Читать онлайн книгу «Как Россия победила в Крымской войне. (1853—1856)» автора Роман Коротенко

Как Россия победила в Крымской войне. (1853—1856)
Роман Коротенко
За что казнили французского маршала Сент-Арно? Зачем британский посол Редклифф обещал отрезать себе руку? О чём сообщали из Крыма американские военные наблюдатели? Оказывается, находить ответы на эти вопросы проще, чем задаться самими вопросами. Всем известно, что в 1855 году западноевропейцы захватили Севастополь, после чего Россия вынуждена была признать поражение в Крымской войне. Однако во многих источниках того времени рассказывается история, которая противоречит общеизвестной и привычной.

Как Россия победила в Крымской войне
(1853—1856)

Роман Коротенко

© Роман Коротенко, 2024

ISBN 978-5-0064-5681-5
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero
?

?

?

?

?

?

Памяти моего отца
Ивана Коротенко

Пролог.
Сапоги Меншикова
В коллекции британского музея Национальной армии имеется необычный экспонат: пара старых ношеных кожаных сапог. Подпись под экспонатом гласит: «Это сапоги князя Александра Сергеевича Меншикова, командующего русскими войсками в битве при Альме 20 сентября 1854 года. Предположительно, они взяты из его кареты, которая была захвачена после битвы»[1 - «These boots were worn by Prince Alexander Sergeyevich Menshikov, commander of the Russian forces at the Battle of the Alma on 20 September 1854. They were presumably recovered from his coach, which was captured after the battle». Кстати, обратим внимание, что британцы прописали даже отчество этого русского командующего.].
Возможно, размещая эти сапоги в коллекции музея, британцы намеревались вложить в них определённый смысл. К примеру, продемонстрировать: смотрите, русские та?к убегали с Альмы, что у их командующего даже пятки сверкали.
Сейчас сражение на Альме действительно считается проигранным русской армией. При этом русские в самом деле отступили с поля боя; однако после отступления они остановились в пределах прямой видимости от противника и оставались на том же месте до следующего полудня – что, согласитесь, для бегущей армии выглядело бы нетипично.
В музее сапогам присвоен регистрационный номер: NAM.1995-02-17-1. Собственно, сам музей появился в 1960 году, поэтому некоторые экспонаты имеют регистрационные номера начиная с 1960, а другие – далее по возрастающей. Отсюда можно сделать вывод, что наш экспонат появился в экспозиции музея в 1995 году.
В таком случае возникает вопрос: где же эти сапоги находились с 1854 по 1995 год? Если, к примеру, они были получены музеем из какой-либо частной коллекции, то как они попали в эту коллекцию? И каким, интересно, образом частный коллекционер в 1995 году подтвердил музею, что это именно настоящие сапоги Меншикова? Неужели у него имелся какой-либо сертификат от каких-нибудь экспертов по ношеным сапогам? Или же Меншиков по армейской привычке в своё время на всякий случай подписал свою обувь своей фамилией?
Кстати, обратим внимание, что никаких других предметов из захваченной кареты Меншикова в экспозиции музея Британской национальной армии не представлено. А это значит, что сапоги в карете Меншикова были каким-то особенным предметом. Например, они могли оказаться самым дорогим из всех предметов в этой карете – по этой причине к ним и относились бережно, чистили-смазывали, благодаря чему они чудесно выглядят даже спустя более чем 150 лет. Или, например, они могли оказаться вообще единственным предметом в карете – по этой причине к ним относились бережно, и так далее. Однако на самом деле в исторической литературе при желании можно найти перечень предметов, обнаруженных в карете Меншикова.
Британский писатель и профессор истории Орландо Файджес в своей книге «Крым. Последний Крестовый поход» утверждает, что французы, захватившие эту карету, обнаружили там
«…полевую кухню, письма от царя, 50 000 франков, французские порнографические романы, генеральские сапоги и несколько штук дамского исподнего»[2 - «At the top of Telegraph Hill, the French captured the abandoned carriage of Menshikov. In it they found a field kitchen, letters from the Tsar, 50,000 francs, pornographic French novels, the general’s boots, and some ladies underwear» (Figes O. Crimea. The last Crusade. London: Penguin Books, 2011, p. 218).].
Наш современник Орландо Файджес (дай бог ему здоровья) взял эту информацию, разумеется, не из своих фантазий, так как в его книге даже имеется ссылка на источники: 1) изданный в 1900 году трёхтомник Николая Дубровина «История Крымской войны» и 2) появившийся в 1856 году английский перевод двухтомника «Крымская экспедиция вплоть до взятия Севастополя» Сезара де Безанкура.[3 - «27 Dubrovin, Istoriia krymskoi voiny, vol. I, pp. 267—8; Baron de Bazancourt, The Crimean Expedition, to the Capture of Sebastopol, 2 vols. (London, 1856), vol. I, pp. 260—62» (Figes O. Crimea. The last Crusade. London: Penguin Books, 2011, p. 512).]

Впрочем, если из вредности или по дотошности всё-таки обратиться к этим источникам, то внезапно окажется, что в них почему-то отсутствуют какие-либо упоминания о генеральских сапогах, взятых в качестве трофея.
Дубровин, например, про карету Меншикова вообще ничего не сообщает. Безанкур действительно со слов одного французского артиллериста рассказывает историю о том, как в самом конце Альминского сражения на французскую батарею по ошибке приехала русская карета, которая тут же была захвачена в плен. Однако же о сапогах или о порнографии с дамским исподним артиллерист также почему-то умалчивает:
«…карета принадлежала самому князю Меншикову и содержала несколько любопытных бумаг»[4 - «This little episode of the battle, – which was not without importance, since this carriage belonged to Prince Menschikoff himself, and contained some very curious papers, – was recounted to us, as we have written it, by the Commandant de la Boussiniere, in person» (de Bazancourt C. The Crimean expedition, to the capture of Sebastopol. Vol. I. London: Sampson Low, 1856, p. 262).].
Впрочем, Сомерсет Гоф-Калторп, адъютант командующего британскими войсками в Крыму генерала Реглана, уверяет нас, что ничего особенно интересного в тех бумагах не было, да и принадлежность кареты русскому командующему также вызывала у него сомнения:
«Французы взяли гражданскую карету, которая, по их словам, принадлежала князю Менчикову. В этой карете было найдено некоторое количество бумаг, но, судя по последнему сообщению, которое я услышал из штаба маршала [Сент-Арно], они не имеют той важности, какая представлялась изначально.
На самом деле очень сомнительно, действительно ли это была карета Менчикова; гораздо более вероятно, что она принадлежала одному из его слуг, так как это самая убогая повозка, которая нам когда-либо встречалась, и она ничуть не похожа на большие, тяжёлые, неуклюжие, хотя и удобные экипажи, в которых, как я видел, путешествуют представители высшего общества России»[5 - «The French have taken a private carriage, which they say belonged to Prince Menchikoff, who, it appears, commanded in person. In this carriage have been found a quantity of papers, but, from the last account I have heard from one of the Marshal’s staff, they are not of the importance that was at first imagined. In fact it is very doubtful whether it was really Menchikoff’s carriage; far more likely to have belonged to one of his attendants, especially as it is the most scrubby concern you ever saw, not in the least like the great heavy, lumbering, though comfortable carriages, in which I have always seen the upper classes in Russia travel» (Gough-Calthorpe S. Letters from head-quarters; or, The realities of the war in the Crimea. 3 ed. London: J. Murray, 1858, р. 75).].
Что характерно, слова адъютанта британского командующего коррелируются со словами адъютанта командующего русского.
Аркадий Александрович Панаев, один из пяти адъютантов Меншикова в Крыму, утверждает, что при нём служил писарем некий Яковлев, который, кстати, «обладал дарованием, свойственным большинству наших полковых писарей, а именно: умел переписывать бумаги совершенно машинально, не понимая их содержания».
И вот во время Альминского сражения Меншиков зачем-то отправил этого Яковлева на обычной бричке в Севастополь с какими-то письмами, а тот, уже будучи далеко от места сражения, нарвался на каких-то французов и был ими пленён. По словам Панаева, «…в переписке, которую везли в захваченном фургоне, не было ничего такого важного, чем бы неприятели могли воспользоваться. Опрашивая писаря, они, благодаря непонятливости переводчика, переименовали писаря в секретаря князя Меншикова, срочную переписку – в депеши, а самый фургон – в карету светлейшего»[6 - Панаев А. Князь Александр Сергеевич Меншиков: 1853—1869. СПб.: Тип. Балашева, 1877, с. 29.].
В общем, получается так, что уважаемый британский профессор-историк всё-таки про сапоги Меншикова просто-напросто солгал, причём свою ложь ещё и ложными ссылками на источники попытался прикрыть.

Однако если доверять больше не Файджесу, а Безанкуру, Гоф-Калторпу и Панаеву, то выставленные в британском музее старые сапоги вполне могли бы принадлежать писарю Яковлеву, не так ли? И в таком случае смотрителям музея достаточно просто поменять в подписи к экспонату должность и фамилию бывшего владельца сапог, чтобы продолжать радовать своим трофеем взоры любопытных посетителей.
Впрочем, так называемые сапоги Меншикова вряд ли принадлежали даже и писарю Яковлеву.
Из вредности или по дотошности, но, образно говоря, следы этих сапог можно обнаружить в знаменитом французском «Жюрналь де Дам эт де Мод», то есть в дамском модном журнале, который издавался в Париже с 1797 по 1839 год. Сапоги точно такого же фасона, хорошо узнаваемые по двухцветному окрасу голенища и характерным хлястикам, впервые появляются на страницах журнала, если автор не ошибается, в 1802 году[7 - Costume Parisien. №418 // Journal des Dames et des Modes, №3 (7e. Annee) 15 Vendemiaire, an II [7 октября 1802].] и продолжают постоянно присутствовать примерно до 1816 года[8 - Costume Parisien. №1601.], после чего уступают место другим моделям мужской обуви.
Короче говоря, сапоги, принадлежавшие то ли Меншикову, то ли Яковлеву, считались писком парижской моды во времена Наполеона Бонапарта, то есть примерно за четыре десятка лет до Крымской войны.
Разумеется, аргументация со ссылкой на моду обладает минимальною убедительною силою, и сапоги фасона сорокалетней давности вполне могли бы присутствовать в гардеробе[9 - Кстати говоря, тот же Гоф-Калторп носил «Napoleon boots», то есть «сапоги Наполеона» – впрочем, это были обычные кавалерийские сапоги из чёрной кожи с высокими голенищами.] то ли писаря, то ли командующего. Однако если бы, например, во времена Гагарина какие-нибудь советские военные по моде 1920-х годов носили штиблеты с пуговицами, а сверху них ещё и кожаные гетры, то, согласитесь, выглядело бы это несколько неожиданным.

Расположенный практически в самом центре Лондона Музей британской армии демонстрирует в качестве трофеев Крымской войны русские пушки, русские ружья и сапоги русского командующего. У русских тоже есть трофейные британские ружья и пушки времён Крымской войны, – однако у них нет ни одной личной вещи, принадлежавшей британскому командующему.
Получается, что сапоги Меншикова являются главным британским трофеем Крымской войны 1854—1856 годов. И этот главный британский трофей, судя по всему, на самом деле принадлежал какому-то неизвестному стиляге времён Бонапарта.
В принципе это всё, что можно было бы сказать о результатах Крымской войны конкретно для Британии.

В таком случае, однако, возникает закономерный вопрос: зачем же Британия объявила войну России в 1854 году, если всё, чего Британия добилась, – это какие-то сомнительные сапоги? К тому же, как всем до сих пор известно, для Британии эта война была победной. Что же это за победа такая, которую даже в музее приходится изображать топорно состряпанной подделкой?
Для ответа на этот вопрос проще всего было бы, конечно, обратиться к школьным учебникам – ведь информация, вкладываемая в девственно-чистые детские умы государственными школами, по идее, должна максимально соответствовать действительности.
Однако для желающих освежиться школьными истинами эта задача может оказаться не такой уж и простой: на самом деле очень мало говорится о Крымской войне в современных школьных учебниках стран – основных участников этой войны.
О том, что такая война вообще была, не знают, например, французские[10 - Nemo J. Manuel d’histoire de France. Paris: La Librairie des Ecoles, 2007.] или итальянские[11 - Biagio Goldstein Bolocan. Chronos, vol. 2.] школьники.
А вот в британском учебнике Крымской войне посвящается целый абзац:

«Российская опасность затронула также Южную Европу и Ближний Восток. Британия опасалась, что Россия уничтожит слабую Османскую империю, которая контролировала Турцию и арабские страны. Это изменило бы баланс сил в Европе и создало бы опасность для морских и сухопутных путей Великобритании в Индию. Когда Россия и Османская Турция вступили в войну, Британия присоединилась к туркам против России в Крыму в 1854 году, чтобы остановить российскую экспансию в Азиатскую Турцию в районе Чёрного моря»[12 - «The Russian danger also affected south Europe and the Middle East. Britain feared that Russia would destroy the weak Ottoman Empire, which controlled Turkey and the Arab countries. This would change the balance of power in Europe, and be a danger to Britain’s sea and land routes to India. When Russia and Ottoman Turkey went to war Britain joined the Turks against Russia in Crimea in 1854, in order to stop Russian expansion into Asiatic Turkey in the Black Sea area» (McDowall D. An Illustrated History Of Britain. 21 impression. Harlow, 2006 (Printed in China), р. 145).].
Российский же учебник по истории косвенно подтверждает правоту британского:
«Активная внешняя политика России, с одной стороны, расширяла границы империи и способствовала росту её влияния в различных районах мира, а с другой – вызывала желание крупнейших европейских держав ограничить пределы этого влияния. В этих условиях их открытое столкновение с Россией становилось неизбежным»[13 - История России. 9 класс. Учебник для общеобразовательных организаций / Под ред. акад. РАН А. В. Торкунова. М.: Просвещение, 2016. Ч. 1, с. 96.].
Таким образом, для российских и британских школьников причина Крымской войны заключается в «активной внешней политике России», или же Russian expansion, а результатом этой войны является, соответственно, «ограничение пределов», то есть stop expansion. Ну, ещё и сапоги Меншикова в качестве французского трофея, экспонирующегося в британском музее.

Однако иногда общепринятая история на самом деле не совсем корректно отображает историческую действительность. Например, в предыдущей книге «Явное становится тайным» из серии «Миростолкновение» автор с помощью подтверждений от различных авторитетных источников указывает на ошибки общепринятой истории в том, что, дескать, целью Крестовых походов являлся Иерусалим, или что Великая французская революция 1789 года свергла феодализм, или что причиной индустриализации Британии были изобретения станков и либеральная система, а в Сибири когда-то давным-давно обитали страусы.
Кроме того, автор утверждает, что все эти ошибки общепринятой истории не возникли случайно, а являются результатом постоянной и кропотливой работы целых поколений высокопрофессиональных специалистов, которые методично год за годом, столетие за столетием занимаются одним-единственным делом: создают возможную, то есть виртуальную реальность. Эта реальность столь же возможна, как и сапоги Меншикова. Её действительно можно видеть, трогать, рассказывать о ней. Без преувеличения, эта созданная специалистами рукотворная реальность окружает всех нас повсеместно.
Единственное, чего нельзя делать в этой реальности, – сомневаться, потому что сомнения рано или поздно обязательно раскрывают секреты фокусов, на которых, собственно, и зиждется эта сотворённая реальность. И тогда становится понятным, что вся гигантская планомерная работа по созданию общепринятой возможной реальности проводилась (и по сей день проводится) исключительно для того, чтобы скрыть от общественного внимания некую сравнительно немногочисленную группу частных лиц, которые в настоящее время владеют привилегией контролировать выпуск практически всех денег в нашем мире – за исключением разве что кубинского песо и северокорейской воны.[14 - Что касается России, то в отличие от Госбанка Российской империи или Госбанка СССР, которые на 100% принадлежали Российскому государству, нынешний Центробанк России, по сути, является структурой Международного валютного фонда (IMF), который в свою очередь подчинён Федеральной резервной системе (FRS) – самому главному на планете частному банку.]
Таким образом, сейчас в руках этой сравнительно немногочисленной группы частных лиц сосредоточена практически вся власть на планете Земля. Причём эта власть имеется у них по одной причине: она перешла им по праву крови, то есть по наследству. Однако предкам этих частных лиц в своё время пришлось столкнуться с другой, на тот момент ещё не принадлежавшей им властью – российской.
Вот тогда и началась Крымская война.


Те самые «сапоги Меншикова» из экспозиции британского
Национального музея армии. Фото: nam.ac.uk


Джозеф Остин Бенвелл. «Холмы Альмы – Следующий день
после битвы» (1854). Обратим внимание на «карету
Меншикова» в центре композиции


Те самые «сапоги Меншикова» в журнале мод
за 1802 год: Costume Parisien. №418 //
Journal des Dames et des Modes, №3

Глава первая.
Издороваде Ребете
Какой же опасный человеческий резервуар эта Азия. Безопасность Европы возможна только в том случае, если мы продвинем европейскую границу до Урала. К западу от него организованного русского государства больше существовать не должно.
    Адольф Гитлер, 25 сентября 1941 г.
    Adolf Hitlers Monologe
    im F?hrerhauptquartier, 1980
После того как созданный в 1800 году на обломках государственного банка частный Банк Франции приступил к выпуску бумажных франков, у западноевропейских банкиров больше не оставалось своих внутренних врагов. Собственные суверенные государи были уничтожены, а их потомки, зафиксированные между молотом перманентных революций и наковальней либерализма, послушно исполняли свою роль в образе публичной власти.
Единственной угрозой для элиты западноевропейских посредников, то есть для банкиров, на тот момент оставалась Россия. Причём эта угроза для них была гораздо более опасной, чем может показаться на первый взгляд.
Во-первых, у России был рубль. Все без исключения западноевропейские деньги производились частными банками, которые тесно сотрудничали в рамках ограниченной ответственности и корпоративно формировали публичную политику на подконтрольных им территориях. Главный банк России взаимодействовал с западноевропейскими банками. Однако производитель рубля не входил в состав международной банковской корпорации, так как на 100% принадлежал российскому государству.
Поэтому ни один западноевропейский банкир не имел возможности напрямую посредством рубля влиять на российскую политику. Конкретно таким способом западноевропейская нулевая власть[15 - В господствующей ныне либеральной традиции краеугольным камнем является так называемый принцип разделения властей, согласно которому должны быть независимыми друг от друга четыре власти: 1) законодательная, 2) исполнительная, 3) судебная и 4) средства массовой информации. Вместе с тем либеральная традиция требует полного отсутствия государственного (то есть общественного) контроля над экономикой, которая якобы должна управляться мифической «невидимой рукою рынка». На самом деле экономическая власть, которая предоставляет контроль над всеми остальными ветвями власти, но при этом остаётся в тени общественного внимания, является основополагающей, то есть нулевой властью. Об этом подробно рассказано в книге «Явное становится тайным» из серии «Миростолкновение».] на Россию не распространялась.
Во-вторых, у России были собственные интересы. У каждого государства должны быть собственные интересы. Претворять в жизнь государственные интересы как раз и призвана публичная власть. Поэтому если различные государственные интересы в каком-либо вопросе не совпадают, то между различными публичными властями возникает конфликт.
Однако в условиях, когда публичные власти различных государств подчиняются одной и той же частной банковской корпорации, последнее слово в конфликте публичных властей всегда остаётся за корпорацией. Поэтому, например, объединяя силой оружия разрозненные итальянские государства в единое королевство Италия, Виктор-Эммануил II Савойский «забывает» включить в его состав свои собственные вотчины Савойю и Ниццу, безропотно позволяя Франции забрать их себе.
Российская публичная власть международной частной банковской корпорации не подчинялась в силу пункта первого. Поэтому государственные интересы России вступали в конфликт не с какими-либо иными государствами, а с руководящей этими государствами банковской корпорацией.
И в-третьих, от России до Индии было рукой подать. Напомним, что Индия на тот момент входила в состав Британской империи. Причём не просто входила – основу могущества Британской империи составлял именно индийский рынок, поглощающий львиную долю британских товаров.
Самый сильный в мире британский флот охранял этот рынок от возможных посягательств со стороны любого другого мощного государства. Когда Наполеон отправил свою армию в Индию, британский флот перерезал пути её снабжения[16 - Это случилось после разгрома французского флота в сражении при Абукире 1—3 августа 1798 года.] и не пропустил французов дальше Сирии.
Единственной страной, от которой в силу её географического расположения британский флот не смог бы защитить Индию, была Россия. Для всех более или менее посвящённых также было очевидно, что при желании изгнание британцев из Индии россияне могли бы устроить без крупномасштабного наступления своих сухопутных войск. Ненависть индусов к заморским обладателям «оптимального сочетания идей, культуры, институтов и технологии»[17 - Джоэль Мокир, уроженец Нидерландов, профессор экономики и истории Северо-Западного университета в штате Иллинойс (США), утверждает, что «Британии… удалось опередить остальную Европу благодаря оптимальному сочетанию идей, культуры, институтов и технологии, которое сделало возможным быстрый экономический рост». На русском языке его книга «Просвещенная экономика. Великобритания и промышленная революция 1700—1850 гг.» была опубликована Институтом Гайдара в 2017 году. Разумеется, Джоэль Мокир в своей книге обошёл вниманием тот факт, что быстрый экономический рост Британии в XIX веке абсолютно коррелируется с геноцидом населения Индии – главного конкурента экономики Британии. Об этом подробно рассказано в книге «Явное становится тайным» из серии «Миростолкновение».] была так велика, что даже сравнительно небольшая инициатива извне могла бы повторить страшный для британцев 1857 год[18 - В этот год началось знаменитое восстание индийских сипаев, сопровождавшееся массовой резнёй англичан.], только в больших масштабах с доведением до логического конца.
Как сказал Луи Жаколлио, известный в XIX веке французский писатель, путешественник и общепризнанный знаток Индии:
«В тот день, когда русские, пройдя Афганистан, выйдут в долины Гималаев и Верхней Бенгалии для того, чтобы изгнать англичан из Индостана, они тотчас же найдут на полуострове готовых союзников в количестве 25—30 миллионов мусульман, которые из жажды мести поднимутся по первому сигналу»[19 - «Le jour ou les Russes, franchissant l’Afghanistan, s’avanceront dans les plaines de l’Himalaya et du haut Bengale pour chasser les Anglais de l’Indoustan, ils auront une alliance toute prete qui, d’ellememe, s’offrira a eux: c’est celle des vingt-cinq ou trente millions de musulmans que compte la peninsule, et que le desir de la vengeance soulevera au premier signal» (Jacolliot L. Voyage au pays des perles. Paris, 1876, p. 29).].
Возможность подобной инфильтрации в Индию российского войскового подразделения наглядно продемонстрировала, например, всего лишь одна сотня кубанских казаков 1-го Уманского полка, которая под командованием сотника Василия Даниловича Гамалия весной 1916 года с боями прошла через горы и пустыни занятого турками Луристана и нанесла союзнический визит к британцам в Ираке, а после ещё и вернулась через те же горы обратно.
Между русскими позициями в персидском Керманшахе и британскими позициями в иракском Али-эль-Гарби по прямой было около двухсот километров, так что сотня Гамалия фактически преодолела примерно половину дистанции между, например, российским Термезом и британским Пешаваром[20 - Пешавар британцы захватили в 1849 году; район Термеза (Паттагиссар) находился под российским контролем примерно с 1868 года.].
Впрочем, русская армия совершала и более масштабные рейды по чужой и враждебной горной местности: например, в мае 1915 года конная группа генерала Шерпантье в составе двух драгунских и двух казачьих полков совершила рейд из Тебриза вокруг озера Урмия к озеру Ван – всего около полутора тысяч километров[21 - Елисеев Ф. Казаки на Кавказском фронте 1914—1917. М., 2010, с. 121.].
Кроме того, из России в Индию можно было пройти не только через Афганистан, но и через Персию, российское влияние в которой неуклонно возрастало начиная с петровского победоносного похода 1722—1723 годов. Кстати, обратим внимание на вполне иллюстративный факт: с 1879 года охрану персидского шаха и его семьи обеспечивала Персидская казачья бригада (в дальнейшем – дивизия) под командованием кадровых российских офицеров.
Очевидно, что в сложившейся стратегической ситуации, когда британцы своим последовательным захватом крайне ценной для них Индии внезапно сделали свою (самую сильную в мире) экономику практически беззащитной перед угрозой возможных активных действий со стороны суверенной России, единственным выходом для западноевропейской нулевой власти было превентивное уничтожение России либо как минимум лишение её суверенитета.

