Читать онлайн книгу «Графиня де Брюли. Роман» автора Владимир Графский

Графиня де Брюли. Роман
Владимир Графский
Все изложенное в книге основано на реальных событиях, не без фантазии автора, конечно. Любые совпадения с исторической действительностью являются случайностью.

Графиня де Брюли. Роман

Владимир Графский

© Владимир Графский, 2024

ISBN 978-5-0064-5299-2
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero
Графиня де Брюли
Роман

«Нарочно, мнилося, она
была для счастья создана.
Но свет чего не уничтожит?»

М. Ю. Лермонтов

Глава 1
Париж второй половины девятнадцатого века. На набережной Сены в надежде заработать какие-то деньги уличные художники рисуют портреты прохожих. Один из них, высохший, сгорбленный старик, прищурившись, аккуратно выводит портрет красивой молодой девушки, вдыхающей аромат розы.
Когда портрет был закончен, художник встал, поправил выгоревший на солнце берет, мило улыбнулся, вздохнул… Это был знак удовлетворения своей работой.
– Можете взглянуть, мадемуазель! Вы даже не представляете, какой божественной силой вас наградила природа! Это самое лучшее, что я когда-либо смог создать, и, поверьте, заслуга в этом только ваша! – не сдерживая волнения, восхищался художник.
– Ваш взгляд, ваша улыбка – волшебство природы! Я могу поведать вам тайну, почему лики святых на иконах обладают такой притягательной силой…
– Благодарю вас, месье… – прервала его девушка, – вы настоящий мастер своего дела! Просто великолепно!
Восхищение натурщицы было таким искренним, что можно было подумать, будто она и в самом деле не представляла, насколько обворожительна ее красота… Но неожиданно девушка, как будто что-то вспомнив, изменилась в лице.
– На портрете ваша девушка действительно прекрасна, просто ангел, и мне она тоже нравится, – коснулась руки художника и добавила, прошептав на ухо, – только, поверьте, я не она… – и улыбнулась такой обворожительной улыбкой, что старик даже не заметил, как она положила на раскладной табурет деньги, на них положила свою розу и ушла.
Выглядело это странно, как будто в портрете девушку что-то удивило или даже напугало, и она, словно в забытье, не считая денег, расплатилась, в спешке забыла розу и неожиданно исчезла. Художнику захотелось окликнуть красавицу, но дрогнувшая на ее лице та необычная улыбка, словно упредила это его желание. Невероятная сила этой улыбки удерживала старика какое-то время в неподвижном состоянии, а когда он очнулся, девушки среди прохожих уже не было.
– Такая натура! Мечта! Как призрак, как видение! Появилась и исчезла… – обратился удивленный художник к соседу, такому же уличному рисовальщику, молодому худощавому парню в помятой широкополой шляпе.
– Да-а-а… – восхищенно протянул парень, – красавица… не француженка, у нее мягкий, похожий на русский, акцент.
– Странно все-таки это! Оставить столько денег и уйти, не забрав портрета? – старик снова посмотрел на прохожих, среди которых только что растворилось его видение.
А то, что этот «призрак» разыскивался полицией, старик, конечно, знать не мог. Для него она навсегда останется мечтой художника. Здесь, на набережной, нищие художники хорошо знали, что так легко разбрасываются только чужими деньгами, но никто из них даже предположить не мог, что эти новенькие франки из рук молодой красивой девушки могут быть ворованными.
Художник еще долго сидел на набережной, любовался своей работой и пытался понять поведение натурщицы и причину невиданной щедрости.

А через двадцать лет на той же самой набережной сын художника выставил на продажу все работы покойного отца. Портреты, виды старого Парижа, морские пейзажи – все это стоило недорого. Портретом русской красавицы заинтересовался прохожий. Немолодой человек с осторожной крадущейся походкой, в дорогой одежде, с тростью. Говорил он негромко, и только, может быть, легкий акцент выдавал его русское происхождение. Поднятый воротник и надвинутая на лоб шляпа скрывали его внешность, но продавец картин, притулившись на крохотной скамеечке, рассматривая покупателя снизу, смог разглядеть его смуглое, изуродованное двумя давними шрамами лицо. Неподвижные, хитровато прищуренные, словно в ожидании удобного момента, глубоко посаженные глаза и орлиный нос делали его лицо хищным, беспощадным.
– Подозрительный тип… – определил продавец.
И действительно. Не считая денег, покупатель расплатился и, не отрывая глаз от портрета, отошел в сторону. Потом бережно спрятал портрет под плащ, оглянулся по сторонам, будто ограбил кого-то, и растворился в пестрой толпе прохожих.
– Это был русский, – осторожно, полушепотом сообщил продавцу рядом сидящий художник, – можете не сомневаться, русский… я их хорошо изучил.
– Странные все-таки эти русские. За небольшой портрет столько заплатить? – чувствуя себя неловко, как бы оправдываясь, прошептал продавец сидящему рядом уличному художнику, но мысли его были совсем не о русских с их бешеными деньгами.
«Боже мой, денег-то сколько! Что же за напасть такая с этим портретом? – думал он. – Прямо-таки дьявольская сила живет в этом милом женском личике, околдовывает всех и заставляет выкладывать всю наличность, не считая…».
– Это еще ничего, месье… – как бы успокаивая, начал рядом сидящий художник. – Я слышал, эти господа из России в дорогих ресторанах заказывают самые изысканные, экзотические блюда и не прикасаются к ним. Как это можно объяснить? Вот это тайна! Загадочный народ, должен вам сказать…
– Да, русские, русские… Невероятно… столько денег отвалить… – пытаясь скрыть радость, согласился продавец и, опасаясь, что странный покупатель может вернуться, сунул в карман деньги, торопливо собрал оставшиеся картины и поспешил уйти.

На портрете двадцатилетней давности была изображена известная русская мошенница Заралия Каренина. А обладателем портрета неуловимой преступницы стал некий Николя – ее давний друг и подельщик.
Молоденькая очаровательная девушка, знакомясь с богатыми господами, называла себя разными именами, выдавая себя то за дочь известного сановника, то за единственную наследницу какого-нибудь престарелого богача, а в кругу избранной высокопоставленной знати ей нравилось представляться графиней из Франции, либо несчастной вдовой из Вены или вельможной немкой, родственницей чуть не самого канцлера. Те немногие, кто был знаком с этой красавицей, называли ее Розой, в полиции и преступном мире ее называли Зарой.
Полтора века назад столица и крупные города России кишели девицами, промышляющими таким образом, и все они были похожи друг на друга. Их легко узнавали официанты, полицейские, извозчики, карманники. Их услугами пользовались все, кому не лень, даже мелкие уличные воришки имели над ними власть. Иногда им платили, но чаще их использовали под угрозой расправы. Особенную страсть к гулящим девицам проявляли полицейские. Они с ними не церемонились. Но все это никак не относилось к Розе.
– Вот уже час, как вы, сударь, волочитесь за мной! Потрудитесь объяснить свое поведение! – Резко обернувшись, Роза нападала на следящего за ней сыщика всегда в тот момент, когда рядом оказывалась компания молодых офицеров или студентов. Правда, такая слежка за Розой случалась редко. К ней, если она не давала повода, приблизиться было не так-то просто, определенная смелость требовалась, до того она была хороша.
В сыскном управлении Санкт-Петербурга знали о проделках мошенницы, но ее настоящее имя для сыщиков долгое время оставалось неизвестным. Да и особых хлопот полиции она не доставляла. Благодаря смуглой коже, жгучим черным глазам, многие сыщики принимали красавицу-мошенницу за цыганку, нередко так думали и сами пострадавшие. Видимо поэтому столичные ищейки, не подозревая, что, как пальцем в небо, угадали ее имя, дали ей цыганскую кличку Зара, которая всем пришлась по душе и прилипла к ней на всю оставшуюся жизнь. Никто из сыщиков даже не предполагал, что эта коварная воровка скрывается под маской добропорядочной невинной девушки, не имеющей ничего общего с преступным миром. Обладая талантом великой актрисы, она могла заморочить голову любому. Ее французский язык, светские манеры подкупали и не оставляли ни малейшего сомнения, что она является представительницей высшего аристократического общества. Все это напрочь запутывало сыщиков.
В преступном мире воровку тоже стали называть Зарой, и сразу окружили эту кличку ореолом тайных связей чуть ли не с самим дьяволом. В тюрьмах, на каторге и поселениях одни утверждали, что красотой и колдовским умением девицу наградил самый главный черт… Наградил и выпустил из ада! Другие божились, что она и есть та самая дочь прокурора, которую за воровство папаша порешил, но господь бог простил ей все ее прегрешения, и она воскресла в образе прекрасной чародейки, и теперь ходит как призрак и мстит без разбора всем знатным господам.
Многие, связавшие свою жизнь с преступным миром, хотели бы хоть одним глазком взглянуть на ловкую воровку. Но Зара не причисляла себя ни к ворам, ни к мошенникам, сторонилась ненужных ей знакомств. Все свои похождения она оправдывала, называя их естественными и даже справедливыми. Она полагала, что ее старания не только не преступны, а даже благородны и необходимы. Своими смелыми выходками она удивляла всех. Каждому, кто попадался в сети мошенницы, она оставляла на память розу. Это мог быть живой цветок, вощеная розочка из женской шляпки, носовой платок с вышитой в уголке веточкой розы или что-нибудь другое в этом роде. Наутро после сладких снов все обманутые дамские угодники находили пустые бумажники и «розочку». Такая дерзость отличала эту красавицу от других смазливых девиц, промышляющих подобным образом. Сыщики называли проделки этой молодой девицы «знаком розы», считали их безобидными, а кто-то в тайне даже восхищался необычными, порой смешными шалостями воровки.
В народе о ней тоже ходило много разных слухов, складывались красивые и страшные легенды. Ее хоть и разыскивали, но врагов у нее не было. Кто-то боготворил мошенницу как небесное создание, кто-то опасался ее как нечистую силу, а кто-то утверждал, что она обычная смазливая проститутка с характерной для этой профессии слабостью – «нечиста на руку». Однако никто из потерпевших так не считал, и все они отрицали интимную связь с мошенницей. И, видимо, именно это обстоятельство больше всего оскорбляло дамских угодников. В ярость их приводил, скорее, неожиданный поворот, унизительный финал любовной интрижки, нежели потеря денег. И, пожалуй, только это, бесстыдное надругательство над возбужденным мужским желанием, заставляло обиженных обращаться в полицию.

Сейчас этот тронутый временем портрет, нарисованный на скорую руку, не представлял бы никакой ценности, но в те годы он мог бы быть хорошим подарком для многих. Во всяком случае, любой, кто был знаком с Розой, посчитал бы за счастье иметь на память ее портрет, даже, несмотря на то, что был обчищен этой красоткой до нитки. И уж, без всякого сомнения, для любого сыщика тех лет портрет преступницы мог бы стать незаменимой находкой.
Этот портрет, конечно, никак не мог служить доказательством каких-либо любовных афер мошенницы, и не мог быть основанием для ареста, но, тем не менее, являлся ценной косвенной уликой.
Может быть, этот портрет и давал какую-то возможность для потерпевших опознать аферистку, но все они по-разному описывали внешность Розы. И чаще всего на вопрос следователя «как выглядит обидчица?», все без исключения потерпевшие, как в сговоре друг с другом, отвечали: «Прекрасно!» – и ничего больше.
Красота Розы была подобна капкану. Она притягивала к себе жертву, захватывала и не отпускала. Казавшаяся игривой, послушной, легко доступной, она заставляла обращать на себя внимание, заманивала жертву и действовала. Прикидываясь бессильной перед мужской страстью, она легко соглашалась, но в нужный момент еще легче выскальзывала из объятий.
Благодаря умению изменять внешность, Роза была неуловима. А полиция с удовольствием выработала для себя версию, что мошенниц много. Под эту марку полицейские задерживали всех смазливых падших женщин и, ссылаясь на сходство с Розой, превращали несчастных в своих пленниц, подолгу держали красавиц в участках, допрашивали, заставляли обнажаться и с удовольствием пользовались их услугами без всякой оплаты. С этой же целью полицейские охотно проверяли обладательниц желтых билетов, шерстили публичные дома, устраивали уличные облавы и часами по очереди «допрашивали» еще не потерявших форму привлекательных сводниц, которым доставалось больше остальных. Сводничество преследовалось законом, поэтому женщины, занимающиеся этим промыслом, охотно отзывались на малейшее желание полицейского, не кусались, не царапались, да и были чище других.
Но все шалости, любовные похождения Зары могли для нее закончиться намного печальнее, чем для любой другой мошенницы. Неопровержимой косвенной уликой портрет уличного художника являлся потому, что шею красавицы обвивало жемчужное ожерелье с огромным бриллиантом в пятьдесят с лишним карат. Камень назывался «Северное сияние». Он получил свое название за холодный голубой блеск с малиновым и зеленоватым оттенками. Когда-то этот бриллиант принадлежал шейхам, императорам, царским и королевским семьям, но однажды загадочным образом был подменен на хорошо выполненную подделку и бесследно исчез.
В придворных свитах этому камню приписывали волшебные свойства. Поговаривали, что все, кто владел этим камнем, сполна насладились радостями взаимной любви, обрели величие, неограниченную власть и способность влиять на людей. Считалось, что даже прикосновение к этому камню дарило человеку удачу.
Загадочное исчезновение бриллианта породило множество новых легенд. Одна из них утверждала, что благодаря этому камню королева Англии Виктория, которая была последней законной владелицей «Северного сияния», получив его в подарок от кузена, российского царевича Александра, познала настоящую любовь, обрела всемирную славу и признание среди людей. Но черствость, мещанский вкус и чванливость королевы уничтожили удивительные свойства бриллианта, и он превратился в невзрачную стекляшку. Многие поверили в такое мистическое завершение истории драгоценного камня. Может быть, поэтому «Северное сияние» безуспешно разыскивается и по сей день.

Если вдуматься, кого, кроме королей, шахов и царей, могли интересовать такие камни? Тем более в Париже? В городе контрастов, где роскошь жила рядом с нищетой. Этот город не переставал удивлять мир. Ни кровопролитные войны, ни разрушительный дух революционных идей, витавших над Европой, – ничто не пугало французов. Город отличался от всех столиц мира. Самые роскошные номера гостиниц, дорогие рестораны, захватывающие зрелища и развлечения, лучшие ювелиры, портные и все-все самое удивительное, изысканное можно было найти в одном городе – в Париже.
Улицы переполнены приезжими. Особенно много русских. Их всегда везде много и их легко узнать. В Европу они приезжают или потерявшими всякую надежду на родной земле, измученными мыслями о судьбах родины, или уверенными в себе, в своем будущем, с чемоданами, набитыми франками, марками, долларами. В отличие от всех, русские богачи едят и пьют не в бистро, а в фешенебельных ресторанах, делают покупки в модных магазинах, посещают самые дорогие заведения и как никто сорят деньгами. Офицеры на таможне не просят господ из России открывать саквояжи, дабы не впадать в искушение и не чувствовать свое скудное существование. Парижанки мечтают о русском любовнике. Через сводниц они отыскивают их в нескучных местах, салонах, игорных домах, на скачках, торгах, аукционах – везде, где крутятся большие деньги и слышится русский акцент.
Париж, Париж! Город-театр! Все ищут, стремятся, спешат. Никто не живет просто, своей собственной жизнью. Все прилежно подражают выдуманному идеалу. Всеобщий нескончаемый маскарад. Стареющая куртизанка выдает себя за баронессу или герцогиню, какой-нибудь щеголь, проходимец – за единственного наследника выживших из ума, но знатных родителей, или внебрачного потомка чуть не самого короля. Все заняты, увлечены игрой. Победители, перешагивая неудачников, спешат на более высокий, устойчивый уровень захватывающей гонки, проигравшие, проклиная себя за потраченное впустую время, выбывают, а на их смену приходят другие. И так без конца по замкнутому кругу мчащейся карусели парижской жизни. Наряжаясь в сшитые по последней моде платья, сверкая поддельными драгоценностями, изощряясь в светских манерах, все они стараются не отличаться от аристократии.
На самом деле, по-настоящему известных и богатых господ встретить здесь невозможно. У них свой круг и своя игра. На своей сцене они стараются вести себя скромно, предпочитают молчать и наслаждаться, когда о них, перешептываясь, говорят другие. Истоки их славы и богатства, как, впрочем, и всего остального, покрыты тайнами. Их любят, их ненавидят! О них сплетничают в газетах, сочиняют непристойные небылицы на бульварах, о них пишут романы. Они у всех на виду, ими восхищаются, гордятся… Они – пример успеха, образец преодоления нелегкого пути к обеспеченной, беззаботной жизни.
Вместе с тем, на улицах Парижа немало простого люда и бедноты. Никто из них никуда не стремится. Они воруют, пьянствуют, развратничают. Кто-то, надеясь получить хоть какие-то деньги, помогает поднести багаж, кто-то, срывая с головы шляпу и раскланиваясь, распахивает двери роскошных экипажей, кто-то чуть не на ходу чистит господам обувь. Тот же, кто не рожден быть услужливым, потерял надежду, обессилел в борьбе за жизнь – не выживает. Такой человек нищенствует всю жизнь, а потом безмолвно умирает.

