашего дома спокойно оттого, что мужчины семьи порождения туманов гоняют и бьют. Но никогда я не слыхала, чтобы кто-то выбирался в Ирд. Без наваждения они бессильны, оно питает, подкрепляет чары и плоть.
– Они не смогут здесь быть? Пропадут?
– Скорее, им недостанет могущества натворить вреда без тумана. Голодные станут, злые, но слабые. Если сюда что-то чудом выбралось, ему нужно место, где оно сможет быть близко к верхнему миру, чтобы использовать его силы.
– Камень. – Ферр встал, подошёл к окну и вгляделся во мглу. – И завтра у него соберётся вся деревня. Вдали от оберегов, защиты крова, в ночном тумане.
Эйдре выпрямилась, посмотрела с тревогой.
– Думаешь, всё же Сэйд, а не Мерг?
– Не знаю, – жрец мотнул головой, – но больше указывает на него. Колдун странный, не спорю. В деревне его опасаются. Только опаска эта о даре его народа, а сам он вреда людям пока не причинил, даже помог кому-то. Но дружелюбие тоже бывает из злого умысла, не стоит забывать. Старосту он перепугал знатно утром, а этот человек не кажется ни глупцом, ни трусом. Приглядеться стоит внимательнее, к мергу да к тому путнику, что пришёл лесными тропами. Караванщики ребята простые, из города, общительные, весёлые. Со служанками сплетничают, приторговывают, по дому скучают. Купцы все в своих счетах, от бумаг голову подымают с неохотой, лишний раз из таверны не выходят. Остаётся лишь два чужака, которые сейчас как раз где-то шастают, хотя идти им тут некуда. Собирайся, нас заждались. И там надо наблюдать, за ними и другими, кто будет в зале. Ты играй и ни о чём не тревожься, я за всем присмотрю. Что бы тут ни творилось, сегодня ничего не случится, коль пока не стряслось, всё начнётся завтра.
Они поспешили вниз. Галдящая толпа, стоило кому-то завидеть жреца с сэйд, затихла, почтительно расступилась, дала место. Люди набились плотно, кто-то даже уселся на лестнице, но вокруг Ферра и Эйдре оказалось свободно. Никто не рискнул бы приблизиться ни к жрецу, ни к его деве без позволения, слишком страшно и сокровенно для простого люда их занятие. Еще одним уголком, где деревенские не посмели находиться, был стол у стены, за коим сидел в одиночестве мерг со своим псом в ногах. Задеть и оскорбить ненароком колдуна боялись не меньше: натолкнёшься на гнев и накличешь беду. Мерг таким раскладом не печалился, устроился удобно, потягивал пиво да смотрел с интересом, ожидая песен.
Когда Эйдре заиграла, утих в зале любой шум. Завороженные люди не сводили с чародейки глаз, вытягивались, чтобы разглядеть получше. Щуплый парнишка под напором толпы случайно ступил в круг свободного места, где сидела дева, его быстро втянули обратно, выдали оплеух, зашикали. Разозлить сэйда боялись не меньше, а то и поболе мерга. С мертвецами и проклятьями хоть сладить можно, а если мстительный народ верхнего мира разъярится, не видать деревне урожая и здорового скота следующий год или даже не один. Зато почётом и уважением запросто добиться богатого приплода у зверья, тяжёлых колосьев зерна, добрых запасов. Сэйды, считали люди, словно ветра, – быстры что на наказание, что на награду. Коль завтра этому жрецу с его спутницей проводить ритуалы да задабривать духов, стоило смирить норов и пыл, предстать щедрыми хозяевами, тогда деревне будет легко и вольготно после.
Ферр пел с удовольствием, его тешили восхищённые взгляды. Баллады о героях и легенды о давних днях, песни-предсказания и истории о людях да заботах нынешних сменяли друг друга, текли плавно и размеренно. Несколько часов пролетели незаметно, но жрец не забыл приглядываться, замечать поведение, привычки, выражения лиц. Он видел старосту, который оказался доволен выступлением, улыбался, радовался уже искренне, без следа утренних тревог. В заезжих торговцах с караванщиками тоже не обнаружилось странного – люди как люди, веселились, слушали да пили. Мерг ничем не отличался от иных в зале, разве что Ферру показалось, будто легенды и пророчества заинтересовали его больше других песен. Но удивляться такому нечего, – колдуны их народа странники, обычной жизни видели вдоволь сами, в историях не нуждались, даже чего нового для жрецов могли подкинуть временами. Пёс у ног мерга уснул, уложив косматую башку на мощные лапы, дёргал в дрёме ушами, а хозяин изредка наклонялся да трепал мохнатую шерсть загривка.
Когда староста потребовал дать гостям отдых и народ неохотно побрёл по домам, Ферр с Эйдре задержались в зале. Им предложили ужин, а они с благодарностью согласились. Постепенно таверна опустела, лишь усталые служанки продолжали убирать столы да на кухне гремели посудой. Жрец остановил болтливую деву и спросил:
– Что же ваш гость из леса не пришёл нас послушать нынче? После заката теперь из комнаты опасается выйти?
– А я и не заметила, как он вернулся да наверх ушёл. – Служанка огляделась, словно ожидала найти странника взглядом сейчас. Её вертлявость забавляла Ферра: от такой мало чего укроется. – Хлопот по залу было много, видно, проскочил как-то. Но ужинать точно не являлся, я ни заказа не принимала, ни еды не подносила. Странный он, парой слов без нужды не обмолвится, а голос хриплый, тихий, змеёй шипит из-под капюшона. Вроде надо пожалеть человека, с которым беда приключилась, а меня прям отталкивает от него, вот и не увидела, куда убрёл и вернулся ли. Пока я ему не нужна со своими подносами, и подходить лишний раз не хочется.
