Читать онлайн книгу «…Но Буря Придёт» автора Nameless Ghost

…Но Буря Придёт
Nameless Ghost
Вымышленный мир или иная история нашего? Решать то читателю. Мрачная сага из мира суровой архаики, наследия века вождей и героев на фоне полуторатысячелетнего противостояния столкнувшихся на западе континента ушедших от Великой Зимы с их прародины к югу дейвонов и арвейрнов, прежде со времён эпохи бронзы занявших эти земли взамен исчезнувших народов каменного века. История долгой войны объединивших свои племена двух великих домов Бейлхэ и Скъервиров, растянувшейся на сто лет меж двумя её крайне горячими фазами. История мести, предательства, верности, гибели. Суровые верования, жестокие нравы времён праотцов, пережитки пятнадцативековой вражды и резни на кровавом фронтире народов – и цена за них всем и для каждого…

Nameless Ghost
…Но Буря Придёт

Список ключевых и значимых персонажей на момент начала событий
ДЕЙВОНАЛА?РДА
Дом Несущих Кровь Дейна (Дейнблодбереар)
Э?рха Древний (Фо?рне) – глава дома Дейна. Старейший человек в Дейвоналарде, пережил своих супругу, детей и большинство внуков. Очевидец и участник Великой Распри. На момент начала событий приблизительно 112 лет
Доннар Бурый (Бру?ннэ) – старший правнук Эрхи Древнего. Ратоводец. Лучший друг Мейнара Быстрого из дома Къеттир. Вдовец. Имеет троих сыновей от сестры Мейнара А?сгрейн. На момент начала событий приблизительно 51 год
Ху?гиль Вепрево Копыто (Гальтха?фур) – сводный брат Доннара Бурого по отцу от другой матери не из брака. Женат, имеет дочь Дис. На момент начала событий приблизительно 46 лет
Ллотур – старший сын Доннара Бурого из дома Дейна и А?сгрейн из дома Къеттир, сестры Мейнара Быстрого. Предводитель воинства Ночных Птиц. Вдовец. На момент начала событий приблизительно 28 лет
Ху?гиль – средний сын Доннара Бурого из дома Дейна и А?сгрейн из дома Къеттир, сестры Мейнара Быстрого. Предводитель воинства Железной Стены. На момент начала событий приблизительно 25 лет
А?йнир – младший сын Доннара Бурого из дома Дейна и А?сгрейн из дома Къеттир, сестры Мейнара Быстрого. В отличие от братьев книжник и знаток законов. Рос в Глухом селище подле своей двоюродной сестры Ма?йри, её молочный брат. На момент начала событий приблизительно 17 лет
Майри – дочерь Конута Крепкого из дома Дейна и Брулы Долгой Косы из дома Эвар. Племянница Доннара Бурого. С пяти лет сирота. Выросла в Глухом селище на севере дейвонских земель в семье родича Хеннира Бородача. На момент начала событий приблизительно 17 лет
Ульф Две Секиры (Твейро?кси) – племянник Хеннира Бородача из Глухого селища. Лучший охотник и следопыт в тех краях. Друг детства Майри и Айнира. На момент начала событий приблизительно 18 лет
Хеннир Бородач (Ске?гге) – дальний родич Доннара Бурого, хозяин Глухого селища на севере Дейвоналарды. Некогда отважный и опытный воин, ныне оседлый хозяин. Женат на Уне из дома Ёрвар, имеет четырёх сыновей и двух дочерей. На момент начала событий приблизительно 60 лет
У?на – жена Хеннира Бородача. Происходит из дома Ёрвар, но родилась и жила за Каменными Воротами. На момент начала событий приблизительно 50 лет
Фреки Скороногий (Храттфе?ттур) – ратоводец из городища Чёрная Круча, один из предводителей Железной Стены. Женат на Вигде из дома Альви, вдове своего старшего брата Грени. Имеет сына. На момент начала событий приблизительно 33 года
Сно?рре Вепреглавый (Свинхо?фди) – внук Эрхи Древнего, дядя Доннара Бурого. Прорицатель воли Горящего в святилище дома Дейна. Вдовец. На момент начала событий приблизительно 72 года

Дом Къеттир
Мейнар Быстрый (Хра?ттэ) – сын Хёскульда Ржавые Зубы, прежнего главы дома Къеттир, павшего в годы Смуты Соседей. Брат умершей жены Доннара Бурого Асгрейн, его лучший друг. Женат на Соль из дома Рагни, имеет пятеро детей. Участник Соседской Смуты здешних домов, из-за каких-то событий в которой не стал новым скриггой семейства. На момент начала событий приблизительно 50 лет
Стиргейр Сильный (Кра?фтиг) – средний брат главы дома Къеттир Арнгейра Волчьей Шкуры. Ратоводец. Женат на Груне из дома Астли, имеет пятеро детей. На момент начала событий приблизительно 48 лет
Бу?ндин – племянник Мейнара Быстрого из дома Къеттир, сын одной из его сестёр. До смерти матери воспитывался за Каменными Воротами, затем рос при дяде в их доме. Настоящий отец неизвестен. На момент начала событий приблизительно 19 лет

Дом Скъервир
Къёхвар Каменный (Сте?йне) – ёрл Дейвоналарды из дома Скъервир. Сын Нъяля, внук Хъярульва Тяжёлой Пяты. Вдовец. Имеет единственного сына-наследника Вигара Малого от Раннвейг из дома Альви. На момент начала событий приблизительно 38 лет
У?ннир Вёрткий (Фльо?ттур) – средний брат ёрла Къёхвара. Управляет от его имени делами на юге Дейвоналарды, хозяин городища Берёзовое Поле. Женат на Трюд из дома Ёрвар. Имеет двоих сыновей. На момент начала событий приблизительно 35 лет
И?мель Гром (Тру?мур) – младший брат ёрла Къёхвара. Женат. Имеет двоих сыновей. На момент начала событий приблизительно 33 года
Хра?фнварр Прямой (Ге?раде) – сын Торда Голорукого из младшей побочной ветви дома Скъервир. Ратоводец, много лет занимался делами их дома на юге Дейвоналарды, сражался в распрях Вольных Городов. Вдовец. По слухам жена Гудрун из дома Эвар и сын Бер умерли в моровый год. Проживает в городище Ясеневый Холм на юге Дейвоналарды. На момент начала событий приблизительно 40 лет
Си?гвар Коготь (Кло?нсэ) – хранитель казны и печатей ёрла Дейвоналарды, его первый советник. Происходит из младшей побочной ветви дома Скъервир. Первая жена Сигла и двое сыновей умерли в моровый год. Женат на Хлив из дома Астли, имеет двоих сыновей от второго брака. На момент начала событий приблизительно 65 лет
Горм Меткий (Норкве?ммир) – старший сын Сигвара Когтя от второго брака. На момент начала событий приблизительно 24 года
Гу?друн – младшая дочерь Гисли, помощника конюшего Высокого Чертога. Имеет старшую сестру Брулу. Внучатая племянница Сигвара Когтя. На момент начала событий приблизительно 11 лет
Ту?рса Медвежья Лапа (Бъярпо?тэ) – вершний над стражей Высокого Чертога. Родич ёрла Къёхвара и его ближайший помощник. Физически крепко развитый и очень высокий мужчина. На момент начала событий приблизительно 37 лет
А?рнульф Нож (Кни?вве) – помощник Турсы Медвежьей Лапы в тайных делах. Происходит из младшей побочной ветви дома Скъервир, вырос в Помежьях. На момент начала событий приблизительно 35 лет
Брейги Костлявый (Гра?ттиг) – домоправитель Высокого Чертога, родич ёрла Къёхвара. Женат на Стейнвёр из дома Хъяльти, имеет двоих дочерей Тордис и Туру. На момент начала событий приблизительно 42 года
Свейн Одноокий (Айна?уга) – прорицатель воли Горящего в святилище Высокого Чертога. На момент начала событий приблизительно 79 лет
Конут Вепреубийца (Гальтдре?пе) – ратоводец, родич ёрла Къёхвара. Сын Рауда Огненного Взора. Хозяин Берёзовой Кручи. Женат. Имеет тридцать детей от жены и других женщин. На момент начала событий приблизительно 52 года

Дом Фрекир
Свейн Волкоглавый (Ульфсхо?фуд) – глава дома Фрекир с востока Дейвоналарды. Женат на Эрне, дочери мелкого фейнага из союзных земель. Имеет четверых сыновей и трёх дочерей. На момент начала событий приблизительно 62 года
Къеттиль Голодный (Сва?нгур) – старший сын Свейна Волкоглавого. Женат, имеет трое детей. На момент начала событий приблизительно 39 лет
А?льда – младшая дочерь Свейна Волкоглавого. Возлюбленная ёрла Къёхвара, живёт в Высоком Чертоге. На момент начала событий приблизительно 17 лет

Дом У?тир
Ви?ганд Широкий (Бре?йдур) – глава дома Утир, хранитель Прибрежий. Вдовец, снова женат. Имеет четверых сыновей и трёх дочерей от двух браков. На момент начала событий приблизительно 55 лет
Ройг Твёрдое Колено (Ха?рдурне) – младший брат главы дома Утир, участник восстания Кербалла. Женат. Имеет дочь Мадг. На момент начала событий приблизительно 50 лет
Ара?н – сын плетильщика сеток из Вестрэсъёлхёфне, помощник и побратим Ройга Твёрдое Колено со времён восстания Кербала. Опытный воин. Происходит из данников дома Утир. На момент начала событий приблизительно 49 лет

прочие персонажи разных домов
А?сквъёльд Долгобородый (Лангха?рдиг) – глава дома Ёрвар с востока Дейвоналарды, хранитель Помежий. Женат на Герте из дома Фрекир. На момент начала событий приблизительно 75 лет
А?гиль Подкова (Хе?стъярн) – первый помощник Храфнварра Прямого. Происходит из дейвонских семейств Прибрежий, данников дома Эвар. На момент начала событий приблизительно 34 года
Га?льдур Поганка (Додхе?тте) – первый помощник Агиля Подковы. Северянин из городища Чёрная Круча. На момент начала событий приблизительно 37 лет
И?мель Змеиная Кожа (Ормле?дри) – второй помощник Агиля Подковы. Южанин из городища Берёзовое Поле. На момент начала событий приблизительно 34 года
Гейрхильд – смотрительница швей и прислуги в Высоком Чертоге ёрлов Дейвоналарды. Средняя дочь ратоводца Ллугайда Каменной Тени из Эйрэ, во время Помежных Раздоров была похищена из дома и увезена в ходагейрд. Прежде была наречена Гвенхивер, в плену приняла дейвонскую веру и новое имя. Имеет сына Бродди от одного из своих похитителей. На момент начала событий приблизительно 25 лет
Бродди – сын Гейрхильд, смотрительницы швей и прислуги в Высоком Чертоге. На момент начала событий приблизительно 6 лет
Си?грит – жена Хёдина Рослого, помощника первого писца Высокого Чертога. Имеет двоих сыновей. Лучшая подруга Гейрхильд. На момент начала событий приблизительно 26 лет
Гедда – служанка в Высоком Чертоге, одна из помощниц Гейрхильд. Происходит из домов Прибрежий и Севера. На момент начала событий приблизительно 16 лет
Соль – лекарша и повитуха в Высоком Чертоге, травница. Родилась и выросла в Помежьях. Вдова. На момент начала событий приблизительно 75 лет
Ха?укар – сын Рагни Костолома из городища Тисовая Круча. Жених Майри дочери Конута из Глухого селища. Опытный воин, первый меч Ибаргейрда. Служит дому Скъервиров. На момент начала событий приблизительно 25 лет
Фреки – первый помощник Хаукара. На момент начала событий приблизительно 30 лет
Фи?йна – старший брат арвеннида Дэйгрэ Медвежьей Рубахи. Прежде был изгнан из страны собранием глав домов Эйрэ, много лет обитает при Высоком Чертоге. Женат, имеет дочь и троих сыновей. На момент начала событий приблизительно 67 лет
Ги?льда – дочь Вигейрра Медведя. Происходит из малого дома Дьярви за Каменными Воротами. На момент начала событий приблизительно 15 лет
Хедин Челновод (Скутлкъёре) – перевозчик по речищу Зыбицы и её притокам вдоль хребта Каменные Ворота. Происходит из южных земель астириев. Некогда был прославленным воином, носил иные имя и прозвище. После подавленного восстания юга бежал на север. Вдовец, жена Хлив и все дети умерли в моровый год. На момент начала событий приблизительно 61 год
Дис – младшая дочь Гаттира, сукнодела из Винги. На момент начала событий приблизительно 17 лет
Брейги Три Жала (Трести?нгур) – наёмник из северян. Происходит из-за хребта Каменные Ворота. Участник Соседской Смуты здешних домов. На момент начала событий приблизительно 40 лет
Херуд Бычья Башка (Наудхо?фуд) – северянин, происходит из дома Рагни, служит дому Фрекир. На момент начала событий приблизительно 43 года
Харл Тихий (Ролегур) – мельник с Дубовой Горы в среднем течении Зыбицы. Растит двух племянников-близнецов от умершей сестры Раннхильд. Скрывает ото всех своё происхождение с севера Дейвоналарды. На момент начала событий приблизительно 45 лет
Гу?ннар Кость (Кно?ккель) – племянник мельника Харла из селища Дубовая Гора в среднем течении Зыбицы. Имеет старшего брата-близнеца Гисли. Скрывает ото всех своё происхождение с севера Дейвоналарды. На момент начала событий приблизительно 20 лет
Гвенбранн Два Камня (Да?клойх) – глава дома Катайр в союзных уделах. Предводитель всех верных дому Скъервир семейств арвейрнов в землях Помежий. Женат, имеет троих сыновей. На момент начала событий приблизительно 40 лет
Лейф Хромой (Лейдиле?нгур) – купец-красильщик из Среднего городища в Винге. Вдовец, имеет сына. На момент начала событий приблизительно 60 лет
Гу?дрид, Ха?лла, Ту?ра, Э?рна – младшие служанки в Высоком Чертоге, помощницы Гейрхильд. На момент начала событий не старше 16 лет

Э?ЙРЭ
Дом Бейлхэ
Дэ?йгрэ Медвежья Рубаха (О?рту-а-Ле?йне) – арвеннид Эйрэ из дома Бейлхэ. Вдовец. Имеет троих сыновей от брака с Кердивейной из дома Модрон, и сына не из брака с женщиной из дома Маэн. На момент начала событий приблизительно 65 лет
Уи?ллух Долгоусый (Фад-Кро?ймилл) – старший сын арвеннида Дэйгрэ от Кердивейны из дома Модрон, наследник Высокого Кресла. На момент начала событий приблизительно 35 лет
Ги?йлин – средний сын арвеннида Дэйгрэ от Кердивейны из дома Модрон. На момент начала событий приблизительно 33 года
Хидд – младший сын арвеннида Дэйгрэ от Кердивейны из дома Модрон. На момент начала событий приблизительно 30 лет
Ти?йре – младший безбрачный сын арвеннида Дэйгрэ Медвежьей Рубахи от Бранвенн из дома Маэн, дочери кузнеца. Служит в воинстве владетеля Эйрэ, десятник. Имеет молочную сестру Гвендолен, дочь его родича Клида Волка и Койнхенн из Туатал. Лучший друг Аррэйнэ из Килэйд. На момент начала событий приблизительно 21 год
Ронвенн – жена Гована Огнерукого, родича арвеннида Дэйгрэ. Происходит из южного дома Кромдех. На момент начала событий приблизительно 68 лет
Ли?нэд, Мора – внучки Гована Огнерукого. На момент начала событий приблизительно 16-17 лет
Родри Плетёный (Гви?алл) – младший сын Килуха, брата арвеннида Дэйгрэ. Брат Бадарна, посланника арвеннида в землях востока. Живёт в Домайнэ-лох на севере Эйрэ. На момент начала событий приблизительно 23 года

Дом Ко?ннал
Ка?дауган Сильный (Тре?анн) – глава дома Коннал с запада Эйрэ, хранитель Союзных Земель и Помежий. Имеет дочь Этайн от первого брака с Айб из дома Кинир, сына Деортаха и шестерых дочерей от второго брака с Гвенол Высокой из дома Модрон. На момент начала событий приблизительно 59 лет
Сегда Лисий Хвост (Сьоннах-а-балл) – посланник арвеннида Дэйгрэ при дворе ёрла Дейвоналарды, его троюродный брат. Женат. На момент начала событий приблизительно 67 лет
Э?тайн – младшая дочь главы дома Коннал Кадаугана Сильного от первого брака с Айб из дома Кинир, сестрой Ллугайда Каменной Тени. Имеет молочную сестру Луайнэ. На момент начала событий приблизительно 20 лет
Лу?айнэ – дочь дегтяря из Каменного Холма. Молочная сестра Этайн, дочери Кадаугана Сильного. Происходит из данников дома Коннал. На момент начала событий приблизительно 20 лет
Гвенол Высокая (А?рдэ) – жена главы дома Коннал Кадаугана Сильного. Мачеха Этайн. Происходит из дома Модрон. На момент начала событий приблизительно 52 года
Га?йрэ Железный (Иа?ррэ) – младший сын Аэдана Крепкого, среднего брата главы дома Коннал. Двоюродный брат Этайн. Лучший мечник закатных земель Эйрэ. На момент начала событий приблизительно 22 года
Э?мер – тётя Луайнэ, старшая сестра её отца. Вдова. Муж погиб в годы Помежных Раздоров. Происходит из данников дома Коннал. На момент начала событий приблизительно 52 года

Дом Донег
Га?йрэ Плешивый Лоб (Эадайн-а-маол) – глава дома Донег с запада Эйрэ, хранитель Срединных Земель. Женат на Луайнэ из дома Маэннан, имеет двоих сыновей и трёх дочерей. Участник Смуты Домов в Эйрэ. На момент начала событий приблизительно 69 лет
Да?йдрэ Мечник (Кле?ддфа) – двоюродный брат главы дома Донег, ратоводец. Участник Смуты Домов в Эйрэ. Вдовец. Потерял троих старших сыновей в Помежные Распри. Имеет сына Пуйлла. На момент начала событий приблизительно 63 года

Дом Габ
Конлойх Безусый (Хеб-Кро?ймилл) – глава дома Габ из восточных земель Эйрэ. Хранитель печатей при арвенниде Дэйгрэ. Женат на Гвендолен из дома Гу?айрэ, имеет четверых сыновей и двух дочерей. На момент начала событий приблизительно 62 года
Коннал Две Нитки (Да-сна?йтанн) – лекарь из городища Железная Круча в землях дома Донег. Происходит из побочной ветви дома Габ с востока Эйрэ. На момент начала событий приблизительно 55 лет

Дом Бранн
Борна Старый (Д'ао?бга) – сын ратоводца Уйра Каменной Руки из дома Бранн. Древний старик, очевидец Великой Распри. Участник Помежных Раздоров. Вдовец. На момент начала событий приблизительно 102 года
Ки?лух Вёрткий (Ло?йнейл) – младший внук Борны Старого. Сотник в воинстве дома Бранн. На момент начала событий приблизительно 23 года
Айб – старшая над прислугой в чертоге владетеля Эйрэ. Происходит из дома Бранн. Была женщиной старшего сына арвеннида Дэйгрэ Уиллуха Долгоусого, имеет от него сына Конайрэ. На момент начала событий приблизительно 33 года

Дом Модрон
Оннох Щедрый (Флаитхъю?лли) – глава дома Модрон, первый советник арвеннида Дэйгрэ, вершний над воинством ардкатраха Эйрэ. Брат покойной жены арвеннида Дэйгрэ Кердивейны, дядя Уиллуха, Гийлина и Хидда. Женат. На момент начала событий приблизительно 60 лет
Гва?ул – помощник вершнего над стражей при дворе арвеннида Эйрэ. Племянник Онноха Щедрого. Женат. На момент начала событий приблизительно 30 лет
Брода?нн – домоправитель при дворе арвеннида Эйрэ. Женат. На момент начала событий приблизительно 51 год

Дом Ки?лэйд
Ллур Умелая Рука (Тэ?йррэ-лам) – глава малого дома Килэйд в Срединных Землях Эйрэ, союзников дома Донег. Вдовец, имеет четверых сыновей и трёх дочерей. На момент начала событий приблизительно 74 года
А?ррэйнэ Приёмыш (Ухта?йтэ) – найдёныш из Помежий, приёмный сын главы кийна Килэйд Ллура Умелой Руки из долины Килэйд-а-мор. Происхождение неизвестно. Лучший друг Тийре из дома Бейлхэ. С пятнадцати лет служит в воинстве владетеля Эйрэ, десятник. На момент начала событий приблизительно 21 год
Коммох – лекарь, лучший средь здешних земель, «говорящий со смертью». Старший брат главы дома Килэйд. Нашёл некогда малого Аррэйнэ в чащах Помежий, один из двух его приёмных отцов. Вдовец, жена Ольвейн с детьми умерли в год чёрного мора. На момент начала событий приблизительно 79 лет
Камбр Быстрый Убийца (Лу?айт-ладдврэ) – троюродный брат Ллура и Коммоха. Прежде прославленный мечник запада Эйрэ. Много лет служил арвенниду и дому Коннал. Участник Смуты Домов в Эйрэ. Женат, имеет трёх дочерей. На момент начала событий приблизительно 69 лет
Аравн Долгий (Фа?йдэ) – внучатый племянник Ллура Умелой Руки. На момент начала событий приблизительно 19 лет

Дом Маэ?ннан
Ан-Шор Дубовая Ручища (Дэ?ир-ламна-Мор) – ратоводец, возглавляет первую тысячу воинства арвеннида в ардкатрахе Эйрэ. Ученик и прежний помощник Борны Старого в годы Помежных Раздоров. Происходит из дома Маэннан. На момент начала событий приблизительно 61 год
Мейлге Кулак (Д'орн) – воин из дома Маэннан, сотник. Сын Карнаха Железного Зуба. Племянник Дубовой Ручищи. Женат на Койнхенн из дома Кромдех. Физически крепкий и высокий мужчина. На момент начала событий приблизительно 29 лет
Ро?дри Картавый (Бу?ррэйд) – воин из дома Маэннан, сотник. Сын До?вара Цепкие Руки. Племянник Дубовой Ручищи. Женат на Бранвенн из дома Инбер. Имеет дочь Айб пяти лет. На момент начала событий приблизительно 26 лет

Дом Ки?нир
Ллу?гайд Каменная Тень (Клох-ска?йтэ) – средний брат главы дома Кинир из восточных земель Эйрэ. Ратоводец. Много лет служит арвенниду в Помежьях и союзных уделах. Вдовец. В Помежных Раздорах потерял дочь и двоих сыновей от Кердивейны из дома Донег. На момент начала событий приблизительно 65 лет
Руа?вн – приёмный сын Ллугайда Каменной Тени, молочный брат его умершего старшего сына Камбра. Происходит из данников дома Кинир. Женат на племяннице главы дома Коннал. На момент начала событий приблизительно 31 год

прочие персонажи разных домов
Бра?йнэ Кость (Кна?мхэ) – глава дома Гулгадд из восточных земель Эйрэ. Женат. На момент начала событий приблизительно 60 лет
Ллу?гнамар – прорицающий волю богов глава святилища в ардкатрахе Эйрэ. Древний старик, очевидец Великой Распри. На момент начала событий приблизительно 104 года
Гу?лгадд Дубильщик (Кроэн-дэир) – глава всех выведных людей при дворе владетеля Эйрэ. Происходит из союзных уделов Помежий. Прежде был связан с разбойными людьми здешних земель. На момент начала событий приблизительно 51 год
Буи?ра – лекарь в тверди арвеннида Эйрэ, ученик Коммоха из Килэйд. Происходит из дома Тадгэ. На момент начала событий приблизительно 50 лет
Гелуд – ученик и помощник Буиры, лекаря в тверди арвеннида Эйрэ. Сын гончара. На момент начала событий приблизительно 15 лет
Гвервил Берёза (Бедв) – служанка в Славном Чертоге при дворе арвеннида Дэйгрэ. Происходит из данников дома Гулгадд. На момент начала событий приблизительно 18 лет
Ма?рвейн – странствующая прорицательница с севера Эйрэ из дома Фиа?ххайд. Вдова. По слухам некогда жила с двумя дочерьми в Помежьях. На момент начала событий приблизительно 60 лет
Ка?ллиах Молот (Мо?ртвалл) – сын кузнеца. Происходит из данников дома Дайдрэ в восточных краях Эйрэ. Необычайно высокий и физически очень крепкий мужчина. С юности служит в воинстве владетеля Эйрэ, десятник. Приятель Тийре и Аррэйнэ. На момент начала событий приблизительно 22 года
До?гёд Долговязый (Тал) – сотник второй тысячи в воинстве арвеннида Эйрэ. Происходит из данников дома Маэннан. На момент начала событий приблизительно 29 лет
Ки?ан – помощник Тийре в его десятке. Происходит из данников дома Коннал в Дубравах. На момент начала событий приблизительно 19 лет
Моррва Хребет (Дру?им) – воин из десятка Тийре в тверди Аг-Слейбхе. Происходит из младшей ветви дома Донег в Срединных землях. На момент начала событий приблизительно 20 лет
И?линн – десятник из людей Фиара Набитого Мешка, младшего брата главы дома Коннал Кадугана Сильного. Происходит из данников дома Коннал в Дубравах с Дубового Утёса. Женат. На момент начала событий приблизительно 24 года
Да?йдрэ Дубина (М'а?дэ) – один из людей в десятке Илинна. На момент начала событий приблизительно 22 года
Ойсин Двойной (Да-э?лтэ) – старший сын главы дома Куан Геррке Прочного Камня в Союзных Уделах. На момент начала событий приблизительно 24 года
Стозубый – лазутчик в Помежьях. Прозван так из-за физического уродства. Женат на Бранвенн. На момент начала событий приблизительно старше 30 лет
Кохта – бывший скотокрад, лазутчик-слухач на службе Стозубого. Происходит из дома Крунху в Помежьях. Женат на Дехтире. На момент начала событий приблизительно 25 лет
Бранн – младший сын лучника Кайльтэ на службе у фейнага дома Слеан из южных земель Эйрэ. Живёт в селище у долин Речного Истока. На момент начала событий приблизительно 10 лет

АРДНУ?Р
Дом Заи?д
Зейд Гонитель Врагов (Мутахи?д-аль-Аэ?да) – мухарриб Малого Арднура, сын Тарика Стосильного. Женат, имеет много детей от разных жён и наложниц. На момент начала событий приблизительно 70 лет
А?бу Горячий (аль-Хар) – один из младших братьев мухарриба Зейда. Ратоводец, помощник мухарриба в землях восточных уделов Малого Арднура. Женат. На момент начала событий приблизительно 54 года
Га?зи Ветер Погибели (Ри?ях-аль-му?ти) – родич мухарриба Зейда, его троюродный брат. Предводитель Войска Песков. Вдовец. На момент начала событий приблизительно 74 года
Надр Клешня (Кама?ш) – родич мухарриба Зейда, его первый советник. Женат. На момент начала событий приблизительно 60 лет
Ма?ди (Рубящий Меч дома Заид, он же Порождённый Железом (Вули?д-аль-Хади?д) – ратоводец, лучший мечник Хидджаза. Происходит из младшей ветви дома Заи?д от матери-полукровки из южных уделов в Море Песков. На момент начала событий приблизительно 22 года

прочие персонажи разных домов
Дахха?б – наместник мухарриба Зейда в южных уделах Арднура. Происходит из дома Ари?д в Море Песков. Вдовец. На момент начала событий приблизительно 56 лет
Хинзи?р – один из слуг Даххаба. Происходит из Моря Песков. Бывший скотокрад. На момент начала событий приблизительно 23 года
Муни?ф, Тари?к, Хафс – воины из загона Рубящего Меча. Происходят из различных домов юга в Море Песков. На момент начала событий приблизительно от 17 до 30 лет

Глоссарий
1. Имена личные людей и божеств, клички и прозвища
2. Термины, титулы, этнонимы
3. Топонимы, гидронимы

1. Имена личные людей и божеств, клички и прозвища
(в двух- и трёхсложных словах без знаков ударения оно падает на ё – например: Брадспъёти, Къёхвар, Литбё, Рёрин, Ротхёльфе, Ульфхёд, Хвитбъёрфе и т.п.)
Аврен (арв., жен.)
Аг-марв ан-сеф'илл (арв., прозв.) – Умерший Стоя
Агиль (дейв., муж.)
Адархханнад (арв., прозв.) – Рогопевец
Адурмодринн (дейв., бож.) – Праматерь
Аилдэ (арв., муж.)
Айб (арв., жен.)
Айна?уга (дейв., прозв.) – Одноокий
Айне (арв., жен.)
Айнир (дейв., муж.)
Айфе (арв., жен.)
Акмо (брузг., муж.)
Акра?м (ардн., муж.)
Аль-Хар (ардн., прозв.) – Горячий
Альви (дейв., муж.)
Альда (дейв., жен.)
Альма?ут-алькаби?р (ардн., прозв.) – Великая Смерть
Ам-Ро?дри (арв., род.)
А?м-суль (ардн., жен.)
Амма?ль (ардн., муж.)
Амма?р (ардн., муж.)
Амр (ардн., муж.)
Ан-Шо?р (арв., муж.)
Аравн (арв., муж.)
Аран (аргв.-мар, муж.)
Ард-Брен (арв., бож.) – Древнейший, Одревесневший
Ард-Да?гд (арв., бож.) – Седой, Живящий
Ардэ (арв., прозв.) – Высокая
Ари?д (ардн., муж.)
Арнгейр (дейв., муж.)
Арнульф (дейв., муж.)
Аррэйнэ (арв., муж.)
Асва?д (ардн., муж.)
Асгрейн (дейв., жен.)
Асквъёльд (дейв., муж.)
Аскиль (дейв., муж.)
Аску?льф (дейв., муж.)
А?сма (юж.-ардн., жён.)
Аснар (дейв., муж.)
Астли (дейв., муж.)
Атли (дейв., муж.)
Аудвелльфоти (дейв., клич.) – Легконогий
Афтли (дейв., муж.)
Ахорн (юж.-дейв., муж.)
Аэд (арв., муж.)
Аэ?дан (арв., муж.)

Бадарн (арв., муж.)
Бахра?м (ардн., муж.)
Баэ?дан (арв., муж.)
Бедаг (арв., муж.)
Бедах (арв., муж.)
Бедв (арв., прозв.) – Берёза
Бейлхэ (арв., муж.)
Бер (дейв., муж.)
Бера (дейв., жен.)
Бергейр (дейв., муж.)
Бере (дейв., прозв.) – Медвежий
Бе?рульф (дейв., муж.)
Бистам (ардн., муж.)
Блодондур (дейв., прозв.) – Кроводышащий
Борна (арв., муж.)
Брадспъёти (дейв., прозв.) – Острое Копьё
Брадсти?нгур (дейв., прозв.) – Острое Жало
Брадтоннэ (дейв., прозв.) – Острозубый
Брайнэ (арв., муж.)
Бра?нвенн (арв., жен.)
Бранн (арв., муж.)
Бреа?ту (арв., муж.)
Брейги (дейв., муж.)
Брейдур (дейв., прозв.) – Широкий
Бренна?нди (дейв., бож.) – Горящий
Бри?га (астир., жен.)
Броданн (арв., муж.)
Бродди (дейв., муж.)
Бру?ла (дейв., жен.)
Бру?ннэ (дейв., прозв.) – Бурый
Бу?ан (арв., жен.)
Буи?ра (арв., муж.)
Бу?ндин (дейв., прозв.) – Ничейный
Бу?ррэйд (арв., прозв.) – Картавый
Бу?эн (арв., муж.)
Бхил-а-намхадд (арв., прозв.) – Врагобоец
Бхоллэйнэ (арв., прозв.) – Валун
Бъя?рни (дейв., муж.)
Бъярпотэ (дейв., прозв.) – Медвежья Лапа

Ванстре (дейв., прозв.) – Левша
Варглейф (дейв., муж.)
Вахи?д (ардн., муж.)
Вент (юж.-дейв., муж.)
Ви?ганд (дейв., муж.)
Ви?гар (дейв., муж.)
Ви?гда (дейв., жен.)
Вигейрр (дейв., муж.)
Ви?кунд (дейв., муж.)
Ви?нрид (дейв., муж.)
Вотин (дейв., бож.) – Страшный
Вули?д-аль-Хади?д (ардн., прозв.) – Порождённый Железом
Въёрн (дейв., муж.)


Габ (арв., муж.)
Габрэ (арв., муж.)
Гадэ?ирн (арв., муж.)
Га?зи (ардн., муж.)
Гайрэ (арв., муж.)
Галле?к (астир., муж.)
Гальдур (дейв., муж.)
Гальтдре?пе (дейв., прозв.) – Вепреубийца
Гальтхафур (дейв., прозв.) – Вепрево Копыто
Гаот (арв., клич.) – Ветер
Гаттир (дейв., муж.)
Гваилдэ (арв., муж.)
Гванвейл (арв., бож.) – Весна
Гвартэ?ддиг (арв., муж.)
Гваул (арв., муж.)
Гввре?йддтих (арв., прозв.) – Толстый Корень
Гве?нбранн (арв., муж.)
Гве?ндолен (арв., жен.)
Гве?нол (арв., жен.)
Гве?нхивер (арв., жен.)
Гве?рвил (арв., жен.)
Гверн (арв., муж.)
Гви?алл (арв., прозв.) – Плетёный
Ге?дда (дейв., жен.)
Ге?йрхильд (дейв., жен.)
Ге?луд (арв., муж.)
Ге?раде (юж.-дейв., прозв.) – Прямой
Ге?ррке (арв., муж.)
Ге?рта (дейв., жен.)
Гефадринн (дейв., бож.) – Дарующая
Ги?йлин (арв., муж.)
Ги?йлэ (арв., муж.)
Ги?лрэйдэ (арв., муж.)
Ги?льда (дейв., жен.)
Ги?лэд (арв., муж.)
Ги?сли (дейв., муж.)
Ги?цур (дейв., муж.)
Глевлвид (арв., муж.)
Гли?ррэ (арв., муж.)
Гллвидд (аргв.-мар, муж.)
Глу?лайд (арв., муж.)
Гован (арв., муж.)
Голэйдэ (арв., муж.)
Грайлэ (арв., муж.)
Грарэ (дейв., прозв.) – Седой
Граттиг (дейв., прозв.) – Костлявый
Гре?лёд (дейв., жен.)
Гре?ни (дейв., муж.)
Грениста?фур (дейв., прозв.) – Еловая Палка
Груа?гах (арв., клич.) – Лохмач
Груа?ла (аргв.-мар, бож.) – хозяин Тёмного Дома
Гру?гнах (арв., прозв.) – Ворчун
Гру?на (дейв., жен.)
Гу?айрэ (арв., муж.)
Гу?дрид (дейв., жен.)
Гу?дрис (брузг., муж.)
Гу?друн (дейв., жен.)
Гу?дсти (дейв., бож.) – Тропы Хранящий
Гу?лгадд (арв., муж.)
Гу?ннар (дейв., муж.)
Гу?ннор (дейв., муж.)
Гу?нтвар (дейв., муж.)
Гу?тторм (дейв., муж.)
Гэ?лвейн (арв., жен.)
Д'ао?бга (арв., прозв.) – Старый
Д'орн (арв., прозв.) – Кулак
Да-сна?йтанн (арв., прозв.) – Две Нитки
Да-э?лтэ (арв., прозв.) – Двойной
Дайдрэ (арв., муж.)
Да?клойх (арв., прозв.) – Два Камня
Далл-лли?гадд (арв., прозв.) – Слепое Око
Дахха?б (ардн., муж.)
Дейнблодбереар (дейв., род.)
Деорт (арв., муж.)
Деортах (арв., муж.)
Де?хтире (арв., жен.)
Джавад (ардн., муж.)
Джад (ардн., муж.)
Диармадд (арв., муж.)
Ди?гим (арв., муж.)
Ди?куйл (арв., муж.)
Дил (арв., муж.)
Дис (дейв., жен.)
До?вар (арв., муж.)
До?гёд (арв., муж.)
Додхе?тте (дейв., прозв.) – Поганка
До?мнал (арв., муж.)
До?нег (арв., муж.)
До?ннар (дейв., муж.)
До?рхэ (арв., прозв.) – Тёмный
Дру?им (арв., прозв.) – Хребет
Ду?ах (арв., муж.)
Ду?бтах (арв., муж.)
Дья?рви (дейв., муж.)
Дэ?ир-ламна-Мор (арв., прозв.) – Дубовая Ручища
Дэ?йгрэ (арв., муж.)
Дэ?йрдрэ (арв., жен.)


Ёрл-ладдврэ (арв., прозв.) – Убийца Ёрлов


Заи?д (ардн., муж.)
Зейд (ардн., муж.)
Зи?ри (юж.-ардн., муж.)

Иаррэ (арв., прозв.) – Железный
Изе?м (юж.-ардн., муж.)
И?линн (арв., муж.)
И?мель (дейв., муж.)
И?нбер (арв., муж.)
И?ннигейрд (дейв., жен.)
Иорэ (арв., прозв.) – Орёл

Каби?р (ардн., муж.)
Кавад (ардн., муж.)
Кадауган (арв., муж.)
Каитеамн-а-гвайэлл (арв. бож.) – Бури Несущий
Кайльтэ (арв., муж.)
Кайрил (арв., муж.)
Кайрнех (арв., муж.)
Каллиах (арв., муж.)
Кама?ш (ардн., прозв.) – Клешня
Карнах (арв., муж.)
Каррэйх (арв., муж.)
Катайр (арв., муж.)
Кахер (арв., муж.)
Каэ?йдринн (арв., жен.) – Сплёвшая Тропы
Ке?йла (дейв., прозв.) – Шишка
Кербалл (аргв.-мар, муж.)
Кердивейна (арв., жен.)
Кернан (арв., муж.)
Керре?т (астир., муж.)
Кехт (арв., муж.)
Ки?ан (арв., муж.)
Ки?лид (арв., муж.)
Ки?лин (арв., муж.)
Ки?лух (арв., муж.)
Ки?лэйд (арв., муж.)
Ки?нах (арв., муж.)
Ки?нир (арв., муж.)
Ки?нвриг (арв., муж.)
Ки?нэд (арв., муж.)
Кирн (арв., прозв.) – Лось
Кледдфа (арв., прозв.) – Мечник
Клид (арв., муж.)
Клог-кро?милл (арв., прозв.) – Порванный Плащ
Кло?нсэ (дейв., прозв.) – Коготь
Клох-гви?ддин (арв., прозв.) – Прочный Камень
Клох-скайтэ (арв., прозв.) – Каменная Тень
Кло?хлам (арв., прозв.) – Каменная Рука
Кни?вве (дейв., прозв.) – Нож
Ко?йнах (арв., муж.)
Ко?йнхенн (арв., жен.)
Ко?лла (дейв., жен.)
Ко?ммох (арв., муж.)
Ко?найрэ (арв., муж.)
Ко?нлойх (арв., муж.)
Ко?ннал (арв., муж.)
Ко?ннла (арв., муж.)
Ко?нут (дейв., муж.)
Ко?ттур (дейв., муж.)
Ко?хта (арв., муж.)
Краоннах (арв., прозв.) – Сучок
Кра?фтиг (дейв., прозв.) – Сильный
Кро-э?дрокаэ?рах (арв., прозв.) – Жестокосердный
Кроэн-дэир (арв., прозв.) – Дубильщик
Кро?мдех (арв., муж.)
Кро?ммах (арв., муж.)
Круаху (арв., жен.)
Крунд (арв., муж.)
Кру?нху (арв., муж.)
Ку?ан (арв., муж.)
Ку?линн (арв., муж.)
Къеттир (дейв., муж.)
Къёхвар (дейв., муж.)

Лабра?йд (арв., муж.)
Лаггэ (дейв., прозв.) – Низкий
Лайдрэ (арв., прозв.) – Крепкий
Лайдрэ-а-лам (арв., прозв.) – Сильная Рука
Лангфеттур (дейв., прозв.) – Длинноногий
Лангха?рдиг (дейв., прозв.) – Долгобородый
Лаэви (дейв., бож.) – Изворотливый
Легелангур (дейв., прозв.) – Долгоногий
Лейдиле?нгур (дейв., прозв.) – Хромой
Ли?ат-а-кроймилл (арв., прозв.) – Седоусый
Ли?ат-а-клоиган (арв., прозв.) – Седая Голова
Ли?байн (арв., жен.)
Ли?нэд (арв., жен.)
Литбё (дейв., клич.) – Пчёлка
Ллвид (арв., прозв.) – Серый
Ллотур (дейв., муж.)
Ллуг (арв., бож.) – Мрачный, Хищных Хозяин
Ллу?гайд (арв., муж.)
Ллу?гнад (арв., муж.)
Ллу?гнамар (арв., муж.)
Ллур (арв., муж.)
Ллу?рин (арв., муж.)
Лодан (арв., муж.)
Лойгайрэ (арв., муж.)
Лойнейл (арв., прозв.) – Вёрткий
Лу?айнэ (арв., жен.)
Лу?айт-ладдврэ (арв., прозв.) – Быстрый Убийца
Лэ?грисве?йн (дейв., муж.)
М'а?дэ (арв., прозв.) – Дубина
Ма-де-мор (астир., прозв.) – Рука Смерти
Маайрин (арв., жен.)
Мабог (арв., муж.)
Мабон (арв., муж.)
Мадг (аргв.-мар., жен.)
Ма?ди (ардн., муж.)
Ма?йри (дейв., жен.)
Ма?ла-Лио?нта (арв., прозв.) – Набитый Мешок
Манат (ардн., бож.) – Шип
Манех (арв., муж.)
Марв-Буайртэ (арв., бож.) – Смерть-Скорбь
Марв-Клейхлам (арв., прозв.) – Левая Смерть-Рука
Марв-ун-Лли?гад (арв., бож.) – Смертоокий
Ма?рвейн (арв., жен.)
Маэл (арв., муж.)
Ма?эн (арв., муж.)
Маэ?ннан (арв., муж.)
Мейлге (арв., муж.)
Мейнар (дейв., муж.)
Мерх-ам-лли?н (арв., прозв.) – Дева С Озера
Мёрд (дейв., муж.)
Михлаб (ардн., прозв.) – Коготь
Модрон (арв., муж.)
Мор-Теах (арв., прозв.) – Большой Дом
Мор-Ти?ре (арв., прозв.) – Волк
Мора (арв., жен.)
Морллвидд (арв., муж.)
Моррва (арв., муж.)
Мохта (арв., муж.)
Мохтайр (арв., муж.)
Му?гайн (арв., жен.)
Му?ир (арв., муж.)
Му?йредах (арв., муж.)
Муни?ф (ардн., муж.)
Му?рхадд (арв., муж.)
Мутахи?д-аль-Аэ?да (ардн., прозв.) – Гонитель Врагов
Мэв (арв., жен.)

Наджи? (ардн., муж.)
Надр (ардн., муж.)
Наудхофуд (дейв., прозв.) – Бычья Башка
Неамгабха (арв., бож.) – Небесный Кузнец
Неамхейглах (арв., прозв.) – Бесстрашный
Нейл (арв., муж.)
Нер (арв., муж.)
Ни?алл (арв., муж.)
Нидд (арв., муж.)
Норквеммир (дейв., прозв.) – Меткий
Нъяль (дейв., муж.)

Одд (дейв., муж.)
Ойсин (арв., муж.)
Оллин (арв., муж.)
Ольвейн (арв., жен.)
Оннох (арв., муж.)
Орвхенди (дейв., прозв.) – Левшун
Ормледри (дейв., прозв.) – Змеиная Кожа
Орту-а-Лейнэ (арв., прозв.) – Медвежья Рубаха
Освир (дейв., муж.)
Оттар (дейв., муж.)

Пуйлл (арв., муж.)


Рагни (дейв., муж.)
Рагну?льф (дейв., муж.)
Рангъя?рна (дейв., бож.) – Хищница
Раннвейг (дейв., жен.)
Раннхильд (дейв., жен.)
Рауд (дейв., муж.)
Раудокси (дейв., прозв.) – Красная Секира
Раудъя?рнэ (дейв., прозв.) – Ржавый
Ра?удэ (дейв., муж.)
Рафш (ардн., муж.)
Рёйрэ (дейв., прозв.) – Лев
Рёрин (дейв., муж.)
Риангабар (арв., муж.)
Ри?анн (арв., муж.)
Ри?гру (арв., жен.)
Риогалл (арв., муж.)
Ри?ях-аль-му?ти (ардн., прозв.) – Ветер Погибели
Родри (арв, муж.)
Ройг (арв., муж.)
Ролегур (дейв., прозв.) – Тихий
Ронвенн (арв., жен.)
Ротсве?йн (дейв., муж.)
Руавн (арв., муж.)
Руагал (арв., муж.)
Руадан (арв., муж.)
Ру?драйг (арв., муж.)

Сава?д (ардн., муж.)
Саг (дейв., прозв.) – Пила
Сах’р-уль-ха?рб (ардн., прозв.) – Призывавшая Чарами Битву
Сва?нгур (дейв., прозв.) – Голодный
Сварт (дейв., муж.)
Свартге?йр (дейв., муж.)
Свейн (дейв., муж.)
Свейр (дейв., муж.)
Сверра (дейв., муж.)
Сегда (арв., муж.)
Сенхан (арв., муж.)
Си?гвар (дейв., муж.)
Си?ге (аргв.-мар, муж.)
Си?гла (дейв., жен.)
Си?гни (дейв., жен.)
Си?грит (дейв., жен.)
Скегге (дейв., прозв.) – Бородач
Ску?гги (дейв., прозв.) – Тень Её
Скутлкъёре (дейв., прозв.) – Челновод
Скъервир (дейв., муж.)
Скъёльдэ (дейв., прозв.) – Щит
Сле?ан (арв., муж.)
Снорра (дейв., муж.)
Снорре (дейв., муж.)
Снъя?лле (дейв., прозв.) – Ловкий
Соль (дейв., жен.)
Ста?нгир (дейв., прозв.) – Столп
Старкер (юж.-дейв., муж.)
Стейнвёр (дейв., жен.)
Стейне (дейв., прозв.) – Каменный
Стерке (дейв., прозв.) – Крепкий
Стир (дейв., муж.)
Стиргейр (дейв., муж.)
Сторгейр (дейв., муж.)
Сторлаукар (дейв., прозв.) – Большой Лук
Стридгратэ (дейв., бож.) – Влекущая Войну
Сту?ра (дейв., муж.)
Стэдаугхъя?ртир (дейв., бож.) – Останавливающий Взором Сердца
Стюр (дейв., муж.)
Сьоннах-а-балл (арв., прозв.) – Лисий Хвост
Сьоннах-а-кайп (арв., прозв.) – Лисья Шапка


Тадгэ (арв., муж.)
Тадиг (арв., муж.)
Тал (арв., прозв.) – Долговязый
Талух (арв., муж.)
Таннлид (арв., прозв.) – Огненный
Та?ннлид-а?-лам (арв., прозв.) – Огнерукий
Тарб-ар-Аисэ (арв., прозв.) – Бычья Нога
Тари?к (ардн., муж.)
Тафи (арв., муж.)
Твейрокси (дейв., прозв.) – Две Секиры
Тедельмид (арв., муж.)
Ти?арн (арв., муж.)
Ти?веле (дейв., жен.)
Ти?йре (арв., муж.)
Ти?нде (арвг.-мар., муж.)
Ти?ннэ (арв., клич.) – Огненная
Тинтреах (арв., бож.) – Пламенеющий Ликом
Тир-ска?йтэ (арв., прозв.) – Волчья Тень
Ти?редд (арв., муж.)
То?влэ (кочев., муж.)
Торд (дейв., муж.)
Тра?дэльдэ?ггер (дейв., прозв.) – Древогуб
Транк (юж.-дейв., муж.)
Треанн (арв., прозв.) – Сильный
Трести?нгур (дейв., прозв.) – Три Жала
Треха?ккур (дейв., прозв.) – Древоруб
Тру?мур (дейв., прозв.) – Гром
Трюд (дейв., жен.)
Трю?ри (дейв., бож.) – Стрелоковец
Ту?ал (арв., муж.)
Туатал (арв., муж.)
Ту?ннэ (дейв., прозв.) – Худой
Ту?нгурхэ?ле (дейв., прозв.) – Тяжёлая Пята
Ту?рса (дейв., муж.)

Уи?ллух (арв., муж.)
Уи?ннах (арв., муж.)
У?йла (дейв., жен.)
Уйр (арв., муж.)
У?лайдэ (арв., муж.)
У?льве (дейв., муж.)
У?льглейн (дейв., жен.)
Ульф (дейв., муж.)
Ульфгейр (дейв., муж.)
Ульфскере (дейв., прозв.) – Волкорез
Ульфстю?р (дейв., муж.)
Ульфсхо?фуд (дейв., прозв.) – Волкоглавый
Ульфхёд (дейв., прозв.) – Волчья Шкура
У?на (дейв., жен.)
У?нлад (арв., муж.)
У?ннир (дейв., муж.)
У?стли (дейв., муж.)
У?тир (аргв.-мар, муж.)
Ухтайтэ (арв., прозв.) – Приёмыш
У?эн (арв., муж.)
Феддал (арв., клич.) – Мякиш
Фи?ар (арв., муж.)
Фиаххайд (арв., муж.)
Фи?дех (арв., муж.)
Фи?йна (арв., муж.)
Фи?нниог-ун-лли?гад (арв., прозв.) – Остроглазый
Флаитхъю?лли (арв., прозв.) – Щедрый
Фльо?ттур (дейв., прозв.) – Вёрткий
Фо?ргалл (арв., муж.)
Фо?рне (дейв., прозв.) – Древний
Фреки (дейв., муж.)
Фрекир (дейв., муж.)
Фро?ди (дейв., муж.)


Хавган (аргв.-мар, муж.)
Хажджар (ардн., муж.)
Хазат-аль-элам (ардн., бож.) – Низверзающий Твердь
Хакон (дейв., муж.)
Халла (дейв., жен.)
Хальмё (дейв., прозв.) – Жёлтый
Хальмскегге (дейв., прозв.) – Златобородый
Хардту?нгэ (дейв., прозв.) – Твёрдый Язык
Хардурне (дейв., прозв.) – Твёрдое Колено
Хардуртоннэ (дейв., прозв.) – Твердозубый
Харл (дейв., муж.)
Харлаусэ (дейв., прозв.) – Безволосый
Харлиг (дейв., прозв.) – Красивая
Хаскиль (дейв., муж.)
Хатбъёрн (дейв., муж.)
Хатге?йр (дейв., муж.)
Хаттэ (дейв., прозв.) – Высокий
Хаукар (дейв., муж.)
Хафс (ардн., муж.)
Хвёгг (дейв., бож.) – Повелитель Гниющих
Хвитта?уга (дейв., прозв.) – Белый Глаз
Хви?ттэ (дейв., прозв.) – Белый
Хеб-Кро?ймилл (арв., прозв.) – Безусый
Хедаль (дейв., муж.)
Хедин (дейв., муж.)
Хеди?на (астир., муж.)
Хекан (дейв., муж.)
Хеннир (дейв., муж.)
Херве (дейв., муж.)
Херуд (дейв., муж.)
Хестъярн (дейв., прозв.) – Подкова
Хёдин (дейв., муж.)
Хёрд (дейв., муж.)
Хёскульд (дейв., муж.)
Хидд (арв., муж.)
Хи?льдигунн (дейв., жен.)
Хинзи?р (ардн., муж.)
Хо?дур (дейв., муж.)
Хосро?в (ардн., муж.)
Храр (дейв., прозв.) – Сырой
Храттфеттур (дейв., прозв.) – Быстроногий
Храттэ (дейв., прозв.) – Быстрый
Храфнварр (дейв., муж.)
Хро?ар (дейв., муж.)
Хродге?йр (дейв., муж.)
Хро?ссмунд (дейв., муж.)
Хрот (дейв., муж.)
Ху?гиль (дейв., муж.)
Хъёр (дейв., муж.)
Хъёрн (дейв., муж.)
Хъёрт (дейв., муж.)
Хъя?льти (дейв., муж.)
Хъя?рва (дейв., муж.)
Хъя?рульв (дейв., муж.)
Хэ?ле (дейв., прозв.) – Пятка
Хю?линн (дейв., бож.) – Волнитель
Шапу?р (ардн., муж.)
Шару? (кочев., муж.)
Шщар (прадревн., бож.) – Шуршащий

Эадайн-а-маол (арв., прозв.) – Плешивый Лоб
Э?вар (дейв., муж.)
Эде?т (астир., муж.)
Э?дна (дейв., жен.)
Эйгль (юж.-дейв., муж.)
Э?йке (дейв., прозв.) – Дубовый
Э?льге (дейв., жен.)
Эльд (дейв., бож.) – Огнековец
Эльдлейте (дейв., прозв.) – Огненный Взор
Э?льдман (дейв., муж.)
Э?мер (арв., жен.)
Э?мунд (дейв., муж.)
Э?рна (дейв., жен.)
Э?рха (дейв., муж.)
Э?са (дейв., муж.)
Э?тайн (арв., жен.)
Э?тне (арв., жен.)



2. Термины, титулы, этнонимы
Аг-феах-тримарв (арв.) – зрящий сквозь смерть
Аллиргу?ддирнотт (дейв.) – Ночь Богов
Алльменстангир (дейв.) – родовой столп, семейное древо
арвеннид (арв.) – вождь, владетель
арвейрн(ка) – народ Эйрэ
А?ргвидд-Мар – Владетели Моря (народ Прибрежий)
ард-а-те?йглах (аргв.-мар) – владетель-старейшина
ардкатрах (арв.) – столица
Аршу?н-су?ли (ардн.) – Седалище Твёрдых
асти?рии – народ юго-запада Дейвоналарды, южная ветвь Аргвидд-Мар
Белтэ (арв.) – праздник начала Лета
Блодборди (дейв.) – Кровавый Стяг
блодва?рпэ (дейв.) – кроволивец (меч)
блодсъёдда (дейв.) – Кипящая Кровь
бо?льхи – народ к югу от Эйрэ, сосед крватов
бру?зги – народ к северу от Эйрэ
бу?рра (арв.) – башня
бхаилэ (арв.) – селище
бю?гдэ (дейв.) – селище

гальдртала?нди (дейв.) – говорящая чары
гаэ?йлин (арв.) – господин
гведд- (арв.) – «сын (такого-то)»
геара (арв.) – клык (одно- и полуторный меч)
гэ?йлэ (арв.) – госпожа

да-слеа?на (арв.) – поединок
далам-лу?адэ (арв.) – десятник
даламлаох (арв.) – десяток воинов
деих-ламнарв (арв.) – сотник
дейвон(ка) – народ Дейвоналарды
диде?лис – вождь-владетель у брузгов
дольме (арв.) – могила-курган
дэ?ир-а-гаррана (арв.) – священная дубовая роща
дэирви?ддэ (арв.) – священник культа Троих
Ж'айш-арамли? (ардн.) – Войско Песков
кадарнле (арв.) – крепость
каита-гаойтэ (арв.) – метальная снасть
катротэ (арв.) – круг для поединков
керва (арв.) – рог, духовой инструмент
Кийн-ар-сеарах (арв.) – Полотнище Предков
когур(ир) (дейв.) – тысяча воинов (тысячник)
клайомх (арв.) – секач (двуручный меч)
клох-марвэ (арв.) – «смертный камень» (менгир)
клох-ри?ан (арв.) – каменная тропа
крва?ты – народ к юго-востоку от Эйрэ, сосед больков
круи?нну (арв.) – собрание народа
лу?айд-лохрэ (арв.) – тысячник
марв-деарг (арв.) – Красная Смерть (болезнь)
марв-сьарад (арв.) – Говорящий Со Смертью
мерх- (арв.) – «дочь (такого-то)»
мерх-а-сьомрах (арв.) – девичьи покои
Мор-Когадд (арв.) – Великая Распря
мор-лохрэ (арв.) – тысяча
муха?рриб (ардн.) – владетель

ноддфа (арв.) – святилище
Ноттфу?глен (дейв.) – Ночные Птицы
огма (арв.) – «вечное слово» (письменность)
одедра?угр (дейв.) – дух пустошей
Ормхал (дейв.) – Змеиные Норы

регль (астир.) – владетель
Р’уайг Ламн-а-слеана (арв.) – Стремительные Рати
рот-то?ддэ (дейв.) – красная смерть (болезнь)

Самайнэ (арв.) – Праздник начала Зимы
сахи?ра (ардн.) – чародейка
свердсман (дейв.) – человек меча (воитель)
скайт-ши (арв.) – дух бездн
Скамманотт (дейв.) – Короткая Ночь (праздник)
ски?лити (дейв.) – знамение
ски?р(ир) (дейв.) – десяток (десятник)
скри?гга (дейв.) – владетель-старейшина
скъю?та (дейв.) – нашейный оберег
сльохт- (арв.) – «из рода (такого-то)»
Снойтэ-ард-неадд (арв.) – Славный Чертог
стерквегг (дейв.) – крепость
Сторве?три (дейв.) – Великая Зима
Сторстрид (дейв.) – Великая Распря
теах (арв.) – чертог
Тиг-До?рха (арв.) – Тёмный Дом
Ти?рнех-Мортвалл (арв.) – Громовой Молот
тиу?рр(а) (дейв.) – господин, госпожа
У?рхейминорд (дейв.) – Заокраинный Север

феахэ (арв.) – зрящая, прорицательница
фе?йнаг (арв.) – владетель-старейшина
фръялсталле (дейв.) – собрание свободных

Халльсверд (дейв.) – Чертоги Клинков
хендску?льдрэ (дейв.) – метальная снасть
херва(р) (дейв.) – сотня (сотник)
хондмактэ (дейв.) – вершитель ёрла, наместник.
ходагейрд (дейв.) – столица
хринна?уг (дейв.) – поединок
ху?гтанд (дейв.) – башня

шейн (арв.) – сказитель-поэт, певец
ши?нью (арв.) – знак, видение
Э?йле (арв.) – Иной мир (по ту сторону зримого мира)

Я?рнвегг (дейв.) – Железная Стена
ярнве?ггир (дейв.) – всадник Железной Стены

3. Топонимы, гидронимы
Аг-Слейбхе (арв.) – твердь У Горы
Айтэ-криоханн (арв.) – Союзные Земли
Ам-э?байн (арв.) – Сырая (река)
Ан-меан-слейбха (арв.) – Срединные Горы
Ард-Кладдах (арв.) – твердь Высокий Берег
Ард-Кнойх (арв.) – твердь Высокий Холм
Ардну?р (ардн.) – Земля Света
Арсаша?хр (ардн.) – Твердь Арсов
Аскхаддгейрд (дейв.) – твердь Холм Ясеней

Бахр-аль-рималь (ардн.) – Море Песков. То же что и Танешшу?фт-н-Ишаффен
Бейкифъя?ллернгейрд (дейв.) – твердь Буковая Круча
Бейтглинн-ог-карраг (арв.) – Круча у Берёзовой Ложбины
Бирксведде (дейв.) – твердь Берёзовое Поле
Биркда?ленге?йрд (дейв.) – твердь Берёзовый Дол
Биркфъя?ллерн (дейв.) – твердь Берёзовая Круча
Бранндуб-мор-барр (арв.) – Черновранья гора
Брейдайнгейрд (дейв.) – твердь Широкий Поток
Брейдалу?риннгейрд (дейв.) – твердь Широкая Долина
Брейдаэ?льве (дейв.) – Широкая (река)
Бъя?р-эфст-гейрд (дейв.) – Твердь на Медвежьей Горе

Вейнтрисведде (дейв.) – твердь Ветряное Поле
Вестрэвейнтрифъя?ллерн (дейв.) – Круча Закатного Ветра
Вестрэдале (дейв.) – селище Западный Дол
Ве?стрэсъёлхёфне (дейв.) – Глубокая Гавань Заката. То же что и Дол-греата-кум-до?майн
Ви?лльтурстора (дейв.) – селище Дикий Раздол
Ви?нга (дейв.) – твердь Узел Всех Дорог
Вотленди (дейв.) – Болотина (река). То же что и Се?сканн-э?байн

Га?ирнеан-глас (арв.) – твердь Синий Омут
Гаот-аг-кре?хадд-слейбботха (арв.) – хребет Сокрушавшего Ветра
Гвар-ог-слейбботха (арв.) – Перевал Рассвета
Гвенка?ррег-а-дэ?ир (арв.) – Дуб на Белом Камне
Гверддглинн-ди?рведд (арв.) – Земля у Зелёной лощины
Гвин-э?байн (арв.) – Белая (река). То же что и Вотленди
Глас-Дэ?ир-гаррэйн (арв.) – селище Зелёная Дубрава
Глвидд-ог-слейбботха (арв.) – Воротный Перевал
Глви?ддглинн (арв.) – Воротная Долина
Глеан-домайн (арв.) – Обширная Долина
Глеанлох (арв.) – Озеро в Долине
Глеантардидд-ан-э?байн (арв.) – Долина Речного Истока
Греними?ри (дейв.) – селище Еловая Топь
Гренни-ска?ллиг-фъя?ллерн (дейв.) – Еловая Проплешь (гора)
Греннискъёльдгейрд (дейв.) – твердь Еловый Щит
Греннисту?ббургейрд (дейв.) – Твердь у Еловой Коряги
Гру?г-Кнойх (арв.) – Вересковый Холм
Гъельбу?рсти-гейрд (дейв.) – Крепь у Шумной Чащи
Дейвоналарда (дейв.) – Земля Детей Дейна
Деог-ард-неадд (арв.) – Славный Чертог
Дол-греата-кум-до?майн (арв.) – Глубокая Гавань Заката. То же что и Ве?стрэсъёлхёфне
До?майнэ (арв.) – Обширное (озеро на севере Эйрэ)
Дуб-э?байн-сле?йбхе (арв.) – Твердь на Чёрной Реке
Дэ?ир-клогвинн (арв.) – Дубовый Утёс
Дэ?ир-гли?нн-крох (арв.) – Дубовые Ложбины

Иаррэ-а-ка?рраг (арв.) – твердь Железная Круча
И?баргейрд (дейв.) – твердь у Тисовой Кручи
Каортан-а-карраг (арв.) – Рябиновая Круча
Килх-слейбхе (арв.) – твердь Горный Зуб
Ки?лэйд-а-мор (арв.) – долина Большой Килэйд
Клахфейн-бег-э?байн (аргв.-мар) – Каменная Речка. То же что и Сто?ргритиэ?льве
Клох-а-дон (арв.) – Бурый Камень
Клох-а-дэ?ир (арв.) – Дубовый Камень
Клох-клоиган-слейбхе (арв.) – гора Каменная Голова
Клох-кнойх (арв.) – Каменный Холм
Клох-э?байн (арв.) – твердь Каменная Река
Клохбалла-бхаилэ (арв.) – Каменный Хвост (селище)
Кна?мх-ард-неадд (арв.) – Костяной Чертог
Коннендэ?ир (арв.) – твердь Дубовая Ветвь
Краиннэ (арв.) – Лесистая (гора)
Кра?нн-клоиган (арв.) – твердь Журавлиная Голова
Крри?хслейббо?ттха (арв.) – Кривой Кряж. То же что и Скъёвтса?льдрэ
Кру?а-а-карраг (арв.) – Твёрдая Круча
Ла?утваннгейрд (дейв.) – твердь у Шумной Воды
Ллиф-э?байн (арв.) – Струменица (река)
Лу?айт-ллиф-эбайн (арв.) – Быстроводная (река)

Малл-э?байн (арв.) – Тиховодная (река)
Милльэ?рбе (дейв.) – твердь Срединная
Ми?рихри?нге (дейв.) – твердь Болотный Предел
Ми?риэ?льве (дейв.) – Зыбица (река)
Мор-Гвеллтог (арв.) – Море Травы (великая степь)
Мор-Глви?дд (арв.) – твердь Большие Ворота
Нодклохслейбха (арв.) – Каменный Узел. То же что и Сте?йндо?ттурфъя?ллерне
О?рнинхре?йдургейрд (дейв.) – твердь Орлиное Гнездо
Ротхёльфе (дейв.) – Красная Палата

Се?сканн-э?байн (арв.) – Болотина (река). То же, что и Во?тленди
Свартифъя?ллернгейрд (дейв.) – твердь Чёрная Круча
Свинхофди (дейв.) – урочище Вепрева Голова
Скойлтэ-слейбхе (арв.) – Расколотая (гора)
Скъёвтса?льдрэ-гейрд (дейв.) – твердь у Кривого Кряжа. То же что и Крри?хслейббо?ттха
Слейб-бе?йне ар-ан-ма?хайр (арв.) – твердь у Сосновой горы на равнине
Сорфра?манла?ндид (дейв.) – Чужая Земля Юга. То же, что и Арднур
Сорфъя?ллерне (дейв.) – Горы Юга
Сте?йндо?ттурфъя?ллерне (дейв.) – Каменный Узел. То же что и Нодклохслейбха
Стейнсвальге-гейрд (дейв.) – твердь Каменная Глотка
Снойтэ-ард-неадд (арв.) – Резной Чертог
Стейнстодинн (дейв.) – твердь Каменный Столп
Стейнхаддаргейрд (дейв.) – твердь Каменные Ворота
Стейнхаддарфъя?ллерне (дейв.) – хребет Каменные Ворота
Сто?ргритиэ?льве (дейв.) – Каменная Речка
Стрю?мме-гейрд (дейв.) – твердь Речная
Танешшу?фт-н-Ишаффен (юж.-ардн.) – Море Песков. То же что и Бахр-аль-рималь
Те?ах-на-гаойт го-ле?йр ар ан-карраг-де?арг кул-а-домайн (арв.) – Дом Всех Ветров На Багровой Скале у Спины Небокрая
Тревагаргейрд (дейв.) – твердь Трёхпутье
Тъю?рвеггейрд (дейв.) – твердь Бычий Брод
Уа?йнэ-а-ка?рраг (арв.) – селище Зелёная Круча
У?льфасльод (дейв.) – селище Волчья Тропа
Ульфру?нна (дейв.) – селище Волчья Чаща

Ульфху?лургейрд (дейв.) – твердь Волчьи Норы
У?рлабха-кнойх (арв.) – Холм Речей
Хардурстейнгейрд (дейв.) – твердь Твёрдый Камень
Хатге?йрд (дейв.) – Высокая Твердь
Хаттэикге?йрд (дейв.) – твердь Высокая Дубрава
Хатфъялльгейрд (дейв.) – твердь Высокая Круча
Хатхалле (дейв.) – Высокий Чертог
Хвитбъёрфе (дейв.) – гора Белая Вершина
Хвиттва?ттен (дейв.) – Бурная (река)
Хвиттэ?льве (дейв.) – Белая (река). То же что и Гвин-э?байн
Хвитхо?фуд-фъя?ллерн (дейв.) – гора Белая Голова
Хейрнабю?гдэ (дейв.) – Глухое селище
Хидджаз (ардн.) – Благословенная твердь
Хли?дхельст (дейв.) – Главные Ворота (Винги)
Хли?дъярн (дейв.) – Железные Ворота

Ф'ам-альхажа?ри (ардн.) – Каменная Глотка
Фъя?ллернстейнгейрд (дейв.) – твердь Горный Камень
Фъяллторе (юж.-дейв.) – твердь Горные Врата

Э?вин (арв.) – Пенная (река)
Э?иклу?ндгейрд (дейв.) – твердь Дубовая Роща
Э?икфъя?ллерн (дейв.) – Дубовая гора
Э?икхадд (дейв.) – Дубовый Холм
Э?икэ?льве (дейв.) – Дубовая (река)
Э?йрэ (арв.) – Земля, Край
Эльдсто?дингейрд (дейв.) – твердь Огненный Столп
Эсагейрд (дейв.) – твердь Эсы
Э?ррах-те (арв.) – твердь Горячий Ключ

Ярнтэ?ннур-гейрд (дейв.) – твердь Железные Зубы
Я?рнфъялл-гейрд (дейв.) – твердь Железная Круча
Ярнха?дд (дейв.) – твердь Железный Холм

АННОТАЦИЯ И ПРИМЕЧАНИЯ АВТОРА
Вымышленный мир или иная история нашего? Решать то читателю. Мрачная сага из мира суровой архаики, наследия века вождей и героев на фоне полуторатысячелетнего противостояния столкнувшихся на западе континента ушедших от Великой Зимы с их прародины к югу дейвонов и арвейрнов, прежде со времён эпохи бронзы занявших эти земли взамен исчезнувших народов каменного века. История долгой войны объединивших свои племена двух великих домов Бейлхэ и Скъервиров, растянувшейся на сто лет меж двумя её крайне горячими фазами. История мести, предательства, верности, гибели. Суровые верования, жестокие нравы времён праотцов, пережитки пятнадцативековой вражды и резни на кровавом фронтире народов – и цена за них всем и для каждого…

Попытайтесь представить вдруг вымышленный мир (или пошедшую по иному руслу историю Европы – решать вам, читатель), где исход с севера уходящих от Великой Зимы племён «квазискандинавов» столкнулось на просторах континента с прежде пришедшими сюда в век бронзы народами «квазикельтов», расколов их территорию надвое. Спустя пятнадцать веков противостояния и конфликтов земли различных владетелей объединились в две могущественные, извечно сталкивающиеся в противоборстве державы под венцом домов Бейлхэ и Скъервиров. Почти век назад до начала событий отполыхала жестокая и кровопролитная десятилетняя Великая Распря. Но потухли ли угли раздора, что тлеют доселе под спудом времён? Тем больше сейчас, когда хвороста в новое пламя пожарища было нарублено вдоволь…

ПРОЛОГ …НЕРВИ?МЫЕ НИТИ МИНУВШЕГО Нить 1
Цена жизни. Цена смерти…
Цена мести. Цена прощения…
Цена любви. Цена ненависти…
Цена войны. Цена мира…

За доброе ли, за дурное – за всё в этой жизни суждено заплатить…
В силах ли будешь ты уплатить эту цену, какую с тебя взыщет судьба?

– В часи?ны минувшие, во времена стародавние народ наш вознялся меж гор и равнин У?рхейминорда – Заокраинного Севера, нашей Прародины – сотни людских поколений назад. Боги привели своих смертных детей в этот мир, сотворив некогда первых людей, от которых пошли их потомки – дав им храбрость сердец, твёрдость тел и полный стремления с жаждой непознанного бессмертный искательный дух.
Вышний из всех богов, Сильный, подле кого стоят его братья и сёстры – он укротил первосу?щные силы стихий, из бескрайней разверзшейся бездны извечного мрака создал небо и землю, и всё там живущее – он, Высочайший, Могучий и Гордый. Время не властно над ним, доколь не настанет повергшая мир в тьму и хаос сама Ночь Богов – Аллиргу?ддирнотт – когда гря?дет последняя битва с обвившим в кольцо круг земель исполинским чудовищным змеем, грызущим коренья Великого Древа.
В тот грозный, всепогибельный час страшной Распри из Распрь единокровные братья забудут о речах по че?сти, и в жатве суде?б обнажат свою сталь; зазвучит лишь её одной ме?ртвящий голос. Сыновья встанут против отцов, ближние родичи сгинут в сражениях друг с другом. Придёт страшный век смерти, огня и железа, бурь и хищных волков, крови, меча и разбитых щитов, где не будет щадить человек человека… Столкнувшись падут в ней могучие боги и все исполины стихий до единого, стужа и жар придут в гибнущий мир, сгорят дотла в пламени тверди людей и обитель бессмертных. Падёт сокрушённый раздором и сам первозданный незыблемый Ясень – и вознесётся затем из слепой круговерти безвременья и пустоты новый Столп мироздания, вновь дав начало живому… Но случится то в час отдалённый во мраке грядущего и рассудками смертных непостижимый, что одной лишь Судьбе пока ве?дом тот неотвратный конец и начало миров.

Негромкие слова говорившего были столь яркими и пронзительными, что десятки глаз немо внимавших ему сцепенело застыли в волнении, точно поражённые силою речи повествования.

– Высочайший, Отец Сущих – Всеотец – он сотворил зримое и незримое нам, вдохнул жизнь в тени смертных существ. Он властелин всего мира и времени, Страшный, Горящий – Вотин – таково Его главное имя, которым ласкается слух Всевеликого, когда смертные присягают ему в своих гордых деяниях. Он – Суровый – бог воронов и волков, зимних бурь, мёртвых стуж и свирепых ветров, алчущий пыла сражений Отец Битв, несущий на крылах облачного плаща убийственные огненные копья, что куют ему младшие братья в своей жаропламенной кузне небес; останавливающий взором сердца? – Стэдаугхъя?ртир. Таков он, наш бог – любящий храбрых, не трепещущих духом воителей.
Облачная обитель его далека от пределов живых. Непомерен для смертных тот путь к её тверди сияющих блеском железа огромных ворот. И лишь те, кого длань собирательниц павших вознесёт через смерть ввысь к ветвямисполинского Ясеня, на чьём поднебесном стволе поселил Всеотец смертный род – те, кто был храбр и честен, кто в сердцах не держал чёрной лжи с вероломством, не знал хилой робости трусов – те через мрачные тропы холодного Нижнего Мира воздымутся ввысь к вратам Халльсверд – в Его сияющие Чертоги Клинков. Там навечно пребудут они подле предков, что ушли от нас прежде к очам Всеотца от времён праначальных.
Но те же из них, кто остался во тьме у начала холодной тропы, навеки они до конца сего мира пребудут в бездонном болоте у самых корней Вековечного Древа. Глубоко под миром людей, среди льда и холодных теней – где в тумане и мраке средь тысяч костей мертвецов в свои ко?льца свернулся Чешуйчатый – Змей, хозяин подземного Нижнего Мира, сотрясающий твердь. Тот, кто взираетиз тьмы омутов и колодцев, кто струится холодными кольцами в водах ключей и источников, воздымает траву и росу на ней; чьи чешуи шуршат в звуке крыл кожанов и скребущейся поступи крыс – грызущий тела всех умерших, Повелитель Гниющих – Хвёгг. Тот, кого северные народы издревле кличут едино, поминая его прадревнейшее тёмное имя в проклятьях, равно как и просяо заступничестве перед его грозными и неистовыми стихиями – Шщар – Шуршащий.
Бесславна та участь всех смертных, кто остался во мраке ям Ормхал – среди тысяч костей мрачных змеевых нор… Восхитительный блеск врат Чертогов Клинков ими невидими непостижим, не узреть его свет их скорбящим очам… Итак будет доколь не обринется небо на землю в конце всех времён – и погибнут и люди, и их жизнедавцы под ударом сожгущей весь нынешний мир Величайшей из Распрь – и восстанет затем к небесам Всеустоя иное великое Древо…

Слова говорившего тихой, незримою мощью звенели под сводами древнего зала в огромном чертоге, отзвуком эха гремя под стрехой из оглаженных досок, украшенных дивной резьбой из точёных резцами их предков обличий богов и героев – взиравших на лица внимавших речам старика.

– А теперь же услышьте о том, как явился среди многих сущих племён и наш древний народ, от которого мы со времён стародавних берём свой исток.
Предком нашим был Дейн – самый первый из древних вождей, объединивший детей Всеотца в час их странствий по необъятному У?рхейминорду – герой, чья кипящая кровь получила исток от бессмертных богов. Имя его и доселе живёт среди нас – от него мы, народ его, и назвались дейвонами, Дейна детьми. И наш орн, наше родовое колено, из которого вышли и вы, и все ваши отцы, их отцы и их деды, как и все ваши предки, есть прямая ветвь Дейна, его истинные потомки – мы, род Дейнблодбереар – Несущие Его Кровь, ясноглазые, светловолосые, подобные нашим светлым и сильным богам. Кровь, которую передали вам матери и отцы, что течёт в ваших жилах – кровь самого прародителя Дейна. Гордитесь же ею, берегите её, устремляйте её на деяния славы, кою должно хранить и умножить. Его дух живёт в ней, сквозь века пронеся его доблесть и мудрость – от отца к сыну, от матери к дочери, от поколения к поколению в их бессмертном круговороте.

Негромкий, глубокий, размеренный голос вещавшего мерно звучал в озарённом сквозь окна лучами слепящего солнца чертоге. И только дыхание многих собравшихся рядом могло приглушить тишину, что стояла под древними сводами в час, когда говоривший на миг умолкал.

– Досель каждый орн жил под собственной властью, не признавая законов иных кроме силы железа и не ведая мира с соседом. Дейн собрал все дома воедино – не только не ведавшим страха мечом, но и своим прозорливым возвышенным словом – славнейший средь прочих вождей и воителей, храбрость и мужество чьи не знавали предела – и тем сделал народ наш единым, непокорным ничьей чужой воле и неодолимым никоим врагом, повелителем собственных су?деб.
В ту великую пору лишений и странствий Дейн повёл всё дома за собой прочь с далёкого Севера, где в чёрных лесах средь заснеженных гор и долин, средь бескрайних полей и безжизненных пустошей сотворили нас некогда боги – дав нам жизнь, полную жажды борьбы и преодоления тягот, перед которыми у слабых опускаются руки и дух цепенеет в безволии. Прародина наша в тот час становилась всё сты?лей и сты?лей, медленно прячась под льдяным покровом сошедшей на мир беспощадной суровой Сторве?три – Великой Зимы. Иные народы, что жили там с наидревнейших времён веков камня и бронзы, остались на месте, покорно отдав свои судьбы на волю неотвратимо идущей навстречу им гибели. Лишившись рассудка от обречённости и отчаяния нескончаемых зим и морозов, сцепились они меж собою в свирепых раздорах и распрях, кровью заливших замёрзшую землю – точно та чернота их рассудка могла чем-то отсрочить тот страшный конец под дыханием стужи и тьмы наступающей вечной ночи?. И лишь наши предки, откликнувшись на пламенное воззвание Дейна, возглавленные им храбро покинули некогда породивший нас, а ныне несущий лишь гибель край мира, и ушли вдоль сиявшей над их голова?ми небесной дороги из звёзд на далёкий, манящий нас юг в это долгое странствие в поисках нового дома.
Таков был век древних вождей и героев, когда предок наш Дейн устремил за собой северян, объединив прежде разрозненные племена воедино. И следом за ним наши предки прошли через множество тех неизведанных прежде земель, преодолев на своих ветрокрылых, сотворённых из дуба и ясеня звероглавых челнах лежавшее на пути бурное море, перейдя многие числом озёра и реки, равнины и горы, прежде чем очутились в обширных краях, отныне ставших для них и потомков вторым родным домом. Домом, где открытый всем вольным ветрам простор гор и равнин распростёрся под вечным сияющим небом, где зимние бури холмы и долины его заметают своим сребротканым покровом снегов, а летнее солнце вздымает просторы обильных полей и лугов, где луч света не в силах изгнать тьму из сплетений ветвях бесконечных и сумрачных чащ – обитель всех храбрых сердец и свободных людей.
Домом этим и стала земля нашей родины – столь походившая на тот утраченный край по ту сторону моря. Земля, которую предки и нарекли землёй Дейна детей – Дейвоналардой…

Негромкий, размещенный голос вещавшего полон был гордости и величия, а слова из его уст лили?сь спокойно и твёрдо, уверенно, как разлив вешних вод могучей реки. Не один десяток раз произносил их уже говоривший – и не один десяток раз внимали его речам множество пар взволнованных и любопытных очей, чьи лица застыли во внемлющем почтении перед возрастом и обличьем старейшего, сидевшего среди них на высоком, тёсаном из морёного дуба и украшенном искусной резьбой древнем кресле. Множество детей – от совсем ещё маленьких, до уже крепких подростков с пробивавшимися под носом у юношей пухом усов – сгрудившись поплотнее один к одному неотрывно следили за каждым движением предка. Приоткрытые рты боялись проронить хотя бы один неосторожный звук, уши ловили каждое слово речей, а внимающие глаза застыли на морщинистом лице старика. Могучая, всё ещё не согбе?нная под напором прошедших десятков годов жизни стать с широкими плечами под богато украшенной тиснением простёганной верховни?цей из вепревой шкуры поверх тонкой нательной рубахи. Пальцы рук с паутиною синих привздувшихся вен под сухой убелённою кожей уверенно сжали точёное дерево подлокотников. На широкой и жилистой шее благородно воссела его голова с седой гривой волос до лопаток и долгой бородой. Таков был спокойный, и одновременно трепет внушавший им облик главы их семейства.
Глаза старика были проницательно о?стры и ко?лки – но лишь тогда, когда он сосредотачивал на чём-либо внимание – иначе же они были просто ясными и чистыми, цвета голубизны неба ранней весной. Эти глаза зрили столько событий, минувшего, сколько вся вместе взятая ребятнявкруг него и представить себе не могла. И это ещё больше придавало седобородому предку величия, внушало внимавшим ему детям непомерное уважение к старейшему в их роду.

– Дейн стал первым из ёрлов – правителей нашего племени, объединивших под своей дланью все прежние разобщённые родовые колена. Именование это означает «первый из воинов», лучший – ибо таким он и был. И доселе в преданиях и легендах живёт память о храбрости и неукротимой ярости Дейна, о его могучей и несломимой воле, позволившей нам преодолеть тяготы опасного странствия и обрести новую родину.
Много лет шествуя безустанно во главе наших предков с далёкого У?рхейминорда Дейн основал первые из поселений-гейрдов в этом благодатном краю – от севера к югу, от заката к восходу выросли к небесам их могучие ныне муры и чертоги. Одним из них была Винга, вознявшаяся через бессчётные годы веков сперва скромною укрепью, а потом ходагейрдом – главной твердью страны – первейшим и прекраснейшим из городов, вознесённым с первыми селищами дейвонов на пересечении многих пеших и речных путей. Название то и означает «перекрёсток», «узел дорог». Там, на круче холма у слияния рек был воздвигнут Хатха?лле – Высокий Чертог – обитель всех ёрлов Дейвоналарды, правивших нашим народом со времён его пришествия сюда, когда явившиеся с Заокраинного Севера племена расселились по всему обширному западу, создав множество союзных друг другу уделов-владений, позже объединившихся под единым венцом дома Дейна.
Однако помните, что не прекрасный и могучий ходагейрд был сердцем нашего орна. Здесь, под этими сводами, возведёнными руками нашего великого предка и его сыновей, все прошедшие века рождались и взрослели, доблестно жили и упокаивались с дымом от погребальных костров многие из его славных потомков – и ныне свято чтущие это место на севере, где сходятся тропы живущих, в чьих сердцах течёт кровь прародителя Дейна – где собрались сегодня все мы: вы и старшие родичи. Вот наш дом, наше сердце – эта священная для нас гора, именуемая Вестрэвейнтрифъя?ллерн – Круча Закатного Ветра, с чьей вершины сам Дейн простёр длань к грядущим завоеваниям сего края, заложив первый из столпов своей тверди под неистовый рёв грозной бури, пришедшей с закатного моря подле наших возов и челнов.
Уже минуло шесть долгих веков с того часа, как наш орн в долгой тяжкой борьбе потерял свою власти над народом дейвонов, уступив его более сильным соперникам после череды междоусобиц, в час суровейших распрей разделивших семейства ужасным раздором. В его ненасытном пожаре погибли святыни и храмы, были поруганы стародавние обычаи и обряды, осквернены брачные узы и клятвопреломлены заветы сестри?нства и братства; земля стала красной от сока вен павших, прежде чем мир вернулся в дома всех враждующих орнов.
Но помните, что именно мы, род Несущих Кровь Дейна, и есть истинный дух нашей родины, её сердце и воля, хранящая и сберегающая отчий край стискиваемым нашей рукой острым мечом уже долгие пятнадцать веков. Пусть нынче люди нашего орна раскиданы по всем уделам дейвонского племени словно та прочная кость, на которой держится плоть из иных родов племени северян – но сердце нашего семейства здесь, под этими древними сводами тверди на Круче. Здесь, где тысячи имён прежде живших и тех кто последует нынче за ними – вас – за кем некогда придут в мир другие, кому будет дана жизнь с первыми ударами сердца – где тысячи этих имён украшают ствол нашего родового столпа, Алльменстангира – могучего древа всех потомков Дейна. Где есть и ваши имена, которые вам ещё предстоит украсить добрыми деяниями в грядущем – будучи достойными своих предков храбрыми воителями-свердсманами и прекрасными жёнами, чьих мудрых советов и прорицаний издавна прислушиваются среди нашего племени – в ком есть данный богами священный пророческий дар, сила зрить через мглу.
Вот уже полторы тысячи лет мы, древний народ Севера, населяем наш край, от поколения к поколению передавая память о славных деяниях и о событиях той славной и грозной поры, храним и сберегаем те великие дары, что получили от богов наши предки. Ибо не только грубая сила и ратная слава радуют наши сердца, но и несравненные высокие искусства и накопленная мудрость познаний, коими мы вправе гордиться и должны сберечь для потомков.
Ещё во времена Дейна его сын Фреки Мудрый в вещем сне под ветвями великого тысячелетнего дуба на склонах Вестрэвейнтрифъя?ллерн узрел и открыл нам всю мудрость божественных рун, их тайны и хитросплетения – для знания, письма и ворожбы с чаротворством. С далёкого севера наши предки принесли древние искусства ткачества и глиноделия, резьбы по древу и кузнечного мастерства, равного которому мало где найдётся в здешних краях. Здесь же они не горше соседних народов овладели умением возводить величественные и прекрасные строения из прочного камня – могучие неприступные укрепи-стерквегги, озарённые солнцем дворцы и наполненные светом и тьмою трепетные святилища, позабыв о прежних срубных чертогах с грубыми частоколами и изгородями прадавних часин до нашего ухода с далёкой прародины.
Ценятся среди нас мудрые речи и храбрые песни, сказания и перечёты законов с обычаями – и несравненное искусство творить рукотворно подобие мира, увековечивать обличья звериные и людские, травы и древеса, небо и землю с гладью вод и чертогами гор и лесов – всё, что можно изваять из металла, дерева или камня и запечатлеть кистью, резцом и черталом на воске, коже и ткани, всё многоцветие мастерства рисования… Всё то, благодаря чему мы нынче можем узреть лики наших давно уж ушедших предков. Век от века это несравненное искусство становилось всё более отточенным и умелым, но вершину его создал непревзойдённый и ныне Хъёрн Златобородый из восточного городища у Дубовой Рощи – величайший из мастеров рукотворного дела, живший в часы моей юности и оставивший нам запечатлённые лики властителей и героев, кто жил и безвременно пал в ту далёкую грозную пору, о коей я расскажу вам чуть позже…

Старик неторопливо протянул руку к столу для письма, на котором стоял резной деревянный ларец с откинутой на бок окованной серебряными украшениями крышкой, и развернул перед глазами детей один из вынутых свитков тонкой выделанной кожи.
– Вот они – ёрлы и ратоводцы того ушедшего времени, чьи обличья сохранила для ваших глаз его рука, которой боги даровали столь великое умение помимо владения клинком ещё и пронзать саму вечность этим несравненным искусством. Смотрите, какими они были – те, кто уже давно упокоились в дедовских курганах прахом от погребальных костров, пребывая в сиянии Халльсверд подле самого Всеотца – те, чьи лики мы можем узреть и поныне.
Затаив дыхание дети взирали на вырисованные тончайшими линиями и чертами обличья людей, застывших многоцветием немеркнущих красок на пожелтевшей за десятки истекших лет выделанной коже – на тех, о ком прежде лишь слышали из уст родичей, помнивших те времена – но никто лучше скригги, старейшины их семейства не мог рассказать им о них, его соратниках и товарищах, дав возможность узреть их такими, какими они были век назад.
Старик один за другим неторопливо разворачивал перед алчущими детскими взорами всё новые и новые обветшалые кожаные скрутки с обличьями ушедших в минувшее правителей и героев, мудрецов и отважных воителей, всех их многочисленных родичей и потомков – отроков и детей, зрелых мужей и седых старцев, их жён и невест, матерей и сестёр – десятки бесценных воистину свитков, сохранивших их образы, давно ушедших в иной мир упокоившихся.
– Позволь спросить… а это ты сам, скригга? – поражённо спросилвдруг старейшего в их роду один из подростков, почтительно указывая на очередное явленное им среди свёртков человеческое обличье.
Дети взволнованно зашептались, теснядруг друга и стараясь каждый взглянуть поближе на развёрнутый перед их глазами скруток, на котором неведомый мастер из Эиклу?ндгейрда изобразил с величайшею точностью место сражения – широкое, истоптанное в кровавую грязь затравевшее поле, абрисы казалось вот-вот готовых зашевелиться и тронуться с места коней и воителей, взнятый лес копий, секир-шипцов и древок трепещущих стягов. Среди них заметно крупнее иных был вырисован молодой, едва перешедший третий десяток лет юноша со светлыми волосами до плеч и редкой ещё бородой, спокойно взиравший со свитка прямо на них, смотрящих на него из грядущего. Левой ладонью он держал за повод разгорячённого рыжего жеребца, а правой стиснул долгий черен окровавленного топора; и над головой его вился по ветру на воткнутом в землю древке копья чёрный с золотом стяг их семейства.
– Скригга Эрха – это ты?
– Да, я… – усмехнулся Эрха, оглаживая белоснежную бороду, в которой прошедшие годы давно стёрли и превратили в серебро прежнее золото вёсен его безвозвратно ушедшей юности.
Скригга неторопливо свернул изветшалый свиток со своим вырисованным искусною дланью Хъёрна юным обличьем и положил назад в нишу ларца, потянувшись за следующим – но рука старика замерла. Неспешно убрав пальцы с пожелтевшей истрёпанной кромки ещё одной скрутки он тихо захлопнул узорчатую крышку, проведя ладонью по резному дереву тонких буковых дощечек и затворив хитро сокрытый внутри них замок. Старик на миг смолк, глядя на внимательно слушавших его детей.

– А теперь я поведаю вам о тех землях, что окружают наш край. Ибо не только народ наших предков вы должны добро знать, но и тех, кто рождён не детьми Всеотца – тех, кто соседствует с нами, и с кем вам придётся скрещивать земные пути – миром или мечом.
Заокраинный Север, наша прародина, откуда некогда пришествовали предки дейвонов, с тех пор пуст и безлюден, когда настала Великая Зима Богов, погрузившая край тот в холод и вечные льды. Там, где небо сошлось с заснеженными горами; там, где волны гибнут в неистовой битве с камнями, оглашая пустынное побережье рокотом силы и злобы; там, где кровь умирающего солнца льётся багряным закатом… Лишь она освещает холодную землю – землю, где властвует вечная зима.
Все прочие древние народы – те, кто не ушёл вслед за уведшим сюда своих спутников Дейном – исчезли во мраке забвения. Ни следа не осталось от них, когда лютые стужи Сторве?три накрыли весь север льдяны?м покрывалом, сковав в вечный сон оцепенения прежде бушующее под порывом пронзительных ветров Полночное море, отрезав пределы его от иных обжитых земель. И нет отныне туда вольных троп и путей, ведущих во льды иначе чем через заснеженные вершины крутых гор, непроходимые чащобы лесов и бездонные топи болот. И нет там иной человеческой жизни кроме одиноких странствующих храбрецов и изгнанников, дерзнувших прошествовать там, где лишь хищные звери правят клыком и когтем среди им подобных.

С заката земли детей Дейна омывают холодные туманные моря, в минувшем не раз влекущие к западным островам и в дальние южные страны наши парусные челны, бросая их хищные острогрудые тела на чужие спящие берега. Тогда, в давние века сыны Всеотца лишь начинали своё победоносное шествие с севера, устремляясь по зову их вольного и ищущего духа в далёкие странствия, не взирая на опасность неистовых бурь, гибельные отмели и водовороты бездонной холодной пучины – завоёвывая эти богатые и обильные края, устрашая трепещущие сердца врагов боевой песнью окованных турьих рогов и грозно плещущих ясеневых вёсел.
Огромные низменные Прибрежья и многие числом большие и малые островные земли населены помимо осевшего там Дейнова народа и прочими древними племенами, жившими здесь задолго до нас. Руками их предков были вознесены те огромные курганы и гробницы из камня, когда люди ещё не знали железа, и алый сок жил выпускали клинки из блистающей бронзы. В пору пришествия наших прародителей с Заокраинного Севера, низвергнувших прежние их крупные уделы А?ргвидд-мар – Владетелей Моря – и бессчётное множество разрозненных мелких домов, они склонились перед ёрлами дейвонов, присягнув власти потомков Дейна. Многие из них прежде были лишены высоких даров письма и тайн рун, не столь умелые в кузнечном искусстве – всё это и многое прочее они сами охотно переняли от нас, всё больше уподобляясь поселившимся рядом с ними сынам Всеотца.
И в прежние времена они были храбры, но несравнимо далеки от нас воинским умением – направляемых в битвы самим грозным Горящим. Ныне же и то стремление угасло в сердцах их, и в почёте у жителей запада лишь торговые дела, ловля рыбы и отважное мореходство, а на уме больше звонкие монеты и набитые товаром со скарбом бочки с мешками, чем приумноженная для потомков ратная слава. Но и среди них рождались храбрые воители и грозные вожди-ратоводцы – не раз в прежние века сотрясались уделы Прибрежий страшным эхом сражений против усиливающейся власти ёрлов.
Сам же раскинувшийся позади Островных земель бескрайний Закатный океан необъятен и грозен – и неведомы нам те далёкие берега и пределы, что лежат по иную его сторону за самыми дальними студёными землями немеркнущего солнца на краю мира. Но ненастные ветры и штормы лишь влекут за собой многих храбрых, зовом океанской зыби манясердца смельчаков к далёким изведанным уже островам на стылой оконечности дальних уделов – и прекрасны узревшим их те великанские горы плывущих во мгле исполинов из льда, подобно белым лебедям вздыбливающие клыкастою грудью пенные чёрные волны бездонной пучины.

Старец сухо кашлянул и продолжил рассказ.

– К полудню от наших уделов со множеством вольных и богатых городов, за высокими кручами снежных Гор Юга – тянущихся с запада на восток Долгих, Больших и Малых Сорфъя?ллерне – лежат обширные земли, заселённые людьми иной крови. Не на севере восстали из небытияих предки, а далеко у тёплых полуденных морей, среди гор и долин под сияющим солнцем.
Некогда много столетий назад то была раскинувшаяся вокруг великого тёплого моря меж многих земель могучая держава, соединённая в древние времена под одним жезлом грозных правителей, силой собравшая воедино прежние владения тех племён и народов – соперничавшая с пришедшими сюда дейвонами за покорение южных уделов в богатых речных краях к северу от Сорфъя?ллерне. Но много веков миновало с той роковой поры, как их грозные владыки отвергли своих жизнедавцев, приняв пришлую из далёких пустынь вместе с очередными завоевателями новую веру – суровую и воительную. Незаметно прокралась она в их дом как незваный чужой гость, сперва приткнувшись в самых зряшных и неприметных глазу местах, затем робко попросила себе уголок на общей скамье – и так заняла год от года весь дом, набираясь сил и став в нём однажды единственным новым хозяином – низвергнув силой меча прежних: и покорных, и сопротивлявшихся – подчинив их себе. Воители и владыки, властные и сильные люди впустили её в своё сердце, воздымая за собой тысячи алчущих крови мечей в руках устремлённых и жаждущих славы перед их богом, готовых умереть ради него, дабы нести его слово и волю иным племенам. Тогда новая вера и восторжествовала, силой огня и железа склоняя всех прочих к покорности перед собой.
Старец умолк на миг, пристально взирая на окружавших его детей, и стиснул до хруста костяшек резные звероглавые подлокотники кресла, на коем до него восседали предшествовавшие ему старейшие Дейнова рода.
– Ничьих иных богов они не почитают за годных для прочих племён и народов кроме как своего Единого и Единственного – уравнявшего в поклонении себе всех сущих, смешавшего их воедино. Иных же богов они называют лживыми, а обычаи их детей мерзкими. Склонившихся перед ними они зрят покорными ярму робкими овцами; себя же, несущих свет слова иным непокорным и не преклонившимся ниц – пастушьими псами, стерегущими стадо… или режущими непокорную животину волками. Зовётся у нас этот край Сорфрамандландид, Земля Чужого Племени Юга – именуемый у них Ардну?р, Земля Света.
В пору великих завоеваний смяв сопротивление последних из вольных народов за горами Юга, много столетий назад они вслед за прежними владыками этих земель попытались покорить и Север, где жили наши предки. Переступив через бездыханные трупы тех дейвонских родов, что в прежние века далее всех иных поселились за хребтами Сорфъя?ллерне и первыми были покорены несметными оком пешими и конными загонами закованного в железо врага, чужеземцы пришли сюда. Было это ещё во времена правления ёрлов дома Дейна. И как поведали в преданиях прадеды моих прадедов, очевидцев той грозной поры, весь юг Дейвоналарды чужеземные захватчики залили кровью, когда их могучее и многочисленное воинство обрушилось на нас через горные перевалы и сквозь широкий проход по течению Белой грозной дланью из тысяч алкающих жизней копий, клинков и секир, и неведомых прежде нам грозных метальных снастей, перед коими меркла всякая доблесть мужей-свердсманов и рушились прочные стены твердынь.
Казалось, страшный час покорения или гибели пробил и для нашего рода… Но дейвоны устояли перед их жестоким натиском, собранные воедино всеми семействами под рукой наших славных предков. Воинство, которое вёл храбрый ёрл Вигар Сторлаукар – Большой Лук – сокрушило двигавшегося сюда уже на полпути до стольного городища Винги врага, сразив его в упорной и кровопролитной битве, подобной смертоносному дыханию Змея. Прежде неостановимых и уже державших верх в шедшем сражении южан заманили ложным отступлением с выгодной им голой равнины тысяч смертей за разбившие строй их холмы в охватывающее её болотистое редколесье. Там наши окружившие противников и внезапно ударившие им в оба бока предки наголову разбили могучего недруга, загнав его дальше в непролазные топи, настигая и там бросившихся в бегство дрогнувших, разя сталью пик и секир, топя в зыбкой твани трясин, не щадя никого…
В тот сокрушительный день тысячи ардну?рцев вместе с первейшими их предводителями-ратоводцами попали в наши руки. И дейвоны не стали брать с них ни поглавного выкупа, ни виры за пролитую прежде кровь наших людей, которых те пытались силой меча обратить в чужую им веру, требуя прежде дани и клятв верности их владыкам лишь одного – «поклонись или умри!»
Во славу грозного Всеотца, который даровал нам эту великую победу над сильным противником, дал нам силы отстоять веру и волю своих праотцов – во славу Его тысячи чужаков были принесены в жертву в этом лесу, повешенные на ветвях древних дубов точно спелые жёлуди. И голодные чёрные вестники Останавливающего Взором Сердца насытились соком жизни и мякотью тел как никогда ещё прежде, пока звон окровавленных, вечно алчущих крови клинков и секир наших предков достигал ворот Халльсверд, лаская внимавшего им Всеотца, умилостивленного жизнью поверженного дейво?нской десницей противника.

С тех пор отринутые отсюда нашим оружием чужаки долго не осмеливались вторгаться в земли детей Дейна. Род наш в то кровавое столетие войн устоял перед их шествовавшим сюда на остриях копий Сорфрамандландида безжалостным чужим богом, став тем прочным щитом, что преградил их некогда неостановимую гибельную волну огня и железа, которая прежде погребла под собой прочие свободные племена к полудню от белых круч гор. Сталось это быть может и оттого, что с давних времён все семейства дейвонов и так были под сильной единой властью их ёрлов, как повелось ещё с самого Дейна. И быть может оттого, что за долгие века именно Вотин, суровый повелитель воителей и храбрых сердец оказался среди нас много чтимее иных праотцов, оттеснив прочих богов наших предков… Да и к чему им был чужеземный бог, когда сердца их и так были отданы Сильному, любящему лучших?
И поныне мы верим во множество их, братьев и сестёр Всеотца, сотворивших и украсивших подле Его разящей руки весь наш мир в праначале времён, когда яркие стрелы Горящего бурями разметали извечную мглу и залили всё светом, пробудив тем дотоле дремавшую жизнь. Каждое из прежних племён-орнов доселе чествует собственных прародителей и заступников, а народы западных островов и Прибрежий поклоняются пусть и умалённым под сенью Горящего, но и поныне угодным им богам моря, огня и ветров. Но нынче и в наших племенах мало кто чтит так как некогда прежде их позабытые уже имена, ранее возносимые первее иных у разных дейвонских родов – огнекузнец Трюри и его брат-стрелоковец Эльд, волнитель морских пучин Хюлинн и хитроумный изворотливый пройдоха Лаэви, ведающий всеми тропами и путями Гудсти – и иные их грозные древние лики. Всех их затмил Он – могучий и гордый, суровый и щедрый наш Всеотец. Одна лишь Великая Мать, родительница всех, Дарующая, доселе чтима среди дев и жён нашего племени – да изредка кто поминает трёх незримых сестёр, что плетутв своих дланях нить судеб для каждого смертного, свивая минувшее, сущее и грядущее воедино – каждому отмеряя их долю и срок, когда будет разорвана та под безжалостным лезвием смерти.
Вот уже последние семь веков не смея в открытую поднимать против нас свою сталь, чужеземцы и попрежде коварны – ибо ничто так не режет глаза, как чужая свобода – людей свободных и от веры в их всеохватного и всесильного бога, призванного по тех думам объединить все племена и народы. Нынче их путь в Дейвоналарду прочно закрыт – упокойный дед нашего ёрла, владетельный Хъярульв Ту?нгурхэ?ле воспретил южанам вольно появляться здесь после того, как в суровейшие для нас часи?ны войны они, пользуясь этой кровавой бедой вероломно пытались вновь вторгнуться в наши края через не так зорко охраняемую в час распри Каменную Глотку в течении Белой, успев отхватить там немалый ломоть дейвонских земель… Ходит молва, что наш владетель желает вернуть им ту вольность, ратуя за добрый торг с Сорфрамандландидом. В наших полуденных землях в немногих числом означенных укрепях и доселе дозволено быть их послам и купцам, с кем ведут торг наши люди – и где с давних времён их прихода на юг много разных домов и семейств от простолюдинов до свердсманов породнились с арднурцами. Вот уже много веков между нами и их разобщившейся на три крупных и враждебных друг другу удела страной стоит долгий мир – но как знать, что грядёт нам оттуда когда-то?

Эрха сухо откашлялся в сжатый кулак, вновь спокойно воззрив на детей своего орна, которым поведывал всё то, что будет в дальнейшем их жизнью.
– И на восходе… – не торопясь начал он речь, продолжая долгое повествование о чужих племенах и уделах.
– Рыжие! А?рвейрны! – один из мальчуганов, желая всем показать, что он сведущ в чужеземных пределах, вставил слово первее, чем скригга успел вымолвить именование.
– А ну тихо, Хекан! – рассерженно прикрикнул на него его сосед годами постарше. Прочие дети дружно зашикали, показывая стихшему нетерпеливому смельчаку, что не дорос он ещё до тех лет, когда волен будет говорить поперёк слова самого скригги их орна.
– Верно, Хекан, – старый Эрха согласно кивнул, не осерчав на неучтиво перебившего его паренька, – а?рвейрны… – негромко повторил вершний Дейнова дома как-то взволнованно и осторожно – словно именование этого чужого народа значило для старого скригги нечто большее, нежели просто название ещё одного из многосчётных под солнцем племён и родов человеческих.
– Народ этот тоже кровь севера, живший здесь издревле. Предки их, именовавшиеся «дии?нэ» – «люди» – появились тут прежде, чем Дейн привёл сюда наших прародителей. Пришли они на смену владычествовавшим до них духам морской бездны и ушедшим в незримый иной мир теня?ми тем первым из смертных, как молвится в их наидревнейших сказаниях. Свой род они ведут от множества малых племён, прежде разбросанных по бескрайним просторам к востоку от дейвонских владений – сильнейшее из коих некогда именовалось на стародавний лад арвейи – и тем в грядущем дало то название прочим.
Обитают они там, где прежде спокойные срединные равнины Дейвонала?рды дыбятся к небу и становятся изрезанными бурными реками между кряжей и круч непокорными взгорьями, среди зелёных долин и торфовых болот, крутых голых скал и безмолвных пустошей-вересков. Своим жизнедавцем, вершним над прочими их многими числом богами и духами из иного мира они почитают разжёгшего первый огонь Небесного Кузнеца, сильнейшего из Троих. Его братья, рождённые в чреве Бескрайнего Неба Ард-Брен – Древнейший, Одревесневший – и Ард-Дагд – Седой, Живящий – идут подле него триединою тенью. Сотворивший устой из неохватной извечной тьмы под могучими ударами грозового молота Ти?рнех-Мортвалл – Он, принесший людям умения и искусства, даровавший железо Отец Всех Клинков. Тот, чья ярость четырьмя вольными ветрами гонит от его пламенеющего горнила ненастные тучи и сеет небесные стрелы огня, истребляя врагов своих смертных детей. Имя его Бури Несущий – Каитеамн-а-гвайэлл – так они его поминают обычно, произнося подлинное имя – как и мы имя Горящего – лишь в клятвах и выроках, и призывая посреди лютой ярости битвы. Ибо пусть он не так же суров и воителен как наш Вотин, но сердце его не трепещет от страха пред песнью сражений, предпочитая их горнилу и наковальне. Нет – он яростен и свиреп, и в неистовом гневе своём ужасающе страшен… Ибо дар его людям, вечноголодная и холодная сталь – это Его алкающие алого ненасытные клыки и острейшие когти, закаляющиеся соком жизней и подобные Его неутолимой хищной пасти. Тогда-то в час пиршества смерти и звучит на устах смертных детей Каитеамн-а-гвайэлла подлинное Его древнее имя – Тинтреах – Пламенеющий Ликом.
Свой народ сотворил он подобным себе – таким же упрямым и несгибаемым, душепламенно буйным как и Его негасимый огонь – и словно отмеченный им. Волосы их рыжи будто пламя, особенно среди тех из племён, кто живёт за горами на скалистых равнинах и пустошах, средь болот и лугов – там, где их род некогда взял начало, расселившись далеко на запад до многих из тех мест, куда позже пришли с севера наши воительные предки, за века обильных кровавых сражений вытеснив детей Пламенеющего обратно к восходу или подчинив себе как потомков Владетелей Моря.
Бороды их мужи носят редко – лишь среди жителей западных селищ-бхаилэ это есть нынче в обычае их – у тех, кто соседствует с нами, и то от дейвонов они переняли. Иные же лишь отращивают на лице долгие усы – и гордятся ими не меньше, чем любая женщина прекрасной косой. Нравом потомки Тинтреаха буйны, но и также отчаянны и непоколебимо упрямы. Любят они веселье и громкие песни, и не прочь потешить душу хмельным – ведь недаром на севере давняя есть поговорка: «перепить а?рвейрна – всё одно, что море вылакать попытаться».

Прежде в древние времена каждое их семейство, каждая ветвь кровных родичей жили обособленно по дедовским уделам, враждуя меж собой и точа сосед на соседа железо мечей. В каждой земле сидел собственный владетель-фе?йнаг – всякий суровее другого. Длилось так до тех пор, пока некий из властителей средних земель по имени Грайлэ Кро-э?дрокаэ?рах, Жестокосердный – недаром так прозванный за беспощадную лютость – стал подчинять себе силой железа прежде вольные другие их кровные роды, что зовутся на тамошнем наречии «кийн» – «связка». Много уделов покорилось его суровой деснице безжалостного воителя, много домов пало ниц пред копытами воинства. И вот среди разных семейств, недовольных беззаконием фе?йнага Грайлэ, нашёлся юный ещё летами, но храбрый духом смельчак – и поднял за собой многих вольных людей, прежде иных предводителей признанный всеми их вышним вождём.
После долгих лет череды нескончаемых битв и выправ, засад и пожарищ, свергнув побеждённого им Жестокосердного этот молодой ратоводец стал новым правителем над собранными под его десницей племенами, верша более добросердечно и мудро, нежели зарубленный им собственноручно злодей. Так, долгие времена ещё у а?рвейрнов было в обычае собрание вольных людей, именуемое «круи?нну», о чём дейвоны уже и позабыли века назад – разве что в дальних северных краях свободные мужи ещё собираются для речей и суда на фръялсталле, везде же оставив место писанным в книгах законам и судам людей ёрла.
С тех пор земли многих числом а?рвейрнских племён одна за одной – где породнившись в браке детьми своих властных, где миром соединившись военным союзом против врага, а где порой и преломившей их вражду силой стали и пламени – собрались воедино под рукой отпрысков того древнего героя, кой звался Бейлхэ Врагобоец. А потомки его, и ныне держащие власть над уделами детей Бури Несущего, именуемыми А?рвиэ?йрэ или просто Эйрэ – Земля, Край – носят именование арвеннид – храбрый вождь.
Речь у них дивная – на ухо мягка и прекрасна, словно для одних только песен она сотворена, если слыхал кто её из вас прежде – но как на испытание дана прочим иным языкам, столь переплетена она словами воедино. Вправду, дети – не знал я мгновения горше, как бывши однажды в восточных уделах за Срединными горами их края, что зовутся Ан-меан-слейбха, пытался запомнить название ветхого селища средь болот, в коем пришлось заночлежить подчас настигшего нас в пути ненастного ливня. По-нашему толковалось бы оно «Старая овчарня на тропе у болота, которую спалила молния в мокрый год» – от одной лишь длины его сам язык заплетаться начнёт будто пьяный. А уж на восточном наречии а?рвейрнов это и вымолвить с непривычки не в силах иным.
Старик откашлялся, словно рот разминая, и почесав себе за ухом напряг память, чтобы не спутаться в звуках.
– Шеанкаорах-а-риан аг-тэйрэ-та-рейн ллуга-айнэ на-бли?анн… Смотри-ка – могу ещё! – усмехнулся седой скригга и устало выдохнул, вытирая ладонью лицо, – впрочем и а?рвейрны сами в речах называли его лишь Каорах – Овчарней. Но старину они чтят, и древние прозвища и названия хранят в памяти долго, – и засмеялся следом за прочими детьми, тщетно пытавшимися хотя бы запомнить столь невероятное название – не то что уж попытаться правильно выговорить его следом за скриггой.

Старик на миг смолк, глядя детям в глаза.
– И именно с ними народ наш сошёлся в кровопролитнейшей распре – недаром прозванной между нами Великой…

ПРОЛОГ …НЕРВИ?МЫЕ НИТИ МИНУВШЕГО Нить 2
Скригга снова прервал свой рассказ, пристально оглядывая взволнованные лица слушавших его повествование родичей.
– Верно, все вы слыхали о ней…
Дети – молчаливые и притихшие – лишь согласными взорами и кивками голов подтвердили слова старейшего в их роду. Столь давней, прославленной множеством преданий и песен – но и столь же кровавой была та безжалостная долгая распря с восточным соседом, что и ныне речи о ней омрачались сочившейся из письмён и сказаний кровью павших в то страшное лихолетье, в часины которого множество потомков великого Дейна сложило головы. Не было в Дейвонала?рде такого семейства, чья кровь их отважных воителей не проли?лась в ту пору на ратных полях. Не было орна, чьих предков не унесла в сияющие Чертоги Клинков эта война, превратившая в пепел лежавшие подле уделов соседа с востока Помежья и множество прочих земель.
– Много веков мы соседствуем с а?рвейрнами – и редко это соседство было мирным… Ещё в далёкие часи?ны прихода детей Дейна с далёкого У?рхейминорда наши могучие народы столкнулись на просторах необъятного запада, когда дейвоны дерзким и неудержимым напором потеснили рыжеволосых детей Бури Несущего с их ранее обжитых земель на закатных равнинах и основали там те городища и селища, что твёрдо стоят и поныне. Много между нашими предками выпало кровавых и беспощадных сражений, когда за прошедшие столетия не один десяток жестоких раздоров омрачил жизнь обоих народов. Но ни одна из тех войн всех далёких времён не сравнилась с Великою Распрей, случившейся в пору моей юности…

Дети внимательно слушали скриггу, вещавшего о событиях вовсе не столь уже давних, и многим старикам ещё памятных и доселе – где он сам наравне с прочими родичами храбро сражался весь срок её, заслужив право именоваться первым из ратоводцев своего времени.
– Расскажи пожалуйста – как она начала?сь тогда, скригга? – с почтением спросил у старейшего один из юношей, привстав со скамьи.
– Как и всякая из войн, Хугиль… – старый Эрха на миг стишил голос, внимательно глядя на умолкших детей, чьи глаза смотрели на него внемлюще и пытливо, – гордо и велико, каковой она и именовалась в речах и свитках сказаний все те долгие десять лет… И так же неразумно и глупо – когда вместо добросердечия и мудрости их старый арвеннид Коннал Седая Голова с нашим ёрлом Агилем Острое Копьё не смогли решить миром пустячное дело из-за помежной реки, сменившей русло по иной бок от нескольких укрепей, позабыв о речах по чести? и позволив вместо слов заговорить хищной стали клинков и секир. А верно хватило среди семейств и дейвонов, и а?рвейрнов тех криводушных и сердцем слепых неразумцев, кто был рад сам из той мелкой свары раздуть сокрушительную Распрю, вспоминая прежние кривды ещё прадедо?вских времён.
Первые четыре года завязавшегося раздора нашему воинству в битвах всецело сопутствовал успех. Мы разбивали встречавшие нас кийны Эйрэ, и редко когда сами терпели от них поражения, одного за другим так сминая разрозненного и менее искусного в военном деле противника. А многие роды их и так издавна были союзны дейвонским владетелям, встав на стороне нашего ёрла. Немало кровавых сражений случилось в ту пору, где в великой битве в долине у их западного городища Ард-Кладдах – Высокий Берег – пали зачавшие сварой эту войну наши с ними правители – и старый Ли?ат-а-Клоиган, и непримиримый Брадспъёти со многим числом ратоводцев и родичей. Протекавшая подле поля жатвы душ порожистая река Эвин – Пенная – стала красной от крови запрудивших её течение тел всех погибших.
Трижды был в нашей осаде их ардкатрах Аг-Слейбхе – могучая многостолпная твердь на Лесистой горе Краиннэ в Воро?тной долине Глви?ддглинн – лишь чудом избежав разорения от дейвонских мечей и секир. Всё больше племён и семейств колебавшихся арвейрнов склонялись к руке наших ёрлов, покидая слабеющий дом их правителей. И казалось, победа была уж близка. Но однажды среди мужей Эйрэ появился воитель, который…
Старый Эрха умолк, глядя куда-то вдаль сквозь трепетавшие под дыханием ветра лёгкие занавеси окошка – точно задумавшись о чём-то ему особо памятном.
– Предводитель, который досель не встречался меж а?рвейрнов от часин самого Врагобойца… Кто верно, и мне самому был равен в отваге и ратном искусстве – и вознял за собой детей Бури Несущего как отныне уже единую сплочённую силу, обученную и опасную. И досель его имя многие среди нас поминают со страхом, памятуя прежние грозные деяния этого человека. Знаете, верно, вы все – звался он Уйр гведд-Кинир из рода Бранн – прозванный земляками Клохлам – Каменная Рука. Был сын Кинира прежде простым сотником бронных конников в воинстве арвеннида Кинаха Смельчака, воссевшего на Высокое Кресло владетелей после павшего старого Коннала, и с самого начала той Распри не опускал своего разящего меча, обороняя закатные пределы а?рвейрнских земель. Был он хитёр и отважен, и смерти не боясь бросался в любой бой, дедо?вским двуручным клинком разя наших людей беспощадно и люто.
Сталось так, что в тот роковой год подчас выправы на их южное городище Бейтглинн-ог-карраг – Круча у Берёзовой Ложбины – наши разъярившиеся в упорном сражении воины в гневе вырезали его селище, всех оборонявшихся истребив до единой души. Много зла и насилия было неправедно сотворено в тот день с мирными людьми, кто не держал никакого оружия – и не осталось, увы, то для нас неотмщённым. О том вскоре прознав из уст уцелевших в резне земляков, лишившийся всей родни, жены и детей, воспылавший яростным гневом Клохлам едва не помутился рассудком – и на клинке поклялся перед Тремя и всеми богами и духами Эйрэ вовеки не прикасаться к дейвонам равно живым или мёртвым иначе чем хищною сталью его разительного меча. И ту клятву он выполнил – выше меры взяв кровью своё роковое возмездие…
Лишь единственный из его отпрысков остался в живых – самый младший сын Клохлама, ещё несмышлёныш лет четырёх. В ту пору был он случайно подле отца в его воинстве, избежав доли сгинувших родичей, кого взяло железо воителей ёрла. С того часа Уйр всегда держал то дитя близ себя, сам воспитывая и готовя к сражениям, устремляя продолжить отцовское дело. Звали того мальчика Борна – и доселе он жив, тот последний сын Уйра… но чуть позже я расскажу вам о нём, ставшем страшною тенью родителя.

– Столкнулся и я не раз с Клохламом в те годы распри. Впервые узреть ярость Уйра пришлось в сокрушительной битве при осаждённом нами в то лето городище Иаррэ-а-ка?рраг – Железная Круча – что лежит теперь в землях владетелей Донег – а тогда…
Скригга снова умолк, прервав речь на мгновение – точно что-то опять умолчав, не сказав это детям.
– Слыхивали мы уже прежде о нём, что этот воитель разит наши силы нещадно и столь же умело, но прежде в прямом бою с ним не сталкивались. И вот когда мы копейной стеной всего воинства встали напротив вышедшего в поле из тверди противника, одним видом пугая того и грозно выкрикивая имя Горящего – с севера в строй оборонявших городище прямо перед началом битвы подоспели его люди – всего несколько сотен. Уйр примчал во главе своих горцев прямо с другого сражения, искрошив наш загон к северу от городища и разрубив той осады сплошное кольцо.
А?рвейрны были просто в неистовстве – от их яростного крика скалы у Железной Кручи тряслись точно под молотом Пламенеющего. Все залитые кровью, свирепые, выкрикивая имя Клохлама, пальцами на обличьях свежим цветом жил вырисовывая страшные знаки теней морских бездн, призывая их грозные силы – и огромные боевые рога-кервы гудели надрывно и низко. Даже мне стало не по себе от зловещего предчувствия в сердце – что непросто нам будет взять верх в этой битве, одолеть его ярость и гнев.
А в начавшемся после кровопролитном бою Каменная Рука так неистово и хитро сразил нас, целый когур моего старого друга Агиля Мечника из дома Эвар заманив в копейную ловушку и перебив до единого человека прямо в сухом рву вокруг стен городища, сокрушив наши дрогнувшие ряды. Сам я едва уцелел, унося ноги болотистыми распадками и чащобами прочь от не взятого Иаррэ-а-ка?рраг. И с объявшим сердца наши страхом взирали мы на взнятые над мурами на вражеских пиках головы павших соратников – страшные «жёлуди битв», дарованные их суровым богам в знак почтения за победу в сражении.
После той славной битвы тогдашний арвеннид Эйрэ, воссевший на Высокое Кресло после сражённого Кинаха воительный и храбрый Дайдрэ Тир-ска?йтэ – Волчья Тень – назначил Уйра из Бранн вершним над воинством, все силы кийнов вручив в его руки. И с той поры ещё долгих шесть лет продлилась эта война не на жизнь, а на смерть, когда непримиримый Клохлам неустанно вёл в бой войска Эйрэ. Конница Уйра была быстра словно штормовой ветер, и сокрушала дейвонское воинство точно губительный вихрь. Каменная Рука не просто сумел вытеснить наши прежде непобедимые силы прочь из большинства подвластных Эйрэ уделов и лежащих к западу от них союзных их арвеннидам владений. Много раз дети Бури Несущего как грозная сила вторгались в Дейвоналарду стремительным огненным вихрем, круша наши городища и тверди одну за другой, доходя до Железных Ворот у границ Чёрных Гор – не щадя там ни старых, ни малых – ибо сердце его в воздаянии стало холодным железом, твёрдым и немилосердным. Страшная это была пора – и бессчётна та мера всей крови, что в тот час пролилась между обоими народами…

Эрха умолкнул на миг, тяжело переводя дух от взволновавших его воспоминаний, растревоженных в памяти долгим повествованием.
– Таков был он, Клохлам – величайший из ратоводцев среди домов а?рвейрнов, прежде и доселе не превзойдённый. Но и его настигла забирающая и лучших средь лучших беспощадная смерть. На завершении десятого лета войны попал он случайно в дейвонскую засаду – и там…
– Впрочем, малы вы ещё услыхать о том, что с ним тогда сделали… – осёкшись на недосказанном помрачнел взором скригга, смолкая и хмуря седые брови, – вот так нежданно погиб он – самый непримиримый и несломимый из всех наших недругов в час той Распри. Но столь долгожданной победы его внезапная смерть нам так и не даровала…
Десять лет как уже непрерывно тянулась война меж домами. Бойням жестоких битв и огненной лютости пожарищ-выправ не зрилось предела. И даже храбрейшие из сердец устали от бесконечной череды горя и бед обоих народов, лишь из грызшей их ненависти и жажды кровной мести продолжая вести ту суровую Распрю. И вот воссевший в чертогах Хатхалле новый ёрл из дома Скъервиров, упокойный дед нашего нынешнего владетеля, юный ещё Хъярульв Тяжёлая Пята разом со мной прекратил этот долгий раздор – как бы того не хотелось иным, кто по-прежнему биться лишь жаждал. Ибо утратила смысл вся эта война, бездумными стали бессчётные смерти, которые мы второй десяток лет сеяли на кровавой ниве полей, позабыв уже верно, за что и сражаться-то начали поначалу, позабыв о завоеваниях и добыче – лишь стоя по колено в крови, нещадно и слепо убивая, выпаливая дотла все наши объятые распрей обезлюдевшие испепелённые земли – мстя, мстя, мстя…
Вопреки множеству перечивших нашей воле воителей и ратоводцев мы с юным ёрлом взняв зелёный венок мира явились в стан к возглавившему в ту пору все дома Эйрэ арвенниду из рода Бейлхэ – воительному и опасному Хугу по прозвищу Дорхэ – Тёмный.

– Не сразу был принят тот мир – потому как никто поначалу поверить не мог в казавшееся им некой хитростью наше с ёрлом пожелание завершения распри – спустя столько лет беспощадного и непримиримого кровопролития… – произнёс старый Эрха, оглаживая пальцами бороду, – но точно также вопреки нежеланию многих владетелей Эйрэ Хуг всё же внял нашим с юным Хъярульвом искренним речам примирения. И так вернулся на залитые кровью земли Севера прежний, позабытый уже мир меж детьми Дейна и народом Бури Несущего.
Старик снова потянулся к ларцу, отыскивая в другой боковине с ячеями перешнурованный алыми с белыми нитями свёрток, разворачивая его перед жадно внимавшими словам скригги детьми.
– Вот он – великий правитель всех земель и домов Эйрэ, арвеннид Хуг сльохт-Бейлхэ, младший сын Камбра Твёрдого, внук Гвена Тяжёлое Слово – кровь самого? Врагобойца…
На потемневшей от времени коже дети рассмотрели искусно вырисованную рукойиного искусника – пусть и не столь умелого как Хъёрн Хальмскегге – стать сидевшего на резном каменном кресле человека сорока с лишним лет. Густые брови на широком лице с долгими, рыжими словно огонь усами до шеи, твёрдый угловатый подбородок и пристальные, серые с синевою глаза говорили о сильной воле и твёрдости духа – и вместе с тем о проницательности и скрытности, коя исподволь таилась в его очах, из глубины минувших десятилетий взиравших на потомков того, кто однажды предстал перед этим правителем дома Бейлхэ со словами о примирении. Одетый в тяжёлую, проклёпанную стальными вставками кольчугу под завёрнутым через плечо тканым чересполосицей сине-зелёных прядей плащом, державший ладонями на коленях двуручный меч с рукоятью в виде двух скрещенных молотов – словно неразрушимая временем и стихиями скала, о которую разбиваются ветры – таков был тот, чьё грозное обличье навеки запечатлелось рукою неведомого а?рвейрнского искусника на выделанной коже изветшалой за столетие скрутки.

Скригга извлёк из ларца другой свиток в сухих воскови?нах зелёных печатей, неторопливо разворачивая его перед детьми. Те узрели на нём множество строк некоего послания или письма, начертанного отличными от дейвонских рун знаками – перекрещенными в рядках искусной кручёной вязью тонкими символами.
– Писано это на старом восточном наречии тем их письмом, что зовётся у а?рвейрнов «огма» – «вечное слово» – столь же древним, как и данные нам от самого Всеотца знаконосные руны. Эту скреплённую его рукой проезжую грамоту даровал мне сам арвеннид Хуг – в час, когда я, будучи первым посланником ёрла Хъярульва разъезжал по всем близким и дальним уделам Эйрэ, разыскивая наших томившихся в неволе людей и развозя вести о тех а?рвейрнах, кто также был оневолен или сгинул за долгие годы Сторстрид в дейвонском краю – передавая выкупы за живых и смертные виры за павших в знак примирения. Чтобы беспрепятственно и безвозбранно мог я бывать по этим делам во всех землях под властью правителей Бейлхэ, мне было даровано данное послание, перед которым растворялись любые прежде закрытые и сурово встречавшие меня с оружием двери, и я был хлебосольно принимаем от имени владетеля Дорхэ как в скромных домах и торфяных хижинах простого люда, так и в прочных укрепях-кадарнле фе?йнагов древних родов.
Вот так завершилась Великая Распря, за которую треть наших земель обратилась в мёртвые пепелища. Десятки прежде славных ремёслами и торговлей богатых городищ и неприступных укрепей лежали в руинах, зарастая сорной травой. Обильные некогда пастбища и поля одичали, тысячи непогребённых человеческих костей валялись падалью в корм воронью и волкам посреди обезлюдевших пустошей… и на два дня пути не встречалось порой ни единой живой человеческой тени… Не осталось в Дейвонала?рде ни одного орна, кого бы не затронули в ту пору горе утраты и чёрная скорбь. Половина мужей нашего дома за эту войну полегла в ненасытную утробу земли, ныне оставшись лишь именами на древе родового столпа, и в сердцах наших вечно живя и доселе. Двух славнейших скригг Дейнблодбереар, грозного Къетиля Дваждыразителя и отважнейшего Оттара Взора Смерти за тот час прежде срока пожало железо врага, прежде чем я стал старейшим в семействе – по праву первейшего из воителей заняв это почётное место.
Скригга умолк на мгновение, пристально глядя в глаза окружавшей его детворы.
– Больше чем семь десятков зим безвозвратно минуло с той страшной кровавой поры – а мне до сих пор она памятна. И незабываемо оно – это страшное время и славы, и горечи, и величия, и смертей…
Эрха устало положил морщинистые ладони на резные ручки древнего кресла.
– Не владетельный это престол, моё именование старейшего из Несущих Кровь Дейна – но нечто невыразимо большее – быть той незримой иглой, что общею памятью воедино сшивает людские поколения, удерживая их воедино. И вот я всё это рассказываю сейчас, чтобы память осталась в сердцах у вас – пока сами вы будете живы, передав это дальше.
Он окинул пристальным взором взволнованные детские лица перед собой, встречаясь с их внимающими скригге глазами.
– И быть может сейчас среди вас сидит тот, кто однажды займёт моё место в грядущем. Пусть он помнит всё это, всем сердцем постигнет всё то, что я вам рассказал.

Скригга умолк. А дети ещё некоторое время сидели безмолвно, внимая услышанному от старейшего в их роду, свидетеля той жестокой суровой поры. Наконец кто-то из них осторожно спросил старика:
– А сам ты Уйра видал, скригга?
– Издали, в час битвы своих людей на нас бесстрашно ведущего – да. А вживую не довелось его встретить мне подле себя… – словно с каким-то сожалением и печалью негромко произнёс тот.
– А расскажи о своём первом сражении, скригга! – отозвался ещё один детский голос, преодолев внемлющее волнение.
– А сам ты Каменную Руку боялся?
– А правда, что ты в одиночку пятерых мог в бою на мечах уложить? – как из мешка посыпались вопросы ликующий детворы, с горящими глазами взиравшей на почтенного старика – и седой скригга едва успевал отвечать.
– А правда ли, что наш ёрл Въёрн Острозубый был сам клыкаст точно волк? – спросил один из мальчиков лет шести – и тут же смущённо притих от дружного смеха товарищей, услыхавших от него столь наивный вопрос.
– Если бы все люди были подобны тем прозвищам, что они носят, – Эрха и сам едва не засмеялся, прикрывая ладонью улыбку, – …то был бы твоим отцом, бедняга Эйль, простой лесной вепрь – раз уж друзья подгулявшие Сварта прозвали так в молодости за удачную охоту… А наш упокойный ёрл Хъярульв и с места не смог бы сойти – с Тяжёлой Пятою своей.
– Скригга Эрха – а кто ещё из наших родичей в тех битвах подобно тебе столь прославился? – вновь полетели вопросы от неугомонной детворы.
– А коня твоего кличка была как, скригга? Расскажи!
– А как звали твоих побратимов, кто шёл с тобой в битвах? Расскажи!
– Расскажи! Расскажи!
– Скригга Эрха – а расскажи про орн Львов… – раздался звонкий мальчишечий голосок, и прочая детвора на миг приумолкла, заслышав столь странный вопрос паренька.
– Мой прадед Вигар ещё как был жив, однажды говаривал, что это были великие воители – ирядом с тобою сражались в Великую Распрю. А отчего они звались Львами?

– Львы… – на миг призадумавшись произнёс седой Эрха, не глядя на вопросившего его мальчугана и устремив взор вдаль сквозь резное окно чертога – словно взгляд старика пронзал не синевшую мглистую даль над лесами, а сами десятки годов беспощадного времени, навсегда отделившего его от тех давних событий. Все дети почтительно умолкнув не произносили ни слова и ожидали ответа старейшего.
– Львы Дейвоналарды – так их ещё называли тогда. Это были храбрейшие воители славного рода, чья ярость в сражениях не знала предела, как и их превеликое мужество и умение. Но неумолимое никакой ратной славой беспощадное время стёрло их из числа живших… как и многих других из больших и малых семейств Севера, низринутых и исчезнувших с лика земли в те годы раздоров и распрей средь наших уделов, от которых пострадало в избытке и наше семейство. Стёрло их всех, до последнего человека…
Старейший умолк, сглотнув тяжёлый комок в горле, словно что-то незримое мешало его словам литься спокойно как прежде.
– Говорят, их забрал Гнев Всеотца – всех до единого… – голос скригги становился всё тише и тише, словно некая незримая пелена падала на его память, сверзая уста. Взволнованные дети притихли, едва услышав от старейшего зловещие слова о Гневе Горящего.
– Говорят, что…
– А почему прадед назвал их когда-то семейством Сокрытого Знака? – не в меру любопытный мальчишка вновь перебил скриггу. Остальные дети сурово на него покосились, а самый взрослый из них даже дал столь неучтиво обращавшемуся к старейшему крепкую затрещину – да так, что осёкшийся ойкнул, и на него шикнули ещё раз, чтобы умолк.
– Не слушай этого дурачка, скригга! – привстав с лавки обратился к старому Эрхе тот рослый уже паренёк, давший подзатыльника чересчур любопытному родичу, – про Соседскую Смуту на севере много мы слышали, как львиноносных Гальдуров Гнев Всеотца всех пожрал. Лучше расскажи нам, как ты придумал воинство Ночных Птиц – как ты научил их летать! – в глазах вопрошавшего горел настоящий огонь любопытства.
– Ну, Ллотур – никто ещё из людей себе крылья не вырастил, чтобы взаправду летать в небесах… – улыбнулся скригга, – ты, право, грезишь. Но верно, Ночные Птицы – единственные из воителей, которые идут на врага не землёй.
– Расскажи, скригга! – раздались другие голоса.
– Расскажи!
– Расскажу разумеется, если вы такие нетерпеливые. Было это в самый разгар Великой Распри. Возглавлявший наше воинство ёрл Въёрн Острозубый долго не мог взять приступом стерёгшую прямой путь на ардкатрах большую укрепь на горе Клох-а-дон – Бурый Камень. Столь неприступна была эта твердь, что ни лестницы, ни колёсные вежи, ни подкопы в твёрдой скале основания не помогали нам в продолжительной и бесплодной осаде. В сердцах наш владетель сказал как-то мне на военном совете, что верно лишь воины с крыльями смогут проникнуть туда из небес и истребить всех вражи?н изнутри.
И тут Всеотец озарил меня вспышкой огни?стой стрелы необычной догадки. Раз у нас есть метальные снасти-хендску?льдрэ, которые наши предки переняли некогда от ардну?рцев, то отчего бы не попытать удачи и забросить за стены вместо огнищ и смоляных бочек самих живых воинов?
Эрха кашлянул, прижмурив глаза – словно наяву вспоминая ту пору.
– Не сразу удалась моя дерзкая задумка… Да и не желал никто верить, что человек сможет в небо воспрять точно птица, а тем больше спуститься на землю живым. Но не раз, и не десять после моих неудач – не одну несчастную овцу и свинью спровади?в на жаркое до срока – я с лучшими среди дейвонов ремесленниками соорудил наконец из дерева, кожи и тканей прочные лёгкие крылья, кои иные презрительно кликали сором, из умёта и хвороста слепленным. И на которых подброшенным с ворота будучи можно спуститься с небес – но не стремительно сверзнутому точно камень, а подобно лёгкому кленовому семени, что парит до земли. И с трудом нашлись несколько отчаянных храбрецов, которые не устрашились, неминуемой гибели, как казалось всем прочим, а отважились вместе со мною взмыть ввысь среди тьмы и вступить в бой с не ожидавшими подобного удара изнутри а?рвейрнами.
Страх появления свыше был нашим союзником, а кровавые мечи и секиры не знали усталости и пощады в ту ночь – и охрана ворот была вся перебита, дав нам растворить створы настежь и впустить стоявшую наготове конницу и копейщиков в стены неприступного прежде Бурого Камня.
Дети слушали, затаив дыхание, и десятки глаз не отрывались от скригги, ловя каждое обороненное им слово повествования.
– За эту дерзновенную мысль, позволившую сотворить нам, дейвонам, самое лучшее и отчаянное в мире воинство, их, этих смельчаков, нарекли Ноттфу?глен – Ночными Птицами. Не одна укрепь и городище пали под их стремительным и неожиданным появлением средь врага среди черни ночи. И вот уж почти целый век в наших землях нет воинской силы страшней и опасней за них.
Несколько мгновений старик смотрел на детей, на их притихшие лица с горящими взволнованными глазами.
– Всё, что я рассказываю вам – это лишь малая часть нашей жизни, бытия нашего рода… Лишь вершина той незримой горы неохватного времени, на которой зиждется наша кровь, наш пламенный дух – наше минувшее, которое вы должны хранить и сберечь, как это делали до вас бессчётные поколения предков. То, что должно гореть негасимым огнём в ваших душах и устремлять вас в грядущее. То, что должно жить в сердцах, доколь существует под солнцем наш род – род Несущих Кровь Дейна. Помните это. Живите этим…

Старец утомлённо умолк, завершив долгий рассказ, и его руки в синеющей паутине вспученных жил расслабленно легли на резные подлокотники кресла.
Десятки глаз всё так же внимательно взирали на скриггу, боясь нарушить молчание, сопровождавшее речи старейшего в доме, поведавшего им о всех основах их мира и его истории, о богах и героях, предках и их заветах. О том, что несли они в сердцах – от поколения к поколению не давая прерваться незримой цепи, связующей минувшее с настоящим, ушедших холодной тропой предков с их здравствующими ныне потомками на земле. То, что указывало дорогу, по которой им надлежало идти вперёд в неведомое грядущее. Сам дух великого Дейна витал в этих стенах, через старейшего в семействе Дейнблодбереар незримыми устами говоря с ними – своими преемниками многие столетия спустя, бессмертным круговоротом не угасая в сердцах сынов и дочерей рода дейвонов – орна лучших из них.
– Ух!!! – неожиданно вспугнул их старик, шутливо прервав громким возгласом молчание притихших гостей, внемлюще собравшихся вокруг него в зале одного из чертогов их родовой тверди на Круче Закатного Ветра.
Дети испуганно вздрогнули, лишь потом поняв, что старый Эрха их разыграл – и дружно засмеялись следом за ним.
От радости у скригги на глазах выступили слёзы, когда он пытался унять хохот.
– Ну и лица же… Ох-хо-хо! Разорви мне бока Хвёгг от смеха! Ой! Ну и лица же были у вас в этот миг! – он обмахнулся ладонью, насилу приходя в себя, и огладил пятернёй всклокоченную бороду, – ну всё – довольно сегодня премудростей и сказаний! Ещё наслушаетесь вы не раз моих баек и россказней, малые. Дайте же отдыха старику, смилуйтесь над моими годами!
– До свидания, скригга! – дети дружно прощались со старейшим в роду, почтительно кланяясь. Самые малые шумно облепили его со всех сторон, обнимая, и он с нежностью теребил им волосы, радуясь тому как много детских лиц горели огнём в их глазах от услышанного – того, что нынче было посеяно в душах.

Непоседливая и галдящая ребятня выбежала из покоев старого скригги, топоча по ступеням и переходам, и каждый подался кто-куда: младшие – кто играться друг с дружкой во внутренний двор или к коновязям с их длинногривыми разномастными обитателями, кто в полную настоящего боевого оружия и брони воинскую, иные в манившую жаром печей стряпную или по родительским покоям, а самые старшие – к взрослым родичам, собравшимся за дубовыми резными столами в одном из красивейших чертогов стерквегга на общий пир и совет в одночасье, припавший на празднество летнего солнцестояния в Короткую Ночь. Им, уже скоро готовившимся стать вровень с прочими мужами их древнего орна воителей, ещё предстояло внимательно слушать старших в роду и многому научиться у них, что предстоит встретить юношам в жизни – мирной, или верхом в седле с мечом и копьём.
Скригга утомлённо выдохнул, тяжело привстав с кресла, и направился к широко растворённому окну, радуясь тому, как много восхищённых и пытливых детских лиц собиралось вокруг него в уже не счесть какой раз за его долгую по человеческим меркам жизнь – все будущие взрослые мужи и жёны из числа орна Дейна, уже вторую тысячу лет несущие в сердцах кровь их великого предка. Всех их он – старейший в семействе – взращивал и наставлял поколение за поколением, поведывая то, что должно было хранить в памяти и передавать из уст в уста от отца к сыну, от матери к дочери: всё то, на чём зиждился их свет, те нерви?мые нити минувшего, которые им предстояло соткать с их неведомым прежде грядущим. Всё это будет и тогда, когда его уже не станет среди живущих, и другие воссядут в этом покое на точёном кресле старейшего в окружении детей своего орна – когда нынешние мальчишки взрастут и станут бесстрашными мужами-воителями, а дочери их рода – хранительницы их крови, памяти и обычаев – перейдут в иные семейства чьими-то сперва жёнами, а потом матерями, соединяя и укрепляя супружескими союзами связь дома Дейна с другими могучими семействами всего народа дейвонов.

Вдруг старый Эрха заметил, что он по-прежнему находится не один в опустевших затихших покоях. Сидевшая поодаль от него на скамье девочка заслушавшись долгих рассказов старейшего уснула, склонив голову на плечо, и застыла неподвижно на лавке напротив окна. В пальчиках она держала клочок ржаной соломы, из которого плела маленький наголовный венок – но так и не окончила, сражённая навалившимся на неё сном. Словно почувствовав на себе любопытный взор скригги девочка встрепенулась и пришла в себя, подняв на того васильково-синие глаза. Было ей около пяти лет или больше, хоть росточка она уже вытянулась немалого, и статью выходила не по мере крепка словно мальчик – да такой же мальчишечий задор горел в её взоре. Лишь шитое из шерсти и льна домотканое платье с повязанным поверх узким охватом в чересполосице чёрных и алых нитей узоров, да долгие светлые волосы во всю спину до пояса давали понять обратное – что это не будущий во взрослости муж, а дева.
– Ты спишь? – ласково спросил у девочки Эрха, наклоняясь к ней.
– Нет скригга, прости, – немного робко отозвалась она, и торопливо вскочила на ноги. Старик радостно обнял девчушку, прижимая к груди, и несмотря на немолодые годы с тяжестью поднял ребёнка на руки, присев на скамью.
– Я слушала, как ты всё нам рассказывал, скригга – а потом засмотрелась вон на те всхолмья у небокрая. Смотри, как там красиво! – она указала туда пальчиком сквозь широко растворённое окно.
Солнечные лучи заливали там необъятный простор своим сверкающим золотом нитей. Синева далей на небокрае манила и притягивала взор тёмно-зелёным зубчатым гребнем безбрежных лесов, разрываемых лентами рек и пятнами цветущих лугов и полей. Тёплый ветер врывался в покой сквозь растворённые ставни окна, бесплотной незримой рукой шевеля тонкие занавеси и тяжёлые тканые пологи. Вихрь нёс ароматы далёких краёв – трав, цветов и листвы, лесной хвои и влаги озёр, горькой пыли дорог и лесной прелой сырости – всего, чего он касался в пути до твердыни на Круче Закатного Ветра.
– Я рад, что дядя привёз тебя вместе со всеми детьми, – старик ласково погладил малую по её светлой головке, – тебе, моя хорошая, верно скучно одной в Глухом селище?
– Нет скригга – там много других детей! И Айнир дяди Доннара живёт там же! Мы с ним вместе играем и домашними делами занимаемся, что нам старшие поручают. И с сыновьями Хеннира Бородача я тоже дружу, и с Ульфом! – как поймавшая крыльями ветер мельница торопливо затараторила малая.
– Не обижают тебя, моя милая? Ведь они же мальчишки. Наверное, только за косу тягают – а ты и пожаловаться старшим боишься?
– Вот ещё! – негодующе фыркнула девочка, подскакивая на руках у скригги и показывая стиснутый кулачок, – я сама их обидеть смогу – тех, кто дразнится! Вот так!!! – она крепко ткнула им старика прямо в плечо, и Эрха улыбнулся, завидев всю её не по-детски серьёзную ярость и желание постоять за себя.
– Ах ты малая козлодёрка! Даже меня отколошматила, старика! – засмеялся он, теребя хохочущую девочку, – а с дочерьми Хеннира и прочих людей в селище ты дружишь?
– Да, скригга. Но другие девчонки немного меня побаиваются… – недовольно нахмурила личико девочка.
– Отчего же? – скригга снова усадил её на колени.
– Говорят про меня вслед за их матерями, что я принесу много… – она поморщилась, точно намереваясь заплакать – но удержалась, сжав губы в обиде на что-то недосказанное старику.
– Ну, верно ты такая сильная и серьёзная, что тебе только с мальчишками и играть. Видно их забавы тебе больше по нраву?
– Ага! Старший сын Хеннира научил меня из лука стрелять! Знаешь, как это здорово, скригга? – лицо у малой сияло, когда она рассказывала Эрхе об этом, – я даже Айнира обставить могу, как в дубовые ветви уметить стрелой с двух десятков шагов ! Веришь, скригга?
– Верю конечно же. Хорошо, что ты приехала ко мне с прочими родичами… – старик прижал малую к груди и любя поцеловал девочку в её шмыгающий носик.
– Значит, не скучаешь ты там в Хейрнабю?гдэ, Майри?
– Я по папе скучаю, скригга. Он правда больше не вернётся? – на её глазах задрожали ресницы, точно не желая выпускать из-под век внезапно набежавшие там не по детски горькие слёзы.
– Да, моя хорошая – не вернётся… – тяжело вздохнул старик, ласково гладя её по долгим золотым волосам.
Девочка на миг смолкла, уткнувшись лицом в плечо старика и шмыгая носом. Затем она подняла взгляд прямо на Эрху.
– Скригга – почему все родичи говорят, что мне нельзя поминать имя отца при других людях, кто не из нашего орна? Разве он сделал что-то дурное?
Голос её был не по-детски серьёзен и твёрд, как и вопрошающий взгляд синих как небо глаз девочки.
Эрха промолчал, тяжело шевеля губами и глядя словно не вдаль над окружавшими стерквегг лесами, а сквозь само необъятное время.
– Ничего дурного – разве что этим считать его превеликие храбрость и честь. Но… мы уже не ёрлы всех племён дейвонов, и слово наше не несёт прежней той силы – а твой отец дважды смел ослушаться на войне повеления самого ёрла Къёхвара, выступив затем на стороне его злостных противников, чем и навлёк на себя мстительный гнев внука Хъярульва.
Эрха горько вздохнул, крепко прижав к себе девочку.
– Как бы я хотел, чтобы твоя судьба была иной, чем у родителей – раз уж их не вернуть снова к жизни. Но боюсь, моя хорошая, что этого мне не узрить…
– Почему ты так говоришь, скригга? – вопрошающе подняла на него глаза девочка.
– Мы уже не ёрлы, Майри. И владетель Къёхвар ещё молод, а я уже так стар… Мне уже исполнилось больше сотни зим, моя хорошая. Одному Всеотцу лишь известно, сколько всего мне отмерено сёстрами смертного срока – но даже и я не в силах изменить суровую волю владетеля. Слишком могучи и богаты сейчас Скъервиры, а мы стали слишком слабы… Непомерно черны те грозные тучи, что навлёк на себя некогда твой отец Конут, ослушавшись воли нашего горделивого ёрла. И ты не поминай до поры ни при ком кроме кровных имени твоего храброго родителя, моя милая – чтобы и над твоей головой не возникла однажды та страшная чернь.
– До поры? – девочка внимательно посмотрела на старого Эрху, и её пытливый взор был не по-детски серьёзен.
– Всеотец не любит неправды. Гордому сердцу его ненавистны лжецы и предатели. И грозная кара Горящего неизбежна – разве что неведомо никому, в какой час и какими незримыми тропами она явится к недостойным его сияющих чертогов…
Эрха тяжело смолк, словно перед глазами его вставало что-то памятное скригге. Словно он заново переживал утрату отца маленькой Майри и весь тот неправый позор, обрушившийся чернью именования ослушником на его прежде высокородное имя – и на его близких.
– Предвидение, кое порою приходит ко мне, говорит, что однажды ты возвратишь своё славное имя. Но я этого уже не увижу…

– Скригга, можно я пойду гулять? Меня, верно, уже ищут Айнир или сам Бородач, – через некоторое время спросила девочка. Голосок её вновь стал весёлым, и в глазах засветился шкодливый ребячий задор.
– Ты хоть своего родича за бороду не тягаешь – а, ма?лая? – лукаво подмигнул Эрха, щёлкая девчушку пальцем по носику.
– За это его прозвали Бородачом? – рассмеялась девочка, спрыгивая с коленей скригги на пол и оправляя измятое платье, убрав ладонью с лица упавшие на глаза волосы.
– Нет, малая – не таков сам наш Хеннир, чтобы его водили за бороду точно козла – даже супруга его в том преуспеть не сумела… – усмехнулся старик, – а прозвали за то, что в юности в одном ночном бою его долгую бороду смоляком подпалили. Но твой родич – хоть бы что ему было – зарубил и вражину того, и в придачу троих ещё, пока до воды добежал затушить себя, пусть и остался надолго обожжённым и безбородым словно незрелый юноша.
– Ух! – испуганно вздрогнула девочка, широко распахнув глаза от волнения.
– Кто-то сперва его дерзко Подкопченным было прозвал, но Хеннир быстро им вынес дурь из башки. Видела, какой у него кулачище?
Девочка торопливо кивнула в согласии с родичем – внимая и рта не закрыв.
– Пусть он и не мог как отец твой снести с завес целую дверь или убить голоручь как простого козлёнка могучего дикого тура – и ростом он вышел пониже чем Конут, точно взявший в себя кровь самих исполинов – но в у?дали часто на спор, или просто от гнева не раз столы в доски одним лишь ударом наш Скегге ломал…
У девочки от удивления и восторга вновь округлились глаза, и она затаила дыхание, слушая такие рассказы о родичах.
– Ну беги, Майри. Айнир, верно, тебя уже заждался там, милая, – Эрха слегка подтолкнул непоседу к дверям, по резным доскам коих пролегли хитросплетения тел диковинных зверей и гадов, увивавшихся меж стеблей трав и ствола могучего древа.
– До свидания, скригга! – она помахала старейшему из Дейнблодбереар рукой, остановившись на миг у порога, за который под её ногами незримо скользнула чья-то хвостатая серая тень на мягких кошачьих лапах – а затем как спущенная с тетивы стрела понеслась прочь, гулко топоча по дощатому полу, и лишь долгие волосы точно сноп разметались по воздуху. У самых дверей в дальнем конце перехода её встретил белокурый мальчик таких же лет, как и эта малая непоседа, махнув той рукой и призывая к себе.
– Вот ты где, Майри! А я тебя уже ищу во дворе! – весело отозвался он, следом за девочкой бросившись бежать во всю прыть дальше по уходящему сводами ввысь просторному покою. Лишь их смех раздавался вдали, медленно затихая под потолками чертога.
Седой Эрха долго смотрел детям вслед с какой-то печалью в глазах. На ум скригге вновь пришли тягостные думы о том, какая непростая судьба ждёт эту его потомицу, волей неумолимого жребия рождённую дочерью славных родителей, одной из числа первейшего орна Дейвоналарды, но сейчас за вину отца лишённую своего гордого имени и всех прежних прав перед сидящим за Столом Ёрлов правителем их народа – а значит и перед всеми прочими также – одну из числа Дейнблодбереар, Несущую Кровь Дейна…

С самого рождения этой девочки на сердце прозорливого скригги было неспокойно за её судьбу – какова будет та нить, что совьют ей незримые пряхи, плетущие жизни всех смертных детей Всеотца. Ещё в чреве матери это дитя было столь беспокойным и буйным – и сам старый Эрха положив руку на большой живот женщины предрёк носившей ребёнка жене младшего правнука, что вопреки щедро сулимым повитухами приметам и чаяниям отца это отнюдь будет не сын – наследник родительской славы и силы – а дочь, девочка… И нрав её роком начертан столь неуёмным и дерзким, что не один славный муж погибнет по её вине, и много смертей принесёт она близ себя некогда.
Отец грядущего ребёнка, известный во многих уделах Дейвонала?рды храбрец и воитель Конут Стерке – Крепкий – лишь усмехнулся в ответ на предвидение почтенного скригги, что не иначе от лучших из женихов для его дочери не будет отбоя у него валяться в ногах ради руки той. Взволновавшаяся же от такого недоброго прорицания будущая мать запричитала, что великая красота лишь на горе будет и самой юной деве, и тем больше её родичам – раз грядёт из-за неё столь много кровавых свар.
Но провидящий Эрха, не вымолвив больше ни слова, печально мотнул головой в несогласии – предчувствуя неким незримым наитием, что иная судьба, нежели быть лишь раздором для женихов ждёт их ещё не рождённую дочь.
И верно – шести зим не минуло с поры появления на свет той, как сейчас эта юная потомица Конута – столь любимая сердцу старого скригги – прежде срока уже стала сиротой, лишённой не только матери и отца, но и своего доброго имени, на которое незримо легла несмываемая перед владетельными Скъервирами вина непокорности её храброго родителя, отошедшего в ослепительные сияющие врата Халльсверд к очам грозного Всеотца. И с таким вот недобрым приданым не видать этой деве во взрослости у порога достойных её женихов…

Так он, задумавшись, позабыл про счёт времени. Очнулся старец от тревожащих мыслей внезапно, когда дневной свет в его опустевших покоях нежданно померкнул.
Полуденное солнце скрыло сияющий лик за набежавшей из-за небокрая тёмной грозовой тучей – и этот зловещий знак заставил скриггу вздрогнуть, когда резкое дуновение восточного ветра тревожно зашелестело в древнем чертоге свисавшими со стен ткаными занавесями, обдав старика холодом и взъерошив его волосы с бородой. Словно треск тысяч древок убийственных копий о доски щитов загремел в вышине раскат грома, заставив Эрху зажмуриться от прорубившей надвое облачный небосвод ослепительной вспышки огни?стой стрелы, ярким сполохом осветившей замшелые стены Вестрэвейнтрифъя?ллерн – как будто те были объяты бушующим пламенем страшного па?ла-погибели – точно далёкое зарево непостижимого и неумолимого никакой славой и силою Гнева Горящего.
– Шщар! – суеверно прошептал встревоженный скригга, по-древнему поминая великого змея – хозяина ям, собирателя мёртвых, Грызущего Ко?сти – по чьей льдяной склизкой спине с небес били пылавшие искры разительных стрел Всеотца. Старейший из Дейнблодбереар торопливо протянул руку и поспешил затворить тяжёлый, потемневший за века резной ставень в оконце перед стучащим по камню муров и чешуе черепицы крыш градинами ненастным грозовым ливнем, неодолимо надвигающимся издали точно призрачная стена вражьего воинства на родовую твердь Дейнова дома.

НАЧАЛО …В ПРЕДДВЕРИИ КРОВИ Нить 1
Год тот выдался недобрым… Много непонятных, пугающих сердце знамений явилось в ту пору взорам людей по всем уделам обширных земель Дейвоналарды.
Так, в самый разгар суровой зимы по просторам восточных краёв и Помежий внезапно случилась сильнейшая оттепель, в одну ночь дуновением южного ветра и тёплым дождём согнавшая глубокие снега бегучей талой водой. И на размытой оттаявшей почве среди оголённых полей показались выжатые морозом и поднятые из чёрной глуби камни, меж которых рассыпающейся багрово-кровавою ржою виднелись мечи, секиры и копья полегших в час Сторстрид воителей… и множество их костей – щерившиеся гнилыми зубами черепа и бурые словно глина истлевшие костяки в ветхих клетях из рёбер – чей незримый покой во мгле змеевых нор потревожила вдруг растворившая перед очами живых свои недра земля.
В самом начале лета, когда в лесных чащобах вокруг спящего ходагейрда в ночи завывали бродячие стаи волков, пугая людей жуткой песнью к звериному солнцу луны – в эту тёмную пору её полный диск вдруг стал красным, кровавым как никогда ещё прежде – и стоял неизменным в таком устрашающем естестве до рассвета, как огромное око бессветно взирая багровым на землю.
В небе ночами – а то порой и среди света дня – люди зрили пылавшие сполохи. Словно пламенный дождь низливался огнём на просторы земли, заревом отблесков мрачно мерцая над городами и селищами, пылая над стенами стерквеггов тревожным пронзительным блеском – вызывая в умах лишь один только страх и суеверные кривотолки.
В один из дней лета, когда не только в ночи, но и в дневных небесах три седмины сияла явившись из звёздной бездонной глуби всех светил невиданная прежде огромная рогатая звезда с двумя долгими хвостами-серпами, с восточной стороны Винги нежданно пришёл буревий, чёрной тучей застивший всё небо над пустошью близ Главных врат Хли?дхельст. Со всей яростной силой обрушился он на утомленный зноем жары ходагейрд – срывая крыши с домов, побивая неистовым градом оконца и ставни. Пыльным вихрем он содрогнул Верхнее городище и сам Высокий Чертог – размётывая тяжёлую черепицу островерхих крыш дома владетелей, оставив после себя лишь ободранные стропила, подобные рёбрам гнилого истлевшего костяка – погубив под обвалами кровли немало прислуги и стражи, и самого? прорицавшего волю богов почтеннейшего Аскиля – родича ёрла, воспитавшего Къёхвара после кончины отца. Лютый ветрище не пощадил даже огромное, три века венчавшее крышу Хатхалле вороново гнездо – сбросив с конька и без жалости разметав на мельчайшие ветки и пух прежде полный галдящего писка птенцов, а теперь враз омертвевший плетёный дом вестника Всеотца, бывший ровесником владычества Скъервиров над Дейвоналардой.
И наконец в большой праздник Короткой Ночи Скамманотт, когда в святилищах Всеотца шли гадания на события дней грядущих, и чаши щедрых подношений богам были полны мёда и жертвенной крови животных – в главном из них при дворце ёрла в Винге случилось самое страшное из знамений.
Стоя среди искусно сотворённых руками резчиков деревянных изваяний дейвонских богов сам ёрл Къёхвар и вся его пришедшая с дарами владетельная родня, прочий люд и затихшие служители святилища вдруг узрели, как через растворившееся настежь окно в крыше влетел и с предсмертным карканьем упал в стоявший перед ликом Всеотца чан с жертвенной кровью огромный чёрный ворон – великая птица, вестник Горящего, один из зримых земных обликов самого Всевеликого – смоля?ными крыльями расплескав по полу и стенам алый сок жизни. И резанный из ясеня суровый лик Вотина до ужаса испугал это зривших своим обагрённым обличьем – словно сам бог был смертельно изранен, и кровь его рдевшим потоком растеклась по земле.

Все эти явленные одно за другим грозные и пугающие знамения каждый истолковывал всяк-по-своему – раз за разом страшнее и невероятнее. Но верно, в одном были все правы: великие беды предвещали эти зловещие знаки детям Дейна и всем их уделам – непонятные, и от того ужасающие – и видимо, совсем скоро грядущие…

Год тот выдался недобрым и иными дурными знамениями-ски?лити – не только в знаках богов сошедшими наземь их смертным детям, о чём пока зрили лишь прозорливые очи немногих.
Богатый запад с низменными землями Прибрежий и Островов был нынче тих. Торговые дела давно сменили собой прежние битвы времён покорения этих краёв шествовавшими сушей и морем со своей заснеженной прародины прародителями дейвонов. Рассеявшиеся среди многих числом северных пришельцев завоёванные народы давно переняли от победителей их обычаи и уклад, речь и даже веру в могущественного Всеотца. Нынешние фе?йнаги здешних родов – потомки тех древних Владетелей Моря – сейчас редко хранили обычаи прадедов в отличие от их народа, ещё поклонявшегося старым богам в изветшалых святилищах. От поколения к поколению не только в кругу их правителей, но и среди простого люда всё больше походяна завоевателей и живя той же жизнью, союзные дому ёрлов племена Аргвидд-Мар и их более южные сородичи-асти?рии близких к Ардну?ру прибрежных земель склонились под крепкой рукою хозяев Хатхалле и забыли про разбой и морские набеги за приятным их уху звоном монет от торговли с соседом, искусных ремёсел и промыслов.
От времён подавленного в крови и огне последнего вспыхнувшего при прежнем владетеле Хъярульве восстания прорицателя Кербалла с требованием вернуть стародавние вольности минуло уже три десятка зим. Тогда алчные чёрные вороны досыта вкусили плоти многих сотен истреблённых сталью и преданных петле и кольям мужей – и пока не находилось новых вожаков и отважных сердец, чтобы снова возняться с оружием во имя давно попранных верований и дедовских обычаев, и против налагаемых Скъервирами и возраставших год от года обильных податей и притеснений их сильных рук – ве?ршивших тут закон и порядок суровых наместников-хондмактэ.

Обширный север хоть и был издревле враждебен дому владетелей, но без поддержки иных великих семейств до сих пор так и не мог открыто возняться к борьбе. Холодный, малозаселенный край, небогатый на тучные почвы и пастбища среди бескрайних еловых лесов и болотистых топей низин в старогорьях огромного хребта Стейнхаддарфъя?ллерне – Каменные Ворота – пролегал вплоть до дальних Помежий к берегам холодного Полночного моря, населённых там по востоку не подчинявшимися пока руке ёрла иными народами, откуда с каждым годом всё шире шёл богатый торговый путь в места ценного горящего камня, морёного дуба и меха. Много лет северные уделы служили надёжным пристанищем всех недовольных и изгнанных из подвластных Скъервирам земель благородных воителей и их данников, копя силы и гнев в ожидании часа.

И не с далёкого юга приближалась уже ощущавшаяся исподволь угроза. Тянувшиеся вот уже второй век в расколовшейся на большие и малые уделы прежней единой державе Ардну?р нескончаемые братоубийственные смуты и кровавая борьба за власть меж домами ослабили их постоянный натиск за снежные отроги Сорфъя?ллерне и на те обитавшие восточнее южных гор Эйрэ иные народы, заставили на время забыть о новых завоеваниях во имя их всеохватного единого бога. Тем больше, что прежде много десятков лет державшийся по воле упокойного ныне ёрла Хъярульва суровый запрет на вольный ход всяких чужеверцев из Сорфрамандландида пал. За две весны до того нынешний владетель Хатхалле милостиво дозволил их купцам, ремесленникам и иным людям-искусникам из Малого Ардну?ра посещать с делами и даже вольно селиться во многих прежде закрытых им гейрдах южных и западных уделов, несмотря на роптание многих несогласных с тем скригг из дейвонских семейств, опасавшихся как нового нашествия чужаков, так и не меньше того их соперничества в торге и промыслах. К тому же мощь воинства Дейвоналарды, некогда сокрушившего вступивших в её пределы из-за заснеженных круч Сорфъя?ллерне врагов и отринувшего чужаков назад за горы, крепко была тем памятна уже много веков, передаваясь словами легенд их гортанного языка и замысловатой вязью письмен древних свитков – заставляя вражьих военачальников и поныне холодеть при упоминании дейвонского боевого клича сынов Всеотца и имени сурового ёрла-воителя Вигара Сторлаукара, прозванного в Ардну?ре Альма?ут-алькаби?р – Великая Смерть.

Век спустя до сих пор не забытой людьми Великой Распри недобрым предчувствием незримо нависшей беды вновь потянуло из далёких восточных Помежий дейвонских владений…

Ещё со времён пришествия Дейна с Заокраинного Севера пятнадцать веков назад, когда предки дейвонов впервые столкнулись на бескрайних просторах запада с прежде заселившими эти уделы а?рвейрнами, нечастым гостем был мир в том суровом краю. И доселе в памяти обоих народов жила та давняя вражда непримиримых противников, и поныне не угасая. Вольные ветры этой земли до сих пор хранили в своём шёпоте лязг стали и треск разбитых щитов, гул рогов с мрачным рокотом бубнов, крики горя и многих смертей той поры, когда разрозненные на мелкие кийны и враждующие друг с другом дети Бури Несущего не могли противостоять многочисленным, соединённым в одну мощную силу золотобородым пришельцам, схлестнувшись с ними в сражениях за эту обильную равнинную землю, ставшую родной для обоих племён.
Что же за сыны и дочери чьего семени жили тут прежде самих пришедших некогда с бронзовым ещё оружием предков а?рвейрнов в этом древнем краю, но нынче не зрили рассвета над своими уделами меж осевших огромных змеиных курганов из выветренного замшелого камня – о том теперь даже в сказаниях не осталось и стылого стёртого следа…

Год за годом двигаясь с севера из-за моря неукротимой волной переселения девонские племена неумолимо вытесняли угнездившихся тут детей Бури Несущего назад к взгорьям восточного края – и во взаимной вражде полыхали когда-то богатые селища, негасимые прежде веками потухали огни святых мест, и обагряя мечи и секиры наступающих северян лилась кровь. Не в силах противостоять тем в прямом бою а?рвейрны упорно боролись с захватчиками впота?й – нападая на врага из засад, без жалости истребляя всякого встречного путника из числа чужаков, сжигая в ночи возводимые теми или прежде отнятые у себя жилища и укрепи, отравляя ключи и источники, заманивая преследователей в бессчётные ловушки непролазных дебрей чащоб, бездонные хляби болот и безвыходные могилы-урочища тёмных оврагов – собирая богатый улов желудей – унося тех голо?вы в дар Трём под дубы их суровых святилищ.
Кровью за кровь отвечая на это дейвоны всё дальше вытесняли разобщённых изгнанников с обжитых равнин на восход к пустошам и возвышенностям в преддверии Срединных гор, вытравливая огнём из дававших приют беглецам священных рощ и лесов, моря? едким дымом костров в укрывавших их тайных глубоких пещерах под окровавленными в битвах холмами былых городищ и старинных святынь. В ответ на то ночью из чащ и болот вновь неслышимыми и незримыми приходили как призраки тёмные тени несломленных чад Пламенеющего, неся к спящим жилищам врага сталь их жалящих стрел и огонь.
Лишь век спустя, когда наступавшие с севера и уже занятых ими закатных земель дейвонские племена столкнулись на востоке почти перед самыми взгорьями круч Ан-меан-слейбха с теми кийнами а?рвейрнов, коих прежде объединила рука потомков владетеля Бейлхэ – только тогда остановилось их неукротимое досель продвижение. В жесточайшей трёхдневной битве на берегах Белой реки, чьи пенные воды истоков стали багряными от пролитой крови обоих столкнувшихся тут грудь в грудь могучих народов, разбилась о камень скалистых кряжей земель Эйрэ прежде не остановимая ничем и никем штормовая волна нашествия обретавших себе в этом краю новую родину северян в волчьих шкурах под стягами ворона. На несколько веков отринуты были они далеко на закат – прежде чем неумолимая поступь загонов дейвонских владетелей вновь раздалась в предгорьях нынешних Помежий.

Бессчётные столетия минули с той давней кровавой поры, но события седых времён века вождей и героев и досель прочно жили в памяти что одних, что других…

Век назад – когда завершились длившиеся целое десятилетие кровопролитные сражения и выправы Великой Распри, и опустошенные долгим раздором уделы обоих народов прекратили пылать гаром пожарищ разорённых и спаленных городов, селищ и укрепей, а сами начавшие её, как и продолжившие следом за ними следующие непримиримые правители а?рвейрнов и дейвонов погибли в жестоких сражениях друг против друга – лишь тогда наступил долгожданный, уже невозможным казавшийся мир. Гибель грозного и безжалостного Уйра из Бранн так и не смогла даровать дейвонам столь желанной и казавшейся близкой победы – равно как и у их измождённых противников уже не было сил продолжать ту жестокую бойню в полях их раздора.
В этот вот час на втором десятке лет шедшей войны на престол своих предков под сводами Красной Палаты воссел новый ёрл дома Скъервиров. После павшего в кровопролитной битве при Горном Камне вместе со всеми пятью сыновьями, братьями и иными прямыми наследниками Въёрна Острозубого за древний Стол Ёрлов вступил юный сын его вдовой сестры Хлиге, шестнадцатилетний Хъярульв Свейрсон, прозванный позже Тяжёлой Пятой. И при поддержке владетельных родичей и самого Эрхи сына Гаттира, уже тогда ставшего первым среди мужей Дейнова рода и бывшего вышним над всем воинством Дейвоналарды – нежданно для многих с зелёными венками мира на копьях новый владетель Хатхалле прибыл к всего полгода как обрётшему власть арвенниду Эйрэ, опытному и осмотрительному Хугу Дорхэ – Тёмному – прозванному так не за цвет волос или слабую силу очей, а за хитрый и скрытный нрав.
И вопреки многим воителям с обеих сторон, желавшим и далее продолжать затянувшееся на второе десятилетие побоище, их внемлившие наконец словам друг друга вместо голоса стали правители положили конец долгой Распре между владетельными домами, подписав и скрепив клятвами и печатями установившийся мир. А обильные жертвы во славу богов, принесённые в святилищах Вотина и Каитеамн-а-гвайэлла их служителями, утолили гнев давно не знавших покоя небесных праотцов обоих народов.

Правда – как рассказывали правнукам памятовавшие ту пору ещё несмышлёными чадами седоволосые и беззубые теперь старики в краях Эйрэ – был один знак, что остался лишь мрачною тенью, позабытый за радостью мира.
В лето завершения долгой кровопролитной распри с народом дейвонов сам владетельный Хуг собственноручно принёс в дар жизнедавцам мясо заколотого им лесного вепря в священный колодец у корней могучего дуба среди древнего святилища Трёх средь ардкатраха Эйрэ, и щедрой дланью следом отправил туда чашу с жертвенной кровью в обложенную деревянными брёвнами глубь – ожидая знамения. Приношение было принято богами, и чёрная бездна воды поглотила предложенный дар. Но ответный их знак, который явили они ожидавшему воли Трёх арвенниду, заставил его насторожиться.
Несколько мгновений спустя из мрака заколыхавшегося отражения вод нежданно всплыло наверх густое пятно, растёкшееся от края до края священного колодца – словно не одну, а целых сто чаш багрового тёплого сока он выплеснул в бездну.

Арвенниду этот знак показался дурным, и он окликнул стоявшего подле себя старого дэирви?ддэ – главного служителя святилища – указав тому протянутым перстом на узретое им в колодце зловещее знамение-ши?нью.
– Неужели опять в этот год Эйрэ ждут мор иль голод, почтеннейший? – осторожно спросил его Дорхэ.
Увидев этот встревоживший арвеннида знак жизнедавцев, прозревавший их волю седоусый дэирви?ддэ в долгом белом одеянии нахмурился, и его иссохшее лицо избороздили точно прорезанные плугом в земле борозды глубоких морщин.
– Гаэ?йлин – это сам Пламенеющий кажет тебе, что кровь снова прольётся… – несогласно покрутив головой истолковал он правителю увиденное ими знамение, опершись на резной посох и пристально вглядываясь в темноту колодца, где колыхалось багровое свечение от медленно истаивавшего и растворявшегося на воде зловещего алого следа.
– Когда? – спустя миг сурового молчания негромко и твёрдо спросил арвеннид, рождённый воителем и привыкший немедля и чётко оценивать все недобрые вести – не так давно ещё сам сжимавший ненасытимый алым двуручный меч-клайомх на полях многих битв, чья омертвевшая, загруднелая в камень земля вот уже долгие десять лет не знала живящих её сохи и ноги хлебаря.
– Случится это не в твоё правление, владетельный, – успокоил его седоголовый дэирви?ддэ, вглядываясь во мрак бездонного тёмного колодца.
– Но когда же?
– Отец Клинков не дал мне познать того срока. Я зрю лишь суровое предвестие богов для тебя, арвеннид, что и потомкам твоим, и всем детям Бури Несущего грядёт новая жатва – и будет она страшна словно вихрь из бездны морской, и…
Его пророческие слова внезапно прервало истошное карканье десятков чёрных воронов, гнездившихся в замшелых ветвях древних дубов вкруг святилища. Тёмные вестники богов вспорхнули с почерневших сучьев священной рощи дэ?ир-а-гаррана, и кружа над огромными деревьями с громким граем взмыли ввысь. Хлопанье их крыльев и зловещий вопль голосов заставили даже бывалого и видавшего всякого лиха арвеннида вздрогнуть, шепча присказку-оберег от недоброго.

Стая воронов исчезла в вышине, кружась где-то в вечереющем небе над ардкатрахом, точно скрываясь от взора людей в мрачной тени ворот в недра Эйле – Иного – в тайном мире, незримом для смертных, чьи врата были рядом, ощущаясь зловещим присутствием бездны. И лишь четыре как смоль чёрных долгих пера из их крыльев упали поблизости наземь, оседая сквозь сучья огромных корявых дубов. Бывший неподалёку от владетеля с почтеннейшим прорицателем одетый в бурые одеяния нижайшего чина служителей святилища мальчик-служка лет двенадцати, воспитанный тут сирота из сожжённых войною уделов Помежий, торопливо подбежал туда, хватая застрявшие в ветках смоля?ные ле?пести.
– Вот, почтеннейший… – робко протянул он старейшему павшие с неба одежды чернокрылых вестников Пламенеющего.
– Благодарение тебе, юный Ллу?гнамар. Ступай…
Старый дэирви?ддэ осторожно принял перья из рук взволнованного юного помощника и поднёс к своим подслеповатым глазам, словно пытаясь вычитать некие начертанные на сплетениях остей незримые знамения-ши?нью.
– Так когда же, почтеннейший Гве?нбранн? – переспросил его Хуг, глядя прямо в глаза взволнованному прорицателю воли богов, – когда это случится – чтобы мы были готовы встретить врага?
– Не нынче, владетель… – тот мотнул седой словно снег головой, держа перья в морщинистой длани и точно возвесив незримую тяжесть той вести-предвидения, уготованной им жизнедавцами, – не на моей и твоей жизни то станется, что предчертано… Верно, не один зим десяток мину?ет, и могучими станут дубы, что теперь спят в земле желудями, и другие воссядут за стол твоих предков… но буря придёт – и война с детьми Вотина вновь повторится однажды – так вырекли этим суровым знамением боги. Сокрушительней трижды, неистовей трижды… кровавей. И быть может та мера багряного, которая в нынешней распре меж нами пролилась, ещё покажется малой в сравнении с ней – некогда тенью грядущей из бездны…

С той страшной поры ратной жатвы миновал почти век, как был положен конец десятилетней войне между двумя народами Севера, недаром прозванной и в обоих домах их владетелей, и в ветхих свитках летописаний, и в народной молве трижды едино – Великой. Не случалось ещё в бытии ни дейвонов, ни а?рвейрнов столь долгого и упорного кровопролития. И хотя стяги воинств обоих владетелей больше не трепетали на ветру в их уделах, и по-прежнему меж родами правящих в Винге и Аг-Слейбхе семейств стоял нерушимый и заверенный клятвами их предшественников мир – но многие знали, сколь он на деле непрочен, и лишь на словах с тех часи?н не было звона железа и буйства огня на едва отошедших от пепелищ и порухи войны исстрадавшихся истощённых Помежьях.
Почти весь миновавший с завершения Великой Распри век продолжалась неприметная лишь ленивому глазу кровавая грызня – сосед на соседа, удел на удел. В тот час долгих Помежных Раздоров никто не объявлял войны, а продолжал втихую резать друг друга, призывая на помощь соседей с союзниками. Неприметно переходя малыми и большими ватагами через дикие малолюдные земли межи?, выжигая селища и редкие тверди владетелей, разоряя и грабя нескончаемыми набегами – лето за летом, зима за зимой, год за годом творилось убийство с насилием в этих краях. Потому как никто не забыл прежней лютости, никто не простил бывшим недругам про?литой крови и до срока ушедших из жизни сородичей… не желал то прощать, с седой древности и доселе следуя страшному обычаю кровной мести – жизнь за жизнь, смерть за смерть – род за род до последнего человека.
Казалось, с тех пор миновал целый век, и давно ушли к праотцам все те жившие, кто воочию видел кровавую усобицу двух стародавних могучих народов, кто сам держал оружие или был очевидцем той сокрушительной жатвы – а будто вчера это выдалось, не давая огню прежней ненависти истлеть и угаснуть под спудом столь давних времён. Ибо не было, верно, ни одного орна и кийна средь дейвонов и а?рвейрнов, в котором не было бы погибших предков – чья кровь не взывала бы их потомков к отмщению – ибо кровь не прощают…

Правда иные более прозорливые мужи подмечали, что находились в избытке и те средь обоих народов, кто за алканием богатой добычи, обильных земель и сокровищ не смирился с ушедшей из рук их сражавшихся предков казалось столь близкой победой над недругом, потерянной после заключённого меж молодым Хъярульвом Тяжёлой Пятой и Хугом Тёмным мира, не принесшего ни одной из сторон долгожданных плодов – пусть часть а?рвейрнских земель и осталась с тех пор во владении ёрлов. Те, кто сами исподволь разжигали этот таившийся в сердцах гордых северян огонь прежней вражды, некогда опустошившей их земли столь долгой кровавой усобицей. Ибо трижды права поговорка, что когда после долгого затишья среди людей вырастает новое поколение не видевших прежней сокрушительной распри, то лишь хмельной вкус крови утолит у них жажду обоюдной погибельной ненависти, упоив многих из них алым соком до смерти – снова притишив её до тех пор, пока не взрастёт на земле следующее колено слепых и беспамятных.

Тот наполненный многочисленными знаками приближавшихся бедствий год выдался непростым трижды более против обычного… трижды алее от той человеческой крови, что была пролита?. Нечто недоброе творилось по помнящим прежние обиды Помежьям, точно круги по воде от упавшего камня отдаваясь незримым и грозным тревожащим эхом по всем прочим уделам обоих народов.

НАЧАЛО …В ПРЕДДВЕРИИ КРОВИ Нить 2
Прошедшая трескучими морозами с малоснежьем зима и последовавшая за ней сырая весна принесли в том году запустение на незазеленевшие пастбища и поля во многих краях по восточным уделам дейвонских владений, неминуемо предвещая грядущие голод и бедствия. Все знаки богов предрекали о том, что не быть изобилию в закромах – лишь усилив людские тревоги и страх. Скотина и женщины в доме и землепашцев, и свердсманов, и купцов, и владетелей даже во всех здешних орнах приносили уродцев и мертворождённых детей. Множились корчи, кровавые язвы и бредни с видениями. Появились провидцы и странники, бродившие между селениями и предвещавшие беды и мор, страх и гибель.
Горячее лето тем более выдалось сильно засушливым, не даруя ни капли дождя мёртвым пашням и за сырую весну почерневшим в колосьях злотворными ро?жками хлебным полям. Солнце зияло кровавым багрянцем от раздуваемой жарким поветрием с юга до самых небес горькой пыли, обрушив многочисленные пожары на селища и гарь на леса в этот бедственный край. Вслед за этим закипали и так не склонные к трезвомыслию людские сердца. Сосед лишь соседа всегда обвинял в своих бедах и напастях – и по оба бока от иссушенных жаром Помежий с союзными землями немало уже находилось роптавших и недовольных, искавших вины уж скорее в чужой злой руке, а вовсе не в суровой же воле богов и дарованной ими непогоде, или же не взирая на бедствия не умалившихся податях их же владетелей, в чьи зерновницы и схо?роны шли выращенные с тяжким трудом хлеб со скотом.
Среди дейвонских селений день за днём лишь усиливались разносимые кем попало зловещие слухи, что это-де а?рвейрны – жившие по Помежьям что в самих землях ёрла, что за перевалами кряжей в союзных владетелю Эйрэ уделах – будто это бы их рук всё творящееся. Мол, у самих тех и во владениях арвеннида к востоку огня полыхает немного, а здесь же они жгут те мирные селища со всем нажитым и истребляют леса с отсеянными полями.
Впрочем, и обратное утверждалось в тех слухах – что то сами дейвоны творят беззакония эти, желая напрасно возвесть всю вину на соседей. Но кто же желает искать ту колючую горькую правду, когда оправдывавшая каждого спорящего ложь много приятней и слаще?
Так это было или нет – а только где полыхает огонь распалившихся гневом и злобой сердец, там подле всегда проливается кровь…

По и так неспокойным Помежьям в тот год как грибы после ливня стали множиться и так многочисленные ватаги разбойников из числа разорившихся поселян – порой столь отчаянных и свирепых в их дезрости, что жители селищ в трепете боялись да что там ночами – и среди белого дня уж порой! – выходить за пределы домов. Там эти душегубы воровали и угоняли весь скот, там поджигали дома, сеновалы и схо?роны, там обирали до нитки и резали всех подорожных людей, не щадя даже жён и детей. Хлебопашец, купец или храбрый воитель с владетелем – все в страшных муках встречали ужасный конец от голодных и хищных убойцев. Претерпевали от них множество зла и дейвоны, и а?рвейрны, что издавна жили на тамошних землях уже под владычеством ёрлов, и на доставшихся тем после Великой Распри и присягнувших владетелям Винги уделах в обширном и богатом солеварнями и рудниками владении Нодклохслейбха – Каменный Узел – что на дейвонский лад звался Сте?йндо?ттурфъя?ллерне. Вклиниваясь глубоко в самое подбрюшье полуденной части Эйрэ, этот гористый край тревожил владетелей Бейлхэ тем угрожающе близким соседством ныне верных извечному недругу соплеменников и многих числом возведённых по перевалам стерквеггах их недругов.
Снаряжённые для отпора насилию люди помежных владетелей ватагу за ватагой искореняли скрывавшихся в чащах и скалах воров с душегубами, но так и не могли извести всех тревоживших эти пылавшие земли злодеев, множившихся точно болотная мошкара в сырой год и растворявшихся словно роса поутру после наглых и страшных своих беззаконий с убийствами. Даже присланные ёрлом в подмогу владетелям края загоны воителей были бессильны вернуть прежний твёрдый порядок.
Кое-кто из старейшин и свердсманов многих помежных селений порой уже смело кидал свои дерзкие речи, что-де лапа владетеля Бейлхэ во всём неспокое здесь чуется. Не иначе это соседи из-за межи вновь тревожат дейвонские земли ночными набегами, так же умело скрываясь за взгорьями в Эйрэ в недосягаемости от преследователей – как прежде бывало в разгар полыхавших Помежных Раздоров. Не иначе сам арвеннид поощряет такие злодейства, не в силах в открытую взнять свои слабые ратные силы против воинства Дейвоналарды. И следом за словом в своих частых писаных грамотах жалоб уже требовали от ёрла не мешкать за нынче пустыми речами, дав право голоса их мечам и секирам.
Однако арвеннид Эйрэ ответствовал на лившиеся ему обильные упрёки соседей, что тем больше и сами его присягавшие люди и данники больше страдают от чинимых бед и злодейств. Прежде спокойно дорожничавшие обозами по большакам и купцы, и умельцы-ремесленники сейчас не могут проехать без опасения за свою уже жизнь, а не за скарб и кошель, кой нажить можно снова – а вот новую голову к шее не сможешь приставить никак, не вернёшь из мглы мёртвых. И так столь немало неправедных притеснений от ёрла претерпевают его подданные в землях властителя Винги – и обильные подати за дороги с ночлегом в постоялых дворах, и поборы любого немирного к ним землевладетеля, чьи края, большаки и мосты они минают по пути в ходагейрд и иные их тверди. Мало того ли, что сами встревоженные жители здешних дейвонских и ве?ршимых ёрловыми хондмактэ а?рвейрнских селищ и городищ не дают им ночлега и гонят тех прочь как чураемых язвоношей, порой избивая и отнимая все деньги с товаром, калеча и убивая без всякой вины? Так нынче и видно того уже мало узрить благородному Къёхвару! Разве прежде кто видывал, чтобы всех, кто не Всеотца почитает, обложили податями и унижениями, побивая порой за один лишь их вид. В чём винах его подданных – разве что есть они тех потомки, с кем их гонителей предки век назад вновь сошлись в кровавейшем из раздоров? И что творится сейчас по восточным уделам дейвонов, когда разбойничавшие там неведомые злодеи не пропускают без крови ни одного переката и конника, а порою и сами заходят с ночными набегами прямо в союзные земли и даже до самых лежащих за ними к восходу владений арвеннида – вырезая там спящие мирные селища вплоть до старух и детей?
Но дейвонский владетель, к кому старый хозяин Высокого Кресла отослал не одно уж послание с жалобами, прося прочной защиты его людей и единоверцев в Дейвонала?рде от притеснений и расправы не по суду – сам он словно был глух, в ответах твердя лишь, что не может унять столько дерзких умов, кои в нынешний час всполошились в Помежьях среди здешних жителей, и досель до?бро помнивших кровь и все прежние зло и обиды Великой Распри и долгих Помежных Раздоров. И мол, пусть сам арвеннид хорошенько поищет злодеев меж собственных данников, фе?йнагов и их слуг. Не оттого ли он – ёрл всей Дейвоналарды – и не способен вдруг отыскать ту злодейскую наволочь – когда те без боязни надёжно скрываются в Эйрэ?

Тогда как владетельные мужи дейвонов и а?рвейрнов через конных гонцов и скорокрылых вестовых голубей менялись увешанными воском печатей обидливыми грамотами многочисленных посланий друг другу, в тот час долго терпящий бедство с насилием люд – землепашцы, ремесленники, купцы и небогатые свердсманы – со страхом опять вспоминал времена тех последних лет жизни владетеля Хъярульва больше двадцати зим назад. Тогда в час межвластия подобное уже творилось в этих неспокойных краях, как и в загоревшихся восстаниями закатных и южных уделах и охваченном смутою севере – когда прежде жёсткая длань Тяжёлой Пяты ослабла перед его затяжною кончиной от почечной хвори, и тамошние владетели почуяли вольность, насмерть сцепившись друг с другом в ещё жарче вспыхнувших Помежных Раздорах.
Но сейчас-то воссевший за Стол Ёрлов Къёхвар казалось бы прочно удерживал власть, и мир с могущественным соседом как прежде был в силе. Вот только в последние годы тревога и страх вновь объяли все земли восхода Дейвонала?рды, и без того расшатывая нарушенный хрупкий покой в землях орнов могучих хранителей здешних земель домов Ёрвар, Фрекир и иных их союзников. И жар лившейся в то лето крови был горячее обильно пылавших в помежных краях тех пожаров в лесах и селениях.
А где падает пролитой кровь – там неслышно для смертных звучит тихо грозная поступь Матери Костей, чьи пустые глазницы зрят слепо во мрак бездонных ям Ормхал, где в предвкушении обильной добычи великий змей Хвёгг вековечно свивается в страшные кольца, содрогая весь мир шевелением исполинского тела, точащего ледяными чешуями гниющие трупы бессчётно ушедших холодной тропой в свет далёкий от жизни…

И вот в самом конце того в край неспокойного лета старый арвеннид Дэйгрэ Медвежья Рубаха был вынужден отправить ко двору владетельного Къёхвара посланников из ближайшей родни, чтобы на месте решить все те накопившиеся и требовавшие решения миром непростые дела меж двумя владетельными домами и их подданными, что давно омрачали правление кийна потомков великого Бейлхэ и властвовавших вот уже три века над домами дейвонов могущественных Скъервиров.
Прежде во все посольства ко Столу Ёрлов вот уже не один десяток лет ездил старый и проницательный Сегда Лисий Хвост из западного дома Конналов – хранителей союзных земель и Помежий. Троюродный брат владетеля Дэйгрэ, сын его тётки Ольвейн Кривой – опытный и умелый в речах, когда нужно бывший и мягко-угодливым, и столь же непреклонным и твёрдым – не раз сохранил он тот мир меж далёким дейвонским ходагейрдом и ардкатрахом у горы. Но годы не были милостивы к старику, да и здоровье у родича Дэйгрэ надломилось. Минувшей зимой он попал на охоте в ненастную снежную бурю, и едва живой был отыскан замёрзшим средь горных чащоб в своих землях, когда отчаявшиеся сыновья и их слуги прочесали леса в его поисках. С той поры старый Сегда – прежде крепкий и статный – с трудом держась на ногах еле вставал с печной лежанки, иссохший и исхудавший как будто костяк, потерявший все зубы во рту с заплетавшимся на словах непослушным уже языком.
И посему старый владетель не желая измучить их родича тяжкой дорогой в далёкую Вингу, а тем больше трудом вести утомительные посольские дела при Высоком Чертоге – отнюдь не простые и мирные, как гряло им на этот раз – вместо него решил отправить собственного племянника Уи?ннаха Тарб-ар-Аисэ – Бычью Ногу. Пусть духом тот вышел скорее воитель, нежели посланец, но умел излагать складно и уверенно. И как считал старый арвеннид, был способен уговорить обычно твёрдого и непроницаемо скрытного Къёхвара уладить все давние споры и разногласия, так остро вознявшиеся между державами а?рвейрнов и дейвонов в последние столь неспокойные годы.
Сам старый Сегда не раз отговаривал Дэйгрэ от этой затеи, упрашивая погодить ещё, пока он не обретёт вновь здоровье и прежние силы – если даруют то боги ему, на жертвы которым хворающий Сьоннах-а-балл не поскупился – чтобы вернуться к делам посла арвеннида перед дейвонским владетелем. Лисий Хвост полагал, что не по плечам Тарб-ар-Аисэ такая задача, какая стояла теперь – непростая трёхкратно. Слишком уж был тот неопытен, что для посла перед лицом такого непростого и своенравного правителя как Къёхвар было совсем неразумно. Слишком был молод, не ведая при Хатхалле никого из близких к Столу Ёрлов влиятельных мужей, чьё рассудительное мудрое слово могло бы способствовать им в деле мира с дейвонским владетелем и его домом. Слишком горяч, чтобы быть хладнокровным и дважды прозрящим вперёд.
Но жаркие летние дни и скоротечные роковые события на искровавленных землях Помежий и союзных владетелю Эйрэ земель неумолимо бежали одно за другим, всё копясь и копясь точно мутные воды в закрытом запрудой ручье в час обильного ливня. А сам арвеннид ждать не мог долго – да и не желал лишь затягивать время, решив уладить разгоравшееся пламя раздора немедля. Успокоив старого друга тем, что Уи?ннаха он отправит в Дейвоналарду не одного, а с целым посольством из лучших людей среди близких к роду Бейлхэ фе?йнагов и прочих знатных людей – мудрых и осмотрительных, мужей учёных и толковых в речах и законах, чтобы сообща вести столь непростые переговоры с ёрлом, как повелел им исполнить владетель – и так он и сделал.

Перед самым отъездом посольства в далёкую Вингу старый Сегда долго толковал один-на-один с прибывшим к нему в чертог Уи?ннахом, рассказывая тому о всяческих чтимых у дейвонов обычаях и писаных законах, о творившихся при Столе Ёрлов и среди родни нынешнего правителя Дейвоналарды делах – и тем больше о нём самом. А закончив советы и наущения со вздохом добавил, невнятно бормоча непослушными впалыми губами над беззубым ртом, что и сам он, бывалый и острый умом Лисий Хвост, в последние годы перестал понимать правившего западными соседями внука упокойного Хъярульва, не в силах подчас предугадать, что же на уме у Къёхвара из Скъервиров, хозяина Высокого Чертога.
– Словно не дела Дейвоналарды и её слава милее ему, а лишь благо единокровных ему Скъервиров – будто они единственные и есть весь огромный народ дейвонов. Запомни это, Уи?ннах… С виду ёрл милостив и в обхождении прям, но на уме сам себе есть – лишь с орном своим он толкует, и ничьих больше советов не принимает. Къёхвар – Скъервир из Скъервиров… – сказал он на прощание племяннику арвеннида, желая удачи тому в непростом деле переговоров с чужим правителем.
На другой день посольство арвеннида отправилось в путь, покинув пределы Аг-Слейбхе и направившись к Воротному перевалу. А немощный Сегда стиснув впалые губы от терзавшей его иссохшую грудь острой боли с трудом подобрался к проёму растворённой настежь резной оконицы, выходившей на подзакатную сторону чертога-теаха. Сьоннах-а-балл пристально, неотрывно высматривал что-то в темневшей предутренним мраком черте небокрая, уходившего вдаль за проезжую седловину Глвидд-ог-слейбботха в сторону Дейвоналарды, хрупкий мир с которой он так упорно и долго хранил в эти непростые кровавые годы для потомков великого Бейлхэ и их народа.
Там его и отыскал к полудню явившийся с обеденной трапезой для хозяина служка – осевшего на оконный косяк и всё так же упорно взиравшего в подёрнутую маревом зноя закатную даль – уже мёртвым…

Большое посольство от арвеннида тем же днём выправилось из ардкатраха в долгий путь к западу.

По выбитым сотнями копыт коней и волов, прорезанным следами колёс по утоптанной почве и умощенным брёвнами гатей дорогам дейвонского края неспешно тянулась как звенья цепи или кольца ползущей змеи вереница запыленных конников. Мотая головами и отгоняя от себя надоедливых мух и слепней всхрапывали усталые скакуны, цокотом сотен копыт оглашая неторопливую поступь двигавшегося загона. Несколько десятков всадников не торопясь держали путь в сторону ходагейрда, двигаясь по редколесой равнине, окружённой распаханными полями и зеленеющими пастбищами вокруг часто встречавшихся селищ, мельниц и виноградников, прочных стерквеггов и древних сторожевых клычниц на кручах холмов, потемневшею кладкой камнем возносившихся ввысь к синеве небосвода.
Те, кто клином ехал впереди, и точно так же позади прочих путников, словно охраняя шествовавших и сопровождая их в дальней дороге от самых Помежий, были крепкие статные бородачи в ладно сплетеных кольчугах, полосчатках или клёпаных чешуйницах и дорогих плитчатках поверх кожаных одеяний с накинутыми на плечи меховыми или ткаными белыми, алыми и зелёными плащами. Колыхались в ножнах на поясах прямые, с долгим лезвием и широкой в крестовине рукоятью дейвонские мечи-кроволи?вцы – блодварпэ. Взмывшие к небу копейные древки мерно покачивались за прикрытыми окованными щитами спинами, по чьим доскам вились в танце круговоротом вырисованные вороны, хитросплетённые змеи, и прямые, с хищным изломом иззубрин тройные огненные стрелы Горящего – излюбленные среди дейвонских воителей украшения оружия. По краям одеяний, вдоль воротов и рукавов мелькали вышитые алым и чёрным обереги-руны, хранящие смертных детей жизнедавцев от всяких напасти и лиха. И у кого прячась шнурком за воротником рубахи, а у иных поверх одеяний с бронёю свисал с шеи знак Всеотца, как у всех чтущих имя Его средь бесстрашных мужей – три огненные стрелы, чьим яростным гневом они срываются с разбушевавшихся небес в час сурового взора Горящего на тех, кто онемилостивил его грозное сердце.
Все воители ёрла на стяжках древок копий, на ткани плащей с верховницами несли вышитый золотом на зелени полотна одинаковый знак – извитого хищного змея – говоривший об их кровном родстве в могучем правящем орне Скъервиров. Неторопливо и спокойно, с суровым безразличием сопровождали они в бок ходагейрда всех тех, кто ехал посреди их загона.

Вторая часть конников, двигавшихся той же дорогою поручь с дейвонами, выглядела иначе. Крепкие, коренастые, в отличие от белоголовых и соломеннокудрых детей Всеотца волосы многих из них походили на битое ржою железо или огонь, прядями выбиваясь из-под кольчужных наголовников и шеломов. Иные заплели их в две косы от висков, прочие же были острижены под горшок – те, кто ехал без брони на головах в этот жаркий день. Защитой служили им иного вида тяжёлые плитчатки, полосчатки и клёпаные кожаные чешуйницы, а кому просто лёгкие доспехи из вареной кожи, простёганных льном с конским волосом толстых подбоек – тем, кто был небогат для хорошей брони. Плащи и накидки на плечах чужеземцев были бурых, алых и синих цветов, сотканные переплетенной чересполосицей прядей и вышитые знаками тех семейств, к которым они принадлежали. На воздетых к небу пиках трепетали по ветру стяжки их домов, чьи люди направились в Вингу с посольством от арвеннида Эйрэ.
Мечи в поясных ножнах также были отличны от дейвонских. Прямые, широкие, с более узкой крестовиной и тяжким широким навершием, продолго сужавшиеся к жалящему концу-острию. Зовётся то оружие геара – «клык». Рукояти у одних были украшены в виде человеческой стати с раскинутыми руками, у иных в виде размашистого корневистого древа или двух скрещенных рукоятками громовых молотов. Самые рослые из воинов везли перекинутые через плечо долгие двуручные секачи-клайомхи, чей гибельный удар сметает преграду любой вражьей брони.
И со стягов, с продолговатых или округлых окованных щитов, с нашейных шнурков и цепочек ехавших на озиравших чужеземный конный строй дейвонов взирали заключённые в колесо Небесного Кузнеца такие же громовые молоты Каитеамн-а-гвайэлла – бога их отцов, чей грозный взор ослепляет яростным жаром низринываемых наземь искр его негасимого пламенеющего горнила.

В одиноко катившемся посреди конного строя крытом возке-перекате, тянимом двумя лениво шагавшими крупными жеребцами, весь путь от ардкатраха у горы ехали трое путников. С Бычьей Ногой соседствовал глава кийна Донег в срединных уделах Гайрэ Эадайн-а-маол – Плешивый Лоб – чей род издревле был союзен владетелям Бейлхэ и равно служил им мечом и надёжным советом. Третий – молодой паренёк-служка – в пути кормил десяток ворковавших в плетёной ивовой клетке вестовых голубей. Между спутниками на полу переката громоздился окованный искусно резьблёными медью и серебром резной ясеневый ларь с дарами арвеннида для дейвонского ёрла – богато украшенные травлением, насечкой и зернью оружие, кубки и утварь, украшения и многоцветные тонкие ткани, точёный и оправленный в серебро горящий камень с далёкого северного моря, самоцветы востока – всё то, чем гордились ремесленные умельцы земель Эйрэ.
Старому Гайрэ трудно было сидеть в седле рядом с молодыми попутчиками. Хозяин твердыни в Горячем Ключе был однолетком самого Сегды, и с годами хромая нога его здоровее не стала, некогда переломленная в охоте на тура этим могучим израненным зверем – да и старые раны времён смуты в Эйрэ всё чаще давали уж знать о себе. Поэтому Уи?ннах, хоть и сам был не прочь весь путь ехать верхом, но дабы не бросать столь уважаемого его владетельным дядей фе?йнага дома Донег в одиночестве коротать путь из Аг-Слейбхе в далёкую Вингу, трясся в душной повозке как яблоко в корзине, упираясь ногами в этот клятый ларь с дарами для ёрла и нюхая птичий помёт. Правда тянувшийся словно бесконечная нить пряжи из клубка кудели час их странствия Бычьей Ноге скрашивали долгие беседы с мудрым и видавшим всякого в жизни почтенным Гайрэ. И чем ближе их воз подкатывал окованными в обручи тяжёлыми колёсами к ходагейрду Дейвоналарды, тем всё больше речи двух спутников переходили на грядущие посольские дела с владетельным ёрлом – и на весь тот непокой, что многие годы творился меж их народами на окровавленных и выжженных пожарищами этого тревожного лета Помежьях, до сих пор не отошедших от разрухи Великой Распри – в последнее время вновь разгораясь всё жарче.
– Жаль, гаэ?йлин, что и ты не встречался прежде лицом к лицу с их владетелем, – Уиннах опять безуспешно ударил ладонью по стенке возка, норовя пришибить надоевшую муху, – много лучше, когда о человеке говорят те, кто некогда уже вёл речи с ним – а Сегда всегда один ездил в послы с той поры как его помощник Хидд почил в тот моровый год. А я и сам не могу вразуметь, что же за человек этот Къёхвар, и как с ним вести себя в деле столь непростом…
Уиннах умолк на мгновение, теребя свой подстриженный ус.
– Владетель просил привезти твёрдый мир. А я не знаю, чего же желает сам ёрл.
– Их владетель непрост, – негромко проговорил старый Гайрэ, осматривая сквозь узкую щёлку оконца в двери переката пролегавшую вокруг местность, – это не воительный и суровый Въёрн Брадтоннэ, и не рассудительный своей долголетней мудростью Хъярульв.
– Так каков он, почтенный? – Уиннах ударом ладони по стенке наконец-то прибил надоевшую муху, кружившую над головой уже всю треть восьмины.
– Говорили мне знавшие сына Нъяля достойные веры мужи, что сердце у него чёрствое, пусть он и щедро покровительствует учёным и умельцам-искусникам, и сам храбрый воитель – горделивый, как и все его сородичи-северяне. Он Скъервир – а этим, пожалуй, всё сказано. Тем больше, что этот род стал богат и могуч в первую очередь торгом и ремеслом, а не воительной славой, как порою ворчат там иные из старейших дейвонских домов.
– Наслышан про всё их богатство, почтенный… – Бычья Нога стёр размазанный след со стены переката, отерев о рукав свои пальцы, – нет семейства им равного в этом.
– Верно. А при Къёхваре первыми в доме их числятся не ратоводцы уже, каким был Рауд Огненный Взор, что изведал военное дело юнцом ещё в годы Мор-Когадд, и усмирил все восстания юга и запада, и не столь же искусный в сражениях сын его Конут Вепреубийца, а всё больше купцы и менялы.
– Может и горд он, и с виду упрям – но врагов своих стравливать и разъединять этот Къёхвар искусен, как Сегда рассказывал… – задумчиво произнёс Уиннах, наблюдая за следующей мухой.
– Всё верно, Нога… – Гайрэ по привычке более старшего возрастом шутя называл молодого товарища по данному в юности прозвищу. Тогда на какой-то попойке Уи?ннах повздорил с подвыпившим гостем из-за улыбавшейся им обоим красивой грудастой девки, и тот с мечом бросился на соперника – но получил от безоружного племянника арвеннида жареной бычьей ногой промеж глаз – и тут же отправился к Шщару в бездонные норы костей.
– Тем больше, что первый советчик у Къёхвара – если только хоть с кем он способен по чести советоваться – уже не упрямый и склочный их Аскиль, кто был твердолоб и негибок как столп тот взаправду.
– Вот недаром так прозван был видно! – поддакнул Уиннах, удачно пришлёпнув вторую жужжалку в возке.
– Точно. Теперь это место взял родич владетеля Сигвар по прозвищу Коготь. Этот Клонсэ ведёт все торговые и меняльные дела Скъервиров, казну их с печатями единолично хранит. Его младший сын Ульф – молочный брат единственного наследника ёрла, малого Вигара. Так вот слышал, что своим единокровным братьям доверяет внук Хъярульва меньше, чем этому змееокому.
– Змееокому? – поднял брови Уиннах, вполуха внимавший Плешивому Лбу.
– Тремя присягну – правый глаз его точно змеиный. Вот кого я воочию прежде видал – умён, проницателен и хитёр словно те южане Ардну?ра… Да и в самом нём, как молвят, их кровь течёт в жилах.
– От кого же? Он вроде бы тоже из младшей их ветви?
– Слышал я как-то, что в годы Мор-Когадд брат владетеля Въёрна Эмунд Твёрдый Язык привёз с собой с юга невольницу, коя стала ему за супругу потом – позабыв про былую жену по закону. Та девица была из каких-то далёких уделов Ардну?ра, а быть может и прочих земель – кто же то знает – и за годы как тень стала подле владетелей Севера. Говорят, что сам Хъярульв за честь почитал её мудрых советов прислушаться. И от старшего сына её и родился тот меченый Шщаром.
– Припоминаю, гаэ?йлин, как Сегда мне перед отъездом поведывал много событий – и о нём тоже речи завёл. Что же он там мне рассказывал… – Уи?ннах почесал себе лоб пятернёй, пытаясь припомнить упущенное.
– И что?
– Да не упомню я всё уже в точности, почтенный! Сегда – он же умён искусно речи плести и вникать во всякие подспудные дела. Значит, говорил он, что припомнил теперь, как лет шесть назад этот Сигвар заезжал в Эйрэ с торговыми делами своего дома. Проехался сперва по всем нашим северным уделам и явился затем к старому Дэйгрэ с какими-то речами – как голос самого ёрла Къёхвара и всего орна Скъервиров.
– И что? – Гайрэ с вниманием слушал товарища.
– Речь он о том вёл с ним с глазу на глаз, чтобы отныне лишь с его домом земли Эйрэ единолично вели торговые дела с дальними краями у северного прибрежья и с восточными странами за Травяным Морем – не промеж кого-бы то ни было из торговых людей прочих орнов, тем больше непокорных ему северян, держащих в руках часть путей вдоль отрогов Каменных Ворот. А те семейства, кого Коготь назвал поимённо, все были не из числа союзников Скъервиров.
– Вот как…
– Сулил он почтенному Дэйгрэ, что за такую большую услугу, а тем больше за вольный проезд их торговых людей через наши уделы по пути к горящему камню и за пряностями на восток сам ёрл поспособствует а?рвейрнам в своих землях вести выгодный торг напрямую без пошлин и подорожных податей – хоть до последнего закатного моря, где только рука Къёхвара властью лежит на земле и воде. Что все наши странствующие люди будут защищены от разных невзгод и притеснений, и неподвластны станут суду за любую случайную вину против дейвонов.
– И что о том думаешь, Нога?
– Это тебе виднее, гаэ?йлин, к чему было то странное дело, с каким Коготь явился. Но только как ни уговаривал Сигвар, наш арвеннид не согласился – стало быть, иначе все прочие орны дейвонов остались бы побоку от немалой торговли с Эйрэ и прочими дальними землями.
– А Скъервиры тем и сильны… – старый Гайрэ задумался, пытаясь домыслить услышанное урывками от Уи?ннаха.
– Дэйгрэ так и ответил: оно может и жирное, это дело, что Скъервиры втайне ему предлагают – но только того сала у него на губах не почуется. Если, сказал он, я по-вашему сделаю, и весь торг с дейвонами только в одни ваши руки отдам, так проку мне в том будет мало. В уделах Эйрэ нет такого прочного единоначалия как в Дейвоналарде, и каждый кийн торговыми делами с дейвонами издавна ведает сам – с кем из каких ваших орнов товары менять, чьих купцов привечать. И если я кому из наших неуступчивых фе?йнагов укорочу его кошель в том прибыльном деле, то что мне от этого будет?
Сигвар всё уговаривал – что мол сам ёрл арвенниду окажет свою в том поддержку. А Дэйгрэ ему отвечал, что в его земле ёрл никак не хозяин. А уж цена помощи их давно в Эйрэ известна – по цене гнилой шкуры в дарении Мурхадда. Сказал: «если я в чужие дела против закона с их древним обычаем сунусь, как ты мне речёшь, почтенный, так в Эйрэ лет десять вперёд будет только кровавая смута – тем более среди непокорных мне северных кийнов и союзных племён из народов у моря. Твоя обещанная выгода – что одною рукой серебро щедро мне отсыпаешь, а второй в мой кошель сам залазишь, так что дно всё трещит и вот-вот разорвётся по швам».
– Вот оно как… А Сигвар тот что?
– Да ничего. Посокрушался на неуступчивость арвеннида, как рассказал Сегда, и уехал ни с чем прочь в дейвонские земли. По гостю и стол будет, как говорят о таких…

Старый Гайрэ задумался, вспоминая не так уж давно миновавшие годы произошедших событий, и поймал сам себя на той мысли, что помежные беды лишь больше усилились в эти последние годы – и что многие великие семейства Дейвоналарды в это же время громче зароптали на крепкую власть дома Скъервиров, что стальной хваткой сжимала все орны в своей цепкой длани, искусно стравливая издавна враждующие и доселе дома многих удельных домов.
Власть эта доселе удерживала и немало уделов помежных земель Врагобойцева дома, вот уж два века как зарясь на них по проклятию рода владетелей Эйрэ – нечестивому дару старшего из сыновей арвеннида Маэла Молчаливого, доселе ненавистного и проклятого собственным домом Мурхадда Гнилого, ещё при жизни пожранного заживо той жуткой хворью. Его жажда власти в стремлении занять место младшего брата До?мнала Долгого на Высоком Кресле вопреки изъявлению всех верховных вождей а?рвейрнов на созванном ими круи?нну, и желание удержаться там в завязавшейся после свержения родича распре отдала во власть дома Скъервиров великое множество союзных владетелям Бейлхэ закатных земель вплоть до Воротного перевала у самых пределов Аг-Слейбхе. Взамен самозваный арвеннид просил у дейвонского ёрла Виганда Железнорукого скорейшей поддержки в борьбе с восточными и южными кийнами сторонников казнённого брата.
И хотя голова родичеубийцы и клятвопреступника легла в набрякшую кровью раскисшую землю на поле сражения при Буром Камне ещё до того, как к ардкатраху прибыли в помощь принявшиеся захватывать на пути обещанную добычу загоны дейвонов, но пожалованный им дар едва ли не третьей части владений Эйрэ, скреплённый множеством восковых печатей по подписанному его нечестивой рукой огромному скрутку кожи договора владетели Скъервиров и поныне считали не утратившим слова. По праву закона же зарясь на проклятое пожалование Мурхадда, вот уже третью сотню лет держали они в Красной Палате тот потемневший, изветшавший лист с алыми и зелёными восковинами оттисков родовых знаков поверх поблекших чернил тех письмен – дающий им право на эти уделы. Всячески подначивая тамошних издавна непокорных дому Бейлхэ фе?йнагов просить защиты у считавшегося с той поры и досель их владетелем могучего западного соседа, Скъервиры медленно брали кусок за куском от лежавших меж ними и Эйрэ полоской союзных земель, что дарованы были им некогда, зорко храня этот кус писчей кожи – тот роковой свиток, чья зловещая тень до сих пор нависала незримой угрозой войны…

– Где это мы уже? Близко ли Винга?
– Сейчас гляну, почтенный, – покончив с настырными мухами Уи?ннах высунулся из оконца в двери переката, оглядывая те места вдоль дороги, где тянулся их долгий путь странствия.
Проезжали они через какое-то крупное, окружённое пастбищами, полями и виноградниками селище, раскинувшееся по обе стороны от уже тут мощёного камнем большака – совсем рядом с видневшимися вдали по небокраю зубцами высоких веж-клычниц и черепичными крышами стройно вздымавшихся ввысь чертогов ходагейрда Дейвонала?рды.
Кучка игравших меж дворищ детишек насторожилась, уняв гомон и смех, и с опаской взирала на ехавших подле своих земляков чужеземных воителей, рассматривая их незнакомые прежде одежды, оружие, стяги.
– Смотри-ка, Астли – рыжие! Да сколько их сразу! – молвил один из мальчуганов, пристально взирая на чужаков.
– Куда их так столько собралось? – добавил второй, ковыряя мизинцем в носу.
– Знаки посольские на перекате, видал? К ёрлу нашему не иначе как едут, – ответствовал им вихрастый паренёк чуть старше летами – стараясь казаться умнее товарищей.
Из ворот показалась взволнованная женщина с корзиной стиранного белья в руках, озирая ряды проезжавших в десятке шагов от ворот чужеземцев.
– Мама – погляди сколько ржавых бошек в ходагейрд едут! – крикнул ей юный Астли, ковыряя в носу.
– А ну живо домой, гусиные вы охвостки! – рассерженно накинулась на них женщина, подгоняя отпрысков по спинам мокрой мужневой рубахой, – будете пялиться на рыжих, так сам Каменная Рука вас уволочёт в свои дикие края в горы Эйрэ!
Испуганно визжа и толкаясь мальчишки кинулись в распахнутые ворота ограды – то ли спасаясь от проходившей по их озадкам рубахи, то ли от сурового материнского предостережения, заслышав зловещее вековое поверье о страшном губителе Клохламе.
Собиравшиеся меж тем среди дворищ тамошние поселяне, завидев чужеземный стяг дома Бейлхэ на вскинутой в руках одного из конников-а?рвейрнов пике и посольские знаки мира на самом перекате, неодобрительно засвистали, бранясь в их бок. Сопровождавшие посольство в пути охранники-дейвоны меж тем и в бороду не дули, чтобы приструнить крикунов, спокойно правя коней к ходагейрду – и кто-то из выкрикивавших хулу на головы вражьих гостей поселян подхватил пару сухих глыжей глины с земли из-под ног, со злобой швыряя их прямо в возок. Первый брякнулся о дерево двери, а второй угодил прямо в голову как раз любопытствующе высунувшемуся из оконицы Уи?ннаху, заставив того с бранью скрыться внутри.
– Вот клятые выползки! – он зажал голову пятернёй, почуяв в волосах выступившую под пальцами липкую кровь, – шестопёр им всем в зубы, как брат говорит твой…
– И уметил же пёс, – вздохнул фейнаг Донег, затворив оконицу на крюк, – хорошо хоть не в глаз угодил… Гилэд, дай тряпку живее и воду!
– У-у-у-у… Не держи он умёт три седмины, скотина! Чтоб ему самому камни с неба на темя упали! – сжав зубы от боли Уиннах схватился за голову, негодуя, – и чего им неймётся?! Все Помежья проехать не могли мирно – так там ясно с чего неспокой, уже война прямо в двери стучится – а и тут уже у самых ворот Винги нас на клочья порвать все готовы!
– Немирные времена, – покачал головой Гайрэ, протягивая сородичу чистую тряпку и бутыль с водой – смыть кровь из разверзшейся раны, – да и здешних земель тут хозяева Гунноры – первые союзники Скъервиров в этих уделах.
– Пожри его Эйле, урода… Не суй ты мне эту воду, гаэ?йлин – и так затянется, не с валун шишка выросла! – отмахнулся Уи?ннах от помощи, – вот голова как котёл гудит… Эй, Гилэд, дай-ка хлебнуть! – попросил он у паренька-служки бутыль с вином.
– До дна не досмотрись так, Нога – к ёрлу ведь явимся скоро.
– Если ещё примет нас прежде заката тот ёрл… – недовольно хмыкнул Уи?ннах, раскупорив туго заткнутую горловину. Племянник арвеннида сделал щедрый глоток и вернул бутыль служке.
– Немирные времена… Словно ветер какой-то незримый тот жар средь сердец раздувает… – вздохнул старый Гайрэ, почёсывая седую голову с лысиной во весь лоб.
Дурные предчувствия вновь охватили почтенного фейнага Донег, бередя его разум и снова помимо желания возвращая из памяти прошлое – коего лучше бы не вспоминать. Вновь заныла ладонь – всё та левая, с памятной вот уж полвека отметиной – что осталась от стали меча при воротах в святилище Бурого Камня, где… Уйди в темень Эйле, проклятая память – как те…
Он сам осторожно выглянул из дверного оконца.

