Читать онлайн книгу «Анархо-гарем» автора Степан Сказин
Анархо-гарем
Степан Станиславович Сказин
Чего ждать от жизни отчаянному анархисту, который отбыл срок в дисциплинарно-психиатрическом учреждении?.. От бедняги ушла жена. А родная сестра хочет отсудить у него квартиру. Но судьба иногда улыбается битым, но не сломленным…
Степан Сказин
Анархо-гарем
1. Пьяный анархист
Я был раздавлен. Опустошен. И не верил, что жизнь мне еще хотя бы раз улыбнется. Я и вообразить не мог: меня ждет поистине сказочный подарок судьбы…
Увеличенным в размерах слизнем растянулся я на диване. И плакал, плакал. Пьяный и несчастный.
На полу стояли и валялись стеклянные бутылки из-под пива и коктейлей. Я явно перебрал с алкоголем. А если учесть, что в течение года перед этим я находился в дисциплинарно-психиатрическом учреждении, где царит «сухой закон» – можете представить, до какой кондиции я дошел.
В дверь позвонили.
Гостей я не ждал. И подумал, что допился до слуховых галлюцинаций.
Нет. Один день злоупотребления спиртным до такого не должен довести. Помянув нечистого – я потащился открывать.
На пороге стоял парень в синей униформе (почтальон?..) – и протягивал мне пластиковый конверт.
– Спасибо, – пробормотал я.
Государственный герб и надпись «от районного суда» на конверте заставили меня пугливо поежиться.
Суд?.. Но когда я успел проштрафиться?.. Я ведь только-только вышел… из заключения.
Вернувшись в комнату – я вскрыл конверт. Пробежал послание глазами. Сразу все стало ясно.
Я получил извещение о том, что моя сеструха и ее муженек накатали против меня иск с «имущественными претензиями». Проще говоря: деятельные супруги решили отжать у меня квартирку.
Ну конечно!.. Этого и следовало ожидать!..
Если ваш бедный родственник – враг государства, отбывший наказание анархист, почему бы не воспользоваться ситуацией и не хапнуть себе квадратные метры, вышвырнув дурака на улицу?..
Новость меня окончательно убила.
У меня еще хватило сил донести из магазинчика в доме напротив очередную порцию горячительного. Заливая в себя коктейль со вкусом вишни – я давил диван и горько рыдал над своей незавидной участью. Над несправедливостью мира вообще.
Уронив недопитую бутылку – я провалился в сон.
Мне приснилось мое не столь давнее прошлое.
2. Неисправимый романтик
Когда мне было восемнадцать лет – я вместе с мамой жил в той самой двухкомнатной квартирке.
Сестра как раз удачно вышла замуж за богатого мужчину – и съехала от нас. Навещать нас, звонить нам – даже не думала. Отчего мамочке было обидно до слез.
А я – честно сказать – вздохнул с облегчением. Слишком уж сестрица была заносчивой и склочной. И звала меня не иначе как «идиотом», «кретином», «больным», «оторванным от реальности».
Основанием для столь ядовитых прозвищ служила моя мечтательность. Да: я с детства был неисправимым романтиком.
О чем я грезил?..
О том, что женюсь на восхитительной восточной девушке. А еще – о счастье для всего мира.
С мечтами о красавице-азиатке – все более или менее понятно. Так получилось, что еще прыщавым подростком я подсел на стихи Алишера Навои и на потрепанную книжицу «Сказки тюркских народов». Я млел и томился, рисуя в воображении агатовые раскосые глазки. Малиновые губки. Свежие смуглые щечки.
Не так ясен вопрос с моим неравнодушием к судьбам общества. Я рос стихийным бунтарем, который скорее чутьем, чем разумом, улавливал: что-то вокруг не так.
Возможно, свою роль тут сыграло то, что нашу семью здорово трепала жизнь. С огромным трудом мама вытянула меня и сестру. Поставила на ноги.
Иногда на меня накатывало глухое отчаяние. Дорогие сердцу мечты выглядели неосуществимыми.
Несправедливые жизненные порядки казались незыблемыми. Не-убиваемыми, как Лернейская гидра. А с девушками я просто не умел знакомиться. Да и национальная политика «родного» государства не способствовала созданию русско-тюркских семей.
Тогда я метался по постели без сна и даже – тайком – рыдал в подушку…
Мне стукнуло девятнадцать.
Меньше кушать я не стал – а индексация маминой пенсии не поспевала за инфляцией. Пришлось помогать родительнице и собственному желудку. Пару месяцев походив по собеседованиям – я нанялся курьером.
Работа была не очень тяжелая для такого молодого человека, как я. Развозя по мегаполису конверты и мелкие грузы – я обязательно пил глазами в транспорте какую-нибудь книгу.
Круг чтения у меня был своеобразный. Никаких детективов и легкомысленной «фэнтезятины»!.. Нет: серьезные остросоциальные романы, исследования по истории религии, политические трактаты.
В книгах я искал ответы на мучившие меня вопросы о человеке и обществе. Я не оставлял пылкой веры в то, что мир таки можно сделать лучше и чище.
Некоторый интерес вызвало у меня учение социалистов, которое как раз это и обещало. Но я сразу же почувствовал в социалистической доктрине какой-то подвох.
Я не мог убедить себя в том, что правительство мудрецов и «эффективные менеджеры» возьмут –
да и осчастливят народ. Построят жизнь на новых – лучших – началах.
Я понимал: нынешние власть имущие тоже свято веруют в свою мудрость и эффективность. Только кому от этого легче?..
Во время своих курьерских путешествий я не только червем вгрызался в книжки. Но и много чего наблюдал. И раз за разом убеждался: современное общество несправедливо. Чудовищно несправедливо.
Я видел грязных прыщавых стариков, просящих подаяние напротив сверкающих витрин роскошных магазинов. Я беседовал с продавцом из киоска с пирожками – выстаивающим по пять тринадцатичасовых смен в неделю. Наконец – я смотрел на собственное начальство, которое явно не бедствовало, пока мы с мамой сидим на гречке и макаронах.
Особенно остро я воспринимал жестокость и подлость, когда от этих жестокости и подлости страдали азиатские красавицы. Таджички. Бурятки. Тюрчанки.
Девушек восточных национальностей немало работало в мегаполисе.
Мигрантки стояли за кассами в супермаркетах. Драили полы в офисных центрах. Раздавали рекламные листовки на улицах.
Не раз в моем присутствии жирная администраторша какого-нибудь магазина орала на хрупкую темноглазую продавщицу. Пассажиры в метро злобно косились на смуглых красавиц. Полицаи на каждом углу проверяли у азиаток документы.
От всего этого меня передергивало. Морально мутило. Выворачивало наизнанку.
Так текли мои дни. Дни романтика. Искателя. Мечтателя.
А потом в моей жизни появилась Аиша.
3. Аиша
Мне повезло, удивительно повезло. Нас с Аишей свел общий знакомый, с которым мы впоследствии потеряли связь.
Аиша была из небогатой интеллигентной семьи осевших в Русской Конфедерации тюрков. Тихая, скромная, застенчивая смуглянка с глазами серны и очаровательной улыбкой.
Вы только вообразите, как заколотилось мое сердце!.. Я встретил свой идеал. Нежную тюрчанку.
Несколько раз мы с Аишей сходили на свидание. Посидели в дешевой кафешке. Посмотрели слонов в зоопарке. Побродили по картинной галерее.
А потом я предложил Аише выйти за меня замуж.
Румянец зажегся на щеках у тюркской красавицы. Потупившись – она еле слышно сказала мне:
– Да.
А уже через пару дней Аиша – прихватив большой чемодан и маленькую сумочку – переехала к нам с мамой.
Хорошо, что квартира была двухкомнатная!.. Мы с женушкой могли заниматься сексом не на глазах у моей матери.
Мама моя радушно приняла Аишу. Называла Аишенькой и дочкой. Аиша с удовольствием помогала моей маме по хозяйству.
Нам с женой было всего по двадцать лет. Мы любили друг друга. И жизнь стала казаться медовым пряником. Я даже начал забывать о своих поисках социальной справедливости.
Но социальная несправедливость скоро напомнила о себе.
Мать моя заболела. Ее пенсии и моей зарплаты с трудом хватало, чтобы выкроить деньги на дорогие лекарства.
– Я тоже пойду работать!.. – смело вызвалась Аиша.
Она начала искать место продавщицы. Секретарши. Официантки.
Но… что бы вы думали?.. Потенциальные работодатели смотрели на мою жену не отражающими интеллект рыбьими глазами – и спрашивали:
– Хм. Девочка… А разрешение на работу у тебя есть?..
Аиша – волнуясь – пробовала объяснить:
– Я гражданка Конфедерации. Разрешение мне не нужно…
Но рыбьи глаза только сильнее выпучивались:
– Ты же азиатка.
