Читать онлайн книгу «Лес Гримм» автора Кэтрин Парди

Лес Гримм
Кэтрин Парди
Young Adult. Мрачные сказки. Бестселлеры ромэнтези
Новый долгожданный роман от Кэтрин Парди, автора бестселлера «Луна костяной волшебницы». Мрачная сказка о любви, вобравшая в себя все лучшее из творчества Братьев Гримм.
Бестселлер The New York Times!
Жители Лощины Гримм верят в магию леса. Ее сила заключена в «Книге Судеб», которая может исполнять желания и воплощать мечты в реальность.
Однажды кто-то совершил убийство и использовал желание, чтобы замести следы. За это деревню прокляли, а сама книга бесследно исчезла. С тех пор все, кто уходил в лес, больше не возвращались.
В детстве Кларе было предсказано, что она погибнет совсем молодой. Теперь, когда Кларе исполнилось шестнадцать, она решает отправиться на поиски книги, чтобы разрушить проклятие. Она не боится предсказания, ведь вместе с ней идет ее друг Аксель.
Смогут ли они выбраться из смертельно опасного Леса Гримм? Места, где обитают жуткие звери, словно ожившие со страниц мрачных сказок.
Для фанатов Мариссы Мейер, Авы Райд и Ребекки Росс.
«Выдающаяся сказка, пронзительная и полная любви. Я с упоением насладилась каждым словом этой волшебной истории». – Ребекка Росс, автор бестселлера Divine Rivals
«Атмосферно! Приготовьтесь войти в Лес Гримм и не выбраться». – Триша Левенселлер, автор книги «Тени между нами»

Кэтрин Парди
Лес Гримм

Kathryn Purdie
THE FOREST GRIMM
THE FOREST GRIMM. Copyright © 2023 by Kathryn Purdie.
All rights reserved.
Иллюстрация на переплете vicious mongrel
© Григорьева К., перевод на русский язык, 2024
© Издание на русском языке, оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2024
Все права защищены. Книга или любая ее часть не может быть скопирована, воспроизведена в электронной или механической форме, в виде фотокопии, записи в память ЭВМ, репродукции или каким-либо иным способом, а также использована в любой информационной системе без получения разрешения от издателя. Копирование, воспроизведение и иное использование книги или ее части без согласия издателя является незаконным и влечет за собой уголовную, административную и гражданскую ответственность.
* * *

«Выдающаяся сказка, пронзительная и полная любви. Я с упоением насладилась каждым словом этой волшебной истории».
    Ребекка Росс, автор бестселлера Divine Rivals
* * *
Посвящается Изабель и Айви,
которые олицетворяют собой
все безудержное и очаровательное


Пролог
До проклятия
– Бабушка, расскажи мне о том, как я умираю. – Девочка ждала наступления сумерек, чтобы подойти к бабушке. Когда пожилая женщина закончила работу, она села ближе к теплу камина и прикрыла фиолетовые глаза. На маленьком столике рядом с ней стояла бутылочка с настойкой валерианы, из которой была вынута пробка.
Девочка подошла ближе. Клара была одной из немногих в Лощине Гримм, которая размышляла о смерти, а не о жизни и том, какой она могла бы быть. Другие дети в деревне мечтали о счастье, которое ожидало их, когда им исполнится шестнадцать. Но Клара сомневалась, что со своей удачей сможет прожить еще хотя бы семь лет.
Глубокая морщина пролегла между тонкими бровями бабушки.
– Ma petite ch?re[1 - Моя девочка (Прим. пер.).], – произнесла она на языке, на котором больше никто в их деревне не говорил, даже давно умерший дедушка Клары. – Мне не нравится эта история.
Клара отодвинула бутылочку с настойкой на край стола, чтобы освободить место для колоды раскрашенных гадальных карт, которые держала за спиной. Она расправила свои худые плечи и выпрямилась настолько, насколько позволяла ее девятилетняя фигура.
– Тогда расскажи мне новую историю, – попросила она, протягивая карты.
Взгляд бабушки упал на колоду. В камине затрещали угли, отражаясь в зрачках старухи, как испуганные светлячки. Она была единственным известным Кларе человеком, который обладал крохами собственной магии, хотя это была не самая сильная магия, известная в Лощине Гримм. Жители деревни, конечно, уважали дар бабушки читать будущее, но то, что они по-настоящему почитали, было другой магией, совершенно не связанной с предсказанием. Это была магия Леса Гримм. Она обладала силой исполнять желания и воплощать мечты в реальность.
Эта сила была заключена в книге, удивительном подарке леса, который, как говорили, появился в деревне более ста лет назад. На опушке у края леса книга появилась в окружении грибов в красную крапинку и четырехлистного клевера. Стволы деревьев легли в основу бумаги, листья окрасили чернила, а тонкие корни прошили переплет. На обложке было выгравировано: «Sortes Fortunae», что означало «Книга Судеб».
Магию книги можно было использовать один раз в жизни, когда достигнешь совершеннолетия. Бабушке уже давно не шестнадцать. Но в Лощину Гримм она приехала на двадцать третьем году жизни, а два года спустя воспользовалась книгой. Хотя у нее была способность предсказывать будущее, это не помешало ей желать того, что могла предложить книга. Бабушка загадала желание изменить свою судьбу.
Клара так и не узнала, в чем заключалось ее желание. Пожилая женщина никогда не рассказывала об этом. Как и все мудрые жители деревни, бабушка хранила свое желание в тайне. Если бы она раскрыла его, заклинание бы рассеялось.
– Нет. – Бабушка покачала головой, отказываясь гадать на картах. – Мы уже играли в эту игру, я не могу снова давать тебе ложную надежду.
Обычно бабушка не называла гадание игрой, но за последние несколько месяцев Клара утомила ее десятками просьб. Пять раз, когда бабушка смягчалась, чтение, или «история», как она это называла, не показывало Кларе будущее, в котором не было бы ее преждевременной смерти.
– Но что, если..? – Маленькая девочка закусила нижнюю губу.
– Мои карты никогда не лгут, дитя. – Тяжело вздохнув, бабушка заправила выбившуюся прядь волос обратно в косу Клары и потрепала ее по щеке. – Прости, но судьба не меняется.
До вчерашнего дня Клара, возможно, и верила этим словам. Но вчера вечером на гадание к ним в дом пришла жена фермера, и этот вечер оказался исключительным.
Чем-то новым стал не сам визит. Деревенские жители часто умоляли бабушку рассказать об их судьбах. Большинство из них уже загадали свое единственное желание в Книге Судеб, но они все еще стремились найти способы повлиять на новые периоды своей жизни или, по крайней мере, подготовиться к успеху или неудаче в будущем.
Вырастет ли урожай или погибнет? Расцветет ли романтическая любовь или увянет? Заживет ли рана или загноится? Бабушкины карты давали ключ к разгадке.
Прошлым вечером жена фермера пришла узнать, будет ли ребенок в ее утробе расти или умрет. Нервничая из-за того, что не могла узнать ответ, она оттягивала начало гадания, расспрашивая о каждой из тридцати шести карт.
– Это Красная Карта, – ответила бабушка, когда часы с кукушкой пробили час после того, как Клара легла спать.
С того места, где она подслушивала их разговор, находясь вне поля зрения бабушки в узком коридоре, Клара представила себе эту карту. На других гадальных картах в колоде были сложные и таинственные изображения, но Красная Карта была просто выкрашена в малиновый цвет, и ни один из ее краев не был потерт.
– Какое обычное название, – отметила жена фермера. – Какая обычная карта.
– Но при этом необычайная, – ответила бабушка. – Ее настоящее название «Вершитель Судеб», и я никогда раньше не толковала ее при чтении.
После этого Клара ничего не слышала. У нее загудело в ушах, и она оперлась рукой о деревянную стену, чтобы не упасть. До этого момента она не знала, что означала Красная Карта, а теперь поняла, что это была единственная карта, которая могла ее спасти.
Хотя Красная Карта не могла рассказать ей, как изменить судьбу, в отличие от волшебных чернил Книги Судеб, когда человек загадывал желание, она все же сделала бы нечто еще более обнадеживающее: она предсказала бы, что Клара изменит судьбу.
Если бы бабушка вытянула Красную Карту для Клары, могла бы ее история закончиться по-другому?
В ту ночь Кларе приснился красный сон, и когда на следующий день она занималась своими делами, то замечала красный повсюду. Бородка петуха. Брусника в зарослях за овечьим пастбищем. Божьи коровки, сидящие на фенхеле в огороде с травами.
И вот, стоя в слабом свете камина, Клара положила свою маленькую ручку поверх бабушкиной и прошептала:
– S’il te pla?t. – Она знала всего несколько слов на родном языке бабушки, и они означали «пожалуйста».
Возможно, бабушку тронул язык ее далекой родины, расположенной за лесистой горной грядой. Или же взгляд больших и искренних изумрудных глаз своей внучки. Или, может, это было общее тайное желание, чтобы еще одно гадание действительно изменило ужасную судьбу Клары. Как бы то ни было, бабушка кивнула и разложила на столе колоду карт рубашкой вверх.
Клара поспешно подняла вуаль для гадания, и, когда старуха опустила ее на свои глаза, Клара снова накрыла ее руку своей. С величайшей осторожностью бабушка вслепую вытащила карты.
Клара была свидетельницей гаданий, когда выкладывали целых семь карт для человека, хотя три были гораздо более распространенным явлением. Однако гадания Клары всегда ограничивались двумя картами. Если повезет, на этот раз все будет по-другому.
Бабушка перевернула первую карту: Полночный Лес. Он символизировал то, что было запрещено.
Она вытащила вторую карту: Клыкастое Существо.
Сердце Клары упало. Клыкастое Существо было худшей и самой страшной картой, картой, которая предсказывала неминуемую смерть.
Это было безнадежно. Ее история осталась неизменной. Запретный выбор оборвет ее жизнь. Если только…
Рука бабушки замерла над единственной картой на столе с четкими, неизношенными краями. У Клары перехватило дыхание. Очень осторожно она подтолкнула обветренные пальцы бабушки к перевернутой карте, окрашенной в красный.
Но бабушка так и не перевернула Красную Карту. На самом деле она даже не прикоснулась к ней. Она открыла лицо, посмотрела на две вытащенные карточки и низко опустила голову.
– Это все, – заключила она. – Твоя кровь перестала петь мне.
Клара сморгнула слезы и выдавила улыбку.
– Все в порядке. Не расстраивайся, Mеm?re[2 - Бабушка (фр.).]. – Будучи маленькой, она часто так обращалась к своей бабушке. – Это не твоя вина.
Входная дверь распахнулась. Вошла взрослая копия Клары с почти черными волосами, молочно-белой кожей и лучистыми зелеными глазами. Женщина поставила ведро с колодезной водой и уперла руку в бедро.
– Что здесь происходит? – спросила она, вглядываясь в мрачные лица матери и дочери, и, хотя ее вопрос был четкий, он не звучал резко. Розамунд Турн была прямолинейной женщиной, но редко впадала в ярость.
Ни бабушка, ни Клара не ответили ей, потому что ответ был очевиден, как овца, которую пора стричь. Все, что нужно было сделать Розамунд, – это взглянуть на две перевернутые карты.
Она подняла бровь, сняла фартук и повесила его на крючок у двери. Подойдя к верхней полке в углу, она достала что-то из коробки и сунула в карман платья. Повернувшись к дочери, своему единственному ребенку, она протянула ей руку.
– Пойдем. Я хочу показать тебе кое-что.
Не задавая вопросов, Клара переплела свои пальцы с пальцами матери, и они вышли на улицу. Миновали сад, овечье пастбище, плетенную из прутьев и тростника изгородь и, наконец, ручей, который отделял их ферму от Леса Гримм.
– Ты знала, что однажды бабушка погадала мне на картах? – спросила у нее мама, когда они подошли к большому дубу. Луна осветила небо и разогнала сумерки, окрасив зубчатые листья в серебристый цвет.
– Правда? – Клара уставилась на нее. Ее мать, казалось, никогда не интересовалась бабушкиными предсказаниями, хотя это не означало, что ее не интересовала ее собственная судьба. Клара знала об этом, поскольку ее мать уже попросила исполнить свое единственное желание у Sortes Fortunae. Отец Клары поступил так же.
– Мне тогда было еще меньше, чем тебе.
Клара попыталась угадать, какие карты бабушка вытянула для ее матери. Дама с Лилией символизировала незапятнанную красоту. Каменный Замок – долгую жизнь. Узел из Девяти Нитей – нерушимые семейные узы.
– Какую историю рассказали тебе карты? – спросила она, когда они проходили под деревом.
В тени дуба лицо и фигура ее матери расплывались, становясь скорее призрачными, чем живыми.
– Мне рассказали твою историю.
Клара не поняла.
– Бабушка вытянула для тебя Пятнистого Олененка? – карта, предсказывающая рождение ребенка.
– Нет. – Голос матери дрогнул, словно она то ли сдерживала смех, то ли рыдания. Возможно, и то и другое. – У нас с тобой одна история. Нам нагадали одно и то же. Бабушка и для меня вытянула Полночный Лес и Клыкастое Существо.
Клара отшатнулась, встревоженная новым призрачным обликом матери.
– Но… ты все еще жива.
– Да. – Мать обошла вокруг ствола дерева и провела по нему рукой. – О, как я молила маму погадать мне, но как только она это сделала, я проплакала несколько дней. В конце концов отец утешил меня, помогая посадить этот дуб. Тогда это было лишь молодое деревце, но посмотри на него сейчас. Это дерево живет не так уж долго. – Клара запрокинула голову и посмотрела на ветви над собой. Самые высокие из них, должно быть, были даже выше, чем крыша их дома.
– Разве дубы не растут сотнями лет?
– Об этом я и говорю, – ответила мама. – Они практически вечные.
Но Клара подумала о другом: этот дуб, каким бы большим он ни был, прожил лишь малую толику тех лет, которые он по-прежнему заслуживал.
Ее захлестнул бурный поток эмоций, и она обняла мать за талию. Она больше не заботилась о своей собственной жизни. Она беспокоилась только о матери. Ей была невыносима мысль, что та может умереть раньше времени.
Мать, пораженная поступком дочери, замерла. Тыльной стороной ладони она пригладила волосы на затылке Клары, которые выбились из ее косы, уложенной на макушке.
– Не волнуйся, дорогая. – Ее голос был мягким, как овечья шерсть. – Загляни мне в карман. У меня для тебя кое-что есть.
Клара высвободилась из объятий и сделала, как та велела, достав маленький круглый предмет. В темноте она не могла разглядеть его, но ее большой палец коснулся гладкой скорлупы и шероховатой шляпки. Это был желудь.
– Я собрала его прошлой осенью, – сказала мама. – Ты знала, что дубам Гримм требуется двадцать лет на то, чтобы вырастить желуди? Это первый, который я нашла на этом дереве. – Поцеловав Клару в лоб, она добавила: – Я хочу, чтобы он был у тебя.
– Зачем? – нахмурилась Клара. Она не хотела владеть чем-то, что олицетворяло жизнь ее матери. Что, если она будет неправильно с ним обращаться или потеряет его? – Разве ты не должна хранить его?
– Для чего? – Мама мягко рассмеялась. – Этой осенью у меня будут целые бочки.
«Но сколько осеней будет после?»
Как только у Клары мелькнула эта мысль, ее поразила другая, заставив ее разум содрогнуться, как колесо повозки о камень.
Ей не нужно бояться за свою маму. Она может спасти ее.
Ей не нужна была Красная Карта, чтобы изменить свою судьбу. Все, что ей было нужно, – это желание.
Желание, которое Клара попросит исполнить Книгу Судеб, когда ей исполнится шестнадцать.
Она крепко сжала желудь. Ей предстояло прожить еще семь лет, чтобы увидеть, как изменится история ее матери. После этого уже не имело значения, как закончится история самой Клары. Она с радостью умерла бы, чтобы ее мать могла жить.
– Спасибо, мама. – Она спряталась в теплых объятиях матери. – Я сохраню его.