Селище, где их неучтиво встретили камнем, осталось уже позади неторопливо шагавших коней их загона и сопровождавшей посольство охраны. Впереди на черте небокрая виднелись самые высокие из хугтандов Винги. Однако здешние места с этой стороны ходагейрда были дикие, необжитые – лишь одни редколесые пустоши незасеянного раздола в поросли мрачных ольшанников омрачали тут взор проезжавших. Росшие прежде чащобы повырубали, чтобы обезопасить дороги вокруг тверди ёрлов от бродяжной разбойничьей наволочи и водившегося в избытке лесного зверья – но никто из владетелей здешних семейств не позарился на эти тощие земли в низинах, чтобы засеять и оживить их нарядною зеленью хлебных полей. И лишь дикие травы с лозой забирали своё, разрастаясь всё гуще.
Тишина разлеглась над безлюдным простором – лишь высоко в синеве небосвода расправив огромные крылья безмолвно кружила там чёрная тень хищной птицы, завидев на земле беспомощную добычу и уже прицеливаясь перед стремительным падением вниз в преддверии свежей крови.
Старый Гайрэ вдруг вздрогнул в волнении. С жалобными криками из низких зарослей камыша вокруг далёкой от дороги болотины в небо взмыли серые журавли – вестники печали и горести в древних верованиях арвейев – размахивая крыльями и долгим клином направившись в сторону подвосходного небокрая.
– Летите вы прочь, дети Марв-Буайртэ… – взволнованно прошептал фе?йнаг Донег, провожая их взором, и затем скрылся в оконце возка, сетуя на дурной знак Смерть-Скорби, так некстати узретый в далёкой дороге к чужому порогу.

Украшенный посольскими знаками мира перекат продолжил неспешно катиться по мощёному большаку дальше на запад к выраставшим на небокрае зубчатым рядам могучих древних стен и высоких ху?гтандов дейвонского ходагейрда. И только лишь тень хищной птицы кружилась как чёрная метка над пустошью – и внезапно сложив свои крылья как молния рухнула камнем на землю, вонзая острейшие когти в добычу – оставив лишь набрызги крови средь зелени смятых приломленных трав.

НАЧАЛО …В ПРЕДДВЕРИИ КРОВИ Нить 3
За спиною посольства остались возведённые первым воссевшим в Хатхалле правителем дома владетельных Скъервиров Свартом Могучим величественные Главные ворота. Их распахнутые словно створы ракушки половины огромных дверей в толстых полосах оковки пропустили сквозь себя строй охраны, воз с дарами арвеннида, послов и сопровождавших их спутников, и прибывшие неторопливо продолжили путь по широким, мощёным камнем проездам ходагейрда Дейвоналарды. Всадники двигались сквозь волною катившихся попутно и навстречу многочисленных пеших и конных людей, возы и крытые перекаты странствующих купцов и знатных горожан, гружёные волокуши и разные колёсные снасти. Прежде сопровождавшая их тишина раздорожья сменилась скрипом осей и колёс, громким шумом и людским гомоном многолюдного городища.
Вместе с посольством владетеля Эйрэ через Главные ворота стремились попасть в Вингу или выправиться из неё многочисленный торговый и ремесленный люд, поселяне-земледельцы и богато одетые в шитое серебром сукно и аксамит владетельные мужи с сопровождавшими их воителями в отделанных знаками орнов цветными накольчужницами. Шествовала дружным строем ватага наёмной пешей стражи с копьями и долгодревковыми секирами-шипцами на плечах. Торопливо катились через огромный проём растворённых в день Хли?дхельст бессчётные возы. Везли сыры и зерно, рыбу и строевой лес, мешки с солью и дубовым углём, богатые узорчатотканые или шитые серебром и искусно набитые многоцветные ткани, выделанную кожу, простую и украшенную посуду из тонкой белой глины-костницы.
Все эти развозимые десятками колёсных повозок и перекатов бессчётные изделия и припасы растекались по купеческим схо?ронам или торжищам около городских стен. Самые же ценные из товаров свозились на Первое торжище в закатной части Винги подле стен Верхней укрепи, где торговали искусные резчики по камню и дереву, златокузнецы и красильщики, торговцы породистыми скакунами, шевцы дорогих одеяний и лучшие оружейники.
Над бескрайней людской толпой в пёстром многоцветии одежд и уборов раздавался громкий гам сотен сновавших и проезжающих тут жителей и гостей дейвонского ходагейрда, слышался говор многих языков и наречий как со всех уделов Дейвонала?рды, так и из прочих далёких и близких соседних земель.
И всё это была лишь малая, зримая ими частица огромного торгового и ремесленного богатства, кое стекалось по многим иным большакам во все ворота Винги из разных краёв подвластных ёрлу земель или обратно уходило туда – шерсть и пряности, морёный дуб и драгоценный горящий камень с северного моря, южные самоцветы и благовония, все виданные плоды земли и воды к столу трапезы, тучный скот на шкуры и мясо, породистые кони для седла любого из свердсманов, искрашенная посуда и утварь в дома – из прозрачной на свет белой костяной глины, металлов или дорогого варёного камня-света самых разных цветов. Сотни торговых судов в плеске вёсел и с песней трепещущих на ветру парусов шли с грузами по широким рекам равнин от самых закатных морских пристаней Прибрежий к городам в сердце страны – а навстречу в рассекаемых их острой грудью волнах стремились обратно такие же гружёные мешками, клетями и бочками грузовые суда и сплавляемые с товаром плоты из строевого леса, минуя вытянувшиеся вдоль мижречья Широкой и Топкой многочисленные причалы.
Взирая на всё это изобилие послам арвеннида из далёкого ардкатраха Эйрэ сразу почуялось, что не в захудалом каком городишке на перепутье дорог они очутились, а в первом среди гейрдов Дейвонала?рды, чьё богатство и сила известны везде среди народов севера и прочих земель.

– И тут нам не рады, – мрачно вздохнул Уи?ннах, слушая, как порой раздавались в их бок ругательства и сквернословия из уст разночинного люда, что с недовольством встречал двигавшийся в окружении ёрловой стражи строй чужаков под обвисшим в безветрии высоких стен стягом арвеннидов.
– Времена такие, Нога, – ответил Гайрэ, взволнованно потирая плешь на лбу, – а мы как раз и посланы, чтобы утихомирить дурные настрои между уделами. Так что и не такое, верно, ещё выслушать нам придётся.
– Лёгкое же дело, почтенный – ничего не скажешь…
– Увидим. Одно дело – всякий простой недовольствующий люд, а ёрл дейвонов всё же покрепче иных своё слово имеет – и с ним нам вести эту речь.
– Смотрю – совсем мало тут наших людей, чем бывало прежде. Наши купцы за минувшее лето прислали арвенниду столько жалоб о притеснениях, что и за десять прошедших зим столько свитков не наберётся, – хмуро огладил усы Уиннах, поглядывая сквозь узкую оконицу их переката на сновавшую людскую толпу, – хоть ими печи топи вместо дров.

Всадники посольства и дейвонская стража миновали многолюдное Нижнее Торжище с рядами из лавок колёсников, горшечников, кожников и кузнецов с мыловарами. Там на сбитом помосте из досок с вывешенным знаком семейства Скъервиров вестоносцы ёрла зычно зачитывали вольному люду ходагейрда какой-то указ из Хатхалле, а на угрозливо выраставшей из стены высокого ху?гтанда ви?сельне в этот миг под хулящие выкрики толпы смертоубийцы вздёргивали в петлях двух пойманных воров-кошельников с привязанной к путам на руках каждого украденной сумой. Толковали друг с другом купцы из ремёсел богаче – мыловары, красильщики, златокузнечные и оружейные мастера. Самый старший годами щедро одаривал нищих с калеками серебром, отсыпая в ладони монеты из кошеля.
– Не к добру это всё – вот такое большое посольство… – вздохнув молвил один из купцов, старый бронник.
– Ага – точно к битве собрались. Вон, каков их загон! – поддакнул второй.
– Или всё порешат кому что отойдёт из земель и уделов – или… тьху ты! – озлословил вдруг третий, нахмурившись.
– Торг в Помежьях за год был дрянной, хуже некуда. Хоть бы нынче всё тут разрешилось.
– Жди от ветра покоя! – покривился один из красильщиков, – тут и так все поборы взлетели, чтоб Помежья проехать без бед – а теперь сам не знаю как взять там товар… Это Лейф вон запас то добро по ларям. Или красит тайком пополам с резедой, а цвет будет как чистый шафран всё равно!
– А ты сам так как Лейф научись – вот и будешь как он… Серебра девать некуда, всю нищету оделяет!
Тот, о ком говорили – красильщик в годах, сухощавый и тихий, хромавший на левую ногу – усмехнулся печально, услышав их речь.
– С серебром в кошелях лучше жить, чем без оного – правда. Но оно же к тебе только беды влечёт. Как пришло, так ушло… Чем бы мне не помочь тем, кто может быть был прежде сам как и я?
– Да чудной ты с тех пор, как…
– А слыхали, в Помежьях разбойники младшего брата суконщика Гаттира из дома Альви зарезали летом? – перебил того мечник, что слал свой товар ко двору их владетеля.
– Гунтвар что ли – который Кривой?
– Он, бедняга… Ни товара, ни денег, ни Гунтвара бабе его не осталось… Еле-еле сама его дело ведёт теперь Сигрит.
– Жаль – достойный мужик был Кривой…
– Так а Сигрит не сватана больше – кто знает? – полюбопытствовал вдруг пивовар.
– А ты сам уже жало присунуть ей лезешь, как Гунтвара нету?
– Ну так что она – не человек? Может нравится мне она… баба красивая – и такое хозяйство одна теперь тянет.
– Знаю, что хочешь ты там ей помочь потянуть! Тут без тебя уже может быть очередь к ней застолбили в сваты.
– Да, дрянные дела, коль война вдруг начнётся. Кому впрочем убытки – а кому-то кошель серебром зазвенит… – мыловар посмотрел на искусных в оружии бронников.
– Да Горящего взором клянусь – тех убытков в три раза мне будет! – заперечил тут старший из них, – своему дому всех снаряди, в войско ёрла отдай на всю сотню плитчаток с полосчатками – а железо с углём незадёшево нынче идут.
– Ага – а другие ведь тоже броню себе требуют – а платить, так божатся, что после победы, нынче денег совсем уже нет! Или мол, отдадим тебе после надел какой в плату – а надел тот попробуй сперва завоюй, чем делить его загодя! – фыркнул младший.
– Это верно сказал! А в земле той от распри ни люда, ни селищ – хоть камни грызи! – поддакнул ему мечник, – нет – мне мир больше прибыли даст…
– Жизнь – она такова… Где подаст – там трёхкратно отнимет, – негромко сказал старый Лейф, – как нашёл я когда-то в Помежьях кошель с серебром, и богатство пришло вслед за ним – так потом и ушло так же скоро…
– На дороге валялся?
– Да нет вот… На берёзовой ветке висел возле брода речного. Будто кто-то оставил его прямо там, позабыл.
– Что же за дурень кошель где-попало кидает? – хмыкнул шорник.
– Слепой и безумный наверное… – поддакнул ему старший из бронников.
– Жизнь – она такова… – вновь негромко промолвил красильщик, задумавшись.
– Да – чудной ты, почтенный! Тебе бы в святилище речи толкать, а не красить одёжки и тряпки с нитями! – хохотнул мыловар.
Они долго ещё обсуждали дела их ремёсел и прочих трудов, хмуро сетуя разом о податях, сложных путях на восток и творившихся бедах – провожая глазами тянувшийся вдаль точно тело железной змеи долгий выезд посольства из Эйрэ.

Завернув за угол конники миновали ещё один проезд меж высоких мурованных чертогов и богатых домов с белёными глинобитными стенами в косой очерти их державших стропил, всё ближе подъезжая к Хатха?лле. В это время навстречу не сбавляя хода промчалась вереница конников в полосчатках и долгих дорожных плащах поверх плеч, ровно и слаженно пролетевшая вдоль неторопливо ехавших рядов с тяжким возом. Ветер взмыл от их рыси, отозвавшейся эхом от цокота копыт по мощёной дороге.
Ни родовых знаков, ни иных символов не было на добротных одеждах и тканях плащей, но встречавший их люд почтительно боченился в сторону и преклонял головы, скидывая шапки – словно какой-то особой породы те были промеж всех людей. Только небольшой чёрный стяг на пике скакавшего первым всадника средних лет промелькнул перед глазами посланников арвеннида, завидевших там то ли взмывшую золотом вышитых нитей парящую птицу над солнцем, то ли ещё что – не разберёшь на таком скором скаку.

Один из сопровождавших посольство конных под стягом дома Донег – молодой ещё короткоусый парень, первый раз бывший в землях дейвонов – толкнул локтем в бок соседа годами постарше, озираясь на исчезавших вдали за их спинами конников.
– А это ещё кто такие шустрые будут – а, Гийлэ? Случаем знаешь?
Спутник его – не раз прежде бывавший в дейвонских краях – отёр пятернёю усы и сам кинул взор на исчезавших за поворотом конников под чёрным с золотом стягом.
– Кто… Самого Дейна потомки, – промолвил он негромко, и словно даже с каким-то почтением к тем людям из чужого народа, которых только что помянул.
– Гордые, словно и Скъервиры им не указ.
Усач Гийлэ хмыкнул.
– Нашёл с кем сравнить – что коня с поросёнком. Эти – не просто воители, что прежде сами ёрлами были… Говорят – от Горящего их они род свой ведут.
И помолчав миг продолжил:
– Рассказывал прадед, как в Великую Распрю в сражениях с ними столкнулся… Нет предводителей храбрее и опытнее, ищущих не только славы для дома, но прежде успеха в их деле.
– Однако же и они нас не одолели, – с гордостью ответил молодой спутник.
Гийлэ помолчал, почесав грязную шею под потрёпанной пыльной накольчужницей со знаком их дома Донег – оскаленной волчьею пастью на алом.
– Много что в Распрю ту было… На наш век что придётся – самим тут неведомо.
Он вдруг ухмыльнулся, повеселев.
– Зря вот ты по лету с Линэд своей не сженихался, Кинах…
– Это почему же? Чем осенью дурно устроить ту свадьбу? Жратвы точно уж будет море, как урожай соберём и торги будут в тверди!
– Всё о жратве тебе… Смотри, малый – как бы из посольства прямо в выправу не пришлось нам поехать. Пока будешь в воинстве по дальним краям коня загонять и стеречь спину от чужих пик, мельника сын твою козочку в свой хлев уведёт и окучит! – хохотнул он незлобно, хлопнув младшего товарища ладонью по плечу, – ведь девка отменная, стать как точёная – а уж груди и не родивши как репа! На таких без подушки спать будет твой недруг!
– Тьху ты! – опешивший было молодой Кинах рассерженно плюнул наземь, – Шщарово охвостье, попробует пусть! Вернусь из посольства – самый большой отцов жёрнов на шею надену ему, чтобы на мою девку не зарился!
– Прямо жёрнов уж? – ухмыльнулся усач Гийлэ, – а пупок не развяжется?
– У козлины того он развяжется! Двину так промеж ног, что копьё у него не поднимется до смерти! Не словом, так кулаком доведу до ума наглецу, что моей Линэд будет!
– Твоей-твоей, не кипи! Только вернись сперва сам…
Взвившийся словно вар на огне парень внял совету старшего и успокоился. И помолчав, слегка взволнованно добавил:
– Отчего это ты о войне вдруг? Мы же от арвеннида за мирным делом к их ёрлу следуем – так говорят?
– Времена таковые теперь… – пожал Гийлэ плечами, и кинул косой взор на сопровождавших их строй дейвонов, присланных ёрлом посольству владетеля Эйрэ на время их странствия от Помежий с союзными землями до ходагейрда.
– На этих свиных рыл из Скъервиров глянь-ка… Жены мне вот больше не пробовать – если бы не повеление ёрла оберегать нас до Винги от всяких нападок, так первыми копья нам в бок они всадят, мохнорылая наволочь…
– Тьху на тебя! – взволнованно буркнул товарищу Кинах, забыв о свадьбе с грудастой своей долгокосой красоткою Линэд, и даже о жёрнове на чью-то соседскую шею, что смела лезть нагло в чужие дела их сердечные. И чуть помолчав продолжил:
– Наш фейнаг тоже рассказывал на пиру перед выездом, что в весну знак дурной был в святилище Трёх…
– Какой?
– А такой. В ночи в бурю ударило молнией в дуб, и верхушка его запылала огнём что костёр. И из вороновых гнёзд на ветвях опаленные мёртвые птицы всё падали наземь как дождь – взрослые на крыльях горящих, птенцы неоперенные, яйца насиженные. Вышний дэирви?ддэ так и истолковал, что знамение это недоброе – много сердец прежде срока утихнет…
– Дурной знак… – нахмурившийся здоровяк Гийлэ отёр конец долгого рыжего уса, поглаживая черен огромного двуручного клайомха, и сердито сплюнул наземь, прогоняя прочь нахлынувшие на сердце дурные предчувствия.
– Одну беду предрекает… – добавил он тише.

В их разговор вмешался третий конник, услышав речь Кинаха.
– Верно говоришь! А ещё зрящий Ллу?гнамар предрёк тогда нашему Дэйгрэ, что не иначе сами боги взалкали горячей крови. И покуда не напоит их обильная жертва, как водилось во времена предков, отобранная среди лучших и сожжённая в клети живьём – то не ждать их поддержки народу Эйрэ. Так вот…
– Вот даже как? – взволнованно переспросил поражённый Кинах.
– Тьху! Со времён Мор-Когадд не водилось такого жестокого обычая… – пробормотал здоровяк Гийлэ.
– Так – тогда Кохта Железный принёс старшего сына Фийну Левшу огнём в угоду Пламенеющему, дабы сдержать наступ мохнорылых. Их войска уже брали осадой ардкатрах, и половина стен и столпниц Аг-Слейбхе пылала огнём.
– Сына сжёг сам?
– Ага. Как почтеннейший там повелел – арвеннид так и исполнил. Тогда страшный вихрь обрушился на дейвонский стан и повалил их осадные снасти с колёсными вежами, а разразившийся ливень весь пламени гар затушил – и тем только пользуясь наше воинство отбросило недругов прочь за Воротный.
– Ты всё то знаешь откуда, Койнах? Ваш дэирви?ддэ опять нарассказывал, или песен захожего шейна ты понаслушался? – насмешливо хмыкнул молодой Кинах.
– Скажешь ещё! Да сам прадед мой был тех событий свидетель, как служил в войске фе?йнага! А твой прадед тогда ещё сиську сосал…
– У прабабки твоей уж наверное – как её же и мял на печи! – вспыхнул Кинах рассерженно, – предок мой сам был прославлен среди людей Донег, и в Помежных Раздорах ещё воевал двадцать лет – потому и жену взял так поздно!
– Дурной знак… – повторил здоровяк Гийлэ, угрюмо выслушав слова Койнаха и словно не заметив их с молодым перепалки, – раз сами боги требуют крови – жди беды…
– Верно говоришь, – согласился их говорливый попутчик, – как всполыхнула на своде звезда та рогатая – возвестил наш почтеннейший в селище, что пожнёт этот серп душ без меры, рухнет небо на землю, в перегной обратятся уделы с владетелями…
– Чего жаждут вершители – то и возьмут, как ни тщись, – повторил хмуро Гийлэ.
Молодой Кинах лишь промолчал, затихнув в тревожных раздумьях.
– Приехали! – донёсся до них негромкий окрик одного из ехавших впереди строя земляков.
Конники один за одним останавливали скакунов, и воз со скрипом замер у наглухо затворённых ворот Высокого Чертога всех ёрлов Дейвоналарды.

С надрывным скрипом окованные двери распахнулись наружу, и дейвоны стали по двое проезжать в тёмный узкий проём, разъезжаясь во внутреннем дворище на все три стороны, пропуская следом за собой посольство Эйрэ. Долгий путь от ардкатраха Эйрэ завершился, и за последним из конников с грохотом захлопнулись тяжёлые створы ворот.
Прибывших издалека гостей встретил домоправитель Хатхалле Брейги Костлявый – немолодой уже статный мужчина в двухцветных зелёно-золотистых поножах и долгой меховой накидке без рукавов поверх расшитой серебряной нитью суконной рубахи с нашейным знаком Горящего. Он повелел слугам устроить путников в покои для подорожных, а их скакунов отвести в свободную конюшню и дать должный уход с кормом. Затем почтительно поклонился вышедшим из переката старому Гайрэ с Уи?ннахом, выслушав их слова на дейвонском наречии о том, для чего они пожаловали в ходагейрд, и учтиво ответил:
– Наш достойнейший ёрл уже ждёт вас, почтенные – и примет сейчас же, без всяких препон.
– Так скоро? – удивился Уи?ннах, обернувшись к старому Гайрэ – но фе?йнаг дома Донег лишь сам удивлённо пожал плечами.
– Так решил сам владетель. Ради этого он даже оставил до вечера ждать у порога посланника ардну?рцев из Малой Державы – а ведь этот благородный Хажджар из Каби?ров нетерпеливее девки на выданье, и шумен точно тот жёрнов когда недоволен… – поморщился Брейги, – что ногами топочет и клянёт всех своим… как его там… Хазат-аль-эламом!
– Или хуже – х’имар-аль-ашаром зовёт всех и каждого… – поддакнул Костлявому смуглый помощник-южанин из астири?йского дома Галле?к, – в общем – ослиною… поняли чем.
– Не ногою уж точно… – хмыкнул один из послов, Риангабар из Дубтах.
– Мы и вправду не ждали приёма столь скоро… – задумчиво вымолвил Гайрэ.
– Дела ведь у вас более важные – так к чему их затягивать? – развёл Брейги Костлявый руками, – или быть может вы прежде желаете отобедать и отдохнуть с долгой дороги? Дед мой покойный говаривал: «как не евши – и делаешь всё ошалевши…»
– Нет – благодарим за щедрость, тиу?рр – но время не ждёт. Тем лучше, раз ёрл решил нас сразу принять без задержек, – Уи?ннах дал знать, что готов предстать перед правителем дейвонов прямо сейчас.
– Тогда шагайте за мной, а дальше вас проводят к ёрлу в Красную Палату. Сколько всего вас в посольстве? – деловито спросил домоправитель, зашагав через просторный конюший двор к распахнутым дверям во внутреннюю часть Высокого Чертога.
– Со мною семеро почтенных мужей. А прочих людей всего шесть десятков.
– Хорошо. После того, как закончите вести речи с владетелем, я накрою вам добрый стол в нижней трапезной. Старый Сегда, ваш почтенный предшественник – и тот уважал в знак добросердечия после посольских дел пропустить полную чашу вина под копчёную вепрятину с добрым сыром. А вино тут отменное, клянусь ликом Горящего!
– Клятве Горящим поверю, почтенный – но и проверить не лишне бы… – поднял бровь посол арвеннида.
– Присягну своим носом – не учуять мне хмеля до смерти! Не из ягод той здешней кислятины, что лишь ви?на порочит названием. Вкушал ли ты золотой сок с лозы из полночных отрогов Сорфъя?ллерне, почтенный? Тем вином Аскхаддгейрд славен громче иных городищ в землях юга.
– Вкушал разумеется – и не только его, – усмехнулся Уи?ннах, разглядев в отнюдь не костлявом домоправителе Брейги родственную себе душу и такого же знатока и ценителя доброго хмеля, – но прежде решим те дела, с какими отправил сюда нас владетельный Дэйгрэ.
Лицо домоправителя посветлело в радушной улыбке.
– Я понял, почтенный Уиннах. К Хвёггу ту нижнюю трапезную – пусть там сви?нари пьют! Накрою вам стол в Малом зале для пиршеств, как только закончатся речи с владетелем. Буду рад добросердечной беседе с тобой, если уделишь мне хотя б полвосьмины. А слышал ли ты о тёмном вине с самых южных островов подле Ардну?ра? Что ещё выревает в тепле и пахнет орехом и мёдом?
– Лишь слыхал… – усмехнулся Уи?ннах, хитро поглядывая на говорливого домоправителя, – а вот встречал ли ты выгнанное вино из диких слив с вишней, что бытует на юге Эйрэ и у наших соседей из бо?льхов и крва?тов там? Есть у меня непочатый кувшин под печатью, думал его уберечь на дорогу обратно…
– Почтенный – да была бы моя воля, я накрыл бы вам стол прямо в Красной Палате! – до ушей ухмыльнулся Костлявый, дружески положив руку послу на плечо, – жаль, наш ёрл не оценит такого… А слыхал ли ты о зимнем вине из замёрзшей лозы, что единственно здесь есть достойное?
– Как не слыхать? Но говорят, что не всякий владетель имеет его в погребах – столь редко оно нынче и дорого…
– Почтенный – это же твердь самого? дома Скъервиров, а не двор постоялый какой-то на севере… – усмехнулся с хитринкой Костлявый, указующе вытянув палец ввысь.
– Эй, Снорра – ну-ка беги, отыщи Гейрхильд – пусть она отрядит девок накрывать на столы! – прикрикнул домоправитель попавшемуся на пути юному служке с корзинами овощей в обе руки, – да получше, слышишь? Пусть кладовые открыть не жалеет!
– Хорошо, почтенный! – подросток торопливо поспешил выполнять повеление, когда сопровождавший гостей говорливый Брейги Граттиг повёл их к чертогам Хатхалле.
Шедшие позади Уи?ннаха и старого Гайрэ послы ехидно посмеивались, слыша речи их вершнего с говорливым не в меру дейвоном:
– Гляди-ка – Нога себе брата родного сумел разыскать!
– Наверное в бочке одной их зачали!
– И там же и вырастили…
Тянувшие через двор к коновязям новую сбрую служки-дейвоны тоже ворчали себе в бороды, заслышав их разговор:
– Ты смотри, каждой бочки он издали запах учует…
– Ага, Скъервир он, как-же… Мамаша его была из Горного Камня в Помежьях – а дейвонами там только днём называются, и пьют словно кони!
– Во-во! Они же Ёрвары вообще наполовину рыжие!

Послы направились следом за домоправителем через просторный двор Высокого Чертога, минуя растворённые двери конюшен и клетей, чуя порой на себе искосые взоры недобро встречавших их стражников из воинства ёрла. Вдруг шедший подле Уи?ннаха и Гайрэ родич Сегды – могучий и крепкий здоровяк Кернан Высокий – торопливо одёрнул товарищей за руки, кивком головы указывая им куда-то в сторону растворённых дверей.
Там, в тёмном проёме прохода, где суетился только что прибывший через другие ворота заго?н конных людей Скъервиров, какой-то простой воин в дорожных одеждах выводил из стойла осёдланного гнедого жеребца, ведя животное под узду и заметно прихрамывая на левую ногу.
– Глаз моей Гвервил не зрить, если это не он! – прошептал негромко Уи?ннаху родич Сегды, явно взволнованный.
– Да кто же он будет такой? – прервавший беседу с Костлявым Бычья Нога пристально окинул взором указанного ему человека с увечьем и вновь повернулся к Кернану, – откуда ты его знаешь?
– По коню я признал его – пятно у того на лбу приметное, не ошибёшься. Да ещё и хромота эта…
И повернувшись к старому Гайрэ продолжил.
– Помнишь, гаэ?йлин – когда твои родичи этим летом по торговым делам возвращались из дейвонского Вейнтрисве?дде, то на самых Помежьях с союзными землями их какие-то разбойники к ночи едва не скрошили? Я тогда сопровождал твоего племянника Гийлина Худого с людьми – и хоть время было вечернее, тем гадам мы живыми без боя не дались.
– Было дело… – кивнул головой фе?йнаг Донег, внимая Высокому.
– А раз сходу они нас не взяли, и не смогли пробиться через круг из возов, то биться на кровь до последнего не решились, выползки – стеной копий мы их встретили славно – и ушли как и прибыли, только копыта во тьме застучали. Я ещё тогда одного из них в наголовнике хорошо заприметил: конь у него был с отметиной во лбу, словно яблоко справа надкусанное. И как он с прочими стал уходить, успел метальную пику вражине вслед бросить – но в запале попасть в спину смазал, и в левую ногу повыше колена вогнал жало выродку.
Хозяин Горячего Ключа согласно кивнул словам Высокого, ещё раз покосившись на скрывшегося среди стен дворовых построек дейвона с хромотой.
– Верно, Кернан – так Гийлин мне всё и рассказывал. А потом ещё в ближнем от большака селище дейвонские поселяне его людей бранью встречали, и их глава жаловался моему родичу, что а?рвейрны ночью на них конно из-за кряжа напали. Так Гийлин тогда насилу от них серебром откупился, и Бури Несущим поклялся перед самим их хондмактэ, что мы невиновны в том деле – хоть сами пораненных в стычкевезли, и всякий на нас ту хулу мог подумать, будто это бы мы там дорогой разбойничали.
Старый фе?йнаг на миг приумолк, точно припоминая что-то.
– А потом уже как на постой наши люди встали, так племянник осторожно среди местных слово за слово все последние события стал выпытывать, что да как завчера было. Так выходило, что кроме того, как мечи и одежды у разбойников были а?рвейрнской выделки, да кто-то во тьме на нашем западном наречии пару раз крикнул, то самих их в живую никто и не видел. А хитрое лидело в ночи перекинуться в кого угодно?
– Верно, почтенный! – кивнул головой Кернан.
– Или мало ли у Къёхвара находится в услужении наших сородичей из бедных западных кийнов наймитами среди воинства, коим всё одно кого за серебро резать ибить? – Гайрэ вопрошающе смотрел на Уи?ннаха.
– Ну и дела… – родич арвеннида поёжился, – стало быть… неужели же он сам это всё вершит…
И посмотрел на возвышавшийся перед ними Высокий Чертог.
– Спросить об этом у него самого что ли напрямую – посмотреть, как Къёхвар на то себя держать станет?
– Тьфу ты, дурень! Даже думать о том позабудь! – одёрнул его Гайрэ за локоть, – оно-то быть может и верно… но мы сегодня за миром приехали – а не чтоб самого ёрла в его же дому обвинить во всём этом прилюдно! Что тебе Сегда говорил?
– Да уж помню… – Уи?ннах исподлобья ещё раз кинул взволнованный взор на возвышавшийся прямо перед его глазами Высокий Чертог, – …что Къёхвар этот – Скъервир из Скъервиров.
– Может я и ошибся, почтенные – только страшно даже подумать, если взаправду это его рука прямо стоит за всем нынешним неспокоем, – Кернан подтянул пояс с ножнами, – а мы ещё думаем толковать с ёрлом о каком-то там мире. Всё одно, словно жаловаться на пожарище ветру, что его же и раздувает…
Высокие створы ворот широко распахнулись, пропуская посольство арвеннида Эйрэ внутрь древней твердыни Хатхалле.

У изукрашенной многоцветными дивными рисунками по резным в камне стенам лестницы, ведущей в верхние покои чертога, их встретил человек с небольшой светло-русой бородой и коротким волосом, перехваченным кожаным шнурком-перевязью вокруг лба – высокий и крепкий, на голову выше иных, одетый в прошитую крест-накрест рядами нитью серую суконную подкольчужницу поверх тёмно-синих свитки с поножами и выделанные мягкие сапоги. Он учтиво, хотя и бесстрастно холодно преклонил голову перед прибывшими издали гостями, и призывно махнул ладонью, указав следовать за собой.
– Моё имя Турса Медвежья Лапа. Я родич ёрла Къёхвара и вершний его стражей, и проведу вас к нему. Владетель уже ожидает вас в Красной Палате, – негромко проговорил он на вполне сносном а?рвейрнском наречии западных кийнов.
– Мы благодарим ёрла за скорый приём, тиу?рр, – кивнув головой, ответил по-дейвонски Уи?ннах, желая показать тому, что в доме хозяина гостям самим следует говорить на его языке – хотя и чувствовал в сероватых глазах исполинского незнакомца отчуждённую и столь же бесстрастно холодную враждебность, незначительность их, послов арвеннида Дэйгрэ тут – в самом гнезде орна Скъервиров.
– Ёрл не желает задерживать вас в ожидании. Дела наверняка важные, раз вместо старого Сегды к нему прибыло столько почтенных мужей из лучших домов Эйрэ – и затягивать это не стоит, – на ходу произнёс вершний стражей.
– До вечера, почтенный Уиннах! – учтиво поклонился Костлявый посланнику Дэйгрэ. К нему подбежали две молоденькие девочки-погодки лет двенадцати с виду – явно дочки – обнимая родителя и сороками щебеча что-то на ухо.
– Помни – жду тебя на пир с добрым разговором! – окликнул он Уиннаха.
– Приду, почтенный, клянусь Пламенеющим!
– Тордис, Тура – а ну-ка домой! – повелел Брейги девочкам, – передайте вы матери, что вечер у нас будет добрым – пусть приоденется к пиру!

В сопровождении этого крепкого угрюмого воителя из Скъервиров и десятка стерёгших внешние клычницы и стены Хатхалле стражников с мечами и короткими луками через плечо у четверых, а?рвейрнские гости не торопясь шли по узким, увешанным узорчатыми и вышитыми многоцветием нитей полотнищами переходам между толстых мурованных стен Высокого Чертога, слушая гулкие удары шагов под низкими сводами перекрытий, порой проходя сквозь просторные, высоко уходившие над их головами покои и залы.
– Верно, от своего предшественника Сегды вы знаете, что хоть в вашем краю всякий свободный муж неразлучен с оружием, пусть и сам арвеннид перед ним – но в гостях у нашего ёрла даже послам с миром царапать ножнами пол не к лицу, – в бесстрастном голосе Турсы и тени издёвки не было, но Уи?ннах за всей того серьёзностью почуял стоявшего за спиной вершнего стражей ёрла самого Къёхвара, смеявшегося над ними этим унизительным недоверием. Однако он подчинился, и знаком велел товарищам снять богато вышитые пояса с ножнами, положив свой в протянутые руки слуги, встречавшего их у следующих раскрытых дверей.
Посланцы арвеннида поднялись на второй поверх дворца, с которого уже виднелись раскинувшиеся вокруг Высокого Чертога просторы Винги – богатые дворы и хоромины, дома купцов и ремесленных умельцев, служилых людей и прочих жителей Среднего городища.
– Разве есть среди дейвонов такие, кто дерзнёт покуситься на вашего славного ёрла? – нарочито наивно вопросил этого молчаливого вершнего стражей Уи?ннах, идя подле него.
– Как знать… С тех самых пор, как такого одного храбреца четырьмя жеребцами живьём разорвали, так уже лет двенадцать охотников следом за ним к Хвёггу в норы спуститься уже не находится, – презрительно хмыкнул Турса, пожимая могучими плечами под серой подкольчужницей, на которой был вышит искусными руками мастериц-швейниц родовой знак Скъервиров – золотой на зелёном чешуйчатый змей.
– За что же так дерзко посмел он взнять руку на самого владетеля? – спросивший это Уи?ннах вдруг встретился с цепким, холодным – но уже не бесстрастным взором вершнего стражей.
– А про это уж сами его расспроси?те, как окажетесь в норах… – внезапно с издёвкой ответил родич первого из Скъервиров, тихо гоготнув презрительным и злобным смешком.
– Идёмте – наш ёрл ждёт вас в Красной Палате, – он вдруг вновь стал спокойным, словно осёкшись на чём-то неведомом им, как-то резко потухнув – и молча продолжил вести а?рвейрнских послов подле себя по долгому переходу, где лишь потрескивавшие жиром редкие светильники сполохами озаряли их путь в сумраке меж толстых муров.
Чуть отставшего от быстро шагавшего впереди них дейвона Уи?ннаха бесшумно нагнал хромающий владетель Эррах-те, негромко заговорив с племянником арвеннида.
– Сегда как-то рассказывал мне, как двенадцать лет назад один простой сотник-хервар из войска владетеля осмелился подстеречь выезжавшего на охоту ёрла с его людьми у Главных ворот Винги, и попытался стрелой того снять. А как не сумел – броня под плащом была слишком прочна – мечом зарубить Скъервира бросился… Пятерых его конных из стражи и родичей попластал он клинком, прежде чем живым его взять всем тем скопом смогли, подстрелив подло в спину.
– А кто он хоть был, тот убийца?
– Звали его Эвар сын Трира, по прозвищу Клык. Родом из младшей ветви дома Дейна.
– За что ж так рискнуть головой он отважился? – шёпотом спросил Уи?ннах, оглядываясь – не слышит ли издали их с Гайрэ речь этот опасный, как чуяло его сердце, вершний стражей могучего ёрла дейвонов.
– Говорят, мстил Къёхвару за своего родича и военачальника, как он сам то твердил – людьми ёрла в ночном бою подло там в спину убитого. Так это или нет – не знаю; а он уж не скажет, тот малый – смерть на следующий день тому выпала страшная… Треть восьмины его разрывали живого на части… – фе?йнаг Донег взволнованно сплюнул, отгоняя дурное.
– А того его родича звали… – продолжил было Плешивый Лоб – но речь его резко прервали товарищи.
– Уймите-ка языки – в Красную Палату сейчас пожалуем!
Те поспешно умолкли, шагая сквозь широко растворившиеся перед ними окованные витыми оздобами из железа резные буковые двери, проходя в главный из покоев Высокого Чертога – обиталище и приёмное место для всех, кто представал перед глазами ёрлов со времён первых потомков самого Дейна, воздвигшего стольную Вингу в час прихода своего народа с Заокраинного Севера.

Шедший впереди а?рвейрнских гостей Турса Бъярпотэ также вспомнил тот давнишний случай, о котором напомнил ему нарочито наивный и хитрый вопрос этого простоватого с виду посла. И имя того родича казнённого за покусительство на жизнь ёрла человека он хорошо знал – в отличие от Уи?ннаха, который так и не услышал его от торопливо умолкшего при входе в Ротхёльфе фе?йнага Гайрэ.
Перед тем, как наутро за дело взялся смертоубийца с подручными, сам Турса всю ночь ломал, рвал и жёг этого упрямого Эвара Вигтоннэ, пытаясь добиться от того признания – кто ещё помогал Клыку в покушении, кто стоял за самим херваром? Потому как больше всего его власть держащему родичу хотелось бы отправить на место вороньей трапезы не этого доселе безвестного сотника, а кого-то гораздо более видного – и оттого гораздо более опасного для дома Скъервиров… Если не самого их старого скриггу, то хотя бы кого из его младших родичей – хотя бы того же умелого и опытного воителя Доннара Трирсона со всеми многочисленными подрастающими сыновьями – явно грядущего старейшину их дома, и не такого старого как сам Эрха Древний, чей час уже закатывающейся земной жизни не бесконечен, а здоровье слабеет с каждой суровой зимой. Одно лишь вырванное признание, что кто-то ещё из числа Дейнблодбереар пытался убить их владетеля – и прочие дейвонские орны молчаливо признали бы законное право суда, кой ретивейше вершил и свершил бы в истовом рвении Къёхвар.
Но этот клятый Эвар оказался упрямее сотни твердолобых а?рвейрнов. Было бы времени больше дано – и того бы сломили – не сам Турса, так кое-кто более страшный в их доме… Но ночь лета была коротка, а рассвет был дан ёрлом для Эвара временем встречи со Змеем. Сколько его ни жгли, калечили и ломали, он лишь во всё горло сквозь стоны сыпал хулой и проклятиями на голову Къёхвара, обвиняя того в убийстве их родича Конута Крепкого. Прежде впавший в немилость и изгнанный из Винги с вечным бесчестьем – теперь прославленный некогда ратоводец погиб где-то в закатных уделах от рук людей ёрла, чему Клык был свидетель. И даже могилы своей не осталось славнейшему некогда Стерке – при бегстве его разбитых в сражении сторонников был он брошен без достойного погребения в топях болот, умерев на руках за него воздавать пожелавшего Эвара.
Верно, старый скригга Дейнова дома мог бы спасти своего родича от столь жестокой судьбы, которая ожидала того завтра – одно лишь слово Эрхи Форне значило многое среди первых людей Дейвоналарды. И пусть потомки Дейна не были так сильны как прежде, в минувшие века их владычества над свободным народом дейвонов – но и теперь подле них могли встать все те свердсманы и их орны, коим рука Скъервиров была не мила. А таких было немало: некогда сами тут бывшие ёрлами Къеттиры, ныне первейшие союзники и породнившиеся с кровью Дейна своими годными родителей храбростью и отвагой детьми; вечно вспыльчивые и шумные Ёрвары – могущественные владыки половины восточных Помежий; гордые и сильные Эвары в землях Прибрежий и Юга; издревле враждебные к орну ёрла Младшие Свейры и Ра?удэ – и прочие мелкие семейства без счёта. Тем больше произошло это в тот самый час, когда Скъервиры в годы кровавейшей Смуты Соседей лишились наивернейших из верных им орнов на севере – самом гнезде непринятия власти их дома, скопище главных противников правящего рода.

Могучий и богатый орн Гальдуров с данниками был первой опорой и надёжной рукою владетеля Винги среди этих неспокойных и гордых северян, благодаря своим и дарованным тут им обширным угодьям прочным клином воткнувшись в их земли и разобщая не объединившихся вместе смутьянов. Казалось бы – что могло пошатнуть их владычество в здешних уделах? Все склонялись пред силою Гальдуров, превышавших могуществом тут даже Къеттиров – давних хозяев дейвонского Севера – зная мощь их копейных людей и броню конных воинов, трепеща перед чёрным как ночь стягом дома, увенчанным хищными белыми львами… Всем была зрима их твердь прочных стен и могучих мурованных хугтандов Ярнтэннур-гейрда, что не взять было приступом лучших воителей. Всем известно там было богатство их дома – много лет как сильнейшего между иных. И казалось бы – так и навечно.
Но иной раз нить судеб свивается в клок, и нельзя уж её расплести – лишь обрезать… Так и вышло в тот раз.
Из всех людских бед алчность первая будет. Будто мало им было владений их прародителей, что даровали там ёрлы в избытке в час Сторстрид за славу их храброго предка Гунтвара Стойкого, защитившего Север от воинства Клохлама… И надо же было тогдашнему скригге семейства Гальдуру Безволосому позариться на не самые богатые и тучные земли какого-то малого в сравнении с ним соседского орна неких мелковладетельных Дьярви, некогда бывших их данниками – живших в такой дальней дикой глуши, где медведи под окнами гадят! Что полезного в тех их болотах он зрил – Хвёгг лишь ведал. Разве знал, как на камне и глине растить что овёс серебро на колосьях монетами?
С чего была свара их – кто же это знает? Молвят, что Дьярви те тоже ведь не были агнцами – уж скорее волками. Но взварилась она цветом крови, как часто случается в жизни, когда слово уже не имеет той силы, которую взяло железо. На собрании вольных людей в час празднества Короткой Ночи Харлаусэ заявил, что их земли по древнему праву принадлежат лишь ему – ибо Дьярви те воры, и поправ все присяги в час Сторстрид ушли из числа прежних данников львиного дома – и теми ворами и нынче досель остаются, воруя и скот, и всё прочее что углядят. А на собравшемся после суде всех старейших в завязавшейся склоке речь взяли уже не слова, а железо. Полетели голо?вы и тех, и других, забирая их родичей жизни. Пали двое сынов малолетних владетеля Дьярви, встретил смерть и наследник Плешивого. Скригга Гальдуров собственноручно убил предводителя недругов Херве Холодного, разрубив ему череп в той сшибке. Остальным уцелевшим в той бойне противникам он изрёк, что отныне на севере после владетеля есть лишь один полноправный хозяин – он, Гальдур Харлаусэ – повелев прочим Дьярви, пока те ещё живы, выметаться с земель этих вон или хоть в топи болотные, или в сам тёмный Ормхал.

Но иной раз и камешек может свалить с ног быка, угоди он всей силой в слабейшее место… Так и вышло – и камешком тем была женщина, как порой часто водится в жизни.
Вдове убитого им Херве И?ннигейрд Харлиг – а Красивой та прозвана была недаром – скригга Гальдуров прислал с вестоносцем послание, что если та желает остаться хозяйкой владений упокойного мужа, то может запросто и продолжить быть ею безбедно – его брачное ложе вот уже год как во вдовстве опустело и выстыло без законной супруги, а спать он один не привычен. И если и прежде та славилась мудрой женой, как сказал в своих писаных рунах Харла?усэ, то сама порешит, чему для неё и оставшихся родичей лучше – с кем поручь ей возлежать: с живым мужем или с мёртвым…
И?ннигейрд та была не из тех, кто рыдать долго будет – и уж точно сама не из тех, кто прощает такое злодейство, чтобы безропотно согласиться выйти замуж за убийцу мужа и малых детей, и плешивому Гальдуру его выщенков носить во чреве и в муках рожать. И не из тех, кто не станет внимать гневу родичей – мстить безоглядно, как водится издревле, за ценой не стоя?.
Утерев от слёз очи она немедля призвала на помощь дальнего родича упокойного супруга – небогатого на серебро, но обильно прославленного храбростью свердсмана и воителя Ллотура Твердозубого. Тот вместе со старшим сыном Вигейрром Медведем и всеми людьми при оружии прибыл ко вдове словно ветер – ещё когда и гонец-письмоносец от Гальдура не успел возвратиться к хозяину с ответом от златокосой вдовы.
– Значит, нашей земли захотелось скотине! – взъярился потрясённый внезапным известием о гибели родича Хардуртоннэ, сломав в руках древко копья точно прутик, – так пусть берёт сколько в пасть ему влезет, клятый выползок Хвёгга! Дьярви хоть и не богаты, но земли плешивому вы?блюдку отмеряют вдоволь – не в край, а вниз, хоть до Шщаровых нор!!!
Сказано – сделано.Тем больше, что говоривший был из тех воителей севера, о ком прочие люди рекут с трепетом и почтением, называя таких впадающих в ярость бесстрашных мужей блодсъёдда – кипящая кровь.
Пока старый Харла?усэ уже перестилал ложе и украшал чертоги цветами встречать молодую жену, все мужи орна Дьярви среди ночи тихо перерезали стражу и конно ворвались во владения кровных врагов, поджигая дома и чертоги, не щадя никого – ни старых, ни малых. Самого жениха люди Ллотура сбросили вниз со стены его укрепи, прежде не взятой никаким воинством – лови долгожданную землю, сама тебе в глотку летит – и… и лучше того и не знать, что там было возмездием взято. Прочих же зарубленных или сожжённых в собственных жилищах в той ночной резне Гальдуров и числом не обчесть было, сколько свежих костей устлало усеянную пеплом их селищ кровавую землю на поживу волкокрылому воронью. Словно Гнев Всеотца вмиг смахнул их могучее прежде семейство с обличья земли в одну ночь…
Случилось это потрясшее Север событие после кончины владетеля Хъярульва. Тогда в Дейвоналарде в часи?ну стоявшего при Хатхалле безвластия творились беззаконие и своевольство среди всяких немирных друг к другу семейств крупных свердсманов – а уделы заката и юга едва не отпали в часину обильно вспылавших восстаний, передавленных силами воинства старого Рауда. Лишь спустя год с восседания за Столом Ёрлов нового владетеля Къёхвара пресеклись все пылавшие цветом пожаров и крови раздоры домов – где без счёта исчезло под солнцем древнейших семейств – как враждебных владетелям Винги, так тем больше союзных. Но этот удар был тем более дважды болезненным – ведь вслед за падением львиного дома пал так же и дом прежде третьих по силе на севере, верного издревле Скъервирам рода Хатгейров – погрязших в кровавой и долгой усобице братьев и распри с соседями… да и что там таить – непокорные Къеттиры в том своё рыло явили, устроив такую резню, что сказать было страшно – став после первыми средь всех домов северян, где отныне не сохранилось ни одного из семейств, верных Скъервирам. А раз с ними тогда ещё юный ёрл Къёхвар не стал заедаться, пока долго хворавший почтеннейший Аскиль был плох и надолго оставил дела, то сокрушившим вернейших союзников ёрла наглецам этим Дьярви и сделать никто ничего не посмел – а богатые земли свершённых под корень до самой последней души павших Гальдуров и всех данников их отошли к мелкородным смутьянам и в том подсобившим им родичам Харлиг. И твердили иные, не без согласия Дейнова рода всё это случилось… так говорят.

Так что недаром в тот час волновался владетельный Къёхвар, тщетно желая из Эвара вырвать любое признание о вине старого Эрхи или кого из родни в покушении на владыку дейвонов. Но судьбе, видимо, было угодно, чтобы правящий орн в тот роковой миг вновь остался при власти. Скригга Несущих Кровь Дейна несмотря на негодование родичей отчего-то не встал на защиту казнимого Эвара, со скорбью ответив, что видимо такова их печальная доля – потерять вслед за Конутом ещё одного лучшего из своих рядов.
Верно, что хоть многие чуяли длань их владетеля в гибели подвергшегося бесчестью, но не покорившегося перед Къёхваром гордого ратоводца Конута Крепкого. Но прямой вины, кроме упрямо твердившего это даже под пытками Эвара никто не мог доказать – в тот час, когда сам он не отрицал, что желал самолично отправить владетеля в змеевы норы – и сделал бы это ещё раз, если были бы руки его от железа оков снова вольными. И видимо сам старый скригга Дейнблодбереар не решился нарушить тот хрупкий мир между многими враждовавшими семействами Дейвоналарды, готовой вот-вот рухнуть в кровавую смуту давно назревавшей междоусобицы.
Тем самым участь Клыка была решена. Потому как владетельный Къёхвар был сам не из тех, кто так просто выпускал столь опасных людей из своих цепких рук…
Когда назавтра прикованного толстыми цепями вокруг тела ко вкопанному дубовому бревну Эвара стали рвать жеребцами на части, то четыре тягловых скакуна не смогли разодрать крепкого в кости воина. По слову Турсы смертоубийца и его подручные трижды пытались подрезать на конечностях казнимого сухожилия, желая облегчить коням жуткий труд – но напрасно.
Муки Клыка были столь страшными, что собравшийся на площади перед Высоким Чертогом вольный люд всех семейств стал во весь голос роптать, требуя милости в скорой смерти для несчастного, раз уж вина убийцы была доказана – даже обвиняя самого ёрла в мстительном жестокосердии и грозя тому оружием. Неслыханное дело!
Но владетельный Къёхвар был непреклонен свершить горловой суд. Лишь когда всех коней разом прижгли под хвост раскалённым железом, взбесившиеся жеребцы рванули так, что тело человека не выдержало, и с кровавыми брызгами руки и ноги казнимого оторвались от обезображенного туловища, извивавшегося в муках на удерживавшем его бревне. Но всё равно он был ещё жив – этот искалеченный и умирающий жуткой мучительной смертью Клык.

Когда зривший на жестокую казнь ропщущий люд вызванные из стерквегга воители оттеснили конями и прогнали копьями прочь от стен Высокого Чертога, Къёхвар вместе с сопровождавшим его верным Турсой неторопливо спустился на залитый кровью песок, желая спросить теперь у него, этого упорного и несломимого Эвара – думал ли он вчера, дурень набитый, что его ждало за замах на владетеля? Что он теперь на то скажет – если сумеет ещё говорить?
Но едва подойдя вплотную к умиравшему, Къёхвар не успел сам промолвить ни слова, как обезображенный Клык заметил приблизившегося правителя, и с нечеловеческими усилиями собрал из почерневших, прокушенных от страшной боли губ несколько прохрипленных сквозь кровавую пену слов:
– Сам так… однажды… подохнешь ты… Къёхвар…
И взор его выпученных, налитых кровью зеленоватых очей был столь полон невероятной ненависти с яростью, полыхавшей в каждой глазнице умиравшего в страшных муках человека, что Къёхвар на миг онемел, словно лишившись дара речи от такого зловещего прорицания.
А Эвар затем повернул побледневшее словно вызоленное полотно лицо к вершнему стражей. Взгляд потомка Дейна сузился в тонкие щёлки век, словно сквозь прорези шелома брошенный на него, своего немилосердного мучителя всю ту бессонную ночь под страшными пытками железом, водой и огнём. Словно он хотел сказать что-то ещё – сказать самому Турсе – в отличие от горделивого ёрла почуявшему, что через умиравшего и отходившего холодной тропой во врата Халльсверд воителя с ним говорит сам суровый и грозный Всеотец. Но через миг глаза человека заволокло мутной пеленой, и Эвар безвольно уронил голову набок, наконец-то встретив столь нескоро пришедшую к нему спустя столько безжалостных мук смерть.
– Много ты мне нагрозил вчера, падаль! – презрительно хмыкнул пришедший в себя Къёхвар, пнув изувеченное тело Клыка. Развернувшись владетель зашагал прочь, уходя с залитого кровью места вороньей трапезы, повелев вершнему стражей бросить тело в овраги за Вингой, не отдавая его родичам на погребение по обычаю, как того и подобает для человека столь высокого рода свердсманов.
А сам Турса ещё долго стоял подле умершего, вглядываясь в закатившиеся зеленоватые глаза сына Трира и словно пытаясь понять – вправду ли Эвар желал перед смертью сказать что-то ему, Медвежьей Лапе – и что? Видел ли Клык в этот миг и его кончину – тот роковой её час, никому прежде данного сёстрами срока не ве?домый?

И теперь, когда эти позабытые воспоминания, разворошенные вопросом а?рвейрнского посла, вновь стрелой пронеслись в голове, пока могучий силач Бъярпотэ неспешно шагал впереди гостей ёрла в сторону Красной Палаты, он вновь вспомнил этот полный ненависти и холодной ярости взгляд сжавшихся в щель глаз Клыка, и опять задал себе вопрос – вправду ли казнённый родич старого Эрхи хотел что-то сказать Турсе в тот день перед смертью? И что?
Изукрашенные вороньим танцем вестников Горящего над хитросплетённым искрестьем деревьев и трав резные двери бесшумно растворились по сторонам, пропуская его и шедших следом послов и дейвонов-охранников внутрь Красной Палаты.

НАЧАЛО …В ПРЕДДВЕРИИ КРОВИ Нить 4
Ёрлу Къёхвару в ту пору было тридцать восемь лет. За древний Стол Ёрлов он воссел семнадцатилетним после смерти своего деда Тяжёлой Пяты – как старший из всех его внуков. Его отец Нъяль, единственный доживший до взрослых лет из четырёх сыновей владетеля Хъярульва от первой супруги Сигни Гордой из Ёрваров нежданно погиб молодым на охоте, растерзанный сбившим его с коня наземь раненым вепрем. Быть может совсем молодой ещё возраст и та безмерная власть, которой к тому времени стали обладать ёрлы из Скъервиров, позабыв про сзываемый каждый год ко двору Совет Первых из скригг всех семейств, и сказались на том, что несмотря на боевые заслуги и храбрость человеком ёрл был властным, своенравным и вспыльчивым, как и его упокойный наставник Аскиль Стангир привыкшим повелевать – и редко желающим слушать иных.
Недаром за твёрдость с упорством он прозван был Стейне – Каменный.

Владетель молча сидел на престоле в пустующей Красной Палате, проговаривая внимавшему его речам с пером в пальцах писцу. Нелюбимая им осень – злосчастная пора, когда скончалась его жена Раннхильд, оставив после себя единственного новорожденного сына, ещё больше навевала в сердце тоску.
О сыне в тот час он и думал.
Сам Къёхвар сидел за Столом Ёрлов прочно, и ничто не могло поколебать его бразды единовластного правителя всех семейств. Уже минуло два века, как дейвонские орны забыли о древнем праве собрания всех свободных людей – а многие прежде вольные земли окраин ещё при его могущественном деде лишились остатков родовой власти, подчинившись сильной руке владетелей Хатхалле. Тем же непокорным и чересчур дерзким из скригг, кто осмеливался перечить воле владетельного семейства, всегда могли где в дороге или в лесу на охоте вылететь в спину стрела или на пиру попасть в кубок отрава. Дерзко вознявшихся в открытую ждал суровый суд ёрла с окровавленной колодой под топором смертоубийцы или заточением до конца дней в тяжёлых цепях по глубоким каменным ямам ху?гтандов, оскоплённых – дабы даже в случае бегства тех из узилищ не плодилась в Дейвонала?рде их прямыми потомками дальнейшая смута.
И что ещё больше радовало Къёхвара, его предшественников, и многих прочих владетелей Скъервиров – так это то, что самый славный орн их народа – Несущие Кровь Дейна, защитники Дейвоналарды – забыли, что некогда дольше других, девять веков сидели за Столом Ёрлов, и смирились с почётной участью первых воителей страны, её верного и разительного меча.
Единокровные братья Стейне – Уннир Вёрткий и Имель Гром – также не беспокоили мысли владетеля. Их братские узы были крепки, а ещё более прочными их делала общая власть. Они как и подобает младшим не зарились на занятое им по древнему закону наследия почётное место ёрла, ибо тот разумно наделил их частью собственных бразд и щедрыми уделами каждого, дабы самому не лишиться всего. И наделённые частью той власти правителя они были обязаны Къёхвару всем и верны – как и должно быть братьям.
Одно лишь, что терзало ум Къёхвара, был его единственный сын.

Двенадцать лет назад его жена РаннвейгХродгейрсдоттейр из западного орна Альви родила ёрлу слабого младенца и скончалась пять дней спустя на руках у скорбящего мужа. Принимавшая ребёнка на свет повитуха и выхаживавший их потом лучший из лекарей Винги Гицур Всезнавец клялись Дарующей и самим Всеотцом, что в тяжести она весь срок ходила здоровой, но на беду увидала из окон покоев казнь Клыка на дворе перед Высоким Чертогом – и от увиденного чуть не лишилась рассудка, едва не скинув недоношенное дитя – а с того после и в час внезапно наступивших родов не выжила, изойдясь от сильнейшей горячки.
Это нежданное горе ещё больше ожесточило и так твердокаменную душу Къёхвара, любившего молодую жену как никого из людей. И что ещё хуже – после этого вопреки настойчивым советам владетельных родичей он так и не женился на иной деве славного рода, чтобы упрочить новыми наследниками свою власть за Столом Ёрлов.
Не тайна, конечно, что на ложе ёрла после кончины законной супруги побывало немало наложниц – и нынешняя, пришедшаяся ему по сердцу младшая дочерь скригги Фрекиров Свейна Волкоглавого, юная Альда теперь была первой хозяйкой Высокого Чертога. Но ни одна из тех женщин не смогла зачать и родить владетелю ни ещё одного сына-наследника, ни даже дочери. Иные долгие языки, кои не боялись даже крюка и дыбы, тихо болтали меж собой за стенами Хатхалле, что и этот некрепкий рассудком тщедушный сын Къёхвара де не от законного отца был зачат прекрасною РаннвейгСвейрсдо?ттейр, раз уж ни одна из иных дев больше не стала тяжёлой от семени Стейне.
Его единственный сын Вигар Малый рос слабым, болезненным и кривотелым – и по всем знакам легко было видно, что ребёнку суждены недолгий век и короткий разум. А разве может быть таковым настоящий владетель огромной страны, способный удержать все семейства в своей прочной власти? И как дикий зверь ощущает на склоне отмеренных лет приближение смерти, так и не старый ещё в цвете сил ёрл всем сердцем предчувствовал скорый конец его ветви за древним Столом Ёрлов.
Конечно, у него были единокровные братья с племянниками, и целый черёд других отпрысков Хъярульва от второй жены Гудрун из Гунноров ждали следом за ним в старшинстве занять место владетеля – а иные болтали, что есть сыновья и постарше, зачатые прежде женитьбы от юного ёрла в минувшем другими из дев… и как знать? Но как же ему не хотелось, так ловко отстранявшему всех их от Красной Палаты, после своей неизбежной кончины пускать в эти стены кого-то иного…

В этот злосчастный день служки принесли Къёхвару горькую весть, что сын с трудом встаёт с ложа и еле стоит на ногах, поддерживаемый под руки его молочным братом Ульфом – и это повергло ёрла в чёрную тоску. Слушая ведшего речь с ним главу воинства Верхнего городища Ульфгейра Ржавого он всё больше мрачнел, глядя на падающие за оконцами покоев дворца золотые листья с росших вокруг ясеней, когда появился один из помощников Къёхвара.
– Посольство от арвеннида, владетельный, – низко поклонившись шепнув тот на ухо владетелю весть.
– А-а, наконец-то прибыли эти рыжие… – пренебрежительно отозвался о гостях Къёхвар, едва махнув рукой, и обратился к Ульфгейру.
– Прости, почтенный – от арвеннида прибыли люди с речами. Побудь подле меня, пока не закончу дела с новым посланником Дэйгрэ. Запускай их, Ульф.
– И вернулись в укрепь люди Турсы вместе с Ножом, владетельный. Твой родич их встретил и передал все последние повеления, – негромко добавил слуга.
– Позже, Ульф. С этими позже.

Двери медленно растворились, пропуская к Столу Ёрлов прибывшее из ардкатраха Эйрэ посольство во главе с грузно идущим здоровяком Уи?ннахом.
Красная Палата была в полутьме. В дневной час мало свечей горело в изрезьблённых подставках-светильницах, но наглухо притворённые ставни окон пропускали немного света сквозь резные прорехи в их буковых дощечках. Но и в том полумраке глазам гостей открылась красота возведённой ещё в Дейновы часи?ны хоромины в сердце Высокого Чертога, где по стенам к далёкому потолку уходили изваянные резцом в камне и дереве краевиды земель и небес, просторов полей и лесов, гор и извилистых рек, зверей, рыб и птиц. Подле виднелись выя?вы людей – простых и знатных, занятых мирным трудом всех искусств и ремёсел или ратным делом в бушующем море копейного водоворота среди алой пены там пожатых жизней.
Все воители и герои, все славные прежде в веках боевые сражения и иные деяния ёрлов и их народа от самого прибытия Дейна на звероглавых челнах с далёкого У?рхейминорда были запечатлены на сияющих многоцветием красок стенах Ротхёльфе вокруг возвышенного в закатном углу, украшенного резьбой дубового подмостья. На нём вокруг точёного в камне величественного кресла-престола располагался подобный на серп месяца Стол Ёрлов – место и символ единой власти дейвонских правителей.
Входя среди земляков в этот искусно украшенный чертог Кернан Высокий потрясённо выдохнул, озирая высокие своды, превосходившие по красоте главный покой дворца их владетеля Дэйгрэ. А сам шедший первым и умолкший при входе сюда родич арвеннида вновь на миг обернулся к старому Гайрэ.
– Прав был Сегда – Къёхвар этот… – негромко начал было говорить тому Уи?ннах.
– Так каков я, Уи?ннах? – вдруг прямо над ухом раздался спокойный и холодно-твёрдый вопрос, произнесённый на западном а?рвейрнском наречии. Спросил это ёрл, стоявший рядом с растворёнными дверями Красной Палаты у украшенного резьбой каменного столпа-подпоры и услышавший всё сказанное за дверями, что незадачливо сорвалось в этот миг с уст посланника арвеннида.
Уи?ннах резко осёкся, поняв, что ляпнул совсем лишнее для такого места – и тем больше не ожидая, что сам ёрл встретит их у порога Красной Палаты, услышав всё сказанное и тем больше не сказанное им разумея по-своему. И не зная, как вывернуться из этой случайной незадачи, смущённо кашлянул – дав понять, что поспешил со словами в доме того, кто принимает их нынче гостями. Почтительно склонив голову перед чужеземным правителем он ступил на шаг вперёд.
– Славный ёрл Къёхвар, несокрушимый глава владетельных Скъервиров, – наш арвеннид из рода Бейлхэ, Дэйгрэ Орту-а-Лейнэ шлёт тебе братское приветствие и пожелание упрочнения великого орна владетелей Запада… – наконец заговорил Уи?ннах, почтительно обращаясь к пристально взиравшему на него правителю дейвонов, застывшему в трёх шагах от послов со скрещенными на груди руками, внимательно выслушивавшему его речь, – и если ты простишь мне неразумный язык, и разрешишь говорить от лица моего родича и владетеля – позволь изложить то, с чем был я послан к тебе его голосом.
Уи?ннах ещё раз почтительно склонил голову перед молчаливо взиравшим на него Къёхваром, ожидая его ответа и в душе кляня себя за излишнюю разговорчивость. Нашёл ещё о чём с Гайрэ болтать прямо в Красной Палате, глупец слабоумный! Тьху!
Къёхвар согласно кивнул головой, прищурив глаза и отступив на шаг назад. Он не торопясь развернулся на месте и зашагал в сторону пустовавшего кресла за древним Столом Ёрлов в закатной части Ротхёльфе. Уи?ннах терпеливо наблюдал за каждым из шагов ёрла – ожидая, когда тот наконец сядет на своё владетельное место. Исподволь глядя на дейвона родич Дэйгрэ наконец рассмотрел того.
Ёрл был крепким в кости статным мужчиной с небольшой светлой бородой и долгими волосами до лопаток по широким плечам. Ладный, как и подобает правителю, он был твёрд взором и холодно-спокоен – до неприязной льдистости в его светлых серых глазах. И взор этих глаз заставил родича Дэйгрэ неловко поёжиться. Много он прежде видал взглядов, брошенных на него порой сквозь глазницы боевого шелома посреди кипевшей вокруг битвы. Но этот был жёстче иных – словно камень.

– Я приветствую вас в Винге, гаэ?йлины – и готов слушать тебя, достойный Уи?ннах, если сам славный арвеннид Дэйгрэ из древнего дома Бейлхэ сделал тебя своими устами передо мной и моим родом Скъервиров, – Къёхвар на миг согласно склонил голову – давая знать, что желает услышать всё то, с чем явились послы.
Уи?ннах согласно кивнул ещё раз.
– Первый из Бейлхэ от всего сердца шлёт тебе свои дары, тиу?рр, – племянник арвеннида кивком указал на внесённый слугами позади послов тяжкий окованный ларь, – и надеется, что самый лучший из даров, который он мог бы тебе передать, благороднейший – ожидая взамен подобного от славнейшего рода Скъервиров – это мир между нами.
– Я чту мудрость старого Дэйгрэ, – Къёхвар как-то спокойно и словно безразлично ответил на эти слова, едва кивнув головой в знак одобрения.
– Внемлю его словам владетеля Эйрэ из твоих уст. Говори смело, почтенный Уи?ннах…

Пока племянник владетеля Дэйгрэ почтительно излагал ёрлу всё то, что желал передать тому арвеннид, рассказывая обо всех тех кровавых усобицах и волнениях, охвативших помежные с Эйрэ уделы и союзные земли Айтэ-криоханн, что так сказывалось на столь хрупком и непростом мире между двумя странами, и сетуя на притеснения своих людей в подвластных Скъервирам краях – всё это время старый фе?йнаг Донег пристально наблюдал за чужеземным правителем: подмечая как тот держал себя, выслушивая порой неугодные ему жалобы и упрёки со стороны Уи?ннахаа. И тем больше он настораживался, видя как спокойно и безучастно принимает их слова Стейне, уверенно восседавший за резным Столом Ёрлов в углу Красной Палаты. Словно он уже заранее знал каждое слово, что будет ему сказано – сам порой испрашивая посла обо всяких мелочах и разных незначительных событиях на Помежьях, о коих велась речь – напрямую ни разу и не ответив на жалобы Дэйгрэ… словно и не услыхал своими ушами настойчивого предложения арвеннида о мире.
«Когда наш Дэйгрэ по твоим угрозам приструнил помежных фе?йнагов из дома Туатал, и пару разбойничавших в землях дейвонов немирных владетелей вздёрнул на дубе – так ты и ни слова в благодарность ему не прислал. А как мы просим защиты своих людей – ты словно глух, Къёхвар…» – подумал он, молча наблюдая за ёрлом, – «в тот час как множество орнов бахвалятся в открытую по всем городищам, что пора бы поживиться новыми землями Эйрэ, раз сам ёрл тому не препятствует… Словно есть тебе выгода, что ты молча насилью потворствуешь».
– Так всё же каков я, Уи?ннах – что ты хотел там сказать? – вопросил вдруг опять его Къёхвар, пристально глядя с высоты Стола Ёрлов на стоявшего перед ним а?рвейрнского посланца.
Бычья Нога молчал – предчувствуя, что не к добру ёрл переспрашивает у него то, о чём нынче стоило промолчать. Безмолвие его так и зависло в тишине изукрашенных каменных сводов Ротхёльфе.
– Довольно – не за тем мы сегодня собрались. Я благодарен старому Дэйгрэ за добрых гостей… – Къёхвар как-то двусмысленно усмехнулся, – и вот мой ответ ему…
Он махнул рукой, и стоявший подле него служка подал в протянутую ладонь ёрла свиток тонкой писчей кожи, обкрученный плетёной алой завязкой, по которой боковины послания скрепляли тяжёлые восковые печати рода Скъервиров.
– Передай его твоему почтенному родичу в Аг-Слейбхе, Уи?ннах, – Къёхвар протянул свиток в сторону а?рвейрнского посланца, – там мой ответ для него.
– Который ты написал загодя, почтенный? – Уи?ннах неподвижно стоял на месте – то ли потрясённый, то ли возмущённый таким нежданным ответом правителя дейвонов, – даже не выслушав всех слов Дэйгрэ, что я говорю тебе нынче как сам он?
Къёхвар не отвечал – всё так же протягивая послание в сторону Уи?ннаха, пристально глядя на того и щуря в насмешке свои льдистые глаза. И Бычья Нога, поняв, что другого ответа от этого властного и своенравного ёрла он не дождётся, переломив себя сделал шаг и настороженно взял свиток из его протянутой руки. Но сдержаться после столь унизительного и открыто вызывающего отказа просто не смог.
– Что же, почтенный ёрл, – ответил Уи?ннах, склонив на прощание голову перед вождём дейвонов и отступая на шаг, – если ты не желаешь слушать такое посольство арвеннида Дэйгрэ и просто смеёшься над нами – то быть может моему родичу стоит прислать к тебе с посольством кого-то другого? Быть может ты послушаешь не меня, а старого Борну?
Кровь бросилась в лицо Къёхвара, когда от этого перебравшего нынче браги по пути в Красную Палату арвейрнского дурака он услыхал имя и поныне живого злейшего из врагов дейвонских правителей – того, доселе непримиримого, чьим отцом был сам Каменная Рука.
– Турса, гони их взашей вон отсюда… – твёрдо и медленно произнёс он вершнему над стражей, застывшему в молчании у закрытых дверей Ротхёльфе, – а то что-то в моём доме рыжею псиной смердит…
И обратил полные холодной ярости глаза в сторону гневно взиравшего на него Уи?ннаха:
– Каков весь твой кийн поистёртый – такие и послы у старого Дэйгрэ после беззубого Сегды остались, что языки у них сами на крюк просятся…
– Поистёртый?! – взъярился словно получивший пощёчину Уи?ннах, не сдержавшись и вырвавшись из рук удерживавших его товарищей по посольству, тщетно пытавшихся оттащить вскипевшего словно вар старшего подальше от Стола Ёрлов.
– Да наш кийн идёт от великого Бейлхэ, и правит детьми Тинтреаха уже шестнадцать веков – ещё когда твоих предков тут и их духа медвежьего не было! – выкрикнул он, негодуя – а уж если а?рвейрна распалить, унять его всегда будет трудно, – и постарше самого рода Дейна – не ровня уж твоему орну от свинокрада!
– Что-о-о? – проворчал доселе молчавший, ошарашенный услышанным старый Ульфгейр.
Побелевший в лице ёрл лишь успел раскрыть рот, как разгорячившийся Уи?ннах сходу словно ножом резанул его словом:
– И века ещё потомки Врагобойца среди а?рвейрнов чтимы жить будут – то ли твой чахнущий орн!
На миг Къёхвар потерял и дар самой речи. Распалившийся а?рвейрнский посланник прямо в глаза сказал ему – могущественному ёрлу всех дейвонских домов, владетелю огромных земель и уделов – сказал ту гонимую прочь от себя самого страшную правду. Правду, что он, первый средь всех – вождь без наследников, чья ветвь усыхает вместе с его единственным болезненным сыном… точно и впрямь чья-то незримая и всесильная длань как безжалостный серп пожинает их хрупкий побег на могучем семейном столпе дома Скъервиров.
На миг… после которого он вспыхнул, точно в его душе заполыхало разорвавшееся там огни?ще.
– Не будь ты послом арвеннида, пёс – я бы кнутом отходил тебя сам как бродячую наволочь… – гневно проговорил ёрл, и резко указал пальцем на затворенные двери Ротхёльфе.
– Вон отсюда! Мой ответ Дэйгрэ сам передай, если не хочешь в Винге надолго под землёй загостить! – рявкнул Стейне, подскакивая с точёного кресла и в ярости ударив по подлокотнику кулаком – что едва не сломал резное дерево украшений в каменной ложнице.
– Не беспокойся – всё передам! Ни слова не упущу, Стейне – память у меня добрая! – разгорячившись Уи?ннах взмахнул ладонью в бок ёрла.
– Так что сам свои письма читай – к арвенниду у меня и так предостаточно будет известий! – он схватил шитый чехол для посланий на поясном ремне, резко вырывая изнутри вставленный свиток, и швырнул прямо под ноги сидящего за Столом Ёрлов.
– Стой! – едва успел выкрикнуть Плешивый Лоб, пытаясь удержать за руку разъярившегося Уи?ннаха, как внезапно над его ухом раздался свист.
– Думаешь, Дэйгрэ ста… – и голос посла внезапно оборвался горловым хрипом, когда Уи?ннах вдруг подломился в коленах и мешком осел на изукрашенный многоцветными камнями пол Красной Палаты, извиваясь в судорогах и хватаясь рукой за что-то торчащее между рёбер. Обёрнувшись всем телом он стих, распростёршись ниц. Из пальцев его выпало обломанное древко стрелы, пронзившей грудь а?рвейрна едва ль не насквозь.
Глухое молчание легло в Красной Палате, заставив умолкнуть уста, когда все потрясённо взирали на мертвеца, рухнувшего ниц в трёх шагах от застывшего в оцепенении ёрла.

Плешивый Лоб первым пришёл в себя. Хромая он подбежал к ещё пересмыкавшемуся телу товарища по посольству, дотрагиваясь до него и словно не веря глазам в то убийство.
Взоры присутствующих метнулись в полутёмный северный угол Красной Палаты, где смущённо и настороженно стоял с луком руках один из стражников Къёхвара, кашлянувший от волнения.
– Ёрл… я думал… это он… на тебя бросился. А в руке словно нож мне привиделся, – как-то бесстрастно произнёс он, пожав плечами под острым взором правителя дейвонов, встретившегося с оробевшими глазами лучника.
– Хвёгг его разберёт теперь, что он сделать-то хотел… Показалось мне видно, что он… ну… это вот…
– Ты! – палец фейнага Донег устремился в обличье молчавшего Къёхвара, так и стоявшего подле Стола Ёрлов рядом со старым Ульфгейром.
– Ты посла убил, негодяй!!! – позабыв про учтивость выкрикнул он негодуя – и обращаясь ко внуку Хъярульва, а не к спустившему стрелу в Уи?ннаха лучнику – ясно давая понять всем, кто повинен в произошедшем, – ты посмел… того, кто к тебе с миром пришёл от лица дома Бейлхэ – как собаку его застрелил! Ты ровным богам себя возомнил, вы?блюдок, что и кровь не боишься пролить – или думаешь, Дэйгрэ смолчит на такое злодейство?!
– Придержи язык, хромой дурень!!! – рявкнул пришедший в себя ёрл, угрожающе выставив палец в бок дерзившего Гайрэ, – не в Аг-Слейбхе сейчас весь твой сброд, чтоб язык распускать!
– Посмей только! – пришедший в себя Плешивый Лоб повелительно дал знак товарищам, что пора уходить – и немедля, – или ты уже страх потерял перед владыками Эйрэ, что творишь беззаконие как пожелаешь?! Думаешь, Бейлхэ такое прощают?
– Уходим! – крикнул он, подталкивая сородичей и пятясь к дверям из Красной Палаты, вновь обратившись лицом к сыну Нъяля:
– Всё Дэйгрэ узнает – помни моё слово! И об этом – и обо всём, что твоими руками плетётся! Думаешь, я слеп, чтобы не понять откуда коренья растут – или не видал я разбойников на твоём собственном дворе?! Скъервиров духом от всей этой крови на Помежьях и в союзных уделах смердит – а ты ещё о мире толковать делаешь вид?!
– Заткнись, дурак! – рявкнул Стейне, побагровевший с лица от ярости.
– Думаешь, я умолчу, что на свои глаза всё узрел?! Посмей только нас задержать! – Гайрэ угрожающе выставил палец на ёрла, – наш арвеннид не трусливая девка, чтобы убояться твоих угроз! Уходим, люди!
– Молчи, дурень! Турса! – рявкнул ёрл, обратившись взором к вершнему стражей, – возьми этих рыжих горлопанов – и в яму их в цепи до моего распоряжения!
– Посмей только!
– Турса, заткни его!
– Мы послы! Послы самого арвеннида! – отбиваясь от рук окружавшей их стражи кричал старый Гайрэ, – на нас напасть – равно что на него самого! Или ты из ума выжил, подлец?!
– Турса, да заткни ему пасть!
Вершний стражей понимающе кивнул и выхватил из ножен на поясе короткий гранёный клинок. Одним шагом приблизившись к старому а?рвейрну он умелым нижним ударом с размаху всадил лезвие по рукоять в его незащищённый никакою бронёю живот.
Фе?йнаг Донег захлебнулся на полуслове, обмякая в руках Медвежьей Лапы, и стал оседать наземь как сноп. Увидав это здоровый как бык Кернан с размаху врезал кулачищем в голову теснившего его стражника, одним ударом сломав тому шею словно сухую ветку, и вырвал из пальцев мертвеца его долгий блодварпэ.
Выпад – и второй мечник на их пути к дверям из Красной Палаты рухнул мёртвым с пробитой грудью, хрипя алой пеной из губ.
– Засада! – крикнул на а?рвейрнском наречии Кернан – почуяв, что если теперь им не вырваться из этой проклятой Красной Палаты, то их – свидетелей страшного дела, сотворённого прямо у всех на очах – перебьют до единого.
– Уходим! К дверям, люди!
– Держи их! – резко окрикнул Турса, приказывая опешившей страже не медлить, – чего ждёшь, Гунтвар – стреляй! Винрид, к дверям! Эй, люди, сюда!
Стрелки словно пришли в себя от окрика вершнего. Трое из них дружно вскинули луки, на ходу выученно кладя древки жал на тетивы.

Свист стрел раздался под сводами Красной Палаты, людскими хрипами и смертными стонами обрывая яростную свалку меж избиваемыми послами, валя их наземь одного за другим, бессильных закрыться без брони и щитов от жалящего града. Трое мечников преградили им путь к затворённым дверям, рубя прорывавшихся. Один за другим безоружные а?рвейрны падали ниц.
Последний из них – здоровяк Кернан – на ходу вырвав из предплечья вонзившуюся глубоко в руку стрелу, попытался рывком добраться до затворённого ставнем окна, где внизу на дворе стояли конные а?рвейрны, приехавшие вместе с посольством и ожидавшие возвращения земляков из Красной Палаты. Но пока он свалил мечом преградившего ему путь с кроволивцем в руках старого Ульфгейра Раудъя?рнэ, Медвежья Лапа привычно вскинул лук, выхваченный у одного из своих людей, натянул тетиву – и почти не целясь разжал удерживавшие оперённое древко пальцы.
Стрела пронеслась под высокими сводами Красной Палаты и вонзилась в спину а?рвейрна прямо под левой лопаткой, где сердце – сбив того с ног в единственном шаге от спасительного проёма окна.
И с его умолкшим в хлынувшей с губ алой пене всхрипом в покоях Хатхалле изо всех углов и из-под сводов зашептала зловещая, прерываемая лишь тяжёлым дыханием взволнованных людей тишина.

НАЧАЛО …В ПРЕДДВЕРИИ КРОВИ Нить 5
Первым с места сдвинулся ёрл, шагнув вперёд и бесстрастно озирая тела перебитых посланцев из Эйрэ.
– Вон отсюда убери эту падаль… – твёрдо и спокойно сказал Къёхвар вершнему стражей, презрительно пнув носком сапога тело мёртвого Уи?ннаха.
– И вели вымыть тут хорошенько, – добавил он, скрестив на груди руки и глядя на залитый кровью пол Красной Палаты.
Воины поспешно засуетились, торопясь исполнить повеление правителя. Даже они были потрясены произошедшим на их глазах – и под их же руками – когда всё посольство арвеннида было перебито до единого человека. Без слов они исполнили повеление.

Обминув распростёртое на полу тело застреленного Турсой последнего из посланников Къёхвар подошёл к резному окну, внимательно глядя куда-то вниз. Став рядом глава стражи склонил голову, осторожно вопрошая взиравшего вниз повелителя.
– Ёрл, а с этими делать что?
Там на внутреннем малом дворе в ожидании возвращения послов толклись у распряжённых скакунов их люди, негромко переговариваясь и настороженно озираясь. Даже то, что они прибыли сюда с миром на переговоры, не давало им расслабиться, чувствуя себя в самом сердце дейвонского ходагейрда словно в волчьем логове, где ощущалась опасность не только от шумной озлобленной толпы на площадях и проездах.
Ёрл посмотрел на своего верного слугу как на наивного ребёнка.
– Разве мало у нас в Винге ям? – жёстко вопросил он у родича.
– Или оврагов в лесах, где лишь волки плодятся, – понимающе ответил ёрлу кивком глава стражи – и знаком руки кликнул людей следовать за собой, торопливо выходя прочь из Красной Палаты.
Проходя через полную людей оружейную на нижнем дворе Турса обратился к одному из там бывших, сидевшему на углу стола среди прибывших вместе с ним поутру конников. Среднерослый и жилистый, голубоглазый, отставив в сторону полупустую кружку пива он неторопливо водил по засаленным доскам перед собой жалом небольшого – но отнюдь не для резки колбас – острого боевого ножа, вырезая тонкую светлую стружку из глубоко оставляемых лезвием борозд. Его усмехавшееся лицо повернулось к вершнему стражей.
– Нож – есть одно дельце… с гостями, – подозвал его взмахом ладони Медвежья Лапа.
Без лишних слов поняв суть дела улыбчивый встал, оправив свой пояс с блодва?рпэ, допил горький хмель – и лезвие резко исчезло в устье спрятанных в левом рукаве грязной верховни?цы ножен. Как тени за ним следом поднялись и все его люди, на ходу подхватывая сложенные на полках клинки.

Ёрл вновь выглянул в изукрашенное многоцветием тонких слюдяных вставок окно Красной Палаты, взирая с высоты своих покоев вниз во внутренний двор Хатхалле. Там в ожидании возвращения послов толпились у навязанных подле сеновален-кормушек коней а?рвейрны, исподлобья озираясь на служек и воинов стерквегга, негромко переговариваясь друг с другом на наречиях тех земель Эйрэ, откуда они явились в посольство.
Выходившие во двор из чертога высокие ворота внезапно распахнулись, и целых четыре десятка дейвонских воителей в полной броне выбежали из-за их растворившихся створок. Зазвенели спускаемые с пальцев тетивы, и свист стрел разнёсся по двору, вслед за которым раздались смертельные всхрипы падавших наземь сражённых людей, застигнутых врасплох безоружными.
Несколько арвейрнов ещё успели выхватить из ножен мечи и закрыться от стрел щитами, однако превосходившие тех числом дейвоны мгновенно зарубили этих оставшихся в живых, кровавым месивом рухнувших им под ноги. Говоривший с одним из товарищей Койнах был сразу пронзён тремя жалами копий, пригвождённый ими к каменной тверди стены. Крепкий здоровяк Гийлэ упал лицом на посольский перекат, не успев даже обернуться на сразивший его со спины чужой меч. Лишь молодой Кинах ещё успел взвить геару и перерубить по запястью замахнувшуюся на него руку со сталью – но в следующий миг сразу четверо крепких противников с долгим клевцом у их вершнего насели на парня со всех сторон точно травящие медведя хищные псы, окружив и зажав в глухой угол меж каменных стен.
За мгновение до того, как в спину сквозь броню ему резко и сильно ударил тяжёлый двуручный клинок, Кинах с тоской обречённо прозрил, что не наденет он жёрнов на шею своему пронырливому соседу Гваилдэ, не его с Линэд руки окрутят невестиным поясом на свадьбе по-осени – и не от него народи?т она всех тех детей, что будут бегать когда-то как сам он меж древних заросших курганов у стен их родного Иаррэ-а-ка?рраг – и не…

– А-а-а… Клятый сучонок… а-а-а-о-о… отсёк… – хрипя сквозь стиснутые от боли зубы ревел воин с перерубленной рукой, упав на колени и зажимая левой ладонью брызгавший алым обрубок десницы.
– К лекарю Винрида, – спокойно распорядился невозмутимый Турса, закинув на левое плечо долгий клевец и внимательно осматривая залитый кровью двор Высокого Чертога с лежащими ниц телами зарубленных а?рвейрнов. Подчинившись приказу двое его людей убрали клинки в ножны и поволокли под локти вывшего от боли однорукого, оставлявшего позади себя кропивший алый след из кровоточившей культи.
– Выщенок клятый… убью-у-у… – стонал тот сквозь зубы.
– Тише ты, Винрид, терпи!
– Я его… и одной… горло ему выдерну, гадёнышу рыжему… – хрипел однорукий, пытаясь встать на ноги и заливая кровью простёганную верховницу, – …пустите… дайте встать…
– Во?ронам он уже снедь стал, – успокаивал кто-то его, – тихо ты, Винрид, кровь не теряй попусту!
– Пустите… горло ему вырву…– затихая в воротах чертога доносился его озлобленный стонущий хрип.
– Всех рыжих на возы – и в ямы лесные, – спокойно повелел глава стражи, внимательно оглядывая трупы. Подойдя к одному из лежащих, он резко вонзил блодварпэ в бок всё ещё живого а?рвейрна, проколов в стык полосчатую броню с кожаной подбойкой под синей накольчужни?цей со знаком дома Конналов, заставив умолкнуть его хрип на залитых кровавою пеной губах. Упёршись ногой в грудь мертвеца он вытянул из тела глубоко засевший меж рёбер клинок, вытерев кровь на железе о бурую шерстяную ткань чужеземного плаща его хозяина, и резким движением вернул назад в ножны.

Пока во внутреннем дворе Хатхалле происходило убийство его земляков, юный служка фе?йнага Донег прятался за скрывавшим паренька от глаз врагов возом сена, сообразив встать обеими ногами на верх колеса, чтобы никто не увидел его башмаков. Затаив дыхание Гилэд с ужасом слышал затихавшие вопли и хрипы добиваемых старших товарищей, затравленно оглядываясь по сторонам в поисках выхода из стиснувших это место высоких стен. На глаза попалась незапертая калитка в створе закатных ворот, через которую были видны спасительные чертоги Среднего Городища, среди которых можно укрыться от бывших совсем уже рядом убийц.
Как подстёгнутый кнутом он ринулся туда, натянув до самого лба долгую шапку, чтобы рыжие волосы не бросились в глаза дейвонской страже. Те были заняты кровавым делом, к счастью не заметив метнувшегося мимо них к воротам парнишку. Шаг за шагом большими скачками он нёсся к воротам.
Гилэд уже достиг распахнутой двери калитки, хватаясь ладонью за дерево створы. Но тут чья-то рука ухватила парнишку за шиворот верховни?цы, и прямо перед глазами того точно вспышка блеснуло короткое лезвие. Медленно, неторопливо оно поползло по тонкошеему горлу подростка – тщетно пытавшемуся вырваться, немо кричавшему в исступлении – всё глубже и глубже, не спеша перерезая от уха до уха.

Лишь улыбнувшись сильнее обычного человек в верховни?це, испачканной грязью болота, вытер клинок об одежду хрипевшего из разрезанной глотки кровавыми брызгами юного служки, и снова вернул жало в ножны на левом запястье, на шаг отступив от разлившейся из-под затихшего тела алой лужи.
– Почти убежал тот щенок? – спросил его подошедший Бъярпотэ, взглянув на ещё дёргавшееся у ног родича тело хрипевшего кровью подростка, тщетно пытавшегося слабеющими руками зажать рану на горле.
– Почти… – усмехнулся улыбчивый собеседник. В глазах его ярко блестела искринка – от которой и здоровяк Турса на миг снова вздрогнул.

– Принёс?
– Принёс, почтенный!
Озираясь по сторонам юный Снорра торопливо брякнул на стол укрытый под шерстяной верховни?цей красноглиняный узкий кувшин с осмоленным горлышком. Почтенный домоправитель вцепился в него всеми пальцами, жадно слушая бульканье изнутри.
– Вот тебе целых три хри?нгура серебром – раз успел прежде этих убивцев, чтобы им сдохнуть в болоте гнилом… Мать твоя как – здорова?
– Здорова, почтенный – хвала Всеотцу и Дарующей!
– И от меня ей здоровья, а тебе резвых ног. Ну всё, беги дальше. Да не спеши как стрела! – завернул он мальчишку от двери, – заскочи-ка к почтенной Соль – передай ей вот этот подарок, что супругу мою от женской хвори она излечила.
– Передам, почтенный – как раз к ней бегу… Попросила достать разных ягод и колосьев с рожка?ми, – паренёк хлопнул левой ладонью по туго набитому рожью разрезу в своей верховни?це.
– Передай, не забудь – но сперва дуй в стряпны?е! Скажи Гейрхильд, что не будет стола до заката, могут не торопиться девчонки со снедью. Ёрл наш сам заварил крутой каши – долго будет рыгаться нам кровью она… – пробурчал он угрюмо, вспомнив увиденное во дворе. Но затем вновь пришёл в лучший дух и принялся распечатывать посольский кувшинчик.
Налив себе кубок пахучего тёмного хмеля домоправитель довольно прижмурился, вдыхая чужие, ещё неизведанные запахи из южных краёв Эйрэ, где так славятся вина не только из ягоды лоз. Отлив первые капли на пол в память о прежнем хозяине драгоценного сосуда, доброго разговора с кем он не дождался, Брейги сделал глоток, умиленно прижмурившись.
В вине и добрых собеседниках почтенный Костлявый всегда знал толк. Жаль только вот, что другие в Хатхалле бывали нечасто…

Проходя по двору близ конюшен, человек в верховнице, пропавшей болотом и дымом, услышал из верхних покоев в стряпных голоса окликавших друг друга служанок, средь которых в их гомоне говора смог разобрать один – тихий, знакомый – и глаза его вспыхнули той же паля?щею искрой – почти как и там, на дворе. Или может немного иначе – жадней.

– Почтенный – я тут что подумал… – обратился к наблюдавшему из окна за резнёй ёрлу поднявшийся назад в Красную Палату вершний над стражей, – хорошо будет, если мои люди пустят по городищу слушок, что посольство возвращалось назад в Эйрэ, и ночью всех их разбойная наволочь в лесах переняла и перерезала в тех чащобах за Вингой. А воз их для виду пустим ночью по городу, чтобы все увидали, как люди арвеннида поехали домой.
– Турса, – Къёхвар внимательно посмотрел на того – одного из числа дома Скъервиров, уже три века правившего их народом – прямо в глаза.
– Разве похож я на труса, чтобы таиться как будто укравший в чужом саду яблок мальчишка, и выглядеть так, словно я в своих землях уже не хозяин? Мой ответ старый Дэйгрэ получит – не через этого пса, так через кого из а?рвейрнских гостей в ходагейрде. Этот дурак при множестве свидетелей в моём собственном доме вознял на владетеля руку – чего одного уже было достаточно.
Ёрл внимательно посмотрел на умолкшего и внимавшего его словам Турсу.
– И за меньшую дерзость порою казнили без милосердия более знатных людей, чем та рыжая псина. Пусть их арвеннид увидит – вот что бывает, когда кто-то вздумает грозить тем, кто держит в руках всю Дейвоналарду. И если он ещё не выжил на старости лет из ума, то поймёт, что я не боюсь арвейрнов… и что я – не мой смирный дед Хъярульв.
Турса неотрывно смотрел в упёршиеся ему взором в лицо волевые глаза ёрла, даже боясь дышать, пока владетельный родич говорил с ним.
– Если я стану юлить – тогда старик Дэйгрэ решит будто я трушу и пытаюсь выгородиться от содеянного. Пусть он знает, что я не стану колебаться и медлить – и мы подождём его решающего шага. А не сделать его он не сможет, ища примирения – ибо не простят ему то все семейства убитых, в запале требуя от арвеннида скорейшего отмщения. И если он первым поднимет железо в раздоре – а так оно верно и будет – тем ещё лучше для нас.
– Ёрл, – наконец промолвил вершний стражей, – так ты, значит, сам нынче ждёшь начала войны с их арвеннидом?
– А ты – нет? – ответил вопросом на вопрос Стейне, как-то хитро прищурившись.
– Я? Я твой верный слуга, ёрл. По мне – как повелишь.
– Турса… – Къёхвар похлопал вершнего стражей рукой по плечу, хитро улыбаясь, – порой я думаю, за что же я так близко держу тебя подле себя – коего все мои братья и родичи в детстве Пнём звали? Или решил ты, что всё прежде сделанное – лишь рыжим усы пощипать, чтобы Медвежьей Рубахе плохо спалось по ночам?
Турса на миг и сам вспомнил детские годы, когда лишь старший из внуков Хъярульва не навешивал на него в играх и забавах обидных прозвищ, вечно держа подле себя его – простоватого здоровяка – и сейчас властным взором давая понять, что он отнюдь не считает его дураком – а тем, кем он есть и поныне. Своей верною правой рукой – пусть и левой, как шутят в семействе.
– Должно быть за то, ёрл… – понимающе кивнул ему родич, говоря уже снова спокойно и твёрдо как и правитель дейвонов, – …что я делаю для тебя то, о чём иные и думать даже не осмеливаются – не то что сверши?ть. За то, что я – твоя верная рука.
Ёрл усмехнулся.
– А ещё безголовым прикидываешься…
Голос Къёхвара вновь стал твёрдым и сосредоточенным.
– Сегодня же созови в Высокий Чертог всю нашу родню из числа вершних воителей в Винге и из ближайших стерквеггов. Я сейчас напишу послания для прочих, и пусть их немедля развезут твои надёжные люди. В дальние края выправим тайнописные известия голубями.
– Исполним, почтенный.
Турса окликнул толкущегося в углу Красной Палаты молодого слугу Ульфа, укладывавшего на носилки тело сражённого Кернаном старого Ульфгейра Ржавого.
– Живо беги к Сигвару, оповести всех писцов – пусть точат перья живее!
– Бегу, почтенный!

Ёрлбесстрастно кивнул головой на выраставшую ввысь зловещую гору окровавленных тел во внутреннем дворе Хатхалле. Стражники стягивали туда не остывшие трупы послов и тех воителей Эйрэ, кого перебили безоружными в нижних чертогах, отдыхавших там с долгого пути в ходагейрд. Люди Турсы суетились вокруг подогнанных из конюшен возов, запрягая быков и закидывая туда мертвецов словно мешки с мукой, замывая из вёдер колодезной водой бурую кровь на камнях, прикрывая трупы поверх рогожными тряпками и сеном.
– А с этими рыжими сам знаешь сделать что, чтобы тут не смердели…
– Ясно, – кивнул Медвежья Лапа, – есть кому поручить… Нож сейчас тут, а он дело в том знает. А после снова отправится по твоему поручению на север Помежий.
– Пусть поторапливается нынче же – дел там сейчас будет много. Нечего ему в Хатхалле задерживаться на ночь подле своей юбки.
– Отошлю его нынче, как требуешь. Никуда от него его баба не денется… – засмеялся вдруг Турса глумливо, и добавил с каким-то затаенным завистливо-желчным смешком в обычно бесстрастном голосе:
– Свезло же Ножу в своё время, выблю?дку…

– Торопливые твои люди, Лапа… Чуть что – сразу за стрелы хватаются без моего на то слова, – вдруг нахмурился ёрл.
– Прости, владетель – поторопился дурак этот Хаскиль. Тебя сберегать обучил их, но спешка порою дурна – как вот вышло теперь…
– Пусть гниют эти рыжие, Хвёгговы кольца на шею им… Но другие у меня прежде замыслы были, чем перебить всю их свору из Эйрэ. Впрочем, нечего сожалеть! – махнул ёрл рукой, – быть может такой поворот будет нам только на руку.
– Чем же, почтенный? – полюбопытствовал Турса.
– Тем, что старый Дэйгрэ от нахлынувшего гнева стерпеть не сумеет, и первым начнёт войну, ещё не готовым к ней будучи. И даже те среди дейвонских орнов, кто вечно становится поперёк нашего дома, согласятся с тем, что это не мы первые стали решать раздор оружием – и что защищать Дейвоналарду должно сообща, позабыв о прежних обидах меж нами.
– Верно, почтенный! – согласился Турса, – на Великом Совете даже самые непокорные северяне выскажутся за войну, не говоря уже об иных домах.
К ним снова торопливо подбежал служка Ульф, почтительно поклонившись владетелю, чью речь с вершним стражей он прервал только что.
– Сообщил ты почтенному Въёрну?
– Да, владетельный – его первый помощник собрал всех людей в книжном схо?роне. Писцы перья уже наточили и ждут твоих слов. Голубей старый Въёрн приготовил к отлёту.
– Так что ещё? – недовольно приподнялась бровь ёрла.
– Достойнейший– почтенный Сигвар спрашивает, кого из родичей ты желаешь поставить на место почтенного Ульфгейра? – служка бросил взволнованный взор на лежавшее тело, – место вершнего укрепью опустело…
– Может Свейна Быка из Ве?йнтрисве?дде? – предложил родичу Турса, – мужик он надёжный и верный.
– Ленив, и вино лакать любит как бочка дырявая… – недовольно нахмурился ёрл, раздумывая.
– Тогда Длинноногого из Дубового Корня?
– Ну его, дурня усердного… – поморщился Къёхвар.
– Ну значит Вепреубийцу. Толковее нет ратоводца!
– Конуту кроме охоты и случки нет дела до службы. А призови – всех своих баб он притащит сюда из Берёзовой Кручи.
– Ну не Айнира звать же из…
– Помолчи… – фыркнул ёрл, покривившись.
– Так кого же, почтенный?
– Есть дельный муж на примете. Не из тех наших родичей, кто меня сильно любит, и прибудет нескоро – но толк от него будет больший, чем от твоих приятелей или этих двоих.
Ёрл повернулся к ожидавшему воли владетеля служке.
– Ульф, вели гонцу собираться на юг в Аскхаддгейрд. И живее!
– Слушаюсь, владетель… – склонившийся перед ёрлом помощник торопливо исчез из Ротхёльфе, вновь оставив Стейне и вершнего стражей наедине.
– Меченого нашего хочешь призвать, почтенный? Хороший выбор.
– Его. Хватит южанам спину? отирать – пусть послужит семейству поблизости, когда время пришло.
– А всегда тебе внемлет он? Этот тоже себе на уме как известно – недаром в друзьях он и Айнир наш…
– Турса – в доме Скъервиров ёрл это я, а не правнук той потаскухи из Утир, что под Острозубым на ложе раздвинула ноги. Подчинится и он.
Медвежья Лапа неслышимо хмыкнул сквозь зубы. Он-то знает, как кое-кто стал в их семействе и ёрла порою первей, оттеснив даже властного Стангира с первого места при Красной Палате, пока тот был жив. Говорят, прорицающий Аскиль однажды решил потеснить слишком умного родича, в коем учуял соперника подле их ёрла, и натравил на того сына младшего брата – дабы тот как обученный разным наукам сам принял казну. Этот Рагни Пила всякий раз норовил подеть Сигвара словом, язвля родича кровью арднурцев и змеевым оком прилюдно – но хранитель казны и печатей как будто не слышал того как брехливую псину. А вот только лишь Саг сноровил взять ключи в погреба и считальные книги, как однажды уснул и не встал… говорят, на пиру съел не в меру грибов. Говорят так…
– Одно только меня беспокоит… – промолвил вдруг Къёхвар негромко.
– Что? Или кто? – вершний стражей вопрошающе поиграл пальцами по звероглавой рукояти кроволивца на поясе.
– Чтобы эти вести из Винги не слишком уж скоро дошли до ушей Дэйгрэ. Мне нужно ещё немного времени.
– Разве мы не готовы?
– Турса – не в один день верша?т те большие дела, какие грядут уже скоро.
И добавил спокойно и твёрдо:
– Давно пора было нам закончить ту Распрю, что мой дед по малолетству трусливо замял этим миром позорным, близкую победу упустив прямо из рук. Лишь отщипнул у них каменистый кусок Нодклохсле?йбха с клочками Помежий…
Турса молча внимал словам владетельного родича и ковырял носком сапога узорчатый пол под ногами, где ещё виднелись несмытые до?лжно багровые пятна. Наделы, чины, серебро, ратная слава, внимание дев к победителям днём и в ночи – то для свердсманов древних родов, кто алчет получить всё это себе и наследникам в грядущей вот-вот распре, первая кровь коей уже пролилась в этом самом покое. И так при Хатхалле в избытке подобного подле владетеля – и монет, и почёта, и девок глазастых. Его на верной службе у ёрла привлекало иное… Не как Ножа, которого боялись даже в родном им семействе – и даже он опасался порою – но всё же.
Власть – штука сильная, а власть же над жизнью – намного сильней…

– И слишком много беспокойной дурной крови накопилось теперь в разных орнах, что требуют себе давних вольностей. Вот её первой и бросить в огонь, чтобы повыкипала в нём у иных дерзких вообще без остатка… – жёстко и холодно проговорил владетель Хатхалле.
– Война так война, – безразлично пожал могучими плечами Турса, – всех купцов и дорожных из Эйрэ задержим мы в Винге на несколько дней, если нужно. Что повелишь делать, тиу?рр?
– То же, что и прежде. Убивать.

Но как бы того не желал владетельный Къёхвар, не одни только верные люди молчаливого Турсы знали о произошедшем в стенах Красной Палаты. Как справедливо речёт поговорка, на все рты и в Хатхалле платок не накинешь. А где тайну услышали трое – она уже, считай, что у всех иных вольно гуляет по языкам.
И седмину спустя, когда правитель дейвонов передал свой ответ арвенниду Эйрэ, вручив запечатанный свиток послания ожидавшим отправления из Винги их обоза с товарами а?рвейрнским купцам – в то самое время чей-то подгоняемый ударами сапог в бока взмыленный конь торопливо летел на восток к уже близким Помежьям. То был брат одного из зарубленных во дворе Высокого Чертога воинов их посольства, который так и не дождался приезда родича и сам вскоре разузнал о случившемся через знакомого дейвонского дровосека, чьи сыновья и помощники возили смолу для светилень, уголь, дрова и строевое дерево во дворец ёрла.
Весть о гибели младшего брата так потрясла и взъярила его, что он бросил торговое дело – хотя какой там был торг в этот год, лишь беда и убыток – и понимая, что убийство послов дело нешуточное, во весь опор пустил скакуна на подвосходную сторону к далёкому родному краю.
А где-то под тучами, борясь с настигавшими встречно ветра?ми и ловя распростёртым крылом их потоки, обгоняя те тени скакавших к востоку людей во главе с их улыбчивым вершним, в тот же бок устремлялся пернатый комочек нездешнего голубя, некогда вылупившегося и выросшего в одном из а?рвейрнских уделов и памятавшего незримый людским глазам путь в небесах – направляясь туда, где гнездо его было им некогда свито – неся в навощёном мешочке на тонкой лапке тревожные вести их там ожидавшим…

И как бы ни уповал на обратное ёрл, но нежданная весть о случившейся кровавой расправе с посольством из Эйрэ очень скоро достигла стен тверди Аг-Слейбхе в Воротной долине – а за ними и ушей арвеннида всех домов арвейрнов.
В просторных покоях, залитых сияющим светом смотрящего в стрельчатые оконца полуденного солнца, под тканым из льна огромным Полотни?щем Предков Кийн-ар-Сеарах в возведённом недавно Славном Чертоге Деог-ард-неадд, прервав чтение разложенных поверх листов писем и указов свитка древних рукописей лютее зимней бури бушевал услышавший это известие арвеннид Дэйгрэ.
– Зарубить моего родича – моего посланника, уста арвеннида арвейрнов! Неужели я не ослышался?! Ах он… он… проклятый псоглавец!!! – кулак некогда могучего в молодости старика едва не переломал толстые доски долгого пиршественного стола для гостей, стоявшего в отдалении от резного Высокого Кресла арвеннидов.
– Семя свиньи! Сын скотоложца! Чтоб весь его мерзостный род Шщар терзал в своих норах до скончанья времён! Зарубил моего племянника, и старого моего друга Гайрэ со всеми людьми – всех!!!
Нога владетеля Эйрэ с силой пнула подвернувшегося на пути домашнего рыжего котика, лизавшего шёрстку на лапе. Отброшенное на пять шагов в бок животное пронзительно взвизгнуло от боли, ушмыгнув из покоя сквозь не притворённые наглухо двери.
– Что… – разъярённый старик обратился к замершему перед ним вестоносцу, – говоришь, Уиннах будто бы поднял на этого выползка руку?!
Не смея поднять взор на владетеля принесший недобрую весть служка в расшитом по цветам дома арвеннидов ало-белом одеянии лишь робко кивнул головой в подтверждение сказанного, почтительно став в отдалении от разбушевавшегося хозяина Высокого Кресла.
– Да какой скудоумный поверит в эту брехню?! – вновь взвился арвеннид, негодуя, – Шщар вырви его уста, лжецу! Гори он огнём! Бури Несущий, Держатель Бескрайнего Неба – обрушь на него свой громовой молот из огненной кузни, сравняй хлев Хатхалле с мочой и навозом их орна выблю?дков! Порази их короста и язва! Пусть станут все дети его мужеложцами! Да сгинет их род во тьме времени, пожрут всю их кровь с именами червь могильный и пепел!
Распалившийся точно печь арвеннид вдруг умолк, тяжело переводя дух, и посмотрел на троих сыновей, стоявших подле него и кутавшихся в украшенные шитьём плащи поверх богатых подпоясанных одеяний. Взрослые воители, они теперь так устрашились яростного гнева обычно мирного отца, что утеряли гордую стать и уверенность, и угрюмо робея под его пронзительным яростным взглядом переминались с ноги на ногу и выжидающе молчали.
– А вы что, сыновья – безмолвствуете, точно язык вам стесали, Шщар вас дави?! Вашего кровного родича как свинью закололи в Винге эти дейвонские выродки… Я сам отправил своего друга Гайрэ и стольких достойных людей на верную смерть в их змеиную нору, поверив в честь этого смрадного выползка! И этот скотина ёрл, этот их Къёхвар… – старый арвеннид при звуках ненавистного имени злобно плюнул на искусно украшенный многоцветием красок деревянный пол Деог-ард-неадд.
– Он ещё смеет требовать от меня, чтобы я отказался от всех справедливых негодований, закрыл глаза на всё то бесчинство, какое творят в их земле со всеми проезжими и гостями из наших уделов?! Он совсем уже презрел прежние обычаи и законы, этот малородный пожиратель умёта, этот гордец Стейне…
Старый арвеннид вдруг снова стал спокоен, хотя в притихшем его голосе чувствовалась холодная и непоколебимая твёрдость, пока владетельный Дэйгрэ мерно вышагивал по Славному Покою из стороны в сторону.
– Считает себя величайшим из правивших прежде их ёрлов, достигшим полного единоначалия над уделами… ха! Выродок из орна вполовину торгашей – даром, что в них тоже течёт северная кровь. Верно он забыл, что есть среди их соплеменников те, кто не в пример славнее его – и в ёрлах были много дольше, чем все Скъервиры разом взятые вместе с предшествовавшими им – те, чьим предком был сам Дейн, а не захудалый торгаш-свиновод со своим братцем-убийцей!
Старик вдруг стишил торопливую поступь и замер у затворённого оконца в стене, пристально взирая сквозь окованную узором железных и свинцовых решётей прозрачную горную слюду и сверкавший многоцветием красок прозрачный вареный камень-свет. Встревоженные сыновья так и не произносили ни слова, лишь наблюдая за внезапно посуровевшим отцом и слушая его гневную речь.
– А сейчас он совсем уже меру утратил – это семя болотного гада, сын вепревой снеди и потаскухи из Эльдманов… Мы терпели от их дома весь этот век многое – отдали потерянные в Распре ещё одни древние наши владения, оставшиеся тогда по договору за Хъярульвом; молча сносили унижение и насмешки в посольствах, все те подати и поборы, что Скъервиры накладывали на плечи наших сородичей, живущих там и проезжающих через дейвонские края – словно мы какие смрадные язвоноши… Будто и не принесли присягу на верность ему и его дому все те сыны нашего племени, кому судьба уже века даровала жить на завоёванных мохнорылыми былых наших землях…

Ветер бился в оконца чертога, громыхая тяжёлыми ставнями и сотрясая узоры цветных окониц из слюды, пока старый владетель взирал на просторы долины, расстилавшейся между хребтами двух кряжей, где много веков жили предки их дома, владея землёй всех уделов, где возлегла длань сынов Врагобо?йца.

– Будь трижды проклят гнилосердный пёс Мурхадд! Его подлая алчность власти обрекла нас на нескончаемую распрю с зарящимся на эти уделы Скъервировым семейством! Волками терзаемый слепо просил он подмоги у львов, не подумав – уйдут ли они после столь жирной добычи? Третью сотню лет те дерзко потрясают ветхим уже свитком того подлого дара, сдувая пыль с нечестивых письмён его рук, точно не желая признать всю никчёмность этого беззаконного в нашем роду куска кожи… Так и этого мало им нынче, чем непрерывно подбивать западных фе?йнагов на непокорность и смуту! Вправду, как изрёк мне почтеннейший Ллу?гнамар – века уже дейвоны завоёвывают Эйрэ руками самих а?рвейрнов…
Старый арвеннид отринул взор от выходившей на подзакатный небокрай оконицы и вновь мерно и тяжело зашагал по просторному залу чертога.
– Всякий год вот уже сорок лет кряду мне идут жалобы от наших людей на притеснения в землях дейвонов, что те чинят на каждом шагу. А ёрл как будто смеётся над нами – ни одного разбойника, обчистившего и избившего наши обозы торговцев или умельцев-ремесленников не нашли и не вздёрнули на дубовом суку – потому как искать эту дерзкую наволочь чаще следует среди его же людей!
А теперь он совсем помрачился рассудком, злодей… Притеснять нас за наших богов! Нынче все фе?йнаги в его земле вынуждены отрекаться от веры дедов и гасить огни в древних святилищах, дабы сохранить прежние уделы – ибо не верит он клятвам не Всеотцу, не желая давать власти тем, кто не стремится обратиться в дейвонов не только речами и одеяниями. А те и рады вырвать у брата кусок, присягая ему против нас и прося их защиты… Чёрные времена наступают, сыновья – точно в Дейвоналарде правят уже не дети Горящего, а отступившиеся от веры предков южане, лишь собственного бога из Ардну?ра признающие единозаконным и убивающие непокорных их вере, а где им выгодно притесняющие податями и унижениями.
Старик вновь сурово воззрил на своих сыновей.
– Или наш Пламенеющий Ликом чем-то слабее и хуже их Всеотца? Скажите мне, дети, разве я разрушал святилища поселившихся у меня в стране дейвонов и иных из народов, облагал их чрезмерными податями и гнал словно коростливых псин, запрещая славить их жизнедавцев, поминать их имена в святые для них дни празднеств и в клятвах?
Седой арвеннид с ненавистью во взгляде стиснул кулак.
– Видно забыли они уже имя Уйра… – промолвил он, бросив взор на детей, – …и его грозных вождей-побратимов – Коннала Седоголового, безжалостного Кадаугана Кроволи?вца и Бедага Стрелоубийцу, от прозвищ которых некогда трепетали и лучшие из ратоводцев дейвонских домов…
Сыновья молча стояли в почтительном отдалении, внимая не умолкавшему в гневе отцу.
– А теперь он дерзнул уже в открытую убивать, подлец… Что же – я вижу, что ёрл сам желает начинания раздора меж нами, эта моровая падаль во плоти. Все его нынешние деяния о том и рекут – и не столь слеп я, как многим тут кажется. Половина семейств непокорных нам фейнагов в А?йтэ-крио?ханн имеет оружие со скакунами, клеймёнными знаками разных дейвонских домов, верных Скъервирам – а сам Къёхвар смеётся в ответных посланиях, что-де это враньё, и все эти припасы на всяком из торжищ их запросто можно купить… Нет – Стейне сам желает пролития крови. Не раз мне о том говорили достойные доверия мужи, чьим речам я не внял в должной мере – как вот тот-же достойнейший… Брысь!
Прервавший на полуслове речь Дэйгрэ замахнулся рукой на мирно возлёгшую поверх свёрнутых свитков домашнюю кошку, лениво взиравшую золотом глаз на владетеля. Та резко вскочила на лапы, бросаясь в прыжке со стола к дверям зала – лишь серою тенью мелькнув пред очами наследников старого арвеннида.
– Развелось тут отродий Праматери… Скоро станет их больше чем девок, что вы во дворец натаскали для случки! – брови Дэйгрэ сурово сползлись над глазами, укоризненно глядя на отпрысков. Недовольно принюхавшись он оглядел свитки с уви?тою вязью письмен и рисунков старинных сказаний и летописаний семейств земель Эйрэ – не добавил ли зверь там своих свежих гор и холмов поверх строк слов великих сказителей-шейнов.

– Отец – но мы ведь не смолчим на такое злодейство? Одно дело – дерзко плюнуть на все наши просьбы – даже не требования… Но пролить кровь – тем больше послов… – Уи?ллух Фад-Кроймилл, старший из сыновей арвеннида, высказал мысль, теребя пальцами долгие рыжие усы.
– Точно! Или уже точно бабы мы стали, что спустим им это? – с вызовом добавил средний из братьев.
– Смолчим? Кто тут собрался молчать в такой час?! – арвеннид обвёл сыновей горящим от гнева взором.
– Верно, отец – не будем молчать мы! – кивнул головой средний, – покажем выблюдку что тут и по чём!
– Тогда сегодня же вышлем гонца этому псу в Вингу, – заговорил старший из сыновей Медвежьей Рубахи, беря дело в свои руки, – напишем ему, что мы не будем терпеть это…
– Какого ещё гонца, сын? Кому напишем, ему – убийце моих людей, моих родичей, моих послов?! – оборвав на полуслове старшего отпрыска снова взъярился старый Дэйгрэ, и его долгие седые усы затряслись от гнева, а морщинистое лицо налилось кровью докрасна, – какие ещё к Шщару послания, когда миновал час речей! Мой ответ ему кровью дейвонов напишут железные когти Тинтреаха – а печать возложу я огнём!!!
– Но фе?йнаги западных кийнов пока не хотят начинать распрю, отец… – возразил младший из сыновей, – они боятся, что будет…
– Плевал я с горы на тех трусов, трясущихся за свои уделы! – рявкнул старый Дэйгрэ, – готовы склонить головы перед дейвонами и присягнуть Стейне на верность – лишь бы не оскудели на серебро их лари!
– А решатся они взняться с нами? Конналы те вот и то…
– Конналы нам и попрежде верны – а другие подтянутся сами! – старый владетель опять прервал младшего сына, которому дай говорить – не умолкнет седмину, – война не взирает на тех, кто желает в углу отсидеться трусливо! Всех поднимут огонь и железо, взять сторону в распре придётся любому!
– За тебя всегда Конналы, знаем… – хмыкнул старший наследник, – и что ихний Глеанлох любыми войсками не взять, что озёрные тропы и мели как в бурю под вражьей ногою вода заливает и топит. А как свадьба моя с его старшей? Ты же с дядей давно обещал!
– Вот уж кто-кто – а ты всё о девках! Обождёт твоя свадьба – не тот теперь час… – хмуро фыркнул родитель, сурово взмахнув в несогласии дланью, – дал мне Кадауган слово, что всех прочих сватов от неё завернёт. Принимайтесь за дело – пора собирать наше воинство, а не делать мне нового внука от всяких служанок! Подождёшь пока с Этайн…
Средний с младшим тихонько заржали со смеху, толкнув брата в бок.
– Вот уж кто-то от радости треснет, об этом услышав!
– Ага – он и так до Глеанлох дорожку уже протоптал!
– Пусть своё место помнит, умёта кусок этот мелкий… – кривясь хмыкнул им старший, попомнив о ком-то незримом тут в древнем чертоге владетелей.
Взор владетеля Эйрэ впился в лицо вестоносца, взволнованно стоявшего в нескольких шагах от правителя а?рвейрнов.
– Нет, довольно увещеваний! Зови ко мне Старого – снова пришёл его час!
Заслышав прозвище вершнего ратоводца Эйрэ служка вздрогнул, устрашившись доселе невиданной ярости арвеннида, и почтительно поклонившись правителю торопливо выбежал прочь из Деог-ард-неадд исполнять повелённое им.

В ту же ночь из Аг-Слейбхе взмыл серый пернатый комок голубка, устремляясь во тьме на закат – к перевалу, Помежьям и дальше, где лежал ходагейрд всех дейвонских уделов – неся тайную весть того ждавшим о том, что с востока задует тот гибельный ветер, что несёт с собой бурю…

Так, в пору осени, временем последних гроз, в желтени листвяной круговерти было положено начало протяжной, кровавой жатвы между детьми сурового Всеотца и чтущими Бури Несущего. Суровой гряла быть она, когда в зареве разгоравшегося пожара заговорила вечноголодная сталь – долгой, и обильно кровавой… Но то было пока лишь в грядущем, ведомое только бессмертным богам. Смертные дети их приняли выпавший жребий в неведении собственных судеб, слепо брошенных жизнедавцами на пламя костра разгоравшейся распри.
И так начался первый её год.

ГОД ПЕРВЫЙ. ПРЯДЬ ПЕРВАЯ …ВЕТЕР ИЗ БЕЗДНЫ Нить 1
Ветер веял над необъятными северными лесами, уже побитыми желтенью редких берёз и дубов средь бескрайнего хвойного моря сырых тёмных ельников и медностволого сосняка на возвышенных гривах холмов. Между ними как бусины ярко сверкали лазурью и зеленью топкие чаши озёр, точно диски зеркал в обрамлении зелени чащ. В лёгких, невидимых оку потоках средь золота листьев парили блестевшие серебром на свету паутинки. Сквозь белую хмарь облаков устремлялись на юг косяки перелётных птиц, собиравшихся в стаи – и печальная песнь журавлей в синеве бездны неба заставляла сжиматься сердца её слышавших.
Осень шла над землёй.

Одетый поверх простёганной кожаной верховни?цы в долгополую лёгкую кольчугу и открытый шелом с наносником всадник одной рукой придерживал короткую пику – чащи тут были дремучие, того и гляди как на стадо вепрей нарвёшься – а другая ладонь за поводья правила вороным конём. Путник на ходу вслушивался: не уловит ли ухо за током собравшихся стай лесных птах и звуков сокрытого в этих лесах селища, куда лежал его путь. Однако за пернатым граем, шумом осеннего ветра, шёпотом золотого моря березняков и скрипом ветвей чернолесья не было слышно ничего, что могло бы говорить о близком людском жилье, затерянном в этих бескрайних и диких чащобах – ни человеческих голосов, ни рёва домашней скотины, ни отзвуков стука топора или молота в кузне.
Усталый конь недовольно пофыркивал, перешагивая через то тут то там встречавшиеся на его пути замшелые упавшие сухостоины ёлок и чахлых берёз, и на ходу оскубывал низкую лесную траву. Малоезжая тропа – и так неприметная – превратилась в усыпанную бурой иглицей и шишками узкую стежку. С правой стороны от всадника из непролазной чащи доносился приближающийся шум лесной реки, где казалось бы совсем рядом бурлили о коряги и камни бегущие воды.
И вроде то нужное селище было неподалёку… но как на него выйти из круговерти тропинок меж гряд и холмов? Озадаченный всадник устало вертел головой, пытаясь найти хоть какие приметы забытой уже им дороги туда. Давно почтенный Доннар не отправлял его сюда с посланием – верно, лет десять уже миновало с тех пор, и в памяти мало что нынче осталось – лишь смутные обрывки пути в этот затерянный среди северных чащ уголок. Вестовой голубь может и лучше бы справился с этой задачей – но не всё, что не пишется рунами, та бессловесная птаха сумеет донесть кому нужно.
Пустив коня сквозь ольшаник и низкий густой ельник воин вскоре выехал к узкой реке, и вид её берегов показался знакомым. На той стороне потока среди высоких еловых нетр виднелись верхушки ветвей обширной дубравы, окружавшей пологую гору с возвышавшимся надо всеми прочими деревьями, росшим из голой вершины огромным раскидистым дубом – здешнее место фръялсталле, прежних собраний свободного люда дейвонов – священная земля судилищ и празднеств этого северного края.
– Ага, вот оно самое… Значит уже недалеко мы с тобой! – странник потрепал гриву скакуну, – лишь бы тропу ту до селища нам отыскать теперь, Ворон – а там будет тебе овёс, а мне мёд с дороги. Но-о-о, увалень – пошли!

Вдоль берега тянулись топкие низкие луговины в обрамлении камыша. То и дело к реке выходили размытые водами глубокие глинистые овраги, мимо которых змеился их путь. Лесная чаща то охватывала речную пойму до самой воды, то опять отступала. Внезапно прямая тропа снова резко вильнула в чащобу и там стала новым развилком, заставив путника остановить жеребца на распутье.
– Ах ты… – осёкшийся на полуслове гонец не стал поминать в этом диком безлюдном лесу ни Хвёгга, ни кого из незримых коварных духов глухомани одедраугров, и так водивших его по чащобам кругами весь день, грозя завести в самые гибельные дебри и топи – и там не иначе сожрать их с конём без огня и без соли и лука. Солнце над головой медленно стало клониться к закату, и сумрак под сводами елей неторопливо сгущался. И хоть час ещё не был предзакатный, однако усталый вестоносец заторопился отыскать нужное ему селище, не желая одному ночлежить в глухой чаще – и вновь пустил коня по ближайшей к нему узкой пешей тропе.
Лесной ручей в пять локтей шириной пересёк его путь – и там, откуда змеились бурлящие на выступавших камнях и поваленных стволах елей бурые воды, донеслись приглушенные звуки коровьего мычания и блеяния барана. Где-то вдали на незримом для путника пастбище позванивали бубенцы, что носит на шее домашняя скотина.
– Ну хоть кто-то живой отыскался! Но-о-о, Храфн! – всадник обрадованно подстегнул коня по бокам ударом сапог в стременах и направил того вдоль ручья. Срубив выхваченным из ножен мечом пару низко нависших над водой и преграждавших его путь колючих еловых ветвей он на слух приближался к топтавшемуся рядом стаду, чтобы спросить у скотопасов прямой путь к их селищу, затаённому среди чащ.

Лес наконец выпустил его из своих тенистых нетр в мрачном сплетении колких ветвей на открытый приречный луг, поросший травою и низким кустарником. Рябые коровы лениво лежали всем стадом, кося глазами на чужака и лениво пережёвывая отрыгнутую жвачку. За старою маткою бегали остриженые под зиму овцы, а под дубом на самой опушке копались в земле несколько округлившихся к осени свиней, собирая грязными рылами опавшие спелые жёлуди, похрюкивая и тряся лопухами широких щетинистых ушек.
Всадник огляделся вокруг, пытаясь отыскать взором тех, кто сберегал от лесных хищников и разбойной наволочи всю эту живность жителей бюгдэ. У края леса стоял крытый камышом высокий шалаш из ветвей, около входа в который спиной к чужаку уселся и сам скотопас. От холода и непогоды его защищал шитый из волчьих шкур плащ с накинутым на макушку глухим наголовником, делая стать угловатой и грубой, словно то был не человек, а неведомое лесное чудовище или сам бродячий дух пустошей одедраугр. Рядом лежал длинный кнут, а по правую руку множество уже готовых и ещё недоплетеных корзин из окорённого ивового прута и размоченного в воде липового лыка. Склонив набок голову и даже не оборачиваясь на конскую поступь позади себя пастух что-то плёл, резво перебирая пальцами – не иначе очередную корзину.
– Фью-у! Эй, человече! – присвистнув сперва окликнул его всадник, сердясь, что этот нерасторопный увалень даже не повернул головы, хотя цокот конских копыт он уж точно услышал. И приблизившись почти вплотную окрикнул:
– Хвала Всеотцу! Не укажешь путь к здешнему селищу?
Пастух одним движением ладони сбросил наголовник, что-то надевая на голову, и приподнявшись с земли обернулся. Всадник опешил, увидев перед собой вместо здорового мужика рослую девушку – совсем ещё юную, на вид не старше шестнадцати-семнадцати зим – в венке из опавших берёзовых и дубовых ветвей с листвой вокруг головы, который она видимо только что доплела, позабыв о своих не доделанных кошах и корзинах.

– Не видал я ещё, чтобы девка – одна – в такой глуши пастухом была… – почесав под шеломом затылок вместо приветствия молвил озадаченный воин, глядя на незнакомку сверху вниз с высоты коня и не замечая вокруг никого из сопровождающих деву мужчин.
– Ну вот увидал… – нисколько не боясь чужака спокойно улыбнулась в ответ та, и от её искрящегося взора синих как васильки глаз у всадника вмиг пропала вся накопившаяся на сердце за день блужданий досада с усталостью, – ты едешь с вестями в Глухое селище, почтенный?
– Так, если только отыщу путь в ваше Хейрнабю?гдэ. Совсем я потерял тропу в этих лесах, как бы не пришлось заночлежить в чащобах… Должен был Вепрево Копыто поехать сюда – да другие ему поручили дела, в чём он лучше посилен.
– А тут так с начала времён, надёжно укрыто от всяких очей – и не всякий гость сможет пройти, не то что незваный. Иначе не нарекли бы Глухим наше селище.
– Так как мне до него проехать-то, дева? Я спешу – везу много срочных вестей для старого Скегге от его родича Доннара.
Девушка улыбнулась, окидывая путника острым взором васильково-синих глаз из-под жёлто-рыжего кольца венка, и указала рукой на протоптанную скотиной тропу, уходившую в чащу.
– Туда езжай, по коровьим следам – скоро и печные дымы за холмами увидишь. Назовись от кого ты, и люди Хеннира тебя впустят.
– Благодарю, красавица! – всадник кивнул головой, намереваясь развернуть коня в указанный бок, – доброго дня тебе!
– А что за вести? – полюбопытствовала вдруг у него девушка, вороша в чёрном кругу затухшего кострища зардевшие искрами угли и раздувая их жар на клок сена, чтобы разжечь себе новое пламя.
– Любопытна ты, красавица, – шутя пригрозил он той пальцем, – не по тебе такие важные вести для свердсманов!
– Если я девка – не значит, что дура… – язвительно усмехнулась в ответ та, раздув огонёк и швырнув на него ветняка.
– Чья ты дочь, красавица? Старый блодсъёдда Скегге с супругой такую языкастую расстарался слепить? – в голосе у всадника послышалось заигрывание, глаза его заискрились как маслом намазанные. Он приблизил фыркающего коня на пару шагов, внимательно разглядывая незнакомку.
Что-то неуловимо памятное показалось воителю в её юном обличье на обрамлённом золотом волос открытом лице. Морща лоб в воспоминаниях усталый гонец снова обвёл девушку пристальным взором – её крепкую и чересчур уж высокую, но ещё не налившуюся в полную силу женства стать, округленные и горящие юным румянцем щёки и пронзительный взор синих словно весеннее небо очей под высоким открытым лбом… Но чьё же это было неуловимое подобие, кровь от крови кого – его память не подсказала.
На шее пастушки мужчина мельком вдруг заметил тонкий кожаный шнурок унизанного сухими ягодами рябины и шиповника нашейного знака-оберега Адурмодринн, Праматери – обычный для всех жён и дев их дейвонского племени. Но у этой не один он свисал с ремешка. Вместе с вырезанным из витого корня символом Гефадринн – Дарующей – изображавшим очертания сопровождаемой серою тенью державшей в руках серп и чашу женщины с носимым в её округлившемся чреве дитём, прикрытый девичьим знаком виднелся другой оберег. Краем ока гонец разглядел очертания вырезанных из кости трёх грозовых стрел Горящего – закопченный и потемневший, словно прежде залитый кровью.
Не деве с рождения было суждено носить такой знак-скъюту бесстрашных мужей-воителей. Видно как некая память, крепко сберегаемая и хранимая, достался ей этот чужой оберег – от отца ли, от брата или мужа – хотя вряд ли та ещё была в жёнах, как по её вольному дерзкому виду и девичьим ещё одеяниям решил вестоносец, рассматривавший пастушку.

Услышав последние слова путника девушка вдруг потемнела лицом, и взгляд её стал не то чтобы хмурым – колючим – словно настороженный ёж поднял ввысь свою острую шубу.
– Нечего тебе это знать… – как-то холодно и жёстко ответила она вполголоса.
– Ух, как сурова! Что же ты в глухомани скотину без братьев пасёшь? Не страшно одной?
Вместо ответа девушка лишь кивнула головой в сторону шалаша, где у отворённого проёма на колу висел длинный охотничий лук и открытая стрельная сумка.
– И стреляешь, наверное, метко? – ухмыльнулся конник, подзадоривая девчонку, – много ворон посшибала?
– Ветер зря не тревожу, – она так и не улыбнулась больше ни уголком рта, – вижу, твой когурир не научил тебя, увальня, не цепляться к чужим дочерям.
– Ишь ты какая! Вот подрезать бы тебе язык, сороке! – рассердился опешивший от её невероятного нахальства всадник, – наш Бурый за такую дерзость пусть и не бабью, но не одну голову прежде снёс всяким неучтивцам! Не девкой была бы – так сразил твою шишку дурную как репу! – словно секирой махнул он рукой указующе-грозно, о чём только что говорил.
– Если дерзость по правде ему, мой дядя терпит такую, – негромко ответила незнакомка.
– Погоди-ка ты, малая… Наш когурир тебе что же, выходит – дядя? – всадник внимательно взглянул на девушку – и умолк как язык проглотив.
Взор его вновь торопливо обежал лицо пастушки и упёрся в тот знак Горящего, что висел на шее вместе с девичьим оберегом Праматери. В глаза путнику бросились прежде не замеченные им, а теперь открывшиеся взору вырезанные на костяной глади две тонкие руны – «сиг» и «тивз» – Победа и Стремление – еле заметные человеческому глазу за столько локтей.
И в этот миг путник вдруг вспомнил, точно запертая память отверзлась незримым ключом – на какого человека так неуловимо похожа эта уже не девочка, но совсем ещё молоденькая девушка, уже впрочем годящаяся в невесты или чья-то невеста – такая же высокая и крепкая как и её упокойный отец, на чьей могучей шее некогда висел этот знак боевой ярости Всеотца, чьи три огненные стрелы срываются с небес ярким отблеском Его гнева.
И ещё раз присмотревшись к пастушке, всадник неуверенно спросил:
– Так ты… ты, значит, будешь дочерью Стерке?
Девушка ничего не ответила – однако во взгляде её путник увидел ответ на вопрос.

Всадник снял с головы лёгкий шелом с наголовником, почтительно преклонив голову перед ней.
– Прости меня за дерзкий язык, тиу?рра… Я помню твоего славного отца – хоть и был совсем юн, как под рукой Конута обучался военному делу и сражался подле него. Не держи гнева – с полудня не знал отдыха по вашим чащобам, несу всё подряд, не подумав… – в его виноватом пристыженном голосе теперь не было и тени прежней бахвальной удали.
– Ты и вправду его дочь – теперь и с лица узнаю?, – он опасливо смотрел на так и молчавшую девушку, вмиг потеряв былую уверенность и не смея поднять на неё взор свысока как мгновение назад.
– И имя твоё я помню, почтенная… Дочерь достойной Брулы из Эваров, Майри.
Она снова улыбнулась краешком рта – словно добрые слова о рано почивших матери и отце зажгли огонёк в её синих глазах, заставив их потерять холодную твёрдость.
– Не сержусь я, почтенный. А как стреляю – поедешь через ворота, там по частоколу головы бродячей наволочи наколоты. Так скотокрадов, кто на добро наше зарились, и мой один есть…
– Ну если так, Конуту есть кем похвалиться в чертогах у Всеотца – пусть и не даровал тот ему сыновей. Он был славный воитель, каких сейчас мало… – гонец развернул коня и направился к указанной тропе в сторону скрытого там за лесом селища.
– Эй, постой! – вдруг громко окликнула его девушка, и всадник послушно придержал жеребца, – ты так и не сказал, что за вести везёшь Хенниру?
– Война, – кратко ответствовал воин – и помолчав миг, добавил, – твой дядя Доннар призвал собирать людей. Скоро многие дейвоны сядут по коням – всем орнам наш ёрл повелел выставить огромное войско.
– Вот как – всем сразу… А с кем война началась? – взволнованно спросила она, – опять с теми южанами из-за гор?
– Нет, тиу?рра. С а?рвейрнским арвеннидом, старым Дэйгрэ Медвежьей Рубахой. Слышала должно быть ты, что последние годы творилось в Помежьях… На Великом Совете все орны дейвонов возняли мечи в согласии с волей владетеля, присоединившись своими загонами к воинству Скъервиров.
– Я поняла, почтенный. Скачи скорей, а то скоро уже вечер! Как стемнеет – ворота затворят до самого утра, тогда и впрямь заночлежишь в лесу. Ночью наш Скегге не велит пропускать в селище никого из чужих.
– Я понял, тиу?рра, благодарю! Храни твои дела Всеотец!
Конь резво поскакал по тропе, унося вестоносца грядущих смертей в лесную чащу, за которой недалеко уже лежало Хейрнабю?гдэ – Глухое селище – место, где испокон жили в этих краях ещё со времён Дейна родичи Доннара Бурого, старшего брата её упокойного отца. Майри Конутсдо?ттейр молча смотрела тому вслед – и что за думы лежали у неё в этот час на душе, по взволнованному девичьему лицу было трудно понять…

Вечером, сидя за столом в освещённой заревом смоляных светилень просторной горнице за чашей щедро поданной хозяином горячей медовухи с редкими тут пряностями из дальних восточных земель, славно отужинавший вестник долго рассказывал вершнему в Хейрнабю?гдэ последние вести. Он кратко изложил о том, что происходило в уделах под рукой ёрла – как весь этот год на восточных Помежьях взрастало насилие, о прибытии осенью а?рвейрнского посольства и кровавой резне в Красной Палате, о случившихся стычках и битвах, о сборах дейвонского воинства во всех стерквеггах и гейрдах. Подперев кулаком подбородок Хеннир молча внимал вестоносцу, теребя бороду, и изредка переспрашивал гонца о том или ином событии, как уже ведётся война, сколько пеших или конных когуров из чьей земли выставлено и куда.
– Пока что по всем Помежьям идут лишь мелкие стычки с врагом, как и было ещё до обвещения распри – и повсеместно в тех городищах и селищах во время сборов воинства распалились волнения средь народа. Поселяне по зову всяких крикунов и вожаков из числа людей ёрла взнялись избивать своих прежних соседей из а?рвейрнов и сочувствующих им, калеча и изгоняя прочь от родных мест, отнимая нажитое добро и творя насилие над беззащитными.
Гонец на миг стишил речь, отхлебнув хмелящего мёда из чаши.
– Распалившиеся толпы сейчас даже присягавших служить Къёхвару в его воинстве наймитов из Эйрэ убивают напропалую, чего уж об иных молвить… У Дубового Корня дубы гнутся не от желудей, а от удавленных. Так вершитель Хакон Длинноногий нещадно расправился со всеми жившими там рыжими от мала до велика, хоть и клялись они дому ёрла на верность.
– Волчий умёт… Лишь огонь распаляют такими делами, выблю?дки! – ругнулся нахмуренный Скегге.
– Верно! Убитых и изувеченных сейчас не обчесть. И не чудо, что и в уделах арвеннида и союзных землях также вознялись бесчинства над живущими там дейвонами – и гонят тех в наши владения босыми и без корки хлеба, мужей забивая до смерти, а жён с девами бесчеща насилием. Ненависти накопилось столь много, что даже все уповавшие на мирный исход потеряли всякую веру в то, и вслед за иными острят копья и седлают коней. Все Помежья в полночных уделах объяты огнём. Да и на юге не лучше кровищей смердит… – проворчал он, отхлебнув ещё мёда.
– Дурные известия… Сношай их всех волки, выблю?дков безмозглых! – Хеннир угрюмо почесал бородищу, внимая гонцу, – в Помежных Раздорах видал я таких, кто про меру забыл, лишь на испуг перед ним уповая…
Хозяин допил медовуху из чаши, отерев рукавом бородищу.
– Помню, как городище Дубовая Ветвь там спалили дотла люди скригги Сторгейров из данников Ёрваров, поддержав нам союзных Ам-Родри в войне против Западных Ниалл. Всех мужиков перевешали, прочих сгоняли из селищ в болота и скалы нещадно. Баб и девок… сам понял что делали. Угли и пепел остались там от Коннендэир… Страх наводили на рыжих в тех землях – косой взгляд те боялись поднять. Кто не понравился чем – сразу в петлю на сук. И от лихости стали на шлемы цеплять ветви дуба горелые – мы, мол, такие – дрожите вокруг.
Зажурчала струя медовухи по чащам, наполнив их хмелем до верха.
– А потом чего было?
– Потом… Как-то в осень ту ехали всем их загоном по пустоши – и лишь Горящий то знает, как в чистом просторе попали в засаду. Им те ветви засунули знаешь куда, перед тем как повесили всех как собак – кого в сшибке той взяли живыми?
– Да уж понятно куда… – хмыкнул гость.
– Да не туда – а в глаза… С той поры прочим так же горячим весь пыл поутих точно дикие звери бесчинствовать.
– Ну так – рыжих чтоб обхитрить надо быть трижды умным! – гость отхлебнул, утирая ладонью усы с бородой, – как в той песне «Девица у брода» – слыхал же – когда брат скригги Ёрваров занял уделы владетелей Озера в годы дарения Мурхадда, и на встречу явилась дочь фейнага с кучею юных служанок, с коей он речь там завёл подле брода о дани и выкупах. А на второй день явился он с братьями к женщинам сам без брони, ожидая всё тех же девиц там увидеть – а в одеждах служанок их ждали воители фейнага, и всех утопили в реке до единого…
– Слыхал… И уж побольше тебя-то… – Хеннир щедро глотнул от души, вновь наполняя себе и гонцу чаши хмелем, – да – давно уже там на моей памяти не случалось такого кровопролития как теперь.
– Верно, почтенный. Походу скажу, видно никому уже не удастся в тиши отсидеться за бабу держась. Всем ко?пья придётся поднять… – согласно кивнул головою посланец.
– А что повелел наш скригга?
– Скригга с Доннаром и прочими собирают загоны к выправе – но раньше конца зимы или даже начала весны мы не выйдем всем воинством. Так мне велено передать. Пока что Бурый назначил тебе отправить под его руку несколько человек, годных для войска – конных со всем оружием и припасами.
– Будут, – утвердительно кивнул Скегге, отхлебнув медовухи из чаши, – но я не смогу отправить их всех прямо завтра, не собрав в дорогу как следует. Половина мужей из селища сейчас далеко в лесу на работах. Пока я выправлю к ним на рассвете гонца, и пока все успеют вернуться с возами, уйдут полных два дня.
– И не надо пока. Мой путь лежит не в Вингу, а дальше на восток к прочим нашим селищам и укрепям до конца Каменных Ворот.
– Ясно – аж в самую глушь, где медведи под окнами гадят… Свезло же тебе! – пробурчал Бородач, покосившись куда-то набок.
– Уж как есть. Ещё седмину в седле по лесам с бездорожьем и кручам трясти себе кости.
– Если заедешь ты в Западный Дол, то сумеешь сесть к Хедину Челноводу на судно, и по Зыбице сможешь добраться до многих из селищ водою. Он как раз теперь там, привёз крупы и соль из Высокой Дубравы на торжище.
– Посмотрим. В общем, такие известия вот. Доннар собирает лучших из воинов, кто осенью выступит на Помежья, а прочие понадобятся лишь к весне. Так что готовь сыновей и родню к оружию. Это пока всё, что я должен тебе передать из уст Бурого.
– Спасибо за вести, гость. Что же – с а?рвейрнами биться так с а?рвейрнами. Да, давно уже не было подобной войны… С десятка два лет верно, как завершились Помежные Распри…
– Два десятка, как же! – несогласно отозвалась накрывавшая с другими женщинами к ужину стол говорливая жена Хеннира, – да я на роду не припомню, чтобы против их арвеннида готовились выставлять такие могучие силы, и чтобы сам Эрха вновь повёл бы войска на восход. Считай, со времён Сторстрид не было такой войны с Эйрэ – почти целый век!
– Да помолчи ты, жена! – хмуро огрызнулся Хеннир, теребя густую бороду, – что война и верно будет лютой словно Великая Распря – то правда, клянусь зубами Эльда. А что у меня со счётом дурно – ты и так сама знаешь…
– А кто же ещё – кто двунадесять из десяти насчитает на пальцах? – съязвила супруга Бородача.
– Да хватит тебе уж! – озлился смутившийся Хеннир, – ты перстами считала, а я на костяшках их – и дело-то… А сраму подняла на двадцать три года вперёд!
– На двадцать четыре! – вновь уколола супруга жена.
– Ну, опять началось… – пробурчал Скегге под нос негромко.
– Скоро к тебе прибудет младший сын Доннара, – добавил гонец, перебив их размолвку, – вот с ним и пойдут твои люди к Помежьям. А я пока лягу спать, позволишь? Врать не стану, почтенный – скамья у тебя жестковата…
Охая, гость неловко поёрзал на лавке, переминаясь с ноги на ногу.
– Дорога была дальняя – все кости отбил, пока еле добрался в эту вашу лесную глушь…
– Какую там глушь? Глухое селище мы зовёмся! – поправила гостя опять вмешавшаяся в их мужской разговор жена Хеннира.
– Да без тебя знаем! – вспылил хозяин, – жена, чего ты во всё своим словом как ёрш в во?лок лезешь?!
– Кто бы сказал?! Ты тридцать лет мне на каждое слово перечишь – а сам ума ни на ломаный хри?нгур себе не прибавил! – шикнула она на мужа, став руки в боки.
– Вот же ты завелась, говорливая! Уймись – Праматерью пока, а не самим Хвёггом прошу! – забурчал старый Скегге – но тут же притих, – а куда ты кувшин убираешь? Ну чего ты меня перед гостем позоришь… ну право уж, милая? – пробурчал он, горячо недовольствуя, но и ласково льстя своей половине – нежно хватая ту за руку и удерживая пузатый горлач на столе, – ну чего ты уж, Уна?
– Это ты сам уймись, старый обжора! Веди гостя спать – у него уж от сна голова на стол падает, а ты всё как филин на дубе бубнишь! Я пока созову всех за стол, час уже совсем поздний… Даже Майри, и та скотину домой пригнала, – добавила супруга Бородача, отерев тряпкой от сажи крутобокий глиняный котёл из печи, над которым парком закурился манящий запах горячего мяса в отваре из овощей и кореньев.
– Что, жена – может, сегодня ещё голову какого скотокрада притянула наша строптивица? – пошутил Хеннир, почёсывая пятернёй бороду.
– Ага – и четырёх одедраугров в стойло загнала… – фыркнула мужу супруга, – нашли чем хвалиться, что дева головам уж счёт начала… Это ты, дурень, с сыном научил её глупую в детстве стрельбе – лишь на горе девчонке! Ох, хлебнём мы с ней слёз от того…
Слушая её сердитое и насмешливое ворчание Скегге хмурясь сопел себе под нос.
– И послушал я, дурень, не деда, а братьев… – бормотнул он негромко – «не пожарче бери себе бабу, чтоб спать было и в зиму не мёрзно – а потише – чтоб спокойней спалось» – твердил же дубине старик…

Гонец перегнулся через стол и негромко спросил у старшего в Хейрнабю?гдэ:
– Она ведь дочь Конута Крепкого, верно – эта дева на пастбище? Его скъюту на ней я узнал. И с лица вся в отца – кровь от крови она семя Конута.
– Она, – согласно кивнул головой спустя миг сурового молчания Скегге, – с тех пор, как упокойный же Эвар… – он снова умолкнул на миг, взволнованно сплюнув при поминании ушедшего ко Всеотцу столь страшной смертью сородича, – …единственный свидетель кончины нашего Стерке – перед тем, как в ходагейрд себе на погибель за местью отправиться, привёз его жене искровавленный знак, что по обычаю от отца к сыну передаётся веками. Ну а раз боги успели даровать Конуту только дочерь одну, овдовевшая Брула и отдала мужневу скъюту воителя малой – как память о её славном родителе. С тех пор вот и носит его вместе со знаком Богини, ни дня не снимая.
– Хоть бы поостереглась эта глупая… – вздохнул он сурово, – если бы здесь, среди родичей в Хейрнабю?гдэ, где свои все везде – так ведь порой и в другие края по торговым делам мы езжаем, или просто выправляемся проведать родню – там, где на имя Конута Стерке не один вражий глаз обернётся со злобой. А эта малая хоть бы что…
Хенннир на миг приумолк, точно вспомнив о чём-то.
– Были три года назад на большом весеннем торжище в самой Винге, продавали там мёд и рыбу со шкурами – так эта несмышлёная хоть бы за ворот отцовскую скъюту припрятала… Стоит себе перед горшками у всего народа на виду и помогает торговать моему племяннику Аснару. И тут…
– Заприметил её кто? – вопросил гонец, отхлёбывая медовуху из резного деревянного кубка – посуда и утварь тут была самой простой и небогатой, как и у большинства прочих семейств северян.
– А то… Вижу я краем ока – какой-то мужичила со шрамом на роже стоит, по одеяниям будет из Скъервиров, хоть и сам небогат – младшая ветвь какая, или вообще низкородный. И всё с каким-то сомнением зыркает на нашу Майри из-за спин торговавшегося люда. А потом как подобрался поближе и разглядел взором Конута скъюту на шее – так с лица побелел, глаза округлил как сова. Вижу – узнал он тот знак, что некогда Стерке носил – и скорее от нас прямо к укрепи с торжища бросился.
– А дальше-то что?
– Ну я тут же сыновьям старшим шепнул, чтобы они его переняли где в малолюдном месте Нижнего городища. Первенец мой Сигвар в одиночку четверых таких сможет в мешок запихнуть – не то что уж с братьями разом. Час тот на счастье был тёмный, а кругом на торжище стояли сплошь наши земляки-северяне – не из болтливых будут, раз кто узрит чего лишнего.
– А дальше-то что было, Скегге?
– Что – что? – замолчавший было Хеннир сурово стиснул ручищей всклоченную бороду.
– Спросил я его потом в чаще за городищем, гада: «узнал Конутову нашейню?» По глазам сразу понял – узнал… И что за девочка это такая отцовский знак теперь носит, тоже ему стало ясно. Быть может и один он из тех людей Къёхвара, кто её родителя подло порешили тогда ножом в спину, как нам Эвар успел рассказать перед гибелью. Ну а раз ясно – глубоких оврагов за Вингой хватает, чтобы одним языком и рукой Скъервиров стало меньше, и не дошли бы из-под сырой глины до уха ёрла нежданные вести, что жив ещё кто-то из семьи Конута.
Скегге гулко стукнул по столу кулачищем, сурово зыркнув на слушавшего его повествование об этой девушке гостя.
– Так что запомни, гонец: как выедешь за ворота – не упоминай никому и нигде, что видал её тут в Хейрнабю?гдэ. Она ведь совсем ещё девочка – зачем ей испытывать на себе гнев ёрла за своего почившего отца?
– Уж понял, почтенный…
– Надеюсь… А иначе не я, так сам Доннар твой язык укоротит… если не рост, – прибавил он угрожающе, и чиркнул по горлу ногтем большого пальца, ясно давая понять о чём шла речь.
– Знаешь – каково оно в Хвёгговых ямах? – вдруг нахмурясь спросил он угрюмо.
– Понял, Хеннир… – согласно кивнул гонец, – не из болтливых я, родич!
– Вот и славно.

Зажурчала струя медовухи, наполняя их чаши до края. Гость, устало зевая, разглядывал своды покоя в чертоге, пробегая глазами по взрезанным в тёмной, закопченной глади окоренных брёвен и досок витым звероглавым челнам и клинкам, парусам и трепещущим стягам часин праотцов, обрамлённых плетением рун – как в древнейшую пору прихода дейвонов сюда украшали жилища их предки. Тут за целых пятнадцать веков ничего не сменилось, в этих далёких полночных уделах средь чащ и болот – ни строения, ни их хозяева – оставаясь всё так же суровыми, твёрдыми, жившими древним устоем потомками жителей Урхейминорда.
– Так ты, стало быть, младший сын Берна Волкогона? – Хеннир прополоскал меловухою горло, опять обращаясь к гонцу, – двадцать лет не видал я его, старика, как осел он в отцовском уделе у Чёрной Кручи. Как там он будет?
– Хвала Всеотцу – здоров, на восьмой десяток твёрдо пошёл. Правда, память уж стала слаба, забывает иных имена… Но о тебе вспоминает как прежде.
– Славно то слышать! А как брат его Ульф?
– Здоров точно бык – и семейство сыто? и в достатке. Только сын среди дочек ему уродился один – и позорит отцовы седины. Не увидеть Секире наверное внуков с таким своим отпрыском…
– Что – не пробовал девок, а руку лишь портит? – ухмыльнулся насмешливо Хеннир, хлебнув медовухи.
– Да нет же…
– Что – чужих жён не по че?сти он портит? – приподнял лохматые брови хозяин.
Гонец как раз впился зубами в прожаренный окорок, набив мясом весь рот – и мыча себе что-то навроде «у-у» замотал головой в несогласии.
Хеннир нахмурился, морща в раздумьях лоб.
– Что – мальчишек хорошеньких портит паршивец?
Гонец всё никак не мог прожевать, несогласно мыча себе под нос. Хеннир взволнованно сжал рукой бороду, хмурясь сильнее.
– Что – скотину домашнюю портит негодник?
Гонец несогласно мотнул головой, через силу жуя челюстями. Хеннир совсем взволновался, округлив глаза.
– Что – быть может тогда… – запнулся на полуслове Скегге, совсем ошалев от раздумий, – не, ну слушай – тут ведь большого разврата не водится в здешних уделах… Мы же не ходагейрд всё же какой с их-то нравами!
Гонец несогласно махая рукой наконец прожевал во рту кус, поперхнувшись горячей свининой.
– Да вот ещё скажешь, почтенный! Совсем тот дурак никого ведь не портит! По пьяни подрался с соседом на торжище – а тот ему дал проме?ж ног так уда?ло, что быть теперь парню последним в роду, бедолаге…
Хеннир вздохнул в облегчении, вытерев лоб.
– Уффф… А то я уж подумал дурного такого, всего перебрал о чём слышал…
– Тебя как послушать, почтенный – так в Винге той меньше грехов там отыщется, а не в ваших болотах… – хмыкнул гонец, приложившись опять к медовухе, – я-то думал, вы тут кроме пьянства иного не знаете в старых семействах дурного на Севере…
– Где ты пьянство у нас тут увидел, почтенный? – насупился Скегге, держа в руках полную чашу, – жизнь суровая здесь – надо же сердце чем греть в этих чащах…
– Да что за позор вы тут мелете – слушать противно! Тьху! – сурово окрикнула мужа и гостя ворчливая жена Бородача, недовольно взирая на тех.
– Да какой тут позор – жизнь людская такая… – развёл руками Хеннир, – вот позор – пьяным бабу валять, чтоб потом дураки народились, как случается даже у знатных… А пойдём-ка, почтенный – час поздний и вправду, чтоб речи плести до утра. А то чую, полено в загривок мне бухнет, как сердить будем сердце моё ненаглядное Уну… Как там Сигвар Железная Кость – наш тогдашний вожак по выправам? Или об Агиле Мечеломце расскажешь чего, как там мой давний товарищ? – увлекая за собой гостя из горницы хозяин Хейрнабю?гдэ продолжил расспрашивать того о родичах по младшим ветвям их семейства – и не забыв прихватить со стола ещё не опустевший до дна кувшин с медовухой.
– Вот уж не даст человеку поспать перед дальней дорогой! – недовольно пробурчала жена Скегге, убирая со стола вместе со служанками и младшими дочерьми да невестками остатки вечерней трапезы всего их большого семейства.
Гасли огни лучин и светилень в покоях и спальнях. Затихали шаги у нагретых печей и лежанок. Хейра?бю?гдэ отходило ко сну, и лишь недрёмные совы волнующе ухали в чаще, когда на дворе наступала глухая безлунная ночь.

Ветер веял над вольным простором обширной равнины в преддверии круч залесевших холмов, шелестевших листвой древних ясеней, что взмывали свечами к лазурному небу. Осень здесь была лету подобна, лишь отняв томный жар у дневного светила, принеся с собой свежесть прохлады и обильней налив спелым соком плоды многочисленных лоз и садов, согнув под тяжестью урожая богатые хлебные нивы. Но сейчас яркий солнечный диск затемнила огромная туча, слишком тёмная для дождевой – и без хлябей небесных разверзшихся бывшая страшной, угрозливой, лишь тревожащей сердце её исполинскою мрачною тушей, надвигавшейся с запада от далёкого моря на просторы раздола, протянувшегося от городища на север.

На раздорожье сбегавшихся тут умощёных булыжником трёх большаков двое конных застыли напротив друг друга. Множество всадников двух больших загонов уже выправлялись по разным дорогам, взняв ввысь древки копий и жала двуручных мечей на плечах, пока их предводители кратко прощались, ведя разговор меж собой, застыв в отдалении от оставшихся к югу ворот городища. Его белые стены из светлого камня мерцали в густеющем сумраке, наползавшем на Холм Ясеней из нутра тёмной тучи.
Мерно шагали кони, выбивая по камню подковами цокот, гремело железо брони их наездников. Первые из шедших загоном на север поравнялись с безвольно бредущим навстречу им путником в рваных одеждах, без каких-либо знаков семейств или купеческих и ремесленных домов среди южных уделов. Взгляд очей его был безрассудным, ковылял он хромая на левую ногу, был весь в язвах и сед точно пепел – но едва мимо странника стали плестись скакуны, он привзнялся и вскинул ладонь к небесам.
– Воззрите туда, где его длань простёрлась! Страшитесь идущего тенью над нами – и железа его в хладной длани!
– С дороги, человече! – сурово окрикнули путника первые конные, отстраняя его от себя жалами пик.
– Над землёю идёт, не покосы кладёт – горы! Стонет земля, стонет море! – палец его взвился ввысь, где в глубине рокочущей тучи сверкали далёкие молнии – точно лезвия кос, жнущие от неба и до земли в бушующем океане клубящихся волн черноты.
– Тьху на тебя, чёрный язык! Прочь со своими прорицаниями! – беззлобно ругнулся скакавший тут первым помощник их вершнего, долговязый и крепкий мужчина в добротной полосчатке, грозя предвещавшему вскинутым череном пики.
– Гони его к Хвёггу, Подкова! – одобрительно окрикнул кто-то из всадников.

– Жаль, что наш ёрл отнимает столь верного друга у моего дома – и тем более у меня. Честь было сражаться подле тебя, Прямой.
Он смолк на мгновение.
– Всеотец мне свидетель – я сожалею всем сердцем, что мой родной край был к тебе так суров… что когда-то ты прибыл с любимой женой и ребёнком, а покидаешь его в одиночестве, потеряв и всех близких, и столько верных людей.
Говоривший был статен, высок, тонкокостен – но крепок на вид. Тёмно-русые волосы с чернотой и загорелая смуглая кожа выдавали в нём жителя юга из древних домов их уделов, владеющих здесь до прихода дейвонов века назад с севера. Без брони, одетый в богатую долгую верховницу с вышитым знаком их дома – семью чашами и сосудами вкруг от секиры, начавшегося от целителей славного рода владетелей – сидя верхом на породистой крепкой кобыле под высоким седлом он протянул на прощание руку второму, к кому обращался.

– Косаря в тьме ночи зрят очами сычи! Косит не отдыхая, мольбам не вникая – как и сколько ты не кричи! – размахивал странник руками, во всё горло выкрикивая в лица сотен вооружённых путников свои угрозливые слова, не боясь их пинков и проклятий, бредя вдоль дороги к воротам далёкого гейрда, всё ближе и ближе к застывшим на каменистой обочине скакунам двух предводителей.

– Зря ты так думаешь друг мой. Я буду жалеть об отъезде отсюда… полюбил я ваш край за такой долгий срок. Да, потерь тут мне выпало много – но одна только дружба с тобой возместила их трижды.
– Всеотец всем даёт по нужде, как известно. Быть может однажды ты снова вернёшься сюда, Прямой. Жаль, что не вышло с тобой породниться – с моею-то стаей сестёр на выданье… – усмехнулся южанин, но снова осёкся на миг.
– Хотя прости за быть может дурное пожелание. Нет ничего тяжелее, чем всё заново начинать – как тебе какой раз уж приходится…

– Не моли, не проси – не опустит косы! Будь то селище или гейрд, словно бритвой всё скосит – что и сколько ты не поднеси! – раздавался над раздорожьем пронзительный голос седого безумца, заставляя и храбрых из храбрых затрепетать, взирая на далёкую бурю над небокраем – там, куда путь их лежал.
– Мужика и купца, храбреца, подлеца… Ратоводцев, жён, дев и сирот – без разбора всех жатвой возьмёт! Без милости косит – кладёт горы покоса… и владык не минёт! – гневный голос бродяжника взывал громче скрипа возов и ненастного рокота неба, а костлявые руки в кровавых нарывах гнилых мокрых язв развевались граблями по ветру, впиваясь перстом точно жалом в обличья воителей, шедших на север.

– Верно говоришь, Ахорн. Менять родные края и женщин иным нелёгкое дело… Тем больше, что к годам я стал что-то слишком верить в знамения Горящего. И как чую, твердят они – там мне будет последняя пядь для пристанища… – нахмурился собеседник, взирая с высоты седла на ковылявшую словно из самого сердца бури хромоногую стать изъязвлённого путника, от которого шарахались прочь его верные люди – страшась то ли его гнилой хвори по телу, то ли лившихся градом из уст прорицаний-вещаний.
– Бедный Безмозглый… – как-то невесело улыбнулся южанин, взглянув на шедшего к ним седого безумца, – тридцать лет он скитается по уделам, лишившись рассудка в пришествие твоего грозного родича Рауда – зривший всё сам воочию, весь тот пламень и кровь. Прежде был он владетелем с войском, хозяином многих наделов, одним из вождей всех восставших. Но сгорели в том ветре из бездны и скот, и дворцы, и любимые дети с чинами и славой почтенного Ве?нта – и теперь лишь те тени тревожат уста его страхом, смущая пугливых. Никогда его речи не слушали боги, чтоб сбыло?сь то хоть что-то из этих пророчеств… Зря тревожишь ты душу, мой друг.
Он мельком взглянул в небеса, где зловещая чернь облаков заслоняла свет яркого солнца, клубясь точно дым над пожарищем.
– Дурно вот, что вы едете в бурю – до уделов Бирксведде не будет пристанища, чтобы укрыться тебе от ненастья.

– Ни меня, ни тебя не пройдёт – на чужбине далёкой найдёт! Без пощады раздавит, на могиле камней не оставит – и никто тебя не помянёт! – взор горящих очей изъязвлённого странника впился в суровый взгляд не отвернувшегося от него второго из говоривших, чьё лицо было слева покрыто коростой от язв красной смерти.
– Ступай прочь, человек – не меня тебе тьмою страшить… – хмуро бросил он безрассудному. Но тот шёл уже дальше, не взирая на путников, лишь указуя перстами вокруг в пустоту – словно речь вёл с незримыми тенями, продолжая вещать о той силе, против коей не властны владетели, кою не препынить любым воинством, коя будет глуха к самым мудрым речам и пожнёт без разбора – и виновных, и трижды безвинных…

– Добрых дорог тебе, друг мой, – пожал его руку южанин, – помни – мой дом Транк всегда тебя примет с почётом, лишь узрит у ворот тень от голоса Гераде.
– И тебя пусть хранят Всеотец и ваш древний Благо Дающий, добрый Ахорн.

Тени двух всадников взмыли над пустошью поля. Кони рысью несли тех вдогонку за шедшими к северу с западом их боевыми загонами. Ветер скорой, уже надвигавшейся бури сметал суховейную пыль от следов разъезжавшихся, развевая крупинки их по? полю – колыхая прилёгшие травы, ломая корявые сучья ветвей придорожных деревьев. Шло ненастье, тяжёлой волной заслоняя сиявшее мирное солнце.
И неистово рвали чернь туч вспышки молний на небокрае, куда ехало воинство меченого смертью воителя с угрюмым и пристальным взором, нёсшего на верховнице искусно вышитый знак дома владетелей, могущественных Скъервиров – зрившего вдаль сквозь мрак бури точно в гневное око сурового Всеотца.

ГОД ПЕРВЫЙ. ПРЯДЬ ПЕРВАЯ …ВЕТЕР ИЗ БЕЗДНЫ Нить 2
Не прошло и седмины, как в Глухое селище прибыл младший из сыновей Бурого. Вместе с ним прискакали пять скиров вооружённых людей – тех, кого отправили по зову старого Эрхи на сбор копий в других северных поселениях орна и данников Дейнова дома вдоль отрогов Стейнхаддарфъяллерне. Всадники медленно въезжали через распахнутые ворота по главному проезду, все забрызганные грязью от долгого пути по бездорожью осенних лесов и топким гатям болот. Звенела металлом и скрипела кожей конская сбруя осёдланных и ведомых на привязи запасных скакунов, гулко цокали о дерево мощёных брёвнами проездов подкованные копыта. Сверкала на солнце сталь копейных жал и узорчатые медные украшения на ножнах клинков.
Конское ржание гулко отдалось эхом меж срубов долгих домов, сеновалов и схо?ронов, когда весь загон въехал в ожидавшее их прибытия Хейрнабю?гдэ.

Айнир, младший сын Доннара Бурого – старшего правнука старого Эрхи – был ещё юн. В ту осень ему исполнилось всего семнадцать. И хотя в ратном деле юноша был искушён ещё мало – в отличие от старших братьев – однако полученная подле них воинская выучка уже свидетельствовала, что в грядущем ему даровано стать таким же славным воителем крови Дейна – если как следует наберётся опыта и останется жив, презрев губительную пока горячность – слишком многих приведшую в Хвёггову пасть прежде срока.
Ростом и статью третий сын Доннара вышел в отца – крепок, хотя и по-юношески ещё не плотен и гибок, узок в кости, и в отличие от желтоватых как солома братьев светловолос – в упокойную мать-северянку из Къеттиров. Бороды он ещё не носил и брил лицо начисто, стыдясь того редкого тонкого пуха под носом. И хотя во взгляде юноши до сих пор играл дерзкий огонь и мальчишечья лишняя прыть, отец уже счёл его достаточно взрослым, дабы вместе с братьями отправить в весеннюю выправу на арвейрнов – но прежде велел младшему отпрыску собрать людей из всех северных селищ их дома на сбор в родовом стерквегге орна Дейнблодбереар. И вот теперь он и прибыл в затерянное среди лесов Хейрнабю?гдэ.

Из всей родни их немалого древнего орна ближе всех для юного Айнира с самого детства была дочь его упокойного дяди Конута – Майри. Рождённые в один месяц и год они были дружны словно единокровные брат и сестра. Тогда при родах третьего сына жена Доннара Бурого Асгрейн Освирсдоттейр из Къеттиров скончалась от сильного кровотечения, и её потемневший от горя супруг умолил жену младшего брата, которая также недавно разрешилась на Круче от бремени и принесла дочь – что если не будет ей в тягость, то пусть женщина возьмёт к себе и второго младенца, чью материнскую грудь внезапно отняла у того смерть. И Брула дочь Хъёра Волкореза из дома Эвар не оперечила мольбам скорбящего деверя, положив в плетёную ивовую колыбель ещё один плачущий спеленатый комочек.
Так на одном материнском молоке они и выросли оба, ещё прочнее связанные незримой нитью родства – и недаром среди всех многочисленных родичей после отца Айнир первее иных почитал дочь своего упокойного дяди. Всё детство и часть отрочества младший сын Доннара рос в Глухом селище в доме у Хеннира Бородача, который некогда принял семью бежавшего с Кручи на север Стерке с женой и новорожденной дочкой. Он же и воспитывал малую Майри в частое отсутствие Бурого, заменившего девочке родного отца.
Старшие единокровные братья Айнира Ллотур и Хугиль рано повзрослели, и под надзором отца и прочих славных родичей вскоре стали опытными и умелыми бойцами-блодсъёдда, принёсшими новую славу мечам дома Дейнблодбереар. Младшего же сына Бурый хоть и отдавал в обучение ратоводцам их орна, но всячески жалел и щадил – желая узреть последнего отпрыска больше сведущим в законах грамотным книжником, нежели только суровым воителем – и такие нужны для семейства.
Менее рослый, пусть и более проворный нежели братья, парнишка часто стыдился того, что этим он словно не ровня им – больше времени проводивший в отрочестве за старыми свитками законов и грамот в пыльном книжном схо?роне Вестрэвейнтрифъя?ллерн, чем с клинком и копейно в седле как те – хоть и вправду учёности с книжеством были ему по душе много больше.
К тому же прочие мальчики из ближайшей родни Дейнблодбереар также были либо уже старше Айнира, либо совсем ещё зелены и не оторвались от юбки матери. И лишь эта девочка-одногодка, которой верно должно было также родиться мальчишкой, и стала ему лучшим другом – подле брата с восторгом внимая историям Хеннира и старого Брейги Глухого про Смуту Соседей, Помежные Распри и сшибки с разбойною наволочью в здешних уделах, про цену клятвы Красной Секиры – первейшего из блодсъёдда на Севере – о ком слава была как то зелье двояка. Нрав у дочери Конута был под стать её рано погибшему отцу, как говаривал Хеннир – прямо живой огонь, хоть вместо углей раздувать можно печь. В родителя она вышла и обличьем – не по-девичьи высокая, на голову выше любой из подружек, крепкая, но тем не менее ладно сложенная, с долгой волной жёлтых как спелая пшеница волос и глазами цвета густой синевы.

С самого детства они с Айниром стали дружны – и не было в Глухом селище ни одного мальчишки, который бы осмелился ей сказать прямо в очи, что она девчонка, которой до?лжно лишь косу растить да учиться у печи снедь стряпать, а не играть с будущими мужами-воителями. За такие слова Айнир, стоявший за сестру горой, мог навалять любому её обидчику по бокам, без страха сцепившись с тем в драке. И сама Майри – долговязая и не по девчоночьи сильная – никому не прощала обид, а если надо, то сдерживая слёзы стояла за себя с кулаками. Но не смотря на резкость нрава была она добрая и задорная, и с годами сыны и племянники Хеннира, прочих их родичей и простых поселян в Хейрнабю?гдэ научились её уважать – единственную из девчонок, кого были готовы принять на равных. С ними же она и играла не взирая на запреты старших, училась скакать верхом, стрелять из лука и даже держать деревянный пока меч. Жизнь в лежавшем на севере среди чащ и болот Хейрнабю?гдэ была суровой – и ей, одинокой, лишённой самых близких из кровной родни, рано стало понятно, что лишь на себя она сможет положиться в грядущем.
Год от года взрослея и постигая помимо книжного знания и суровую мудрость военного дела, жаждавший не отставать от братьев в грядущей славе воителя юный Айнир всё реже бывал в Глухом селище. И изредка наведываясь туда по распоряжениям отца или старого скригги он исподволь стал замечать, что взрослевшая и вытягивавшаяся ростом не меньше его самого сестра отчего-то начинает тут тосковать. Что-то угнетало её, заставляло прежде яркий взор глаз туманиться, а лицо повергаться в уныние. И лишь редкие приезды сюда брата, особенно вместе с отцом и самим старым скриггой могли вновь обрадовать девушку. Она с огнём в очах слушала их долгие рассказы у очага о том, что происходит в большом мире за пределами маленького Хейрнабю?гдэ – о том, где они побывали и что видели в чужих краях, какие там народы, их нравы и обычаи.
Если ещё ребёнком старый Эрха или дядя Доннар брали её вместе с прочими детьми с собой в поездках по уделам Дейвоналарды, посещая раскиданных по всем краям родичей из семейства Дейнблодбереар, то теперь она много месяцев подряд не покидала Глухое селище, разве что зимой с обозами земляков отправлялась в Вингу или ближайшие к ним гейрды на торжища. И Айнир догадывался, что в девичьем сердце сестры живёт влекущий в странствия настоящий мужской дух – туда, где есть опасность и непокой.
Она не стыдилась работы на земле и у печи, и славной хозяйкой была бы для любого дома, стань эта дева чьей-то женой – но юная Майри Конутсдоттейр мечтала не о спокойной жизни в супружестве с прялкой в руках подле колыбели – по крайней мере пока.

Было и ещё кое-что, чего Айнир не знал, или не мог пока догадаться, не способный прозрить это из её закрывшейся от чужих взоров души. Майри хуже смерти стыдилась того, что с самого детства она и среди кровных родичей была обречена носить несправедливо очернённое и преданное умолчанию имя отца – неспособная по-дочернему гордо назвать себя кровью от Стерке, назваться хозяйкой причитавшегося ей по чести? и закону. И везде, где бы не ступала нога дочери Конута, ей приходилось таиться своего происхождения, не называя отцовского имени… хотя по крови она была равна прочим ближним – Айниру, дяде Доннару, самому? старому Эрхе – такая же одна из них, потомица их великого предка, Несущая Кровь Дейна.
Одна из них – но не такая же…

Усталый Айнир спешился и привязал измазанногов болотной грязи скакуна за поводья к забору у коновязи. Сняв навьюченную через седло дорожную кладь в кулях он закинул её за плечо и не торопясь направился в дом Хеннира, попутно озираясь в поисках сестры, отчего ни она, ни сам хозяин Хейрнабю?гдэ не вышли встретить его к воротам.
Широкий двор меж чертогами и срубами схо?ронов был пуст. Перед ищущим взором юноши лишь колыхались по ветру на жердяных навесях выдубленные шкуры и вялившаяся на зиму рыба, да кружилась под ногами содранная с деревьев бурая листва. Озирнувшись ещё раз он взялся ладонью за тяжёлое кольцо на завесе.
Едва юноша отворил тяжёлую ясеневую дверь, обитую витыми коваными украсами из железа, как у порога его встретила Майри. В сумраке неосвещённого входа сестра крепко обняла брата и не произнесла ни слова, уткнувшись лицом в свисавший с его шеи поверх тёплой верховни?цы на поношенном ремешке знак горящих стрел Всеотца.
– Здравствуй, сестрёнка! Жаль, ненадолго я к вам. Как ты? – участливо спросил он сестру, которая стала выглядеть ещё тоскливее чем обычно – точно вчера похоронила кого-то.
– Как и прежде, Айнир… – махнула она рукой, и в её голосе Айниру вновь послышалась глухая тоска, заставлявшая умолкать некогда звонкий голос дочери Конута, исподволь стирающая её яркий взор синих глаз-васильков.
– А что ты? Гонец рассказал, ты первее братьев отправишься на Помежья? – спросила она, взволнованно глядя на брата.
– Да, сестрёнка – отец и наш скригга наконец-то решили, что я уже достаточно опытен, чтобы не потерять голову в первой же сшибке. Наш хервар Фреки Секач пообещал отцу послабления мне не давать и сделать годного к битвам – хоть и шкуру мне со спины спустит – как он сказал.
– Вот видишь – а прежде боялся, что отец не пошлёт тебя с братьями, а оставит людей собирать.
– Эх, сестрёнка – да знала бы ты, сколько я отца о том умолял! Надоело везде тень братьев видеть, как иные свердсманы смеются мне вслед – «Доннара книжник, как девка родился!» Плюнуть уж хочется…
– Боится отец за тебя, сам ведь знаешь.
– Сколько же можно бояться, сестрёнка? Малый я что ли? Братья в мой возраст уже заслужили именоваться блодсъёдда, а я? Что я – урод хилый вышел, или меч не умею держать? – чуть не закипел её брат, негодуя.
– Любит тебя отец, Айнир – вот и боится больше, чем за Ллотура с Хугилем. Я вроде слышала от дочерей Хеннира, оба они в эту зиму останутся дома?
– Так наш Эрха повелел. Скригга сам возглавит весной войско нашего дома, когда мы пойдём брать Аг-Слейбхе. Тогда-то и будет большая война, а пока мы жалим арвейрнов по Помежьям и жжём их укрепи. Если я не покажу себя дурнем сейчас, как сказал мне отец, то к весне уже может доверят вершить и десятком у Хугиля в коннице.
– Ух, ну ты и вырос! – повеселевшая Майри шутя щёлкнула брата пальцем по носу, – смотри, не обгони так деревья! Какой из тебя ещё скирир?
– Я же говорю – к весне… – насупился Айнир, едва ли не по-детски обидевшись, – теперь я конечно зелен, и не ровня буду Хугилю и его удальцам из Железной Стены.
– Не страшишься, Айнир? Доселе не было подобной большой войны с Эйрэ. Даже отец таковой не упомнит…
– Может и страшусь, не стану лжесловить… – пожал Айнир плечами, – уж как боги дадут кому жребий. Если буду жив, весной я к тебе загляну, сестрёнка, когда будем собираться к выправе на Эйрэ.
– Как бы мне хотелось быть там вместе с вами… – тихо вздохнула Майри, сжав в кулаке лежавшую у неё на груди долгую косу, выбившуюся из-под платка-наголовника.
– Уж куда тебе там среди свердсманов, сестрёнка! – насмешливо хмыкнул ей брат, – лучше голову дома побереги!
– Береги ухо ты лучше! – Майри едва не заставила Айнира присесть от её отнюдь не притворно замахнувшегося девичьего кулака.
– Ладно, уймись! Отец всё равно не отпустит тебя – хоть ты в запале бываешь страшнее всех одедраугров в чаще. Пойдём скорей, сестрёнка – старый Хеннир уже заждался меня и вестей от нашего скригги. Позови-ка ты Ульфа, давно уж не виделся с ним!
– Позову конечно, он как раз с охоты вернулся с отцом. Эй, Ульф! Ульф! – она громко закричала в сторону соседнего долгого дома под дерновой крышей, оставив брата у порога и бегом помчавшись туда – только замелькала за плечами её долгая коса.

В далёкой Винге бушевавший ветер-си?верец рвал последние листья с деревьев ближайших лесов, колыхал черепичные крыши темневших от влаги чертогов, веял сыростью долгих промозглых дождей, предвещая скорое дуновение наступающей следом зимы. Суровая непогода предснежья бушевала над посеревшими до самого небокрая просторами, дерзнувших встретить лицом её мокрый лик запирая в тесноте тёплых жилищ у огней очагов, опустошив прежде многолюдные проезды обезлюдевшего сейчас городища, вымыв струями ливней всех редких путников со сбегавшихся в ходагейрд большаков, вздыбливая серые волны холодной воды по слиянию речищ Широкой и Топкой.
Осень властно шла по опустевшей уснувшей земле.

Пятеро скакавших один за другим по безлюдным проездам ходагейрда вымокших и забрызганных дорожной грязью конников завершили свой путь во внутреннем дворе твердыни Хатхалле, растворившей им тяжёлые створы ворот. Один из странников – самый старый годами – неторопливо спешился и отдал поводья усталого жеребца в руки подскочившего к нему конюшего-служки, а затем медленно стал вздыматься по рубленным в камне ступеням к дверям в главный чертог. Его почтительно встречала расступавшаяся перед гостем копейная охрана в броне с вышитым на покольчужницах знаком дома Скъервиров, кланяясь шествовавшему старику. Этот седоголовый гость – старый Эрха Форне, глава орна Дейна – был живым преданием среди дейвонов, и почётом в народе обладал не меньшим, чем сам их владетельный ёрл.
Окованные по гладким буковым доскам витыми украсами из железа двери тихо распахнулись перед старейшим из Дейнблодбереар, и двое стражников молча пошли следом, сопровождая этого великого старика к их правителю.
Четверо спутников скригги остались ждать внизу у ступеней, спустившись с коней наземь и привязав скакунов к коновязи под скатчатой крышей нижнего поверха Хатхалле во внешнем дворе. Негромко переговариваясь меж собой они кутались в долгие плащи из волчьих шкур, словно не желая греться в чужих им покоях для путников и гостей у столь близкого огня очагов и печей, оставшись на холоде под открытым небом.
Время было уже позднее, и короткий осенний день катился на спад, предвещая скорое наступление ночи. В тёмных узких оконцах чертогов стерквегга один за другим загорались трепещущие огни светилень и смоляков. Фыркали кони в конюшнях, журчала наливаемая им по поилкам вода. Кутаясь в тёплые плащи неспешно шагали по древним мурам и лестницам ху?гтандов молчаливые очерти заступившей ночной стражи.

Къёхвар сам вышел из верхних покоев в полутёмную от немногих горевших в тот час в свечницах восковых огоньков безлюдную Красную Палату встречать прибывшего к нему по первому зову ёрла старейшего из Дейнблодбереар. Тот уже стоял у закованного в витые украсы свинцовых и медных рамок многоцветного слюдяного оконца в ожидании встречи с правителем, пристально оглядывая внутренний двор Хатхалле. Старец отчего-то выглядел беспокойным, усталым и осунувшимся после долгого пути верхом из их северных уделов в ходагейрд, и Къёхвару на миг стало по-сыновнему жаль его – наверное, самого долголетнего из известных ему сущих – живую легенду, первейшего из воителей Дейвоналарды. Но едва вспомнив, что Эрха Древний родом из орна Дейна, некогда вознявшего эту страну к нынешней славе с величием, как вся теплота в сердце у владетеля угасла будто намокшая головня. Стол Ёрлов был один – и забыть про то, что этот ветхий мудрый старик был из числа самих потомков Горящего, Къёхвар не мог. Высокий Чертог в Винге, хозяином которого он нынче являлся, был слишком прекрасен, чтобы представить в его покоях кого-то иного.
Тем больше кого-то из числа тех, кто ранее уже сидел на этом великом престоле дольше всех прочих орнов от самого сотворения Дейвоналарды – тех, кто был много славнее его и его владетельного орна десятикрат взятого – лучших из всего дейвонского рода, прямую кровь самого праотца Дейна, лишь случайною волей судьбы некогда лишившихся в годы смуты прежней власти над их народом.

– Достойнейший Эрха – да даруют боги со всей щедростью здравия и славы тебе и твоему орну! – ёрл уважительно склонил голову перед стариком, – я рад, что ты не взирая на годы смог так скоро прибыть ко мне. Не на совет, нет… Я сам хочу испросить у тебя твоего мудрого совета, почтенный.
– Ты достаточно умён, ёрл, чтобы вести войну с арвеннидом и его союзниками не спрашивая ничьих советов по воинской части, – негромко ответил ему Эрха, почтительно кивнув в ответ и несогласно махнув рукой в знак нежелания присесть на учтиво указанную ему Стейне обитую цветным сукном скамью у оконицы – точно давая знать, что и попрежде сам он даже в старости твёрдо стоит на ногах. Хотя и зримо было исподволь ёрлу, что старику с немалым уже трудом давалось это горделивое упорство, нежелание показаться слабее чем кто-либо из дома правящих Скъервиров.
– Но я вижу, тебя что-то беспокоит на сердце, владетельный – то, о чём ты хотел бы поговорить лишь со мной с глазу на глаз?
Неожиданный вопрос заставил ёрла вздрогнуть. Къёхвар поразился такой проницательности старого Эрхи, вспомнив ходившие издавна слухи о том, что скригга орна Дейна умеет читать людские мысли по одним лишь глазам собеседника – и спешно отвёл свой взор в сторону.
– Не беспокоит, но… Ты знаешь, почтенный Эрха, что порой я бываю горяч – и в этом моя беда.
«Если бы в этом лишь только, владетель…»
– Многие скригги и свердсманы тайком осуждают меня за то, что случилось с этим треклятым посольством. Да, я поступил опрометчиво, вспыхнул как береста на огне… Но кто из достойных мужей стерпел бы пьяную брехню этого коростливого рыжего выползка прямо в собственном доме? Борной Старым пугать меня вздумал! Ха!
«И вместо спокойного, вечно за мир ратовавшего фейнага Донег теперь в Эррах-те сел упрямый и твёрдый двоюродный брат его Дайдрэ, чьих троих сыновей ты когда-то в Помежные Распри советом Столпа повелел умертвить в плену в Винге…»
– Арвеннид теперь жаждет расплескать море крови за родичей. Что же – пусть желает, старый дурак – и её он получит. Да и давно назрела эта грядущая распря, и я лишь давний гнойник неосторожно затронул. Я не боюсь войны, Эрха – наоборот – восемь лет как не водил уже войско, и давно соскучился по настоящим сражениям. И пора уж свернуть этим а?рвейрнам их рыжую башку, чего дед мой не доделал в ту давнюю пору…
Ёрл на миг осёкся, так неразумно говоря о своём упокойном предке, вместе с которым сам Эрха Древний некогда завершил ту кровавую распрю с арвеннидами Эйрэ, явившись с миром к воссевшему на Высокое Кресло воительному Хугу Дорхэ, тем прекратив длившуюся уже второй десяток лет войну. Кашлянув, словно ему вдруг пересохло горло, владетель продолжил:
– Все Скъервиры одобряют моё решение, и среди прочих орнов также нет несогласных – ты сам был свидетель тому на Великом Совете. Так что силы за нами немалые. По закону мы защищаемся от посягнувшего оружием на наши уделы и земли союзников недруга – и по закону же требуем своего, что нам было обещано волею арвеннида Мурхадда, но и доселе не отдано в наше владение. Множество уделов их союзных земель давно верны нашему дому – и не старого Дэйгрэ, а меня признаю?т повелителем.
Рука ёрла поправила криво горевшую свечку в светильнике, от неё разжигая притухшие.
– Присягавшие моему деду фе?йнаги в Сте?йндо?ттурфъя?ллерне также привержены мне, и выступят подле нас, едва лишь дейвонское войско придёт в Каменный Узел на подмогу тем нашим загонам – ибо многим родство то родством, а жажда урвать у сородичей за межой кусок земель будет сильнее.
Эрха Форне молчал, внимательно слушая речь их владетеля и поглаживая ладонью седые как снег усы и долгую бороду.
– И как владетель, стоя?щий за слово закона по че?сти, я готов по закону же дать свою помощь с поддержкой живущему в долгом изгнании брату их арвеннида Фийне, кто по праву рождения первым был должен владетелем стать – и кого ожидают узрить там иные из знатных семейств среди арвейрнов.
«Старый пьяница, чьи сыновья родились слабоумным, а единственно зрелая дочерь возьмёт себе мужа из Скъервиров – и тем самым Высокое Кресло придёт в руки ёрлов… Умно, владетель – и вряд ли тобою придумано было – но лишь грубою силой железа признают его все дома над собой новым арвеннидом»
– Есть и в самих уделах Эйрэ верные нам люди, кому доброе соседство и торг с дейвонами милее неразумного веления Дэйгрэ поднять мечи против нас, когда всякие мелкородные фе?йнаги и их люди хвалятся отвоевать все утраченные к западу земли прадедов… – добавил владетель Хатхалле, хитро прищурив льдистые очи в насмешке, – но… скажем так – если бы можно было обойтись малой кровью…
Стейне на миг замолчал, глядя на казалось как-то безразлично внимавшего его важным словам скриггу Дейнова дома.
– Если бы не слепо тратя все силы рубать врага наугад по рукам и ногам – пока тот первым не поляжет в изнеможении, измотав нас самих – а внезапно ударить под самое сердце, сразив в начале сражения единственным верным ударом…
– Чтобы в Эйрэ появился новый – не столь злопамятный и более уступчивый арвеннид? – нежданным вопросом закончил за ёрла сам Эрха – и Къёхвар поразился, поняв, что скригга Дейнблодбереар с лёгкостью узрел все его тайные помыслы, ещё даже и не высказанные вслух.
– Или вообще не появился… – спустя мгновение жёстко добавил Стейне, срезав железными щипцами чёрный нагар с обуглившейся нити угасавшей свечи, – пока жив Медвежья Рубаха и его сыновья, мира с владетелем Эйрэ мы не дождёмся – и распря с их домом нам выпадет долгой. Но в наших краях нет и доселе подобного ратоводца, который умел бы искусно брать целые города, нанося столь стремительные и внезапные удары – такого как ты, почтенный Эрха. Никто ещё среди воителей Севера не повторил твоей славы…

Скригга Дейнблодбереар пристально взирал в лицо ёрлу – и Къёхвару опять стало не по себе от этого пронзительного взора проницательных глаз старика, который несмотря на более чем вековой возраст стоял вровень с владетелем плечо в плечо, почти не сгорбленный и без поддерживавшей его усохшее тело старческой клюки.
– Ты желаешь, владетель, чтобы нынче я сам, как когда-то во времена Сторстрид, применил всё своё воинское умение – дабы сходу одним ударом взять эту неодолимую прежде никем, и даже мною не взятую прежде твердыню первее иных городищ земель Эйрэ?
– Вот именно! Никто ещё из воителей Севера не научился доселе подобному искусству войны. Твой почтенный родич Доннар и славный Стиргейр Сильный из Къеттиров самые отменные ратоводцы среди дейвонских семейств, не могу укорить их ничем – но… Одно твоё имя внушает а?рвейрнам трепет вот уже целый век. Конналов дом в страхе помнит ту мощь твоих воинств, что сломила загоны их кийна точно секира полено – как два года они отсидели в осаде средь раков и жаб своей лужи в Глеанлох.
«Кою твердь не взял силой и хитростью даже я сам – чьи муры возвёл пращур их дома, кровь которого взяла исток в бездне Эйле, и чьи силы хранят эти стены века?…»
– Даже Борна Старый перед тобой как дитя – ибо во время Великой Распри он сам был ребёнком, и не научился всему тому, что постиг своим опытом в ту суровую пору ты сам, достойнейший.
«Но с избытком постиг в час Помежных Раздоров…»
– Скажем так, – неторопливо продолжал ёрл, – силы у меня есть, и немалые – не только из Скъервиров, но и из прочих семейств, кто поднялся на эту войну, алкая воительной славы и новых уделов для малоземельных родичей с младшими сыновьями. Иные и то прежде прочих готовы бежать впереди своих свердсманов лить рыжим кровь, как тот старший наследник их скригги у Ёрваров.
– Да – доселе Арнгейр ищет младшего сына следы, как ребёнком его увезли из уделов родных похитители в Эйрэ когда-то…
– Так – а был бы уже взрослый свердсман, годами за двадцать… Вот уж папаша его будет скриггой суровым, не даст он покоя для рыжих! Наплачутся данники Конналов некогда…
– Непримиримым… – негромко промолвил сурово вздохнувший старик.
– Серебра в казне тоже достаточно, чтобы хоть десять лет кряду выправлять наше воинство жечь владения арвеннида и союзников Эйрэ. Но было бы много разумнее не втягиваться в столь долгий для нас раздор с рыжими, как сталось на твоём веку в годы Сторстрид, тиу?рр – разорительный чрез всякой меры даже для богатейших из домов свердсманов.
– Верно, ёрл… – согласно кивнул головой скригга Дейнблодбереар, – долгая война губительна для народа. Множество горя и бедствий изведали и по её завершении наши люди – от твоего дома владетелей до последнего из простолюдинов: голод и мор, разоры и неуродицу, тысячи вдов и сирот. Матери продавали детей, дабы выжить всем с голоду. Бродяги и разбойная наволочь переполнили наши уделы. Дважды срок Сторстрид понадобился нам после неё, чтобы отсеять и отрядить всё утраченное в час кровавой усобицы. Но ничто не вернуло нам множество павших – ни твоему дому, ни моему…
– Всё верно, тиу?рр. О том я и желаю сказать, для чего и призвал тебя нынче. Ты, почтенный Эрха – единственный из ратоводцев среди дейвонов, кто мог бы распорядиться нашей силой так стремительно и умело, чтобы на Высокое Кресло в Аг-Слейбхе не села больше ничья жо…
Къёхвар спохватился – поняв, что от внезапно нахлынувшего гнева опять скажет нечто неподобающее благородным устам ёрла – и поспешно осёкся.
– …гмм. Не сел больше никто из их треклятого кийна Врагобо?йцева семени. И чтобы остальные городища Эйрэ устрашились бы горькой судьбы их ардкатраха, и побоялись подняться против дейвонов… Если не останется в живых никого из рода Бейлхэ, то и воевать против нас уже мало кто отважится, не имея вождя над собой. А без связующей все их дома прочной власти каждая окраина начнёт сама по себе править и требовать назад прежние вольности да обычаи – и быстро придёт с нами к миру. Порознь они нам не страшны. Проще прутья поодиночке ломать, чем в один пук повязанные, как гласит старая присказка – верно?
– Я понял тебя, владетель… – кивнул головой Эрха, пристально взирая в глаза их правителя, которому вновь стало не по себе от этого пронзительного стариковского взора.
– Не думаю, что Эрха Славный забыл за минувший век своё превеликое искусство воителя, – немного льстиво сказал ёрл, назвав скриггу Дейнова рода тем старым прозвищем, что было дано ему прежде, чем за неимоверно долгий срок жизни того стали звать Древним.
– Не забыл, владетель, – как-то безучастно ответил старик.
«И увы – не за век, ёрл…»
– Тогда я прошу тебя, достойнейший, возглавить это столь непростое дело, – ёрл положил ладонь на плечо старейшего из Дейнблодбереар, на миг почтительно преклонив перед ним голову.
– Всё, что я могу дать тебе для этого дела, считай что уже в твоих руках – лучшие кони, снаряженные вороты с припасами и снастями, обученные люди с оружием. Одной только тяжёлой конницы, несокрушимой Железной Стены с их подручными соберётся со всех семейств не меньше семи полных когуров. Я надеюсь на ваш славный орн свердсманов, на первейших среди защитников Дейвоналарды – и на твою мудрость в способности быстро взять верх над противником. И за эту неоценимую помощь моя награда вашему роду будет наищедрейшая, клянусь именем Всеотца! Не пожалеет мой дом ни обильных земель, ни серебра со скотом, ни высоких чинов для твоих славных родичей. Ведь множество сыновей подросло в орне Дейна, кому скоро понадобятся в грядущем собственные наделы и достойные их невесты – так?
Старый Эрха молча кивнул головой.
– Довольно тогда речей на сегодня. Час уже поздний. Ты можешь идти, скригга – я более не смею держать тебя здесь, почтенный – и благодарю, что ты так скоро откликнулся и принял мою просьбу. Могу ли я, ёрл, сделать взамен что-то столь же годное и для тебя, достойный?
– Можешь… – старый Эрха выглядел в этот миг каким-то растерянным, жалким – совсем не похожим на себя прежнего, ещё мгновения назад – словно лишившись уверенности.
– Владетель – столько лет ведь прошло с той поры… – взволнованно и негромко заговорил он, – неужели ты доселе не унял гнев даже на имя моего правнука…
Едва заслышав эти слова Къёхвар потемнел в лице, вспыхнув как пламя.
– И имени его не потерплю, Эрха – даже из твоих уст!!! – резко прервал ёрл старика, – нет – не прощён ни он сам, ни хоть бы и имя его! И пусть он гниёт где-то в Хвёгговой яме бесславным и безвестным, изменник! Мало ему было ослушаться – так ещё и подстрекать недовольных к восстанию начал! Все его родовые земли и иное добро я не посмел забрать по закону – лишь из уважения к тебе одному, тиу?рр. Или быть может слишком я милостив к отступникам? – во взгляде Стейне блеснула неприкрытая угроза, сокрытая за холодной усмешкой в его плотно стиснутых словно тиски губах.
– Он мой родич… и его имя доселе черно от позора, ёрл, – с какой-то тоской произнёс старик, – смилуйся, владетельный… Или ты до самой смерти будешь хранить злобу на тех, кого уже нет в этом мире – тогда как живым приходятся нести это бесчестье?
– Кто из свердсманов кидает на тебя бесчестье Конута, скригга? Покажи мне такого дерзкоязыкого наглеца – я спрошу с него за клевету на тебя!
Старик молчал, но прежняя покорная мольба вдруг пропала в его блеснувших глазах, вновь воззривших на ёрла так пронзительно-резко, что Стейне стало не по себе – и весь его властный гонор тотчас иссох в один миг под этим твёрдым, бессловесным молчанием старого скригги Дейнова дома, точно вода под дыханием летнего суховея из далёкого моря песков в южных землях Ардну?ра.
– Я всё тебе сказал, почтенный Эрха! И доколе я жив – слов своих не меняю! – желая поскорее скрыться от этого жгущего его взора старейшего из Дейнблодбереар Къёхвар развернулся и стремительно стал уходить из Ротхёльфе, гремя подошвами по многоцветному каменному полу чертога.
«Чтоб угодить тебе в Ормхал, сын Нъяля…» – плотно стиснув под седыми усами зубы горько подумал старик, глядя вслед удалявшемуся гордому владыке дейвонов, – «пусть ваш орн до последнего отпрыска и всего твоего семени изведётся впустую… да пожрёт его яростный Гнев Всеотца… Лишь горькая крапива и алоглавый волчец взрастут на ваших низверженных твердынях. Хищные волки изгложут ваши гнилые непогребённые кости – и даже твоё имя пусть станет так же черно, чтобы мужи презренно плевали, его лишь услышав…»
Затихли шаги властелина Хатхалле, оставив скриггу Дейнблодбереар в одиночестве древних покоев их предков – хозяевами которых они не были вот уже много веков.
«Пусть Горящий вырветмне сердце – лишь дастузреть на свои очи воздаяние твоему дому! Ослушавшийся тебя Конут давно уже мёртв, тобою же и убит… а ты доселе караешь немилостью не его, а носящих его имя живых – мою бедную, ни в чём не повинную пред тобой Майри…»

Выйдя из чертогов некогда принадлежавшей их роду твердыни усталый и осунувшийся Эрха направился к ожидавшим его у ворот спутникам, прибывшим сюда конно со скриггой из Вестрэвейнтрифъя?ллерн.
Двое из них были единокровными родичами Эрхи – его правнук Доннар Трирсон с младшим сыном Айниром. Бурый был ладный, широкоплечий мужчина годов пятидесяти, как и многие дейвоны-свердсманы коротко остриженный и бородатый, одетый в дорожное кожаное одеяние под долгим тёплым плащом из волчьих шкур. Третьим их сопровождал давний товарищ Доннара – брат его упокойной жены Асгрейн, почтенный Мейнар Храттэ – Быстрый – погодок самого Бурого, так же крепко скроенный в плечах светлобородый муж из старых семейств северян. На одеянии его вышитый белым виднелся знак Къеттиров – свирепый оскалившийся медведь, с корнями вырвавший лапами дуб. Подле него был чуть старше летами за Айнира юноша, как и все северяне светловолосый и рослый – почти как и все, разве волос иной, чуть погуще оттенком. Всю дорогу от Кручи он с сыном почтенного Бруннэ по-дружески вёл разговоры – как у всех у погодков, много общего юноши смогли отыскать и поладить друг с другом. Но кем был из родни этот парень почтенному Храттэ Айнир пока не мог вспомнить – да и иных из ровесников детства уж все десять лет не встречал он с тех пор.
– Что повелел нам наш ёрл, скригга? – спросил Доннар, помогая усталому старику подняться на стремени и взлезть верхом на коня.
– Ёрл снизошёл вдруг до просьбы ко мне… – Эрха взял в руки поводья, – он хочет…
– Так что же, почтенный? – спросил Мейнар, завидев, что скригга Дейнблодбереар задумался, точно медля с ответом.
– Ёрл не просто хочет нашей помощи в развязавшейся распре. Къёхвар алчет сокрушить за один раз весь дом владетелей Эйрэ – сре?шить под корень всех Бейлхэ, что сейчас стоят над домами арвейрнов…
– Ничего себе! – юный Айнир даже присвистнул от неожиданности.
Мейнар и Доннар от такого нежданного известия переглянулись – не ослышались ли они.
– Но об этом пока что ни слова… – твёрдо сказал родичам старый скригга.
– Ясно, – понятливо кивнул Бурый, и обратился к сыну:
– Айнир, ты понял?
– Понял, отец…
– А ты, сестрин сын? – обратился к сородичу Мейнар.
Бывший с ним парень согласно кивнул.
– Доннар – как я уже говорил – не посылай Ллотура и Хугиля этой осенью на Помежья. Они будут нужны мне здесь, теперь много больше чем прежде. Я позже поведаю для чего – в чём изменился мой замысел в грядущей выправе на Эйрэ.
– Хорошо, скригга.

Кони тронулись с места, унося пятерых вершников сквозь широко распахнувшиеся перед ними ворота прочь из Высокого Чертога на улицы ходагейрда.

ГОД ПЕРВЫЙ. ПРЯДЬ ПЕРВАЯ …ВЕТЕР ИЗ БЕЗДНЫ Нить 3
Из-за приотворённого ставня стрельчатого оконца Хатхалле на внутренний двор весь этот час взирал средний брат ёрла. Уннир пристально разглядывал удалявшихся прочь за ворота посетителей родича.
– Так спешно назад поскакали братовы гости, что даже в святилище у дубов с подношением Всеотцу не заглянули по чести, – молвил он, плотно затворив тяжкий ставень и повернувшись к жене. Та уже распустила на ночь долгие белокурые косы, и сидя на краю ложа у ярко горевшей свечницы перед раскатанным из варёного камень-света серебряным зеркалом неторопливо расчёсывала их пряди искусно резьблёным костяным гребнем.
– Давно уж старик не являлся тут в Красной Палате… Я было подумал, Дейнов скригга отправился в Халльсверд – полгода ведь вовсе известий не слышно тут было о старом. А он ты гляди-ка… хоть и совсем ослабел от болезни, но как шепнули мне братовы служки дал всё же согласие возначалить выправу на вражий ардкатрах.
– Возначалить – не означает пойти самому? под их стены… – вдруг со смешком молвила его половина, не обернувшись к супругу и продолжая неспешно водить зубцами точёного гребня по прядям волос.
– О чём ты толкуешь, жена? – не понял её слов Уннир, нахмурясь.
Супруга повернула к нему свой внимательный взор, препынив полёт гребня по золоту кудрей.
– Пусть почтенный Дейнов скригга и готовит эту выправу, собрав нужное воинство и обучив его всей той хитрой задумке, которую не вразуметь без него твоему старшему братцу.
– Так старик же и будет готовить задуманное… – пожал Уннир плечами в недоумении.
– Будет. Но ты лучше не мешкая попроси брата самому? повести? эти силы весной наАг-Слейбхе вместо Дейнова скригги. Или ты и дальше желаешь сидеть тут при Красной Палате в тени ёрла Къёхвара, да лишь детей мне ночами зачинать в этом ложе? – она нежно огладила ладонями уже округлившийся под белёной рубахой живот.
– Вечно ты в наши дела лезешь, Трюд! – вспылил было шагавший туда-сюда Уннир, – твоё дело – сыновей-наследников мне рожать, а не совать бабий нос в наши с братьями… А ведь погоди – дело же ты говоришь!
Он подсел на край ложа и крепко обнял улыбнувшуюся супругу, ласкаючи её кудри и полные груди под тонкой рубахой.
– Вот и не тяни – а завтра же добейся того от ёрла, пока не вернулись мы в наш захудалый Биргейрд на юге!
– В Бирксведде, жена… – поправил её Уннир – но та словно и не заметила ошибки.
– И так слишком много славы придётся Дейнову дому в эту распрю с Эйрэ – и не будет старику в том бесчестья, если твой брат о здоровье его попечётся, вместо него не их же родича Доннара, а тебя назначив вершним в ту важную выправу.
– Верно-верно, Трюд! И как это я не подумал? – почесал он за ухом.
– Вот! – она игриво щёлкнула мужа пальцем по носу, – кто первым возьмёт их ардкатрах и после падения Бейлхэ без боя сумеет договориться с гордыми кийнами окраин о замирении с нами – тот много больше иных ратоводцев прославленным будет – и получит немало добычи. А с этой победой ты станешь много выше в глазах брата, чем побираясь с его воли по своим уделам на юге и западе.
– Ну-у – не так уж я и побираюсь, жена… Разве малую казну я набрал нам в Бирксведде?
Она посмотрела на него как на глупого мальчишку, укоризненно усмехнувшись.
– Какая казна… Или не хочешь ты, чтобы твои сыновья когда-то воссели за Стол Ёрлов – как не станет его слабосильного последыша, кто вряд ли детей сможет сделать? Брат твой ослаб, раз ни одну из своих девок не смог снова сделать брюхатой – если только с этой потаскухой Альдой не выйдет у него в этот раз, – покривилась она, помянув это имя, – а пока что опекующий Вигара Коготь всячески оттирает тебя от Красной Палаты – если не слеп ты совсем точно крот, муженёк…
– Да ты у меня дважды мудрее чем око Горящего, Трюд! – Уннир захохотал, и горячо поцеловав зардевшуюся от похвалы и ласки супругу повалил её на расстеленное ко сну ложе, затушив дуновением огоньки догоравшей свечницы у изголовья.

Отдохнувшие и отъевшиеся овсом кони резво несли пятерых всадников по безлюдным разъездам Винги в бок Главных ворот, цокая подкованными копытами по заложенным рубленным камнем узким переездам Среднего городища. Встречавшиеся на пути редкие путники почтительно пропускали свердсманов Дейнова рода, боченясь к частоколам оград и потемневшим от дождей стенам нависавших над их головами мурованных и деревянных чертогов.

Эрха кинул пытливый взор на младшего праправнука, ехавшего подле дяди.
– Айнир – ты привёл в укрепь людей?
– Да, скригга, – почтительно отозвался доселе молчавший при старших юноша, сравняв скакуна с жеребцом Эрхи, – пятьсот мечей и копий со всего Севера. Все конно, в броне как один, с каждым запас еды на семь недель – как и требовалось. Ведёт их сам Аснар Лихой из Хатфъялльгейрда, лучший из тамошних ратоводцев.
– Славно, мой мальчик. Быстро же ты управился со всеми делами, что даже до Высокой Кручи добрался! Заезжал ты к Бородачу в Хейрнабю?гдэ?
– Да, скригга – едва ли не сразу прибыл туда по пути. Скегге шлёт тебе своё почтение и исполнит всё указанное отцом.
– Ты видел в Глухом селище Майри?
– Да, – голос Айнира поживел, – сестра передаёт тебе приветствие, скригга. Хотя я вижу, что она совсем там тоскует – и с каждым годом лишь всё сильнее. Разве нельзя ей вернуться в Вестрэвейнтрифъя?ллерн, или к прочим нашим родичам в иные уделы?
– Ты верно всё видишь. Не для дочери Конута Крепкого такая унылая жизнь средь скотины в болотах и чащах. Да и не девой бы ей было родиться, а мужем-воителем – многую славу собрал бы тот уже к этим годам. Но увы – у меня по-прежнему нет для неё добрых вестей…
Старик обернулся назад, и с затаённой во взоре ненавистью посмотрел на видневшийся из-за крыш других чертогов Хатхалле, шепча что-то сквозь зубы.
– Дальше вот что… – продолжил Эрха. Повернувшись лицом к внимавшим ему спутникам он обратился к Бурому.
– Вызовите ко мне нынче же из Брейдалу?риннгейрда когурира метальщиков Сверру Низкого – сына Берна Волчьей Пасти – и Хекана Секача из Вейнтрисведде. И ещё младшего сына Доннара Стрелохвата, удалого Фреки Скороногого из Свартифъя?ллернгейрда – лучше его среди вершних у я?рнвегг кроме твоего сына Хугиля я ещё не знавал. Пусть все, кого я назвал, будут к новой луне на совете в стерквегге у Кручи.
– Хорошо, скригга, – согласно кивнул Доннар, внимая словам старика, – завтра же отправим гонцов. В Эикхадде как раз стоит Вепрево Копыто с людьми. Он и сделает это.
– Копыто… – скригга на миг замолчал, – Хугиль славный воитель. Но всё же держи его ближе к себе, Доннар. Ведь он до сих пор не забыл…
– Мы много что все не забыли, скригга… – нахмурился Бурый, – но не о том теперь речь. Я за ним пригляжу, не беспокойся.
– Хорошо. Вот ещё поручение вам. Среди всех отобранных людей разыщите таких, кто владеет разными наречиями Эйрэ, и кто прежде бывал в их ардкатрахе. Кто знает – куда и какие ведут там проезды сквозь городище, где да как расположены стены и вежи в том кадарнле и вокруг. Таких, кто и в ночи отыщет себе и другим там дорогу к дворцу арвеннидов.
– Сделаем, скригга, – кивнул ему Бурый.

Кони цокали сталью подков по камням умощёных проездов. Позади оставались замшелые древние стены дейвонской твердыни, серея во мгле наступающих сумерек ночи. Сырой ветер рвал тучи, сгоняя их стадо в набрякшую моросью серую стену. Солнце алым багрянцем теплело сквозь них, опускаясь к закату.

– А ты правда бывал за горами на юге?
Вёрткая девочка лет десяти или больше, запахнув поплотнее плащ-верховницу из тонкого дорогого сукна в оторочке из меха лисы уселась поближе к груди человека, отстранившего посох к зубцу мшелой древней стены.Он с любовью приобнял ту малую, что как резвая птичка сидеть не могла без движения, непоседливо ёрзая на коленях, наблюдая за серым осенним простором вдали за стенами дейвонского ходагейрда.
– Был однажды – совсем ещё юным… когда бабка моя пожелала вернуться туда перед смертью, пока тёмная хворь её кровь до конца ещё не иссушила. И ей будучи спутником в долгом пути до родного когда-то удела отцов побывал там и я, изучив все наречия их ещё лучше. Вступал в те города – все в лазури и золоте каменных веж, и со стенами белыми точно снега?. Зрил дворцы и гробницы великих владетелей прошлого. Видел Белую Реку в горячих песках, где сквозь черед озёр в тростнике устремилась она к океану. И четырежды больше того она мне рассказала о том в той дороге за горы.
– А как звали её, расскажи? Папа с дядей твердят, что не слышали прежде. Или врут мне с сестрой, что сказать не желают зачем-то?
– Нет, не врут. Даже дед твой, мой младший брат Хёрд – тот и сам её прежнего имени знать не стремился, так ни разу отца и дядьёв не спросив… Было всем и прозвания той нашим именем Соль им в избытке, как когда-то ещё звать ту стал дед мой Эмунд, кто забрал её некогда с юга. Но я помню средь всех, что звала?сь она некогда А?м-суль – Матерь Твёрдых то значит в Ардну?ре.
– Ты и вправду такой! – засмеялась девчушка.
Человек ощущал позабытую радость, как когда-то держал в первый раз на руках сыновей – тех, других, что родились задолго до нынешних – от другой из любимых им в жизни двух женщин. Эта девочка крови их дома была больше других ему ми?ла, отвечая такой же привязанностью, с жаром глаз непоседливо слушая россказни прошлого, что он поведывал. И теперь, появившись тут с ним без взрослеющей старшей сестры она вновь вопрошала того о минувшем – давно уж забытом в семействе владетелей Скъервиров.
Свиток с толстой печатью поверх его кожаной скрутки был плотен и даже тяжёл – и шёл в Вингу с гонцами сквозь дождь и ненастье. Но человек позабыл о нём напрочь, и отведя взор от путников, что впятером уже сели верхом на своих скакунов на дворе перед входом в Высокий Чертог, крепко обнял ребёнка, глядя с ней вместе за хмурым закатом над гейрдом, где во мгле облаков багровело осеннее солнце.

– А какою была она – помнишь? Ульф говорит, что нет лика её среди свитков семейства в хранилище.
– Как и ты – или сестра твоя Брула… – усмехнулся мужчина, гладя малую дланью по кудрям волос, – только косы намного темнее –точно ворона чернь с рыжиной –а не как у всех прочих смоля?ных ардну?рцев. Есть такие средь них, древней крови народов песка из краёв необъятного Бахр-аль-рималь – что зовётся ещё на наречии их Танешшу?фт-н-Ишаффен. И глаза полыхали как вихрь… пламя в них не стихало и даже в неволе в чужой стороне за все годы.
– А какие?
– Да как у тебя, – указал он перстом в её жёлтые с золотом радужки.
– То есть – как и твои? – указала она своим пальцем в лицо человеку.
Тот издал вдруг негромкий смешок, слегка вздёрнув плечами.
– Лишь как левый… Глаза её были тверды, но добры. А моих глаз страшатся иные…
– Врёшь ты видно – я их вот совсем не боюсь! – она засмеялась звоночком.
– Ты ведь не враг мне и нашему дому… На таких я смотрю по-иному – и тебе того лучше не зрить.
– Вот у ёрла глаза точно лёд. А у Лапы и тех, кто ему здесь на службе, так и вовсе мне боязно зрить – как у бешеных псов… – лицо девочки вздрогнуло, – а твои глаза добрые, Сигвар!
– Рад, что кто-то хоть здесь меня добрым считает… Охрани?тебя боги, моя дорогая.
Он с усмешкой обнял её крепче, слушая россказни малой и глядя на мглистые дали простора. Забылся тот свиток с вестями, что смирно лежал в ожидании срока в разрезе его верховницы. Человек – чьего имени многие с трепетом слышать страшились, и чья длань простиралась над многими землями дома владетелей точно острый безжалостный коготь – тихо слушал девчачую речь; и глаза его, многим внушавшие ужас, с лаской зрили на то, как росли все те внуки и внучки его упокойного брата – с сожалением хмуря седевшие брови над лбом, что ему вряд ли скоро придётся узреть своих собственных.

– Ну беги, моя милая – жду вас с сестрой завтра в полдень в покоях. Обойдётся наш ёрл без меня в разговоре с послами от крватов. А теперь дай прочесть наконец этот свиток с Помежий, весь гори он огнём…
– До завтра, почтенный! – она преклонила пред ним на миг голову, растрепав свои кудри как рыжий каштан в завитках. Свет стоявшего низко осеннего солнца залил небокрай, и огромная долгая тень пролегла от девчушки над гейрдом, серой птицей из мглы пролетя над стена?ми и крышами.
– Беги, Гудрун. Праматерь тебя охрани, моя милая…
Стуча кулачком по камням обомшелых зубцов она торопливо помчалась бегом вниз по сходам, где под ними шумел многолюдный заполненный двор под Высоким Чертогом. Пробегая по лестнице мимо окошка в стене она встретилась взглядом с одним из пяти отъезжавших к воротам Хатхалле – ещё юношей, светловолосым, нёсшим знак дома Дейна на верховнице – и шутливо дурачась показала ему, опешившему, язык.