Служанка убежала под гневный окрик хозяина, а Ферр задумчиво взглянул на Эйдре и побарабанил пальцами по столу.
– А чувствовала ли ты в зале силы Сэйда, пока играла?
Чародейка качнула головой и напомнила:
– Мы рассеяны, когда дело касается музыки. Я могла и не заметить.
– А теперь чуешь?
– Нет.
– Эйдре, сможешь взглянуть, в комнате ли нынче наш гость из леса? – Ферр наклонился совсем близко и шепнул: – Идти ему тут некуда, а на несколько часов он пропал и неизвестно, вернулся ли. Да и мерга я бы проверил.
Они вышли на улицу, чародейка обернулась белым мотыльком и устремилась к окнам таверны. Жрец отошёл за угол, чтобы не попадаться никому на любопытные глаза, а после – на несдержанный язык. Закутался в плащ от наползшего тумана, прислонился спиной к стене, прислушался к ночным звукам. Деревня, вымотанная дневными заботами да вечерним гуляньем, уже затихла и погрузилась в сон. На миг Ферру почудился вдалеке чей-то плач, но тут же исчез без следа, и он не смог бы сказать точно, был ли тот в самом деле или оказался плодом растревоженного воображения. Жрец прикрыл глаза, принялся припоминать легенды и истории о Модре на случай, если в них найдётся что-то похожее на нынешние события.
Мотылёк летал в тумане от окна к окну, садился на деревянные рамы, заглядывал в сумрак комнат. Света не погасил пока лишь мерг – расположился на кровати, перебирал обереги, что-то шептал себе под нос. Его пёс лежал рядом, Эйдре заметила только мохнатую спину да задние лапы. Ничего необычного, просто колдун занят своей работой. Она спорхнула с рамы, полетела дальше.
Торговцы и караванщики уже улеглись спать. Упились пивом знатно, рокочущий храп сотрясал воздух настолько, что сомнений не оставалось, – каждый из них отдыхает там, где положено. В других комнатах постояльцев не было. Эйдре облетела всё несколько раз, пролезла муравьём под рамами, но гостей в таверне больше не нашлось, а помещения для них выглядели так, словно там давно никто не жил. Чародейка вылезла на улицу, поспешила к жрецу.
– Мерг на месте, а вот второго не то, что нигде нет, а будто никогда и не было вовсе. Кровати нетронуты, вещей не лежит, пусто и безлюдно, – сообщила она, вернувшись в свой облик. – Силы Сэйда я так нигде и не почувствовала.
– Занятно получается. – Ферр осмотрел здание таверны и коротко улыбнулся. – Словно морок, а не человек, верно?
– Как он пробрался в Ирд третьим месяцем лета? – Эйдре недовольно нахмурилась. – Границы крепки.
– Легенды говорят о времени, когда они начнут стираться, а миры – смешиваться. На деле это пророчество, древнее настолько, что никто уже и не вспомнит ни предсказателя, ни можно ли ему верить. Но если подумать, что это правда, где, как ни в местах, подобных камню, такое должно начаться? Даже тропы не дают большей близости мирам, чем пороги, так ведь?
Эйдре задумчиво кивнула, обернулась через плечо и предложила:
– Дойдём до камня? Хочу посмотреть ещё и проверить, что там делал колдун.
– Я не взял оружия, – мрачно напомнил Ферр.
– Рядом с источником силы моего мира не будет никого, могущественней сэйда, – возразила дева и вкрадчиво добавила: – И ты сам сказал: всё начнётся завтра.
Они побрели в тумане по пустым деревенским улицам. Света нигде не горело, люди давно спали и не ведали бед. Чем ближе был камень, тем больше недовольства и нетерпения Ферр замечал в Эйдре. Она схватила его за руку, потянула вперёд, а он отчего-то вспомнил их путь по верхнему миру. Вдруг жрецу вновь послышался тихий плач от костров в центре поля. Он дёрнулся, но чародейка удержала, не позволила отойти.
– Там кто-то есть, плачет, – попытался настоять Ферр. – Надо проверить. Думал, у таверны почудилось, но здесь я слышу точно.
– Зато я не слышу. – Эйдре обернулась к нему, положила тёплую ладонь на щёку, а сознание утонуло в мёде золотых глаз. – Сэйда этой твари простым мороком не взять. Мы не в тумане, в наваждении. Слушай ветра, любовь моя. Не поддавайся его чарам.
Ферр резко качнул головой, заставил себя прислушаться, и серая пелена отступила, отшатнулась прочь. Плач пропал, как не бывало. Чародейка вглядывалась во мглу, плотно сжимала губы и теребила пальцами ремень клёрса.
– Поверить не могу… – прошептала она после долгого молчания. – Здесь, в Ирде. Разве такое возможно?
– Ты же своими глазами видишь. – Ферр притянул её к себе, обнял за плечи. – Знаешь, что это за чудище?
– Грухи, питсы, коппа. Кто угодно, способный принять чужой облик или вид человека. Но никто из них не умеет создавать и самого слабого морока-обмана. Либо его кто-то обучил, либо при переходе в Ирд что-то произошло, и он научился сам. Они разумны, каждый по-своему. И каждый по-своему опасен. Коппа охраняет свои земли всеми силами, нападает на любого, кто ступит в его владения, но, если его не трогать, не станет угрожать и сам, будет избегать встречи и внимания. Питсы – мелкие пакостники, бродят группами, шкодят во дворах, прячут или портят вещи. Не представляю, что должно заставить их и пытаться атаковать, и морочить, и разделиться. Они трусливы. Если переход между мирами не изменил нрава, о них можно не вспоминать. Да и коппа не пошёл бы в таверну посидеть среди людей, не оставил бы земель у камня, коль посчитал своими.