Глава 1
Семь лет спустя
Меня преследует мама. Я слышу ее голос в зазывании ветра, который прогоняет воронов с овечьего пастбища, ее сдавленные крики в скрипе колеса над нашим высохшим колодцем. Ее смех отражается от неровных вспышек молний. Ее ярость выливается в тихих раскатах грома.
Грозы – всего лишь насмешка. Их ливни почти не касаются земли, а когда это происходит, все, что я слышу в его грохоте, – это шаги матери, удаляющиеся от меня и зовущие следовать за собой.
Меня преследует мама… если, конечно, призраки были не тайной мертвых, а скорее отголоском жизни живых. А она должна жить. Я пожелаю это. Она не умерла, а исчезла – пропала в Лесу Гримм. Прошло три года с тех пор, как она отправилась туда вскоре после того, как магия леса обозлилась на нашу деревню.
Полоски ткани и ленты всех цветов радуги свисают с большого орешника на опушке леса. Дерево Потерянных. Мама была не единственной, кто исчез. Еще шестьдесят шесть человек. Потерянные, как мы их называем, которых мы больше никогда не видели после того, как они ушли в лес. У каждого были свои причины уйти, с тех пор как на нас обрушилось проклятие, хотя большинство из этих мотивов остаются загадкой. Единственная известная связь между ними – это состояние отчаяния, в котором они находились перед тем, как покинуть Лощину Гримм.
Мама, должно быть, знала, что не вернется домой. Еще много лет назад карта Полночный Лес предостерегала ее от запретного выбора. Но она отправилась на поиски отца, хотя знала, что он не был Потерянным. Она вошла в Лес Гримм вскоре после его исчезновения и стала первой Потерянной.
Листья орешника трепещут на летнем ветерке, развевая кончики моих волос. Волосы мамы такого же теплого темно-каштанового оттенка, но ее лента выкрашена в розово-красный цвет. Бабушка выбрала этот цвет, потому что он нравится маме, и я сама спряла пряжу из лучшей шерсти овец нашего стада.
Я поднимаю руку, чтобы прикоснуться к ней, щурясь от утреннего солнца, пробивающегося сквозь плотную ткань. Прошло три года с тех пор, как я впервые привязала ее к этому дереву, и за это время ветра истрепали ее.
Что, если мама тоже такая же потрепанная и худая, как кости?
«Я приду за тобой, обещаю. Скоро».
И под «скоро» я имею в виду сегодня.
– Десять минут до лотереи! – объявляет деревенский часовщик.
Мое сердце подпрыгивает, как у кукушки, которая прокуковала назначенный час. Я подтягиваю юбку к икрам и пробираюсь сквозь толпу, собравшуюся на лугу. Ежемесячный День Преданности всегда собирает таких же деревенских жителей, как я, которые не теряют надежды, что наши Потерянные все еще живы. А еще всегда появляются те, кому нравится зрелище лотереи и таящаяся за ней опасность. В центре внимания Дня Преданности всегда была лотерея и выбор победителя.
Я подошла к лотерейному столу, где рядом стоят два кубка, один янтарный, а другой цвета мха. В каждом лежат сложенные листы бумаги с нацарапанными на них именами жителей деревни.
Сегодня меня выберут. Мне наконец-то разрешат пойти в лес на поиски Потерянных. Снова. Снова, потому что мое имя лежит в зеленом кубке, оставленное вместе с другими, которые уже были выбраны в этом году и которые были взяты из янтарного кубка в предыдущие Дни Преданности. Моя очередь подошла несколько месяцев назад, когда я, наконец, стала достаточно взрослой, чтобы принять участие в лотерее после достижения шестнадцатилетнего возраста.
Выиграв в лотерею, я смогу воспользоваться шансом попасть в лес. Мне нужно это сделать, чтобы спасти маму от предсказанной ей ранней смерти. Это все еще остается моей единственной надеждой. Несмотря на то что семь лет назад я решила загадать желание в Книге Судеб, у меня отняли этот выбор.
За два года до того, как мне исполнилось шестнадцать, Лес Гримм проклял деревню, и книга исчезла. И вскоре мы выяснили причину: кто-то совершил убийство и, чтобы замести следы, загадал свое единственное желание у Sortes Fortunae.
Убийцу так и не нашли. Все, в чем мы можем быть уверены, – это в том, что в тот день, когда было обнаружено тело жертвы, Книга Судеб исчезла.
Так же таинственно, как она появилась в Лощине Гримм, книга исчезла из шатра, где жители деревни хранили ее, на этом самом лугу. Многие считают, что большая ива вырвала себя с корнем и выкрала книгу своими плакучими ветвями. Как бы то ни было, ива тоже пропала, а за ней осталась цепочка следов, похожих на корни, которые вели к шатру и из него.
Без книги, без желания, которое многие другие смогли загадать до меня, я надеялась, что лес вознаградит меня добротой, когда мое имя выпадет в лотерее. Но он не высказал благосклонности. Честно говоря, он никогда не приветствует тех, кого выбирают из янтарного кубка. Никто не успевает углубиться в лес дальше чем на несколько ярдов, как их выбрасывает обратно. То же произошло и со мной.
До сих пор этот ритуал так же проклят, как и наша деревня.
Но сегодня все изменится. Сегодня я полна решимости добиться успеха. Я составила подробную карту леса, основываясь на том, что жители деревни помнят о днях, предшествовавших проклятию, когда они могли свободно заходить в лес и покидать его. И я не буду ждать еще месяц окончания лотерейного года, когда имена будут перетасованы, чтобы испытать свою удачу.
Все, что мне нужно, – это чтобы меня снова выбрали. И для этого я разработала стратегию.
Около стола я одна, но все же оглядываюсь через плечо, чтобы убедиться, что никто из жителей деревни не наблюдает за мной. Те, кто, как и я, скучают по Потерянным, заняты расставлением подношений у резного алтаря, чуть в стороне от тропинки. В одном футе от него растут ясени, обозначающие границу леса, и никто не пройдет через нее.
Лес больше никому не позволяет входить в него, если только ему не суждено заблудиться, а этого никто намеренно не выбирает. Наши подношения совершаются в надежде задобрить лес, чтобы он уступил нашим попыткам в каждый День Преданности.
Ингрид Струппин, потерявшая мужа, отдергивает свою юбку подальше от невидимой черты и ставит миску с кашей на алтарь. Гретхен Оттель, лишившаяся брата, наклоняется, чтобы положить рядом букет полевых цветов, затем чихает. Она прикрывает рот рукой и смотрит перед собой широко раскрытыми глазами. Этот чих, конечно, был слишком громким, но, к счастью, лес не шевелится.
– Будь здорова, – говорит ей Ганс Муллер, ставя кружку эля рядом с полевыми цветами Гретхен – слабоалкогольным элем, если это хоть немного похоже на то, что я выменяла на моток пряжи пять дней назад. Как только он поставил кружку, он быстро отходит от ясеней. Снимая соломенную шляпу и склоняя голову, он что-то бормочет. Я думаю, это имя его Потерянной матери, Риллы.
Пожертвования жителей деревни стали более скудными, чем когда-то, но это лучшее, что сегодня может себе позволить каждый. Проклятие, обрушившееся на нас три года назад, с каждым месяцем становится все сильнее. Этот луг тому доказательство. На нем больше не растут цветы.
Выжженный бурьян слишком сильно зарастает колючими сорняками, устойчивыми к засухе.
Каким бы бесполезным ни был День Преданности, наше отчаянное желание спасти Потерянных заставляет нас проводить этот ритуал месяц за месяцем. Никто, включая меня, не знает, что еще нужно сделать, чтобы вернуть расположение леса, пересечь его границу и получить разрешение отправиться в опасное путешествие, чтобы вернуть Потерянных.
Но найти их лишь половина дела. От победителя лотереи также ждут, что он сможет отыскать Книгу Судеб, где бы она ни была спрятана в Лесу Гримм. Мы верим, что, если лес позволит вернуть книгу, проклятье будет снято. Земля исцелится, и Потерянные вернутся домой.
Это мы узнали из загадки, которую оставила после себя книга. Не вся Sortes Fortunae исчезла. В шатре на подставке осталась одна страница, и на этой странице были следующие магические слова, написанные зелеными чернилами:
Желание смерти,
И мир пошатнулся.
Проклятие на вас,
Волшебный лес отвернулся.
Где вода упадет,
Слова вы найдете.
А проклятие спадет,
Когда другого желанием спасете.
Первая половина загадки объясняла, что привело в действие проклятие – загаданное на книге желание, чтобы скрыть следы убийства, а вторая половина объясняла, как снять это проклятие. Загадка также давала единственный ключ к тому, как найти книгу: возле падающей воды. Водопад кажется логичным вариантом, но если бы все было так просто, то Потерянные уже бы нашли книгу и вернулись домой. Но этого до сих пор не произошло.
Но как бы ни было трудно, я клянусь найти Sortes Fortunae. Мне кажется, это такая же моя судьба, как та, что предсказала мне бабушка. Клыкастое Существо, возможно, и сулит мне неминуемую смерть, но я не допущу, чтобы это случилось, пока не спасу маму. Снятие проклятия и ее спасение – связанные вещи. Мне нужна книга, чтобы вызволить ее из леса и лап судьбы.
Когда я убедилась, что никто не смотрит на меня, я сосредотачиваюсь на своей задаче. Быстрая, как сокол, я достаю из кармана фартука горсть сложенных листков бумаги, бросаю их в янтарный кубок и убегаю.
Через несколько секунд молодой баритон раздается в нескольких ярдах позади меня.
– Куда ты так бежишь, Клара? – По дразнящим ноткам в голосе я понимаю, что он улыбается. – Не припоминаю, чтобы ты хоть раз пропускала лотерею, даже когда была еще слишком мала.
Я сдерживаюсь, чтобы не закатить глаза, и медленно поворачиваюсь к Акселю. Конечно, он не мог не упомянуть о нашей разнице в возрасте, как будто эти два года между нами значили, что у него гораздо больше опыта в лотерее. Его имя выпало лишь раз, как и у меня.
Каждый год более тридцати жителей бросают свои имена в янтарный кубок, но каждый месяц, когда луна темнеет и превращается в полумесяц, достают только одно имя. Знак удачи для путешественников. Жители Лощины Гримм цепляются за любое суеверие, которое могло бы помочь вернуть Потерянных и снять проклятие с нашей деревни.
Я все еще не ответила Акселю, так как пытаюсь придумать оправдание, когда он направляется ко мне своей непринужденной походкой, уверенный и в то же время невозмутимый. Как и все остальное в нем, он излучает природное обаяние, о котором не подозревает, но которое заставляет деревенских девушек хлопать ресницами так, что можно подумать, будто у них нервный тик.
Им пришлось бы стукнуть его дубинкой по голове, чтобы он обратил на них внимание. Он всегда заглядывался только на одну девушку, и она стала Потерянной, как и моя мать.
– Так что? – Он перенес вес на одну ногу, засунув руки в карманы брюк. Его непринужденный вид отражается и на всем остальном облике. Рукава рубашки закатаны, открывая обзор на загорелые руки, а ярко-голубой жилет расстегнут и развевается на ветру, как постельное белье на бельевой веревке. Он жует кончик длинной соломинки, которая отливает золотом, как и его безупречно взъерошенные волосы.
– Что за спешка?
В ответ на его ухмылку я скрещиваю руки на груди.
– Я забыла шляпу. Если сегодня меня выберут, она мне понадобится.
– Ты никогда не носила шляп. Ни здесь и нигде. – Его глаза цвета морской волны опускаются к моему носу. – А эти веснушки лишь подтверждают мои слова.
– Сегодня они умоляют о тени, – пожимаю плечами я.
Его широкие плечи сотрясаются от беззвучного смеха.
– Брось, Клара. Я видел, как ты только что бросила что-то в янтарный кубок.
Мои щеки заливает румянец.
– Лишь клевер для удачи.
– Клевер не белый.
– Белый, когда цветет.
Его улыбка становится шире, и он кивает, показывая, что якобы поверил моим словам. Он вынимает соломинку изо рта, наклоняет голову ближе и заговорщицки шепчет:
– Сколько бумажек было в твоей руке, а? Сколько раз ты вписала свое имя?
Я разворачиваюсь, чтобы убежать, но он хватает меня за руку и притягивает обратно. Он на целую голову выше меня, и, стоя так близко, мне приходится задирать голову, чтобы встретиться с ним взглядом. Я нехотя делаю это.
– Ты правда думаешь, я расскажу кому-то об этом? – Он шутливо встряхнул мою руку. – Ты же знаешь меня.
Он прав. Когда мой отец был жив, Аксель помогал ему в сезон ягнения. Я тоже помогала отцу, так часто, как только мама и бабушка разрешали мне.
Однажды ночью, когда мне было тринадцать, а Акселю пятнадцать, у двух овец начались схватки. Папа помогал одной, а мы с Акселем вместе приняли двойню от второй – очень трудное испытание. Никто из нас никогда не помогал овце рожать без присутствия отца.
Ситуация осложнилась, когда на свет появился второй ягненок, который не дышал. Мы с Акселем сделали все возможное, чтобы он ожил. Мы трясли его за задние ноги и растирали соломой. Когда из крошечных легких ягненка наконец вырвалось громкое блеяние, я разрыдалась. Аксель притянул меня к себе и позволил плакать у него на плече.
– Сколько бумажек у тебя было? – вновь спрашивает он.
Я выпрямляюсь.
– Семь.
– Семь! – Он давится от смеха. Я хлопаю его по руке и пытаюсь сдержать улыбку. Его хриплый смех невероятно заразительный.
Я оглядываюсь на жителей деревни. Несколько из них, включая господина Освальда, председателя деревенского совета, смотрят на нас, сдвинув брови под таким углом, что могут соперничать со скошенными хохолками больших рогатых сов. В конце концов они теряют интерес, и, как только отворачиваются, Аксель подталкивает меня локтем.
– Пошли. Если поторопимся, то еще все исправим.
– Что исправим?
– Все эти лишние листочки. Их нужно вытащить из кубка.
Я зарываюсь пятками в пожухлую дикую траву.
– Нет.
– Люди поймут, что ты нарушила существующий порядок вещей. Твое имя уже вытаскивали в этом году.
– Кто помнит, что произошло одиннадцать месяцев назад? Теперь мне семнадцать и…
– Клара…
– Час настал! – объявляет деревенский часовщик. Его голос звучит громко, но похож на смертный приговор. – Соберитесь вокруг, чтобы узнать, кто же выиграет в лотерею.
Всякая болтовня мгновенно замолкает. Слышен только шелест травы, по которой пробираются сельские жители, молчаливые, как плакальщицы на похоронах. Для многих надежда на то, что ритуал, проведенный в этом месяце, принесет благоприятный результат, висит на волоске тоньше паутинки.
Непринужденность Акселя улетучивается. Он потирает затылок и наклоняется к моему уху.
– Ты все еще можешь поговорить с господином Освальдом, – тихо предлагает он. – Еще не слишком поздно, чтобы признаться в том, что ты натворила.
Я отстраняюсь и скрещиваю на груди руки. Почему Аксель не хочет, чтобы меня выбрали?
– Ты сомневаешься в моих возможностях? – так же тихо спрашиваю я.
– Не в этом дело.
– Ты видел мою карту. Я подготовлена больше, чем любой другой.
– Я знаю, но лес… – Его взгляд скользит к возвышающимся за лугом деревьям, и его плечи вздрагивают. – Не стоит искушать судьбу.
Я поднимаю бровь.
– А не пора ли кому-нибудь это сделать? – Я позволяю себе улыбнуться. Надеюсь, это вызовет у него ответную улыбку. Я предпочитаю, чтобы надо мной подтрунивали, а не беспокоились.
Он качает головой, и уголки его губ наконец слегка поднимаются.
– Справедливо.
Меня охватывает удовлетворение, но затем в груди что-то сжимается. Я получила желаемую улыбку, но сквозь нее вижу боль, которую Аксель так хорошо умеет скрывать за маской непринужденного обаяния.
Он оглядывает других жителей деревни. Мы все еще вне зоны слышимости, если он беспокоится об этом.
– Если тебя выберут…
– Я найду ее. Обещаю.
Он тяжело сглатывает.
– Тогда ты станешь первой, кого лес будет рад впустить.
– Так и будет. – Я поднимаю голову. Я уже положила на алтарь свое подношение: желудь, который мама подарила мне семь лет назад. Если Лес Гримм не примет это как самое ценное, чем я могу пожертвовать, чтобы завоевать его расположение, то я не знаю, что может помочь.
Аксель долго всматривается в мое лицо, как будто собирается сказать что-то еще, но молчит. Он только кивает, резко отворачивается и направляется к родителям Золы, девушки, которую он потерял прошлым летом.
Ее мать сжимает руку Акселя, а отец кладет руку на его плечо. Данцеры приняли его как сына, которого у них никогда не было, но о котором они всегда мечтали.
Господин Освальд подходит к лотерейному столу и откашливается, приглаживая тонкими пальцами редеющие волосы. Он встречается взглядом со всеми присутствующими тридцатью людьми, и, когда его взгляд останавливается на мне, я стараюсь не вызывать подозрений. Я не могу показаться слишком самоуверенной, учитывая шансы.
– Никогда еще люди не были так одарены магией, как мы, простые жители Лощины Гримм, – обращается он к толпе, а я в это время проскальзываю позади них. – Никогда еще не слышали о магии такого рода в покрытых лесами горных краях, да и вообще нигде, судя по рассказам странствующих торговцев. Но наши предки чувствовали ее. Она привлекла их в это место и помогла им благоустроить здесь жизнь благодаря обильным урожаям и целебной колодезной воде.
Я знала эту историю наизусть. Господин Освальд рассказывает ее каждый День Преданности. Если бы только я могла быть тем, кто расскажет ее. Его тон почтителен, но в нем нет ни пыла, ни надежды.
– Наш народ уважал лес и жил с ним в гармонии. Он всегда был щедрым, спокойным, добрым. Лес Гримм любил нас в ответ, и его любовь была настолько сильной, что больше тысячелетия назад его магия подарила нам Sortes Fortunae.
Я помню, как издалека видела Книгу судеб. Пьедестал, на котором она лежала, до сих пор стоит на этом лугу, так же как и небольшой шатер, в котором она хранилась. Мне не разрешалось прикасаться к книге. Никому из нас, только если кто-то не собирался загадать желание.
– Когда жители деревни шептали самые сокровенные желания Sortes Fortunae, книга показывала, как их исполнить, – продолжал господин Освальд. – Каждому жителю давался этот шанс, когда он достигал совершеннолетия, но только один. Книга никогда не исполняла второе желание.
Sortes Fortunae не вознаграждает алчные сердца. С годами жители Лощины Гримм пришли к пониманию этого. Книга судеб не только не исполняла дополнительные желания, но и отменяла желания тех, кто их раскрывал.
Гилли Химмел пожелала стать красивой. Но, когда она похвасталась, что Sortes Fortunae подсказала ей, как добиться самой безупречной кожи в горных районах, она подхватила оспу, которая оставила на ее лице глубокие шрамы.
Фридрих Брандит пожелал богатство. Когда Книга Судеб велела ему заняться добычей серебра на своей ферме, и он наткнулся на серебряную жилу. Он отпраздновал это тем, что выпил слишком много пива в таверне. Язык развязался, и он выдал тайну того, как он разбогател. На следующий день туннель с месторождением руды обрушился, как и все туннели, которые он прорывал позже.
Со временем жители деревни осознали ограниченную возможность магии, которая помогала Книге Судеб оставаться тайной. В конце концов, если бы информация о ее существовании когда-нибудь стала известна, люди со всех уголков мира стекались бы сюда, наводняли это место и злоупотребляли его ресурсами. Лощина Гримм больше не была бы тем маленьким убежищем, которым является. Или которым была.
– Все было хорошо до тех пор, – вещал господин Освальд, возвращая мои мысли к жизни до проклятия, – пока кто-то не использовал Sortes Fortunae ради злой цели: скрыть убийство.
Толпа начала переглядываться. Никто не знает, кто убил Брена Циммера, но даже если бы они это узнали, то что бы это изменило? Кузнец все равно останется в могиле. Даже магия леса не способна воскресить его. Иначе жители деревни давно бы попытались это сделать. Они бы использовали желания, чтобы вернуть своих любимых к жизни.
– В конце концов Лес Гримм забрал книгу, – продолжает господин Освальд. – Вода в колодце помутнела, а наши посевы погибли.
Жители деревни склоняют головы. Sortes Fortunae исчезла в тот день, когда было обнаружено тело Брена Циммера, лежащее лицом вниз в ручье с кухонным ножом в спине.
– Многие из нас приносили подношения, чтобы лес вернул нашей деревне книгу, но каждый раз, когда кто-либо пересекал его границу, он больше не возвращался.
Это было еще до того, как стали проводиться ежемесячные Дни Преданности, когда люди еще могли войти в лес, не опасаясь немедленного изгнания. Со временем лес начал прогонять любого, кто пытался это сделать. Дни Преданности остаются нашей последней надеждой вернуть расположение леса. Если эти леса почувствуют, как сильно мы все еще чтим их, даже несмотря на наши тяжелые обстоятельства, позволят ли они нам наконец войти, найти книгу, снять проклятие и вернуть Потерянных?
Я смотрю на Дерево Потерянных и на развевающуюся полоску розово-красной шерсти. У меня сжимается грудь в том месте, которое никогда не расслабляется.
Мама стала первым жителем, кто вошел в лес после того, как у нас забрали Sortes Fortunae. Отец пропал за четыре дня до этого, и она не могла найти себе места от беспокойства. Я пыталась успокоить ее. Говорила, что отец ищет заблудившегося ягненка. Что его и раньше не было так долго. Но она настаивала, что времена изменились.
Только когда на четвертый вечер бабушка объяснила, в чем дело, я наконец поняла почему. Успокоенная настойкой валерианы, она призналась, что за несколько дней до этого отец попросил ее погадать ему и она вытянула для него три карты: Безлунная Ночь, Потерянная Любовь и Дикая Вода.
Безлунная Ночь символизировала ночь новолуния, когда исчез отец.
Потерянная Любовь предсказывала, что влюбленных разлучит трагедия, какая угодно, от жаркого спора до мучительной смерти. Мама боялась смерти, поскольку ими не было сказано ни одного резкого слова в адрес друг друга.
А Дикая Вода означала бурное течение воды или ее окрестности, например бушующее море или бурную реку. Поскольку Лощина Гримм находилась на расстоянии месяца пути от моря, мама боялась, что Дикая Вода означала происшествие в одной из бурлящих рек в Лесу Гримм.
Утром пятого дня она отказалась больше ждать возвращения отца. Она пошла вслед за ним, направляясь к ручью, который отделяет нашу овцеводческую ферму от леса.
– Не уходи! – кричала я, хватая ее за рукав. Я не могла потерять обоих родителей. Возможно, отцу и не совсем повезло с картами, но судьба матери была более прямолинейной и безрадостной. Клыкастое Существо означало неминуемую смерть, а Полночный Лес – запретный выбор. В глубине души я знала, что она делает свой выбор. Выбор, который в конце концов убьет ее. – Ты нужна бабушке! Ты нужна мне!
Она отдернула руку, отчего я зарыдала еще сильнее, но потом мама наклонилась и взяла меня за подбородок.
– Никогда не сомневайся в своих силах, Клара. Ты была создана для того, чтобы выдерживать испытания и пострашнее этого.
– Но ты обещала, что будешь долго жить. – Я даю волю слезам. – Ты сказала, что похожа на дуб Гримм. Ты дала мне желудь, чтобы я никогда не забывала об этом.
– Ох, дорогая. – Она грустно улыбнулась. – Я ничего не обещала. Желудь символизируют твою жизнь, а не мою.
Прежде чем я успела возразить, она быстро поцеловала меня в лоб, ее глаза наполнились слезами, и она пересекла ручей. Я могла бы последовать за ней, тогда лес еще не изгонял людей, но ноги подкосились, как тростинки. Я упала, сердце застучало в горле, грудь переполнилась болью.
Бабушка нашла меня в таком состоянии. Она последовала за мной, когда я убежала за мамой, и опустилась на колени рядом со мной в траву. Она ничего не сказала. Лишь положила тяжелую руку мне на спину.
К тому времени я уже верила в судьбу. Я прожила четырнадцать лет, наблюдая за приходами и уходами жителей деревни, чьи предсказания сбывались. Но в ту минуту, когда ушла моя мать, я перестала верить в судьбу. То, что я чувствовала, было сильнее. Я была уверена в ней. И мама тоже все понимала, хотя всегда притворялась, что это не так. Если бы она не верила, то не боялась бы так сильно за отца. Она бы пообещала мне, что вернется. Она бы сказала, что желудь олицетворяет наши жизни.
– Мы никогда не переставали стремиться к миру, – говорит господин Освальд, и я отрываю взгляд от Дерева Потерянных и маминой розово-красной полоски шерсти, хотя не могу так легко избавиться от последнего воспоминания о ней. – И поэтому мы каждый месяц возвращаемся на это место и приносим свои подношения. Мы еще раз пытаемся выяснить, уступит ли нам лес. – Он еще сильнее повышает голос. – Кто же наконец станет победителем? Посмотрим, кому выпадет шанс.
Три года назад жители деревни взревели бы от восторга. Два года назад они, по крайней мере, издали бы несколько возгласов. В этом году их огонь почти не горит. Все, что они могут сделать, – это слегка кивнуть и слабо хлопнуть в ладоши. Я ненормальная. Внутри я превратила свою сердечную боль в надежду. Я пылаю так сильно, что готова взорваться.
Все мои желания зависят от того, чтобы меня выбрали в лотерее, только так я смогу попасть в лес. Пока я этого не добьюсь, я не смогу найти Книгу Судеб и сделать единственное, что может изменить ужасную судьбу матери, загадать свое единственное желание: спасти ее.
Господин Освальд тянется костлявой рукой к янтарному кубку. Мое сердце учащенно бьется. Аксель перехватывает мой взгляд и подмигивает.
Председатель трижды перемешивает листочки. Запускает пальцы в кубок. Достает сложенный листок.
«Изобрази искреннее удивление, – приказываю я себе. – Помни, что ты репетировала». Когда он прочтет «Клара Турн», я приложу руку к груди и ахну. Я сделаю глубокий вдох и расправлю плечи. Я покажу всем, что готова пересечь линию из ясеней.
Господин Освальд разворачивает листок. Уголок его рта приподнимается. Одобрение? Я выпрямляюсь. Мои нервы натянуты как струна.
Он поднимает листок, чтобы толпа могла его увидеть. Я не могу разобрать имя. Я подхожу на два шага ближе, вглядываюсь. Он объявляет:
– Аксель Фурст!

