Читать онлайн книгу «Забытые» автора Анастасия ГардЪ

Забытые
Анастасия ГардЪ
Наследники силы древних богов и богатства известного мультимиллиардера – Аврора и Маркус Гард – беспечно живут в родовой усадьбе. Но Летний бал меняет жизнь молодых элогимов самым неожиданным образом. Поглощенные запретными чувствами и тайными желаниями, шокированные решением отца выдать Аврору замуж за наследника могущественной державы, герои не замечают, как над их семьёй сгущается опасность.Сможет ли божественная сила противостоять угрозе? А если нет, то как тогда защитить любимых? Книга содержит нецензурную брань.

Забытые

Анастасия ГардЪ
Посвящаю Человечеству.
Желаю каждому познать С [оу] частье.

© Анастасия ГардЪ, 2024

ISBN 978-5-0064-5292-3
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

От Автора
Дорогой читатель!
Ты держишь в руках мою мечту, и это наполняет меня счастьем.
Двадцать лет назад родился замысел большой истории, который всё это время обрастал идеями, ветвился подробностями и наконец-то превратился в эту книгу.
Я не профессионал, и шедевров у меня нет, но след в отечественной литературе оставлен.
Надеюсь, не зря я занимаюсь бумагомаранием и тебе понравится моё творчество.
Потому что «Забытые» – это только начало пути двух молодых богов.
Они должны повзрослеть и пройти свои уроки, чтобы понять главную ценность жизни, найти своё предназначение.
Их путь уложится в четыре тома. Сколько он займёт времени? Сложно сказать.
Но это будет, однозначно, интересно.
Присоединяйся, буду рада тебе, как доброму другу.

С любовью,
Анастасия ГардЪ (Гражданкина)

P. S. Фантастическую обложку рисовал Денис Корнев.

Пролог
Лето в Европу всегда приходит медленно. Будто нехотя. Особенно, после того, что в XXI веке люди сделали с континентом. Однако, так даже лучше. Задохнуться от нестерпимой жары можно успеть всегда.
В Новом Риме всё устроено так, что безопасность и комфорт здесь – норма жизни. Это блистательная молодая столица объединённой Европы. Величественный монумент Человечеству посреди выжженного Старого Света. Новый Рим – это рай для нуждающихся и ад для заложников обстоятельств.
Для неё же Новый Рим – это Чистилище, где из-за собственной неупорядоченности она застряла на неопределённый срок.
Мегаполис никогда не спит. Но в промежуток с четырёх до пяти утра его накрывает сонная пелена. Этот час на границе утра и ночи ей всегда кажется самым долгим. Поэтому она часто не спит именно в это время, проводя его в уединении. У неё есть всего шестьдесят минут, чтобы побыть собой. Никто не знает её настоящую. Для всех она разная: утончённая и доброжелательная, эрудированная и колкая, эффектная и сексуальная – всегда удобная и, когда нужно, незаметная. Как дорогой аксессуар, сочетающийся с любым мужчиной из её списка контактов.
Замотавшись в белоснежное одеяло, она сидит в мягком кресле на балконе самого дорогого люкса и с наслаждением вдыхает прохладный воздух. Весна уже кончилась, но лето ещё не набрало полную силу. Свежесть утра в это время года – самая сладкая. Но ей хочется оказаться за сотни километров отсюда – подле того, для кого она живёт не своей жизнью, ради кого терпит неудовлетворённых мужчин, не считающих нужным запоминать её имя.
Тот, кто лежит сзади на огромной кровати, даже во сне не меняет хмурого выражения лица. Он особенно важен для Него. Чем именно, Он не говорит, как и не говорит ничего из того, что ей знать не следует. Но она верит, что когда Он достигнет своей цели, то всё ей расскажет, как обещал.
На запястье ощутимо вибрирует изящный ювелирный браслет – Его подарок для приватных переговоров. Убедившись, что клиент глубоко спит, она с улыбкой принимает вызов:
– Доброе утро, Аполлон.
Она знает, что чужое имя злит Его, но ей хочется хоть в чём-то быть Ему непокорной.
– Я много раз просил тебя не называть меня так, – голос в динамике холоден, но ей он греет душу лучше любого бордо.
– Прости, каждый раз, как слышу тебя, не могу удержаться, – она говорит с искренней теплотой, но Он игнорирует её попытки вызвать ответное чувство радости. Всё строго по делу. Как обычно.
– Есть что-то для меня?
Она привыкла к сухим коротким разговорам, поэтому её уже давно не обижает Его рабочее равнодушие. Ведь с ней наедине Он не такой.
– Наш клиент снова сменил коды, задействовав в этот раз голосовое и биометрическое распознавание. Мне пришлось постараться, чтобы найти для тебя что-нибудь.
Она влюблена в Него без памяти, но ценить себя тоже умеет. И при любом удобном случае напоминает Ему о своей ценности.
– Дорогая, – Его голос наконец-то смягчается и заставляет её сердце биться чаще, – ты необычайно мастеровита по части добычи «чего-нибудь». За это я тебя так люблю.
Она на мгновение закрывает глаза, предвкушая момент их следующей встречи. По её телу пробегает дрожь возбуждения – встреча будет незабываемой. Как и каждая из тех, что были до этого.
А сейчас – к делу. Она набирает на браслете последовательность команд, и массивный цифровой архив вмиг доставляется получателю.
– Отправила.
– Получил. Смотрю.
Далее следует короткая пауза, за которую она удостоверяется, что внутри люкса ничего не изменилось.
– Ты хорошо поработала, – Его похвала доставляет ей физическое удовольствие. Она удовлетворённо расслабляется и позволяет себе самодовольно ответить:
– Я знаю.
– Вознаграждение заберёшь там же, тем же способом, в те же сроки.
Оплата будет щедрой, она не сомневается, но её интересует совершенно другое:
– Когда мы увидимся?
Ей кажется, или Он начинает раздражаться?
– Не знаю. Я сейчас занят. А у тебя на очереди американец.
Она досадливо морщит лоб – с таким странным типом ей ещё работать не доводилось – королём убийц, воров и наркодилеров.
– Ты мне ещё не выслал инструкций по нему.
– Инструкции будут позже – накануне заключения сделки. Пока твоя задача – узнать о нём как можно больше. У тебя на это есть два месяца.
Она могла бы подумать, что, поручая ей это задание, Он пытается избавиться от неё. Но она улавливает в словах новый смысл и хватается за него, как за плот с названием «Надежда»:
– А что будет потом?
Если бы она сейчас была рядом, то удивилась бы, увидев, какое зловещее выражение застывает на Его лице:
– А потом всё будет иначе.
Но она ничего сейчас не видит, потому что ей это видеть не следует. И ничего не знает о Его планах, потому что ей и о них ничего знать не полагается. От неё требуется лишь любить Его безнадёжной любовью и исполнять все просьбы, похожие на приказы.
Он отключается. После разрыва связи она ещё полчаса сидит, не двигаясь, наблюдая, как над городом расцветает новый день.
Она прекрасно понимает, что происходит между Ним и ею. Но, как ни странно, её всё устраивает.
Она сделает всё, что Он попросит, и они наконец-то будут вместе. Даже, если для этого кому-то придётся умереть.
Солнце освещает крыши и фасады небоскрёбов, и за каких-то пятнадцать минут воздух наполняется влажной духотой. Жара всё же добралась до столицы Европы.
Она делает глубокий вдох и надевает маску сонной красотки, прекрасной в любое время дня и ночи. Старик просыпается ровно в шесть и начинает своё утро с её ласк. Что ж, нужно зарядить его на неделю вперёд, чтобы на время освободиться от его надменной презрительности и собственнической паранойи. А там, глядишь, она и вовсе ему не понадобится. Скоро у него будет слишком много работы.
В предвкушении перемен она возвращается в постель. Не покидая мечтаний, приступает к исполнению своих обязанностей, которые впервые за много лет доставляют ей взаимное удовольствие.
Это будет самое долгое лето в её жизни. И самое ожидаемое. Но оно однозначно будет стоить всего, что ей пришлось пережить на пути из ада в рай.

Глава 1

АВРОРА
Кто мечтает сегодня вечером свалить из дома мультимиллиардера, тот я.
Мне восемнадцать, и я – дочь самого знаменитого богача на Земле. Сижу сейчас на лекции по международным отношениям XXIII-го века и стараюсь не думать о предстоящем вечере.
На календаре двадцать второе июня.
Семнадцать лет назад этот день стал знаменательным: тогда отец ввёл ежегодную традицию в «полдень» года устраивать грандиозный бал. Гостям настолько полюбился праздник и гостеприимство нашего дома, что каждый год Летний Бал Гардов все предвкушают с жутким нетерпением. Как я в беспечном детстве. Но сегодня идея убраться из особняка подальше мне нравится гораздо больше.
Имение готовят к торжеству уже больше месяца, отчего суматоха стоит невообразимая. Адекватными остаются только мужчины в чёрном – охране нельзя по-другому. Уже лет пять я называю эту суету массовой истерией, но родители со мной упорно не соглашаются.
Все вокруг с трепетом ждут начала фуршета, концерта, фейерверка и танцев. Когда-то я обожала всё это. Сейчас же при слове «танцы» у меня портится настроение и пропадает аппетит. Потому что моё участие в торжестве является обязательным и неизбежно сопровождается навязчивым вниманием.
Быть дочерью самого богатого и знаменитого мужчины планеты, однако, крайне утомительно.
Мой отец – Виктор Гард. Вместе с братом он основал «Логус» —межнациональную корпорацию, которая занимается всем, что способно улучшить или облегчить жизнь людей. Стоя во главе Корпорации, он строит справедливый мир на руинах Третьей Мировой войны без малого сто двадцать шесть лет. Ему триста пятьдесят восемь, и бо?льшую часть своей жизни он посвятил служению Человечеству.
За три с половиной века было бы странно не нажить состояние и не сделать себе имя. Ещё страннее было бы прилюдно объявить о своём почти бессмертии и принадлежности к инопланетному виду.
Мы – элогимы. Длинная жизнь и способность управлять энергиями Космоса – наше наследие. Отец добавил к нему внушительные банковские счета, тысячи антикварных ценностей, столько же объектов недвижимости и мощную производственную махину, на которой держится мировая экономика. Предки в таких условиях лелеяли бы чувство собственной важности. Но Виктор, наученный их опытом, тщательно скрывает своё происхождение. Я, дядя, брат – все мы потомки пришельцев. Тех самых, которые создали человека и построили цивилизацию на дикой Земле.
Наши прародители были всемогущими человеческими богами. Которые со временем перебили друг друга в борьбе за власть и ресурсы. Самые здравомыслящие объединились и договорились не искать господства среди смертных. Разногласия и малочисленность навсегда лишили элогимов возможности править миром людей – своими руками они положили конец эре богов. И спустя три тысячелетия память об элогимах осталась лишь в легендах, которые никогда не воскресят подлинную историю божественного величия.
О нашем могуществе все забыли. Но мы помним. Мы чтим свои корни и благодарим Вселенную за то, кто мы есть.
Господину Кобольду же сейчас абсолютно всё равно, люди мы или элогимы. Учитель уже больше двух часов увлечённо читает лекцию о послевоенном мироустройстве двадцать второго века и закругляться не собирается.
Мы всё это слышали уже не раз. Однако, прерывать Кобольда не в моих интересах, а Маркусу всё равно – мыслями он уже на каникулах. Обычно занятия по истории проходят более живо и мало похожи на университетские лекции. Но сегодня меня безжалостно одолевает сонливость и разговаривать не хочется вовсе.
Уже перевалило за полдень и солнце перекатилось на нашу сторону. Теперь оно нещадно светит в окна и раскаляет воздух в зале. Кондиционирование отключили специально для Карла Кобольда. Потому что, переболевший ангиной, он шарахается от любого освежающего потока воздуха. Забавно, что так старик пытается избежать рецидива. Но с его убеждениями никто не спорит. Автозатенение стекол на время урока тоже отключили: Кобольд страдает каким-то нарушением зрения, и заявляет, что может работать только при естественном свете. До сих пор не решу, он так проявляет вредность или капризность.
В любом случае, всё это недоступная мне роскошь.
Сижу за столом, подперев голову левой рукой. Передо мной, закрытый учебником, лежит расчерченный лист для гомоку. Сейчас мой ход, но поле почти всё занято, и годных вариантов поставить камень уже нет. А так не хочется проигрывать.
Аврора, думай.
Ставлю ментальный блок на мысли и снова просчитываю варианты ходов.
Справа, сидя за таким же столом, Маркус – мой сводный брат – откидывается на спинку стула и с кривой усмешкой смотрит на меня. Насмешливый взгляд вызывает желание показать ему язык. Но вместо этого выпрямляюсь и принимаю вид заинтересованного слушателя. Меня хватает на пять минут – сложно имитировать интерес, когда все силы уходят на подавление зеваний. Ещё и мысли о предстоящем вечере с упрямой настойчивостью зудят в мозгу, вызывая желание спрятать голову под стол.
Скорее бы наступил день, когда всё это не будет меня тревожить.
Вздыхаю и сосредотачиваюсь на голосе бубнящего историка. Может, прослушивание заунывной лекции избавит от навязчивых дум. Пытаясь вникнуть в суть повествования, обвожу взглядом учебный класс. Большое помещение некогда было читальным залом на втором этаже домашней библиотеки. Отец переоборудовал его в многофункциональную аудиторию, где можно найти что угодно – от пипетки Пастера до симулятора космической станции.
«Ты так будешь до ночи сидеть. Сдавайся».
Маркус говорит мысленно, и голос его звучит так, словно он уверен, что выиграл.
«Не дождёшься».
– … Российское государство в начале двадцать второго века вернулось к монархической форме правления и полностью закрыло свои границы, – учитель облокачивается на кафедру и обмахивается планшетом – ему тоже жарко. Ещё бы, в шерстяном пуловере и фланелевом пиджаке упарился бы кто угодно. Но он упрямо отказывается от включения климат-контроля, и нам всем приходится томиться в душном помещении, как жаркому в духовке.
Снова вздыхаю и перевожу взгляд на лицо учителя. На нём нет ни капли пота. Может, старик действительно, настолько теплолюбив, что ему комфортно в условиях микроволновой печи?
Он преподаёт у нас четвёртый год, и за это время не сделал ни одного замечания. Сначала показалось, что Карл Кобольд равнодушен к успеваемости и дисциплине. Но на втором уроке выяснилось, что требования к уровню знаний у старика нечеловечески высоки, а флегматичное брюзжание в ответ на любое оправдание сводит с ума за пять секунд. К тому же, имея в арсенале всего две оценки – «отлично» и «неудовлетворительно», – он сразу исключил любое нежелание изучать многотомную летопись. Отец от него в восторге.
Хорошо, что завтра каникулы.
– До сих пор от остального континента Европу отделяет Щит – мегалитическая стена на западной границе России, построенная для защиты целостности её территорий и от наплыва европейских эмигрантов. Со времён Двухчасовой войны, а именно – уже полтора века – Российская Империя не поддерживает с Европой официальных дипломатических отношений. После исчезновения главного политического оппонента Россия полностью отвернулась от Запада и сосредоточилась на решении внутриэкономических задач. Сейчас она имеет автономную экономику, многочисленную армию и крайне низкую плотность населения в районах, где перед Третьей мировой прекратилась нефтедобыча. Для поддержания связи с внешним миром Россия оставила открытыми юго-восточную и часть восточной границы, – господин Кобольд поправляет сползшие очки и приглаживает редкие волосы.
– Как вы помните, взрывы европейских военных баз и массированная бомбардировка североамериканского материка спровоцировали природные катаклизмы по всему земному шару. Землетрясения, извержения вулканов, хаотичные цунами стёрли с лица земли треть государств. Так XXII век ознаменовался массовым переселением народов и масштабной переделкой геополитической карты мира.
– Господин Маркус, расскажете нам об основных изменениях? – преподаватель прерывает монолог и, приподняв брови, смотрит на зевающего парня.
– А? – резкая смена внимания застаёт Маркуса врасплох. – Извините, герр Кобольд.
Поёрзав на стуле, он быстро собирается с мыслями, бросает на меня снисходительный взгляд и декламирует выдержки из отцовских рассказов:
– По окончании Третьей Мировой мир стал многополярным. Чтобы выжить, ослабленные государства начали объединяться с более сильными соседями. Кто добровольно, кто принудительно. Образовались устойчивые политические центры вокруг России, Китая, Германии и Бразилии. После разрушения англо-саксонского мироустройства, страны, которые прямо или косвенно находились в подчинении англо-саксов, оказались изолированными от остальных и до сих пор никуда не присоединились. Яркими примерами являются Австралия и ЮАР, которые существуют сами по себе и лелеют напрасную надежду на возрождение былого порядка. Все островные государства оказались уничтоженными, поэтому возрождения Ост-Индской Корпорации не предвидится никогда. Восточноевропейские государства, страны Центральной и Ближней Азии примкнули к России, восстановив исторические границы Российской Империи. Страны Ближнего Востока из-за религиозного противостояния не смогли объединиться и стали «добычей» предприимчивого Китая. После резкого сокращения объёмов производства, Поднебесной требовалось укрепить экономические позиции, заняв новые ниши мирового рынка. Они не стали изобретать велосипед. Просто пришли и забрали всю нефтяную отрасль прямо из рук народов, занятых выяснением «кто круче и правее». Так независимые и некогда богатые страны за шесть лет стали китайскими колониями.
Маркус делает паузу. Боковым зрением вижу, как он косится на меня. Обычно я всегда вставляюсь с каким-нибудь забытым фактом. Но сегодня нет желания следить за точностью изложения. Жарко и хочется спать. Игнорируя брата, разглядываю Кобольда, копошащегося в заметках и одобрительно кивающего рассказу. Не найдя моего внимания, Маркус разочарованно продолжает:
– Без поддержи экономик развитых стран, без контроля и помощи со стороны международных организаций, в Африке произошел процесс полного разложения государственности. Половину материка поглотила пустыня: вода безвозвратно исчезла из недр Северной и Центральной Африки, а бесконечные песчаные бури засы?пали города. Из-за этого постепенно остановилось всё производство, исчезла бытовая и социальная инфраструктура. Пытаясь выжить, люди массово бежали на другие континенты вместе со своими правителями. В то время Европа уже оправилась от геополитической катастрофы и стала объединённой Республикой. Она взяла шефство над Африканскими территориями и под контролем ООН способствовала эвакуации оставшегося населения в технологичные города – Полисы. Сейчас здесь проживает всё североафриканское население.
– Построив Полисы, ваши предки спасли от вымирания не один народ. Европа и Африка своим существованием обязаны Гардам, – преисполненный гордости за кумиров, Кобольд согласно кивает. После этого он переводит взгляд на меня, озадачив другим вопросом:
– Фройляйн Аврора, напомните нам, почему Третья Мировая вошла в историю как Двухчасовая война? А то, я смотрю, вы совсем заскучали.
Оживляюсь, выпрямляюсь на стуле и сцепляю руки перед собой, чтобы прикрыть листок с гомоку.
– В конце двадцать первого века Столетняя холодная война между Россией и США привела к накалу напряжённого противостояния. До сих пор не ясно, кто первым нажал «красную кнопку», но теперь это уже не важно. Выпущенные с обеих сторон ракеты не достигли целей – и те, и другие были сбиты. Но после первого залпа с российской стороны сразу был произведён второй. Массовая ракетная бомбардировка разом уничтожила все американские военные базы в Европе, а точечные удары по ядерным боеголовкам на территории Штатов спровоцировали катастрофу, после которой земли всего материка до сих пор считаются мёртвыми. От первого залпа до последнего взрыва прошло ровно два часа. Поэтому в историю Третья Мировая вошла под названием «Двухчасовая война».
– Да… – взгляд историка останавливается в одной точке, тогда как ум выуживает из памяти воспоминания. – Мой прадед в дневниках писал, что эти два часа были настоящим адом. Он был военным, и во время бомбардировок находился во французском Кале. Командовал ротой, которая обеспечивала безопасность местной ветки Европейской логистической системы. Он писал, что земля под ногами непрерывно содрогалась, небо с одной стороны полыхало красным огнём, с другой – было чернее ночи от дыма и копоти, а волны в море достигали таких размеров, что все известные цунами нервно курили в сторонке. Военные не успели эвакуировать практически никого – настолько всё произошло быстро и неожиданно. Сам прадед спасся чудом – оказался ближе многих к вертолёту, на котором прилетел незадолго до катастрофы их командир. Он и пятеро «счастливцев» успели добраться до машины и взлететь в момент, когда волна, размером с небоскрёб, поглотила прибрежную часть. Они полетели вглубь материка, надеясь связаться с Бундесвером и вызвать подмогу. Но им пришлось долететь почти до Парижа, потому что то, что было сушей, стало частью Ла-Манша. Прадед писал, как выжившие кучками ютились на редких крышах, торчащих из воды. А бо?льшая часть людей дрейфовала между ними, сбиваясь в трупные кучи. И он ничем не мог им помочь. Тогда все решили, что миру пришёл конец…
Кобольд замолкает и на несколько мгновений в зале воцаряется тишина. Слышно, как тикают антикварные часы и как у кого-то урчит в желудке.
«Маркус, прекрати. Это неприлично.»
«Кроме тебя это никого здесь не смущает. Расслабься.»
Брат откидывается на спинку стула, и, будто назло, его живот опять издаёт требовательный звук. Он ухмыляется, а я не сдерживаюсь и закатываю глаза. Всё как всегда – хотела досадить Маркусу, а в итоге раздражаюсь сама.
– Но, как мы видим сейчас, – Кобольд наконец-то отряхивается от размышлений, – конец света не наступил. Всё благодаря вашим старшим родителям и проектам «Логуса», которые они активно претворяли в жизнь. Им удалось воскресить Республику из пепла. Америке с этим не повезло.
Ну да, только всеми «прародителями» был наш отец.
– Герр Кобольд, – задаю учителю вопрос, давно терзающий любопытство, – как вы думаете, почему Боливия осталась вне Южноамериканской коалиции? Страна без выхода к морю, с низким уровнем жизни – единственная оказалась не включённой в торговый союз с «Логусом».
– Потому что Корпорации не интересно иметь дело со страной наркоманов и головорезов, – Маркус вставляется раньше, чем учитель успевает раскрыть рот. – Туда ведь сбежала вся «чернь» с материка и захватила власть. Пока они никого не трогают, всех всё устраивает.
– Ключевое слово здесь «пока», – скептически оглядываю парня. – Почему никто не вмешивается?
– А кто, по-твоему, должен вмешаться? – выгнув бровь, Маркус спрашивает тем же тоном. – Там есть противостоящие официальной диктатуре повстанческие объединения.
– Их сил, похоже, недостаточно. Они не могут попросить помощи у соседей? – недоумённо вскидываю руки. – Или желающих улучшить материальное благосостояние там настолько мало? Не понимаю. Там какие-то другие люди? Как можно отказаться от помощи «Логуса»? Это рабочие места, это медицина, образование, это комфортные условия жизни…
Запинаюсь от переизбытка эмоций. Маркус пользуется моментом:
– Россия веками живёт без участия Корпорации. Причём припеваючи.
– Откуда ты знаешь, как они живут? – злюсь из-за отсутствия братской поддержки. – К тому же отец зачастил туда с деловыми визитами. Значит, скоро «Логус» появится и там.
– Интересно, почему только сейчас?
Игнорирую вопрос и продолжаю мысль:
– В Китае тоже его нет. Более того, отец перенёс оттуда всё производство в Европу. Восточная экономика шатается уже много лет. Держится только за счёт колониальных углеводородов.
– Углеводороды уходят в прошлое.
Согласно киваю замечанию.
– Так я об этом же. Уровень жизни Китая, Боливии стремительно снижается, когда мы процветаем. Почему правители не заботятся о своих народах и позволяют им умирать от голода и болезней? Я молчу про Австралию и ЮАР. Их будто вообще отрезали от мирового сообщества. Существуют сами по себе. Никто не знает, что там происходит. И будто так и надо.
– К чему ты клонишь? – Маркус хмурится. Кобольд с интересом слушает рассуждения.
– Я не понимаю, почему до сих пор мир не объединен в одно целое. Почему одни сопротивляются, а других намеренно игнорируют? И кто решает, кому и на каких условиях вступать в союзы?
В воздухе повисает пауза. Переглядываемся втроём, но никто не издаёт ни звука. Чувствую нежелание учителя обсуждать эту тему.
«Он не станет компрометировать себя и выражать своё отношение к политике Корпорации.»
Парень складывает руки на груди и останавливает взгляд на мне.
«Вижу. Он боится потерять работу. Как банально.»
«Если тебе скучно, обсуди это с Саймоном.»
Вспыхиваю раздражением.
«Я обсуждаю с ним иные темы.»
Маркус криво усмехается.
«Он в курсе, что ты считаешь его своей подружкой?»
Раздражение перерастает в злость. Чувствую, начинаю краснеть.
«Шутки у тебя как всегда идиотские.»
«Но тебе нравятся.»
Эфириумом пихаю брата в бок. Он едва удерживается на стуле, но победно ухмыляется в ответ. Отвлечённый вознёй от своих размышлений Кобольд хмуро осматривает нашу парочку, но почти сразу устремляет взгляд вверх – на часы позади.
– Я сейчас услышал много интересных мыслей и вопросов. Предлагаю вам, господа, задание на лето: провести исследование по одному из «упадочных» регионов и разработать комплекс мер по выводу этого региона из кризиса. Потренируете навыки стратегического планирования и тактического мышления. А осенью поделитесь результатами. Это будет намного интереснее ваших «войнушек» на бумажках.
Учитель собирает вещи с кафедры, давая понять, что занятие окончено.
– Фройляйн Аврора, в следующий раз выбирайте чёрные камни. Или меняйте цвет камней после третьего хода – шансов выиграть у вас будет гораздо больше.
Подмигнув мне близоруким глазом, мужчина склоняется в полупоклоне:
– Auf Wiedersehen, господа![1 - Auf Wiedersehen (нем.) – До свидания.]
Одновременно испытываю стыд и удивление. Маркус беззвучно хохочет – ему как всегда весело.
– Auf Wiedersehen, господин Кобольд. Благодарим вас за терпение.
Учитель улыбается на прощание и покидает класс.
Учебный год официально завершён.
Маркус потягивается, сидя на стуле. Желая размять «пятую точку», встаю и неспеша складываю вещи в сумку.
– Я всё ещё жду твоего хода, – Маркус тыкает пальцем в лист.
С деланным презрением прохожу мимо. Устремляюсь прочь из душного помещения в нормальный температурный режим коридоров. Брат догоняет.
– В чём сегодня будешь на балу?
Вопрос приводит меня в бешенство. Всей душой ненавижу балы и вечерние туалеты. Маркус об этом прекрасно знает. Хочется больно его ущипнуть, но снова сдерживаюсь и неопределенно пожимаю плечами.
Брат обожает меня злить. Он получает какое-то странное удовольствие от моего раздражения и бурной реакции на свои выходки. А я попадаюсь на его провокации каждый раз, как в первый.
Бесит.
Но сегодня я слишком хочу спать. На проявление ярких эмоций уже просто нет сил.
– Сразу пойдём обедать или сначала поднимемся наверх? – меняю тему в надежде спокойно добраться до еды и подзарядить «батарейку».
– А ты хочешь зайти к себе и переодеться в платье?
«Достал.»
На полуслове Маркус делает шаг назад – знает, что получит тумак. Не заставляю себя ждать: кулак летит ему точно в ухо. Сумки с глухим стуком падают на пол. Маркус блокирует удар и делает ответный выпад, целясь мне в живот. Перехватываю его руку и пытаюсь ударить в лицо. С разбитым носом был бы сегодня первым красавцем. Но он обращается к Эфириуму и мгновенно меняет траекторию удара. Досадно промахиваюсь. Это даёт ему возможность обхватить меня сзади и повалить на пол. Смягчаю падение, тоже использовав Эфириум.
Пока падаю, концентрируюсь на пятой стихии. Сосредотачиваюсь на ощущениях. На мгновение закрываю глаза. Пропускаю через тело поток энергии и, распахнув веки, вижу его. Эфир.
Он наполняет пространство мириадами частиц. Эфир везде. Эфир есть всё. Вижу скопления, завихрения, потоки. Наблюдаю его движение и трансформацию. Эфирное зрение позволяет воспринимать комплексную проекцию физического пространства вне времени, за пределами земной мерности. Я вижу происходящее вокруг одновременно, со всех сторон и ракурсов, насквозь и изнутри. Поэтому мгновенно анализирую ситуацию: Маркус мешкает и не успевает освободить руку, чтобы занести её для новой атаки. Проявляю чудеса гимнастики и сильным ударом ноги бью его в открытый бок. Парень теряется от неожиданности, но хватку не ослабляет. Продолжаем борьбу, катаясь по полу.
Это выглядит по-детски нелепо. Впрочем, не более нелепо, чем обычно. Такие «перепалки» у нас – обычное дело. На что домочадцы давно махнули рукой и перестали обращать внимание. Но отец терпеть не может глупого ребячества. Возня занимает пару минут, но этого оказывается достаточно, чтобы колебания Эфира привлекли внимание Виктора Гарда.
«Если сейчас же не спуститесь к обеду, будете месяц драить конюшни.»
Голос в голове звучит строго и, кажется, устало. Пора завязывать.
Но я же не могу сдаться первой.
«Маркус, давай на счёт три.»
«Только после тебя.»
Вижу по глазам – брат улыбается во всё лицо. Хоть и бо?льшая его часть упирается мне под колено. Оба валяемся на полу: я удерживаю его руку в вытянутом положении и ногами прижимаю голову и торс к полу. Маркус сильно брыкается, но выбраться не может. Похоже, я выиграла.
«Раз.»
Сохраняю хватку.
«Два.»
Маркус резко заносит ноги назад и отрывает нижнюю часть туловища от пола. Эфириумом придаёт себе скорости и уменьшает сопротивление воздуха. Несмотря на впечатляющие физические способности, удержать его не могу. Мгновение – и Маркус свободен.
«Три.»
Так и заканчиваем: брат довольно взирает сверху, а я растягиваюсь на полу звездой.
– Ни слова, – досадно откидываю голову на ковёр и закрываю глаза. Вздремнуть бы. Неразумно было совмещать бессонные ночи и утренние тренировки. За четыре недели они отняли много сил. Но ощутимо приблизили к тому, ради чего затевались.
– Ладно, пойдём уже, – Маркус подаёт руку и помогает подняться. – Перспектива провести месяц на скотном дворе не особо вдохновляет.
Что бы между нами не происходило, когда появляется кто-то третий, мы занимаем одну сторону. Даже если третий – наш отец. Только с дядей это работает через раз – Маркуса бесит, что мне он уделяет больше внимания.
Спускаемся. Украдкой рассматриваю парня: взъерошенные тёмные волосы, блестящие бирюзовые глаза, довольная ухмылка, свободная походка. Самоуверен, остроумен, привлекателен – любимец публики, душа любой компании. Не обременён обязательствами и чужими ожиданиями. Свободен, как ветер.
Завидую неимоверно. Но вряд ли когда-нибудь признаюсь ему в этом.
У входа в обеденный зал оставляем вещи и заходим в уборную умыться. Первый взгляд в зеркало побуждает досадно скривиться – оттуда глядит растрёпанное отражение в помятой рубашке.
«Не мог раньше сказать „переоденься“?»
Недовольно смотрю на Маркуса в зеркало.
– Я предлагал тебе облачиться в платье, ты отказалась, – брат разводит руками. Умывается, вытирается, причёсывается пятернёй и, подмигнув, выходит.
«Ты и так хорошо выглядишь. Просто сделай лицо проще.»
Разглядываю себя в зеркале. Серые глаза, тонкий нос, пухлые губы. Ничего особенного. Приглаживаю светлые волосы. Переплетаю длинную косу. Безуспешно разглаживаю рубашку. Пробую улыбнуться отражению.
И правда, выгляжу неплохо.
От того, что брат заметил это раньше, становится приятно и хочется продолжать улыбаться. Освежившись, выхожу.
Интересно, если попрошу его говорить об этом чаще, он согласится?