С тех пор прошло почти полтора века. Многое изменилось. Нет, Париж по-прежнему хорош, хотя заметно постарел. В Европе появились другие города, не уступающие Парижу. А для русских Париж перестал представляться тем местом, от встречи с которым еще совсем недавно любой россиянин готов был умереть.
Теперь все стремятся в Москву. Но не для того, чтобы увидеть этот замечательный город. Теперь, кажется, только в Москве можно, не жалея, потратить большие деньги. Сверкающие звездами гостиницы, фирменные магазины, рестораны с кухнями всех стран и народов, невероятные представления, концерты, уютные заведения, дорогие автомобили – все это в одном городе – в Москве. Даже самые красивые женщины на улицах уже не в Париже, а здесь, в столице огромной заснеженной страны. В Москве есть все! Есть даже такое, чего нет ни в Европе, ни в Америке и нигде. Кругом невиданное изобилие, напоминающее огромный шведский стол. Все спешат не упустить свой шанс, ухватить свое, кровное. Выглядит все это, как в игре на деньги – все честно и справедливо. Кому-то везет, кому-то нет. Такая игра, ничего не поделаешь!
Здесь тоже маскарад, гонка, карусель! Узнать, кто есть кто, невозможно! Все спешат, стремятся к богатству, к славе. Кругом торгуют, мошенничают, воруют, богатеют. Азарт заражает всю огромную страну. Всем кажется, что наконец-то в России повеяло свободой. Миллиарды российских долларов свободно, как по течению реки, заполнили пустые сейфы банков по всему миру. А в Париже, как и много лет назад, снова пытаются понять русскую натуру. Тайну! Секрет!
Москвичам, которым не довелось приобщиться к эпицентру сытой жизни, кажется, что они тоже чего-то значат в своем родном городе, и чтобы чувствовать себя достойно, они стараются подражать богатым и знаменитым.

Глава 2
Какое-то время, выжидая своего шанса, Савелий тоже считал, что он чего-то в этой жизни значит. Но, как часто бывает, человек не видит своих недостатков, а своих достоинств – тем более. Так и Савелий не знал, что лгать, претворяться, жить под маской, угодной современной столичной жизни, у него не было никаких способностей. Правда, в отличие от многих, он смог понять, что с его никому не нужной профессией филолога ни на какое место у «шведского стола» ему рассчитывать не стоит. И тогда наступила ломка. Ожесточенная борьба между наивными юношескими мечтами, пламенными мыслями о свободе, интересной работе, будущем – с одной стороны, и диким, морально опустошенным и даже позорным настоящим, в котором он оказался, – с другой. Битва в душе Савелия изматывала его, вгоняла в глубокую депрессию, убивала интерес к жизни. Но, к счастью, продолжалось это сражение недолго. Однажды, потеряв контроль над собой, он сорвался. Отчаявшись, он выхватил из рук инкассатора метро сумку и сбежал. Так Савелий неожиданно для себя стал вором. Налетчиком. На вопрос, почему он это сделал, Савелий ответить себе так и не смог. В сумке оказалась мелочь, с которой даже Савелий не захотел связываться. Он выбросил сумку в Яузу. Но начало было положено.
После этого Савелий стащил церковную казну, но не из церкви, не в присутствии образов и даже не потому, что ни в каких отношениях с богом не состоял. Деньги он украл из дома батюшки, который почему-то обратил пожертвования прихожан в доллары и хранил их в блестящем сейфе в своей загородной резиденции. Только это, да еще, может быть, наличие трех поповских квартир в центре столицы и пристрастие их хозяина к прелестям современной жизни, убедили Савелия в непогрешимости своего поступка.
Церковных денег ему хватило на несколько лет совсем не нищенского существования, и все эти годы он жил честно, по крайней мере, без стыда перед прихожанами. А вот помыслы о будущей жизни у Савелия были грешны и нередко вызывали у него отвращение к самому себе.
Рано или поздно все заканчивается, и деньги в этом смысле часто опережают время. Савелию надо было снова думать, как сделать так, чтобы деньги были всегда. И в голове вора-филолога созрел сумасшедший замысел. К новой краже он готовился долго, все до мелочей продумывая.
День, который изменит жизнь Савелия, начался необычно. Во время утренней зарядки в окно с силой ударилась птица и безжизненно упала на балкон. Савелий соскочил с велотренажера, распахнул балконную дверь, но птицы нигде не увидел. Позже, за завтраком, Савелий снова вспомнил о птице.
«Как-то все очень быстро произошло…» – подумал он.
И действительно, послышался глухой удар в стекло, перед глазами на мгновение застыла распластавшая крылья птица, ее серо-белая грудка, повисшая набок крохотная головка с длинным черным клювом, и все бесследно исчезло, как сон.
«Трагедия! Несчастный случай! Точно так же и я сегодня, быстро и без следа, должен исчезнуть…» – психологически накачивал себя Савелий.
В машине он опять вспомнил птицу. Когда-то он слышал, что это примета, но вспомнить, какая именно, не смог. А вспомнить очень хотелось, потому что сегодня он собирался вытащить все содержимое из домашнего сейфа известного московского богача, мецената, всеми уважаемого и, может быть, порядочного, неплохого человека.
После этой кражи Савелий серьезно подумывал о переменах в своей жизни. Собирался уехать за рубеж, заняться бизнесом… Представлял себя благородным, уважаемым господином. Планировал зажить честно, обеспеченно, как все миллионеры.
Эту кражу Савелий не отменил бы в любом случае. Даже если бы вспомнил, что птица, ударившаяся в окно, приметой была самой нехорошей, чуть ли не к самой смерти подводила, а в квартире, которую он собирался обчистить, такая возможность была очень даже вероятна. Но к этому последнему своему шагу он проникся так, что считал его неизбежным поворотом в своей молодой, но уже запутанной жизни, поэтому готов был идти навстречу любым последствиям. Другого пути удержаться в ошалевшей московской жизни он не видел.
Савелий рассчитал все до мелочей. Именно в этот день в квартире не должно было быть ни одной живой души, и пройти незамеченным мимо охраны можно было только сегодня. Такого совпадения Савелий выжидал долго. Изо дня в день он ждал, когда в доме будет что-нибудь ремонтироваться.
И вот день настал. Хозяин квартиры по некоторым данным был в отъезде, а в доме с самого утра трудилась бригада ремонтников лифта, что давало возможность, надев строительную каску, под видом рабочего пройти мимо охранника.
К замкам у Савелия был природный интерес, возможно, даже талант. Они его с детства интересовали больше, чем бесполезные игрушки, кубик-рубик, головоломки, шахматы. Проникая в секреты замочных скважин, прислушиваясь к скрежету металла, он получал истинное удовольствие. Кто знает? Если бы не это его увлечение, может быть, он так и прожил бы жизнь учителем русского языка?

Квартира была напичкана антиквариатом, старинными картинами, драгоценными камнями, золотом и прочей дорогостоящей мишурой, но все это Савелия не интересовало. В ценностях домашней обстановки он не разбирался. Да и деньги его интересовали лишь как средство выживания.
К любой неожиданности хороший вор всегда должен быть готов, но к такому… Савелий только успел подобрать код к сейфу, как откуда-то из глубины квартиры донесся разговор. Разговаривали мужчины. Савелий закрыл сейф, осмотрел комнату. Ни балкона, ни шкафа… Единственное, что оставалось, – тяжелые, как занавес в театре, шторы по обеим сторонам окна. Беззвучно скользя по паркету, он затаился за ними.
Дверь распахнулась так резко, что штора шевельнулась, коснулась лица Савелия. Ощущение страшное, будто по ту сторону штор образовалась пропасть, и пол под ногами вот-вот обрушится. Ощущение, при котором хочется крикнуть: «Мама!». Мгновение и осознание неизбежной гибели сменяется поиском спасительного выхода. А его нет. И вот, Савелий уже начинал придумывать легенду, по какой такой нелепой случайности он оказался за шторами. Первая мысль: ошибся квартирой… домом… улицей… городом? Но кто в это поверит?
Мысли прервал нервно дрожащий писклявый мужской голос.
– Хотел посмотреть на деньги? Смотри! Но получишь ты их только в обмен на бумаги, из рук в руки.
Савелий почувствовал, как под ногами содрогнулся паркетный пол от колес тяжелой двери сейфа.
– Все знают, у тебя денег много, но сам говоришь, из рук в руки… Мы должны видеть деньги! – послышался голос с кавказским акцентом.
– Смотри! Доволен? – снова взвизгнул дрожащий голосок.
«По всей видимости, этот писклявый голос принадлежит хозяину квартиры, – подумал Савелий, – странно, как быстро он слетал в Лондон и обратно».
– Не нужно кричать… Что ты так нервничаешь? Вижу, деньги есть… – обнаружился еще один мужской голос, уже без акцента.
– Ну а теперь я хотел бы посмотреть на бумаги! Куда нам за ними теперь ехать? Как в детском саду! Я, братцы, миллиардами ворочаю! Для меня все, что ты видишь здесь, – копейки, мелочь, мусор, а ты: «Покажи, покажи деньги!» – передразнил кавказца писклявый голос. – Чего молчишь? Куда за бумагами-то ехать? – неуверенно, но с гонором взвизгивал голосок.
– Зачем гонишь, зачем кричишь! – спокойно, с издевкой шипел кавказец. – Бумаги уже здесь. Ты давай деньги отсчитывай!
– Ничего я отсчитывать не буду! Я сказал, из рук в руки! Ты не веришь – ты и считай!
Послышался шелест бумаг. Кто-то, видно, читая, проверял бумаги, громко перелистывал страницу за страницей.
На некоторое время наступала тишина. Такая тишина, что слышно было, как кто-то сопел и где-то в просторах комнаты тикали часы. Эта тишина, как пытка, изводила Савелия, заставляла сдерживать каждый вдох и выдох. Ему казалось, что он не выдержит, вот-вот упадет без сил. Нестерпимо хотелось ухватиться рукой за подоконник, а то и того хуже, отдернуть штору и сделать шаг.
– Как будто все на месте! – наконец раздался писклявый голос. – В этом чемодане половина. Если вы его поднимете. Можете проверить. Остальные складывайте в эти сумки! Только как ты собираешься все это вынести? Ладно, не мое дело. Я оставлю вас… Позвонить должен, а вы отсчитывайте, не стесняйтесь.
Комната ожила. Послышался звук застежек-молний и шелест купюр. Снова резко открылась дверь, и снова, неожиданно дрогнув, штора коснулась лица Савелия. Сил больше не было выдерживать эту пытку, и Савелий уже всерьез подумывал сдаться. Но вдруг раздались два щелчка, похожих на выстрелы из воздушного ружья.
«Выстрелы с глушителем…» – подумал Савелий. И от этой мысли у него открылось второе дыхание. Теперь ему казалось, что он может стоять так вечно.
– Я же просил, не здесь! Не могли вывести их? Теперь мебель от крови отмывать! Унесите их в ванную! – по-хозяйски взвизгивал обозленный противный голос. – Я же просил! Заклейте же им чем-нибудь дырки, в конце концов! Хлещет, как из поросят!
– Сейчас… Только фотографии сделаем и унесем… Да не волнуйтесь вы так… санитары все уберут! – вещал спокойный и уверенный, как у диктора телевидения, голос.
Несколько раз щелкнул фотоаппарат, сверкнула вспышка.
– Положите чемодан и сумки в сейф! – скомандовал тот же писклявый голос. – Да что же из них так кровища хлещет?! Сделайте что-нибудь! Я же просил! Уберите все это быстрее с глаз долой!
Не видя происходящего в комнате, Савелий уже так успокоился, что голоса напоминали ему трансляцию скучного современного детективного сериала, и ни о какой сдачи в плен он уже не думал. Наоборот, в нем поселилась уверенность, что, если его обнаружат, он сможет за себя постоять, и уже нащупывал в кармане ключи, брелоком для которых служил малюсенький перочинный ножичек с острым, как опасная бритва, лезвием.
– И как долго вы собираетесь хранить у себя эти деньги? – спросил спокойный голос.
– Сколько надо, столько и будут лежать, и хватит об этом!
– Интересно вы рассуждаете, Абрам Романович! Эти деньги мы в банке под расписку брали…
«Ага, значит, я не ошибся, писклявый голос – это Абрам Романович, он и есть хозяин квартиры, собственной персоной», – подумал Савелий.
– Прекратите! В банке, в склянке! Поживей уносите отсюда эту гадость в ванную. Вы долго возитесь! Вот-вот появятся санитары, и никого из нас они здесь не должны видеть!
В ответ послышались неразборчивые, еле слышные причитания. Все шло к концу. Савелий
почувствовал уверенность в своей безопасности, хотя и понял, что еще должны прийти какие-то санитары и что времени у него мало.
«Ничего, все замечательно… Не надо мешки затаривать, сами все уложили», – подумал Савелий
– Такой красивый и большой у вас сейф, Абрам Романович, но почему-то пустой, – пошутил спокойный голос.
– Не твое дело! Мне нет необходимости хранить наличные дома…
– А-а-а… Тогда понятно…
Паркет снова зашевелился. Сейф захлопнулся. У Савелия отлегло от сердца. Стало как-то совсем спокойно, будто опасности не было и в помине.
– Абрам Романович, дайте мне код от сейфа на всякий случай, – приказал уверенный голос.
– Это еще зачем?
– Говорю же, на всякий случай…
– Какой еще «всякий случай»? Почему я каждому должен давать ключ от своего сейфа?
– Я вам уже давно не каждый! Вам напомнить, как мы были связаны раньше, да и сейчас?
– А ты меня не пугай! Возьму и вас закажу! Как вы мне все надоели, боже праведный…
– Ну что прикажите мне делать? Звонить, жаловаться на вас? Я же отсюда без кода не выйду, да и вы тоже.
– Шесть восьмерок по часовой стрелке подряд, потом три раза букву «а» в обратную сторону и три раза букву «р» в ту же сторону.
«Все правильно», – подумал и как бы похвалил себя Савелий.
– А за деньги все равно вы отвечать будете, хотя для вас, как вы выразились, это мусор…
– Забери ты их, эти деньги! Я тебе в придачу еще сто миллионов дам! Забери их, но только навсегда забудь обо мне. Сгинь с глаз моих! Я порядочный, честный человек! Это твой хозяин наследил… Я тут ни при чем! – в бессилии, чуть не плача выкрикивал хозяин квартиры.
– Мне до вас тоже никакого дела нет. Я на службе, выполняю свои обязанности. Кто и где наследил – не мое дело! А вот доложить о вашем поведении и настроении я обязан по долгу службы.
– Напугал! Смотри, трясусь весь от страха!
Продолжение разговора доносилось уже из другой комнаты, а потом голоса стихли, и входная дверь захлопнулась.
Савелий открыл сейф, но снова услышал непонятные звуки. Из ванной доносилось хриплое дыхание. Один из застреленных очнулся!
– Прости, мужик! Рад бы помочь тебе, но никак не могу! – посочувствовал Савелий, подложил кавказцу полотенце под голову и вернулся к сейфу.
Рисковать Савелий не захотел. Он вытащил сумки и чемодан на балкон соседней комнаты, выходящий во двор, что-то привязал к перилам, сделал какие-то замысловатые петли. Выстрелом из рогатки перекинул тонкую леску в соседний двор и вернулся в ванную. Раненый в грудь человек лежал с открытыми глазами и был в сознании.
– Позвони… – не шевеля губами, прошептал еле слышно кавказец.
– Прости, мужик! Не могу. Я знаю, что произошло, но я вор, понимаешь? Не могу! Я должен уносить ноги, или меня так же, как и вас, шлепнут… Понял? Прости…
Но уйти оказалось непросто. Савелий чувствовал, что не сможет оставить человека вот так, без помощи.
– Ты кто?
– Шота… Малыш… – еле шевельнулись губы кавказца.
– Малыш? – удивился Савелий.
Кавказец показался ему великаном. Рослый, широкоплечий, он совсем не выглядел малышом.
– Кличка что ли? – спросил Савелий.
Кавказец в знак согласия кивнул, забегал глазами, неожиданно резко протянул перед собой правую руку, попытался поймать руку Савелия, вздрогнул и сделал долгий выдох. Бледное его лицо сделалось серым, каменным. Савелий закрыл ему глаза, нацепил каску и так же, как вошел, вышел из дома, столкнувшись в подъезде с двумя дюжими молодцами, совсем не похожими на санитаров, только что в белых халатах да с носилками в руках.
В соседнем дворике Савелий потянул на себя леску, на которой вытянул пластмассовую ленту, похожую на шпагат. Потом где-то за что-то дернул, и чемодан с сумками мгновенно, как будто падая с балкона, заскользили по шпагату вниз.