Глава 2
Я замираю. Кровь приливает к голове. Руки подлетают к сердцу. Я ахаю, голова начинает кружиться. Неосознанно я делаю все, что репетировала. Только причина в другом. Я услышала не то имя. Оно должно было быть другим, учитывая такие шансы в мою пользу.
– Нет! – выпаливаю я, выдыхая сдерживаемое дыхание.
Головы поворачиваются. Люди расступаются. Все смотрят на меня. Кровь стучит в висках. Листок в руках господина Освальда пульсирует от моего взгляда.
– Нет? – переспрашивает он. Его лицо вытягивается, когда он хмурит брови.
Я делаю два шага вперед. Наконец я могу разобрать имя. Там действительно написано «Аксель Фурст».
Я бросаю резкий взгляд на своего друга. Что он затеял?
Его широко раскрытые глаза пристально смотрят на меня. Его смуглая кожа становится бледной, как кость. Он слегка качает головой. Он тут ни при чем. Конечно, нет. Он бы никогда не подставил меня. Кроме того, его имя не вытаскивали в этом году. Оно было в янтарном кубке, как и положено. Он выиграл, и выиграл честно.
Взгляды жителей деревни устремляются на меня. Мои щеки горят, и я обхватываю живот руками. Я встречаю испуганный взгляд господина Освальда и откашливаюсь.
– Я просто хотела сказать… – Мой голос становится на октаву выше, и я сглатываю. – Нет, Аксель не сможет войти в лес без моей карты. – Я вытаскиваю сложенный пергамент из кармана. – Так у него будет больше шансов на успех.
Господин Освальд поднимает бровь, но кивает, принимая мой ответ.
– Поздравляю, Аксель, – объявляет он. – Спаси нашу деревню. Спаси наших Потерянных.
– Спаси нашу деревню. Спаси наших Потерянных, – повторяю я с остальными мантру, которую мы говорим каждому победителю лотереи.
Несколько человек подходят к Акселю и жмут ему руку. Другие же направляются ближе к границе леса, чтобы понаблюдать за его попыткой. Некоторые уходят с поляны с потупленными глазами и поникшими плечами.
Я тащусь к алтарю и прячу желудь в карман. Нет, он должен остаться. Я кладу его обратно на резную деревянную скамью. Аксель сделает все возможное, чтобы найти мою маму, как я и обещала ему, что найду Золу, если бы на листке было написано мое имя.
Теперь Акселю пожимает руку господин Освальд. Цвет вернулся к лицу друга. Он воодушевлен. У него появилась возможность спасти любимых людей.
У меня щемит в груди. Я пытаюсь стряхнуть это ощущение. Я не могу делать вид, что мое горе сильнее, чем у кого-либо еще в Лощине Гримм, даже если трудно представить, что они скучают по кому-то больше, чем я по своей матери.
Сияющий отец Золы встает рядом с Акселем. Мать девушки вытирает платком мокрые глаза. Они по очереди обнимают его и что-то говорят напоследок. Когда они отпускают его, Аксель подходит ко мне, пока я бесцельно слоняюсь по лугу, и, вздохнув, дергает себя за воротник.
– Клара, я не хотел…
– Я хочу, чтобы ты сделал это. – Я отдаю ему карту. – Правда. Так у тебя будет больше шансов на успех.
Он наклоняет голову, благоговейно проводя пальцами по краю сложенного пергамента. Он спрашивал меня о карте, и я показала ему ее только один раз. Большую часть последнего года я потратила, чтобы набросать все, что я знаю о Лесе Гримм. У деревенских жителей есть истории о лучших днях, когда они могли отправиться в лес, и на этой карте я собрала воедино все, что они мне рассказали.
Аксель прячет ее в карман брюк.
– Я верну ее, если не смогу…
– У тебя получится. – Я правда в это верю? – Просто пообещай, что…
– Я найду ее. – Он повторяет мои слова, сказанные ему чуть ранее.
В глазах защипало. Я обнимаю его, приподнимаясь на цыпочки. Он наклоняет голову и утыкается носом в изгиб моей шеи.
Когда мы помогли овце родить двух ягнят, руки Акселя дрожали от радости и облегчения. Сейчас они не дрожат, но я все еще чувствую его сильные эмоции, когда он крепко обнимает меня. Возможно, он боится. Он может встретить свою смерть, когда войдет в лес.
В первый год проклятия трое победителей лотереи были убиты, как только они миновали ясени. В прошлом году двое умерло таким же образом, хотя они прошли немного дальше. В этом году еще никто не умер. По крайней мере, пока что. Жители деревни научились не испытывать удачу.
А я уже смирилась с тем, что моя неминуемая смерть наступит от рук леса. Я не забыла, какие две карты выпали мне и маме. Если Аксель не спасет ее, клянусь, это сделаю я. Каким-нибудь образом я верну книгу и загадаю заветное желание.
Я отстраняюсь и смотрю ему в глаза.
– Возьми мою удачу, – шепчу я слова, которые жители Лощины Гримм стали говорить с тех пор, как на нас пало проклятие. Они вселяют больше надежды, чем просто «удачи», пусть даже совсем немного.
– Спасибо. – Он криво улыбается в своей непринужденной и очаровательной манере. Его взгляд падает на родителей Золы, и он прерывисто вздыхает. Они рассчитывают, что он вернет их дочь в целости и сохранности.
Когда Аксель отправляется к господину Освальду к началу тропы, я встаю позади группы девушек примерно моего возраста, которые ждут, чтобы понаблюдать за его попыткой. Половины из них не было здесь несколько минут назад. Слух о том, что он выиграл в лотерею, быстро распространился.
– Разве это не ужасно романтично? – прошептала Фрида Краус Лотте Диттмар.
Лотте кивает, теребя кончик длинной косы.
– Что, если на Золе все еще будет фата, когда он ее найдет?
Я представляю прекрасную Золу в белом платье и красной фате. До проклятия жители деревни не выходили замуж так рано, но теперь жизнь кажется короче. Никто не хочет тратить отпущенное им время впустую. У Золы и Акселя это время украли. Она стала Потерянной прошлым летом, всего за несколько часов до их свадьбы.
Той ночью сестра Золы, моя лучшая подруга Хенни, проснулась и заметила, что девушки не было в кровати. Хенни выглянула в окно и в свете полной луны увидела, как Зола шла к Лесу Гримм.
По словам Хенни, Зола была словно не в себе. Она не обернулась, когда Хенни позвала ее, и даже когда та начала плакать. На Золе была фата и белое свадебное платье, но на платье виднелись черные пятна – как позже поняла семья, из-за того, что она испачкала его в саже из камина. Позже жители деревни стали называть Золу Золушкой, трагически Потерянной невестой в Лесу Гримм.
Аксель берет у господина Освальда дорожный рюкзак и перекидывает его через плечо. Он не обращает внимания на разговор девушек о нем. Его челюсть сжата, брови нахмурены, а взгляд устремлен в лес.
Аксель жил на ферме Данцеров накануне своей свадьбы. К тому времени, когда Хенни разбудила родителей и они втроем выбежали на улицу, чтобы остановить Золу, Аксель был уже далеко впереди них. Он бежал за своей невестой, выкрикивая ее имя, пока она приближалась к Лесу Гримм.
Он опоздал.
Деревья распростерли свои ветви, как приветственные объятия, и, как только Зола переступила их границу, они сомкнулись перед Акселем. Корни выросли из земли и сплелись в барьер из веток. Он ударился об него, попытался вскарабкаться, раздвинуть, но лес не поддавался. Барьер оттолкнул парня. Его корни и ветви хлестали, как плети.
Он не рассказывал о той ночи, но Хенни поделилась со мной, что он плакал и злился и в конце концов упал на колени. Семья Золы подхватила его, и они, рыдая, обняли друг друга.
Вместе они наблюдали за тем, как Зола заходила в глубь леса. Сквозь маленькую щель между ветвей они увидели, как она прошла в луче лунного света. Шлейф ее платья волочился по земле, цепляясь за камни и корни, а красная фата развевалась, переливаясь, как кровь.
Она ни разу не оглянулась назад.
Аксель делает первый шаг в сторону леса, и мое сердце замирает. Он все еще в ярде от ясеней, но я уже задерживаю дыхание. Остальные жители деревни, замерев, наблюдают.
Он двигается вперед, пока не достигает деревьев. Останавливается и закрывает глаза, что-то неразборчиво произносит. Выпрямляется. Поднимает правую ногу.
Капля пота стекает по моей шее.
Он равняется с ясенями и заносит ногу. Медленно выдыхает и открывает глаза. Переносит левую ногу через невидимую черту и вдыхает через нос. Делает еще два шага. Кивает.
Я тоже киваю. «Продолжай».
Он продолжает идти веред, осторожно, но целеустремленно. В нескольких футах впереди маячат первые два дерева Леса Гримм, пара высоких стражей.
Большинство победителей лотереи не могут пройти мимо Близнецов, как мы их называем. Тропинка пролегает между их стволами и изогнутыми ветвями, и эти ветви смертельно опасны. Они хлещут и толкают, колют и душат.
Один из победителей, Франц Хаген, попытался обойти Близнецов, выбрав другой путь, но на собственном горьком опыте убедился, что их корни простираются далеко. Они появились из-под земли и утащили его с собой. Когда земля сомкнулась над его головой, жители деревни, затаив дыхание, ждали, когда он вынырнет на поверхность. Но этого так и не произошло. Эта земля стала его могилой.
Теперь Аксель находится в тени Близнецов. Его шаг не замедляется, но кулаки сжаты, а плечи напряжены.
Он выигрывает в лотерею во второй раз. В первый он также дошел до Близнецов, но, как только он встал между ними, их ветви обрушились на него и отбросили на пятнадцать футов назад. Он приземлился на валун и сломал левую руку.
Когда одиннадцать месяцев назад я выиграла в лотерею, я продвинулась так же далеко и ни на шаг дальше. Земля вздыбилась, как огромная волна, и одним движением отбросила меня назад, пока я снова не оказалась за ясенями. Моя попытка войти была оскорбительной. У меня даже не осталось и синяка.
Аксель делает еще один шаг. Он стоит в самом центре, между Близнецами. Я зажимаю нос и рот ладонями. Он смотрит на деревья так, словно умоляет их.
– Пропустите его, – шепчу я, тяжело дыша.
Один шаг. Второй. Третий, четвертый, пятый. У меня перехватывает дыхание. Я испускаю безумный смешок. Он прошел Близнецов. У него все может получиться.
Он продолжает идти. Надежда расцветает у толпы. Раздается несколько одобрительных возгласов. Люди окликают его по имени, подбадривая. Фрида и Лотте подпрыгивают на носочках и визжат. Я обхожу их, чтобы лучше видеть.
– Сохраняй спокойствие, – говорю я Акселю, несмотря на то что он не слышит меня. – Не беги. – Это всегда искушение. Редкие победители лотереи, которым удается зайти так далеко, импульсивно бросаются вперед, забираясь глубже в лес, как будто там они будут в большей безопасности. Но это совсем не так.
Аксель продвигается еще на три шага вперед. Низкий стон раздается позади него. Его издают Близнецы. Они раскачиваются, поднимая корни на поверхность.
Я тихо ругаюсь. Он напрягается. Сгибает колени. Он словно стрела на тетиве, готовая к выстрелу.
– Не делай этого, – тихо умоляю я.
Громкий треск сотрясает воздух. Толстая ветка отодвигается от левого Близнеца. Аксель вовремя отклоняется. Ветка падает на землю, едва не раздавив его. Он смотрит на это широко раскрытыми глазами и идет дальше, к лесу. Его ноги не замедляются. Они набирают скорость.
Нет, нет, нет.
Он бежит. Несется со всех ног. Я никогда не видела, чтобы он двигался так быстро.
Паника накрывает меня с головой. Я с ужасом наблюдаю, как ветви Близнецов тянутся к нему. Они растут с невероятной скоростью.
Он бежит недостаточно быстро. Однажды лес отвергает тебя, и ты не сможешь его переубедить.
Ветви обвиваются вокруг талии Акселя. Они поднимают его высоко в воздух. Теперь он завис над Близнецами. Мои нервы на пределе. «Не уроните его». Он не выживет.
– Аксель! – Я заношу ногу над невидимой чертой. Я не знаю, о чем думала. Я не смогу поймать его или как-то помочь. Он слишком высоко. Но я не могу остановиться.
– Клара! – кричит господин Освальд.
Я нарушила правило. Пересекла черту, не выиграв лотерею. Я не оборачиваюсь. Только бегу вперед. К своему другу.
– Не причиняйте ему вред! – кричу я Близнецам. – Он вам не враг! – Как и моя мама. Никто из жителей деревни, кроме неизвестного убийцы, но лес винит всех нас. – Поставьте его на землю!
Дикая трава обвивает мои лодыжки. Я падаю на колени. Я рядом с Близнецами. Их корни вырываются из земли и извиваются, готовые к удару. Осознание глупости, которую я совершила, обрушивается на меня, как башня из кирпичей. Если я сейчас умру, то никогда не спасу маму.
Я отступаю на несколько дюймов, но больше не могу сдвинуться с места. Дикая трава цепляется за мои лодыжки.
– Пожалуйста! – взываю я к Близнецам, молясь за Акселя, за себя и за маму. Мольба о каждой надежде, которая есть у меня в моей запутанной судьбе с Лесом Гримм.
Аксель пролетает над Близнецами, цепляясь за их ветви. Он катится вниз, к лугу. Деревья отпускают его в двенадцати футах от земли. Он падает рядом со мной и, хватая ртом воздух, перекатывается на спину, уставившись в небо.
– Ты в порядке? – спрашиваю я. Глупый вопрос. Конечно, он не в порядке. Но хотя бы живой.
Он поворачивает ко мне голову, приподнимая брови. Его взгляд блуждает по моему лицу.
– Почему ты?.. Тебе не стоило…
Близнецы вновь застонали. Аксель выругался.
– Поторопись.
Я пытаюсь встать, но мои лодыжки все еще связаны. Я рву дикую траву. Корни Близнецов тянутся ко мне. Аксель роется в рюкзаке. Каким-то чудом ему удалось удержать его в руках. Он достает маленький нож и срезает траву. Острый край царапает мою кожу, но я не чувствую боли, даже когда по ноге стекает струйка крови.
Большой корень ударяет Акселя по спине. Он наклоняется вперед и роняет нож. Когда он тянется к нему, корень толкает его в сторону луга.
Я хватаю нож и срезаю последние травинки. Ползу за Акселем, но недостаточно быстро. Корни хлещут меня по спине. Я вскакиваю на ноги. Аксель бросается ко мне. Он хватает меня за руку, и мы мчимся к ясеням, обегаем ямы, где совсем недавно лежали корни, и заросли сорняков.
Деревья в ярде от нас. Мы сжимаем руки друг друга и прыгаем.
Мы пересекаем черту и падаем на землю. Моя голова сильно ударяется о живот Акселя. Он хрипит, и у него перехватывает дыхание.
Ошеломленная, я сажусь. Он делает то же самое. Одновременно мы оглядываемся на лес. Пейзаж меняется. Ямы заполняются землей, сорняки исчезают, а корни Близнецов уходят обратно под землю. Их высокие ветви опускаются, а стволы снова занимают свои посты в качестве статуй-стражей. Теперь колышутся лишь листья и трава от слабого ветерка.
Смертоносный Лес Гримм снова погрузился в сон.
Но только на время.