Когда топот шагов резвой девочки стих, растворившись в том шуме двора, человек развернул толстый свиток, ломая ногтями застывший восковый кружочек печати, и нахмурившись стал разбирать письмена строчек рун – слыша поступь других уже ног по стене его дома владетелей, чей покой и чью власть он хранил много лет.

Кони резво несли пятерых ездоков, направляясь к воротам восточного въезда в твердь ёрлов. Ближе и ближе виднелась тяжёлая очерть их створок во много локтей высоты.
– Добрый Мейнар – надеюсь, твой родич Стиргейр вновь готов взять копьё как и прежде? – старый скригга обратился к ехавшему подле них свояку правнука.
– Как и прежде, почтенный – брат нашего скригги всегда держит длань крепкой, а оружие острым.
– Славно. Он как и прежде берёт всё семейство с собою в выправы? – беззлобно усмехнулся старейший из Дейнблодбереар.
– Как и прежде, почтенный. Как когда-то его Груна ещё юной вслед за ним из ревности отправилась на Помежные Распри, дабы не смел её муж вдалеке от неё согревать с другой ложе ночами – так и доселе уже третий десяток лет по привычке вслед за ним собирается, и всех пятерых детей не в дому с ним зачала. Прежде прочие свердсманы только смеялись, что он к юбке привязан, теперь же завидуют Сильному – не у всех таковая жена, что всегда подле мужа поддержкой.
– Что же – у славного ратоводца и тень его так же славна. Однако я хотел бы спросить тебя об ином. Что ты можешь нам рассказать о том, как обстоят дела на Помежьях и в самих уделах Эйрэ?
– Думаю, почтенный, ты и сам уже знаешь последние вести. Стычки в Помежьях продолжаются, туда давно вышли люди из воинства арвеннида. Однако главные их силы ещё не собрались, и люди из большинства кийнов пока не прибыли к ардкатраху, тем более из-за гор. Многие помежные фе?йнаги из союзных земель не торопятся вставать под стяги старого Дэйгрэ, надеясь на завершение раздора миром, и сетуют на сильно возросшие из-за распри подати. Есть и те, кто напрямую воззвали к защите ёрла, не покоряясь воле дома Бейлхэ – война-то прокатится первой по их уделам, тем есть чего опасаться.
По прочим же городищам к закату от Аг-Слейбхе снаряжённых боевых воротов стоит немного, все прочие их каита-гаойта без дела гниют на стенах ардкатраха, порядком уже изветшалых. Похоже, что к большой осадной войне по всем нашим Помежьям Медвежья Рубаха ещё не готов – равно как и мы. Или я ошибаюсь, почтенный, и эта зима выпадет жаркой?
– А большую войну и ни к чему разжигать прямо нынче, пока враг свои силы ещё не собрал в одно целое, – спокойно ответил Эрха, – рой перенимают тогда, когда пришла им пора покидать родной улей, а не ловя тех по пчёлке на разных лугах… Замысел мой в ином – и эту зиму арвеннид Дэйгрэ с сынами проживут у тёплой печи спокойно. Что ты скажешь о его наследниках, добрый Мейнар? Я уже много лет как сам не был в Аг-Слейбхе, и помню их лишь юнцами – а ты, сын Хёскульда, частый гость при дворе Дэйгрэ средь наших послов, и на свои очи видишь там многое. Каковы они нынче?
– Был там частым гостем, почтенный… – поправил Мейнар старого скриггу Дейнблодбереар, – до начала войны…
И помолчав миг продолжил:
– Арвеннид Дэйгрэ уже стар, хоть ещё и не дряхл – здоровье у старика крепкое. Умом он по-прежнему твёрд, но с возрастом стал гневлив и скор на руку – и нет чуда, что меж нами теперь развязалась война. Хотя клянусь именем Всеотца, и я бы потребовал кровавой виры за убийство родича – да к тому же посла, пришедшего с миром для переговоров! Тем больше, что нынче дурных советчиков у него под рукой развелось немало…
– Наслышан… – согласно кивнул скригга Дейнблодбереар.
– Все а?рвейрны – даже благородные фе?йнаги древнейших семейств – тихо твердят меж собой, что древо их кийна, правящего в Эйрэ шестнадцать веков от часин Врагобойца совсем нынче выгнило… – Мейнар умолк на мгновение, точно задумавшись вдруг о чём мрачном, – со времён дара Мурхадда с рознью и братоубийством иные твердят, что дом Бейлхэ был проклят людьми и богами за скверну – а Смута Семейств лишь умножила это – что исчезнет их род, не оставив потомков. Множество кровных их умерло в тот год явления мора лет двадцать назад, когда по всему северу – и у нас, и в их землях – во второй раз за век прокатилась та чёрная хворь, как в Аг-Слейбхе и ближних к ардкатраху твердях опустели все дома и чертоги, лишь крысы кишели среди гнилых трупов в нарывах и язвах.
– Да, страшный был час всепогибели…– негромко проговорил полушёпотом скригга, с трепетом вспомнив тот дважды за век им увиденный мор.
– А среди здравствующих их мужей много кто из прежних ратоводцев с годами стал болен и слаб, и не отрывает костей от горячей лежанки – как тот охромевший Коннал Стрела или некогда грозный победитель бунтующих северян Гован Огнерукий. Лишь несколько дельных их родичей возначаливают мелкие тверди по дальним окраинам Эйрэ – а прочие, весь их кийн от отцов до сынов в последние годы просиживают лавки во дворце Дэйгрэ и отращивают брюхо на частых пирах.
– Так что ты слыхал о его сыновьях, славный Мейнар? Каковы они будут как воители и мужи? – вновь спросил Быстрого скригга Дейнблодбереар.
– Сыновья Дэйгрэ уже взрослые годами, но ратные их дела так и остались в юности. Да и то, я бы сказал, не умаляя по че?сти – были невелики, – продолжил дядя юного Айнира, – дом Бейлхэ давно уже не вёл столь значительной войны как нынешняя. Стычки c нашими уделами в час Помежных Распрей больше вели сами верные ему кийны союзных земель, а не воинство арвеннида.
– Разве что с кочевниками из Травяного Моря на востоке арвеннид раз-пораз точит мечи, и год от года давит не утихающие волнения по окраинам… – добавил Бурый.
– Всё так. Многим фе?йнагам не по душе единоначалие Дэйгрэ – каждый удел хочет жить по своим давним правам и обычаям, не признавая верше?нства над ними. Особенно недовольствуют тем их северные кийны во главе с домом Кроммах, в открытую выступая против Бейлхэ наравне с семействами их Помежий, подвластных Скъервирам по дару Мурхадда. Власть Дэйгрэ слаба в тех уделах, многие фе?йнаги в открытую склоняются перед нашим ёрлом.
– Что же, и это нам будет на руку. А что ещё о наследниках Дэйгрэ ты можешь сказать?
– Сыны арвеннида всё больше ездят по посольствам в Травяное Море и дальние восточные земли, чем славятся воинским делом, – усмехнулся Мейнар, – дедовские обычаи они позабыли, и нынче живут словно тамошние владетели в золоте и мишуре. Семью и законных наследников никто из них пока не завёл, хоть старшему уже годами будет за тридцать. Зато каждый набрал себе в покои кучу девок, и ещё похваляются этим перед всеми, кто больше помял тех… А старый Дэйгрэ всё с рук им спускает – любимые ведь сыновья, пусть гуляют. Славный Покой в чертоге арвеннидов давно не видал таких пиров с охотничьими забавами как теперь.
– Ясно. А как обстоят дела в воинстве владетеля Эйрэ?
– Как и при дворе, почтенный Эрха. Про нынешнего главу воинства тверди – Онноха Щедрого из Модронов – и говорить нечего, если даже свои того боровом и набитым умётом вовсю за глаза именуют. Его предшественника Кадаугана Кривую Ногу из Гулгадд боялись, но чтили – старик был умелым воителем, прославленным в битвах Помежных Раздоров и возвёвшим надёжную твердь в их ардкатрахе. А нынешний лишь прилепился к казне арвеннида как сосунок к материнской груди и притащил за собою к Высокому Креслу всю прожорливую родню – от слуг и десниц у конюшего с вершним над стражей до домоправителя.
– Мой дед Трир говорил: «за одною осой на гниющие груши весь рой прилетит…» – согласно кивнул старый Эрха.
– Всё так, почтенный. Если бы не вражда Модрона с хранителем арвеннидовых печатей и свитков, старым Конлойхом из дома Габ, то толстопузый уже давно был бы единственным советчиком Дэйгрэ. Тот Безусый хитёр точно лис, и спихнуть его с места не в силах наверное даже и тучному Онноху, поклянусь бородою Горящего!

– Так если в доме арвеннида такие бедовые дела, тогда чего ты остерегаешься, скригга? – спросил юный сын Доннара, прервав речи старших.
– Всегда надо остерегаться врага, Айнир – даже если он по-первости кажется слаб, – Эрха внимательно посмотрел на всё ещё по-юношески горячего праправнука, делясь с тем той мудростью, постигнутой с годами его долгой по людским меркам жизни – узрившей сверх меры всего.
– А?рвейрны не ровня дейвонам в воинском искусстве – верно – и все фейнаги разом собраться готовы лишь только бодаться с владетелем собственным… Но народ этот упорный, яростный, как и их праотец Каитеамн-а-гвайэлл. Даже на грани гибели они будут сражаться с твёрдостью, достойной сухого полена – легче спалить целиком, чем расколоть – я сам убедился в том век назад в годы Сторстрид. Только хватит ли сил нам раздуть тот огонь, который на это потребуется?
Кони цокали сталью подков о брусчатку камней по дороге, приближаясь всё ближе и ближе к распахнутым створки ворот.
– В избытке у них и умелых воителей, опытных ратных мужей из семейств, с древнейших времён прославленных боевой удалью и храбростью, чьи великие предки в святилища их праотцов принесли сотни сотен голов их противников. Немало сыновей из небогатых кийнов со скудными гористыми землями в поисках лучшей доли пошли служить за монету в возросшие числом войска арвеннида, которых он стал всё больше держать при себе вместо прежних собираемых по семействам в час войн снаряжённых людей – и там за эти годы набрались умения воевать не хуже любого нашего свердсмана. Много в том краю стоит прочных каменных укрепей и сторожевых веж по неприступным перевалам и скалам; есть множество боевых воротов каита-гаойтэ и умеющих владеть ими людей. Тысячи копий и секир, что столкнутся с нами в бою в руках сынов Эйрэ…
Айнир молча слушал негромкую речь старейшего из Дейнблодбереар, приглушаемую лишь цоканьем конских копыт о брусчатку.
– А кроме того не забывай, что по-прежнему жив Борна Старый… А он в отличие от обезволившей семьи Дэйгрэ первостатейный воитель, не опускавший меча ни единожды – зрящий сквозь смерть убийца, не знающий раздумий и страха… первейший враг Дейвоналарды ещё со времён моей юности. Он ненавидит дейвонов до глубины души – и не жаркою жаждой убийства и мести… а тем неприятием всех нас до самого корня, холодным и твёрдым – как землепашец, кто знает, что сорные травы расти не должны. И так будет всегда, доколе он помнит, что сталось от наших рук с его великим отцом. А сейчас ему наконец выпала доля полной горстью воздать нам – и он от своего не отступится…
Скригга смолк на мгновенье.
– Как и ещё один их ратоводец, чьё имя не так на слуху, но чья ненависть к Скъервирам столь же сильна, а годы не столь уж преклонны – и чья сила растёт – кто уже…
– Он ведь сын самого Клохлама, Старый? – снова спросил скриггу Айнир, невольно перебив те слова старика.
– Да, его сын… – не договорив согласно кивнул Эрха юноше, – …его сын, почти равный мне прожитыми годами, живой и поныне – такой же опытный и опасный, не ведающий жалости в воздаянии… несломленный и упорный, непрощающий. Полжизни отдавший одной лишь войне, только за пятьдесят своих зим взяв жену и родив с ней детей – кто доселе всё помнит… и мстит. И он будет брать с дейвонов кровавую виру за своего отца, не страшась даже смерти – до тех пор, пока она сама не возьмёт его. И в этом ещё одна наша беда, коей не видят иные незрящие.
Эрха умолк, но затем вдруг добавил негромко:
– И ещё я страшусь непредсказуемого…
– Чего именно, скригга? – удивился юный Айнир, не понимая столь туманных слов старейшего в доме.
– Того, что знамо не даже прозорливейшим из людей, а одним лишь бессмертным богам в их непознанных помыслах…

Высокий Чертог отходил ко сну. Прислуга и воители стерквегга закончили вечернюю трапезу в Малом пиршественном зале, служанки торопливо уносили в стряпные грязную посуду со столов. Завершил учтивую беседу с гостившим при дворе ёрла посланником из одного союзного Малому Ардну?ру южного удела и оценивший с ним не один кубок тамошних хмельных вин говорливый домоправитель Брейги. Затухли натопленные на ночь печи, стихли голоса моющихся в жарко нагретых купальнях. Последние огни свечниц оплыли вниз растопленным воском и салом, с чадным дымом огарков погрузив все покои во тьму. И лишь шаги ночной стражи мерно раздавались теперь по переходам хугтандов и стен.

Перед самым закатом ёрл Къёхвар вышел на западную стену чертога, наблюдая за угасающим заревом небокрая, где плотные тучи скрывали багровое солнце. Кутаясь в плащ он подошёл к сидевшему на каменном основании зубца немолодому уже человеку в добротных, но лишённых всяких богатых украс и шитья неярких одеждах, отставившему вбок точёный костяной посох и неспешно читавшему развёрнутую скрутку какого-то послания, щуря глаза в неярком свете заходящего солнца.
– Почтенный Сигвар, какие прибыли вести?
Хранитель казны и печатей поднял взор на подошедшего к нему владетеля Хатхалле, встретившись с тем своим взглядом пронзительных глаз с желтизной, где у правого вправду зрачок походил на змеиный, чуть растянутый ввысь.
– Добрые вести, ёрл. С севера Эйрэ… – немногословно ответил он родичу.
– Кривой по-прежнему верен данному слову?
– Верен, и ждёт своего срока.
– А что говорят твои люди при дворе Дэйгрэ?
– Всё как и прежде, владетель. Не тревожься – я знаю о каждом слове Медвежьей Рубахи, и все послания арвеннида мне известны. Пока что нет повода для тревоги – и раньше грядущего лета не жди, что все кийны дадут ему воинство к распре. Да и то вряд ли все…
– Тем лучше – мы медлить не будем! Виганд нынче же примется войско готовить к выправе, и ему поручу я собрать все загоны домов из Прибрежий.
– Нашептали мне ветры, что всё собирать он умелец… – нахмурился Коготь в загадочной резкой усмешке.
– Вечно ты её брата поносишь, почтенный, – нахмурился Къёхвар.
– Что он брат Раннвейг – это не значит, что запах его мне по нраву…
Брови ёрла поднялись в недоумении.
– Не смердит же он сам точно конюх? Моется часто, надушен всегда…
– Иной конюх почище бывает, владетель. Кого ты так приблизил по дружбе к Столу и казне, в нашем доме стал как тот умёт, что к подошве прилип. Но довольно пока что о нём…
Сигвар снова скрутил послание в свиток и спрятал в разрез тёплой верховни?цы на меху. Поднявшись с зубца он опёрся на посох и встретился взглядами с ёрлом.
– Есть люди близкие к Дэйгрэ, кто готов повлиять на того – принудить того уступить, дать нам волю в торговых путях к северянам и в земли востока – если ты в ответ тоже уступишь… хотя бы отступишь от тех из владетелей кийнов, кто стремится уйти из-под клятв дому Бейлхэ в их землях.
– Я – уступить? – брови ёрла взметнулись, – Сигвар – я вовсе не девка, кто нет говорит, а в уме это да. Я сказал уже, что…
– Я услышал тебя, владетель. Довольно… – Клонсэ кратко кивнул головой, оборвав того.
«И они, увы, тоже услышали…»

Хранитель казны и печатей краем глаза заметил издали приближавшуюся к ним по переходу стены женскую стать в тёплой алой накидке поверх одежд.
– Почтенный – ты подумал о том, что я тебе говорил седмину назад?
– Нет, Сигвар! Я её выбрал себе – я же и сам сделаю Альду супругой, если она наконец родит мне ещё одного сына. И плевать мне огнём на недовольство семейств! Иной жены мне не надо, клянусь Всеотцом.
– Я не стану оспаривать, владетель, что Альда прекрасна, и греет тебе сердце – но твой единственный сын слаб, а Высокий Чертог нуждается в законном наследнике. Я люблю Вигара как родного, он вырос подле нашего младшего Ульфа на одном молоке из груди моей Хлив – но что нам грядёт, если он не будет способен продлить род?
– Конечно… – Сигвар на миг хитро прижмурился, глядя прямо в льдистые глаза владетельного родича, – …у тебя же есть двое единокровных братьев и куча племянников… А быть может и братья иные у Вигара есть – те, кто родился первее и менее слышно для всех, как к примеру на севере кое-где – но кто мог бы…
– Сигвар – не твоё это дело, кто займёт моё место, – оборвал Когтя Къёхвар, – оставь север в покое. Стол Ёрлов пока подо мной, а братья у Вигара будут ещё – поверь моему слову.
Ёрл пристально глянул на родича.
– Ты беспокоишься о далёком грядущем, когда ближайшее нас заботит намного сильнее… Грядёт большая война.
– Достойный ёрл – было бы лучше, если бы ты либо сделал её своей женой по закону прямо сейчас, либо отпустил назад к отцу в родные уделы… – вздохнул хранитель казны и печатей, не отводя взгляда от глаз владетеля Красной Палаты.
– Я сделаю её супругой, если Всеотец и Дарующая дадут Альде дитя – и своих слов не сменю, почтенный. Довольно об этом!
«Упрямство твоё лишь на беды всем Скъервирам, Къёхвар… Хоть ты и ёрл, но по нраву ты словно тот Нож – оба вы жаждете взять что желаете, о цене для семейства не думая…»
Альда, младшая дочь скригги Фрекиров, неслышно подошла к ёрлу и его родичу, ласково обняв Стейне за плечи.
– Час поздний, дорогой. Неужели для вас с почтенным не будет нового дня для забот?
– Не могу прекословить столь прекрасной из жён и удерживать ёрла вдали от неё пустыми речами, – почтительно улыбнулся хранитель казны и печатей, учтиво указывая ладонью в сторону спуска во внутренний двор, откуда только что явилась дочь скригги Фрекиров – давая знать, что их с Къёхваром разговор завершён, и она может забрать своего владетельного мужчину с собой в опочивальню.

Когда два идущих побочь людских абриса исчезли в сумерках среди крытых переходов стены, старый Сигвар вновь развернул свиток послания, прибывшего в полдень с гонцом из восточных Помежий. И те вести в начертанных рунами строках, где уже говорилось о землях в союзных уделах на севере, были не столь хороши – заставив лоб Когтя нахмуриться пашней борозд от морщин его долгих раздумий…

Всадники миновали тяжёлые створы раскрытых в день Хлидхельст. Храттэ осадил жеребца и обратился к прибывшему с ним пареньку.
– Бундин – мы едем на юг в Эикхадд. А ты отправляйся на север к Воротам, где наш скригга теперь. Передашь ему всё, что сказал я. А там можешь пойти с кем из наших в одном из загонов, войска? собирать среди данников дома.
– Хорошо, дядя.
– Счастливой дороги тебе, сестрин сын…
Парень учтиво кивнул, завернув кобылицу к развилке дороги на север.
– Бывай, родич! Надеюсь, увидимся снова! – кивнул он в прощание Айниру.
– И тебе храни тропы Горящий! – Айнир хлопнул родню его дяди в плечо кулаком, получив в ответ так же шутя.

Четверо всадников пустили коней быстрой рысью по мощёной дороге к восходу.
– Слушай, дядя – не вспомню – давно уж я не был в Воротах… Это сын тёти Хлиге, с которым мы в детстве построили плот и по речищу Бурной отправились вплавь?
– И с порогов Хвиттва?ттен мы вас, дурачков, еле сняли живыми… То был Аскиль Лягушка – разве забыл ты, племянник?
– Тогда кто? Тёти Эрны тот сын, с кем подрались мы лет может в шесть на конюшне? Кто ещё мышью костлявой меня обозвал?
– Своего тёзку Айнира Пузо и чтобы не помнить… – хохотнул дядя Мейнар.
– Тогда кто?
– Сестрин сын… – как-то кратко ответил племяннику дядя, – Бундин звать его, рос за Воротами парень. Не встречал ты его до сегодня – вот и вспомнить не можешь теперь…
Айнир хотел ещё что-то спросить, от какой из сестёр его матери – но заметил косой взор отца и умолк.
Почтенный их скригга однажды сказал, что у каждого дома есть пятна на блеске их славы, о которых порой лучше бы и не знать – и не спрашивать даже… Про Соседскую Смуту на севере дядя рассказывал мало – пусть и Къеттиры были в ней некогда первыми, а вражда с домом ёрлу союзных Хатгейров заняла полвека – хоть началась с каких-то двух пастбищ овечьих, что не поделили их деды ещё. Но было и что-то ещё, о чём скудно твердили какие-то слухи меж родичей, говоривших о том втихомолку. И сам Мейнар когда-то уже после пира в Стейнхаддаргейрде с глазу на глаз сказал их отцу, не заметив там в комнате малого Айнира, что в воздаянии порою нет правды, как ты там не взирай и судить не пытайся; жажда крови слепа – и что воля Горящего взрежет все наши чая?ния с думами, насмехнувшись над нами как Шщарова пасть, извернёт всё назад, наизнанку – и тем и другим… И что платят за то все подряд – и виновные, и тем больше безвинные.
– И ведь слова мне даже в укор не сказала… Лишь спросила: «чего ты нескоро так, брат?» – говорил он отцу про кого-то сквозь зубы, вновь без счёта уже полня мёдом свой рог.
О чём и о ком была данная речь, о какой из сестёр, мальчик так и не понял – услыхав то тем больше от Храттэ. Къеттир кровью, северянин до мозга костей, сам хранитель суровых полночных устоев – дядя молвил вдруг вовсе не так, как тут водится с древних времён.
Айнир и так заприметил, что Храттэ не разу племянником парня не звал, только сестриным сыном – хоть любил ровно так же как всех из детей, кого в свет принесли его сёстры, коих было у дяди как бусин на шее у девы какой. И имя то странное, Бундин – Ничейный – оно что-то да значит. Но пытать о том дядю сын Бурого больше не стал.

Поровняв жеребца с конём Дейнова скригги Мейнар снова заговорил с ним, перекрикивая свиставший в ушах путников холодный порывистый ветер:
– Немалая часть воинства Дэйгрэ до сих пор стоит далеко на востоке – и верно, вся никак не сможет уйти с оберегаемых ими Помежий в Травяном Море, ослабив те слабые засеки меж городищами. Арвеннид, конечно, поскорее заключит с кочевыми племенами очередной вечный мир, дабы обезопасить себе спину перед началом больших летних выправ. Но мы знаем, как те вероломны – одной рукой примут дары, а другой ударят исподтишка в спину. Так что нам это только лишь на руку.
– Верно, добрый Мейнар… – согласно кивнул скригга, – трижды на моей памяти рушили они прежние клятвы, нападая в тот самый час, когда все свои силы арвенниды отвлекали в иные края… И не удивлюсь, если ёрл уже договорился о том с их вождями, и к лету они ударят по восточным уделам Эйрэ вместе с нашими воинствами с запада. Не один раз за прошедший год его послы ездили в Травяное Море, как знаю я. И слишком много звенит серебра в тех уделах – не дейвонского, но отбитого в Эйрэ – тогда как его тут с огнём не сыскать вдруг на торжищах стало… Но прости старика, что я снова тебя перебил со своими догадками. Продолжай, о чём ты ещё говорил?
– Всё о его сыновьях, почтенный. Они пусть и будут по чину вышними лу?айд-лохрэ в воинстве Эйрэ, но мало кто на деле вершил загонами в подходящее время. Все трое их – Уи?ллух, Гийлин и Хидд – даже ардкатрах кроме охоты покидают нечасто, проводя час за пирами и девками. У одного только старшего уже пятеро детей от служанок дворца и дочерей мелких фе?йнагов – и у двоих его братьев есть столько же. Слышал я этим летом, что на зиму после празднества Самайнэ арвеннид советами Модронов таки собирался женить старшего на наследнице Конналов, своих главных союзников в здешних Помежьях – но из-за начавшейся распри та свадьба пока отложилась надолго.
– Хотя погодите-ка… – Мейнар задумчиво наморщил вдруг лоб, потирая пальцем висок под наголовником плаща, – я вроде слыхал, что у их арвеннида не три, а четыре сына?
Он повернулся лицом к свояку.
– Не ты ли мне прежде рассказывал, Бурый – или я чего путаю?
– Нет, не путаешь, – усмехнулся Доннар, правя конём, – и вправду, есть у старого Дэйгрэ ещё один сын, моложе летами за тех троих старших. Об этом отпрыске арвеннида я как-то узнал от прежнего их посла на пиру у нашего ёрла в празднество Долгой Ночи. Старый Сьоннах-а-балл тогда перебрал видно крепкого мёда из погреба Брейги, и с глазу на глаз передо мной за столом распустил язык дольше нужного в нашей учтивой беседе. Хотя быть может и не без какого умысла то сказано мне было, кто же его знает… – пожал Бурый плечами, – ты не слыхивал разве историю эту про Дэйгрэ?
– Стал бы я тогда тебя расспрашивать, свояк… – озадаченный Мейнар заинтересовался, на скаку повернув голову к мужу своей упокойной сестры, – а ну-ка, Бурый, поведай! Что ещё за четвёртый сын у Медвежьей Рубахи? Вроде же он и доселе вдовец? С кем ещё одного он мальчишку заделал?
– Значит, дело такое. Когда с четверть века назад его жена Кердивейна из Модронов скончалась от кровохарканья, у Дэйгрэ остались трое рождённых от неё малых сынов – вот этих вот – Уи?ллух, Гийлин и Хидд. Но спустя пару лет вдовства так и не нашедший себе новой супруги арвеннид нежданно привёл во дворец одну деву из какого-то селища в восточных горах, встреченную там в час выправы. Говорят, она была красива что заря на восходе… ну и Медвежья Рубаха не будь дурак – отцу её кошель с серебром прямо в руки, а сам девку посадил к себе на коня – и навскачь дальше пустился.
– До первых кустов не иначе, как и сам предок… – усмехнулся вдруг Мейнар.
– До каких кустов, дядя? – подал голос не понявший Айнир, что слушал вполуха.
– Есть сказание одно про их дом Врагобойца… – усмехнулся племяннику Мейнар, – потом расскажу в Эикхадде тебе может быть, как приедем.
– Может и так… – пожал Доннар плечами, – словно мальчишка какой вспыхнул Дэйгрэ – так она ему была мила, и нравом добра эта… эта… так как же её там?
– Девка эта? – переспросил родича Мейнар.
– Ага. Да как же её звали-то… вот то ли Ольвейн, то ли Ронвенн…
– Может Бранвенн?
– Да нет, не оно… Вот же – забыл это бабское имя, сношай меня волки! – Бурый озадаченно почесал лоб пятернёй, с натугой припоминая – затем раздосадовано махнул рукой, так и не одолев эту случайную прореху в прежде острой памяти, продолжив рассказ.
– Медвежья Рубаха обрёл с ней второе счастье – но только недолго, увы, как уж боги сплели. Та дева родила ему мальчика и вскоре умерла после родов от сильной горячки. Арвеннид признал его своим четвёртым сыном, хоть по чьему-то наущению и не повелел записать в родовые свитки дома Бейлхэ – но на этом, верно, его отцовская любовь и закончилась. И хоть мальчик тот рос во дворце рядом с прочими братьями, даже те его звали безродным, не говоря уж про иных знатных фе?йнагов. А потом как подрос – и вовсе убрали мальца с глаз долой и отдали в простые копейщики – чтобы тот не мозолил глаза старшим родичам.
– Смотрю я, не сильно отцом он любим, этот младший… – заметил Храттэ.
– Видимо так, раз пока не стяжал при Высоком Кресле никаких чинов и владений. Так что кроме того, что он именуется младшим сыном Дэйгрэ, у того парня ничего больше нет – ни власти, ни войска и укрепи, ни знатной родни, что могла бы способствовать в этом. А теперь быть может с началом войны и головы уже нет, как их загоны вступили в бои против наших. Лет ему будет верно едва больше двадцати – так что он совсем ещё молод и зелен, как мой Айнир… – Доннар лукаво, но с отцовской теплотой покосился на вспыхнувшего алым с лица от обиды при таких родительских словах младшего отпрыска.

– А как его имя – этого сына? – спросил доселе молчавший Эрха, внимательно слушавший их разговор.
– Тийре, – ответил скригге Доннар, и миг спустя перевёл это имя с восточного наречия Эйрэ, – Волчонок.
– Отчего же не нарекли его Мор-Ти?ре – волком? – усмехнулся Мейнар, – как их славного родича из Клох-а-до?н?
– Видимо, настоящий волк из него пока не вырос, – пожал Доннар плечами, и обратился к Айниру, – сынок, чего ты там всё высматриваешь в чаще?
Тот ловко отстегнул от седла притороченное к нему короткое копьё, пристально оглядывая почерневший ветняк придорожных кустарников.
– Да тут как раз в этих зарослях водится всякая живность. Вон вроде кусты шевелились недавно… Отец, я осмотрюсь – вдруг какого вепрёнка сниму? Да и волки тут водятся, самые лёжки в тех чащах…
– Не время, сынок – уже смеркается, какая тут охота на ночь глядя? – укорил его отец, – вот завтра погостим в Э?икхадде у родичей Мейнара – так там и на настоящего зверя на Дубовый Холм в его чащи выберемся.
– Так это же завтра, отец…
– Хотя кажется мне, что волчью шубу тебе на чьи-то плечи в подарок неймётся добыть, а? – хитро подмигнул Доннар сыну – заметив, как замялся под его взором смутившийся Айнир.
– Или быть может вслед за шубой и сватов высылать к кому стоит? – усмехнулся отец, – а то Ллотур и так немилостью Гефа?дринн взял себе в жёны бесплодную деву, а с тех пор как нежданно овдовел, о новой свадьбе пока что не думает… а Хугиль всё скитается по дальним краям, невесту ещё не избрал себе. Может хоть ты меня внуками раньше братьев порадуешь? Ведь уж разные слухи мне ветер приносит…
– Развязывай язык, племянник – что таишь на уме? – хитро подмигнул Айниру дядя, и приблизив жеребца к юному родичу чуть тише спросил:
– Слышал я, что когда ты приезжал в Э?икхадд на свадьбу вашего Гутторма с моей младшею Альдой, то тёрся что лист около её подруги – дочери хромого Ульве… как её там – Гедды? И с тех пор зачастил ты к нам в гости… – Храттэ хитро прижмурился, глядя на зардевшегося, насупившегося юного родича.
– Приезжал… Так в чём хоть вина моя, дядя?
– Так если бы только в один Э?икхадд приезжал ты, как я слыхал от людей? Ты бы уже знал меру в чужих дочерях, племянник – чтобы не покрыть позором отцовское имя. А ещё иные языки толкуют впустую, будто на книжников и таких тихих как ты девы вовсе не зрят… Гляди ты каков!
– О чём вы там шепчетесь? – спросил их Доннар, видя как что-то негромко говорил его сыну Мейнар.
– Отец… да довольно уж, – Айнир кашлянул, явно не желая вести с родителем подобные речи. Был он ещё совсем юн, когда кровь в сердце бьётся ключём неуёмно и лихо – и Доннар махнул лишь рукой, отцепившись от младшего сына. Пусть пока бегает с девками – лишь бы они как мальчишкою им не играли. Напрасно иные твердят, дескать Бурый вырастил младшего отпрыска хилым книжником среди свитков с премудростями. Воин из него всё равно выйдет славный – отцовскому оку это уже стало видно – а юную дурь и суету вскоре и сам перерастёт, как и все прочие мужи – да и как он сам некогда тоже.

Доннару вспомнилась вдруг его Асгрейн из северной ветви могущественного, издревле союзного им орна Къеттиров. Бурый умолк, погрузившись в столь памятные ему воспоминания ушедшей в невозвратное молодости – тени иных из которой давно уж ушли в ослепительные врата Халльсверд… и нет им дороги обратно, чтобы шёпотом их голосов вновь заставить забиться возрадовавшееся точно прежде сердце. Такова горечь жизни – что нет нам замены утратам, и ничто не сотрёт их из памяти – сколько ни тщись…
Рано потеряв любимую жену при родах третьего сына, он так и не отважился привести детям мачеху, сам воспитывая их и поднимая к зрелым годам, научая и закаляя. Нет, чего лукавить, женщины у него были – но ни одну он не сделал законной хозяйкой своего дома и второй матерью для детей. А нынче уже и не то чтобы поздно… Мужчина он видный, ещё в полной силе, и многие женщины засматриваются на него и поныне, а одна из них у него самого давно на уме – много лет как взор его застилает почтенная Сигла из Эваров, вдова его упокойного друга Лейфа Острого, дальнего родича Мейнара, кто давно неприметно уже перебралась в их дом невзирая на сплетни. Но Доннар за прежние годы свои весь ушёл в жизнь сыновей – отдав им всю душу, весь тот запал и умение воина, кем был сам от рождения. Вот только теперь бы дождаться и внуков, когда седина уже стала светли?ть серебром его волосы.
А Айнир… пока ещё ветер в его голове, в эти юные годы. Однажды и он повзрослеет, и сыново детство сотрёт без следа жёрнов жёсткого времени. Был ли сам Бурый умней в это время прежде встречи с прекрасною Асгрейн, как сплелись как-то тропы их в общую нить?
Всё будет однажды. Всеотец всем даёт по нужде в нужный час…

ГОД ПЕРВЫЙ. ПРЯДЬ ПЕРВАЯ …ВЕТЕР ИЗ БЕЗДНЫ Нить 4
– Погодите-ка… Не иначе разболталась подкова у моего рыжего, – недовольно пробормотал Храттэ, притормаживая захромавшего и сбившегося с поступи жеребца. Вслед за ним коней осадили и Доннар с сыном, и скакавший позади всех старый скригга.
– Давайте станем вон там, возле источника. А то боюсь, совсем Легконогий захромает до Э?икхадда, – Мейнар указал рукой на видневшиеся недалеко от дороги серовато-зелёные камни, подле которых в укреплённой с боков потемневшими бревёнцами круглой земляной чаше журчала вода. Не замерзающий и в самые суровые зимы священный источник поил как проезжающих людей – для них на сучьях врытого в землю резного столба висели многочисленные берестяные кружки и точёные ковши – так и утолял жажду их скакунов и скота – чуть ниже вытекавший из чаши ручеёк пробегал через широкое корыто из выдолбленной половины цельного ствола дуба, потемневшее и едва торчавшее из сырого песка.
Мейнар спешился, с досадой рассматривая потрескавшийся омертвевший рог переднего левого копыта у жеребца, где выпал дурно вбитый кузнецом гвоздь, ослабив поизносившуюся подкову. Доннар стал помогать свояку, придерживая его фыркающего Аудвелльфоти за узду, а юный Айнир зачерпнул ковш ледяной воды из чаши и не торопясь принялся пить подземную слезу из священного Шщарова глаза.
Лишь старый скригга остался сидеть верхом, властно придерживая играющего под ним скакуна украшенными медными бляшками поводьями. Он устало осматривал из-под седых бровей местность, через которую его спутники проезжали по пути в Э?икхадд-бю?гдэ – расположенное неподалёку большое селище Къеттиров.

Выбитая колёсами гружёных возов и тяжёлых перекатов, раскисшая от частых осенних дождей дорога была пуста в эту ненастную пору. Сразу за источником она делала крутой поворот к югу, и прямо перед глазами четверых путников виднелось обширное болото, возникшее в низине у излучины недалёкой отсюда Широкой. Унылый его вид тянулся вдаль на несколько полётов стрелы, исчезая где-то в сумерках – уходя там в крутой подъём берега, поросшего густым кустарником и высоким ольшаником, переходящим в укрывавшую гряды холмов густую еловую чащу.
По простору болота, куда ни кинь оком взор, росло целое море побуревшего камыша, чьи метёлки верхушек с шелестом колыхал рвущий порывами ветер, изредка бросавший в лицо старому скригге ледяные капли дождя. Выше человеческого роста вздымались колыхавшиеся единой волной высохшие дудки стеблей. Кое-где над камышом возвышались гнилые стволы мёртвых ясеней – некогда тут была сухая местность, но однажды сменившая русло Брейдаэ?льве подобралась сюда и затопила низину, обрекая деревья на гибель.
Рвавший листву редколесья, трепавший высохшие травы приречных лугов ледяной ветер внезапно затих, и сквозь низко ползущие над землёй тяжелобрюхие тучи вдруг проглянуло багровое зарево уже заходящего за небокрай солнца. Мейнар даже расстегнул на горле изукрашенную застёжку плаща, мешавшего ему ковыряться ножом в копыте захромавшего Аудвелльфоти. Дядя Айнира угрюмо ворча себе под нос пытался срезать омертвевший там треснувший рог и закрепить подкову на прежнее место. Державший гвозди Доннар и тот отёр лоб, откинув на плечи плотный шерстяной наголовник, а юный Айнир умиротворённо рассматривал дикий безлюдный простор раздорожья, любуясь красотой увядания природы перед скорым приходом зимы – то и дело переводя взор вдоль низины на видневшиеся вдали еловые всхолмья к югу отсюда, где лежал ещё далёкий от них Э?икхадд. Не иначе прав был отец, и у парня и впрямь имелся свой веский повод скорее добраться туда.
Один лишь старый Эрха не поддался обманчивому теплу. Скригга орна Дейна слишком хорошо знал цену кажущемуся спокойствию, вслед за которым нежданно приходит стремительное ненастье – безжалостное, суровое, и порой гибельное – как это часто бывает в природе… и так же и в жизни людской.
Непростые мысли овладевали его душой всю эту долгую дорогу из их родовой обители Вестрэвейнтрифъя?ллерн в ходаге?йрд и обратно. Владетельный Къёхвар умён – ёрл знал, к кому следовало обратиться за подобным советом в грядущей войне с правителем Эйрэ. И затея его необычайно хитра – суля стремительный разгром разобщённых а?рвейрнских уделов, неспособных сопротивляться столь опасному и опытному ратоводцу, кем был Эрха Древний. Силы дейвонов с союзниками огромны, и превосходят пусть и многочисленных, но менее искусных в воинском деле противников, привыкших издавна биться порознь – каждый кийн собственными силами – тем больше в нынешний час ослабления рода Бейлхэ. Каменный Узел столь близок к твердыне владетелей Эйрэ, защищаемой с юга одним лишь заслоном из кадарнле в Килх-слейбхе – Горном Зубе – чьи давно изветшалые стены падут под напором их воротов с приступом воинства, дав дорогу к горе без препон и задержек. Многие фейнаги запада прежде уже присягнули владетелю Красной Палаты – а из тех, кто склоняется перед венцом Врагобойцева дома, и досель не уняли раздоров и распрей внутри их страны, погрязая в усобицах с ссорами, как те пятый уж год как немирные кийны из данников Гулгадд и Габ. Всё верно рассчитал их владетель.
Всё… кроме одной лишь ошибки – самой той войны, кою он возжелал распалить из тех тлеющих углей застарелой вражды двух сильнейших владетельных домов Запада…

Давно ушли к предкам в небесные Чертоги Клинков те, кто воочию помнил ту кровавую распрю с а?рвейрнами. Недаром у обоих народов она была равно прозвана Великой. Прежний ёрл Хъярульв сам был её очевидцем – и несмотря на многолетние Помежные Раздоры весь долгий срок правления держал хрупкий мир с могучим восточным соседом. Нынче же среди Скъервиров мало осталось таких дальновидных мужей, кто был бы столь осторожен и осмотрителен… и чьему мудрому голосу внял бы упрямый владетель Хатхалле. Зазря Къёхвар мнит себя столь дальнозорким и опытным, уповая на превосходство дейвонского воинства и верность присягнувших ему фе?йнагов глубоко вклинившихся в тело земель Эйрэ и в иных захваченных подчас Сторстрид уделах.
Слишком хорошо скригга Дейнова рода помнил тот предыдущий раздор с детьми Бури Несущего. Слишком хорошо знал он этот гордый народ. Эрха сам сражался с ними долгие и кровопролитные десять лет той далёкой войны, прежде чем сам же и принёс всем тот мир, когда вместе с юным владетелем Хъярульвом прибыл с зелёными венками замирения на вознятых ввысь копьях в стан воительного арвеннида Хуга Тёмного.
Но каким же непрочным был этот столь хрупкий как тонкая твердь слюдяной оконицы давно уж надломленный, алым соком сочащийся в трещинах мир… Сколь много крови пролилось в Помежьях, не давая остыть тому некогда жарко пылавшему гару спалившей дейвонов и арвейрнов распри – а сколь много теперь было тех, которые не желая забывать прежние обиды сами опять раздували это притихшее в бездне горячее пламя раздора… И вот нынче оно вновь нежданно взметнулось опять, грозя разрастись новым жрущим всё сполохом – ибо дров для пожарища было нарублено вдоволь.
И теперь и он сам – бессловесным молчанием встретив попрание многих обычаев, бессловесно взирая на кровь, что уже проливалась потоком как дождь – и он сам, уповая на то, что скорейшей и быстрой победой сумеет избегнуть разгара войны во всю силу, бросил жар в эти тлевшие страшные угли…

Пусть и не Несущие Кровь Дейна теперь были у кормила Дейвоналарды, а могучие и богатые Скъервиры – но старый Эрха ощущал, что именно их дом, их древний орн несёт всю ответственность за судьбу их земли. Они – потомки самого Дейна – и есть её сердце, её кость, её дух. И нынче как никогда прежде старого скриггу волновала эта неведомая ему судьба их страны… и судьба их семейства.
Как старейший из свердсманов Дейнова рода Эрха издавна был прорицателем воли богов, принося им своею рукой жертвования и толкуя их знаки. Но в последние годы старого скриггу беспокоило то, что Бреннанди – Горящий – перестал оделять его властью познать их веленья. Слишком неясны и расплывчаты были знамения, что выпадали почтенному скригге во время гаданий на рунах и крови жертвенных животных в их древнем святилище средь стерквегга на Круче. И он, боясь признаться самому себе первому, что больше не может истолковать его волю, всё реже принимался испрашивать Всеотца о грядущем и тех деяниях, что умиляют его грозное сердце, передав почтенную обязанность прорицателя своему младшему внуку Снорре Вепреглавому, родному дядьке Доннара Бурого. Но на этот раз перед самым отъездом в Вингу, куда его призвал спешно явиться в Хатхалле владетельный Къёхвар, Эрха всё же отважился предстать перед резными ликами жизнедавцев в их семейном святилище в вопрошании неведомого – того, что ждёт в грядущем их смертных детей.
Когда принесённый его рукой в жертву трёхлетний бык был возложен на стол и рассечён священным ножом по грудине от горла до самой паши?ны, Эрха принялся вычитывать знаки судеб, начертанные кровью животного в наполненной алым соком деревянной резной чаше, другой рукой выискивая толкования зримых им ски?лити в ещё тёплых, дымящихся паром утробах меж разверстых оголенных рёбер. И то, что он узрел, потрясло и встревожило старого скриггу.
Нет, не был жертвенный бык слишком тощ или стар, чтобы быть неугодным алчущему взору богов – толст слой его жира и крепки мышцы, не видно в нём мокрой слизи и черни от гнилостей. Все внутренности животного были словно перекручены навыворот, будто поменялись местами в его распотрошенном чреве. Печень росла в иную сторону нежели обычно – и издавна прорицавшему волю богов в их знамениях Эрхе нужно ли было говорить, что это означает? И так через меру в тот год все узрели довольно зловещих знамений, беду предвещавших… Тем больше он помнил об обринутом с верха Хатхалле гнезде черноклювого вестника Вотина, свитом вороном в год восседания Скъервиров за Столом Ёрлов. Не к добру будет Къёхвару роковой этот год – ёрлу без годных наследников, воительному и упрямому Стейне, посчитавшему себя достаточно сильным, чтобы начать новую распрю с а?рвейрнами. Сидеть бы ему лучше дома в Высоком Чертоге и хорошенько ласкать свою женщину, дабы та понесла наконец – чем выправлять воинство в дальнюю выправу на восток в ожидании скорой победы над фе?йнагами Эйрэ и домом потомков Умершего Стоя… иначе не птенцы Скъервиров будут расти в этом древнем гнезде, что некогда свили сам Дейн и его сыновья.
Но когда Эрха вынул из горячего нутра быка его ещё бьющееся сердце, старого скриггу на миг охватил жуткий страх – и он было решил, что вновь неверно истолковал все знамения Вотина, доискиваясь воли Горящего в пугающих знаках гадания.
Трепещущее сердце животного было полно застоявшейся там тёмной крови, страшным сгустком излившейся на руки скригге. Его укрывали глубокие раны, нанесённые и не взрезавшим тушу быка остриём – а скорее похожие словно на рвущие мякоть укусы голодного хищного зверя.
И то, что сулил этот знак им самим – всем Несущим Кровь Дейна – было страшно и непрозримо, так и не открывшись старому Эрхе своим потаённым знамением… А если и угадалось во мгле неизвестности скрытого нынче грядущего, то осталось лишь страшной догадкой – какова будет вся та цена, что возьмут жизнедавцы с их дома той грозной непознанной волей…

Необычайная тишина – казалось, поглотившая все прочие окружавшие звуки – взволновала его, показалась незримым предвестьем чего-то недоброго. Так перед наступающей бурей внезапно стихает весь ветер, когда застывают затихшие ветки деревьев, умолкают все птахи и жабы, а на сердце незримой рукою предвиденья камнем тревоги ложится то чувство беды. Точно такое же волнение вдруг охватило старого скриггу, когда он торопливо оглянулся по сторонам, словно пытаясь определить причину охватившей его неясной тревоги – точно тянувшей взгляд старика куда-то вдаль за собой, в предночную мглу опустевших просторов безлюдных полей раздорожья.
Перед взором у Эрхи безмолвно расстлалось рыжевшее море сухих камышей, чьи жухлые долгие стебли ковром колыхались во весь человеческий рост. И откуда-то издали, с восточного края болота внезапно порывом рванул ледяной колкий ветер, заставив скриггу прижмурить заслезившиеся глаза.
Стремительно налетевший вихрь подхватил с плеч всё ещё возившегося с подковой Мейнара плащ, чёрным клубком потянув по земле. Юный Айнир метнулся изловить улетевшее одеяние дяди, а Доннар придержал за поводья рванувшихся взволнованных скакунов, пока сам Храттэ неловко вскочил с корточек на замлевшие ноги, и поминая Шщара вслед за племянником бросился вдогонку за унесённой накидкой.

Один лишь скригга твёрдо сидел в седле своего удерживаемого на месте коня, упорно взирая навстречу этому необычному, из ниоткуда задувшему ветру – уже второй раз узретому им… как когда-то давно – в ином месте, в иные часины, коих бы лучше не помнить, не знать… На его глазах море сухих камышей всколыхнулось, и под тяжёлым порывом летевшего вихря оно полосой стало вдруг пригибаться к земле, ложась на студёную воду болота точно поваленная косою трава. Громкий шелест терзаемых бурей метёлок шумел громче свиста валившего их буревия.
Единственный оставшийся неспешенным, с высоты из седла жеребца Эрха Древний увидел, как среди приломленного к кочковатой глади болота бурого камыша вдруг возникли незримые прежде, скрытые от всех взоров очертания поваленного древа – некогда могучего ясеня, рухнувшего в неглубокую воду много лет назад. Развалившийся на куски гнилой ствол вскидывал к небу обломки могучих когда-то ветвей, напоминавших теперь истлевшие рёбра человеческого костяка – словно в смрадной болотной воде упокоилось мёртвое тело, доселе укрытое ворсом высокой травы, но в этот миг вдруг внезапно узретое им, когда сильная божия длань опустила стену камыша к са?мой жиже оголенных топей. И там, среди мёртвых обломанных сучьев, точно в грудине истлевшего тела Эрха увидел стоявшего зверя.
Глаза старого скригги на миг сошлись с пристальным взглядом свирепого хищника, затаившегося среди камыша и уже готового к стремительному броску. Его огромное поджарое тело прижалось к земле прямо в ил низких кочек, готовое в любой миг словно стрела сорваться с места и ударить, а острые клыки в свирепом оскале блеснули сочащейся с них свежей кровью недавно как взятой добычи.
Старейший из Дейнблодбереар вздрогнул от внезапно объявшего душу бездонного ужаса, когда ощутил тот пронзавший его взгляд убийцы – смотревшего на Эрху с нескрываемой яростью и такой лютой ненавистью, что старик зажмурил глаза, наощупь хватаясь ладонью за рукоять спавшего в ножнах меча.
Когда он опять раскрыл веки, среди мёртвых ветвей давно сгнившего дерева вновь было пусто – лишь трепетали под вихрем болотные травы по кочкам – но ни тени от зверя средь них не осталось. В следующее мгновение лютый порыв того ветра из бездны внезапно затих, и бурое море сухих камышей как сплошная стена снова вскинулось ввысь, разгибаясь и приподымая высокие стебли к укрытому низкими тучами небу над диким безлюдным простором вокруг четырёх одиноких путников. Но скригга Дейнблодбереар, не в силах будучи оторвать взволнованный взор от болота, продолжал пристально вглядываться в живую стену камышовых чащоб.
«Всеотец…» – встревоженно обратился к Горящему потрясённый увиденным Эрха, вопрошая о том самого грозного Стэда?угхъя?ртира, чей знак теперь зрил, – «неужели то правда, что ты мне явил? Неужели…»

– Шщарова непогодь! – озлословил рассерженный Мейнар, накидывая на себя вывалянный в грязи и вымокший в луже плащ, отряхнув ладонью с его меховой поверхности налипшие травяной сор и листву, – едва не унесло свадебный подарок моей Соль! Ищи его потом в этом клятом болоте…
Рассерженно плюнув наземь он сунул ногу в стремя седла, садясь верхом на Аудвелльфоти и беря в окоченевшие ладони поводья.
– Пора ехать – а то мы уж совсем запозднились, – окликнул всех Доннар, следом за Храттэ усевшись верхом, – темнеет совсем – нужно спешить!
– Да уж точно, свояк – мрак стоит словно в Ормхал! – сердито добавил в согласии Мейнар, – надеюсь, дорогу отыщем, будь сам Гудсти нам в помощь.
Следом за дядей верхом сел и Айнир, направив коня к повороту дороги. Один лишь седой Эрха неподвижно застыл у кромки болота, вглядываясь в бурую стену шелестевшего камыша, точно пытаясь рассмотреть там что-то сокрытое в самой его глубине.
– Что ты там увидал, скригга? – спросил его Айнир, выводя старика из охватившего того странного оцепенения.
– Зверя… – помолчав, приглушённо ответил тому старый Эрха, так же пристально вглядываясь расширившимися от волнения зрачками во вновь ставшее спокойным бурое море камыша над болотом.
– А-а, так всё же есть тут волчара! – обрадованный Айнир потянулся за копьём, понукая коня и заставляя того шагнуть вперёд к самой кромке болота, – не уйдёт от меня уже серый, зубом Трюри клянусь! Но-о!
– Нет, Айнир, стой! – очнувшийся скригга немедля остановил юношу, покорно застывшего на месте по первому же слову старейшего в их семействе, – не надо, мой мальчик… не надо. Там зверь…
– Да кого ты там увидал, скригга? – Айнир озадаченно закинул древко копья на плечо, – за меня не страшись – волков я давно уже бью в одиночку – отец подтвердит!
Он словно за одобрением обратился взглядом к родителю, и тот кратко кивнул.
– Льва… – всё так же тихо ответил Эрха, не сводя взора с медленно колыхавшейся бурой стены камыша.
Айнир потрясённо присвистнул, а Доннар с Мейнаром озадаченно переглянулись.
– Льва? – Бурый с сомнением в голосе почесал за ухом, – а не привиделось тебе это, скригга? Я ещё был ребёнком, когда вокруг Винги ловчие Хъярульва истребили последние львиные вылежки. Теперь их только на севере встретишь за Каменными Воротами – или в горах по востоку Помежий. Но чтобы оттуда такой опасный зверь незамеченным смог добраться – поверить не могу…
– Ага, и кони спокойные – ничего не чуют! – подтвердил Мейнар, отвернув от болота встревоженный взор, – иначе уже рвались бы прочь как шальные. Я-то помню, что такое охота на львов во владениях Ёрваров, как почтенный Асквъёльд нас зазвал на этого хищника в южных отрогах у Буревийного. Может то просто был крупный волчище какой бурой масти – или медведь не залёгший на сон?
Эрха несогласно покачал головой.
– Я видел там вросшее в топь мёртвое древо… и огромного льва подле него, – тихо проговорил он, продолжая смотреть в глубину заросшего камышом болота, – я видел его…
Доннар и Мейнар опять переглянулись между собой, явственно не веря его словам – считая, что этот редкий тут зверь не иначе как примерещился в сумерках их утомившемуся за долгий путь старому скригге.
– Эх, знатная была бы добыча… – неуверенно, но с азартной завистью в голосе произнёс юный Айнир, зорко оглядывая шелестевшие на ветру заросли камыша и волнительно стискивая в правой руке ясеневый черен копья.
– Не сейчас, сынок, – покачал головой Доннар, – не пришла твоя пора охотиться на этого зверя. Быть может молодого ещё льва ты и одолеешь один на один, не вошедшего в полную силу – но не настоящего взрослого хищника. Не сейчас…
Ветер вновь заревел, обрушив на путников дождь с сырым снегом. Мейнар, ёжась от стужи, закутался в плащ поплотнее, а спе?шившийся Доннар вновь накинул на себя наголовник плаща и вынул из седельной сумы один из запасённых смоляков. Нагнувшись к земле он принялся разжигать огнивом трут, укрываясь от дующего отовсюду ветра. Храттэ стал помогать свояку, закрывая руками слабый пока огонёк от пытавшегося затушить его рвущего си?верца. Лишь юный Айнир, всё ещё полный волнительного охотничьего азарта и раздиравших его сердце сомнений, застыл у самой кромки болота, оглядывая колыхавшуюся гладь камышового моря – не отваживаясь броситься в одиночку в гущу стеблей на поединок вслепую один на один с опаснейшим хищником – как бы не упоительно мерещилась ему выделанная львиная шкура с когтями на лапах, наброшенная в Э?икхадде на чьи-то девичьи плечи.

– Поехали, скригга! – юноша наконец пересилил себя и тронул коня вперёд по уходившей на юг дороге к селищу Къеттиров, поравнявшись с отцом и дядей.
Эрха нескоро пришёл в себя, встрепенувшись всем телом и смахивая ладонью мокрый снег с замёрзшего лица, откинув на морщинистый лоб седую прядь свалившихся на глаза волос.
– Поехали… – согласно произнёс старик, отводя встревоженный взор от болота, и направил коня следом за праправнуком, поворачивая к югу.
Доннар убрал в поясной мешочек кресало, а Мейнар высоко взнял над головой разожжённый смоляк, служащий спутникам знаком в ночи, чтобы не потерять из виду ехавшего первым и указывавшего дорогу к их селищу Храттэ. Четверо всадников рысью пустили коней по дороге, закрываясь наголовниками долгих плащей от стегавшего им в глаза мокрого снега с дождём, торопясь успеть до наступления кромешной ночной тьмы в Э?икхадд к тёплому огню очага и кувшину с горячим мёдом – а кто-то к так умевшим обнимать мягким девичьим рукам, после которых уже не нужно было ни огня, ни сладкого хмеля…

Когда трепещущий огонёк одинокого светоча скрылся во мгле, ночь вновь полновластно раскинула стылые когти над простором вокруг священного источника, обрывая бурую листву с почерневших ветвей, пригибая иссохшие летние травы. И лишь тревожно шелестело метёлками стеблей камышовое море, точно пряча в своих недрах что-то зловещее, лишь на миг явленное взору старого скригги – и больше никем из людей не узретое.

На рассвете из окованных железом тяжёлых буковых створ ворот Э?икхадд-бю?гдэ вырвались несколько вестовых во главе с крепким мужчиной лет сорока с обритой наголо головой, погоняя коней по уходящей вдаль прямоезжей дороге, откуда с ближайшего развилка каждый выбрал свой путь. Их предводитель рванулся к востоку.
Вскоре спешные вести от скригги Дейнова рода с повелением немедля явиться к нему в твердь на Круче были доставлены тем названным им вчера ратоводцам – лучшим среди лучших в семействе Дейнблодбереар. И они не мешкая пустились в долгую дорогу до Вестрэвейнтрифъя?ллерн, ожидая указаний старого Эрхи о грядущей выправе на битву с извечным восточным противником.

Фреки Скороногого из Свартифъя?ллернгейрда не нужно было звать долго. Опытный, и уже прославленный к своим тридцати годам воитель, один из лучших предводителей Ярнвегг – тяжёлых копейных конников из воинства Железной Стены – он не терял час на сборы в дорогу. Получив от прибывшего к нему Хугиля Вепрево Копыто послание скригги, собрав своих пеших и конных людей из принадлежащих ему земель в городище у Чёрной Кручи и ближних уделах, он прислонил к воротам чертога остро отточенный двуручный клинок и поднял на руки ковылявшего навстречу родителю двухлетнего сына, потрепав светлые вихры его волосёнок. Затем перевёл спокойный, хоть и посуровевший взор на застывшую перед ним в молчании жену, положив левую ладонь на её уже выпиравший из-под тёплых одежд живот, и в душе с волнением воссожалел, что не вошедший ещё в память старший ребёнок и не рождённый пока младший не запомнят обличье отца, если ему не суждено будет вернуться в родной дом к своему очагу.
– Береги детей, – сказал он ей кратко, – и меня жди. Я вернусь.
Поцеловав сдержавшую при прощании слёзы супругу Фреки пристегнул к седлу двуручный клинок, умело вскочил верхом на коня и тронул жеребца вперёд, воздетым копьём устремляя готовых к выправе людей к далёкой от их удела Круче Закатного Ветра.
Вигда Доннарсдоттейр из прибрежного орна Альви, уже познавшая некогда раннюю горечь вдовства под укусом безжалостного железа той доли идущих тропою и славы и смерти воителей, долго смотрела вслед удалявшемуся от неё мужу, младшему брату первого её супруга – говорившего те же слова ей когда-то в прощанье – обещавшего это же, что он вернётся…
Прижав обе ладони к своему животу женщина попыталась утихомирить отчего-то затрепетавшее в чреве дитя, не понимая, от предвестия чего недоброго вдруг так тревожно ей стало в обоих сердцах, что бились теперь в её теле.

ГОД ПЕРВЫЙ. ПРЯДЬ ПЕРВАЯ …ВЕТЕР ИЗ БЕЗДНЫ Нить 5
Вечером того самого дня в Хатхалле прибыли два конных заго?на, принадлежащих к семейству владетельных Скъервиров. Первый, больший людьми числом, с кулями поклажи на сёдлах и с запряженными парами ленивых быков крытыми перекатами зашёл в ходаге?йрд с южной дороги, а второй появился чуть позже с восхода, рысью промчавшись сквозь растворённые Хли?дхельст. Стража закрыла за ними тяжёлые створы ворот Верхней укрепи, и оба предводительствовавших ими всадника спе?шились в заполненном конниками внутреннем дворе стерквегга, поприветствовав один одного.

– Два года с тобою не виделись, родич, – прибывший с первым заго?ном, в чьём говоре слышались наречия южных уделов дейвонских земель – высокий и крепкий, одетый в тамошнюю верховницу коротко остриженный муж на пятом десятке лет с уже седеющей небольшой бородой – пожал руку второму, более младшему, одетому по-дорожному просто, без брони и каких-либо знаков их дома на пропахшей болотом и дымом грязной простёганной подкольчужнице.
– Да, пожалуй… – тот, голубоглазый, русоволосый и жилистый, усмехнулся точно поморщившись и оглядел людей собеседника, разгружавших с вьючных коней и груженых перекатов мешки и лари их дорожного скарба – припасы, броню и оружие.
– Так значит, наш ёрл призвал тебя из Аскхаддгейрда на место нового главы воинства тверди?
– Верно, родич. Старый Ульфгейр почил, и ёрл нежданно удостоил меня этой честью занять его место.
– Почил… От удара мечом в час посольства, – опять усмехнулся голубоглазый, – впрочем, ты же будешь боец много лучше его, верно?
– Ты о чём, Арнульф? – высокий собеседник из южного городища с Холма Ясеней пристально взглянул на того.
– Редко мы с тобою единочасно бываем в Хатхалле, хоть и оба тут частые гости. Ты славный военачальник, Храфнварр – слишком достойный. Тем тебя ёрл и ценит, раз из всего нашего семейства призвал на это почётное место так близко к себе. Вот и стереги Высокий Чертог в столь опасное время – а владетельный Къёхвар постережёт тебя. От твоего благородства.
– А ты не меняешься, Арнульф… – взгляд южанина стал колючим и твёрдым, по его лицу со следами отметин от красной смерти на левой щеке поползли желваки. Однако и взиравший на него на полголовы ниже ростом усмехающийся воитель не поколебался взором.
– Кривое око не вправишь, как уж повелось про меня в нашем доме… – ухмыльнулся казалось не менявший с лица этой вечной усмешки голубоглазый, – ты славный военачальник, Храфнварр – умелец в осадах, поединках и наступах, люди идут за тобой. Мои люди мне тоже верны, и сам Стейне на хорошем счету меня держит. Только дела у нас с тобой разные, и ветвь твоя в орне чуть более благородна нежели моя – бедной рвани с Помежий – а так оба мы служим на благо нашего дома. Верно?
– Мне моё ремесло по душе будет больше… – твёрдо ответил ему рослый Храфнварр.
– И про тебя я слыхал от южан много разного, о чём прочие мало тут знают… – усмехнулся чуть больше улыбчивый, пристально глядя на родича, – что ты сам – как и я…
Прибывший из Аскхаддге?йрда ничего не ответил на это – лишь лицо потемнело на миг. Он окликнул двоих помощников – долговязого бородача и широкоплечего безбородого крепыша, и отдал им распоряжения.
– Агиль – устрой скарб и людей. Конут – займёшься конями.
– Понятно, почтенный! – кивнул бородач, – Имель, Гальдур – займите людей, чтобы к ночи всё было как должно!
– Я в стряпные – узнать про жратву! – на ходу торопливо им бросил один из десятников, устремляясь к воротам средь шедшей на кухни с кошами капусты прислуги чертога.
– Вечно Лейф этот первый – как до баб и котла… – фыркнул один из двоих.
– Не завидуй, Поганка. Зуб даю – ща попрут его вон на конюшню, засранца!
– Не попрут – на то я и Счастливчик! – усмехнулся смазливый, моложе за них Лейф из Альви, вслед за служанками исчезая в воротах и уже на ходу повествуя тем что-то забавное, прерываясь под их хохоток.
– Вот везучий паршивец! – ворча сплюнул Гальдур, – опять за него будут Горм или Бер весь навоз убирать…
– Ага… Мой папаша твердил про таких хитрозадых: «лучше дурнем прикинуться, чем как дурень работать», – хмыкнул Имель, снимая с кобылы куль с кладью.

Вершний загоном вдвоём с усмехающимся уголком рта и выискивавшим что-то вокруг себя Арнульфом последовал подле него в Высокий Чертог, чьи распахнутые ворота уже ожидали прибывших. Шагая по тёмным переходам и лестницам они двинулись в Малый пиршественный зал, где для стражи и слуг в этот час накрывали стол с ужином.
– Так ты говоришь, родич, часто бываешь тут? Последние годы я редко заезжал в Вингу, много забот оставил владетель на моё попечение в Аскхаддгейрде. Как там наш Айнир из Речной Укрепи?
– К Всеотцу не ушёл пока… – криво пошутил улыбчивый.
– Ну и язык у тебя, Арнульф… Высокий по-прежнему ве?ршит Стрю?мме-ге?йрдом, или с началом распри Къёхвар дал ему когур в Железной Стене?
– Наш Айнир такой же благородный и умелый в ратоводчестве как и ты – разве что ёрл не станет держать его подле себя, как твою молчаливую породу. Пусть свой толк изрекает подальше от Стейне и не мутит недовольных в семействе.
– Жаль, что не повидаю его. А как поживает Медвежья Лапа?
– Турса как и прежде верная левая десница владетеля.
– Отчего же вдруг левая? – усмехнулся высокий Храфнварр.
– Потому как для правой весь нужный на то ум забрал себе старый Сигвар. Но не горюй – наш родич и левой разит врагов ёрла точно медведь.
– А ты значит, сам теперь стал его коготь?
Арнульф обернулся к любопытному родичу, встретившись с ним колючим насмешливым взором, в котором блеснула живая искринка – пахну?вшая кровью.
– Нож.

Малый пиршественный зал был объят сумраком надвигавшейся ночи, который разрывали трепещущие огни разжигаемых светильниц и пламя пристенных очагов. От их украшенных изразцами стенок веяло жаром, согревавшим собравшихся к ужину. Там гостей встретил суетившийся и отдававший приказы для смотрящих за слугами помощников говорливый домоправитель.
– Стура, ленивый ты конь – разожги-ка и эту светильню! Что тут за тьма как в лесу? Можно вильцо?м попасть в руку соседа, с колбасами пальцы так спутав!
– Хорошо, почтенный! – служка уже бежал с разожжённой лучиной на долгом шесте для свисавших из-под высокого потолка свечниц.
– Виганд – вино разливай! Да не пролей же, дубина! Эй, Снорра – где делась Гейрхильд? Прибыли гости, пусть её девки скорее тащат жаркое к столам!
Домоправитель обернулся к первому писцу Хатхалле, учтиво кивнув головой в знак приветствия.
– Достойный Въёрн – хорошо ли тебе нарубили жаркое?
Тот, шамкая старческим ртом без зубов одобрительно закивал, отбитые мелко кусочки распаренной мягкой дичи?ны в медовой подливе запивая вином. Подле него, помогая почтенному с трапезой восседал всей семьёй сам помощник конюшего, подавая старику блюда и наливая хмель в кубки. Сидя подле их матери рядом звонко щебетали меж собой две его дочери лет одиннадцати и пятнадцати, чьи косы были как рыжий каштан в завитках мелких кудрей.

Хлопотавший как птичка Костлявый обернулся к прибывшим в Высокий Чертог, позабыв про хозяйские хлопоты, и обрадованно обнял южанина, хлопнув его по плечу.
– Славные гости, мы вас заждались! Храни тебя Эльд своим даром, Храфнварр – рад снова зрить тут Прямого! Сколько лет уж не виделись!
– И я рад, почтенный Брейги. Твоё здоровье не пошатнулось?
– Хранят меня боги, держусь… В Высоком Чертоге есть добрые лекари, а со скарбом и пищей я дело блюду? всё по че?сти. Мозоль не нарос как у прочих тут! – похлопал себя он ладонью по поясу.
– А глаза у тебя-то блестят… – хитро прижмурился Храфнварр, глядя на говорливого сверх всякой меры Костлявого.
– Вот все о том же – и ты сам туда… – насупился Брейги, – Всеотец ведь свидетель – не трогать жены мне, коль лгу – хмель люблю для души лишь! И потом, мне отец говорил – хочешь понять, что почём с человеком, каков он – выпей с ним на двоих. У кого что в душе, сразу вылезет, всё повсплывает. А иных, как…
Костлявый на миг обернулся, заметив стоявшего подле Ножа.
– Как вот нашего ёрла брат средний – и поить тех не нужно, и так всё уже на виду.
– Да, всё верно толкуешь. Как в Хатхалле дела обстоят?
– Дела в Хатха?лле идут хорошо. А с твоим приездом и воинство тверди придёт в полный порядок.
– Разве старик не был добрым воителем прежде?
– Старый Ульфгейр – да примет его в Чертогах Клинков Всеотец, павшего славной смертью железом – прежде был недурной ратоводец, но с годами стал неповоротлив и распустил своих людей. Пьянки, девки, воровство с драками – разве это порядок? – поморщился Брейги, – ёрл рассчитывает, что ты станешь достойным преемником его чина, и оружие стерквегга снова будет острым, а люди бдительными и верными.
– Будут.
– Твоему слову верю! Владетель уже ожидает нас в Красной Палате. Позволь, я сопровожу тебя? По пути расскажи, как обжился там в южных уделах? Отчего ты один, без супруги?
– Мёртвые из праха не встанут, а другой я пока не нашёл…
– Может плохо искал? Южанки же ведь недурны, как сам помню, бывая в Бирксведде с делами при Хъярульве, – усмехнулся Костлявый, – или там все моло?дки теперь поголовно скривели, и с виду как жабы?
– Не скривели, и с виду всегда хороши. Долго плести эту речь, почтенный…
– Так и ты сюда прибыл не в гости, чтобы время считать! – усмехнулся Костлявый.
– Вот подчас пиршества, если ты уделишь мне хоть четверть восьмины, я поведаю тебе всё о тамошних событиях, о распрях Вольных Городов и местных добрых оружейниках – и о сёстрах моего товарища и наследника дома Транк, коль южанки тебя так волнуют… – подмигнул ему Гераде, – девы те – глянешь хоть раз, и потом спать не сможешь седмину!
– Ну и славно! Стану твоим виночерпием, чтобы ты не упустил ни глотка, и ни слова не забыл мне поведать, – Брейги кинул взор на меч в ножнах на боку гостя, – твой клинок свидетель – оружие там куют превосходное. А южанки мне ум не смущают… Пусть и с севера взял я супругу, моя Стейнвёр и сейчас их не хуже, что досель горяча как и в юности.
– По тебе оно видно, – усмехнулся беззлобно Прямой.
– По тебе вот не видно, почтенный… – вздохнул Брейги участливо.
Храфнварр мельком оглядел зал с гостями.
– Все здешние. Жаль, на пир нашего Айнира не позвали из Стрюмме-гейрда…
– Ты же знаешь – владетель и он не в ладах… Это тебя ёрл выносит ещё за твою прямоту, а того как увидит – так сразу скривится, что молоко у коровы свернётся в сосцах. Да и потом – это пиром ты вот называешь? Пир я устрою ещё, вот увидишь!
– Надеюсь. И всё-таки жаль, что наш Айнир не прибыл. Ему бы это место Ульфгейра по совести – или сыну Эльдлейте. Вот кто воитель отменный в дому?.
– Что ты, погибели мне тем желаешь?! – округлил глаза Брейги, – да Конут заявится в Вингу с Берёзовой Кручи со всем своим семенем – а у Гальтдре?пе сынов больше чем тех овец!
– И ни одного от законной жены! – поддакнул им услышавший Брейги слуга за соседним столом, оторвавшись от окорока.
– Точно, Бъярни! Их прокормить – в день два стада свиней надо резать! Это Рауд все силы растратил на войны, слепил одного лишь наследника с бабой своей, а Конут уж взял за себя и папашу – детей настругал на два воинства сразу! Храни Гудсти меня от подобного счастья…
Он обернулся к скучавшему подле них голубоглазому, с ухмылкой внимавшему их разговору.
– А ты, Нож, что расскажешь? Где тебя носил конь все два месяца?
Арнульф, продолжая пристально оглядывать Малый зал и всех собравшихся в нём к ужину стражу и слуг, с усмешкою бросил говорливому родичу через плечо:
– Моё дело тихое, останется без записанной в свитках воительной славы… Зато успешнее иных свердсманов служу я для дома. Ты же не спрашиваешь у Медвежьей Лапы, какую добычу он метит – так к чему тебе знать, что у Ножа на уме и на деле? К чему тебе сон себе портить?
Домоправителя передёрнуло от его слов – а тем больше от безразличного взора тех жалящих глаз его родича, взиравших на прочих слабейших за их опасного точно хищник хозяина словно на бесполезный подножный сор. Но Брейги кисло улыбнулся и молвил учтиво:
– Что же, доброго тебе здоровья, почтенный Арнульф – живи долго… Турса скоро прибудет сюда – а пока я, позволь, оставлю тебя на попечении Храфнварра. Да где же эти девки с жарким?
Костлявый засуетился, торопливо спеша к дверям Малого зала и на ходу окликая:
– Гейрхильд!
Нож внимательно глянул вслед Брейги, торопливо бегущему вдаль в бок стряпных. В глазах его снова блеснул огонёк – чуть иной, чем обычно.

Пробегая мимо одного из накрытых столов домоправитель повеселел, и чуть замедлив шаги обратился к сидящим за ним. Там за мисками с ужином переговаривались между собой молодая светловолосая женщина с мужем и двумя мальчишками лет пяти и шести – жена Хёдина Рослого, первого помощника главного писца при Хатхалле – и давно разменявшая восьмой десяток лет жизни крепкая ещё седая старуха, деловито вкушавшая пареную кашу с капустой и репой, и обгладывавшая от мяса свиное ребро.
– А, почтенная Соль – как твоё здоровье сегодня? Целы ль твои зубы – или это кости уже так хрустят? – пошутил он беззлобно.
– Уж не хуже чем нос твой, прохвост – и не дождёшься! Я ещё до ста зим доживу – и всех внуков с детьми здесь собравшихся встречу на свет! – погрозила костлявым перстом ему старая лекарша и первая повитуха в Высоком Чертоге, усмехнувшись ехидно.
– Рад то слышать, почтенная – никого чтоб тебе не ронять их в твой век-то! – и домоправитель вновь заторопился из зала к стряпны?м, громко окрикивая туда в растворённый проём, – эй, Гейрхильд – да где же жаркое?
– А может не всех тут… – вдруг промолвила тихо старуха, отложив на край тарелки ребро, и уставилась едким взволнованным взором вдоль зала, сквозь сумрак увидев там при?бывших, застывших в мерцавшем кругу под горящей свечни?цей. Взгляд её впился в голубоглазого, и доселе все целые зубы у Соль злобно скрипнули.
– Вновь кровопивец явился… – угрюмо промолвила та – и в волнении подслеповато огляделась вокруг, словно разыскивая кого-то средь сумрака зала.
– Две луны как тут не было гада! – взволнованно добавила молодая соседка, точно так же метнувшись глазами по залу для пиршеств, и губы её покривились в бессильной презрительной злобе.
– Жаль, не ты его в свет принимала, почтенная… Головой бы его прямо об пол, это Хвёгга отродье!
– Кабы было так, Сигрит… Все рождаются голыми в кро?ви, и грехами отцов не обвешаны – будь сын ёрла или сви?наря. Лишь потом мы становимся теми, по какой нам дороге стремиться милей… – бормотнула старуха сурово, не сводя глаз с прибывшего с Помежий.
– И как его терпит так долго она… – вздохнув молвила Сигрит, озирая наполненный людом чертог, – ведь давно бы могла… – и пристально глянула старой в глаза, не договорив.
Соль не ответила, вновь молча воззрив на двоих появившихся в зале для пиршеств.

Прибывший из Аскхаддгейрда снова остался один на один с Ножом, неохотно отвечая на его вопросы о последних делах и событиях в южных уделах Дейвонала?рды. Проходя мимо ряда столов он столкнулся глазами со взором седой невысокой старухи, что хмуро и пристально наблюдала за ними двумя, позабыв про свой стынущий ужин.
– Вот тебя рада зрить я, сын Торда! – обратилась она вдруг к Прямому, – хоть кого-то достойного ветер принёс к нам в Хатхалле…
– Помнишь меня до сих пор ты, почтенная Соль, – удивился южанин, учтиво приветствуя старую, – столько лет уж минуло, как отбыл я прочь.
– Таких помнить сложнее – кто воитель в крови по колено, но сам ею не просмердел, как иные порой тут… – угрюмо ответила та, криво глядя вполоборота на бывшего подле южанина гостя с востока.
– Любить ночь – право крыс и иного зверья… но я точно не средь них, – негромко ответил гость с юга, – пусть твердят про меня кто что хочет, почтенная.
– Пусть твердят… Я и сына твоего ещё помню – и быть может других твоих встречу, как даст их Дарующая.
– Разве я чем обидел тебя тут, почтенная? – вдруг ухмыльнулся ей Арнульф, обернувшись к умолкшей старухе, – что меня никогда ты приветить не жаждешь?
– Не меня – знаешь сам… – глухо молвила Соль, впившись взором в его вечно усмешливое лицо.
– Так чего же сама ты в обиде? – пожал тот плечами, словно недоумевая.
– На веку повидала я всяких… – помолчав какое-то время презрительно фыркнула старая лекарша, – …с кем в Помежные Распри столкнулась на го?ре себе. И таких кровопийц пережи?ла, от подобного первого сына родив без любви.
Она смолкла на миг.
– Всё прошло. И тебя позабудут так, Нож…
– Говорлива ты, Соль – а слова лишь пустое… – усмехнулся сквозь зубы ей Арнульф, – я-то здесь стою? крепко.
– И слова несут ветер… – усмехнулась вдруг старая. Взгляд повитухи стал пристальным и глубоким, словно им она зрила насквозь.
– Лишь едино что доброе ты сотворил – так и то в страшном зле – и твоим и не станет. А иного ты больше не сделаешь…
И угрожающе добавила исподлобья, точно жалом вдруг издали ткнув через стол в его лик своим пальцем:
– Сам себя ты однажды пожрёшь, Нож…
Взор у Соль так же резко потух, и с какой-то усталой горечью старуха снова взялась за ложку, жуя остывающий ужин. Её молодая соседка потупив взор с волнением жалась поближе к нахмурившемуся супругу, точно боясь даже издали одного только вида улыбчивого, в насмешливом взгляде которого всегда играла та страшная и пугающая многих искри?нка.

– Что же – не рады мне тут… – ухмыльнулся насмешливо Арнульф, – пусть почтенной без кашля еда?ется – а то вдруг чьё-то чадо уронит на голову так от расстройства.
– Давай отойдём мы подальше! – кивнул он южанину, – расскажи-ка ты лучше как сам? Я наслышан, ты был там в почёте у местных? Говорят, люди Транк тебя чуть не своим принимали. Как жилось тебе там в Аскхаддге?йрде?
– Как и всем… Мои люди довольны, верны мне – чего ещё стоит желать ратоводцу? Ну а ты как при левой деснице владетеля?

Разговор их едва завязался обратно, как внезапно голубоглазый заметил кого-то, обернувшись к дальнему углу Малого зала. Храфнварр кинул туда же свой взор и увидел, в кого впе?рился взгляд его родича.
Там уже суетилась пятёрка молоденьких служанок из стряпны?х, расставлявших по столам блюда и противни с горячим ужином из печей. Ими умело и негромко управляла чуть старшая за тех, не больше четверти века годами молодая женщина в шитом алой нитью суконном платье и короткой меховой свитке без рукавов. Двигалась она неторопливо и плавно, и чисто говорила на срединном дейвонском наречии – однако острый взор Храфнварра издали заметил выбивающиеся из-под наголовного платка-накидки густые огненно-рыжие пряди волос. Он мог бы поклясться Горящим, что и лицо её было усыпано тем золотом вороха ярких веснушек, какими так часто бывают богаты обличья у дочерей многих кийнов восточных уделов владетеля Эйрэ.
Точно поймав на себе чужие взоры она обернулась лицом к ним и вздрогнула, встретившись взглядами с впившимся в неё глазами Ножом.
Прямой тоже узнал её, несмотря на то, что единственный раз видел эту тогда ещё девушку больше чем семь лет назад – тут же в Высоком Чертоге, когда ту и обоих её пленённых братьев привёз сюда средь загона своих людей вечно улыбчивый Арнульф Книвве. Что же – за этот час она стала ещё прекраснее, чем тогда – но вряд ли счастливее.

– Пора мне покинуть тебя, родич… – ухмыльнулся Нож, не оборачиваясь к прибывшему из Аскхаддгейрда и не сводя пристального взгляда с женщины, которая коротко указав что-то служанкам озираясь заторопилась прочь из Малого зала, – есть у меня дела и приятнее пира. Не хочу их откладывать…
– Ты так и держишь её тут как добычу, Арнульф? – хмуро вопросил его Храфнварр, вдруг придержав уходящего родича за локоть.
– Кто её держит здесь силой? – ухмыльнулся голубоглазый, – ёрл даровал ей свободу и даже дал место средь слуг. Хатхалле не затворён на замки – а быть может она и рада остаться тут под дейвонским кровом?
– Так ли?
– Помнится, ты сам был свидетель, как родной отец прилюдно отрёкся от той перед Столом Ёрлов. Куда ей идти? В потаскухи на торжище? – Нож усмехнулся сквозь зубы, – и отчего бы мне свою добычу не пользовать, если и она тем не против? Такие как эта царапают не лицо, а спину…
Храфнварр проглотил вдруг заскрёбший ком в горле, взирая на усмехавшегося ему в глаза родича – как когда-то тогда, в стенах Красной Палаты… или позже, в столь памятном месте в земле дома Старкеров. С тем же холодным и пристальным взором застыл он тогда подле старого друга из Раудэ, достойного Свейра Кривого – увидавшего то, что порой ему снилось доселе – не оставшись врагам не возданным… и за что потом люди боялись узреть у Прямого безмолвный безжалостный гнев, что разжёг в его сердце тот случай.
– Псина ты, Нож… Таким и подохнешь наверное, – негромко ответил сын Торда, бесстрастно и безразлично – как воды отхлебнул. Лишь глаза чуть прищурились, словно брошенный взгляд сквозь очницы шелома.
– Всё же кому-то быть нужно в семействе кровавою псиной – так я славы той сам не стыжусь вот как кто-то… – презрительно хмыкнул улыбчивый, оскалив все зубы, – благородный ты слишком уж, Храфнварр – хоть и сам весь в кровище… Наслышан, чем славен ты стал в землях Старкеров. Долго ль свинья та конча?лась?
Гераде исподлобья взглянул на Арнульфа, помолчав какое-то время.
– Не так долго, как ты кого годами мучаешь…
– Вижу, как ты снова на неё выпялился из жалости, как и тогда в Красной Палате, – Нож резко шагнул ближе к Храфнварру чуть не вплотную.
– Вот что, родич, запомни: эта баба – моя добыча! И тронь её только в моё тут отсутствие – убью тебя не задумываясь, и ёрл наш тебе не защита, – угрожающе вымолвил Арнульф, резко ткнув ему пальцем в живот ниже рёбер – точно ножом.
– В спину – и Дейнова кровь быстро дохнет – не то, что ты сам…
Вырвав с трудом из ладони южанина свой крепко схваченный палец он развернулся и бессловесно исчез в переходе следом за исчезнувшей там женщиной, точно тень хищного ястреба за спасавшейся жертвой. И лишь жалящий взор старой Соль полетел ему вслед сквозь наполненный людом чертог.
«Сам себя ты однажды пожрёшь, Нож…» – вновь промолвила в мыслях старуха.

Так и оставшийся неподвижным Храфнварр проводил его долгим и пристальным взором, полным тяжёлой угрюмой безжалостности. Он бы ещё и долго стоял тут, но прибывшего из Аскхаддгейрда внезапно тронул за локоть подошедший сзади домоправитель.
– Почтенный Храфнварр, наш ёрл и хранитель печатей ожидают тебя. Идём же, а после пира не забывай – ты обещал мне поведать о многих делах и событиях. И покажи-ка клинок – твои люди говорят, что он кован самим Хро?ссмундом Левшой, лучшим из мечников в южных уделах? Или врут?
– Им самым. Хорошо всякую наволочь рубит… – негромко промолвил Храфнварр, одним ловким рывком выбросив кроволивец из ножен и взяв левой ладонью за дол – и не глядя протянул его в руки Костлявому. Брейги лишь охнул в испуге, узрев острое лезвие из дорогого дымчатого железа прямо перед собой, увидев отбитый в клинке ниже рукояти знак Хроссмунда Ванстре из Аскхаддгейрда.
Почтенный домоправитель дворца знал толк в винах и добром оружии – но много больше чем мёртвую сталь он ценил руку воина, который её прочно держит в ладони. И эта рука была искуснее многих иных тут бывавших в Хатхалле – как и тот, кто стоял перед ним, молча взирая куда-то вперёд – взором спокойным, но тем не менее готовым убить без раздумий и колебаний.

Гость из Холма Ясеней отвёл пристальный взгляд от темневшего мраком прохода до верхних покоев чертога, где скрылись вершившая служанками а?рвейрнка и устремившийся следом за ней Нож. Точно нехотя он направился следом за сопровождавшим его говорливым домоправителем в направлении Красной Палаты, где прибытия Гераде уже ожидали владетельный Къёхвар и верный ему хранитель казны и печатей.

Дождливый вечер как кудели нить перевился в холодную тёмную ночь, но в нагретом от стенок потухшей печи в изразцах небольшом затемнённом покое держался натопленный жар. Тяжёлые ставни на узких оконцах были плотно затворены и закрыты изнутри тюками с соломой для удержания тепла. Давно потухли тлевшие алым горячие угли, укрытые тёмным мертвеющим пеплом. Тьму разрывал лишь трепещущий блеск от светильника в нише стены.
Утвари в этом жилище было немного – пара ларей и навешанных полок с посудой, одеяниями и пожитками, и стоявший напротив окна швейный стол со скамьёй, полный скрутков с отрезами тонких тканей, многоцветных нитей и отточенных игл. Подле него возвышались большое и малое пялы для вышивки, и с края светильницы свис раскрытый нашейный мешочек-сума для оберегов, пахнущий воском и травами – и чем-то неуловимо тонким, одновременно и медово-сладким, грибным – и горьким…

Мужчина отхлебнул из узорчатого белоглиняного сосуда, дабы остыть и утолить жажду.
– Несвежая у тебя снова водица, Гейрхильд! – хмыкнул Арнульф, потягиваясь всем телом и хрустнув жилистой шеей, – три луны как наверное киснет?
Женщина, лежавшая подле на ложе лицом в бок окна, промолчала, погружённая в свои мысли.
– По гостям и приём, снова скажешь… – он опять приложился к воде, отирая намокшей ладонью лицо, – дрянная водица твоя, и всё равно хороша – как и ты. Ненавидишь меня как и прежде, но и не гонишь. Ждёшь ведь, вижу… – усмехнулся он вдруг.
– Некого больше тут ждать… – тихо ответила она, так и взирая в окно, из которого утром покажется рассвет. Но и во тьме едва освещённого огоньком лампы покоя её рассыпанные по светлой ткани одеяла огненно-рыжие долгие волосы были подобны языкам пламени.
– Не ожидал я тогда, что твой родитель окажется столь суровым для единственной дочери, вот не поверишь… что он так вот с тобой… Ты же мне как родная тут стала за годы, почти как жена – слышишь, Гвенхивер?
Она так и не обернулась к нему, и даже не отозвалась на вдруг произнесённое имя из прошлого, кое давно миновало – и того не вернуть. Видно рок её был таковым…
– Та дурочка из Дуб-э?байн-сле?йбхе давно умерла тут вместе с её братьями… Меня же все кличут Гейрхильд, и мои молитвы встречают Горящий с Дарующей. Если ты не рад тому, что тебе есть задаром, то проси их о большей щедрости, чем простая смотрительница прислуги и швей из Хатхалле.
– Люблю я, когда ты дерзишь. Тогда вот визгливой девчонкой мне нравилась меньше, что и стращать приходилось… – его вытянутый палец как нож медленно прикоснулся ногтем к её мимо воли вздрогнувшему от этого горлу, – теперь больше молчишь. Вижу – боишься меня всякий раз – и всё равно принимаешь.
– Мне есть чего ждать тут, – ответила она вполголоса.
– Знаю, что всё-таки ждёшь меня, глупая… – усмехнувшись, он поставил в стенную нишу полупустой уже жбан и притронулся к её накрытому одеялом изгибу бедра – однако и сейчас женщина не шелохнулась, не отозвавшись ни на его слова, ни на ласку.
В этот миг скрипнула неприкрытая на засов дверь, и в тёмном проёме показался мальчик пяти-шести лет. Он опасливо вздрогнул, увидав подле женщины усмехнувшегося ему из сумрака человека, и негромко спросил:
– Мамочка, можно я лягу спать?
Она резко привзнялась с измятого ложа, торопливо отмахивая рукой от себя.
– Иди скорей к тёте Сигрит, хороший мой! Останься у неё с твоими друзьями, её мальчишки уже ложатся ко сну. Я утром приду за тобой.
– Хорошо, мамочка… – он ещё раз пристально взглянул на ухмылявшегося и рассматривавшего его издали мужчину, и притворив за собой дверь вновь исчез в полутьме перехода.

– Совсем я с тобою рассудок теряю, даже дверь не закрыл… Так и до нор Хвёгга недалеко, – насмешливо хмыкнул Арнульф, продолжая гладить её тёплое бедро и ногу под одеялом, – иногда зрится, что зря я увёз тебя и?з дому… лишь себе и иным на беду. Видно Всеотцу не по нраву твоя судьба, и он отнял у меня половину прежней удачи. Слишком уж мало успеха случается в ваших краях за последнее время.
На губах её вдруг проскользнула усмешка.
– Ты и богов не боишься – так к чему горевать о немилости их?
Арнульф лишь ухмыльнулся в ответ – как-то криво и мрачно – припомнив те давние годы Помежных Раздоров, припавшие к памяти детства и юности как мокрый насквозь липкий плащ к замерзавшему телу – где над жизнями власть и давала ту силу, и лишь хищником бравшим своё было можно жить долго… а добычей он быть не хотел. Вспоминать о таком и он сам не любил – так зачем пересказывать ей, так того не поня?вшей как видно за годы, какие дороги порою приводят людей к своему, что кому стало ближе – от чего и скорей бежит кровь, и становится жарче, пугая той силой над жизнью иных… То – без чего просто пресно так жить, как парящему прямо над бездной голодному хищному ястребу без живой закогчённой добычи.
– Боги слепы – что дейвонские, что из Эйрэ, что хоть из самого Ардну?ра… – сказал он с каким-то презрением, – бед и мольб от людей зрить не жаждут. Плевать на их милость, всё своё беру сам. Предрекли мне когда-то провидцы недолгую жизнь – так чего же печалиться? Живу как желаю, как по? сердцу.
Он умолк на мгновение, глядя на женщину, так и лежавшую подле него в безразличном безмолвии – на огонь её рыжих волос и те тонкие черты лица с узким носом и резкие брови над синею бездною глаз, что узрил он когда-то впервые в той дикой глуши за Дуб-эбайн, подъехав к воротам их кадарнле.
– Тебя мне вот жаль, как они поступили с тобою тут, Гейрхильд. За что они так?
– Быть может чтобы меня научить…
Наверху над столом для шитья среди тьмы словно искры вдруг вспыхнули зеленью два огонька, ярким отблеском впившись в мужские глаза. Точно гибкая тень там скользнула кошачья проворная стать, широко раскрыв алую пасть с острым створом зубов, зашипев в тишине словно отзвук змеиного свиста из мглы – и мужчина отвёл взор назад, недовольно и хмуро оскалясь, но не решился спугнуть сапогом эту дерзкую тварь – точно чувствуя что-то пугавшее даже его.

Арнульф снова погладил её по изгибу спины, притягивая женщину ближе к себе.
– А славный мале?ц у тебя… Моя кровь, сколько жара во взоре!
– Может и твоя… Тебе же виднее, как ты поначалу делил меня со всем заго?ном в пути до Хатхалле.
– Потом уж ни с кем не делил, как распробовал… Мой ведь – помню, когда родила. По глазам его вижу – страшится, но боязни нет как у прочих.
– Может и твой… Не в тебя всё равно он пошёл.
– Люблю я, когда ты дерзишь. Вижу твою боязнь, что стану отцом ему больше, чем дал тогда семени.
Рука его с женской груди соскользнула к её животу, и затем ещё ниже.
– Прямо жаль, что других не даёт от меня тебе больше Дарующая. Быть может была бы теплее ко мне… Боишься меня – хоть и терпишь – и ждёшь снова, милая.
– Может быть… – её голос был тих – тише мысли, что всплыла вдруг в памяти чьим-то печальным напутствием: «Один зверь лучше всей своры разом».
Вспомнилось детство – забытое, будто чужое – как в тот год, когда мать умерла, тот, кто был их отцом, возвратившись из тех бесконечных выправ на врага взял детей на охоту. Она помнила лай гончих псов и звон стали, топот конских копыт по земле и хрип загнанных в бегстве к свободе зверей. Младший брат был взволнован, испуган – ещё несмышлёныш, кто жался к отцу, сидя с ним на коне. Старший – храбрый, всегда безрассудный немного – рванувшись вперёд вместе с братом молочным пронзил окружённого хищника пикой, не дав тому мучиться долго в зубах рвавших жертву голодных собак. И лишь она, ещё девочка лет десяти, долго-долго смотрела в глаза прежде хитрого хищника, передравшего в здешних уделах великое множество стад поселян.
Родитель, сняв младшего брата с седла, отпустил его с сыном конюшего и под присмотром людей поиграть у костров, что уже разожгли у ручья, дабы жарить к обеду свежатину пойманных зайцев с косулей. И заметив взгляд дочери обнял её, прижимая к груди, и сказал той негромко:
– Иной раз по природе своей таковы что безмолвные звери, что люди – есть жертвы, а есть беспощадные хищники. И вторые, двуногие, хуже порою за первых… Нам не до?лжно быть тем и другим – до?лжно быть человеком, не бояться – но и не забывать, что не до?лжно прощать. Никогда не показывай страха и боли иным, кому это по сердцу… когда некуда больше бежать, негде скрыться – не показывай этого – как тот волк, заслуживший сегодня недолгую смерть…
Тогда, спустя несколько лет, она так сожалела, что не было пики в чьей-либо руке, что могла бы найти её сердце в тот день – как сама она стала внезапно добычей, бессильной укрыться, бежать, позабывшей про этот урок, кой припомнила позже – сумела постичь, научится. Не показал тогда в Красной Палате и он – как тот волк, чья багровая кровь в серой шерсти так во всём походила на лю?дскую, коей она – и чужой, и своей – насмотрелись за годы, когда столько смертей было ей предначертано зрить. Как попавший в ловушку тот зверь он без жалости сам перегрыз свою лапу, оставив весь залитый кровью обрубок в железных тисках – искалеченный, страшный, свободный – не дав ловчим узрить свою боль. И она то смогла…

Голубоглазый бросил взор на сваленную подле кровати кучу одежд, где поверх всего лежали снятые с левой руки ременные ножны с клинком.
– С тобою и нож давно можно не прятать, не зарежешь во сне ради сына.
Он умолкнул на миг, усмехнувшись.
– А хочешь – женой тебя сделаю, по закону чтоб было? Ведь того же ты хочешь, по чести? чтобы жить?
Она вдруг громко засмеялась, так и не повернув к нему головы, в чьих прядях волос точно гребень скользили его распростёртые жёсткие пальцы – как ко?гтистый хват хищной птицы сквозь шкуру добычи.
– Поздно ты о женитьбе тревожишься! Я уж лучше подстилкой слыть буду, как иные в лицо мне тут молвят – чем законной женою Ножа…
– Люблю я, когда ты дерзишь, – голос его стал чуть тише, – ты сама ведь мой рок, моя уза… На тебя все кто зрят – вмиг рассудок теряют от страсти и жалости. Даже Коготь – и тот…
– Что?
– Жалеет тебя. Свою бабку в тебе словно видит наверное.
– А ты сам? – в её голосе снова скользнула насмешка.
– Молчи… – его зубы вдруг скрипнули, – всех иных своих баб позабыл, лишь тебя одну жажду… Троих кровных родичей к Хвёггу послал, кто тебя здесь желал. Даже Лапа заткнул свою пасть – на тебя зрить не смеет как прежде, скотина трусливая, чтобы тронуть опять попытаться…
– А если сам ёрл вдруг решит?
В глазах его вспыхнул всё тот же огонь, та же жгущая хищная искра.
– Хоть сам ёрл… Убью всякого, кто к тебе прикоснётся…
Он умолк на мгновение, посмотрев на неё тем же пристальным жалящим взором – точно желая узрить в её взгляде давно уж не видный в глазах той тот прежний испуг, как когда-то.
– Ночь длинна теперь, Гвенхивер – так чего нам терять разговорами время? Иди-ка ко мне, опять распалила меня не на шутку ты…
Она повернулась к нему, обнимая и глядя в глаза – но во взоре её было любое из чувств кроме любви.
– Меня зовут Гейрхильд.
– Доброе имя, не хуже за первое. Может какой подарок тебе привезти из родных краёв, а? Я как раз к полной луне буду снова у Чёрной реки в уделах твоего родителя. Могу и от тебя поклон старику передать, если свидеться с ним вдруг придётся на большаке… – усмехнулся он криво, и скинув с неё одеяло властно притянул к себе за широко раздвигаемые колени.
– Как думаешь – послушает он о единственной дочери вести, или совсем очерствел уже сердцем как камень?
– У меня нет отца, – глухо ответила она, отвечая на его поцелуй.

Наутро, когда Нож со своим заго?ном ещё до рассвета покинул Высокий Чертог, вновь ускакав на восток на сей раз с самим Турсой Бъярпо?тэ, оставившим стражу Хатхалле на однорукого Винрида, а час приготовления утренней трапезы ещё не настал, Гейрхильд поспешно оделась и уселась за стол для шитья. Убрав в нашейный мешочек небольшой выпуклый кружок воска с верхушку яблока и натянув на малое пяло кусок тонкого мягкого холста размером с платок, она взволнованно, торопливо и остервенело принялась шить. Стежок за стежком складывались многоцветные рисунки ланей, птиц и ветвей. Нитки рвались и заплетались в её вздрагивавших руках, рыжие пряди нечёсаных долгих волос то и дело спадали на лоб – но шитьё постепенно опять успокоило женщину. Она к сроку закончила вышивку, скрутила её в тугой валик и положила в корзину к готовым.

Затушив дивно кованой медной гасильницей оплывшие вниз огоньки на свечни?це, Гейрхильд распрямила затёкшую спину. В этот миг из раскрывшихся тихо дверей к ней подбежал бывший тут вчера вечером мальчик, крепко обняв мать обеими ручками.
– Мамочка, ты устала?
– Да, мой хороший, – она ласково потрепала его светлые волосы, садя к себе на колени, – ты отнесёшь мои вышивки старому Лейфу? Купец давно ждёт мою работу и даст за неё тебе денег.
– Хорошо, мамочка!
– А ты сходи на обратной дороге на торжище, купи себе что желаешь на один хри?нгур. Мне пора, подходит время утренней трапезы в Хатхалле и надо идти к печам.
Она обняла мальчика и ласково прошептала ему на ухо:
– Я люблю тебя, Бродди. Ты другой, сынок…
– И я люблю тебя мамочка!
Мальчик поцеловал мать в её веснушчатую щёку, и откинув с глаз прядь чуть рыжеватых волос торопливо побежал с тяжёлой корзиной по переходам во двор Высокого Чертога. Оттуда его путь лежал мимо стражи вон из стерквегга в Среднее городище, где на одном из проездов был дом богатого красильщика тканей и купца Лейфа Хромого. К нему он и носил искусные вышивки и набивки его матери, которые она чаще всего сотворяла после таких вот ночей, когда к ней являлся этот вечно усмехающийся и пугающий всех человек.

Концом осени и рано начавшейся в тот год зимой война шла в Помежьях, не выйдя за их окровавленные пределы. Конные и пешие ватаги как наёмных воинств ёрла и арвеннида, так и собиравшиеся под их стягами загоны здешних семейств беспощадно сражались друг с другом, совершая дерзкие далёкие набеги во вражьи уделы. Но главные силы враждующих так и не были пущены в ход – ни одного крупного сражения не случилось пока воронью? на поживу. Тяжёлые метальные вороты ещё не выпустили ни одного огнища, вместе с осадными колёсными вежами и таранами-крепеломами оставаясь на прежних местах в городищах и укрепях. Ни одна большая твердыня не пала поверженной по тот и этот бок горящих уделов Помежий, возвышаясь среди дымящихся пепелищ прежних селищ. Морозы и вьюги не остудили воинский пыл противников – и лишь приход весны приостановил ход сражений, когда воды разлившихся, вышедших из берегов половодьями рек затопили все прежние прямые пути по лесам и полям.

Но в эту пору, когда ликовала пробуждавшаяся от мертвенного оцепенения зимнего сна природа, и всё наполнялось соком жизни, тянулось зеленью из холодной земли к жаркому солнцу, когда птахи и звери радовались приходу тепла – одни только люди сейчас ощущали тревогу. С каждым днём всё суше и твёрже становились раскисшие прежде пути. Полноводные мутные реки спадали и уносили прочь к далёкому северному или закатному морю темневший ломавшийся лёд. Снега в лесных чащах сбегали водой и сходили в отмёрзшую землю под корни. Возвращались в привычные межи разлитые топи с болотами. По подсыхавшим полям прорастала трава, зеленила деревья листва.
И всё это предвещало начало новых сражений – когда большаки открывались от снега, зелень полей и лесов становилась едой для коней и укрытием для передвижения больших воинств. Подсохшая почва полей могла прочно держать вес тяжёлых возов и осадных снастей, а поля превращались в раздол для огня и железа, давая поживу волкам с вороньём, сея смерть алой жатвой клинков над колосьями жизней, вея души погибших подобно смолоченным зёрнам – унося их в Чертоги Клинков Всеотца или к жару горнила у Бури Несущего.

Шествуя из неведомого, давая незримые тайные знаки её приближения лишь немногим того узревавшим, неся на подоле своих окровавленных чёрных одежд смертоносные вихри огня и железа грядущих сражений, дуя мертвящим ветром из бездны надвигалась на земли владетелей севера сама Матерь Костей и Кормилица Воронов – беспощадная, не ведающая ни к кому жалости Война.

ГОД ПЕРВЫЙ. ПРЯДЬ ПЕРВАЯ …ВЕТЕР ИЗ БЕЗДНЫ Нить 6
Весна пришла в Глухое селище рано, вместе с судами Хедина Челновода и иных переправщиков по оттаявшим руслам притоков разлившейся Зыбицы – и в эту же пору туда вновь вернулся юный Айнир, проведший всю зиму на самом востоке дейвонского края. Он снова был послан отцом набрать под копьё по всем северным селищам новых людей, которые вскоре пойдут этим летом по зову мечей и секир, когда сам владетель отправит на Эйрэ все многочисленные загоны их воинств.
Майри выгоняла из тесных зимних стойл в огороженный двор заскучавшую в тёмных хлевах по тёплому солнцу скотину, погоняя хворостиной не желавших выходить на свет галдящих телят и овец. В это время между жилых чертогов и схо?ронов, разбрызгивая копытами грязь на бревенчатых настилах показался вороной конь, неся на себе светловолосого всадника без шелома, одетого в чешуйницу поверх стёганой подбойки. Следом за ним ехал полный скир конников, блестя сталью жал взнятых ввысь копий.
Сердце девушки взволнованно забилось, обрадовавшись долгожданному прибытию брата, которого она не видела с осени – и подобрав подол юбки, шлёпая ногами в тёплых кожаных постолах по раскисшей от талых вод почве Майри поспешила в дом Хеннира известить того о прибытии родича.

Всадники один за одним спешились и навязали коней в стойлах зимней конюшни, снимая с их крупов поклажу. Двое остались досмотреть скакунов после долгой дороги, помыть, почистить копыта и дать корма с питьём, а остальные пошли в гостевой дом, куда люди Хеннира уже несли в котлах и на деревянных подносах различную снедь, а женщины накрывали столы. Двое подростков-служек торопливо катили туда по земле из укрытого дёрном подземного схо?рона бочонок пива, в то время как третий тащил на долгой палке связки просивереных за зимние стужи домашних колбас и кровянок. А сам Айнир взбежал по высокому крыльцу хозяйского чертога и отворил двери, встречая там старого Скегге.
– Почтенный Хеннир, здравия тебе и семейству! – с порога крикнул он главе селища, приветствуя вышедшего навстречу юноше старшего в Хейрнабю?гдэ.
– И тебе покровительства Всеотца, сынок! – Хеннир крепко обнял молодого военачальника, обрадованно хлопая его по плечу своей дюжей ручищей.
– Ух! Возмужал ты, смотрю – уж не прежний мальчишка стал за зиму. Глаза многое увидали – хорошее и дурное… – пристально глянул на юного родича Бородач, и тут же пошутил, хлопнув парня по шее:
– Как – остались поножи сухи? в первой сши?бке?
– Остались, почтенный… – замялся смутившийся юноша.
– Ну и славно! А вот я в первый раз… Ладно, былое то уж – как стирался тайком от отца после боя… – махнул дланью Скегге, – рад тебя видеть живым и здоровым, хвала Горящему. Как ты добрался до нас?
– Весь промокший – словно в омут упал с головой, – Айнир переступил с ноги на ногу, где в почерневших от болотной жижи сапогах хлюпала грязь весеннего бездорожья, – старую гать через топь совсем смыло за паводок, так мы едва не по брюхо в воде добирались сюда.
– Вы первые, кто конно явился в Хейрнабю?гдэ за этот месяц – сами мы ещё не выбирались далеко в такое половодье. Словно Хюлинн сюда свои воды морей напустил!
– Точно! Наш Хекан Лучник из Эсагейрда едва не утонул заживо вместе с конём в той грязище, как сбочил с тропы. Еле спасли всей ватагой беднягу, копьё протянув.
Бородач взволнованно почесал подбородок, хмуря брови от скверных известий.
– Вот как… Не печалься, сынок, лучше к столу собирайся – а я сегодня же отправлю людей на гать, чтобы хоть как укрепили её до вашего выезда.
– Мне бы в парильне отмыться сначала, а там и к столу. Как у вас тут – все ли живы, хозяйство цело? Кто из родни или соседей заезжал сюда за зиму? – Айнир стал расспрашивать родича о том, что происходило за время его долгого отсутствия в Хейрнабю?гдэ.
– А куда оно денется, это хозяйство? Чертог, курятник, хлев свиней, из Ёрваров жена и прочая скотина… – хмыкнул насмешливо Скегге, – из бед что стряслось – три коровы подохли с отёлом, попле?снил хранимый овёс, поросята хворают поносом. И старый Хъярульв Плешивый, который ещё помогал тебя нянчить, в середине зимы утонул на той гати в ключе.
– Вот жаль старика… – вздохнул юноша, – обещал же ему весной свидеться…
– Такова видно доля… – вздохнул Бородач, – да и бойся зароков пустых, как известно. Не дают боги больше чем вырвут потом по-живому…
– Прочие живы хоть все тут?
– Къеттиль-кузнец, брат горбатого Въёрна, в лесу перед Долгою Ночью замёрз – или звери задрали.
– Хоть нашли погрести?
– Лишь к весне его лыжи со скъютой, да пару костей… Зима всяк приберёт себе в дань людских душ – а она в этот год будет долгой, как зрят то провидцы.
– Ну – не страшнее за ту, когда умер Глухого брат старший, – хмыкнул Айнир, – вот зима там была – просто ужас, как вспомню!
– Не видал ты суровых зим, юноша… – хмуро вымолвил Скегге, нахмурясь, – когда мёрли и люди, и звери в лесу… Стариков, несмышлёных детей в лес в ночи отводили, с кого мало проку и лишние рты – дабы тихо уснули там вечно, не мучаясь с голоду – чтобы другие сумели дожить, уцелеть до тепла… Вот где ужас был – зрить чтоб такого тебе не пришлось, как когда-то видал я в восточных уделах в Помежные Распри.
Айнир какое-то время молчал, вняв совету видавшего в жизни их родича.
– А ещё чего нового в селище?
– Потом всё тебе расскажу, сынок – иди сначала помойся и отдохни. Я велел дать твоим людям всё, что им нужно с дороги – а парильня уже протопилась. Стол ждёт – не тяни уж! – Скегге хлопнул себя ребром кисти по горлу, заговорщицки щурясь.
– А как наша Майри? – полюбопытствовал Айнир о сестре.
– Да что же с ней будет, если она что волков, что людей стрелой жалит без страха? – Хеннир лишь махнул рукой, – троих разбойников одна в лесу порешила – представь!
– Троих сразу? – поразился услышанному Айнир, – да как так?
– Всеотец в том свидетель – троих! Сам поверил не сразу, не узри я следы в этом месте.
– Так как хоть такое случилось, почтенный?
– Да перед зимним празднеством перегоняли мы свиней первым льдом с островных летников на болотах к селищу под убой. Так одно стадце отбилось куда-то – она за ними и сбочила вдаль от других наших гонщиков, в чащу полезла на хрюканье.
А там эти злодеи в лесу проходили случайно. Ну и подумали видно те при?ходни, что на беззащитную девку в чаще нарвались – так и наш скот, и бабу себе на потеху получат… А как бросились на неё скопом вы?блюдки – так и легли, точно Хвёгг их пожрал. Из лука за двадцать шагов – чах! чах! чах! – и не успели с секирами к ней подбежать. Вон, полюбуйся сходи – на закатной стене насадил их головы на колья…
– Вся Майри – нечего и прибавить! – задорно усмехнулся Айнир, – иные ведь девки и курицу резать боятся! Чтоб меня – троих сразу! И ни испугалась ничуть она что ли?
– Один Всеотец её сердцу свидетель. Вся была как извёстка бела, руки мелко тряслись, как мои сыновья её там отыскали, не могла слова вымолвить твёрдо – но рука, видишь, вовсе не дрогнула снова – как тогда, как на старого Брейги на пастбище этот разбойник напал, а она его сняла. Да уж, сынок… сестра у тебя – среди мужей поискать ещё надо такую. И не страшится же!
– Не страшится, почтенный, верно! – гордо ответил Айнир.
– Вот только хорошо ли это ей, а? – нахмурился Бородач, расстроенно засопев, – не мужем же она родилась, чтобы секирой махать. Уж сколько твердил я, что если луком не прекратит портить руку, так будет у неё к зрелым годам плечо как у старого Виганда! Дева она всё же… Сидеть бы ей дома, лён с шерстью прясть, за кого пойти в жёны, чтобы прыти дурной поубавилось – а то всё ещё бегает незамужней. Другие её погодки, прежние подруги, уже при мужах и с детьми, а эта… эх!
Он с огорчением взмахнул ладонью.
– А ведь она дочь самого Стерке, не чья-нибудь! Как там, сынок – не решил ещё Доннар найти деве годного мужа? За отца ведь ей будет, и пора уже решить Бурому, за кого ему пристроить замуж эту красавицу. Пора уж! Или хочет её перестарить совсем, чтоб над нами соседи смеялись?
– Это надо у неё самой сначала спросить. Сам знаешь, почтенный Хеннир – чья она дочь, и что у неё за нрав. Не по душе если будет жених – так в сватов тех помоями выплеснет!
– Мне ли – вместе с твоим отцом её вырастившему – и не знать? – Хеннир озадаченно почесал долгую, седеющую уже бороду, – вся в Конута вышла…
– Это точно!
– Только пусть бы уж Доннар обдумает это – и поскорее… – добавил он как-то многозначительно, пристально глядя в глаза юному родичу, – а то ведь совсем пропадёт тут сестра твоя, иссохнет от серой тоски. Или те, кто не достоин столь славной супруги, подберут вдруг такую невесту Дейновой крови…

– Неужели кто сватал сестрёнку мою? – с удивлением отозвался Айнир, положив руку на плечо родича, – а то я за всю зиму в Помежьях не слышал ни от отца, ни от кого из земляков о таком деле.
– А что тут говорить? – Хеннир нахмурился, – не рассказывал вам – ни отцу, ни другому кому – потому как и говорить было нечего. Совсем ведь истоскуется твоя сестра по своей горькой доле. Все её прежние подруги в селище – и мои дочки, и братова старшая Грелёд, и прочие девки – давно уже разлетелись по гнёздам. Одну лишь её женихи сторонятся. Иные, кто родом пониже, пугаются – не по нам, мол, такое родство с кровью Дейна. А как доходит до того, что это дочерь самого Конута Крепкого, непрощённого и заклятого врага ёрла – то и тени от женихов тут не остаётся. Стоскуется девка – совсем ведь людей сторонится с той осени… словно совсем потеряла в них веру, или вообще ей уж жизнь не мила…
– Так кто её сватал, почтенный? – нахмурился недоумевающий Айнир, настойчиво выпытывая о том отчего-то отмалчивавшегося старого Скегге.
– Чего сотрясать речами, кто… – помолчав, раздосадовано пробурчал Хеннир. И потом, хмурясь, негромко продолжил:
– Был тут у нас один – не держи он умёт три седмины… В ту весну с женихом моей средней Асгрейн, Аснаром Долгим из Раудэ званым гостем на свадьбу явился. И как на пиру увидал он сестру твою подле невесты – а она же тогда не ходила в тоске как теперь – всё подле неё с той поры отирался, что ни повод всё в гости являлся тем летом, мне всё кланялся. Совсем видно деве застил он глаза, или и она его тоже всерьёз полюбила… кто их знает двоих? Бегала вокруг него как голубица дурная от счастья…

Солнце сквозь отворённые ставни окошек ярким светом залило покои чертога, золотя полумрак их прохладных бревенчатых черев. На дворе в небесах заливался надрывною песнью порхающий жаворонок, и чуть громче из-под стрехи доносилось синицыно теньканье. Громко блеяли овцы в открытом загоне, не желая спокойно пастись и пугаясь простора под небом, за зиму привыкшие к душному низкому стойлу.
Прервав речь Бородач приумолк, раскрыв суму из мягкой кожи на поясе, и достал копоу?шку из меди. Недовольно бурча в бороду он полез ей себе в правое ухо, ковыряя затёкшую желть.
– Хвёгга хвост тебе в пасть, проклятущая эта затычка! Уж скорее бы лето… как зима – ухо глохнет! – ворчал он сердито. Юный Айнир молчал, терпеливо того дожидаясь, что их родич продолжит рассказ.
– А потом вдруг явился ко мне он под осень с дарами, её руку просить. Говорил: я прекрасней жены и в семействе владетелей не разыщу, а у вас тут такая невеста созрела средь чащ и болот – одни косы её на вес чистого золота будут. Отдай, говорит, твою дочь в жёны мне – вижу, что тесно душе её в ваших краях. Отвезу её к югу, чтобы посмотрела иные уделы, хозяйкою в доме моём она стала. Видишь ты – принял он Майри за дочь мою.
– А дальше что было? – Айнир внимал словам родича.
– Что – что? – Хеннир сурово зажал в широченной ладони всю бородищу за раз, – а что говорить тут, сынок? Как сказал я ему, что не родная мне дочь наша Майри, а отцом её был Конут Стерке – так тот побелел словно репа. Забормотал что-то, что свадьбу под зиму не хуже чем к осени можно ведь справить, а то ещё много в дому неотложных есть дел в Ибаргейрде… И сперва-де туда надо спешно отъехать – известить всех домашних, что вскоре на свадьбу невеста пожалует.
Вижу я – струсил он перед гневом владетеля как тот медведь от внезапного окрика – хотя бы и хвори той с ним с перепугу не вышло. И говорю этому жениху: «забудь, что на свете есть дева такая, и дорогу сюда в Хейрнабю?гдэ из глаз своих выбрось! Был бы тебе весь род Дейна верным клятвам союзником и поддержкой во всех делах, если бы ты сироту Конута сделал законной женой. А никчёмные боязливцы нам не будут в родне – мы таким дочерей не даём».
Тот и отвечает мне, наглец – не с ёрловым родом тягаться ему, и таких грозных недругов наживать из-за девки какой-то – не стоит она непримиримой вражды со Скъервирами, пока жив злопамятный владетель Стейне. И с тем и уехал он прочь, сношай его волки седмину…

– Вот оно как… – нахмурившийся и закусивший губу Айнир прислонился плечом к дверному косяку, озадаченно скребя левой ладонью потолочную балку-навес.
– Так откуда, говоришь, был жених этот? – как бы невзначай спросил он у Скегге, – как ты, звать его там, говорил?
– Да ладно тебе, сынок, уймись! – вмиг понял замысел юного родича Скегге, остужая его вспыхнувший пыл, – не время как в детстве обидчиков Майри валять мордой в грязи, или головы им сносить! Себе больше бед наживёшь…
– А вот наваляю!!! – вспыхнул сын Доннара.
– Утихни, сказал я! Воитель он крепкий, годами постарше тебя, и в ратных делах много больше искусен. Первый меч Ибаргейрда, как молвят!
– И плевать! Если встречу – я…
– Ну-ну-ну… Расплевался он, книжник, – насмешливо хмыкнул Скегге, – пятерых соперников в хринна?уг своею рукой зарубил тот, как я слышал от Эваров – и семейство его с домом ёрлов близко.
– Э-э-эх… я бы ему за неё такую алую птицу по рёбрам нарисовал бы, выблю?дку… – озлоблено процедил сквозь зубы Айнир, гулко ляпнув кулаком по дверному косяку точно по незримому противнику, – да чтоб его, волчий умёт!
– Сопляк ты пока что – о том толковать, чего сам не видал ещё прежде! – рассердился вдруг Скегге, нахмурясь, – алая птица тебе… Ты вот видел, как дёготь горит?
– Какой ещё дёготь? – не понял слов родича юноша, распалившийся не на шутку.
– А такой… из берёзы что гонят… – мрачно фыркнул нахмуренный Скегге, – уймись, я тебе говорю! Не ищи ты его. Сказал я тогда, что если хоть тень от голоса Скъервиров тут падёт на ворота, наши родичи в южных уделах это сватовство ему сталью по горлу припомнят, уж будь уверен! Пожалеет стократ, если язык свой бескостный во рту удержать не сумеет.
– А сама она что?
– Что – что? Самой Майри мы с Уной и говорить ничего не стали, куда вдруг пропал наречённый её тот – но она и сама всё без слов поняла… а может кто из моих дочерей сболтнул ей на ухо. И нет, чтобы рыдала слезами безудержно, как все девки в сердечных расстройствах – так ведь точь-в-точь как её упокойная мать, без слов лишь беззвучно одна голосила тайком от иных глаз, по супругу так рано ушедшему убивалась, что и сама вскоре за мужем пустилась холодной тропой.
– Нашла по кому плакать ведь, глупая… – вздохнул Айнир.
– Не по жениху этому, а по своей горькой судьбе она плакала – что ждёт её одинокая доля, и тени своей не узреть, всю жизнь прожить в страхе, отвечая перед Скъервирами за вину отца. Видел же ты её сам прошлой осенью – совсем потемнела с лица, сторонится людей. Ей бы как прежде петь песни и кому-нибудь стать доброй женой и хозяйкой, детей нарожать – а она лишь с сычами в лесу на коров и свиней свои дни тратит попусту… Тьфу – что же за судьба такая для девки?! – с яростью стукнул Бородач кулачищем по притолоке.
Айнир молчал, стиснув зубы и напряжённо обдумывая что-то, продолжая внимать.
– Да и надоело ей тут взаперти всю жизнь в страхе сидеть – слепой я что-ли? Совсем ведь пропадёт дева, с тоски ещё в землю пойдёт вслед за матерью… – взволнованно сплюнув при таких промолвленных случайно дурных словах Скегге умолк, теребя бородищу, – неужели не отыскал ещё Доннар годного жениха для единственной племянницы? У него-то в частых разъездах с делами нашего рода по всем уделам на глазу не один десяток достойных воителей должен быть припасён, кому можно отдать руку такой славной девы!
– Может и подыскал ей отец кого – но такие большие дела не со мной он решал бы… – пожал Айнир плечами в неведении, – не известно мне ничего, почтенный…
– Во-во – всё на старого Скегге взвалили! Где мне жениха ей искать – в наших-то дебрях? – Хеннир раскинул руками, показывая вокруг, – или может аж за Каменными Воротами – в Диком Раздоле каком, или вообще в Волчьей Чаще – где медведи под окнами гадят?
– Что ты, дядя? – с укоризною хмыкнул родичу Айнир, – да как говорил старый Хъярульв – дурнем набитым быть надо, чтобы из Волчьей Чащи жену себе брать!
– Набитым уж точно… – согласно буркнул юноше Скегге, почесав свою бороду – и погрустнел отчего-то.
– Я спрошу у отца невзначай, обещаю. Может решил уже что он взаправду?
– Ты поторопил бы его с этим! Сам же ведь хорошо знает Бурый, что твоя сестра – единственная, кто все родовые земли Конута может перенять по закону – и без супруга не сватанная. А если о том дознается Скъервир – так он по праву ёрла может сам подыскать жениха ей, раз её собственный орн такой первородной наследнице ещё не сосватал достойного мужа… Ты ведь книжник у нас, явно же сведущ в законах написанных?
– Сведущ, почтенный… – угрюмо ответил Айнир.
– Вот! Зря что-ли свитки читал и спалил столько воска на све?чи, сношай тебя волки? Так разве допустит такое бесчинство наш скригга, чтобы сироту Конута этот зверь Стейне отдал в жёны тому, на кого его око гнилое падёт? А уж он для дочери своего заклятого врага и ослушника подыщет такого лютого мужа, что и бешеный волк не сравняется с ним…
Скегге смолк на мгновение, хмурясь.
– Или ещё чего хуже быть может – что как вдовый владетель возьмёт её сам себе в жёны – по закону имеет ведь право на то, знаешь сам…
– Что ты, дядя – ведь нету такого в законе! – округлил глаза Айнир.
– Вот дурак ты, сынок – словно знать позабыл, что сильнейшим закон как метла – нагребут что желают… Власть – она такова.

Нахмуренный Айнир долго молчал, обмысливая услышанное от родича.
– Передам всё отцу про сестру, почтенный – не беспокойся. А где она сама?
– Да здесь по хозяйству всё крутится где-то. Ладно, разболтались с тобою мы что-то – а мёд и в рог не накапал пока, чтобы нам языки расплетать, – Хеннир шутя подтолкнул юного родича в сторону двери из горницы.
– Парильня готова – отмывайся с дороги как следует. А потом ждём в чертоге – жена со служанками давно уж накрыли столы, ещё как вас заприметили издали. Сейчас все наши родичи и прочие соседи пожалуют в гости. Не золотарь же смердючий какой к нам пожаловал – а сын Бурого сам, кого драл я лозою за шалости некогда! – Хеннир хлопнул смущённого юношу по плечу, – так что ну-ка в парильню живей! Клянусь бородою Горящего, будет у нас славный праздник!
– Хорошо, почтенный Скегге! Я скоро – дай только отмыться! – юноша попрощался со старшим и заторопился к парильне, – а то впрямь уж смержу от болота как тот золотарь!
– Во-во – наконец-то разнюхал! – одобрительно фыркнул ему Бородач.
На бегу Айнир вдруг обернулся, опять обратившись к почтенному Скегге.
– Слушай, родич… Вот вспомнил чего. Ты слыхал что про сына сестры дяди Мейнара – Бундин который, Ничейный? Что за имя такое? И чей сын он – какой из сестёр?
Хеннир нахмурился, сжав бороду кулачищем.
– Дурная история, мрачная…
– Про их свару с Хатгейрами в Смуту Соседей – так ведь? Помню, слышал когда-то от родичей, что дядя имел там давнишние счёты к сыну их скригги – Снорре Волчиному Зубу. Из-за сестры своей – так же?
– Может быть… – буркнул уклончиво Скегге, – известно ведь – кровь лишь кровь к себе тянет.
– Так о чём же? – настойчиво пробовал выпытать родича Айнир.
– Как ржа и железные зубы пожрала… – негромко промолвил насупленный родич, – не для твоих ушей пока, малый, такие истории…
– Как воевать – так не мал! – насупился сын Бурого, – а как истории слушать…
– Да такое на трезвую голову рассказывать даже не хочется… – махнул Скегге рукой, – а я, знаешь, в Помежные Распри такое видал, от чего и покрепче меня мужики в треть восьмины как пепел седели… Лучше иди-ка в парильню живей! Как золотарь весь смердишь, не то слово…

За воротами чертога торопливо зашагавший в сторону парильни Айнир и налетел на сестру, несшую под боком ивовую корзину с круглыми сырами из кладовой.
– Сестрёнка, здравствуй! – обрадованный Айнир подхватил Майри в объятья и закружил высоко над землёй, так что сыры едва не полетели им под ноги.
– Как ты тут одна за зиму? Соскучилась по своему малому брату?
– Соскучилась, Айнир! – она обрадовано поцеловала его, прижавшись к грязной чешуйнице в шишках заклёпок, – хвала Всеотцу – ты живой, братик! И по глазам вижу, что уже не мальчишка тот прежний.
– Верно – голова всё же на месте, – брат наконец опустил девушку наземь, шутливо стукнув себя по макушке, – ну, сестрёнка, сколько свежих известий тебе я привёз – не рассказать за один вечер!
– Иди, будущий сотник – парильня остынет! Потом расскажешь нам всем на пиру, что там было с тобою в Помежьях.
– Будущий сотник! – радостно подтвердил Айнир, утвердительно взмахнув кулаком и торопливо удаляясь от девушки по двору в сторону парильни.
– Да, будущий… – тихо произнесла она, и отвернувшись пошла дальше к дому, прижав к боку тяжёлую корзину с сырами.

Судно, приткнутое носом с резной головой змея Хвёгга на маковке гнутого киля к причалу у топкого берега, тихо качалось на во?лнах разлившейся Зыбицы. Жители селища Волчья Тропа гомонили, когда их земляки по прогнувшимся к самой воде хлипкими сходням сгоняли на сушу трёх тучных коров редкой южной породы, несли круги соли и витые сетки корзин с перепаленным углем из дуба и добрым железом для кузницы – много лучшим за то, что могли тут добыть из болотной руды в бедном северном крае. И двое мужчин в годах ближе к шестидесяти наблюдали за всем, встав на досках причала у берега.

– Значит, снова в верховья?
– Ага. Вниз пойду до слияния с Каменной только как выйду обратно.
– Жаль. Я думал, подкинешь с десяток мешков к Чёрной Топи ты, Хедин…
– Потом. Видишь сам – скольких надо к Высокой Дубраве доставить с конями. Тут веслярить придётся седмину, если ветер дрянной нам даст Гудсти…
– Да – война… – приумолк собеседник, хлебая из рога вино, что привёз к ним на судне свояк. Хмель был добрым, нездешним и тонким – и незнакомым ему.
Челновод оглядел всех столпившихся возле причала.
– Половина домой не вернётся… – промолвил опять говоривший с ним здешний, – вон, из будущих вдов хоть сейчас можно жён присмотреть. Надоело вдовцом мне сидеть! Мы же ещё не трухлявы с тобою – а, Хедин?
– В моей тверди был древний обычай… – негромко сказал тому гость-переправщик, провожая глазами входивших на судно воителей, – когда всякий, кто шёл на войну, оставлял в стене города гвоздь, загнав в щель меж камнями. Возвращаясь, его забирал – до грядущего раза. Тех же гвозди, чей рок был иным, оставляли навеки в стене, пока ржа их не съест, как и память о павших. Нет числа того видно ещё, не придумали книжники – коим можно бы было обчесть эти метки за столько веков…
– Вот дурацкий обычай – Горящим клянусь! Камень в стыках так портить, железо на гвозди тем больше… А и враг же по ним или воры как точно по лестнице могут на стены подняться! – хмыкнул здешний насмешливо.
– Не дурнее само?й той войны… – Челновод так и не обернувшись к товарищу рыскал глазами по лицам воителей, кого должен был скоро доставить к Высокой Дубраве, где их ждали иные загоны всех собранных с Севера селищ, готовые двинуться к землям владетеля Эйрэ.
– Такова уж людская природа, свояк. Все владетели споры решают свои – кто законом, а кто и железом – а мы пики берём и дырявим друг друга с такими же.
– Потому я и уголь с железом вожу по всем здешним болотам – а не так же, как некогда, кровь чью-то лью…
Здешний пристально глянул на Хедина.
– Слушай, свояк…
– Ну?
– Я сестру свою Хлив за тебя отдал некогда. Ты надёжный мужик, верный, честный, твёрдый на слово и дело…
– И к чему это?
– Никогда я не спрашивал прежде… Из каких ты земель будешь родом? Ведь как был ты когда-то не сед, для дейвона твоя борода была слишком смоля?ной…
– На себя посмотрел бы ты, Сварт… – хмыкнул гость, покосившись на тёмную бороду брата жены.
– Знаю – бабка была в час осады Милльэрбе служанкой у скригги, и в неволю к арднурцам попала на месяц. Понятное же дело, чего там… Только говор твой вовсе ведь даже не южный был прежде…
– Я когда-то жил очень далёко отсюда… на юге.
– Так ты может и вправду арднурец?
– А ты хочешь за бабку с меня испросить?
– Тьху ты, дурень! Я бы может совсем не родился, не поимей её кто-то из ихних – дед ей не сделал детей ни единого, видно крюк был наверное слаб для того по ночам… Да и совсем ты на них не похож!
– Они разные есть… И такие как арвейрны даже там водятся.
– Я же так, любопытствую чисто по дружбе. Ты не обижайся, свояк!
Хедин какое-то время молчал, глядя в зыбь речных волн Мириэльве.
– Я из астириев родом… из славного древнего дома Керре?т.
– Не слыхал про таких… – почесал свою бороду Сварт, – вот с чего ты, выходит, в вине знаешь толк, и не пьёшь эту здешнюю дрянь раскислющую!
– Отчего… пью порой. Ко всему привыкаешь – к дурному ль, к хорошему. Помнить только вот часом не хочется то, что когда-то дурное нам выпало…
– На то память и есть, таково её свойство. Я вот тоже не помню уже, как бранился с моею любимою Берой – лишь хорошее крепко сидит в голове. Так а как ты тогда угодил далеко столь на север? И как звать тебя хоть по-минувшему было, свояк?
– Да почти как и тут… Был наречён я Хеди?на – и Рука Смерти мне дали товарищи прозвище – Ма-де-мо?р. Лучше не было воина в землях Керре?к и Галле?к; сам достойнейший Вент Трижды Храбрый был мне покровителем некогда в тверди на Ясеней Круче, когда вынужден был я покинуть свой край праотцов…
– Ты, видать, после тех их восстаний укрылся на севере – так ведь?
– Нет… то было потом уж, спустя лет двенадцать. Много кто из нас вынужден был разбежаться от Скъервиров гнева по дальним уделам.
– Так с чего?
– Из-за женщины…
Сварт хохотнул.
– Ты чего – дочь владетеля вдруг обрюхатил? Или чужую жену возжелал?
Хедин долго молчал, глядя в волны реки. Терпеливо молчал и свояк, выжидая ответа.

– Была дочь она нашего регля – владетеля дома Эде?т. Я был ей верным стражем, хранил её жизнь, как поклялся отцу её прежде… и сплелись наши с нею сердца раз внезапно, когда встретились вдруг мы случайно на лестнице в веже. Но была Брига сватана более знатному, равному чином родителю – и не в силах снести то бежали мы с ней из твердыни, пожелав свои судьбы стремить воедино вдвоём, вдалеке.
– Не срослось убежать?
– Сломал мой конь голень средь камней перевала, и лишь тем нас настигли отец её с братьями. Потом лгали про то, что украл я казну… всё враньё до единого слова. В сшибке я зарубил и родителя, и троих её братьев – но по мо?льбам возлюбленной меч опустил над поверженным младшим. Он в ответ поразил меня прямо в спину, и забрал мою милую прочь в их твердыню – бросив раненным при смерти в чаще зверям на поживу, где клевало живого меня вороньё.
– А с ней что?
– Сперва родичи жаждали также казнить, но потом по мольбам её матери жизнь сохранили, и в наказание продали в рабство арднурцам…
– Но ты, стало быть, выжил? – Сварт вдруг вспомнил те страшные шрамы на теле у мужа сестры, кои видел в парильне не раз за все годы – от коих иным и не жить.
– Как видишь. Спустя год, как вернул свои прежние силы, я всем им воздал – без пощады и милости. Всех мужей её рода убил до единого, всех отыскал и отправил их в Ормхал. А потом разыскать смог того, кто купил Бригу прежде и вывез за горы в Арднур – и там тоже тех трупов на мне уж без счёта, как шёл я по следу её аж до са?мого Моря Песков.
– Разыскал? – Сварт был весь во внимании, позабыв про порядок на сходнях причала, где орали воители, тщетно пытаясь достать из воды туда павшую с досок кобылу.
– Не успел… умерла там в неволе, – как-то резко умолк Челновод, тихо вымолвив это.
– Да-а… история… – буркнул свояк, почесав бороду – чуя, что родич не всё рассказал – но лезть в душе ему сам не стал, – я такого не слыхивал даже подобного…
– Что ты врёшь – тут на севере каждая третья история с кровью про бабу! – усмехнулся ему Челновод, – вон – про Ротсвейнов и Стюр! А про Дьярви и Гальдуров! Да и тот же вот Трижды Предатель, кто…
– Да твоя слишком жалостлива, Хедин… – сопнул Сварт, опасаясь что сам точно баба вдруг пустит слезу, – вот свезло же тебе, Хвёгг мне в рёбра…
– Жизнь такая… Такое случается…
Хедин смолк, глядя в волны разлившейся Зыбицы. Вместо них он вновь видел бескрайнее море песков, чьи огромные волны вздымаемых ветром к лазури небес исполинских барханов тянулись на многие дни его странствий – и маленький круг рощи во?ду нашедших тут в озере в те?ни горы? старых древ, околявших селение. Помнил их разговор, её медленно шедшую смерть, и холодную руку в руке у него. Помнил тот оберег – серебристую нить прочно сплёвшихся звеньев подарка-обручья, какое когда-то надел ей в той веже на кисть – и какой её брат после в ярости бросил в кровавую грязь на его умиравшее тело, разлучив их с любимой – кой он смог подобрать и вернуть ей спустя долгий срок на краю им известного мира… опоздав к ней уже.
Он помнил, как после её погребли, как стоял над селением долгий печалящий плач-перевой погребальщиц, и он молча оставил подарок тому, кто стал ей тут хозяином, положил серебро на тот маленький тканяный свёрток – всё, что осталось от Бриги, кого он любил – и попросил сохранить. И человек, в чьих глазах жил испуг от того, как явившийся в их поселение странник с далёкого севера, кто искал свою женщину в здешних краях, перебил точно ветер неистовой бури с десяток его лучших воинов, а теперь уходил точно страшная тень, как безмолвный оживший мертвец – сохранил ему жизнь, попросив тот подарок сберечь, как незримую память – и помянув первосущное имя Единого вместе с богами их древней земли обещал то исполнить, на прощанье учтиво осеяв свой лик распростёртой ладонью в знак дружбы с почтением. И зарок свой исполнил, как знал он о том…
В сваю настила ударил торец проплывавшей по Зыбице ели, чьи корни размыла вода половодья и вырвав из почвы с собой увлекла вниз по руслу. Челновод как очнулся, опять увидав свояка, свой корабль и селище. Воители дружно грузили на судно тюки и корзины, тянули коней и их сбрую.
– О – на дрова в самый раз, пригодится! Эй, Рагну?льф, помоги-ка достать! – окликая соседа Сварт тут же хозяйски принялся за дело, увидев добычу, какую река принесла ему в руки.
– Ну ладно – отчаливать час! – Хедин глянул на солнце, как то высоко уже встало, – как вернусь из верховий, к тебе загляну – и мешки твои тоже возьму куда нужно.
– Осторожнее будь там… в верховьях. Ведь война на дворе, а там рядом Помежья…
– Все мы к смерти бежим. И меня она тоже нагонит когда-то, когда столько я раз от неё сумел вырваться, – Хедин Скутлкъёре пожал руку родича год как умершей жены, и ступил на скрипучие сходни.
– Зимовать буду в Западном Доле, дай Гудсти уйти ото льда из верховий! А свезёт – и к тебе приплыву!
– Приплывай! Как раз вдовы появятся… – хмыкнул товарищу Сварт, всё любуясь молодками возле причала, пока торопливый Рагну?льф и иные помощники дружно тащили бревно из воды.

На берегу чуть поодаль от воинов из Ульфасльод, что грузились на судно, встали трое мужчин, навязав скакунов у ближайшего схорона. Один был за полвека годами, с ним двое парней чуть за двадцать – близнецы, походившие с облика точно две капли воды.
– Там в Высокой Дубраве найдёшь Бера Шишку из Западных Рагни. Он друг мой давнишний, на службе у Дейнова дома лет тридцать как точно. Кейла возьмёт тебя в ихний загон, что идёт с сыном Бурого в Эйрэ. Ты копейщик умелый, там им пригодишься в выправе.
– Я ведь лучше… – прервал его речь второй парень.
– Я знаю. Но пойдёт теперь Гисли. Он старший.
– На треть лишь восьмины какую всего…
– Я знаю. Но он у нас старший, ему идти в войско из нашего селища, раз пал жребий на двор наш. А ты, Гуннар, вторым – если будет нужда.
– Я ведь лучше, – Гуннар был явно упрям, не согласный со старшим.
– Да не бойся, братишка – врагов на всех хватит! – второй из парней дружелюбно похлопал того по плечу, – ты смотри за невестой моей – чтобы этот козлина из Вестрэдале Бергейр, сын ихнего мельника, к ней не тягался!
– Присмотрю… – буркнул Гуннар.
– Да смотри её сам не попорти от скуки! – хохотнул старший брат, тюкнув младшего в бок кулаком вполусилы, – а то жёрнов на шею надену!
– Верно Гисли сказал – дело долгое это, – согласно кивнул старший родич, – через год может быть и ты сам туда двинешься. А пока кто мне мельницу будет чинить? Скоро жёрнов менять. Хочешь, чтобы твой дядька единственный Харл с голодухи опух, как не будет с чего ему жить?
Гуннар согласно кивнул, стиснув зубы, подчинившись решению родича.
– Вы мне оба как дети – раз матери рок был таков, не дожить. Раз родились вдвоём, то вдвоём и несите на память…
Родич вынул из кошеля что-то, раскрыв пожелтевшую тряпицу. На ладонь ему пал оберег, сверкнув золотом витой резьбы колец Хвёгга. Дядька ловко раздел его на?двое ровно по шву – как у ракушки створы – с отдельным шнурком для того и другого.
– Дорогая штуковина! – Гисли присвистнул.
– Ценная, верно, – кивнул головою им Харл, – но скорее как память – какую бы лучше порою забыть…
– Не из наших краёв… – присмотрелся к ней Гуннар, – явно делана и не в Высокой Дубраве. Там таких их кузнец не сваяет и спьяну. Откуда хоть, дядя?
– В Чёрной Круче её сотворили… у Скъервиров, – дядя умолк на мгновение, – он вашей матери дал его в память – как видел Раннхильд в последнюю встречу.
Дядька надел обереги на шеи парней, склонивших пред ним свои головы.
– Помните то – что вас двое, как эти вот скъюты – но всё же один оберег это, цельный. Разорвать его надвое можно лишь частью, но не будет он полный тогда без второго.
Племянники дружно кивнули.
Взор дяди вдруг стал мрачно-хмурым.
– И помните оба – молчите о том, чьей вы крови… Иногда того лучше не помнить, кто ты. Вы для всех мои дети, сыновья Харла-мельника из Эикфъяллерн. И пусть так и будет.

Зашумела вода под просмоленным килем ладьи. Берег стал отдаляться от судна, и пенная чернь половодья на Зыбице точно межа разделила людей друг от друга – расширяясь всё больше и больше, всё дальше и дальше снося звероглавую лодку стремниной, когда все весляры как один налегали на древки вальков.

На другой день с рассветом пробудившийся после шумного пира с родичами Айнир уже собирался в обратный путь. Седлая выведенного из стойла коня и нагружая на него кладь он попутно рассказывал помогавшей ему Майри о событиях зимних месяцев – как вершивший их конной сотней Фреки Секач из Широкого Дола выбрал самых молодых и неопытных ещё воинов, и сбив из них новый десяток нежданно вручил главенство ему, такому же зелёному и растерянному, повелев учиться глядя на старших.
– …и говорит мне: «пикой врага поразить даже баба любая научится. А научись-ка ты прежде людьми управляться, быть связкой соломин, которая всех их в одно прочное жало собрать сможет – и за каждого жизнь быть в ответе, чью смерть на себя ты возьмёшь! Посмотрим-ка, книжник – достоин ли ты своих братьев?»
– И как, оказался достоин?
– Смеёшься ты что-ли, сестрёнка? Вечно мне быть в их тени? самым младшим, так повелось уж с рождения. Но с десятком мне повезло – толковые все оказались ребята, не подвели мы друг друга. Ругал нас нечасто Секач.
– Видишь – так значит способен! – поддержала сестра брата словом.
– Может быть… Хоть может и просто не всякую нашу оплошность нестрашную он выставлял на глаза нам… – добавил чуть тише ей брат.

Айнир поспешно рассказывал Майри, как был со своим скиром в сшибках с людьми арвеннида на восточных Помежьях, где в каких местах побывал он за зиму. Девушка помогала ему, внемлюще слушая долгое повествование брата, но взор её был отчего-то тоскливым.
– И не боялся ты? Прежде нечасто бывал ведь в бою…
– Сколько бывал я там прежде, сестрёнка? Подавал братьям копья всего лишь. А тут… Бояться я отучился в первую же седмину. Хоть чувствовать страх в бою воину нужно – иначе не носить ему головы, как сказал Фреки.
Юноша смолк на мгновение.
– Да что же тебе я хвалюсь зря лишь, Майри – если сама ты троих скотокрадов стрелой положила без страха? Тебе и о храбрости буду ещё говорить?
– Не без страха, Айнир… – она побледнела на миг, – только это другое.
– Так и они же не с голыми руками тебя повстречали – и сделали бы с тобой что похуже, дай ты им слабину. Помнишь, минувшей зимой дочь горбатого Въёрна разбойники утром с дороги на гать умыкнули, что там сделали с ней эти вы?блюдки?
– Помню… – нахмурилась Майри, бледнея, – бедная Эрна. Хоть бы живой её после оставили, изверги – так всё равно не пощадили. За то Бородач и нескоро их бошки надел на забор, этих выродков, пока сдохли в мученьях от ран…
– Туда им и дорога, выблю?дкам! Я б за такое их…
– А поначалу вы где воевали?
– На севере наших Помежий, в землях у Ёрваров с Фрекирами. Я там в конце листопада едва ли не в первой же стычке с коня спе?шил вражеского далам-лу?адэ – десятника их, значит, по-нашему. Повезло вот нежданно… – пожал он плечами.
– Десятника, говоришь? А сколько их было, вражи?н тех?
– В том-то и дело, что гордиться мне нечем… Ведь было их там два десятка – и то, второй весь без боя удрал, как они вдруг нежданно на нас натолкнулись в пути за Болотиной. А нас верхом целых пять скиров россыпью ехало, и ещё позади два, всего на три полёта стрелы поотстав. Одного в этой валке срубили мечом – друг мой Рёрин из Эваров там отличился – а их десятника я подловил и копьём снял с коня. Ну а другие рванули назад, раз неравными силы их были.
– И что с ним там сделали, с этим десятником?
– Да не вспомню уже… Если конями в той сшибке не затоптали, так скрутили наверное – вроде как был ещё жив. Я же броню ему даже не про?бил как надо, лишь сшиб из седла. А может зарубили на месте, и дел тут. Мы-то с десятком вперёд поскакали врагов догонять – но без толку. Умчали от нас словно ветер, так своего и не отбили.
– А когда выйдет воинство? – нежданно спросила у брата дочь Конута.
– Уже вышло, сестрёнка – только мало кто знает об этом пока! – взор Айнира загорелся, когда он с ещё прежним мальчишечьим запалом поделился с сестрой известной ему тайной.
– Почтенный скригга всю зиму готовил лучших из наших воинов к потаённой выправе на вражий ардкатрах. Вот почему мои братья всю стужу отсидели у очага в Вестрэвейнтрифъя?ллерн, слушая наущения Эрхи, а не гоняли коней по Помежьям как я, и в лесах под волчиную песнь у кострищ не морозились. Все Ночные Птицы отправились туда с Ллотуром, а Хугиль повёл лучших из конников Железной Стены – и наш родич Сверра со снастями осадными тоже идёт среди них.
– Оба брата пойдут?
– Оба – лучше их в своём деле тут нет. А Скороногого из Чёрной Кручи наш Эрха отправил с ложным наступом севернее, взять в осаду их городище Клох-э?байн и подступать с осадными вежами к прочим соседствующим твердям. Сделает вид он, что наш главный удар там начался, и тем скорее сумеет отвлечь от ардкатраха как можно больше войск арвеннида.
– Вот даже как?
– Да, сестрёнка – так вот наш скригга задумал! Враг пока что не ждёт нас у тверди их с юга – а как опомнится, мы уже будем у самых ворот! А когда передовое воинство возьмёт Аг-Слейбхе, к тому времени из Дейвоналарды уже успеют прибыть в помощь прочие воинства – лишь бы не задержало их что в том пути. Вот что замыслил наш Эрха, какой дерзкий удар нанести в самое сердце врага. А больше я и не знаю пока что – отец меня в тонкости не посвящал. Я лишь должен вести людей в подкрепление следом за братьями.
Айнир умолк, подтянув на седле подпругу и проверяя – прочно ли оно держится.
– Подай-ка мой лук, сестрёнка!

– Сам Эрха ведёт наше воинство, верно? – Майри передала брату стянутое тетивой оружие, уложив его в долгую сумку с хранящимися там отдельно стрелами, и Айнир прочно закрепил ту ремнём на седло с правого бока.
– Нет, увы… Ёрл видимо передумал – решив, что одному орну Дейна достанется слишком много воительной славы в войну. Поручил он быть вершним не нашему скригге, который как раз тогда слёг зимой с сильным недугом, а своему брату Унниру.
– Всё равно что тупую деревяшку вложил нам в ладонь вместо пики… – нахмурилась Майри.
– Увидим, сестрёнка. Уннир тот вроде не глуп в ратном деле, в Распрях Городов побывал – хотя не ровня он нашему Эрхе, куда уж, – насмешливо хмыкнул Айнир, – даже до их родича Рауда ему словно зайцу до тучи допрыгнуть пытаться…
– А ты сейчас в Вингу отправишься? Или на Кручу к отцу?
– Нет – я со скиром сегодня же выйду на юг вслед за братьями. Наш друг Ульф тоже едет со мной, так что проститься и с ним не забудь на дорогу. Я к вам и приехал на день погостить, так как может и не увидимся больше, сестрёнка…
Майри вдруг вся затихла, и её прежде взволнованное лицо стало полным спокойной решимости, когда она отважилась сказать брату то, что желала.
– Айнир, возьми меня с собой.

Брат опешил, на миг потеряв и дар речи. И хоть он сразу же понял сестру, отчего она истово рвётся из тихого Хейрнабю?гдэ разом с ним и его людьми в самый жар распри – отчаянно, слепо, не страшась неминуемой гибели – но подобного младший сын Доннара просто не мог допустить.
– Да ты что, Майри?! Или повитуха тебя уронила? Сам Эрха меня проклянёт за то трижды – и ремней из спины самолично нарежет, если я тебя без их ведома с собой на смерть возьму! Куда тебе там, сестрёнка?!
– Думаешь, если я девой родилась, то в бою мне не место, не сумею стрелять по врагу?
– Да нет же… Только… – Айнир замялся, не зная что молвить в ответ.
– Тогда отчего? За меня что ль страшишься?
– А если ты в плен угодишь – знаешь, что будет с тобою, сестрёнка – что сделают?
– Знаю, Айнир – не дура…
Юноша стоял одолеваемый рвущими душу сомнениями, словно пронзаемый пристальным и пытливым, едва не молящим взором сестры.
– Хвёгговы петли! Попадёт мне дубиной от Эрхи, когда он узнает… – пробормотал младший сын Доннара, весь снедаемый непростыми раздумьями. Айнир торопливо оглянулся, высматривая – не слышит ли их кто из родичей издали, и внимательно посмотрел на выжидающе взиравшую на него девушку.
– Значит так, сестрёнка, – сказал он ей твёрдо, – давай вот что решим. Если одолеешь меня на мечах в поединке, как в детстве на палках тебе удавалось – твоя тут взяла, можешь седлать скакуна. Иначе останешься в Глухом селище пока не выдаст отец тебя замуж – Всеотцом в том клянусь!

– Нечестно так, Майри! – с обидой промолвил как палкой пришибленный Айнир, держась за распухшее ухо, когда в пару с сестрой возвращался из уже зеленевшей первой листвой берёзовой рощицы за пределами селища, где и решался в их поединке жребий девушки, – тебе что дубина пастушья, что добрый клинок – без разбору пластаешь, как колешь дрова. Не бабья рука у тебя, а медвежья наверное – всё в дядю Конута…
Пытавшийся найти новые отговорки сын Доннара всё никак не мог поверить, что он – уже не такой зелёный воитель, каким ещё был по осени – скорее в шутку поспорил с сестрой, чтобы гордая и упрямая дочерь Стерке не решилась состязаться с ним из-за своего неминуемого поражения – и вдруг неожиданно сам проиграл.
– Моя взяла, Айнир! – на ходу радостно молвила Майри, неся в руках два блодварпэ, для безопасности плотно перевязанных верёвками по клинкам. Но по виду разгорячённой запыхавшейся девушки было понятно, что взволнована она как никогда прежде, и ещё сама не до конца верит в собственную победу.
– Да знаю, сношай меня волки… – недовольно нахмурился брат, не отпуская ладони от саднившего после удара лица, – а бить-то в башку зачем было? Что теперь мои люди решат – что их десятник у родичей на пиру получил в пьяной драке по уху?! Если узнают, что девой был бит – так совсем засмеют…
– Так ведь ухо же на месте! – подзадорила девушка брата.
– Ага – спасибо, что не отсекла… Голова как котёл гудит!
– Раз ушей тебе жалко – я и снизу могла бы ударить… – раззадорившаяся от одержанной над братом победы Майри развернулась к тому лицом и шутливо вильнула клинком. Айнир едва ускользнул от его острия, что упёрлось ему ниже пояса прямо в подол мокрой потной рубахи.
– Не одного, так другого меча там могла бы лишить! – пошутила дочь Конута дерзко.
– Уймись уж ты, Майри, брось эти девичьи шутки… – отступил брат на шаг, уходя от укола.
– Ага, боишься? – прижмурилась она хитро, шутя кольнув Айнира жалом клинка.
– Да как тебе сказать… – отскочивший ещё на шаг назад юноша пожал плечами, начиная смиряться со своим поражением. Айнир был явно расстроен – но уговор уговором, и слово он должен держать.
– Чего вот лукавишь! Вижу, что ты уж не мальчик, и девок на сене как следует мнёшь.
– Вот уж не с сестрой о таком говорить ещё буду! – отмахнулся он недовольно, смутившийся и зардевший с лица, – и вообще – вчера на тебя девы вешаются, когда рядом ты с ними, подарками сыплешь – а как время с простором пролягут меж вами – и другой кто ловчее красу их уж зрит… – словно сквозь зубы вдруг выговорился Айнир о чём-то своём наболевшем, махнув лишь рукой.
– Что же одна из тех дур изрекла таковое тебе, что ты сам как не свой теперь, братик? – усмехнувшись спросила у юноши Майри, – ведь в ином тут наверное дело?
– Ай… Говорит она…
– Кто?
– Да неважно… «Ты же смерть на себе в глазах тащишь, до грядущей зимы не дожить тебе даже… С тобой быть – овдоветь на два счёта».
– Сплюнь дурное то, Айнир. Нашлась там такая пророчица… – фыркнула Майри, – отвязала тебя, дурачка, по-дурному, коза эта – а ты и поверил, и сердце на нитки мотаешь. Кто гостей на поминках своих начинает считать загодя?, тот и впрямь в ямы Хвёгга спешит, как известно… Вот и счёт не веди за чужим языком.
– Да уж как-нибудь в том разберусь, не мальчишка. Раз тащу – пусть тащу… Может так оно проще, чем кого-то овдо?вить бояться… – он умолк на мгновение, – тебя бы саму замуж впору отдать, чтоб унялась. Не воителем ты родилась, чтоб мечом и секирой махать…
Закинув клинки на плечо Майри молча шагала вперёд, слушая брата и прикусив губу.
– Нашли бы с отцом тебе годного мужа из славного рода – сидела бы дома, детей своих няньчила. Или думаешь, что не хочу я отгулять на твоей свадьбе, сестрёнка, и покатать на загривке племянников?! Зря тебя я беру – вот предчувствует сердце недоброе…
Майри внезапно застыла на месте, и лицо её вдруг потемнело.
– Не возьмёт меня замуж никто, Айнир – и ни тут, и ни где ещё… – тихо ответила она брату.
– Вот ещё выдумала! Отчего это? Ты же с лица не крива, – сын Доннара захотел было завести с сестрой речь по душам – дав той знать, что ему всё известно от старого Хеннира и про то сватовство к ней, и про предательство её наречённого – но резко умолк, не желая терзать сердце так потемневшей лицом юной Майри.
– Может и так – и многие смотрят давно… Не думай, будто не целованная доселе хожу. Но только чтоб кто-то решился взять в жёны, то всем сразу памятно, чья я есть дочь. Простой люд боится меня, крови Дейна. А знатные зачернённого имени отца моего и тем больше страшатся. Даже здесь среди родичей я как меченая железом – его виной перед ёрлом, что на мне несмываемо.
Она смолкла на миг.
– Как и проклятие моё, о котором твердят кто ни лень по углам…
– Да что за проклятие, сестрёнка, чего ты придумала? – вытаращил глаза сын Доннара.
– «Много смертей принесёт она близ себя некогда» – так старый Эрха сказал обо мне при рождении? С самого детства я с этим живу, как гнилой хворью пред всеми отмеченная – или не замечал ты того прежде, Айнир?
Брат не нашёл что сказать ей в ответ, чувствуя горькую правду в словах своей юной сестры, и отвёл глаза вбок.

Вдвоём они подошли к воротам в хозяйский чертог. Брат обернулся к сестре, вопрошая:
– Как скоро соберёшься? Нам выезжать уж пора до полудня, чтоб до темна к Хаттэикге?йрду добраться.
– Я быстро, братик! Не успеешь заждаться…
– Оружие и какую броню под твой рост я тебе подберу, а вот коня и всё прочее ищи сама. Лук не забудь. Хоть в чём от тебя будет прок поначалу… – последними словами он словно хотел уколоть сестру, тем самым пытаясь хоть через её гордость снова отговорить девушку от столь отчаянной и дерзкой затеи. Однако дочь Конута будто и не заметила упрёка.
– Спасибо тебе, Айнир, – Майри повернулась к брату и крепко обняла его. Затем повернулась к воротам в чертог, устремляясь туда собираться в дорогу.
– Погоди-ка, сестрёнка! – брат вдруг поймал её за руку, остановив, – вот ещё что… Помнишь, как малыми были в Стейнхаддаргейрде у Къеттиров, и после пира сидели в чертоге – как были там дядя с отцом? Под столом мы засели с тобою от глаз всех тогда, и пса с рук кормили их чёрного… как его там?
– Ага – Злюку! Скормил ты ему аж два вертела жареных уток, мышь тощая! – Майри шутливо толкнула его локтем в бок.
– И ты это прозвище помнишь? – насупился брат.
– А то! – сестра показала язык, как и в детстве дурачась, – так тебя Пузо прозвал!
– А помнишь, отцу дядя что-то рассказывал там за столом, как остались вдвоём они? Про сестру свою вроде какую-то…
– Помню… – Майри резко нахмурилась, – что-то страшное он толковал там ещё – говорил: «а он лишь смеялся в лицо нам, ничуть не страшась – «я жить буду, кровь мою вам не убить!» Будто знал то взаправду…»
– Я такого и то не упомню…
– Так ты же там Злюку всё в нос целовал, дурачок – а он языком тебя вылизал точно тарелку! Где там что помнить?
– А про кого это хоть говорили?
– Я что ли знаю? – пожала плечами сестра, – ты у дяди спроси!
– Их расспросишь…
– А ты и не спрашивай, братец. Скригга как-то изрёк, что спит крепко лишь тот, кто не знает сокрытого – и с вопросами в душу не лезет иным, – поучительно молвила Майри, – я так точно не дура в такие истории лезть!
– Может и так – только… – почесал себе Айнир за ухом, на полуслове запнувшись, – а ты слыхала как-то быть может от нашего Скегге историю про распрю Къеттиров с домом Хатгейров – и про ту же одну из сестёр дяди Мейнара? Про крушение Высокой Тверди – что-то про то, как ржа зубы железные съела?
– Что ты, братик – совсем стал на память за Брейги Глухого слабее? – хмыкнула Майри насмешливо, – он же нам в детстве рассказывал всё про Соседскую Смуту! Другая история это – про цену присяги у Красной Секиры…
– Погоди-ка… А зубы при чём тогда? Кто был так прозван?
– А я разве знаю? У дяди спроси…
Не докончив рассказ дочерь Конута развернулась и бегом бросилась к дому.

ГОД ПЕРВЫЙ. ПРЯДЬ ПЕРВАЯ …ВЕТЕР ИЗ БЕЗДНЫ Нить 7
В горнице за столом сидел сам старый Хеннир – хмурый, как снежная туча в ненастье – и лишь угрюмо молчал, подперев кулаком бороду. В это время его метавшаяся по покою супруга голосила в отчаянии на весь дом:
– Это как же измыслить вам было такое?! Айнир, мальчик – или ты повредился умом, чтобы сестру брать с собой на войну?! Ну куда ей там, деве?! Повитуха тебя уронила наверное?
Застывший перед ними младший сын Доннара лишь бессловесно молчал, и лицо его было непроницаемым, твёрдым как камень. Слова намного старших за него кровных родичей были для юноши не пустыми – но и силу данного прежде зарока он тоже знал с детства, и отступить перед сестрою не мог, всякий раз заменяя то данное слово как заяц-беляк перекидывает шубу перед снегами.
– Отец – хоть ты-то скажи своё слово! – жена Хеннира обратилась к супругу, который лишь скрёб бородищу и так же упорно молчал, как и сам юный Айнир, – разве не старший ты здесь, что твоих слов эти молодые не чтут уже напрочь? Или Хвёгг вас обоих рассудка лишил, дураков – что эту голубицу на гибель под арвейрнское железо отдать вы готовы?!
– Не нам с тобой, мать, тут решать это… – наконец сурово промолвил Хеннир, оторвав руку от взлохмаченной бороды, – ты сама знаешь, чья она дочь – и помнишь, каким и он сам был.
– И потому и погиб прежде срока! – замахнувшись на супруга вскинутым пальцем громкоголосо упрекнула его распалившаяся от таких слов жена.
– Брехня бабья! – огромный кулачище старого Скегге вдруг врезался в доски стола, заставив их прочное дерево хрустнуть, а вздрогнувшую супругу умолкнуть, – гнев ёрла виной, что сам Конут не жив – а вовсе не его превеликая храбрость! И Майри в отца вся пошла, даром что вышла девчонкой…
– Айнир, смотри там позорче за ней! – обратился Бородач к младшему отпрыску Доннара, внимательно слушавшему свару родичей, – глаз с неё днём и в ночи не спускай! Всё-таки настоящая жатва голов ей пока не с привычки – ещё ненароком сразят в первой стычке же, глупую. Да и вдруг кто обидит из мужиков, силой посмев покуситься на беззащитную деву? Зачем дочери Конута ещё и дурная слава или чужое дитя в придачу к её доле несчастной? Понял? – пристально глянул он юноше прямо в глаза.
– Присмотрю, Хеннир, – согласно кивнул тот, вздохнув с облегчением.
– Жаль, на какую седмину вы раньше не прибыли. Как раз в Вестрэдале был там Челновод наш – он мог бы всю вашу ватагу водой довезти до Высокой Дубравы по Зыбице…
– Доберёмся и сушею, родич, – уверенно молвил сын Доннара.

Растворилась резная ясеневая дверь из соседнего покоя, и в горницу вошла Майри, одетая уже не в домотканое шитое платье из шерсти, а в такие же как и на брате кожаные поножи и долгую стёганую верховни?цу с подкольчужным наголовником, подпоясавшаяся широким охватом и на ноги обувшая высокие сапоги с обмотками по голенищу. Свои долгие волосы она заплела в косу и запустила за ворот одежд.
– Не пущу! – закричала было супруга Бородача, став руками враскидку в дверях из чертога, но былой блодсъёдда рявкнул вполголоса:
– Жена…
– Майри, девочка – ну зачем ты такое задумала? – супруга Хеннира схватила её за руки, заливаясь слезами. Но видимо поняв, что никто в Хейрнабю?гдэ не отговорит эту упрямую, твердолобую как сухое полено девчонку, она тяжко вздохнула и поцеловала ту в лоб, прошептав на ухо дочери Конута древний зарок-оберег от невзгод и нежданной погибели.
– Без нужды не лезь в самую сшибку – не блодсъёдда же ты! С лука их цель, этих арвейрнов – как скотокрадов – и в бою держись родичей как можно ближе!
– Поняла, тётя…
– Всеотца и Дарующую о защите моли – чтобы тебя, неразумную, оградили от бед и болезней в пути!
– Поняла, тётя…
– И мужей словам льстивым с посулами их точно Хвёггу не верь даже, девочка! – напомнила она юной дочери Стерке самое важное, что стоит знать деве в далёкой дороге, – мало ль что обещать они могут! А то потом располнеешь скорее, чем женой по закону тебя назовут… – и почему-то сурово вдруг зыркнула прямо на мужа.
– Поняла, тётя…
– Поняла она… – со вздохом махнула рукой жена Скегге, – всю кровь Конута в жилы до капли взяла ты, раз в него уродилась такая упрямица, что вот в каждую драку ведь с детства залезешь!
– Не рыдай, тётя Уна – я же жива ещё! – попыталась успокоить её взволнованная Майри – но от этого супруга Хеннира заголосила сильнее прежнего.
– Ещё… Что ты ещё понимаешь, глупая – как сама матерью прежде не стала! – отмахнулась та, утирая слёзы краешком платка-накидки, – во все века так ведётся, что нарожаешь сыновей, а потом как уйдут на войну и в выправу, так и до скончания лет горько плачешь над ними – посеченными и в чужой стороне упокоенными. Так это мужи, самим Всеотцом наречённые с рождения быть тут воителями – а ты-то куда рвёшься на смерть? Или Шщар тебе ум помрачил?
В горницу зашла жена среднего сына Хеннира, Стуры Меткого – её одногодка Гедда из Западного Дола, носившая нынче во чреве своего первенца. Она торопливо подбежала к Майри и на прощание крепко обняла покидавшую Хейрнабю?гдэ дочь Конута, неловко отводя в бок уже большой живот.
– Вот-вот вскоре будет – а ты не застанешь… – вздохнула она, прощаясь с подругой, положив её ладонь на выпиравшее из-под одежд чрево, – вернись назад поскорее, сестрица – пока малый мой без твоих сказок не вырос и сам метать стрелы не научился. Где же ещё я ему такую шуструю тётку найду?
– Вернусь, Гедда – не тревожься! Покатаю его на спине я ещё, обещаю!
Майри расцеловала собравшихся проводить её близких. Старый Хеннир крепко обнял девушку на прощание, пожелав ей благоволения Всеотца, и подал в руки ношенную лучную сумку, полную отменно выделанных долгих стрел с тройным белым оперением на хвостах, одна половина древок которых была подкрашена алым, а другая чёрным.
– Вот… Возьми от старого Скегге подарок в дорогу. Не чета твоим старым охотничьим из болотной руды, что лишь кожу свинёнку царапнуть. Алые тут с шипом, и восьмизвенную сварную кольчугу раздвинут насквозь – а чёрные сверху вощёные на закаленный клин для брони. Такие и полосчатую в один слой как доску пробьют, моё тебе слово… Только в плитчатку не меть, толку нет – не клин же крестовиковый!
– Поняла, дядя.
– Мне они давно ни к чему, правая ладонь слаба на большой лук стала – а тебе пригодятся в пути может быть. Но уж дай то Горящий – пусть так и пылятся в суме, чем такая нужда тебе выпадет, девочка…

Поблагодарив родича за столь щедрый подарок Майри взяла в левую руку сумку со стрелами, и перекинув через плечо только что стянутый тетивой боевой лук следом за Айниром вышла из горницы. Внезапно, словно на ходу что-то вспомнив, она торопливо свернула направо и забежала в домашнее святилище – попросить у богов их защиты и покровительства в этом странствии к тем далёким местам, где Хвёггова пасть ненасы?тимо алчет сок жизней.
Выйдя через какое-то время из низких дверей священного покоя и вновь затворив их резные тяжёлые створы, из которых под ногами у девушки стремительно выскочила серою тенью домашняя кошка, отчего-то померкшая ликом дочь Конута последовала через крыльцо на внутренний двор. Там их уже ждали у коновязи оседланные скакуны, а неподалёку застыли в ожидании готовые к выправе люди Айнира, среди которых был и их давний друг детства, младший из племянников Хеннира Ульф, славившийся копейным умением и кроме того искусным выведыванием любого следа – один из лучших в охотничьем деле в Глухом селище.
– Садись, сестрица! – он подал в руки дочери Конута узду её осёдланного коня, сам запрыгивая в седло, и закинул за плечи на спину окованный круглый щит, украшенный вырисованными там двумя перекрещенными по рукоятям белыми секирами.
– Так как, Хекансон – всё же быть может поедешь ты с нами? – спросил её брат одного из товарищей, рослого светловолосого парня с короткой бородой, – или не передумал?
– Рад бы – но отец мне велел поскорее вернуться, его воле не стану противиться. Старший брат Имель с вами позже пойдёт, а мне велено принять вершенство какой-то засекой у Ве?йнтрисве?дде, как распорядился наш ёрлов блюститель. Вместе с младшим Сигваром буду стеречь там дороги и без дел пока маяться.
– Не повезло тебе. Долго ещё не посносишь вражинам голов после наших осенних удач… Зато точно скорее меня возьмёшь сотню в начало своё. Увидимся, Рёрин!
– И тебе добрых дорог и защиты Горящего!
– Верхом! – повелел молодой скирир, садясь в седло и закинув копьё на плечо себе.
Воины его десятка дружно уселись по коням и один за одним направили скакунов по бревенчатому настилу к растворяемым для них в частоколе воротам. Видимо, упреждённые их скириром о том, что с ними выправится в дорогу и его сестра, они хоть и косо глядели на девушку, но не обмолвились на то ни единым словцом. Под их настороженными, насмешливыми и испытующими взорами Майри спокойно, хоть и с волнением села в седло, оглядев мельком сбрую – хорошо ли затянута подпруга и надета узда, дабы не опозориться перед всеми и тем более перед доверившимся ей братом, на их глазах повалившись с коня прямо в вешнюю грязь. В думах обратившись с мольбой о поддержке к Горящему она легко приударила скакуна по бокам, сделав первый шаг в неведомое своего грядущего странствия.
Миновав створы ворот всадники ускорили шаг скакунов, и те прытко помчали вперёд уходившей в лес тропкой к лежавшим там гатям через вешние разливы болот, лишь две восьмины пути по которым сквозь чащи и всхолмья песчаных извилистых грив выведут их к прямоезжему большаку по дороге к Высокой Дубраве и дальше.
Родной дом и Глухое селище остались позади, равно как и вся прошлая жизнь Майри Конутсдо?ттейр. Скакуны уносили её вместе с Айниром и прочими всадниками его скира вперёд в неизвестность.

– Что тебе боги напредрекли там, сестрёнка? – спросил её брат, поравнявшись с ехавшей по тропе подле Ульфа дочерью Конута. Однако сестра ничего не ответила, промолчав отчего-то. И сын Бурого, не желая расспрашивать Майри при людях, обогнав прочих всадников встал во главе их заго?на, приближаясь к бревенчатым зыбистым гатям через бескрайние топи болот.
Дувший в спину порывистый ветер с Закатного моря будто свыше являемый кем-то невидимый путь вёл их вдаль – на восток.

Весна в Винге выдалась жаркой. В седмину сбежались водою снега, взломав лёд на Широкой и Топкой, раздув половодьем их речища. Ясени вокруг Высокого Чертога оделись в яркую зелень, и первая трава пробивалась сквозь щели умощенных камнем проездов, маня проходивших по ним скакунов остановиться и сощипнуть свежий пучок зубчатой крапивы или метельчатой козлиной ножки. Тепло согревало выстывшие за зимние вьюги мурованные стены покоев и залов, и открытые на день тяжёлые ставни полностью притушали огни свеч и светилень, озаряя хлевы и конюшни, стряпные и кладовые, книжные схо?роны и покои самого ёрла золотом солнца, красящего заревом крыши и вежи стерквегга.

– Так значит, из южных земель сам ты будешь?
– Что ты, милая – из западных данников Эваров наше семейство, подле уделов Владетелей Моря – хоть и не из А?ргвидд-Мар сами приходимся… – Агиль Подкова учтиво кивнул, взяв наполненный хмелем кувшин, наливая себе золотого вина в расписную изящную кружку. Всё же не в стойле они как полгода, а при Высоком Чертоге дейвонских владетелей, тут и слуги с перинами в ложе ночуют – а уж он не последний средь них как помощник Прямого. С серебра даже есть довелось точно знатному свердсману, и не чёрным тут хлебом каким между прочим.
– И наш вершний оттуда… говорят, что прабабка его была ихней – из рыжих в Прибрежьях – приглянулась кому-то из знатных у Скъервиров в юности. Он меня и зазвал к себе в войско, как проездом был в Биркда?ленге?йрде – и уж мы лет двенадцать с ним разом по всяким уделам тягаемся, и за го?рами Юга бывать приходилось. Сам-то прежде я бочки клепал как папаша и дед – там у моря в ходу это дело – да дальше Берёзового Дола нигде не бывал до того.
Вино было добрым – совсем как на юге – но больше Подкове теплело при виде той юной служанки, что подле него суетилась у печи, готовя стряпню для прислуги Хатхалле. Острогрудая, вёрткая, светлая как северянка – но болтлива как те же красавицы юга, которых видал он в тех дальних уделах. А коса – аж до… самого славного места, у женщин что водится. Вот и сам от вина и толковой девчонки под боком распустил тут язык, усмехаясь в ответ этой Гедде.
– Значит, бочки клепал? Знать рукастый! – усмехнулся она, скаля зубы.
– Криволапых наш вершний не держит – не одним лишь копьём приходилось работать в выправах, – оторвался от кружки Подкова, не забыв и себя похвалить, – распри – дело такое… Без возов да мостов и плотов мало толку в выправах. Знаешь, какие там реки бывают?
– Что – побольше Широкой? – округлила очи вертлявая Гедда, не бывавшая дальше родного удела.
– Да канава она по сравнению с Белой на юге! Там, где горы поток прорезает к Ардну?ру, перед кручами Каменной Глотки того её берега взором не видно… Во такая, клянусь Всеотцом! – Подкова раскинул руками в бока во всю ширь, едва не коснувшись груди близко ставшей служанки, которая впрочем как будто придвинулась ближе к мужчине. Уж больно блестели глаза у неё – точно искорки в печке… и как верить хотелось – ему.
Всё же в Хатхалле они тут с парнями осели надолго, как верить хотелось для Агиля – раз зазвал сюда Храфнварра сам их владетель. Видно вправду ценили Прямого в Высоком Чертоге – хоть и не был он ёрлом любим, как толкуют иные. А тут хоть и суровые зимы, но вино недурное – иного здешний домоправитель Костлявый в клетях не держал. Да и служба что надо – под крышей с печами, а не в поле в жару и дожди со снегами как прежде – где и ноги, и всё между них до кровавых натёрто мозолей ходьбою и скачкой. Еда хороша, а уж девок полно – да таких вот глазастых и юных. С такой и надолго ведь можно сойтись – вон как сверлит глазами… а он может ей тоже на взор угодил – кто же поймёт этих баб? Сам-то он не старик – тридцать пять лишь минуло в ту зиму, помладше Прямого – да и мордой вполне недурён, как иные красотки считали. Ну не всё же их Лейфу тому одному улыбаться все девки должны, ветрогону смазливому? Тот всю зиму то подле стряпных, то писцам перья точит в стерквегге, счастливчик – вот уж прозвище где подходящее дали паршивцу…
– Говоришь, так ардну?рцы там женятся? – она позабыла про мясо в горшках, оперевшись щекой на ладонь и усевшись напротив – слушая, как рассказывал Агиль о южных уделах, где был много лет с их загоном: о дивных садах и деревьях с плодами всех видов, о южанах и их городах, о богатых нарядах, вине и чудеснейших пряностях, о смуглоликих людях Ардну?ра, их горбатой диковинной животи?не заместо коней, и о жарких песках всех цветов далеко за горами Сорфъя?ллерне – и глазки её загорались всё ярче.
– Не они – а соседи их с юга, за песками что селятся в травах, и с ардну?рцами вечно собачатся распрями. Кожу им точно сажей натёрли, волос мелко кудрявый, а губи?щи как блюдце растут – но могучие воины часом бывают, и красоток хватает с горой. Так Прямой там однажды бывал, и рассказывал после, что как хочет какой молодец взять супругу – то всем селищем люди хватают дубины и лупят несчастного, хуля?т и проклятьями сыплют, пока гонят его до порога невесты. Кто осилит такое – тот к браку готов, к таковому как видно уж будет привычен.
Служанка захохотала, сверкая зубами.
– А за что ты Подковой прозвался?
– Да подковы ковал хорошо на копыта – и всё тут… – развёл он руками, – не каждое прозвище подвиги хвалит, как знатные свердсманы любят приплесть. В приятелях были моих до кончины в бою удалые Щетина и Клык – сыны младшей ветви владетелей Фрекиров; и с тех им имён не икалось для Эвара с Гальдуром, упокой их сердца Всеотец… Вот Змеиная Кожа – наш сотник – хворает, заметит любой. А Поганка… Поганка он в общем порою и есть – но товарищ достойный!
Агиль опять приложился к вину, краем глаза взирая на Гедду.
– Прозвище доброе надо ещё заслужить – как мой прадед, достойный Арнге?йр Висячий говаривал – а дурное само ведь прилипнет как тот шипоцвет… Толковал мене, мальцу?, как был жив: «я в сражении в Сторстрид года? устоял перед воинством Клохлама – но никто меня Стойким иль Камень Ломающим вот не зовёт… Я селение наше отстроил спустя два пожарища, мост возвёл через Сторгритиэльве – но никто меня Зодчим не кличет… А вот раз так на собственной свадьбе как арвейрн надрался вина выше меры, и встать на жену молодую совсем не сумел – так до смерти останусь… вот этим вот…»
Гедда захохотала, закрыв рот ладонью. Агиль с усмешкой взглянул на служанку.
– Да ты вон сама как та щучка ведь, милая – юркая словно огонь!
– Уж так меня мать назвала! – усмехнулась та, стреляя по Агилю глазками, отчего тот хмелел и почище вина. Вот же славная девка – такие ему были точно по нраву. А уж стать – загляденье, точёная – приобнять так и хочется…

– Да и ты сам не промах, я вижу! Помощником, значит, у вашего главного будешь?
– Так абы кого наш Прямой не назначил бы – точно! До приезда сюда сотней пеших копейных верши?л я у Храфнварра в воинстве, и первым помощником был в пару с Конутом.
– Это который Левша, безбородый?
– Самый он, – Агиль смолк и ещё отхлебнул из расписанной кружки, – конечно, предшественник мой был получше меня в ратном деле, прославленный много за годы… Да только уж как Всеотец возжелал – не свезло Свейру старость достойную встретить, бедняге.
– В сражении пал? – подняла бровь служанка.
– Нет, увы… Повредился рассудком – перед тем, как не сдюжило сердце от зримого, когда увидал он там… – вдруг нахмурился смолкший Подкова, препынившись на чём-то несказанном, – Прямой до сих пор всё винится за то – хоть уж нам-то понятно, что так лишь случилось… Так бывает, когда вдруг выблю?дкам поверишь ты на слово.
Он умолк, тяжело шевеля челюстями.
– И я про такое тут слышала прежде… – нахмурилась девушка, слушая Агиля, – от Соль старой как-то слыхала похожее о…
– Но зато отомстил кровопийцам как должно – что с тех пор ни одна из свиней не посмела пред ним своих слов не держать… – перебив её – тише, но злобно добавил он глухо – и лицо у Подковы зашлось вдруг в жестокой усмешке.
– О меченом вашем твердят все тут всякое… – с трепетом молвила Гедда негромко, – говорят, сам он там…
– Слушай больше болтливых! – оборвав её речь на мгновение вспыхнул Подкова, – за то и был прозван Прямым – что в словах не виляет как заяц, и всё по чести? он верши?т. Храфнварр нам как отец – на равных с последним из воинства, не губит людей понапрасну, за каждого бьётся, в деньгах не обидел ни разу! Там, где прочий в бою от испуга умётом нагадит, он и бровью не дрогнет. Меня он сам спас, своей жизнью рискуя! За ним мы хоть в Халльсверд пойдём, раз придётся когда-то…
Он умолк, наливая вина себе в кружку до самого верха.
– А что говорят… он таков, цену смерти изведал. Без пощады убьёт и не дрогнет, как гниду раздавит – но только таких, кто змеюки не лучше, в рот им копыто… Таким и дорога туда – и чтоб дохли подольше, выблюдки!
Агиль вдруг злобно сплюнул, но тут же смущённо затёр подошвою плевок на полу – заметив, как надула тонкие губки служанка, в чьей стряпно?й он харкает.
– Ты прости это, милая – не удержался. Дай-ка тряпку, утру за собой…
– Да какая беда, раз и так пол в капусте, – усмехнулась она, отвернувшись к горшкам в устье жарко растопленной печи – и Агиль немедля второ?пил глаза на ту лучшую часть её стати, которой она обернулась к нему.
– Лучше ты расскажи, как там люди на юге? Много ль празднеств каких – я тут слышала разное. Ты вон Тордис из швей нарассказывал всякого… – её глазки ревниво блеснули.
– Расскажу, не спеши. Ты плесни-ка ещё мне винишка? Тордис та сама больше болтала, чем мои похождения слушала…
Он ещё куснул мяса с ребра, шевеля челюстями и щедро запив добрым хмелем.
– Там порой что ни ночь – вечно с песнями праздник… Очень ценят они погулять. Лицедеев различных полно – про богов да героев, про вождей и владетелей прошлого любят сказания слушать. Только я вот к тому уж совсем не охоч, не пойму ничего – кривляются, речи толкают, поют… а народ им и хлопает. На подмостьях слабоумцы, в зале дураки… Ну не моё это зрить!
Гедда хихикнула, закрыв губы ладонью. Агиль снова хлебнул терпкий хмель, отирая усы с бородой от вина.
– Славно нам там жилось, когда мир был надолго – только тут вот получше у вас, как подольше без крови сидим мы целы?. Да и здешние девки не хуже… – он хитро вперил взор на красотку, отчего та зарделась как вишня, – ну а ты из какого семейства, красавица? Вроде говором здешняя, хоть и на северянку походишь ты волосом…
– Ну так мать моя была из Бъярни, известно…
– Те, что данники Хъяльти которые – с севера за Мириэльве?
– Те. А говор в дому у отца был такой… – она усмехнулась, сказав это чуть по-иному.
Агиль на миг поперхнулся вином.
– Так ты, значит, землячка, выходит? У Каменной Речки так молвят… Вот так дела!
Он чуть привстал, к ней придвинувшись ближе.
– Расскажи, как тут что при Хатхалле? Я пока посижу – на тебя полюбуюсь, коль гнать не спешишь… есть до дел сколько часа свободного.
Служанка с усмешкой схватила метлу, собирая весь сор из углов в одну кучу. Агиль всё любовался красивой девчонкой, держа голую кость от ребра и опять опустевшую кружку. Славная девка – с такой бы не только вести одни речи, а и ночью б на сено… Уж бы он показал, что в копейных делах не в одних только битвах Подкова умелец! Ладно, посмотрим – раз правда в Хатхалле они тут надолго, а не до выправы на Эйрэ, то вдруг что удастся с той Геддой? Вон, ишь как смеётся и слушает рот не закрыв – а стать и всё женское спереди глаз так и манят…
– И давно ты тут в Винге, красавица? Что там у Каменной Речки слыхать из вестей – мне расскажешь?
– Да давно уж я здешняя… – вдруг погрустнела служанка, махая метлой по углам.
– Ну… Я тоже давно уж папаши не видел живьём – и вестей никаких не слыхал из краёв тех. Ты прости, раз расстроил вдруг чем. Говоришь, тут давно? Как живётся в Хатхалле? Не слишком сурова ли старшая ваша? Холодная с виду она вся.
– Она не холодная, – молвила Гедда, прервавшись, – добрая. Просто видно судьба такова…

Агиль удобнее сев потянулся за жбаном. Нет, ну надо же – восемь как лет не видал земляков ни единого кроме товарищей редких, а тут раз – и такая… Вот ведь сколько пути было там от их Биркда?ленге?йрда до Сторгритиэльве, что звалась ещё по их здешнему Клахфейн-бег-эбайн – а их кровь и сюда занесло ветром судеб.
Раз к обеду Прямой повелел обойти оружейни и дуть к болтуну тому Брейги насчёт их припасов – то пока поутру можно и подождать, раз труды все Подкова в конюшнях и в укрепи справил. Своё дело он знает, успеет всё в срок – так чего бы и не посидеть тут, толкуя с красавицей?
И он щедро плеснул себе в кружку ещё, глядя на ловко сновавшую с веником Гедду – наблюдая за тем, как та исподволь тоже глядит на него краем глаза – не смотрит ли он.

Вышедший из оружейных во внутренний двор Верхней укрепи новый глава воинства тверди зажмурился и подставил под жар лучей посеверевшее за зиму лицо, радуясь наступившему тут долгожданному теплу, когда можно снять с плеч уже ставшую ему непривычной за шестнадцать лет в далёком полуденном Аскхаддгейрде медвежью накидку-плащ. Отосланный к домоправителю Брейги первый помощник из прибывших с ним осенью людей, долговязый Агиль Подкова из Прибрежий поспешил исполнять данное ему поручение о свежих припасах, и Прямой вновь остался один.
Неторопливо он шёл по крытым переходам стен вверенного ему стерквегга, переходя от хугтанда к хугтанду, оглядывая острые вилковатые зубцы и стрельные ниши меж ними, выискивая свежие трещины и порухи в старой каменной кладке, требующей починки руками камников, чей труд по приказу его не знал отдыха тут даже в зиму. И поднявшись на верхние стены Хатхалле, на восточной их стороне Прямой увидал одиноко стоявшую женскую стать в тёплой меховой верховни?це поверх шерстяного синего платья, чьи огненно-рыжие волосы трепал западный ветер, вырывая их из-под лёгкой накидки. Она так и стояла словно застывшая на зубце и готовая взмыть к небу птица, точно не замечая его тяжёлых шагов, и немного прижмурив глаза пристально взирала над каменным и деревянным морем домов ходагейрда на дымку рассветного небокрая.
– Прости меня за беспокойство, тиу?рра… – негромко заговорил он, став рядом, и женщина медленно повернулась к Прямому лицом, встретившись взорами.

За прошедшую зиму нечасто ему удалось с ней обмолвиться словом, сталкиваясь даже один на один в покоях и переходах Высокого Чертога. Молчаливая, она словно не желала заводить с ним речей о чём-либо ином кроме дел по вверенному ей хозяйству, и в её ярко-синих глазах ощущался холод с осторожной отчуждённостью. Что же… Храфнварр на большее и не рассчитывал – он, один из владетельных Скъервиров, чей род некогда растоптал и обрушил всю её прежнюю долю и жизнь. Но он помнил, кем прежде была эта девушка, чьё имя звучало бы нынче – не случись тот роковой миг злосчастного выбора – намного выше и благороднее нежели имя его, сына небогатого серебром и наделами Торда Голорукого из младшей ветви владетельного дома ёрлов.
– Нет у меня высокого именования, почтенный, чтобы ты так обращался к простой смотрительнице служанок и швей. Можешь как все называть меня Гейрхильд.
– Я помню и прежнее твоё имя, Гвенхивер…– Храфнварр запнулся на миг, – знаю, я виноват перед тобой – как и много кто из мужей моего дома…
Она взметнула взгляд прямо в глаза ему, вздрогнув.
– К чему сейчас виниться, почтенный – тем больше, что ты лишь один из многих средь Скъервиров?
– За то, может быть, что тогда промолчал…
Вершний стерквеггом на миг умолк, точно выжидая чего-то.
– Однако прости, у меня к тебе дурные вести сегодня. Твой… – он снова запнулся на миг, – кхм… мой родич Арнульф сгинул где-то в союзных уделах, когда отправился туда вместе с Турсой перед зимой. Один из его людей в той выправе был выслан гонцом с вестями для Медвежьей Лапы в ближайшую нашу укрепь, а по возвращении нашёл лишь кровавые следы от всего их заго?на – в тех местах, где Нож собирался бывать с порученными делами. Видно рыба давно пожрала его там в тех болотах…
Она на миг зажмурилась, и слёзы брызнули из её глаз, когда лицо женщины одёрнулось в странной, мучительной и жестокой усмешке – непросто было для нынешней Гейрхильд наконец-то отринуть из памяти того, кто стал её роком, мучителем и отцом её сына, и не отпускал от себя долгих семь лет. Но она встряхнула головой, рассыпав рыжие волосы из-под наголовника, и решительно промолвила:
– Довольно.
И её побледневшее веснушчатое лицо расцвело вымученной улыбкой на поджатых в две тонкие нити губах.
– Спасибо за вести, достойный Храфнварр. Долго ждала я того, кто принесёт мне услышанное.

Вершний стерквеггом какое-то время молчал, глядя ей прямо в глаза. Затем спросил:
– Что ты будешь делать дальше, Гвенхивер?
– Жить, – кратко и прямо ответила женщина, – мне хватает трудов тут в Хатхалле.
– Ты теперь осталась одна с малым сыном. Нож, кем бы он ни был, служил тебе тут и защитой ото всех в укрепи и Высоком Чертоге. Сейчас его кости гложет Хвёгг в своих норах, а тебе здесь по-прежнему жить.
– Я верно служу нашему ёрлу и его дому, почтенный. Нет нареканий на мои труды, чтобы угодить в немилость у Стейне – как бы иные меня не чернили, – губы её на мгновение покривились в презрительно-горькой усмешке, точно вспомнив кого-то.
– Так было когда ты была тут добычей Ножа – никто не желал искать свары с ним, пока тот слыл верной рукой Турсы и самого ёрла. А сейчас…
Храфнварр запнулся на миг.
– Не одни языки могут жалить, ведь знаешь… Ты здесь одна, и незавидна доля чужеземки из Эйрэ в час войны с их арвеннидом. Тем более такой прекрасной…
Он умолк, глядя на неё, и на миг нахмурившись отвёл глаза вбок.
– Ёрл не сделает мне дурного, почтенный. Зря ты тревожишься за меня. Для всех я давно стала дейвонкой. И что же… беды научили меня быть покорной судьбе, когда требуется.
– Ёрл скоро покинет Высокий Чертог. Стейне уже к лету отправится во главе больших войск на восход, и вершить в Хатхалле делами будут другие, кто не столь безразлично зрить станет быть может на молодую вдову Ножа, нажившего себе многих недругов даже в нашем семействе. А у тебя есть сын…
Она долго молчала, пристально взирая на вершнего стерквеггом – глядя на то, как обычно суровый Прямой засмущался вдруг, засопев носом в волнении, и не зная куда деть свои руки захрустел за спиною костяшками пальцев. Женщина отчего-то прищурилась, и взгляд её стал презрительно-острым и резким – как наставленная прямо на Гераде пика.
– Ради чего столько много забот о чужеземке, почтенный? Или ты глядя на меня думаешь, что тоже как Нож можешь…
– Суховей из Ардну?ра, женщина! – перебив её речь на краткий миг вскипел Храфнварр, – я предлагаю тебе супружество – и вовсе не из жалости!

– Дурную жену ты себе выбираешь, тиу?рр… – спустя длительное молчание ответила она глухо, потупив к ногам взор – затем резко впилась им прямо в глаза Гераде.
– Сумеешь ли вынести, что не один рот тебе в спину скажет здесь: «как нож переломился, так он точно вор сразу ножны себе уволок» – что благородный Храфнварр позарился на Арнульфову подстилку из рыжих с его же приплодом?
– Пусть скажут – узнают, что и я любой нож преломить не бессилен, – угрюмо ответил Прямой, – людей я убил и побольше за Арнульфа, Всеотец мне свидетель… пусть отважатся рты приоткрыть! Да и плевать мне песком на порожние речи, как молвят ардну?рцы.
Она молчала, лишь пристально глядя в глаза вершнего укрепью.
– Да, я немолод уже, сам лицом не горазд, и нрав у меня вечно суровый – но тем не менее дай свой ответ, Гвенхивер? Если даже твоё сердце не лежит к человеку из дома Скъервиров, то подумай о сыне. Он славный ребёнок… таким мог бы быть и мой Бер, если бы его с матерью не забрала красная смерть там на юге…
Он умолк на мгновение, сглотнув горький ком в горле.
– Я не обижу тебя, как мой родич. Дай свой ответ…
Она долго молчала, пристально глядя в рябое на левой щеке лицо мужчины – свидетельство прежней утраты – и её синие глаза настороженно и внимательно оглядывали того. Лишь сердце в груди вдруг взволнованно забилось чаще, когда дочерь Ллугайда-сльохт-Кинир вспоминала события многих прошедших тут лет с той далёкой поры – и уплаченную цену их каждого – и не зная, сколь много ещё с неё боги потребуют платой в грядущем, когда перед ней снова встал человек из того же семейства, что и прежде когда-то – предложив выбирать…
Видно рок её был таковым – вожделеть всем мужам дома Скъервиров… и досель быть добычей их взорам.
– Я не могу дать тебе ответ так скоро, почтенный Храфнварр. Слишком неожиданно это для Гейрхильд, смотрительницы служанок и швей.
– Я буду ждать его – и не думай, что отступлюсь! Но всё же дай срок для твоих раздумий. Я пока ве?ршу всем воинством укрепи тут, но как знать, куда ёрл направит меня и моих людей этим летом? Скоро начнутся осады помежных городищ Эйрэ, и все его когуры соберутся за Железными Воротами – три седмины какие остались до выхода.
– Так скоро?
– Быть может и раньше. Войска уже в сборе. Я не хочу, чтобы ты с сыном осталась одна без защиты в этих стенах…
Он умолкнул, взглянув ей в глаза.
– Может быть ты желаешь вернуться в родные края, в дом отца? Ведь прошли уже годы с тех пор, как… Я сам в силах и даже теперь в час войны сделать это, если…
Лицо женщины даже не дрогнуло краешком губ или глаза, оставшись таким же бесстрастным, как будто отлитым в железе, когда она негромко перебила вершнего укрепью:
– У меня нет отца.

Ветер веял над древней стеною стерквегга дейвонских владетелей, нарушая зависшую тут тишину меж двумя говорившими, трепыхая тяжёлым плащом сына Торда, выбив прядь ярко-рыжих как пламя волос из-под ткани платка на плечо говорившей с ним женщины.
– Я дам тебе свой ответ, почтенный. Но не так сразу дай принять это решение… – в её взволнованном голосе послышалась горечь с тревогой.
Для Гвенхивер из Дуб-э?байн-сле?йбхе хорошо была известна цена скорого выбора, который некогда привёл её в Высокий Чертог…

Знал эту цену и шедший назад по переходам и каменным спускам со стен Хатхалле Прямой, по пути к своим покоям вновь погрузившись в нахлынувшие на него воспоминания тех событий, что предшествовали дню, когда он впервые увидел в Красной Палате ещё юную Гвенхивер из кийна Кинир.
Боги не дали Прямому возможности быть очевидцем того, о чём после за жбаном вина в оружейных и трапезных рассказали ему говорливые люди Ножа. В тот год они вместе с их вершним творили порученные ёрлом потайные дела в закатных уделах Эйрэ и уже долгие века союзных их арвенниду земель, где и по окончании многолетних Помежных Раздоров тянулась незримая оку писаных указов о примирении многих семейств кровопролитная война. Некогда лишившись в древней битве у берегов Белой объединившего для отпора врагу все племена западных кийнов великого вождя Бранна Ворона Битв, и с тех пор не имея над собою единого владетеля и оставшись разобщёнными, многие дома а?рвейрнов в уделах Айтэ-криоханн хоть и не присягали соседствующему с ними владетелю Высокого Кресла, но издавна были связаны с арвеннидом союзными договорами и обетами, оставаясь вольными в выборе покровителя. Тем давно уже пользовались с не забытым досель даром Мурхадда ёрлы дейвонских земель, подбивая тех фе?йнагов к измене и переходу их всех под десницу владетелей Красной Палаты.
Сюда в этот неспокойный край и был некогда прислан в пожалованные ему уделы средний сын фе?йнага древнего кийна Кинир из Га?ирнеан-глас, прославленный ратоводец Ллугайд Каменная Тень с семейством и ближними родичами, покинувший им родной Синий Омут во взгорьях восточных отрогов Ан-меан-слейбха. Обителью их стал ветхий кадарнле Дуб-э?байн-сле?йбхе на холме у болотистой Чёрной реки, стерёгший все подступы к рядом лежавшему верному арвенниду городищу Дэ?ир-глинн – Дубовая Долина.
Жена старого Клох-скайтэ, достойная Кердивейна дочь Бранна Холодного из дома Донег скончалась вскоре после их переезда сюда, и почтенный Ллугайд сльохт-Кинир остался с тремя принесёнными ею детьми. То были взрослый уже старший из сыновей Камбр, младший десятилетний Догёд и средняя дочь Гвенхивер, которой в ту зиму едва миновало шестнадцать.

Люди Ножа в то лето творили свои потайные дела при помощи издавна ставших союзными ёрлу кийнов Западные Туатал и Катайр с их данниками, опустошая уделы верных арвенниду соседей. Узнав о том, старый Ллугайд спешно послал на защиту вверенных ему семейств и их твердей с селениями шесть сотен пеших и конных людей, вместе со старшим сыном уйдя в погоню за появившимся дерзким врагом. В опустевшей укрепи на Чёрной реке в тот день вместо отца вершить делами осталась юная Гвенхивер с младшим братом и малым числом воинов и родни.
Случилось так – верно, суровою волей богов, а быть может скорей их глухой слепотой – что десятилетний Догёд вместе с другом-погодком Ка?дауганом, сыном конюшего Ллу?гнада отправились на реку искупаться. Там детей и нашли оказавшиеся неподалёку в лесном укрытии люди Ножа, сразу признав в одном из богато одетых мальчишек сына наместника Дуб-э?байн-сле?йбхе…

Когда Гвенхивер по зову людей отца выбежала на стену их кадарнле, сидевший верхом во главе своего заго?на Нож с усмешкой бросил наземь окровавленную голову юного Кадаугана. А затем достал из-за пояса нож, и на глазах у всех отрезал правое ухо сидевшего в седле перед ним Догёда – сказав дочери Ллугайда, что если тотчас не отворят им ворота, то следом полетит и его верхушка.
– Выбирай, красавица… – приставив к горлу ребёнка окровавленный нож усмехнулся он дерзко, глядя в глаза потрясённой девушки, в отчаянии взиравшей со стены кадарнле на своего плачущего от боли и страха малого брата.
Давний помощник почтенного Каменной Тени, его родич и прежний сотник копейщиков однорукий Гулгадд Плешивый умолял дочь хозяина не внимать угрозам того чужака из дейвонов, говоря, что нет у него веры этому змееликому кроволивцу – что не сдержит тот данное слово не причинять никому зла. Но смертельный страх в глазах её дико кричащего от боли малого брата переломил чашу весов, и решившаяся Гвенхивер повелела людям отворить завал на воротах Дуб-э?байн-сле?йбхе и впустить чужаков в стены кадарнле, как того их вожак и потребовал.
Выбор был сделан.
Поверить Ножу мог лишь тот, кто не знал, за что Арнульф Книвве из Скъервиров с детства носил вместе с жалом то данное некогда прозвище. Голову юного Догёда он оставил нетронутой – но забрал всю казну и коней, а затем дотла сжёг весь их кадарнле, без жалости перебив тех из слуг и воителей, кого смог тут найти. Перепуганную Гвенхивер он также пленил и повёз вместе с братом за Чёрную реку на запад к ближайшим селениям фе?йнага Катайр, а оттуда уже во владения ёрла.
Когда Ллугайд со старшим сыном вернулись из напрасной выправы и узрели кровавое пепелище, потрясённого вестями от выживших людей отца хватил тяжкий удар, и он пал из седла полумёртвым, не в силах пошевелить половиною тела. Разгневанный Камбр со своим молочным братом Руавном и малым заго?ном их конных бросился по горячему следу в погоню за похитителями брата с сестрой.
Но боги явно благоволили в тот день Ножу. Попав в засаду в овраге все спутники старшего отпрыска Каменной Тени были перебиты либо до смерти изранены клиньями крестовиков. Перерезав всех прочих там выживших, раненого в живот Камбра люди Арнульфа также связали и повезли с собой в Дейвонала?рду, тем самым взяв щедрый подарок для Къёхвара – получив в заложники сразу всех детей и наследников хранителя западных меж Эйрэ и непримиримого противника союзных тут Скъервирам кийнов.
В долгом пути к ходагейрду Нож взял всё что хотел. На то он и был Нож… Первым же вечером на ночлеге он взял дочерь Ллугайда силой как живую добычу прямо на глазах её раненных братьев, насмехаясь над ними – а затем отдал онемевшую от бесполезных мольб и отчаяния, обессилевшую от бесплодного сопротивления его грубой силе Гвенхивер на круг своим изголодавшимся по женщинам людям. А путь от Чёрной реки к стенам Винги был долог…

Получив столько знатных пленников владетельный Къёхвар недаром рассчитывал метко на то, что их лишившийся всего потомства родитель скоро явится в Вингу с просьбой о выкупе за детей. И ради свободы и жизни которых старый слуга арвеннида мог вместо золота с серебром принести к ногам ёрла свою присягу на верность хозяину Высокого Чертога – а вместе с ней и все вверенные ему земли Помежий.
Ллугайд Клох-скайтэ прибыл в ходагейрд Дейвонала?рды лишь спустя долгие семь месяцев, едва только смог взняться на ноги после сразившего его минувшим летом тяжёлого удара. Явившись в Красную Палату Хатхалле – весь седой, окривевший, поддерживаемый под руку уцелевшим после резни в том овраге верным Руавном – он воззвал к восседавшему за Столом Ёрлов владетелю Къёхвару вернуть ему беззаконно похищенных в собственном дому родичей. Стейне внимательно выслушал не преклонившего перед ним колен старого ратоводца из Эйрэ – и повелел сделать так, как тот просит.
Увы, боги снова не проявили к отчаявшемуся отцу милосердия – а откуда же ждать того и от людей, когда сами жизнедавцы глухи к их мольбам?

В тот день Гераде был в ходагейрде, явившись туда от родича Айнира из Речной укрепи перед возвращением назад в далёкий Холм Ясеней, и лично присутствовал в Красной Палате вместе со многими из воительных мужей дома Скъервиров – и сам стал свидетелем произошедшего, память о котором теперь снова вернулась к нему горькой полынью.
Когда отцу вынесли задубевшие кровью одежды умершего от полученной клином раны Камбра, которого так и не смогли спасти от начавшегося в гнили кровяного огня даже лучшие лекари ёрла, а слуги внесли в Красную Палату на носилках младшего Догёда, лишившегося от всего пережитого рассудка и ног, и не узнававшего своего родителя – то старый Ллугайд ещё перенёс этот сокрушительный удар, побелев точно золёное полотно, но не изменившись в лице – старый воитель держался достойно перед выпавшим ему нынче злым роком.
Но затем ухмылявшийся Нож ввёл в Ротхёльфе его дочь. Тогда-то Храфнварр и увидел впервые Гвенхивер из Кинир, на долю которой уже выпало столь много горечи – а сколько ещё предстояло в тот день…
Когда отец увидал её – осунувшуюся, измождённую, в чужих дейвонских одеждах, где из-под платья уже выступал заметный всем взорам живот, а чуть отступив поодаль стоял усмехавшийся и не отводивший своего дерзкого взгляда сам Нож, лицо старого Клох-скайтэ содрогнулось ещё сильнее, чем искривил его недавний удар. Смотревший со Стола Ёрлов Къёхвар в этот миг и сам было подумал, что всё здесь происходящее недостойно владетеля Красной Палаты, и не сделает много прибыли дому Скъервиров – и уже готов был забыть о желании потребовать от Ллугайда присяги на верность себе – так зримы были горе с отчаянием Каменной Тени, исказившие его кривое обличье до неузнаваемости…
Но когда увидевшая перед собой родителя девушка с мольбой бросилась к нему, на колени пав в ноги и заливаясь слезами радости и отчаяния одновременно, моля забрать её отсюда домой – старый отец рассвирепел. За долгие рыжие волосы он выволок дочь в середину Ротхёльфе и швырнул на пол. Клох-скайтэ трясся всем телом от ярости, глаза его выпучились из глазниц, а искривлённое ударом лицо залил алый цвет гнева. Все бывшие в Красной Палате с содроганием смотрели на то, как Каменная Тень не будучи способным воздать обидчикам внезапно обрушил весь накопившийся гнев на свою беззащитную дочерь, чьей виной по его суждению и было всё произошедшее с его семейством несчастье.
Храфнварр издали слышал, как старый Ллугайд проклял оцепеневшую от страха с отчаянием Гвенхивер, отрёкся от неё и её нечестивого потомства в утробе, опозорившего их древний дом Кинир. А?рвейрнский ратоводец содрогался всем телом, вцепившись в волосы дочери, и лицо его исказилось от ярости. По щекам ходили огромные желваки, точно развороченные лемехом камни. Речь Ллугайда прерывалась хриплым дыханием, словно старику не хватало воздуха промолвить больше хулы? и проклятий – он то и дело заикался и умолкал, губы его дрожали, точно пытаясь протолкнуть через себя ещё брани и осуждений в лицо безмолвно рыдающей Гвенхивер.
Затем отец умолк, плюнув перед её ногами на изукрашенный пол и едва находя силы двинулся к выходу прочь из Ротхёльфе, отгоняя от себя пытавшегося помочь хромавшему хозяину молодого Руавна, молочного брата умершего тут в неволе Камбра.

Без слов смотрели на это присутствовавшие подле Стола Ёрлов мужи дома Скъервиров. Только почтеннейший Аскиль опять забубнил лицемерно, что подобные речи в лицо их владетелю есть оскорбление тех, кто находится тут под защитой их дома, и всех тут собравшихся. Хмурился обычно спокойный всегда старый Коготь. И даже владетельный Къёхвар не находил годных слов – понимая, что взамен заложницы высокого рода и склонившегося перед ним её отца со вверенными ёрлу уделами в землях Помежий он получил лишь ещё одного заклятого и непримиримого врага – и бесполезную нынче безродную девку на самых сносях.
Промолчал и он сам тогда, не промолвил ни слова негодования – о чём до сих пор сожалел…
И лишь Нож, всё также дерзко усмехаясь подошёл к своей рыдавшей добыче, и заставив её подняться на ноги повёл за собою назад, онемевшую в безвольной покорности – вольный делать с ней всё что желает.

Так она и осталась в стенах Высокого Чертога, не нужная более никому… кроме владевшего ей как женою Ножа. Её а?рвейрнское имя забылось, она отреклась в своём молчании от кровного рода, речи и веры, и по её же мольбам вышний прорицатель богов в святилище Хатхалле старый Аскиль Столб нарёк её новым прозванием – Гейрхильд.
Родив понесённого ею от Арнульфа ребёнка, после скорой смерти оставшегося безрассудным младшего брата она так и осталась жить тут одной из числа прислуги, спустя много лет став смотрящей над всеми служанками и швеями в Высоком Чертоге.

Такова была судьба Гвенхивер-мерх-Кинир, которую принёс ей тот роковой выбор у закрытых ворот Дуб-э?байн-сле?йбхе. И как она дальше совьётся в грядущем, о том застывшая в раздумьях на вершине стены Высокого Чертога молодая рыжеволосая женщина не знала, страшась нового ей выпадавшего выбора…

ГОД ПЕРВЫЙ. ПРЯДЬ ПЕРВАЯ …ВЕТЕР ИЗ БЕЗДНЫ Нить 8
Поздним вечером того дня в одном из покоев Хатхалле за столом с поздней трапезой собрались шестеро мужчин. Ёрл Къёхвар призвал к себе хранителя казны и печатей Сигвара Когтя, вершнего стражей Турсу Медвежью Лапу, своих единокровных братьев Уннира Вёрткого и Имеля Грома – и его, главу воинства Верхнего городища. Владетель Ротхёльфе завёл с ними речь о скорых и уже шедших приготовлениях к сбору войск и припасов, кому из ратоводцев отдать какие тысячи в их верше?нство – и много прочего, что мог он доверить их верным ушам.

– Войска западных уделов ещё только собираются со всех их владений в Ве?стрэсъёлхёфне, почтенный, – обратился к Сигвару вчера лишь вернувшийся оттуда Медвежья Лапа, – скригги семейств из Прибрежий выслали нам пока тысячу пеших и триста тяжёлых всадников первым заго?ном. Все прочие силы вместе с припасами и обозом ещё не готовы, и вряд ли успеют дойти сюда к сроку.
– Вот даже как?
– Увы – раньше середины лета мы их не дождёмся. Да и все их владетели сейчас съехались на погребение главы дома Морк – а как там заведено у А?ргвидд-Мар, похороны это как свадьба на месяц, только пьяных на одного меньше.
Уннир насмешливо хмыкнул сквозь зубы с услышанной шутки.
– Был он не стар, толстый Сиге. Что случилось с ним вдруг? – приподнял брови Коготь, удивлённый кончиной владетеля второго из крупнейших союзных им домов Прибрежий.
– Скверная болезнь, почтенный – от какой сам Эльдлейте когда-то скончался. От неё толстым Сиге и стал, запах дурной изо рта начался?, а моча как кисель. Переест – сразу худо. Всё дрова он колол каждый день, чтобы легче хоть было – и так и скончался от слабости сердца. Сейчас во главе дома стал его брат Хавган Большой Щит.
– Он сам хоть здоров?
– Точно бык – пахать можно на нём! Только мяса и рыбы жрёт много – а с того и болезнь на ноге началась. Вот клянусь – прибудет на погребение брата верхом на коне как мале?ц молодой, а наевшись вернётся с их тризны мешком на носилках как пень тот трухлявый…
– А у младшего брата их – шишки в заду! Ни верхом сесть в седло, ни посрать даже толком не может… – фыркнул Уннир насмешливо.
– Свезло же их дому на хворых владетелей… – нахмурился Сигвар, – печально, конечно, что Сиге отбы?л к праотцам – но вот срок нам не терпит. Поторопи их, Турса, вышли послание от нашего ёрла с требованием поспешить. Вечно эти потомки Владетелей Моря себе на уме. Я уже не скажу об Островных землях – эти пришлют свои силы не ранее осени. Будут ныть на Советах у наших наместников про челны изветшалые в дырках, дорогую смолу и немедленный лов, что мол рыба пошла из морей позже срока.
– Отправлю, почтенный. Писцы завтра же сделают грамоты, только пусть наш владетель ударит по ним печатями.
– Странно, что даже на пару с тобой не управился Виганд с делами… – насмешливо вымолвил Сигвар, краем глаза взирая на ёрла, – зато слышал я, укрепь его лишь растёт вверх и вширь, и пирами гудит точно улей – что за собственным делом он даже сюда на совет не явился…
– Вечно Виганд тебе на уме как бельмо, почтенный. Мне он как брат – и верен семейству, – нахмурился Стейне.
– Тот, кто ценные вина хранит в том сосуде, что треснул чуть-чуть, сам быть может за день не заметит сочащейся влаги. Но за годы в ту дырку вино всё уйдёт без следа, как известно… – посох Сигвара скрипнул по полу.
– Чем он так прегрешил пред тобою, достойный? – ухмыльнулся вмешавшийся Уннир, – мужеложствует что-ли тот Громкий тайком от всех прочих? Вон как сам весь побрит и надушен!
– Ага – и мальчишек с юнцами прислуга полна! – добавил и младший из братьев.
Сигвар лишь со смешком приподнял край брови?.
– Уж отец ваш опрятнее был, и слуг больше держал – если судят иные по этому только… Как по мне – хоть с кобылой пусть спит – не мое это дело, устои и нравы по спальням радеть. Разные служат для дома.
– Что – и такие? – поднял брови Имель.
– Кто? – удивлённо подался вперёд средний брат.
– Вот вам ещё имена назови… Дела мне нет до утех их – только бы голые по городищу не бегали и не лобызались прилюдно. Главное чтобы всякий в семейства кругу знал порядок и дело – да не гадил в корыто, из коего ест…
Брошенный взгляд его глаз над накрытым столом – пристальный и насмешливо-острый – заставил умолкшего Уннира вздрогнуть, встретив взор того правого ока у Когтя, что страшило иных и без слов.

