Читать онлайн книгу «Хроники Нонтауна» автора Михаил Максимов
Хроники Нонтауна
Михаил Максимов
Почувствуй себя полноценным жителем Нонтауна… это проще, чем кажется.
Михаил Максимов
Хроники Нонтауна
Предисловие «Февральский Листопад»
(автор – Миклош Фейеш)
Приветствую, дорогие радиослушатели!
Сегодня в нашей программе «Поминки по ветхой знати» мы обсуждаем Майка Ремембера, закрепившегося в альтернативной реальности битнической меланхолии и реинкарнации протестного рок-н-ролла.
Внутри независимой камерной студии «Призрак свободы», помимо бессменного ведущего Войцеха Яроша, ожидает своего часа почтенный гость Миклош Фейеш, близкий друг героя мемориальной передачи, поэт воинствующего сюрреалистического крыла, основатель художественной студии «Восточные силы мифологизированного сопротивления». Он постарается поведать нам на протяжении получасового радиоэфира о превратностях судьбы и наивысших достижениях своего коллеги, равно как и об истории создания документальной биографической ленты «Воспоминание о Ремембере».
Майк Ремембер – весьма сложная, противоречивая фигура, распятая его недальновидными современниками на провинциальном кресте конформизма. Будучи храбрым политическим активистом и реформатором педагогической догмы, он словно бы угодил в восставшую к жизни игральную колоду карт, придуманную Льюисом Кэрроллом, где ему была отведена роль многоликого трикстера или, если желаете, импозантного Джокера, с одной стороны связанного по швам жестокими репрессивными путами, с другой – свободного в своей титанической подпольной жизни. К ней безоговорочно стремились редкие выходцы из его, как правило, снулого студенческого окружения, жаждущие радикальной проповеди старшего поколения. В нашей документальной хронике содержится немало эпизодов, фиксирующих его оккультные лекции просветительского толка, равно как и подготовку ненасильственного восстания учеников, мечтавших обрести новый метафизический мир, ограждающий их от злокозненных воздействий государства. Насколько мне известно, наиболее доверчивые последователи учений Майка Ремембера неуклонно оказывают мирное сопротивление потребительскому террору, неизбежно схлестываясь с вершителями физического насилия в тучных униформах. А так называемые отступники, философические ренегаты взяли на себя ответственность за процесс создания параллельного социума, существующего во многих отношениях вне цивилизационных соблазнов. Благодаря чему, обосновавшись в непроходимых лесах и горной местности, они воскрешают романтические традиции Жан-Жака Руссо и Генри Дэвида Торо, но главным философическим догматом решительных отщепенцев остаются монолитные труды Сёрена Кьеркегора и Фридриха Ницше, в которых они распознают почти священных покровителей и духовных идеологов их пантеистической общины. Непринятый ближайшими соратниками, нередко куда более скромными по масштабу дарования, Майк принялся изыскивать подобающее признание среди западной интеллектуальной общественности, представленной анархистскими поэтами-песенниками и мастерами театрального перформанса. Именно там, среди изысканной британской богемы и уцелевших продолжателей дел могучих авторов бит-поколения, он снискал немыслимую по своему ажиотажу восторженную реакцию.
Во-первых, доселе пылившиеся на полке экспериментальные романы угодили в эпицентр издательской вакханалии – вся сочинённая им проза обрела своё печатное воплощение, выходя в большинстве англосаксонских стран ошеломляющим тиражом. Выпущенные в свет творения «В пределах объектива камеры» и «Хроники Нонтауна» мгновенно обрели ликующую армию почитателей, впервые обеспечив эмигрировавшему автору коммерческий успех, тотальный общественный резонанс и недюжинные притязания на фестивальную киноадаптацию, за которую впоследствии действительно взялся столь неоднозначный, но неоспоримо талантливый режиссёр как Спайк Джонз. Он органично перенёс на экран всё литературное действо, задуманное в «В пределах объектива камеры», тщательно консультируясь с создателем романа в вопросах сохранения аутентичной атмосферы первоисточника. Весенняя премьера двухчасовой картины успешно прошла в условиях очередного кинофестиваля Sundance, став её долгожданным открытием и беспрецедентной сенсацией, привлекая продюсерский потенциал ветеранов жанра Мартина Скорсезе и Вуди Аллена, каковые вызвались покровительствовать фильму в отношении масштабного кинопроката.
Следующая экранизация – «Хроники Нонтауна» предстала как сборник короткометражных фильмов многочисленных режиссёров, привлечённых к предсказуемым съёмкам картины. В головокружительный киноальманах вошли тематические интерпретации в исполнении таких выдающихся мастеров, как Гай Мэддин, Питер Гринуэй, Дэвид Кроненберг, Пак Чхан-ук, мультипликатор Кристиан Седжавски, Хармони Корин, Роберт Эггерс, братья Куэй и вновь Спайк Джонз, каждый из которых колоритно создал фрагменты исполинской мозаики, прихотливо отражающей сюжетный ряд и образные сплетения романа «Хроники Нонтауна».
По мнению маститых зарубежных литературоведов, в своём произведении автор бессознательно достиг предельного совершенства прозаических изысканий, проделав многозначительный путь от контркультурных маневров бит-поколения до запутанного постмодернистского эпоса, что в некотором роде подводит итоги, одновременно плачевные и триумфальные, по отношению к возможностям авторского языка Майка Ремембера и жизнеспособности современной литературы. Маститые критики французского издания «Кайе дю Синема» сошлись во мнении, что экранизации работ когда-то безызвестного писателя не только не повредили литературному первоисточнику, сохранив высокую планку художественного материала, но и позволили рассуждать вслух о настоящей революции на поприще авторского кино, полностью зиждущемся на основе многогранных романов, явно нерассчитанных на коммерческий успех и массовое одобрение.
Однако, как замечают пытливые авторы киножурнала, адаптация Спайка Джонза, диковинная в своей нелинейности, впечатляющая в своей многословности и абсолютной недосказанности в финале, так же, как и последовавший за ней киноальманах, привлекший к себе плеяду мастеровитых демиургов (каковую в положительном смысле невозможно поставить в один ряд со знаменитыми «Боккачо-70» или «РоГоПаГ», а скорее, следует возносить до калейдоскопичных шедевров образца «Рима» Феллини) возвысили писательское реноме Ремембера до уровня «теневого классика», «прижизненно чествуемого пророка». Примечательно также, что мировое признание этого автора повлекло за собой массивную ретроспективу его ранних любительских кинофильмов (к примеру, самый удачный из них – «Вспоминая завтра»), снятых на территории родного города. Причем вызвавшая неожиданный фурор ретроградная программа прошла в парижской синематеке при переполненном зале кинотеатра.
Во-вторых, вслед за литературной победой обласканный вниманием автор снискал всеобщее любопытство на музыкальной ниве. Записанные ранее подземные рудименты, исполненные грубого, сырого звучания, вдруг обзавелись второй обнадеживающей жизнью. Передовые авангардные компании звукозаписи вознамерились переиздать дискографию двух ключевых формаций Майка Ремембера и его сольные творения, казалось бы, совершенно недоступные иностранному слушателю из-за кардинальных языковых отличий.
Однако сначала свет увидели лимитированные виниловые пластинки «7 против Фив», дерзновенного дуэта противоположных по духу философов, тем не менее нашедших весомый компромисс, для того чтобы создать два полноценных альбома сатирических, гротескных песен в стиле забористого рок-н-ролла, ставших позднее основой для вереницы антикапиталистических и древнегреческих спектаклей, проведенных в стенах современного цифрового театра в Копенгагене.
Затем ненасытные музыкальные магнаты обратились к творческому наследию почившего коллектива New Take, предложив доступным для связи авторам выпустить все порожденные композиции единой неподъемной антологией, состоящей из двух частей, куда, помимо основных произведений вошли всевозможные демонстрационные, инструментальные и живые записи, включая концертные видеосъемки, разместившиеся на отдельном носителе Blu-ray. Некоторые композиции группы New Take, несмотря на свой прискорбный статус распавшейся команды, произвели колоссальное впечатление на деятелей современного драматургического искусства, благодаря чему в нескольких европейских театрах прошли масштабные поэтические постановки на основе произведений Осипа Мандельштама и Иосифа Бродского, некогда вдохновивших участников музыкального коллектива на создание своих грузных дисгармоничных творений.
И в завершение акустического круговорота – профессиональный выпуск сольных альбомов Майка Ремембера – каковые отважился распространять канадский лейбл «Cloud Number Nine». Разнообразные творения, выдержанные в традициях постпанка и сёрф-рока, начинённые антиутопической, антитоталитарной и велеречивой экзистенциальной борьбой, подстегнули разноликий сонм молодых песнотворцев выступить с концертом cover-вариаций Майка Ремембера, охватив весь мелодический спектр его песнопений, – от «Супермаркета Антиутопия» до «Вечного Сёрфа».
Документальная лента «Вспоминая Ремембера» призвана запечатлеть благословенную молодость человеческой природы. Плодотворное кипение пассионарной жизни исследователя неприступного искусства. Я осмелился создать, прежде всего, в своем воображаемом мире этот кинофильм, дабы сделать его бессмертным и неуязвимым.
В моей биографической работе Вы увидите Ремембера среди руин индустриального Ворон-Сити, опутанного безжизненными рельсами железной дороги. В ней воодушевленный мыслитель встречает ослепительно прекрасный пурпурный рассвет подле беззвучных водохранилищ, прибавляя в своем воображении к этому живописному пейзажу огнедышащие ритмы Colour Haze. Растворенный в незабываемых лентах Марко Феррери («Большая жратва») и Луиса Бунюэля («Симеон-столпник»), Майк Ремембер ясно силится постичь преображенный язык удушливого лета. Околдованный магией альбомов Rolling Stones, он излучает завидное жизнелюбие и сардоническое чувство юмора, безоглядно выжимая из себя последние аккорды креативного мышления. Влюбленный в глубинное искусство, он повсюду норовит постичь динамику незримого волшебства. Выбиваясь из кромешной толчеи, извергая лютые философские тирады, он стремглав проносится сквозь толщу суетливого города, облаченный в темную мантию Джима Моррисона. Трепетно прощаясь с дремлющим городом в мгновения цветистого рассвета, он невзначай напомнит своему внимательному зрителю о существовании хрестоматийного кино Терренса Малика, перекликающегося с райским небосводом, и традиционно покинет тесные пределы объектива камеры в поисках инородных смыслов и февральского листопада.
Часть 1.
Вспоминая Нонтаун
… самое сложное: начать – это понятно – поэтому продолжим, ребятки, без слежки безумной за знаками препинания и прочими грамматическими ухищрениями, коих не счесть –иногда в загадочных местах, иногда в сельском уединении – частный дом, где я отдыхаю, а рядом санаторий и прочие постройки – через дорогу живут алкаши с курами – петухи орут спозаранку, и целый день орут – алкаши тоже, стоят холодные ночи – а они не заплатили за газ – поэтому топят облупленную печку дровами – впрочем, наша хозяйка, бабка уже за 80 лет тоже экономит на газе – но я накрываюсь двумя ватными одеялами – и только под утро чувствую холодок – именно он напоминает мне о жизни – значит, можно продолжать свою писанину. Без начала, середины и конца – как повелось давным-давно.
…многое, что случилось и не случилось за дни и ночи, утренние зори и вечерние закаты, пока я не добрался сюда, на эти листы – трень-дребедень, там оступился, там выкарабкался, испанцы добрались до футбольной верхушки мирового древа, а старый гопник в синем халате занял позолоченный трон – да, пара самых грандиозных событий – встречи с Джонни и Элизабет – вот что нужно сразу описать, дурень, а не эти мыслишки из грешно-праведной башки – но почему-то я оставил описание этих встреч на «потом» – точнее, отрывки встреч или разговоров, переосмысленные и пересказанные в собственных мозгах – сам бы Джонни, например, спросил – «Что было уж такого, о чем можно сделать целый рассказ, повесть, совокупность разных значков и букв?» – каждому видней со своей колокольни – но и ему будет приятно прочитать хоть что-то отрывочное о тех днях (надеюсь, дружище, я надеюсь на это, сидя в очередном круге личного ада, наблюдая за пятками Люцифера, заводящего трактор) – о днях безрассудных я вспоминаю, пытаясь спасти свою душу от застоя – от позора, который в этой тиши все больше становится явью – хотя, что такое явь?
Ведь сейчас, когда я сделал перерыв и вышел покурить во двор – а еще 11 часов утра не настало – узрела лань бескрылую бабочку, и кашалот чихнул в радиоприемник – на небе голубом и девственно чистом висит луна – неполная, но висит – согласитесь, не очень привычно видеть в это время луну – и после увиденного не будешь писать что-то стандартное о своих делишках – август – хорошее время для меня – я понимаю, что лето заканчивается – приезжаю погостить в этот дом, вдали от цивилизации – в прошлом году закончил здесь свою повесть о нелинейном кино, которую только Джонни и оценил пока по достоинству – после этого целый год находился в раздумьях – а стоит ли вообще писать что-то – но теперь решился – ведь неохота терять какие-то мысли, если их в одиночестве (даже так) считаешь важными.
Конечно, всё это Джонни может прочитать кому-нибудь еще – ну, скажем, папе и маме – мама, например, будет сидеть в кресле – а где-то чуть слышно будут звучать композиции Killbody Tuning (а может, The Moody Blues?) – и Джонни будет читать вслух мои письмена (какие к черту Killbody Tuning, если на повестке дня – мелодичные доклады близнецов Кокто?)– а мама скажет после нескольких абзацев – «Какие-то психи у тебя друзья – да ведь он сошел с ума напрочь – бесталанный чудик – кем он возомнил себя – зачем тебе с ним общаться – переписываться типа, не доведет до добра он тебя – одни несчастья и переживания – тебе не хватает их?» – вот так примерно и будет (методологические основания сформулированы эклектично, не указаны конкретные методы сбора и анализа информации) – и Джонни скромно замолчит, не в силах перечить – да и как можно перечить родным людям? А ведь это лишь вступление к действительной повести – к действительным приключениям – злоключениям – ожиданиям – приветствиям – да, только начало – как будто заверещала гитара – заелозили эльфы пальцами тонкими по струнам – и вот уже оркестровка готовится – коронная увертюра – всё продолжится – и будет влюбленность в прекрасную девушку в сумраке – и новое вдохновение, чтобы сочинялось легко – и диалог с листами бумаги завертится в новом русле, стремительном и великом – иначе нельзя, нельзя.
Но мгла становится более зримой, и часы продолжают свой безжалостный ход – Джонни бы мог вполне быть вместе с героинями Сюзанны Кристи из «Говорунов» и «Предателей творожных ватрушек» – изгой в первом случае, бедный художник, складывающий иногда из камешков загадочные скульптуры – он бы сказал ей – «Произноси любые слова – мне нравится слушать тебя» – а во втором случае ухаживал бы за ней – облик его – чуть выступающие усики и чуть надутые щеки – взгляд в бесконечность – хороший сторож – а она, инвалид с редкой болезнью позвоночника, и Джонни Сингер ухаживает за ней в этом анти-милосердном мире, поглощенном страданием и безнравственностью – насильников не отличить от монахов – а он бы аккуратно любил ее, со всей нежностью – что-нибудь рисовал на песке и снегу в этом цирке моральных уродов – читал бы стихи, сочиненные им в лесной глуши – тихая жизнь без лишнего стыда и стеснения – ну, конечно, дедушки и бабушки, заботливые родственники помогали бы иногда этой миловидной паре – уж лучше тех, кто наводнил улицы – да, Джонни всегда отличался от них – и так бы он обрел счастье с больной девушкой, которой, может, осталось не так уж и много ценных мгновений жить на земле – на этой планете, терпевшей много лишений, на ней все равно что сочинять – всё сложно понять и признать – легче умереть или стать дневным обалдуем – святым идиотом – чем остаться с таким вот инвалидом женского рода – но умирать бесполезно – лучше же ухаживать за больными, читать им вслух свое и чужое – например, Толстого, – можно даже и Моэма с Хемингуэем – выносить отбросы – гулять под луной и под солнцем на полях-лужайках, проповедовать в тиши и покое – быть некой службой спасения – единоличной и для одной только девушки – благородной и хорошенькой – говорить ей трудно, мышцы лица не слушаются, да и язык тоже – и еле ходит – и скоро умрет, стало быть, – а может она и молчит – но Джонни бы неизбежно влюбился в нее и боготворил – объект воздыхания – что поделать, друзья?
Ведь если нашей планете осталось жить несколько миллионов лет – и все сгорит в веках – если не раньше – всякие там ядерно-психо-перманентные войны – ну и на религии, конечно, всё замешано – типа, всё будет ништяк (такая байда первобытно-попсовая) – так что же осталось в этом мире, кроме заботы и капель уважения к старикам и немощным, и к нищим, и к бродягам и к тем, кому не повезло с рождения – родились в грязи, а живут в вечном позоре и унижении – какое тут искусство – один естественный отбор – пожирая друг друга и не щадя никого – века эволюции насмарку – а планета взорвется как конфетти по праздникам веселым – отблески взрыва даже не во всех галактиках будут видны – но, кстати, Джонни верит – почти религиозно – а может, и полностью – как монах в кустистой храмине, поедая постные лепешки – он верит, что останется нечто – что именно, никому не известно – я и сам верю в некую энергию – черт возьми, есть же смысл в существовании мира – сон есть сон, а мир есть мир – и кто-то еще верит в инопланетян – кто-то атакует нейро-лингвистически-био-оригинальными волнами Китай и другие государства, в точку, прямиком в цель микроскопическую – по мозгам, в мозги, из мозгов – да, это точно они – сверх-лимит-абсолют-развитые пришельцы, – не то, что мы с вами – это конечно, смешно просто – хотя Вселенная же очень большая (тут уже как младенец начинаешь размышлять – «очень большая») – всё может произойти.
Где наши музы? Куда делись знакомые глаза – почему никто не звонит, не спрашивает – «О чем ты думаешь? Что в твоей голове?» – а может, причина кроется в том, что нам всё безразлично – и что будет – так и останется несколько фраз неслышимых парить в пределах мироздания – но хотя бы пылинка любви не помешает, само собой.
Я буду (как всегда) забегать вперед и отходить назад – всё будет личностно, нелинейно или, если угодно, индивидуально-убого-ненужно-вязко-ломко-загадочно (или как хочется) – выбирайте сами любой вариант восприятия сего текста – эпохи и секунды меняются – моему герою-протеже-прототипу-антиподу и прочему совпадению-символу-аналогу (живому и безрассудному) также суждено валяться на диване – слушать пост-рок (нет, уж лучше авангард с появления фонографа и кофе со сливками) – а потом на пенсии в вязанных тапочках на босую ногу врубаться в сонаты Бетховена (вряд ли – скорей уж в алюминиевую музыку Лу Руда) – где-то так, вроде того – хотя спорно, что удастся дожить до этого счастья-несчастья. И ничего более, и ничего менее – но в то же время, в том же месте – не так как прежде, только не так – изменяясь везде и повсюду, рыскать на воле, и даже в темнице – ища пристанище свое в противоречивой вечности.
***
А как же всё это завязывалось, начиналось – ну, конечно, Джонни письма мне отправлял, горемыка – типа, вот такие дела – решил приехать, побродить по Городу – вылезай из Трущобы своей – да, всё нормалёк – там фильмы запиши и приезжай – без проблем, как водится – а на мне тут висит мертвым грузом научная работа – да и альбомы с группами надо доделывать – я думал об этом, когда был на даче, недалеко от Трущобы – шел по дорожке за свежей ключевой водичкой – и вот думал, типа Джонни приедет в Город – и мы с ним будем бродить – а еще целый месяц был до его приезда – ну, где-то месяц – точно не помню.
Наконец Джонни приехал – а я его, помнится, еще прождал минут 20 между вагонами метро – там еще на лавке сидел со мной какой-то пацан – я присматривался к нему «А вдруг это Джонни?» – но нет, конечно – Джонни приехал попозже – а если смотреть на постоянно проходящие мимо поезда долго, то можно чокнуться – надеюсь, вы в курсе – значит, Джонни приехал такой – и я его спросил в самом начале – «Ты что – нибудь взял с собой?» (имея в виду выпить – отпраздновать встречу – у меня банка «Эфеса» болталась в пакете) – он такой «Да-да» и показывает мне диски с фильмами, видео-фрагментами своими и музыкой – «Привез тебе» – я же имел в виду совсем другое – говорю «Может, возьмешь себе хлебнуть чего-нибудь?» – «Нет, нет, не хочу» – и мы пытаемся выйти наверх – подальше от вагонов метро – но сворачиваем сначала не туда – и выходим к обычным жилым домам – а нам нужно к Ситцевскому парку – так что мы опять спускаемся в переход подземный – и наверх – тут немного пройти – ворота, и по тропинке, через еще несколько поворотов и всяких там асфальтовых дорожек – считай, уже парк начинается – да, мы очутились в парке…
***
Так или иначе, впервые я увидел-услышал Джонни в городском клубе «Благосклонная Мудрость» – местечко мало кому знакомое – я вообще случайно на него натолкнулся, бродя от нечего делать по улицам – должен был съехать с прежней квартиры, решил халявно поселиться в общаге – вдруг встретил кореша-хипстера, а он мне пропарил мозги про новые социокультурные процессы в обществе, всякие там бифуркации-трансформации – этот хипстер про один клуб упомянул – говорил, что там полно интересных шизиков, всякие лекции о культуре читают, кинематограф, музыка, подполье – как-то он мои мозги заразил, и ноги сами к этому клубу вывели – темноватое помещение, звучит какая-то приятная мелодия – может, нью-эйдж, я подумал, ну, неважно, и с небольшой сцены некий паренек вещает очередную ахинею о мерзкой современности, что типа искусство погибло и всякое-всякое другое – а тут значит выходит другой шкет, худощавый, страдальческое лицо с выпученными глазами, руки тонкие, я подумал, щас клоунада начнется, а этот чувак сказал вдруг, что намерен взбудоражить посетителей своими вопросами об одной актрисе, и некоторые из шизиков загудели, а шкет давай городить со сцены про фильмы «Клаустрофобия в приятном сновидении» и «Кости Тарабарщины» – причем, говорил он об их светлом посыле в нашем темном мире, что вроде как фантазия развивается, что людям нужно объединиться ради строительства нового мира – некоторые идеи он высказывал тихо и скромно, я даже решил, что одними шутками клуб полнится – потом он показывает обычный лист бумаги, на нем что-то начеркано, и он такой – «Кому интересно, здесь вопросы, которые меня беспокоят как фаната юного кинематографа» и ушел со сцены – я решил подойти к нему, за стойкой мы пересеклись, говорю – «Я – Майк, интересно было бы с тобой подискутировать», а он – «Джонни, рад знакомству».
И начали мы тарабанить о кино и не только о нем – проговорили до поздней ночи, потом он куда-то исчез, я долго искал его и даже расспрашивал случайных людей в клубе – оказалось, что тут полно милых индивидов, которые мне постоянно жаловались на мирскую суету, а также предложили заходить почаще, обсуждать творчество Антуанет-Cофии (мне как-то было по барабану, кто это – потом выяснилось, что неплохая молодая актриса), но главное, что Джонни должен был регулярно посещать сей клуб – мне с ним почему-то захотелось продолжить беседы – хотя я бы не остался в «Благосклонной мудрости» ни на миг, если бы мои прежние друзья не бросили меня на растерзание одиночеству – Брайан уехал в Запределье – парочку раз писал мне – «Я в Далласе, чувак, или в Праге, без разницы – везде подают неплохие бифштексы с кровью» – Джон Полуглухой куда-то еще переехал – может быть, в психушку – хотя Джонни впоследствии утверждал, что этот нелинейный субъект рассуждал об Аристотеле на веселом поезде, мчавшимся в Норвегию – он пил мартини из пивной кружки, размахивал зажженным «Кэмэлом» (надеюсь, не целой пачкой, или он замучил инфантильного верблюда?) и хлопал изредка грязными ладонями по своим кожаным штанам – а что ему еще делать оставалось?
Но, в любом случае, тусоваться в этом клубе было здорово – там было несколько прикольных личностей – одним из первых был чувак-джазист по кличке «Робот» – уж не знаю, почему там его так звали – он сам не возражал и не обижался, хотя был живым, подвижным болтуном – врубил как-то Сонни Роллинза и еще Маклафлина притащил – с музыкой в клубе было вообще туговато – в основном, все слушали Аарона Зигмана по тысячному разу – Робот (хоть и был незыблемым фанатом Антуанет-Софии) больше тяготел к фильму «Есть сны – будет и реальность» – втянул и меня в продолжительную дискуссию о характере Кассандры – обманывала она главного героя или нет – вообще я считал, что у нее на уме много всего нехорошего таилось, а Робот вроде был согласен, но упирал на искренность чувств и невинный возраст героини.
Еще там был угрюмый Кэп – тащился он от фильмов Гильермо дель Торо – но в целом, не интересовался особо разнообразным авангардным искусством, довольствуясь малым – но над ним было легко прикалываться, поскольку он не просекал потаенные смыслы фраз – Робот, правда, его уважал и очень редко позволял себе остроту в сторону этого ворчливого военного – Кэп умело проносился сквозь известные измерения, успев воспринять необходимые образы развитым рассудком – забывая пропорции, он не уставал менять проводников к Старцам.