?
Первой подобной попыткой была так называемая Русская кампания 1812 года, предпринятая непобедимым Наполеоном Бонапартом совместно с войсками большинства стран континентальной Европы[22 - В составе наполеоновской Великой армии во вторжении в Россию, кроме собственно французов (300 тыс.), принимали участие подразделения из Германии (142 тыс.), Польши (100 тыс.), Австрии (40 тыс.), Италии (33 тыс.), Швейцарии (12 тыс.), Испании (5 тыс.), Португалии (2 тыс.) и Хорватии (2 тыс.). – Панкратов П. Армия Европы против России // Военно-исторический журнал. 1997. №3, с. 70—81.]. Огромная, более чем полумиллионная армия, закалённая в многочисленных боях, с запада пересекла российскую границу и вторглась в российские просторы. Полгода спустя всё ещё непобедимый Наполеон пересёк российскую границу с востока – но теперь уже без армии. В течение полугода куда-то исчезла на тот момент, несомненно, самая мощная войсковая группировка в истории человечества.
Даже для русских, которые были вынуждены принимать эту группировку на своей территории и непосредственно способствовать её исчезновению, результат их собственных усилий, по сути, оказался загадкой.
Как сказал поэт:
?
«Гроза двенадцатого года
Настала – кто тут нам помог?
Остервенение народа,
Барклай, зима иль русский Бог?»[23 - Из зашифрованного черновика 10-й главы «Евгения Онегина», позднейшая реконструкция (Пушкин А. С. Евгений Онегин. М.: Детгиз, 1934, с. 235).]
Просвещённые же европейцы, однако, никакой загадки во всём этом не усмотрели. Например, сам виновник торжества, Наполеон Бонапарт, так объяснял свою неудачу: «Холод, преждевременный холод и сожжение Москвы»[24 - «I asked to what he principally attributed his failure of that expedition. „To the cold, the premature cold, and the burning of Moscow“, replied Napoleon» (O’Meara B. E. Napoleon in exile; or, A voice from St. Helena. The opinions and reflections of Napoleon on the most important events of his life and government in his own words. Vol. 1. Philadelphia, 1822, p. 123).].
Почему-то на тот момент всех удовлетворило это объяснение – даже с учётом того, что своё отступление из Москвы непобедимый Наполеон начал 19 октября 1812 года. Ведь очевидно же, что октябрь – это самый пик русской зимы![25 - К слову, находясь ещё в Москве, ранним утром 19 октября 1812 года Наполеон отправляет письмо своему министру иностранных дел, герцогу Бассано: «…Армия на марше; завтра мы решили взорвать Кремль и идти на Калугу или Вязьму, чтобы прибыть до наступления холодной погоды и занять зимние квартиры. Всё остальное в порядке» (Correspondance de Napoleon Ier; publiee par ordre de l’empereur Napoleon III. T. 24. Paris, 1868, p. 275).] Впрочем, также очевидно, что холода в России губительно действуют на кого угодно, кроме самих русских.
Несмотря на первую неудачу, новое открытое вторжение западноевропейских армий в Россию произошло в 1854 году.

Сейчас это событие известно широким слоям населения, как Крымская война (она же – Восточная, она же – Русская). Также широким слоям населения известно, что в ходе этой войны англо-французские войска осадили и в конце концов захватили Севастополь.
Падение Севастополя фактически означало поражение России. После захвата города русским был предъявлен ультиматум о прекращении сопротивления, который они были вынуждены с унижением принять. После этого воюющие стороны подписали в Париже мирный договор на условиях победителей.

Для нашего читателя, знакомого с предыдущей книгой из серии «Миростолкновение», вероятно, не окажется неожиданным утверждение, что абсолютно всё сказанное выше о Крымской войне – полнейший бред.
Вопреки общеизвестным фактам, Севастополь, например, не был захвачен французами и британцами. Кроме того, тактическое поражение русской армии на Малаховом кургане никак не повлияло на условия Парижского мирного договора, которым эта война завершилась.
Для сторонних наблюдателей на момент окончания войны Россия явно не считалась проигравшей стороной, ибо, как сказано в одной грузинской летописи, современной описываемым событиям, «четыре государя вместе ополчились против великого царя Николая и три года воевали, но никакого ущерба не могли причинить, а он взял Карс»[26 - Сборник материалов для описания местностей и племен Кавказа. Тифлис, 1896. Вып. 21, с. 60. Сравните, как фраза практически с тем же содержанием звучит в нынешних учебниках истории: «В ноябре 1855 г. пала сильнейшая турецкая крепость Карс. Однако падение Севастополя предрешило исход войны» (Зуев М., Чернобаев А. (ред.). История России: Учебник для вузов. М.: Высшая школа, 2001, с. 183).].

Очевидно, что общепринятое восприятие Крымской войны, на самом деле в корне не соответствующее действительности, формировалось и укреплялось с вполне определёнными целями.
В эпоху большевиков в России было выгодно на примере якобы проигранной войны показать неэффективность и отсталость царской власти. Французам и англичанам было по умолчанию выгодно представлять себя доблестными победителями.
Для реальных инициаторов этой войны любая её мифологизация не только выгодна, но и непременно необходима: чем больше описание события не соответствует происходившему, тем меньше вероятность обнаружить в нём действительные мотивы и руководящие силы.
Ведь, как мы уже выяснили[27 - См. предыдущую книгу серии «Миростолкновение»: «Явное становится тайным».], неизвестность – первая и главнейшая заповедь власти номер ноль.
Таким образом, ни в коем случае не претендуя на истину в последней инстанции, однако доверяя собственным умозаключениям больше, чем общепринятым стереотипам, автор этой книги предлагает к сведению уважаемого читателя иную трактовку событий, связанных со второй западноевропейско-русской войной.
А начиналась эта война задолго до 1854 года и очень далеко от Крыма.

Однажды в 1798 году некий албанец Мехмет Али, торговец табаком из северогреческого города Кавала, по зову Блистательной Порты во главе небольшого отряда ополчения прибыл в Египет воевать против французского экспедиционного корпуса, который в то время пытался пробиться посуху в Индию. На следующий год в сражении при Абукире новоиспечённый командир вроде бы даже проявил себя, чуть не погиб вместе с большинством участвовавших в этом бою турок, но благополучно нашёл спасение на британском корабле. Однако, судя по всему, Мехмету Али в Египте понравилось, и он решает стать местным политиком.
На тот момент политическая борьба в турецких провинциях обычно проходила в формате массовой резни оппонентов, в чём Мехмет Али с помощью своих земляков весьма преуспел. Кроме того, на честолюбивого албанца обратили внимание французы, которые к тому времени по договорённости с британцами уже покинули Египет. В общем, в один прекрасный момент у Мехмета Али совершенно кстати оказались лишние семь с половиной миллионов франков, которых в аккурат хватило, чтобы наконец-то купить должность египетского наместника[28 - «Французский консул Дроветти поддерживал его дело перед турецким адмиралом, перед французским послом при Порте; он отнял у [мамелюкской] партии Эльфи двадцать пять человек французов, служивших в его войске. В конце концов Порта убедилась, что мамелюки слишком разъединены для того, чтобы можно было в чём-либо рассчитывать на них. Новый фирман восстановил Мехмета наместником за принесённый им подарок в 7 500 000 франков» (Лависс Э., Рамбо А. (ред.). История XIX века. М., 1907, с. 107).].
Что характерно, новый глава местной власти при этом начинает активно препятствовать проникновению в Египет британцев, и наносит поражение бывшим своим спасителям, в 1807 году дерзнувшим высадиться на его территории.

Пока Мехмет Али с помощью денег европейцев занимался укреплением своей власти в египетском пашалыке, произошло ещё несколько знаковых событий.
В 1809 году британцы заключили соглашение с персидским шахом, согласно которому Персия обязалась не пропускать через свою территорию какие-либо иностранные (читай – русские) войска в сторону Индии. Взамен британцы обещали ежегодно выплачивать шаху солидную денежную субсидию, а также снабжать его армию вооружением и военными специалистами. Более того, они даже убедили шаха напасть на Россию, и летом 1812 года персидская армия, подкреплённая британскими офицерами и британским оружием, захватывает Ленкорань и Аркиван[29 - Населённые пункты на территории нынешнего Азербайджана.].
Однако русские, несмотря на происходящее в это же время вторжение Наполеона (злейшего врага британцев, кстати), находят силы для контрнаступления, разбивают шахскую армию при Асландузе, пленяют британских офицеров[30 - «In June 1812, Brigadier-General Sir John Malcolm accompanied by 350 British officers and warrant officers arrived in Persia on ships that also carried 30 thousand rifles, 12 cannons, and woolen cloth for uniforms of the sarbazes. It was these British servicemen, weapons, and assets that allowed Abbas Mirza to organize the last march of the war. In August 1812, the Persians captured Lenkoran and Arkivan; in October, they were crushed at Aslanduz. A large group of British supporting officers was taken prisoner; one was killed. The Russian side learned their names and ranks» (Kuznetsov O. The Treaty of Gulistan: 200 years after // The Caucasus & globalization, vol. 7, issue 3—4, 2013, p. 151); «В июне 1812 года бригадный генерал сэр Джон Малкольм в сопровождении 350 британских офицеров и прапорщиков прибыл в Персию на кораблях, которые также привезли 30 тысяч винтовок, 12 пушек и шерстяную ткань для обмундирования сарбазов [персидских пехотинцев]. Именно эти британские военнослужащие, оружие и материальные средства позволили Аббасу Мирзе организовать последний поход в войне. В августе 1812 года персы захватили Ленкорань и Арчиван; в октябре они были разгромлены при Асландузе. Большая группа британских офицеров была взята в плен, один из них был убит. Российская сторона узнала их имена и звания».], после чего штурмуют Ленкорань и, наконец, в карабахском селении Гюлистан заключают мир, по которому к России присоединяется всё Закавказье: Дагестан, Картли, Кахетия, Мегрелия, Имеретия, Гурия, Абхазия, а также азербайджанские ханства – Бакинское, Карабахское, Гянджинское, Ширванское, Шекинское, Дербентское, Кубинское и часть Талышского.
Но, как говорится, урок оказался не впрок: вновь подкреплённая британским оружием и офицерами персидская армия летом 1826 года (то есть через полгода после провальной попытки мятежа так называемых декабристов) без объявления войны опять вторгается в российское Закавказье, по пути вырезая армянские селения.
Однако вскоре опять начинается контрнаступление русской армии, которое завершается взятием персидского Тебриза. В начале 1828 года в окрестностях этого города был подписан мирный договор, устанавливающий новую русско-персидскую границу теперь уже по реке Аракс.
Одновременно с этим Турция под давлением французов также начинает войну с Россией, для начала перекрывая пролив Босфор для прохода русских кораблей.
На море эта война запомнилась подвигом маленького русского брига «Меркурий», который в одиночку отбился от двух турецких линкоров[31 - Впрочем, был ещё и позор фрегата «Рафаил», который сдался туркам без боя всего за два дня до случая с «Меркурием». С той поры русские военные корабли никогда больше не назывались «Рафаилами».]. На суше русская армия после трёхдневной осады берёт штурмом крепость Карс в азиатской части Турции, а в её европейской части занимает Адрианополь[32 - Современный город Эдирне.], расположенный в 235 километрах от Константинополя. На тот момент Адрианополь официально считался столицей Османской империи. Осенью 1829 года в окрестностях этого города подписывается мирный договор, устанавливающий новую русско-турецкую границу и, кроме прочего, передающий в состав России города Анапа и Поти.

Наступает 1830 год. Во Франции в этом году происходит вооружённый переворот, в результате которого король Карл X бежит из страны, а его место с помощью британцев занимает новый «революционный» король Луи-Филипп I. Свергнутого короля не спасла даже весть о победе французских войск в Алжире, которая была получена в столице за три недели до переворота.
Дело в том, что французское правительство ещё с революционных времён задолжало алжирским купцам семь миллионов франков за поставки продовольствия. Время шло, деньги не возвращались, французский консул вёл себя нагло, и горячий алжирский наместник[33 - Алжир, как и Египет, в то время являлся провинцией Османской империи.] в конце концов не выдержал и съездил этому консулу по физиономии. Так сказать, начал выбивать долг в буквальном смысле слова.
Франция, естественно, возмутилась и в ожидании сатисфакции направила свой военный флот блокировать алжирское побережье. Однако спустя два года выяснилось, что алжирские пираты и купцы к этой блокаде были совершенно андифера?
, то есть безразличны. Более того, когда французский линкор «Прованс» под парламентёрским флагом привёз алжирскому наместнику ультиматум, алжирец не только выгнал французского посланника, но и приказал обстрелять линкор, на котором тот прибыл.
А дальше произошло нечто весьма любопытное. Вот что рассказывает современник:
«Это оскорбление французского флота, это нарушение международного права не могло остаться не отомщённым. Между тем князь Полиньяк [французский премьер] напал на несчастную мысль доставить удовлетворение французской чести оружием Мегмета-Али, вице-короля египетского. Французское правительство предложило Мегмету-Али овладеть Алжиром и обещало потом признать его законным владетелем. Вице-король был очень склонен принять это предложение. Он требовал от Франции десять миллионов субсидий, которые ему были обещаны, и уже начал свои вооружения, когда Порта узнала о его намерении и расстроила его своим решительным противоречием»[34 - Рохау А. История Франции от низвержения Наполеона I до восстановления империи / Пер. с нем. СПб., 1865. Ч. 1, с. 241—242.].
Проще говоря, французы попытались нанять одного турецкого губернатора, чтобы тот в их интересах развязал войну против другого турецкого губернатора. Причём эта сделка, заключённая по обоюдному согласию сторон, в последний момент была сорвана из-за вмешательства третьей стороны.
При этом очевидно, что третьей стороной никак не мог быть упомянутый турецкий султан: во-первых, для Парижа турецкий султан не указ, а скорее наоборот; во-вторых, для египетского наместника турецкий султан тоже был не указ, так как вскоре наместник пойдёт смещать султана с престола. Поэтому мы склонны считать более близкими к истине слова британского консула в египетской Александрии, прозвучавшие в разговоре с российским посланником:
«Когда французы собирались в Алжир, то они предлагали собственно паше [Мехмету Али] предпринять эту экспедицию и покорить Алжир, обещаясь дать ему десять линейных кораблей; после же предложили ему только сумму, равнявшуюся оценке десяти кораблей. Паша отозвался тогда, что он, без согласия Англии, не примет участия в этой войне»[35 - Муравьёв Н. Русские на Босфоре в 1833 году. М., 1896, с. 136.].
Итак, британцы запретили Мехмету Али совершить поход на Алжир, и поэтому низвергать алжирского дея и заменять его французским губернатором пришлось французам самостоятельно – что, как уже было упомянуто, не помогло королю Франции удержаться на собственном троне.

Следует иметь в виду, что вся известная история Мехмета Али изобилует ситуациями, в которых он поочерёдно выступает то на стороне французов против англичан, то на стороне англичан против французов, то вообще против французов и англичан вместе взятых. При этом костяк армии Мехмета Али составляли французские и британские офицеры[36 - Более того, командующим армией Мехмета Али был генералиссимус Сулейман-паша – он же наполеоновский полковник Жозе Антельм Сев.], вооружалась и снабжалась эта армия также французами и британцами, а при возникновении какого-либо внешнего конфликта покровителями Мехмета Али неизменно выступали правительства Франции и Британии[37 - «L’armee de Mehemet-Ali est devenue un objet de predilection pour l’Europe, parce qu’il a des officiers europeens a son service, parce que chaque voyageur en obtient toutes les informations dont il veut tirer le plus grand parti, parce qu’une grande nation s’est laissee entrainer a le prendre sous son patronage, et qu’un habile gouvernement le trouve utile a ses propres desseins…» (Urquhart D. Le Sultan et le Pacha d’Egypte. Paris, 1839, p. 36—37); «Армия Мехмет-Али стала излюбленным объектом для Европы, потому что на её службе находятся европейские офицеры, потому что каждый путешественник получает всю информацию, из которой он может извлечь максимальную пользу, потому что великая нация позволила себе взять его под своё покровительство, и умелое правительство считает его полезным для своих собственных целей».].
На самом деле в этом нет противоречия: Мехмет Али являлся непосредственным инструментом той же силы, инструментами которой были правительства Франции и Британии. Поэтому, образно говоря, если эти инструменты иногда сцепливались и мешали друг другу, то, как бы это ни выглядело, на самом деле ничего страшного не происходило – все инструменты оставались в одних руках. Главное, чтобы они ни в коем случае не пытались навредить самому хозяину.
При этом очевидно, что Мехмету Али пришлось отказаться от возможности заработать на алжирской войне по той причине, что хозяева Мехмета Али на тот момент имели для него другое, более ответственное задание.

Примерно в то же самое время, когда алжирские пушки стреляли по линкору «Прованс», озадачивая французов, русская армия генерала Дибича[38 - Граф Иван Иванович Дибич-Забалканский (1785—1831), до поступления на русскую службу Ганс Карл Фридрих Антон фон Дибич-унд-Нартен, – русский полководец прусского происхождения, генерал-фельдмаршал (1829), последний полный кавалер ордена Св. Георгия. Благодаря превентивным мерам Дибича против так называемых «декабристов» в 1826 году великий князь Николай Павлович решился занять русский престол вместо своего брата цесаревича Константина.]перешагнула через Балканы и уже приближалась к турецкой столице, принуждая султана к заключению мирного договора. И это было недопустимо с точки зрения одной крайне влиятельной и заинтересованной стороны. Война против России обязательно должна была продолжаться, поэтому вместо выбывшего из игры турецкого султана на поле выводился запасной игрок – Мехмет Али Египетский.

Следует отметить, что к тому моменту армия и флот наместника по всем статьям превосходили войска его сюзерена. Согласно различным источникам, у Мехмета Али было от 70 до 200 тысяч сухопутных войск и до 60 боевых кораблей. Войска эти имели современное вооружение[39 - «Not only was the army modernized and streamlined, but it was also armed with up-to-date weaponry» (Marsot A. A History of Egypt From the Arab Conquest to the Present. Second edition. 2007, p. 68); «Армия [Мехмета Али] была не только модернизирована и вышколена, но и вооружена современным оружием».], командовали ими в основном кадровые европейские офицеры[40 - «…Приезжал ещё… капитан одного египетского линейного корабля, англичанин Прессик. Он говорил, что в молодости своей когда-то был записан в нашей морской службе гардемарином в Балтике; но не объяснил, каким случаем из неё выбыл. Служив после того в английском флоте, он командовал судном в сражении под Наварином, и неизвестно мне какими судьбами перешёл после того в службу к Паше» (Муравьёв Н. Русские на Босфоре в 1833 году. М., 1896, с. 93).]. Причём не только командовали: например, после разгрома русской армией польского мятежа 1830 года множество бежавших из Польши рядовых инсургентов внезапно оказались под египетскими знамёнами[41 - После разгрома русской армией венгерского мятежа 1848 года точно так же поступили венгерские инсургенты, присоединившись к этим полякам.].
Осенью 1831 года египетская армия Мехмета Али вторгается в Сирию (на тот момент – турецкую провинцию) и начинает продвигаться в направлении столицы Турции.
В учебниках истории рассказывается, что Мехмет Али выступил против султана якобы с целью получить независимость Египта, чтобы его потомки наследовали власть в этой стране. Однако турецкие провинции, включая Египет, на тот момент уже были фактически независимыми, находясь на полном самообеспечении и поддерживая отношения с метрополией лишь ежегодной передачей в Константинополь определённой денежной суммы[42 - «…Власть султана давно уже носила призрачный характер. Порта была довольна, если наместники… пашалыков пересылали в столицу установленные для них суммы дани, и почти не вмешивалась в их внутренние дела» (Новичев А. История Турции. Новое время. Ч. 1 (1792—1839). Л., 1968. Т. 2, с. 182).]. Очевидно, что поход на Константинополь был организован Мехметом Али не для того, чтобы ещё прочнее утвердиться в Египте. Во всяком случае, не для этого западноевропейские правительства вооружали его армию, а главный хозяин пополнял её ряды профессиональными наёмниками с боевым революционным опытом.
После победы над султаном Мехмет Али должен был заняться самым главным делом своей жизни (как это виделось его хозяевам) – воевать против России[43 - «Mehemet-Ali s’est efforce d’obtenir la sanction de l’Angleterre, de la France et de l’Autriche, a sa declaration d’independance. Dans une note officielle adressee a ces trois cabinets… propose, si les puissances consentent a le reconnaitre souverain independant, de vouer tous ses soins a mettre sur pied une armee considerable (150,000 hommes) qu’il tiendraite a leur disposition contre la Russie» (Urquhart D. Le Sultan et le Pacha d’Egypte. Paris, 1839, p. 77—78); «Мехмет-Али стремился получить согласие Англии, Франции и Австрии на провозглашение независимости. В официальной записке, адресованной этим трём правительствам… он предлагает, если державы согласятся признать его в качестве независимого суверена, посвятить все его усилия созданию значительной армии (150 000 человек), которую он будет держать в их распоряжении против России».]. Из всех армий, которые западноевропейские банкиры могли бы выставить против суверенного русского царя, армия Мехмета Али на тот момент являлась наиболее боеспособной, и поэтому именно она была направлена в сторону российских границ.

В начале 1830-х годов фронт разгорающейся войны против России простирался от берегов Балтики до берегов Каспия.
На западном участке этой линии противостояния основным застрельщиком традиционно выступала Польша. В конце 1829 года там начинается очередное так называемое «восстание» против русских «поработителей» – тех, кто предоставил полякам наибольшие во всей Российской империи политические и экономические свободы.
Между прочим, одним из признаков этих свобод был Банк Польский, основанный указом императора Николая I в начале 1828 года. Банк был, естественно, государственным, уставной фонд получил из средств российской казны, однако выпускал в обращение не российские рубли, а польские злотые. Кроме того, польские управляющие этого банка подчинялись не российскому наместнику, а польскому Сейму.
Всего на момент упомянутого «восстания» Банком Польским было эмитировано 36 миллионов злотых в монетах и ассигнациях. Из этого количества непосредственно мятежникам было передано 7 миллионов злотых.
Кроме собственных денег, польский банк в распоряжение мятежников передал ещё 160 миллионов злотых (4 миллиона фунтов стерлингов по курсу), полученных из Британии[44 - «W 1828 r. w obiegu znajdowalo sie 36 mln zlp w biletach i monetach, co stanowilo okolo 9 zlp na jednego mieszkanca… Szczegolnie istotna byla rola Banku Polskiego w czasie wojny polsko-rosyjskiej w 1831 r. Rzad Narodowy za posrednictwem Banku uzyskal w Anglii pozyczke na zakup materialu wojennego w wysokosci 4 mln funtow, tj. 160 mln zlp» (Jezierski A. Historia gospodarcza Polski. Key Text Wydawnictwo, 2010, s. 133).]. Таким образом, британцы «одолжили» полякам денег почти что в пять раз (!) больше, чем поляки даже теоретически когда-либо могли бы вернуть. И конечно же, не может быть никаких сомнений, что это была чисто коммерческая сделка, а не финансирование антироссийского мятежа.
Кроме поляков и одновременно с ними резко активизировались черкесы на черноморском побережье Кавказа и начали массово нападать на русские крепости.
Тогда же имам Гази-Мухаммад поднял против русских знамя газавата в Дагестане[45 - Имам Гази-Мухаммад в 1832 году погибнет в бою против русских. Уцелевший в том же бою Шамиль после скажет прилюдно, что Гази-Мухаммад перед смертью назначил своим преемником Гамзат-бека. В свою очередь новый имам Гамзат-бек назовёт своим преемником Шамиля. Спустя два года Гамзат-бека зарежут прямо в мечети, после чего имамом закономерно станет Шамиль. Хаджи-Мурат, один из убийц Гамзат-бека, по удивительному совпадению окажется в дальнейшем «правою рукою» Шамиля.].
В самой России также внезапно стало неспокойно: начались холерные бунты.
Первый такой бунт случился 3 июня 1830 года, что характерно, на главной базе Черноморского флота – в Севастополе. К тому времени в городе в течение двух лет действовал противочумный карантин, и это доставляло массу неудобств населению города. Кроме того, причиной для недовольства были различные злоупотребления военных и гражданских чиновников, в частности – коррупция и казнокрадство. В конце концов жители одного из окраинных районов города, Корабельной слободки, собрались в три боевых отряда, несколько дней учились ходить строем и обращаться с оружием, а потом с разных направлений вошли в центр города и убили генерал-губернатора Сталыпина.
И если покажется, что происшедшее выглядит скорее как организованная диверсия, а не стихийный бунт, то действительно «какая-то определённая группа, именовавшая себя „Доброй партией“, существовала и играла руководящую роль в подготовке и проведении Севастопольского восстания»[46 - Полканов А. Севастопольское восстание 1830 года…, с. 68. И там же, на с. 58: «Арестованные за вооружённое сопротивление лица – утверждали, что к сему были побуждаемы приходящими людьми, кои советовали им защищаться против делаемых карантинными чиновниками насилий».].
Обратим внимание на то, какими именно словами эти «добрые партийцы» уговаривали севастопольцев примкнуть к организованной ими провокации:
«Жители Корабельной слободки умирают с голода, всех их хотят истребить или сослать в Сибирь, и поэтому они решили взбунтоваться, что, как возмущение начнётся, в нём примут участие татары и арнауты (балаклавские греки) и, кроме того, турки пришлют из Константинополя свой флот, о чём им в своё время дано знать»[47 - Там же, с. 69.].
В общем, всё как обычно: «заграница нам поможет».
Похожие волнения произошли в Тамбове, Старой Руссе и даже в Санкт-Петербурге:
«…возбуждённые толпы громили полицейские управления и казённые больницы, убивали чиновников, офицеров, дворян-помещиков»[48 - Холерные бунты // Большая советская энциклопедия [в 30 т.]. 3-е изд. М.: Советская энциклопедия, 1969—1978. Т. 28, с. 335.].