Глава 2

МАРКУС
В последнее время Аврора с лёгкостью укладывает меня на лопатки, с каждым разом отдаляя мою победу. Это странно.
Виктор же боевое лидерство дочери оценивает загадочными улыбками, а мои поражения довольными взглядами.
Абсурд, да и только.
Было бы так и с учёбой. Но нет. Там отец проявляет особое занудство.
Учиться столько, сколько это делаем мы, не выдержал бы ни один человек. С утра до позднего вечера, с одним выходным в неделю и безграничным разнообразием изучаемых областей – за тринадцать лет мы освоили начальный, средний и четыре высших уровня образования. Поэтому к нынешнему лету мозг хочет одного – не думать.
Отец бы меня не поддержал – он круглосуточно ведёт умственную активность и готовит нас к тому же. Жуть. Но у Гардов нельзя иначе. А я должен оправдывать имя рода, которым со мной щедро поделились когда-то.
В благодарность за достойную жизнь я должен быть лучшим.
Это утомительно. Но летний отдых без контроля родителей явится лучшей наградой за труд. И начнётся он с сегодняшней вечеринки.
Подхожу к столу. Обед уже подали без нас. Приветствую Виктора, сидящего во главе стола. Пока перехожу к маме и Лене – моей младшей сестре – он мысленно спрашивает:
«Всё хорошо?»
Вопрос явно не про самочувствие. И точно не про меня.
«Да, отец, всё нормально.»
Даже намерения считывать не приходится, чтобы понять – его интересует Аврора. Точнее – её настрой на вечер. Виктор каждый год надеется, что он изменится. Но его старшая дочь ненавидит Бал с завидным постоянством.
– Привет, мам, – чмокаю Клариссу в щёку, на что она радостно улыбается.
– Привет, сынок. Где Аврора?
– Маркус! – от нетерпения Елена подпрыгивает на стуле. – А ты знал, что у наших лошадей семнадцать рёбер, а у остальных пород – восемнадцать? Это мне мистер И?ван сегодня рассказал. Он сказал, что у нас лучшие кони в мире, и таких ни у кого нет. Это правда?
– Привет, малышка, – чмокаю сестрёнку в макушку. – Конечно правда. У нас всё лучшее. В том числе и кони.
– Вот это да! А ещё мистер Роу сказал, что лошадки очень скучают без вас.
Сажусь на свой стул – второй по правую руку от отца. Придвигаюсь к столу, предвкушая вкусный обед.
– Дорогая, не переживай, мистер И?ван присмотрит за лошадками. Он знает, как сделать так, чтобы они не грустили. Ешь, пожалуйста. Сегодня будет долгий вечер, и нужно хорошо подкрепиться, – мама мягко прерывает Лену и вопросительно смотрит на меня через стол.
«Не переживай, мам. Аврора в уборной, сейчас придёт.»
Кларисса не может ответить мысленно, поэтому просто кивает. Она озабоченно переглядывается с Виктором и вздохнув, принимается за еду.
Супруга Виктора – Кларисса Гард – обычная человеческая женщина тридцати восьми лет. Молодая, красивая, утончённая леди с зелёными глазами и роскошными каштановыми волосами и мне, и Авроре приходится мачехой. Самой доброй и любящей, искренне заботящейся о нас, как о своих кровных детях.
Никогда не знал своих биологических родителей. Но мои приёмные – лучшие во Вселенной. Люблю их обоих с особой теплотой. Надеюсь, я ничего не придумал, и это взаимно.
Все домашние помощники заняты приготовлениями к вечеру. Поэтому сегодня у нас редкий семейный обед без лишних лиц. Наливаю в пиалу ароматный суп, накладываю в тарелку закуски с каждого блюда. Чувствую, как рот наполняется слюной.
– Всем привет! – Аврора появляется в зале и, прежде чем сесть, обходит стол и по очереди целует всех членов семьи.
«А меня?»
«Обойдёшься.»
Безобидная шутка вызывает у девушки новую волну раздражения. Обожаю щекотать ей нервы. Но на месте Авроры, я бы уже придушил себя за это. Она же терпит до последнего. Чтобы это прекратилось, нужно всего лишь попросить. Но, похоже, сестрице просто нравится моё внимание.
Пока размышляю, Аврора забирает из-под носа мой суп.
«Налей себе ещё. Пожалуйста.»
Сижу, опешив, с куском хлеба в руке.
«Поэтому у тебя до сих пор и нет парня.»
Это было жестоко.
Аврора краснеет и едва сдерживает вспышку гнева.
«У меня нет парня, потому что уровень моей дееспособности в разы выше, чем у окружающих лиц мужского пола.»
«То есть ты считаешь, что никто тебя не достоин?»
«Да, никто.»
«Прям совсем?»
«Совсем!!! Вообще, это не твоё дело. Отстань.»
Мы никогда не говорили на такую личную тему. Но сейчас любопытство жжётся, как никогда – аж сидеть спокойно не получается.
Чувствую, Аврора злится и смущается одновременно. Отец тоже замечает её напряжение и негативные эмоции.
– Кэс, есть вопросы, требующие моего внимания? – он аккуратно прерывает тягостное молчание.
– Нет. Всё готово, – мама говорит благодушно, но скрыть тревогу это не помогает. – Эдвард только хотел показать вам с Авророй окончательную разметку зала. Он беспокоится, что из-за большого количества приглашённых танцпол сократился, и вам будет некомфортно танцевать.
– Ему стоит беспокоиться не об этом, – Аврора подаёт голос. – Я вообще не хочу танцевать этот вальс.
Девушка с кислым лицом мешает в тарелке нетронутый суп.
– А чего же ты хочешь? – Виктор с интересом смотрит на дочь. Когда он переводит взгляд на меня, отчего-то становится неловко.
– Я хочу провести вечер в своей комнате. Одна.
– Хорошо.
Возникает ошеломлённая пауза. В изумлении переглядываемся друг с другом.
– В смысле? – Аврора недоверчиво выгибает брови и исподлобья смотрит на отца.
– В прямом. Я позволяю тебе не появляться сегодня на Балу. Можешь провести вечер, как пожелаешь.
Молчу, потеряв дар речи. Аврора тоже растерянно хлопает глазами.
Такого не ожидал никто.
– С-спасибо, пап. А…
– Не переживай, – Виктор обрывает дочь на полуслове, – тебя заменит мама. Ты же давно мечтала вернуть себе звание королевы бала, моя дорогая?
Кларисса тепло улыбается. Кажется, все поняли, что это была шутка, кроме Авроры. Эфириумом ощущаю её недовольство. Не понимаю только, чем именно. Но больше она ничего не произносит и задумчиво потягивает гранатовый сок.
Ощущаю странное разочарование. Авроры на празднике не будет. Кого я тогда буду подкалывать весь вечер?
Это будет самый скучный бал за семнадцать лет.
– Что ж, – отец вытирает губы салфеткой и встаёт из-за стола, – нам нужно провести последние приготовления, чтобы вовремя начать встречу гостей.
Кларисса тоже оканчивает трапезу и встаёт вслед за супругом.
– Начало в шесть. Не опаздывайте.
Подмигнув мне напоследок, родители удаляются.
– Ну я-то точно не опоздаю, – Лена важно кивает, что вызывает улыбку, – у меня всё идёт по расписанию. Вот, через десять минут меня ждёт Мия наверху. Она поможет нам с мамой собраться, а потом будет со мной на празднике столько времени, сколько я захочу! – девчушку распирает от предвкушения ночной «тусовки». – Наконец-то я дождалась разрешения не спать после десяти вечера!
– А что ты будешь делать всё это время? – Аврора спрашивает вроде из вежливости, а сама косится на меня, будто вопрос предназначается не Лене.
– Танцевать, конечно! – девочка удивлённо разводит руками, будто сестра спросила неимоверную глупость.
Очевидно, Аврора не ждала иного ответа. Потому что скептически складывает губы и отодвигает от себя посуду с приборами, намереваясь встать из-за стола.
Поздно осознаю, что так ничего и не съел.
– Жаль, что ты не придёшь и не увидишь моё красивое платье, – Лена расстроенно смотрит на Аврору. – Мне его помогал шить Пьер, мамин дизайнер, и сказал, что у меня хороший вкус.
– Да ты что!? – не желая обижать младшую сестру, девушка изображает высокую заинтересованность. – Может покажешь его сейчас?
– Конечно! – девочка пищит от восторга и вмиг оказывается у двери. – Пойдёмте!
– Маркус, ты с нами?
Вопрос весьма компрометирующий и даёт понять, что поесть уже не удастся. Лену нельзя огорчить своим равнодушием. Даже если желание съесть слона прямо сейчас является жизненно важным.
– Ну а как же…

АВРОРА
Втроём поднимаемся на спальный этаж. Здесь располагаются только личные апартаменты всех членов семьи и переход в чердачную башню, где живёт Маркус.
Оборачиваюсь на плетущегося позади брата. Он ведёт себя непривычно тихо и даже не пытается отпустить ни одной едкой шуточки. Да что там, он вообще молчит, что на него совсем не похоже.
«Это всё из-за супа?»
Маркус вздрагивает от неожиданного замечания. Успеваю уловить его смущение прежде, чем он скрывает эмоции от прочтения Эфириумом.
Этот несносный элогим умеет смущаться?
«Да. Ты оставила меня без обеда.»
«Тебе никто не мешал налить ещё.»
Возмущаюсь, отказываясь признавать свою вину.
«Нечего было хлопать ушами.»
Назидательный тон бесит парня не меньше, чем саркастический меня. Но он не реагирует на провокацию и переводит тему в иное русло:
«Ты добилась своего. Поздравляю.»
«Завидуешь?»
«Чему? Одиночеству?»
«Уединению.»
«Ну нет. Я предпочитаю проводить время в приятной компании.»
«И какая же компания будет приятна тебе сегодня?»
Не могу сдержаться от язвительного тона.
«Позовёшь конюха или механика?»
«Сегодня у меня будет большой выбор. И говоря о „приятной компании“ я подразумевал общество прелестных дам.»
Презрительно фыркаю.
«Уверен, среди них найдётся масса достойных моего внимания.»
Вот он – ответный камень.
Вспыхиваю негодованием. Испепеляюще гляжу на Маркуса с верхней ступеньки. Он, довольный собой, сверлит меня самоуверенным взглядом и проходит мимо вместе с прыгающей Еленой. Сестрёнка поглощена радостным предвкушением и не замечает перепалки.
Всё это вызывает досаду и какие-то неприятные чувства.
В коридоре встречаем Мию – горничную, которая должна привести в порядок Лену и помочь собраться маме. Домработница из неё так себе, но как стилист она невероятно талантлива. Свои внешность и волосы Кларисса доверяет только ей.
– Мия! В кого ты превратишь меня сегодня? – сестра со всех ног несётся к девушке.
– В Елену Прекрасную тебя устроит? – горничная весело подмигивает девочке, но тушуется, когда мы подходим ближе.
– Маркус, я проверила ваш костюм. Два раза, – девушка смущённо смотрит в пол. – Прошлогоднего конфуза не повторится.
– Спасибо, Мия, – парень улыбается горничной, что смущает её ещё больше. – Не хотелось бы снова ощутить себя манекеном с биркой на шее.
Иронично замечаю:
– В прошлом году Клитию весьма впечатлил ценник твоего смокинга.
– Надеюсь, в этом она найдёт себе кавалера «подороже», – скривившись, Маркус еле слышно бубнит под нос.
– Если надеешься сегодня встретить прелестную даму, тебе придётся очень тщательно выбирать из скопища таких, как Клития.
Отчего-то хочется любым способом задеть самолюбие брата.
– Не беспокойся обо мне, – голос парня приобретает хладнокровный тон. – Я не тупой и не слепой. Свою даму разгляжу без твоей помощи.
Раздражённый, Маркус уходит. Переглянувшись с Мией, пожимаю плечами. Чувствую себя упрямой стервой. Не помню, чтобы когда-нибудь вела себя так.
Что происходит?
Отец не случайно выбрал для проведения своего торжества день летнего солнцестояния. Его энергии провоцируют переход душ на следующий уровень жизненного пути. Но если я продолжу в том же духе, грядущие изменения не принесут ничего хорошего.
Сонливость наваливается с новой силой. Желание принять горизонтальное положение оказывается непреодолимым. Оставляю Лену с Мией и направляюсь к себе. На автопилоте миную гостиную, засыпая на ходу. Остатков сил хватает на то, чтобы сбросить обувь, пересечь спальню и повалиться на кровать.
Наконец-то.

МАРКУС
Выделяться своенравием и упрямством для Авроры – обычное дело. Но ехидничать – это у неё что-то новенькое.
Да и за собой никогда не замечал, чтобы её комментарии хоть как-то цепляли. Сегодня это случилось впервые.
Пытаюсь понять, что меня так разозлило, но ответа не нахожу.
Шагаю обратно вниз в надежде завершить обед и улучшить настроение. Но, к досадному разочарованию, стол оказывается пустым и идеально чистым.
Желудок на это издаёт недовольные ругательные звуки. Я с ним полностью согласен.
Даже напроситься на трапезу не к кому – все домашние заняты приготовлениями к вечеру. Стащить что-нибудь с кухни тоже не получится – Рене за это покалечит половником. Остаётся занять себя чем-то на полтора часа и отвлечься от навязчивого чувства голода.
Отправляюсь в библиотеку. Огромное помещение занимает целое крыло особняка и два его этажа. Коллекция редких книг – особая гордость Глион-Шале. Виктор как-то пошутил, что он обокрал Ватикан для того, чтобы добыть нам учебную литературу. Странно, но мне показалось, это была не шутка. Брожу вдоль стеллажей. Рассматриваю корешки, угадывая по эфирному флеру, в какую эпоху и в какой стране был издан тот или иной том. Вскоре это надоедает. В секции художественной литературы выбираю Марка Твена. В библиотеке хозяйничает дворецкий Эдвард, и он не терпит, когда нарушают его порядок. Поэтому в каталоге на стенной панели отмечаю, какую книгу взял и в какой срок планирую её прочитать. За неделю, думаю, управлюсь. Потом будет не до чтения – мы с Авророй уедем на море, где я планирую целый месяц заниматься ничем.
Время среди книг пролетает быстро.
Возвращаюсь наверх. По узкой лестнице поднимаюсь к себе на чердак. Несмотря на изначально иное назначение и небольшую площадь, моя комната уютнее любой другой в доме. Без излишеств и роскоши. Здесь только самое нужное и важное: кровать, стол, стул, зеркало, два окна, чулан-гардероб и крошка-ванная.
Пока готовлюсь принять душ замечаю, на двери шкафа висит вечерний костюм. У кровати стоят начищенные лаковые туфли. На столе аккуратно разложены расчёска, белый платок и бабочка.
Мия старалась.
На то, чтобы искупаться, одеться и даже причесаться, уходит полчаса. Хорошо, что я не девушка. Авроре бы понадобилась целая вечность на сборы.
Жаль, что обсудить вечер в этот раз будет не с кем.
Оглядываю себя в зеркале. Костюмчик сидит прекрасно. Но волосы прилизаны, как у послушного мальчика. Пятернёй зачёсываю их на противоположную сторону. Теперь то, что надо. Подмигиваю отражению и спускаюсь в холл.
Узна?ю, смогу ли я заинтересоваться хоть кем-то из приглашённых.

АВРОРА
На заре сознания появляется ощущение присутствия иных. Много присутствия большого количества чужих людей.
Внизу собираются гости Бала.
Неохотно выбираюсь из сна. Валяюсь в полутьме на кровати, прислушиваясь к ощущениям. Чувствую людские вибрации: неуёмный восторг, беззаботное веселье и жгучую зависть. Всё как обычно.
В Эфире ищу Маркуса. Он где-то там, и ему скучно. Злорадно улыбаюсь темноте, но сразу себя одёргиваю. Какая мне разница. Я занята собой. Он тоже.
Перекатываюсь на другой бок и стараюсь снова заснуть. Не получается – сон ушёл и возвращаться отказался. Лениво ёрзаю, пытаясь найти удобное положение. Вскоре понимаю, что лежать неудобно в принципе. Встаю, включаю свет. На глаза попадается чехол с платьем. Я должна была сегодня открывать Бал вальсом в паре с отцом. Для этого пришлось уговорить Эдварда на ночные репетиции, ибо даже с солидным багажом танцевальных умений, до уровня Виктора Гарда я отстаю примерно на три столетия практики. Маркус об этом как-то пошутил, обозвав меня «деревом, неспособным зацвести цветами естественности и непринуждённости». Было неприятно. Но я в долгу не осталась и спихнула его в пруд. А потом оказалась там же и почти одержала победу в водной дуэли.
Повеселились мы тогда от души.
Ловлю себя на том, что улыбаюсь пустоте. Отряхиваюсь от воспоминаний и отправляюсь в душ – лучшее средство для наведения порядка в мыслях. Купаюсь долго. Контрастная вода вмиг смывает остатки сна, пробуждает внутреннюю энергию и любопытство к происходящему внизу.
На уровне сознания снова шарю по Эфиру в поиске брата. Среди множества энергий нахожу его – яркий сгусток доброжелательности, лёгкости и силы. Используя Эфириум, наблюдаю за эмоциями парня и всех, на кого он обращает внимание. Они радуются взаимодействию с ним. Смещаю фокус на окружающих его людей. С неприятным удивлением обнаруживаю большое количество намерений привлечь к себе внимание Маркуса. Ещё неприятнее становится, когда определяю, что источниками этих намерений являются девушки.
Возмущение человеческой наглостью расцветает яркой вспышкой.
От ворот поворот вам, меркантильные красотки. У элогимов другие стандарты.
Пойду напомню брату, какие именно.
Внезапно вспоминаю, как он меня осадил после обеда. Но обострение справедливости побуждает спуститься и расставить на места всех зарвавшихся.
Но тогда придётся снова стать «звездой» вечера…
Нежелание возвращаться к ненавистной роли рождает неожиданное осознание: я хочу пойти на Бал. И принять в нём полноправное участие.
Но исключительно на своих условиях.
В конце концов, я потратила уйму времени и сил, чтобы стать лучшей на паркете. И не позволю себе смириться с пустой тратой таких ценных ресурсов.
Наполнившись решимостью, покидаю душ. По пути в спальню ставлю ментальный блок на считывание мыслей и параллельно соображаю, как привести себя в порядок за час.
Задача не из простых, но верю, решить её получится лучшим способом из возможных.

Глава 3

ВИКТОР
Всё идёт так как я задумал.
Радоваться рано, но это уже ясно. Сомнений нет, что нужный результат будет достигнут.
Как именно реализуется мой план, знает только Он. Восемнадцать лет я закладывал фундамент для грядущего. Сегодня будет положен первый «кирпич».
И это сделают мои дети.
Стою в холле у парадного входа. Личное приветствие приглашённых – традиция каждого бала. Это располагает к себе людей и дарит громадному мероприятию атмосферу семейного торжества. Стоящая рядом Кларисса ослепительно улыбается каждому гостю. В иссиня-чёрном платье, украшенном мерцающими камнями, она невыразимо прекрасна. Моя богиня.
Люблю её бесконечно.
Мимо проходят знакомые лица: предприниматели, политики, люди искусства; общественные деятели, лидеры мнений, учёные, военные… Они сливаются в единый поток шуршащих платьев, искрящихся бриллиантов и стучащих каблуков. Ощущаю искреннюю радость, удовольствие, восхищение, счастье, благодарность. Мысли, идеи, эмоции такого количества людей в одном месте наполняют Эфир невероятной энергией. Они даруют мне силы идти своим путём, не останавливаясь и не сворачивая. Как бы тяжело это ни было.
Жаль, что за столько лет остатки элогимов не оценили мощь счастья и творческой энергии Человечества. Потому что так ничего и не поняли, и ничему у него не научились. Я сделал всё, что мог, но элогимы выбрали сгинуть в безызвестности.
Так как было больше не будет. Время тёмных истекло.
Но кое-кто из человеков намеренно поддерживает принципы старого порядка.
Ещё не вижу, но уже чувствую, в конце длинной череды гостей создаётся сумятица. Со своего места наблюдаю, как расступаются задние ряды, пропуская вперёд шествие из восьми человек. Люди внутри себя возмущаются бестактностью идущих, но осмотрительно молчат – канцлеру Европейской Республики никто не может безнаказанно высказывать личное недовольство. Герман Штерн – высокий пожилой мужчина с надменным взглядом и хмурым лицом, прямой как палка, в плотном кольце охраны стремительно направляется ко мне с таким выражением лица, будто вокруг него – зловонная грязь и сплошное непотребство.
– Господин канцлер, – улыбаюсь сдержанно, сохраняя благодушное выражение лица, – я рад, что вы почтили наш дом своим присутствием.
Приветствие звучит суше, чем я собирался его произнести. Кларисса дарит Штерну радостную улыбку, но он намеренно её игнорирует.
Старик хочет задеть меня. И у него это почти получается.
Но моя мудрая леди просто молча жалеет несчастного старика и только счастливее улыбается неучтивости.
– Вас сложно чем-то удивить, но я надеюсь вы получите удовольствие от вечера.
– О, не переживайте, господин Гард, – Штерн обнажает острые зубы. – Я наслаждаюсь каждый раз, когда лицезрю вас и ваше ослепительное семейство.
Если бы канцлер умел убивать словами, то имел бы в этом непревзойдённый успех – столько в них яда. Но против меня он бессилен и знает это. Поэтому боится и злится до исступления.
– Мы вас не разочаруем, – позволяю себе ослабить натяжение улыбки и понизить градус тепла во взгляде.
– Не сомневаюсь.
Штерн одаривает меня холодным взглядом и гордо удаляется по коридорам в Бальный зал, бесцеремонно рассекая поток ослепительных дам и блистательных кавалеров.
Такие разговоры оставляют после себя осадок печали и мысли о напрасности возвращения миропорядка на круги своя.
Но я не могу не делать того, что делаю. Ни под каким предлогом.
Моя цель – объединить созидающих людей, создать сплочённое сообщество творцов, которые выведут Планету на следующий уровень эволюции. Летний Бал – одно из средств достижения этой цели. И весьма эффективное. В роскошной непринуждённой обстановке мои гости обмениваются идеями, находят единомышленников и партнёров. Здесь происходят смелые открытия и зарождаются масштабные проекты.
А присутствие таких лиц, как Штерн – лишь необходимая формальность.
Глубоко вздыхаю и снова излучаю дружелюбие.
Какие бы чувства и эмоции не бушевали внутри, лицо должно оставаться спокойным и доброжелательным. Раньше это стоило определённых усилий, так как сдержанность не входила в перечень моих достоинств. Но спустя десятилетия я научился управлять собой и компенсировать любой диссонанс позицией бесстрастного наблюдателя.
Так я наблюдаю за Маркусом и его попытками убедить себя в довольстве происходящим. И за Авророй, уверенной, что решение спуститься – приняла она сама. Когда они осознают, что привело их туда, где они есть, то сильно удивятся.
Наклоняюсь к уху супруги и негромко произношу:
– Дорогая, не могла бы ты подняться к Авроре? Уверен, ей нужна твоя помощь.
Кларисса удивлённо поднимает брови, но в глазах мелькает тень понимания.
– Мы справимся, – улыбаюсь жене и киваю в сторону дворецкого и домоправительницы – супругов Эдварда и Шарлотты Роу, – стоящих чуть поодаль.
Не задав ни единого вопроса, Кларисса уходит.
Внезапно в задних рядах шествующих вспыхивает изумление, возгласы которого докатываются до впереди идущих. Люди начинают озираться. Даже прибытие канцлера не вызвало такой бурной реакции.
Тот, кто появился на пороге моего дома, – гость нежданный почти для всех. И, похоже, он напрочь проигнорировал просьбу оставить форменный костюм дома.
Александр Симонов – посол Российской Империи – неспешно поднимается по каменным ступеням. Его сопровождают две женщины и двое мужчин. Посол сильно выделяется на общем фоне парадным тёмно-зелёным мундиром, украшенным эполетами и богатой серебряной вышивкой. Его свита одета более скромно, но от этого выглядит не менее эффектно: стройные дамы в красных атласных платьях и высоких белых перчатках идут под руку с подтянутыми мужчинами в мундирах с серебряными гирляндами такого же кроя, как у посла. Процессия производит шоковый эффект, заставляя присутствующих оборачиваться и пропускать её вперёд.
Во главе с послом русоволосые дипломаты неспеша пересекают гостиную. Проходя мимо, Симонов приветствует меня еле заметными кивком. Отличительные знаки на его одежде обязывают соблюдать официоз, но в моём доме играют по моим правилам. Раз демонстрировать дружественные отношения со мной посол не захотел, ему придётся предстать перед канцлером. Несмотря на то, что прибыл он совсем не для этого.
Но сначала потанцуем.