Потом появился Джеймс – он приучил меня к пост-року – Астронавты, Моно, серебряные Зионы, всякие полуночные моряки, подарки с Энолы (сомневаюсь, что он слышал про черепах в тенистом электричестве) – Джеймс был напрочь религиозен и видел в нашем клубе некий храм для молитв во славу Антуанет-Софии – прям Мать-Богородица, такое было впечатление, что он, сидя в старой «косухе» на табурете в центре танцевальной площадки, трясется в священном экстазе, глядя в потолок и видя там образ Саманты – девочки за роялем, с косами, в белом платьице, с огромными карими глазами – и вот Джеймс, подходит к пульту и заводит This Will Destroy You – времена меняются местами – благослови всех захватчиков и взорви небеса – в клуб заходит новый посетитель, в грязной футболке, шортах – на дворе лето, и прям с порога кричит – «Чего прикольного здесь происходит, что за богадельня?!» – а ведь он прав – все как один (кроме меня, Кэпа и Робота) падают на колени и молятся на образ Люсии, поют хвалу полуразрушенному сараю и лесному духу, пуская слезу при виде веревки, трех футболок и золотой краски – а этот новый хипстер подходит сразу ко мне и заявляет – «Я слышал, что ты тайным смыслом «Аутизма» интересуешься?» – я чуть кофе не подавился, немного смутился, но бормочу – «Ну, допустим…» – а он без всяких допущений начинает мне грузить про бассейн и сон дяди Джеймса – Джеймса из фильма, а не нашего пост-рок-пророка, грузит и грузит как на грузовик – «Почему Мара оставляет себе очки? Ведь она могла их ребятам подарить на память, как и ролики!» – «Розовые очки – символ позитивного отношения к жизни» – «Изящная девушка – изящные речи» – «Антуанет-София притворялась Марой, которая притворялась, что курила» – «Приятель, сначала ты проходишь по основной сюжетной линии и затем, скорбя о потери цели, начинаешь сканировать игровую вселенную на наличие внесюжетных поворотов событий» – «Значит так, ребята, дело обстоит – Мара видит свой сон, и во сне происходит сравнение роликовых коньков с карьерной лестницей, уставившихся мальчишек с наблюдательными коллегами по работе – я еще не упомянул пародию на курение с отлыниванием от работы и т.д.» – «Предоставьте льготный доступ в кладовки воображения» – «Джеймс пошел на жертвы, чтобы Маре было уютней рядом с ним, чтобы она всегда была впереди него, чтобы вела по правильному пути» – а потом еще призрачный монолог о прото-индастриале – я спрашиваю «Как звать тебя?» – а он «Зови меня Дарки, сам из Нонтауна» – мне было параллельно, хоть из другой галактики – вот и весь сказ.
Как я говорил ранее, Джонни обязался заходить в клуб почаще – и действительно, парочку раз он выкрикивал со сцены невнятные монологи про тайны чердака из своих снов, про самураев и самые полезные овощи, но однажды он перестал приходить… помнится, что в день, когда Джонни навсегда покинул чертог «Благосклонной Мудрости» один сдвинутый новичок поведал мне о своей родной планете, откуда он, как сам утверждал, прилетел, и куда ему очень бы хотелось вернуться.
***
Я не могу сказать вам название этой планеты, так как меня подвергнут анафеме верующие люди. Пусть она называется просто Планета. Ее месторасположение – любая звезда на ночном небе. Скоро стемнеет, тогда выгляните в окошко, выберете любимую звезду и скажите – «Вот отсюда и прилетел старина Чарли». У нас на планете (жители не привыкли писать ее название с большой буквы) очень много народа. Только стоит выйти из дома (а там у каждого – частный дом) как тут же к тебе кто-то подбегает и начинает рассказывать о своих сумасшедших идеях. Как это ни прозвучит странно, на моей планете нет ни одного человека, который бы не занимался творчеством. А физический труд запрещен – уж не знаю, откуда берется еда, но каждое утро холодильник заполнен её (откуда берется электричество – тоже никто не знает).
На нашей планете много тайн. Мне никогда не задают вопросов о ней, поэтому если вы что-нибудь захотите спросить – то спрашивайте. Я пообщался там со многими личностями, но в – основном любил поболтать с двумя: Куртом и Ричардом. Они не любят своих фамилий, но, если вам станет интересно, я их сообщу. Так вот, Курт все время играет на гитаре, а Ричард ловит рыбу (ему часто попадается форель), причем рыбачит он не для продажи, а для удовольствия. Оба они учили меня своему мастерству. Правда, ребята они очень сердитые, поэтому уроки у нас заканчивались рано. Но мы никогда не дрались. Так как все являемся убежденными пацифистами. А, да, Ричард еще учил меня варить арбузный сахар и сочинять рассказы. Он говорил – «Когда прилетишь на землю – станешь писателем». На самом деле, писателем я быть не хотел. Они мне и на планете надоели. Про кого хотите услышать? Я расскажу! Хотя, может быть, на планете я его не встречал (она у нас очень большая). Поэтому сюда и прилетел, чтобы побыть немного (скажем, одну земную жизнь) с обычными людьми и послушать их обычные истории. Но когда выяснилось, что обычных людей здесь очень много, то для «равновесия» пришлось стать творческим человеком.
Вы не подумайте, что у нас на планете все жители – бездельники. Никакой лени и желания «иметь все сразу» там нет. Там все ходят в рванье и практически не едят (я, наверное, был единственный, кто предпочитал трехразовое питание). И все очень суетятся, потому что боятся, как бы кто-нибудь раньше их не реализовал идею, которую они придумали. Так что все работают как волы, только интеллектуальные, и очень много пьют в клубах. Поэтому здесь на Земле я и являюсь постоянным клиентом Клуба Благосклонной Мудрости (сокращенно – КБМ), где можно только курить и цедить легкое пиво. Правда, кое-кто утверждает, что тут подпольно продают канадское виски, но это пусть они сами вам расскажут.
Кроме того, у нас на планете запрещена игра в карты. А тут в КБМ можно легко перекинуться с ребятами картишками. Еще у нас все в черно-белом цвете, и люди сами додумывают цвета. Здесь над этим голову ломать не надо. Как вы уже заметили, я не очень люблю упоминать цветовые гаммы в своей речи. Вообще, различий между моей планетой и Землей существует много. У нас, например, нет чайников. На столе всегда стоит кружка с горячим чаем или кофе. Но его никто не пьет (кроме меня). Обычно пьют в клубах, но там я был всего пару раз. У нас любят поиграть в футбол, где поле иногда растягивается на километр, а ворота могут оказаться в любом месте. Кто-то сказал мне, что этой игре научил людей дедушка Кэрролл. Но его я не видел, он жил где-то далеко от моего района. Там люди – помладше. Помнится, я один раз встретил Хита Леджера. Он сидел на черно-белом лугу, смотрел на черно-белую воду, но из его уст вылетали красочные слова. Они разукрашивали природу вокруг. Он сыпал фразами вроде «Я – бездомный полуночник в стране долгожданного восхода нежных лисиц», «Будем веселы, пока мы молоды душой, спрятанной в нелепых очертаниях фигуры Шалтая-Болтая», «Кто-нибудь, дайте мне снотворное, чтобы избавиться от бодрствования в океане безбрежного спокойствия» и «Где мои жена и дочь?» – последняя фраза (точнее, вопрос, оставшийся без ответа) была явно не в тему, но своей простотой и детской наивностью она затмила все вышеперечисленные. Он остался на этой планете, где ждут так много людей. И он надеялся, что кто-нибудь прилетит к нему и не будет спрашивать «Why so…» ну и тому подобное.
Наверное, вам нужно рассказать о моей тамошней профессии. Во-первых, как я уже говорил, у всех людей на планете одна профессия – «творческий человек». Я еще никого не встречал здесь с этой планеты, но, надеюсь, я не один такой тут. Помню, меня посадили на космический корабль и сказали – «Слетай, поживи с нормальными людьми!». А там все ненормальные. Нет, правда, все ходят и чего-то бормочут! Когда меня тут на Земле называют ненормальным, я только радуюсь, потому что я же действительно прилетел с планеты ненормальных.
В глубине сердца я продолжаю любить свою планету, и, значит, туда еще вернусь. Там у нас все равно, кто ты: музыкант, художник или пишешь на дверях туалета. Ты являешься творческим человеком. У нас там все знамениты и все друг друга знают. Прилетев сюда, я сразу обратил внимание на Клуб Благосклонной Мудрости, так как хозяйка этого заведения одновременно недостаточно знаменита и недоступна для общения с простыми смертными. Такого у нас на планете я не припомню! Кроме того, мы практически не употребляем числительные. Ну, например, дядя Ричард наловил форели и сказал – «Вот посмотрите – поймал форель». Я один раз спросил – «А сколько ты поймал?». И он ответил – «Я поймал форель». Вообще, он забавный такой дядька с усами.
У нас на Планете никто не следит за течением времени, а просто говорят: день или ночь. И без времени проблем хватает. Вот вдруг подбежит к тебе старичок Хемингуэй и начнет бубнить про острова в океане – аж волосы дыбом встают! Про Сальвадора Дали тоже надлежит замолвить словечко, но я не буду эти ужасы рассказывать. Я, кстати, думал, что здесь живут нормальные люди, и я тоже стану нормальным. Но это не так просто. Тут странные критерии «нормальности» – если ты перешел улицу на красный цвет, то ты нормальный, а если чего выдумываешь, то уже не совсем. У нас же светофоров не было, там все пешком ходят. В-общем, прилетел я сюда еще потому, что хотел увидеть Сэлинджера. Я Курту обещал – ведь это один из любимых его писателей. Но постепенно выяснилось, что Сэлинджер живет в другой стране, разговаривает на другом языке (а у нас там у всех один язык) и сидит в бункере. Потом оказалось, что он умер. Но я с большим удовольствием прочитал здесь «Над пропастью во ржи», так как я лишь слышал пересказ Курта. С книжками у нас там всегда туговато – я имею в виду с земными (своих у нас – навалом).
Короче говоря, здесь все неплохо, только вот в кино сложней попасть.
У нас-то – пожалуйста, любой фильм смотри, а хочешь – снимай свой (даже прямо в кинотеатре). И смерти там нет. Хотя про нее все, кому не лень, говорят, а некоторые женщины даже прикидываются ею. Иногда даже Дженис Джоплин участвует в этом карнавале, но ей этот наряд не идет. А так, поскольку у нас все в черно-белом цвете, смерти бы понравилось. Но – увы!
Обычно, когда попадаешь в другое место, принято забирать что-нибудь в качестве сувенира с собой на память. Если бы мне предложили взять с Земли какую-нибудь вещь, то я чайник бы взял, наверное. Надо же чего-нибудь самому начать делать, хоть воду кипятить! Еще бы взял лопату – хочу научиться выкапывать ямы для старых книг и сломанных DVD. Я бы вообще многих людей туда перетащил, но боюсь, что космический корабль придет за мной одним. А так никаких вещей с Земли не нужно – сами не знаем, куда что девать.
Мне интересно многое на Земле. Поскольку я нахожусь здесь тоже в довольно забавном месте с кодовым названием КБМ, то буду придерживаться устоев этого заведения. У нас в КБМ редко обсуждают фразы типа – «Ты – это ты. А они – твои родители» или «Я не притворяюсь, что делаю домашнюю работу. Я притворяюсь, что ненавижу свою жизнь». То есть, вообще не обсуждают. Вообще, как-то к спорным и забавным фразам немного равнодушны. У нас на планете эту фразу день и ночь мусолили бы. Обглодали бы как кость. Все бы смыслы разобрали, контекст и прочее. А потом бы все равно продолжили – так как многие знакомы с принципом «От абстрактного – к конкретному». Ну, типа, слово «родители» возьмут и давай конкретизировать! Диву даешься, до чего доходят. Кстати, числительные и цвета нам не помешали бы… хотя кто его знает? Вот у нас компьютеры стоят, а сколько 2 на 2 будет – никто не может вспомнить. А может, они знают ответ, но скрывают? Ладно, вернусь туда – проверю.
А пока что меня всегда можно найти в Клубе Благосклонной Мудрости. Обычно я спокойно сижу за карточным столиком № 5. Сбоку от меня, на стене, висит телевизор, по которому беспрерывно транслируют бейсбольный матч памяти Рокки Колавито. У меня темно-русые волосы, и в моих зубах – сигарета Winston Classic. Очков не ношу, белого грима и шрамов на лице тоже не наблюдается. Если чего случится – обращайтесь кому не лень! А то я ненавижу одиночество!
***
…а тем временем Барни Шакалис отправлялся по делу – его одноцветная шляпа трепыхалась на ветру, в ее полях прорастали нелепые папоротники – до свидания, правосудный лимонад – читая вслух объявления в закоулках, Барни шел по верному следу –чутье практически потомственного детектива (дедушка однажды выкопал в огороде труп неолитического жирафа, а бабуля любила следить за процессом выключения света в туалете) – чутье подсказывало ему, что здесь ве-е-е-рняк – разбогатеет в момент и сможет завести себе плодородную интрижку, которая перерастет в долговечный роман всей его жизни в Нонтауне – он долго спускался по лестнице, боясь забыть подробности своих значительных догадок касательно поступков подозреваемого, стены ходили ходуном от его раздумий, в желудке плескалось утреннее кофе, 8 утра 23 минуты – то время, когда пешеходы мешают раскрытию преступления термоядерного столетия, черт тебя дери, Гарольд, я же должен позвонить и тебе, и Кори – рассказать о своем везении, да я же счастлив – осталось пройти пару кварталов, завернуть за угол – а там уже ждут легкие бабки – потом на автобус, и прочь отсюда – только бы не перешла дорогу Госпожа Невесомость – она все может.
***
Хочешь – не хочешь, а у меня сейчас вторник – и на этих листах будет вечный вторник – августовский полдень – когда петухи всё кричат – алкаши уже затихли и разливают предобеденное пойло по стаканам. Что я делаю? Не в силах закончить работу – выдавая по две фразы в час – где мое место на этом свете? На этих листах? В итоге я уверяю незримых людей – «Мне нужна лишь любовь» – но потом монитор, где находится мое лицо – этот монитор вырубают – и куда я пошел? Где я – и куда я пошел? Нужно находить свое призвание в этом мире – водить машину по пыльным дорогам – путешествовать в праздники или после работы в магазине (продавать музыкальные диски – хорошее дело), тихо молиться, преклонять колени перед Господом нашим, в которого поверю в одночасье (а сейчас не верю – да и не собираюсь, так как я и без «Господа нашего» знаю, что есть смысл у этой жизни, у этого мира – а если и нет – то я его сам придумаю – уже придумал – мир есть, так как жизнь – великое достижение, к примеру) – и вот так я живу – фактически в западне, но свободный и справедливый, редко бешусь – как буддист, но иногда топчу насекомых под ногами и мух луплю полотенцем – возможно, буду низвергнут в пучину горестей и стыда, нечестивый послушник и монах в незримом монастыре, литературной келье имени Джека Керуака – но время проходит между этих листов, коверкая фразы – и Джонни приехал в Город, а к нему все безразличны – да ведь и он безразличен к действительности зданий и машин – таких одиноких много – Джонни думал, что мы все потеряны для пространства Фантазии – лишь начали идти по чужой дороге, чтобы заплутать на целые песочные вечности (столько вечностей, сколько песчинок на берегу мирового океана) – и перерождаясь столько же раз – мы видели таких девушек в вагоне метро – и потом, когда шли по очередному Проспекту – они только начали теряться – но Джонни ни на кого не обращал внимания – для него все потеряно (он сам так считает) – преднамеренно слеп для этих реалий – прозрел для иного видения, для иных знаков бытия – даже фонарный столб кажется иным, если смотреть на него издалека.
Помнится, Джонни высказался в одном письме – «Если у тебя есть возможность и время думать об искусстве (и творить что-то) – ты уже можешь называться счастливым человеком» – сейчас же, если Джонни мог бы здесь заговорить, то он, наверное, сказал – «Это говорил другой Джонни, который уже умер – хуже ему уже не будет» – по сути, он был прав, говоря таким образом о счастье – ведь так оно и есть – например, доказывается в самом начале «Больших надежд» – там мальчика заставляют искать напильник и еду – иначе (так уверяет мальчика беглый заключенный) ему вырвут сердце и печень – разумеется, ни о каком искусстве мальчик и не может думать – и главная его задача теперь – выжить. Его фактически превращают в животное – лишают счастья полноценной творческой жизни – пусть и на один день – и сколько таких еще ходит по улицам тысяч городов – зарабатывающих себе на жизнь нелегким трудом, даже сейчас, в наш развитый информационный век? Сколько сходит с ума, познав глубинный ужас, растянутый на долгие минуты ожидания своей очереди на отдых? Сколько сердец разбито и никогда не будет склеено – так как клей высох на солнце, на солнце гнева и перенапряжения, сколько лучей еще пронзит эти отчаянные земли?
Если я задаю вопросы, много вопросов – я являюсь преступником, да – очень ценная мысль. Ведь все должно быть скрыто зловещей тайной – не обычными добродушными загадками-таинствами-магией – а именно зловонной, непонятной тиной – она опутывает бытие как прогнившие халаты дворянина, похороненного в склепе вместе с любимыми детьми – а я, Джонни и еще некоторые любители искусства и правды, скрытой в реальности – мы все пытаемся достать естественные кости жизни, милые кости правды, достать-отыскать костяк или хотя бы увидеть отблеск того, что можно было назвать раньше подобием древа жизни. О чем я думаю, безумец собственного учения? Надо пытаться сосредоточиться на вневременном, как Джонни умеет, или на конкретном – научной работе – а вместо этого я ухищряюсь балансировать на грани между «Большими надеждами» и собственными мыслями… преступника увозит лодка – свет опять гаснет.
***
… а тут снова из-за поворота возникает Барни, он взлетает по лестнице, несколько раз звонит в нужную дверь – «Чертова работа детектива в этой местности – сплошное наказание» – нужен был ордер на обыск – тысячи монет расплывались перед глазами в очевидных мечтах – «Да неужели дверь открыта?» – кошка заглянула в щель между полом и стальными воротами – «Как это так, а?» – Барни прошел внутрь квартиры, и только он переступил порог прихожей, как стал забывать подробности своего дела – «Что-то начинает вылетать из головы через ушные раковины» – постепенно, постепенно – двигаясь по пустым комнатам – если здесь кто-то жил, то его грешные следы на линолеуме уже давно растворились – в центре гостиной крутилась пластинка GYBE – композиция Death Flag Blues – важная информация о подозреваемом продолжала уползать из черепушки – «Где я?» – нужно срочно выпить кофейку – «Да, Барни?» – бегом в кабак к тетушке Рози – я же детектив, провалиться вам в тартарары – ну и куда подевалась справедливость – а зачем я сегодня поднялся с постели – прозвучал звонок в пустоте найденной квартиры, посередине стоял я, горе-детектив, из окна никто не выглядывал, что достаточно странно в нынешнее время года – по-моему, было жаркое лето – «Бывало ли такое раньше?» – в голову лезла цитата из «Сладкой жизни» – «Я слишком серьезен для дилетанта и слишком несерьезен для профессионала» – ладно, поеду к тетушке Рози.
***
Джонни плетется сзади меня, мы недавно прошли пруд и углубляемся в Ситцевский парк – немного прохладно, скоро вечер – народу немного, плетутся одинокие пастухи, водопроводчики, дровосеки желаний, березы и осины тянутся к небесам – и мы плетемся, я как будто видел Джонни массу раз-мгновений, а ведь, в основном, он написал мне несколько писем и еще звонил иногда – «Я приеду, дружище, на оранжевом слоне с Вуди Алленом», и вот он – здесь, футболка бежевая, кроссовки немного потертые путешествиями по запредельным окраинам Города, непричесанные волосы, чуть видные усики, начинающий фанат ZZ Top-a, ха-ха, смотрит по сторонам, не замечая людей, не запоминая дороги назад, просто бредет вслед за мной, мы выходим на небольшую полянку, и Джонни разрождается очередным аристократическим замечанием – «Трава тут ждет своего Тарковского, прижимаясь от сильного ветра к спокойной земле» – я, не в силах прокомментировать эту тираду, говорю – «Вон там, скамейка, присядем и обсудим план дальнейших действий» – хотя знаю, что мы просто будем базарить о разных символических артефактах нашего странного мира.
Сидим на одной из многострадальных скамеек в Ситцевском парке – Джонни говорит опять и снова о Тарковском – «Неплохо бы оказаться сейчас в затхлой гостинице и ностальгировать, ностальгировать, ностальгировать» – беседа поворачивает левой стороной к отелю «У бабули Каурисмяки» – там любят рассуждать о сюрреализме и собственном Боге за чашкой эспрессо – и о семье, где Джонни гостит – особый акцент на дочке хозяина – 14 лет – но выглядит (по словам очевидцев) на 20 и миловидна, но только вот погрязла в современности – а я еще с Джонни спорил, пытался дискуссировать о былом и насущном (ну скажем, как можно передать природу не через человеческое восприятие, ну, то есть, как будто камень – это человек, но одновременно и не человек – что он видит?) – но опять же больше мы говорили о кино и музыке – хотя Джонни все время перескакивал с предмета на предмет (как и в его сценарии – задумке – где через человеческий глаз и мозг проходят скопом различные видения, не связанные (кто знает?) между собой – всё красочно и неоднозначно, да и не требует интерпретации, вдобавок) – господин Сингер редко позволял довести мою мысль до конца – да и свою тоже – сначала немного раздражал своей манерой говорить юморные вещи, например – «У этого человека колеса с ногами перепутаны» – серьезным тоном, как будто Декларацию Прав Городского Человека зачитывает – Джонни был заточен ножом грусти – сам он назвался Жителем Королевства Хрупкой Меланхолии – данный образ был воссоздан в шикарном поэтическом цикле «Хранители предрассветной тайны» – и осторожно блуждая по собственным просторам и вырывая клоки волос с непокрытой головы, провинциальный меланхолик вспоминает теперь о своих постоянных потерях, о непонимании родных, друзей, об отстранении от мира – «Эфес» поджимает, я иду в кусты отлить, стою, выливаю из себя накопленное пивко, пялюсь в ствол дерева, как в дуло пистолета, ожидая мгновенного выстрела, а грандиозные кроны продолжают свой пляс, листья ведут нескончаемый разговор о неземных радостях и бедах – я наблюдал подобное, когда однажды в Трущобе ждал битый час автобуса на трухлявой остановке, и мои волосы развевались, желая рассказать листьям о последних трущобных новостях, но тихие выкрики моих волос потонули в водопаде древесных слов, и уже сейчас все листья заорали мне «Ступай отсюда!», – и я отправился назад, заметил на выходе из кустов по дороге к Джонни какого-то бродягу, он у меня тихонько спрашивает – «Ты – продавец чая?» – его листовой вопрос остается без ответа, так как я уже добрался до скамейки, где развалился Джонни, который все еще вытягивает из недр своей души пространный и сухой монолог об Антониони – «Да, и в «Фотоувеличении» концовка хорошая, но в целом явственно проступает американизированная атмосфера происходящего на экране, может быть, не хватает безудержного полумрака «Ночи», а ведь я еще «Затмения» не посмотрел – ведь надо было поиграть в матчах чемпионата Персидского Двора» – и я, опускаясь на край скамейки, закуриваю и говорю Джонни – «А ты посмотри – не пожалеешь» – луна неторопливо занимает место солнца – а я уже становлюсь гостем у трущобного знакомого, мне надоело ночевать в темных одиноких комнатах, я слушаю разговор его дедули и бабули – «Не хочешь видеть, ну и не смотри на меня – хватит пить водку!» – «Кто тебя просил говорить? Ах ты зараза! Только пакостишь, тварь! Пил и буду пить! Буду!» – «Совсем уже мозги пропил, идиот!» – «Ты мне тут ультиматумы не ставь, дура старая» – Джонни ковыряет носком ботинка в земле, наверное, ищет таинственный сундучок божьей коровки (а сама коровка только что слетела с мизинца будущего президента здешнего лесного простора) – я спросил его про «Мудрецов» и их клуб – а он тихо произнес «Я больше туда не вернусь», из-за травмы (упал с мостика на бетонные плиты, серьезно повредив себе ребра) – он там долго не появлялся, и теперь ему это неинтересно – его больше волнуют более абстрактные вещи, чем обсуждение образа Люсинды Босоногой или последних событий шоу-бизнеса – вы можете спокойно прочесть отходную во вчерашней газете после рекламы омолаживающего шампуня и укорачивающих карамелек – «И теперь я свободен – обрел незыблемое умиротворение» – он полностью разорвал отношения с Ким, своей единственной любовью, забыл прошлую жизнь и теперь заявил о себе как новоявленный «бергмано-годаро-джармушец» – как угодно – бредовщина, небожительство, смыслочехарда – «Доволен статусом?» – «Не обманывай хищников натощак!» – «Езжай в санаторий – пусть тебя комары с оводами зажрут» – «Не буду я этих старомодных уродов слушать, ох, ах, не буду, не буду – и не проси!» – все равноценно, и таланты равноценны, пусть и различаются в своих проявлениях – для расшифровки задач в каждом из разделов таксономии используются наиболее типичные глаголы – мою голову сразу посещают мысли о нелинейности – прежние мысли, которые я должен был оставить в барах и кафешках, которые не посетил – оставить от греха и благодати подальше – но эта реальность не отпускает и не дает продохнуть. Джонни спрашивает меня «Как твоя рок-группа?» – я не знаю, с чего начать – придется попрыгать через страницы своей памяти, в надежде, что не все сожглось и сгнило.