Глава 3
Когда, казалось бы, все самое страшное было позади, произошло непредвиденное. Как доказательство того, что приметы случайными не бывают, на Пятницкой улице под машину Савелия угодила молоденькая девушка. Савелий выскочил из машины, ничего не понимая. Девушка, опираясь на одну руку, пыталась другой дотянуться до отлетевшей сумочки. Она пробовала встать и не выглядела покалеченной, но Савелия сейчас это интересовало меньше всего, он вообще не думал о пострадавшей. Ни сожаления, ни страха он не испытывал. Нелепая случайность представлялась ему очередной западней, из которой нужно выбраться, поэтому желание как можно быстрее исчезнуть с места происшествия – это единственное, что занимало Савелия.
Вокруг машины начал собираться народ. Разглядывая со всех сторон обшарпанные «Жигули», толпа не возмущалась, она пока еще пыталась определить виновного и сочувствовала то девушке, то водителю. А когда Савелий подхватил девушку на руки, народ замер в ожидании. Это выглядело так необычно, так милосердно, что толпа прониклась чувством сострадания больше к водителю, чем к пострадавшей. Кто-то даже предложил Савелию валидол, кто-то настаивал достать аптечку, а кто-то откровенно советовал смыться как можно быстрее.
Не дожидаясь полиции, Савелий усадил девушку на заднее сиденье, рядом с чемоданом необычной формы, и, заверив всех любопытных, что спешит в больницу, сорвался с места.
Девушка, видно, тоже перенервничала. Выглядела она удивленной, растерянной и напуганной. Савелий поглядывал на девушку через зеркало и молча ждал, когда она сама начнет разговор.
– Куда вы меня везете? – наконец послышался звонкий, озорной голос девушки.
Савелий обернулся, мельком посмотрел на нее, хотел было что-то сказать, но девушка громко засмеялась. У Савелия отклеились усы, и перекосилась изящная полоска бородки.
Девушка смеялась так простодушно и так заразительно, что Савелий тоже засмеялся, подсознательно полагая, что причиной смеха могла быть глупая ситуация, в которую он попал и из которой так достойно выкарабкался, еще не понимая, что девушка никакого отношения к его криминальному поступку не имеет.
– А вы-то что смеетесь? – с претензией, сквозь смех спросила девушка.
«Да, действительно, а чего я-то смеюсь?» – подумал Савелий и решил, что его неоправданный смех – явление чисто нервное.
Девушка, как в истерике, продолжала заливаться смехом. Савелий остановил машину и обернулся.
– Вы головой не ушиблись? Как себя чувствуете?
– Как в кино! – ответила девушка и снова закатилась громким смехом.
Савелий ничего не понимал. Он насупился, задумался, пытаясь осознать, что происходит в его машине.
– Отчего вы так заливаетесь? Вас всегда так разбирает, когда вы попадаете под колеса? – тихо, едва удерживаясь от грубости, спросил Савелий. Но девушка, похоже, его не слышала и продолжала смеяться.
– Интересно, а когда вы бросаетесь под трамвай, вам так же смешно? – уже громче, с недовольством спросил Савелий.
– Не знаю… Под трамвай не пробовала… – вздохнула девушка.
– Значит, вы специализируетесь на машинах? – снова обернулся Савелий.
В ответ пассажирка снова захохотала, как будто ее кто-то щекотал.
– Да что с вами?!
Но ответа Савелий не услышал. Все его вопросы, казалось, только смешили девушку. Он снова задумался, пытаясь понять, что случилось с этой ненормальной. Тем временем пострадавшая немного успокоилась.
– Вы в следующий раз, когда обкуритесь, держитесь поближе к людям, а от машин подальше.
– Я не курю, – с гордостью ответила девушка, не понимая, какое курение имел в виду Савелий. – А у вас усы отклеились! – добавила, закрывая рот ладонью, чтобы остановить смех.
– Какие усы? – растерялся Савелий и взглянул в зеркало.
– Вы что, артист? – почти неслышно, едва сдерживая смех, спросила девушка.
– Ага! Народный! «По жизни», как сейчас модно высказываться! – сделал паузу. – Грабитель я! Бандит! Налетчик! И сейчас за мной гонятся… А вы, как я теперь понимая, другую машину выбрать не могли, вам, видите ли, моя приглянулась… – поправляя усы перед зеркалом, пропел Савелий.
Девушка перестала смеяться, хотя и приняла сказанное за шутку.
– Куда вас отвезти? – безразлично продолжил Савелий. – В больницу, домой, или еще куда?
– Остановите машину! – приказала девушка.
Савелий тут же выполнил требование.
– В больницу, по всей видимости, ехать надо вам! Артист-самоучка! Мой дом через дорогу! А вам за рулем на дорогу смотреть надо, а не на красивые ножки, и не представлять себя крутым гангстером! – с насмешкой взглянула через зеркало на Савелия и, надувшись, вышла из машины.
Обычно Савелий должным образом вел себя с женщинами, но на этот раз перешагнул через свои принципы. Время терять он не мог. Дело было не доведено до конца, ему нужно было избавиться от случайного пассажира и спрятать деньги.

Загородный дом служил для Савелия тайником и убежищем. Дача была оформлена на бывшую подружку, которая променяла будущего безденежного учителя литературы на пожилого французского почтальона и давно уехала в Париж.
В гараже Савелий освободил сумки и чемодан, рассовал пачки долларов по заранее приготовленным тайникам. Уничтожил в камине все, что могло служить уликой, только чемодан оказался несгораемым. Пришлось распилить его на части и закопать в лесу.
«Наконец-то, свершилось! Теперь я завяжу и уже никогда не буду вором. Буду порядочным человеком с чистой совестью» – подумал Савелий, когда все было закончено. Оставалось отогнать старенькие «Жигули» поближе к тому месту, откуда он их несколько часов назад угнал. Осматривая машину, на заднем сидении он обнаружил дамскую сумочку, в которой находились обычные женские принадлежности: духи, помада, ключи от квартиры, несколько сотен рублей и документы на имя Анны Шаховой.
– Вот б… – выругался Савелий, – навязалась на мою голову… Еще в полицию пойдет…
Через час он стоял перед дверью потерпевшей. Дверь открыла Анна.
– Привет! Это я нашел в машине… – протянул сумку.
– Спасибо! А то я уже начала думать, что вы и вправду бандит… – наступила неловкая пауза. – Без усов вас не узнать… Спасибо еще раз…
В легком домашнем платье на тонких бретельках Анна казалась настоящей красавицей. Она вся светилась, как чистый, прозрачный кусочек янтаря. Нежная смуглая кожа шеи, плеч напоминала что-то свежее и даже съедобное. Голос ее звучал звонко, губы не шевелились, как у всех говорящих, а вздрагивали и застывали в скучающей, выжидающей улыбке и манили. Такие губы бывают…
– Вы так не подумали! – улыбнулся Савелий и немного растерялся, почувствовав, что уходить ему не хочется. Нервное напряжение, усталость, безразличие ко всему окружающему – все это мгновенно исчезло, куда-то провалилось, и теперь перед ним стояла только она, с которой ему не хотелось расставаться.
– Это почему же я так не подумала?
– Разве я похож на бандита? – перевел дух, ободрился. – Если бы вы так подумали, вы бы сейчас были в ментовке и сочиняли бы там на меня донос.
– Я доносов не пишу, а полиции, или как вы ее там называете? ментовке? – я не доверяю!
– Это очень правильно! Я тоже не доверяю!
– Это понятно, какой же бандит ей доверяет?
– Тоже верно! А что же это мы с вами государственные дела в дверях обсуждаем? – поглядывая по сторонам, с ироническим недоумением развел руками Савелий.
– Не поняла? – шутливо, с ударением на «о», удивилась Анна. – Да вы никак клеитесь ко мне? Сначала, как клюкву, раздавить меня хотели, а теперь в гости напрашиваетесь?
– Да нет… Говорю же, такой серьезный, жизненно важный разговор ведем… И в дверях? Да и радость я вам такую в дом принес, а вы… Хотя бы на чай пригласили! Ну, как это обычно принято… А даже если и напрашиваюсь? Что ж здесь такого? Это же нормально? Опять же… а вдруг это судьба?
Анна измерила глазами Савелия с ног до головы, демонстративно повалилась на створку двери и вздохнула. Савелий поспешил добавить:
– Ну, я не претендую… Можно и без чая, конечно… По нынешним временам мог бы и кипяток подойти… – неуверенно улыбнулся. – Неужто жадничаете? Не верю! У вас же наверняка есть и чай, и сахар… А я, можно сказать, к вам с дороги…
– Судьбу свою я, признаться, по-другому себе представляла, но если… – задумалась и уже строго спросила, – гвозди, скрепки из деревянных рамок вытаскивать умеете?
– Конечно… – расплылся в улыбке Савелий.
– А забивать? – уточнила строго.
– Разумеется… – удивился он, – а как же!
– Милости просим! А то, что напросились, – еще жалеть будете! – широко распахнула дверь. – Но чай будет после работы и без сахара! И никаких отказов и жалоб не принимается!
После ремонта деревянных подрамников для картин, они чаевничали. Чай пили с медом и домашним вишневым вареньем. Много разговаривали, шутили.
– Какое у вас редкое имя, Савелий.
– Почему редкое? Даже какой-то артист с таким именем был.
– А вы на него не похожи. Но по всему видно, мечтаете стать таким же бандитом, как и его герой? Помните?
Савелий задумался. Ему совсем не хотелось говорить о каких-то артистах и их ролях… Ему хотелось зажечь свечи и выключить свет…
– По кличке Косой. Помните? – продолжала Анна.
– Точно! Косой! – вспомнил Савелий «Джентльменов удачи». – Только он был вором, а не бандитом… Но вы правы… Всю жизнь мечтал быть вором по кличке Косой. Не пожарным, не продавцом мороженого, а вором…
Аня снова залилась смехом, тем самым смехом, которого не в силах была сдержать в машине, и Савелий сразу почувствовал себя неуютно, изменился в лице.
– У меня что, снова усы отклеились?
– Нет… – сквозь смех еле выдавила Анна и замахала руками, закатываясь еще больше. Просто у нас в Галерее косым называют нашего содержателя! – немного успокоившись, объяснила она. – Ой, грех на душу беру! Я его так никогда не называла. Честное слово, никогда…
– А почему его Косым прозвали?
– У него и в самом деле один глаз косит. Маленький, лысенький, голосок писклявый, но все равно мечта любой женщины! Упакованный! Такому хоть глаза выколи, все равно в цене не упадет… Прости меня, Господи… Что-то меня сегодня прорывает. Давай поменяем тему…
– А как его зовут? – спросил Савелий, а у самого внутри что-то дрогнуло, затряслось, когда услышал о писклявом голоске.
– Он у нас Абрам Романович… – задумалась Анна. – По фамилии… – снова задумалась. – Забыла! Надо же, забыла! Но его ни по фамилии, ни по имени никто не называет. Да его у нас никто и не любит…
– Потому что богатый?
– Да нет… Он заносчивый, чванливый какой-то, разговаривает только с избранными… Держит себя так, будто ему на этом свете никто не нужен. Считает себя создателем всеобщего благополучия. Открыто говорит, что если бы не такие люди, как он, ничего бы в России не было. Словом, живет где-то там, на небесах, и от щедрой души без устали творит добрые дела… А бабушки наши его вором считают. Большим вором, о каком вы и не мечтали! – и снова засмеялась. – Вор и косой без всякой клички… Прости мою душу грешную… Что же это со мной сегодня?..
– Ну вот, видите, все косые – воры! – Савелию хотелось сказать, что все миллионеры – воры, но по инерции, поддерживая разговор, вырвалось так, потому что мысли его были совсем не о косых и ворах.
Савелий вдруг обнаружил, что его нелепая встреча с Анной – это результат пересечения еще более нелепых случайностей, которые так искусно переплелись и запутались в одной, пока только ему известной истории. Истории, у которой непременно должен быть конец, но какой, как теперь понимал Савелий, не знает даже он.
– Я ничего не понимаю ни в деньгах, ни в том, откуда они берутся, где воры, где не воры… Я от этого так далека, я не по этой части… – задумчиво произнесла Анна, явно желая поменять тему.
– Так это же очень хорошо! Вы живете в прекрасном мире, в окружении самого лучшего, что могло создать человечество… А хотите, вместе воровать будем? Вы мне покажете, какие картины у вас в Галерее самые ценные, а я их выкраду! – не понимая настроения Анны, придумывал на ходу Савелий, чтобы скрыть свою растерянность.
Ему уже не хотелось гасить свет. Мысленно он снова оказался за шторами в квартире ограбленного им миллионера. В голове прозвучал писклявый голосок, о котором упомянула Анна. Вспомнил самого себя, несколько часов назад готового распрощаться с жизнью. Перед глазами постоянно появлялась картина с двумя трупами в просторной светлой ванной. Картина настолько страшная, что она так и стояла перед глазами.
– Нет! Картины я вам не покажу, а скорее сдам вас охране!
Савелий делал вид, что слушает, а сам невольно вспоминал свой сегодняшний день, пытаясь найти причину, связывающую в одну цепочку ряд необычных, непонятных случайностей.
«Не может быть, чтобы столько никак не связанных друг с другом событий вместились в один день! День, к которому я так долго готовился, день, с которого я собрался начать новую жизнь! Если судьба, то какая? – спрашивал себя Савелий. – Может, эта случайно попавшая под колеса девушка будет любить меня всю жизнь, а может быть и погубит».