Однако вернёмся к Мехмету Али. Пройдя с боями через Сирию, его армия вторглась в турецкую Анатолию, где в конце декабря 1832 года разгромила войска султана. Путь на Константинополь был открыт, и в скором его падении уже никто не сомневался.
Вместе с тем в российской столице прекрасно понимали, что произойдёт далее. Как сказал император Николай I,
«…с завоеванием Царьграда мы будем иметь в соседстве гнездо всех людей бесприютных, без отечества, изгнанных всеми благоустроенными обществами. Люди сия не могут остаться в покое; они ныне окружают Мегмед-Али-пашу, наполняют флот и армию его… Мои крымские татары, доселе всегда спокойные, ныне тревожатся; между ними распущены песни с пророчествами о скором прибытии Мегмед-Али-паши, как заступника православных мусульман. Я прежде обходился шестью батальонами в Крыму, теперь же этого мало»[49 - Муравьев Н. Н. Русские на Босфоре…, с. 10—11.].
Западноевропейская пресса деятельность Мехмета Али тогда скромно именовала «революцией в Египте». Очевидно, российские власти прекрасно были осведомлены, кем на самом деле являлись «революционеры» в армии Мехмета Али.
В том, что являлось конечной целью для этой армии, также не было сомнений: начиная с осени 1832 года египетские эмиссары[50 - «В ноябре месяце были взяты крессирами нашими два судна, отправленные от агента паши египетского. На одном из сих кораблей находилась весьма значительная особа, служащий уже двенадцать лет в армии египетского паши в звании полковника <…>; другие агенты… были схвачены в Феодосии в генваре месяце и, наконец, в Ногайске взяты… переписка с горцами, прокламация Ибрагим-Паши и воззвание его повсюду в Крымском полуострове» (Зайцев И., Крол А. «Вражьи рифмы»…, с. 100—101).] зачастили в Крым.
Вместе с тем крымские татары начали массово скупать оружие и порох[51 - «…уведомив его также о брожении умов в Крыму, о молве, песнях и пророчествах, распущенных между крымскими татарами, о скором прибытии к ним египетского паши и об открытом у них каком-то заготовлении пороха, о коем я слышал на станциях и от посторонних лиц» (Муравьев Н. Н. Русские на Босфоре…, с. 24).]. На всех крымских базарах и в мечетях бесплатно раздавались специальные песенники, в которых героический египетский наместник «содействием Господним сего москова завладею»[52 - Зайцев И., Крол А. «Вражьи рифмы»…, с. 102.].
Особая роль в подготовке мятежа в Крыму отводилась местному мусульманскому духовенству, которое должно было выступить в качестве агитаторов и организаторов боевых отрядов крымских татар. При этом вербовка будущих крымско-татарских повстанцев проводилась старым проверенным способом – своевременным и достаточным финансированием. Как сказал один мулла, «Мегмет Али паша скоро будет в Крыму… Мегмет Мурза, Адиль Бей… все согласны и рады сему случаю и приходу Мегмета Али паши… Хотя с татарами трудно будет, но деньгами можно всё делать»[53 - Там же, с. 93.].

В общем, получалась любопытная ситуация: турецкому султану, который ввиду недавней русско-турецкой войны никак не мог считаться союзником России, угрожал египетский паша, чьи интересы с российскими вроде бы вообще не пересекались. При этом сам конфликт между пашой и султаном выглядел как борьба за власть внутри Блистательной Порты. Однако было очевидно, что после захвата Константинополя египетский паша станет проблемой уже непосредственно для России, причём эта проблема окажется гораздо опаснее, чем турецкий султан.
Поэтому россияне, дабы не воевать с более эффективным противником, решили поддержать менее эффективного.

Первого января 1833 года в порту Александрии, без салюта флагу наместника, бросает якорь русский фрегат, на котором в египетскую столицу прибывает специальный представитель Николая I. Этот представитель получает аудиенцию у Мехмета Али и на словах передаёт ему послание от императора: «Государь желает, чтобы вы немедленно прекратили кровопролитие и покорились султану».
Мехмет Али, недолго думая (а точнее, будучи лишённым этим визитом возможности манёвра), тут же при российском посланнике отправляет приказ своим войскам в Турции: прекратить дальнейшее продвижение на Константинополь[54 - Муравьев Н. Н. Русские на Босфоре…, с. 108.]. И его войска действительно остановились. То, чего не могла добиться вся султанская рать, свершилось после одной только фразы, произнесённой от имени императора России.
Однако в Санкт-Петербурге прекрасно понимали, что Мехмет Али в своих начинаниях всего лишь пешка, исполнитель чужой воли. Поэтому было необходимо, чтобы египетский наместник не получил от своих хозяев нового указания возобновить наступление. И тогда произошло следующее:
«Из-за горы, закрывающей верхнюю часть [Босфорского] пролива, явился в заливе Беюг-дэре величественный корабль с русским флагом. Вслед за ним плыл другой, там третий, и в самое короткое время залив покрылся военными судами, которые бросили якорь перед нашим дворцом [посольством России], в виду французской и английской миссий… Внезапное появление наших судов крайне поразило турок, и недружелюбные нам миссии едва верили тому, что у них перед глазами происходило»[55 - Там же, с. 184.].

Прибытие в Константинополь отряда военных кораблей Черноморского флота было изящной и многогранной акцией.
Во-первых, этим демонстрировалось намерение России силою оружия защищать турецкого султана от египетского паши. Один только этот факт являлся бы мощным аргументом в любых дальнейших переговорах между Санкт-Петербургом и Константинополем.
Во-вторых, для Мехмета Али было создано весомое обоснование оставаться в бездействии, если его будут понуждать к наступлению[56 - «Мегмед-Али, недовольный предложением Французов [продолжать наступление на Константинополь], разбранил находившегося при нём консула их Мимо, до того времени подстрекавшего его к завоеваниям, и отвечал Руссену [послу Франции], что он верно не знает цели своего правительства» (там же, с. 223).].

И в-третьих, военное присутствие русских на Босфоре предположительно могло вызвать какие-либо ответные шаги со стороны западных европейцев и тем самым обнаружить их непосредственную причастность к попытке свержения султана.
Этот план отлично сработал по всем направлениям. Мехмет Али вскоре вообще прекратил воевать. Он получил Сирию и Палестину под своё управление вместе с гарантиями перехода власти в Египте его потомкам[57 - Прапраправнук Мехмета Али, ныне здравствующий король Фуад II, был свержен с престола 18 июня 1953 года, после чего Египет стал республикой. При этом вполне вероятно, что Фуад II не является биологическим потомком Мехмета Али, так как ведёт свой род от Ибрагима – который, согласно некоторым источникам, приходился наместнику не сыном, а пасынком.], после чего продолжил карьеру наместника в Османской империи.
Любопытно получилось с западными европейцами. Вначале турецкий премьер (не султан) стал требовать, чтобы отряд русских кораблей ушёл из Константинополя в болгарские порты: дескать, если египтяне всё-таки перейдут в наступление, то русский флот успеет вернуться оттуда. Начальник отряда адмирал Лазарев, однако, отказался уходить, сославшись на сильный встречный северный ветер. Потом выяснилось, что на самом деле убрать флот требовали англичане и французы, которым для этого пришлось раскрыть свои карты перед турками:
«Вице-адмирал Руссен [французский посол] грозился им [турецкому правительству], что если они примут наше содействие, то он подвигнет Ибрагим-пашу [командующего египетскими войсками в Турции] к новым наступательным движениям… Ветер всё дул с севера, эскадра не трогалась»[58 - Муравьев Н. Н. Русские на Босфоре…, с. 187.].
В общем, после такого каминаута турки перестали пропускать французские корабли в Босфор, отгоняя их выстрелами своих береговых батарей[59 - «Французская шхуна, с депешами к послу Руссену, хотела пройти через Геллеспонский пролив вопреки запрещению турок, почему с батарей Дарданельскаго замка пущено по ней три ядра; шхуна остановилась, и посланный прибыл в Царьград на лодке… Выстрелы эти остались без последствий» (там же, с. 337—338).].
И самое главное: вскоре между Россией и Турцией был заключён союзный оборонительный договор – так называемый Ункяр-Искелесийский.

Здесь необходима небольшая ремарка относительно того, почему мы используем уточнение «так называемый».
Дело в том, что этот договор с султаном был подписан в Константинополе специально прибывшим российским представителем – графом Орловым, имевшим широчайшие полномочия. Очевидно, что в соответствии с общепринятой практикой это международное соглашение в средствах массовой информации, учебниках и прочих источниках должно именоваться Константинопольским.
Что же касается собственно топонима Ункяр-Искелеси (Султанская Пристань) – так называлась местность на азиатском берегу близ Константинополя, где с 1 апреля по 28 июня 1833 года располагался лагерь российских войск, прибывших для защиты султанской столицы от Мехмета Али. Причём случилось подобное уже не в первый раз:
«Долина сия… памятна ещё тем, что в 1799 году стоял на ней лагерем С.-Петербургский гренадерский полк генерала Бехметьева. Полк сей был в числе десантных войск, ходивших тогда в Средиземное море на судах адмирала Ушакова»[60 - Там же, с. 218. Напомним, что при Павле I был заключён первый в истории союзный договор между Россией и Турцией. Тогда извечных вроде бы противников объединила борьба против Наполеона.].
Кроме прочего, достоинством этого месторасположения было то, что лагерь находился как раз напротив резиденций французского и английского послов, расположенных в Бююкдере, местечке на противоположном берегу Босфора:
«Прибыл второй десантный отряд, состоявший из 3-й бригады 26-й пехотной дивизии. Войска прибыли на военных кораблях, составлявших третью эскадру Черноморского флота, под командою контр-адмирала Стожевского. Огромный трёхдечный корабль „Париж“, на коем находился адмирал, случайно бросил якорь против самых окон дома французской миссии. Войска второго отряда приняты султаном с тем же дружелюбием, как и предшествовавшие»[61 - Там же, с. 279.].
Вопреки распространённому мнению (повторённому, кстати, и в «Большой советской энциклопедии»), в Ункяр-Искелеси дворца султана (в котором якобы и был подписан договор) не было. Однако султан Махмуд II приезжал в Ункяр-Искелеси, чтобы посетить лагерь русских войск, причём дважды – как по прибытии десанта, так и на прощание. На первом смотре он даже поприветствовал стройные ряды солдат на чистом русском языке: «Издороваде ребете!»[62 - «Мушир записал турецкими буквами обыкновенное приветствие нашим солдатам, и изъявление им удовольствия от начальников: „здорово ребята; спасибо ребята“. Султан хотел вытвердить слова эти и сказать их перед войсками по-русски. Ахмед-паша сам долго трудился над выговором их; но как в турецком языке нет слов, начинающихся с двух согласных букв, то он, произнося записанные речи, выговаривал: из-дорово, ис-пасибо; а на другой день оказалось, что выучил султана говорить: издороваде ребете» (там же, с. 304).]

?
Заключённый между Россией и Турцией оборонительный договор стал называться Ункяр-Искелесийским (а не Константинопольским) с подачи тогдашней западноевропейской прессы – таким образом намекалось, что договор, дескать, был подписан турками исключительно под угрозой штыков русских войск (которые, кстати, в момент заключения договора грузились на корабли для возвращения домой). К сожалению, этот пропагандистский ход оказался успешным, и название прижилось даже в русскоязычной традиции[63 - Например, в сборнике Юзефовича «Договоры России с Востоком политические и торговые», изданном в 1869 году в Петербурге, на с. 90 можно обнаружить «Трактат, заключённый в Ункяр-Искелесси, 26 Июня 1833 г.», хотя непосредственно в тексте трактата указано действительное место его подписания: Константинополь.].
Российско-турецкий договор 1833 года являлся для России обязательством в случае обращения Турции предоставлять ей военную помощь[64 - Ст. III договора: «Его Величество Император Всероссийский, в случае если бы представились обстоятельства, могущие снова побудить Блистательную Порту требовать от России воинской и морской помощи, <…> обещает снабдить сухим путём и морем таким количеством войск и сил, какое обе Высокие Договаривающиеся стороны признают нужным».]. Взамен Турция обязалась по требованию России закрыть Дарданельский пролив для военных кораблей любой иностранной державы[65 - Отдельная и секретная статья договора: «Блистательная Порта Оттоманская взамен помощи, которую она в случае нужды обязана подавать, <…> должна будет ограничить действия свои в пользу Императорского Российского двора закрытием Дарданельского пролива, то есть не дозволять никаким иностранным военным кораблям входить в оный под каким бы то ни было предлогом».].
На сегодняшний день это соглашение является, по сути, высшим достижением российской дипломатии относительно статуса Черноморских проливов. Причём, как отметил очевидец событий 1833 года, «мы распространяли влияние своё – без кровопролития, и овладевали проливами – без победы»[66 - Муравьев Н. Н. Русские на Босфоре…, с. 206.].

Оборонительный союз России и Турции был заключён на восемь лет, до 1841 года. Впрочем, предусматривалось продление действия договора (ст. V): «Обе стороны до истечения означенного срока войдут во взаимные переговоры относительно возобновления сего Трактата сообразно положению дел того времени».
Однако положение дел со временем изменилось: в 1839 году скончался заключивший договор султан Махмуд II. Вскоре после этого новый султан Абдул-Меджид I начинает войну с Мехметом Али и при помощи подразделений британской армии вытесняет египтян из Сирии. Судя по всему, хозяева слили несостоявшегося завоевателя Крыма в обмен на восстановление лояльности султана.
В общем, взамен утратившего силу русско-турецкого договора в 1841 году Россией, Англией, Францией, Австрией, Пруссией и Турцией была подписана Лондонская конвенция о проливах, согласно которой в мирное время Босфор и Дарданеллы объявлялись закрытыми для прохода военных кораблей уже всех держав (включая и Россию).
В принципе, для России это соглашение продолжало оставаться выгодным, так как гарантировало безопасность её южных границ от нападения со стороны Британии и Франции, имевших сильные флоты.
К сожалению, как показали дальнейшие события, эти гарантии оказались сугубо формальными.


Дэвид Робертс, Луи Гаг.
«Опрос Мехмета Али в его дворце в Александрии» (1849)


«Москов-Таш» (Камень московитов) – памятный знак
на берегу Босфора, поставленный в 1833 году в честь
присутствия русской армии и флота. Был сброшен в залив в 1914 году в начале Первой мировой войны


Анри Гийом Шлезингер. «Портрет султана Махмуда II» (1836)


Сергей Пен. «Эскадра контр-адмирала М. П. Лазарева на Константинопольском рейде. 1833 г.» (2012)

Глава вторая.
Русофобская
Мы лжём на словах, лжём движениями, лжём из учтивости, лжём из добродетели, лжём из порочности; лганье это, конечно, много способствует к растлению, к нравственному бессилию, в котором родятся и умирают целые поколения, в каком-то чаду и тумане проходящие по земле.
    Александр Герцен. Дневник 1842 г.
Итак, вторая фаза тотальной войны западноевропейской банкирской корпорации против российского государства началась в 1830 году.
Удары по России тогда были нанесены сразу с нескольких направлений, причём ни на одном из них атакующим не удалось добиться своих целей: русские выстояли в Польше, успешно обучались штурмовать укреплённые аулы на Кавказе, а весьма перспективного Мехмета Али Египетского вообще не подпустили к своим границам. Была ещё Средняя Азия, но это отдельная увлекательная история.
Русские не просто выдержали нанесённые удары, но действия, направленные против себя, сумели использовать для собственного продвижения вперёд. Причём это продвижение оказалось весьма болезненным для противника – как, например, в случае с Турцией.
Очевидно, что на фоне происходящего центр принятия решений международной банковской корпорации пришёл к выводу, что настало время атаковать Россию всей доступной военной мощью – то есть не одними только диверсантами и местными мятежниками, но и регулярными армиями подчинённых им западноевропейских государств.
Правда, была небольшая проблема с реализацией подобного плана: западноевропейские правительства ещё не успели забыть о том, что случилось с Наполеоном Бонапартом в 1812 году. Вертикаль нулевой власти, очевидно, была всё-таки не настолько явна и прямолинейна, чтобы требовать от европейских правительств немедленного исполнения такого серьёзного задания. Поэтому понадобилось некоторое время для создания условий, в которых даже для сверхосторожных западноевропейских государей не осталось бы ни единой возможности для отказа от нападения на Россию.
Так в европейской культуре появился феномен, который современные исследователи называют russophobia.

В принципе, целенаправленное внедрение в сознание европейцев образа (лютого) врага в виде русских начал ещё Наполеон Бонапарт[67 - Бонапарт первым в мире организовал специализированное «Бюро общественного мнения», действующее в составе МВД и непосредственно занимающееся политической пропагандой.]. Именно при нём в массовой культуре получила развитие тенденция говорить о России либо плохо, либо ничего.
Так, в книге Шарля Франсуа Филибера Массона «Секретные воспоминания о России», изданной в 1800 году, правление Екатерины II было представлено исключительно как её непрестанное увлечение любовниками, из которых каждый следующий непременно убивал предыдущего. Ужасы сибирской каторги красочно описывались в двух романах, появившихся в 1806 году: «Елизавета, или Сосланные в Сибирь» Софи-Ристо Коттен и «Русский курьер, или Корнели де Жюсталь» Аделаиды Шемен. Россия в этих произведениях представлялась страной, в которой всё «мрачно, как солнце в этих краях, и тоскливо, как их климат», причём подавляющую часть территории страны составляли сибирская каторга и пустынные степи, по которым носились орды cosaques, bachkirs, kalmouks, tartares.
В 1807 году, спустя 16 лет после смерти Клода Карломана де Рюльера, был издан его четырёхтомник «История анархии в Польше и разделения этой республики, с анекдотами того же автора о революции в России 1762 года». Интерес представляют описанные в книге «нравы московитов», которым было отведено почти десяток страниц. Из наиболее характерных черт этих нравов отмечались природная ненависть ко всем иностранцам, а также приверженность неправильной религии, которая появилась исключительно вследствие перевода на славянский язык[68 - Автор сознательно делает исправление оригинального текста: у Рюльера сказано про перевод еврейских книг на рабский язык: «Enfermеs entre des dеserts, sans aucune communication avec les peuples civilises, ils se trouv?rent rеduits, pour toute instruction, aux livres sacrеs des Juifs traduits en langue esclavonne…» (Rulhiere Cl. C. Histoire de l’anarchie de Pologne, et du demembrement de cette republique, suivie des anecdotes sur la Revolution de Russie en 1762. Tome premier. Paris: Desenne, 1807, p. 77).] священных книг иудеев.
Самой главной национальной особенностью русских Рюльер считал их раболепие: «Нация рабов, которая не только была порабощена, но и рождена для рабства!»[69 - «Nation d’esclaves, et qui ne para?t pas seulement avoir еtе assujettie, mais qui semble nеe pour l’esclavage!» (Ibid., p. 81).] Русские настолько рабы, что, если умирает их хозяин, они тут же продают себя другому хозяину, потому что не понимают, что им делать со своею свободою. Русские женщины, вышедшие замуж за иностранцев, начинают считать себя нелюбимыми и неинтересными, если их не избивают мужья. Кроме того, в русском языке слова «раб» и «человек» – синонимы[70 - «Dans la langue russe le mot d’esclave, slavec, est synonyme de celui d’homme…» (Ibid., p. 82). Любопытно, что во Франции, например, официантов (то есть, по сути, тоже прислугу) называют гарсонами, то есть мальчиками. Рюльер, судя по всему, об этом либо не знал, либо над этим не задумывался.].
Вот поэтому, делает вывод Рюльер, русские и не свергают своего царя[71 - «Et cette esp?ce de servitude religieuse avait si bien effacе de leurs ?mes toutes les idеes de la libertе naturelle, qu’on ne trouve pas dans toute l’histoire de Russie une seule rеvolte d’esclaves…» (Ibid).].
Шедевром наполеоновской пропагандистской кампании против России стало сочинение Шарля-Луи Лезюра «Возрастание русского могущества с самого начала его и до XIX века». Первое издание в 1807 году было полностью отозвано из продажи в связи с заключением Тильзитского союзного договора между Францией и Россией, поэтому сейчас в основном известно второе издание, вышедшее накануне войны 1812 года.
В этой книге впервые появляется «завещание Петра Великого», якобы добытое в 1757 году французской разведкой. По завету Петра, главной целью русских являлся захват всей Европы (за исключением Англии), а также Турции, Персии, Индии и Леванта. При этом всех французов, испанцев и итальянцев российский император будто бы наказывал своим потомкам переселить в Сибирь. Миссия же Франции и её императора заключалась в том, чтобы остановить русское нашествие и не допустить порабощения европейцев.
Как известно, Наполеон Бонапарт эту миссию успешно выполнил, порабощения европейцев русскими не допустил, с чем и отправился коротать остаток своих дней на одиноком острове, расположенном между Бразилией и Анголой.

После отъезда Наполеона знамя священной информационной войны против России было подхвачено ещё и британцами.
Пробой британского пера на русофобском поприще можно считать книгу Роберта Томаса Вильсона[72 - Robert Thomas Wilson (1777—1849) был официальным представителем британцев при русской армии во время войны с Наполеоном. Позже повоевал в Южной Америке «добровольцем» на стороне Симона Боливара, где получил ранение; по возвращении на родину был избран в парламент. Скончался на посту губернатора Гибралтара.] «Очерк военной и политической силы России: в 1817 году». В первый год публикации эта книга выдержала четыре издания в Британии и как минимум одно в США[73 - Пятое британское издание вышло уже в следующем, 1818 году. Разумеется, столь впечатляющий тираж книги Вильсона был напечатан исключительно ввиду её огромного читательского спроса.].
Впрочем, объективности ради следует отметить, что сочинение Вильсона очень сильно отличается от остальных антирусских поделок: в нём практически нет ненависти к России. Даже, наоборот, есть нескрываемые уважение и симпатия к её властителям.
Вот одно из высказываний Вильсона об императоре Александре I: «Он лелеял всеобщее процветание государства, приспособленного к нуждам всех и каждого»[74 - «He cherished the general prosperity by a polity adapted to the wants of each and all» (Wilson R. A sketch of the military and political power of Russia, in the year 1817. 4th ed. London, 1817, p. 13).]. Немного неожиданно узнать такое про русского царя из уст иностранца, не правда ли?
Особенно впечатлили Вильсона достижения русских в освоении причерноморской Пустоши:
«Земля, на которой ныне стоит город Одесса, не содержала в 1794 году ни одного дома или жителя; теперь здесь тысяча каменных домов и свыше сорока тысяч жителей; из порта ежегодно отплывают восемьсот кораблей и вывозится такое количество зерна, что эта часть света, как и во времена греков и римлян, обещает быть главным зернохранилищем Средиземноморья»[75 - «The ground on which the town, of Odessa now stands did not contain, in the year 1794, one house or inhabitant: now there are one thousand houses in stone, and above forty thousand residents: eight hundred ships annually sail from the port; and such quantities of corn are exported, that this part of the world, as in the time of the Greeks and Romans, promises to be the chief granary of the Mediterranean» (Ibid., p. 122).].
Вообще, книгу Вильсона можно назвать хрестоматией разрушенных русофобских стереотипов. Судите сами:
«Наполеон был неточно информирован по нескольким вопросам, касающимся России.
Три его главные ошибки заключались в следующем: вера в то, что хороших дорог нет, а поверхность покрыта затвердевшим снегом; земледелие заброшено; население рассеяно.
Он нашел, однако, такие же прекрасные и действительно более широкие дороги, чем во Франции, ибо пушки могли двигаться по три в ряд со значительным промежутком между ними…
Он также видел, что крестьянство лучше устроено, лучше снабжено топливом, лучше одето и, согласно их привычкам, лучше накормлено, чем любое крестьянство на континенте или любое крестьянство в современной Англии!»[76 - «Napoleon had been inaccurately informed on several points relative to Russia. His three principal errors were, a belief – that there were no good roads but where the hardened snow covered the surface – that cultivation was neglected – and that her population was dispersed. He found, however, as fine and indeed broader roads than any in France, for the guns could move three abreast with considerable intervening space… He saw a peasantry better housed, supplied with fuel, better clothed, and, according to their habits, better fed than any peasantry on the continent, or any of the peasantry of modern England!» (Ibid., p. 35—36).]

