Читать онлайн книгу «Битвы орлов» автора Екатерина Глаголева
Битвы орлов
Екатерина Владимировна Глаголева
Всемирная история в романах
После кровавого Фридландского сражения императоры Наполеон и Александр неожиданно заключили мирный договор в Тильзите. Французы превратились из заклятых врагов в союзников России, которая теперь должна отказаться от выгодной коммерции с Англией и поддержать континентальную блокаду. Но Тильзитский мир не означает спокойствия. В Европе разгорается пожар новой войны. Пока в Париже возводят триумфальные арки, а в Петербурге веселятся на балах, Испания бунтует против французского ставленника на испанском троне, финские партизаны подстерегают русских солдат в заснеженных лесах, шведский король свергнут заговорщиками… Это лишь начало долгой истории, а кульминацией станет вторжение Наполеона в Россию в 1812 году.
Екатерина Глаголева
Битвы орлов
© Глаголева, Е., 2022
© ООО «Издательство «Вече», 2022
Об авторе
Дипломированный переводчик Екатерина Владимировна Глаголева (р. в 1971 г.) начала свой литературный путь в 1993 году с перевода французских романов Александра Дюма, Эрве Базена, Франсуа Нурисье, Фелисьена Марсо, Кристины де Ривуар, а также других авторов, претендующих на звание современных классиков. На сегодняшний день на ее счету более 50 переводных книг (в том числе под фамилией Колодочкина) – художественных произведений, исторических исследований. Переводческую деятельность она сочетала с преподаванием в вузе и работой над кандидатской диссертацией, которую защитила в 1997 году. Перейдя в 2000 году на работу в агентство ИТАР-ТАСС, дважды выезжала в длительные командировки во Францию, используя их, чтобы собрать материал для своих будущих произведений. В тот же период публиковалась в журналах «Эхо планеты», «History Illustrated», «Дилетант», «Весь мир» и других. В 2007 году в издательстве «Вече» вышел первый исторический роман автора – «Дьявол против кардинала» об эпохе Людовика XIII и кардинала Ришелье. За ним последовали публикации в издательстве «Молодая гвардия»: пять книг в серии «Повседневная жизнь» и семь биографий в серии «ЖЗЛ». Книга «Андрей Каприн» в серии «ЖЗЛ: биография продолжается» (изданная под фамилией Колодочкина) получила в 2020 году диплом премии «Александр Невский».
Краткая библиография:
Дьявол против кардинала (роман). Серия «Исторические приключения». М.: Вече, 2007, переиздан в 2020 г.
Повседневная жизнь во Франции во времена Ришелье и Людовика XIII. М.: Молодая гвардия, 2007.
Повседневная жизнь королевских мушкетеров. М.: Молодая гвардия, 2008.
Повседневная жизнь пиратов и корсаров Атлантики от Фрэнсиса Дрейка до Генри Моргана. М.: Молодая гвардия, 2010.
Повседневная жизнь масонов в эпоху Просвещения. М.: Молодая гвардия, 2012.
Повседневная жизнь европейских студентов от Средневековья до эпохи Просвещения. М.: Молодая гвардия, 2014.
Вашингтон. ЖЗЛ. М.: Молодая гвардия, 2013.
Людовик XIII. ЖЗЛ. М.: Молодая гвардия, 2015.
Дюк де Ришелье. ЖЗЛ. М.: Молодая гвардия, 2016.
Луи Рено. ЖЗЛ. М.: Молодая гвардия, 2016.
Ротшильды. ЖЗЛ и вне серии: Ротшильды: формула успеха. М.: Молодая гвардия, 2017 и 2018.
Рокфеллеры. ЖЗЛ и NEXT. М.: Молодая гвардия, 2019.
Путь Долгоруковых (роман). Серия «Россия державная». М.: Вече, 2019.
Аль Капоне. Порядок вне закона. ЖЗЛ и NEXT. М.: Молодая гвардия, 2020.
Польский бунт (роман). Серия «Всемирная история в романах». М.: Вече, 2021.
Лишённые родины (роман). Серия «Всемирная история в романах». М.: Вече, 2021.
Любовь Лафайета (роман). Серия «Всемирная история в романах». М.: Вече, 2021.
Фридланд
Жаворонок свистал, чирикал и щебетал в синей выси, упиваясь утренней свежестью и солнечным теплом; пофыркивали кони, почуяв близость воды; глухо топотали копыта, позвякивали манерки; легкие разговоры взрывались смехом.
– Ах, кабы нам дали отдохнуть хотя бы сутки! – говорил молодой уланский корнет, трусивший на гнедой кобыле, двум своим товарищам. – Вообразите: я сделался сомнамбулой! Третьего дня в Гейльсберге меня отправили с письмом к главнокомандующему, а я, должно быть, задремал прямо в седле. Очнулся – что такое? Я на лошади в воде, берег от меня за версту, как я туда заехал – сам не знаю. Хватился – письма нет! Честно признаюсь: испугался! Когда в Пассарге ядром убило флангового совсем рядом со мной, я и глазом не моргнул, а тут испугался! Ведь я же не выполнил приказ, да еще и где-то обронил важную бумагу! Выбрался кое-как из реки, отыскал наш полк, а уж приказано сниматься с бивака и выступать в Шиппенбейль. И вот представьте себе: в Шиппенбейле случилось мне быть рядом с нашим штабом. Его превосходительство вышел на крыльцо, а я стоял через дорогу. Вдруг он мне делает знак: подойди, мол. Я подхожу, салютую, а его превосходительство мне и говорит: «Ну, брат, ты давеча всех нас удивил. Вошел с закрытыми глазами, прямо ко мне, подал письмо, отсалютовал, вышел в двери и был таков!»
Уланы рассмеялись.
– Признайся, Булгарин: ты это сейчас сочинил, – поддразнил юнца его сосед справа.
Пушистые ресницы распахнулись от негодования, сочные губы сложились колечком.
– Да я… самым дорогим! Матерью своей клянусь, что…
– Французы! – послышались крики впереди. – Французы!
Навстречу кавалеристам бежали безоружные русские солдаты. Колонна остановилась; «что? что там?» – прошуршало от хвоста к голове. В обратном направлении запрыгали обрывки фраз: «Фурлейты… В городе французская конница… Все наши обозы взяты…»
– В две линии! Поэскадронно! Рысью!
Пару верст до реки уланы проделали быстро, но у моста их остановили ружейные выстрелы, а сам мост дымился и к тому же оказался разобран посредине, совсем недавно: снятые доски лежали тут же, по краям. Приподнявшись на стременах и вытянув шею, Булгарин увидел, как какой-то корнет спрыгнул с лошади и побежал через мост, за ним следовали по пятам трубач и рядовой. Они стали тушить огонь. «Старжинский!» – пронеслось по рядам. Булгарин знал Старжинского. Ах, почему не он сейчас совершает подвиг на этом мосту, у всех на глазах?.. Еще два корнета бросились на помощь храбрецам, вступив в перестрелку с французами; в это время пятеро улан быстро укладывали доски обратно, не обращая внимания на пули, которые свистели у них над головой, впивались в перила или шлепались в воду. Они еще не закончили свою работу, как доски загромыхали под копытами.
– Ура!
Французских драгун, засевших за бревнами на другом берегу, перекололи пиками; уцелевшие пустились врассыпную через огороды, побросав свои штуцеры. Уланы пронеслись по главной улице испуганно притихшего Фридланда, вылетели на площадь – и наткнулись на колонну саксонских кирасир. Залп, атака, звон сабель, конское ржание; обе колонны смешались в одну толпу, синие мундиры и красные куртки с зелеными отворотами, сцепившись, мчались по узким мощеным улочкам, обмениваясь ударами, перескакивая через упавших…
Из окон раздались выстрелы; несколько улан, спешившись, ворвались в дом и схватились с занявшими его французами; рослый солдат, стоя над убитым конем, отбивался саблей от трех французских егерей; двое улан несли на руках своего раненого командира – князя Манвелова; вахмистр гнал захваченного в плен французского офицера…
Маленький городок быстро закончился; русские высыпали на луг перед лесом, из-под которого им навстречу скакали крупной рысью французские гусары в зеленых доломанах, стараясь зайти во фланг. Саксонцы проскочили в промежутки между гусарскими эскадронами и разворачивали коней, строясь в линию.
Труба запела общий сбор; разрозненные кучки улан, утратившие строй во время погони, искали свои эскадроны, французы же неумолимо надвигались, как вдруг из-за реки раздался пушечный залп – три, четыре ядра очень точно ударили в зеленые ряды, замедлив атаку. Русские успели построиться; вперед выслали метких фланкёров, а затем уланы с пиками ударили на французов, смяв заодно и саксонцев. Неприятель несколько раз возобновлял свои атаки, но его принуждали к ретираде, пока не загнали в лес, за которым скрылось и солнце.
Вечерняя прохлада остудила разгоряченные головы; разом навалилась усталость, да и голод давал о себе знать, но командиры расставляли вдоль опушки пикеты и наряжали людей в караулы. Эскадрон ротмистра Владимирова остался бивакировать на месте жаркой схватки с французскими гусарами. Расседлывать лошадей и отвязывать чемоданы было запрещено; разводить костры и готовить пищу не было сил. Санитарные команды сносили раненых на телеги и отвозили в госпиталь, устроенный в городе; полковой штаб-лекарь Малиновский, с которым сдружился Булгарин, несомненно, тоже был там. Корнет спешился и огляделся.
Прошло чуть больше полугода с тех пор, как Фаддей Булгарин, выпущенный из Кадетского корпуса, был зачислен корнетом в Уланский полк Его Высочества цесаревича Константина, состоявший по большей части из малороссов и поляков, и вот он уже понюхал пороху, может небрежно обронить в разговоре: «Помнишь то дело при Гейльсберге?», пьет шампанское из пивных стаканов, научился курить трубку и рассуждать о том, чей табак лучше. И всё же для всех он еще мальчик. А ведь ему скоро восемнадцать! Ах, если бы он первым бросился сегодня через мост, а не Старжевский!.. На поле, где расположились уланы, всё еще валялись тела убитых французов. Взяв одного из них за ноги, Булгарин подтащил покойника к шалашу, поставленному солдатами. Убедился, что на него смотрят, улегся на француза, как на подушку, и закрыл глаза.
…Ровно в десять его разбудил корнет Жеребцов: была их очередь на службу. Нужно перековать лошадей.
В темно-синем небе поблескивали звезды, но после чистого поля в городе казалось темно, как в печи. Стук подков по мостовой гулко раздавался в узких переулках, отражаясь от закрытых ставен; кое-где, впрочем, окна были раскрыты, в комнатах мерцали свечи: жители собирали вещи, покидая город, чтобы не очутиться на поле боя. Команда улан направилась к темно-кирпичной ратуше с острой башенкой на крыше и арочным входом; растерявшийся бургомистр так суетился, желая угодить, что от него нельзя было добиться толку. С большим трудом офицерам удалось наконец узнать, где находятся кузницы, получить распоряжение о выдаче для лошадей овса из магазина и адреса домов, назначенных для постоя. Ковка лошадей обещала занять всю ночь. Жеребцов и Булгарин бросили жребий, кому первому идти спать на два часа, – выпало Булгарину.
– Wer ist da? – спросил испуганный женский голос, когда он стучал кулаком в двери.
– Russische Offizier. Quartier nehmen.
– Gleich!
Служанка со свечой в руке проводила его наверх, к хозяину в шлафроке и ночном колпаке.
– Ich habe Hunger und m?chte etwas schlafen[1 - Кто там? – Русский офицер. На квартиру. – Сейчас! – Я голоден и хочу немного поспать (нем.)], – заявил ему Булгарин без обиняков.
В одно мгновение на столе явилась бутылка вина и закуска, а когда всё это было уничтожено, в соседней комнате уже ждала готовая постель. Сняв куртку, Булгарин повалился на пуховую перину прямо в сапогах со шпорами.
…Голове холодно, нечем дышать – аааххр! Красные круги перед глазами, звон в ушах, мокрый рот хватает воздух. Что? Где он? «Ваше бл… ро… е…» Свет… Холодная вода течет за шиворот… Фррр… Завьялов?
– Ваше благородие, пора в сражение!
– В сражение?
В самом деле, отсюда слышны пушечные выстрелы. Но почему он сидит на постели? Где все?
– Команда ушла с корнетом Жеребцовым, а вас мы никак не могли отыскать. Хозяин вот, к счастью, в кузню пришел, где я еще оставался. Русише официр, говорит, кранк! Я скорей сюда, мы с ним уже час с вами бьемся, всё добудиться не можем, как поднимем – вы снова падаете. Я уж подумал, в самом деле захворали!
Булгарин с силой потер руками лицо, чтобы они не догадались, отчего он покраснел. Господи, как же стыдно! Он чуть не проспал сражение! В открытое окно доносился шум мерных шагов пехоты и цокот множества копыт – войска шли на позиции, а кто-то уже схватился с французами!
На улицах заторы из артиллерийских упряжек, повозок и телег; из шинков с выломанными дверями и выбитыми окнами выносят бутыли и выкатывают бочки; на порогах хлебных лавок крик и ругань… Команда улан с большим трудом выбралась из города и поспешила направо, где на пиках пламенели алые флюгера.
* * *
Генерал Беннигсен смотрел в подзорную трубу, как гренадеры в зеленых мундирах с белыми портупеями шагают колоннами через луг, занимая позицию между Алле и ручьем, вытекающим из мельничного пруда, через который спешно наводят мосты. Всходящее солнце играло лучами на остриях штыков и сияло жаром в начищенных до блеска медных пушках. За батареями на правом фланге, у оврага, выстроилась кавалерия под прикрытием пехоты; в центре, за деревней Гейнрихсдорф, повисали в воздухе белые облачка от выстрелов, а далеко впереди темнела разогнутая подкова густого леса. Вот этот чертов лес и беспокоил генерала больше всего.
Часа в два ночи неприятель открыл из-за деревьев стрельбу по русским разведчикам; полковник граф Тышкевич с охотниками из лейб-гвардии Измайловского полка загнал французских стрелков в чащу. На рассвете из леса вышли крупные силы французов, попытались сбить уланские пикеты, но были отражены фланкерами, атаками эскадронов и огнем конной артиллерии. Адъютант уланского полковника Чаликова поручик Жаке в одиночку захватил в плен семь французских егерей. Сколько еще французов засело в чаще? С колокольни фридландской кирхи, где расположился русский штаб, не видно ни конца леса, ни дороги к нему. Пленные, взятые вчера уланами, в том числе четыре офицера, единогласно показывали, что у Постнена стоит только корпус генерала Удино (не более десяти тысяч человек, шесть тысяч поотстали), полк конных стрелков из 3-го польского легиона генерала Домбровского, саксонский полк легкой кавалерии и французский уланский; от плененных утром егерей стало известно, что к ним присоединился корпус маршала Ланна, Наполеон же с основными силами идет к Кёнигсбергу. Если это так, то для отражения противника вполне достаточно кавалерии князя Голицына, отряда князя Багратиона и двух дивизий генерала Дохтурова при поддержке артиллерии; гвардейские полки: Семеновский, Измайловский и Конногвардейский – можно оставить в резерве. Нет нужды переводить через Алле всю армию, пусть получит долгожданный отдых. До вечера будем сдерживать натиск неприятеля, не пуская его в город, а завтра утром уйдем на Велау.
После Гейльсберга великий князь Константин взял с Беннигсена обещание не вступать в решительное сражение: в апреле его высочество лично привел главнокомандующему подкрепление в семнадцать тысяч человек, которое за эти полтора месяца уже изрядно потрепало, других же пополнений ожидать сейчас неоткуда, на пруссаков надежды нет, всё русское войско составляет не больше шестидесяти тысяч, да и со снабжением плохи дела, тогда как Наполеон всё нужное для армии бесцеремонно забирает у новых вассалов. Константин Павлович – храбрый человек и настоящий полководец, но он всегда стремится избежать людских потерь, если это возможно.