АВРОРА
Переступаю порог и застываю посреди спальни. За что хвататься не знаю. Уложить волосы? Увлажнить лицо? Достать наряд? Украшения?
Поколебавшись, на туалетном столике раскладываю инструменты для укладки. Внезапно ощущаю приближение мамы. Напрягаюсь. Но когда раздаётся тихий стук в дверь, осознаю: вот он – лучший способ превратиться в суперзвезду за самое короткое время.
– Войдите.
– Привет, – Кларисса заходит, осматривая сначала меня, потом —беспорядок вокруг. – Похоже, я очень вовремя.
Мама загадочно улыбается. Интересно, что сказал ей отец, когда отправлял ко мне?
Не вижу смысла что-то объяснять, поэтому просто спрашиваю:
– Поможешь управиться с этим? – обвожу руками себя и комнату. – В вопросах стиля и красоты я полный профан.
Мама коротко смеётся и жестом просит сесть на пуф. Устраиваюсь перед зеркалом. Всматриваюсь в своё отражение, концентрируясь на внутренних ощущениях. По телу пробегает мелкая дрожь. От чего бы это?
Подобное нетерпение я не испытывала уже давно. А ещё – приятное волнение и чрезвычайное любопытство.
Меня явно засасывает в поток энергий, неведомых ранее.
Отдаться ему?
Или поддаться страху неизвестности и посидеть на берегу?
Но тогда я никогда не узнаю, что будет, если попробую.
Пока размышляю, Кларисса укладывает волосы волнами и принимается за лицо. Лёгким макияжем выделяет серые глаза и подчёркивает правильную форму губ.
– Готово.
Удовлетворённо окинув взглядом результат своей работы, мама тянется к чехлу с платьем, висящим возле трюмо.
– Нет, мам, – осознание приходит постепенно. – Мне нужно что-то другое.
Разумом пытаюсь сформулировать, что именно. Это ощущается лихорадочным метанием мыслей от одного образа к другому и выглядит полным физическим остолбенением.
Задумавшись, Кларисса устремляется вглубь гардероба. Слышу, как она перебирает вешалки с однотипной одеждой – разнообразие в нарядах не мой профиль. Через пару минут мама возвращается с небольшим чехлом в руках:
– Это должно подойти. Давай посмотрим.
Внутри оказывается невесомое мерцающее платье голубого цвета. Возражать даже не намереваюсь – доверяю вкусу матери. Понятия не имею, откуда среди чёрно-белых брюк и рубашек взялась такая красота. Простой крой и широкая струящаяся юбка не сковывают движений. Вместо корсета – лиф из плотной ткани, вместо пышных рукавов – полное их отсутствие. Всё платье расшито сложными узорами из бусин и камней, сверкающих при каждом движении. Но самое главное в новом наряде – огромный вырез на спине до талии – откровенно неуместная деталь бального туалета.
Как раз то, что нужно.
– Рада, что тебе нравится, – очевидно, всё написано у меня на лице. Улыбаясь, Кларисса протягивает пару туфель и белые шёлковые перчатки.
– Откуда оно?
– Здесь записка: «Надень его на встречу с собой. P.S. Уверен, голубой тебе к лицу.»
Улыбаюсь. Так может написать только Саймон. Дядя тонко чувствует мои состояния и обладает фантастической прозорливостью. Я сама себя так не знаю, как знает меня он.
И нет, я не считаю его «подружкой».
Сеоман Колиньяр не только папин ближайший собрат и наш с Маркусом боевой наставник. Несмотря на огромную разницу в возрасте, Саймон – ещё и мой лучший друг.
Ладно, уточню. Единственный друг.
Зато соответствующий всем моим представлениям о дружбе.
– Что ж. Исполню пожелание дарителя.
Мама помогает одеться. Подхожу к трюмо и оглядываю себя в полный рост. Выгляжу великолепно. Чувствую себя тоже.
Настроение – покорить весь мир.
– Погоди, ещё один маленький штрих.
Кларисса подходит к зеркалу. Достаёт из своей причёски изящную шпильку с сапфировыми цветами и закалывает мне волосы с одной стороны.
– Это первый подарок Виктора. Даже я ощущаю, сколько любви в этой вещи.
Изделия из металла легко вбирают и долго хранят энергии. Чувствую покалывание в конечностях. Оно поднимается по венам и сходится в области солнечного сплетения. Наполняюсь спокойствием, уверенностью и беспричинной радостью.
– Спасибо, мам, – обнимаю Клариссу, пытаясь справиться с нахлынувшими чувствами. – Я счастлива, что ты есть у меня.
– И я, – мама целует меня в щёку. – Безмерно люблю вас всех.
В зеркале обмениваюсь с ней улыбкой и, взяв её под руку, покидаю апартаменты.

МАРКУС
Интересно, девушки всегда едят так много?
Полчаса хожу кругами вокруг фуршетных столов, пытаясь незаметно подступиться хоть к одному из них. Но дамы плотно облепили все и освобождать позиции не намереваются. Они выбрали удачный плацдарм для отлова таких как я: голодных и беспечно одиноких.
Можно, конечно, пойти и взять, что нужно. На ходу пофлиртовать с одной-другой, улыбнуться третьей, отвесить комплимент четвёртой, над пятой пошутить, а с шестой вступить в дискуссию. Но, судя по тому, как при моём появлении визжали девушки в холле, эти разорвут меня на куски.
Похоже, я источаю феромоны, дурманящие рассудок. Иначе не могу понять, что происходит вокруг.
Бальный зал быстро наполняется людьми. Радуюсь расширению возможности затеряться в толпе и повышению шансов найти адекватного компаньона.
В прошлые разы, когда Аврора была рядом, таких проблем не возникало. Даже после того, как она взбесила меня после обеда, от её компании я бы не отказался.
Осматриваю зал в поиске официантов, но они словно в воду канули. Досадно вздыхаю и от нечего делать высматриваю в толпе знакомые лица. У выхода в сад замечаю Мию с Леной, прыгающей от счастья. Горничная смущённо переминается с ноги на ногу и явно чувствует себя не в своей тарелке. Ловлю её взгляд и ободряюще показываю большой палец. Немного успокоенная, она отвечает тем же.
Улыбаюсь про себя и смотрю дальше. Впереди замечаю близнецов Максимо?вич.
Наташа и Натаниель – ведущие учёные одной из научных лабораторий «Логуса». Мы познакомились два года назад при посещении «Каира-56» – исследовательского комплекса, где они разрабатывают и готовят к запуску революционный и безумно дорогой проект водоснабжения Африки.
«Нат в квадрате» – из тех редких людей, которым не требуется публичное признание. С воодушевлённой самоотдачей они делают то, что не могут не делать – изобретать. Наташа как-то сказала, что лучшей платой за труд считает не деньги, а возможности безграничного развития, которые даёт им Виктор. Натаниель с ней согласился и продемонстрировал модель истинного круговорота воды в пространстве Земли. На эти знания веками был наложен гриф строжайшей секретности. Запуском своего проекта они собирались сорвать его навсегда.
Вода – это одна из семи первичных материй. Она, как и все первичные вещества, непрерывно синтезируются планетой в недрах. Движение воды в природе связано с её стремлением достичь устойчивого, то есть жидкого, состояния своего вещества в определённом диапазоне мерности пространства. Такой диапазон для воды находится между границей атмосферы и кристаллической структурой планеты. То есть – твёрдой поверхностью Земли. Песок, покрывающий африканский континент, препятствует воде из недр обрести жидкую форму, потому что он скрывает под собой твёрдую поверхность. Поэтому она постоянно пребывает в газообразном состоянии в воздухе и выпадает в виде осадков только там, где происходит хоть какое-то испарение влаги.
На основе этих знаний Максимовичи разработали детальный план восстановления водного баланса африканских земель, состоящий из двух последовательных шагов: увеличение синтеза воды в атмосфере и расчищение земель от песка.
По секрету Натаниель рассказал, что уже работает над механизмом, перерабатывающим песок обратно в твёрдую породу. Но это будет следующим этапом «реконструкции» Африки. А для реализации первого Наташа вывела особый вид растений, собирающих газообразную воду. Натаниель же построил установку, которая без всякого ущерба извлекает из них воду.
Последние два года они совместно с авиационными механиками работали над конструкциями ферм и двигателей, которые будут удерживать махины в воздухе.
Интересно, насколько они приблизились к завершению?
Машу рукой из толпы, пытаясь привлечь внимание Натаниеля или Наташи. Оба выглядят ошарашенными и потерянными. Лишь с третьей попытки удаётся обратить их внимание на себя. И только потому, что, торопясь убраться из-под перекрёстных взглядов хищниц в юбках, сшибаю официанта с подносом наполненных шампанским бокалов. Не заботясь о конспирации сверхспособностей, Эфириумом возвращаю бокалы и официанта в вертикальное положение. Это замечают лишь близнецы, но даже не удивляются.
Наконец-то подхожу к учёным.
– Маркус, ты что-то не в форме, – Натаниель произносит это так, как обычно читает лекции стажёрам.
– И тебе, здравствуй, Натаниель, – улыбаюсь и пожимаю учёному руку. Поворачиваюсь к его сестре, с намерением поздороваться по этикету. Но женщина светских правил явно не знает и просто протягивает руку для пожатия.
– Рада тебя видеть, Маркус, – Наташа улыбается, а на лице отчего-то отражается облегчение.
Нехотя признаюсь, что ощущаю то же.
Наташа и Натаниель похожи невероятно. Они даже двигаются одинаково и, не сговариваясь, одеваются в один цвет. Сейчас на Наташе – бутылочное платье в пол, на Натаниеле – такой же брючный костюм. Оба носят очки. И только последние отличаются кардинально: Наташа любит массивную оправу с огромными круглыми стёклами, Натаниель же предпочитает зеркальные «авиаторы» в любое время дня и ночи.
– Как поживают ваши растения? – завожу серьёзный разговор, чтобы ни у кого не возникло повода вставиться с какой-нибудь ерундой.
Ненавижу светские беседы.
– О, замечательно! Мы уже полностью укомплектовали две фермы, а на подходе ещё три партии. Скоро мы произведем революцию в Африке! – Натаниель потирает руки в предвкушении. Наташа энергично кивает, поддерживая брата. – Осталось только решить вопрос со стартовыми двигателями и можно выводить фермы в рабочий режим.
– А что с ними не так?
– На данный момент они требуют слишком много неэкологичного топлива, – Натаниель вздыхает и поправляет сползающие на нос очки. – Но, уверен, мы скоро разрешим этот вопрос.
Последней фразой учёный явно убеждает себя в успехе. Чувствую, как неистово ему хочется представить миру своё творение.
Открываю рот, чтобы сказать что-нибудь ободряющее. Но в этот момент по залу разносится мелодичный звон серебряного колокольчика.
Виктор сейчас будет произносить приветственную речь.
– Ох, это что же, уже начинаются танцы? – Наташа нервно озирается. Натаниель сжимает ей плечо, выражая поддержку. Но у него самого такой вид, будто он совсем не против сбежать отсюда, не оглядываясь.
Не сложно догадаться, что людей науки мысль о предстоящих танцах повергает в неимоверный ужас. Отказаться от приглашения отца они не смогли. Но и подготовиться как следует тоже. Далёкие от светских развлечений, учёные вряд ли представляли, что их ждёт в Глион-Шале.
Разворачиваю Максимовичей к балкону и лестницам, спускающимся в зал. Говорю негромко, но так, чтобы могли слышать только они:
– Сейчас Виктор будет всех приветствовать. После этого начнётся вальс. Танцующих будет много. Если вы не желаете выходить на паркет, можете найти себе укромное местечко там, – рукой показываю на диванчики в нишах у противоположной стены.
Обрадованные учёные энергично кивают и по очереди жмут мне ладонь. Без лишних слов они продвигаются к диванам.
Снова остаюсь один.
Боковым зрением замечаю какое-то движение справа от себя.
– Господин Маркус, вам послание от мистера Эдварда, – один из помощников распорядителя протягивает небольшой листок, сложенный пополам. – Он сожалеет, что не может уведомить вас лично и надеется, что вы не сочтёте это непочтительным.
У дворецкого сейчас масса забот – организация праздника требует много внимания. Занятно, по какому поводу Эдвард шлёт мне записочки?
«Маркус, господин Виктор передаёт Вам честь быть первым кавалером Бала. Первая дама остаётся неизменной. Уверен, у Вас всё получится.»
Вот это новость! Перечитываю послание несколько раз. Это, действительно, честь. До сегодняшнего дня первым кавалером всегда был отец. Он задавал тон вечеру, подавая пример мужской грации и танцевального мастерства. А сегодня в этой роли буду выступать я.
Признаться, это несколько волнительно.
Так, стоп. «Первая дама остаётся неизменной.»
Вроде всё понятно, но чувствую какой-то подвох. «Неизменной» с какого, простите, момента?
Досадный ребус побуждает поискать глазами маму. Рядом с отцом её нет. Среди гостей тоже. Напрягаюсь. Эфириумом сканирую дом за пределами бального зала.
Она с Авророй. И обе идут сюда.

АВРОРА
Чем ниже спускаюсь, тем сильнее дрожат руки. Чтобы отвлечься, считаю ступеньки и злюсь на себя за несдержанность.
Что за дела?
Предвкушение грядущего наполняет до краёв, но что конкретно грядёт не имею ни малейшего представления.
Сильнее обхватываю мамин локоть, когда мы доходим до развилки. Ей нужно пройти прямо на балкон к отцу, мне – спуститься в боковую гостиную и коридорами выйти в бальный зал.
– Я надеюсь ты изменила своё желание не только для того, чтобы пощекотать нервы отцу и брату, – Кларисса подозрительно прищуривается, но её глаза горят озорными огоньками.
– Ну, вообще-то, только Маркусу, – признаюсь нехотя, но скрывать это от мамы не хочется.
Кларисса вздымает красивые брови, но никак не комментирует признание.
– Не переусердствуй, дорогая, – мама отстраняется и внимательно вглядывается мне в глаза. – Маркус более чувствителен, чем ты предполагаешь. Если предполагаешь вовсе.
Позволяю себе недоверчиво нахмуриться. Никогда не замечала за парнем тяги к проявлению каких-то глубоких чувств. Лично мне всегда доставались только тычки и ироничные насмешки.
– Хочешь удивить его своим появлением? – Кларисса заговорщицки склоняется к моему уху. – Я знаю способ поразить его в самое сердце.
– Какой?
Уровень любопытства взлетает до небес.
– Станцуй вальс на открытии.
Разочарованно поджимаю губы.
– Всего-то…
– Станцуй, – с непоколебимой убеждённостью мама сжимает моё плечо. – Я предупрежу Виктора об обратной рокировке первых дам.
Улыбнувшись напоследок, Кларисса уходит.
Что ж. Маркус уже наверняка знает, что я передумала пропускать Бал. В конце концов, я это сделала для того, чтобы отобрать его внимание у недостойных барышень. И менять «курс» не намерена.
Последую совету мудрой женщины.
Заявлю о себе всем на зависть.
Спускаюсь. Преодолеваю коридоры, переходы и через пять минут оказываюсь перед гостеприимно открытыми дверьми в эдем. Благоухание цветов, реки шампанского, блеск драгоценностей, роскошь нарядов и великолепие антуража опьяняют издалека. Танцы ещё не начались, а я уже ощущаю накал праздничной лихорадки.
Расправив плечи, вхожу. Быть незаметной даже не пытаюсь. Наоборот, хочу собрать как можно больше взглядов, для чего целенаправленно шагаю прямо, заставляя людей расступаться перед собой. Кто-то недовольно отходит с моего пути, кто-то смотрит, разинув рот, кто-то тут же фабрикует сплетни – равнодушных к моему появлению не остаётся.
Бальный зал вмещает две тысячи танцующих. Он огромен и роскошен и поражает великолепием даже меня, привыкшую к изобилию. Изящные хрустальные люстры, живописные картины, драгоценные фрески, посуда из золота и серебра, паркет из чёрного и амарантового дерева, статуи из цельного мрамора – и это только одно из помещений нашего дома.
Продвигаюсь вглубь, выискивая в толпе Маркуса.
Обычным взглядом я буду искать его слишком долго, поэтому призываю Эфириум и концентрируюсь на эфирном ви?дении. Нахожу брата сразу же. В Эфире он, как и отец на балконе, ярко пламенеет среди людей. Мощь его энергий одновременно манит и отталкивает окружающих. Одни слетаются как мотыльки на его свет, другие шарахаются, как от огня. Люди не способны понять, почему так происходит. А мы, элогимы, видим земные и космические энергии, которые пронизывают всё сущее. И силой своего волеизъявления, называемой Эфириумом, управляем их потоками.
Ориентируясь на положение Маркуса, продолжаю продвигаться к нему сквозь толпу. С удивлением замечаю в Эфире ещё одно яркое пятно.
Ну наконец-то!
Это дорогой дядюшка освободился от мегаважных дел и своим присутствием почтил наше скромное торжество.
Как я рада, что Саймон здесь! Мы не виделись почти год, и я ужасно по нему соскучилась.
От нервного возбуждения начинает потряхивать.
На балконе появляются отец с мамой. Родители мгновенно приковывают взгляды, а зал наполняется ликующими аплодисментами.
– Приветствую вас, дамы и господа, мои дорогие гости! Я безмерно рад видеть всех вас, – звучный голос отца заполняет огромное помещение. – Сегодня мы позволим себе немного расслабиться и насладиться прекрасным летним вечером. Многие из вас преодолели тысячи километров, оставили ответственные посты; многие прибыли с надеждой на лучшее будущее, как и многие – из лучшего будущего, которое нам уже удалось построить, – Виктор говорить неспешно, расставляя акценты на каждом слове. – Каждый из вас оказался сегодня здесь, в Глион-Шале, для того, чтобы сделать мир прекраснее. А всё прекрасное начинается с нас самих. Когда мы счастливы, здоровы, энергичны, когда наполнены высокими чувствами, мы способны творить чудеса. Я хочу, чтобы каждый из вас сегодня ощутил благостную радость и преисполнился любовью, – внезапно отец останавливает взгляд на мне. – Мы здесь именно для этого.
Зал наполняется одобрительным гулом. К этому моменту достигаю Маркуса и тихонько встаю у него за спиной. Улыбнувшись мне, Виктор отводит глаза и, обняв, стоящую рядом Клариссу, широким жестом обводит собравшихся:
– На этом с превеликим удовольствием объявляю Летний Бал открытым!

Глава 4

МАРКУС
Публика взрывается аплодисментами.
Оркестр начинает наигрывать лёгкие этюды. Но мама спускаться на паркет будто не собирается.
Забавно.
Мне подняться самому или дождаться её внизу?
Что делать и как себя вести не знаю. От этого очень злюсь. Чувствую себя простофилей, а не первым кавалером.
Внезапно ощущаю на себе чей-то пристальный взгляд. Поворачиваю голову в сторону, откуда исходит энергия чужого внимания, и натыкаюсь на внимательный изучающий взор Сеомана Колиньяра. Вот так сюрприз. Никто не сказал, что он вернулся в Республику. И о его намерении присутствовать сегодня на Летнем Балу я тоже ничего не слышал. Только дядя умеет избегать лишнего внимания так, что даже мы с Авророй не можем уследить за его перемещениями.
Вот и сейчас: он сидит на диванчике в тени ниши и смотрит мне в лицо. На мгновение возникает неприятное ощущение, которое не поддается описанию. Но наваждение проходит, как только понимаю, что Сеоман смотрит совсем не на меня.
Почувствовав знакомое присутствие, резко оборачиваюсь. Взглядом и едва ли не носом упираюсь в Аврору, стоящую напротив.
Поразительно красивую и широко улыбающуюся.