В своей книге британский генерал рассказал о России столько хорошего, сколько сейчас хватило бы, наверное, на сотню российских книг.
А после всего этого Вильсон переходит к главному:
«Может ли Россия, которая в 1799 году располагала армией только в пятьдесят тысяч человек, в 1807 году – не более восьмидесяти тысяч для защиты обеих столиц, а в 1813 году – всего лишь триста тысяч на всей своей территории… может ли она, несмотря на разрушительное вторжение и войны столь больших потерь и расходов, собрать и перевооружить армию, достаточную для защиты своих приобретений и улучшения своих преимуществ?
Ответ таков: она может; и Европа, и Азия должны признать истинность этого утверждения: ибо обе части земного шара затмеваются массой в шестьсот сорок тысяч человек, которые превратятся в один миллион двести тысяч в боевом порядке, исключая ополчение, татарскую кавалерию и т. д.»[77 - «Can Russia, who in the year 1799 had a disposable army of only fifty thousand men; in the year 1807, not more than eighty thousand to defend both capitals; and in the year 1813, only three hundred thousand on her whole territory, after several years preparation; can she, notwithstanding a destructive invasion and wars of such great waste and expenditure, have collected and re-equipped armies sufficient to defend her acquisitions and improve her advantages? The answer is, She can; and Europe and Asia must acknowledge the truth of that assertion: for, both quarters of the globe are overshadowed by the mass of six hundred and forty thousand men, which an establishment of one million two hundred thousand ranges in order of battle, exclusive of militia, Tartar cavalry, &c» (Ibid., p. 148).].
Несомненно, британский генерал видел огромную опасность для всего цивилизованного мира, исходившую от непонятной страны, которая в морозной Сибири и жаркой Дикой Степи строила красивые богатые города и принимала к себе различные народы в их самобытности, при этом превращая в верных подданных[78 - «It was this system of legislation and connexion which preserved the Fins, the Lithuanians, the Courlanders, the Podolians, the Wolhynians, the Sarmates, and the Tartars in general, in their allegiance, and animated the Cossacks of the Don and the Wolga, with enthusiastic zeal in the service of a power against whose dominion they had so long contended» (Ibid., p. 130); «Именно эта система законов и связей сохранила финнов, литовцев, курляндцев, подольцев, волынцев, сарматов и вообще татар в их верности, и воодушевила казаков Дона и Волги с восторженным рвением служить державе, против владычества которой они так долго боролись».]; страны, чьи правители по странной прихоти стремились к её процветанию и дальнейшему величию. Поэтому британский генерал вопрошал:
«Неужели Европа, Азия и Америка… не предпримут никаких усилий для сохранения своей независимости? Должен ли указ Александра быть всеобщим законом?»[79 - «Are then Europe, and Asia, and America (of which hemisphere nothing has been said, for the hour is not yet ripe, though it teems with matter of the highest moment to the world), to make no effort for the preservation of their independence? Must the fiat of Alexander be the law of the universe?» (Ibid., p. 156—157).]
Очевидно, этот вопрос представлялся генералу сугубо риторическим, поэтому завершающую часть своей книги он посвятил теме создания военного союза в составе Британии, Франции и Австрии[80 - «Having thus traced a summary narrative of the principal points and facts, which characterized the policy of Russia, and have tended to her aggrandizement-a summary which will acquire interest the more it is examined and the more it is developed, the question may be investigated which has been proposed, viz., how far any combination of France, England, and Austria can control the policy Russia may be disposed to pursue?» (Ibid., p. 115—116); «Проследив таким образом краткое изложение основных положений и фактов, характеризовавших политику России и имевших тенденцию к ее возвеличиванию… можно исследовать предложенный вопрос, а именно: в какой мере любое объединение Франции, Англии и Австрии сможет контролировать политику, которую может проводить Россия?»], направленного против России. При этом обратим внимание, что никаких иных комбинаций Вильсон в своей книге даже не рассматривал. То есть на одной стороне противостояния была однозначно указана только Россия, и for the restoration of the balance of power («для восстановления баланса сил») именно против России должен был объединиться весь остальной мир.
Любопытно, что при этом сам же Вильсон привёл пример практически идеального отношения русских к недавно поверженной Франции в сравнении с другими участниками европейской коалиции:
«Александр, пользуясь невоздержанным и неблагоразумным поведением своих союзников, снова попытался снискать расположение французского народа. Его армии поддерживали строгую дисциплину. Его воззвания, отказ от контрибуций и раздача щедрых даров жителям, пострадавшим от прохода союзных войск, распространялись с большим усердием; и его открытое противодействие планам Австрии, Пруссии и Голландии по расчленению Франции дало ему много приверженцев…»[81 - «Alexander, profiting by the intemperate and injudicious conduct of his allies, endeavoured again to ingratiate himself with the French people. His armies maintained a strict discipline. His proclamations, abandoning contributions, and distributing largesses to the inhabitants, who had suffered by the passage of the allied troops, were circulated with industry; and his avowed opposition to the designs of Austria, Prussia, and Holland, for the dismemberment of France, obtained him many partizans…» (Ibid., p. 109).]
То есть после оккупации Франции русские почему-то не только не стремились навредить этой стране, но ещё и защищали бывшего противника от посягательств со стороны его западноевропейских соседей. И тем не менее британский генерал всё-таки настоятельно рекомендовал Франции объединиться с этими самыми западноевропейскими соседями именно против России.
Для обоснования своей рекомендации генерал никаких иных доводов, кроме того, что Россия – сильная держава, не приводил.

С другой стороны, замечательное обоснование для нападения на Россию было дано известным экономистом Карлом Генрихом Марксом буквально перед самым началом Крымской войны.
В своей статье для «Нью-Йорк трибюн», написанной в апреле 1853 года, он объясняет: для Британии критически важно увеличивать продажи её товаров, и именно поэтому она вынуждена вторгаться на чужие рынки, в частности – на традиционные российские рынки в Азии[82 - «The supreme necessity of a never-casing expansion of trade – this fatum which spectre-like haunts modern England, and, if not appeased at once, brings on those terrible revulsions which vibrate from New York to Canton, and from St. Petersburg to Sydney – this inflexible necessity has caused the interior of Asia to be attacked from two sides by English trade: from the Indus and from the Black Sea; and although we know very little of the exports of Russia to that part of the world, we may safely conclude from the increase of English exports to that quarter that the Russian trade in that direction must have sensibly fallen off» (The eastern question: reprint of letters written 1853—1856 dealing with the events of the Crimean War by Karl Marx. London, 1897., p. 16); «Крайняя необходимость непрестанного расширения торговли – этот фатум, который, подобно призраку, преследует современную Англию, и, если его не успокоить немедленно, он вызовет те ужасные потрясения, которые сотрясают всю территорию от Нью-Йорка до Кантона и от Санкт-Петербурга до Сиднея, – эта непреклонная необходимость привела к тому, что внутренние районы Азии стали подвергаться нападению английской торговли с двух сторон: со стороны Инда и с Чёрного моря; и хотя мы очень мало знаем об экспорте России в эту часть света, из увеличения английского экспорта в прошедший квартал мы можем с уверенностью заключить, что российская торговля в этом направлении, вероятно, заметно сократилась».]. Однако, продолжает Маркс, в условиях, когда две трети британских товаров во Внутреннюю Азию шли через Дунай и черноморские порты, Россия, получив полный контроль над Чёрным морем, смогла бы эффективно защитить свою торговлю[83 - «Of these amounts, at least, two-thirds must have gone to ports in the Black Sea, including Constantinople. And all this rapidly increasing trade depends upon the confidence that may be placed in the Power which rules the Dardanelles and the Bosphorus, the keys to the Black Sea. Whoever holds these can open and shut at is pleasure the passage into this last recess of the Mediterranean. Let Russia once come into possession of Constantinople, who will expect her to keep open the door by which England has invaded her commercial domain?» (Ibid., p. 16); «Из этих сумм по крайней мере две трети должны были пойти в порты Чёрного моря, включая Константинополь. И вся эта быстро растущая торговля зависит от благорасположения державы, управляющей Дарданеллами и Босфором, ключами к Чёрному морю. Тот, кто держит их в руках, может открывать и закрывать с удовольствием проход в эту последнюю нишу Средиземного моря. Пусть Россия однажды вступит во владение Константинополем – кто будет ожидать от неё, что она откроет дверь, через которую Англия вторглась в ее торговые владения?»].
Несомненно, Карл Генрих Маркс был достаточно продвинутым экономистом, чтобы определить истинное содержание так называемого «Восточного вопроса». При этом ярый русофоб Маркс не только не упоминает (в отличие от современных российских учебников по истории) русскую экспансию в качестве причины Крымской войны, но также и не стесняется упомянуть фактор экспансии британской.
Кроме прочего, Маркс являлся ещё и мировым лидером профессиональных революционеров, для которых работодателем уже была обозначена цель №1 – суверенная Россия. Поэтому Маркс не мог не попытаться перевести свои, по сути, разумные выводы – в идейно правильную патетику:
«Россия – определенно завоевательная нация, и так было в течение целого столетия, пока великое движение 1789 года не вызвало к мощной активности её антагониста грозной природы. Мы имеем в виду Европейскую Революцию, взрывную силу демократических идей и врожденную жажду свободы человека. С той поры на европейском континенте существовали в действительности только две державы – Россия с её абсолютизмом и Революция с демократией»[84 - «Russia is decidedly a conquering nation, and was so for a century, until the great movement of 1789 called into potent activity an antagonist of formidable nature. We mean the European Revolution, the explosive force of democratic ideas and man’s native thirst for freedom. Since that epoch there have been in reality but two powers on the continent of Europe – Russia and Absolutism, the Revolution and Democracy» (Ibid., p. 18).].
Соответственно, все европейские революционеры в грядущей войне становились естественными союзниками Британии:
«Если Россия овладеет Турцией, то её сила увеличится почти вдвое, и она станет превосходить всю остальную Европу вместе взятую. Такое событие было бы невыразимым бедствием для революционного дела. Сохранение турецкой независимости или, в случае возможного распада Османской империи, препятствие российской схеме аннексии – это вопрос высочайшего момента. В данном случае интересы революционной демократии и Англии идут рука об руку»[85 - «But let Russia get possession of Turkey, and her strength, is increased nearly half, and she becomes superior to all the rest of Europe put together. Such an event would be an unspeakable calamity to the revolutionary cause. The maintenance of Turkish independence, or, in case of a possible dissolution of the Ottoman Empire, the arrest of the Russian scheme of annexation, is a matter of the highest moment. In this instance the interests of the revolutionary Democracy and of England go hand in hand» (Ibid., p. 18—19).].
Как говорится: ни убавить, ни прибавить.

Подобная обработка общественного мнения Европы в духе нетерпимости к России постоянно набирала обороты и вскоре достигла огромных масштабов. На этой волне в 1843 году появляется, пожалуй, наиболее известное из наиболее русофобских произведений – книга «Россия в 1839 году» авторства французского маркиза де Кюстина.

Астольф Луи Леонор де Кюстин к тому времени был известен в Европе в основном своими гомосексуальными скандалами, и в гораздо меньшей степени своей единственной книгой с описанием путешествия по Испании.
В России он находился с июня по сентябрь 1839 года, посетив за это время несколько городов, включая Санкт-Петербург, Москву и Ярославль. Кроме того, Кюстин попал на аудиенцию к Николаю I – по легенде, благодаря своему аристократическому происхождению.
Однако его дедушка, граф Адам-Филипп де Кюстин, был командующим французской революционной Рейнской армией, которого отправили на гильотину после нескольких проигранных сражений. Отец Франсуа де Кюстин был революционным дипломатом, также гильотинированным соратниками, – в общем, причина присутствия Астольфа де Кюстина на высочайшем официальном приёме в России остаётся вопросом открытым.
Кстати, несложно обнаружить, что маркизом Астольф де Кюстин также не был – на самом деле Кюстины утратили этот титул ещё в 1757 году.
Спустя три года после возвращения из России этот французский радужный лжемаркиз внезапно созревает для изложения своих воспоминаний на бумагу, а получившаяся в результате этого книга так же внезапно становится супер-мега-макси-поп-бестселлером: в короткий период с 1843 по 1847 год она была издана шесть раз в Бельгии, три раза – в Германии и два раза – в Британии, кроме пяти изданий в самой Франции. Общий же тираж «России в 1839 году» за это время достиг 200 тысяч экземпляров. Для середины XIX века такое количество было невероятным: книг Кюстина было примерно столько же, сколько выпускалось экземпляров лондонской ежедневной газеты «Таймс» за целыймесяц.
Что же поведал Кюстин в своей книге о России настолько сенсационного и интересного? По сути, основными впечатлениями, привезёнными им из путешествия по России, были претензии. Одна из претензий предъявлена уже в предисловии:
«Я желал бы послать в Россию всех христиан, не принадлежащих к католической церкви, дабы они увидели, во что превращается наша религия, когда её проповедует национальное духовенство в национальном храме».
Превращается она, по мнению Кюстина, в нечто крайне неправильное. Такой же неправильной, ужасной и бессмысленной увидел француз тогдашнюю российскую столицу:
«Подплывать к Петербургу с восхищением может лишь тот, кто не подплывал по Темзе к Лондону: там царит жизнь, здесь – смерть».
Впрочем, как не единожды в своей книге, в дальнейшем Кюстин сам же себе противоречил:
«…Этот могущественный город, одержавший победу над льдами и болотами, дабы впоследствии одержать победу над миром, потрясает».
Большие претензии были у лжемаркиза и к жителям страны, чьим гостем он был:
«Русские по большей части издают неприятный запах, который ощущается даже издали».
Этих же вонючих русских он упрямо отказывался признать за нацию, постоянно именуя то белокурыми арабами, то переряженными китайцами, в лучшем же случае – северными римлянами. И конечно же, с французами они и рядом не стояли:
«Прежде чем сравнивать наши два народа, подождите, пока ваш появится на свет».
Но сильнее всего не устраивал Кюстина местный политический строй:
«Я ехал в Россию, дабы отыскать там доводы против представительного правления, я возвращаюсь сторонником конституций».
Полагая российского императора деспотом и тираном, его очевидную популярность в народе Кюстин объяснял всего лишь природной склонностью русских к рабству:
«Да и что такое, в конце концов, эта толпа, которую окрестили народом и которую Европа почитает своим долгом простодушно расхваливать за её почтительную короткость в обращении к своим государям? не обольщайтесь – это рабы рабов».
Одной из колоритных фигур, описанию которой в книге отведено довольно-таки много места, выводился некий «русский князь-либерал К», который проявил особенное рвение, дабы рассказать французскому гостю как можно больше гадостей о России и русских. Сам князь, по всей видимости, крайне стыдился своей национальной принадлежности:
«Откровенность его суждений об отечестве доказывает мне, что и в России находятся люди, осмеливающиеся бесстрашно высказывать собственное мнение. Когда я поделился с ним этой мыслью, он отвечал мне: „Я не русский!!!“»[86 - Так в русском переводе. Любопытно, что в оригинале этот же текст выглядит несколько иначе: «Quand je lui dis cela, il me repond qu’il n’est pas Russe!! Singuliere pretention!» – «Когда я сказал ему это, он мне ответил, что он не русский!! Поразительная претензия!» То есть, русский переводчик два восклицательных знака, выражающих удивление автора, превратил в три восклицательных знака антирусского протеста князя-либерала.]

Устами этого же князя-либерала Кюстин приводил пояснение причин, по которым Россия является такой, какая она есть:
«…Я хочу дать вам ключ ко всему, что вы увидите в России. Имея дело с этим азиатским народом, никогда не упускайте из виду, что он не испытал на себе влияния рыцарского и католического; более того, он яростно противостоял этому влиянию».
В общем, виноватыми во всём оказались Александр Невский и лёд Чудского озера.

В аннотации к американскому изданию «России в 1839 году», вышедшему в 1987 году, Збигнев Бжезинский[87 - Zbigniew Kazimierz Brzezinski (1928—2017) – американский политолог и государственный деятель, уроженец Польши. Занимал пост советника по национальной безопасности при президенте США Картере (1977—1981). Автор книги «Великая шахматная доска: господство Америки и её геостратегические императивы». Долгое время считался одним из ведущих идеологов внешней политики США.] написал:
«Ни один советолог ещё ничего не добавил к прозрениям де Кюстина в том, что касается русского характера и византийской природы русской политической системы. В самом деле, чтобы понять современные советско-американские отношения во всех их сложных политических и культурных нюансах, нужно прочитать всего лишь две книги: „О демократии в Америке“ де Токвиля и кюстинскую „Ля Рюсси“».
Как можно видеть, сочинение, заказанное третьеразрядному литератору-горемыке из увядающего аристократического рода[88 - Род Кюстин прекратился в 1870 году.], использовалось в качестве оружия не только против Российской империи, но после ещё и против Советского Союза[89 - Произведение Кюстина на русском языке отдельной книгой без купюр впервые опубликовал, что характерно, государственный «Политиздат» в 1990 году – по всей видимости, в рамках проводимой тогда в СССР политики самоуничтожения.], и до сих пор продолжает использоваться против России, о чём говорят издания этой книги на русском языке в 1996, 2000, 2003, 2006 и 2008 годах (к тому же в 2009 году была выпущена аудиокнига).
Судя по всему, кем-то однозначно было принято решение, что русофобская писанина середины XIX века должна быть так же массово прочитана россиянами сейчас, как когда-то западными европейцами.

Между книгами Вильсона и Кюстина временной промежуток в 26 лет. Все эти годы общественное мнение в странах Западной Европы активно подготавливалось к осознанию необходимости войны против России. В 1817 году жители этих стран хорошо помнили русских, и воспоминания эти вызывали у них скорее симпатию, чем ненависть. Спустя три десятка лет после нескончаемого водопада антирусских карикатур в парижском «Ле Шаривари» и лондонском «Панче», статеек в ведущих европейских газетах, многочисленных памфлетов и публичных выступлений русофобских активистов типа Дэвида Аркарта[90 - David Urquhart (1805—1877) – сотрудник британской разведки; в середине 1830-х гг. один из организаторов восстаний в российской Черкесии.] и апофеозной «России в 1839 году» с её буйнопомешанными умозаключениями и такими же буйнопомешанными тиражами – общественное мнение Западной Европы сдалось.
Общественное мнение убедили, что общественное мнение верит, что Россия вызывает у общественного мнения одновременно чувства презрения, страха и ненависти.

Исходя из этого, общественное мнение стало настоятельно требовать окончательного решения русского вопроса – провозглашения ведущими странами Западной Европы скорейшей войны против России.

Глава третья.
Святые образы и винтовые обрезы
Скажите государю, что у англичан ружья кирпичом не чистят: пусть чтобы и у нас не чистили, а то, храни бог войны, они стрелять не годятся.
И с этою верностью левша перекрестился и помер.
    Николай Лесков. Сказ о тульском косом Левше и о стальной блохе (1881)
Сейчас учебники истории рассказывают нам, что Британия и Франция решились начать войну в 1854 году исключительно с целью защитить Турцию от российского вторжения: дескать, в случае победы России над турками был бы нарушен европейский баланс сил, поэтому англо-французские войска воевали против русских сугубо ради сохранения европейского равновесия.
Естественно, никто и никогда даже не пытался расшифровать, что же именно подразумевалось под этим мифическим европейским балансом сил.
Напомним, что за шесть лет до Крымской войны, а именно в 1848 году, из-за так называемой «венгерской революции» на грани распада и исчезновения оказалась одна из мощнейших на тот момент европейских держав – Австрийская империя. Однако ни Британия, ни Франция тогда палец о палец не ударили, чтобы сохранить равновесие в Европе[91 - Штаб венгерских инсургентов находился в Лондоне, финансировались они в том числе и парижскими банкирами, а спасла Австрию русская армия, в критический момент пришедшая защитить её от «революционеров» по умолительной просьбе австрийского императора.].
Но стоило России в 1853 году ввести войска в Придунайские княжества (Молдавию и Валахию), как Британия и Франция вдруг обеспокоились возможным распадом Османской империи и грудью своих солдат встали на её защиту. Причём британо-французская коалиция начала вести боевые действия против России уже после того, как русская армия по собственному решению покинула территорию княжеств.
Ещё больше абсурда к общепринятой «причине» Крымской войны добавляет такой факт: когда турки после ухода русских сами вошли в Придунайские княжества, союзники тут же «попросили» их оттуда, чтобы уступить это место австрийцам.
Тем не менее некоторый осадок во всей этой истории всё-таки оставляет появление русских войск в Молдавии и Валахии. На тот момент эти формально независимые княжества фактически находились под совместным протекторатом Турции и России; русские войска входили без боестолкновений; местные жители отнеслись к их появлению скорее с симпатией, чем с равнодушием, – но не займи Россия правый берег Дуная, может, и войны бы не было?

Здесь необходимо сделать небольшое отступление и рассказать о событиях, произошедших незадолго до того в Палестине, – событиях, из-за которых Россия направила свои войска в Придунайские княжества, что в общепринятой трактовке Крымской войны якобы послужило причиной нападения западноевропейцев на Россию.
Дело в том, что Палестина вместе с расположенными там христианскими святыми местами на момент описываемых событий находились под контролем мусульманской Турции. Турки, следует отдать им должное, достаточно терпимо относились к палестинским христианам: позволяли им содержать свои храмы и монастыри, не препятствовали в проведении религиозных служб и обрядов.
Христиане же являлись приверженцами в основном трёх церквей: православной (греки), католической (франки[92 - Франками в Османской империи называли всех западных европейцев: и собственно французов, и итальянцев, и немцев, и т. д.]) и армянской (армяне). И чтобы не ущемлять права какой-либо из христианских конфессий, турецкие гражданские власти особыми фирманами (указами) устанавливали порядок отправления служб в каждом из христианских храмов, предоставляя возможность поочерёдно совершать её представителям всех церквей. Другими словами, почти во всех палестинских христианских храмах, хотя и в разных пропорциях, присутствовали и православные, и католики, и армяне.
Следует также отметить, что большинство из этих храмов были построены православными ещё во времена Византии, непременно захватывались католиками в ходе Крестовых походов (греки при этом изгонялись), а армяне получили к ним доступ уже при власти турок и в основном за деньги.
Из всего этого можно представить, какое существовало (и, кстати, существует до сих пор) противостояние между конфессиями в храмах святых мест:
«За каждый повешенный там или в другом месте образ, за каждую лампадку либо другую самую малейшую вещь представители каждого вероисповедания должны были вести с другими ожесточённый бой; особенно же приходится иметь осторожность против постепенного присвоения мест; сначала вобьют где-нибудь гвоздь, и если та сторона, которой принадлежит это место, не вступится за это, тогда спустя некоторое время вешают образ, а там мало-помалу присваивают и всё место»[93 - Архимандрит Леонид Кавелин. Старый Иерусалим и его окрестности. Из записок инока-паломника. М., 1873., с. 68.].
Естественно, между представителями христианских конфессий периодически разгорались настоящие сражения, и даже со смертельным исходом, – турецкие полицейские, конечно же, вмешивались в эти монашеские битвы, но не всегда вовремя.
Если рассматривать фактическую сторону дела, то непосредственной искрой, из которой разгорелся пожар Крымской войны, стали события вокруг Вифлеемского храма (базилики) Рождества, расположенного над пещерой, в которой родился Иисус Христос.