* * *
Русская пехота шла к Гейнрихсдорфу – точно большой зеленый лес снялся с места и двинулся вперед, как в «Макбете» у Шекспира. Левый фланг генерала Груши уже был смят казаками, а против этой надвигающейся силы никакая отвага бы не помогла, оставалось действовать хитростью – отделить конницу от пехоты. Кирасиры Нансути отступали крупной рысью; драгуны, стоявшие на плато перед деревней, спрятали артиллерию за возведенными еще утром баррикадами; несколько спешенных взводов остались охранять орудия, а остальная дивизия отходила, прячась за изгородями и садами.
«Ура!» Едва русская кавалерия ворвалась в Гейнрихсдорф, как вместо бегущих драгун увидала перед собой боевые порядки кирасир. «En avant!»[2 - Вперед! (франц.)] Груши ударил русским во фланг; короткая кровавая стычка заставила их ретироваться, а летевшая вслед картечь придала им скорости. Но русские быстро вернулись. Груши невольно залюбовался тем, как стремительный поток всадников в белых колетах врезался в ряды батавских драгун, однако времени терять было нельзя: Нансути со своей бригадой атаковал их с фланга, а сам Груши ударил им в лоб. Атака, погоня, разворот, перестроение… После пятнадцати атак противники сошлись в жарком бою левее Гейнрихсдорфа; султаны на шапках колыхались, подобно колосьям в поле, звон сабель о шлемы напоминал град на железной крыше.
…Под маршалом Мортье ядром убило коня – оригинальное приветствие после ночного перехода в семь лье. Ему помогли подняться и подвели другую лошадь. Три полка из легиона Домбровского остались защищать батареи, а четыре пехотных полка Дюпа сменили изнемогавших гренадеров Удино. Маршал Ланн построил дивизию Вердье в две колонны, которые переходили с правого фланга на левый, создавая видимость того, будто в бой вводятся новые войска. Атаки русских удалось отбить, хотя и с большими потерями; Мортье послал адъютанта к императору: необходимо подкрепление. Удино проводил его взглядом; сам он отправил к Наполеону уже шестерых ординарцев, заклиная поспешить на помощь.
– Загони коня, Сен-Марс, но скажи императору, что против нас – вся русская армия, – напутствовал своего адъютанта Ланн.
* * *
Конь тяжело поводил боками, по которым струйками стекала свежая кровь. Наполеон узнал всадника и пустил свою лошадь шагом; сопровождавшие его генералы тоже натянули поводья. Пока Сен-Марс докладывал обстановку, выражение лица императора изменилось несколько раз: он нахмурился, узнав, что Фридланд оставлен, просветлел, услышав, что французы отступили перед вчетверо большими силами противника, и даже улыбнулся при словах о том, что нынче годовщина сражения при Маренго – неплохо бы отметить ее новой победой.
Не дожидаясь окончания этой беседы, две дивизии маршала Нея ускорили шаг; гвардия поспешила за ними, кавалерия обогнала пехоту. Спрашивать дорогу было незачем: они шли на гул пушек, эхом отзывавшийся в лесу.
У моста возник затор; дивизия Дюпона сбилась в кучу, гвардия напирала, чтобы пройти вперед. Подскакавший Дюпон, страшно разгневавшись, велел сбросить с моста все повозки, чтобы расчистить путь, и пропустил гвардию вперед.
* * *
Гренадеры Павловского полка шли в штыки в одиннадцатый раз. Впереди строя солдаты несли на руках генерал-майора Мазовского: раненный в руку и ногу, он не мог удержаться в седле, но желал вести своих орлов за собой. Генералу Сукину 2-му оторвало ногу ядром; два унтер-офицера вынесли из боя на плаще раненого генерала Эссена 1-го.
Уцелевший батальон гренадеров Удино охранял боеприпасы; свист ядра – и к небу взметнулся столб огня, ошметки людей разбросало взрывом.
В каждую передышку подбирали раненых; французы забили ими все дома в Постнене, устроив полевые лазареты в лесу до самого Георгенау; русские отвозили своих во Фридланд.
На дороге к лесу клубился огромный столб пыли. Это еще что? Английский генерал Гученсон, наблюдатель при русской армии, вызвался подняться на колокольню и произвести визуальную разведку; Беннигсен отпустил с ним своих адъютантов Лопухина и Волконского, знавшего по-английски.
К удивлению Волконского, в Ратуше было полно народу: множество штаб- и обер-офицеров, не раненых и не больных, находились не на позициях, а здесь, в тылу, возле двух генералов – «гатчинских скороспелок», как называли их армейские. Устыдившись перед иностранцем, Серж поскорее повел его на лестницу.
Сомнений быть не могло: Наполеон ведет подкрепление. Когда Волконский прискакал в ставку с этим сообщением, французы уже выходили на опушку леса.
* * *
Облако пыли, поднятое свитой, скрыло от глаз императора; генералы Виктор и Мезон с трудом поспевали за ним. По дороге им встретились русские пленные, захваченные Груши у Гейнрихсдорфа; затем Наполеон обогнал корпус Нея.
– Vive l’empereur![3 - Да здравствует император! (франц.)] – возликовали гренадеры, увидев знакомую фигуру в конно-егерском мундире, на белом коне.
– Я привел вам армию, – сказал Наполеон Удино. Потом поднес к глазам подзорную трубу: – Где Алле?
– Там, позади неприятеля. Я посадил бы его задом в воду, если бы у меня были люди, но я растратил своих гренадер. Если русские пойдут вперед, они прорвут наш строй, как паутину.
– Сколько их? – спросил Наполеон.
– Тысяч восемьдесят.
– Кажется, их больше.
Император стал подниматься на холм, чтобы как следует осмотреть позиции. Удино выехал вперед.
– Сир, ваше место не там. Я сам пойду, зачем вам подставляться под пули? Взгляните, как они отделали мою лошадь!
Но император смотрел не на лошадь, а в подзорную трубу.
– Я знал, Удино, что там, где вы, мне следует бояться только за вас, – сказал он наконец, – но сегодня вы превзошли самого себя. Если неприятель еще несколько часов пробудет на тех же позициях, он погиб.
Подозвав адъютанта, Наполеон продиктовал письмо маршалу Мюрату: «Канонада длится с трех часов утра, похоже, здесь вся русская армия. Его величество полагает, что Вы заняли Кёнигсберг (для этого довольно дивизии драгун и маршала Сульта), и велит Вам идти к Фридланду с двумя дивизиями кирасир и маршалом Даву: возможно, что дело продлится еще и завтра. Постарайтесь прибыть к часу ночи». Ординарец ускакал с письмом, а император отправил всех офицеров своей свиты на разведку: неудобная позиция русских казалась ему слишком странной – нет ли какого подвоха?
Подошедшую пехоту, конницу и артиллерию выстроили на трех больших полянах в лесу, дав полчаса на отдых; каждый солдат должен был удостовериться, что его оружие исправно и зарядов довольно. Начали возвращаться разведчики: русские переходят через мост на французский берег, через час будут готовы к бою.
– Через час? – Наполеон достал из кармана серебряный брегет и отщелкнул крышку. – А я уже готов. Они получат то, чего хотят.
* * *
Ровно в пять часов пополудни раздался сигнальный выстрел из пушки, за которым последовали три залпа из двадцати французских орудий. Выстрелы прокатились по всей линии, целя в левое крыло русских, чтобы подготовить атаку Нея. Одновременно из леса быстрым шагом вышла пехота, равняясь на шпиль фридландской колокольни. Плотная колонна по восемьдесят человек в ряд опрокинула русских стрелков, но пока те барахтались в Алле, заговорила русская артиллерия, осыпая французов картечью. Колонну окутало пороховым дымом, солдаты потеряли из виду своих командиров, а в грохоте выстрелов нельзя было расслышать команд. И тут на нее слева обрушилась русская конница. Колонна тотчас ощетинилась штыками; знаменосец упал на землю, закрывая своим телом полкового орла.
Уланы ротмистров Щеглова и Радуловича, за которыми скакали лейб-казаки, на рысях миновали Гейнрихсдорф и выстроились поэскадронно. Из лесу выходила неприятельская кавалерийская колонна; артиллерия открыла огонь, но ядра французов не остановили.
– Пики наперевес! Марш-марш! – скомандовал Щеглов и первым ринулся в атаку.
– Ура! – подхватили уланы.
Однако за несколько шагов до неприятеля они натянули поводья: колонна была впятеро сильнее и стояла как вкопанная. Это были знаменитые драгуны генерала Латур-Мобура; передние отбивали пики палашами, а задняя шеренга стреляла из карабинов.
– En avant! Vive l’empereur!
Уланы попятились; фланкеры отстреливались, нескольких драгун, выехавших вперед, подняли на пики. Громкая команда – и французская колонна быстро сделала пол-оборота направо, преградив русским путь к отступлению. Те бросились в другую сторону и уперлись в крепкий плетень.
Стрелять было уже бесполезно: пули, назначенные врагу, попадали в своих; в свалке ловчее было орудовать палашами, чем пиками; уланы дрались саблями, а то и кулаками; противники бросались друг на друга как бешеные; казаки спешно разламывали плетень.
Молодой французский офицер выстрелил в Булгарина с десяти шагов и не попал; подскочил ближе, замахнулся палашом: «Rendez-vous, officier!»[4 - Сдавайтесь, офицер! (франц.)] Фаддей занес саблю, чтобы рубануть его по руке; офицер опустил руку, сабля скользнула по гриве его лошади, которая с испуга быстро повернулась, в этот-то момент Булгарин и ранил офицера в плечо. «Tuez-le!»[5 - Убейте его! (франц.)] – закричал тот своим драгунам. Грянули два ружейных выстрела; Булгарин упал вместе с кобылой: обе пули попали ей в голову.
Отстегнув чемодан и вынув из кобур пистолеты, корнет перелез через плетень и помчался со всех ног в деревню, перемахнул через забор, забежал за поленницу дров у дома и там упал на землю, тяжело дыша. Только тут он заметил, что потерял свою уланскую шапку, которая обошлась ему в сорок пять рублей ассигнациями. Эх, зачем он не привязал ее витишкетом! Такие шапки делали только в полку, а все мастеровые сейчас в обозе, – где он возьмет другую? И лошадь его убили…
– En avant! – раздалось на улице.
Прижавшись к поленнице, Булгарин переждал, пока смолкнет топот копыт (видно, французы гнались за нашими), потом приладил чемодан на офицерском шарфе у себя за плечами наподобие ранца, заряженные пистолеты подвесил на витишкетах и вышел на улицу. На земле валялась казачья пика. Фаддей поднял ее (тяжелая!) и тотчас скрылся обратно в свое убежище: французы скакали обратно. Быстрый дробный топот сменился редким перестукиванием. Корнет осторожно выглянул из-за угла. Французский драгун слез с лошади и подтягивал подпруги; вот он снова вскочил в седло… Опередив собственные мысли, Булгарин выскочил из-за поленницы и бросился на француза с пикой; тот перегнулся, чтобы рубануть его палашом, но Фаддей успел ткнуть его в бок. Драгун свалился с коня, застряв одной ногой в стремени; пика засела у него в боку. Булгарин ухватил лошадь за поводья, та испуганно рвалась и становилась на дыбы.
Земля вновь задрожала от конского топота: мимо корнета пронеслись лейб-казаки, за ними лейб-гусары и уланы. «Братцы, помогите!» – взывал он к ним, воюя с лошадью, – никто не обернулся. Фаддею наконец удалось выпутать ногу драгуна из стремени и вырвать из него пику, но лошадь по-прежнему не давалась сесть на нее.
Казаки возвращались обратно с добычей – французскими лошадьми и пленными. «Некогда!» – бросил один из них на ходу в ответ на просьбу Фаддея помочь ему. Лейб-гусары скакали следом.
– Помогите, братцы, сесть на лошадь – она бесится! – чуть не со слезами взмолился корнет.
– Извольте, ваше благородие!
Один из гусаров спешился, подошел к танцевавшей на месте нормандской кобыле («Ну-ну-ну, тихо, тихо!»), отвязал от седла драгунское ружье, потом, взглянув на Булгарина, укоротил стремена и наконец пристегнул цепочку, сорвавшуюся с крючка мундштука и пугавшую лошадь своим звоном. Раненый драгун пошевелился и застонал.
– Неужто это вы его уходили? – удивился гусар, посмотрев на француза.
– Я, братец, с Божьей помощью.
– Разве что с Божьей помощью, – покрутил головой спаситель Фаддея. – Он бы вас кулаком убил, если б до схватки дошло.
Казачью пику Булгарин захватил с собой. Уланы, не чаявшие его увидеть, приветствовали его появление радостными криками. Стали потрошить булгаринский трофей – чемодан французского драгуна. Ну и ну! Тонкое белье, шелковые платки, серебряная ложка, пенковая трубка, две пары белых шелковых чулок, танцевальные башмаки, новый мундир – ни один офицер бы не отказался! Одежду Фаддей разделил между гусаром и двумя своими драбантами – Кандровским и Табулевичем, оставив себе только ложку, пенковую трубку и два фунта табаку, ну и, конечно же, лошадь. Узнав фамилию гусара (Ансонов), Булгарин тотчас отправился к ротмистру Щеглову и просил рекомендовать его спасителя полковнику лейб-гусар князю Четвертинскому. При этом он вкратце изложил обстоятельства дела, скромно полагая, что его поединок Давида с Голиафом тоже не останется незамеченным.
Вернувшись к товарищам, обсуждавшим дневные события, Булгарин понял, что его отчаянный поступок меркнет на фоне чужих подвигов. Корнет Жеребцов тяжело ранен, его вынес из боя драбант; унтер-офицер Культенко спас ротмистра Владимирова; уланы Кислой и Веселов взяли в плен по французскому офицеру, а унтер-офицер Борисов захватил сразу трех французских солдат и отвел их к генералу Кологривову; юнкер Иоселиани из эскадрона ротмистра Вуича пленил трех егерей, хотя сам был ранен пулею в грудь и палашом под колено… Труба запела сбор: генерал Ламберт составлял отряд из уланов, лейб-гусаров и Александрийского гусарского полка для проведения рекогносцировки возле леса.
…Из-за деревьев выкатывалась пыльная туча: это шла французская пехота. Стоило русским показаться на опушке, как французские трубачи затрубили тревогу, отдыхавшие драгуны побежали к лошадям, и вскоре навстречу уланам уже двигались шагом шеренги кирасир в блестящих латах и в шишаках с конскими хвостами, на огромных лошадях. Сейчас или никогда!
– Ура! – закричал Булгарин диким голосом и дал шпор своей новой лошади.
– Не горячитесь, ваше благородие! – говорили ему Кандровский и Табулевич, скакавшие рядом. – Не выскакивайте вперед! А то лошадь занесет вас к французам!
Тяжелая казацкая пика ходила ходуном в нетвердой руке корнета, но с помощью Табулевича ему всё же удалось сбросить с лошади одного кирасира, когда французы показали тыл. Поняв, что пика не для него, он отломил острие и спрятал в чемодан на память, а древко бросил тут же, после чего пустился догонять своих, отступивших обратно к деревне.
Французская конница вышла из леса уже тремя колоннами; к русским подошел на помощь Гродненский гусарский полк и лейб-казаки. Полковник Загряжский упал с лошади, израненный; драгуны Латур-Мобура унесли его в плен. Увидав это, ротмистр князь Абамелек принял командование на себя и бросился вперед, отбив три пушки, которые французы ранее захватили у Воронежского мушкетерского полка. Ротмистр Трощинский был ранен пулей в ногу, поручику Деханову ногу оторвало ядром, поручика Коровкина рубанули палашом по левой ноге и правой руке, ротмистра Лорера – саблей по лицу… После двух часов непрерывных атак измученные русские были готовы уступить поле битвы французам, но тут прибыла резервная кавалерия генерала Уварова с несколькими орудиями конной артиллерии. «Ура!» Французов прогнали под лес, вернулись на отвоеванное поле и выстроились шашечницей, дожидаясь окончания пехотного сражения.
…Солдаты Нея, за час взобравшиеся на холм, откуда открывался вид на Фридланд, видели, как слева, по ту сторону мельничного ручья, французская кавалерия пытается отвлечь огонь русских на себя. Запрыгали солнечные зайчики, посланные блестящими кирасами, и вдруг исчезли, когда кирасиры наполовину скрылись в поле спелой ржи. В их сторону тотчас полетели брандскугели; рожь запылала, из огня доносились пронзительные крики пехотинцев.