АВРОРА
Боюсь себе признаться, но я безумно рада увидеть Маркуса одного. Ещё радостнее становится, когда он оборачивается и ошалело оглядывает меня с ног до головы.
«Скучаешь в одиночестве?»
Становлюсь рядом и, намеренно игнорируя вопросительные взгляды парня, разглядываю отца.
Виктор сегодня шикарен под стать жене. Высокий, статный брюнет с волосами до плеч, собранными в пучок, он одет в парадный тёмно-синий мундир с аксельбантами и золотым шитьём. Царственный вид и проницательный взгляд притягивают к нему всеобщее внимание – пока он с Клариссой спускается с балкона на паркет, у подножия лестницы собирается знатная толпа из желающих, если не пожать руку, то поглазеть на хозяев праздника.
Пока все заняты родителями, перевожу взгляд туда, где по ощущениям находится дядя. В уютной нише, закинув ногу на ногу, он вальяжно сидит на диване со стаканом чего-то крепкого в руке и скучающим взглядом рассматривает окружающих. Наставник тоже оделся по случаю. Но вместо мундира на нём надеты чёрный смокинг в широкую шёлковую полоску, такие же брюки и кипенно-белая рубашка с чёрным шёлковым жилетом поверх. Короткие русые волосы аккуратно подстрижены и тщательно уложены. Туфли сияют зеркальным блеском. Со своего места не вижу, но знаю, у дяди безупречный маникюр и дорогой парфюм. Саймон категорически не терпит пренебрежительного отношения к внешнему виду. Поэтому даже издалека в глаза бросается его идеальная внешность.
Замечаю на дядиной шее тёмный платок – кавалер сегодня не танцует. Словно в подтверждение мыслей, Саймон останавливает взгляд на мне и с полуулыбкой поднимает бокал в знак приветствия. Радостно киваю ему в ответ. Маркус тоже, но с каким-то запозданием.
«Как раз разогнал всех по парам. А то моя не выносит конкуренток.»
Парень изображает высокомерие и искоса глядит на меня.
Вспыхиваю негодованием. Лихорадочно оглядываюсь в поисках его партнёрши, намереваясь прилюдно развернуть её прочь.
«Расслабься. Ты меня нервируешь.»
«С каких пор ты такой беспокойный?»
Маркус выдерживает паузу.
«С момента как отец передал мне роль первого кавалера на тусовке.»
Мамины слова обретают смысл. Получается, она об этом знала?
Скрываю замешательство за иронией:
«Смеёшься?»
«Конечно. Умираю со смеху от того, как моя первая дама внимает какому-то хмырю в сиреневом смокинге.»
Ощущаю недовольство брата. И не понимаю вообще ничего. Разворачиваюсь к нему, намереваясь с гонором спросить, что за ахинею он городит. Однако, вовремя замечаю, как он смотрит на маму, беседующую с неприятным типом в ярком пиджаке.
Всё встаёт на свои места: Маркус не в курсе, кто сегодня правит бал.
«Первая дама сегодня я.»
Теперь очередь парня удивляться.
«Смеёшься.»
Чувствую, как на лице непроизвольно расползается довольная улыбка.
«А ты, очевидно, мой кавалер на вечер.»
Выгнув бровь, Маркус буравит меня взглядом, отчего улыбаюсь только сильнее.
«То есть Бал открываем я и ты.»
«Браво. Своевременное умозаключение.»
«Что ты за язва? Тебя тут вообще быть не должно.»
Брат хочет сделать рассерженный вид, но ощущаю лишь его плохо замаскированное облегчение.
«Я решила, что ты без меня не справишься.»
«По-твоему выходит, что я разиня.»
«Да нет же!»
В порыве возмущения хочу сказать «для них ты слишком хорош», но запинаюсь на полуслове. Маркус ведь однозначно истолкует это превратно!
Хотя, моя странная затея изначально имеет все шансы на превратное толкование.
Пытаясь сгладить внутренние противоречия, выдавливаю из себя надменное:
«Ты должен иметь партнёршу себе под стать.»
«А. То есть ты считаешь себя таковой.»
Утомлённая бессмысленной перепалкой, разворачиваюсь к брату. Приблизившись вплотную, заглядываю в его бирюзовые глаза.
«А ты разве нет?»
До слуха доносятся звуки оркестра. Вокруг поднимается пёстрая суета – гости освобождают паркет. Часть из них уже разобралась по парам, другая размещается на диванах, креслах, банкетках, расположенных группками вдоль стен и окон, третья обсуждает какие-то дела, образовав кружки по интересам.
Не дожидаясь положительного ответа, беру Маркуса под руку. Много лет мы вместе тренировали танцевальные па и фигуры, но в качестве пары выступаем впервые. Ощущаю неловкость парня. Однако, он быстро её подавляет и через мгновение уже улыбается в тридцать два зуба.
Меня же распирает воодушевление. Обвожу взглядом незнакомые лица и внезапно осознаю, что впервые мне тоже хочется улыбаться им всем.
Толпа вокруг значительно редеет. Не сговариваясь, начинаем продвигаться к исходной позиции.
Эдвард и его помощники помогают парам выстроиться на паркете в два круга – внутренний и внешний. Согласно задумке, мне с отцом предстояло провальсировать по обоим кругам и выйти в центр, где мы бы станцевали мудрёный фигурный вальс. Теперь всё это мне предстоит сделать с Маркусом, который хоть и присутствовал на репетициях, заменяя Виктора, в подробности шоу не вдавался.
«Рисунок танца помнишь?»
«Неа.»
Сердито зыркаю на него. Не хочется выглядеть глупо, забыв посреди зала, куда ставить ноги.
«Что ты так напрягаешься? Даже если мы станцуем невпопад, этого никто не заметит. Моё великолепие сгладит любые недочёты.»
Досадливо закатываю глаза. Маркус беззвучно хохочет.
«И какой у нас план?»
«У меня был план потанцевать от души. И отступаться от него я не собираюсь. Предлагаю тебе присоединиться.»
Разочарованно цокаю, но возразить мне нечего.
Наконец-то доходим до своего места. Стоять парой с Маркусом непривычно. Но позволить хоть кому сегодня быть здесь вместо себя категорически не могу. Эта убеждённость не поддаётся логике и всё больше сбивает с толку.
У стены в компании мужчин замечаю отца. Он слушает своего собеседника, но смотрит на меня. Смущённо улыбнувшись, приветственно киваю ему. Отец переводит взгляд на Маркуса и кивает в ответ ему, словно благословляет обоих на подвиг.
Приглушается верхний свет, нижняя подсветка, наоборот, становится ярче, подчёркивая камерность атмосферы. Оркестр разражается первыми громогласными звуками. Стоим наготове – вот-вот и нам вступать.
«Только не наступи мне на платье.»
Улыбаясь одними глазами, Маркус мотает головой из стороны в сторону. Просьба излишня – он действительно хорошо танцует.
Мне бы его самоуверенность.
На третье «три, четыре» вальсовым шагом вливаемся в поток танцующих. Подхваченные вальсирующими, идём по широкому кругу.
«Расслабься, чего ты так сжалась? У тебя же не гнутся ни руки, ни ноги.»
Намеренно не смотрю в лицо брату, чтобы не сбиться со счёта.
Раз, два, три, раз, два, три…
«Сосредоточься не на шагах, а на внутреннем ритме.»
Пробую войти в такт музыке, оставив математические последовательности. Но сразу начинаю лихорадочно перебирать в памяти очерёдность фигур и схемы танца.
«Не пытайся контролировать движения. Так ты выглядишь неестественно и теряешь в грации.»
Хочу разозлиться, но признаю, замечания Маркуса справедливы и весьма полезны. Сосредотачиваюсь на музыке. Ослабив контроль над телом, чувствую, как расслабляются плечи. В этот момент парень притягивает меня вплотную к себе. От неожиданности одариваю его ошалелым взглядом.
«Позволь мне вести тебя и просто танцуй.»
Испуганно смотрю по сторонам и пытаюсь отстраниться. Но Маркус не позволяет этого сделать, а только крепче прижимает к себе.
«Забудь про них. Пусть смотрят.»
Уверенной рукой он ведёт меня по широкому кругу. Раз, два, три, раз, два, три – переставляю ноги, не задумываясь. Стараюсь остановить поток беспокойных мыслей и погрузиться в музыку. Украдкой смотрю на Маркуса. Он выглядит отстранённым и довольным.
Проходим круг за кругом по спирали до тех пор, пока не достигаем центра зала. Внутри сложного рисунка делаем серию незамысловатых фигур и переходов. Окружающие пары начинают смещаться к краю, освобождая для нас пространство. Сквозь просветы между людьми в зеркальных поверхностях замечаю, как красиво развевается моё платье и ярко блестят украшения.
Обращаю внимание на восторженных зрителей, застывших по краям танцпола. Раскрыв рот, они смотрят на меня и ловят каждое движение.
Ну и чьё великолепие сегодня сгладит что-то там?
Усмехаюсь про себя. Внезапно испытываю желание сделать что-нибудь, выходящее за рамки классики. Искоса гляжу на брата, мысленно посылая ему намерение. Удивлённый, он сначала вздымает брови, но сразу соглашается.
Довершаем поворот и застываем посреди паркета. На мгновение закрываю глаза, пропуская через себя звуковые вибрации. Сосредотачиваюсь на ощущениях в теле и, доверившись внутреннему чутью и танцевальному опыту, вливаюсь в энергетический поток пространства. Начинаем с плавных переходов. Встретившись взглядами, добавляем сложные движения руками. Чтобы танцевать синхронно, открываю Маркусу своё сознание. Я позволяю ему такое крайне редко и только тогда, когда хочу добиться особо ошеломительного эффекта.
Однако сегодня во главе угла стоит не только желание выпендриться.
А, что ещё, правда, не понимаю.
Сознание Маркуса аккуратно прикасается к моему. На языке физических чувств это ощущается как интимные объятия, где сплетаются пальцы, и в унисон стучат сердца. По крайней мере, мне так представляется. От таких ощущений становится неловко, и в то же время – невероятно спокойно. Потому что между нами устанавливается прочная доверительная связь.
Мелодия стремится к кульминации.
Эфирным зрением вижу, как за нами тянется яркий энергетический след. Выпады, переходы, повороты, поддержки – затейливыми па рисуем невообразимую картинку танца. На последних аккордах Маркус закручивает меня в воздухе и, поддерживая Эфириумом, плавно ставит на пол. Завершаю фигуру изящным поворотом, останавливаясь аккурат напротив глаз брата.
Наступает момент тишины. А потом со всех сторон раздаётся громогласное «браво!».
«Поздравляю, ты справилась с домашкой на пять с плюсом.»
Довольная результатом, кланяюсь зрителям. Пока звучат аплодисменты, держу Маркуса за руку.
«С другим партнёром у меня это вряд ли бы получилось.»
«То есть ты признаёшь, что мне нет равных?»
Едва сдерживаюсь, чтобы не наступить ему на ногу.
«Нам обоим равных нет.»
«Саймон бы с тобой поспорил.»
«Сравнивать с ним и с отцом бессмысленно – их уровень мастерства находится за пределами всех мыслимых категорий. Поэтому дядя никогда и не танцует.»
Чувствую, как парень наполняется раздражением.
«А ты, смотрю, так воодушевилась, что не прочь предложить ему поменять стакан на свою компанию.»
Раздражаюсь в ответ, досадуя из-за испорченного момента радости.
Следующим танцем Эдвард объявляет польку. Народ снова оживляется и спешит занять места.
«Да, не прочь. А что тебе не нравится в этой затее?»
Подчиняясь общему потоку, идём к краю паркета, где в нужном порядке уже выстроились пары. Начинается музыка. Вступаем почти сразу. Быстрый темп не позволяет вести бессмысленную болтовню, но я жду ответа. А Маркус молчит и даже не смотрит на меня. Ощущаю ментальный дискомфорт и чувство, близкое к обиде.
Настаёт момент смены партнёров. Кавалеры выстраиваются по внутреннему кругу, дамы – по внешнему.
«У тебя есть все шансы на успех.»
Проигнорировав вопрос, брат подаёт голос. Поворачиваю голову в сторону, куда смотрит парень. В первом ряду зрителей стоит Сеоман и пристально разглядывает нас обоих.
Три шага – и передо мной оказывается приятный юноша. Осознав, кто перед ним, он восторженно ширит глаза и становится похожим на счастливого молодого пса. После следующего перехода его место занимает энергичный пожилой мужчина, норовящий оставить меня без туфли. На третий раз мне достаётся мужчина модельной внешности с белоснежной улыбкой. Он пристально разглядывает моё лицо, после чего произносит приятным басом:
– Какие у вас красивые настоящие брови, мисс!
В полном недоумении «красивые настоящие брови» непроизвольно ползут на лоб. Что ответить, не нахожусь. Но надо отдать должное мужчине – он быстро понимает, что несёт чушь, и старается ретироваться до следующей смены партнёров. Испытываю разочарование – остаться одной на паркете равнозначно личному фиаско. Бегло осматриваю ряды в поисках Маркуса. Он словно в воду канул. После очередного поворота пальцы хватают воздух – мой партнёр, очевидно, отправился вслед за братом. Но огорчиться «потере» не успеваю. Меня сразу же подхватывают чьи-то сильные руки и уносят дальше по кругу.
«Мне казалось, ты сегодня не танцуешь.»
Не скрывая радости, улыбаюсь во весь рот. Саймон появляется исключительно в самые подходящие или неподходящие моменты. Но я всегда ему рада. А сейчас тем более, потому как он спас меня от «позора».
«Мне казалось, ты тоже.»
Дядя остро парирует замечания. Но, в отличии от острот Маркуса, его сарказм не раздражает. Скорее наоборот, хочется, чтобы он продолжил, уделив мне больше внимания.
«Я не смогла позволить природному обаянию лениво проваляться в кровати, когда столько страждущих ждут моей улыбки с прошлого года.»
Саймон хитро прищуривается и легко делает несколько сложных комбинаций. Никогда не видела, как он танцует. Но если его тело до сих пор помнит движения, значит, когда-то он был очень популярным кавалером. Уверена, навык, отточенный десятилетиями, потерять невозможно. Даже спустя триста лет.
«Ты сегодня царственно щедра на улыбки, дорогая. Настолько, что мне это видится расточительством.»
В отличие от отца, Саймон никогда не преминет выразить превосходство элогимов над людьми. И сейчас он считает их недостойными моего внимания. Наши взгляды на это сходятся, но только отчасти.
«Я присутствую на Балу исключительно по своему разумению. Поэтому улыбка ни к чему меня не обязывает. Сегодня я решаю, кто достоин, а кто отстоен.»
Завершаем танец серией подскоков и быстро сменяющихся фигур. Иметь партнёром Сеомана Колиньяра – сплошное удовольствие. Все движения даются легко, совершаются плавно. В его руках ощущаю себя грациозным лебедем.
Поворот, переход, реверанс и конец.
«Браво, леди Аврора. Вы сегодня великолепны.»
Улыбаясь, Саймон галантно целует мне руку.
Несмотря на браваду, смущаюсь. Мягко высвобождаю руку с желанием перевести разговор в какое-нибудь другое русло.
«Благодарю за платье. Откуда ты знал, что я его вообще найду в дебрях гардероба?»
«Я не знал. Но у твоей проницательной мачехи тонкое чутьё на красивые вещи. Я был уверен, что оно попадётся ей тогда, когда будет особенно нужно.»
Что ж, добавить мне нечего. Но Саймону, очевидно, есть.
«Я рад, что ты повзрослела. Не бойся быть собой. Доверяй себе. Только ты знаешь, как тебе лучше.»
Искренность дяди вкупе с туманностью намерений заставляют смутиться снова.
Ощущаю жажду. Хватаюсь за неё как за повод уйти от комментариев.
– Не желаешь опрокинуть по бокальчику чего-нибудь освежительного?
Саймон одаривает меня ослепительной улыбкой и протягивает руку, согнутую в локте. Испытав мимолётное облегчение, с удовольствием беру его под руку и тяну к бару. Пока идём, ощущаю на себе любопытные взгляды, которые плавно смещаются к дяде. Досадую на него, отчего только крепче держусь за локоть. Затылком чувствую, как по дядиному лицу гуляет лукавая улыбка.
Сеоман Колиньяр не менее могущественен, чем мой отец, но светскую жизнь не ведёт вовсе. От этого «второе первое лицо» Корпорации мало кому известно. Но интереса у окружающих вызывает намного больше, чем я.
Незаметно ищу глазами Маркуса, но нигде его не нахожу. Удивительно, что его нет ни среди надменных красоток, ни среди застенчивых скромниц. Даже у фуршетных столов, ломящихся от яств, его нет. Воистину загадочное исчезновение.
Когда до заветного бокала воды остаётся пять шагов, голос, напоминающий металлический скрежет, окликает дядю со спины:
– Господин Колиньяр, я был уверен, что сегодня вы не почтите нас своим присутствием.
Молча извиняясь, Саймон сначала смотрит на меня, потом медленно разворачивается к говорящему. Оборачиваюсь тоже. В окружении личной охраны там стоит старый канцлер. Меня он намеренно игнорирует, не считая нужным даже просто поздороваться. И это взаимно, вопреки всем хорошим манерам, которые мне прививали восемнадцать долгих лет.
– Господин Штерн, – с ироничной усмешкой дядя кивает, изображая поклон. – Я надеялся, вы оперативно займётесь петициями беженцев и останетесь на рабочем месте в такое лабильное время.
– У меня для этого есть специально обученные люди, – канцлер хищно скалится, излучая жгучую ненависть. – Чтобы подтирать за вами, пришлось расширить госаппарат. Прежним составом не справляемся.
– Нам обоим известны ваши огрехи. Не стоит приближать конец своей карьеры, Герман.
От фамильярного обращения Штерн едва не впадает в бешенство. На его лице играют желваки, в глазах пылает злобный огонь.
– Не стоит забывать, кто правит этой страной.
Зловещему предупреждению дядя только усмехается. А затем склоняется к канцлеру и еле слышно шепчет на ухо:
– И кто правит вами.
Глава правительства сначала зеленеет, потом бледнеет и, резко развернувшись на каблуках, стремительно уходит. В полном недоумении перевожу взгляд с удаляющейся спины на задумчивое лицо Сеомана. Не желая вдаваться во «взрослые» дела, наконец-то достигаю бара и залпом осушаю пару стаканов вкуснейшей прохладной природной воды.
«Дорогая, извини, я вынужден тебя покинуть. Уверен, ты не будешь скучать.»
Коротко поцеловав меня в щёку, дядя уходит. Оставшись в одиночестве, разочарованно вздыхаю. Не для этого я променяла личное время на светский раут!
Снова наполняюсь решимостью довести начатое до конца. Маркус должен полностью убедиться в бесполезности общения с легкомысленными дамочками. Снова шарю взглядом по всем женским компашкам, какие могу разглядеть со своего места. И снова безрезультатно.
Где, чёрт подери, мой славный брат?!

Глава 5

МАРКУС
Окончания польки я так и не дождался. Женская навязчивость и сплошное жеманство отбили всё желание танцевать. Улучив момент, я незаметно ретировался в сад.
Последнее, что видел на паркете, – как Сеоман ловко подхватил Аврору и увлёк её вглубь бального рисунка. Даже издалека я ощутил её радость. Правда, не понял, чему она так сильно обрадовалась: смене партнёра в общем или пришествию Сеомана в частности. Хотя, признаюсь, любой из вариантов неприятно колет честолюбие.
Аврора – самая близкая мне душа. Мы с младенчества проводим всё время вместе. Я уже настолько привык к её присутствию, что не могу вообразить, как может быть иначе. Даже бесконечные перепалки не способны надолго развести нас в стороны и настроить друг против друга.
Но в последнее время всё чаще замечаю, что сестрина дружба с Сеоманом вносит в наше единение какой-то разлад. Я стал чаще злиться на сравнения с ним, чаще позволять себе язвительные высказывания об их отношениях. Я вообще стал каким-то нервным и придирчивым. А после вальса меня и вовсе накрыла волна жутчайшего раздражения.
Что происходит?
С дядей я ладил всегда. Если посмотреть объективно, за все годы я провёл с ним времени гораздо больше, чем Аврора.
В нашей семье уделяется особое внимание развитию воинского мастерства. Отец начал с раннего детства воспитывать в нас силу тела и крепость духа. Ненавязчиво просвещал о взаимодействии энергий, приучал к ручному труду, учил наблюдать и мыслить системно. Взрослея, мы освоили навыки рукопашного боя, фехтования, обращения со всевозможным оружием. Мы научились управлять Эфиром и использовать его на пользу себе и окружающим.
Но со временем публичность стала занимать у Виктора слишком много времени, и обязанность по взращиванию элогимов-воинов, легла на тренеров и наставников. Лучшим из них, по моему мнению, стал Сеоман. Сломав стереотипы, нарушив стандарты, он снёс границы дозволенного и расширил рамки моих возможностей.
В отличие от тренеров-людей, дядя наглядно показал, как сражаться в унисон с вихрями Эфира, извлекая из них максимальную мощность. Он научил оценивать противника одним эфирным взглядом – различать его сильные и слабые места на тонких уровнях, видеть намерения и предугадывать манёвры. В бою он приучил не делить приёмы на «честные» и «подлые», а трезво оценивать шансы на победу и действовать согласно приоритетам.
Однако, за годы тренировок, ни мне, ни Авроре так и не удалось ни разу одержать победу в поединке с ним. Сеоман Колиньяр – противник в высшей степени непредсказуемый и чрезвычайно изобретательный. Он окутан одному ему известными хитросплетениями энергетических блоков и полностью закрыт от считывания эфирных вибраций.
Даже предположить не могу, что способно пробить брешь в его защите. Но от этого стремление одолеть наставника становится только более настойчивым.
Как и желание отобрать у него внимание Авроры.
Вечер уже погрузился в глубокие сумерки и подёрнул всё тёмными щупальцами. Шагаю по садовой дорожке от особняка, горящего ослепительными огнями, в темноту и тишину. Ловлю себя на диковинных мыслях. Я никогда не смотрел на сестру как на девушку. Компаньонка, напарница, сообщница, единомышленница – она всегда была для меня побратимом в юбке. Но сегодня…
Что-то произошло.
Обернувшись, я увидел перед собой привлекательную даму с обаятельной улыбкой, разящую великолепием в самое…
В самое что?
И при чём тут Сеоман?!
Останавливаюсь у питьевого фонтанчика. Хочется есть. Мысли об изысканных кушаниях, оставшихся на столах в бальном зале, только будят раздражение. Незаметно набить желудок сейчас точно не получится, да и лицезреть счастливое лицо Авроры в паре с Саймоном не хочется вовсе.
От досады решаю напиться холодной воды и умыться, смыв странные измышления.
Склоняюсь над полной чашей. В водяном зеркале отражается лицо обиженного подростка. Таким я помню себя в двенадцать лет, когда впервые дядя развёл меня на ристалище, и на глазах всех домашних я позорно улетел в бассейн. Тогда в глупой неудаче я обвинил Вселенную со всем её содержимым и упорно пытался убедить себя, что за посмешище в моём лице ответственен Саймон. Благо, что влияние отцовской мудрости помогло понять, насколько я заблуждался.
Урок усвоен. А мне уже, слава Вселенной, девятнадцать.
Ответственность за всё, что со мной происходит, лежит исключительно на мне. И только мне подвластно изменить всё, что меня не устраивает.
Тем более, что прекрасная половина собравшихся в особняке позади считают меня суперзвездой. И не безосновательно.
Так что же меня не устраивает?
Пристально вглядываюсь в отражение, чьё выражение лица меняется также быстро, как и мысли в голове. Высокомерный взгляд, сардоническая ухмылка…
Внезапно наступает прозрение: в окружающем нас цепляет то, что по каким-то причинам мы не можем разрешить себе. Я не могу позволить себе быть Авроре кавалером, не братом. А Саймон может. И спокойно опускает роли дяди и наставника. Причём не только сегодня.
Почему?
Рефлексию неожиданно прерывает возмущённое:
«Маркус, где тебя носит?!»
Несмотря на недовольный тон, вопрос возбуждает радость.
Выдерживаю довольную паузу, представляя, как Аврора злится и смешно морщит лоб.
«Там, где дум прекрасных сладость,
Где очей блестящих радость,
Тишиной хранимый сон,
В темноте скучает он…»[2 - Стих автора]
«С каких пор ты заговорил ямбическими рифмами?»
«Навеяло олеандрами[3 - Считается, что олеандр ядовит. Некоторыми симптомами отравления специалисты считают потерю сознания, бред, галлюцинации (прим. автора)].»
«Ты что ли сбежал в сад?»
«Ну почему сразу сбежал. Гордо уединился.»
«Ладно. Подожди меня там.»
«Зачем?»
Выдерживаю холодную интонацию, но замечаю, как от волнения сбивается дыхание.
Вот он – шанс сделать желаемое действительным. Сам идёт ко мне.
Не дожидаясь ответа, поспешно добавляю:
«Я в северной части парка, недалеко от фонтана. Сижу на лавке в кустах.»
Оборачиваюсь убедиться, что лавка мне не привиделась. Точно. Стоит, скрытая шапкой длинных веток олеандра, и манит уютной темнотой.
«Вижу. Будь там. Я иду.»
В нетерпеливом ожидании ковыряю гравий носком туфли. Параллельно соображаю, чем занять Аврору, чтобы она снова не предпочла мне Сеомана.
Как же хочется…
– …есть?
Резко поднимаю голову навстречу знакомому голосу. Из-за кустов на дорожке показывается Аврора с огромным подносом тапасов и…
– А кроме эклеров ничего не было?
При виде еды разумность уступает главенство голоду.
– Если тебе не нравится, унесу всё обратно, – Аврора картинно пожимает плечами и собирается развернуться обратно. Досадую на глупость и, спохватившись, хватаю девушку за руку, намереваясь забрать у неё поднос. Возникает заминка. Сестра сначала внимательно смотрит на ладонь, сжимающую её запястье, а после поднимает недоумённый взгляд на моё лицо. Её глаза сияют в темноте сапфировым блеском. Лёгкий ветерок обвевает приятной прохладой и доносит до ноздрей лёгкий запах роз.
Внезапно понимаю, что слишком долго пялюсь на Аврору. Неловкость прячу за насмешкой и вызывающим тоном:
– Нет уж, ваше высочество. Я намерен отведать все изысканные яства, что вы тащили в такую даль, – забираю тяжёлый поднос из рук девушки. – Эклеры очень даже сойдут.
Выгнув бровь, она молча смотрит, как я набиваю рот пирожными. Жестами предлагаю сесть на лавку. Пока идём, Аврора берёт с подноса эклер и красиво откусывает от него половину. Это выглядит мило и вызывает улыбку. Почувствовав мой взгляд, она собирается возмутиться. Но наполненный рот не позволяет ей сделать ничего, кроме как беззвучно рассмеяться.
«Ты так смотришь, будто никогда не видел, как я ем.»
«А ты реагируешь так, будто тебя это смущает.»
«Меня? Да с чего это? Кстати, я тебе задолжала обед. Прими этот поднос в качестве компенсации.»
– Чтобы спасти меня от голодной смерти, одного подноса будет маловато.
Окинув меня снисходительным взором, Аврора дожёвывает эклер и возвращается за угол. Заинтересованный затеей сестрицы, следую за ней. Там она взбирается на одинокую лавку и пристально осматривает освещённую часть парка рядом с особняком. Взбираюсь следом.
– Маловато, говоришь? Сейчас организуем доставку.
Аврора концентрируется на одном из официантов, которые развозят еду и напитки гостям на улице. После короткого ментального монолога наблюдаю, как один из них сворачивает со своего маршрута и направляется в нашу сторону.
Одобрительно усмехаюсь сестриной находчивости и спрашиваю, шутки ради:
– Что ты ему пообещала?
С ироничной ухмылкой она спрыгивает на гравий и пожимает плечами:
– Поцелуй за расторопность.
Оторопело взираю на неё сверху вниз и ощущаю как где-то в глубине живота зреет негодование.
– Ты сейчас серьёзно?
– Маркус, какие бури сегодня угнетают твою разумность?
Чувствую себя идиотом. Пока в раздумьях чешу подбородок, официант доходит до Авроры, оставляет тележку, полную еды, и, поклонившись, удаляется обратно.
– Кушать подано.
Девушка толкает перед собой аэротележку, плавно скользящую по воздуху, до лавки, укрытой ветками. Рассматривая содержимое, она бросает в мою сторону взгляд исподлобья:
– Так и будешь столбом стоять? – в голосе слышу разочарование. – Я, вроде как, для тебя стараюсь.
– Да ты сегодня сама любезность, – говорю едко, скрывая радость от сестриной заботы.
Пробираюсь к лавке. На ходу снимаю смокинг и заворачиваю рукава рубашки. Усаживаюсь напротив тележки, разглядывая её содержимое. Чего тут только нет: горы каких-то рулетиков, пирожных, канапе, нарезок, конвертиков и, Космос знает, чего ещё. Снимаю пробу с каждого блюда. Всё настолько вкусно, что непроизвольно жмурюсь от блаженства.
Чувствую, Аврора не разделяет моих гастрономических восторгов, а суетливо шарит под пологом столешницы.
– Еды сколько угодно, а запить нечем, – разочарованно бубня, девушка звенит стеклом. – Зато есть, что выпить. Гляди, что нашла.
Она достаёт из-под стола две бутылки с янтарной жидкостью внутри. Виски – любимый напиток Сеомана.
– Давай сюда. Сейчас заценим, стоит ли это тех денег, которые за него просят.
Аврора с сомнением протягивает мне одну из бутылок.
– Ты разбираешься в элитном алкоголе?
В жизни не пробовал ничего крепче кефира.
– Когда-то же надо начинать.
Забираю бутылку из рук девушки. Верчу её с видом знатока, рассматривая со всех сторон. Аврора усаживается рядом и с невозмутимым видом вскрывает вторую бутылку.
– Эй – ей! Ты что, решила пуститься во все тяжкие?
– Тебе можно, а мне нет? С чего бы? – сорвав крышку, она проводит горлышком у носа и морщится как от нашатыря. – Если учесть, что у элогимов повышенный обмен веществ, то опьянеть у нас не выйдет. Как думаешь?
– Возможно, – задумчиво хмурюсь и откупориваю свою стекляшку. – Проверить можно только опытным путём.
Недолго думая, прикладываюсь к горлышку. Только нежелание прослыть неженкой удерживает порывы выплеснуть всё обратно. Совершив пару глотков, в отвращении утираю губы.
– Ну и пойло. Я бы за это не дал ни цента.
Аврора, внимательно наблюдающая за моей реакцией, с сардонической улыбкой делает то же самое. Но насмешка быстро сползает с её лица, сменяясь гримасой отвращения.
– Согласна на все сто.
Заедаем горечь закусками. Пока жуём, переглядываюсь то с Авророй, то с бутылкой.
– Всё, «опытный путь» подошёл к завершению? – девушка хитро прищуривается и подносит бутылку к губам для следующего глотка.
Это же вызов, не иначе.
– Ещё чего. Я только начал.
Делаю большой глоток. Горло обжигает огнём. Еле сдерживаюсь, чтобы не закашляться. Аврора пьёт понемногу, но в большем объёме. Видя это, повторяю всё заново. От крепости напитка передёргивает. Отставляю бутылку, чтобы заесть нестерпимую горечь. Чувствую, как начинает пылать лицо.
Сестра же, продолжает цедить дорогое пойло. Осушив бутыль наполовину, она резко выдыхает алкогольные пары и уминает с тарелок остатки канапе и тарталеток. Вижу в этом повод её подначить – не сводя взгляда с её лица, заливаю в себя разом всё, что осталось. Но вскоре понимаю, что, если продолжу, мой вечер окончится в кустах. Аврора издаёт короткий смешок и через силу пьёт ещё. С трудом сглотнув остатки, она ставит свою бутылку возле моей. В ней оказывается на два глотка меньше.
– Это тебе за обеденный финт. Если оценивать, кто выпил больше, то я победила, – девушка выдыхает себе на ладонь и, сморщившись, отмахивается от запаха. – Но больше на такое не подпишусь.
– Мда. Это была не самая умная затея.
– Наши затеи разве бывают умными?
Переглянувшись, катимся со смеху.
– Как себя чувствуешь? – успокоившись, Аврора аккуратно утирает слёзы с уголков глаз.
– Так же, как и всегда, – уперев руки в бока, встаю отдышаться. – А ты?
– И я, – девушка тоже поднимается на ноги и выбирается на дорожку под лунный свет. – Эксперимент завершён. Резюме – алкоголь в количестве трёх четвертей пьянящего эффекта на элогимов не оказывает.
Выбираюсь вслед за Авророй и встаю рядом, задрав голову и рассматривая яркую луну. Вдыхая летние ароматы, ощущаю, как по телу разливается приятная расслабленность и уютное тепло. Если это не от алкоголя, тогда от чего?
Внезапно в лицо прилетает холодная струя. Не успев протереть глаза, чувствую, что становлюсь мокрым со всех сторон. Ну конечно – автополив в этой части сада никто не выключал. Потому что не предполагал, что кому-нибудь придёт в голову залезть в такие дебри.
– Мокрые портки популярностью не пользуются! – взвизгнув, Аврора убегает от дождя, теряя на ходу туфли.
Сопровождаю её взглядом до первого поворота, за которым она скрывается, блеснув платьем. В уме прикидываю, где могу перехватить девушку, и, не мешкая, пробираюсь напрямик сквозь стройные заросли самшита, тиса, олеандра и гортензий. Автополив щедро орошает листву и мою одежду. Прятаться или убегать уже смысла нет – я вымок до нитки.
За очередной зелёной стеной журчит фонтан. Если я всё правильно рассчитал, то Аврора пройдёт здесь прямо сейчас.
Укрываюсь всеми известными эфирными блоками. Даже дышать стараюсь едва-едва. До слуха доносится еле различимый шорох осторожных шагов. Сквозь листву наблюдаю, как крадётся Аврора: как в её волосах бриллиантовой россыпью искрятся капли, а светлая кожа сияет в лунном свете.
Опомнившись, выпрыгиваю из укрытия, намереваясь поймать девушку и окатить её водой из фонтана напротив. Чтоб неповадно было.
Хватаю её за руку и притягиваю спиной к себе, лишая возможности бежать.
– А мокрые платья популярностью пользуются?
Аврора реагирует мгновенно: босой ступнёй больно наступает мне на ногу в туфле. От неожиданности шагаю назад. Небольшой просвет между телами ослабляет захват и позволяет ей вырваться. Но далеко убежать не получается, потому что я всё ещё держу её за левую руку ниже локтя. Девушка пытается выкрутить мне запястье, но длинная юбка не позволяет резко развернуться, не порвав её. Если бы не красивое платье, она бы уже давно пнула меня каким-нибудь изящным способом.
Засмотревшись на покрытое каплями плечо, запоздало замечаю, как промеж рёбер летит сестрин кулак. Рефлекторно уворачиваюсь и перехватываю разящую руку Авроры. Теперь они обе зажаты в моих ладонях. Она пытается освободиться, но безуспешно. Вместо продолжения она прищуривается и вызывающе глядит мне в глаза:
– Мокрые рубашки тоже никому не нравятся.
Не сдерживаясь, усмехаюсь попытке задеть моё самолюбие.
– А мне кажется, наоборот.
Осматривая меня с головы до пояса, Аврора наполняется деланным возмущением:
– Они пачкают наряды. И…
Чувствую, ей хочется завершить фразу, но не хочется произносить вслух то, что вертится на языке.
– … сбивают с толку.
Последние три слова Аврора почти выдыхает. По коже расползаются мурашки. И вовсе не от холода.
Внезапно меня настигает понимание: в Сеомане я сегодня увидел себя. Того себя, каким бы я хотел быть рядом с Авророй. Не братом. Не другом.
Я приревновал собственную иллюзию к девушке, которую не замечал восемнадцать лет. К единственной, рядом с кем я ощущаю себя на своём месте, таким, какой я есть. Потерять которую для меня будет равнозначно лишиться дома.
Я хотел бы быть её частью.
Под впечатлением от осознаний выпаливаю первое, что приходит на ум:
– Что нужно сделать, чтобы ты захотела поцеловать кого-то?
Аврора оторопело смотрит на меня широко раскрытыми глазами. Она не понимает, что происходит. Как и я.
Поддавшись необъяснимому порыву, склоняюсь к её лицу и решительно целую девушку в губы.
Миг безвременья оглушает звенящей тишиной.
Пространство проявляется многомерностью, расширяя сознание и позволяя ощутить своё ничтожество одновременно со своим величием.
От новых ощущений захватывает дух. Причём не только у меня.
Сердце бешено колотится, сбивая дыхание. Кровь стучит в висках, заглушая все мысли. Аврора приходит в себя первой и, резко вырвавшись, отскакивает, как ошпаренная. Она хочет что-то сказать, и уже было открывает рот, но тут же его закрывает, не произнеся ни звука. Так и стоим в темноте, ошалело глядя друг на друга.
– Ну наконец-то! – с воплем облегчения из-за спины девушки показывается Эдвард. – Я вас обыскался, молодые боги!
Размахивая моим смокингом в одной руке и туфлями Авроры – в другой, дворецкий подходит ближе и в ужасе ширит глаза:
– Что вы?!… Зачем вы?!… Как?! – мужчина заикается от негодования. – Живо в особняк – приводить себя в порядок!
Сердито сверкнув глазами, Эдвард подталкивает меня к переходу и нетерпеливо манит Аврору за собой. В глазах девушки вижу облегчение и страстное желание убраться подальше. Не встречаясь со мной взглядом, она догоняет дворецкого и, не оборачиваясь, торопится выбраться из сада.
Вздыхаю и, тряхнув мокрыми волосами, следую за ними.