– Ты, достойный, порою изменников явных готов пощадить… – ёрл внимательно глянул на Сигвара, – а за мелочи к верным нам людям цепляешься хуже репьёв…
Клонсэ какое-то время молчал, крутя древко точёного посоха в пальцах.
– Я из вас самый старый годами – и помню, что сказки вы в детстве любили послушать от нянек, все трое. Уж не знаю, теперь-ли в летах ваших их вспоминать… но одну-две могу рассказать. Будет то интересно услышать, я думаю.
– Вот уж ты видно всё внуков дождаться не можешь никак от своих сыновей! – гоготнул громко Уннир, – ведь старший давно должен был тебе их настругать не одну десятину!
– А я помню, почтенный, как ты нам однажды сказание то говорил – про присягу у Красной Секиры, – кивнул Когтю Имель, – история славная – жаль, хоть был уж не мал, позабыл половину!
– Есть другая – славнее. А быть может страшней… – Сигвар сел поудобнее, взяв в руку кубок вина.
– Любишь ты северян болтовню для детишек, почтенный, – скривился владетель.
– Эта не с севера будет история… Друг мой, купец из Большого Арднура, почтенный Бистам из Шапуров её рассказал лет уж тридцать назад, как гостил при дворе перед выездом в путь к Арсашахру. А пришла она к ним из земель много дальше к востоку – и вот там о чём сам рассказ. В одной местности жило семейство, что трудилось как все, ремесло своё знало искусно, но было богаче иных. Всегда золото было в ларе их старейшего, дабы трудные годы суметь пережить. Так велось от колена к колену, но никто не прознал их секрет, где те брали богатство. Одни тихо шептали, что клад откопали их предки, иль разорили гробницу владетелей древности. Другие твердили, что тайными знаньями те превращают свинец в благородный металл, чароплетеньем то постигая.
Младший брат ёрла сидел весь внимая сказанию. Средний – и то, кисло морщась, вполуха ловил слова Когтя. Даже ёрл повернул к тому взгляд.
– И однажды наследник владетеля вздумал жениться, и требовать стал у отца на богатую свадьбу монет. Тот дал сколько-то, сыну желая устроить достойный обряд и украсить их дом для приёма гостей и невесты. Но наследнику всё было мало – хотел он ещё. Отец, не желая отказывать, взял сына в лес, и повёл его в пропасть, объятую мглой среди белого дня – и открыл их семейную тайну, хранимую ими в веках. В глубине, в самом лоне земли есть пещера, где навеки был их жизнедавцами там заточён страшный дух, что подчас сотворения мира взял золото всё под луною и солнцем, став змею подобным чешуйчатым ужасом, блеском металла укрытым. Жаждет он зрить светила, вкусить снова жизнь, её соки с плодами – и всё тщетно грызёт камни мрачной заклятой темницы, сам не в силах покинуть её.
С собою отец взял испеченный хлеб, и с огнём смоляка вместе с сыном спустились они в ту пещеру. Там он бросил во мрак принесённое яство, и стал выжидать. Вскоре тьма загустела, явились их взорам когтистые лапы, чешуи, ужасные жвала и пасть – то дух заточённый вознёсся из бездн, вновь учуяв желанный пах хлеба. И пока он схватив всеми лапами мякиш сжирал его с алчностью страшной как волк рвёт овцу, отец ловко прокрался к нему со спины и успел оторвать две чешуйки из чистого золота. С тем вернулись они, и добытое злато пошло на дары жениху и невесте.
Но наследнику было всё мало. Желал он ещё и ещё – не взирая на мольбы отца, что завещано предками брать со спины духа бездн лишь по паре чешуек, кои сможешь ты взять в этот миг, как тот ест. И решил он испечь много-много хлебов, полагая, что сможет чешуек сорвать там немерено сколько, пока мрачный хозяин их будет сжирать хлеб за хлебом, терзаемый голодом.
– И что было? – спросил сам владетель со скукой.
– Парень так всё и сделал – и сам без отца появившись в пещере кидал туда хлеб круг за кругом, готовя мешок для чешуй. Но из мглы появились десятки голодных и алчных теней, что как хищные звери метнулись сжирать принесённые яства, сцепившись друг с другом в ужаснейшей свалке, грызясь и сражаясь. И кому не хватило хлебов, увидали юнца в кругу света – и набросившись дружно сожрали его, не оставив и даже костей.
– Ха… Про Красную Кожу страшнее сказание! – хмыкнул средний из братьев, – а тут что хоть пойми, к чему это…
– Есть другое, из тех же краёв – и понятнее будет. С огоньком то сказание – вам-то уж точно понравится, – усмехнулся хранитель казны и печатей, крутя в пальцах посох, – про женщину…
Исполин Турса хмыкнул, и глаза его вдруг заблестели.
– Жила в Арсашахре девица, владетеля дочь. И как выросла, стал её взору приятен юнец из их слуг, кто служил при дворе и следил за огнями светилень. И с ним предалась та утехам, отдав ему девство и все свои прелести. Много жарких ночей он гостил в её спальне, резвясь с той проказницей – но однажды в том страсти порыве стремясь к ней в окно он свалился с высокой стены и разбился о камни.
Уннир хмыкнул насмешливо, наполняя свой кубок вином.
– Девица была перепугана – как скрыть от отца и прислуги труп свечника? Не по силам одной было вынесть прочь с глаз со двора холодевшее тело – и куда его деть? И позвала она к себе в помощь слугу с мясобойни, обещая ему за молчание щедрый подарок.
– Что – на мясо любовника девка пустила? – округлил глаза догадавшийся Имель, поперхнувшись вином.
– Кто же знает? – пожал Сигвар плечами уклончиво, – но слуга, вожделея хозяйку, стал требовать близости с ней, угрожая раскрыть всем что знал. Согласилась красавица, дав своё тело тому мясорубу – но слуга раз за разом желал её брать, всё пугая раскрытием тайны. Долго терпела она его похоть, но вот как-то явились к отцу за рукой его дочери много сватов. И средь всех женихов был один – благородный, красивый, зажёгший ей взор – что отдала она свою руку ему, и уселась за свадебный крой и шитьё для невестина платья.
Только вот незадача… сваты и отец вряд ли были бы рады узнать, что не деву введут они к мужу в святилище их, и потом уже в спальню. И девица та стала просить мясника, дабы тот отыскал средь служанок с рабынями ту, кто на неё сама будет похожа с лица и со стати. Соблазнённый большими подарками, тот отыскал таковую на торжище – кто была сама прежде нетронута в чреслах, не зная объятий мужчины.
Турса и братья насмешливо слушали Сигвара, хмыкая в бороды. Лишь Прямой отстранённо постукивал пальцами по столу, глядя на пламя свечей.
– И сыграли богатую свадьбу. К ночи? молодую служанки собрались вести к ожидавшему в спальне супругу, омыв и умаслив, и мать дала той все напутствия к браку. Но в опочивальню к тому во тьме тихо вошла та другая девица – и так всё прошло как по маслу, когда муж в своей страсти снял с той её девство, не вскрыв их обман.
Ночью служанка покинула спальню, и выйдя на кухню нашла там хозяйку, что ждала условившись подле печей. Но внезапно подменщица дерзко сказала владетеля дочери то, что она-де жена по закону и чести у славного мужа, с ним ложе делила – и намерена ей и остаться, а прежний подарок и деньги уже не нужны – пусть себе заберёт их былая её госпожа, и займёт её прежнее место на торжище.
– Во как! – хмыкнул насмешливо Уннир, отрывая зубами с кости мясо ножки гуся.
– И что дальше-то было, почтенный? – спросил вершний над стражей, во внимании весь привалившись всем телом на стол, – сумела та баба вернуть себе мужа – и как? Или мясник её так и имел с той поры?
– Дело было в ночи?, когда все в их хозяина доме уснули, упившись на свадьбе. Та владетеля дочерь, оставшись одна, заперла мясника в его комнате, разлила по полу чаны масла к светильникам, и подожгла весь дворец.
Имель присвистнул. Средний из братьев на миг кашлянул, поперхнувшись гусиною ножкой.
– Вспыхнул пожар, что пожрал много знавшего тайн их хозяйки слугу. Молодые же муж и жена слыша крики и пламени треск побежали сквозь дым из их спальни, желая спастить от огня. Та служанка, что заняла место хозяйки, в испуге помчалась по лестнице на стену – и владетеля дочерь, дождавшись её за столпом, сорва?ла с плеч той одеяние – и без смущения столкнула соперницу прямо в огонь, полыхавший внизу. А потом обрядившись в наряд тот откликнулась мужу на зов, кто пытался в дыму разыскать молодую жену. Обняла его, прильнув ласково телом к мужчине, и сказала:
– Мне страшно. Пойдём же отсюда, любимый.
И тот, не заметив отличий, повёл молодую жену, кого сам прежде сделал на ложе не девой, подальше от жара огня, где сгорели все тайны и их словоносцы…

– Ну так всё верно же – на что только бабы готовы пойти, что угодно устроят! – отстранив крыло гуся от губ заржал громко Уннир, – и хватает ума таковое придумать!
– Это точно! – поддакнул Бъярпотэ, – как говорит поговорка: «бабе поверь – сперва трижды проверь!»
– Странно… – пальцы Сигвара медленно стукали рогом ногтей по резьблёной кости? его посоха, – я-то думал, истории эти про то, что не знающий меры, желающий больше разумного, слово поправший всё же рано иль поздно насытится так, что иного уже не захочет… не сможет желать среди темени. А оказалось – про жён мне почтенный Бистам слов наплёл…

– Достойный Храфнварр, – вдруг обратился к Прямому сам ёрл, прервав долгое слишком молчание, – успел ли ты укрепить стены и вежи в Верхнем городище за зиму?
– Всё как и обещал тебе осенью, владетель. Я оставил на службе лишь самых надёжных из людей упокойного Ульфгейра, и набрал новых, способных к ратному делу. Слишком много лентяев и алчущих хмеля тут дрыхло до моего приезда, от кого не было проку. Камники тоже справились с делом, за их труды я ручаюсь.
И помолчав немного Прямой вопросил у Стейне:
– Какой загон я должен возначалить после выхода войска из Винги, владетельный? Я готов к выезду, мои люди верны мне, и будут лучше любого из свердсманов стерквегга в предстоящих сражениях.
– Не спеши собирать поклажу, Храфнварр… – заговорил вместо ёрла хранитель казны и печатей, обернувшись к Прямому, – ты славный ратоводец, твои успехи в Распрях Городов у всех на слуху. Однако нашему ёрлу нужен достойный человек тут в Высоком Чертоге на время его отсутствия, дабы помочь мне как вершителю воли владетеля поддержать здесь порядок. А в воинстве нашего ёрла пойдёт Вепреубийца с его сыновьями.
– Хоть врагов Конут снова валить будет! – хохотнул Уннир громко, – а то он десять лет как от скуки днём колет вепрей в лесу, а в ночи своих баб!
Храфнварр в мыслях возрадованно помянул милость Горящего, нежданно желанием ёрла вместо ожидаемой выправы к востоку оставившую его в стенах Хатхалле подле тех, кого ему хотелось бы защитить. Однако он почувствовал и то, что тем самым срок её ответа протянется много дольше, нежели если бы Гераде покинул обитель дейвонских владетелей в путь на грядущие битвы в Помежьях – и вряд ли та отповедь будет радующей его сердце… Но боясь спугнуть удачно выпавший жребий богов он промолвил учтиво:
– Раз таково повеление, владетель, я исполню его. Ходагейрд будет ожидать твоего возвращения – и уповаю на Всеотца, оно не затянется на долгие годы.
– На то мы и уповаем, родич, – ответил ему Къёхвар, – долгая война ни к чему нам.
– Турса, ты возначалишь вторую тысячу лёгкой конницы, – обратился к вершнему стражей владетель Хатхалле, – поможешь старому Гаттиру и будешь подле меня как обычно.
– Понял, почтенный! – Медвежья Лапа почтительно преклонил голову, повинуясь, – раз Винрид тоже пойдёт в твоём воинстве, то кто займёт моё место в Высоком Чертоге?
Къёхвар переглянулся с почтенным хранителем казны и печатей.
– Мы подумали с Сигваром – старший его подойдёт. Как ты сам полагаешь, осилит?
Турса согласно кивнул.
– Этот справится – малый не промах!
– Тут уж прозвище он оправдал… – улыбнулся хранитель казны и печатей, и обернулся к Прямому.
– Да, почтенный – не знаю, как сладишь ты с ним. Сын мой тот ещё дар – хоть и славный воитель… Раз желает так ёрл, возвратится он из Сте?йндо?ттурфъя?ллерне нынче же.
– Чем же Горм твой таков?
– Не из тех он, кто чтит старшинство… – вздохнул Клонсэ.
– Да и баб ни одной не пропустит! – хохотнул громко Уннир, – с той поры как узнал, что не только в седле на коне скакать можно! И как только копьё до конца не сточил он со столькими девками, или стыдную хворь не обрёл?
– Уж не знаю, почтенный… – насмешливо хмыкнул вдруг Сигвар, – это ты у него поучись, раз умения мало тебе на достойную Трюд по ночам. Вдруг с того она вечно так зла?
Уннир только скривился, поддетый ответною шуткою родича – сделав вид, что того не расслышал совсем, и поспешил отсмеяться:
– Это точно – уж в этом за ним и втроём не угонишься!
– Ага – от таких девки сами мокреют и на спину падают! – опять вставил слово и младший из братьев.
– Верно! Вот Горящим клянусь – обрюхатит к зиме всех служанок в Хатхалле!
И обернувшись к владетелю дерзостно вдруг пошутил:
– Не боишься ли, брат, что на твоё он добро покусится?
Къёхвар лишь усмехнулся в ответ:
– Ты своё побереги…

Клонсэ обратился к братьям ёрла, сидевших по обе руки от того.
– Имель, Уннир – что скажете от южных уделов и Вольных Городов? Войск пришло предостаточно, однако мы с владетелем ожидали большего их числа.
– Ленивые эти южане и их жадность купеческая! – фыркнул Уннир, – как и все норовят поживиться от этой войны новыми уделами сыновьям и серебром за хлеба и оружие – а как начнёшь прижимать их с указами ёрла, так стонут о новых раздорах с соседями и требуют больше непорченных монет за труды.
– А как подати слать – так и портят их первыми! – усмехнулся младший брат Къёхвара, как всегда поддакну?в речи среднего.
– Верно! К тому же из-за Сорфъя?ллерне в эту зиму с купеческими обозами из Ардну?ра пришла красная смерть. Я вовремя успел убыть из Бирксведде на север, прежде чем все гейрды и бюгдэ намертво затворили ворота, и везде бьют тревожные била и трепещутся алые стяги. Говорят, что помежный Стейнсвальге-гейрд уже вымер вчистую, точно ветер золу поразнёс там весь люд этот мор.
– Дурные вести… – Сигвар нахмурил седые брови над лбом, обдумывая услышанное – и мимолётом взглянул на коросту левой половины лица восседавшего в отдалении Храфнварра, чей облик сурово одёрнулся при словах о приходе рот-то?ддэ – когда-то отнявшей на юге его самых близких.
– Если мор в это лето будет так же силён как и в прежние годы его возвращения, владетель, то новых войск и серебра с провизией от Юга нам не видать. И все прямые пути теми землями к Каменному Узлу будут надолго закрыты. Красная Смерть в её разгаре выкосит воинство прежде, чем то доберётся до Эйрэ.
– Верно, Сигвар, – Къёхвар задумался, стукая кончиками пальцев о пальцы.
– Какие вести пришли от орна Дейна, Имель? – ёрл повернул голову к младшему брату.
– Скригга их дома по-прежнему слаб, с трудом ходит, с зимы его хворь до сих пор не прошла. Но он ответил нам в последнем послании, что приготовленные им загоны в стане за Железными Воротами уже ожидают отправления. Верю слову почтенного Эрхи, что лучше его никто и не приготовит нам эту выправу на твердь арвеннидов.
– Уннир, дорогой брат, – ёрл повернул голову по правую руку, – ты утром же выезжаешь к Железным Воротам возначаливать эту выправу, как и просил меня прежде.
– Благодарю, ёрл! – довольный исполнением своего замысла Уннир улыбнулся, низко преклонив перед братом голову в знак благодарности, – не подведу тебя в этом деле, клянусь!
– Не подведи. От исхода твоего наступа зависит для нас многое – тем больше, когда я не получу лишних войск со столь близкого к межам Юга, и рассчитывать придётся лишь на нескорых и своевольных скригг Прибрежий.
– Ничего, брат – тряханём северян, чтобы были шустрее!
– Тряханёшь их… С северян сейчас проку как перьев с ощипанной курицы – и подушку не выйдет набить… – поморщился Къёхвар, – хорошо, что хоть прочие не выразили недовольства и вечных их просьб о снижении податей. Даже южане из Вольных Городов – словно их скупость растаяла со снегами Сорфъя?ллерне…
Ёрл на миг обернулся к Прямому.
– Может Храфнварр то знает, с чего они так расщедрились?
– Дрянные из них воители, разве что оружие куют недурное! – не дав Гераде молвить презрительно фыркнул скривившийся Уннир, – лишь купец на купце, рукоделы сплошь рядом в тех землях…
– Ага – и Всеотцу по-людски? не умеют молиться! – вновь поддакну?л тому младший из братьев, – вечно старых божков поминают и чтут сподтишка!
– Верно, Имель! Вот северяне намного искусней в войне, – Уннир воздел в назидание палец, – все воители с кипящей кровью из числа старых семейств!
– Позволь возражу-ка, почтенный! – со скамьи приподнялся доселе молчавший Храфнварр, обратившись к столь дерзко высказавшемуся среднему брату Стейне, – хоть ты и десять лет как рука нашего ёрла на юге, но плохо наверное знаешь тех жителей. Да, Вольные Города несравненно богаты – но в ходагейрде купцов много больше – а их ты поноси?ть не желаешь чего-то как тамошних?
– Ну ты вот сравнил – что коня с поросёнком! – покривился брат ёрла.
– Мне сравнить было с кем там, почтенный. Северяне всегда похваляются древностью рода, храбростью и военным искусством – но доселе не чтут слов законов, порываясь чуть что лить кровь морем, вместо слов уповая на месть поголовно, не щадя и детей даже с бабами. Чуть что – так резня…
– Ага! – кивнул Турса, – дед мне рассказывал – как осаждали при Хъярульве наши Стейнсвальге-гейрд, вышибая арднурцев за горы, под уговор отпустили из тверди всех старых с бабами и детьми. Те уже уходили, как кто-то из наших увидел как будто, что кто-то из тех что-то тихо глотает – и будто блеснуло чего-то во рту. Мало ли что? Жрать хотел, корку грызть бедолага тот вздумал быть может. Так тут же клич кинули Къеттиров данники, что-де южане в желудках монеты выносят тайком…
Уннир скривился, поняв о чём речь.
– Северяне не думая долго там стольким им кишки наружу пустили, ища золотишко, что некого стало вести к перевалу на волю, как было условлено. Всё поле покрылось кровищей с умётом… Арднурцы увидя то вмиг позабыли про голод и сдачу, и из тверди их только осадой с огнём и камнями сумели уже мертвецами убрать – до последнего бились…
– Так – в Соседскую Смуту они дали жару… – опять воткнул слово и младший из братьев, – точно Гнев Всеотца пожрал Гальдуров с прочими там! А как те же вот Къеттиры с домом Хатгейров добрых полвека друг друга железом сводили – вот уж где мертвецов не обчесть!
– Да – Высокую Твердь тогда выжгли дотла они, кровью залив, – Къёхвар кисло скривился, припомнив события юности, – отомстил им за гибель папаши сын Хёскульда страшно, так искусно ловушку подстроил им хитрую там, когда…
– Это не там, где сестра его – эта, которая, как её… – вспомнил вдруг что-то Турса, обращаясь к владетелю – но тот не расслышал вопроса, когда вновь в разговор их вмешался Прямой.
– Вот они, северяне – вся суть такова их… Но и на юге в избытке умелых воителей. Так повелось, что все торговые пути сплелись там со времён власти прежних хозяев Сорфра?манла?ндида, ещё до пришествия веры в Единого – и из-за обилия товаров и искусных ремёсел многие прежние свердсманы стали богаты и отложили секиры в лари, – Храфнварр умолк, отхлебнув из кубка вина, неторопливо смакуя.
– Вот именно – не ровня они северянам! Да ещё каждый десятый там от ардну?рского семени… – презрительно скривился Вёрткий, словно исподволь бросив взор на молчавшего Сигвара.
– Ага, а про восточные орны иные твердят, что те же Ёрвары вообще наполовину рыжие… – усмехнулся Прямой в лицо Унниру – словно намекая брату владетеля о том, кем приходилась их бабка Сигни, первая супруга Тяжёлой Пяты и мать их отца Нъяля – и ещё кое-кто в доме Вёрткого.
– А что про юг… Так, Вольные Города вверили защиту умелым воителям и их людям, служащим верно за добрую плату. Я сам знавал многих из них, был в их воинствах – и взял бы и ты свои слова обратно, почтенный, если бы не повторял старые кривды бедных семейств северян с небогатых угодий в камнях и болотах.
– Так уж они и искусны… Да даже мои люди из Прибрежий гоняли их сборища и мечей из ножен не вынув! Трусы и горлопаны, лишь песни орут по ночам!
– Должно быть не с теми ты воевал, достойный… – хмуро промолвил Гераде, – а с ардну?рцами кроме послов да купцов и совсем не встречался… Я знаю, как за пять зим до минувшей похвалявшиеся теми же речами наймиты из северных орнов шли под рукой твоего помощника Коттура Острой Пяты на стороне одного из враждебных Аскхаддгейрду городищ – числом много большим, чем выставил против них глава тамошней укрепи, не дожидаясь прихода их сил с другого сражения. Помнишь такое? – впился он пристальным взглядом в глаза разом скисшего Уннира, – так те четыреста северян в полной броне в страхе бежали от пятидесяти всадников под копьём достойного Ахорна Белого из Транк, в чьих жилах дейвонской крови? течёт лишь восьмушка – а храбрее его я не встретил пока средь мужей наших орнов – кроме семейства Дейнблодбереар.
Прямой на мгновение смолк, и вдруг во весь рот усмехнулся.
– И поёт он отменно, почтенный – уж получше тебя!

– Довольно свар, почтенные Скъервиры! – встал со скамьи Сигвар Клонсэ, гулко стукнув посохом о половицу, – к чему стучать языками как билами? Да охранит нас Всеотец и его братья от неуспеха в этой выправе, и в грядущих тем больше. Уннир – тебе завтра убывать за Чёрные Горы к укрепям Хлидъярн – так зачем засыпать с обидой на родича?
Вёрткий кисло поморщился, слушая Когтя – не промолвив ни слова и лишь уведя взор набок от глаз Сигвара.
– Я сам не без крови ардну?рцев – так уж выпал мне жребий родиться в семействе из-за похотливости моего деда Эмунда к слишком красивой невольнице, коя вдруг оказалась милее ему за супругу, – усмехнулся хранитель казны и печатей.
– И раньше я слышал довольно презрения и укоров от свердсманов старых семейств. Но я Скъервир, как и все вы собравшиеся тут, достойные мужи – и так же достойно несу выпавший жребий удержать власть нашего дома в дейвонских уделах. Не я ли был прежде воителем, мечом умножая богатство и славу семейства? Не я ль приумножил и разрастил тот немалый достаток, покровительствуя ремесленникам и искусным умельцам во всех наших владениях? Не я ли завёл множество рукодельных заделов во всех гейрдах под властью ёрла, дающих нам серебра больше, чем хлебные подати? А в благодарность я даже от родича слышу попрёки в купеческой скупости с трусостью… – он с укором воззрил на Уннира, с которым хранитель казны и печатей был давно не в ладах, стремясь оттереть слишком прыткого среднего брата их ёрла от Красной Палаты – о коей тот явственно грезил.
– Признаю? – я погорячился с суждениями, достойный Сигвар… Видит Горящий – забираю свои поспешные слова прочь, – кисло поморщившись изрёк в ответ Уннир, вновь отведя взор от так походившего на змеиный и порою пугавшего глаза у старого Клонсэ – говорят средь семьи, такового с рождения, а не ставшего на?криво после удара секирой по шлему.
Змей – он змеем и есть, где ты ни зри его след… хоть в корявом лице, хоть бы в оке… Оба этих вот с мешеной кровью – чужеродных подстилок потомство безбрачное – а залезли средь Скъервиров к самой вершине их власти. Хоть и разные сами, но взор их один…

– Говоришь, с той поры Нож совсем не являлся? – наблюдая за тем, как Прямой пропесочил второго из братьев, негромко спросил у владетеля Турса.
– Точно рыба его пожрала? в тех болотах, как слышал… – ёрл и сам усмехаясь сидел подле скисшего братца, столь порой не по-братски совавшего нос вперёд старшего.
– Я-то зиму провёл по Прибрежьям, вестей не слыхал. А живуч же ведь был этот пёс как змеи?на – думал, сам Хвёгг его вы?рыгнет прочь… – фыркнул ёрлу Бъярпотэ – и лицо его вновь исказилось усмешкой уже не бесстрастной, а глаза заблестели как масло.
– Так добро его тут без присмотра теперь?
– Присмотри раз желаешь, пока сам не у?был туда – пока ту не прибрал кто другой…

Вёрткий встал со скамьи, оправляя одежды и пояс.
– Пойду попрощаюсь с супругой перед отъездом – она недавно разрешилась мне третьим сыном.
– Смотри, не зачни ей четвёртого при прощании! А то Вепреубийцу в кровати обгонишь так скоро! – хохотнул громко Имель, тогда как угрюмо молчавший и слышавший речи всех Храфнварр заметил, как криво нахмурился ёрл при словах про обилие юных наследников родича.

Когда с треть восьмины спустя совет завершился, простившийся со всеми Прямой направился по крытым переходам на стенах в бок стерквегга, дабы совершить обход вверенных укреплений. И на одной из веж-клычниц столкнулся с молчаливо взиравшим на зажёгшиеся в небесах звёзды Унниром.
– Не идёт тебе сон, почтенный? – учтиво вопросил того сын Торда, – или ты в обиде на мои речи во время Совета?
– К чему мне внимать твоим речам, Прямой? – даже не повернулся к нему лицом Уннир, угрюмо ответив сквозь зубы, – наш брат сам всё решил, а Коготь ему нашептал в оба уха что нужно. Ты лишь нищий свердсман из нашего дома, а я правая рука ёрла на Юге. Только оба мы – прах перед ликом богов и их волей.
– Дурные предчувствия тебя гложут, родич? – прямо спросил его Храфнварр.
– Метко же прозвали тебя в нашем доме Прямым – спросишь, как в лоб прямо врубишь! Благо ты не так дерзок и остр на язык как наш Айнир из Стрю?мме-гейрда.
– А что же Айнир?
– О-о-о! – Уннир назидательно поднял указующий палец, – тот бы на твоём месте уже вовсю поноси?л Стейне и упрекал в опасном для нашего дома скудоумии. Но наш ёрл лишь себя слушать жаждет…
Он умолк на мгновение.
– Да, дурную кашу заварил тут мой брат вместе с Когтем. Расхлебать её всю в одну ложку нам будет непросто…
– Почтенный брат ёрла – ты много ближе к владетелю и его думам. Я не боюсь ратного дела и долг свой несу достойно – Горящий свидетель. Но был ли столь сильный прок развязывать настолько большую распрю с арвеннидом и его союзниками, рискуя так многим для нашего орна? Да, я Скъервир, как и все мы – но не было бы Къёхвару больше проку искать мирных решений в том деле?
– Глуп ты по простоте своей, Храфнварр – за то и прозябаешь на небогатых местах, и доселе без бабы один как кол в поле… – фыркнул Уннир с презрительной желчной насмешкой, – думаешь, в уделах Эйрэ их фе?йнаги не желают начала войны? Или арвеннид их столь глуп, что препыняет нам торг с берегами Полночного моря и с юга на земли восточных держав за кочевниками – и надеется слепо, что брат мой оставит всё это ему без ответа? Разве не сам старый Дэйгрэ подкинул углей в эту кучу из дров наших распрей за вот уже сколько веков?
– Может и так…
– Так – а как же ещё? Или ты думаешь, что Мурхадда дар позабыт, и многие кийны сами не готовы уйти из-под верше?нства над ними дома Бейлхэ, переметнувшись под руку моего брата? А таких половина Помежий с союзными землями. В этих кровавых уделах века? уж живут всё семейства разбоем, убийством, насилием – похищают и скот, и людей, не считаясь с законом. Как владетели Бейлхэ их жать начинают, призывая к порядку и мир насаждая – сразу все своих вольностей ради бегут к нашим ёрлам под руку проситься с защитой.
– А потом против нас бегут снова в Аг-Слейбхе – как и мы их извечный разбой прижимать начинаем…
– О-о, зришь верно – недаром Прямой! Верность присяг их – по цене клятвы Красной Секиры… А кровавую встречу с послами, которую Стейне бездумно устроил от гнева, ни один из домов Эйрэ нам не простит. Война та давно назревала, и все её жаждут – плодов от побед получить.
Храфнварр вскинул взгляд ввысь, также воззрив на горящий искрами звёзд полог ночного неба над головой – точно бесценное, искусно вышитое драгоценными камнями одеяние их жизнедавцев.
– Да – боги словно смеются, подкинув нам искр в эти старые угли… – промолвил он тихо.
– Боги… Брат мой и их всех ничуть не боится. Старый Свейн хоть и против раздора, но предсказал ёрлу в прошлую осень, что ни смерти, ни гибельных ран не способны ему нанести ни мужчина, ни баба, ни чадо рождённые в Эйрэ.
– А врагов из дейвонских семейств не узрил в своих виденьях Свейн?
– Метко зришь ты! Узрил он и то… И ни один из дейвонов тем больше вреда принести для него не найдётся – так сказано. Так что брат готов горы свернуть, одобряемый свыше. Да ещё того пьяницу Фийну сюда приплели для законности дела. Тьху! – Уннир сплюнул вниз с хугтанда, – слава Горящему, от перепоя опять заболел этот дурень, и не придётся везти его подле себя до Аг-Слейбхе.
Вёрткий умолк на мгновение, пристально глядя во тьму.
– Нет – неизбежна война…
Брат владетеля отвернул взор от неба и пристально впялился в облик Прямого, торопливо убрав взгляд от язв красной смерти на левой щеке. Толковали про этого разное тут – говорили, он бабу с ребенком своих порешил, а про мор лишь отмазка… Говорили, у Старкеров он утворил там такое, что иным и не знать того лучше – потом не уснёшь. С таким рядом стоять в двух шагах у обрыва стены в темноте – берёт оторопь…
– Говорят, ты отменный воитель – получше за Вепреубийцу – раз призвал тебя Къёхвар на службу издалека? Большое предстоит дело, Прямой – так что готовься к тяготам даже тут, в ходагейрде. Большой огонь далеко обжигает – но и выжигает гущар для грядущих посевов. А ветер сейчас раздувается сильный, какого с тобой мы ещё не видали – и буря придёт.
Он умолк на мгновение.
– Если уцелеем мы в распре, и боги даруют победу дейвонам и нашим союзникам – то и твой тощий кошель зазвенит серебром звонче нынешних дыр! – усмехнулся брат ёрла, – я же стану намного превыше сегодняшней власти, что и Коготь уже не посмеет дерзить мне в лицо – не то уж что ты!
– Большой огонь далеко обжигает… – повторил слова Уннира вершний стерквеггом, вновь умолкнув в раздумьях.

Пламя порой разгорается долго – незаметно для ока, из едва тлеющих под спудом минувшего искр, засеянных и его владетельным родом за долгий час власти. И порой оно может вдруг вспыхнуть под ногами не ждущих его, уповавших напрасно на то, что прошедшие годы загасят незримый им жар.
Жар, что обжигает не глядя на славу и силу, не взирая на знатность и честь, не меряя мудрость и добросердечие каждого – чья тень вдруг окажется на пути того хищного пламени, искры которого тлели уже перед взором… и который первее, страшнее всего обжигает сам именно тех, кто бессилен и невиновен перед его алчной безжалостной пастью.
Он, один из семейства владетельных Скъервиров, явственно чувствовал это – что жизнедавцы им уготовили горькую жатву за всё прежде содеянное ради удержания упрочи?вшейся власти их дома – и за то противное людям и богам, что он узрил некогда в Красной Палате, оставшись тогда – и доселе безмолвным…

Два дня спустя быстрокрылый пернатый гонец из далёкого ходаге?йрда впорхнул в леток родного гнездовья на крыше главной из дейвонских укрепей Кривого кряжа в Каменном Узле – и блювший дела переписки наученными перелёту птицами человек ловко снял с жёрдочки севшего голубка, отвязав с его лапки вощёный защитный мешочек с сокрытым посланием. Пробежавшись глазами по строкам мельчайше написанных рун – благо, глаза его были остры – он обрадованно воскликнул сидевшему во главе стола вершнему их стерквеггом.
– Хвала Всеотцу, почтенный Ллотур! Избавлен ты будешь от своего счастья велением его родителя.
– Да неужели? Натри Хвёгг ему брюхом дорожку обратно… – довольно проворчал грузный, но крепкий ещё широкоплечий собеседник, отхлебнув из богатой кружки пенистый пивной хмель и отирая усы с бородой.
– Нет, лгать не стану – воитель он славный, к его-то годам – но устал я от вольностей этого малого… Иди же скорей, Рауд – обрадуй его, что вернётся он в Вингу из нашей помежной глуши взять почётное место в верше?нство. А уж девок там в ходагейрде побольше, чем испортил он тут за три года. Где он сам хоть сейчас?
– Раз седмину как нету сражений в Помежьях, и в дозор ты его не услал – сам ведь знаешь, что делает он… – усмехнулся помощник.
– Вот жеребец… – фыркнул вершний стерквеггом, – а остались ли девки, кого не испортил тут Горм в ближних гейрдах – если он чьих-то жён не приня?лся смущать? Признаю?сь, я мою стал стеречь как купец свой кошель, чтоб не было повадно паршивцу…
– Видно есть, раз не ездит он дальше обычного. Пойду, разыщу я его с доброй вестью.

– Не вернёшься ты больше? – шепнула на ухо ему рыжеватая девушка, дочерь хозяина схо?ронов дров в Скъёвтса?льдрэ-гейрде. Обняв рукой шею наследника старого Сигвара, лёжа подле него на плаще, постелённом по старому сену, она ласково гладила твердые мышцы его крепких плеч. Белые тучи летели по небу, сквозь расщелины дощатых стен облюбованной ими сенни?цы пробегая полосками тени по остям колючих иссушенных трав.
– Если только владетель наш не передумает – и миром решится закончить дела с вашим а?рвеннидом… – беззаботно промолвив в ответ той он пальцем провёл по её тонким светлым бровям и так мило воздёртому острому носу, – но такое я спьяну придумать и то не смогу – зная Стейне и нрав его каменный…
– Почему же он наш – присягали мы ёрлу! – возразила она, прижимаясь к нему ещё ближе, острыми грудями коснувшись плеча.
– Расскажи ещё, Либайн… Зрю я метко, не дурень – как тут в Нодклохслейбха попрежде верны вы своим, – усмехнулся сын Сигвара, гладя долгие женские волосы медного цвета, что спадали волною на плащ, – это вершние наши считают, будто фе?йнаги тут им союзники.
Он умолк на мгновение, глянув на небо в прорехах расщелин стрехи.
– Жаль, что будет война… Полюбил я Помежья.

– А по мне ты хоть будешь скучать? – она нежно обвила рукой его крепкую грудь, щекоча пальцем бок ниже рёбер.
– Как купец по трём срезанным кошелям… – он так и не мог оторваться от её волос, – …и по всем, кого прежде встречал тут. Уж прости – я таков… Но тебя же ведь я не обидел?
– Я ж не дура – женой тебе точно не стану… Мне с тобою и так хорошо.
– А вот я скучать буду по здешним.
– Врёшь ты видно – такому до скуки ли в Винге? – усмехнулась она, обопе?ршись ладонями в грудь ему. Её долгие волосы огненным золотом пали волной на лицо сына Сигвара, – там дочерей знатных свердсманов столько, что и в ста Крри?хслейббо?ттха не будет тебе на забаву.
– Разве рыжих таких хоть одна там найдётся? – усмехнулся он девушке, проведя по горящим как медь волосам – и с силой схватил Либайн за руки, спиной повалив на колючее сено, встречая губами её поцелуй.

Следующим вечером после завершившегося ужина стражи и слуг в Малом зале для пиршеств Гвенхивер вернулась от Сигрит. Та часто страдала от боли за глазом и в шее по целому дню нескончаемо, и подруга в тот час помогала следить за детьми. Закончив дела, она уложила спать сына и села за приготовленные к шитью большое и малое пяла. Женщина разожгла достаточное число свечей на подставке, направив себе на готовую ткань больше света до блеска оглаженным мелким песком гнутым кругом из меди. Разложив по ячеям все многоцветные связки нитей и острейшие иглы, она принялась за работу, хмуря брови под веснушчатым лбом и сдувая сползающую прямо в глаза прядь пылающе-рыжих волос.
До сих пор вся в волнении от слов вершнего воинством Верхнего городища, и тем больше сегодняшним разговором с ним подчас трапезы стражи –когда он, такой же прямой в речах, в долгой беседе о предстоящих делах снова повторил прежний вопрос, она по прежнему была в тяжёлых раздумьях, пытаясь забыть всё то страшное, что произошло с ней безжалостным божиим жребием в минувшие годы… И без устали молча трудилась над сложной узорчатой вышивкой, ладонью с синевшим от чьих-то там пальцев запястьем умело вытягивая нитями каждый стежок в нужном месте и резко срезая их пряди железом отточенных ножниц.

Корзина для старого Лейфа Хромого была пуста, и нынешней Гейрхильд теперь предстояло немало трудиться нитями и иглами ночь до рассвета, когда за окном ярким заревом зрило на землю взошедшее ввысь око полной луны. Бивший порывами западный ветер рвал ставни оконцев, трепал черепицу крутых скатов крыши Хатхалле, и улетал далеко за восточный край неба – в сторону некогда родных ей земель.

ГОД ПЕРВЫЙ. ПРЯДЬ ПЕРВАЯ …ВЕТЕР ИЗ БЕЗДНЫ Нить 9
В долгих перьях орла, кто в потоках порывистых вихрей парил в поднебесье к восходу, весенние ветры летели вперёд на восток. Бескрайнее море лесов и колючие дебри чащоб, сырые болота и зыбкие топи, травянистые дикие пустоши и пологие гряды холмов под крылами пернатого сына небес как стежки цветных нитей на расшитом полотнище лика земли проносились внизу – и только пронзительный крик гордой птицы звучал в вышине над просторами края.
Ещё дальше к рассветным пределам пологие гряды вздымались, кручи камня взвивались всё выше. Скалистая твердь через корни, песок и тяжёлую глину земли прорывала её укрывавшие почвы равнин; прежде ленивые реки из свившихся в петли спокойных потоков теперь превращались в бурлящие, бьющие пеной по лбам выступавших порогов. Равнины и старогорья Дейвоналарды исчезли, уступив место возвышенным взгорьям, где дальше к восходу уже возносились высокие и крутые Срединные горы Ан-меан-слейбха, на чьих резких обрывах заоблачных пиков ещё ярко белели снега зимних бурь.

Среди низменных чащ чернолесья, где редко увидишь следы от колёсных возов с перекатами, по извилистой узкой тропе друг за другом скакал полный конный десяток. Путники были одеты в дорогу по-боевому – полосчатая броня со щитками поверх, ножная защита, шеломы на головах. Покачивались взнятые жалами ввысь долгие копья с трепещущими на ветру синевою полотнищ стяжка?ми их кийна – вежей-буррой на берегу, сотрясаемой дуновением сильных ветров грозовых туч с восхода.
Еловые дебри с обоих боков обступали взбегавшую с кручи на кручу тропу, где лишь птичьи чириканье с гомоном нарушали покой дикой чащи. Топот конских копыт отдавался в вершинах деревьев, укрывавших как ворс склоны двух крутых гряд, меж которыми вился их путь. Он то нырял вниз в распадки с сырыми низинами чёрных ольшаников в море зелёных хвощей орляка на дне горной долины, то взвивался сквозь высокотравье по узким уступам в земле и камнях над туманными пропастями обрывов глубиной в пару сотен локтей. Позади них в прорехах сплетений колючих ветвей устремлялась в синь неба громада ушедшей ввысь кручи горы Бранндуб-мор-барр, на чьей голове среди мшистого камня вились на ветру приносимые им облака и туманы. Далеко над простором виднелась она – Черновранья Вершина – чтимая с древности в Эйрэ гора, место кончины великого Бхил-а-намхадда.

– Э-э-эй, земляки! – внезапно раздался из чащи встревоживший их мужской окрик на здешнем наречии.
Всадники резко остановили коней, и на ходу весь десяток слаженно вскинул ввысь копья и луки, пристально оглядываясь по сторонам – не засада ли это, не подстерегли ли их тут на тропе разбойничающие душегубы – или тем хуже, что верные ёрлу воители кийнов из Айтэ-криоханн.
– Илинн, смотри! – помощник их вершнего вдруг указал жалом пики направо, – там он!
– Где, Деорт?
– Да вон, среди ельника!
Далам-лу?адэ повернул туда голову, а следом за ним и весь конный десяток. А?рвейрны наконец-то заметили выходившего на дорогу из чащи одинокого незнакомца, который их прежде окликнул.
– Не наш! – выкрикнул кто-то из них – и луки в руках дружно вскинулись в сторону странника.
Завидев, что вместо приветствия стрелы ему те пожалуют, чужак резко бросился в заросли – точно в воду упал. Всего через миг на том месте уже были конные, раздвигая колючие лапки копейными жалами – но тщетно. Появившись из ниоткуда, чужак так же скрылся в лесу, растворившись как ветер в ветвях.
– Кто это был? Разглядели? – окликнул десятник своих.
– Поглоти его скайт-ши! – озлословил один из воителей, кто пытались прощупать копейными жалами заросли ельника. Второй спешился, и нагнувшись до самой земли попытался прозрить вниз под сводом колючего лапника – не видно ли ног там затихшего чужака.
– Шщарово око… Весь обросший вроде лесного разбойника!
– А может и вправду дух дебрей явился? Его же места тут, где скайт-ши гнездятся…
– Поскакали отсюда – а то вместо горы? прямо в Эйле ещё угодим! – суеверно озвался один из воителей, сплюнув на землю в волнении.
Десятник всмотрелся в еловые заросли, привстав в стременах жеребца.
– Эй, в ельнике! Кто ты сам будешь?! – рявкнул он, зорко осматривая придорожную чащу сквозь глазницы шелома. Другие, держа пальцы на принатянутых лучными кольцами тетивах, торопливо бороздили заросли взорами жал своих стрел.
– Выходи! Погорячились мои люди, тебя увидав. Клянусь ликомАрд-Брена – не тронем тебя, раз сам вышел к нам без оружия!
Издали из сумрачной чащобы – совсем не в том месте, где его пытались узрить сквозь сплетения хвои – раздался ответ сокрытого от их зорких глаз незнакомца:
– Только луки сначала опустите! А то не успею и выйти, как к хвои?не стрелой пригвоздите…
И помолчав миг, добавил:
– Я иду один, с миром – возвращаюсь домой! Молотом Пламенеющего клянусь!

Вершний десятка переглянулся с всадником праворучь от себя – своим помощником, который и уследил чужака.
– Что скажешь, Деорт? – негромко спросил он того.
– На засаду не похоже – давно бы нас стрелами с клиньями тут положили… Пусть выходит, – кивнул головою помощник десятника, – как по его говору – так это наш, из закатных предгорий. Тут меня не обманешь, десницей Пламенеющего поклянусь!
– И мне кажется, что из наших – не из союзных земель, – кивнул ему вершний, – хотя может быть в говоре сведущий лишь.
– Я бы спросил кой-чего, живо стало бы ясно кто есть он! – добавил один из людей.
– Спросишь, Фиар. Пусть выходит. На тропе от нас не убежит, а в лесу его не отыщем. Прячется так, словно не человек, а тень Ллуга или сам скайт-ши – будто в Эйле ворота прошёл. Ещё можем кого из людей потерять, если ткнёт сталью в спину, – пожал Деорт плечами, пристально оглядывая заросли – не блеснёт ли среди ветвей отблеск на вражеском жале стрелы или пики.
– Прячется ловко, не изловим без крови… – добавил он тише.
– Эй, выходи! Мои люди не будут стрелять! – крикнул десятник, – если ты присягал арвенниду, тебе нечего прятаться! Отчего ты вдруг скрылся от нас?
– Да вы не глядя меня за дейвона бы приняли – и копьём под ребро… – раздался среди закачавшихся ветвей ельника насмешливый голос.
– Забери тебя скайт-ши – если соврал, что не выстрелишь! – добавил он на ходу угрожающе.
Зашуршала иглица, захрустели сучки под ногами – и на тропу, удержав рукой гибкие лапки, в одиночку вышел прятавшийся там незнакомец. При его виде копья всадников действительно дёрнулись ввысь, и кто-то, помянув Шщара, резко натянул до самого уха тетиву с лежавшей на ней стрелой – так впрочем и не спустив смертоносное жало. Едва чужак встал на дорогу, всадники окружили его плотным кольцом скакунов, направив в грудь долгие копья. Но тот, высоко взняв руки с зажатым в левой ладони клинком, действительно не пытался от них убегать.
– И вправду – ну и вид у тебя… Не разберёшь даже, кто же ты сам, – настороженно проговорил далам-лу?адэ, пристально глядя в лицо страннику.

Тот, кто вышел из чащи, был молод, как и половина воинов в этом десятке – на вид чуть старше двадцати зим. Невысокий, но крепкий в кости, хоть и двигался шустро как рысь. Лицо парня обветрили зимние стужи и солнце, как если бы он много месяцев не знал крыши над головой. Давно не видевшие купальни и гребня соломенно-рыжие светлые волосы отрасли в беспорядке до плеч, как и всклоченная нечёсаная борода. Лишь зеленоватые глаза под выцветшими бровями горели смесью неудержимой радости и одновременно встревоженной настороженности.
Одеяния чужака были скорее грязными и истрёпанными лохмотьями от долгой шерстяной свитки с наголовником и кожаных поножей – не здешнего, не а?рвейрнского покроя. Поясом служил обрывок верёвки, а за плечами болтался на грубо плетёном из лозовой коры ремне холщовый мешок, из которого торчали не больше пяти древок стрел. Стоптанные сапоги с чужих ног перемазала ржавая жижа болотных трясин.
Лицо и ладони парня были исцарапанными в кровь от еловых иголок и веток. И дурень набитый мог видеть, что он не один уже день пробирался по самым чащобам, стережась всех открытых дорог. Не милостивая к странникам богиня всех троп и путей Каэ?йдринн плела его странствия нить, а хозяин тёмных чащ и глубоких урочищ, хранитель врат в Эйле, семя Ард-Брена – мрачный оленерогий исполин Ллуг. В левой ладони незнакомец сжимал одноручный дейвонский клинок – не добротный блодварпэ для свердсмана, а долгий нож-рубщик однобочной заточки для небогатых пешцев – держась за голое лезвие в знак добрых намерений. С плеча свисал стянутый тетивой лук – также дейвонский.

Илинн нахмурился, пристально оглядывая чужака. Копьё в ладони десятника покачивалось, угрожающе вздымаясь к груди незнакомца и вновь опускаясь к дороге – как и сами раздумья хозяина.
– Чего ты сперва вышел к нам, а затем второпях скрылся? Говоришь по-нашему до?бро, но вот по обличью, и тем больше с одежд да оружия не понять – кто и откуда…
– Бородатый ты как мохнорылые… – глядя на чужака, недобро и недоверчиво усмехнулся в усы один из всадников, помянув данное а?рвейрнами для дейвонов презрительное прозвище, – да и с волоса сам как «солома».
Его ладонь в рукавице тихо поигрывала рукоятью цепного шипоглавого молота – чуть что готовая без раздумий пустить эту страшную шишку в полёт и ударом размозжить пол-головы.
– Зовут меня Аррэйнэ. Сам я далам-лу?адэ… то бишь был я далам-лу?адэ во второй мор-лохрэ под началом у старого Кинаха у горы. Но прошлой осенью на Помежьях вражины сшибли меня в стычке с коня и с собой утащили. Там всю зиму и пробыл, пока не…
– В неволе у мохнорылых ты был, говоришь? – десятник подозрительно осматривал назвавшегося равным по чину воителем странника, косясь на заросшее щетиной и оцарапанное ветвями лицо чужака, не сильно походившее на земляков – скорее на тех, от кого он бежал с его собственных слов, – а в какой это выпало месяц? В каком месте? С кем был там?
– За рекою Болотиной – Вотленди, как её там мохнорылые именуют – в третью седмину после празднества Самайнэ вроде бы. А были там сотники Кадауган, Маэл и…
– Погоди-ка… А кто вершний четвёртой мор-лохрэ? – в лоб задал ему коварный вопрос Илинн, пристально вглядываясь в зеленоватые глаза чужака, – каков он с лица будет сам – а ну расскажи-ка?
Парень и глазом не моргнул, догадавшись, что земляки его выпытывают – тот ли он, за кого на словах выдаёт себя? Знает ли он тех людей, о ком спросят его – кого знать сам обязан в лицо, называясь тем именем с чином?
– Тогда был лысый Глиррэ из Голэйдэ по прозвищу Сучок. А кто теперь вершит там – вам виднее. Мне же в неволе вестей из дому не приходило – а с перелётными птицами говорить не обучен пока.
– Ну а выглядит как этот Глиррэ?
– Под сорок уже, широкоплеч, волосом рыж как все люди из Гулгадд и данников их. Высокого роста – с тебя где-то, почтенный. Лысый он только спереди. На лице справа рябь после красной смерти.
– Врёшь ведь – слева… – прищурился Илинн, взирая в глаза незнакомца – что тот скажет на это.
– Справа… – возразил твёрдо странник, не дав себя тем подловить, – а Сучком его прозвали за то, что однажды на зимнем торжище у Кранн-клоиган встретил он своего земляка Бранна и ещё двоих из кийна…
– Довольно, сами от него это знаем! – прервал его Илинн, – Краоннах и сейчас лу?айд-лохрэ в четвёртой. Но вот с лица тебя я отчего-то не помню. Да и говор твой…
– Так я вижу – из Конналов люди – я и по-здешнему крикнул. А могу и как там у горы говорить.
– Ты погоди… А скажи-ка, раз сам ты с горы, – вмешался один из копейных, – как зовётся в уделах у Маэл та твердь у Сосновой горы на равнине, где родился…
– Ты ещё не Слейб-бе?йне ар-ан-ма?хайр спроси, а Те?ах-на-гаойт го-ле?йр ар ан-карраг-де?арг кул-а-домайн! – без запинки промолвив названия ухмыльнулся чужак, – это у вас скажут каррэг и д'э?арг в Помежьях.
– Вот не врёт ведь, собака! – Фиар в расстройстве ударил себе по колену ладонью, пытавшийся выслушать то, как промолвит все звуки по-верному путник, – я и сам хуже вымолвлю…
Десятник приблизил коня к стоявшему в кольце копий чужаку, приглядываясь к тому.
– Имя нечастое у тебя… Только Аррэйнэ там вершний третьим десятком, и дважды старше сам будет. А ты…
– Попутал меня ты с другим – тот Аррэйнэ будет из Тадиг. И он уж лет пять как без левого уха, если только не отросло оно за зиму… – странник откинул прядь грязных волос с головы, показав им своё, – и он десятник в третьей мор-лохрэ, что стоит в Малой укрепи у запруды. Старший брат его Кохта ещё держит питейню у Больших ворот в нашем кадарнле. А я сам два последних года вершенствую…
Странник осёкся – оглядев рваные обноски и почесав отросшую за зиму грязную бороду.
– То есть вершенствовал раньше седьмым десятком первой сотни во второй тысяче. Я прежде был камником из Килэйд, если слышали вы о таких – они мне приёмные родичи. А что с лица…
Парень вдруг как-то замялся, с неохотой осиливая проговариваемые слова, опустив порыжевший от грязи клинок жалом вниз и уперев его в землю.
– Всё равно с морды видите, что я а?рвейрн на четверть лишь – и то сам без роду, хоть от молочных зубов вырос в Эйрэ и чту Бури Несущего.
Правой рукою беглец осторожно достал из-за ворота грязных обносков нашейный шнурок, на котором блеснул костяной знак Тинтреаха – грозовой его молот в кругу колеса.
– А так я по крови из них прихожусь…
Он кивнул головой в закатную сторону, откуда пришёл, и добавил чуть менее громко:
– Из дейвонов…
Всадники настороженно молчали. Над дорогой повисла неловкая, напряжённая тишина. Лишь мерно покачивались копья в руках, едва не касаясь жалами лица замершего в их кольце чужака. Молчал и он сам, выжидая.

– Килэйд сами на севере, в Домайнэ-лох – а твой говор не тамошний, парень… – насупился Деорт, недоверчиво глядя на путника.
– Это Килид живут там – а наш дом у Клох-клоиган будет, отсюда мы, – поправил его незнакомец.
– Говоришь, сам из Килэйд ты? – один из всадников почесал подбородье, с натугой припоминая что-то, – погоди-ка – не мы ли с тобою тем летом на руках состязались на празднестве Белтэ – на старом торжище у колёсных рядов?
– Ага – а ты ещё моему родичу Гваулу большой палец сломал своей лапой!
– Верно! Силён же ты, поглоти тебя скайт-ши… У меня две луны потом локоть болел!
– И тебе спасибо за жбан пива проставленный! Эх, был бы он кстати сейчас… – странник почесал свой урчащий живот, – тебя, помнится, Дайдрэ Дубина зовут – брат Лойгайрэ и Дубтаха из Клохбалла-бхаилэ?
– Точно! Оттуда наше семейство! – обрадованно ответил конник из Каменного Хвоста.
– Теперь и я вспомнил, – Илиннотвёл в бок копьё, – Аррэйнэ, седьмой десятник конных – тебя ещё Дубовая Ручища не раз вспоминал?
– Верно, я! Только мой даламлаох или полёг весь за зиму в Помежьях в боях с мохнорылыми, или давно уже с новым десятником. Незаменимых не водится, как Сучок приговаривать любит… – вздохнул путник.
– Вот так встреча! – вершний дружески хлопнул того по плечу рукавицей, – а мы тебя чуть было не порешили как мохнорылого… Ты же и товарищ нашего Тийре, верно?
– Как он? – взволнованно спросил бродяжник, – жив сам?
– Мы-то зиму пробыли в Помежьях, а где тысяча их я не знаю. Может тоже где в Айтэ-криоханн, а быть может опять отошла до горы.
– С нами двигай туда – и узнаешь… – добавил Дубина.
Взаимная неприязнь исчезла, и копья окружавших его конным кольцом арвейрнов отошли от лица путника. Пальцы опустили тетивы, стрелы вернулись назад в сумки. Воины радостно загомонили, признав его за своего – одного из сынов Пламенеющего.
– Давно ты бежал? Откуда?
– И пешим от Се?сканн-э?байн шёл лесом весь путь? Да ты скороногий как Ллуговы псы!
– Есть хочешь? – кто-то протянул ему отрезок сухого ячменного хлеба, и Аррэйнэ с благодарностью взяв его жадно вцепился зубами в чёрствую корку.
– Жить захочешь – не так побежишь… – он умолк, торопливо жуя пересохшую хлебную мякоть, – в неволе я пробыл всю зиму, а ноги сумел унести лишь дней десять назад, как раз ночью по новой луне.
Набив хлебом рот он притронулся пальцами к шее, на которой виднелся затянутый коркой запёкшейся крови недавний порез.
– Вот, на память оставили добрые люди… Понравился жёлудь им мой, захотели забрать себе было.
– Так Болотина ведь много к северу будет – а ты как сюда угодил?
– Так в местах тех дейвонов и пеших и конных собралось с весны словно гнуса в болоте. Изловили бы пешего словно гончие зайца… Двинул не на Клох-эбайн к востоку, а взял крюка югом, где меньше селений и укрепей.
Он вдруг умолк, оторвался от хлеба и внимательно глянул на далам-лу?адэ.
– Какие есть вести от нашего воинства? Как хоть дела там?
– Мы сами пол-зимы во вражьих уделах ходили!
– Пару твердей у Фрекиров к Шщару спалили собакам! – с гордостью перебил Илинна Дайдрэ М'а?дэ.
– Ага! Мелких стычек полно, как и прежде. А вот когда будет собрано воинство кийнов, и мы разом пойдём на дейвонов единою силой – того даже вышние лу?айд-лохрэ в ардкатрахе не хранят в головах.
– Арвеннид наш не торопится… – буркнул один из товарищей Илинна.
– А зря… – добавил второй, – самый час по ним вдарить, пока мохнорылые первыми войско на нас не пустили! Моя бы воля – ни дня бы не медлил!
Аррэйнэ так и держал в руке хлеб, не кусая.
– Я вот что спросить хотел, Илинн… Ты когда шёл этой дорогой… – он осёкся, – а вы сами откуда? Вижу, из Конналов будете – а из какого удела?
– Из кадарнле на Дубовом утёсе мы. Так ты как – с нами едешь? Или и дальше почешешь своими двумя? – пошутил десятник, – ты же сам скороногий как заяц, смотрю я!
– С радостью, если возьмёте в попутчики! Так вот, не договорил я… – Аррэйнэ приумолк, затем настороженно спросил, – когда на ночлег становились, или даже днём на скаку – не слышали вы в лесу чего неспокойного?
– Нет, – далам-лу?адэ мотнул головой, – говори, что ты видел?
– Не видел – лишь слышал. Я до самой до Черновраньей шёл днём, а ночью скрывался по чащам и топям, пока луна не стала светить во всю силу. И этой ночью я издали слышал дейвонскую речь – и не двоих-троих, а множество голосов. Ржание коней, скрип колёс и осей, хоть и тихий. Гаром кострищ несло сильно.
Конники из Дэир-клогвинн внимательно слушали путника.
– Я не стал за усы дёргать Бури Несущего, и не решился туда в одиночку полезть – жалко было расстаться с башкой на пороге у дома. Но всю ту ночь я их издали слышал – и шли они все на восток… – странник кивком указал к недалёкому перевалу.

Над дорогой застыло молчание. Путники настороженно озирались. Взгляды из-под шеломов стали колкими и резкими – высматривающими скрытую где-то неподалёку угрозу.
– Не слыхали мы ничего. Одни выпи орали в лесу с козодоями. Но ты говоришь, что скрывался по чащам. Туда мы не совались с дороги, да и на другие тропы не выбирались. Дрянные дела, если так…
– Разбиться что ль парно и лес прошерстить? – предложил всем Дубина.
– Времени нет рыскать в дебрях вдесятером против неведомо скольких там… – несогласно махнул рукой Илинн, – если и вправду ты не ошибся, и там идёт дейвонский заго?н, нужно ехать к горе, сообщить о том нашим. Ты как – с нами?
– Да с радостью! – у Аррэйнэ загорелись глаза. Ему, пешком промесившему вешнюю грязь половины Помежий, было в довольство проехать остаток пути до ардкатраха конно.
– Тадиг, дай ему запасного! – далам-лу?адэ повелел самому малорослому из десятка отдать свободного скакуна. Тот отвязал от седла повод и кинул его в руки страннику. Аррэйнэ притянул жеребца за узду, ласково погладив встревоженное животное по его тёплой морде ладонью, успокаивая. Остатки хлебного мякиша отправились в рот жеребцу.
– Звать его Мякиш как раз… – усмехнулся Тадиг.
– Добрая кличка! – Аррэйнэ погладил фыркавшего скакуна по гриве, лаская животное, – спокойно, Феддал, спокойно!
– В седле хоть умеешь держаться? Не разучился за зиму на дейвонской соломе? – пошутил далам-лу?адэ.
– У Шщара в норе все разучимся! – беззлобно ругнулся Аррэйнэ, взвившись на стремени ввысь и усевшись в седло. Конь, покорный узде, послушно рванул вскачь за всадниками из помежного Дэирэ.

Лесная тропа вскоре вышла из чащи к наезженному, в колеях от тяжёлых повозок большаку, примыкавшему к идущей туда же мощёной дороге из южных уделов. Конники стаей встревоженных птиц по цепочке неслись друг за другом, и цокот копыт удалялся к восходу – туда, где за кряжем в долине лежала их цель.
На скаку Тадиг указал жалом копья на видневшийся впереди перевал, узкой прорехой средь круч хребта Глвидд-ог-слейбботха отделявший десяток от тверди владетелей Эйрэ.
– Ещё полдня – а там и гора!
– Дома! – на всём скаку ловя бивший ему в лицо ветер выкрикнул в ответ Аррэйнэ, потрясая вскинутым ввысь кулаком и обращаясь к кому-то незримому:
– Бури Несущий, спасибо тебе!

Кони арвейрнов были скоры, и дальнейший их путь пролегал без препятствий. Уже через половину восьмины неистовой скачки с подъёмом по перевалу перед глазами предстал вид широкой долины между хребтами, заросшими сверху густым чернолесьем, а внизу морем ясеней, тёмными пятнами древних дубрав и березняками. Взбираясь уступами ввысь по Воротному, занимая собой основание кручи, что росла острым пиком из скал пролегавшего кряжа, их встречала тут Краиннэ-слейбхе-мор-бурра – Твердь На Лесистой Горе. Впрочем то долгое именование прижилось лишь в почтительных обращениях и свитках грамот да часословов – иной же люд и все гости называли главное городище Аг-Слейбхе – Место у Горы – как оно и звучало веками.

По ту сторону перевала загон из Дэирэ стал на короткий отдых. Пока двое назначенных Деортом осматривали прочность сбруи с подковами у скакунов, прочие уселись перекусить. Из мешков появились хлеб с луком и мясом. Забулькал жбан с кислым вином из слив с яблоком, ходя из рук в руки улёгшихся наземь усталых воителей.
– Как в том году урожай был у Конналов? – Аррэйнэ вытер рот рукавом, заедая лук хлебом.
– Ай, дрянной… У озёр ещё что-то хоть, а в Дубравах так тьху!
– Что весной не счернело, то в лето сгорело!
– Разве что пойло удалось. И ло?зы, и яблоки – во! В Клох-Кнойх отменное празднество было на Самайнэ… так напились там все, что в той драке к утру пятерых положили!
– Что за празднество это вот? Тьху! Дед говорил, что на доброе празднество меньше десятка убитых не видел!
– Вот всегда так – напьются до Эйле огней, а потом поножовщина… – фыркнул Тадиг.
– А папаша твой сам как напьётся, так такое несёт, что и Эйле не нужно! А потом про свиней и волков не пойми что толкует старик…
– Да хватит вам Эйле опять вспоминать! – буркнул брат Деорта Мабон, – сами только у самых ворот его может стояли в той чаще. Вон – тебя за их тень чуть не приняли там… – обернулся он к Аррэйнэ.
– Ну ещё бы не принять. Так и там ведь такие как мы же… почти… – задумчиво молвил вдруг Дайдрэ Дубина, перестав жевать окорок.
– Ага! Ещё скажи – зрил их!
– А вот зрил. Видел я деву из Эйле однажды… – Дубина нахмурился, смолкнув на миг, – и не только её – но и прочих, кто там обитает…
– Теней бездн что ли?
– Тьху ты, дурак! Да узри Смертоокого чад хоть кого я, наложил бы в поножи немедля. Нет – людей, как и мы, только странных каких-то… не как всех живых.
– Ну давай уж, плети нам что как, пока кони с дороги устали – а мы тут посидим, – Илинн откинулся навзничь на землю, подложив под затылок седло, – парни – дайте жбан ему в руки, а то трезвый Дубина не свяжет двух слов. Может пьяный как шейн запоёт настоящий?
Десяток заржал во все глотки. Сосуд, опустевший почти что до дна, по цепочке добрался до Дайдрэ. Тот и вправду хлебнул от души, прежде чем начал речь.
– Случилось всё это лет пять как уже… Со старшим почтенного Фиара были мы как-то в гостях у жены его родичей. И перед отъездом назад как раз выпало Самайнэ – и там мы остались на празднество.
– Да ты пьян был на Самайнэ, дурень! Тут и скайт-ши привидятся! – гоготнул громко Мабон.
– А иди ты… в болото. Да – был пьян – но чуть-чуть! Наши все и хозяина люди остались в том селище, а меня будто некая сила попёрла вдруг вдаль. Шёл я по чащам хребта вкруг долины, любовался луной в вышине. Тишина была – Самайнэ всё же, скоро будет зима – ни жучка, ни козявки, птицы стихли, и слышно как сердце в грудине стучит… словно в Эйле я впрямь.
Показалась средь леса на небе как чернь крыша ноддфы, и огромная роща темнела вдали. Вдруг во тьме услыхал я шаги, чьи-то шорохи, стуки. Было чувство такое, что кто-то из чащ наблюдает за мной, зрит там каждый мой шаг. И как шёпот вдали раздалась чья-то тихая песнь. Ночь была прежде тёплая, ясная – а тут будто повеяло холодом, небо мгла затянула какая-то. И в тумане внезапно столкнулся я с девой, что пела ту песнь, собирая еловые сучья на хворост.
– Ааа-э-а… И какая была? – спросил Илинн, зевая.
– Да как Аврен… – лицо у Дубины вдруг вспыхнуло, а в глазах засветился огонь.
– Ну заплёл ты! Сравнил с кем, сказитель!
– Ага – спьяну все бабы как Аврен покажутся!
– Заткнитесь уже вы, и слушайте дальше. Заговорили мы с ней. Не пугалась меня она ночью ничуть. Наоборот – аж светились глаза, когда та незнакомка со мной говорила. Всё расспрашивала, что как в мире, где был я, и какие события знаю – что да как всё вокруг… Был не в силах я рта затворить – и от слов, и от вида её. Врут те шейны – как молвят, что в Эйле глаза у древнейших людей холодны точно лёд. Живые они, как у нас… только страшно тоскливые. И одеты не в золото вовсе, а в простую одежду домашнюю. Как и мы. Я так сразу и понял – оттуда она, не из нашего мира. Вся прекрасная словно дочь фейнага, а глазищи…
– С подкову размером? – пошутил было Лойх.
– Замолкни, дурак. Как огонь. Только страшно тоскливые. Говорит не по-здешнему как-то, и вышивка на одеяниях тоже другая, не так как у местных. Вроде говор как будто у Бранн, но не так как на юге… а чей, не пойму.
– А потом чего, Дайдрэ?
– А потом… Говорили мы с ней полвосьмины. И всё время вокруг доносились из тьмы стук железа о дерево, будто топор – словно кто-то дрова впрок готовит. Видно холодно им там во тьме за воротами. А потом говорит: «Забери меня, Дайдрэ, с собою, пожалуйста! Забери за ворота к живым!»
Я как опешил, стою рот раскрыв и не в силах ни слова сказать. А она так взирает в глаза мне с тоской – и твердит:
– Забери – хоть сестрой, хоть женой, хоть твоей вечной тенью! Они против не будут, отпустят меня! Ведь так многие наши уходят, кто клятвой не связан, кому не ступить за ворота иначе как так, среди тьмы как умершие…
– Кто – они? – подал голос Деорт.
– Её род. Те, кто в Эйле навеки ушёл…
Дайдрэ опять приложился к кувшину, хлебая вино. Спутники молча внимали товарищу.
– Я как будто кивнул, соглашаясь. Она кликнула в ночь своих близких, и стук топора сразу стих. Вскоре из мглы показались их стати. Окружили меня как стеной – сколько их я не видел при свете луны, но наверное может с полсотни, не больше. Детей мало, лишь горстка. Была одна женщина с сонным младенцем в руках. Пара юношей. Все остальные уже за полвека, а иные совсем старики.
Пара мужчин подвела к нам под руки седую старуху. Все с почтением встретили ту словно фейнага, наистарейшую. Та на девушку эту похожа, глазищи такие же, яркие – и красу даже годы не стёрли – а уж девкой наверное трижды красивей была… Посмотрела в глаза мне, и говорит:
– Забери мою внучку, прошу. Увези её прочь куда дальше из этих краёв – будет тенью тебе она верной всю жизнь. Это мы клятвой крови все связаны, не уйти нам к живым за ворота – а она рождена уже после, и ей жить бы как прочим среди всех людей. Забери мою Маайрин – молю…
– И забрал ты её? – спросил у товарища Илинн, чей сон уж прошёл.
Дайдрэ мотнул несогласно макушкой. В глазах у него вдруг блеснула слеза.
– А я вдруг испугался… В поножи едва не наделал от страха. Ведь они же из Эйле, их нет средь живых. Вдруг всё врут мне они, и меня за ворота с собою утянут во мглу? И как я так вот к людям скайт-ши приведу?
– Ага – утром разлепишь глаза, а она обернулась уж жабой или ланью! – поддакнул насмешливо Мабон.
– Или хуже – змеёй… – фыркнул Лойх.
– Да все лани спустя двадцать лет так змеёй обернутся!
Дайдрэ скрипнул зубами.
– Стал нести я чего-то и пятиться прочь, дабы вырваться вон из их круга. Не чинили они мне препон, только тяжко вздыхали. А она так смотрела с тоской, и безмолвно рыдала – словно в могилу живой я ложил её в землю…
Стали они уходить за старухой вослед – точно тени, неся за собою дрова. И она уходила в толпе, на меня озираясь, пока не исчезла совсем. А я шага за ней не ступил даже вслед, не сумел…
Дайдрэ допил из кувшина последние капли вина, отшвырнув пустой жбан в руки Мабона.
– Сам не свой возвратился я в селище – и о том ни с единой душой вот досель не обмолвился… С той поры её взгляд так в глазах и стоит как влитой – нет покоя. Год назад я был где-то в союзных уделах, и на торжище вдруг увидал вдали женщину с мужем и малыми детками – как она, как две капли воды с лица эта Маайрин из Эйле… А быть может она то и есть – и другой кто-то год спустя был у той ноддфы, кто решительней был и забрал эту деву к живым… но не я.
Нет – не стану уж врать землякам – бабы были со мной и потом, уд не высох. Только с каждой с тех пор всё не то… в каждой словно её всякий раз я там вижу. Был у разных я зрящих, кто в силах избавить от мук – серебра за труды их отдал все пять кошелей. Кололи иголками веки и рот мне, шептали, поили отварами – тщетно. Видно вот однолюб я с тех пор, ни о ком кроме той уж не в силах помыслить, дурак. Ты вот, из Килэйд – любил кого?
– Ага – много раз… – тот, голодный как волк после бегства из плена, уминал уже пятый кусок солонины, хрустя на зубах сочным луком.
– А такое бывало с тобой?
– Охрани меня Трое! – Аррэйнэ отмахнулся рукой, – на тебя глядя так – лучше уж не любить вообще, чем вот так вот…
– Во-во… – Дайдрэ тяжко вздохнул, – понёс меня Шщар в эту чащу проклятую…
– Да где был ты тогда? За Глеанлох, где место есть мрачное возле Рябиновой Кручи?
– Нет – не в наших краях… Ведь супруга у Конлойха родом из Донег. Было это у них, на востоке владений.
Тадиг, доселе молчавший, поднял с седла голову.
– Возле Бурого Камня быть может?
– Ага, точно! А ты сам откуда то знаешь?
– Да отец мне рассказывал как-то историю – про место то возле святилища… – Тадиг обратно улёгся башкой на седло.
– Да ты выдумал всё это, Дайдрэ! Святилище в том городище не в чаще – и рощи там нет никакой! Перепил ты наверное в Самайнэ! – вмешался тут Мабон.
– В Клох-а-дон есть иное святилище – старше. Не то, что построил владетель наш Коннал до Распри ещё, а другое – в лесу, где древнейшая роща Ард-Брена, – ответил им Аррэйнэ, – я-то был там, и тоже слыхал про него разных слухов от тамошних жителей. Говорят, те приходят порой по ночам, и…
– Ну известно – там в Эйле воротам и быть, место точно дурное! – перебил его Лойх.
– Так а что за история, Тадиг? – спросил у товарища Илинн.
– Ай – дурная она… – Тадиг мотнул несогласно макушкой, – не на трезвую голову точно.
– Да папаша твой сам спьяну всё сочинил не иначе! И откуда он знает про то? – хмыкнул Мабон.
– Вот уж нет! – вспыхнул Тадиг, – это точно не плёл он, Тремя поклянусь! Ведь отец был сам прежде из данников Донег, служил много лет их минувшему фейнагу – пока конокрадство его не принудило к бегству, и так он осел в землях Конналов. А ты, Дайдрэ, и вправду дубина, что её не забрал. И не скайт-ши была эта дева – а простой человек как и мы, только… – он опять замолчал.
– Ну так что за история, а? Из древнейших веков не иначе?
– Про волков и свиней… – буркнул Тадиг, – и про те времена, когда не на багряном был волк дома Донег.
– А на каком тогда цвете?
– На золоте. Как и у тех… кто давно уже в Эйле.
Тадиг снова умолк, не желая про что-то рассказывать.

– Ладно – пора уже ехать! – Илинн поднялся на ноги, поднимая седло, – а то вина на истории ваши не напасёшься…
– Давай хоть весёлое что на дорожку – а то от рассказов таких… – фыркнул Мабон.
– Да – Дубина, смешное давай чего нам заплети, как умеешь! – поддакнул ему Лойх.
– Не обгадьтесь со смеху хоть, а то будем поножи стирать всем десятком до вечера… – Дайдрэ уселся удобнее, огладив усы пятернёй, – нашего фейнага родич послом был при ёрла дейвонов дворе, как все помнят. И вот как-то лет десять тому на пиру в их Короткую Ночь Лисий Хвост сидел после владетеля Къёхвара с братцами – и решили они вдруг поддеть старика всем гостям на потеху. Младший их говорит: «А ты знаешь, что Бейлхэ ваш был ведь на деле разбойником, вором?»
А наш Сегда согласно кивает: «Всё верно! Ещё каким – ведь всё Эйрэ стонало от дел его! Давай выпьем за это, почтенный!»
Тут средний их братец вмешался: «А знаешь ли ты, что ваш Бейлхэ на деле был тем ещё… как его там – мужеложцем?»
Кто-то в десятке присвистнул.
– А Лисий Хвост отвечает: «Всё верно – от него не такие мужи свои бошки теряли и гадили жидким седмину! Давай выпьем за это, почтенный!»
Тут сам ёрл их вмешался. Говорит старику: «Это всё пустяки. Вот слыхал ли ты сам, что на деле ваш Бейлхэ был нашим – дейвоном?»
– Во заплёл! Да дейвонов в то время и духу медвежьего их не стояло тут в Эйрэ!
– А наш Сегда опешил так весь, огорчился. Говорит: «Неужели?» Их ёрл ухмыляется: «Так! Ну вот стал бы я лгать? Неужели сказаний не слышал ты прежде?» И тут Лисий Хвост себя по лбу как стукнет: «А точно – дейвоном как есть! Так вот что мне братья твои втолковать всё пытались!»
Весь десяток заржал, прокатившись на землю со смеху и схватившись за животы.

Загон резво пустился на спуск. Скоро перед конниками возникли высокие стены ардкатраха, из каменной тверди которых ввысь уносились столпами вежи сторожевых бурр. Возведённые из валунового камня и осветлённые поверх их красно-бурых боков белой известью швов древней кладки, они темнели зубчатыми бойницами, торча точно острые иглы клыков с чешуёй черепицы. Мощёная рубленым камнем дорога от перевала вела прямо к Закатным воротам, что как две половинки ракушки хранили проезд сквозь муры в сам ардкатрах. Над ними вздымалась приземистая четырёхугольная столпница со множеством бойниц и укрытий для воинов, скрывавшая петли и поворотные дуги огромных двух створ.
Всадники проскакали мимо просивших тут подаяние нищих с калеками, на ходу препыняя стремительный бег скакунов. Каждый по давнему обычаю на краткий миг притрагивался вольной ладонью до вмурованного в стену проезда деревянного столба с вырезанным ликом богини всех троп и путей Каэ?йдринн, восхваляя её за благополучное возвращение из странствий. Скакавший последним подле Дубины Аррэйнэ также замедлил ходу жеребца, и на скаку притронулся к потемневшему, затёртому за века тысячами рук лику хранительницы странников, и вновь приударил скакуна по бокам.
Дальше их путь лежал по мощёной камнем, переполненной в день ремесленным и торговым людом главной дороге ардкатраха через обширное Нижнее городище в сторону мощной укрепи-кадарнле, что как каменный черепаший панцирь возносилась над строениями окружённого вторым рядом стен Среднего городища с богатыми чертогами-теахами и дворищами знати. Там в надёжном укрытии мурованных веж и третьего ряда стен Верхнего городища прятался двор арвеннидов, где уже шестнадцать веков нерушимо стояло Высокое Кресло Ард-Кэ?тэйр и вздымалось до сводов огромное, потемневшее за века, вытканное в незапамятные времена Полотнище Предков кийна а?рвейрнских военачальников и правителей, ведших род от великого героя Бейлхэ Бхил-а-намхадда – главные символы власти их древнего дома владетелей Эйрэ.

Западные ворота в кадарнле со стороны Нижнего городища были заперты, и все одиннадцать всадников дружно встали в ряд подле надвратной столпницы.
– Кто идёт? – окрикнул их через отворившуюся узкую стрельницу в камне голос стражника, озиравшего прибывших из незримого им укрытия.
– Дэирэ и мечи! – негромко отозвался десятник, дав верный ответ, что это прибыли в воинство арвеннида люди из Конналов, хозяев Дубрав и Озёрного края.
– Куда путь? – вновь вопросил их незримый им стражник по тот бок ворот.
– К стена?м под дубы! – вновь правильно ответил тому в стрельницу Илинн, говоря известные им лишь слова для пропуска их загона в кадарнле.
Под донёсшийся из-за стен громкий возглас «свои, отворить!» раздался лязг стягиваемых завалов-завес, и высокие створы стали медленно распахиваться под усилиями тянувших их на крутимых ладонями стражи натягах цепей. Едва приоткрылся проход, всадники дружно проехали во внутренний двор кадарнле мимо шедшего вниз в городище с вершины горы древнего каменного водовода, остановившись перед окружившей их стражей с копьями и взведёнными к бою крестовиками.
– Мы из Дубовой укрепи! – на ходу крикнул Илинн подбежавшим копейщикам, – люди фе?йнага Кадаугана из Конналов! Брат его Фиар Набитый Мешок прежде нас уже прибыл на прошлой седмине с загоном!
– Есть такой! – утвердительно отозвался вершний стражей, дав людям знак убрать копья.
– А вот эта птица увязалась с нами уже неподалёку, – Илинн кивнул головой на спешивавшегося с жеребца Аррэйнэ, – напела, что будет из вашего леса…
– Дейвон попался? – вершний стражников насторожился, наставляя на заросшего бородой незнакомца жало копья – видно признав его за схваченного людьми Конналов врага.
– Сам ты «солома», Руа?гал! – насмешливо фыркнул вдруг «пленник», – или ею набитый!
Стражник лишь открыл рот, и узрев наконец, что ни руки, ни ноги у того не спутаны узами верёвок, и наконец узнав заволосевшего с лица чужака, вскрикнул на весь двор:
– Чтоб меня… Вы воззрите – кто к нам пожаловал!
С трудом, но узнавшие его прочие воины в кадарнле обрадованно заорали:
– Да это же…
– Аррэйнэ!
– Он самый, Пламенеющего усами клянусь!
– Жив, злыдень!
– Зарос как мохнорылый! Ты у медведей в берлоге зимовал видно?
Сбежавшиеся воители облепили его со всех сторон, радостно разглядывая вернувшегося боевого товарища, хлопали и трясли за плечи.
– Тише вы! Хуже медведя меня до полусмерти помнёте! – переорал всех Аррэйнэ, вырываясь из их рук, – дайте отмыться сперва, колотушкой Ард-Да?гда вам в темя! Полгода парильни не видел, смержу как кошачья моча!
Привлечённый криками во дворе показался один из воинов его седьмого десятка, на миг оторопев.
– Аррэйнэ?! А мы-то уж думали…
– Цел я, чего уж оправдываться! Зови сюда остальных, Кинах! Все наши живы?
– Лысому Брайнэ зимою пробили в бою голову – а так живы все! Бедах в той стычке едва не потерял правую руку – но наш лекарь заштопал его так умело, что он снова в строю.
– Как давно тут сидите без дела?
– Да наша сотня как отошла за Помежий зимой – и пока от горы больше не отходила, – торопливо пересказывал все накопившиеся за зиму известия Кинах.
– А Тийре где – тут?
– Здесь! В городище потопал с рассветом – на торжище где-нибудь верно теперь.
– Ясно! А конь мой хоть цел, или дейвонам в тот день на добычу достался?
– Разве скотинка твоя пропадёт? Как свалили тебя – за тобой следом рвался, едва уволочь за собою смогли, задери его Ллуговы псы! Дичится теперь, под седло никому не даётся – сотник злится, что лишь овёс и подковы на него переводим.
– Довольно, пустите же в купальню – чешусь весь с дороги! Дайте хоть бороду срезать, а то все и дальше будут за дейвона меня принимать. Ещё дурень какой ненароком в родных мне стенах копьё в спину не глядя воткнёт!
– Кому тут его дейвонскую бороду выдрать?! – раздался чей-то гремящий голос. На Аррэйнэ надвинулась тень подошедшего к нему огненно-рыжего исполина, возвышавшегося над остальными людьми на две головы самое меньшее – широкоплечего и могучего словно горный утёс.
– Молот, и ты тут?!
Здоровенные лапищи товарища, четвёртого десятника сотни по прозвищу Молот, Каллиах из восточного кийна Дайдрэ из данников Кинир, сына такого же могучего кузнеца и молотобойца Хидда Бхоллэйнэ – Валуна – стиснули его в дружеских объятиях, высоко приподняв над землёй.
– Да что ты творишь, дуралей?! Ай! Потише ты – я же не гвоздь тебе… Больно же!
– И где тебя на рогах Ллуга носило, злыдень? Скайт-ши что ли в Эйле держали? Или бабу какую нашёл там у мохнорылых?
– Это тебя вот скайт-ши на тень бездн подменили в утробе мамаши! Дай же ты мне отмыться и бороду срезать! Ай, тише – не рви ты, дубина! Ай! Без челюсти хочешь оставить?! – Аррэйнэ едва отмахнулся от огромной пятерни товарища, вздумавшего шутя подёргать его за отросшую спустя полгода неволи рыжеватую волосню на лице.
– Ну топай скорее в купальню, отмой с себя дух мохнорылых! – здоровяк Каллиах шутя дал другу лёгкого пинка под зад, – потом нам расскажешь, где Ллуговы псы тебе выли всю зиму!

Солнце взошло в самый полдень, когда отмытый и переодевшийся в новое Аррэйнэ вышел из парильни и радостно осмотрелся вокруг. Как и был до дейвонского плена – без бороды и усов на пого?ленном бритвой лице, с обстриженным под горшок волосами – он оделся как и все воины укрепи в кожаные поножи и простёганную нитью суконную верховни?цу поверх рубахи. Задрав голову в небо прежний десятник прижмурил глаза от слепящего солнца, вслушавшись в гомон и грай птичьих стай в вышине – и на плечо ему тут же упала свежайшая метка белёсого следа неведомой птахи.
Проходивший вблизи сотник Догёд из данников дома Маэ?нннан по прозвищу Тал – Долговязый – насмешливо хмыкнул приятелю:
– Ну свезёт тебе точно теперь! Вся примета – удачно сам женишься!
– А, ага – прямо на дочери фейнага самое малое! – подшутил в ответ Аррэйнэ, смахнув пальцем умёт с верховницы и вытирая его о поножи, – или даже владетеля!
– Ну, приметы – они таковы… всё двояко по жизни. Может быть и обратно – что прямь полный умёт тебе выпадет скоро…
– А ступай ты, болтун! – фыркнул Аррэйнэ другу, – вот давно я тебе не гонял как котёнка по ратному кругу!
– Ты смотри – не вернут тебе прежний десяток вдруг вершние – то мне в сотне как раз нужен конюх на стойла! – Догёд хитро махнул указательным пальцем, – говорят, ты с навозом стал дружен за зиму в краях мохнорылых?
– А иди ты… куда дети Ллуга по крупной нужде убегают…
Обведя взглядом двор, где стояли дома, оружейни, конюшни, колодцы и прочие постройки хозяйства могучего кадарнле Верхнего городища он снова почуял, что очутился в родных ему стенах, среди своих. И хотя Аррэйнэ по крови был а?рвейрном только на четверть, мало что общего связывало его с племенем Дейна. Единственно знаемый им с детства родной дом был тут – среди каменных взгорий и тёплых зелёных долин земли Эйрэ.

Их лу?айд-лохрэ, прославленный Кинух из Кромдех по прозвищу Гругнах – Ворчун – несмотря на прозвание человек сам покладистый и добрый кроме как к недругам – с радостью встретил одного из своих лучших десятников, пропавшего прошлою осенью без вестей, и вернул ему под вершенство прежний десяток. Порешить это дело с самим главой воинства тверди он взял на себя.
Словно и не было нескольких месяцев неволи, когда для Аррэйнэ всё возвратилось на круги своя. Он возвратился к вверенному десятку и на радостях учинил полный досмотр коней и оружия, чтобы воины поняли – их старший снова на службе, и плен его не размягчил словно воск на горячей печи. Но никто не был обижен на такую строгость – ведь на дворе шла война, и отправиться на неё их десяток мог завтра же, едва прикажи им владетель выступать на запад за перевал.
А когда все дела были завершены, Аррэйнэ немедля отправился в Нижнее городище искать того, кого следовало бы найти первым – своего старого друга и боевого товарища, такого же простого десятника их сотни – Тийре из кийна Бейлхэ.
С детства для Аррэйнэ не было человека ближе, чем он. Их двоих – столь различных – многое что сроднило и стало общим для безвестного найдёныша из закатных Помежий и побочного младшего сына владетеля Эйрэ.

Загремело железо в дощатых лотках, когда руки копались в товаре, крутя все изделия в солнечном свете под носом, едва ли не нюхая.
– Ты не ройся – бери, говорю! Отменный товар же, Тремя присягну! И дешевле, чем будут у Гверна и лысого Фийны!
– А иди ты… Скажи ещё: баб будешь сисек не мять, если врёшь!
– И скажу! – торговец ударил себя кулаком по груди, – ну чего ты всё щупаешь их как те сиськи? Это ж железо! Не груши тебе переспелые, не перегнутся!
– А – ага… В прошлый раз сразу пять по гвоздям развалились! Умёт ты сковал…
– Ну – бывает… так дал Пламенеющий значит, – скривил нос торговец, – те ведь вовсе не я сам ковал, а помощник мой юный… Сопляк – что с него, какой спрос? Ты куда – погоди уходить! Значит, вот эти возьми – будут лучше!
– Что ты гниль мне суёшь? Видно кованы были при Домнале? – торговавшийся ткнул своим пальцем в подкову, – ржа проела насквозь, сразу видно! Лучше этого что подавай – а не то пойду к толстому Грайлэ – тот хоть годный товар в две цены продаёт!
– Да погоди уходить ты! Сейчас, обожди…
Торговец, божась Пламенеющим, стал торопливо копаться в лотках средь товара – подавая подковы получше, ссыпая в мешок горстью гвозди. Покупатель придирчиво щупал едва ли не каждый.
– Ты на свет их ещё посмотри… Ну хорошие ж – матери прахом клянусь – сам ковал их на Самайнэ!
– Да тем хуже трёхкрат – ты же пьян был на Самайнэ, Мохтайр! – покупатель скривился, пытаясь согнуть один гвоздь в кулаках. Рвавший ветер согнал с небосвода серевшую хмарь облаков, и сияющий свет снопом ярких лучей вдруг залил многолюдное торжище Нижнего города, принуждая обоих зажмуриться в жаре слепящих нитей меж мирами.
– Эти возьму. И ещё два десятка таких же. Найдутся?
– А то! Что я тебе говорил? Не товар – просто песня!
– Из врат Эйле которая… – хмыкнул тому покупатель, кладя все подковы и гвозди в мешок на седле жеребца, – я внук кузнеца, тут меня не надуешь! В крови это дело…
– А от отца ты в крови будешь первый разбойник на Эйрэ… – насмешливо хмыкнул торговец, считая монеты и пробуя каждую краем на зуб, – ты это – как тысячу под руку как-то получишь – ко мне за подковами тоже зайти не забудь? Я уже накую, постараюсь – клянусь колотушкой Ард-Дагда!
– Ага, тысячу… – хмыкнул тому покупатель, нахмурясь, – тут сотню ту если ещё посчастливится в ве?ршенство взять…
– Ты смотри – в войну дело такое: можно в норы тотчас змею в пасть, а и можно ведь быстро шагнуть по чинам, как голо?вы старши?х полетят под дейвонским железом! Так, глядишь, ещё кланяться буду тебе так однажды…
– От тебя уж дождёшься, ага… – хмыкнул торговцу купивший.
Вдруг кто-то ударил его кулаком по плечу, окликая шутливо и дерзко – чего торговавшийся просто снести не сумел, тут же вспыхнув как пламя.
– Змей тебя… кто же опять обнаглел так?! – Тийре всполо?шенно обернулся, в запале готовый подковою тюкнуть по лбу пошутившего – и остолбенел.

ГОД ПЕРВЫЙ. ПРЯДЬ ПЕРВАЯ …ВЕТЕР ИЗ БЕЗДНЫ Нить 10
Ветер веял над гладью обширного озера, что лежало в долине меж круч двух возвышенных взгорий, яркой зеленью вод рябя в солнечных бликах – окружённое чащами диких лесов и высоких как стены плавней камыша. Вихри вздымали теперь не спокойные воды, вздыбив бьющие сушу огромные волны, и трепали над буррой могучего кадарнле на берегу стяг семейства древнейших владетелей запада Эйрэ, полоща синеву его вышитой ткани под яркой лазурью небес.

Гость, что прибыл с рассветом в Глеанлох, потянувшись к вито?му сосуду учтиво наполнил вином рог хозяина, что был дивно украшен по стенкам резьбой и серебряным с золота зернью покровом пластинок, на которых искусно выя?влены были все боги, герои и их позабытые ныне деяния славы. Фейнаг – закутавшись в тёплую шкуру медведя поверх одеяний – сам был бледен и резко дрожал, ощущая опять подходившую хворь, но уверенно взял рог с напитком, привечая прибывшего в дом их от са?мой горы.
– Как здоровье владетеля Дэйгрэ?
– Твоего точно лучше, почтенный… – заметил с сочувствием гость.
– Так – трясучка проклятая… Десять лет уж как кости мне крутит, кровь кипит что горнила огонь. А ведь помнишь, как прежде силищи во мне было – во!
Фейнаг опять отхлебнул хмель из рога, утерев рот ладонью.
– Значит – к осени он порешил делу быть? А то лезут сваты как грибы после ливня. За тот год пятерых завернул из союзных земель – сына Геррке из Куан так дважды.
– Перед Самайнэ – так пожелал Дэйгрэ свадьбу устроить. Если снова препоны какой не случится…
– Уж куда ещё хуже – война у ворот! Как считаешь, свояк – и надолго всё это?
Гость отрезал себе кус варёного мяса, макнув ломоть в подкопченный взвар овощей и кореньев с приправами дальних восточных краёв.
– Много владетелей видят, что кончится дело то прежним – как и было во многие войны с дейвонами. Уж ты сам-то цену того знаешь… лишь уделы и деньги отдать им опять. Может стоит ещё с домом Скъервиров мир возвратить – как всё было?
– Как всё было! – насмешливо хмыкнул хозяин, осушив рог до дна и опять наливая по-новой, – только дурень считать может нынче, что опять всё вернётся как было! Если в ране заста?ренный гной накопился – то лишь вытечь он может сквозь дырку, иного не знаю пути. И потом – не знаком ты, свояк, с их владетелем Къёхваром… Он как щука в Глеанлох – что в пасть взял, уж не вырвать без боя. Нет, увы… не избегнуть войны.
– Ты-то знаешь, как быть между молотом и наковальней. Один бьёт, другой плющит уделы твои как подкову. Мир получше войны…
– Всё так. Но присяге владетелям Бейлхэ верны мы поныне. Наше воинство тоже сильно? – и сдаваться без боя не думают Конналы недругам. Даже в годы Мор-Когадд не взяли войска? мохнорылых Глеанлох, пусть и все наши земли успели прибрать и спалить, устремляясь к горе!
– Смотри сам. Голос твой был бы нынче не лишним, чтоб остудить воспылавшего Дэйгрэ. Много кто средь владетелей жаждет без крови с дейвонами мир вновь наладить. Всё же дешевле оно, чем всем влезть нам в войну, каковая грядёт не иначе…
Гость опять взял сосуд белой глины, разлив им обоим вина.
– Сколько тысяч успел снарядить под копьё?
– Пять готовы сейчас – а так в прошлом все двадцать поднять могли Конналы разом. А коль нужно – и тридцать смогу снарядить! – в запале он стукнул кулаком по богатой изотканной нитями с золотом скатерти – кои водятся разве что в паре домов и в семействе владетеля Эйрэ.
– И две трети домой не вернутся, как вспомнить Мор-Когадд… – гость усмехнулся, взняв кубок вина, – Пламенеющий дай избежать нам такого везения нынче, свояк.
– Ничего – в этот раз так не будет! Помню деда рассказы, как мешкал он с выходом воинства, упустив нужный час отразить силы Эрхи – а потом все два года в осаде в Глеанлох сидел, с голодухи и раков, и крыс, и лягушек из озера даже сырыми глодая…
– Вот и думай. А Гулгадд и Габ и доселе друг друга четвёртый год режут в раздоре – и не думаю я, что пришлют все войска до горы. Так что снова тебе отдуваться придётся за кийны востока.
– Нет, Безусый и Кость примирились уже – всё же не дураки, чтобы в распрю сражаться друг с другом. Это смех же – три года жечь укрепи, биться в полях, истреблять своих данников – и ведь ради чего? Из-за краденой кем-то свиньи! Нашли повод…
– Из-за того же, свояк, из-за чего и дейвоны придут сюда вскоре. Малый повод, большой – там свинья, там чья дочь или баба – а причины раздоров везде одинаковы – власть… И итоги их тоже. Может стоит ещё толковать нам со Скъервиром…
– Может… – буркнул Кадауган Сильный, – но что предлагает нам ёрл их, представь! Решил поддержать он изменника, пьяницу и сребролюбца, беглеца того Фийну!
– И на коего многие в кийнах Помежий готовы поставить, желая войны избежать… Оные тихо ворчат средь домов, что законным он был бы владетелем так же как Дэйгрэ – кровь Бейлхэ в нём та же течёт от отца.
– Законным?! Бред пьяной макаки, как молвят арднурцы! Родитель мой Тедельмид на круинну сам первый послал его к Шщару, не желая увидеть такого владетелем. Сорок лет он сидел под крылом дома Скъервиров, зад лизал Хъярульву – а тут вдруг отряхнулся от пыли, снова вылез на свет и решил сесть в Высокое Кресло! Нет уж – пусть дальше сидит себе тихо и пьёт ту дейвонскую жижу…
– А иные твердят…
– Про проклятие дома их? Слышал стократ уж… Но в Эйрэ и так половину семейств гнев богов покарал за ту смуту – а вторую тогда же и взял… как иных без остатка.
Гость нахмурился, в первый раз не найдя годных слов возразить свояку.
Вновь зажурчало вино из сосуда.
– Кто возглавит владетеля воинство? Уиллух?
– Что ты – зятя грядущего хочешь лишиться до свадьбы? Средний ве?ршенство войском возьмёт на себя. Гийлин хоть и горяч, но в военных делах поумнее за брата. Младший тоже отправится с ним. Хоть какой с него будет там толк.
– Да который из них?
Гость поморщился кисло, словно во?роньих ягод хватил полный рот.
– Ты же поскрёбышей всяких сынами своими навряд ли считаешь, свояк? Хидд конечно пойдёт. Правда толку с него… Он ведь сам как та шуба с ежа – вроде ворс, а не греет ничуть.
– Ты сказал вот… Не дурак же он всё-таки вырос?
– Вот дурак дураку будет рознь… – усмехнулся гость Конналов криво, – Хидд навроде умён, но толкует что слышит – кто громче что скажет, то вто?рит он слепо скворцом. В битву лезть первым сам не пойдёт, сразу хвост поджимает и прячется сзади. Это средний вперёд рвётся сам, не успев поразмыслить. И к тому же тот младший себе на уме – вечно видеть не видит, что уши сточил разговорами прочим, как дырявую бочку его болтовню не заткнуть.
– Это так… И чеснок вечно жрёт не в себя – а потом говори с ним как хочешь, – фе?йнаг Конналов криво поморщился.
– Я ещё расскажу… – усмехнулся гостивший в Глеанлох, – раз однажды идя с войском брата к востоку повелел в одном селище всех кобелей перебить. Вопрошают «зачем? Покусали тебя они тут?» – а Хидд молвит, де псы над людьми тайно власть свою бдят, что в их шкуре владетели Эйле таятся, и речь человечью в их брехе слыхать.
– Да, чудной он… Мне как-то твердил, что носить надо шапку из меха мышей, чтобы в думы твои духи бездн не могли заглянуть или помыслы наши по-своему править.
Гость отрезал себе толстый пласт жирной вяленой щуки, наполненной в брюхе замешанной с зеленью лука мельчайшею зернью икры – лучше их не водилось в иных из уделов под дланью владетеля Эйрэ.
– Зять твой тоже не ест вот совсем зеленцов. Мол, похож этот овощ на уд – и кто жрёт их, мужскую всю силу утратит.
Фе?йнаг Конналов чуть не заржал, расплескав рог с вином и заткнув себе рот пятернёй.
– Ох-хо-хо! Вот уж кто бы боялся – отменный кобель! Домов Габрэ и Гован владетелям внуков наделал он вдосталь их дочкам!
– Как и младший в твоих же уделах – сам знаешь… – гость шутя наступил на хвост кошке, что рвала там упавший на пол под столом рыбий хвост – и оттуда раздался протяжный взволнованный визг.
– Но зато уж как надо что взять – поумнее умнейших Хидд будет. То надел какой тихо отрежет себе, то в чужой лес охотиться выедет тихо. А потом как спроси – так глазищи что блюдце – «А чего? А что сделал-то я? А с чего так нельзя?» И пойми – то ли дурень, а то ли прикинется пнём.
– Ваша кровь – уж как есть.
– Умных в доме у Модронов много, в убытке не будем. Так что зять тебе выйдет отменный – и глупостей не натворит. И твоя дочь в обиде не будет с нуждой как супруга владетеля, и сестра моя тоже от свар с ней избавится враз… – усмехнулся хозяину гость из А?г-Слейбхе.
– Вот уж точно – беда мне с их бабской враждой! Единственный сын уродился от Гвенол – зато девок уж полный чертог… и от Айб всех детей у меня хворь пожра?ла – лишь последнюю Эйле не взяло тогда…
Фе?йнаг Конналов вдруг задрожал, побледнев ещё больше чем было, выронив недопитый рог и плотнее закутавшись в шкуру медведя.
– Вот… трясучка проклятая… снова колотит… Где отвар среброцвета – пусть тащит жена поскорей…
Гость привстал, поддержав его за плечи, поднимая со стула.
– Гвенол, живо сюда! Мужу плохо…

Гостья, кто призвана была в покои хозяина здешнего дома, молча отпрянула телом от гасшей жаровни, что змеилась курящимся маревным пологом дыма от трав, подожжённых углями. Их алевшие искры темнели, лишаясь пылающей силы огня и даваемой ими незримой всем силы. Длань старухи неслышно поклала на мертвенный пепел последний из рдяных кусков, расцепив его сжавшие побок железные клешни щипцов.
– Что ты скажешь, почтенная?
Гостья – старая, страшная, с всклоченной гривой седых точно пепел волос – промолчала, взирая в глаза говорившей, искавшей ответа. Исполинше подобная, грубая, с жёлтыми по-кошачьи глазами, в которых светились в глуби огоньки от углей догоравшей жаровни, она долго сидела в безмолвии, глядя на дочерь владетеля здешних земель.
– Не хочу я тебе говорить ничего. Хоть собаками прочь погони – лучше уж промолчу я сейчас, чем поведаю то, что тебе предрекают они твоей долею, гэйлэ… – гостья сжала костлявые руки себе на груди, хмуро глядя в лицо прорицания ждавшей.
Та нахмурилась, внешне оставшись такою же твёрдой – хотя старая явственно зрила в глазах у неё и волненье, и страх, и тревогу пред тем, что сокрыто во мраке.
– Что дурное явили они тебе, Марвейн? Не трусиха я буду – скажи!
– Иной раз от молчанья богов больше проку, чем ответы их страшные, гэйлэ… Проще слабой казаться, сославшись на волю чужую и грубую силу, чем самой избирать – и платить за то цену. Так и так тебе жребий дурной – лгать не стану.
– Так что скажешь ты мне? – та, что тихо сидела напротив вещавшей, поникнув – вдруг воззрила на гостью глазами, в коих густо светился той зеленью цвет вод огромного озера, что плескалось волнами вокруг древней тверди их дома.
– Хочешь – правду – как зрю то сама, и как женщина женщине скажет? Пусть как есть, так и вьётся тебе – как и многие ждут – будет легче… быть может. Станешь точно женою владетеля Эйрэ грядущего, будешь в милости с многим почётом. Что дурного тебе, кроме сердца напрасных волнений? До вдовства точно уж проживёшь без беды… – усмехнулась чему-то старуха.
Молодая молчала, лишь пристально глядя в глаза предвещавшей.
– Только вижу я – в сердце иной. Лучше брось, позабудь. Много крови на нитях у вас – пальцы плесть их устанут.
– Ну а если…
– Все бабы дурны… – оборвав её речь с сожалением вздохнула вещавшая гостья, что недавно ещё прозревала сквозь мглу для того вопрошавшей, – верят на слово тем, кому верить не нужно.
– Не обманывал он никогда…
– Обмануться и сами мы рады. К чему нам имена, кои ветер как пыль развевает? И моё имя было другим – там, в той жизни давно уж как дважды умершей… – старая смолкла на миг, глядя взором на тухшие угли в жаровне – точно вспомнив о чём-то давно позабытом и тяжком.
– Может быть жизнь, вся наша жизнь – бесконечный самообман… Ту дорогу я зрю, но тебе её выбрать вовек не желаю. Так и сделаешь верно ведь, гэйлэ – из таких ты, кто лёгких путей не желает искать. Будет всё тебе долей – и счастье, и боль, и добро, и кровища, и радость, и слёзы. Устремишься сама, презревая ухабы, не взирая на страх – далеко уведёт тебя эта тропа, много дальше чем первая. Но как тень за тобою бежит там тоска, ты идёшь так тропой своих слёз… Боги там – а ты тут средь людей – и тебе то нести среди них нужно будет. Выбирать между теми, кто дорог – я страшнее не знаю судьбы. Только вот не сломи?шься ли, выдержишь ношу ту, Этайн?

Старая снова умолкла, глядя в глаза молодой, что сидела в волнении подле, сжав ладони в сплетении пальцев и глядя вещавшей в глаза.
Да – иных мужья в жёны берут для красы, чтобы завидно было другим мужикам посмотреть на такую супругу. Иных ради приданого с именем знатным, что несут те с рожденья в крови их отцов. Кого может из жалости только готовы женою наречь – или только из страсти – и такое бывает порой, боги зрят.
Но такую как эта – уж точно не так. В этой сила была от рожденья – с последними каплями молока материнской груди, что забрала до срока безликая смерть. Да – те младшие сёстры, что были по кро?ви отца ей родны, может были красивей чем эта – тонкогубая, рослая, с острым носом и глазами как зелень воды бушевавшего рядом Глеанлох, в золотой рыжине долгих кос – только взоры у них были разными. Те – тростинки под вихрем. А эта – подпорка, что из крепкого дуба источена прочно, и гнуться не смеет под силою бури – и даст силу иным, подле коих она станет рядом.
Впрочем – буря ломает и камень порой…
– Не скажу я тебе, что судьбою отмерено, гэйлэ. Ты из тех, кто свой путь выбирает сама. Но сердца порой сле?пы, а чужое так сложно понять – и в закрытую дверь ты с надеждою будешь стучаться опять. Лишь тебе выбирать – и нести за то плату…

Ветер выл над простором долины, поднимая волну над зелёными водами озера, чьего дальнего берега в дымке полудня не видел совсем человеческий глаз. И глаза старшей дочери фе?йнага Конналов зрили уверенно, твёрдо, но с горьким предчувствием некой беды за скрывавшейся прочь из ворот их старинного кадарнле ве?щей старухой, что как серая тень исчезала вдали по дороге к восходу.

Солнце вышло за полдень, как в ворота Глеанлох явился по счёту уж третьим сегодняшний гость. Ловко спрыгнув с седла кобылицы на землю и бросив поводья узды в руки служек он внимательно зря бегом глаз по окошками чертогов и средь шустро сновавших по площади разных людей побежал по двору.
– Здравствуй, братец! Как сам?
– Голова на плечах – что ещё нужно в распрю? – усмехнулся тот скалясь, крепко обняв дочь дяди. Среднерослый и крепкий, быстрый как рысь в каждом шаге движения, он лицом не совсем походил на сестру, в чьей крови проросло семя самых восточных из кийнов детей Пламенеющего – смешав в косах её медно-красное золото здешних волос с цветом яркого пламени тех из семейств за горами.
– Ты опять от горы – или в Клох-Кнойх бывал по делам от отца?
– Старший брат там с делами сейчас. Ну конечно с горы – за тебя всем Троим там в святилище слово сказал, чтоб не сохла ты тут как та старая слива на круче!
– Есть хоть вести какие оттуда? – взгляд её стал тревожным на миг – но отнюдь не пугливым. Не из тех была дочерь владетеля Конналов, кто боится дурного – того, что грядёт.
– Уж, сестрица, прости – не слыхать про него от зимы. Вроде сотня их тут, возвратилась с Помежий – но в глаза твоего не видал. Слышал, здорово их потрепали в ту осень…
Он воззрил сестре прямо в глаза.
– Может лучше тебе стать супругой Уиллуха всё же? Сама знаешь – отца может быть ты умаслишь, но вот мачеху вашу как камень согреть бесполезно. Тут давно уж хозяйка она, и сама всё решила как быть.
– Может стану когда… – та нахмурилась, стиснув пальцами толстую косу, – но не с воли змеи этой…

– Надей хоть чего мне, сестрёнка, а то горло от пыли дерёт.
Та достала из ниши в стене сосуд с хмелем, что остался от завтрака, и потянулась за чашей.
– Ты надолго к нам, братик?
– Через два дня быть должен опять у горы. Скоро дядя загон поведёт за Помежья, назначил меня третьим сотником в коннице.
– Как сестра твоя, Гайрэ?
– Вышла как замуж и отбыла в укрепь на Чёрной – счастливей вдвойне. Был у них там, когда отправлялся гонцом от отца в Дэир-глинн.
Родич быстро допил чашу вина, что подала сестра, отерев рот ладонью.
– Ладно – дел мне два воза пове?лено сделать, уж побольше чем Ллугнаду с Мабоном точно. Где подруга твоя сейчас? – усмехнулся он хитро.
– Вот что Гайрэ… – дочь фе?йнага Конналов стала нахмурясь пред ним руки в бока, – ты тут Лу?айнэ даже не тронь. Она дочь дегтяря, но мне словно сестра. Обижать её дурню такому как ты я не дам – и не лыбься мне тут! Всё я знаю, как девок ты всех перемял от Глеанлох до Айтэ-криоханн! Тебе мало их что ли?
– Что ты злая такая, сестрица? Да кого я обидел, что сами они на меня все бегут, и манить их не надо? – брат шутливо развёл в извинениях руками, – виноват я, что мачеха сватать тебя за другого желает?!
– Ты молчи лучше, дурень – всё я знаю, как ты её лапаешь тут! Она же хоть и не дура, но верит всему, простодушная вышла совсем. Говорили старухи, я весь ум с молоком её матери в детстве всосала, на сестру не оставила вдоволь. Я ей годного мужа найду среди слуг, чем ты будешь её изводить по-пустому, глупышку!
– Ты, сестрица, прости – только ты уж себе лучше мужа сумей отыскать… – вздохнул сын её дяди, нахмурясь, – что я – зверь? Никого силой брать не хочу. Ну красива она, и сердечком добра – а уж как обнимает! Это брат твой владетелем будет когда-то, а я даже не фе?йнага сын, а лишь младший от среднего в доме, мне в Глеанлох Дубовое Кресло не светит ничуть. Ну по нраву она мне побольше иных – хоть поленом прибей! Может даже женюсь?
– Может, значит?! Дубовым сгодится тебе прямо в лоб, дураку? – рассердилась вспылившая Этайн, обернувшись к дровам у обложенных плитками с росписью стен очага.
– Вот же дура ты – Трое свидетели! – Гайрэ ловко вскочил со скамьи, увернувшись от брошенной чурки – лучший мечник средь здешних закатных уделов, – и за что он тебя, таковую козу, себе в бошку вобрал? Мало ты его тюкнула в детстве наверное, дурня!
Брат с сестрой, точно прежние дети дурачась носились один от другой по чертогу, чуть не сбив со стола всю посуду из серебра и тончайшей, нездешней с востока, почти что прозрачной на свет белой глины-костни?цы. И утихший к полудню, летевший с заката стремительный ветер вновь громко завыл над волнами уснувшего в чаше долины огромного озера, воздымая средь зелени волн клубы вздувшейся пены.

Аррэйнэ был сиротой сколько сам себя помнил. Его – ещё мальчиком лет четырёх где-то отроду – подобрали приёмные родичи, что взрастили того в землях Эйрэ. То были странствующие по своим и чужим землям умельцы-камники, веками дорожничавшие с обозами их семейства туда, где нужны умелые руки для возведения прочных муров укрепей, дворцов и чертогов, схо?ронов и всего прочего, что можно вознести к небу из непокорного камня. А?рвейрнские мастера недаром считались в этом деле лучшими по всему Северу, и были в чести везде. К ним и попал тогда Аррэйнэ.

Его приёмный отец Ллур Умелая Рука, который вместе со старшим братом, разъезжавшим вместе с его обозом целителем Коммохом и подобрал некогда мальчика – потом рассказывал их приёмышу, что в тот год они возвращались северным краем Дейвоналарды назад в родные уделы, сделав крюк по пути много севернее. Там, в землях одного союзного им семейства в избытке имелось красивого и ценного дымчатого камня, годного для украшения стен и печей да хоть бы в чертоге у самого арвеннида. Было это среди кряжей хребта Гаот-аг-кре?хадд-слейбботха недалеко от дейвонских пределов Помежий, в самом конце уходящего в осень лета.
В одно хмурое мглистое утро из окружавшей дорогу чащобы к стоявшим ночлегом людям из Килэйд случайно выбрался исхудавший ребёнок с обожжёнными ручками и исцарапанным ветвями до крови лицом, весь в грязном истлевшем рванье вместо бывшей на нём некогда прежней одежды – не иначе скитавшийся погорелец из какого-то сожжённого пламенем селища. Увидав перед собой во мгле сумерек незнакомых дорожных людей он что было сил бросился бежать назад в непролазные дебри – словно испугавшись одного лишь их вида.
Однако столкнувшийся с ним средь тумана нос к носу Коммох хоть и был уж не молод, но всё же догнал того – и лишь вдвоём с подоспевшим к ним братом сумел удержать отчаянно бившегося и вырывавшегося из его рук мальчишку. Тот страшился людей, и когда с ним заговорили по-дейвонски на местном наречии, отчаянно закричал во весь голос – точно от невыразимого ужаса, казалось застывшего в его пронзительных зеленоватых глазах. На а?рвейрнскую речь он, впрочем, отозвался – хоть и смотрел на всех настороженно, дико – готовый укусить каждого, кто к нему только притронется, едва ль не рыча на всякое обращённое к мальчику слово.
Но как не старались его распытать озадаченные братья и столпившиеся вокруг ребёнка прочие люди из Килэйд, расспросы их толку не дали. Парнишка так и не вспомнил – ни кто он, откуда, чьего был семейства, ни как очутился без взрослых один в этих чащах, и сколь долго бродил в одиночку по полным зверья диким горным лесам. Даже имя своё он забыл, как ни силился вспомнить.

Говорил мальчик вольно и бегло как на восточном и среднем дейвонском наречиях, так и на западном говоре Эйрэ. По возрасту вряд ли был старше лет четырёх – и с лица не понять кто он есть. Что-то в нём было от арвейрнов – лёгкая рыжина в волосах и крепость в кости – хотя стать и глаза, и всё прочее как у сынов Всеотца, чьи владения были по тот бок хребта Сокрушавшего Ветра. Старый Ллур, повертев того за подбородок так и сказал поговоркой: «видно зайца по ушам, а дейвона по глазам» – поняв, что а?рвейрнской крови в мальчишке на четверть, а остальное видимо из них – он кивнул головой на закатную сторону, откуда они шли обозом – из дейвонов. И получил по руке от огрызавшегося ребёнка, когда попытался чуток потрепать его светлые вихры взлохмаченных грязных волос. Тот без страха защищался хоть зубами, хоть кулачками от всякого посягательства на него – даже не крича, а скорее рыча как отчаявшийся и испуганный дикий зверёныш.
– Ну прямо как лев… – сказал старший из братьев, издали поглядывая за не подпускавшим к себе никого найденным ими в лесу мальчишкой.
– Эй, Лев – иди сюда, не бойся! – шутя подозвал Коммох замершего, настороженно сидящего на земле в отдалении от прочих найдёныша, протягивая тому миску с едой – опасаясь всерьёз, что сейчас эта плошка с горячею кашей попадёт ему прямо на голову. Но ребёнок, поняв наконец, что эти незнакомые странники не сделают ему зла, успокоился – и осторожно взял предложенную лекарем снедь, набросившись на неё как изголодавшийся зверёныш и жадно давясь распаренным ячменем.
Так его в шутку и стали звать Львом, раз прежнего прозвища он не упомнил. По а?рвейрнски это звучало редким уже средь мужей Эйрэ именованием Аррэйнэ – и так и прилипло средь Килэйд к ребёнку как новое имя.

Первым нашедший мальчишку старый Коммох гведд-Белг хоть и привязался к найдёнышу как к своему – дети его не дожили до взрослости, давно умерев вместе с матерью в годы пришествия чёрного мора – но не решился оставить ребёнка с собой. Странствовал он в одиночку подолгу, редко бывая в родном краю – и попросил младшего брата взять на воспитание малого Аррэйнэ, как когда-то добровольно передал тому и право на старшинство в их семействе по кончине отца. Ллур – степенный, спокойный, перенявший от родителя Белга Твердорукого их древнее ремесло – больше был годен к главенству над кийном, именовавшимся по названию их родного края в долине Килэйд-а-мор, нежели в юности взявший от бабки лекарское умение врачевать старший из братьев, обученный знаниям тем у владевших искусством целенья лучших дэирвиддэ. Странствовал он из удела в удел вместе с заго?нами воинства Эйрэ, вызываемый часто кем-нибудь из владетельных фе?йнагов исцелять раненых от оружия и больных, и не прося за труды серебра врачевавший простой люд. Умевший цели?ть все тяжёлые раны с увечьями, знавший множество заговоров и замолвий от хворей и боли, врачевавший что людей, что домашнюю скотину, останавливавший словом кровь и принимавший на свет, когда в тот час подле роженицы не оказывалось повитухи – таков был сын Белга, ставший для юного А?ррэйнэ одним из двух его новых отцов.
И пусть не тем ремеслом занимались их предки, владевшие умением возводить могучие укрепи, стены и тверди строений из камня и дерева – но за столь великое мастерство целителя старый Коммох был прославлен и почитаем не только в кругу кровных родичей Килэйд. Среди множества кийнов земель Эйрэ далеко о нём шла молва как о величайшем искуснике среди врачевателей – одном из таких, кого с почтением нарекают «марв-сьарад» – «говорящий со смертью» – чьи опыт и сила были выше иных знатных лекарей при дворах у владетельных фе?йнагов.
Не желая брать мальчишку с собой в далёкие дороги частых странствий, перед следующим отъездом весной Коммох хоть и с печалью, но поручил воспитывать малого ещё годами Аррэйнэ младшему брату.

Так их найдёныш и стал расти в окружении новой родни кийна Килэйд в краю неподалёку от ардкатраха Эйрэ, лежавшем в долине у подножия усеянной осыпью валунового камня вершины Клох-клоиган-слейбхе. Туда в Килэйд-а-мор и привезли его в обозе возвратившиеся из странствия к родному порогу а?рвейрны, благодарственно дотрагиваясь до тёмного от множества затеревших его за столетия рук священного лика Каэ?йдринн в проёме замшелых валуновых ворот. Там их встречали собравшиеся к дороге земляки – почтенные седоусые старики в долгих, тканых чересполосицей нитей плащах и с точёными посохами в морщинистых дланях, уважительно подбоченившиеся подле них безусые ещё подростки и сбежавшаяся отовсюду детвора – шустрые рыжеволосые мальчишки и толпившиеся подле своих седых бабок и матерей с младенцами на руках глазастые веснушчатые девочки – вся привечавшая возвратившихся из долгого странствия братьев, сыновей и отцов их родня и соседи.
Одетый в большую ему верховни?цу-накидку поверх второпях пошитых на него в дороге рубашки и поножей, спокойно шагавший подле Коммоха мальчик помогая старшим нёс на плече куль с вещами. Он пусть и не без волнения, но с любопытством оглядывал неведомые ему прежде дома и постройки, озиравших его жителей бхаилэ, вздымавшийся посреди селища высокий чертог святилища-ноддфы. И особенно пристально, с какой-то тоскою во взоре рассматривал точно напомнившую ему что-то знакомое, нависавшую над долиной огромную кручу поросшей редкими ельниками Каменной Головы.

Старый Ллур Тэ?йррэ-лам взялся сам научать мальчика их ремеслу, с радостью примечая, каким понятливым оказался их с Коммохом найдёныш – по нраву спокойный и тихий, и от всего сердца привязавшийся к новым родичам, принявшим мальчика как своего. Детвора тоже приняла его – вместе со всеми погодками в селище он рос на зелёных холмах и обрывистых кручах долины с такими же играми и забавами, шалостями и затеями, не выделяемый ничем из столь же шустрых и непоседливых местных мальчишек.
Он стал одним из их кийна – одним из Килэйд.

ГОД ПЕРВЫЙ. ПРЯДЬ ПЕРВАЯ …ВЕТЕР ИЗ БЕЗДНЫ Нить 11
Лишь один родич Ллура искоса поглядывал на пришлого в их роду ребёнка. То был умелый воитель и копейщик Камбр Быстрый – некогда в юности прославивший своё имя при арвеннидах дома Бейлхэ в часы давней смуты меж землями Эйрэ, когда кийн Бхил-а-намхадда едва не утратил ту власть над семействами а?рвейрнов от посягнувших на Высокое Кресло смутьянов из Гилрэйдэ с их союзниками, расколовшей немало домов на две части. Много лет отслужив дому Конналов, обучив там немало воителей и ратоводцев искусству оружия – постаревший, сейчас вместе с обозами родичей он разъезжал по далёким краям и стерёг земляков от нападок грабителей, молодых в их роду обучая владеть и копьём, и стрелой. Точно также он взялся учить и приемного сына их фейнага. Иной раз сурово, хоть и с каким-то довольством бурчал седой Камбр за столом тому:
– Не только из тех он, твой Львёнок, кто к небу ввысь камень возводит – но и из тех, кто крушит его! Тихий-тихий – а огня у него внутри больше, чем у иных шустрых бывает, по глазам это вижу.
– Так и про наше семейство иные твердят, что мол «Килэйд строить и рушить чего – всё едино»! – возражал ему Ллур, – вон сам-то каков уродился? Не зря же был прозван ты Быстрым Убийцей! И такого же ветром тем к нашему кийну прибило…
– Огня в нём на десятерых, лишь раздуй из угольев. Вздумал я научить его биться на палках – и столько же шишек отвесил мне этот мальчишка… Словно и не учить его надо, а волю лишь дать.
– Стар уже ты становишься видно, почтенный – как и я уже… – вздыхал Ллур, моча в пивной пене усы, – вот и пинки от мальца пропускаешь.
– Вот ещё!!! Стар… Ты ещё ляпни, что рука у меня не тверда уже жёлуди с шей посшибать, или копьё не стоит по ночам на супругу! – вспыхивал Камбр, гремя по столешнице кулачищем.
– Вот видишь – весь сед, а осталась ещё, значит, сила с тем делом! – Ллур шутя тюкнул родича в бок кулаком, – значит, спать до сих пор не даёшь своей бабе спокойно?
– У соседей про помощь пока не прошу… А в бою так тем больше. Пусть я в годах – но ни одного сопляка прежде в ратном кругу не сумел не сразить, кто бы мог уходить так же ловко. Этот же и лишнего шага не делает, лёгок как ветер…
– Вот уж верно – сам прыток как зверь! Брат точно в воду глядел, нареча его так.
– Это точно… Породы он редкой, – Камбр задумчиво гладил ладонью усы, – прямь львиной…
– Ты скажи ещё – Дейнова рода!
– Кто же знает? Уж скорее из… Гальдуров, – Камбр хлебнул ещё пива, – или может из тех, кто был…
– Ты закусывай хмель-то давай… – Ллур пододвинул к тому блюдо с салом и связкой колбас, – а то что-то несёт тебя уж, точно шейна на Самайнэ… На лице у мальчишки написано, что из тех он, кто сеет с рожденья овёс! Парень как парень, и в нашем роду таковые водились – вот ты сам каков?
– Ты сравнил – что коня с поросёнком… – Быстрый Убийца взял в руку кольцо колбасы, откусив от того сразу четверть, – он когда подрастёт, может мне уже хрюкать придётся… Ловкий, паршивец – как будто скайт-ши в нём сидит в каждой жиле.
– Это точно! И руки малому – что правая, что левая – всё едино ударить с какой.
– Редко такое встречается… Знал одного лишь такого бойца. А твой сын даже может быть лучше. Вёрткий змеёныш, быстрее меня даже в лучшие годы – тёмным Ллугом клянусь!
– И всё одно – искусный из парня получится камник с годами! – несогласно возражал родичу довольный даже такой похвалой сыну Ллур – радуясь тому, как ловко постигал все умения непростого их ремесла его юный приёмыш, – а что храбрый и ловкий – оно пригодится. Времена неспокойные, грабители и разная наволочь подорожная то и дело наших людей разорить жаждут. Так что не будет в убыток, если выучится у тебя сносить жёлуди с плеч, разя тех точно взор Смертоокого. Да и ты же, почтенный, свои умения хоть кому передашь в полной мере.
– Это уж боги решат, что по сердцу ему будет ближе – а не ты да я, два дурака престарелых… – недовольно бурчал седой Камбр, отхлёбывая пиво из жбана. Затем с довольством потирал очередную свежую шишку на лбу, рассеченном вскользь давним шрамом от вражьей геары.
– А всё-таки ловко и палкой, и пикой в руках управляется мелкий! Так в броске вблизи метит, паршивец – как змей жалит быстро – ребро мне едва не сломал! Побольше лет ему отмеряют боги – так и меч я держать обучу.
– Обучишь, раз Пламенеющий это постигнуть дал мелкому – только давай доживём до того. А то что-то как гневом зайдусь – так живот мне и крутит, точно пламя в утробе горит. А уж выпью не в меру – и то ещё хуже, хоть крюком ложись…
– …и землёй присыпай… Вот и меньше хлебай, старый дурень! Обучу я его – Шщаров зуб в мои кости! Пополам треснуть вот, если не станет он в будущем лучше меня в ратном деле, клянусь рогами тёмного Ллуга!
– Пополам поперёк – или вдоль? – шутил в ответ Тэ?йррэ-лам.

Так он и рос в окружении новой родни в сени Клох-клоиган-слейбхе в доме фе?йнага Ллура, будучи сыном ему наравне с повзрослевшими кровью родными детьми, обучаясь этому славному и непростому ремеслу камника – так и прозванный по своему появлению Ухтайтэ – Приёмыш.
Каждый год старшие родичи выправлялись в странствия по своим и чужим дальним землям – наниматься ваятелями везде, где нужно их мастерство и платили хорошей монетой. Много дорог за ту пору проехал он на возу или прошёл позади перекатов, истоптав не одной парой сапог и посто?лов разные края Эйрэ и Дейвоналарды даже к западу от далёкого ходагейрда, побывав в большинстве их уделов.
В самом ардкатрахе у горы в ту пору в избытке хватало труда для их кийна. По воле тогдашнего главы воинства тверди Ка?даугана Тро?эд-а?-камна в обветшалом кадарнле возводили могучие стены, чинили мурованные в прежние века арвеннидами Эйрэ и сильно порушенные в Великую Распрю бурры его укреплений. При дворе сорок лет восседавшего на Ард-Кэтэйр старого Орту-а-Лейнэ также шло большое строительство. Правитель арвейрнов возводил себе новый дворец – могучую вежу-столпницу – пристраивая его к ставшим тесными древним теахам и искусно украшая покои внутри.
Там непостижимые никому нити судеб и сплели их незримыми оку куделями прядей дружбу юных ещё Тийре и Аррэйнэ.

В ту пору им, одногодкам, было всего по шесть лет. Тийре – четвёртый, самый младший сын арвеннида – не был ровней троим своим братьям. Рождённые в законном браке родителя с дочерью одного из знатнейших средь кийнов ардкатраха, некогда помилованных Домналом Далл-ллигадом за измену и вновь быстро возвысившихся подле нового владетеля Модронов, Уиллух, Гийлин и Хидд были почти что подростками – будущими ратоводцами и наследниками Высокого Кресла – и теперь стали тысячниками тяжёлой конницы в сравнении с ним, простым десятником. Лишь кровь древнего рода их предка роднила тех с Тийре, низкородным из-за матери бедного кийна в восточных уделах – к тому же не ставшей законной супругой владетелю. И историю эту в ардкатрахе знали немногие – те, кто помнил правдивые события, а не судил с чьих кривых пересказов.
Спустя пару лет после кончины Кердивейны из Модронов овдовевший владетель внезапно вспылал к простой деве из какого-то небогатого селища в глубине предрассветных отрогов Ан-меан-слейбха, встреченной там в час военной выправы на кийны мятежных домов северян, когда вместо родителя младшая дочь кузнеца первой вышла во двор от пылающего горнила встретить арвеннида, требовавшего немедля перековать своего жеребца. Лишь взглянув на неё, на следующий день отъезжавший на север с войсками Медвежья Рубаха взял ту с собой – приведя во дворец пусть и не законной женой, но любимой – не взирая на ворчание и явное недовольство многих почтенных и благородных владетелей с фейнагами.
Позднее счастье арвеннида не было долгим. Родив понесённого ею от Дэйгрэ ребёнка его возлюбленная вскоре скончалась. Дважды сокрушённый печалью вдовства Орту-а-Лейне признал мальчика своим законным четвёртым сыном и отдал на воспитание ставшей для чада кормилицей жене его родича Кохты Мор-Тире, с чьей младшей дочерью Гвендолен Тийре и рос. Однако со временем отцовская любовь тихо слабела. К тому же старшие сыновья Дэйгрэ, уже взрослеющие юноши, требовали особого внимания. Их нужно было сделать воителями, будущими ратоводцами, и дать каждому то, что потребовалось бы для грядущего правителя всех земель Эйрэ. И стареющий арвеннид всё реже уделял отцовское тепло и свободное время последнему, ещё совсем малому отпрыску без знатных и вообще каких родичей при дворце – и никому другому более не нужному в этом мире.

Хотя Тийре и рос при чертоге владетелей Эйрэ, виделся с братьями и родителем, но не был им равен во всём остальном. Даже при столе он сидел не родных своих подле, а местился средь слуг, и с детства был вынужден много трудиться в конюшне. Домоправитель дворца Оннох из Модронов не считал нужным кормить нагулёныша старого Дэйгрэ, как он презрительно называл мальчишку в глаза, грязно хуля и его, и его упокойную мать – ведь Кердивейна была ему младшей сестрой. А сам арвеннид за множеством дел государства не особо интересовался, всегда ли был сыт его малый Волчонок.
Братья относились к нему с хитрецой и высокомерным превосходством. Ещё будучи подростками они часто играли с малым тогда Тийре и брали с собой на всяческие забавы – впрочем, не забывая поддеть того, беззащитного, чем-то обидным как «вот когда ты станешь арвеннидом…», и в играх того колошматили точно соломенный куль, не особо с ним милосердствуя. От братьев он научился грамоте и многим другим наукам, что постигали старшие сыновья Дэйгрэ от почтенных дэирвиддэ и шейнов святилища, впервые взял меч и копьё в свои руки – но тех же обид и насмешек претерпел много больше, чем братской любви. С годами они позабыли о младшем, безродном им брате, потешаясь при встрече – что он, впрочем, сносил по привычке спокойно, пусть и будучи нравом горяч – помня те годы детства и общих забав.
И в ту пору судьба и свела их двоих во дворце – связав той незримою узой прочнее, чем иных людей кровным родством.

Работавший среди слуг и помогавший воителям в кадарнле Тийре однажды там встретился с мальчиком, трудившимся среди камников. Не очень похожий на а?рвейрна, слишком светловолосый даже для жителей помежных уделов в Дубравах – скорее с обличья дейвон – он усердно и кропотливо занимался столь интересными для сына Дэйгрэ делами, что тот однажды не утерпел и украдкой подошёл к нему сзади – посмотреть, как перемазанный известью Аррэйнэ сопя от напряжения месил в плошках раствор, а после размазывал тот по стене и выкладывал поверху камешки разных цветов, составляя рисунок. В нём узнавались очертания птиц и деревьев, крутых гор и стремительных рек – всего лишь ещё очертания. Но затем подходил более опытный камник из Килэйд, и доканчивал ту многоцветную дивь, искусно выкладывая яркими камешками сами рисунки. Мальчик же пристально наблюдал, внимательно запоминая преподносимое ему мастерство и следом пробуя повторить всё подобное.
Слово за слово они разговорились друг с другом. Сперва настороженно и недоверчиво косясь друг на друга мальчишки успели сцепившись на том кто есть кто даже крепко подраться – как это часто случается в детстве. А потом, сидя рядом на круче уступа высокой стены и прижимая холодные галечники к синякам на щеках и на лбу, помирившись болтали между собой, рассказывая обо всём интересном, что ведал тут каждый, делясь сорванными в чужих садах яблоками и засохшим домашним сыром.
А сколь любопытно им было смотреть, как взрослые камники рубили молотами и клиньями на куски пока ещё не поддающиеся их детским ручонкам тяжёлые валуны, пережигали ракушечник в известь-кипелку или замешивали обожжёную глину с готовой гашёнкой, шерстью и битыми яйцами в прочно связующий плиты раствор. Как ряд за рядом укладывали выраставшие ввысь исполинские стены, как клевцами, пилой и сверлом покоряли твердь прочного камня – словно тот был послушный и мягкий как воск. Сколь интересными для мальчишечьих глаз были чудные приспособления для подъёма груза на высоту и разжигаемые для сушки свежевыложенных муров многочисленные костры, чьё пламя им вверили бдить и кормить сушняком. Как весело было носиться вдвоём им по шатким лесам, облеплявшим растущий ввысь столп дворца арвеннида. Словно шустрые ящерицы они лазили по ходам между глыб оснований в земле – как будто в волшебных пещерах народца из малого мира. Это был дивный час детства, когда всё то, кажущееся взрослым уже обыденным – им, ещё малым, виделось невероятным.

И так крепла с годами их дружба. Младший сын Дэйгрэ с нетерпением ожидал возвращения Аррэйнэ, когда тот каждый год отправлялся со старшими в доме у Килэйд в чужие края – порой далеко от родных земель Эйрэ. А повидавший немало владений с уделами младший сын Ллура рад был вернуться к горе, где взрослеющий Тийре всё больше свободного времени проводил среди воинства, однажды там став полноправным копейщиком в одном из десятков и постигая от старших их боевые умения.
Такими они были в ту пору – два маленьких зверёныша по именам и их духу сердец, Лев и Волчонок – столь разные, и тем не менее схожие. И это сроднило их словно родных, точно двух кровных братьев – безродного найдёныша из небогатого кийна и никому не нужного, забытого даже отцом сына арвеннида, дружно вставших спина к спине и без боязни встречавших невзгоды сурового мира.

Верно, стать было бы Аррэйнэ в будущем одним из лучших средь камников Килэйд – таков уж он был, первый их ученик, взявший от учителей всё переданное теми знание и сноровку. Но было им с Тийре обоим всего по шестнадцать, когда с этим достойнейшим ремеслом вдруг пришлось распрощаться.
Случилось так, что одной летней ночью они запозднились у старых друзей в Нижнем городе и возвращались в кадарнле за полночь, когда на их пути случилась кровавая поножовщина между ночной стражей и орудовавшей на тёмных проездах ардкатраха сворой грабителей, окружённых на месте разбоя посреди ещё не остывших трупов зарезанных ими богатых купцов из уделов владетеля крватов. Ненароком идя мимо тех Тийре и Аррэйнэ очутились внезапно в самой гуще начавшейся свалки, и лишь спина к спине вырвались из-под ножей и клинков двух сторон, отбиваясь от тех и других – не разобрать было оку во тьме кто приходился злодеем, а кто стражником арвеннида – и те, и другие разили на смерть, приняв двух подростков за недругов. И было понятно, что у Волчонка и Льва их ножи не остались без крови – и верно не только разбойничьей…
Далеко убежать им, однако, не вышло – на шум подоспевшая стража ардкатраха оцепила проезды, с огнём обыскивая все уголки в городище. Друзья там попались бы оба, но поблизости был теах знатного фейнага или купца, в сад которого парни, точно некогда в детстве за сливами, и перемахнули через высокий забор. Очутившись в другом конце сада они уже почти было добрались до частокола, ведущего к Среднему городищу, как пробудившаяся от шума прислуга выбежала во двор с разожжённым огнём и с собаками.
Вышло так, что более рослый Аррэйнэ подсадил оставшегося незамеченным во тьме широкоплечего, но ниже его на пол-головы Тийре и дал уйти первым. Самого же его там успели заметить – и хотя он успел перелезть за забор точно ловкая кошка, скинув с ноги укусившего прямо в голень парня пса – но всё же узнали при свете в лицо, как приметного редким для местных обличьем.

Наутро к старому Ллуру в поисках сына пришла стража. Свежий след от укуса яснее всех слов его выдал. И хотя доказать напрямую никто не сумел, что парень участвовал в той поножовщине, но того там хватило, чтобы глава воинства тверди Оннох из Модронов – прежний домоправитель дворца – потребовал наказать сына фейнага Килэйд со всей должной строгостью.
Сам он ни словом тогда не обмолвился, что был в том злополучном дворе не один. Попадись они вместе, то Тийре – уже тогда служа в воинстве арвеннида – за подобное самое меньшее мог бы отведать плетей, если не топора: обвинение в соучастии со злодеями против своих же товарищей каралось жестоко. Но Лев был как нем и всю вину взял один на себя. Сам-то он был простым камником, пусть и крепко дружившим с воителями кадарнле – а без свидетелей не было доказательств, что он крался сквозь сад рядом с местом злодейства не в погреб хозяина к винам его. И тем самым петли на холме под дубами Ард-Брена Лев избежал, хоть и не плети…
За провинность Ллур вынужден был изгнать сына из камников, и отдал его в воинство. Верно, вырок суда был бы более жёстким и трижды суровым – но Тийре, желая спасти друга детства если не от изгнания, так хоть от узилища, рассказал всё как было их лу?айд-лохрэ – опытному ратоводцу Ан-Шору Дубовой Ручи?ще из дома Маэннан, вершившему второй тысячей воинства у горы. Тот, зная Аррэйнэ так же давно, как и младшего сына владетеля, похлопотал, чтобы того отправили не на цепь в рудники под землёй до скончания дней, а прочь из ардкатраха на восток. Там тогда шли не прекращающиеся сражения с мятежными кийнами и собирались выправы против обитавших к востоку в Травяном Море кочевников, нападавших на здешние селища словно голодные волки на стадо овец.
Тяжёлым ему выпал тот первый год… но не так было просто сломить угодившего в воинство Льва. Он хоть и попал прямо в гущу сражений, но счастливо избежал гибели от вражеских копий и стрел, постигая в бою навыки дела войны с его самых начал – так же легко и усердно, как когда-то у старого Ллура учился тесать и ложить твёрдый камень – благо, наука почтенного Камбра ему пригодилась.

Было ещё кое-что, что сильнее обычной той дружбы объединило их с Тийре незримым единством. Оба они являлись одними из аг-феах-тримарв – неведомого простым людям союза средь воинов, незримого братства не ведавших страха сердец, отданных вечноголодной Смерти – однажды явящейся за любым средь первейших из храбрых – и потому встречавших её без боязни.
В свой час Тийре первым прошёл то последнее испытание, что отделило его от прочих людей.
У дейвонов блодсъёдда проходили известный лишь средь них обычай испытания смертью, давая товарищам добровольно себя умертвлять медленно стискивавшей горло петлёй, чтобы узреть в глаза смерть и без страха принять её – дабы в бою не страшиться Кормилицы Воронов, чьи холодные длани не знают пощады и милости – ибо и она отступает порой от презирающих её ледяные объятия.
Среди аг-феах-тримарв в землях народа Эйрэ тоже был свой обычай, свой потаённый путь, по которому лишь единожды можно было пройти в незримые иным сплочённые ряды храбрейших и лучших, бесстрашных. Испытание страхом – который убивает скорее вечноголодной стали и настигает точнее стрелы – разя всякого, кто держит его в своём сердце.

Когда в ту памятную ему ночь младший сын Дэйгрэ вместе с сопровождавшими его спутниками узрел в темнотее уходящую в небо отвесную кручу, дол подле коей был снизу усыпан истлевшими, а сверху совсем ещё свежими человеческими костями, холодная Шщарова чешуя на миг впилась ему прямо в сердце, леденя и тревожа. Но Тийре сам сделал выбор пройти ту дорогу, на которую ступают лишь избранные – и единожды.
Ловко он стал подниматься по склону едва глазу зримой во мраке тропы, царапая руки об острые камни и ощущая их предательское шуршание под ногами, как оползает от малейшего прикосновения сыпкая твердь. Спутники молча сопровождали его позади. Старый Ан-Шор – первый из аг-феах-тримарв, как сейчас узнал Тийре – произнёс твёрдым голосом, что лишь тот, кто свой собственный страх презревает – лишь тот волен пройти испытание и войти в их незримое братство бесстрашных. Лишь таким, не устрашившимся неминуемого, сам не знающий всякой пощады к иным и принимающий души в холодные ямы средь бездны великий змей Шщар выставит наперёд всепожирающей пасти своё ледяное кольцо, сквозь какое сама Мать Костей не сумеет пройти, обминая сердца тех в смертельном бою.
Когда Тийре поднялся до самой вершины утёса, где ожидал встретить, как ему думалось, испытание поединком – то взору открылась лишь голая проплешь истёртого множеством ног пятачка, обрываясь вниз кручей – туда, где бессчётные годы с веками лежали истлевшие кости таких как он сам.
– Ты можешь уйти, как ушли до тебя назад многие, в чьих сердцах страх сумел пересилить их храбрость, и вместо неё впустил смерть. Но в настоящем бою, где противник стоит пред тобою в глаза, и железо не знает пощады – будет ли выбор уйти, отвернуться? Лишь тот, кто презревает неотвратимое, сумеет презреть и саму Мать Костей, с рождения идущую по пятам тенью каждого. Выбирай, по какой ты дороге уйдёшь сейчас к Шщару в бездонные норы – прочь от страха, или же сквозь него, сквозь саму смерть.
Ан-Шор умолк.
Впереди была страшная круча обрыва, где во тьме у подножия скал его в холоде камня ждала эта жуткая груда костей – неминуемая и неотвратимая. Но лишь тем, кто не устрашится неотвратимого, принимающий души во тьме ям костей сам великий змей Шщар выставит наперёд всепожирающей пасти своё ледяное кольцо, сквозь чешуи которого не пройдёт Мать Костей, обминая сердца тех в смертельном бою.
И Тийре сделал тот шаг, отделивший его от иных. Резко оттолкнувшись от истоптанной тысячами ног голой вершины он полетел вниз, во тьму бездны…

Когда через миг его тело вдруг рухнуло прямо в холодную воду невидимой прежде глубокой расщелины ниже под самым обрывом, в его сердце уже не осталось испуга и страха – лишь понимание того, что произошло. Дрожа под порывами ветра сын Дэйгрэ карабкаясь вверх по камням сумел выбраться вон из проточенной временем каменной чаши холодного Шщарова глаза, встречая протянутую старым Ан-Шором ладонь. Чьи-то руки накинули на его плечи сухой меховой плащ, а первый из аг-феах-тримарв достал из-за поясного ремня тонкий кожаный ремешок с закреплённым на нём колесом вокруг молота гроз Пламенеющего – почти что таким же, как и у иных детей Бури Несущего, кто носил Его знак. Но на обратной стороне вовне к телу, незримо от прочих очей были вырезаны в потемневшей от времени кости три порыва неистовых вольных ветров их хозяина, вихрями уносившихся прочь от Его пылающего горнила, из которого пристально бдило всезрящее око.
Ан-Шор сказал ему – уже ставшему одним из числа их – что на древнем наречии ещё со времён предшествовавших Бхил-а-намхадду аг-феах-тримарв означает «зрящий сквозь смерть» – тот, кто не страшится броситься в её вечноголодную хищную пасть… и её не изведает в этом бесстрашии – ибо трусость и есть смерть. И тот, кто бежит от погибели, сам же бежит ей навстречу… как и те, чьи истлевшие кости свернувших с единственно верной тропы здесь лежат с праначала времён. Ибо нет в настоящем бою той дороги назад – и те, кто не преодолел этот страх в своём сердце и выбрал путь вспять, неминуемо встретили Матерь Костей – руками товарищей, кто прежде прошёл этот путь до конца, сброшенные ими на спуске с той кручи без жалости и сочувствия –точно трусы, бегущие в смерть от неё же.
Но он может гордиться, что сердце его оказалось несломленным – таким, как у тех, кого Шщар заслонил своим стылым кольцом от погибели… таким, каким был и его предок Бейлхэ. Был Врагобоец столь яростен и свиреп в пылу битвы, одолеваемый яростью сотни воителей кряду, что в решающем сражении против Жестокосердного убивал его воинов точно срещающий сталью колосья на жатве отточенный серп, не страшась в него сыпавших копий и стрел. И как говорили предания древних сказителей-шейнов, от колена к колену пройдя сквозь века ярким пламенем слов – когда Бейлхэ как репу снёс с шеи врага его жёлудь, в бушевавшем свирепии он продолжал там рубить и колоть уже сдавшихся и взывавших к пощаде воителей Кро-э?дрокаэ?раха, не обращая внимания на пытавшихся встать на пути его родичей и соратников – столь велика в нём была вскипятившая сердце огнём полыхавшая жажда убийства и смерть презирая. Ничто не могло вразумить его – ни слова?, ни оружие.
И лишь жена его – Айб Мерх-ам-ллин, дочь Маэннана Многоубийцы, Дева с Озера – в каждом сражении все эти годы храбро сопровождавшая мужа в их воинстве лучницей – по просьбам испуганных родичей утихомирила разбушевавшегося супруга. Скинув с себя сталь кольчуги и все одеяния, с распущенной до самых пят рыжей косой нагая предстала перед его налитым кровью взором. Неукротимый никем, усеявший всё вокруг трупами павших врагов, впавший в ярость безумия битвы распаленный Бейлхэ остолбенел как ударенный в темя дубиной – а после, как двое его младших братьев плеснули на родича несколько вёдер холодной воды, с кипевшего аг-феах-тримарв пошёл пар – когда огненный гнев наконец-то покинул его бушевавшее сердце. Стряхнув с себя воду он сдёр с плеч залитый багряною кровью врагов плащ из шкуры быка и окутал им Айб, взяв супругу на руки, так ничего не сказав ликовавшим победой над Грайлэ соратникам – и лишь как ветер умчался верхом на коне прямо в лес от багряного поля смертей. Ну что тут ещё скажешь… С тех пор в век из века и передаётся, и слов уж не выкинуть из тех сказаний ни о его бессмертной воительной славе, ни о полюбовных делах – тем давших начало великому роду владетелей и вождей.
И когда уже в годы преклонные в час одного из сражений на западе в землях Дубового края его люди попали в кольцо многочисленных недругов, чуя смерть от настигшей его раны вражьим копьём старый Бейлхэ остался преградой противнику, пока его воины и взрослые сыновья пробившись сквозь жатву мечей бросились горной тропой к своей тверди. Трижды он мёртвым прикидывался – подпуская врага к себе ближе, и затем беспощадно кидая на алой от крови земле их тела. Когда Врагобоец почуял, что силы уже на исходе, старый аг-феах-тримарв прислонился к огромному дубу, что врос в камень узкой тропы над ущельем у Черновраньей Вершины. Пронзив сквозь кровавую рану в боку выраставший из дерева сук, Бхил-а-намхадд застыл неподвижно, стоймя удерживаемый на его потемневшем от крови стволе – чтобы недруги, видя старого Бейлхэ доселе стоявшим вдали на ногах, и дальше бы думали будто тот жив – и не осмеливались снова пытаться пройти той несущей им гибель тропой, по которой уже далеко уходили от гибели дети его и их люди.
Твёрдо стоявшим взяла его Матерь Костей, с мечами в окостеневших ладонях и невиданной яростью на побелевшем лице. И до самого вечера недруг страшился к нему подойти, принимая того за доселе живого – и всё так же смертельно опасного. И с той поры был Бейлхэ прозван Аг-марв ан-сеф'илл – Умерший Стоя.
Таким был века назад тот, чья кровь рода вождей текла в жилах и младшего сына Медвежьей Рубахи – в чьём взоре в глуби был всё тот же пылающий пламень глаз хищных псов тёмного Ллуга, хозяина мрака и чащ – и в чьём сердце не жил липкий страх.
И Аррэйнэ вслед за товарищем тоже однажды прошёл этой столь устрашавшей всех тёмной тропой во мрак выси…

Так в неистовом ветре времён пролетали те годы, когда повзрослевшие Тийре и Аррэйнэ – встретившись вновь не в стенах у горы, а где-то в восточных уделах средь стычек и битв – и дальше плечом к плечу в жизни шли поручь, став один одному даже больше чем просто друзьями – братьями.
Вот и теперь им опять сплелись нити на общей тропе – в тот самый час, как война вновь ступила на землю уделов сынов Врагобойца.

Без скрипа раскрылись огромные двери в резьбе хитроспле?тенных трав и ветвей, перьев птиц и чешуй колец зме?я, пропуская сквозь них одинокого гостя, и шаги загремели под сводами Деог-ард-неадд. Владетель Высокого Кресла учтиво кивнул, привечая вошедшего в Славный Чертог. Гость, отставив резную седушку, обитую сверху окрашенным алым сукном, сел напротив их арвеннида, в ответ тоже молча кивнув через стол.
– Печатей не нужно, почтенный… – Дэйгрэ припо?днял ладонь.
– Я их и не брал. Ты хотел разговора, владетель?
– Всё верно. Я рад, что войска всех уделов Востока так скоро явились сюда. Ожидали мы вас лишь седмину спустя.
– Так уж вышло… – усмехнулся прибывший, – мои дети не слишком медлительны, данники клятвам верны, а дороги отменны, и перевалы чисты от снегов.
– Что ты скажешь о том, на чью сторону встанут дома из союзных уделов?
Собеседник остался спокоен, лишь краешек рта приподнялся в улыбке.
– Разве твой верный родич не всё сам решил в подготовке к войне? Где он кстати?
– У Модронов пир. Фейнаг из Ти?арн племянницу Онноха сватает сыну.
– А-а, понятно…
– Так что скажешь ты мне, достойный? Твоё мнение мне всегда ценно и к месту.
– Меня больше заботят владетели севера, арвеннид.
– Уэн мне присягнул, что…
– Уэн гниль – и присяга его для меня всё равно что торговца того из Степного Предела посулы, – гость оставался бесстрастным как камень, хоть в глазах его вдруг проблеснула усмешка, – слов своих не нарушит, но все они ложь.
– Что за торговец ещё? – приподнял Дэйгрэ брови.
– Коневод один, был там проездом тогда… давно очень. Ещё как были живы в домах наших многие, кто тогда встал по разные стороны в смуту.
– И что он?
– Продавал мне коня, на которого глаз положил я, мальчишкою будучи, когда с братьями был там у дяди в гостях, и явился на торжище. Конь хорош был сам с виду – красив, весь округл, резв и прыток, масть черна как у лучшей породы Арднура. Тот торгаш присягал, что оттуда пригнал животину – и просил серебра не так много как прочие. В грудь себя ударял: «баб мне сисек не мять, если лгу я, достойный!»
– Так солгал или нет он?
– Солгал. Но присягу свою не нарушил.
– Это как? – Дэйгрэ был озадачен, почесав себе за ухом.
– Мужеложец он был – и тех прелестей женских вовек не касался, тут клятву сдержал предо мной этот плут. Мял он иное, и ясно кому… Но конь крашеный был взваром чёрного гриба, да к тому же засунул ему негодяй тот под хвост жгучий корень, от которого бил он копытом и прыгал жеребчиком юным, как пекло? бедолаге в кишке.
– И что было потом?
– С кем? С конём – или с этим торговцем?
– То, что конь скоро сдох, это я без тебя догадаюсь… С конеделом тем, чтоб его змеи сжирали, – скривился Медвежья Рубаха.
– Взял он деньги мои и отбы?л прочь из тверди. Было мне только десять лишь, арвеннид, чтобы мог я воздать по заслугам – зато мудрость осталась при мне вместо ко?шеля, что не до?лжно слепым быть с глазами и верить всем на слово. Вот и Уэн – тебе присягнул, но условился тем, что не до?лжно владетелям Бейлхэ в ущерб их домам своё дело вести?. А что плохо для них, это он лишь решает во всём самолично – и присягой тебе пренебречь для него пустяковое дело. Взять хотя бы те подати к распре…
– Тем не менее он высылает войска.
– Да-а… – припо?днял гость брови, – наверное точно медвежую свадьбу сыграли на севере… Я уж думал, придётся за ними послать серебром иль железом – а тут… Ты потыкай Кривого при встрече чем твёрдым, понюхай, проверь – может он уже в Эйле, а тут лишь ходячая тушка послушная?
– Мне гонцы доложили, что вот-вот прибудет обоз их с припасами к нашим метальным снастям. Вроде как их возы уже были в Клох-эбайн два дня лишь назад.
– Ну – увидим… – пожал собеседник плечами, – может вправду у Уэна совесть проснулась, или съел не того он чего-то?
– Так что скажешь ты мне про союзные земли, почтенный?
– Их фейнаги встанут за более сильным – тем, чью мощь они смогут узрить. И пока что их чаша решения клонится к Къёхвару…
Гость поудобней уселся на стуле.
– Я тогда предлагал тебе новым хранителем Севера после кончины достойного Кайрнеха Страшноголосого всё же назначить из дома Гвартэддиг Руагала Твёрдого – но не знаю, каких там даров и как много твой родич отгрёб от того, чтобы им стал Кривой…
– Почтенный… – перебил гостя Дэйгрэ с укором, – я тогда решил сам внять прошениям Уэна дому его возвратить долг хранителей здешних уделов, как было там издавна.
– Ладно-ладно – ведь знаю каких, и как много… – ехидно в ответ усмехнулся прибывший к владетелю, – его дело – пихать в своё пузо всё то серебро, что он тянет из каждого вымени. Иной раз мне из фейнагов кто говорит, что решил он наверное стать выше всех иных здешних владетелей…
Гость усмехнулся.
– Мы ведь помним, что есть одно место превыше владетеля Эйрэ, с коего даже сам арвеннид будет стоять под тобою внизу…
Он кивнул за окно, где за створками рамок свинцовой решётки вокруг тонких плиток слюды возвышался вдали затравевший и рощей покрытый пригорок, чьи древы вздымались над стенами кадарнле.
– Там – на дубе Ард-Брена… И помним с тобою, владетель, как кто-то однажды решил из второго стать первым – и стал им с конца…

Тишину, что повисла в чертоге, прервал голос гостя, вновь ставший шутливым.
– Да – о свадьбе… Уж раз тот твой родич меня обскакал, и Уиллуху выбрал невесту из Конналов, то хоть может твой Гийлин свободен ещё – и любимую внучку свою я ему отдам в жёны? Ты сам ещё не раздумал?
– Думаю, к Самайнэ можно решить… – кивнул арвеннид, – дому внуки нужны.
– А точнее – законные, – гость остался бесстрастным – лишь краешком рта усмехнулся.
– Свадьбы две в один день сыграть лучше. А то дважды – растраты одни, и попоище в городе сроком в седмину…
Гость прищурился, глядя арвенниду прямо в глаза.
– А ведь мог ты когда-то, владетель, сестру мою Ригру взять в жёны – или старшую дочерь, когда овдовел…
– Уж что было – то было – и того не вернуть… – вздохнул арвеннид.
– Да, вся жизнь такова. Но и нынче в дому моём много достойных невест – а уж Ольвейн украсит любого мужчину, встав рядом. Ведь сыновей без жены у тебя остаётся ещё целых…
Гость умолкнул на миг, точно что-то считая в уме.
– Трое…

ГОД ПЕРВЫЙ. ПРЯДЬ ПЕРВАЯ …ВЕТЕР ИЗ БЕЗДНЫ Нить 12
Выйдя из кадарнле в Нижнее городище Аррэйнэ поспешил к тому месту, где по словам их приятелей мог бы быть Тийре. Там, миновав ряд развесивших свой товар на жердях и подвесах красильщиков, кожевников и ткачей, у многочисленных лавок лудильщиков и кузнецов Малого торжища он тщетно крутил головой во все стороны, пытаясь найти средь толпы сына Дэйгрэ. Лев хотел уже было отправиться дальше, как порывистый ветер согнал с неба хмарь, и сияющий солнечный свет залил город. Стоя между навесами в падавших сверху лучах, сын Медвежьей Рубахи копаясь в лотках перебирал там подковы и гвозди для скакунов их десятка, придирчиво выискивая изъяны и лучший товар отбирая в суму, пристёгнутую к седлу жеребца.
– Эй, будущий арвеннид! – как в детстве шутя тихо кликнул товарища Аррэйнэ, подкравшись на цыпочках сзади и резко охлопнув того кулаком по плечу.
– Змей тебя… кто же опять обнаглел так?! – Тийре всполо?шенно обернулся, в запале готовый подковою тюкнуть по лбу пошутившего.
– Да тише ты, дурень! И ты за подкову чуть что?! – пошутил было Аррэйнэ, защищаясь притворно от крепких объятий товарища.
– Живой! – Тийре с силою тюкнул приятеля в спину ладонью, – вернулся, злодей ты такой! Живой!
– Вернулся, как видишь! А вы уже вещи мои поделили наверное за зиму?
– Лев, да где же тебя носило так долго? Думали мы, если будет зимой перемирие, так хоть попытаемся выкупить или обменять на кого из пленённых дейвонов – так и того не случилось…
– Жив я, и даже серебро вам сберёг – своими ногами до срока вернулся, – Аррэйнэ ответно похлопал друга по плечу, – но сначала давай расскажу с чем явился.
– Так – давай-ка присядем тут где потише, а то от этого торгового гула башка гудит. Давай вон к конюшням туда!
Друзья вышли из тесных, переполненных людом кузнечных рядов, и уселись на жердях ближайшей к торжищу коновязи подле лавок красильщиков, привязав жеребца за поводья к забору. Сидя рядом плечо о плечо они неторопливо переговариваясь обо всём, что произошло с каждым из них за эти долгие месяцы порознь.

– Слышал уже, что отец твой в ту осень погиб? – негромко спросил у товарища Тийре.
– Ага… – глухо ответил сын Ллура, не глядя на друга, – как раз перед тем выходом на Помежья наш родич Аравн рассказал, как в Аг-Слейбхе с делами приехал… Как там хоть было – слыхал ты?
– Слыхал. Ещё и война не началась – как раз, когда в дейвонских краях всех наших торговых гостей, ремесленников и странников начали в открытую убивать, а кто уцелел в той резне – изгонять из своих прежних селищ прочь в Эйрэ или к нашим союзникам. Их обоз уже был у пределов Айтэ-криоханн, как вдруг налетела из леса почти сотня конных – то ли разбойники, то ли люди их ёрла – и кричат: давай старшего, дело есть срочное. Старый Ллур едва вышел вперёд расспросить, кто и по чьему указу их останавливает – как эта гнида, вожак их, клевцом его в голову – и сразу же насмерть свалил.
– А остальные хоть как? Аравн много не рассказал, как я спешно с десятком своим отбывал. Даже не знаю, кто вместо Ллура теперь стал старейшим у Килэйд.
– Почтенный Аилдэ, племянник твоего деда Белга теперь фе?йнаг в Килэйд-а-мор. Про тебя всё расспрашивал этой зимой, как ко двору приезжал с домом Донег – хотел разыскать, надеясь на перемирие и выкуп за пленных. А остальных ваших тогда те Шщаровы выплодки до нитки обобрали и избили, возы со снастями сожгли – и назад в лесу скрылись. И то твои были рады, что все прочие живы остались. Бывало, иных разбойничающие дейвоны и их наймиты из наших там вырезали под корень всех разом.
– Слышал такое…
– Ага. Так и погребли старика там же в чужой земле – самим бы до дому пешими было добраться, не то что с телом. Знаешь ведь верно, Аравн рассказал не иначе.
– Знаю… – Аррэйнэ еле слышно произнёс это, стискивая рукоять геары и вновь отпуская её побелевшими пальцами, – жаль, до неволи не всё им попомнить успел тогда, выползкам…
– Попомнишь. Скоро, надеюсь, попомнишь.

Аррэйнэ поведал другу о том, что услышал он в дебрях Помежий, и как добирался домой из неволи – что увидал там в дейвонских краях из приготовлений врага к выступлению.
– Скайт-ши их пожри! Эта весть гаже некуда… – сплюнувший Тийре нахмурился, услышав о возможно уже идущем к Аг-Слейбхе загоне врага, – кому из вершних тут рассказал?
– Только нашему Кинуху, да ещё Илинну – тому десятнику из Дубрав, что подобрал меня за Черновраньей.
– Ясно. Надо об этом самому? главе воинства тут доложить. Пусть высылает дозорных, пока есть час упредить – может хоть да кого уследят там.
– Обрадуй меня, Тийре, что сейчас там иной человек дела воинства вершит?
– Размечтался ты, Лев! Главой там по-прежнему гусь этот жирный из Модронов.
– Тьху ты! – Аррэйнэ сплюнул с досадой, – и всё одно, пойдём к толстопузому нынче же. Нужно без промедления рассказать ему о тех дейвонах в лесах.

Поднявшись выше по склону горы товарищи попали в Среднее городище. По проездам тут вместо бревенчатых деревянных настилов лежал мощёный рубленый камень, и над простором ардкатраха зеленью веток уже отцветавших садов и высокими черепичными крышами раскинулись теахи приближённых к арвенниду людей и богатых купцов самых знатных семейств.
У ворот в крепкой каменной изгороди, защищавшей богатый чертог главы воинства тверди Онноха Флаитхъю?лли, Тийре кратко постучал в затворённые створы висевшей тут на цепи деревянною колотушкой, затем ударил ещё раз. Скрипнула кованая завеса, и средь досок ворот раскрылось смотровое оконце.
– А-а, это ты… – разочарованно протянул стражник, глянув в проём, – чего тебе нужно от гаэ?йлина?
– Передай почтенному Онноху, что я и мой друг, седьмой десятник из второй тысячи прибыли с важным сообщением из Помежий для главы воинства тверди, – спокойно ответил Тийре, кивнув на товарища, о коем вёл речь.
Стражник безучастно окинул Аррэйнэ взором, буркнув под нос себе «ладно», и снова исчез, гулко захлопнув оконце. За высоким забором послышались его отдаляющиеся шаги, а у ворот затопал ногами другой дозорный.

Тень от конька на крыше огромного теаха успела уже проползти на весь шаг от того её прежнего места, где была по приходу их – а ответа всё не было. Тийре, нахмурившись, принялся бить колотушкой по доскам ворот ещё раз, гораздо сильнее чем прежде.
– Эйле возьми вас! – раздался недовольный и заспанный голос дозорного за высоким забором, – что за бродяги там шляются?
– Сам ты бродяга! – не стерпел такой несправедливой хулы Тийре, с силой бухнув ножищей о затворённую створу ворот, – спят там у вас среди дня что ли?
– Ага – за такое плетями секут у нас в кадарнле! – добавил в поддержку товарищу Аррэйнэ.
– Сейчас придёт гаэ?йлин и спустит на вас своих псов, тёмным Ллугом клянусь! А колотушку я сам о башку твою стукну, дурак, пока та пополам не сломается! – послышалось из-за ворот угрозливое ворчание стражника.
– Я Тийре сльохт-Бейлхэ, первый десятник второй тысячи – и я уже когда послал за твоим хозяином, чтобы передать важные вести с Помежий! Ты там спишь что ли, пьянь, или на воротах стоишь?! – зло рявкнул младший сын Дэйгрэ, громыхнув кулаком по тёсаным доскам оконца.
– Отворяй, человек! Сколько же нам тут стоять? – сердито подал голос и Аррэйнэ.
– Сейчас отворю вам – назад побежите до самых врат Эйле!
За дверями раздался приближающийся издали от чертога недовольный и властный голос:
– Кто смеет чести?ть моих людей? Эй, Коннал, кого там принёс сюда змей подчас празднества?
– Двое оборванцев из кадарнле, гаэйлин – одного ты и так давно знаешь… – пробурчал привратник, встречая хозяина, – этот… сын этой самой…
– Гаэ?йлин – это Тийре, первый десятник второй тысячи. Прости за тревогу почтенный – у нас к тебе срочные вести с Помежий… – негромко молвил сын Медвежьей Рубахи, стишив прежний запал и пытаясь быть в меру учтивым.
Калитка в воротах со скрипом раскрылась, и в проёме друзья увидали мужчину в годах старше полувека. Пышно одетый в шитые золотой нитью одежды, он опирался на точёный костяной посох из редкостного рога морского зверя-рыбы, привозимого купцами с далёкого северного моря.
– А ты кто? – мазанув взором навскользь по Тийре он свысока смерил взглядом стоявшего рядом с тем Льва.
– Седьмой далам-лу?адэ второго деих-ламна, гаэ?йлин, – ответил тот, преклонив голову перед вершащим воинством тверди, – у меня к тебе срочные вести из мест восточнее Дэирэ. Я сам только поутру прибыл оттуда с людьми Конналов.
– Седьмой десяток в той сотне давно уж без старшего… Да и тебя не припомню я тут, – лицо у Онноха из надменного стало подозрительным, он пристально впился своим колким взором в стоявшего перед ним парня.
– Я был в дейвонской неволе всю зиму, гаэйлин – и лишь недавно сумел убежать назад в Эйрэ.
– А-а, вот как… – Оннох ещё раз смерил его холодным и пристальным взглядом, – а то я решил, что и ты сам дейвон.
– Так и есть, почтенный Оннох… Я а?рвейрн по крови на четверть, но с малых лет вырос в Эйрэ у Килэйд и верно служу арвенниду.
– А-а-а, Килэйд – данники Донег… – припомнил с трудом этот кийн глава воинства тверди, сразу скривившись с тем видом, будто постиг, что возводит твердыню на зыбком песке и со статуей молвит.
– Мы не данники их, почтенный. Дом Килэйд пусть мал, но служит лишь нашему владетелю на Высоком Кресле, а Донег издавна наши союзники и соседи.

Оннох молча смотрел на того – холодно, едва ли не враждебно. Затем процедил сквозь зубы:
– Так чего ты от меня хочешь?
– Гаэ?йлин – когда я бежал из неволи, то уже на нашей стороне Помежий в пешем дне пути отсюда в лесах слыхал топот коней, дейвонскую речь и скрип многих возов. Похоже, что враг уже выслал сюда воинство. И если так, надо…
– Постой-ка… Ты говоришь, целый загон – и у самой горы? – Оннох презрительно покривился, – ни одно донесение от Помежий мне не пришло, чтобы где-то заметили дейвонов конных или пеших. Утром прибыли с голубями последние вести, что к западу всё тихо, и тем больше в ближайших уделах Каменного Узла. Зато мохнорылые седмину назад взяли в осаду Клох-э?байн на севере – вот это известно вам, мальчишки?
– Клох-э?байн в осаде? – удивился Тийре.
– Не перебивай речь старших, сопляк, кто много больше тебя дело знает! Да, Клох-э?байн дейвоны око?лили – и нам надо туда отправлять помощь, пока ёрл не перерезал пути к северным землям, выбив тамошних фе?йнагов поодиночке.
– Гаэйлин – и всё же Трем посягну, что я слышал их там, идущих у Черновраньей!
– Все западные большаки и перевалы у нас под надзором – и ворон не пролетит – а по лесам помежных земель ещё разлиты болота. От Помежий наши укрепи на каждом шагу. Откуда им провезти обозы? Или по небу они у тебя пролетели на крыльях с гусями? Может ещё и вороты у них ты видал?
– А вдруг они втайне весь путь шли лесами вдали от селений? Гаэ?йлин, прошу – распорядись отправить хоть три даламлаох в дозоры! Я проведу в те места, где их встретил – нужно тех выследить, пока враги не улизнули ещё куда.

Из-за спины надменно слушавшего речь парня Онноха показался домоправитель в расшитой суконной верховни?це, почтительно тронув хозяина за державшую посох руку в самоцветных перстнях.
– Гаэ?йлин, гости ждут тебя…
– Передай им, что я буду уже через миг – не успеют и дичь с поросёнком разрезать. И пусть языки подадут под сметаной отдельными блюдами, а птицу с подливой из сливок с грибами. Ты вино с пряным мёдом подал им к столу – из тех меченых бочек, что мне наливаешь?
– Да, гаэ?йлин. Поспеши, а то почтенный Коннал из Ти?арн уже бурчит, что не с кем ему говорить за столом тут из равных по чину – того и гляди уйдёт, не посватав твою племянницу за своего старшего.
– Ступай, Риангабар – я скоро.
Щедрый снова обернулся ко Льву.
– Так ты даже не видел, а слышал лишь что-то? Хороши мне известия, лучше не скажешь… Ты ещё мальчишка – а я уже десяток лет возглавляю воинство тверди, и не слыхал ещё от молочных зубов, чтобы до конца половодий дейвоны, даже если бы они летали как птицы, смогли бы пригнать вороты с осадным обозом к горе! Рассказывай эти сказки ему вот, дружку своему! – он лишь кивнул головой в сторону молчавшего Тийре, даже не назвав того по имени, – а с меня пустословий довольно! Радуйся, что ты десятник по-прежнему тут, раз за тебя старый Кинух так просил передо мной поутру.
– Гаэйлин…
– Ещё посмотрим, что ты за птица, отродье дейвонское… – он свысока смерил умолкшего Аррэйнэ колким презрительным взглядом и повернувшись исчез в калитке.
Дверь гулко захлопнулась, и тяжёлые шаги Онноха стали затихать за высоким забором. Как клыки лязгнули створы затворяемого прислугой засова.

– Совсем толстопузый не рад тебя видеть… – фыркнул нахмуренный Аррэйнэ, раздосадованный тем, что глава воинства тверди не стал даже слушать тревожных известий, – а я для него вообще словно первый вражина, раз мордой на наших не вышел.
– Оннох дядя моих братьев – только сам я ему не родня… – Тийре бессильно махнул рукой, – ему бы в радость, свинье, чтобы я сгинул как можно скорее в первой же битве – чтобы какой-то нагулёныш старого Дэйгрэ не портил родню его славным племянникам, а любимому Уи?ллуху разум не выносил…
– Но Шщар тебе в кость, дурню набитому! – он вдруг озлобленно показал стиснутый кулачище в сторону захлопнувшихся дверей дома Щедрого, – я перед тобой шею гнуть не начну, старый Модронов пень, слышишь ты – никогда! Дерьмо с сухим горохом жрать буду, а не склонюсь – и уж точно не сдохну!
– Быть может пойти… – начал было Аррэйнэ, но Тийре прервал друга:
– Нет, Лев… – он несогласно покачал головой, – отец в последнее время совсем не рад меня видеть.
– С чего это? Раньше же арвеннид тебя всякий раз принимал. Или натворил ты чего? Дочерь какого фе?йнага может попортил? – усмехнулся Лев, шутя толкнув товарища в бок – точно намекнув тому что-то известное им обоим.
– Скажешь тоже… – махнул рукой Тийре, и взгляд его стал отчего-то угрюмым – видимо Аррэйнэ был в том не так уж от правды далёк, – этот жирный мешок ему уши затёр своей лестью поганой, и изливает на меня старику всякую хулу. А племянничек Гваул его уже стал прямь как вершний над стражей – на порог не пускает в чертог. Хоть сегодня не зрил его морды – убыл на два дня к своим родичам гнида, к закату вернётся лишь.
– Хоть бы кость из того поросёнка нам перепала… – потянув носом манящий пах мяса из-за забора угрюмо вздохнул изголодавшийся Лев, почесав пустой с утра живот, – совсем не чтит гостей, умёта кусок…
– Жди, ага… Скорее придёт сюда море, чем эта свинья без корысти поделится чем…
– Пойдём, Тийре, – Аррэйнэ хлопнул товарища по плечу, увлекая того за собой, – ползи он в утробу к скайт-ши, этот Модрон… Хочу в святилище заглянуть, отблагодарить Троих подношением, что дорогу до дома сплели мне…
– Пойдём. И я их почту?, пусть все Трое услышат… Есть сказать что в избытке.

Солнце стояло в выси над Воротной долиной, залив Глвиддглинн сияющим золотом яркого света. Ветер, летя меж вершинами круч, нёс на незримых крылах ароматы проснувшихся к лету лесов и цветущих лугов вкруг ардкатраха.
Вдвоём они сели на краешке древней, истёртой ветрами, дождями и временем высокой стены у закатного бока их кадарнле, и принялись праздновать добрый исход бегства Аррэйнэ из дейвонского плена. Из рук в руки ходил большой жбан, полный свежего пива на хмеле и восковице, а на плаще у их ног были крупно нарезаны чёрствый уже грубый хлеб из ячменя, чеснок, солонина и клин козьего сыра.

– Да плевать мне с горы на всех Модронов, Лев! Ты жив – вот что главное! Никуда эти мохнорылые из леса не денутся… хватит на нас с тобой их желудей – уже скоро в избытке посыплются!
– Так значит, арвеннид наконец-то выводит загоны в выправу? – довольный это услышать спросил Аррэйнэ, отерев губы ладонью и отставляя от себя полупустой уже жбан.
– И ведь скоро, так? – в глазах его на миг вспыхнул огонь – и вовсе не тот, который разжигает хмель.
– Да, воинство кийнов уже собирается тут у горы, и через две седмины подтянутся остальные – с южных земель и с востока от гор, – Тийре сам потянулся за жбаном, – думаю, к Короткой Ночи мы и выступим за Помежья. Отец хочет занять все союзные земли и осадить у дейвонов ближайшие укрепи – Греннискъёльдгейрд, Стейнстодинн, Тревагаргейрд – а оттуда уже двинуть воинство дальше к полудню, чтобы занять Каменный Узел.
– Не сломать бы нам зубы о Каменный Столп и Трёхпутье… Ёрл там отстроил надёжные тверди и нагнал воинства как муравьёв.
– Родитель надеется на тех фе?йнагов, что они не станут принимать земляков боем, а вместе с нами вышвырнут дейвонских хондмактэ с их воинством прочь.
– Немалый срок ждать того тут… – нахмурился Аррэйнэ, – сколько дней впустую потратим на сборы, когда это можно было начать много раньше…
– И это отцу говорили, Короткой Ночи не ждать – но где уже там против его главных советчиков! Как же – зимой торные дороги на запад заметены вьюгами, воевать и дейвоны в ту снежную пору не станут – а собранное у горы воинство только попусту будет объедать нам казну и портить тут девок до самого лета… Знаешь чьи речи? А ты ещё дозоры у него выпрашивал…
– Ещё в празднество Белтэ был нам самый час выступать на врага. Говорил же тебе – на свои глаза зрил, как дейвоны уже ранней весною к выправе готовились. Я ещё был в неволе, как столько их всадников из разных семейств на Помежья явились, что хоть гать ими прямо мости? по болотам – отборные свердсманы лучших дейвонских домов. А возглавляли их, как я понял, лучшие ратоводцы из Скъервиров.
Аррэйнэ смолкнул на миг. Жбан в ладони так и не дошёл до рта.
– И Несущие Кровь Дейна… – добавил он тише.

Тийре молчал, глядя на тревожащий сердце далёкий закатный небокрай. Там, за Воротным перевалом в двух днях пути пешим ходом за узкой полоской союзных земель начинались ближайшие уделы противника, где возможно уже в этот час звенит сталь неумолимо идущей сюда как морская волна смертоносной навалы.
– Это будет большая война, Лев… – наконец произнёс он негромко, – все прежние распри нам пьяною дракой покажутся…
– А что говорит Старый? – спросил друга Аррэйнэ, обгладывая свиное ребро.
– Что говорит?! – криво усмехнулсясын Дэйгрэ, – только кто бы его тут как прежде послушал сейчас? Модроны эти вот что ли?
– Так что хоть советовал Борна? Что сказал он владетелю?
– Осенью советовал он отцу и этому толстобрюхому, что во всех кадарнле на Помежьях для защиты от внезапного появления там Ночных Птиц впереди вражьего воинства по всем открытым местам надо вбивать острые колья, чтобы не могли они внутрь беспрепятственно высадиться – и укрепить, и двойными дозорами снабдить все те бурры по перевалам с дорогами, что ведут к городищам. Да и в самом Аг-Слейбхе это сделать не помешало бы.
– И что?
– Так этот жирный дурак поднял Отца Воинства перед всеми фе?йнагами на смех, что не станет он даром переводить серебро из казны на его стариковские глупости, когда нам нужно снаряжать пешее воинство с обозом и осадными снастями в выправу на запад и в Каменный Узел. Борна ему и ответил с презрением: «по словам и толк виден…» и с тех пор в ардкатрахе ногой не ступал. Доходят сюда слухи, старик укрепляет южные уделы вокруг Каменного Узла, первее всего ожидая оттуда врага.
Тийре умолк на мгновение, хмурясь.
– Вот только Отец Воинства ещё в том году сказал арвенниду, что родился при одной Великой Распре – а умрёт при второй…
Сын Дэйгрэ резко отхлебнул из жбана большой глоток пива, всмотревшись глазами в темнеющий облачной хмарью изломанный кряжами край небосвода на западе.
Аррэйнэ повернул взволнованный взор к сыну Дэйгрэ, встретившись с ним глазами.
– Второй? – глухо переспросил он товарища.
– Именно. Я сам это слышал – а кому из ратоводцев сейчас сто?ит верить, как не Старому? Он – зривший Великую Распрю – говорит, что второй ей подобной нам не миновать. Къёхвар пошлёт все семейства дейвонов на нас, всё дома за ним встали. А возглавит их сам Эрха Древний – величайший воитель за век… кто сам от первого до последнего дня не опускал в час Мор-Когадд меча…

Ветер гнал облака над Воротной долиной, своей силой сгоняя их в плотную чернь, закрывая свет солнца на небе, и сгустившийся мрак набегал серой тенью на стены их тверди. Вихри рвали ковёр чернолесья, пригибая колючие ветви укрывших двурогую Краиннэ чащ на её крутых склонах.

– Чего это птицы так с самого полдня кружат над хребтом у Гнилого Распадка? – кивнув головою в тот бок Лев хлебнул ещё пива, передавая почти пустой уже жбан товарищу, и потянулся за солониной.
– Ай – это братья охоту загонную утром устроили. Вороньё не иначе на свежую падаль слетается… – махнул рукой Тийре, глянув мельком в тот бок, где вдали над покровом лесов вились тёмные метки поднявшихся птиц.
– Веселятся себе от души перед са?мой выправой, и беды им побоку… Уи?ллух так вообще – будет к осени первый жених во всём Эйрэ.
Младший сын Дэйгрэ умолк на мгновение.
– Угощает всех встречных – довольный как хряк в желудях под дубами. Всё шутил, что меня позовёт средь друзей на ту свадьбу, козлина… Тьху! – он вдруг злобно плюнул и быстро хлебнул во весь рот, запрокинув кувшин – так что хмель побежал ручейками за ворот по жилистой шее.
– Угадаю-ка дай, кто невеста? – помолчав, спросил Аррэйнэ друга, – всё ведь та же – из Конналов, старшая?
– Что тут спрашивать, Лев… сам ведь знаешь, – махнул рукой Тийре, – ну, на год мой родитель лишь срок растянул, мол – война-де, иных дел бездонно. Зря я обрадовался… всё одно уж как есть – свадьба будет.
– Да, паршивое дело… – вздохнул Лев с сочувствием к другу, – обскакал тебя братец и тут, раз пузатый ему в сватовстве весляром подрядился.
– А то… Будто мало у Кадаугана тех дочерей от второй от супруги, из ихней породы которая – так нет же, давай мол нам эту вперёд, по-порядку! И так ничего кроме имени Бейлхэ мне от отца не досталось – так и всё, чего сам добиваюсь, и тут он забрать снова хочет, умёт этот пёсий… Тьху! – Тийре в ярости сплюнул под ноги.
– А ты сам что?
– А я сам не Уи?ллух, чинами не вышел… – покривился сын Дэйгрэ, нахмурясь, – не десятнику лезть в зятья к самим Конналам – когда прочат для Этайн в супруги наследника Бейлхэ.
– А она сама что? – спросил Лев, принимая кувшин в свои руки.
– Да полгода уже как не видел… Так, лишь пару словечек успел передать через их земляков, кто тут служит – вон, младший сын её дяди Аэ?дана сотником в воинстве, первый помощник мне в этом.
– Цел Гайрэ сам хоть?
– Целее тебя. Сам давно я уже не бывал там в Глеанлох как распря началась. Да и то, лишь молчит она всё – может тоже уже подчинилась желанью родителей о замужестве с братом… – Тийре смолк, почесав пятернёй горло под воротом.
– Вот послал мне Шуршащий проклятье – что занозил башку той из девок, кого получить не смогу! Говорил даже с братом по чести – мол, есть же ещё дочерей у Кадаугана, и мордашкой красивее младшие… и роднёй на десятой воде лишь по Модронам будут Уиллуху – не наложит почтеннейший Ллугнамар гейс на такое супружество.
– А твой старший чего?
– Ничего… Просил его – откажись ты от Этайн – послужу тебе верно, по-братски! Так ржёт тот, скотина: «что, в Аг-Слейбхе уже баб не стало, или с девок в стряпных у нас нечего взять? Что ты лезешь в дела отца с дядей?» А родитель мой только кивает в согласии с Оннохом.
– Зря ты, Тийре, тогда вот гонцом от отца в их Глеанлох попёрся! – усмехнулся сочувственно Лев, передав кувшин другу.
– Сам вот вижу, что зря… Шщар наверное хвост сотню раз извернул, чтобы сплести так события… Так подгадил мне по сердцу…
Он отхлебнул из почти что пустого кувшина, задумавшись.
– Как росли при дворце вместе с нею и Гвендолен – пока отец её тут был на службе конюшим при воинстве – так такая крапива была, всё мы дрались с ней, помнишь же сам.
– Ага! Забудешь такую, кто подковой меня приложил, а тебе разбил нос – как козой мы её раз назвали… – ухмыльнулся в ответ ему Лев, отхлебнув в свою очередь пива.
– Во-во! – сын Медвежьей Рубахи шутя потёр пальцем себе переносицу, – и не думал ведь прежде, что взгляну вдруг на Этайн. А теперь…
– Видно тоже подковою хочешь ты в лоб? – усмехнулся товарищу Аррэйнэ.
– Скажешь тоже… А могла б и ножом – с её нравом! – Тийре хмыкнул, кромсая железом на полосы кус солонины.
– Храни Трое от бабы такой! – сын Ллура шутя сделал пальцами знак-оберег от дурного.
– Столько лет ведь не виделись с ней… Позабыл её трижды уже – сколько девок успел перебрать, – сын Дэйгрэ воткнул нож в круг засохшего козьего сыра, – а как вот увидал – подросла…
Тийре шутя приподнял пред собой две раскрытых ладони – как будто явив тот размер, о чём молвил теперь.
– Нет, хоть видал я иных и красивее, правда…
– Ага – вот таких… – Лев с ухмылкой привзнял две ладони к груди, отодвинув их дальше в три раза.
– А иди ты… Как бы тебе рассказать? Хорошо с ней быть рядом… – он умолк на мгновение, глядя прищурившись в небо, залитое солнечным светом.
– И плевать ей на то, что я младший лишь сын без законного брака владетеля…
– Не рассказывай – вижу, как искрой Пламенеющего по башке тебе стукнуло – будто девок нет больше на свете! – с сочувствием усмехнулся товарищу А?ррэйнэ, – всё же зря ты в Глеа?нлох поехал тогда…
– Видно зря…– усмехнулся невесело младший сын Дэйгрэ.

Ветер рвал облака, клубя мглу над вершинами Глвидд-ог-слейбботха – точно серой волной нагоняя их пену прибоя небес к берегам древней тверди владетелей Эйрэ. Гнулись ветви дубов в мрачной роще на склонах Лесистой горы.

– Всё своё воинство двинет на нас ёрл, поднимет все орны дейвонов. Даже немирные Скъервирам семейства встанут подле него против Эйрэ, – вновь заговорив о войне нахмурился Аррэйнэ, точно взвешивая в произнесённых словах всю незримую тяжесть грядущей навалы.
– Точно, Лев. Всех Ночных Птиц, которые ещё не изведали поражений, всю осадную мощь ринет Стейне на нас в одночасье. Даже я, зрящий сквозь смерть, и то страшусь всей той силы, что придёт вскоре десятками когуров – и может застичь нас к тому неготовыми. Если наши же сородичи из Узла и попрежде присягают на верность дейвонам, и готовы ударить нам в бок, а северные кийны дерзко отказываются прислать людей на сбор воинства – как выстоять против многих десятков хендску?льдрэ? Их камень с огнём застилают свет солнца, как рассказывал мне дядя Ку?линн, будучи некогда очевидцем осады взбунтовавшегося против гнёта их ёрла во главе прочих южных уделов Аскхаддгейрда – как владетели старых домов возжелали вновь вершить пределами юга.
Тийре на миг умолк, скрипнув зубами.
– Тогда Рауд Эльдлейтэ из Скъервиров огнём и железом истреблял всех врагов поголовно – и не склонявшихся, и просивших пощады. Немногие на опустошенном юге пережили его безмилосердное прошествие воинства, стиравшее гейрды с земли…
А сейчас во главе их стоять будет даже не он, а сам Эрха… И как выстоять против их тысяч Железной Стены, которых у ёрла не в пример нам в избытке – чья копейная мощь вот уже целый век вмиг сметает любого врага точно взор Смертоокого, не ведая поражений? Фе?йнаги западных земель в этот месяц съехались ко двору отца и твердят в один голос, что стоит немедля искать мира со Стейне – хоть и всецело по того же мерилам, всё как он пожелает… Даже Конналы поражения опасаюся – это с их-то бесчисленным воинством, лучшим на западе Эйрэ.
Сын Медвежьей Рубахи нахмурился, смолкнув на миг.
– А кто-то небось и дейвонские клятвы их ёрлу разучивает, новому владетелю присягнуть…

Ветер выл над простором долины, сотрясая могучие кроны дубов, что вздымались над укрепью рощей священного леса. Облака точно о?стовы хищных челнов пролетали над ними, устремляясь в полёте своём за черту небокрая – и их тени стремительно мчались над твердью ардкатраха Эйрэ.

– Дрянные дела, Лев… Одолеть нам дейвонов не знаю как даже. Если вообще одолеем… – в голосе сына Дэйгрэ на миг почудилось неверие.
– Тем больше с такими вершними как эта свинья Оннох, да чтоб его… Тьху!!! – озлобленно сплюнул сын арвеннида.
– Ему говорят, что враги уже рядом у са?мой горы – а он нас поношает и выставляет за двери. А у самих ещё воинство кийнов не собрано, ни один ворот не снаряжен и не готов к выправе в Помежья… ээх! – Тийре бессильно махнул рукой, – и так собрались сразиться с Железной Стеной… Под себя сделать со? смеху можно!
– Послушай, Тийре… – негромко сказал другу Аррэйнэ, хлопнув рукой по плечу того, – что бы ни говорили, кем бы не считали тебя по родству эти Модроны – ты умнее свиных этих рыл, что отцу твоему сели скопом на шею. И придёт день, поймут они это – да хрюкать в слезах будет поздно.
– Льстишь ты мне, Аррэйнэ, точно девке какой… – усмехнулся сын Дэйгрэ, – да плевать мне с горы на всех Модронов, и что они про меня думают, эти выблюдки – раздави их окру?г Пламенеющего. Я рад, что ты жив и вернулся!
Тийре оживился, и кувшин снова взвился ко рту.
– Думал – ты в норах костей уже, или в мире ином среди скайт-ши… От Ан-Шора я слышал, что вторая тысяча скоро выйдет на запад, так что до Помежий или до Горного Зуба будем идти рядом. А там только Пламенеющий знает, что кому суждено…
– Сплюнь, Шщар тебе в зуб! Уж ты-то не думаешь сдохнуть до срока, пока такие свиньи как Оннох плюют в сторону Тийре, сына арвеннида, а? – Аррэйнэ, желая ободрить друга хлопнул его по плечу, – вот я-то пока умирать не собрался, прежде чем не отыщу того мохнорылого, кто у Болотины в спину мне ткнул!
– Сперва ты найди того выползка…
– И найду!!! Встречу в бою где – своею рукой ему вырежу сердце живому, выблю?дку… – стиснул Лев кулачище, – лица его я под шеломом не видел – но голос уж крепко запомнил, не спутаю!
– Встретишь когда-то… – согласно кивнул захмелевший сын Дэйгрэ, пристально глядя куда-то над небокраем Воротного перевала, где над зеленью чащ черной рябью тревожащих точек кружились вспорхнувшие птицы – откуда вот-вот как придёт уже грозно бегущая к спящему тихому берегу бьющая навзничь волна скорой вражьей навалы…

Войско владетеля Дейвоналарды с рассветом готовилось выйти из Винги. Служки закончили вьючить коней, кузнецы завершили работу с подковами. Грузили возы, запрягали быков в многопарные упряжи тяжких метальных снастей. Гам речей, храп коней, топот ног и копыт, грохот многих колёс по камням ходагейрда пугал ещё зривших последние сны горожан, когда тысячи воителей ёрла и верных владетелю орнов Срединных Земель и Прибрежий уже начинали свой ход сквозь раскрытые настежь тяжёлые створы Хли?дхельст на восток – к краям Эйрэ.
Мать Костей зрила ме?ртвящим взором сквозь мглу, привечая усмешкою отблесков стали всех тех, кто сейчас выходил из ворот, устремляясь к рассвету – тех, кто нёс её тень за собой, пожинать там железом противников дома владетельных Скъервиров.

Къёхвар лично отдал все приказы собравшимся вершним, завершив свой последний Совет в стенах Винги, и затем отпустил ратоводцев по тысячам, повелев выходить. Став во дворе у ворот из Хатхалле он вёл на прощание речь о делах, доверяемых старшему родичу.
– Что же, почтенный – вверяю тебе ходагейрд и Высокий Чертог. Жаль, что ты не желаешь десницею Виганда взять, положившись лишь только на помощь Прямого.
– Как моя бабка твердила: «Лучше чёрствым хлеб съесть, чем заплесшим весь выкинуть…» – Сигвар прищуренно глянул на ёрла с какой-то усмешкой.
– Проясни твою мудрость, почтенный… – нахмурился Стейне, – не силён я как ты в поговорках Арднура.
– Я, владетель, стал сед головой ещё прежде, чем ты деву впервые на ложе познал… – Клонсэ учтиво кивнул на прощание ёрлу, – и умею людей выбирать. Виганд брат Раннвейг, и умён в свою меру – и конюшим он есть недурным… Но прости – Храфнварр хоть сам упрям и с тобой не в ладах, но с него будет толк мне стократ, чем от Громкого, кто грешков перед домом твоим начесал уже больше чем пёс какой блох, свой язык о руку? тебе вечно втирая…
– Выбор твой… – Къёхвар кисло кивнул, одобряя решение Когтя – и стремительно бросил свой взор на Высокий Чертог, где средь верхних покоев в распахнутых створах окна замелькала манящая сердце владетеля женская стать в алом поверх одежд – и махнула рукой, посылая последний привет сыну Нъяля, кто её покидал на седмины, а может и месяцы долгой выправы к уделам врага.
– Как твой сын – рад возврату в Хатхалле?
– Да, владетель – достойный дан чин, кой он будет блюсти не посра?мив, надеюсь.
Ёрл взглянул на занявшего место Бъярпотэ наследника Когтя, кто уже возначалил всю стражу в Высоком Чертоге, и теперь во главе их стоял во дворе, провожая владетеля – хмуро глядя куда-то на стены Хатхалле.
– Что-то он тут невесел, смотрю… В первый день был живее твой Горм, как сюда заявился с дороги. Заболел может с нашей воды, нахлебавшись три года с колодцев Помежий?
Сигвар глянул на сына, чьё лицо до сих пор было взрезано тяжкой печатью огромной досады – словно Горм всё никак не был в силах чего-то понять.
– Не могу того знать я, достойный – его сердцу и я не хозяин, увы… Может вправду вода в тех колодцах послаще – как знать?

Там, где стены Хатхалле смотрели к закату, зря оконцами веж на слиянье Широкой и Топкой, еле видною тенью ёрл Къёхвар узрел вдруг иную стоявшую женскую стать – чья коса под лучами взошедшего солнца сверкнула искрой рыжины? как огонь.
– Турса! – ёрл окрикнул того, подзывая к себе. Родич, прервав разговор с одноруким помощником Винридом, кто был с ним же в загоне Бъярпо?тэ в дороге к востоку, подошёл к их владетелю, хмуро кивнув и оправив охват верховницы.
– Да, почтенный! Что скажешь?
– Выйдешь первым. Загон твой пусть путь охраняет и шлёт наперёд всех гонцов, чтобы владетели нам расчищали дороги и готовили сменных коней и припасы в пути. Чтобы было всё живо, без всяких протяжек – или тех кто не понял протянут в верёвках до Хли?дъярн тотчас.
– Ясно, владетельный – сделаем живо.
– Ты уж точно исполнишь – при виде твоём у иных и умёт из поно?ж побежит…
Стейне прищурился, глядя на хмурого родича – заприметив во рту его свежую дырку в зубах.
– Как Ножово добро? Ты же вроде хотел приглядеть?
– Приглядел… – Турса как-то скривился в улыбке, отчего щербина? его рта из-под правой щеки показалась вовсю, – есть иное вино, что на запах отлично – а хлебнёшь, и плевать вот потянет тотчас.
– Оно видно… – владетель вдруг хитро прищурился, глядя родичу в рот.
– Что за дверь повстречал ты вдруг ночью тут жвалами, Лапа? Или мелкий сопляк её врезал тебе невзначай?
– Да огонь поленился разжечь я, дурак, и попёрся во тьме по чертогу – будет мне вот наука теперь… – хмуро хмыкнул владетелю Турса, кривя?сь. Но владетель Хатхалле и так вразуме?л, что их родич и в детстве приврать не умел – и доселе тому Пень совсем не умелец. Видно дверь та была необычно крепка, что его – исполина средь Скъервиров – тут повстречала внезапно.

ГОД ПЕРВЫЙ. ПРЯДЬ ПЕРВАЯ …ВЕТЕР ИЗ БЕЗДНЫ Нить 13
Ночь укрыла поросшие чащами склоны хребтов среди взгорий своим покрывалом из тьмы, на чьём пологе яркими искрами вышиты были горящие звёзды. Смоляно?й чернотою померк багряневший закатом Воротный хребет, сливаясь во мгле с непроглядною бездной небес. Замолкали сражённые сном в своих гнёздах и дуплах дневные пернатые птахи, передав право голоса пробуждавшимся ныне во тьме ночным птицам. Шелестели в густых травах склонов свечки и пугающе ухали в чащах недрёмные совы, да в распадках вдали раздавалась тоскливая волчья песнь-вой.
Городище затихло, угашая последние искры свечей в засыпавших чертогах подобно темнеющим углям костра, погружаясь во мрак.

Из мрака лесов, окружавших Аг-Слейбхе, тысячи глаз настороженно и враждебно следили со склонов хребта за долиной. Пальцы рук сжали черены копий, секир и клинков, держали поводья жевавших овёс из навязанных к храпам мешков скакунов, затягивали ремешки и перевязи надеваемой брони. Тихий скрип щедро смазанных колёсным салом осей, потрескивание натягиваемых канатов и гнущихся брусьев говорили о многочисленных хендску?льдрэ, устанавливаемых по ровным местам восходного и южного склонов Глвидд-ог-слейбботха, с которых открывался прямой вид на стены и вежи недалёкой отсюда твердыни ардкатраха. Тысячи конных и пеших воителей собрались в намеченном загодя для укрытия широком распадке на склоне хребта, откуда будучи незамеченными из городища спешно готовились к предстоящему сражению. Десятки лазутчиков с луками и крестовиками перекрыли идущие к ардкатраху большаки и дороги, пресекая пути как для бегства за помощью в соседние укрепи, так и обратно.
Гибель стояла в ту ночь под стенами Аг-Слейбхе. Соединившись с тайно подошедшими западнее Бра?нндуб-мо?р-барр а?рвейрнскими союзниками из помежных и северных кийнов, высланный впереди подступавшего воинства ёрла передовой загон Уннира появился тут на рассвете – и переждав день в безлюдных урочищах, отдохнув от тяжёлого перехода по бездорожью уже готовился к наступу на засыпающий вражеский город.
Рок навис над ардкатрахом Эйрэ.

Вершивший метальщиками подошёл к своему родичу – тому, кто возглавлял Ночных Птиц – тех, кто уже сотню лет вселял страх в сердца всяческих недругов. Тех, кто появлялся с небес.
– Твои люди готовы?
– Да, Сверра.
– А что вырек ваш ветролов?
Вершний Ноттфу?глен бросил взор на вершину распадка, где на макушке высокого ясеня неприметно воссел человек, прислушиваясь к веянию ветра и изредка кидая в воздух лёгкие совиные пёрышки.
– Что скажешь нам, Сигвар? – негромко окликнул его Ллотур Доннарсон.
Тот молча кивнул головой.
– Боги благоприятствуют с ветром, тиу?рр. Тих, но силён, чтобы донести прямиком к городищу за стены – а лучших вознять и до са?мой их укрепи вгору… Самый час!
– Слышишь, Сверра? Хвала богам – можешь выправлять нас сейчас же. Время оседлать ветер.
– Тогда, Ллотур, пусть ведёт вас небесной тропой Всеотец.
Заскрипели тяги хендску?льдрэ, и их длинные плечи стали опускаться к земле. Обслуга ставила на каждом тормозящие клинья и загружала отвесы наполовину, чтобы удар при броске не был слишком уж резким и сильным, а плавным.
Лёгкие крылья из ясеневых стержней и холста легли на метальные плечи снастей. Ноттфуглен по двое усаживались внутрь опоры, взяв с собой по мечу и лук со стрельной сумкой. Там, на другом конце стремительного и скоротечного полёта сквозь тьму снаряжённые жалами древки их крыл станут копьями, подсмоленный холст – плащом или горючим подпальным комком, а деревянная опора-лежак – щитом-наручем – превратившись в оружие спешившихся Ночных Птиц, коим отрезана всякая дорога назад, лишь иначе как небом же – в сияющие Чертоги Клинков.
– Метай! – отдал Сверра приказ.
Скрипнули распрямлявшиеся плечи хендску?льдрэ, и первые из Ноттфуглен исчезли во тьме, где потоки ветров подхватили их крылья и понесли в направлении городища. Следом уже готовились лететь небом подобно парящему ворону прочие, молча застыв у неустанно трудившихся воротов, ожидая своего часа – очутиться в самом сердце вражеской тверди или разбиться в падении, если таковым им падёт дурной жребий. Всех их, несколько сотен обученных редкостному мастерству отважных мужей собрал старый Эрха в эту потайную выправу к ардкатраху Эйрэ.

– Спит змеиное гнездо… – промолвил Уннир Фльоттур, пристально осматривая редкие огни городища. В этот миг в чаще леса насмешливо и волнующее заухал филин, и на душе брата ёрла стало неспокойно от какого-то дурного предчувствия. Но он быстро отогнал его прочь от себя, вновь став спокойным и сосредоточившись на предстоящем сражении.
– Всех Ночных Птиц переправил ты в городище? – спросил Уннир у одного из помощников – низкорослого, но широкоплечего и плотного Сверры Лаггэ из Дейнова дома.
– Да, тиу?рр, – негромко ответил тот, всматриваясь в черноту ночи, – воззри – они уже подают свои вести оттуда.
Во тьме над уснувшим Аг-Слейбхе можно было увидеть еле заметное мерцание огоньков – это менее чем за четверть восьмины высадившиеся в нужных местах Ночные Птицы подавали горящими ветками тайные знаки, взмахивая ими в определённом порядке, известном лишь немногим посвящённым в то знание.
– Вот, первое и второе их Крылья уже у Закатных ворот, ждут нашего удара.
– Хвала Всеотцу! Что ещё?
– Третье и четвёртое Крылья у главной дороги… – Сверра на миг умолк, вычитывая мелькавшие искрами знаки послания, – взяли без лишнего шума старую столпницу у Малого торжища, откуда будут помогать нашим подступающим от ворот. Кажется, они даже нашли себе коней…
– Откуда? – не понимающий знаков Уннир удивился, как такое возможно. Много чего он узрел за выправу, где наущением своей хитрой жены и волей владетельного брата вместо старого Эрхи был призван верши?ть наступом на Аг-Слейбхе – того, чего сам не мог вразуметь. Так, перед подступами к Воротному перевалу к его воинству подоспели ещё два загона их земляков. С ними словно из ниоткуда появились десятки дальнобойных воротов и немалые запасы огнищ к ним, и ещё половину представили верные ёрлу союзники с севера, чей обоз появился тут нынче – и это в тот час, когда его люди с трудом проволокли по вешнему бездорожью расквашенных и размытых в весну большаков лишь несколько орудий, пока шедшие разлитыми в половодья речищами корабли с осадными снастями преодолевали нежданно затянувшийся путь к помежным стерквеггам. Ловко и выверенно вели его воинство по неторным лесным путям сопровождаемые союзными им а?рвейрнскими проводниками ратоводцы из Дейнова рода, умело собирая тысячу за тысячей подходивших следом за передовым загоном воителей, метальные снасти и десятки возов с огнищами, оружием и припасами.
Верно, даже не возглавляя самолично эту потайную выправу в самое сердце земель Эйрэ, старый Эрха не утратил с годами своего великого ратного опыта времён Сторстрид – и теперь руками родни столь же умело управлял его войском и издали.

Сверра потрепал пятернёй долгую, заплетенную для удобства в косу бороду, усмехнувшись.
– Тиу?рр – наши люди давно уже там в городище. Самые первые из них не одной сотней числом под видом а?рвейрнских путников и купцов в обозе ещё с седмину назад проникли туда с оружием в возах и бочках, и загодя подготавливали наш приход – а там их уже дожидались те многие, кто и в час войны верен нашему ёрлу. Кто выведал наилучшие и безлюдные ночью места в городище, куда беспрепятственно проникли с небес люди Ллотура – и кто вместо стражи их встретил там? Кто снабдил их конями и прочим оружием, коего много не взять на тех крылах? Кто скоро займёт и раскроет для нас все ворота в ардкатрах и расчистит пути к самой укрепи? Кто подожжёт вражьи схо?роны и оружейни – дав нам знак тем, где и что расположено?
– Отчего же я, вершний, не знаю всего, что велел предпринять им ваш скригга? – недовольно вскинул бровь разгорячившийся Уннир.
– Не спрашивай, тиу?рр – это Ночные Птицы, обученные самим Эрхой, и они знают толк в деле. Наш с тобой долг – всеми силами подсобить им, и как можно скорее взять кадарнле. Сейчас там в ардкатрахе уже около двух тысяч наших – и Ноттфу?глен, и тех, кто в а?рвейрнской броне будет прикрывать людей Ллотура от врага, сбивая тех с толку.
– А не спутают они друг друга в ночи, в запале боя приняв там за рыжих?
– Не примут, почтенный. Все наши, кто снаряжен как люди арвеннида в их же броне, по левую руку повязали одну белую ленту, а по правую две – дабы было в ночи видно нашим, кто и куда это движется.
– Искусно же Эрха всё это придумал! Даже сам Лаэви не сравнится с ним в хитроумии! – воодушевился брат Къёхвара.

Вершний метальщиков внимательно следил за редким мерцанием бессловесно вещавших ему огоньков во тьме спящего города.
– Пять их Крыльев уже высадились вокруг кадарнле и внутри него, и окружили со всех подходов дворец арвеннида. Всё тихо – стража даже там не заприметила их появления. Мой родич Ллотур готов к броску и ждёт в укрытии лишь нашего огневого удара.
– Скоро! Что ещё, Сверра?
– Десятое Крыло до подхода наших главных сил прикрывает подступы к укрепи от городища. Они будут стоять насмерть, если мы вдруг запоздаем.
– Не запоздаем! – Уннир махнул рукой в железной перчатке, словно уже рубил незримого врага мечом, – все вороты снаряжены? Смола и огнища готовы, «ульи» уже раскалили?
– Да, тиу?рр. Ждём лишь знака.
– Достойный Кадауган, – брат ёрла обратился по-а?рвейрнски к присутствовавшему подле них в некотором отдалении вершнему над союзными его воинству загонами северных кийнов, – верны ли твои люди данному слову помочь моему брату?
– Да, почтенный. Арвеннид нам не владетель, он заклятый угнетатель наших семейств. Мы присягнули дому Скъервиров, и будем сражаться за вас, – ответил ему северянин, согласно кивнув головой, – присягаю Ард-Дагдом!
– Тогда нечего ждать! Сожжём этих выползков в прах! Готовы? – окрикнул брат ёрла молчаливо выжидавших у снаряжённых хендску?льдрэ метальщиков.
– Да, тиу?рр! – прокатилось по рядам тихое, но грозное ответствие.
– Твоё время, Сверра! – Уннир отошёл в сторону – дав понять, что час убийственного огненного дождя наступил.

Сверра Низкий внимательно осмотрел десятки хендску?льдрэ, установленных рядами в широком распадке. С тех, которыми отправили Ночных Птиц, уже сняли тормозящие клинья, догрузили каменьев в отвесы, и теперь они были готовы к метанию цепных ядер с огнищами в полную мощь. Отдаление до Аг-Слейбхе было значительным, но опытный Лаггэ расположил вороты и людей в таком порядке, чтобы всю силу метальных снастей тут задействовать в полную – дабы обстрел городища охватил бы его целиком – насколько хватало им мощи дошвырнуть смертоносные грузы до тверди врага.
– Взводи! – отдал он приказ, в душе сетуя, что слишком высоко лежат на склонах двуглавой горы вражий кадарнле и чертог арвеннидов. Это не давало падающим каменьям и тяжёлым «орехам» из литого железа в полную силу сокрушать толстые стены – так, как если бы тверди те были бы расположены на холмах и равнинах подобно большинству дейвонских оплотов.
Заскрипели многошипные зубцы натягов, и огромные плечи тяжёлых хендску?льдрэ стали опускаться к земле, где их уже ждала наготове обслуга с огнищами и скованными цепями в три-пять локтей попарно камнями. Помимо обычных каменных и железных зарядов с жидким еловым духом внутри были приготовлены «ульи» – сосуды из обожжённой глины, полные раскалённых в огне мелких острых камней. Ждали свой черёд на возах ещё не скаченные по сходням верёвочные мешки с обильно осмоленными глыжами – подпаленные в чашах и петлях воротов они прожигали тонкую сетяную клеть и разлетались убийственным пламенеющим ливнем, неся гибель живым, рождая пожарища на много десятков шагов во все стороны. Ждали часа горшки с дроблёной в углях и смоле горючей подземной желтью – страшное средство, помимо огня препыняющее дыхание и сверзающее взор смертоносным отравленным дымом.
– Клади!
Руки обслуги слаженно несли или катили тяжёлые огнища, которые одно за другим ложились в чаши и пращные петли хендску?льдрэ.
– Метчики, на цель!
Вершние каждого ворота уже загодя знали все меты в ардкатрахе, которые должны поразить. Многовековая боевая выучка дейвонских метальщиков, передаваемая им с тех времён, когда Вигар Сторлаукар ввёл эти разрушительные снасти в дело войны подчас ушедшей в минулое распри с южанами Сорфраманландида, была безупречной. Десятки нацеленных хендску?льдрэ грозно смотрели на спящую а?рвейрнскую твердыню. Дальние их ряды были готовы ударить по главной дороге, по амбарам и схоронам. Самая многочисленная часть воротов, подле которых стояли Уннир, Сверра и все вершние дейвонского войска, была направлена на дворец арвеннида. Прочие избрали метами обветшалые стены и вежи кадарнле и всё сердце Верхнего городища. Десяток самых тяжёлых воротов должен был сокрушить неприступные Большие ворота укрепи в прах, чтобы тяжёлая конница Железной Стены беспрепятственно ворвалась туда по уже расчищенным от защитников силами Ночных Птиц и союзников с севера проездам.
– Подпаливай!
Руки с разожжёнными смоляками дружно опускались к огнищам, занимая их пламенем.
– Всеотец, веди нас! – негромко промолвил Сверра, прося самого Вотина о даруемой тем лишь храбрейшим удаче, и отдал приказ:
– Метай!
Между хендску?льдрэ пронеслось по цепи передаваемое от ворота к вороту:
– Метай!
– Метай!
Вершние сорвали запорные рычаги, и раздался скрип десятков разгибавшихся дуг. Тяжёлые камни огнищ взвились в небо словно подброшенная рукой исполина легчайшая галька, и влекомые нечеловеческой силой со свистом понеслись в сторону городища.

Аррэйнэ крепко спал в своей комнатушке в одном из домов для воителей кадарнле. В первый раз с прошлой осени он лёг отдохнуть не ощущая тревоги. Забылись прежние многочисленные выправы во вражьиуделы, где в час недолгого сна у кострищ под головой были только седло или шлем. Вместе с истлевшим в печи грязным рваным тряпьём от дейвонской одежды остался в минувшем тот плен у врага, когда он как собака всю зиму там мёрз на охапке гниющей соломы с навозом в хлеву средь скота. Теперь Лев очутился опять средь своих, давних товарищей и друзей.
Воины его даламлаох и их товарищи из прочих десятков на радостях от возвращения вершнего устроили шумную встречу, и до сумерек этот дом в тверди гудел как роящийся улей, когда под стук пенящихся кружек все славили везение Аррэйнэ, сумевшего вырваться из неволи и вернуться в родные края. Их шумный загул завершили лишь наступившая ночь и неумолимый для всех суровый воинский устой. И теперь, отдав людям распоряжения и осмотрев коней и оружие всего десятка, выставив двух дозорных в общую ночную стражу по кадарнле – теперь наконец-то он лёг отдохнуть.
Туго набитый душистый сенник под утомленным телом приятно шуршал, и Аррэйнэ из Килэйдвпервые за полгода уснул, не ожидая опасности.

Сон оборвался внезапно. Он резко вскочил с грубой узкой лежанки – и спросонья не понял ещё, что его пробудило. Донёсшийся со двора грохот падающих камней с треском ломавшихся брёвен перекрыл гул ревущего пламени. А следом такой же удар сотряс стены их дома – кося перекрытия и осыпая глиняную крошку, клубящейся пылью зарезав в глазах и перехватив дыхание.
Схватив развешенную на стенных крючьях броню и нащупав во мраке прислонённый к лежанке полуторный меч – не до светильника было теперь – без щита Аррэйнэ выбежал из покосившихся набок дверей вниз во двор, на ходу натягивая через голову поверх одной лишь рубахи полосчатку, потуже затягивая охват перевязи и вскидывая в ладони геару – впившись встревоженным взором во тьму.
Ночная чернь, прежде окутавшая Верхнее городище густым пологом, теперь озарялась сполохами пламени. Полыхала точно костёр одна из конюшен – вернее то, что от неё осталось после прямого удара огни?щем. Такие же огненные столпы рвались к небу над вежами укрепи, сполохами озаряя тёмные прежде дворы и проезды между иззубренных бойницами стен. А на их верхних ярусах и переходах мелькая черневшими тенями и отзываясь звоном железа в кипевших там стычках явили своё появление в сердце Аг-Слейбхе многочисленные Ночные Птицы – те, о коих он прежде слыхал не одно грозное предание про их невероятные воинское умение и отвагу, всегда бравших в сражении верх даже ценой собственной жизни.
Птицы Тьмы. Ветры Смерти с небес. Хищные звери ночи? – те, чьё одно только имя внушало всем недругам трепет и страх. Волки Горящего, чьи глаза ледяны и тверды – чьи обличья людей обернулись в чернь перьев и шкуру зверей, пока вырвать сумеют когтями и клювами верх в новой битве с врагом – чьи сердца без трусливого трепета страха ждёт блеск Его врат в дом достойных, Чертоги Клинков…

Грохот обрушившейся стены заставил его вскинуть голову ввысь, где в ночном чёрном небе огненными нитями откуда-то из-за Глвидд-ог-слейбботха взвивались следы полыхавших в полёте огнищ. Тяжёлые заряды литых из сырого железа «орехов» словно ливневый град ударяли по твердям их кадарнле, с каждым ударом разламывая ветхую кладку, охватывая стены и вежи бушующим пламенем вырвавшихся на волю елового духа или привозимого издали из южных земель подземного масла. Из выбитых окониц и проломленных крыш вырывались густые клубы желтоватого дыма, слепя и удушая испарением желти всех лишь вдохнувших его.
Страшный дождь из огня падал с неба, поджигая здесь теахи и дома, богатые дворы и простые строения ремесленников, купеческие схороны и скотные подворья – не щадя никого. Занимались огнём дровяные запасы с смолою в хранилищах Нижнего города. Удар воротов прямо по мельницам вызвал взрыв и ужасный пожар, когда взмывшая в небо горючая пыль из десятков мешков полыхала в выси золотым и искрящимся ливнем, поджигая вокруг них все здания. А в выси над их укрепью пламенела высокая столпница дома владетелей Эйрэ. Следующее огни?ще разверзло прямым попаданием весь её бок в верхней части, заливая жилые покои и клети бушующим морем огня, рвавшегося тягой из выбитых окониц. И всё новые и новые камни «орехов» ударяли в разодранный словно рваная рана ствол столпницы, сотрясая её и ломая мур крепи – там, где прежде были опочивальни старого арвеннида и его сыновей, где жили все близкие ко двору родичи дома владетелей Бейлхэ.
Тут, среди объятых огнём узких проездов их тверди, наводнённых всполошенной толпой ещё не отошедших ото сна обитателей, раздавался отчаянный вопль сотен глоток. Внезапно атаковавшие кадарнлевоины ёрла безжалостно рубили мечами и кололи копьями потерявших от страха рассудок людей, сминая всякое сопротивление защитников укрепи – ещё даже не всех успевших взять в руки сложенное по схо?ронам к ночи оружие и не надевших брони. Ревело разгоравшееся жаром занявшихся дымом строений слепящее пламя. С грохотом рушились скашиваемые огнищами древние стены. И страшным, сотрясающим сердце неистовым гулом в выси над пробуждавшимся ото сна кровавою явью ардкатрахом раздавался тяжёлый, не препынявшийся грохот тревожного била со столпницы Нижнего городища.

Пробуждение было страшнее всех снов, что порой приходили ему из мглы Эйле… Но Аррэйнэ из Килэйд на миг оцепенел – не от страха всего тут увиденного – а от чего-то иного, толкования которому сам он не знал. Вскинув голову ввысь и растерянно глядя на распоровшие небо пылавшие нити огни?щ он с какой-то не подчиняемой его прежней воле тревогой вслушивался в отсвист летевших из тьмы смертоносных камней – не понимая, что же с ним происходит… отчего вдруг так памятны и так чудовищно страшны ему эти вот звуки.
Он резко тряхнул головой, отогнав от себя непонятное наваждение. И не страх это был, а скорее какой-то внезапно встревоживший сердце неистовый трепет, ощущение жуткой опасности, неодолимой и надвигавшейся с каждым из отзвуков. Словно в памяти билось неведомой жилкой то чувство тревоги, заставлявшее Аррэйнэ стиснуться будто натянутая тетива, чувствуя некую неведомую беду – отвести от себя которую он был не в силах.
Не понимая, отчего охватил его сердце неведомый прежде испуг, Аррэйнэвновь тряханул головой, в ярости сильно ударив себя кулаком по щеке – отогнав это Шщарово наваждение, страшное как неслышимые для иных смертоносные песни скайт-ши. Преодолев себя, выдохнув и отбросив охватившее сердце волнение он очнулся.
– За мной в ряд! – выкрикнул Лев своим людям, выскакивавшим во двор с оружием в руках и так же встревоженно озиравшихся вокруг.
– Шлем мне дай, Коннал! – окрикнул он одного из копейных, – и сзади иди, прикрываешь!
Тот сорвал броню с головы, оставшись в чепце под кольчужным наголовником, и подчинился приказу их старшего.
– С боков стерегитесь врага! Копья вперёд!