Французы и русские стреляли друг в друга, не переставая; солдаты валились на землю как снопы. Ней вихрем носился на коне вдоль всей линии, оказываясь в самых опасных местах; его кудри прилипли к потному лбу, в серых глазах горел огонь, громовой голос перекрывал ружейную стрельбу… Орлиный профиль князя Багратиона на фоне зарева пожара невольно внушал мысль о сверхчеловеческом.
В плотной серой стене порохового дыма вспыхивали сотни светлячков – солдаты стреляли почти вслепую. «Ура!» – прокатилось по рядам русских: они приветствовали пришедшую им на помощь гвардию. «Tenez bon!»[6 - Держитесь! (франц.)] – кричал генерал-адъютант Мутон, присланный императором. Но русские кавалергарды уже устремились в прорехи разодранной дивизии Маршана.
Два или три полка, охваченные ужасом, сгрудились в бесформенную массу, генерал Маршан вертелся в центре людского водоворота, крича остановиться. Дивизия Биссона на левом фланге французов обратилась в паническое бегство, смешавшись с русскими кавалеристами и увлекая за собой своего великана-генерала. Еще пять минут, и всё было бы кончено, но тут генерал Дюпон, выйдя из леса, велел трубить атаку; его дивизия встала стеной на пути русской гвардии. Знаменосец одного из полков Нея спешно укрылся в рядах солдат Дюпона, чтобы сохранить своего орла. Несколько русских всадников ворвались на батарею, одному из офицеров срубили саблей плюмаж.
…Беннигсен лично допросил новых пленных, присланных Дохтуровым. Атаки на центр производили войска из корпуса маршала Даву! Сколько полков французы еще смогут бросить в бой? С холма было видно, что линия наших войск слишком выдвинулась вперед – почти к самому лесу, скрывающему в себе Бог знает что. Главнокомандующий разослал приказы всем генералам: возвратиться на прежние позиции, быть ближе к городу и плавучим мостам.
…«Ней погиб!» – крикнул кто-то. В один момент новость облетела ряды французов; отмстим за Нея! Тридцать шесть орудий вели непрерывный огонь; под градом картечи русские падали и катились вниз по склону холма; драгуны Латур-Мобура ринулись вперед с саблями наголо, а три пехотных полка Нея построились в каре и вели огонь. Конногвардейцы бросились в смертельную атаку, чтобы Багратион мог отвести за реку остатки войск и артиллерию.
– Его высочество вас требует к себе! – прокричал ординарец цесаревича Константина корнету Лунину, пробившись во вторую шеренгу.
– Передайте ему: здесь слишком шумно, я не расслышал! – ответил тот, не оборачиваясь.
…Бросать в бой резервы Наполеон не хотел. Левый фланг русских отрезан от правого оврагом с мельничным ручьем, их можно разбить по частям, заманив первых в Гейнрихсдорф, а затем ударив на вторых. Стоя в центре перед дивизией Лаписса, император ждал доклада Бертье, своего начальника штаба. Ядро пролетело прямо над штыками, несколько солдат в задних рядах невольно пригнулись. Наполеон обернулся.
– Если снаряд твой, он настигнет тебя, даже если ты спрячешься в погреб, – изрек он, глядя в упор на одного из солдат.
Все оцепенели. Солдаты затаили дыхание, однако наступившая тишина была полна сочувствия к товарищу, несправедливо обвиненному в трусости. Наполеон это понял. Нужно срочно разрядить обстановку.
Подойдя к первой шеренге, он попросил у одного из пехотинцев флягу.
– Черт, да это французская водка! – воскликнул он, отхлебнув глоток. – Ты просто вельможа!
Солдаты повеселели; император вернулся на наблюдательный пункт.
…Конногвардейский поручик Чернышев, адъютант генерала Уварова, отыскал брод через Алле, по которому Багратион переправил артиллерию к деревне Клошенен, в то время как ошметки пехотных батальонов пытались сдержать атаку живехонького Нея на Фридланд. У французов заканчивались патроны, одни побежали назад, но те, кому было чем стрелять, упорно шли вперед. Разорвавшийся русский снаряд убил сразу восемь человек; единственный уцелевший барабанщик взял барабан убитого товарища и продолжал выбивать сигнал атаки.
По улицам Фридланда бежали паникеры, призывая других спасаться; французы действительно ворвались в город у них на плечах. Каждый дом был набит русскими ранеными, на улицах валялись трупы людей и лошадей. Голодные французы тщетно пытались раздобыть себе еды и вина: нигде не осталось ни крошки.
Беннигсен переправился на другой берег Алле и с трудом забрался в седло. В правом боку тотчас кольнула острая боль; он вздрогнул от ужаса – только не сейчас! Три дня назад под Гейльсбергом почечные колики заставили его кататься по земле на глазах у цесаревича Константина; почти весь нынешний день он лежа следил по карте за перемещениями войск, сведения о которых доставляли адъютанты…
Над наведенными утром мостами взметнулось пламя, по реке поплыли мехи, служившие им опорой.
* * *
Князь Горчаков, командовавший русским правым флангом, попал в огненное кольцо: Фридланд захвачен, мосты горят, впереди – французская пехота и конница, слева стреляют французские батареи. Замыкавший колонну генерал Ламберт повел Александрийских гусар по левому берегу реки на Алленбург. Две роты конной артиллерии, оставшись без прикрытия, отстреливались с позиции на позицию в шахматном порядке; командовавший ими граф Сиверс велел выпрячь лошадей, переправить их на ту сторону реки, а затем перетащить орудия по дну, привязав за пролонжи. Горчаков с остатками войск решил пробиваться сквозь огонь.
Усталая, голодная пехота вбежала в город со штыками наперевес; кавалерия шла следом, оборачиваясь на французских драгун. Проскочив через Фридланд, русские оказались на крутом песчаном берегу Алле, у горящих мостов.
В сгустившейся темноте летели огненные шары брандскугелей, врезаясь в сбившихся в кучу людей и лошадей, в застрявшие в грязи обозные телеги и артиллерийские повозки. Гром выстрелов сливался с воплями раненых и хрипами умирающих.
– Victoire! En avant! Vive l’empereur![7 - Победа! Вперед! Да здравствует император! (франц.)]
Корнет Булгарин и поручик Кеттерман застыли в нерешительности на берегу, глядя сверху, как в воде барахтаются утопающие среди мертвых тел и всплесков от ядер. Прямо под ноги лошадям ударило ядро, взбив фонтан песка; лошадь Кеттермана спрыгнула в воду, Булгарин дал фухтеля своей и последовал за ним.
У кобылы над водой торчала только голова; не умевший плавать Фаддей оставался в седле, молясь про себя: «Не выдай! Вывези!» Пули и снаряды свистели совсем близко, но о них сейчас уже не думалось: не утонуть бы!
Какой-то солдат, которого сносило течением, уцепился за гриву булгаринской лошади; хватив ноздрями воды, она зафыркала и почти ушла под воду. Фаддея обуял ужас, он рубанул саблей по руке чужака. Почуяв, что копыта задели дно, он стал колоть лошадь в шею; она рванулась и кое-как вышла на берег.
Зубы стучали от пережитого страха и холода, в ушах шумело. Просвистело ядро, пущенное с того берега, ударилось об землю и отскочило в сторону. Булгарин так устал, что взглянул на него равнодушно. Что теперь делать? Куда идти? Когда глаза немного привыкли к темноте, он разглядел вдалеке щетку леса с огоньками костров, разложенных там и сям, и тронул лошадь шагом, прислушиваясь к сигналам труб и барабанов. «Гей, уланы его высочества! Сюда!» Горячая волна радости прокатилась по всему телу, Фаддей словно вернулся домой.
В кружке, которую ему дал Кандровский, оказался адский напиток – водка с кипятком, заставившая его закашляться до слез. Раздевшись догола, Булгарин завернулся в солдатскую шинель, упал на землю и заснул, пока уланы развешивали его белье сушиться над костром. Через два часа его разбудили: выступаем в поход.
Одежда еще не просохла. Шатаясь на своих конях, уланы двинулись следом за едва волочившей ноги пехотой.
* * *
– Сир, Кольберг вот-вот будет взят!
Капитан Лежён с трудом переводил дыхание после долгой скачки. Наполеон и Бертье только-только сошли с коней, собираясь расположиться на биваке.
– Я уже взял сегодня свой Кольберг! – с улыбкой сказал император, оборвав рассказ адъютанта Бертье. – Фридланд стоит Аустерлица, Йены и Маренго, годовщину которого я отметил сегодня! Довольно, ступайте отдыхать. Мне нужно поработать.
Лежён поехал к своему батальону, удивляясь количеству трупов, валявшихся на поле, – еще никогда ему не доводилось видеть столько убитых лошадей! Людей же были тысячи… Его товарищи бивакировали на сжатом пшеничном поле, пытаясь кормить лошадей соломой. Капитану рассказали, что его младший брат-подпоручик был ранен пулей в ногу еще утром, его увезли в тыл.
Полгода назад Луи забрал его из Военного училища в Фонтенбло и в собственной карете отвез в полк, стоявший под Йеной. Обняв брата на прощанье, он сказал: «Желаю тебе раны, повышения и креста Почетного легиона»… Первое Франсуа получил, дело за двумя другими.
…На следующий день французы вошли в Велау. Все мосты были сожжены или разрушены, головешки магазинов еще дымились. Пруссаки лебезили перед завоевателями, называя их освободителями и повторяя, что русские уничтожили всё, что не смогли забрать, у них ничего нет. Зато в Кёнигсберге, который маршал Сульт взял без боя, нашлись полные магазины провианта, фуража, всё необходимое для госпиталей и полторы сотни тысяч английских ружей. Мосты через Прегель пришлось наводить заново.
* * *
«Мммм!»
Батюшков хотел сдержать стон, но не смог. Как всё-таки далека поэзия от прозы жизни! «О доблесть дивная, о подвиги геройски!» Губернский секретарь Петербургского ополчения восклицал это вместе с Тассо, пока лежал в Риге больной, отстав от войска, но стоило ему совершить свой собственный геройский подвиг, как охота говорить стихами отпала.
Все офицеры его батальона были ранены при Гейльсберге, один убит. Пулей пронзенный, упал он средь тел бездыханных, и чернокрылый Танат собирался унесть его в царство Аида… Однако гомерова лира стыдливо умолкла, когда Батюшков пришел в себя в полевом госпитале и узнал, что тяжело ранен пулей навылет в ляжку и в зад. Кость не задета, но рана глубокая; двести с лишним верст до Юрбурга на тряской телеге; мухи вьются над вонючими, грязными бинтами, которые некому переменить; в тесной лачуге душно и смрадно, в отсыревшей соломенной подстилке копошатся насекомые; деньги вышли, не достать даже хлеба; боль колотит своим молоточком по наковальне черепа. Боль! Ее возбуждает малейшее движение; Константин уже знает все ее оттенки: жгучую, острую, колющую, ноющую, тошнотворную… В минуту слабости он призывает смерть, которая избавит его от боли, но тотчас с ужасом гонит прочь эту мысль: умереть здесь, на чужбине? Вдали от милых сердцу? Никогда больше не услышать родного голоса, не увидеть… ничего? Ему всего двадцать лет! Курносая ходила за ним по пятам на поле боя, но сдохнуть здесь еще ужаснее: смерть стала обыденной и не вызывает сочувствия.
Взвизгнула дверь, заставив Батюшкова поморщиться. С порога раздалась громкая французская речь. Он удивленно повернул голову: в дверях стояли французские гренадеры в медвежьих шапках, с густыми усами и дерзким взглядом – пленные. Их не выпускают в город и не платят им положенного содержания; не могут ли господа офицеры ссудить их небольшой суммой в долг? Прапорщик Ельцов пригласил их войти; на снарядном ящике, служившем столом, лежал кусок заплесневелого хлеба, из фляги вытряхнулись два глотка водки… Барон фон Кален раскрыл здоровой рукой свой потертый кошелек, обнаружил там два червонца – всё, что у него осталось, – выудил один и подал французам, густо покраснев (он то и дело краснел как девица). Громогласные гренадеры рассыпались в многословных благодарностях; молоточек в голове вновь застучал, долбя затылок…
– Извольте выйти вон! – послышался вдруг резкий четкий голос. – Вы сами видите, что здесь и русским места нет.
Французы смолкли и обернулись. Опираясь на один костыль, поручик Петин указывал им другим костылем на дверь. Они тотчас вышли, не прекословя.
– Как тебе не совестно! – с укором воскликнул Ельцов. – Да, они наши неприятели, но существуют же законы гостеприимства!
– Гостеприимства! – Петин издал горлом клекот, похожий на жуткий смех. – Гостеприимства! – Он с силой швырнул костыль об пол.
– Да что с тобой? – Батюшков приподнялся на локте. – Ты смеешься над нами?!
– Имею право. – Поручик подобрал костыль и теперь перебрасывал свое тело по избе нервными прыжками. – Были вы на Немане у переправы? Нет? Так вы не видели того, что там происходит? Весь берег покрыт ранеными, русские солдаты лежат под дождем на сыром песке, многие наши товарищи умирают без помощи, потому что все дома наполнены! Гостеприимство! Что же вы не призовете сюда воинов, изувеченных с вами в одних рядах, не накормите русского, который умирает с голоду, а угощаете этих ненавистных самохвалов? Я вас спрашиваю! Молчите?..
* * *
Просмоленная пакля вспыхнула, пламя занялось, заставив попятиться лошадь маршала Мюрата, выехавшего вперед своих разъездов; короткий свист – и в землю у ее ног воткнулось несколько стрел, выпущенных башкирскими конниками. Поджегшие мост солдаты перебежали на ту сторону, очутившись на русском берегу. Князь Багратион и великий герцог Бергский, разделенные Неманом, смотрели друг на друга. За все два дня отступления из-под Фридланда они ни разу не сошлись в открытом бою: при приближении французской конницы «Лев русской армии» строил солдат в боевой порядок и ждал, но «Неугомонный» так и не решился его атаковать, ограничившись перестрелками и поединками фланкёров, – опасался неожиданного нападения казаков Матвея Платова, вездесущих и неуловимых. Теперь зять Наполеона был здесь, на виду, красуясь в полупольском кафтане с золотыми нашивками и шапке с трехцветным плюмажем.
Рядом с Багратионом вертелся на коне его адъютант – курносый гусарский поручик с дерзкими усиками и черными кудрями, выбивавшимися из-под кивера. Денис Давыдов тоже разглядывал Мюрата. При Прейсиш-Эйлау им не довелось встретиться лицом к лицу. Ничего, это можно исправить; князь Лобанов-Ростовский привел две свежие пехотные дивизии.
Тильзит
Стук множества топоров и визг пил раздавались всю ночь: саперы сооружали огромный плот из бревен, которые свезли в Тильзит за последние три дня, и возводили на нем два павильона с орлами по углам – французскими, с молнией в когтях, и двуглавыми русскими. Первый павильон (большой, с литерой А в венке над входом и брезентовой крышей) был готов к утру 25 июня 1807 года; плот с ним поставили на якорь посреди Немана, возле сожженного моста, и принялись спешно доделывать второй – с литерой N. В это время император проводил смотр своей гвардии: она должна была выглядеть блестяще и молодцевато, как будто не было ни Прейсиш-Эйлау, ни Гейльсберга, ни Фридланда.
К полудню всё было готово. По обоим берегам Немана выстроились гвардейские батальоны, остальные войска сгрудились за ними живописной толпой; французы, поляки, саксонцы залезали на деревья, на крыши ближайших домов, на любую кочку, чтобы лучше видеть; напротив пестрели яркие халаты и островерхие шапки башкирских и калмыцких лучников вперемежку с эскадронами донских казаков – бородатых, с длинными пиками в руках. Наполеон с маршалами и Александр I со своей свитой взошли на катера, одновременно отчалившие по сигнальному выстрелу из пушки; на французском гребцы в киверах были одеты в синие куртки с красными гусарскими шнурками спереди и синие же шаровары, на русском за веслами сидели рыбаки в белом.