***
В абсолютном молчании пересекаем сад. По боковой дорожке выходим к заднему входу в дом, где на крыльце уже нас ждёт Виктор.
Украдкой гляжу на Аврору: взгляд сосредоточен, брови нахмурены, а весь вид говорит о том, что она в уме решает какую-то сложную задачку.
Подходим к отцу. Дворецкий уважительно склоняет перед ним голову и, развернувшись, чопорно произносит:
– Через двадцать минут начнётся котильон. Вы, господа, – заглавная пара вечера. Не опаздывайте.
Удовлетворившись коротким кивком главы дома, Эдвард скрывается за дверью.
– Я надеялся, у вас хватит ума не намокнуть.
По спокойному голосу и бесстрастному лицу отца сложно понять, насколько он сердит или что-то ещё. Не знаю, покаяться или расслабиться. Решаю просто молчать и не выделываться.
Молча посмотрев на обоих, Виктор Эфириумом испаряет лишнюю воду с одежды, кожи и волос. Чувствую себя глупейшим образом и досадую, что не додумался до этого сам. А отец только загадочно щурит уголки глаз.
– В ближайших уборных вы найдёте всё, чтобы придать себе должный празднику вид. Поторопитесь.
Не сказав ни слова более, Виктор тоже уходит в дом, оставляя нас вдвоём.
Поворачиваюсь к Авроре, но произнести ничего не решаюсь. Она всё также игнорирует меня и с особым интересом разглядывает маникюр больших пальцев. Оставляю попытки заговорить с ней и шагаю вслед за отцом и дворецким. Захожу в первую попавшуюся уборную. Иду сразу к зеркалу оценить, насколько плохо выгляжу. Если не считать помятой рубашки, растрёпанной больше обычного причёски и глупой улыбки, выгляжу отлично.
Открываю кран, чтобы умыться. Журчание воды вызывает в памяти вкус поцелуя в саду – сладкого миндаля с корицей и нотками персика. Отряхиваюсь от наваждения и, выкрутив до упора вентиль, подставляю под ледяную струю пылающее лицо.
Короткий стук в дверь ставит на паузу головокружительную мыслемешалку и заставляет напрячься. Вроде прошло не больше трёх минут… сканирую Эфириумом гостя за дверью. Мама. С облегчением наспех вытираюсь и открываю дверь.
– Маркус, привет. Кажется, тебе нужна смена костюма, а твоей причёске – пара женских рук.
Подмигнув, Кларисса заходит внутрь с полным комплектом свежей одежды на плечиках и парой сухих туфель. Она аккуратно раскладывает аксессуары на столешнице, вручает мне вешалку с костюмом и выходит со словами:
– Позови, как будешь готов.
Если бы мама знала, насколько мне не хочется возвращаться в зал, она сочла бы меня прихворавшим. На всю голову.
Такое со мной впервые.
Озадаченный, вздыхаю и начинаю переодеваться.

АВРОРА
Я, наверное, сплю. Ибо происходящее просто не может быть явью.
Пока Мия моет мне ноги, стараюсь унять бушующие эмоции и остановить галопирующие мысли.
Что произошло в саду?
И как я это допустила?
Возмущение стоит комом в горле и не находит выхода. Не могу решить, что возмущает больше: то, что Маркус совершил или то, что мне понравилось, что он совершил.
Немыслимо.
Но разве я не хотела этого?
Мия вытирает чистые ступни полотенцем. В этот момент в уборную входит мама.
– Аврора, всё в порядке?
Не обладая Эфириумом, она с порога чует, что-то не так. Или это написано у меня на лице. Бросаю взгляд в зеркало и точно – оттуда глядит посмертная гримаса. Ужаснувшись, стараюсь расслабиться и улыбнуться.
– Да, мам. Не волнуйся. Это я так переживаю за платье.
– С платьем всё в порядке, – внимательно оглядывая, Кларисса обходит меня по кругу, – а над причёской нужно поколдовать.
В четыре руки мама с Мией укладывают волосы в ракушку. С оголённой тонкой шеей и выпущенными сбоку прядями выгляжу старше.
– Дорогая, женственность – твоя вторая натура. Посмотри, как идёт тебе эта причёска! – с искренним восхищением Кларисса любуется моим отражением.
Отмечаю изящную линию плеч и ярко горящие глаза. Пожалуй, в этом есть правда. Теперь я вижу.
А что видит Маркус?
Зачем он сделал то, что сделал?
И последует ли продолжение?
Намереваясь это выяснить, обуваю новые туфли.
Идти в этот опыт страшно. И нужно ли? Но любопытство сильнее.
Благодарю своих помощниц и, пряча дрожащие от волнения руки, отправляюсь искать ответы.
Вдруг найду.

Глава 6

МАРКУС
– … вот так. Идеальная лохматость, – Кларисса убирает со лба чёлку и ещё раз проводит по волосам, распределяя средство для укладки. – Хаос тоже явление управляемое. Особенно, если это твои волосы.
Довольная результатом, мама показывает большой палец вверх. Трясу головой. Убеждаюсь, что форма причёски от этого не меняется.
– Супер. Спасибо, мам.
Целую её в щёку. В ответ она обнимает меня за плечи и, любуясь, заглядывает в глаза:
– Гости Летнего Бала ещё не видывали настолько фантастичной пары, как ваша.
– Я бы сказал, что ты мне льстишь, но вижу, это не так, – издаю короткий смешок. – Однако, сомневаюсь, что мы способны затмить тебя и Виктора.
Кларисса вздымает брови и опускает глаза, многозначительно улыбаясь. Тыча мне в грудь, она уверенно произносит:
– Не сомневайся. Способны.
Ободрённый непоколебимой верой матери в своё достоинство, расправляю плечи и, подмигнув ей, подставляю руку.
– Ну тогда пойдём убедимся в этом.

АВРОРА
Брожу по залу, избегая знакомых людей и шумных разговоров. Никогда не любила компании сверстников. А бесполезную болтовню не переношу вовсе.
Кожей ощущаю любопытные взгляды и желания отдельных персон навязать своё знакомство. Ничего не выйдет, голубчики.
У восточной стены, за которой начинается парк, замечаю Виктора в компании незнакомых людей, похожих на русских. С каких пор Империю интересует какая-то Европейская Республика? Или им наскучило игристое вино, и они приехали отведать шампанского? Любопытно. Пока наблюдаю за необычной компанией, к отцу присоединяется Кларисса.
Значит, Маркус тоже здесь.
Отправляюсь на поиск парня и прочёсываю окружение Эфириумом. Он здесь, но точное расположение определить не могу. До тех пор, пока не натыкаюсь на двух известных светских львиц, купающихся в мужском внимании, но постоянно косящихся налево. Прослеживаю их взгляды и убеждаюсь: элогим без пары и чёрного платка – самый желанный трофей вечера.
И у вас ничего не выйдет, голубушки.
Злорадно потираю ладони и разворачиваюсь в направлении брата. Но внезапно путь мне преграждает неизвестный мужчина в богатом тёмно-зелёном мундире с белыми пуговицами. Один из тех русских, которые только что разговаривали с отцом.
– Мисс, вы уже определились с кавалером?
Досадую на препятствие, учинённое незнакомцем. Вместе с этим ощущаю нарастающее любопытство: кто он и зачем пожаловал? Неопределённо пожимаю плечами и выглядываю из-за мужчины. Но Маркуса на прежнем месте уже нет.
– Будем знакомы, – с бесхитростной улыбкой русский протягивает руку. – Я Александр Симонов – посол государства Российского.
Медленно перевожу не него взгляд. Какой ещё «посол», если в Республике нет русских посольств? Или есть? Точно нет. Тогда что дипломат делает здесь, а не в столичном дворце правительства?
– Аврора Гард, – пожимаю ладонь Симонова, – дочь хозяина этого дома.
Обычно с людьми я разговариваю вежливо и доброжелательно, как учили. Но сегодня хочется говорить всё прямо и беззастенчиво, как есть.
– Господин посол, позвольте уточнить: вы посланы сюда, или оттуда?
Русский задумчиво хмыкает и, сдерживая улыбку, отвечает вопросом:
– Для вас это имеет значение?
– Несомненно.
Посол позволяет себе задорный смешок, озадачив меня саму.
– Скажем так: я послан оттуда сюда станцевать с вами парой. Без этого успеха обратно меня никто не ждёт.
С недоверием смотрю на мужчину, но ощущаю, он говорит правду. Ладно.
Русский думает, что я ему не откажу?
– Спешу разочаровать вас, господин посол. На ближайший год вам придётся подыскать резиденцию в Республике, так как с кавалером я определилась ещё в начале вечера.
– Какая досада. Очевидно, стоит задержаться в вашем доме до следующего солнцестояния, – Симонов вздымает брови и ловко снимает фужер с подноса пробегающего мимо официанта. – Это лучшее место из возможных. И еда у вас превосходная.
Не знаю как отреагировать, чтобы не спровоцировать международный скандал. Неопределённо мычу и, завидев Маркуса позади дипломата, делаю книскен[4 - Книскен – уважительное приветствие или благодарность в виде лёгкого кивка и неглубокого поклона.].
– Прошу извинить меня, господин посол. Рада была познакомиться.
Русский поднимает бокал и отвечает льстивым полупоклоном:
– Это взаимно. Я всё же надеюсь, вы подарите мне пару кругов своего внимания.
Хитро улыбнувшись, Александр Симонов разворачивается, освобождая проход. Смериваю его молчаливым взглядом и направляюсь к месту сбора танцующих, возле которого мелькал брат.
– Блистательные дамы, великолепные господа, – торжественный голос Эдварда разлетается над головами, – прошу вас освободить центр зала. Мы начинаем завершающую часть нашего прекрасного вечера.
Дворецкий стоит на возвышении у подножия балконной лестницы и, воздев руки к публике, приглашает всех занять места на танцполе.
– Милости прошу вас на паркет!
Людская масса приходит в движение: одни бегут к диванам, другие наоборот – в центр зала. Женщины тянут мужчин, мужчины приглашают дам. Пробираюсь сквозь суетливый поток, озираясь, в поисках Маркуса. Но чем ближе подхожу к дворецкому, тем яснее ощущаю: сводный брат стоит рядом с Эдвардом – распорядителем бала – и терпеливо ждёт.
Меня.
Запнувшись от нерешительности, замедляю шаг. Перевожу дух, расправляю плечи, гордо поднимаю голову и, устремив взгляд вперёд, шагаю ему навстречу.
Народ расступается, не сговариваясь. Уже на середине пути Маркус ловит мой взор, который приковывается к нему какой-то неизвестной силой и не позволяет никому вклиниться между нами.
В полном молчании он подаёт мне руку. Встаём на своё место – в самое начало круга. Оркестр взрывает воздух высокими вибрациями. Брат кладёт руку мне на талию и прижимает к себе. Крепче, чем в начале вечера. Наблюдаю и никак не реагирую на изменение. Опускаю ладонь на его плечо, сосредотачиваюсь на призрачной точке поверх, глубоко вдыхаю и срываюсь с ним с места в такт музыке.
Первый тур вальса проходим легко и в одиночестве. На втором к нам присоединяются остальные. Маркус даже не пытается выделываться. Он просто молчит и, как я, наблюдает.
Стараюсь отстраниться от происходящего и погрузиться в ощущения.
Приятная музыка. Красивый партнёр. Сильные руки. Горячие ладони.
Чувства обостряются до предела, отчего в местах прикосновения к парню даже через одежду ощущаю вибрирующее покалывание.
Никогда не чувствовала ничего подобного.
Это пугает и воодушевляет одновременно.
Маркус молчит, но по лицу вижу, что он переживает то же самое.
Завершаем второй тур вальса и заводим всех на «встречу» – первую фигуру котильона. Выстраиваемся в две шеренги: дамы напротив кавалеров. Я – с одной стороны, Маркус – с другой, начинаем заводить шеренги в улитки, после чего снова перестраиваемся в две ровные линии, перпендикулярно исходной позиции.
Снова оказываемся напротив друг друга. И снова молча наблюдаем.
Берёмся за руки и лёгкими шагами в ритме музыки проходимся между шеренгами. Стройные вереницы танцоров тянутся следом, переплетаясь, разворачиваясь, рисуя затейливые узоры на паркете.
Музыка меняется, а помощники Эдварда выстраиваются по краю танцпола с мягкими стульями в руках.
– «С веером»! – распорядитель объявляет следующую фигуру.
В голову приходит дерзкая идея испытать чувство гордости Маркуса. И заодно – прояснить его намерения.
Оборачиваю разум ментальным коконом, скрывая мысли, и направляюсь к ближайшему стулу. Беру с сиденья приготовленный для фигуры веер, разворачиваю его и присаживаюсь, расправив по-царски юбку и закрыв лицо.
В этой фигуре дама открывается только тому кавалеру, с кем она желает танцевать. С Маркусом хочет танцевать каждая, но подходит он только ко мне.
Затаив дыхание, игнорирую его приглашение, потому что жду другого партнёра. Сквозь веер не вижу, но чувствую, как сильно он злится. Закусив губу, терпеливо сижу. Пусть побесится. А то привычка сражать девушек наповал одним лишь взглядом сильно урезает его мыслительные способности и расширяет масштабы чванства.
Женский ряд быстро редеет. Остаюсь я и две девушки. На паркете начинается мазурка. Ощущаю, как соседки нервно подёргивают ногами в такт музыке. Сижу расслабленно и, расширив зрение до эфирного, наблюдаю, как в вихрях пространства неспешно направляется ко мне знакомый сгусток энергий в сильном трёхвековом теле.
Саймон останавливается в шаге от меня и в полупоклоне протягивает ладонь. Опускаю веер с довольной улыбкой и с удовольствием подаю руку.
– Ожидая меня, ты бы сидела здесь до конца вечера? – дядя смеётся, помогая встать.
– Если бы тебе потребовалось столько времени, чтобы меня заметить, то да.
Мало кто осмелится предъявлять двусмысленные претензии искушённому мужчине в почтенном возрасте. Но мою дерзость наставник принимает как проявление глубокой принципиальности и твёрдости характера.
Исполняю реверанс и, влившись в общий строй, пускаюсь в пляс, ведомая опытной рукой.
Стройные звуки скрипок, виолончелей, флейт, труб, клавикордов пронзают пространство слой за слоем, наполняя его душевной благодатью и восторженным счастьем.
Можно было бы насладиться моментом, но наблюдать за сменой эмоций брата увлекает сильнее. Злость сменяется досадой. Его досадливое созерцание моей спины греет эго и приводит Маркуса в полное недоумение. Исподтишка смотрю на него через танцпол. Он исполняет изящные пируэты в паре с мамой, но сосредоточен отнюдь не на них. Ощущаю, сумятицу в его мыслях и незнакомое доселе чувство.
Жгучую ревность.
Озадаченная отстраняюсь от энергий брата. Испытываю неловкость от вторжения в интимные чувства, которые он явно не собирался демонстрировать. Поспешно отгораживаюсь от парня ментальным блоком и сосредотачиваюсь на себе.
За семнадцать лет впервые ощущаю себя хозяйкой паркета: говорю, двигаюсь, улыбаюсь сегодня так, как хочу. Кружась в танце, ловлю восхищённые взгляды и мужчин, и женщин. Они с интересом следят за мной, повторяют движения и излучают готовность идти следом в любую фигуру.
А всего лишь стоило понять, что выгодная роль жертвы не позволяет вырасти и почувствовать свою значимость.
– «Крест кавалера и дамы»!
Танцующие довершают повороты и разбиваются на группы по три пары. Меня же Саймон неожиданно выводит из круга.
«Кажется, у тебя есть задачка посерьёзнее, чем водить шен[5 - Шен – это танцевальная фигура, в которой танцующие меняются местами, попеременно подавая друг другу руки.].»
Недоумённо взираю на дядю, но он кивком указывает на кого-то позади. Оборачиваюсь. Там стоит один из помощников распорядителя с полной корзиной роз. Выразив понимание доброжелательной улыбкой, принимаю корзину. Положение главной дамы обязывает пройтись с ней по залу, раздав цветы всем мужчинам, желающим принять участие в исполнении следующей фигуры. «Розы» ждут с нетерпением на каждом балу. Потому что здесь кавалеры дарят дамам цветы без лишних слов. Так они могут добиться желаемого внимания любой женщины, потому что после вручения цветка отказать кавалеру нельзя. Только нужно оказаться первым.
Предлагаю Саймону взять цветок, но он мягко отказывается и, поцеловав мне руку, уходит с паркета. Решаю пройти кругом по краю танцпола, как через два шага на пути возникает знакомый зелёный мундир.
– Позволите, мисс? – кланяясь, русский указывает на цветы.
Уже знаю, что последует далее, но подаю ему корзину с безмятежным выражением лица. Посол вытаскивает розу и вручает её мне. Хитро.
– Вы решили сберечь наши запасы?
Принимаю цветок со сдержанной улыбкой, разглядывая подвох в его лице. Но там нет ничего, кроме расчётливой радости.
– Я стою на своём до последней возможности, – широко улыбнувшись, русский склоняется ближе и понижает голос, – и всегда достигаю заданной цели.
– Я присоединюсь к вам, как закончу с этим.
Приподнимаю корзину и спешу удалиться. Что-то в этом русском мне не нравится.
Покрутив розу в пальцах, затыкаю её за край лифа – пусть все видят, что они опоздали.
С противоположной стороны танцпола улавливаю знакомые вибрации.
Маркус. Спрятав руки в карманы, он пристально следит за русским послом. Ощущаю его подозрительность и желание избавить меня от навязчивого незнакомца.
«Мне он тоже не нравится. Но нарушать правила фигуры не буду.»
Брат бросает на меня хмурый взгляд и исчезает в толпе.
Признаюсь, его компания сейчас более желанна, чем чья-либо. Но игру нужно доиграть.

ШТЕРН
Какого чёрта я тут делаю каждый год?!
За двадцать лет во главе Республики я так и не смог избавиться от надзора Гарда. И в свои шестьдесят шесть обязан являться к нему по первому зову. Как шнырь в местах лишения свободы.
Это положение повергает в исступление каждый раз, как в голове звучит «обсудим насущное» с указанием места и времени.
Когда он предлагал мне эту работу, он обещал свободу власти. Но умалчивал, что в строго очерченных им рамках. Я понял это слишком поздно.
Но когда-нибудь его глобалистская империя потерпит крах. И их «божественный» миропорядок рухнет как карточный дом.
Очень надеюсь, что я доживу до этого дня.
Десять минут ожидания превращаются в двадцать семь. Гард не отличается пунктуальностью, и это злит до судороги в челюсти.
За это время успеваю скурить трубку и шесть раз оглядеть комнату, где назначена встреча: на стенах – красное дерево, на диванах – телячья кожа, на дубовом паркете шёлковый ковёр, у северной стены – резной мраморный камин. Повсюду стоят изящные столики, хрустальные лампы и бархатные кресла. В буфете напротив, освещённые бликами хрусталя, поблёскивают графины с виски, коньяком и бурбоном эксклюзивных сортов. На столике рядом в деревянном футляре лежит коллекция сигар, таких же редких и дорогих, как и всё, чем владеет Виктор Гард.
У входа возникает движение.
Неужели.
Дверь отворяется, и в свете проёма появляется могучая фигура Гарда и изящная – Колиньяра. Хозяин и его верный пёс.
Оба молча проходят вглубь комнаты. Колиньяр усаживается на диван напротив, Гард разливает виски. Он прекрасно знает, что я не переношу спиртное, но каждый раз пытается уязвить, протягивая стакан.
Сегодня Гард просто ставит гленкерны[6 - Гленкерн – дегустационный бокал для виски особой формы, разработанной шотландской компанией Glencairn Crystal.] на низкий столик, разделяющий диваны, и усаживается рядом с Колиньяром. Который силой мысли притягивает к себе один стакан и с удовольствием вливает в себя янтарное содержимое.
– Герман, как вам вечер?
Ненавижу этот заботливый хозяйский тон. Что за привычка разговаривать со всеми по-отечески, будто его действительно интересуют чьи-то мнения и проблемы, кроме своих?
– Слишком шумно, и в глазах рябит от роскоши, – даже не пытаюсь скрыть раздражение.
– Разве вам не приятно наблюдать за цветом вашего государства? За этими людьми будущее, и им нужно ваше внимание.
– Ну да. Только почему-то вы удерживаете их внимание на себе.
Сохраняю хладнокровное выражение, но едва сдерживаюсь, чтобы не состроить презрительную гримасу. Гард в лице не меняется, но воздух вокруг него заметно холодеет. Настолько, что запотевают изнутри стаканы на столе.
– Всё верно. Но это не значит, что ты можешь обиженно надуться и заползти в тёмный угол, Герман. Ты выполняешь свои задачи, я – свои, – Гард закидывает ногу на ногу, усаживаясь удобнее, и неспешно притягивает на ладонь второй гленкерн. – Когда двадцать пять лет назад мы обсуждали условия договора, пункт о любви и уважении верноподданных в соглашение ты не внёс. Не стоит настраивать электорат против себя и собственными руками рушить и без того низкие рейтинги.
Он давно хочет меня убрать. Но я слишком хорошо делаю свою работу.
Позволяю себе злорадно усмехнуться:
– Заме?ните меня, как старый подшипник?
– Пока государственная машина работает ладно, замена не требуется. Но твои ресурсы на исходе, Герман. Ещё один срок, не больше.
И этим мужчиной я восторгался в молодости. Питал надежду стать его соратником. Но ему нужны только рабы и собачки на побегушках.
Передёргиваюсь от отвращения.
– За это время тебе нужно завершить юридическое объединение с Америкой и Африкой. И выстроить прочные связи с Россией.
Гард замолкает, изучая мою реакцию. Держусь изо всех сил. Не видать вам, паразиты, моего гавваха[7 - Гаввах – тонкоматериальное излучение энергии, выделяемое при физическом и моральном страдании живого существа – при страхе, обиде, ненависти, злобе, обиде, депрессии, горе, боли.].
Виктор разочарованно вздыхает, движением кисти помешивая пойло в стакане. Сеоман же хищно сверкает глазами с другого края дивана.
– Империя наконец-то призна?ет ответственность за ядерную бомбардировку?
Праведное возмущение годами не даёт покоя. Если бы император не нажал на «красную кнопку», уже полтора века миром бы правила суверенная Европа. А не коммерческая Корпорация.
– Не призна?ет. Это не её ответственность.
– А чья же? Ваша? – гневно взираю на обоих, вцепившись в подлокотники.
– Отчасти, – президент «Логуса» спокойно выдерживает мой взгляд, даже бровью не ведёт. – Пришло время построить с русскими нерушимый союз. Они – ключ к выживанию человечества.
И это говорит тот, кто веками подминает мир под себя.
Кто и не человек вовсе.
– Народ не примет…
– Народ примет всё, что нам потребуется.
Взгляд Гарда чернеет и становится острым. Он излучает свою жуткую энергию, от которой начинаю трястись крупной дрожью и не могу отвести глаза в сторону.
– Твоя задача убедить их в необходимости пересмотра взглядов на «врага». Потом – в важности строительства экономических и политических мостов. Затем последует внедрение идеи объединения. Мы сформулировали концепцию в текст. Сегодня он направлен тебе на стол. Для ознакомления.
– Для Республики и её народа это станет потрясением.
– Скорее для тебя, Герман, – Колиньяр вставляется с издевательским замечанием. Которое, конечно же, задевает предел моего терпения. Встаю с места, чтобы отойти к окну. От вида лиц напротив воротит до тошноты.
– Твоё единовластие заканчивается через семь лет, – Гард бесстрастно вещает об упразднении суверенитета огромного государства, будто грядёт не уничижительное поглощение независимости, а перезаключение договора об управлении.
Хотя в его мире происходит именно это.
Помешать его планам можно только оставаясь на своём месте. Времени мало, но оно ещё есть.
– И что потом?
За окнами темнота освещается гроздьями гирлянд и цветных фонариков. Танцующие олухи даже не подозревают, кто их обожаемый Виктор Гард на самом деле.
– Это уже за пределами твоей заботы, Штерн, – он осушает стакан и движением руки отправляет его по воздуху обратно в буфет. – Я хочу представить тебе контактное лицо Империи, с которым ты будешь обсуждать все вопросы. Он имеет безграничный доступ к императорской семье и пользуется полным доверием её членов.
Гард замолкает, и в комнату входит ещё один мужчина. Он неспешно направляется ко мне, удостоив хозяина и его приспешника лишь беглым взглядом.
– Александр Симонов, – говоря учтиво с надменной улыбкой в пол-лица, русский протягивает руку. – Посланник Его Величества Императора Государства Русского Александра IV.
Руки не подаю. А демонстративно сцепляю обе за спиной.
– Нахождение на территории Республики лиц, имеющих имперское гражданство, карается законом независимо от целей пребывания и статуса пребывающего лица.
Русский улыбается только шире:
– Я осведомлён об этом, господин канцлер. Благодарю за напоминание. Но мы с вами находимся на земле Глион-Шале, не связанной трастами ни с одним государством. Вы, как и я, как и любое законодательство Республики, здесь безвластны. Лишь воля господина Гарда имеет значимость.
Ну конечно. Что же ещё может говорить его собачонка.
– Рад вашей осведомленности. Уверен, вы осведомлены и о том, кто стоит перед вами. Поэтому представляться не буду.
Имперец снисходительно хмыкает и продолжает в упор пялиться на меня. Бесит.
Желание отделаться от этой троицы становится непреодолимым.
Заглядываю русскому в глаза:
– Насколько далеко вы готовы зайти в предательстве своей Империи, господин посланник?
– Вы что-то путаете, господин канцлер, – впервые с лица имперца сползает улыбка. – У «Логуса» и Империи единые цели – объединить земли, народы, знания, чтобы построить единое высокоразвитое гармоничное общество.
– Путаю? Я, наверно, просто не понимаю, как ваша мегалитическая стена и полуторавековой «железный занавес» поспособствуют единению.
Утаивать от Гарда и Колиньяра что-либо не имеет смысла – они всегда знают всё. Но честный и прямой разговор без подмены понятий и скрытых смыслов злит их неимоверно. А мне приносит чувство удовлетворённой справедливости.
Мужчины на диване напрягаются. Симонов хмурится, но продолжает разыгрывать великодушие:
– Никогда не поздно с благими намерениями повернуться друг к другу лицами.
Ухмыляюсь, не таясь:
– Благими намерениями выстлана дорога в ад. Если мы все туда так отчаянно стремимся, подгоняемые пастухами, значит это то, что мы действительно заслужили.
– Если вы готовы оказаться в аду, господин канцлер, вы там непременно окажетесь. Я же намереваюсь привести свою страну к процветанию, изобилию и единству мирным путём, исключая любые распри и всякую недобропорядочность.
– Вы либо идеалист, либо идиот.
– Возможно, – русский становится серьёзным. – Я люблю Империю также сильно, как верю Виктору. Надеюсь, однажды вы прекратите позволять себе компрометирующие высказывания в его адрес.
Свои надежды оставь при себе, господин посланник.
– Конец у всех один, независимо от того, во что каждый из нас верит. И у них тоже, – не стесняясь, киваю в сторону Гарда. – Некоторые вещи невозможно изменить, даже с благими намерениями.
– В одиночку да. А конец – это вовсе не конец, господин канцлер.
Русский снова расплывается в улыбке. Подмигнув, он протягивает руку. На этот раз почему-то решаю её пожать.
– Ваш император сильно удивится, узнав, что вы делаете за его спиной.
– Император – это не самая большая проблема, которая ждёт нас. Поверьте, Герман.
Выдержав мой взгляд дольше, чем нужно для дипломатического рукопожатия, Симонов уходит.
– Я рассчитываю на твоё здравомыслие, Герман.
Голос Гарда из глубины комнаты возвращает к реальности. Комментировать пожелание не считаю необходимым.
– Другого шанса мирно достичь цели нет. Помни это, когда в голове появляются мысли о сопротивлении. По окончании твоя работа будет щедро вознаграждена.
Щедрее, чем твоё исчезновение, Виктор Гард, нет для меня награды.
Отворачиваюсь к окну наблюдать светляков. Скрип диванной кожи и приглушённый звон хрусталя обнадёживают на избавление от неприятного общества.
Человечество живёт в рабстве две с лишним тысячи лет. И если кто-то считает, что поработитель может искренне захотеть отпустить своих рабов на волю, он безумен. Ибо никто не отказывается от власти во благо других.
Тишина режет слух. Они ушли, оставив после себя чувство обречённости.
Всё верно. У меня осталось семь лет, чтобы устранить с планеты самых страшных паразитов.
Виктора Гарда и его монстра – Корпорацию.