Вифлеемский храм Рождества в христианском мире считается вторым по значимости после храма Гроба Господнего в Иерусалиме. Его строительство было начато св. Еленой, матерью Флавия Валерия Аврелия Константина, более известного как император Константин Великий, который в 330 году перенёс столицу Римской империи в город своего имени.
Спустя семь столетий храм был захвачен крестоносцами, после их изгнания мусульманами был возвращён грекам и в дальнейшем ещё несколько раз переходил от конфессии к конфессии, пока решением турецких чиновников не был разделён между христианами: главный алтарь и главные врата базилики достались грекам, а придел Яслей Христовых (вместе с яслями) был передан католикам[94 - В храме были места, принадлежавшие армянской церкви, но к нашей истории это отношения не имеет.].
В описываемый период неоднократно происходили столкновения греков, католиков и армян за контроль над храмом Рождества. Однако каждый из подобных конфликтов оставался внутрихрамовой разборкой: его участниками были в основном священники храма Рождества, а результат конфликта отражался на престиже этих же священников.
Но всё кардинально изменилось в конце 1852 года, когда по требованию императора Франции турецкие власти издали фирман, согласно которому ключи от главного входа в базилику Рождества передавались католикам, – а ведь тот, кто контролировал вход в здание, мог контролировать и всё здание.

Поясним суть этого события: непосредственным участником конфликта вокруг палестинского храма впервые выступило Французское государство в лице своего императора. Именно Франция потребовала ключи от входа в храм забрать у православных и передать их католикам. Таким образом, в 1852 году внутрихрамовая проблема присутствия разных христианских конфессий в базилике Рождества внезапно превратилась в проблему международную.
На тот момент Франция традиционно считалась покровительницей католиков во всём мире, у православных же во всём мире также был свой традиционный покровитель – Россия. В результате конфликт отражался не на престиже греческого или католического настоятелей храма Рождества, а на престиже Франции как покровительницы католиков и престиже России как покровительницы православных.
Турция, судя по всему, должна была бы проигнорировать требование французского императора. Во-первых, принадлежность ключей от входа в Вифлеемскую базилику была сугубо внутренним вопросом Турции, так как храм находился на её территории, а не на территории Франции. Во-вторых, какие-либо межконфессиональные разногласия не попадали под юрисдикцию светского лица, коим являлся император Франции. В-третьих, даже с учётом признанного покровительства императора Франции над католиками, правительство Турции могло переадресовать французские претензии непосредственно императору России: дескать, нам, мусульманам, вообще всё равно, чей настоятель будет главным в Вифлеемском храме, так что разбирайтесь между собою сами.
Впрочем, в действительности турецкое правительство попыталось дистанцироваться от участия в решении проблемы храма Рождества. Однако император Франции проявил настойчивость и очередное своё требование к туркам подкрепил отправкой в Константинополь новейшего французского линкора «Шарлемань»[95 - Луи-Наполеон начал расшатывать палестинский status quo ещё в 1850 году, когда приказал генералу Апику, послу Франции в Турции, «решительно напомнить султану о неприменимости древних привилегий латинян». Кампания по отнятию ключей от Вифлеемского храма фактически продолжалась в течение двух лет. Визит линкора «Карл Великий» (Le Charlemagne) в Константинополь состоялся в июле 1852 года, официально корабль прибыл якобы для его осмотра султаном.].
В конце концов турки согласились отобрать ключи у православного епископа.

Как должна была поступить Россия в этой ситуации? Не обратить внимания на вбитый гвоздь? Согласиться с тем, что в результате один католический паломник становится выше по статусу, чем тысяча православных?[96 - В палестинских храмах «…в 1831 году было 4 католических богомольца на 4000 богомольцев греческих» (Архимандрит Леонид Кавелин. Старый Иерусалим и его окрестности…, с. 189).]
Тогда в Константинополь срочно прибыл специальный российский посланник князь Меншиков, который потребовал от турецкого правительства восстановления status quo. Султан вроде бы прислушался к пожеланию России и отправил в Иерусалим новый фирман, возвращающий грекам ключи от храма. Но внезапно оказалось, что местные власти игнорируют султанский указ, и ключи по-прежнему остаются у католиков[97 - «Эти колебания очевидно выказывали двуличие турок, и вскоре мы убедились, что они, стараясь провести нас льстивыми уверениями, не только были готовы сделать новые уступки в пользу Франции, но даже были связаны положительными обязательствами, принятыми на себя тайно от нашей миссии и, по всей вероятности, без ведома самого султана» (Богданович М. Восточная война 1853—1856 годов. СПб., 1876. Т. 1, с. 22).].
По логике российского правительства, если в столь важном вопросе, который из-за французского императора приобрёл международное значение, не работают турецкие фирманы, то вместо них должен начать работать международный договор. Поэтому турецкому правительству было предложено заключить конвенцию, согласно которой подтверждалось бы право российского правительства ходатайствовать в пользу православной церкви на территории Турции[98 - Из проекта конвенции, переданной спецпосланником князем Меншиковым в Константинополе: «Ст. 1. Императорский Всероссийский Двор и Блистательная Порта, движимые желанием предупредить и устранить навсегда всё, что могло бы подать повод к спору, недоразумению либо несогласию, насчёт льгот, прав и преимуществ, дарованных и обеспеченных Оттоманскими Падишахами, в их владениях, Православной Греко-Российской Вере, исповедуемой всею Россией, а равно жителями Молдавии, Валахии и Сербии и другими христианами, подданными Турции, постановили на основании настоящей конвенции, что Православная Христианская Вера будет постоянно пользоваться покровительством Блистательной Порты и что министры Императорского Всероссийского Двора будут, как и прежде, облечены правом ходатайствовать в пользу церквей константинопольских и других, а также в пользу духовенства, каковые просьбы будут уважены как приносимые от имени соседней и искренно дружественной державы».], а соблюдение status quo палестинских храмов становилось бы для Турции межгосударственным обязательством[99 - Из проекта конвенции, переданной спецпосланником князем Меншиковым в Константинополе: «Ст. 5. Его Величество, ныне благополучно царствующий Султан, находит нужным и справедливым утвердить и укрепить новым фирманом… постановления… с означением Святынь, предоставленных православному исповеданию и его служителям, на основании их древних прав и тех, коими пользуются издавна духовные лица римско-католического исповедания, и потому Блистательная Порта обещает и принимает на себя обязательство в том, что помянутые фирман и хатти-гумаюн в том самом виде, в каком они были сообщены Императорскому Всероссийскому Двору, будут буквально исполнены и впредь соблюдаемы в точности».].
Турция на это ответила категорическим отказом, усмотрев в российском предложении грубейшее нарушение своего суверенитета.
Только тогда, чтобы добиться сговорчивости от османов, император Николай I отдал приказ своим войскам вступить на территорию независимых придунайских княжеств, на тот момент находившихся, как уже упоминалось, под совместным российско-турецким протекторатом.

В настоящее время общепринятая история Крымской войны рассказывает, что все участники антирусской коалиции попали в неё чуть ли не случайно, по стечению обстоятельств.
Турция якобы стремилась защитить свой суверенитет от российских притязаний; Франция оказалась во власти амбиций Луи-Наполеона, который после провозглашения себя императором нуждался в каком-либо крупном международном успехе; Британия всего лишь защищала свои торговые интересы; Сардиния поспешила примкнуть к победителям, чтобы поднять свой международный авторитет и заодно получить что-нибудь в свою пользу на Парижской мирной конференции. Даже войска Мехмета Али Египетского прибыли в Крым исключительно потому, что Мехмет Али, как оказалось, всегда считал себя верноподданным слугой султана.
На самом же деле несложно обнаружить, что все действия будущих коалициантов координировались задолго до начала войны, и общей целью этих действий было оказание тотального прессинга в отношении России.
Даже упомянутый визит линкора «Шарлемань» в Константинополь был устроен не для того, чтобы заставить турок передать католикам ключи от какого-то там Вифлеемского храма. Примерно в это же самое время в подвластной османам Черногории начались волнения, султан направил туда 50 тысяч войск и тут же отозвал их обратно – потому что из Вены примчался спецпосланник австрийского императора, который потребовал не кошмарить Черногорию. При этом гордые турки даже не заикнулись о своём суверенитете, и австрийцы вполне обошлись без отправки военного корабля под окна султанского дворца. Так что визит «Шарлеманя» имел совершенно иную цель. Ведь он по сути являлся двойным нарушением Лондонской конвенции 1841 года: Франция как её подписант не имела права направлять свой военный корабль для прохода через Дарданеллы в мирное время; Турция, со своей стороны, обязана была не пропускать его. Поэтому свободный пассаж французского линкора через закрытый конвенцией пролив являлся всего лишь открытой демонстрацией того, что никакие международные соглашения не обязательны и не будут соблюдаться, если это необходимо для нанесения ущерба конкретно России.
По сути, вступление русской армии в Придунайские княжества было предсказуемым вариантом ответа на провокации западноевропейцев. Но даже если бы Россия «проглотила» инцидент с Вифлеемским храмом и вообще никак на него не отреагировала, война всё равно началась бы.
Общеевропейское равновесие – это такая сложная штука, что при желании разглядеть его нарушение можно практически в чём угодно. Или же не рассматривать вообще. Во всяком случае, британскому адмиралу Прайсу и французскому адмиралу Феврье-Депуансу приказ действовать против русских на Тихом океане был отправлен ещё до того, как парламенты их стран проголосовали за объявление России войны[100 - Декларацию об объявлении Британией войны против России, как свершившийся факт, лондонские газеты также опубликовали ещё до того, как британский парламент приступил к её рассмотрению.].

20 и 24 августа 1854 года объединённая англо-французская эскадра под командованием Прайса и Феврье-Депуанса совершила попытку захвата русского порта Петропавловск, расположенного на Камчатке. Союзники привели шесть боевых кораблей, на которых, по некоторым данным, было 3200 человек экипажа (включая десантников) и 212 пушек.
У русских было чуть менее тысячи человек гарнизона, два военных корабля и 67 пушек.
В ходе нападения союзники дважды бомбардировали петропавловские батареи с последующей высадкой десанта. Дважды русские с разбомбленных батарей штыками загоняли десантников обратно в море.
В конце концов потеряв более 200 человек убитыми и ранеными, эскадра союзников уплыла в Сан-Франциско зализывать раны. Причём её первый командующий адмирал Прайс перед самым началом сражения вообще застрелился в своей каюте.
В этой истории бесславного для союзников штурма Петропавловска определённый интерес вызывают обстоятельства, ему предшествовавшие.

16 октября 1853 года Османская империя официально объявила войну России, и на Дунае начались боевые действия.
12 марта 1854 года в Константинополе был заключён договор между Великобританией, Францией и Турцией о предоставлении Турции военной помощи[101 - Отметим, что обмен ратификационными грамотами по этому договору состоялся только 8 мая 1854 года: то есть правовые основания вмешаться в турецко-русскую войну появились у союзников гораздо позже того, как они начали боевые действия против России.].
27/28 марта 1854 года Британия и Франция практически одновременно декларировали войну против России.
10 апреля 1854 года в Лондоне дополнительно была заключена англо-французская конвенция «О предоставлении военной помощи Турции», статья 5 которой приглашала присоединиться к этому военному союзу все европейские государства[102 - В книге Жюля Ладимира «Полная история Восточной войны», вышедшей в 1855 году (Ladimir J. Histoire complete de la guerre d’Orient, contenant le recit complet des operations militaires dans la Turquie d‘Europe et d’Asie, la mer Noire, la Crimee et la mer Baltique depuis le passage du Pruth jusqu’a la prise de Sebastopol inclusivement. Paris, 1855.), на с. 36—38 можно обнаружить текст «окончательного» договора между Британией, Францией и Турцией, заключённого после конвенции от 10 апреля 1854 года. Любопытно, что в официальном издании «Британские международные документы» (British and Foreign State Papers. 1853—1854. Vol. 54. London, 1865) этот договор отсутствует.].
А в это самое время на другом конце планеты, в перуанском порту Кальяо, встретились вместе корабли трёх враждующих наций: 24 апреля 1854 года российский фрегат «Аврора» под командованием капитан-лейтенанта Ивана Изыльметьева после перехода из Кронштадта зашёл в порт пополнить запасы, когда там находились на стоянке британский фрегат «Президент» под командой контр-адмирала Дэвида Прайса, а также французские фрегат «Форт» и бриг «Облигадо» контр-адмирала Огюста Феврье-Депуанс.
«Аврора» не стала задерживаться в Кальяо, сразу после пополнения запасов вышла в открытое море и взяла курс на Петропавловск. Согласно некоторым источникам, во время её стоянки адмирал Прайс предлагал-таки атаковать русский фрегат, но Феврье-Депуанс отговорил коллегу, сославшись на то, что у них на руках нет ещё документа, подтверждающего состояние войны между Британией, Францией и Россией[103 - Существует предположение (сомнительное для автора данной книги), что именно переживания из-за упущенной возможности захватить или потопить «Аврору», с которой союзники второй раз встретились в Петропавловске, послужили одной из основных причин самоубийства Прайса.].
Депеша с сообщением о начале войны будет получена в Кальяо только 7 мая 1854 года. Её доставит британский вооружённый пароход «Вираго», который специально ожидал в Панаме прибытия почты[104 - «A la date du 26 avril 1854, il y avait deja un mois que la guerre etait declaree en Europe; aussi les dernieres nouvelles recues au Perou la presentaient-elles comme imminente, et le vapeur anglais Virago attendait-il avec impatience a Panama les depeches annoncant le commencement des hostilites aux chefs de la division alliee du Pacifique… Enfin, le dimanche 7 mai au jour, les vigies signalerent un batiment en vue, et bientot le vapeur Virago mouilla sur rade, – apportant les declarations publiquement transmises le 28 mars aux parlemens d’Angleterre et de France» (Hailly L., du. Campagnes et stations sur les cotes de l’Amerique du Nord. Paris: E. Dentu, 1864, p. 215).].
Через некоторое время после этого подтверждения разбросанные по тихоокеанским портам корабли союзников соберутся на Гавайях и уже оттуда 25 июля 1854 года отправятся захватывать Петропавловск[105 - После получения депеши об объявлении войны союзная эскадра остаётся в Кальяо ещё 10 дней, а потом переходит на Маркизовы острова, где к ней присоединяется французский корвет «Артемиза». Туда же из чилийского Вальпараисо подтягиваются ещё корветы: британский «Амфитрит» и французский «Эвридика». После этого эскадра отправляется на Гавайи, где соединяется с британским фрегатом «Пик». «Амфитрит» и «Артемиза» будут направлены патрулировать берега Калифорнии, а к Петропавловску пойдут остальные шесть кораблей: фрегаты «Президент», «Пик», «Форт», корвет «Эвридика», бриг «Облигадо» и авизо «Вираго».].

Во всех этих вроде бы малозначительных событиях обращает на себя внимание следующий нюанс: дата получения союзными адмиралами сообщения о начале войны.
Дело в том, что в 1854 году телеграфной линии между Европой и Америкой ещё не существовало, поэтому все важные сообщения приходилось доставлять обыкновенной (нарочной) почтой. И если посчитать, сколько времени было необходимо, чтобы интересующее нас письмо из Европы попало в Кальяо, то получится любопытная арифметика.

Итак, депеша прибыла к союзным адмиралам 7 мая 1854 года.
Расстояние между Кальяо и Панамой – примерно 2500 километров. Скорость «Вираго» – 8,6 узлов, или 16 км/ч[106 - Сообщение в «Таймс» от 21 сентября 1866 года: «The Virago, 6, paddle-wheel sloop, 1,059 tons, 220-horse power… Six runs were made on the measured mile, giving an average of 8,646 knots per hour».]. Значит, весь этот путь занял шесть с половиной суток, то есть в Панаме депеша была получена примерно 1 мая 1854 года.
На Панамском перешейке знаменитого канала также ещё не существовало, зато как раз строилась железная дорога длиной 79 километров, которая должна была соединить город Аспинволл (он же Колон) на атлантическом побережье и город Панама – на тихоокеанском.
Первый поезд проследует по этой дороге 28 января 1855 года. А это значит, что на момент описываемых событий все грузы, в том числе и почта, перевозились между Аспинволлом и Панамой на мулах и что в Аспинволл почта из Британии прибыла не позднее 29 апреля.
Доставить её мог, конечно, и какой-нибудь военный корабль, и специально зафрахтованное коммерческое судно. Однако на тот момент уже существовало регулярное морское сообщение между Британией и Аспинволлом: каждое 7 и 22 число месяца из Саутгемптона прибывали пароходы «Роял Мэйл Стим Пэкет Компани»; каждое 6, 21 и 29 число из Ливерпуля – пароходы «Вест-Индия энд Пасифик Стимшип Компани».
При этом обратим внимание: «Вираго» находился в Панаме именно в ожидании прибытия почты из Европы, то есть были известны расписание и конкретная дата прибытия парохода. И если интересующая нас депеша попала в Аспинволл именно 29 апреля 1854 года, то доставивший её пароход вышел из Ливерпуля, согласно расписанию, 15 марта того же года[107 - Otis F. Isthmus of Panama: history of the Panama railroad; and of the Pacific Mail Steamship Company. New York, 1867, p. 182. К сожалению, более раннего расписания пароходов из Британии в Аспинволл автору данной книги пока не удалось обнаружить, и он заведомо исходит из предположения, что за прошедшие 13 лет пароходы быстрее ходить не стали. Безусловно, это серьёзно нивелирует описанную выше арифметику, однако автор всё же оставляет её на суд читателя.].
В таком случае подтверждение начала войны против России и приказ атаковать Петропавловск были отправлены в Кальяо почти на две недели раньше той самой даты, когда парламентами Британии и Франции были рассмотрены и приняты декларации об объявлении войны.
Получается одно из двух: либо высшие военно-морские начальники Британии и Франции обладали способностью предвидеть будущее, либо приказ начать войну против России был им отдан властью, находящейся выше законов, парламентов и правительств Британии и Франции.

Следует также отметить, что история с нападением англо-французской эскадры на Петропавловск-Камчатский в 1854 году достаточно красноречиво иллюстрирует действительный характер Крымской войны: во-первых, на самом деле она была не Крымская, а повсеместная; а во-вторых, для западноевропейской коалиции отнюдь не победная. И в-третьих, к событиям в Турции эта война оказалась привязанной чисто ситуативно, просто на совпадении дат между определёнными событиями. Решение о вторжении в Россию было принято в 1852 году; и если вдруг не сработала бы турецкая карта, то причину вторжения обязательно нашли бы в чём-то другом.
Это подтверждается стремлениями англичан и французов захватить Петропавловск и Уруп на Тихом океане, Колу и Соловки на Белом море, Бомарсунд и Свеаборг на Балтике. Если обратиться к англо-франко-турецкому договору, который служил правовым основанием для вступления в войну западных европейцев, то в нём было конкретно указано, что целью соглашения является защита турецкой территории от агрессии России.
В связи с этим возникает неожиданный вопрос: какие именно турецкие территории защищали союзники в Финляндии, на Соловках, на Камчатке?
Очевидно, что план начавшейся войны был разработан вне всякого отношения к русско-турецкому кризису. Причём неформальность в её ведении, когда войска европейских государств приходят в движение ещё до принятия соответствующего решения своими парламентами, говорит о том, что ни парламенты, ни правительства европейских государств к началу этой войны также не имели никакого отношения.

Однако вернёмся к Севастополю.
В общепринятой мифологизации Крымской войны захват этой русской морской крепости франко-британскими войсками имеет сверхважное значение, является переломным моментом вообще всей войны и в результате приводит Россию чуть ли не к безоговорочной капитуляции.
При этом почему-то никто из военных историков до сих пор не задался целью объяснить, что же такого сакрально важного для русских было в Севастополе, если его «падение» решило исход войны?
Иначе говоря, почему в 1812 году полная оккупация и сожжение столичной Москвы войсками Наполеона отнюдь не означали для русских окончательного поражения, а в 1855 году кучки французских и британских мародёров, пробирающихся на свой страх и риск в оставленную русской армией южную часть Севастополя, которая при этом оставалась под прицелом русских пушек, расположенных на его северной стороне[108 - «Северный берег рейда командует городом и всеми морскими сооружениями, а потому обладание им равносильно владению рейдом и портом» (Гришинский А., Никольский В., Кладо Н. История русской армии и флота. М.: Образование, 1913, т. 10, с. 62).], – внезапно заставили сдаться миллионную русскую армию?
Чтобы разобраться в этом парадоксе, необходимо выяснить не мифологическое, а действительное значение Севастополя для противоборствующих сторон.

Когда британцы и французы вступили в войну на стороне Турции, в качестве первоочередной задачи для союзников возникла необходимость вывести из игры российский Черноморский флот[109 - Эффективность российского военного флота на Чёрном море подтверждает кампания 1853 года, в течение которой турки потеряли 12 боевых кораблей (из которых два были пленены) и не было ни одного корабля, потерянного русскими.].
В генеральном сражении, конечно, ЧФ не представлял для них серьёзной опасности, так как против 14 русских линкоров союзники привели в Чёрное море 26 своих линкоров (из которых 8 – паровые), плюс 5 линкоров турецких и 3 линкора Мехмета Али.

Однако более чем двукратное преимущество боевых кораблей фактически сводилось к нулю наличием у русских Севастополя.
Союзники имели много морских пушек, которые были расположены на уровне моря, и защищались деревянными бортами кораблей. Береговой артиллерии в Севастополе было гораздо меньше, но вся она находилась высоко на скалах по обе стороны Севастопольской бухты и была защищена каменными стенами фортов. Поэтому в генеральном сражении одного-единственного Севастополя против всей эскадры союзников победа однозначно осталась бы за русской крепостью.
Однако пока Черноморский флот мог находиться под защитой севастопольской крепости, морским коммуникациям союзников в Чёрном море угрожала бы опасность, так как невозможно постоянно всей объединённой эскадрой дежурить у выхода из Севастопольской бухты[110 - «…the maritime Powers themselves cannot permanently maintain a fleet of 15 sail of the line to watch Sebastopol» (The Times, June 15, 1854); «Морские державы не могут постоянно содержать флот из 15 линейных кораблей для наблюдения за Севастополем».] – эта блокада, к примеру, была бы снята первым же крупным штормом[111 - Например, в результате одной только бури 2 ноября 1854 года союзники лишились французского линкора «Анри IV», от которого «не осталось и двух досок». На британских линкорах «Санспарейл» и «Агамемнон» сгорели паровые машины. Египетский линкор «Муфтахи Джихат» утонул вместе с командующим египетским флотом. Всего же союзный флот в этот день потерял примерно 60 военных и транспортных кораблей (Дубровин Н. Материалы для истории Крымской войны и обороны Севастополя. СПб., 1874. Вып. 5, с. 10—44).].
Таким образом получилась следующая ситуация: чтобы гарантированно защитить все свои коммуникации на черноморском театре боевых действий, нападающей стороне обязательно необходимо было нейтрализовать российский Черноморский флот. Однако выполнение этой задачи становилось возможным только после уничтожения севастопольской морской крепости.