Денис Давыдов приник к окуляру зрительной трубы, отыскивая Бонапарта. Вот он! Стоит на носу, в синем гвардейском мундире и своей знаменитой маленькой шляпе, с лентой Почетного легиона через плечо, и даже руки сложил на груди, как на картинках! Из-за толчеи труба прыгала в руках, разглядеть лица Наполеона Денис не смог, а потом его заслонили чужие спины.
На голове у Булгарина красовалась новая шапка. Наслышанный от полковника Чаликова о приключениях корнета под Фридландом, цесаревич Константин призвал его к себе, приказал рассказать все подробности, обнял, поцеловал и подарил свою шапку с дорогим берлинским султаном взамен утерянной в бою, велев лишь переменить на ней генеральский помпон из канители. Стоя в толпе улан, корнет вглядывался в фигурку человека, о котором говорила вся Европа, восхищаясь и проклиная. Сердце стучало у него в груди, он кричал «ура!» вместе со всеми, вкладывая в этот ликующий крик безумные надежды юности. Кто мысленно не примерял на себя «маленькую шляпу»? Больше всего Фаддея волновала мысль о том, что несколько дней назад он и Бонапарт находились на одном поле битвы! Быть может, император французов, обозревая окрестности в подзорную трубу, заметил юного русского улана с казачьей пикой, преследовавшего французского кирасира! И вот теперь этот улан присутствует при встрече повелителей двух миров – Востока и Запада – и смотрит на Наполеона. Как знать, не доведется ли им увидеться еще раз? И при каких обстоятельствах? Уроженец Корсики, которую завоевала Франция, сделал карьеру в одной из лучших армий мира и начертал свое имя на скрижалях истории, так почему же поляк, ставший русским офицером, не сможет… Ура!
Оба катера должны были причалить к плоту одновременно, однако французский триколор всё же опередил на минуту российского орла, и Наполеон, первым взбежав на помост, пересек его и подал руку Александру жестом радушного хозяина. Оба императора дружески обнялись (Александр, возможно, сделал это нарочно: он был почти на голову выше) и вместе вошли в павильон с литерой А, возле которого встали русские и французские часовые. Свиты остались дожидаться. Чтобы не тратить времени зря, Луи Лежён объезжал вокруг плота в легкой лодке, делая зарисовки павильонов и набросок будущей картины.
Весть о перемирии была встречена по-разному: французами – с облегчением, русскими – с разочарованием. Прибытие к армии государя все сочли знаком того, что будет дано генеральное сражение, которое сотрет самую память и о Фридланде, и о войсках Наполеона, но князь Лобанов был послан в Тильзит парламентером; Наполеон дал понять, что хочет мира, а не передышки, и Александр согласился на личную встречу с узурпатором, которого доныне отказывался признавать императором…
Государи провели в павильоне почти два часа и вышли оттуда с довольным видом. Александр представил Наполеону своего брата Константина, затем генерала Беннигсена, князя Лобанова-Ростовского, генерал-адъютанта Уварова, посла в Берлине графа Ливена и министра иностранных дел барона Будберга. «Мы уже встречались, генерал, и вы нередко были злы со мной», – сказал Наполеон Беннигсену с любезной улыбкой. После этого он поинтересовался, кто командовал русским арьергардом во время… продвижения к Прейсиш-Эйлау, услышал имя Барклая-де-Толли и сказал, что это должен быть отличный генерал. Представление своей свиты он начал с Мюрата, перейдя к Бертье, Бесьеру, гоф-маршалу Дюроку, уже хорошо известному в Петербурге и бывшему там одно время законодателем мод, и обер-шталмейстеру Коленкуру, также знакомому Александру. Поболтав с полчаса, все простились друг с другом до завтра. Катера вернулись к своим берегам, Багратион среди прочих генералов поскакал за коляской Александра в Пюткупенен, где дожидался уничтоженный прусский король.
На следующий день повторился тот же спектакль, только Александр привел с собой Фридриха-Вильгельма вместе с фельдмаршалом Калькройтом и генералом Лестоком – единственными прусскими полководцами, оказавшими достойное сопротивление французам; им было полтора века на двоих. По такому случаю Наполеон украсил себя прусским орденом Черного орла, а Фридрих-Вильгельм приколол к груди крест Почетного легиона. Несмотря на показную учтивость, словцо Наполеона, которое он обронил в разговоре с русским императором, облетело оба берега Немана: «Я часто спал вдвоем, но втроем – ни разу». Судьбу Европы будут вершить только Франция и Россия, Пруссия – не в счет.
Бонапарт предложил Александру перебраться в Тильзит: разговаривать на твердой земле гораздо удобнее, чем на колышущемся плоту, где можно получить морскую болезнь, – и для начала пригласил «кузена» отобедать у него завтра.
В пять часов по обе стороны Дойчештрассе, от ворот до кирхи, выстроились в три шеренги восемьсот французских гвардейцев с прекрасным оркестром; прибытие Александра и Константина возвестили сорок пушечных выстрелов.
Братья ехали рядом, и хотя в их чертах угадывалось сходство, различие между красивым Александром с кротким взглядом серо-голубых глаз и курносым белобрысым Константином сразу бросалось в глаза.
– Vous avez une belle garde, colonel! – сказал русский царь французскому полковнику.
– Et bonne, sire! – довольно дерзко ответил тот.
– Je le sais.[8 - У вас прекрасная гвардия, полковник! – И отличная, сир! – Я знаю. (франц.)]
Наполеон увел гостей обедать в дом советника Зира, откуда всего десять дней назад выехал Фридрих-Вильгельм.
После короткого и бурного летнего ливня лошади почетного эскорта оскальзывались на булыжной мостовой, но цесаревич Константин пустил своего коня галопом, демонстрируя мастерство наездника. Его приплюснутое лицо и ловкая посадка в седле напомнили Наполеону о том, что ему хотелось увидеть. Александр слегка удивился, но согласился удовлетворить его любопытство. Блестящая компания отправилась на левый берег Немана.
Для свиты французского императора спешно сколотили трибуну; перед ней с гиканьем и свистом носились на лошадях башкиры, калмыки и татары, свешиваясь с седел до самой земли, показывая разные трюки и стреляя из луков – их стрелы попадали в яблоко со ста шагов. Вот закружилась пестрая карусель из ярко одетых всадников, скакавших по кругу; башкирский есаул бросил в центр лисью шапку – она тотчас стала похожа на свернувшегося в клубок ежа из-за вонзившихся в нее стрел; подхватив ее на лету, есаул подскакал к трибуне, резко осадил лошадь, кинул «ежа» под ноги французам, указал нагайкой на Бонапарта и умчался следом за своими батырами. Генералы опешили, однако Наполеон принял шапку как подарок.
Тильзит поделили пополам, проведя линию с севера на юг; западную половину отдали русским, туда перешел один батальон Преображенского полка, полуэскадрон кавалергардов, взвод лейб-гусар и отряд лейб-казаков. Александр расположился в двухэтажном доме Хинца на углу Дойчештрассе, напротив кирхи, – на противоположном конце улицы от своего «кузена», а в саду при красивом доме советника Кёллера у мельничного пруда, где Наполеон жил раньше, поставили большие палатки для русских офицеров и дощатые бараки для нижних чинов. Фридрих-Вильгельм предпочел остаться в Пюткупенене, однако каждый день приезжал к Наполеону обедать; великий герцог Бергский и цесаревич Константин сделались неразлучны.
Солдатам и офицерам с обеих сторон было строжайше приказано вести себя любезно с бывшими врагами, воздерживаясь от обидных прозвищ и поминания старого. Французы первыми угощали русских гвардейцев. Отряд фуражиров отправили обшарить окрестности в поисках съестного; в город потянулись телеги, запряженные быками; погонявшие их немецкие крестьяне были уверены, что быков зажарят тоже, и страшно обрадовались, когда у них забрали только привезенную снедь. Столы накрыли на лужайке, под большими шатрами с перекрещенными флагами России и Франции; на дальней стенке шатров выложили цветами две звезды и имена императоров. Русских оказалось меньше, чем французов, – по одному на двоих, зато преображенцы были великанами, так что «ворчунам», как их прозвал Наполеон, приходилось смотреть на них снизу вверх. Парадный вид хозяев, в особенности поваров с напудренными волосами и в белых фартуках, изрядно смутил гостей, но как только подали еду, они перестали стесняться: водку пили стаканами, мясо заглатывали большими кусками. Скоро все мундиры были расстегнуты, лица красны, усы мокры; как раз в этот момент явились адъютанты обоих императоров, чтобы предупредить об их приходе. Преображенцы тотчас бросились застегивать пуговицы, но не успели привести всё в порядок. Наполеон жестом велел солдатам не вставать; императоры обошли вокруг стола, и Александр изрек по-французски: «Гренадеры, вы поступили достойно». Оцепеневшие русские выдохнули только после ухода государя, вид у них был такой, будто они избежали большой беды.
Французам стало весело. Один предложил русскому поменяться мундирами, они вышли на улицу обнявшись, точно закадычные друзья. Француз отлучился по нужде, а когда бросился догонять нового друга, ему навстречу попался русский сержант. Переодетому гренадеру и в голову не пришло отдать ему честь; получив зуботычину, он, позабыв обо всём, бросился на обидчика с кулаками; их с трудом разняли.
Каждый день состоял из смотров, маневров, обмена подарками, пиров и попоек, но не для всех, а только для избранных. Французам было дозволено свободно переправляться на русский берег, не вдаваясь, однако, слишком глубоко в чужие края, русские же могли пересекать реку только по билетам, выдаваемым с разрешения государя, которые было не так-то легко получить. Серж Волконский и Поль Лопухин переоделись прусскими крестьянами, чтобы иметь возможность увидеть, как Наполеон с Александром следуют со своими свитами на очередной смотр; английский полковник Вильсон нарядился донским казаком и затесался в свиту Платова, когда русский император показывал донцов императору французов. Денис Давыдов донимал Багратиона просьбами дать ему какое-нибудь поручение к особам, находившимся на том берегу, надеясь увидеть Наполеона поближе, и князь, снисходительный к молодёжи, старательно их выдумывал. Сам он оставался в Таурогене, при армии, не желая улыбаться тем, кому еще три недели назад готов был рвать зубами глотку. На днях он получил письмо от вдовствующей императрицы: «Дайте нам скоро хорошие известия и после славной победы возвращайтесь к нам в добром здоровье, вы увидите, с какою радостью мы вас примем», – и три письма от Катиш… Екатерины Павловны. Они еще не знают о Фридланде! Раненых офицеров держат в Риге, не позволяя им выехать в Россию, чтобы сохранить поражение в тайне. К чему эта трусость?
Женщины, признанные мастерицы притворства, не считают нужным скрывать свои чувства: и для Екатерины Павловны, и для ее матери, и для прусской королевы Луизы Наполеон – чудовище, извергнутое адом. Кстати, шведский король, свояк Александра, повелел писать имя узурпатора Neapoleon Buonaparte: в этом случае, по кабалистической азбуке, оно складывается в число зверя – 666. Решительный характер Катиш давно известен, она не пожалела бы резких слов, если бы знала, с кем проводит время ее брат! Князь Петр не появится в Тильзите; по крайней мере, перед Катиш он останется чист, ей будет не в чем его упрекнуть.
Королева Луиза приехала из Мемеля вечером четвертого июля – супруг вызвал ее письмом, когда подписал убийственный мир, лишивший его половины владений. Увидев ее на следующий день, Багратион остолбенел: совершенство черт отгоняло все пошлые цветочные сравнения, любое чувство, кроме благоговения, казалось кощунством. Она была прекрасна красотою мученицы. Ей предстояла попытка совершить то, что не удалось прусским полководцам, – одержать победу над Наполеоном. Прекрасно понимая, что творилось в ее душе, Петр Иванович проводил коляску сочувственным взглядом.
…Бонапарт встретил прусскую королевскую чету у крыльца. Ее величество хотела преклонить перед ним колено, однако Наполеон не дал ей этого сделать и предложил свою руку, чтобы проводить к столу. За обедом он был подчеркнуто любезен, заслоняясь учтивостью, точно броней, хотя и не удержался от замечания о том, что королева, должно быть, сожалеет о той цене, какую Пруссии приходится платить за ее гордыню. Глаза Луизы наполнились слезами; Александр попытался спасти положение, ввернув довольно неловкую фразу о том, что многие несчастья происходят от незнания: если бы враги Наполеона знали его прежде, они бы не вздумали поднять на него оружие. Наполеон усмехнулся, Фридрих-Вильгельм одеревенел. «Слава Фридриха Великого ослепила нас», – почти шепотом произнесла его супруга.
Эти слова уязвили Беннигсена, хотя предназначались не ему. Он знал, что говорят за его спиной, ведь костяк всех армейских полков по-прежнему составляли суворовские офицеры и солдаты. Сумел бы граф Рымникский разгромить императора французов, или на военном небосклоне может сиять только одно солнце?
У корсиканца есть великое преимущество: он одновременно главнокомандующий и государь. Он сам решает, когда атаковать и где, ему не нужно исполнять чужих приказов или испрашивать разрешений. Беннигсен не считал себя виновным в поражении, но знал, что всю вину возложат на него. Недаром же из Риги вызвали Буксгевдена, хотя и отправлен туда его давний недруг был не просто так. Если бы Буксгевден соединился с ним после победы при Пултуске, Беннигсену не пришлось бы отступать к Остроленке, и сейчас русские диктовали бы условия Наполеону! Обида горька, но еще горше видеть, что внук великой Екатерины не может вещать громовым голосом своей бабки.
Наполеон всё же совершил рыцарский жест – подарил королеве Луизе Силезию, Померанию и Бранденбург, чем вызвал большое недовольство Талейрана: император словно нарочно не считался со своим министром иностранных дел, манкируя его мнением. Над проектом мирного договора работал в основном Бертье с князем Куракиным, спешно вызванным в Тильзит, и князем Лобановым-Ростовским; по вечерам Наполеон допоздна засиживался у Александра, обсуждая с ним выдвинутые условия. Француз зримо упивался своим могуществом, перекраивая карту росчерком пера, сводя монархов к роли просителей и видя перед собой склоненные выи. В торжестве победителя не было великодушия: он мог возвыситься, только унизив других. Зачем было выписывать в Тильзит из Варшавы графа Станислава Потоцкого и просить его «внести необходимые изменения» в Конституцию 3 мая 1791 года? Только чтобы припугнуть Александра Павловича призраком встающей из гроба Польши, а поляков – поманить миражом возрождающейся Отчизны. Беннигсен всегда говорил, что России следует уничтожить самую мысль о возможности воссоздать Польшу в любом виде, более того – перенести границу с Немана на Вислу. Висла – такая же естественная граница России, как Рейн для Франции. Проживи императрица чуть подольше – и Россия сделала бы этот шаг с одного берега до другого, воспользовавшись первой же удобной возможностью. Но этого не случилось, и поляки вверили свою судьбу Бонапарту. Домбровский привел к нему Польский легион еще во время Итальянского похода, а нынешней весной, в годовщину принятия Конституции, Юзеф Понятовский (племянник покойного короля) выдал в Варшаве «орлов» трем новым легионам, предоставив дамам, вышивавшим эти знамена, самим приколотить их к древкам. Этим они показали, что их жертва добровольна, ведь «орлы» сулят им терзания от тревог и горечь утрат. Поляки укрепляют Прагу, сожженную Суворовым, и готовятся к боям, чтобы доказать Наполеону, что достойны быть нацией; между тем в Тильзите собираются подписать договор, сулящий Европе «множество мирных и покойных лет»… Кого он морочит?
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «Литрес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (https://www.litres.ru/pages/biblio_book/?art=70949503) на Литрес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.
notes
Сноски
1
Кто там? – Русский офицер. На квартиру. – Сейчас! – Я голоден и хочу немного поспать (нем.)
2
Вперед! (франц.)
3
Да здравствует император! (франц.)
4
Сдавайтесь, офицер! (франц.)
5
Убейте его! (франц.)
6
Держитесь! (франц.)
7
Победа! Вперед! Да здравствует император! (франц.)