Глава 3
Я ковыляю с Акселем по тропинке, которая огибает деревню и идет вдоль границы, окаймленной ясенем. Спина болит от падения на землю после нашего прыжка из леса. Он предлагает мне руку, но я ускоряю шаг и притворяюсь, что не замечаю этого.
Мне не стоило бежать за ним в лес. Я только подвергла его большей опасности, а себя сделала объектом сплетен. Как только мы с Акселем оказались в безопасности, жители деревни не переставали гадать, что же подвигло меня на такую глупость. Я пыталась не обращать на них внимания, но их шепот был достаточно громким, чтобы разбудить мертвого.
Такая же несдержанная, как ее мать.
Такая же упрямая.
Но не эти слова задели меня. Я вздернула подбородок, услышав сравнение с матерью. Но последующие слова заставили мои уши вспыхнуть.
Может, она испытывает слабость к мальчишке Фурстов.
Глупая. Никто и никогда не сможет заставить его отказаться от привязанности к Золе.
Я до скрипа сжала зубы. Деревенские жители совсем не в себе. Я действовала импульсивно, потому что Аксель мой давний друг, не более того. Не каждый смелый поступок требует романтики в качестве причины.
Мы с Акселем доходим до фермы Данцеров, где он живет с семьей Золы. Я быстро прощаюсь и бегу искать Хенни.
Я осматриваю стойла. Хенни любит оставаться наедине с коровами, но ее там нет. Ее нет и дома, так что она может быть где угодно. Когда она заканчивает работу по дому, она часто уходит, чтобы заняться любыми незначительными делами, которые ей нравятся, и всегда возвращается домой к заходу солнца.
Отсутствие Хенни никогда не беспокоило ее родителей, что странно, особенно после того, что произошло с Золой. Они по-прежнему беспокоятся о старшей дочери, так сильно переживают из-за нее, что даже не думают волноваться о младшей. Хотя, по правде говоря, Золе всегда доставалось больше их внимания, даже до того, как стала Потерянной.
В конце концов я оставляю поиски Хенни и возвращаюсь домой. В полумиле от фермы Данцеров прохожу мимо заброшенного коттеджа, места, где жили Трагеры до того, как стали Потерянными. И когда я сворачиваю с тропинки на другую сторону, замечаю свою лучшую подругу.
Хенни стоит на коленях с корзинкой у локтя и собирает дикую бруснику с куста рядом с приграничными ясенями. Все растет лучше, когда находится ближе к лесу. За чертой, в лесу, ландшафт пышный и зеленый, но на деревенской стороне зелень увядает, приобретая желтоватый и гнилостный оттенок. Птицы, белки и другие дикие животные больше не посещают Лощину Гримм. В отличие от жителей деревни, животные могут свободно пересекать черту и предпочитают жить там, где много еды.
– Если это для джема, – говорю я Хенни, – то пообещай, что дашь мне попробовать.
Она оборачивается через плечо и ухмыляется. На летней жаре ее щеки становятся розовыми, и на мгновение она кажется такой же здоровой, какой была когда-то.
За последний год, с тех пор как пропала Зола, круглое личико Хенни похудело, а ее полная фигура заострилась. С возрастом она становилась все больше похожа на сестру. У обеих девушек одинаковые миниатюрные носики, большие, как у лани, глаза и блестящие светло-каштановые волосы. Но во многом они отличаются. Зола высокая и гибкая, а Хенни невысокая и с более широкой костью. Зола ходит широкими и грациозными шагами, а Хенни – маленькими и робкими. Красота Золы поражает и пугает, в то время как обаяние Хенни простое и располагающее.
Она смеется.
– Если ты знаешь кого-то, у кого есть сахар, я с радостью приготовлю джем.
У меня текут слюнки. Как бы мне хотелось знать кого-то, у кого есть сахар.
– Значит, это для красок? – Брусника не самая вкусная, хотя я знаю некоторых, кому она нравится. Но точно не Хенни. Она предпочитает использовать их для рисования. Она всегда экспериментирует, чтобы создать новые оттенки.
– Мне нужен более темный красный, – говорит она, – но это самый лучший оттенок, который я нашла. – Она хмурится, когда смотрит в корзинку. – Хотя я сомневаюсь, что из этого получится много краски.
Прихрамывая, я подхожу на шаг ближе, положив руку на ноющую поясницу. Ее корзина не заполнена и на четверть, а куст почти весь оборван.
– Тогда я помогу тебе найти еще.
– Спасибо. – Ее улыбка увядает, когда она замечает, как я криво стою. – Но сначала тебе нужно поправить танкетку.
Только тогда я замечаю, что маленькая танкетка на моем левом ботинке находится не на своем месте. Я сажусь на землю, развязываю шнурки и поправляю ее.
Мой позвоночник имеет изгиб, из-за чего бедра стали неровными. Танкетка, которую я ношу, выпрямляет их и облегчает большую часть боли в спине, хотя я уверена, что она будет мучить сегодня, напоминая о моей глупости.
Взгляд Хенни опускается на пятна травы и грязи на моей юбке.
– Кто выиграл лотерею?
Она никогда не присутствует на Дне Преданности, хотя ей скоро исполнится шестнадцать. Ей невыносима мысль, что кто-то пострадает или его постигнет участь похуже, когда лес отвергнет его.
Я поджимаю губы и не спеша затягиваю шнурки.
Хенни наклоняет голову.
– Выбрали не тебя, верно? – В ее тоне, всегда добром, слышится ирония. – Это невозможно.
Я не рассказывала ей о своем плане, она могла бы отговорить меня от этой затеи, а сейчас мне не очень хочется откровенничать. Кроме того, нет никаких доказательств. Прежде чем я ушла с луга, я вытащила из янтарного кубка все бумажки со своим именем. Теперь эти листочки лежат в кармане моего фартука вместе с желудем, который дала мне мама. Большинство людей оставляют свои подношения. Я тоже так поступила, надеясь, что лес будет добр к Акселю. Но после того, как он напал на нас обоих, я разозлилась и забрала желудь.
– Клара, – подталкивает меня Хенни.
– Меня не выбрали. – Я больше ничего не говорю и наконец заканчиваю завязывать шнурки. – О, кажется, там тоже есть ягоды. – Я резко встаю и подхожу к зарослям ягоды неподалеку, делая вид, что роюсь в листьях.
Я не знаю, что со мной происходит. Мне так хотелось найти Хенни, но теперь, когда я это сделала, все, чего я хочу, – это побыть наедине со своей картой. Только у меня ее нет. Я отдала ее Акселю, чтобы он перерисовал ее. Это был мой способ извинений. Сегодня я испытала судьбу. Уверена, именно поэтому его выбрали, но все пошло не так.
Я наклоняюсь, и у меня начинает болеть спина, когда вглядываюсь глубже в заросли. Там явно пусто. Хенни, должно быть, это знает. К счастью, моя подруга не трогает меня.
Мое внимание привлекает красная вспышка за кустами ежевики. Гроздь крошечных цветов, более темного оттенка, чем у брусники Хенни. Именно тот цвет, который она хотела.
Я пробираюсь сквозь заросли ежевики и приближаюсь к цветам. На каждом длинном стебле их по несколько. Они напоминают колокольчики и имеют пять заостренных лепестков, образующих маленькие звездочки.
Что-то в этих крошечных цветочках-звездочках не дает мне покоя. Они мне знакомы, хотя я не могу понять почему.
Я срываю стебель, и он вырывается вместе с корнем, который тоже темно-красный. Он похож на небольшую морковь или пастернак. Идеальный. Хенни сможет использовать и корень.
Я делаю еще несколько шагов и собираю звездчатые цветы. Мне так хочется показать их ей. Хенни заслуживает всех тех маленьких проявлений доброты, которые может предложить эта жизнь и которые так трудно получить с тех пор, как на Лощину Гримм пало проклятие. Я даю ей все, что могу, хотя обычно это просто моя дружба. У меня нет ее таланта создавать красивые вещи.
Однажды она подарила мне небольшую картину, на которой был изображен мой дом, точнее, как он выглядел до того, как увяли мамины розы. В ответ я вышила ей наволочку. Это было невыносимое занятие. Я постоянно колола палец об иголку и путала нитки. Но она настояла на том, чтобы получить подарок, каким бы аляповатым он ни был. Сгорая от стыда, я подарила ей наволочку, похожую на фартук мясника. Она не рассмеялась. Она просто обняла меня и сказала, что всегда будет дорожить этим подарком.
Улыбаясь звездчатым цветам, я открываю рот, чтобы позвать ее, но она окликает меня первой. Мое сердце замирает при звуке ее голоса. Он прерывается, остается лишь слабый вздох.
Я оборачиваюсь. Весь румянец сошел со щек Хенни, и в ее глазах застыл ужас.
– Что случилось? – Мысли лихорадочно мечутся в голове. – Ягоды… – Что, если это была не брусника, а какие-нибудь ядовитые ягоды? – Ты их съела?
Она качает головой. Ее тело дрожит. Она смотрит на меня так, словно увидела призрака. Она что-то бормочет, но я не могу разобрать слов. Теперь она совсем потеряла дар речи. Я не двигаюсь с места, не зная, что делать.
Она поднимает дрожащую руку. Манит меня пальцами. Снова произносит что-то неразборчивое. Наконец я понимаю. Вернись!
Ледяной ужас пронзает мои вены. Мое сердце колотится. Каждый стук как болезненный удар молотка. Я отчетливо осознаю, где сейчас нахожусь. Мои глаза устремляются к ясеням. Я прошла пять футов от них.
Хенни удается выдавить из себя лишь одно слово.
– Скорее!
Я, спотыкаясь, иду вперед. Ноги у меня ватные, перед глазами все расплывается.
Кратчайший путь к спасению лежит через заросли ежевики. Они растут за ясенем. Вот почему я не заметила черту.
Я продираюсь сквозь них, морщась. Они схватят меня? Задушат? Сегодня я уже один раз испытывала терпение леса.
Я перехожу черту. Мои ботинки снова ступают на твердую почву. Хенни врезается в меня. Она обнимает меня мертвой хваткой, как будто я Зола, которая вернулась.
– Ты не ранена? – всхлипывает она. – О чем ты думала, Клара?
Я отстраняюсь и смотрю на смятые цветы между нами. Мой взгляд затуманен.
– Темный красный… для твоих красок.
– Забудь о красках! – Она встряхивает меня. – Пообещай так больше не делать.
– Я не хотела… – Я смотрю сквозь кусты ежевики на звездчатые цветы. Ни один из них не обвился вокруг моих ног, как дикая трава, когда я помчалась за Акселем. Земля тоже не вздыбилась и не оттолкнула меня.
Я огибаю кусты ежевики, чтобы лучше разглядеть ясени. Мои нервы трепещут от надежды.
– Что ты делаешь? – пищит Хенни. – Не надо!
Я пересекаю линию, крепко сжимая цветы в кулаке.
Хенни хватает меня.
Я отдергиваю руку.
– Клара, ты совсем голову потеряла?
Нет. Я не Потерянная. Совсем нет.
Лес не причинит мне вреда, и я веду себя совсем не так, как, по словам Хенни, вела себя Зола, когда прошлым летом забрела в Лес Гримм.
Хенни бросает в пот. Она быстро ходит из стороны в сторону. Ради нее я снова перехожу черту. Цветы, которые я держу в руках, все равно завянут через несколько часов. Мне понадобится больше времени, чтобы спасти маму.
Моя подруга краснеет, как будто собирается снова меня отругать. Я не даю ей такой возможности.
– Пошли ко мне домой! – Я хватаю ее за руку. Бешеная энергия струится по моим венам и обжигает кожу.
Я знаю, где видела эти цветы раньше.