Автору, к сожалению, не известен детальный план войны против России, который был разработан в генеральных штабах Британии и Франции. Зато всем более или менее известны цели этой войны. Они были озвучены Генри Джоном Темплом, 3-м виконтом Палмерстоном, на тот момент министром внутренних дел Британии, в меморандуме от 19 марта 1854 года:
«Мой прекрасный идеал результата войны, которая вот-вот начнется с Россией, таков: Аландские острова и Финляндия возвращаются Швеции. Некоторые из германских провинций России на Балтике уступаются Пруссии. Королевство Польша восстанавливается как барьер между Германией и Россией. Валахия и Молдавия, и устья Дуная отданы Австрии… <…> Крым, Черкесия и Грузия забираются у России; Крым и Грузия передаются Турции, а Черкесия либо независима, либо связана с султаном как сюзерен»[112 - The Later Correspondence of Lord John Russell. Vol. 2: 1840—1878. London: Longmans, Green, 1925, p. 160; См. также: Dmitrow E., Weger T. Deutschlands ostliche Nachbarschaften. Frankfurt am Main: Lang, 2009, S. 156.].
Также очевидно, что уничтожение российского Черноморского флота в целях обеспечения безопасности своих коммуникаций на южном участке противостояния являлось, по сути, подготовительным, то есть первым шагом на этом длинном и славном пути.
И с любой точки зрения это должен был быть очень лёгкий первый шаг.
Хорошо защищённая со стороны моря, главная база Черноморского флота уверенно отразила бы любое нападение вражеского флота. Однако состояние сухопутной обороны крепости в начале 1854 года являло собою полную противоположность её морской мощи.
На тот момент вся группировка русских войск в Крыму насчитывала 37,5 тысячи солдат, но эти силы были распределены по всей территории полуострова от Керчи до Евпатории и от Балаклавы до Перекопа. Непосредственно в Севастополе располагался всего лишь 9,5-тысячный гарнизон при 23 полевых орудиях, плюс три тысячи матросов на кораблях.
Но самое главное – Севастополь «…с сухопутной стороны был только на одной трети своей окружности прикрыт каменною стеною; на остальных же двух третях город был совершенно открыт»[113 - Тотлебен Э. Описание обороны г. Севастополя. СПб., 1872. Ч. 2, отд. 2, с. 322.]. Очевидно, что неприступный для атаки со стороны моря Севастополь был практически беззащитен на суше[114 - The Times, September 21, 1854: «None of the sea batteries or forts are of the slightest service for defence on the land side. Indeed, the great fort, „St. Nicholas“, has not a gun pointed in that direction, and such an armament would be perfectly useless if it existed, as that part of the hill on which the town stands rises behind it to a height of 200 feet. In fact, all the fortresses and batteries, both to the north and south of the great bay, are commanded by higherground in the rear» – «Ни одна из морских батарей или фортов [Севастополя] не имеет ни малейшего значения для защиты на суше. В самом деле, самый мощный форт „Святой Николай“ не имеет пушек, направленных в том направлении, и такое вооружение было бы совершенно бесполезным, если бы оно существовало, поскольку та часть холма, на которой стоит город, поднимается за ним на высоту 200 футов. Фактически над всеми крепостями и батареями как к северу, так и к югу от большой бухты господствуют высоты в тылу».]. Поэтому 14 сентября 1854 года на ровные пляжи Евпатории, примерно в 90 километрах к северо-западу от Севастополя, был высажен 62-тысячный десант союзников при 134 полевых орудиях.
После отступления евпаторийского гарнизона, состоявшего из 200 человек «команды слабосильных Тарутинского егерского полка», для союзников путь на Севастополь был открыт, и они устремились к своей главной цели.
При имеющемся раскладе сил – подавляющем численном превосходстве у нападающих, а также отсутствии сухопутных фортификационных укреплений у обороняющихся – взятие с тыла русской морской крепости представлялось делом одного дня. Британцы даже не стали обременять своих солдат походными ранцами[115 - «…they landed without knapsacks, (the English, at least,) with nothing but a scanty field material» (McClellan G. The armies of Europe: comprising descriptions in detail of the military systems of England, France, Russia, Prussia, Austria, and Sardinia; adapting their advantages to all arms of the United States service and embodying the report of observations in Europe during the Crimean war, as military commissioner from the United States government, in 1855—1856. Philadelphia, 1861, p. 10).]: победа ожидалась быстрая, а трофеи богатыми.
Однако что-то пошло не так.

Вначале русские преградили союзникам путь, встретив их на речке Альме в 25 километрах от Севастополя. Князь Меншиков, командующий Крымской армией, собрал здесь практически все доступные ему силы.
Для союзников это был настоящий подарок: противник стоял перед ними в чистом поле, а не прятался за стенами каменной городской застройки. Поэтому войска союзников, превосходящие русских по количеству почти вдвое, имеющие на фланге поддержку своего огромного флота, вооружённые более мощным оружием (см. ниже), доблестно атаковали русских в течение трёх с половиною часов и в результате добились отступления армии Меншикова.
Победа была несомненная, однако абсолютно бесполезная: русских всего лишь заставили покинуть позиции в чистом поле и вернуться обратно в Севастополь.
Зато союзники после этой победы стали очень осторожными, и оставшийся до города однодневный переход у них занял целуюнеделю. Этих семи суток оказалось достаточно, чтобы севастопольцы буквально из ничего на пустом месте построили вполне эффективную систему деревоземляных бастионов, превратив морскую крепость вдобавок ещё и в сухопутную. Получилось точь-в-точь как в известной русской армейской шутке: «Пока противник рисует карту наступления, мы меняем ландшафты, причём вручную»[116 - Фраза прапорщика Казакова из кинофильма «ДМБ» (реж. Роман Качанов, 2000).].
Впрочем, для нападающих ситуация выглядела далеко не шуточной: поразмыслив ещё две недели, они приступили к возведению собственных укреплений напротив внезапно возникших укреплений русских. Последовавшая за этим война бастионов продолжалась почти год: с 25 сентября 1854 года по 9 сентября 1855 года.

Уничтожение 14 черноморских линкоров должно было быть для западных европейцев лёгким предварительным шагом на пути к завоеванию России. На этот шаг две самые мощные мировые державы совместными усилиями потратили 11,5 месяца и при этом положили более 100 тысяч жизней своих солдат.
В результате 14 потопленных линкоров оказались вообще их единственным значимым достижением в ходе всей Крымской войны.
Если представить себя на месте британского и французского главнокомандующих, то в подобной ситуации вполне уместно было бы задуматься: насколько целесообразной была бы попытка сделать следующий запланированный шаг? К тому же в конце ноября 1855 года командир Отдельного Кавказского корпуса генерал-адъютант Николай Николаевич Муравьёв принял капитуляцию от британского полковника Вильяма Фенвика Вильямса, руководившего обороной турецкой крепости Карс[117 - Николай Николаевич Муравьёв дважды брал Карскую крепость. Первый раз это произошло во время русско-турецкой войны 1828 года, когда он командовал бригадой в войсках генерала Паскевича. Тогда Муравьёв за отличие при штурме был награждён орденом Св. Георгия IV степени.]. У турок это была самая сильная крепость и главный опорный пункт на кавказском театре боевых действий. Падение Карса ничего хорошего союзникам также не предвещало.

Обратим внимание на хронологию событий: южная часть Севастополя[118 - Утверждать о захвате союзниками Севастополя в 1855 году – всё равно что утверждать о захвате германским вермахтом Сталинграда в 1942 году.] была оставлена русской армией в сентябре 1855 года – британцы полностью капитулировали в турецком Карсе в ноябре 1855 года – мирные переговоры в Париже начались в феврале 1856 года. Даже из сопоставления дат вполне очевидно, что война закончилась не тогда, когда союзники условно захватили половину Севастополя. Война закончилась тогда, когда Британия и Франция пришли к пониманию: предел их возможностей атаковать Россию оказался достигнут. Всё, что произойдёт далее, может только ухудшить положение Британии и Франции.
К сожалению, эта несложная истина скрыта огромным количеством ложных стереотипов, которыми до сих пор плотно окутана Крымская война.

Например, одним из подобных устоявшихся заблуждений является якобы полнейшая несостоятельность армии и флота России по сравнению с военной мощью союзников.

Общим местом при упоминании Крымской войны стали утверждения, что войска союзников были лучше вооружены, лучше оснащены технически, а солдаты и военачальники имели лучшую подготовку. Даже легендарная Флоренс Найтингейл, в честь которой учреждена высшая награда Международного Красного Креста, одна только и заботилась о раненых солдатах союзников[119 - Флоренс Найтингейл с группой из 38 медсестёр приехала в Турцию в начале ноября 1854 года. Тогда же в ноябре 1854 года в Севастополь прибыли 200 сестёр милосердия петербуржской Крестовоздвиженской общины. Флоренс Найтингейл работала в стамбульском госпитале Скутари, в полутысяче километров от фронта. Русские сёстры милосердия работали непосредственно в Севастополе. При исполнении служебных обязанностей погибли 17 сестёр Крестовоздвиженской общины.]. Да как ещё, если не подавляющим превосходством, объяснить несомненную и безоговорочную победу западноевропейской коалиции в войне против отсталых русских?
Объективности ради отметим, что проблем и недостатков у российских вооружённых сил периода Крымской войны было намногобольше, чем принято считать.
Для примера можно привести прикрывавшую устье Днепра крепость Кинбурн, которая с боем была захвачена западноевропейцами в октябре 1855 года и без боя оставлена ими же через три месяца. Война шла полным ходом, а военное министерство в Петербурге даже не имело представления, сколько и какой именно артиллерии состоит на вооружении этой крепости![120 - Кренке В. Оборона Балтийского побережья в 1854—1856 годах. СПб., 1887, с. 10.]
Ещё одной действительно огромной проблемой оказалась принятая на тот момент в русской армии тактика ведения сухопутного боя[121 - «Вообще отличительными чертами нашей тактики того времени были: стремление к действиям большими массами, взгляд на рассыпной строй, как на средство вспомогательное, твёрдость форм боевых порядков, малая их гибкость и применяемость к местности, большая приверженность к точным цифровым данным, малая подготовка атаки огнём и пренебрежение к мерам, уменьшающим потери от огня. Способ действий, требующий стройности движений, требовал и совершенно ровных мест; на местности же пересечённой эти порядки были неприменимы, а другие тактические формы не были предусмотрены уставом» (Гришинский А., Никольский В., Кладо Н. История русской армии и флота. М, 1913. Т. 10.: Образование, с. 18).]. Считалось, что для достижения успеха в бою пехоте необходимо в сомкнутом строю сблизиться с противником и опрокинуть его штыковой атакой. Соответственно, в тактической подготовке войск основное внимание уделялось сохранению порядка строя при движении, то есть обыкновенной маршировке. Стрелять же из ручного оружия русского солдата особо и не обучали[122 - Главнокомандующий Крымской армии князь Меншиков сказал: «Я не решаюсь атаковать неприятеля с нашею пехотою, которая [для обучения стрельбе] получала в год только по два боевых патрона…» (Цит. по: Дубровин Н. История Крымской войны и обороны Севастополя. СПб., 1900. Т. 2, с. 388—389).].
Первое реальное столкновение с западноевропейскими армиями показало критические недостатки российской военной тактики: в сражении при Альме атакующие колонны русских полков расстреливались ружейным огнём союзников ещё при подходе. Кроме того, это сражение в дальнейшем послужило основой для появления, наверное, самого знаменитого мифа Крымской войны: русские проиграли войну, дескать, потому что были поголовно вооружены устаревшими гладкоствольными ружьями, которые по дальности и точности стрельбы значительно уступали современным нарезным винтовкам британцев и французов.
Действительно, в Альминском сражении для русской армии оказалась неприятным сюрпризом ситуация, когда её ружья поражали противника с 300 шагов, а противник вёл результативный огонь на вдвое большей дистанции. Однако на самом деле основной причиной этого различия было отнюдь не наличие или отсутствие нарезов в стволах.

Дело в том, что винтовки периода Крымской войны, при всех своих плюсах, имели существенный недостаток – низкую скорострельность. В то время они заряжались, как и гладкоствольные ружья, с дульной стороны: то есть солдат ставил ружьё прикладом на землю, вставлял в ствол пулю и проталкивал её к зарядной каморе, в которой уже находились капсюль и порох (из-за этого, кстати, приготовить оружие к стрельбе возможно было только стоя). Однако если по гладкому стволу пуля продвигалась относительно свободно, то при наличии нарезов её приходилось в буквальном смысле забивать в ствол специальным молотком. Поэтому вооружённый винтовкой солдат на каждый свой выстрел получал два-три выстрела от солдата с гладкоствольным ружьём.
Чтобы ускорить заряжание нарезных ружей, их стволы начали делать намного короче, чем у обычных гладкоствольных, из-за чего такие ружья получили название «штуцер», что в переводе с немецкого на русский означает «обрезанный». У винтовочных обрезов увеличивалась скорострельность, однако при этом существенно уменьшалась такая важная характеристика, как начальная скорость полёта пули: например, распиаренная мифически легендарная британская винтовка «Энфилд» образца 1853 года (1853 Enfield Rifled Musket) успевала разогнать пулю в своём коротком стволе всего до 270 метров в секунду. Для сравнения: этот же показатель у предназначенного исключительно для ближнего боя советского пистолета Макарова (ПМ) равен 315 метров в секунду.
Очевидно, штуцерные пули летели не так уж и далеко, а их пробивная способность оставляла желать лучшего. Поэтому в сражении при Альме губительным для русских полков оказался отнюдь не огонь винтовочных обрезов (которыми, кстати, у союзников был вооружен только каждый третий солдат), а стрельба из стандартных гладкоствольных ружей.
Однако русские ружья на тот момент заряжались обыкновенною круглой пулей, а ружья союзников – специальной удлинённой конической, с выемкой в задней части. Из-за выемки свинцовая пуля при выстреле расширялась, плотно прилегая к стенкам ствола, что увеличивало давление пороховых газов; а её удлинённая форма способствовала стабилизации в полёте. Благодаря этому значительно увеличивалась дальность выстрела из гладкого ствола, с одновременным увеличением поражающей способности пули[123 - Из заключения к испытаниям, проведённым 19 января 1855 года в Севастополе: «Круглые пули до 500 шагов ударяли удовлетворительно, а далее, делая перед мишенью несколько рикошетов, – ударяли в доски весьма слабо и даже отскакивали от них; полукруглые же даже на 800 шагов углублялись в мишени на дюйм. Скорость заряжания была одинаковою как теми, так и другими пулями» (Фёдоров В. Вооружение Русской армии в Крымскую кампанию. СПб., 1904, с. 83).].
Русские сделали вывод из происшедшего: в подразделениях Крымской армии вскоре были учреждены специальные курсы огневой подготовки, введены соревнования стрелков и назначены премии для лучших из них.
Имевшиеся запасы круглых пуль стали переплавлять на конические: из 16,5 миллиона патронов, израсходованных обороняющимися в Севастополе, старые патроны составили чуть более 7 миллионов[124 - Тотлебен Э. Описание обороны г. Севастополя. Ч. 2, с. 315. Отметим, что причиной сравнительно высокого процента круглых пуль был сохранявшийся до конца осады недостаток в Севастополе специальных (и качественных) форм для литья пуль сложной формы.]. Так что преимущество союзников в стрелковом вооружении было критичным только в самом начале Севастопольской обороны.
Этот пример показывает, как искажена общепринятая история Крымской войны: раздуты реальные или мнимые недостатки русской армии и точно так же преувеличены успехи союзников.

В этой связи весьма показательным является сражение на Альме. Согласно навязанной исторической традиции, считается, что русские бездарно его проиграли – в основном по той причине, что британцы и французы безнаказанно расстреливали их из своих штуцеров.
Однако иногда, чтобы объективно судить о результате сражения, достаточно мысленно поменять противников местами. Поэтому давайте представим ситуацию, в которой бы Меншиков наступал вдоль берега с 60-тысячной армией, с моря его поддерживала мощная эскадра Черноморского флота, а Сент-Арно и Реглан с 30 тысячами солдат преградили бы ему путь. В контексте тенденции двойных стандартов, если бы Меншиков в результате альтернативного Альминского сражения заставил союзников покинуть поле боя, считалось бы это его победой?
Формально, конечно, это действительно выглядит как победа. Но, скорее всего, русскому командующему после Альмы были бы предъявлены серьёзные претензии. Например, почему, имея двукратное превосходство в силах, он не прижал противника к берегу, сделав его лёгкой мишенью для своего флота? У линкоров пушек много, и к тому же они гораздо мощнее полевой артиллерии. В таком случае, очевидно, вся Крымская армия союзников в полном составе вынуждена была бы капитулировать либо погибнуть. Соответственно, Меншикову в результате такого манёвра достался бы не только Севастополь, но и весь Крым.
Но, допустим, союзники в ходе сражения старались бы держаться подальше от берега, прекрасно понимая его опасность для себя. Тогда почему, имея двукратное превосходство в силе, Меншиков не отрезал противника от Севастополя, предоставив ему возможность отступать, например, только в сторону Симферополя?[125 - В реальности Меншиков после Альмы действительно отступил в сторону Симферополя, то есть Бахчисарая. Однако о парадоксах Альмы поговорим чуть позже.] В таком случае Севастополь остался бы как без укреплений, так и без гарнизона: просто заходи и бери.
И в конце концов, почему, имея двукратное превосходство в силе и вынудив противника покинуть поле боя, Меншиков не преследовал его и не зашёл в Севастополь на вражеских плечах? Ведь гораздо проще занимать город тогда, когда противник отступает: его войска ослаблены боем, отягощены ранеными; подразделения перемешались между собой и плохо управляются; солдаты измотаны и весь день не накормлены, у них пустые патронташи; моральный дух близок к нулю, а план обороны отсутствует. В таких условиях Меншикову было бы достаточно задействовать свежие силы (не забываем, что у него в два раза больше солдат) – и Севастополь был бы захвачен.

Судя по всему, альтернативный Альминский бой с его очевидными огромными возможностями и мизерным результатом оказался бы не победой, а позором русской армии. Можно представить, какими после этого могли бы быть заголовки независимых петербургских и московских газет: «Меншиков на Альме – предатель, трус или глупец?», «Альминский размах на рубль, удар на копейку», «Сент-Арно с Регланом подёргали Меншикова за усы и вернулись обратно в Севастополь».
Если же обратиться к действительности, то было бы любопытно узнать для сравнения, какие заголовки имели западноевропейские газеты после реального Альминского боя. Может быть, объективные и независимые западные журналисты также разгромно критиковали своих военачальников, упустивших прекрасный шанс одним махом покончить с Крымской армией русских? Или, может быть, для поддержки боевого духа своего населения они попытались сохранить хорошую мину при плохой игре?
Как это ни странно, но оба предположения окажутся неверными. Если мы откроем британские и французские газеты описываемого периода, то окажемся в иной, не менее альтернативной реальности: например, лондонская «Таймс» на шестой странице[126 - Небольшая деталь для погружения в колорит эпохи: из 12 страниц тогдашней «Таймс» – первые пять и последние две содержали исключительно частные объявления и рекламу.] своего номера от 2 октября 1854 года разместила подборку материалов под общим заголовком The Fall of Sebastopol («Падение Севастополя»).


Базилика Рождества Христова на почтовой карточке
издательства Palphot


Вильгельм Голике. «Портрет императора Николая I» (1843)


Франц Ксавер Винтерхальтер.
«Портрет Наполеона III» (1853)


Карта Севастополя 1853 года


Вид на Севастополь с его Северной стороны
(британская литография)


Алексей Боголюбов. «Оборона Петропавловского порта
на Камчатке» (1866)


Валентин Пошин. «В разгаре боя» (1988)

Глава четвёртая.
Catch a tartar[127 - Английское выражение «поймать татарина» означает взять что-то, от чего ожидается выгода, и обнаружить, что это неприятность, от которой теперь невозможно избавиться. Этому близка по смыслу русская пословица: «Медведя поймал! – Веди сюда! – Да нейдет! – Так сам иди! – Да не пускает!»]
Мы так же боимся света, как дети – темноты.
    Сенека. Письма к Луцилию (62)
Вероятнее всего, ложное сообщение «Таймс» о захвате Севастополя может показаться несерьёзным и не достойным внимания. Об этом казусе очень мало говорится в исторической литературе; а если кое-где о нём и упоминается, то всё сводится к выводу: да, событие действительно имело место, но при этом оно несерьёзное и не стоит внимания. Например, британский историк Орландо Файджес, специалист по новейшей истории России, в своей достаточно подробной книге о Крымской войне посвятил этой газетной ошибке всего несколько строк мелким шрифтом в качестве примечания внизу страницы:
«Телеграфы предназначались для использования в военных целях; журналистам не разрешалось забивать их длинными репортажами, поэтому между заголовком в газете, доставленным по телеграфу, и полным репортажем, пришедшим позже на пароходе, был временной промежуток. Из-за этого часто появлялись ложные сообщения – самое известное было опубликовано в „Таймс“ от 2 октября 1854 года, в котором объявлялось о падении Севастополя на основе телеграфных сообщений о победе на Альме и первой депеши Рассела из Крыма, освещавшей высадку десанта. Только 10 октября полный отчёт Рассела об Альме попал в Лондон, но к этому времени истинная ситуация была прояснена дальнейшими телеграммами»[128 - «The telegraphs were meant for military use; journalists were not allowed to clog them up with long reports, so there was a time lag between the headline story in a newspaper, which arrived by cable, and the full report, which came later by steamship. There were often false reports because of this – the most famous in The Times, on 2 October 1854, which announced the fall of Sevastopol on the basis of telegraph communications of the victory at the Alma and Russell’s first dispatch from the Crimea, covering the landing of the allied troops. It was not until 10 October that Russell’s full report on the Alma got to London, by which time the true situation had been clarified by further telegraphs» (Figes O. The Crimean War: A History. NY: Metropolitan Books, 2011, p. 305).].
А вот британский депутат, писатель и путешественник Александр Кинглейк (1809—1891) уделил упомянутому сообщению «Таймс» гораздо больше места – чуть ли не целую главу – в своём многотомном труде «Вторжение в Крым». И всё это место он потратил для обоснования утверждения:
«Действительно, была слабость, и родилась ошибка; но… обманщиком был – кто бы мог подумать? – обманщиком был тот самый седой святой, которому давно уже все поклоняются – Общественное Мнение»[129 - «There indeed had been frailty, and error was born; but according to this interesting confession, the deceiver was – who could have thought it? – the deceiver was that hoary saint long worshipped as Public Opinion» (Kinglake A. W. The Invasion of the Crimea Its Origin, and an Account of Its Progress Down to the Death of Lord Raglan. London-Leipzig, 1868. Vol. 7, p. 30—31).].
Иначе говоря, британцы и прочие западноевропейцы так страстно желали услышать новость о захвате Севастополя, что бедные журналисты, поддавшись всеобщему нетерпению, сообщили публике эту недостоверную, но желанную новость.[130 - «…this longing of all England had so carried with it the men who sought to speak in her name, that those who were employed by the great News Company in the function of dividing thruth from fable could no longer work aright» (Kinglake A. W. The Invasion of the Crimea Its Origin…, p. 23); «Это стремление всей Англии так увлекло за собой людей, которые стремились говорить от её имени, что те, кто был нанят великой новостной компанией для разделения правды и небылиц, больше не могли работать правильно».]
На удивление критично восприняли известие о падении Севастополя корреспонденты американской газеты «Нью-Йорк Дейли Трибюн» Фридрих Энгельс и Карл Маркс. И если в первой статье по этому поводу, написанной Энгельсом 2—3 октября 1854 года[131 - Статья «Вести из Крыма» на русском языке впервые была опубликована в 10 томе 2-го издания сочинений Маркса и Энгельса, вышедшем в Москве в 1958 году. Там же указывалось, что Энгельс написал статью именно 2 октября 1854 года. При этом редактор не обратил внимания, что непосредственно в тексте статьи упоминаются события, происшедшие на день позже, то есть 3 октября. В советско-англо-американском 50-томнике Marx-Engels Collected Works, вышедшем в 1980 году, уточнялось, что статья была написана Энгельсом в течение двух дней.], выражалось сомнение в достоверности победы союзников с уточнением: «…это может оказаться правдой, и мы с напряжённым интересом ждём точной информации», то следующие две их статьи были озаглавлены вполне прямолинейно: «Севастопольская мистификация».
Виновником этой мистификации, по утверждению главных мировых революционеров, был некий прибывший в Бухарест «„татарин“ как турки называют курьеров», который стал публично нести отсебятину о якобы падении Севастополя, и в эту отсебятину поверила лондонская «Таймс».
Правда, революционная парочка тут же сделала предположение, что хитрая «Таймс» всего лишь притворилась такой доверчивой и заведомо ложную новость опубликовала сознательно и целенаправленно: во-первых, для того чтобы подстегнуть командующего британской эскадрой в Балтике адмирала Нейпира на более активные действия, а во-вторых, чтобы поднять котировки британских облигаций госзайма.
Судя по всему, столпы мировой революции допускали от столпов мировой журналистики настолько грубой и примитивной манипуляции общественным мнением.
Кстати, о татарине – в некоторых последующих источниках он был частично реабилитирован, так как оказалось, что на самом деле турецкий курьер ничего не выдумал, а всего лишь передал новость, полученную им в Варне от капитана французского корабля. В книге Феликса Мейнара «Воспоминания зуава под Севастополем» было даже указано название корабля, капитан которого стал источником мистификации: пароход «Фарамон», принадлежавший компании «Мессажери маритим»[132 - Можно найти информацию, что в 1853 году пароход «Фарамон» принадлежал частной «Компань Базен» и работал на линии Марсель – Алжир. Впрочем, не исключено, что основанная императором «Мессажери маритим» могла купить у «Компань Базен» этот старый слабосильный (до 200 л. с.) пароход и поставить его на черноморские маршруты.] и обслуживавший линию Константинополь – Варна. Правда, имя капитана этого парохода осталось безвестным.
По версии Мейнара, «Фарамон» перед заходом в Варну встретил в море другой корабль, который направлялся из Евпатории в Константинополь и с борта которого прокричали о победе на Альме, а также о продвижении союзников к Севастополю. Однако безымянный капитан услышал только: «…вошли в Севастополь», из чего сделал вывод о захвате крепости. Он рассказал об этом по прибытии в Варну, а по возвращении из рейса – ещё и в Константинополе.
Сенсация тут же легла на стол различным иностранным послам, которые, в свою очередь, донесли её всему цивилизованному миру:
«…Звук падения русской крепости, прибывший в Европу из двух разных точек, не мог не считаться очень достоверным»[133 - Maynard F. Souvenirs d’un zouave devant Sebastopol. Paris, 1855., p. 60—62.].
Объективности ради отметим, что «Таймс» в номере от 13 октября 1854 года опубликовала собственное расследование, объясняющее причины возникновения на её страницах ложной новости о падении Севастополя. В этом расследовании опять был упомянут некий татарин, однако основными источниками дезинформации указывались конкретно две газеты: австрийская «Копьирт Цайтунгз Корреспонденц»[134 - «Таймс» не забыла упомянуть, что это была литографическая газета, то есть отпечатанная с помощью копировального аппарата, можно сказать, в домашних условиях.] и турецкая «Жюрналь льёмпарсиаль де Смирн». В общем, придуманная именно этой парочкой «маленькая шутка» привела к «огромной глупой лжи».[135 - «It has however been discovered that the author of this ’little joke’, is M. Sommariva, the correspondent of L’Impartial de Smyrne. The effects of the silly falsehood were, however, tremendous» (The Times. 1854, October 13).]