8
У вас прекрасная гвардия, полковник! – И отличная, сир! – Я знаю. (франц.)
Екатерина Владимировна Глаголева
Всемирная история в романах
После кровавого Фридландского сражения императоры Наполеон и Александр неожиданно заключили мирный договор в Тильзите. Французы превратились из заклятых врагов в союзников России, которая теперь должна отказаться от выгодной коммерции с Англией и поддержать континентальную блокаду. Но Тильзитский мир не означает спокойствия. В Европе разгорается пожар новой войны. Пока в Париже возводят триумфальные арки, а в Петербурге веселятся на балах, Испания бунтует против французского ставленника на испанском троне, финские партизаны подстерегают русских солдат в заснеженных лесах, шведский король свергнут заговорщиками… Это лишь начало долгой истории, а кульминацией станет вторжение Наполеона в Россию в 1812 году.
Екатерина Глаголева
Битвы орлов
© Глаголева, Е., 2022
© ООО «Издательство «Вече», 2022
Об авторе
Дипломированный переводчик Екатерина Владимировна Глаголева (р. в 1971 г.) начала свой литературный путь в 1993 году с перевода французских романов Александра Дюма, Эрве Базена, Франсуа Нурисье, Фелисьена Марсо, Кристины де Ривуар, а также других авторов, претендующих на звание современных классиков. На сегодняшний день на ее счету более 50 переводных книг (в том числе под фамилией Колодочкина) – художественных произведений, исторических исследований. Переводческую деятельность она сочетала с преподаванием в вузе и работой над кандидатской диссертацией, которую защитила в 1997 году. Перейдя в 2000 году на работу в агентство ИТАР-ТАСС, дважды выезжала в длительные командировки во Францию, используя их, чтобы собрать материал для своих будущих произведений. В тот же период публиковалась в журналах «Эхо планеты», «History Illustrated», «Дилетант», «Весь мир» и других. В 2007 году в издательстве «Вече» вышел первый исторический роман автора – «Дьявол против кардинала» об эпохе Людовика XIII и кардинала Ришелье. За ним последовали публикации в издательстве «Молодая гвардия»: пять книг в серии «Повседневная жизнь» и семь биографий в серии «ЖЗЛ». Книга «Андрей Каприн» в серии «ЖЗЛ: биография продолжается» (изданная под фамилией Колодочкина) получила в 2020 году диплом премии «Александр Невский».
Краткая библиография:
Дьявол против кардинала (роман). Серия «Исторические приключения». М.: Вече, 2007, переиздан в 2020 г.
Повседневная жизнь во Франции во времена Ришелье и Людовика XIII. М.: Молодая гвардия, 2007.
Повседневная жизнь королевских мушкетеров. М.: Молодая гвардия, 2008.
Повседневная жизнь пиратов и корсаров Атлантики от Фрэнсиса Дрейка до Генри Моргана. М.: Молодая гвардия, 2010.
Повседневная жизнь масонов в эпоху Просвещения. М.: Молодая гвардия, 2012.
Повседневная жизнь европейских студентов от Средневековья до эпохи Просвещения. М.: Молодая гвардия, 2014.
Вашингтон. ЖЗЛ. М.: Молодая гвардия, 2013.
Людовик XIII. ЖЗЛ. М.: Молодая гвардия, 2015.
Дюк де Ришелье. ЖЗЛ. М.: Молодая гвардия, 2016.
Луи Рено. ЖЗЛ. М.: Молодая гвардия, 2016.
Ротшильды. ЖЗЛ и вне серии: Ротшильды: формула успеха. М.: Молодая гвардия, 2017 и 2018.
Рокфеллеры. ЖЗЛ и NEXT. М.: Молодая гвардия, 2019.
Путь Долгоруковых (роман). Серия «Россия державная». М.: Вече, 2019.
Аль Капоне. Порядок вне закона. ЖЗЛ и NEXT. М.: Молодая гвардия, 2020.
Польский бунт (роман). Серия «Всемирная история в романах». М.: Вече, 2021.
Лишённые родины (роман). Серия «Всемирная история в романах». М.: Вече, 2021.
Любовь Лафайета (роман). Серия «Всемирная история в романах». М.: Вече, 2021.
Фридланд
Жаворонок свистал, чирикал и щебетал в синей выси, упиваясь утренней свежестью и солнечным теплом; пофыркивали кони, почуяв близость воды; глухо топотали копыта, позвякивали манерки; легкие разговоры взрывались смехом.
– Ах, кабы нам дали отдохнуть хотя бы сутки! – говорил молодой уланский корнет, трусивший на гнедой кобыле, двум своим товарищам. – Вообразите: я сделался сомнамбулой! Третьего дня в Гейльсберге меня отправили с письмом к главнокомандующему, а я, должно быть, задремал прямо в седле. Очнулся – что такое? Я на лошади в воде, берег от меня за версту, как я туда заехал – сам не знаю. Хватился – письма нет! Честно признаюсь: испугался! Когда в Пассарге ядром убило флангового совсем рядом со мной, я и глазом не моргнул, а тут испугался! Ведь я же не выполнил приказ, да еще и где-то обронил важную бумагу! Выбрался кое-как из реки, отыскал наш полк, а уж приказано сниматься с бивака и выступать в Шиппенбейль. И вот представьте себе: в Шиппенбейле случилось мне быть рядом с нашим штабом. Его превосходительство вышел на крыльцо, а я стоял через дорогу. Вдруг он мне делает знак: подойди, мол. Я подхожу, салютую, а его превосходительство мне и говорит: «Ну, брат, ты давеча всех нас удивил. Вошел с закрытыми глазами, прямо ко мне, подал письмо, отсалютовал, вышел в двери и был таков!»
Уланы рассмеялись.
– Признайся, Булгарин: ты это сейчас сочинил, – поддразнил юнца его сосед справа.
Пушистые ресницы распахнулись от негодования, сочные губы сложились колечком.
– Да я… самым дорогим! Матерью своей клянусь, что…
– Французы! – послышались крики впереди. – Французы!
Навстречу кавалеристам бежали безоружные русские солдаты. Колонна остановилась; «что? что там?» – прошуршало от хвоста к голове. В обратном направлении запрыгали обрывки фраз: «Фурлейты… В городе французская конница… Все наши обозы взяты…»
– В две линии! Поэскадронно! Рысью!
Пару верст до реки уланы проделали быстро, но у моста их остановили ружейные выстрелы, а сам мост дымился и к тому же оказался разобран посредине, совсем недавно: снятые доски лежали тут же, по краям. Приподнявшись на стременах и вытянув шею, Булгарин увидел, как какой-то корнет спрыгнул с лошади и побежал через мост, за ним следовали по пятам трубач и рядовой. Они стали тушить огонь. «Старжинский!» – пронеслось по рядам. Булгарин знал Старжинского. Ах, почему не он сейчас совершает подвиг на этом мосту, у всех на глазах?.. Еще два корнета бросились на помощь храбрецам, вступив в перестрелку с французами; в это время пятеро улан быстро укладывали доски обратно, не обращая внимания на пули, которые свистели у них над головой, впивались в перила или шлепались в воду. Они еще не закончили свою работу, как доски загромыхали под копытами.
– Ура!
Французских драгун, засевших за бревнами на другом берегу, перекололи пиками; уцелевшие пустились врассыпную через огороды, побросав свои штуцеры. Уланы пронеслись по главной улице испуганно притихшего Фридланда, вылетели на площадь – и наткнулись на колонну саксонских кирасир. Залп, атака, звон сабель, конское ржание; обе колонны смешались в одну толпу, синие мундиры и красные куртки с зелеными отворотами, сцепившись, мчались по узким мощеным улочкам, обмениваясь ударами, перескакивая через упавших…
Из окон раздались выстрелы; несколько улан, спешившись, ворвались в дом и схватились с занявшими его французами; рослый солдат, стоя над убитым конем, отбивался саблей от трех французских егерей; двое улан несли на руках своего раненого командира – князя Манвелова; вахмистр гнал захваченного в плен французского офицера…
Маленький городок быстро закончился; русские высыпали на луг перед лесом, из-под которого им навстречу скакали крупной рысью французские гусары в зеленых доломанах, стараясь зайти во фланг. Саксонцы проскочили в промежутки между гусарскими эскадронами и разворачивали коней, строясь в линию.
Труба запела общий сбор; разрозненные кучки улан, утратившие строй во время погони, искали свои эскадроны, французы же неумолимо надвигались, как вдруг из-за реки раздался пушечный залп – три, четыре ядра очень точно ударили в зеленые ряды, замедлив атаку. Русские успели построиться; вперед выслали метких фланкёров, а затем уланы с пиками ударили на французов, смяв заодно и саксонцев. Неприятель несколько раз возобновлял свои атаки, но его принуждали к ретираде, пока не загнали в лес, за которым скрылось и солнце.
Вечерняя прохлада остудила разгоряченные головы; разом навалилась усталость, да и голод давал о себе знать, но командиры расставляли вдоль опушки пикеты и наряжали людей в караулы. Эскадрон ротмистра Владимирова остался бивакировать на месте жаркой схватки с французскими гусарами. Расседлывать лошадей и отвязывать чемоданы было запрещено; разводить костры и готовить пищу не было сил. Санитарные команды сносили раненых на телеги и отвозили в госпиталь, устроенный в городе; полковой штаб-лекарь Малиновский, с которым сдружился Булгарин, несомненно, тоже был там. Корнет спешился и огляделся.
Прошло чуть больше полугода с тех пор, как Фаддей Булгарин, выпущенный из Кадетского корпуса, был зачислен корнетом в Уланский полк Его Высочества цесаревича Константина, состоявший по большей части из малороссов и поляков, и вот он уже понюхал пороху, может небрежно обронить в разговоре: «Помнишь то дело при Гейльсберге?», пьет шампанское из пивных стаканов, научился курить трубку и рассуждать о том, чей табак лучше. И всё же для всех он еще мальчик. А ведь ему скоро восемнадцать! Ах, если бы он первым бросился сегодня через мост, а не Старжевский!.. На поле, где расположились уланы, всё еще валялись тела убитых французов. Взяв одного из них за ноги, Булгарин подтащил покойника к шалашу, поставленному солдатами. Убедился, что на него смотрят, улегся на француза, как на подушку, и закрыл глаза.
…Ровно в десять его разбудил корнет Жеребцов: была их очередь на службу. Нужно перековать лошадей.
В темно-синем небе поблескивали звезды, но после чистого поля в городе казалось темно, как в печи. Стук подков по мостовой гулко раздавался в узких переулках, отражаясь от закрытых ставен; кое-где, впрочем, окна были раскрыты, в комнатах мерцали свечи: жители собирали вещи, покидая город, чтобы не очутиться на поле боя. Команда улан направилась к темно-кирпичной ратуше с острой башенкой на крыше и арочным входом; растерявшийся бургомистр так суетился, желая угодить, что от него нельзя было добиться толку. С большим трудом офицерам удалось наконец узнать, где находятся кузницы, получить распоряжение о выдаче для лошадей овса из магазина и адреса домов, назначенных для постоя. Ковка лошадей обещала занять всю ночь. Жеребцов и Булгарин бросили жребий, кому первому идти спать на два часа, – выпало Булгарину.
– Wer ist da? – спросил испуганный женский голос, когда он стучал кулаком в двери.
– Russische Offizier. Quartier nehmen.
– Gleich!
Служанка со свечой в руке проводила его наверх, к хозяину в шлафроке и ночном колпаке.
– Ich habe Hunger und m?chte etwas schlafen[1 - Кто там? – Русский офицер. На квартиру. – Сейчас! – Я голоден и хочу немного поспать (нем.)], – заявил ему Булгарин без обиняков.
В одно мгновение на столе явилась бутылка вина и закуска, а когда всё это было уничтожено, в соседней комнате уже ждала готовая постель. Сняв куртку, Булгарин повалился на пуховую перину прямо в сапогах со шпорами.
…Голове холодно, нечем дышать – аааххр! Красные круги перед глазами, звон в ушах, мокрый рот хватает воздух. Что? Где он? «Ваше бл… ро… е…» Свет… Холодная вода течет за шиворот… Фррр… Завьялов?
– Ваше благородие, пора в сражение!
– В сражение?
В самом деле, отсюда слышны пушечные выстрелы. Но почему он сидит на постели? Где все?
– Команда ушла с корнетом Жеребцовым, а вас мы никак не могли отыскать. Хозяин вот, к счастью, в кузню пришел, где я еще оставался. Русише официр, говорит, кранк! Я скорей сюда, мы с ним уже час с вами бьемся, всё добудиться не можем, как поднимем – вы снова падаете. Я уж подумал, в самом деле захворали!
Булгарин с силой потер руками лицо, чтобы они не догадались, отчего он покраснел. Господи, как же стыдно! Он чуть не проспал сражение! В открытое окно доносился шум мерных шагов пехоты и цокот множества копыт – войска шли на позиции, а кто-то уже схватился с французами!
На улицах заторы из артиллерийских упряжек, повозок и телег; из шинков с выломанными дверями и выбитыми окнами выносят бутыли и выкатывают бочки; на порогах хлебных лавок крик и ругань… Команда улан с большим трудом выбралась из города и поспешила направо, где на пиках пламенели алые флюгера.
* * *
Генерал Беннигсен смотрел в подзорную трубу, как гренадеры в зеленых мундирах с белыми портупеями шагают колоннами через луг, занимая позицию между Алле и ручьем, вытекающим из мельничного пруда, через который спешно наводят мосты. Всходящее солнце играло лучами на остриях штыков и сияло жаром в начищенных до блеска медных пушках. За батареями на правом фланге, у оврага, выстроилась кавалерия под прикрытием пехоты; в центре, за деревней Гейнрихсдорф, повисали в воздухе белые облачка от выстрелов, а далеко впереди темнела разогнутая подкова густого леса. Вот этот чертов лес и беспокоил генерала больше всего.
Часа в два ночи неприятель открыл из-за деревьев стрельбу по русским разведчикам; полковник граф Тышкевич с охотниками из лейб-гвардии Измайловского полка загнал французских стрелков в чащу. На рассвете из леса вышли крупные силы французов, попытались сбить уланские пикеты, но были отражены фланкерами, атаками эскадронов и огнем конной артиллерии. Адъютант уланского полковника Чаликова поручик Жаке в одиночку захватил в плен семь французских егерей. Сколько еще французов засело в чаще? С колокольни фридландской кирхи, где расположился русский штаб, не видно ни конца леса, ни дороги к нему. Пленные, взятые вчера уланами, в том числе четыре офицера, единогласно показывали, что у Постнена стоит только корпус генерала Удино (не более десяти тысяч человек, шесть тысяч поотстали), полк конных стрелков из 3-го польского легиона генерала Домбровского, саксонский полк легкой кавалерии и французский уланский; от плененных утром егерей стало известно, что к ним присоединился корпус маршала Ланна, Наполеон же с основными силами идет к Кёнигсбергу. Если это так, то для отражения противника вполне достаточно кавалерии князя Голицына, отряда князя Багратиона и двух дивизий генерала Дохтурова при поддержке артиллерии; гвардейские полки: Семеновский, Измайловский и Конногвардейский – можно оставить в резерве. Нет нужды переводить через Алле всю армию, пусть получит долгожданный отдых. До вечера будем сдерживать натиск неприятеля, не пуская его в город, а завтра утром уйдем на Велау.
После Гейльсберга великий князь Константин взял с Беннигсена обещание не вступать в решительное сражение: в апреле его высочество лично привел главнокомандующему подкрепление в семнадцать тысяч человек, которое за эти полтора месяца уже изрядно потрепало, других же пополнений ожидать сейчас неоткуда, на пруссаков надежды нет, всё русское войско составляет не больше шестидесяти тысяч, да и со снабжением плохи дела, тогда как Наполеон всё нужное для армии бесцеремонно забирает у новых вассалов. Константин Павлович – храбрый человек и настоящий полководец, но он всегда стремится избежать людских потерь, если это возможно.