Обиженная – чувствительная к любой грубости – Аиша плакала по ночам. Я – как мог – утешал свою бедную женушку.
Аиша таки устроилась на ресепшен в один офис.
Опять же – нашлось свое жирное «но».
Сослуживцы, начальство, даже просто посетители офиса – относились к Аише по-скотски.
Презрительные взгляды. Шушуканье за спиной. Колкие многозначительные улыбочки и гримасы брезгливости.
«Не наша она. Басурманка».
Сначала – несмотря на всю свою ранимость и хрупкость – Аиша закусывала губку и терпела. Очень хотела заработать свекрови на таблетки. Потом – стала плакаться мне по ночам. А дальше – принялась подыскивать новую работу.
Мать моя промучилась два года.
Перед смертью – переписала жилплощадь на нас с женой.
Сказала:
– Теперь эти квадратные метры – ваше совместно нажитое в браке имущество. Я рада, дети.
Мамино решение взбесило сестрицу.
Сеструха впервые за очень долгое время почтила нас своим присутствием. Не для того, чтобы выпить с нами чашку чаю – а чтобы метать громы и молнии.
Но моя мать проявила твердость.
Без тени раздражения сказала:
– Пойми, родненькая. У тебя муж. Он тебя обеспечивает. А мои голубки с хлеба на квас перебиваются.
Сеструха зашипела змеей. Хлопнула дверью – и укатила.
Хоронили мать за муниципальный счет. Сестра на похороны не пришла. Когда я позвонил сообщить о маминой смерти – послала меня чуть ли не матом.
Аиша и я были сломлены. Прежде всего – Аиша. Она и правда трепетно любила мою маму.
Аиша плакала и плакала. Идти на работу – терпеть унижения – у нее уже не было сил.
Сам вытирая слезы – я сказал жене:
– Увольняйся, милая. Отдыхай. Когда придешь в себя – тогда и устроишься на нормальную работу.
Фортуна над нами посмеялась. Едва жена уволилась – как и я остался без места. Фирма, на которую я пахал – закрылась. Налоговая поймала нашего господина-директора на крупном мошенничестве.
Смерть мамы меня подкосила. Я не в состоянии был собраться с духом и ездить по собеседованиям. Мы с Аишей сидели почти безвылазно дома. Проедали последние копейки – и плакали, плакали.
Спустя несколько месяцев после похорон – я таки взялся за поиски работы. Вывесил на сайте три резюме: охранник – курьер – разнорабочий.
Но то ли ситуация на рынке труда изменилась. То ли дело было во мне.
Так или иначе – а я не мог даже пробиться на собеседование. А если дело и доходило до интервью – я с треском проваливался. Мне не перезванивали. Отчего моя уверенность в себе – и без того жалкая – таяла, как рыхлый апрельский снег.
Мне начинало казаться: меня никогда не возьмут ни в сторожа, ни в разносчики пиццы. Мы с женой приканчивали уже не денежные накопления – а мамин продуктовый запас. Рис. Гречку. Макароны. Консервированную фасоль.
Дело шло к тому, что мы будем голодать.
Уже и Аиша – смахнув соленые слезы и стиснув зубы – занялась поисками работы.
Речь надо было вести о выживании. Нам срочно нужно было добыть хоть какие-то деньги.
Точно боги на Олимпе составили против нас заговор. Черная полоса в нашей жизни затянулась.
Несколько раз и со мной, и с женой повторялся такой сценарий.
Ты устраиваешься на работку. Условия хоть и не шикарные – но терпимые. Ты приносишь домой одну, вторую зарплату. Радуешься, как дите малое. А потом…
Потом происходит бяка.
Или обнаглевший начальник принимается навьючивать на тебя обязанности, как тюки на караванного верблюда. Или коллектив избирает тебя мишенью для беспощадной травли.
В конце концов – ты чуть ли не в рыданиях сбегаешь.
Случалось: нас кидали на деньги.
Чему удивляться, если вопросы социальной справедливости снова завладели моими умом и сердцем?..
4. Как я стал анархистом
То лето было самым жарким на моей памяти…
Немало воды утекло с похорон моей мамы. Мне скоро должно было стукнуть двадцать четыре года.
Я опять сидел без работы. Жена за копейки трудилась продавщицей в бутике. Последнее время я почти не видел, как она улыбается. Но как часто глазки Аиши опухали от слез!..
Мы решили позволить себе психологическую разгрузку. Устроить – как мы выразились – «день без проблем». Двадцать четвертого июня мы не будем думать ни о каких наших неприятностях. А – всем чертям назло – проведем время весело. С шутками и смехом.
Тем утром я проснулся первый. Тихонько – чтобы не разбудить Аишу – проскользнул на кухню.
Когда – с двумя чашками распространяющего густой аромат молочного кофе – я вернулся в спальню, жена как раз открыла глаза.
– Ваш утренний кофе, мадам!.. – с фальшивым французским акцентом возгласил я.
Аиша залилась звонким смехом – как будто зазвенел маленький серебряный колокольчик.
Я поставил чашки на столик и поцеловал жену. Сидя на белой – чуть помятой – постели, мы насладились теплым бодрящим напитком.
– Иди ко мне, мой дворецкий!.. – горячо прошептала Аиша, когда с кофе было покончено.
И сама прильнула ко мне.
Уже ощущая возбуждение – я совлек с жены ночную рубашку.
– Милая. Милая моя…
Я покрывал Аишу жадными поцелуями. Зарывался лицо в ее душистые густые волосы – черные, как вороново крыло. Лизал ее вмиг затвердевшие соски.
Аиша отзывалась страстными стонами. Тоже ласкала меня.
С пылом мы занялись сексом – как в медовый месяц.
Уже одетые – держась за руки, мы переместились на кухню. Жена заглянула в полупустой холодильник и критически покачала головой.
Быстренько набросала список покупок – и отправила меня в магазин.
Я принес дешевенькую – но вкусную и жирную колбаску. Разные консервы. Хлеб. Кетчуп. Прихватил даже бутылку апельсинового соку. Из всего этого Аиша состряпала завтрак – калорийности которого позавидовали бы и англичане.
Потом, лежа в обнимку на диване – мы с женой посмотрели с ноутбука пару романтических комедий. Я счастлив был видеть улыбку на малиновых губах Аиши.
Под вечер – когда немного спала жара – мы выбрались из дому. Поехали в центр города – просто погулять по красивым улицам.
Центр – как всегда – был наводнен нарядной толпой.
Золотое солнце еще не кануло за дома. Пылали огни реклам. Пестрели вывески ресторанов и кафе. Блестели витрины сувенирных лавок. Художники продавали картины. Фокусники показывали свое искусство прямо под открытым небом.
Не хватало – разве что – заклинающего кобру факира с дудочкой.
Но меня – сильнее, чем картины художников и «магия» фокусников – притягивали палатки букинистов.
На книжных развалах у потрепанных жизнью, но благообразных, старичков и бабушек можно было найти хоть любовную лирику Видьяпати, хоть увесистый том по религиоведению. Я вспомнил, как откапывал у букинистов настоящие жемчужины.
Аиша – у которой сегодня было прекраснейшее настроение и сияло лицо – сказала:
– Давай купим тебе какую-нибудь книгу.
– Ай, спасибо, милая!..
Я чмокнул любимую женушку в смуглую щечку.
Пустили козла в огород.
Я нырнул в ближайший книжный развал, как в море. Глаза у меня разбегались.
Впрочем, довольно-таки скоро я вынырнул с добычей. На обложке видавшей виды книги значилось: Петро Кропотливый – «Хлеб и солидарность».
О философе Петро Кропотливом я мало что знал. Когда-то я читал у одного социалиста критику идей Кропотливого – из которой трудно было понять, в чем же эти идеи заключаются.
Сам Кропотливый именовал свое учение анархическим коммунизмом, социальным анархизмом. Или просто – анархизмом.
Что же это за рыба такая – анархизм?..
Теперь я мог разобраться.
Усталые, но счастливые – мы с женой возвратились из центра. Уже в своем районе-спальнике – позволили себе сытно закусить в бюджетной кафешке. Бургеры и салат были отменные.
Придя домой – мы первым делом направились в душ. Смыть с себя липкий пот.
При виде голой Аиши – я забыл про анархизм и социализм. Глаза мои затуманились. Я начал азартно щупать жену – к ее явному удовольствию.
После душа мы долго гоняли чаи. Смеялись. Болтали. В постель легли совсем поздно.
Аиша мгновенно заснула. А я не мог сомкнуть глаз. Осторожно вылез из-под тонкого одеяла – и потопал на кухню.
Я взял книгу Кропотливого – раскрыл наугад и погрузился в чтение.