Глава 4
Случайно или закономерно? Вопрос, который много веков мучает людей думающих, и на который пока никто из них ответить не смог. Удивительная случайность произошла и с мошенницей Розой. Так случилось, что там, на набережной, она позировала не только простому уличному рисовальщику. Уже известный в то время художник Огюст Ренуар тоже написал портрет русской красавицы.
Ренуар любил прогуливаться в местах, где уличные художники создавали свои шедевры. На этот раз он оказался на набережной Сены вместе со своим учеником, шестнадцатилетним юношей, уже имеющим свой собственный стиль. Ученик удивлял мастера умением находить необыкновенно яркие краски там, где их, казалось бы, не существовало.
– Взгляните, учитель, вот там, видите красивую молодую девушку, позирующую художнику?
– Вижу-вижу… Только она, пожалуй, слишком хороша, чтобы быть красивой… Без единой помарки! Как икона. А у настоящей красоты всегда есть… как бы это сказать… Не изъян, конечно, но что-то простое, земное, без излишеств, пахнущее жизнью… Понимаете?
– Не совсем… – растерялся ученик.
– Обратите внимание, как она выделяется среди всех. Как пятно. Броско! Вызывающе!
– Это верно! Вызывающе… – неохотно согласился ученик и опустил голову. – Но это у нее просто взгляд особый, не такой, как у всех, а сама она, возможно, и добра, и ласкова.
– Возможно, возможно… Но достойную внимания натуру, мой юный друг, надо разыскивать. На это могут уйти годы. Красота, как правило, не сверкает на поверхности, а находится внутри… Внутри каждого из нас. Разглядеть такую красоту порой непросто даже талантливому человеку.
Но через какое-то время Ренуар остановился в раздумьях, и решил вернуться к привлекательной натурщице. Он достаточно долго рассматривал почти готовый портрет, тайком поглядывая на позирующую девушку, и, в конце концов, не сдержался, повинуясь порыву чувств, набросал карандашом эскиз будущего портрета.
Вернувшись домой, Ренуар поторопился перенести на холст еще живущие в памяти черты натурщицы. Он работал всю ночь, и к утру, когда в дверь постучал ученик, портрет «Незнакомки» был почти закончен.
– Богиня! – воскликнул ученик, увидев портрет.
– А я так не думаю… Мне не нравится, и вчера я был прав. Мещанство! Выдуманная красота! В жизни такой красоты не бывает…
– Как же не бывает, учитель, когда мы вчера видели эту женщину на набережной!
– Да-да, помню-помню… Возможно, вы, мой юный друг, и правы… Вчера мне тоже так показалось… Сверкнуло перед глазами что-то необычно красивое, а вот на холсте не получилось… У нее не земная красота, воспроизвести ее на холсте мне, мой любезный друг, не удалось. Получилось совсем не то, что мы с вами видели вчера…
– Учитель, почему вы изменили цвет розы? – спросил ученик.
Художник взглянул на портрет, задумался, развел руками и признался, что не смог вспомнить, какого цвета роза была в руках натурщицы.
– А какого цвета была роза? – спросил Ренуар.
– У нее в руке была черная роза… ну, почти черная, с таким темно-темно-лиловым оттенком. Но, по-моему, именно такие розы называют черными… – неуверенно то ли спросил, то ли сообщил ученик.
– Возможно, возможно… – безучастно согласился учитель. – Портрет по памяти – это, мой юный друг, в любом случае натура воображаемая, поэтому отклонения от реальности вполне допустимы.
– Но, учитель, вам удивительно точно удалось передать надменный взгляд той красавицы!
– Только это, пожалуй, у меня и получилось… Именно этот взгляд, обиженного на весь мир ангела, не потерявшего своего достоинства, пленил меня. В нем такая сила, что я не смог сдержаться. А роза… Тем более черная роза… Признаться, я на это не обратил внимания. Только потом вспомнил, что у девушки в руках был цветок, похожий на розу.
Ренуар не был доволен своей работой, что нельзя было сказать о его поклонниках. Друзья с трудом уговорили известного художника выставить портрет в картинной галерее. Портретом русской красавицы с алой розой в руках любовались все, кто посетил выставку, но копию заказал только один господин из России.
Это был приватный сыщик, юрист Всеволод Дмитриевич Вышинский, который направлялся в Лондон для содействия секретной службе королевского дворца расследовать загадочное исчезновение драгоценного камня. Следуя в Англию, он остановился в Париже, чтобы попутно оказать некоторую помощь французской полиции. И здесь ему несказанно повезло.
Прогуливаясь по многолюдным улицам Парижа, он случайно увидел знакомое лицо. С афиши картинной галереи на него смотрели глаза молодой и красивой, дерзкой и властной девушки. То ли улыбаясь с издевкой, то ли дразня и подмигивая, красивое женское лицо, будто торжественно объявляло каждому о своем выборе. Презирающий всех взгляд по-царски выражал преимущество перед миром, но в то же время таил в себе необыкновенную женственность и невинность, покорность и мудрость, беспомощность и готовность, ненависть и согласие. Все это завораживало даже с афиши.
Выставка нисколько не интересовала сыщика Вышинского. Он с недоверием относился к манере художников-импрессионистов, которая порой делала лица на портретах неузнаваемыми. Но этот портрет даже с афиши Вышинскому показался исключением. В нем он узнал повсюду разыскиваемую мошенницу, с которой ему однажды довелось встретиться. Тогда его покорил не только величественный взгляд… Он полюбил ее. Полюбил страстно, нежно и без всякой надежды на взаимность. И в самом деле, какое может быть будущее у любви сыщика с воровкой? И сейчас, разглядывая афишу, Вышинский с горечью сознавал, что она никогда не будет принадлежать ему, а он никогда не сможет забыть ее. Любуясь афишами, расклеенными по всему городу, он расхаживал по улицам, одновременно наслаждался и страдал, чувствовал себя влюбленным и одиноким. Но, как бы там ни было, счастливее человека в Париже в этот миг найти было трудно.
Пройдясь по залам выставки, сыщик растерялся. Картин было настолько много, и висели они так близко друг к другу, что стены залов сливались в одну сплошную разноцветную мозаику.
«Боже мой, как же ее здесь разыскать? – подумал Вышинский. – Не легче, чем в жизни».
Обнаружив застывшую на месте группу посетителей, любовавшуюся какой-то картиной, он подумал, что у портрета работы Ренуара тоже должно быть много народу. Он начал приглядываться к толпившейся публике. И не ошибся. Около портрета «Незнакомки» была самая большая группа любителей живописи. Вышинский, как и все, не отрывая глаз от портрета, долго стоял неподвижно. Красота девушки чем-то неуловимо напомнила ему нежный, редкий цветок, к которому так и тянется рука, чтобы сорвать.
«Может быть, у нее такая судьба, – размышлял сыщик, глядя на портрет, – оберегать себя? Может быть, так задумано природой, и благодаря этому ей удается легко уходить от преследований, безнаказанно управлять своими поклонниками? Изящно обворовывать их и порхать, как бабочка, от одного к другому, не оставляя никакой надежды?»
С тех пор, как они расстались, он часто вспоминал Розу, многое передумал. Теперь в этом надменном взгляде, в ее темных глазах он находил нерастраченную, какую можно встретить только у детей, прозрачную душевную чистоту. И только, может быть, печальная улыбка, как тень от пережитых несчастий, выдавала ее сильную, несгибаемую натуру. В отличие от большинства, вместо презрительного взгляда, выражающего вызов миру, в портрете Ренуара влюбленный сыщик увидел доброе, нежное и мудрое женское лицо. Не заказать копии этого портрета Вышинский не мог.
Копию делал ученик.
– Вы знаете, месье, на самом деле у этой девушки в руках была роза черного цвета…
– И почему же ваш учитель решил изменить цвет?
– Он просто забыл…
– Может быть, ваш учитель посчитал, что цвет розы никак не повлияет на красоту девушки? Цветок хоть и редкий, но достоинство портрета не в этом. Роза хороша своим запахом, а его на холст не перенесешь.
– Позвольте с вами не согласиться, месье. У моего учителя есть картины, от которых так и веет ароматом роз.
– Может быть, может быть… Хотя трудно это себе представить. Однако в руках такой красивой женщины самые роскошные розы будут выглядеть ромашками, не говоря уж о запахе. Не правда ли?
– Да! Вы правы, месье! Я тоже так думаю! – улыбнулся ученик. – Рядом с такой красотой все выглядит невзрачно!
– А возможно ли вернуть в руки красавицы черную розу? – спросил сыщик.
– Да, конечно, я очень хорошо запомнил тот черный бархат… только мне этого делать нельзя.
– Отчего же?
– Это уже не будет копией!
– А я, любезный, никому об этом говорить не буду! – сыщик сунул юному дарованию двадцать франков.
– А как же учитель? Он может рассердиться!
– Не думайте об этом, мой дорогой друг! Ваш учитель никогда не узнает о нашем уговоре.
Когда ученик выводил лепестки черной розы, Вышинский разглядел на подлиннике жемчужное ожерелье и голубое сияние большого бриллианта.
«Боже мой! Это же „Северное сияние“! Она в опасности! В смертельной опасности! – кричал в голове сыщика его собственный взбесившийся в панике голос. – Теперь я обязан ее разыскать, предупредить и уберечь! Конечно! Иначе мне грош цена! Я превращусь в предателя, последнее ничтожество! Надо что-то срочно предпринять! Первое – снять портрет с выставки!»
Вышинского уже давно подозревал, что его поведение по отношению к любимой женщине попахивает малодушием. Порой он, наслаждаясь лишь одним сознанием, что влюблен в ее смуглое бархатное тело, волосы, губы, улыбку, в каждое ее движение, ненавидел себя за то, что ему не хватает духа, того самого мужества, которое заставляет человека бороться за любовь. А порой сыщик презирал себя при одной мысли, что в случае встречи с возлюбленной он, в силу своей профессии, обязан будет арестовать ее и сдать в полицию.
К счастью, настоящая любовь не только сильнее чувства долга, но она и самого человека делает сильнее, добрее. Теперь тот же самый Вышинский, который всего минуту назад мысленно отлучал от себя возлюбленную, посчитал своим долгом разыскать ее. Разыскать, спасти от виселицы и никогда больше не расставаться с ней.
– Послушайте, друг любезный, как дорого стоят портреты вашего учителя?
– Это, смотря какие…
– Ну, скажем, этот?
– Этот портрет учитель вам не продаст!
– Отчего же не продаст?
– Он не продает портреты, которые ему не нравятся.
– Значит, ему этот портрет не нравится?
– Нет, месье.
И действительно, Вышинскому пришлось потратить немало времени, чтобы уговорить художника продать портрет.
Когда Вышинский получил копию «Незнакомки», он еще раз внимательно разглядел жемчужное ожерелье с драгоценным камнем и окончательно потерял покой. Он днем и ночью караулил Ренуара у входной двери, но художник был в отъезде. Сыщик был уверен, что Роза находится где-то в Париже, и это его тревожило. Ведь ее портрет был расклеен по всему городу. Но большее волнение он испытывал, когда представлял, как полиция арестовывает ее. И тогда он выбегал на улицу, брал извозчика и объезжал рестораны, гостиницы и все увеселительные заведения в центре, где обычно девицы, занимающиеся подобным промыслом, поджидали своих жертв. Но сыщик так нигде и не встретил Розу. А автора портрета он, наконец, дождался, и подкараулил его на выставке.
– Вам, месье Ренуар, все же лучше вспомнить и того уличного рисовальщика с набережной, и его натурщицу! – напирал Вышинский.
– Как я могу вспомнить человека, на которого не обратил внимания, ни разу не взглянул на него? Мало ли лиц мелькает вокруг…
– Ну, натурщицу, судя по портрету, вы очень хорошо запомнили. А художника, получается, не помните?
– Не помню! Я не видел его! Чего же в этом странного?
– Что странного? Представьте себе, это очень странно! А еще более странно, но интересно, что ваш ученик тоже не помнит художника. Как же это может быть? Одно помнится, а другое не помнится? – похоже, сыщик от бессилия терял самообладание.
– Я же не собирался писать портрет художника! Поэтому не обратил на него никакого внимания. Меня интересовала только девушка. Неужели это так сложно понять?
– Не только сложно… Невозможно! А ведь я могу вас доставить для допроса в полицию, и тогда…
– И тогда ничего не изменится… Нет, вы, конечно, можете это сделать! Вот понять вы не можете, а арестовать… это вы можете! – перебил художник. – Не можете понять, что памяти у меня от этого не прибавится.
Вышинский почувствовал слабость, неубедительность своих доводов и понял, что сам виноват, задав беседе неправильный тон.
– Дорогой Огюст, вы уже должны были меня узнать некоторым образом! Вы должны были понять, что я вас не оставлю в покое, пока вы не продадите мне этот портрет!
– Да, это верно! Я хорошо вас узнал! Только вы, месье Вышинский, не узнали меня, поэтому совершенно напрасно тратите время. Вам было сказано, что портрет не продается.
– Без этого портрета я не мыслю своего будущего…
– Что за глупость! Что уж такого в этом портрете, что вы вдруг жить без него не можете?
Вышинский не ответил. Он тяжело вздохнул, подошел к окну и долго не оборачивался. Это, пожалуй, удивило Ренуара.
– Что в этом портрете? – Вышинский резко повернулся, в лице его без труда можно было разглядеть бессилие, какое обычно охватывает человека, истерзанного каким-то недугом. – Я вам скажу что! В этом портрете моя любовь! Моя жизнь! Вам, вальяжно прогуливающемуся по набережной, приглянулось красивое личико… Вам, видите ли, понравилось… И вы решили перенести его на холст. Как долго вы писали этот портрет?
– Одну ночь… – не совсем понимая сыщика, ответил художник.
– Одну ночь?! Как это прекрасно! Одна ночь, и она ваша навеки. Но вы, всеми любимый месье Ренуар, ничего не знаете о ней! Кто она? Где она? С кем она? И, наконец, жива ли она в настоящий момент? На все эти вопросы вы ответов не знаете, а я знаю. Знаю, потому что я люблю эту женщину, и только мне она принадлежит! Не вам! Вы говорите, ночь? Сколько я провел бессонных ночей, разыскивая ее? Вы этого не знаете! Хорошо! Я уйду! Конечно, уйду! Но помните! Своим упрямством вы не только раните мое сердце, обрекаете портрет этой красивой женщины на неизвестность, но и препятствуете нашей любви, подвергаете опасности жизнь этой несчастной! – не прощаясь, Вышинский направился к выходу.
– Погодите… – остановил его художник. – Я, право, не знаю, как быть… Вы меня убедили. Я согласен, что это не совсем этично, писать портрет, тем более женщины, ничего не зная о ней… Без разрешения, так сказать… Я действительно не знаю, как мне быть… Я не продаю свои работы, если не доволен ими. Это, правда, уже мое дело… Мое и в то же время не мое… Выходит, что вы правы! Простите, если чем-то обидел вас… Да, вы, разумеется, правы! Забирайте портрет и убирайтесь поскорее. Никакой оплаты не надо… Уходите!
На следующий день художник уже изнывал от объяснений о судьбе портрета.
«Что вас, месье Ренуар, заставило продать этот шедевр? Кто он, этот счастливчик?» – газетчики терзали художника вопросами. – «Русский! Я не знаю его имени! Какой-то русский купил… Мне срочно нужны были деньги…»
Теперь у сыщика было два одинаковых портрета мошенницы с розами разного цвета, и оба они косвенно указывали на похитительницу «Северного сияния».
Оставался еще один портрет, который написал уличный художник. И теперь Вышинский начнет безуспешные поиски этого портрета. Стараясь спасти Розу от верного ареста, Вышинский допросит всех уличных художников, но портрета так и не найдет.

Настоящая красота годам неподвластна, она просто обретает другое содержание, иные формы и черты. Прошло и двадцать, и тридцать лет, а за обворожительной мошенницей по-прежнему волочилась вереница бабников, неверных мужей и любителей амурных приключений. Самых глупых из них талантливая воровка не постеснялась обокрасть дважды и трижды.
У Розы много раз была возможность выйти удачно замуж. Она могла бы, может быть, даже кого-то полюбить. Могла найти счастье в семейных заботах, устроить себе роскошную, обеспеченную жизнь, о какой мечтают многие красавицы, но неожиданно для себя самой она избрала одиночество и преступный мир. И произошло это, скорее всего, потому, что она слишком рано узнала взрослую жизнь. Еще в детстве она поняла, почему люди лгут и не доверяют друг другу. А после смерти отца, Розой овладела жажда мести, превратившаяся с годами в единственную страсть, в смысл жизни. Ни деньги, ни любовные игры ее никогда не привлекали. Только чувство мести. В каждом богатом господине она находила своего врага и, не владея собой, безжалостно обрушивала на него свое верное оружие – красоту. Только этот азарт по-настоящему доставлял ей удовольствие.