***
Группа Six уже существовала до меня, но от прежнего состава там остался лишь басист Крис, который песен не писал, а гнал разного рода импровизацию под драм машину – я встретил его в аспирантуре – он стоял в дверях лифта и бубнил себе под нос мантры Роберта Джонсона, меня что-то дернуло спросить: «Музыкой интересуешься?» – «Да, на басу играю потихоньку» – «А я тексты пишу» – «Ну, давай группу создадим!»– «А еще я сочинениями Славоя Жижека увлекаюсь» – «Да я сам сейчас трудами Бодрийяра зачитываюсь» – короче, разговор двух полоумных – помнится, на занятия мы не пошли – плюнули на философию, сели на метро и дружно проехали свою станцию – Крис жил в той же общаге, что и я – но регулярно исчезал из Города, ездил навестить сестренку, да и просто пожрать на халяву разных лакомств, сам-то готовил постоянно только пельмени и поедал килограммами шпик – не слушал ни Led Zeppelin, ни Black Sabbath до нашего знакомства, то есть о рок-музыке, к которой я тяготел, он имел самое поверхностное знание – тем не менее, любил и заслушал до дыр Криденс – нам приспичило найти гитариста – и оказалось, что такой чувак живет ниже этажом – у него и гитара (полуразломанный B. C. Rich – но нам было похрену) и комбик – барабанщика мы поначалу не искали – драм-машина рулит – я притащил пару текстов, и мы начали греметь в подвале общаги – репетировать там было сложно, так как постоянно жаловались обитатели той дыры – нет, не крысы и тараканы, конечно, но другого варианта у нас не было – денег было впритык – работать никто не хотел – да и к самой группе отношение было любительское – Крис валялся на кровати после выпитого винца и бурчал «Неохота никуда идти» – приходилось полчаса его уговаривать доделать песню – наш гитарист Ричи однажды привел какого-то ударника, и мы решили съездить на первый и последний концерт в одну из окраин Города – мне уже на тот момент осточертело всех тормошить и все сочинять – поэтому поведаю о поездке и выступлении позже – Брауни прибежал за остатками коньяка – «Ты обязан мне переписать несколько картин Пола Ньюмена» – затем следует северно-атлантический натюрморт – архитектура давится лезвиями – Джонни задает свой очередной шепотливый вопросец – он так устал, что мне приходится переспрашивать «Чего там?» – мистер Сингер только что изрек алмазную истину про нелепых бардовых гепардов, которые милостиво отдали мне часть своих шкур на рубаху – Джонни небрежно озирается в темноте леса и задает более стандартный вопрос для нашей ситуации – «Как мы пройдем к метро?» – а мы просто свернули не там, где нужно – этот коварный парк – я постоянно, находясь тут, сворачиваю не туда – но нам повезло, перед нами уже шоссе – и хоть нам брести еще минут двадцать до нужной станции, мы оба веселимся – Джонни откалывает очередной номер своей абсурдной передачи «Шутки для меланхоликов» – типа, каждый день зеленый катафалк выравнивает данную дорогу до неуловимого горизонта – бредем без скамеечных передышек, без проблесков надежды, без армейских сапог, без тщеславных замыслов – а Джонни все балагурит и просвещает – о криминальных драмах, о провинциалках, о короткометражках Шванкмайера (лучше уж подглядывать за танцем леденцовых шурупов, чем спускаться без фонарика в винный погребок!) – о кинокритиках-огородниках, о Пане и Кассандре (они пашут землю и выкорчевывают лифчики!), о Самсоне и Эвридике (нет спасения утонувшим маятникам, чувак!) – о княгине Екатерине Конской (раньше она была Волконская, но правящая верхушка запретила упоминать ее полноватый титул – теперь она способна лишь исправно играть свою социологическую роль, проклиная языческую идеологию и озвучивая пластилиновые мультфильмы с помощью разноцветной швабры) – о рыжеволосых разносчиках тухловатого чая (но они сказали, что смогут сами додумать выцветшее оформление моей пустой болтовни, чувак!) – о чокнутых программистах, прожигающих свои девять жизненных состояний под нелепые эмбиент-переливы (мы должны заниматься оформлением уровней – пора уже заняться оформлением уровней – хватит трепать высохшими языками – нужно приступать к оформлению уровней, товарищ дорогой – незамедлительно проходи отредактированные пустоши – не забудь про дальнейшее оформление уровней – спасибо за обретенное время и просроченные фильмы – вы меня возродили, спасли от деградации – но сейчас нам требуется продолжить идеологическое оформление уровней!) – о Селине, о Ерофееве, о Гамсуне, о Стерне, о Рильке (покойтесь с миром, братья по воображению!) – об утрате человеческого облика (чувак, моя любовь к животным вызвана предчувствием вселенского коллапса и повсеместного поедания нестиранных носков!) – о перекрещенных руках (так же легче играть – так же легче страдать – никогда не освою современные штучки!) – о разодетых бомжах, мультимедийных мещанах, роботах-ботаниках, козлах отпущения, стерильных нимфоманках, молодежном протесте, храмовом убранстве, звуковой юности, смешливых дивизиях, пире хищников, трапезе травоядных, о сладкой Женевьеве – кроме того, об ощущении двухмерной сферы при перманентном спазме сосудов головного мозга (скоро меня не будет, Майк, скоро меня не будет, дамы и господа – все пропало, доехало, растворилось!) – слова выпадают из носоглотки Джонни как капли из крана, как листья с деревьев, как звезды с небес.
Наконец-то метро – мы спускаемся под землю – даже вахтер уже спит на поручнях – хорошо, что мне быстро выходить – напоследок я кивнул Джонни «До завтра!» – его еще ждал нежданный трип – не успел добраться до своих знакомых, метро закрылось – но он, как рассказывал позже, сохранял безмятежность – Джонни вообще не переживал особо, что его жизнь кончится внезапно в мрачных городских проулках – доехал на забавной машине с еще одним попутчиком, за рулем сидел изрядный перец – права получил только недавно или купил их (один только автомобильный демон знает) – на дорогу смотрел лишь мельком – и все рассуждал про новый «Порш» или «Феррари», Джонни уже спросонок не помнил детали – теперь он ждет приезда родителей из командировки, постоянно гладит кота по лохматой спинке и просматривает по иррациональному множеству кино-проектов всех существующих стран и областей – я же заснул как младенец, не представляя себе, где окажусь завтра, и наступит ли данное конкретно-незыблемо-строго-странное-завтра-вообще.
***
…когда я открываю глаза, то уже подъезжаю к Трущобе. Автобус ускоряется по направлению к закату, и вот он, «последний поворот на Линбрук», на обочине пара верзил передают друг другу бутылку зверского пойла, смотрят в никуда, ищут развлечений – этот фильм я видел лишь урывками, валяясь в полубреду на полу очередной трущобной хибары с мимолетными знакомыми, но все ушло, а теперь я опять возвращаюсь, только на этот раз я уже никому здесь не нужен, друзья начали спокойную и мирную жизнь, экран погас.
Если ты сюда вернулся, значит, плохи дела твои.
Впрочем, и здесь есть, чем заняться – я договорился с Дядьком и Томми о сотрудничестве в группе Old Rule, побазарить со старым корешом Робертом – короче, дел было навалом, и вот я, не доезжая до вокзала, выхожу такой потный, одна зеленая сумка через плечо, водитель ждет, что я скажу – «Откройте багажник, пожалуйста, мне нужно забрать свои вещи», а я лишь указываю ему, чтобы ехал дальше и забыл обо мне навсегда, чтобы вез своих постоянных смертников в монастырь – счастливой дороги – сам топаю к ближайшей палатке, покупаю литр апельсиновой газировки и выдуваю прямо из горлышка половину содержимого пластиковой бутылки – аминь, ребята.
***
…теперь-то уже у тетушки Рози кофеек подорожал – «Эй, хрен ушастый, береги последние монеты!» – ах, она была раньше миловидной девахой, способной перепить массу бродяг – «Да я и сейчас неплоха на вид и на вкус, дорогуша» – Барни уселся за столик – вокруг сразу собралась целая компания незнакомых охламонов – «О, чувак, Барни…» – скоро послышалась членораздельная речь – «Старина, как ты мог сбежать от дел?» – «Слышь, клиент в бешенстве – или ты пить бросаешь, или он тебя на клочки разрежет в твоем частном владении» – ребята, дайте вспомнить о самом себе хоть что-то – «Ну, короче, доконало тебя житье в Нонтауне!» – дверь распахивается, заходит Гарольд – «Интересно, каким образом я вспомнил его имя и внешность?» – «Здорово, Барни! Ну-ка, кыш отсюда, ведьмино отродье!» – «Приятель, рад тебя видеть – я все забыл» – «Прими поздравления – я бы тоже не отказался в выходной день забыть о предстоящих рабочих буднях», что же будет, а? – смываться надо, тебя разыскивает Отдел по борьбе с частными сыскными агентствами – хватит бред-то нести – к столику подсаживается еще какой-то чудила – «Эй, Барни, ты же три раза брался за «Высокое окно», но не дочитал – расплата приближается» – «Сгинь, чмырь», чудила вылетает через вытяжку, а детектив чешет переносицу.
– Гарольд, мне необходимо на свежий воздух.
– Ну и чудак, ты, дружище!
– Ох, братец, по шляпе ты получишь и по ушам своим длиннющим!
– Слышь, Барни, ты всегда стараешься найти нечто среднее между символическим и натуралистическим.
– Я вообще уже мало что могу найти.
– Стремление к смерти не беспокоит?
– Заканчивай свои шутки про сладкую постель с нелепой девахой.
– Ладно, я был уверен, что однажды мой друг-детектив станет амнезийным овощем – поэтому навел нужные справки. В больницу тебе нельзя – шпионы Запределья могли пронюхать про твой недуг.
– Какие шпионы?
– У меня недавно появился отличный знакомый – прочищает мозги лучше любого знахаря!
– Может лучше сразу отправиться к гадалке на воскресное ток-шоу?
– Нет, Барни, езжай в кафешку «Полевой ворон» – там за стойкой увидишь худощавого паренька в серой футболке и белоснежных штанах – подойдешь к нему, и он все тебе объяснит.
– Как звать-то его?
– Ха-ха, ты же забудешь!
– Постараюсь собраться с мыслями
– Окей, зовут его Миклош. Жители Нонтауна видят в нем неловкого Спасителя. Также поговаривают, что он получил на прошлой войне с трущобными монстрами звание полковника.
***
Джонни разыскивает хотя бы одну пару добрых глаз, чтобы нежные взоры согрели душу, измотанную и очумелую – но мы встречали лишь недоверчивость или дикую приставучесть разных бродяг – «Добавьте пару рублей на иррациональное метро» или «Угостите прагматической сигареткой» – кого-то уже уносили на руках, пьяного, с автобусной остановки – за неприглядные дали – так что редко увидишь одухотворенное, живое лицо, наделенную энергией фигуру – а если и заметишь, то она скроется в толпе – и навсегда, навсегда исчезнет из тех или иных пределов объектива камеры.
Прохладный день, скоро Джонни уезжает на очередную окраину – он не может долго гостить, его отец – строгий цензор – постоянно меняет место жительства, отличный фотограф, кстати, оформитель разных коммерческих обложек, заказ там, заказ сям – квартирка, получка – воспитал брата Джонни в авторитарном стиле – зарабатывай, зарабатывай, а вот сам Джонни вырос идеалистом – и сидим мы с ним в одной из грустных кафешек – а Джонни рассказывает про Ким – «Я к ней примчался на крыше реактивного поезда. Влюбился, так сказать. Она редко стала посещать «Благосклонную мудрость», но ко мне интерес какой-то у нее остался. Я решил к ней завалиться в алмазную халупу. Оказывается, она меня ждала, но никакого энтузиазма мой внезапный визит не вызвал. Сказала, давай пройдемся – я ведь к ней через тысячу километров приехал – в итоге, мы с ней денек походили, потрепались о всякой ерунде – она что-то там про Папочку Роуча болтала, мол, ей нравится такая музыка, про Ноль Ниже Фаренгейта, другие игрушки компьютерные – пробовал стихи читать, но она меня не слышала – я ее проводил на желтую карету с перламутровыми поручнями, и она уехала домой – туда, где любые воспоминания становятся обыкновенным прахом – я еще два дня блуждал по незнакомым районам Города в надежде услышать что-то интересное, но так и не услышал ничего, кроме одинокого местного блюзмена – был непредвиденный закат, через неглубокую речку прошло стадо фиолетовых бизонов, а потом Риккерт вышел из кустов ежевики и запел венгерскую народную песню» – Джонни продолжает болтать в таком духе, а мы уже вышли из кафе, зашли на скромную фотовыставку – фото в стиле Брессона – одинокое дерево в тумане, есть и пара стильных индустриальных образцов, держим путь в книжный – повсюду плакаты, плакаты, Джонни начинает привычную проповедь «Гамма-индюки поедают чайной ложечкой их серое вещество, ох, эти несчастные людишки» – мы заходим в кладовку книг – «Я там не задержусь – пойдем со мной», Джонни берет с прилавка книгу о личной жизни Кафки – «Вот моя современная Библия» – я-то думал предложить ему «Путь масок» Леви-Строса, но Джонни уже знает о том, что мир превратился в большой игральный автомат, у продавца на вертушке гремит Lene Lovich, прогулки по буквенным рядам, в районе 14 часов притихший и неуверенный Джонни Сингер пытается отыскать книгу о Бюнуэле, но находит лишь воспоминания о Тарковском – «Они помогут снять собственный фильм о вирусном воспитании подрастающих свиней» – ага, нужная вещь для неоновых отшельников, я ничего не покупаю, пролистываю с неохотой пару журналов об анти-медийном искусстве и успеваю ознакомиться с незнакомым эссе Альтюссера – «В действительности мы были не в состоянии дать удовлетворительные ответы на определенные вопросы, и некоторые трудные моменты оставались для нас неясными: результатом было то, что в наших текстах не уделено должного внимания некоторым проблемам и некоторым имеющим важное значение реальностям» – Принц Меланхолии подходит ко мне с поэзией Китса, но я советую поставить этот шершавый томик на место – мы продолжаем путешествовать вдоль Гутенбурговских стеллажей – оказалось, что Джонни переезжает в такую дыру, где даже сочинения сестер Бронте не достать в магазинах, листает парочку работ Воннегута, откладывает в сторону «Нет, обойдусь» – я втискиваю ему в руку «Шум и Ярость» Фолкнера и романы Джека Керуака, на небе появляются дымные слова, и мы сваливаем.
***
Дарки кивает мне головой – «Врубайся в индастриал, чувак» – Тревор Резнор рулит, конечно, хаос правит – внесем в эту богадельню долю темного юмора – мы начинаем доканывать старика Кэпа, он заикнулся, что учится на режиссера, а для нас это наживка крутая, кружки с пивом сюда, Дарки притащил какую-то девчонку из клуба «Веер», в чудной косухе, вместе с Дарки в черном – ништяк, я втыкаю потихоньку в их треп о Фэн Даннинг, они мне твердят что-то о «Сорок пятом измерении», перебивают друг друга – «И она там пьяная, представь себе, крошка! – «Агась, и тайный отдел за ними охотится» – и втюхивают мне парочку лицензионных блюрейчиков – «Повседневная кончина бабочек» и «Растворитель иллюзий», а на танцполе вроде бы крутят руками-ногами Ян Кертис и Игги Поп под Runaways, Дарки твердит Кэпу про его темную натуру, а Кэп возмущается и бубнит монотонно – «Не понимаю, не понимаю, зачем спрашивать меня об этом, не понимаю» – к диалогу подключаюсь я, и теперь у нас получается действительно непонятный триалог:
– Не понимаю, не понимаю…
– Кэп, у нас инопланетные мозги – информация закодирована в метеоритных ливнях.
– Вот сейчас опять. Ничего не понятно.
– На самом деле, если я на полном серьезе скажу, что ты убер-злодей – поверишь? Нет. Потому что это всего-навсего слова-червяки – и я не напрягаю мозгов, проговаривая их.
– Кэп, ты в нас еще мочой ручного Фавна брызни.
– Майк, если я в кого и брызну, так это в урода, который выложил в сеть первые десять минут «Милых костей».
К слову, Кэп считает, что никого гениальней, чем Стивен Спилберг и Питер Джексон, земля многострадальная наша не носила. Бергмана он в гробу видел, а на Джармуша и его творения даже смотреть не стал бы. Гая Мэддина он бы порекомендовал Дарки – хотя тот и без этого неплох. Свидетельства ниже.
– Дарки, так чего за фильм-то будем снимать?
– Так-так, тема загробных уже не вставляет, надо живым чаще пугать мертвых. Короче, Кэп будет режиссером.
– Ребята, завязывайте с вашим абсурдом.
– Кэп, надень на лицо маску из «Приюта» – Дарки, отличная идея – соберем всю крейзанутую тусу и захватим прото-вейвовские нонтаунские клубы. Ты будешь инопланетным дирижером и декоратором – отличный будет арт-проект. Это другой мир – тот же самый, но другой. Кэп – ты неудержимый имперский служака. Освободи свое сознание и внутреннего ребенка.
– Майк, что ты сейчас сказал, я не понимаю. Не понимаю, к чему это было сказано.
– Кэп, у нас тут все понятно, только немного абсурдно, внимать нужно с включенным воображением. Я тебе просто говорю, что делать – а ты делай и будешь молодцом-киноманом-режиссером.
– Майк, давайте не будем общаться посредством абсурда – это понятно только вам с Дарки.
– Если бы Дарки не молчал – ты быстрей все усек и запрыгал от счастья на стуле.
– Я тут, чуваки, с вами в арт-проекте – просто девчонку провожал до выхода, все путем – мой кактус оказался убер-улиткой с энерго-кулаком и заовощал меня разными актуальностями, потом щитовидный Чешир Мяузак разобрал себя на конечности и суставы, а кишки разбросал по всему Штырьизмерению, где Майк был Дерганным Газонокосильщиком, Лугавым Псом, Хромым Старожилом дохлых попугаев.
– Я президент Галактики – Майк Зейфод – сын своенравного раздолбая Хана Соло!
– А я шестеренка мозговитая, летучая трэш-заготовка, стимпанк-атрибутика.
– Я, ек-мокорек, падший ангел прото-панка, солдат в межзвездном полку злобного Видана Капиталя фирмы Гвоздодел Дерижамбамбль.
– Нет, ты будешь играть травокура Йоши из долины небритых троллей. А я креветочный шпион Спайс из летучей провинции Разгонбаль. Кэп будет самодельным танком без пилота или заклинателем костей Белогров.
– Кэп, ты одинокий молчун, не втыкающий в правду бытия!
– Давайте сценарий писать – я в фильме стану пытать тупым ножом самозванных фанов Люсии Камбальской, и у меня будет футболка с рожей Денниса Хоппера. Кэп, не молчи. Я бешусь, когда ты молчишь!
– Эта фраза должна быть в сценарии по-любому
– Ребята, я смотрю на хилых гостей. Я тоже попытался высказать абсурдную мысль.
– Кэп, надо фигачить фильмец пост-хаусный.
– Нервы связали мне руки так, чтобы я не выключал это, ребята.
– Майк, ты – мухоед-цифербладен из Пикулей.
– Дарки, ты там по публичным домам поброди – подбери натурщиц, они должны быть разного возраста и в кожаных юбках на босу ногу. Кэп, ты тоже звони в публичный дом – контракты предлагай. Потом в психбольницу сгоняй – там оператора надо найти. Ты хочешь быть режиссером или хочешь гнить?
– Майк, я не гнию.
– Ну да, черствеешь медленно. Так, Джеймса в проповедники впишем – такой бешеный верующий будет. Дарки, что молвишь, отче?
– Майк, ты будешь супергерой «Фонтан-Тюрбан». Будешь сводить всем кишкодралы со смеху, чтоб до шерсти на заднице пробирало в муках.
– Нет, хипстер, я буду тихим маньяком.
– Рыдают же бодро, потому и Фонтан. А по какой части ты маньяк?
– Дружище, это мы решим по ходу действа. Может быть, стану маньячить по теме Дискозавров Винилтиандров.
– У Капиталя Видана будет бордель «Публичные зайцы из туманной Закваски».
– Ну что, первые 10 минут – отлично снято.
– Кэп, ты забыл камеру включить – и жир протри со стекла.
– Нет, Майк, ты – тупой абсурдист. Я смотрел отрывок «Хилых Гостей» – качество дерьмовое, ничего не видно было.
– Друзья, представьте рэйв-пати у малышки Саманты на хате.
– Дарки, ага, с разрушенным камином и Резнором на кресле! Кэп, начни, наконец, думать о нашем фильме – ведь никогда не рано начать полезное дело!
– Майк, значит можно сделать и попозже.
– Полюбас в саундрек – SAM – «Enemy List» (Саманта – «Лист кикнутых»). Пышка-малышка, дяде Джеймсу – крышка.
– Бери пистолет, остатки салата и за натурщицами. Дарки, сей трек – в первые десять минут фильма. Ту-ду-ду-тту – с твоей голографической проекцией, которая режет струны. Кэп, давай, вдохновляйся, чувак. Озвучка салата изначально на твоей очищенной совести.
– Йоптешфтагня хепатограмафториотан.
– Дарки, блин, тебе точно надо струны резать, а с потолка гуашь капает – как сатанинская кровушка.
– Гуашь – старомодный козлиный помет – шесть-шесть-шесть, через позвоночник – коромысло.
– Вечер трэша, дурни?
– Кэп, ты – олух подземельный.
– Трушный вечер! Вилка, очуметь, какая дерзкая. Есть такая знакомая – жрет дреды и нюхает жвачку Боба Марли, уаааго-уаааго, ее бы в наш фильм, уаааго!
– Потом эта Вилка с Кэпом заходит в мою хату под некую классику декоданса. Кэп – хозяин борделя – начинает рассказывать о том, как он давил тараканов у себя в подъезде и проклинал Богоматерь.
– А я Доминик Пиньен – залилипутеный дворфшампиньон. И бацаю на пиле. Моя телочка – Мышь, которая не умеет играть на скрипке.
– Еще у нас Робот будет регги-убийцей – начнет глушить растаманов в темном переулке. А ты, Дарки, будешь сидеть на улице с Мышью и шептать – «Я – добрый пекарь».
– Окей, только я булочки приготовлю из свежих побегов бамбука, молясь хардкорному демону с черными змеями в кадыке.
– Капитан, где креативные идеи, вашу маму за ногу? Вы, владыка пустыни Джанки-Монки, – и режиссер, и продюсер, и один из главных актеров.
– Не хочу я с вашим абсурдом связываться, так что забейте.
– Абсурдос-фантазмос.
– Кэп, я тебе так забью, что ты будешь одни кошмары видеть – давай, вливайся в коллектив, злодей!
– У меня абсурдофобия.
– А твой фильм не будет абсурдным?
– А у меня вообще он будет?
– Капитан, всё под контролем – цвета будут не хуже, чем в твоей хибаре после всемирного потопа и скромного беспредела.
– И Баха вставим в саундтрек – правда, с киберпанковским звучанием.
– Углеродный лазер вам в спинной мозг! Я стану Барни Шакалисом, верным защитником Нонтауна от подземных паразитов и святых пигмеев.
– Кэп, ты не веришь в свой гений – это паршиво. Ты что – совсем конченный джанки?
– Майк, можно нарезку сделать, когда бабы будут гнаться в ярости за Кэпом и галактическими ниндзя. А у нас – вечер бабизян.
– Вообще-то Робот собирается стать кинорежиссером. Вот с ним поговорите. Предложите свои идеи: саундтрек, цвета, спецэффекты и каких-то там Баб Мань.
– Короче, концовочка такая – из тарелки сыпется салат на пол, подбегают свиньи и начинают жрать. Затем камера поднимается к тарелке, а на её дне написано THE END.
– Кэп, записывай в блокнот!
– Робот и Джеймс – на тусовке под небом. Четкие дьяволята, дирижеры мохнатые, скалозубы, цепные вепри Кришны. Но при этом мы все – сами по себе. Как коты в вакууме.
– Кэп, чем тебя не устроила баба Маня – она круче любой Офелии!
– Я не знаю, кто такая баба Маня!
– Дарки, кто это?
– Моя жена по сценарию – свинка подорожная. А я буду скалиться как быдлобаран.
– Ага, ты ее должен еще обнимать, а потом разбить об голову тарелку с надписью «The End, My Girlfriend».
– Ха-ха-ха!
– И орать в форточку: «Маршируйте, свиньи»!
– Монки стайл чефне!
– Чофните Вепрю!
– Штольните Маню!
– Баранью мамашу!
– Жабы скачут по твоему прото-рождественскому столу.
– Эльфы родились контуженными детьми, а не помощниками. И все это весьма подозрительно.
– Горные шайтаны гонятся за Кэпом, пытаясь стырить водяной пистолет.
– Робот топором нарубил троллей и светокамерских вепрей.
– Штольня пребудет!
– Мученицы дымят мусором в подворотне.
– Так как кожи больше нет, кури ногти!
– Сок «Садочок» течет по грязным стенам, и пиво растворяется в луже серной кислоты. Девушка стоит у кирпичной кучи с засохшим букетом гвоздик, а твой персонаж, Дарки, ей орет на ухо: «Ваша физиономия напоминает мне свежеотштукатуренную стенку подъезда».
– А ведь вокруг полно нормальных людей, у которых воображение работает.
– Кэп, давай, выпусти наружу своих поганых демонов, раскрой свое подсознание, казни собственных ангелов.
– Майк, у меня в подсознании сплошное порно.
– Чуваки, я не просто нормальный. Я – вепрь в блендере!
– Психи слушают Фрэнка Синатру, а мы – Лу Рида.
– 3000 тщеславных кротов против беременной кошки.
– Кэп, ты озабоченный муравьед – выпускай свою эротику, иначе умрешь – рак возьмется за яичко. Кэп, ты – извращенец и яростный пастырь, и у нас будет фильм с массой персонажей и параллельных миров – ну, подлец, жги глаголом – не избежать вам нашего адского шлейфа! Джеймс в пасхальных помойках молится за спасенье горожан!
– Штольняяяяяяяяя!
– Ладно – всем удачи!
– Им бы, героям, нацепить свиные маски!
– Не бойтесь своего предназначения!
– Где же Джеймс, проклятый святоша-папуас?
– Нужна девочка, вся в саже – галактические ниндзя будут сыпать пепел на ее лохматую голову и визжать! Джеймс будет кряхтеть рядом как тыквенный червяк, добавим сэмплы рождественских стонов нищих холостяков – потом он примется жечь чучело Кэпа на огромном костре!
– Штольня горит, братцы – несите мне клей и бархатных девок в жертву пламени!
– И все в сатанинской медитации будут витать над крышами домов!
– Убер-фрау-чиксы в отрубе из-за перегрева носового платка великана – душеиспускателя.
– Поменяй легкие у великана или купи ему освежитель дыхания фирмы «Холокост-форева».
– Ага, и языческие гимны орать на незнакомой окраине. Нас Кэп соскребет гвоздодером фирмы Шнобель Граб. Ты побил мой инстинкт скептицизма. Это то, что делает экшен-революшн-фраер-убер-антибаталитаер. Майк, на этой фрик-лайв-пати ты бодришь как валькирия. Гномий табак!
– Дарки, ты весь в саже подпеваешь для полного транса Dead Meadow – Кэп жжет огуречную кожуру, трясет хаером и рушит песочные замки Земли, которой нет.
– Открой свою бессознательную Сезаму! Эй! Где Капитан? Откуда взялось такое трухлявое игнорирование?! Оказывается, Кэп ушел!