«Главная проблема современного общества – в его иерархичности…
Немногочисленное меньшинство – имеет власть, богатства, привилегии. В то время как подавляющее большинство населения наделено единственной «привилегией»: в поте лица обслуживать это аристократическое меньшинство…
Но так было не всегда.
Более того: эпоха иерархической цивилизации – всего только миг в истории рода людского.
С момента появления хомо сапиенса – на протяжении ста двадцати тысяч лет – человечество жило первобытнообщинным строем.
Так называемые «дикари» не знали ни разделения на верхи и низы, ни частной собственности, ни поставленных над народом судей и правителей. Коллективными усилиями заваливали мамонта – и все вопросы решали сообща, сидя в пещере вокруг костра…
Таков естественный порядок вещей. Тогда как государство, угнетение, привилегии – противоестественны и позорны…».
Я читал, затаив дыхание.
Я находил у Петро Кропотливого свои собственные мысли – которые, правда, никогда не мог так четко и ясно сформулировать.
Проглотив пару десятков страниц – я заставил себя отложить книгу. Вернулся в спальню, лег в постель, обнял свою Аишу – и постарался заснуть.
Через день – когда жена ушла на работу – я снова открыл «Хлеб и солидарность».
Аиша оставила мне жиденький суп. Жареную картошку с зеленью и луком. Но я забыл о еде. Я читал. Читал.
Я с головой зарылся в постижение анархистской доктрины. Про которую все отчетливее понимал: эта доктрина – моя.
Кропотливый не звал: «Назад в пещеры!..»
Нет. Он задавал резонный вопрос: если вольный общинный анархо-коммунистический строй был возможен при первобытной скудости – не возможен ли этот справедливейший строй при современном относительном изобилии?..
И сам же отвечал: возможен, братья и сестры. Возможен. Надо только приложить усилия.
Мы производим достаточно всего, чтобы накормить и обеспечить каждого. Люди давно не грызли бы друг другу глотки за продукты и блага – будь организовано рациональное распределение.
Я осознал, что я – анархист.
5. Анархия и дешевый кофе
Книга Петро Кропотливого изменила мою жизнь.
Я «заболел» анархизмом.
Быть анархистом – значит действовать. Я не мог больше оставаться погруженным в быт, в проблемы – и никак не приближать анархическую революцию.
Я завел блог. Через который транслировал в интернет анархо-коммунистические идеи. Находил в сети и скачивал анархистские книги, статьи и видео.
Как дорвавшийся до воды пересекший пустыню путник жадно пьет прямо из ручья – так и я изучал анархическую социально-политическую философию и историю анархистского движения.
Я узнал: Кропотливый – не единственный и не первый анархистский мыслитель. Было немало других теоретиков и практиков анархии, которые не стеснялись критиковать друг друга.
Идолопоклонство, пиетет перед «властителями дум» и «вождями» вообще никогда не были свойственны анархистам. Ведь – в конце концов – учение анархизма гласит: революцию произведут вовсе не «вожди», не та или другая партия (хотя бы и анархистская) – а сами народные массы, не нуждающиеся в опекунах.
Меня переполняли пламенные чувства. Мысли по поводу того нового, что стало мне известным. Будь у меня талант поэта – я строчил бы стихи.
Сложно было держать рот на замке.
Вечером я встречал Аишу. Целовал ее. Подавал ей нехитрый ужин (вроде гречневой каши с луком и тушенкой). И принимался вещать:
– Милая. Ты представляешь?..
Первые несколько вечеров женушка слушала меня со слабой улыбкой.
Аиша вряд ли меня вполне понимала, когда я, сбиваясь с одной мысли на другую, жонглировал философскими и политическими терминами. Или когда я чуть ли не скандировал, как на митинге: «Собственность – это кража» и «Все государства – концлагеря». Но жена хотя бы пыталась вникнуть: а что это за идеи так захватили муженька?..
А на шестой или седьмой вечер Аиша расплакалась.
– Послушай… Ты так увлечен своей… политической философией… Я не осуждаю тебя. Нет – я даже рада. Но… Но не мог бы ты – помимо ведения блога – заняться еще и поисками… работы?.. Мне тяжело одной нас тащить. Пожалуйста, пойми!..
Я прикусил язык. Меня волной накрыл жгучий стыд.
Вот же я красавчик!..
Легко топить за анархию, пока жена одна горбится на работе.
А холодильник-то вечно полупустой. Сидим на крупах, хлебе и макаронах. Пельмени для нас – сказочное лакомство.
Конечно: Аишу все это напрягает. Не может не напрягать. Она ждет от меня мужских поступков. Я должен сделать все, чтобы исправить ситуацию.
Я больше не лез к жене с разговорами про анархизм. Поклялся себе: я найду работу. Вытащу нас из омута. И я честно попытался выполнить клятву.
Утром, проводив Аишу – я, попивая дешевый кофе, мониторил в интернете вакансии. Даже звонил.
– Алло. Вам требуется охранник на парковку?..
Но…
После третьей или четвертой чашки кофе – я открывал свой блог. Рождалась новая заметка об анархизме.
Природа не терпит пустоты. Раз Аиша не готова была меня слушать – я нашел других собеседников. В сети я познакомился с двумя молодыми анархистами. Петром и Иваном. Оба были из нашего города.
Трое – мы взяли в привычку собираться в маленьком скверике. Оазисе тишины в центре гулкого мегаполиса. Сидя на лавке – мы вели свои бесконечные р-р-революционные разговоры.
6. Анархо-посиделки
Аиша по-прежнему – закусив губку – вкалывала в бутике.
По утрам я упорно и безуспешно искал работу.
От жены я не слышал ни слова упрека. Но воспоминания о том, как она плакала – кислотой жгли мне сердце.
Периодически я пересекался с моими товарищами. Мы не расходились, не поговорив о перспективах социальной революции. Не обсудив – с анархистской точки зрения – последние события на политической арене.
К чему могли привести наши анархо-посиделки?..
Да ни к чему. Мы просто выпускали пар.
Но однажды…
Однажды в СМИ мелькнуло сообщение, оставшееся незамеченным большинством обывателей – но не нами.
Из-под стражи вышел известный неонацист Василий Потный – вождь группировки («общественного движения») «Белые львы». Подонка обвиняли в зверском убийстве малолетней таджикской девочки. Но ушлые адвокаты «доказали»: в деле Потного имеется то, что на юридическом языке называется «неустранимым сомнением». Значит – наказывать нацика нельзя.
Мы были страшно возмущены. Сжимали кулаки и скрипели зубами.
Особенно горячился Петр.
– Слов нет!.. У меня просто слов нет!.. Все знают, весь мир знает: Потный растерзал маленькую девочку!.. И что же?!.. Скользкие адвокатишки поработали языками – и неонацистский урод, чуть ли не увенчанный лавровым римским венком, выходит на свободу!.. Ненавижу!.. Знали бы вы, друзья, как меня воротит и от неонацизма, и от буржуазной судебной системы с ее «принципом состязательности»!..
– Надо что-то предпринимать, – обронил сумрачный Иван.
– А?.. – мы с Петром разом повернули головы к нашему другу.
– Надо что-то предпринимать, – глухо и решительно повторил Иван. – «Белые львы» не должны остаться безнаказанными.
7. Погром
Огонь зажегся в наших сердцах.
Я и Петр с энтузиазмом поддержали Ивана.
Сколько можно впустую трындеть на анархо-темы?.. Толочь воду в ступе и переливать из пустого в порожнее?.. В конце концов: быть анархистом – значит действовать. Если ты не меняешь мир – мир меняет тебя.
Добраться до самого Потного – не представлялось возможным. Мы не знали адрес вонючего нацика. А на людях бритоголовый «фюрер» появлялся всегда только со свитой из дюжины отморозков. Посоветовавшись, мы решили устроить налет на неонацистский офис и учинить там погром.
Офисы пресловутых «львов» (шакалов!..) были разбросаны по всему мегаполису. Адреса легко можно было узнать из интернета.
Уж не помню, что я наплел жене, чтобы поздно вечером тридцать первого августа отлучиться из дома. Я надеялся: Аиша не подумала, что я иду к любовнице.
Мы с Иваном и Петром встретились в том самом сквере. В рюкзаках за нашими спинами было сложено все, необходимое для диверсии: куски арматуры и баллончики с аэрозольной краской.
Черное небо. Трое молодых людей – тоже в черном и с черными рюкзаками. Яростные порывы ветра. Раньше, чем прикатило такси – ударил тяжелый ливень.
Водитель странно на нас посмотрел. Даже хмыкнул. Но ничего не сказал.
Мы – из предосторожности – высадились в двух кварталах от неонацистского офиса. И проделали оставшийся путь пешком.
Бесовское гнездо располагалось на первом этаже жилого дома. И было отмечено вывеской: уродливая львиная морда на фоне солнцеворота.