Перечисленные версии – телеграфный заголовок, привравший татарин, тугоухий капитан, шутка двух газет – вместе и по отдельности до сих пор вполне устраивают как мировое научное сообщество, то есть историков-профессионалов, так и обычных историков-любителей.

Более того, все согласны вообще не вспоминать этот анекдотический случай, который, судя по всему, никак не отразился на репутации знаменитой и авторитетной британской газеты. Да и на ход Крымской войны эта ошибочная новость по большому счёту также не повлияла. Почему же в таком случае она заслуживает внимания?
Дело в том, что изначальный интерес к упомянутой ситуации может возникнуть благодаря парадоксальности человеческой психики: чем больше проявляется стараний отвлечь внимание от чего-либо, тем больше хочется внимание как раз на это и обратить. Редко у одного конкретного события имеется два независимых правдивых объяснения. Ещё реже у одного события бывает три и более правдивых объяснений. Несколько различных, абсолютно правдивых объяснений для одного и того же события вызывают обоснованные сомнения в их правдивости. Сомнения в свою очередь вызывают желание посмотреть на это событие собственными глазами, без посредников и без их объяснений.
Если взглянуть на ситуацию с сообщением о падении Севастополя в октябре 1854 года собственными глазами, то открываются удивительные подробности, о которых абсолютновсеисточники старательно забывают упомянуть.

Прежде всего выяснится, что в Западной Европе ложная сенсация была опубликована не в одной только «Таймс». Можно открыть номер от 2 октября 1854 года практически любой британской или французской газеты, включая провинциальные, – с огромной долей вероятности там окажется новость о падении Севастополя, которая зачастую сопровождалась описанием всенародного празднования этого знаменательного события. Например, британская провинциальная «Норфолк Кроникл» сообщила, что в воскресенье 1 октября 1854 года в городе Норидже, столице графства Норфолк, состоялось два празднования: сначала в честь победы на Альме звонили колокола городского собора, и в тот же день в честь падения Севастополя на том же соборе был водружён государственный флаг.[136 - Данные сайта Фоксартского районного краеведческого общества (The Foxearth and District Local History Society).]

Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «Литрес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (https://www.litres.ru/pages/biblio_book/?art=71067874) на Литрес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.

notes
Примечания

1
«These boots were worn by Prince Alexander Sergeyevich Menshikov, commander of the Russian forces at the Battle of the Alma on 20 September 1854. They were presumably recovered from his coach, which was captured after the battle». Кстати, обратим внимание, что британцы прописали даже отчество этого русского командующего.

2
«At the top of Telegraph Hill, the French captured the abandoned carriage of Menshikov. In it they found a field kitchen, letters from the Tsar, 50,000 francs, pornographic French novels, the general’s boots, and some ladies underwear» (Figes O. Crimea. The last Crusade. London: Penguin Books, 2011, p. 218).

3
«27 Dubrovin, Istoriia krymskoi voiny, vol. I, pp. 267—8; Baron de Bazancourt, The Crimean Expedition, to the Capture of Sebastopol, 2 vols. (London, 1856), vol. I, pp. 260—62» (Figes O. Crimea. The last Crusade. London: Penguin Books, 2011, p. 512).

4
«This little episode of the battle, – which was not without importance, since this carriage belonged to Prince Menschikoff himself, and contained some very curious papers, – was recounted to us, as we have written it, by the Commandant de la Boussiniere, in person» (de Bazancourt C. The Crimean expedition, to the capture of Sebastopol. Vol. I. London: Sampson Low, 1856, p. 262).

5
«The French have taken a private carriage, which they say belonged to Prince Menchikoff, who, it appears, commanded in person. In this carriage have been found a quantity of papers, but, from the last account I have heard from one of the Marshal’s staff, they are not of the importance that was at first imagined. In fact it is very doubtful whether it was really Menchikoff’s carriage; far more likely to have belonged to one of his attendants, especially as it is the most scrubby concern you ever saw, not in the least like the great heavy, lumbering, though comfortable carriages, in which I have always seen the upper classes in Russia travel» (Gough-Calthorpe S. Letters from head-quarters; or, The realities of the war in the Crimea. 3 ed. London: J. Murray, 1858, р. 75).

6
Панаев А. Князь Александр Сергеевич Меншиков: 1853—1869. СПб.: Тип. Балашева, 1877, с. 29.

7
Costume Parisien. №418 // Journal des Dames et des Modes, №3 (7e. Annee) 15 Vendemiaire, an II [7 октября 1802].

8
Costume Parisien. №1601.

9
Кстати говоря, тот же Гоф-Калторп носил «Napoleon boots», то есть «сапоги Наполеона» – впрочем, это были обычные кавалерийские сапоги из чёрной кожи с высокими голенищами.

10
Nemo J. Manuel d’histoire de France. Paris: La Librairie des Ecoles, 2007.

11
Biagio Goldstein Bolocan. Chronos, vol. 2.

12
«The Russian danger also affected south Europe and the Middle East. Britain feared that Russia would destroy the weak Ottoman Empire, which controlled Turkey and the Arab countries. This would change the balance of power in Europe, and be a danger to Britain’s sea and land routes to India. When Russia and Ottoman Turkey went to war Britain joined the Turks against Russia in Crimea in 1854, in order to stop Russian expansion into Asiatic Turkey in the Black Sea area» (McDowall D. An Illustrated History Of Britain. 21 impression. Harlow, 2006 (Printed in China), р. 145).

13
История России. 9 класс. Учебник для общеобразовательных организаций / Под ред. акад. РАН А. В. Торкунова. М.: Просвещение, 2016. Ч. 1, с. 96.

14
Что касается России, то в отличие от Госбанка Российской империи или Госбанка СССР, которые на 100% принадлежали Российскому государству, нынешний Центробанк России, по сути, является структурой Международного валютного фонда (IMF), который в свою очередь подчинён Федеральной резервной системе (FRS) – самому главному на планете частному банку.

15
В господствующей ныне либеральной традиции краеугольным камнем является так называемый принцип разделения властей, согласно которому должны быть независимыми друг от друга четыре власти: 1) законодательная, 2) исполнительная, 3) судебная и 4) средства массовой информации. Вместе с тем либеральная традиция требует полного отсутствия государственного (то есть общественного) контроля над экономикой, которая якобы должна управляться мифической «невидимой рукою рынка». На самом деле экономическая власть, которая предоставляет контроль над всеми остальными ветвями власти, но при этом остаётся в тени общественного внимания, является основополагающей, то есть нулевой властью. Об этом подробно рассказано в книге «Явное становится тайным» из серии «Миростолкновение».

16
Это случилось после разгрома французского флота в сражении при Абукире 1—3 августа 1798 года.

17
Джоэль Мокир, уроженец Нидерландов, профессор экономики и истории Северо-Западного университета в штате Иллинойс (США), утверждает, что «Британии… удалось опередить остальную Европу благодаря оптимальному сочетанию идей, культуры, институтов и технологии, которое сделало возможным быстрый экономический рост». На русском языке его книга «Просвещенная экономика. Великобритания и промышленная революция 1700—1850 гг.» была опубликована Институтом Гайдара в 2017 году. Разумеется, Джоэль Мокир в своей книге обошёл вниманием тот факт, что быстрый экономический рост Британии в XIX веке абсолютно коррелируется с геноцидом населения Индии – главного конкурента экономики Британии. Об этом подробно рассказано в книге «Явное становится тайным» из серии «Миростолкновение».

18
В этот год началось знаменитое восстание индийских сипаев, сопровождавшееся массовой резнёй англичан.

19
«Le jour ou les Russes, franchissant l’Afghanistan, s’avanceront dans les plaines de l’Himalaya et du haut Bengale pour chasser les Anglais de l’Indoustan, ils auront une alliance toute prete qui, d’ellememe, s’offrira a eux: c’est celle des vingt-cinq ou trente millions de musulmans que compte la peninsule, et que le desir de la vengeance soulevera au premier signal» (Jacolliot L. Voyage au pays des perles. Paris, 1876, p. 29).

20
Пешавар британцы захватили в 1849 году; район Термеза (Паттагиссар) находился под российским контролем примерно с 1868 года.

21
Елисеев Ф. Казаки на Кавказском фронте 1914—1917. М., 2010, с. 121.

22
В составе наполеоновской Великой армии во вторжении в Россию, кроме собственно французов (300 тыс.), принимали участие подразделения из Германии (142 тыс.), Польши (100 тыс.), Австрии (40 тыс.), Италии (33 тыс.), Швейцарии (12 тыс.), Испании (5 тыс.), Португалии (2 тыс.) и Хорватии (2 тыс.). – Панкратов П. Армия Европы против России // Военно-исторический журнал. 1997. №3, с. 70—81.

23
Из зашифрованного черновика 10-й главы «Евгения Онегина», позднейшая реконструкция (Пушкин А. С. Евгений Онегин. М.: Детгиз, 1934, с. 235).

24
«I asked to what he principally attributed his failure of that expedition. „To the cold, the premature cold, and the burning of Moscow“, replied Napoleon» (O’Meara B. E. Napoleon in exile; or, A voice from St. Helena. The opinions and reflections of Napoleon on the most important events of his life and government in his own words. Vol. 1. Philadelphia, 1822, p. 123).

25
К слову, находясь ещё в Москве, ранним утром 19 октября 1812 года Наполеон отправляет письмо своему министру иностранных дел, герцогу Бассано: «…Армия на марше; завтра мы решили взорвать Кремль и идти на Калугу или Вязьму, чтобы прибыть до наступления холодной погоды и занять зимние квартиры. Всё остальное в порядке» (Correspondance de Napoleon Ier; publiee par ordre de l’empereur Napoleon III. T. 24. Paris, 1868, p. 275).

26
Сборник материалов для описания местностей и племен Кавказа. Тифлис, 1896. Вып. 21, с. 60. Сравните, как фраза практически с тем же содержанием звучит в нынешних учебниках истории: «В ноябре 1855 г. пала сильнейшая турецкая крепость Карс. Однако падение Севастополя предрешило исход войны» (Зуев М., Чернобаев А. (ред.). История России: Учебник для вузов. М.: Высшая школа, 2001, с. 183).

27
См. предыдущую книгу серии «Миростолкновение»: «Явное становится тайным».

28
«Французский консул Дроветти поддерживал его дело перед турецким адмиралом, перед французским послом при Порте; он отнял у [мамелюкской] партии Эльфи двадцать пять человек французов, служивших в его войске. В конце концов Порта убедилась, что мамелюки слишком разъединены для того, чтобы можно было в чём-либо рассчитывать на них. Новый фирман восстановил Мехмета наместником за принесённый им подарок в 7 500 000 франков» (Лависс Э., Рамбо А. (ред.). История XIX века. М., 1907, с. 107).

29
Населённые пункты на территории нынешнего Азербайджана.

30
«In June 1812, Brigadier-General Sir John Malcolm accompanied by 350 British officers and warrant officers arrived in Persia on ships that also carried 30 thousand rifles, 12 cannons, and woolen cloth for uniforms of the sarbazes. It was these British servicemen, weapons, and assets that allowed Abbas Mirza to organize the last march of the war. In August 1812, the Persians captured Lenkoran and Arkivan; in October, they were crushed at Aslanduz. A large group of British supporting officers was taken prisoner; one was killed. The Russian side learned their names and ranks» (Kuznetsov O. The Treaty of Gulistan: 200 years after // The Caucasus & globalization, vol. 7, issue 3—4, 2013, p. 151); «В июне 1812 года бригадный генерал сэр Джон Малкольм в сопровождении 350 британских офицеров и прапорщиков прибыл в Персию на кораблях, которые также привезли 30 тысяч винтовок, 12 пушек и шерстяную ткань для обмундирования сарбазов [персидских пехотинцев]. Именно эти британские военнослужащие, оружие и материальные средства позволили Аббасу Мирзе организовать последний поход в войне. В августе 1812 года персы захватили Ленкорань и Арчиван; в октябре они были разгромлены при Асландузе. Большая группа британских офицеров была взята в плен, один из них был убит. Российская сторона узнала их имена и звания».

31
Впрочем, был ещё и позор фрегата «Рафаил», который сдался туркам без боя всего за два дня до случая с «Меркурием». С той поры русские военные корабли никогда больше не назывались «Рафаилами».

32
Современный город Эдирне.

33
Алжир, как и Египет, в то время являлся провинцией Османской империи.

34
Рохау А. История Франции от низвержения Наполеона I до восстановления империи / Пер. с нем. СПб., 1865. Ч. 1, с. 241—242.

35
Муравьёв Н. Русские на Босфоре в 1833 году. М., 1896, с. 136.

36
Более того, командующим армией Мехмета Али был генералиссимус Сулейман-паша – он же наполеоновский полковник Жозе Антельм Сев.

37
«L’armee de Mehemet-Ali est devenue un objet de predilection pour l’Europe, parce qu’il a des officiers europeens a son service, parce que chaque voyageur en obtient toutes les informations dont il veut tirer le plus grand parti, parce qu’une grande nation s’est laissee entrainer a le prendre sous son patronage, et qu’un habile gouvernement le trouve utile a ses propres desseins…» (Urquhart D. Le Sultan et le Pacha d’Egypte. Paris, 1839, p. 36—37); «Армия Мехмет-Али стала излюбленным объектом для Европы, потому что на её службе находятся европейские офицеры, потому что каждый путешественник получает всю информацию, из которой он может извлечь максимальную пользу, потому что великая нация позволила себе взять его под своё покровительство, и умелое правительство считает его полезным для своих собственных целей».

38
Граф Иван Иванович Дибич-Забалканский (1785—1831), до поступления на русскую службу Ганс Карл Фридрих Антон фон Дибич-унд-Нартен, – русский полководец прусского происхождения, генерал-фельдмаршал (1829), последний полный кавалер ордена Св. Георгия. Благодаря превентивным мерам Дибича против так называемых «декабристов» в 1826 году великий князь Николай Павлович решился занять русский престол вместо своего брата цесаревича Константина.

39
«Not only was the army modernized and streamlined, but it was also armed with up-to-date weaponry» (Marsot A. A History of Egypt From the Arab Conquest to the Present. Second edition. 2007, p. 68); «Армия [Мехмета Али] была не только модернизирована и вышколена, но и вооружена современным оружием».

40
«…Приезжал ещё… капитан одного египетского линейного корабля, англичанин Прессик. Он говорил, что в молодости своей когда-то был записан в нашей морской службе гардемарином в Балтике; но не объяснил, каким случаем из неё выбыл. Служив после того в английском флоте, он командовал судном в сражении под Наварином, и неизвестно мне какими судьбами перешёл после того в службу к Паше» (Муравьёв Н. Русские на Босфоре в 1833 году. М., 1896, с. 93).

41
После разгрома русской армией венгерского мятежа 1848 года точно так же поступили венгерские инсургенты, присоединившись к этим полякам.

42
«…Власть султана давно уже носила призрачный характер. Порта была довольна, если наместники… пашалыков пересылали в столицу установленные для них суммы дани, и почти не вмешивалась в их внутренние дела» (Новичев А. История Турции. Новое время. Ч. 1 (1792—1839). Л., 1968. Т. 2, с. 182).

43
«Mehemet-Ali s’est efforce d’obtenir la sanction de l’Angleterre, de la France et de l’Autriche, a sa declaration d’independance. Dans une note officielle adressee a ces trois cabinets… propose, si les puissances consentent a le reconnaitre souverain independant, de vouer tous ses soins a mettre sur pied une armee considerable (150,000 hommes) qu’il tiendraite a leur disposition contre la Russie» (Urquhart D. Le Sultan et le Pacha d’Egypte. Paris, 1839, p. 77—78); «Мехмет-Али стремился получить согласие Англии, Франции и Австрии на провозглашение независимости. В официальной записке, адресованной этим трём правительствам… он предлагает, если державы согласятся признать его в качестве независимого суверена, посвятить все его усилия созданию значительной армии (150 000 человек), которую он будет держать в их распоряжении против России».

44
«W 1828 r. w obiegu znajdowalo sie 36 mln zlp w biletach i monetach, co stanowilo okolo 9 zlp na jednego mieszkanca… Szczegolnie istotna byla rola Banku Polskiego w czasie wojny polsko-rosyjskiej w 1831 r. Rzad Narodowy za posrednictwem Banku uzyskal w Anglii pozyczke na zakup materialu wojennego w wysokosci 4 mln funtow, tj. 160 mln zlp» (Jezierski A. Historia gospodarcza Polski. Key Text Wydawnictwo, 2010, s. 133).

45
Имам Гази-Мухаммад в 1832 году погибнет в бою против русских. Уцелевший в том же бою Шамиль после скажет прилюдно, что Гази-Мухаммад перед смертью назначил своим преемником Гамзат-бека. В свою очередь новый имам Гамзат-бек назовёт своим преемником Шамиля. Спустя два года Гамзат-бека зарежут прямо в мечети, после чего имамом закономерно станет Шамиль. Хаджи-Мурат, один из убийц Гамзат-бека, по удивительному совпадению окажется в дальнейшем «правою рукою» Шамиля.

46
Полканов А. Севастопольское восстание 1830 года…, с. 68. И там же, на с. 58: «Арестованные за вооружённое сопротивление лица – утверждали, что к сему были побуждаемы приходящими людьми, кои советовали им защищаться против делаемых карантинными чиновниками насилий».

47
Там же, с. 69.

48
Холерные бунты // Большая советская энциклопедия [в 30 т.]. 3-е изд. М.: Советская энциклопедия, 1969—1978. Т. 28, с. 335.

49
Муравьев Н. Н. Русские на Босфоре…, с. 10—11.

50
«В ноябре месяце были взяты крессирами нашими два судна, отправленные от агента паши египетского. На одном из сих кораблей находилась весьма значительная особа, служащий уже двенадцать лет в армии египетского паши в звании полковника <…>; другие агенты… были схвачены в Феодосии в генваре месяце и, наконец, в Ногайске взяты… переписка с горцами, прокламация Ибрагим-Паши и воззвание его повсюду в Крымском полуострове» (Зайцев И., Крол А. «Вражьи рифмы»…, с. 100—101).

51
«…уведомив его также о брожении умов в Крыму, о молве, песнях и пророчествах, распущенных между крымскими татарами, о скором прибытии к ним египетского паши и об открытом у них каком-то заготовлении пороха, о коем я слышал на станциях и от посторонних лиц» (Муравьев Н. Н. Русские на Босфоре…, с. 24).

52
Зайцев И., Крол А. «Вражьи рифмы»…, с. 102.

53
Там же, с. 93.

54
Муравьев Н. Н. Русские на Босфоре…, с. 108.

55
Там же, с. 184.

56
«Мегмед-Али, недовольный предложением Французов [продолжать наступление на Константинополь], разбранил находившегося при нём консула их Мимо, до того времени подстрекавшего его к завоеваниям, и отвечал Руссену [послу Франции], что он верно не знает цели своего правительства» (там же, с. 223).

57
Прапраправнук Мехмета Али, ныне здравствующий король Фуад II, был свержен с престола 18 июня 1953 года, после чего Египет стал республикой. При этом вполне вероятно, что Фуад II не является биологическим потомком Мехмета Али, так как ведёт свой род от Ибрагима – который, согласно некоторым источникам, приходился наместнику не сыном, а пасынком.

58
Муравьев Н. Н. Русские на Босфоре…, с. 187.

59
«Французская шхуна, с депешами к послу Руссену, хотела пройти через Геллеспонский пролив вопреки запрещению турок, почему с батарей Дарданельскаго замка пущено по ней три ядра; шхуна остановилась, и посланный прибыл в Царьград на лодке… Выстрелы эти остались без последствий» (там же, с. 337—338).

60
Там же, с. 218. Напомним, что при Павле I был заключён первый в истории союзный договор между Россией и Турцией. Тогда извечных вроде бы противников объединила борьба против Наполеона.

61
Там же, с. 279.

62
«Мушир записал турецкими буквами обыкновенное приветствие нашим солдатам, и изъявление им удовольствия от начальников: „здорово ребята; спасибо ребята“. Султан хотел вытвердить слова эти и сказать их перед войсками по-русски. Ахмед-паша сам долго трудился над выговором их; но как в турецком языке нет слов, начинающихся с двух согласных букв, то он, произнося записанные речи, выговаривал: из-дорово, ис-пасибо; а на другой день оказалось, что выучил султана говорить: издороваде ребете» (там же, с. 304).

63
Например, в сборнике Юзефовича «Договоры России с Востоком политические и торговые», изданном в 1869 году в Петербурге, на с. 90 можно обнаружить «Трактат, заключённый в Ункяр-Искелесси, 26 Июня 1833 г.», хотя непосредственно в тексте трактата указано действительное место его подписания: Константинополь.

64
Ст. III договора: «Его Величество Император Всероссийский, в случае если бы представились обстоятельства, могущие снова побудить Блистательную Порту требовать от России воинской и морской помощи, <…> обещает снабдить сухим путём и морем таким количеством войск и сил, какое обе Высокие Договаривающиеся стороны признают нужным».

65
Отдельная и секретная статья договора: «Блистательная Порта Оттоманская взамен помощи, которую она в случае нужды обязана подавать, <…> должна будет ограничить действия свои в пользу Императорского Российского двора закрытием Дарданельского пролива, то есть не дозволять никаким иностранным военным кораблям входить в оный под каким бы то ни было предлогом».

66
Муравьев Н. Н. Русские на Босфоре…, с. 206.

67
Бонапарт первым в мире организовал специализированное «Бюро общественного мнения», действующее в составе МВД и непосредственно занимающееся политической пропагандой.

68
Автор сознательно делает исправление оригинального текста: у Рюльера сказано про перевод еврейских книг на рабский язык: «Enfermеs entre des dеserts, sans aucune communication avec les peuples civilises, ils se trouv?rent rеduits, pour toute instruction, aux livres sacrеs des Juifs traduits en langue esclavonne…» (Rulhiere Cl. C. Histoire de l’anarchie de Pologne, et du demembrement de cette republique, suivie des anecdotes sur la Revolution de Russie en 1762. Tome premier. Paris: Desenne, 1807, p. 77).

69
«Nation d’esclaves, et qui ne para?t pas seulement avoir еtе assujettie, mais qui semble nеe pour l’esclavage!» (Ibid., p. 81).