Глава 4
Я опускаюсь на колени около большого сундука, на котором вырезаны вечнозеленые растения и лесные животные. Он стоит под окном, выходящим на северное овечье пастбище, позади которого растет живая изгородь, отделяющая нашу землю от Леса Гримм.
– Я использовала похожие цветы для красок. – Хенни сидит за столом, на котором мы с бабушкой готовим еду и делаем все остальное, кроме гадания на картах. – Только они были фиолетовыми. И корни тоже. Я раньше не видела красных.
Я копаюсь в вязаных одеялах, сером меху, запасном постельном белье и небольшой коллекции книг, написанных на родном языке бабушки. Одна из них – сборник детских сказок, которые она переводила для меня. Пугающие истории, заставлявшие меня дрожать до поздней ночи. Но я все равно их любила. Какими бы ужасными они ни были, у них всегда был счастливый конец. А счастливый конец был волшебным для таких, как я, с судьбой двух карт.
Я приподнимаюсь на коленях и выглядываю из-за подоконника. Бабушки не видно. Она, вероятно, пошла за водой к источнику в миле к востоку от нашего дома. Это бесконечная рутинная работа, так как наш колодец пересох два года назад.
– Продолжай искать. – Хенни встает и подходит к окну. – Я скажу, когда увижу ее.
– Спасибо. – Я возвращаюсь к поискам.
– Какое ей вообще дело до того, что ты делаешь с накидкой? – спрашивает Хенни. В ее голосе не слышно укора, лишь искреннее любопытство.
Я мысленно возвращаюсь на три года назад, через месяц после того, как пропала мама. Я зашла в ее комнату, впервые позволив себе войти в это место, чтобы оплакать ее. Когда я села на ее кровать, матрас, набитый соломой, уже не прогибался посередине, как раньше. Я перевернула его и обнаружила, что шов был распорот и снова зашит черной ниткой. Я разорвала его и обнаружила кое-что спрятанное внутри: красную накидку с капюшоном.
Бабушка влетела в спальню, в ее глазах горел такой огонь, который я никогда не видела раньше. Она вырвала накидку у меня из рук и бросилась в гостиную, откуда открывался вид на нашу кухню.
Я боялась, что она бросит накидку в огонь под котелком, но вместо этого она открыла резной сундук и сунула накидку внутрь.
– Оставь ее там, – предупредила она меня. – Мы и так потеряли слишком многое.
Но я никогда не обещала ей этого, никогда не произносила этих слов. Если бы она в самом деле хотела, чтобы я никогда не трогала ее, то ей стоило заставить меня дать клятву.
Я встретилась взглядом с Хенни.
– Я знаю только то, что эта накидка принадлежала маме, а любое напоминание о ней причиняет бабушке боль.
Мне непонятно, почему мама спрятала накидку в матрасе. Она шила ее у всех на виду, собираясь надеть в дорогу, чтобы найти отца. Но она так и не взяла ее с собой.
Я никогда не осознавала этого, пока не обнаружила, что она забыта.
Мое сердце сжимается. Маме не стоило отправляться за отцом. Он не потерялся в лесу. Спустя четыре дня после ее ухода его тело вынесло на берег Мондфлюсса, реки, протекающей через Лощину Гримм. Несчастный случай на рыбалке, сказали нам жители деревни. Тело отца было найдено запутавшимся в сети.
Я сглатываю и вновь копаюсь в сундуке. Что, если бабушка все-таки избавилась от накидки? Мой уникальный шанс спасти маму исчезает, как только я его нахожу.
Я почти дошла до дна, когда наконец мои пальцы натыкаются на незабываемо мягкую ткань накидки. Я расплываюсь в широкой улыбке и вытаскиваю ее.
– Ты нашла ее! – Хенни садится на пол рядом со мной. Она проводит рукой по гладкой ткани накидки. – Она прекрасна. Из турнских овец всегда получается самая лучшая шерсть.
Меня переполняет гордость за профессию, которой занимается моя семья. Шерсть, безусловно, является отличительной чертой накидки. В остальном она простая, с большим капюшоном и длиной до колен. У накидки даже нет подкладки. Я полагаю, мама могла бы пришить меховую подкладку, но отец пропал в теплое время года, так что вполне логично, что она этого не сделала.
– Где на нем вышивка? – Хенни наклоняется. По дороге сюда я рассказала ей, что искала: места на накидке, где я видела звездчатые цветы.
Я переворачиваю ее и нахожу завязки, которыми накидка стягивается у основания капюшона. Здесь по обеим сторонам блестящими нитками вышиты маленькие гроздья звездчатых цветов того же темно-красного оттенка, что и шерсть.
– Мама, должно быть, покрасила накидку корнями звездчатых цветов, – говорю я. – Каким-то образом она поняла, что они обеспечат ей защиту.
Глаза Хенни медленно округляются.
– Значит, ты наденешь ее на следующий День Преданности?
Следующий месяц слишком далеко.
– Я не могу так долго ждать, пока у меня появится шанс стать выбранной. – Моя рука сжимает в кулаке тонкую шерстяную накидку. – Мама сшила ее для меня, – шепчу я, не решаясь высказать это желание громче. Неужели это правда? Неужели все это время она рассчитывала, что я спасу ее? Осознавала ли она, что может не вернуться?
Переплетенная судьба не может быть совпадением.
Судьба…
Пение бабушки доносится сквозь открытые ставни. Хенни замирает.
– Она вернулась!
Я запихиваю накидку в сундук, захлопываю крышку и беру Хенни за руки, мой пульс учащается.
– Ты можешь кое-что для меня сделать?
У нее потеют ладони.
– Что ты задумала?
– Ты можешь попросить бабушку погадать тебе?
– Ох, Клара. Нет, – ужасается она. – Я не хочу знать свою судьбу.
Пение бабушки становится громче, его сопровождает скрип ручной тележки, на которой она таскает ведра с водой.
– Не беспокойся, – говорю я. – Она расскажет не твою судьбу. А мою.
– Я не понимаю.
Я встаю и тяну ее за собой вверх.
– Ты доверяешь мне?
– Да, но…
Бабушка входит, лениво поглядывая на нас.
– Привет, девочки.
– Привет, бабушка, – повторяем мы вместе, выпрямив спины.
Она приподнимает седую бровь, и ее фиолетовые глаза прищуриваются, с подозрением глядя на нас. Она снимает платок с волос.
– Как ваша молочная ферма, Генриетта? – спрашивает она мою подругу, воздерживаясь от любых вопросов, которые могла бы задать мне о Дне Преданности. Как и Хенни, она никогда не посещает лотерею. Ее отсутствие любопытства вполне объяснимо, по крайней мере на сегодняшний день. Она думает, что моего имени не было на янтарном кубке. – Коровы все еще дают молоко? Мы были бы рады обменять немного овечьего сыра на ведро.
– Это было бы… – она слегка морщится. – Уверена, это можно организовать…
Я слегка подталкиваю ее.
– Вы можете погадать мне? – выпаливает она.
Бабушка замирает.
– Прошу прощения?
– Пожалуйста, я бы хотела, чтобы вы погадали мне.
– Прямо сейчас?
Хенни кивает, сжимая края фартука. Нервная привычка.
– Я, эмм, пообещала отцу, что скоро вернусь.
Бабушка переводит взгляд с нее на меня.
– Но тебя раньше не интересовали мои карты, ma ch?re[3 - Дорогая (Прим. пер.).].
– Неправда. Мне всегда нравилось, как вы описываете их. Я просто не была готова узнать свою судьбу.
Бедная Хенни. Ее лицо покраснело, а голос все время срывается на визг. Она бы так не волновалась, если бы у меня было больше времени, чтобы объяснить свой план.
– Ты уверена, что правда готова? – Бабушка вытирает лоб платком. Она, должно быть, вспотела от летней жары. Несмотря на свою худобу и возраст, она сильнее и здоровее большинства жителей деревни. – Уверена, Клара говорила, что узнать судьбу не значит обрести спокойствие.
– Я хо-хочу знать. – Хенни тяжело выдыхает. – Пожалуйста.
Бабушка перехватывает мой взгляд, и я киваю. Хенни будет в порядке. На самом деле бабушка прочитает не ее судьбу, а мою. Я собираюсь обмануть бабушку, заставив ее думать, что я – это моя лучшая подруга. Необходимый обман. Она больше никогда не станет раскладывать для меня карты по своей воле.
Мой желудок переворачивается и трепещет, как рыба в сети. Как-нибудь я переживу следующие несколько минут. Мне не предсказывали судьбу с той ночи, когда мама дала мне желудь. До сих пор я не верила, что моя судьба может измениться.
– Хорошо. – Бабушка выпрямляется, становясь выше. К сожалению, я не такая высокая, как она и мама. Хотя мне хотелось бы думать, что во мне есть что-то от бабушкиной красоты. Она все еще при ней, независимо от того, насколько сильно седеют ее волосы или насколько глубокими становятся морщины на лице. – Клара, помоги мне подготовить комнату.
Я послушно подхожу к окнам и закрываю ставни, чтобы никто не подсмотрел за нами. Из коробки на угловой полке я достаю бабушкину вуаль для гадания и карты и кладу их на маленький круглый столик, который она использует для гаданий. Ее любимое кресло уже пододвинуто к окну и покрыто овчиной.
Я придвигаю простой кухонный стул для Хенни, которая, садясь, бросает на меня умоляющий взгляд. Я сжимаю ее руку. Худшее почти позади, во всяком случае, для нее.
Бабушка садится напротив нее и начинает тасовать карты, раскладывая колоду рубашкой вверх и вниз, как обычно, чтобы убедиться, что карты лежат в случайном порядке.
Колено Хенни подпрыгивает. Руки сжаты.
– Какие красивые карты. Да, да, очень красивые, – бормочет она. – Мне нравится контраст фигур и цвета. Это не похоже на стиль рисования в горных районах. Такое распространено на вашей родине?
Если бы кто-нибудь другой, включая меня, спросил о прошлом бабушки, она бы закрыла глаза и крепко сжала челюсти. Но, поскольку Хенни самый наивный и милый человек на свете, бабушка отвечает:
– Не на родине, а в семье, которая у меня там была. Они научили меня рисовать карты, а потом читать их.
Тень улыбки коснулась губ бабушки. Я бы хотела, чтобы она поделилась тем, что помнит, но вскоре ее веки тяжелеют, а улыбка исчезает с лица. По опыту я знаю, что больше она ничего не скажет.
То, что я узнала о жизни, которую она вела до приезда в Лощину Гримм, я узнала от дедушки, пока он еще был жив.
Марлен Даниор, ставшая Марлен Турн, по его словам, обладала сердцем странницы. Именно оно привело ее сюда из далекой страны, за сотни миль от наших горных хребтов, и когда она нашла это пристанище, то наконец прекратила свои странствия. Но я подозреваю, что истинная причина, по которой бабушка переехала в нашу деревню, заключалась в том, что ее сердце болело и было одиноко, а влюбленность в дедушку немного облегчила эту боль.
Она была единственной оставшейся в живых из своей семьи. Даниоры были зверски убиты у себя на родине. Если дедушка и знал, как и почему, он никогда не делился этим со мной. А когда я осмелилась спросить, бабушка ответила только:
– Мой дар связан с будущим, ma petite ch?re. У меня никогда не было таланта читать прошлое. Пусть оно будет похоронено там, где превратилось в пепел.
Часть меня чувствует себя похороненной вместе с этим – родословная, которую я никогда не узнаю, связи, которые нас могли бы объединять, но я все равно проживаю свою жизнь, наполовину находясь в могиле и стараясь как можно дольше избегать своей неизбежной смерти. Единственное, что придает мне смелости, – это клятва спасти маму до того, как истечет мое время.
– Если бы только я могла найти такие яркие краски для своих работ. – Хенни тараторит еще быстрее, потому что бабушка заканчивает тасовать карты. – Здесь больше не растет ничего яркого, кроме как на границе с лесом. Я долго искала подходящий оттенка красного. К счастью, сегодня появилась Клара, и…
– …и мы набрали бруснику, – перебиваю я, чтобы она не успела рассказать что-либо о том, как я переступила черту дозволенного.
Не обращая внимания на мое беспокойство, Хенни спрашивает:
– Что вы использовали для рисования этой карты? – она указывает на Красную Карту. Бабушка только что раскрыла ее, выдвигая часть колоды.
Внезапная заминка мешает бабушке плавно двигаться. Она откашливается.
– Корень цветка под названием красный колокольчик, – отвечает она. – Он цветет крайне редко. Иногда проходят годы, прежде чем его снова можно найти. – Она кладет карту обратно в колоду.
Ее слова звучат у меня в ушах вместе с биением моего сердца. Я не могу в это поверить. Тот же корень, который окрасил накидку в красный цвет, использовался и для изготовления Красной Карты. Это еще один признак того, что пришло время спасти мою маму. Но мне нужен настоящий знак. Мне нужно, чтобы эта карта, Вершитель Судеб, была вытянута для меня.
– Колокольчик! Конечно! – восклицает Хенни. – Я забыла его название. До сегодняшнего дня я находила только фиолетовые…
– Готова начать? – спрашиваю я, прежде чем она успевает сказать что-нибудь еще.
Я вкладываю вуаль в руки бабушки, и она, прищурив один глаз, хмурится, глядя на меня.
– Терпение, Клара. Может, стоит подождать у себя в комнате?
– Нет. – Я отступаю на шаг. – Ты не заметишь, что я здесь. Обещаю.
Она ворчит и натягивает вуаль на голову. Черный шелк полностью закрывает ее лицо, а кончики вуали опускаются чуть ниже плеч. Она в последний раз переворачивает колоду карт рубашкой вверх. Я беру Хенни за руку и прижимаю палец к губам.
«Что мне делать?» – губами произносит она.
Я жестом прошу ее встать со стула. Она делает это с редкой молчаливой грацией, которой гордилась бы Зола.
Так же тихо я проскальзываю на освободившееся место, но тяну ее за юбку, чтобы удержать рядом с собой. Заметив это, она приседает, чтобы наши головы были на одном уровне.
– Положи свою руку поверх моей, – указывает бабушка.
Я делаю, как она велит, мои пальцы дрожат. Не стоит искушать судьбу, вспоминаю я сегодняшние слова Акселя.
– Расслабься, дитя. Я должна почувствовать пение твоей крови.
Я медленно выдыхаю через рот и пытаюсь собраться с мыслями. Прогоняю образ искренних голубых глаз Акселя и пытаюсь освободить место для надежды, которая когда-то была у меня, когда я была маленькой девочкой, что моя судьба действительно может измениться.
– Хорошо. – Рука бабушки парит над разложенными веером картами, скользя взад-вперед в поисках нужной. Вскоре ее пальцы резко останавливаются над картой с оторванным уголком.
Холод пробегает по моему телу. Я знаю, что это за карта, до того как она ее перевернет. Как только она это делает, на меня смотрят силуэты деревьев, выкрашенных в черный цвет. За ними подмигивает желтый полумесяц.
Полночный Лес, это всегда первая из двух карт моей судьбы.
«Все хорошо», – успокаиваю я себя. Полночный Лес означает все запретное, и для меня это, должно быть, отражает буквальное значение: Лес Гримм, запретное место. Конечно, моя судьба находится там. Именно туда мне нужно отправиться, чтобы спасти маму. Вот почему она сшила мне накидку.
Рука бабушки снова движется, всего мгновение, а затем снова замирает. У меня перехватывает дыхание. Слишком рано. Я никогда не видела, чтобы она так быстро вытаскивала вторую карту.
Она переворачивает ее. Я мысленно выругалась, глядя на животное на карточке, неопределенного вида, но с острыми клыками. Клыкастое Существо. Оно предвещает преждевременную смерть – мою преждевременную смерть.
Большие карие глаза Хенни с сочувствием смотрят на меня. Я же зажмуриваюсь, тщетно пытаясь не думать о своей неизменной судьбе. Я просто хотела, чтобы хоть раз в жизни меня благословили, чтобы это было хорошим предзнаменованием, а не плохим.
Но это неважно. Мне не нужен знак. Я в любом случае попытаю удачу в лесу. Я накину на плечи красную накидку и верну свою маму и Книгу Судеб.
– Твоя кровь танцует, Хенни. – В голосе бабушки сквозит благоговение. – Она еще не закончила петь.
Мое сердцебиение учащается. Мы с Хенни обмениваемся испуганными взглядами. Выражение ее лица отражает мою призрачную надежду.
Бабушка наклоняется ближе. Ее рука под моей скользит по колоде, задерживаясь в воздухе над единственной картой с четкими краями. Красной Картой. Вершителем Судеб. Картой, которую бабушка никогда раньше не вытаскивала при гадании.
Ее рука замирает над картой. Она раскачивается влево-вправо, как маятник часов с кукушкой.
Мое сердце бьется где-то в горле. «Остановись, остановись, остановись», – мысленно взываю я к бабушке, но она продолжает раскачиваться в нерешительности. Может, я ее сбила с толку. Она думает, что я Хенни. «Я Клара! – хочется закричать мне. – Ты вытянула Красную Карту для меня».
Пожалуйста, пусть это будет правдой.
Она опускает указательный палец, касаясь места, где сходятся две карты, одна с четкими краями и другая.
– Интересно, – бормочет она. – Какая карта твоя?
Красная Карта, не перевернутая, лежит слева. Мне требуется вся моя выдержка, чтобы не протянуть к ней ее руку.
Бабушка, кажется, чувствует мой внутренний толчок.
Ее палец скользит влево.
Она переворачивает Красную Карту.
У меня открывается рот. Меня охватывает головокружение. Смех поднимается к горлу. Я сглатываю, чтобы сдержать его, но мои плечи дрожат, а щеки болят от улыбки. Вся моя жизнь встает на свои места, как кусочки головоломки, которые никогда раньше не подходили друг к другу.
Теперь судьба в моих руках. Потому что я могу изменить судьбу. Это именно то, что значит карта: Вершитель Судеб. А значит, я смогу изменить и судьбу мамы. Красный колокольчик, красная накидка, Красная Карта. Все это связано между собой.
Рука бабушки перемещается вправо.
– Это тоже твоя судьба, дитя. Здесь твоя кровь перестает петь.
У меня в голове все переворачивается. Она тянется за последней картой, той, что лежит рядом с Красной Картой.
Что происходит? Я не хочу другую карту.
Она все равно переворачивает ее, и я резко втягиваю воздух.