Шум могучего ливня поглощал звуки наших шагов. Огни уличных фонарей вспарывали брюхо студеной темноты.
Пластиковые двери «гнезда» на удивление легко поддались. Мы взломали их куском арматуры.
В моем мозгу пронеслось запоздалое опасение: завизжит сигнализация – раньше, чем мы несколько раз моргнем, примчатся бугаи-охраннички или полицаи; скрутят нас, как миленьких.
Но… никакая сигнализация не взвыла. Видимо: бритоголовая нечисть чувствовала себя в Русской Конфедерации настолько уверенно и вольготно, что позволила себе не тратить лишние деньги на безопасность.
Мы думали: в такое позднее время офис будет пустовать. Мы раздолбаем компьютеры и мебель, распишем стены анархистскими лозунгами – и без проблем уберемся восвояси.
Но – едва мы прошли холл – на нас выскочил щуплый прыщавый нацик с выпученными глазами.
То ли несколько секунд, то ли целую вечность мы растерянно таращились на ушлепка – а тот на нас. Трудно сказать, кто больше испугался.
Я опомнился раньше всех.
Стараясь говорить не своим голосом, а голосом страшного орка – я приказал тощему неонацисту:
– В сторону, щенок!.. Молчи – и мы не выпустим тебе кишки.
И так как обосравшийся ультраправый не сразу двинулся с места – я отвесил бритоголовому пару сочных оплеух.
Нацик сел в углу. Затрясся и заплакал.
От страха или от унижения?..
А мы сориентировались – и взялись за дело.
Надо сказать: мы порядком нервничали. И у меня, и у моих товарищей – дрожали руки.
Мы превратили компьютеры в груду пластика и металла. Перевернули столы, кресла и диваны. Сорвали со стены и разодрали неонацистское знамя. Намалевали аэрозолью надписи: «Да здравствует социальная революция!..» – «Смерть нацистам!..» – «Анархия – мать порядка!..» – «Потный – убийца!..».
– Сворачиваемся, – сказал Иван.
Оставив позади разгромленный вражеский офис и истекающего соплями худого нацика – мы растворились во мраке.
8. Арест
Ночью я переступил порог родной квартиры.
Аиша сразу проснулась. Посмотрела на мои перепачканные аэрозольной краской руки – вздохнула, но ничего не сказала.
Затем спросила:
– Чай будешь?.. Сейчас разогрею тебе щи.
Пока я хлебал суп – жена грустно смотрела то на меня, то в пол. Не в ее привычках было меня «пилить». Но от одного только взгляда темных Аишиных глаз – в которых не было даже укора – на меня накатило неодолимое чувство вины.
До чего я дошел?..
Вообразив себя революционером-анархистом – я громлю неонацистские офисы. Герой!.. А о жене не подумал. Как – должно быть – болело ее сердечко, когда я отправился куда-то на ночь глядя!..
Позор мне. Я забыл, что имею право на анархо-деятельность постольку поскольку обеспечил достойную жизнь своей второй половинке. А я ведь ничего не обеспечил!..
Нет. Это Аиша ходит на работу в бутик – принося в семейную кубышку хоть какую-то копеечку. А я?.. Только ем, сплю, хлебаю кофе – да еще шатаюсь где-то дождливыми вечерами.
Одно дело – Иван и Петр. Холостяки. А я обязан помнить об Аише. Я ее муж и единственный защитник.
– Аиша. Я…
– Да?..
– Я… люблю тебя…
Больше я ничего не смог из себя выдавить.
– Я тоже тебя люблю, – тихо отозвалась жена.
Мы легли в постель. Долго ворочались. Не спали. Непрекращающийся ливень – колотил в окно.
Кажется – я заснул только под утро, когда дождь наконец перестал.
Скоро Аиша меня разбудила. Поцеловала – и сказала, что идет на работу.
– Угу, – только и ответил я, снова соскальзывая в сон.
Но в царстве Морфея я гостил недолго. В дверь позвонили.
«Наверное, Аиша что-то забыла», – подумал я, разлепляя веки.
Сунув ноги в шлепанцы – я потащился открывать.
– Именем Русской Конфедерации!..
С порога мне сунул в нос свою пурпурную «ксиву» амбальный полицейский при полном обмундировании.
– Какого?!.. – выдохнул я.
Но полицейские (их было двое) молча оттеснили меня от двери – и втекли в квартиру.
– Именем Конфедерации: вы арестованы по подозрению в терроризме!.. – счел наконец возможным объяснить вторжение амбал в погонах.
– Что?!..
Вихрь закружился у меня в голове.
Я – конечно – понимал: тщедушный нацик, которому я врезал, сразу же после нашего ухода вызвал своих дружков и полицаев. Но чтобы нас так быстро вычислили?!.. Да еще обвинили в терроризме?!..
Юридически, то, что мы с Петром и Иваном провернули – только хулиганство да порча имущества. Впрочем, известно: закон – что дышло. Нас могут выставить хоть террористами, хоть педофилами.
Я похолодел и одеревенел.
Мне не дали позвонить Аише. Не дали даже в руки взять телефон. Будто я был мешок с картошкой – меня просто выволокли из квартиры и погрузили в полицейскую автомашину.
…В следственном изоляторе я подвергся утонченным издевательствам и оскорблениям.
Пузатый майор орал на меня. Обзывал «анархистской свиньей». И требовал, чтобы я во всем признался. Потому что – мол – Петр и Иван все равно меня выдали.
К чести моей: я не раскололся.
В свое время я читал о подлом полицейском трюке. Революционеру говорят: «Твои товарищи от тебя отреклись» – хотя это не так – чтобы морально сломить «преступника».
Я отвечал майору, что скажу что-нибудь только в суде – когда увижу моих друзей. То требовал, то чуть ли не умолял дать мне позвонить жене.
В изоляторе меня держали неделю.
И это было только начало моего страдного пути.
9. Суд
Получилось, как я предполагал: я пожал руки Петра и Ивана в зале суда – куда нас доставили прямиком из следственных изоляторов.
Мои товарищи выглядели усталыми и помятыми. Но держались молодцами.
Мы торчали в «обезьяннике» – отгороженные от публики решеткой. Зал наводняло приличное количество людей: какие-то дядечки в пиджаках и при галстуках, тетеньки чуть ли не в бальных платьях, полицейские. Обиженным волчонком сидел в углу тот худосочный нацик – которого я угостил парой оплеух.
Одной из последних в зале появилась Аиша. Бледная, дрожащая – она напоминала лилию на ветру.
Слов нет – какая буря поднялась в моей душе, когда я увидел жену. Как заныло мое сердце!..
Я ведь был так виноват перед Аишей!..
А она?.. Она нашла в себе силы улыбнуться мне. Помахать мне ручкой.
Жирный судья – пыхтя и отдуваясь – поднялся на кафедру. Позорное разбирательство началось.
Честно признаться: я надеялся, что нас не будут строго карать. Попугают – и отпустят. Но провидцем оказался Иван – который мрачно бросил:
– Что было в изоляторах – цветочки. Теперь от нас просто так не отлепятся.
Прокурор требовал признать нас террористами и бросить в тюрьму на какие-то дикие сроки.
Что должна была чувствовать Аиша – слушая страшные прокурорские речи?..
Защищал нас – из любви к искусству – некий бойкий адвокат. Член социалистической партии.
Он напирал на то, что «мои подзащитные не вполне вменяемы». Потому – «о заключении в тюрьму невозможно и говорить».
И адвокат «победил».
Судья согласился: никто в здравом рассудке не пойдет мстить за убитую девочку – громить неонацистский офис.
Нас не отправили на нары. А приговорили к разным срокам принудительного лечения в ДПУ – дисциплинарно-психиатрических учреждениях.
Самый длительный срок – год – дали мне. Я был старше моих товарищей. Да вдобавок «жестоко избил» того хилого нацика – который оказался несовершеннолетним.
Прежде чем меня увезли в ДПУ – мне дали увидеться с женой.
Аиша в слезах обняла меня:
– Держись. Держись, дорогой. Я буду навещать тебя…
Мое чувство вины перед любимой разрослось до галактических размеров.
10. Ад
Первые полгода в ДПУ были кромешным адом.
Еще конвоиры – которые доставили меня в «учреждение» – с долей сочувствия предупредили меня: здешний директор – изверг. Лютый больной на голову консерватор – считающий каждого анархиста личным врагом.
Скоро я на собственном горьком опыте убедился насколько все плохо.
Стоило мне попасться на глаза идущему по коридору господину директору – тот моментально превращался в дьявола.
– Что?!.. Анархистик?!.. Вольготно себя чувствуешь, бешеный лис?!.. Шатаешься по всему этажу?!.. Небось – фантазируешь о том, как метнешь бомбу в церковь?!.. Санитары, сюда!..
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «Литрес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (https://www.litres.ru/pages/biblio_book/?art=71207638) на Литрес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.