Глава 5
Кто бы мог подумать, что из девочки, на которой уже в двенадцать лет держался весь дом, получится преступница. С другой стороны, в народе всегда считалось, что ребенок, появившийся на свет ценой жизни своей матери, хоть и забирает у нее все без остатка, счастливым быть не может. А будущая мошенница именно так и появилась на свет.
Она еще до своего рождения устроила настоящий переполох в тихом уютном доме аптекаря Каренина. Его жена рожала первенца. Уже второй день в доме хозяйничали женщины, и все они только и ловили момент, чтобы бросить косой взгляд, а то и злобно пригрозить пальцем хозяину дома, будто он был причиной всех страданий роженицы, будто у всех остальных женщин роды проходят безболезненно, не в таких муках. Вспотевший от волнения аптекарь метался из одной комнаты в другую, не соображая, где спрятаться от недобрых глаз. Наконец, укрывшись в чулане, он и впрямь задумался о своей вине перед женой. Думал, может быть, не надо было обзаводиться ребенком, но кто же знал, что вместо радости будут такие муки.
Только к вечеру второго дня в доме появился доктор. Он не один год знал аптекаря, славившегося в городе знанием своего дела, поэтому, не желая брать на себя всю ответственность за последствия, он сразу потребовал разыскать будущего отца.
– Не нравится мне все это, дорогой коллега… – скривив губы, протянул доктор. – Никуда не отлучайтесь. Будьте все время здесь.
Каренин медленно опустился на стул у входа в комнату, из которой доносились стоны, крики и плач жены.
«Может, обойдется?» – подумал аптекарь и шепотом запричитал молитву.
Доктор вышел из комнаты необычно быстро. Торопясь, отвел Каренина в сторону.
– Как я и предполагал, дела неважные… Вы, любезный коллега, должны все понимать не хуже меня. Одно из двух! Думайте и выбирайте! Либо я удалю плод, и супруга ваша останется в живых, либо она родит вам ребенка ценой своей жизни…
– Удаляйте плод, без всякого выбора! Что тут думать. И делайте это, пожалуйста, быстрее!
Но получилось все наоборот. Извлеченный с помощью больших щипцов, как что-то ненужное, плод неожиданно издал звук. Девочка. Несмотря на грубое нечеловеческое отношение к ее появлению на свет, она выжила, а мать умерла.
Когда аптекарь услышал детский плач, он даже улыбнулся.
«Так в нашем деле часто бывает… – подумал он. Доктор же – только доктор, а не господь бог. Откуда ему знать, как оно там будет на самом деле…» – успокаивал себя счастливый отец, решив, что все закончилось благополучно.
Потом появился доктор, и Каренин, не найдя на его лице ни малейшего оттенка радости, ворвался в комнату. Увидев посиневшие губы жены, он упал на колени и разрыдался.
Так появилась на свет девочка, которой, скорее всего, на земле уже была уготовлена судьба. Судьба необычная, яркая, насыщенная всеми радостями и пороками жизни…
Отец, на время потерявший от горя разум, решил назвать дочь древним библейским именем Заралия, прибавив к нему имя своей умершей жены. О дочери он тогда не думал. Вот и получилась Заралия Розанна Каренина.
Для будущей мошенницы такое имя было подарком от убитого горем отца. Это только на первый взгляд никуда не годилось бы. Единственное в своем роде имя, ни одного похожего, легко разыскать. На самом же деле воровке повезло. Она на законных основаниях могла называть себя двумя разными именами. Это ей очень помогло в первые годы формирования ее необычного криминального таланта. Полиция была в полной растерянности. Кто разыскивался? То ли Заралия, то ли Розанна? И редкий сыщик, может быть, один из ста, понимал, что это одно женское имя.
Ее никто никогда не называл полным именем. В раннем детстве она для всех была ласковой, милой Зарочкой. Многие, благодаря ее имени, принимали черноглазую девочку за цыганку, не обращая внимания на ее огненно-рыжие волосы. Уже тогда у девочки проявился сильный властный характер. Принадлежность к табору ее обижала, и, будучи еще ребенком, она выкрасила волосы в каштановый цвет, сама придумала себе имя, вернее, взяла первую часть имени своей матери, и заставила всех называть себя Розой. Люди, знающие девочку с пеленок, подсмеивались над ней, но, тем не менее, повиновались ее воле.
Аптекарь Каренин был хорошим отцом. Чадолюбивый вдовец на воспитание дочери денег не жалел. У девочки были дорого оплачиваемый учитель иностранных языков француз из Марселя, дипломированный преподаватель математики из Германии и англо-говорящий географ из Голландии.
Пока девочка росла, отец заменял ей мать. Но дети быстро вырастают. Роза не по годам рано начала формироваться. Когда ей было тринадцать, ее недетские темные глаза и уже обрисовавшиеся женские формы побуждали взрослых мужчин бесстыдно, пристально разглядывать девочку. Она рано начала получать не детские подарки и подавать для поцелуя руку. Ею восхищались совсем не как симпатичной девочкой. Не стесняясь, мужчины открыто предлагали ей такое, от чего она краснела и убегала.
Природа щедро одарила ее всем, мимо чего мужчины обычно не проходят. А однажды она самовольно достала из маминого сундука все ее наряды и показалась отцу. Добрый аптекарь, пытаясь улыбкой скрыть накатившиеся слезы, понял, что дочь уже не ребенок, а девушка с привлекательной внешностью.
Аптека Каренина была известна далеко за пределами города. Никто в округе, кроме него, не мог приготовить такого снадобья, от которого недуг как рукой снимало. Свои знания он передал дочери. Еще в девятилетнем возрасте она приготовляла несложные лекарства, отваривала корни, растирала в порошок высушенные ягода, травы. С раннего детства она полюбила запах аптеки, и вскоре стала в ней незаменимой помощницей.
Но талантливый аптекарь оказался бездарным бухгалтером. Всем хозяйством и деньгами в семье всегда заведовала жена. Поэтому после ее смерти доверчивостью аптекаря воспользовались ростовщики, скупщики лекарств и даже простые крестьяне, собиратели трав. Дела постепенно шли на убыль.
Дочь, видно, унаследовав материнские способности, уже в тринадцать лет смогла взять все денежные дела в свои руки. Она быстро обнаружила, что на протяжении многих лет большую часть прибыли от аптеки мошенническим путем получал известный в городе ростовщик Игнат Игнатьевич Семятин.
Семье Карениных грозило банкротство. В доме все чаще стали появляться незнакомые люди и требовать уплаты долгов.
Когда в очередной раз в дом Карениных явился Семятин, девочка потребовала от него исполнения обязательств по договору ссуды.
– Это же обман! – возмущалась Роза.
– Ха-ха-ха… Никакого обмана! Вот подрастешь и узнаешь, что такое обман! Ха-ха-ха… – не принимая Розу всерьез, смеялся ростовщик. – Иди лучше в куклы поиграй! – посмотрел на аптекаря и развел руками. – Вы что же это, любезный, позволяете ребенку вмешиваться в дела взрослых?
– Она, может быть, и мала, но в бухгалтерии разбирается лучше меня. Так что вам с этим придется считаться! – с гордостью ответил Каренин.
– В таком случае, увольте меня. Мне еще не хватало с детьми связываться. Не забывайте, голубчик, все бумаги за вашей подписью у меня имеются!
В это время в доме Карениных появился семилетний мальчик Арсений. Отец объяснил Розе, что Арсений доводится ей двоюродным братом. Отец аптекаря происходил из старинного дворянского рода. Будучи молодым офицером, он примкнул к декабристским настроениям и разделил их участь. Не пожелав отречься от своих убеждений, он был сослан в Сибирь на поселение, а его жена, оставив маленького сына у родственников, последовала за мужем. Там, в глухом сибирском поселке ссыльных, у них родился сын – брат аптекаря и отец Арсения. Отец Арсения умер, а матери было разрешено вернуться в Москву, в родовое имение покойного тестя у Никитских ворот, но по дороге она простудилась и заболела воспалением легких. В Москве, не справившись с недугом, она умерла. Сообразительные люди помогли похоронить хозяйку, выкупили долговые бумаги семейства Карениных и присвоили себе их имение с доходным трехэтажным домом, а мальчика привезли к родному дяде. Так у Розы появился еще один родной человек – Арсений Каренин.
Денежные дела в аптеке не поправлялись. И вот, как-то рано утром Игнат Игнатьевич снова появился в доме аптекаря, но теперь уже с приставом.
Роза проснулась от громкого разговора и по-детски, в ночной рубашке, ворвалась в гостиную.
– Что здесь происходит? – спросила она, широко распахнув двери.
Голос ее прозвучал твердо, громко и совсем не по-детски. Да и сама она возникла в дверном проеме просторной комнаты, не похожая на ребенка. Перед сидящими в гостиной появилась женщина, властная и сильная. Женщина той самой породы, при виде которых мужчины теряют голову. Распущенные длинные волосы и полупрозрачная ночная рубашка делали ее совсем взрослой. Как в дымке сквозь легкую кружевную ткань просвечивалось нежное молодое тело. Все это, как колдовство, парализовало мужчин, находящихся в комнате. Семятин, уже немолодой лысенький толстячок, не договорив фразу, замер с открытым ртом. Пристав, не заметив, как с его носа свалилось пенсне, бессильно рухнул в кресло. Каренин почувствовал себя неловко.
– Пойди… Пойди в спальню, дочка… Накинь на себя что-нибудь! – опустив голову, попросил растерянный отец.
Роза захлопнула двери и прижалась ухом к замочной скважине.
– Какая, однако, она… – начал ростовщик. – Не ожидал, не ожидал! Этакая мордашка, прямо-таки вылитая… – еще не отойдя от шока, замешкался, подбирая слово.
– Принцесса… – протянул в забытье пристав.
– Вот именно! Настоящая принцесса! – подхватил ростовщик. – Да уж, ничего не скажешь… Хороша! – задумался. – Хороша-хороша, чертовка! – уже по-другому, скороговоркой произнес ростовщик, видимо, пришел в себя и что-то задумал.
– Господь с вами! Она еще ребенок! – вмешался аптекарь, явно желая поменять тему.
– Ну, какой же это вам ребенок, дружище! – возмутился ростовщик. – У нее все… – обозначил жестами женскую грудь, – этакая у нее… я бы сказал… – снова потерял дар речи.
– Женственный стан! – подсказал пристав.
– Вот-вот! Стан… Именно, стан! И вся она, так сказать, хороша собой! Просто… Как бы это выразиться?
– Невеста! – снова подсказал пристав.
– Именно это я и хотел сказать! Невеста!
– Только вот приданого за ней никакого не будет… Все опишут! – цепляя на нос пенсне, ехидно заметил пристав.
– А ты, голубчик, пожалуй, иди! Здесь ты, видно, нам больше не понадобишься! – обратился Игнат Игнатьевич к приставу. – Да-да, любезный друг, пожалуй, иди-иди… Погуляй пока… Мы тут по-свойски, глядишь, миром и договоримся. Поди, не один год знаемся? А? – улыбаясь, подмигивая одним глазом, посмотрел на аптекаря ростовщик.
Оставшись наедине с Карениным, ростовщик, сгорая от нетерпения, предложил обменять все долги на дочь. Дикость и простота сделки были так неожиданны, что аптекарь не сразу понял, о чем речь. Зато Роза за дверью поняла – и еле сдержалась, чтобы не рассмеяться. А вот отец, когда, наконец, оценил замысел сделки, сдерживать себя не захотел. Он еще продолжал хохотать, когда ростовщик на улице садился в коляску.
Люди все разные, но те, кто помешан на деньгах, в одном не отличаются друг от друга, в какие бы века они ни жили. Все они поклоняются одному идолу, и выше этого ничего не признают.
«Если девка будет моей – можно будет долги простить, деньги все равно не мои! А если этот глупец не отдаст мне красотку, вместо нее имущество заберу! По миру пущу обоих! Будут меня помнить! Одно из двух в любом случае будет моим!» – рассуждал получивший отказ ростовщик.
Игнат Игнатьевич так проникся своим желанием, что Роза для него теперь стала целью всей жизни, и он рьяно принялся воплощать свою мечту в жизнь. В течение нескольких дней Игнат Игнатьевич скупил все долговые расписки Каренина, после чего приступил к решительным действиям. На бедного аптекаря обрушился весь город. Кто-то уговаривал, кто-то запугивал, кто-то шантажировал. Стоило Розе отлучиться ненадолго, как отца извещали о случившемся с ней несчастье.
Игнат Игнатьевич, посчитав, что причиной несговорчивости Розы является ее отец, решил изолировать его. Во время прогулки по парку Каренина на глазах у Розы и Арсения арестовали жандармы, обвинив его в краже. На следующий день аптекаря нашли в камере задушенным, но тюремные власти признали случай самоубийством.
После похорон ростовщик зачастил в дом Карениных. Одаривая Розу дорогими подарками, он уговаривал ее выйти за него замуж. И однажды Роза поняла, что кражу, арест и самоубийство отца подстроил ростовщик. Это случилось в тот миг, когда Игнат Игнатьевич дрожащими от возбуждения руками застегивал на девичьей шее жемчужное ожерелье.
– Это вы? – в полусознательном состоянии прошептала Роза.
– Да, мой ангел, кому же еще быть? – не понимая, расплылся в улыбке ростовщик.
– Это вы убили моего отца! – сорвала с себя ожерелье.
– Что ты? – замахал руками ростовщик. – Господь с тобой! Как я мог?!
– Подлец… Какой подлец… – Роза в ужасе закрыла лицо руками, но не расплакалась.
– Ишь чего удумала! – собирая рассыпавшийся по полу жемчуг, бормотал Игнат Игнатьевич.
Больше ростовщик в доме Карениных не появился. Приставы описали недвижимость, имущество, аптечное оборудование.
Роза сидела на простом табурете, случайно оставленном в доме. Смотрела на пустые комнаты, голые стены, и ей казалось, что все кончено. В этот миг она впервые почувствовала себя взрослой и одинокой. Потом перед ее глазами по пустой комнате, как в быстром танце, пронеслись лица. Веселые, смеющиеся лица всех тех, кто когда-то, отчаявшись, с последней надеждой на чудодейственное лекарство приходили к ее отцу в аптеку, а где-то наверху, над веселившимися парами, как в облаках, раскачивалось улыбающееся слащавое лицо Игната Игнатьевича. Потом ее ослепила вспышка такой силы, что в глазах у Розы потемнело.
– Роза! Роза! Очнись! Не умирай! – откуда-то издалека, как эхо, доносился до нее звонкий крик.
Она открыла глаза и увидела перед собой красные, распухшие от слез глаза Арсения. Роза улыбнулась от счастливого сознания, что ей просто привиделся дурной сон, что она жива и с ней ничего не случилось.
Эти счастливые минуты ощущения жизни у нее пройдут быстро, незаметно, как будто их и не было вовсе. Скоро она поймет, что той жизнерадостной, счастливой Розы больше нет и уже никогда не будет. Она убедит себя, что без счастливого прошлого не может быть и счастливого настоящего. Она поймет, что никогда не избавится от боли, которую ей причинили, никогда не забудет безнаказанное убийство отца, а удовольствие и наслаждение ей будет приносить только месть.

В ту же ночь Роза с Арсением собрали уцелевшие от описи пожитки, какие-то пузырьки, ничего не стоящие аптечные склянки и ушли из города. Они направлялись в Краков. Но очень скоро выяснилось, что запасенных продуктов и денег, оставшихся после похорон, им не хватит, чтобы добраться до места. А еще через какое-то время Арсений снял с себя маленький золотой крестик.
– Возьми, Роза. Только попроси ростовщика сохранить этот крестик. Когда я выросту, я обязательно выкуплю его, я заплачу за него любые деньги.
– Ну что ты, Сеня, этого нельзя делать, грех это! Это единственная память о твоих родителях. Смотри, что на обратной стороне написано: «Спаси и сохрани раба божьего Арсения».
– Я потом его верну! Возьми, Роза, возьми! Вот он, этот крестик, нас и спасет, и сохранит…
Роза, конечно, в первый раз не взяла крестик. Но после двух дней голода, когда чудом добрались до первого польского городка, у них не оставалось другого выхода. Их ждала голодная смерть.
– Чем больше пани даст нам денег, тем больше пани получит, когда я приеду выкупать крестик! – совсем не по-детски поставил условие Арсений, пытаясь говорить на польском языке.
– Хорошо-хорошо, – пообещала хозяйка придорожного публичного дома на окраине небольшого городка – я дам вам достаточно, даже немного больше, чем этот крестик стоит.
На самом деле денег хватило, чтобы не чувствовать голода два дня, а впереди предстояла тяжелая дорога по голодной незнакомой Польше.
К вечеру они добрались до первого постоялого двора. Роза вспомнила публичный дом и малолетних барышень, которых она там видела. Потом она вспомнила, как когда-то владелец кондитерской лавки угостил ее медовой плюшкой, а потом расхваливал ее платье, чулки, обувь и, пообещав что-то показать ей, пытался ее раздеть.
Эти воспоминания убедили Розу, что она уже взрослая, во всяком случае, выглядит не младше тех, кого видела в публичном доме. Не имея ни малейшего представления о жизни проституток, сейчас она старалась представить себя в публичном доме наедине с незнакомым дядей. Пыталась представить, как с нее снимают одежду, а потом что-то показывают, при этом еще и платят деньги.
И Роза решила сама на этом заработать. Совершенно не представляя, что нужно делать, за что в публичном доме девочкам ее возраста платят деньги, она отважилась сделать этот отчаянный шаг.

Глава 6
Поздно вечером Роза и Арсений остановились на ночлег в придорожных кустах. Роза притворилась спящей, терпеливо дождалась, когда уснет Арсений, и, сотворив на своей постели подобие спящего человека, отправилась в корчму. Она шла через освещенное луной поле на мерцающие вдалеке огни. В руке она сжимала маленький флакончик с быстро действующим снотворным. Подходя к постоялому двору, Роза почувствовала запах жареного мяса и куриного бульона, наружу из корчмы вырывались пьяные мужские голоса. Роза спрятала под платок волосы, вымазала лицо дорожной пылью и решительно распахнула дверь в мрачное помещение.
В корчме было шумно, но с появлением на пороге девушки шум постепенно стих. Вот уже слышались только редкие голоса, потом умолкли и они. Наступила тишина. Всем было понятно, зачем в такой поздний час в корчму пришла эта девчонка.
– А ну-кась, ночная блудница, подь сюда! – рявкнул чей-то пьяный голос.
В полумраке Роза не смогла определить, откуда прогремел этот грозный рев.
– Я не блудница… Я сбилась с дороги… – робко озираясь по сторонам, Роза медленно приближалась к столу, остановилась, огляделась, но не испугалась. По сторонам сидели пьяные смеющиеся мужики. Их заросшие головы задирались к потолку, а потом, как отрубленные, падали вниз, касаясь грязных досок стола, и так по несколько раз, как перед образами во время молитвы. Ни носа, ни глаз на этих лицах видно не было, только маленькие черные дыры глазниц и открытых ртов, похожие на дупла в темной коре засохшего дерева.
– Ну, заблудшая коза, подь сюда! – сквозь смех снова рявкнул тот же голос.
Роза быстро повернула на голос голову и увидела огромного смеющегося мужика, тычущего в нее пальцем. Роза подошла к нему вплотную.
– Ну, скажи теперь, чего хочешь? – рявкнул голос, перебивая хихиканья, доносившиеся со всех сторон.
– Знамо дело, чего они хотят! – пропищал чей-то голос, и комната снова взорвалась смехом.
– Мне бы поесть чего, дяденька, а я… – и замолчала, не зная, что сказать.
– Кто ж тебя задарма кормить-то будет? Этак каждый хотел бы!
– А я отработаю, не беспокойтесь, дяденька! Все исполню, как скажете! – стараясь выглядеть послушной, залепетала Роза.
Комната снова заполнилась хохотом.
– А ну повернись-ка! Теперь в другую сторону! Сколько ж годков тебе?
– Восемнадцать! – не моргнув глазом, солгала Роза и удивилась, что никто не засмеялся.
– Восемнадцать, говоришь? – сказал мужик, растягивая слова, и покружил Розу на месте.
Рассмотрел ее со всех сторон, будто покупать собирался, потом одним пальцем потянул на себя блузку, выпучил глаза и заглянул за пазуху.
– Ишь ты какая… – удивился, увидев молодую девичью грудь. – А ну-ка подыми подол повыше! – серьезно, без улыбки потребовал мужик.
Роза наклонилась до самого пола, чтобы подобрать юбку и исполнить приказание.
– Оставь девку в покое! – послышался вдруг откуда-то звонкий чистый голос.
В дальнем углу сидел барин, в сюртуке и белой рубашке с галстуком.
– Пошла вон отсель! – почти шепотом, грозно прогремел голос мужика, и Роза невольно направилась к столику барина.
– Садись! Я распоряжусь, чтобы тебя в мою комнату отвели да накормили. Хозяин принесет тебе еду. Там и переночуешь. Нельзя тебе в такой поздний час одной оставаться! Не бойся! Тебя никто не обидит. А наутро посмотрим, что с тобой можно сделать, – сказал барин.
– Я не боюсь! Я что угодно для вас…, вы только скажите, что сделать надо? Все, что пожелаете!
– Ничего… Ничего не надо… – успокоил барин и улыбнулся. Улыбка его Розе показалась искренней, доброй.
Вскоре полная решимости Роза оказалась в комнате молодого барина.
– Тебя как зовут?
– Папка с мамкой Глашей звали! – придумала на ходу и без запинки выпалила Роза.
– Тебе, что ж, и вправду восемнадцать лет?
– Так папка с мамкой наказывали…
– А родители-то твои кто? Может, беглые какие? Да ты не бойся! Я тебя в обиду не дам!
– Я не боюсь! Мы никакие не беглые! Мы даже крепостными мы были, но при барине жили, к порядку я приучена. Только в доме у нас все померли. Я одна теперь. Но я послушная и работать умею!
– Послушная, говоришь…? Понятно… А ну-ка, Глашенька, снимай с себя одежду, посмотрим, сколько тебе лет на самом деле?
Роза по-детски, не стесняясь, сняла блузку, сарафан, нижнюю рубашку и, оставшись нагишом, сорвала с головы косынку, встряхнула рыжими кудрями, и это у нее получилось совсем не по-детски.
– Да-а-а… Хороша ты, Глаша! Ну, подойди-ка поближе, дай мне на тебя посмотреть.
Роза подошла вплотную к барину.
– Какая же ты, Глаша, вся ладная! А ну-ка, голубушка, сядь мне на колено.
Роза, не стесняясь, устроилась на коленях у барина и руки ему на плечи положила. Когда-то в детстве она любила сидеть вот так на коленях у отца, обнимать его шею руками, слушать тихий добрый голос и незаметно засыпать.
– А хочешь, Глашенька, со мной в имение ко мне поехать? – загорелся барин.
– Я, как скажете, так и сделаю! Только вы, барин, сначала прикажите принести мне еды побольше! Чтобы много-много еды было!