– Значит, остаётся грухи?
Эйдре потянула Ферра прочь от поля и понизила голос:
– Самый опасный. Хитрец и ловкач, охотник за заблудшими. Умён, изворотлив, перенимает повадки тех, кого видел. С ним можно и договориться, он даже даёт временами советы тем, кто ему полезен или приглянулся. Если пришёл в деревню, местные его чем-то разозлили. Он не ищет пропитания, он зол и хочет мстить.
– Беды начались с охотников, – напомнил жрец. – Забрали его добычу?
– Может быть, – кивнула чародейка. – Если ещё и в Ирд попал не сам, если его сюда просто затянуло через хрупкий порог, он и так в ярости, а людям, отнявшим пищу, несдобровать. Пощады это чудовище не знает.
– Но мерг тоже был у камня и что-то выискивал. Не мог ли грухи убить его дорогой и просто принять облик? Или собаки? Точно ли путник из леса – не морок и существует на самом деле? Создать образ – непростая задача, звуком он тебя не проведёт, но видом бы обманул.
– С охотником из Сэйда следует смотреть на глаза. Их он изменить не может, всегда будет ходить с чёрно-золотыми. Никто бы не признал колдуна мергом, приди в его обличие грухи. И его пёс боится эту тварь, не хозяина, а то, что он обыкновенная, пусть и умная собака, я уверена. Что бы ни искал тут мерг, с добром или злом явился, к грухи он отношения не имеет, да и знать о нём не знает: ни в Ирде, ни в нижнем мире такого не водится.
– Тогда оставим пока колдуна, не до него, – решил Ферр. – Нападёт грухи завтра у камня, ему нужна сила Сэйд, верно?
– Да, и нападёт вечером на празднике, на грани дня и ночи его могущество возрастёт, а наваждение, вырвавшееся в Ирд, только поможет. Ещё и перекрёсток этот… Тоже ему лишь на руку.
Они в гнетущем молчании прошли в таверну, поднялись наверх и крепко заперли дверь. Эйдре села у окна, смотрела во тьму ночи, хмурилась. Ферр побродил между кроватями, а после спросил:
– Зачем же он взялся морочить этим вечером, коль его ведёт не голод?
– Напугать. – Хрупкое плечо чародейки коротко дрогнуло, а голос прозвучал так буднично, словно они беседовали о погоде. – Чтобы люди не решились оставаться одни и держались вместе.
Жрец мрачно усмехнулся, уселся на кровать, потянул к себе напряжённую Эйдре:
– Давай сейчас отдыхать. Завтра подумаем, что с этим делать, посмотрим снова камень, решим, чем взять грухи. Ночь не принесёт верных мыслей и спутает планы.
Чародейка уткнулась лицом ему в грудь, устало вздохнула. Ферр какое-то время гладил её косы, а когда дева заснула, нежно поцеловал и закрыл глаза сам. Что бы ни сулил им завтрашний день, он был уверен: от усталости толка не прибавится наверняка.

Глава 6. Пороги и перекрёстки
Удача редко бывала спутницей Ульда, а перед Модром покинула вовсе. Он спешил от Хегги прямиком в большой город на юге, Билнуд, едва поспевал до праздника. В такую пору там точно найдутся жрецы с их легендами и пророчествами, а с ними появились бы ответы да хоть капля ясности. А коль совсем повезёт, можно послушать даже выступление советника самого князя, тот-то наверняка знает поболе многих иных. Мерг нигде не планировал задерживаться, никуда не хотел сворачивать, но в дороге всё шло наперекосяк, – то мост обрушился и выпало тащиться в обход, то ещё какая нелепая беда, истратившая время да силы. А после дело вовсе испортили духи.
Незадолго до перекрёстка на Билнуд они словно с ума посходили окончательно. Припомнить, бывал ли когда-то вой и шёпот мертвецов понятным полностью, Ульд бы не взялся, но в этих местах даже для духов безумия оказалось чересчур. Предки сельчан крупной деревни аккурат на пересечении трёх трактов ревели и вопили о жатве, большой крови да Сэйде. Мерг решил заглянуть, выведать, что там творится, и хоть предупредить об опасности, – уж когда духи заговаривают о смерти, она неминуема, если пустить всё на волю судьбы, а в город он уже не поспевал не только до праздника, но и на него тоже.
С виду деревня чудилась мирной, спокойной. Бед не случалось, разве что последнее время не заладилось у людей с охотой, но урожай выдался крепкий, голодной зимы не грозило. Все готовились к Модру, суетились, ругались да смеялись. О лихих людях не слыхали, друг с другом говорили дружелюбно, а крепкое словцо было подспорьем в работе и не портило добрых отношений с соседями. О странностях в окрестном лесу да о путнике, на коего напал страшный зверь, рассказал мергу староста, человек приятный и умный, трусости и пустых сомнений не знавший вовсе. Но предсказание колдуна растревожило его столь сильно, что он просил Ульда остаться на праздник, посмотреть, не начнётся ли чего дурного да помочь в случае несчастья.
Бросать людей в беде, особенно, ежели она предсказана духами, мерг не умел. Потому согласился приглядеть за порядком пару дней, сколь бы ни хотелось ему поскорее продолжить путь в город. Одна радость оказалась во временной задержке – в деревню явились жрец с сэйд, стало быть песни Ульду услышать суждено. Парень пришёл молодой, на пару вёсен помладше его, и на многое мерг не рассчитывал. Потому вечером, когда жрец выступал в таверне, приятно дивился песням да легендам, которые такими прежде не слыхивал.