* * *
Русская пехота шла к Гейнрихсдорфу – точно большой зеленый лес снялся с места и двинулся вперед, как в «Макбете» у Шекспира. Левый фланг генерала Груши уже был смят казаками, а против этой надвигающейся силы никакая отвага бы не помогла, оставалось действовать хитростью – отделить конницу от пехоты. Кирасиры Нансути отступали крупной рысью; драгуны, стоявшие на плато перед деревней, спрятали артиллерию за возведенными еще утром баррикадами; несколько спешенных взводов остались охранять орудия, а остальная дивизия отходила, прячась за изгородями и садами.
«Ура!» Едва русская кавалерия ворвалась в Гейнрихсдорф, как вместо бегущих драгун увидала перед собой боевые порядки кирасир. «En avant!»[2 - Вперед! (франц.)] Груши ударил русским во фланг; короткая кровавая стычка заставила их ретироваться, а летевшая вслед картечь придала им скорости. Но русские быстро вернулись. Груши невольно залюбовался тем, как стремительный поток всадников в белых колетах врезался в ряды батавских драгун, однако времени терять было нельзя: Нансути со своей бригадой атаковал их с фланга, а сам Груши ударил им в лоб. Атака, погоня, разворот, перестроение… После пятнадцати атак противники сошлись в жарком бою левее Гейнрихсдорфа; султаны на шапках колыхались, подобно колосьям в поле, звон сабель о шлемы напоминал град на железной крыше.
…Под маршалом Мортье ядром убило коня – оригинальное приветствие после ночного перехода в семь лье. Ему помогли подняться и подвели другую лошадь. Три полка из легиона Домбровского остались защищать батареи, а четыре пехотных полка Дюпа сменили изнемогавших гренадеров Удино. Маршал Ланн построил дивизию Вердье в две колонны, которые переходили с правого фланга на левый, создавая видимость того, будто в бой вводятся новые войска. Атаки русских удалось отбить, хотя и с большими потерями; Мортье послал адъютанта к императору: необходимо подкрепление. Удино проводил его взглядом; сам он отправил к Наполеону уже шестерых ординарцев, заклиная поспешить на помощь.
– Загони коня, Сен-Марс, но скажи императору, что против нас – вся русская армия, – напутствовал своего адъютанта Ланн.
* * *
Конь тяжело поводил боками, по которым струйками стекала свежая кровь. Наполеон узнал всадника и пустил свою лошадь шагом; сопровождавшие его генералы тоже натянули поводья. Пока Сен-Марс докладывал обстановку, выражение лица императора изменилось несколько раз: он нахмурился, узнав, что Фридланд оставлен, просветлел, услышав, что французы отступили перед вчетверо большими силами противника, и даже улыбнулся при словах о том, что нынче годовщина сражения при Маренго – неплохо бы отметить ее новой победой.
Не дожидаясь окончания этой беседы, две дивизии маршала Нея ускорили шаг; гвардия поспешила за ними, кавалерия обогнала пехоту. Спрашивать дорогу было незачем: они шли на гул пушек, эхом отзывавшийся в лесу.
У моста возник затор; дивизия Дюпона сбилась в кучу, гвардия напирала, чтобы пройти вперед. Подскакавший Дюпон, страшно разгневавшись, велел сбросить с моста все повозки, чтобы расчистить путь, и пропустил гвардию вперед.
* * *
Гренадеры Павловского полка шли в штыки в одиннадцатый раз. Впереди строя солдаты несли на руках генерал-майора Мазовского: раненный в руку и ногу, он не мог удержаться в седле, но желал вести своих орлов за собой. Генералу Сукину 2-му оторвало ногу ядром; два унтер-офицера вынесли из боя на плаще раненого генерала Эссена 1-го.
Уцелевший батальон гренадеров Удино охранял боеприпасы; свист ядра – и к небу взметнулся столб огня, ошметки людей разбросало взрывом.
В каждую передышку подбирали раненых; французы забили ими все дома в Постнене, устроив полевые лазареты в лесу до самого Георгенау; русские отвозили своих во Фридланд.
На дороге к лесу клубился огромный столб пыли. Это еще что? Английский генерал Гученсон, наблюдатель при русской армии, вызвался подняться на колокольню и произвести визуальную разведку; Беннигсен отпустил с ним своих адъютантов Лопухина и Волконского, знавшего по-английски.
К удивлению Волконского, в Ратуше было полно народу: множество штаб- и обер-офицеров, не раненых и не больных, находились не на позициях, а здесь, в тылу, возле двух генералов – «гатчинских скороспелок», как называли их армейские. Устыдившись перед иностранцем, Серж поскорее повел его на лестницу.
Сомнений быть не могло: Наполеон ведет подкрепление. Когда Волконский прискакал в ставку с этим сообщением, французы уже выходили на опушку леса.
* * *
Облако пыли, поднятое свитой, скрыло от глаз императора; генералы Виктор и Мезон с трудом поспевали за ним. По дороге им встретились русские пленные, захваченные Груши у Гейнрихсдорфа; затем Наполеон обогнал корпус Нея.
– Vive l’empereur![3 - Да здравствует император! (франц.)] – возликовали гренадеры, увидев знакомую фигуру в конно-егерском мундире, на белом коне.
– Я привел вам армию, – сказал Наполеон Удино. Потом поднес к глазам подзорную трубу: – Где Алле?
– Там, позади неприятеля. Я посадил бы его задом в воду, если бы у меня были люди, но я растратил своих гренадер. Если русские пойдут вперед, они прорвут наш строй, как паутину.
– Сколько их? – спросил Наполеон.
– Тысяч восемьдесят.
– Кажется, их больше.
Император стал подниматься на холм, чтобы как следует осмотреть позиции. Удино выехал вперед.
– Сир, ваше место не там. Я сам пойду, зачем вам подставляться под пули? Взгляните, как они отделали мою лошадь!
Но император смотрел не на лошадь, а в подзорную трубу.
– Я знал, Удино, что там, где вы, мне следует бояться только за вас, – сказал он наконец, – но сегодня вы превзошли самого себя. Если неприятель еще несколько часов пробудет на тех же позициях, он погиб.
Подозвав адъютанта, Наполеон продиктовал письмо маршалу Мюрату: «Канонада длится с трех часов утра, похоже, здесь вся русская армия. Его величество полагает, что Вы заняли Кёнигсберг (для этого довольно дивизии драгун и маршала Сульта), и велит Вам идти к Фридланду с двумя дивизиями кирасир и маршалом Даву: возможно, что дело продлится еще и завтра. Постарайтесь прибыть к часу ночи». Ординарец ускакал с письмом, а император отправил всех офицеров своей свиты на разведку: неудобная позиция русских казалась ему слишком странной – нет ли какого подвоха?
Подошедшую пехоту, конницу и артиллерию выстроили на трех больших полянах в лесу, дав полчаса на отдых; каждый солдат должен был удостовериться, что его оружие исправно и зарядов довольно. Начали возвращаться разведчики: русские переходят через мост на французский берег, через час будут готовы к бою.
– Через час? – Наполеон достал из кармана серебряный брегет и отщелкнул крышку. – А я уже готов. Они получат то, чего хотят.
* * *
Ровно в пять часов пополудни раздался сигнальный выстрел из пушки, за которым последовали три залпа из двадцати французских орудий. Выстрелы прокатились по всей линии, целя в левое крыло русских, чтобы подготовить атаку Нея. Одновременно из леса быстрым шагом вышла пехота, равняясь на шпиль фридландской колокольни. Плотная колонна по восемьдесят человек в ряд опрокинула русских стрелков, но пока те барахтались в Алле, заговорила русская артиллерия, осыпая французов картечью. Колонну окутало пороховым дымом, солдаты потеряли из виду своих командиров, а в грохоте выстрелов нельзя было расслышать команд. И тут на нее слева обрушилась русская конница. Колонна тотчас ощетинилась штыками; знаменосец упал на землю, закрывая своим телом полкового орла.
Уланы ротмистров Щеглова и Радуловича, за которыми скакали лейб-казаки, на рысях миновали Гейнрихсдорф и выстроились поэскадронно. Из лесу выходила неприятельская кавалерийская колонна; артиллерия открыла огонь, но ядра французов не остановили.
– Пики наперевес! Марш-марш! – скомандовал Щеглов и первым ринулся в атаку.
– Ура! – подхватили уланы.
Однако за несколько шагов до неприятеля они натянули поводья: колонна была впятеро сильнее и стояла как вкопанная. Это были знаменитые драгуны генерала Латур-Мобура; передние отбивали пики палашами, а задняя шеренга стреляла из карабинов.
– En avant! Vive l’empereur!
Уланы попятились; фланкеры отстреливались, нескольких драгун, выехавших вперед, подняли на пики. Громкая команда – и французская колонна быстро сделала пол-оборота направо, преградив русским путь к отступлению. Те бросились в другую сторону и уперлись в крепкий плетень.
Стрелять было уже бесполезно: пули, назначенные врагу, попадали в своих; в свалке ловчее было орудовать палашами, чем пиками; уланы дрались саблями, а то и кулаками; противники бросались друг на друга как бешеные; казаки спешно разламывали плетень.
Молодой французский офицер выстрелил в Булгарина с десяти шагов и не попал; подскочил ближе, замахнулся палашом: «Rendez-vous, officier!»[4 - Сдавайтесь, офицер! (франц.)] Фаддей занес саблю, чтобы рубануть его по руке; офицер опустил руку, сабля скользнула по гриве его лошади, которая с испуга быстро повернулась, в этот-то момент Булгарин и ранил офицера в плечо. «Tuez-le!»[5 - Убейте его! (франц.)] – закричал тот своим драгунам. Грянули два ружейных выстрела; Булгарин упал вместе с кобылой: обе пули попали ей в голову.
Отстегнув чемодан и вынув из кобур пистолеты, корнет перелез через плетень и помчался со всех ног в деревню, перемахнул через забор, забежал за поленницу дров у дома и там упал на землю, тяжело дыша. Только тут он заметил, что потерял свою уланскую шапку, которая обошлась ему в сорок пять рублей ассигнациями. Эх, зачем он не привязал ее витишкетом! Такие шапки делали только в полку, а все мастеровые сейчас в обозе, – где он возьмет другую? И лошадь его убили…
– En avant! – раздалось на улице.
Прижавшись к поленнице, Булгарин переждал, пока смолкнет топот копыт (видно, французы гнались за нашими), потом приладил чемодан на офицерском шарфе у себя за плечами наподобие ранца, заряженные пистолеты подвесил на витишкетах и вышел на улицу. На земле валялась казачья пика. Фаддей поднял ее (тяжелая!) и тотчас скрылся обратно в свое убежище: французы скакали обратно. Быстрый дробный топот сменился редким перестукиванием. Корнет осторожно выглянул из-за угла. Французский драгун слез с лошади и подтягивал подпруги; вот он снова вскочил в седло… Опередив собственные мысли, Булгарин выскочил из-за поленницы и бросился на француза с пикой; тот перегнулся, чтобы рубануть его палашом, но Фаддей успел ткнуть его в бок. Драгун свалился с коня, застряв одной ногой в стремени; пика засела у него в боку. Булгарин ухватил лошадь за поводья, та испуганно рвалась и становилась на дыбы.
Земля вновь задрожала от конского топота: мимо корнета пронеслись лейб-казаки, за ними лейб-гусары и уланы. «Братцы, помогите!» – взывал он к ним, воюя с лошадью, – никто не обернулся. Фаддею наконец удалось выпутать ногу драгуна из стремени и вырвать из него пику, но лошадь по-прежнему не давалась сесть на нее.
Казаки возвращались обратно с добычей – французскими лошадьми и пленными. «Некогда!» – бросил один из них на ходу в ответ на просьбу Фаддея помочь ему. Лейб-гусары скакали следом.
– Помогите, братцы, сесть на лошадь – она бесится! – чуть не со слезами взмолился корнет.
– Извольте, ваше благородие!
Один из гусаров спешился, подошел к танцевавшей на месте нормандской кобыле («Ну-ну-ну, тихо, тихо!»), отвязал от седла драгунское ружье, потом, взглянув на Булгарина, укоротил стремена и наконец пристегнул цепочку, сорвавшуюся с крючка мундштука и пугавшую лошадь своим звоном. Раненый драгун пошевелился и застонал.
– Неужто это вы его уходили? – удивился гусар, посмотрев на француза.
– Я, братец, с Божьей помощью.
– Разве что с Божьей помощью, – покрутил головой спаситель Фаддея. – Он бы вас кулаком убил, если б до схватки дошло.
Казачью пику Булгарин захватил с собой. Уланы, не чаявшие его увидеть, приветствовали его появление радостными криками. Стали потрошить булгаринский трофей – чемодан французского драгуна. Ну и ну! Тонкое белье, шелковые платки, серебряная ложка, пенковая трубка, две пары белых шелковых чулок, танцевальные башмаки, новый мундир – ни один офицер бы не отказался! Одежду Фаддей разделил между гусаром и двумя своими драбантами – Кандровским и Табулевичем, оставив себе только ложку, пенковую трубку и два фунта табаку, ну и, конечно же, лошадь. Узнав фамилию гусара (Ансонов), Булгарин тотчас отправился к ротмистру Щеглову и просил рекомендовать его спасителя полковнику лейб-гусар князю Четвертинскому. При этом он вкратце изложил обстоятельства дела, скромно полагая, что его поединок Давида с Голиафом тоже не останется незамеченным.
Вернувшись к товарищам, обсуждавшим дневные события, Булгарин понял, что его отчаянный поступок меркнет на фоне чужих подвигов. Корнет Жеребцов тяжело ранен, его вынес из боя драбант; унтер-офицер Культенко спас ротмистра Владимирова; уланы Кислой и Веселов взяли в плен по французскому офицеру, а унтер-офицер Борисов захватил сразу трех французских солдат и отвел их к генералу Кологривову; юнкер Иоселиани из эскадрона ротмистра Вуича пленил трех егерей, хотя сам был ранен пулею в грудь и палашом под колено… Труба запела сбор: генерал Ламберт составлял отряд из уланов, лейб-гусаров и Александрийского гусарского полка для проведения рекогносцировки возле леса.
…Из-за деревьев выкатывалась пыльная туча: это шла французская пехота. Стоило русским показаться на опушке, как французские трубачи затрубили тревогу, отдыхавшие драгуны побежали к лошадям, и вскоре навстречу уланам уже двигались шагом шеренги кирасир в блестящих латах и в шишаках с конскими хвостами, на огромных лошадях. Сейчас или никогда!
– Ура! – закричал Булгарин диким голосом и дал шпор своей новой лошади.
– Не горячитесь, ваше благородие! – говорили ему Кандровский и Табулевич, скакавшие рядом. – Не выскакивайте вперед! А то лошадь занесет вас к французам!
Тяжелая казацкая пика ходила ходуном в нетвердой руке корнета, но с помощью Табулевича ему всё же удалось сбросить с лошади одного кирасира, когда французы показали тыл. Поняв, что пика не для него, он отломил острие и спрятал в чемодан на память, а древко бросил тут же, после чего пустился догонять своих, отступивших обратно к деревне.
Французская конница вышла из леса уже тремя колоннами; к русским подошел на помощь Гродненский гусарский полк и лейб-казаки. Полковник Загряжский упал с лошади, израненный; драгуны Латур-Мобура унесли его в плен. Увидав это, ротмистр князь Абамелек принял командование на себя и бросился вперед, отбив три пушки, которые французы ранее захватили у Воронежского мушкетерского полка. Ротмистр Трощинский был ранен пулей в ногу, поручику Деханову ногу оторвало ядром, поручика Коровкина рубанули палашом по левой ноге и правой руке, ротмистра Лорера – саблей по лицу… После двух часов непрерывных атак измученные русские были готовы уступить поле битвы французам, но тут прибыла резервная кавалерия генерала Уварова с несколькими орудиями конной артиллерии. «Ура!» Французов прогнали под лес, вернулись на отвоеванное поле и выстроились шашечницей, дожидаясь окончания пехотного сражения.
…Солдаты Нея, за час взобравшиеся на холм, откуда открывался вид на Фридланд, видели, как слева, по ту сторону мельничного ручья, французская кавалерия пытается отвлечь огонь русских на себя. Запрыгали солнечные зайчики, посланные блестящими кирасами, и вдруг исчезли, когда кирасиры наполовину скрылись в поле спелой ржи. В их сторону тотчас полетели брандскугели; рожь запылала, из огня доносились пронзительные крики пехотинцев.