– Что-то я даже не заметил, Дарк. Как же теперь съемки документальной шизодрамы мечтателя Капиталя Видана?
– Да фиг с ней, шизодрамой – пойду я домой, жрать мясо пикачу!
Мы вышли на улицу, оба пьяные вдрызг – последние посетители – двери клуба закрылись, и нам пришлось отправиться прочь – Дарки всю дорогу бормотал, что уезжает обратно в нонтаунские дебри, что не может больше здесь оставаться – ему нужно доделывать свой квази-постиндустриальный альбом, завести гарем и рассадить орхидеи на балконе – я проводил его до метро, он сунул мне в карман бумажку с каким-то закорючками, произнеся: «Не теряй времени с «Мудрецами», лучше попробуй зайти в клубняк «Веер» по этому адресу – хозяйка клуба вообще ништяковая – может, чего у тебя с ней получится – умеет играть на клавишах, все зовут ее Мисс Лиз, и она даже в обычном прикиде – темноватой джинсовой курточке – выглядит на все двести процентов» – он сбежал под землю, перепрыгнул через турникет и заорал «Счастливо, Майк! Упыри присудили тебе пару орденов – наличка у борт-механика, вытри скатерть и закури!» – он исчез внезапно, а я еще долго стоял и пялился в темноту подземельного утра.
***
…я же говорю, Барни, тебя разыскивают, заведи толстую папку из бамбуковой стружки, кое-кто пытается пришить тебя – вероятно, неадекватность в процессах взлома – но это полбеды (или полный маразм?) – поистине готовится жуткое вторжение в Нонтаун – амфибии пробуждаются в горах – близится час последнего рассвета – смотри, как горят огни на помойках – возвышается Стена Дыма, бедняги-муравьи утаскивают на лоснящихся горбах ранние яблоки – червоточина стала реальностью, повторяю, реальностью, которая никогда не является абсолютно гладкой – соломенный старикан Губерт был прав – он договорился с известным ведущим Миклошом Фейешем о регулярных репортажах прямо из его лаборатории, где готовится секретная программа по ликвидации негативных последствий захвата, но паники не избежать – в эфир проскользнули мысли о неминуемых жертвах – надо посмотреть последний фильм Шванкмайера – пойдешь в кино сегодня?
***
Чешем по Проспекту – мимо мчатся разноцветные машины с баронами, князьями и их внуками-внучками, Джонни трезвонит во всеуслышание – «Повсюду бесплатно убивают младенцев» – вопли доносятся из окон напротив, что за странный кошмар приснился сегодня тебе – мы обсуждаем картину «Брак по-исландски» – бабка там прикольная – заходит в магазин и бубнит «Кофе… кофе… кофе», о-хо-хо, едем на метро, нас ждет показ «Лица» Бергмана, мистический Макс фон Сюдов разбивает зеркала, протягивает руку мести, а старая карга рассуждает о смерти и гниении – дальше мы плетемся обратно по вечерней улице, везде магазины, нищие без мизинцев и комплексов теребят хлопчато-шелково-химиево-физически-бумажные страдания, Джонни достает последнюю мелочь из карманов, и я говорю – «Неплохо было бы, если тут в ряд бизнесмены стояли на коленях и просили о помощи, а какой-нибудь доходяга спокойно бы гулял между ними» – зачем-то Джонни вспоминает про Сайлент Хилл, я сроду не увлекался компьютерными играми, а он мне полчаса компостирует мозги про секреты прохождения и атмосферу, и насколько грандиозен маршрут, в своем духе напоминает, что по соседней дороге недавно прошел табун диких лошадей во главе с Джеймсом Дином на «мустанге» – откуда-то появился Варин, разыскивая что-то на тропическом асфальте – «В космосе тебя ожидает немало опасностей» – «Ага, попробуй нарушить герметизацию, и твои мозги закипят» – «Несколько сотен килограмм упадут на каждый квадратный сантиметр твоего заплесневелого тела» – «А куда дальше? К Венере?» – «Даже в скафандре тебе трудновато будет там разыскать инопланетных забулдыг» – «Да-да, радиация избавит от лишних костей, кровяных веществ и седых волос» – «Познай искомую мутацию» – «Если Ваш парашют раскрылся на огромной высоте, то Вы можете заказывать любую музыкальную паузу» – бродим и бродим по асфальтовым джунглям, Джонни бросается в воспоминания – «Как-то раз я был на любимых Прудах и лег на спину, наблюдая за снегом – появилось ощущение полета снежинки – в дальнейшем я устанавливал снеговика на проезжей части, охотясь на тараканистых докладчиков» – я чувствую, что он уже подустал, и Джонни сам говорит «Надо ехать к знакомым обратно, а то, как в прошлый раз опоздаю на метро» – Варина не было – старая присказка к новой витрине.
***
– Быть в Городе – попытка ввести себя в существование, но возникает опасность уйти во тьму, в обитель туманных жителей и расплывчатых теней.
– Все распадается и склеивается в мгновение ока.
– Хоть бы что-либо осталось нетронутым, мимо плывут силуэты и, судя по всему, им на все наплевать – я их не виню, у нас всех есть попытки, задачи, намерения, но нет явной деятельности.
– Но ведь есть происходящее!
Наяву – странный псевдо-философский диалог с Джонни, он в своей неизменной дешевой футболке забалагурил о червяках, которые свисают с близлежащих пальм – вроде бы через пару дней ему уезжать из Города, и никто не знает, когда нам удаться поговорить вновь, а он все распаляется, хотя сидит смирно, глаза в кучу, как будто через него идут эти идеи вроде заклинаний, любой бы сказал – «Да ты ни фига не соображаешь» – а я сижу, да еще и подыгрываю Джонни на тромбоне фантазии, типа, дьявольский шут – некто из неизвестных странников проезжает на велосипеде, и Джонни тихонько обвиняет его в краже реальности – «Посмотри на велосипедиста – он украл не только свой транспорт, он украл чью-то жизнь. Я бы за ним побежал, но что-то останавливает» – а из чащи доносится шепот неврожденных созданий, и падают зеленые листья – Джонни замирает на миг и продолжает, как всегда меняя тему – «В-общем, живет такой дантист, я его знаю – нет, не живет, я забываю дистанцировать себя от живущего в современности – меня это мало касается, намного больше меня привлекают трубы с малиновым вареньем, идущие из кабинета этого дантиста, там и мумии есть, а к ним трубочки поменьше, с оранжевой жидкостью, по вкусу напоминающую персиковый сок, мумии ищут доктора Калигари, обстановка кабинета какая-то клубничная, повсюду сувениры из Кубы» – и я подхватываю «И вот мумии видят дантиста – он рот свой никчемный разевает, а там целый космос, ага» – и Джонни закручивает дальше нить анти-рассудка – «И его секретарша, Ким Новак, отправляется в бесконечный полет на дальнюю звезду, которая со временем превращается в пуговицу на шинели маленького солдата» – а уже через нелинейный момент Джонни стоит со мной на красно-фиолетово-бело-серо-пурпурно-алмазной площади и наблюдает за парадом солдат, меланхоличный Сингер твердит под нос – «Я нахожусь в эпицентре упадка цивилизации» – «Что ты бурчишь?» – «Зачем я приехал на этот шабаш? Я очутился в тюрьме для всех нуждающихся в духовной пище. О, мои нервы!» – расстаемся на неопределенный срок – казалось, что он здесь пробудет до окончания карнавала, но Джонни уезжает, не зная, где находится данное сегодня, правда, как Кафка, жалуется на окружающее безмолвие, переносит на себе чужую болезнь – тут не Манхэттен, но даже в Берлине, если бы он существовал в указанной реальности, Джонни ворчал бы про тяготы человечества, хохотал над собственными шутками, над пороками чудовищ в разноцветных кепках, а потом про свои заботы завел бы речь – «Ох, тяжко мне уезжать, скоро мне опять будет плохо, я засыпаю с трудом, закапываю себя в землю, я пытаюсь бережно относиться к природе, но современный мир хлещет меня по языку и забивает гвозди в мой воспаленный мозг» – мы спускаемся в метро, неподалеку застыл человек, наблюдая за прыжками Ван Луня – он уезжает далеко, обещает отправить пару писем – возможно, я встречу его уже скоро – он планирует сделать небольшой андеграундный фильм – «Будем неторопливо снимать лесопилки и трассы, подобно Джону Джосту» – у своего знакомого в неизвестном мне Ворон-Сити. Добраться туда будет достаточно просто – погоня за часами Шляпника на автобусах из разных концов городских окраин и трущоб.
Да, мне тоже пора удалиться из здешних просторов бытия.
***
Снова в Трущобе после затяжных прыжков через времена и пространства – натыкаюсь на Ронни, старого приятеля – узнаю, что его отец отошел в мир иной и оставил в наследство старый склад, где масса пустых помещений – даже не представляю себе, как Ронни платит аренду за это здание – у меня появилась возможность там обосноваться – в руках у забулдыги Ронни всегда оказывалась какая-нибудь книжка (подозреваю, он крал их из магазина) и литровая бутыль портвейна – дуэль Ронни и портвейна часто напоминала попытку дождевых капель вывести из равновесия каменный утес – иногда забулдыга пьянел и принимался голосить на весь склад блюзы Джона Ли Хукера – в такой ситуации я пытался поймать на приемнике радиостанцию «Клевер» (ворчливый ведущий Миклош Фейеш часто ставил мелодичный раритет) или просто заткнуть уши ватой – бывало, что Ронни стучался в мою каморку, но когда я открывал ему, он стоял, бешено вороча заплывшими глазами, и что-то бурчал о гибели Универсума – башковитый перец, но жуткое пойло брало свое – да еще и дружбаны, вечно удолбанные в хлам, насмехались над его познаниями в области гуманитарных наук – «Ронни, ты забыл застегнуть ширинку, удод» – такой была их обычная глумливая тирада в адрес моего соседа. Короче говоря, они одергивали его по пустякам и не давали развернуться складскому таланту – он и сам давно перестал верить в свои способности, обзывал сам себя мудрилой и тщетно пытался отстирать любимый пиджак – сомневаюсь, что при этом использовался хоть какой-нибудь стиральный порошок – Ронни стоит в моих дверях, трясется как припадочный, осталось только скорчить рожу и сказать «Я- Сэм!», но он молчит, и я молчу – время капает как грязные капли сквозь крышу – наконец я слышу его дерганную речь – «Это… слышь, как его… что-нибудь из Генри Миллера есть почитать?» – и я протягиваю ему «Тихие дни в Клиши» – он медленно удаляется, и я даже опасаюсь, что его ноги отвалятся от худощавого и вонючего тела – надеюсь, он не зальет книжку портвейном.
Я возвращаюсь на диван и смотрю на ноутбуке «Маргаритки» Хитиловой – вспоминаю, что надо чего-нибудь пожрать, но в итоге звоню Роберту, и мы решаем съездить на трущобный водоем искупаться – берем билеты на автобус, сбоку надпись «Львы для ягнят», но плевать, что там написано на этой развалюхе – мы садимся, рядом с нами примостилась такая обгорелая чувиха в короткой юбке, лет 15-ти, ей пора домой к мамочке, а не на водоем – Роберт же таращит глаза на женщину через два ряда, фигурка хороша, лет 35-ть, многое знает и умеет, но мы ей по-барабану – сидим, тоскуя, скучая, переживая – каждый заморочен на чем-то своем.
***
Эй, хрен ушастый – верни мне девушку – Барни, ты не молчи, я же тебя достану – это странные позывные из мобильника, который я должен был разбить об удачливые каменюги – гардеробные симулянты мне не дают выполнить свою работу – в Нонтауне полно лентяев, но они не способны забыть даже почистить зубы перед каждым приемом пищи – ладно, вернемся к девушке – какой-то шантажер мне толкует про Энджи – или Мэгги – или Кори – опять же память продолжает растворяться – а зачем она нужна? Мне необходимо побыстрее попасть в кафешку «Полевой ворон» – а пока я еду по 6-й троллейбусной линии и думаю о возможных приключениях в сельской местности – было бы прикольно взять с собой Энтони – у него всегда в запасе пара литров отличного пивка – сухарики, луковые кольца – тихий домишко, занавески, слепая бабка и целая березовая роща, чья береста жаждет огневого штурма.
***
Позже я переехал из складского помещения в квартиру, добродушно одолженной мне одним старым приятелем – чувствовалась явная повернутость на современном психоделе и крауте – только я к нему прибыл, он сразу врубил Zone Six на полную – хлебнули винца, получил ключи, приятель смылся – «Браток, ты мне с бабками не затягивай – 2 тыщи монет и договор в силе» – трубы в квартире текли, на ковре большущее пятно непонятной слизи, грязевые подтеки на стенах, из углов воняет – как в «Три жизни и одна смерть» Рауля Руиса, можно застрять на много лет и даже не заметить, как тебе всадят молоток в голову – и тараканы убежали в страхе – ну, телефон работал кое-как, я поставил Rain Parade на проигрывателе и звякнул Роберту – «Дружище, у меня появилась хата – нет, девчонок сюда не притащить, лучше сюда вообще не заходить, если не хочешь пропасть в бесцветном тумане» – «Ага, ясно, тогда заходи ко мне – надо будет насчет альбома обдумать» – «Да, окей, скоро буду, правда, еще надо пожрать» – готовлю пюре с тефтелями, и дождевой парад сменяется Spacious Mind…
***
…поеду-ка я посплю для порядка, после сна я могу что-то вспомнить – например, имя «Диана» – ха-ха, по телеку открытие Олимпиады – двухметровый амбал держит флаг Нонтауна – надо было брать в долг у Гарольда и мотать на стадион – в отпуск – трудишься, как проклятый термит – разъедаешь древесину противоречий и недомолвок – хорошо, что еще водопроводный кран работает – напор холодной воды хорош – П. С. Фэл выиграет сегодня третью золотую медаль – дельфины продемонстрируют свой загадочный язык – коммуникация по наклонной – осина наклонилась от сильного ветра, и туч не видно – периодически встречаются туманные прохожие с незаурядными депешами – «Полковник Миклош выдает себя за опустевшую бутылку» – это уже чересчур, откуда взялся полковник – «Намечается чудовищная война, омерзительные пожиратели волокон-КДН вырвались на волю, и теперь люди должны сжечь свои страховые свидетельства и сберегательные карты – пощады ждать на этом свете не приходится!» – ну, а я все воспринимаю по мере сознательного прогресса – здравствуй, подушка без подружки.
***
Джонни любил говорить, что его нет на самом деле в том или ином моменте, а есть некий другой Джонни – а тот Джонни погиб – и так далее, до бесконечности – хотя в результате перед вами был всегда один и тот же Джонни – меланхоличный, серьезный, уставший от вечной беготни людей и вещей перед глазами. А кого же еще я ожидал увидеть? Юного Дина Мориарти? Постмодернистского князя Игоря? Хотя признаюсь – перед чистым небом вторника в августе и крышей надо мной – именно заводила мне нужен был – тот, кто как пружина вытолкнул бы меня из трущоб вселенских и потянул за собой на новые маршруты – Джонни же предпочитал не выбирать сам дорогу – собственно, ему было бы все равно, куда идти – думается, что даже если бы мы ходили кругами по Городу – он бы все равно остался доволен и счастлив – «Как будто общался с режиссером» – это про общение со мной – приятно, конечно, а я-то думал, что просто чего-то сочиняю, пишу – так, ерунду всякую – а ведь он – сам талант, но при этом не считает себя таковым – к слову, он даже и живописью увлекается – но чаще стремится выразить себя в литературе – «Мой отец всем перенасытился, а я пытаюсь проявить серьезное отношение к любой работе» – Джонни уже написал в мозговой конторе немало томов сочинений – судя по тем водопадам мыслей, что выходили у него изо рта, сходили обвалы фраз с языка как лава с ожившего вулкана – «Дружище, ты же можешь создать тома увлекательных сюжетов!» – а он скромно чего-то там лепетал о 20-ти страницах текста и 30-ти стихотворениях – еще провоет истину (пусть и относительную, и невзрачную) в ваши забитые рекламой уши – многие парки больше не считаются выжившими, так как в последнее время за ними никто не присматривал – и вы все услышите, вы услышите весь мир, все звуки мира, по новому, по иному, иначе – так сказано будет и случится это однажды в веках.
Разумеется, Джонни полагает, что умрет в одиночестве – без детей, но с идеями – ненужными людям, но жизненно важными для него самого – вот такой вот человек. И в этот миг, он читает всё это и думает –зачем нужно было так всё писать – а ведь написаны эти строчки не для него – созданы с надеждой, что когда-нибудь их прочтут – может быть – ведь не настолько мы отличаемся от людей, живших в Беркли, в Сингапуре – где-то – где хочешь, чтобы жили люди – и вечная иллюзия благодати и добра лежит на всех живущих – и у всех схожие проблемы – не только как что-то купить и продать – а еще как реализовать себя, точнее, как дать словам выйти наружу – да так чтобы ты остался доволен этими ушедшими фразами – чтобы однажды они вернулись под твой кров, когда ураган и шторм бушуют на земле и море – и слезы текут, и одиноко, и больно душе.
Мне кажется, на нас с Джонни (как и на остальную молодую поросль земную) поставили крупную сумму в метафизическом казино – у нас должны появиться хорошие семьи, дела – внуки и внучки с носовыми платочками и большими йогуртовыми ложками в руках. Наяву – постоянная круговерть необъяснимых поступков различных людей.
Джонни неплохо бы смотрелся в роли какого-нибудь отщепенца, бегущего от норм общества – он и так выступал рьяно против законов действительности, кидал молнии на палисадник обыденности и стремился к богатой палитре воображения. Он видел разные сны (чаще грустные) – иногда он заканчивал в них свою жизнь самоубийством, иногда наблюдал за смертью других – был одинок в своем жилищем – возможно, я понравился ему своей натурой изгнанника, он увидел во мне родственную душу – оба стремились что-то познать в этом болоте жизни и грязи – испытать новые приступы радости и вдохновения – полюбить новых девушек и насладиться моментом творения собственного мира – «А теперь можно послушать и почитать что-нибудь нормальное?» – «Хватит меня пичкать этой романтической дребеденью!» – «Ну, спятил ты – с кем не бывает?» – «Конечно, нашел себе чокнутых друзей и уже считает себя преуспевающим творцом!» – «Ты посмотри на свои грязные ботинки, дурень!» – изрядно помятые голоса.
У Джонни была некая тяга к утонченности во фразах – он принадлежал классицизму – хоть и претендовал на выпадение из времени – такое впечатление, что эмоции его мало волновали, а скорее он стремился показать, как выглядит то или иное в его сознании, из которого он желал выбраться безвозвратно – причем желание это исходило не от разума, а от мощной и старой силы, дремавшей в нем – полагаю, даже тысячи романов не хватит, чтобы описать Джонни в целостности – впрочем, он сам сказал бы о себе – «Я – никто, и не стою никаких описаний – поэтому лучше уделить время наблюдению за действиями семи самураев или просто таращиться на облака, пытаясь увидеть Пегасов и пятикрылых птиц (или всадников в широкополых шляпах?) – я ведь вижу их без особого труда, как вот этот фонарный столб или вот ту высокую и стройную сосну» – и вдруг – рядом Карла, щебечет о рискованном мероприятии по лазерной обработке бровей:
– Майк, мне сказали, что нужно только покрепче зажмуриться!
– Где-то тут кроется подвох!
– Другими словами, пластиковая бутылка закинута далеко в воду!
– Что это? Травматин? Да как Вы посмели?
– Я передал привет Хартли – проверьте SMS-оповещение. Технично и безупречно.
– Mr. Chips снова с Вами!
– Мы в перчатках ходим в любую погоду, а как ты думал?
– Самостоятельный выстрел в район спинного мозга?
– Утонули – закопали!
– Если собрались похулиганить, то так и скажите. У Вас в запасе около 5 миллиардов лет, прежде чем геологический туалет столкнется с ледяными отходами. Конечно, там скрыта внеземная форма жизни – внимательнее изучите океанские глубины!
– Доступно ли очевидное?
– К чему лишние вопросы? Спрячься в апграунде, пока из-за магического угла доносятся имаксовые байки!
– Тысяча световых веков – и вы уже на границе.
– Группа ГМГ-84 готовит бомбардировку Глизе 581 с.
– Рано или поздно фонарный столб дождется финального танца.
– Здрасти-пожалуйста.
Мы знали, что история еще не окончена – она будет продолжаться в надежде, что кто-то с ней ознакомится и примет как должное – это не мусор, а эскиз, становящийся картиной в любой момент взора – да, история еще будет продолжена:
– Нам всем не хватает типичного квеста, чтобы ты шел по цепочке событий и знакомился с творческими персоналиями.
– И клубок реальности потихоньку разматывался – комнаты бытия демонстрировали бы тебе свои новые грани.
– Получите свою зарплату в установленный срок.
– Как ни стыдно – Вас же запрограммировали для захвата указанной экосистемы.
– Водите за нос – переходите к главному развороту немедленно – межгород оплачен континентальной конторой – завтра сообщим информацию касательно премиальных стандартов.
Должно что-то происходить, кто-то должен в кого-то стрелять – должны происходить какие-то события, конечно, не слишком драматичные, но такие, которые бросают нас по странным и непредсказуемым маршрутам – слова, которые нам незнакомы, небеса, в которых мы еще не летали, бассейны, в которых не плавали, костры, которые не зажигали.
***
Добрый день наступил в пределах радиостанции «Клевер», ребятки! В эфире – Миклош Фейеш с его регулярной программой «Поговорим и заткнемся». Знайте же, невежды – если у вас есть возможность и время думать об пустых консервных банках, то вы уже можете называться счастливыми людьми!
Розовощекие еноты выбираются из весенних нор и пробуют отремонтировать Бруклинский мост. Поделитесь носками и обувью с лучезарной сестрой, а также испытайте ипохондрию – она должна полностью совпадать с вашими драгоценными убеждениями. Не исключаю, что после спонтанной встречи вы будете напоминать заброшенный центр занятости.
***
…слушай, а почему я сел в троллейбус, идущий по четвертой линии – ведь так до «Полевого ворона» надо переть два квартала – к тому же С. П. Ямб стала дважды олимпийской чемпионкой – я же болел за нонтаунскую толстуху – однозначные пассажиры на ближайших креслах высказываются о строительстве первой ГЭС – «Я ее и сюда, и туда, и наоборот» – «К стенке их всех надо поставить!» – «Опосля, значит, с корешем блуждаем по окраинам – и в бедро ножом получил» – «Всегда любил простоквашу, всегда любил свежую молочную продукцию» – «А я ее и так, и сяк, и так, и наперекосяк» – «Нет, нет – я же говорю – никогда не нужно паниковать» – «А Раиса-то, ох, эта Раиса – удумала, а что удумала?» – «Ты даже не думай поросенка продавать этим извергам» – «Говорю же – в церковь сходи – авось поплачешь» – «Грехов много, батюшка – пью и пью, пью и пью – грехи душу жгут» – «А ты тверди «Господи, помилуй!» – и поможет!» – «Вот видишь – подремать хотел, а тут накинулись сморчки» – рыбаки молвят, рассуждают, показывают, сообщают – почему линии передач всегда искривлены – «Фактуры не хватает, читать и смотреть неинтересно» – да, Барни, попал ты в западню, братец – где остановка – два квартала, как и передавали по государственным каналам – из угла выпрыгивает Энтони – «Ну, чего там? Как с Кори? Не отвечает? Я же говорил – надо быть с острым Твистером поосторожнее – телеграмму могут неверно истолковать! А картинку прикрепил? Нет? Когда бургундское зелье пить-то будем? А у меня с Мэгги все нормалек – она такая в рязанском балахоне на фоне водохранилища, и я рядышком» – «Хотелось бы с вами потусить» – «Ну так – дерзай! Только надо все обставить – ты прикинься Безумным Шляпником» – «Я вижу горький финал симпатии издалека» – «А вот я ничего не вижу» – «Везет тебе – ничего не увидеть, да еще и с такого расстояния» – «Короче говоря, побежал наперегонки с твоими извилинами» – «Не разбейся на предварительном этапе!» – хоть дорогу скоротал с этим безумцем – он строит дома для бхикку – «Верняк, братец, чистый горный верняк!» – кафешка перед моими глазами – неужели я войду и выйду невредимым?
***
– Если мы сравним Рублева и Пиросмани, то увидим двух потерянных и обескураженных своим жизненным выбором личностей. Ты согласен?
– Извини, тебя не Миклошем кличут?
– Да, рад видеть – с кем имею честь делить барную стойку и роскошные напитки?
– Барни Шакалис.
– А, вот оно что – конечно, Барни, держи неразбавленный термодинамический напиток.
– Мне про тебя Гарольд много рассказывал – по всей видимости, ты знаешь средства от амнезии.
– Старина, я – обыкновенный радиоведущий. Тебя обманули. В настоящий момент у нас происходит стандартная запись эфира. Дальше я выпью дешевого белого портвейна и отправлюсь в чертовски дрянной клуб «Мудрецы» медитировать под рага-рок. Какие еще вопросы?
– Я надеялся, что ты мне сможешь чем-то помочь. Кстати, на улицах тебя называют «Полковником-Спасителем».
– Меня обычно называют эгоистом и мизантропом. Я действительно презираю человеческий род за черствость и неразумие – всегда предлагал всем желающим бегство в мир фантазии, но мало кто выдерживает поток противоречивых мечтаний. Меня выкидывали за дверь, увольняли со службы, оставляли без пособия и туалетной бумаги. Пришлось даже притвориться полковником – почему-то кличка «Спаситель» автоматически привязалась к вымышленному званию. Я не служил в космической армии, хотя мне приходилось пару раз бывать в иных галактических скоплениях. Там тоже не сладко. Впрочем, именно в Нонтауне редко встретишь существо, готовое воспринимать меня серьезно. Полагаю, что моя астральная оболочка слишком сложна, чтобы судить о ней в категориях «эго-мего-лего» или «церковной взаимопомощи». Впрочем, я когда-то работал в Бюро по восстановлению трех-мозговой сущности. Скажи мне честно – ты что-нибудь помнишь?