В его дом тоже заходили на праздники путники Ирда со своими музыкантами. Пели древние легенды или истории из странствий. Но то ли Ульд тогда был слишком юн, то ли память начинала подводить самих жрецов, а многие вещи он теперь услышал впервые. Колдун подумал было, что хорошо бы осторожно расспросить парня о его выступлении, откуда он брал баллады, да решить, сколько за ними правды, а сколько добавлено для красного словца ради восхищённых взглядов толпы. Но предсказание духов оставалось важнее, а потому пока было совсем не до мальчишки. К тому же его присутствие на празднике мергу нравилось всё меньше и меньше.
По прибытии Ульд обошёл деревню, но ничего тревожного не увидел. Насторожили лишь сплетни сельчан о путнике из леса. Человеком он был нелюдимым, замкнутым да малословным, но народ судачил, будто видели его после заката бродящим по деревне или уходящим к камню в поле. Последнему мерг удивился особенно, – где видано, чтобы человек, чудом избежавший когтей хищника, всего через пару дней возвращался в те же места без оружия? И колдун решил к этому страннику приглядеться повнимательнее.
Нашёл его Ульд в таверне дремавшим, словно не спал прошлой ночи. Так путник просидел почти до заката, а после вдруг встрепенулся, хлопнул себя по лбу и поспешил прочь. Мерг подождал немного да отправился за ним, но никого не нашёл, не помог и острый нюх Игви. Пёс привёл к камню, о котором болтали местные, но и там примечательного не обнаружилось. Мерг уже решил, что странник попросту отыскал себе в деревне какую деву или молодую вдову, вот и проводит с ней вечера, а по утрам спит на ходу. Хотел плюнуть на поиски и просто наблюдать, пока не найдётся чего странного, отправился к лесу взглянуть, но тут перепугался Игви. Стоял, ворчал да прижимал уши так, как никогда не делал и перед умертвиями. Тогда-то Ульд и вспомнил, что упустил раньше. С жатвой в вое духов всё было просто – они предупреждали о Модре. Большая кровь тоже не оставляла вопросов или сомнений. Но он совсем позабыл о Сэйде, про который раз за разом повторяли предки, и теперь удачный приход в деревню жреца аккурат перед праздником переставал казаться случайным. Если к кому и следовало приглядываться, так к чародейке подле него, коль речь идёт о верхнем мире. Заморочить голову любому такие могут без усилий, да и неизвестно, не таит ли сам жрец за что зла на эту деревушку. Люди встречаются разные, а уж с сэйдами и подавно следует держать ухо востро.
Вечером на выступлении чародейка себя ничем не выдала. Сидела да играла, даже по сторонам не смотрела. Жрец оглядывал зал всё время, но тут удивляться нечему, – ему следует знать, как публика принимает песни. Когда гулянье закончилось, Ульд поднялся к себе и решил, что пора что-то предпринять. Против сил верхнего мира поставить нечего, но были в запасе свои трюки. Раз речь идёт о жатве, стоило подготовиться к ритуалам у костров в поле, и мерг всю ночь провёл за изготовлением оберегов. Нужные чары не подсказали бы и сами духи, потому он трудился наугад: придумал защитный круг, чтобы чародейка не привела помощи из леса. А уж внутри с ней придётся завтра управляться самому, иного пути сыскать не удалось.
Поутру, ещё на рассвете, Ульд направился к камню, хотел разложить обереги, но сэйд со своим жрецом уже околачивалась там. Оба бродили меж костров, бормотали себе под нос неразборчиво. Мерг выругался, поспешил уйти прочь, лишь бы они не заметили чужого внимания. Вернуться удалось в полдень, когда посторонних поблизости не нашлось. Ульд надёжно запрятал защиту, осмотрелся, запомнил детали на случай сражения, остался доволен проделанным и поспешил в таверну подготовиться к вечеру. Притихший Игви бродил следом призраком, ворчал, тревожился. Мерг пытался его растормошить, но вечно весёлый друг только слабо огрызался, а после, виновато поджав хвост, тыкался мордой в руку, искал ласки да заботы. Невольно Ульду вспомнилось, что Игви, несмотря на размер, только щенок, ему едва сравнялось первое лето. Колдун присел перед псом, потрепал загривок, взялся за могучую шею, заглянул в глаза цвета оленьей шерсти:
– Ничего, дружок, и не с таким справлялись. Вместе сдюжим, ты у меня никого не боишься, даже умертвий. Поможешь и в этот раз, правда?
Игви посмотрел серьёзно, лизнул хозяина в нос, а после легонько боднул головой.
– Отдыхай, вечером нам понадобится много сил, – велел Ульд.
Пёс привычно устроился у кровати, а мерг упал на неё, прикрыл глаза, провалился в тревожный сон. Очнулся уже после заката, в густых сумерках, когда вся деревня как раз собралась в поле наедине с чародейкой и её жрецом. С руганью и не разбирая дороги Ульд бросился на улицу, окунулся в наползший туман, поспешил к кострам изо всех сил. Пелена забивала горло и нос, была густой настолько, что казалось, мешала двигаться, не пускала. Когда они были совсем близко от камня, издалека раздался жуткий вой, пёс зарычал, ощетинился и понёсся в сторону леса.
– Игви, стоять! – закричал Ульд, но друг уже пропал в тумане.
Колдун на мгновение обернулся к кострам. Ничего страшного сэйд со жрецом не творили, проводили положенные ритуалы, а люди смотрели да улыбались. И мерг кинулся следом за Игви, решил найти прежде, чем до него доберётся то, что ревело во мгле.