Французы и русские стреляли друг в друга, не переставая; солдаты валились на землю как снопы. Ней вихрем носился на коне вдоль всей линии, оказываясь в самых опасных местах; его кудри прилипли к потному лбу, в серых глазах горел огонь, громовой голос перекрывал ружейную стрельбу… Орлиный профиль князя Багратиона на фоне зарева пожара невольно внушал мысль о сверхчеловеческом.
В плотной серой стене порохового дыма вспыхивали сотни светлячков – солдаты стреляли почти вслепую. «Ура!» – прокатилось по рядам русских: они приветствовали пришедшую им на помощь гвардию. «Tenez bon!»[6 - Держитесь! (франц.)] – кричал генерал-адъютант Мутон, присланный императором. Но русские кавалергарды уже устремились в прорехи разодранной дивизии Маршана.
Два или три полка, охваченные ужасом, сгрудились в бесформенную массу, генерал Маршан вертелся в центре людского водоворота, крича остановиться. Дивизия Биссона на левом фланге французов обратилась в паническое бегство, смешавшись с русскими кавалеристами и увлекая за собой своего великана-генерала. Еще пять минут, и всё было бы кончено, но тут генерал Дюпон, выйдя из леса, велел трубить атаку; его дивизия встала стеной на пути русской гвардии. Знаменосец одного из полков Нея спешно укрылся в рядах солдат Дюпона, чтобы сохранить своего орла. Несколько русских всадников ворвались на батарею, одному из офицеров срубили саблей плюмаж.
…Беннигсен лично допросил новых пленных, присланных Дохтуровым. Атаки на центр производили войска из корпуса маршала Даву! Сколько полков французы еще смогут бросить в бой? С холма было видно, что линия наших войск слишком выдвинулась вперед – почти к самому лесу, скрывающему в себе Бог знает что. Главнокомандующий разослал приказы всем генералам: возвратиться на прежние позиции, быть ближе к городу и плавучим мостам.
…«Ней погиб!» – крикнул кто-то. В один момент новость облетела ряды французов; отмстим за Нея! Тридцать шесть орудий вели непрерывный огонь; под градом картечи русские падали и катились вниз по склону холма; драгуны Латур-Мобура ринулись вперед с саблями наголо, а три пехотных полка Нея построились в каре и вели огонь. Конногвардейцы бросились в смертельную атаку, чтобы Багратион мог отвести за реку остатки войск и артиллерию.
– Его высочество вас требует к себе! – прокричал ординарец цесаревича Константина корнету Лунину, пробившись во вторую шеренгу.
– Передайте ему: здесь слишком шумно, я не расслышал! – ответил тот, не оборачиваясь.
…Бросать в бой резервы Наполеон не хотел. Левый фланг русских отрезан от правого оврагом с мельничным ручьем, их можно разбить по частям, заманив первых в Гейнрихсдорф, а затем ударив на вторых. Стоя в центре перед дивизией Лаписса, император ждал доклада Бертье, своего начальника штаба. Ядро пролетело прямо над штыками, несколько солдат в задних рядах невольно пригнулись. Наполеон обернулся.
– Если снаряд твой, он настигнет тебя, даже если ты спрячешься в погреб, – изрек он, глядя в упор на одного из солдат.
Все оцепенели. Солдаты затаили дыхание, однако наступившая тишина была полна сочувствия к товарищу, несправедливо обвиненному в трусости. Наполеон это понял. Нужно срочно разрядить обстановку.
Подойдя к первой шеренге, он попросил у одного из пехотинцев флягу.
– Черт, да это французская водка! – воскликнул он, отхлебнув глоток. – Ты просто вельможа!
Солдаты повеселели; император вернулся на наблюдательный пункт.
…Конногвардейский поручик Чернышев, адъютант генерала Уварова, отыскал брод через Алле, по которому Багратион переправил артиллерию к деревне Клошенен, в то время как ошметки пехотных батальонов пытались сдержать атаку живехонького Нея на Фридланд. У французов заканчивались патроны, одни побежали назад, но те, кому было чем стрелять, упорно шли вперед. Разорвавшийся русский снаряд убил сразу восемь человек; единственный уцелевший барабанщик взял барабан убитого товарища и продолжал выбивать сигнал атаки.
По улицам Фридланда бежали паникеры, призывая других спасаться; французы действительно ворвались в город у них на плечах. Каждый дом был набит русскими ранеными, на улицах валялись трупы людей и лошадей. Голодные французы тщетно пытались раздобыть себе еды и вина: нигде не осталось ни крошки.
Беннигсен переправился на другой берег Алле и с трудом забрался в седло. В правом боку тотчас кольнула острая боль; он вздрогнул от ужаса – только не сейчас! Три дня назад под Гейльсбергом почечные колики заставили его кататься по земле на глазах у цесаревича Константина; почти весь нынешний день он лежа следил по карте за перемещениями войск, сведения о которых доставляли адъютанты…
Над наведенными утром мостами взметнулось пламя, по реке поплыли мехи, служившие им опорой.
* * *
Князь Горчаков, командовавший русским правым флангом, попал в огненное кольцо: Фридланд захвачен, мосты горят, впереди – французская пехота и конница, слева стреляют французские батареи. Замыкавший колонну генерал Ламберт повел Александрийских гусар по левому берегу реки на Алленбург. Две роты конной артиллерии, оставшись без прикрытия, отстреливались с позиции на позицию в шахматном порядке; командовавший ими граф Сиверс велел выпрячь лошадей, переправить их на ту сторону реки, а затем перетащить орудия по дну, привязав за пролонжи. Горчаков с остатками войск решил пробиваться сквозь огонь.
Усталая, голодная пехота вбежала в город со штыками наперевес; кавалерия шла следом, оборачиваясь на французских драгун. Проскочив через Фридланд, русские оказались на крутом песчаном берегу Алле, у горящих мостов.
В сгустившейся темноте летели огненные шары брандскугелей, врезаясь в сбившихся в кучу людей и лошадей, в застрявшие в грязи обозные телеги и артиллерийские повозки. Гром выстрелов сливался с воплями раненых и хрипами умирающих.
– Victoire! En avant! Vive l’empereur![7 - Победа! Вперед! Да здравствует император! (франц.)]
Корнет Булгарин и поручик Кеттерман застыли в нерешительности на берегу, глядя сверху, как в воде барахтаются утопающие среди мертвых тел и всплесков от ядер. Прямо под ноги лошадям ударило ядро, взбив фонтан песка; лошадь Кеттермана спрыгнула в воду, Булгарин дал фухтеля своей и последовал за ним.
У кобылы над водой торчала только голова; не умевший плавать Фаддей оставался в седле, молясь про себя: «Не выдай! Вывези!» Пули и снаряды свистели совсем близко, но о них сейчас уже не думалось: не утонуть бы!
Какой-то солдат, которого сносило течением, уцепился за гриву булгаринской лошади; хватив ноздрями воды, она зафыркала и почти ушла под воду. Фаддея обуял ужас, он рубанул саблей по руке чужака. Почуяв, что копыта задели дно, он стал колоть лошадь в шею; она рванулась и кое-как вышла на берег.
Зубы стучали от пережитого страха и холода, в ушах шумело. Просвистело ядро, пущенное с того берега, ударилось об землю и отскочило в сторону. Булгарин так устал, что взглянул на него равнодушно. Что теперь делать? Куда идти? Когда глаза немного привыкли к темноте, он разглядел вдалеке щетку леса с огоньками костров, разложенных там и сям, и тронул лошадь шагом, прислушиваясь к сигналам труб и барабанов. «Гей, уланы его высочества! Сюда!» Горячая волна радости прокатилась по всему телу, Фаддей словно вернулся домой.
В кружке, которую ему дал Кандровский, оказался адский напиток – водка с кипятком, заставившая его закашляться до слез. Раздевшись догола, Булгарин завернулся в солдатскую шинель, упал на землю и заснул, пока уланы развешивали его белье сушиться над костром. Через два часа его разбудили: выступаем в поход.
Одежда еще не просохла. Шатаясь на своих конях, уланы двинулись следом за едва волочившей ноги пехотой.
* * *
– Сир, Кольберг вот-вот будет взят!
Капитан Лежён с трудом переводил дыхание после долгой скачки. Наполеон и Бертье только-только сошли с коней, собираясь расположиться на биваке.
– Я уже взял сегодня свой Кольберг! – с улыбкой сказал император, оборвав рассказ адъютанта Бертье. – Фридланд стоит Аустерлица, Йены и Маренго, годовщину которого я отметил сегодня! Довольно, ступайте отдыхать. Мне нужно поработать.
Лежён поехал к своему батальону, удивляясь количеству трупов, валявшихся на поле, – еще никогда ему не доводилось видеть столько убитых лошадей! Людей же были тысячи… Его товарищи бивакировали на сжатом пшеничном поле, пытаясь кормить лошадей соломой. Капитану рассказали, что его младший брат-подпоручик был ранен пулей в ногу еще утром, его увезли в тыл.
Полгода назад Луи забрал его из Военного училища в Фонтенбло и в собственной карете отвез в полк, стоявший под Йеной. Обняв брата на прощанье, он сказал: «Желаю тебе раны, повышения и креста Почетного легиона»… Первое Франсуа получил, дело за двумя другими.
…На следующий день французы вошли в Велау. Все мосты были сожжены или разрушены, головешки магазинов еще дымились. Пруссаки лебезили перед завоевателями, называя их освободителями и повторяя, что русские уничтожили всё, что не смогли забрать, у них ничего нет. Зато в Кёнигсберге, который маршал Сульт взял без боя, нашлись полные магазины провианта, фуража, всё необходимое для госпиталей и полторы сотни тысяч английских ружей. Мосты через Прегель пришлось наводить заново.
* * *
«Мммм!»
Батюшков хотел сдержать стон, но не смог. Как всё-таки далека поэзия от прозы жизни! «О доблесть дивная, о подвиги геройски!» Губернский секретарь Петербургского ополчения восклицал это вместе с Тассо, пока лежал в Риге больной, отстав от войска, но стоило ему совершить свой собственный геройский подвиг, как охота говорить стихами отпала.
Все офицеры его батальона были ранены при Гейльсберге, один убит. Пулей пронзенный, упал он средь тел бездыханных, и чернокрылый Танат собирался унесть его в царство Аида… Однако гомерова лира стыдливо умолкла, когда Батюшков пришел в себя в полевом госпитале и узнал, что тяжело ранен пулей навылет в ляжку и в зад. Кость не задета, но рана глубокая; двести с лишним верст до Юрбурга на тряской телеге; мухи вьются над вонючими, грязными бинтами, которые некому переменить; в тесной лачуге душно и смрадно, в отсыревшей соломенной подстилке копошатся насекомые; деньги вышли, не достать даже хлеба; боль колотит своим молоточком по наковальне черепа. Боль! Ее возбуждает малейшее движение; Константин уже знает все ее оттенки: жгучую, острую, колющую, ноющую, тошнотворную… В минуту слабости он призывает смерть, которая избавит его от боли, но тотчас с ужасом гонит прочь эту мысль: умереть здесь, на чужбине? Вдали от милых сердцу? Никогда больше не услышать родного голоса, не увидеть… ничего? Ему всего двадцать лет! Курносая ходила за ним по пятам на поле боя, но сдохнуть здесь еще ужаснее: смерть стала обыденной и не вызывает сочувствия.
Взвизгнула дверь, заставив Батюшкова поморщиться. С порога раздалась громкая французская речь. Он удивленно повернул голову: в дверях стояли французские гренадеры в медвежьих шапках, с густыми усами и дерзким взглядом – пленные. Их не выпускают в город и не платят им положенного содержания; не могут ли господа офицеры ссудить их небольшой суммой в долг? Прапорщик Ельцов пригласил их войти; на снарядном ящике, служившем столом, лежал кусок заплесневелого хлеба, из фляги вытряхнулись два глотка водки… Барон фон Кален раскрыл здоровой рукой свой потертый кошелек, обнаружил там два червонца – всё, что у него осталось, – выудил один и подал французам, густо покраснев (он то и дело краснел как девица). Громогласные гренадеры рассыпались в многословных благодарностях; молоточек в голове вновь застучал, долбя затылок…
– Извольте выйти вон! – послышался вдруг резкий четкий голос. – Вы сами видите, что здесь и русским места нет.
Французы смолкли и обернулись. Опираясь на один костыль, поручик Петин указывал им другим костылем на дверь. Они тотчас вышли, не прекословя.
– Как тебе не совестно! – с укором воскликнул Ельцов. – Да, они наши неприятели, но существуют же законы гостеприимства!
– Гостеприимства! – Петин издал горлом клекот, похожий на жуткий смех. – Гостеприимства! – Он с силой швырнул костыль об пол.
– Да что с тобой? – Батюшков приподнялся на локте. – Ты смеешься над нами?!
– Имею право. – Поручик подобрал костыль и теперь перебрасывал свое тело по избе нервными прыжками. – Были вы на Немане у переправы? Нет? Так вы не видели того, что там происходит? Весь берег покрыт ранеными, русские солдаты лежат под дождем на сыром песке, многие наши товарищи умирают без помощи, потому что все дома наполнены! Гостеприимство! Что же вы не призовете сюда воинов, изувеченных с вами в одних рядах, не накормите русского, который умирает с голоду, а угощаете этих ненавистных самохвалов? Я вас спрашиваю! Молчите?..
* * *
Просмоленная пакля вспыхнула, пламя занялось, заставив попятиться лошадь маршала Мюрата, выехавшего вперед своих разъездов; короткий свист – и в землю у ее ног воткнулось несколько стрел, выпущенных башкирскими конниками. Поджегшие мост солдаты перебежали на ту сторону, очутившись на русском берегу. Князь Багратион и великий герцог Бергский, разделенные Неманом, смотрели друг на друга. За все два дня отступления из-под Фридланда они ни разу не сошлись в открытом бою: при приближении французской конницы «Лев русской армии» строил солдат в боевой порядок и ждал, но «Неугомонный» так и не решился его атаковать, ограничившись перестрелками и поединками фланкёров, – опасался неожиданного нападения казаков Матвея Платова, вездесущих и неуловимых. Теперь зять Наполеона был здесь, на виду, красуясь в полупольском кафтане с золотыми нашивками и шапке с трехцветным плюмажем.
Рядом с Багратионом вертелся на коне его адъютант – курносый гусарский поручик с дерзкими усиками и черными кудрями, выбивавшимися из-под кивера. Денис Давыдов тоже разглядывал Мюрата. При Прейсиш-Эйлау им не довелось встретиться лицом к лицу. Ничего, это можно исправить; князь Лобанов-Ростовский привел две свежие пехотные дивизии.
Тильзит
Стук множества топоров и визг пил раздавались всю ночь: саперы сооружали огромный плот из бревен, которые свезли в Тильзит за последние три дня, и возводили на нем два павильона с орлами по углам – французскими, с молнией в когтях, и двуглавыми русскими. Первый павильон (большой, с литерой А в венке над входом и брезентовой крышей) был готов к утру 25 июня 1807 года; плот с ним поставили на якорь посреди Немана, возле сожженного моста, и принялись спешно доделывать второй – с литерой N. В это время император проводил смотр своей гвардии: она должна была выглядеть блестяще и молодцевато, как будто не было ни Прейсиш-Эйлау, ни Гейльсберга, ни Фридланда.
К полудню всё было готово. По обоим берегам Немана выстроились гвардейские батальоны, остальные войска сгрудились за ними живописной толпой; французы, поляки, саксонцы залезали на деревья, на крыши ближайших домов, на любую кочку, чтобы лучше видеть; напротив пестрели яркие халаты и островерхие шапки башкирских и калмыцких лучников вперемежку с эскадронами донских казаков – бородатых, с длинными пиками в руках. Наполеон с маршалами и Александр I со своей свитой взошли на катера, одновременно отчалившие по сигнальному выстрелу из пушки; на французском гребцы в киверах были одеты в синие куртки с красными гусарскими шнурками спереди и синие же шаровары, на русском за веслами сидели рыбаки в белом.