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «Литрес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (https://www.litres.ru/pages/biblio_book/?art=71005027) на Литрес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.
Михаил Максимов
Почувствуй себя полноценным жителем Нонтауна… это проще, чем кажется.
Михаил Максимов
Хроники Нонтауна
Предисловие «Февральский Листопад»
(автор – Миклош Фейеш)
Приветствую, дорогие радиослушатели!
Сегодня в нашей программе «Поминки по ветхой знати» мы обсуждаем Майка Ремембера, закрепившегося в альтернативной реальности битнической меланхолии и реинкарнации протестного рок-н-ролла.
Внутри независимой камерной студии «Призрак свободы», помимо бессменного ведущего Войцеха Яроша, ожидает своего часа почтенный гость Миклош Фейеш, близкий друг героя мемориальной передачи, поэт воинствующего сюрреалистического крыла, основатель художественной студии «Восточные силы мифологизированного сопротивления». Он постарается поведать нам на протяжении получасового радиоэфира о превратностях судьбы и наивысших достижениях своего коллеги, равно как и об истории создания документальной биографической ленты «Воспоминание о Ремембере».
Майк Ремембер – весьма сложная, противоречивая фигура, распятая его недальновидными современниками на провинциальном кресте конформизма. Будучи храбрым политическим активистом и реформатором педагогической догмы, он словно бы угодил в восставшую к жизни игральную колоду карт, придуманную Льюисом Кэрроллом, где ему была отведена роль многоликого трикстера или, если желаете, импозантного Джокера, с одной стороны связанного по швам жестокими репрессивными путами, с другой – свободного в своей титанической подпольной жизни. К ней безоговорочно стремились редкие выходцы из его, как правило, снулого студенческого окружения, жаждущие радикальной проповеди старшего поколения. В нашей документальной хронике содержится немало эпизодов, фиксирующих его оккультные лекции просветительского толка, равно как и подготовку ненасильственного восстания учеников, мечтавших обрести новый метафизический мир, ограждающий их от злокозненных воздействий государства. Насколько мне известно, наиболее доверчивые последователи учений Майка Ремембера неуклонно оказывают мирное сопротивление потребительскому террору, неизбежно схлестываясь с вершителями физического насилия в тучных униформах. А так называемые отступники, философические ренегаты взяли на себя ответственность за процесс создания параллельного социума, существующего во многих отношениях вне цивилизационных соблазнов. Благодаря чему, обосновавшись в непроходимых лесах и горной местности, они воскрешают романтические традиции Жан-Жака Руссо и Генри Дэвида Торо, но главным философическим догматом решительных отщепенцев остаются монолитные труды Сёрена Кьеркегора и Фридриха Ницше, в которых они распознают почти священных покровителей и духовных идеологов их пантеистической общины. Непринятый ближайшими соратниками, нередко куда более скромными по масштабу дарования, Майк принялся изыскивать подобающее признание среди западной интеллектуальной общественности, представленной анархистскими поэтами-песенниками и мастерами театрального перформанса. Именно там, среди изысканной британской богемы и уцелевших продолжателей дел могучих авторов бит-поколения, он снискал немыслимую по своему ажиотажу восторженную реакцию.
Во-первых, доселе пылившиеся на полке экспериментальные романы угодили в эпицентр издательской вакханалии – вся сочинённая им проза обрела своё печатное воплощение, выходя в большинстве англосаксонских стран ошеломляющим тиражом. Выпущенные в свет творения «В пределах объектива камеры» и «Хроники Нонтауна» мгновенно обрели ликующую армию почитателей, впервые обеспечив эмигрировавшему автору коммерческий успех, тотальный общественный резонанс и недюжинные притязания на фестивальную киноадаптацию, за которую впоследствии действительно взялся столь неоднозначный, но неоспоримо талантливый режиссёр как Спайк Джонз. Он органично перенёс на экран всё литературное действо, задуманное в «В пределах объектива камеры», тщательно консультируясь с создателем романа в вопросах сохранения аутентичной атмосферы первоисточника. Весенняя премьера двухчасовой картины успешно прошла в условиях очередного кинофестиваля Sundance, став её долгожданным открытием и беспрецедентной сенсацией, привлекая продюсерский потенциал ветеранов жанра Мартина Скорсезе и Вуди Аллена, каковые вызвались покровительствовать фильму в отношении масштабного кинопроката.
Следующая экранизация – «Хроники Нонтауна» предстала как сборник короткометражных фильмов многочисленных режиссёров, привлечённых к предсказуемым съёмкам картины. В головокружительный киноальманах вошли тематические интерпретации в исполнении таких выдающихся мастеров, как Гай Мэддин, Питер Гринуэй, Дэвид Кроненберг, Пак Чхан-ук, мультипликатор Кристиан Седжавски, Хармони Корин, Роберт Эггерс, братья Куэй и вновь Спайк Джонз, каждый из которых колоритно создал фрагменты исполинской мозаики, прихотливо отражающей сюжетный ряд и образные сплетения романа «Хроники Нонтауна».
По мнению маститых зарубежных литературоведов, в своём произведении автор бессознательно достиг предельного совершенства прозаических изысканий, проделав многозначительный путь от контркультурных маневров бит-поколения до запутанного постмодернистского эпоса, что в некотором роде подводит итоги, одновременно плачевные и триумфальные, по отношению к возможностям авторского языка Майка Ремембера и жизнеспособности современной литературы. Маститые критики французского издания «Кайе дю Синема» сошлись во мнении, что экранизации работ когда-то безызвестного писателя не только не повредили литературному первоисточнику, сохранив высокую планку художественного материала, но и позволили рассуждать вслух о настоящей революции на поприще авторского кино, полностью зиждущемся на основе многогранных романов, явно нерассчитанных на коммерческий успех и массовое одобрение.
Однако, как замечают пытливые авторы киножурнала, адаптация Спайка Джонза, диковинная в своей нелинейности, впечатляющая в своей многословности и абсолютной недосказанности в финале, так же, как и последовавший за ней киноальманах, привлекший к себе плеяду мастеровитых демиургов (каковую в положительном смысле невозможно поставить в один ряд со знаменитыми «Боккачо-70» или «РоГоПаГ», а скорее, следует возносить до калейдоскопичных шедевров образца «Рима» Феллини) возвысили писательское реноме Ремембера до уровня «теневого классика», «прижизненно чествуемого пророка». Примечательно также, что мировое признание этого автора повлекло за собой массивную ретроспективу его ранних любительских кинофильмов (к примеру, самый удачный из них – «Вспоминая завтра»), снятых на территории родного города. Причем вызвавшая неожиданный фурор ретроградная программа прошла в парижской синематеке при переполненном зале кинотеатра.
Во-вторых, вслед за литературной победой обласканный вниманием автор снискал всеобщее любопытство на музыкальной ниве. Записанные ранее подземные рудименты, исполненные грубого, сырого звучания, вдруг обзавелись второй обнадеживающей жизнью. Передовые авангардные компании звукозаписи вознамерились переиздать дискографию двух ключевых формаций Майка Ремембера и его сольные творения, казалось бы, совершенно недоступные иностранному слушателю из-за кардинальных языковых отличий.
Однако сначала свет увидели лимитированные виниловые пластинки «7 против Фив», дерзновенного дуэта противоположных по духу философов, тем не менее нашедших весомый компромисс, для того чтобы создать два полноценных альбома сатирических, гротескных песен в стиле забористого рок-н-ролла, ставших позднее основой для вереницы антикапиталистических и древнегреческих спектаклей, проведенных в стенах современного цифрового театра в Копенгагене.
Затем ненасытные музыкальные магнаты обратились к творческому наследию почившего коллектива New Take, предложив доступным для связи авторам выпустить все порожденные композиции единой неподъемной антологией, состоящей из двух частей, куда, помимо основных произведений вошли всевозможные демонстрационные, инструментальные и живые записи, включая концертные видеосъемки, разместившиеся на отдельном носителе Blu-ray. Некоторые композиции группы New Take, несмотря на свой прискорбный статус распавшейся команды, произвели колоссальное впечатление на деятелей современного драматургического искусства, благодаря чему в нескольких европейских театрах прошли масштабные поэтические постановки на основе произведений Осипа Мандельштама и Иосифа Бродского, некогда вдохновивших участников музыкального коллектива на создание своих грузных дисгармоничных творений.
И в завершение акустического круговорота – профессиональный выпуск сольных альбомов Майка Ремембера – каковые отважился распространять канадский лейбл «Cloud Number Nine». Разнообразные творения, выдержанные в традициях постпанка и сёрф-рока, начинённые антиутопической, антитоталитарной и велеречивой экзистенциальной борьбой, подстегнули разноликий сонм молодых песнотворцев выступить с концертом cover-вариаций Майка Ремембера, охватив весь мелодический спектр его песнопений, – от «Супермаркета Антиутопия» до «Вечного Сёрфа».
Документальная лента «Вспоминая Ремембера» призвана запечатлеть благословенную молодость человеческой природы. Плодотворное кипение пассионарной жизни исследователя неприступного искусства. Я осмелился создать, прежде всего, в своем воображаемом мире этот кинофильм, дабы сделать его бессмертным и неуязвимым.
В моей биографической работе Вы увидите Ремембера среди руин индустриального Ворон-Сити, опутанного безжизненными рельсами железной дороги. В ней воодушевленный мыслитель встречает ослепительно прекрасный пурпурный рассвет подле беззвучных водохранилищ, прибавляя в своем воображении к этому живописному пейзажу огнедышащие ритмы Colour Haze. Растворенный в незабываемых лентах Марко Феррери («Большая жратва») и Луиса Бунюэля («Симеон-столпник»), Майк Ремембер ясно силится постичь преображенный язык удушливого лета. Околдованный магией альбомов Rolling Stones, он излучает завидное жизнелюбие и сардоническое чувство юмора, безоглядно выжимая из себя последние аккорды креативного мышления. Влюбленный в глубинное искусство, он повсюду норовит постичь динамику незримого волшебства. Выбиваясь из кромешной толчеи, извергая лютые философские тирады, он стремглав проносится сквозь толщу суетливого города, облаченный в темную мантию Джима Моррисона. Трепетно прощаясь с дремлющим городом в мгновения цветистого рассвета, он невзначай напомнит своему внимательному зрителю о существовании хрестоматийного кино Терренса Малика, перекликающегося с райским небосводом, и традиционно покинет тесные пределы объектива камеры в поисках инородных смыслов и февральского листопада.
Часть 1.
Вспоминая Нонтаун
… самое сложное: начать – это понятно – поэтому продолжим, ребятки, без слежки безумной за знаками препинания и прочими грамматическими ухищрениями, коих не счесть –иногда в загадочных местах, иногда в сельском уединении – частный дом, где я отдыхаю, а рядом санаторий и прочие постройки – через дорогу живут алкаши с курами – петухи орут спозаранку, и целый день орут – алкаши тоже, стоят холодные ночи – а они не заплатили за газ – поэтому топят облупленную печку дровами – впрочем, наша хозяйка, бабка уже за 80 лет тоже экономит на газе – но я накрываюсь двумя ватными одеялами – и только под утро чувствую холодок – именно он напоминает мне о жизни – значит, можно продолжать свою писанину. Без начала, середины и конца – как повелось давным-давно.
…многое, что случилось и не случилось за дни и ночи, утренние зори и вечерние закаты, пока я не добрался сюда, на эти листы – трень-дребедень, там оступился, там выкарабкался, испанцы добрались до футбольной верхушки мирового древа, а старый гопник в синем халате занял позолоченный трон – да, пара самых грандиозных событий – встречи с Джонни и Элизабет – вот что нужно сразу описать, дурень, а не эти мыслишки из грешно-праведной башки – но почему-то я оставил описание этих встреч на «потом» – точнее, отрывки встреч или разговоров, переосмысленные и пересказанные в собственных мозгах – сам бы Джонни, например, спросил – «Что было уж такого, о чем можно сделать целый рассказ, повесть, совокупность разных значков и букв?» – каждому видней со своей колокольни – но и ему будет приятно прочитать хоть что-то отрывочное о тех днях (надеюсь, дружище, я надеюсь на это, сидя в очередном круге личного ада, наблюдая за пятками Люцифера, заводящего трактор) – о днях безрассудных я вспоминаю, пытаясь спасти свою душу от застоя – от позора, который в этой тиши все больше становится явью – хотя, что такое явь?
Ведь сейчас, когда я сделал перерыв и вышел покурить во двор – а еще 11 часов утра не настало – узрела лань бескрылую бабочку, и кашалот чихнул в радиоприемник – на небе голубом и девственно чистом висит луна – неполная, но висит – согласитесь, не очень привычно видеть в это время луну – и после увиденного не будешь писать что-то стандартное о своих делишках – август – хорошее время для меня – я понимаю, что лето заканчивается – приезжаю погостить в этот дом, вдали от цивилизации – в прошлом году закончил здесь свою повесть о нелинейном кино, которую только Джонни и оценил пока по достоинству – после этого целый год находился в раздумьях – а стоит ли вообще писать что-то – но теперь решился – ведь неохота терять какие-то мысли, если их в одиночестве (даже так) считаешь важными.
Конечно, всё это Джонни может прочитать кому-нибудь еще – ну, скажем, папе и маме – мама, например, будет сидеть в кресле – а где-то чуть слышно будут звучать композиции Killbody Tuning (а может, The Moody Blues?) – и Джонни будет читать вслух мои письмена (какие к черту Killbody Tuning, если на повестке дня – мелодичные доклады близнецов Кокто?)– а мама скажет после нескольких абзацев – «Какие-то психи у тебя друзья – да ведь он сошел с ума напрочь – бесталанный чудик – кем он возомнил себя – зачем тебе с ним общаться – переписываться типа, не доведет до добра он тебя – одни несчастья и переживания – тебе не хватает их?» – вот так примерно и будет (методологические основания сформулированы эклектично, не указаны конкретные методы сбора и анализа информации) – и Джонни скромно замолчит, не в силах перечить – да и как можно перечить родным людям? А ведь это лишь вступление к действительной повести – к действительным приключениям – злоключениям – ожиданиям – приветствиям – да, только начало – как будто заверещала гитара – заелозили эльфы пальцами тонкими по струнам – и вот уже оркестровка готовится – коронная увертюра – всё продолжится – и будет влюбленность в прекрасную девушку в сумраке – и новое вдохновение, чтобы сочинялось легко – и диалог с листами бумаги завертится в новом русле, стремительном и великом – иначе нельзя, нельзя.
Но мгла становится более зримой, и часы продолжают свой безжалостный ход – Джонни бы мог вполне быть вместе с героинями Сюзанны Кристи из «Говорунов» и «Предателей творожных ватрушек» – изгой в первом случае, бедный художник, складывающий иногда из камешков загадочные скульптуры – он бы сказал ей – «Произноси любые слова – мне нравится слушать тебя» – а во втором случае ухаживал бы за ней – облик его – чуть выступающие усики и чуть надутые щеки – взгляд в бесконечность – хороший сторож – а она, инвалид с редкой болезнью позвоночника, и Джонни Сингер ухаживает за ней в этом анти-милосердном мире, поглощенном страданием и безнравственностью – насильников не отличить от монахов – а он бы аккуратно любил ее, со всей нежностью – что-нибудь рисовал на песке и снегу в этом цирке моральных уродов – читал бы стихи, сочиненные им в лесной глуши – тихая жизнь без лишнего стыда и стеснения – ну, конечно, дедушки и бабушки, заботливые родственники помогали бы иногда этой миловидной паре – уж лучше тех, кто наводнил улицы – да, Джонни всегда отличался от них – и так бы он обрел счастье с больной девушкой, которой, может, осталось не так уж и много ценных мгновений жить на земле – на этой планете, терпевшей много лишений, на ней все равно что сочинять – всё сложно понять и признать – легче умереть или стать дневным обалдуем – святым идиотом – чем остаться с таким вот инвалидом женского рода – но умирать бесполезно – лучше же ухаживать за больными, читать им вслух свое и чужое – например, Толстого, – можно даже и Моэма с Хемингуэем – выносить отбросы – гулять под луной и под солнцем на полях-лужайках, проповедовать в тиши и покое – быть некой службой спасения – единоличной и для одной только девушки – благородной и хорошенькой – говорить ей трудно, мышцы лица не слушаются, да и язык тоже – и еле ходит – и скоро умрет, стало быть, – а может она и молчит – но Джонни бы неизбежно влюбился в нее и боготворил – объект воздыхания – что поделать, друзья?
Ведь если нашей планете осталось жить несколько миллионов лет – и все сгорит в веках – если не раньше – всякие там ядерно-психо-перманентные войны – ну и на религии, конечно, всё замешано – типа, всё будет ништяк (такая байда первобытно-попсовая) – так что же осталось в этом мире, кроме заботы и капель уважения к старикам и немощным, и к нищим, и к бродягам и к тем, кому не повезло с рождения – родились в грязи, а живут в вечном позоре и унижении – какое тут искусство – один естественный отбор – пожирая друг друга и не щадя никого – века эволюции насмарку – а планета взорвется как конфетти по праздникам веселым – отблески взрыва даже не во всех галактиках будут видны – но, кстати, Джонни верит – почти религиозно – а может, и полностью – как монах в кустистой храмине, поедая постные лепешки – он верит, что останется нечто – что именно, никому не известно – я и сам верю в некую энергию – черт возьми, есть же смысл в существовании мира – сон есть сон, а мир есть мир – и кто-то еще верит в инопланетян – кто-то атакует нейро-лингвистически-био-оригинальными волнами Китай и другие государства, в точку, прямиком в цель микроскопическую – по мозгам, в мозги, из мозгов – да, это точно они – сверх-лимит-абсолют-развитые пришельцы, – не то, что мы с вами – это конечно, смешно просто – хотя Вселенная же очень большая (тут уже как младенец начинаешь размышлять – «очень большая») – всё может произойти.
Где наши музы? Куда делись знакомые глаза – почему никто не звонит, не спрашивает – «О чем ты думаешь? Что в твоей голове?» – а может, причина кроется в том, что нам всё безразлично – и что будет – так и останется несколько фраз неслышимых парить в пределах мироздания – но хотя бы пылинка любви не помешает, само собой.
Я буду (как всегда) забегать вперед и отходить назад – всё будет личностно, нелинейно или, если угодно, индивидуально-убого-ненужно-вязко-ломко-загадочно (или как хочется) – выбирайте сами любой вариант восприятия сего текста – эпохи и секунды меняются – моему герою-протеже-прототипу-антиподу и прочему совпадению-символу-аналогу (живому и безрассудному) также суждено валяться на диване – слушать пост-рок (нет, уж лучше авангард с появления фонографа и кофе со сливками) – а потом на пенсии в вязанных тапочках на босую ногу врубаться в сонаты Бетховена (вряд ли – скорей уж в алюминиевую музыку Лу Руда) – где-то так, вроде того – хотя спорно, что удастся дожить до этого счастья-несчастья. И ничего более, и ничего менее – но в то же время, в том же месте – не так как прежде, только не так – изменяясь везде и повсюду, рыскать на воле, и даже в темнице – ища пристанище свое в противоречивой вечности.
***
А как же всё это завязывалось, начиналось – ну, конечно, Джонни письма мне отправлял, горемыка – типа, вот такие дела – решил приехать, побродить по Городу – вылезай из Трущобы своей – да, всё нормалёк – там фильмы запиши и приезжай – без проблем, как водится – а на мне тут висит мертвым грузом научная работа – да и альбомы с группами надо доделывать – я думал об этом, когда был на даче, недалеко от Трущобы – шел по дорожке за свежей ключевой водичкой – и вот думал, типа Джонни приедет в Город – и мы с ним будем бродить – а еще целый месяц был до его приезда – ну, где-то месяц – точно не помню.
Наконец Джонни приехал – а я его, помнится, еще прождал минут 20 между вагонами метро – там еще на лавке сидел со мной какой-то пацан – я присматривался к нему «А вдруг это Джонни?» – но нет, конечно – Джонни приехал попозже – а если смотреть на постоянно проходящие мимо поезда долго, то можно чокнуться – надеюсь, вы в курсе – значит, Джонни приехал такой – и я его спросил в самом начале – «Ты что – нибудь взял с собой?» (имея в виду выпить – отпраздновать встречу – у меня банка «Эфеса» болталась в пакете) – он такой «Да-да» и показывает мне диски с фильмами, видео-фрагментами своими и музыкой – «Привез тебе» – я же имел в виду совсем другое – говорю «Может, возьмешь себе хлебнуть чего-нибудь?» – «Нет, нет, не хочу» – и мы пытаемся выйти наверх – подальше от вагонов метро – но сворачиваем сначала не туда – и выходим к обычным жилым домам – а нам нужно к Ситцевскому парку – так что мы опять спускаемся в переход подземный – и наверх – тут немного пройти – ворота, и по тропинке, через еще несколько поворотов и всяких там асфальтовых дорожек – считай, уже парк начинается – да, мы очутились в парке…
***
Так или иначе, впервые я увидел-услышал Джонни в городском клубе «Благосклонная Мудрость» – местечко мало кому знакомое – я вообще случайно на него натолкнулся, бродя от нечего делать по улицам – должен был съехать с прежней квартиры, решил халявно поселиться в общаге – вдруг встретил кореша-хипстера, а он мне пропарил мозги про новые социокультурные процессы в обществе, всякие там бифуркации-трансформации – этот хипстер про один клуб упомянул – говорил, что там полно интересных шизиков, всякие лекции о культуре читают, кинематограф, музыка, подполье – как-то он мои мозги заразил, и ноги сами к этому клубу вывели – темноватое помещение, звучит какая-то приятная мелодия – может, нью-эйдж, я подумал, ну, неважно, и с небольшой сцены некий паренек вещает очередную ахинею о мерзкой современности, что типа искусство погибло и всякое-всякое другое – а тут значит выходит другой шкет, худощавый, страдальческое лицо с выпученными глазами, руки тонкие, я подумал, щас клоунада начнется, а этот чувак сказал вдруг, что намерен взбудоражить посетителей своими вопросами об одной актрисе, и некоторые из шизиков загудели, а шкет давай городить со сцены про фильмы «Клаустрофобия в приятном сновидении» и «Кости Тарабарщины» – причем, говорил он об их светлом посыле в нашем темном мире, что вроде как фантазия развивается, что людям нужно объединиться ради строительства нового мира – некоторые идеи он высказывал тихо и скромно, я даже решил, что одними шутками клуб полнится – потом он показывает обычный лист бумаги, на нем что-то начеркано, и он такой – «Кому интересно, здесь вопросы, которые меня беспокоят как фаната юного кинематографа» и ушел со сцены – я решил подойти к нему, за стойкой мы пересеклись, говорю – «Я – Майк, интересно было бы с тобой подискутировать», а он – «Джонни, рад знакомству».
И начали мы тарабанить о кино и не только о нем – проговорили до поздней ночи, потом он куда-то исчез, я долго искал его и даже расспрашивал случайных людей в клубе – оказалось, что тут полно милых индивидов, которые мне постоянно жаловались на мирскую суету, а также предложили заходить почаще, обсуждать творчество Антуанет-Cофии (мне как-то было по барабану, кто это – потом выяснилось, что неплохая молодая актриса), но главное, что Джонни должен был регулярно посещать сей клуб – мне с ним почему-то захотелось продолжить беседы – хотя я бы не остался в «Благосклонной мудрости» ни на миг, если бы мои прежние друзья не бросили меня на растерзание одиночеству – Брайан уехал в Запределье – парочку раз писал мне – «Я в Далласе, чувак, или в Праге, без разницы – везде подают неплохие бифштексы с кровью» – Джон Полуглухой куда-то еще переехал – может быть, в психушку – хотя Джонни впоследствии утверждал, что этот нелинейный субъект рассуждал об Аристотеле на веселом поезде, мчавшимся в Норвегию – он пил мартини из пивной кружки, размахивал зажженным «Кэмэлом» (надеюсь, не целой пачкой, или он замучил инфантильного верблюда?) и хлопал изредка грязными ладонями по своим кожаным штанам – а что ему еще делать оставалось?
Но, в любом случае, тусоваться в этом клубе было здорово – там было несколько прикольных личностей – одним из первых был чувак-джазист по кличке «Робот» – уж не знаю, почему там его так звали – он сам не возражал и не обижался, хотя был живым, подвижным болтуном – врубил как-то Сонни Роллинза и еще Маклафлина притащил – с музыкой в клубе было вообще туговато – в основном, все слушали Аарона Зигмана по тысячному разу – Робот (хоть и был незыблемым фанатом Антуанет-Софии) больше тяготел к фильму «Есть сны – будет и реальность» – втянул и меня в продолжительную дискуссию о характере Кассандры – обманывала она главного героя или нет – вообще я считал, что у нее на уме много всего нехорошего таилось, а Робот вроде был согласен, но упирал на искренность чувств и невинный возраст героини.
Еще там был угрюмый Кэп – тащился он от фильмов Гильермо дель Торо – но в целом, не интересовался особо разнообразным авангардным искусством, довольствуясь малым – но над ним было легко прикалываться, поскольку он не просекал потаенные смыслы фраз – Робот, правда, его уважал и очень редко позволял себе остроту в сторону этого ворчливого военного – Кэп умело проносился сквозь известные измерения, успев воспринять необходимые образы развитым рассудком – забывая пропорции, он не уставал менять проводников к Старцам.