Заплутать в липкой пелене не стоило ничего. Ульд спешил, прислушивался, благо рык пса оказался достаточно громким. Наконец удалось их разглядеть. Игви вцепился могучей хваткой в когтистую лапу чёрной твари ростом вдвое выше мерга. Острая морда чудища щерилась в оскале, обнажала клыки с ладонь крупного мужика. Оно скинуло Игви, пёс с визгом ударился о землю, а тварь бросилась следом, замахнулась со страшным рёвом. Ульд изо всех сил понёсся к ним, уже понимая, что не успевает до удара, который Игви никак не пережить, когда сбоку из тумана вылетел жрец, до хруста приложил посохом по локтю твари и отпрыгнул назад.
Чудовище чёрной тенью скользнуло в сторону нового противника. Игви встряхнулся, ринулся следом, стал рвать зубами мощные ноги, уворачивался от острых когтей. Удар жреца мог бы переломить и молодое дерево, но твари оказался нипочём, – она орудовала обеими лапами с одинаковой сноровкой. Ульд без раздумий бросился на помощь, рубанул тяжёлым мечом по хребту наотмашь: клинок глубоко вошёл в шкуру, но на лезвии не осталось и следа крови. Чудище отвлеклось, стараясь достать когтями до мерга и пса, а они с трудом уклонялись от атак и силились нанести хоть какой-то вред тому, кто казался теперь неуязвимым для оружия или клыков простых смертных.
Жрец схватился за лук, не жалел стрел: они одна за другой пронзали плоть твари, но ей дела до того было как до укусов комаров. Ульд чувствовал, что уже вымотался, слышал хриплый рык Игви, а неумолкающий звон тетивы подсказывал, что скоро колчан нежданного союзника опустеет. Вреда чудищу никто из них при том не нанёс даже капли.
– Оно вообще сдохнет?! – взревел мерг, снова рубанул по длинной лапище так, что у нормального существа она бы отлетела на яр в сторону.
– Жди! – крикнул жрец, всадив стрелу твари под рёбра.
Ульд стиснул зубы и продолжил бой. Внезапно белой молнией пронёсся над ними ястреб. Через мгновение сбоку встала сэйд, вскинула руки, начала нараспев читать заклинание. Тварь взревела от боли, ринулась к чародейке, оставляя за собой кровавый след да подволакивая правую лапу. На размышления мерг не потратил и мига, рявкнул Игви:
– Защищай! – Указал на деву, а сам бросился в новую атаку, лишь бы отвлечь тварь и не дать ей приблизиться к сэйд.
Пёс встал перед чародейкой, широко опёрся передними лапами о землю, оскалился и вздыбил шерсть, готовый в любой момент прыгнуть на всякого, кто посмеет подойти слишком близко. Чудище выло и рычало, но с каждым взмахом меча сил у него оставалось всё меньше, а движения замедлялись и теряли прежнюю ловкость. Последняя стрела пронзила бедро, тварь упала на колени, но сражаться не прекратила, со всей дури размахивала когтями перед собой. Жрец подскочил с кинжалом, запрыгнул на спину, приготовился для удара…
– Ярг! – с хрипящим кашлем закричало чудовище. – Ярг!
Клинок замер, и чёрная лапа тут же потянулась к горлу замешкавшегося противника. Недолго думая, Ульд отсёк твари кисть, и в тот же миг жрец ударил в шею. Враг с предсмертным стоном повалился на землю и затих.
Мерг подошёл, протянул руку, помог мужчине подняться. Они огляделись, без лишних слов подхватили чудище и поволокли в сторону леса. Там сбросили тело в ближайший овраг, закидали сверху мхом и палками, а после поплелись обратно к чародейке.
– Ферр, кстати, – устало произнёс жрец.
– Ульд, – представился в ответ мерг. – Что это было?
– Грухи, охотник Сэйда, – вздохнул мужчина. – Но подробнее спрашивай у Эйдре, если хочешь. Я сам о нём только вчера узнал.
По возвращении обратно пред ними предстала занятная картина. Среди развороченных снопов и следов сражения раскинулся на спине и счастливо поскуливал Игви. Тяжёлый хвост молотил по земле, язык вывалился на бок из приоткрытой пасти. Чародейка чесала мохнатую шерсть, смеялась да тихонько приговаривала:
– Кто здесь самый смелый защитник? Кто умница? Вот и зря вся деревня боится такого красавца, совсем зря, никакой ты не жуткий.
– Жуткий? – удивился Ульд, покосился на жреца. – Он забавный и шебутной, дружелюбный до одури. Щенок же ещё.
– Размером почти с телёнка, – с весёлой улыбкой напомнил Ферр.
– Телят местные, видно, тоже опасаются? – Мерг качнул головой и подошёл к сэйд: – Где люди?
– У костров в мороке, – ответила она с задором, не оторвавшись от почёсывания шеи пса. – И видится им, будто пляшут да веселятся вовсю, никаких бед не знают. Наваждения, границы дня и перекрёстки силу дарят не только грухи, но и моему народу.
– Главное, чтобы к ним на запах крови какие простые хищники из леса не сползлись, – хмыкнул жрец задумчиво.
– Простые не сдюжат, – хитро усмехнулся Ульд. – Там защитный круг из моих оберегов.
– Вот и славно, да? – звонко рассмеялась чародейка, обратившись вовсе не к мужчинам. – Как же тебя кличут, защитник?
– Игви. – Мерг оценил порядок знакомства. – А меня Ульд, к слову.
Дева подняла на него глаза, смущённо улыбнулась, встала и протянула руку:
– Эйдре. Спасибо за помощь, колдун.