70
«Dans la langue russe le mot d’esclave, slavec, est synonyme de celui d’homme…» (Ibid., p. 82). Любопытно, что во Франции, например, официантов (то есть, по сути, тоже прислугу) называют гарсонами, то есть мальчиками. Рюльер, судя по всему, об этом либо не знал, либо над этим не задумывался.

71
«Et cette esp?ce de servitude religieuse avait si bien effacе de leurs ?mes toutes les idеes de la libertе naturelle, qu’on ne trouve pas dans toute l’histoire de Russie une seule rеvolte d’esclaves…» (Ibid).

72
Robert Thomas Wilson (1777—1849) был официальным представителем британцев при русской армии во время войны с Наполеоном. Позже повоевал в Южной Америке «добровольцем» на стороне Симона Боливара, где получил ранение; по возвращении на родину был избран в парламент. Скончался на посту губернатора Гибралтара.

73
Пятое британское издание вышло уже в следующем, 1818 году. Разумеется, столь впечатляющий тираж книги Вильсона был напечатан исключительно ввиду её огромного читательского спроса.

74
«He cherished the general prosperity by a polity adapted to the wants of each and all» (Wilson R. A sketch of the military and political power of Russia, in the year 1817. 4th ed. London, 1817, p. 13).

75
«The ground on which the town, of Odessa now stands did not contain, in the year 1794, one house or inhabitant: now there are one thousand houses in stone, and above forty thousand residents: eight hundred ships annually sail from the port; and such quantities of corn are exported, that this part of the world, as in the time of the Greeks and Romans, promises to be the chief granary of the Mediterranean» (Ibid., p. 122).

76
«Napoleon had been inaccurately informed on several points relative to Russia. His three principal errors were, a belief – that there were no good roads but where the hardened snow covered the surface – that cultivation was neglected – and that her population was dispersed. He found, however, as fine and indeed broader roads than any in France, for the guns could move three abreast with considerable intervening space… He saw a peasantry better housed, supplied with fuel, better clothed, and, according to their habits, better fed than any peasantry on the continent, or any of the peasantry of modern England!» (Ibid., p. 35—36).

77
«Can Russia, who in the year 1799 had a disposable army of only fifty thousand men; in the year 1807, not more than eighty thousand to defend both capitals; and in the year 1813, only three hundred thousand on her whole territory, after several years preparation; can she, notwithstanding a destructive invasion and wars of such great waste and expenditure, have collected and re-equipped armies sufficient to defend her acquisitions and improve her advantages? The answer is, She can; and Europe and Asia must acknowledge the truth of that assertion: for, both quarters of the globe are overshadowed by the mass of six hundred and forty thousand men, which an establishment of one million two hundred thousand ranges in order of battle, exclusive of militia, Tartar cavalry, &c» (Ibid., p. 148).

78
«It was this system of legislation and connexion which preserved the Fins, the Lithuanians, the Courlanders, the Podolians, the Wolhynians, the Sarmates, and the Tartars in general, in their allegiance, and animated the Cossacks of the Don and the Wolga, with enthusiastic zeal in the service of a power against whose dominion they had so long contended» (Ibid., p. 130); «Именно эта система законов и связей сохранила финнов, литовцев, курляндцев, подольцев, волынцев, сарматов и вообще татар в их верности, и воодушевила казаков Дона и Волги с восторженным рвением служить державе, против владычества которой они так долго боролись».

79
«Are then Europe, and Asia, and America (of which hemisphere nothing has been said, for the hour is not yet ripe, though it teems with matter of the highest moment to the world), to make no effort for the preservation of their independence? Must the fiat of Alexander be the law of the universe?» (Ibid., p. 156—157).

80
«Having thus traced a summary narrative of the principal points and facts, which characterized the policy of Russia, and have tended to her aggrandizement-a summary which will acquire interest the more it is examined and the more it is developed, the question may be investigated which has been proposed, viz., how far any combination of France, England, and Austria can control the policy Russia may be disposed to pursue?» (Ibid., p. 115—116); «Проследив таким образом краткое изложение основных положений и фактов, характеризовавших политику России и имевших тенденцию к ее возвеличиванию… можно исследовать предложенный вопрос, а именно: в какой мере любое объединение Франции, Англии и Австрии сможет контролировать политику, которую может проводить Россия?»

81
«Alexander, profiting by the intemperate and injudicious conduct of his allies, endeavoured again to ingratiate himself with the French people. His armies maintained a strict discipline. His proclamations, abandoning contributions, and distributing largesses to the inhabitants, who had suffered by the passage of the allied troops, were circulated with industry; and his avowed opposition to the designs of Austria, Prussia, and Holland, for the dismemberment of France, obtained him many partizans…» (Ibid., p. 109).

82
«The supreme necessity of a never-casing expansion of trade – this fatum which spectre-like haunts modern England, and, if not appeased at once, brings on those terrible revulsions which vibrate from New York to Canton, and from St. Petersburg to Sydney – this inflexible necessity has caused the interior of Asia to be attacked from two sides by English trade: from the Indus and from the Black Sea; and although we know very little of the exports of Russia to that part of the world, we may safely conclude from the increase of English exports to that quarter that the Russian trade in that direction must have sensibly fallen off» (The eastern question: reprint of letters written 1853—1856 dealing with the events of the Crimean War by Karl Marx. London, 1897., p. 16); «Крайняя необходимость непрестанного расширения торговли – этот фатум, который, подобно призраку, преследует современную Англию, и, если его не успокоить немедленно, он вызовет те ужасные потрясения, которые сотрясают всю территорию от Нью-Йорка до Кантона и от Санкт-Петербурга до Сиднея, – эта непреклонная необходимость привела к тому, что внутренние районы Азии стали подвергаться нападению английской торговли с двух сторон: со стороны Инда и с Чёрного моря; и хотя мы очень мало знаем об экспорте России в эту часть света, из увеличения английского экспорта в прошедший квартал мы можем с уверенностью заключить, что российская торговля в этом направлении, вероятно, заметно сократилась».

83
«Of these amounts, at least, two-thirds must have gone to ports in the Black Sea, including Constantinople. And all this rapidly increasing trade depends upon the confidence that may be placed in the Power which rules the Dardanelles and the Bosphorus, the keys to the Black Sea. Whoever holds these can open and shut at is pleasure the passage into this last recess of the Mediterranean. Let Russia once come into possession of Constantinople, who will expect her to keep open the door by which England has invaded her commercial domain?» (Ibid., p. 16); «Из этих сумм по крайней мере две трети должны были пойти в порты Чёрного моря, включая Константинополь. И вся эта быстро растущая торговля зависит от благорасположения державы, управляющей Дарданеллами и Босфором, ключами к Чёрному морю. Тот, кто держит их в руках, может открывать и закрывать с удовольствием проход в эту последнюю нишу Средиземного моря. Пусть Россия однажды вступит во владение Константинополем – кто будет ожидать от неё, что она откроет дверь, через которую Англия вторглась в ее торговые владения?»

84
«Russia is decidedly a conquering nation, and was so for a century, until the great movement of 1789 called into potent activity an antagonist of formidable nature. We mean the European Revolution, the explosive force of democratic ideas and man’s native thirst for freedom. Since that epoch there have been in reality but two powers on the continent of Europe – Russia and Absolutism, the Revolution and Democracy» (Ibid., p. 18).

85
«But let Russia get possession of Turkey, and her strength, is increased nearly half, and she becomes superior to all the rest of Europe put together. Such an event would be an unspeakable calamity to the revolutionary cause. The maintenance of Turkish independence, or, in case of a possible dissolution of the Ottoman Empire, the arrest of the Russian scheme of annexation, is a matter of the highest moment. In this instance the interests of the revolutionary Democracy and of England go hand in hand» (Ibid., p. 18—19).

86
Так в русском переводе. Любопытно, что в оригинале этот же текст выглядит несколько иначе: «Quand je lui dis cela, il me repond qu’il n’est pas Russe!! Singuliere pretention!» – «Когда я сказал ему это, он мне ответил, что он не русский!! Поразительная претензия!» То есть, русский переводчик два восклицательных знака, выражающих удивление автора, превратил в три восклицательных знака антирусского протеста князя-либерала.

87
Zbigniew Kazimierz Brzezinski (1928—2017) – американский политолог и государственный деятель, уроженец Польши. Занимал пост советника по национальной безопасности при президенте США Картере (1977—1981). Автор книги «Великая шахматная доска: господство Америки и её геостратегические императивы». Долгое время считался одним из ведущих идеологов внешней политики США.

88
Род Кюстин прекратился в 1870 году.

89
Произведение Кюстина на русском языке отдельной книгой без купюр впервые опубликовал, что характерно, государственный «Политиздат» в 1990 году – по всей видимости, в рамках проводимой тогда в СССР политики самоуничтожения.

90
David Urquhart (1805—1877) – сотрудник британской разведки; в середине 1830-х гг. один из организаторов восстаний в российской Черкесии.

91
Штаб венгерских инсургентов находился в Лондоне, финансировались они в том числе и парижскими банкирами, а спасла Австрию русская армия, в критический момент пришедшая защитить её от «революционеров» по умолительной просьбе австрийского императора.

92
Франками в Османской империи называли всех западных европейцев: и собственно французов, и итальянцев, и немцев, и т. д.

93
Архимандрит Леонид Кавелин. Старый Иерусалим и его окрестности. Из записок инока-паломника. М., 1873., с. 68.

94
В храме были места, принадлежавшие армянской церкви, но к нашей истории это отношения не имеет.

95
Луи-Наполеон начал расшатывать палестинский status quo ещё в 1850 году, когда приказал генералу Апику, послу Франции в Турции, «решительно напомнить султану о неприменимости древних привилегий латинян». Кампания по отнятию ключей от Вифлеемского храма фактически продолжалась в течение двух лет. Визит линкора «Карл Великий» (Le Charlemagne) в Константинополь состоялся в июле 1852 года, официально корабль прибыл якобы для его осмотра султаном.

96
В палестинских храмах «…в 1831 году было 4 католических богомольца на 4000 богомольцев греческих» (Архимандрит Леонид Кавелин. Старый Иерусалим и его окрестности…, с. 189).

97
«Эти колебания очевидно выказывали двуличие турок, и вскоре мы убедились, что они, стараясь провести нас льстивыми уверениями, не только были готовы сделать новые уступки в пользу Франции, но даже были связаны положительными обязательствами, принятыми на себя тайно от нашей миссии и, по всей вероятности, без ведома самого султана» (Богданович М. Восточная война 1853—1856 годов. СПб., 1876. Т. 1, с. 22).

98
Из проекта конвенции, переданной спецпосланником князем Меншиковым в Константинополе: «Ст. 1. Императорский Всероссийский Двор и Блистательная Порта, движимые желанием предупредить и устранить навсегда всё, что могло бы подать повод к спору, недоразумению либо несогласию, насчёт льгот, прав и преимуществ, дарованных и обеспеченных Оттоманскими Падишахами, в их владениях, Православной Греко-Российской Вере, исповедуемой всею Россией, а равно жителями Молдавии, Валахии и Сербии и другими христианами, подданными Турции, постановили на основании настоящей конвенции, что Православная Христианская Вера будет постоянно пользоваться покровительством Блистательной Порты и что министры Императорского Всероссийского Двора будут, как и прежде, облечены правом ходатайствовать в пользу церквей константинопольских и других, а также в пользу духовенства, каковые просьбы будут уважены как приносимые от имени соседней и искренно дружественной державы».

99
Из проекта конвенции, переданной спецпосланником князем Меншиковым в Константинополе: «Ст. 5. Его Величество, ныне благополучно царствующий Султан, находит нужным и справедливым утвердить и укрепить новым фирманом… постановления… с означением Святынь, предоставленных православному исповеданию и его служителям, на основании их древних прав и тех, коими пользуются издавна духовные лица римско-католического исповедания, и потому Блистательная Порта обещает и принимает на себя обязательство в том, что помянутые фирман и хатти-гумаюн в том самом виде, в каком они были сообщены Императорскому Всероссийскому Двору, будут буквально исполнены и впредь соблюдаемы в точности».

100
Декларацию об объявлении Британией войны против России, как свершившийся факт, лондонские газеты также опубликовали ещё до того, как британский парламент приступил к её рассмотрению.

101
Отметим, что обмен ратификационными грамотами по этому договору состоялся только 8 мая 1854 года: то есть правовые основания вмешаться в турецко-русскую войну появились у союзников гораздо позже того, как они начали боевые действия против России.

102
В книге Жюля Ладимира «Полная история Восточной войны», вышедшей в 1855 году (Ladimir J. Histoire complete de la guerre d’Orient, contenant le recit complet des operations militaires dans la Turquie d‘Europe et d’Asie, la mer Noire, la Crimee et la mer Baltique depuis le passage du Pruth jusqu’a la prise de Sebastopol inclusivement. Paris, 1855.), на с. 36—38 можно обнаружить текст «окончательного» договора между Британией, Францией и Турцией, заключённого после конвенции от 10 апреля 1854 года. Любопытно, что в официальном издании «Британские международные документы» (British and Foreign State Papers. 1853—1854. Vol. 54. London, 1865) этот договор отсутствует.

103
Существует предположение (сомнительное для автора данной книги), что именно переживания из-за упущенной возможности захватить или потопить «Аврору», с которой союзники второй раз встретились в Петропавловске, послужили одной из основных причин самоубийства Прайса.

104
«A la date du 26 avril 1854, il y avait deja un mois que la guerre etait declaree en Europe; aussi les dernieres nouvelles recues au Perou la presentaient-elles comme imminente, et le vapeur anglais Virago attendait-il avec impatience a Panama les depeches annoncant le commencement des hostilites aux chefs de la division alliee du Pacifique… Enfin, le dimanche 7 mai au jour, les vigies signalerent un batiment en vue, et bientot le vapeur Virago mouilla sur rade, – apportant les declarations publiquement transmises le 28 mars aux parlemens d’Angleterre et de France» (Hailly L., du. Campagnes et stations sur les cotes de l’Amerique du Nord. Paris: E. Dentu, 1864, p. 215).

105
После получения депеши об объявлении войны союзная эскадра остаётся в Кальяо ещё 10 дней, а потом переходит на Маркизовы острова, где к ней присоединяется французский корвет «Артемиза». Туда же из чилийского Вальпараисо подтягиваются ещё корветы: британский «Амфитрит» и французский «Эвридика». После этого эскадра отправляется на Гавайи, где соединяется с британским фрегатом «Пик». «Амфитрит» и «Артемиза» будут направлены патрулировать берега Калифорнии, а к Петропавловску пойдут остальные шесть кораблей: фрегаты «Президент», «Пик», «Форт», корвет «Эвридика», бриг «Облигадо» и авизо «Вираго».

106
Сообщение в «Таймс» от 21 сентября 1866 года: «The Virago, 6, paddle-wheel sloop, 1,059 tons, 220-horse power… Six runs were made on the measured mile, giving an average of 8,646 knots per hour».

107
Otis F. Isthmus of Panama: history of the Panama railroad; and of the Pacific Mail Steamship Company. New York, 1867, p. 182. К сожалению, более раннего расписания пароходов из Британии в Аспинволл автору данной книги пока не удалось обнаружить, и он заведомо исходит из предположения, что за прошедшие 13 лет пароходы быстрее ходить не стали. Безусловно, это серьёзно нивелирует описанную выше арифметику, однако автор всё же оставляет её на суд читателя.

108
«Северный берег рейда командует городом и всеми морскими сооружениями, а потому обладание им равносильно владению рейдом и портом» (Гришинский А., Никольский В., Кладо Н. История русской армии и флота. М.: Образование, 1913, т. 10, с. 62).

109
Эффективность российского военного флота на Чёрном море подтверждает кампания 1853 года, в течение которой турки потеряли 12 боевых кораблей (из которых два были пленены) и не было ни одного корабля, потерянного русскими.

110
«…the maritime Powers themselves cannot permanently maintain a fleet of 15 sail of the line to watch Sebastopol» (The Times, June 15, 1854); «Морские державы не могут постоянно содержать флот из 15 линейных кораблей для наблюдения за Севастополем».

111
Например, в результате одной только бури 2 ноября 1854 года союзники лишились французского линкора «Анри IV», от которого «не осталось и двух досок». На британских линкорах «Санспарейл» и «Агамемнон» сгорели паровые машины. Египетский линкор «Муфтахи Джихат» утонул вместе с командующим египетским флотом. Всего же союзный флот в этот день потерял примерно 60 военных и транспортных кораблей (Дубровин Н. Материалы для истории Крымской войны и обороны Севастополя. СПб., 1874. Вып. 5, с. 10—44).

112
The Later Correspondence of Lord John Russell. Vol. 2: 1840—1878. London: Longmans, Green, 1925, p. 160; См. также: Dmitrow E., Weger T. Deutschlands ostliche Nachbarschaften. Frankfurt am Main: Lang, 2009, S. 156.

113
Тотлебен Э. Описание обороны г. Севастополя. СПб., 1872. Ч. 2, отд. 2, с. 322.

114
The Times, September 21, 1854: «None of the sea batteries or forts are of the slightest service for defence on the land side. Indeed, the great fort, „St. Nicholas“, has not a gun pointed in that direction, and such an armament would be perfectly useless if it existed, as that part of the hill on which the town stands rises behind it to a height of 200 feet. In fact, all the fortresses and batteries, both to the north and south of the great bay, are commanded by higherground in the rear» – «Ни одна из морских батарей или фортов [Севастополя] не имеет ни малейшего значения для защиты на суше. В самом деле, самый мощный форт „Святой Николай“ не имеет пушек, направленных в том направлении, и такое вооружение было бы совершенно бесполезным, если бы оно существовало, поскольку та часть холма, на которой стоит город, поднимается за ним на высоту 200 футов. Фактически над всеми крепостями и батареями как к северу, так и к югу от большой бухты господствуют высоты в тылу».

115
«…they landed without knapsacks, (the English, at least,) with nothing but a scanty field material» (McClellan G. The armies of Europe: comprising descriptions in detail of the military systems of England, France, Russia, Prussia, Austria, and Sardinia; adapting their advantages to all arms of the United States service and embodying the report of observations in Europe during the Crimean war, as military commissioner from the United States government, in 1855—1856. Philadelphia, 1861, p. 10).

116
Фраза прапорщика Казакова из кинофильма «ДМБ» (реж. Роман Качанов, 2000).

117
Николай Николаевич Муравьёв дважды брал Карскую крепость. Первый раз это произошло во время русско-турецкой войны 1828 года, когда он командовал бригадой в войсках генерала Паскевича. Тогда Муравьёв за отличие при штурме был награждён орденом Св. Георгия IV степени.

118
Утверждать о захвате союзниками Севастополя в 1855 году – всё равно что утверждать о захвате германским вермахтом Сталинграда в 1942 году.

119
Флоренс Найтингейл с группой из 38 медсестёр приехала в Турцию в начале ноября 1854 года. Тогда же в ноябре 1854 года в Севастополь прибыли 200 сестёр милосердия петербуржской Крестовоздвиженской общины. Флоренс Найтингейл работала в стамбульском госпитале Скутари, в полутысяче километров от фронта. Русские сёстры милосердия работали непосредственно в Севастополе. При исполнении служебных обязанностей погибли 17 сестёр Крестовоздвиженской общины.

120
Кренке В. Оборона Балтийского побережья в 1854—1856 годах. СПб., 1887, с. 10.

121
«Вообще отличительными чертами нашей тактики того времени были: стремление к действиям большими массами, взгляд на рассыпной строй, как на средство вспомогательное, твёрдость форм боевых порядков, малая их гибкость и применяемость к местности, большая приверженность к точным цифровым данным, малая подготовка атаки огнём и пренебрежение к мерам, уменьшающим потери от огня. Способ действий, требующий стройности движений, требовал и совершенно ровных мест; на местности же пересечённой эти порядки были неприменимы, а другие тактические формы не были предусмотрены уставом» (Гришинский А., Никольский В., Кладо Н. История русской армии и флота. М, 1913. Т. 10.: Образование, с. 18).

122
Главнокомандующий Крымской армии князь Меншиков сказал: «Я не решаюсь атаковать неприятеля с нашею пехотою, которая [для обучения стрельбе] получала в год только по два боевых патрона…» (Цит. по: Дубровин Н. История Крымской войны и обороны Севастополя. СПб., 1900. Т. 2, с. 388—389).

123
Из заключения к испытаниям, проведённым 19 января 1855 года в Севастополе: «Круглые пули до 500 шагов ударяли удовлетворительно, а далее, делая перед мишенью несколько рикошетов, – ударяли в доски весьма слабо и даже отскакивали от них; полукруглые же даже на 800 шагов углублялись в мишени на дюйм. Скорость заряжания была одинаковою как теми, так и другими пулями» (Фёдоров В. Вооружение Русской армии в Крымскую кампанию. СПб., 1904, с. 83).

124
Тотлебен Э. Описание обороны г. Севастополя. Ч. 2, с. 315. Отметим, что причиной сравнительно высокого процента круглых пуль был сохранявшийся до конца осады недостаток в Севастополе специальных (и качественных) форм для литья пуль сложной формы.

125
В реальности Меншиков после Альмы действительно отступил в сторону Симферополя, то есть Бахчисарая. Однако о парадоксах Альмы поговорим чуть позже.

126
Небольшая деталь для погружения в колорит эпохи: из 12 страниц тогдашней «Таймс» – первые пять и последние две содержали исключительно частные объявления и рекламу.

127
Английское выражение «поймать татарина» означает взять что-то, от чего ожидается выгода, и обнаружить, что это неприятность, от которой теперь невозможно избавиться. Этому близка по смыслу русская пословица: «Медведя поймал! – Веди сюда! – Да нейдет! – Так сам иди! – Да не пускает!»

128
«The telegraphs were meant for military use; journalists were not allowed to clog them up with long reports, so there was a time lag between the headline story in a newspaper, which arrived by cable, and the full report, which came later by steamship. There were often false reports because of this – the most famous in The Times, on 2 October 1854, which announced the fall of Sevastopol on the basis of telegraph communications of the victory at the Alma and Russell’s first dispatch from the Crimea, covering the landing of the allied troops. It was not until 10 October that Russell’s full report on the Alma got to London, by which time the true situation had been clarified by further telegraphs» (Figes O. The Crimean War: A History. NY: Metropolitan Books, 2011, p. 305).

129
«There indeed had been frailty, and error was born; but according to this interesting confession, the deceiver was – who could have thought it? – the deceiver was that hoary saint long worshipped as Public Opinion» (Kinglake A. W. The Invasion of the Crimea Its Origin, and an Account of Its Progress Down to the Death of Lord Raglan. London-Leipzig, 1868. Vol. 7, p. 30—31).

130
«…this longing of all England had so carried with it the men who sought to speak in her name, that those who were employed by the great News Company in the function of dividing thruth from fable could no longer work aright» (Kinglake A. W. The Invasion of the Crimea Its Origin…, p. 23); «Это стремление всей Англии так увлекло за собой людей, которые стремились говорить от её имени, что те, кто был нанят великой новостной компанией для разделения правды и небылиц, больше не могли работать правильно».

131
Статья «Вести из Крыма» на русском языке впервые была опубликована в 10 томе 2-го издания сочинений Маркса и Энгельса, вышедшем в Москве в 1958 году. Там же указывалось, что Энгельс написал статью именно 2 октября 1854 года. При этом редактор не обратил внимания, что непосредственно в тексте статьи упоминаются события, происшедшие на день позже, то есть 3 октября. В советско-англо-американском 50-томнике Marx-Engels Collected Works, вышедшем в 1980 году, уточнялось, что статья была написана Энгельсом в течение двух дней.

132
Можно найти информацию, что в 1853 году пароход «Фарамон» принадлежал частной «Компань Базен» и работал на линии Марсель – Алжир. Впрочем, не исключено, что основанная императором «Мессажери маритим» могла купить у «Компань Базен» этот старый слабосильный (до 200 л. с.) пароход и поставить его на черноморские маршруты.

133
Maynard F. Souvenirs d’un zouave devant Sebastopol. Paris, 1855., p. 60—62.

134
«Таймс» не забыла упомянуть, что это была литографическая газета, то есть отпечатанная с помощью копировального аппарата, можно сказать, в домашних условиях.

135
«It has however been discovered that the author of this ’little joke’, is M. Sommariva, the correspondent of L’Impartial de Smyrne. The effects of the silly falsehood were, however, tremendous» (The Times. 1854, October 13).

136
Данные сайта Фоксартского районного краеведческого общества (The Foxearth and District Local History Society).