Степан Станиславович Сказин
Чего ждать от жизни отчаянному анархисту, который отбыл срок в дисциплинарно-психиатрическом учреждении?.. От бедняги ушла жена. А родная сестра хочет отсудить у него квартиру. Но судьба иногда улыбается битым, но не сломленным…
Степан Сказин
Анархо-гарем
1. Пьяный анархист
Я был раздавлен. Опустошен. И не верил, что жизнь мне еще хотя бы раз улыбнется. Я и вообразить не мог: меня ждет поистине сказочный подарок судьбы…
Увеличенным в размерах слизнем растянулся я на диване. И плакал, плакал. Пьяный и несчастный.
На полу стояли и валялись стеклянные бутылки из-под пива и коктейлей. Я явно перебрал с алкоголем. А если учесть, что в течение года перед этим я находился в дисциплинарно-психиатрическом учреждении, где царит «сухой закон» – можете представить, до какой кондиции я дошел.
В дверь позвонили.
Гостей я не ждал. И подумал, что допился до слуховых галлюцинаций.
Нет. Один день злоупотребления спиртным до такого не должен довести. Помянув нечистого – я потащился открывать.
На пороге стоял парень в синей униформе (почтальон?..) – и протягивал мне пластиковый конверт.
– Спасибо, – пробормотал я.
Государственный герб и надпись «от районного суда» на конверте заставили меня пугливо поежиться.
Суд?.. Но когда я успел проштрафиться?.. Я ведь только-только вышел… из заключения.
Вернувшись в комнату – я вскрыл конверт. Пробежал послание глазами. Сразу все стало ясно.
Я получил извещение о том, что моя сеструха и ее муженек накатали против меня иск с «имущественными претензиями». Проще говоря: деятельные супруги решили отжать у меня квартирку.
Ну конечно!.. Этого и следовало ожидать!..
Если ваш бедный родственник – враг государства, отбывший наказание анархист, почему бы не воспользоваться ситуацией и не хапнуть себе квадратные метры, вышвырнув дурака на улицу?..
Новость меня окончательно убила.
У меня еще хватило сил донести из магазинчика в доме напротив очередную порцию горячительного. Заливая в себя коктейль со вкусом вишни – я давил диван и горько рыдал над своей незавидной участью. Над несправедливостью мира вообще.
Уронив недопитую бутылку – я провалился в сон.
Мне приснилось мое не столь давнее прошлое.
2. Неисправимый романтик
Когда мне было восемнадцать лет – я вместе с мамой жил в той самой двухкомнатной квартирке.
Сестра как раз удачно вышла замуж за богатого мужчину – и съехала от нас. Навещать нас, звонить нам – даже не думала. Отчего мамочке было обидно до слез.
А я – честно сказать – вздохнул с облегчением. Слишком уж сестрица была заносчивой и склочной. И звала меня не иначе как «идиотом», «кретином», «больным», «оторванным от реальности».
Основанием для столь ядовитых прозвищ служила моя мечтательность. Да: я с детства был неисправимым романтиком.
О чем я грезил?..
О том, что женюсь на восхитительной восточной девушке. А еще – о счастье для всего мира.
С мечтами о красавице-азиатке – все более или менее понятно. Так получилось, что еще прыщавым подростком я подсел на стихи Алишера Навои и на потрепанную книжицу «Сказки тюркских народов». Я млел и томился, рисуя в воображении агатовые раскосые глазки. Малиновые губки. Свежие смуглые щечки.
Не так ясен вопрос с моим неравнодушием к судьбам общества. Я рос стихийным бунтарем, который скорее чутьем, чем разумом, улавливал: что-то вокруг не так.
Возможно, свою роль тут сыграло то, что нашу семью здорово трепала жизнь. С огромным трудом мама вытянула меня и сестру. Поставила на ноги.
Иногда на меня накатывало глухое отчаяние. Дорогие сердцу мечты выглядели неосуществимыми.
Несправедливые жизненные порядки казались незыблемыми. Не-убиваемыми, как Лернейская гидра. А с девушками я просто не умел знакомиться. Да и национальная политика «родного» государства не способствовала созданию русско-тюркских семей.
Тогда я метался по постели без сна и даже – тайком – рыдал в подушку…
Мне стукнуло девятнадцать.
Меньше кушать я не стал – а индексация маминой пенсии не поспевала за инфляцией. Пришлось помогать родительнице и собственному желудку. Пару месяцев походив по собеседованиям – я нанялся курьером.
Работа была не очень тяжелая для такого молодого человека, как я. Развозя по мегаполису конверты и мелкие грузы – я обязательно пил глазами в транспорте какую-нибудь книгу.
Круг чтения у меня был своеобразный. Никаких детективов и легкомысленной «фэнтезятины»!.. Нет: серьезные остросоциальные романы, исследования по истории религии, политические трактаты.
В книгах я искал ответы на мучившие меня вопросы о человеке и обществе. Я не оставлял пылкой веры в то, что мир таки можно сделать лучше и чище.
Некоторый интерес вызвало у меня учение социалистов, которое как раз это и обещало. Но я сразу же почувствовал в социалистической доктрине какой-то подвох.
Я не мог убедить себя в том, что правительство мудрецов и «эффективные менеджеры» возьмут –
да и осчастливят народ. Построят жизнь на новых – лучших – началах.
Я понимал: нынешние власть имущие тоже свято веруют в свою мудрость и эффективность. Только кому от этого легче?..
Во время своих курьерских путешествий я не только червем вгрызался в книжки. Но и много чего наблюдал. И раз за разом убеждался: современное общество несправедливо. Чудовищно несправедливо.
Я видел грязных прыщавых стариков, просящих подаяние напротив сверкающих витрин роскошных магазинов. Я беседовал с продавцом из киоска с пирожками – выстаивающим по пять тринадцатичасовых смен в неделю. Наконец – я смотрел на собственное начальство, которое явно не бедствовало, пока мы с мамой сидим на гречке и макаронах.
Особенно остро я воспринимал жестокость и подлость, когда от этих жестокости и подлости страдали азиатские красавицы. Таджички. Бурятки. Тюрчанки.
Девушек восточных национальностей немало работало в мегаполисе.
Мигрантки стояли за кассами в супермаркетах. Драили полы в офисных центрах. Раздавали рекламные листовки на улицах.
Не раз в моем присутствии жирная администраторша какого-нибудь магазина орала на хрупкую темноглазую продавщицу. Пассажиры в метро злобно косились на смуглых красавиц. Полицаи на каждом углу проверяли у азиаток документы.
От всего этого меня передергивало. Морально мутило. Выворачивало наизнанку.
Так текли мои дни. Дни романтика. Искателя. Мечтателя.
А потом в моей жизни появилась Аиша.
3. Аиша
Мне повезло, удивительно повезло. Нас с Аишей свел общий знакомый, с которым мы впоследствии потеряли связь.
Аиша была из небогатой интеллигентной семьи осевших в Русской Конфедерации тюрков. Тихая, скромная, застенчивая смуглянка с глазами серны и очаровательной улыбкой.
Вы только вообразите, как заколотилось мое сердце!.. Я встретил свой идеал. Нежную тюрчанку.
Несколько раз мы с Аишей сходили на свидание. Посидели в дешевой кафешке. Посмотрели слонов в зоопарке. Побродили по картинной галерее.
А потом я предложил Аише выйти за меня замуж.
Румянец зажегся на щеках у тюркской красавицы. Потупившись – она еле слышно сказала мне:
– Да.
А уже через пару дней Аиша – прихватив большой чемодан и маленькую сумочку – переехала к нам с мамой.
Хорошо, что квартира была двухкомнатная!.. Мы с женушкой могли заниматься сексом не на глазах у моей матери.
Мама моя радушно приняла Аишу. Называла Аишенькой и дочкой. Аиша с удовольствием помогала моей маме по хозяйству.
Нам с женой было всего по двадцать лет. Мы любили друг друга. И жизнь стала казаться медовым пряником. Я даже начал забывать о своих поисках социальной справедливости.
Но социальная несправедливость скоро напомнила о себе.
Мать моя заболела. Ее пенсии и моей зарплаты с трудом хватало, чтобы выкроить деньги на дорогие лекарства.
– Я тоже пойду работать!.. – смело вызвалась Аиша.
Она начала искать место продавщицы. Секретарши. Официантки.
Но… что бы вы думали?.. Потенциальные работодатели смотрели на мою жену не отражающими интеллект рыбьими глазами – и спрашивали:
– Хм. Девочка… А разрешение на работу у тебя есть?..
Аиша – волнуясь – пробовала объяснить:
– Я гражданка Конфедерации. Разрешение мне не нужно…
Но рыбьи глаза только сильнее выпучивались:
– Ты же азиатка.