Он кивнул и аккуратно сжал нежное предплечье.
– Надо возвращаться, – сказала она, осмотрела их внимательно и заметила: – Только вот от Ферра-то я взгляды отведу, а вам двоим лучше привести себя в порядок перед пиром.
Ульд оглядел свою измаранную, местами порванную одежду, счастливого пса с изрядно окровавленной шерстью на морде и был вынужден согласиться с девой.
До камня дошли вместе. Игви бегал между, вилял хвостом да довольно погавкивал, и каждый временами трепал пса за загривок или ухо. Брели молча, но, несмотря на усталость, шагалось легко. Недалеко от костров мерг замер, с удивлением посматривал то на жреца с сэйд, развлекающих деревенских там, то на Эйдре и Ферра рядом с собой.
– А вы, выходит, всё время в тумане были, ждали?
– Только он, – покачала головой чародейка. – Я до последнего оставалась с людьми, чтобы грухи меня не почуял, и на случай, если бы он умудрился миновать защитные чары. Как услышала битву, сразу бросилась к вам.
Ульд хмыкнул, устыдился на мгновение прошлых своих подозрений, а после простился и поспешил отмыться да сменить одежду. На границе поля оглянулся: костры горели вдалеке в сизом тумане, у них гудели уже настоящие смех да пляски. Духи наконец замолкли, забросили выть и где-то на краю сознания колдун слышал теперь лишь неразборчивый шёпот.
Спустя час люди потянулись к большому дому, где ждал праздничный пир. Мерг встретил их на крыльце. Он даже успел слегка отдохнуть за отведённое время, обработал неглубокие раны себе и псу зельями Хегги, убедился, что серьёзных повреждений Игви тварь не нанесла, а потому был теперь весел и доволен.
– Жаль, тебя не было с нами, колдун. – Староста, проходя мимо, дружелюбно хлопнул его по плечу. – Видать, зря в этот раз духи переполошились.
– Я обещал присмотреть за порядком, а не сплясать с вами, – спокойно отозвался Ульд, а перед мысленном взором встал развороченный кусок поля с землёй в крови и ошмётках чёрной шерсти да куда-то отлетевшей когтистой лапой грухи, искать которую не осталось тогда сил. – Рад, что всё обошлось, но осторожность не была лишней.
Староста добродушно махнул рукой и даже осмелился коснуться густой шерсти Игви, а после поспешил на пир. Эйдре, шедшая рядом с ним, опустила ресницы, скрывая лучики озорной хитрости. Ферр спрятал за кашлем короткий смешок. Мерг вошёл в зал последним, по привычке устроился один с краю, незаметно стащил для пса кусок мяса с общего блюда и кинул под стол.
Жрец с сэйд восседали на почётных местах в центре. Им первым поднесли по рогу с мёдом и куску зажаренного на вертеле поросёнка. Доля героя, сильнейшего и храбрейшего из присутствующих, за которую на иных пирах разворачивалась целая битва, в Модр всегда принадлежала тому, кто задобрил духов и проводил природу на зимний отдых. Песен и музыки нынче ждать не следовало – никто бы не посмел просить жреца ещё и о выступлении после проведённых ритуалов. Ульд немного побыл за столом, дабы не оскорбить хозяев, а после выскользнул на улицу, опёрся плечом на деревянный столб крыльца, вдохнул с наслаждением сырой от тумана, прохладный воздух.
За спиной скрипнула дверь и послышались тихие шаги.
– Что же ты ничего ему не сказал? – поинтересовался Ферр. – Заработал бы денег, раз обещался приглядеть за порядком.
– Завтра побеседуем, – безразлично отозвался мерг. – К чему им тревоги в праздник, когда каждый из нас по-своему старался людей от них уберечь? Жаль, ты сегодня не станешь петь, мне понравилось вчера твоё выступление. Правда померещилось, будто некоторые свои песни ты любишь сильнее прочих.
– Отчего же померещилось, ты верно заметил. Я хочу петь о мире, Ульд. О странствиях и дорогах, историях далёких городов, которых многим не увидеть до конца дней. О бескрайних просторах Ирда и его народах. Жизнь удивительна и прекрасна, мне нравится о ней рассказывать.
Колдун нахмурился, словно прислушался к чему-то, помолчал немного, а после тихо сказал:
– Мне жаль, но в твоих песнях скоро не останется мира, жрец.
– Это решать не твоим мертвецам! – с гневом бросила Эйдре.
– И не нам, – не оборачиваясь, произнёс мерг, давно привычный к вспышкам ярости после иных предсказаний.
– О чём же тогда я буду петь людям, колдун?
– О войне.
– Значит, я стану говорить о её героях. Пророчество гласит о великих защитниках, которые придут вместе с ней.
– Серьёзно? – Ульд обернулся и посмотрел с жёсткой ухмылкой. – Покажи мне женщину, которая способна выносить и родить дитя под два яра ростом. Младенца, что в первое своё лето станет ломать оружие, а к трём начнёт запрягать коней да обгонять на охоте всадников с копьём наперевес. Мужчину, колени которого в ярости боя изгибаются назад, и враги бегут от него в ужасе, а он летит за ними стрелой да не ведает пощады. Давно ли жрецы Ирд утратили разум и принялись сами верить всему, о чём поют простому люду? С какой поры то, что служило утешением, стало знаками, коих вы сами ждёте с надеждой?
– Не всё в наших легендах ложь, Ульд, – напомнил Ферр спокойно.