Денис Давыдов приник к окуляру зрительной трубы, отыскивая Бонапарта. Вот он! Стоит на носу, в синем гвардейском мундире и своей знаменитой маленькой шляпе, с лентой Почетного легиона через плечо, и даже руки сложил на груди, как на картинках! Из-за толчеи труба прыгала в руках, разглядеть лица Наполеона Денис не смог, а потом его заслонили чужие спины.
На голове у Булгарина красовалась новая шапка. Наслышанный от полковника Чаликова о приключениях корнета под Фридландом, цесаревич Константин призвал его к себе, приказал рассказать все подробности, обнял, поцеловал и подарил свою шапку с дорогим берлинским султаном взамен утерянной в бою, велев лишь переменить на ней генеральский помпон из канители. Стоя в толпе улан, корнет вглядывался в фигурку человека, о котором говорила вся Европа, восхищаясь и проклиная. Сердце стучало у него в груди, он кричал «ура!» вместе со всеми, вкладывая в этот ликующий крик безумные надежды юности. Кто мысленно не примерял на себя «маленькую шляпу»? Больше всего Фаддея волновала мысль о том, что несколько дней назад он и Бонапарт находились на одном поле битвы! Быть может, император французов, обозревая окрестности в подзорную трубу, заметил юного русского улана с казачьей пикой, преследовавшего французского кирасира! И вот теперь этот улан присутствует при встрече повелителей двух миров – Востока и Запада – и смотрит на Наполеона. Как знать, не доведется ли им увидеться еще раз? И при каких обстоятельствах? Уроженец Корсики, которую завоевала Франция, сделал карьеру в одной из лучших армий мира и начертал свое имя на скрижалях истории, так почему же поляк, ставший русским офицером, не сможет… Ура!
Оба катера должны были причалить к плоту одновременно, однако французский триколор всё же опередил на минуту российского орла, и Наполеон, первым взбежав на помост, пересек его и подал руку Александру жестом радушного хозяина. Оба императора дружески обнялись (Александр, возможно, сделал это нарочно: он был почти на голову выше) и вместе вошли в павильон с литерой А, возле которого встали русские и французские часовые. Свиты остались дожидаться. Чтобы не тратить времени зря, Луи Лежён объезжал вокруг плота в легкой лодке, делая зарисовки павильонов и набросок будущей картины.
Весть о перемирии была встречена по-разному: французами – с облегчением, русскими – с разочарованием. Прибытие к армии государя все сочли знаком того, что будет дано генеральное сражение, которое сотрет самую память и о Фридланде, и о войсках Наполеона, но князь Лобанов был послан в Тильзит парламентером; Наполеон дал понять, что хочет мира, а не передышки, и Александр согласился на личную встречу с узурпатором, которого доныне отказывался признавать императором…
Государи провели в павильоне почти два часа и вышли оттуда с довольным видом. Александр представил Наполеону своего брата Константина, затем генерала Беннигсена, князя Лобанова-Ростовского, генерал-адъютанта Уварова, посла в Берлине графа Ливена и министра иностранных дел барона Будберга. «Мы уже встречались, генерал, и вы нередко были злы со мной», – сказал Наполеон Беннигсену с любезной улыбкой. После этого он поинтересовался, кто командовал русским арьергардом во время… продвижения к Прейсиш-Эйлау, услышал имя Барклая-де-Толли и сказал, что это должен быть отличный генерал. Представление своей свиты он начал с Мюрата, перейдя к Бертье, Бесьеру, гоф-маршалу Дюроку, уже хорошо известному в Петербурге и бывшему там одно время законодателем мод, и обер-шталмейстеру Коленкуру, также знакомому Александру. Поболтав с полчаса, все простились друг с другом до завтра. Катера вернулись к своим берегам, Багратион среди прочих генералов поскакал за коляской Александра в Пюткупенен, где дожидался уничтоженный прусский король.
На следующий день повторился тот же спектакль, только Александр привел с собой Фридриха-Вильгельма вместе с фельдмаршалом Калькройтом и генералом Лестоком – единственными прусскими полководцами, оказавшими достойное сопротивление французам; им было полтора века на двоих. По такому случаю Наполеон украсил себя прусским орденом Черного орла, а Фридрих-Вильгельм приколол к груди крест Почетного легиона. Несмотря на показную учтивость, словцо Наполеона, которое он обронил в разговоре с русским императором, облетело оба берега Немана: «Я часто спал вдвоем, но втроем – ни разу». Судьбу Европы будут вершить только Франция и Россия, Пруссия – не в счет.
Бонапарт предложил Александру перебраться в Тильзит: разговаривать на твердой земле гораздо удобнее, чем на колышущемся плоту, где можно получить морскую болезнь, – и для начала пригласил «кузена» отобедать у него завтра.
В пять часов по обе стороны Дойчештрассе, от ворот до кирхи, выстроились в три шеренги восемьсот французских гвардейцев с прекрасным оркестром; прибытие Александра и Константина возвестили сорок пушечных выстрелов.
Братья ехали рядом, и хотя в их чертах угадывалось сходство, различие между красивым Александром с кротким взглядом серо-голубых глаз и курносым белобрысым Константином сразу бросалось в глаза.
– Vous avez une belle garde, colonel! – сказал русский царь французскому полковнику.
– Et bonne, sire! – довольно дерзко ответил тот.
– Je le sais.[8 - У вас прекрасная гвардия, полковник! – И отличная, сир! – Я знаю. (франц.)]
Наполеон увел гостей обедать в дом советника Зира, откуда всего десять дней назад выехал Фридрих-Вильгельм.
После короткого и бурного летнего ливня лошади почетного эскорта оскальзывались на булыжной мостовой, но цесаревич Константин пустил своего коня галопом, демонстрируя мастерство наездника. Его приплюснутое лицо и ловкая посадка в седле напомнили Наполеону о том, что ему хотелось увидеть. Александр слегка удивился, но согласился удовлетворить его любопытство. Блестящая компания отправилась на левый берег Немана.
Для свиты французского императора спешно сколотили трибуну; перед ней с гиканьем и свистом носились на лошадях башкиры, калмыки и татары, свешиваясь с седел до самой земли, показывая разные трюки и стреляя из луков – их стрелы попадали в яблоко со ста шагов. Вот закружилась пестрая карусель из ярко одетых всадников, скакавших по кругу; башкирский есаул бросил в центр лисью шапку – она тотчас стала похожа на свернувшегося в клубок ежа из-за вонзившихся в нее стрел; подхватив ее на лету, есаул подскакал к трибуне, резко осадил лошадь, кинул «ежа» под ноги французам, указал нагайкой на Бонапарта и умчался следом за своими батырами. Генералы опешили, однако Наполеон принял шапку как подарок.
Тильзит поделили пополам, проведя линию с севера на юг; западную половину отдали русским, туда перешел один батальон Преображенского полка, полуэскадрон кавалергардов, взвод лейб-гусар и отряд лейб-казаков. Александр расположился в двухэтажном доме Хинца на углу Дойчештрассе, напротив кирхи, – на противоположном конце улицы от своего «кузена», а в саду при красивом доме советника Кёллера у мельничного пруда, где Наполеон жил раньше, поставили большие палатки для русских офицеров и дощатые бараки для нижних чинов. Фридрих-Вильгельм предпочел остаться в Пюткупенене, однако каждый день приезжал к Наполеону обедать; великий герцог Бергский и цесаревич Константин сделались неразлучны.
Солдатам и офицерам с обеих сторон было строжайше приказано вести себя любезно с бывшими врагами, воздерживаясь от обидных прозвищ и поминания старого. Французы первыми угощали русских гвардейцев. Отряд фуражиров отправили обшарить окрестности в поисках съестного; в город потянулись телеги, запряженные быками; погонявшие их немецкие крестьяне были уверены, что быков зажарят тоже, и страшно обрадовались, когда у них забрали только привезенную снедь. Столы накрыли на лужайке, под большими шатрами с перекрещенными флагами России и Франции; на дальней стенке шатров выложили цветами две звезды и имена императоров. Русских оказалось меньше, чем французов, – по одному на двоих, зато преображенцы были великанами, так что «ворчунам», как их прозвал Наполеон, приходилось смотреть на них снизу вверх. Парадный вид хозяев, в особенности поваров с напудренными волосами и в белых фартуках, изрядно смутил гостей, но как только подали еду, они перестали стесняться: водку пили стаканами, мясо заглатывали большими кусками. Скоро все мундиры были расстегнуты, лица красны, усы мокры; как раз в этот момент явились адъютанты обоих императоров, чтобы предупредить об их приходе. Преображенцы тотчас бросились застегивать пуговицы, но не успели привести всё в порядок. Наполеон жестом велел солдатам не вставать; императоры обошли вокруг стола, и Александр изрек по-французски: «Гренадеры, вы поступили достойно». Оцепеневшие русские выдохнули только после ухода государя, вид у них был такой, будто они избежали большой беды.
Французам стало весело. Один предложил русскому поменяться мундирами, они вышли на улицу обнявшись, точно закадычные друзья. Француз отлучился по нужде, а когда бросился догонять нового друга, ему навстречу попался русский сержант. Переодетому гренадеру и в голову не пришло отдать ему честь; получив зуботычину, он, позабыв обо всём, бросился на обидчика с кулаками; их с трудом разняли.
Каждый день состоял из смотров, маневров, обмена подарками, пиров и попоек, но не для всех, а только для избранных. Французам было дозволено свободно переправляться на русский берег, не вдаваясь, однако, слишком глубоко в чужие края, русские же могли пересекать реку только по билетам, выдаваемым с разрешения государя, которые было не так-то легко получить. Серж Волконский и Поль Лопухин переоделись прусскими крестьянами, чтобы иметь возможность увидеть, как Наполеон с Александром следуют со своими свитами на очередной смотр; английский полковник Вильсон нарядился донским казаком и затесался в свиту Платова, когда русский император показывал донцов императору французов. Денис Давыдов донимал Багратиона просьбами дать ему какое-нибудь поручение к особам, находившимся на том берегу, надеясь увидеть Наполеона поближе, и князь, снисходительный к молодёжи, старательно их выдумывал. Сам он оставался в Таурогене, при армии, не желая улыбаться тем, кому еще три недели назад готов был рвать зубами глотку. На днях он получил письмо от вдовствующей императрицы: «Дайте нам скоро хорошие известия и после славной победы возвращайтесь к нам в добром здоровье, вы увидите, с какою радостью мы вас примем», – и три письма от Катиш… Екатерины Павловны. Они еще не знают о Фридланде! Раненых офицеров держат в Риге, не позволяя им выехать в Россию, чтобы сохранить поражение в тайне. К чему эта трусость?
Женщины, признанные мастерицы притворства, не считают нужным скрывать свои чувства: и для Екатерины Павловны, и для ее матери, и для прусской королевы Луизы Наполеон – чудовище, извергнутое адом. Кстати, шведский король, свояк Александра, повелел писать имя узурпатора Neapoleon Buonaparte: в этом случае, по кабалистической азбуке, оно складывается в число зверя – 666. Решительный характер Катиш давно известен, она не пожалела бы резких слов, если бы знала, с кем проводит время ее брат! Князь Петр не появится в Тильзите; по крайней мере, перед Катиш он останется чист, ей будет не в чем его упрекнуть.
Королева Луиза приехала из Мемеля вечером четвертого июля – супруг вызвал ее письмом, когда подписал убийственный мир, лишивший его половины владений. Увидев ее на следующий день, Багратион остолбенел: совершенство черт отгоняло все пошлые цветочные сравнения, любое чувство, кроме благоговения, казалось кощунством. Она была прекрасна красотою мученицы. Ей предстояла попытка совершить то, что не удалось прусским полководцам, – одержать победу над Наполеоном. Прекрасно понимая, что творилось в ее душе, Петр Иванович проводил коляску сочувственным взглядом.
…Бонапарт встретил прусскую королевскую чету у крыльца. Ее величество хотела преклонить перед ним колено, однако Наполеон не дал ей этого сделать и предложил свою руку, чтобы проводить к столу. За обедом он был подчеркнуто любезен, заслоняясь учтивостью, точно броней, хотя и не удержался от замечания о том, что королева, должно быть, сожалеет о той цене, какую Пруссии приходится платить за ее гордыню. Глаза Луизы наполнились слезами; Александр попытался спасти положение, ввернув довольно неловкую фразу о том, что многие несчастья происходят от незнания: если бы враги Наполеона знали его прежде, они бы не вздумали поднять на него оружие. Наполеон усмехнулся, Фридрих-Вильгельм одеревенел. «Слава Фридриха Великого ослепила нас», – почти шепотом произнесла его супруга.
Эти слова уязвили Беннигсена, хотя предназначались не ему. Он знал, что говорят за его спиной, ведь костяк всех армейских полков по-прежнему составляли суворовские офицеры и солдаты. Сумел бы граф Рымникский разгромить императора французов, или на военном небосклоне может сиять только одно солнце?
У корсиканца есть великое преимущество: он одновременно главнокомандующий и государь. Он сам решает, когда атаковать и где, ему не нужно исполнять чужих приказов или испрашивать разрешений. Беннигсен не считал себя виновным в поражении, но знал, что всю вину возложат на него. Недаром же из Риги вызвали Буксгевдена, хотя и отправлен туда его давний недруг был не просто так. Если бы Буксгевден соединился с ним после победы при Пултуске, Беннигсену не пришлось бы отступать к Остроленке, и сейчас русские диктовали бы условия Наполеону! Обида горька, но еще горше видеть, что внук великой Екатерины не может вещать громовым голосом своей бабки.
Наполеон всё же совершил рыцарский жест – подарил королеве Луизе Силезию, Померанию и Бранденбург, чем вызвал большое недовольство Талейрана: император словно нарочно не считался со своим министром иностранных дел, манкируя его мнением. Над проектом мирного договора работал в основном Бертье с князем Куракиным, спешно вызванным в Тильзит, и князем Лобановым-Ростовским; по вечерам Наполеон допоздна засиживался у Александра, обсуждая с ним выдвинутые условия. Француз зримо упивался своим могуществом, перекраивая карту росчерком пера, сводя монархов к роли просителей и видя перед собой склоненные выи. В торжестве победителя не было великодушия: он мог возвыситься, только унизив других. Зачем было выписывать в Тильзит из Варшавы графа Станислава Потоцкого и просить его «внести необходимые изменения» в Конституцию 3 мая 1791 года? Только чтобы припугнуть Александра Павловича призраком встающей из гроба Польши, а поляков – поманить миражом возрождающейся Отчизны. Беннигсен всегда говорил, что России следует уничтожить самую мысль о возможности воссоздать Польшу в любом виде, более того – перенести границу с Немана на Вислу. Висла – такая же естественная граница России, как Рейн для Франции. Проживи императрица чуть подольше – и Россия сделала бы этот шаг с одного берега до другого, воспользовавшись первой же удобной возможностью. Но этого не случилось, и поляки вверили свою судьбу Бонапарту. Домбровский привел к нему Польский легион еще во время Итальянского похода, а нынешней весной, в годовщину принятия Конституции, Юзеф Понятовский (племянник покойного короля) выдал в Варшаве «орлов» трем новым легионам, предоставив дамам, вышивавшим эти знамена, самим приколотить их к древкам. Этим они показали, что их жертва добровольна, ведь «орлы» сулят им терзания от тревог и горечь утрат. Поляки укрепляют Прагу, сожженную Суворовым, и готовятся к боям, чтобы доказать Наполеону, что достойны быть нацией; между тем в Тильзите собираются подписать договор, сулящий Европе «множество мирных и покойных лет»… Кого он морочит?
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «Литрес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (https://www.litres.ru/pages/biblio_book/?art=70949503) на Литрес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.
notes
Сноски
1
Кто там? – Русский офицер. На квартиру. – Сейчас! – Я голоден и хочу немного поспать (нем.)
2
Вперед! (франц.)
3
Да здравствует император! (франц.)
4
Сдавайтесь, офицер! (франц.)
5
Убейте его! (франц.)
6
Держитесь! (франц.)
7
Победа! Вперед! Да здравствует император! (франц.)
8
У вас прекрасная гвардия, полковник! – И отличная, сир! – Я знаю. (франц.)