Потом появился Джеймс – он приучил меня к пост-року – Астронавты, Моно, серебряные Зионы, всякие полуночные моряки, подарки с Энолы (сомневаюсь, что он слышал про черепах в тенистом электричестве) – Джеймс был напрочь религиозен и видел в нашем клубе некий храм для молитв во славу Антуанет-Софии – прям Мать-Богородица, такое было впечатление, что он, сидя в старой «косухе» на табурете в центре танцевальной площадки, трясется в священном экстазе, глядя в потолок и видя там образ Саманты – девочки за роялем, с косами, в белом платьице, с огромными карими глазами – и вот Джеймс, подходит к пульту и заводит This Will Destroy You – времена меняются местами – благослови всех захватчиков и взорви небеса – в клуб заходит новый посетитель, в грязной футболке, шортах – на дворе лето, и прям с порога кричит – «Чего прикольного здесь происходит, что за богадельня?!» – а ведь он прав – все как один (кроме меня, Кэпа и Робота) падают на колени и молятся на образ Люсии, поют хвалу полуразрушенному сараю и лесному духу, пуская слезу при виде веревки, трех футболок и золотой краски – а этот новый хипстер подходит сразу ко мне и заявляет – «Я слышал, что ты тайным смыслом «Аутизма» интересуешься?» – я чуть кофе не подавился, немного смутился, но бормочу – «Ну, допустим…» – а он без всяких допущений начинает мне грузить про бассейн и сон дяди Джеймса – Джеймса из фильма, а не нашего пост-рок-пророка, грузит и грузит как на грузовик – «Почему Мара оставляет себе очки? Ведь она могла их ребятам подарить на память, как и ролики!» – «Розовые очки – символ позитивного отношения к жизни» – «Изящная девушка – изящные речи» – «Антуанет-София притворялась Марой, которая притворялась, что курила» – «Приятель, сначала ты проходишь по основной сюжетной линии и затем, скорбя о потери цели, начинаешь сканировать игровую вселенную на наличие внесюжетных поворотов событий» – «Значит так, ребята, дело обстоит – Мара видит свой сон, и во сне происходит сравнение роликовых коньков с карьерной лестницей, уставившихся мальчишек с наблюдательными коллегами по работе – я еще не упомянул пародию на курение с отлыниванием от работы и т.д.» – «Предоставьте льготный доступ в кладовки воображения» – «Джеймс пошел на жертвы, чтобы Маре было уютней рядом с ним, чтобы она всегда была впереди него, чтобы вела по правильному пути» – а потом еще призрачный монолог о прото-индастриале – я спрашиваю «Как звать тебя?» – а он «Зови меня Дарки, сам из Нонтауна» – мне было параллельно, хоть из другой галактики – вот и весь сказ.
Как я говорил ранее, Джонни обязался заходить в клуб почаще – и действительно, парочку раз он выкрикивал со сцены невнятные монологи про тайны чердака из своих снов, про самураев и самые полезные овощи, но однажды он перестал приходить… помнится, что в день, когда Джонни навсегда покинул чертог «Благосклонной Мудрости» один сдвинутый новичок поведал мне о своей родной планете, откуда он, как сам утверждал, прилетел, и куда ему очень бы хотелось вернуться.
***
Я не могу сказать вам название этой планеты, так как меня подвергнут анафеме верующие люди. Пусть она называется просто Планета. Ее месторасположение – любая звезда на ночном небе. Скоро стемнеет, тогда выгляните в окошко, выберете любимую звезду и скажите – «Вот отсюда и прилетел старина Чарли». У нас на планете (жители не привыкли писать ее название с большой буквы) очень много народа. Только стоит выйти из дома (а там у каждого – частный дом) как тут же к тебе кто-то подбегает и начинает рассказывать о своих сумасшедших идеях. Как это ни прозвучит странно, на моей планете нет ни одного человека, который бы не занимался творчеством. А физический труд запрещен – уж не знаю, откуда берется еда, но каждое утро холодильник заполнен её (откуда берется электричество – тоже никто не знает).
На нашей планете много тайн. Мне никогда не задают вопросов о ней, поэтому если вы что-нибудь захотите спросить – то спрашивайте. Я пообщался там со многими личностями, но в – основном любил поболтать с двумя: Куртом и Ричардом. Они не любят своих фамилий, но, если вам станет интересно, я их сообщу. Так вот, Курт все время играет на гитаре, а Ричард ловит рыбу (ему часто попадается форель), причем рыбачит он не для продажи, а для удовольствия. Оба они учили меня своему мастерству. Правда, ребята они очень сердитые, поэтому уроки у нас заканчивались рано. Но мы никогда не дрались. Так как все являемся убежденными пацифистами. А, да, Ричард еще учил меня варить арбузный сахар и сочинять рассказы. Он говорил – «Когда прилетишь на землю – станешь писателем». На самом деле, писателем я быть не хотел. Они мне и на планете надоели. Про кого хотите услышать? Я расскажу! Хотя, может быть, на планете я его не встречал (она у нас очень большая). Поэтому сюда и прилетел, чтобы побыть немного (скажем, одну земную жизнь) с обычными людьми и послушать их обычные истории. Но когда выяснилось, что обычных людей здесь очень много, то для «равновесия» пришлось стать творческим человеком.
Вы не подумайте, что у нас на планете все жители – бездельники. Никакой лени и желания «иметь все сразу» там нет. Там все ходят в рванье и практически не едят (я, наверное, был единственный, кто предпочитал трехразовое питание). И все очень суетятся, потому что боятся, как бы кто-нибудь раньше их не реализовал идею, которую они придумали. Так что все работают как волы, только интеллектуальные, и очень много пьют в клубах. Поэтому здесь на Земле я и являюсь постоянным клиентом Клуба Благосклонной Мудрости (сокращенно – КБМ), где можно только курить и цедить легкое пиво. Правда, кое-кто утверждает, что тут подпольно продают канадское виски, но это пусть они сами вам расскажут.
Кроме того, у нас на планете запрещена игра в карты. А тут в КБМ можно легко перекинуться с ребятами картишками. Еще у нас все в черно-белом цвете, и люди сами додумывают цвета. Здесь над этим голову ломать не надо. Как вы уже заметили, я не очень люблю упоминать цветовые гаммы в своей речи. Вообще, различий между моей планетой и Землей существует много. У нас, например, нет чайников. На столе всегда стоит кружка с горячим чаем или кофе. Но его никто не пьет (кроме меня). Обычно пьют в клубах, но там я был всего пару раз. У нас любят поиграть в футбол, где поле иногда растягивается на километр, а ворота могут оказаться в любом месте. Кто-то сказал мне, что этой игре научил людей дедушка Кэрролл. Но его я не видел, он жил где-то далеко от моего района. Там люди – помладше. Помнится, я один раз встретил Хита Леджера. Он сидел на черно-белом лугу, смотрел на черно-белую воду, но из его уст вылетали красочные слова. Они разукрашивали природу вокруг. Он сыпал фразами вроде «Я – бездомный полуночник в стране долгожданного восхода нежных лисиц», «Будем веселы, пока мы молоды душой, спрятанной в нелепых очертаниях фигуры Шалтая-Болтая», «Кто-нибудь, дайте мне снотворное, чтобы избавиться от бодрствования в океане безбрежного спокойствия» и «Где мои жена и дочь?» – последняя фраза (точнее, вопрос, оставшийся без ответа) была явно не в тему, но своей простотой и детской наивностью она затмила все вышеперечисленные. Он остался на этой планете, где ждут так много людей. И он надеялся, что кто-нибудь прилетит к нему и не будет спрашивать «Why so…» ну и тому подобное.
Наверное, вам нужно рассказать о моей тамошней профессии. Во-первых, как я уже говорил, у всех людей на планете одна профессия – «творческий человек». Я еще никого не встречал здесь с этой планеты, но, надеюсь, я не один такой тут. Помню, меня посадили на космический корабль и сказали – «Слетай, поживи с нормальными людьми!». А там все ненормальные. Нет, правда, все ходят и чего-то бормочут! Когда меня тут на Земле называют ненормальным, я только радуюсь, потому что я же действительно прилетел с планеты ненормальных.
В глубине сердца я продолжаю любить свою планету, и, значит, туда еще вернусь. Там у нас все равно, кто ты: музыкант, художник или пишешь на дверях туалета. Ты являешься творческим человеком. У нас там все знамениты и все друг друга знают. Прилетев сюда, я сразу обратил внимание на Клуб Благосклонной Мудрости, так как хозяйка этого заведения одновременно недостаточно знаменита и недоступна для общения с простыми смертными. Такого у нас на планете я не припомню! Кроме того, мы практически не употребляем числительные. Ну, например, дядя Ричард наловил форели и сказал – «Вот посмотрите – поймал форель». Я один раз спросил – «А сколько ты поймал?». И он ответил – «Я поймал форель». Вообще, он забавный такой дядька с усами.
У нас на Планете никто не следит за течением времени, а просто говорят: день или ночь. И без времени проблем хватает. Вот вдруг подбежит к тебе старичок Хемингуэй и начнет бубнить про острова в океане – аж волосы дыбом встают! Про Сальвадора Дали тоже надлежит замолвить словечко, но я не буду эти ужасы рассказывать. Я, кстати, думал, что здесь живут нормальные люди, и я тоже стану нормальным. Но это не так просто. Тут странные критерии «нормальности» – если ты перешел улицу на красный цвет, то ты нормальный, а если чего выдумываешь, то уже не совсем. У нас же светофоров не было, там все пешком ходят. В-общем, прилетел я сюда еще потому, что хотел увидеть Сэлинджера. Я Курту обещал – ведь это один из любимых его писателей. Но постепенно выяснилось, что Сэлинджер живет в другой стране, разговаривает на другом языке (а у нас там у всех один язык) и сидит в бункере. Потом оказалось, что он умер. Но я с большим удовольствием прочитал здесь «Над пропастью во ржи», так как я лишь слышал пересказ Курта. С книжками у нас там всегда туговато – я имею в виду с земными (своих у нас – навалом).
Короче говоря, здесь все неплохо, только вот в кино сложней попасть.
У нас-то – пожалуйста, любой фильм смотри, а хочешь – снимай свой (даже прямо в кинотеатре). И смерти там нет. Хотя про нее все, кому не лень, говорят, а некоторые женщины даже прикидываются ею. Иногда даже Дженис Джоплин участвует в этом карнавале, но ей этот наряд не идет. А так, поскольку у нас все в черно-белом цвете, смерти бы понравилось. Но – увы!
Обычно, когда попадаешь в другое место, принято забирать что-нибудь в качестве сувенира с собой на память. Если бы мне предложили взять с Земли какую-нибудь вещь, то я чайник бы взял, наверное. Надо же чего-нибудь самому начать делать, хоть воду кипятить! Еще бы взял лопату – хочу научиться выкапывать ямы для старых книг и сломанных DVD. Я бы вообще многих людей туда перетащил, но боюсь, что космический корабль придет за мной одним. А так никаких вещей с Земли не нужно – сами не знаем, куда что девать.
Мне интересно многое на Земле. Поскольку я нахожусь здесь тоже в довольно забавном месте с кодовым названием КБМ, то буду придерживаться устоев этого заведения. У нас в КБМ редко обсуждают фразы типа – «Ты – это ты. А они – твои родители» или «Я не притворяюсь, что делаю домашнюю работу. Я притворяюсь, что ненавижу свою жизнь». То есть, вообще не обсуждают. Вообще, как-то к спорным и забавным фразам немного равнодушны. У нас на планете эту фразу день и ночь мусолили бы. Обглодали бы как кость. Все бы смыслы разобрали, контекст и прочее. А потом бы все равно продолжили – так как многие знакомы с принципом «От абстрактного – к конкретному». Ну, типа, слово «родители» возьмут и давай конкретизировать! Диву даешься, до чего доходят. Кстати, числительные и цвета нам не помешали бы… хотя кто его знает? Вот у нас компьютеры стоят, а сколько 2 на 2 будет – никто не может вспомнить. А может, они знают ответ, но скрывают? Ладно, вернусь туда – проверю.
А пока что меня всегда можно найти в Клубе Благосклонной Мудрости. Обычно я спокойно сижу за карточным столиком № 5. Сбоку от меня, на стене, висит телевизор, по которому беспрерывно транслируют бейсбольный матч памяти Рокки Колавито. У меня темно-русые волосы, и в моих зубах – сигарета Winston Classic. Очков не ношу, белого грима и шрамов на лице тоже не наблюдается. Если чего случится – обращайтесь кому не лень! А то я ненавижу одиночество!
***
…а тем временем Барни Шакалис отправлялся по делу – его одноцветная шляпа трепыхалась на ветру, в ее полях прорастали нелепые папоротники – до свидания, правосудный лимонад – читая вслух объявления в закоулках, Барни шел по верному следу –чутье практически потомственного детектива (дедушка однажды выкопал в огороде труп неолитического жирафа, а бабуля любила следить за процессом выключения света в туалете) – чутье подсказывало ему, что здесь ве-е-е-рняк – разбогатеет в момент и сможет завести себе плодородную интрижку, которая перерастет в долговечный роман всей его жизни в Нонтауне – он долго спускался по лестнице, боясь забыть подробности своих значительных догадок касательно поступков подозреваемого, стены ходили ходуном от его раздумий, в желудке плескалось утреннее кофе, 8 утра 23 минуты – то время, когда пешеходы мешают раскрытию преступления термоядерного столетия, черт тебя дери, Гарольд, я же должен позвонить и тебе, и Кори – рассказать о своем везении, да я же счастлив – осталось пройти пару кварталов, завернуть за угол – а там уже ждут легкие бабки – потом на автобус, и прочь отсюда – только бы не перешла дорогу Госпожа Невесомость – она все может.
***
Хочешь – не хочешь, а у меня сейчас вторник – и на этих листах будет вечный вторник – августовский полдень – когда петухи всё кричат – алкаши уже затихли и разливают предобеденное пойло по стаканам. Что я делаю? Не в силах закончить работу – выдавая по две фразы в час – где мое место на этом свете? На этих листах? В итоге я уверяю незримых людей – «Мне нужна лишь любовь» – но потом монитор, где находится мое лицо – этот монитор вырубают – и куда я пошел? Где я – и куда я пошел? Нужно находить свое призвание в этом мире – водить машину по пыльным дорогам – путешествовать в праздники или после работы в магазине (продавать музыкальные диски – хорошее дело), тихо молиться, преклонять колени перед Господом нашим, в которого поверю в одночасье (а сейчас не верю – да и не собираюсь, так как я и без «Господа нашего» знаю, что есть смысл у этой жизни, у этого мира – а если и нет – то я его сам придумаю – уже придумал – мир есть, так как жизнь – великое достижение, к примеру) – и вот так я живу – фактически в западне, но свободный и справедливый, редко бешусь – как буддист, но иногда топчу насекомых под ногами и мух луплю полотенцем – возможно, буду низвергнут в пучину горестей и стыда, нечестивый послушник и монах в незримом монастыре, литературной келье имени Джека Керуака – но время проходит между этих листов, коверкая фразы – и Джонни приехал в Город, а к нему все безразличны – да ведь и он безразличен к действительности зданий и машин – таких одиноких много – Джонни думал, что мы все потеряны для пространства Фантазии – лишь начали идти по чужой дороге, чтобы заплутать на целые песочные вечности (столько вечностей, сколько песчинок на берегу мирового океана) – и перерождаясь столько же раз – мы видели таких девушек в вагоне метро – и потом, когда шли по очередному Проспекту – они только начали теряться – но Джонни ни на кого не обращал внимания – для него все потеряно (он сам так считает) – преднамеренно слеп для этих реалий – прозрел для иного видения, для иных знаков бытия – даже фонарный столб кажется иным, если смотреть на него издалека.
Помнится, Джонни высказался в одном письме – «Если у тебя есть возможность и время думать об искусстве (и творить что-то) – ты уже можешь называться счастливым человеком» – сейчас же, если Джонни мог бы здесь заговорить, то он, наверное, сказал – «Это говорил другой Джонни, который уже умер – хуже ему уже не будет» – по сути, он был прав, говоря таким образом о счастье – ведь так оно и есть – например, доказывается в самом начале «Больших надежд» – там мальчика заставляют искать напильник и еду – иначе (так уверяет мальчика беглый заключенный) ему вырвут сердце и печень – разумеется, ни о каком искусстве мальчик и не может думать – и главная его задача теперь – выжить. Его фактически превращают в животное – лишают счастья полноценной творческой жизни – пусть и на один день – и сколько таких еще ходит по улицам тысяч городов – зарабатывающих себе на жизнь нелегким трудом, даже сейчас, в наш развитый информационный век? Сколько сходит с ума, познав глубинный ужас, растянутый на долгие минуты ожидания своей очереди на отдых? Сколько сердец разбито и никогда не будет склеено – так как клей высох на солнце, на солнце гнева и перенапряжения, сколько лучей еще пронзит эти отчаянные земли?
Если я задаю вопросы, много вопросов – я являюсь преступником, да – очень ценная мысль. Ведь все должно быть скрыто зловещей тайной – не обычными добродушными загадками-таинствами-магией – а именно зловонной, непонятной тиной – она опутывает бытие как прогнившие халаты дворянина, похороненного в склепе вместе с любимыми детьми – а я, Джонни и еще некоторые любители искусства и правды, скрытой в реальности – мы все пытаемся достать естественные кости жизни, милые кости правды, достать-отыскать костяк или хотя бы увидеть отблеск того, что можно было назвать раньше подобием древа жизни. О чем я думаю, безумец собственного учения? Надо пытаться сосредоточиться на вневременном, как Джонни умеет, или на конкретном – научной работе – а вместо этого я ухищряюсь балансировать на грани между «Большими надеждами» и собственными мыслями… преступника увозит лодка – свет опять гаснет.
***
… а тут снова из-за поворота возникает Барни, он взлетает по лестнице, несколько раз звонит в нужную дверь – «Чертова работа детектива в этой местности – сплошное наказание» – нужен был ордер на обыск – тысячи монет расплывались перед глазами в очевидных мечтах – «Да неужели дверь открыта?» – кошка заглянула в щель между полом и стальными воротами – «Как это так, а?» – Барни прошел внутрь квартиры, и только он переступил порог прихожей, как стал забывать подробности своего дела – «Что-то начинает вылетать из головы через ушные раковины» – постепенно, постепенно – двигаясь по пустым комнатам – если здесь кто-то жил, то его грешные следы на линолеуме уже давно растворились – в центре гостиной крутилась пластинка GYBE – композиция Death Flag Blues – важная информация о подозреваемом продолжала уползать из черепушки – «Где я?» – нужно срочно выпить кофейку – «Да, Барни?» – бегом в кабак к тетушке Рози – я же детектив, провалиться вам в тартарары – ну и куда подевалась справедливость – а зачем я сегодня поднялся с постели – прозвучал звонок в пустоте найденной квартиры, посередине стоял я, горе-детектив, из окна никто не выглядывал, что достаточно странно в нынешнее время года – по-моему, было жаркое лето – «Бывало ли такое раньше?» – в голову лезла цитата из «Сладкой жизни» – «Я слишком серьезен для дилетанта и слишком несерьезен для профессионала» – ладно, поеду к тетушке Рози.
***
Джонни плетется сзади меня, мы недавно прошли пруд и углубляемся в Ситцевский парк – немного прохладно, скоро вечер – народу немного, плетутся одинокие пастухи, водопроводчики, дровосеки желаний, березы и осины тянутся к небесам – и мы плетемся, я как будто видел Джонни массу раз-мгновений, а ведь, в основном, он написал мне несколько писем и еще звонил иногда – «Я приеду, дружище, на оранжевом слоне с Вуди Алленом», и вот он – здесь, футболка бежевая, кроссовки немного потертые путешествиями по запредельным окраинам Города, непричесанные волосы, чуть видные усики, начинающий фанат ZZ Top-a, ха-ха, смотрит по сторонам, не замечая людей, не запоминая дороги назад, просто бредет вслед за мной, мы выходим на небольшую полянку, и Джонни разрождается очередным аристократическим замечанием – «Трава тут ждет своего Тарковского, прижимаясь от сильного ветра к спокойной земле» – я, не в силах прокомментировать эту тираду, говорю – «Вон там, скамейка, присядем и обсудим план дальнейших действий» – хотя знаю, что мы просто будем базарить о разных символических артефактах нашего странного мира.
Сидим на одной из многострадальных скамеек в Ситцевском парке – Джонни говорит опять и снова о Тарковском – «Неплохо бы оказаться сейчас в затхлой гостинице и ностальгировать, ностальгировать, ностальгировать» – беседа поворачивает левой стороной к отелю «У бабули Каурисмяки» – там любят рассуждать о сюрреализме и собственном Боге за чашкой эспрессо – и о семье, где Джонни гостит – особый акцент на дочке хозяина – 14 лет – но выглядит (по словам очевидцев) на 20 и миловидна, но только вот погрязла в современности – а я еще с Джонни спорил, пытался дискуссировать о былом и насущном (ну скажем, как можно передать природу не через человеческое восприятие, ну, то есть, как будто камень – это человек, но одновременно и не человек – что он видит?) – но опять же больше мы говорили о кино и музыке – хотя Джонни все время перескакивал с предмета на предмет (как и в его сценарии – задумке – где через человеческий глаз и мозг проходят скопом различные видения, не связанные (кто знает?) между собой – всё красочно и неоднозначно, да и не требует интерпретации, вдобавок) – господин Сингер редко позволял довести мою мысль до конца – да и свою тоже – сначала немного раздражал своей манерой говорить юморные вещи, например – «У этого человека колеса с ногами перепутаны» – серьезным тоном, как будто Декларацию Прав Городского Человека зачитывает – Джонни был заточен ножом грусти – сам он назвался Жителем Королевства Хрупкой Меланхолии – данный образ был воссоздан в шикарном поэтическом цикле «Хранители предрассветной тайны» – и осторожно блуждая по собственным просторам и вырывая клоки волос с непокрытой головы, провинциальный меланхолик вспоминает теперь о своих постоянных потерях, о непонимании родных, друзей, об отстранении от мира – «Эфес» поджимает, я иду в кусты отлить, стою, выливаю из себя накопленное пивко, пялюсь в ствол дерева, как в дуло пистолета, ожидая мгновенного выстрела, а грандиозные кроны продолжают свой пляс, листья ведут нескончаемый разговор о неземных радостях и бедах – я наблюдал подобное, когда однажды в Трущобе ждал битый час автобуса на трухлявой остановке, и мои волосы развевались, желая рассказать листьям о последних трущобных новостях, но тихие выкрики моих волос потонули в водопаде древесных слов, и уже сейчас все листья заорали мне «Ступай отсюда!», – и я отправился назад, заметил на выходе из кустов по дороге к Джонни какого-то бродягу, он у меня тихонько спрашивает – «Ты – продавец чая?» – его листовой вопрос остается без ответа, так как я уже добрался до скамейки, где развалился Джонни, который все еще вытягивает из недр своей души пространный и сухой монолог об Антониони – «Да, и в «Фотоувеличении» концовка хорошая, но в целом явственно проступает американизированная атмосфера происходящего на экране, может быть, не хватает безудержного полумрака «Ночи», а ведь я еще «Затмения» не посмотрел – ведь надо было поиграть в матчах чемпионата Персидского Двора» – и я, опускаясь на край скамейки, закуриваю и говорю Джонни – «А ты посмотри – не пожалеешь» – луна неторопливо занимает место солнца – а я уже становлюсь гостем у трущобного знакомого, мне надоело ночевать в темных одиноких комнатах, я слушаю разговор его дедули и бабули – «Не хочешь видеть, ну и не смотри на меня – хватит пить водку!» – «Кто тебя просил говорить? Ах ты зараза! Только пакостишь, тварь! Пил и буду пить! Буду!» – «Совсем уже мозги пропил, идиот!» – «Ты мне тут ультиматумы не ставь, дура старая» – Джонни ковыряет носком ботинка в земле, наверное, ищет таинственный сундучок божьей коровки (а сама коровка только что слетела с мизинца будущего президента здешнего лесного простора) – я спросил его про «Мудрецов» и их клуб – а он тихо произнес «Я больше туда не вернусь», из-за травмы (упал с мостика на бетонные плиты, серьезно повредив себе ребра) – он там долго не появлялся, и теперь ему это неинтересно – его больше волнуют более абстрактные вещи, чем обсуждение образа Люсинды Босоногой или последних событий шоу-бизнеса – вы можете спокойно прочесть отходную во вчерашней газете после рекламы омолаживающего шампуня и укорачивающих карамелек – «И теперь я свободен – обрел незыблемое умиротворение» – он полностью разорвал отношения с Ким, своей единственной любовью, забыл прошлую жизнь и теперь заявил о себе как новоявленный «бергмано-годаро-джармушец» – как угодно – бредовщина, небожительство, смыслочехарда – «Доволен статусом?» – «Не обманывай хищников натощак!» – «Езжай в санаторий – пусть тебя комары с оводами зажрут» – «Не буду я этих старомодных уродов слушать, ох, ах, не буду, не буду – и не проси!» – все равноценно, и таланты равноценны, пусть и различаются в своих проявлениях – для расшифровки задач в каждом из разделов таксономии используются наиболее типичные глаголы – мою голову сразу посещают мысли о нелинейности – прежние мысли, которые я должен был оставить в барах и кафешках, которые не посетил – оставить от греха и благодати подальше – но эта реальность не отпускает и не дает продохнуть. Джонни спрашивает меня «Как твоя рок-группа?» – я не знаю, с чего начать – придется попрыгать через страницы своей памяти, в надежде, что не все сожглось и сгнило.