Арсений проснулся сразу же, как только Роза ушла. Это ведь только сытый человек спит крепким и долгим сном, а сон с пустым животом – наказание. Сны у голодного человека мучительные, на пытку похожие. То кусок мяса, то пряник медовый своими запахами разбудят. Арсений быстро понял, что остался один. Сначала ему не хотелось верить, что Роза его бросила. Потом он, размышляя, почему она могла это сделать, понял сестру и смирился со своим положением. Нет, он не осуждал ее, наоборот, подумал, что такое решение правильное, поодиночке легче выжить. Он решил с наступлением рассвета оставить вещи и уйти в город просить милостыню. Теперь он так и не смог уснуть. Он лишь притворился спящим, когда увидел, как осторожно, стараясь остаться незамеченной, возвращалась Роза. Ему захотелось вскочить, броситься к ней навстречу и расплакаться, но он подавил в себе это детское чувство. А когда Роза бесшумно улеглась. Арсений почувствовал запах корчмы. Пахло чем-то вкусным, похожим на тот запах, который ему снился, и он не смог сдержаться, устоять перед таким соблазном.
– Роза, ты не спишь? – шепотом спросил он.
– Нет… – так же шепотом ответила Роза.
– Я чувствую запах вареной курицы…
– Вот она! – Роза вскочила. – Смотри! И не только курица! Смотри, сколько у нас теперь много еды!
Барин распорядился принести в его комнату обильный ужин, но Роза не притронулась к нему, пока снотворное не начало действовать. А когда барин уснул, она собрала все в подол и через окно выбралась наружу.
– Правда, вкусно?
– Угу! – Арсений несколько раз покивал головой в знак одобрения, с набитым ртом ничего другого произнести он не мог.
– Сейчас поедим и пойдем в город. У меня есть деньги. Много денег. Теперь мы с тобой не пропадем.
Наутро барин проснулся с головной болью и не совсем при памяти. Помнил рыжую девчонку, ее точеную фигуру, смуглое нежное тело, и это все.
Хозяина постоялого двора спрашивает, а тот и знать не знает.
– Не видал, барин, как нищенка уходила.
Сунулся барин в карман, бумажник открыл, а в нем вроде как денег не хватает. То ли сам девчонке денег так много дал, то ли она их без спросу взяла, – припомнить он так и не смог.
– Неужто обокрала? – перепугался хозяин корчмы.
– Нет-нет! Ничего, братец, не случилось. Хотел девчонку к себе в имение на работу взять, да вот проспал. А как часто она у вас появляется?
– Так ведь, это… – задумался хозяин, – как бы не соврать, барин, но я ее в первый раз вижу! Раньше этой нищенки здесь никогда не было. Другие приходят, на ночь остаются… Потом, поутру, от них хлопот не оберешься! А эта, так выходит, что в первый раз к нам приблудилась. Так вы того, не расстраивайтесь… день-два, глядишь, появится…
Особенно барин и не расстроился. Деньги у него еще оставались, и он задержался в корчме на другую ночь, в надежде снова повстречать рыжую босоногую девчонку. Видно, приглянулась она ему. Он уже и планы строил, размечтался, представлял ее в своем поместье в разных нарядах… Одного себе барин простить не мог, что уснул нечаянно, да досадовал, что денег ей мало дал. Такую ночь, как ему казалось, ни за какие деньги не купишь.
Только на третий день с утра, потеряв всякую надежду, барин тронулся в путь. Проехав верст сорок, его коляска обогнала странных путников.
– А ну-ка придержи лошадей! – распорядился барин. – Развернись-ка и сдай назад.
Барин как завороженный спустился с коляски, разглядел смазливую девчонку со всех сторон, с трепетом в душе сорвал с нее косынку. Роза с презрением посмотрела на барина и вырвала косынку у него из рук. Барин смутился. Все сходилось! Девчонка выглядела так, как прошлой ночью, но волосы у нее оказались не рыжие, а каштановые, да и той блузки с сарафаном на ней не было. Досада была велика. Эх, если бы об этом знала Роза. Барин совсем не жалел о потерянных деньгах. Более того, он, видно, потерял голову и готов был отдать все оставшиеся деньги за еще одну встречу с рыжей бродяжкой. Арсений внимательно наблюдал за этой сценой и в любую минуту готов был встать на защиту сестры.
На следующем постоялом дворе барин впал в депрессию и много пил. К вечеру, когда он был изрядно пьян, в трактир вошла та самая рыжая босоногая девчонка. От радости барин в один миг отрезвел, а Роза вначале напугалась, оробела и хотела было убежать. Но, уловив настроение барина, взяла себя в руки, осмелела, притворилась веселой, счастливой от неожиданной встречи и, вспоминая толстый кошелек барина, умело, как будто всю жизнь занималась этим, продемонстрировала все коварство, которым только может природа наделить женщину. А потом, уже в комнате барина, она с удовольствием от начала до конца повторила свой спектакль. Только теперь, перед тем как усыпить барина, она потребовала от барина его коляску и денег.
Этой же ночью Роза и Арсений отправились в Краков, а барин, оказавшись к утру совершенно пустым, умолял трактирщика дать ему коня под седлом, но совсем не для того, чтобы догнать малолетнюю мошенницу и сдать ее полиции. Барин настолько потерял голову, что торопился доехать до ближайшего знакомого, взять у него денег, коляску и мчаться на поиски рыжей босоногой девчонки.
– Где ты взяла лошадь? – подозрительным тоном спросил Арсений.
– Мне барин отдал… Помнишь, тот, который остановил нас на дороге? Это его коляска. Видишь? – Роза указала пальцем на непонятный рисунок на дверце коляски, похожий на герб.
– Да. Это та самая коляска… – разочарованно протянул Арсений. – Только почему он тебе ее отдал?
– Помнишь, тот барин с меня косынку сорвал?
– Да, сорвал. И что?
– Я оказалась очень похожа на его дочь, которая умерла от чахотки. А ты подумал, я украла?
– Ничего я не подумал! – сердито ответил Арсений.
– Я не украла! Не бойся! Для барина это ничего не стоит, у него много колясок, он богатый.
– Роза, почему ты врешь? – взорвался Арсений. – Не мог он тебе отдать коляску с лошадью просто так! Ты от меня что-то скрываешь! Волосы перекрашиваешь! Я знаю, ты уже не одну ночь куда-то уходишь…
– Честное слово, Сеня, мне ее барин сам отдал! – улыбнулась Роза и озорно, заговорщически толкнула брата плечом. – Посмотри на меня внимательно, я же очень красивая. – Роза покрутилась на месте, подняла свои уже каштановые волосы вверх. – Ну, смотри! Разве не так?
Арсений, смутившись, опустил голову вниз.
– Ну и что с того, что ты красивая? Подумаешь…
– А ты знаешь, что красота дорого ценится?
– Не знаю! Отстань от меня! Поехали, пока нас не поймали и не забрали в полицию!
– Поехали! – улыбнувшись, согласилась Роза. – Все у нас с тобой, Сеня, теперь будет по-другому! – обняла и прижала к себе Арсения.
Арсений поверил Розе. Правда, в какой-то момент у него в голове мелькнула мысль, что Роза тоже должна была что-то дать барину. Но об этом он быстро забыл. Да и о том, что его сестра могла дать барину, он еще не знал, хотя и вспомнил придорожный публичный дом, в который собирался вернуться за своим крестиком, вспомнил и сидящих там накрашенных, как в цирке, малолетних девиц, одна из которых выглядела намного моложе Розы.

Глава 7
Краков показался Розе большим и богатым, ничем не напоминающим ее родной город. По дороге она смогла купить для Арсения обувь, приобрести себе новое платье, шляпку и даже перчатки. Все это надежно скрывало ее возраст. В Кракове Роза, не торгуюсь, продала коляску вместе с лошадью. В центре города она сняла комнату в полуразрушенном доме, в подвале которого жило много беспризорных детей от десяти до шестнадцати лет. В городе было много евреев, у которых при желании детям можно было найти работу. Правда, за работу детям не платили, кормили один раз в день, когда они приходили на работу, а к концу дня давали им по куску хлеба и выгоняли на улицу.
Но так жили не все беспризорники. Кто-то работал, а кто-то воровал. Тот, кто попадал в полицию, уже не возвращался, и никто не знал, куда они исчезали. Поговаривали, что малолетних преступников клеймили и увозили в Гданьск, где их продавали американским фермерам. О переселении в Америку мечтали многие бездомные, об этом много говорили, спорили. Одни считал, что свободная жизнь, даже впроголодь, намного лучше самой сытой неволи. Другие убеждали себя и остальных, что ничего нет хуже, чем жить на свободе, как бездомная собака. Но как бы там ни было, добровольно в рабство никто из бродяг не стремился.
Роза с Арсением не были бездомными. На вырученные деньги они смогли какое-то время оплачивать жилье и скромно питаться. Роза долго не могла устроиться составителем лекарств, но когда показала на деле свои знания в аптекарском мастерстве, ей поручили изготавливать несложные настойки и отвары трав на дому. Арсений тут ей был плохим помощником. Он подрабатывал в соседней мануфактурной лавке. Сначала подносил, уносил тюки, а потом хозяин, обнаружив в нем аккуратного, способного и грамотного подростка, доверил ему измерять и отрезать сукно, бархат, шелк. Так Арсений начал зарабатывать свои первые деньги. Платили мало, но благодаря этим деньгам брат с сестрой смогли удержаться на уровне выше подвала, а это определяло образ жизни, круг друзей и отношения с полицией.
Теперь непростое имя будущей мошенницы было известно только Арсению, для всех остальных она стала просто Розой. А вот цвет ее волос оставался теперь тайной для всех. Со временем даже Арсений не мог представить сестру рыжеволосой. Только, пожалуй, один барин сохранил в своей памяти пышные рыжие кудри ночного призрака.
Роза любила аптекарское дело с детства. Теперь она сама могла приготовить любое лекарство, отвар, микстуру или настойку. Особые способности она проявила в изготовлении дурманящих и снотворных препаратов. Она хорошо знала, как действуют отвары и настойки различных трав и корней. Роза добилась такого мастерства, что всего нескольких глотков человеку хватало, чтобы он отвлекся от реальной жизни, погрузился в несуществующий мир и нашел там успокоение.
Будущая мошенница так увлечется, что порошки, таблетки, капли наравне с косметикой станут верными ее спутниками. До последних дней карманная аптека станет частью ее «маскарадного» костюма, надежным помощником во всех ее делах.
В Кракове, постепенно обретая постоянных клиентов, она научилась приготавливать веселящие настойки, узнала секреты мака и конопли. Выпил человек вина с примесью ее капель и заливается радостным, счастливым смехом. Ко всему прочему, втайне от всех она научилась изменять внешность. Приклеивать накладные ресницы, помадой подправлять форму губ, гримироваться и говорить чужими голосами. Подражая клиентам, она стучалась в дверь своего хозяина-аптекаря и разыгрывала его, а потом, заливаясь смехом, убегала. Роза начала чувствовать превосходство над всеми, кто ее окружал, и это возбуждало в ней нестерпимое желание достичь такого умения, мастерства, чтобы безнаказанно одурачивать всех. Но больше всего ей хотелось однажды прийти к тому, кто разрушил ее дом, кто был повинен в смерти отца. Прийти и наказать этого человека.
В Кракове Роза познакомилась с соседской девочкой ровесницей по имени Иванка. Они сразу подружились, будто были знакомы всю жизнь.
Подружки чем-то неуловимым были похожи друг на друга. Скорее всего, это сходство находилось где-то глубоко внутри юных девиц. Они бросались всем в глаза. Чем крепче становилась их дружба, тем больше и ярче проявлялось их необъяснимое сходство. Многие даже принимали их за сестер-двойняшек.
Подружки взрослели на глазах и уже давно не выглядели девочками с косичками. Взрослые мужчины, не стеснялись присвистнуть и пристально рассмотреть их на улице, а то и просто пристать с бесстыдными предложениями. Девушки уже давно все знали о взрослой жизни, но опробовать на себе это таинство побаивались. Каждый раз, когда их пытались зажать в темном углу, они отчаянно сопротивлялись, визжали, как резанные, кусались. Этим они, конечно, отличались от гулящих девиц, но улица их манила, сулила и легкие деньги, и приключения.
А однажды Иванка неожиданно сообщила Розе, что она давно уже все испробовала и рассказала, как у нее все началось.
– Я давно дала себе слово не стесняться, – призналась она Розе, – с тех пор беру деньги с желающих полюбоваться моими прелестями, потрогать меня. Помню, как-то затащили меня в парадную, рот зажали, платье в клочья разодрали, только чудо спасло: старушка какая-то дверь приоткрыла. Я стала бояться улицы, а потом решила – все, хватит… Ведь все равно рассматривают и руки распускают, как хотят, так пусть уж лучше деньги платят за просмотр. И знаешь, я ни разу не пожалела! Раньше рука не поднималась, а сейчас могу как следует влепить любому, кто без денег под юбку норовит запустить свою руку.
Необычно раннее взросление пробудило в Иванке склонность к любовным приключениям. Потом она рассказала и показала Розе, как надо заниматься любовью.
На самом деле, взрослую жизнь Иванка начала будучи взрослой, когда она познакомилась с Пашкой, младшим сыном бакалейщика.
– Вот с места не сойти, Роза! Я уже и сама решила перестать заниматься показом своих достоинств. Так и решила, что последний раз! – оправдывалась Иванка перед Розой. – Я даже не заметила Пашку. А когда он обнял меня и погладил меня вот здесь… – Иванка задрала юбку и ткнула указательным пальцем выше колена.
– А ты? – удивилась Роза.
– А что я? Он потом выпрямился во весь рост, рот до ушей и улыбается как дурак, но руку не убирает. Я вся задрожала, сама не знаю отчего. А он говорит: «Держи гроши, крошка! А леденец на палочке, – говорит, – за мной…» И тихо на ухо прошептал: «обещаю», – а рукой в это время так медленно-медленно прям по мне провел.
– И что?
– Да ничего… Я, наверное, от страха задрожала вся, чуть не описалась… Он улыбнулся и руку медленно сам убрал, а потом, наглец, спрашивает: «Какого цвета леденец хочешь?»
– А ты?
– А что я? Дура я! Я ему, сама не знаю почему, ничего не соображая, говорю: «Красного!» Промолчала бы, дура, может быть, и пронесло бы, может, ничего бы и не случилось.
– А что случилось? – удивленно, с нетерпением ожидая продолжения рассказа, спросила Роза.
– Что-что?! Сама знаешь что!
Он, Пашка, вор и пьяница, успевший не раз побывать под арестом и даже отметиться в тюрьме, именно он обучил Иванку любовному искусству. Ему было за двадцать, и он уже не был новичком в таких делах.
– Ну, давай, рассказывай! Что случилось? – упрашивала подругу Роза.
– Что-что! Ты как маленькая… не понимаешь, что ли? На следующий день он меня заманил своим красным зайчиком-леденцом на палочке в сарай, где у его отца всякие мешки с крупами, мукой, сахаром хранятся. Посадил меня на мешки, дал лизнуть конфетку раз, другой, а у самого рот до ушей от удовольствия, и говорит: «Теперь моя очередь тебя лизнуть…» И что ты, Розка, думаешь? Лизнул сначала мое колено, а потом все выше и выше.
– А ты?
– А что я? Хохочу как дура! Щекотно же! А Пашка тогда меня обнял и тоже засмеялся.
– А потом что?
– Ну что ты как маленькая! Что-что… Хохотали, не зная от чего… как дураки!
– И все?
– Ну да! Все! Если бы… Лизались мы… Я леденец лизала, а Пашка меня… Пашка, наглый, каждый раз норовил меня лизнуть повыше!
– И что? – напугалась Роза.
– Ну, что… когда леденец совсем маленький стал, он взял и поцеловал меня в губы, да так больно!
– А потом?
– Я оттолкнула его, говорю: «Не кусайся!»
– А потом? – сгорала от нетерпения Роза.
– А потом… А потом повалил он меня на мешки и…
– И что?!
– Что-что! Ничего!
– Ничего? – удивилась Роза.
– Зато Пашка меня целоваться научил! – Иванка повеселела. – Хочешь, покажу?
– Да ну тебя! Не хочу! – и, вспомнив барина, Роза нехотя, как признание в чем-то постыдном, добавила, – я умею…
А на другой день Пашка с Иванкой уже вместе без всякого стеснения, не вспоминая о леденце, лизали друг друга, забыв обо всем на свете.
Но по-настоящему Иванке стало хорошо, когда Пашка привел ее к своей подружке Марысе. Она была старше них обоих и о любовных играх знала такое, что не каждому бабнику довелось испытать.
– Сначала я удивлялась и не понимала, зачем надо втроем целоваться, – продолжала Иванка, – потом мне стало интересно. И вдруг у меня закружилась голова. Совсем не от слабости закружилась, от удовольствия, которого я никогда раньше не испытывала. Такое, Розка, удовольствие было…
Потом Иванка рассказала, как одна богатая немка пригласила ее в гостиницу и тоже попросила раздеться. Немка много нарядов и украшений ей дала, чтобы только посмотреть на нее и потрогать.
– Ты знаешь, Роза, она меня так трогала! Так трогала, что у меня опять голова закружилась! Ну, как тогда у Марыси! Только еще сильнее! Как будто я взлетаю и опускаюсь… Взлетаю и опускаюсь… Но я у нее тоже денег попросила! И она дала! Много дала! Видишь, как легко можно заработать. Ты не поверишь, но я уже много денег набрала! И ничего, кроме приятных ощущений, со мной не случилось! Знаешь, как хорошо взлетать и опускаться? Это как на качелях, только приятнее.
Вскоре Пашку снова посадили в тюрьму, и Иванка стала одна навещать Марысю. А потом и Марысю посадили. Как выяснилось, Мырыся умела подделывать почерк и подписи, и этот ее талант приносил ей немалые деньги. Некоторое время Марыся пряталась у Иванки, а когда ее арестовали, Иванка тоже захотела подделывать подписи, но Роза ее отговорила.
– Чтобы этим заниматься, Иванка, нужен талант! А у тебя, моя дорогая подружка, талант совсем в другом месте находится!
Иванка послушалась Розу и организовала настоящий стриптиз. Для взрослых. Собирая деньги со всех желающих взглянуть на ее молоденькую грудь, Иванка обрела уверенность, что родилась под счастливой звездой, ведь не каждую женщину природа наделяет такой привлекательностью, такой силой, перед которой мужчины теряют голову.
– Это, конечно, не деньги, знаю, – рассказывала Иванка Розе, – но и работы никакой. По мелочи соберу, подниму блузку, сверкну сиськами, а у них, у дураков, страсть разгорается, потрогать хочется. А тут уже за одно прикосновение деньгами пахнет.