– Но и не любое слово – правда. – Он пожал плечами и вновь отвернулся. – Не будет никаких героев, они не родятся. А война… Ты своими глазами видел сегодня тварь из Сэйда, коей не место в Ирде даже в Сайм или Бъёл. А я своими ушами слышал пир мертвецов Мерга, который не должен звучать в срединном мире вовсе. Границы зыбки, битвы у нас на пороге. Не стоит надеяться на пустые россказни о великих защитниках, никто не придёт нам на помощь. Мне ли не знать, о чём обыкновенно пророчат духи? В их словах редко можно отыскать доброе, Ферр, его всегда добавляют люди.
Жрец подошёл, встал рядом, вгляделся в густой туман.
– Ты пытаешься найти способ бороться?
– Я ищу ответы. Думал, на праздник доберусь до города, послушаю ваши песни и, может, мелькнёт там что-то важное. Но не успел, остался здесь.
– Если тебе нужны наши легенды, примешь ли ты мою помощь в обмен на небольшое одолжение? Конечно, коль сумеешь отыскать в нижнем мире человека, зная лишь его имя.
– Ежели он там, есть надежда дозваться до него при соблюдении некоторых условий, – кивнул мерг. – Кого ты ищешь?
– Брата. Он пропал несколько вёсен назад, но снился мне и просил о помощи. Сегодня перед смертью грухи выкрикнул его имя. Если Ярг столкнулся с этой тварью в одиночку, спастись он вряд ли сумел.
– Я смогу попытаться найти его в Мерге, когда границы миров будут слабы. На Сайм дойдём до вершины Духов, оттуда я сумею позвать и расслышать твоего брата.
Ферр нахмурился. Ульд понимал его сомнения: коль человек молил о помощи и звал, он мог быть ещё жив, а за четыре луны до грядущего Сайма вполне способен и впрямь отправиться в нижний мир, если ранен или загнан в угол.
Эйдре подошла, встала между ними, положила ладонь на руку своего жреца:
– От отца вестей нет, стало быть, он не нашёл пока в Сэйде тех, кто слышал о твоём брате. Никто не скажет наверняка, что он встречался когда-то с грухи.
– Но эта тварь знает его имя.
– Грухи иногда и помогают, помнишь? Знакомство с ними не всегда влечёт гибель, Ферр.
– Но ждать Сайма слишком долго, – произнёс Ульд слова, которых старательно избегал жрец. – Я знаю место, где границы слабы и сейчас. Но сказать, сработает ли колдовство там, с уверенностью не рискну. И не обещаю, что это не станет опасным для нас самих. Идём?
Ферр неуверенно покосился на Эйдре, плотно сжал губы. Чародейка нежно улыбнулась, ласково притронулась к его щеке и мягко произнесла:
– Ты обещал мне целый мир, от края до края. Границы Мерга – всего лишь один из них, любовь моя.
Жрец обнял её за плечи, взглянул Ульду в глаза и коротко кивнул:
– Доро?гой я расскажу тебе обо всём, что пожелаешь узнать.
Игви не вынес, что про него позабыли, втиснул мохнатую голову между Эйдре и хозяином, звонко гавкнул.
– А тебе, дружок, я куплю гребень и стану вычёсывать каждый вечер, – сурово пообещала чародейка и хитро добавила: – Негоже такому красавцу ходить неряхой. И только попробуй возмущаться.
Утром следующего дня из деревни у перекрёстка вышли трое путников. Между ними кружил и заливисто лаял бурый пёс. Их путь лежал на север по одному из широких трактов, к болотам у крошечной деревушки, где в летнюю пору слышался пир мертвецов.

Глава 7. Вечный пир
С широкого тракта на Фелб, крупный северный город и границу, за которой раскинулись земли народа мергов, странники свернули ещё до полудня. Ульд не решился вести короткой дорогой, памятуя о своём пути на Билнуд, пояснил спутникам:
– Там ко всем бедам обвалился мост, перебраться было невозможно, а уж в дни Модра… Боюсь, мы лишь потеряем время. Но я разведал иные ходы и знаю брод через реку. Лучше пройти дорогой проверенной, чем плутать в поисках пути после.
Обходом до Хегги добираться было около недели, если рассчитывать на остановки в мелких поселениях, где наверняка по вкусу придутся и баллады жреца с сэйд, и умения колдуна мергов. В пору осенних дождей, которые принесли в эти края западные ветра, людей и на широком тракте встречалось немного, а уж на окольных тропах не находилось вовсе. От дурной погоды уберегали разве что древние тисы да раскидистые ивы по обе стороны дороги, но их ветви опасно скрипели, раскачиваясь над головами, а резкие воздушные порывы драли уставшую листву. Шагалось тяжело, в сердце каждого оставалось лишь одно желание – отыскать угол под крышей, сесть у очага да выпить горячего вина. Щедрая награда за проведение Модра и защиту от грухи позволяла на миг отринуть бережливость, обогреться с княжеской роскошью, а измокшие до нитки плащи и изрядно озябшие ноги не оставляли места сомнениям. Единственным, что обещало уберечь от трат, несмотря на стремление к ним, было то, что в мелких деревнях вина, должно быть, не видывали в жизни, а слово такое если и слыхивали, то в сказках, потому в существование заморского лакомства не слишком-то верили. Но мысль о тепле огня и крепких стенах не покидала всё равно. Лишь Игви не терял прежнего задора, носился за листвой, разбрызгивал мощными прыжками лужи, а временами подбегал к кому-то, заглядывал в глаза, словно просил подурачиться и поиграть с ним. Вид радостного пса, которому нипочём любые невзгоды, немного поднимал настроение. Эйдре отыскала по дороге палочку, временами бросала Игви, и все трое со смехом наблюдали, с какой гордостью он тащит её обратно чародейке.