– Славная битва там заварилась! – Уннир оторвал ладони от глаз, взирая в раздертую пламенем тьму над ардкатрахом Эйрэ, и обернулся к прибывшим с вестями помощникам, – какие вести, Брейги? Что отбито у рыжих?
– ВзялиЗакатные ворота, тиу?рр, и уже занимают ближайшие бурры.
– Хвала Всеотцу – удачно мы начали дело! Какие ещё меты взяли?
– Взяты укрепления западной стены, их вороты уже развернули на врага. Первые хервы конников продвигаются по Нижнему городищу до столпницы у Малого торжища.
– Что в Среднем городище?
– Стены там тоже захвачены в двух местах. Пока боги благоприятствуют – рыжие ещё не очнулись, и не оказывают нам сопротивления.
– И страха нагнали им наши люди и северяне в их же броне! – добавил второй из помощников, – под видом своих нежданно для тех рубят в спину, а уцелевшие после друг с другом в запале сшибаются.
– Тем лучше – додавить их скорее пока не опомнились! Винрид – передай лучникам, пусть спешно выдвигаются в помощь на занятые стены и столпницы, и не дают никому из вражин и носа высунуть на проезды, пока наши идут в городище!
– Передам, тиу?рр! – вестник почтительно преклонил голову перед вершним.

– Ну и пожарище занялся! – Уннир опять обернулся к ардкатраху, наблюдая за пламенем в разных частях городища, – просто жуть!
– Так себе город, как прежде видал я проездом, – с ухмылкой добавил один из гонцов.
– Ну так известно: красивое место гореть будет тоже красиво, – хмыкнул брат Къёхвара, – а уродское как ты не жги, и гореть будет так же уродски… Вот мне Эльдлейте рассказывал в детстве, как пылал Аскхаддгейрд – хоть сказанье пиши с его слов! А тут – тьху… лишь мутит с того вида.
– Точно сама Аллиргу?ддирнотт… – с волнением в голосе прошептал кто-то рядом в толпе предводителей, наблюдавших за страшным пожарищем в городе – не разделяя насмешки их вершнего.
– Какие ещё повеления нашим? – спросил вестоносец у Уннира.
– Пусть каждый стрелок с крестовиком берёт двойной запас клиньев – десять возов их в обозе лежит. Бей всякого кто покажется – и ни сук, ни щенков не щади! Пусть бегут в страхе и теснят своих же толпою назад. В одном месте мы милость трусливо проявим – позже десять таких немедля восстанут на нас! Понял?
– Понял!
Получивший распоряжения гонец не успел ещё сесть на коня, как брат ёрла обернулся к находившемуся неподалёку вершнему метальщиков.
– Сверра – прекращай пока метить по кадарнде, дабы не перебить ненароком там наших! Жги дворец и скорее пробей нам ворота в их укрепь! Без твоей помощи люди Ллотура вряд ли возьмут сходу такую твердыню, не так их там много! Меть по Нижнему и Среднему городищу, чтобы расчистить дорогу для ярнвегг!
– Такую толстую кладку в воротах не пробьёшь за один раз, почтенный! – Лаггэ пристально наблюдал за ходом сражения, отдавая приказы метальщикам, – моим молодцам надо направить сразу несколько воротов на одну мету в ворота, и забросить не один десяток «орехов», дабы это исполнить…
– Не пробей – так сожги! – поторопил его горячившийся Уннир, глядя с гребня распадка за шедшим сражением, – отвори нам скорее проход в Верхний город! Нельзя дать врагам передышки, чтобы они не успели придти в себя!
– Я понял, почтенный.

ГОД ПЕРВЫЙ. ПРЯДЬ ПЕРВАЯ …ВЕТЕР ИЗ БЕЗДНЫ Нить 14
Десяток Аррэйнэ и увязавшиеся с ними воины иных даламлаох их сотни прорубив себе путь к одной бурре сумели занять её твердь. Укрепившись в стенах, с высоты верхних ярусов они осыпа?ли рвущегося низом противника стрелами и метальными копьями из запасов в её оружейне, сдержав его натиск и принудив отступить. Воспользовавшись тем Лев с частью людей бросился дальше. В тесном дворе меж конюшен сквозь очницы шелома он увидел Тийре, со своим десятком пробивавшегося в сторону внутренних стен ко дворцу – и бросился на подмогу товарищу.
Пробежав сквозь душивший его, заслезивший в глазах едкий дым от пылающей желти, стремительно врезавшись сзади во вражьи ряды Аррэйнэ сходу свалил двоих Ночных Птиц, перерубая первому грудь по ключице – и потеснил второго таранным ударом взятого с вражьего трупа щита – умело управляясь полутораручником и одной лишь ладонью. Ударом окованного торца по груди обрушив противника наземь он без раздумья вогнал жало геары в живот того, павшего навзничь. С хрустом лопнули проколотые пластины брони, и умолк его всхрип на залитых багряным губах. Люди Льва уже добивали последних врагов, без жалости размозжая головы и тем даже, кто лишился оружия и пал от ран наземь – жестокая ярость кипела в сердцах, глуша всякое милосердие.

– Как вы тут? Сколько людей уцелело? – отдышавшись окликнул Аррэйнэ друга.
– Мои живы пока все! Как по воде ты прочёл вчера, Лев – а этот скудоумный твоих слов не послушал! Проспали дейвонов! – рявкнул тот, переполненный злобой бессилия.
– Куда будем пробиваться? Мохнорылых кругом словно муравьёв в куче! Мы третью бурру пока держим!
– Чтоб меня… Во дворец надо, Лев! – Тийре скинул шелом и вытер ладонью с лица багровый от брызг вражьей крови пот. Сын Медвежьей Рубахи сплюнул горчившую желчью во рту густую слюну и махнул рукой в сторону столпницы, уже наполовину охваченной пламенем. Ярость горела огнём и в его выкатившихся серо-синих глазах, когда взор сына Дэйгрэ пробегал по бушевавшему гару родовой тверди их кийна.
– Надо хоть кого там спасти! Быть может и отец ещё жив! – крикнул он, надевая шелом и увлекая за собой даламлаох, послушно последовавший за своим храбрым вершним хоть в самое пламя пожарища.
Аррэйнэ отдышался, оглядываясь по сторонам и ища подкрепление. Из его людей рядом с ним осталось лишь двое копейщиков – остальные запоздали во дворе кадарнле, схлестнувшись с остатками Ночных Птиц.
– Горячо там будет, но надо идти… Давай ты с севера зайдёшь в Нижние Чертоги – а я через ворота! – окрикнул Лев друга вдогонку, – обшарю в покоях там сколько смогу, прежде чем перекрытия рухнут!
– Хорошо! – уже издали долетел окрик Тийре.
– Пошли! – рявкнул Лев людям, влеча за собой ещё нескольких человек из других даламлаох, лишившихся вершних и на ходу в этой сумятице присоединявшихся к нему как к новому старшему, ведшему их сообща вожаку.
– Вы трое со мною к воротам! А ты, Габрэ – с остальными в боковые покои! – крикнул он на бегу, устремляясь в разверстый горящий пролом некогда главных ворот. Шестеро воинов следом за ним ринулись сквозь сизый дым широкого сводчатого прохода, на ходу разделившись.

Жаром пожарища пахнуло им прямо в лицо, когда Аррэйнэ пробежал через полуобвалившиеся створы дверей, зажмуриваясь от сыпавших сверху в вихре огненного водоворота обжигающих искр, охвативших его точно дождь. В охваченных заревом пламени чертогах было светло – но этот метавшийся по стенам и закопченным сводам покоев и переходов багровый мерцающий блеск был пугающ и страшен. Их четвёрка бежала через охваченные гаром палаты, едва находя себе путь среди сизого дыма, кашляя и жмуря слезившиеся глаза, закрывая рты рукавами одежд, натыкаясь на мертвецов. Раз за разом они вздрагивали в волнении, слыша очередной удар огнища о твердь муров cтолпницы – когда толстые стены тряслись словно ветви плетёного шалаша, своды ходили ходуном, перекрытия с треском ломались, а из стыков кусками валилась известковая крошка. Пламя из расколотых огнищ и «орехов» мгновенно охватывало разрушенные покои, подхватываемое тягой между пробитыми ярусами Славного Чертога – всё больше разжигая тот страшный пожар наверху.
– Сгорим мы так, Аррэйнэ! – крикнул кто-то из следовавших позади, в дыму хватая десятника за предплечье, – и костей от нас тут не найдут! Назад надо, во двор!
– Ага! Вверху всё затянуто гаром! Задохнёмся и желтью отравимся насмерть – вон как дымище бушует! – добавил второй.
– Пока своды ещё держатся! Если хоть кто уцелел, надо их разыскать! – несогласно рявкнул им Аррэйнэ.
– Стерегись!
Резкий окрик заставил Льва обернуться. Один из товарищей на ходу вскинув лук и натягивая тетиву выстрелил в бок затянутых дымом дверей, за которыми был главный зал дворца арвеннидов. Чья-то чёрная тень роняя клинок навзничь рухнула на пол, корчась в судорогах.
– Вот же псиный умёт! И тут эти выблюдки!
– Уходим, Аррэйнэ! Сколько их тут – а нас четверо! Перережут как волки баранов всех в этом дыму!
– И вправду, Лев – никого тут из наших не уцелело! – лучник с хрипом откашлялся, – владетель с семейством наверху были спящие – а туда огни?ща первыми и попали! Не пройти нам в то пламя, хоть тресни – уж кого тут живыми найти?
– А прочих дейвоны уже перерезали! Сам же трупы ты видел внизу!
– Уходим, пока сами не угорели до смерти! От дыма не продохнуть!
– Некого больше искать – спасаться самим уж пора!
– Ладно, назад… – пробормотал Аррэйнэ, сдавшись под дружными их уговорами. Он застыл у порога в разгромленный Славный Чертог, растерянно оглядываясь по сторонам.
Удар снова сотряс стены Деог-ард-неадд. Следом раздался ещё один мощный удар – и тяжёлая глыба огнища сквозь выбитый свод в груде каменных отщепов рухнула вниз. Вихрь огня, что как масло по противню стал разливаться по полу, будто живое и хищное существо начал быстро расти к потолку, раздуваемый взвившейся тягой. Языки его жадно лизали резьблённые деревянные украшения и расписные своды чертога, с треском сжирали шитые за?навеси и тканые золотом и серебром искусные полотнища на стенах, охватывали столы и скамьи пиршественного возвышения.
Оцепеневшим взором Аррэйнэ смотрел на огонь – застыв точно вкопанный, не двигаясь ни на шаг.
Перед его слезящимися от дыма глазами в разрываемом сполохами сумраке возвышалось резное каменное кресло Ард-Кэ?тэйр, на котором прежде восседал арвеннид. Сзади за ним к потолку возносился огромный холст ткани – целая река льняного полотна, сшитого из огромных кусков воедино Полотнища Предков их древнего рода владык и воителей. Ещё миг назад нетронутое огнём оно устремлялось под самые своды чертога, верхней частью теряясь во мраке. По его сероватому обличью словно живая вилась вязь ветвей и имён, переплетённых и расходившихся во все стороны десятками и сотнями знаков живших и ушедших к горнилу Каитеамн-а-гвайэлла предков владетеля Дэйгрэ, его сыновей и многочисленных родичей Врагобойцева рода – всех тех, заживо сгоревших, раздавленных и задохнувшихся, погибших сегодняшней ночью в своих выжженных и обрушившихся покоях над их головами в верхней части дворца – всей родни его лучшего друга.
Алые искры точно живые перескакивали по полу и столам, прыгая на складки полотнища, оставляя на нём чёрные ожоги выпалин. Вихри огня всё ближе и ближе подбирались к рукотворному родоводу кийна Бейлхэ. Древняя ткань начинала дымиться, язычки ненасытного пламени на глазах разрастались, с треском сжирая Полотнище Предков. И Аррэйнэ как оцепеневший смотрел на него, не в силах сдвинуться с места – точно прикованный взором к горящей реке жизни целого рода. Он словно зрил что-то сквозь тот охвативший уже Кийн-ар-сеарах огонь – что-то лишь одному ему памятное.

– Лев, да что там с тобой? Ранен ты что ли? – кто-то громко окликнул его и сильно одёрнул рукой за плечо – видя, как с их оцепеневшим десятником творилось что-то неладное.
– Уго… а-кха-кха! Угорел не иначе! – добавил другой голос, хрипло откашливаясь от дравшего горло горчившего едкого дыма.
– Потащили его продышаться отсюдова, Аэд! – требовательно окрикнул им третий, хватая Льва за рукав полосчатки, – видишь – башкой помутился!
– Нет, цел я… – прошептал он сквозь сжатые зубы, не в силах избавиться от неведомого наваждения-ши?нью, зримого наяву – когда его слезящиеся от дыма глаза смотрели на пылающее Полотнище Предков, а вместо этого Лев увидал вдруг пылавшие стены другого чертога, прежде ему неизвестного. И он не просто зрил это… он был там – средь скакавшего по стенам и сводам бушевавшего пламени, слышал треск рушившихся перекрытий и нечеловеческие, страшные смертные вопли – крики горевших заживо людей – его близких.
Он увидел себя ещё малым ребёнком, в испуге вбежавшим в просторный зал пиршеств древнего северного чертога, спасаясь от чего-то невыразимо ужасного – но и там не было спасения от огня. Он был везде, окружал его со всех сторон, обжигал кожу близким погибельным жаром и ослеплял ярким заревом, удушая клубящимся дымом. Аррэйнэ видел перед собой возвышавшийся до потолка, потемневший за много веков ствол огромного ясеня, подпиравший обрубками сучьев свод укрепи – весь охваченный пламенем. На его боковинах змеилась по тёмному древу витой позолотой, и в вихрях пожара казалась живой вязь ветвей родовода, что взрезан был на Алльменстангире – и вместе с живыми людьми его орна она также гибла в том страшном огне, обугливаясь и чернея под выгорающей в пламени сажей, разлетаясь на серый безжизненный пепел.
Он слышал – как и сейчас из покоев горящего Деог-ард-неадд – те доносившиеся вопли сгоравших живьём в западнях обвалившихся переходов и рушащихся покоев людей. Он слышал им узнанный крик своей матери. Он слышал те вопли снаружи, как умирали в кровавой резне все немногие, кто сумел убежав от огня угодить под железо их твердь окруживших убийц. И сердце его – нынешнего – теперь колотилось как в этом пришедшем из бездны видении, когда он наяву зрил забытое прошлое – столь жуткое, что ему хотелось в отчаянии выкрикнуть в голос всей силой, лишь бы забыть тот неведомый ужас, точно холодные Шщаровы кольца сдавивший вдруг душу.

– Да что с тобой, Аррэйнэ?! – кто-то с силой тряханул его за плечо, пытаясь привести Льва в чувство, – очнись же ты, дурень! Враг здесь!
Словно из глубокого тёмного омута, куда утяжелённая камнем ножная петля затягивает утопленника холодная бездна воды – так и он сумел вынырнуть прочь из им зримого страшного шинью, видя то бегство к спасению. Нащупав ручонками в пятнах ожогов тот узкий пролом в толще брёвен горевшей стены, откуда тянуло спасительным холодом, охватившим его при падении вниз, он увидел густую слепящую тьму вместо зарева смерти в огне – и вновь возвратился сюда, где и был – у подножья Ард-Кэтэйр.
В ушах всё стоял тот треск пламени, сжигавшего древние стены чертога, где гибли сгоравшие заживо люди и с грохотом рушились своды – те, другие, среди которых он вновь очутился на миг – но он как очнулся от этого жуткого сна, вновь оказавшись среди пылающего Деог-ард-неадд.
Гудящие языки пламени вырывались из проёмов дверей и окон, вгрызаясь в перекрытия сводов, коптя чёрной сажей прежнюю белизну оглаженных известью и украшенных многоцветием росписей стен. Огненный вихрь поглотил всё Полотнище Предков, пожирая трепыхавшуюся в его объятиях догоравшую ткань. Гибнул в его языках весь род арвеннидов Эйрэ, вытканный за прошедшие сотни годов руками прародителей Тийре – его друга и названного брата, вернейшего из товарищей.

– Что же ты стал словно столб?! – кто-то отчаянно крикнул над ухом, изо всех сил пытаясь тянуть Льва за руку от осыпавшихся балок с обломками стен, от летевших огненным водопадом распаленных искр, от лютого жара вздымавшегося ввысь по стенам ненасытного пламени.
– Да очнись ты, дурак – мохнорылые рядом!!!
Этот окрик встряхнул его. Аррэйнэ широко распахнул глаза, всё ещё охваченный страхом из зримого им точно шинью из врат в бездну Эйле видения – утянувшего душу в неведомое, открывшегося теми ужасными воспоминаниями спавшей доселе умолкнувшей памяти, когда он наяву увидал гибель всех их людей его рода в том жутком огне, что сейчас бушевал во дворце. Но теперь этот страх вмиг сменился невиданной яростью, что возникла в нём тенью как хищная рыба, кто поднялась со дна непроглядного омута – кого разбудил ото сна отсвет пламени на берегу. Сердце его вдруг забилось в груди точно дикая птица в руках, пытаясь сломать прутья собственной клетки из рёбер.
Он застыл тут один – из товарищей только лишь Аэд по прозвищу Глина восьмого десятка их сотни пытался теперь утянуть Льва от гибели, тормоша его за руку и стремясь уволочь сквозь горящие створы ворот в полыхавшем пожарищем Деог-ард-неадд. В этот миг в клубах дыма со спусков из верхних покоев возникли шесть чёрных теней.
Ноттфу?глен уже истребили почти всех попавшихся им на пути, и теперь вытесняли уцелевшую стражу и слуг из нижних покоев горящей громады дворца. Наверх, где прежде были покои арвеннида, его сыновей и родни, не отваживался проникнуть никто – вниз по сходам и лестницам сыпался дождь жгущих огненных искр и куски перекрытий, не давая возможности даже взглянуть туда в самое пекло пожарища.
Аэд с силой тянул их десятника за рукав, пытаясь оттащить товарища от погибели, уже показавшейся им в шести чёрных тенях.
– Пошли, дурень! Пошли же! Спасайся!!!
Но Аррэйнэ словно и не заметив усилий товарища оттолкнул его руку. От скинул с левицы тяжёлый округ, ухватив щит за край, и резко метнул во врагов. Окованные железной полосой доски врезались в горло не успевшего даже закрыться от удара первого из противников. Шея дейвона под кольчатым наголовником переломилась, и на бегу он рухнул под ноги товарищей.
Лев не знал, отчего он так поступил в этот миг. Будто кто-то незримый внезапно шепнул ему – разъярённому словно тот хищник, чьё имя он нёс от рождения – сделать так, как велел чей-то голос, зазвучавший в его голове. Аррэйнэ нагнулся к усыпанному головешками и оседавшей золой полу чертога, подхватив освободившейся рукой валявшийся меч одного из сражённых дейвонами стражников Деог-ард-неадд, чьё тело лежало вблизи.
Удобная рукоять чужой одноручной геары привычно легла ему в левую руку, которой он с детства владел также ловко как правой, часто меняя клинок из ладони в ладонь, сбивая тем с толку противника, не привыкшего к нападению с правого бока. Но никогда прежде он не отваживался биться на двух клинках сразу – без щита.
Никогда…

Здраво раскинувший мыслями Глина не рискнул мериться силами одновременно с целой пятёркой Ноттфу?глен и стремительно бросился отступать – поняв, что бессилен теперь даже сдвинуть оцепеневшего Льва. Уже ожидая увидеть, как враги рубят на куски его застывшего от испуга товарища – не иначе помутившегося рассудком в этой окружавшей их огненной жути пожарища – он внезапно узрел, как Аррэйнэ сорвался с места навстречу дейвонам.
«Обезумел дурак!» – только подумать успел на бегу Глина, устремляясь к горящим дверям – но обернулся взглянуть что же будет – как будто не зная, что будет там дальше, где пятеро на одного.
Лев бросился на крайнего из противников, загородившего остальных – бывших ещё позади меж стеной и столами для пиршеств. Он отвёл от себя падавший сверху клинок, уведя его выпад долом левой геары, и праворучь поразил врага сбоку за щит. Отпрянув назад на два шага, полутораручник ударил второго из Ночных Птиц, пройдя меж щитом и державшей блодва?рпэ рукой – поймав остриё кроволивца крестовиною малой геары.
Враги устремились к нему полукругом, но оба клинка резко зашедшего сбоку им Льва не дав третьему занести для удара свой меч обрушились на того, жаля сверху. Отступавший противник пытался прикрыться, подняв щит слишком ввысь – и обманувшая его геара в леви?це резким нижним ударом вонзилась в бедро сквозь броню и подбойку, заставив дейвона упасть на колено – и тут же, открывшись и сверху второю рукой получить прямо в шею.
Двое оставшихся оторопели от неожиданности, встретив столь быстрого недруга. И этого краткого мига их замешательства было довольно, чтобы Аррэйнэ без промедления рассёк грудь одному, опустившему меч слишком низко в рубящем замахе, открывшись – стремительным выпадом полутораручника ударив в плечо под толстой стёганкой с вареной кожей. Последний вскинул оружие ввысь, пытаясь защититься от ложного выпада жалом – но не удержав напора соперника выронил меч, получив удар в локоть. Тут же полутораручник взмыл в долгом замахе – и перерубил шею врага, рассекая плоть с костью хребта прямо ниже простого шелома без сетки по вороту.
Гулко звякнув металлом об пол покатилась его голова, и из рассеченных жил струёй брызнула кровь. Тело дейвона подкосилось в коленях и мешком пало ниц.

– Чтоб меня…
Всё произошло так стремительно, что на бегу увидавший бой Глина не успел закрыть рта – а умей он считать не по косточкам пальцев, так и по пять до двадесяти не обчёл бы за то пролетевшее время. Как онемев он застыл у пылавших дверей, ошалело взирая на трупы дейвонов, какие-то мгновения назад бывших живыми и полными мощи врагами – и убитые Львом в одиночку, стремительно и безжалостно.
– Пошли отсю… Кха-а! Скоро своды обвалятся! – откашлявшись от едкого дыма Аррэйнэ потащил товарища из уже обступавшего их жара пламени, чьи искры дождём падали им на железо брони, пропаливая одежды. Лев устремился к выходу из озаряемого сполохами пожара Деог-ард-неадд, с хрустом ступая по усеявшим пол горячим углям и перешагивая через куски перекрытий с извёсткой, с силой выбив ударом ноги препынившие бег затворённые двери в огне.
– Я было думал… а ты их всех разом, Ард-Брен их пожри! Как?! – пробормотал Аэд, ещё не придя в себя от увиденного, – слыхал я от Догёда, как ты быстр бываешь, и четверых завалил в одной сшибке – но думал, брехал он, болтун этот… Как?
– А не знаю! Убил!!! И ещё их убью, этих выползков сучьих – сколько успею!!! – рявкнул в ответ он, когда оба товарища вырвались из едва не задушивших их дымом горящих чертогов на двор, где в охваченной заревом тьме мелькали и суетились многочисленные тени своих и врагов. Вокруг кипел не препынявшийся бой между воинством кадарнле и проникшими внутрь Ноттфуглен, теснившими защитников тверди.
Не смолкая гремело над объятым дымами пожарищ горящим ардкатрахом тревожное било, отдаваясь в сердцах страшным эхом как стук кровотока в груди.

– Лук возьми! – Аррэйнэ подхватил с земли валявшееся под ногами оружие. Аэд нагнулся, и сняв с одного из лежавших там трупов полную жал стрельную сумку перевесил ремнём через плечо и торопливо натянул кожаную пальчатку с остывавшей руки её прежнего хозяина.
– Бедах, Дайдрэ, Ройг, Хидд – и ты, Коннал! – наперёд звонко свистнув в два пальца на весь двор Лев окрикнул своих, кого разглядел в разрываемой пламенем тьме.
– Ко мне кто тут есть, живо!!! Идём назад в укрепь!
– Аррэйнэ! – со стоном выкрикнул один из ковылявших сюда, зажимая ладонью в плетёной рукавице глубокую рану в боку разверстой чужим клинком кольчуги, – мохнорылых полно здесь, а в городище тем больше… И многие в нашей броне и одеждах…
– В нашей?
– Ага… Лишь по белым тряпичным наручьям по обе руки можно их распознать… И ещё… – он прервавшись зашёлся хриплым кашлем, еле держась на ногах. Пара копейщиков подхватила его под руки.
– Люди, перевяжите его живей! – распорядился Лев.
Раздался треск разрываемой нижней рубахи, кромсаемой на лоскуты перевязок.
– И ещё… наши из северных кийнов идут с ними тут… – пробормотал слабеющий раненый.
– Северяне говоришь, Деорт? – Аррэйнэ нагнулся поближе к тому, внимательно слушая.
– Они… Два десятка нас полегли ошибившись так… как на этих вражин мы наткнулись под Малыми Воротами, и им дали нам в спину ударить. Берегись…
Запнувшись он харкнул на выдохе кровью и рухнул лицом ниц на камни, затихая.
– Все услыхали? Зорче смотрите, дабы и нам не попасться на эту уловку! – громко окрикнул притихших от такого известия товарищей Аррэйнэ.
– Услышали, Лев… – угрюмо отозвался из толпы стрелок с высоким щитом-наземником, оправляя ворот кольчуги. Скоро пересчитав пальцами оставшиеся у него в стрельной суме на поясе древки тяжёлых клиньев он с усилием взвёл крюком тугую тетиву крестовика.
– То-то вы?ползков этих из Кроммах и Инбер кишел весь ардкатрах седмину… – озлобленно молвил отдавший шелом Льву копейщик.
– Северяне, медвежий умёт… – озлословил Ройг Твёрдый, от души харкнув на землю.
– Где Тийре? Кто видел их?
– На стенах со своими – вытесняет там этих выблю?дков!
– Стоять тут на месте не будем, пока мохнорылые нас не застигли – и так скоро они здесь появятся. Лучники – половина за зубцы на ту бурру! – рявкнул Аррэйнэ, отдавая приказы сбегавшимся к нему воинам прочих десятков, кто остался в бою без своих вершних, теперь присоединяясь к нему.
– Прикрывайте нас сверху! Остальные на ту стену по стрельницам! Мечники, копейные – жала вперёд! Коннал – ты им за старшего, правый край твой!
– Понял!
– Как пешими выманим их на себя – сперва стрелами в один незащищённый бок со стены им внезапно всади?те. А как раскроются они с другой стороны – тут уж не зевайте и те, кто на бурре.
Под грохот железа, рёв пламени и вопли смертей вокруг них люди спешно исполняли приказы их нового вершнего. Никто не спросил как им быть, как осилить врага много большего и опасного. Все лишь делали то, чему были обучены – как и были должны.
– Стрел и клиньев напрасно не тратьте – метьте в шею или подмышку, где слабее броня. А с земли мы их разом ударим – тех, кто уцелеет! Пока их конные не подоспели сюда на подмогу, этих пеших нам нужно любою ценой раздавить.
Он сплюнул горчившую густую слюну изо рта.
– А теперь слов довольно. Пошли!
– Копья наперёд! – повелел его помощник Коннал, подчиняя толпу собиравшихся воинов и заставляя тех выстроиться в единую стенку убийственных жал долгих древок, среди которых вставали сражавшиеся секирами-шипцами и мечники.
– Режь выползков!!! – разнёсся над строем озлобленный клич.

Под гул не смолкавшего тревожного била а?рвейрны как один последовали за ним, беспрекословно подчиняясь воле товарища и с яростным рёвом устремляясь позади Льва в сторону кадарнле, объятого огнём и залитого кровью шедшего там сражения – туда, откуда уже наступал показавшийся враг.
С грохотом в доски щитов гулко брякнули хищные головы пик и секир, сполоша?я сердца кровотоком биения смерти, уже распростёртой над кадарнле. Между стен взвился яростный клич на наречии Эйрэ, устремляясь в лицо неприятеля:
– Солому в огонь!!!
Словно две волчьи стаи в взметнувшемся вихре сорвавшихся стрел и убийственных клиньев они вгрызлись друг в друга грудь в грудь – стыка?ясь с противником ярость на ярость… смерть в смерть.

Всё в его сердце смешалось, когда Аррэйнэ ворвался в ряды встретившего их железом врага, поднырнув под торчавшие пики Ноттфу?глен и разя тех ударами снизу одного за другим. Пронзая клыками клинков их броню и кольчуги, останавливая сердца, прерывая дыхания из разрубленных глоток и вместе с валящимися внутренностями вспоротых животов вырывая их жизни – словно режущий хлеб стальной нож, разрубивший стремительным натиском сплоченный строй Ночных Птиц, увлекая следом за собой воодушевлённых и поверивших в свою силу людей.
Трещали ломаемые рёбра, падали под ноги отсеченные головы и конечности, волоклись вываленные из разверстых нутроб дымящиеся потроха, лилась в исступлении ярости битвы кровавая пена… а он всё никак был не в силах насытить, утолить эту жажду убийства, горячим кровотоком бившуюся в груди. Там были и бесстрашный порыв умелого воителя, и неуёмная в молодости алчущая доблестной славы отвага, и жгучая ненависть к дерзнувшему ворваться в Аг-Слейбхе врагу – и стремление отомстить за убитого прежде отца, за горящий кадарнле с павшими в нём товарищами и друзьями, за погибший во дворце едва ли не до последнего человека кийн Бейлхэ.
Но сильнее огня полыхавшей исполинским светочем столпницы, чьи стены некогда возвели руки его родичей-камников из кийна Килэйд – и его ещё детские руки – сильнее огня в его сердце горело тем жаром, что эхом тех воплей теперь отдавался в ушах, когда он в неистовстве рубил и колол врагов окровавленными геарами.

Перед глазами его в зареве сполохов гара Аг-Слейбхе неотступно стояли те древние стены ему неизвестного прежде чертога, что некогда был его домом, и затуманенные беспамятьем лица людей – уже мёртвых… Тех, одним из которых был некогда он… единственный, кому суждено было как-то спастись в ту ужасную ночь от неведомой и неодолимой никакой людской силою гибели.
В ушах через гул не стихавшего била над городищем стоял треск пожарища, жравшего стены их укрепи и крошащего жаром даже древний камень прочных столпов и мурованного основания. Отзвуком в памяти сквозь громовые раскаты ревел тот вой пламени, на много шагов вокруг них осушавшего дождь, лившийся из черноты небосвода.
Эхом ему доносился всё тот же зловещий свист взмывших ввысь к небу огнищ, чьи тяжёлые глыбы крушили и низвергали в огонь своды и стены его позабытого дома… и хохочущие, полные упивавшегося довольства и торжества скорой победы яростные окрики из окружавшей их тьмы – такие же окрики на восточном дейвонском наречии, которые точно так же теперь раздавались вокруг, срываясь здесь с вражеских губ.
Такие же крики звучали вокруг него в ту роковую ненастную ночь всепогибели, когда он ещё малым ребёнком вжимался от ужаса в тлеющий пепел земли на могиле их орна, пытаясь укрыться от взоров незримых убийц – он, испуганный мальчик, потерявший там память и прежнюю жизнь… Он был тоже дейвоном – как вы – но вы появились как нынче, впотайную из непроглядной ночной черноты точно воры, и истребили там весь его род, отобрали ту прежнюю жизнь.
Тут, на земле а?рвейрнов он обрёл себе новые имя, дом и родню – и вот спустя годы вы снова пришли, чтобы и на этот раз хищно забрать во тьме ночи всё самое дорогое. Но он помнит доселе, как была непередаваемо страшна та потеря. Он помнит… Как же он был тогда мал – ребёнок, дрожавший от ужаса – бессильный противостоять тем жестоким безликим убийцам в ночи…
Но теперь он уже не тот мальчик, чьё лицо в роковой час бессильного страха не встретило слёз, замерев на безвестной могиле его истреблённого рода – прежде чем их пекущие капли упали в тот пепел из глаз – высохнув в огненном ветре из бездны, что вы принесли в этом пламени. Он вырос – и его руки сильны, упорством и волей способны преодолеть твёрдость камня. И в его взрослом сердце – одного из зрящих сквозь смерть – горит прежде неведомая, жгущая душу холодная ярость, влекущая прямо в кровавое месиво боя, не страшась само?й смерти и принося её подле себя – чтобы снять ваши шкуры пришедших к их дому волков и чернь перьев птиц ночи. И сам громоразящий Тинтреах вложил ему в обе ладони свои ненасытные, алчущие крови клыки, сделав Льва в эту ночь всепогибели хищной убийственной пастью, и указал на появившегося перед глазами врага, повелев лишь одно – мстить без всякой пощады…
Один раз вы явились незваными точно воры в ночи, и отобрали его прежний дом, его имя и род… но другого он раза теперь вам не даст. Пришли сюда взять нашей крови – так сперва попытайтесь то сделать, выблю?дки! И попытайтесь уйти прочь иначе чем только кровавой тропой к Всеотцу в сам блеск Халльсверд – в Смерть!!!

– Руби!!! – единственное, что вырвалось из его глотки, ощеренной оскалом зубов и полной клокотавшей там яростной пены, когда забрызганный кровью противника Лев без жалости кромсая мечами последних из попадавшихся на пути Ночных Птиц, не взирая на падающие сверху огнища вёл воодушевившихся подле него людей, увлекая их в охваченную сражением полуразрушенную укрепь Аг-Слейбхе – туда, где остался живой, сражавшийся и не истреблённый пока ещё враг…

ГОД ПЕРВЫЙ. ПРЯДЬ ВТОРАЯ "…ТЕ, КТО МНОГО СМЕРТЕЙ ПРИНЕСУТ БЛИЗ СЕБЯ…" Нить 1
Уннир Нъяльсон нетерпеливо вглядывался во мглу над ардкатрахом, теперь зырко подсвеченную заревом от пожара, бушевавшего в городище. Позади вершнего над дейвонским воинством не прерываясь ни на миг со скрипом и уханьем один за другим посылали смертоносные огни?ща и раскаляемые на кострах «ульи» тяжёлые вороты Сверры, круша и выжигая осаждённую твердыню. Где-то там сражались Ночные Птицы и союзные им люди а?рвейрнских фе?йнагов, прокладывая путь для решительного броска вглубь городища дейвонской конницы – к самым стенам вот-вот готового пасть к их ногам кадарнле.

Ряды всадников застыли в напряжённом ожидании за укрывавшим распадок гребнем уклона горы. Оттуда из мрака доносились бренчание железа поводьев и скрип кожаной сбруи, топот копыт переминавшихся на месте скакунов и приглушённый говор воинов, уже готовых к стремительному удару по недругу. В сполохах дальнего зарева хищно поблёскивала сталь кольчуг и брони, щитков и копий, оголённых мечей и шеломов. Несколько сотен тяжёлых, закованных в сплошную броню конных ярнве?ггир из Железной Стены, разделённых на отдельные хервы для удара по разным подходам единовременно, ждали приказа их вершнего, чтобы придти на подмогу державшим под дейвонским копьём уже половину городища товарищам. При их поддержке свежими силами они бросятся на захват вот-вот готовой пасть укрепи, стерёгшей дворец арвеннидов и священную дубовую рощу на склоне двуглавой Лесистой горы.
Подле Уннира застыл в молчаливом ожидании когурир Ярнвегг – внимательно наблюдавший сквозь вздымавшиеся к небу столпы гарного дыма за шедшим в укрепи боем, где их людей вёл его старший брат, вершний Ночными Птицами. Он так был поглощён этим и сосредоточен, что не сразу расслышал обращение Уннира, стоявшего рядом и окликнувшего его по-имени.
– Смотрю, Хугиль – твой брат не торопится… – насмешливо спросил когурира родич их ёрла, – может быть не справляется там он? И крови Дейна не всё по зубам укусить получается…
В словах Уннира прозвучала затаённая издёвка – словно брат их владетеля намекал предводителю Ярнвегг, что вот уже много веков миновало, как Несущие Кровь Дейна отнюдь не владыки дейвонов, и теперь даже не в силах взять с ходу врасплох вражью твердь.
Однако Хугиль спокойно, не оборачивая головы к Унниру, ответил их вершнему:
– Ллотур не из тех, кто отступает на полдороге, тиу?рр. А если потребуется, я скоро встану подле него в помощь плечом к плечу как брат брату. Не беспокойся – он справится…
– Я слыхал, младшего вашего брата отец отчего-то вместе с бабами дома оставил? – усмехнулся Уннир, всё не упуская возможности подколоть этого гордого, как и его старший брат потомка самого Дейна – пусть и покорного, но явно не признающего его, Скъервира, прямой власти над ними в этой выправе на арвейрнов – на чьём месте быть должен был сам старый скригга их орна, опытный в ратоводчестве Эрха Форне.
– Не тревожься, тиу?рр – Айнир скоро будет подле нас с Ллотуром. Если ты напрасно судишь с чьих-то словец, что он ещё трусливое дитя и книжник, а не настоящий воитель – я посмеюсь над этой брехнёй. Он тоже кровь Дейна, и вскоре станет воителем равным доблестью нам с братом – если будет угодно Всеотцу разжечь его грядущую славу среди живых, а не взять в Халльсверд слишком рано, как многих из юношей.
– Слишком долго твой брат возится с этими рыжими недосеками в укрепи, – недовольно хмыкнул Уннир, взволнованно вглядываясь во тьму над Аг-Слейбхе, где полыхало яркое зарево пламени над занимавшимися одно за другим пожарищами.
– Не тревожься, тиу?рр. Наши люди уже прорубились через стражу на стенах и взяли Малые ворота вместе с их оружейнями. Южная часть городища уже наша… А едва Сверра пробьёт дыру в саму укрепь – тогда мои молодцы сомнут всех, кто встанет на их пути – если к тому часу Ллотур сам не перебьёт их и откроет ворота, – твёрдо сказал Хугиль, надевая на ладони клёпаные стальные рукавицы с огромными напальчниками-когтями, защищавшими кисть от удара.
– Жди, тиу?рр. Уже скоро.
– Уж скорее бы… – мрачно хмыкнул брат ёрла, вглядываясь в зарево многочисленных пожарищ над пробуженным ими ардкатрахом Эйрэ.

Позади был долгий, кровопролитный и упорнейший бой, стоивший жизни множеству славных воителей. Трупы погибших бойцов пожатыми снопами укрывали всякое свободное место в тесных дворах и переходах кадарнле. Кровавые струи как реки устремлялась по спускам и лестницам. Живые топтались по мёртвым и смертельно раненным, в неистовстве сталкиваясь глаза в глаза – сталь на сталь. Хрипы умиравших от ран вперемешку с проклятьями и поминаниями Шщара раздавались повсюду, заглушая собой треск горящего дерева и рокот камней сокрушаемых веж и муров. Сама Смерть шла по укрепи…

Позади был долгий, кровопролитный и упорнейший бой… И хоть внезапное появление проникших в кадарнле небом Ноттфуглен застало арвейрнов врасплох, а самих врагов было несколько сотен опытных и свирепых бойцов – воинство Аг-Слейбхе смогло устоять перед их стремительным, гибель несущим ударом. Разрозненные поначалу кучки защитников смело приняли бой, сперва лишь обороняясь и отступая, а затем сумели переломить ход сражения. Всё плотнее смыкая ряды они объединялись десяток к десятку и сотня к сотне, действуя сообща и бесстрашно тараня начавшего сдавать и терявшего в людях противника, не давая тому новой возможности закрепиться в одной из бурр кадарнле – не то, чтобы выбить арвейрнов вон из их собственных стен.
Пока Тийре вёл свой даламлаох и примыкавших к нему остальных по переходам-мосткам между стен, копьями и мечами выбивая оттуда противника, сбрасывая с муров вражьих лучников, занимая так столп за столпом, прежде захваченные дейвонами – не дав им возможности овладеть и воспользоваться воротами укрепи – в это же время внизу кипела кровавая валка. А?рвейрны шаг за шагом теснили Ночных Птиц по узким дворам и проездам, резкими ударами поддерживаемых лучниками копейных отважно бросаясь на строй противника и расчленяя его ряды надвое – зачищая строение за строением, проход за проходом, упорно следуя лишь вперёд и вперёд. И впереди всех бессловесно рубили железо кольчуг и шеломов, дерево щитов и кожу чешуйниц два кровавых клинка Его ненасытной железной пасти, коей стал в эту ночь Аррэйнэ из Килэйд.
Он словно не видел выставленных против него пик и мечей, не ощущал бивших сталью в бессильной попытке сдержать рук врага, не замечал их щитов. Словно ветер обходя Ночных Птиц, обманывая противников стремительностью рывка и неостановимых ударов, градом сыпавшихся на тех – выбивал из их пальцев клинки, отшвыривал копейные древки и находил чужие сердца одно за другим, удар за ударом безжалостно прерывая биение жизней – и вёл за собой остальных.

Когда дейвоны наконец поняли, что перевес отныне не на их стороне, и прежде захваченные стены и вежи одна за другой вновь переходят в руки врага, швырявшего вниз прежде взнятые там стяги ёрла, а самих их теснят и безжалостно избивают крыло за крылом падавших замертво отважных сынов Всеотца – без страха бившийся впереди всех и вздымавший их дух когурир яростным окриком отдал приказ отступать, прорываясь из кадарнле в Нижнее городище.
Но единственные в той стороне ворота уже преградила укрывшаяся за стянутыми в ряд перевёрнутыми колёсными возами трёхрядная полоса ощерившихся жалами пик арвейрнов, замкнув дейвонов в кольцо глухих стен, сверху по которым уже опрокидывая силы их лучников прорывались защитники тверди. Казалось бы было тех – ставших спиною к пылающим створам бойцов – неполных четыре десятка… но их сплоченный ряд пробить было не в силах и лучшим из воинства ёрла.
Впереди ощетинившегося копьями, секирами-шипцами и шестами цепных молотов строя словно возвышавшаяся над головами людей бурра свирепо бился сын Хидда Бхоллэйнэ, весь от маковки шелома до защищённых кольчужною сеткою ног забрызганный вражеской кровью. Прикрываясь широким продолговатым щитом вместо меча в правой руке он сжимал долгий – в собственный рост – окованный до середины железными полосами ясеневый черен клевца с коротким шипом впереди, с одной стороны которого вражьи кости и черепа сокрушал тяжкий молот, а с другой пробивал под плетёною вязью кольчуг и пластинок сердца? хищный и долгий «вороний клюв». Копья разивших его противников разлетались и переламывались под тяжёлыми ударами, мечи вылетали из рук, а щиты трескались, не спасая укрывавшихся за ними бойцов от вгонявшей их в землю силищи впавшего в боевое неистовство исполина в алой от сока их жизней проклёпанной кожаной чешуйнице.
Выхода из пылающей, залитой кровью полуразрушенной укрепи не было, кроме как обратно под небом – сквозь сияющие Чертоги Клинков.

– В бурру! – сурово рявкнул когурир Ночных Птиц – поняв, что сейчас им уже не прорваться отсюда, зажатым и избиваемым в тесном каменном мешке снова занятых противником стен. Единственная из ещё удерживаемых дейвонами бурр была достаточно прочна и неподвластна пожарищу, чтобы его измотанные в долгом бою люди смогли переждать там внутри, не страшась стрел и копий врага, пока к Верхнему городищу не подойдут все те главные силы их войска, что уже шли с боями сквозь полыхавший ардкатрах.
Безропотно подчиняясь приказу их опытного вершнего бойцы Ллотура дружно и слаженно ринулись в узкие ворота, и силами первых укрывшихся там прикрывали сверху поспешное отступление закрывшихся стеною щитов последних товарищей, следом за которыми уже прорывались разъярённые а?рвейрны. Добрая сотня уцелевших в сражении дейвонов скрылась под защитою каменных стен, о которые разбился шальной удар попытавшихся сходу ворваться внутрь бурры противников, встреченных швыряемыми из оконцев булыжниками, стрелами и метальными пиками – оставив в кровавой истоптанной куче не одного павшего храбреца, вовремя не успевшего отступить в их ослепившем запале преследования.

Молча стоял он напротив возносящихся в небо стен бурры, неподвижный как и та каменная громада настороженно встречавшей их занятой противником тверди. Не страшась вражеских стрел а?рвейрн снял шлем – ощущая, как ночной ветер студит горячий пот на его лбу, вороша слипшиеся волосы. Правый клинок Аррэйнэ снова спрятал в ножны, а подобранный в горящем дворце арвеннида левый одноручник его ладони стискивали за навершие, будто не в силах поделить меж собой. Словно какими-то неведомыми для людей мыслями упиравшийся жалом в землю у ног его меч резким рывком улетал в левую руку, напряжённо стискивавшую украшенное навершие – и затем сильным броском вновь устремлялся к уже встречавшей его пятернёю деснице.
Подле него переговариваясь друг с другом стояли товарищи и прочие вершившие людьми в этом кровопролитном побоище. Кто-то притащил из ближайшего колодца ведро воды, и уставшие за долгую выматывающую валку бойцы столпившись вокруг дружно черпали из него пригоршнями, утоляя жажду и омывая от пота и крови разгорячённые лица, тут же в свободный от сражения миг торопливо перевязывая обрывками одежд раны.

– В камне укрылись недорезки… – сын Дэйгрэ стёр ладонью кровавые брызги со лба, издали глядя на наглухо затворённые дубовые двери в основании бурры, за которыми от копий и секир его людей скрылся враг.
– Огнём надо их выгонять – как лисиц из норы, – добавил громадина Каллиах, кинув озлобленный взор ввысь к самой верхушке бурры.
Тийре бессильно махнул рукой.
– Да камень в стенах не разжечь, Молот – пробовали… Их там набилось как крыс – всё наше палево вышвыривают и тушат. Знают ведь, что иначе живьём без боя в дыму угорят. Была бы бурра деревянная – уже бы выскакивали сами нам в руки, а так… Если бы пару воротов сюда подкатить – мы их огнищами славно согрели бы.
– Пусть хоть подпаленными стрелами люди их тычут! – сын кузнеца злобно стиснул рукоять клевца, – лишь бы столбы деревянные занялись, а там и сами сюда выползут. Верно я говорю, Аррэйнэ? Пришли с огнём – так пусть и сами горят, вы?блюдки!
– Пусть горят… – полушёпотом, словно и не слыша слов Каллиаха произнёс в пустоту Аррэйнэ, мучительно стискивая зубы и резким взмахом головы словно отгоняя от себя что-то ужасное.
– Как и они… – ещё тише добавил он.
– Кто? – не понял его слов здоровяк Молот, удивленно вопрошая товарища. Но Лев так и не отозвался.

– Бьют и бьют эти вы?блюдки прямо по нашим воротам… – хмуро буркнул неподалёку кто-то из вершних, зривших на зарево над уже опустевшими из-за огня, брошенными спасшимися оттуда защитниками, но всё одно плотно затворёнными на завалы тяжёлых брёвен-засовов створами главного проезда в кадарнле.
– И хватает же силы их во?ротам огнища сюда дошвырнуть от хребта…
– Так скоро и створы пробьют мохнорылым на радость. Половина стен той стороны обвалилась на треть, как ножом её срезало…
– Ага! Вот тогда с двух боков отбиваться придётся, когда сквозь пролом к нам повалят их конные!
– Вы?блюдки мохнорылые, чтоб им подохнуть…
Неподалёку от них чей-то всё время звучавший мучительный хрип вдруг оборвался резким натужным вздохом клокотавшей в груди человека крови. Аррэйнэ повернул туда взор.
– У?лайдэ умер… – брат почившего встал с земли, убрав с колен мёртвую голову родича, до последнего мига оставаясь рядом с захлёбывавшимся кровавою пеною воином.
– Так храбро всю ночь бился – и хоть бы царапина… А едва мы этих гадов прижали, как поймал в бок копьё… – со вздохом отозвался чей-то голос из темноты.
Левая ладонь Аррэйнэ вновь поймала навершие клинка, переброшенного из правой руки.
– Славный боец был, – отозвался он негромко, – пусть и к горнилу с оголённым мечом ступает, как бился. Гийлэ, дай мне его ножны. Неудобно геару за пояс засовывать…
Украшенное в виде стати человека навершие подобранного им во дворце арвеннидов чужого клинка вновь резко улетело в правую ладонь Льва.
Брат почившего торопливо снял с поясного ремня мертвеца его простые деревянные ножны и швырнул в протянутую ладонь их вершнего, всё так же молчаливо и неотрывно взиравшего на удерживаемую врагом бурру, тёмным столпом возносившуюся в охваченное сполохами пламени над горящим ардкатрахом небо.
– Держи!
Аррэйнэ на лету ухватил их и неторопливо распоясался, продевая ремень сквозь железные петли. Почуяв себя снаряжённым как должно он отёр липкую кровь с лезвия клоком сорванной из-под ног травы и вогнал клинок внутрь.
– Не уйдут выползки… – повторил он, неотрывно взирая на неприступные стены бурры, за которыми скрылся недобитый противник, – одна стена от вежи разрушена в крошево, а вторая нами давно занята. Некуда больше бежать, лишь назад за ворота. Сами выйдут, как захотят прорываться к своим. Надо лишь ждать…
Его товарищи загомонили, согласные со словами Льва.

– Рано пока радоваться… В северной стороне кадарнле много дейвонов укрепилось в кузницах и по вежам, – промолвил Каллиах, выслушав торопливо прибежавших сюда двух копейных, рассказавших ему эту весть, – и ещё держат ту стену с порушенным Малым проездом.
– Вот их и выкурим, пока в спину нам не зашли. А с этих глаз не спускать – ещё добрая сотня их тут осталась, – Тийре закинул геару на плечо, взмахом руки подзывая к себе остальных воинов, – к кузницам, люди!
– Аррэйнэ – постережёшь их? – окрикнул он друга, оставшегося тут с двумя десятками мечников и копейных самое большее, когда большинство их людей уходило за сыном владетеля.
– Не уйдут… – тихо, но твёрдо ответил товарищу Лев, неотрывно взирая на уходящие ввысь в раздираемую сполохами пожарищ небесную тьму валуновые стены, где незримые его взору находились загнанные в западню враги.

– Ещё! Бей метче! – Уннир пристально ловил взором вздымавшиеся в чернь ночного неба языки пламени, когда очередной огненный камень из чаш и пращных петель самых мощных хендску?льдрэ обрушивался на Большие ворота вражьего кадарнле. Под их ударами переламывались окованные толстыми решётинами прочные дубовые створы, сгорали в занявшемся гаре пожара державшие прочность стены и двух веж деревянные брусья и сокрушалась изветшалая кладка муров.
– Ещё наподдай рыжим!
Он отвлёкся от надзора за летевшим во вражье городище каменным градом и обратился к когуриру тяжёлых конников:
– Хугиль – твой час! Ваши люди выступают вперёд!
Сын Доннара согласно кивнул головой.
– Давно было пора! По коням!!! – рявкнул он воинам, ожидавшим приказа. Надев на голову стёганый чепец и глухой шлем сын Доннара стремительно взвился в закрытое сбоку тяжёлым щитом высокое седло укрытого бронёю коня, хватая поводья в левую руку. Правой он взялся за черен долгого копья с трепещущим у самого жала стяжком Дейнблодбереар.
– На спуск! – отдал приказ вершний ярнвегг.
– Сверра, наподдай рыжим побольше! Скорее открой нам проход! – Уннир снова обратился к вершнему метальщиков, пытаясь перекричать взнявшийся гул от цокота копыт спускавшейся с кряжа по разведанным загодя тропам конницы.
– Скоро стены и так уже рухнут! – метавшийся как угорелый между изрыгавшими раз за разом огнища и камни хендскульдрэ Сверра лишь отмахнулся рукой от этого властного брата их ёрла, и продолжал отдавать приказы обслуге метальных возов – куда лучше метить, сколько клиньев под рамы добавить или убрать, как выше поднять отвесы или захлестнуть петли пращных держален, чтобы изменить путь полёта огнищ к своим метам.
– Е-е-есть!!! – раздался ликующий вопль засевших на вершине гребня цельщиков.
Ужасающий гул обрушившейся громады Больших ворот кадарнле докатился до склонов хребта, на котором стояло дейвонское воинство, страшным эхом отдаваясь в ушах и пугая вздрагивающих коней. В зареве сполохов над Лесистой непроницаемо тёмным облаком взметнулась туча густой пыли, когда каменные столпы стали оседать наземь как подрубленные под корень деревья. На глазах они обвалились набок, обрушив кладку державших их стен с переходами и бойницами крытых укреплений.

Когда наблюдатели передали в стан, что Большие ворота рухнули, и свободный проход в Верхнее городище открыт, а Ночные Птицы с союзниками прочно держат оборону вокруг, Уннир отдал приказ ударить закованной в сталь коннице, дабы полностью занять древнюю твердь арвеннидов и рассеять оставшихся в её стенах защитников. По его слову четыре передовые сотни стоявших наготове на спусках к главной дороге всадников сорвались с места, на ходу вздымая в небо грозные долгие копья. Звон кольчуг и щитков, ржание покрытых защитной от стрел бронёй скакунов и топот копыт слились в один грозный гул. То шла непобедимая тяжёлая конница Дейвоналарды, проламывавшая копейным натиском любой строй неприятеля – не знавшая поражений в открытом броске уже целый век Железная Стена.

Стальной поток воителей проскакал сквозь полуразрушенные Закатные врата внешних стен городища, где ещё полыхали руины обрушенных бурр. Цокот копыт по камням заглушил даже рёв пламени в проёмах обваленных укреплений. Сотни всадников, выставив перед собой пики, боевым кличем призывая самого Всеотца в их строй в помощь полным ходом понеслись по охваченным пламенем улицам, сталью подков и лесом ощеренных жал долгих копий сминая любое сопротивление застигнутых врасплох жителей, с оружием в руках поднявшихся на защиту ардкатраха. Следом за ними уже торопливо вступали в Аг-Слейбхе новые сотни пеших воителей с секирами, копейщиков и стрелков с луками и тяжёлыми крестовиками, рассеивая встреченных ими противников. Подпаливая смоляками дома и чертоги, занимая укреплённые заборами и частоколами крепкие дворища знатных горожан, они делали их своими опорами словно звенья переброшенной через пока ещё полное врагов городище живой железной цепи, рассёкшей горящий ардкатрах пополам.

Посреди охваченной пожарищами укрепи на горе ещё шла кровавая сшибка в сгоревших дотла кузницах. Однако внезапное появление спешивших к сражавшемуся кадарнле вражеских конных сотен не осталось незамеченным – ужасный рокот от обрушившихся ворот их твердыни был услышан всеми, когда огромная столпница рухнула под ударами девонских огни?щ, оседая и рассыпаясь в горящее крошево камня и брёвен, заволочив кадарнле плотным облаком пыли.
К севшему наземь отдышаться после сражения в кузницах Тийре в горьком пыльном тумане подбежал один из воинов его десятка, на ходу перевязывая себе рассеченную левую ладонь обрывком рубахи.
– Вершний! Ворота разбиты!
– Сам вижу… Клевали-клевали и разбили-таки… – отерев с лица взмокшую потом колючую пыль рявкнул сын Дэйгрэ, вставая на ноги и закидывая на плечо окровавленный меч.
– Не всё ещё! Там внизу… – запыхавшись, проговорил вестник, – …от Закатных ворот сюда скачет целая сотня копейных из Железной Стены!
– А змей их грызи, вы?блюдков! – Тийре бессильно взмахнул окровавленной геарой, – мы ещё этих не выбили из укрепи!
– Если и Ноттфу?глен ударят нам в спину, прорвавшись через Малый проезд, так нас тут их конные с грязью смешают… – сказал один из помощников.
– Верно, Кинах. Так, сколько у нас найдётся под сбруей коней, чтобы самим быть верхом?
– Переловить их сперва надо – во время боя все разбежались по кадарнле. Сбились в рощу в святилище… – развёл руками помощник.
– Собирайте же скорей их, сколько есть! Киан – ты этим и займись!
– Сделаем!
– Далеко там идут эти выползки? – громко крикнул сын Медвежьей Рубахи в сторону наблюдавших за Нижним городищем со стен.
– Уже скачут мимо гончарных рядов! – раздалось в ответ сверху, – Малое торжище миновали!
– А в Нижнем ещё не меньше трёх сотен железнобоких! И все сюда к укрепи скачут! – вторил ему другой наблюдавший.
– А за ними в отдалении идут пешцы и копейные с лучниками. Пять сотен, не меньше! – донеслось сюда голосом третьего.
– Раз Большие ворота разбиты – и тут не удержим их пешими, против такой тучи конных с копьями…
– Ага, дрянное дело… – согласился с товарищем Каллиах, – придётся самим обороняться в уцелевших столпницах…
Громко свистнув Тийре взмахнул рукой, созывая к себе людей.
– Идём назад к веже! Иначе выблюдки прорвутся к своим, пока мы свои силы разбили надвое. Лев там остался один всего с парой десятков!
По его приказу усталые от долгого боя люди бросились к громаде возвышавшейся вдали бурры, где сидел окружённый там, и оттого ещё более озлобленный и отчаявшийся враг.

Аррэйнэ так и стоял, тяжело дыша во всю грудь, словно смакуя холодивший его ночной воздух, когда на верхушке удерживаемой врагом бурры послышался гул обрадованных голосов и топот ног по камням. Он напрягся словно взведённая тетива, вновь готовый к сражению. Шелом плотно осел на закрытую стёганым чепцом голову, и клинки в ожидании боя вновь легли в стиснувшие их рукояти пальцы. Те пара десятков воинов, что остались с ним тут, взволнованно загомонили, готовясь к внезапной вылазке зажатого в западне противника.
– Лев, видимо мохнорылые решают пробиться… Самое время им выпало, пока мы в меньшинстве… – тревожно шепнул ему на ухо один из товарищей, зорко оглядывая возносящуюся перед ними ввысь громаду бурры.
– Знаю, Бедаг… – так же тихо ответил Аррэйнэ, – …сам слышу, как те идут по ступеням. Наготове все будьте! Лучники – бейте, едва лишь первые сунутся в двери, чтоб там же легли всем под ноги. А дальше держим их копьями пока хватит сил, если Тийре с людьми опоздает.
– Дело умётом смердит нам, старшой – опоздай он немного. Нас тут впятеро меньше чем их сейчас будет… – вздохнул Бедаг, сжав черен копья, – перебьют нас меж стен точно кур…
– Посмотрим…

Из камени?ц бурры, где сидел недобитый противник, с вершины раздался ликующий вопль на дейвонском наречии:
– Конница Хугиля! Когурир, твой брат идёт к нам!
На маковке меж зубцов под стрехой показалась огромная тень выбежавшего на зов вершнего Ночных Птиц. Оглядев с высоты бурры хорошо видные ему, подсвеченные заревами многочисленных пожарищ просторы Аг-Слейбхе когурир Ллотур проревел вниз, потрясая в сторону недругов кулаком:
– Ну держитесь, вражины! Нас вы числом одолели – но моего брата вам и тысячей пеших не остановить!
Снизу из тьмы донеслась яростная ругань на дейвонском наречии, когда стерёгшие их воины арвеннида послали ответ:
– Вместе с братом на кольях подохнешь, наволочь мохнорылая!
– Юшкой из глотки умоешься, вы?блюдок!
Звякнули снизу о камни швырнутые сверху на голос метальные пики – промазав в противника. Окружённые со всех сторон и зажатые в бурре Ноттфуглен – те немногие из уцелевших в бою – яростно заревели десятками глоток, ликуя от наконец-то пришедшей им помощи:
– Кровь Дейна! Кровь Дейна идёт!
– Зови на подмогу – пусть мой брат двинет конницу к нам! – отдал приказ старший сын Бурого одному из помощников. Тот, сняв с пояса турий рог и встав на край зубца, во всю мощь загудел клич призыва. Однако чья-то выпущенная снизу стрела не дала вестнику закончить посыл – и тот, выронив рог из мертвеющих рук вместе с ним рухнул наземь, сверзаясь на камни подножия бурры. Второй вестограец дейвонов был осторожнее, и не высунулся из глубины подстрешья на зубцы столпницы под шипы устремлённых к нему стрел и клиньев – доиграв разнёсшийся над простором Аг-Слейбхе призыв до конца.
Тот был услышан – и откуда-то с Нижнего городища донесся ответный гул рога двигавшейся сюда неостановимым потоком Железной Стены.

ГОД ПЕРВЫЙ. ПРЯДЬ ВТОРАЯ "…ТЕ, КТО МНОГО СМЕРТЕЙ ПРИНЕСУТ БЛИЗ СЕБЯ…" Нить 2
– Сколько их там? – жадно глотнув из меха остатки воды и стянув с головы тяжёлую плетёнку кольчужного наголовника, разгорячённый от долгого боя вершний Ноттфу?глен вопросил тех людей, что оглядывали двор защищавшей их бурры.
– Нас больше, тиу?рр! Прочие их ушли, осталось лишь с десяток-другой там стеречь нас.
– Во тьме всех не счесть – хитры что лисицы, все смоляки притушили и затаились!
– Тогда нечего медлить! Секиры к бою! Кто дрогнет перед врагом и покажет нам спину – того сам за рыжего буду считать, и своею рукой зарублю! – сурово воззвал оставшихся с ним людей старший сын Доннара, надевая шелом на чепец, – а дальше пробиваемся в городище навстречу моему брату – ворота уже раскрыты! Вперёд!
Их сплочённая ватага – те из тех немногих оставшихся в живых – торопливо распахнули наглухо затворённые завалом-бревном двери. Прикрывшись щитами, единым клином рванулись они в бросок на прорыв, внезапным ударом стремясь пробить ставшее немногочисленным кольцо арвейрнов и вырваться прочь из занятого врагом кадарнле к уже подступавшим сородичам.
– Вотин! – раздался во тьме их яростный клич.
– Рази! – шикнул их шести стрелкам с луками и крестовиками Бедаг, прикрываясь щитом на случай ответных стрел и камней неприятеля, и стиснул в ладони черен выставленного вперёд копья.
Два тяжёлых гранёных клина слетели с ложниц крестовиков и пробивая броню и щиты свалили с ног первых вырвавшихся из распахнутых ворот бурры Ноттфу?глен – и последовавшие одна за другой стрелы препынили стремительный бег прочих недругов – чтобы секиры и копья столкнулись друг с другом в неистовой сшибке.

– Держи строй! Не дай им уйти, сучьим выползкам! – переорав шум развернувшейся стычки крикнул вовремя подоспевший с людьми Тийре. Люди арвеннида уже вбегали во двор вокруг вежи, где вовсю кипела кровавая валка сцепившихся пешцев.
– Тинтреах! – взвился к небу боевой клич арвейрнов.

А?рвейрны удержались перед наскоком врага. Вознявшейся точно иглы ежа стеной пик они оттеснили терявших людей Ночных Птиц назад в бурру, на этот раз не дав им затворить за собою тяжёлый завал на двери, и продолжили резать, рубить и колоть, шаг за шагом выдавливая тех по ступеням наверх – к последнему гибельному обрыву. Тёмные переходы и крутые узкие лестницы были полны трупов павших бойцов. Наступавшие снизу перешагивали через тела, падая и спотыкаясь на скользких от крови ступенях, открываясь ударам противника сверху и погибая – но упорно и неостановимо шли дальше вперёд.
Последних уцелевших дейвонов оттеснили на плоскую крышу под сводами черепичной стрехи, снова не дав затворить за собой заслон-крышку. Дальше за спинами после холодного камня зубцов распростёрся обрыв на десятки локтей высоты. И там, на последнем краю шедший первым второй их десяток – поредевший уже наполовину – схлестнулся с последним скиром окружённых и загнанных в угол врагов. На тесной крыше меж каменными зубцами муров долгим копьям а?рвейрнов негде было разить, и тут клыки Пламенеющего взяли крови по полной. Вырвавшийся вперёд Аррэйнэ рубил и колол геарами так стремительно, что даже свои остерегались приближаться к нему, став поодаль и удерживая выход на лестницу – оставив Ночных Птиц вершнему, точно впавшему в исступление. Удар – и мечи падали из рук теснимых противников. Выпад – и плетёные кольчуги с полосчатками разрывались от укусов клинков. Разя врагов одного за другим, кровавым месивом тел он обрушивал их на холодные камни, ступая по лужам растёкшейся крови.
– Думаешь, взяли вы верх? – выкрикнул когурир Ллотур, отбиваясь от ударов этого молчаливого противника, что в одиночку теснил их к стене, – мы лишь тень от огромного войска сынов Всеотца! Сам Эрха Древний ведёт его снова – и выкорчует и тебя, и всю вашу землю он пеплом засеет, как век назад сделал!
Выпад клинка заставил его отпрянуть вплотную к зубчатой стене, в ловушку упёршихся в спину холодных камней. Рядом с ним пал залившийся кровью последний товарищ – не сумевший секирой отбить быстрый жалящий выпад геары противника прямо под щит, проколовшей плетёнку кольчуги.
Тараня с наскока тяжёлым щитом менее рослого чем сам Ллотур противника, вершний Ноттфу?глен попытался сбить его с ног – но тот резко уйдя скачком в сторону устоял, сам бросаясь на недруга, резко зайдя тому с правого бока. Обманув ложным уколом выставленную сверху защиту, один из клинков поднырнул вниз под доски щита и ужалил старшего сына Доннара остриём ниже рёбер, пробивая броню и подбойку – брызнув алым ручьём тому под ноги – забирая тем самым последние силы.

– Я – Ллотур Доннарсон из Дейнова рода – смерти в бою не страшусь! Всеотец уже со славой встречает нас в Халльсверд! – ощерив зубы выкрикнул он. В последний раз пытаясь отбросить этого безмолвного и убийственно-быстрого противника сын Бурого бросился вперёд, отшвырнув ставший тяжёлым щит под ноги врага и делая резкий выпад перехваченным в обе ладони клинком.
– Так к нему и ступай! – доселе молчавший, тот вдруг рявкнул ему по-дейвонски в ответ – всё на том же срединном наречии. Удержав выпад когурира, перешагивая через валявшиеся на залитой кровью верхушке бурры трупы врагов Лев вновь стал теснить в угол терявшего силы противника. Подловив краткий миг, когда блодварпэ слабеющего дейвона после рубящего удара ушёл глубоко вниз, сильным ударом ноги по его жалу Лев выдавил оружие из ладоней соперника наземь.
– Дорогу на ощупь найдёшь!!!
Клинок полутораручника взвился по долгой дуге, перерубив незащищённую наголовником шею. Обезглавленное тело врага зашаталось и как сноп перевалилось через зубцы бурры, брызжущей кровью из жил заливая площадку и стены.
– Ползи к Хвёггу! – хрипло выкрикнул Лев, ощутив пры?снувший через очницы липкий набрызг – и с силой пнул вражескую голову, сбросив её через стрельницу вниз с крыши бурры вслед за телом дейвона.
– Тинтреах! – донеслось ему снизу, когда потрясая оружием заорали соратники Льва – видя, как безголовый труп когурира Ноттфу?глен рухнул наземь, гулко звякнув кольчугой о камни и с хрустом ломая все кости – а следом за ним забренчала его закованная в железо верхушка.
– Так их, Лев!
– Руби, мохнорылых!

Сняв шелом и отерев от крови лицо он хмуро воззрил вниз с вершины вздымавшейся бурры на охваченный заревом пала простор, в волнении крепко упёршись рукой в мшистый камень надёжной опоры зубца.
– Добро пожаловать в Ормхал, выблю?дки! – во всю мощь горла рявкнул он вдаль в пустоту над простором пылавшего города, крикнув то на дейвонском наречии – обращаясь к незримым врагам, что уже надвигались на гору.
– Аррэйнэ, кончай их! – сквозь рёв товарищей долетел окрик Тийре, – конница железнобоких идёт на нас!
– Иду! Парни – кто целый – все вниз! – подозвал он своих, устремляясь на лестницу.

Спустившись с верхушки залитой кровью бурры его поредевший десяток присоединился к остальным. Аррэйнэ взбежал на стену кадарнле и взглянул на городище, оценивая опасность.
– Совсем рядом уже мохнорылые! Целая херва их конных идёт! – издали крикнул смотрящий.
– Не отбиться такими нам силами, Тийре! – мрачно рявкнул здоровяк Каллиах, – нас мало, копейных и то ещё меньше. Против их конных в железе до пят мы не выстоим пешими долго…
– Если хотя бы одни были только ворота разбиты – а с двумя дырами в стенах нам пешим не удержать их, когда враг и со спины угрожает! А надвое разобьёмся – сметут как траву слабый строй! – добавил второй из бывших рядом вершних.
– Препону против коней возвести – и на ней продержаться! – посоветовал третий.
– Пустое дело… – махнул рукой Тийре, – брёвен тут мало, кольев нет столько. Возы, что были, уже переломаны и сгорели, а малую препону они сходу возьмут – вслед за конными валят и пешие с копьями, и лучники. Те из-за спин ярнве?ггир нас живо рассеют… Была бы толстая цепь в пару рядов, ещё можно было бы их препыни?ть в том проходе.
– Шщар их рази – да где же остальные? Или на весь ардкатрах мы одни тут остались сражаться? – выкрикнул кто-то озлобленно.
– Не трясись! Остальные кто жив, в других местах город держат! – Тийре указал рукой в бок южных стен Нижнего городища, где также кипел бой – силы первой мор-лохрэ под вершенством старого Ан-Шора сдерживали там наступавших с севера дейвонов, – а тут нам придётся держаться самим! По уцелевшим буррам и стенам закрепимся, и сверху их будем разить, как кто сунется снизу. Если удастся – запереть их меж стен и проредить там клиньями!
– Тех бы вражин с Малого проезда сперва выбить – и будет спина нам прикрыта!
– Не успеть, Бедаг… Конные подойдут много скорее. По стенам, люди! Камни кидайте им в бошки, чтобы сберечь стрелы с клиньями.

– Смотри-ка туда! – Аррэйнэ вдруг торопливо указал сыну Дэйгрэ вытянутой рукой на огромный воз с сеном, стоявший неподалёку у частокола, тянувшегося вдоль ведшей к воротам их кадарнле прямоезжей дороги.
– Пролом в воротах широкий, тут нам их не удержать. А у того воза дорога узка – и проехать можно по двое с трудом. И иного свободного проезда к кадарнле нет – с севера всё в огне, пока там не выгорят дровяные схо?роны вместе с чертогами у Малых ворот. Вот где их можно препынить на самых подступах, пока сено успеет сгореть.
Тийре сразу понял дерзкий замысел друга.
– Задумка хорошая, Лев – да даже так мы надолго тут путь не удержим! Сотни две мы поставим сюда пешими вниз и по стенам, а прочие всё равно будут стеречь нам спину от Малого проезда. Против цельной конной сотни нас мало – на открытом месте сломают тут копьями вмиг!
– А много нас там и не надо! – Аррэйнэ торопливо метнул взор по сторонам, – дай-ка мне лук, Кадауган! И ты свой давай, Дайдрэ!
Он ухватил оба поданных ему орудия, перевесив второй на плечо перехватом. На обе руки Лев надел толстые кожаные напальчницы вместо лучных колец – дабы в случае нужды не мешкая мог воспользоваться геарами для защиты.
– И меня одного хватит на время. Выбивайте тех гадов скорее, пока их конные не явились к Малым воротам.
– Что ты задумал хоть, Лев? Что ты один там сумеешь? – спросил его кто-то.
– В чистом поле и вправду – ни копьями, ни даже стрелами с клиньями не препынить Железную Стену на всём их скаку… – глухо молвил Аррэйнэ, вглядываясь в узкий проход подле воза, – но в проездах на городище, где не развернуть им свой строй, а пешие стрелки отстали от я?рнвегг, самый раз зажать конных меж стен, неподвижных в тяжёлом железе – и копья им так не помогут. Тут и возможно остановить врага на пути под гору – или задержать сколько удастся. Иначе потом в самом кадарнле они нас копейной стеной на раз сломят, конями раздавят…
– Верно говоришь, Лев, – поддержал его Каллиах.
– Скорей выбивайте дейвонов от Малых ворот – а там уж и мне на подмогу придёте… –он обернулся к одному из людей, подзывая его к себе.
– Эй, Щепа – возьми стрелы и щит! И ещё двое – тащите туда побольше копий для преграды! И огня скорей дайте!
– Калёные, для брони! – Уи?ннах Щепа из его десятка едва не согнулся под тяжестью большого подсумка для стрел.
– В самый раз… Дайте же огня, Шщар вас увей! Уже на подходе дейвоны!
– Держи, Лев! – кто-то вложил ему в левую руку сухую дубовую ветвь с обугленным тлевшим концом, резким дуновением разжигая притихший огонь.
Аррэйнэ вместе со следовавшим за ним Уи?ннахом бросился к пролому ворот, за которым тянулась освещённая пожарами улица. Где-то впереди во мраке уже грохотали подковами по камням десятки коней, и хищно блестела на концах копий голодная сталь.
– Держись, Лев! Как выбьем тех гадов из укрепи – жди помощи! – окрикнул его сын Дэйгрэ.
– Уж поскорее бы! – кинул он другу в ответ, исчезая в охваченной заревом тьме. Следом за старшим метнулись Щепа и копейщики с пиками.

– Обезумел наш Лев… – молвил кто-то в толпе провожавших его взорами товарищей, – в одиночку его мохнорылые в миг растопчут копытами. Что он один против Железной Стены? Или стрелой он нагрудник у ярнвегг пробьёт?
– Миг тот один пусть лишь будет, но сейчас нам и он на вес золота… – глухо промолвил Тийре, провожая взглядом исчезавшего в сумраке друга, – кто бы ещё такой миг нам решился добыть? Ты может, Инбер?
– Храни меня Пламенеющий, Тийре! Я-то ещё жить хочу, а не в Шщаровы норы как Лев!
– И Аррэйнэ не дурак бросаться на верную смерть. Значит лишь он один может – что никому из вас не под силу.
Он умолк на миг, отерев от брызг крови лицо и глубоко отдышавшись.
– Ну всё, хватит бить языками! Быстро на Малые Ворота!

Пока запыхавшийся Щепа снимал с плеч тяжёлую стрельную сумку, двое копейщиков спешно втыкали пики древками в расщелины между камней, направляя их жалами наискось навстречу врагу, сделав густой словно щетина или зубцы гребня частокол в пять рядов, способный на время препынить наткнувшегося на них коня с вершником.
– Ну всё, уходите скорее! – окрикнул их Аррэйнэ, поторапливая.
– Лев – я тебя одного оставлю что-ли?! – негодуя возразил Щепа.
– Щит у нас один, и толку от тебя мало – крестовик ты нескоро натянешь! А до схватки в лоб мы может и не доживём, если стрел у дейвонов окажется много. С такой близи мне и лука достаточно будет. Дуй отсюда!
– Точно один справишься?
– Иди помогай лучше нашим!
– Трое подле тебя! – Уи?ннах выхватил меч и торопливо помчался назад в кадарнле, где поредевшие десятки защитников продолжали выбивать остатки засевших в стенах и по вежам дейвонов, вытравливая тех как лисиц из норы. Двое копейщиков закончили заваливать узкий проезд позади Льва брёвнами из поваленного ударом огнищ частокола, чтобы сделать ещё одну хоть какую препону для вражеских конных, и бросились следом за Щепой.
– Если их не удержишь – за завалом в проломе укройся, сюда их конные не пролезут! – на ходу крикнул один, – если что – свои копья тебе мы оставили!
Лев присмотрелся, далеко ли виднеется враг – и несколько раз ткнул раздутою ветвью в колючее сено, чтобы сухая трава подхватила огонь. Белый дым взвился ввысь, и трескучее пламя стало разрастаться, заливая простор обжигающим жаром.
– Шщаров глаз! – глядя на приближавшуюся из тьмы дейвонскую конницу, но не сдвинувшись с места шепнул тихо Аррэйнэ – помянув Собирателя Мёртвых, великого змея – чей пристальный взор не знает ни слёз, ни мерцания век. Вогнав перед собой ножками в расщелины меж камней закрывший его от врага высокий щит, он торопливо положил один лук наземь подле левой ноги, а справа поместил полный стрел подсумок. Второй лук Аррэйнэ крепко сжал на ухвате в ладони и взял в пальцы первое древко. Конец его острого жала уставился в охваченную заревом пламени тьму.
В его отсветах показались первые из стремительно двигавшихся конным клином противников.

Когда дейвонский строй ярнвегг приблизился к охваченному огнём возу, они перестроились по двое, чтобы проехать по задымленному проезду с противной от пламени стороны, не почуяв ловушки – и их рысь замедлилась. Дождавшись этого, стоявший поодаль во мраке Аррэйнэ поймал взглядом первого появившегося в дымном проходе врага, и натянув тетиву со стрелой до упора разжал пальцы.
Сбитый его выстрелом ярнве?ггир согнулся набок, теряя копьё и зацепившись ступнёю за жёсткое стремя седла. Разгорячённый скакун, чьи губы рванули натянувшиеся поводья, вздыбился на задние ноги, заржав, и налетел на всадника по соседству – сам падая наземь и подминая того за собой. Следовавшие сзади конники на ходу перескакивали через поверженных, но Аррэйнэ уже спускал с тетивы новую выхваченную из сумки стрелу. Затем следующую.
Быстро целясь он торопливо бил по замедлившимся, напоровшимся на копейные ряды дейвонам, метя не в толстый нагрудник, а в прикрытые лишь кольчугой с пластинами места их брони – или разя по открытым местам их коней. И с каждой выпущенной стрелой проезд загромождался бьющимися скакунами, которые обезумев от бушующего рядом огня и запаха крови метались от стены к стене, ломая воткнутые меж камней пики, давя павших всадников и мешая скакать вперёд прочим ярнве?ггир.

– Хвёггова бездна! Что же за гад там засел?! – проревел вершивший сотней, глядя на творившееся впереди их загона побоище и едва выворачивая ошалевшего жеребца, чтобы проехать через это несущее смерть только место. Оттуда из тьмы за полыхавшим в проёме задымленным возом, препынившим дейвонов и не дававшим как следует разглядеть в клубах гара стрелка-одиночку, одна за другой без передышки летели его жалящие убийственные древки. Слепящее пламя показалось сотнику огромным нечеловеческим оком неодолимого человеческой силой чудовища, в середине которого чёрным зрачком зиял прятавший за собой саму смерть лучный щит – точно взор услышанного им в детских сказках от предков а?рвейрнского Марв-ун-Лли?гада – Смертоокого Духа, сильнейшего из теней морских бездн, чей яростный взгляд умерщвляет тысячи узревших его.
– Рубите скорей эти копья! – повелел он своим, и прикрываясь щитом от стрел обернулся направо, разыскивая помощника.
– Фреки, сшиби того гада! А иначе он перебьёт тут пол-сотни, выблю?док!
Помощник хервара приткнул к седлу бесполезную с такой дали метальную пику и вскинул лук. Стрела окрылённой змеёй пронеслась два десятка шагов над проездом, но увидевший выстрел противник пригнулся под щит, и смертоносное древко прошло совсем рядом. Второе уже более метко вонзилось в дерево, пробив стальным наконечником доску позе?мника.
– Да чтобы ты сдох! Змей тебя поглоти, выродка! – отчаянно озлословил во тьму сотник Ярнвегг, когда ответный выстрел невидимого для них лучника выбил его помощника из седла, пронзив жалом горло сквозь сетку кольчуги. Фреки с хрипом сполз из седла, держась ладонью за пронзившее шею кровавое древко и заливаясь хлынувшей из губ алой пеной. Та же участь постигла и спешившегося ярнве?ггир с секирой, пытавшегося перерубить преграждавшие путь уцелевшие древки рукотворной препоны из пик.

Стрельная сумка была полупуста, но Лев продолжал без устали сеять во врага смертоносные жала – и ни один из дейвонов не смог прорваться дальше пылавшего воза, где уже вырос курган человеческих тел и бьющихся в безумии раненых, ошалевших от боли и жара коней. Подпиравшие сзади ряды неумолимо подталкивали передних в эти огненные ворота, где их встречала оперённая гибель из тьмы.
Неожиданно полыхающий воз с треском сдвинулся с места. Топтавшиеся в западне конники спихнули передних в пожар, и горящее сено разлетелось под копытами по всей улице, где обожжённые скакуны метались в сполохах искр. Нечеловеческий вопль и отчаянное ржание наполнили узкий проезд – но оставшаяся часть вражьей хервы с огромными потерями пробилась-таки через пылающую западню к разбитым воротам, выйдя на их разрушенный зев.
– Держать строй! Вперёд! – размахивая двуручным блодва?рпэ ревел разъярившийся сотник, голосом наводя порядок разлаженного заго?на, – копья к бою!
Задние их ряды, состоявшие из менее опытных воинов, не прикрытые более спинами полегших впереди старших товарищей, всполошено метались меж стен, с трудом выстраиваясь в прежний слаженный строй. И с каждым мигом летевшие стрелы выкашивали ярнве?ггир одного за другим.
Стрельная сумка опустела, когда прорывавшиеся всадники уже были в каком-то десятке шагов от него. Пользуясь затишьем их хервар вырвался вперёд, вскидывая меч в направлении дерзкого лучника. Следом за ним взняв свои пики устремились другие ярнве?ггир.
Подхватив рукой древко копья он с размаху всадил его в стык полосок брони на шее приблизившегося коня. Скакун жалобно заржал и вздыбился вгору, едва не выбросив седока из седла, чуть не смяв отскочившего Льва. Сотник с трудом удержался в седле, но укрыться от второго удара копьём не сумел – узкое жало пробило ему две пластины полосчатки вместе с подбоем и рёбрами, угодив прямо в сердце.
– Держи!!! – яростно выкрикнул Лев, всаживая пику в бок следующего седока, и на ходу схватил за поводья его вздыбившегося коня. Дейвон упал наземь, увлекая за собой сразившее его копьё, но Аррэйнэ выпустил древко из пальцев, и через миг уже сам был в седле мертвеца. Вскинув меч Лев схлестнулся в ближнем бою с остальными дейвонами, не давая тем воспользоваться долгими копьями. С размаху он разрубил до кости локоть первого из ярнвеггир и ткнул следующего жалом клинка сквозь очницу шелома, выбивая того из седла.
Силы были совсем неравны, прорывавшихся через затухавшее пламя ярнве?ггир в тяжёлой броне прибывало. Но в этот миг сзади раздался клич воинства Эйрэ – и град стрел и клиньев ударил по подступавшим дейвонам.
– Засада! Назад! – раздался выкрик кого-то из конных. Остатки хервы – а за эти мгновения их осталось из сотни лишь пара десятков, не сумевших пробиться сквозь узкий проезд – стали неуверенно, а затем всё более поспешно отступать по узким проездам Нижнего городища, теснимые пешим противником с копьями. И ещё больше они были ужаснуты яростью того одинокого лучника, который в одиночку до подхода товарищей смог задержать дейвонскую конницу, а теперь уже сидя верхом продолжал гнать их вспять.

Смятение пришло в ряды Ярнвегг. Своим отступлением они остановили подошедшую к ним на подмогу вторую сотню Железной Стены. Сверху со стен и крыш теахов, и снизу из проездов по всадникам били лучники уже подходившей сюда на подмогу третьей мор-лохрэ. Их смертельный дождь клиньев и стрел лился на дейвонов с обеих сторон, заставляя тех пятиться прочь, не в силах пробить прочно вставший заслон пеших арвейрнов на пути к Верхнему городищу.
К кадарнле пытались прорваться ещё две полные хервы Железной Стены, поддерживаемые пешими лучниками и пытавшиеся обойти сзади по другим проездам ставшего тут преградой противника – и численный перевес вновь мог оказаться на чаше весов у дейвонов. Однако скученные ряды арвейрнов упорно стояли на месте, сплошной стеной пик преградив все пути к их порушенной укрепи – и тяжёлый удар не способной разогнаться до нужного им напора конницы о человеческие ряды копейных рассеялся впустую точно отскочивший от упругой плетёной изгороди брошенный булыжник, оставив павшими на камнях проезда не одного сражённого скакуна и его всадника. Воины Эйрэ стягивали их наземь из сёдел долгодревковыми секирами-шипцами с крючьям, добивали цепными молотами и клевцами, резали подбрюшья и бабки коням, метили во врага стрелы и клинья, пробивая броню скакунов и их конников.
– Расступи-и-ись! – донёсся сзади громкий рёв на восточном наречии – перекрыв даже грохот копыт по камням.
Пешие как рассыпавшийся горох дружно бросились к стенам домов, когда мимо них пронеслась целая река а?рвейрнских всадников. Это вторая мор-лохрэ наконец раздавила остатки врага и смогла оседлать разбежавшихся скакунов – и теперь бросилась в ответный копейный наскок на дейвонов, ударяя тех в лоб. Впереди на огромном, огненно-рыжем как пламя коне скакал Каллиах, вскинув клевец и прикрывшись щитом. Как таран он врезался первым во вражьи ряды, обминув копья Ярнвегг. От его страшных ударов сразу трое дейвонов в тяжёлой броне как мешки с мукой пали из сёдел – не спасли ни щиты, ни мечи, ни бесполезные в ближнем бою длинные пики – а залитый кровью сын кузнеца и дальше орудовал молотом, всё глубже вонзаясь в Железную Стену врага.

Вновь спешенный Лев, чьего добытого в бою жеребца настигло чьё-то копьё прямо в брюхо, торопливо оглядывал сумрак проезда, озарённого отблесками пожаров и рдяными смоляками в руках земляков, пытаясь отыскать нового скакуна. Вдруг он увидел, что среди а?рвейрнских всадников мчится и его собственный конь – серый как пепел четырёхлетний Ветер. Тот мчался сюда из разбитых ворот кадарнле вместе с прочими скакунами, кем-то осёдланный и покрытый бронёй, но не давшийся чужому седоку – задрав хвост трубой и оглашая ночь ржанием.
Аррэйнэ засунул в рот пальцы и громко присвистнул, подзывая скакуна к себе.
– Гаот! – по-имени громко позвал он коня.
В шуме сражения Ветер услышал хозяина и тут же пустился к нему, пробиваясь сквозь плотный строй всадников.
– Здравствуй, беглец! – поймав его за болтавшиеся поводья Аррэйнэ вскочил в седло и направил Ветра следом за конницей, на ходу вместо копья вздымая в левой ладони окровавленный полутораручник. Конь нёсся сквозь озарённую сполохами пожарищ тьму, и всего несколько мгновений потребовалось им, чтобы настичь строй своих, грудь в грудь схлестнувшихся с подступавшими сотнями Я?рнвегг. В узком проезде при скудном мерцании рдеющих смоляков закипела кровавая сшибка, когда два загона столкнулись один с другим насмерть. Звенела сталь, грохотали по камню подковы хрипящих коней, падали под их тяжёлые копыта сражённые воины – но ни один не уступал противнику ни на шаг.

Едва очутившись среди врага Аррэйнэ обрушил клинок на чей-то шелом, раскалывая его надвое вместе с костями. Ветер, не чувствуя больше брошенных хозяином поводьев, чья левая рука с полутораручником уже била наискось следующего вражьего конника, метался во все стороны – но ударяющие в бока стремена его всадника твёрдо правили им и сейчас, заставляя выученное животное поворачивать куда того требовала воля наездника, неся человека вперёд, проталкиваясь среди ошалевших от крови и лязга скакунов словно серая глыба тороса в весеннем речном ледоходе. Воины арвеннида не уступали, и скоро их всё возраставшее число из прибывавших на подмогу конников прочих мор-лохрэ при поддержке пеших копейных начало теснить обессилевшего врага.
Краем глаза Лев увидел в гуще сражения вершнего Ярнвегг, рубившегося в первых рядах и громко отдающего приказы держать строй, звавшего лучников для поддержки. Приударив коня по бокам Аррэйнэ стремительно ринул его туда. На пути встретились трое всадников, один за другим поражённые его прямыми ударами. Ещё миг – и забрызганный кровью Лев оказался рядом с тем, кого вершний Ночных Птиц перед смертью назвал своим братом, зайдя с закрытой щитом стороны в левый бок.
– Передай привет брату! – по-дейвонски выкрикнув это Аррэйнэ взвил перехваченный рукавицей за лезвие полутораручник, крестовиною отвалив щит дейвона косым ударом – выламывая его с продетою в обе ременные лямки рукой и открыв грудь врага. Вторая геара резко ужалила недруга в сердце, пробив звенья кольчуги со стальными полосами.
Залитый кровью противник сполз из седла наземь, теряя оружие и исчезая в гуще мелькавших там конских копыт и ног пеших копейных. А Аррэйнэ уже замахивался окровавленной сталью геары на следующего из врагов, расколов чей-то шлем как орех, разбрызгав вокруг капли мозга – словно хищник, ворвавшийся в стадо овец, одного за другим убивавший всех без пощады – неостановимый как настоящий горный лев из северных чащ.
– Хугиля сразили! – раздался крик среди вражеского загона.

Лишившиеся своего ратоводца, бесстрашно ведшего строй на врага, доселе прочно державшие оборону ряды Железной Стены теперь дрогнули, увидев стремительную гибель среднего сына Доннара от рук этого яростного одиночки, чьи два клинка рубили наотмашь, увеча и убивая, ломая ряд Ярнвегг – и заставляя тех отступать.
– Отходим! – послышался чей-то приказ, – назад!
– Назад!
– Тесни их! – ревели а?рвейрнские всадники, продолжая разить дрогнувшего врага.

Трескались копья, клинья жалили сквозь броню, звенело железо вгрызавшихся один в одного мечей, хрустело дерево щепавшихся под градом ударов щитов – а в воздухе точно багровый туман разлетались горячие брызги хлестающей крови. В мареве пьянящей смертельной сшибки, путаясь в выпавших наземь горячих внутренностях из распоротых конских подбрюший, спотыкаясь о тела и отсеченные конечности с головами – воинство арвеннида неумолимо продвигалось вперёд. Проезд за проездом очищая от прежде занявших их недругов, стягивая всадников с сёдел крючьями секир и шипцов, добивая клевцами и шипоцветами спешенных – уже почуяв перелом в ходе сражения, когда обессилевший враг оказывался в меньшем числе перед всё более воодушевлявшимися и ободрявшимися защитниками кадарнле – люди Тийре и Аррэйнэ гнали дейвонов назад за пределы Аг-Слейбхе.

ГОД ПЕРВЫЙ. ПРЯДЬ ВТОРАЯ "…ТЕ, КТО МНОГО СМЕРТЕЙ ПРИНЕСУТ БЛИЗ СЕБЯ…" Нить 3
– Так говоришь – не сдаются пока эти рыжие вы?блюдки?
– Да какое сдаются! – озлобленно сплюнул гонец, вытирая с лица брызги крови, – там на горе дело дрянь! Всех нас разом сложили! Сам я еле проехал сюда – клинья так и летят! Даже ярнвеггир десятками гибнут…
– Вот же псиный умёт! – озлословил брат ёрла, ошеломлённый известиями.

Уннир Вёрткий со всё большим беспокойством взирал во тьму ночи, прорезанную сполохами яркого пламени над затянутым дымом пожарищ горящим ардкатрахом. Кипевший в его стенах бой длился уже бесконечно долго – так ему показалось… Вершний нетерпеливо сжимал кулаки, когда видел как казалось бы несломимая прежде сила их конного строя теперь бессильно рассеивалась на его глазах десятками и сотнями павших, сминая собственные ряды и погибая. Нет, не такого он ожидал от этой выправы к ардкатраху Эйрэ, когда воинство его владетельного брата теперь беспомощно топталось среди полыхавшего городища, бессильное сломить оборону защитников…
Казалось бы – удар внезапно возникших прямо среди спящей укрепи Ночных Птиц должен был разбить этих упрямых, но слабых в прямом бою ржавых бошек, устрашённых столь внезапным вторжением Ноттфу?глен и лишившихся разом своих предводителей со всем родом Бейлхэ, истреблённых в рухнувших стенах дворца. А ринувшиеся на подмогу им конные Я?рнвегг этого гордого смельчака Хугиля довершили бы избиение вражеских воинов и всех сопротивлявшихся дейвонам жителей городища. Ведь вели эти лучшие в северных землях загоны Железной Стены и Ночных Птиц не кто-нибудь, а потомки самого Дейна, о коих – даже лишённых прежней власти над их народом – и сейчас ещё говорили с почтительным придыханием, склоняя голову прежде чем даже перед власть держащими Скъервирами.
Но всё выходило иначе. На его изумлённых глазах заго?ны арвейрнов шаг за шагом, не страшась кровавой бойни в узких западнях улиц, конными и пешими выдавливали и рассеивали его воинство – не просто отбивая их удары и прячась за рядами наваленных поперёк проездов городища перевёрнутых перекатов с возами, разя тех оттуда стрелами с клиньями – а сами переходили в наступ, неумолимо и твёрдо продвигаясь копейной стеной назад к полуразрушенным под ударами огни?щ Закатным воротам, через которые прежде прорвалось в ардкатрах дейвонское войско. На его очах пала удерживаемая с самого начала сражения старая бурра на Малом торжище, и последних её защитников наступавшие а?рвейрны живьём сбросили со стен наземь прямо на вознятые ввысь копья соплеменников.
В руках у его земляков оставались лишь укрепления западных стен, часть Нижнего городища и Старые ворота на севере, куда также уже докатывалась неумолимая волна вражьих загонов.

– Клятые эти братья со всем их Дейновым родом! – неслышно озлословил Уннир, стиснув кулаки в нахлынувшей бессильной злобе – опасаясь отправить туда на подмогу остальные конные и пешие силы, которых у него за спиной ещё было в немалом числе – почуяв, что в кровавых жерновах битвы и эти последние когуры будут безжалостно растерзаны и втоптаны арвейрнами в алую от пролитой крови грязь улиц горящего городища.
Страх на миг оцепенил его, но Уннир быстро взял себя в руки. Путь до победы стал дольше – но и поражения брат Къёхвара ещё не увидел. Требовалось действовать, а не медлить.
– Сверра! Эй, Сверра! Где ты там?! – зычно окрикнул он вершнего метальщиков.
– Я тут, тиу?рр, – отозвался родич Ллотура с Хугилем, торопливо подходя к брату ёрла.
– Что скажешь?
– Ты тут вершний, тиу?рр – не я… – развёл руками Сверра.
– Тогда не стой, а сравняй весь их город с землёй и каменьями – чтобы и целой стены тут к утру не осталось тень кинуть! Огнищ и желтевых горшков у тебя в возах на то хватит? А то твои родичи видимо оказались бессильны против каких-то низкородных ржавых бошек… – съязвил он презрительно.
Сверра удивлённо пожал плечами.
– Ты разве не поведёшь им подмогу?
– Разве я такой глупец, чтобы дать себя заманить в ту же волчью яму, где твои родичи верно уже головы положили?! – вскипел брат ёрла, – там нас рыжие передавят словно слепых котят! Мы же будем много меньше числом нежели а?рвейрны, и весь перевес от внезапности уже растеряли – ещё как ночь и середины не миновала!
– А как наши люди там?
– Кто сможет – уйдёт за ворота, пока мы их держим. Жги всё, до чего смогут долететь твои камни! Держи рыжих в стенах – пусть горят издыхая там, Шщарово семя! Чтобы кровавым умётом зашлись, и от страха им заживо змеевы ямы мерещились, выползкам! Жги, говорю!!!
– Если ты всё же поддержишь моих родичей конницей и дашь им вырваться – быть может мы сохранить сможем силы для следующего удара, раз не иначе придётся пока отступить… – неуверенно произнёс Сверра, оглядывая городище, в котором кипело сражение, и стальная река его конных и пеших соплеменников убывала и таяла, выталкиваемая прочь к внешним стенам ардкатраха. Один за другим под напором войск арвеннида падали взнятые стяги дейвонских загонов, исчезая в волнах наступавшего воинства Эйрэ.
– Ты вершним тут стал уже, Сверра? – пристально взглянул в глаза того Уннир, – ты уже всё тут решаешь? Бей, я сказал! Чем больше сожжём их – нам лучше будет потом, когда снова пойдём на бросок до рассвета!
Усталый, измотанный Сверра согласно кивнул, подчиняясь их вершнему воинством, и торопливо удалился назад к своим людям, чьи вороты изрыгали в сторону горящего городища смертоносный град камня и пламени. По его грозному слову они засуетились скорее обычного, презрев накопившуюся за ночь усталость – и гибельный ливень, что падал на вражий ардкатрах, усилился вдвое.

Ох и зря он послушался в этот раз свою хитроумную супругу – подумал вдруг Уннир, стиснув в бессилии зубы. Иной раз от бабьих советов лишь горе. Слишком много чего вдруг пошло тут не так, как хотелось бы в этой осаде ардкатраха… слишком много не так, как задумывал всё старый Эрха – не оставивший прочих советов, как действовать им при таких обстоятельствах.
Но иного выбора не было, иного пути не осталось, кроме как взять городище любой ценой. Отступать было некуда…

Когда проезды и торжища были очищены от дейвонского пешего воинства, а последние из всадников противника так и не смогли вырваться через пролом от Закатных ворот, чью брешь заслонила занявшая их первая мор-лохрэ Дубовой Ручищи – то наступило некое затишье в творившемся до этого часа неистовом кровопролитии. Лишь обстрел с вражьих воротов огненным ливнем пылающих валунов, «орехов» и «ульев» продолжал обрушиваться на ардкатрах.
Однако и метальщики арвеннида не молчали в ответ. Пусть и силы их прежде немало истрёпаны были нежданным ударом Ночных Птиц, истребивших множество метальных плеч и их спящей обслуги, а часть бурр и площадок с защитными дальнобойными каита-гаойта сгорели под ударами воротов недруга – тем не менее и а?рвейрны не сдались. Сперва изредка отвечая на обстрел со стороны противника, затем всё более часто они стали метать во врага пылающие «орехи», едва только их воинство освобождало очередную столпницу или стенную площадку с уцелевшим там грозным оружием.

– Прорываться теперь надо за стены! Ударить по врагам и их воротам – пока не успели опомниться выблюдки!
– Конницы нашей хватит на это, гаэ?йлин? А то пешие люди и так выдохлись, не успеют столь скоро подобраться по склонам до их стана… – спросил Тийре у давшего ему дельный совет немолодого уже фейнага Брайнэ из Гулгадд, чьи воины встретились с людьми второй тысячи подле обломков Закатных ворот.
– Хватит, если застать их внезапно! Послать бы кого из наших, чтобы оповестили метальщиков – как бы по нам сгоряча не ударили, пока будем к врагу подходить мы по склону.
Фейнаг приложился к поданному ему ведру с водой, жадно утоляя жажду после боя, пока двое молодых воителей перевязывали его пробитую дейвонской пикой выше колена левую ногу.
– Шщар его изломи, выползка! – озлословил старый Кость, морщась от боли и поминая подранившего его врага, – дайте мне свежего коня и скорее мотайте те тряпки! А то дейвоны успеют укрепиться на склоне в копейной заслон!
– Э-э, гаэ?йлин – найдётся и среди молодых кому повести туда наших! – Тийре озирнулся в поисках Льва – но на глаза ему вместо Аррэйнэ попалась подъезжавшая к ним из тьмы огромная тень сына кузнеца, возглавлявшего не менее двух сотен тяжёлых конников.
– Эй, Молот! Не довольно ли отдыхать твоей лапе? – окрикнул его сын Дэйгрэ, – когда столько гвоздей на той круче не погнуто?
Тийре указал в бок Гнилого Распадка, откуда не умолкая били вороты врага.
– Будут тебе гвозди! На гору, двумя рядами! – лихо рявкнул Каллиах, сунув в рот пальцы и громким свистом подзывая к себе следовавших за ним конников. Клевец в его пятерне ловко взвился с плеча. Сын кузнеца не спрашивал лишнего – дав знать, что готов прямо сейчас.
– Кто ещё со мной? Нужно больше людей!
– Кийн Дубтах с тобой! – отозвался один из вершних другого конного заго?на.
– И Кромдех! – взвилось ввысь копьё второго из предводителей конницы.
– Славные дома с юга! – Каллиах одобрительно взметнул ввысь окровавленный молот, – рад повести вас! Режь и руби!!!
– Режь и руби!!! – загорланили сотни шедших за ними всадников, вторя древний боевой клич южных кийнов.
– А где сейчас Лев? – окрикнул Молота Тийре.
– У Старых ворот! – уже издали долетел его громкий ответ.
Тийре торопливо подозвал к себе одного из конных.
– Скачи к метальщикам! Передай – как только наши подойдут к Гнилому Распадку, пусть те без промедления прекратят бить, чтобы своих же не поразить в темноте!
– Передам! – конник не заставил себя долго ждать и развернул скакуна, окриком расчищая себе путь среди живого потока выходящих из городища воителей, собиравшихся ринуться конно в бросок на врага в его собственном стане.

Преодолев через заросли леса подъём до Гнилого Распадка конница а?рвейрнов на какое-то время остановила движение, дав задним рядам из людей Дубтах, Кромдех и прочих последовавших слиться с их сотнями – и затем единым порывом точно морская волна о берег врезалась в не ожидавший их появления вражий обоз, снеся не ожидавшие удара в их спину заго?ны охраны.
Скатывавшиеся со склона всадники точно таран сминали копьями сопротивление пеших и конных противников, которые ещё не успели войти в городище и стояли в запасе. В это время окружившие обоз конные лучники Эйрэ усеивали дейвонов стрелами, не давая ни мгновения продыху, издали разя не защищённых тяжёлой бронёй копейщиков недруга. Один за другим вспыхивали возы и хендску?льдрэ, подпаленные не поймёшь кем – то ли наступавшими а?рвейрнами, то ли самой их обслугой, не желавшей позволить врагу взять целыми их грозные метальные снасти.

– Подмогу! Стрелки! Запасной когур немедля сюда! – перекрикивая всех переполошившихся приказывал Уннир помощникам, пытаясь сообразить – с какой это стороны под покровом темноты враг сумел прорваться под огнём его дальнобойных воротов и мимо лучников к стану дейвонского воинства. Вёрткий торопливо охватывал взглядом сквозь мрак количество неожиданно атаковавших из тьмы арвейрнов. По всем его прежним задумкам основные силы врага должны были увязнуть в боях с Ночными Птицами и Железной Стеной в самом кадарнле или в пределах горящего городища, не выйдя за пределы Аг-Слейбхе, и уж тем больше не поднявшись на крутой склон незамеченными.
Но на его глазах всё стремительно изменилось – и вот не менее трёх сотен тяжёлых всадников Эйрэ при поддержке быстрой лёгкой конницы вихрем ворвались в Гнилой Распадок, сея смерть его застигнутым врасплох людям.

Всё в эту ночь пошло не так, как они прежде задумывали с владетельным братом, претворяя в дело хитрый замысел опытного Эрхи Древнего. Уцелевшие вороты кадарнле уже в полную силу били «орехами» и огнищами по соседним с распадком ложбинам и склонам, рассеяв незащищённых лучников и затруднив его метальщикам обстрел а?рвейрнского ардкатраха. А тем временем пешие силы противника уже прорывались сюда от пылающего городища.
И поняв наконец, что скоро его силы будут неравны, Уннир решился отступить. Как бы не было горько признать, что казавшаяся столь близкой в начале боя победа словно вода утекала сквозь пальцы, он сжав зубы отдал повеление отходить.
– Копейные – держать врага! Пики в стену! – Уннир громко отдал приказ помощникам, пытаясь хоть как сдержать удар конных врагов, – вороты запрячь! Отходим за перевал! Отходим немедля!
– Отходим! – понеслось по разрозненным дейвонским рядам.
– Шщар поглоти этих рыжих! – бессильно проскрежетал Вёрткий зубами, – придётся отойти к Каменному Узлу и там закрепиться, пока не подойдут наши свежие силы!
– Почтенный, мы стан не удержим, если их пешие сюда подойдут! Нас мало! – крикнул один из помощников, торопливо явившись от всё больше редевших под натиском арвейрнов копейных рядов.
– Держать их конных сколько сил есть, Рауд, пока вороты не свернём! Без них мы других городищ не возьмём!
– Понял, почтенный!
– Лучники – выбить их конных! – он указал на тех а?рвейрнских всадников, в этот миг прорвавшихся через выкошенную стрелами и проломленную пиками стену его дрогнувших под ударом копейщиков.
Но легко было сказать. Пока Уннир ещё обмысливал и отдавал второпях эти приказы, пока несколько сот его лучников стали позади копейщиков в строй для залпа, два деих-ламна тяжёлой конницы врага на лету смяли стоявшие на пути заслоны из пик. А затем они ворвались прямо в сердце Гнилого Распадка, вырубая обслугу затихавших с их приближением воротов и словно ветер приближаясь к холму, с которого велось вершенство всем вражеским воинством.
– Живых не брать, выползков!!! – рявкнувший это Каллиах махнул окровавленным клевцом в сторону вражьих возов – устремляя людей, которых за ним неслось уже в несколько раз больше прежнего даламлаох – прямиком на врага.
– Режь и руби!!! – рыкнул он во весь голос, устремляя загон за собой.
– Режь и руби!!! – ответно раздался древний боевой клич южных домов Эйрэ, чьи люди под синим стягом Дубтах с золотым шипоцветом из копейных жал и белым полотнищем Кромдех с молодым чёрным месяцем вслед за своим вожаком неслись конным потоком в стан недруга. Подоспевшие дейвонские всадники из числа не отправленных в бой запасных сотен не успели ещё выстроиться для ответного удара в сплошной строй, как налетевшие несколькими клиньями а?рвейрны смели их словно валящий плетёную изгородь вихрь и взмыли на холм.
– Ваша взяла, рыжие… – глухо озлословил брат ёрла – поняв, что даже на отступление времени нет уже. Осталось лишь только позорное бегство под пологом ночи…
– Рауд! Коня мне!

Еле успев сесть верхом на поданного скакуна и взявшись за меч Уннир успел помянуть побелевшими от испуга губами холодного Шщара, как в следующий миг этот огромный словно великан-одедраугр предводитель врага на таком же исполинском огненном жеребце стрелою пронёсся с ним рядом. Удар взвившегося в его ручище огромного молота выбил дейвона из стремян и седла точно поддетый ногой куль с тряпьём, мгновенно переломав тому рёбра с хребтом – и выставленный щит не помог, расколотый от страшного удара клевцом в верхний край на куски.
– Есть!!! – ликующе заорали десятками глоток воители Эйрэ, завидев как исполин из Дайдрэ свалил вражеского ратоводца и продолжил крушить других конных и пеших противников, разя молотом направо и налево.
– Режь и руби!!! – вновь вознёсся выше круч Глвидд-ог-слейбботха этот безжалостный и свирепый призыв, не оставляя милости никому из сопротивлявшихся и бежавших.

Стан пал. Потерявшие вершнего и половину иных ратоводцев, под стремительным копейным ударом прорвавшейся снизу по склонам конницы Эйрэ разбитые дейвонские заго?ны с союзниками отчаянно отступали, пусть и не теряя отваги и мужества – но уже лишившиеся и долгожданной победы, и большей части своих догоравших снастей. Пылали подпаленные вороты, возы со смолой и огнищами, озаряя мрак леса сиянием зарева пламени. Сотни трупов погибших бойцов устилали во тьме путь преследовавших их по пятам конных арвейрнов, пока остатки войск Уннира под прикрытием ночи уходили из Гнилого Распадка за перевал, рассеиваясь и укрываясь в лесах, торопливо спасаясь от настигавшей погони. Городище не пало к ногам их владетеля, а вместо того без остатка пожрало все лучшие силы ёрла Дейвоналарды, сокрушённые в упорном сражении детьми яростного Небесного Кузнеца… и сама Смерть неумолимо шла по кровавому следу бежавших из оставшегося несломленным ими ардкатраха Эйрэ, когда сотни копейных воителей конно неслись как морская волна, настигая бегущих.
Во тьме один сотник, ведя свой загон, увидал среди отблесков стали брони и клинков вдруг мелькнувшую вспышкою золота скъюту-нашейню – и признав тем в противнике вершнего резко ударил копьём, обрывая сорвавшийся в небо с губ крик – а затем не сбавляя ходы кобылицы понёсся вперёд по колеям дороги, настигая и быстро разя своим схваченным клайомхом прочих врагов. Вслед за ним по упавшим убитым и раненым, прочной сталью подков раздробляя упавшие наземь тела, пролетали и сотни других конных арвейрнов, устремляясь на запад.
Над обуженным заревом пламени краем в сполохах искр чернотой тёмных омутов мглы медленно шла непроглядная ночь…

Страшная это была ночь для Аг-Слейбхе. Словно соломенные снопыв жаре жнивных осенних костров полыхали казалось бы неподвластные пламени каменные громады обрушенных стен, бурр и столпниц. Трещал ненасытный огонь, пожирая иссохшее дерево и кроша в прах извёстку построек, выжигая простые дома и величественные теахи, травя ядовитым дымящимся гаром огнищ и желтевых горшков всё живое, сметая в пепел ограды и частоколы, в рдяных вихрях завывая над небокраем словно живое существо. Сверзалось десятками и сотнями судеб припыненное Смертью дыхание многих спокойно уснувших тут с вечера жителей, теперь на пепелищах домов встречавших свою горловую судьбу.
А скольких раненых, раздавленных и обожжённых ещё пожнёт к завтрашнему закату безжалостная и слепая к мольбам Мать Костей, чьи сердца вскоре тоже умолкнут, притишенные её сверзающей дыхание твёрдой холодной ладонью – не сосчитать…

Когда враг был отбит от ардкатраха и скрылся остатками их поредевшего воинства в чащах за перевалом, возвратившиеся из погони загоны стальною рекой потекли к городищу. Собиравшиеся у разрушенных Больших ворот кадарнле воители заполняли живым морем кольчуг и чешуйниц охваченную заревом не утихавших пожарищ полуразрушенную укрепь дворца арвеннидов, ожидая дальнейших повелений правителя – ещё даже не зная, что в эту роковую ночь Высокое Кресло уже опустело.

Не сняв с себязалитой кровью брони уставший Тийре вместе с сопровождавшим его Львом вбежалв уцелевший при пожаре и обстреле огнищами Резной Чертог в старой части дворца. На ходу повстречавшись с торопившимся к выходу Гайрэ Железным из Конналов и поприветствовав того кратко, в разрываемом багровыми сполохами смоляков сумраке он пытался отыскать глазами родичей – или хотя бы тех, кто мог бы поведать ему о судьбе отца и его старших братьев. Все расступалисьперед бегущим парнем словно вода перед разрезающим волны реки челном.
Кругом суетился, бранился и причитал разный люд. Громко стонали раненые и умиравшие, кого слуги и стража сносилисюда со всего дворца и ближней части кадарнле – тех, кому уже не было места в переполненном святилище-ноддфе среди священной рощи. Разожжённые по углам чертога светильники-чаши с маслом трещали, разбрасывая вокруг себя тухшие в водяных кругах-отсветах искры, и их блеск перебивал полыхавшие багровым смоляки в руках множества собравшихся здесь.
Торопливо оглядываясь, Тийре услышал вдруг среди стонов и причитаний тихий девичий плач. Оглянувшись сын Дэйгрэ заметил в одном из углов чертога теснившихся среди сносимых сюда раненых двух юных внучек старого Гована Та?ннлид-а?-лама, Линэд и Мору – дочерей его старшего сына. Те в волнении помогали одному из лекарей перевязывать ушитые раны и поить обожжённых водой. Подле них сидела их старая бабка Ронвенн, вдова Огнерукого. Беззвучно плача она сама подбадривала внучек, удерживая левой ладонью висевшую в размозженном правом плече перебитую руку.
– Видели вы отца с братьями? – спросил у них Тийре, но старуха лишь несогласно мотнула седой головой. Подле неё он вдруг разглядел дочь погибшего в эту ночь Кохты Волка, выросшую тут вместе с ним и Этайн свою погодку и молочную сестру Гвендолен, которую прежде не смог узнать. Истлевшие её волосы пепельными клоками торчали на голове вместо прежних тёмно-рыжих кос. Одетая в верховни?цу с чужого плеча, обожжёнными докрасна руками она безмолвно мотала перевязи поверх чьей-то ушитой раны, не произнося ни звука.
– А где косы твои, сестрёнка? – лишь смог он спросить, сам не зная зачем – будто не понимая. Она лишь повернула к нему взгляд, заставив вздрогнуть от открывшихся ему там волдырей на щеках и на лбу.
– Там, где муж и отец… – безразлично ответила та, продолжая мотать поверх ран человека полотнище перевязи, на глазах багровевшее алыми пятнами.
– Чем помочь тебе хоть? – ляпнул он ненароком, тут же резко осёкшись. Чем мог?
– Жив ты сам. Вот и делай что должен… – она снова умолкла, отвернув вбок лицо, а глядевший на неё сын Дэйгрэ лишь скрипнул зубами, задышав словно бык.
Сидевшая подле Гвендолен старая Ронвенн вдруг подняла взор, встретив взгляд Тийре.
– Все войне платят цену – и безвинные трижды ей до?лжны…

Отойдя от них в сторону, весь зашедшийся вдруг в колотившей его резкой дрожи сын Медвежьей Рубахи внезапно наткнулся на подзывавший его взор немолодого уже, с проседью в волосах, крепко сложенного человека в посеченной полосчатке, что-то прежде говорившего со старым служкой арвеннида – знакомым Тийре с самого детства былым стражником, а сейчас смотрителем покоев и стряпных Кернаном Жердью. К ним он и подбежал, на ходу почтительно кивая головой былому учителю и первому из аг-феах-тримарв. За ним устремился и Лев, обходя выставленные носилки-волокуши с ранеными и оставшиеся от павших внутри чертога воителей кровавые пятна на досках пола, едва не наступив на валявшийся неубранным обломок копейного древка, отпихнув его от себя носком сапога.
– Сынок, сынок… – слёзно стонал седоусый служка, обнимая парня вольной от догоравшего смоляка рукой, – какое несчастье!
– Где братья с отцом? – взволнованно переспросил старика Тийре, тряханув его за плечо, – есть о них вести?
– Гийлина стража смогла выволочь из завалов. Верно, вместе со стенами вниз он свалился с ударом.
– Жив?! – Тийре пристально взглянул старому служке в глаза.
Тот несогласно покрутил головой.
– Обгорелый он был – живого места на теле не отыскать – и весь изломанный при падении. Так на руках лекаря и умер в мучениях. А твоего отца с Уи?ллухом и Хиддом и следов не нашли – в их покои огни?щами первый удар и пришёлся.
– А дядя Кулинн и сыновья его? Видел в бою их там в городе…
– Муйредах и Кайрил уже отошли, а твой дядя… – старик кинул взгляд в угол покоя, где слышались стоны лежавших там раненных, – кончается вон… уже скоро. Горе какое, сынок…
– Все? – глухо переспросил Тийре причитавшего старика, тряхнув того за плечо.
– Ни стражи, ни слуг – никого там в живых не осталось в огне. Да что люди – камни, и то выгорели! Моя старшая внучка, что блюла стол арвеннидов… тоже… – старик не договорил, запнувшись на тяжких для него словах, и по его морщинистой щеке побежала слеза.
– Э-э-эх… – Тийре бессильно махнул рукой, отходя от старого Кернана. В отчаянии мучительно стискивая кулаки и вновь вспомнив обожжённое лицо Гвендолен, он почувствовал, как ногти глубоко врезаются в кожу. Дыхание его на миг сбилось, и в глазах потемнело.
К нему неторопливо подошёл Ан-Шор, осторожно положив руку на плечо парня.
– Горько тебе, знаю… Только рано ещё слёзы лить. Лучше взбодрись, как в бою ты бесстрашным был прежде.
Он отвёл сына Дэйгрэ на пару шагов в сторону, на ходу на миг обернулся, взглянув куда-то через плечо, и вновь встретился взором с былым учеником.
– Вот теперь, Тийре… – тихо шепнул ему на ухо Дубовая Ручища, – …вот теперь будь осторожен так, как на змеином болоте в осеннюю пору до Самайнэ…
– С чего вдруг, почтенный? – Тийре недоуменно воззрил на былого учителя – но поймал его хмурый и пристальный взгляд, улетевший куда-то поверх плеча сына Дэйгрэ. От фейнага Донег, стоявшего подле них старого Дайдрэ по прозвищу Мечник, до ушей сына Дэйгрэ негромким и желчным того тихим шёпотом донеслись слова: «всё же явился, шестопёр ему в зубы…»
Парень мельком обернулся туда, заметив, как постукивая точёным посохом по полу в Резной Чертог торопясь и озираясь по сторонам вошёл глава воинства тверди в сопровождении двух десятков вооружённых воинов из числа родичей и прислуги. Суровый и взволнованный взор Онноха на миг столкнулся со взглядом Тийре – и полный изумления Флаитхъюлли едва не раскрыл рот, уставившись на стоявшего подле Дубовой Ручищи парня.

– Здравствуй, гаэ?йлин! – холодно поприветствовал того Ан-Шор, слегка склоняя голову, – вовремя ты прибыл, почтенный.
Оннох словно и не уловил презрительного охлёста словом от вершнего первой тысячи, озираясь вокруг и призывая к себе собравшихся тут в чертоге хранителя казны Коннала из Кромдех, своих родичей Броданна и Гваула и иных первых мужей при дворе.
– Жив ли наш арвеннид? – взяв себя в руки спросил у Ан-Шора глава воинства тверди, – где он?
– Сам взгляни на его жилище, гаэ?йлин – смог ли кто уцелеть в этом пламени?
– Погиб и отец, и все мои братья, – добавил Тийре, пристально глядя на Онноха, прямо в его напряжённые и настороженные глаза.
Тот не ответив ни слова лишь сдержанно кивнул головой и торопливо отошёл в сторону, негромко обращаясь к помощнику вершнего стражей, говоря с ним о чём-то.
А сын Медвежьей Рубахи снова поймал пристальный взор острых как копейные жала глаз Ан-Шора.

ГОД ПЕРВЫЙ. ПРЯДЬ ВТОРАЯ "…ТЕ, КТО МНОГО СМЕРТЕЙ ПРИНЕСУТ БЛИЗ СЕБЯ…" Нить 4
– Разве не понял ты, Тийре, что эта свинья так и ждёт твоей смерти? Или не заметил, как ошалел он – едва увидал, что ты сам уцелел? Твой отец, оба дяди и все старшие братья мертвы – и ни один из сыновей Медвежьей Рубахи не принёс на свет законных детей – а прочие родичи полегли в этой битве.
– А дяди Килуха сын Бадарн – или брат его Родри? Они же…
– И где они? Бадарн в уделах востока посланником вот уже лет все как семь, за десятки дней хода от Эйрэ – а Родри на севере в Домайнэ-лох. Высокое Кресло без арвеннида – и Оннох тут главным блюстителем подле него, толстопузый. Как не стать ему первым наместником в городище – а быть может и все земли Эйрэ перед угрозой войны признают его власть над собой… – Дубовая Ручища умолкнул на миг.
– А ведь ты тоже законный сын Дэйгрэ крови Врагобойцева рода… – шепнул ему на ухо Ан-Шор, не сводя глаз с главы воинства тверди.

Тийре какое-то время молчал.
– Ведь ты и сам со своей проницательностью и волей мог бы стать новым арвеннидом, почтенный… – проговорил он негромко.
Дубовая Ручи?ща ничуть не смутился от такого прямого вопроса.
– Быть может и мог бы, Тийре… Мой кийн прославленный и храбрый, древней крови героев – и многие фе?йнаги пошли бы за мной в такое время безвластия, нуждаясь в едином и опытном вожде. Но к чему мне творить теперь то, о чём не пришлось бы жалеть? Твой великий предок в незапамятные времена воздвиг Высокое Кресло и собрал нашу страну воедино из прежде разрозненных и непримиримых домов арвейрнов. Разве в тебе не его течёт кровь, что ты не осмелишься драться за место отцов с этим выползком? К чему мне, прежде клявшемуся твоему родителю верно служить его роду, воспитавшему и тебя, метить теперь в арвенниды – когда ты должен стать им по праву, Тийре?
Голос Ан-Шора стал жёстче.
– Ну? Долго ты ещё киснуть будешь в слезах и ломаться как девка – когда действовать время пришло по-мужски, взять по праву своё?!
Тийре стоял весь взволнованный, ошеломлённый. По лицу его ходили желваки тяжёлых волнительных раздумий, с которыми он не сталкивался ещё никогда – он, последний из сыновей Медвежьей Рубахи, побочный отпрыск старого арвеннида от матери без женитьбы, чьего имени не было выткано на Полотнище Предков их древнего дома.
– Не ждал я такой судьбы ведь, почтенный… «Будущий арвеннид» – в шутку друзья так дразнили – но чтобы по-настоящему это осилить… Разве готов я к такой ноше? – повёл он плечами в волнении, озираясь.
– Это место – не только лишь право твоё, но и долг. Твоему отцу судьба тоже не дала выбора, как в твои годы фе?йнаги и народ на круи?нну воззвали его стать владетелем впереди прочих родичей, дабы дурак этот Фийна не сел на Высокое Кресло. И он был не лучше тебя – но пришлось научиться быть вершним, слушать советов достойных. И ты это сможешь, раз должен.
– И всё равно, почтенный Ан-Шор… – с сомнением молвил Тийре, взволнованный как никогда, – всякого арвеннида воля богов выбирает, не только лишь люди… Всегда случались великие знамения в час их восшествия, зримые всем, как изрекали об этом народу дэирви?ддэ – ключи вдруг забившие, деревья расцветшие. А где благоденствие с изобилием в эту вот страшную ночь?
Взор Дубовой Ручищи вдруг стал суровым, едва ли не презрительно-насмешливым, впившись в глаза сына Дэйгрэ.
– А кто сказал тебе, Тийре, что лишь изобилие предрекают их ши?нью? Разве это не знак от богов – всё, что ты видишь? Оглянись, юноша – твой дом в огне, он пылает. И больше ещё запылает, а может и рухнет сожжённый дотла – если не будет того, кто отринет весь страх и возьмётся тушить, не взирая на страх и усталость. Не изобилие предрекают вождям, кому выпала тяжкая доля – вести свой народ от погибели. Так веди ты, туши это пламя – а я поддержу тебя. Или думаешь, Модрон с тем справится лучше чем ты?
Тийре молчал, словно пытаясь осмыслить услышанное.

Ан-Шор приблизился к последнему сыну Дэйгрэ и положил иссеченную боевыми шрамами тяжёлую ладонь на плечо парня.
– Не время сейчас – но хочу рассказать одно древнее очень сказание… Вряд ли Койнхенн вам с Гвендолен в детстве его перед сном рассказала.
– Какое, почтенный?
– Про змея… какого мы чтим и боимся едино… В чаще леса, где корни уходят сквозь камень горы к сердцевине земли, в глубине есть не знавшая света с создания мира пещера, а в ней исполинский чудовищный змей. Неизвестно, каков он – быть может труслив и тщедушен, а может огромен и дик, и стоглав, и бессмертен? Ты стоишь у пещеры, не решаясь войти – ведь ты не бессмертен и вовсе не столь уж силён. Ты зовёшься отважным, вождём – и нет там иного пути, ведь любого вождя на пути поджидает тот змей. Его имя известно тебе, он как слабость, обида, как страх. Может быть с ним ты встречался и прежде не раз – а быть может в той бездне во мгле вовсе и не тот змей? Может быть от тебя он и вовсе неотличим?
Ты не знаешь, что выбрать – и дан ли тот выбор тебе? Но быть может оставшись на месте ты только усилишь лишь хват его страшных колец, а решившись дать бой разожжёшь тот огонь, что изгонит из сердца всю чернь…
Ан-Шор замолчал, оглянувшись вокруг по набитому людом покою Резного Чертога, следя за главой воинства тверди.
– Жаль, что Домнал и вырезал прежде в сражениях Гилрэйдэ всех и союзников их, но предавших его семью Модронов вдруг пощадил, лишь проредив. Те ухолма поддубами у петель своих на ветвях перед дядей отца твоего пресмыкались – и Пламенеющим клялись, что верными слугами будут для Бейлхэ, и откупились за измену огромными дарами. А сейчас эта свинья из их племени вновь тянет лапу на Высокое Кресло, и лишь твоя смерть ему нужна. Не пощадит он тебя, пусть прежде и называл в глаза безродным нагулёнышем – твоя кровь Бейлхэ, признанная отцом и законная для многих фе?йнагов ему в том мешает. Или ты, зрящий сквозь смерть, мой ученик, прямо так сдашься без боя и руки опустишь? Ну?!
– Ну уж нет, гаэ?йлин… – прошептал сквозь зубы последний сын Дэйгрэ, не сводя внезапно ставшего острым и яростным взора с обличья тучного Онноха.
– Вот теперь не мальчишку я слышу, а потомка Умершего Стоя. Сражайся, не отступай – а я и твои товарищи будем подле. Или поляжем мы все – так уж лучше сегодня со славой в бою, чем завтра от его жирных лап на крючьях и в ямах, или от отравы в утробе. Глазами клянусь, Тийре, он решает уже, как бы тебя из ардкатраха подальше убрать вон – а там и убить поскорее…
– А пусть сперва попытается, выползок… – глухо промолвил сын Дэйгрэ, – конский уд ему будет под зад, а не Высокое Кресло!
– А много ли людей пойдут за тобой прямо сейчас, почтенный, презрев его вышний чин над всеми нами? – спустя несколько мгновений молчания спросил Тийре.
– Все, кто за мной и шли. И много кто здесь есть из фейнагов, кому Модрон как кол в их заду уже долгие годы… У тебя есть кто среди товарищей, на кого ты готов положиться?
– Есть, почтенный! – Тийре окинул чертог быстрым взглядом, находя тех о ком говорил.
– Славно. Силы за Оннохом немалые, так что не дать ему власть в его руки нужно прямо сейчас – иначе он и так уже одну ногу на Высокое Кресло задрал, этот хряк. И нынешний чин ему слишком высок, чтобы эту жирную выродь из Модронов пустить в теперь арвенниды. Смотри-ка, или прямо сюда он идёт? – Ан-Шор насторожился, тем не менее спокойно встречая шагавшего Онноха.

– Славный Ан-Шор – ты самый опытный из наших ратоводцев помимо старого Борны, – обратился к Дубовой Ручище глава воинства тверди, – так пока тот ещё не явился к горе, быть может ты возьмёшь под свою руку войска и перехватишь отступивших дейвонов за перевалом, чтобы те не ушли за подмогой?
Ан-Шор сразу понял, куда клонит лукавый в своей похвальбе ему Оннох.
– Куда нам сейчас гнаться за врагом среди ночи, гаэ?йлин? Смотри что происходит в ардкатрахе! Здесь первее всего требуется привести всё в порядок и пресечь безвластие.
– Да уж верно! Проклятые мохнорылые! – глава воинства тверди брякнул посохом об пол, негодуя, – весь город повергли в огонь и руины!
Он вскользь зацепил взглядом Тийре.
– Да ещё весь род Бейлхэ истреблён до единого! Стране нужен новый арвеннид…
Оннох торопливо озирал Резной Чертог и собиравшихся под его сводами.
– Надо спешно собрать на совет фе?йнагов всех родов, избрать нового арвеннида или военного вождя на час его отсутствия – и немедля!
– Погоди, гаэ?йлин – а о Тийре ты позабыл? – вдруг прямо в лоб спросил старый Ан-Шор, кивнув головой в бок младшего сына владетеля Дэйгрэ.
Глава воинства словно и не расслышал вопроса.
– А кто такой Тийре? – с безразличием ответил вопросом Оннох, нажав на слово «такой».
– Разве он не сын нашего арвеннида Дэйгрэ, почтенный? – Ан-Шор посмотрел прямо в глаза Флаитхъюлли.
– Да какой из него сын владетеля? Или кто зрил его имя в свитках потомства Бе?йлхэ? Мы сейчас остались без вершнего над всеми домами – а Къёхвар этого только и ждёт, проклятый псоглавец – разделить нас на части! Нашим уделамнужен новый, настоящий арвеннид, воитель славного рода – чтобы объединить все семейства и отразить мохнорылых!
– Погоди-ка, гаэ?йлин… так а я по-твоему кто же – безродный подкидыш и свинопас стал теперь уже, значит?! – не удержавшись и позабыв про учтивость вдруг с яростью вспыхнулдоселе молчавший Тийре.
– Да какой из тебя сын Дэйгрэ, мальчишка? – презрительно отпустил каплю яда Оннох, – ты даже в руках себя не можешь держать!
– Нет… – он мигом забыл о нём, отвлекаясь в другую сторону к собиравшимся в покое знатным фе?йнагам из числа главных семейств ардкатраха, – …нужно спешно собрать всех первых людей в Аг-Слейбхе – и пока нет законного арвеннида, выбрать из их числа хорошего воина, чтобы тот возначалил наше воинство для защиты! А потом уже собрание всех домов решит, кого избрать вершним владетелем, пока ёрл не привёз нам сюда того пьяницу Фийну на копьях их воинства.
– Нужно за Родри немедля послать! – тут вмешался глава дома Слеан из южных земель у Речного Истока.
– Где тот Родри? Владетель нам нужен сейчас! – несогласно сказал глава воинства тверди, – и у старшего из наследников Дэйгрэ есть сыновья, достойные занять место деда на Высоком Кресле.
– Так ведь… – заикнулся тут было глава дома Слеан – но Оннох взмахнув правой дланью заставил того замолчать, гневно зыркнув в глаза. Фейнаг Модронов обратился к домоправителю дворца арвеннида, толковавшему что-то с помощником вершнего стражей Гваулом из их дома.
– Достойный Брода?нн, вели привести сюда юного Ко?найрэ, сына старшей из служанок А?йб от скончавшегося Уи?ллуха. Мальчик достаточно взрослый, чтобы стать новым владетелем.
– Сейчас, почтенный! – Броданн учтиво кивнул головой, повернувшись к дверям из Резного Чертога.

В этот миг услышавшая это одна из женщин, омывавшая тряпицей раны лежавших тут изувеченных, вздрогнула, выронив на пол из рук плошку с водой, и с испугом в глазах выбежала в середину чертога к говорившим.
– Нет! – воскликнула она со страхом, бросаясь к стоявшим там фейнагам.
– Почтенный, не тронь моего мальчика, молю тебя! Чем он провинился, что его должны посадить на Высокое Кресло в такой страшный час? – она с мольбой обращалась ко всем собравшимся возле Онноха фе?йнагам домов Эйрэ.
– Опомнись, женщина – твоему сыну выпала великая честь стать новым владетелем! – укоризненно произнёс Флаитхъюлли, пытаясь её образумить. Но встревоженная старшая служанка, не в силах успокоиться от такого сокрушительного известия, металась по Снойтэ-ард-неадд из угла в угол, заглядывая в глаза окружавших её фе?йнагов и знатных мужей ардкатраха. Встретившись взглядом с Тийре она вдруг бросилась к парню.
– Достойный, пощади моего мальчика! Он же племянник тебе – так зачем ему в десять лет эти беды для взрослых? Разве по чести, что он переступит дорогу к Высокому Креслу тебе – собственному дяде? Ты признанный сын Медвежьей Рубахи, чему были свидетелем все вы, достойные! Разве ты, почтенный, не помнишь этого? – обратилась она к внимательно слушавшему её фе?йнагу могущественного дома Габ Конлойху Безусому – хранителю печатей арвеннида и второму человеку в ардкатрахе.
Подле того, опершись на точёный дубовый посох стоял молча внимавший всему старейший из служителей святилища и первый прорицатель велений богов, седой как лунь почтеннейший Ллу?гнамар, чьё священное одеяние из белого теперь стало пепельно-серым и прожжённым углями, залитым кровью павших и раненых. Не проронив ни единого слова вершний дэирви?ддэ пристально наблюдал за всем здесь увиденным, и лицо его оставалось бесстрастным как изваяние Пламенеющего.
– Утихни, женщина! – сурово перебил её Оннох, гулко стукнув посохом по полу Резного Чертога, – по закону наследуют сыновья старшего сына!
– А разве мой мальчик законный?! – громко выкрикнула Айб, ткнув в сторону Модрона вытянутым перстом, – или арвеннид Дэйгрэ когда-то признал своими законными внуками его или всех его братьев, кого зачал от других женщин Уи?ллух? Было ли дело ему, кого в девичьих мнёт его сын, от кого он заделал детей – или не ты ли его поощрял с юности, что все девки дворца в его воле, на кого он положит свой глаз? Я была ему по? сердцу, грела его ложе пока не наскучила – но никогда не назвали меня его законной женой. Или ты в силах призвать Уи?ллуха из того мира, чтобы он это исправил и нам окрутили руки? Зачем мне теперь эта честь, что ты жаждешь забрать моего сына?
Старый Конлойх Хеб-Кро?ймилл из Габ повернулся к Флаитхъюлли, и лицо его исказила неприметная усмешка.
– А ведь женщина верно говорит, почтенный Оннох. Мальчик юн – не в его силах такая тяжёлая ноша, что выпала нынче грядущему арвенниду всех домов Эйрэ. К тому же… – он умолк на мгновение, обернувшись к Дубовой Ручище – встретившись взглядами с ним, – в высоких законах достойная Айб явно сведуща – пусть она и простая служанка – что рождённый ею Ко?найрэ не может быть первее законного сына Медвежьей Рубахи.
– И я тоже свидетель тому, что Тийре был признан родителем как законный сын арвеннида – пусть и не стала его мать супругой владетелюДэйгрэ, – добавил Ан-Шор, ступив на шаг ближе к Конлойху, точно выказывая тому поддержку и одобрение.
– Неужели ты, достойный Ан-Шор, в этом сопляке видишь арвеннида всех домов арвейрнов? – криво улыбнулся Оннох, поигрывая пальцами на звеньях толстой нашейной цепи с молотом Пламенеющего.
– Почтенный Оннох! А с каких это пор ты уже стал вершним в ардкатрахе, чтобы самолично выбирать нам владетеля? – внезапно с суровостью возразил Ан-Шор, – да – Тийре рождён матерью не высокого рода – но он признанный отцовскою волей сын Дэйгрэ, прямая кровь вождей арвейрнов от самого Врагобойца.И за ним право возглавить и кийн, и уделы. Как говорится – не всякое благородное рождение было записано в свитках, зато всякая гнусность и без свитков хорошо людьми помнится…
Поражённый столь дерзкими словами глава воинства тверди от удивления едва раскрыл рот, как Ан-Шор с презрительной усмешкой добавил – как мечом рубанул:
– Или ты, жирный выскочка, в час безвластия сам решил стать владетелем Эйрэ, пока прах Медвежьей Рубахи ещё и в святилище не погребли?
Все собравшиеся в чертоге ахнули, услышав, как первый лу?айд-лохрэ дерзко назвал самого главу воинства тверди.

Оннох побагровел с лица.
– Иты его прочишь нам в арвенниды, старый дурак? Его мать-потаскуха не приходилась законной женою Медвежьей Рубахе – и одни духи подземные знают, чьего ещё семени был этот мальчишка, от какого слуги или стражника? Хорош у нас будет правитель, вы только представьте! – обратился он к людям, – не обученный десятник в конском навозе, неотёсанный и не ведающий как быть арвеннидом, горячий и безрассудный, не чтущий старших…
Оннох на миг смолк – будто утомившись перечислением всех недостатковмладшего сына Дэйгрэ – и обернулся взором по покою словно в поисках кого-то.
– И вдобавок – доселеводящий дружбу с дейвонскими отродьями! – добавил он громко, дабы его слова услыхали все собравшиеся в Резном Чертоге.
Глава воинства не назвал в этот миг ничьего имени, и даже не указал на стоявшего неподалёку от Тийре Аррэйнэ из Килэйд – но его косой взор был красноречивее слов.
– О каких тут дейвонах ты говоришь, почтенный? – недоумевая,вопросил его фе?йнаг Габ и хранитель печатей при арвенниде, и нахмурившись воззрил на того, на кого указывал косой взгляд главы дома Модрон.
Сын Ллура и Коммоха как оцепенелый замер на месте, услышав, как прилюдно назвал его Оннох – но смолчал, судорожно сжав кулаками рукояти мечей в ножнах на поясе.
– Ах ты хряк! Да наш Лев будет вдесятеро больший а?рвейрн чем ты! – вдруг вместо молчавшего Аррэйнэ негодующе крикнул в ответ один из людей его десятка Уи?ллух Лесной из семейства Голэйдэ, потрясая вскинутым над головой окровавленным клайомхом.
– Верно! Верно говоришь! – загомонил весь его прежний седьмой даламлаох и примкнувшие к ним воители, собравшиеся здесь следом за их новым вершним.
– Эй, люди – слыхали вы все – нашего храброго Льва прилюдно поносят! Да что же это творится такое?! – загорланил долговязый Бедах, громко застучав древком копья об пол.
– Чего он там тявкает, этот выползок?!
– Пусть сам заткнётся, жирный дурак!
– Утихни, выползок – не то твой язык что гадов поузим в длину надвое! – раздалось из их толпы чья-то совсем уже дерзкая угроза.

– А ну уймитесь! Вышли все прочь из чертога, горлопаны! – перекрикивая их грохнул об пол посохом озлобленный позорящими присловьями Оннох, – тут вам не стойло, а дворец арвеннидов! Не время теперь дерзить и ломать попусту копья между собой! Сначала нужно укрепить городище, подтягивать в кадарнле свежие силы и тушить пожары… – он назидательно поднял вверх палец.
– И не забыть принести богам обильный дар, чтобы те снова сберегли нас от ярости мохнорылых! Как старый Кохта в час перед падением тверди отцов не пожалел самых лучших отдать им – так и нам на то в жертву ничего не жалеть нужно, чтобы милость их получить! Верно я говорю, почтеннейший? – обратился он к вершнему дэирви?ддэ. Однако тот так и остался безмолвным, лишь пристально наблюдая за всем происходящим в чертоге и опёршись обеими ладонями на посох.
– Старый дурак ты! – взъярился доселе молчавший в споре фе?йнагов Тийре, вскинув ввысь окровавленный кулак, – да лучших из нас ты уже и принёс огнём в жертву богам, как не внял вестям Льва о дейвонах – и вот и отец мой, и братья, и едва ли не все Бейлхэ живьём словно в жертвенной клети в одночасье сгорели! Уж не меня ли со Львом ты следом спровадить к богам теперь хочешь?!
– Да что ты несёшь?! Ты на кого своё жвало раскрыл тут, сопляк?! – возмутился помощник вершнего стражей Гваул, выскакивая наперёд, – да кто ты такой тут, безродный умёт?! А ну прочь выметайся отсюда, щенок!
– Что ты тут мелешь, мальчишка?! – вслед за угодливым родичем вспыхнул фе?йнаг Модронов, негодуя, – как ты смеешь меня обвинять?
– Смею – что дурак ты похуже изменника! И не кличь моего товарища отродьем… – понизив голос медленно произнёс Тийре, не сводя с Онноха взора, – не Аррэйнэ ли сам предупреждал тебя ещё вчерашним полуднем, что дейвоны уже рядом с горой? Или не твоя есть вина в этом бедствии, что ты не внял новостям о враге?
– Верно! Верно! – раздалось множеством голосов его людей.
– Так и есть! Говорил же он Модрону!
– А ты что сделал? Выслал туда войско, укрепил дозоры? Если бы ты нас послушал, быть может и арвеннид ещё был бы жив! – вслед за ними громко добавил озлившийся Тийре – чувствуя, что их люди поддерживают его, и прежде уверенный в своих силах Оннох заколебался, видя всё это.
– А ну стихли! Что за блажь ты толкуешь?! – возмущённо огрызнулся на эти слова глава воинства тверди, – да что там твердил этот мальчишка? Что враг не меньше чем в дне пути от горы! А дейвоны тем часом уже подходили тайком к самым стенам! Если бы я его послушал и отправил туда наши силы за Черновранью – чем бы мы защитили ардкатрах? Разве что копьями Пламенеющего с небес?! И ты ещё мне говоришь, что этот дейвонский выкормыш наш человек?
– Что ты на самом деле делал в плену, дейвон? – он вдруг обратился к самому Аррэйнэ, прилюдно указывая на него рукой, – пусть скажет в лицо нам! Уж не сговорился ли ты со своими, чтобы они беспрепятственно дали тебе сбежать и поднести для нас эти ложные вести?
Аррэйнэ так и молчал, стиснув зубы. Удар был низкий – ведь даже среди боевых товарищей в кадарнле не все знали про дейвонскую кровь в его жилах – и со слов главы воинства тверди любой теперь мог бы измыслить подобное и поверить лживым насквозь словам Модрона.
– Вот видите – и сказать мохнорылому нечего! – торжествующе заметил Оннох, вновь показывая на него пальцем, – думаешь, если нет у тебя бороды, так мы обязаны слепо поверить, будто ты один из детей Пламенеющего? Что, нечего молвить? Или ты и хотел, чтобы мы тебе поверили на слово и отвели воинство от горы – а твои смогли бы взять её без усилий?! Такой был ваш замысел?
Пока в чертоге застыла прерываемая лишь дыханием людей и переминанием ног тишина, и Оннох со своими людьми взирал прямо в лицо Аррэйнэ, требуя немедленного ответа на обвинение, стоявший подле Ан-Шо?ра Тийре кратко шепнул толкавшемуся подле него Бедаху:
– Всех наших к чертогу сюда, живо…

– Я с малых лет вырос в Эйрэ меж арвейрнов – и никто ещё меня чужаком или предателем не называл… – наконец медленно произнёс Аррэйнэ, глядя в упор на налившееся кровью надменное и озлобленное лицо Онноха.
– Мы все лили кровь в эту ночь, положили насмерть столько славных мужей… а где всё время был ты, жирный дурак?! – в голосе парня вдруг послышалась вскипевшая словно вар злоба, – когда дейвоны вступали в Аг-Слейбхе – почему не возглавил сам войско, весь свой кийн не поднял с оружием как и должен?! Прятал зад за забором в чертоге? А теперь по чужой победе явился сюда – и в ратоводцы рядишься как будто ты сам…
– А ну заткнись, щенок безродный!!! – заревел Оннох, багровея с лица, – да как ты смеешь попрекать главу всего воинства тверди, ты – чужое отродье?! Я ставлен на это место самим арвеннидом, и теперь тут вершу все дела!
Он бросил гневный взор на собиравшуюся толпу.
– Кто вам дал право тут ве?ршить, мальчишки – кто вы такие?! Что вы во власти все смыслите, чтобы решать что тут дурно и добро? Ратная чернь, ваше место в конюшне! Возомнили себя победителями, будто вам тут никто не указ уже? Законный порядок вздумали рушить?!
– Это всё ты, старый глупец! – он резко указал вытянутым точно нож пальцем на Ан-Шора, – подстрекаешь их! Решил, что твой любимчик – этот нагулёныш старого Дэйгрэ – так вот и сможет стать арвеннидом? Хорош же он будет зваться – Тийре Безродный! – взор его упёрся в лицо побелевшего от ярости сына Медвежьей Рубахи, – вы ещё посадите владетелем бабу над нами – вот будет смех, хуже этого выщенка!
Тут внезапно сквозь боль взвилась на ноги старая Ронвенн, опираясь здоровой рукою на внучек и шагнув к главе воинства тверди – и хлёстко ударила звонкой пощёчиной что было сил по лицу того.
– Помолчи-ка, отродье свиньи! Как смеешь меня попрекать, раз родилась на свет я без уда? Пока ты сопляком у служанок мял сиськи, я не только супругу рожала детей – но и в час как сражался он в войске у Домнала, стерегла все уделы его от врага и разбоя, сама ратных вела за собой и расширила трижды угодья для Гована! Не тебе говорить тут про жён, недоносок из чрева! А ну стихни, выблю?док!
Рявкнув, седая вдова Та?ннлид-а?-лама резко вскинула руку, указав на застывшего Тийре.
– И не тебе одному избирать нам вождя над домами, Модрон! Верно Конлойх изрёк – есть у Бейлхэ достойный наследник отца, сын владетеля Дэйгрэ! И ему должно быть во главе!
– Хватит пыль сотрясать языком, старая дура из Кромдех! Уиллуха дети идут по закону – так я сказал! – разъярился как жар Фла?итхъю?лли, обращаясь ко всем тут собравшимся, – кого жаждете взнять во главе – потаскухи щенка, кто проклятие мрущего дома владетелей перед Тремя лишь трёхкрат приумножит и род пресечёт?!
– А с тобой, выползок, мы ещё разберёмся, как ты привёл к нам сюда мохнорылых! – палец главы воинства тверди резко метнулся в сторону Аррэйнэ, –в цепи под землю его, в самую глубокую яму!
– Вязать его, люди! – тут же засуетился проворный Гваул, торопя свою стражу, и сам выскочил наперёд, вынимая из ножен геару – довольно осклаблясь с лица.
– Давай – этого покрепче! – глумливо он фыркнул, похлопывая долом клинка о ладонь.
Несколько воинов Онноха сдвинулись с места в направлении Аррэйнэ, одиноко стоявшего напротив главы воинства тверди.

Он, казалось, оцепенел, словно не понимая, что вскоре с ним будет – каменный мешок в темнице, жуткие пытки на крюке и дыбе, а затем нескорая мучительная смерть в петле на стене бурры или на костоломном колесе у ворот их кадарнле под позорящий свист и брань разъярённой толпы – как у пойманного на торжище вора-кошельника. Но вдруг лицо парня побелело от ярости.
– Гниль толстая – тронь меня только!!! – неожиданно рявкнул Аррэйнэ так громко, что все находившиеся в покое вздрогнули от его яростного окрика, эхом потрясшего своды Резного Чертога.
– Стой где стоишь, Шщарово семя! Ещё шаг – как собаку пристрелим! – выкрикнул Оннох. Его люди, неуверенно оглядываясь на многолюдную толпу находившихся в покое вооружённых людей второй тысячи и прочих теснящихся сюда из дверей и окон воинов взняли мечи, а двое стрелков положили древки жал на тетивы.
– Чего стали – берите его! – крикнул помощник вершнего стражей, подгоняя мешкавших.
Аррэйнэ как стоял, так и не сдвинулся от приближавшихся к нему клинков ни на шаг. Вместо этого он резко поддал ступнёй по короткому древку сломанного копья, что прежде прошило тело одного из Ноттфуглен, сражённых в ночи людьми его десятка и теперь лежало на окровавленном полу – точно нарочно вновь оказавшись прямо ему под ногами…
От резкого удара носком сапога подброшенный обломок попал прямо в пальцы – и Лев резко швырнул его прут со стальным наконечником прямо в Фла?итхъю?лли. Тот не успел даже ахнуть, как жало пронзило насквозь ему грудь ниже рёбер, обагрившимся концом выйдя из спины. В следующее мгновение руки Льва взвили из ножен обе геары, окровавленным хищным оскалом клинков устремившись в бок недругов.
Вздох удивления прокатился по онемевшему Резному Чертогу. Все застыли – узрев, как Оннох выпучил глаза и с изумлением на побелевшем лице смотрел на пронзившее грудь его древко, судорожно хватаясь за ясеньруками. Засипев хлынувшей из уст кровавой пеной он стал оседать, рухнув сперва на колени, а затем распростёрся по полу. Хлынувшая из-под трупа багрянаялужа заставила стоявших ещё миг назад вокруг хозяина воинов отскочить в стороны.
Один из людейОнноха вскинул клинок и бросился было на Льва, но сильный удар долом плашмя о его защищённый кольчугой живот свалил торопливого смельчака на пол – скрюченным и стонущим от боли.
– Кто ещё сунется – острым встречу.
Меч сына Дэйгрэ, ставшего подле своего друга, недвижно замер. Остриё окровавленной от перерубленных вражеских шей геары смотрело на замерших в паре шагов от них людей Модронов – прямо в лицо замеревшего в трёх шагах рядом с ним Гваула.

Все, кто находился в Резном Чертоге, напряжённо молчали, застыв в тревожащем ожидании. Скрипели тетивы взволнованных лучников, державших в руках древки стрел.
В покой всё набивались и набивались вооружённые мечники второй тысячи и подоспевшие следом за ними люди из сотни Гайрэ Иаррэ из Конналов. Всё могло произойти в любой следующий миг – когда кто-нибудь дрогнет, и обе стороны начнут друг с другом побоище насмерть, устлав весь Резной Чертог трупами.

Безмолвие нарушила старая Ронвенн. Опёршись на руку взволнованной Моры она с трудом вышла вперёд меж двумя сторонами, гневно глядя вокруг.
– Уймитесь уж люди! Довольно убийств на сегодня…
Старший из людей Онноха – немолодой уже мечник с багровым шрамом через всю его левую половину лица – осторожно опустил клайомх жалом к земле и ступил на шаг вперёд, снимая с головы шелом с узорчатой очницей и обращаясь ко Льву.
– Верно, сам Тинтреах направил твою руку, пусть ты и дейвоном рождён. Хозяин наш был неправ, раз его постигла такая нежданная смерть – не иначе рукою богов самого его взяв им в ту жертву. И я, Гвенбранн Лисья Шапка, благодарю тебя, кто ночью не пустил дейвонов к укрепи, где у стен стоят дома моих сестёр и их семей… – глядя прямо в глаза парня он преклонил перед ним голову.
– Уберите оружие! – сурово повелел вершний готовым к бою встревоженным людям Модронов, – незачем нам распря между собой, когда настоящий враг стоит у горы…
Всё ещё взволнованные и настороженные, потрясённые столь внезапной гибелью их хозяина, они тем не менее подчинились слову старшего – один за другим медленно опуская копейные жала и пряча по ножнам мечи, снимая пальцы с тетив. С противной от них стороны те из воителей, кто встал на сторону Тийре, также опускали ещё не высохшее от дейвонской крови оружие.
– Слушайте вершних, люди! Довольно нам крови сегодня – братоубийством мы лишь врага своего радуем. Пора всё решить по закону… – выйдя на шаг вперёд сурово молвил Конлойх из Габ, вскинув руку и призывно обращаясь ко всем.
– Верно, почтенный… – кивнувший ему Гвенбранн Сьоннах-а-кайпповернулся к Тийре, стоявшему в трёх шагах от своего друга и всё ещё стискивающему меч в руке, и склонил перед ним голову, припав на колено к окрашенным пятнами крови доскам половиц.
– Повелевай, гаэ?йлин. Тыпо праву арвеннид домов Эйрэ.
Конлойх Хеб-Кро?ймилл согласно кивнул головой, своим именем фе?йнага второго в стране дома Габ и хранителя печатей арвеннида подтверждая правоту этих слов.

Под гулкий стук посоха в середину Резного Чертога тяжело шагая вышел вершний дэирви?ддэ святилища на горе, почтеннейший Ллу?гнамар, замерев перед сыном Медвежьей Рубахи.
– Преклонись перед волей богов, сын Дэйгрэ и Бранвенн… – промолвил он тихо.
Всё ещё ошеломлённый Тийре с мечом в правой ладони покорно припал перед ним на колени, встав в кровавую лужу.
Старый дэирви?ддэ дотронулся до залитого липкой кровью клинка в руке парня, собрав её пальцами – и очертил алым вкруг головы сына Дэйгрэ незримый венец его власти.
– Встань, истинный а?рвеннид и сын а?рвеннида, внук а?рвеннида и потомок всех а?рвеннидов – семя от семени Бхил-а-на?мхадда! – громко воззвал он, повелев ему это.
– В горький час ты помазан на власть над семействами Эйрэ – не маслом и мёдом, но иными дарами земли и небес – гаром и кровью… И тяжёлыми будут твои жертвы, а решения горькими, чтобы нести эту власть и спасти свой народ от погибели, – произнёс седой Ллу?гнамар вставшему на ноги Тийре, – волей Троих – умертвляющего Ард-Брена, живящего Ард-Да?гда и всесокрушающего властвователя Тинтреаха будет дана тебе сильная воля рода вождей, подобная разящей штормовой мощи волны и жару неугасимого пламени. Зрю я сквозь мглу – много сил нужно будет отдать тебе, острым железом и речами по че?сти… Много собственной крови прольёшь ты, себя не жалея – но лишь так содрогнётся земля под пятой твоей поступи, и падут все враги перед домом детей Врагобойца. И род Бейлхэ из сокрушённого дуба вновь взрастёт к солнцу порослью новых побегов потомков твоих сыновей. Так и было, и есть – и так будет!
Гулко ударил об пол посох старого прорицателя, заставив умолкнувших вздрогнуть.
– Пламенеющий Ликом дал нам владетеля всех домов Эйрэ!

Потолок Резного Чертога вздрогнул от эха, когда из десятков глоток воителей разом вырвалось дружное:
– Тийре наш арвеннид!
– На щит его!
Сына Дэйгрэ обступили воины его даламлаох и все прочие собравшиеся тут бойцы. Чей-то пощепанный в бою вражескими клинками алый щит с вырисованным на нём убийственным зрачкомСмертоокого лёг ему под ноги. Взгромождённый туда стоймя Тийре был высоко поднят на вытянутых руках товарищей под потолок Резного Чертога – как новый вождь и владетель земель Эйрэ.
Ещё ошарашенный, не пришедший в себя после кровавого ночного сражения – он уже понял, что его жизнь с этого мига резко переменилась. И теперь, за решившие исход этого жребия мгновения он перестал быть прежним – простым далам-лу?адэ и побочным сыном своего владетельного отца – и стремительно осознавал, что отныне на его плечи легла целая страна их народа: обширная, могучая, но сейчас находящаяся на грани гибели в кровопролитной войне с опаснейшим недругом, и обильно переплетённая древними распрями между всеми семействами знатных домов… Поистине тяжкая ноша, в довесок с незримым венцом опустившаяся на его взлохмаченную, ещё по-юношески горячую и не готовую к такому ходу судьбы голову.
К Тийре сквозь теснившуюся внизу толпу товарищей пробился Аррэйнэ, уже отошедший от той вспышки ярости, которая и решила их обоих судьбу – вновь спокойный как камень – пусть и с ещё не сошедшей с лица тревожной белизной, встретившись взорами с ним.
– Ты теперь наш арвеннид, Тийре. Веди нас к победе! – он протянул ему ладонь ввысь, пожав руку друга, и чуть тише добавил:
– Я с тобой.

– Опустите меня, – Тийре дал знак, что довольно уже держать его под потолком, и руки соратников осторожно спустили товарища на пол – уже не прежнего их десятника, а арвеннида всех домов арвейрнов, почтительно расступившись перед ним и низко преклонив головы. Не успел он ступить со щита, тут же прямо перед сыном Медвежьей Рубахи на колени рухнул побелевший чище первого снега Гваул, обняв его ноги.
– Владетель, помилуй – нашло помрачение! Не убивай за дурные слова! Присягну тебе, что…
– Здесь пришедших дейвонов не перебить, ты ещё тут такой… – оборвав его махнул рукой Тийре, – найдёшь сам ворота из кадарнле?
Всё поняв и не прося лишней помощи, уже бывший помощник вершнего стражей стремглав выбежал из Резного Чертога как заяц, радуясь сохранённой на плечах голове. Тийре меж тем нашёл взглядом Аррэйнэа и крепко обнял товарища. Затем обвёл взором всех собравшихся под сводами Снойтэ-ард-неадд и подошёл к не остывшему ещё телу Онноха, едва не ступив левой ногой в широко растёкшуюся из-под трупа кровавую лужу.
– Клянусь Пламенеющим – не хотел я пролить ничьей крови, обретая законное место отца – даже его, Модрона. Не хочу, чтобы родичи упокойного держали на меня зло и думали, как будто я из мести свёл Онноха в норы, и их то же ждёт… – он встретился взором с взволнованным родственником мёртвого главы воинства тверди, домоправителем дворца, – и готов в знак примирения уплатить по обычаю кровную виру.
Он опять посмотрел на того – и Броданн закивал головой в подтверждение.
– Но если вдруг кто из вашего кийна хоть рот свой раскроет, чтобы получить от меня голову убийцы – я вас самих отправлю к нему поодиночке, попробовать взять её! Поняли меня?! – рявкнул он так, что домоправитель вздрогнул.
– Думаю, владетель – с этим у них желания не возникнет, если только кого повитуха не уронила… – к Тийре подошёл старый Ан-Шор, обнимая былого ученика, а теперь нового арвеннида Эйрэ, – какие будут твои повеления, гаэ?йлин? Враг всё ещё рядом, а Аг-Слейбхе открыт нараспашку что в Нижнее городище, что в кадарнле – с такими-то проломами в стенах.
– Уже не разбить нам рассеявшегося по лесам врага… – нахмурился Тийре, – пусть хоть дозоры преследуют их до утра, чтобы знать, где эта наволочь решит снова собраться в единое воинство и уйти за подмогою в Каменный Узел. Поднимайте людей – пусть тушат пожары, ломают и валят дома на пути огня, иначе всё городище выгорит дотла, нечего будет защищать.
– Отправить гонцов на сбор воинства?
– Неужели ещё до сих пор их не выслали?!

К арвенниду сквозь толпу ожидавших решений владетеля воинов с их ратоводцами пробился один из сотников второй тысячи.
– Арвеннид, вот ещё какое дело! Наш лу?айд-лохрэ погиб при обстреле. У второй нет старшего. Назначь нам нового вершнего!
– Смертоокий всё порази… – уныло выдохнул Тийре, – бедный Ворчун – не уберёгся в сражении, старик. Кого вам из сотников дать вместо него?
– Лысого Голэйдэ из десятой! Он был Кинаху первым помощником! – отозвался кто-то из толпы.
– Лысому в конной вылазке отсекли руку – еле живого снесли с перевала! Какой из него сейчас вершний? – несогласно возразил тому другой голос.
– Тогда Гийлина из шестой сотни!
– Чего выбираете, дурачьё? И думать тут нечего! – выступив на пару шагов вперёд громче всех выкрикнул забрызганный кровью здоровяк Каллиах, потрясая в воздухе кулачищем, – Льва нам давай! Кто ещё столько храбрости за ночь показал и умения?! – рявкнул сын кузнеца, указывая на стоявшего подле него Аррэйнэ.
– Льва! – одобряя, следом уже вторил ему кто-то из толпы.
– Точно! Льва в лу?айд-лохрэ!
– Льва!!! Льва давай!!! – заревел весь седьмой десяток и прочие воители их тысячи, кто нынче собрался под сводами Резного Чертога.
– Аррэйнэ наш старший!
Воины подхватили товарища на руки – как и ранее Тийре – и дружно взняли под потолок.
– Да довольно вам! – Аррэйнэ не особо был рад таким чествованиям, и скорее даже взволнован – причём отнюдь не выкрикнутым всеми пожеланием стать их старшим, – опустите меня, люди – я же не шишка еловая, чтоб мягко упасть!
– Или ты высоты вдруг боишься? – захохотали товарищи снизу.
– Как, Лев – готов потащить стократ больше? Берёшь на себя тысячу? – спросил его Тийре, издали обращаясь к другу.
– Ну раз уж ты всю страну на себе должен волочь, то и я как-нибудь с одной тысячей справлюсь, – шутя ответил Аррэйнэ, вновь став на ноги.
– Тогда принимай вершенство. Отправь людей прошерстить городище – вдруг где ещё по камням дейвоны скрываются?
– Выищем! Слышали, что велел арвеннид? Две первых сотни во дворец – а остальные в кадарнле, и десятками разбиться по городищу. А ну за мной!
Он повернулся к Каллиаху.
– А ты, дурень набитый, раз меня на вершенство тут выкрикнул – то и сам вместо Лысого за помощника будешь! Чтобы к утру готовы все были как гвозди – все десять сотен! Эй, Коннал – вместо меня принимаешь десяток, кого там осталось из наших в живых. Прочих сам доберёшь себе – понял?
– Понял, почтенный! – кивнул головой тот копейщик.
Выстраиваясь в боевой порядок воины последовали за новым лу?айд-лохрэ, повинуясь его приказам и готовые выходить.

Лев с какой-то усмешкой взглянул в глаза другу, словно приободряя.
– Видишь, Тийре – напредрекали тебе мы Высокое Кресло… Пусть и в шутку, но боги услышали вдруг. Так что вряд ли тебе теперь глава Конналов снова откажет?
– Без Высокого Кресла воссевший, без Полотнища Предков безродный – пока что таков я владетель… – хмуро усмехнулся в ответ товарищу Тийре, – и не легче теперь будет сватать мне Этайн, как Модрон – родня их – подох… Даже может быть хуже…
Тийре бросил взор на то место чертога, где алым окрасился пол под сражённым рукой его друга Оннохом, чьё тело уже унесли.
– Я тебя не виню – не подумай вдруг, Лев… Всё одно выбор был нам дрянной тут – подохнуть или победить. Но посмотрим! – он скрипнул зубами, привспыхнув на миг, но затем вновь остыл и нахмурился.
– Да и нынче совсем не до свадьбы мне, А?ррэйнэ, сам ты всё видишь. Война и сюда докатилась. Другие дела впереди…
– Вижу, Тийре, не слеп. Так уж выпало нам…

Багровый свет от разжигаемых смоляков замерцал на железекольчуг и чешуйниц возглавленной Львом второй тысячи, чьи шаги загрохотали по камню залитых кровью проездов Верхнего городища.

К отдававшему распоряжения арвенниду, толковавшему что-то с хранителем печатей и Гайрэ Железным из Конналов, тем временем снова подбежала старшая из служанок, почтительно кланяясь новому владетелю и пав перед ним на колени.
– Почтенный, молю тебя… Не делай зла моему мальчику! Он не соперник тебе, Высокое Кресло по праву твоё – и он присягнёт тебе на верность как владетелю по закону! – взволнованно проговорила она.
– Ну что ты, добрая Айб? Твой мелкий для нас со Львомиз стряпных вино таскал, раз жирный Оннох не звал меня на пиры; учил я его читать и сливы красть из садов. Конайрэ тоже кровь Бейлхэ, мой племянник – и принадлежит к нашему кийну. Расти сына в покое, никто не пожелает ему дурного.
Тийрена миг приумолк, пристально взглянув в глаза Айб.
– Но лучше не покидай Аг-Слейбхе, чтобы никто из врагов нашего дома не воспользовался малолетством Ко?найрэ – и не вознял бы его против твоей воли как стяг восстания против меня. Вот это будет плохо для обоих нас с ним… Ты понимаешь меня?
Стоявший подле владетеля Конлойх Хеб-Кро?ймилл согласно кивнул – и губы всегда прозревавшего всё наперёд хранителя печатей опять тронула неприметная усмешка.
– Как должна быть в дому у мужчины одна лишь жена по закону, так и в стране не должны быть два арвеннида…
– Не до?лжно… – добавил стоявший поблизости фейнаг хранителей средних земель Дайдрэ Мечник, глава кийна Донег, – иначе теперь в час войны нам и Смута Домов та покажется свадьбой…
– Я поняла, гаэйлин! Клянусь Пламенеющим, присягну тебе всеми Тремя – он останется подле тебя! – согласно кивнула головой Айб, в волнении вытирая слёзы ладонью.
«А тем более три…» – про себя произнёс фейнаг Габ, вспомнив то, что на севере есть ещё сын по закону от младшего брата владетеля – властный и неуступчивый Родри Плетёный.

ГОД ПЕРВЫЙ. ПРЯДЬ ВТОРАЯ "…ТЕ, КТО МНОГО СМЕРТЕЙ ПРИНЕСУТ БЛИЗ СЕБЯ…" Нить 5
Утро ещё не настало, и ночь продолжала катиться волной черноты над лесистыми взгорьями Глвидд-ог-слейбботха, когда завершив все дела в городище Аррэйнэ возвратился назад, точно влекомый непознанной силой. В одиночку он брёл меж дымящихся гаром руин их сожженного кадарнле, словно не находя тут пристанища.
Его колотило от дрожи как будто в трясучке – но не от страха или усталости, а от до сих пор не унявшейся ярости. Льву всё не верилось, что побоище завершено, что в кадарнле не осталось ни одного живого врага – а руки стискивали рукояти мечей, требуя крови, пламени и убийств. Сын Ллура как ошалевший кидал взоры то на пылающие словно светочи теахи Среднего городища, то на руины Больших ворот в укрепь, то на рдевшее крошево алых углей и осколков, которые сыпались из догоравшей твердыни дворца. Пламя пожрало там всё, что возможно, перепалив перекрытия между поверхами, и снопы искр жарким огненным вихрем взмывали из бездны провала осевшей внутрь вежи чертога владетелей.
Это зарево притягивало его взор – и от него цепенело в груди гулко бившее сердце, а душу охватывал тот же ему непонятный, неодолимый никоею силою страх. И в сполохах пламени А?ррэйнэ словно воочию зрил из глубин своей памяти эти кусочки прошедшего – лики людей – тех, чьим сыном и родичем он появился когда-то на свет. Словно сгребая осколки разбитого прежде кувшина Лев собирал из них те небольшие частицы давно позабытого, тщетно пытаясь слепить их, собрать воедино… В памяти точно из бездны всплывали обличья родителей; виделись словно объятые мглой лица прочих людей, его кровной родни; зрились гордые стяги со знаком их дома, пред которыми преклоняли колени достойные свердсманы многих уделов. Яркой вспышкой мелькнуло лицо старика – крепкого, седобородого, ласково что-то шептавшего и прижимавшего длань к груди мальчика, где сейчас бешено, словно в горячке металось его трепетавшее точно у пойманной птицы дрожавшее сердце. Их размытые лица и тихие голоса оживали и вновь растворялись в бушующем пламени воспоминания, пришедшего из неведомой бездны безвременья – точно тени из Эйле являясь к нему из минувшего в эти мгновения.
Но как Аррэйнэ ни напрягал себе память, больше он ничего не мог вспомнить – ни тех позабытых событий, ни ликов, ни даже имён их – ни даже своё позабытое собственное…

Он снова очнулся от этих внезапных видений минувшего – и узрел, что стоит на обрыве стены рядом с рухнувшей частью дворца. Был час раннего утра, когда заря на восходе уже обагряет вершины хребта за ардкатрахом, и начинают алеть прежде чёрные чащи закатных отрогов вокруг перевала. Где-то там в дебрях за Глвидд-ог-слейбботха укрылось отбитое ночью от стен городища дейвонское войско – опасное, грозное, но уже побеждённое – лишённое почти всех осадных хендску?льдрэ и перекатов с припасами и снастями, потерявшее большую часть их Железной Стены и Ночных Птиц. Никому из тех не удалось живым выбраться из пылающего городища. Даже отсюда с высоты кадарнле было видно, как на озарённых пламенем улицах люди рвут на куски их тела в окровавленных чёрных одеждах, выискивая на расправу последних из уцелевших Ноттфу?глен и тщетно пытавшихся скрыться в толпе земляков северян дома Кроммах с их данниками, узнавая тех по иному, отличному от бытовавшего здешнего говору.
В эту ночь сыны Эйрэ сумели взять верх в беспощаднейшей схватке с извечным противником с запада. Но сколь высока была плата, которую взяли с них боги, даровавшие эту победу… и выкрики ликования заглушал не смолкавший стон раненых и уже отходящих в мученьях холодной тропой умирающих – и причитающий плач многих сотен осиротевших, доносясь до руин раздирающим сердце пугающим отзвуком тех голосов, тщетно звавших их сгинувших близких. Совсем неподалёку с горящего кадарнле раздавался отчаянный девичий вопль, когда чья-то сестра или дочь, лишившаяся может быть не одного из своих кровных родичей, захлебываясь слезами кричала отчаянно в темноте «мамочка… мама…», раз за разом твердя это и заставляя сердце Аррэйнэ содрогаться. Его пересохшие губы как в забытьи тихо вторили этим словам, как некогда то же шептали они во тьме ночи над затухающим пепелищем родной ему тверди.
А сколь много тех окриков разносилось теперь среди дыма над всем городищем – что быть может и боги не ведали счёта им, раз допустили на склонах священной горы столь невиданное прежде кровопролитие, и так много смертей принесли близ себя в эту страшную ночь всепогибели?

Аррэйнэ повернул взгляд направо, где ещё продолжала пылать твердь дворца. В этот миг остатки чудом державшихся без выгоревших перекрытий стен с громким грохотом рухнули, и огромный столб искр в сером облаке пепла взлетел над ужасным костром погребения, где сегодня погибли в пожаре сам арвеннид Эйрэ с тремя сыновьями и прочими родичами, и множество люда из стражи и слуг – где сгорели Высокое Кресло с Полотнищем Предков всего дома Бейлхэ.
Жар полыхавшего гара и издали жёг Льву глаза. Брови и волосы Аррэйнэ были истлевшими за ночь, опалённые пламенем в Славном Чертоге – и извернувший ему наизнанку нутро страшный запах той горечи чада и обуглившейся человечины вызывал у него в сердце дрожь. Он знал, он отныне смог вспомнить, что весь род его некогда так же погиб в страшном пламени… сгинул от рук их сородичей, зловещий свист чьих полыхавших огнищ жутким отзвуком бился в его обожжённой огнём детской памяти – и лицо его как и тогда точно так же пылало от жара в час их неурочной погибели.
Это он помнил. Теперь это помнил…

Ночь ещё была темна как раскинувшееся над землёй покрывало, но приближавшаяся с восхода заря начинала брать силу, и на дальних возвышенностях зарозовело. Смоляная чернь небосвода уже превратилась в густую синь сумерек. Вокруг полуразрушенных укрепи и дворца по-прежнему было светло от зарева бушевавших по городищу пожаров, и от трепещущих отблесков пламени на каменное крошево стен пролегла исполинская тень – словно тут стоял выросший к небу из недр скалы великан, неистовый и свирепый.
Позабыв про волнение Аррэйнэ встал во весь рост на краю полуосыпавшегося, искрошенного огнищами мура, молча взирая на распростёртый под ним полыхающий город, где не стихали пожары – спиной чувствуя весь тот жар смерти от рухнувшей тверди дворца. Пальцы его так и стискивали липкие рукояти залитых по черен дейвонскою кровью мечей, не чувствуя страшной усталости. Давно смолкло тревожное било над городищем. Но его отзвук доселе стучал в кровотоке ударами сердца, не умолкая. И огонь, полыхавший вокруг, полыхал тем же жарким невидимым заревом где-то в груди – алкаякрови, звона клинков и секир, требуя убивать своих недругов, гнать их и обращать в смерть несущее бегство, слышать их смертный вопль. Этот огонь словно жил в нём, взвиваясь ввысь с каждым биением сердца. Огонь возвратил ему память, прираскрыл те ворота в незримое прошлое – и чтобы вспомнить себя, кем он некогда был, он должен последовать за этим гложущим изнутри страшным пламенем. Следовать подле – чтобы отыскать себя прежнего – и воздать за то тем, кто содеял тот ужас, кто лишил его имени с кровью… чтобы мстить как и должен – жизнь за жизнь, смерть за смерть всем врагам без пощады…
– Мама! Отец! – сам не зная, на коем наречии рявкнув во тьму над горящим ардкатрахом, во всю глотку внезапно он выкрикнул в эту ещё не пронзённую блеском рассвета синевшую мглу, – я приду к вам! Я помню!!!
Последнее слово сорвалось с его уст с такою невиданной яростной силой, что эхо как дикая птица забилось меж чёрных лесистых хребтов за ардкатрахом, громко вторя ему: «Помню… Помню… Помню…»
И в глубине сердца Аррэйнэ словно раскат Ти?рнех-Мортвалла рыкнул неистово издавна живший там – прежде спящий в неведении – а сейчас вдруг очнувшийся, жаждущий крови зверь… Лев.

Едва из-за кряжа Рассвета к востоку от кручи двуглавой Лесистой взошло разгоревшись багрянцем слепящее солнце, как через южные Малые ворота в ардкатрах явился большой загон конников, устремляясь ввысь к Верхнему городищу. Впереди всех, следом за нёсшим на взнятом копье белом стяге со знаком их дома в один ряд скакали три человека в полном боевом облачении – долгие кольчуги с полосчатыми вставками и щитками, проклёпанные рукавицы, в руках щиты с копьями, на поясах мечи в ножнах. Двое крайних, крепкие статные усачи по обе руки окружали ехавшего в середине всадника – рядом, но каждый на некотором почтительном отдалении от него.
Тот, кто правил вороным конём посреди тройки, был совсем уже стар. Тяжёлая, широкая в плечах угловатая стать говорила о скрытой под полосчаткой огромной телесной мощи, пусть давно уже ветхой, а сжимавшие кожу поводий ладони шире обычных были тверды. Кольчужного наголовника всадник не надевал, и глухой шелом с наличником и нашейной защитой был приторочен к седлу. Широкая голова с короткими седыми усами и такими же пепельно-серыми волосами, наискось спускавшимися прядью над лбом, возвышалась как камень клох-марвэ на жилистой шее. Взгляд холодных зеленоватых глаз из-под лохматых бровей горел неугасимым решительным пламенем на морщинистом стариковском лице. Ворот кольчуги на скаку иногда приспускался, и из-под него на обветренной шее чужому любопытному глазу показывался широкий, обхвативший кольцом её шрам, врезавшийся в кожу в давние времена.
И так был пугающ вид этого страшного всадника с пристёгнутым к седлу огромным двуручным мечом, сурово взиравшего с высоты жеребца, что даже взволнованный люд на проездах ардкатраха стремительно расступался по обе стороны, почтительно кланяясь до земли проезжавшим. Ещё долго шепчась меж собой сотни глаз провожали встревоженным взглядом внушающего трепет им всем человека и трепыхавшееся знамя их рода – парившего низко над пламенем ворона с окровавленным клювом.
На месте разрушенных дворищ, чертогов и схо?ронов бушевали устилавшие всё едким дымом пожары. По заваленным обломками камня и брёвнами узким проездам сбившись в толпы сновали лишившиеся крова горожане – вместе с воителями круша секирами, молотами и крюками ещё уцелевшие строения на пути наступающего огня, водой из опустошенных пересохших колодцев и разбитого огнищами водовода с вершины горы туша занимавшиеся от жара и искр строения. С дымящихся завалов подбирали последних раненых жителей и защитников города, грузили на возы сотни трупов всех павших в сражении – своих и врагов.
Пролетевшие путь сквозь ардкатрах от Малых ворот люди въехавших в город южан остановились во внутреннем дворе кадарнле перед обиталищем арвеннидов. Их вершний медленно слез со взмыленного от долгой скачки коня, отстранив помощь молодых спутников, и тяжело зашагал к вратам в старый дворец, чьи осевшие и порушенные вежи и теахи всё ещё вздымали к небу клубы дыма.
Таков был Борна Д’аобга из Бранн – прозванный Отцом Воинства старейший ратоводец Эйрэ. Один из немногих живущих, воочию помнивших время Мор-Когадд – он, единственный сын Каменной Руки.
Не торопясь он ступал по обугленным, залитым кровью ступеням мимо убиравших тела на возы горожан, шагая около рухнувшей столпницы, где прежде был Славный Чертог и Полотнище Предков их дома владетелей. У распахнутых дверей его ждал в ещё не снятом боевом облачении первый лу?айд-лохрэ Ан-Шор – некогда в час многолетних Помежных Раздоров помощник у Старого.
– Приветствую тебя, гаэ?йлин! – Дубовая Ручища почтительно склонился перед сыном Клохлама, пропуская в распахнутые настежь ворота, за которыми слышался шум множества голосов. Там, в главном покое Резного Чертога уже шёл неотложный военный совет всех собравшихся ратоводцев – и ожидали лишь только прибытия Старого, чьи гонцы появились в ардкатрахе за полвосьмины до этого.
– Здравствуй, Ан-Шор, – на морщинистом лице Борны, обычно холодном и невозмутимом, появилась тень радости от встречи с давним товарищем и учеником, – опоздал я сегодня, пока с самых Помежий сюда проскакал на огонь, и гонцов от тебя не дождавшись. Ну рассказывай, что случилось в моё тут отсутствие…

– Вот так всё и было, почтенный, – Ан-Шор замолчал, изложив все события ночи.
– Вот как… Я предрекал для Медвежьй Рубахи, что Эйрэ вспомнит ещё руку старого Эрхи и тяжесть их воинства. Так говоришь – и сам арвеннид, и все его сыновья разом сгинули в этом огне?
– Да, гаэ?йлин. Удалось из завалов спасти только среднего, Гийлина – но и он треть восьмины спустя тут скончался в мучениях. А от иных там и тел не осталось в том пламени. Считай, все из рода Бейлхэ, что прежде жили тут при дворе, поголовно мертвы…
– И старые Коннал с Гованом тоже?
– Оба, гаэйлин – видно, и проснуться ещё не успели. И с восточных Помежий вернувшийся Кохта тоже ночью погиб в том бою у ворот.
Старый воитель сурово нахмурился.
– Скольких толковых ратоводцев напрасно сложили, как загодя не углядели подхода дейвонов.
– Нет вины твоей в этом, гаэйлин – разве не пытались мы оградить Дэйгрэ от дурных советов? И открытой измены северных кийнов не ожидал тут никто – что Кривой приведёт своё войско с дейвонами вместе, выблю?док.
– Где сейчас этот – кто укрепь у нас возглавляет? – покривившись угрюмо спросил у Дубовой Ручищи сын Клохлама, пока его взор пристально окидывал многочисленные пожарища Нижнего городища и полуразрушенные укрепления кадарнле.
– Перед тобою, почтенный, – спокойно ответил Ан-Шор.
– Вот как… А где тучный дурак Оннох? – ещё сильнее покривился Д’аобга при упоминании этого имени.
– А-а-а, Оннох… – усмехнулся Ан-Шор, – благороднейший Оннох возомнил себя новым владетелем Эйрэ и спасителем городища от дейвонских мечей – и взялся чинить суд над теми, кто встал на врага ночью насмерть. И благо ещё, что дурак получил слишком скорую смерть – иначе бы наши воины взбунтовались, и не дожидаясь слов нового арвеннида возняли бы эту свинью на их пики живьём, не взирая на чин.
– И кто же теперь это? – Борна взглянул собеседнику прямо в глаза.
– Тот, кому должно по крови им стать – а по заслугам в бою много больше – и кого лишь немногие прежде считали законным потомком владетеля.
Морщинистое лицо Старого – обычно непроницаемое и суровое – неожиданно разгладилось и озарилось широкой улыбкой.
– Значит, сын Бранвенниз Маэн сталарвеннидом всех домов Эйрэ? Ну и дела… – хмыкнул старик, усмехаясь краешком рта, – теперь ясно, отчего Оннох кочерыжки лишился… Я удивился бы сильно, если бы парень не снял жёлудь с этой свиньи!
– Не совсем так, гаэ?йлин. Быть может Тийре и не был бы арвеннидом, и не решился бы смерти предать того выродка. Слишком нежданным было всё произошедшее, когда судьба в одночасье смела из живых и отца, и всех братьев и родичей, и принудила сесть на Высокое Кресло. Ещё восьмина нашего промедления – и уже там сидел бы сам Модрон или кто из потомства Уиллуха – но верно там боги всё так обернули, как вышло внезапно.
– И что же случилось за эту восьмину?
– Вот скажу – не поверишь, почтенный… С нашим Тийре в сражении – а после и здесь, как решался сам жребий Высокого Кресла, уже пустовавшего – был и один его друг, ему равный по чину десятник. Даже я, его издавна знавший, представить не мог, чтобы тот в одиночку сумел задержатьсотню Ярнвегг на самых уж подступах к Верхнему городу, и возглавляя одну лишь неполную тысячу выбил дейвонов из кадарнле, сняв в бою головы двух вражьих вершних из Дейнова рода.
– А не пригрезилось это тебе в пылу битвы, Ан-Шор? – Отец Воинства недоверчиво свёл свои брови на лбу.
– Не пригрезилось, почтенный! Глаза многих мужей тому были свидетели, что в бою его ярость страшней Смертоокого взора. А Оннох бездумно велел заковать парня в цепи и даже пытать как изменника, и… впрочем, ты и сам верно понял, что не стоило жирному дурню прилюдно звать Тийре безродным, а его друга предателем – потому как такого льва в Эйрэ ещё не бывало от самых времён твоего многославного предка – уж прости за ту дерзость сравнить.
– Даже так? – вновь недоверчиво нахмурился старый воитель.
– Порази меня Смертоокий, если я вру, почтенный! Видел бы ты его в том бою ночью! А затем во дворце… – Ан-Шор кашлянул, – не видал я такого ещё… Всего одно сломанное копьё было на стороне Тийре против многих мечей дома Модронов – но благодаря ему Тийре стал арвеннидом всех домов. Его поддержали и всё наше воинство, и первые люди двора. Все главы кийнов, кто находился с войсками в ардкатрахе и уцелел в этой битве, уже присягнули сыну Дэйгрэ как новому владетелю Эйрэ.
– Поздно я прибыл… Всё это время ждал наступа с юга от Каменного Узла – а вышло, что просчитался я сам, старый дурень… – вздохнул Борна, – ну что же, Ан-Шор, благородный глава воинства тверди – с новым чином тебя. Веди меня к твоим удальцам. Хотел бы я на них посмотреть…
– Скоро увидишь, гаэ?йлин. Тихо ли в Каменном Узле – что говорят твои люди там?
– Пока тихо. Все мохнорылые засели по укрепям и копят там силы, ожидая подхода войск Къёхвара. А теперь может быть все их фе?йнаги вскоре сами присоединятся к нам, после таких вот известий – клянусь котлами Ард-Дагда.
– Добрые вести, почтенный!
– Когда это случится, Ан-Шор, и головы тех будут взняты на пиках – тогда будут добрыми… – скрипнул Старый зубами, – а пока я послал своих родичей Бранна Кривого и Кадаугана Бурю с воззванием к тем а?рвейрнским родам в Каменном Узле и в дальних землях под пятою дейвонов, чтобы они ждали скорого часа. Тихо пока там… но скоро и Каменный Узел уже зашумит не трусливой осиной, а растревоженным ульем – и жалить начнёт мохнорылых во всю свою силу – будь уверен.
– Твоему слову верю, почтенный. Я сам скоро вышлю в Помежья на помощь племянников, сыновей Карнаха с Доваром. Кулак опытный малый, должен встать подле Конналов, а Родри давно уже там. Пойдём же, нас ждут…

В Резном Чертоге вокруг нового арвеннида собрались оставшиеся в живых лу?айд-лохрэ и прочие вершние воинства, а также самые отличившиеся из воителей чином пониже. Собранный ратный совет гудел точно встревоженный улей, в который пробрался их грозный противник и расхититель трудов, ненасытный медведь. Десятки мужских голосов раздавались под сводами Снойтэ-ард-неадд за сдвинутыми в ряд скамьями и столами для пиршеств.
– Что слышно из дозоров? Куда отходят дейвоны?
– В ночи их не проследишь… скрылись где-то в лесах эти гады!
– Мы в запале рубили их хвост, а в это время остальные за кряж перебрались!
– И вороты с ними остались – я сам их заметил с десяток!
– А что слышно из городища? Всех выбили из руин?
– Быстро же мохнорылые с места сняли?сь! Верно, добрых три тысячи их отступило.
– Больше, пожри их всех Эйле…
– Выслали вы гонцов в ближайшие укрепи?
– Сколько воротов у нас на стенах уцелело?
– К нам уже подоспели загоны из ближайших кадарнле. Только метальных возов с собой не притянули, не до того было в спешке.
– А ворота-то, ворота в кадарнле успеем отстроить? Если мохнорылые снова ударят внезапно, то без боя зайдут в городище!
– Оллин – сколько воротов у тебя под рукой? – спросил возглавившего метальщиков товарища арвеннид.
– Целых я насчитал три десятка – а тех, что ещё починить будем в силах, едва только двадцать. Остальные годны на дрова лишь. Пусть скорее везут их из твердей поблизости, а то мы и полной тысячи метальщиков не выставим.
– Вот Шщарова пасть… – Тийре озлобленно сжал кулаки, сминая расстеленный по столу перед ним аксамитовый свиток с искусно изображённой очертью всех земель, большаков, гор и рек от ардкатраха Эйрэ до самых дейвонских Помежий, – как дядя Килин твердил: «как пришлось рубить дуб – так секира не годная…»
– Арвеннид – прибыл Отец Воинства! – кто-то тронул сына Дэйгрэ за локоть, указывая на вошедшего в Резной Чертог в сопровождении Ан-Шора Д'ао?бгу. Все приумолкли, почтительно склонив головы перед старейшим из воителей Эйрэ. Шум голосов резко стих, лишь из задних рядов здесь собравшихся долетел шепоток продолжавшихся разговоров.
Борна не торопясь подошёл к застывшему у стола Тийре, и став за пару шагов до него с почтением преклонил голову, приветствуя.
– Слава, арвеннид.
С сердца Тийре как камень свалился, когда сам Отец Воинства тоже признал его законным владетелем Эйрэ. Он подошёл к Д’аобге и радостно обнял того, приветствуя.
– Наконец-то и ты сюда прибыл, достойнейший Борна!
– Надеюсь, не опоздал я. Велел оседлать скакунов едва только увидел в ночи это зарево. Ну, юноша– Аг-Слейбхе ты с воинством вырвал у мохнорылых из пасти с их челюстью – значит и отцовский венец, поднятый прямо из этого жара, по праву нести и тебе, кто бы чего ни болтал по пустому про твою добрую мать Бранвенн из славного рода от семени Маэна.
Он на миг умолк, пристально глядя на сына Медвежьей Рубахи.
– Или горяч для тебя этот жёрнов на шее?
Тишина под сводами Снойтэ-ард-неадд лопнула дружным хохотом от шутки старого ратоводца, который похлопал Тийре по плечу широченной ладонью и сел на освобождённую для него кем-то из молодых скамью.

– Слышал я от Ан-Шора, вы всех мохнорылых за ночь перебили? Ни одного у горы не осталось живым?
– Верно, гаэйлин – все пошли воронью в корм, выблю?дки! – с гордостью ответил сын Медвежьей Рубахи, ожидая похвалы от старейшего из воителей Эйрэ.
– Хоть ещё ты сто зим проживи, пока вас не научишь уму… – со смешком вздохнул Борна, огладив ладонью седые как пепел усы, – вы бы хоть их десяток-другой тут живыми на время оставили. Вот теперь и остынете, как вместо них мертвецов стольких сами тягать и закапывать будете, пока смрад не поднялся в жару и не начался мор у горы.
– Верно, гаэйлин… – смутился арвеннид, почесав затылок, – погорячились… Но разве унять можно было людей в такой бойне, чтобы жёлуди всем им не снять, этим выблюдкам?
– Будет наука вам. Так о чём вы сейчас вели речь? Все вершние собрались?
– Нет ещё, Отец Воинства… – пожал Тийре плечами – заметив, как нахмурился Борна, не терпевший непорядков, – Глулайд из Габ отлучился на время домой.
– Здесь я… – запыхавшийся, еле переводя дыхание, племянник Безусого вбежал в этот миг в дверь чертога, придерживая одною рукою шелом, а другой ножны с геарой, – прости, арвеннид, что нескоро…
Он осёкся, завидев тут Старого, и низко поклонился.
– Отец Воинства – не вини, отлучился надолго. Ночью моя Ольвейн родила сына.
Борна скупо улыбнулся в усы.
– Хоть какая-то светлая весть за всё утро – а то павших не счесть. Верно, дважды ту ночь будешь помнить. Нарёк хоть? – спросил он даже как-то участливо.
– Да, Ллугнадом, – отдышавшийся Глулайд присел на скамью среди прочих товарищей, переводя дыхание, а перед его глазами вместо крови ночных боёв в зареве пожарищ стояло измождённое, белое лицо жены и тот маленький плачущий свёрток подле неё, который мог бы и не появиться в эту жуткую ночь наступления воинства ёрла на гору, где огнища врага точно пламенный дождь заливали огнём городище и тверди равняли с землёй, а хищная острая сталь точно страшным цепом отсевала от тел сотни душ как зерно на току от колосьев в час жатвы.
– Чего все умолкли? Продолжайте, о чём вы там – а я отдышусь пока после дороги, – Д'ао?бга устало отёр лицо дланью, взирая на приумолкших.
– Отец воинства – мы ведь ждали тебя для… – начал было Тийре, почтительно обращаясь к нему – но Старый резко оборвал их владетеля.
– Вы ведь и без меня сумели за ночь отстоять городище – и значит соображаете, что к чему нужно делать. Что же я – древний старик, одною ногой уже в Шщаровых ямах – за молодых всё решать буду снова, словно боги вас разумом обделили?
Борна то ли сердился, то ли радовался – не понять было то по лицу сына Уйра, который тяжело развалился на лавке и смежил веки, словно хотел задремать после долгой дороги в ардкатрах. Как-никак он был старше собравшихся тут – рождённый в один год с Великою Распри – но доселе живой и несломленный.

Тийре, вновь обратился к новому вершнему метальщиков.
– Что ты сказал прежде, Оллин? Сможешь ещё хоть десяток-два воротов сегодня же подготовить?
– Смогу, арвеннид. Только для починки немало припасов нам нужно. Одного прочного дерева сколько, жил и канатов, меди с железом, спиц и гвоздей. Древотёсов толковых найти – а уж мои люди всё прочее сделают.
– Пусть в ардкатрах перевезут огни?ща из других кадарнле – а то все запасы за ночь разошлись! – добавил кто-то ещё, – в уцелевших тут схо?ронах меньше трети смолы сохранилось. Древесное торжище выгорело дотла, не осталось ни бочки елового духа, а в клетях кадарнле на полдня боя осталось.
– И проломанные стены надо укрепить, чтобы удержать новую осаду врага – иначе дейвоны в ардкатрах как в гости зайдут! Трое ворот за ночь враг сокрушил, и половина всех укреплений обвалилась и выгорела – точно Смертоокий свой взор распростёр.
– На перевалах нам нужно дейвонов сдержать – всё свободные силы подтягивать в Дэирэ и к Горному Зубу, укреплять там соседние бурры! Нельзя снова к горе подпустить их! – уже переспоривал прежде говоривших другой ратоводец, – тут всем нужна передышка, чтобы хоть как укрепить городище! Иначе как нам второй раз такой приступ сдержать?
До сих пор бессловесно сидевший на скамье и не вмешивавшийся в разговор Аррэйнэ вдруг поднялся на ноги, желая сказать что-то.
– Удержим их разве там? Отправим людей на Помежья, а тут сколько останется? Къёхвар только и ждёт, когда мы свои силы разделим – а там и…
– Верно – именно этого от нас дейвоны и ждут… – вдруг громко перебил речь того Аррэйнэ, – …что мы станем лишь укрываться в Аг-Слейбхе и готовиться к новой осаде – дожидаясь, когда всё войско ёрла придёт сюда снова – что мы сами подпустим их близко и будем защиту держать. А вот ждут ли они нашего удара в ответ?
– Или тебе Смертоокий рассудок уел? В лоб на дейвонов кидаться желаешь? – сказал укоризненно кто-то, поражённый такими словами.
– Верно! Войска Къёхвара и так стоят в Эйрэ уже у порога! – вторил ему другой голос.
– Главные силы Къёхвара ещё на подходе, почтенные. Это лишь первая часть нас пыталась сломить. А придёт и вторая, много больше за эту числом.
– С чего ты решил так вдруг, Аррэйнэ? Почему так уверен? – обернувшись к нему спросил Конлойх Хеб-Кроймилл.
– Я сам в плену видел и слышал, как дейвоны готовились выходить на нас, и о чём меж собой говорили их воины с вершними. Что на Аг-Слейбхе удар их придётся первее других. С тем и вести вам нёс, но жирному Онноху не довёл до ума – за лицо моё, явно дейвонское, раз он ни слову вчера не поверил.
Ратоводцы загомонили, обсуждая услышанное.
– Да откуда нам знать, сколько тысяч их скрытно вошли уже в западные уделы? Все или часть лишь? Если все уже тут, то где ожидать их удара?
– Точно! А вдруг они двинут не с запада снова, а к Горному Зубу? Там в тверди всего одна тысяча воинов!
– И сколько союзных Къёхвару кийнов на этот раз с ним поднимутся? А если все фе?йнаги в Помежьях уже присягнули врагу, и как Кроммах пришлют свои силы с дейвонами?
– Не все – за многих там как за себя самого отвечаю, что арвенниду мы верны! – донёсся в ответ чей-то окрик на западном наречии.
– Не провёл бы их Къёхвар все силы так скрытно, как эти, – добавил фе?йнаг из Кромдех, соглашаясь со словами Аррэйнэ.
– А ты-то с чего уверен, почтенный Бранн? – возразил тому другой.
– Как бы не были слепы наши люди в помежных твердях, только и они столько тысяч врагов с обозом и конницей проспать не смогли бы. Аррэйнэ, а ты сам-то как думаешь – где это их воинство успело тайком тут пробраться к горе?
– Видимо югом, почтенный – где и я сам прошёл. Там по Помежьям редколесья не совсем уж непроходимые, без глубоких болот, и со множеством конных троп среди чащ. По тем взгорьям лишь вдоль рек лежит немного селищ, и те несложно обойти стороной. На гору это кратчайший из путей – с воротами ли в обозе или налегке конными. Наверное их я и слышал в пути…
– Много ль, не много ли их – а надо готовиться к защите ардкатраха! Выдумали тоже – самим нападать! Мы и не знаем наверняка, сколько осталось нам ждать сюда Къёхвара со всем воинством! – возразил опять кто-то.
Взоры всех говоривших уставились на молодого арвеннида.

Тийре обратился к невысокому, неприметному на первый взор человеку лет около полувека, не имевшего на себе брони поверх небогатых одежд – с вида точно купцу – молчаливо сидевшему меж ратоводцев, слушая спорящих.
– Гулгадд – ты ещё у отца был глава всех выведных людей, и твоим он внимал словам. Что ты-то нам скажешь? Какие свежие известия пришли голубями с Помежий и из дейвонских уделов? Есть же там у тебя твои верные люди? Помню, ещё весной ты отцу говорил о грядущей выправе врага.
– Может и есть там такие, как знать? – развёл тот руками, привстав со скамьи – и лицо его так и осталось невозмутимым, ни бровь не поднялась, – но о них я и тут говорить всем не стану, почтенный – ветер и до дейвонов слова занести эти может. А люди такие, если имеются, один нам дороже всей тысячи конных быть могут…
– Так что же известно хоть? Не тяни!
– Были и голуби, и гонцы из Помежий. Правда вести не самые свежие оказались, арвеннид, – мрачно промолвил он, кивнув головой на окно, за которым вздымались ввысь к небу столбы чёрной копоти над ещё полыхавшим Аг-Слейбхе, – да и те не дошли в своё время до нужных ушей, раз кто-то считал, что Дубильщик лишь только монеты на всяких людей переводит, каждого проезжего купца обхаживает речами с расспросами и даром ест хлеб. Но наш арвеннид ты теперь, Тийре – и скажу я, что прав твой товарищ. К нашей защите дейвоны готовы, чтобы сломить её мощью войск старого Эрхи, в наших же городищах нас в крови раздавить. Множество когуров уже идут на Помежья, и будут тут скоро – не позднее седмины, как мне донесли.
– Значит, уже идут? – нахмурился арвеннид, услышав подтверждение самым дурным предчувствиям.
– Идут, почтенный. Скоро сам Стейне уже поведёт их к Помежьям и далее в наши уделы. Ёрл гораздо скорее за нас собрал войско со многих семейств – пусть и не все свои силы он взнял ещё, – Гулгадд на миг приумолк, глядя прямо в глаза их владетеля, – а вот то, что мы сами внезапно ударим в ответ – против такого они у себя ничего ещё не предприняли, видя нашу неготовность к войне.
– Войска дейвонов и так уж идут на нас всеми путями! – возразил кто-то из фейнагов, – как там мохнорылые и не готовы нас встретить?!
– Верно, ещё весной ёрл выправил немало тысяч людей на Помежья, – опять вмешался в разговор Аррэйнэ, – но большая часть собранных войск лишь идёт ещё с дальнего запада или только собирается с каждого из дейвонских уделов. И идут они все большаками по своей же земле, пешие, с растянувшимися обозами – и решительного удара себе прямо в лоб ещё точно не ждут.
– А с теми ушедшими ночью к Помежьям что делать? Неужели решимся оставить нетронутыми тысячи недобитых врагов у себя прямо в самом подбрюшье?
– Оставшиеся в Эйрэ их силы даже с помощью северных кийнов не будут иметь прежней мощи, что вёл на нас Уннир. Не столь те опасны сейчас, чтобы не рискнуть упредить нам противника главный удар, – подал голос арвеннид.
– Погодите, почтенные! А ведь верно… – добавил другой тысячник, – идут-то они расслабившись, даже броню не надев – до Помежий ещё далеко ведь. Тут бы нам их нежданно и брюхом на наше копьё насадить, этих выползков – где не ждут они нас!
– И в укрепях и городищах, какие проходят их когуры, ворота почти нараспашку стоят растворённые, ждут принимать на постой, – Аррэйнэ обернулся к Гулгадду, – вороты тянут разобранными, а огни?ща везут на отдельных возах.
– Верно говоришь, парень… – глава выведных людей согласно кивнул головой, поддерживая слова Льва, – многие стерквегги почти опустели, множество воинов ушли ещё в воинстве Уннира. Лишь на помежных их укрепях обновили до лета там старые стены, как рассказали мне верные люди – все же прочие города словно и не ожидают прихода войны, лишь снаряжая войска.

– Так… Теперь и я понимать стал твой замысел, Аррэйнэ… – согласно кивнул головою Ан-Шор, доселе даже не показавший, согласен он был или нет с тем, – только как мыслишь ты незамеченными перебросить наши войска через Помежья? Мы едва сунемся, как у первого крупного городища надолго застрянем в осадных боях. И потом – это будет нескоро. Дейвоны их воинство скрытно тащили к горе не одну ведь седмину. Где нам успеть за такой малый срок приготовиться к приступам и осадам?
– Разве плохи у дейвонов мощёные большаки и дороги, что на запад ведут? – Аррэйнэ вопрошающе взглянул на Гулгадда, и тот кивком головы подтвердил слова парня.
– И не по ним ли идут на нас вражьи загоны – чтобы мы прежде времени прятались по кустам? Ночами свободны пути и никем не стерегутся – особенно вдалеке от Помежий – не идёт разве столько их войск по дорогам, чтобы бояться кого-то? Тем ещё лучше для нас – от глаз врага среди их же огромного воинства скрыться нам легче, когда по дорогам смешались следы и выбоины, а загоны под сотнями стягов заполонили все большаки их восточного края. Где мы прошли, а где их же войска – тем больше не отличишь, когда сами мы можем передовую часть собственных тысяч в дейвонскую броню с их стягами одеть, тем самым давая врагу подпустить нас поближе к себе, не почуяв опасности. И всякая их погоня собьётся со следа, как придётся и нам ускользать.
– Даже и так если сложится всё – то как скоро мы сами идти пешим ходом сумеем? Да ещё вороты и возы с припасами и снастями – далеко ли уйдёшь с таким долгим хвостом? – с сомнением возразил Брайнэ Кость, потирая седые усы.
– А разве сказал я, почтенный, что нам нужно выдвинуть пешее войско обычное, которое всякий раз ходит в выправы? – Аррэйнэ обвёл взглядом собравшихся, – …что волочётся как слизень, и на каждом развилке о вражие камни в кровь бьётся лбом, став на месте с осадой на месяц? За сколько времени весь тот огромный обоз соберётся со всех концов Эйрэ, пока съедутся и перерядят меж собой наши фе?йнаги, как заведено взяв в выправу слуг, жён с девками излишней обузой? Пока снарядят по возам все припасы, осадные снасти с копейным и стрельным запасом, и на колёса поставят все вороты? И сколько седмин это пешее воинство будет идти по дорогам, переполненным их же возами и перекатами, пока достигнет там вражьих уделов замеченным мохнорылыми издали?
– Ну так о чём мы толкуем как раз! – донеслось из толпы тут собравшихся.
– Нужно быть поголовно всем конными, без намётов, тяжёлых возов и обоза ползучего с лишним добром и прислугой, как в больших и нескорых загонах. Лишних припасов кроме овса для коней брать не требуется – летом дорога лесами подкормит, а схороны недруга и так не пусты, если внезапно и скрытно к их селищам малым числом подступить, лазутчиками загодя всё там разведав.
– Толк в этой скорости… А осадишь ли укрепь без воротов? – заметил с сомнением фе?йнаг южного дома Слеан.
– Тянуть можно и вороты малые – все на добротных колёсах, чтобы в грязи не засесть и оси не переломать от скачки по бездорожью. Мы так делали в тысяче Кинуха, как смуту в Уайнэ-а-карраг давили. А где нужда, и через непроходимые чащи идти приходилось: заго?ны передние спешно нам путь расчищали, пока вороты мы на куски разберём, и хоть через топь по нарубленной гати протащим.
– Через топь? – усомнился ещё кто-то.
– Верно! – подтвердил исполин Каллиах, – дело сложное, правда – зато недруг порою и духом не чуял, а мы уж к нему прямо в спину зайдём – и лишь камни в их бошки летят. Вот, товарищ наш Оллин подтвердит мои слова – клянусь стенами отцовского дома! Рогопевец, вставай, подтверди!
– Рогопевец? На роге играешь? – с усмешкой спросил того Брайнэ Кость.
– Рогом охотничьим он одного дурака к змею в ямы отравил три года назад, – хмыкнул Каллиах, – к сестре его то приставать стал на торжище пьяный, и за пику схватился, как Оллин унять его пробовал.
– Рогом? – переспросил старый Кость.
– Рогом, почтенный… – вздохнул грустно Оллин, – хоть и ценный был рог, меры три серебра за свой голос он стоил. Жаль было тратить на дурака…

– Ну а чего мы добьёмся выправой такой? – с сомнением спросил брат владетеля Кинир.
– Время – дабы успеть собрать главное воинство, – ответил тому Аррэйнэ.
– Какие вы шустрые, словно искр с горнила за ворот нападало… Ну а с проклятыми Железными Воротами что сможешь ты сделать столь малыми силами? – хмыкнул Дайдрэ Мечник, хозяин Горячего Ключа и новый глава кийна Донег, ткнув пальцем в раскрытую скрутку очерти всяких дейвонских земель, – в годы Мор-Когадд сам Уйр – и тот не сумел эти тверди взять приступом с долгой осадой, чтобы дальше вести наше войско на запад! А силы ведь за ним много большие были, чем ты поведёшь налегке – со всеми припасами и снастями для осады огнём. Ведь дальше на запад до самого ходагейрда все большаки упираются в эти укрепи – словно в затворённый засов на воротах.
– Пусть и стоят, как века прежде там же стояли… – несогласно махнул рукой Аррэйнэ, – обойти эти ты рди, пока воинства их сидят в камне, и дальше на запад идти – так скоро, чтобы наши кони шли по всяким соседним дорогам быстрее известий о нас – вот что нужно. Больше страха бывает в неведении, чем в том, как на деле.
– Так вот просто и обминуть их? – насмешливо фыркнул седоголовый Дайдрэ Кледдфа, – за спиной оставляя нетронутой сильную твердь?
– Да – неужели вот так обминуть? – поддакнул хозяину служка, что сидел подле фейнага.
– Помолчи, Лойх – тут и ты ещё вылез… – фыркнул Кледдфа, показав тому знаком ладони наполнить вином кубок фейнага, – пусть парень сам нам расскажет, как видит он это: зачем так, и главное – как это сделать?
Аррэйнэ обвёл глазами всех собравшихся в Снойтэ-ард-неадд.
– Эта выправа не для того будет, почтенные, чтобы нам оседать во всех взятых стерквеггах, распыляясь без проку – а дабы одним кулаком как таран по проезжим путям пронестись, все войска? ёрла уничтожая, из их же укрепей на нас выманивая в вольный простор. А тем самым их силы, что уже у нас в Эйрэ стоят, не получат от Къёхвара помощи – ни ворота с возом огни?щ, ни хлебной крошки со своих разорённых земель, ни единого человека туда не придёт.
Воители молча внимали словам, в раздумьях морща лбы.
– Пусть мало нас будет – а страх, что мые лучшие силы их ёрла разбили, и беспрепятственно сами пришли прямо в сердце дейвонских владений – разить такой страх будет лучше меча, когда сами они ощутят, что неспокойно вдруг стало в их собственном доме… Такой страх остановит и самых храбрейших, принудит в своих же стенах укрываться, когда врага того даже не знаешь где ждать, и неизвестно как много их. Будет нас лишь одна только тысяча, но дерзкая и стремительная – тот страх им все десять мор-лохрэ нашепчет, в каждом уделе дейвонам бессчётное войско из Эйрэ привидится.

Воители молча сидели вкруг долгого ряда столов, задумавшись над сказанным. Кто-то задумчиво теребил усы, иные лишь напряжённо дышали, обмысливая услышанное.
– Может так оно верно… – произнёс наконец Брайнэ Кость, – этот вы?блюдок Къёхвар о столь дерзком ответе не думал – что мы сами сумеем ударить им в лоб в тот же час.
– Только мало кто там из такого вот дела вернётся живым… А нам каждый воин под счет, когда скоро придётся опять отбиваться от нового наступа. От изменивших нам северян тоже угроза немалая есть, когда те в открытую выйдут на помощь врагу. И в Айтэ-криоханн изменников каждый второй, кто за ёрла вознимется с войском… – добавил глава дома Кромдех.
– Нет у нас столько времени, арвеннид, чтобы успеть собрать силы – и ещё столько коней. Вам одним половину придётся в выправу отдать, всё прочее войско пешим оставив… И так уже Дэйгрэ велел взять из каждого третьего селища в Эйрэ по скакуну больше меры к войее, – подал голос и младший брат фейнага Кинир Рудрайг Кусачий.
– Значит из каждого селища взять их придётся немедля… – сказал фейнаг Донег, – а с людьми вот толковыми после потерь этих будет непросто…
– Найдутся и люди, – вмешался Ан-Шор, – есть с оружием дружные парни в горах по лесам, и в темницах владетеля – кто событий расклад уже понял, и просит за службу помиловать. Разбой там, охота в запретных лесах… Кой-кого можно будет простить и пустить в это дело.
– Посмотрим… Толковых помилуем, – кивнул одобрительно арвеннид.
– Попробуем так поступить, как предложено. Сам Клохлам в своё время тоже ведь так воевал – скорыми выправами вглубь вражьих земель, не будучи лишнего дня на одном прежнем месте, резал там мохнорылых как коса сорняки, – сказал фейнаг из Кромдех.
– Верно! – поддакнул тому глава Кинвриг.
– Тем больше нам выгоднее будет ударить внезапно, пока на юге дейвонских земель в городищах бушует пришедшая из-за гор красная смерть. Все большаки опустели, а простой люд и воители сидят взаперти по стерквеггам, пережидая поветрие. В этот час не дадут они ёрлу ни тысячи копий, – взяв слово добавил глава выве?дных людей.
– Опасная это затея, охрани Пламенеющий… – проворчал старый Брайнэ из Гулгадд, хмуря лоб, – крепко в памяти въелось, как при владетеле Домнале брат повёл воинство на усмирение северных кийнов. И лишь десятая часть его пешцев дошла до сражения, от скосившего прочих там мора едва уцелев. Дурно идти по заразным уделам…
– Если не останавливаться на ночлег в городищах и сторониться всякого встречного, то и мор нам будет не страшен! – возразил ему Дайдрэ из Донег, – рискнём так!
– Рискнём, – кивнул Кость, – сейчас все нам средства хороши бить врага.
– Хороши нам любые. Пусть это войско не сможет сразить силы ёрла в открытом бою – но сумеет его раз за разом кусать и бежать, измотав и замедлив, – кивнул фейнаг из Дубтах, – пусть выблюдок Къёхвар попомнит, что в Эйрэ дома не подстилки, кто ляжет ему на колени по пальцев щелчку от угрозы!
– Столь неслыханное злодейство – сжечь весь ардкатрах, перебить весь род наших владетелей! – поддакнул вспыливший Бранн Гвврейддтих из Кромдех, – или он думает, мы все простим таковое ему, скотоложцу проклятому?
– Такое простить – предков прах с неба ливнем посыпется чёрным позором… – угрюмо сказал старый Брайнэ из Гулгадд, – только война охладит нечестивца. Пусть кровью своей налакается сам этот Стейне! Пусть попомнит!
– Всем нам есть вспомнить чего, что спросить с мохнорылых и ёрла, шестопёр ему в зубы – мне самому за троих так… – скрипнул челюстью Дайдрэ из Донег, – если готовы мы биться, то стоит решать.
– Так какое решение примем, почтенные? Время не ждёт. Арвеннид будет стоять за товарища замысел – всё же верно он нам предлагает, пусть и не в меру всё то безрассудно задумав – а прочие скажут что? – спросил у всех Кость, и обернулся к владетелю Габ, – ты что скажешь, сосед? Всё молчишь…
– Ратоводцам решать, кто в том смыслит… – развёл руками глава дома Габ, кто доселе молчал, лишь внимая речам других фейнагов, – моё дело давно говорить по чести?, примиряя умы и блюдя дела? Эйрэ – и до?ма отцов моих тоже…
– Ты уж не смыслишь, скажи… Кто три года уделы мои из-за дохлой свиньи дома Нейл разорял? – укоризненно хмыкнул земляк его Брайнэ.
– Разве я – кто уже сорок лет у горы? безвылазно при доме владетелей? Мои данники, Шщар их рази, все бесчинства творили… – усмешка опять неприметно коснулась лица Хеб-Кроймилла, – разве я сам из тех, кто раздор настоящий вовсю разжигать будет ради свинёнка? Да – дома? мои долг защитить, не поспоришь…
– Как послушать тебя, так мы просто камнями кидались как малые дети… Ты скажи ещё – клайомх в руках не держал за все годы! – усмехнулся ему фейнаг Гулгадд.
– Я в последний раз брал в руки сталь, когда брата родного убил за измену владетелю Домналу… – ладонь Конлойха резко согнула в дугу прижимавшую краешек свитка развёрнутой очерти чашу – смяв толстостенную медь точно воск – в теле старого фейнага Габ был отнюдь не один только ум.
– Присягнул тогда арвенниду, что сам Риангабар ножом себе глотку разрезал. Да – солгал… Кто теперь обвинит, что для дома я лучше содеял? Всё же лучше от родича быстрая смерть, раз иной нет судьбы – чем как прочим восставшим в мученьях болтаться на дубе Ард-Брена…
Он опять обернулся к внимавшему молча соседу из Гулгадд.
– Но ведь всё мы решили по че?сти, как нужно – найдя те слова и решения, а не став тот костёр разжигать ещё больше? Уповает кто только на силу – может стать из второго владетеля первым в ряду их… с конца.
– На то и надеюсь…
– Вот подумай, земляк – и ответь как родне, чьи с тобой у нас матери сёстрами были из Ни?алл – что желай мы войны, то давно пепелищами стали бы все наши земли и Твёрдая Круча с Еловым Пределом. Во?йны творят лишь тогда, когда нет больше слов, и их слушать никто не желает – и когда враг твой слабее тебя, и нет тех, кто его поддержать встанет рядом. Мы с тобой лишь плечами толкнулись, не больше. Война – она вот, за окном…
Палец фейнага Габ указал на раскрытые ставни проёма в стене, где вздымались в синь неба столбы черноты не стихавших пожарищ.
– Говоришь ты, почтенный – нет слов… Разве мы с предыдущим владетелем вовсе того не пытались – миром кончить дела с домом Скъервиров? Что же мы – стали сла?бы, выходит? – угрюмо спросил брат владетеля Конналов Фиар Набитый Мешок.
– Сколько посольств, предложений, уступок… Всё прахом пошло! Что же нам – перед Къёхваром ниц преклониться, и Фийну того посадить на Высокое Кресло? – добавил фейнаг из Кромдех.
– За которого Стейне сам править и будет! – негодуя поддакнул глава дома Кинвриг Ллур Хищник из данников Донег.
– Раньше нужно то было – склониться пред Стейне, кто милость его ожидал увидать… – голос Конлойха стал вдруг холодным и жёстким, – теперь уже поздно. Отведавший крови зверина сожрёт всех, как ты пощадить ни проси. Лишь стоять и сражаться осталось – дабы избегнуть подобного, что мы все тут узрели в ночи?…
– Устоим ли? – с сомнением в голосе переспросил Фиар Ма?ла-Лио?нта.
– Должны. Пусть считает нас слабыми ёрл – раз разжёг он подобное пламя. Пришло время действовать. Строить кузницы, делать оружие, войско готовить, коней и всё прочее. Быть всем готовым к потерям, крови? и убыткам во всём. И немедля. Вот и решайте как быть нам.
– Тебе проще, достойный… Твои-то уделы вдали – а мой брат на меже, рядом с воинством ёрла, – взял речь родич владетеля Конналов, – может быть там уже пал Ард-Кладдах, а Глеанлох в осаде стоит!
– Там в степях подле Гулгадд и Габ есть змеиный клубок и похуже… – скривился нахмуренный Брайнэ, – сам с домами своими сижу как на куче соломы сухой. Не дай Трое там вспыхнет сейчас…
Соглашаясь с соседом Хеб-Кроймилл кивнул.
– Время слов завершилось, – сказал как отрезал Безусый, – теперь лишь железом мы будем со Стейне вести разговор, раз не внял он рассудку и тем из достойных, кто пытался унять его рвение к распре.
– Да все среди Скъервиров распрю ту жаждали, выблюдки! С кем говорить было там? – вспыхнул Рудрайг из Кинир.
– Было с кем… – фейнаг Габ усмехнулся, – и я сам до последнего был среди тех, кто стремился к уступкам – уповая, что ёрл тоже в чём-то уступит и нам, вняв рассудку… но уже слишком поздно. Война всех за собою утянет – и пылких да глупых, и тех, кто способен прозрить наперёд, устремляясь решить всё речами. Уже поздно…
– Дубтах, Слеан и мой дом пока что займутся ушедшими к югу, – добавил глава дома Кромдех Бранн Толстый Корень, подзывая к себе одного из людей.
– Кайльтэ – немедля скачи к сыновьям моим. Пусть ведут два мор-лохрэ на юг. Если враг до Речного Истока дойдёт, то сумеет уйти по долинам и речищам в Каменный Узел.
– Исполним, владетель, – кивнул головою гонец, – заодно может сына увижу, как буду у дома, коль нити Каэйдринн сплетёт.
– Увидишь, дай Трое… Чеши поживее в их стан.