АВРОРА
Корзина пуста. Кто не успел – так им и надо.
Отдаю реквизит помощнику и отправляюсь на поиск своего кавалера. Попутно выискиваю в толпе Маркуса.
Он так и не подошёл за цветком.
Ощущаю какую-то смесь радости и разочарования. Я бы хотела, чтобы из моей подмышки торчала его роза. Уверена, что брат хотел того же. Но Вселенная решила иначе.
Замечаю русского, спускающегося по лестнице со стороны сигарных комнат. Пока нехотя мнусь у стенки, он подходит первым:
– Ущипните меня, если в приступе счастья я забуду, куда ставить ноги.
С удовольствием.
Вежливо улыбаюсь, подаю руку и уже вместе с послом направляюсь на исходную позицию.
Начинается что-то лёгкое и игривое. Симонов рукой уверенного танцора обхватывает мою талию и увлекает за собой в тур по паркету. Вальсируем расслабленно, будто летим. Он не докучает разговорами, но глаз не сводит с моего лица, чем несказанно бесит.
– «Перемена дам!»
Как вовремя. Сохранять дружелюбное лицо уже надоело.
До завершения тура остаётся четыре квадрата.
– Мисс Гард, вы великолепны. Нашему двору не хватает вашего шарма и танцевального мастерства.
Русский мурлычет на ухо, отчего хочется треснуть его, да посильнее.
– Вы сильно удивитесь, – говорю громко и резко, чтобы он не обольщался насчёт умения постоять за себя, – когда завтра утром увидите меня на ристалище с мечом наперевес.
Мужчина вздымает брови, имитируя удивление, но ощущаю, что он знает обо мне намного больше, чем увидел сегодня.
– Ваша задача выполнена, господин посол. Желаю вам приятного полёта.
Мило улыбаюсь напоследок и хватаюсь за руку девушки слева. Мы делаем с ней красивый переход и меняемся кавалерами.
Каким-то образом я оказываюсь перед Виктором. Опешив, на мгновение теряюсь. Но отец подхватывает меня и по воздуху уносит дальше.
«Я думала, ты занят более важными делами, чем танцы.»
«Я думал, ты тоже.»
Не нахожусь, что ответить и просто пожимаю плечами. Виктор не интересуется, почему я изменила решение. Рада этому несказанно, потому что внятно объяснить сейчас ничего не могу. А после произошедшего в саду и вовсе опасаюсь думать в эту сторону. Не представляю, что он сделает с нами, когда обо всём узнает.
«Не могу отказать себе в удовольствии потанцевать с дочерью.»
«Удивительно, что я до сих пор никому не оттоптала ноги.»
«Вы с Эдвардом хорошо подготовились.»
«Он сильно мне помог, да. Но, признаюсь: я топчу туфли только тем, кто мне не нравится.»
«Изобретательно. Сегодня, значит, тебе нравятся все.»
«Нет. Просто я наконец-то не пытаюсь играть в хорошую девочку. Прости, пап. Неугодные ко мне даже не подходят.»
«Как родителю, мне неудобно твоё поведение, дочь. Мне не нравится твоя дерзость в общении с важными для меня людьми. Не нравится твоё вольготное поведение на публике. Меня не устраивает твоё безответственное отношение к ведущей роли этого Бала.»
С каждой претензией меня прибивает к полу. Становится стыдно и хочется разреветься от обиды. Вот она – цена своеволия. Но Виктор продолжает:
«Я старался воспитать вас гармоничными личностями. Старался не навешивать ярлыков, не ограничивать в действиях. Я учил вас брать ответственность за слова, действия, за ваши жизни. И что в итоге?»
Отец выдерживает паузу. Я уже готова провалиться под паркет. Но он неожиданно расплывается в самой довольной улыбке, какую только можно представить на его лице:
«В итоге я имею двух смелых, честных, сильных, амбициозных, любящих детей.»
Хлопаю ресницами, не понимая, как реагировать и куда девать глаза.
«Ты не обязана соответствовать моим ожиданиям. Ты вольна поступать, как считаешь нужным. Но взамен я хочу, чтобы ты доверяла мне. Даже в тех решениях, которые тебе не понятны. Всё, что я делаю имеет глубокий смысл, не передаваемый словами. Всё это – для того, чтобы ты, Маркус, мама, Лена и все вокруг были счастливы.»
Слушаю Виктора отстранённо, пока не замечаю Маркуса, стоящего у подножия лестницы. Вокруг него крутятся хорошенькие девушки, демонстрируя аппетитные формы и откровенные намерения. Но, безучастно облокотившись о перила, парень игнорирует их всех. И смотрит только на меня.
Живот сжимается от неизвестного чувства. Понять, от какого, не успеваю, потому что отец заворачивает в другую линию и меняет шаг. Чтобы не опростоволоситься, сосредотачиваюсь на слаженности движений и музыкальных тактах.
– «Стакан утешения»! Начинает первая дама!
Завершаем рисунок поклонами. Пытаюсь улыбнуться. Выходит как-то глупо и неестественно. Отмахиваюсь от блуждающих мыслей и перевожу внимание на центр паркета. Там уже стоят в ряд три стула, и возле центрального – официант с хрустальными бокалами и бутылкой игристого. Отец сопровождает меня к исходной позиции. Усаживаясь, замечаю, как, не дожидаясь, пока Виктор выберет для фигуры двух кавалеров, к боковым стульям направляются Саймон и Маркус. Мужчины решительно занимают места. Официант подаёт наполненный фужер. С началом музыки я должна отдать бокал тому, кто останется его осушать сидя.
Несмотря на дикое желание снова оказаться на паркете с братом, вместо руки подаю ему шампанское.
Надо отдать должное – он только криво усмехается, принимая продолжение игры. Звучит мазурка. Выхожу с довольным дядей под аплодисменты и одобрительный свист. Свободные стулья тут же занимают следующие по очереди девушка и мужчина. Маркус большими глотками опустошает бокал и получает приглашение.
Саймон выбирает сложный старинный шаг. Помню его с трудом. С ещё большим трудом поспеваю его исполнять. Маркус же с лёгкостью копирует дядины па и буквально тащит за собой остолбеневшую от счастья партнёршу. Тур за туром идём на равных: брат с наставником соперничают в искусности финтов ногами, мы с девушкой быстро оставляем попытки выпендриться и, включив обаяние на полную мощность, красиво кружимся и изящно подаём им ручки.
Паркет наполняется парами настолько, что демонстрировать танцевальное мастерство становится бессмысленным. Люди, «утешившись» игристым, уже стараются удивить окружающих не замысловатыми связками, а стройным попаданием в музыкальный ритм.
– И напоследок для самых смелых мы разворачиваем «Поле битвы»!
Воодушевлённые началом конца, помощники Эдварда проявляют феноменальную расторопность и снабжают всех кавалеров танцпола воздушными шарами с привязанными дротиками. Мужчины, танцуя в парах с дамами, должны сохранить свои шары целыми как можно дольше. Но при этом им необходимо выбивать соперников с поля, лопая их шары. В качестве трофея «победитель» забирает даму «поверженного» и продолжает танец уже с ней до следующей победы. Или поражения. Как повезёт.
Триумфатор будет только один.
Пары не меняем. Выстраиваемся в три круга: один внутри другого, другой внутри третьего. Мы с Саймоном вальсируем по внешнему кругу, Маркус со своей партнёршей – по внутреннему. Он начинает «битву» первым, лопнув по очереди шары трёх танцующих в середине. «Лишние» танцоры покидают паркет. Маркус становится в пару к девушке третьего «побеждённого» и высматривает очередную жертву.
Саймон же ввязываться в «бой» не спешит. Он ловко уклоняется от покушающихся и изящно обходит любые помехи.
Музыка меняется несколько раз. Столько же раз перестраивается рисунок танцпола. Всё это время то там, то здесь звонко лопаются шары. Настаёт момент, когда в центре остаётся четыре пары: мы с дядей, Маркус с какой-то девушкой и два незнакомца с партнёршами. Звучит кадриль. Останавливаемся квадратом. Какое-то время стоим не двигаясь, изучая друг друга. Мужчины принимают решение и осторожно сходятся к центру квадрата. Исполнив вольные па, они уходят обратно, предоставляя выход дамам. Не заморачиваясь, идём «звездой», переходим в «карусель» и, меняясь несколько раз, возвращаемся. Маркус стоит по диагонали напротив. Жестом он предлагает мужчинам с другой диагонали снова по очереди сойтись в центре. Они соглашаются и начинают первыми. Но, как только они достигают центра, брат со скоростью света делает два огромных шага и лопает шары обоих.
Потому что нельзя быть настолько доверчивыми. Особенно на поле битвы.
Тот, чей шар лопнул секундой позже, с озадаченным видом вручает парню руку своей дамы. Она обиженно мнётся, но на самом деле радуется удаче повальсировать с хозяйским отпрыском.
Саймон, так и не выдворивший с поля ни одного «противника», довольно хмыкает. Мельком оглядываю его лицо и в уголках глаз замечаю азартные огоньки.
Он берёг силы для самого достойного соперника.
Теперь понятно.
Кружимся парами вокруг друг друга. Кажется долго, потому что начинает надоедать. Как только это проносится в голове, дядя и Маркус одновременно резко разворачиваются друг к другу и синхронно лопают шары.
Почти.
Это не способен разглядеть человеческий глаз, но молодой элогим оказывается быстрее на полмига.
«Йюххууууууу!!!»
Мысленное ликование разрывает Эфир.
Ну наконец-то.
Наставник растягивает губы в снисходительной улыбке и, вздохнув, вкладывает мою ладонь в ладонь победителя.
«Ты видела, как я его уделал?!»
Ощущаю яркий букет эмоций парня как свой – настолько мне близки его вибрации. Хочется запрыгать с ним от радости. Но от тепла его рук и физической близости, напоминающей о произошедшем у фонтана, испытываю неловкость.
Набираюсь смелости и встречаюсь с ним взглядом. По телу расползаются приятные мурашки.
Не глядя по сторонам, начинаем завершающий тур. Кажется, всё, что исполняю сейчас, происходит невпопад. Но зрители так не считают. С каждым квадратом звучит всё больше аплодисментов, раздаётся всё чаще «браво!». А уверенность, что я делаю всё верно, становится непоколебимой.
«Ну признай же.»
Сложно думать о чём-то серьёзном. Да и не хочется.
«Что?»
«Что я достоин.»
Обычно, философское занудство в неподходящее время – это про меня. Можно просто насладиться моментом?
Но любопытство не позволяет молча отмахнуться.
«Чего?»
Следует долгая пауза, заставляющая перебрать в уме стопятьсот вариантов.
Звучит торжественно-протяжное окончание симфонии. Внутри всё трепещет, отчего спотыкаюсь на последнем па и валюсь на Маркуса. Он, конечно же, элегантно ловит меня и как бы невзначай прикасается к уху, чтобы прошептать губами и повторить мыслями:
«Твоего внимания.»
И без того подкошенные ноги стоять отказываются.
Но зрителям всё равно.
Распалённые танцами, напитками и общим калейдоскопом энергий, они безудержно ликуют и фонтанируют беспричинной радостью.
Поддаюсь всеобщему настроению и позволяю себе расслабиться. Сопротивляться очевидному уже нет сил.
На улице начинается фейерверк. Людской лавиной нас выносит в сад под искры мечт, надежд и чаяний. Зажатые со всех сторон, стоим друг к другу так близко, что сквозь одежду чувствую, как бешено колотится сердце в груди Маркуса. Моё не отстаёт и только убыстряет ход, когда он сильнее сжимает мою ладонь, которую бережно держит до сих пор.
«Только ты и достоин.»
Парень смущённо улыбается, но сразу поднимает голову выше и сильнее прижимает мою талию к своей.
Я только за.
Тело ещё больше покрывается приятными мурашками.
Я нашла ответы.
И даже больше.

Глава 7

МАРКУС
Почему мою дверь долбит дятел?
Пока соображаю, где я и что вокруг происходит, осознаю, что сплю. С трудом выползаю из сна. Стук не прекращается, а становится ещё настойчивее.
Что б тебя…
Зло швыряю в дверь подушку. С глухим шлепком она впечатывается в дерево и сползает на пол. Эфириумом сканирую происходящее снаружи. «Дятлом» оказывается Мия, растерянно стоящая перед порогом.
Переворачиваюсь на спину взглянуть на часы.
06:55.
Что ей понадобилось в такую рань?
Решаю быстрее всё выяснить, вернуть подушку и поспать ещё часов пять. Шатаясь, подхожу к двери и выглядываю наружу.
– Мия, что случилось? Привет.
Девушка выглядит такой же невыспавшейся, но, в отличии от меня, одета опрятно. Её лицо выражает сочувствие, но внутри ощущаю облегчение.
– Доброе утро, Маркус. Извините за беспокойство, – Мия нервно мнёт пальцы, переминаясь с ноги на ногу. – Меня послал господин Колиньяр, велел разбудить и передать, что ждёт вас в спортивном зале через пятнадцать минут.
Он издевается?
– Хорошо. Спасибо.
Сонно улыбаюсь горничной и скрываюсь обратно. Взгляд падает на подушку. Разочарованно пинаю её к кровати.
Аврору он тоже поднял в такую рань?
Мысли о девушке отзываются приятной дрожью.
После бальных танцев последовало шоу циркачей. Потом сцену заняли симфонисты-металлисты. А под утро началась игра на гуслях, которая усыпила остатки бодрствующих. Когда расталкивали нас, удобно устроившихся на мягком диване, помощники дворецкого осторожно выносили спящих гостей из зала. Их аккуратно укладывали в автомобили и развозили по домам и отелям. Мне же пришлось подниматься наверх самому и тащить на себе беспробудно спящую сестру. Это было мило. До того момента, как её забрали мама с горничной, а меня отправили в башню, где сил хватило только стянуть туфли и повалиться на кровать.
Ощущаю полное отупение. Тело едва проснулось, но мозг ещё спит. Отправляюсь в душ, избавляясь на ходу от измятого вечернего костюма.
Капли мерно барабанят по макушке, освежая голову. Постепенно обретаю способность ясно мыслить, и первое, что приходит на ум, прибивает к полу, словно к наковальне.
Что я сделал?
Посягнул на достоинство сводной сестры.
Несмотря на холодный душ, тело бросает в жар. Чувствую, как по венам расползается паника, заставляющая дрожать конечности.
Зачем я это сделал?
Потому что захотел.
Чего?
От страха живот скручивается в узел. Грудь сжимается от едкого чувства вины и ощущения собственной никчемности.
Что теперь с этим делать?
И надо ли?
Вчера Аврора не походила на оскорблённую. Скорее наоборот.
Она хотела того же, чего и я.
Почему?
Узнать можно только одним способом – спросить её об этом.
Шумно выдыхаю и выскакиваю из душа. Наспех обтираюсь полотенцем, натягиваю первый попавшийся комплект формы, обуваюсь в кроссовки и мигом слетаю на первый этаж. Мысли о взаимности желаний Авроры унимают тревогу и пробуждают любопытство.
Бодрым шагом пересекаю коридоры и выхожу на задний двор. Миную искрящийся радужными бликами бассейн, следом – теннисный корт, площадку для ци-гун и наконец-то выхожу к красивому строению с витражными окнами, за викторианским фасадом которого прячется тренировочный центр Глион-Шале.
Увлечённый спешкой и своими мыслями, не сразу замечаю её присутствие. У входа оборачиваюсь. Аврора старательно шагает прямо и на ходу пытается проморгаться ото сна. Выглядит она, как и я – опухшей. Но менее красивой от этого не становится.
– Привет, – ощущаю неловкость и лёгкое волнение.
– Привет, – подойдя, девушка бубнит в ответ и в это время увлечённо разглядывает рододендроны, цветущие перед фасадом.
– Как думаешь, зачем он нас позвал?
– Наверно, скучно медитировать в одиночестве.
Усмехаюсь, открывая двери и пропуская Аврору вперёд. Дядя вполне способен на такое. Девушка продолжает:
– Или он решил взять реванш за вчерашнее.
Теперь усмехается она и слегка пихает меня в плечо. От её прикосновения по руке пробегает электрический ток, который только усиливает волнение.
– Зачем тогда он позвал тебя?
Сделав паузу, Аврора встречается со мной взглядом, но, нахмурившись, снова быстро отводит глаза.
– Ему ведь нужны зрители.
Входим в основной зал. У противоположной стены, состоящей из огромных витражей, спиной к нам стоит дядя в простом трико и обтягивающей футболке. Уже легче. Против тренировки ничего не имею.
– Ещё сорок три секунды, и вы бы чистили бассейн, как в прошлом году, – он говорит, не оборачиваясь. Переглядываемся, украдкой глядя на часы. Слава Космосу.
Опоздав на пять минут из-за очередной перепалки, мы тогда сильно встряли. Сеоман потягивал коктейль, а мы полдня руками и сачками собирали траву и листья, которыми он от скуки засы?пал весь бассейн.
– Его чистили на прошлой неделе, – Аврора говорит дерзко, но дядя даже ухом не ведёт. Так с ним разговаривать позволительно только ей.
– Уборка никогда не бывает лишней.
– Мы собрались выяснить, кто профессиональнее орудует шваброй? – девушка саркастически закатывает глаза и оглядывается в надежде понять причину, по которой её так бесцеремонно отлепили от кровати.
– Вы здесь, детки мои, потому что игры кончились, – дядя разворачивается и медленно шагает навстречу. – Расслабляться теперь опасно для жизни. Прежние удовольствия, вроде поваляться в постельке утром, вам больше не доступны.
«Что он несёт?»
«Я что-то тоже не понял.»
Такое начало не сулит ничего хорошего. Внутренне собираюсь и напряжённо жду. Как и Аврора.
– Это почему же?
– Потому что вчера вы вышли из-под защиты отцовского эгрегора.
– Чего? Каким это образом? И как это связано с…
Аврора не успевает договорить, потому что дядя резко срывается с места и направляет в нас два мощных энергетических удара. Реагируем синхронно, поглощая энергию Эфирными щитами и проводя её через себя. Это сложно и опасно, потому что, если кто-то из нас не сможет совладать с полярностью и вовремя снять блоки, тело разорвёт на атомы. Но, к счастью, мы этому учились с младенчества и к настоящему времени освоили навык управления энергиями Космоса.
Сменив позицию, Сеоман атакует с другого угла, заставляя воздух вибрировать на разных частотах. Выровнять их сложнее и времени на это уходит больше. Но, не сговариваясь, разделяем воздействие, что помогает аккумулировать энергии внутри и перенаправить их ответным выпадом дяде обратно. Получается мощно, но не слишком точно – он отмахивается от нападений, как от мух. Пауза в дядиной атаке позволяет нанести ему ещё ряд ударов, ощутимо истощающих наши запасы, но не причиняющих ему достаточного ущерба.
Каким бы значительным не был наш общий энергетический потенциал, победить наставника в противостоянии сложно – он с совершенной точностью считывает вибрации намерений и знает все атаки наперёд. Решаем разделиться и атаковать на два фронта более доступными методами.
Аврора выбирает момент и гигантским прыжком, усиленным Эфириумом, приближается к наставнику вплотную. Она атакует его кулаками и коленями, увлекая в рукопашную схватку. Я продолжаю бомбардировать энергетическое поле, пытаясь максимально рассредоточить дядино внимание. Получается. Сеоман пропускает удары в бок и в плечо, но в ответ лишь снисходительно усмехается и отшвыривает обоих к противоположной стене очередным взмахом ладони.
«Как топорно, детки. Не этому я вас учил столько лет.»
Дядя вытягивает руки и силой мысли притягивает себе два боевых меча со стойки.
«Нечестно!»
Аврора злится, принимая вертикальное положение акробатическим прыжком.
«Я не учил вас быть честными в бою.»
И то верно.
Наставник бросается в атаку. Опомнившись, вскакиваю. Эфириумом срываю со стойки меч и блокирую его выпад. Аврора тоже притягивает к себе оружие и нападает на Сеомана сзади.
Если бы кто-то был способен видеть в пространстве энергетические токи, он бы поразился мощи вихрей, бушующих между нами. Атаки набирают силу, достигая максимальной напряжённости. При любом движении летят искры. Воздух наполняется запахом озона. Скрещиваясь, мечи рождают молнии, беспощадно выжигающие пол, стены и потолок. Если бы не особого состава бетон, мы бы давно сожгли весь тренировочный центр.
Внезапно наставник ухмыляется мне в лицо такой же бесячей улыбкой, как и вчера, когда уводил Аврору.
На мгновение поддаюсь злости и пропускаю ощутимый удар в незащищённый бок.
Чтоб тебя.
Аврора, видя это, рычит и эфесом меча бьёт Сеомана по лицу. Но удар пронзает пустое пространство. А дядя непостижимым образом оказывается позади, вне зоны досягаемости кулаков и лезвий.
«Как он это делает?»
«Он не расскажет тебе даже под страхом смерти.»
– Совокупность трудолюбия, упорства и внутренней гармонии – это единственный путь к превосходству, – Сеоман вальяжно идёт полукругом, поигрывая мечами. – А чтобы выжить, сойдут любые методы.
Движемся с Авророй параллельно, сокращая дистанцию. Действуем на уровне ощущений без обмена мыслями. Одновременно совершаем прыжки и атакуем наставника. Я с торса, Аврора – со спины. Дядя заносит мечи для отражения обоих ударов, но метает один из клинков прямо в девушку. Меч выбивает оружие из её руки и ломает траекторию полёта. Теперь Аврора летит прямо на выставленное дядей второе лезвие и не может остановиться. А хищный взгляд наставника выражает ясное намерение пронзить племянницу и одержать победу над обоими.
Решение рождается молниеносно. В полёте метаю в дядю меч, чтобы выиграть себе мгновение. Он досадно отмахивается, но этого хватает, чтобы Эфириумом подкорректировать место приземления и перехватить Аврору прямо перед ним. А самому под её тяжестью с мерзким хрустом рассекаемых тканей насадиться спиной на клинок Сеомана Колиньяра.
Сначала ничего не происходит. Даже боли нет. Но тепло, расползающееся по низу спины и животу становится липким. Падая, замечаю на полу лужицу крови. Понимание приходит медленно.
Меня убил дядя.
Время становится тягучим. Тишина – громкой. Крик Авроры теряется в мешанине неразделяемых звуков.
– Какого лешего, Саймон?! Какого…
Силюсь оставаться в сознании, но нарастающее головокружение мешает сосредоточиться на происходящем.
– Смотри на меня! – девушка обхватывает моё лицо и трясёт голову, будто это поможет держать глаза открытыми. – Маркус, смотри на меня! Ну же! Чёрт! Саймон!
Не знаю, что заставляет девушку перекоситься от яростной злобы, но, оскалившись, она силой мысли хватает лежащие на полу мечи и кидается на друга. Звон клинков и электрические разряды хаотично метаются по залу, уплотняя и без того душный воздух.
Дышать становится труднее.
Инстинктивно зажимаю рану, но силы неумолимо покидают тело.
Как глупо всё закончится.
Поворачиваю голову на звуки битвы. Расплывшиеся в моменте фигуры обретают чёткие контуры. Аврора с холодной яростью наносит дяде множественные удары: в подмышки, подколенные впадины, в незащищенные сгибы локтей, в шею. Не все они достигают цели, но их много, а Аврора напориста. В какой-то момент Сеоман пропускает выпад. Потом другой, затем третий. Это пробивает брешь в его обороне, что позволяет девушке провести серию сильных рубящих атак. Дядя теряет один меч. Споткнувшись, он неудачно падает на колено, а Аврора с размаху выбивает из руки второй.
И приставляет оба к горлу поверженного наставника.
– Пощадить нельзя помиловать. Запятую поставим позже, – отцовский голос звучит напряжённо, но успокаивает и помогает расслабиться.
Нет, дядя меня не убил. Иначе он был бы уже мёртв.
Поддаюсь слабости и позволяю себе отключиться.