Глава 5
Мурашки пробегают по моим рукам. Взгляд опускается на самую красивую карту в колоде. Два белых лебедя с изогнутыми шеями соприкасаются клювами, образуя сердце. Внутри этого сердца скрещиваются две стрелы, пронзающие груди лебедей.
Пронзенные Лебеди.
Карта с двойным значением.
Она предсказывает либо настоящую любовь, либо несчастных влюбленных, счастливую или несчастливую судьбу. Остальные выпавшие карты определяют исход – историю, как называет это бабушка. Но я не знаю, как связать эти значения воедино. Это ее дар, не мой.
Она убирает руку и тянется к вуали. Она еще не видела перевернутые карты. До этого момента гадание всегда происходит вслепую.
Я вскакиваю на ноги. Стол наклоняется в сторону. Карты соскальзывают и разлетаются по полу. Я отскакиваю назад и бросаю на Хенни выразительный взгляд. Она не следует за мной. Я жестом призываю ее занять мое место.
Бабушка поднимает вуаль. Хенни быстро садится.
Вуаль снята. Бабушка в смятении переводит взгляд с раскрасневшегося лица Хенни на разбросанные карты.
– Ты в порядке, ma ch?re?
– Да… точнее, нет! У меня кружится голова.
– Тогда сядь. – Бабушка жестом указывает мне на кухонное окно. – Клара, открой ставни и впусти воздух.
Я бросаюсь выполнять ее просьбу.
– Я предупреждала тебя, дитя, – цокает бабушка. – Я спросила, действительно ли ты готова узнать свою судьбу.
– Я думала, что готова. Простите.
– Какие четыре карты я вытащила? – спрашивает ее бабушка.
Моя рука замирает на защелке ставня.
– Я… я не помню, – говорит Хенни.
– Лучше скажи мне, дорогая. Значение может быть не таким мрачным, как ты думаешь.
Я оглядываюсь через плечо. Бедная Хенни похожа на оленя, попавшего под прицел стрелы.
– Все в порядке, – говорю я. – Ты можешь идти домой. Отец ждет тебя.
Ей не нужно повторять дважды. Она вскакивает и вылетает из дома.
У меня сводит живот. Однажды я ей все объясню. Я приготовлю для нее множество баночек брусничного варенья. Я обыщу каждый дом в деревне в поисках сахара. У кого-нибудь наверняка есть припрятанный кувшин.
– Ты слишком защищаешь свою подругу, ma petite ch?re. – Бабушка качает головой. – Тебе стоило заставить ее остаться. Я могла бы успокоить ее.
Я отвожу взгляд.
– Она вернется, когда будет готова узнать значение карт, – спокойно отвечаю я. Я отодвигаю щеколду, распахиваю ставни и глубоко вдыхаю летний воздух. Здесь уже не так душно, не так скверно от проклятия Лощины Гримм.
Я Вершитель Судеб. Я щипаю себя, как сделал бы ребенок, чтобы убедиться, что он не спит и не видит сон. Красная Карта, которую раньше никому не вытаскивали, наконец-то была раскрыта для меня. Остальные карты больше не имеют значения.
Или это не так?
Я смотрю сквозь живую изгородь на Лес Гримм. Насколько моя судьба была предопределена в этих темных лесах?
– Какие карты я вытащила для Хенни? – снова спрашивает бабушка. Ее стул скрипит, когда она встает.
Я открываю рот, чтобы сказать, я не видела карты. В комнате было слишком темно. Но я не могу убедительно произнести это. Я всегда была ребенком, который прокрадывался на бабушкины гадания и подсматривал карты, которые она вытаскивала, даже при свете угасающего огня в камине. Она же в свою очередь всегда делала вид, что ничего не замечает.
Я размышляю о значении четырех выпавших карт…
Полночный Лес: запретный выбор.
Клыкастое Существо: неминуемая смерть.
Красная Карта: Вершитель Судеб.
Пронзенные Лебеди: или настоящая любовь, или несчастные влюбленные.
– Пронзенные Лебеди и Полночный Лес, – отвечаю я, начиная с тех, которые бабушка действительно вытащила. – Что ты думаешь об этих картах в паре? – Я тереблю рукав. – Они значат запретную любовь? Пронзенные Лебеди, наверное, символизируют влюбленных, которых постигло несчастье, верно?
– Oui[4 - Да (фр.).]. – Бабушка встает на колени, чтобы собрать карты. – Если только более могущественная карта не изменит их значения.
Я подхожу ближе.
– Есть какие-то карты более могущественные, чем Полночный Лес?
Она указывает на две карты на полу.
– Клыкастое Существо и Красная Карта. – Бросив на меня резкий взгляд, она добавляет: – Только не говори, что я вытянула их для Хенни.
Я качаю головой и выдавливаю из себя улыбку, хотя внутри у меня все сжалось.
– Ты вытащила Покрытую льдом Гору и Топор Лесника, – вру я.
– Хмм. Интересно, какая карта тогда расстроила бедняжку.
Я пожимаю плечами и приседаю, чтобы помочь убрать беспорядок.
– Должно быть, это был Полночный Лес.
– Возможно.
Ветерок свистит в пустых помещениях нашего дома, в укромных и пыльных уголках и трещинках – местах, где присутствие мамы каким-то образом заполняло тишину.
Я делаю глубокий вдох.
– А что, если бы ты вытащила Клыкастое Существо и Красную Карту? – Я с трудом заставляю свой голос не дрожать. – Тогда Клыкастое Существо не имело бы значения, верно? Как и любая другая карта. Красная Карта отменила бы их значения. Она бы изменила судьбу.
Бабушка смеется и собирает оставшуюся колоду.
– Красная Карта не меняет значение других карт, Клара.
– Почему нет?
В тени фиолетовые радужки бабушкиных глаз сужаются, скрываясь за зрачками.
– Давай предположим, что среди карт, которые я вытащила для Хенни, в самом деле были Клыкастое Существо и Красная Карта, вместе с Полночным Лесом и Пронзенными Лебедями. Если бы у Хенни была судьба, которую можно было изменить, это было бы нечто отличное от того, что предсказывали другие карты, – ее неминуемая смерть, то, что запрещено, и ее самая настоящая или несчастная любовь. Эти части судьбы все еще необходимы. Красная Карта не может отменить их. На самом деле она нуждается в них. В этом смысле она похожа на паука.
– Паука? – Мой взгляд падает на карты, которые я держу в руке, и их нарисованные изображения переплетаются, образуя лабиринт, который становится глубже, чем дольше я смотрю. – Я не понимаю.
– Судьба – это паутина, – объясняет бабушка, – и каждая выпавшая карта – это одна из ее шелковых нитей.
– Кроме Красной Карты?
– Верно, ma ch?re. – Она придвигается ближе. – И пауку нужна паутина, чтобы поймать свою добычу.
Горький привкус меди наполняет мой рот. Мне не нравится, что она сравнивает поимку добычи с изменением судьбы. Я не пытаюсь никого убить.
– Ты хочешь сказать, что у судьбы есть свой порядок, который должен исполниться, прежде чем в него можно будет вмешаться?
– Да, в судьбе есть порядок, но думай о нем скорее как о порядке гармонии и равновесия. Это равновесие должно сохраняться, иначе Вершитель Судеб не сможет ничего изменить.
Я начинаю понимать, о чем она говорит.
Хотя Красная Карта предсказывает, что я могу изменить судьбу, я смогу это сделать, только если сохраню равновесие в своей судьбе. Это означает, что я также должна выполнить то, что предсказали мне другие карты…
Полночный Лес: запретный выбор. Это, должно быть, означает войти в Лес Гримм в красной накидке.
Пронзенные Лебеди: любовь, которая либо настоящая, либо несчастная. На ум приходят Аксель и Зола. Эта карта идеально описывает их. Они необходимы в моем путешествии.
И наконец, Клыкастое Существо: моя неминуемая смерть. Так должна закончиться моя собственная судьба после того, как я изменю ее. Другого варианта нет.
Это история о том, как я спасу маму.
И, как было с самого начала, это остается историей о том, как я умираю.

Глава 6
В ту ночь, после того как бабушка уснула, я беру ножницы из корзинки для шитья и отрезаю восемь дюймов от красной накидки с капюшоном. Я подшиваю необработанный край, а также край отрезанной полоски. Я набрасываю накидку на плечи и убираю полоску в рюкзак, в который я положила еду и другие припасы.
Мое сердце бешено колотится, словно барабанная дробь в боевом марше. «Ты поступаешь правильно, Клара». Сейчас самое подходящее время, чтобы уйти. В течение последних нескольких дней, готовясь к лотерее, я трудилась на пастбище и в доме, выполняя все, что только могла придумать, чтобы бабушке было не так тяжело, если выберут меня.
Наш работник на ферме, Конрад, также будет помогать ей. И когда я вернусь, нет, не так, когда вернется мама, она тоже будет делать дела по дому, как когда-то. Управлять овцеводческой фермой станет легче, когда я найду Книгу Судеб и с ее помощью сниму проклятие с Лощины Гримм.
Я оставляю записку на кухонном столе и спешу на улицу. Я не зажигаю фонарь. Полумесяц достаточно яркий, чтобы осветить мне тропинку, ведущую к ферме Данцеров.
Аксель живет в маленьком доме, который когда-то предназначался для доярок, на северной окраине поместья. Данцеры переделали его так, чтобы он стал их с Золой первым домом. У них так и не было возможности разделить его, но теперь он принадлежит ему. У него нет другой семьи, с которой он хотел бы жить. Его мама умерла во время родов, а отец был торговцем из нижней долины. Однажды зимой он оставил Акселя в нашей деревне со своим дядей, когда путешествовал по опасному перевалу между горами Оттенхорн.
Это было до проклятия, но горный перевал все равно мог быть проклят. Сошла лавина, и отец Акселя так и не вернулся.
Мой друг потерял кого-то до того, как у жителей Лощины Грим появились свои Потерянные, а его дядя, пьяница, стал пропащим задолго до того, как взял Акселя к себе.
Я стучу в дверь. Аксель не отвечает. Я прокрадываюсь к окну, выходящему на восток. Ставни открыты. Его кровать придвинута к подоконнику. Скудный лунный свет падает на него, отбрасывая слабый серебристый отблеск на его загорелую кожу. Он спит без рубашки, прикрыв лицо рукой.
Я трясу его за плечо.
– Аксель. – Почему я шепчу? Никто в большом доме не услышит меня, если я не закричу. – Аксель, – зову я чуть громче и снова трясу его.
Он что-то бормочет с закрытыми глазами и отталкивает мою руку.
– Проснись.
Его веки трепещут, но не открываются. Я толкаю его сильнее. Он стонет.
Это смешно. Я даже не подозревала, что он так крепко спит.
Я ставлю рюкзак на траву, рядом с незажженным фонарем, и забираюсь на подоконник, шипя от боли в спине. Проскальзываю в комнату на его кровать и втискиваюсь между стеной и его телом. Осторожно обхватив ногами его бедра, я пытаюсь переползти через него, прежде чем он…
Он резко открывает глаза, вздрагивает, хватает меня и переворачивает на спину. Я задыхаюсь, зажатая между его коленями. Мышцы его груди и живота напрягаются надо мной. Я ошеломлена, у меня кружится голова, я дезориентирована. Моя кожа пылает.
Он дважды моргает.
– Клара?
У меня пропадает голос.
– Что ты здесь делаешь? – хрипло спрашивает он. – Ты не можешь вот так подкрадываться ко мне посреди ночи. А что, если я сделаю тебе больно? – Его взгляд задерживается на моих приоткрытых губах. Я не дышу. – Я делаю тебе больно! – Он резко встает с меня и помогает мне сесть.
Я хватаю ртом воздух и позволяю ночному ветру охладить мой жар. Я дергаю за завязки на шее, пытаясь охладиться, и накидка падает с моих плеч.
Успокойся. Аксель не причинил мне боли. Я не задыхалась, просто была поражена.
– Ты очень быстрый… и сильный, – отмечаю я. Возможно, это самые глупые слова, которые когда-либо слетали с моих губ. – У меня не получилось разбудить тебя, поэтому я…
– …решила поспать со мной? – Улыбка сползает с его лица, и он морщится. – Это прозвучало неправильно. – Он потирает рукой лицо. – Может, воды? Мне точно нужно воды, – бормочет он.
Когда он встает, одеяло соскальзывает с его тела. На нем тонкие льняные брюки, которые завязываются на коленях и низко свисают на бедрах. Пока он идет к столику, я не могу оторвать взгляда от ямочек, отмечающих нижнюю часть его позвоночника.
Он зажигает свечу и наливает воду из кувшина в кружку.
– Ты расскажешь мне, зачем пришла сюда? – Он возвращается к кровати и, пододвинув табурет, садится рядом со мной. – Очевидно, это не могло подождать до завтрашнего утра. – Он усмехается, передавая мне кружку.
Я делаю большой глоток и пытаюсь собраться с мыслями. Я отрепетировала все, что собиралась сказать ему, но прямо сейчас я в растерянности. Было бы проще озвучить свой план, если бы на нем было больше одежды. Я никогда раньше не была в комнате парня, за исключением комнаты Конрада, но он в три раза старше меня и пахнет сыром и овцами. С Акселем же у нас разница всего два года, и пахнет он сосновыми иголками и опилками.
– Карта, – говорю я. – Я хочу вернуть ее.
Он прищуривается, переводя взгляд с меня на мою упавшую накидку. Он встает на колени на матрасе, выглядывает в окно, а затем стонет. Он увидел мой рюкзак и фонарь.
– Ты с ума сошла? – он поворачивается ко мне.
– Послушай, прежде чем ты…
– Ты едва выбралась из леса живой сегодня утром!
– Это было вечность назад. Все изменилось!
– Нет. Ничего не изменится до следующей лотереи, и только если ты невероятно удачлива. Ты не можешь войти в лес без разрешения.
– Мне выпала Красная Карта, и у меня есть красная накидка. – От волнения мои слова путаются, хотя это больше похоже на отчаяние. – Они покрашены красным колокольчиком.
– О чем ты говоришь?
– Пойдем. – Я сжимаю его руку и придвигаюсь ближе. – Я сшила тебе шарф из своей накидки.
– Шарф на лето?
– Тогда надень его как пояс. Он защитит тебя.
– Помедленнее, Клара. Ты говоришь какие-то глупости.
– Красный колокольчик – это ключ ко входу в лес. Я проверила это сегодня. Лес позволил мне пересечь черту. Спроси Хенни. Нет, не спрашивай ее. Она не захочет, чтобы я уходила. Но ты должен пойти. – Я беру его другую руку. – Ты и Зола – Пронзенные Лебеди. Ты необходим.
– Это гадальная карта? – отшатывается он. – Ты не можешь доверить свою судьбу гадальным картам своей бабушки.
На самом деле могу. Бабушка никогда не ошибалась во время гадания. Но Аксель никогда особо не верил в судьбу. Потеря отца и то, что он остался на попечении нерадивого дяди, лишили его всякой уверенности в том, что судьба может что-то значить.
– Это гораздо большее, – отвечаю я. – Мама сшила для меня эту накидку. Она покрасила ее красным колокольчиком, неужели ты не видишь? Только сейчас я поняла, что она оставила мне то, в чем я нуждалась все это время, чтобы спасти ее. Оно лежало у меня дома, все это время оно ждало меня. – Я сжимаю его руки. – Пойдем со мной, Аксель.
Он выдыхает и отстраняется, проводит пальцами по спутанным волосам.
– Я не знаю…
– Чего ты хочешь больше всего? – Я наклоняюсь вперед. – Чего ты хотел каждую секунду, начиная с прошлого лета?
Он опускает взгляд, задерживаясь на пряди моих темных волос, которые рассыпались по моему плечу. По моему обнаженному плечу. Свободный вырез моего платья съехал набок. Мои щеки вспыхивают, и я поправляю платье.
Аксель сглатывает.
– Я хочу вернуть Золу, – шепчет он, медленно поднимая на меня глаза. – Я хочу, чтобы она вернулась домой.
Мое сердце сжимается. Я чувствую его тоску, как свою собственную. Таким образом, мы связаны, каждый из нас скучает по тому, кого любит больше всего на свете.
– А я хочу вернуть маму. – Я разжимаю пальцы и протягиваю ему ладонь. – Это наш шанс, Аксель. Пойдем со мной.
Он хмурит брови. Прикусывает нижнюю губу. Ночной ветерок обдувает мою ключицу, когда его пальцы медленно скользят ко мне. Они касаются моего запястья, ладони и переплетаются с моими.
По моей руке пробегает покалывание, а грудь расширяется, удерживая тепло.
Мне выпала Красная Карта, у меня есть красная накидка и Аксель.
Вместе мы добьемся успеха.
Он делает глубокий вдох и кивает. Он собирает сумку, отдает мне мою карту и обматывает вокруг шеи красную полоску, которую я сделала для него, – пока что это шарф. Он закрывает ставни и оставляет записку для Данцеров на прикроватном столике.
Мы крадучись выходим из дома через переднюю дверь. Закрываем ее за собой, пересекаем пастбище и идем к деревьям, окаймляющим Лес Гримм, к месту, куда прошлым летом вошла Зола. Данцеры соорудили для нее небольшой памятник из сложенных друг на друга камней, почти как надгробие.
Сразу за ним Аксель останавливается у ясеней и смотрит на деревья. Я чувствую, как история этого места давит на него, ощутимая, как тяжелый воздух перед грозой. Я беру его за руку.
– Мы найдем ее. У нас получится.
Его взгляд остается прикованным к деревьям и их крепким ветвям, спящим великанам.
– Благодаря красному цветку? – Он качает головой. Легкая дрожь пробегает по его пальцам. – Неужели все так просто?
– Доверься мне.
– Я не доверяю не тебе, а лесу.
Я дергаю его за руку, и он наконец смотрит мне в глаза.
– Все благоволит успеху в этом путешествии. Я видела знаки. – Красная Карта выпала именно в тот день, когда я нашла красный колокольчик и осознала, что именно с его помощью окрашена моя накидка. Это не может быть совпадением.
Улыбка трогает его губы, смягчая уголки рта.
– Ты и эти твои знаки.
Я переминаюсь с ноги на ногу, чтобы не упасть, не уверенная, что прячется в его насмешке: раздражение или нежное веселье. Вера в суеверия у меня в крови, возможно, это след бабушкиной семьи гадалок. Она научила меня многим приметам, и жители деревни делились со мной своими верованиями. Я собираю их в своей голове так же, как и знания о лесе. И то и другое будет сопровождать меня в этом путешествии.
– Доверься мне, – снова я прошу Акселя.
– Пытаюсь.
Я выпрямляю спину, по крайней мере настолько, насколько позволяет мой искривленный позвоночник.
– Тогда на счет «три»?
Он резко выдыхает и расправляет плечи.
– Хорошо.
– Один.
Теперь у меня тоже дрожат пальцы.
– Два.
Холодный пот стекает по шее.
– Три.
Мы сжимаем руки друг друга.
Вместе мы заходим за черту.
Наша обувь касается земли Леса Гримм.
Какое-то время я не дышу. Когда в мои легкие наконец попадает воздух, у меня вырываются короткие вздохи, такие же неуверенные, как и шаги, когда мы заходим глубже. Я даже замечаю, что иду на цыпочках. Пять футов, десять футов… пятнадцать ярдов, двадцать. Ветви не хлещут нас, корни не извиваются, и земля не разверзается, чтобы поглотить нас целиком. Наши изумленные взгляды встречаются, когда мы продолжаем путь без происшествий.
Когда мы отходим на четверть мили от границы, суровость Акселя улетучивается. Он разражается теплым смехом.
– Красные цветы, да? – Он одаривает меня улыбкой, которая растопила много сердец в Лощине Гримм. Его природное обаяние – оружие, о котором он и не подозревает. Но, если бы это обаяние сочеталось с высокомерием, на меня бы это не произвело особого впечатления. – Ты чудо, Клара Турн.
Я улыбаюсь ему в ответ и закатываю глаза, услышав его комплимент. Я нашла колокольчик благодаря удаче, вот и все. Тем не менее его слова немного снимают тяжесть с моих плеч. Удача – редкость в наши дни, и этим даром нельзя пренебрегать.
Легкий ветерок обдувает нас, подталкивая вперед. В этом шепоте ветра я слышу зов моей матери, не сдавленный крик или дрожь ярости, а навязчивую песню, приветственный вздох.
Уверена, это всего лишь мое воображение, но я хочу верить, что она знает, что я здесь. На мне красная накидка, которую она сшила для меня, и я пришла, чтобы забрать ее домой.
Обещаю: «Потерянные будут найдены».