Обиженная – чувствительная к любой грубости – Аиша плакала по ночам. Я – как мог – утешал свою бедную женушку.
Аиша таки устроилась на ресепшен в один офис.
Опять же – нашлось свое жирное «но».
Сослуживцы, начальство, даже просто посетители офиса – относились к Аише по-скотски.
Презрительные взгляды. Шушуканье за спиной. Колкие многозначительные улыбочки и гримасы брезгливости.
«Не наша она. Басурманка».
Сначала – несмотря на всю свою ранимость и хрупкость – Аиша закусывала губку и терпела. Очень хотела заработать свекрови на таблетки. Потом – стала плакаться мне по ночам. А дальше – принялась подыскивать новую работу.
Мать моя промучилась два года.
Перед смертью – переписала жилплощадь на нас с женой.
Сказала:
– Теперь эти квадратные метры – ваше совместно нажитое в браке имущество. Я рада, дети.
Мамино решение взбесило сестрицу.
Сеструха впервые за очень долгое время почтила нас своим присутствием. Не для того, чтобы выпить с нами чашку чаю – а чтобы метать громы и молнии.
Но моя мать проявила твердость.
Без тени раздражения сказала:
– Пойми, родненькая. У тебя муж. Он тебя обеспечивает. А мои голубки с хлеба на квас перебиваются.
Сеструха зашипела змеей. Хлопнула дверью – и укатила.
Хоронили мать за муниципальный счет. Сестра на похороны не пришла. Когда я позвонил сообщить о маминой смерти – послала меня чуть ли не матом.
Аиша и я были сломлены. Прежде всего – Аиша. Она и правда трепетно любила мою маму.
Аиша плакала и плакала. Идти на работу – терпеть унижения – у нее уже не было сил.
Сам вытирая слезы – я сказал жене:
– Увольняйся, милая. Отдыхай. Когда придешь в себя – тогда и устроишься на нормальную работу.
Фортуна над нами посмеялась. Едва жена уволилась – как и я остался без места. Фирма, на которую я пахал – закрылась. Налоговая поймала нашего господина-директора на крупном мошенничестве.
Смерть мамы меня подкосила. Я не в состоянии был собраться с духом и ездить по собеседованиям. Мы с Аишей сидели почти безвылазно дома. Проедали последние копейки – и плакали, плакали.
Спустя несколько месяцев после похорон – я таки взялся за поиски работы. Вывесил на сайте три резюме: охранник – курьер – разнорабочий.
Но то ли ситуация на рынке труда изменилась. То ли дело было во мне.
Так или иначе – а я не мог даже пробиться на собеседование. А если дело и доходило до интервью – я с треском проваливался. Мне не перезванивали. Отчего моя уверенность в себе – и без того жалкая – таяла, как рыхлый апрельский снег.
Мне начинало казаться: меня никогда не возьмут ни в сторожа, ни в разносчики пиццы. Мы с женой приканчивали уже не денежные накопления – а мамин продуктовый запас. Рис. Гречку. Макароны. Консервированную фасоль.
Дело шло к тому, что мы будем голодать.
Уже и Аиша – смахнув соленые слезы и стиснув зубы – занялась поисками работы.
Речь надо было вести о выживании. Нам срочно нужно было добыть хоть какие-то деньги.
Точно боги на Олимпе составили против нас заговор. Черная полоса в нашей жизни затянулась.
Несколько раз и со мной, и с женой повторялся такой сценарий.
Ты устраиваешься на работку. Условия хоть и не шикарные – но терпимые. Ты приносишь домой одну, вторую зарплату. Радуешься, как дите малое. А потом…
Потом происходит бяка.
Или обнаглевший начальник принимается навьючивать на тебя обязанности, как тюки на караванного верблюда. Или коллектив избирает тебя мишенью для беспощадной травли.
В конце концов – ты чуть ли не в рыданиях сбегаешь.
Случалось: нас кидали на деньги.
Чему удивляться, если вопросы социальной справедливости снова завладели моими умом и сердцем?..
4. Как я стал анархистом
То лето было самым жарким на моей памяти…
Немало воды утекло с похорон моей мамы. Мне скоро должно было стукнуть двадцать четыре года.
Я опять сидел без работы. Жена за копейки трудилась продавщицей в бутике. Последнее время я почти не видел, как она улыбается. Но как часто глазки Аиши опухали от слез!..
Мы решили позволить себе психологическую разгрузку. Устроить – как мы выразились – «день без проблем». Двадцать четвертого июня мы не будем думать ни о каких наших неприятностях. А – всем чертям назло – проведем время весело. С шутками и смехом.
Тем утром я проснулся первый. Тихонько – чтобы не разбудить Аишу – проскользнул на кухню.
Когда – с двумя чашками распространяющего густой аромат молочного кофе – я вернулся в спальню, жена как раз открыла глаза.
– Ваш утренний кофе, мадам!.. – с фальшивым французским акцентом возгласил я.
Аиша залилась звонким смехом – как будто зазвенел маленький серебряный колокольчик.
Я поставил чашки на столик и поцеловал жену. Сидя на белой – чуть помятой – постели, мы насладились теплым бодрящим напитком.
– Иди ко мне, мой дворецкий!.. – горячо прошептала Аиша, когда с кофе было покончено.
И сама прильнула ко мне.
Уже ощущая возбуждение – я совлек с жены ночную рубашку.
– Милая. Милая моя…
Я покрывал Аишу жадными поцелуями. Зарывался лицо в ее душистые густые волосы – черные, как вороново крыло. Лизал ее вмиг затвердевшие соски.
Аиша отзывалась страстными стонами. Тоже ласкала меня.
С пылом мы занялись сексом – как в медовый месяц.
Уже одетые – держась за руки, мы переместились на кухню. Жена заглянула в полупустой холодильник и критически покачала головой.
Быстренько набросала список покупок – и отправила меня в магазин.
Я принес дешевенькую – но вкусную и жирную колбаску. Разные консервы. Хлеб. Кетчуп. Прихватил даже бутылку апельсинового соку. Из всего этого Аиша состряпала завтрак – калорийности которого позавидовали бы и англичане.
Потом, лежа в обнимку на диване – мы с женой посмотрели с ноутбука пару романтических комедий. Я счастлив был видеть улыбку на малиновых губах Аиши.
Под вечер – когда немного спала жара – мы выбрались из дому. Поехали в центр города – просто погулять по красивым улицам.
Центр – как всегда – был наводнен нарядной толпой.
Золотое солнце еще не кануло за дома. Пылали огни реклам. Пестрели вывески ресторанов и кафе. Блестели витрины сувенирных лавок. Художники продавали картины. Фокусники показывали свое искусство прямо под открытым небом.
Не хватало – разве что – заклинающего кобру факира с дудочкой.
Но меня – сильнее, чем картины художников и «магия» фокусников – притягивали палатки букинистов.
На книжных развалах у потрепанных жизнью, но благообразных, старичков и бабушек можно было найти хоть любовную лирику Видьяпати, хоть увесистый том по религиоведению. Я вспомнил, как откапывал у букинистов настоящие жемчужины.
Аиша – у которой сегодня было прекраснейшее настроение и сияло лицо – сказала:
– Давай купим тебе какую-нибудь книгу.
– Ай, спасибо, милая!..
Я чмокнул любимую женушку в смуглую щечку.
Пустили козла в огород.
Я нырнул в ближайший книжный развал, как в море. Глаза у меня разбегались.
Впрочем, довольно-таки скоро я вынырнул с добычей. На обложке видавшей виды книги значилось: Петро Кропотливый – «Хлеб и солидарность».
О философе Петро Кропотливом я мало что знал. Когда-то я читал у одного социалиста критику идей Кропотливого – из которой трудно было понять, в чем же эти идеи заключаются.
Сам Кропотливый именовал свое учение анархическим коммунизмом, социальным анархизмом. Или просто – анархизмом.
Что же это за рыба такая – анархизм?..
Теперь я мог разобраться.
Усталые, но счастливые – мы с женой возвратились из центра. Уже в своем районе-спальнике – позволили себе сытно закусить в бюджетной кафешке. Бургеры и салат были отменные.
Придя домой – мы первым делом направились в душ. Смыть с себя липкий пот.
При виде голой Аиши – я забыл про анархизм и социализм. Глаза мои затуманились. Я начал азартно щупать жену – к ее явному удовольствию.
После душа мы долго гоняли чаи. Смеялись. Болтали. В постель легли совсем поздно.
Аиша мгновенно заснула. А я не мог сомкнуть глаз. Осторожно вылез из-под тонкого одеяла – и потопал на кухню.
Я взял книгу Кропотливого – раскрыл наугад и погрузился в чтение.
«Главная проблема современного общества – в его иерархичности…
Немногочисленное меньшинство – имеет власть, богатства, привилегии. В то время как подавляющее большинство населения наделено единственной «привилегией»: в поте лица обслуживать это аристократическое меньшинство…
Но так было не всегда.