– А сам не страшишься отправится в эту выправу ты, Аррэйнэ? – обратился к нему фе?йнаг Донег, – вернётся оттуда живым мало кто…
– Если бы все в эту ночь своей смерти боялись, гаэ?йлин – то не мы бы сейчас вот сидели в чертоге с советом, а дейвоны уже пировали победу над нами.
– Верно! – здоровяк Каллиах хлопнул свои кулачищем по хрустнувшим доскам стола, – а сегодня не наши голо?вы, а их у ворот воронью на поживу висят! Веди нас, Аррэйнэ! Шщарову нору им, вы?блюдкам – а не нашу погибель!
– Давай, арвеннид, собирай войско без промедления! – согласно выкрикнул кто-то ещё.
Все дружно загомонили:
– Верно! Нечего ждать!
– Или мы – или они!

– Отец Воинства, а каким будет здесь твоё слово? – внезапно Ан-Шор обратился к доселе молчавшему Борне – казалось, так и уснувшему на скамье после долгой дороги.
Десятки выжидающих взоров повернулись в сторону Старого.

ГОД ПЕРВЫЙ. ПРЯДЬ ВТОРАЯ "…ТЕ, КТО МНОГО СМЕРТЕЙ ПРИНЕСУТ БЛИЗ СЕБЯ…" Нить 6
Всё это время, пока в переполненном Снойтэ-ард-неадд шли споры, Отец Воинства так и сидел в том углу на скамье не произнеся ни единого звука. Однако с первых слов Аррэйнэ Старый размежил глаза из-под век и внимательно посмотрел на того. Лицо Борны напряглось – он словно вздрогнул, всё оставшееся время пристально и неотрывно следя за молодым ратоводцем, точно выискивал что-то средь черт его облика – что-то известное лишь одному ему. Седые брови сына Клохлама напряжённо сошлись, а лоб ещё глубже прорезали нити глубоких морщин.
Когда Ан-Шор обратился к нему, Борна тяжело поднялся на ноги. Он, однако, так и не повернулся к Дубовой Ручище, а продолжил взирать на Аррэйнэ. Тот поймал этот пристальный взгляд Отца Воинства Эйрэ – также оставшись безмолвным. Все в чертоге притихли, наблюдая за ними двумя – ожидая, что выречет Старый.
– Откуда у тебя этот шрам на шее? – неожиданно вымолвил Борна, не сводя взора с обличья застывшего парня.
– Оттуда, откуда и твой у тебя, Отец Воинства…
Окружавшие их взволнованно посмотрели на Борну – словно ожидая, что скажет сын Уйра на столь непочтительный дерзкий ответ. Однако Старый и бровью не двинул, пристально глядя на Аррэйнэ. Трудно было понять, что таилось в тяжёлом, суровом и напряжённом его остром взоре – словно любое из всех человеческих чувств одновременно. Но молодой вершний тысячи не отстранил взгляда, не дёрнув ни мышцей лица под жалящими будто две пики глазами Д'ао?бги.
Наконец Борна снова разлепил плотно сжатые точно кузнечные тиски губы.
– О тебе я не слышал ещё среди нашего воинства. Кто ты сам, малый – из какого семейства, откуда?
Аррэйнэ на миг помедлил с ответом.
– Я дейвон… – произнёс он негромко, но твёрдо – не боясь признаться в тёкшей в его жилах крови тому, кому одно только имя этого народа было ненавистно всю жизнь.
Борна молчал, всё так же непроницаемо и сурово взирая на Льва.
– И лишь четвертью крови есть а?рвейрном. Но сколь себя помню я вырос здесь Бури Несущего сыном. Прежние родичи мне неизвестны, из какого там орна я был. Я Аррэйнэ Ухтайтэ, прежде камник почтенного Ллура Тэ?йррэ-лам из кийна Килэйд и его приёмный сын, ученик Камбра Лу?айт-ладдврэ. Родной мой дом тут, в Килэйд-а-мор…
Настороженность ощущалась под сводами Резного Чертога, заставляя собравшихся в напряжении ожидать, что же произойдёт дальше. Седоголовый как пепел Д'ао?бга молчал, не отводя своих глаз от лица сына Ллура, точно считывал каждую черту его облика.

– Ты был видно рождён на дейвонских Помежьях – на севере их? Похож ты сам чем-то на тамошних жителей… – Старый всё так же взирал в лицо парня, с каким-то сомнением хмурясь.
– Видимо так, почтенный… – пожал тот плечами, – там меня подобрали ребёнком Ллур с Коммохом, как они мне рассказали – где-то за Гаот-аг-кре?хадд-слейбботха.
– Вот как… А когда это было, в какой год?
– В то самое лето, как в Аг-Слейбхе был сильный пожар от грозы, и рухнула в кадарнле бурра, погубив под камнями Кривую Ногу с людьми – так мне отец рассказал.
– А сколько хоть лет тебе? Молод ещё ты, я вижу.
– Да сам того точно не знаю… – пожал Лев плечами, – два десятка есть точно. Был мал я тогда, как нашли меня Килэйд – может четыре всего или пять только было…
Доселе хмурый и непроницаемо твёрдый Борна вдруг широко улыбнулся.
– Что же, Лев… Прости старика за предвзятость. Неважно, чья кровь тебе в матери чреве дана – твой дух среди нас. И замыслы у тебя не по годам уже дерзкие… – чуть более глухо добавил он, тяжело сев назад на скамью.
Никто так и не понял, что же сказал Отец Воинства – отрёк ли он столь дерзкий замысел, или одобрил его веским словом старейшего средь ратоводцев. В покое Резного Чертога повисло молчание. Взоры всех устремились к владетелю Эйрэ.

Тийре медленно подошёл к сидевшему на лавке Д'аобге. При его приближении Борна поднялся, тяжело встав на ноги.
– Какой совет ты мне дашь, Отец Воинства? – Тийре почтительно посмотрел на того, – как поступить нам теперь?
Д’аобга пристально глянул на арвеннида – словно оценивая того некими ему одному лишь понятными мерками.
– Ты ведь не желал бы на братьев от Модронов крови похожим быть, арвеннид? – внезапно спросил его Борна.
– Нутром своим чую, что нет… – Старый вдруг улыбнулся ощером зубов, завидев как дёрнулся Тийре, заслышав подобный вопрос, – и если так, то совет мой тебе будет следующий. Будь собой, каким прежде и был. То, что теперь ты воссел на Высокое Кресло – и то, что задумал твой друг – вот быть может залог той грядущей победы над ёрлом. Слишком долго мы шли худой тропкой, что нам торили Модроны, и вот что с тех всходов пожали…
Ладонь Борны взметнулась к проёму окна – туда, где ещё полыхали пожары и вздымались столбы чёрной копоти дыма.
– Так ты считаешь, почтенный, что замысел Аррэйнэ осуществим? – осторожно спросил у Д'аобги владетель, пристально глядя на старого ратоводца и ожидая ответа.
– К чему мне, старику, здесь советы давать – когда я вижу перед собой уже не мальчишек, а стаю волков, и с зубами острее моих притупившихся? Действуй как должен, как нужным считаешь ответить врагу той же мерой.
– Так что ты изречёшь нам, почтенный? Ест ли нам шанс на успех в таком деле?
– Необычайно дерзок ваш замысел. Опасен. Верная дорога во тьму та выправа в пасть смерти, иначе не молвлю… – Борна смолк на мгновение, хмурясь, – но я заглянул ему в сердце, твоему другу – и вижу, что да – это дело по силам ему. И наверное, никому другому тут больше…
Старый умолк, пристально глядя на Аррэйнэ, смутившегося от такой похвалы, но тем не менее оставшегося спокойным как камень. Глаза их вновь встретились, когда пронзительный и тяжёлый точно удар пики взор Отца Воинства резко столкнулся с уверенным взглядом приёмного сына владетеля Килэйд.

Словно вся та прошедшая жизнь точно в свитке читалась в глубоких глазах Борны Старого, жаляще взиравших их зеленью из-под бровей, когда Аррэйнэ без колебания встретил прямой взгляд седого как пепел древнего старика – ровесника той далёкой и страшной войны, доселе не гаснущей в памяти жителей Эйрэ – рождённого вместе с ней. Борна и был той кровавой войной, протянувшейся между народами запада сроком в весь век – и не знавшей доселе её завершения. Вся эта нескончаемая десятилетия рдевшая кровью река многих тысяч смертей зрилась Льву в его взоре – казалось, рассказывавшем лучше бессчётного множества слов о судьбе сына Клохлама.
В этих глазах был застывший навечнов час раннего детства тот миг сокрушительной вести о гибели всех кровных родичей, запомненный малым ещё тогда Борной – когда его могучий отец в помрачении разума сёк и рубил своим де?довским клайомхом землю их селища, выжженного дотла, став на пепельной безымянной могиле родителей и поруганной жены с малыми дочерьми, крича имена их, кого не вернуть никакою ценой… А потом наконец-то придя в себя пал на колени и плакал как будто дитя – и прощения просил у клинка, побуревшего от липкой глины – что в миг слабости духа осквернил его хищную, смерть приносящую сталь простой грязью, обещая своим нерушимым зароком отмыть её кровью врагов – и омывать так, доколе он будет жив сам.
Были в глазах старика те десятки и сотни кровавых сражений и конных выправ, когда Клохлам вёл воинства Эйрэ вперёд на врага, не щадя никого в своём страшном безжалостном мщении. Был в глазах его и тот вечно вковавшийся в них полный горького жребия день, когда конный десяток попал у реки в ту засаду и был окружён их застигнувшей сотней врага.
Борна помнил, как под превышавшим их в десять раз недругом один за другим полегли все их люди. Помнил, как вражье копьё повалило под ними всхрипевшего кровью коня, и Клохлам подхватил десятилетнего сына на руки, пытаясь добраться до спасительной чащи столь близкой дубравы, где кони дейвонов уже не смогли бы настигнуть их – а пешего недруга Уйр не страшился. Но лес ещё был так далёк – а противники уже окружили их скопом, спешенные и конные.
Борна помнил, как его могучий и несломимый отец левой рукой удерживая у сердца испуганного сына, правой ладонью сжимал свой огромный секач, и словно таранящий свору травивших его гончих псов дикий тур пробивался вперёд сквозь врага – снося головы, разрубая с плеча и до самого сердца кольчуги, выпуская кишки из распоротых животов и увеча навершием клайомха всякого пытавшегося выйти против него – сшибая конных, ломая их копья, протыкая коней – словно страшный, смерть сеющий вихрь, не дававший пощады и милости – стремясть тем спасти не себя, а единственного и последнего уцелевшего средь его детей сына.
Но враги всё прибывали и прибывали, окружив их двоих, травя жалами копий и стрел. Не одно уже прежде пробившее ноги и плечи ему древко Уйр вырвал из тела, прежде чем силы оставили Клохлама прямо на самой меже у дубравы, до которой им с сыном так и не вышло добраться.
Борна помнил, как чьи-то чужие и сильные руки оторвали его от отца, в плечи которого мальчик вцепился что было сил – и с превосходившей его силы твёрдостью удерживали на месте, когда закованная в броню рукавицы ладонь безжалостно не давала зажмурить глаза, заставляя смотреть на всё то, что дейвоны там делали с его схваченным отцом, медленно режа живого его по кускам, воздавая тому за все пламя и кровь, что принёс Уйр за годы их люду, стремясь вырвать из уст его хоть бы мольбу о пощаде вместо тех страшных проклятий и стонов, свирепея с упорной нечеловеческой стойкости – словно и не его это пальцы и кожу отсекало железо ножа.
Он страшно кричал, глядя на безмолвствующего даже в столь страшных мучениях, не сломившегося отца – что прокусил эту пытавшуюся заткнуть ему горло ладонь до кости её завопившего от боли хозяина, заставлявшего сына смотреть на расправу с родителем. Потом чьи-то другие ладони потащили его по земле к корням дуба, где на низко нависшем к земле суку древа змеилась петля из поводий, чья удавка впила?сь ему в шею. Болтавшийся в ней над землёй Борна тщетно пытался сдержать ту ломавшую горло ему удушавшую скрутку, до крови сдирая с ладоней их кожу, ломая все ногти – когда дейвоны показывали всё ещё живому и молившему их о пощаде ребёнку сломившемуся Клохламу, как не останется на земле средь живых и следа его семени, дабы из этого выщенка вскоре не вырос ещё один хищный и непримиримый волк Эйрэ.

Память его оборвалась предательски в тот миг затмения в удушавшей его сыромятной петле… а он так бы хотел это помнить – то, что было потом. Высланная в поисках Уйра их конница втоптала в корнистую землю дубравы всех занятых страшной расправой врагов, не пощадив никого. Кто-то из их числа всё же успел перерезать ножом горло Уйру, связанному и искалеченному – когда всё ещё живого мальчишку земляки вытянули из едва не сломавшей ему шею петли, отец был уже мёртв. Люди Каменной Руки так и не решились до самого погребения своего великого ратоводца оторвать от него точно вросшего в тело ребёнка, чья ярко-рыжая прежде головка теперь от узретого стала как пепел седой.
За это и был прозван он Старым… а вовсе не за столь долгий век его лет – как болтали о том все глупцы, кто не знал ничего про жизнь Борны из Бранн.

В тот год завершилась пылавшая все десять лет уж Великая Распря. Долгожданный, уже невозможным казавшийся мир, привезённый сами?м прежде первым противником Эйрэ, Эрхой Славным из Дейнова рода, и новым ёрлом Дейвоналарды, остановил этот рдеющий ливень той бойни. Но для него та война не закончилась – для него, вместе с нею рождённого, росшего в час её и зрившего битвы на острии копий воинства Эйрэ – возросшего в седле позади Клохлама, ведшего в бой земляков против их вековечного недруга с запада.
Борна Старый и был той войной, чья память досель негасимо жила в его взоре – навеки оставшись на шее своим нестираемым знаком – навеки оставшись в душе его тлеющим углем… негаснушим, жгущим. Обречённый нести неё, не желавший забыть и прощать, он и был той не стихшей войной, чья кровь не иссякла и ныне вопреки договорам меж правителями Хатхалле и восседавшими на Ард-Кэтэйр потомками Бхил-а-намхадда. И в каждом взгоравшемся там год от года в помежных уделах раздоре он – уже выросший и взявший в ладони родительский клайомх – был первым из первых, не зная сомнений и жалости истребляя заклятых врагов, как это делал его упокойный отец… не щадя никого.
Грозная слава его очень быстро достигла дейвонских домов, пугая и храбрых средь храбрых из их ратоводцев – бессильных сломить его натиск. И спустя сколько лет безуспешных попыток уничтожить столь дерзкого недруга владетельный Хъярульв Тунгурхэле отправил в Аг-Слейбхе посланником славного Хекана Жёлтого из орна Къеттиров с просьбой помимо улаживания межевых споров в союзных уделах привезти к Столу Ёрлов и мир с повзрослевшим последышем Клохлама.
Когда принимавший посла дома Скъервиров арвеннид Хуг призвал Борну явиться к подножию Ард-Кэ?тэйр, то старый девонский воитель Хекан Хальмё долго говорил молча слушавшему речи дейвона сыну Клохлама. А затем, боясь взглянуть прямо в тот холодный огонь зеленоватых глаз этого так походившего на своего отца и обличьем, и приметою пальцев рослого парня с седой головой, он спросил у него – желает ли чего-нибудь Борна гведд-Уйр, чью просьбу ёрл Дейвоналарды исполнит беспрекословно – ради мира меж ними.
Борна долго молчал, пристально глядя на смолкшего посланника Скъервиров – одного из прежних предводителей дейвонского воинства и давнего противника Уйра – затем слышимо лишь для Хекана Хальмё негромко сказал тому на восточном дейвонском наречии:
– У меня есть лишь одно пожелание – и так будет однажды… Увидеть мор по всем вашим уделам, язву в каждом из ваших домов, когда пашня развязнет от пролитой крови и огонь заберёт все святилища ваших богов… Когда хлеб мертвечиною станет у ваших уст, когда ветер во все края будет нести вонь всего вашего вырезанного рода – и последние ваши дети родятся со страхом в глазах – вот тогда я захочу мира меж нами…
Промолвив это Борна почтительно простился с владетелем Хугом и оставил онемевшего дейвонского гостя со своими словами для ёрла. Вернувшись в далёкую Вингу старый Хекан из Къеттиров так и сказал ожидавшему ответа Д’аобги владетелю Хъярульву, что пока жив сын Клохлама, Великая Распря будет тянуться вовеки – пока сама смерть не возьмёт его, несломимого и несломленного, не простившего и не желавшего прощать…

Таков был Борна из Бранн, чья судьба как развёрнутый свиток читалась в доселе пылавших холодным огнём глазах в сетке морщин – чью жизнь Аррэйнэ словно мог видеть насквозь – так за него бессловесно о том говорили те острые словно копейные жала глаза Отца Воинства Эйрэ.

Сам Борна тоже взирал неотрывно в глаза этого доселе безвестного и неведомого ему крепкого парня, немного старшего за себя может быть, о котором успел он уже услыхать в это утро столь многое.
Он смотрел словно в зеркало в эти ещё не увитые сетью морщин молодые глаза – такие же зеленоватые и пронзительные, живые и режущие, не устрашившиеся его обычно твёрдого и пугающего иных острого взора – и видевшие нечто такое, что теперь жило в них той же яростной искрой незабываемого страшного воспоминания… той неизгладимой памяти, которую невозможно, нельзя и не до?лжно забыть и прощать. Те же несущие в их глубине негасимый огонь глаза малого прежде ребёнка, который вдруг стал в один миг непомерно и взрослым, и старым – несгибаемо твёрдым, неистовым в этом упорном стремлении не дать жгущей искре угаснуть, не дать стихнуть тому ненасытному пламени, что обожгло его душу тем гибельным страшным видением – тем, что помнили оба.
Он так уже неумолимо стар… И всё одно не желал ветхой дряхлости дать препынить своё сердце крадущейся слабостью, исподволь разжимавшей широкую длань его, твёрдо сжимавшую двунадесятиперстный черен клинка его предков, покуда был жив хоть один из его вековечных врагов – покуда была жива жгущая, не истираемая всякою силою память, требующая воздаяния кровью. Столько долгих десятков лет ждал он вот этого часа, покуда тот вновь не пришёл, обринувшись новой безжалостной распрей, чей неминуемый скорый приход он столь тщетно пытался предречь их владетелю с вылезшими к подножию Высокого Кресла Модронам из кийна изменников, неспособных прозрить наперёд дальше собственных ртов.
И вот теперь, когда час его мщения снова настал – он уже стал так стар… Его ладонь с трудом держит поводья по счёту за годы двадцатого боевого коня. Его рука уже третий десяток лет в прежнюю силу не может взнять век как не знающий ржавчины, не единожды перекованный и всегда хищно-острый отцовский секач, пропитавшийся кровью врагов и всего их потомства. Он уже стал так стар…
А этот молодой и доселе безвестный воитель, словно дарованный Борне богами – он молод. И в глазах у него горит точно такой же огонь опалившей его прежде памяти – неистово сильный и яростный, гложущий изнутри негасимым пожаром, раскаляющий заревом бьющее сердце в груди, точно неостановимый ничем страшный ветер из бездны. Огонь, что лишь спит, стремясь вырваться вон и зардеть этим пламенем гнева, неистово силясь обжечь, слепой злобой рождённый из памяти… Огонь, что как тот хищный зверь будет неукротим, жесток, ненасытен, непобедим – если сумеет сбежать на свободу, на воле взяв в полную меру своё.
Он – этот молодой ещё Лев – он сможет всё то, на что неспособен уже даже всей своей нечеловеческой несломимою волей столь старый годами сын Клохлама. Он сможет…

– Отправь его с войском на запад, владетель… – негромко сказал он, повернувшись лицом к ожидавшему слов его сыну Медвежьей Рубахи, – пусть это будет совсем небольшой лишь клинок в тушу зверя – но пронзит его столь неожиданно, поразив может быть прямо в сердце. А следом за ним, этим малым клинком, на врага падёт следом мой молот.
– Благодарю тебя, почтенный! – Тийре словно просиял от одобрительного ответа старого ратоводца. Затем вновь стал спокойным.
– Власть моя некрепка – и как знать, вдруг найдётся немало таких же как Оннох, кто решит, что Высокое Кресло чересчур высоко для безбрачного младшего сына владетеля от простой дочери кузнеца из какого-то малого кийна? И воинство со всех домов пока не собралось, чтобы успеть отразить новый натиск дейвонов. Я хотел бы как в прежние времена собрать люд на круи?нну к Холму Речей.
– Что же… – Борна вдруг усмехнулся – так неожиданно было услышать слова о забытом обычае сбора к собранию, – час для этого выбрал ты годный, как ещё не успела остыть кровь дейвонов на ваших клинках. Не сомневаюсь, что люди поднимутся.
– Но… – старик вдруг нахмурился, – ты ещё молод, и верно не знаешь, что люди любят вовсе не только лишь тех, кто умеет их слушать – но и тех, кто умеет и править, и побеждать. Если ты будешь слаб, нерешителен, не одержишь побед над врагом – не твои сыновьяпосле сядут в Высокое Кресло, поверь мне. Не забывай это, юноша. Помни об этом.
Тийре согласно кивнул головой.
– Я знаю, почтенный. Сейчас в доме пожар, и гасить его нужно всей силой, забыв про усталость.
– Рад это слышать, кровь Умершего Стоя. Будь таким, как твой предок – и пусть дейвоны молятся своему Всеотцу, заслышав наш шаг.
– Почтенный Борна… – вдруг обратился Аррэйнэ к главе дома Бранн, – разреши мне спросить тебя?
Старый согласно кивнул.
– На кого я похож – из тех жителей Севера?
Борна какое-то время молчал. Затем негромко ответил:
– На тех, кого нет уж давно… Но есть ты – Лев из Килэйд. Помни об этом.
– Я помню…

Д'ао?бга пристально оглядел собравшихся в Резном Чертоге воителей с фейнагами.
– Давно предрекал я, что война вновь начнётся однажды… Нет тайны в том, что издавна жаждалось Скъервирам с Эйрэ покончить, что не удалось им прежде в ту первую распрю.
Он умолк на мгновение, глянув в окно на пожарища.
– Что же… Раз явились они точно воры в ночи, то теперь мы их гнать будем прочь словно бешеных псин – вот единственный раз, когда в спину разить не позорно. Грабитель, вор, убийца, душегуб наказанными быть имеют право – и кто явился со сталью сюда, тем сами мы поможем подохнуть. Кровь за кровь – таков нерушимый закон праотцов, что одобрили боги.
Кивки ратоводцев всех кийнов подтверждали слова Старого.
Д'ао?бга вновь повернулся к сыну Медвежьей Рубахи.
– Отринь страх, арвеннид. Не смотри с горечью, будто враг растоптал и дотла выжег дом твоих предков, надругался и осквернил. В тебе твоя твердь – в сердце каждого сына Эйрэ. А это горелое городище – лишь камни и брёвна. В себе отстоишь её – возведёшь на земле сотни новых, прочнее низринутой. А иначе зачем тогда жить?
Сын Клохлама снова умолк, встретившись взглядами с арвеннидом.
– Время слёз и речей миновало. Пришла пора ве?ршить, владетель. Собирай весь народ на круи?нну и призови к оружию против врага.

В стряпных было тихо. Закончились хлопоты возле пылавших печей, когда руки служанок топили их жадные чрева поленьями, ворошили угли и тягали горшки с раскалёнными противнями, вертелаи гусятницы. Гедда с другою служанкой теперь убирала столы и готовилась чистить к обеду уже засыпавшую рыбу ночного улова с Широкой, когда двери стряпных распахнулись.
За служками, грязью застлавшими вымытый пол со своих сапожищ и постолов, следом под своды стряпных вошла с Сигрит их старшая, указав на свободное место меж парой столов.
– Сюда ставьте живее. Брейги скажите – всё сделаем к сроку.
– Хорошо, тиурра.
Служки, кивая, исчезли в дверях. Гедды подруга из Свартэикфъяллерн, пухловатая низкая Эрна с ворчанием взялась за черен метлы, собираясь убрать за мужчинами грязь, а сама та взглянула на пару корзин, где навалом лежали куриные тушки недавно живых ещё птиц.
– На жаровни всех разом, почтенная? Пир будет вечером?
– Нет – коптить будем.
– На зиму?
– Для гостей. Брейги просит скорее, приедут послы от владетелей больков. Те это любят – и дыма чтоб было побольше.
Она обернулась к закончившей с грязью второй из служанок.
– Эрна, зови ещё в помощь. Там Гудрид без дела слоняется – пусть бежит в дровяные, ольхи с можжевельником взять для коптилень. И тащите корзины на пух и перо. Потом перебить надо будет подушки.
Эрна кивнула и резво метнулась к дверям из стряпных. Вскоре она вновь вернулась сюда, волоча в руках пару корзин из ивового прута, а за ней появились ещё трое девушек.
– Уже разжигают коптильни – к обеду развешивать можем – так Эвар сказал.
– Хорошо. Гудрид – будешь кур потрошить.
– Поняла, почтенная.
Старшая тоже уселась на поданный Халлой резной малый стул, и наравне со служанками принялась рвать с птицы перья. Сигрит заткнув подол платья за пояс уселась с ней рядом, помогая подруге. Гедда скубала с ей поданных тушек без перьев короткий курчавенький пух, что пойдёт на подушки получше – для спален семейства владетелей.
– Успеем к обеду хоть? Вон сколько птицы… – Гудрид ножом потрошила куриные чрева, кидая нутробы в глубокую миску, рукой вырывая синевшие кишки, отрубая головы и лапы на псарню в корм гончим.
– Должны, – кратко молвила Гейрхильд.

Одна из придушеннных куриц внезапно взвила?сь со стола – видно птица была и доселе жива, лишь без чувств точно мёртвая тушкой валяясь средь прочих товарок, кого притащили на кухню. Трепыхая крылами она как шальная метнулась вдоль стен, устремляясь к раскрытым дверям и пугая служанок – во всю глотку кудахча.
– Вот зараза живучая! Всё притворялась! – Эрна пустилась за птицей вдогонку, стремясь ухватить за крыло, – ловите!
Курица было уже ускользнула к окну, увернувшись от Туры, запрыгнула на подоконье и устремилась со страху взлететь прямо в небо на двор. Но Гейрхильд умело поймала беглянку за лапу, и хладнокровно, стремительно-резко свернула той шею – и бросила тушку к другим на столешницу.
– Не судьба… – кратко молвила женщина, и вновь возвратилась к заботам смотрящей над прислугой и швеями.
– Ощипи её, Халла. И проверьте, у коих быть может внутри ещё яйца остались. Жаль добру пропадать.
– Ясное же дело – крутили там головы всем без разбору, не глядя… – буркнула Гедда, взяв новую тушку и сжав её спинку, пытаясь нащупать внутри птицы яйца.
– Мужики – что с них взять… – поддакнула той Эрна.
– Что – известно… – хихикнула Гудрид, и стиснула тушку ладонями сзади под брюшком, где хвост, – о – а в этой есть точно!
– Да – мужиков стало меньше в чертоге… – вздохнула кудрявая Халла из южного гейрда Милльэрбе, темноволосая как астирийка, – столько новых явилось по-осени той – и почти половина ушла вместе с ёрлом.
– Тебе-то чего – твой остался, тот Эмунд… – усмехнулась щипавшая пух с куриц Гедда.
– Война – дело такое… – насупилась та, – сегодня остался – а завтра?
– Твердят в оружейнях – владетель отправит загоны на Каменный Узел. Припасы велели немедля грузить на возы и по южным дорогам обозом пустить до Помежий и в Скъёвтса?льдрэ-гейрд – чтобы были там к новой луне уже срочно, – добавила юная Тура, делясь тут услышанным.
– Так и ещё заберут туда сотню копейных из тверди небось.
– Не заберут – сторожить стерквегг надо кому-то же!
– Ты-то лыбишься – вон, этот ухарь остался, что вьётся к тебе – этот Гвоздь.
– Да Подкова он будет… – вдруг зарделась улыбкою Гедда.
– А ты смотри – Тордис тоже ему улыбается! Глядишь – перед нею расплавится…
– Ага, как же! Пусть та только попробует нос сюда всунуть – живо волосы выдеру! Подруга ещё называется… – фыркнула Гедда, рванув тушку курицы так, что из пальцев как вьюга посыпался пух, – пусть вон Лейфу тому свою лыбу растянет! Этот везде уж примазался дёгтем!
– А Колле и Ульглейн он нравится, этот Счастливчик…
– Да пусть нравится – мне что с того? Болтает он много и липнет везде как смола…
– Ага – не заткнуть! Брейги с ним рядом так просто молчальник, – поддакнула Тура.

Перья летели в корзину, белой и бурой горой вырастая там кверху. Женские пальцы умело щипали их ости из тушек и крыл, оголяя красневшую кожу.
– А этот – каков? Так порой поглядит, что и свечки растают… – Халла прервала ощипку, заведя речь о ком-то – и девичьи взгляды у всех вдруг затлели как искры.
– Вот уж Праматерь храни от него всех вас, дурочек! – усмехнулась с ехидцею Сигрит.
– Отчего так, почтенная? Ты-то за мужем…
– Да с таким, как сын Когтя, лучше уж от души как-нибудь пару раз – чтоб до старости память была –чем всю жизнь за ним маяться, – хмыкнула Сигрит насмешливо, – уж поверьте – видала таких. Он из тех, кто нигде не осядет, пока его ветер несёт.
– Это точно! – согласилась с ней Гедда, кивая, – и потом – мы-то видим, все зрячие, на кого он тут смотрит одну, а других лишь насквозь взглядом мажет.
Она умолкла на миг, повернув голову в чью-то сторону.
– Да и не он ведь один…
Взгляды служанок за Геддой тихонько коснулись их старшей.
– Молчи ты, дурная! – пришикнула Сигрит на ту, обернувшись мельком на подругу.
– А что я – неправду сказала? Ведь смотрят давно уж – один и второй. Только оба по-разному…
– Сама знаешь, кто оба они… – нахмурилась Сигрит. И лишь та, о ком шла речь, осталась бесстрастно-безмолвной, щипая куриные перья.
– Так и мне любить Скъервиров не за что… – фыркнула Гедда, – отец мой был данником Эваров, свердсманом древнего рода – а в час восстания Кербалла всем им пришлось там примкнуть к Аргвидд-мар – будто выбор им был уж большой в это время!
– Это точно – слыхала такого от деда! – добавила Тура, – как всегда в час раздора – кто не с нами, тот враг!
– Во! А потом этот Столп – чтоб ещё раз его по башке тем столбом приложило, скотину проклятую – не взирая на всё весь наш род как изменников с прочими выгнал с земель. Родителя в яме держал восемь лет тут в Хатхалле, а мать как добычу отдал сыну Рауда Конуту Вепреубийце. Понравилась та ему…
– Я слыхала, он многих так женщин собрал себе с юга и запада, хоть и был сам женат, – добавила Сигрит.
– Вот мужики! Кто коней собирает, кто головы недругов, а кто женщин… – вздохнула Гудрид.
– Ага. И её тоже взял. Столп отдал её сам тому, дабы отца моего этим больше принизить. Дочь самого Къеттиля Острой Стрелы он чужою подстилкою сделал, выблюдок… – вдруг вспыхнула Гедда, и лицо её вмиг исказила угрюмая злоба.
– Так а ты как сюда угодила? – подняла брови Халла, – и чья дочь ты тогда получается?
– Отца своего, уж известно! – хмуро молвила Гедда, – я-то с сестрой родилась уже после, в Прибрежьях, где старшие дети их жили с роднёй весь тот срок. Как отца из цепей отпустили, этот Конут позволил вернуться и матери с ним в свой удел из их тверди в Биркфъяллерн.
– Отпустил? – подняла брови Сигрит, слушая девушку.
– Отпустил. Но одну. Тех сыновей, что родила ему за все годы, матери он не отдал… Как ей выбрать пришлось – не могу даже вмыслить. Тех ведь детей она тоже не видела вон сколько лет за час плена. «Трое деток у моря – и трое у Кручи» – так порою вздыхала ночами сквозь слёзы, как помню.
Птичий пух точно снег падал в устье корзины.
– А ты братьев тех видела хоть?
– Только младшего. Старшие вместе с отцом их в Берёзовой Круче – а теперь видно где-то сражаются в воинстве ёрла. А этот Аскульф был тут как-то на службе конюшего первым помощником. Хваткий, быстрый, красивый – и совсем не похож на меня и сестру… И ко мне подкатить всё пытался. Я сказала: «нельзя, мы с тобою родня». Он смеётся: «какая?» – не верит. А после из слуг кто-то старше годам шепнул ему на ухо, что и вправду одна у нас мать – Раннхильд Белая. Тот обтух, не смотрел на меня с той поры – а потом, как уже отъезжал к югу взять чин вершителя в тверди у Шумной Воды, подарил ожерелье из горной слёзы мне на память – и сказал, что он рад, что сестру боги дали ему, и тянуло ко мне может быть не из страсти, а кровью к крови?… и обиды я пусть на него не держу.
Перья летели в корзину, сугробом вздымаясь из устья плетёного круга.
– Так а тебя сюда как занесло?
– А как вернулись отец с ней в родные уделы, достатка минувшего не было вовсе – пахали и сеяли вровень с иными; родитель уже своим данниками прежним прислуживал. Он от бедности той умолил ёрла родича Викунда, брата Ульфгейра, меня и сестру взять в Хатхалле на службу – а после отдать в жёны коим из ихнего дома, чтоб как хоть пристроить. Бе?ру так сразу сженили со старшим племянником нашего Брейги, и отбыл он с ней аж в Милльэрбе к полудню.
– Так а ты же всё в девках? – округлила глаза удивлённая Тура.
– А меня хотел ёрл отдать в жёны их Хакону – тому, кто вершителем в Корне Дубовом.
– Так он же козлина каких поискать! – осуждающе буркнула Гудрид, – говорят, его первая баба сбежала от мужа такого подальше.
– А вторая до срока в могилу слегла! – поддакну?ла той Сигрит.
– И весь гейрд поутыкал сплошь виселицами… – добавила Халла.
– А потом чего? – любопытством снедаясь спросила подругу Эрна.
– Ничего… Тот Лангфеттур явился в Хатхалле, меня увидал – скривил морду тотчас: «вот невесту нашли мне, спасибо! Ни сисек, ни задницы!»
– Это он поспешил так с сужденьями… – Эрна хихикнула, глядя на Гедду, – вон как всё отросло у тебя за три года!
– Ну хоть чем не бедна… – та продолжила драть с тушек пух, собирая его во всю горсть и кидая в корзину.
– Но иные меня всё равно будут дважды красивее… – Гедда обернулась к их старшей, – как ты вот, почтенная. А когда улыбаешься – трижды так точно!
Та на миг улыбнулась лишь краешком рта, не подняв глаз от курицы – быстро щипая с неё белоснежные перья.
– Иной раз может трижды жалею о том… – вполголоса молвила женщина.

– Зря ты так… – Сигрит взяла подругу за руку, сжав её пальцы в ладони, – будто сама умерла. Ты же тоже живая, не камень. Так живи наконец – когда время настало!
– Точно, почтенная! Ты посмотри на себя! – говорливая Гедда отёрла ладони от птичьего пуха о юбку и живо достала из-за расшитого пояса платья посеребренный малый кружок чуть поменьше ладошки, натёртый до яркого блеска – явно чей-то весьма недешёвый подарок – повернув своё зеркальце к старшей.
– Ты же средь всех как весна! Сдох тот кровопивец, пожри его Ормхал! Что ты и впрямь точно мёртвая?
– Да, тиурра – зачем всё одной? – добавила южанка, – сколько той жизни дано?
– Мой отец говорил про любой людской выбор – и про замужество тоже – что лучшее недруг хорошего, – с усмешкой добавила Сигрит, – а ты и хорошее даже найти не стремишься…
– А мой говорил, – отозвалась, окончив щипать свою курицу Эрна, – «чтоб не остаться вековать, не должно долго выбирать…»
– Ага! А мне мой твердил вместе с матерью: «совет послушай, будь разумной – подохнуть девкой так неумно…» – со смехом добавила Халла.
– А мой всякий раз говорил про любое: «плевать чего – но чтоб красиво!» – добавила Гедда смеясь.
– А твой отец говорил что, почтенная? – уняв хохот юная Тура вдруг обратилась к их старшей.

Гейрхильд внезапно застыла. Голова её свесилась вниз, и пылавшие рыжим огнём косы женщины пали ей с плеч на колени, закрыв всё лицо. Служанки затихли – и после, щипая последних из кур, так и тихо сидели в безмолвии.
Плечи дочери Каменной Тени на миг резко вздрогнули – и все девушки было решили, что их старшая плачет. Но та резко подняла ввысь голову, и в её ярко-синих глазах не нашлось ни слезинки. Лицо Гейрхильд – как будто отлитое в твёрдом железе – вновь было спокойно, как тихо ответивший голос:
– У меня нет отца.

ГОД ПЕРВЫЙ. ПРЯДЬ ВТОРАЯ "…ТЕ, КТО МНОГО СМЕРТЕЙ ПРИНЕСУТ БЛИЗ СЕБЯ…" Нить 7
Над полуразрушенными стенами кадарнле взмыли тяжёлые раструбы керв, испуская из бронзовых глоток утробный ревущий призыв ко всеобщему сбору. А десятка три всадников рысью помчались по расчищаемым от обломков и трупов проездам, выкрикивая на скаку:
– К Холму Речей!
– Арвеннид созывает круи?нну!
Ещё не отошедшие от ночного сражения и пожара уцелевшие жители вздрагивали, заслышав нежданный призыв – и людская река из десятков и сотен живых ручейков постепенно сливалась в единый поток, двигаясь вверх к полуразрушенным кадарнле и дворцу, куда их звал рёв огромных рогов. Все, кто мог, шли туда на круи?нну.

Площадь перед дворцом была полна народа до самых краёв. Изо всех концов ардкатраха и ближайших селищ, сторожевых бурр и укрепей стекался в Аг-Слейбхе народ, созванный тревожным гулом надрывно гудящих над Глвиддглинн огромных рогов, чей рёв громыхал над горящим во многих местах городищем, на крыльях ветров переваливая через кряжи и уносясь на восток. Шли поднятые страшным тем заревом но?чи, пробужденные грохотом сверженных под ударами вражьих хендску?льдрэ муров, собравшиеся в вооружённые толпы свободные а?рвейрны разных семейств – простые и знатные. Людская река заполняла всю площадь от края до края, толпясь и сбиваясь в огромное море голов, где мелькали простонародные тканые свитки и простёганные кожаные верховни?цы, долгие плащи и накидки, меховые и валяные шапки, кольчужные наголовники и шеломы, блеск брони и простые дубины в шипах между порослью взнятых ввысь копий. Кони высекали подковами искры из камня и трущили дерево грязных настилов в проездах меж схоронами. Тысячи голосов над простором ардкатраха слились в тревожный взволнованный гул.
Не все даже знали о тех роковых событиях, что произошливо дворце за минувшую ночь. И лишь тут из уст в уста, от уха к уху передавались свежайшие вести – как правдивые, так и причудливо искажённые домыслами и слухами. Не все даже знали, что старый владетель с сынами погиб, и во главеЭйрэ встал новый арвеннид – и кто он таков вообще. Многие были охвачены страхом от внезапно обрушившейся на Аг-Слейбхе войны, принесённой в ночи невесть откуда тут взявшимся недругом вместе с союзниками, но сердца большинства отошедших от прежнего страха захлёстывала бессильная ярость, созерцая всё то, что творилось вокруг. И все были в напряжённом ожидании – не зная, чего им тут ждать, и что скажет им новый владетель Высокого Кресла.

Уже сорок лет кряду не случалось в ардкатрахе сбора свободных людей у Холма Речей – давно уж покрывшимся дикою порослью трав и кустарника низким скалистым пригорком с вздымавшимся там испокон в небеса преогромным раскидистым дубом средь меньших размером деревьев – местом, откуда во все времена их владетели обращались к народу, где происходили собрания и принимались решения, порою менявшие су?дьбы страны?. В последний раз это случилось в начале правления Дэйгрэ более сорока лет назад, когда возникшая из-за права на вольное место Высокого Кресла кровавая смута семейств еле-еле не обернулась повторной усобищей кийнов прекращённой лишь только собранием всех глав домов и свободных людей у горы, озвавшихся в пользу верх взявшего в распре той Дэйгрэ, ими же прежде и призванного к правлению. Теперь лишь старики еще помнили те времена – но все здесь собравшиеся с нетерпением ожидали, что же сейчас будет сказано и решено на круи?нну, вновь созванном у подножия У?рлабха-кнойх.
Было за полдень уже, когда створы Малых ворот распахнулись, пропуская сквозь них несколько десятковмечников и копейщиков в бело-красных накольчужницах цветов дома Бейлхэ поверх их брони. Среди них шёл немного взволнованный Тийре, словно отсчитывавший шаги до Холма Речей. По правую руку от него шагал возглавивший войско ардкатраха старый Ан-Шор, а чуть поодаль воздевший ввысь древко со стягом владетелей Эйрэ глава второй тысячи. А позади, неспешно шагая последним из них тяжело поднимался на кручу седоголовый Борна из Бранн.
Толпа радостно загорланила тысячами голосов. В воздух взмывали копья, их лесом ошипленных сталью окованных древок подперев небосвод в столбах копоти.
Вскинув руку и обратившись к собравшимся у священного холма тысячам и тысячам пришедших людей, первым заговорил глава воинства тверди Аг-Слейбхе – старый Ан-Шор Дэ?ир-ламна-Мор из кийна Маэннан.
– Слушайте все! Сегодня в ночи не стало среди живых многих – и нашего доброго арвеннида Дэйгрэ с тремя сыновьями тоже настигла погибель… – рука его резко взметнулась в направлении обрушившейся громады главной вежи дворца.
– Но последний, младший из его сыновей Тийре сегодня жребием первых домов и волею Пламенеющего занял Высокое Кресло – и не только по праву текущей в нём крови своих отца с дедом от семени Бхил-а-намхадда – но и делом достойно и храбро нас всех защищая в ночи? от врага, как и до?лжно потомку владетеля рода всех арвеннидов!
– Всем тихо!!! – рявкнул он громко, заставляя затихнуть в толпе пересуды и гул голосов, – арвеннид будет говорить с вами!
Глава воинства тверди замолк, отойдя на шаг в сторону и оставляя Тийре одного перед тысячами вперившихся в него пристальных и взволнованных взоров огромной толпы.

Онтак и стоял на вершине холма, словно не зная о чём вести речь с по его же велению созванным людом Аг-Слейбхе и ближних земель – простыми и знатными – большинство из которых ещё не высказали ему присяги и одобрения, и стояли теперь в окружении воинств под стягами кийнов. Бывший рядомАн-Шор начал тихо покашливать – давая понять, что нельзя так и дальше владетелю немо стоять как язык проглотив. В глазах ожидавших внизу у подножья холма также явно читалось недоумение. По толпе вновь пошёл взволнованный шёпот.
Внезапно сын Дэйгрэ как будто очнулся от сна.
– Не силён я в речах… да и не до того сейчас нам. Лучше вокруг посмотрите!
Рука его резко взметнулась, обводя зримый всеми простор городища, где за спинами жителей продолжали вздыматься дымы непотухших пожаров на месте сгоревших и рухнувших прежних домов и чертогов.
– Так есть ли теперь среди вас ещё те, кто хочет доселе с поклоном здесь Скъервиров встретить без боя, уподобившись изменникам с севера? Кто ещё тщетно надеется, что он новым владетелем вас покорённых не тронет, и прежние уделы с добром нажиты?м вам оставит – а подати и труды под мечом Стейне меньшими будут, чем под рукойдома Бейлхэ? Вглядитесь-ка лучше, какова была первая ночь вам под властью его!
Он умолк на мгновение, указуя вновь пальцем на дым.
– Вот что хотел с нами всеми их ёрл сотворить – но не вышло оно у проклятого выползка, когда вместо поклонов с ключами от тверди мы насмерть тут встали! Скольких вы близких в ночи? от их рук потеряли – каждый сам тому счёт лучше знает, скольких успел он оплакать. Забудьте свой страх, что противник силён, а ведут их потомки Горящего Дейновой крови! Вот она, кровь их и слава воителей – под ногами у вас, не спасла их в бою, не дала им бессмертия! Вот и вставайте со мной, дабы до?лжно ответить!
Тийре смолк на мгновение, слыша безмолвие смерти подобное, охватившее площадь.
– Или всё это вы им и простите?!
Рука его снова взметнулась, указуя на дым над ардкатрахом.
– Я сам потерял этой ночью отца и всех братьев – а верных друзей в том бою полегло уже вовсе без счёта – и молчать сам не буду, а за всех их потребую с ёрла кровавую плату! Все, кто того же желает – вставайте со мной! Своих клыков и когтей Пламенеющий дал из руды предостаточно – так закалите их кровью дейвонов как следует!!!
Весь притихший простор перед Урлабха-кнойх взмыл ввысь сотнями копий и вскинутых рук, огласившись неистовым рёвом толпы, заставившим взмыть вороньё с ветвей древних дубов божьей рощи за старым дворцом.
– Война!
– Веди нас, владетель! В огонь мохнорылых!
– Смерть Скъервирам!
Тийре вновь вскинул правую руку – дав знать, что ещё не закончил. Толпа стихла вмиг, лишь завидев знак арвеннида.
– Как было заведено в старые времена – кто с войны не вернётся живым или будет скалечен – семье и землёй, и скотом, и деньгами в награду причтётся – ни я, и ни фе?йнаги наши не обеднеют с того, сохранив много больше. Остальным, кто со мной встанет рядом, пока обещаю одно лишь – мстить врагу без пощады!
Кулак его стиснулся, взметнувшись ввысь к небу над зубчатым кряжем Глвидд-ог-слейбботха – к недалёким отсюда восточным уделам протмвеика.
Рёв толпы был словам подтверждением.

– А ещё прежде твердил мне, что ты речи плести не силён… – усмехнулся Ан-Шор, негромко сказав это на ухо стоявшему рядом с ним арвенниду.
– Да после сегодняшней ночи все это лишь только услышать хотели бы, гаэ?йлин. И я то сказать больше прочих хотел – как и каждый средь нас… Веришь мне – своему ученику?
– Верю, владетель.
Ан-Шор на мгновение смолк.
– Одно только сделал ты зря…
– Что, почтенный?
– Что эту вот скользкую падаль из Модронов ты пощадил, да ещё разрешил близ себя во дворце как и прежде хозяйствовать.
– Не всё же лить кровь словно воду, гаэйлин… Приструнил я их прочих как надо, пообстригли казну им до самых поножей. Не посмеют они больше голос вознять, как тогда при отце… Онноха нет – а без этой змеи род их будет не так уж куслив.
– Дядя отца твоего тоже был к коим милостив. Вырубил с Гилрэйдэ вместе весь куст их изменничий, но оставил гнилые коренья… И как знать, с чьей руки на пиру был потом брошен яд ему в чашу, что в Эйле его прежде срока свёл позже безумием?
– Казнить их всех было мне что ли, почтенный? Всех присягнувших не тронул я пальцем – а мог бы…
– Благодарность всегда забывается быстро – а обиду и зло помнят долго. Зря ты так милостив был, что не запер всех Модронов в твердь до единого, раз крови сородичей лить не желаешь… – нахмурился старый Ан-Шор, – и с раздавленной головой ядовита змея, если зубы остались. А чуть ты ослабнешь, и к ним примыкать начнут прочие фейнаги.
– Да сколько зубов там осталось, почтенный? Гваул, скотина, с семейством бежал из ардкатраха вон. Один Онноха брат слабоумен, а второй старый пьяница. Броданн что ли тот? Из стражи и слуг я их всех ведь попёр до последнего. Вот двоюродный брат его Килид опасный противник – воитель отменный, людей при нём много, и дружен с семействами севера. И сыновья его тут при дворце ошиваются подле казны с оружейными, эти любимчики Онноха…
– Вот – уже зришь наперёд. Из щенков взрастут волки когда-то. Да и не так прост тот Броданн, как ты думаешь, юноша. Скользкая гниль он, хоть с виду и трус. Гляди, как бы не пожалеть нам за твою милость, сынок… Тот же Гваул уже под шумок треть казны хотел вынести тихо, выблю?док. И эти тут трутся, два братца, во всё сунут нос. Отцу небось пишут, а Килид с Кривым на короткой ноге – а тот явно дейвонам послания строчит, изменник… Я бы их всех… – зубы Ан-Шора вдруг скрипнули.
– Посмотрим, гаэйлин. Глаз я с них не спущу, пока буду в ардкатрахе – а за меня ты и Конлойх всю власть и казну держать будете, а не это семейство. Пусть девками и кухонными горшками скользкий тут вершит. А Гваула Гулгадда люди разыщут, собаку – чтобы не смел убежать куда к ёрлу в уделы.
– Если уже не сбежал этот пёс…
– От Гулгадда вряд ли сбежит.
– От Дубильщика – вряд ли…
Ан-Шор помолчал, тяжело скрипнув челюстью.
– Смотри, арвеннид – за доверие плата всегда высока, если прежде не знал ты… Тебе лишь решать.

Грядущие дни весь ардкатрах подобен был бурно кипящему в пламени, перекрытому крышкой котлу. Едва затушив все пожарища, расселив по ещё уцелевшим жилищам исхо?ронам крова лишившихся жителей,погребя всех бесчисленных павших – все, кто в Глвиддглинн и ближних уделах был в силах, по повелению арвеннида без промедления принялись за дела.
Из других городов и селений в ардкатрах сгоняли коней под седло и для упряжи. Топтали дороги воители разных семейств, становясь под стяги кийна Бейлхэ и всех присягнувших ему домов Эйрэ. Ужаснувшиеся произошедшим, и фе?йнаги, и их данники, и купцы, и торговцы с ремесленниками, и святилища Трёх и иных богов Эйрэ щедро жертвовали серебро и любое добро на сбор войска владетеля.
По полуопустошенному огнём городищу гремели молоты уцелевших и вновь возводимых тут кузниц, скрипела снасть плотников. Чинили прежде разбитые в битве метальные снасти и строили новые, в том числе и пригодные для ответной выправы – прочные и лёгкие, обшитые с боковин для защиты от ближнего боя и ставленные на мощные колёса и гибкие сборные дуги. Тысячи откованных в бушующем пламени горнил клинков мечей, голов секир и лепестей пик закалялись и оправлялись на черены, ожидая рук тех, кто скоро возьмёт их в сражение. Точились и скреплялись с убийственными жалами бессчётные множества древок для клиньев и стрел.
На не гаснущих в день и в ночи кострах умельцы-дровятники выгоняли в глухих, законопаченных глиной чанах сокрытый в смоле елей и сосен горючий дух, охлаждая холодной водой его собиравшиеся грозные пары и собирая их слезившие каплями струи в дубовые бочки, заполняя с великой предосторожностью вытесанные в каменных половинках и в литых железных «орехах» огни?щ сердцевины, прочно и надёжно осмаливая снаружи, закупоривая затаённую разрушительную силу огня.
Борна Старый с людьми дома Бранн и иных семейств юга в тот же день вновь покинул ардкатрах. Опытный ратоводец, он сразу принялся за дело – и уже вершил теми загонами, что начали преследовать отступивших от Аг-Слейбхе противников, не давая собраться тем с силами и снова обрушиться на другие городища и укрепи запада Эйрэ. Отошедшие к Каменному Узлу когуры ёрла всё ещё были опасны и многочисленны, чтобы дать им уйти или где затаиться в ожидании подхода шедших с далёкого запада подкреплений.
Тийре сам возначалил снаряжение тех нескольких тысяч, что вскоре должны были пересечь Помежья и обринуться на врага на его же земле. Из числа собиравшихся в воинство отбирались самые опытные всадники, охотники-стрелки, те кто прежде немало странствовал по уделам дейвонов и хорошо знал их земли, торные дороги и дебряные леса. Среди них особо искались такие, кто знали разные дейвонские говоры, выносливые и не страшившиеся отправиться в эту выправу – казалось бы безнадёжную и грозившую всем им лишь смертью.
Вершних долго искать не пришлось. Силы метальщиков были отданы Оллину Адархханнаду из кийна Гва?илдэ, чьими руками вместе с прочими мастерами и были сооружены новые лёгкие каита-гаойта, годные для долгой выправы по бездорожьям. Две мор-лохрэ конницы возглавили вознявшийся от простого десятника рыжий исполин Каллиах и прежний четвёртый лу?айд-лохрэ Унлад Стрелок из кийна Маэл. Третью тысячу – из числа самых способных в выведывании путей – отдали прежде сотнику второй тысячи Догёду Долговязому, старому их товарищу по восточным выправам. А последняя тысяча – главная ударная сила в их деле, и как и прежде оставшаяся счётом Второй – шла позади Аррэйнэ, которому и суждено было как вожаку повести этот малый загон через Помежья на многократно превосходившего их числом неприятеля.

Вместе с рассветом стальные потоки их воинства точно река потекли через Закатные ворота Аг-Слейбхе, ощетинясь волной взнятых к небу жал копий. Хрипели разгорячённые скакуны, в нетерпении ударяя копытами оземь, звенело железо брони и скрипела тяжёлая сбруя. Говор тысяч людей растревожил тишь утра, пугая в ветвях спящих птиц.
У стен городища выстроились пять мор-лохрэ конников, своими рядами заполнив уходящую к перевалу за Глвидд-ог-слейбботха дорогу – туда, где за недалёким отсюда Помежьем и союзными землями в предрассветном тумане лежала чужая земля. Оттуда из тьмы появилось дейвонское войско, готовое взять городище, предать его стали и пламени под копытами несокрушимых когуров Ярнвегг. Несокрушимых… до той роковой Ночи Смерти, когда те ворвались в пределы Аг-Слейбхе и встретились со свирепием детей Пламенеющего, словно его небесным молотом сокрушившего сыновей Всеотца теми тысячами его алчущих алого острых клыков и когтей – и яростью того, кого за одну эту ночь нарекли Львом А?рвейрнов – того, за кем отринув страх встал сперва лишь один его малый десяток, к которому после примкнули там сотни и тысячи.

Мимо своей мор-лохрэ, чьи ряды точно жало копья первыми были устремлены на закат, пронёсся верхом здоровяк Каллиах, осматривая их строй. Затем исполин из Дайдрэ развернул жеребца и поскакал назад к неподвижно застывшему на сером как пепел Ветре их вершнему, который сняв с головы шелом молча и сосредоточенно рассматривал воинство.
Никто не мог бы и подумать, будто Лев сам боится нелёгкой той ноши, кою вздыбил на плечи себе, отважившись вести передовое воинство Эйрэ в самое сердце дейвонских земель – да и не знал его дух в это утро холодного липкого страха. Но будто под шёпотом чьих-то невидимых уст он натянут весь был точно та тетива перед выстрелом и внимательно рассматривал лики ожидавших приказа его к выступлению воинов – многих из коих знал как самого себя, с кем раньше сражался в одном ряду и долгие годы нёс вместе долг службы владетелю Эйрэ.
Как знать – скольких их не узрит он в грядущем, кому из товарищей не суждено возвратиться домой из такой безнадёжной выправы, которая вела всех их вдаль от ещё дотлевающих рухнувших крепей Аг-Слейбхе к твердыням врага, их стальным хищным жалам и убийственным ливням из пламени? Кто скоро совсем обретёт свой покой у пламяродящего горнила Бури Несущего? Кого из верных их дружбе он лишится, навеки оставив в чужой им земле? И какова будет та неизвестная доля, что предначертана в этой войне самому ему?
Внезапно, словно с дуновением ветра от подскакавшего Каллиаха Аррэйнэ очнулся от этих волнующих мыслей, выметая их вон из рассудка как будто гнилую листву повесне, и воспрял, мотнув головой и одёрнув поводьями Ветра, чтобы тот стал на месте.
– Ну что, Лев – пора выходить? – удерживая рвущегося с места рыжего Тучу вопрошающе глянул на товарища Молот.
Аррэйнэ согласно кивнул головой и обернулся к неспешно скакавшему к ним от ворот малословному Гулгадду, за кем подле верхом следовал с грузом плетеных клеток через спину коня второй человек помоложе.
– Добрых дорог тебе, Лев! Был бы я в силах не только желать то, но чтобы и так было всё вам в выправе… – негромко промолвил глава всех выве?дных людей.
– Мне кажется, что-то ты всё-таки можешь, почтенный – ведь не зря ты явился к отъезду? – Аррэйнэ бросил взор на второго прибывшего с плетёными клетками птичьих жилищ поперёк конского крупа.
– Вести ты нам можешь быстро отправить с такими гонцами. Каждый знает свой путь до родного угла, поклянусь Пламенеющим. Но и от нас ты вестей тоже можешь дождаться.
– Как, почтенный?
– Пусть те птицы не в силах найти твой загон на пути всякий раз в новом месте, но и там средь дейвонских уделов есть верные люди, кто способен те вести от нас получить – и тебе передать как сумеют.
– И если не тайна, то кто же? – прищурился Лев, – чтобы люди мои их случайно железом не взяли в запале когда-нибудь?
Гулгадд всё так же бесстрастно прижмурился в тихой усмешке.
– Есть в лесах и иных городищах такие, с кем и мне довелось делить хлеб и добычу, и тайный язык их узнать… Был я некогда в юности кожником в землях Помежий – и знаваться пришлось много с теми, кто охотится вольно в лесах, не спросив того знатных хозяев угодий… и с разбойными тоже пришлось мне дела наши плесть. Так что многие помнят меня там и нынче – а своим серебром я их память острю каждый год. И от них в этот раз получил я немало вестей, а их птицы ждут часа домой полететь.
– Вряд ли те, кто в лесах, меня встретят открыто, почтенный. Затаятся все в логовах, нас лишь завидев.
– Не ищи их – найдут тебя сами, коль ты чем им не станешь вредить. Если будут к тебе от нас с Тийре срочнейшие вести, я отправлю всех птиц по домам – и такие, кто будет поблизости к нашим загонами, сами к вам выйдут тихо, «от Дубильщика с вестью» тебе так назвавшись.
– Спасибо, почтенный! Были бы добрые вести, подмоги где ждать нам от вас?
– Обещать того я не могу – не из воздуха же войско владетель до срока собрать должен… – усмехнулся Дубильщик, – но коль буду что знать о враге, то что ты должен будешь услышать немедля – жди таких новостей.
– Буду рад то услышать, почтенный.
– И ещё… – Гулгадд приподнял обшитую медью тяжёлую крышку большого ларца, что держался пристёгнутым сзади за ним на седле жеребца. Из того он извлёк два предмета и толстую сшивку в чехле. Первый был плоский диск с множеством стрелок на тонкой оси, что вращались с обоих сторон его – весь украшенный вязью дорожек резьбы и огромного множества знаков светил круга неба – приспособа, что прозвана «звёзд собирателем». Второй был коробочкой с тонкой иглой под слюдой, на которой дрожала стрела с острым жалом.
– Есть такие вещицы у оных – но таких как вот эти ты точно где мало отыщешь. Знаю – людей подобрал ты отменных, дорог знатоков – но это в пути по дейвонским уделам тебе пригодится. Этот звёзд собиратель собрали не тут даже лучшие в деле умельцы, а в Вестрэсъёлхёфне. Тем мореходам нет равных, и знания их со всем опытом в эту вот вещь воплотились. Сгодится счёт времени с местом, восход и закат каждый день разыскать во всех здешних уделах – а если забраться на север к Воротам иль дальше южнее Бирксведде – сменить лишь на нём нужно диски с путями светил. Ну а зрящий к Небесному Колу вдовесок – сгодится…
– Спасибо, почтенный. Сгодятся уж точно…
Гулгадд подал Аррэйнэ сшивку, достав её толстую тяжкую стопку листов из чехла.
– Береги её. Очертей этой подобных во всех землях Эйрэ не больше десятка. Тут все тропы, дороги и броды, перевалы и каждое селище с укрепью начиная от наших Помежий и до океана. Годами мне верные люди везут эти вести – проверены трижды – в том сам присягну тебе. Тут кожа квасцами пропитана, воском покрыта и соком корней козельца с бересклётом – тумана и мороси с лёгким дождём не боится, и искры её не прожгут, не обуглят столь быстро.
– Ценная штука, почтенный! – в удивлении присвистнул Аррэйнэ, бережно взяв в руки сшивку и глядя на краски страниц.
– За такую одну все три сотни тяжёлых копейных собрать можно в воинство…
– Добр ты с помощью нам – не то слово!
– Добрым мать меня разве что звала когда-то… – усмехнулся глава всех выве?дных людей, улыбнувшись вдруг так, что все зубы блеснули во рту, – душ на мне за те годы побольше, чем ваш Каллиах снял желудей с чужих плеч своим молотом – а его-то уж добрым непросто наречь.
– Таковы мы, почтенный… – пожал Лев плечами, – что и я – не дэирвиддэ почтеннейший нравом. Даже он проливает кровь в жертву, куда уж про нас говорить?
– Верно молвишь… Но и я все долги свои сам уплатил за то после, как пять лет на цепи просидел в той темнице у Фрекиров. А теперь служу верно владетелю Эйрэ – раз тут прок в моих знаниях есть и вам нужен.
– Что же – спасибо за птиц и за всё! – Лев учтиво кивнул, одобряя подарок от Гулгадда, и умолк на мгновение, глядя главе всех выве?дных в глаза.

– Ты ведь много что слышал, почтенный – раз труд твой таков при владетелях Эйрэ. Может слышал ты что про…
– Про семейства дейвонских домов северян? – хитро прижмурясь спросил у него собеседник.
Лев лишь кратко кивнул головой.
– Может слышал ты что, у кого из домов их что знаками было на стяге? У кого может было там…
– Может львы? – усмехнулся вдруг Гулгадд, взирая на Аррэйнэ – перебив его речь.
– Может львы. Может лев лишь – а быть может и вовсе не он, а другое. Мал я был тогда сам, чтобы твёрдо то помнить… Помню только, что был стяг тот – чёрный…
– И белый? Или с золотом? Или быть может…
– Не помню, почтенный, – перебил его Аррэйнэ, – мне кажется, белый…
Гулгадд задумчиво почесал шею, пристально глядя на Аррэйнэ.
– Явно что белый. Ведь с золотом чёрный сам знаешь чей стяг, чьего дома…
– А Ёрвары?
Гулгадд с сомнением хмыкнул, взирая на Аррэйнэ – глядя в глаза.
– Не похож ты на Ёрваров, парень – если только кровь матери взяла своё… И потом – повернись-ка! Сними наголовник.
Лев стянул с головы плотный стёганный нитью чепец подшеломника.
– Вряд ли ты из их дома. Если только из данников их каких младших. Да и живы они все, не знаю погибших семейств. А нет ли на теле где знака какого – отметины старой, заросшей уже – на руке, голове или шее?
– Нет… – помедлив с ответом сказал Лев негромко.
Дубильщик на миг призадумался, почесав себе за ухом.
– Ну может и вправду ты Гальдур по крови? Про них все слыхали – про гибель их дома в те самые годы.
– Может и он… Мал я был тогда сам, чтобы помнить.
– Северяне про то много знают. Вот у них и ищи, как низвержен был орн львов когда-то в Соседскую Смуту огнём и железом – и кем…
– Я понял, почтенный. Спасибо тебе!
– Ну – Каэйдринн сплети тебе нити счастливо в дороге! Не прощаемся – встретимся некогда после. Делай что должен, Лев. Время такое, и ваш пришёл час.
– Так, почтенный – до встречи!

Когда Гулгадд отъехал назад к городищу, Лев окинул в последний раз взором выстроившиеся ряды конницы, меж которыми точно чудища морских бездн из древнейших сказаний вздымались рамы и плечи воротов, готовых к столь долгой выправе. Тысячи глаз, заприметив взгляд вершнего, обратились ко Льву.
– Аррэйнэ – скажи что-нибудь доброе на дорожку! – окликнул его Догёд Тал из Маэннан.
– Не до речей сейчас! – рявкнул он, приподнявшись на стременах, – посмотрите назад, на то как дейвоны у нас погостили – и хорошенько запомните, чтоб самим там в гостях не быть неучами! Пламенеющий подле нас!
– Тинтреах!!! – тысячи глоток исторгли первейшее имя их Бури Несущего, содрогнув тишину – и воинство тронулось с места, устремляясь по ведущей за перевал дороге на запад.

Конные ряды понеслись на закат, исчезая как тень в уходящей туда ночной мгле. Впереди была неизвестность грядущего жребия их казалось бы безнадёжно отчаянному набегу во вражьи уделы – в самое сердце Дейвоналарды – полные мощных укрепей и бесчисленных копий им шедших навстречу всех когуров ёрла. Но словно сам Бури Несущий незримо был средь них, из сердец выметая и страх, и сомнения – ненадёжных попутчиков в деле. Словно пламенным знаком Его был отмечен тот вождь, за которым шло воинство – веря в его напор и непоколебимую смелость.

С новым утром глава всех выве?дных людей вновь явился к владетелю Эйрэ. Тийре спешно готовился к выходу с войском в Помежья, отдавая приказы и слушая ве?сти гонцов.
– А, почтенный – что птицы тебе принесли от дейвонов? – с усмешкой спросил он того, отпустив от себя двух посланцев из Кромдех и Слеан.
Всё такой же бесстрастный, но хмурый сильнее обычного Гулгадд безмолвно подал их владетелю свиток из тонкой промасленной ткани, на котором написано было послание тайным письмом.
– Не с заката та птица явилась теперь – а с восхода, владетель… – ответил он тихо.

С лица Тийре сбежала в мгновение кровь. Он в волнении стиснул развёрнутый свиток в ладонях, словно вовсе не веря словам, что написаны были там вязью.
– Как же так?! – он растерянно вскинул глаза на Дубильщика, потрясённый известием, – так внезапно… и прямо сейчас…
– Давно знающим было понятно, что случится такое теперь.… Даже Модрон был в этом наслышан, но оставил как есть, уповая напрасно, что само рассосётся оно – что умаслит огонь тот дарами, дурак.
– А теперь? Как далеко они?
– Уже в пламени все городища у Гу?айрэ – и идут они дальше уделами Гулгадд и Кинир. А иные загоны достигли уже самых крайних отрогов у гор. Лишь седмина-другая – и будут кочевники тут, если их перевалов на Ан-меан-слейбха хозяева тоже сдержать не сумеют.
– Надо срочно послать хоть две тысячи снова к востоку, пока все мы на запад ещё не отбыли за Аррэйнэ следом!
Гулгадд хмуро воззрил на владетеля.
– Все войска наших кийнов с востока и так уж уходят обратно. Никакою их силой вернуть не сумеешь ты, Тийре, когда в доме там пламя бушует – никаким чувством долга идти не принудишь на запад сдержать войско ёрла. Гулгадд, Кинир и Габ – все дома? уже вышли без спроса к востоку. Их войска? ещё утром покинули гору, и теперь переходят за Гвар-ог-слейбботха в пути к Быстроводной. Даже Донег пошли с ними вместе, оставив тут только загон сына Дайдрэ…
– Да как же надвое нам разорваться? Почему же вчера не пришли эти вести проклятые?! – кулак Тийре с размаху впечатался в доски стола, – там же Аррэйнэ будет идти в одиночку – ожидая напрасно того, что мы выйдем им следом в подмогу!
– Утром вести пришли к нашим фе?йнагам, Тийре. Я вчера ещё знал это, каюсь – но ждал подтверждения слухам… и тебя не решившись пугать.
– Но чего же ты молчал?! – вспыхнул арвеннид.
Гулгадд был как и прежде бесстрастен, взирая в глаза сыну Дэйгрэ, что теперь бушевал точно вихрь – весь взволнованный и распалённый.
– Не потушишь ты пламя, владетель – когда в двух местах сразу занялся пожар. Надо выбрать одно – где скорее лить воду, а где только те искры сбивать. Лишь тебе выбирать по уму, что важней для нас будет теперь в каком месте…
– Но там Лев ведь один будет!!! – Тийре был весь в запале, кровь обратно прилила к лицу его алым багрянцем.
– На востоке ведь тоже живут наши люди – кто нам подати шлёт и даёт копья в воинство. Много верных тебе там домов, кто пришёл на твой зов на войну. И там во?йска почти не осталось теперь – все ушли за тобою к горе, их уделы оставив совсем без защиты.

Гулгадд молча взирал на владетеля – глядя на то, как их арвеннид весь изводился в сомнениях.
– Всё не можешь решить, какой выбор тут сделать? Или ждёшь, что иные его за тебя изберут – твою совесть оставив свободной? Ты, владетель, прости – но не выйдет такого теперь, не пытайся. Лишь тебе выбирать.
– Ты-то знаешь о том что хоть сам – как решить это мне?! – вспыхнул Тийре, опереувшись руками на стол и дыша тяжело.
– Я? Храни меня Трое – такого на душу не брал… Но тебе расскажу один случай, чему сам был свидетель, очно так это видя. А ты слушай – и после сам твёрдо реши, что избрать тебе нынче – и цену какую отдать за решение это.
– И чего же такого ты зрил? Как отец мой решал – покарать или нет каких фе?йнагов смертью, своих прежних друзей, кто восстание поднял на юге тогда?
– Не без этого тоже – видал я такое. И тебе то же выпадет вскоре – не бывало ещё без измен с вероломством войны… – Гулгадд пристально глянул в глаза сына Дэйгрэ, – уже нынче предателей столько сыскалось, кто пред сильным врагом и слабеющим домом твоим выбирает отнюдь не второе. Запад, север, восток – всё посыпалось разом. Едва треть от уделов отца под твоей ещё властью остались – а быть может и меньше останется после, коль сдержать не сумеешь врага и внушить свою силу домам, кто доселе в сомненьях, к кому до?лжно примкнуть в этот час. То тебе надо будет решать… Только тут об ином мой рассказ.
– И о чём же?
– О выборе. Ты, почтенный, хоть сам рос не в золоте прежде, и умёта в три ложки хлебнул – такового уж точно не зрил… Жил я в детстве в союзных уделах, и там же имел ремесло – был дубильщиком, кожником, сбрую тачал и шевцам да башмачникам слал свой товар постоянно.
– И за то ты Дубильщиком прозван, как слыхал от Ан-Шора я прежде?
Кроэн-дэир насмешливо хмыкнул, оскалив все зубы во рту.
– Может и так… Только лучше не знать того вовсе, владетель, кто и за что мне такое вот прозвище дал. Был я дружен с лесными людьми – не без этого в деле подобном, известно – и с разбойными всякими тоже водился порой. Были разные там – и такие, кто бедностью стал на злодейскую стежку, и воители прежние, кто теперь не у дел оказался, к ремеслу и труду не желая вернуться… и такие, о ком вспоминать не желаю и я. И с подобными был там один раз по делу.
Старый друг мой, купец из Трёхпутья по имени Освир Меняльщик тишком приторговывал краденым – и послал меня с разным добром для ватаги злодеев к ним в лес – обменять те припасы с вином на все деньги и прочий товар из обозов, что там взяли они как добычу. Сам же я собирался забрать у них шкуры, что снимали они с лесной дичи. С тем и прибыл в условное место на севере здешних владений у Ёрваров, где гнездились они среди чащ и болот, выходя к большакам и селениям грабить.

Дело гладко прошло, пили мы у костра перед тем как отправиться дальше – им в их логово в чащах, мне на запад до Горного Камня – ненадолго сплелись наши стежки в те вечер и ночь. К са?мой тьме заявились в ватагу дозоры злодеев, что шли через малое селище подле дороги. И с собой привели они женщин – мать-вдову и двух дочек-близняшек – что годами помладше чем Гована внучки наверное были. Сам поймёшь, что не тряпки стирать и варить им еду их сюда притащили в ватагу насильно…
Та вдова пала злыдням в колени, умоляла детей её прочь отпустить – что сама она всем им добычею будет по воле – лишь бы дочкам не делали зла. Но те ржали как кони, что стара она стала уже, есть мяско посвежее у них на примете. Явно уж не из тех они были, выблюдки, кто до милости близок другим по чести?, и внимает чужому несчастью.
Тут вожак их – сам был из южан, приблудился когда-то в те земли из воинства Дейнова рода – порешил вдруг устроить потеху. Был он прозван в ватаге Суровым, но шутки порою любил отколоть – и такое там молвил вдове при всех людях. Мол – стара ты, но я не злодей отобрать твоих дочек обеих за раз. Мне без разницы кто – так и так с лица годны – на всех хватит и двух, и одной… Ты сама тут реши, пока я на костёр отолью, кто из них возвратится с тобою домой – а кто в чаще останется с нами…

Тийре долго молчал, глядя Гулгадду прямо в глаза. Молчаливо стоял и глава всех выве?дных.
– Долго ли ты – даже пивши как конь целый вечер – на угли? свою спустишь струю? Время то столь мало?, что иные обчесть не успеют на пальцев костяшках… а ей больше не дали иного там выбора эти злодеи в ту клятую ночь.
– И избрала она?
– Да, избрала. И отдала им дочь, и сама прочь сбежала с другой, затыкая в отчаяньи уши – чтобы первой не слышать тех криков и мольб. Две с лица как одна – волос в волос, как в зеркало зри. Обе в чреве её своей ножкой толкались, обе грудь её жадно сосали… им последнее всё отдавала небось, как растила без мужа в нужде. Уж не знаю, каков был ей выбор – как сумела решить, каковыми раскладами даже. Может дала им слабую дочь, кто прожить не сумеет такое с собой пережив – или ту, кто сильнее и твёрже? Может меньше любимую ей – уж не знаю, владетель…
Я сам видел немало убийств, мои руки в крови, сам пытал и был пытан – но в ту ночь сам предела достиг своего, это видя воочию. Понял я, что навек отвратилось там сердце моё от злодейств – что не с ними тропа мне грядёт, с кровопийцами подлыми – кто такое измыслить посмел, самой жертве решать избирать кому гибель. Да – знаем мы, что мир жесток и зол, что больше здесь темниц и ям, смирение и добро тут не в почёте… Да – грабят люд владетели, сосед соседа режет, кровь вокруг… Но гнать людей, травить как на охоте, срывая с них одежды на ходу, как скот терзая мучить и со смехом лицезреть беду – забыв про жалость и гордясь что хищно всё берёте. Нет – путь тот лишь во мрак, петля в конечном счёте. Предрешено злодеям на роду – кто сеял смерть, пожнёт лишь боль и горе.
Что я сделать мог сам – в одиночку с их стадом, кого было там все пять десятков убивцев? Вслед за ней я пустился в дорогу, забрав воз с их проклятым товаром, проклиная себя – что смолчал, даже будучи слаб не сказал слова против злодейства. Свою плату отдал я богам – пойман был на пути там с чужим серебром и отправлен на дыбу, а потом все пять зим просидел на цепи в тверди Фрекиров, прежде чем был отпущен и снова вернулся домой, став потом тем кем есть при дворе у владетеля Эйрэ. Но доселе в ночи просыпаюсь в поту, вспоминая ту мать – и её тяжкий выбор.
Гулгадд смолкнул на миг.
– И тебе выбирать, что нужнее теперь – к кому помощь твоя нынче выйдет…

Тийре долго молчал, став как каменный столп из святилища Трёх – лишь безмолвно шепча что-то под нос в раздумьях – словно на тех непрозримых весах постигая обмыслить и взвесить решение.
– Есть и способ иной – как когда-то в час распри с владетелем больхов содеял твой предок Гвен Резкий три века назад. Когда снова из дальних пределов Мор-Гвеллтог явились кочевники, отдал он им в растерзанье уделы востока, где хозяйствовал прежде дом Габ и их данники Гу?айрэ. За ту плату не шли войска? хучей в иные уделы – залив земли те кровью, спалив городища и много народа угнав за собой – пока Гвен на иных полях распри у юга сумел преломить вражье войско.
Но сам знаешь из свитков – нажравшись они не ушли, а забыв уговор пошли вскоре и дальше – полагая по че?сти, что тот, кто своё не хранит, им отдаст много больше. Кто не станет беречь свой удел как мужчина – тот оплакивать будет его точно баба – уж так повелось. Так что думай скорее, владетель – пора выходить.
– А что было со злыднями теми – известно? – спросил вдруг у Гулгадда арвеннид.
– Два десятка уж зим как о них не слыхал… Знаю только, ушли они вскоре из Ёрваров этих уделов на север – там, где жили тогда у горы…
– Давай поскорей – сам сказал ведь, пора выходить! – прервал Гулгадда Тийре.
– Ну скорей так скорей. Может дальше злодействуют где-то. Может тихо осели с награбленным там серебром по далёким уделам и хозяйствуют власть – жён сношают и деток плодят.
Гулгадд смолк на мгновение.
– А быть может давно их пожрал Эйле мрак, кровопивцев проклятых… Кто сеял смерть – пожнёт лишь боль и горе.

Тийре так же молчал, но лицо его стало суровым и твёрдым – уже приняв внутри то решение, что теперь вынуждал его выбрать их рок. Рок, что весомее был за венец власти предков – и давил своей тяжестью голову сына Медвежьей Рубахи как камень – принуждая как надвое разорвавшись решать, кому жить.
– Знаю –он друг, каких нету верней, Лев тебе словно брат. Только он – не та девушка в чаще… Силы их воинства пусть и малы, но за себя постоять пред врагом они смогут. Защити сперва тех, кому это нужнее.
– Отправь срочно гонцов, чтобы шли все загоны к востоку. Пусть хозяева всех перевалов по Гвар-ог-слейбботха и прочим хребтам отворяют ворота и воинство наше снабдят всем чем нужно. Чтоб открыты все были мосты по течению Лу?айт-ллиф-э?байн.
– Так, владетель – исполню.
– Должен знать ты, почтенный – где могут враги стать на отдых, по каким тропам прежде ходили сюда, где места для добычи награбленной будут у них, где поставят обозы? Мест укромных немного таких, чтоб не знать о том было за годы набегов.
– Всё я знаю, владетель. И надёжные люди оттуда пришлют голубей – лишь не медлить нам нужно теперь, а ударить внезапно.
– Ударим…

– И ещё одна весть сейчас прибыла, арвеннид. С севера…
– Говори уж… – сын Дэйгрэ остался спокойным, встречая дурные известия утра в лицо – верно зная, что добрых их нынче не будет.
– Твой двоюродный брат Родри Гви?алл, сын Килуха – при поддержке Кривого нарёк себя арвеннидом, и уже собирает войска и сторонников в Эйрэ, дабы взять себе место владетеля.
– Я понял, почтенный, – кивнул ему Тийре, – как быстро он там управляется с этим?
– Настолько пока, что тебе нужно быстро решить все дела на востоке. Как только он что-то предпримет и выйдет к горе, я тебя извещу.
– Если я соправителем сделаю родича – как, нам удастся решить дело миром? Что ты думаешь, Гулгадд?
– С Родри? Побойся Троих – он и брата родного не чтит старшинство?… – усмехнулся Дубильщик, – а твоё и подавно. Как с ним дело решить – лишь тебе выбирать…

Солнце шло на закат, когда воинство Эйрэ покинуло гору и вышло к востоку, устремляясь по кручам дорог к перевалу Рассветному – где уже разгорался иной багровевший пожар.
Впереди была лишь неизбежность…

В тот же день в воздух возле горы взнялись несколько птиц, что несли тайнописные свитки посланий своим ожидавшим вестей. Иные поймали потоки ветров и направили крылы к востоку и югу, но почти большинство их летели на запад. И одна из них – сизая – взмыв в высоту устремилась туда же куда остальные… не отличная от большинства, но имевшая цель много дальше – в Высокий Чертог.

ГОД ПЕРВЫЙ. ПРЯДЬ ВТОРАЯ "…ТЕ, КТО МНОГО СМЕРТЕЙ ПРИНЕСУТ БЛИЗ СЕБЯ…" Нить 8
Много дней уж дейвонский обоз на полторы тысячи человек двигался большаками к востоку, минуя так множество твердей, селищ и гейрдов, пока наконец не достигнул начала союзных земель. Места стали холмистыми, постепенно переходя в тянущиеся долгими грядами невысокие взгорья, и нагруженные возы медленно ползли по извилистым узким дорогам. Вершний в выправе – немолодой, опытный Освир Долгоногий из Эваров – велел отныне сбочивать с торных дорог и идти перелесками по тропам разведанным прежде союзными дому владетеля кийнами, сворачивая в прямом направлении к вражескому ардкатраху, чтобы выйти на воинство Уннира, прошедшее прежде тем самым путём и уже видимо подступившее к тверди Аг-Слейбхе.
Дни стояли тёплые, солнце жалило землю лучами, и леса разоделись в нарядную свежую зелень листвы. Днём и ночью из зарослей граем шумели горластые птахи, и изредка доносились шумы мирно живших там селищ, ещё не тронутых хищным укосом тянувшейся вот уже с осени распри. Ещё далёк был от них неминуемый враг.
Путь мимо торных дорог хоть и был им нелёгок, но болота и чащи ведомые опытным Долгоногим дейвонские воители обходили стороной, двигаясь по соснякам негустых перелесков сквозь редкие гряды исхолмленных взгорий, медленно приближаясь к первым из западных отрогов Срединных гор Эйрэ.

Всю дорогу с далёкого севера двигаясь в загоне Айнира, и теперь следуя вместе с обозом её родича по матери Освира Легелангура, сердце Майри Конутсдоттейр переполняла внезапно нахлынувшая радость. Давно уже девушка не покидала родных ей краёв – тем более так далеко и надолго как нынче – и необъятные просторы невиданных прежде земель так призывно манили взор маревом новых необозримых далей на небокрае, а в груди помимо ощущения прихода тёплого лета жило и волнительное чувство, что отныне она вольна выбрать сама себе путь.
Пусть не в неволе жила Майри прежде, и не в узах держали её в Глухом селище родичи, оберегавшие девушку от неправого гнева правителя Къёхвара… но так тяжело было ей, дочери Конута Крепкого – одного из храбрейших воителей своего времени – таиться и бояться как напуганной мышке в норе перед загнавшим её туда хищным котом. Выбор был сделан – и теперь она вместе с людьми её брата ехала на восток в самое зарево грядущих сражений начавшейся распри между владетелями Эйрэ и Дейвонала?рды. Быть может на этой войне она сможет заслужить своими деяниями прощение перед тем гордым владетелем из дома Скъервиров, которого она даже не видела прежде в глаза иначе как только обличьем на отбитых серебряных хрингурах, но который ненавидел её – даже неизвестную ему – ненавидел лишь только за то, что она была рождена дочерью его врага и ослушника.
А если и нет, не простит этот властный правитель вину её давно ушедшего в Халльсверд родителя – и пусть даже ей суждена будет смерть в первой сшибке с врагом – но никто из людей не сумеет потом уж сказать, что она лишь по крови была дочь отца, неспособная защитить своим делом его прежде гордое имя.
Выбор был сделан – и избравшая путь подле родичей и товарищей брата юная Майри не сомневалась в своей правоте, отдавшись на волю божьего жребия, который ей выпадет нынче.

Что поделать… люди порой полагаются слепо на волю своих жизнедавцев – забывая, что сами ответственны тоже за собственный сделанный выбор, как тот повлияет потом на десятки и тысячи судеб чужих – и что самое важное, на самих их же долю в грядущем. А боги, как известно немногим, бывают всё так же подобно тем смертным слепы и безжалостны – и редко дают той неведомой людямих волеюбольше, чем потом возжелают отнять…

В пути Майри ехала в скире Айнира подле него самого. Брат с сестрой подолгу разговаривали друг с другом, перебирая их общее минувшее и думая о грядущем – но больше всего, конечно же, их речи велись о шедшей войне, где младший сын Доннара был много лучшим рассказчиком. В час отдыха днём и во время ночлегов он учил сестру биться в кругу на мечах и копейно, призывая на помощь их родича Ульфа и более опытных товарищей по оружию – думая втайне, что все эти премудрости не понадобятся Майри. Но та, не взирая ни на усталость, ни на сперва частые неудачи, продолжала упорно входить в ратный круг, постигая все хитрости боя от смотревших на неё сперва лишь со смешком, а потом с удивлением – если не с восхищением даже – бывалых воителей.
Одноглазый блодсъёдда Устли Белое Око из Къеттиров сам вызвался научить девушку биться на ножах, в коем умении слыл он умельцем.
– Смотри, дева – крепко запоминай, в какие места бить до смерти вернее всего – и за руками врага смотри, чтобы он не настиг тебя первым… – похмыкивал тот, ловко передвигаясь по поляне с места на место и с усмешкой отражая поначалу неумелые попытки юной дейвонки преодолеть его защиту, всякий раз ловко отводя своим лезвием её броски с зажатым в потных от волнения пальцах ножом, или умело перехватывая пятернёй за запястье.
– Потому как единожды ошибёшься ты в сшибке – и хорошо, если таким же твой промах окажется… – на миг Устли приложил холодное жало ножа к вывороченному набок слепому левому оку у пробитого некогда сталью виска.
– …а не такой вот… – его стальной клык точно молния взвился вперёд, обманув руку дочери Конута и упёршись концом прямо в горло замершей в волнении девушки.

Зато мучить тетивой руку ей было уже без нужды. Никто из людей молодого десятника не мог бы похвастаться тем, что уцелил хоть даже в стоячую ветвь, хоть в подброшенный в небо соломенный куль метче юной сестры того, или пустить в цель десяток стрел метче и даже скорее.
– Славная сестра у тебя, малый! – с почтением отозвался о той старый Освир, увидав её меткость на стрельбище, – стрелы метит шустрее, чем бабы иные болтают…
– Верно, почтеный!
– Ей бы мужем родиться, не девой – такого стрелка средь моих людей надо ещё поискать. Говоришь, даже Гуннар Дубовый её без труда одолеть похвалялся, а в состязании проиграл?
– Оплошал как мальчишка, почтенный! – Айнир с гордостью отозвался на похвальбу о сестре, – лук о колено переломил, пол-восьмины потом сквернословил с расстройства как Хвёггом укушенный! Всё поверить не мог, что какая-то девка в стрельбе одолела его.
Они стояли на улице селища возле колодца, из которого Ульф с парой крепких товарищей черпал воду для коней, наполняя и бочки с дорожными бутылями людям. Здешний житель, старик лет за восемь десятков, седой и тщедушный, нахваливал здешний источник, кой всегда сколько помнил он сам был столь свежим и чистым, что прославился вдаль по Помежьям средь здешних земель.
– Вот оно как… А на что он поспорил хоть с ней тогда, юноша? – хитро усмехнулся вдруг Освир.
– Умолчу лучше это, почтенный, – смутился отчего-то зардевшийся Айнир, – сам не поверил, что сестра отважилась на спор против него, наглеца, выйти.
Старый Освир ухмыльнулся, оскалив все зубы.
– Чего тут таить то? Эйке того давно зная и так догадаюсь, что уж точно не на серебро он с ней спорил – а на неё саму – жеребец этот наглый. Вот дева, а – как искусно сумела такого пройдоху отшить!
– Точно! Про таких ветрогонов на севере есть поговорка одна, про скотину – что…
– Слыхал я её, юноша – «не свинье кобылиц покрывать» – перебив его буркнул седой ратоводец из Ми?рихри?нге-гейрда.
– Точно, почтенный! – рассмеялся сын Бурого, – и вы у себя её тоже слыхали в Болотном Пределе?
Освир вдруг стал нахмуренным словно осеннее небо в ненастье.
– Не про то поговорка та, парень – чем тебе она кажется. И крови на ней в каждом слове разлито…

У последнего дейвонского городища в Помежьях, окружавшего кучкою схо?ронов, домов и чертогов мурованный прочный стерквегг Греннискъёльд-гейрд – Еловый Щит – их обоз стал на отдых. Больше тысячи человек под вершенством почтенного Фреки Жало из Дейнблодбереар отделились от сил старого Освира, направляясь на юг к Каменному Узлу, а оставшееся под рукой Легелангура воинство пополнилось воинами из числа тамошних поселян – пусть ещё и молодыми, но рвущимися в бой. На починенные возы загрузили мешки и бочонки с припасами, запасы стрел, клиньев, пик – и ещё больше тяжёлых, осмоленных и окованных железной полосой и цепями зарядов-огнищ и для собственных воротов, и для передового воинства Уннирара, который уже верно брал наступом вражий ардкатрах.
И тут брату и сестре пришлось расстаться.
Айнира нежданно вызвал к себе вершний стерквеггом Ульф Древоруб из Фрекиров, брат их скригги Ульфсхо?фуда, и поручил парню встретить другой их обоз и загоны из северных орнов, союзных могущественным владыкам Помежий Ёрварам. Сопроводив северян до Елового Щита сыну Доннара следовало с ними нагнать людей Освира и двигаться на восток к уже взятой твердыне ардкатраха и прочим их городищам ещё большим боевым кулаком перед шагавшими следом за ними главными силами ёрла.
– Будь внимательна, сестрёнка! – в напутствие крикнул ей брат, когда во главе своего скира сын Доннара с Ульфом помчался верхом из ворот городища на север по изрытому колёсами большаку.
– Через седмину увидимся, Майри! Держись старого Освира – за тобою присмотрит он! – уже издали с пустоши донёсся его прощальный окрик.
– И ты стерегись! Веди тебя Всеотец! – крикнула она брату вдогонку, глядя как стремительно удаляется от ворот его конный десяток и исчезает в клубах поднятой пыли.
– До встречи, Айнир! – махнула ему рукой на прощание Майри – даже не подозревая, какою нескорой та может быть будет…

Обоз старого Освира весь следующий день шёл не препыняя ходы?, и к вечеру был всего в дне пути от уделов Помежий владетеля Эйрэ, находясь как раз в начале союзных арвенниду земель. Верные Скъервирам проводники из числа здешних кийнов утверждали, что местные фе?йнаги если и не присягнули на верность их ёрлу, то хотя бы не поддержали хозяина Высокого Кресла, и тем самым не выступят против дейвонских заго?нов на земле их владений.
Возы, пешие и конники двигались негустыми сосновыми перелесками меж холмов, следуя недалеко от ближайшей дороги к Аг-Слейбхе. На ночлег воинство стало на широкой, редко поросшей кустами поляне, последний раз отходя ко сну на ещё мирной к ним нынче земле. Назавтра им предстояло пересечь Помежья и углубиться в леса взгорий запада Дэирэ – в краях теперь уж не мирных к ним данников Конналов. Чуть раньше тут где-то прошёл на восток загон Уннира Вёрткого, но и остывшего следа не уже сыскать было в чащах среди крутых гряд.

Утро зардело над скрытой туманом и сумраком спящей поляной их стана. Люди уже пробуждались, подкреплялись приготовленной с вечера снедью, поили и седлали скакунов, впрягали животных в возы, проверяли прочность и смазку всех сцепок, колёс и осей, как уложены кладь и оружие – надёжно ли всё закреплено перед предстоящим им долгим путём бездорожья. Воины надевали броню, выстраивались для предстоящего выхода.
Сама Майри давно пробудилась на устеленном еловым лапником под плащом месте около притухшего костра, и раньше иных готова была выступать. Стянутая перевязью с ножнами лёгкая кольчуга плотно облегла тело поверх одеяний до защищённых стальной сеткой с пластинами колен. Долгую толстую косу дочь Конута вновь спрятала за воротник и надела на голову плетёный стальной наголовник поверх стёганого чепца. Ожидая, когда просыпавшиеся воители подкрепятся горячей снедью из котлов, а старый Освир наконец даст знак к выходу, она ещё раз пристально осмотрела своё снаряжение – пристёгнутый к седлу коня лук со стрельной сумкой, малое метальное копьё и одноручный блодва?рпэ, подаренный братом ещё в Глухом селище. Теперь девушка сидела у разожжённого огня, нехотя доедая из плошки обжигавшую рот разопрелый ячмень каши с салом и луком.
Лениво вороша носком сапога густой мох под ногами она погрузилась в раздумья, не замечая вокруг ничего – и потому резко вздрогнула, когда перед нею на землю вдруг рухнула мёртвая птица, раскинув в бока перебитые пёстрые крылья.
Вскинув взор к небесам Майри услышала громкий орлиный вскрик упустившего добычу охотника, и заметила только кружащую там в вышине его грозную тень, распростёршую крылья в парящем полёте. Успокоенно выдохнув она легонько отпихнула ногой от себя окровавленное тельце лесного жаворонка, прикрыв его мхом, и снова застыла над плошкой с едой, позабыв об увиденном, явленном ей.

Над поляной стоял громкий гул от всхрапывания сотен бивших подковами оземь коней. Раздавались шаги, голоса, звон металла от сбруи, брони и кольчуг, скрипели впрягаемые возы – и не сразу дочь Конута поняла, что что-то здесь было не так. Но когда шум копыт стал вдруг громче, и слился в грохочущий цокот несущейся конницы, она обернулась к востоку – и сперва ничего не узрила в ветвях редколесья. А затем вдруг постигла, что звук этот – гул от летевшего прямо на них в боевом построении клина копейных. Уже сверкала средь веток и медных стволов сосняка сталь их пик, и на глазах Майри эти незнакомые конники приближались к их стану – возникнувшие словно из ниоткуда, из глубины перелеска.
Майри резко вскочила на ноги, взволнованно оглядываясь вокруг. Многие из пробуждавшихся земляков ещё не замечали опасности, но некоторые тоже успели взглянуть на восток к голове их обоза, заметив неожиданное появление воинства, каким-то образом оставшегося незамеченным для стерёгших их стан. Не все ещё поняли, что происходило на их же глазах – но гул голосов стал уже превращаться в тревожащий ропот.
Над ухом девушки раздался взволнованный окрик первого понявшего нависшую над обозом опасность:
– Враги!
– Шщарова пасть! – отчаянно озлословил кто-то, – тревога, люди! Все в стену!
– Окружают, гады!
– Отступаем! Назад! – крикнул рядом с девушкой уже севший в седло мечник, круто разворачивая скакуна прочь на запад, – не то сгинем, как в их кольцо угодим!
– К бою! – раздался клич вершних, поднимая воителей в битву, чья кровавая пасть распахнулась пред ними негаданным вражьим наскоком. Над поляной вздымая тревогу проревел низким голосом рог.
– Копья в стену! Возы все в кольцо!
Майри уже увидала, что опасность надвигается отовсюду – почти целая сотня одоспешенных в полной броне неприятелей вихрем неслась на них с выставленными вперёд жалами пик, как тени скользя меж стройными соснами редколесья прямо к возам. Их лучники осы?пали стрелами застанных врасплох и не ожидавших атаки воителей ёрла. Враг тем более был неожидан, что возник многочисленной конной ватагой как из-под земли – а ведь обоз ещё был совсем близко к дейвонскому краю Помежий – там, где проводники из союзных им кийнов клятвенно обещали свободный и безопасный проход.
– Шщаров хвост! – отчаянно озлословила она и стремглав вскочила в седло скакуна – даже не отвязав, а перерубив мечом верёвочный повод, которым жеребец был привязан к сосне.
– Но-о! Скачи! – она поддала коня в бока стременами, и тот вихрем метнулся вперёд, подчиняясь рвавшим его губы удилам узды.

Сзади раздались крики и вопли – то застигнутые врасплох пешие дейвонские воины пытались оборониться от атаковавших их арвейрнов. И хотя в обозе ехало больше четырёх сотен человек, исход стычки был предрешён. Немногие всадники ёрла успели там сесть на коней. Но и те, кто сумел оседлать скакунов, были мгновенно смяты несущейся скачковою рысью вражьей стеной. А?рвейрнов было в четыре раза меньше за противника, но их сотня на полном скаку как серпом окружила обоз старого Освира, и тяжеловооружённый десяток копейщиков на острии их удара разорвал толпу пеших дейвонских бойцов, сминая тех в бешеной атаке долгими пиками и топча скакунами, пока замкнувшие кольцо лучники на ходу с двух боков сеяли стрелами смерть. Вопли избиваемых людей заглушили даже галдёж взнявшихся в небо испуганных птиц, а храп и ржание животных перекрыли собой лязг стакнувшейся стали.
Дейвоны сопротивлялись отчаянно и храбро, пытаясь выставить против конных противников в ряд свои долгие копья, но под их быстрым и яростным натиском гибли один за другим. Дочь Конута издали увидела могучую стать старого Освира, выронившего меч и упавшего под ударом пронзившего грудь метального копья. Там же в стычке пал Устли Хвитта?уга, растоптанный скакунами врага. Её сородичи гибли, бессильные сопротивляться дружному и столь неожиданному наскоку противника. Спешившиеся а?рвейрны рубили сынов Всеотца мечами и клевцами, разрубая кольчуги с чешуйницами, кроша дерево досок щитов и пробивая черепа под сминаемыми точно яичная скорлупа шеломами.
– Тинтреах!!! – разнеслось над поляной вырвавшееся из десятков человеческих глоток бушующее приветствие праотца народа Эйрэ.
Боевой кли?ч арвейрнов, который Майри впервые услыхала вживую, взнялся над окровавленным перелеском, взлетая выше облаков к лазурной глуби небосвода, к горнилу самого Бури Несущего. И как бы её сердце не приказывало вернуться и сражаться рядом с сородичами – но не страх, а скорее рассудок твердил, что те уже обречены, и спасения не будет, кроме как попытаться отступить вместе с уцелевшими, прорываться к недалёкой ещё ближайшей дейвонской тверди на западе, где за высокими стенам Греннискъёльд-гейрда есть воинство соплеменников. Тех следует предупредить и поднять против попавшего уже почти на их сторону Помежий врага – и немедля. И потому девушка беспрерывно подгоняла жеребца, несясь через заросли вместе с десятком сумевших прорваться из окружения земляков – тех, кто случайно очутился этим утром в самом хвосте их обоза, выскользнув из вражеского кольца за мгновение до того, как оно там замкнулось безвыходной западнёй.

Стычка была скорой и безжалостной. Всю поляну между возами устлали тела павших воинов ёрла, порубленных, пронзённых жалами пик и истыканных древками стрел. Конные и пешие люди а?рвеннида добивали копьями и секирами уцелевших и раненых недругов, искали по зарослям укрывавшихся, ловили разбегавшихся от страха обозных коней, торопливо осматривали захваченную кладь и припасы. Три полных их даламлаох тем временем ринулись настигать сумевших вырваться из кольца. Скачковой рысью летели они через вытоптанный копытами перелесок, стальным полукольцом окружая бежавших.
Майри на скаку надела на себя через голову щит на широком ремне, прикрыв спину от стрел, как учил её Айнир, и гнала хрипящего жеребца следом за другими отступающими земляками, пытаясь не отставать. Впереди началась открытая пустошь без единого дерева или куста, и скакавший первым опытный скирир указал к северу окровавленным жалом копья, чтобы оторваться от преследования врага и укрыться в густевшей там чаще по склонам отлогой гряды. Конники дружно сыпанули за ним, не рискуя выбраться на открытую для вражьих стрел чистую луговину.
Но люди арвеннида словно предчувствовали такой путь отступления недругов, потому как правое их крыло уже заранее перестроилось, вытянувшись к северу узкою цепью и всё ближе настигая беглецов. Их хоть и уставшие, но разогретые скакуны неумолимо приближались к дейвонам, сокращая полёт для стрел арвейрнов. И скоро конные лучники Эйрэ сходу обрушили на противника жалящий град.
И без того небольшая кучка дейвонских наездников за раз поредела наполовину, несмотря на то что заросли и низко свисающие ветви елей закрывали бежавших от стрел, принимая их большую часть на себя. Скакуны мяли грудью густой лапник колючего низколесья, унося хозяев вглубь леса. Путь пошёл под уклон, спускаясь с откоса гряды в глубокое и сырое урочище меж лесистыми склонами всхолмий.
Майри на всём скаку едва успевала высматривать путь впереди и мельком озираться назад за плечо, чтобы видеть настигавших их недругов. Низко свисавшие ветви больно хлестали по голове, едва не сшибая шелом, но дейвонка не обращала внимания на их удары. Рядом с ней из седла рухнули наземь ещё двое подстреленных в спину сородичей, попав под копыта неотрывно преследовавшей их вражеской конницы. Копья арвейрнов докончили дело, пригвоздив беглецов к сырой мшистой земле.
Впереди возникла редко поросшая сосняком высокая крутая гряда. Место было опасное, открытое для прострела, зато более сухое и твёрдое для коня. Майри пустила жеребца наискось, стараясь как можно чаще сворачивать с прямой и укрываться за стволами росших деревьев. Преследователи стали отставать, занятые двумя её спутниками, которые ринулись левее в болотистый ельник, и их измождённые от стремительной рыси кони застряли там в густых сплетениях колючих ветвей, с трудом протаптывая грудью дорогу. Звон скрестившейся стали и оборвавшиеся за её спиной смертные крики подсказали Майри, что теперь она осталась одна.
– Но-о! Скачи, миленький! – она торопливо подстёгивала хрипящего от усталости жеребца – замечая, что отдаление от неё до врагов стало увеличиваться, и за грядой сможет оторваться от них, если лесная чаща не будет там столь же густа. Лишь бы скорее миновать этот опасный оголенный холм, где одинокая беглянка была у всех на виду, открытая для стрел настигавших её, чьи древки раз за разом вонзались в стволы сосняка совсем рядом с дейвонкой.
Тяжело хрипя конь одолел крутой подъём через гряду и стал спускаться вниз, скользя копытами по укрытому жёлтой иглицей косогору. Майри направила его правее, где гущар не был плотен на вид и рос невысокий ельник, в котором можно залечь и укрыться от глаз врага. Затихающий топот копыт за спиною дейвонки подсказывал ей, что а?рвейрны ещё только поднимаются в гору, и их усталые от долгой скачки кони уже начинают сдавать. Если успеть вовремя укрыться в подлеске, то была хоть бы малая надежда спастись, что преследователи не сумеют её отыскать по следам в этих зарослях хвои.

Внезапно жеребец налетел на незримое глазу препятствие, резко подседая передними ногами вниз, и Майри, не удержавшись, на всём скаку вылетела из седла и стремян, выпустив из ладоней поводья и рухнув на низкий ковёр можжевельника, и покатилась по земле.
– Хвёггова-а па-а-асть… – сквозь стиснутые от боли зубы простонала девушка со злобой и отчаянием, с трудом вскочив на непослушные ноги. Не впервой ей было падать с коня – пусть и в кольчуге со щитом – но столь сильный удар на миг сотряс Майри, отозвавшись в ушах сильным шумом и предательской слабостью в теле. Больно ныло ушибленное левое колено, не давая возможности двигаться быстро как прежде.
Всего через миг-другой Майри пришла в себя, и прихрамывая кинулась к скакуну. Лёжа на левом боку её гнедой жеребец бился всем телом и ржал так сильно и жалобно – словно раненный человек – что на его огромных глазах выступили крупные как горошины слёзы. На всём скаку правым передним копытом конь попал в глубокую яму, оставшуюся тут у подножия склона от выгнившего много лет назад соснового пня, и переломал ногу между подплечьем и путовым суставом, где белый осколок кости словно пика торчал из разорванной окровавленной раны на пясти.
– Ах ты… Ну как же ты так, миленький… как же ты так… – в растерянности и отчаянии прошептала она, не зная – злиться ли на подвёдшего её скакуна, или же пожалеть несчастного жеребца, который почти что сумел унести дейвонку от недругов, но погиб по нелепой случайности – тем самым погубив и её.
Конь не прекращал громко ржать, мотая по земле головой и суча всеми ногами. Майри с жалостью прижмурила глаза, и выхватив их ножен на поясе короткий клинок, быстро перерезала мучившемуся животному горло над яремным желобом, отпрянув от хлынувшей струями крови. Скакун замолк, и глаза его стали покрываться мутной пеленой наступающей смерти. А вот какая смерть ждала в следующие мгновения саму дочерь Конута – о том девушка решила даже не думать… поняв, что обречена, и от врага ей уже не уйти.

Из-за гребня гряды показались блеснувшие на солнце острия пик, а затем и шеломы первых из настигавших её конно противников. Увидев их Майри пришла в себя от краткого помрачения, и откинув страх, что предательски сжал её горло, подхватила с земли упавший при падении лук, а с седла мёртвого коня сорвала полную стрел сумку старого Скегге. Все они на чудо оказались целы – бившийся скакун не переломал их в щепу – лишь у двух при падении чуть-чуть надтреснули тонкие древки.
На большой палец она торопливо надела лучное кольцо и взяла в дрожащие от волнения пальцы первое из оперенных жал.
– Вотин! – в волнении зажмурилась на мгновение Майри, призывая того себе в помощь, – будь со мной – до самых врат в Халльсверд!
И натянув кольцом тетиву выпустила первую из стрел.

ГОД ПЕРВЫЙ. ПРЯДЬ ВТОРАЯ "…ТЕ, КТО МНОГО СМЕРТЕЙ ПРИНЕСУТ БЛИЗ СЕБЯ…" Нить 9
Один из преследователей на всём скаку вылетел из седла, теряя клинок из ладони. Не успели его товарищи даже сообразить отчего так случилось, как стоявшая вдалеке среди низких кустов, и оттого неприметная им дочерь Конута выпустила вторую стрелу, сшибая следующего конника ударом в плохо защищённое шеломом без наличника усатое лицо.
– Стрелы! В россыпь! – издали донёсся приказ на закатном наречии Эйрэ – и увидевшие наконец-то стрелка противники метнулись на конях порознь, спасаясь от жал, стремясь как можно скорее миновать опасный, открытый для прострела спуск с косогора и достичь укрытия за стволами сосен внизу у подошвы гряды. Но прежде чем они сумели это сделать, Майри клала на тетиву пятое оперённое древко, оставив ещё двоих копейщиков лежать мёртвыми на усыпанном жёлтой иглицею склоне.
Вооружённые только лишь копьями да мечами добрых полтора десятка арвейрнов стремительно приближались к ней, петляя и рассыпаясь по сторонам, укрываясь за стволами сосен. Майри пустила ещё одну стрелу, и пятый враг рухнул навзничь – летящее жало с алым хвостом достигло вражьей груди под кольчугой, раздвинув ей кольца как будто игла прошивает насквозь ткань холстины. Шестая стрела ушла мимо – ветви кустарников сбили полёт её древка, дав этому коннику уйти в бок живым.

– Лучники! Лучники сюда! – зычно крикнул высокий противник в полосчатке – видимо старший из арвейрнов – уходя от прицела стрелка в сторону за деревья и пытаясь зайти в спину лучнице. Майри стремительно сделала шаг назад и выстрелила в просвет меж стволами, попав в шею коня скакавшего следом за старшим мечника с клайомхом. Раненый скакун вздыбился, и дико заржав сбросил седока наземь, придавив человека тяжёлою тушей.
Следующее, чернёное древко попало в плечо приближавшемуся к дейвонке с устремлённой на девушку пикой наезднику, расплющившись мягким восковым покрытием о броню и пробив её полосу гранями скрытого клина. Тот с криком боли осел как мешок, теряя из рук и оружие, и поводья. Старший из арвейрнов попытался ещё раз зайти к Майри сбоку, но следующая выпущенная стрела заставила его отпрянуть назад.
С гулким ударом в ствол укрывавшей дейвонку сосны вонзилась короткая пика, по середину жала войдя в древесину, когда не уцеливший всадник с досадой ругнулся, помянув зубы Шщара, и выхватил из ножен клинок, вновь правя коня в сторону дочери Конута – опасливо следя за её взведённым луком и закрываясь от возможного выстрела продолговатым щитом.

Краем глаза Майри увидела спускавшихся со склона лучников – на всём скаку те натягивали тетивы, уже целясь в противницу.
– Вотин… – шепнула она, прося Всеотца о защите – или хотя бы о быстрой смерти – и вновь ухватила стрелу за охвостье, кладя ту насечкою на тетиву.
Лишь густые ветви кустарника и росшие на пути сосны укрыли её от прицельного залпа троих стрелков воинства Эйрэ, которые уже брались за новые древки в их седельных сумках. Девушка лишь ощущала как бешено билось в груди её сердце, и от волнения пересохли закушенные до крови губы. На лбу выступил липкий пот, стекая слепящими струйками ей на глаза, и тяжёлая с непривычки кольчуга давила на плечи и голову.
Вот-вот был близок конец. Пока ещё вражьи стрелки были далеко и не могли прицельно метить по девушке – но всего через пару мгновений неистовой рыси они будут рядом – и тогда одинокая хромающая лучница долго не протянет в окружении стольких превосходящих её числом и тем более силой противников. Стрел в опустевшей за бой лучной сумке осталось лишь пять – намного меньше, чем окруживших дочь Конута недругов.

Острое жало копья пронеслось совсем рядом, когда один осмелевший конник ринул скакуна прямо на замешкавшуюся дейвонку – едва не сшибив отскочившую в сторону Майри огромной тушей своего жеребца, и так же стремительно развернулся, чтобы уйти за ближайший ствол дерева подальше от её вскинутого лука. Однако уйти от сорвавшейся с тетивы стрелы он не успел, взвыв от прошившего левое плечо древка, целой рукою пытаясь схватиться за ранивший ниже плеча острый шип.
– А-а-а! Да чтоб тебя Эйле пожрало! – простонал он озлобленно с яростью.
Скинув со лба мешавшую ей тяжёлую сетку кольчуги с чепцом, Майри встряхнула мокрой от пота головой, отгоняя усталость – и с разворота встретила стрелой приблизившегося к ней сзади ещё одного копейщика, вогнав смертоносное жало в неприкрытый бронёю живот скакуна прямо перед ногой его всадника, где билось сердце животного. Повернувшись лицом к косогору она услышала звон спускаемой тетивы, и стремительным рывком всего тела прижалась к сосне, когда в этот миг подле самого уха прожужжало рассекавшее воздух оперённое древко.

Враги уже кружились вокруг неё прямо в десятке шагов, если даже не меньше – почти что на выпад копья, чьи жала рассекали воздух совсем рядом. Ещё миг, ещё шаг их – и…
Майри всадила алохвостое древко в лицо между глаз и шестому врагу – скакавшему прямо на неё лучнику. От смертоносного удара пробитая голова а?рвейрна запрокинулась назад, и он завалился на спину, теряя нацеленное на дейвонку оружие. Его ошалевший конь рысью пронёсся совсем рядом с девушкой, волоча зацепившегося голенью за стремя хозяина.
– Да это же девка обычная! – злобно выкрикнул вершний у арвейрнов, заметив вылезшую из-под ворота кольчуги соломенную косу дейвонки и тем признав в их противнике женщину – сам еле уходя от прицела её натянутого лука с лежащей на тетиве стрелой.
– Вот же Шщарово семя! Да собьёт кто из вас или нет эту бабу, неумехи? С одной девкой в десять голов сладить не можете?! – озлобленно выкрикнул он, обращаясь к кружившим вокруг конно людям, чей пыл снять эту последнюю из противников поостыл – глядя на то, сколько трупов товарищей уже лежало на залитой кровью иглице.
– Сам… сам взять попробуй! – задыхаясь от изнеможения яростно выкрикнула она в ответ по-а?рвейрнски – не останавливаясь ни на миг, вертясь вокруг себя точно волчок и ведя жало то за одним приближающимся к ней врагом, то за другим, чьи острия копий были всё ближе и ближе. Майри уже не чуяла ног от усталости – но сжав зубы продолжала обороняться, грозно взиравшим клыком стрелы не подпуская к себе противников ни на шаг. От постоянного напряжения левая рука онемела и с трудом удерживала тяжесть вскинутого на весу длинного тисового лука. Измочаленная до предела тетива вот-вот могла оборваться – а времени натянуть намотанную на верхнем плече запасную никто из врагов ей уже не даст.
– Ну берегись же ты, падаль дейвонская! – яростно ответствовал вершний, крутясь на взмыленном коне между укрывавших его от стрелы медностволых деревьев, – за каждого из моих ты ответишь! Я тебя точно кобылу на случке взнуздаю, как свалишься с ног – слышишь, сучка?! Пощады устанешь просить!

Выпустив стрелу в лоснящийся от пота левый бок скакуна неприятеля Майри выхватила из сумки последнее древко – но положить на тетиву не успела. Один из круживших вокруг неё лучников выстрелил первым с десятка шагов. Узкое жало пробило дейвонке предплечье, раздвинув шипом тонкие звенья брони и выйдя через мякоть тела с другой стороны. Пронзённая острою болью левица отяжелела, обвиснув как плеть, и лук едва не вывалился из онемевших пальцев. На ладонь засочилась стекавшая по рукаву под одеждою кровь, густо закапав алеющим кропом на бурую иглицу под ступнями дейвонки, у которой всё завращалось перед очами и земля стала уходить из-под обмякших как взгретый воск ног.
– Сцелили сучку! – радостно выкрикнул кто-то из всадников, и тут же нанёс удар пикой, намереваясь добить закачавшуюся раненую противницу. Но Майри ударом уже бесполезного лука отмахнула копьё от себя, упав на колени от усталости – всё ещё полная ярости и не желавшая сдаваться. Правой ладонью она нащупала сидящее в руке тонкое древко, и с усилием уцепившись пальцами у самого жала-шипа за железную втулку вырвала из тела оперённую ость, закричав от боли и теряя вместе с обильно хлынувшей из раны кровью последние силы.

Перед нею возник спешившийся всадник, растопырив руки в стороны чтобы схватить сопротивлявшуюся дейвонку. Терявшая силы Майри не раздумывая ударила недруга в пах плечом перехваченного десницею лука, и а?рвейрн с воем упал на колени, мотая головой и схватившись руками за срамный ушиб между ног. Но на его месте тут же возник следующий – тот самый их спешенный вершний, чьего коня она только что сшибла стрелой.
– Ах ты дрянь! Не уйдёшь же теперь – моей будешь! – он с силой схватил её за целую руку, заламывая локтем за спину и валя девушку наземь. Ослабевшая Майри уже не могла оборониться от него – правую её ладонь крепко, до боли сжала мужская пятерня, пока враг грубо пытался стянуть с неё за подол кольчугу и верховни?цу с рубахой.
– Я тебя сейчас… Ты же какая вот вёрткая… Всё одно от меня не уйдешь! Как кобылу взнуздаю, суку!!! – рявкнул он злобно, ударив её по лицу тыльным боком ладони и до крови разбив нос с губами, и стал рвать ей завязки поножей.
Горячее дыхание грубо навалившегося на неё мужчины словно лезвием обожгло ей лицо – и это придало дочери Конута сил. Окровавленной левой рукой она тщетно пыталась схватить навалившегося на неё за небритое горло в щетине, и слабеющие пальцы невольно скользнули по упёршемуся в бок ей ременному поясу а?рвейрна, нащупав там костяную рукоять в ножнах. Через миг нож вошёл по пяту в шею воина – там, где заканчивалась стальная вязь воротника его кольчуги.
Хлынувшая из раны кровь залила ей глаза – и Майри ослепла, из последних сил тщетно пытаясь столкнуть с себя мёртвое тело. Следом за этим удар древком пики в бок девушки обездвижил её, и упёршийся сверху коленом в грудь воин крепко схватил ту за обе руки, с силой вывернув кисти.
– Аэ?дан, верёвку давай! – рявкнул товарищу тот – удивляясь той силе, с которой вырывалась из его рук эта загнанная в угол, окружённая врагами и уже раненная противница.
Второй спешенный конник торопливо огляделся и срезал ножом с мёртвого коня их десятника кожаный повод, подав в протянутую руку товарища. Сыромятная петля жёстко обхватила ей оба окровавленных запястья, и прижатая коленом к земле Майри в отчаянии стиснула зубы, уже не имея ни сил, ни возможности сопротивляться той грубой мужской силе, против которой она ничего не могла сделать – безоружная, раненая, потерявшая всякую надежду.
Воин ещё раз проверил на прочность затянутый узел и вскочил на ноги, со злости ударив дейвонку под рёбра носком сапога – заставив её скорчиться от боли, потерявшую последние силы к бессмысленному сопротивлению.
Громко фыркнув и мотнув гривой возле них точно вкопанный встал принёсший сюда рослого всадника пепельно-серый жеребец.

– Ну как, парни – взяли последнего? – сняв с головы глухой шелом спросил спешившийся рядом их вершний, который спускаясь с вершины гряды видел самый конец произошедшей тут стычки меж сосен.
– Взяли, гаэ?йлин! Да только это баба оказалась, Шщар её жри! – приподняв в кулаке её косу озлословил связавший дейвонку воитель, – ты посмотри только, что за отродье Шуршащего – одна положила стрелами шестерых!
– И первого десятника его же ножом как барана зарезала, сучка… – со злобой добавил второй.
– Одна?! – удивлённый услышанным, вершний внимательно посмотрел на лежавшую пленницу, ещё не до конца пришедшую в чувство после удара. Нагнувшись вожак с размаху ударил её по лицу тыльной стороной ладони в проклёпанной кожаной рукавице – не наотмашь, но крепко, отчего у ещё не пришедшей в себя дейвонки опять зазвенело в ушах.
– Твоё счастье, дура, что ты баба – не то я тебя бы… – гневно процедил он сквозь зубы, – так что – всех шестерых насмерть?
– Всех! Да ещё троих успела подранить – правда некрепко, – махнул рукой говоривший, – так с лука их ровно ложила, что и Гва?илдэ наш позавидовать мог бы… Вон, посмотри – прямо меж глаз засадила ему! – воин указал на одно из тел с торчащим из лица мертвеца обломком стрелы.
– Так что делать с ней будем, почтенный? – спросил вершнего другой воин, – копьём её в бок, или на сук повыше вздёрнуть, чтобы станцевала перед кончиной?
Он обернулся на миг на дейвонку, хмыкнув сквозь зубы.
– Или на круг сперва пустим, пока жива? Девка сочная, ягодка просто…
В руках он держал снятый с мёртвого коня убитого ею десятника покачивающийся сыромятный повод – словно петлю.

Ещё не до конца пришедшая в себя Майри наконец раскрыла слипшиеся от крови глаза, и обведя окруживших её врагов из-под привязших к лицу волос взглядом полным ярости, которую лишь разжигало отчаяние, с трудом проговорила по-а?рвейрнски:
– Давайте уж… душегубы… Вот сколько вас на одну… смельчаков тут собралось добить…

Перед её глазами как в мареве, кружась и расплываясь неясными очертаниями возвышались семеро спешившихся с коней а?рвейрнов, которых дейвонка наконец рассмотрела вблизи – никогда прежде близко не видевшая жителей Эйрэ.
То были мужи разного возраста – от совсем ещё молодых парней, её погодков, до уже зим за сорок мужчин. Блестело железо кольчуг из более широких, нежели у дейвонской брони колец, порою сплющенных и часто сплетавшихся с многочисленными жёсткими полосами-вставками. Иные уже откинули наличнины шлемов или вовсе их сняли. В отличие от бородатых дейвонов были они с одними лишь долгими усами, порой доходившими к шее. Крепкотелые и коренастые, некоторые в ряби опалин-веснушек на лицах. Рыжеволосые – от цвета красноватого светлого золота среди западных кийнов Помежий, иные яркие как у огня, и до оттенка окорённой ольхи из восточных семейств – и даже тёмные чуть не до черни, как изредка встречалось среди южных домов.
Оружие чужаков тоже не походило на дейвонское – огромные двуручные клайомхи и более короткие геары-клыки – широкие и долгие, с узкими узорчатыми рукоятями тяжёлых наверший. Сверкали на солнце долгие жала взнятых над головами обагрённых в бою копий. К земле опустились лезвия секир и клевцов. У двух воинов из-за спины виднелись стянутые тетивой плечи перекинутых через бок долгих луков – с такого вот и подстрелил её кто-то из них в уже завершившейся стычке средь сосен. Молча и пристально взиравшие на неё, ещё не до конца пришедшую в себя, лежавшую связанной у их обутых в высокие сапоги ног, они застыли кольцом вокруг девушки.

Самый старший из а?рвейрнов – одетый поверх кольчужной брони в тканый чересполосицей чёрно-зелёных прядей долгий плащ лысоватый воитель годами за сорок, не иначе глава этой сотни – услыхав её неторопливо сделал шаг вперёд, присев на корточки перед лежащей дейвонкой и пристально разглядывая пленницу.
– Ты гляди-ка… По-нашему понимаешь, красавица? – с усмешкой спросил у неё на вполне сносном срединном дейвонском наречии с еле заметным иным выговором вражий деих-ламнарв, наклоняясь поближе к их пленнице.
– Катись к змею… откуда явился… – сплёвывая кровь изо рта просипела ему дочерь Конута, намеренно жаждя дерзить тому – чтобы скорей распалить.
– Ну-ну – храбрись, если хочешь… – вершний загона оскалился в злобной ухмылке, склоняясь ещё ближе к связанной пленнице, решившей ему скалить зубы.
– Отдать бы тебя, дуру, моим парням как добычу на круг – живо бы ты поумнела под ними… – жёстко промолвил он, глядя ей прямо в глаза, – только времени нет – и так с вами мы сколько замешкались, пока всех перебили.
Майри лишь презрительно фыркнула сквозь зубы – и внезапно резко плюнула ему прямо в лицо – словно и не боясь его угрозы быть отданной им на поругание.
Кто-то из окруживших её арвейрнов хмыкнул от неожиданности, увидев такую дерзость пленницы – искоса поглядывая на своего вершнего. Однако сотник даже не шелохнулся от её плевка – не то, что бы убил её прямо на месте, как она в душе на то и рассчитывала, желая получить как можно более скорую смерть – чем то, что её ожидало. Был тот уже немолод, чтобы вспыхивать как подпаленное искрой сухое сено, и эта отчаянная девичья ярость только насмешила и раззадорила его.
– Гляди-ка… Какая ты, ягодка – как волчье лыко кусачая. Только ты не надейся, дура, что на лёгкую смерть меня разгневать стараешься – чтобы я тебя своей же рукой тут прибил… – он спокойно отёр лицо ладонью, продолжая пристально взирать на связанную пленницу.
– Думаете, втихую вышли из Эйрэ и в спину нас рубанули – и опять за Помежья укроетесь как лисица в нору? – Майри посмотрела прямо в глаза нависшему над ней врагу, – сам Эрха Древний снова ведёт дейвонские воинства. Быть может они уже у вас прямо за спинами стоят, да вы пока того не заметили? – дерзко бросила она ему прямо в лицо.
– Ха! – деих-ламнарв, а следом за ним и остальные а?рвейрны рассмеялись, торопливо загомонив меж собой, и она успевала с трудом разбирать на не столь хорошо ещё ею усвоенном говоре запада Эйрэ, понимая урывками:
– И даже не знает, куда сама сунулась…
– Думала лиса, что в курятник залезла!
– …пока самой ей там хвост не содрали!
– Ллурин – расскажи-ка ей, дуре, свежие вести с горы! – по-дейвонски обратился кто-то из них к вершнему, чтобы эти слова поняла и прислушивавшаяся к ним пленница.
– Ты не о тех ли толкуешь нам, ягодка – что хотели с наскока взять твердь у горы, и кровью своей захлебнулись? – улыбнулся какой-то недоброй усмешкою сотник, наклоняясь ещё ближе к дочери Конута – и в ладони его заиграл ярким отблеском стали короткий клинок, заставив ту вздрогнуть в волнении, пытавшуюся всеми силами отползти как можно дальше от приближавшегося острого жала.
– Выпустить бы прямо здесь тебе кишки, ягодка – чтобы вороньё твои черева заживо выклёвывало – как моему сыну той осенью на Помежьях погибшему…
Сотник пристально взирал со зловещей ухмылкой в её взволнованные глаза, заметив там зарождавшийся от его слов испуг, когда железное жало от дрожащего сбившимся дыханием девичьего горла лениво проползло до её живота, словно ища прореху в окровавленной, выгрязненной песком и иглицей кольчужной сетке, всё сильнее вжимаясь ей в тело.
– Или к конскому хвосту тебя привязать? – шепнул он негромко, наклоняясь к ней ближе, – знаешь, как на всём скаку череп о корни лесные ломается?
Мужчина на миг смолк, точно раздумывая над чем-то.
– Только даже такой скорой смерти ты не заслужила, сучка… А нам самим из тебя жилы тянуть времени нет, чтобы долго тебе за моих людей кончалось – выправа не ждёт, да и старшие не велели…
– Так что делать с ней будем-то, Ллурин? – спросил у их сотника воин помладше, – прибьём?
– Да отправим её куда ехала – к нам под гору. По пути пусть посмотрит, что осталось от их хвалёного воинства, – старший встал во весь рост и обратился к людям:
– А ну давайте живей! Всех тех раненных, кто в седле не продержится – на возы, и назад к перевалу отправим. А нам дальше пора!
Клинок в его ладони вернулся в ножны, и сотник опять обернулся к дейвонке, застывшей у ног его в путах.
– И эту ягодку перевязать, да с ними туда же. Там тебе и припомнят моих семерых, милая – сам Ан-Шора о том попрошу…
– И мы тут не дейвонов за бок пощипать и назад опять скрыться трусливо прокрались, как ты тут подумала. Сейчас у нас рядом со Старым иной ратоводец есть, который за ночь твоим родичам там у горы горло переломал… – Ллурин резко сжал перед носом Майри свой крепкий кулак, – …как лев псам. Мы идём с ним, а как далеко – это ты ещё в Эйрэ услышать успеешь – и его имя там услышишь.
– И вот тебе от меня той же мерою, ягодка… – сотник всхрапнул и плюнул в глаза ослабевшей, лежавшей ничком у его ног дейвонке. Затем отёр губы и вскочил верхом на коня, взяв в ладони поводья.
– Стройся! Хватит медлить! – рявкнул он людям.
– В седло! – пронёсся над лесом зычный приказ, подчиняя этим словам всех арвейрнов, выстраивая их в единый порядок. А двое воинов пинками подняли с земли обессилившую дейвонку и повели её за руки через гряду в сторону разгромленного обоза.

Мысли ворохом змей непрерывно вращались в затуманенной от удара и раны голове дочери Конута. Что бы не рассказывали ей прежде о вражеском воинстве, но сама выучка и дерзость напавших на их четырёхкратно больший загон арвейрнов казалась невероятной – как уж и само их тут появление средь союзных уделов. Неужели все тайно вышедшие на Аг-Слейбхе загоны были целиком сражены и разбиты? Но ведь вели их не кто-нибудь, а сыны Дейна, Несущие Его Кровь – лучшие из воителей Дейвоналарды! Сам Эрха Древний измыслил мощнейший и стремительный наступ на вражий ардкатрах. Разве не все Ночные Птицы дейвонов во главе с её двоюродным братом Ллотуром должны были обрушиться на врага, а десятки тяжёлых хендску?льдрэ Сверры Бернсона сравнять твердь Аг-Слейбхе с землёй? Или не второй из сынов дяди Доннара Хугиль – лучший из когуриров Я?рнвегг – повёл в бой их ряды?
Все эти мысли неотступно вертелись в голове обессилевшей Майри, упорно не желая приниматься ни разумом, ни тем более сердцем. Но дух подсказывал, что деих-ламнарв ей не солгал, желая устрашить и сломить так и не сдавшуюся противницу.
Но как это было возможно? Кто же это такой за воитель, если не сам Борна Старый – который сумел в одночасье сплотить кийны арвейрнов – и не просто сокрушить обринувшиеся на Эйрэ дейвонские воинства, а и дерзнуть выйти на ответный бой в сами уделы Дейвоналарды, полные собранных войск, идущих нескончаемым потоком живых стальных рек на восток?
Воины вели её мимо злосчастной поляны ночлега обоза, где истоптанная трава из зелёной теперь стала алой, скользкой от пролитой крови. А?рвейрны уже выпрягли скакунов и забрали с собой вместе с частью возов, прочие же повозки спешно крушили и жгли, дабы те вновь не достались врагу. Лучники торопливо собирали устилавшие землю годные к бою клинья, стрелы и метальные пики, выдёргивая целые древки из трупов убитых, добивая топорами отходивших уже среди груд мёртвых тел раненных недругов, чьи хрипы и стоны стихали один за другим. На поживу уже слетавшемуся из чащоб чернокрылому воронью лежали сотни изрубленных трупов её земляков, с которыми поутру она проснулась в преддверии нового дня. Теперь они все поголовно были мертвы.
Её грубо затолкнули на воз, куда положили на сено ещё пятерых тяжело раненных в стычкев, кто не выдержал бы скачки в седле или на впряженной позади коня волокуше, и без помощи лекарей вряд ли сумел бы встать на ноги. Немногих тут павших уже погребли на возвышенности под пологом берёзовой рощи.

К ним снова подъехал верхом деих-ламнарв, остановив коня рядом с возом.
– Стерегите эту ягодку зорко, мужики. Кусачая слишком уж…
Затем вновь обратил насмешливо-угрожающий взор к дейвонке.
– И сама смотри по пути внимательней, милая – много чего ты в дороге увидишь, чему сказанному не веришь пока… – проговорил он на дейвонском наречии, – своих вершних приветишь. Все они у Закатных ворот проводили нас в путь – и тебя ещё встретят…
Майри упорно молчала, отведя глаза в сторону.
– Привяжите-ка её покрепче, чтоб не удрала дорогой.
Возница кратко кивнул, и найдя под руками верёвку скрутил ноги пленницы, привязав ту свободным концом за подуги повозки.
Сотник умолк на мгновение, с холодной ненавистью глядя на залитую кровью дейвонку.
– Делайте с этой дурой что хотите – но до горы чтоб живою доехала, ясно? А в ардкатрахе передайте кому из старших там в укрепи – пусть сами решают, что с ягодкой этой им делать. На такую прыткую и дыбы не жалко будет – даром, что баба…
– Ясно, гаэ?йлин – передадим! До крюка своего живой доберёшься, сучка дейвонская! – со злобой зыркнув на пленницу ответил возница-мечник с перевязанной окровавленною тряпицею головой, берясь за поводья, – а ты за нас дави мохнорылых без жалости!
– Не беспокойся, – вершний похлопал ладонью по черену пристёгнутого к седлу клайомха, – копий и секир у нас хватит!
– Помогай вам все Трое, гаэйлин! – пожелал вершнему и его людям удачи возница, – эх, жаль возвращаться с начала дороги, их гадам всего не попомнив!
– Успеешь ещё, Кадауган. Вези раненых поскорее, а то Ллугайд совсем уже плох, – он глянул на тихо лежавшего человека с копейною раной в боку, все повязки которого обильно набрякли сочившейся кровью, – по пути вряд ли будут толковые лекари в здешних селениях.
Сотник привстал в стременах, озирая простор к северу от поляны, где его острый взор уже заметил среди перелесков далёкий блеск стали.
То шли прочие тысячи их воинства, стремительно продвигавшиеся редколесьями дальше на запад. И его сотня двигаясь югом в прикрытии прочих лишь ненадолго задержалась в бою с встретившимися на его пути четырьмя дейвонскими хервами. Разбив их наголову они добыли себе множество кольчуг и мечей чужой выделки, стяги, вороты с запасами огнищ и сотни так нужных им свежих коней, потеряв в сшибке только пятнадцать воителей – в том числе семерых поражённых рукой этой не по-бабьи опасной девицы. Но война есть война – и шли они малыми силами в эту выправу, дерзостью и размахом безумию равную… всего пять мор-лохрэ против огромного воинства Дейвоналарды.

– Ну что, ягодка? – заговорив на дейвонском наречии насмешливо хмыкнул ей мечник, подстегнув скакунов, – поехали!
Воз стронулся с места, закачавшись колёсами по выступавшим из почвы кореньям и заскрипев по ступицам осями. Зафыркали кони, шагая вперёд по тропе.
– Так ты стремилась попасть к нам под гору – вот и подвезём тебя по пути. А уж что там с тобой будет, сучка дейвонская… – оскалившийся в недоброй ухмылке возница не договорил, многозначительно хмыкнув понимавшей его слова девушке, и отвернувшись стал править шагавшими в упряжке конями.

Так Майри Конутсдоттейр, молчавшая всю дорогу словно немая, на медленно тянувшемся по большаку возу миновала Воротный перевал меж двумя взгорьями, и через два дня на рассвете её взору в широкой долине у подножия могучей двухголовой горы Краиннэ явился ардкатрах Эйрэ.
Его древние стены и клыки источенных временем бурр были видны издали, вздымаясь к изрезанному хребтами небокраю, вытягиваясь вверх по склонам громады Лесистой. Вдоль утоптанной копытами коней и волов, наезженной колёсами тяжких возов прямоезжей дороги, возле проезжаемых ими бхаилэ с рядами невысоких каменных оград вокруг пастбищ и пахоты взору девушки попадались заросшие дикой травой и волчцом курганы. А?рвейрны именовали их «дольме» – упокойницы предков, или же «клох-марвэ» – смертные камни – высокие, возносившиеся к небу каменные столпы-святилища древнейших времён праотцов.
И тут и там её глазу всё чаще в пути попадались обугленно-чёрные выпалины от недавних сражений. Над землёй в поисках падали кружилось голодное вороньё, ищущее на поживу по лежавшим вдоль дороги к ардкатраху чащам зловонные вздутые трупы тут павших воителей и их скакунов. Закопченные дочерна жадным пламенем потухших уже пожарищ, в каменном крошеве лежали близкие к большаку кадарнле и сторожевые бурры. Под колёсами воза то и дело хрустели покрытые пылью, уже вбитые сотнями ног и копыт с ободами в желтевшую грязь костяки, что обломками рук или ног в сапоге их хозяина мрачною тенью мелькали среди колеи. На одном точно искра сверкнула в пыли золотая извитая плеть оберега-нашейни – точно ко?льца Грызущего Мёртвых, великого змея – разбитого некогда надвое.
Это были следы впереди них прошедшего воинства Уннира Вёрткого, которое прежде могучим ударом их воротов и стеной копий Ярнввегг должно было смять скорым наступом не ожидавший их появления вражий ардкатрах. И теперь всего только седмину спустя от загонов их нынче остались лишь выгоревшие остовы разбитых хендску?льдрэ и возов с перекатами, раздувшимися и полными кишащих червей в них останками воинов и животных валяясь на поживу хищным волкам лесов Эйрэ.

Неспешно топали копытами погоняемые возницей усталые кони, фыркая и стрижа ушами под укусами вездесущих, настырно жужжащих над ухом слепней. Мимо них с токотом стали подков о выбитую каменистую землю дороги проносились скакавшие к западу заго?ны воинства Эйрэ. Шли с закинутыми на плечо копьями и долгоручными шипцами-секирами пешцы. А в сердце у молчавшей весь этот путь Майри отзывался тоскливый скрип тяжких колёс их повозки, что с каждым мгновением лишь приближал её к вражьей твердыне.
Своего имени им она так и не назвала – да и с лёгкой руки сотника Ллурина все ехавшие раненые именовали её Ягодкой – что на дейвонский лад звучало как Ти?веле и приклеилось к ней новым прозвищем вместо родного. Не произнеся за весь день ни единого слова из сжатых в две побелевшие от волнения нити высохших губ, она молча сносила все шуточки или проклятья попутчиков – и лишь с отчаянием понимала, что всё больше отдаляется от родной стороны в ей чужие края на восток.
Кольчугу с неё возница содрал силой, заставив дать перевязать себе рану в плече от стрелы – опасаясь, как бы их пленница не умерла за дорогу от бескровицы прежде, чем до неё доберутся петля или крюк смертоубийцы. Позавчерашнее увечье от вырванного наспех жала воспалилось, и теперь причиняло девушке неотрывную тупую боль, отдаваясь в распухшем плече с каждым новым ударом бегущего в жилах её кровотока. В голове стояла тяжёлая ломота и беспамятье – верно у дейвонки уже начался сильный жар. Силы покинули Майри, и даже те глотки воды, что с неохотой вливали ей из кожаного меха в горло так же мучаемые болью раненые противники, не помогали дочери Конута придти в себя. Теперь ничто уже не говорило, что ещё недавно она была в числе тех, кто храбро шёл с воинством старого Освира на подмогу сражавшимся под осаждаемой твердью Аг-Слейбхе загонам. Лишившаяся оружия и коня, простоволосая и нечёсаная, в истрёпанных поножах и задубелой от крови нательной рубахе без пояса, сейчас Майри опять была как та пастушка из Глухого селища – но уже со скрученными за спиной грубой верёвкой руками, вдали от родного дома, среди окружавших её непримиримых врагов.

– У горы! – правя конями возница указал на возвышавшиеся перед их взором клыки заслонивших пол-неба древних бурр и ряды могучих валуновых муров вкруг твердыни Аг-Слейбхе. Его пробудившиеся от дрёмы раненые товарищи обрадованно загомонили между собой, передавая один одному последний, полупустой уже мех с подтухавшей на солнце нагретой водой.
– Встречай земляков, ягодка! – толкнул он под бок локтем притихшую и обессилевшую за долгий путь пленницу, – лучшие когуриры вашего ёрла к нам в гости явились – и так у огня тут угрелись, что ног унести не смогли!
Ослабевшая от терзавшего её всю ночь жара и ноющей боли в предплечье Майри бросила туда воспалённый взор глаз. Воз медленно приближался к полуразрушенным Закатным воротам Аг-Слейбхе, где вдоль дороги были вбиты в землю острые обтёсанные колья тонких еловых стволов, устланные живым трепещущим пологом галдящего воронья. При приближении фыркающих коней стая взмыла ввысь к небу, недовольно галдя вселяющим тревогу граем, оголив укрытые чернью их крыльев острия. На их пиках – точно на частоколе в Глухом селище – виднелись наколотые человеческие головы, уже поклёванные и увитые чёрными мухами на посиневших вздувшихся лицах. Жёлуди битв, принесённые Трём, даровавшим победу их детям.
Самая первая с обкрученной вокруг черепа золотой нашейной цепью со знаком трёх стрел Горящего видно принадлежала ведшему эти войска на восход среднему брату их ёрла Унниру Вёрткому. А за ней дочерь Конута со страхом узрила там головы старших сынов дяди Доннара – уже тронутые гниением и ненасытными птицами, с выклеванными глазами и искажённые в чертах предсмертными болью или страхом, такие памятные ей прежде живыми на плечах этих славных воителей, единокровных братьев юного Айнира. Неужели и его голова немо скалясь ощеренными из-под выклеванных губ зубами точно так же повисла на пике там где-то на западе за Помежьями, когда их малому числом и не ожидавшему удара заго?ну суждено было встретиться с ринувшимся на Дейвонала?рду воинством Эйрэ?

– Как там Ллугайд хоть, парни? – окликнул товарищей возница.
– Умер недавно… – негромко ответил кто-то из них, и ладонью прикрыл полуоткрытые закатившиеся глаза мертвеца.
– Чтоб меня! Припозднились едва лишь… – обернувшись к ушедшему в ярости треснул Кадауган кулаком по доскам воза, и с ненавистью взглянул на замершую в оцепенении от увиденного у ворот дейвонку.
– Если бы не ты, сучка – быстрее добрались бы! Надо было в лесу тебя там… Надо было… – скрежетнул он зубами.
Воз уже проезжал мимо следующих кольцев, с которых скалились зубами головы её родича Сверры Лаггэ и многих иных мужей Дейнова рода, которых она знала прежде – и прочих ратоводцев из орна Скъервиров и иных первейших семейств свердсманов – лучших воителей Дейвоналарды, нежданно обретших тут смерть в этой проклятой выправе на так и оставшийся невзятым ардкатрах. Чёрные птицы уняв испуг снова садились пернатым клубком на их лики, когтями и клювами жадно снуя в гнилой плоти, вереща и галдя в своём пиршестве.
– Звери… – мимолётом вырвалось у дочери Конута по-а?рвейрнски из задрожавших в волнении губ, не в силах принять всю жестокую правду войны. И хотя она выросла в мире суровом, где смерть им встречалась на каждом шагу – и её рука тоже уже убивала не раз, а глаза зрили многое – но смириться с гибелью ближайших из кровных родичей было невозможно, нестерпимо…
Мимо их медленно катившегося по камням большака воза проносился ещё один конный заго?н. Хрипели подгоняемые скакуны, хищным абрисом проезжали мимо взора дейвонки тянимые в упряжи лёгкие вороты и возы со снастями, бренчали кольчужные кольца брони, скрипела кожа сбруи. Очередная собранная тысяча воителей Эйрэ под стягами дома Маэннан стремительно выправлялась на запад против шедших из Дейвонала?рды загонов врага.
– Да?! А чем твои сами были-то лучше, а? – ответил ей злобным окриком возница, – что сделали тут ваши выползки – то и от нас получили в ответ! Хорошенько смотри туда, дура!
Грубо толкнув её в раненое плечо он указал острым жалом клинка на открывшийся за обломками Закатных ворот вид ардкатраха. Пожарища там до сих пор ещё тлели и уносили в небо горький дым. Закопченные осыпи рухнувших бурр и муров Нижнего городища скалились осколками валунов и обугленных брёвен, а в небе вилось вороньё, выискивая среди россыпей камня оставшиеся непогребёнными трупы погибших.
– Видишь? Вон туда погляди! Там, у той повалившейся бурры жили моя мать с тремя сёстрами! – меч метнулся в ту сторону, заставляя взор Майри устремиться по острому лезвию вдаль.
– Так мне и их тел из огня погрести не осталось! Мор возьми весь ваш род, мохнорылые! Чтобы гнилая болезнь вас пожрала! – разъярившись он с ненавистью плюнул на последнюю из мёртвых голов, мимо которых неспешно катился их воз.
– Ваш ёрл решил нас дотла выжечь, псина, истребить всех полюдно. А вот удачи не выпало в том ему, выползку… – сурово добавил к словам возницы один из раненных арвейрнов, приподнимаясь на локте и морщась от кольнувшей его прорубленное дейвонской секирой плечо сильной боли.
– Теперь клятый Скъервир пусть в оба глядит, как бы наш лев за бубенцы его нынче не цапнул, змеи?ну… – произнёс он озлобленно, стиснув зубы и зажимая ладонью опять закровавивший под повязкой глубокий разруб. И обратился к вознице, морщась от боли:
– Щиплет-то как… Кадауган, дай-ка водицы глотнуть!
– На, держи, – тот протянул ему левой рукой почти что пустой уже мех.
– Кто цапнет? – не поняла Майри, вполуха слушавшая их. Взор её всё ещё так и лежал позади, на уже скрывшихся в отдалении надетых на колья головах родных – и страшный вид склёванных мёртвых их ликов навсегда врезался в сердце девушки как кровавая руна на древе волшбы.
– Лев! – коротко ответил на её вопрос возница – и умолк, не говоря больше дейвонке ни слова, лишь подогнав лениво шагавших скакунов.

Так впервые она услыхала то имя – тогда ещё ею непонятое – ибо никто из попутчиков больше не обмолвился с дейвонкой ни словом, пока воз неспешно катился через порушенные в крошево Закатные ворота вглубь вражеского ардкатраха, где её – дочерь Дейна – ждала мучительная смерть. Но Майри, сжав зубы, сдержала в себе эти слёзы отчаяния, следуя навстречу своей неизвестной суровой судьбе.
Где-то в небе над взгорьями Глвидд-ог-слейбботха раздался вдруг громкий, пронзительный крик чернокрылого ворона, эхом отдавшийся вторившим голосом птицы, летевшей за ним, чьи две тёмные тени вились над землёй – и дейвонка решила, что то верно знак самого Всеотца, который и даже сейчас не оставит свою дочь в беде.

Загон конных воителей под лазурными стягами дома Маэннан медленной рысью стремился к стене возмывавшего к небу закатного кряжа, направляясь туда к перевалу – на запад, к объятым пожарищем распри Помежьям. Предводитель их – рослый, лысеющий спереди крепкий детина под тридцать годами – замедлил вдруг бег скакуна, и пригнувшись поддел из желтеющей грязи остриём своей пики какую-то вещь, что блеснула среди колеи ярким золотом свитых колец. На гниющем уже вражьем трупе, что понять было просто по светлому цвету волос – северянин-дейвон – на изъеденной уж до кости? клювом птиц, ртом червя и тяжёлыми жвалами стад муравьёв впалой шее покоился в клочьях черневшего мяса чужой оберег – знак Великого Змея, Шуршащего.
Человек поднял скъюту с земли, отерев рукавицей налипшую кровь и песок с ремешка, и помянув в мыслях чтимого домом его повелителя тёмных нор мёртвых надел оберег на себя.
На удачу, как молвил обычай.

ГОД ПЕРВЫЙ. ПРЯДЬ ВТОРАЯ "…ТЕ, КТО МНОГО СМЕРТЕЙ ПРИНЕСУТ БЛИЗ СЕБЯ…" Нить 10
Легкокрылая сизая птица порхая спускалась с небес, устремляясь к стенам ходагейрда – к той твердыне, где прежде пробила скорлупку яйца и росла, где сплела прочно ветви гнезда и нашла себе пару. Хлопот перьев гонца из далёких краёв далеко разносился над лесом в рассветном тумане, и его неприметная тень среди неба застыла уверенной метой в глазах человека. С пальчатки сорвалась стрела, уносимая вверх тетивой – и пернатая птаха кружась стала падать на землю как камень.

Что есть сил в хрупком тельце измазанный кровью подраненный птах полз по склону, волоча за собой перебитые крылья и быстро слабея. Он без сил обвис в пальцах, когда руки стрелка приподняли несчастную птицу и резко свернули головку, оказав той последнюю горькую милость. Те же руки сорвали с подломанной лапки уво?щенный плотный мешочек и быстро раскрыли тончайшую мягкую скрутку промасленной ткани – торопливо прочтя то послание, что прибыло сюда из уделов владетеля Эйрэ, неся для Хатхалле важнейшие вести с востока – тревожные как никогда.
Ладонь зашвырнула мешочек со скруткой в болотистый топкий ручей, оставив пернатый комок голубка на поживу голодным лисицам – и безмолвная стать стала медленно следовать к стенам лежавшего к западу гейрда, устремляясь к уже недалёким воротам. Пара уток на поясе были добычей, что кидалась в глаза прочим людям – не давая узрить ту главнейшую дичь, что попалась сегодня стреле… и кого не дождутся с вестями иные могучие люди в Хатхалле – не узнав так того, что случилось в ардкатрахе Эйрэ за эти седмины.

После стычки с обозом противника сотня Ллурина Лысого быстро нагнала другие заго?ны их воинства, какие скакали медленной рысью на запад, узким клином двигаясь сквозь редколесья. Идущие далеко впереди в дейвонских одеждах с оружием и стягами конные дозоры скрытно, но быстро прочёсывали местность. Усматривая как кратчайший и самый лёгкий путь движения воинства, они перехватывали всех случайных путников, кто мог усмотреть нежданное появление воителей арвеннида и успеть скрыться с этой вестью – и немедля передавали своим все сведения с гонцами.
А следом за ними точно океанская штормовая волна двигалось смехотворно малое по сравнению со всеми ожидавшими её дейвонскими силами пятитысячное воинство конников и ставленых на колёса, обитых окованными железом защитными досками малых и средних боевых воротов – три десятка грозных метальных пастей с опущенными пока долгими плечами, щедро набитые огни?щами. Минуя встречавшиеся на их пути всхолмья поросших сосняком перелесков, обходя густые ельники сырых впадин, стремнина всадников неудержимо неслась на закат, сопровождая тяжко катившиеся подле них каита-гаойта.
Воинство Эйрэ двигалась к западу.

Выбравшись из лесных зарослей на прямоезжий большак, на котором уже неподалёку, раскинувшись на пригорках стояло первое из помежных дейвонских городищ, как сорвавшийся с горных круч вихрь люди арвеннида устремились к ещё не ожидавшему их Греннискъёльд-гейрду – словно спущенная с тетивы убийственная стрела.
Никто не предвидел внезапного появления тут за Помежьями воинства Эйрэ. Никто не успел упредить люд Елового Щита о том, что с восхода на них надвигается враг. Все те, кто отчаянно кинулись на прорыв из окружённого и выбитого до единой души обоза Освира Долгоногого, так и остались лежать в зарослях редколесья, радуя чёрный глаз воронов и хищные пасти зверья. Никто не подоспел к воротам древней помежной укрепи со словами тревоги.
Всего-то и путь свой успело пройти негасимое солнце, что тень от высокого ху?гтанда сдвинулась только на тройку шагов от того изначального места, где была она в миг, когда возникшие у её стен конники ударили несколькими копейными клиньями по не ожидавшим их нападения силам дейвонского пешего когура, что подходил к распахнутым воротам стерквегга. Но теперь и той тени нельзя было разглядеть за вздымавшимися к небу клубами чёрного дыма пожарищ, когда полыхавшие стены и вежи подпаленной тверди слышали вопли и плач немногих уцелевших жителей городища, в котором не осталось ни единого целого дома и схо?рона, выжженных подчистую. Лишь главная клычница-ху?гтанд поверженной укрепи и доселе возвышалась мёртвой громадой над обезлюдевшим гейрдом. Пламя пожарища пожрало её, перепалив толстое дерево перекрытий и обрушив внутри все поверхи и лестницы, оставив целыми только прочные наружные стены. Но державшийся тут до последнего с двумя взрослыми сыновьями глава воинства Греннискъёльд-гейрда Ульф Треха?ккур не был из тех, кто бесславно решился бы угореть в том дыму на обломках поверженной тверди, которую он возначаливал прежде лет тридцать уж как. Ожидающим его слов раненым в сшибке детям он кратко сказал:
– И так, и так нам дурной выпал жребий. Нет хуже судьбы точно трусы подохнуть с позором в дыму –не встретив врага лицом. Смерть и слава почётней бесчестья, раз не отмерено больше нам срока…
И они втроём раненные вырвались из пламени пожарища прямо к оружившему их гибнущий ху?гтанд врагу – и там же со сталью в руках и встретили смерть под стеною их копий и стрел.

От сметённого быстрым ударом Греннискъёльд-гейрда путь воинства Эйрэ лёг дальше на запад, прямо в самое сердце дейвонских земель – туда, откуда навстречу им двигались силы врага – бесчисленные, грозные, но в своих же уделах не ожидавшие встретить тут тех, против кого несли сталь. Тех, кто мчал подобно разрушительному ветру, чьи буревийные крылья сметают всё на пути.
Путь был далёк – но подобно тому сокрушавшему ветру из бездны загон Льва не зная преград пролетал большаками Дейвонала?рды, сминая там всякую встречную силу не ждавшего их появления недруга, сжигая обозы и схороны. Быстро врываясь в не ожидавшие наступа стерквегги и городища, перерезая верёвки на билах, сжигая заготовленные к войне запасы зерна, оружия и огни?щ, круша захваченные осадные снасти, вороты и возы, забирая коней в своё воинство и подпаливая всё, что могло запылать – не щадя никого, кто пытался сопротивляться их внезапному появлению – выбивая стрелой всех взмывающих ввысь голубей, на чьих крыльях могли бы скорее коней полететь о них вести противники.
Страх сам шёл подле них, оставаясь в сердцах у узривших шаг воинства Эйрэ и даже тогда, когда рыжеволосые дети Троих исчезали вдали, устремляясь всё дальше на запад к их новым твердыням и шедшим к востоку загонам врага – и вести о вторгшихся в сердце дейвонских уделов не успевали угнаться за их взмыленными конями.
Уже к концу пятого дня их стремительного и кровавого пути воинство Эйрэ было у перекрестья дорог подле могучих и прочных твердынь, возведённых ещё при владетелях из дома Къеттиров. Железные Ворота – целая цепь из лежащих по кручам холмов древних укрепей – стерегли все пути к ходагейрду и средним уделам через перевалы низменных Чёрных Гор, миновать каковые нельзя было тут никому из идущих, не сделав большой долгий крюк к Стейнхаддарфъяллерне или до южных уделов.
Но даже их стен не увидев за много полётов стрелы от ближайшей из твердей силы воинства Эйрэ разделились на несколько мелких заго?нов. Конница сбочила с большаков в дебри леса, прокладывая путь через чащи. Там, где им не было хода без топора, идущие впереди десятки торили узкие просеки для метальных возов, гатили связками веток пути сквозь болота и двигались дальше на запад. А где не помогали пройтии настильные тропы – а?рвейрны дружным и слаженным скопом разбирали метальные снасти по балке до остовов, перенося на плечах или волоча конями по бездорожью. Целые сутки они прорубались сквозь чащи в болотистой топкой прорехе меж круч Чёрных Гор, уйдя от сражения с многочисленными, укрытыми в твердях врагами – и на седьмой день уже были в сердце Дейвонала?рды, после краткого отдыха снова продолжив стремительный ход к ходагейрду. Дорогами, века не знававшими прежде тут вражьей ноги, приближались они к своей цели, сметая всякое шедшее по пути на восток воинство ёрла.
Дым и огонь летели над не ожидавшим их появления краем…

Къеттиры южной и северной ве?твей готовили воинство к выходу. Тут, на севере в Стейнхаддаргейрде их люди и данники мелких домов собирались у тверди в Воротах, где уже тысяч пять конных с пешими воинов погружали припасы с оружием, подчиняли возы с перекатами, спешно ковали коней новой сталью подков перед долгой дорогой к Помежьям.
Бундин резво взбежал по истоптанным сотнями ног грязным сходам наверх, отворив дверь чертога. Там, в пустующей горнице возле стола на скамье он и встретил почтенного Храттэ, кто вернулся в Ворота с Помежий и сидел подле брата их скригги Стиргейра Сильного.
– Здравствуй, дядя! Рад видеть тебя! Здравствуй, почтенный! – кивнул он обоим.
– И тебя, сестрин сын, – Храттэ обнял того, крепко стиснув в объятьях, – ну – помог скригге в сборах к выправе?
– Все уделы успел обскакать.
– Да, в седле – не на девке – мозоли не там понатрёшь… – пошутил дядя Мейнар, – что ты кислый такой сам? Черешня ещё зелена?
– Скажешь тоже ты, дядя… – махнул рукой парень.
– Тогда что? Чья-то дочь намозолила око? Говори уж – устрою сватов хоть назавтра, а то нынче совсем засыпаю с дороги, в башке пустота.
– Ну, есть одна дочь кузнеца… но не в ней дело тут.
– С ума сошёл парень… А в чём же ещё в твои годы? – усмехнулся Стиргейр.
– Так и в чём тогда, правда? – дядя устало зевнул.
– Отчего меня в войско ты взять не желаешь, почтенный? Что я – баба? – нахмурился Бундин.
– Кхм… Так – пойду я, почтенный. Моя Груна в дорогу уже собрала?сь, и до заката в святилище надо зайти по чести? с приношением… – кашлянув, Стиргейр резко поднялся со стула – точно зная, что он будет лишним теперь в разговоре.

Храттэ долго молчал, лишь ладонью оглаживая бороду.
– Мать твоя не желала тебя средь войны и кровищи увидеть. Ты не трус, это знаю… даже может получше иных в нашем доме.
– Тогда что же?
– Только я слово дал прежде сестре, что тебя сберегу, чтобы ты жил. Где железо речь взяло, не одна только доблесть куётся – но и пеною страшная гниль поднимается тоже средь смертных, бере?дя сердца?… Уж с тебя того хватит с рождения трижды, Горящий свидетель.
– С рождения… – парень вдруг как-то скривился, – ты не думай тут, дядя – я сам смерти искать не стремлюсь. Надоело здесь всё, эти взгляды и шёпоты сзади… А в дому?, как не стало её – и то гаже трёхкратно.
– Отчего этот вдруг?
– Я для них ведь не свой, знаешь сам ты. Разве что скригги внучка одна человеком меня почитала – да и то, как невестой ушла от нас к Стюр за их старшего Аскиля, не с кем даже обмолвиться стало… А к соседям и то не наездишься часто – ещё слухи дурные про Гильду пойдут.
– Разве дурно с тобою обходится кто тут у Къеттиров? Здесь ты свой, нашей крови – сестры моей сын.
– Чей я сын – всем известно…
Мейнар какое-то время молчал, глядя парню в глаза.
– А тебе с того что? Речь людская что ветер… Ветки гнутся, а древо растёт.
– Будто я дурачок, и истории той не слыхал от иных там за годы у родичей… С детства пальцем все тыкали тихо, шепчась за спиной кто я есть.
– Кем ты можешь быть только… То разные вещи, известно.
– Для кого-то и нет. Проще верить ведь всем, что я буду из…
– Неважно… – оборвал слова парня насупленный Мейнар, – достойные судят людей не по крови отцов и их славе – дурной или доброй – а по тому, кто те сами есть. Разве я в тебе хоть усомнился?
– Ведь иные твердили, бывало, что ты мой отец… – прищурился парень, взирая на родича.
– Что ты, что ты… – махнул рукой Храттэ, – я воитель, убийца… мои руки не то что по локоть – по шею в крови. За мной много грехов – я суров, пью как арвейрн, чтобы память порой приглушить о былом; моей Соль, уж покаюсь, неверен был раз – но по пьяни лишь, дурень… Ну а шутки мои иным кости проели. Но вот грех сестроложства на мне не висит, что бы те языки подлецов не твердили тебе, несмышлёнышу, в детстве… рты бы им натянуть на их место одно.
Дядя смолк на мгновение, пристально глядя на Бундина.
– Ты же и сам правду слышал, как быть всё могло – но лишь боги то зрят, так ли было?

Мейнар устало зевнул, развязав узелки на завязках своей верховницы, и стянув с себя пыльную ткань одеяния бросил его на скамью.
– Как собака устал… Годы силу не множат – а кому-то и разум, и совесть… как иным, с кем там был. Думаешь ты тут особенный с этим? Да историй таких ещё с Распрей Помежных и Смуты Соседей я тысячу раз услыхал. Жизнь такая – такое случается. Жить надо с этим, и сердце на нитки себе не мотать.
Бундин молчал, обернувшись к проёму окна, где с просторов двора меж чертогов звучал шум толпы собиравшихся в войско.
– А любовь земляков… Меня тоже не любят за многое. Ну так я и не хрингур отбитый, чтобы нравиться всем и лезть в руки.
Парень долго молчал, стиснув зубы и глядя в окно.
– Порой думаю, дядя – любила ли мать меня даже? Не знаю…
Бундин смолк, подойдя ещё ближе к проёму окна и взирая на воинство дома владетелей Севера – и уже краем уха лишь слушал речь дяди, чьи глаза закрывали усталость и сон:
– Ты не думай напрасно, что мать не любила тебя, раз Ничейным назвала… Её воля была – так решила сама, все сомненья отринув, тебя принеся. Ты Ничейный обоих их, двух тех мужей – лишь её сын единственный. Ты есть Къеттир – того и довольно.
Храттэ смолк, стиснув зубы. Сквозь валивший с ног сон он вновь вспомнил тот сестрин вопрос – без укора, лишь с тихою горечью: «чего ты нескоро так, брат?» Мог ли он поскорее прибыть в эту ночь, не рискуя? Мог бы – выдать её за другого, ещё в первый раз – за кого из враждебных их дому Хатгейров… Ведь сватались тоже, ища примирения в их долгой ссоре – и быть может со Снорре ему удалось примириться бы, стань свояками они – но отец вдруг иначе решил на свой лад. Может быть меньше крови бы было проли?то потом, и в иные края убыла бы невестой сестра – а не в этот проклятый удел, где сплелись им те страшные нити суде?б через годы…
А потом, уже месяца два спустя этого де?ла он вновь появился в их орне – победителем, чувствуя силу, смыв со своих рук кровь и пепел Хатгейрда, ликуя успеху во многих сражениях дома с врагами и той тишиной, что стояла в узнавшем про эту кровищу Хатхалле – пока новый их ёрл был неопытен, юн, а служивший наставником Стангир в ту пору затяжно хворал. И желая увидеть сестру отыскал её дома укрывшийся в клети – как она лишь безмолвно рыдая без жалости била себя кулаком ниже рёбер в живот. И понявшему всё, потрясённому – ухватившему руку её за запястье и лишь вопросившему женщину: «чей?» – с взором полным невиданной муки ответила шёпотом: «если бы я это знала…»
– А что сомневалась порой… И она человек, чтоб ни разу не чувствовать, душу себе не бередить. Свою цену она понесла – вот тебя – как проклятье или радость… не мне то судить, сестрин сын. Сомнение – сила, что всяко двояка. Может служить на беду лишь, взбереди?ть и ослабить, как мать. А может и быть тою меркой, что позволит душе твоей метко понять, где есть зло и добро – и себя препынить, не ступив на неверную тропку… Жаль, иным оно поздно приходит… В жизни всё так и так ведь двояко – и нет силы, чтоб то разделить… В жизни…
Мейнар вдруг захрапел, опустив на бок голову. Три дня скачки верхом и без сна подрубили его, и брат матери Бундина крепко уснул. Но сам парень взирал с высоты на кипевшее море воителей, поглощённый раздумьями, тяжестью давних обид с целым ворохом горьких сомнений – и рассудком того не постиг, не поняв того кто он.

Стяг владетельных ёрлов гордо развевался по трепавшему его большое полотнище ветру высоко над стерквеггом, трепеща над огромным хугтандом за стенами их родового владения Гъельбу?рсти-гейрд – Крепь у Шумной Чащи на пути между Чёрными Горами и ходагейрдом. Собранное из присланных множеством дейвонских домов сил, возглавляемое Къёхваром войско два дня назад вышло из Винги к востоку, следуя большаками к ещё далёким Помежьям. Целые десять когуров конных и пеших с огромным обозом под стягами Скъервиров и их союзников стали тут утром на отдых. Скрипели щедро просаленные оси гружёных возов с перекатами, бренчала конская сбруя, стук колёс всех метальных снастей с перекатами сливался в грозную песню грядущего ливня огня над пока небом тихим всех твердей противника в Эйрэ. Солнце блестело на жалах всех тысяч взметнувшихся к небу с плеч воинов копий с шипцами, точно по лику земли распростёрлась колючая шкура ежа.
Каждый день доставляемые гонцами свежайшие вести с востока лишь усиливали радость владетеля. Сотня за сотней, тысяча за тысячей собранные из дейвонских уделов загоны последние две седмины неостановимо входили в Помежья почти не встречая сопротивления. Прибывавшие один за другим на взмыленных скакунах вестоносцы докладывали, что доселе не замечено никаких передвижений противника к уже занимаемым дейвонами уделам союзных земель в средней части их – чьи фе?йнаги во множестве дружно уже присягнули на верность владыке Хатхалле. В самих же владениях Эйрэ, как говорили послания от помежных военачальников и их а?рвейрнских союзников, ещё шли далёкие от завершения сборы людей из подвластных Высокому Креслу уделов.
Последний из прискакавших гонцов доложил нынче Къёхвару, что почти три седмины назад по помежным стерквеггам и селищам Каменного Узла в ночи люди узрили, как задолго до утреннего рассвета не видящий солнца край неба на севере вдруг запылал там багряным от рвушихся всполохов – где за кряжами взгорий лежал и сам вражий ардкатрах. Всё говорило о добром, успешном исходе выправы, задуманной ёрлом и воплощённой самим Эрхой Древним – и брат его Уннир явно не подкачал в ратоводных делах, сравняв гнездо недругов с камнем горы и всё выпалив в пепел.
Скоро, очень скоро дейвонское войско дойдёт до Помежий – и следом за посланными впереди всех людьми его брата и старого Освира будет сметать городище за городищем сперва оставшихся верными Бейлхэ союзных земель, а потом и уделов владетеля Эйрэ, не оставляя от противника ни следа… И тогда его слава упрочится больше трёхкратно, как и единоручная власть – когда наконец вековечный противник Дейвоналарды будет повержен и не вопрянет как некогда – несмотря на имевшуюся возможность по смерти непримиримого Клохлама воспользоваться преимуществом – недобитый по малолетней глупости его всегда осторожного деда, зря наречённого в свитках сказаний Тяжёлой Пятой.
– Есть ли вести от брата? – крикнул ёрл вниз, где во внутреннем дворе мыли их коней мальчики-служки, а Имель осматривал сбрую и проверял прочность подков, доверяя лишь собственному глазу.
– Нет пока! – отозвался тот, задрав голову к маковке хугтанда, где стоял его брат, – он уж давно у Аг-Слейбхе! Наверное сжёг всё дотла – ты же знаешь, каков он бывает в запале! Одних только хендску?льдрэ с две сотни при нём – есть где жару дать рыжим!
– А от Долгоногого?
– Тоже пока не пришло сообщений! Последнее было уже из союзных земель – весть из Елового Щита нам прислали, что Освир там двигался во владения арвеннида на восток.
– Если прибудут гонцы – сразу дай знать мне, Имель! – крикнул Къёхвар брату, и вновь пустил взор к далёкому рассветному небокраю, любуясь необъятными далями этой земли, которую им предстояло пройти ещё конно не за один день – дабы вскоре весь путь до последних пределов её стал ещё много дольше.

У ворот перед выходом воинства дальше к востоку Турса Бъярпотэ встал подле коня предводившего этими когурами родича, хозяина тверди в Берёзовой Круче.
– Слушай, Конут – чего же ты один сюда прибыл? А где жёны твои?
– Ты войну и постель мне не путай, – низкорослый, на две головы ниже Турсы, но крепкий и широкоплечий сын Рауда почесал свою долгую бороду как у отца, – я кровь свердсманов, мне наставником был не один лишь папаша, но и Рёйрэ и сам старый Эрха – и свой долг по чести? несу дому. И потом – это Стиргейр свою бабу с детьми вечно возит с собою – а представь, как своих взять за раз мне?
– А их сколько всего у тебя хоть? – полюбопытствовал Турса с ухмылкой.
Вепреубийца задумавшись поднял руку, снял зубами с ладони пальчатку и стал загибать по костяшками все пальцы, считая.
– Что – баб и вправду за двадцать, как молвят? – Бъярпотэ округлил глаза в удивлении.
Конут вдруг громко заржал во всё горло, пугая коня.
– Как псы брешут! От зависти видно… Нет – пятеро. Асгрейн, красотка моя из Свартгейров, умерла пять зим как, когда тройню рожала… одна ещё вздумала к мужу вернуться, дурёха – как будто ей там не жилось как и прочим. И одну – эх, какую – отбил у меня этот хрен, муженёк её – этот, из данников Морк, как его там…
– У тебя – и отбили? – округлил глаза Турса с насмешкой.
– Ну бывает… – пожал Вепреубийца плечами смущённо, – любил её столь, что попёрся за нами до Кручи Берёзовой этот задохлик. А дрался же так, и не скажешь что тощ. Ну – я силой с собой никого не держу, не арднурец какой же…
– Ты же их, говорят…
– Ну – не все добровольно на Кручу попали… – хмыкнул Вепреубийца, – так сыты и здоровы, одежд с ожерельями всем всегда вдосталь, обласканы. Кроме той Раннхильд больше ни одна не желала вернуться же! Я же женщин не бью как иные… и по морде за то не ловлю, – он насмешливо глянул на родича.
Турса лишь криво улыбнулся сквозь сжатые губы, не отвечая. К нему подошёл тихо Винрид, шепнув что-то на ухо, и так же безмолвно исчез.

– Куда подевался твой прежний помощник – со шрамом тот… как его? – поинтересовался Вепреубийца, проводив однорукого пристальным взглядом.
– Хрот который, с дырявой щекой?
– Этот. Брат его младший был тоже отмечен железом по морде, как помню.
– Лет как шесть у Горящего Хрот. Да и Снорра как к Шщару в нору провалился куда-то, пропал в ходагейрде четыре как года уже. Славные парни были ведь оба, надёжные. Старший так вовсе из тех, кто и Ножа не боялся.
– И он же его и прирезал небось…
– Да нет… – махнул Турса рукой, – пошли язвы по телу, весь сгнил, как Ножа в ходагейрде как раз тогда не было, и остался за старшего. Говорили, от чёрного хлеба болезнь, из дурной что муки. Коготь с тех пор повелел всё зерно перед мельницей в соли растворе топить, чтобы заразу отсеивать.
– Туда и дорога таким, – хмыкнул Конут, и обернувшись к загону окрикнул:
– Ну что там – как долго папаша вас ждать будет, дети?
– Так сколько всего у тебя сыновей? – полюбопытствовал Турса у родича, – мы уж со счёту все сбились в Высоком Чертоге.
– Двадцать пять, – без запинки на счёт сказал Конут, – а с дочерьми так все тридцать.
Он с усмешкой взглянул на Бъярпотэ.
– Может владетелю нужен какой? Поделюсь, если нужно для дома…
– Смотри – ёрл за шутки такие тебя может и ниже на голову сделать.
– Ты меня не пугай. Не такие пытались сразить сына Рауда в поле, где я всегда в первом строю – и где все они нынче? В земле… – в глазах у Гальтдрепе блеснул огонёк, от которого Турсу опять передёрнуло, – я быть может обоих вас переживу, если даст то Горящий.
К ним подскакал муж за тридцать годами – явно один из сынов Вепреубийцы.
– Пора, отец. Люди готовы.
– Выводи всех к дороге. Я скоро. Ща вот с родичем только прощусь. Пусть пирует тут с ёрлом, а нам есть другие дела поважнее. Война же…
Конут опять обернулся к Бъярпотэ.
– Во, мой старший! Как ты, кстати, назван – только уж не в тебя, а в честь деда, Железные Кости который.
– Это что же – который брат Трира Кольчуги, внук Эрхи? – округлил глаза Лапа.
– И папаша у Ульглейн моей ненаглядной! – заржал громко Конут, – брат его тоже двум бабам по двух сыновей наделил – а наш ёрл их от каждой надво?е убавил, как знаешь…
Подстегнув жеребца и направив того от ворот к уходящим загонам их воинства, Вепреубийца махнул пятернёй на прощание.
– Ты смотри – если помощь владетелю ну?жна в том деле, я мигом! – хохотнул он вдогонку не оборачиваясь, – а то говорят в дому? разное, знаешь ли…

Рассвет занимался над спящей равниной, алыми красками рдяно светля ещё тёмные дебри лесов, когда ненадолго заночлежившее в придорожных зарослях воинство Эйрэ вновь тронулось в путь, устремляясь к уже недалёкой дороге на запад с расположенными там по пути городами и укрепям на сходящихся с ней большаках – ещё не ожидавшими вскоре узреть над собою безжалостный вражеский меч. Где-то там далеко впереди двигались многочисленные дозоры лазутчиков. Легковооружённые даламлаох прикрытия с боков и сзади оковывали главную волну воинства надёжным кольцом, не давая противнику даже попытки приблизиться теснее чем на выстрел из лука, когда четыре основные мор-лохрэ лились конным потоком вперёд, сметая все встречные селища.
Лев скакал на Ветре в голове второй тысячи, идущей впереди всех, когда с южной стороны к их рядам стал приближаться на полном скаку одинокий гонец из дозорных.
– Эй, Аррэйнэ! – запыхавшийся всадник остановил взмыленного скакуна прямо подд носом у Ветра, недовольно всхрапнувшего и мотнувшего пепельно-серою гривой.
– А?ррэйнэ, там… – он запнулся, переводя дыхание, и нетерпеливо указал рукой куда-то к югу от себя, – там…
– Что? – спросил Лев, успокаивая фыркающего жеребца.
– Там… за тем лесом есть укрепь. Как её там…
– Гъельбу?рсти-гейрд! – подсказал один из помощников вершнего.
– Точно! Так вчера тут прошли целых десять их когуров, – сбиваясь, торопливо передал запыхавшийся вестовой, указывая рукой куда именно,– шесть под стягом хозяев Биркфъяллернгейрда ушли по дороге к востоку. А четыре их всё ещё тут… вокруг стен на постое. А над главною вежей стяг ёрла!
– Точно?! – резко переспросил его Аррэйнэ, впившись глазами в гонца.
– Да чтоб меня, Лев! – ударив кулаком себя в грудь в запале подтвердил тот, – Тремя поклянусь, своими глазами я это увидел! С остальными парнями едва ли не к самим воротам в ночи подползли, всё там выведав! Вражьи речи в том стане слышны были издали – этот пёс Къёхвар сам идёт с войском! Здесь он сейчас, среди них!
– Вот он где, значит. И Вепреубийца ушёл… Оллин – зови сюда Унлада! – в то же мгновение крикнул товарищу Лев, ехавшему неподалёку. Глава метальщиков понимающе кивнул и окликнул одного из помощников. Тот подстегнул скакуна, вихрем сорвавшись на северный край их загона, где впереди своей тысячи ехал Стрелок.
– Каллиах! – рявкнул Аррэйнэ во всё горло, озираясь назад к хвосту войска, – Молот! Ко мне, живо!
Исполина звать дважды не надо было, и вскоре его громадный огненно-рыжий жеребец с топотом подлетел к старшему в воинстве.
– Стряслось чего, Лев?
– Поворачиваем к югу, немедля! Готовь тысячу к бою!
– Да что там такое?
– Къёхвар сам в здешней укрепи… – левая ладонь Аррэйнэ указала на светлеющий небокрай в синей дымке далёкого леса.
– Да ну? – недоверчиво переспросил сын кузнеца.
– Правда! – кивнул головой вестовой, – их ёрл здесь, в том стерквегге! Отделился от прочего воинства вы?блюдок!
– К югу! – Каллиах приударил коня по бокам, – попомним всё выползку!
– Смерть псине! – пронеслось над рядами воинства, заслышавшего упоминание о вражьем правителе. Тысячи мечей и секир взмыли ввысь над загоном, ударяя об окованное дерево щитов.
– В землю гада!
– К змеям в ямы сучьего Къёхвара!
– А ну тихо! – перекрикивая всех проорал людям Аррэйнэ – приказывая, чтобы его разбушевавшееся воинство утихло, – нечего шум поднимать на рассвете!
Он вновь обернулся к гонцу.
– А места там какие хоть вокруг стерквегга? Откуда пройти можно тихо?
– Ща расскажу всё, почтенный. Дай отдышусь… – гонец приложился губами к бутыли в оплети прута, жадно глотая вино.
– Думаешь, справимся? – осторожно спросил у их вершнего Оллин, – их тут столько же, да к тому же Железной Стены добрых тысячи две, если даже не больше…
– Должны… – после короткого мига раздумий негромко ответил товарищу Аррэйнэ, – шанса такого повторно нам вряд ли когда ещё выпадет.
– Строй – к югу! – раздался приказ, заставляя слаженные порядки загона развернуться и направиться влево к синей дымке далёкого леса, за которым был враг. Считанные мгновения понадобились для того, чтобы всё воинство свернуло с прямого пути к ходагейрду и молниеносно устремилось вслед за шедшими впереди всех дозорными.

Ёрл Къёхвар в то утро с рассветом поднялся на самую маковку клычницы, озирая далёкий, озарённый сияющим розовым светом всходившего солнца восточный край неба. Вчера весь их орн – сопровождавший ёрла брат Имель и прочие родичи, возглавлявшие сотни и тысячи войска – стал на военный совет, выслушивая донесения прибывавших посланников. Вести по-прежнему были благоприятные, и в успехе не сомневался даже немолодой уже Гаттир Седой, во времена деда Къёхвара бывший соратником великого ратоводца их дома Эльдлейтэ, нынче вечно недоверчивый и подозрительный. Пусть он и тщетно уговаривал ёрла выдвигаться скорее в дорогу вместе с шестью тысячами Вепреубийцы, не задерживаясь тут на потраченный лишний день хода – однако же и старик успокоился, услышав от прибывших гонцов, что все созванные войска успешно идут по Помежьям, и о сопротивлении прежде наводнивших конными заго?нами весь восток Дейвоналарды арвейрнов пока и не слышно. Ещё больше он присмирел, когда на вечернем пиру ёрл поднял полную хмеля узорчатую витую чашу из золотистого камень-света за здравие их славного родича, прежде нещадно бившего в сшибках Помежных Раздоров противника, и теперь не убоявшегося оторвать старые кости от теплой печи и вспомнить боевое минувшее.
Солнце утратило первовсходный багрянец, став слепящим и ярким, пока глаза Къёхвара радостно зрили с площадки огромного ху?гтанда на рассвет, как некогда в детстве впервые увидел его, несмышлёнышем сидя на крепких руках своего отца Нъяля – тогда ещё живого и полного сил. Радость вселял и полученный вечером из ходагейрда с гонцами написанный свиток от Альды, просившей владетеля о скорейшем же к ней возвращении, обещавшей тому в строках рун очень радостное известие. Однако нахлынувшие благостные воспоминания и надежды внезапно прервал топот чьих-то сапог по ступеням.
Звеня металлом лёгкой брони на площадку влетел – не вбежал даже – запыхавшийся гонец, перемазанный с ног до шелома засохшею грязью болота с запёкшейся кровью, тяжело дыша от стремительного подъёма. Был он не из шедшего воинства, и прибыл как видимо прямо сейчас, что-то желая немедля поведать для ёрла – раз стража стерквегга без всяких препон пропустила его к их владетелю.
– Ёрл! – он припал на колено – от почтения или усталости – махая рукою куда-то в восходный бок, – ёрл – а?рвейрны… это… это…
– Что – а?рвейрны? – Къёхвар недоуменно взирал на посланника, – неужели сдаются и мир запросили, рвань рыжая? – лицо его озарилось улыбкой догадки.
– Да нет же… – гонец никак не мог отдышаться, хрипя на каждом слове, – а?рвейрны… перешли через Помежья! Они уже тут!
– Как?! Где? – вздрогнул ёрл, поражённый негаданной вестью.
– Не могу сказать, владетельный… – гонец умолк, переводя дух.
– А что ты можешь, дурень? Говори – что тебе известно?! Ты сам из чьего загона?
– Владетель – я из первой сотникогура твоего родича Снорры Левшуна из Эикгейрда. Мы вчера уже прошли развилок путей у Свартифъя?ллерн и двинулись к ближайшему городищу – как вдруг заметили дым от пожарищ.
– У Чёрной Кручи? Там кузнецы с углежогами часто горят со своими горнилами… – Къёхвар просто не мог поверить, что враг появился всего в каких-то паре восьмин пути от их тверди.
– Владетельный, мы видели зарево – весь гейрд и стерквегг там пылали! Сперва и Левшун про пожар лишь подумал – но только вот сталь не грохочет, когда огонь всё сжирает. Мы разделили когур на три части, и две отправили в дозоры по обе стороны Чёрной Кручи, а сами…
– Что?! – вскипевший ёрл схватил воина за ворот кольчуги, приподнимая с колен к своему побагровевшему лицу, – чуяли рядом врага – и силы вот так разделили?!
– Мы не знали наверняка… Думали – среди народа начались волнения или грабежи, – оправдываясь пробормотал гонец, – в это-то время возможно же всё. Так решил сам Орвхенди. С него за ту глупость уже прежде тебя рыжие го?лову сняли в бою…
– Поделом дураку… И что было там? – взявший себя в руки Къёхвар отпустил воина, внимательно и встревоженно слушаяа, – что за противник?
– Из тех, кто вкруг двинулись – живыми никто не вернулся. А мы ломанули тогда прямиком к городищу – и напоролись в лесу на засаду. Полтысячи было, не меньше! Ни одного пешего – и налетели как ветер, смяли нас копьями в миг. Хвала всем богам, что мы шли растянув весь свой строй – те, кто был сзади, смогли таки вырваться и кто-куда разбежались. И тех стрелами рыжие без пощады косили.
– А ты?
– Конь меня спас – от погони унёс под их стрелами. А уж как пал загнанным Вихрь, я пешим сквозь чащи сюда пробирался по солнцу.
– У-у-ух! – Къёхвар стиснул кулак, не веря ушам, – да откуда они тут только взялись, рыжие выблюдки? Как успели незамеченными через Железные Ворота от самых Помежий добраться сюда?
Усталый воин развёл руками в неведении.
– Сколько их было всего?
– Не знаю, владетель, не до счёта мне было…
– Да что же ты знаешь, дурак?! – Къёхвар махнул левой дланью, дав знать, что посланник свободен – и отпущенный вестоносец отпрянул от ёрла, торопливо спускаясь по узкому лестничному пролёту.

Брови владетеля Хатхалле сошлись в напряжённых раздумьях. Это просто невозможно было помыслить – чтобы противник внезапно явился тут в сердце Дейвоналарды, обминув все двигавшиеся к Помежьям бесчисленные войска, точно тех и не стояло у него на пути.
– Поднимайте людей! – крикнул ёрл с верха клычницы прямо во внутренний двор, где уже суетились воители, – седлайте коней, оружие к бою! Выходим немедля!
– Что случилось, владетель? – переспросил явившийся вершний стерквегга, не осмеливаясь перечить отдавшему столь неожиданное распоряжение правителю.
– Волк к нам в конюшню забрался! – рявкнул в ответ Къёхвар, поспешно сбегая вниз по ступеням, – рыжие сами к нам в гости пожаловали!
– Быть того же не может, тиу?рр! – поражённый почесал бороду прежде славный военачальник, а нынче вершний этим стерквегом однорукий родич ёрла Эвар Твёрдый.
– Вот сейчас и узнаем! Броню мне немедля! – отдал приказ ёрл ожидавшим подле него оруженосцам, – Турса – ко мне сюда живо!
Со стены стерквегга примчался встревоженный воин из числа дозорных.
– По пустоши с востока к нам движутся какие-то загоны!
– Наши быть может – что на сбор копий из Эльмгейрда идут? – переспросил кто-то из ратоводцев, взбегая на стену и пристально оглядывая равнину, – чьи стяги несут?
– Где они? Сколько? – крикнул им Къёхвар, через голову натягивая на себя поданную слугой тяжёлую броню-плитчатку из прочных стальных пластин, затягивая тугую шнуровку перевязей подбойки и застёгивая ремешки сцепок.
– Не наши, уж точно то видно! Идут от дороги!
– Может взбунтовались наймиты из союзных земель – люди Донега Одноокого или Бранна из Ри?анн? Они как раз шли мимо нас на восток южными большаками! – отозвался один из когуриров пеших людей, – явно же переметнулись к своим! Никогда этим рыжим не верил!
– Не они это – бородою Бреннанди клянусь! – пригляделся со стен щуря очи другой, – тянут десяток воротов! Видно решили взять приступом твердь! И ведь внаглую так – среди белого дня сюда чешут, мерзавцы!
– И конница сзади идёт – больше тысячи! – доносились во двор голоса дозорных со стен Гъельбу?рсти-гейрда.
– Идут быстро – не иначе хотят нас врасплох поутру? взять! Или что они там тут задумали?
Вдалеке над загоном противника на древке взмыл ввысь багровеющий утром как кровь красно-белый стяг дома владетелей Эйрэ – точно вызов, пощёчиной дерзкой в лицо враз встряхнув онемевших воителей ёрла.
– Вот же сукины дети! И вправду они – прямо тут! – поразился один из когуриров, озлословив от потрясения.
– Шщар им в зубы, рыжей рвани! – рявкнул готовый к бою Къёхвар, – ворота раскрыть! Пока они снасти к осаде не снарядили, нужно им шею свернуть!

Подле своего отца Эвара Твёрдого в волнении застыл державший родителя за единственную ладонь светловолосый мальчуган лет двенадцати, с трепетом и восторгом взиравший на спешные сборы и снаряжения старших родичей. Владетель заприметил радостное волнение того и потрепал подростка по плечу, на миг с сожалением представив себе, что и его единственный сын мог бы быть вот таким же и ловким, и крепким – не забери жизнедавцы у Вигара при рождении лучшую долю, оставив ребёнку лишь скудный рассудок с увечную хилостью тела – и не даровав пока ёрлу иных сыновей.
– Через два лета возьму тебя ко двору в Хатхалле, обучаться военному делу у лучших из ратоводцев. А пока что смотри, Сигвар, как надо бить рыжих, – промолвил мальчику Къёхвар.
Он нашёл взором уже изготовившегося к сражению младшего брата, подле кого как тень стал верный Турса Медвежья Лапа, хмуро щупавший пальцем во рту ту прореху зубов – со дня по Совету в Хатхалле весь кислый как старое пиво в жару, не желавший того говорить, с какой дверью столкнулся в чертоге в ту ночь.
– Имель – поднимай тысячу, будешь по левую от меня! Турса – вы с Гаттиром лёгкими конными наши бока прикрываете! – отдал приказ Къёхвар, – сомнём их Железной Стеной, а ваши всадники не позволят уйти в чащи тем, кто уцелеет от нашего удара и кинется в бегство! Понятны каждому меты?
– Понял, брат! – стукнув в нагрудник железною рукавицей согласно кивнул ему Имель, надевая тяжёлый кольчужный наголовник с толстой подбойкой.
Медвежья Лапа согласно кивнул владетелю и окликнул одного из своих людей, поджидавших его во дворе.
– Винрид, поднимай наших. Седлаем коней. Копья к бою.
Однорукий воитель почтительно кивнул и заторопился исполнять повеление.
– В бой! – раздался над укрепью пробуждавший всех клич, кому уже вторил утробный гул рога.
Тяжёлые ворота Гъельбу?рсти-гейрда распахнулись, и живая река тяжёлой конницы неукротимой волной хлынула навстречу приближавшемуся вражескому воинству, выстраиваясь в два мощных боевых клина Железной Стены. Позади них старый Гаттир Седой вёл легко снаряжённых всадников, прикрывая ударяющие когуры владетельных братьев – и в случае чего вовремя подойдя бы им там на подмогу.
Левый клин я?рнвегг под вершенством младшего из братьев устремился прямиком на видневшиеся вдали немногочисленные каита-гаойта противника, что неспешно ползли между низкими всхолмьями травянистого поля перед стерквеггом, толкаемые впряжёнными скакунами и подсоблявшими пешцами. Пока а?рвейрны не успели подобраться со своими метальными возами к стенам тверди их орна, Имель по приказу старшего брата бросился атаковать первым. Его тысяча Железной Стены волнами ринулась вскачь. Вторая тысяча Я?рнвегг подле владетеля устремилась правее – навстречу двигавшимся вражеским конникам.

Гаттир Грарэ последовал чуть поодаль за всадниками братьев, на ходу отдавая приказы своим людям не растягивать еле поспевавший за ними строй пеших с луками и копьями, осмотрительно ожидая возможного бокового удара противника. С высоты скакуна он узрел, как дружно ринулась тяжёлая конница Имеля на беспорядочно двигавшиеся вдали метальные возы. В тот же час Къёхвар повёл людей на вражий конный заго?н, что отделился от воротов и устремился прямиком на ударный кулак воинства ёрла, укрываясь за всхолмьями в поросли низких кустов на пути между ними и Ярнвегг.
Подгоняя отставших, перемешанных с пешцами-копейщиками и лучниками людей, и не щадя крепких слов укорив в мыслях братьев за их поспешность броситься в бой на рассвете против низко стоявшего людям в глаза восходящего солнца, он сам никак не мог понять – как вообще взялись тут в сердце дейвонских земель эти силы врага? Как смогли преодолеть столь великое множество встречных на их пути войск и стоявших на дорогах укрепей? И что они задумали сейчас – столь смеха стоящими малыми силами осаждая всё равно прочный, хоть и небольшой по иным меркам стерквегг Гъельбу?рсти-гейрда? Ужель этот столь безрассудный удар от отчаяния – или наоборот, в одурении слепящей воинской лихости? Или же это…
Но додумать свои догадки старый ратоводец из Скъервиров не успел. Окидывая внимательным взором уже далеко оторвавшиеся от них конные ряды братьев он вдруг с изумлением воззрил на высокие всхолмья к северу от укрепи.
«Чешуями Хвёгга мне глаз обрасти…» – подумал он ненароком, тряхнув головой, чтобы отогнать от себя это наваждение. Нет – не перебрал он вчера того хмельного мёдана долгом пиру… и не врал его прежде внимательный взор. Наоборот – не он видел то, что было сокрыто от глаз прочих – а прочие тысячи не видели в суматохе и их охватившем запале того, что внезапно узрил он.
Прежде полуголые с вечера всхолмия сейчас были укрыты молодой порослью ельника – высокой и колыхавшейся без всякого ветра. Услышав внезапно раздавшийся шум и обернувшись вперёд Гаттир личном узрел, что случилось на поле с той конницей Имеля, вплотную подскакавшей к казалось ещё не снаряженным к бою воротам арвейрнов… и как алой искрой полыхнуло от правого бока – словно древком воздёртого ввысь копья знаком, встрепенувшимся по ветру.
Эта искра стряхнула с того необычного леса их скрывшие хитрые чары – и на глазах Гаттира за одну ночь возросший тут ельник в один миг стеной рухнул на землю, открыв подошедшее вплотную на расстояние удара огнищем и прежде оставшееся незамеченным войско врага – две-три тысячи конных и не меньше десятков двух воротов.
Их дружный удар словно серп по колосьям уцелил по ветхим с времён возведения стенам Гъельбу?рсти-гейрда. Градом огни?щ и цепных валунов точно бритвой срезая верхушки муров с не снаряжёнными к столь внезапному подходу врага хендскульдрэ, устилая огнём переходы и вежи, бойницы с охраной и отворённые створы ворот – превращая всё в крошево, отрезая дорогу к отходу в стерквегг, где дейвоны могли бы укрыться при отступлении… но теперь это было уже невозможно. А затем под продолжившими сыпаться сверху огни?щами, крушившими твердь их семьи, равнявшими с полем ещё не проснувшийся стан и накрывая ряды его пешего воинства – затем эти прежде таившиеся подле них мор-лохрэ арвейрнов ринулись атаковать сзади копейной стеной, из которой колючим мороком взвились стрелы.
Всё это произошло на глазах – столь внезапно и сокрушающе. Бессильный что-либо уже изменить старый Гаттир вмиг понял, в какую ловушку они угодили – последовав за храбро, но безрассудно ринувшимся на врага ёрлом Къёхваром, который повёлся как несмышлёное дитя на уловку противника – подавшего вид, что стремится сокрушить их стерквегг при помощи осадных снастей под прикрытием конницы. И когда тысяча Имеля подоспела вплотную к казалось бы не готовым к бою, ещё тянимым конями метальным возам, чтобы не дать подобраться к стенам на полёт их огни?ща – вот тут Гаттир понял, что на деле столь хитро измысливший это неведомый ратоводец противника просто выманил целых два когура Ярнвегг подальше от тверди и её неспособных ответить огнём с такой дали хендскульдрэ – прямо под убийственный удар их камней, что сорвались с чаш плеч этих доселе невиданных им подвижных в бою а?рвейрнских метальных возов.
– Змей вас пожри… – лишь успел прошептать потрясённый всем Грарэ, словно не веря глазам и мотнув головой – но сделать уже ничего не успел. Чья-то спущенная с тетивы среди сотен таких же взвивавшихся к небу стрела угодила ему прямо в горло, пробивая кольчужную сетку воротника и заволакивая этот оказавшийся единственно зорким в столь страшное утро взор Скъервиров чёрным окру?жием смерти.

За миг до того, когда всадники брата попали под вырубающий их ряд за рядом удар полыхавших огни?щ и попарно цепями окованных литых «орехов» – за миг до того сам ёрл Къёхвар взвил тяжкий блодва?рпэ, предвкушая тот сладостный хмель столкновения с недругом, когда первые ряды копейных ярнве?ггир проломят, сметут строй врага, и его клинку тоже придётся немало кровавой добычи. Противник, мчавший прямо на них сплошной конной стеной, выбивая копытами комья земли, гремя сталью брони, с каждым сердца ударом созвучно их рыси уже приближался к Железной Стене, ещё скрытый рядами кустов на тех низких холмах, что лежали меж ними.
На какой-то миг ёрл метнул взором налево, откуда внезапно донёсся неистовый, нечеловеческий вопль сотен глоток и конское ржание – там, где Имель всего лишь в полёте стрелы от них к северу вёл второй когур ярнвеггир вперёд на застывшие вороты арвейрнов. Их долгие плечи одно за другим разгибались, взмывая ввысь точно пригнутые прежде к земле сучья древ, у иных на ходу ещё прямо метая убийственный ливень на конную тысячу брата.
А те немногие храбрецы, кому посчастливилось там уцелеть под ударами скованных цепью камней и пылавших огнищ и достигнуть метальных возов, оказались в очередной западне. Укреплённые окованными железом досками и сцепленные верёвками и цепями на высоте в рост груди его всадников каита-гаойта противника встретили их из-за стенок и узких бойниц градом стрел, сталью пик и срывающих с сёдел крюков секир-шипниц – не давая возможности им истребить тех стрелков, защищавших осадные снасти и издали бивших тяжёлых ярнве?ггир – точно запертых в перегороженном цепью мешке между их островков на колёсах.
Всё это было там… А прямо перед ним был стремительно мчавшийся в лоб им строй конных – и раздумывать не было времени.
– Копья вперёд! – проревел Стейне сотникам, призывно взмахнув мечом в бок уже столь к ним близкого недруга. Их конные ряды неслись навстречу дейвонам – не так скоро, ещё не перейдя в скачковую рысь как Железная Стена, словно медля чего-то, но не сворачивая и не отступая – решившись принять прямой бой с более сильным противником.
Передний ряд я?рнвегг выставил копья, готовясь смести не так хорошо защищённого бронёюврага тяжестью конного натиска. Как железный поток они взмыли на всхолмья, что ещё отделяли дейвонов от недруга.

Никто сразу не смог рассмотреть, как из трав меж кустами ввысь взмыли верёвки и тонкие цепи, взвившись прямо по росту подплечья коня. Громыхавший железом строй Ярнвегг замедлив свой бег под растущий подъём налетел на преграду.
Лишь Хвёгг это знал – как враги на рассвете смогли так искусно укрыть от их глаз, на виду у стерквегга и тысяч стоявших на поле с ночлегом бойцов затаить средь кустов своих пеших, врыться в дёрн и траву, закидаться землёй и растущими кочками, выжидая подхода дейвонов – заманив их сюда, в эти низкие всхолмия средь диких зарослей чёрной ольхи и крушины, разбив спаянный строй их Железной Стены.
Кони первого ряда с разгона наткнувшись на нити препоны сверзались на землю, вспахав мордами дёрн. Как мешки полетели из сёдел их всадники в толстом железе брони, потеряв свои копья. Следом встали наткнувшись на месиво тел и другие – тщетно пытаясь уйти в их разбеге набок – где из зарослей взмыли упёртые в землю копейные древки, сшибая на них налетевших ярнвеггир.
Клин Железной Стены превратился из ровного строя в объятую страхом толпу, препынив свой убийственный бег. А вот строй приближавшихся недругов мчал как и прежде, не сбавив разгона коней – лишь ускорив их рысь до скачковой. И теперь, когда до удара грудь в грудь оставались мгновения, четырёхрядная стена копий воинства Эйрэ как шкура ежа опустилась вперёд на врага.
– Стой!!! – едва успел выкрикнуть кто-то над ухом владетеля, тщетно пытаясь уйти, увернуть скакуна, движимого в живом море сломавших свой строй рядов Ярнвегг, пытаясь избегнуть удара – но тщетно…
С гортанным рёвом из сотен глоток стремительно разогнавшаяся до скачковой рыси копейная стена арвейрнов влилась в прорехи меж зарослей, мимо резко упавших цепей и верёвок препон их людей, сквозь ряды подпиравших дейвонов копейных ежей – и точно таран налетела на не успевавших уйти от прямого удара врагов под зелёными с золотом стягами Скъервиров. Сминая железо щитков и кольчуг, ломая щиты, выбивая ярнвеггир из сёдел – пронзённых насквозь, покалеченных и изломанных, неспособных заслониться от гибели, толкаемых ещё не сообразившими ничего задними рядами сородичей всё дальше на встречавшие их убийственные долгие пики.
Конское ржание, вопли и смертные всхрипы заглушили боевой клич смявших всю сердцевину дейвонского конного клина арвейрнов, оглушив клочок поля, на котором сейчас из трещин плоти хлынуло разверзшееся море алого сока.
«Сам так… однажды… подохнешь ты… Къёхвар…» – вдруг всплыло в его памяти предсмертным всхрипом всё ещё живого после мучительной казни четвертованием Эвара Клыка – словно это его мёртвые уста шепнули на ухо онемевшему Стейне из ушедшего в бездну минувших часов безвозвратного времени – ещё тогда предрекая ему этот будущий гибельный миг.

Чьё-то копьё ударило Къёхвара прямо в закрытое толстой пластиной щитка плечо левого бока, раздробив стальным жалом окованный щит, ломая там кости руки и едва не свалив из седла. А затем древко в левой руке вожака их противников на пепельно-сером коне таранящим сильным ударом вонзилось в бок ёрла сквозь толщу брони – выбивая владетеля вон из стремян и седла завалившегося скакуна, швырнув под копыта бесновавшихся жеребцов его гибнувшего загона.
Страшная сила ударила Стейне о землю, потянув за собой по кровавой траве как пронзённого острой колючкой жука: ломая конечности с рёбрами, шмотая как пёс треплет птицу, попавшую в пасть, без пощады увеча… и бросив с торчавшим сквозь чрево обломком копья прямо в грязь среди сотен телес – смешавшегося с павшими воедино и без различия, кто из них просто ярнве?ггир, а кто всемогущий владетель Дейвоналарды – изломанного и изорванного как распоротый мешок тела с выпавшими наземь внутренностями…
Но ещё всё живого… и забытого в этот миг всеми – даже молимой придти им в кровавом тумане мучений взамен страшной боли всё медлившей Смертью.

ГОД ПЕРВЫЙ. ПРЯДЬ ВТОРАЯ "…ТЕ, КТО МНОГО СМЕРТЕЙ ПРИНЕСУТ БЛИЗ СЕБЯ…" Нить 11
Всё произошедшее было столь стремительно скорым – и таким неожиданным – что Турса на миг что есть силы зажмурил глаза, словно не веря увиденному. Но через мгновение Медвежья Лапа очнулся, незамедлительно поняв, что единственное оставшееся им в этой негаданно обернувшейся таким жребием битве – отступить.
– Уходим! – откинув наличнину шлема с лица Турса взмахнул мечом, призывая людей, – к лесу все, живо! Винрид, держишь строй справа!
– В лес! – разнёсся над полем приказ, разворачивая конный клин вбок.
Ёрл Къёхвар был мёртв – и им кроме скорой погибели нечего было выгадывать на этом проклятом поле у стен древней тверди их предков. И когурир, отмахнувшись от жажды ратной славы и алкавшего его пыла сражения, кипевшего в сердце несмотря на столь сокрушительное поражение лучшего воинства Скъервиров от заманивших их в эту ловушку воителей Эйрэ, с отвагою бросил людей на прорыв. Рассудка и хладнокровия он не лишился в отличие от многих его воинов, на чьих лицах читался теперь лучше чем письмена на развёрнутом свитке холодящий тех ужас – наблюдавших за избиением в стане и на окровавленном поле, где полегли растерзанный копьями Къёхвар и сгоревший в пламени огни?щ его младший брат Имель… Но и у Медвежьей Лапы в душе резануло серпом, как на его глазах полегли многие родичи и их люди – целые тысячи – которых казалось бы смехотворно малое воинство арвейрнов словно беспомощных щенят избивало теперь в западне. А двигавшиеся следом конные лучники с обеих сторон окружили наткнувшееся на гибельную преграду воинство ёрла, разя в упор оставшуюся без прикрытия неподвижную Железную Стену – выкашивая ярнвеггир десятками, избивая последних из уцелевших от копейного удара врага.
– Уходим! – ещё раз рявкнул Турса, направляя скакуна в бок видневшегося в каких-то трёх десятках полётов стрелы спасительного редколесья, устремляя людей за собой в сторону ещё далёкого Вейнтрисведде к ближайшей из укрепей. Яростно прорубая конный строй окруживших их недругов он без устали махал двуручником, простившись с полёгшими родичами – которых и тел он не сможет теперь погрести по обычаям – и продолжал гнать взмыленного жеребца вперёд.

– Аррэйнэ! Аррэйнэ!
Он словно не слышал тех окриков в пыле сражения, продолжая рубить и колоть, добивая последних ярнвеггир, одними лишь стременами правя жеребцом в этом море сбившихся и падающих замертво людских и конских тел.
– Аррэйнэ! – почти над самым ухом окликнул его подбежавший вплотную к их вершнему спешенный воин с разрубленной левой скулой под отбитой наличниной шлема – внучатый племянник отца Аравн Долгий. Свободной рукой в рукавице он зажимал свою рану, держа в другой пику.
– Цел ты сам? – Аррэйнэ угомонил рвавшегося коня, – к лекарям живо!
– Цел я! Гляди! – окровавленная рука Аравна взметнулась в сторону отступавших херв вражеской конницы, прорывавшихся к лесу. Голос парня едва не срывался от ярости.
– Вон тот сучий сын здоровенный в чешуйнице, на вороном! Он, наволочь, Ллура убил тогда!!! – Ара?вн скрипнул зубами в отчаянии, – уходит ведь выползок! И стрелой не достать уже гада…
Парень озлобленно сплюнул кровавые слюни, беспомощно стиснув от крови всю алую пику в ладонях.
– Рану перевяжи! С дороги все! – на ходу бросив родичу Аррэйнэ подхлестнул Ветра поводьями. Конь рванулся как вихрь, расталкивая преграждавших им путь. Лев уже зацепил взором видневшегося вдали когурира, на которого указал ему родич – и в одиночку устремился туда, настигая противников.
– Гони! – рявкнул он на ухо Ветру, пуская жеребца в стремительную скачковую рысь, правя следом за пытавшимся прорваться мимо стерквегга загоном врага, среди которого был и убийца отца, кого Долгий сумел в пылу боя узнать, когда недруг откинул наличнину шлема.

Встречавшиеся на пути дейвоны в страхе отпрянали перед скакавшим словно спущенная стрела жеребцом. Лишь один раз какой-то копейщик, под которым пал раненный в битве скакун, попытался взнять пику на несущегося во весь опор неприятеля – и был смят и отброшен ударом тяжёлого тела коня, не попав по противнику жалом. Аррэйнэ гнал Ветра дальше, с каждым мгновением настигая дейвонов и не упуская из виду как зримую метку смоляную ткань на чешуйнице вершнего – не обращая внимания даже на то, что он был там один против самое малое пары десятков врагов. Но беглецы так спешили к спасительной чаще совсем уже близкого к ним редколесья, чтобы уйти от погони на запад к ближайшему из стерквеггов, что не обращали внимания на одинокого конника.
Ветер почти что вплотную приблизился к недругам, вырвавшимся из сражения на простор чистого поля. Упругие мышцы под его кожей ходили ходуном, когда разгорячённый жеребец с каждым ударом копыт приближал своего ездока к вороному сопернику, нёсшему верщнего этим загоном. Тот продолжал неистово гнать коня в сторону чащи, окриками подгоняя следовавших рядом людей.
Убрав в ножны клинок Аррэйнэ отстегнул от седла притороченную короткую пику, и уже вплотную настигнув врага метнул древко в от пота лоснившийся бок вороного коня когурира, незащищённый бронёй как у прочих ярнве?ггир. Сражённый наповал жеребец подогнулся в коленях и на всём скаку рухнул наземь, подломившись в передних ногах и вспахав мордой землю. Его всадник не удержался в седле и вылетел из стремян, покатившись как куль по траве, истоптанной сотнями ног скакунов уходившего к лесу загона. Скакавшие вместе с ним так и продолжили гнать жеребцов, не остановившись для помощи павшему наземь их старшему – столь сильным был страх от ужасного поражения воинства ёрла – и внезапной пропажи когурира никто не заметил. Лишь один из врагов развернулся, встречая противника вздетым мечом в крюковине на правой руке вместо пясти. Но тот резко увёл жеребца в левый бок и зашёл с неприкрытой щитом стороны однорукого. Взмах геары ударил по шлему дейвона, сминая железо и кости хребта вместе с черепом, выбив того из седла – оставшись с убийцей отца с глазу на глаз.
Аррэйнэ задрал на себя поводья и остановил взмыленного хрипевшего Ветра, спрыгивая из седла. Когурир уже вскочил на ноги, оставшись целым при падении с жеребца – стремительно озираясь и вертя вокруг взором в поисках помощи, торопливо соображая что произошло. Увидев одинокого противника он подхватил из-под ног выроненный при падении кроволивец. Рывком развязав узел ремня и сбросив с себя перевешенный через спину щит с парящим на его окрашенной синим обивке вороном и обвившимся вокруг в кольцо змеем, с яростным рёвом дейвон атаковал Аррэйнэ первым, замахиваясь двуручником и тараня врага, пытаясь его поразить с большего расстояния долгим клинком.
А?рвейрн с лёгкостью увернулся от выпада сверху, отведя секач вбок. Резким броском обойдя не столь быстрого грузного недруга слева, заставив того наносившим отвесный удар потерять равновесие – и скользящим замахом геары в деснице рубанул по ноге чуть повыше закрытого чашкой сустава.
Дейвон с рёвом осел на колени. Лев в это время уже оказался опять перед ним, обойдя врага сзади, и резким ударом выбил из ослабевших пальцев противника меч. Безоружный Бъярпотэ едва лишь успел вскинуть взор на того, кто впервые сразил его в сшибке, как жало геары в руке чужака колющим выпадом резко прошило чешуйницу Турсы насквозь, обагрённым шипом выйдя сзади сквозь спину.
Он вздрогнул – но не от пронзившей его страшной боли – а оттого, что внезапно увидел всё тот по-звериному яростный блеск глаз как зелень травы в наклонившихся прямо к лицу его узких очницах глухого шелома… так разительно памятный Турсе – спокойный, но тем не менее готовый убить без раздумий и колебаний. В следующий миг незнакомец провернул свой клинок за крестовину на пол-оборота, наматывая кишки Бъярпотэ на пронзившую его тело геару – точно насаживая тушу свиньи на вертел – а затем ещё раз.
– Сам себе скорую смерть звать устанешь, выблю?док… – по-дейвонски шепнул он негромко в зашедшееся судорогой щербатое лицо недруга, встретившись с ним взглядами, и рявкнул что силы, – дохни медленно, псина!!!
Ударом ноги Лев столкнул с клинка резко обмякшее тело врага, упавшего в лужу из собственной крови, хлеставшей из распоротого живота – и отерев лезвие о подол верховницы противника загнал меч в ножны. Тот в мучительной долгой кончине дёргал ногами, зажав пальцами рану в подбрюшье, хрипя алою пеной на закушенных от ужаснейшей боли губах и бледнея.
– Гаот! – разгорячённый Аррэйнэ подозвал к себе Ветра, поймав вольно бродившего жеребца за узду и ловко вскакивая в седло – сполна взяв причитающееся мщение за отца. Дёрнув поводья он рысью направил коня к своим людям, которые безжалостно добивали остатки войск ёрла на залитом кровью поле у стен горевшего Гъельбу?рсти-гейрда.
И это иноземное слово было последним, что вершний стражей услышал, в муках проваливаясь в непроглядную черноту пасти Хвёгга – так и не поняв, как же всё это вышло, что он дважды уже не сумел одолеть своей силой меньшего по сравнению с ним ростом и статью противника, теперь убившего его так быстро… и так невыносимо… так невыносимо мучительно…

– Оллин! – подоспевший к стенам укрепи Аррэйнэ на скаку окрикнул вершнего метальщиков, – жги их!
Адарханнад согласно вскинул кулак, давая знак людям, уже подогнавшим каита-гаойта к стенам стерквегга.
– Жги Скъервиров!
Плечи метальных снастей резко вздёрнулись ввысь, распрямляясь. Камни и литые «орехи» огни?щ полетели в охваченную ужасом и переполненную отступавшими хервами воинства Стейне твердыню – сердце орна владетелей Дейвоналарды, возведённую некогда Скъервиром Долговязым и его братом Фроди Убийцей. Вопли потомков их в Халльсверд услышали верно и те – когда силы воинства Эйрэ сейчас истребляли весь цвет дома ёрлов на этом окровавленном и истоптанном копытами коней поле у стен Гъельбу?рсти-гейрда. Пламя пожирало последних из оборонявшихся пешцев и конных ярнвеггир, загоняя их отступавшие избиваемые ряды в узкое горло горящих ворот – выпаливая твердыню со всеми старыми и малыми там, круша её изветшалые стены и вежи в мёртвый тлеющий прах.
– Ну как – удержали в кольце тех бежавших?
– Сучьи объедки они! Пятерых так и не изловили, волчар! – соскочив с коня в запале брякнул наземь окровавленный меч разгорячившийся Унлад.
– Ушли от стрел лесом, выблю?дки! – добавил один из его помощников, – прорвались!
– На запад? – сжав зубы переспросил Аррэйнэ.
– А чтоб их змей рвал… – сплюнул Стрелок, – нет… На восток, в самое болото – и топей не испугались. Потонуть бы им, сукиным детям, пожри их Ард-Бре?н!
– Да пусть бегут… – Аррэйнэ устало снял шлем с наголовником со взмокревшей макушки, отерев пот со лба и отплюнув густую слюну. Взяв из рук одного из товарищей бутыль он жадно хлебнул, погоняв во рту тёплую воду.
– Пёс с ними. До Винги первее нас не доберутся, так пусть трясутся от страха по топям, выблю?дки… Каллиах – людей по коням! Оллин – сворачивай вороты! Догёд – раненых перевязать поживей!
– Понял! – Долговязый кивком подозвал к себе сотников, дав краткие распоряжения каждому – чьим людям не мешкая стягивать конными парами к возам размётанные прежде по полю цепованные валуны, чьим подбирать изувеченных в битве товарищей, не мешкая тех перевязывать и готовить к дороге – кого-то способных держаться в седле, а тяжелораненых на волокушах.
– Скачи! – отстранив от губ поданный бутыль с водой Аррэйнэ вдруг подстегнул жеребца, устремляясь по заваленному трупами и телами раненых полю, где воинство Эйрэ уже торопливо сдирало с убитых броню, забирало оружие, сбрую. Иные по древним обычаям предков снимали с шей недругов «жёлуди битв», перерубая хребты мертвецов топорами – или просто довольствуясь ухом сражённого им.
– А ты куда, Лев? – крикнул вслед ему Унлад.
– Отыскать кое-что в этой свалке хочу! – уже издали на всём скаку выкрикнул вершний.