Глава 7
Если бы магия обладала ароматом, то она бы пахла этим лесом. Благоухание зелени впервые за три долгих года, с тех пор как проклятие навлекло на деревню засуху, наполнило мои легкие. Я забыла, каково это – вдыхать жизнь.
Здесь нет резкого и горького запаха смерти и гниения, как в Лощине Гримм. Воздух насыщен и пахнет растениями: деревьями, цветами и травой – всем, что прекрасно цветет и не умирает преждевременно.
Может быть, в глухих уголках Леса Гримм ничто не умирает. Может быть, здесь ничто не меняется. Может быть, мама совсем не постарела, когда я встречу ее снова. Она могла бы быть живой и сияющей, совсем не похожей на ее потрепанную розово-красную полоску шерсти на Дереве Потерянных.
Аксель берет меня за руку, и я останавливаюсь на заросшей тропинке.
– Я могу снова посмотреть на карту?
Я достаю ее из кармана и передаю ему. Пока он разворачивает ее, я держу фонарь рядом с ним. Как только мы забрались достаточно глубоко в лес и убедились, что Данцеры не увидят свет от фонаря, мы разожгли пламя.
Мы вместе изучаем карту. Единственная стратегия, которую я придумала, чтобы найти маму и Золу, а также Sortes Fortunae, заключается в том, чтобы передвигаться от ориентира к ориентиру, а затем вернуться домой по той же цепочке мест. Так мы не станем Потерянными.
Первый ориентир, который мы ищем, – это домик, построенный на клене. Оттуда мы сможем найти тропинку к Шепчущему водопаду.
В моей памяти всплывает последняя часть загадки со страницы, которую оставила после себя Sortes Fortunae.
Где вода упадет,
Слова вы найдете,
И проклятье исчезнет,
Когда другого желаньем спасете.
Шепчущий водопад кажется очевидным местом, с которого стоит начать поиски Книги Судеб, поскольку в загадке упоминается падающая вода.
– Хмм. – Аксель отрывает взгляд от карты. – Должно быть, мы близко. – Он почесывает подбородок и оглядывается по сторонам. – Можешь посветить туда? – Он протягивает руку и указывает на дерево слева от меня.
Я поднимаю фонарь. Жаль, что он такой тусклый. Свет от него рассеивается не дальше чем на несколько футов вперед, из-за чего найти домик на дереве становится намного сложнее.
Тонкий полумесяц тоже не помогает. Его серебристый луч едва пробивается сквозь густой полог леса.
Я искоса смотрю в ту сторону, куда устремлен взгляд Акселя, но не могу разглядеть ничего, кроме двух толстых веток. Я даже не могу определить форму листьев, чтобы понять, кленовые ли они или нет. И конечно, я не могу найти ничего, что указывало бы на домик на дереве.
– Ты видишь что-то, чего не вижу я?
Он проходит передо мной и подходит ближе к дереву. Теперь он стоит в круге света от фонаря. Свет льнет к его золотистым волосам и широким плечам и окутывает теплым янтарным ореолом. Он срывает лист и изучает его края и текстуру.
– Это сахарный клен.
Я киваю, хотя на моей карте не указано, на каком именно клене построен домик.
– Данцеры упоминали сахарный клен?
То немногое, что я знаю о домике на дереве, я узнала от Хенни. Когда ее отец был молод, он построил его в паре миль от молочной фермы своей семьи, фермы, которую он позже унаследовал. Это было в те времена, когда лес был гостеприимным местом для жителей деревни. До проклятия Лощина Гримм казалась почти частью этих лесов. Люди заходили и выходили, когда им заблагорассудится.
– Нет. – Аксель ныряет под низко свисающую ветку и касается ствола дерева. – Но я уже бывал в этом домике.
Я поднимаю голову.
– Ты никогда не рассказывал мне об этом. – Я иду за ним, освещая его своим фонарем.
– Вот он. – Он подходит к стволу, к которому прибиты доски для лестницы.
Мой взгляд скользит вверх, как будто я карабкаюсь по ним. Наконец я различаю грубые очертания домика на дереве наверху.
Аксель обходит ствол с другой стороны.
– Зола показала мне его.
– Правда? Не думала, что вы были близки до проклятия.
Он медленно кивает, теребя сучковатую деревяшку.
– Именно здесь… все началось.
– Ты хочешь сказать, ты поцеловал ее здесь в первый раз? – Я подхожу ближе.
– Это скорее она поцеловала меня здесь в первый раз.
– Ты не поцеловал в ответ?
Он потер шею.
– Поцеловал. Мне было почти шестнадцать, так что… – Он пожимает плечами. – Перед Золой было трудно устоять.
Я хочу спросить, каково это, но такой вопрос я бы задала Хенни, но не Акселю… Хотя Хенни точно не ответила бы мне, поскольку она тоже никогда ни с кем не целовалась.
Я достигла совершеннолетия больше года назад, но большинство мальчиков Лощины Гримм все еще опасаются меня. Ведь я не только внучка иностранной гадалки, но и дочь первого Потерянного жителя деревни. Но это неважно. Меня не интересуют мальчики. Романтические чувства свойственны другим девушкам в деревне. Мое будущее – это книга, которую никогда не откроют. Цель моей жизни – спасти маму. Меня не волнует то, что будет дальше. Я не проживу дольше.
Под моим пристальным взглядом Аксель отходит от меня и размеренно выдыхает.
– Может, нам разбить лагерь здесь на ночь? – Он пинает утрамбованную землю между обнажившимися корнями клена.
– Я могу поспать в домике на дереве, – предложила я. – Или ты.
Он качает головой.
– Когда я был здесь в прошлый раз, большинство досок сгнили. Теперь там стало только опаснее.
– Ох. – Мой взгляд падает на единственное ровное и подходящее место для сна, квадратную площадку в шесть футов, которая кажется слишком тесной для того, чтобы всю ночь лежать рядом с мальчиком.
Я складываю руки на животе и отодвигаюсь назад. Я не продумала всех тонкостей этого путешествия с Акселем.
Его взгляд быстро пробегает по тому, как я стою, втянув голову в плечи.
– Ложись сюда, – говорит он и поднимает свой рюкзак. – Я найду другое место.
– Хорошо. – Из меня вырывается вздох облегчения. – Держи, тебе понадобится фонарь. – Я протягиваю ему его.
Он отмахивается и расплывается в улыбке.
– Не надо. – Посещение места, где он впервые поцеловал Золу, похоже, привело его в мрачное настроение. – Увидимся утром.
Я смотрю, как он неторопливо удаляется. Его фигура становится все более расплывчатой, когда он выходит из зоны света. Мое сердце странно подпрыгивает.
– Не уходи далеко!
Он снова машет, молчаливо соглашаясь.
Я переминаюсь с ноги на ногу, борясь с желанием позвать его обратно. Если я не хотела, чтобы он спал рядом со мной, это не значит, что я хочу, чтобы он спал где-нибудь в другом месте.
Я испускаю вздох, на мой взгляд, слишком драматичный, и наконец смиряюсь с тем, что отпускаю его на ночь. Я отвязываю сверток, который пристегнула к рюкзаку, и ложусь на него, используя накидку как одеяло, и оставляю фонарь гореть еще несколько минут. Хотя я и понимаю, что трачу впустую драгоценный воск, – у меня с собой всего несколько свечей, – но пока не могу заставить себя погасить пламя. Что, если Аксель решит вернуться? Понадобится ли ему свет, чтобы найти меня?
«Расслабься, Клара». Он легко найдет меня утром.
Я тушу огонь и сворачиваюсь калачиком, но сон все равно ускользает от меня. Во-первых, мой искривленный позвоночник уже скучает по матрасу. Как бы я ни ворочалась, я не могу устроиться поудобнее. Но что еще хуже, благоговейный восторг, который я испытывала, как только зашла в лес, пропал, когда я осталась совсем одна. Это место, которое украло мою маму, место, которое украло Золу у Акселя, место, которое убивало победителей лотереи и высасывало влагу из Лощины Гримм.
А теперь я в его лапах, в разинутой челюсти и в темном желудке.
Это место убьет меня.
Я вздрагиваю и плотнее укутываюсь в накидку. Деревья шелестят, нашептывая смертельные угрозы. Травинки нестройно поют. Ночные насекомые жужжат, щиплются и кусаются.
Я совершила ужасную ошибку, позволив Акселю уйти.
Я никогда не усну, я никогда не усну, я никогда…
Что-то светит мне в глаза. Солнечный свет. Он заглядывает в узкую щель между ставнями моей спальни. Это сон? Я неуверенно сажусь, мои глаза почти закрыты. Внутренние часы подсказывают, что пора развести огонь на кухне, приготовить кашу для бабушки и собрать яйца в курятнике.
Я полностью открываю глаза и с изумлением оглядываюсь по сторонам. Ослепительная зелень окружает меня, сказочный пейзаж из деревьев, кустарников и яркой дикой травы.
Я не сплю. В моей памяти резко всплывает, где я и как я здесь оказалась. Воспоминания о прошлой ночи приходят следом.
Дрожащими руками я затягиваю завязки на шее. Плотнее закутываюсь в красную накидку с капюшоном, чтобы защититься от прохладного утреннего воздуха. Ветви высоких деревьев закрывают большую часть солнца. Но холод леса не является причиной того, что у меня под позвоночником образуется лед и ползет вверх по спине. Что-то не так, и мой одурманенный сном мозг не может понять почему.
Я поднимаю голову. Я под кленом, но это не сахарный клен, это красный клен, и к его ветвям не прибиты старые доски.
Я больше не под домиком на дереве.
Я не знаю, где нахожусь.
Я вскакиваю на ноги.
– Аксель? – Я осматриваюсь вокруг. Его темно-синего жилета, красного шарфа и взъерошенной шевелюры нигде не видно.
– Аксель! – кричу я. Он не отвечает.
Мое сердце учащенно бьется.
Он потерялся. Я потеряла его.
Нет, это я потерялась.
Потерялась.
Потерялась, как мама.