Природа редко баловала народы Ирда ясной погодой после праздника урожая. В первые дни осени шли дожди, временами – ливни, с запада, с холодных морей неслись промозглые ветра. Когда путники уходили из деревни у перекрёстка, староста, расплатившись, предлагал остаться, переждать ненастье, срок коему бывал в разную годину до половины луны. Но каждый по-своему рвался в путь. Эйдре жаждала увидеть и узнать как можно больше – ей не сиделось на месте, а интерес к дороге силился с каждым часом под крышей давно понятной и скучной таверны. Ферру не терпелось поскорее поговорить с новым спутником, выяснить, что видел он да обсудить древние легенды. К тому же, немного, но его заботила судьба брата и возможная встреча Ярга с грухи, в благополучный исход коей он не сумел поверить. Ульд же просто не привык засиживаться, а коль работа выполнена – дальше ждёт следующая, за которую можно заработать денег. Не придёт он – сыщется другой колдун, способный справиться, а отдавать заработок мерг не любил. Где же слушать удачно подвернувшегося под руку жреца, в тёплой таверне или на тракте, ему всё равно.
Днём чуть распогодилось, разошлись низкие тучи, и землю обогрело осеннее солнце. Путники решили сделать привал, передохнуть да поесть, сошли с дороги в лес, отыскали ручей чистой воды, остановились там. Ферр с Ульдом собрали дров, разожгли костёр, Эйдре состряпала из захваченных в деревне припасов сытный обед, а после уселась, подставила лицо лучам света, сощурилась от удовольствия ласковой кошкой. Ульд, наоборот, накинул капюшон. Солнце он любил, но бледную кожу оно жгло нещадно, а потому до второго месяца осени выбора у странников из его народа не оставалось. Люди судачили, будто все мерги – порождения самой ночи, видят во тьме лучше, чем на свету, а день переносят из них лишь самые могучие. В юности Ульда злили такие глупости, а после, в странствиях, он нашёл в них пользу и беззастенчиво принялся обращать сплетни себе во благо.
После еды все затихли. Игви задремал, свернувшись клубочком между Ферром и хозяином. Жрец прислонился спиной к стволу ивы, погрузился в раздумья, глядя перед собой. Эйдре, склонив голову на его плечо, смотрела за полётом птиц в небе, слушала ветра. Ульд сидел у костра, затаённо, с интересом изучал своих нежданных спутников.
В дороге мерг не привык к компании. Пёс не в счёт – он не капризничает, слушает, веселит в тяжёлых переходах. Но люди – совсем иное. У них свой норов, дурные повадки и правда, за которой редко разглядишь чужую. К пути с кем-то вместе колдун отнёсся с опаской, напряжением, но пока всё шло даже недурно, что удивляло.
По Ферру и Эйдре сразу стало видно – они привыкли к почёту да удобству. Даже денег перед дорогой не отправились спрашивать у старосты за услуги: уверены были, что люди сами принесут со всеми почестями. О припасах подумал лишь жрец, и то в последний момент, а его спутницу поиск гребня для пса взволновал куда больше, чем необходимость купить провизию. Ожидать иного было бы глупо: Эйдре – дочь князя верхнего мира, нежная дева, знать не знавшая о тяготах жизни, в коей косы не заплетают по утрам услужливые помощницы. Ферр понимал чуть больше, но лишь по своим балладам и песням, – откуда под крышей дома наставника ему почувствовать любую кочку на нескончаемой дороге странника? С высоты пяти долгих лет в пути Ульду они казались несмышлёными детьми, за которыми глаз да глаз, несмотря на то, что разницы в возрасте между ними и колдуном оказалось только три весны.
Идеи Ферра петь о мире и жизни вкупе с рассуждениями о великих героях легенд вызвали лишь горькую усмешку. Ульд и сам был таким когда-то: в пятнадцатую весну, впервые отойдя далеко от родного порога, в пути с отцом к вершине Духов. Жизнь в дороге без сожаления стирает юную веру в светлое, топчет сапогами лихих людей, острыми кинжалами свершений и слов негодяев. Учит присматриваться к каждому, не привыкать ни к кому, не пускать вопросы оплаты и пропитания на волю случая да чужую совесть. Мерг давал спутникам время почувствовать, ведь когда за спиной всего три дня перехода до дружелюбной деревеньки, мир ещё чудится безмятежным, добрым. После попробуют на вкус, поймут, чай не дурные. И Ульд ждал, со спокойствием и вниманием старшего приглядывался, готовился напоминать, давать осторожные советы, пусть и опасался лезть к людям положения более высокого, чем его.
Но спутники не думали обижаться. Ферр оказался пронырой и хитрецом, брал умом там, где не каждый сдюжит взять силой. С первого шага вместе жрец уступил дорогу Ульду, а сам шёл следом, мотал на ус, учился. Не настаивал, не спорил, примечал мелочи. Да и Эйдре была ему под стать, – жалоб от неё мерг не услышал, еду принялась стряпать сама, не отставала и не возмущалась тяготами непогоды или долгой ходьбы без отдыха. Смеялась, играла с Игви, иногда занятно рассказывала, о чём судачат ветра. Дорога в их компании выходила приятной, но Ульд опасался пока своих суждений, не желал верить в странную удачу, которой в жизни видел совсем немного.
– Скоро принесёт дождь, – мурлыкнула чародейка, подняла голову с плеча спутника. – Стоит спешить.
Мерг с сомнением посмотрел на чистое небо. Эйдре задорно рассмеялась, взглянула на него, словно на дитя, и нежно улыбнулась:

Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «Литрес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (https://www.litres.ru/pages/biblio_book/?art=71244928) на Литрес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.