***
– …почему ты это сделал?! – истеричный крик Авроры будит сознание. – Не верю, что ты не успел убрать меч! Саймон, почему?!
– Аврора, успокойся. Маркус осознавал, что ему грозит. И сделал выбор. Это его последствия.
Ощущаю, как меня куда-то несут. Пытаюсь открыть глаза, но головокружение не позволяет определить, где верх, где низ. Сосредотачиваю внимание на двух голосах неподалёку.
– С каких пор ты ставишь наши жизни под угрозу?
– Я же сказал, игры кончились, – дядя говорит спокойно, будто ничего страшного не произошло. – Вы так хотите повзрослеть, но понятия не имеете, как это быть взрослым.
– Так просвети! – Аврора с ним явно не согласна. Электрическое покалывание кожи подтверждает – она еле сдерживается, чтобы не накинуться на Сеомана снова.
– Не ори на меня. Ваши жизни всегда были и будут под угрозой. Вы оба – слишком значимые фигуры в грядущем. И это многим не нравится. Не спрашивай. Я и Виктор будем вашей поддержкой до последнего вздоха. Но мы не можем защитить вас от всего. И не будем. Мы научили вас всему, что поможет выжить в любой ситуации. А то как вы будете использовать знания и применять навыки, каким образом расставлять приоритеты и чем руководствоваться в принятии решений, – только ваша зона ответственности. Все выборы сделанные вчера имеют последствия уже сегодня. Наблюдай. Задавай вопросы. Честно на них отвечай. Не ври себе. Быть собой сложно. Оставаться верным себе ещё сложнее. Но только в этом твоя сила. Узнав и приняв себя полностью, ты станешь непобедимой, – наставник делает паузу, а я ощущаю на себе его пристальный взгляд. – Маркусу это точно известно.
А?
Мысли путаются, голова кружится всё сильнее. Похоже, я чего-то про себя не понял.
А дядя решил, что понял?
В возмущении пытаюсь распахнуть глаза, но вижу лишь туман перед собой. Вспышка острой боли пронзает живот и уходит по позвоночнику в затылок. В глазах темнеет, и я снова отключаюсь.

***
Просыпаюсь от жажды и ощущения, что прошло много времени.
Полностью придя в себя, оглядываюсь. Накрытый простынёй, в одном нижнем белье лежу на кровати в гостевой комнате на первом этаже. Приподнявшись на локте, дотягиваюсь до кувшина с водой на столике рядом. Осушаю его залпом, игнорируя стакан. Напившись, изучаю ощущения. Поднимаю руки-ноги, поворачиваюсь в стороны, верчу головой – всё в норме, кровью не истекаю, сознание не теряю. С любопытством рассматриваю тугую повязку от пояса до груди и намереваюсь уже заглянуть под бинты, когда за дверью ощущаю чужое присутствие.
Инстинктивно натягиваю простыню до подбородка и укладываюсь на подушку. Отворяется дверь и в комнату деловито входит Аврора с большим подносом в руках.
– Привет, больной. Вижу, тебе лучше, – подмигнув, она ставит поднос, полный тарелок, на стол у окна. – Принесла нам обед.
Аромат горячего заставляет желудок жалостливо заурчать.
Да, я всегда голоден, и что?
Придерживая простынь, принимаю полусидячее положение.
– Надо было раньше истечь кровью, чтобы прочувствовать твою заботу.
В ответ получаю шлепок салфеткой, которую Аврора бросает мне в лицо.
– Не обольщайся. Не люблю есть в одиночестве.
Выставив свои тарелки на стол, девушка приносит поднос мне и устраивает его на коленях.
– Спасибо. Твоё появление вместе с едой сейчас очень кстати, – не дожидаясь, пока остынет принимаюсь за жаркое.
Краем глаза замечаю, как Аврора без аппетита ковыряется в тарелке. Вспомнив её недавний разговор с дядей, предполагаю, что она не села за общий стол из-за ссоры с ним. По опущенным плечам и наигранно-беспечному выражению лица понимаю, что мириться с ним Аврора не стала.
– Хочешь поговорить о случившемся?
Смущённая, девушка одаривает меня вопросительным взглядом. Сам удивлён, что предложил такое. Набиваю рот едой, чтобы скрыть неловкость. После короткого молчания Аврора спрашивает:
– Почему ты бросился ко мне, а не продолжил атаковать Саймона?
– Потому что ты не смогла бы остановиться и напоролась бы на меч.
– Если бы ты атаковал его сзади, он бы отвлёкся, а я, максимум, врезалась в него.
– Он хотел пронзить тебя. Любым способом. Я был уверен, что мои манёвры не способны изменить его намерение. Поэтому выбрал защитить тебя.
– Почему?
– Потому что.
– Почему?
– Вот пристала, – раздражаюсь сестриной настойчивости. – Не знаю. Ты злишься. Я тоже не понял, почему Сеоман это сделал. Но явно не для того, чтобы убить меня. Или тебя.
Убеждённый в своей правоте, с аппетитом доедаю обед.
– Не уверена, что, если бы ты не встал между нами, он бы проткнул меня, – Аврора пессимистично разговаривает со своей тарелкой. – Он знал, что ты бросишься меня защищать.
– Я настолько предсказуем? – самодовольно усмехаюсь, но девушка никак не реагирует на сарказм.
– Он знал. И решил одержать победу над тобой, создав угрозу моей жизни.
То есть дядя посчитал Аврору моей слабостью?
– Вот только он не рассчитал, что ты взбеленишься настолько, что почти лишишь его головы.
– Ну да.
Девушка смущённо улыбается и наконец-то обращает взгляд на меня.
– Аврора, методы Сеомана всегда были эксцентричными и отчасти фатальными. Уверен, он не хотел никому умышленно причинить вреда. Это же мастер ложных намерений. Никто никогда не знает, что он подразумевает на самом деле.
– Кроме отца.
– Кроме отца. Который воспринял всё более, чем спокойно. Так?
– Иногда я его тоже не понимаю.
– Со мной всё в порядке. Если ты ещё беспокоишься.
Понять, что происходит у сестры внутри не могу – она старательно скрывает чувства за ментальным блоком. Но в глазах замечаю облегчение – я немного развеял тревогу и убедил в надуманности опасений.
Внезапно распахивается дверь, и в комнату влетает Лена.
– Маркус!!! Ты уже поправился?
– Елена, аккуратнее, – строгий голос мамы, идущей позади, останавливает малышку у кровати. – Твой брат не оценит, если ты с разбега запрыгнешь на него сверху.
– Сильно болит? – сестрёнка с сочувствием оглядывает повязку, показывающуюся из-под сползшей простыни.
– Уже нет, – неловко поправляю покрывало, без которого ощущаю себя голым. – Жутко чешется.
– А скоро заживёт?
– Скоро, – Аврора подаёт голос, – доктор Мортимер сказал, что к вечеру останется только синяк.
– Если док так сказал, у меня нет причин ему не верить, – подмигиваю малышке, вызывая у неё радостную улыбку на пол-лица.
– Я так испугалась за тебя, сынок, – Кларисса садится на кровать у ног, озабоченно оглядывая меня с макушки до пяток. – Хорошо, что Мортимер оказался с утра в имении и смог вовремя обработать повреждения.
– Мам, всё хорошо. На мне всё заживает мгновенно, помнишь?
– Как же не помнить. Сколько раз я переживала последствия ваших шалостей и отнюдь не детских забав, – Кларисса нервно поджимает губы и тяжело вздыхает.
– Мам, ну мы… такие.
– Я знаю. Я знаю, к чему вас готовит Виктор. Я знаю, как хорошо он вас обучил. Я знаю, какие вы сильные, смелые и искусные и как быстро вы восстанавливаетесь после ран, переломов и ушибов. Но я никогда не перестану тревожиться. Потому что я люблю вас и хочу, чтобы вы были счастливы от того, что делаете. От того, что приносит искреннюю радость вам, а не удовлетворяет чьи-то амбиции.
«Это она ещё не знает подробностей.»
«Упаси Вселенная, чтобы и не узнала. Не хочу валяться ещё неделю под её надзором.»
«Ты хотел заботы? Вот тебе – материнская. В чистом виде.»
По лицу Авроры расползается кривая усмешка, хоть она и сосредоточенно разглядывает маникюр, не вникая в разговор.
«Всё хорошо в меру.»
«Не переживай, мы не из болтливых. Не расскажем ей про то, что у тебя на торсе два огромных шва.»
«Ты что, смотрела, как меня латают?»
Снова ощущаю неловкость. Предстать перед девушкой в неглиже сейчас кажется стыдным. Несмотря на то, что в плавках она меня видела миллион раз.
«Смотрела. А что ты так разнервничался?»
«Тебе показалось.»
«Вовсе нет. Покраснел, как стыдливая скромница.»
«Ещё чего. Тебе понравилось?»
«Что?»
Дурацкий диалог уже утомил.
«Картина маслом.»
«Мне было не до созерцания твоих прелестей. Я помогала отцу останавливать кровь, пока док накладывал швы.»
Аврора складывает руки на груди и скептически смотрит с другого конца комнаты. Решаю не продолжать, а ответить Клариссе.
– Виктор часто спрашивает, чего я хочу. Мне всегда есть что ему ответить. Поэтому, мам, если я удовлетворяю амбиции, то только свои, – коротко смеюсь, заставляя её улыбнуться. – Спасибо, что беспокоишься обо мне, обо всех нас. О лучшей маме я не могу и мечтать.
Кларисса улыбается, но глаза наполняются слезами, которые она быстро смахивает с век. Аврора, видя это, пересаживается ближе на кровать, а непонимающая, что происходит, Лена забирается к ней на колени. Мама встаёт и обнимает всех троих:
– Я счастлива, что мы есть друг у друга. Берегите себя и своих любимых.
Смесь гордости, благодарности, любви и тревоги отличает Клариссу Гард от остальных. Рядом с ней становится уютно и спокойно. Она как гавань, где всегда ждут, выслушивают и безусловно любят. Маленькая величественная женщина рядом с могучим властным мужчиной. Идеальная пара.
– Хорошо, мам.
Встречаюсь взглядом с Авророй, но она снова отводит глаза.
– Что ж, на сегодня у нас был запланирован совместный выезд в город – у Виктора важный ужин с французскими партнёрами. Ты, Маркус, конечно же остаёшься в постели. Даже не думай возражать. Но спрошу: не против ли ты, если мы проведём это время без тебя?
– Оставите меня здесь одного на целый вечер?! Да я только за.
«Вот халтурщик.»
«Лучше прикинусь больным, чем жутко заинтересованным поставкой яблок Парижу.»
Аврора дует губы, понимая, что придётся играть за двоих.
– Хорошо. Ещё раз спрошу: как себя чувствуешь?
– Нормально. Хочу поспать, чтобы быстрее восстановиться.
«Завидую.»
«Завидуй молча.»
– Шарлотта руководит уборкой дома, поэтому если тебе что-нибудь понадобится, зови Эдварда. Я его предупрежу.
– Хорошо мам, спасибо.
– Поправляйся! – Лена подскакивает и звонко чмокает меня в щёку. Треплю малышку по волосам, после чего она, подмигнув, вылетает из комнаты.
– Выезжаем через полчаса, Аврора иди переоденься, пожалуйста.
– Ага.
Но двинуться с места она даже не собирается.
– Отдыхай, Маркус, – мама целует меня в лоб и отходит к двери. Обернувшись, она вопросительно смотрит на Аврору, топчущуюся у кровати, но, ничего не сказав, уходит.
– Я… Я… – девушка в нерешительности подбирает слова. – В общем, спасибо, что защитил меня. Я не ожидала, что ты готов ради меня покалечиться.
Странно, но после её слов в груди разрастается тепло, а под бинтами разбегаются приятные мурашки.
– Я сделал то, что был должен.
– Всего лишь «должен»?
Не дожидаясь ответа, Аврора выходит. Её вопрос заставляет задуматься и спросить себя: почему я захотел её защитить?
Дрожащим телом ощущаю, ответ внутри.
Но, по тому, как деревенеют конечности и повышается пульс, совершенно понятно: я не готов его услышать.

Глава 8

МАРКУС
…Стою на песчаном холме посреди бескрайней пустыни. Сухой жар овевает лицо. Я один. Красное небо затянуто багровыми тучами. И солнца нет. Его здесь больше не существует. Осознание этого вселяет ужас и сдавливает грудь тисками обречённости.
Оглядываюсь, дрожа. Вокруг – огромный котлован. Нет. Воронка от чудовищного взрыва. И я стою посреди неё. На куче трупов. От испуга шагаю назад и, потеряв равновесие, скатываюсь вниз. К ногам живых. Живых мертвецов – тел с гниющей кожей, мутными глазами, рваными ранами, переломанными конечностями. Источающих зловоние. Наступающих на меня с одной целью – втоптать в песок тысячами разлагающихся ступней. Чтобы навсегда оставить здесь. В месте, созданном мной. С людьми, умершими по моей вине.
От страха вскакиваю. Бегу, не разбирая дороги.
Мертвецы не отстают. Они окружают. Мечусь в панике, ища выход. Но вместо этого среди сотен лиц вижу знакомые: мамы, Лены, отца, Авроры – все мёртвые.
Они все здесь из-за меня.
Вина и страх обрушиваются непосильным бременем. Кандалами сковывают запястья и лодыжки. Обессиленный валюсь в песок.
Я не смог их защитить.
Они умерли.
Все.
Из-за меня.
Слезы отчаянья застилают глаза. Но сквозь мокрую пелену различаю – мертвецы склоняются надо мной, закрывая красное небо. Утираюсь дрожащей ладонью, чтобы разглядеть рваные улыбки и глазницы, кишащие червями.
«Мы здесь из-за тебя…»
Шепот тысяч гнилых губ сливается воедино и становится невыносимым. Хочу закричать, но не могу издать ни звука.
Я бессилен.
Песок под спиной начинает осыпаться в тот момент, когда мертвецы заносят останки конечностей для моего погребения. Но не успевают шагнуть, потому что я проваливаюсь в разверзнувшуюся бездну, где темнота поглощает всё, чем я был когда-то…

***
Подпрыгиваю на постели, вцепившись в простынь, будто она способна предотвратить падение. Не понимая, где нахожусь, беспокойно озираюсь.
Я спал. И мне снился кошмар.
С облегчением откидываюсь на подушки, унимая бешеный пульс.
Пока считаю удары, на глазах ощущаю слёзы.
И приснится же такая жуть.

Мотаю головой, стряхивая остатки сна. Случайно взгляд падает на настенные часы: без трёх минут два ночи. Я проспал весь день. И за это время успел порядком завоняться. Отбрасываю простыни и отправляюсь в душ смывать остатки утреннего поражения. Под бинтами кожа зудит неимоверно. Срываю повязку двумя движениями. Теперь понятно: сзади и спереди на теле красуются два длинных аккуратных шва и фиолетовые гематомы вокруг каждого. Сосредоточившись на ощущениях, определяю, что ткани внутри срослись и продолжают восстанавливаться слой за слоем. Кожный покров обретёт целостность и здоровый вид уже к утру. Обожаю элогимскую способность к моментальной регенерации. Иначе я бы полжизни провёл на больничной койке.
Покончив с водными процедурами, возвращаюсь в комнату. Нахожу там комплект одежды и тёплый ужин. Вкусная еда и здоровый сон – лучшие лекарства.
Пока жую, Эфириумом сканирую дом. Домашние на месте, спят. Аврора тоже, но весьма беспокойно. Хочу её разбудить – я соскучился, – но вовремя вспоминаю, что в отличие от меня, она спала два часа, а после таскалась весь день по городу, изображая светскую даму. Ладно, наберусь терпения до завтра.
На третьем этаже не хватает Виктора.
Спускаюсь ниже. Второй этаж пустует. Сканирую первый. Здесь обнаруживаю бодрствующего отца. Первым желанием имею связаться с ним, но он опережает:
«Маркус, зайди ко мне.»
Даже предположить не могу, что меня ожидает. От волнения пропадает аппетит. Отставляю тарелки и, не задерживаясь, выхожу в коридор. Ночная темнота охотно принимает в свои объятья и заботливо накидывает дремотное покрывало. Дёрнув плечами, сосредотачиваюсь на подсветке в полу и шагаю в библиотечное крыло – отец работает в кабинете.
В библиотеке ковры сменяются паркетом, который даже тихое шарканье кроссовок в абсолютной тишине усиливает до стука толстых каблуков.
Из-под дверей кабинета пробивается свет. Дохожу до порога и останавливаюсь в нерешительности.
Что говорить? Как себя вести? Оправдываться или защищаться?
Пока мечусь в сомнениях, створка двери приоткрывается, гостеприимно приглашая внутрь. Нервно сглотнув, вхожу. Помещение внутри залито мягким светом пяти настольных ламп. В глубине у окна за массивным деревянным столом, откинувшись на спинку глубокого кожаного кресла, сидит Виктор и, склонив голову вбок, наблюдает, как я топчусь у входа.
– Доброй ночи.
– Я тебя позвал не наставления читать, а поговорить. Давно мы не общались с глазу на глаз. Присаживайся, – подбородком он указывает на одно из кресел перед столом.
Не без усилий подавляю беспокойство и подхожу к креслу, в которое плюхаюсь с излишним воодушевлением.
– Как самочувствие?
– Отлично, – хочу показать большой палец вверх, но вместо этого тянусь за спину – шов чешется невероятно.
– Скоро пройдёт, – Виктор хмыкает, сдерживая улыбку. – В период регенерации лучше занимать себя чем-нибудь, чтобы отвлекаться от зуда. Он, действительно, способен свести с ума кого угодно.
– Ты часто испытывал это?
– Был период, когда такое состояние было нормой моей жизни, – отец становится задумчивым, а его взгляд устремляется сквозь меня. – Я тогда почти привык к нему.
– Ты так много сражался?
– Отвлекался от навязчивых мыслей, – мужчина поджимает губы. – Но можно сказать и так.
Не совсем понимаю, что он имеет в виду, но решаю не уточнять.
– Спасибо за помощь. Я слышал, как ты пришёл, но сразу потерял сознание.
– Тебе не за что меня благодарить. Я сделал то, что должен был.
– А Сеоман не должен ли был сделать то же?
Виктор медлит с ответом.
– Нет. У него была другая задача.
Хочу негодующе фыркнуть, но ограничиваюсь недовольно выгнутой бровью:
– Насадить нас с Авророй на лезвие, как на шпажку?
– Создать условия для выявления приоритетных выборов.
– Не понял.
Отец вздыхает и переплетает пальцы перед собой.
– Мы должны были понять, как вы поведёте себя в крайне опасной ситуации.
Это был очередной тест.
– Я облажался, – скрыть разочарование не пытаюсь. – Прости, что не оправдал ожиданий.
Теперь очередь Виктора удивляться:
– Как раз наоборот, – подавшись вперёд, он опирается на локти. – Я более чем доволен результатом. Ты уберёг Аврору от поражения, не задумываясь. Она же, невредимая, одолела противника и оказала тебе своевременную помощь. Благодаря верным выборам вы одержали победу в сражении с минимальными потерями.
Ну если считать дырку в моём боку «минимальными потерями», то да.
– Насадиться на меч было не самым умным решением.
– А как бы ты поступил, получив ещё один шанс?
Замолкаю, перебирая в голове все возможные варианты развития событий. Но ни один из них не ведёт к совместной победе над дядей.
– Видишь, удовлетворительных альтернатив-то и нет, – отец довольно улыбается, повергая меня в замешательство. – Вы оба сильны и обладаете огромным потенциалом. Но раскрыть и использовать его сможете только тогда, когда поймёте, что нужно не соперничать, а решать задачи вместе. Когда вы научитесь действовать в унисон друг с другом, вы станете непобедимыми, – он становится серьёзным, а его взгляд – гипнотизирующим. – Береги Аврору. Не потому что она моя дочь. А потому что она – твоя мощь.
– Почему она?
Виктор замолкает и медленно откидывается обратно на спинку.
– На этот вопрос ты должен найти ответ сам.
Выдерживаю отцовский взгляд, но кожа покрывается мурашками.
Ответ внутри. Но я всё ещё не готов его услышать.
Пора бы сменить тему.
– Сеоман сказал, что твой эгрегор больше не защищает нас.
– Да.
– Почему?
– Потому что в моей защите вы больше не нуждаетесь. Но это не значит, что я останусь в стороне, если приключится беда.
Пытаюсь осмыслить услышанное, но не могу. Явно, я чего-то не понимаю, потому что не могу найти логику в происходящем.
Виктор вздыхает, утомлённый моим тугоумием. Или просто от физической усталости.
– Вдвоём вы сильнее меня. Сильнее любого элогима. Но только вдвоём, – внезапно его лицо прорезают морщины, а под глазами залегают тени. – Я когда-то пренебрёг своим же правилом беречь любимых. И заплатил за это непомерно высокую цену. Не повторяй моей ошибки. Всегда помни, значение имеет только то, что искренне важно тебе. Остальное вторично.
Похоже, пришло время снова спросить себя: чего я хочу?
Но сначала – избавиться от липкого стыда за «провал».
– Отец, я не подведу тебя.
Обещание стать лучше всегда помогало притупить стыдливость и поднять планку требований к себе. Но сегодня оно звучит самообманом. Так как не понимаю, зачем оно и что с ним делать дальше.
Виктор с интересом наблюдает за моим диссонансом, а мне впервые становится досадно за прочность ментальных связей, по которым он без труда способен считать все мои чувства и намерения.
Не в силах больше смотреть на отца встаю и отхожу к боковому окну. Тихий шорох позади выдаёт его приближение. Виктор останавливается рядом и, положив руку на плечо, настойчиво заглядывает в моё лицо:
– Ты мне ничего не должен. Оправдывать мои ожидания или реализовывать мои амбиции из чувства навязанного долга не надо. Я не этого хочу для тебя. Даже если порой я требую подчинения, ты вправе отказаться. Да, мне это не понравится, это будет меня злить. Сложно отказаться от контроля. Он даёт ложное ощущение спокойствия. Триста лет жизни научили, когда в гиперконтролирующем состоянии что-то одно начинает идти не так, остальное рушится, как карточный дом. Много лет я учусь доверять и отпускать. Получается далеко не всегда. Но я точно доверяю тебе, – Виктор обхватывает оба плеча, разворачивая меня к себе. – Уверен, ты выберешь верный путь, сын мой. Я люблю тебя не за успехи и угоду моему эго, а за то, кто есть ты здесь и сейчас.
– А кто я?
Никто и никогда не рассказывал мне о родителях, сколько я не просил. От этого, несмотря на любовь и заботу, которыми меня окружают Гарды, я часто чувствую себя растерянным маленьким мальчиком. Одиноким в своей мечте узнать хоть что-то о маме с папой.
– Ты – мой сын, – твёрдая убеждённость в голосе Виктора заставляет посмотреть ему в глаза и благодарно кивнуть, выражая взаимное доверие. В ответ он неловко заключает меня в объятия. Впервые за девятнадцать лет.
Если бы всё было иначе, любили бы меня родители также сильно?
– Спасибо, отец, что веришь в меня, – отстраняюсь от него, борясь с желанием опустить глаза в пол и быстрее покинуть кабинет.
– Что ж, иди поспи ещё, – словно слыша мои мысли, Виктор освобождает дорогу к выходу. – В этом году до отъезда в Палермо я решил занять вас решением более необычных задач, чем обычно. Набирайся сил. Утром приступим.
– Ладно, – облегчение скрываю под сонной улыбкой, – доброй ночи, отец.
– Доброй, Маркус.
Покидаю кабинет и за считанные минуты поднимаюсь в башню. Запыхавшийся, спиной припадаю к двери внутри и сползаю по ней на пол.
Чувство стыда снова расцветает буйным цветом в груди. Но теперь его корни спрятаны намного глубже.
Виктор верит в мои честь и достоинство.
А я предаю его веру небратским интересом к его дочери.
«Значение имеет лишь то, что искренне важно тебе.»
Если так, то что важнее: доверие отца или чувства к дорогой мне девушке?
Вот и я не знаю…

АВРОРА
Среди всей роскоши больше всего люблю мягкую постель, горячий душ и тишину.
Лениво потягиваюсь, кожей ощущая дороговизну тканей. Заматываюсь в одеяло и пока собираю мысли в кучу, разглядываю лепной потолок в причудливых узорах рассветного солнца.
Интересно, как там Маркус?
Хотела зайти к нему сразу, как вернулась домой, но он спал. Надеялась, что проведаю его до полуночи, а уснула, не дождавшись ужина, – настолько сильно я не уставала давно.
Но сегодня я выспалась и уже с утра ощущаю мощную энергию нового дня, которую срочно нужно куда-то реализовать, пока её переизбыток не разорвал меня на части.
«Маркус.»
Нет ответа.
«Маркус!»
Снова нет.
Опять придётся развлекаться без него.
Скатываюсь с кровати и прямо в одеяле отправляюсь в гардероб. Натягиваю беговую форму, кроссовки, заплетаю косу и, натянув на глаза кепку, сбегаю на первый этаж. Пустыми коридорами выхожу на задний двор.
Обожаю вставать раньше всех и бродить по поместью в полном безмолвии.
Неспеша иду через парк. Миную ангар, конюшню, спортивный комплекс, рабочий городок. Воздух пахнет свежестью молодой зелени, сквозь которую пробиваются тонкие ароматы гортензий, олеандров и бугенвиллей в сочетании со сладостью летних роз. Мощёная дорожка заканчивается перед яблоневым садом и дальше продолжается широкой утоптанной тропинкой. Фруктовые сады – это граница жилой территории поместья. За ними начинаются тысячи гектаров лугов, полей и теплиц.
Уже лет пять как без пробежки через огромный луг, граничащий с лесом на другой стороне, не обходится ни одно утро. Исключение – утро после Бала и те дни, когда мы не ночуем дома.
С шага перехожу на трусцу. Выровняв дыхание, беру средний темп. В теле ощущаю необыкновенную лёгкость и желание бежать не прямо, а как захочется. Ловлю волну радостного воодушевления и резко сворачиваю вправо. Бегу, не соблюдая дыхательный ритм и технику движений. Просто ношусь зигзагами по траве, растопырив руки и изображая пикирующий самолёт.
Это так глупо и так весело.
Жаль, Маркуса рядом нет. Он бы составил компанию даже в этом.
Любая моя идея: глупая или безумная, – находит его поддержку и обрекает себя на успех. Не представляю, как буду жить, если вдруг однажды его не окажется рядом.
Изрядно запыхавшаяся, добегаю до первого дерева. Прислоняюсь спиной к стволу, чтобы восстановить дыхание. Пока стою с закрытыми глазами, позвоночником ощущаю всё, что происходит у него внутри: как движется вода через ствол, как растут ветви, как сообщаются корни с другими растениями, как копошатся насекомые в коре и в земле рядом, как в кроне вьют гнёзда птицы… Гармоничность происходящего в большом маленьком мирке поражает. Ощущаю себя лишней. Стараюсь расслабиться и сонастроиться с природным ритмом, чтобы пропустить через тело земные энергии. От ступней вверх по ногам, по позвоночнику поднимается холод – энергии планеты имеют более заземлённую, плотную структуру, чем тонкие энергии Космоса. Воспринимать и управлять ими сложнее. Хотя бы потому, что каждый раз при соприкосновении с ними возникает стойкое ощущение, что я – инородное тело в земной природе, несоответствующее частотности её полей, и от этого естественно вписаться в её порядок неспособна.
Но сегодня, обычно жёсткая энергия земли, чувствуется мягкой и податливой, словно глина. Вязкая энергия воды становится текучей. Энергия света – жгучая и неукротимая – собирается в радужные пучки и распадается на мерцающие лучики над головой. Неуловимый воздух обретает плотность, окутывая вихрем, как одеялом.
Поражённая новыми ощущениями, теряю концентрацию. От волнения сбивается дыхание. Такого уровня чувствительности я ещё не достигала.
Что изменилось?
Мысли возвращаются к Маркусу. Ощущаю его бодрствующим вместе с остальными членами семьи. Пора возвращаться.
Уверена, ответы рядом с ними.