Глава 8
С годами подружки стали еще больше похожи друг на друга. Нередко они одевались в одинаковые платья, и тогда их трудно было различить. Народ поговаривал, что девушки не просто так выглядят как сестры-близнецы. Но сплетни не зашли далеко. Вскоре все в округе узнали, что у старого богатого хозяина ювелирного магазина Стружинского с Розой что-то такое происходит. Неспроста он уделяет ей особое внимание. А тут и Пашка из тюрьмы вышел.
Пашка не был прижимистым. Любил веселую компанию. Все деньги, которые мог украсть, выиграть в карты прогуливал вместе с Иванкой и Розой. А потом у Пашки появился друг Володька Крупник, который не был новичком в воровском деле и уже имел звучную уголовную кличку – Круп. Он был постарше Пашки, образованный, сын доктора, но аристократическое будущее нагоняло на него тоску, и он полюбил улицу и независимую от закона жизнь.
Воровать он начал в детстве и совсем не от бедности. Каждый день к отцу на прием приходили пациенты. Они снимали верхнюю одежду, вешали на вешалку в прихожей и проходили в кабинет к доктору. Эта одежда как магнитом притягивала маленького Володю. Уж очень ему было интересно, что люди прячут в своих карманах. Сначала его разбирало простое любопытство. А началось все с перочинного ножичка. Не устояла детская душа перед соблазном. Маленький красивый ножечек с белой костяной ручкой…
А вот для кражи первых своих денег Володя разработал хитроумный план. Заметив на улице коляску очередного пациента, он пулей мчался вниз, навстречу посетителю. Встречаясь с ним у входной двери, он снимал гимназистскую фуражку, вежливо с поклоном здоровался и выбегал на улицу, как бы на прогулку, но через минуту незаметно, черным ходом через кухню возвращался в квартиру, шарил по карманам, забирал бумажник и снова незаметно уходил на улицу. Потом он подбрасывал пустой бумажник в коляску и, дождавшись пациента, снова встречался с ним у входа в дом, будто возвращаясь с прогулки.
Так продолжалось недолго. Потом Володя забросил учебу и ушел из дома. Володина мать умерла, когда ему было пять лет. Отец тогда пристрастился к спиртному. Когда сын ушел из дома, отец запил еще больше, но врачебную практику не бросал.
У Крупа появились друзья, и вскоре за ограбление ювелирного магазина его вместе с дружками осудили на пять лет исправительных работ. После освобождения, чтобы избавиться от полицейского надзора, он поселился в Кракове, где познакомился с Пашкой, Иванкой и Розой.
Однажды он на глазах у всех, под видом рабочего в белом фартуке, вынес из магазина целый ящик вина и устроил для своих друзей настоящий праздник. С тех пор он стал уважаемым членом этой необычной компании.
Следом за ним в компанию влился беспризорник Колянчик. Невысокого роста, некрасивый, белобрысый, с двумя глубокими шрамами через все лицо, загнутым, как у орла, носом и большими глазами. Ему было уже за двадцать, но выглядел он лет на шестнадцать, не старше. В своем голодном детстве Колянчик перенес множество болезней, и поэтому его физическое развитие заметно отставало от развития умственного. Воровать он начал, чтобы выжить. И выжил. Его приняли как своего, когда он спас Пашку от верного ареста. Пашка неудачно вытащил бумажник у прохожего, и за ним погнались полицейские. А Колянчик прижег окурком стоявшую на перекрестке лошадь, которая рванула навстречу преследователям и перерезала им путь. Подвиг Колянчика был тут же оценен по достоинству. Пашка поселил спасителя у себя во флигеле, прилично одел и предложил воровать вместе.
А тут и Марыся освободилась досрочно. Ее талант ей и в тюрьме пригодился. Она тоже поселилась у Пашки во флигеле. Жила компания весело, дружно, в любви и ласках.
Роза только изредка помогала своим дружкам. Наряжаясь в дорогие платья, она появлялась в ювелирных магазинах, отвлекала продавцов, а в это время Пашке, Крупу или Колянчику удавалось что-то стащить.
Крутиться перед продавцами, как Роза, не умели ни Иванка, ни Марыся. Иванка могла только за деньги переспать с каким-нибудь скромным женатым господином, а потом Пашка, шантажируя его, требовал денег, выдавая ее за свою несовершеннолетнюю сестру.
Арсений знал обо всех делах друзей Розы, но сам никогда не принимал в них участия, такой способ обогащения его не интересовал. Да и преступная группа не нуждалась в помощи малолетнего подростка с упрямым непокладистым характером. Так эта маленькая компания с успехом потрошила всех, кто попадался им под руку.
Марыся тоже не сидела сложа руки. Очень быстро у всех ее друзей появились почти подлинные документы на разные имена, визитные карточки управляющих промышленными компаниями, печати и почти подлинные платежные документы. Все очень быстро разбогатели. Жили в приличных номерах гостиниц, модно одевались и обедали в дорогих ресторанах.
Не обходилось и без конфликтов с конкурентами, и вот здесь Иванка была незаменима. Она завлекала нужного человека на свою территорию, а там уж, как бы случайно встретившись, ее подельщики вершили правосудие на выгодных для себя условиях примирения или выносили страшный приговор. Эту компанию в Кракове стали побаиваться, а мозговым центром воровской шайки была Роза.
Когда друзья решили обложить данью публичные дома в своем районе, дело дошло до стрельбы. Пашку даже подстрелили. Купленный врач вынул из Пашкиного живота пулю и уверил всю компанию, что жить он будет, только, как и у всех его дружков, жизнь эта будет недолгой и принесет много несчастий людям.
– Перестреляют вас, как куропаток, и правильно сделают! – пророчил доктор.
После этого случая столкновения за контроль над территорией превратились в настоящую войну.
– Во всех войнах выигрывает всегда тот, у кого больше денег! – объявила однажды Роза, и Пашкин флигель превратился в тайный банк шайки.
Очень скоро денег оказалось достаточно, чтобы шайка Розы одержала победу и подмяла под себя всех бандитов в районе.
Лидером Роза стала как бы само собой. Однажды Пашка сказал: «Как Роза скажет, так и будет!» С тех пор так и повелось, последнее слово всегда было за Розой.
Романтика воровской жизни не захватывала Розу, но она радовалась вместе со всеми, когда ее друзья удачно обкрадывали какого-нибудь богача. Ей же самой больше нравилось насмехаться и даже издеваться над богатенькими старичками, которые, потеряв голову, волочились за ней. Это навело Розу на мысль, что поклонников, обезумевших от ее красоты, можно тоже потрошить, причем безнаказанно.
Первой ее жертвой стал тот самый ювелир Стружинский, в магазине которого она помогла Крупу стащить пару бриллиантов. Роза давно заметила, как старик посматривает на нее, чувствовала на себе его нетерпеливый взгляд, и у нее созрел план.
Роза появилась в магазине ювелира в модной шляпке и меховой накидке поверх легкого пальто нараспашку.
– Вы меня узнали? – раскрыв широко глаза, робко спросила Роза.
– Как же я вас могу не узнать? Увидев однажды, вас уже невозможно забыть!
– Вот как? Выходит, я вам нравлюсь?
– О да! Давно нравитесь! Как вы можете кому-то не нравиться?
– Тогда приглашайте! Мне сегодня необычно одиноко. Я даже с удовольствием выпила бы с вами вина… – Роза нежно погладила старика по щеке. – Вы мне тоже нравитесь. Я думаю, вы хороший, добрый… Не то, что эти студенты с дырявыми карманами.
Старый еврей так растерялся, что забыл о покупателях, торговле. Взглянул на приказчика, жестом дал ему понять, что магазин пора закрывать.
Ювелир пригласил Розу наверх. В предвкушении обезумевший старик накрыл стол, откупорил бутылку дорогого вина, но ужин для него закончился неожиданно быстро. Снотворное через несколько минут отправило несчастного ювелира в мир сновидений, где все доступно и бесплатно.
Наутро, плохо соображая, ювелир ни копейки не нашел ни в кассе, ни в бумажнике, а чуть позже обнаружил и пропажу дорогого столового серебра. Роза могла бы забрать и все выставленные на прилавках украшения, но делать этого она не стала, решив, что тогда ювелир может заявить в полицию. Конечно, из-за столового серебра Стружинский не стал заявлять в полицию. А Роза, удовлетворенная своей вылазкой, не то чтобы стала избегать встречи с ювелиром, а наоборот. Несколько дней спустя она, как ни в чем не бывало, предложила ювелиру выкупить серебро за полцены. И старый еврей посчитал это предложение выгодной сделкой
Расставаясь с ювелиром, Роза поцеловала совсем не расстроившегося старика в щечку, воткнула ему в петлицу жилетки ярко-красную розу, улыбнулась, задорно подтолкнув его плечом, и ушла. Ювелир внимательно рассмотрел розу, понюхал, покачал головой и с улыбкой посмотрел вслед уходящей молоденькой воровке.
– Вот шельма, как все гладко устроила! Но хороша, бестия… Ой, хороша, мерзавка… – произнес он вслух и, похоже, уже совсем не сожалел о своих потерях.
С тех пор Стружинский стал своим человеком для всей компании. Ему чуть не каждый день приносили краденные золотые украшения, драгоценные камни, и он не находил в себе смелости отказать бандитам.
А у Розы появился стареющий промышленник из Германии. Она согласилась навестить его в гостинице. Снотворное подействовало, когда Роза еще не успела снять верхнюю одежду. Прихватив с собой все немецкие деньги, которые были у небедного предпринимателя, она незаметно выскользнула из гостиницы.
Роза пребывала в хорошем настроении, возвышенные чувства победительницы вселяли в нее уверенность превосходства над всеми, и предчувствие подсказывало ей, что нужно уезжать в более богатый и многонаселенный город. Тем более что Круп, Пашка, Колянчик и Марыся постепенно выходили из-под ее контроля, и полиция уже установила постоянную слежку за ними. Роза предчувствовала беду и не раз предлагала компании скрыться где-нибудь на время. И она не ошиблась. Всех вместе их арестовали в номере люкс центральной гостиницы города. При аресте полиция изъяла оружие, поддельные документы, печати, бумаги и крупные суммы денег. Жизнь в Кракове для Иванки и Розы в один миг стала не только не интересной, но и небезопасной.
Роза всегда была уверена, что у них так все и закончится, поэтому еще до ареста уговорила Иванку переехать в Санкт-Петербург. В Кракове Розе больше делать было нечего, но оставить Арсения без достаточной суммы денег она не могла. Все деньги воровской шайки полиция конфисковала. И тогда Роза решила навестить церковь в пригороде Кракова.
Всем в округе давно было известно, что настоятель храма живет совсем не по-христиански. Не только руку в церковную казну запускает, но и впадает в грех с заблудшими прихожанками.
Церковь стояла на холме посреди пяти окрестных деревень. Роза подъехала к церкви в крытой коляске. Переодевшись в деревенскую девку, нацепив стоптанные башмаки, она вошла в храм.
– Грешна я, батюшка! Барину отдалась! Теперь не могу с грехом этим жить. Снимите с меня грех этот тяжкий!
– А в первый ли ты раз в грех такой впала?
– Впервые, батюшка, впервые…
– А была ли ты крепостной у барина?
– Мамка с папкой были! Были батюшка! И остались при нем, защитнике нашем.
– Тогда грех твой невелик… Но поправить тебя надобно. Грех блудницы лучше всего с души снять тем же манером, только со святым человеком, и хранить таинство этого обряда пожизненно в строжайшей тайне. Следуй за мной, дитя мое.
Рассчитала Роза все безошибочно. Остальное было уже делом привычным. Денег у батюшки оказалось больше, чем Роза ожидала.
Покупать билеты до столицы подруги побоялись. Опасаясь, что немец с батюшкой уже заявили в полицию, Роза предупредила Иванку, что надеяться теперь можно только на себя самих.
Надо сказать, в дороге деньги, которые заменяли барышням билеты, таяли на глазах. Поэтому когда они закончились, Иванка сама предложила расплачиваться собой за двоих. А что бы к Розе не приставали, они решили объявить ее больной сифилисом.
Иванке приходилось ублажать то офицеров, то полицейских, то железнодорожников. Девушек снимали с поездов ночью, днями держали на станциях до следующего поезда и отправляли дальше.

Глава 9
Талант Анны Шаховой мало кто мог оценить по достоинству. Как мастера своего дела, ее мог заметить только такой же мастер, но современные художники находили место в рекламной индустрии или в конторах с хорошей оплатой. Разрисовывая цветные картинки, они быстро растрачивали данные богом способности, приобретенные навыки и мастерство. Настоящему художнику во все века нелегко жилось, а уж об известности и говорить нечего. Признание таланта у многих приходило только после смерти. Такова, видно, судьба этого божьего дара.
Главный искусствовед картинной галереи Афанасий Прокопьевич Некрасов хорошо знал необыкновенное умение реставратора Шаховой подбирать нужные краски к полотнам великих мастеров. Она без труда могла писать в любой манере и так, что порой ее копии отличить от подлинников могли только путем химической экспертизы.
Как и все художники, Анна жила скромно, перебиваясь случайными заработками, занимая у соседей… Где-нибудь за рубежом ее копии могли бы стоить больших денег, но российские знатоки и любители по-другому оценивали полотна, выполненные волшебной рукой Шаховой, поэтому и судьба у всех ее работ была другой. Хорошо, что Анна не стремилась ни к славе, ни к богатству, иначе тоже растратила бы свой талант. К счастью, она умела получать наслаждение от своей, для многих непонятной жизни в мире красок, теней и бликов. Друзей у нее не было. У нее, кроме одной подруги и соседей в общей квартире, вообще никого не было. И личной жизни тоже никакой… Ей еще и двадцати лет не исполнилось, когда она поставила на себе крест. Единственное, что еще оставалось – живопись, заставившая ее поверить в подхваченную в подростковом возрасте мысль, будто «настоящий художник должен быть голодным», да еще почти детская радость, когда она собственными руками дарила картинам вторую жизнь. Полотна и кисти были для Шаховой единственными друзьями и родственниками, поэтому они бесцеремонно забирали у нее все ее свободное время, постепенно превращая молодую и очень привлекательную женщину в «вековуху».
Все изменило появление Савелия. Однажды она почувствовала себя рядом с ним необычно – счастливой и защищенной. Это чувство вживалось в нее постепенно, осторожно, и со временем помогло открыть еще один смысл жизни. Теперь Анна с жадностью изголодавшегося в одиночестве человека наслаждалась откровенными признаниями Савелия, сознанием того, что наконец-то и она кому-то стала близка, дорога и необходима. В такие моменты она чувствовала себя счастливой и гнала мысль, что все в этом мире временно, имеет начало и конец.
Чтобы сохранить веру в свое счастье, сделать его вечным, она впустила Савелия в свой мир, открыла укромные уголки своей души и отдала без остатка все, чем владела. Как любому ребенку приятно сознавать, что он под защитой родителей, так и Анне нравилось во всем доверяться Савелию. И ей становилось так легко и интересно жить, как она никогда раньше не жила. Она даже по-другому стала выглядеть, и это в галерее скоро все заметили. На нее снова начали обращать внимание.
Однажды Афанасий Прокопьевич встретил Шахову в галерее с необычной веселостью. Он всегда был по-настоящему рад, когда Анне выпадало что-то приятное.
– Аннушка, дорогая моя, – бежал навстречу Шаховой профессор, – вы летите в Париж! Это уже решено! Летите на аукцион вместе с нашей группой от галереи…
– В Лувр?! – перебила его ошарашенная новостью Анна.
– Нет, в какой-то замок… Но замок в Париже! Как будто какая-та частная коллекция… Там, у них в замке, что-то случилось… Как я понял, где-то случился пожар, и очень много картин сгорело… Теперь нам надо опознать эти картины… А в Лувре вы, конечно, тоже побываете…
С каждой фразой радость профессора угасала, а потом и вовсе исчезла. Последняя фраза прозвучала с таким сожалением, будто худшего места, чем Лувр, в мире не существует. Афанасий Прокопьевич развел руками и сморщился, как от плохого запаха. Сочувствуя профессору, Шахова опустила на пол свои многочисленные сумки, и следом сама рухнула на скамейку.
– Как же это так? – только тихо выговорила, а потом, словно очнувшись, вспомнив что-то, встрепенулась.
– Кто сгорел?
– Моне, Ренуар, Гоген, Коро, – махнул рукой профессор, – и другие… А главное, там было много никому не известных, неопознанных картин и полотна неизвестных художников, никогда нигде не выставлявшихся. Представляете?! Среди них мог быть кто угодно! Вы понимаете, что там могло сгореть?! Коллекция была закрыта почти сто лет! Там было около пятисот картин! Вы представляете?!
– Как же это можно? Целый век держать шедевры втайне от людей! Это же непорядочно! Нет, здесь что-то не так! Французы – люди цивилизованные!
– Этот замок со всем его содержимым все эти годы считался то ли спорным, то ли выморочным имуществом.
– А что это такое, «выморочным»? Он что, какой-то развалившийся?
– Да нет! Я, честно говоря, сам не очень хорошо понимаю, что это такое. Знаю только, что завещано все это богатство около ста лет назад неизвестному родственнику! Скорее всего, тому, кого никогда не существовало. В завещании есть какие-то условия. Как будто, наследник должен предъявить что-то… В общем, непонятная история… А пока банк, который хранил немалые наследственные суммы, опекал замок со всем имуществом, находящимся в нем. Если в течение ста лет наследник этот не объявится, то по завещанию банк будет обязан все распродать, и вырученную сумму передать детям-сиротам в Россию…
– Детям – понятно, но причем здесь Россия? Замок-то ведь во Франции?
– Во Франции, во Франции… Но завещание такое…
– Странное завещание… Безымянное, что ли?
– Выходит дело, так! На предъявителя! Тому, кто что-то покажет или докажет свою принадлежность к сокровищам, достанется все. Таково завещание… Ах, да! Вспомнил! Этот замок принадлежал выходцам из России, какой-то графине де Брюли. Между прочим, наследник этот может объявиться и у нас! Кто знает? Я что-то и об этом уже слышал… По-моему, кто-то из русских пытался вступить в наследство, и документы представлял, и все как положено, но в завещании какая-то секретная хитрость содержалась, что-то вроде пароля… – напрягал память профессор. – Кажется, мне Абрам Романович что-то рассказывал об этом… Да-да, конечно! Вспомнил! Даже фамилия у нее вроде Попчак или Топчак. Словом, какая-то наша глянцевая дамочка пыталась вступить в наследство, но там оказалось не все так просто. Да-да! Там хитрость какая-то есть!
– Как-то все это странно, – возмутилась Анна. – До детей-сирот эти деньги у нас не дойдут! Она что ж, эта графиня, не понимала, что все разворуют?
– Конечно, нет, Аннушка! – засмеялся профессор. – Это же сто лет назад было! Разве тогда воровали?
– О чем вы говорите, Афанасий Прокопьевич? Я же имею в виду Россию, а не Францию… У нас всегда воровали.
– Ну да… Вы, конечно, правы… Я хотел сказать, что так, как сейчас, в России никогда не воровали.
Шахова, наверное, могла бы продолжать убеждать Афанасия Прокопьевича, что ничего в России не изменилось, как воровали, так и воруют, но пожалела старика. Хотя ей очень хотелось напомнить своему учителю, что люди в России со времен Петра изменились до неузнаваемости, не говоря уж об уровне жизни, здесь даже как-то и сравнить не с чем. Только вот уголовный закон, существовавший в том примитивном, диком Российском государстве, действует и по нынешний день без изменений, ну, если только отредактирован на современный лад. Да и не только уголовный…
– Да, вы правы, так, как сейчас, в России еще не воровали… – согласилась Шахова, чтобы не продолжать эту гнусную тему.