От окровавленного поля у спаленной родовой укрепи Скъервиров, где в стремительной сшибке-ловушке были наголову разбиты четыре вражеских когура и погиб сам владетельный ёрл – отсюда загоны владетеля Эйрэ вновь ринулись дальше на запад, не останавливаясь для отдыха ни на полвосьмины. Ощетинившаяся жалами копий живая река точно хлынувший с круч поток ливня неслась по соседствующим большакам, встречая врасплох не ожидавших их недругов, опережая все вести о их приближении. Почти не встречая сопротивления, сминая стеной пик спокойно шагавшие к дальним Помежьям заго?ны дейвонов, разнося страшным градом огнищ попадавшиеся на развилках дорог сторожевые стерквегги – и всего за два дня преодолели весь путь к ходагейрду, не оставляя позади себя ни единого уцелевшего городища.

Лев устало прилёг под ветвями огромного дуба, пытаясь поймать краткий сон перед скорым отходом их воинства дальше на запад, от сожжённого утренним наступом Вейнтрисведде. Там конный кулак под вершенством Каллиаха ворвался через не закрытые в светлое время ворота, перебив их охрану и подпаливая укрепления, пока спешенные воины Унлада со стороны заросшего камышом и кустарником русла плохо охраняемой Старицы ловко взбирались на стены по сучковатым еловым жердям, ошарашив тем силы противника нежданным своим появлением прямо у тех за спиной. Сам же Аррэйнэ во главе двух десятков воителей проник в городище под видом дейвонов-торговцев с возами товара, подойдя к Нижней укрепи и овладел ею дерзким и скорым ударом – когда ошеломлённые люди Свейна Быка растворила ворота и выступили на подмогу застигнутой врасплох страже, и были все перебитыв яростной сшибке меж собственных стен.
Метальщики довершили стремительное падение городища, поджигая его укрепления. Потребовалась лишь половина восьмины, чтобы неприступная Нижняя укрепь была разрушена огни?щами и сожжена, равно как и все окружавшие её строения и чертоги, от которых пламя уже перекидывалось на соседствующие с нею дома и огромные схо?роны торжища. Более прочный и высокостенный Верхний стерквегг пусть и устоял перед натиском а?рвейрнов – но не перед пламенем, клубящимся гаром из окон и стрельных проёмов шугавшим ввысь к небу.
Тех жителей, кто пытался сопротивляться и хватался за оружие, лучники и копейщики истребляли нещадно. Иных же в ужасе и отчаянии метавшихся меж пожарищами горожан а?рвейрны не трогали, давая им вместе с женщинами и детьми спастись бегством из выпаливаемого воителями Эйрэ городища. А следом вдоль опустевших домов уже скакали всадники с разожжёнными смоляками, занимая гаром палева ещё уцелевшие строения.

Загомонившие неподалёку голоса перебили так морившие его фырканье скубавших траву и листву скакунов и свист тёплого ветра в ветвях, заставив раскрыть смежившиеся было глаза и привзняться с нагретой от солнца корнистой земли.
– Аррэйнэ! Лазутчика взяли!
– Гляди, старший – вёл пару сотен к их укрепи! В спину хотел нам с болота ударить вдогонку!
– Молота люди их всех порубили – а вершнего сняли с коня почти целым!
Подбежавшие к нему толпой земляки волокли скрученного по рукам одинокого пленника, подгоняя того по ногам пинками копейных древок – вывалянного в болотной грязи и измазанного кровью, с неснятыми ещё лёгкой полосчаткой и покосившимся на глаза шеломом.
Аррэйнэ не торопясь взнялся на ноги, подпоясываясь охватом с ножнами.
– Прочих их там никого не упустили?
– Обижаешь, старшой… Дело знаем! – один из помощников Молота по-разбойничьи ловко отёр нож от крови пучком из листков костяники, и воткнув его в ножны на поясе резко черкнул указательным пальцем по горлу. С поясного ремня у него на шнурке алой кровью сочились из свежего мяса надрезов штук пять человечьих ушей.
– Откуда они, из какого стерквегга явились так скоро?
– У него и спроси это, Лев. Языка же ему не отрезали, мохнорылому – если только от страха не проглотил! – отозвался Стрелок. Всё дружно захохотали, поддержав шутку вершнего.
– Понюхайте его поножи– может уже чем медвежьим со страха пропах?
– Разговорить хорошенько – и на сук воронью в клювы!
Аррэйнэ подошёл ближе к пленённому, который неподвижно застыл перед ним, прочно удерживаемый под руки двумя крепкими мечниками, не в силах уже вырваться из прочных уз кожаных стяжек, лишь тяжело дыша всей грудью от усталости. Как и он сам когда-то в Помежьях… Был тот на первый взгляд почти что погодок его самого – высокий и широкоплечий, с короткой светлой бородой.
– Кто такойбудешь сам, и как прозван? Откуда вёл людей к Вейнтрисведде – и где успел на нас выйти? – негромко спросил у него по-дейвонски на здешнем срединном наречии Аррэйнэ, пристально взирая на пленника и пытаясь разглядеть его лицо, наполовину сокрытое наносицей сбитого на глаза от удара шелома.
– А ты сам кто такой – чтобы меня о том спрашивать?! – вдруг яростно отозвался пленник, сплюнув наземь из разбитого рта горчившую кровавую слюну и выпрямляясь во весь рост несмотря на прочно удерживавшие его по бокам руки а?рвейрнов.
Аррэйнэ усмехнулся.
– Храбрец ты, как вижу – что и связанным не боишься дерзить?
– Не научили перед вражинами плакаться, раз удача нас подвела… – глухо ответил дейвон, пристально глядя на так же зорко смотревшего на него вражеского ратоводца.
– Имя моё хочешь знать, чтобы по че?сти с тобою мы речи вели? Многие его уже по востоку ваших земель прежде тебя услыхали – только неужелиты сам так торопишься в Халльсверд о том расспросить их, до белого волоса и чёрного зуба не до?жив?
– Напугать меня хочешь, вражина? Мать моя Дейнова рода была – и не из таких мой дом свердсманов, чтобы Эвары даже безоружные безвестным гостям в ноги кланялись!
Кто-то в толпе присвистнул, услыхав про кровь Дейнблодбе?реар.

– Прирежем давай его, Аррэйнэ – и всех дел-то с ним… Он в сшибке Фийну убил, мохнорылый… – донеслось из толпы чьё-то злобное.
– Погоди, Манех, я сам тут решу. Дейновой крови ты значит? – Аррэйнэ пристально воззрил на противника.
– Уж как мать с отцом дали… А ты Львом будешь, значит? – с какой-то усмешкой промолвил дейвон.
– Как слышишь… Что же, если храбр ты и впрямь так, как казаться мне хочешь – то и я назовусь тебе сам по чести?, – он ещё на шаг ближе ступил к тому, разглядывая пленника, – имя моё Аррэйнэ из дома Килэйд – рода пусть и небогатого, но многославного в Эйрэ своим ремеслом… и желудей мои предки в святилище Трёх принесли за века? выше меры, поверь.
Лев всмотрелся в глаза так же неотрывно глядевшего на него противника.
– Только не пялься ты так на меня, словно насквозь проткнуть хочешь… Что с лица мы похожи – я и сам кровью буду дейвон, как и ты – не таю?…
Он смолк на мгновение.
– Ну что, Эвар – назовёшь своё имя и откуда скольких людей на нас вёл – и где есть остальные? Не силой страшу – по добру предлагаю пока!
– С чего бы столь добр ты, чтобы меня пощадить? – презрительно хмыкнул пленник, – или за то ты мне волю готов предложить?
– Вижу, ты сам не из трусов. Я вправду тебя отпущу на все ве?тра четыре, если сам от меня ты сумеешь уйти – так как щадить тебя, такого опасного храбреца, и не думаю даже! – Аррэйнэ положил левую ладонь на рукоять спрятанной в ножнах геары, давая знать, что не намерен отступиться от слов.
– Так что, дейвон – не желаешь сразиться со мной на мечах? За свободу, как обещал я!
Лев махнул рукой, показав столпившимся тут землякам, чтобы они освободили двоим им катротэ – круг поединка – и те с удивлением подчинились, расступаясь в стороны и переговариваясь меж собой – дивясь всему происходившему, что вдруг задумал их вершний.
– Или умереть ты без боя желаешь, с позором лишь в Ормхал в пасть змею попав – что не рискнёшь испытать свою храбрость со мною в хрингауг?
Пленник молчал, пристально разглядывая противника и в раздумьях нахмурив лицо.
– Думай скорее, почтенный Эвар. А то многим моим твою глотку перерезать не терпится.
И помолчав, Лев негромко добавил:
– Решай сам. Когда я был в неволе, мне такого никто предлагать не желал – как тебе я теперь…

– А чего выбирать – или тебе я жёлудь снесу, или Горящий меня самого повстречает со славой! – ответил Льву пленник, во взгляде которого забрезжила надежда, – шёл я из старой засеки к северу от городища, где моя сотня стояла с людьми брата – а выйти на вас и слепой бы сумел, пока вы от Вейнтрисведде тогда отступали, не успев ещё скрыться в лесах. Все кто был там, тех я и увёл, врать не стану.
– А иные где?
– А иных тут в стеркеггах в избытке, на вас точно хватит. Ну что – хватит тебе? Всё одно никого из живых не отыщешь ты там – все мои полегли в том проклятом болоте, как на твоих там наткнулись…
Лев кивнул удерживавшему пленника с правого бока товарищу.
– Ке?йртан – руки ему освободи.
Усач в обшитой зелёным сукном чешуйнице ослабил хватку и вытянул из ножен на ремне короткий боевой нож, разрезав стягивавшие кисти рук пленника тонкие кожаные путы.
– Ну-ка, парни – верните хозяину меч! – повелел людям Аррэйнэ, сняв с себя пояс с ножнами, – чтоб привычно руке было! Щит ему дайте какой, и коня приведите. Икруг нам пошире!
Лев вынул из-под ворота рубахи нательный знак молота Бури Несущего, возняв перед собой его круг колеса.
– Пламенеющим Ликом клянусь – если заберёшь мою голову, оружие выбьешь из рук или просто из круга прочь вытеснишь – твоя там свобода и жизнь, отпустят тебя мои люди. Слышал, Каллиах?
Рыжий исполин молча кивнул головой, встретившись взглядами с вершним.
– Раз ты ранен, как вижу – то я даже теснить тебя не попытаюсь, лишь на волю твой ход буду сдерживать. Пробьёшься – уедешь к своим. Не побоюсь даже, что наше число ты им выдашь.
Один из а?рвейрнов швырнул освободившемуся от уз пленнику его ножны с клинком.
– Эй, мохнорылый – держи-ка! – по-дейвонски обратился он к недругу.
Тот ловко поймал клинок, вынув блодва?рпэ из ножен и разминая перед боем затёкшие от тугих пут кисти рук, сделав пару пробных замахов. Положив кроволивец на землю дейвон скинул с головы съехавший набок шелом и стянул кольчугу с подбойкой, оставшись в одной лишь нательной рубахе с поножами, как и изготовившийся к поединку с ним Лев. Надев на левую руку лямки поданного щита он вскинул в деснице блодварпэ, приготовившись к бою.
Аррэйнэ взнял в правой ладони геару, держа левую от бедра в нижней защите, и замер на месте со своей стороны круга их поединка, образованного столпившимися земляками. Люди из Эйрэ с любопытством взирали за предстоящей схваткой их вершнего с пленником, одобрительно выкрикивая слова поддержки и гулко стукая черенами секир о щиты.
– Давай, Лев – покажи мохнорылому, что не зря это имя ты носишь! – выкрикнул Каллиах, опёршись о рукоять своего огромного молота.
– Вот твой конь ожидает у выхода, как обещал я. Одолеешь меня – сам уедешь отсюда, чтобы своих во всех укрепях о нашем подходе успеть упредить. Но и я отпускать тебя с теми вестями отнюдь не намерен – если смогу удержать тебя в этом кругу. Справедливо такое условие?
– Сгодится для сына Хекана Щита… – с усмешкой отозвался дейвон, вздымая клинок вперёд жалом к удару, – говоришь – Лев ты будешь? Встречай!
Он точно спущенная с тетивы стрела рывком взвился вперёд на противника, обринываясь на того, заслонявшего путь к скакуну – тараня ударом щита, норовя сшибить с ног или вытолкнуть как можно дальше за пределы их круга хрингауг, окружённого морем взиравших на бой неприятелей.
Аррэйнэ чуть отступил на два шага, тем самым уйдя от удара врага и отразив клинком в левой тот рубящий выпад блодва?рпэ – и сам тут же заставил дейвона закрыться щитом, отвечая стремительным выпадом правой геары. Следующий удар секача снова встретился с резко уведшей его сильный выпад короткой геарой, и грохот металла раздался под сводами веток дубравы, вспугнув там гнездившихся птиц – когда два стремительных точно неистовый ветер противника закружились на пятачке средь столпившихся тут во внимании воинов Эйрэ, молча наблюдавших за поединком.

Казалось прошли за то время восьмины – а меж тем упорхнувшие птахи не успели перелететь на другой бок дубравы, когда два человека как пытались осилить друг друга. Один яростно нападал и теснил неприятеля прочь из их круга, не стоя на месте и кружа вокруг недруга, стремительно пытаясь зайти в не так хорошо защищённые спину и бок. Второй же упорно и ловко отражал все удары, и не отступал. Словно не чувствуя раны в спине дейвон точно вихрь налетал на противника, не давая опомниться, кусач своим кроволивцем, пытаясь достать а?рвейрна жалом то сверху, то снизу Сразу было понятно, что противник он крайне опасный, быстрый в движении и умелый в обманных ударах. Аррэйнэ же стремительно отводил всякий выпад – словно не торопясь попытаться ужалить того, зайдя клинком сбоку за щит при сближении – лишь держа оборону, изучая соперника.
Ещё один резкий бросок – и лязг от стакнувшихся долами лезвий сотряс тишину. Сделав по выпаду разбежавшиеся порознь на пару шагов противники оба закапали наземь багровым. Дейвон лишь мотнул головой, словно не ощутив узкой раны от жала геары навскользь по виску, срезавшего клок волос с кожей – и к везению не залившего парню глаза засочившейся кровью – пытаясь удержаться на пошатнувшихся было ногах. Лев же презрительно хакнул сквозь зубы, отогнав от себя боль пореза на правом локте, окрасившего прорванную рубаху багряным, когда грань блодва?рпэ коснулась предплечья.
– Ну что, дейвон – пока мы с тобою на равных, обоюдно закапав? Уйти поспеши, пока время осталось! – вызывающе подстегнул противника а?рвейрн, резко меняя геары в ладонях, взяв в левую более долгий клинок – дабы дать отдых деснице, – левой ты биться не так уж умел, как я вижу!
– Напугать меня хочешь, вражина? Зато правой не хуже тебя! – рявкнул тот – и стрелой бросился в наступ, занося кроволивец для сильного бокового удара – в любой миг готовый внезапно увести остриё в прямой выпад, пока клинок не взлетел в полный ход. Пятясь под его ударом назад Аррэйнэ низом взвил левый полутораручник как жало копья – там, где противник чересчур высоко поднял щит.

Сын Хекана Скъёльдэ ещё пару долгих шагов протаранил Льва колющим выпадом – и резко застыл точно вкопанный, оскалив всё зубы от боли при виде прошившей насквозь его бок сквозь рубаху геары в левице врага – таки подловившего недруга в краткой ошибке руки, успевшего первым ударить в прореху меж сталью меча и щитом. Дейвон попытался взвить разом отяжелевший в руке кроволивец и не удержавшись упал спиной наземь.
Тяжело дыша во всю грудь Аррэйнэ опустил вниз клинки, удержав в окровавленной левой ладони выдернутый при падении тела полутораручник, и устало присел возле поверженного противника, корчившегося от страшной боли разверзшейсяй раны в боку, где свежей алеющей кровью дымились вылезшие из живота тёмные кишки. С губ того рвался ужасный, подобный мычанию сдавленный стон, перемеженный хриплым и частым дыханием.
– Скверная рана… – негромко промолвил сын Ллура пристально глядя в закатившиеся глаза соперника, встретившись взглядами, – умирать в долгих муках придётся, сам знаешь… Как тебя звать напоследок скажи, чтобы я помнил?
– Милости у тебя… всё одно не попрошу… – прохрипел он, оскалив зубы в ощере мучительной нутряной боли, – раз Всеотец и второй раз… мне удачи не дал…
– И не проси… – Лев перехватил клинок череном каерху, и упёр жалом в рёбра дейвона – напротив сердца.
– Так как твоё имя – чтобы знал я того, кто один среди многих моё не страшился узнать?
Поверженный противник уже теряя сознание что-то тихо проговорил сквозь прокушенные до крови губы, и Аррэйнэ нагнулся чуть ниже, чтобы расслышать его – словно и не боясь, что перед смертью тот может всадить кроволивец в бок недруга. Облепившие место их сшибки а?рвейрны лишь рассмотрели, как дейвон что-то ещё раз шепнул на ухо их вершнему. Тот, на миг замерев отчего-то и пристально глядя на лежавшего в растекавшейся луже собственной крови противника, резко взвился на ноги и вскинув геару вонзил остриё прямо в грудь умиравшего – пробив сердце и рёбра, и вогнав лезвие в землю под ним.
Когда прошла охватившая его смертная судорога, и распростёртый в алой луже дейвон вскоре стих, выпустив из разжавшихся пальцев ладони орлоглавый черен блодва?рпэ, Лев вырвал окровавленное лезвие геары из тела умершего, вытерев лезвие краем своей пропитавшейся потом и собственной кровью рубахи.
– Похороните его здесь же, у дуба, – негромко промолвил он и устало сел наземь, положив на колени клинки.

Молча сидел он, казалось не замечая продолжавшей обильно кровавить на правой руке мелкой раны, стискивая в ладонях геары – пристально глядя на то, как торопливо врубаются заступы в сплошь перевитую сеткой корней красноватую почву поляны, вырывая сквозь дёрн неглубокую узкую яму могилы. Тело дейвонского сотника положили туда, сверху прикрыв слоем сучьев, чтобы голодные звери прежде червей не добрались до мертвеца, и засыпали холмиком сыпкой земли, из-под которой не суждено больше встать никому из детей всех богов, каковыми бы храбрыми и презирающими смерть они не были – как уже не суметь это сделать одному из двоих тут сошедшихся.
– Шустрый был малый – нопротив Льва не хватило запала… – долетели до Аррэйнэ обрывки речей закапывавших могилу людей.
– Верно, недаром его так прозвали!
– …одним меньше вражиной, хоть и славный боец оказался…
– Туда ему и дорога к червям, мохнорылому…
Он так и сидел, наблюдая безмолвно за выраставшей из лона поляны могилой, когда к Аррэйнэ торопливо подошёл один из целителей.
– Ты что, Лев – ослеп? Алое хлещет, а сам сидишь, словно следом за ним в но?ры зме?я собрался! – недовольно пробурчал тот, властно поднимая их вершнего на ноги и осматривая рану. Лекарь полил её холодившим снадобьем из деревянного бутыля и тем приостановил кровотечение. Разорвав рукав рубахи он начать зашивать грубой жильною нитью разрез под локтем.
– Связки целы, только мясо попортили малость… Вот так-то лучше… – лекарь закончил шить шов, и связал концы нити на узел.
– А то совсем от бескровицы ведь ослабеешь! Не дома сейчас мы, чтобы ты еле жив сам болтался в седле! – сурово корил его лекарь, перевязывая чистой тряпицей зашитую рану с оттоком, – с чего тебе вдруг запекло помахаться с дейвоном железом? Разговорили бы мы мохнорылого углем по пяткам – кто он да откуда – и голову с плеч. Не юнец ты какой уже, чтобы силу с кем-попало испытывать, Ард-Брен порази тебя, дурака!
Аррэйнэ пожал плечами, пробуя сгибать перевязанную по локоть руку.
– Даже не знаю, с чего вдруг решил сам так, Кехт… Не собирался живым я его отпускать – не дурак же, всех нас выдавать людям ёрла. Не зря же мигнул я для Молота, даром что клялся…
– Так зачем это всё ты устроил?
– Дал надежду ему. Умереть без надежды не знаю какому врагу пожелать…
Он умолкнул на миг, глядя прямо на выросший холмик земли на поляне.
– Может нужно так было… Словно шепнул кто-то мне прямо в сердце, что я должен сразиться с ним – точно с собою самим – не боясь и не отступая. Словно убить его надо мне было своею рукой – или же пасть от его.
– Вот же дурень из Килэйд! И хвала Трём, что не пал! – Кехт сурово ворчал, озирая повязку – не кровавит ли рана из-под неё, – всё равно глупо было то, Лев… Не тебе первее нас свою голову класть просто так, когда до их логова меньше дня хода – а ты вздумал чего-то с ним биться один-на-один, точно вы бабу или наследство не поделили! Головой ты хоть думал, старшой?
Аррэйнэ не ответил, молча глядя на свежую горку земли под корнями замшелого дуба, и слушал как снова беспечно поют возвратившись в их гнёзда пернатые птахи – словно и не забрала кого-то недавно здесь смерть.

– Как его звали – узнал хоть? – вдруг вспомнил уже уходивший прочь лекарь, вновь обращаясь к их вершнему, – назвался он перед кончиной?
– Узнал.
– Так как хоть?
– Рёрин… Рёрин сын Хекана из дома Эвар.
– Рёрин, говоришь? Это же… Гляди-ка, как боги вот шутят порой… – усмехнулся вдруг лекарь чему-то.
– Быть может… Никогда они к нам не добры… – прошептал вдруг под нос их вожак, глядя вдаль точно сквозь непроглядную мглу в пустоту.
– А храбрец он был всё же – недаром про мать крови Дейна сказал… – буркнул Кехт Тощий из Муир, обтягивая пояс с ножнами поверх зелёной обивки чешуйницы, – и всё одно – ловко ты левой его заколол, а? Так ведь метко уцелил под щит!
Аррэйнэ не ответил. Ещё раз взглянув на укрывший соперника холмик земли он пошёл прочь с поляны, отыскав навязанного неподалёку Ветра и на ходу отдавая людям приказы поскорее сворачивать стан и выправляться на запад. Двигавшиеся впереди дозоры уже донесли через гонцов свежие вести, что прямой путь на Вингу открыт.

Трепетал на ветру стяг семейства Маэннан – на лазоревой сини черневшая круча с белевшею шапкой снегов, с коей вниз ниспадали две нитки потоков, дающих начало великой реке, полноводной Гвин-эбайн. Пять десятков воителей конно уже отходили на юг, покидая обоз их загона, что медленно двигался вдаль на восток.
– Возвращайся скорее к нам, папочка! – обняла возглавлявшего конных девчушка пяти с лишним лет, на прощанье целуя отца.
– Я вернусь к вам. Лишь только на полдня отъеду к Холодному Лбу, как просил меня фейнаг из Западных Ниалл. Вместе в укрепь приедем к закату, клянусь.
К мужчине прильнула жена. Если он вместе с дочкой был темноволос, взяв кровь матери с юга из Кромдех и то передав и ребёнку, то супруга с лица походила на жителей севера, где дом Инбер смешал свою кровь с покорёнными брузгами, став столь светлыми как и дейвоны у круч Стейнхаддарфъяллерне.
– Сердце чует неладное, Родри. Прошу – ну останься ты с нами…
– Не бойся – людей тут достаточно с вами останется. Я за вами вернусь, лишь управлю дела, что поручены.
Мужчина приобнял жену, прикоснувшись к её лбу своим, волос к волосу. Кровь его взяла верх в принесённой ей дочери. Может быть, если Трое дадут им и сына, тот будет весь в мать, столь же светл – так ему вдруг подумалось в это мгновение.
– Жди меня, Бранвенн. Я скоро. Все вместе доедем до укрепи к вечеру…

Подстегнув скакуна он возглавил загон, устремляя людей его дома на юг, где стояла покатая круча Холодного Лба – не заметив того, как с соседней вершины на севере чьи-то глаза наблюдают за тем, как ослабший обоз точно слизень ползёт раздорожьем к востоку.

Виле?ц пал из ладони под стол вместе с ку?сом зажаренной дичи, и проворная кошка как тень устремилась туда, ухватив в свои острые зубы добычу как рысь куропатку. Глухое урчание лишь раздавалось в тиши? из-под скатерти, пока жена фейнага подле супруга сидела застыв, онемевшая.
– Что – потаскухи той сын стал владетелем?! – обычно спокойная Гвенол Ардэ из Модронов вспыхнула, отодвинув ладонью тарелку с зажаренной уткой, – ну времена! Скоро кланяться будем сапожникам с золотарями…
Гонец от горы лишь учтиво кивнул, обращаясь к главе дома Конналов, кто отлив приношением Трём выпил чашу, помянув всех ушедших внезапно мужей дома Бейлхэ с минувшим правителем.
– Почтенный – чего передать мне владетелю Эйрэ? Достойный хранитель печатей ждёт слово твоё и всех данников вашего дома.
– Присягаем, – ответил глава кийна Коннал взволнованно, – и передай, что у нас тут уже… в общем, прибыли гости от Скъервиров. Ждём его воинства в скорые сроки, как отцом его было обещано – а то сам видит, дело паршивое… И это лишь Ёрваров первые силы, а вскоре придут и другие дома мохнорылых с союзными землями.
Гонец несогласно мотнул головой.
– Не придут войска вовсе. Море Травы к нам пришло на восток. Там сейчас…
– Вот же… Мать их! – фейнаг Конналов смолк, потрясённый дурными вестями.
– За горами пожарище, дрянь там дела. Так что ты тут, почтенный, сам должен гасить это пламя как сможешь. Владетель всё войско увёл за хребет бить кочевников.
– И чтобы башку там свернул он себе, потаскухино семя, – с холодною злобою молвила Гвенол, взяв новый вилец из рук служки.
– Тише ты! – шикнул муж ей, – он ведь всё-таки арвеннид наш, а не конюх как прежде… Все дома присягнули на верность ему как вождю крови Бейлхэ.
– Хорошо же он начал правление – казнить родича нашего! Крови Модронов после проклятого Домнала в Эйрэ осталось наперечёт.
– Троих лучше хвали, что не сделал он с вами огулом как с…
– Знаю! – Гвенол на миг побледнела, девочкой помня ещё те ужасные годы раздора меж многих домов – помня тех, кто стал первым с конца.
– Как там брат Гвенол кстати – и вся их родня? Или их Тийре тоже… того?
– Да все прочие живы, почтенный. Гваул куда-то бежал из ардкатраха, твой дядя Килид ему присягнул, гэйлэ – а…
– А на севере что хоть творится? – перебил гонца Кадауган, не дослушав.
Гонец торопливо рассказывал прочие вести, что нёс от горы. Фейнаг хмурился, быстро вникая в события.
– Вот умёт… Просто трижды умёт! Снова нам в одиночку держать силы ёрла. Так Фиар ушёл на восток со всем воинством?
– Все до единого. Племянники все твои там же.
– Шщаров хвост! – он обернулся к слуге у дверей, – Конлойх – живо к Аэдану в Каменный Холм!
– Да, почтенный! – кивнул головой тот.
– Передай ему – всех мужиков пусть поднимет, всех коней – и выходят в союзные земли к тем нашим, кто верен присяге. Овёс и зерно пускай косят зелёными – лучше так для скотины ссушить, чем оставить противнику. Врага лучше держать вдалеке, а не близко его подпустить, как дед сделал по глупости… А то снова лягушек жрать будем в осаде.
Он обернулся к жене, доедавшей зажаренный бок оленёнка.
– Знаешь, гадость какая… без соли когда?
Брезгливо поморщившись Гвенол рассерженно сплюнула на пол, вытерев рот рукавом аксамитного платья – и проворная кошка опять завладела добычей, довольно урча под столом, возликуя обильному пиршеству подле хозяев.

– Трясучка проклятая… Снова колотит… – глава дома Конналов зябко закупался в шкуру медведя, бледнея как мел, – мне бы в седло как когда-то… ведь самое время.
– Брат твой справится?
– Должен… Аэдан толков в ратоводстве.
– Тогда что беспокоишься? Ты здесь нужнее – как глава дома собрать наше воинство и снарядить, созвать данников всех, приготовиться к худшему.
– Сплюнь, дурная!
– Смотри уж – одни мы теперь тут. Даже дом Донег все силы увёл на восток. А сюда идут тысячи копий дейвонов с самим их владетелем.
– Что же нам – сдаться ёрлу? – нахмурился фейнаг.
– Зачем? Говорить, если нужно – и быть сильными перед противником. Сильных слушают. Слабых сжирают, как знаешь…
– Стейне любого сожрёт, не подавится. Он из тех, кто всю власть любит я?вить, врагов раздавить, стереть с пылью… К мольбам он как камень тот глух.
– Вот пусть Тийре и думает, раз он владетель уже, а не конюх – как и Запад ему защитить в этот час. Мы что можем, то в силах исполним в защиту, но Конналов дом тут один.
– Есть ещё и брат Айб там на севере. Он нас поддержит.
Гвенол скривилась – как всякая женщина слушать не жаждучи здесь имя той, кто когда-то была тут в Глеанлох хозяйкой ещё до неё.
– Пыль перед воинством ёрла твой Ллугайд… И потом – этот Сердце из камня и дочерь родную не пощадил, так чего уж тебе помогать будет он, кривоглазый? А тот конюх надолго увязнет в восточных уделах, пытаясь отбить кочевых назад в сте?пи.
Она глянула мельком в оконце, узрив там кого-то внизу на дворе.
– Да и знаешь ты, что этот сын потаскухи попросит – кого…
– Так – теперь он владетель… Ему не откажешь никак уж.
– Вот и думает пусть, как спасти все уделы от недругов в это-то время. Это дело важнее, чем свадьба. Пусть чем должен займётся, как до?лжно вождю в час раздора.
– Это верно! – Кадауган взял в руки кубок, наполнив его до краёв винным хмелем.
– И потом – по чести? ей скорбеть год положено, как не стало Уиллуха нынче.
– Сколько-сколько? – округлил глаза фейнаг Конналов, поперхнувшись вином.
– Год – не меньше! Таков уж обычай – забыл ты?
– Да ладно…
– Спроси сам у шейна в святилище. И потом – сейчас мы ему дважды нужнее, чем он нам. Пусть подумает сам, чем сумеет быть нам благодарным, – Гвенол резко воткнула вилец в бок зажаренной щуки на блюде, – если Эйле до срока его не пожрёт…
Супруга заметила, что муж стал дрожать от озноба.
– Линэд – живо отвар!
– Да, гэйлэ – несу! – отозвалась служанка, скрываясь в дверях.
– Сурова ты с ней… – фейнаг глянул в бок створ оконицы – говоря не о Линэд, спешившей в стряпные.
– Да она мне спасибо ещё трижды скажет, как вырастет и поумнеет… – насмешливо хмыкнула Гвенол, – и потом – как не я кто о доме твоём и семействе заботится? А у Этайн пока в голове один дым – не желает понять, что есть общее благо.
Она взяла из рук Линэд чашу с отваром, поя побледневшего мужа. Голос её стал нежнее.
– И у меня уже дважды Лабрайды об Этайн всё речь заводили…
– Лаб-брайды? – зубы фейнага клацали мелкою дрожью о чашу, когда он хлебал крепкий взвар среброцвета.
– Они. Наши первые данники кстати – кто рядом, и верен нам издавна. И потом, есть ещё кое-кто, с кем сплести дело стоит по чести.
– Кто?
– Ты как будто не знаешь? Так что сам хорошенько подумай, как быть нам…

Вдалеке за чертой небокрая послышался треск, будто дальняя вспышка зарницы ударила громом над лесом. Дочерь Кадаугана вскинула голову, тщетно пытаясь узрить знак ненастья. Луайнэ вместе с хозяйкой как раз в это время спешили к стряпным, когда створы ворот распахнулись, и во двор тверди Конналов стали въезжать друг за другом возы.
– Живо лекаря! Раненных куча с Помежий! – громко рявкнул зевающим служкам возница, – и так пятерых не довёз за дорогу!
– Откуда хоть? Где была сшибка? – окликнул его вершний стражей Ллур Мокрый, спешивший сюда вслед за слугами.
– В уделах у Кайрнех и Дил! – отозвался один из порубленных.
– И у Холодного Лба наш обоз разгромили Сторгейры! – добавил вслед возница.
– Где этот лекарь – что с Донег загоном к нам прибыл? – крикнул один из людей Ллура Мокрого, озирая заполненный людом двор укрепи.
– А – Две Нитки который? Сейчас позову! – паренёк-водонос бросил вёдра и быстро помчался в чертог.
Этайн, застыв у переднего воза, увидела взгляд закатившихся глаз человека, залитого кровью из дырки на горле. Чёрные мухи кружили вокруг его глаз и уже побелевших рассохшихся губ, облепив мясо раны. Их земляк из Высокого Берега – росший с нею в их тверди погодок Руа?дан Колючка, сын здешнего медника – был уже мёртв.

К возам подбежал полноватый лысеющий лекарь, служивший два года владетелю Донег. За ним следом спешили помощники.
– Так… Мёртвых в святилище. Бедах – тяжёлых к столам! Мои снасти тащи и ставь кипень нагреться! Рудрайг – готовь перевя?зи! А с этими сами тут справитесь, кто шить умеет!
Он взглянул на стонавшего парня с разрезом от жала копья в правой ляжке, чьи поножи уже задубели от высохшей крови.
– Так – дело?в на две нитки вот с этим! Только дырку оставить для гноя во шву, а то чернь всё сожрёт – и в святилище можно…
– Спасибо, почтенный – умеешь обрадовать… – простонал слабо раненный.
– Дай мне нитки, почтенный, – сказала дочь Кадугана, отбросив волнение, что сначала возникло в душе, узревая всю эту кровищу, которая алым окрасила сено с соломой на досках возов.
Луайнэ дёрнула Этайн за край рукава.
– Ты же крови боишься…
– Я знаю… Дай нитку, почтенный.
Целитель растаял в улыбке, услышав дочь фейнага.
– Да хоть две тебе, гэйлэ… Лишь зашей – а то я тут один, как целитель ваш отбыл в Клох-Кнойх, – усмехнулся тот девушке, дав ей кривую как птичье ребро иглу-жало и моток тонких жил из большого ларца, что подал ему Бедах.

Стоны и брань разносились по вмиг зашумевшему кадарнле Конналов. Дочерь фейнага вместе с молочной сестрою уселась под низким навесом конюшни, куда сволокли всех их раненых воинов слуги, укрыв от палящего солнца. Подле них села наземь седая сестра дегтяря, отца Луайнэ – неторопливо мотая завязки на руку мужчины, поддетого жалом чьего-то меча сквозь броню.
– Вновь война… – бормотнула негромко она, смахнув прядь волос с глаз ладонью и вновь продолжая свой труд, – то лишь начало… а что уж потом…
– Ты же помнишь Помежные Распри – а, тётя Эмер? – спросила ту Луайнэ, помогая сестре тянуть нить через кожу разреза в ноге земляка из Ард-Кладдах, – отец мал был ещё, не застал их разгар.
– Лучше бы и не помнить… Забыла уже, всё надеялась смерть встретить мирно – и снова…
– Ты тогда овдовела, как мать говорила?
– Тогда, – женщина мельком взглянула на Этайн, – твой дед Тедельмид, гэйлэ, созвал всех мужей по коням – наших в землях у Дил тогда ёрловы люди и данники Куан теснили. Говорили – на два дня идут, и вернутся к позавтрашней ночи… А его где-то там сшибли пикой, и там же и лёг навсегда… Даже те?ла домой не вернули – едва ускакали от недругов. Ни мужа, ни хоть бы могилы…
Старая Эмер умолкла на миг, затянув туже завязь на ране.
– Говорили – два дня лишь… Проститься ведь с ним не успела. Даже хлеба в дорогу испечь не взялась – ведь же думала, встретимся скоро. Всё надеялась – ранен где, жив, и однажды вернётся. Тридцать лет так прошли, без единого слова – и как выглядел даже забыла, как молвил мой Хидд… Всё истёрлось уже…

Вновь послышался издали треск, точно толстый еловый комель разломило на части порывами вихря. Дочерь Кадаугана мельком взглянула на небо, торопливо спеша зашить рану в ноге земляка, снуя жалом иглы в бледной коже, пока Луайнэ тряпкой стирала бежавшую струйками кровь.
Тёмная туча с заката набрякнув дождём точно серая туша невиданной твари ползла над бушующим зеркалом озера, затемняя простор небокрая, урча и утробно-раскатисто ухая рокотом молний в её глубине – закрывая собою свет солнца.
Буря шла над землёй, приближаясь всё ближе и ближе к их тверди – точно темень ворот в бездну Эйле.

ГОД ПЕРВЫЙ. ПРЯДЬ ВТОРАЯ "…ТЕ, КТО МНОГО СМЕРТЕЙ ПРИНЕСУТ БЛИЗ СЕБЯ…" Нить 12
Вершивший воинством Верхнего городища Прямой уже больше седмины не получал свежих известий от своих людей, во главе со вторым помощником Конутом недавно ушедших из Винги в воинстве ёрла к востоку. Вечно проницательный и осторожный, он взволнованно переспрашивал о том писцов и помощников Сигвара, надеясь, что быть может хитроумный Коготь не всегда передаёт ему прибывающие послания от их владетельного родича. Однако тот, благоволивший за его меткий ответ Унниру на минувшем совете, и сегодня успокаивал зашедшего к нему в покои и тревожившегося долгим молчанием из ушедшей выправы угрюмого Храфнварра.
– И не станет же ёрл – стереги его путь Всеотец – посылать ко мне вестовых каждые полдня! Какая тревога, если с Помежий ещё не пришло ни одной вести о выступлении воинств арвеннида или его союзников?
– А все ли вести дошли от владетеля?
– Да – случается, волей Горящего посланных ко мне птиц сшибают в пути ястребиный коготь или чья-то стрела… – нахмурив вдруг брови Сигвар умолк на мгновение, о чём-то задумавшись, – …а конные вестники могут заболеть или погибнуть. Но тебе нет нужды беспокоиться, Гераде. Вся переписка в порядке – с тех пор, как почтеннейший Въёрн захворал, все дела его первый помощник ведёт – а у Хёдина дело горит, расторопней чем старый в три раза. Вести добрые, не беспокойся.
– Рад то слышать, почтенный.
– Правда – было одно… – Сигвар снова умолк, призадумавшись.
– И какое? Откуда? – Прямой снова нахмурился весь во внимании.
– Из Вейнтрисведде с рассветом явилась к нам птица. Не тайнописное даже послание, наспех начертано что-то – что укрепь в осаде. И всё.
– И что же, почтенный?
– Не знаю… Послал я гонцов вместе с птицами выведать что там. Пока сам не знаю – мятеж там или что-то иное, – Сигвар задумчиво шкробал по доскам концом точёного посоха, хмурясь, – если пьяная шутка писца или шалость чьего-то ребёнка, как было однажды в Милльэрбе – свинопасами будут до смерти, коль выясню…
– И всё одно, почтенный – как заноза какая-то гложет меня. Не смейся за глупую стережливость, я даже принёс обильное подношение для богов ради их прорицания – но неспокойно мне вот отчего-то…
– И что же изрёк тебе нынче почтеннейший Свейн? – пристально взглянул на собеседника Клонсэ, – говорят тут иные, зрит он грядущее метче своего предшественника Аскиля. Тот был больше мирскими делами всю жизнь озабочен, как знаешь.
– Наслышан, почтенный.
В двери покоев хранителя казны и печатей негромко постучались, и из-за распахнувшихся створ появилась Альда из Фрекиров, почтительно кивнув тут сидевшим мужчинам.
– Достойный Сигвар – нет ли свежих вестей от нашего ёрла? – спросила она немного встревоженно.
– За последнюю восьмину как ты опять спрашиваешь, тиу?рра – нет… – с сожалением развёл Коготь руками.
– Вот как…
– Не тревожься – едва лишь прибудут гонцы, я немедля тебя извещу. Ты слишком бередишь себе сердце тревогами, прямо вот как почтенный наш Храфнварр. И так дурно ты выглядишь нынче, бела… Может не нужно тебе лишний раз беспокоиться? – последнее он сказал как-то заботливо, пристально глядя на юную дочерь Свейна Ульфсхо?фуда.
– Если сердцу тревожно, то что я могу тут поделать, достойный? – вздохнула она, закутываясь в алую накидку, и учтиво попрощавшись с обоими мужчинами покинула покои Сигвара, возвращаясь к себе.

– Доброй она бы была госпожою в Высоком Чертоге, стань однажды законной женою владетеля… – с сожалением вздохнул Коготь, провожая юную дочь скригги Фрекиров долгим взглядом.
– Учтива, добросердечна, корысти со спесью ещё не набралась… Не в пример много лучше иных из супруг дома Скъервиров, метящих на это место и везде своё жвало сующих, – покривился он вдруг, вспомнив о настырной и алчной жене Уннира.
– Выпей-ка ты доброго вина из южных уделов… – позабыв о делах и убрав со стола рукой свитки, хранитель казны и печатей достал из украшенной резнью цветов и ветвей обрешётью стенной ниши узорчатый тонкий сосуд алого камень-света, – и я не откажусь от того. Там солнце из сока земли? тво?рит дивную сладость плодов, коих не вызреет в наших холодных угодьях на севере. Даже с мёрзлой лозы не так тонко оно… – Коготь с усилием выдернул прочную пробку из горлышка, тихо принюхавшись.
Золотой хмельной сок зажурчал по подставленным Сигваром двум резным кубкам.

– Сумел ли поладить ты с Гормом, достойный?
Храфнварр вслед за хранителем казны и печатей немного отлил через край подношением их жизнедавцам.
– Всё как ты и сказал, почтенный. Да – отважен, умён, ве?ршить может людьми… но дерзит всем во всём, точно сам себе ёрл. А уж с девками меры не знает – что и два жеребца в случный гон не управятся.
– Будь у них с братом ума пополам вместе с храбростью – был бы я горд сыновьями… – вздохнул старый Сигвар, неторопливо смакуя вино, – а так сам ты узрел, что мой Ульф не боец, и на девок взглянуть без стеснения не сможет – зато старший уж прыти везде за двоих взял. А тут вдруг вообще как с цепи он сорвался.
– Ты отец ему будешь, достойный – вот и сам объясни, что пусть стражею вершит. Но моим людям в укрепи я голова, а прислуга в руках у Костлявого.
Прямой смолк на мгновение.
– И почтенный… Скажу и как сам, и как голос от Брейги: будет портить служанок твой Горм – так лишится зубов. Пусть в иных местах ходаге?йрда пику он точит, – нахмурился Храфнварр, хрустнув костяшками правой ладони, – был бы мир на дворе – ещё ладно… Но в час распрей таких я в заго?не своём не держал, жеребцов. Хоть в бою хороши – лгать не стану – только после от пыла бед больше наделают.
– Зубов… Говоришь, на служанок он стал покушаться? – Сигвар как-то пристально глянул на хмурого Храфнварра, задумчиво постукивая пальцами по столу – точно вспомнил о чём-то увиденном прежде – об одном из их родичей, ставшим внезапно щербатым в ту ночь по Совету в покоях у ёрла.
– Что же – поговорю я с ним нынче же, уйму этого жеребца. Надеюсь, поймёт он родителя без кола по хребту… – Клонсэ легонько скребнул по полу концом посоха, – а тревоги Костлявого зрю и без слов – его дочки как вишни, с годами лишь зреют… и уж явно не в кость будет Брейги, если сын мой в их сад забежит и объест.

Вино вновь зажурчало по кубкам.
– Зря ты держишь тревогу, Прямой. Ты же сам упрочил за зиму нашу твердь, а уж я знаю толк в доброй работе у камников и древотёсов. Я бы и сам опасался в такой час вчинания смуты или волнений – но как видишь, Нижнее городище спокойно, никто из ремесленников и низкого люда не перетягивает через проезды цепи и не поджигает дома и схо?роны ради грабежа и насилия, не берёт Верхнюю укрепь в осаду с огнём, как случалось при Хъярульве.
– Этого нам ещё не хватало, храни Всеотец от такого… И так слишком много мне верных людей и второго помощника забрал Стейне с собой, – угрюмо проворчал Храфнварр, отпив из снова поданного Сигваром полного кубка хмелящий напиток цвета жидкого золота, так знакомый ему за долгие восемь лет вершенства делами ёрла в далёком тёплом Аскхаддгейрде – и дважды больше за срок в южных землях.
– А новых я ещё не сумел обучить так же годно и познать их дух с верностью в битвах.
– Согласен, почтенный… – вечно скрытный Сигвар сегодня был на удивление прям с пусть и единокровным, но много ниже себя чином родичем младшей их ветви, – но воля нашего ёрла порою и мне неподвластна, что бы не твердили долгие языки в этих стенах – будто это я один всё повелеваю Къёхвару и самолично вершу Дейвоналардой. Я уже истрепал свой язык об его уши словно худой нож о точильный камень – а так и не уговорил Стейне взять новую супругу из доброго рода союзных нам орнов. Да хоть бы и из вечно непримиримых к Скъервирам, дабы хоть как пригасить застарелую вражду семейств! – привспыхнувший было на миг Сигвар гулко ударил посохом об пол, хмуря брови.
– Ложе его не пустует без женщины, сам видишь – но неужели наш владетель всерьёз рассчитывает на милость богов в исцелении сына? – Коготь на миг задрал взор к полотку.
– Наш ёрл упрям, почтенный – мы этому оба свидетели. Но всё же я бы предпочёл оберегать Высокий Чертог людьми проверенными, а не малым числом незнакомых мне в деле. Слишком уж мало осталось в стерквегге таких, с кем я был бы уверен в их опыте.
– Иной раз и стадо баранов со львом в вожаках пребудет сильнее, чем львиное войско с верша?щим бараном… – усмехнулся вдруг Клонсэ, – а в твоей храбрости и умении даже ёрл тут сомнений не держит, раз зазвал тебя с юга к нам в Вингу. Это ясно как то, что за ночью приходит рассвет, а за бурей спокойствие.
– Ты говоришь как ардну?рцы, почтенный – красиво и метко. И всё же не люблю я похвал мне в глаза… – Храфнварр поставил на стол пустой кубок, ощущая течение хме?лящих рек в своих жилах, давших жар его телу и тщетную лёгкость в ногах.
– Не без их я кровей – сам ты знаешь… – усмехнулся вдруг родичу Коготь, – но и я льстить в лицо не горазд, говорю по заслугам для каждого.
– Однако и Прямой не всесилен без годных людей. Я не раз был свидетелем, Сигвар, как дурно готовое воинство может не взять прочные стены, обороняемые горсткой умелых людей – а видал и обратное, как малым числом брали тверди, где в избытке воителей, но их дух и умение слишком слабы.
– Умелые люди сейчас нужнее в воинстве Стейне, чем тут, Храфнварр. Сам понимаешь – война…
Вновь зажурчало вино, наполняя два кубка.

– А что говорят твои люди там в Эйрэ, почтенный? Что творится в уделах противника?
Сигвар нахмурил вдруг брови, точно раздумывая.
– Вот что-то давно не слыхал я вестей столь мне ценных из тверди владетелей Бейлхэ… Да и с севера не было долго гонцов от Кривого.
Он умолк на мгновение.
– Ты сам знаешь, достойный, чьи земли лежат на прямом пути к Кроммах – и сколь сильно ему ненавистен наш дом много лет… что отверг он родное дитя ради воздаяния Скъервирам, позабыв про неё в своём гневе.
– Да – наслышан, почтенный… – кивнул ему Храфнварр, нахмурясь – когда Сигвар вдруг вспомнил про ту, кто была прежде дочерью Каменной Тени.
– И там год от года его мощь растёт, тесня наших прежних союзников. Даже верный нам Гвенбранн из Катайр – и тот не способен противиться старому Ллугайду, теряя в Помежьях удел за уделом…
– Чудо, что жив он доселе в кругу стольких многих врагов.
– Две стрелы в нём – от Катайр и Кроммах подарки – и те не смогли его в темень отправить, как многим то жаждалось… а пырнувшего раз его в рёбра ножом Ллугайд сам утопил после в топях живого. Уж не знаю, хранят его Трое – или та его ненависть к тем, кто лишил его близких…
Сигвар стиснул в ладонях кость посоха, в размышлениях шкробая жалом натёртые доски цветных половиц.
– А ведь я по чести? предлагал ему трижды, чтоб вернуть его дочерь в родные уделы – не жалея ни денег, ни даже богатых наделов, чтобы то как смогу окупить – дабы стих его гнев и стремление к мести.
– И что он?
– Не осталось у Ллугайда в каменном сердце тепла для неё. Он живёт с той поры лишь единою целью – терзая всех наших союзников, руша все наши успехи. А про дочь он сказал в том последнем письме, что она умерла, когда было ей только шестнадцать…
Коготь смолкнул на миг, и скребущее пол жало посоха стихло.
– И она позабыла всю прежнюю жизнь, став тут дейвонкой взаправду.
– Ненависть страшная сила, почтенный… – угрюмо промолвил Прямой, – она движет и горы в стремлении к мести, слепо рвёт и свою, и чужие ей судьбы, сжигает сердца изнутри… Но и она иногда справедлива – ибо кровь не прощают.
– Да, всё так… не прощают, – Коготь оторвал взгляд от пола и задумчиво глянул на родича.
– Наслышан я разного, что про тебя тут твердят неучтивцы, Прямой…
– Да плевать мне песком, что иные твердят тут, почтенный. Моё всё на мне – и сужу себя сам, а не наветами тех болтунов, на ком блох из минувшего дел как на псине иной… – Гераде смолк на мгновение, вновь вернув разговор на дела этих дней – не желая вести речь о том, упомянутом Сигваром.
– Так говоришь – нет нам свежих вестей от владетеля?
– Не тревожь себе сердце, Храфнварр. Если придут мне любые известия, я их немедля тебе передам.
– Спасибо, почтенный.
– Говоришь, ты ходил за советами к Свейну? Изрекли тебе боги дурное?
– Ничего, почтенный. Они вообще никогда не щедры на ответы. Но ещё по приезде сюда в прошлую осень предчувствовал я, что станет Высокий Чертог мне могилой…
– Разве не будет почётно тебе – сыну из невысокой ветви нашего рода – обрести погребение среди ёрлов и лучших ратоводцев из Скъервиров, лечь костями в святилище подле Эльдле?йте и иных славных свердсманов – когда ты до прославленной старости и седого волоса будешь оберегать обиталище наших владетелей?
– Срок тому видно будет не столь уж и дальний, почтенный… – Храфнварр умолк, смакуя из кубка остатки вина, – тьмы я давно не боюсь – жизнь страшнее бывает… Да и боги нечасто бывают щедры, чтоб не забрать потом больше дарованного – и разят они чаще слабейших и невиновных…
– Вижу, ты больше страшишься не за себя, родич. За кого же? – проницательно прищурил глаза старый Клонсэ, взирая Прямому в лицо, – ты до сих пор один, славный Храфнварр – и тени своей всё не знаешь. А годы тебя нагоняют…
– Иногда чем сильнее привяжешься к людям – тем больнее потом, когда рок по-живому от них отрывает… – негромко промолвил вдруг Храфнварр, не глядя на старого Клонсэ, – и то зная порой сам страшишься плесть наново нити, не в силах решиться на это…
– Да – порою и так может легче… Тени уме?рших всегда будут с нами – и твоя Гудрун из Эваров была тебе славной женой, как и когда-то мне моя добрая Сигла. Но быть может пора бы задуматься снова о достойной супруге, дабы не лежать одиноко в нашем родовом святилище Винги, чтобы не была твоя могила узка?
– Доброе предложение, почтенный хранитель казны, – усмехнулся Прямой, отставляя пустой кубок и вставая со скамьи, – если придёт мне пора – то я знаю, у кого бы ссудить на женитьбу мешок серебра. В рост, надеюсь, не станешь монеты давать для родни?
– В рост… Буду рад с ним расстаться без скупости, если ты станешь меньше угрюмым! – ухмыльнулся старый Коготь, убрав сосуд с хмелем назад в стенную нишу, – что бы не твердили про меня многие языки, радость мне верных людей я ценю много больше, чем смерть для врагов дома Скъервиров.
Он умолк на мгновение, пристально глядя на родича.
– Но пока что мешок тот пылится в казне – а ты ждёшь что-то всё, словно слов и решимости сам не находишь, и тени своей здесь не знаешь досель…
– Пора мне на службу, достойный. Уже смеркается, час обойти укрепь, – Храфнварр оправил на себе пояс с ножнами, закутавшись в плащ перед наступающей ночной прохладой.
– Храни наши дела Всеотец! – напутствовал его на прощание нежданно разговорчивый нынче – и вовсе не из-за хмельного вина – хитрый и зрящий везде Сигвар Клонсэ – казалось всё знавший, о ком сейчас заняты нерадостные думы ожидавшего её ответа Прямого.

За дверями почтенного Сигвара разминувшись со стражей Храфнварр вышел по лестнице прямо на стену Хатхалле, и щурясь взглянул на закат, на спадавшее к чёрной воде междуречья Широкой и Топкой багровое солнце. Там по правую руку вдали меж зубцов показалась шагавшая стать сына старого Клонсэ, обходившего к ночи стоявших по хугтандам стражников. Тот с усмешкой кивнул в бок Прямого, учтиво приветствуя вершнего укрепью – и он так же ответно кивнул. Хоть и с первого дня по прибытии в Вингу не вышло меж ними приязности – точно чья-то безмолвная тень пролегла между ними…
Ночь наплывала на засыпающий ходагейрд.

Из мглистой ночной тьмы возник точно призрак лазутчик на взмыленной рыжей кобыле – один из дозорных, отправленных первыми к городу.
– Старшой – мы у Винги! С того холма уже стены видны! – он указал рукой позади себя.
– Не нашумели в дозоре? – переспросил за Льва Каллиах, взмахом руки подзывая к себе всех помощников из числа своих деих-ламнарв.
– Будь спокоен, почтенный! Била молчат, слышишь? И вокруг ни души – ни одного их дозора вне стен.
– Значит не ждут нас, дейвонские свиньи! – обрадованно воскликнул Унлад, – не успели прибыть к ним вчерашние вести!
– Отсюда вот лучшее место для подступа. Все торговые схо?роны и ремесленные дворы у Речных ворот с запада… – обратился к их вершнему Каллиах, – а тут прямо к стенам подступиться возможно вплотную в тумане таком!
Лев привстал в стременах, озирая собравшихся подле него деих-ламнарв и лу?айд-лохрэ их воинства.
– Каллиах!
Исполин замер, внимательно слушая Аррэйнэ.
– Твоя тысяча нас стережёт от полудня – смотрите за дорогами и переправами. Пусть твои парни подожгут торговое городище. Всех, кто появится – в землю к Шщару втопчи! И сразу дай знать, если враг шевельнётся.
– Понял! – сын кузнеца негромко присвистнул, и дав людям знак следовать за собой подстегнул жеребца, растворяясь во тьме.
– Унлад – тебе север. За Молотом повторяться не буду – понял, Стрелок? Окружишь городище с заката, чтобы на ту дорогу и по реке никто из вражин не смог выйти. Стерегите там Большой Мост через Топкую, а поутру сожгите со всеми причалами и судами.
– Сделаем!
От его слов приказов разлетались верхом главы сотен, за собой увлекая всех прочих, заставляя всех действовать воедино подобно муравьям в их огромной семье.
– Оллин – готовь вороты к бою.
– Цельщики! – выкрикнул тысячный метальщиков, указывая рукой направление, – первая сотня – на те холмы! Остальные на склон! Вороты ставим на этом гребне! Кадауган – десяток их с севера заведи, станешь под прикрытием Унлада!
– Понял!
– Подпалишь как следует город оттуда – и меть по Хатхалле! Тебе ближе чем нам будет добросить! – отдавал Рогопе?вец приказы своим деих-ламнарв.

Скрип осторожно подкатываемых и снаряжаемых каита-гаойта озвался меж спящего редколесья, когда причудливые в очертаниях метальные снасти руками обслуги устремились на указанные места, выбранные опытным глазом Оллина для обстрела вражеского городища. Цельщики с возвышенностей уже передавали знаками тлеющих ветвей и негромкими окриками указания, и поспешавшая следом обслуга метальных возов торопливо наматывала на катушки толстые свивки канатов тяг, спуская до самой земли рычаги долгих плеч. Воины подкатывали к пращным петлям огни?ща с цепованными камнями, распаливали для их поджога просмоленные запалы. Всё делалось быстро, но верно и слаженно, словно отточенное до предела единое всеми движение.
– Лучники и копейные – по коням! – отдал приказ Аррэйнэ, внимательно оглядывая тьму, разорванную впереди немногочисленными огнями спящего ходагейрда, до стен которого было не больше каких трёх полётов стрелы. Город и не подозревал о появлении врага у самых стен древней твердыни владетелей – и сегодня пришёл их черёд содрогнуться от страха в ночи.
– Старший? – отдававший распоряжения метальщикам Оллин обернулся к их вершнему, внимательно глядя в глаза товарища.
– Ты уверен, что это нужно? Послушай… это ведь не какое-то захудалое городище. Это же Винга – самый большой и сильный из всех гейрдов на западе! Или ты думаешь нашими малыми силами взять без осады такой…
– Посмотрим, Оллин… – оборвав его на полуслове Аррэйнэ смолк, пристально глядя во тьму и сжав зубы. Через миг он пришёл вновь в себя, повернувшись к товарищу.
– Метай!
– Хорошо! – приказ не требовалось повторять дважды, и лу?айд-лохрэ метальщиков крикнул:
– Метай!

– Эй, Фреки, гляди-ка! Огни там за пустошью видишь? – один из двух стражников, бдивших ночью охрану восточной стены ходагейрда, всмотрелся в туман, чьё густое молочно-белое покрывало вздымалось до самых зубцов каменного пояса городища возле их ху?гтанда, где в комнатушке горел освещавший нависшие над головами тяжёлые своды коптящий смоляк в стенной нише.
– Аа-а-а-а-э-а… Где? – его заспанный товарищ, зевая, лениво встал с устланной сенником деревянной лежанки.
– Да вон – чуть к северу от восточной дороги, на пустошах. Погляди сам.
– Заночевал кто-нибудь из странствующих, – пожал плечами товарищ, почесав шею под воротником верховницы, – иди спать лучше, Бер – мой черёд сторожить.
Однако далеко по стене он уйти не успел. Усилившийся блеск дальних сполохов справа заставил сонного воина обернуть туда голову. Он увидел, как в черни небес средь тумана внезапно прорезались тонкие линии света – словно нити огня – выраставшие ввысь от земли. На глазах его – он в том готов был поклясться самим Всеотцом – целый сноп этих искр стремительно стал приближаться к стенам спящей Винги как рой светляков.
Но ни рассмотреть это чудо подробнее, ни доложить о нём вершнему стражей зевающий Фреки уже не успел. Через мгновение десятки огни?щ страшным градом обрушились на эту стену у Главных Ворот и стоявшие следом за нею строения Винги, вежи стерквегга и Высокий Чертог – словно неистовый огненный вихрь, всё сметающий на пути.

– Не останешься хоть в этот раз до рассвета?
Он растопырил рубаху, продев голову сквозь подол.
– Где с кем вершний над стражей – и ёрлу плевать, дело третье… А чего по ночам он охрану не бдит – не по мне так, нельзя. Уж так надо, прости…
Горм обернулся к ней, обняв и впившись ртом в её губы.
– Я же тебя не обидел?
Та усмехнулась, хоть вышла улыбка и горькой.
– Уж как есть. Мне с тобою и так хорошо…
– Врёшь ты, Дис…
– Может так… Я же знаю – таков ты как есть.
Она опёрлась о ложе отставленным локтем и повернулась на бок, глядя мужчине в глаза.
– За тобой все бегут кто ни глянет – звать не нужно порой никого.
Он вдруг насупился. Лоб Горма прорезала складка морщины – а лицо снова стало нести тот невидимый оттиск досады с недоумением.
– Может не все… – он промолвил негромко, как шёпотом, под нос – так и глядя в окно, поглощённый раздумьями.
– Я в святилище была недавно, всё хотела прозреть…
– Что женюсь на тебе или нет? – усмехнулся он вдруг, обернувшись к Дис взором.
– Я же не дура, как прочие все твои девки… На тебя прозревала, хотела узнать.
– И узнала чего? – кинул он на ходу, одеваясь.
Она долго молчала, взирая на Горма из сумрака.
– Предрёк мне сам почтеннейший Свейн, что тонка твоя нить…
Сын Сигвара презрительно хмыкнул сквозь зубы, подпоясавшись охватом.
– Чем нашла удивить… Я в Помежьях Костлявую видел не раз на глаза – не сидел за забором в стерквегге. Потому и отец меня видно сюда притащил перед распри началом, от жара её чтоб подальше.
Дис несогласно мотнула головой, разметав по подушке нечёсаный вихрь её золота кос, кои он нежно гладил недавно ладонью, но взирая как будто насквозь, в пустоту – словно видя на ложе иную.
– Жить ты будешь сам долго быть может, почтеннейший мне там изрёк. Но стремишься к тому ты, что смерть лишь приносит вокруг себя всем…
Горм задумался, снова взирая в открытые ставни окна, устремив взор во тьму над уснувшим уже ходагейрдом.
– Ну, где женщины – вечно погибель… Вот папаша твой вдруг нас услышит – слуг поднимет, и с пикою будет за мной до Хатхалле нестись, как недавно один.
– Хорошо коль один лишь… – усмехнулась она.
– Уж таков я, прости. Могла бы ты зрить через мглу – так бежала бегом от меня куда прочь, лишь бы дальше от дурня подобного, а не звала бы к себе.
Дис вдруг вздрогнула.
– Всеотец охрани от такого!
– Почему это? – он приподнял свою бровь.
– Не понять вам, мужам, что то значит на деле. Моя бабка была говорящая чары; великую силу имела прозрить и сплести нити су?деб. Только страшный Праматери дар тот, просто так не даётся он женщинам…
Она смолкла, взирая как тот одевался.
– Жаль, что ты до утра не останешься, глупый.
– Так надо… Прости.
Он вдруг встрепенулся, увидев во тьме пронизавшие ночь нити искр, что разрезали небо – и тотчас же удар содрогнул тверди стен городища.
– Шщаров хвост… Чтоб меня! – Горм стремительно взвился на ноги, одеваясь и сунув ступню в голенище, – я-то думал, отец меня дальше от распри сюда утащил – а я сам за собой её в Вингу припёр средь поклажи! Ну хоть снова при деле!
Молодой, резкий, сильный – он был как тот ветер, в полёте несущий стрелу – и Дис снова всмотрелась в него, не сумев удержаться от страсти и страха – что навряд ли узрит его больше с собою – и не узрит его рядом с собою всегда. Он как куст катуна?шипоцвета или древко стрелы – что летит под порывами вихря, пока хватит силы – и когда ветер стихнет, падёт на землю – прорасти или сгнить.
Горм одевшись успел её снова обнять, жадно впившись губами в рот Дис – и с размаху скакнул в оконицу, где внизу его ждал вдалеке жеребец, топтавший проезд вдоль купеческих схоронов, что взносились по Среднему городу. До Хатхалле путь был недалёк. И хотя его сердце на миг объял страх – не бывал он ещё в таковых переделках под огненным ливнем – но сын Сигвара знал, что он справится. Должен.

Со времён основания не знал могучий и прекрасный ходагейрд Дейвонала?рды большего страха, чем тот, что теперь пробудил его жителей. Даже жестокая битва за Высокий Чертог подчас давнишней смуты между дейвонскими орнами в час низвержения власти клятвопреступных Афтли и их поплечников пять долгих столетий назад не сравнилась с нынешней сокрушительной ночью.
Крушились и осыпа?лись обветшалые за века городские стены. Оседали под прямыми ударами литых тяжёлых «орехов» зубчатоверхие клычницы и вышибленные в горящее крошево створы Хлидхельст – метальные снасти на кручах холмов там трудились без устали. С юга и запада, а после и с северного бока вскоре дружно вспыхнуло пламя подпаленных ремесленных лавок и схо?ронов, примыкавших вплотную к стенам городища – то постарались конные люди Каллиаха и Унлада. Всё выше и выше вздымался ввысь чёрный столб гара, заслоняя собою и звёзды и облака в выси неба.

– Почтенный, проснись! Проснись! – ворвавшись в покои их вершнего Агиль с силою стал тормошить за руки спящего Храфнварра, заставив того пробудиться – и резко отпрял вбок от взвившегося точно молния клинка очнувшегося Прямого.
– Хестъярн, ты? – во тьме без зажжённой светильни сын Свейра не сразу узнал по голосу своего верного сподручника – но сразу же понял, что за грохот и треск доносились через прикрытые ставни окошек со двора их стерквегга.
– Враг? Где? – вскочивший на ноги Гераде сразу привёл себя в чувство, для верности больно хлопнув по правой щеке кулаком, чтоб скорее очнуться, и убрал клинок в ножны.
– А никаких нет вестей! Врага в городе нет – но Винга окружена, как мне думается. Снаружи везде сотни а?рвейрнов, подожгли все ремесленные ряды вокруг ходагейрда. Метят прямо по укрепи, в рот им копыто!
– Чтоб меня… Сейчас, одеваюсь! – Храфнварр плеснул на лицо пригоршню воды из кувшина, надевая поножи и подкольчужную свитку, и торопливо подпоясался охватом с ножнами. Вдвоём они выбежали во тьму переходов встревоженного стерквегга, а затем и в охваченный пламенем двор.
– Горим, почтенный! – подбегая окрикнул их ещё один из старых людей Храфнварра.
– Чаны на стенах, лейте воду оттуда! – повелел он собиравшимся людям, отдавая приказы кому куда бежать и что исполнять, – шестеро кто покрепче – к обоим колодцам! Не дайте огню заняться! Агиль – за закатной стеной и колодцами смотришь, ты там за старшего!
Под его краткими ясными приказами люди разбегались как муравьи, выполняя пове?ленное.
– Имель, все живы?
– Все, почтенный! Царапнуло лишь Торопливого с Тощим – и… чтоб меня! – сотник-южанин умолк, глядя как в груде каменных ощепов под ноги им сверху рухнули чьи-то ошмётки костей средь обрывков одежды и клочьев кровавого мяса, пав с вершины разбитого точным ударом огнища дозорного хугтанда.
– А-а-а… х’имар-аль-ашар! Кого это, Гуннар? – по-арднурски ругнувшись в запале, южанин окликнул одного из стоявших по стенам, не в силах теперь опознать мертвеца.
– Да Лейфа Счастливчика! – донеслось с высоты.
– Вот Счастливчик тот первый пролезет везде… – хмыкнул Гальдур, – что к котлу и до баб – что слинять со сражения тихо…
– Вот теперь уж завидуй, Поганка… Он там в Халльсверд пирует, засранец – а нам тут умёт за него хлебануть! – фыркнул южанин.
– Стерегитесь огнищ, укрывайтесь у самых стен! Имель – кто ранен, того в нижние покои к конюшням! Зовите лекарей! – отдавал приказы Прямой.
– Понятно, почтенный!
– Гальдур – живо гонцов в Нижнее городище! Узнать что там как, какое число у противника, если сочли! Въёрн – едва только утихнет огонь и покажется враг, приготовишь все вороты к бою!
– Ясно!
– И кого в час пожара увижу за грабежом или насилием – зарублю как собаку! – рявкнул он громко, дабы услышали все, кто не был им прежде проверен на верность приказу в бою.

Пробуждение было горше тех снов, что он снова зрил нынче, когда воспоминания вновь нахлынули на вершнего воинством Винги…

Миновала половина восьмины, как воинство Эйрэ начало огненную осаду. Стоя на холме подле воротов и радуясь толковой работе своих людей, вечно осторожный Оллин неотрывно поглядывал на их вершнего. Завидев, что распалившийся и весь напряжённый точно взведённая тетива лука Аррэйнэ вот-вот даст приказ ворваться в горящий вражеский город через разрушенные Главные ворота, лу?айд-лохрэ метальщиков решил наконец вмешаться.
– Лев, послушай! Как бы мы все не хотели… да послушай же ты меня!!! – Оллин схватил товарища за кольчужный рукав полосчатки, удерживая рванувшегося было вперёд старшего подле себя.
– Остынь! Сейчас нам Винги не взять, опомнись! Нас мало – пятая тысяча ещё не подоспела к нам с юга, огни?ща и камни заканчиваются! Люди и так с перехода все выдохлись, чтобы в бой ты их кинул!
– Справимся! – рявкнул Лев в ярости, пристально глядя на зарево пламени над ходагейрдом.
– Какое там! В одной только укрепи воинов сколько – а сколько ещё горожан встанут с мечом и стрелой? Нас раздавят одним лишь числом, как бы мы не сражались со всей твоей яростью! Или забыл ты в Аг-Слейбхе сражение свежее? А нас тут много меньше, чем у Уннира было людей!
– Точно, почтенный! Да даже и если возьмём, перебьём там всех в укрепи – всё равно не удержим мы город никак! – поддержал Адарханнада первый помощник того.
– Да чтоб их! Хоть бы ещё нам пять сотен копейных… – процедил он сквозь сжатые зубы. Лев смотрел на горящий вражеский город и на своих готовых к броску сквозь разнесённые в клочья Главные ворота всадников, рядами выстроившихся перед наступом – ожидавших его лишь приказа.
– Не в этот раз, Лев! Мы и так бок им крепко зажарили – разве не видишь?! – Адархханнад махнул рукой в сторону пылающего ходагейрда, над вежами и чертогами которого вздымалось в ночи яркое зарево, полыхавшее золотом искр – точно рассвет, над которым чудовищным древом-столпом вырастал во тьме гар клубов чёрного дыма.
– Мы ещё придём сюда – всем нашим воинством, вместе с арвеннидом – и вот тогда эта ночь им спокойной покажется! – Оллин сумел наконец-то унять разъярённого Аррэйнэ, который вдруг так же стремительно стих. Неотрывно взирая широко раскрытыми глазами напряжённого до неузнаваемости лица на пламя над Вингой, он точно пытался что-то узреть в том бушующем море огня.
– А пока надо отступить! Скоро утро – а как осядет туман, и дейвоны увидят с рассветом наше истинное число, то и страх у них враз пропадёт! Одних раненых у нас уже все восемь сотен!
– И Молот прислал с гонцом весть, что с запада спешно подходят их свежие силы из ближних укрепей! Долго мы их и рекой не удержим! – добавил первый помощник Рогопевца, – нужно назад отступать, пока время ещё есть!
– Хорошо, уйдём… – устало проговорил Аррэйнэ вполголоса.
– Спешивайся! – рявкнул он конным, дав знак рукой. На миг Лев умолк, сглотнув тяжёлый комок в горле, оглядев всех внимавших ему.
– В другой раз, люди… А пока время есть – все к воротам! Пали их огнём, чтобы крепко запомнили!
Он выхватил у одного из воителей двуручную секиру на долгом древке и кинулся к ближайшей из елей, росших поблизости от выставленных в ряды и раз за разом отправлявших смертоносные огни?ща и каменный град на врага воротов. С хрустом лезвие врезалось в мякоть сырой древесины, отсекая кусок от ствола.
Все свободные от метания воины, кто был теперь в стане, следуя приказу их старшего кинулись следом за тем. Скрип метальных плеч воротов и вой взмывавших зарядов притих под грохочущим гулом секир, когда сотни валили замшелые ели, пластали их пилами и секирами на куски – под пасть каита-гаойтэ – и дружно тащили к ним. Рогатые, с необрубленными сучьями – словно поднявшие шубу ежи – смолистые чурбаки обматывали тряпьём и поджигали прямо в метальных пастях. Миг – и они исчезали во тьме, тонким огненным следом отметив свой путь в высоте, градом обрушиваясь на городище – пусть и не сокрушающим камень, но катившимся по переходам и улицам будто клубок острых копий, давя метавшихся во тьме охваченных ужасом защитников ходаге?йрда.
Но эта тянувшаяся бесконечно долго ночь была по-летнему коротка, и вскоре на восходе рдяным цветом затлел небокрай, предутренней синевой сумерек рассеяв смоляную чернь темноты. Из редевшего тающего тумана принимая зримые очертания выплывали абри?сы десятков изрыгавших на Вингу смерть воротов воинства Эйрэ. Становились заметными оку тени коней и их всадников, что сметали с земли все соседние селища у ходагейрда и охраняли их главные силы от внезапного подхода подкреплений врага или ответной атаки из городища.
Зарево пылающей тверди стало тусклеть в свете утра, хотя буйство огня не стихало, до сих пор поддерживаемое без устали работавшими воротами. Лопались жилы и трескалось дерево, гнулся метал – но ярость с запалом не унимались в сердцах, заставляя метальные плечи взмывать и взмывать ввысь всё новыми «ульями» и пылающими обрубками сваленных древ.

Страшна была эта ночь для ходагейрда Дейвонала?рды. Горели пламенем все подпаленные конниками Эйрэ малые городища вокруг внешних городских стен. Раздуваемый ветром, вздымаясь выше самых высоких ху?гтандов Хатхалле бушующий пал пожирал всё охваченное им Нижнее городище – дома и чертоги, схо?роны и торжища с лавками. Горела во многих местах Верхняя укрепь и сам Высокий Чертог. Словно светочи полыхали огромные ясени возле обители ёрлов. Сотни пробуженных горожан в страхе спасались от гибели в прочных стенах лежавших на возвышенности твердей, чьи ворота стража растворила для них нараспашку.
Защитники внешних стен ходагейрда ещё пытались вначале вслепую отстреливаться по окружившему их неприятелю из воротов и луков с крестовиками. Но вскоре град «ульев» вытеснил их с муров рушащихся укреплений, смешав воинов ёрла с прочими спасавшимися горожанами – ибо точно пришедший врагу на подмогу поднявшийся ветер всё сильней раздувал пламя страшных пожарищ, травя дымом дыхание и поджигая соседствующие дома жарким ворохом искр.
Горе и страх стояли в глазах искавших спасения уцелевших. Немо и безучастно взирали на страдания живых слепоокие каменные изваяния на резьблёных плитах могил почивших владетелей Высокого Чертога в горящей родовой усыпальнице Скъервиров.
Кровь, пламя и смерть шли по древнему Дейнову ходагейрду.

Когда его люди совладали с разгоревшимися в Верхней укрепи пожарами от падавших сверху огнищ, заливая взмывавшее пламя водой и стаскивая пылающие смоляные корчи с крыш и переходов по стенам, спасая от огня всё сделанное из высохшей за века древесины, усталый Храфнварр наравне с другими орудуя шипницей с вёдрами продолжал отдавать приказы, выслушивая донесения о том, как обстоят дела с водой в колодцах и где что удалось потушить, а где пожар было не унять, где уже обрушились под ударами верхушки стен и сторожевых веж. Четверть воителей он направил в Высокий Чертог на защиту и в помощь выводившему оттуда людей из пожарища Горму. Своей волей и силой голоса сын Торда сумел собрать воедино уже объятых страхом воителей, и их руками удержал разгоравшийся пламень, не дав охватить весь стерквегг целиком.
Однако тревога в сердце Прямого была не за себя, уже бывавшего в подобных осадах на юге в час Распрь Городов – а за оставшуюся где-то в горевшем Хатхалле женщину с рыжими волосами и её сына, чья судьба волновала его много больше сильнее, чем даже жизни его владетельных родичей. И ненадолго оставив главенство в тушении гара и подготовке стерквегга к грядущему вражьему наступу на верного Агиля, превозмогая усталость он отбросил ведро и бросился по полуобрушенным переходам и лестницам в Высокий Чертог, по которому без отдыха метили вражеские метальщики, круша полыхающими «орехами» камень муров – откуда стража во главе с наследником Сигвара как могла выводила людей и спасала добро из казны с книжным схороном. Суровый и многоопытный воитель, Прямой всегда умело и чётко исполнял своё дело, не стремясь отдаваться опасному, гибельному геройству – но тут словно забылся.

Пробегая по сходам восточной стены сын Торда столкнулся в дыму с чьей-то тенью, помогавшей четвёрке закопченных стражников быстро тащить на плаще чьё-то тело. В темноте точно молния вспышкой блеснул меч в руке.
– А, почтенный – и ты тут? – Горм отёр с лица чёрную сажу, сплюнув под ноги густую слюну изо рта, и оглянулся вокруг, озирая пожарища Верхнего города, – ну и ночь! До утра доживут не все точно, наверное…
Прямой вдруг ощутил в словах парня как будто намёк, что кольнул точно острое шило. Может и так… ведь из двух всегда должен в итоге остаться один.
– Кто там? – Прямой кинул взгляд на растянутый плащ, узнав там почтенного Клонсэ, лежавшего точно мертвец без движения с залитым кровью лицом.
– Отца зацепило стропилом, но жив… Чего стали – бегом, Хвёгг вас в брюхо! – Горм рявкнул своим, что застыли за толстой опорой, решив отдышаться от бега. Подгоняя их к лекарям старший сын Когтя опять скрылся в тёмном дыму.

Гвенхивер с мальчиком Храфнварр нашёл среди других служанок Высокого Чертога, укрывшихся от огня на нижнем поверхе в стряпных, где надёжные толстые муры не могли быстро обрушиться от ударов огнищ, а от дыма и пламени было в изобилии воды из глубокого колодца. Сидя во тьме подле своей подруги Сигрит, она крепко прижала к себе сына и что-то неторопливо напевала её встревоженным детям, успокаивая мальчишек. Испуганные вскрики и возгласы встретили его, когда не все сразу узнали в дыму появившуюся из распахнутых створ тень мужской стати с мечом.
– Идёмте в стерквегг, скорее! – повелел он испуганным кашляющим женщинам, завесившим все оконца и двери мокрыми полотнищами, спасавшими их от горького дыма пожарищ, – Хатхалле ненадёжная защита от огнищ – а в укрепи стены толще, и пожары уже погасили. Идите к мужьям, женщины – нужна помощь раненым!
Бывшая среди них за главную Гвенхивер согласно кивнула его словам и заторопила остальных служанок собираться. Прятавшиеся тут со спасённым от пламени пожара скарбом девушки и жёны воинов укрепи с детьми поспешили вслед за подгонявшим их Храфнварром, чью силу слова они уже знали, и в чьей тверди все будут в безопасности, не страшась ни огня, ни грабежа или чьего-то насилия в этом вихре обрушившегося на ходагейрд бедствия.
Саму Гвенхивер, шедшую последней, он вдруг осторожно, но твёрдо взял за ладонь и повёл в свои покои, подхватив из её рук удерживаемый там куль из одеяла с завёрнутыми внутри вещами, из которого на миг выглянула круглая кошачья голова, блеснув в сполохах пламени золотом пристальных глаз. Женщина не сопротивлялась, лишь взволнованно глянув на Гераде – и подхватила сына за руку. Но Храфнварр заткнул клинок за пояс и посадил мальчика на плечо.
– Сиди крепко, Бродди! – велел он ребёнку, и тот послушно уцепился ладонями в одежды мужчины, с испугом глядя на зарево горящих хугтандов Высокого Чертога.
– Пока не уймётся пожар, лучше переждите напасть в безопасности. Тут я буду ближе от вас, чем в Хатхалле, где… – он едва не промолвил вслух имя того, кто возглавил недавно дворцовую стражу.
– Запри двери, Гвенхивер. Я надеюсь, к рассвету вернусь, если не начнётся…
– А если начнётся? – перебив, с тревогой спросила она у Прямого, глядя прямо в глаза.
– Я к рассвету вернусь. Жди меня, не тревожься… – кратко сказал он, не желая ни испугать женщину, ни вселить ей обманную дымку надежды – сам не зная ответа на этот вопрос, что случится в Хатхалле к восходу. Живы ли будут они к тому времени?

Затворив за собой двери Храфнварр разглядел, как светлеет в затянутом пологом гара синеющем небе, когда летняя ночь начинает клониться к рассвету. Он ещё раз взглянул на закрытые двери и заторопился вновь обойти вверенную ему твердь, дабы подготовить уцелевших людей к началу ожидаемого наступа и осады вражеским войском немало уже пострадавшего от пламени ходагейрда.
– Подкова! – рявкнул он во весь двор, подзывая помощника, – готовьте оружие, запасайте стрелы и копья на стенах! Укрепить все ворота! Готовим вороты к бою!
– Понял! – тот кивнул, и отдал распоряжения дальше:
– Имель – ворота тебе! Гальдур – к метальщикам, живо чтоб зарядили все снасти!
Сплюнув под ноги Агиль проворчал недовольно:
– В рот им копыто… Вот ночка – даже в Бирксведде такого умёта хлебнуть не пришлось тогда! – и тише добавил под нос еле слышно:
– Уцелеем к полудню – ну точно женюсь…

– Рассвет, Аррэйнэ! Пора уходить! – крикнул подбежавший к нему Адарханнад, – а иначе мы будем прорубаться сквозь всё войско Винги – пусть и хоть через то, что ты от него там оставил!
– Хорошо, сворачивай вороты! – Аррэйнэ вытер тыльной стороной ладони лившийся со лба на глаза липкий пот, глубоко выдохнув.
– Каллиах, мешок мой подай! – крикнул он исполину, всю ночь прикрывавшему их стан с полудня, а теперь отведшему тысячу сюда, – раз остались целы эти вы?блюдки – так от меня есть подарок на память!
Его кулак угрожающе взметнулся в сторону так и оставшейся невзятой Винги.
– Лови, Лев! – ловко подцепив на скаку жалом клевца за верёвку лежавший на одном из возов тяжёлый мешок Ка?ллиах швырнул его в руки товарищу.
С воза, около которого был навязан встревоженный Ветер, Аррэйнэ схватил замотанное в такую же мешковину короткое древко, и развернул грубую ткань. В руки лёг стяг владетеля Дейвоналарды, полёгшего под мечами и копьями воинства Эйрэ к востоку от Вейнтрисведде. Полотнище было изорвано проскакавшими по нему копытами а?рвейрнских скакунов, со следами грязи и крови, превратившими некогда грозного змея в истрёпанный зеленовато-золотой обрывок нашитой там ткани – всё, что осталось от славы и силы могучего ёрла дейвонских домов и его войска, низровненного в битве с землёй вместе с тщениями и замыслами о скорой победе над Эйрэ.
Аррэйнэ быстро привязал к древку вынутый из мешка зловещий предмет и взнял высоко над головой, потрясая ясенем вражьего стяга в светлеющем небе рассвета.
– Тинтреах!!! – с яростной радостью и ненавистью в тысячах голосов раздался над станом рёв арвейрнов, вздымающих ввысь жала испивших всласть алого когтей и клыков приведшего их сюда Бури Несущего.
– Прикройте меня! – Лев сел верхом на коня, хватая поводья вздыбившегося под хозяином Ветра, – надо ведь знак им оставить, что мы пока в гости зашли у огня лишь погреться!

Сотни глаз из их стана неотрывно следили за одиноким всадником, которого сперва скрывали заросли приближавшегося к Винге с восхода редколесья, а затем выскочившего на открытый простор голого поля. Ветер рысью нёс седока к разрушенным стенам у искорёженных Главных ворот, через которые в эту ночь не судьба им была войти в ходагейрд.
На всём скаку Аррэйнэ подлетел к сгоревшему крошеву мощных створ Хлидхельст, остановив там коня. Ни единой живой души не было видно поблизости – всех охранявших муры и въездную вежу изничтожил огненный дождь их метальных возов.
– Эй, там! Держите подарок от нас!!! – во всё горло он рявкнул врагам по-дейвонски, взняв голову к возносившимся стенам – и с силой метнул древко стяга владетелей с острым навершием прямо в висевшую на уцелевшей завесе дымящуюся обгоревшую створу ворот. С гулким стуком древко вонзилось в чернь разъехавшихся из оков толстых брусьев.
– Мы ещё вернёмся!!!
Словно не страшась получить со стены в спину пику, Аррэйнэ развернул жеребца и скачковою рысью понёсся назад к своим людям, уже подсвеченным показавшимся из-за холмов солнцем, озарившим лучами и сполохами лес тысяч пик, грозные плечи воротов на возвышенности.
– Отходим! – прокричал он на всём скаку, ворвавшись в ожидавший его возвращения стан. Но этот приказ был уже лишним – пока вершний отсутствовал, все метальные снасти уже запрягли скакунами, а люди сидели верхом, готовые быстро сорваться прочь с места от так и не взятой, но ужаснувшейся в эту ночь Винги – все поредевшие их пять мор-лохрэ.
– Отходим! – повторяемый от сотни к сотне приказ разнёсся над вырубленным за ночь перелеском, вслед за низким гулом керв поднимая всех а?рвейрнов с места и устремляя назад на восток.
Топот тысяч копыт загудел над равниной, когда воинство Эйрэ стальною волной растворилось во мраке лесов, окружавших равнину. Словно пришедшая из неведомого буря – обрушившая свою ярость и так же внезапно исчезнувшая в сумерках преддверия надвигавшегося дня – так и воинство детей Каитеамн-а-гвайэлла оставило после себя страшную тишину запустения и разрухи. Оставшиеся в живых жители ходагейрда и ближайших селений ещё долго страшились поднять свои головы – не в силах поверить, что этот ужасный и яростный, сметавший всё вихрь уже стих насовсем. Пережившим ночной страх огненного дождя и пожравших к утру едва ли не пол-городища воздетых до неба пожаров до сих пор не верилось, что враг отошёл, исчезнув так же стремительно, как и появился из ниоткуда нежданным – и оттого ещё более страшным.

Когда же те, кто спустя время отважился выйти за пределы разрушенных стен на дозор, подобрались к обломкам пылающих Хлидхельст, то в обуглившемся крошеве створок их устрашившиеся глаза увидали обломок точёного древка, не так давно бывшего реющим гордо над головами загонов владетеля стягом их ёрла – ныне окровавленного и втоптанного в грязь символа величия Скъервиров.
На его ясеневом стержне повисла привязанная за волосы отрубленная голова – ещё свежая и сохранившая след предсмертного ужаса на застывшем в оскале некогда гордом лице восседавшего за древним Столом Ёрлов…

Храфнварр вернулся уже после рассвета, только как самолично убедился, что вражеские заго?ны внезапно покинули ходагейрд, и наступа на городище не будет – отправив им вслед не один дозор конных и выслав гонцов во все ближайшие к Винге стерквегги за помощью, а горожан с оружием собрав в хоть какое подобие воинства. Укрытый плащом мальчик спал на скамье, свернувшись в клубок, а его мать, развязав узел с захваченными в спешке пожитками из Хатхалле, сидела возле окна со своими иглами и нитями. Уже успев подшить и залатать все поношенные одежды Прямого из дорожного аскхаддгейрдского ларя теперь она что-то вышивала на маленьких пялах.
– Суховей из Ардну?ра, женщина! Нашла время для рукоделия… – с укором сказал он, устало осев на другую скамью и вытирая рукавом рубахи грязное от сажи лицо.
Однако Гвенхивер ничего не ответила на его незлобный упрёк и продолжила вышивать стежок за стежком, чередуя цвет нитей и ловко переплетая их хитрую вязь на холсте. Затем не поднимая глаз тихо спросила:
– Какие вести, почтенный? Что произошло за ночь?
– Вести как ночь, не то слово… Наш ёрл пал в битве, его голову а?рвейрны воткнули с его же копьём прямо в Хлидхельст. Думаю, что и многие шедшие с ним встретили ту же судьбу. Как и мои люди там… – нахмурился он, стиснув зубы в бессильном гневе.
– А что в Высоком Чертоге? – она пристально взглянула в глаза Храфнварра, и вслепую сплетая стежок за стежком в тонкой ткани меж кольцами пял.
– Много люда погибло в пожаре, как загорелся и рухнул весь северный свод. Вся семья Имеля там олегла, половина семей внуков сестры Хъярульва и прочих его сыновей… много ещё кто из нашего дома. Не счесть мертвецов за сегодня.
– А почтенный Клонсэ? – спросила она, на миг препынив сновавшую в ткани иглу, – говорят – он…
– Сигвар с женой обгорели, спасаясь, но живы остались. Сын Къёхвара тоже уцелел, младший Сигварсон вытащил его сонного из огня. Даже Мурхаддов дар умудрился с собой унести этот книжник… – усмехнулся он горько, – да и старший…
Он хотел было вдруг похвалить того Горма за храбрость, но резко запнулся, умолкнув – воззрив дочери Каменной Тени в глаза. Прямой вдруг заметил, что взгляд женщины стал на мгновение колким – в нём вспыхнула та же зловещая горькая радость, как при полученном ею весной известии о кончине Ножа. Вершний воинством тверди с сожалением понял, что и сам он по-прежнему остаётся одним из этого дома, чьё молчание властных мужей в стенах Красной Палаты однажды обрекло дочь Ллугайда из Кинир на восемь лет мук и бесчестья в чужом ей краю – и останется для неё Скъервиром навсегда.
– Мне надо идти, тиу?рра, – он устало встал со скамьи, неловко зацепив ногой древко одного из прислонённых к стене копий, и то с гулким стуком упало на пол. Храфнварр махнул лишь рукой от досады, не желая поднимать ненужное теперь оружие.
– Клонсэ пока что без чувств, здорово балкой упавшей пришибло почтенного. А старший его хоть и вершний толковый, но уже не справляется там со всем сразу… Так что в городище ещё много дел для меня за двоих – наводить тут порядок, пока не начались погромы и грабежи. Нужно идти.
Гвенхивер вдруг отложила шитьё и встала со скамьи. Гераде встретился взглядом с ней и заметил, что её синие глаза потеряли те прежние холод и настороженность. Подняв с пола укатившееся ей под ноги копейное древко она подняла его и бережно поставила жалом кверху на прежнее место.
– Почтенный Храфнварр… – вдруг негромко отозвалась в волнении женщина, взглянув ему в слезившиеся от горького дыма пожарищ, похожие на застывшую под ветром траву глаза, – прости, что так долго заставила ждать тебя в горьких раздумьях. Я согласна…
– Хвала Дарующей… – Храфнварр вдруг резко шагнул вперёд и крепко обнял её, прижав женщину к себе.
– Я не обижу тебя, Гвенхивер. Не обижу тебя…
Он умолк на какое-то время, безмолвно радуясь тому, что она отныне будет подле него – ощущая её теплоту и стук сердца, уткнувшись лицом в её огненно-рыжие волосы – затем отпрянув на шаг тихо спросил:
– Сейчас, верно, не самое время – но какой дар от меня ты бы желала на свадьбу, жена?

Гвенхивер подняла взгляд, медленно отпряв веснушчатой щекой от его пропахшей дымом и пропаленной искрами потной насквозь верховни?цы, встретившись взором с глазами мужчины, на миг сглотнув тяжёлый комок в горле.
Видно рок её был таковым – вожделеть мужам этого орна… одного сменив прочим – но таким, кто не зрит на неё точно хищник на взятую дичь; кто и сам вкусил цену у смерти – и невидимой тенью несёт на себе. Кто другой… но кто сам тоже Скъервир.
Рука её тихо сняла с шеи маленький мешочек на алом шнурке, уронив его на пол под ноги – и легко прикоснулась пальцами к рябинам кожи на левой щеке мужчины, осторожно погладив.
– К чему сейчас думать о свадьбе, Храфнварр? Я рада, если боги дадут нам обоим счастье. Будь со мной рядом всегда…
И тихо добавила:
– Закрой дверь покрепче, пока Бродди спит…

ГОД ПЕРВЫЙ. ПРЯДЬ ВТОРАЯ "…ТЕ, КТО МНОГО СМЕРТЕЙ ПРИНЕСУТ БЛИЗ СЕБЯ…" Нить 13
– А ну-ка заткнись!
Девчонка, дочь здешнего сви?наря, была телом тоща – но им на потеху и то бы сгодилось, тем больше что и не доска, сиськами была одарена славно. Пока двое крепко держали ей руки, а третий разинув с ухмылкою рот стал с копьём в трёх шагах позади, ожидая черёда, их главный с охотой сдирал с неё платье, затянув небогатую юбку из шерсти подолом на тело и рвя на клочки всё исподнее.
– Мамочка! Мама!!! – звенел её крик над селением, отражаясь от стен старых срубов.
– Замолкни ты, дура – лишь злишь своим визгом!
– Мама!
– Замолкни, сказал! – озлобленно рявкнул он громко – и сунул той в рот её собственный пояс, поглубже пихая сквозь сжатые девушкой зубы. Добыча их дико визжала, затем лишь стонала от боли, когда весь охват влез ей в горло, мешая дышать – лишь тяжко сопела сквозь ноздри разбитого носа, в отчаянии глядя на небо вверху над собой, пока здоровяк раздвигал её сжатые голые ноги.

Со всхлюпом сапог подошедшего сзади к ним пятого стал подошвой на коровью лепёшку, размазав её по грязи.
– Да чтоб тебя, Хекан – да что же творишь ты, урод?!
Их старший, годами за тридцать, презрительно фыркнул сквозь зубы, едва повернувшись к тому – много младшему за себя.
– Тебе-то чего до того, умёт пёсий? Ты нам тут не вершний – я сам голова моим буду.
Он левой держал ту девчонку – дейвонка ли, арвейрнка, не понять тут в Помежьях, где все с рыжиной – за длинную белую ногу, а правой пытался расплесть свой охват поверх грязных поножей, измазавшись в глине с навозом, пока изловил самолично их стихшую вот уж живую добычу.
– Сестра она что ли тебе? – фыркнул тот, что с копьём – и узрел, как вдруг вспыхнули у?глями очи у парня.
– Оставь её лучше, – сказал тот негромко, – нельзя так…
– Чего же ты молчал в прошлый раз, сосунок – как за речкой ту бабу мы драли с парнями – а стоял и смотрел? Или трусил сказать мне в лицо – а, щенок? – их старший презрительно глянул на парня, оскалясь, – папаше пожа?лься иди, раз в поножи уже наложил! Что – добрый такой ты, жалеешь вражи?н? Все тут они присягали их Дэйгрэ, известно…
– Ага! Вали к Хвёггу, сопляк – не мешай! – добавил второй.
– А хочешь – давай, пятым будешь? – вдруг спросил парня тот, кто держал их добычу за кисть, выкрутив левую руку девчонки в локте и коленом прижав до земли, не давая той вырваться, – мы же это – не жадные…
– Или этот ты будешь – из этих – кто умёта толкач? – хмыкнул третий презрительно.

– Быть может там струсил – но тут уж не буду молчать! – вдруг рявкнул им тот, и добавил спокойно и жёстко, – отпусти её живо, урод.
– А то что? – презрительно хмыкнул их старший, кривясь. Он наконец-то спустил с ног поножи, расплёв затянувшийся узел на поясе.
Внезапный удар сапога прямо в рот с потемневшим клыком повалил того наземь в навоз от дымящейся подле них кучи.
– Отпустите её, дураки… – вновь промолвил он тихо, не сдвинувшись с места. Лишь ладонь чуть приблизилась к ножнам на поясе.
– Ах ты сучий гадёныш! – взвились двое державших девчонку за руки, хватаясь за рукояти секачей. Какие-то трое шагов было им до стоявшего там – но первый из них получил прямо в зубы навершием, когда сталь клинка под ухватом леви?цы взлетела из ножен, и правая резко схватила секач за железо чуть ниже чем дол – метнув его череном прямо в противника.
– Сучонок, убью! – второй резко ударил клинком от груди, устремляясь проткнуть того парня, кто нынче испортил им тут всю потеху. Но юный противник был вёрткий, стремительно бросившись вбок – и лезвие резко ударило сзади по шее врагу.
Голова глухо пала на землю, прокатившись девчонке под голые ноги и залив их кровью.
– Сусо?нох! Фыфлю?тох! – взревел вставший на ноги первый, отплюнув на землю кровавую пену слюны из беззубого рта. Глаза его вспыхнули яростью – и вместе с поднявшимся также вторым и примкнувшим к ним третьим копейным он резко метнулся вперёд, ухватившись за меч.

На грохот железа, гортанные вопли и девичий визг к тому схо?рону в селище вмиг прибежали другие – все те шесть десятков из прежней их хервы, что заняла утром селение, разбив тут в бою вражью сотню копейных и лучников, подкреплённую конными – в той стычке лишившись их сотника, сбитого арвейрнской пикой. В волнении молча столпились они полукругом, взирая угрюмо и хмуро на то, что открылось глазам мужикам и их свердсманам.
Он молча отплюнул горчившие слюни во рту, убрав клинок в ножны и вытерев кровь с оцарапанной жалом противника левой щеки. К нему сквозь толпу распихав плечом прочих бегом подскочил его родич, в волнении глядя вокруг.
– Да чтоб меня… Цел ты хоть? Волчий умёт! – тот не верил очами, бегло глядя на кровь, что укрыла багровыми лужами стоптанный двор, где в муках кончался последний из павших. Тот с хрипом дышал точно бык, лёжа навзничь на павшем под ним том копейном, что их сторожил в час насилия – и булькая кровью в глубоком разрубе по рёбрам тянул кадыком, точно жаждучи молвить чего-то убийце.
– Беги-ка домой – или в лес… – бросил он встрепенувшейся девке, что как полоумная зыркала на?вкруг, пытаясь закрыться от взглядов остатками рваного платья, неловко вздымая обрывки одежды на голую грудь. И даже не глядя на то, как несчастная живо вскочила на ноги, метнувшись куда-то бегом через цепь окружавших дейвонов, он выдохнул громко, и резко взвинтил свой спокойный как лёд острый взор на людей – встретив их осуждения, холод, взволнованность с прочими чувствами – равно как и поддержку с восторгом и полным в то зримое тут недоверием.
– Слушайте все… Если шила в штанах у кого заржавели без бабы, то можете в селищах – наших и ихних – за деньги, подарки, или хоть за запаханный клин под зерно и дрова кого хочете драть – сло?ва вам не скажу. Какая вдова вам и так может даст. Но силой никто никого больше брать тут не будет – поня?ли?!
Он сам удивился, как голос его, вроде бывший спокойным, ударил металлом – не зная, что сам таковым может быть…
– Довольно – раз взяли что жрать, то пора уходить. А то придёт новый загон людей Конналов – уже можем не сдюжить, нас мало… До Фрекиров тверди ближайшей восьмины с две ходу – там новых людей можем взять, или пойти под вершенство хондмактэ их местного.
Кивки многих голов подтверждали слова говорившего.

– Вот что, малый… – озвался старейший из ведших десятки их сотни, опёршись руками на древко копья в окружении прочих товарищей, – подумали мы тут с парнями чего…
– Чего? – голос его был спокоен, и ладонь как и прежде расслабленно трогала пальцами черен клинка.
– Без старшого над сотней сам видишь какая тут срань началась. Вон, Пятка тоже толкует, что подмоги похоже не будет; а задержимся тут на восьмину – и все пойдём в норы. Нас тут восемь десятков осталось всего…
Викунд Хэле согласно кивнул, почесав топорищем секиры загривок.
– Да и примета железная: если чешется шея – то дело умёт…
– А ты парень толковый, к чему что смекаешь. Людей бережёшь… – первый мельком оглянулся на трупы в навозе, – и порядок внушить тоже можешь иным. Раз Свейн наш полёг поутру? – то ты сам и тащи эту лямку, раз прыткий такой, чтоб тебя…
Он искоса глянул на труп без поножей.
– Ты как хоть троих их сумел зарубить? Чёрный Зуб же, козлище, двоих мог сложить в одиночку – сам свидетель такому!
– За неё…
– За неё что ль? – подумал о девке сказавший, кивнув в её бок головой.
– За сестру…
– За какую? – пожал в удивлении плечами тот с ним говоривший, кто был родом из Астли и мало что знал о десятнике этом кроме имени с родом. Родом, с которым шутить не пристало…
– Неважно… – махнул парень рукой и окрикнул своих, что толпились поблизости, – седлайте коней – и на запад до Фрекиров! Кто местный – в дозоры живей, рыжих чтоб уследить!
Остатки их сотни уселись верхом, уложив в волокуши немногих пораненных, и разбившись надвое отправились вдаль, перейдя вброд речушку на западе, устремляясь за новым вождём, чьи короткие волосы цветом как лён трепал ветер, остужая его – всё ещё распалённого утренним боем и свежею стычкой – но душою спокойного, твёрдого, молча взиравшего вдаль. Ветер рвал своей дланью все стяги семейств, к коим тут примыкали их люди – и темневший знак дома его трепыхался на пике в ладонях у родича, бывшего подле.
– А казался ж сопля, точно с мамкиной сиськи… – молвил тихо один, кто вёл десять конников с пиками.
– Точно – мелкий ведь сам, а орехи железные… – с одобрением хмыкнул второй, – Свейн тот может не стал бы за бабу рубить дураков – а он во!
– И в бою молодец! Я-то думал, обмочится он в том сражении утром…

Их загон уходил, покидая селение, отрываясь от шедших поблизости Конналов, поднимая копытами ил неглубокой помежной реки. И бурлящая в камнях вода уносила с собою дурное и страшное, оставляя их тени вдали.
Впереди было долгое лето тревог, переходов и сшибок, крови, пота с упорством – и веры в себя, и товарищей подле локтя… Их загон уходил, возглавляемый новым вождём – в чьём спокойном и хмуром как тень твёрдом взоре та девчонка успела прочесть, там прозрить весь тот взваленный груз, что он нёс на себе – и ту смерть, что кралась за ним подле…

Когда последние тени дейвонов исчезли за дальней чертою холмов, в селище снова раздались шаги укрывавшихся местных. У ворот торопливо собрались с десяток мужчин при оружии, кто в то утро был подле разбитого воинства данников Конналов, и сумел уцелеть, отсидевшись по чащам с бежавшими жителями. Многие были изранены в стычке, и теперь торопливо мотали завязки из рваных рубах, стиснув зубы от боли.
Здоровенный, слегка лысоватый детина с огромною раной на левой щеке тихо выполз из зимнего погреба, зажимая ладонью ужасную дырку от пики. Увидев того, к нему бросились двое товарищей, хватая под руки и вытянув к солнцу.
– Вот умёт! Распластали тебя как лиса черепаху…
– Сиди тихо – зашью сейчас как-нибудь…
Прислонив его к срубу спиной первый начал пытаться сшивать грубой нитью разрез от клинка, протыкая иголкою кожу. Второй помогал, вытирая тряпицею тёкшую кровь.
– М-мать их… Пожри их… Ард-Брен… мохно… р-рылых… – бубнил тот, замёрзший за долгое время сидения в холоде погреба – стуча челюстя?ми как аист щипо?м.
– Тихо ты, Мейлге! Дай рану зашить! – остудил его тот, кто держал иглу в пальцах, – а то дырку до самых зубов разорвёт, как ты треплешься! Не дёргайся, говорю!
– Уб-бью… мохнор-рылых… выблю?дков… – не стихал тот, пока не словил от второго товарища в бок кулаком, резко стихнув.
– Во, заткнулся, Кулак – как по-твоему молвил тебе я!

Мужчина в изорванной, залитой кровью и грязной в земле и листве верховнице опёрся на древко копья, наблюдая за тем как скрывался загон чужаков. Второй осторожно одёрнул его за рукав.
– Послать за Деортом с людьми?
– Поживее давай. И к Кайрнех и Дил – там у них есть достаточно конных.
– Пока тех приведём, мохнорылые эти уже до союзников доберутся. Да и много их… Надо бы к Конналам слать за подмогой.
– Не успеют уйти. Отправим кого уследить, где пойдут они там, – сказал твёрдо первый.
Второй обернулся к товарищам.
– Кто целый – и конь у кого – живо к Высокому Берегу! А ты, Ойсин, и ты, Кахер – к Кайрнех и Дил!
– Чешите скорей, – сказал главный, – и назад так же живо.
– А за этими кто?
– Я пойду, – долетел из-за спин чей-то девичий голос.
– Сиди дома, Мэв, – ответил дочери первый, не обернувшись и пристально глядя на лес, за которым скрывался противник, – Нидд и Мабог пойдут. Девке шляться теперь – сама видишь что с Морой случилось…
– Мабог ногу себе подвернул. А я бегаю быстро, не хуже их точно! – настойчиво молвила та, подходя к отцу ближе, – пока будешь искать кого выслать, и вправду дейвоны уйдут.
– Ладно. Иди вместе с братом. Пусть он впереди, а ты следом за ним – ве?сти к нам приносить, куда двинули эти. И не лезь слишком близко, понятно?
– Я бегаю быстро, – та согласно кивнула отцу, торопливо накинув на плечи мужской тёплый плащ с наголовником, и следом за братом метнулась по тропке вдоль речища к западу.
– Возвращайся, как только нагоним их! Ясно?! – крикнул он дочери, обернувшись на миг, и вновь что-то стал обсуждать с земляками, кто ещё оставался у створ растворённых ворот.
– Вернусь! – донеслось уже издали.

Нить стежками сводила ужасную рану от челюсти к глазу. Лысоватый верзила терпел, снося боль, стиснув зубы, пока первый товарищ орудовал точно сапожник.
– Ты хоть где там укрылся – а, Мейлге? Мохнорылые же лазили в погреб, я видел!
– Во… во… мху… – простучал тот зубами, трясясь от озноба.
– Молодец, что молчал там как мышь. Они бы тебя, за то что ты их сотника сшиб, на куски порубили бы!
– Я их… с-сам… поруб-блю… – тот трясясь и пытаясь согреться терпел, пока жало иглы прошивало ему кожу с мясом на левой щеке, ушивая ужасную рану, – огнём Эйле к-клянусь…
Ладонь его стиснула что-то на шее под толстым сукном верховницы, блеснувшее золотом ви?тых колец. Товарищ, что шил его рану, заметил двойной оберег, половина которого краешком вылезла из-под одежды.
– Старая штука… Дейвонская хоть, но к Шуршащего силе взывает.
– З-знаю. Н-наш дом его… жалует.
– Откуда хоть взял?
– С мертвеца с-снял… седмину н-назад… у горы… Не поднять… из грязи?… было гре?шно…
– А вторую куда подевал половину?
– А пёс… з-знает… С-спроси… у того… м-мертвяка.
– Я смотрю, Он не сильно удачи обоим вам дал… – воин с надрывом рванул в зубах нитку, закончив вязать шов на узел, – всё, готово. Ты вон сам теперь змея не краше. Дыра просто жуть, еле сшил!
– Ты смотри: загноится – многолистника взваром промыть надо будет! – поддакнул второй.
– Дай… взглянуть… – Мейлге тихо ощупывал всю половину лица, растирая багровые пятна сочившейся крови.
– Где я зеркало тут разыщу тебе? Глянь в ведро, если так уж неймётся…
Мейлге Д'орн, ковыляя от слабости из-за бескровицы, медленно встал и дошёл до колодца, где дейвоны недавно поили своих скакунов, и взглянул на стоячую воду в оставленном кем-то у сруба ведре.
– Тьху ты! Дрянь… – фыркнул Кулак, озирая корявые швы на ушитом как вышло разрубе и трогая пальцами край рваной раны, – как я Койнхенн своей покажусь… И так сын у нас умер весной… и такой ещё я тут, урод… как из Эйле.
– Да – не Аврен ты точно теперь… – осторожно ответил второй, опасаясь разгневать гиганта, и так потрясённого собственным видом, – может это – как те мохнорылые бороду тоже отпустишь? Всё же скроет чего… ну хоть как.
– Бороду… Тьху! – разозлившись в отчаянии плюнул Кулак, с испугом и злобой взирая в своё отражение.
– Ну прости – я не лекарь, строчу как умею, – развёл шивший руками, – мой папаша сапожником был, у него я учился. Ближайший целитель толковый в Клох-Кнойх только есть…
– Спасибо, Руагал… что сшил… Убью, мохнорылых выблю?дков!!! – Кулак вдруг схватил в свою лапу ведро за петлю, и с размаху ударил его о колодезный сруб что есть силы. Во все стороны в брызгах воды разлетелись дубовые плашки расколотых клёпок и гнутые дуги железных колец.

Мужчина с копьём, отдававший приказы, опять обратился к товарищам.
– Где тех уродов они закопали?
– Которых?
– Тех, кто Мору хотели взять силой…
– У перекрёстка. А что?
– Тащи заступ. Умётом таким что дорогу зазря удобрять? Прикопаем на поле, хоть толк будет с падали этой, зерно уродит.
– И то верно. Туда им дорога…
– Жаль, поросята малы, а свиней не осталось. Скормили бы им дохляков этих.
– А как ты потом жрал бы их, Ллугнад?
Тот усмехнулся сквозь зубы.
– Да запросто. Ты же вон воздухом дышишь – а в нём птицы ведь гадят. Как там, Камбр – отправились Ойсин и Кахер?
– Ага, побежали! – кивнул утвердительно третий.
Мужчина ещё раз мельком обернулся вслед дочери – но тропка была уже снова безлюдной. Стать Мэв исчезла вдали среди зарослей ив и ольхи, точно канув в мглу Эйле.

Всхрапнул конь, и меж срубов домов показались шесть всадников. Их вершний, успевший с собой увести уцелевших копейных от взявших тут верх на рассвете противников, теперь возвратился с остатком десятка назад, где уже собирались другие.
– Где Мейлге? Живой?
– Там – у погреба – рану ему зашивали. Всю морду надво?е разделали.
– Ладно хоть жив… Это все? Есть ещё уцелевшие конные?
– Вы последние. Ллурин погиб, всесь десяток его разбежался к холмам. Может двинули к Кайрнех…
Всадник привстал в стременах, оглядая даль неба на западе – ища там противника.
– Далеко мохнорылые? Сколько их там?
– Да все восемь десятков, не меньше! И думать не думай догнать ты их, Родри! Умом ты поехал?
– Может то были те, кто обоз наш три дня как разбил? – всадник в запале хлестнул скакуна сыромятиной повода, норовя устремиться вперёд.
– Да не те – тут из Дейнова рода, из Астли и Фрекиров люди – по стягам видал! А там были из Свейнов, Сторгейров и Бъярни – Тремя присягну!
– Узнать надо… – несогласно мотнул головой горячившийся всадник, – а вдруг там и те есть?
– Загорелась солома тебе в одном месте! Ты что – десятиной на восемь попрёшься, дурак? Вот сдались тебе эти дейвоны – зачем?
Всадник стих, стиснув зубы.
– Там жена моя с дочерью были в обозе… Доехать чуть-чуть не успели, как Ройг рассказал возвратившись…
– И чего? Посчитаться ты хочешь? – хмыкнул пеший с копьём, отправлявший гонцов.
– Может живы ещё. Тел лазутчики там не нашли.
– Ещё хуже выходит – забрали с собою их те мохнорылые.
– Может кто из них знает, куда тот загон их отправился…
– Да будь нас две третины от ихнего хоть бы – а так толку нет, и пытаться не стоит… У нас раненых куча, коней половину дейвоны забрали с собой. Родич твой тоже ранен неслабо. Лучше к Конналам двигай – а там возьмёшь конных и будешь искать.
– Ага! Мохнорылые двигают нынче повсюду, все Помежья заполнили эти уроды! – поддакнул второй, – где да встретишь загон тот, уйти далеко не сумеют!
– Сам же ты виноват… – укоризненно молвил копейный, –говорил тебе Мейлге – не место для баб на Помежьях, давно их отправить был должен ты хоть бы на Каменный Холм… А теперь вот ищи… если живы ещё они сами.
Конник устало кивнул, стиснув зубы и глядя на запад – точно жаждучи взором проникнуть туда, за холмы и пригорки вкруг чаши долины, где возможно был враг, чьи загоны он третий уж день всё пытался найти – дабы взять хоть какой-либо след, разыскать своих близких.

Осень кружила своим золотым покрывалом над древним ардкатрахом Эйрэ, рассыпая листвой желтизну, густо-бурую ржу и рубиновый блеск по крутым склонам взгорий, перекрасив всю яркую зелень лесов, обрывая ветра?ми опа?д с оголённых ветвей и снося его вдаль многоцветием пёстрого вороха. Темнели увешанные желудями могучие тысячелетние древы дэ?ир-а-гаррана на склонах двуглавой Лесистой. Стылый северный ветер заметал их вито?ю листвою весь кадарнле, чешую черепицы крыш бурр и иззубренных рядом бойниц древних стен дворца арвеннидов, гулко стуча в слюдяные оконца.
За одним из них, выходивших к закату, сидя на подоконье и обхватив руками колени каждый вечер бездвижно застыла в безмолвии девичья стать, неотрывно взирая на гасшее за Глвидд-ог-слейбботха осеннее солнце, где далеко за хребтами лесистых нагорий лежала родная земля.

Невероятным казалось всё то, что произошло с ней с тех пор, как дочь Конута поздней весною с людьми её брата покинула Глухое селище, устремившись в дорогу к востоку. Невероятным… и столь же тяжёлым…
Она осталась жива. Взявшие в плен раненую стрелой дейвонку люди арвеннида не убили на месте, как грозили сначала, а с обозом из покалеченных в сшибке отправили прямо в Аг-Слейбхе – на скорую смерть. Однако там Майри попала в узилище Верхнего города, в одну из подземных темниц. И хоть возница на её глазах передал вершнему в кадарнле приказ сотника Ллурина Маола, что должно сделать тут с этой вот пленницей, убийцей его семерых людей – но занятый множеством дел неотложных и важных, когда отступившие силы врага ещё были в пределах двух дней пешим ходом от городища – старый Ан-Шор позабыл, что дорога её лишь на крючья и дыбу – и дальше на Урлабха-кнойх. И так потянулись бессчётные дни одиночества…
Обширные подземелья узилища – прежде при прошлом владетеле Дэйгрэ полные всяких воров, скотокрадови грабителей-душегубцев – теперь пустовали со времени неудачного наступа воинства Уннира Вёрткого. Кого-то из крепких, умелых с оружием узников старый Ан-Шор пощадил и взял в войско, прочих отправил трудиться по кузницам, а самых опасных и злостных казнил, чтобы не переводить на тех хлеб – как повелел новый арвеннид Эйрэ, чьи загоны уже выходили к Помежьям.
Никого не было в узилище и из её земляков. Всех прорвавшихся в город в Ночь Смерти дейвонов истребили в бою, ни одного из воителей Ночных Птиц и Железной Стены не взяв в плен. Остальные же с трудом смогли отступить за перевал, где тех судя по доносившимся до ушей девушки разговорам скучавших тут стражников неотступно преследовали и не давали прорваться на запад подошедшие воинства южных домов во главе с самим Борной.
Не раз Майри кляла себя за оплошности, допущенные в роковой день той стычки, из-за которых нежданно попала в неволю – но не за свой прежде сделанный выбор, когда она решилась покинуть Глухое селище с воинами брата, не страшась ей грядущей судьбы. Что же, раз такова была доля – значит она без боязни пройдёт по пути… пусть даже к смерти, которая до сих пор была недалека своим когтем от шеи дейвонки, покаглава кадарнле в вечных тех хлопотах забывал о прошении сотника Ллурина.

Но недолго пришлось дочери Конута соседствовать с крысами в каменной яме средь тьмы, куда лишь раз в день заявлялся охранник, принося плошку годного разве что свиньям в корыто подкисшего варева с чёрствым подпле?сневшим хлебом. Прошли две седмины её одиночества, и как-то в узилище появился богато одетый человек средних лет – брезгливо нюхавший дух затхлой темницы. Его сопровождал со смоляком в руках тощий писец, тащивший в суме ворох скрученных в трубки и сшитых по сгибам их свитков. Владетельный незнакомец хозяйски осматривал каждые погреб и клеть, повелительно говоря что-то спутнику-словописцу, который поддакивал гаэ?йлину и учтиво тому изъяснял о содержимом обширных, но пострадавших при страшном пожаре подземных подвалов и схо?ронов.
Оставленный новым арвеннидом на прежнем посту после гибели фе?йнага Модронов Онноха, домоправитель дворца в этот час проверял уцелевшее после пожаров в чертогах добро, хранимое где-попало – даже сложенное в пустовавшем узилище. И наткнувшись на одиноко томившуюся в заточении молодую дейвонку – пленницу, недавно привезённую из Айтэ-криоханн– он долго рассматривал девушку сквозь оконце в двери, что-то спрашивая у писца и бормоча себе под нос.
Ещё не так давно держа в руках упокойного Флаитхъю?лли всю власть над ардкатрахом, после его неурочной кончины их прежде первый средь прочих семейств кийн всерьёз пошатнулся и был отодвинут от кресла владетеля, лишившись отобранных нынче в казну прежде пожалованных Дэйгрэ богатств и наделов. И потому сообразительный домоправитель, всегда имевший собственные расчёты во многих делах прежде фе?йнага Модронов, решил не поскупиться на жменю монет для всей стражи темницы, чтобы назавтра освободить уже отошедшую от раны дейвонку и увести во дворец.
И хоть та долговязая словно жердь чужеземка была недурна с лица, да не в годы Броданна было бы юных наложниц себе заводить – при его-то живой и сварливой супруге. Не для себя родич Онноха Флаитхъю?лли расстарался в том рвении, метя тем далеко наперёд. Угождавший и прежде любившим пиры и веселье троим старшим братьям, он и теперь решил снова занять тёплый угол близ нового арвеннида – тем же проторенным прежде путём. С чем и пришёл где-то через седмину к уже собиравшемуся покидать городище с войсками владетелю.

– Броданн, вот скажи… Ты меня дурнем набитым считаешь?
– Что ты, гаэ?йлин?! – испуганно вздрогнул домоправитель, ёжась от ставшего пристальным взгляда владетеля, чьё лицо так и осталось спокойным как прежде – ни бровь не поднялась, – с чего у тебя такие мысли, владетельный? Разве я что дурное сказал?
– Врёшь ведь в глаза… Троих благодари, что я вас оставил в ардкатрахе, а не отправил к волкам в горы в глушь, чего дядя отца моего не доделал. Ведь многие фе?йнаги в Эйрэ были бы рады узрить ваши головы с жёлудем Онноха рядом – ты знаешь?
Тийре жёстко смотрел в убегавшие от его взора глаза домоправителя, вздрогнувшего при упоминании о Домнале Далл-лли?гадде, чья рука некогда без жалости истребила сначала на ратных полях, а потом на окровавленных колодах под секирами смертоубийц до последнего человека весь кийн изменивших им Гилрэйдэ – и немало прошлась против шерсти и по их семейству, казнив фе?йнага Модронов Ллурина Красного с братьями, а всех сыновей оскопив и заточив до скончания века в одной из бурр кадарнле – пощадив лишь немногих.
– Родич твой тот же любитель дары раздавать был. Лестью и потаканиями захомутал моих братьев с отцом, и за них тщился править. Рассказали мне знавшие, как этот боров когда-то пытался подмять мою мать под себя… Во дворце не давал ей прохода, когда отца рядом не было; а потом не добившись до смерти травил и охаивал – и меня все те годы, кто от неё не его сыном вышел. Думаешь, не знаю я этого? – Тийре вдруг крепко схватил домоправителя за воротник верховни?цы и притянул к своему вмиг побагровевшему от ярости лицу.
– А теперь ты и мне всяких баб предлагаешь, чтобы я уподобился братцам – а сам, значит, по-тихому на Высокое Кресло залезешь? Так?
– Что ты, почтенный – и в мыслях такого ведь не было! Ну предложил я красивую девку тебе – что в том дурного? Ты ведь у нас молодой, кровь играет – а Кадауган дочери так и не отдал, как знают все. Я и решил было, что…
– Решил он… – перебил его Тийре, – себе её забери, если сил для супруги с избытком. И занимайся-ка лучше хозяйством, что я вверил тебе, а в моё дело не лезь.
– Да к чему мне та девка, владетельный? Дома служанок в стряпных есть в избытке, а супруга моя до сих пор голодна… – усмехнулся Броданн, тут же спрятав улыбку. Домоправитель сразу смекнул не гневить ещё больше их арвеннида, который оказался вовсе не тем наивноватым мальчишкой, каким прежде казался ему – а помнящим каждый удар хищным волком, готовым тотчас откусить вознамерившуюся кормить его длань – и не желавший ручным быть, как родственные их дому по матери старшие братья.
– А хочешь, владетель – я мог бы ведь с Этайн тебе поспособствовать? Могу ведь уговорить на то Сильного. Только скажи, как я… – домоправитель внезапно осёкся, столкнувшись со взглядом их арвеннида.
– Кийн твой скольких пеших и конных обещал выставить через седмину? Может быть сам поведёшь ваш загон на дейвонов? – через мгновение вновь став спокойным Тийре заговорил о другом, с хитринкою глядя на домоправителя, – мне ратоводцы на вес серебра сейчас будут! Давай – целую тысячу копий вверю тебе повести на Каменный Узел!
«Оплошал так мой родич… Стоило и тебя, безродного выкормыша, вместе с братьями с самого детства к руке приручать… Или тогда ещё пришибить как щенка, когда можно то было. Теперь на тебя, обозлённого волка, не один год придётся истратить на коленках с поклонами ползая, пока ласки ответной добьёшься» – озлобленно подумал опешивший от этих его насмешливых слов Броданн, и горестно воскликнул в ответ:
– Гаэ?йлин – я стар уже! Где мне идти на дейвонов?
– Стар? Скажи это Борне… И меня тем мешком как братья с отцом хочешь видеть, чтобы своею рукою с Высокого Кресла махать?
– Что ты, владетельный – и в помыслах не было! Мне моё место впору, иного не жажду.
– Врёшь ты опять… Я насквозь тебя вижу.
«Это вряд ли, щенок ты безродный. Не сидел бы я тут, зри ты так, как стращаешь…»
– Забирай куда хочешь ту бабу. Я сам выбираю с кем буду люби?ться, а не от чьих-то подарков и помощи. А с Конналами я решу сам, будь спокоен – и лезть там не пробуй. Ты понял? – Тийре умолк на мгновение, глядя на домоправителя – пожалев вдруг, что в первый день власти решил пощадить и оставить в ардкатрахе этого скользкого родича Онноха – а тем больше иных из их дома, как тех же двоих сыновей присягнувшего Килида, кто везде лезли всунуть свой нос, и так часто к родне и отцу выправлялись на север. Вот только к отцу ли?
– А ещё раз предложишь мне пленную бабу для случки – я тебя… Пошёл вон.
Броданн было лишь взялся дланью за дверь, как владетель окликнул его.
– И ещё. Передай своим родичам Фийне и Фидеху – я за ними гляжу, так ли вправду отца они любят, что в Домайнэ-лох по пути каждый раз заезжают…

Выставленный за двери Резного Чертога домоправитель поплёлся назад, махнув рукой на этого Шщарова выплодыша, кому так покровительствует вылезший на их прежнее место хитрый Безусый из Габ – чтоб его кости грыз Шщар в своих норах… Не пришло ещё время подбираться к столь яростному и неуступчивому арвенниду, какой нынче воссел у горы; в лучших друзьях у которого был точно такой же дерзкий Ан-Шоров выпестыш – тот, от чьей быстрой руки на глазах его насмерть сражён был их родич. От одного лишь взгляда того зверя у домоправителя холодела душа, вспоминая свирепый огонь этих глаз, вспыхнувший в тот самый миг, когда Оннох велел его взять, этого безродного дейвонского выщенка – который на деле был даже не волком, а львом. Львом А?рвейрнов, Аррэйнэ из Килэйд.
«И вода камень точит… Погоди лишь немного, волчоныш… – бормотал про себя хитроумный домоправитель, сокрушаясь на столь нелестные слова сына Медвежьей Рубахи, – чтобы змеи тебя согревали… Ещё сам приползёшь, как попросишь о помощи – чтобы ту девку из Конналов получить по чести? от папаши её. Вижу, что ты точно тот жеребец без кобылы копытами бьёшь в нетерпении, разорваться надво?е готов. Приползёшь – если Эйле до срока тебя не пожрёт прежде этого…»
Не возвращать же теперь было эту дейвонку в темницу, раз серебро за неё уже прежде уплачено – а глава стражи лишь хмыкал в ответ, что-де где это видано, рушить былой уговор – и что деньги те словно скайт-ши уж прибрали, у всех кошели вновь пусты… Ещё всё надеясь, что не кочергой так ухватом он жар из печи нагребёт в своё время, потихоньку втираясь в доверие к их молодому владетелю – отнюдь не трусливый и глупый Броданн лишь махнул от досады рукой и велел своим слугам пристроить уже бесполезную пленницу к прочим служанкам в мерх-а-сьомрах – девичьи покои, оставшиеся в уцелевших чертогах дворца, где некогда жила прислуга жён прежних правителей, но пустовавшие после кончины супруги Медвежьей Рубахи, его собственной родственницы Кердивейны.
Так вместо ямы узилища Майри Конутсдо?ттейр и очутилась нежданно в покоях владетелей Эйрэ одной из многочисленных там служанок.

Поначалу у дейвонки вспыхнула надежда вырваться на свободу, когда вместо каменного мешка темницы она очутилась в просторных чертогах дворца – почти что на воле, совсем недалеко от ведших в ардкатрах ворот. Но очень скоро дочь Конута поняла, что чаяние это напрасно. Дворец охранялся умело, а вокруг него словно кольцо лежал полный людей мощный кадарнле, сквозь который не проскользнёшь незамеченной. Охрана дворца верно была уже упреждена, что эта приметная ростом светловолосая служанка есть пленница из дейвонов, и наблюдали за ней крайне пристально. Едва в первый вечер она попыталась подняться по каменной лестнице на стену, окружавшую эту часть Снойтэ-ард-неадд как поясом глыб валунов, чтобы хоть осмотреться, какие места тут поокруг, где какие дороги идут от ардкатраха по просторам долины – как из бойницы ближайшей к ней бурры её остановили резким окриком, и на ломаном дейвонском наречии посоветовали не лезть под стрелу, если крылья не выросли, чтобы улететь вместе с птицами по небу. И как ударенная прямо под дых Майри с горечью поплелась вниз по сходам, ощущая спиной острый взор вражьих глаз из темнеющей в камне бойницы.
Остальные служанки из мерх-а-сьомрах поначалу приняли её холодно, с настороженностью встретив среди себя молчаливую долговязую чужеземку из вражьих краёв – а некоторые и вовсе искоса смотрели на дейвонку едва ли не с вызовом, пофыркивая при встрече. И хотя Майри немного понимала речь Эйрэ – ещё в детстве выучилась от владевшего ею Бородача – но бытовавший в Аг-Слейбхе с помежным и говор востока за Ан-меан-слейбха понимала с трудом. А уж южный, иной от других, и весь полный слов больхов – и то был ей точно арднурский какой.
Работы в чертоге в ту пору хватало – после весеннего пожарища в час наступа Уннира на Аг-Слейбхе добрая половина дворца опустела и выгорела, прежние добро и припасы немало попортились и требовали хозяйских рук. На них же достались и конюшни с хлевами. Многие из прежних мужчин-слуг ушли с войском арвеннида, а на замену остались одни старики и подростки – родичи отправившихся на войну. Собиравшиеся в ардкатрахе из людей кийнов загоны требовали много одежды, верёвок и кож – шить, плести и выделывать кои было возложено на оставшихся женщин.
Майри так и молчала весь час как немая – да и с нею самой мало кто из соседок спешил завести разговор, лишь указывая, что нужно ей было исполнить тут по хозяйству вместе со всеми. И хотя кроме общей холодности никто больше дейвонку и пальцем не трогал – пусть сперва некоторые из особо язвивших её служанок и пригрозили, что побьют чужеземку, если заметят от неё хоть какой косой взгляд – но с каждым проходившим из дней Майри постепенно впадала в отчаяние. Все её прежние надежды сбежать теперь таяли будто тот снег под полуденным солнцем. Кадарнле и дворец охранялись надёжно. В Нижнее городище её выпускали лишь только с другими служанками под их присмотром, отправляя на торжище за припасами. А бежать из незнакомого ей многолюдного города в одиночку, не имея ни скакуна, ни подходящей в дорогу одежды, ни тем больше оружия – сама Майри на это пока не отваживалась.

О шедшей на западных межах войне она слышала мало – и лишь то, что урывками уши выхватывали из разговоров воителей в кадарнле, и из пересудов служанок дворца. И каждое свежее известие жалило её сердце как нож.
Уцелевшее после сокрушительного поражения у Аг-Слейбхе воинство Уннира Вёрткого тщетно пыталось пробиться к Помежьям, чтобы встретиться с подходившими на подмогу загонами ёрла и а?рвейрнскими союзниками, или в недалёкий отсюда Каменный Узел – ещё даже не зная, что вспыхнувшее там восстание изничтожило все их стерквегги, а большинство фе?йнагов сразу присягнули на верность новому арвенниду, схлестнувшись в сражениях с верными Стейне семействами. Загоны Д'ао?бги – заклятого недруга Дейвоналарды – преследовали плохо знавших чужие уделы отступающих недругов и не давали ни дня передышки, оттесняя от перевалов на юг и зажимая в скалистых труднопроходимых долинах, где не было крупных селений и городов. Истощённые бегством, оттиснутые от земель союзных им кийнов из Айтэ-криоханндейвоны уже не могли пополнить тающие припасы, вынужденные бросать возы и хендску?льдрэ, поедать с голода тягловых быков и даже своих скакунов – и тщетно метались там в поисках выхода из окружавших их гор, когда войска Старого терзали их без перерыва, выкашивая в частых внезапных наскоках, истощая и обескровливая. Двигавшиеся из Дейвоналарды загоны дейвонских домов встречали встававшие на их пути воинства из иных городов во взгорьях запада Эйрэ, верных присяге арвенниду или к нему переметнувшихся. Меч встречался с мечом, секира с секирой – и кровь щедро кропила землю, когда лучшие силы ёрла терпели поражения от рук неумолимого Борны из Бранн и верных ему южных кийнов с домами из Айтэ-криоханн, сдержавших напор подоспевшей волны наступавшего воинства Скъервиров.
Где-то на севере в землях у Ёрваров, Фрекиров с Рагни и прочими верными Стейне семействами шла не стихавшая бойня засад и наскоков – люди владетеля Ллугайда Каменной Тени из Кинир не зная пощады держали напор подходившего недруга, чьи загоны увязли в лесах и болотах вдоль речища Чёрной – к кому в помощь явился и младший сын фейнага Дайдрэ из Донег Пуйлл Молчун.
Но самые страшные вести приходили издалека…
Те небольшие загоны, с которыми прежде столкнулся в союзных уделах обоз Легелангура – всего какие-то немногочисленные пять мор-лохрэ – словно на крыльях пронеслись через восточные земли Дейвоналарды, сметая на своём пути все идущие когуры ёрла, разбивая один за одним, не взирая на превосходящие мощь и число. Из уст в уста передавалось о том, как они с ходу стремительно брали лежавшие на всех ведущих к востоку путях и дорогах стерквегг за стерквеггом – разоряя и выжигая, лишая дейвонов не только преимущества в оружии и числе, но и самого мужества – оторопевших перед столь стремительным и беспощадным врагом, проникшим в самую глубь страны.

Майри сперва не поверила в это, считая такие россказни преувеличенными и бахвальными, раздувшимися из уст в уста передававших их. Но подобные вести всё шли и шли капля за каплей, с опозданием доносясь до Аг-Слейбхе. И теперь уже везде пересказывали, что эти пять тысяч преодолели обширные леса востока Дейвоналарды, миновали малопроходимые топи и взгорья дейвонского Чернолесья и пробились в самое сердце страны, предавая огню прежде не знавшие вражьей ноги богатые и прочные стенами тверди – день за днём приближаясь к столь невообразимо далёкому ходаге?йрду. Где а?рвейрны встречали загоны несоизмеримо большие за их малое воинство, они увёртывались от преследования, обманывая и запутывая врага, заставляя того разделять свои силы и бросаться на поиски исчезнувшего в дебрях лесов стремительного и быстрого противника. Ни одного поражения они не изведали – ни один из лучших ратоводцев дейвонского ёрла не был в силах не то что превозмочь их в бою, но даже поймать, взять в кольцо – словно то были вовсе не люди, а кружащие над Дейвоналардой беспощадные хищные птицы – стремительные и неуловимые.
И здесь же в стенах дворца арвеннидов Майри и услыхала имя того, кто вёл это пятитысячное воинство Эйрэ, не убоявшееся многократно превосходивших их недругов и дерзнувшее ворваться в самое сердце чужой им земли, идя в открытую и не зная преград.
Едва ли не каждый во дворце рассказывал один одному, передавая это словно невероятную быль, как этот человек – прежде простой десятник, ведший лишь горстку людей лучший друг их владетеля – в ночь наступа Уннира на городище явил храбрость и воинское умение, без жалости круша сыновей Всеотца точно как дровосек валит тонкую поросль секирой. Слухи рассказывали, что он не носил щита. Дерево не было нужно ему для защиты, так как он сам устремлялся в бой первым, держа в каждой руке по мечу – словно то были клыки ненасытной стальной пасти Бури Несущего.
От соседок по девичьим с содроганием Майри узнала, что это он сразил в ту Ночь Смерти двух когуриров – вершнего над Ночными Птицами и предводителя Железной Стены – и с ужасом поняла, что это были павшие от его руки Ллотур и Хугиль. И он же, этот яростный и неукротимый воитель, лишь одним сломанным копьём на Высокое Кресло привёл своего верного друга – прежде побочного младшего сына владетеля Дэйгрэ – одним метким броском поразив воззарившегося на Ард-Кэ?тэйр властолюбивого Онноха из дома Модрон.
И прав оказался тогда Ллурин Лысый, сказав ей тогда на прощание, что дейвонка успеет ещё услыхать имя их ратоводца, за одну ночь сломавшего горло её землякам. С одновременно охватившими сердце и страхом, и ненавистью, Майри поняла наконец, о каком льве тогда говорили те раненные, вместе с которыми пленницей въехала через руины Закатных ворот в дотла выжженный город у кручи Лесистой – и не о том вовсе звере они там твердили.
Ибо имя воителя, который теперь стал главнейшей опасностью для всех дейвонов, кровным врагом орна Дейна, убийцей её братьев, и который привёл её вместо ратного поля в неволю – его имя и было Лев – Аррэйнэ.

Дни тянулись за днями, сплетаясь тем в долгую череду сменявшихся месяцев – и в сердце у Майри как дым угасала надежда сбежать на свободу. И с каждым подобным известием из Помежий всё таяли чаянья, что наступавшие дейвонские воинства сумеют переломить своим натиском наспех собранные загоны Эйрэ. Неужели столь бессильными оказались её воительные и храбрые земляки, что все их когуры не смогли сладить даже с дерзким, но малочисленным недругом, пробравшимся в сердце дейвонской земли? Неужели кровь Дейна оказалась бессильна против этого прежде безвестного Льва, который как хищник не зная преград теперь рвёт её край – стремительный и неуловимый?
В самом конце лета узнала она запоздавшие вести о том, как этот Аррэйнэ в битве под Гъельбурсти-гейрдом разгромил лучшие когуры ёрла и истребил самого Къёхвара Стейне вместе со всем его орном – а потом за два дня оказался у несокрушимых стен Винги… и превратил их в прах с крошевом, выпалив ходагейрд Дейвоналарды страшнее, чем сделали это её сородичи тут у горы – пусть и не взяв самый величественный и большой из городов запада, но содрогнув его и наполнив сердца жителей ужасом, когда боевой клич детей Каитеамн-а-гвайэлла раздавался над бушевавшим пожарищем. Как, как такое могло быть?!
В тот час ещё не все даже собранные воинства из домов Эйрэ выступили за пределы объятых братоубийственной бойней Помежий, сдерживая натиск наступавших дейвонов. Лишь старый ратоводец из Бранн – непримиримый и беспощадный сын Клохлама – имевшимися у него силами южных семейств уничтожал остатки загонов Уннира Фльоттура, попутно разбив и три когура дейвонской конницы, подошедших с полудня под началом её родичей Свейра Бешеного и Фреки Жало с Хаконом Рыжим из Къеттиров – как им думалось, на соединение с братом владетеля, уже взявшего твердь на Лесистой. Всё прочее воинство Эйрэ под рукой арвеннида внезапно ушло на восток за Ан-меан-слейбха бесчисленными конными и пешими тысячами. Слухи твердили, что нарушившие мирный договор кочевники нескольких племён Травяного Моря внезапно явились из пустошей многотысячными заго?нами, обрушившись на оставшиеся без защиты городища восточных кийнов Эйрэ и их союзников там.
Так как же такое могло быть – что вся её могучая родина оказалась бессильна перед поступью всего пяти конных мор-лохрэ под рукой этого человека с именем грозного зверя, что как тот хищник был неуловим, опасен и беспощаден?

Приближался конец того лета, перешедший в осеннюю пору. И с каждой седминой всё больше загонов владетеля Эйрэ как штормящее море клинков возвращалось с востока, без передышки следуя за ведшим их через Срединные горы на запад молодым арвеннидом и вклиниваясь в присягнувшие ёрлу союзные земли и дальше на запад в уделы дейвонов. Не знавший пощады и жалости Старый был там прежде всех, и головы её земляков на ратных полях и в осаждаемых твердях ложились в крови под копыта коней людей Борны – как некогда было во времена его грозного отца.
На дворе была ранняя осень, когда однажды на торжище в сопровождении ещё нескольких служанок из мерх-а-сьомрах и пары немолодых уже стражников из дворца, Майри увидела, как через городище вели всех пленённых на юге дейвонов из воинства Уннира. Несколько месяцев безуспешно пытаясь прорваться в подвластные Скъервирам земли, истерзанные воинством Старого и сломленные ранами с голодом, они были зажаты во взгорьях и пленены.
Она взволнованно взирала из-за моря голов, как ведут её схваченных земляков, среди которых встречала и лица родных. Помнившие о том, что не так давно учинили в ардкатрахе эти воители Уннира, теперь разъярённые жители швыряли в них камни и грязь, громко освистывая, горланя проклятия на головы недругов. Самые озлобленные бросались на пики копейщиков, едва сдерживавших напор озверевшей толпы, стремясь дотянуться до пленников. И горе было тому, кто попался в их руки, не отбитый вовремя стражей – под яростный рёв горожане уволакивали его в их бушующее скопище и рвали живым на куски, топча ногами и вышвыривая обезображенное тело назад – пытаясь добраться до следующего, не взирая на оголённые пики с клинками воителей Эйрэ.
На свои глаза Майри увидела, как отдельно от прочих к Холму Речей привели семь десятков выисканных среди её земляков людей Скъервиров. По повелению вершившего в отсутствии арвеннида старого Ан-Шора Дэ?ир-ламна-Мор всех их без жалости тут же повесили на низко нависших над заросшими дикой травой склонами У?рлабха-кнох сучьях его укрывавших дубов – одного за другим. По замшелым ветвям зашуршали верёвки, и родичи Къёхвара встретили горловую кончину под озлобленные крики толпы, принесённые в жертву принимавшему страшное подношение алчущему удавленных брату Тинтреаха, суровому покровителю воинов и ночной тьмы, мрачному костоволосому исполину Ард-Брену.
Когда последний из Скъервиров стих в конопляной петле над толпой, кто-то из скопища начал выкрикивать требование привести на расправу и Дейнову кровь. Майри с ужасом ожидала увидеть смертоубийство её родичей – но старый Ан-Шор, перекрикивая голоса расвирепевшего люда ответил, что на то не давал ему арвеннид поручения – а сам он в отсутствии Тийре не в праве решать судьбы прочих пленённых врагов из любого семейства, пока не возвратится в Аг-Слейбхе владетель.
От увиденного зрелища сердце Майри оцепенело, охватываемое отчаянием – когда она была бессильна помочь землякам – сама так же пленённая здесь. Безволие от беспомощностиохватило её с того жуткого дня.

Ночь Самайнэ гряла назавтра, и все селища Эйрэ готовились к празднеству, не взирая на тяготы го?да войны? и лишений творившейся смуты, объявшей страну в это страшное лето. Тут, на севере в Груг-Кнойх, что возле Обширного озера, повстречались на поле у сплетенных ивовым прутом кострищ, что вспылают вот-вот, два загона воителей, став в отдалении друг против друга. Больший, с знаками северных кийнов и многих домов из союзных уделов, занял селище, укрепив его стены и вал свежесрубленным ворсом заостренным пик. Второй, числом чуть поменьше, лишь днём появился в долине у озера, окружив Вересковый Холм конным кольцом и копейными сотнями.
Солнце садилось к закату, и долгие тени ложились на поле, когда на просторе с кострами явились две кучки воителей, устремляясь пред битвой взять речь. Трепетали знамёна на древках в руках стягоносцев – указуя на то, что с обоих сторон были люди из дома владетелей Эйрэ.

– Здравствуй, брат.
– Здравствуй… Может быть всё же без распри ты мне присягнёшь по чести?, как и до?лжно? И к тому же нас больше пришло – а ещё и сам Уэн с домами готов к нам примкнуть свежим воинством.
Тийре какое-то время молчал, глядя Родри в глаза.
– Думаешь, мне это место владетеля мёдом намазано? Гар и кровь… Я с той ночи не знаю покоя, всё время в седле, веду воинство. Давай миром решим, как и до?лжно родне.
– Ну и как?
– Совладетелем станем друг другу в час распри. А там уж решат пусть все фейнаги, чей им зад на золе от Высокого Кресла милее покажется…
Плетёный насмешливо хмыкнул сквозь зубы.
– Ты когтёвника видно объелся… Не бывает владетелей двух в одном кресле.
– Бывали. Ты-то свитков побольше читал, должен знать.
– Если я опоздал быть в том месте в тот час, как Безусый тебя впереди всех в дому? над уделами Эйрэ поставил – это вовсе не значит, что можно законы попрать… Я рождением чист, и первее на свет появился.
Тийре выдохнул резко, опять став спокойным.
– Всё же лучше решить дело миром – как думаешь? Ведь я вправе сражение с вами начать, как ты первым войска? северян, изменивших отцу и примкнувших к дейвонскому ёрлу, повёл на нас к югу. Сейчас враг у ворот, чтобы мы даром кровь проливали друг друга и клали копейных своих же.
– Твой отец эту распрю начал же, дурак – а теперь все дома в ней погрязли напрасно. Мы со Скъервиров орном решим наш раздор, когда ёрлом уже стал не Стейне, а сын его глупый.
– С Кривым, значит, решите? – презрительно глянул на родича Тийре.
– Всё равно ты бодаешься с дубом, чей ствол не сломить! – вспыхнул Родри, – что вы там навели в лето шороху – пыль, что не сможет тот жёрнов сломить, даже лишь его поступь замедлить. Во главе дома Скъервиров Коготь теперь, с кем тягаться – что лезть прямо в пламя. А ты лишь распаляешь тот жар, дуралей, всем домам на погибель!
– Думаешь, Сигвар тебе сохранит все уделы?
– Иногда не отдав не получишь – так водится, братец. Договоримся и с Когтем, раз нужно нам мир получить. За тобой только юг и восток разорённые встали – а север и запад…
– Когда Конналы встанут за нами, то и Скъервиры станут не так уж страшны, – перебил брата Тийре.
– С Гвенол я сам уже всё порешал – так что встанут они за кем нужно из Бейлхэ. Для хранителей запада нужен тот арвеннид, кто их дом защитит от дейвонов – с кем готовы они быть железом и кровью едино. Опоздал ты, Волчонок… – Родри приятельски хлопнул его по плечу, усмехаясь.
Тийре вдруг ощутил, как запнулось в ударе в груди подскочившее сердце. Он вспомнил, как некогда пять лет назад Родри был там в Глеанлох – но Сильный ему отказал, что юна ещё дочерь. То тогда – а теперь…

Сын Медвежьей Рубахи вдруг стал точно камень – спокойный и твёрдый, приняв неизбежное.
– Я по че?сти тебе предлагал – как родне. Не получишь ни то – ни тем больше другое, дурак…
Рука его тихо легла на навершие спавшего в ножнах клыка.
– Доставай свой клинок и возьми как мужчина, раз хочешь её. Попытайся сначала…
Младший брат Бадарна вдруг рассмеялся.
– Ты родню из-за бабы убьёшь что ли, Тийре? Совсем одурел?
– За неё – только так, точно псину… Нет дороги назад – сам ты выбрал.
Рука Родри легла на навершие.
– Братоубийцей тебя назовут потом – сам не страшишься? И так в нашем доме проклятий в избытке…
– Тебя тоже, – голос у Тийре стал жёсткий как камень, – так ты кончил болтать – или ждать будем Самайнэ, брат?

С шорохом вырвался клык из украшенных медною вязью резьбы долгих ножен – и в ответ ему вторя взлетел и второй, повстречавшись в ударе. Шедшие подле вождей ратоводцы отпрянули в стороны, выжидая победы того иль другого, к кому и примкнут, молчаливо взирая на то, как в кругу завертелись две тени мужчин, не давая друг другу пощады и продыху – как всегда под луною и солнцем – ведь подле власти и женщины должен остаться лишь только один…

ГОД ПЕРВЫЙ. ПРЯДЬ ВТОРАЯ "…ТЕ, КТО МНОГО СМЕРТЕЙ ПРИНЕСУТ БЛИЗ СЕБЯ…" Нить 14
Осенние ливни смывали остатки чернеющих сажи и копоти с крыш и муров ходагейрда. Множество камников, плотников и древотёсов трудились всё лето не зная ни дня перерыва, возводя вновь твердыни ворот и обрушенные стен вокруг Винги. И четырежды больше работ в эту пору увидел Высокий Чертог всех дейвонских владетелей.
В это скорбное лето, когда все дома? собрали?сь на внезапный Великий Совет – второй за год – где согласием всех за Стол Ёрлов воссел малолетний сын Къёхвара Вигар, на чью голову Свейн Одноокий взложил бремя власти в тяжёлом венце. Два события шли подле мрачного траура, когда сотням погибших мужей дома Скъервиров роком уже не дано было снова узрить своих жён и детей, возвратиться в их тверди.
Теперь к концу осени служки убрали обломки обрушенной кровли и стен, замели слой хрустевших как кости углей с головешками. Руки женщин отмыли со стен с потолками черневшую копоть пожарища Огненной Ночи, содрали с углов вязь плетёнки паучьих нетей в трупах мошек и мух. Двери с окнами вместо цветов и листвы разукрасили яркой ячменной соломой, сплетя её ости в птиц с солнцем, развесив по этому золоту алые яблоки – как и водится в празднество жатвы.

– Как ты, почтенный? Болит?
– Иногда лишь – всё реже твоими заботами, добрая Соль.
Первая лекарша и повитуха макнула тряпицу в нагретый отвар семи трав в мелкой плошке, и заботливо стала обмакивать гнойные, долго, с трудом заживавшие швы рваных ран на плече и ключице у Когтя. Сигвар, голый по пояс, сидел терпеливо и стойко. Служка держал на подносе в руках перевязи из льна.
– За Вепреубийцей послали? Конут явится к празднеству? – спросил того Коготь.
– Нет, почтенный – он занят осадой в союзных уделах. Сказал – извиняется, прибыть не может, вот-вот будет наступ, – мотнул головой Ульф, подав старой Соль пару чистых тряпиц.
– Жаль. В другой раз повидаю когда ещё Конута…
– Оно может и к лучшему… Брейги, бедняга, совсем изойдётся, убытки считая, – хохотнула старуха, – да и известно: приедет сын Рауда – чью-нибудь дочь увезёт иль жену!
– И что в Конуте женщины только находят? – почесал себе за ухом Ульф, – сам же ведь низкоросл, бородища лопатой, залысины…
– Что ты в том понимаешь? – насмешливо хмыкнула Соль, вытирая с плеч Сигвара насухо взвар и начав перевязывать, – будто от роста размер и умение с этим зависят! Да будь я зим на двадцать моложе, за таким как сын Рауда тоже быть может стрелой побежала бы!
– В Конуте сила во взоре видна?, – сказал Коготь, насмешливо глядя на Ульфа, – он мог просто, едва увидав чью-то дочь иль жену, той на ухо шепнуть: «Ты мне нравишься. Едем со мною» – и готово: она уж на спинке в Берёзовой Круче, рожает ему сыновей. К нему женщины сами ведь льнут, говорить он умеет, в любом из собраний душою сын Рауда.
– Отттого-то его и не звали иные на праздники! – усмехнулся старуха, – помню, ви?лись за ним лет пятнадцать назад целым роем девицы, все прочие свердсманы тихо в углу лишь стояли от зависти. Потом в следующий год он у Брейги стал спрашивать: «мол – ты знаешь быть может красотку ту, с севера вроде – в прошлый раз там была среди прочих. Тонкая, гибкая, очи зелёные». Брейги ему отвечает: «конечно же знаю. Но ты даже не мылься к ней, родич». «Отчего? Сам владетель свой глаз на неё положил?». А Костлявый ему отвечает: «Нет – я сам – и взял Сте?йнвёр давно уже в жёны! И её отослал на весь месяц к родне, пока ты тут своей бородою трясёшь как козёл и всех баб соблазняешь!»
– Помню такое… – кивнул повитухе глава дома Скъервиров.
– А помнишь, почтенный, про Эльге историю с Конутом? – хохотнула старуха.
– Про такое не помнить – не жить всё равно, – усмехнулся ей Коготь.
– Что за история? – позабыв про учтивость Ульф влез в разговор.
– Сейчас расскажу, – Сигвар смолк, не мешая целящей вязать перевязи вокруг своих ран.
Соль закончила труд, обвязав вокруг тела льняные поло?тна повязок, поверх коих слуга помог Клонсэ надеть верховницу с рубахой. Голову тот прикрыл шапочкой, отороченной мехом куницы – скрывшей проплешь, уже зараставшую волосом, где виднелись зашитые шрамы.
– Натереть не должно?.
– Тебе верю, достойная Соль. Живи долго, и спасибо за труд.
В комнату резво вбежала девчушка двенадцати лет, на ходу жуя яблоко.
– Вот уж кто-то и пира дождаться не в силах… – укоризненно хмыкнул хранитель казны и печатей владетеля.
– От терпенья и камень крошится! – хохотнула в ответ дочерь Гисли, обняв повитуху в приветствие, и учтиво склонила пред Сигваром голову.
– Бабка моя говорила иное: «торопливому – крылышко гуся, терпеливому – ножка». Ты бы лучше взяла со стола, там послаще лежат, чем та кисль, что по стенам развесили.
Гудрун внезапно захохотала звоночком, как будто постигла какую-то шутку – и Соль залюбовалась девчушкой, уже повзрослевшей и стройной – какую когда-то сама принимала на свет – и какую надеялась вскоре увидеть невестой, а после и матерью.
– Так что за история это про Эльке? Кто была она? – любопытством снедаемый Ульф обратился к их скригге.
Соль покосилась на Гудрун.
– Уж то не при детях то точно рассказывать…
– Иные тут гости бурчат, – помогая хозяину молвил негромко слуга, – что всё это, мол, скверно – что позор и…
– И я посох им даже отдам, чтобы шли все подальше – хоть в пасть одедраугра, – перебил служку Сигвар, нахмурясь, – не моё то решение с выбором, но не мне и не им упрекать тут за это.
Гудрун взглянула в окошко, где за витыми рамками меди, державшей в объятьях слюду, зашумел стылый дождь, обрывая последние листья на мёртвых обугленных ясенях возле чертога владетелей.
– Мрачное время, почтенный… – промолвила девочка, вздрогнув в волнении.
– Знаю, милая. Время такое. Но за всякою стужей приходит весна.
Сигвар глянул на своды покоя, где под сажей вновь были видны лики предков на росписи стен с потолком.
– Пусть дождь льёт – лишь получше отмоет всю копоть. И за скорбью есть время для радости, жизни – как сегодня. Такая природа людей – верить в лучшее, в преодоление тягот. Как бы не было ночью темно, но рассвет вновь придёт – и наш дом вновь воспрянет от этих утрат и лишений. Эти ясени высадил ёрл Сварт Могучий – и быть может и нас с тобой древы те смогут ещё пережить, если сила в них есть одолеть это пламя.
– Ночь порою долга… – ёжась молвила Гудрун.
– Но и та изгоняется солнцем наутро. А не выживут древы – срублю их, и собственной дланью там высажу новые, что века? простоят, много дольше за срок наш с тобой. Помни это, как до?лжно нам жить – не страшась бед и тягот.

В покой заглянул Брейги Граттиг, окинув всех взором.
– Почтенный – пора уж?
– Так ждём не меня же, – развёл Сигвар руками с усмешкой, – где Храфнварр?
– Уже собирается.
– Долго уж что-то…
– Ещё чудо, что вырваться смог он сюда за три месяца.
За Костлявым вошли двое служек, шепча тому на ухо что-то.
– Столы все накрыли? – спросил он у тех деловито.
– Накрыли, почтенный.
– Дичь приготовили?
– Приготовили.
– Музыкантов вином напоили?
– Напоили.
Брейги округлил глаза.
– Зачем напоили вином музыкантов? А играть кому, петь? Я стру?ны драть не обучен, а пою вообще как козёл повесне!
– Ну так – Гицур из Альви сказал, что и пьяный сыграет нам так, что все ноги бегом прямо в круг полетят, – пожал служка плечами, – а как говорится – кто не танцует, тот лось!
– Ай, Горящий уж с вами! Пои – только в меру! Почтенный – ты знаешь, кто хочет явиться на празднество? – обратился он к Когтю.
– И дам бубен ей с посохом вместе, змеюке – за собой чтоб иных недовольных вела к Хвёггу в зад… – хмыкнул Сигвар презрительно, – пусть сидит в тверди Гунноров лучше, и под новым супругом не рот, а иное пошире раздвинет…
– Почтенный – дитя тут… – укоризненно молвила Соль, покосившись на Гудрун, – а ты сквернословишь.
– Что ты, Соль, из меня уже дурочку делаешь малую? – обиженно шмыгнула носиком Гудрун, – думаешь, дочерь конюшего вовсе в двенадцать не знает, откуда и дети, и жеребята берутся – и тем более делают как их?
– Не по годам ты умна уж… – развела лишь руками первая лекарша и повитуха.
– Прости – не сдержался, как вспомню про эту… – вздохнул старый Сигвар, – возомнила себя враз хозяйкой в Хатхалле, когда я лежал точно труп… натворила делов… Где отыскать теперь бедную Альду и я не могу взять на ум. Хорошо если сможет добраться к отцу в это страшное время.
Коготь взял посох из рук служки Ульфа, вставая на ноги, и глянул на девочку.
– Но все дети однажды взрослеют – таков закон жизни.
– Почтенный, – вдруг Гудрун спросила у Брейги, – а что за история была про Эльке и Конута Вепреубийцу?
– Эльке? – у Брейги глаза на миг вспыхнули маслом, – Эльке красотка была с вот такими вот! – он показал в две руки, о чём речь, – что в ведро не вмещались, как на спор с подругами смерять в купальне решила! Ну и Конут увёл её как и других, потащил за собою на Кручу. А её муженёк, братец скригги из Тинде семейства, озлился, что это сокровище кто-то сманил – и помчался за ними в погоню! У Биркфъяллерн ворот их нагнал – и хоть тощ был и мелок, но биться полез против Конута, в морду ему насовал и забрал свою Эльке домой. Всё простил – ибо где ты отыщещь такую вот – ну, вот с такими?
– Вот уже ты болтун… – укоризненно молвила Соль, покосившись на Гудрун, залитую краской румянца смущения.

В покой заглянула одетая к празднеству Сигрит.
– Почтенный – пора.
– Всё готово?
– Чуть-чуть завозились с иглою и нитями. Платье немного не в пору уже.
– Что же – случается.
– Только почтеннейший вот…
– Что?
– Недоволен. Говорит…
– С ним я сам потолкую, – сказал твёрдо Сигвар, устремляясь к дверям, – созывай всех гостей, Брейги. Время пришло.

Всеми служанками во дворце арвеннидов вершила Айб мерх-Бранн – немолодая уже, годов далеко за тридцать красивая ещё женщина – и как говорили другие соседки по девичьим, прежде возлюбленная Уи?ллуха Долгоусого, старшего сына покойного арвеннида – мать первого из его детей, юного Ко?найрэ, жившая во дворце уже почти двадцать лет. Она старалась не мучить появившуюся здесь из темницы дейвонку тяжёлым трудом, заметив её раненую и ещё не зажившую левую руку – дав той ту же работу, что и прочим тут девушкам, не выделяя лишний раз среди всех ни излишним бременем, ни наоборот облегчениями. Труды у дочери Конута были как у всех остальных – как и стол, и питьё, и постель под потёртой овчиной.

В девичьих к ней привыкли, даже перестав вскоре хмуриться при виде этой долговязой молчуньи. Сама же Майри не желала ни с кем говорить, отстраняясь от остальных говорливых соседок, обмолвляясь лишь парою слов при нужде – так и те не лезли с расспросами к замкнувшейся в себе юной дейвонке, слепо выполнявшей возложенные на неё работы, и лишь по вечерам перед сном немо сидевшей в одиночестве у слюдяного окна с закатной стороны чертога.
Лишь одна из служанок, высокая огненно-рыжая толстушка с лёгкой позолотой в долгих косах волос, её одногодка из восточного дома Гулгадд по ту сторону гор, говорливая и весёлая Гвервил по прозванию Бедв – Берёза – была по-особому как-то добра к единственной среди них чужеземке, словно сочувствуя ей и пытаясь если не разговорить, то хотя бы утешить. А быть может и просто от радости, что нашла вдруг свободные уши на свой слишком долгий язык – и такое у женщин случается часом… Порой она помогала дочери Конута скрести от сажи остывшие хлебные печи, мыть полы и выносить из конюшен навоз, и по вечерам перед сном приносила застывшей у окна Майри поесть чего горячего, без умолку болтая и рассказывая обо всём.
Поведала она и о том, что творилось сейчас в городище, укрепи и дворце; и о тех событиях, что происходили в минувший год и потрясли все закатные уделы Эйрэ – про начавшуюся в ту осень в Помежьях и выплеснувшуюся за их пределы войну, про кровопролитную битву под каменным дождём из огнищ в ту Ночь Смерти, про обрушивший прежний дворец-столпницу страшный пожар. Рассказала ей Гвервил и про почившего старого арвеннида Дэйгрэ Медвежью Рубаху и его сыновей, и про нового владетеля Высокого Кресла – и про его боевого товарища из Килэйд. Наконец просто и про себя, и как она очутилась тут.
– …и несла я раз воду домой из ключа, а тут через селище наше Клох-а-мор – Большой Камень то значит по-нашему – целый деих-ламна воителей скачет. Вижу, не из наших краёв они будут. Одеты богато, одни застёжки плащей чего стоят, блестят позолотой с каменьями. А впереди такой красавец-усач, что глаз не отвести. И конь у него – загляденье, я такого жеребца даже у брата нашего фе?йнага не видала. Остановился вдруг подле меня и воды попросил – мол, скакать ещё долго до дома, горло всё пересохло от пыли. Я как та дура ведро подаю, а сама на него так и пялюсь – так уж понравился мне. И он на меня глазом зыркает, пока пьёт. А потом вдруг спрашивает: «со мною поедешь, красавица?»
Я как ополоумела не иначе, ну и вроде кивнула в согласие. А он добавляет: «я», – говорит, – «Хидд, сын Дэйгрэ Медвежьей Рубахи, если сама не узнала. Понравилась ты мне». За руку схватил меня, и вот я уже у него на седле сижу спереди. Послал одного из людей в дом к отцу – договориться с тем что ли, что его дочка самому? сыну арвеннида приглянулась – ну и чтобы родитель не гневался, что его младшую кто-то без свадьбы увёз как жену, чтобы не бежал жаловаться фе?йнагу и поднимать вслед погоню с оружием. Говорят, так и старый владетель когда-то забрал во дворец одну деву ему полюбившуюся – ту, что стала матерью нынешнего арвеннида.
– Да, слыхала я это от Гвенол и Буан… – согласно кивнула ей Майри, закончив сучить нитку пряжи на веретено, – как заехал он к кузнецу в этот Те?ах-на-гаойт го-ле?йр ар ан-карраг-де?арг кул-а-домайн…
– Ну ты на язык точно цепкая – это название запомнить и вымолвить! – Гвервил смотала на локоть готовую пряжу, убрав её в ларь, – ну а Хидд с братьями отца далеко перегнали – девок набрали себе сколько желали. На каждую, кого жаждали, положили свой взор в городище. Сам Хидд двоих сыновей дочери одного фе?йнага сделал где-то в Дэирэ на Помежьях. Говорят, в чужих землях у тех смуглоликих за Травяным Морем в обычае даже, что чем муж есть знатней и богаче, тем может набрать себе баб сколько сам пожелает – и не только законными жёнами.
– А дальше?
– Ну а дальше побыла я у него как любовь ненаглядная с год так, а потом верно наскучила – может много болтаю или приелась, или что в глаза ему гляжу не на цыпочках, раз так вытянулась – и всё, Гвервил, ступай-ка в стряпную к печам и ножам; а он уже кого-то ещё себе ложе завёл греть. Хотела козе этой Дэйрдрэ, что место моё заняла, все её волосы выдрать и сверху и снизу – а потом и остыла… Не женой я ему всё же была, чтоб раздрай из-за мужика разводить. А он вскоре уж с новой какой, а та дура со мной сидит, плачет. Иногда только, бывало, Хидд вспомнит – к себе позовёт ненадолго опять. Вот так и живу тут уже пятый год верно.
Она вдруг вздохнула, смахнув с века слезинку.
– И злюсь на него иногда, негодяя распутного… Чудной он был сам, но хороший. И по-прежнему словно люблю, пусть и нет его больше в живых, бедолаги. Верно, и сама я такая безмозглая, что и люблю так же сильно, раз голову ветром сдувает и сердце как бубен стучит.

На колени Гвервил запрыгнула серая кошка, забрёвшая в угол к окну. Прервав пряжу а?рвейрнка стала легонько поглаживать улегшуюся там поверх юбки хвостатую ворчунью по шёрстке, теребя ей за ушком.
– А новый владетель – хоть говорят, что и он той породы – тут в девичьих разве что по делам появился, проверить хозяйство, если не доверяет Брода?нна словам. Да и слышала я краем уха, есть у него кто-то в Помежьях – только ту, говорят, даже он получить сам не может по че?сти…
– Мёдом что-ли для Бейлхэ в Помежьях у дев там намазано? – усмехнулась дочь Конута, мотая на локоть готовую пряжу и слушая россказни арвейрнки.
– Ещё скажешь чего… И в восточных уделах не хуже невесты! Да кто же знает, кого где та дурь в голову перемкнёт? – пожав плечами со смешком фыркнула Гвервил подруге, – самого я владетеля раз лишь видала – так тот точно породы иной, не из Модронов крови, как старшие. В войну ему больше вести? войско жаждется – настоящий воитель, не чета своим братцам. Уж и не помню, когда тут у горы его видели. Многих твоих порубил он в сражениях видно… – со вздохом добавила тише та, гладя урчавшую на коленях домашнюю кошку, обитавшую в девичьих.
– А за что тебя дома Берёзой прозвали? – спросила вдруг Майри.
– Ай – рассказывать стыдно… Раз случилось на празднество Белтэ такое у нас в Клох-а-мор, как священное дерево я ненароком сломала, когда…
Но рассказ её вдруг прервала вершившая в девичьих Айб.
– Эй, болтунья – бери-ка подругу свою молчаливую – и хлеб из печей вынимайте! А то подгорает уже, а ты ветер словами тревожишь!

Майри слушала её простодушную болтовню, на миг забывая о горестях и улыбаясь забавным рассказам подруги, сочувственно сжавшей ей руку, сидя рядом с дейвонкой на подоконье – и в этих простых разговорах постепенно обучалась от той всем наречиям Эйрэ, которые прежде разбирала с трудом. Но потом дочерь Конута снова оборачивалась к западу, где за перевалом вдали бушевала война и лила?сь кровь её соплеменников – где багровеющий алый закат ей казался тем заревом горевших там селищ и городов. И в сердце у дочери Конута вновь поселялось оцепенявшее девушку отчаяние, когда рука неприметно стискивала спрятанный от чужих очей за тканым воротом уже ставшего привычным ей арвейрнского платья и нательной рубахи свисавший с шеи на истёртом шнурке оберег Праматери, подле которого под сердцем хранился и знак её почившего храброго отца.

Её тоску ненадолго притишило празднество Самайнэ – священная ночь наступления нового года у арвейрнов, когда смыкаются между собой миры смертных и духов, и людскими тропами идут тени почивших их предков, широко растворяя врата в мрачный призрачный Эйле – соседствующий с живыми неведомый свет теней бездн и незримых нам сил. По всему ещё не отошедшему от порухи пожарища ардкатраху запылали костры, чей огонь породило священное пламя из горнила громоразящего небесного кузнеца – разожжённые старейшими в каждом из кийнов. Позабыв о войне, оставшейся где-то вдали, возрадовавшийся люд приносил жертвования богам. Тут же заключались союзы и договоры, разрешались все споры и тяжбы, назначались дни свадеб и шли гадания на часины грядущие – когда сны в эту ночь также несут на себе те печати предвестия скорых событий.
Работы в те дни в чертогах арвеннидов было немного – всё загодя было сделано и приготовлено, убрано и запасено к зимнему празднеству. И теперь служанки могли отдохнуть от всех хлопот, когда даже скупой домоправитель разрешил отворять кладовые и без меры брать всё, кто чего пожелает, не жалея ни яблок с сырами, ни дорогого вина с мёдом.
Сама Майри хоть и не могла наравне с остальными почитавшими богов Эйрэ соседками участвовать в празднествах в святилищах-ноддфах, однако и ей передалась та радость, что разгорелась в сердцах иных жительниц девичьих – когда смех и веселье, гомон и женская болтовня не смолкая тояли в стенах дворца арвеннидов. Оттаявшее сердце её вновь вспомнило Хейрнабюгдэ и близких, кои верно давно уж считают дочь Конута умершей – и всеми силами стремилось к родному порогу…

В саму ночь Самайнэ вершившая в девичьих Айб пригласила в покои явившуюся к горе странствующую предсказательницу из северного рода Фиаххайд – хоть и говор её был подобен на жителей дальних Помежий или самых закатных союзных уделов. То была старая женщина с заплетёнными в две толстые косы волосами, одетая в долгие шерстяные одежды и кожаную накидку поверх – молчаливая и внушавшая трепет своим отталкивающим видом – огромная и нескладная, словно сказочная великанша с пронзительными, по-кошачьи жёлтыми глазами.
Служанки взволнованно зашептались, узрев вещую гостью, выказывая трепетное уважение перед обладавшей даром предвидения су?деб людских, зрившей дорогу минувшего и грядущее мира. Издавна у а?рвейрнов такие люди пользовались особым почтением и появлялись на каждое празднество для гаданий и предречений, за что получавшие из их уст волю богов щедро одаривали зрящих гостей.
– Вновь старая Марвейн явилась к горе… – отставив в бок освещавший их пряжу светильник взволнованно прошептала Гвервил на ухо дейвонке, сидя рядом с той на подоконье и настороженно глядя на явившуюся в девичьи седоволосую провидицу.
– Пять зим миновало, как та приходила в ардкатрах. Зрила я в детстве почтенную, как дорога её пролегла мимо нашего селища. Говорят, всю судьбу человека как свитую нить проглядеть и предречь она в силах – от рождения и до са?мой холодной тропы.
– Правда? – спросила взволнованно Майри.
– Праматерь свидетельница – все говорят так! Раньше ходила она не одна, а со спутницей младше, безумной… Говорили, то дочерь была. Пойдём скорее, подруга – а то вдруг гэйлэ не всем прорицать пожелает? Уж очень хочется долю узнать…
Однако Майри так и осталась сидеть в полутёмном углу у окна, отложив в сторону недоконченную пряжу, и с волнением и любопытством взирала оттуда, как сгрудились вокруг необычной здесь гостьи все прочие соседки из девичьих.
Среди дейвонов также были в почёте умеющие предсказывать грядущее на жертвенной крови или священными рунами люди – но ни разу она не видала, как ворожат на огне. И теперь, затаив дыхание, дочь Конута пристально наблюдала за происходящим. Старая провидица-феахэ – после того, как зрящую гостью с почётом приняли и накормили, обогрев и повесив сушиться у жарко растопленного очага её промокшее в непогоду со снегом верхнее одеяние – села на поданный ей резной стул, попросив Айб поставить второй стул пониже, на котором поставили жаровню для свершения предсказаний – и третий для вопрошающих.
Седоволосая Марвейн неторопливо развела кресалом огонь в железной чаше с извитыми переплетениями узоров в виде змей и взвивавшего пламени по бокам – и терпеливо ждала, когда мелко посеченные на куски дубовые и берёзовые дрова прогорят до углей. Сняв с плеч меховую накидку-плащ и развязав широкий вышитый пояс она осталась в одном долгом платье из грубой овечьей шерсти, помешивая щипцами рдевшие уголья в жаровне, на которые небрежно швырнула ладонью из кожаного мешочка на поясе высушенные листья, семена и цветки багульника, бешеной травы и когтёвника. Под сводами девичьих поплыл резкий дурманящий запах, приоткрывающий зрящим ворота в иное, незримое прочим.
Одну из девушек – молоденькую Ольвейн Рябину из Донег, внучатую племянницу их нового фе?йнага Дайдрэ – провидица попросила расчесать её долгие волосы, пока ещё свитые в косы. Поданным ей костяным гребнем юная Ольвейн торопливо, но осторожно расплела их седые словно паутина пряди и стала пробор за пробором водить по ним зубьями, отчего они ещё больше взлохмачивались и вздымались ввысь точно поднятая звериная грива.
Когда последнее из поленьев прогорело и рассыпалось на полыхавшие алым уголья, прорицание началось. Майри с осторожным любопытством смотрела издали с подоконья, как первой села на третий стул позади жаровни – прямо напротив жаровни – подозванная ею молоденькая Ольвейн мерх-Донег. Провидица велела той выбрать щипцами один из углей и передать те в её костлявые пальцы.
Держа в ладони щипцы с тлеющей головешкой, старая Марвейн снова велела девушке дунуть на притухший алеющий уголь, и затем сквозь вознявшееся от тока воздуха пламя смотреть прямо в глаза вещей феахэ. Зрачки глаз старухи закатились вовнутрь, лишь страшной белизною их яблок сияя в полумраке затихших покоев – и она начала говорить.

Так одна за одной очереди услышать о собственных судьбах и получить на вопросы ответы богов дождались все служанки из девичьих. Следом за Ольвейн Рябиной и шедшей второй по старшинству Айб мерх-Бранн дождалась наконец своего часа и говорливая Гвервил – и торопливо села на стул напротив провидицы.
Возвратившись после прорицания к ожидавшей её дейвонке она взволнованно молчала, сидя подле подруги на подоконье – лишь перебирая пальцами толстую рыжую косу и хмурясь, не притронувшись к пряже. Серая кошка урча улеглась на колени ей, сверкая в полумраке желтизной своих глаз, в которых отражалось мерцавшее пламя жаровни.
– И что предрекла тебе вещая Марвейн? – наконец негромко спросила подругу дочь Конута, видя волнение той и осторожно прикоснувшись ладонью к её вздрогнувшей отчего-то руке.
– Ай, – пришедшая в себя Гвервил словно торопливо отмахнулась от чего-то, отпустив из рук косу, – о доле хотела узнать я, и на мужа просила прозрить…
– И что же?
– Так гэйлэ мне предрекла: большое тебе будет счастье дано, по сердцу придётся – но ненадолго. Взамен дважды большее счастье получишь ты, Гвервил – с тем вовек и останешься.
– А что хоть означает твоё прорицание?
– Да кто его знает? Иной раз от молчанья богов больше проку, чем ответы их хитрые… Хоть бы имя какое сказала, где и когда моего мужа мне ждать, где та нить нам совьётся. А так и не знаю – плакать или радоваться от такой доли… Иди-ка ты прочь, Скайтэ! Брысь! – сердито согнала она вдруг с колен мирно спавшую кошку, спихнув ту ладонью под хвост.
Майри ничего не сказала в ответ, и лишь сочувственно стиснула руку подруги, задумавшись в этот миг о чём-то лишь ей одной знамом…

Когда последняя из служанок отступила от старой феахэ, получив предсказание грядущей ей доли, пришедшая в себя провидица с уже вновь обычным взором пронзительных жёлтых очей перемешала щипцами оставшиеся в жаровне уголья и негромко сказала, обращаясь ко всем собравшимся в девичьих женщинам:
– Есть ещё кто-то в этом чертоге, чью судьбу я пока не прозрила…
Служанки взволнованно загомонили, и женские взоры стали оборачиваться к окошку в закатном углу, где сидели притихшие Гвервил с подругой. Взоры всех их сошлись на неподвижно сидевшей у слюдяной оконицы дейвонке.
– И нашей молчунье ворожить гэйлэ будет?
– Позвать её что ли?
Главная среди них Айб повернулась лицом к старой Марвейн, и с почтением ответила зрящей:
– Есть среди нас дейвонка – пленницей она в Эйрэ попала по лету. Но если не будешь ты против – то предскажи сегодня и ей, гэйлэ. Не по своей воле она тут – и зла на неё здесь не держит никто – так отчего в час священной ночи? обделять её прорицанием?
– Быть может хоть от тебя мы узнаем, кто она такова – если из неё тут и слова клещами не вытянешь, и ходит она словно тень? – добавила ещё одна из служанок.
– Поворожи ей, гэйлэ! – обрадованно добавила пришедшая в себя говорливая Гвервил, потянув взволнованную дочерь Конута за руку в сторону старой феахэ и её полыхающей заревом углей жаровни, вновь согнав со стула перед провидицей уже облюбовавшую это местечко недовольную кошку.
– Что же… Дейвоны когда-то мне мужа убили в Помежьях… а детей… – замолкнув сурово нахмурилась старая Марвейн, колко и пристально оглядывая с головы и до пят оробевшую перед ней чужеземку, которую Гвервил чуть не насильно усадила на стул подле жаровни.
– Но тебя тогда в чреве матери не было даже… Я поворожу тебе. На что хочешь узрить ты в грядущем?
Майри не отвечала, взволнованно глядя на пристально взиравшую ей в глаза старуху-феахэ. За неё ответила стоявшая рядом Гвервил:
– На мужа ей сделай прорицание, гэйлэ!
– И на него предскажу… – Марвейн сурово зыркнула на притихшую в один миг а?рвейрнку, и та поспешно скрылась за спинами окруживших их любопытным кольцом подруг-землячек.
– Выбирай своей дланью уго?лье! – старая феахэ повелительно протянула дейвонке щипцы, – и загадывай, о чём ты хотела спросить у богов? Как звать тебя, дева?
Стиснув в ладони железо щипцов дочерь Конута вновь не промолвила той ни единого слова, не желая солгать перед старой провидицей – кто, казалось, саму её зрила насквозь, заглядывая через очи в ничем не прикрытую душу.
– Ти?веле она, гэйлэ! – вновь из толпы отозвалась Гвервил.
– Имя людское что плащ – всегда новый на плечи накинуть нам можно… – сказала старуха насмешливо, выхватывая из ладоней дейвонки подаваемые ею щипцы, в которых спел жаром последний из рдеющих в пепле углей, и пристально глянула ей прямо в очи, точно зная всю правду, – лишь настоящее имя узнав над душой человека того можно власть обрести – если сама удержать его душу в руках своих сможешь.
Зрящая смолкла на миг, и в глазах её что-то блеснуло. Голос утратил насмешливость, став негромким и мрачным.
– А порою судьба такова, что родишься с одним, а запомнят другое… С ним жизнь проживёшь…
Провидица вновь обернулась к взволнованной дочери Конута.
– Дуй до огня – а после в глаза мне смотри неотрывно! – велела она той.
– Возвращусь ли домой я? – взволнованно вопросила у зрящей феа?хэ дочь Конута, и резко дунув на головешку в щипцах у провидицы воззрила сквозь пламя в её закатившиеся в неведомое зрачки.

Вещая Марвейн долго молчала, неподвижно застыв точно каменное изваяние Пламенеющего, и взирала сквозь рдевшее пламя угля на дейвонку. Затем она резко пришла в себя и негромко заговорила:
– Минувшего твоего я не вижу. Словно чья-то могучая длань перед взором моим его мглой застилает – ни до?ма, ни имени не? дав узреть – и грядущее теменью скрыто. Лишь то, что мне шепчет Она, слышу я – что тебе суждено может быть твоей долей.
– Кто – Она? – взволнованно спросила Майри у зрящей.
– Тсс! Тише, дева… Не любят боги ни опрометчиво данных зароков – ни имён своих, нами напрасно окликнутых… – нахмурилась старая Марвейн, приглушив голос. И заметив взволнованный взор вопрошавшей добавила:
– Та, чьей тенью ты рождена.Ты – та, кто много смертей принесёт близ себя… – повторила вдруг зрящая Марвейн слова из пророчества старого Эрхи, заставив дейвонку в волнении вздрогнуть.
– Лишь одно зрю я ясно, что боги велят мне сказать для тебя. То имя, что с рождения носишь, и которое страстно желаешь тому возвратить, кто давно неживой и тебе сильно дорог – вернётся однажды уже с много большею славой, нежели прежде сияло – но только тогда, как тебя самой имя померкнет, и станет лишь тенью меж прочих имён людских…
Майри вздрогнула, услышав такие слова из уст зрящей – как показалось, предрекшие дочери Конута, что до смерти не суждено ей узрить будет то, как имя отца возвратит себе прежнюю славу и очистится от бесчестья ослушничества и измены перед владетельными Скъервирами.
– А вернусь ли домой я? – вся сжавшись в комок, с волнением вновь вопроси?ла у пророчицы.
– Много дорог предстоит тебе прежде, чем ступишь к родному порогу… – спокойно ответила Марвейн, – силу в тебе зрю большую – которая одолеет и мёртвые топи, и тёмные нетры, и острые горы, и злое железо, много согреет сердец к тебе прежде холодных, и зажжёт сильным жаром своё вопреки себе. Долгая память тебе суждена будет между людей – но твой век зато может быть короток – и могила узка. Не спеши прежде смерти, как час твой придёт…
Феахэ умолкла на миг, пристально глядя на девушку, с трепетом и волнением немо застывшую подле у пламени.
– В родной дом возвратишься конечно. Туда сплетены тебе нити доро?г. Только вижу я ясно, что душу ты в Эйрэ навеки оставишь здесь, дева… – бесстрастно покачала она седой головой, – а без души тело разве жить сможет? В одних муках лишь смерти тому стоит ждать, кто душу оставил вдали от себя, словно надвое разорвавшись…
Она хохотнула негромко – не столько зловеще, сколько насмешливо и даже как будто сочувственно, с сожалением глядя на девушку – точно зная ещё что-то ею узретое в скором грядущем, но не поведанное волею сверзших уста зрящей их жизнедавцев.
Рука старой пророчицы резко разжала щипцы и пустила последний из углей в глиняную плошку с водой. С шипением тот потемнел дочерна, омертвев в своей силе прозреть сквозь врата в мир иного.
Прорицание завершилось.

От этих пугающих слов Майри вздрогнула, безвольно поднялась со стула и не глядя ни на кого побрела к подоконью, где давно уж погас закат ныне ушедшего в ночь столь короткого дня в час предзимья. Где-то там за вершинами Глвидд-ог-слейбботха – далеко-далеко от неё – был её родной дом, в который она по пророчеству больше не сможет вернуться – иначе как лишь разлучившись с душой. Тот же зловещий знак-скилити выпал дейвонке в час перед отъездом с людьми её брата из Хейрнабю?гдэ – где в тёмном безлюдном святилище боги не дали для дочери Конута их одобрения, не указав в знаках жертвенной чаши их воли вернуться домой, и чьему повелению вопреки она всё же пустилась в то роковое для девушки странствие. Неужели её уже скорую смерть тоже зрила в видениях в пламени старая Марвейн? Потому когда если не смерть – тогда что же, разлучающее смертных с душой?
– А на супруга узрела ей, гэйлэ? – высунувшаяся из-за спин окруживших феахэ служанок Гвервил вновь нетерпеливо вопросила провидицу о сердечной доле подруги, – кто тот из мужей, что по сердцу ей будет – предречёшь?
Вместо ответа провидица вдруг громко захохотала, испугав окружавших её женщин.
– А зачем ей на мужа гадать – той, кто лишь гибель приносит всем тем, кто ей дорог?

Погасли последние искры в наполненной пеплом жаровне провидицы. Развеялся тяжкий и резкий дурман от истлевших на жаре угольев иссушенных трав, утянутый воздухом сквозь приоткрытую вьюшку в печи – точно в призрачный Эйле за гранями зримого мира. Умолкли все речи и шёпоты женщин в покоях под сводами Снойтэ-ард-неадд. Феахэ стала заплетать растрёпанные волосы в косы, велев прочим служанкам убрать и отмыть закопченную жаровню с углями, раз прорицание завершилось, и все судьбы в священную ночь Самайнэ были прочтены и поведаны испрашивающим того у самих богов через уста старой Марвейн мерх-Фиаххайд.
А дочь Конута так и застыла на подоконье в немом одиночестве перед деревом затворённого ставнем окна, уткнув в колени лицо. И даже говорливая Гвервил не в силах была чем утешить подругу – лишь обняв и также застыв в темноте подле той, боясь неосторожным словом потревожить оцепеневшую Майри.
И лишь серая кошка, незримая спутница древней богини-праматери, сверкая отблесками догоравших светильниц в своих жёлтых глазах, безмолвно лежала подле их ног, точно охраняя молчавших подруг, и лениво урча зрила золотом круглых очей в непроглядную темень грядущего…

В тот холодный предзимний вечер Майри всё также безмолвно сидела на подоконье, тоскливо взирая сквозь тонкую слюду не закрытых пока на ночь ставнем окошек на угасавший вдали за Глвидд-ог-слейбботха кровавым багрянцем закат – туда, где была её родная земля, которую она уже отчаялась когда-либо снова увидеть. Пальцы неторопливо заплетали распущенные волосы в косу – и вновь распускали её по плечам золотистыми прядями. В прежде озарённых алыми сполохами прорвавшегося сквозь ненастные тучи уже заходящего солнца покоях с закатом лёг сумрак, и Айб неторопливо разжигала горящей лучиной многочисленные светильники и свечи в свисающих с потолка круглых держальнях, чтобы разогнать их дрожащим пламенем темноту и дать возможность продолжить прясть и шить тем из служанок, кто ещё не лёг спать.
Говорливая Гвервил в тот день была послана с Ригру и Буан на бойни крутить из кишок колбасу для запасов на зиму, и без подруги дочь Конута осталась одна. Лишь серая кошка настойчиво тёрлась о ноги застывшей в молчании Майри, мурлыкая что-то и пристально глядя на девушку взором пронзительных жёлтых очей во тьме но?чи, объявшей густеющим сумраком своды затихших покоев.
Теперь в поздний час уставшая за день от тяжёлой работы в хлевах дейвонка могла остаться одна со своими горькими мыслями, целиком поглощённая ими. И потому Майри сперва не услышала, как после короткого гулкого стука скрипнула дверь у неё за спиной, и в мерх-а-сьомрах раздались мужские шаги.

Загон конных встал к ночи на отдых в долине у кручи Берёзовый Столп. Лекарь с парой помощников спешно сшивал жильной нитью все раны у целых, пока четверо пленных дейвонов копали глубокую яму под копьями стражи – не зная кто ляжет в неё – или мёртвые люди из кийна Маэннан, или сами они, если так вдруг решит вражий вершний. Согревались у скрытых в распадке костров отдыхавшие воины. Из ручья к скакунам подносили воду, ставя им её полные вёдра.
– Довольно копать уж. Тащите всех мёртвых…
– И их тоже с нашими? – мрачно спросил у их вершнего тощий десятник без левого уха.
– Мертвецам всё одно… Лишь живые страдают, – негромко ответил тот, глядя на яму.
– А с этими что? – одноухий взглянул на их пленников с заступом.
– Что я – зверь? До какой нашей укрепи их доведём.
– Твой бы родич их всех – не задумавшись.
– Я не Мейлге.
– А ты-то похуже, чем просто по роже от них получил, как твой родич. Слишком добрый ты к недругам, Родри…
Человек точно вспомнил о чём-то, и взмахом велел подойти к себе пленным.

– Есть среди вас кто из дома Сторгейров? – обратился он к ним по-дейвонски на здешнем наречии.
Пленники – грязные, в тряпках повязок на ранах – безмолвно стояли рядком, бросив заступы наземь.
– Ну есть сколько-то… Были такие… – наконец-то ответил один из них тихо.
– Может знаете кто из вас… Этим летом в союзных уделах к закату от Дил ваши выбили возле Холодного Лба наш обоз. Там жена моя с дочкою были. Может знаете кто – они живы иль нет?
Один из дейвонов кивнул.
– Хаскиль наш из Сторгейров там был – в том загоне у Лейфа Осины. Они там тот обоз переняли. Его б тебе спрашивать, как там что было – и живы ли…
– Где этот Хаскиль?
Вместо ответа дейвон мимолётом кивнул на одно из возложенных в яму изрубленных тел.
– В Халльсверд, почтенный. Не знаю – отсюда допросишься ль…

Скрежетнув от отчаянья всеми зубами человек вдруг завыл точно волк, испугав всех тут бывших – своих и врагов – и вцепился ногтями в лицо, проводя пятернёй ото лба к подбородку, не чувствуя боли.

ГОД ПЕРВЫЙ. ПРЯДЬ ВТОРАЯ "…ТЕ, КТО МНОГО СМЕРТЕЙ ПРИНЕСУТ БЛИЗ СЕБЯ…" Нить 15
Всё то судьбоносное жаркое лето и осень они не останавливали взмыленных скакунов сроком дольше, чем отдых или короткий ночлег в придорожных лесах – и стремительно уходя от преследования многочисленных пеших и конных загонов врага, обрушивали новые удары на не ожидавшие их наскока твердыни дейвонов. Тысячи воинства Эйрэ сметали лежавшие на пути городища и укрепи каменным градом огни?щ их метальных снастей, позади оставляя вздымавшийся гар от пожарищ, истребляя встречавшиеся малые силы противника и жаля исподтишка изматывающими ударами бо?льшие. Сама Смерть была спутником их в эти жаркие дни сего страшного лета. Лишь на исходе катившейся осени, когда стылые ветры срывали листву побуревших лесов и несли на своих серых крыльях промозглую морось с дождями, пять мор-лохрэ под ве?ршенством Аррэйнэ наконец-то покинули опустошенные и выжженные ими за лето дейвонские земли – и как огненный вихрь пожарища двинулись вновь на восток к кряжам Ан-меан-слейбха, уже убеленным по вершинам там выпавшим снегом.
Почти дважды числом поредевшие – израненные, измотанные до предела любых человеческих сил – эти тысячи так же стремительно потекли как железный поток в бок далёких Помежий с союзными Эйрэ уделами. Прежде летом рванувшись на север с преграждённого недругами пути их отхода к востоку у Чернолесья, уходя от погони и испепелив тамошние тверди и придорожные селища, обойдя с запада ими прежде сожжённый дотла ходагейрд, стеною огня они быстро прошлись по богатому югу и средним уделам Дейвоналарды и оставили далеко позади их преследовавшие когуры ёрла с войсками дейвонских домов. И хотя и теперь не единожды им приходилось таиться, пробираясь лесами сквозь топи вдоль полных врага большаков, сжигая свои неповоротливые возы и метальные вороты – но всего две седмины спустя люди арвеннида вышли к загонам соратников, взявших в осаду очередное вражеское городище на востоке Дейвоналарды. А ещё через два дня их кони минуя союзные земли уже высекали копытами искры из скал перевала на Глвидд-ог-слейбботха.

Ранний вечер окутал долину и взгорья густевшими сумерками, морося из клубящихся туч серой дымкой дождя. Однако едва лишь в ардкатрах с далёкого запада прибыли люди столь много прославленных в лето Р’уайг Ламн-а-слеана – Стремительных Ратей – столь малым числом не убоявшихся выйти в уделы противника и сокрушившие мощь того неоднократно, спалившие Вингу и бессчётное множество городов и стерквеггов, предав мечу тысячи сыновей Всеотца и в битве среши?в самого? их владетеля Стейне – и не изведав ни единого поражения возвратившись домой – то даже непогода не удержала никого у огня очагов и печей. На улицах и проездах прежде вполовину разрушенного и обезлюдевшего, а теперь отстраиваемого из пепла и облепленного лесами камников городища стало черно от собравшегося народа, чтобы хоть краем глаза увидеть возвращение этих отважных и их предводителя, кто давно прозван был тут Ветром Воинств, Ужасом Винги и Убийцею Ёрлов – Льва А?рвейрнов.
Сам он молча ехал посреди своего усталого от сражений и продолжительных выправ поредевшего воинства – спокойно, хотя и с радостным трепетом сердца внимая тем крикам и рёву встречающих их тут земляков. Аррэйнэ был отчего-то взволнован, точно неким предчувствием неминуемого и неотвратимого нечто, но ещё неизвестного и непостижимого разумом. И это волнение лишь усиливал тяготивший разрез верховницы, настигший его у Помежий с гонцом небольшой свёрток свитка послания Тийре, призвавший к столь спешному возвращению по неотложному делу к горе. Но по какому – об этом письмо было так же безмолвно…

Арвеннид прибыл в ардкатрах всего на полдня раньше за Р’уайг Ламн-а-слеана, вернувшись с рассветом откуда-то с севера, где войска под его предводительством били врага по Помежьям с союзными землями вот уже месяц, пробиваясь всё дальше на запад дейвонских владений сквозь земли хранителей здешних уделов, могущественных Ёрваров. Тийре встретил товарища прямо у коновязей в их кадарнле, поймав Ветра за повод.
– Ну привет, Лев! – он стиснул Аррэйнэ ручищами и дружески хлопнул того по плечу, – хвала Пламенеющему – возвратился!
– Верно! Хоть и многие, помнится, веры в то вовсе тогда не держали…
– А иных их уже и самих нет в живых… – вздохнул Тийре, – много смертей в это лето нам выпало. Но ты-то поддал жару больше всех взятых огулом, злодей ты такой! – он крепко сжал его пятерню в рукопожатии.
– Пошли. Я рад, что ты прибыл так скоро.
– Сейчас будет Совет? – Лев окинул взором ярко мерцавшие багровыми отсветами смоляков и свечниц в эту позднюю пору оконца теахов древнего дворца арвеннидов.
– Верно понял. Всех я собрал, кто из вершних и фейнагов смог отлучиться от воинства. Разве что Старый остался в уделах у Фрекиров. Как он сам мне ответил в послании – к чему ему гнать коней в Эйрэ, чтобы затем среди нас лишь поножи на лавке просиживать? Отец Воинства пока жив жаждет только крушить мохнорылых. Сколько он повидал таких ратных советов за свой век в Помежных Раздорах – нам с тобой не обчесть.

– Устал не иначе с дороги? – спросил у товарища Тийре, нёсший в руке зырко рдевший и потрескивавший светильник, когда они бросив внизу во дворе стражу арвеннида вдвоём зашагали по тёмным проходам дворца – той его древней части, которая осталась уцелевшей после весеннего наступа Уннира на Аг-Слейбхе.
– Поспать вот подольше – полжизни отдал бы, – усталый Аррэйнэ вдруг приостановился и серьёзно спросил у того, придержав за плечо:
– Что случилось хоть, Тийре? С чего ты так спешно призвал меня?
– Давай уж сперва отдышись, прежде чем речь я о том заведу. Есть одно важное дело… но перед Советом я с глазу на глаз лишь с тобою хотел бы о нём обтереть пару слов – узнать, что на это мне скажешь – одобришь ли или отвергнешь. А там уж совместно решим что да как.
– Ладно… А куда это мы?
– В такой поздний час даже мне самому хоть чего съесть и выпить с дороги охота – а пиров тут теперь не бывает как прежде, чтобы в стряпных всегда печи не тухли, как при отце моём в мирное время. Так что пойдём, потревожим кое-кого. Чтобы мне и самому Льву А?рвейрнов и горшка с тёплой кашей во дворце не нашлось – не потерплю такого! – шутя пригрозил он кому-то, взмахнув багрово мерцавшим зыркими отсветами по стенам светильником.

– Добрый вечер, красавицы! – брякнув пару раз кулаком о притолоку Тийре распахнул двери и откинул тяжёлую тканую занавесь на входе в девичьи, остановившись на пороге.
Служанки, без умолку болтавшие друг с другом этим поздним вечером, когда уже закончились все их работы, увидев внезапно пришедшего к ним арвеннида оторвались от разговоров. Стихли ткацкие кросна и челноки, умолкли вившие нити прялки и веретена.
– Приветствие, владетель! – раздались их голоса, и встретившие застывшего на пороге арвеннида служанки почтительно склонили перед ним головы.
– Все ли вы живы? – шутя отозвался Тийре, – никого не уморил голодом этот скряга Броданн, пока он хозяйничал тут? Я-то ждал, что вы прежний отцовский чертог в это время назад соберёте по камушку – столько же много вас тут собралось!
– С возвращением, гаэ?йлин! – выйдя на шаг вперёд прочих учтиво поклонилась арвенниду старшая из служанок, вершившая всеми делами в девичьих покоях Айб из Бранн, – долго тебя не было у горы, владетель!
– Ну а что же – на вас любоваться, как братья мои упокойные? – шутя ответил им Тийре, – вот теперь и приходится мне вместо них войско ёрла к земле приколачивать пиками. Да и сегодня я, добрая Айб, ненадолго явился, – Тийре окинул всех женщин быстрым взором, заставляя их обратить внимание на себя.
– Ну-ка, красавицы – соберите-ка нам стол хоть какой – у вас в девичьих всегда же съедобное что-то в печи да имеется? До Совета ещё вся восьмина, а в брюхе уже как собаки рычат с голодухи. Да и я к вам явился сейчас не один… – он немного отступил в бок, словно желая показать прежде заслонённого за его широкой спиной Аррэйнэ, и поставил светильник в одну из пустующих ниш в стене возле дверей.
– А с таким гостем, какого вы не видали – хоть и слышали много о нём. Так что если кому любопытно, смотрите – со мною сейчас сам Убийца Ёрлов!
Майри – безмолвно сидевшая у окна и даже не поднявшая головы на вошедшего в мерх-а-сьомрах владетеля Эйрэ – от этих слов вздрогнула. Пальцы девушки взволнованно отпустили недоплетённую косу, что рассыпалась ворохом долгих волос по спине, и до белизны костяшек впились в холодное дерево оконицы, когда дейвонка услышала ненавистное имя того, кто за это лето выжег огнём множество уделов её родной земли, где только прошлись кони его беспощадного воинства. Того, кто убил её братьев и тех многих мужей орна Дейна, погибших от его руки в битве в ночи? у горы и последующих летних сражениях.
Со страхом, в котором клокотала готовая прорваться наружу ярость, она обернулась лицом к ним двоим, пристально впившись глазами в обличье вошедшего следом за арвеннидом второго мужчины. Разглядывая стоявшего в сумраке у дверей Льва А?рвейрнов Майри наконец-то узрила каков он с лица – злейший враг дома Дейна и убийца её кровных близких – Ёрл-ладдврэ, Аррэйнэ.

Служанки в покое взволнованно зашептались, негромко переговариваясь между собой. Кто-то из них прежде может и знал о товарище Тийре из Бейлхэ – тогда как и арвеннид только десятнике воинства кадарнле, нечасто бывавшем тут в тверди меж долгими сроком выправами. Но большинство из них только слыхали про Аррэйнэ из дома Килэйд от прочих, даже не представляя каков он. И вот теперь на свои глаза все увидали его – уже ставшего трижды прославленным тут ратоводца, о котором теперь говорили не меньше, чем о Старом с его многославным отцом.
Уставший с дороги Аррэйнэ прошёл следом за Тийре, не обращая внимания на все эти девичьи взгляды, что мозолили спину, слыша их взволнованный шепоток и хихиканья. Хотя чего уж Троих гневить ложью – за весь этот год, проведённый сперва пленником в землях Помежий, а потом во главе пяти тысяч идя по уделам противника, не выпуская из пальцев поводий и липких от алого черенов копий с клинками – он и от мирных людских лиц отвык уж, не то что от девичьих – тем больше с таким вот восторгом взиравших. Но не за тем он вернулся в Аг-Слейбхе, чтобы вместе с товарищем детства как в юности бегать за всякою долгой косой, своим взором смущая чужих дочерей. После долгого конного перехода дождём с непогодой, от недосыпа с усталостью глаза уже сами собою слипались, и Лев отёр пятернёю лицо, сев на скамью у стола, где напротив занял кресло арвеннид.
Серая кошка недовольно фыркнула, когда ладонь Убийцы Ёрлов согнала её с нагретого места, и задрав хвост перебежала к закатному боку покоя, улёгшись у подоконья.
– Давай что ли выпьем мы, Тийре? За тех, кого Пламенеющий жребием взял… – сказал он, сняв с пояса маленький рог для питья.
– Давай, – Тийре согласно кивнул и повернул взор к служанкам, уже торопившимся к ним из стряпных с почерневшим от сажи горячим горшком.
– Айб, принеси-ка нам лучше… а, да ты прямо мысли прочла! – он выхватил из рук помогавшей их старшей служанки моложе белоглиняный бутыль с вином.
– Знаю, что воинам надо с дороги, как домой они возвращаются, – усмехнулась владетелю Айб, вытирая тряпицей ладони от сажи с горшка, поставив его на столешницу, – не первый же год тут хозяйство веду я, гаэ?йлин. Мора, ну-ка тарелки и ложки неси!
Служанка кивнув устремилась в стряпную за чистой посудой, на какую их старшая щедро ложила горячую кашу с кусочками мяса, соскребая со стенок горшка зарумяненный слой подгоревшей темнеющей корочки. Аррэйнэ жадно вдохнул столь манящий живот запах пищи, усмехнувшись одной из служанок, евшей его своим взглядом.

– Не всё этим летом так вышло, как поначалу задумали мы – и потому никакой тебе помощи не было вовсе сначала. Знал бы ты сам, что тут сразу по вашему выходу за перевал заварилось… – покачал головой Тийре, наливая терпкого старого вина из ягод лозы с дикой грушей в подставленный Аррэйнэ рог в петлях прочной железной оковки, и затем и себе в изрезьблённый витыми чертами листвы посеребренный кубок.
– Мало того, что на севере сразу началась средь фейнагов смута, как узнали дома их про гибель отца – так ещё на востоке явились опять кочевые из Моря Травы.
– Видно, крепко вы с ними завязли? – удручённо вздохнул Аррэйнэ, вдыхая всем носом хмелящий и терпкий дух в роге.
– Мало сказано. Половина восточных селений и твердей пылала. Решили, раз арвеннид мёртв, а дом Бейлхэ сцепился с дейвонами там за горами, то можно им вновь безнаказанно выйти в набеги, как бывало уже так в Помежные Распри.
– А как бы нам силы восточных домов помогли этим летом, приди они вовремя… – Аррэйнэ стиснул кулак, и по лицу его взнялись буграми из мышц желваки тихой ярости.
– Не было выбора, Лев – как бы я ни пытался на ратных советах дать в помощь вам тысячу копий хоть. Все земли у Гулгадд, Габ, Кинир и данников их полыхали, их воинства сами ушли по домам из выправы уделы свои защищать. Пришлось лишь смириться, что все силы дейвонов примешь ты на себя в одиночку, пока мы преградим степнякам прямой путь к перевалам. От врага с двух сторон не отбились бы наши уделы одновременно, разорвав свои силы так надвое.
Тийре умолк, и лишь желваки на лице могли выдать все мысли владетеля Эйрэ. Кубок в его руке так и остался нетронутым.
– Столько измены и клятвопредательства выпало нам в это лето – не верилось даже, что удержится власть дома Бейлхэ над кийнами Эйрэ. С запада пёрли дейвоны, северяне в открытую с ними пристроились, а многие фе?йнаги Айтэ-криоханнхоть и не взнялись с оружием подле их ёрла, но не дали нам помощи вовсе – полагая примкнуть к победителю.
– А Каменный Узел?
– Даже там не все кийны их вняли воззванию Борны. В землях Помежий его храбрый родич Кадауган Буря уцелел средь врагов, а уже в Нодклохслейбха его наши же из одного их семейства убили, и голову за награду послали их ёрлу, выблю?дки…
Тийре умолк, лишь взирая на кубок, в котором застыла багряная жидкость.
– А с восхода кочевники навалились нежданно. Многих вождей подкупил серебром и дарами дейвонский владетель, как позже узнать мы смогли. Пришлось не то, что с восточных земель не ждать воинств, а все собранные загоны целиком бросить за горы – всю лучшую конницу, что для тебя насобирал из мне верных уделов. Вот потому вы одни и сражались всё лето, когда здесь только Старый с полудня давил наступавших дейвонов, и в союзных нам северных землях их удерживал Каменная Тень.
– Быстро же вытеснить их вы успели. Прежде набеги и за пару лет не удавалось пресечь…– Аррэйнэ жадно жевал разопрелую кашу, набив полный рот.
– Повезло может быть лишь… Случилось такое, что в середине лета вождя самого крупного из племён в Травяном Море сверг и убил родной брат, и другие владетели вмиг разделились на три враждовавшие стаи, сцепившись друг с другом. Дайдрэ из Донег в наречиях этих народов знаток, и сумел вовремя договориться с их новым вождём в степях запада, старшим сыном убитого – что взамен за защиту всех наших земель от набегов поддержит его в этой распре за священные пики их власти. Тот хуч своё слово сдержал, и подле нас вышел удвоенной силою против дяди-изменника. Так с их лёгкою конницей удалось за два месяца вытеснить враждебные племена прочь с равнин и очистить от них Море Трав целиком вплоть до самой срединной реки. Сейчас та их распря идёт далеко, схватились они за священные города на востоке, и не до нас большинству тех владетелей.
– Надолго ли будет там тихо? – нахмурил брови Аррэйнэ.
– Как знать… – пожал плечами арвеннид, – но пока на востоке опять стоит мир, обошедшийся малою кровью. Дайдрэ сумел договориться с пришедшими к нам за союзом вождями, что за хлеб с серебром и осадные снасти Эйрэ получит взамен немало обученных скакунов со всей сбруей, кожу и стрелы – всё, что нам нужно для войны против ёрла – и что не будут препятствовать они ходу товаров с востока, какие наши купцы повезут. Пока будут иметь они с этого выгоду, удастся быть может не ждать там угрозы, когда племена и так прежде не мирные один к одному сцепились в раздоре.
– За твоё возвращение, Лев! – Тийре поднял ввысь кубок. Аррэйнэ, устало развалившись на скамье и отерев рот от каши, стукнул с ним край о край свой окованный рог.
– Рад, что Каэ?йдринн опять нам дороги сплела, – добавил сын Дэйгрэ.
Друзья выпили молча – вспоминая всех тех, кто вместе с ними в их воинствах летом ушёл из родных краёв Эйрэ на запад, восток и на север, но назад не вернулся, навеки оставшись в чужой им земле.

– Так что там столь важное ты хотел обсудить? – стряхнув с рога в горло последние капли Аррэйнэ внимательно посмотрел на товарища, так же неотрывно взирающего на него, – зачем я понадобился тебе здесь? Стряслось что-то может?
– Не хотел свои мысли письменам и гонцам доверять, чем с тобой поделиться хочу… – Тийре сделал голос потише – словно даже тут, в девичьих покоях дворца арвеннидов кто-то чужой мог услышать их речь, – вот потому-то назад тебя спешно и вызвал, едва лишь узнал о возвращении ваших людей на Помежья. Да и кто ещё как не ты заслужил отдых после полугода непрерывных сражений, из седла не вылазя?
– Довольно уже похвальбы, Тийре, не девку уламываешь. Давай, говори – что за дело?
– Так вот. Сейчас в грязную осень всё равно нет ни сражений, ни дальних выправ – пока не станут прочным льдом реки, и не смёрзнется хлябь на просторах. Я уже завершил все приготовления к зимним делам. Старому удалось многое в это лето – почти все фе?йнаги из земель Нотклохсле?йбха восстали, и единой волной мы успели занять сразу пять твердей ёрла в течении Белой. Натиск дейвонов был сильный, Горный Зуб чуть не пал под их приступом – но начавшийся мор летом выкосил сразу две трети их войска прямо под стенами Килх-слейбхе. Скончался сам вершний их воинства Хъяльти Железная Шея из Ёрваров и добрая четверть вождей.
– Наших много слегло от сыпухи там?
– Много… Но Горный Зуб устоял, и теперь люди ёрла уже не сумеют грозить нам с полудня как прежде, а воинство получило много загонов присягнувших мне кийнов союзных земель.
– Славно то слышать! А что в Айтэ-криоханн?
– Пока тихо. Многие их уделы из прежних изменников мы заняли осенью, пользуясь тем, что все загоны с востока столь быстро вернулись с победой. С переметнувшимися к ёрлу северянами тоже хватило хлопот этим летом, но обошлось миром без казавшегося неизбежным кровопролития – хоть и не без пары снятых голов, но там долгий рассказ о том будет… Всё наше воинство собрано, снаряжено и ждёт начала зимы, чтобы переждать бездорожье до начала санных путей, когда встанут льдом реки.
– Добрые вести. Давно пора выступать, – согласно кивнул головой Лев, – пока не выпало долгой передышки врагу. Лишь бы дать отдохнуть моим людям, и подлечить стольких раненых – а то половина едва на ногах держится. Да и прочие по чести ни обещанного серебра, ни баб не видали давно – что иные ворчать уже начали…
– Вот и Борна о том толковал – не затягивать с выходом. Ты по-прежнему поведёшь своё войско на запад первее нас всех, разве что теперь у тебя под началом будут не какие-то жалкие пять мор-лохрэ. Хоть дейвонам и они жалкими не показались – верно?
– Это точно… – Аррэйнэ обмахнул пятернёй раскрасневшееся лицо, – как с весны даже капли хмельного не нюхал, так голова теперь вихрем пошла!
– Ты зато брагикровавой за четверых перепил, и ещё верно не протрезвел… – пошутил Тийре, – я боялся уже, что всю ратную славу один в это лето сгребёшь, и мне на один бой не оставишь. Про тебя одного лишь кругом говорили по всем землям Эйрэ, как приходили к нам с запада вести.
– Я не жадный – хватит на нас с тобой новых сражений с дейвонами. Враг ещё очень силён, и сил их немерено… – голос Аррэйнэ стал глуше, он словно воочию вновь узревал ту Огненную Ночь вокруг вражеского ходагейрда, который так и остался несокрушённым под его стремительным, но малочисленным людскими силами дерзким ударом.

Арвеннид снова наполнил вином собственный кубок и протянутый товарищем рог.
– Тянуть с новой выправой до самой зимы мы не станем – и вот почему… Благодаря тебе мы лишили врага их владетеля с половиной семейства – гнить ему в ямах вовеки, скотине… – Тийре стиснул кулак, припоминая погибшую по вине Къёхвара родню – отца, братьев и множество иных кровных родичей Бейлхэ.
– Но это даже не голова, а лишь треть её вышла – да и та оказалась пустая, раз так просто ты сбил этот жёлудь гнилой с шеи Стейне. Новый скригга их дома хитёр как лисица, и умён за троих – и такого же дельного в воинских знаниях взял к себе в помощь. Слышал ты об их меченом, кто у Скъервиров прозван Прямым?
– Не слыхал вот ни разу… – пожал Лев плечами, зевая, – и кто он такой сам?
– Такой как и ты… Говорят так достойные люди, чьему слову я верю. Я-то тоже и знать не знавал, кто есть этот Храфнварр, лишь Ан-Шор месяц как рассказал. Был он лучшим среди ратоводцев в тех южных уделах – может лучше за Въёрна или Рауда из их семейства, будь сам вершним таким же большим воинством – и уж год как возглавил защиту всего ходагейрда. Знаю я, что сидеть он не думает даже, дожидаясь когда мы нагрянем, а готовит их воинство дельно. И с таким тяжело нам придётся противником…
– Может так… А что в самой Винге творится? Я за лето и осень немного вестей получал от лазутчиков с пленными, уходя каждый день от погони.
– Увидев, как Скъервиры резко ослабли, многие орны притихли – и не рвутся к войне так как прежде. После гибели Стейне его сын Вигар вряд ли прочно воссядет в Хатхалле. Он пусть и его единственный прямой потомок, но этот мальчик болен и слаб – и умом явно тоже некрепок, как молвят. А иных малолетних наследников от ёрловых братьев кого сам же Коготь оттёр от высокого места, а кого твои вороты в Шщаровы норы в час Огненной Ночи отправили скопом… Все скригги семейств в час Большого Совета домов объявили, что править будет этот немощный сын Къёхвара под присмотром из лучших людей всех семейств, пока не войдёт позже в зрелые годы.
Тийре умолк, отхлебнув из кубка вина, и заел его стывшей уже мясной кашей.
– Но к чему нам гадать, кто там ёрлом воссядет из Скъервиров? Не они так опасны теперь, даже с Когтем за старшего в доме. Не они…
– Так ты хочешь сказать… – начал было Аррэйнэ, оторвавшись от каши и подняв свой взгляд на товарища.
– Верно! – Тийре по взору товарища понял, что тот сам узрел мыслью всё сказанное, – кто всегда – а теперь и на деле – были и есть защитники Дейвоналарды? Кому все семейства дейвонов доверили власть над их воинством после гибели Къёхвара? Кто самый опасный для нас противник – и прежде, и сейчас в час раздора тем больше?
– Орн Дейна… – спустя мгновение произнёс Аррэйнэ, – Несущие Его Кровь.
– Так. Лев. Всё верно.
Тихо сидевшая около окошка Майри в этот миг снова вздрогнула, и девичьи пальцы впились в толстую ткань подола на поджатых коленях, когда она издали расслышала, что молодой арвеннид и Лев А?рвейрнов говорят о её родном орне. Сердце дочери Конута почуяло опасность.