***
Обратный путь преодолеваю с пустой головой обычным бегом по прямой. Пять километров за десять минут – весьма неплохо. В тени яблонь сбавляю скорость и перехожу на шаг. Солнце жарит уже вовсю.
Миную парк, двор, поднимаюсь к себе. Спешно принимаю душ, надеваю свежий костюм из тонкого хлопка и спускаюсь в столовую. На подходе понимаю, что родителей уже нет. Досадно. Люблю завтракать вместе.
Зато есть Маркус.
Слыша оживлённую беседу, замедляю шаг:
– … а почему все гости пришли вчера с одними людьми, а танцевали с другими? – голос Лены звенит на весь коридор.
– Потому что на балу принято меняться партнёрами, – Маркус говорит приглушённо. Скорее всего от того, что его рот набит едой.
– А если мне не захочется меняться? Вот тебе хотелось вчера поменять Аврору на другую даму?
Останавливаюсь, не решаясь приблизиться к приоткрытой двери. Чтобы не выдать своего присутствия, стараюсь не шевелиться и дышать неслышно. Для большей конспирации отгораживаюсь от Маркуса всеми известными барьерами и с любопытством слушаю продолжение:
– Стоять всё время в одной паре невежливо, вдруг кто-то тоже хочет потанцевать с кем-то из нас.
Ощущаю замешательство парня.
– Тебе хотелось танцевать с кем-то кроме Авроры? – вопрос Лены звучит одновременно гневно и недоумённо. Она искренне верит, что меня невозможно променять на кого-то другого. Вот это сестринская солидарность!
– Нет, то есть я не один хотел с ней танцевать. Было бы эгоистично лишить остальных возможности потанцевать с главной дамой вечера.
– Но ты же был главным кавалером. И мог бы всем сказать, что с Авророй танцуешь только ты. Главных все слушаются, как папу.
– Угу. Только я не наш папа, – Маркус бубнит неразборчиво, но догадаться что именно несложно.
– И в таком случае лучше сначала спросить у Авроры, хочет ли она весь вечер танцевать только со мной.
– Конечно хочет! – Лена возмущённо цокает, вызывая непроизвольную улыбку. – Вы так красиво смотрелись вместе, что мне тоже захотелось завести себе кавалера, – от мечтательного голоса сестрёнки улыбка становится шире, а фантазия рисует как она закатывает глаза к потолку и наматывает волосы на пальцы.
Но почти сразу малышка переходит на заговорщицкий шёпот:
– Только маме не говори. А то она думает, что мне до сих пор нравятся только куклы.
Сдерживаюсь, чтобы не присвистнуть. Маркус поражён не меньше. В одиннадцать лет меня заботили выбор меча для обучения и ширина растяжки для шпагата. Про мальчиков я узнала намного позже.
– Эээ… И кто же тебе нравится, кроме кукол?
– Мне нравишься ты, но тебе уже нравится Аврора. Поэтому остаются только сыновья мэра. Они, конечно, скучные, зато вежливые и дарят цветы.
Новое заявление Лены повергает Маркуса в остолбенение. В Эфире ощущаю его полную растерянность. Заглядываю в дверную щель, сгорая от любопытства. Откинувшись на спинку стула, он сидит с ошарашенным лицом и ерошит волосы. Лена же невозмутимо пьёт чай, закусывая бутербродом с маслом.
– А с чего ты взяла, что мне нравится Аврора? – с наигранным равнодушием парень идёт ва-банк. – Мы же всё-таки брат и сестра.
Девчушка перестаёт есть. Отложив бутерброд, она сначала смеривает его оценивающим взглядом, а после серьёзно изрекает:
– И что? Наши папа и мама ведь не твои настоящие мама и папа. Вы с Авророй всегда и везде вместе. И она тебе улыбается.
Что?! Это настолько явно, что заметно даже одиннадцатилетней девочке?
– Она всем улыбается, когда ей хочется, – Маркус пытается оправдать то ли меня, то ли себя.
– Да. Но тебе она улыбается по-другому.
Задумавшись, случайно задеваю дверную ручку. Раздаётся противный скрип, от которого вздрагивают все, кроме Лены. Как банально! Досада за собственную неуклюжесть затмевает неловкость от услышанного.
– Аврора, привет! – подскочив от радости, сестрёнка энергично машет из-за стола.
Скрываю смущение за широкой улыбкой:
– Доброе утро, девочки – мальчики.
– Привет.
Маркус здоровается, не поворачивая головы, демонстрируя небывалый интерес к запеканке в своей тарелке. Удивлённая его безразличием, прохожу к столу и занимаю мамино место напротив.
– Что есть на завтрак?
Отвечать никто не спешит, поэтому оглядываю стол сама: овсяная каша с ягодами, творожная запеканка, печёные тыква и яблоки, домашние сыр, масло, хлеб, клюквенный морс, чай, кофе – и это только то, что стоит рядом. Глотая слюни, выбираю кашу, печёные фрукты и ароматный чай.
– Я вчера к тебе не зашла, ты спал, – гляжу в упор на Маркуса, желая, чтобы он посмотрел мне в глаза. Нехотя он отрывается от созерцания своей тарелки и поднимает на меня хмурый взгляд. По коже ползут мурашки.
– Да, проспал почти сутки, – он безразлично пожимает плечами, повергая меня в полное недоумение.
«Всё в порядке?»
Пытаюсь считать его чувства, но сквозь ментальный блок не ощущаю ничего. Что происходит?
«Да. Всё нормально. Чувствую себя как ни в чём не бывало. Спасибо за беспокойство.»
Внутри закипает злость. Чем я заслужила такое равнодушие?!
Дышу квадратом. Чтобы успокоиться, меняю тему:
– А где мама с папой?
Маркус выбирает промолчать, поэтому отвечает только Лена:
– Папа ещё перед завтраком улетел в столицу. Мама ушла на обход, смотреть, как убрали дом после бала. А вы что будете делать?
Запинаюсь на полуслове – ни на мгновение не задумывалась, чем займу свободную неделю до отъезда в Палермо.
Но внезапно в поле зрения появляется Эдвард, у которого на этот счёт явно есть предложения, от которых нельзя отказаться.
– Доброе утро, мистер, мисс, – дворецкий кланяется всем по очереди. – Прошу прощения, что прерываю ваш завтрак. Согласно распоряжению господина Виктора, я должен передать вам его поручения.
Разочарованно подпираю щёку – безделье опять отменяется.
– Маркус, вы направляетесь в сады и теплицы контролировать сбор сезонного урожая. Аврора, в гостиной вас ожидает новый управляющий имением. Вам предстоит за неделю познакомить его с Глион-Шале. Елена, вас ожидает госпожа Кларисса для пешей прогулки по парку.
– Ура! Мама наконец-то покажет, как плести венки из цветов! – радости сестрёнки нет предела. – Так жаль, что вы опять заняты! – взгрустнув на мгновение, Лена снова подпрыгивает на месте. – Я сплету и вам по венку, запустим их потом вместе в пруд, ладно?
– Как скажешь, дорогая, – Маркус тепло улыбается девочке. Мне же становится стыдно от того, что, поглощённая личными интересами, я слишком мало времени провожу с сестрой.
– Как-нибудь мы обязательно выберем день и проведём его втроём, – твёрдое намерение посвятить время младшей сестре улучшает настроение. – Днём будем кататься на лошадях, а вечером – жечь костёр и жарить зефир.
– Фу, зачем зефир жарить? – Лена смешно морщится, вызывая смех у обоих. – Он и сырой вкусный.
Даже Эдвард не может сдержаться и улыбается вместе с нами. Но быстро оправляется и снова принимает вид чопорного дворецкого.
Наспех доедаю завтрак. Выходим из столовой в коридор, где Эдвард продолжает инструктаж:
– Маркус, у заднего входа вас ожидает аэрокар. Покройте голову – день обещает быть жарким.
– Хорошо Эдвард, спасибо, – дворецкому он тоже отвечает отстранённо. Не могу понять, куда делись его дерзость и ребячество.
– Аврора, с Айрисом Кацем, думаю вы справитесь сами.
– У меня есть варианты? – криво усмехаюсь, на что дворецкий только молча кивает.
– Елена, пройдёмте со мной.
Помахав рукой на прощание, сестрёнка уходит с Эдвардом. Остаёмся вдвоём. Но вместо радости, ощущаю растерянность.
– Ничего не хочешь сказать?
– Нет. Хочешь услышать что-то конкретное?
Холодность в голосе и отрешённый взгляд поражают настолько, что теряюсь окончательно и молча стою, хлопая глазами.
– Ладно, я пойду. Увидимся.
Не оборачиваясь, Маркус быстро уходит. Хочу догнать его и, резко развернув, гневно спросить: какого демона он так разговаривает со мной?! Но вместо этого просто сжимаю кулаки и отправляюсь в гостиную.
Может, хоть новый управляющий обрадуется моему появлению.

Глава 9

АВРОРА
Айрис Кац, значит.
Стоя на пороге, наблюдаю, как высокий худощавый шатен, заложив руки за спину, с интересом разглядывает картины на стенах. Обычно все, кто попадают в наш дом впервые, либо робко тушуются от обилия роскоши, либо надуваются от зависти и громко вещают об отсутствии вкуса у хозяев. Но этот человек абсолютно равнодушен к богатствам, а его интерес имеет чисто деловую природу.
Пока изучаю незнакомца, он разглядывает картину, на которой изображена хибара посреди пустыни в окружении сосудов для сбора дождевой воды.
– «Маленький домик в прериях», – подаю голос и подхожу ближе. Мистер Кац даже не вздрагивает. Более того, он не спешит оборачиваться.
– Яцек Йерка, полагаю?
Вопрос застигает врасплох. Ни разу не интересовалась автором картины. Но помню, когда мама привезла в Глион-Шале два десятка его холстов, то назвала что-то очень похожее.
– Никогда не пыталась понять её смысл.
– Думаю, здесь у каждого он будет свой.
– И что же думаете по этому поводу вы?
Управляющий замолкает, после чего задумчиво произносит:
– Думаю, что это призыв ценить то, что имеешь. Даже если кажется, что не имеешь ничего.
– Не ценой определяется ценность, – отцовские слова всплывают в памяти.
Мужчина согласно кивает и с лёгким поклоном подаёт руку для пожатия:
– Айрис Кац – к вашим услугам.
Жму тёплую сухую ладонь, разглядывая непритязательную внешность: волнистые каштановые волосы, угловатые черты, острый нос с горбинкой, бледная кожа, карие глаза – ничто не говорит о возрасте своего обладателя. То ли двадцать пять, то ли сорок. Но его взгляд, живой, проницательный, цепкий располагает к себе и вызывает желание обсудить что-нибудь неоднозначное.
– Аврора Гард. И, скорее, это я сегодня к вашим услугам.
Айрис Кац едва улыбается, но вибрации Эфира явно передают его симпатию.
Неплохое начало знакомства.
Ощущаю приближение Шарлотты. Оборачиваюсь в момент, когда она входит в гостиную:
– Мисс Аврора, мистер…
Вопросительный взгляд экономки заставляет спохватиться:
– А, да. Мистер Кац – наш новый управляющий.
Мужчина заметно подбирается и вытягивается во весь рост – появление Шарлотты смущает его больше, чем знакомство со мной. Женщина вежливо улыбается и пожимает ему руку.
– Миссис Роу, приятно познакомиться.
– Взаимно, мистер Кац. Уверена, наше сотрудничество будет комфортным.
Кажется, экономке он тоже понравился – настолько довольная улыбка давно не озаряла её лицо.
– Мисс Аврора, вертолёт подан. Он ожидает на задней посадочной площадке.
– Спасибо, Шарлотта.
Откланявшись, женщина уходит. Направляюсь к заднему выходу, жестом приглашая управляющего за собой.
– Давайте начнём знакомство с имением. Иначе мы и за день не управимся.
Покинув особняк, забираемся в геликоптер. Винты оживают мгновенно, машина стремительно набирает высоту. Надеваем гарнитуры, где сразу раздаётся приветливое:
– Доброе утро, дамы и господа! – с переднего кресла салютует пилот. – День выдался ясный. Вид сегодня просто шикарный.
– Привет, Люк. Сегодня обзорная, как обычно, с отцом. Город тоже покажи.
– Как будет угодно, мисс, – Люк разворачивает вертолёт боком, чтобы показать величественную панораму Глион-Шале. Зрелище действительно впечатляющее.
– Мисс Гард, вы не против, если я пересяду? – Айрис указывает на пустое кресло второго пилота. Там обзор явно круче, чем с заднего ряда.
– Как вам будет угодно.
Несмотря на субтильное телосложение, Кац ловко перебирается на другое место.
– Айрис Кац – новый управляющий Глион-Шале, – он подаёт руку Люку. Тот жмёт её в ответ, подозрительностью щурясь.
– Люк Шеридан – местный механик и шеф-пилот отряда авиаторов. Я вас уже где-то встречал.
Управляющий неопределённо пожимает плечами и переводит внимание на раскинувшееся внизу хозяйство: поля, пастбища, сады, теплицы, фермы.
– Какова общая площадь угодий?
Вопрос в наушниках звучит необычайно громко. Краем глаза замечаю, как Люк вздрагивает от неожиданности. Количественные размеры отцовского состояния меня никогда не интересовали, но цифры из документов не раз служили основой для финансового анализа и от этого надолго врезались в память.
– Семнадцать с половиной тысяч гектаров, мистер Кац. Глион-Шале с годами перестал быть обычным домом с конюшней в саду, и сегодня владения Гардов сопоставимы с площадью провинциального городка. А вы теперь здесь – мэр.
Делаю акцент на последнем слове, обозначая важность и престиж должности управляющего. Но Айрис спокойно кивает услышанному, словно предвкушение высокого статуса и внушительного заработка его не интересует вовсе.
– Вы говорите «владения Гардов», будто это не про вас.
Улавливаю неприкрытое любопытство.
Пока думаю, как ответить, осознаю – вопрос с подвохом.
– Всё, что в настоящий момент вы видите внизу, тяжёлым трудом и колоссальными вложениями создали мой отец и его люди. У меня нет права называть всё это своим, потому что я не сделала ничего для этого места.
– Это только пока.
По невозмутимому тону управляющего сложно понять, что из услышанного он понял. Виктор не дал никаких указаний насчёт того, что говорить ему о нашем семействе. Да что тут, он вообще ничего не сказал об этом «задании». Считает, что я справлюсь сама? Ладно. Если он мне так доверяет, не смею не оправдать его ожиданий. Буду помалкивать.
С высоты трёх километров земля похожа на лоскутное одеяло с дырой на месте озера. Дальше весь полёт рассказываю Кацу о планировке имения, показывая расположение объектов сверху. Заодно вспоминаю что и кто там выращивается, где идёт сбор урожая, и какая техника обслуживает хозяйство. Он молча слушает, изредка кивая. Больше не пытаюсь его «читать» через Эфир – два часа безостановочной болтовни утомляют сильнее, чем любая физическая тренировка. Поэтому, завершив пересказ основных фактов, замолкаю и утыкаюсь в иллюминатор.
Напоследок Люк берёт курс на горный хребет. Постепенно набирая высоту, коптер летит над деревушками в зелёных долинах, над бурными речками в скалистых оврагах, мимо отвесных скал к заснеженным вершинам, возвышающихся неприступными стражами вокруг имения.
Сопровождая отца в частых командировках, я много где побывала. Но только дома чувствую себя комфортно. Здесь всё привычно, понятно и безопасно. И в ближайшие годы покидать его я точно не собираюсь. Даже не представляю, что способно заставить меня изменить себе в этом.
Сквозь щель между сиденьями украдкой разглядываю притихшего Каца. Ловлю себя на мысли, что его лицо мне тоже кажется знакомым. Ощутив мой взгляд, он оборачивается и вопросительно выгибает брови. Показываю жестом, что всё в порядке. Кивнув, он отвечает тем же. Люк начинает снижать коптер.

***
– Благодарю за комфортный полёт, – приземлившись, Айрис снимает гарнитуру и протягивает руку пилоту, – было приятно иметь дело с мастером.
– В Глион-Шале работают только профессионалы, – усмехнувшись, он пожимает ладонь и в этот раз с бо?льшим дружелюбием. – Всё-таки я вас откуда-то знаю, мистер Кац.
Управляющий снова пожимает плечами и выбирается из геликоптера. Я уже стою на земле. Айрис становится рядом, а Люк уводит вертолёт на постоянную стоянку.
– Жаркое в этом году лето, – мужчина обмахивается ладонью. От холодного душа я бы тоже сейчас не отказалась.
– Пообедаем? Заодно посмотрим кампус и рабочий городок.
– С удовольствием, – в голосе Каца звучит облегчение.
Воодушевлённые спасительной прохладой, бодро шагаем по мощёным дорожкам к ангару. Сквозь коридоры олеандров и рододендронов выходим к арочному строению с большим куполом наверху.
– Здесь возьмём аэрокар.
Внутри рядами стоит транспорт. Отец не разделяет любви к ретро-старью, поэтому в гараже собраны только современные средства передвижения: элегантные «Бентли», внушительные «Роллс Ройсы», десяток машин попроще для повседневных дел и мелких производственных задач, четыре мотоцикла, восемь аэрокаров и два вертолёта, один из которых спускается на лифте с купольной крыши.
– Впечатляет.
Ощущаю мальчишеский восторг управляющего, хотя внешне он выглядит совершенно равнодушным.
– Вы ещё всего не видели, – сдержанно улыбаюсь, усаживаясь за руль. – Садитесь, а то придётся стоять в очереди на раздаче.
С интересом озираясь, Айрис забирается на соседнее сиденье. Машина на воздушной подвеске плавно трогается с места и шустро покидает гараж. Через несколько минут въезжаем во двор рабочего городка.
Городком он называется весьма условно из-за автономной инфраструктуры и приличной удалённости от хозяйского особняка. Пять трёхэтажных кампусов, лавка с товарами первой необходимости, бар, детская площадка и административно-хозяйственный корпус стоят кру?гом, внутри которого островком зеленеет аккуратный сквер. Несмотря на обеденное время, здесь безлюдно и обманчиво тихо.
– С высоты кажется, что такое колоссальное хозяйство обслуживает несколько тысяч человек, – слезая с сиденья, Айрис оглядывает пустой двор и здания вокруг.
– Многие так думают. Постоянных работников здесь чуть больше двухсот. Из них сорок – это охранники, которые живут в поместье постоянно, восемнадцать – обслуживают особняк, сад, гараж, бассейн и спортивный комплекс. Остальные полторы сотни круглогодично заняты хозяйством. На сезоны подготовки земель, посадки и сбора урожая мистер Берг приглашал наймитов из окрестностей. Бо?льшая часть ухода за посадками автоматизирована, поэтому не требует постоянного внимания.
Кац сосредоточенно кивает, но внезапно мрачнеет. Удивлённая резкой сменой настроения, вопросительно смотрю на него через плечо.
– Мистер Берг – это мой предшественник? – в дрогнувшем голосе Айриса слышу сомнение.
– Да. Вас он как-то беспокоит?
Прямота вопроса заставляет мужчину сначала растеряться, но потом облегчённо выдохнуть:
– Нет. Но мне бы хотелось узнать, по какой причине он покинул свой пост.
Удивляюсь ещё сильнее:
– Вам не сказали? Мистер Берг два месяца назад скончался от рака. Он жил с ним двадцать лет. Работа управляющим наполняла его жизнь все эти годы. Он до последнего отказывался уходить в отставку и вёл все дела сам. Его помощница сказала, что в день смерти он составил все месячные отчёты, навёл порядок в кабинете и подарил ей свою любимую ручку. Словно знал, что завтра для него уже не наступит, – останавливаюсь в задумчивости от внезапного осознания. – Мы были знакомы всю мою жизнь. Но я никогда не интересовалась им и тем, что он делает. Наверно поэтому отец поручил мне познакомиться с вами и познакомить вас со всем здесь. Чтобы я подумала… – замолкаю, чувствуя неловкость Каца, – над разными вещами. Теперь должно быть иначе.
Прочищаю горло и меняю тему:
– Пойдёмте, мистер Кац, нам наверх.
В полном молчании входим в центральное здание и по лестнице поднимаемся на второй этаж. Чтобы отвлечься, сканирую Эфириумом обеденный зал. Очевидно, мы приехали между пересменкой бригад, потому что людей ощущаю совсем немного.
Вымыв руки, проходим в просторное помещение. У раздачи никого, и заняты всего столов десять. Отлично. Берём, что нужно, и, здороваясь со встречными, проходим в пустующий конец зала. Спиной ощущаю всеобщий интерес к новому лицу. Моё же появление никого не удивляет, и это как-то досадно.
– Вы им уже нравитесь, – киваю на людей, сидящих за большим столом неподалёку.
– Почему вы так решили? – выгнув бровь, Айрис хмурится.
– Просто знаю. К тому же отец не приглашает работать в своё имение плохих людей. А в людях он разбирается лучше, чем в чём бы то ни было.
Мистер Кац неопределённо мычит, опустив глаза в тарелку. Ощущаю, как в нём расцветает знакомое чувство вины за неоправданные ожидания. И, кажется, я знаю, за какие именно:
– Мне тоже трудно общаться с людьми. Но если отец выбрал вас, значит, вы подходите ему на сто процентов.
– Спасибо, – управляющий благодарно улыбается, но задумчивость никуда не девается. – Признаться, я вас представлял иначе и беспокоился, что мы не поладим.
– Меня никогда не заботило, как я выгляжу в чужих глазах, поэтому я всегда вела себя, как хотела. За редким исключением. Но мне приятно осознавать, что кто-то считает меня лучше, чем обо мне говорят.
– Вы знаете, что о вас говорят?
– Конечно. Меня считают заносчивой ботанкой, горделивой богачкой и, вообще, крайне неприятной особой.
– Неприятной? – Кац искренне удивляется. – Отчего же?
– Потому что эрудиция, самоуважение и собственное мнение, коими я обладаю, не вписываются в рамки управляемого общества. Я не терплю ложь и лизоблюдство. А правду в лицо мало кто хочет слышать, – морщусь от воспоминания, когда за прямоту Маркус обозвал меня танком в пуленепробиваемой броне. Было обидно.
– Мой брат намного лучше ладит с окружающими.
– А где ваш брат? – управляющий оживляется и доедает второе блюдо с бо?льшим аппетитом, чем в начале обеда.
Я же бесцельно ковыряюсь в салате, чтобы чем-то занять руки.
– Не знаю. Где-то на плантациях. Отец отправил его контролировать сбор фруктов, но уверена, он занят чем-то другим. Для него руководить слишком скучно.
– Я полагал, вас с детства обучали править, управлять.
– Да, – оставляю салат и, скрестив руки на груди, откидываюсь на спинку стула, – Это были самые скучные лекции. Единственное, что я из них вынесла, это то, что сначала надо научиться жить в гармонии с собой и миром, потом научиться приносить ему пользу, и только после этого выражать намерение стать правителем. У меня провал по всем фронтам. Да и у Маркуса дела не лучше. Поэтому амбиций править хоть чем-то нет ни у него, ни у меня.
Скептически усмехаюсь, но мистер Кац остаётся предельно серьёзным.
– Вы ещё молоды. Всё, что вы перечислили, приходит с опытом, со временем. Такое богатое наследие нельзя передавать неподготовленным. Уверен, вы обретёте мудрость и подарите миру ещё больше благ, чем ваш отец. У такого наставника не может быть бездарных учеников.
Искренность, воодушевлённость и глубокая убеждённость в том, что созидание – высшее благо человечества – вот, что привлекло отца в нём. Несуразный на вид, но с горячим сердцем, Айрис Кац сделает всё, чтобы имение и его обитатели процветали день ото дня.
– Айрис, могу я вас так называть? – получив утвердительный кивок, осторожно продолжаю. – Откуда вы знакомы с моим отцом?
Последние обедающие покидают зал, оставляя после себя чистые столы и тишину. Мужчина отодвигает поднос на край и задумчиво поджимает губы.
– Я с малых лет жил в пансионе Монтрё, который содержит Виктор Гард. Потом мне повезло учиться в его университете. После его окончания я попал в кадровый резерв и сразу же подал заявку на работу в имении. Это было мечтой всей моей жизни. Но я совсем не ожидал, что господин Виктор выберет меня. И тем более на такую должность.
– Вы не похожи на юного выпускника университета. Сколько вам лет? – вопрос смущает Каца намного больше, чем я ожидала.
– На порядок больше, чем большинству выпускников, вы правы. Путь сюда занял много времени, – Айрис грустно улыбается и наступает моя очередь смутиться своей бестактности. – Но я счастлив, что всё сложилось так, как сложилось.
– Уверена, наши пути пересеклись совсем не просто так.
– Вы верите, что всё предопределено?
– Нет. Я верю, что происходящее – всего лишь результат наших выборов. Но в глобальном масштабе всё подчинено одной общей цели. И когда мы приближаемся к ней, все события происходят нам во благо.
– А какова наша глобальная цель?
– Отец утверждает – быть по-настоящему счастливыми.
– По-настоящему… А как это?
– Не знаю. Но мне кажется, чтобы это понять, нужно сначала научиться быть честным с собой и честно признаваться себе в том, что нравится, а что нет.
– Интересно…

Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «Литрес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (https://www.litres.ru/pages/biblio_book/?art=71040448) на Литрес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.

notes
Примечания

1
Auf Wiedersehen (нем.) – До свидания.

2
Стих автора

3
Считается, что олеандр ядовит. Некоторыми симптомами отравления специалисты считают потерю сознания, бред, галлюцинации (прим. автора)

4
Книскен – уважительное приветствие или благодарность в виде лёгкого кивка и неглубокого поклона.

5
Шен – это танцевальная фигура, в которой танцующие меняются местами, попеременно подавая друг другу руки.

6
Гленкерн – дегустационный бокал для виски особой формы, разработанной шотландской компанией Glencairn Crystal.

7
Гаввах – тонкоматериальное излучение энергии, выделяемое при физическом и моральном страдании живого существа – при страхе, обиде, ненависти, злобе, обиде, депрессии, горе, боли.