Собираясь в Париж, Анна обнаружила, что надеть ей совершенно нечего. Вся ее одежда была старомодна и порядком изношена. Да ей, никогда не имевшей собственного гардероба, ни разу не испытавшей той гордости, которой наслаждаются женщины в красивых нарядах, никогда это и не было нужно. Поэтому она быстро забыла об одежде. Главными в ее багаже были краски и мольберт.
В аэропорт Анну провожал Савелий. Расставаясь, он сунул ей пачку долларов. Новеньких… Как из банка. Шахова улыбнулась смущенно, взяла молча, положила деньги в сумочку и поцеловала Савелия.
– Что тебе привезти из Парижа?
– Мороженое, пломбир…
– Я серьезно!
– Тогда гайку от Эйфелевой башни…
– Хорошо! Будет тебе пломбир в гайке!
Группа вылетала из Внуково на собственном самолете Абрама Романовича. Для Шаховой это был первый полет в жизни. Она никогда не летала, не бывала в аэропортах, поэтому сверкающие роскошью коридоры и залы для особо важных персон ей ни о чем не говорили. Для нее все выглядело обычным, сравнить ей было не с чем. А вот когда Анна увидела огромные кожаные чемоданы Абрама Романовича, она вдруг заволновалась. Шахова вспомнила, что уже видела такой чемодан в машине Савелия в тот день, когда попала под колеса его автомобиля.
– Абрам Романович, а что это у вас за чемоданы такие огромные? – притворилась удивленной Шахова.
– О-ля-ля… Это специальные чемоданы… Мы в них из Парижа повезем картины. Открою вам секрет. Даже если мой самолет расшибется вдребезги или сгорит дотла, эти чемоданчики, в отличие от всех нас, останутся целыми и невредимыми.
– Очень обнадеживает перед полетом – заметила Анна, – но чемоданы действительно необычные, я таких красивых никогда не видела…
На душе у нее стало тревожно, нехорошее предчувствие не покидало ее.
– А таких несгораемых легких ручных сейфов больше нигде и нет! Изготовлены они из уникального металла, который подороже золота будет… На заказ в Швейцарии делали. Было семь, осталось шесть… Один украли.
– Украли? – испугалась Шахова, мгновенно вспомнив шутливое предложение Савелия выкрасть картины из галереи. – С картинами украли?
– С деньгами…
– С деньгами… – разочарованно, без притворства задумчиво повторила Анна. – Как же это случилось? Это же миллионы!
– Ха… Десятки миллионов, девушка! Чемоданчик этот вместительный! Да… Деньги – мусор! Чемодан жалко. Но он единственный такой! Найду! Рано или поздно – найду!
– А полиция ищет?
– Зачем мне полиция? У меня своя служба есть! Найдут и за яйца подвесят негодяя!
Шаховой расхотелось лететь в Париж. Она поняла, что в краже замешан Савелий, и уже представила его висящим в позе, только что пообещанной Абрамом Романовичем. Трудно сказать, с какой целью ей сейчас больше хотелось увидеть Савелия: чтобы назвать его вором и швырнуть в лицо пачку долларов, или предупредить любимого, что его «рано или поздно повесят за яйца». Она взглянула на пачку долларов, резким движением шумно захлопнула сумочку, огляделась, точно сама совершила кражу, и, убитая горем, проследовала за всеми остальными через таможню. В самолете она успокоилась. Теперь она понимала, откуда у Савелия, безработного филолога, промышляющего корректурой бездарных детективов, дорогая машина, современная обстановка в квартире, деньги и почему он такой не жадный.
«Подлец! – подумала она. – Швыряется чужими деньгами… Чужое никогда не жалко! Ну, я ему устрою сытую жизнь!»

Французы – люди цивилизованные. Они во все века ценили прекрасное, особенно женскую красоту. Даже здесь, на аукционе, в длинных коридорах и комнатах замка, восстановленного после пожара, собравшиеся знатоки изобразительного искусства не оставили без внимания двух молоденьких россиянок. Привлекательные девушки, как преданные наложницы какого-нибудь шейха, не обращая ни на кого внимания, послушно, будто на невидимых поводках, следовали за своим господином, представителем галереи Абрамом Романовичем. Шахова тоже попыталась приобщиться к их кошачьей походке, но у нее ничего не получилось, и она, в своих заношенных джинсах и невзрачной кофточке, оставалась незамеченной, хотя красоты, женственности и соблазна в этой смуглянке было намного больше. Просто она уже давно потеряла интерес к красивой модной одежде, и это надежно скрывало ее женскую привлекательность.
Европейцы обычно выглядят воспитанными, но на выставках принято наблюдать и подолгу всматриваться то в одно, то в другое. Поэтому, забыв всякие правила приличия, русскими красавицами здесь тоже восхищались, как творением великого мастера. Их встречали с восторгом, внимательно рассматривали красивые формы, а потом с возбужденным трепетом, кто украдкой, а кто и без всякого стеснения провожали их взглядами.
Это был самый необычный аукцион в истории торговли полотнами известных художников. Трудно поверить, что уцелевшие по углам закопченных рамок клочки масляных холстов с мазками великих мастеров можно было приобрести в собственность, заплатив несколько тысяч долларов. Соблазн был велик, правда, и риск немалый. Вместе с когда-то дорогостоящими картинами на продажу выставили никогда никем не виданные полотна, авторами которых могли быть известные мастера, а также много других обгоревших полотен, авторы которых остались непризнанными. Все картины выглядели одинаково, отличить их друг от друга мог только редкий знаток или волшебник. К тому же полотна после реставрации могли бы не признать подлинниками, поэтому разочарованные покупатели, не дожидаясь начала торгов, покидали картинную галерею замка.
Такого ущерба, нанесенного пожаром, по всей видимости, не ожидал и представитель российской галереи, но как бизнесмен и любитель поторговаться, он только входил в раж. Еще до открытия торгов ему удалось где-то заполучить маленькие фотокопии некоторых картин, и в то время, когда Шахова предпринимала попытки опознать руку художника, он, расхаживая по залам, перебирая в руках, как колоду карт, фотографии, демонстрировал всем свою осведомленность. Сравнивая размеры и узоры рамок, он совсем не пытался опознать полотна великих мастеров. Ему достаточно было показать присутствующим, что он знает, что нужно покупать. После этого блефа он смог прорваться к устроителям аукциона.
– А ну-ка, Леночка, переведи этим погорельцам, что я без всякого аукциона дам им полмиллиона в американских долларах за весь этот мусор, который они называют картинами! – приказал русский бизнесмен одной из красавиц.
– Французы объясняют, что такая цена их более чем устраивает, но они не могут отменить аукцион. Говорят, это совершенно невозможно… – перевела наложница.
– Они что, сдурели?! За деньги все возможно! Сколько же они хотят? Скажи им, даю семьсот, и это мое последнее слово!
Девушка не осмелилась перевести дословно, и французы, как будто поняли это. Переводчица говорила по-французски бегло, улыбаясь и жестикулируя. Французы тоже улыбались ей, с чувством сожаления что-то объясняли и с опаской, как на хищника в клетке, посматривали на ее хозяина.
– Они говорят, что это высокая цена. Понимают, что картины не стоят столько, но в их случае дело не только в деньгах. Говорят, что каждый покупатель должен иметь одинаковую возможность, поэтому и устраивается аукцион. Они не являются владельцами этих картин. Уже почти сто лет их семья присматривает за имением и всем, что в нем находится. Объясняют, что они ответственны перед своими предками, говорят, это для них важнее денег.
– Не в деньгах дело? Позерство это, а не ответственность! Важнее денег? Ничего нет важнее денег! Ну, посмотрим, как они на аукционе за каждую десятку торговаться будут! – Абрам Романович махнул рукой и медленно встал. – Такой цены после аукциона я им не дам принципиально! – и поспешил добавить: – Это не переводи!
Переводчица, извинившись несколько раз, поспешила за своим хозяином, а французы переглянулись.
– Какой отвратительный тип! – с небольшим акцентом неожиданно заговорила по-русски пожилая француженка, когда русские покупатели покинули комнату.
– Как хорошо, что он ушел. Я даже почувствовала какую-то свободу, а девушки – настоящие русские красавицы! Не правда ли? – попыталась успокоить старушку молодая женщина. – По всей видимости, они его дочери. Иначе как бы такие красавицы могли терпеть этого дикаря?
– Меня только девушки и сдерживали, чтобы не вышвырнуть вон этого хама! А девушки – это что-то необычное, эти русские дамы – истинные красавицы, но не только! Вы обратили внимание, как они держатся? Скромно, но с достоинством… Мне бы хотелось познакомиться с одной из них… Я слышал мнение, что Россия возрождается! – резюмировал мужчина лет сорока, предлагая забыть неприятный разговор с русским бизнесменом.
– Ты, милый мальчик, полагаешь, что это можно считать возрождением? – удивленно вытаращила глаза пожилая француженка. – Такого я не слышала с тех пор, когда меня, девочку, допрашивал какой-то молодчик. Это было тоже возрождение, ради которого они уничтожили всю интеллигенцию России. Я тогда мало что понимала, но поверьте мне, мои дорогие, теперь я очень хорошо знаю, чем заканчиваются такие возрождения… Воздержитесь пока знакомиться с этими русскими красавицами… Мой вам совет!
– Бабушка, сейчас в России много интеллигентных людей…
– Хотелось бы в это верить! Только откуда, интересно, им там взяться? Возродились? Из праха? Почти за век большевистской власти в России? Они утратили то, что само по себе не возрождается. Это, дети мои, как ампутация… Заново ничего не вырастет.
Молодые французы говорили с акцентом, присущим людям, не изучавшим русский язык. Муж пожилой француженки, девяностопятилетний старик, был большим любителем изобразительного искусства и хранителем частной коллекции картин, собранных много лет назад в этом замке. Когда случился пожар, он, спасая сокровища, отравился угарным газом и умер. Его взрослые дети не пожелали реставрировать обгоревшие картины и оставлять их с такой памятью в замке. Вместе с банком, они устроили этот аукцион, не дожидаясь истечения столетнего срока действия завещания.
Начала аукциона дождались немногие. Русский бизнесмен перебивал все цены. Что называется, бил рублем, в пересчете на доллары. В результате он скупил все без исключения картины, потратив на это шестьсот тысяч долларов, а выбывшие из игры аукционеры, что-то безрадостно обсуждая между собой, обменивались телефонами и в разочаровании покидали замок.
– Пусть теперь эти козлы локти кусают! Сто тысяч на своих головешках профукали французики! – шепнул на ухо олигарх главной из наложниц и пересел в первый ряд, чтобы самолично наблюдать, как запаковывают картины. Из всего сказанного Шахова услышала только «козлы» и «головешки». Ей показалось, что Абрам Романович чем-то расстроен, недоволен. Не имеющая опыта в торговле вообще, и уж тем более в торговле ценностями, Анна сгорала от любопытства. Для нее от начала до конца многое на этом аукционе было непонятно, и по простоте души она призналась главной из красавиц, что не понимает, почему Абрам Романович ведет себя как торгаш, никому не уступает, скупает все подряд картины.
– Он же в живописи совершенно не разбирается. Для него между Ренуаром и пеньюаром принципиальных отличий не существует. Почему он так рьяно торгуется и скупает все без разбора?
Беззаветно преданная своему хозяину наложница пренебрежительно взглянула на Анну, только что не фыркнула. Манерно отвернулась, демонстрируя свою принадлежность к иным, более высоким социальным слоям, давая понять, что участвовать в разговоре с кем попало она не намерена. Шахова почувствовала себя виноватой, что потревожила незнакомого человека, и уже готова была извиниться, но наложница, демонстрируя себя, с той же пренебрежительностью все же взглянула на Анну.
– Ну, не скажите, – стараясь как можно язвительней, возразила девушка. – Если бы этот человек ни в чем не разбирался, вряд ли он смог бы заработать свои миллиарды.
Шахова обрадовалась, что с ней заговорили. Она облегченно вздохнула, решив, что соседка совсем не сердится. Но девица, ехидно улыбнувшись, обманула ее ожидания.
– Но вам этого не дано понять! Кем бы вы там ни были, что бы вы о себе ни думали, богатство в жизни вам не светит! – улыбаясь, продолжила красавица в победном тоне. – Хотя я уверена, что вы хорошо разбираетесь в художниках и вообще в картинах. Вы же искусствовед?
– Нет, я художник… – ответила Анна, пожалев, что заговорила со своей соседкой. Та, как видно, была задета за живое.
– Это не имеет значения. Вот вы все знаете о картинах, а зачем покупается этот мусор, понять вам не дано.
– Какой же это мусор? – теперь уже красавица зацепила Шахову за живое. – Да вы что?! Все это можно восстановить! Работы, правда, очень много, но при желании все можно вернуть к жизни!
– Да какая разница, мусор это или не мусор. Все равно вы ничего понять не сможете, поэтому никогда и не будете богатой. А вот он… как вы его назвали, торгашом?.. знает! И потом – вот вы художница, но неизвестная! Вас никто не знает и не узнает! А его все знают! Его по телевизору показывают!
– Да, вы правы, – смирилась Анна, подавляя в себе желание, пересесть на другое место. – Телевизор у меня старенький, изображение искажает. Очень искажает! А иногда вообще показывать не хочет. Неумный какой-то телевизор… Вырубается, прохвост… И потом, таких знакомых, как Абрам Романович у меня нет. Я и его-то знаю постольку поскольку… – схитрила Шахова, – кто он?
– А вам и не надо его знать! Все, кому надо, его знают! Он в Кремле как у себя дома прогуливается. А этот пепел он в деньги превратит. В большие деньги! В миллионы! Денег ведь стоят не эти лохмотья, а их сертификаты, которые он и приобрел, можно сказать, за гроши. Он в Москву все это привезет, наймет таких художниц, как вы… Вы же художница?
– Только неизвестная… – Анна для большей убедительности вздохнула.
– А Абрам Романович в состоянии нанять самых известных художников, они ему за копейки все картины восстановят, а он на Рублевке или даже в Кремле свой аукцион, уже с сертификатами, устроит и заработает сотни миллионов. Поэтому таким людям можно простить их пробелы в образовании! Третьяков, между прочим, тоже не был художником, а знаменит был во всем мире. На таких людях, как наш Абрам Романович, Россия всегда держалась, и будет держаться. А вы, простите меня, хоть, как видно, и образованная, и еще совсем не старая, но уже «совок».
– Не поняла! – притворно удивилась Анна. – Что значит «совок»?
– Вы и этого не знаете? Ну, понятно… Вы же художница… Зачем вам знать, кто вы на самом деле… Тогда вам лучше помолчать. Совок – это тот, кто с советским менталитетом! Отсталый человек, никому не нужный. Да вы как-нибудь посмотрите на себя в зеркало… Вы выглядите как старуха. Без прически, без маникюра, одета без всякого вкуса… Я вообще удивляюсь, по какому случаю Абрам Романович вас в Париж с собой взял. А вот он, – красавица ткнула пальцем на сидящего впереди олигарха, – тоже не художник, но такие люди, как он – надежда и опора России. Пройдут века, и ему, как Третьякову, люди благодарны будут.
– Да да-да… – протянула Шахова, – опора… Прочная! Я бы даже сказала, сверхпрочная, дубовая… Такое забыть действительно трудно, я бы даже сказала, невозможно… Вспоминать и благодарить будут… это уж точно.

Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «Литрес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (https://www.litres.ru/pages/biblio_book/?art=71040493) на Литрес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.