Более того: эпоха иерархической цивилизации – всего только миг в истории рода людского.
С момента появления хомо сапиенса – на протяжении ста двадцати тысяч лет – человечество жило первобытнообщинным строем.
Так называемые «дикари» не знали ни разделения на верхи и низы, ни частной собственности, ни поставленных над народом судей и правителей. Коллективными усилиями заваливали мамонта – и все вопросы решали сообща, сидя в пещере вокруг костра…
Таков естественный порядок вещей. Тогда как государство, угнетение, привилегии – противоестественны и позорны…».
Я читал, затаив дыхание.
Я находил у Петро Кропотливого свои собственные мысли – которые, правда, никогда не мог так четко и ясно сформулировать.
Проглотив пару десятков страниц – я заставил себя отложить книгу. Вернулся в спальню, лег в постель, обнял свою Аишу – и постарался заснуть.
Через день – когда жена ушла на работу – я снова открыл «Хлеб и солидарность».
Аиша оставила мне жиденький суп. Жареную картошку с зеленью и луком. Но я забыл о еде. Я читал. Читал.
Я с головой зарылся в постижение анархистской доктрины. Про которую все отчетливее понимал: эта доктрина – моя.
Кропотливый не звал: «Назад в пещеры!..»
Нет. Он задавал резонный вопрос: если вольный общинный анархо-коммунистический строй был возможен при первобытной скудости – не возможен ли этот справедливейший строй при современном относительном изобилии?..
И сам же отвечал: возможен, братья и сестры. Возможен. Надо только приложить усилия.
Мы производим достаточно всего, чтобы накормить и обеспечить каждого. Люди давно не грызли бы друг другу глотки за продукты и блага – будь организовано рациональное распределение.
Я осознал, что я – анархист.
5. Анархия и дешевый кофе
Книга Петро Кропотливого изменила мою жизнь.
Я «заболел» анархизмом.
Быть анархистом – значит действовать. Я не мог больше оставаться погруженным в быт, в проблемы – и никак не приближать анархическую революцию.
Я завел блог. Через который транслировал в интернет анархо-коммунистические идеи. Находил в сети и скачивал анархистские книги, статьи и видео.
Как дорвавшийся до воды пересекший пустыню путник жадно пьет прямо из ручья – так и я изучал анархическую социально-политическую философию и историю анархистского движения.
Я узнал: Кропотливый – не единственный и не первый анархистский мыслитель. Было немало других теоретиков и практиков анархии, которые не стеснялись критиковать друг друга.
Идолопоклонство, пиетет перед «властителями дум» и «вождями» вообще никогда не были свойственны анархистам. Ведь – в конце концов – учение анархизма гласит: революцию произведут вовсе не «вожди», не та или другая партия (хотя бы и анархистская) – а сами народные массы, не нуждающиеся в опекунах.
Меня переполняли пламенные чувства. Мысли по поводу того нового, что стало мне известным. Будь у меня талант поэта – я строчил бы стихи.
Сложно было держать рот на замке.
Вечером я встречал Аишу. Целовал ее. Подавал ей нехитрый ужин (вроде гречневой каши с луком и тушенкой). И принимался вещать:
– Милая. Ты представляешь?..
Первые несколько вечеров женушка слушала меня со слабой улыбкой.
Аиша вряд ли меня вполне понимала, когда я, сбиваясь с одной мысли на другую, жонглировал философскими и политическими терминами. Или когда я чуть ли не скандировал, как на митинге: «Собственность – это кража» и «Все государства – концлагеря». Но жена хотя бы пыталась вникнуть: а что это за идеи так захватили муженька?..
А на шестой или седьмой вечер Аиша расплакалась.
– Послушай… Ты так увлечен своей… политической философией… Я не осуждаю тебя. Нет – я даже рада. Но… Но не мог бы ты – помимо ведения блога – заняться еще и поисками… работы?.. Мне тяжело одной нас тащить. Пожалуйста, пойми!..
Я прикусил язык. Меня волной накрыл жгучий стыд.
Вот же я красавчик!..
Легко топить за анархию, пока жена одна горбится на работе.
А холодильник-то вечно полупустой. Сидим на крупах, хлебе и макаронах. Пельмени для нас – сказочное лакомство.
Конечно: Аишу все это напрягает. Не может не напрягать. Она ждет от меня мужских поступков. Я должен сделать все, чтобы исправить ситуацию.
Я больше не лез к жене с разговорами про анархизм. Поклялся себе: я найду работу. Вытащу нас из омута. И я честно попытался выполнить клятву.
Утром, проводив Аишу – я, попивая дешевый кофе, мониторил в интернете вакансии. Даже звонил.
– Алло. Вам требуется охранник на парковку?..
Но…
После третьей или четвертой чашки кофе – я открывал свой блог. Рождалась новая заметка об анархизме.
Природа не терпит пустоты. Раз Аиша не готова была меня слушать – я нашел других собеседников. В сети я познакомился с двумя молодыми анархистами. Петром и Иваном. Оба были из нашего города.
Трое – мы взяли в привычку собираться в маленьком скверике. Оазисе тишины в центре гулкого мегаполиса. Сидя на лавке – мы вели свои бесконечные р-р-революционные разговоры.
6. Анархо-посиделки
Аиша по-прежнему – закусив губку – вкалывала в бутике.
По утрам я упорно и безуспешно искал работу.
От жены я не слышал ни слова упрека. Но воспоминания о том, как она плакала – кислотой жгли мне сердце.
Периодически я пересекался с моими товарищами. Мы не расходились, не поговорив о перспективах социальной революции. Не обсудив – с анархистской точки зрения – последние события на политической арене.
К чему могли привести наши анархо-посиделки?..
Да ни к чему. Мы просто выпускали пар.
Но однажды…
Однажды в СМИ мелькнуло сообщение, оставшееся незамеченным большинством обывателей – но не нами.
Из-под стражи вышел известный неонацист Василий Потный – вождь группировки («общественного движения») «Белые львы». Подонка обвиняли в зверском убийстве малолетней таджикской девочки. Но ушлые адвокаты «доказали»: в деле Потного имеется то, что на юридическом языке называется «неустранимым сомнением». Значит – наказывать нацика нельзя.
Мы были страшно возмущены. Сжимали кулаки и скрипели зубами.
Особенно горячился Петр.
– Слов нет!.. У меня просто слов нет!.. Все знают, весь мир знает: Потный растерзал маленькую девочку!.. И что же?!.. Скользкие адвокатишки поработали языками – и неонацистский урод, чуть ли не увенчанный лавровым римским венком, выходит на свободу!.. Ненавижу!.. Знали бы вы, друзья, как меня воротит и от неонацизма, и от буржуазной судебной системы с ее «принципом состязательности»!..
– Надо что-то предпринимать, – обронил сумрачный Иван.
– А?.. – мы с Петром разом повернули головы к нашему другу.
– Надо что-то предпринимать, – глухо и решительно повторил Иван. – «Белые львы» не должны остаться безнаказанными.
7. Погром
Огонь зажегся в наших сердцах.
Я и Петр с энтузиазмом поддержали Ивана.
Сколько можно впустую трындеть на анархо-темы?.. Толочь воду в ступе и переливать из пустого в порожнее?.. В конце концов: быть анархистом – значит действовать. Если ты не меняешь мир – мир меняет тебя.
Добраться до самого Потного – не представлялось возможным. Мы не знали адрес вонючего нацика. А на людях бритоголовый «фюрер» появлялся всегда только со свитой из дюжины отморозков. Посоветовавшись, мы решили устроить налет на неонацистский офис и учинить там погром.
Офисы пресловутых «львов» (шакалов!..) были разбросаны по всему мегаполису. Адреса легко можно было узнать из интернета.
Уж не помню, что я наплел жене, чтобы поздно вечером тридцать первого августа отлучиться из дома. Я надеялся: Аиша не подумала, что я иду к любовнице.
Мы с Иваном и Петром встретились в том самом сквере. В рюкзаках за нашими спинами было сложено все, необходимое для диверсии: куски арматуры и баллончики с аэрозольной краской.
Черное небо. Трое молодых людей – тоже в черном и с черными рюкзаками. Яростные порывы ветра. Раньше, чем прикатило такси – ударил тяжелый ливень.
Водитель странно на нас посмотрел. Даже хмыкнул. Но ничего не сказал.
Мы – из предосторожности – высадились в двух кварталах от неонацистского офиса. И проделали оставшийся путь пешком.
Бесовское гнездо располагалось на первом этаже жилого дома. И было отмечено вывеской: уродливая львиная морда на фоне солнцеворота.
Шум могучего ливня поглощал звуки наших шагов. Огни уличных фонарей вспарывали брюхо студеной темноты.