***
Группа Six уже существовала до меня, но от прежнего состава там остался лишь басист Крис, который песен не писал, а гнал разного рода импровизацию под драм машину – я встретил его в аспирантуре – он стоял в дверях лифта и бубнил себе под нос мантры Роберта Джонсона, меня что-то дернуло спросить: «Музыкой интересуешься?» – «Да, на басу играю потихоньку» – «А я тексты пишу» – «Ну, давай группу создадим!»– «А еще я сочинениями Славоя Жижека увлекаюсь» – «Да я сам сейчас трудами Бодрийяра зачитываюсь» – короче, разговор двух полоумных – помнится, на занятия мы не пошли – плюнули на философию, сели на метро и дружно проехали свою станцию – Крис жил в той же общаге, что и я – но регулярно исчезал из Города, ездил навестить сестренку, да и просто пожрать на халяву разных лакомств, сам-то готовил постоянно только пельмени и поедал килограммами шпик – не слушал ни Led Zeppelin, ни Black Sabbath до нашего знакомства, то есть о рок-музыке, к которой я тяготел, он имел самое поверхностное знание – тем не менее, любил и заслушал до дыр Криденс – нам приспичило найти гитариста – и оказалось, что такой чувак живет ниже этажом – у него и гитара (полуразломанный B. C. Rich – но нам было похрену) и комбик – барабанщика мы поначалу не искали – драм-машина рулит – я притащил пару текстов, и мы начали греметь в подвале общаги – репетировать там было сложно, так как постоянно жаловались обитатели той дыры – нет, не крысы и тараканы, конечно, но другого варианта у нас не было – денег было впритык – работать никто не хотел – да и к самой группе отношение было любительское – Крис валялся на кровати после выпитого винца и бурчал «Неохота никуда идти» – приходилось полчаса его уговаривать доделать песню – наш гитарист Ричи однажды привел какого-то ударника, и мы решили съездить на первый и последний концерт в одну из окраин Города – мне уже на тот момент осточертело всех тормошить и все сочинять – поэтому поведаю о поездке и выступлении позже – Брауни прибежал за остатками коньяка – «Ты обязан мне переписать несколько картин Пола Ньюмена» – затем следует северно-атлантический натюрморт – архитектура давится лезвиями – Джонни задает свой очередной шепотливый вопросец – он так устал, что мне приходится переспрашивать «Чего там?» – мистер Сингер только что изрек алмазную истину про нелепых бардовых гепардов, которые милостиво отдали мне часть своих шкур на рубаху – Джонни небрежно озирается в темноте леса и задает более стандартный вопрос для нашей ситуации – «Как мы пройдем к метро?» – а мы просто свернули не там, где нужно – этот коварный парк – я постоянно, находясь тут, сворачиваю не туда – но нам повезло, перед нами уже шоссе – и хоть нам брести еще минут двадцать до нужной станции, мы оба веселимся – Джонни откалывает очередной номер своей абсурдной передачи «Шутки для меланхоликов» – типа, каждый день зеленый катафалк выравнивает данную дорогу до неуловимого горизонта – бредем без скамеечных передышек, без проблесков надежды, без армейских сапог, без тщеславных замыслов – а Джонни все балагурит и просвещает – о криминальных драмах, о провинциалках, о короткометражках Шванкмайера (лучше уж подглядывать за танцем леденцовых шурупов, чем спускаться без фонарика в винный погребок!) – о кинокритиках-огородниках, о Пане и Кассандре (они пашут землю и выкорчевывают лифчики!), о Самсоне и Эвридике (нет спасения утонувшим маятникам, чувак!) – о княгине Екатерине Конской (раньше она была Волконская, но правящая верхушка запретила упоминать ее полноватый титул – теперь она способна лишь исправно играть свою социологическую роль, проклиная языческую идеологию и озвучивая пластилиновые мультфильмы с помощью разноцветной швабры) – о рыжеволосых разносчиках тухловатого чая (но они сказали, что смогут сами додумать выцветшее оформление моей пустой болтовни, чувак!) – о чокнутых программистах, прожигающих свои девять жизненных состояний под нелепые эмбиент-переливы (мы должны заниматься оформлением уровней – пора уже заняться оформлением уровней – хватит трепать высохшими языками – нужно приступать к оформлению уровней, товарищ дорогой – незамедлительно проходи отредактированные пустоши – не забудь про дальнейшее оформление уровней – спасибо за обретенное время и просроченные фильмы – вы меня возродили, спасли от деградации – но сейчас нам требуется продолжить идеологическое оформление уровней!) – о Селине, о Ерофееве, о Гамсуне, о Стерне, о Рильке (покойтесь с миром, братья по воображению!) – об утрате человеческого облика (чувак, моя любовь к животным вызвана предчувствием вселенского коллапса и повсеместного поедания нестиранных носков!) – о перекрещенных руках (так же легче играть – так же легче страдать – никогда не освою современные штучки!) – о разодетых бомжах, мультимедийных мещанах, роботах-ботаниках, козлах отпущения, стерильных нимфоманках, молодежном протесте, храмовом убранстве, звуковой юности, смешливых дивизиях, пире хищников, трапезе травоядных, о сладкой Женевьеве – кроме того, об ощущении двухмерной сферы при перманентном спазме сосудов головного мозга (скоро меня не будет, Майк, скоро меня не будет, дамы и господа – все пропало, доехало, растворилось!) – слова выпадают из носоглотки Джонни как капли из крана, как листья с деревьев, как звезды с небес.
Наконец-то метро – мы спускаемся под землю – даже вахтер уже спит на поручнях – хорошо, что мне быстро выходить – напоследок я кивнул Джонни «До завтра!» – его еще ждал нежданный трип – не успел добраться до своих знакомых, метро закрылось – но он, как рассказывал позже, сохранял безмятежность – Джонни вообще не переживал особо, что его жизнь кончится внезапно в мрачных городских проулках – доехал на забавной машине с еще одним попутчиком, за рулем сидел изрядный перец – права получил только недавно или купил их (один только автомобильный демон знает) – на дорогу смотрел лишь мельком – и все рассуждал про новый «Порш» или «Феррари», Джонни уже спросонок не помнил детали – теперь он ждет приезда родителей из командировки, постоянно гладит кота по лохматой спинке и просматривает по иррациональному множеству кино-проектов всех существующих стран и областей – я же заснул как младенец, не представляя себе, где окажусь завтра, и наступит ли данное конкретно-незыблемо-строго-странное-завтра-вообще.
***
…когда я открываю глаза, то уже подъезжаю к Трущобе. Автобус ускоряется по направлению к закату, и вот он, «последний поворот на Линбрук», на обочине пара верзил передают друг другу бутылку зверского пойла, смотрят в никуда, ищут развлечений – этот фильм я видел лишь урывками, валяясь в полубреду на полу очередной трущобной хибары с мимолетными знакомыми, но все ушло, а теперь я опять возвращаюсь, только на этот раз я уже никому здесь не нужен, друзья начали спокойную и мирную жизнь, экран погас.
Если ты сюда вернулся, значит, плохи дела твои.
Впрочем, и здесь есть, чем заняться – я договорился с Дядьком и Томми о сотрудничестве в группе Old Rule, побазарить со старым корешом Робертом – короче, дел было навалом, и вот я, не доезжая до вокзала, выхожу такой потный, одна зеленая сумка через плечо, водитель ждет, что я скажу – «Откройте багажник, пожалуйста, мне нужно забрать свои вещи», а я лишь указываю ему, чтобы ехал дальше и забыл обо мне навсегда, чтобы вез своих постоянных смертников в монастырь – счастливой дороги – сам топаю к ближайшей палатке, покупаю литр апельсиновой газировки и выдуваю прямо из горлышка половину содержимого пластиковой бутылки – аминь, ребята.
***
…теперь-то уже у тетушки Рози кофеек подорожал – «Эй, хрен ушастый, береги последние монеты!» – ах, она была раньше миловидной девахой, способной перепить массу бродяг – «Да я и сейчас неплоха на вид и на вкус, дорогуша» – Барни уселся за столик – вокруг сразу собралась целая компания незнакомых охламонов – «О, чувак, Барни…» – скоро послышалась членораздельная речь – «Старина, как ты мог сбежать от дел?» – «Слышь, клиент в бешенстве – или ты пить бросаешь, или он тебя на клочки разрежет в твоем частном владении» – ребята, дайте вспомнить о самом себе хоть что-то – «Ну, короче, доконало тебя житье в Нонтауне!» – дверь распахивается, заходит Гарольд – «Интересно, каким образом я вспомнил его имя и внешность?» – «Здорово, Барни! Ну-ка, кыш отсюда, ведьмино отродье!» – «Приятель, рад тебя видеть – я все забыл» – «Прими поздравления – я бы тоже не отказался в выходной день забыть о предстоящих рабочих буднях», что же будет, а? – смываться надо, тебя разыскивает Отдел по борьбе с частными сыскными агентствами – хватит бред-то нести – к столику подсаживается еще какой-то чудила – «Эй, Барни, ты же три раза брался за «Высокое окно», но не дочитал – расплата приближается» – «Сгинь, чмырь», чудила вылетает через вытяжку, а детектив чешет переносицу.
– Гарольд, мне необходимо на свежий воздух.
– Ну и чудак, ты, дружище!
– Ох, братец, по шляпе ты получишь и по ушам своим длиннющим!
– Слышь, Барни, ты всегда стараешься найти нечто среднее между символическим и натуралистическим.
– Я вообще уже мало что могу найти.
– Стремление к смерти не беспокоит?
– Заканчивай свои шутки про сладкую постель с нелепой девахой.
– Ладно, я был уверен, что однажды мой друг-детектив станет амнезийным овощем – поэтому навел нужные справки. В больницу тебе нельзя – шпионы Запределья могли пронюхать про твой недуг.
– Какие шпионы?
– У меня недавно появился отличный знакомый – прочищает мозги лучше любого знахаря!
– Может лучше сразу отправиться к гадалке на воскресное ток-шоу?
– Нет, Барни, езжай в кафешку «Полевой ворон» – там за стойкой увидишь худощавого паренька в серой футболке и белоснежных штанах – подойдешь к нему, и он все тебе объяснит.
– Как звать-то его?
– Ха-ха, ты же забудешь!
– Постараюсь собраться с мыслями
– Окей, зовут его Миклош. Жители Нонтауна видят в нем неловкого Спасителя. Также поговаривают, что он получил на прошлой войне с трущобными монстрами звание полковника.
***
Джонни разыскивает хотя бы одну пару добрых глаз, чтобы нежные взоры согрели душу, измотанную и очумелую – но мы встречали лишь недоверчивость или дикую приставучесть разных бродяг – «Добавьте пару рублей на иррациональное метро» или «Угостите прагматической сигареткой» – кого-то уже уносили на руках, пьяного, с автобусной остановки – за неприглядные дали – так что редко увидишь одухотворенное, живое лицо, наделенную энергией фигуру – а если и заметишь, то она скроется в толпе – и навсегда, навсегда исчезнет из тех или иных пределов объектива камеры.
Прохладный день, скоро Джонни уезжает на очередную окраину – он не может долго гостить, его отец – строгий цензор – постоянно меняет место жительства, отличный фотограф, кстати, оформитель разных коммерческих обложек, заказ там, заказ сям – квартирка, получка – воспитал брата Джонни в авторитарном стиле – зарабатывай, зарабатывай, а вот сам Джонни вырос идеалистом – и сидим мы с ним в одной из грустных кафешек – а Джонни рассказывает про Ким – «Я к ней примчался на крыше реактивного поезда. Влюбился, так сказать. Она редко стала посещать «Благосклонную мудрость», но ко мне интерес какой-то у нее остался. Я решил к ней завалиться в алмазную халупу. Оказывается, она меня ждала, но никакого энтузиазма мой внезапный визит не вызвал. Сказала, давай пройдемся – я ведь к ней через тысячу километров приехал – в итоге, мы с ней денек походили, потрепались о всякой ерунде – она что-то там про Папочку Роуча болтала, мол, ей нравится такая музыка, про Ноль Ниже Фаренгейта, другие игрушки компьютерные – пробовал стихи читать, но она меня не слышала – я ее проводил на желтую карету с перламутровыми поручнями, и она уехала домой – туда, где любые воспоминания становятся обыкновенным прахом – я еще два дня блуждал по незнакомым районам Города в надежде услышать что-то интересное, но так и не услышал ничего, кроме одинокого местного блюзмена – был непредвиденный закат, через неглубокую речку прошло стадо фиолетовых бизонов, а потом Риккерт вышел из кустов ежевики и запел венгерскую народную песню» – Джонни продолжает болтать в таком духе, а мы уже вышли из кафе, зашли на скромную фотовыставку – фото в стиле Брессона – одинокое дерево в тумане, есть и пара стильных индустриальных образцов, держим путь в книжный – повсюду плакаты, плакаты, Джонни начинает привычную проповедь «Гамма-индюки поедают чайной ложечкой их серое вещество, ох, эти несчастные людишки» – мы заходим в кладовку книг – «Я там не задержусь – пойдем со мной», Джонни берет с прилавка книгу о личной жизни Кафки – «Вот моя современная Библия» – я-то думал предложить ему «Путь масок» Леви-Строса, но Джонни уже знает о том, что мир превратился в большой игральный автомат, у продавца на вертушке гремит Lene Lovich, прогулки по буквенным рядам, в районе 14 часов притихший и неуверенный Джонни Сингер пытается отыскать книгу о Бюнуэле, но находит лишь воспоминания о Тарковском – «Они помогут снять собственный фильм о вирусном воспитании подрастающих свиней» – ага, нужная вещь для неоновых отшельников, я ничего не покупаю, пролистываю с неохотой пару журналов об анти-медийном искусстве и успеваю ознакомиться с незнакомым эссе Альтюссера – «В действительности мы были не в состоянии дать удовлетворительные ответы на определенные вопросы, и некоторые трудные моменты оставались для нас неясными: результатом было то, что в наших текстах не уделено должного внимания некоторым проблемам и некоторым имеющим важное значение реальностям» – Принц Меланхолии подходит ко мне с поэзией Китса, но я советую поставить этот шершавый томик на место – мы продолжаем путешествовать вдоль Гутенбурговских стеллажей – оказалось, что Джонни переезжает в такую дыру, где даже сочинения сестер Бронте не достать в магазинах, листает парочку работ Воннегута, откладывает в сторону «Нет, обойдусь» – я втискиваю ему в руку «Шум и Ярость» Фолкнера и романы Джека Керуака, на небе появляются дымные слова, и мы сваливаем.
***
Дарки кивает мне головой – «Врубайся в индастриал, чувак» – Тревор Резнор рулит, конечно, хаос правит – внесем в эту богадельню долю темного юмора – мы начинаем доканывать старика Кэпа, он заикнулся, что учится на режиссера, а для нас это наживка крутая, кружки с пивом сюда, Дарки притащил какую-то девчонку из клуба «Веер», в чудной косухе, вместе с Дарки в черном – ништяк, я втыкаю потихоньку в их треп о Фэн Даннинг, они мне твердят что-то о «Сорок пятом измерении», перебивают друг друга – «И она там пьяная, представь себе, крошка! – «Агась, и тайный отдел за ними охотится» – и втюхивают мне парочку лицензионных блюрейчиков – «Повседневная кончина бабочек» и «Растворитель иллюзий», а на танцполе вроде бы крутят руками-ногами Ян Кертис и Игги Поп под Runaways, Дарки твердит Кэпу про его темную натуру, а Кэп возмущается и бубнит монотонно – «Не понимаю, не понимаю, зачем спрашивать меня об этом, не понимаю» – к диалогу подключаюсь я, и теперь у нас получается действительно непонятный триалог:
– Не понимаю, не понимаю…
– Кэп, у нас инопланетные мозги – информация закодирована в метеоритных ливнях.
– Вот сейчас опять. Ничего не понятно.
– На самом деле, если я на полном серьезе скажу, что ты убер-злодей – поверишь? Нет. Потому что это всего-навсего слова-червяки – и я не напрягаю мозгов, проговаривая их.
– Кэп, ты в нас еще мочой ручного Фавна брызни.
– Майк, если я в кого и брызну, так это в урода, который выложил в сеть первые десять минут «Милых костей».
К слову, Кэп считает, что никого гениальней, чем Стивен Спилберг и Питер Джексон, земля многострадальная наша не носила. Бергмана он в гробу видел, а на Джармуша и его творения даже смотреть не стал бы. Гая Мэддина он бы порекомендовал Дарки – хотя тот и без этого неплох. Свидетельства ниже.
– Дарки, так чего за фильм-то будем снимать?
– Так-так, тема загробных уже не вставляет, надо живым чаще пугать мертвых. Короче, Кэп будет режиссером.
– Ребята, завязывайте с вашим абсурдом.
– Кэп, надень на лицо маску из «Приюта» – Дарки, отличная идея – соберем всю крейзанутую тусу и захватим прото-вейвовские нонтаунские клубы. Ты будешь инопланетным дирижером и декоратором – отличный будет арт-проект. Это другой мир – тот же самый, но другой. Кэп – ты неудержимый имперский служака. Освободи свое сознание и внутреннего ребенка.
– Майк, что ты сейчас сказал, я не понимаю. Не понимаю, к чему это было сказано.
– Кэп, у нас тут все понятно, только немного абсурдно, внимать нужно с включенным воображением. Я тебе просто говорю, что делать – а ты делай и будешь молодцом-киноманом-режиссером.
– Майк, давайте не будем общаться посредством абсурда – это понятно только вам с Дарки.
– Если бы Дарки не молчал – ты быстрей все усек и запрыгал от счастья на стуле.
– Я тут, чуваки, с вами в арт-проекте – просто девчонку провожал до выхода, все путем – мой кактус оказался убер-улиткой с энерго-кулаком и заовощал меня разными актуальностями, потом щитовидный Чешир Мяузак разобрал себя на конечности и суставы, а кишки разбросал по всему Штырьизмерению, где Майк был Дерганным Газонокосильщиком, Лугавым Псом, Хромым Старожилом дохлых попугаев.
– Я президент Галактики – Майк Зейфод – сын своенравного раздолбая Хана Соло!
– А я шестеренка мозговитая, летучая трэш-заготовка, стимпанк-атрибутика.
– Я, ек-мокорек, падший ангел прото-панка, солдат в межзвездном полку злобного Видана Капиталя фирмы Гвоздодел Дерижамбамбль.
– Нет, ты будешь играть травокура Йоши из долины небритых троллей. А я креветочный шпион Спайс из летучей провинции Разгонбаль. Кэп будет самодельным танком без пилота или заклинателем костей Белогров.
– Кэп, ты одинокий молчун, не втыкающий в правду бытия!
– Давайте сценарий писать – я в фильме стану пытать тупым ножом самозванных фанов Люсии Камбальской, и у меня будет футболка с рожей Денниса Хоппера. Кэп, не молчи. Я бешусь, когда ты молчишь!
– Эта фраза должна быть в сценарии по-любому
– Ребята, я смотрю на хилых гостей. Я тоже попытался высказать абсурдную мысль.
– Кэп, надо фигачить фильмец пост-хаусный.
– Нервы связали мне руки так, чтобы я не выключал это, ребята.
– Майк, ты – мухоед-цифербладен из Пикулей.
– Дарки, ты там по публичным домам поброди – подбери натурщиц, они должны быть разного возраста и в кожаных юбках на босу ногу. Кэп, ты тоже звони в публичный дом – контракты предлагай. Потом в психбольницу сгоняй – там оператора надо найти. Ты хочешь быть режиссером или хочешь гнить?
– Майк, я не гнию.
– Ну да, черствеешь медленно. Так, Джеймса в проповедники впишем – такой бешеный верующий будет. Дарки, что молвишь, отче?
– Майк, ты будешь супергерой «Фонтан-Тюрбан». Будешь сводить всем кишкодралы со смеху, чтоб до шерсти на заднице пробирало в муках.
– Нет, хипстер, я буду тихим маньяком.
– Рыдают же бодро, потому и Фонтан. А по какой части ты маньяк?
– Дружище, это мы решим по ходу действа. Может быть, стану маньячить по теме Дискозавров Винилтиандров.
– У Капиталя Видана будет бордель «Публичные зайцы из туманной Закваски».
– Ну что, первые 10 минут – отлично снято.
– Кэп, ты забыл камеру включить – и жир протри со стекла.
– Нет, Майк, ты – тупой абсурдист. Я смотрел отрывок «Хилых Гостей» – качество дерьмовое, ничего не видно было.
– Друзья, представьте рэйв-пати у малышки Саманты на хате.
– Дарки, ага, с разрушенным камином и Резнором на кресле! Кэп, начни, наконец, думать о нашем фильме – ведь никогда не рано начать полезное дело!
– Майк, значит можно сделать и попозже.
– Полюбас в саундрек – SAM – «Enemy List» (Саманта – «Лист кикнутых»). Пышка-малышка, дяде Джеймсу – крышка.
– Бери пистолет, остатки салата и за натурщицами. Дарки, сей трек – в первые десять минут фильма. Ту-ду-ду-тту – с твоей голографической проекцией, которая режет струны. Кэп, давай, вдохновляйся, чувак. Озвучка салата изначально на твоей очищенной совести.
– Йоптешфтагня хепатограмафториотан.
– Дарки, блин, тебе точно надо струны резать, а с потолка гуашь капает – как сатанинская кровушка.
– Гуашь – старомодный козлиный помет – шесть-шесть-шесть, через позвоночник – коромысло.
– Вечер трэша, дурни?
– Кэп, ты – олух подземельный.
– Трушный вечер! Вилка, очуметь, какая дерзкая. Есть такая знакомая – жрет дреды и нюхает жвачку Боба Марли, уаааго-уаааго, ее бы в наш фильм, уаааго!
– Потом эта Вилка с Кэпом заходит в мою хату под некую классику декоданса. Кэп – хозяин борделя – начинает рассказывать о том, как он давил тараканов у себя в подъезде и проклинал Богоматерь.
– А я Доминик Пиньен – залилипутеный дворфшампиньон. И бацаю на пиле. Моя телочка – Мышь, которая не умеет играть на скрипке.
– Еще у нас Робот будет регги-убийцей – начнет глушить растаманов в темном переулке. А ты, Дарки, будешь сидеть на улице с Мышью и шептать – «Я – добрый пекарь».
– Окей, только я булочки приготовлю из свежих побегов бамбука, молясь хардкорному демону с черными змеями в кадыке.
– Капитан, где креативные идеи, вашу маму за ногу? Вы, владыка пустыни Джанки-Монки, – и режиссер, и продюсер, и один из главных актеров.
– Не хочу я с вашим абсурдом связываться, так что забейте.
– Абсурдос-фантазмос.
– Кэп, я тебе так забью, что ты будешь одни кошмары видеть – давай, вливайся в коллектив, злодей!
– У меня абсурдофобия.
– А твой фильм не будет абсурдным?
– А у меня вообще он будет?
– Капитан, всё под контролем – цвета будут не хуже, чем в твоей хибаре после всемирного потопа и скромного беспредела.
– И Баха вставим в саундтрек – правда, с киберпанковским звучанием.
– Углеродный лазер вам в спинной мозг! Я стану Барни Шакалисом, верным защитником Нонтауна от подземных паразитов и святых пигмеев.
– Кэп, ты не веришь в свой гений – это паршиво. Ты что – совсем конченный джанки?
– Майк, можно нарезку сделать, когда бабы будут гнаться в ярости за Кэпом и галактическими ниндзя. А у нас – вечер бабизян.
– Вообще-то Робот собирается стать кинорежиссером. Вот с ним поговорите. Предложите свои идеи: саундтрек, цвета, спецэффекты и каких-то там Баб Мань.
– Короче, концовочка такая – из тарелки сыпется салат на пол, подбегают свиньи и начинают жрать. Затем камера поднимается к тарелке, а на её дне написано THE END.
– Кэп, записывай в блокнот!
– Робот и Джеймс – на тусовке под небом. Четкие дьяволята, дирижеры мохнатые, скалозубы, цепные вепри Кришны. Но при этом мы все – сами по себе. Как коты в вакууме.
– Кэп, чем тебя не устроила баба Маня – она круче любой Офелии!
– Я не знаю, кто такая баба Маня!
– Дарки, кто это?
– Моя жена по сценарию – свинка подорожная. А я буду скалиться как быдлобаран.
– Ага, ты ее должен еще обнимать, а потом разбить об голову тарелку с надписью «The End, My Girlfriend».
– Ха-ха-ха!
– И орать в форточку: «Маршируйте, свиньи»!
– Монки стайл чефне!
– Чофните Вепрю!
– Штольните Маню!
– Баранью мамашу!
– Жабы скачут по твоему прото-рождественскому столу.
– Эльфы родились контуженными детьми, а не помощниками. И все это весьма подозрительно.
– Горные шайтаны гонятся за Кэпом, пытаясь стырить водяной пистолет.
– Робот топором нарубил троллей и светокамерских вепрей.
– Штольня пребудет!
– Мученицы дымят мусором в подворотне.
– Так как кожи больше нет, кури ногти!
– Сок «Садочок» течет по грязным стенам, и пиво растворяется в луже серной кислоты. Девушка стоит у кирпичной кучи с засохшим букетом гвоздик, а твой персонаж, Дарки, ей орет на ухо: «Ваша физиономия напоминает мне свежеотштукатуренную стенку подъезда».
– А ведь вокруг полно нормальных людей, у которых воображение работает.
– Кэп, давай, выпусти наружу своих поганых демонов, раскрой свое подсознание, казни собственных ангелов.
– Майк, у меня в подсознании сплошное порно.
– Чуваки, я не просто нормальный. Я – вепрь в блендере!
– Психи слушают Фрэнка Синатру, а мы – Лу Рида.
– 3000 тщеславных кротов против беременной кошки.
– Кэп, ты озабоченный муравьед – выпускай свою эротику, иначе умрешь – рак возьмется за яичко. Кэп, ты – извращенец и яростный пастырь, и у нас будет фильм с массой персонажей и параллельных миров – ну, подлец, жги глаголом – не избежать вам нашего адского шлейфа! Джеймс в пасхальных помойках молится за спасенье горожан!
– Штольняяяяяяяяя!
– Ладно – всем удачи!
– Им бы, героям, нацепить свиные маски!
– Не бойтесь своего предназначения!
– Где же Джеймс, проклятый святоша-папуас?
– Нужна девочка, вся в саже – галактические ниндзя будут сыпать пепел на ее лохматую голову и визжать! Джеймс будет кряхтеть рядом как тыквенный червяк, добавим сэмплы рождественских стонов нищих холостяков – потом он примется жечь чучело Кэпа на огромном костре!
– Штольня горит, братцы – несите мне клей и бархатных девок в жертву пламени!
– И все в сатанинской медитации будут витать над крышами домов!
– Убер-фрау-чиксы в отрубе из-за перегрева носового платка великана – душеиспускателя.
– Поменяй легкие у великана или купи ему освежитель дыхания фирмы «Холокост-форева».
– Ага, и языческие гимны орать на незнакомой окраине. Нас Кэп соскребет гвоздодером фирмы Шнобель Граб. Ты побил мой инстинкт скептицизма. Это то, что делает экшен-революшн-фраер-убер-антибаталитаер. Майк, на этой фрик-лайв-пати ты бодришь как валькирия. Гномий табак!
– Дарки, ты весь в саже подпеваешь для полного транса Dead Meadow – Кэп жжет огуречную кожуру, трясет хаером и рушит песочные замки Земли, которой нет.
– Открой свою бессознательную Сезаму! Эй! Где Капитан? Откуда взялось такое трухлявое игнорирование?! Оказывается, Кэп ушел!