Глава 8
– Аксель! – Голос охрип от крика. Прошло не больше часа с тех пор, как я осталась одна. Я цепляюсь за этот факт, как за единственную нить, связывающую меня с реальностью. Все остальное невообразимо. Как я могла проснуться в другом месте?
Некоторые люди ходят во сне. Может, поэтому Зола ушла в лес накануне свадьбы. Хенни рассказывала, что ее сестра иногда лунатила. Но я всегда спокойно спала. Мама говорила, что даже в младенчестве я не хныкала и не ворочалась, когда она укладывала меня в колыбель.
– Аксель! – уже со слезами в голосе зову я. Мы не должны были разделяться. Карты не говорили ничего про это. Мы вместе должны были найти Золу, а потом они, как Пронзенные Лебеди, должны были помочь мне найти Sortes Fortunae и мою маму.
Как теперь я найду ее?
Я поворачиваю направо, меняю направление и мчусь быстрее. Я не могу отойти слишком далеко от начальной точки. Домик на дереве может оказаться ближе, чем я думаю. Рюкзак давит мне на спину, отчего пульсация в позвоночнике усиливается. Фонарь, прикрепленный к одному из ремней, звенит и дребезжит.
– Аксель!
Черный дрозд взлетает с сосны и улетает от меня. Чирик, чирик, чирик. Еще одна птица кричит с того же дерева. Тоже черный дрозд.
Два черных дрозда – хороший знак. Но теперь, когда вторая птица осталась одна, значит ли это то, что удача отвернулась от меня?
Я слышу, как кто-то вдалеке зовет меня, но звук такой тихий, словно эхо из невероятно глубокого колодца. Возможно, мне просто показалось. Я оборачиваюсь и прислушиваюсь.
Спустя несколько секунд вновь раздается голос, но на этот раз громче, четче.
– Клара?
Мое сердце подпрыгивает. Его баритон знакомо отзывается где-то в глубине моей груди.
– Аксель?
– Клара!
Это он. Я бросаюсь на звук его голоса.
Мы продолжаем выкрикивать имена друг друга. Я петляю между деревьями, бегу на звук его топота и встревоженного голоса. Наконец я вижу его. Он в тридцати футах от меня, в конце небольшой поляны.
Он бежит ко мне. Я облегченно вздыхаю и, спотыкаясь, подхожу ближе. Мои ноги стали ватными. Я смеюсь, а может, плачу. Меня переполняют эмоции. Я в полном смятении.
Аксель бросает свой рюкзак, а я свой. Он подхватывает меня. Я прижимаюсь к нему и слышу его учащенное сердцебиение.
– Я думал, что потерял тебя, – выдыхает он.
– Мне так жаль. – Я закрываю глаза, наслаждаясь тем, какой он крепкий и настоящий, как его древесный запах перебивается с мускусным запахом пота. Я впитываю в себя все человеческое в нем, что напоминает мне о том, что я больше не одна. – Я никогда не ходила во сне. Не знаю, что произошло.
Он отстраняется. Между его бровями появляется небольшая морщинка.
– Ты тоже проснулась в другом месте?
– Да. Домик на дереве исчез, и я… подожди, а ты где проснулся?
Он слегка качает головой. Его волосы мокрые от пота.
– Все, что я знаю, – это то, что меня не было рядом с тобой, хотя я разбил лагерь всего в двух деревьях от тебя.
Он был так близко? Жаль, что я этого не знала. Тогда бы я не волновалась так сильно.
– Я тоже подумал, что ходил во сне, – добавляет он.
Беспокойство охватывает меня и стирает остатки моего облегчения. Какова вероятность того, что в одну и ту же ночь мы ходили во сне? Это слишком нереально… но при этом в этом есть смысл. Происходило ли то же самое с Потерянными? Поэтому они не находили путь домой?
– Отныне мы не будем разделяться на ночь, – решает Аксель.
Он снял эти слова с моего языка.
– И нам стоит связывать запястья и лодыжки.
– Хорошая идея.
Мы успокаиваемся. Он приглаживает волосы, хотя они по-прежнему упрямо взъерошены, а я поправляю юбку своего платья. Этот васильково-голубой цвет кажется невзрачным, блеклым, но моя накидка красная – цвет, символизирующий силу. По крайней мере, для меня это так. Мне просто нужно помнить об этом в следующий раз, когда я позволю себе так легко потерять над собой контроль.
Мне суждено быть здесь, лес позволил это, и мое время в этом мире еще не закончилось. Я не успокоюсь, пока не сыграю в игру судьбы и не спасу свою мать.
Аксель перекидывает рюкзак через плечо, а я, подхватив свой, достаю карту и осматриваю ближайшие ориентиры: ручей, который впадает в реку Мондфлусс, каньон с известняковыми утесами, тонкие ручейки у Шепчущего водопада.
– Куда идем? – спрашивает Аксель.
– Обратно к домику на дереве? – предлагаю я. – Мы ничего не найдем, если не будем знать, откуда идти.
– Не знаю. – Аксель прикусывает губу. – Я час безуспешно искал домик.
– Это не отменяет того факта, что это лучший вариант, чтобы найти тропинку. Только так мы дойдем до Шепчущего водопада.
Он пожимает плечами с легким раздражением, что, по-моему, означает: «Ладно. Но я считаю это пустой тратой времени, и чуть позже я скажу: “А я говорил”».
Я не позволяю ему переубедить меня.
Мы отправляемся в путь, выбирая направление, которое должно быть южным, судя по утреннему солнцу. Лощина Гримм также находится к югу от Леса Гримм, а это значит, что домик на дереве должен быть где-то в той стороне.
К сожалению, из-за густых зарослей, подлеска и валунов, которые нам приходится огибать, мы не можем найти прямой путь, и к тому времени, когда солнце встает и начинает светить прямо на нас, я теряю представление о том, в какую сторону мы идем. Это уже не может быть юг. Иначе мы бы уже достигли очерченной ясенем границы Лощины Гримм.
Я молча проклинаю себя за то, что прошлой ночью решила отправиться в путь в темноте. Ничего вокруг не кажется мне знакомым. Я бы не поняла, если бы мы шли где-нибудь рядом с домиком на дереве.
Тянутся часы. Мои неровные бедра и искривленный позвоночник болят от безостановочной ходьбы, не говоря уже о том, что утром я в панике бегала по кругу. Солнце склоняется к западу, и теперь я понимаю, в каком направлении мы двигались. Я ворчу и снова достаю карту. Аксель имеет наглость ухмыльнуться, и я понимаю, что за этим действием прячется фраза: «А я говорил». Он делает глоток из бурдюка и предлагает мне, но я сжимаю челюсти и делаю вид, что ничего не замечаю.
Он слегка подталкивает меня и усмехается.
– Забудь о домике на дереве, ладно? Мы обязательно наткнемся на что-нибудь из твоей карты, и это снова поможет нам пойти верной дорогой. – Он сует мне в руку свой бурдюк с водой. – Глотни. Ты целый день ничего не пила.
Я сдаюсь и делаю пару глотков. Помимо того что я изо всех сил пытаюсь найти какие-нибудь ориентиры, я все больше и больше нервничаю из-за того, что не могу найти воду. Сегодня мы не встретили даже ручейка. Если бы он был, мы бы пошли вдоль него до истока, что, возможно, помогло бы нам сориентироваться.
В конце концов я прислушиваюсь к совету Акселя, и мы прекращаем поиски домика на дереве. Мы останавливаемся, чтобы перекусить, ограничив себя хлебом и овечьим сыром, которые я взяла с собой, а затем направляемся на север. Я внимательно слежу за любыми признаками присутствия людей. В этом лесу потерялось шестьдесят семь жителей Лощины Гримм. Если мы найдем кого-нибудь из них, то будем обязаны помочь им. В моей голове звучит мантра со Дня Преданности, слова, которые говорят каждому победителю лотереи: «Спаси нашу деревню. Спаси наших Потерянных».
Но мы с Акселем уже должны были заметить какие-нибудь признаки существования Потерянных… лагеря, временные убежища, даже заброшенные поселения. Несомненно, некоторые жители деревни объединились и придумали способы выжить. Но, если они и были, я их не вижу. По мере того как час за часом угасает день и солнце опускается за лесистый горизонт, уступая место сумеркам, мы не находим ничего, что доказывало бы, что здесь когда-либо проходил кто-то, кроме нас. Нет даже обрывка ткани, зацепившегося за колючку ежевики, или выцветших отпечатков ботинок.
«Не унывай», – приказываю я себе. Наше путешествие только началось. Бабушка впервые вытащила Красную Карту. Это должно означать, что удача на моей стороне и я добьюсь успеха.
По мере того как сгущается ночная тьма, магия леса нарастает. В воздухе витает аромат зелени, усиливающийся благодаря запахам сосен и елей. Над землей стелется туман, который то рассеивается, то перетекает в море дыма. Ветер свистит в величественных ветвях деревьев, напевая завораживающие мелодии.
Половина моих чувств предупреждающе трепещет, в то время как другая очарована происходящим. Я нахожусь в запретном месте, в котором мечтала побывать с тех пор, как сюда попала моя мать.
Лес Гримм всегда привлекал меня особым образом. Когда я была маленькой, папа еще жив, а Лощина Гримм не проклята, одной ночью я пересекла с ним черту, чтобы найти пропавшего ягненка. Лес, должно быть, почувствовал желание наших сердец, потому что помог нам. Ветви колыхались на ветру, указывая путь, и распускались ночные цветы, привлекая светлячков, которые освещали нам дорогу. Вскоре мы нашли ягненка.
Когда-то мир был пропитан магией, рассказывал отец. Ей были наполнены вода, воздух, земля и все, что на ней росло. Магия пребывала в гармонии с людьми и помогала им вести мирное существование. Некоторые люди даже обладали магией, как, например, бабушка со своей способностью предсказывать будущее. Но по мере того как магией злоупотребляли или забывали о ней, она пряталась глубоко под землей, или под водой, или высоко в недосягаемых небесах. Остались только очаги магии, особые места, которые не были заброшены и которые до сих пор почитаются их обитателями. Лес Гримм был одним из таких уголков, как говорил отец, местом, где сохранилось волшебство.
Убийство, произошедшее в Лощине Гримм, стало ужасным оскорблением для леса, особенно после того, как неизвестный убийца использовал величайший дар леса, Книгу Судеб, чтобы загадать желание и с его помощью оборвать жизнь другого человека. Магия леса не просто спряталась, она обернулась против деревни и прокляла всех нас.
Как только книгу найдут, точнее я найду, я должна буду загадать бескорыстное желание, чтобы снять это проклятие. А что может быть более бескорыстным, чем пожелать спасти маму?
Аксель останавливается.
– Думаю, мы нашли тропинку, по крайней мере одну из них.
– Слава богине. – Я потираю спину, чтобы унять боль. Может, скоро мы сможем разбить лагерь. Я осматриваюсь по сторонам и хмурюсь. – Где она?
Он пинает туман, который отступает назад, как волна, и открывает тропу шириной около двух футов. Я не могу сказать, насколько далеко она тянется. Достаю свой набор кремней и зажигаю свечу в фонаре. Аксель сильнее разгоняет туман, и больше белых облачков рассеивается. Прежде чем они снова сгущаются, я отчетливо вижу тропу.
– Она красная, – выдыхаю я. Не землисто-красная, как почва, богатая железом, а яркая и мерцающая. – Никто не рассказывал про красную тропу. Она словно металлическая.
Аксель наступает на нее.
– Это не металл. Слишком мягкая.
Я наваливаюсь на нее всем весом. Она мягкая, как слой дернового грунта или скошенной травы.
Все внутри меня сжимается.
– Как ты думаешь, лес мог измениться после проклятия? – Когда я рисовала карту, все жители деревни, с которыми я разговаривала, поделились тем, что они знали об этом месте, но эти знания могли устареть. Три года здесь никто не бывал, во всяком случае, никто не вернулся.
– Конечно, – отвечает Аксель. – Вспомни, как изменилась Лощина Гримм. Кроме того, магия леса способна на все что угодно.
Он прав. Магия леса создала книгу, исполняющую желания. Она заставляет деревья двигаться, землю разверзаться, а ветер – завывать. Я видела, как это помогало отпугивать победителей лотереи. По сравнению с этим создание новой красной тропинки кажется детской забавой.
– Но можем ли мы довериться ей? – Я постукиваю по дорожке носком зашнурованного ботинка, как будто это лучший тест, чем проверка Акселя. – Мы понятия не имеем, куда она ведет.
Он поднимает широкое плечо.
– Думаю, если бы лес хотел напасть на нас, он бы уже это сделал. К тому же мы защищены. – Он игриво дергает меня за накидку.
Ветер снова свистит в высоких ветвях, но мелодия изменилась. Теперь она пронзительнее, безудержнее. Я не знаю, хороший это знак или плохой и вообще знак ли это. Единственное суеверие, которое я помню о ветре, – это то, что не следует свистеть ему в ответ. Иначе он станет еще более опасным.
– Красный колокольчик не сможет защитить нас от всего, – возражаю я, думая о Клыкастом Существе из гадальной колоды бабушки. Карта предсказывает мою смерть – смерть, которую я приняла в девять лет, когда поклялась спасти мать от ее судьбы.
Аксель стонет. Хорошее настроение, которое он сохранял большую часть дня, начинает портиться.
– Брось, Клара. Прими этот подарок таким, какой он есть. Это единственный многообещающий ориентир, который мы встретили за весь день. Лес наконец-то бросает нам кость. Дай ему шанс!
Я внимательно смотрю на Акселя, освещенного фонарем. Судя по его нахмуренным бровям и усталым глазам, он явно недоволен мной. Я выдавливаю улыбку.
– Готова поспорить, что через неделю ты возненавидишь меня.
Он усмехается.
– Я никогда не смогу ненавидеть тебя. Если я задушу тебя во сне, просто знай, что это от любви.
Я сглатываю комок смеха, но он застревает у меня в горле, когда Аксель произносит «любви», и вместо этого из меня вырывается нечто среднее между икотой и хихиканьем. Я протискиваюсь мимо него, чтобы скрыть свое смущение.
– Тогда пошли по твоей глупой тропинке.
Он хватает меня за рюкзак.
– Не сейчас, Клара. – Он оттягивает меня назад. – Больше никаких походов в ночи. Нам стоит разбить лагерь и отдохнуть. Ты не хочешь знать, насколько я ворчливый, когда не пос…
Резкий порыв ветра заставляет его замолчать. Он рассекает воздух и срывается с верхушек деревьев. Туман рассеивается. Красная тропинка извивается. Моя накидка развевается вокруг меня, как трепещущее пламя. Я хватаюсь за завязки на шее, чтобы закрепить ее.
Прежде чем я успеваю перевести дыхание, нас охватывает второй порыв ветра. Его пронзительный вой становится громче.
Я прислоняюсь к Акселю, чтобы не упасть. Он обнимает меня за талию. Его голова прижимается к моей, и его шарф бешено развевается.
Ветер снова завывает, но этот порыв длится недолго и стихает так же быстро, как и начался. Я прерывисто выдыхаю и поднимаю взгляд, чтобы встретиться с широко раскрытыми глазами Акселя. В то же время мы нервно смеемся.
– Что это было? – спрашивает он.
– Не…
Третий порыв рассекает ночь. Тихую ночь. Ветер успокоился.
Моя улыбка гаснет. Руки Акселя, обнимающие меня, напрягаются.
– Прозвучало близко, – шепчет он.
Слишком близко. Я осторожно отстраняюсь и оглядываюсь через плечо. В двадцати футах от меня, под нижними ветвями серебристой ели, стоит волчица.
Ее глаза блестят, как стеклянные пластины, отражающие свет фонаря. В тусклом свете свечи я различаю огромные размеры животного – в два раза больше, чем обычные волки.
Волчица Гримм.
Мурашки пробегают по спине, а сердце бьется еще чаще. Жители нижней долины не верят в волков Гримм, но жители моей деревни знают о них. Такие случаи редки, но каждый знаком по крайней мере с одним человеком, который их видел. Для меня таким был мой отец.
Однажды ночью, когда он вел наше стадо на пастбище, из тумана вынырнул волк Гримм и проскользнул среди овец, не потревожив их. Животные были словно загипнотизированы. Отец поднял свою трость, пытаясь казаться выше ростом, чтобы отпугнуть волка, но животное никак не отреагировало. Туман становился все гуще, а когда рассеялся, волк Гримм исчез, забрав с собой двух ягнят.
Лес не всегда может помочь нам. Как красный колокольчик не может защитить нас с Акселем от всего, что здесь происходит, так лес не смог уберечь ягнят отца от волка Гримм.
Если в этом мире существует более одного вида магии, возможно, эти две силы не могут противостоять друг другу.
– Сохраняй спокойствие, – шепчу я Акселю, не отрывая глаз от животного. – Не поворачивайся к ней спиной. – Я дочь пастуха. Я знаю кое-что о том, как вести себя с хищниками. – Что бы ты ни делал, не…
– Бегите! – кричит кто-то. Женщина. Мама?
Я несусь вперед, не раздумывая. Я ничего не могу с собой поделать. Что, если это правда она?
Аксель выругался и бросился вслед за мной. Я мчусь по красной тропинке. Она извивается, как река. Я лихорадочно всматриваюсь в надвигающуюся темноту, пытаясь разглядеть хоть какие-то признаки темных волос, светлой кожи и гибкой фигуры матери. Я не могу дышать, иначе бы позвала ее на помощь. Страх лишил меня дара речи. Волчица, должно быть, преследует нас. Любой хищник напал бы на кого-нибудь достаточно глупого, решившего убежать.
Но, как только я начала бежать, уже не могу остановиться, поэтому лишь ускоряю темп. Аксель не отстает от меня. Мы гремим рюкзаками, снаряжением и топаем ботинками. Ничто не сравнится с грацией волчицы. Волки бегают скрытно и бесшумно, а волки Гримм и подавно. Зверь может напасть на нас в любой момент. Ее когти разорвут нам глотки. Аксель на шаг позади меня. Волчица схватит его первым.
Я тянусь за ножом, прикрепленным к моему рюкзаку. Просто перочинный нож. О чем я только думала? Мне стоило взять топор.
Я обнажаю лезвие. В трех футах впереди красная дорожка изгибается там, где пересекается со стволом гигантского дуба. Я резко останавливаюсь и оборачиваюсь. Если повезет, Аксель пробежит мимо меня и спрячется за деревом. Но вместо этого он врезается в меня. Я выпускаю из рук фонарь и нож.
Фонарь падает на землю. Нож летит вслед за ним. Воздух со свистом вырывается из моих легких, и пламя свечи гаснет.
Я отступаю назад, стараясь не упасть. Что-то врезается в меня сзади. На один ужасный миг мне кажется, что это волчица, но у нее нет ни шерсти, ни клыков. Мокрое лицо прижимается к моей шее.
– Не дайте ей меня съесть, – плачет женщина.
Нет, не женщина. Не мама. Всего лишь девушка.
У меня поднимается грудь, когда я вдыхаю исходящий от нее запах свежего молока и одуванчиков.
– Хенни?

Глава 9
Я изумленно смотрю на подругу. Хенни, которая никогда не приходила на лотерею, потому что так сильно боялась Леса Гримм, сейчас здесь, в самом его сердце. Мне почти не видно ее в темноте. От нее остался только силуэт и два мерцающих зрачка. Я с трудом подбираю слова.
– Как ты?..
Аксель хватает меня за руку.
– Неважно. Лезь!
До того как я успеваю ответить, он поднимает меня, практически закидывая на первую ветку дуба. Я нахожусь в семи футах над землей. Неуклюже цепляюсь за ветку и встаю. Хенни взвизгивает, когда Аксель подсаживает ее сразу после меня. Ей труднее забраться на ветку. Я тяну ее наверх, а Аксель толкает снизу.
– Скорее! – Чудо, что волчица Гримм еще не напала на Акселя.
Наконец Хенни забирается на ветку. Следом Аксель прыгает на дерево несколькими ловкими движениями, которые я не могу разобрать в темноте. Хватается за ветку и поворачивается всем телом, пока не оказывается на ней верхом.
– Выше, – кричит он.
Мы втроем лезем по дубу. Нам с Хенни мешают юбки, но они волнуют меня меньше всего. Мысли о волчице поглощают меня целиком. Это правда, что волки не лазают по деревьям, их когти не втягиваются, как у лис и кошек, но у волков мощные задние лапы. Они прыгают. И волчица Гримм, без сомнения, еще более искусна в этом.
Я прислушиваюсь к звукам внизу. Рычание или тяжелые удары с нижних веток. Но я ничего не слышу из-за нашего пыхтения и шороха ботинок и листьев, которые мы задеваем.
– Ай! – вскрикивает Хенни, когда я наступаю ей на пальцы.
– Прости. – Я переставляю ногу. Она на одну ветку ниже, но я не вижу ее в темноте. С таким же успехом я могу карабкаться вслепую. Я шарю по воздуху в поисках другой ветки, чтобы подтянуться, но мои руки натыкаются на преграду. Она не шершавая, как кора, и не гладкая, как листья. Она нитевидная и похожа на сеть. Почти как паутина, только прочнее.
Я пробираюсь к стволу клена и огибаю его. Нахожу новые точки опоры и пытаюсь найти место, где можно было бы обойти странную сеть. Наконец я нащупываю свободное пространство и протягиваюсь сквозь него, хватаясь за ветку. Наконец мои пальцы касаются одной из них. Я приподнимаюсь на цыпочки и…
Хруст!
Ветка, на которой я стою, ломается. Я кричу и падаю вниз. Накидка летит мне в лицо. Я пытаюсь ухватиться за что-нибудь.
– Клара! – Как только Аксель выкрикивает мое имя, я приземляюсь на что-то упругое, похожее на вязаное одеяло.
Я врезаюсь в него, подпрыгиваю еще несколько раз, а затем остолбенело лежу, растянувшись на этом «одеяле».
Аксель снова зовет меня. Его голос совсем близко. Я не могла упасть далеко.
– Я… в порядке. – Я убираю накидку с лица и сажусь. Спина болит у основания искривленного позвоночника, и я подавляю стон. Мои руки натыкаются на нечто похожее на одеяло, в которое я вцепилась. – Я приземлилась на какую-то паутину. – Очевидно, на этом дереве их несколько.
Аксель спускается ко мне, Хенни следует за ним. За то время, пока они добираются до моего яруса ветвей, я чувствую себя более уверенно. Я вслушиваюсь в тишину, доносящуюся снизу, и отделяю ее от шума моих друзей наверху. Волчицы нет на дереве. Пока что мы в безопасности.
– Давай. – Аксель помогает мне встать. Мои глаза привыкли к темноте, и я различаю его неясные черты в трех футах от себя. Я нахожусь в центре паутины шириной около восьми футов, где хватит места для всех нас, если она достаточно прочная.
Я осторожно встаю и хватаюсь за ветку повыше, которая сможет выдержать мой вес.
– Что ты делаешь? – спрашивает Аксель.
– Проверяю паутину. – Я несколько раз сгибаю и разгибаю ноги, налегая на нее всем своим весом. Сетка немного подпрыгивает, но не рвется. Во всяком случае, от моего падения она могла лопнуть. Полагаю, это было достаточным испытанием. – Стоит переночевать здесь.
– Стоит что? – пищит Хенни. Ее силуэт дрогнул за спиной Акселя.
– Здесь нам не страшна волчица, – объясняю я. – И мы сможем немного поспать, если нам будет где прилечь. Эта паутина подойдет.
Мое предложение требует дополнительных убеждений, но через несколько минут Аксель и Хенни уступают и присоединяются ко мне. Мы устраиваемся вместе и перекусываем кое-какими припасами из наших рюкзаков, что-то вроде полночного ужина.
Мне удается сделать всего пару укусов. Мой желудок все еще сжимается после нашей едва не случившейся встречи с волчицей. Аксель слишком рассеян, чтобы есть, он смотрит вниз, как будто ожидает, что волчица в любой момент может материализоваться из темноты. Что касается Хенни, я понятия не имею, сколько она съела своего сырного кусочка. Она стоит ко мне спиной.

Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «Литрес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (https://www.litres.ru/pages/biblio_book/?art=71227963) на Литрес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.

notes
Примечания

1
Моя девочка (Прим. пер.).

2
Бабушка (фр.).

3
Дорогая (Прим. пер.).

4
Да (фр.).