Пластиковые двери «гнезда» на удивление легко поддались. Мы взломали их куском арматуры.
В моем мозгу пронеслось запоздалое опасение: завизжит сигнализация – раньше, чем мы несколько раз моргнем, примчатся бугаи-охраннички или полицаи; скрутят нас, как миленьких.
Но… никакая сигнализация не взвыла. Видимо: бритоголовая нечисть чувствовала себя в Русской Конфедерации настолько уверенно и вольготно, что позволила себе не тратить лишние деньги на безопасность.
Мы думали: в такое позднее время офис будет пустовать. Мы раздолбаем компьютеры и мебель, распишем стены анархистскими лозунгами – и без проблем уберемся восвояси.
Но – едва мы прошли холл – на нас выскочил щуплый прыщавый нацик с выпученными глазами.
То ли несколько секунд, то ли целую вечность мы растерянно таращились на ушлепка – а тот на нас. Трудно сказать, кто больше испугался.
Я опомнился раньше всех.
Стараясь говорить не своим голосом, а голосом страшного орка – я приказал тощему неонацисту:
– В сторону, щенок!.. Молчи – и мы не выпустим тебе кишки.
И так как обосравшийся ультраправый не сразу двинулся с места – я отвесил бритоголовому пару сочных оплеух.
Нацик сел в углу. Затрясся и заплакал.
От страха или от унижения?..
А мы сориентировались – и взялись за дело.
Надо сказать: мы порядком нервничали. И у меня, и у моих товарищей – дрожали руки.
Мы превратили компьютеры в груду пластика и металла. Перевернули столы, кресла и диваны. Сорвали со стены и разодрали неонацистское знамя. Намалевали аэрозолью надписи: «Да здравствует социальная революция!..» – «Смерть нацистам!..» – «Анархия – мать порядка!..» – «Потный – убийца!..».
– Сворачиваемся, – сказал Иван.
Оставив позади разгромленный вражеский офис и истекающего соплями худого нацика – мы растворились во мраке.
8. Арест
Ночью я переступил порог родной квартиры.
Аиша сразу проснулась. Посмотрела на мои перепачканные аэрозольной краской руки – вздохнула, но ничего не сказала.
Затем спросила:
– Чай будешь?.. Сейчас разогрею тебе щи.
Пока я хлебал суп – жена грустно смотрела то на меня, то в пол. Не в ее привычках было меня «пилить». Но от одного только взгляда темных Аишиных глаз – в которых не было даже укора – на меня накатило неодолимое чувство вины.
До чего я дошел?..
Вообразив себя революционером-анархистом – я громлю неонацистские офисы. Герой!.. А о жене не подумал. Как – должно быть – болело ее сердечко, когда я отправился куда-то на ночь глядя!..
Позор мне. Я забыл, что имею право на анархо-деятельность постольку поскольку обеспечил достойную жизнь своей второй половинке. А я ведь ничего не обеспечил!..
Нет. Это Аиша ходит на работу в бутик – принося в семейную кубышку хоть какую-то копеечку. А я?.. Только ем, сплю, хлебаю кофе – да еще шатаюсь где-то дождливыми вечерами.
Одно дело – Иван и Петр. Холостяки. А я обязан помнить об Аише. Я ее муж и единственный защитник.
– Аиша. Я…
– Да?..
– Я… люблю тебя…
Больше я ничего не смог из себя выдавить.
– Я тоже тебя люблю, – тихо отозвалась жена.
Мы легли в постель. Долго ворочались. Не спали. Непрекращающийся ливень – колотил в окно.
Кажется – я заснул только под утро, когда дождь наконец перестал.
Скоро Аиша меня разбудила. Поцеловала – и сказала, что идет на работу.
– Угу, – только и ответил я, снова соскальзывая в сон.
Но в царстве Морфея я гостил недолго. В дверь позвонили.
«Наверное, Аиша что-то забыла», – подумал я, разлепляя веки.
Сунув ноги в шлепанцы – я потащился открывать.
– Именем Русской Конфедерации!..
С порога мне сунул в нос свою пурпурную «ксиву» амбальный полицейский при полном обмундировании.
– Какого?!.. – выдохнул я.
Но полицейские (их было двое) молча оттеснили меня от двери – и втекли в квартиру.
– Именем Конфедерации: вы арестованы по подозрению в терроризме!.. – счел наконец возможным объяснить вторжение амбал в погонах.
– Что?!..
Вихрь закружился у меня в голове.
Я – конечно – понимал: тщедушный нацик, которому я врезал, сразу же после нашего ухода вызвал своих дружков и полицаев. Но чтобы нас так быстро вычислили?!.. Да еще обвинили в терроризме?!..
Юридически, то, что мы с Петром и Иваном провернули – только хулиганство да порча имущества. Впрочем, известно: закон – что дышло. Нас могут выставить хоть террористами, хоть педофилами.
Я похолодел и одеревенел.
Мне не дали позвонить Аише. Не дали даже в руки взять телефон. Будто я был мешок с картошкой – меня просто выволокли из квартиры и погрузили в полицейскую автомашину.
…В следственном изоляторе я подвергся утонченным издевательствам и оскорблениям.
Пузатый майор орал на меня. Обзывал «анархистской свиньей». И требовал, чтобы я во всем признался. Потому что – мол – Петр и Иван все равно меня выдали.
К чести моей: я не раскололся.
В свое время я читал о подлом полицейском трюке. Революционеру говорят: «Твои товарищи от тебя отреклись» – хотя это не так – чтобы морально сломить «преступника».
Я отвечал майору, что скажу что-нибудь только в суде – когда увижу моих друзей. То требовал, то чуть ли не умолял дать мне позвонить жене.
В изоляторе меня держали неделю.
И это было только начало моего страдного пути.
9. Суд
Получилось, как я предполагал: я пожал руки Петра и Ивана в зале суда – куда нас доставили прямиком из следственных изоляторов.
Мои товарищи выглядели усталыми и помятыми. Но держались молодцами.
Мы торчали в «обезьяннике» – отгороженные от публики решеткой. Зал наводняло приличное количество людей: какие-то дядечки в пиджаках и при галстуках, тетеньки чуть ли не в бальных платьях, полицейские. Обиженным волчонком сидел в углу тот худосочный нацик – которого я угостил парой оплеух.
Одной из последних в зале появилась Аиша. Бледная, дрожащая – она напоминала лилию на ветру.
Слов нет – какая буря поднялась в моей душе, когда я увидел жену. Как заныло мое сердце!..
Я ведь был так виноват перед Аишей!..
А она?.. Она нашла в себе силы улыбнуться мне. Помахать мне ручкой.
Жирный судья – пыхтя и отдуваясь – поднялся на кафедру. Позорное разбирательство началось.
Честно признаться: я надеялся, что нас не будут строго карать. Попугают – и отпустят. Но провидцем оказался Иван – который мрачно бросил:
– Что было в изоляторах – цветочки. Теперь от нас просто так не отлепятся.
Прокурор требовал признать нас террористами и бросить в тюрьму на какие-то дикие сроки.
Что должна была чувствовать Аиша – слушая страшные прокурорские речи?..
Защищал нас – из любви к искусству – некий бойкий адвокат. Член социалистической партии.
Он напирал на то, что «мои подзащитные не вполне вменяемы». Потому – «о заключении в тюрьму невозможно и говорить».
И адвокат «победил».
Судья согласился: никто в здравом рассудке не пойдет мстить за убитую девочку – громить неонацистский офис.
Нас не отправили на нары. А приговорили к разным срокам принудительного лечения в ДПУ – дисциплинарно-психиатрических учреждениях.
Самый длительный срок – год – дали мне. Я был старше моих товарищей. Да вдобавок «жестоко избил» того хилого нацика – который оказался несовершеннолетним.
Прежде чем меня увезли в ДПУ – мне дали увидеться с женой.
Аиша в слезах обняла меня:
– Держись. Держись, дорогой. Я буду навещать тебя…
Мое чувство вины перед любимой разрослось до галактических размеров.
10. Ад
Первые полгода в ДПУ были кромешным адом.
Еще конвоиры – которые доставили меня в «учреждение» – с долей сочувствия предупредили меня: здешний директор – изверг. Лютый больной на голову консерватор – считающий каждого анархиста личным врагом.
Скоро я на собственном горьком опыте убедился насколько все плохо.
Стоило мне попасться на глаза идущему по коридору господину директору – тот моментально превращался в дьявола.
– Что?!.. Анархистик?!.. Вольготно себя чувствуешь, бешеный лис?!.. Шатаешься по всему этажу?!.. Небось – фантазируешь о том, как метнешь бомбу в церковь?!.. Санитары, сюда!..
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «Литрес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (https://www.litres.ru/pages/biblio_book/?art=71207638) на Литрес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.