– Что-то я даже не заметил, Дарк. Как же теперь съемки документальной шизодрамы мечтателя Капиталя Видана?
– Да фиг с ней, шизодрамой – пойду я домой, жрать мясо пикачу!
Мы вышли на улицу, оба пьяные вдрызг – последние посетители – двери клуба закрылись, и нам пришлось отправиться прочь – Дарки всю дорогу бормотал, что уезжает обратно в нонтаунские дебри, что не может больше здесь оставаться – ему нужно доделывать свой квази-постиндустриальный альбом, завести гарем и рассадить орхидеи на балконе – я проводил его до метро, он сунул мне в карман бумажку с каким-то закорючками, произнеся: «Не теряй времени с «Мудрецами», лучше попробуй зайти в клубняк «Веер» по этому адресу – хозяйка клуба вообще ништяковая – может, чего у тебя с ней получится – умеет играть на клавишах, все зовут ее Мисс Лиз, и она даже в обычном прикиде – темноватой джинсовой курточке – выглядит на все двести процентов» – он сбежал под землю, перепрыгнул через турникет и заорал «Счастливо, Майк! Упыри присудили тебе пару орденов – наличка у борт-механика, вытри скатерть и закури!» – он исчез внезапно, а я еще долго стоял и пялился в темноту подземельного утра.
***
…я же говорю, Барни, тебя разыскивают, заведи толстую папку из бамбуковой стружки, кое-кто пытается пришить тебя – вероятно, неадекватность в процессах взлома – но это полбеды (или полный маразм?) – поистине готовится жуткое вторжение в Нонтаун – амфибии пробуждаются в горах – близится час последнего рассвета – смотри, как горят огни на помойках – возвышается Стена Дыма, бедняги-муравьи утаскивают на лоснящихся горбах ранние яблоки – червоточина стала реальностью, повторяю, реальностью, которая никогда не является абсолютно гладкой – соломенный старикан Губерт был прав – он договорился с известным ведущим Миклошом Фейешем о регулярных репортажах прямо из его лаборатории, где готовится секретная программа по ликвидации негативных последствий захвата, но паники не избежать – в эфир проскользнули мысли о неминуемых жертвах – надо посмотреть последний фильм Шванкмайера – пойдешь в кино сегодня?
***
Чешем по Проспекту – мимо мчатся разноцветные машины с баронами, князьями и их внуками-внучками, Джонни трезвонит во всеуслышание – «Повсюду бесплатно убивают младенцев» – вопли доносятся из окон напротив, что за странный кошмар приснился сегодня тебе – мы обсуждаем картину «Брак по-исландски» – бабка там прикольная – заходит в магазин и бубнит «Кофе… кофе… кофе», о-хо-хо, едем на метро, нас ждет показ «Лица» Бергмана, мистический Макс фон Сюдов разбивает зеркала, протягивает руку мести, а старая карга рассуждает о смерти и гниении – дальше мы плетемся обратно по вечерней улице, везде магазины, нищие без мизинцев и комплексов теребят хлопчато-шелково-химиево-физически-бумажные страдания, Джонни достает последнюю мелочь из карманов, и я говорю – «Неплохо было бы, если тут в ряд бизнесмены стояли на коленях и просили о помощи, а какой-нибудь доходяга спокойно бы гулял между ними» – зачем-то Джонни вспоминает про Сайлент Хилл, я сроду не увлекался компьютерными играми, а он мне полчаса компостирует мозги про секреты прохождения и атмосферу, и насколько грандиозен маршрут, в своем духе напоминает, что по соседней дороге недавно прошел табун диких лошадей во главе с Джеймсом Дином на «мустанге» – откуда-то появился Варин, разыскивая что-то на тропическом асфальте – «В космосе тебя ожидает немало опасностей» – «Ага, попробуй нарушить герметизацию, и твои мозги закипят» – «Несколько сотен килограмм упадут на каждый квадратный сантиметр твоего заплесневелого тела» – «А куда дальше? К Венере?» – «Даже в скафандре тебе трудновато будет там разыскать инопланетных забулдыг» – «Да-да, радиация избавит от лишних костей, кровяных веществ и седых волос» – «Познай искомую мутацию» – «Если Ваш парашют раскрылся на огромной высоте, то Вы можете заказывать любую музыкальную паузу» – бродим и бродим по асфальтовым джунглям, Джонни бросается в воспоминания – «Как-то раз я был на любимых Прудах и лег на спину, наблюдая за снегом – появилось ощущение полета снежинки – в дальнейшем я устанавливал снеговика на проезжей части, охотясь на тараканистых докладчиков» – я чувствую, что он уже подустал, и Джонни сам говорит «Надо ехать к знакомым обратно, а то, как в прошлый раз опоздаю на метро» – Варина не было – старая присказка к новой витрине.
***
– Быть в Городе – попытка ввести себя в существование, но возникает опасность уйти во тьму, в обитель туманных жителей и расплывчатых теней.
– Все распадается и склеивается в мгновение ока.
– Хоть бы что-либо осталось нетронутым, мимо плывут силуэты и, судя по всему, им на все наплевать – я их не виню, у нас всех есть попытки, задачи, намерения, но нет явной деятельности.
– Но ведь есть происходящее!
Наяву – странный псевдо-философский диалог с Джонни, он в своей неизменной дешевой футболке забалагурил о червяках, которые свисают с близлежащих пальм – вроде бы через пару дней ему уезжать из Города, и никто не знает, когда нам удаться поговорить вновь, а он все распаляется, хотя сидит смирно, глаза в кучу, как будто через него идут эти идеи вроде заклинаний, любой бы сказал – «Да ты ни фига не соображаешь» – а я сижу, да еще и подыгрываю Джонни на тромбоне фантазии, типа, дьявольский шут – некто из неизвестных странников проезжает на велосипеде, и Джонни тихонько обвиняет его в краже реальности – «Посмотри на велосипедиста – он украл не только свой транспорт, он украл чью-то жизнь. Я бы за ним побежал, но что-то останавливает» – а из чащи доносится шепот неврожденных созданий, и падают зеленые листья – Джонни замирает на миг и продолжает, как всегда меняя тему – «В-общем, живет такой дантист, я его знаю – нет, не живет, я забываю дистанцировать себя от живущего в современности – меня это мало касается, намного больше меня привлекают трубы с малиновым вареньем, идущие из кабинета этого дантиста, там и мумии есть, а к ним трубочки поменьше, с оранжевой жидкостью, по вкусу напоминающую персиковый сок, мумии ищут доктора Калигари, обстановка кабинета какая-то клубничная, повсюду сувениры из Кубы» – и я подхватываю «И вот мумии видят дантиста – он рот свой никчемный разевает, а там целый космос, ага» – и Джонни закручивает дальше нить анти-рассудка – «И его секретарша, Ким Новак, отправляется в бесконечный полет на дальнюю звезду, которая со временем превращается в пуговицу на шинели маленького солдата» – а уже через нелинейный момент Джонни стоит со мной на красно-фиолетово-бело-серо-пурпурно-алмазной площади и наблюдает за парадом солдат, меланхоличный Сингер твердит под нос – «Я нахожусь в эпицентре упадка цивилизации» – «Что ты бурчишь?» – «Зачем я приехал на этот шабаш? Я очутился в тюрьме для всех нуждающихся в духовной пище. О, мои нервы!» – расстаемся на неопределенный срок – казалось, что он здесь пробудет до окончания карнавала, но Джонни уезжает, не зная, где находится данное сегодня, правда, как Кафка, жалуется на окружающее безмолвие, переносит на себе чужую болезнь – тут не Манхэттен, но даже в Берлине, если бы он существовал в указанной реальности, Джонни ворчал бы про тяготы человечества, хохотал над собственными шутками, над пороками чудовищ в разноцветных кепках, а потом про свои заботы завел бы речь – «Ох, тяжко мне уезжать, скоро мне опять будет плохо, я засыпаю с трудом, закапываю себя в землю, я пытаюсь бережно относиться к природе, но современный мир хлещет меня по языку и забивает гвозди в мой воспаленный мозг» – мы спускаемся в метро, неподалеку застыл человек, наблюдая за прыжками Ван Луня – он уезжает далеко, обещает отправить пару писем – возможно, я встречу его уже скоро – он планирует сделать небольшой андеграундный фильм – «Будем неторопливо снимать лесопилки и трассы, подобно Джону Джосту» – у своего знакомого в неизвестном мне Ворон-Сити. Добраться туда будет достаточно просто – погоня за часами Шляпника на автобусах из разных концов городских окраин и трущоб.
Да, мне тоже пора удалиться из здешних просторов бытия.
***
Снова в Трущобе после затяжных прыжков через времена и пространства – натыкаюсь на Ронни, старого приятеля – узнаю, что его отец отошел в мир иной и оставил в наследство старый склад, где масса пустых помещений – даже не представляю себе, как Ронни платит аренду за это здание – у меня появилась возможность там обосноваться – в руках у забулдыги Ронни всегда оказывалась какая-нибудь книжка (подозреваю, он крал их из магазина) и литровая бутыль портвейна – дуэль Ронни и портвейна часто напоминала попытку дождевых капель вывести из равновесия каменный утес – иногда забулдыга пьянел и принимался голосить на весь склад блюзы Джона Ли Хукера – в такой ситуации я пытался поймать на приемнике радиостанцию «Клевер» (ворчливый ведущий Миклош Фейеш часто ставил мелодичный раритет) или просто заткнуть уши ватой – бывало, что Ронни стучался в мою каморку, но когда я открывал ему, он стоял, бешено вороча заплывшими глазами, и что-то бурчал о гибели Универсума – башковитый перец, но жуткое пойло брало свое – да еще и дружбаны, вечно удолбанные в хлам, насмехались над его познаниями в области гуманитарных наук – «Ронни, ты забыл застегнуть ширинку, удод» – такой была их обычная глумливая тирада в адрес моего соседа. Короче говоря, они одергивали его по пустякам и не давали развернуться складскому таланту – он и сам давно перестал верить в свои способности, обзывал сам себя мудрилой и тщетно пытался отстирать любимый пиджак – сомневаюсь, что при этом использовался хоть какой-нибудь стиральный порошок – Ронни стоит в моих дверях, трясется как припадочный, осталось только скорчить рожу и сказать «Я- Сэм!», но он молчит, и я молчу – время капает как грязные капли сквозь крышу – наконец я слышу его дерганную речь – «Это… слышь, как его… что-нибудь из Генри Миллера есть почитать?» – и я протягиваю ему «Тихие дни в Клиши» – он медленно удаляется, и я даже опасаюсь, что его ноги отвалятся от худощавого и вонючего тела – надеюсь, он не зальет книжку портвейном.
Я возвращаюсь на диван и смотрю на ноутбуке «Маргаритки» Хитиловой – вспоминаю, что надо чего-нибудь пожрать, но в итоге звоню Роберту, и мы решаем съездить на трущобный водоем искупаться – берем билеты на автобус, сбоку надпись «Львы для ягнят», но плевать, что там написано на этой развалюхе – мы садимся, рядом с нами примостилась такая обгорелая чувиха в короткой юбке, лет 15-ти, ей пора домой к мамочке, а не на водоем – Роберт же таращит глаза на женщину через два ряда, фигурка хороша, лет 35-ть, многое знает и умеет, но мы ей по-барабану – сидим, тоскуя, скучая, переживая – каждый заморочен на чем-то своем.
***
Эй, хрен ушастый – верни мне девушку – Барни, ты не молчи, я же тебя достану – это странные позывные из мобильника, который я должен был разбить об удачливые каменюги – гардеробные симулянты мне не дают выполнить свою работу – в Нонтауне полно лентяев, но они не способны забыть даже почистить зубы перед каждым приемом пищи – ладно, вернемся к девушке – какой-то шантажер мне толкует про Энджи – или Мэгги – или Кори – опять же память продолжает растворяться – а зачем она нужна? Мне необходимо побыстрее попасть в кафешку «Полевой ворон» – а пока я еду по 6-й троллейбусной линии и думаю о возможных приключениях в сельской местности – было бы прикольно взять с собой Энтони – у него всегда в запасе пара литров отличного пивка – сухарики, луковые кольца – тихий домишко, занавески, слепая бабка и целая березовая роща, чья береста жаждет огневого штурма.
***
Позже я переехал из складского помещения в квартиру, добродушно одолженной мне одним старым приятелем – чувствовалась явная повернутость на современном психоделе и крауте – только я к нему прибыл, он сразу врубил Zone Six на полную – хлебнули винца, получил ключи, приятель смылся – «Браток, ты мне с бабками не затягивай – 2 тыщи монет и договор в силе» – трубы в квартире текли, на ковре большущее пятно непонятной слизи, грязевые подтеки на стенах, из углов воняет – как в «Три жизни и одна смерть» Рауля Руиса, можно застрять на много лет и даже не заметить, как тебе всадят молоток в голову – и тараканы убежали в страхе – ну, телефон работал кое-как, я поставил Rain Parade на проигрывателе и звякнул Роберту – «Дружище, у меня появилась хата – нет, девчонок сюда не притащить, лучше сюда вообще не заходить, если не хочешь пропасть в бесцветном тумане» – «Ага, ясно, тогда заходи ко мне – надо будет насчет альбома обдумать» – «Да, окей, скоро буду, правда, еще надо пожрать» – готовлю пюре с тефтелями, и дождевой парад сменяется Spacious Mind…
***
…поеду-ка я посплю для порядка, после сна я могу что-то вспомнить – например, имя «Диана» – ха-ха, по телеку открытие Олимпиады – двухметровый амбал держит флаг Нонтауна – надо было брать в долг у Гарольда и мотать на стадион – в отпуск – трудишься, как проклятый термит – разъедаешь древесину противоречий и недомолвок – хорошо, что еще водопроводный кран работает – напор холодной воды хорош – П. С. Фэл выиграет сегодня третью золотую медаль – дельфины продемонстрируют свой загадочный язык – коммуникация по наклонной – осина наклонилась от сильного ветра, и туч не видно – периодически встречаются туманные прохожие с незаурядными депешами – «Полковник Миклош выдает себя за опустевшую бутылку» – это уже чересчур, откуда взялся полковник – «Намечается чудовищная война, омерзительные пожиратели волокон-КДН вырвались на волю, и теперь люди должны сжечь свои страховые свидетельства и сберегательные карты – пощады ждать на этом свете не приходится!» – ну, а я все воспринимаю по мере сознательного прогресса – здравствуй, подушка без подружки.
***
Джонни любил говорить, что его нет на самом деле в том или ином моменте, а есть некий другой Джонни – а тот Джонни погиб – и так далее, до бесконечности – хотя в результате перед вами был всегда один и тот же Джонни – меланхоличный, серьезный, уставший от вечной беготни людей и вещей перед глазами. А кого же еще я ожидал увидеть? Юного Дина Мориарти? Постмодернистского князя Игоря? Хотя признаюсь – перед чистым небом вторника в августе и крышей надо мной – именно заводила мне нужен был – тот, кто как пружина вытолкнул бы меня из трущоб вселенских и потянул за собой на новые маршруты – Джонни же предпочитал не выбирать сам дорогу – собственно, ему было бы все равно, куда идти – думается, что даже если бы мы ходили кругами по Городу – он бы все равно остался доволен и счастлив – «Как будто общался с режиссером» – это про общение со мной – приятно, конечно, а я-то думал, что просто чего-то сочиняю, пишу – так, ерунду всякую – а ведь он – сам талант, но при этом не считает себя таковым – к слову, он даже и живописью увлекается – но чаще стремится выразить себя в литературе – «Мой отец всем перенасытился, а я пытаюсь проявить серьезное отношение к любой работе» – Джонни уже написал в мозговой конторе немало томов сочинений – судя по тем водопадам мыслей, что выходили у него изо рта, сходили обвалы фраз с языка как лава с ожившего вулкана – «Дружище, ты же можешь создать тома увлекательных сюжетов!» – а он скромно чего-то там лепетал о 20-ти страницах текста и 30-ти стихотворениях – еще провоет истину (пусть и относительную, и невзрачную) в ваши забитые рекламой уши – многие парки больше не считаются выжившими, так как в последнее время за ними никто не присматривал – и вы все услышите, вы услышите весь мир, все звуки мира, по новому, по иному, иначе – так сказано будет и случится это однажды в веках.
Разумеется, Джонни полагает, что умрет в одиночестве – без детей, но с идеями – ненужными людям, но жизненно важными для него самого – вот такой вот человек. И в этот миг, он читает всё это и думает –зачем нужно было так всё писать – а ведь написаны эти строчки не для него – созданы с надеждой, что когда-нибудь их прочтут – может быть – ведь не настолько мы отличаемся от людей, живших в Беркли, в Сингапуре – где-то – где хочешь, чтобы жили люди – и вечная иллюзия благодати и добра лежит на всех живущих – и у всех схожие проблемы – не только как что-то купить и продать – а еще как реализовать себя, точнее, как дать словам выйти наружу – да так чтобы ты остался доволен этими ушедшими фразами – чтобы однажды они вернулись под твой кров, когда ураган и шторм бушуют на земле и море – и слезы текут, и одиноко, и больно душе.
Мне кажется, на нас с Джонни (как и на остальную молодую поросль земную) поставили крупную сумму в метафизическом казино – у нас должны появиться хорошие семьи, дела – внуки и внучки с носовыми платочками и большими йогуртовыми ложками в руках. Наяву – постоянная круговерть необъяснимых поступков различных людей.
Джонни неплохо бы смотрелся в роли какого-нибудь отщепенца, бегущего от норм общества – он и так выступал рьяно против законов действительности, кидал молнии на палисадник обыденности и стремился к богатой палитре воображения. Он видел разные сны (чаще грустные) – иногда он заканчивал в них свою жизнь самоубийством, иногда наблюдал за смертью других – был одинок в своем жилищем – возможно, я понравился ему своей натурой изгнанника, он увидел во мне родственную душу – оба стремились что-то познать в этом болоте жизни и грязи – испытать новые приступы радости и вдохновения – полюбить новых девушек и насладиться моментом творения собственного мира – «А теперь можно послушать и почитать что-нибудь нормальное?» – «Хватит меня пичкать этой романтической дребеденью!» – «Ну, спятил ты – с кем не бывает?» – «Конечно, нашел себе чокнутых друзей и уже считает себя преуспевающим творцом!» – «Ты посмотри на свои грязные ботинки, дурень!» – изрядно помятые голоса.
У Джонни была некая тяга к утонченности во фразах – он принадлежал классицизму – хоть и претендовал на выпадение из времени – такое впечатление, что эмоции его мало волновали, а скорее он стремился показать, как выглядит то или иное в его сознании, из которого он желал выбраться безвозвратно – причем желание это исходило не от разума, а от мощной и старой силы, дремавшей в нем – полагаю, даже тысячи романов не хватит, чтобы описать Джонни в целостности – впрочем, он сам сказал бы о себе – «Я – никто, и не стою никаких описаний – поэтому лучше уделить время наблюдению за действиями семи самураев или просто таращиться на облака, пытаясь увидеть Пегасов и пятикрылых птиц (или всадников в широкополых шляпах?) – я ведь вижу их без особого труда, как вот этот фонарный столб или вот ту высокую и стройную сосну» – и вдруг – рядом Карла, щебечет о рискованном мероприятии по лазерной обработке бровей:
– Майк, мне сказали, что нужно только покрепче зажмуриться!
– Где-то тут кроется подвох!
– Другими словами, пластиковая бутылка закинута далеко в воду!
– Что это? Травматин? Да как Вы посмели?
– Я передал привет Хартли – проверьте SMS-оповещение. Технично и безупречно.
– Mr. Chips снова с Вами!
– Мы в перчатках ходим в любую погоду, а как ты думал?
– Самостоятельный выстрел в район спинного мозга?
– Утонули – закопали!
– Если собрались похулиганить, то так и скажите. У Вас в запасе около 5 миллиардов лет, прежде чем геологический туалет столкнется с ледяными отходами. Конечно, там скрыта внеземная форма жизни – внимательнее изучите океанские глубины!
– Доступно ли очевидное?
– К чему лишние вопросы? Спрячься в апграунде, пока из-за магического угла доносятся имаксовые байки!
– Тысяча световых веков – и вы уже на границе.
– Группа ГМГ-84 готовит бомбардировку Глизе 581 с.
– Рано или поздно фонарный столб дождется финального танца.
– Здрасти-пожалуйста.
Мы знали, что история еще не окончена – она будет продолжаться в надежде, что кто-то с ней ознакомится и примет как должное – это не мусор, а эскиз, становящийся картиной в любой момент взора – да, история еще будет продолжена:
– Нам всем не хватает типичного квеста, чтобы ты шел по цепочке событий и знакомился с творческими персоналиями.
– И клубок реальности потихоньку разматывался – комнаты бытия демонстрировали бы тебе свои новые грани.
– Получите свою зарплату в установленный срок.
– Как ни стыдно – Вас же запрограммировали для захвата указанной экосистемы.
– Водите за нос – переходите к главному развороту немедленно – межгород оплачен континентальной конторой – завтра сообщим информацию касательно премиальных стандартов.
Должно что-то происходить, кто-то должен в кого-то стрелять – должны происходить какие-то события, конечно, не слишком драматичные, но такие, которые бросают нас по странным и непредсказуемым маршрутам – слова, которые нам незнакомы, небеса, в которых мы еще не летали, бассейны, в которых не плавали, костры, которые не зажигали.
***
Добрый день наступил в пределах радиостанции «Клевер», ребятки! В эфире – Миклош Фейеш с его регулярной программой «Поговорим и заткнемся». Знайте же, невежды – если у вас есть возможность и время думать об пустых консервных банках, то вы уже можете называться счастливыми людьми!
Розовощекие еноты выбираются из весенних нор и пробуют отремонтировать Бруклинский мост. Поделитесь носками и обувью с лучезарной сестрой, а также испытайте ипохондрию – она должна полностью совпадать с вашими драгоценными убеждениями. Не исключаю, что после спонтанной встречи вы будете напоминать заброшенный центр занятости.
***
…слушай, а почему я сел в троллейбус, идущий по четвертой линии – ведь так до «Полевого ворона» надо переть два квартала – к тому же С. П. Ямб стала дважды олимпийской чемпионкой – я же болел за нонтаунскую толстуху – однозначные пассажиры на ближайших креслах высказываются о строительстве первой ГЭС – «Я ее и сюда, и туда, и наоборот» – «К стенке их всех надо поставить!» – «Опосля, значит, с корешем блуждаем по окраинам – и в бедро ножом получил» – «Всегда любил простоквашу, всегда любил свежую молочную продукцию» – «А я ее и так, и сяк, и так, и наперекосяк» – «Нет, нет – я же говорю – никогда не нужно паниковать» – «А Раиса-то, ох, эта Раиса – удумала, а что удумала?» – «Ты даже не думай поросенка продавать этим извергам» – «Говорю же – в церковь сходи – авось поплачешь» – «Грехов много, батюшка – пью и пью, пью и пью – грехи душу жгут» – «А ты тверди «Господи, помилуй!» – и поможет!» – «Вот видишь – подремать хотел, а тут накинулись сморчки» – рыбаки молвят, рассуждают, показывают, сообщают – почему линии передач всегда искривлены – «Фактуры не хватает, читать и смотреть неинтересно» – да, Барни, попал ты в западню, братец – где остановка – два квартала, как и передавали по государственным каналам – из угла выпрыгивает Энтони – «Ну, чего там? Как с Кори? Не отвечает? Я же говорил – надо быть с острым Твистером поосторожнее – телеграмму могут неверно истолковать! А картинку прикрепил? Нет? Когда бургундское зелье пить-то будем? А у меня с Мэгги все нормалек – она такая в рязанском балахоне на фоне водохранилища, и я рядышком» – «Хотелось бы с вами потусить» – «Ну так – дерзай! Только надо все обставить – ты прикинься Безумным Шляпником» – «Я вижу горький финал симпатии издалека» – «А вот я ничего не вижу» – «Везет тебе – ничего не увидеть, да еще и с такого расстояния» – «Короче говоря, побежал наперегонки с твоими извилинами» – «Не разбейся на предварительном этапе!» – хоть дорогу скоротал с этим безумцем – он строит дома для бхикку – «Верняк, братец, чистый горный верняк!» – кафешка перед моими глазами – неужели я войду и выйду невредимым?
***
– Если мы сравним Рублева и Пиросмани, то увидим двух потерянных и обескураженных своим жизненным выбором личностей. Ты согласен?
– Извини, тебя не Миклошем кличут?
– Да, рад видеть – с кем имею честь делить барную стойку и роскошные напитки?
– Барни Шакалис.
– А, вот оно что – конечно, Барни, держи неразбавленный термодинамический напиток.
– Мне про тебя Гарольд много рассказывал – по всей видимости, ты знаешь средства от амнезии.
– Старина, я – обыкновенный радиоведущий. Тебя обманули. В настоящий момент у нас происходит стандартная запись эфира. Дальше я выпью дешевого белого портвейна и отправлюсь в чертовски дрянной клуб «Мудрецы» медитировать под рага-рок. Какие еще вопросы?
– Я надеялся, что ты мне сможешь чем-то помочь. Кстати, на улицах тебя называют «Полковником-Спасителем».
– Меня обычно называют эгоистом и мизантропом. Я действительно презираю человеческий род за черствость и неразумие – всегда предлагал всем желающим бегство в мир фантазии, но мало кто выдерживает поток противоречивых мечтаний. Меня выкидывали за дверь, увольняли со службы, оставляли без пособия и туалетной бумаги. Пришлось даже притвориться полковником – почему-то кличка «Спаситель» автоматически привязалась к вымышленному званию. Я не служил в космической армии, хотя мне приходилось пару раз бывать в иных галактических скоплениях. Там тоже не сладко. Впрочем, именно в Нонтауне редко встретишь существо, готовое воспринимать меня серьезно. Полагаю, что моя астральная оболочка слишком сложна, чтобы судить о ней в категориях «эго-мего-лего» или «церковной взаимопомощи». Впрочем, я когда-то работал в Бюро по восстановлению трех-мозговой сущности. Скажи мне честно – ты что-нибудь помнишь?
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «Литрес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (https://www.litres.ru/pages/biblio_book/?art=71005027) на Литрес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.