– Нет, и не бывало ещё у нас врага опаснее чем их дом. Они потомки самого великого Дейна, его прямая кровь пятнадцать веков спустя. И с тех времён это лучшие воители Дейвоналарды, свой хлеб от рождения и до смерти они пожинают мечом. Их скригга теперь облачён полной властью в военных делах – и боюсь, после гибели Къёхвара больше никто не даст всяких дурных повелений с советами как следует ратоводствовать тому, чьим ремеслом его и его предков уже вторую тысячу лет была война.
Тийре на миг приумолк.
– Пусть дейвоны уже не одно столетие враждуют с нами – но даже я с детства преклонялся перед этим славнейшим семейством воителей севера. Век назад а?рвейрны столкнулись с ними в Великую Распрю – и как знать, сохранилось бы Эйрэ, если бы не мужество Клохлама? И вот теперь…
– Теперь они и есть та самая большая для нас опасность, – закончил его слова молчавший прежде Аррэйнэ.
Тийре согласно кивнул.
– Знаешь, Лев… Когда орн Къёхвара был почти поголовно повержен тобою под Гъельбурсти-гейрдом, и кони арвейрнов уже стояли под пылающей Вингой – я решил было, что чудом по воле богов и твоей невероятной удачей война завершена, что оставшиеся из родни ёрла с прочими скриггами, дабы окончательно не погибнуть запросят у нас мир, чтобы спасти страну от твоих губительных воинств… и от руки непримиримого Борны тем более.
Но вот же я дурень набитый – совсем позабыл тут про тех, кто с самых давних времён были защитниками Дейвоналарды и всегда обороняли страну от врага. Никогда ещё Дейнблодбереар не сложили оружия в страхе перед любым, даже много более сильным противником. Они всегда сражались до победы, не взирая на лишения с жертвами, с неслыханной яростью и всем их умением. Ты сам хорошо знаешь, кто таков Эрха Древний – и чем он грозен ещё со времён Великой Распри.
Аррэйнэ задумчиво крутил в ладонях пустой уже рог, отгоняя от себя нахлынувший хмель и сосредоточенно думая обо всём том, что сейчас говорил ему арвеннид.
– Верно – мы полностью выбили дейвонов из Эйрэ и половины союзных земель, и твоим дерзким наскоком едва не взяли Вингу; наши загоны берут вражеские города по всему востоку и движутся во главе с Борной всё дальше в их земли… а я по-прежнему опасаюсь именно их.
– Нет в этом странного, – Аррэйнэ уселся удобнее на скамье, расстегнув завязки тесного ворота рубахи под тяжёлой простёганной верховни?цей, – я сам поначалу решил, что удача всегда будет преследовать меня – и с ходу задумал взять Вингу, чего не удалось даже всему воинству Уннира у Аг-Слейбхе весной. Хорошо ещё, что Оллин сумел остудить мой запал прямо там у пылающих стен, пусть я поначалу и посчитал его трусом – иначе не знаю, говорил бы с тобою сейчас, если бы слепо ринул наши четыре мор-лохрэ прямиком в ходагейрд. Спешка дело дурное, как учил нас Ан-Шор.
– Помню.
– Но это не значит, что я отступлюсь… – добавил Лев глухо, глотнув ещё немного пьянящего напитка из рога – ощущая, как пламя течёт среди крови по жилам.
– Так что ты предлагаешь, Тийре?
– Вот слушай. Дубильщик, насколько это возможно в час распри, снова наладил-таки хоть какой сбор вестей о всём том, что происходит в землях дейвонов – и через наших лазутчиков, и через тех немногих а?рвейрнов, кто прежде гостил по ремесленным и торговым делам в Дейвонала?рде и уцелел подчас всех тех событий с резнёю – кто скрытно перебирается через Помежья туда и обратно не взирая на опасность, или пересылает нам сообщения с птицами. Не всё же через одних только пленников дознаваться – а должны же мы знать, что там делает враг?
– И много вестей получает твой главный лазутчик?
– Вот не поверишь – с избытком. Сам удивляюсь, как много сторонников Бейлхэ нашлось для него во владениях ёрла.
– Скорее врагов самого Стейне и его семейства… – невесело ухмыльнулся сын Ллура.
– Может так и вернее. И вот что хочу я тебе рассказать, – Тийре привстал, приблизившись всем телом к сидящему напротив Аррэйнэ, и отставил в сторону полупустой кубок, – ты ведь за лето ни разу не встретил их когуры под рукой самого Эрхи, верно? Ведь прежде старик сам возглавлял и водил воинства, не взирая на возраст.
– Ага, не встречал. Его дом бросил за нами в погоню не одну тысячу конных – сам Бурый с роднёй вёл войска, что хотели отрезать дороги на юг и восток. Тот же их Скороногий всю осень не сходил с нашего следа, вражина, ни дня отдыха нам не давал.
– Наслышан о нём я. Опасный противник…
– Так и есть. Но и мы его воинству крови немало пустили в той сшибке на мосту через Широкую, как у Брейдайнгейрда из кольца прорывались, где он загнать нас хотел своими железнобокими к топям. А и вправду – где всё это время был скригга их орна?

Майри напрягла слух, пытаясь издали уловить, о чём двое врагов поведут речь теперь.
– Вот то-то. Я узнал… – Тийре наклонился поближе, – …что самого Эрху нежданно сразил летом сильный недуг, приковав скриггу к ложу.
– Вот как? Удар его хватил? – приподнял брови в удивлении от услышанного Аррэйнэ.
– Так говорят. Чего бы глупцы про него языком не мололи, что мол Эрха бессмертен – но он действительно стар как никто из живущих. Сколько ему уже – сто тринадцать зим вроде бы?
– Вроде так, если правду о нём говорят летописцы… – Аррэйнэ что-то обчёл на костяшках ладони, зевая от хмеля с усталостью.
– Даже в моём роду стариков таких не было в это столетие. Лишь младший брат Хуга дожил сам до сотни с пятью. Даже Борна с почтеннейшим меньше на свете живут, чем он сам – переживший всех собственных внуков, старейший из всех среди смертных.
– Так и что с ним? Какие известия?
– Говорят, наш нежданный ответный удар, появление Стремительных Ратей в самом сердце Дейвоналарды, сожжённый чуть не дотла ходагейрд и гибель всех посланных на Аг-Слейбхе загонов враз подкосили его. Он – величайший из воителей Севера за два минувших столетия – верно не ожидал такой роковой неудачи, едва не обернувшейся гибелью всей их страны. Верно, он просчитал для скорейшей и лёгкой победы дейвонов над нами в войне этой всё… кроме тебя, Аррэйнэ.
– Да и тебя, кто все кийны сумеет собрать в один прочный кулак в час безвластия поперёк его замыслов, навряд ли предвидел старик, – добавил сын Ллура, – но он, значит, всё ещё жив?
– Да, пока жив. Но с тех пор Древний больше не покидает их тверди на Круче. Здоровье у Эрхи подкошено – хоть как молвят, он в ясном рассудке, и по-прежнему скригга их орна и глава всего воинства ёрла. Но сейчас он прикован к постели болезнью и не садится в седло, чтобы вести войска в бой и быть подле загонов.
– И он всё время находится в Вестрэвейнтрифъя?ллерн, откуда и вершит делами… – Аррэйнэ внимательно, неотрывно смотрел в глаза Тийре, своим взором давая понять, что постиг ещё даже не высказанную тем потаённую мысль.
– Верно. Сейчас, как настала гнилая пора дождей с грязью, ни мы, ни дейвоны не ведём никаких сражений – кроме как затянувшейся осады нескольких их стерквеггов и двух больших городищ на юге. Тверди прочные, запасов полно, и без долгой осады они вряд ли так быстро падут – но с этим там справится и младший внук Борны, Килух – послал я его старику на подмогу седмину тому. И пока не ударят морозы, на Помежьях так тихо и будет. Но никто…
– …никто не будет нас ждать прямо сейчас, в самую бездорожную непогодь, – завершил его слова Аррэйнэ.
– Так! И вот что мне Гулгадда люди теперь донесли среди свежих известий, послушай… Даже не знаю, кто такой соглядатай нашёлся, кто разузнал это в самом логове у вражин? В эту пору затишья многие дейвонские ратоводцы и все военачальники Дейнблодбереар соберутся у ложа старого Эрхи на военный совет – как действовать дальше, куда повести их загоны зимой и не допустить ещё одного прорыва нашего воинства в сердце Дейвонала?рды, прежде чем они нанесут ответный удар по землям Эйрэ, собирая на то уже свежие силы.
– На Круче? – кратко спросил у владетеля Аррэйнэ.
– Так. Укрепь потомков Дейна далека и от Винги, и от Помежий – и лежит на севере в отдалении от больших торных дорог. Сильного воинства в ней сейчас не стоит, когда большинство их мужей топчут поля на востоке и юге. И хотя эти стены крепки…
– Но мы можем их взять – одним сильным внезапным ударом… – закончил за друга его мысли Аррэйнэ.

– Никогда потомки Дейна не сложат мечи, прежде чем не добьются полной победы над нами – чего бы им это не стоило. Лучше воевать с десятком Къёхваров, чем с одним этим орном воителей во главе с самим Эрхой – величайшим из ратоводцев наших времён. Пусть нам сейчас волей богов выпала удача в сражениях – но долго ли будет так, когда растерянность его пройдёт и недуг он поборет? Хватит ли нам сил противостоять всему его опыту первейшего среди воителей?
Но если же наша задумка удастся – тогда дух дейвонов будет разом преломлен. Не станет древнего семейства Дейнблодбереар – и у их народа не станет больше того храброго и воительного сердца, что ведёт их века сквозь многочисленные раздоры и войны. Тем мы одержим такую победу, какой не удалось достичь даже Клохламу при его жизни. Но дело это непросто…

– Ты ведь был однажды в их укрепи, Аррэйнэ? Так ты рассказывал? – спросил Тийре через пару мгновений молчаливой заминки, когда лишь взгляды друзей говорили за них их сокрытые мысли.
– Да – хоть и было это в далёком детстве. Помню каждую стену и клычницу, которые видел там в Вестрэвейнтрифъя?ллерн – ведь почти всех их в тот год починяли моего отца люди.
– И самого скриггу их может быть видел? – полюбопытствовал Тийре.
– А то… Как тебя вот сейчас! Говорил даже с ним…
– Да ну? Расскажи-ка! – в глазах владетеля загорелся огонёк любопытства, – я хоть и был сыном арвеннида, но ни разу не повстречал старика при дворце у отца, когда Эрха ещё приезжал к нам с посольством от ёрла.
– Мне тогда девять лет где-то было, когда скригга их нанял наш кийн починять обветшалый стерквегг дома Дейна. Уж казалось бы кто – первейший враг арвейрнов – и тот не абы кого, а лучших мастеров-иноземцев предпочёл выбрать, чтобы укрепить и обстроить родовой оплот – и на оплату не поскупился. Два года тянулась там служба моих родичей. А в конце второго лета я его и увидал, когда он вместе с Ллуром обошёл и осмотрел самолично все стены и клычницы, как по чести? мы работу исполнили, прежде чем рассчитаться за наши труды серебром.
Аррэйнэ смолк на мгновение, съев ложку каши с тарелки, и запил вином.
– Я сидел на лесах, конопатил извёсткою щели, и костры там поддерживал у свежей кладки для сушки – и неподалёку его увидал, как с отцом они шли. Статный старик – могучий и гордый, со взором как у орла – но с лица добрый, улыбчивый. Сама кровь Дейна, иначе не скажешь. С Ллуром степенно вёл речи на равных, расспрашивал всё и о нашем семействе, и о том где какие строения мы возвели. Говорили они о торгах, урожаях, настроениях люда и прочих маловажных казалось событиях в Эйрэ и при Высоком Кресле – что и как у происходит в Аг-Слейбхе. И по-простому так – и в то же время всё подмечая, словно прозорливо запоминая все дела и события. Верно, и так это он в разговоре расспрашивал, как с ровнею с нами общаясь, и как первый воитель всё разузнавая, выведывая подспудно о бывших противниках.
Тут племянник Ллура Тадг Заяц окликнул меня – поднести поживее для старших с возов одну снасть. Старый Эрха услышал то – и когда я возвращался бегом через двор, ненароком к себе подозвал. Посмотрел на меня пристально и спросил по-а?рвейрнски – кто отец у такого шустрого мальчишки, и не страшно ли мне гостить тут, в главной Дейновой тверди Вестрэвейнтрифъя?ллерн?
А я недолго думая в ответ ему вставил по-ихнему, как умел – речь же я хорошо ещё помнил – что мол, вот он, отец мой – перед ним. А что на второе – так а?рвейрны и в пору Клохлама не страшились дейвонов, и теперь не боятся их – иначе не стали бы упрочнять и отстраивать неприступную твердь для своих прежде первых врагов, если бы не могли её взять позже приступом.
Вижу – Ллур обомлел от моих слов, покраснел весь и шепчет сердито: «чего ты, Аррэйнэ, позвонишь меня перед хозяином?» А старый Эрха рассмеялся беззлобно и сказал, что на правду не гневается, если так оно есть. А потом сорвал с ветви на дереве спелое яблоко и мне в руки дал. Я же даже не попрощался с их скриггой – лишь благодарность ему буркнул, то медовое яблоко жуя во весь рот – и прочь побежал, чтобы Ллур за такую дерзость мне уши не накрутил. Так нет – обошлось, как остыл старик к вечеру, и серебра получил за труды от хозяев немеренно, – Аррэйнэ шутя хлопнул себя пальцем по левому уху.
– А может пришил тебе Коммох потом их? – арвеннид потянулся к ушам друга детства, – дай проверю?
– До тебя уже кое-кто тою подковою пробовал! – отмахнулся Лев Арвейрнов, – вот как я был в Вестрэвейнтрифъя?ллерн, раз спрашиваешь – но помню ту пору как нынче. Это прочная твердыня для долгой осады с подкопами и обстрелом огнищами, которую не взять быстрым приступом, подобраться неприметно не выйдет. И воители, что в ней рождены и стерегут эти стены – не овцы трусливые. Но… – он не договорил, умолкнув и вертя между пальцев в ладонях осушенный рог.
– Страшишься, Лев?
– Всем ям змея не миновать. Страшусь, конечно – пусть я и зрящий сквозь смерть… – ладонь его на миг сжала нашейный знак Пламенеющего, подобный которому свисал и с шеи смотревшего на него друга детства.
– Никто прежде не совершал подобного… – левая рука сына Ллура с силою стиснула резьблёную оковку рога, впившись пальцами в его изукрашенные серебром и железом костяные бока – точно пытаясь сломать, – в эту пору в выправу идти – холод и голод.
Аррэйнэ смолк на мгновение, хмуря брови в раздумьях.
– В самую мокрую непогоду и грязь накануне зимы… Ни дорог, ни полей прямоезжих теперь не найти, ни травы для коней. И укрыться от вражьего взора и слуха по голым лесам без листвы тяжело, огня разжечь без опаски как летом нельзя. И по речным бродам в ледяной воде надо нам и коням без просухи мёрзнуть, пока лёд не встал прочно…
– Верно, Аррэйнэ.
– А до тех краёв надо пройти так стремительно, как никогда ещё прежде, позабыв про сон с отдыхом.
– Если ты невозможным это дело считаешь… – начал было Тийре.
– Нет… – оборвал его Аррэйнэ, резко мотнув головой, – возможным!
И сын Медвежьей Рубахи увидел, как в глазах его друга вспыхнул тот прежний, запаленный в зареве горящего городища в Ночь Смерти огонь.

ГОД ПЕРВЫЙ. ПРЯДЬ ВТОРАЯ "…ТЕ, КТО МНОГО СМЕРТЕЙ ПРИНЕСУТ БЛИЗ СЕБЯ…" Нить 16
Полыхнула как острое лезвие вспышка небесной стрелы, и раскат побежал над застывшею гладью Глеанлох, во тьме наступающей ночи как рокот звуча перекатом меж бурр тверди Конналов. Ненастье шло чёрною тучей с заката, уже окропляя долину у озера первыми каплями ливня в ночи.
– Дурной знак, тётя Эмер – гром перед самой зимой? – оторвалась от игл и нитей уж зевавшая Луайнэ, вороша в очаге угасавшие угли и дунув на свечку, освещавшую труд сестры Этайн. Дочь хозяина тоже убрала полотнище, из которого прежде кроила куски на рубаху.
– Может быть… – лишь уклончиво молвила той пожилая сестра дегтяря, смотав пряжу на локоть и подав племяннице, – знак богов ещё нужно узрить, вразуметь его смысл, постичь то, что предчертано ими.
– Ты ведь зрящая тоже, почтенная? – вдруг спросила у той дочерь Кадаугана, глядя в глаза тёти Луайнэ.
– Лишь чуть-чуть, гэйлэ… Может Праматерь хранила всю чашу не дать ту испить, чтобы взять эту силу как оные, – Эмер воззрила на Этайн, повернувшись к той вполоборота.
– Можешь прозрить мне? Прошу…
– Что-то чуешь дурное ты, гэйлэ? Или просто узнать, что грядёт тебе вскоре?
– Неспокойно чего-то… – дочь фейнага Конналов вздрогнула, глядя на резкие отблески света, когда молнии били над озером, разрывая тьму ночи как нож разрубает полотнище, уходя на восток до Рябиновой Кручи – и дальше, до скал перевала ближайшего кряжа сквозь Ан-меан-слейбха – к горе.
Эмер взглянула на угли в печи, на их рдеющий блеск.
– На огне не способна прозрить, нету силы на это. Но на крови могу.
– Погоди, тётя Эмер – я курицу нам изловлю для такого! – Луайнэ было вскочила на ноги, устремляясь бежать из покоев на двор. Но сестра дегтяря повелительным жестом велела той сесть.
– Пусть живёт уж несушка до празднества. Есть сильнее гадание. Нужно из озера сколько воды взять своею рукой тебе, гэйлэ.
– Я сама принесу! – подскочила вновь Луайнэ.
– Говорю же – своею рукой. Не тебе же предсказывать буду… Только кто тебя выпустит ночью из укрепи, Этайн?
– Будто не знает она, как пробраться до озера мимо всей стражи тут, тётя! – хохотнула с усмешкою Луайнэ, но заметила взгляд сестры и осеклась.
– Принесу. Дождь не пламя, обсохну…
Этайн резко поднялась и чуть не бегом понеслась из покоев чертога на двор, где за стенами кадарнле рядом лежали озёрные плавни густых камышей и аира.

– Вот. Достаточно?
Мокрая в ливень до пят Этайн тихо прошла к очагу, и протянула в ладони сестры дегтяря небольшую глубокую плошку, доверху залитую мутной водою из озера.
– Хватит прозрить. Только…
– Что?
– Не одна лишь вода мне нужна… Ты же крови боишься ведь, гэйлэ. Чужой ещё ладно, а вот от своей враз сама не своя ты становишься.
– Хозяйка, та язва из Модронов, про тебя ещё в детстве болтала, что ты даже не то, что родить – с мужиком лечь впервые от страха не сможешь! – поддакнула Луайнэ, – может не стоит тебе прорицания спрашивать?
Этайн сжав губы мотнула своей головой, и сурово воззрила на смолкшую дочь дегтяря.
– Пусть боюсь… Но так нужно.
– Дай ладонь свою, гэйлэ. Будет больно – но ты потерпи…
Пока Луайнэ кутала Этайн в сухую накидку, вытирая той волосы, Эмер взяла ладонь девушки в пальцы, и отточенной острой иглой точно жалом ударила в кончик мизинца. Дочерь фейнага Конналов стиснула зубы, и в волнении молча взирала на то, как багровые капли стекали по краешку плошки в холодную воду Глеанлох, сливаясь с их тёмной волной, когда плошка дрожала в ладонях её, замерзавшей от холода.
– Глянь туда, гэйлэ – а после дай мне.

– Что сказали они, тётя Эмер? – Луайнэ тоже с волнением ждала ответа богов для сестры.
Эмер долго молчала, взирая в кровавую воду, болтая её в узкой плошке, взирая на нечто, что видела в той круговерти.
– Нить иная прочна, твёрдо свита – но столь много острейших ей ножниц предчертано встретить, что не знаю, насколько той прочности хватит там, гэйлэ… – вздохнула сестра дегтяря, подняв взгляд на дочь фейнага.
Этайн вздрогнула – не от озноба.
– Вправду беда его ждёт?
– Разве нет? Он из тех, кто проходит по краю, по самому лезвию жизни – ибо должно так быть, таков рок его доли, в том месте в то время, как нынче. А вот вам…
– Что, почтенная?
– Что быть может напрасно ты ждёшь наступления лета, дочь Кадаугана. Не овить ваши руки на свадьбе невестиным поясом, гэйлэ – ни здесь, ни сейчас, ни быть может потом…
– Что узрила ты, Эмер? – спросила её вопрошавшая.
– Может встанет меж вами иная – кто судьбы не даст исплести воедино. Кто разделит вас прочно, как клин рассекает полено надвое, не дав их свести в одно целое.
Этайн застыла на месте.
– Кто то будет – ты можешь прозрить мне?
– Да – скажи, тётя – имя той сучки ты можешь прозрить нам? – поддакнула Луайнэ, вспыхнув как пламя, – я ей волосы живо прорежу, той выскочке влезшей! Кто она, и откуда?
– Моложе? – спросила негромко у Эмер застывшая Этайн.
– Кто знает? Быть может и так… – тётя Луайнэ снова взглянула в кровавую воду, – а быть может такая, кто вас двоих будет сильнее, красивей, опаснее… кто в руке своей держит десятки судеб, нити чьи заплелись в один узел столь прочно – что быть может нет силы его расплести никому…
Эмер отставила чашу на стол и взяла в свои руки моток изготовленной пряжи. Сестра дегтяря закрутила его в два витка, затянув посильнее свернувшийся клок тонких нитей – и подала дочери фейнага.
– Попытайся, быть может получится, гэйлэ… Попытайся расплесть его – как было прежде.
Этайн взялась за сплетённую скрутку, тщетно рвя перевившийся узел ногтями, закусив от волнения губы. Порез в пальце опять закровавил, марая светлевшую шерсть алым кропом сочившейся крови.
– Иной раз судеб узел нельзя расплести нам никоею силою, гэйлэ, – Эмер подала дочери Кадаугана острые ножницы, разведя их железные жала.
– Лишь разрезать…

Прежде вдруг охвативший её сердце страх так же резко пропал. Вместо него пришла ярость, а уши отказывались верить тому, что было услышано здесь и сейчас. Эти двое молодых а?рвейрнских волков спокойно сидели в каком-то десятке шагов от неё, и как на грядущем совете обсуждали неслыханное – истребить весь их орн, перебить её родичей, начиная со скригги – теперь хворого и беспомощного! И она, в чьих жилах с рождения тоже текла эта кровь, слышала ими замысленное – и не могла ничего сделать – бессильная и одинокая, очутившаяся в неволе среди чужой земли женщина…
Внезапное озарение, ниспосланное не иначе самим Всеотцом, точно вспышка Его полыхающей жаром огни?стой стрелы вдруг зажглось в её сердце. Нет – не бессильная!
Стиснув в пальцах под тканью скрывавшей его от всех взоров нательной рубахи родительский знак громовых стрел Горящего, Майри вдруг поняла, для чего Всеотец сохранил своей дочери жизнь, не дав вражьим мечам и петле оборвать её вздох, когда обоз старого Освира разгромили в лесистых уделах Помежий, а конь сломал ногу на спуске во время поспешного бегства к ближайшему городищу. После стольких месяцев отчаяния и утраты надежд на свободу дейвонка внезапно прозрела, для чего нужно было пройти через эти невзгоды: чтобы будучи здесь – в плену в сердце Эйрэ в само?м их ардкатрахе – очутиться вблизи с ничего не подозревавшими двумя опаснейшими врагами дейвонов – этим молодым, но яростным и опасным воителем-арвеннидом из рода Бейлхэ, и с самим Львом А?рвейрнов – убийцей её кровных родичей, страшнейшим из противников её народа, превзошедшим самого Каменную Руку. Чтобы очутиться совсем рядом с ними, не подозревающими ничего о том, кто такая она – и…
«Вотин, хвала тебе!» – в мыслях обратилась она к Всеотцу с благодарностью, – «спасибо, что ты привёл меня! Если ты не забрал мою жизнь в прошлый раз – то бери её нынче! Я готова!»
Взор её торопливо метнулся по всем сторонам погрузившихся в сумрак мерх-а-сьомрах. Майри торопливо смекала, как ей содеять задуманное. Одна была одна – слабая женщина – против двоих крепких мужей, опытных воинов и убийц, и ничего не сумела бы сделать с обоими сразу пустыми руками. Но Всеотец всём даёт по нужде – и сейчас она будет не безоружная…
Глаза её впились в расписное широкое блюдо на дальнем столе у другого окна, доверху заваленное яблоками и сливами, осенними плодами с которого угощались все в девичьих. Среди их желтоватых бочков точно молния в отблесках свечек сверкнуло изукрашенное узором извитой травы по железу короткое лезвие с резной рукояткой.
Нож. Совсем небольшой – только яблоки чистить – с узким лезвием не длиннее мизинца… Но всё равно острый клык дара Эльда, что приводит своим леденящим укусом даже сильнейших из смертных мужей в бездну ям сотрясавшего твердь земли Хвёгга…

– Как дела твои с Конналами? – точно вспомнив о чём-то спросил у товарища Лев, подмигнув тому – ожидая от друга хороших вестей.
– Да было ли время мне летом до дел этих? – отмахнулся невесело Тийре, – лишь раз был там в Глеанлох, как вышло идти по пути до Помежий. Хорошо хоть что Гайрэ всё время гонцом мне надёжным здесь служит – не только отцу и их фе?йнагу вести он возит, как вернулся со мной из выправы в Мор-Гвеллтог.
– Как он там – цел?
– Что Железному будет? Побывать успел в путах в плену, но сумели отбить их загон наши люди. Брата среднего их там в бою положили кочевники стрелами – вряд ли ты слышал про Мабона гибель?
– Не слыхал. Так согласие дал тебе Кадауган? Говорил с ним о старшей его ты?
– Как бы ни так! – махнул рукой Тийре, – фе?йнаг Конналов тот ещё пень, упёрся как бык в этом деле. Ясно же вижу, супруга его подбивает противиться. Мол, нельзя Этайн замуж отдать – ведь и года ещё не прошло, что скорбеть ей по че?сти положено, как не стало её жениха…
– Вот нашли отговорку! – со смешком фыркнул Аррэйнэ.
– Оно так… Говорит, после празднества Белтэ являйся ко мне толковать насчёт дочери.
– Ну, до весны уж недолго осталось. Неужели и дальше откажет их фе?йнаг?
– Чувствую, толку там много не выйдет… – Тийре на миг приумолк, хмуря брови, – сам ты слышал наверное, что случилось меж мною и Родри на севере…
– И правильно сделал. Урода такого в дому Врагобойца давно не рождалось. Я бы за такое требух ему выпустил… – Аррэйнэ в злости ударил по доскам скамьи кулаком.
– Может и правильно… – пожал Тийре плечами, нахмурясь, – выбор мне был там такой себе, знаешь. Или лишиться всего, или Братоубийцею прозванным быть как теперь…
– Так что сказал тебе Кадауган? Присягнул ведь тебе он тогда.
– Обещаниям Сильного верить теперь – цена Мурхадда дара. Точно монету её разменять Гвенол нынче готова, сама всё решая в дому за супруга. А мне ссориться с ним не с руки – в Эйрэ Конналы третьи по силе, и дают мне немалое воинство, стерегут все уделы Помежий…
Тийре какое-то время молчал, хмуря брови, закусив губу в тяжком раздумье.
– Так что сам видишь – и для а?рвеннида не всё по закону посильно…

К ним подошла Айб, тревожа владетеля.
– Почтенный – явился слуга. Тебя ждут на Совете.
– Ну что, Лев – пойдём? – Тийре привстал на ноги с кресла, – нас уже там заждались.
– Плесни-ка полегче чего, а то голова от усталости точно в тумане, – Аррэйнэ обмахнул лицо дланью, отложив пустой рог на скамью, – пока на Совете ещё натреплюсь языком что и как этим летом нам выпало – так совсем с ног свалюсь. Две восьмины в седле отсидел ведь без отдыха за день.
– Сейчас водицы хлебнём и пойдём, – Тийре встал во весь рост, обернувшись к окну, и громко окрикнул:
– Ти?веле!
– Что? – впившаяся взором в лежавший на блюде клинок и вся ушедшая в себя Майри не сразу сумела понять, что арвеннид обращается именно к ней.
– Эй, Ти?веле – у тебя на ушах что ли косы?
Майри вскочила на ноги, стараясь своим напряжённым лицом не открыть охватившего сердце волнения от услышанного.
– Да, владетель – прости, сон мне очи застил… – она торопливо отёрла ладонью лицо, сделав вид, что очнулась от дрёмы.
– Открой-ка окно – а то душно тут, – сказал ей сын Дэйгрэ, направляясь к стене у дверей входа в девичьи.
Дочь Конута подскочила со своего места, растворив длинную слюдяную дверку в резной оконице и тяжёлый ставень снаружи. Ворвавшийся ветром в чертог ночной холод хлынул внутрь, приведя её в чувства.
В руки Майри давплась такая возможность сразить сразу двух их врагов – и вот прямо сейчас те исчезнут отсюда, уйдут на совет, где решится судьба её орна, её близких и родичей… И да – этот А?рвейрнский Лев, какого она теперь зрила воочию – он сделает это, точно так же как силами всего пяти тысяч предал огню и железу множество твердей и селищ Дейвоналарды. Он сможет то сделать, доселе невероятное и непостижимое никем из воителей. И она, будучи не в силах ничего изменить, лишённая воли и заточённая здесь во дворце, станет молчаливой соучастницей смерти их старого скригги, её дяди Доннара и множества прочих родных из Несущих Кровь Дейна – всех их…
Майри поняла, что лишь сейчас у неё есть возможность убить их, пока оба а?рвейрна находятся в мерх-а-сьомрах – одни и без оружия, потерявшие прежнюю бдительность в родных им стенах – занятые речью с глазу на глаз, отяжелевшие от еды и и уже захмелевшие от выпитого вина. Иного подобного случая больше не представят ей боги – и действовать нужно немедля.
Тийре тем временем встал у дверей, обернувшись к дейвонке спиной. В изукрашенных росписью нишах стояла посуда с различною утварью, и арвеннид потянулся рукой за кувшином с водой, кою пили служанки – налить захмелевшему Льву и себе. Это не ускользнуло от напряжённых глаз девушки, что прежде сидевшие рядом противники разделились. Один из врагов – сам владетель – был по-прежнему далеко, почти что в десятке шагов от дейвонки. Но второй – более опасный из них – по-прежнему оставался поблизости, утомлённо воссев на скамье спиной к Майри и даже не замечая её присутствия.
И так близко от неё – тот, на ком лежит не отомщённая кровь её братьев и прочей родни…

Преодолев то волнение, заставившее сердце стучать часто-часто, а живот весь скрутить мелкой рябью, глубоко задышав для спокойствия Майри не торопясь направилась к столу. Взяв левой рукой с блюда самое большое и налитое из яблок, она для виду укусила его. Правая же ладонь в этот миг стиснула черен ножа, быстро пряча его острое жало в рукаве нательной рубашки, прижав пальцами край рукояти, дабы не выронить смертоносный клык на пол. Никто из сидевших в покое и занятых пряжей и иными делами служанок даже не заметил, как короткое лезвие исчезло в руке у дейвонки.
Непринуждённо, с лёгкостью ступая отделявшие их друг от друга шаги, Майри тихо подошла к той скамье, впившись взглядом в затылок неподвижно сидевшего там Аррэйнэ, пока арвеннид был спиной к ним, наливая в два кубка воду из кувшина, и говорил, обращаясь к Убийце Ёрлов:
– Как думаешь – там на севере начались заморозки? Ночами грязь схватывается в лёд, и кони с лёгкими воротами пронесутся незамеченными через эти малолюдные земли.
– Самая пора… – Аррэйнэ откинул голову на подушку, борясь с хмелем и навалившейся на него за долгий конный переход до Аг-Слейбхе усталостью, – …пока ещё не выпал снег и не настал чернотроп на прежде неприметных путях. Выходить надо нынче же…
До скамьи оставплся всего один шаг. Лезвие скользнуло из рукава жалом вперёд, и дейвонка тихо позвала Льва А?рвейрнов по имени:
– Аррэйнэ…
Он отклонил голову назад, глядя через плечо – кто это из служанок окликнул его. Перед глазами Убийцы Ёрлов мелькнула чья-то стать с долгими светлыми волосами – и тут резкий стук яблока об пол заставил Аррэйнэ обернуться. В следующий миг девичья рука с силой обхватила в сгиб локтя его шею под челюстью, и блеснувший серебром во взметнувшейся правой ладони клинок резко ударил Льва в горло.

Боли Аррэйнэ не почувствовал – лишь оглушивший его сильный шум, будто окружавшие звуки и голоса доносились из глубины страшной бездны, точно шёпот увлёкших его в мир незримый живым теней скайт-ши. Словно чья-то тяжёлая длань вдруг легла на дыхание, перехватив его точно в тиски и заполнив рот липким, горячим и терпким комком, выплеснувшимся алым из губ вместо выдоха.
Защищаясь, он вскинул ввысь руку, пытаясь отгородиться от следующего удара – но та же незримая длань, что держала дыхание в удушающей узде, словно лишила мужчину большей части его прежних сил. Пальцы не слушались, и лишь слабо впились в падавшую на него во втором ударе девичью руку, пытаясь схватить её за запястье и отвести от себя. Сил не хватило, чтобы выдержать это – и второй удар снова пронзил его горло чуть выше ключицы, забрызгав глаза краснотой тёплых брызг.
Он отчаянно пытался сопротивляться. Пальцы бессильно старались остановить следующий выпад ножа. Третий удар вонзился в грудь Аррэйнэ, скользнув мимо сердца по встретившемуся на пути железа ребру, разрезая одежды и кожу.

Лёгкий говор в покое превратился в истошный всполо?шенный визг, когда служанки увидели залитого кровью Льва А?рвейрнов, слабо пытавшегося защититься от ударов ножа.
– Мамочки! – заверещал кто-то из женщин.
Стоявший спиной к ним с кувшином в руках Тийре стремительно обернулся, в волнении выронив на пол тот.
– Лев!!! – заорал он истошно, бросаясь к лучшему другу, которого прямо в этот миг убивали у него на глазах. Всего и был тот десяток шагов до проклятой скамьи, которые Тийре пролетел одним скачком точно стрела – но показавшийся ему бесконечно долгими. Он видел лишь распростёртого навзничь Аррэйнэ, чья рука пыталась удержать падавший на него раз за разом нож, с каждым мигом всё больше слабея и бессильно обваливаясь словно плеть. А над ним, нависнув сверху как хищная рысь над закогчённой добычей орудовала окровавленным жалом та самая дейвонская девка, которая всего миг назад смирно стояла у отворённого по его просьбе окна – с перекошенным от ярости лицом вонзая лезвие едва не по самую рукоять в грудь Убийцы Ёрлов.
Прочие служанки в растерянности метались по покою, отчаянно голося. Какая-то из них – чуть похрабрее других – попыталась подскочить к дейвонке и схватить её за руку, но в ужасе отпрянула перед промелькнувшим у глаз окровавленным ножом – а может и перед яростным взором противницы.
Тийре попытался схватить ту растопыренной пястью за шею и перехватить руку с ножом за запястье, прежде чем та не успела перерезать его другу горло. Однако дейвонка не дала застать себя этим врасплох – клинок с выпада вонзился в левое плечо арвеннида, заставив того отпрянуть назад. Майри с бешенством в глазах вскочила с залитой кровью скамьи, где осталось лежать безжизненное тело Убийцы Ёрлов, и как разъярённая львица накинулась на второго врага, делая следующий выпад окровавленным лезвием, снизу тыча им прямо в живот тому.
Страх на миг охватил сердце Тийре – но на смену ему пришла ярость, жажда бороться за жизнь, когда та оказалась для него, безоружного, на грани со смертью – такой близкой от лезвия в пальцах противницы. Неудачно отбив следующий выпад клинка левой рукою, по которой наискось прошлось остриё, разрезав одежду и кожу у локтя, он сделал отмашку, заставив дейвонку на миг отскочить. Шансы их – безоружного и вооружённой – верно были равны, но следующий резкий удар в открывшееся правое плечо заставил Тийре вскрикнуть от боли. По рукаву тут же хлынула тёплая кровь из глубокой колотой раны, и рука тут же разом ослабла. Дейвонка была гораздо опаснее, чем сперва показалось ему – владевшая ножом так, словно её научали этому умению опытнейшие из воителей.
– Охрана! – рявкнул он во всё горло, укрываясь от выпадов стали, защищаясь подхваченной со скамьи подушкой, сквозь разрезы которой как снег уже сыпались перья – так видно и его потроха уже падали бы на пол, не защитись он хоть чем от ударов.

Залитая кровью Майри продолжала теснить безоружного нелруга в угол, забыв про усталость. Что живой из дворца ей не выйти – она поняла сразу, как только схватила тот нож со стола. Теперь дочери Конута оставалось лишь только одно – во что бы ни стало покончить и со вторым из врагов, пока в мерх-а-сьомрах ещё не подоспела дворцовая стража, а соседки её не решались вмешаться, теснясь по углам от испуга.
– Охрана!!! – свирепо кричал во всю глотку сын Дэйгрэ, защищаясь изодранной в клочья подушкой, стремясь всё же с долгой руки дать противнице в голову, принудив ту хоть бы на миг замереть. Терявший кровь арвеннид слышал из перехода за дверью далёкий пока топот ног привлечённых сюда его криком и женскими воплями стражников. Изловчившись, он подловил краткий миг, когда теснившая в угол его эта бешеная волчица слишком далеко отвела руку с ножом для удара. Для вида пытаясь схватить её пясть Тийре резко ударил дейвонку в лицо кулаком с неприкрытого левого бока, заставив отпрянуть назад.
Майри с хриплым стоном выдохнула, но удержалась на ногах несмотря на возникшую перед лицом круговерть, когда в глазах потемнело на миг– отступив на пару шагов. Горячая кровь брызнула из носа на разбитые подбородок с губами. Язык во рту онемел. Верно, этим ударом арвеннид сломал ей кость челюсти. Но не оставив противнику ни мгновения, чтобы дать себя разоружить, она снова устремилась теснить того в угол, делая выпад за выпадом – и опять пропустила удар по предплечью, едва устояв на ногах. Теперь дейвонке было гораздо сложнее тягаться с ним в силе и ловкости – пусть и раненным, истекающим кровью, но всё одно крепким и закалённым в поединках воителем – несмотря на все раны державшимся на ногах и оборонявшимся, не подпускавшим к себе слишком близко.

Распахнув дверь ударом плеча в девичьи быстро ворвался первый из подоспевших сюда стражников – высокий крепыш в чешуйнице с коротким копьём наперевес. Сперва он не сообразил что к чему происходит, но потом вскинул оружие жалом вперёд и кинулся прямо на Майри.
Лишь те уроки, что дали ей некогда Айнир с товарищами, уберегли дочерь Конута от гибели. Она оставила арвеннида и рукой отвела от себя древко пики, всадив нож в предплечье противника, оказавшегося в этот миг незащищённым – заставив того взвыть от боли и рухнуть на четвереньки. Тут в девичьи следом ворвался второй стражник с пикой, и не раздумывая бросился на дейвонку, оттеснив раненого товарища.
– Ах ты Шщарова дрянь!
Древко копья с размаху ударило в локоть дейвонки, и она едва не выронила оружие из онемевшей ладони, отступая назад и перехватив липкий нож в пальцы левой руки. Второй выпад пики противника снизу застал Майри врасплох, не дав времени быстро метнуться к тому, уходя от удара вплотную к противнику с долгим оружием, неспособному действовать с пары шагов – и жало пронзило ей левую ногу чуть выше колена насквозь.
Отчаянный стон вырвался из прокушенных губ, когда Майри припала на пол на пробитую ногу. Из последних сил дочерь Конута вцепилась в торчавший из раны окровавленный ясень и вырвала жало из раны, издав истошный вопль боли, едва не теряя сознание.
Вбежавшие в покой стражники – а их подоспело сюда целых пять человек – увидев её безоружной всей кучей набросились на дейвонку. Град их ударов сбил девушку с ног на пол, когда стальные жала несколько раз пронзили и порезали вскользь бока и плечи. Она ещё попыталась встать на ноги, но силы покидали дочь Конута вместе с лившейся кровью, заставляя ту сжаться в комок от разивших по рёбрам, пронзавших конечности лепестей пик.
В ладонь Майри случайно попала рукоять выпавшего на пол ножа, но защититься дейвонка уже не могла – глаза застилала как мгла темнота, сжимавшая взор плотным чёрным кольцом, точно душащий жертву окру?т колец змея.
– Вот дейвонская гадина!
– Вот же тварь!
– Сдохни же ты, сука!
Заметив стиснутое в ладони убийцы остриё пробивший копьём её ногу стражник ударил жалом плашмя прямо в левый висок распростёртой ничком и пытавшейся встать дейвонки. Сильный удар содрогнул ту – и Майри рухнула в черноту, бессильно растянувшись на полу посреди растекавшейся из ран алой лужи.

– Владетель, ты цел? – точно из мглы раздавались в ушах вопрошавшие окрики стражников, пытавшихся помочь державшемуся рукой за стену залитому кровью арвенниду.
– Что с ним? Жив?
– Лекаря живо сюда!
– Вот Шщарова яма! – раздался яростный крик одного из стражников, увидевших неподвижно лежавшего на залитой кровью скамье Убийцу Ёрлов, – Лев!
– Льва убили!!! – истошно выкрикнул другой.
Всего пара мгновений понадобилось Тийре, чтобы он резко пришёл в себя и кинулся к лежавшему навзничь другу.
– Лекаря! К лекарю живо его! – заревел он, срывая с плеч одного их явившихся стражников его плащ и рывком расстелив на окровавленный пол, – сюда его!
– Осторожно, дубина! – Тийре едва не хватил кулаком того воина, кто неловко взял неподвижное тело за голову, – полегче же, дурень, и так он едва жив!! Кладите!
Он обернулся к торопившимся возле дверей остальным прибежавший на крики.
– Зовите лекаря, Шщар вас пожри!
– Лекаря! – разнеслось по переходу за дверями среди подбегавших на крики воителей. Топот чьих-то ног дал понять, что приказ арвеннида принялись исполнять незамедлительно.
Тийре с ходу раскрыл плечом створку двери из покоя, правой рукой держа край плаща с телом товарища, которого волокли вместе с ним ещё пятеро стражников.
– С дороги! – разнеслось под сводами тёмного перехода, распугивая спешивших сюда служек и прочую стражу, тащивших светильники.
– Арвеннид, ты ранен! Позволь я! – подскочивший стражник перехватил край плаща из пальцев Тийре, по которым из ран на плече на пол кро?пила свежая кровь, стекая из рукава на половицы, – я держу! Отпускай же – держу!
– Прочь с дороги! – рявкнул один из несущих, когда шестёрка стражников во весь опор неслась по долгому тёмному проходу меж двумя рядами дворцовых покоев к освещённой сполохами смоляков лестнице, отгоняя подбегавших на шум любопытствующих служек.
Тийре оторвал от подола измаранной кровью рубахи клок ткани, прижав его к обильно кровоточившему плечу и сжав зубы от боли.
– Всех баб под замок! Не выпускать никуда, пока я не вернусь! – тяжело дыша стиснул он левый кулак, указывая троим оставшимся у входа стражникам их место дозора, – тут всё запереть и стеречь в оба глаза, не отходя!
Старший из троицы заглянул в опустевшие девичьи, залитые по полу и одной из скамей свежей кровью, чьи брызги все стены вокруг измарали зловещею рябью подтёков. С ненавистью бросив взор на неподвижно лежавшее в луже багрового тело дейвонки он захлопнул дверь в покой, став с оголённым мечом у закрытого входа в мерх-а-сьомрах.
– Вот тварь! Вот уродина клятая… Будь ты живой, сука дейвонская – ты у меня бы…э-э-эх…– он не договорил, стиснув в ярости кулачище – и бросил укоризненный взор на одного из товарищей.
– Чего не могли вы живой её взять не убив, словно бабы вы оба?! Ты, Глевлвид, дурак что ль набитый? Допросить надо было – кто ту надоумил, и кто помогал?
– Она и меня же ножом ткнуть успела… – оправдываясь махнул рукой воин с копьём, – сам бы прежде скрутить её попробовал, Фиар, чем сразу чести?ть. Прямо зверюга какая-то шалая оказалась, а не баба – так, Конайрэ?
– Ага! Ну а мы как кровищу и нож увидали – сами прямь озверели, и давай её копьями тыкать… – поддакнул второй.
– Туда ей и дорога, вражине! Тьху! – злобно плюнул их старший, спрятав в ножны геару, – повесить её было мало за это, суку дейвонскую! Я бы её…
– Так – а кто вообще притащил эту девку сюда во дворец? – почесал себе за ухом Глевлвид, оглянувшись на прочих товарищей.
– Ну как кто? – хмыкнул Конайрэ, – этот… скользкий.
– Та-а-ак… – протянул мрачно Фиар, отирая ладонью усы, – ну-ка живо к владетелю!

– Прочь с дороги!
Разгоняя окриками всех попадавшихся на пути служек и стражников шестёрка воинов ворвалась со своей окровавленной ношей в расположенную рядом с дворцом лечебню, на ходу распахивая тяжёлые двери ударом плеча как тараном. Следом за ними вбежал раненый Тийре.
– Где Буи?ра?! – заорал он, разыскивая старшего лекаря кадарнле, опытнее которого не знал среди врачевателей кроме старого Коммоха – приёмного отца Аррэйнэ – который как на беду давно не появлялся в ардкатрахе, странствуя с воинством в дальних краях – и говорят, осел где-то в одной из их северных твердей.
– Сюда! Тут он – сюда!
Кто-то уже разбудил лекаря ото сна, и теперь подзывал остальных к распахнутым дверям в один из покоев лечебни. Там их уже ожидал худощавый человек лет пятидесяти, чью голову серебром укрывала ранняя седина. Поверх обычных одежд он был одет в кожаный опередник – весь во въевшихся бурых отметинах крови.
– Буи?ра, сделай же что-нибудь! Чего ты стоишь точно столб?! – выкрикнул Тийре, врываясь в покой лекаря следом за стражей.
– Ты ранен, арвеннид! – лекарь словно очнулся, увидев его изрезанные руку с плечом, к которым сын Дэйгрэ прижимал окровавленный обрывок одежды.
– Да не мне ты, а ему помоги! – Тийре отдыхивался от быстрого бега, опёршись ладонью о стену, – Лев же при смерти, не я!
Лекарь вновь стал спокоен.
– А ну вышли все вон! Столпились как Ллугово стадо… – он указал скучившимся в его покое воинам на раскрытую дверь, а сам торопливо развернул окровавленный плащ, вздрогнув от увиденного.
– Арвеннид, я тут бессилен…
– Шщар!!! – Тийре в ярости изо всех сил ударил кулаком о стену – рявкнув так, что сам испугался своего свирепого и полного ярости голоса, – но ты же лучший из лекарей здесь у горы! Сам Коммох тебе был учителем – все знания передал, все травы и загово?ры ты от него знаешь!
– Арвеннид – посмотри только, сколько крови он потерял. А эти раны на горле… да даже если он вдруг не умрёт неким чудом – Аррэйнэ навеки останется нем, страшным калекой.
– Да он же уже умирает, пока мы тут стоим! Он ведь жив ещё!!! Ты же спасал и таких в чрево раненых, что из нутроб уже кишки валились – и они потом жили, сам видел! Ты ведь лучший из лекарей, почему ты боишься?!
– Очнись, Тийре! Посмотри, какие у него раны… Аррэйнэ умрёт под моими руками, едва я к нему прикоснусь, – Буи?ра нахмурился, – а я ведь не бог врачевания, лишь простой человек. Он твой лучший друг, знаю… и ты сам сейчас в страшном гневе – а мне тоже жить хочется…
– Клянусь Ард-Бреном – и волоса твоего не трону, если…
– Он слишком слаб, арвеннид… – Буи?ра несогласно мотнул головой.
Тийре вплотную приник к лекарю, схватив его за ворот одежды.
– Я не как твой владетель требую, а как простой человек прошу! Спаси его, умоляю! – он сполз на колени, – ни перед кем я ещё ниц не пал, даже перед воинством ёрла – лишь перед тобой одним. Спаси его! Он мне не просто первый из ратоводцев – он мне с детства единственный друг! Ни братья, ни даже отец – а лишь Аррэйнэ был мне всю жизнь ближе всех, такой же безродный как я сирота, ненужный отцу сын владетеля… Мы всю жизнь с ним держались плечо о плечо, тайн друг от друга не знали и защищали один одного! С ним вместе учились сражаться, жизнью вдвоём рисковали в выправах!
Арвеннид резко тряхнул лекаря за ноги.
– Он мне больше чем брат! Что я хорошего знал от родных, кроме насмешек с упрёками?! Ему одному я своей жизнью, всей нынешней властью обязан! Неужели не понимаешь, что не было бы Тийре без Аррэйнэ?! Ну спаси же его!!!
– Арвеннид, встань. Не тебе передо мной коленями пол попирать, – сурово промолвил лекарь, тщетно пытаясь поднять упавшего перед ним ниц Тийре обратно на ноги.
– Послушай меня, Буи?ра! С ним мы с детства вместе: разом в прятки играли, разом сливы из садов воровали и учились письму, разом себя в обиду другим не давали… Вдвоём в первый раз браги хлебнули, вдвоём в голод с одного ножа ели; в одном ряду в бой бросались, вместе в первый раз пошли… – он не договорил, взяв себя в руки и видимо поняв, что не всё, что было в их жизни, говорится на слух. Тийре резко вскочил на ноги, вновь став спокойным.
– Понимаешь меня, Буи?ра? Клянусь – чего ты не пожелаешь, всё будет твоё – только не дай ему умереть! Первым фе?йнагом в Эйрэ тебя сделаю, своей правой рукой!
– Не нужно мне таких почестей арвеннид. Есть достойнее люди, кому той десницей владетеля быть по судьбе.
Голос лекаря стал непомерно серьёзен.
– Пока есть ещё время – спроси у богов, каков жребий у Аррэйнэ, возьмут ли они его жизнь? Тогда я попытаюсь сделать что в силах.
Он пристально взглянул прямо в глаза владетеля Эйрэ.
– Ну же – не медли!
Тийре словно очнулся от сна.
– Я скоро! Но сделай хоть что-нибудь, чтобы Аррэйнэ не умер, пока я в святилище!
– Иди, владетель! Не медли! – слова Буи?ры прозвучали как повеление, которого он, а?рвеннид Эйрэ, не мог ослушаться.

Сын Дэйгрэ бегом нёсся по узким, тёмным проходам дворца, направляясь в святилище – росшую прямо посреди кадарнле на горе обширную дубовую рощу дэ?ир-а-гаррана, где окружённый высоким земляным валом с частоколом из огромных неотёсанных брёвен священный лес арвейрнов возносился к небу уже бессчётные десятки веков.
Саму укрепь возвели гораздо позднее, воздвигнув её вокруг великого места всех празднеств и приношений богам, где среди священных древ и воздвигнутых ввысь кольцом долгих изрезьблёных камней из земли бил источник. В каждый из четырёх великих праздников года здесь сходились к негасимым веками святым огням с дарами и жертвами служители этого и прочих меньших святилищ, вожди, фе?йнаги и знатнейшие люди из всех кийнов арвейрнов. Являлся многочисленный простой люд, пришедший решать свои споры и благодарить богов за дарованные ими удачу и благо, поминать почивших и заключать перед ликами праотцов договоры и клятвы, просить счастья и многих детей для игравших в эту пору свадьбы.
Там, в самом сердце дэ?ир-а-гаррана у подножия огромного дуба в земле ещё в незапамятные часины их предков был вырыт глубокий колодец, обшитый по кругу почерневшими толстыми брёвнами со въевшимися бурыми пятнами жертвенной крови на них – ещё с тех суровых времён праотцов, когда не только звериный и птичий сок жизней получала в час бедствий и распрь его тёмная бездна воды. У разверстой как пасть мрачной ямы источника, уводящей вглубь почвы и камня к корням неохватного древа богов – древнего, как и сама земля Эйрэ – и припал на колени тяжело дышавший Тийре, второпив взгляд в тёмную глубь, что как зеркало тускло блестела внизу. На вкопанных рядом столбах в железных крючьях-держальнях потрескивали смолой горевшие день и ночь светочи негасимых священных огней, давая лишь тусклый мерцающий свет под густыми ветвями деревьев.
В спящем святилище стояла мертвящая, гнетущая дух тишина, нарушаемая лишь гулким скрипом ветвей древней рощи, средь которых отражаемым блеском огней точно угли мерцали во мраке глаза недрёмных воронов, безмолвных обитателей дэ?ир-а-гаррана и вестников всех вершителей лю?дских суде?б – пристально взиравших их очами на явившегося сюда потомка Бхил-а-намхадда.
Лишь теперь Тийре сообразил, что явился к богам своих предков с пустыми руками – ни зерна этого урожая, ни свежей кровавящей плоти животных, ни птиц. Сын Дэйгрэ хотел уже было вернуться назад к затворённымворотам сквозь вал, чтобы отыскать стороживших святилище служек и шейнов, и раздобыть у них в жертву хоть что-то достойное обращения к жизнедавцам с подобною просьбой – как взор его пал на тихо кропи?вшую из рукава алым кровь из доселе не перевязанных ран.
Тийре поднял лежавшую подле колодца на срубе точёную древнюю чашу для жертвований, подставив её под стекавшую с пальцев кровь а?рвеннида, кровь их рода вождей, кровь само?й его жизни – которую он не пожалел бы отдать за своего единственного друга. И не только её – но любое, что есть – что дороже всего, и что меньше всего сам готов был отдать – но отдал бы за жизнь его брата по духу и крови, что смешалась в их жилах железом ножа в эту ночь.

Когда еле державшийся на ногах от усталости Тийре обернул чашу с кровью в колодец, струя алого сока выплеснулась в деревянную пасть мрачной жертвенной ямы и без всплеска исчезла в зеркале едва всколыхнувшейся тихой стоячей воды.
Приношение было принято, не оставив на глади источника ни следа от багрового сока. И в усеянных желудями ветвях потемневших дубов среди полуосы?павшейся к зиме бурой листвы раздалось громкое воронье карканье.
Пока весь залитый кровью арвеннид Эйрэ в волнении покидал объятое мраком святилище, он не внял тому знаку, как насмешливо каркали чёрные вестники воли богов, провожая его своим гулким пронзительным гамом, точно в воплях их грая крича сыну Дэйгрэ два имени. Имя лучшего друга его с детских лет, лежащего при смерти рядом уже у врат в Эйле – и иное, едва уловимое имя – не менее дорогое для Тийре из Бейлхэ.
Но бегом покидая священное место средь рощи владетель не вслушался в их голоса, не думая вовсе о том, что проклятья свои сами мы порождаем, что всякое в мире под солнцем имеет свой час и свою непростую нам цену – и плата за то может быть велика…

ГОД ПЕРВЫЙ. ПРЯДЬ ВТОРАЯ "…ТЕ, КТО МНОГО СМЕРТЕЙ ПРИНЕСУТ БЛИЗ СЕБЯ…" Нить 17
– Буи?ра! – арвеннид ворвался в покой, с ходу едва ли не лбом растворив створу двери, – он будет жить!
Запыхавшийся и еле державшийся на ногах от полученных ран Тийре протянул ладонь лекарю, сжимая в окровавленных пальцах дубовую ветвь, на которой дрожали три всё ещё ярких, зелёных, не тронутых бурою рябью предзимья листочка – живых.
– Трое приняли мою жертву, Буи?ра! Вороны их не умолкали, пока я не покинул дубы, и скинули мне эту ветвь. Ты теперь веришь, что он будет жить?!
– Верю, арвеннид.
Буи?ра говорил это, не отвлекаясь от дела. Руки его были вымазаны по локоть в крови, как и долгий кожаный опередник. Вокруг стола громоздились многочисленные плошки с остывающим кипенем, снадобьями, мазями, жидкими винными духом и кислью, свежие льняные полотнища для перевязок и гладкие доски с разложенными на них снастями – иглами, ножами и крючьями разных очертаний и величины. Юный помощник лекаря лет пятнадцати держал в левой руке разожжённый светильник с отбрасывавшей зарево в один бок от горевшего пламени полированной до блеска серебряной пластиной, и всячески помогал хозяину, подавая тому всевозможные снасти и внимательно глядя за всем, что целитель творил. Буира кропотливо сшивал тонкой жилой в кривой полукруглой игле края? раны, осторожно сводя клочья плоти на шее у Аррэйнэ. Полураздетое тело того в полумраке казалось почти что бескровным, бледно-белым – словно уже неживым.

– Ты не стал дожидаться ответа, что даруют мне боги?
– Конечно же нет, владетель – хоть его жизнь теперь лишь в их воле. Всё, что возможно, я сделал уже для спасения Аррэйнэ. Я сперва тебя выдворил прочь, чтобы ты не мешал с причитаниями, пока не остынешь и в себя не придёшь. Но это конечно же добрый знак, раз они…
Лекарь прервал речь и глянул на затворённое ставнем окно, за которым внезапно раздался далёкий раскат.
– Слышишь, арвеннид? Давно я не слышал грозы в конце осени. Верно, то сам Пламенеющий или Седой бьют в щит неба, чтобы живящий дождь пал на землю.
– Это добрый знак, гаэйлин?
– Очень добрый знак, владетель, – Буира умолк, глядя на лежавшее на столе мертвенно-бледное тело Льва Арвейрнов, точно взвешивая что-то в раздумьях.
– А ещё старый Коммох учил меня взять ту небесную воду дождя – и смешанная с одной солью по нужной нам мерке она может тем поддержать обескровленного, если пустить её в жилы.
– Ты умеешь такое, почтенный?
– Умею. Да – не всякий после такого лечения выжить сумеет – но не сейчас смерти сто?ит страшиться, если есть хоть какая надежда.
Буи?ра обмакнул руки в стоявшую у края стола плошку с водой, омыв их от крови, и достал из стенной ниши простое серебряное блюдо без всяческих украшений – просто вдавленный в середину металлический диск. Начисто отмыв его, лекарь растворил ставень одного из окон, и холодные капли звонко зазвенели по донцу посудины. Слегка покрутив по кругу набравшуюся первой воду, Буи?ра слил её вон и подставил очищенную чашу в обоих руках под падающий сверху дождь.
– Гелуд – уголья раздуй. Нагреть надо ту воду вначале, чтобы стала как тело тепла.
Ученик торопливо зажёг от свечи небольшую горелку с подставкой над пламенем, раздувая огонь из углей и кроша в них кусочки свежее. Затем стал копаться в ларе, что-то пытаясь найти из снастей.
– Это точно поможет, почтенный?
– Успокойся, владетель. Ты уже сделал что мог. Раны его тяжелы – горло дважды пробито насквозь, одно лёгкое даже припало – но кровь вон уже не бежит. Сердце у Льва сильное, и бьётся пусть слабо, но не угасает.
– Будет жить он, почтенный? – с надеждой спросил сын Медвежьей Рубахи.
– Клясться не буду тебе по пустому, владетель… Раны его тяжелы – но давно уже был бы он мёртв, слыша шорох в костях среди тьмы…
Буи?ра обернул голову к столу, где лежало безжизненно-бледное тело Льва Арвейрнов.
– А Аррэйнэ жив – пусть и дух его в бездне, а тело как уголь под пеплом, что тлеет едва. Не дам тебе срока, когда он очнётся. Да – возможно останется он нем как камень… но дорога? ли та плата за жизнь?
Тийре согласно кивнул, одобряя слова Буи?ры из Тадгэ, и морщась прижал ладонь к задубевшему рукаву верховни?цы, из которого капала кровь. Лекарь сразу заметил то опытным глазом.
– И тебя, я смотрю, кто-то славно пометил…
– Ай – царапины это в сравнении с Аррэйнэ… – махнул рукой Тийре, – заживёт и само?.
– В этом деле я сам себе арвеннид буду, владетель – и ты мне как быть не указ. Так что ну-ка, рубаху снимай! Лучше дай посмотреть тебя этому вон ветрогону – пусть хорошенько поучится раны сшивать, чтобы боялся швы портить. Понял, Гелуд? – обратился он к ученику, – чтобы ремесло наше медовым тебе не казалось!
– И тебя Коммох так же сурово учил всем познаниям? – спросил у целителя Тийре, когда юный помощник зажёг ещё один светильник, поставив его в стенную нишу, и торопливо-взволнованно стал осматривать раны на теле правителя Эйрэ, скинувшего с себя тёплую верховни?цу и пропитавшуюся липкою кровью рубаху, придубевшую к телу.
– Арвеннид – да я с ним ещё ласков! – усмехнулся Буи?ра, продолжая держать в руках чашу для сбора дождя, – если бы меня в те же годы отец Аррэйнэ не тыкал в гной носом, и трудиться не принуждал от темна до темна, то и я бы о пиве и девках лишь думал. И из него в своё время хороший последыш мне будет, поверь. Только чаще пинать его нужно, подсвинка ленивого! И стежки шей помельче – арвенниду шкуру ведь портишь, не кому-то! – пригрозил он Гелуду, – а то твою на спине тебе после испортят!
– Не испорчу, не бойся! Шей поскорее-ка лучше, малый… Ай! Но будешь так жалом колоть словно кольщик свинью – точно по? уху дам! – пригрозил он парнишке.
– Да уж понял, владетельный… – бурчал перепуганный Гелуд, торопливо затягивая стежок за стежком в долгой резанной ране на предплечье терпеливо переносившего боль сына Медвежьей Рубахи. Затем принялся за следующую.

Была уже перевалившая за середину глухая ночь, когда усталый, потерявший немало крови и едва держащийся на ногах от ран Тийре тяжело дыша шёл от лечебни назад к тем дверям, за которыми прежде его чуть не встретила смерть – от которой его другу детства спастись не удалось.
Боль, едва смеженная холодящей ушитые раны целебною мазью Буиры, снова вернулась – но хуже той ноющей му?ки телесной его сердце терзали укоры товарищей в каждом их взгляде, что по вине их владетеля в час разговора за хмелем в тех девичьих был поражён ножом в горло первейший средь них ратоводец, которого видело Эйрэ. И казалось вторил им суровый и колющий взгляд главы воинства тверди Ан-Шо?ра, который безмолвно корил сына Дэйгрэ за то, что тот не решился внять слову совета Дубовой Ручищи, в день восшествия на Высокое Кресло оставив из милости при дворе всё семейство убитого Онноха – и вот нынче случилось кровопролитие, едва не стоившее жизни самому Тийре и унёсшее А?ррэйнэ.
«Гляди, как бы не пожалеть нам за твою милость, сынок…» – эхом отдались у него в ушах пророческие слова Дубовой Ручищи, сказанные летом на вершине Холма Речей в час избрания его арвеннидом всех земель Эйрэ.
– Каллиах! – рявкнул вскипевший как вар сын Медвежьей Рубахи, подзывая к себе верного друга по воинству, – быстро ко мне эту Модронову свинью!

Его вспыхнувший гнев был столь страшен, что Тийре немедля велел притащить во дворец уже спящего домоправителя, который и приволок летом в девичьи эту дейвонскую бабу, от чьих рук пал сегодня Лев Арвейрнов – и сам арвеннид едва не погиб. Позабыв обо всём, несмотря на отчаянные мольбы Броданна, что де не было злого коварного умысла на убийство правителя Эйрэ чужими руками, льстивый родич Онноха без всякого долгого суда прямо во дворе враз лишился своей головы, рукою Тийре размозженной молотом вырванного у Каллиаха клевца. А весь кийн их он повелел утром выдворить из ардкатраха в самую дальнюю часть земель Эйрэ к востоку– вновь став спокойным и твёрдым, доделав за Домнала Далл-лли?гадда незавершённое им.

И лишь потом вспомнил а?рвеннид, остыв от пылавшего пламенем гнева и стерев с себя кровь и мозги, что мачеха Этайн Гвенол Высокая тоже походит из Модронов – и не просто далёкая кровь от убитого Львом Флаитхъюлли, а родная сестра этой хитрой скотины Броданна, кто когда-то привёл во дворец ту дейвонскую девку, убившую Аррэйнэ – и лежал теперь без головы…
В отчаянной злобе до крови разбитыми пальцами бил он с размаху о двери чертога – раз за разом, удар за ударом – пока в его жилах в бессильном отчаянии точно свернувшийся сгусток полз холод прозрения платы за смерть без суда… что отдал он за жребий богов и за гнев свой всё самое ценное – что дороже всего ему было на свете. Уж куда ещё хуже сложилось – и как чуяло сердце, что не будет отныне решения с фе?йнагом Конналов и его взявшей власть в этом доме женой… И что сам он всё сделал сейчас – сам свершил этот выбор.

Троица стражников у дверей почтительно склонила перед ним головы, увидев какое страшное и осунувшееся лицо было у арвеннида – боясь даже промолвить неосторожное слово.
– Ну что, гаэ?йлин? – наконец спросил старший из них, – как он?
Тийре ничего не ответил, бессильно махнув, и устало опёрся спиною о стену. Говорить ни о чём не хотелось. Но они поняли всё иначе.
– Вот же змеева пасть! – второй стражник в ярости взмахнул мечом и рубанул по толстому деревянному перекрытию в вязи искусной резьбы. Тяжёлый клинок со звоном разлетелся на два куска, разломившись у перекрестья.
– Э-э-эх! Такого славного ратоводца потеряли впустую… – процедил он сквозь зубы, отшвырнув от себя ненужную более рукоять. Двое остальных угрюмо молчали, переживая горестное известие.
– Никого не впускали сюда? – спросил у них Тийре.
– Нет, владетель. Эта… лежит там, дохлянка, пожри её крысы… – стражник озлобленно сплюнул под ноги, – никто из девок тоже не выходил – все до одной под замком в соседнем покое сидят и пискнуть страшатся. Боятся видно, что из-за неё ты их всех… ну – того…
Он резко черкнул себе ногтем по горлу.
– Бабы всё же – ревут там от страха, – добавил оставшийся без клинка мечник.
– Хорошо, ступайте. Всё одно тут стеречь уже нечего… – Тийре отпустил стражников прочь, а сам отворил ключом запертую на замок дверь в опустевшие девичьи. За это время там догорели дотла все светильники, и теперь тьма лежала в забрызганных кровавыми натёками стенах чертога.
В середине покоя на полу неподвижно лежало запрокинувшееся на спину тело дейвонки – на том самом месте, где её изрешетили копья подоспевших на помощь владетелю стражников. Раскинутые во все стороны волосы были измазаны запёкшейся чернью и плавали прядями в луже густеющей крови из раны на голове. Нос и скулы покойницы заострились, выступая меж впалых щёк острыми выступами. Закатившиеся глаза меж ресниц широко распахнулись в неподвижном оцепенении, а побелевшие губы раскрылись в предсмертном оскале, обнажив зубы.
Подойдя ближе владетель едва не споткнулся о клочья изрезанной жалом ножа его спасшей подушки, влипшей в кровавую лужу. Подняв взгляд он увидел, как на груди мёртвой служанки безмолвно уселась домашняя серая кошка, чьи жёлтые глаза блестели во тьме точно угли, уставившись прямо на арвеннида.
– Ах ты… ты… – вдруг его охватило невероятное бешенство. Всего за несколько злосчастных мгновений этого вечера Тийре не смог, не сумел защитить и лишился товарища, лучшего друга и верную правую руку, самого храброго из нынешних ратоводцев во всех землях Эйрэ – потерял Аррэйнэ, павшего по его же вине от руки этой девки. Рассудок объяло огнём, и сердце в груди застучало как молот.
– Брысь!
Согнав пинком с мёртвого тела зашипевшую точно змея ту хвостатую тварь – бессловесное детище древней богини-Праматери – Тийре выхватил нож из похолодевшей ладони дейвонки и хотел было с размаху вонзить его лезвие прямо по рукоять между этих ненавистных ему синих глаз – как вдруг остановился.
Тело её было почти холодным – но не мертвецки окоченевшим за то долгое время, что эта Ти?веле пролежала тут взаперти. Не скрючило руки, не сделало кожу гусиной. Не кошка же её так согрела? В неверии прислонив ухо к женской груди он услышал слабое, редкое биение сердца под тканью задубевшей от крови рубахи.
Оторопев Тийре вытер лезвие о рукав верховни?цы и плотно поднёс нож к раскрытым губам дейвонки, долго держа сталь над посиневшей безжизненной кожей. Быстро подойдя к приоткрытым дверям, из проёма которых падал слабый свет от смоляков в переходе, он поднёс лезвие к глазам – и увидел слабые, едва приметные следы влаги, что остаётся от дыхания. А это значило, что та, не взирая на смертельные раны до сих пор была жива…
Во второй раз арвеннид с ненавистью стиснул нож в побелевших от нечеловеческого усилия пальцах, низко склонившись над неподвижно лежавшей служанкой – почти, но до сих пор ещё не умершей – коснувшись отточенным лезвием яремной вены на шее. Но рука его замерла, не сдвинувшись с места – и Тийре отпрянул назад, пряча нож в разрезе на боку верховни?цы.
– Тинтреах… – тихо шепнул он, устремив взор ввысь, где за крышей чертога простиралось бескрайнее небо, ведущее к горнилу всевидящего Отца всех Клинков, и обратился к нему с невероятной доселе просьбой, какая прежде никогда не родилась бы в его душе.

Выглянув из приоткрытых дверей Тийре заметил оставшегося стоять у соседних дверей мечника, который стерёг покои, где арвеннид велел запереть остальных женщин.
– Эй, Кинэд – сюда подойди! – окликнул того он.
– Да, арвеннид! – мечник в один миг подскочил к Тийре, с почтением преклонив голову, – что повелишь?
– Дай-ка плащ… Надо эту девку прибрать в ледяной погреб, пока мертвечиной не завоняла. Уж прости, что весь юшкой испачкает.
– Да ладно, почтенный! – махнул тот рукой, – жена отстирает!
– Дурно носить после таких вот покойников. Новый потом от меня получишь, получше этого!
Воин расстегнул узорчатую застёжку на плече и снял с себя плащ на меху, расстелив его по полу, в то время как Тийре подхватил распростёртое тело дейвонки за руки.
– Ноги ей подними – вот так! Клади сюда. А теперь понесли.
– Тяжёлая же эта долговязая, пожри её духи бездн… – просопел тот, опуская тело на плащ. Они свернули концы ткани в скрутки, и приподняв с залитого кровью пола зашагали по тёмному переходу к лечебне.
Растворив тяжёлые двери мертвецкого погреба, где стоял холод из-за хранимого с самой зимы в слое соломы с опилками резанного брусьями льда, Тийре небрежно опустил плащ с их ношей на каменный пол.
– Ну всё – ступай, Кинэд. Дальше Буи?ра сам эту падаль дейвонскую в ямах пристроит.
– Хорошо, арвеннид.
Когда стражник исчез за дверями, Тийре вновь подхватил на руки завёрнутое в плащ тело и вышел назад, с бранью отгоняя от себя висевший тут запах смерти, бывшей столь близко от него в этот трижды проклятый вечер.

– Буи?ра! – дыша во всю грудь от усилий, пинком ноги арвеннид резко открыл дверь в покои того, занося свою ношу.
– Что стряслось, владетель? Рана тебя беспокоит? – целитель внезапно умолк, глядя на очертания тела под плащом в руках арвеннида. Подле него застыл Гелуд, омывавший от крови странную приспосо?бу из полой серебряной трубки с толкачом и заостренным жалом из тонкой подобно соломинке птичьей кости? на другой стороне.
– Будет тебе ещё одна работа, Буи?ра… – с каким-то мрачным торжеством произнёс сын Медвежьей Рубахи, кладя свою ношу на стол рядом с телом товарища. Лекарь оторвался от труда и осторожно приподнял окровавленный плащ, вздрогнув от неожиданности.
– Это она? Неужели осталась жива?
– Как видишь… – Тийре зло сплюнул, – живучая точно змея… Так и той, как бывает, раздавишь башку, а она всё ещё увивается и опять укусить тебя пробует. И эта как видно из той же породы…
– Мой дед Кинах как с супругой бранился при жизни, всё твердил, что все бабы из этой породы! – пошутил вдруг доселе молчавший ученик лекаря. Однако никто не ответил на его слова, и паренёк вновь притих.
– И что ты хочешь с ней сделать, арвеннид? Зачем тебе её жизнь?
– Живою нужна она мне, Буира. Живою…
– И так она почти мертва, эта дейвонка… – Буи?ра пробежался взором по глубоким колотым ранам сквозь рёбра и приподнял холодную руку, безжизненно упавшую на окровавленный стол, – не сейчас, так к утру всё одно от таких ран дотлеет… Сока жизни лишилась не меньше, чем Аррэйнэ.
Он ощупал глубокую рану на левом виске, разведя окровавленные пряди волос.
– Отделали же её твои люди копьями, едва голову не снесли. Не плашмя ударь лепесть по ко?сти – и мозги бы наружу!
– И вот жаль, что плашмя… – злобно проговорил сын Дэйгрэ, – было бы тебе сейчас меньше трудов…
Он на миг смолк, тяжело переводя дыхание в груди под окровавленной верховни?цей, глядя на неподвижно лежавшие перед ним полумёртвые тела своего друга и его убийцы.
– Когда я увидел, что она жива, я сначала хотел там прирезать эту дейвонскую сучку своими руками – за то, что она сделала с Аррэйнэ. Но потом понял – это тоже их знак, раз нам боги сказали, что Лев будет жить. И я поклялся Троим своей кровью – что вылечу и оставлю её жить, если такая их воля – до того дня, когда Аррэйнэ воспрянет и сам её к Шщару отправит, как по праву ему причитается.
Тийре ещё раз взглянул на неподвижно лежавшую перед ним в луже крови дейвонку.
– Или я сам это сделаю – в тот же час, когда смерть заберёт его. Не убивал я прежде никого из баб, даже не бил – но клянусь, заслужила. Свершу? и не дрогну…
Буи?ра молчал, обдумывая услышанное из уст арвеннида. Ученик его тоже застыл с иглой в пальцах, где болталась заправленная шить следующую рану жила.

– Хорошо, владетель. Я сделаю всё, что смогу, не тревожься, – кивнул головою целитель, – а пока можешь идти, отлежись после раны. Ты и сам потерял много крови, теперь нужен отдых, да печени с рыбой и красным вином больше есть.
– Хорошо-хорошо… Ты о нём позаботься получше, Буира!
– Я уже сделал тут всё, чему сам был научен от Коммоха. Теперь только боги лишь зрят его нить, очнётся ли Аррэйнэ или нет.
– Я благодарю тебя, Буи?ра. Буду вовеки твоим должником! Дважды… – добавил он, кинув яростный взгляд на неподвижное тело дейвонки.
– И не говори никому, что тут было – что живы они. Не время пока ни людей, ни богов нам тревожить пустыми чаяниями… – добавил сын Дэйгрэ.
– Я понял тебя, владетель, – кивнул в ответ Буи?ра.
Тийре молчаливо склонил перед лекарем голову, и тихо закрыв за собой двери исчез в переходе гудевшей десятками голосов укрепи, взбудораженной уже ставшей известной всем вестью о смерти Убийцы Ёрлов.

Буи?ра устало вздохнул, отпил воды из протянутого учеником кувшина, и сурово сказал пареньку:
– Всё, что сегодня увидел ты тут – к твоему языку как прилипло. И если кто спрашивать будет потом – так Аррэйнэ здесь же скончался при нас от смертельных ранений… а девку ту копьями стража забила до смерти, как то видели все – если арвеннид не повелит нам другого сказать. И затвори тебе прочно уста Пламенеющий, если ума он тебя не лишил. Ясно?
– Да не козий же сыр в голове у меня там, гаэ?йлин – чтобы болтать о таком словно девка какая! – обиженно возразил паренёк.
– Вот и славно. Ты парень понятливый – недаром три года уже научаешься… Ну ладно – давай-ка за дело! Видишь – трудов нам удвоил владетель.
– Хоть бы смерть не забрала от ран этих Аррэйнэ… – вздохнул юный Гелуд, тыльным боком ладони вытирая вспотевший от всех волнений этой ночи лоб, – хорошо, что хоть выпустить кишки ему не успела ножом эта девка!
– У Коммоха обучаясь и выпавшие утробы приходилось ушивать кому из воителей, – спокойно ответил Буи?ра, – не самое страшное, раз кишки? сами целы, и в кровь их умёт не попал.
– А лёгкое как? – шмыгнул носом помощник, взирая на старшего.
– И лёгкое тоже поднимется, дай то Пламенеющий. Лишь бы теперь огонь в кро?ви не вспыхнул от ран таких грязных. Так что давай-ка – паутины и хлебной плесени вокруг них не жалея клади, как меня прежде Коммох тому научил – говорил, у ардну?рцев он то подсмотрел. А так повезло Льву лишь чудом, как первым ударом в ногте от большой шейной жилы вошёл её нож.
Палец Буиры на миг указал на глубокую рану на горле , уже затворённую плотным и прочным стежком.
– Выживает он хоть?
– Если на то будет воля Троих, то быть может и выживет, хоть и останется нем на весь век.
– А правда ль, гаэйлин, что Коммох и даже пробитую голову мог исцелить? – полюбопытствовал ученик, отпив воды из кувшина, – моему родителю никто из лекарей не помог после той битвы в Уа?йнэ-а-ка?рраг, как шлем топором раскололи ему. Так и отошёл вскоре в беспамятстве к Пламенеющему.
– Может и в силах? Помнится, Донегу Конской Шкуре из Конналов секирный проруб во весь лоб от осколков костей он искусно очистил и обратно заштопал натянутой кожей – так тот владетель живой и доселе, и в прочном уме уже восемь зим ходит. Правда весел он стал выше меры – ржёт как конь всякий раз лишь что скажет… – усмехнулся Буира.
– И вправду великий он лекарь, как люди о том говорят! – восхищённо присвистнул парнишка.
– Верно говорят. Хоть во время великого мора семью потерял до последнего он, но многих иных спас от гибели – и ещё больше тех, от кого смог недуг отвести. Прознал как-то, что красная смерть не берёт тех людей, кто от скотины подобным болел, и что не возьмёт она тех, кому дать вдохнуть ядовитый гной из созревших свищей. И даже против чёрного поветрия знал как можно живых оберечь…
– А меня ты обучишь, гаэ?йлин – если то Коммох тебе передал из познаний? – вдруг с волнением спросил ученик у Буи?ры.
– В свой час всё передам тебе, малый – чему сам был когда-то обучен… – кивнул головой лекарь, – не торопись прежде срока, как Коммох и мне говорил.

– А теперь ты, красавица, – Буи?ра внимательно взглянул на дейвонку, чья окровавленная правая ладонь безвольно распростёрлась на досках стола, коснувшись левой ладони Аррэйнэ – сражённого этой рукой. Разодрав её напитавшиеся кровью платье с задубевшей уже в бурой черни нательной рубахой он знаком велел Гелуду подать мокрую тряпку. Вдруг заметив меж девичьих грудей скрытую прежде под тканью дейвонскую скьюту, Буи?ра осторожно снял с её шеи шнурок, осторожно приподняв безвольно качнувшуюся голову. Узрев соседствовавший подле женского знака Праматери мужской воинский оберег Всеотца, лекарь задумчиво нахмурил лоб, вертя перед глазами вырезанный в кости символ громовых стрел Горящего.
– Зажги-ка побольше огня, Гелуд – а то последняя свеча догорает, – окликнул он ученика, указав на потухшие огарки в светильне под потолком. Отложив шнурок с оберегами на полку Буира пристально взглянул на неподвижно лежавшую перед ним полумёртвую пленницу.
– И понесло тебя, глупую, в Эйрэ непутными ветрами, дурочку… Молода ты, и двух десятков не прожила верно… – вздохнул тихо лекарь – в душе жалея эту красивую, юную ещё деву – пусть и была она вражьего рода, эта незадачливая убийца Льва А?рвейрнов, от копий стражи сама угодившая одною ногой уже в Шщаровы норы.
Буи?ра устало выдохнул, потянув затёкшую от усталости спину, и подозвал уже разжёгшего новые свечи и зазевавшегося с тлеющей лучиной в руке ученика – явно не с лекарским любопытством любовавшегося лежавшей перед ним на столе раздетой дейвонкой.
– Эй, Гелуд! Давай-ка мне чистые нож и иглу, и тёплой воды поскорее неси! И хватит на девку так зрить, раз она не жена тебе да к тому же одною ногой уже в Эйле которая…
– Да не зрю я, почтенный! – возроптавший ученик торопливо обернулся и поспешил исполнить указание.
– Ага – не слепой я, что не о своей дочке мельника ты теперь размышляешь, раз у кого-то поножи торчком! – хохотнул над ним лекарь – и ученик торопливо одёрнул на себе опередник.
– Хороша девка, нечего спорить, – усмехнулся Буи?ра, глядя на эту дейвонку – даже сейчас, уже при смерти, залитую кровью и исколотую страшными зевами ран, всё равно красивую, – только как успела натворить столько дел, то даже пусть выживет чудом, никому из мужей не достанется. Одному лишь холодному змею…
Лекарь снова умолк, в раздумьях взирая на девушку, в ком жизни была теперь тонкая нить – не больше чем в Аррэйнэ, чьё дыхание смог он спасти, удержать тут средь света своими трудами. Словно два тлевших угля – когда-то недавно ещё во всю силу горевших, но чуть не притушенных холодом жадных укусов железа, которое как и всё сущее может брать жизнь и давать – всё под солнцем двояко, уж так повелось. Вот только один из них будет жить дальше – а что же вторая? Надолго ль труды его нить её смогут продлить, раз такая судьба впереди?
Буира вдруг вспомнил слова? научавшего некогда Коммоха, который сказал как-то прежде, что тот, кто со смертью толкует, способен сквозь Эйле ворота по обе их сто?роны жизнь провести – уж бывает и так, не обманешь… Умеет и он, врать не нужно себе – и тем больше сумеет и тут. Уж лучше ей так, чем петля поверх шеи или дыба на эти вот руки, какими бы кого обнимать. Даже Гелуд взирая на всё не заметит, или просто того не сумеет понять, как каким-нибудь зельем или тонким движением острого лезвия в ране куда-то набок оборвётся та тонкая нить, не дав ей потом узнать боль той зловещей дороги на Урлабха-кнойх под дубы исполина Ард-Брена…
Но каким-то незримым наитием он вдруг почуял, что не в этот вот раз выбирать ему это – что не должен он править чужую судьбу самолично, вмешавшись в незримые замыслы прях, что сплетают те тысячи нитей суде?б в одном общем утоке. Каждый сам выбирает свой путь – как она – и отдаст им за то свою цену, сколь не была бы она велика.

– Ну-ка, малый – вторую иголку бери! И смотри, и учись! А то кто ещё будет по че?сти потом врачевать, как от старости сам буду я под себя на соломе мочиться, а в руках не держать и вильца? Даром что ли тебя научаю три года, паршивца?
– Да не даром, почтенный! – насупился Гелуд, держа миску с нагретой водой, – учиться я рад, только бы всё выходило как нужно…
– Вот и славно! А то всё ленишься порой как телёнок… А ты только прикинь, что у лекаря труд не в навозе копаться, и за то по трудам будет плата тебе! Я за сшитую дырку в паху у наследника Форгалл, как попал ему друг на охоте копьём ненароком в ценнейшее место для мужа, серебра получил от отца его целых пять мер – а уж гостем был там в их владениях полгода, жрал и пил с серебра всё от пуза как фейнаг! Что ты – дурень какой, чтобы глину месить как отец твой и дед? Даром что ли тебя мать отдала в ученье ко мне, если сам зрю что есть в тебе толк?
– Точно толк есть, почтенный? – с надеждой спросил его Гелуд, смущаясь.
– Я бы дурня без рук при себе не держал – как мне Коммох ответил когда-то.
Взгляд Буиры на миг вдруг стал хитрым, и он подмигнул ученику.
– А ты знаешь, как часом бывают горячими вдовушки, кого можно порой не словами одними утешить? Так что не стой точно пень, а за мной всё гляди!
Лекарь ткнул подошвой по ноге паренька.
– И хватит на девку глаз пялить!

За мерцавшими отблесками свечей затворёнными окнами встревоженного роковыми известиями дворца арвеннидов завывал стылый северный ветер, сотрясая тяжёлые ставни хлеставшими струями ливня, превращавшегося в мокрую снежную заверть. Умирала в предзимье холодная поздняя осень, предвещая тем скорый час стужи, когда по земле с воплем вьюг и колючим морозом приходит из тьмы ненасытная смерть…

ГОД ПЕРВЫЙ. ПРЯДЬ ВТОРАЯ "…ТЕ, КТО МНОГО СМЕРТЕЙ ПРИНЕСУТ БЛИЗ СЕБЯ…" Нить 18
Так закончился первый год распри.

Подобное смерти беспамятство, в кое впал Аррэйнэ после полученных ран – оцепеневший и почти бездыханный – было темнее и самого дна всех бездн Эйле, в которых скитался его заблудившийся между мирами надломленный дух. А измождённое тело, где едва не прервалась та тонкая нить дотлевающей жизни, лежало недвижимо под неусыпным надзором Буи?ры в одном из покоев лечебни их кадарнле. Тяжек был этот сон – долог и беспробуден. Всё, что смог сотворить своим лекарским знанием лучший из учеников Коммоха, уже было сделано – и теперь только боги лишь знали ответ вопрошавшему их прорицания Тийре, заберёт ли жизнь Льва беспощадная и неумолимая Матерь Костей.

Война с домом Скъервиров и владетелем Дейвоналарды продолжилась. Воинства всех семейств Эйрэ были потрясены столь нежданною гибелью лучшего из ратоводцев, заколотого во дворце прямо перед советом, но не сломлены – как некогда прежде в Великую Распрю дух их предков не сломила та горькая весть о погибели Уйра во вражьей засаде. Ярость от этой потери рождала скорейшую месть – и собранные арвеннидом загоны сломили наступавшую силу противника и сами продолжили натиск на запад, пусть и без прославленного Ёрл-ладдврэ – мстя за него без пощады и милости.
Осень окончилась серой стеной ливших с неба промозглых дождей и несущимися на крыльях студёных ветров холодами. Рано наступившая в тот год зима выдалась необычайно суровой – такой, что и все старики не сумели припомнить подобной за долгий свой век, и удивлялись невиданной ярости той непогоды, вспоминая сказания предков о некогда бывшей под солнцем и сжавшей бесчисленно душ исполинской Сторветри, Великой Стуже. Неистовые метели без передышки заметали снегами весь край западнее Срединных Гор, укрыв все равнины рыхлым покровом выше человеческого роста, превратив пустоши и поля в глубокие зазимковые озёра, а леса в непроходимые обледеневшие чащи.
В дни редких затиший меж бурями наваливались морозы невиданной силы, когда деревья в лесах, и в стена?х домов брёвна трещали от страшного холода. Дикие звери страшились губительной стужи, голод и их выгонял из лесов к человеку – и огромные волчьи стаи без боязни бродили по всему краю, отчаянно завывая их жуткую песнь к солнцу но?чи, студя кровь в жилах и у храбрейших. Птицы замерзали на лету. Пути меж селениями стали непроходимы – и там, где не хватало припасов, приходил истреблявший всех мор.

И пусть ярость арвейрнов не знала предела, и сам арвеннид Тийре-сльохт-Бейлхэ – всю эту зиму не ведавший отдыха и прозванный среди воинства Неамхейглах – Бесстрашный – вместе со Старым и иными опытными ратоводцами отринув нашествие воинства ёрла вёл кийны на запад – но победа так и не далась им в тот год. Все прежние пути по земле были непроходимы – кони с быками и люди увязали в глубоких снегах, обозы их воинств застревали и не двигались с места. И хотя протекавшие через Дейвоналарду широкие реки замёрзли так прочно, что могли с лёгкостью выдержать десятикратно вес пешцев и конницы, и даже возов и тяжёлых метальных снастей – но и их речища были засыпаны снегом. К тому же дейвоны не оставались в бездействии, ожидая подхода противника. По всем рекам и крупным ручьям к востоку от гористого Чернолесья вершивший силами воинств Дейвоналарды старый скригга Дейнблодбереар повелел врубать в лёд рядами от берега к берегу длинные острые колья, перегораживать русла внатяг по высоте колеса коваными цепями и возводить там засеки, которые день и ночь стерегли приближение недругов. За высокими частоколами стояли снаряжённые боевые хендску?льдрэ с огромным запасом огнищ, а все склоны у стен их стерквеггов и хугтандов дейвоны обильно залили водой, что на морозе застыла сплошной коркой гладкого и непреодолимого ни пешим, ни конным путём скользкого льда.
Войска Эйрэ с союзниками прорубали себе путь вперёд от твердыни к твердыне – но далеко продвинуться не удавалось, и град пылавших огнищ с вражьих воротов заставлял отступать даже самых отважных, отходя по телам прежде павших товарищей и их околевших от стужи с бескормицей скакунов и быков, бессильных отрыть погребённую под толстою коркой промёрзлого наста траву. Стужа тоже стала союзницей воинства ёрла, засевшего на зиму за высокими стенами в прочных и тёплых стерквеггах, чьи тверди встречали лишённых метальных снастей и неспособных без свежих припасов надолго держать тут осаду воителей Эйрэ камнями, горящими брёвнами и кипящей водой. Все жители ближайших селений по приказу своих хондмактэ загодя укрылись в укреплённых стерквеггах вместе с собранными туда запасами пищи, а прочее оставшееся несвезённым из своих покинутых бюгдэ сожгли там дотла, не оставив подошедшему недругу ни клока сена, ни меры овса для коней.

Измотанные, истощённые загоны арвеннида и воинства кийнов были вынуждены отступить на удерживаемые с осени пределы, спасаясь от холодов в прежде занятых дейвонских стерквеггах. Заснеженные берега рек в ту пору были усеяны телами павших, и голодные волки находили себе богатую поживу. Много славных мужей из всех кийнов полегло в ту суровую зиму в кровопролитных сражениях и во время отхода по опустошенным распрей уделам – и осталась от них только горькая память, как и от упущенной из рук а?рвейрнов близкой победы.
Верно сам Вотин – суровый бог войн и сражений, стуж и ветров, влекущий алкающих крови волков и его чернокрылых посланников-воронов, останавливающий ледяным взором сердца? праотец всех дейвонов – вступился в тот час за детей своих перед всесокрушающей яростью упорных рыжеволосых сыновей Бури Несущего.

Далеко в северных уделах Дейвоналарды спало во тьме наступающей но?чи Глухое селище. Его миновали те летние беды, когда Стремительные Рати Льва А?рвейрнов прошлись по полночному краю губительным огненным вихрем в своём отступлении от преследователей на запад в сторону далёких Прибрежий. Вьюги отрезали Хейрнабю?гдэ снегами от прочего мира в начале зимы ещё, и сюда уж давно как не приходило известий ни из ходаге?йрда, ни от прочих родичей Дейнова дома. Ещё с зелёными листьями на деревьях многие жители, в том числе и два старших сына Бородача ушли на войну под стягами их родича Доннара Бурого, но досель ничего даже не было слышно о том, где да как те сражаются – и живы ли вообще.
Отрезанное от санных и вообще всяких путей – потому как никто не рискнул бы ни пешим, ни конным отправиться через полные голодных волчьих стай непроходимые лесные чащобы или заледеневшие речища Зыбицы – теперь Хейрнабю?гдэ спало беспробудным сном. Лишь в доме Хеннира горели огни смоляков и свечей, когда все домашние собрались за ужином в большом зале у жарко натопленной на ночь печи.
Пока женщины накрывали на стол и подавали горячую снедь, хозяин щедро плеснул медовухи в свой рог, и отлив пару капель богам в приношение обратился к сидевшим с ним родичам, младшим сынам и гостившему здесь на зимовке Хедину Челноводу, чьё судно замёрзло во льду по течению Зыбицы в полдне пути от их селища, схваченное столь внезапным в тот год ледоставом.
– Пью за здоровье нашего доброго скригги, и за погибель а?рвейрнским недругам всем до единого! Чтобы гнить им там в змеевых ямах, как их четырежды проклятый Лев!
– Верно! – поддакнули гости и родичи, подняв кубки.
Жена Хеннира резко бухнула на стол точёную деревянную миску с густым крупяным супом, едва не забрызгав бороду мужа, перед которым поставила яство.
– Хвастать горазд ты! Только пьёшь за двоих – а вот взял бы сам поднял копьё, чем сидеть и язык тут чесать! Что же – как летом враги жгли наш край – ты даже соседям за топями селища их защитить не помог?
– Ты, жена, не вей речи пустые по ветру! – осерчал Хеннир, одновременно замявшись в смущении, – кто же знал, что так выйдет? Уж и сам наш владетельный ёрл какую он умную голову не носил – а и ту этот хитрый змей Аррэйнэ вмиг снёс с плеч Скъервира точно с куста козёл цвет языком.
– Так! – кивая, согласно добавил один из сидевших за столом стариков, явно туговатый на оба уха, – …точно с моста увёл жбан с молоком!
Домашние тихонько засмеялись над вечно всё путавшим родичем, недаром уже наречённым Глухим вместо Острой Секиры, как некогда.
– Верно, почтенный Брейги! Благо заступничеству богов хоть мы смогли селище уберечь, что не сунулся он в эти топи. Нашу сотню-другую копейных он в пыль перетёр бы… И хвала Всеотцу, что нет больше в живых того зверя – точи его Хвёгг в своих ямах навечно! – брякнул он кулаком по столу.
– Так и сам бы молчал… – укоризненно фыркнула Уна, – весь край дотла выжжен им, а вы тут в тепле у печи языки свои чешете. Почтенный Доннар небось в седле всю зиму проводит – а ты-то не сильно его будешь старше, чтобы к скамье прирасти!
– Да хватит тебе! – хозяин селища ещё сильнее хлопнул ладонью по столу, заставив кружки подпрыгнуть, – договоришься так у меня, жена! Вот увидишь: сойдёт только снег – сам меч возьму и на восток с Челноводом рекою в любом из заго?нов отправлюсь!
Задетый за живое сомнением в его храбрости немолодой уже Хеннир вдруг вспыхнул.
– Где броня моя делась – куда её запихнули в лари эти бабы? Живо искать! – окрикнул он перепуганным домочадцам, вскочив со скамьи, – вспомню былое – пусть зрят недоверы, что Скегге ещё не трухляв! Сейчас же отправлюсь к Высокой Дубраве по Зыбице! Седлайте коней!
– Сиди уж, дурак – ведь зима на дворе! Ведёшь себя так, словно сорок тебе до сих пор… – жена его побледнела, представив, что старый блодсъёдда и вправду так вспомнит ушедшую юность, когда был ещё дерзким и отважным рубакой-скитальцем, много лет носившимся верхом в седле скакуна или на звереглавой ладье в чужих краях вдали от родимого дома, вместо богатства собирая воительную славу пополам со шрамами и увечьями – пока её девичьи руки однажды не успокоили его в своих нежных объятиях и не превратили в умеренного крепкого хозяина и оседлого главу селища. Поняв, что не остывшую с годами храбрость она пробудит своим дурным языком в постаревшем супруге, а самую что ни на есть юношескую геройскую дурь – от которой уж точно ему не сносить головы – Уна тотчас осеклась, не желая ничуть овдоветь раньше срока.

– Где же теперь наша Майри? – та нежданно вспомнила о дочери Конута, утирая выступившие на глазах слёзы, – отпустили её на погибель в чужие края. Ну куда деве лезть воевать, когда лучшие свердсманы свои головы ложат? Жива ли она вообще? – и с укором посмотрела на снова утихшего Хеннира – впрочем, упорно не замечавшего колкого взгляда жены.
– Скотинка совсем уж отбилась от рук без неё с этим новым-то пастухом как твой Гуннор Полено… Ленив как тот вол, да и сам жрёт не меньше – не укормить! Куда ты смотрел, как его на то место поставил, набитого дурня? Недаром он жирного Гицура родич по матери…
Старый Скегге молчал, с угрюмым лицом черпая ложкой из миски горячее варево.
– И завёл же меня одедра?угр тогда в то их бюгдэ… – под нос проворчал он негромко.
– А времени сколько прошло, как там сгинула девочка наша! Тогда по весне Гедда Сигвара ещё на сносях срок ходила, а сейчас её малый своими зубами кусается, – всё сетовала супруга не умолкая.
Выслушивая её горестные причитания Хеннир угрюмо молчал, теребя бородищу рукой, и продолжал черпать варево ложкой, хрустя челюстями, крушившими размякший горох с перепущенной мелкою рыбою.
– Говорил же мне дед, что я дурень набитый… – пробурчал он вполголоса тихо.
– Чего сам молчишь как язык прикусил?
– Да хватит тебе! – Хеннир вдруг взвился со скамьи и с размаху стукнул по столу кулачищем, заставив дубовые доски жалобно хрустнуть, а посуду разлететься во все стороны, глиняными черепками упавшего вниз и расколовшегося горшка зазвенев по полу.
– Завелась словно квочка на яйцах… Не хуже меня сама знаешь, отчего на войну та отправилась Айнира подле – ради отца своего, прежде славное имя для Конута уже неживого вернуть и от черни очистить! А храбрости у неё и побольше иных мужей будет, у девчонки!
Он щедро отхлебнул из рога, осушив его разом до дна.
– И она тебе вовсе не дура какая трусливая, битвы не испугается – Всеотцом поклянусь! А если судьба умереть там в бою, как и всем её родичам Дейновой крови – значит боги так дали! И молчи мне тут, Уна! – с этими словами он живо расставил всё на места, показав домочадцам кто тут настоящий хозяин в их волчьем углу Хейрнабю?гдэ – он, былой блодсъёдда Хеннир Скегге, а не эта разом умолкшая вечно ворчливая баба из Ёрваров, забрёвших зачем-то на север за кряж – туда, где медведи под окнами гадят – его неугомонная и сварливая, но и доселе любимая ему жена.

Совсем рядом с селищем раздалась протяжная волчья песнь-вопль, резанувшая по сердцу пронзительным, тоскливым голодным воем, рождавшим в душе лишь дурные предчувствия – и Уна испуганно вздрогнула, шепча оберег от недоброго.

Раздуваемый западным ветром с далёкого океана снегопад заметал обезлюдевший двор и крытые переходы стен Верхней укрепи. Едва слезший с коня после пары восьмин долгой скачки сквозь бурю Прямой поплотнее закутался в тёплый меховой плащ, добираясь до первой из веж густо облепленного лесами камников, отстраиваемого от разрушений Огненной Ночи Хатхалле. Оттуда его отмеченный глубокими оттисками подошв на белом покрове путь протянулся до входа в чертог, где в одном из покоев у пылавшей изразцовой печи грелся Коготь, отставив свой посох и выставив окоченевшие ладони в сторону пляшущего на буковых поленьях голубоватого жара огня. Подле него на столе лежал ворох развёрнутых свитков и писчих листов с надломанными печатями – как обычных посланий гонцами, так и тайнописных на узких полосках тончайшей кожи и вощёного перемолотого тряпья для вестовых голубей, успевших прибыть с пернатыми вестниками до начала снегов и морозов. Поверх этого покоилась редкая приспособа из заключённого в бронзовое кольцо с долгой ручкой, тончайше оглаженного мелким песком прозрачного как слеза «вечного льда» в виде половинки разрезанной луковицы. Гераде прежде видал таковые у самых богатых купцов и владетелей знатных домов Аскхаддгейрда – неким свойством позволявшие разглядеть даже мельчайшие и обычно незримые оком черты и детали.
Вечерело, и помимо огня очага свет давали и ярко горящие свечи в изящной держальне на писчем столе по левую руку от Сигвара. Тут же дымилась парком расписная лазурью тарелка с кольцом колбасы среди горки тушеной кислой капусты, и в чаше с углями томился сосуд с подогретым креплёным вином, от которого терпко и резко пахну?ло приправами дальних восточных краёв.

– Рад, что ты прибыл так скоро, достойный! – новый скригга дома Скъервиров учтиво указал рукой на свободный стул подле себя, и Прямой устало уселся на укрывавшую его подушку, вытянув к огню закоченевшие от стужи ноги в тёплых сапогах. Коготь хозяйски налил в кубок хмеля, протянув его гостю.
– Покровительства Всеотца тебе, скригга, – Гераде поднял сосуд, привечая хозяина, и отхлебнул из него, ощутив обжигающий вкус терпких пряностей в соке лозы.
– И тебе тоже, Храфнварр. Я вас ожидал лишь к грядущей луне, но ты точно тот ветер примчал сюда в Вингу. Как осилили путь в эту непогодь?
– До самого Хлидъярн снег ещё будет коню по подгрудок, а дальше к востоку и вовсе по самую холку. Словно небо обрушилось наземь, почтенный. Старики и провидцы твердят, что пришла к нам вторая Сторветри, чья ярость пожрёт сердца? многих…
– Всё так. Ты прибыл вовремя, достойный Гераде. Буря лишь усиливается.
Взглянув в оконицу на бушевавшую вьюгу Сигвар какой-то миг помолчал, тяжело ворочая челюстью и хмуря лицо.
– И буря с востока тоже… Лишь благоволением богов мир избавлен от этого зверя из Эйрэ, сокрушившего наше семейство страшнее, чем некогда тот чёрный мор. Но я не питаю надежд, что с весной мы вернём себе прежнюю мощь и утраченные уделы.
– Увы, почтенный. Войско врага мы сдержали, откинув назад – но перейти в новый наступ у нас нет пока сил. Орны Прибрежий и Островов после гибели ёрла и стольких утрат этого лета притихли, словно желают узреть победителя – и с тем помощи их стало слишком уж мало.
– Всё так. Скригги А?ргвидд-Мар выжидают, видя нашу столь сильную неудачу. Даже Виганд из Утир – и тот выслал мало загонов копейных. Явно же братец его мутит воду в семействе.
– Это который… – Прямой показал двумя пальцами «вилкой» себе на глаза?.
– Он самый – Груала того забери на свою вечно мёртвую кручу средь моря, – нахмурился Сигвар, кривясь – и посох его гулко стукнул о дуб половицы, помянув древнего хозяина Тёмного Дома народов Прибрежий. Взор скригги Скъервиров пал на лежавшие свитки посланий.
– А южные гейрды волнения охватили, там после поветрия мора совсем неспокойно. Развелось прорицателей и смутьянов, кто народ будоражит…
– Так – дела как в той присказке, что папаша твердил: «Гадить час, а мы не жрали». Но я надеюсь, почтенный, что гибель Льва А?рвейрнов даст нам какой-то хоть шанс на успех в эту зиму – всё же мало встречается в жизни подобных воителей, столь же удачливых и опасных едино.
Храфнварр умолк на мгновение, ворочая ладони у жара огня. Терпкая сладость вина обжигала желудок и горло, хмель согревал его жилы, струясь в них и дав ту приятную лёгкость усталому телу.

– А что говорят люди твои в посланиях – те, кто там, в землях Эйрэ? Что происходит в уделах противника?
– Нет оттуда хороших вестей… – вздохнул Сигвар, подкинув в огонь пару буковых чурок, – и самих тех вестей много меньше недавно мне стало…
Он умолк на мгновение, в злости ударив железным ухватом по лёгшему криво полену, спихнув его в зарево рдеющих углей.
– Я расчёты имел на их кийны на севере – но и там оказалась непрочной та уза, что держала всех в верности к нам. Да и Родри, как вышло, недолго был арвеннидом.
– Так – наслышан, как ловко Кривого их арвеннид выгнул… – молвил Прямой, грея руки у пламени.
– Этот сын Дэйгрэ пускай и горяч, но ума ему впрочем хватает и говорить если нужно. Впрочем – дров он уже наломал второпях… – усмехнулся вдруг скригга владетельных Скъервиров, кинув взор на одно из посланий средь вороха свитков, – и не север, так запад быть может послужит нам с пользой – коль как нужно сплести там удастся все нити, и чем да помочь в этом деле.
– Сумеешь, почтенный?
– Сумею… наверное. Но пока что бед больше чем проку – и приходится всё мне испробовать, все средства, чтоб в силки угодил и второй из зверей Эйрэ.
– Какие?
– Все… – кратко ответствовал Сигвар – и посох в ладонях его скрипнул об пол концом жала, – люди, как знаюешь ты, смертны – и что главное, смертны внезапно. Пусть он теперь пьёт вино осторожнее хоть бы. Известно, что в Эйрэ в ходу хмель из сливы и вишни – а если с костями там делали брагу и долго хранили, то этаким можно упиться до Эйле огней. И не скажешь, с чего поплохело вдруг оным…
Прямой промолчал, грея руки у пламени.
– Да и в избытке нажил он врагов среди кийнов Помежий за осень. Благо, там и враждебных их дому в избытке, не только союзники – кому будет в радость пустить Бейлхэ кровь. Много семейств там верны нам доселе, и за сколько ларей с серебром и родство с нашим домом их верность лишь крепнет.
– И что хочешь ты сделать, почтенный? – Прямой пристально глянул в глаза собеседнику.
– Что я сделал уже – лучше скажем… – Сигвар взял в пальцы очередное полено, осторожно швырнув его в зарево углей, – написал пару писем в дом Катайр – и ещё кой-кому…
– Катайр, значит… С Гвенбранном снова дела мы сплели?
– Да?клойх крыса не только обличьем – но увы, нет сторонника нынче вернее. Сотни лет его дом нам надёжный союзник – а сын Гваула сам не таков, кто присяге неверен. Это брат его Киан немедля пошёл под знамёна Высокого Кресла, лишь тот ветер задул в другой бок. И раз нет под рукой лишних копий, то на то и Два Камня сгодятся для дела.
– Ну и прозвище дали ему… – фыркнул Гераде.
– Говорят, в одной битве подростком сломив свой клинок он схватил два обломка на круче, и зажав их в руках смог отбить двух соперников натиск, размозжив обоим им головы точно те яйца. И за то так и прозван – что сам не труслив, и его бубенцы точно камень, не дрогнут. С семейством владетелей Бейлхэ лежит вековая вражда у их дома – и делами торговыми с нами, и пролитой некогда кровью – за что Даклойх желает взять плату с лихвой, как твердит то обычай.
– Как и все северяне… – нахмурился Храфнварр угрюмо.
– Всё так – и в Помежьях тот древний обычай доселе силён у обоих народов. Как сказал он в письме «мне что сам старый Дэйгрэ, что сучоныш его молодой – всё едино… Прежде небо падёт, чем ему присягну даже силой» – Коготь выставил к жару ладони, шевеля узловатыми пальцами.
– А иные твердят, что два камня у Гвенбранна в теле – вместо сердца один, а другой вместо мозга…
Скригга Скъервиров снова умолк, наблюдая за пламенем в топке.

– Не всесилен и я, что бы ни веяли словом по ветру иные. Наш владетельный ёрл слишком сильно уверовал в верность присяги фе?йнагов из Каменного Узла и в союз со степняками – как бы я не пытался его убедить осторожнее быть, и не ставить на этого Фийну-пропойцу, неладен он будь.
– Вот уж везучий дурак – пережил и всех братьев своих, и в той бойне сумел уцелеть, убежав от войск арвеннида, – хмыкнул Прямой.
– Таким и ложится удача монетой ребром, дуракам… – покривился вдруг Коготь, нахмурясь – в злости тюкнув по доскам концом жала посоха, – быть может ещё он и нас пережить сможет даже…
Сигвар долго молчал, глядя в зарево углей.
– И вот что мы нынче пожали из этих посевов… Увидев владетеля Эйрэ, способного дать нам отпор и не сдаться под тяжестью бедствий, Помежья восстали, пойдя там огнём и мечом брат на брата. А этот внезапный союз с сыном прежнего хуча дал Тийре огромную конницу, что сломила весь наш перевес.
– Что было – того не вернуть уж, почтенный… – развёл руками Храфнварр, – и войну не закончить нам скоро. Лишь поражение сразу признав то возможно.
– Любую войну разжечь просто, коль дров тех в избытке, и каждый надеется быстро взять верх. Завершить её, не потеряв много больше за взятое – много сложнее… – посох скригги со скрипом прополз по доске половицы, устремляясь вперёд сколь хватало руки – замерев в бесконечности.
– Так, почтенный. Но это лишь битва проиграна, а не война… – Храфнварр стиснул в кулак узловатые пальцы ладони, стучавшие прежде в каких-то раздумьях хозяина по буковым доскам стола, – дел нам предстоит много. Теперь нужно укреплять силы восточных уделов, что я и сделал по твоей просьбе.
– И какие ты вести привёз от Железных Ворот? – оживился Клонсэ, наливая по кубкам вино из сосуда, что доселе хранил всё тепло от углей, держа хмель разогретым.
– Сделано всё, что и советовал скригга Дейнблодбереар. Стерквегги защищены, припасы свезены туда до весны, чтобы враг не сумел поживиться и малым. Я отвёл к Железным Воротам достаточно воинов, чтобы те стерегли все проходы сквозь Чёрные Горы – а если наступ сил арвеннида выдохнется, то и погнать их назад в бок Помежий и дальше.
– Благодарю за столь верную службу, Храфнварр. Не знаю, кто бы сумел сделать порученное лучше чем ты. Прости, что вырвал тебя на целый месяц из дома и спровадил так далеко от семьи, – Сигвар умолк, глядя на согревавшего ладони Прямого, кожа которых становилась багровой от приливавшей к ней крови.

– Я бы поставил в заклад целый ларь серебра, что ты так и останешься без своей тени – столь нелюдимый твой нрав, Гераде. Однако до сих пор не могу сам понять, что в Винге и при Высоком Чертоге столь много и дев, и молодых вдов знатного рода – а ты избрал себе в жёны простую смотрительницу служанок и швей, да к тому же кровей Эйрэ и с чужим сыном…
– Мне он уже не чужой, почтенный… – как-то безразлично, словно и не обидевшись на слова скригги ответил Прямой, согревая ладони у пламени, – и я выращу Бродди как собственного взамен отобранного у меня красной смертью. А что же за выбор – так я не владетель, чтобы искать себе женщину знатного орна с влиятельной роднёй и серебром в их ларях. Мой дед был лишь признанным сыном нашего ёрла Брадспъёти от благородной девы из А?ргвидд-Мар без законного брака меж ними – и младшая ветвь не теснит мне в плечах. Моя же супруга прежде была дочерью из многославного в Эйрэ семейства – и нет мне в том разницы, кто она нынче. Она моя жена, так уж выбрало сердце – и большего мне и не нужно.
– В чём мы и схожи с тобой, Гераде… Моя ардну?рская кровь не из брака тоже была как язва для нашего дома, и обоих своих жён я избрал не по кошелю, а по сердцу. Власти с богатством я добился своим умом, а не влиятельными родичами.
Скригга умолк, раздумывая о чём-то и пристально глядя на Гераде.
– Одного лишь досель я понять не могу в тебе, Храфнварр – чего бы не рассказывали твои люди. Ты достойней иных, всегда готов решить дело по че?сти и миром, если есть хоть малейшая надежда не брать в руки оружия, не поступаешься данным словом ничуть – однако и убить можешь без колебаний в лице не меняясь, как муху раздавишь…
– Мы ведь оба такие с тобою, почтенный.
– Ну – ты-то погорячее… – усмехнулся хранитель казны и печатей, – наслышан я был, сколь же много зубов ты рассыпал в Хатхалле тем свиньям, кто смел молвить негодное о твоей жене Гейрхильд.
– Её имя Гвенхивер, почтенный – ты знаешь…
– Прости – уж привык я за годы к иному прозванию дочери Ллугайда в наших стена?х, раз сама отреклась она прежнего имени с родом. Иные её называли похуже – и верно, прибил бы ты их в другом месте как вшей не раздумывая, а не только их жвала проредил, как тому же вот…
– Мало чести свиней убивать за их хрюканье, – перебив скриггу презрительно хмыкнул Прямой, убрав от огня отогревшиеся ладони, – плевать мне песком на таких неучтивцев, что ранят словами всех тех, кто мне дорог.
Он умолк на мгновение, хрустнув костяшками пальцев.
– Пусть и треплют теперь языком без препоны, их право – чему даже помог я иным, как ты видишь.
– Помог… Ведь умеешь ты молвить порою, Прямой! – хохотнул старый Коготь, прикрыв рот ладонью.
Храфнварр потянулся к расписной миске с кольцом колбасы, уже отведанной Сигваром – и не торопясь отрезал мясной круг ножом, смакуя во рту просиверенную свинину.
– Мои люди не большие рассказчики, почтенный – а про дурное тем больше вспоминать не горазды перед человеком столь знатным как ты. Такие истории из минувшего только для скверных попоек в конюшне, а не для владетелей Красной Палаты – подобным лишь дурни и подлая наволочь хвалятся.
– Даже не знаю, что столь дурное содеял ты там, что было бы хуже моей даже собственной славы? Уж ты-то про Когтя в избытке слыхал от любого в Дейвонала?рде… За кровопийцу с отравой змеи? в жилах даже меня почитают – говоря, что я сам одедраугр в людском обличье… – скригга Скъервиров с усмешкой укутался в тёплую верховницу.
Храфнварр пристально глянул в глаза собеседнику.
– Ты владетель, почтенный; и разные служат семейству для блага его. Смертоубийцы – и те порой дому нужны, чтобы изменников вешать. Только ты не прими то в укор, что скажу тебе, если ты уж об этом расспрашиваешь?
– Здесь не мне порицать тебя, Храфнварр. Ты храбрее иных был и есть – весь стеркве?гг и Хатхалле тому стали трижды свидетели.
– Не люблю я таких, кому мучить – как воду пить в радость… В бою убиваешь на равных врага, и тут я со счёта всем сбился – сколько снятых голов, сколько кишек из чрева, и сколько разрубленных плеч я видал… всё на мне. Иной раз не тронешь и волка, врага себе равного сам пощадив – но змею поразишь всякий раз лишь за то, что такая порода её от рождения… как у ещё одного нашего родича, коего даже не стану упоминать.
– И я кровопийц не горазд вспоминать, а тем более к ночи, – хранитель казны и печатей взглянул в щель меж ставней окна, где на западе гас небосвод, превращая белесую мглу дневной вьюги в темневшие сумерки вечера.
– Так что же там было с тобой, Гераде? – пристально взглянул на собеседника Сигвар, пряча окоченевшие ладони в рукава меховой верховни?цы, – разная о тебе идёт слава…

Храфнварр даже не обернулся к пытливому родичу, задумчиво глядя на кольцо колбасы перед собственным взором.
– Веришь ли ты людям, почтенный? Думаю, что не больше чем я… или моя жена. Доверие слишком дорогая вещь – и плата его всякий раз высока…
И помолчав какое-то мгновение он негромко продолжил, глядя на трепыхавшиеся сполохи пламени в топке распаленной печи.
– Как-то раз я отправил посланников на переговоры с враждебным моему товарищу Ахорну домом Старкер из богатого гейрда Милльэ?рбе – и понадеялся на их данное слово владетелей, наперёд отослав туда сына моего помощника Свейра, совсем ещё юношу – чуть старше твоего Ульфа. Однако противники вместо речей по чести? лишь желали устроить засаду на нас вместе с Белым, и ве?ршивший ими брат их главы схватил моих воинов – и…
– Убил их? – прервав замолчавшего Храфнварра спросил скригга Скъервиров – сам зная уже, что иным будет слово Прямого.
– Не совсем… Убивают не так. Времени было им вдоволь устроить веселье, раз уж главные птицы в силок не попали. И он ради потехи велел их наймитам из кочевых земель Ардну?ра живьём содрать с пленников кожу.
Когда я с загоном явился туда, не дождавшись посланцев назад, юный Аскиль был жив ещё… Но можно ли было назвать это жизнью, почтенный – то, что по моей доверчивой глупости узрел перед смертью его лишившийся твёрдого разума бедный отец?
Сигвар промолчал, не дрогнув лицом. Сам скригга Скъервиров давно потерял счёт всем ушедшим по его воле ко Всеотцу или Змею противникам – но давно уж не зрил он ничьих умирающих глаз под своей твёрдой дланью, предпочитая подобное доверять иным опытным в этом, старающимся сделать порученное во благо семейства – и на поле битвы, и в ночной тьме. Таких откровенных рассказов и он не любил – и Ножа считал бешеной псиной их крови, которая оказалась полезна для дома в свой час – и такие порою нужны для владетелей, как теперь вот как раз в это время.

– Когда я настиг их спешивший к Милльэ?рбе заго?н, то всех прочих захваченных в стычке мы до смерти забили дубинами точно собак, слов не тратя. Самого же их вершнего я велел опоить крепким отваром из дурманящих трав Ардну?ра, что способны унять даже сильную боль, и перевязать ему по всем членам верёвками жилы, чтобы быстро не вытекла кровь.
Пальцы Храфнварра хрустнули, стиснув ладонь в один прочный кулак.
– Этот вы?блюдок Эйгль поначалу стращал меня – грозя жуткою карой от рук его брата, владетеля Старкеров. Потом золота горы сулил, чтоб остаться в живых. А потом лишь скулил как щенок и молил, чтоб убил его быстро – когда понял, что будет отплатой…
Прямой снова умолк, глядя в пламя, как сгорали до пепла там рдевшие угли, и мимолётом коснулся ладонью бугристой коросты следов красной смерти на левой щеке.
– Меня смертью пугать – время тратить… Я сам в Ормхал при жизни побыл, себя часть там оставив. Серебро мне не нужно – те, кто мне дорог, ценнее монет и железа – а тех мёртвых моих он никак не вернёт. Так что каждому плата по делу, а мне этот вызверь с лихвой задолжал. И я просто рубил его их же ножами кусок за куском начиная от пальцев – докуда он глядя на это всё, выродок, сам смог дожить, получив той же мерой – как эту вот колбасу…
Он спокойно, не дрогнув в лице нарезал её кольца на миске – удар за ударом, кусок за куском – пока не дошёл до конца.
– С тех пор не люблю я брать нож в руки, скригга. Меч благороднее – и не подпускает всякую наволочь столь близко к себе, чтобы напрасно довериться им, в чём поплатились мы некогда оба с женой – каждый по-своему…
Гераде снова умолк, глядя в жар полыхавшего пламени, и затем обернулся к их скригге.
– Таков я – убийца сам трижды – не терплю кровопийц. Вот и вся правда, Сигвар, что ты желал бы услышать про Храфнварра, каким тот бывает – ведь так?
Коготь согласно кивнул головой и криво усмехнулся уголком рта, не ответив на это. Сам он давно перестал быть воителем, обретя тем себе лишь глаз зме?я в обличье, ставший славой страшнее железа – утвердив свои звание и мощь среди Скъервиров мудрым знанием слова с законом и счётом – в чём горазд был намного сильнее, чем жалом клинка. Но и дому владык всегда также нужны и такие, кто умеет зрить сталью, не ведая страха в сомнениях – как сидевший теперь перед ним его родич.

– А вторая история – о…
– Да – убил.
Перебив скриггу Храфнварр умолк – и сидел так безмолвным немалое время, не глядя на Когтя – уставившись взглядом на алое зарево углей в печи.
– Меня красная смерть пощадила, лишь пометила только с лица – а Гудрун и Бер на глазах моих больше седмины сгорали от хвори. Не нашёл в себе сил это зрить день за днём, все их муки… сам отправил их в путь этой самой рукой.
Его левая хрустнула пальцами.
– И доселе в раздумьях снедаясь твержу, что всё правильно сделал – что чудес не бывает, не встали они бы, и от мук лишь ужасных избавил и их… и себя. Но и нету ни дня, чтоб о том не жалел…

Сигвар первым нарушил молчание, с гулким ударом поставив посох на каменный выступ пылающей печи.
– Я рад, что ты отыскал наконец свою тень, Храфнварр. Однако печалит меня, что ты лишил Высокий Чертог столь усердной смотрительницы служанок и швей. Сейчас-то она справляется со своим трудом, охрани ей покой Дарующая – а как вот к весне? – словно с укором спросил он шутя.
– Прости, почтенный – но и такое у женщин случается… – улыбнулся Прямой, и как будто в извинении развёл руками по сторонам, – позволь, я пойду? Надо ещё зайти к плотникам, справиться – нет ли у них сколько досок получше? Давно уж не брал я тесала с пилой.
– Ты и плотничать тоже умеешь? О боги… – поразился Сигвар, остановив уже тянувшуюся к колбасе руку.
– Ну не всё же войной я кормился с рождения, почтенный, прежде чем после смерти родителей взяться за меч и секиру на западе в воинстве ёрла. Кроме имени Скъервиров был мой отец небогат.
– Как и мой… Хвала Всеотцу, что наш прошлый ёрл призвал в Вингу тебя, а не этого пьяницу Свейна Быка или дурака Длинноногого, – промолвил на прощание скригга Скъервиров.
Когда за Прямым закрылись двери, он взял с тарелки одно из колечек нарубленной Храфнварром на куски колбасы и долго вертел его перед взором, точно высматривая что-то – затем с усмешкой положил себе в рот, неторопливо разжёвывая.

В их покоях Прямого встретил юный Бродди, растопивший остывшую к вечеру печь и теперь упражнявшийся с отцовским копьём. Слишком тяжёлое для мальчика, оно ещё плохо держалось в руках, то и дело выскальзывая – но ребёнок упрямо подхватывал его снова и снова, учась делать замах или закрываться череном от ударов сверху, которые наносили ему древками двое шумных мальчишек – его приятели и сыновья Сигрит.
– Рёбра хоть у всех целы с зубами? – пошутил им вошедший Прямой, глядя на дырку во рту одного из гостей.
– У Къеттиля сами два выпали! – оправдательно выкрикнул сын, не пропустив их удары при этом. Братья, вторя ему, закивали головами. Почтительно поклонившись главе стеркве?гга, они бросили копья на стойку и юрко выскочили из покоев во двор, гулко хлопнув дверями.
– Славно у тебя получается, сынок! – Храфнварр ласково подхватил обрадовавшегося встрече мальчика на руки, прижав к себе.
– А я и стрелы умею пускать – конюх наш Аскиль меня научил! – шмыгнув носом гордо ответил Бродди, – тот, что брат тёти Сигрит. И мама стрелять тоже научена – знаешь?
– Ну ведь она дочерь фе?йнага – нет мне в том странного. А где сама мама, сынок?
– У тёти Сигрит и её мужа гостит, как закончила все труды и от старой Соль возвратилась – говорила с той долго о чём-то. Нездоровится ей, и тревожится часто… – Бродди шмыгнул, утерев нос ладонью.
– А что ты принёс? – мальчик указал пальцем на поставленные Храфнварром у двери ровные буковые доски.
– Хочу сделать одну вещь, скоро она нам понадобится. Помоги-ка!

Прямой отхлебнул свежей воды из кувшина, разложил на полу распиленные и уже сглаженные дочиста точильным зернёным песком доски, и взял в руки резец. Раскрыв рот мальчик с любопытством смотрел, как лезет из-под стального зубца завитками красноватая стружка, и на широкой плашке вырисовывается абрис древа с кроною в облаках и корнями в бушующем море.
– Красиво… – протянул с восхищением мальчик, взирая на доску.
– Да, сынок. Думаю, маме тоже понравится…
Прямой обернулся к ребенку, вложив в его ручку согретый теплом своих пальцев резец.
– Давай-ка попробуешь ты – как сам справишься? Это дело не легче копейной науки, но ты-то, как вижу, попробовать хочешь. Давай, не робей…
Бродди взволнованно стиснул в ладони резец, и осторожно коснулся железом алевшего гладкого дерева, за отцом повторяя начатое им очертание.

Зимние ветры ревели над гладью застывшего в панцире льда тихо спящего озера между хребтами двух кряжей, завывая над кручами гор и тревожа их чащи, что пустыми ветвями взирали на небо, осыпаясь тяжёлыми снежными шапками вниз. Погружённые в дрёму лежали в обернутой в твердь прежде бурной воде острова?, и незримо таились под толщею льда неприметные оку и летом подводные тропы из камня, что вели в глубине рукотворными стежками через Глеанлох –веками служа той дорогой, что скрытно вела к берегам, без моста и челна позволяя достичь их, ступая по тайным путям этих древних клох-ри?ан. Снег укутал покровом холмы островов вдоль прибрежья, на одном из которых вздымались до неба верхушки могучего кадарнле, плотно обросшего подле муров укреплённым селением.
Вихрь рвал своим подыхом стяги на веже, и синяя ткань трепыхалась как парус, на котором виднелась искусно нашитаябурра, сотрясаемая дуновением сильных ветров грозовых туч с востока – знак могучего дома защитников запада Эйрэ, хранителей меж и союзных уделов, семейства владетельных Конналов.

Перед празднеством, что разделяет короткую ночь с равноденствием, поселяне к забою готовили скот. Выпекались хлеба, накрывались столы и готовилась снедь из припасов. Громко блеяли овцы, мычали быки, лилась кровь на снега, и вороны слетались на тёплый парок черевов, что спадали из туш. Фе?йнаг главного дома Помежий по обычаю предков первым начал забойное дело, пригубив из чаши дымящейся крови заколотой ярки. Лился алым сок жил для кровянок, пузырясь и густея в чанах, куда женщины сыпали крупы и соль. На крюках и ножах отражался сияющим солнцем блеск стали. Прибывали посланники, гости, соседи, искусные в музыке люди с почтенным сказителем-шейном – все, кого ожидали на праздник владетели Конналов – чьи войска в эти лето и осень сумели отбить мощный натиск дейвонских загонов, отбросив их прочь до союзных уделов и сняв их осаду с Ард-Кладдах. Ноги в тёплых постолах хрустели нетоптанным снегом, наступая на алые лужи вкруг туш, когда девушка в тёплой накидке поверх одеяний спешила к воротам хозяйского теаха, на ходу торопливо и ловко снуя между встречных. Пробегая она услыхала, как кто-то из слуг на конюшне негромко завёл напевать там «Девицу у брода», и другой ему вторил нестройно в ответ, набивая кормушки принесенным сеном.
Распахнув рукой двери она проскользнула к стряпным, где струился жар топок и пар от кипящих котлов, и укромно протиснулась между служанок, ища взором кого-то средь них.
– Гэйлэ! Гэйлэ, я тут! – подозвала она через стол, окликая хозяйку. Та, неспешно месившая подле помощниц тугую опару, подняла глаза, услыхав обращение. Отряхнув от муки свои руки, Этайн скинула наголовник, и долгие рыжие с золотом волосы пали на плечи прямою волной. Она резко взмахнула ладонью, подозвав прибежавшую девушку ближе.
– Что узнала ты, Лу?айнэ? – дочерь Кадаугана нетерпеливо спросила служанку вполголоса.
– Ничего, гэйлэ – нету вестей никаких, – та в смущении пожала плечами, – и Железный давно не являлся – он с войском на юге. Всех гонцов я спросила, была даже в Клох-кнойх – хоть паши и сей репу, ни слова о что зацепиться…
– Вот значит как… – хмурясь в волнении, она закусила губу и стала руки в бока, – а тут что у нас? Что узнала?
– Да болтают у нас, что хозяин сзывает соседей, и с владетелем дома Лабра?йд он сам речи всё вёл про весну неспроста… Вон их сколько сюда прикатило!
– Да уж точно… торги прям ведут! – дочерь фе?йнага в гневе схватила кус теста и с яростью шмякнула им по столу, так что вздрогнули миски. Все служанки в стряпных оглянулись, притихнув.
– Ну-ка выйдем! – Этайн схватила подругу за руку, потянув за собой за порог, за который скользнула меж девичьих ног чья-то серая тень, задрав хвост точно свечку. На морозе они подбежали к воротам из кадарнле, и лишь там дочь владетеля Конналов дала гневу свободу – а равно и горьким слезам.

– И какого он змеева зуба тогда тут явился с гонцами! Вот сидел бы, навоз за конём своим чистил – и я бы его и не встретила снова! Разбередил меня, что уже не до сна – а теперь тишина, как язык прикусил… Как десятником был – чаще был тут в Глеа?нлох!
– Так хозяин наш с гэйлэ с зимы ведь с ним в сваре… хорошо что гонцов принимают – и то абы как. Едва мачехи брата казнил он за дело – и пошло всё волной, что и стружку не снять! – развела руки Луайнэ.
– Что же не рвётся снимать он тут стружку – или плюнул совсем на меня?
– Ну чего ты так, гэйлэ?
Этайн на миг сжала зубы, в обиде ударив ладонями в двери ворот о железнуые дуги завес.
– Может и вправду другую нашёл он за всё это время?
– Ну с чего ты взяла это, гэйлэ? Гайрэ ведь ничего не сказал про такое!
– А сказал бы мне, думаешь? Он ему ведь и друг, и к тому же владетель теперь уж… Мне-то брат про других своих девок ничуть не рассказывал – от других всё узнала.
– Ну и пусть… – сжала губы вдруг Луайнэ, – мне женой по закону ему не бывать – так чего ревновать, если я всё равно Гайрэ тенью лишь буду. Всё равно я люблю его, гэйлэ.
Этайн нахмурясь молчала, взирая на снег, куда в белое пали те несколько капель багрового сока из ранки в рассеченой выступом камня ладони.
– Может вспомнит меня, как его точно так же железо укусит… – прошептала она как сквозь зубы вполголоса.
– Что ты, сестрёнка – нельзя говорить так – дурная примета! – дочь дегтяря – всегда очень учтивая к старшей молочной сестре, первородной в семействе владетелей Конналов – теперь вся побелев обхватила ту за плечи, обнимая.
– А меня, значит, замуж за младшего сына Лабра?йдов – так она хочет, змея эта Гвенол?! – вдруг вспыхнула Этайн.
– Видно так… – потупила взор Лу?айнэ, робко умолкнув, и схватила хозяйку за руку, – до весны ещё времени много, до Белтэ. А уж там может что и решится, почтенная?
– А – решится?! Обрушится небо на темя!
– А кому хоть? – испуганно вздрогнула простоватая Лу?айнэ, резко взглянув туда ввысь – не летит ли на них с высоты тот кусок небосвода.
– Да папаше и Тийре обоим – хоть быть может остынут! Что я им – как кобыла на торжище – что решить всё не могут с ценой? Или всё – я уже не по нраву, раз ни вести с тех пор не прислал мне, дурак?
– Так родитель твой слушает только жену свою, гэйлэ, а она-то теперь ни в какую – лучше тебя под последнего конюха сунуть, чем отдать для владетеля Бейлхэ… так сказала в сердцах! – шепнула Луайнэ на ухо хозяйке.
– Значит, конюху?! – в зелёных глазах её вспыхнуло пламя, – а недавно сама же его за глаза таковым называла…
– И сейчас зовёт так же. Говорит – дому Конналов нечего узы плести с потаскухиным сыном и братоубийцей из мрущего дома, людьми и богами проклятого трижды. Хоть Помежья он все ей пожалует, толку с нашей хозяйкой не будет. Да и наш фе?йнаг ведь тот ещё дуб, раз зашло так всё дело – вот, ни единого пешего он не послал на войну в его войско!

Дочь владетеля Конналов тяжко вздохнула, и запал её быстро иссяк. Утерев рукавом верховницы слезу она тихо спросила сестру:
– Так – говоришь, до весны?
– Вдруг решится всё, гэйлэ? Вдруг он сам что ответит? Всё же война на дворе, не до тебя ему видно…
– Может так – что и не до меня… Всё, пошли-ка назад – а то тесто готово. Только слушай – сходи-ка ещё ты в Клох-кнойх, ну прошу – вдруг там ещё кто появится, кто хоть что о нём знает? Или едет кто сам до горы?
– Обещаю, почтенная – считай, что одною ногою я там! Должен Гайрэ опять появиться с вестями, как к отцу от горы он поедет, – та зарделась на миг точно вишня, потупив глаза, – а раз надо тебе – и в Ард-Кла?ддах я сбегаю, гэйлэ!

Лютовала зима на бескрайних просторах лесов и полей. Вьюги её колких рук продолжали сжимать мир в оцепенении, заметая всё сколько лишь глаза хватало безжизненным белым покровом. Морозы и тяжесть оков льда и снега ломали замёрзшие ветви деревьев. Мгла холодных и долгих ночей стеной черни наглухо закрыла весь свет, когда скрытое где-то за плотными, не расходившимися снегопадными тучами даже в день еле тлело багровое солнце, сочась сквозь их серую завесь своим рдяным заревом, и умирая с закатом опять уступало в ночь место для стужи и тьмы.

В ту пору, когда на земле в своей мощи неистовствовала зима, накрывшая космами снежных бурь весь обезлюдевший в холод простор – сам Аррэйнэ в тот час томился во сне неотличимом от смерти, бездыханный и неподвижный, охраняемый неусыпным оком Буи?ры и его юного ученика. Только Тийре – один знавший тайну, что Лев до сих пор ещё жив – подолгу просиживал у ложа своего раненого брата и друга, рассказывая ему о том, что происходило на свете в полях шедших битв – и верил, что все эти добрые и тем больше недобрые вести пробудят того и заставят воспрять из бездн Эйле, куда увлекли его душу незримые тени скайт-ши.
А где-то за толстыми стенами бурры во дворце арвеннида словно еле теплящаяся жизнь трепетал огонёк смоляка, точно рдеющий уголь мерцая в ночи? сквозь оконце в мурах, и отражаясь дрожащими сполохами в синеве чьих-то глаз…

ГОД ВТОРОЙ "…СЛОВНО УГЛИ ПОД ПЕПЛОМ" Нить 1
От смертного сна он очнулся внезапно. Свет вдруг застил доселе незрячие глаза белой режущей пеленой, и в ушах загудел сильный шум: громкий, рассыпающийся на множество звуков – гул тёплого ветра среди горных круч в неодетых ещё яркой зеленью ветках лесов, звонкая песня капели от тающих снега и льда, и радостное теньканье юрких синиц под черепичною крышею теаха – означающие приход живящей природу весны после долгой суровой зимы.

Сильнейшая боль точно иглами тотчас пронзила всё тело, когда Аррэйнэ попытался пошевелиться, и глухой хрип сорвался с пересохших потрескавшихся губ. Беззаботно спавший на стуле подле его ложа юный помощник Буи?ры подскочил как ошпаренный – и то ли со страхом, то ли с изумлением воззрил на очнувшегося из небытия раненого, которого он поил с ложки, обмывал, ворочал от пролежней, подтирал и выхаживал всю эту зиму – особо уже и не надеясь на его возвращение из тьмы костяных ям.
– Вот змеева пасть! Буи?ра меня прибьёт! – пробормотал проспавший внезапное пробуждение Аррэйнэ паренёк, с которого вмиг испарились остатки дремоты. Он схватил из стоявшей на столе плошки мокрую тряпку и торопливо вытер лицо и пересохшие губы больного, искажённые от пронзавшей того сильной боли.
– А-а-х-х… – вот и всё, что вырвалось из его горла, когда Аррэйнэ попытался заговорить – и потерял чувства, вновь проваливаясь в черноту беспамятства.

Помощник лекаря швырнул тряпку в плошку и выбежал из комнаты вон, торопясь к старшему с вестью о внезапном пробуждении раненого.
– Буи?ра!!! Он жив!!! – орал на ходу он, топая по полу ногами в постолах – и с размаху отворив двери лбом ввалился в покой лекаря.
Тот не торопясь перетирал пестом в медной ступе какие-то травы и ягоды с корнем для взваров, напевая под нос что-то грустное, и даже не поднял на крик головы.
– Вот ветрогон – даже сказание про А?врен не дал мне допеть… – недовольно проворчал лекарь, откладывая в сторону пест.
– Чего так расшумелся ты, Гелуд? Дочка мельника улыбаться тебе перестала – или папаша её закрутил твою пику на узел? – хитро усмехнулся Буи?ра.
– Вот ещё, почтенный! Лев… – ученик запыхался, едва переводя дух от скорого бега, – он… там… он…
– Что?! – подскочил встревоженный Буи?ра – решив, что весть недобрая.
– Ожил… – выпалил ученик, и залпом опорожнил стоявшую на столе чашку с водой, поморщившись от солоноватого привкуса.
– Чтоб меня… Живо к нему! – не успевший схватить свою чашку Буи?ра вцепился помощнику в руку и поволок за собой в тот покой их чертога, где вот уж полгода лежал погружённый в сон смерти подобный израненный Аррэйнэ.

Когда он снова очнулся, ощутив на губах холодящую влагу, зрение возвратилось уже окончательно. Перед его глазами нависал низкий, закопченный чадом светильниц дощатый потолок небольшого покоя, залитого солнечным светом из распахнутого настежь окна. Оттуда и плыли те запахи, что вдруг пробудили его, и сейчас заставляли столь долго дремавшее сердце забиться сильнее – перебившие смрад прошлогодней соломы, мочи и его залежалого тела запахи весны, вестники пробуждения всего живого, возвращения света с теплом после долгой суровой зимы. Его дух покинул ту тёмную бездну безвременных Шщаровых нор, куда он погрузился той осенью в миг своей гибели, и теперь воссоединился с обездвиженным и ослабшим за долгие месяцы телом, каждым движением причиняя тяжёлую боль во всех онемевших и потерявших чувствительность членах.
Перед его взором стояли две низко склонившиеся над ложем мужские стати. Память с трудом возвращалась к Аррэйнэ – но лицо старшего из взиравших было поразительно знакомым. Спустя некоторое время точно некая тайная дверца в его голове распахнулась, и образ обрёл имя главного лекаря в кадарнле у горы, Буи?ры из Тадгэ. Второй лик стоявшего тут паренька был Льву неизвестен, но видимо то был помощник.
– А?ррэйнэ! – позвал его лекарь, осторожно вытирая тряпицей со лба липкий пот, которым Лев мигом покрылся по телу, едва попытался пошевелиться – столь сильной была ему рвавшая тело острейшая боль.
– Ты жив, Аррэйнэ – вижу. Лежи пока тихо. Ты можешь говорить? – в голосе лекаря послышалось волнение.
«Да» – хотел было сказать он, но из горла вырвался только сиплый свистящий шёпот. Лев всеми силами пытался вымолвить хоть одно слово, хоть один звук кроме рвущегося с губ стона – но рот будто был стянут незримыми путами, словно в горле застрял липкий столб из застывшего вязкого студня.
– Ты хочешь пить? – нахмурив брови спросил Буи?ра – и помощник не дожидаясь приказа поднёс ко рту Аррэйнэ кружку. Лекарь подхватил раненого подмышки и осторожно приподнял, усаживая на ложе, в то время как паренёк не торопясь поил его тёплой водой, что лилась в горло живящим водопадом, смывая горевший внутри сухой жар.
Аррэйнэ жадно пил глоток за глотком, не в силах утолить душившую его жажду, захлёбываясь и не успевая глотать. Влага стекала струйками на отросшую за месяцы безмолвия и беспамятства всклоченную долгую бороду. Он с трудом опустил глаза вниз – и устрашился собственной наготы и ужасной худобы прежде крепкого и выносливого тела, теперь ослабшего и походившего на обтянутый бледною кожей костяк мертвеца.
– Довольно пока… – Буи?ра отнял от его губ кружку, – ложись, отдохни. Ты всю зиму был при смерти, так вот близок к ней… – он показал два сжатых ногтями пальца, – но не коснулась тебя пасть хозяина ям. Ты можешь говорить?
Голос лекаря вновь стал взволнованным. Буи?ра внимательно смотрел на парня, будто ожидая чего-то.
В горле у Аррэйнэ после питья словно отслоился колючий и липкий комок, который он с тяжестью проглотил, еле ворочая языком. Через неимоверное усилие Лев выдавил из себя шёпотом краткое, но невероятно тяжёлое:
– Да…
И перевёл дух перед следующим, давшимся с тяжестью словом.
– Мо… гу…
Он сам не узнавал своего голоса. Глухой, слабый, с идущим из горла присвистом, похожим на хриплый рык зверя.
С лица Буи?ры вмиг спала тревожная тень, он с облегчением выдохнул.
– Хвала Ард-Да?гду с Тинтреахом! Я боялся, что после таких ран в горле ты останешься навеки немым… Да, голос твой изменился – но я сделал всё, чтобы спасти тебя, что мне было по силам.
– Где… я? – просипел он, еле находя в себе силы говорить, с трудом осмысливая услышанное и узретое.
– У горы, во дворце арвеннида Тийре.
– Тий… ре? – Лев сначала не мог даже вспомнить о ком говорит сейчас лекарь, пока память не возвратила обличье и имя его друга детства.
– А… сам… он? Как… будет?
– Арвеннид жив, охрани его власть Пламенеющий. Он всякий день, как возвращался в ардкатрах с войны, приходил к тебе – и как и я тоже верил, что однажды ты всё же воспрянешь от сна. И как раз Тийре здесь, поутру? вновь явился к горе. Эй, Гелуд! – Буи?ра кинул взгляд на помощника, и паренёк припустил из лечебни бегом.
Сон опять овладел его обессилевшим телом, и Аррэйнэ провалился в беспамятство, растянувшись на ложе. Очнулся он, ощутив, как в горло по каплям вливается что-то горячее и сладковатое. На краю ложа сидел Буи?ра и кормил его с ложки каким-то отваром. Помощник лекаря вытирал лоб Льва мокрой тряпицей, смачивая её в плошке с тёплой водой, а чуть сбоку на стуле сидел взволнованный Тийре в шерстяной верховни?це со знаком семейства владетелей Бе?йлхэ и забрызганном грязью плаще – примчавшись сюда по весеннему бездорожью и слякоти.
– Здравствуй, Аррэйнэ… – негромко произнёс он немного дрожащим от волнения голосом, – наконец ты вернулся к нам!
– Здра… вствуй… – Аррэйнэ попытался протянуть другу ладонь для приветствия, но ослабевшая в столь долгой лёжке рука не хотела ему подчиняться и едва шевелилась.
– Ты пока слишком слаб, – улыбнулся Буи?ра, не прекращая кормить его с ложки, – потерпи, наберись ещё сил. Ты же пролежал неподвижным с начала зимы не один уже месяц. И дети не сразу своими ногами идут – а ты, считай, рождён заново…
– Я хочу… посмо… треть… – прошептал он, стараясь подчинить своей воле непослушный пока онемевший язык, – …увидеть… как мир… вокруг… выглядит.
Тийре вместе с помощником лекаря подхватили его с двух сторон и осторожно потянули к окну, створы которого Буи?ра распахнул ещё шире. Сперва солнечный свет ослепил сына Ллура, заставив глаза заслезиться. Затем Аррэйнэ раскрыл веки и всем лицом ощутил сильнейшее дуновение тёплого ветра, неистовствовавшего между тёмными, едва начавшими зеленеть хребтами Воротного и Рассветного вокруг Глвиддглинн, где на далёких вершинах Ан-меан-слейбха ещё лежали пожираемые солнцем остатки снегов. В небе реяли птицы, возвращаясь в родные гнездовья на север из вырая, оглашая простор граем их голосов. Шумели бежавшие талые воды, бурным потоком стекая с заснеженных круч до низин, переполняя многочисленные, широко разлившиеся ручьи и речушки.
Открывшийся из окна прекраснейший вид оживавшей земли потряс его, и заставил сердце в груди забиться сильнее, а взволнованная зрелищем расцветающей после зимы оживавшей природы душа затрепетала как птица, освобождённая из сковавшей её тесной клетки.
– Как… хорошо… – с трудом проговорил он, глядя сквозь слёзы на весь окружавший его необъятный и полный проснувшейся жизни простор.

Руки Тийре и юного Гелуда снова вернули его на кровать, и Буи?ра укрыл Аррэйнэ сверху тёплым одеялом из шкуры медведя, подавая кружку с горьковатым снадобьем.
– Никто даже не знает пока, что ты жив! – Тийре сам взял кружку в руку, поя друга детства лекарством, – представляешь, как обрадуется воинство Эйрэ, когда…
– Нет! – с силой выдавил Аррэйнэ, оторвавшись от кружки, – не надо… не говори никому…
– Отчего? – удивился сын Дэйгрэ.
– Я не хочу… к ним вернуться… калекой… я, бывший некогда одним из… зрящих сквозь смерть… Поклянись мне, Тийре… в том, что я попрошу…
– Что?
– Если я… не встану сам на ноги больше… ты убей меня…
– Ты, верно, лишился ума, Лев?! – Тийре весь побелел, услышав такое.
– Поклянись…
– Хорошо! – арвеннидпривстал со стула, – клянусь именами Троих, по моим мольбам вернувших живого тебя из ям змея, что я сам заставлю тебя, дурака, ходить снова – хоть ты пополам при том тресни!
– Поперёк… или вдоль? – шутя спросил Аррэйнэ, едва находивший в себе силы пошевелиться.
– Вот это разговор двух мужей! – улыбнулся Буи?ра, – но мой чертог не годится для таких дел. Надо найти лучшее место для Льва – попросторней – и укромное от других, раз он так осторожен, прежде чем встанет на ноги.
– И вправду – нечего знать пока всем, что Аррэйнэ жив, но столь слаб, – вмешался в их разговор юный помощник лекаря, – и до врага долетают по ветру слова!
– Верно, малый! – Тийре хлопнул Гелуда по плечу, – есть одно тихое место неподалёку – мельница у малой вершины, где запруда была. Там и поныне безлюдно, Буи?ра – только твои мешки с запасами трав хранятся. А никто больше в гору не шляется.
– Лучше и не придумать, владетель – клянусь Пламенеющим! – согласился Буи?ра, – воздух там чист, вид хорош – ноги сами пойдут. Иди запрягай нам повозку, Гелуд – и язык за зубами, понятно?
– Не впервые, гаэ?йлин! – весело отозвался парнишка, – не козий же сыр в голове!
– И бритву… немедля… – сипя прошептал ему А?ррэйнэ, проведя непослушной ладонью по спутанным прядям отросшей к весне бороды.

Тени от преграждавших полуденное солнце круч переползли далеко в сторону, когда запряженный парой быков небольшой перекат наконец-то добрался до вздымавшейся над городищем точно исполинская шапка малой вершины горы с ворсом из укрывавших её склоны хвойных чащ. Ещё выше, к уходящей ввысь большой вершине начинались редколесья и травы, а над ними лежали ослепительной белизной тающие снега. Каждую весну они стекали в долину водой, заполняя запруду с возведённой там мельницей, служившей и схороном для припасов лечебни.
Пока перекат поднимался под гору по извилистым тропам, арвеннид вдруг разглядел, что по выбритой коже щёк Аррэйнэ точно горошины катятся слёзы.
– Эй – чего тебе, больно? Или слепит на солнце? – Тийре снял свою шапку, пытаясь надеть её Льву. Тот ослабшей рукой еле-еле сумел отмахнуться, несогласно мотнув головой.
– Стыдно… – просипел он вполголоса.
– Чего?? – поразился владетель.
– Что… девка меня… так вот… пьяного… Вот скажут люди… каков у нас Лев… называется лучшим… набитый дурак…
– С кем не бывает… – вздохнул сын Медвежьей Рубахи, одобрительно хлопая друга ладонью по шее, – я и сам был не лучше. Истыкала этой железкой как сыр, одни дырки в плече. Слава Троим, прибежала вся стража на крики – кое-как сам отбиться сумел от той бабы, и не дал ей там горло тебе перерезать.
– А эта… чего? – зрачки Аррэйнэ сузились.
– Говорю же тебе – прибежала вся стража – ну и… Что с ней там – нянькаться было, с убийцей? – нахмурился Тийре, умолкнув на миг, – потом Айб с её девками весь тот покой две восьмины от крови пытались отмыть.
– Спасибо… – шепнул ему Аррэйнэ тихо.
– За что тут спасибо?
– Что… я жив… – Аррэйнэ вдруг попытался привстать и обнять друга.
– Лежи уж. Ты для меня бы всё то же сам сделал. Успеешь ещё с благодарностью. Только лишь встань сперва на ноги.
– Я встану… Лишь время мне дай… чтоб в седло сесть как прежде…
Перекат стучал сталью оковки колёс по камням, поднимясь по узкой тропе в гору к мельнице. Ветер вешних небес во всю силу рвал небо, сгоняя хмарь туч и трепя непокрытые волосы путников.

– Как дела твои… с Конналами?
Тийре как-то нахмурился, дёрнув плечами.
– Да какие дела тут… Забудь уж… – махнул он рукой, стиснув зубы.
– Так… чего же… стряслось… в этот раз? – Аррэйнэ тронул товарища за руку.
– Как я к змею отправил Броданна в ту ночь, кто ту девку тогда во дворец приволок – так теперь здесь дрянные дела, не то слово…
Он умолк на мгновение.
– Наломал я щепы сгоряча, не сдержался… Если прежде Кадауган был нам союзником, и лишь с Этайн он время тянул, мне дочь супругой отдать не желая – то теперь его жёнушка эта из Модронов кипнем бурлит, как я казнил второпях её братца.
– Вот оно как… всё вышло… Говорил ты… с отцом её?
– Говорил я с ним долго по чести в ту зиму – так теперь он совсем отказал. А с весны вообще не прислал мне людей фе?йнаг Конналов – так, три сотни копейных лишь в воинство прибыли, просто пыль от минувшего – а своих он загонов и вовсе не выставил. Говорит – не получишь ты дочери, хватит невест у других знатных кийнов, а в незнатных и то хоть греби – а иначе забудь про мой дом и присягу.
– Ну а… ты?
– А что я? Я бы плюнул на Конналов, правда – и её бы сам сразу увёз, как ведь прежде хотелось… Но теперь не то время для свары, как едва с северянами мир наступил – и такого союзника жаль мне терять. Что простили б простому десятнику, дочь чужую украсть – не простят их владетелю. Вот, почтенный наш Конлойх и тот говорит – не спеши союз рушить, слишком дорого стоит он нам, чтоб лишиться всего из-за Этайн…
Тийре смолк и лишь хмуро взирал к небокраю, словно что-то не договорив.
– Прорицание было дано мне – как испрашивал я у богов, чтоб тебе дали силы восстать. Изъявил мне почтеннейший Ллу?гнамар, прозревая сквозь мглу, что пасть может мой дом из-за женщины. Так теперь хоть совсем не женись, и не видь её больше…
– Но ведь… имя тебе… он ничьё не назвал? – просипел Лев сквозь силу, жмуря взор от слепящего солнца и подставив под жар его ярких лучей свою бритую шею.
– Может так – и не в Этайн тут дело…
– Так чего ты… боишься?
– Будь я прежним десятником – плюнул на всё бы, и была бы она у меня в тот же день! – стукнул он кулаком по колену в запале, – только всем нам приходится жертвовать чем-то – ведь знаешь. Ты полгода был мёртв, прежде чем сумел снова воспрять. Мне же ради единства всех кийнов нужен с Конналов домом надёжный союз – и их люди для распри.
– Измены его ты… страшишься… пока рядом дейвоны – и их силы… как прежде… крепки?
– Не без этого, Аррэйнэ. Четыре уж века как Конналов дом наш первейший союзник в Помежьях, и Мурхадда дар они сразу отвергли, не дав подчиниться дейвонам иным там семействам на западе. Но всякое может случиться, когда вдруг решит их владетель, что я оскорбил их семейство и силой взял Этайн себе…
Тийре снова умолк, тяжело шевеля челюстями.
– Может вспомнить былое – как были они прежде сами владетелями, и вершили западом Эйрэ со многими землями. Ещё помнят в их доме, что предки сражались с самим Врагобойцем, сразив его в скалах у Черновраньей, и твердь их встречала лицом наши ветры с востока. А восстанет один из подобных владетелей столь же могучего кийна – подле могут встать новые, кто почует их силу с поддержкой… Слишком многие фе?йнаги мелких домов зароптали, что дейвоны опять набираются сил и обрушат на нас свою мощь с новым наступом – так как мало удач было нам в эту зиму.
Тийре снова умолк, проглотив комок в горле.
– Про кару Троих втихомолку твердят – что мрёт дом Врагобойца как было предречено – что я Родри убил, и тем это проклятие вновь на всех Бейлхэ обрушил. Ведь отец дядю Фийну тогда не казнил, а изгнал лишь, не тронув – а я даже не власти той ради его зарубил, а за Этайн…
– А ты сам… прорицанию веришь? Что она есть твой гейс… что нарушить нельзя?
– Может так… а быть может всё это лишь ветер пустой – но богов обмануть нам не выйдет. Всё одно, будь ты трижды умён – всё своё они взыщут. Так уж выпало мне – выбор был невелик…
Лев хотел ещё что-то сказать, как а?рвеннид вдруг махнул рукой:
– Ладно, Аррэйнэ – всё это пыль. Как мой дядя когда-то изрёк: так судьба человека устроена – нам всегда выбирать меж плохим и тем больше плохим… и платить за тот выбор.
Тийре снова умолк, и до самой вершины был нем. И обессилевший после столь долгих речей спустя многие месяцы немоты Лев не стал его больше распытывать, что на сердце у верного друга и владетеля Высокого Кресла. И тем больше не стал что советовать.

На вершине у мельницы их уже ожидал вызванный арвеннидом воин из второго десятка их сотни – высокий крепыш Моррва сльохт-Донег по прозвищу Хребет – лишь тут увидавший, за кем ему будет поручено нынче ухаживать после полученных ран. Ошалевший от радости, что их давно уж считавшийся мёртвым вожак до сих пор жив, он на миг потерял сам дар речи.
– Будь его руками, пока Аррэйнэ слаб – и во всём помогай, чтобы он встал на ноги как можно скорее. А как встанет – так копьё и геару ему – и слабины ничуть не давай, пока снова не будет тем прежним Убийцею Ёрлов!
– Понял, почтенный – исполню как требуешь!
– Только мечей больше двух ему в лапы схватить не давай! – пошутил его друг, похлопав немощного Льва по плечу, отчего тот едва не пал наземь, цепляясь непослушными пальцами за руки удерживавших его с двух сторон Буи?ры и Гелуда.
– Справлюсь, арвеннид! Ну что, Аррэйнэ – ты ведь не собираешься долго терпеть подле себя поводыря, который тебя как юнца будет с ног в каждой сшибке сбивать, и зад за тебя подтирать как ребёнку?
– Не тешься тем даже, Хребет… не заждёшься… – устало просипел Аррэйнэ, жадно вдыхая разреженный воздух вершины и жмурясь от яркого солнца, устилавшего заревом света огромный простор вышины над ардкатрахом Эйрэ.
– А ты чего жмёшься, малой? – спросил Тийре у Гелуда, который вертелся на месте, переминаясь с ноги на ногу и вертя головой по бокам как сова.
– Да живот прихватило, владетель… – простонал тот негромко, – уж с чего бы… Как слив обожрался…
– Дурак потому что – спросил бы сначала, что выпил за снадобье вместо воды… – хмыкнул лекарь насмешливо, – ладно я второй день не могу по большому… Вот теперь до заката не встанешь ты с корточек, Гелуд!
Взвыв, помощник Буиры как Шщаром укушенный кинулся прочь за ближайшие камни, прижав руки к паху.
– Ты хоть сена с конюшни возьми – а то будешь сидеть дожидаясь как высохнет! – вдогонку окрикнул ему Моррва Дру?им, – лопухам ещё рано, не выросли!
– А быть может и до рассвета… – ухмыльнулся целитель. Из-за камней долетел дикий стон бедолаги, превратившись в мычание.

– Пора мне. До встречи, Аррэйнэ. Поправляйся скорее! – попрощался с товарищем арвеннид, крепко обняв того.
– Даст… Пламенеющий Ликом – до осени… встану, – ответил владетелю Лев, приподняв через силу десницу и пожимая ладонь сына Дэйгрэ, – а не встану – с носилок верши?ть буду воинством… как Кадауган Кроволивец в Великую Распрю… клянусь!
– Пожелай мне удачи в бою. Иду за Помежья к дейвонскому Эиклундгейрду – туда орны ведут свои воинства, чтобы выбить нас прочь из союзных земель. Принёс свежие вести Дубильщик, что вышли они туда порознь, и немедля нам нужно разбить их уже подошедшую часть, пока вместе те силы не слились.
– Кто их… ведёт сюда?
– Вепреубийца… – нахмурился Тийре, умолкнув.
– Опасный… противник.
– Я знаю. Но выбора нет, Лев.
– Возвращайся… Иного не нужно желать…
Сын Медвежьей Рубахи согласно кивнул головой.
– И удачи тебе… Тийре… в деле… с Конналами.

Весна второй раз на его памяти сменила зимнюю стужу в Хатхалле, и яркое солнце застлало лучами простор ходаге?йрда. Зелень окрасила уцелевшие в пламени ясени, пробиваясь сквозь мёртвую чёрную кору ветвей пробудившейся силой побегов. Ярким цветом листвы зашумели леса, позабыв тёмный зимний наряд колкой хвои. Заливался вверху звоном жаворонок, оглашая простор синевы своей радостной песней. Трепыхались по ветру лазурные стяги с мечом и секирой – знаки прибывших в Хатхалле союзных владетелю кийнов Помежий.

Прямой с хмурым видом опёрся рукой о зубец стены укрепи, вполуха лишь слушая Брейги, кто словно тот жаворонок был так же словоохотлив.
– Говорил тебе я – Всеотец всем даёт по нужде в нужный час! Только срок того нам не известен… Видишь – где бы наш Коготь сумел разыскать себе десницу-вершителя столь же достойного? – он дружески хлопнул его по плечу, одобряя тем выбор владетеля Скъервиров, – а ты хоть и не любишь так хме?льную радость, но давно я не знал собеседника лучше! Присягну Всеотцом – я счастливей купца с четырьмя кошелями, как ты стал мне с той осени другом и здесь основался. Вся печаль твоя тоже в мгновение разрешилась, лишь отважился сам ты всё сделать – и всё это решится со временем… подождать только надо!
Он прислушался к звукам, долетавшим до укрепи и тревожившим Прямого, и снова хлопнул его по плечу.
– Ты, почтенный, в час Огненной Ночи сам твёрже был духом. Ну подумаешь – взял за зиму их а?рвеннид два больших гейрда… Отобьём в своё время! Дейнов род тоже беды терпел за века…
Брейги снова прислушался к звукам из Высокого Чертога и тяжко вздохнул.
– Знаешь – как я-то тревожусь, дабы достойных для дочек найти женихов в своё время – да чтобы никакой жеребец в огород их не влез прежде срока? Так ночами не сплю, что супругу порой забываю уластить. Вот нашёл ты беду! Почтенный наш Сигвар тоже вот кстати был…
Он вдруг спохватился, забыв про их скриггу – вспомнив о более близком для сердца:
– Слушай, Прямой – а вкушал ли ты сок из…
– Да хватит уж, Брейги! – хлопнул вдруг кулаком по зубцу стены Храфнварр, – утешитель ты добрый, как и ви?на твои – только ты уж приелся сегодня, прости… Всё плечо мне отбил!
И нахмурясь сильнее добавил вполголоса:
– Третий день без вестей… Словно боги мне кроме убийства не дали по жизни другого.
– Вот ты заладил, дурак! И такое случается. Ну подумаешь, нет всё хороших вестей из Помежий – так и дурных же известий не прибыло! Достойный Доннар из Дейнблодбереар справится и без тебя с осадой захваченных твердей. Тут ты нужнее теперь ещё больше.
Брейги снова прислушался к звукам, оглядывая двор и лежавшие ниже чертоги Хатхалле.

Шумно трудились на шатких дощатых лесах древотёсы и камники. Летели от распаленных докрасна горнищ из распахнутых дверей кузницы искры от бьющих там молотов. Во дворе гулко топали железом подков скакуны. Доносился гам с толчеёй игравших в саду за Высоким Чертогом подросших Тордис и Туры с другими детьми их семейства и слуг. Раздавался западный арвейрнский говор прибывших к владетелю посланцев от верных их дому семейств из союзных земель кийнов Катайр и Рианн – и гремевший тут громче иных голосов громкий гогот долговязого словно та жердь, короткоусого, тощего и походившего на сухолицую крысу фе?йнага Гвенбранна Два Камня. Из ратного круга доносился с лязгом железа гомон упражнявшихся там воинов укрепи, обучаемых Агилем. И над всем этим в небесах звонко голосил надрывавшийся жаворонок.
– Всё хорошо будет, друг.
Костлявый умолк, хмуро глядя на мрачного Храфнварра.
Так они долго стояли на самой вершине стены, неторопливо переговариваясь слово за слово, даже не заметив того, что во дворе Хатхалле всё стихло – умолк и тревожащий Храфнварра звук – и лишь ветер свистел меж муров древних ху?гтандов.

Разговор их нарушила старая Соль, деловито шагавшая ввысь по камням крутых сходов стерквега, вытирая о верховницу омытые мокрые руки. Отдышавшись она распрямила затёкшую спину и нахмурясь воззрила на Храфнварра.
– Вроде добрый ты сам человек… И за что же тебя только боги не любят, Прямой? – укорила она главу воинства тверди.
Храфнварр взглянул исподлобья на ту, и по лбу у него пролегли ряды борозд тревожных морщин.
– Говори уж, почтенная…
– А что тут говорить… – лишь сердито махнула рукою старуха.
– Не тяни же, почтенная! – льстиво вмешался Костлявый, тоже впрочем не скрывший во взоре волнения, – а то друг мой извёлся в тревоге – да и сам я хоть в бочку нырни! Что за беда?
– А что тут говорить? – хохотнула вдруг Соль, стукнув Храфнварра прямо в плечо как смогла дотянуться, – даром прозван Прямым ты – согнёшься в хлопотах надолго теперь! Ну подумаешь, два дня поплакал! И за что же богам ты не мил, что везде за двоих потрудиться пришлось?
И со смехом добавила:
– Двух таких дочерей, что красивее матери станут, постарался же ты ей наделить! Что стоишь – хватит стены топтать, а то снова обрушатся! Иди погляди, пока сон их не сшиб.
– А она как сама хоть? – едва вымолвил он, разрываясь в тревоге.
– Нож ей больше принёс мук за годы, чем это. Что тут такого – родить дочерей от достойного? – развела повитуха руками, – а вот ты утрудил мне хлопот уж, почтенный – что две ночи без сна на ногах… Что же я – молодуха, чтоб столько топтаться без устали?
– Что стоишь ты – иди, привечай своё счастье! – толканула она его в бок. И обратилась к домоправителю.
– Так что за вино подостойнее есть в погребах твоих, Брейги? А то горло у Соль пересохло два дня всё его утешать да её успокаивать, что не сразу пошло разродиться бедняжке…
– Есть такое, что и сам ёрл на язык не вкушал! – потёр руки в волнении Брейги, – как по чести сказать – понимал наш владетель в вине как свинья в виноделии…
– Ты-то уж понимаешь… Наверное сам уходил всё до капли? – недоверчиво покосилась старуха.
– Всеотцом присягну – целы бочки! Ну, почти…
– Оно видно… – язвительно хмыкнула Соль.
– Да Горящим клянусь – к свадьбе Агиля их распочал! – вспыхнул Брейги, – за труды твои, добрая Соль – да за радость товарища мне хоть всю укрепь не жалко поить две седмины! А то Катайр с гостями на свадьбе наследника Гвенбранна с дочкой племянника Когтя всё выжрут до капли, дорогие союзники эти…
Он льстиво взял старую женщину под руку, воркуя как голубь с голубкой на ветке.
– Ну пойдём же, почтенная – раз всё свершилось. Сразу двух дочерей принесла, говоришь? Ну пропал бедолага Прямой – совсем изведётся в грядущем! А вкушала ли ты…
– Ты нальёшь уж, болтун – или будешь бахвалиться? – оборвала его повитуха, – там и вкусим за счастье для Гвенхивер, чтобы не было больше ей горя!
Они торопливо пошли вниз по сходам, сколько могла поспешать на опухших ногах старая Соль, слушая россказни Брейги о бутылях и бочонках в подвале. А Прямой побежал что есть силы к лечебням Хатхалле.

Много больше тревог им отмеряла доля с той ночи. Лишь к осени смог он надолго вернуться домой из военных выправ того жаркого лета, весь снедаясь в волненьях о ней и о сыне. Не все родичи были довольны, что десница почтенного Сигвара взял таковую жену из обычных служанок, прежде бывшую здесь лишь живою добычей Ножа – да к тому же и а?рвейрнку. Так, почтенный служитель святилища и прорицатель велений богов старый Свейн Одноокий вскричал негодуя, что не станет венчать тут подобную свадьбу – и что зрит он в знаменьях вершителей, что эта женщина крови Эйрэ, некогда взятая силой, много бед и смертей принесёт дому Скъервиров.
От таких его слов онемели все гости, а скригга их рода не знал что сказать – и сам Храфнварр затих у дверей из святилища. И лишь Гвенхивер вышла вперёд, в венке невесты став перед ликом Гефа?дринн, и презрительно выкрикнула почтенному прорицателю воли Горящего, что действительно всё так и есть – что плевала она на всех Скъервиров – но не плевать ей на Храфнварра, который тоже есть кровь этого орна, как и сын её Бродди – и как то их дитя, что в себе она носит.
После этого проглотивший язык старый Свейн резко смолк, стихнув словно испуганный ястребом заяц – и священным ножом из святилища провёл им двоим по ладоням, смешав кровь как у мужа с женой воедино, и нарёк их супругами перед всеми людьми по чести? и закону.

Распахнув локтем двери он стих, не желая встревожить жену. Пахло железистым привкусом крови, сожжённым в жаровне багульником, горячим ивовым отваром, настоем из живоко?сти и чем-то ещё непонятным ему – грибно-сладким и горьким, едва уловимым. Хлопотавшие тут же служанки и помощницы повитухи увидев вершнего укрепью торопливо поспешили отсюда, забрав с собой ворохи окровавленных тряпок, кувшины и миски с нагретой водой – и исчезли, оставив их наедине.
Измученная, с тёмными кругами под впавшими глазами на бледном заострившемся лице, она подняла на него взор – и приобняла, прижав к себе два плотно спеленатых комка, лежавших по обе её руки на постели, на полу у которой скрутилась калачиком серая кошка, осторожно поднявшая голову, воззрив золотом глаз на вошедшего к ним.
– Дочери… – сказала она тихо и как будто слегка виновато, что не принесла Прямому наследников.
– Пусть будут дочери, – улыбнулся ей Храфнварр – ощутив вдруг, как будто из рук наземь выпала страшная тяжкая ноша, кою нёс он доселе в себе – и дышать стало легче, свободнее. Полыхнула жаровня, раздутая током им взнятого воздуха – вспыхнув заревом ярких углей среди мёртвого пепла – и Прямой подошёл к её ложу, по убеленой ткани которого языками огня змеились рыжие волосы женщины. И точно такие же были у спящих двойняшек.
– Ведь сын у меня уже есть…

Ветер гнал облака – разрывая на клочья их белую хмарь, оголяя лазурное небо – когда конный загон из десятка ярнвеггир подскакал к стенам укрепи на холме, где прибытия их уже ждали. Первый из всадников вёз на плече древко стяга, чья чёрная рябь полотна трепыхалась над ними, и золото нитей сверкнуло на солнце парящей над ним вещей птицей Горящего. Ворота раскрылись, раздвинув тяжёлые створы наружу, и Фреки Храттфеттур из Дейнова рода следом за остальными проехал во внутренний двор их стерквегга на Круче Закатного Ветра.

В натопленном утром чертоге их встретил сам Бурый, взволнованно обняв прибывшего подле Храттфеттура сына – и стиснул в рукопожатии крепкую длань Скороногого.
– Здоров я, отец – не тревожься! Цел, как видишь, – бодро ответствовал Айнир, заметив встревоженный взор того, бегло оглядывавшего сына с верхушки до ног.
– С той весны я тебя не видал уже – как же тут мне не тревожиться? – усмехнулся отец – хоть улыбка его была больше волнением, – после тех-то вестей о тебе, что я слышал за зиму?
– То что цел – врёт конечно, паршивец – и отца не стыдится, твоё сердце жалея… – усмехнулся в короткую бороду Фреки, – лишь седмину как встал он на ноги от раны, почтенный. Сам наш Хёскульд Хромой – лучший лекарь во всей Чёрной Круче – едва справился с делом, чтобы железо от пики из раны достать и весь гной в той дыре извести?, червяками ту чернь выедая.
– Вот как даже? – Бурый взволнованно вздрогнул.
– Хоть и мерзким там было лечение – зато жив может быть оттого, не скончавшись от гноя как прочие, – усмехнулся родителю Айнира Фреки, – восемь лет как не видел я парня, лишь мальчишкой его прежде помнил – так решил было летом при встрече, что или врали мне прежде о нём говорившие, или сильно так люди меняются разом.
– И в какую хоть сторону? – поднял бровь Доннар, хитро глядя на сына.
– В ту, что годной заменой мне станет однажды! – с силою тюкнул Храттфеттур в плечо замолчавшего юношу, ухмыльнувшись – завидев, как засмущался тот от похвалы при родителе, – так как знать сам не знаю, как так устараться – чтоб вражины от прозвища Книжник про смех позабыли, страшась с ним в бою повстречаться?
Бурый снова воззрил в глаза сына, пристально глядя на Айнира. Доннар вдруг увидал, что тот стал не таким как был прежде. Стал взрослее, сильнее и жёстче чем был даже год назад – и такой же замкнувшийся втайне от прочих, нацепивший обличье беспечной уверенной радости с прежним весельем, но внутри точно нёсший в себе всю ту тяжесть узретого и сотворённого, всю ту тяжкую ношу быть вершним всем людям, кого он повёл. И видавший всего в своей жизни воителя Бурый не знал, и понять даже нынче не мог, как сумел его сын – кому чаял он мирную долю – стать таким как теперь, о ком Фреки и тот говорил сейчас столь многославно. Одни боги лишь знали, как тот вдруг сумел стать вождём своим людям, подняв старших намного вослед за собой, как сумел стать опорой и прочной десницей всем тем, кто признал его вершним – как, какою ценой стал прославлен столь сильно успехами в деле железа – прежде бывший вчерашним мальчишкой, каким его видел доселе отец.
Одни боги лишь зрили – но Бурый не знал, и расспрашивать сына о том при Храттфеттуре он не решился, словно чуя – не время таких вот рассказов для парня, как будто волокшего смерть на себе точно ношей, незримой для прочих – но упрямо идущего, слепо, без страха, возглавив иных и став тем, кем и должно теперь быть для юноши Дейнова рода.
И расспрашивать сына о том он не стал.

Втроём они сели за стол в пиршественном чертоге, где почтенная Сигла отправила прочь всех служанок и сама неторопливо довершила расставлять для гостей их тарелки с приборами. Доннар ласково приобнял свою тень за плечо, шепнул ей что-то на ухо, и когда та покинула их, сам как хозяин разлил всем по кубкам вино.
– За твоих сыновей, достойный… Пусть их слава не гаснет, – отлил через край приношеньем богам Скороногий, – но поверь – Айнир дал им отмщение до?лжно, и храбрость наверное тоже он взял за двоих. А с убийцы их боги взыскали первее людей, как слыхал ты.
– Да, рассказал мне сам Мейнар те слухи – что и там в их стенах был сражён он дейвонской рукой… – по лицу Бурого взбугрились желваки, когда Доннар вновь вспомнил своих сыновей, павших тем летом в Аг-Слейбхе, – однако не будем мне раны ножом ковырять, славный Фреки. Расскажи лучше свежие вести, как наши успехи. Тут два месяца будучи мало гонцов я встречал из загонов владетеля. Последним Копыто ко мне заезжал в ту седмину – но он пол-зимы как сражался на юге, где преуспел в отражении воинства Старого.
– И как Хугиль? – спросил Скороногий.
– Зимой овдовел, умерла его Эрна. Кровохарканье съело её. С тех пор вообще нелюдим и суров стал он… – Доннар нахмурился, – хорошо хоть что дочерь его под присмотром у Сиглы в дому у нас тут. Так как там дела наши, Фреки?
– Войска а?рвеннида вновь пошли в наступ – силы их устремились к О?рнинхре?йдургейрду, стремясь взять его снова в осаду, чтобы выйти к Железным Воротам. Я завтра же отправляюсь туда со своими людьми, перенять те загоны. Воинство их большое, но конных тяжёлых не так уж и много, как донесли мне лазутчики.
– А те силы, что в тот год вёл сам Лев – где они теперь будут?
– Пока ещё далеко на востоке, почтенный. Их новый вожак пусть не Лев, но и столь же опасен и дерзок – а уж ростом он кровь исполинов или сам одедраугр.
– Вправду такой преогромный? – спросил родича Бурый.
– Да на пол-головы выше Конута, охрани того память Горящий! И как конь его тащит, такую скалу? – почесал Скороногий затылок в раздумьях, – ему б зверя того, на котором ардну?рцы вождей своих возят – что с ушами как дверь и носищем до пят…
Доннар насмешливо хмыкнул, представив такое взаправду.
– В эту зиму пустил он нам крови на севере в землях у Ёрваров – но и мы их рубили нещадно, – добавил сильно исхудавший и заросший колючей щетиной с лица Айнир, вмешавшись в речь старших.
– Что же… и то хорошо, что не Лев он, – задумчиво проговорил Бурый, почесав подбородок.
– Тот их зверь был намного опасней, почтенный… Даже я не мог знать, что за хитрость он выкинет, как на следующий миг может ринуться в бой, – задумчиво вымолвил Фреки, какой-то миг помолчав, – в том бою у Широкой, как пытался отрезать я их от пути к большакам и загнать на болота, он так ловко и дерзко сумел обмануть нас – как змей хитроумный. Заманил мой второй когур прямо на мост, а бывшие там же у берега люди прикинулись павшими, замерев в камышах и грязи как убитые. И всю тысячу разом на той переправе пожали они – и сражённых, и павших в стремнину в железе, кто запертым стал на мосту том в ловушке. А как мы окружили их хвост, оборону державший, и погнали тех к топям нещадно – сам за мост прямо в наступ он ринулся, чтобы спасти тех своих. И надежды на то им там не было – а он с полутысячей конных сумел нас разрезать, сломав строй ярнвеггир как нож кочерыжку…
– Вот даже как? И Железную Стену сломал…
– Хитрый был зверь – но и столь же отчаянный в нужный час, лгать я не стану. А как люди его все ушли через мост, весь в огне уж горящий – стал на том берегу он, вражина, и левым мечом на меня указал – «поквитаемся, мол, я всё помню». Не успел, правда – сам сражён был нежданно… Видно боги не дали нам встретиться снова.
– Как в дому у тебя? – спросил Доннар о мирном, прекратив разговоры о ратных делах, – разрешилась жена твоя кем? Как здоровье её?
– Дочку славную мне принесла в прошлый год – хоть и были тяжёлыми роды, очень дурно ребёнок лежал. Был там дома, на зимнее празднество вырваться смог к Чёрной Круче, чтобы Вигду обнять и детей.
– Рад то слышать, достойный… Как нарёк своё новое чадо?
– Нарекли её Гудрун, в честь матери бабки.
– Славное имя.
– Правда, наш прорицатель изрёк, что не услышу я речь от неё. Будет жаль, что такое милое дитя немым будет расти.
– Да, печально то будет, достойный… – вздохнул Бурый сочувственно.
– Есть какие известия может про братову дочерь твою? – спросил Фреки у Бурого.
– Да, отец – есть что про Майри? – с надеждою в голосе следом спросил того Айнир.
Доннар нахмурился.
– Не бередь лучше сердце напрасными тщеньями, сын… Была бы жива она – первый ты то бы узнал от меня…
– Как дядя Мейнар? – спросил отца Айнир.
– Жив и крепок, хоть в битве в союзных уделах был сшиблен с коня и едва не затоптан в сражении. Шлёт тебе свой привет, как просил передать.
– А как Бундин его – что слыхал ты о нём? – сын вдруг вспомнил о родиче Храттэ.
Доннар пожал лишь плечами.
– Вроде в дому, там оставил его подле скригги сам Мейнар.
– Это тот самый – сестры его сын? – негромко спросил вдруг у родича Фреки.
Бурый кратко кивнул.
– А которой? – переспросил у Храттфеттура Айнир, вмешавшись в их речь, – той, что в сваре с Хатгейрами была причиной той бойни – так я слыхал? Из-за неё тогда дядя Высокую Твердь дотла выжег?
– В Хатгейрде тогда… – начал было рассказывать Бурый – но его перебили. Скрипнула дверь, и в покой заглянул юный служка.
– Почтенный – опять ему худо…
Доннар согласно кивнул.
– Скоро буду. Иди к нему, Гуннор.
– Как скригга наш нынче? – спросил Фреки у Доннара – догадавшись, о ком говорил паренёк.
Бурый хмуро молчал, тяжело скрипнув челюстью.
– Сам увидишь ты скоро всё, родич. Пойдём, навестим его…

Ветер веял над лесом, и несколько укрывшихся в кустах на опушке людей коротали свой час в ожидании, отдыхая перед обратной дорогой за чистым пригорком, закутавшись в тёплые плащи, подстелив под себя колкий лапник от хвой. Лишь пара дозорных стерегла их покой, да ещё двое из них залегли на меже с луговиной, наблюдая за дальним простором. Костра они не разжигали, дабы запах от дыма не смог бы смутить никого из случайных тут путников, кто мог странствовать мимо. В распадке в лесу тихо фыркали кони, поедая овёс из намордных мешков. За деревьями встал небольшой перекат, весь прикрытый ветвями.
Невысокий воитель в потрёпанной стёганке, по виду и цвету волос сам из кийнов Помежий, закончив малую нужду под кусты закидал ногой землю поверх, чтобы меньше был запах – а затем вновь улёгся на плащ, обернувшись к соседу. Тот, выше ростом и крепче за земляка, был сам рыж как ольха – как у жителей самых восточных уделов – пристально наблюдая за пустошами и вслушиваясь в тишину.
– Слушай, Стозубый – а как ты хоть пасть себе чистишь? – спросил у того невысокий, хлебнув из дорожного меха глоток терпкого сливового хмеля.
– Как и ты – только тришды подольше… – шепелявя, негромко ответил второй – не отрывая пристального взгляда от пустошей, где вилась вдалеке за холмами дорога до круч и отрогов Стейнха?ддарфъя?ллерне.
– А язык тебе зубы не трут? – не умолкая любопытствовал низкий.
– А бышь мошет четырешды буду – если рот не закроеш ты, Кохта! – здоровенный кулак у второго застыл подле рта говорливого, пригрозив прореди?ть его зубы, – не в пите?йне мы дрыхнем, шшоб ветер пугать…
– Да уж скоро ли явится твой мохнорылый? Одичать тут недолго от скуки, что как тот Ллугов пёс скоро взвою! Одному мне привычно скот красть втихомолку, а с людьми так и тянет болтать. Уж таков я, прости…
– Шкоро… – кратко ответил второй. Тощий, но рослый, был он старше за тридцать годами, и во рту его вправду виднелись три ряда кривых как у рыбы зубов – а лицо от виска пересёк вплоть до самого горла багровою ниткой глубокий затянутый шрам.
– Слушай, Стозубый – а как ты… – снова начал пытать у него скотокрад.
– Шмертоокий тебя поглоти… – озлословил негромко второй, оборвав говорливого сильным трепком по загривку, – шшо тебе рашшкажать – как хожу по нужде, или те?шу жену ш такой паштью?
– А и как? Про жену расскажи-ка! – и тут пошутил говорливый, рискуя опять получить кулаком, – что зубами ты делаешь там своей Бранвенн? Второй раз как её округли?л уже, вижу…
– Што-што… Да как вше – только тришды! – гоготнул собеседник негромко.
– Я-то думал… – с досадою хмыкнул Кохта, и вновь приложился к вину из мешка.
– А знаешь вот, как я с моей Дехтире встретился?
– Ну? – буркнул старший, не отрывая лица от простора безмолвной равнины.
– На реке увидали друг друга, как крал я улов из их сетки… И словно искра между нами прошибла – уж сам я не понял, как с нею в кусты завалился, и слазить друг с друга никак не хотим… А потом…
– Што – женилшя?
– Хуже! Уже второй раз её мну, весь в поту как на пахоте вол – и вдруг кто-то мне с маху по голому заду той сетью как начал лупить! Это мамаша её увидала, и обоим нам начала тёщину ласку отмеривать – дочке и мне. Так орала, что чудом вся рыба не сдохла в реке! А муж её, что за уловом явился с супругою разом, всё унять жену тщился – мол, «дура, ты так жениха покалечишь у Дехтире! Молодое же дело, чего ты?» А потом…
– Да я понял – женилшя… Уж жаткнёшшя ли ты наконец? Вот же вжял я тебя на беду вмешто Ма?эла…
– Так понятно с чего! Маэл тот, как берёза весной свои серьги пускает, всё чихает по двадесять раз без умолку и сопли мотает на лапу – и уж точно погромче меня!
– Жато ты вот вешь год как дырявая чашка ртом ка?паеш… Ты же даром охотник и вор в шледах лушший у Крунху – да тебя за што штрел даже шкайт-ши ушлышат! Не дома шейшас мы, штобы ветер пугать…
– Ладно-ладно, молчу! Сам ты в гневе страшнее за скайт-ши. Тощий вроде – а силы в тебе на троих, как и в пасти зубов… Двоих братьев в утробе сожрал не иначе, рождаясь? – пошутил скотокрад.
– Повидать пришлошь ражного… – высокий резко провёл указательным пальцем десницы по долгому шраму до горла.
– Вот – живу жа троих я бышь мошет… – добавил чуть тише Стозубый.
– А хоть что в тех мешках, что везём? – любопытствовал низкий, – что-то сыпкое вроде на ощупь?
– Отплата… – негромко ответил высокий, вновь тронув перстом старый шрам, – штихни-ка ты, и шледи жа дорогой… ешли Ёрваров люди вдруг рядом, штоб прирежать их вшех наши шражу ушпели.
Он на миг замолчал, взглянув на говорливого скотокрада из Крунху.
– А болтать бужешь лишнего дома, што видел – шам тебя я в реке утоплю…
– Да уж понял, Стозубый – шутить ты не любишь… Не моё это дело, зачем вы с отцом с мохнорылыми знаетесь.
– Вот и шлавно. Помалкивай, Кохта.
Он смолк на мгновение, глядя на пустошь.
– Так надо…

– Да – тонуть дело гадкое… черви, пиявки и раки увьют и облепят. Будут рыбы потом тебя жрать… – почесал шею низкий, опять затянув разговор, – хоть как дядька мой старший отправился в норы – вот где уж полный умёт, а не смерть!
– И шего? – молчаливый Стозубый не отрывал взор от небокрая, наблюдая за пустошью – ожидая кого-то.
– Да он, мне отец говорил, даже в здешних краях был как Шщаром в башку трижды жаленый – кровопийца каких поискать. Ну и с другими из Крунху папаша и дядька на службе у фейнага Дикуйл в Помежных Раздорах стояли, а втихую и сами в союзных уделах разбоем вовсю промышляли, как все. Там пленников кроме как знатных на выкуп особо не брали, немедля в расход – но этот козлина любил перед смертью помучить людей. Ну там – глаз ножом вывернуть, горло так медленно резать, все пальцы под счёт отрубить – или кожу… Одного раз беднягу заставил он брата родного дубиной убить – а потом и того самого? же прире…
– Жамолкни уж – а то… – Стозубый сжав челюсти исподволь тронул пальцами шрам, багровея с лица.
– Злой ты, как будто на бабе три года не ездил… Ну так я то к чему? Раз попались они после вылазки людям из Ёрваров – и те сразу смекнули, что дядька сам цел, ни царапины даже, а одежда и нож все в крови. Привязали урода к сосне, из обоза колёсного дёгтя плеснули ведёрко на ноги тому – и бородач один хвать смоляком прямо в лужу…
Кохта на миг приложился к вину, отхлебнув терпкий хмель.
– С тех пор-то папаша не любит, как к Самайнэ надо свиней забивать и смолить – и даже и сало не жарит. Вот не лезет в горлянку никак…
– Вшем отплата придёт… – мрачно буркнул Стозубый, не отпуская ладонью свой шрам.

– Эй, гляди – едет вроде! – встрепенулся вдруг низкий.
– Где? Не вижу… – высокий вгляделся в простор.
– За холмами мелькнул лишь… – усмехнулся хоть тут взявший верх говорливый, – твоих лет мохнорылый, чуть младше быть может. В перекате дорожном, стучит по оглобле ногой. Конь его – тот, что слева – только что вот нагадил.
– Шмертоокий тебя поглоти… Я ешшё шам ни жвука не шлышу! – поразился Стозубый.
– А то! Говорил же тебе старый Бедах – не найдёшь лучше ты скотокрада в Помежьях!
– Верю, верю…
– Сами Катайр за жёлудь мой целый мешок серебра обещали наградой! А у Ёрваров стад я угнал на сто мер чистым золотом! Да, брехлив я как баба – мой грех… зато дело я знаю! За сто стрел слышу поступь, а коня от быка и в хмелю отличу!
– Што ше ты тёшшу ушлышать не шмог за шпиною, хваштун?
– Слушай, Стозубый – ну то ведь другое… – ухмыльнулся в ответ скотокрад, – ты когда Бранвенн свою оседлаешь пожарче, тоже вряд ли ушами вертеть будешь сам? А с моей Дехтире знаешь как это – про всё позабуду, что вкруг происходит… Ууух – не баба – огонь!
– Так никого рядом нет, говоришь?
– Да Тремя поклянусь – никого! Класть нам можно на Ёрваров!
Кохта вскочил с земли на ноги, отрясая одежды от сора. Из-за всхолмий тем часом явился их взорам возок с одним путником. Один из помощников их вожака приложил к губам руки и крикнул сорокой – дав знак, что всё чисто. Все люди очнулись от сна, поджидая дейво?нского гостя, и уже изготовились перебросить в повозку приготовленные мешки и глухие корзины, где внутри ворковали незримые оку за прутьями птицы.
– Как ты, Хугиль? – на восточном дейво?нском наречии спросил у прибывшего главный, учтиво пожав с ним ладони и крепко обнявшись. У того – одногодка Стозубого с виду – был на горле похожий порез, будто мучаем был тот когда-то, не успев быть зарезанным насмерть.
– Твоей милостью живы с отцом – а иное лишь пыль. А дела недурны, как сам видишь. Как почтенный родитель твой будет? Здоров?
– Ожидает вештей ш нетерпением. Ну пойдём, рашшкажи – што привёж нам такого… До жимы вряд ли швидимшя больше. Шлушай – шрал ли твой конь только што? – с любопытством спросил он дейвона, проверяя слух зоркого Кохты – не приврал ли ему скотокрад насчёт собственной чуйки.
– Было дело, Дубок опростался как раз за холмом… А что – как степняк ты теперь стал умёт собирать на растопку? – пошутил его гость, изумлённый вопросом Стозубого.

Двое знавших друг друга ушли за пригорок, негромко общаясь – так что даже и чуткие уши у Кохты из Крунху не слышали речи. Да и тот больше слушал простор, не появится ль там вдалеке звук копыт или птичий испуганный гомон, нет ли вкруг них тревоги с погоней. Им, возвращавшимся из владений могущественных Ёрваров через Помежья нужен был чистый путь без врагов до родного удела, а их тайному гостю такая же твёрдая нить по дороге на север, откуда он прибыл. Хоть и сам скотокрад мог поклясться, слыша говор прибывшего, что живёт тот совсем не у круч Стейнха?ддарфъя?ллерне.

Ветер гнал по разлившейся Зыбице воду, нагоняя волну на болотистый берег. В Волчьей Тропе ледоход сорвал хлипкий причал, и судно Хедина сходу уткнулось в сгибаемый килем камыш, где уже проложили настил из притопленных бочек, на чьи спины как на поросят положили сцеплённые скобами двери и доски.
– А, свояк! – Сварт с усилием стиснул товарища в крепких объятиях, – зря ты к нам не явился с зимовкой! Говорил же тебе – молодых вдов с избытком за распрю тут стало… Сам вот лучшую взял – и с хорошим двором, и с приданным что надо! – он выставил пред собой две ладони, отведя их на локоть.
– И подарок небось ей уже нарастил… – хмыкнул Хедин насмешливо, оглядев толпу женщин у схорона, и заметив красотку с большим животом под одеждами.
– Ну так… Я же твердил – не трухлявы ещё мы ни стоя, ни лёжа! – хохотнул собеседник, – ты бы тоже тряхнул стариной, раз уж Хлив и детей ваших смерть покосила. Чем вдовцом одному, лучше с бабой хорошей.
– Нет, свояк. Не лежит больше сердце терять раз за разом… – махнул рукой Хедин.
– Что привёз?
– Вино тоже – не бойся, – Хедин приподнял бочонок, что держал на плече.
– Вот что значит свояк! Не обидишь родню никогда… Ты куда затем двинешь?
– К Бородачу. Прямо к вечеру выйду на вёслах. Повелено вести ему передать от родни.
– Жаль… У Коллы моей есть такая сестра незамужняя – яблочко просто – вот бы тебе самый раз! Может всё же останешься на ночь, зайдёшь ко мне в гости? Там, глядишь, и притрётесь…
– Нет, свояк. Надо двигать в верховья.
– Ну прости… Был бы рад подсобить, будь тебе в том охота. Чем помочь тебе, Хедин, к дороге?
– Да в парильню бы, если натоплена. Месяц не мылись по-людски уже со своими людьми…
– Это исполним! Ну-ка, Сверра, бегом – раздуй жар! – повелел он мальчишке, что крутился у пристани, прутиком хлопая жабам по спинам. Тот послушно кивнув побежал куда было повелено старшим.

Восьмину спустя гребцы Хедина стали опять собираться на судне, торопливо снуя меж тюков и бочонков, готовясь взнять парус на мачту и ставя в уключины вёсла. Челновод, отдохнув и отмывшись в парильне, расчесав поседевшие кудри и бороду, наблюдал за своими людьми, став у сходней вдвоём с братом Хлив, кто уже приложился к вину из бочонка, смакуя тот вкус хмеля дальних земель.
– Да – Горящий храни этот край, где такое вино вызревает… Не чета этой кисли, что тут называют хмельным! Тьху!
Он ещё налил в рог, заткнув дырку в бочонке точёным винтом на цепочке.
– Ты теперь как помылся – хоть сразу женись! Может всё же подумаешь? Коллы сестра загляденье…
Хедин мотнул головою, оставшись безмолвным. Сварт глянул мельком на родича, наблюдавшего молча за бившей об илистый берег волной топкой Зыбицы.
– Тоскуешь по дому наверное? Столько ведь лет уж как ми?нуло…
– Давно Север мне стал как уж домом, свояк…
– Хлив говорила, во сне ты по-вашему молвил порою, особенно в прежние годы, моложе.
– Обижалась, что имя другое я женское там говорил?
– Что ты, что ты! Ни разу её не обидел ты даже и в мыслях. Мне бы сказала она по-сестрински, Горящим клянусь. Просто так, что родные края твоё сердце надёжно держали – о том была речь. Расскажи – как оно там? От бабки я разное слышал про эти края, как бывала она там тогда служа скригге…
Хедин долго молчал, глядя в белую пену врезавшейся в берег волны, когда западный ветер шерстил русло Зыбицы против течения, пригибая пожухший тростник бурых зарослей плавней вдоль речища.
– Там над Широкой такие же люди… и так же рожь колосится над Тихой. Над Белой такое же небо… Над Бурной такие же звёзды, такое же солнце там светит над Шепчущей… Там над Бурным Потоком такие же песни. Только меня там давно уже нету…

В отдалении встали два всадника, прибывших издали – от Дубовой Горы. Старший обнял отечески младшего, хлопнув того по плечу.
– Возвращайся хоть ты… Сколько руны кидал я – не зрить нам уж Гисли.
– Я вернусь. Кто же мельницу будет тебе починять? А то будут все люди возить на муку урожай к тому жирному Гицуру в Западном Доле, козлине! – поддержал дядьку Гуннар, дотронувшись дланью до скрытой под верховницею скъюты – до той половины, что была дарована им год назад в этом месте, когда был оберег ещё целым… когда был ещё брат.
– И невеста его… что же без мужа ей быть? Девка славная Вигда, с приданым – и сама хороша. Ведь с лица всё едино вы оба какой из двоих… – вдруг добавил племяннику Харл.
– Это Гисли давал с ней друг другу зароки. Зря ты первым его отослал тогда, дядя… – буркнул негромко ему младший из близнецов, – он был парень спокойный, оседлый, ему бы на мельнице дело вести и сжениться с той девкой. А я лучше в бою, и сидеть тут спостыло за годы.
– Вижу – в него ты пошёл в чём-то сам… – сказал дядя негромко.
– Я другой. Не такой, как был он.
– Для иных то порою неважно… – вздохнул Харл с печалью, – и помни – о том, кто ты есть, не тверди никому. А северянам тем больше… Лучше людям не знать, чьей ты крови и семени.
– Вечно прятаться тоже совсем не по мне, – Гуннар резко нахмурился, – может славой затру его имя…
– Иной раз одна слава другую и трижды не спишет… Служи верно, себя стереги, помогай всем товарищам в войске, с кем станешь ты дружен – но молчи лучше, сам ты кто есть и откуда. Даже там, вдалеке от Ворот, не всем мило услышать то будет. А на севере…
– Я вернусь, – твёрдо вымолвил Гуннар, ступая по сходням на судно, – а насчёт Вигды подумаю сам! Девка и правда хорошая…
– Наконец-то заметил… – одобрительно фыркнул ему старший родич.
– А может получше иную какую найду – мир большой же!
– Весь в него ты пошёл тем упрямством – как кость, – покачав головой сказал дядя племяннику в спину, махнув на прощание дланью.
– Ну так ты меня сам же прозвал! – уже издали крикнул ему с судна Хедина Гуннар.

Точно разрезанный лезвием ножниц натянутый холст заструилась своей чернотою вода под просмоленным килем, расширяясь незримою бездной меж берегом Зыбицы с немо застывшим там дядей и парнем, схватившим ладонью борт судна Скутлкъёре, уходившего вёслами ввысь по течению к Хаттэикгейрду – и дальше в верховья к хребту Сторхридсальдрэ.

Ветер рвал ветви елей, завывая над чернолесьем. Лишь вершина Хвитхо?фуд-фъя?ллерн, высочайшей из гор на восточных отрогах Каменных Ворот ещё была укрыта снегами, тогда как весеннее солнце согнало с земли меж хребтов и на кручах их белый покров зимних стуж, согревая лучами простор. Тут, в укрытом в долине селении орна достойнейших Стюр зазвучал конский храп, когда прибывавшие всадники въехали сквозь растворённые стражей ворота в сам бюгдэ, и следом за ними со скрипом задребезжали колёсами по настилу возы, запряжённые тамошними низкорослыми скакунами в густой бурой шерсти.
Вершивший обозом учтиво преклонил голову перед седобородым старейшиной селища, обнявшись с почтенным Свейном Высоким.
– Всеотец охрани твои стены, достойный.
– И твоим сыновьям будет стойкость камней, славный Брейги. Что за вести привёз ты? Где был в эту зиму?
– Не всех я живыми до дома довёз, уж прости. А иных после битвы и тел не собрали, как поражение вчинили нам там за Дубовым Распадком те рыжие, волки их жри.
– Война такова… сыновья не всегда возвращаются… – вздохнул старый глава поселения, хмурясь, – ты куда после сам выправляться собрался, Три Жала? Говорят, к югу двинетесь?
– Как полёг по зиме наш вожак, приманил меня к службе тогда один Бурого родич. Послужу теперь Дейнову роду, коль меня и людей моих он оценил.
Гость нахмурился, глядя на старого Свейна.
– Ты, почтенный, прости – но твоего сына тоже скосили, когда бился он в воинстве Бычьей Башки…

Женщины с причитаниями и слезами сновали между возов с перекатами, забирая с них безмолвных и стонущих раненых родичей, кого возвратил в родной край их земляк из соседнего орна за кручей горы.
– Будет горе невестке… – вздохнул глава селища, вытерев слёзы с морщинистых глаз, – так недолго за Аскилем про?была дева, что и внуков не дал мне Горящий ещё.
– Где она хоть, почтенный? Как родич уж сам сообщу о потере девчонке… – Трестингур огладил ладонью лохматую бороду, озираясь вокруг и пытаясь найти её взором.
– Да вон она, – кивнул головой седой Свейн, указав на высокую крепкую девушку с косами точно убеленый лён, помогавшую женщине стаскивать с воза стонавшего мужа со стрельною раной в плече.
– Только ты уж помягче, Три Жала – а то Хвёгг один знает, какая ей дурь в голову без поводьев ударит от горя. Ваше ж семейство, не обессудь, тем и славится – в бабах тем больше… – буркнул старейшина гостю угрюмо.
– Да не из наших почтенная была – сам знаешь, чья кровь её.
– Кровь… Уж крови там было… – нахмурился Свейн, почесав долгую бороду.
– Как будто дурное мы сделали! Воздали как должно – и хватит судить нас по трусов словам! – нахмурился гость, – что нам было – простить?
Вершивший обозом воззрил в глаза старого Свейна, прищурясь насмешливо.
– И потом – вы же тоже в те годы соседям своим крови много пустили – забыл ты, почтенный? Ведь и сам ты был там же в Хатгейрде…
Почтенный Свейн Хаттэ печально вздохнул, не став спорить с соседом – по-иному считая огромную цену прошедших когда-то кровавых событий их края – где иные чужим нажиты?м разжились под то страшное дело, а другие и рады тем были, по сердцу была им резня… И окликнул девчонку, взмахнув ей рукой.
– Эй, Гильда – иди-ка сюда, моя милая… – промолвил он тихо – и девушка вздрогнула, меняясь в лице от предчувствия вести недоброй, и так говорившей угрюмым лицом старика всё без слов.

Тёплыми ветрами, солнечным заревом и яркою зеленью листьев новая весна шла незримо над краем, вселяя надежды в людские сердца – и как знать, чем взойдут они позже, каковы будут всходы их к осени… То известно богам лишь являлось – а их дети как водится были слепы, сами торя дороги себе наугад…

ГОД ВТОРОЙ "…СЛОВНО УГЛИ ПОД ПЕПЛОМ" Нить 2
Ночь лежала над Вингой как шитое искрами звёзд покрывало из тканого чёрными нитями с синею кромкой заката небесного свода. Тут, вдали от стерквегга и Верхнего города возле хугтандов времён ёрлов Къеттиров чья-то ладонь растворила оконце чердачного лаза, пугая уже отходивших ко сну диких птиц, что встревоженно стали бурчать глухим воркотом, копошась в своих гнёздах на брёвнах стропил и залопав крылами. Человек осторожно приподнял их родича, что родился в нездешних краях, и проверив крепление к лапке мешочка с посланием выпустил птицу на волю. Голубок вспорхнул в небо, чёрной точкой стремясь между крыш в темноте к облакам, и кружась в высоте стал ложиться в бок Главных Ворот – на восток.
– Храни Гудсти тропу твою, птаха…
Человек закрыл створку оконца, и тихо ступая по полу в светлеющих пятнах скорлупок с помётом гнездившихся птиц зашагал вниз по сходам. В комнатушке чуть ниже горел огонёк разожжённой светильни, и за столом для письма что-то делал второй из мужчин много старше годами.
– Полетел?
– Как стрела. Минуй ястреб его в небесах и куница на ветках.
– Никого не бродило вокруг?
– Обижаешь, отец. Что я – мальчик, башку тут высовывать? Сам вспорхнул и пошёл как с гнезда.
– Осторожнее будь, сын. Дело наше – не мыло варить…
Молодой подошёл к старику, сняв с треноги на углях железный таз с кипенем, в чьём нагретом до нужного жара вместилище плавали давшие силу целебных их свойств для воды череда и ромашка. Тут же средь чистых завязок из льна на тарелке лежали пчелиный клей с дёгтем. Таз сын поставил под ноги отцу, сняв с него его обувь. Тот с ворчанием сунул ступни в уже тёплый, без острого жара отвар, и счастливо прижмурился, глядя на воду. Средь всплывавших цветков на одной из ступней были видны три пальца. На другой их и не было вовсе.
– Проклятущие язвы… Чтобы змеи их в Ормхал заели!
– А как пальцы?
– Да чешутся страсть как – так бы и взять поскрести! Будто есть там как прежде…
– Слыхал я такое от Одноногого Коттура как-то в питейне – что на дождь снова ломит колено ему на культе…
Старик поднял на сына глаза. Голос его вдруг стал твёрдым и жёстким.
– А это чтоб помнить, сынок – кто что отнял… и не забывать.
– Добрые вести хоть были, отец? – молодой посмотрел на прибор для письма и все вещи для тайного дела, что лежали у левой руки старика на столе.
Тот какое-то время молчал, хмуря брови.
– По делам – будут добрыми, сделай они всё что нужно. А по прочему… уж и не знаю. Иногда вести добрые могут быть скверных и дважды чернее… как эти.

Долго тянулись дни тёплой весны и пришедшего жаркого лета на круче Лесистой – но в полях ратной жатвы летели они точно ветер. Много было событий в тот час, что случились в дейвонских уделах и в Эйрэ – и не было им там конца, не обчесть то словами. Много крови пролилось под стенами укрепей и городищ, сотни павших мужей не вернулись в дома под родные им крыши к огням очагов и в объятия близких. Много горьких утрат и хмелящих побед выпадало обоим владетельным недругам, чьи огромные воинства шли друг на друга, раз за разом вторгаясь в пределы Помежий.
Стремясь закрепиться в захваченных за зиму землях, люди а?рвеннида спешно стремились там возвести новые тверди – и пытались осадой и приступом взять остальные, что держали дейвоны и верные им кийны здешних владетелей. Но увы – был тот год полон трудностей, когда воинства ёрла ответно разили врага, раз за разом стремясь вновь к уделам владетеля Эйрэ – и обратно теснимые им. Много горьких потерь выпадало для Тийре – и тем больше терзала его не стихавшая свара с родителем Этайн, не желавшим доселе мириться и отказавшим в союзе в тянувшейся распре – несмотря на попрёки от прочей родни их семейства, кому претил напрасный раздор их с владетелем Эйрэ.
Но что сделано было – того не вернуть… И теперь без могучих владетелей запада много меньше ему было копий в войне – и ещё меньше было спокойствия в сердце – так как даже желая забыть дочерь Кадаугана не всегда выходило у сына Медвежьей Рубахи то дело… Ибо сложно порой выдрать с корнем волчец, что терзает колючим шипом, раня руки – и намного сложнее то вырвать из сердца – даже ради того, чтоб достичь примирения с Конналами.
Впрочем, есть в свете вещи, что жалят намного больней – хоть и боль их порой не долга, если сравнивать с женщиной…

– Вот скотина дейвонская! Выблюдок! Падаль смрадна?я! Вот же свезло тому выползку… Чтоб подох снова трижды, псоглавец!
– Да утихни, владетельный – сколько же можно? Наше поле, разбили врага – одних пленных под тысячу взяли мы здесь – а иных уже гоним лесами, Килух прочно им сел на хвосты.
– Точно! Сколько же можно чести?ть? – поддакнул второй из воителей.
Вокруг слышались стоны и ругань, хулы? и проклятья. Сотни павших устлали телами равнину сражения подле дейвонского Э?иклундге?йрда, владения Фрекиров – где в сегодняшней стычке сошлись войска ёрла и а?рвеннида. Уцелевшие в битве живые тащили к намётам их стана тех раненых, кто сам встать был не в силах, собирая лежавших на волокуши, а прочих таща парно под руки. Кровь пропитала зелёный ковёр летних трав, истоптанных нынче в разбитую грязь под ногами, где прошлись прежде тысячи воинов – подошвой, колесом и копытом коней раздирая простор по?ля битвы. Алым блеском темнели копейные жала их конных и пеших рядов, отдыхавших теперь после жатвы голов в это утро. Алым красило солнце броню и щиты, обагрённные цветом тяжёлой победы.
Алым цветом сочились пронзённые смертью копейных и стрельных шипов сквозь броню все людские тела и огромные конские туши, лежавшие навзничь одно на другом в месте сшибки, орошая вознятые древки со снятыми с недругов страшной добычею «жёлуди битв», устилая собой и печальные тропы злосчастного бегства не взявших победы в то утро…

– Вот уметил же, пёс! Или Шщар ему руку подвёл! Пополам ему треснуть… Чтобы змеи его согревали!
– Помолчи лучше, правда! – вторил первому воину тяжко дышавший второй, волоча в руках скрутку плаща, на ходу опираясь свободной ладонью о черен копья. Все в крови, они спешно бежали к холмам, что вздымались над пустошью, где встретил их враг. Там среди росшей дубравы виднелись светлые серые пятна намётов их воинства.
– Вот же его Всеотец их приветил там в Халльсверд… что свезло так псоглавцу… попасть… Чтобы Шщар его жрал… сотню раз круг по кругу…
Кровь, сочась сквозь броню, мерно капала наземь, набрякая багровым сквозь нити плаща. Тийре морщась от боли лежал в волокуше, что тащили бегом шесть копейных бойцов, поспевая к холму, где лежал вокруг стан войска арвеннида.
– Вот же год… то порежут не раз, то уцелят… то какой ещё дряни пришлют…
– Да тише, владетель! Терпи – уже рядом!
– Мне подарки от Скъервиров уже наперечёт… Скоро буду как сито, хоть мак просевай…. – бормотал он сердито, ладонью держась за стрелу, чьё долгое древко торчало из левого плеча, на излёте в падении угодив в тонкий стык меж ослабленных в сшибке пластинок полос, раздавив гранью кольца их сцепок, пройдя внутрь по самую втулку.
– Риангабар – килореза живее зови! Лучшего!!! – рявкнул старший из воинов, пнув одного из бежавших с ним рядом копейных, – пусть немедля и стол, и железки готовит свои!

На вершине холма под дубами, где стояли намёты их войск, позади загородок из кольев в прорехах кольца из возов их уже торопился встречать главный лекарь, окружённый своими людьми. Те поспешно снимали с владетеля залитую кровью броню, раздымая зацепы и осторожно стянув верховницу с подбойкой, разрезая набрякшую алым рубаху. Многоопытный Коннал из Габ, лучший лекарь в Иа?ррэ-а-ка?рраг, что с той осени шёл подле войска владетеля, был в деле своём знатоком – и немедля принялся за труд.
– Ну-ка – кипеня нам, и зацеп для стрелы! – он окрикнул медливших помощников. Те тотчас подали искусно выкованную им же самим приспособу из стали, посеребрённой по двум лепестям словно аистов клюв, что могла раскрываться как тот птичий щип в оба бока. Повелев положить их владетеля прямо на стол, он дождался как слуги омоют уже остывающим кипенем рану, залил её белым вином и взял несколько палочек из мёдом пропитанной сердцевины бузины.
– Уж, владетель, прости – раз лечил я наследнику фе?йнага Гулгадд на заднице свищ сквозь кишку – но столь знатных людей мне не вышло пока ещё резать… Не гневись, если будет больнее, чем прежде ты чувствовал. Тут, как сам видишь, на две нитки не сшить.
– Да тяни же скорей! – распалился вдруг Тийре, прежде тихо лежавший без слов, – мне под куст бы сейчас – не могу от рассвета дождаться, как сражение началось! А то наврут потом все кто болтлив, что а?рвеннид в страхе уделался жидко!
– Тот не скажет, владетель – кто сам тут лежал… Сам прославленный Глевлвид Многоубийца из Кинир однажды вот так же уделался – слышал такое?
– Да тяни уж… Терпеть не могу…
Лекарь ловко расставил по ране столбцы бузины, раздвигая края чуть пошире – и просунул туда приспособу щипа, раскачав – утирая тряпицей потёкшую кровь. Наугад опознав, где торчал в глубине наконечник со втулкой, из которой случайно вдруг выпало древко в ладони их а?рвеннида, он зажал остриё лепестями, осторожно пытаясь тянуть.
– Потерпи-ка, почтенный… Терпел же ты битву с железом в плече, как выходит?
– Да терпеть не могу уж… Как слив обожрался… Ты тяни поскорей, чтобы я за кусты…
– Вот кусты тебе дались… Кохта – ну-ка неси сюда миску какую!
Осторожно раскачивая втулку из стороны в сторону Коннал из Габ стал вытягивать жало, пробившее гранями железные полосы брони и подбойку, и плотно вошедшее между костями.
– Хорошо, что толкать сквозь плечо не пришлось… как по маслу выходит… – бормотал он под нос, вытирая свой лоб рукавом верховницы, – ещё бы поглубже, и выше немного хотя б на полпальца – и вряд ли помог бы тебе я, владетельный. Так ведь рядом от жилы большой угодили, что от самого сердца идёт.
– Рука хоть подвижной останется? – стиснув зубы от боли спросил его Тийре негромко.
– Увидим, почтенный… Дай срок, чтоб зажило. Пальцами ведь шевелишь!
– Шевелю…
– Так значит – те конные их тебя сцелили, что были налево от воинства Вепреубийцы, тот их бок прикрывая?
– Наверное так… стрелков пеших не видел там… Не успел поднять щит…
– И то хорошо – может жало без грязи, если стрелы не тыкали в землю как пешцы, а держали в суме?. Ну-ка, Бедах, плесни ещё винного духа! Пускай рана промоется, чтобы выгнать весь сор и не осталось там ткани с волосьями.
Лекарь извлёк из плеча наконечник, что еле болтался на щепке от древка, и с ворчанием бросил на землю.
– Тьху тебя, Шщаров зуб… Иной раз из пешцев простых я вытягивал лучше железки – а тут был кузнец просто дрянь, так сковал он клин дурно! Но вот как наугад – и в тебя угодило каким-то умёта куском!
– Видно боги вот так наугад по нам метят – как во Льва… в прошлый раз… – отозвался негромко Тийре, чуя в теле вдруг сильную слабость, – а быть может и сами мы слепо встречаем свои же клыки, что для нас Пламенеющий высеял…

У стола, растолкав тут столпившихся слуг и воителей показался верзила в забрызганной кровью броне, сняв шелом с наголовником и отерев лысоватую голову с жутким искривленным шрамом сквозь всю половину лица.
– Владетель – всех взяли в погоне, тех выблюдков… Эиклундгейрд уже наш, все ворота раскрыты.
Тийре, морщась от боли, пытался привстать – но Две Нитки сурово нахмурясь велел ему лечь, не мешая сшивать оголённую рану.
– А Вепреубийцы сыны… с собою как много сумели людей увести? – спросил того арвеннид, морщась от боли.
– В Ормхал – много… – Мейлге презрительно сплюнул, похлопав по поясу, на котором висели за пряди волос два отрубленных «жёлудя» лично сражённых противников, – а Килух преследует прочих. Надеюсь, порубит их к Шщару, скотов…
Рука его стиснула шейную скъюту Шуршащего, поверх полосчатки ярко блеснувшую золотом свитых колец Повелителя Мёртвых.
– Хорошие вести, владетель! – кивнул ему Коннал Две Нитки, стянув узелком стежок нити, смыкающей рану в плече сына Дэйгрэ.
– Где двоюродный… брат твой? Он цел?
– Ушёл с двумя сотнями к западу. Там Сторгейров опять были люди – а для Родри то точно как шило под рёбра.
– Всё он… ищет?
– Никак не уймётся… – угрюмо кивнул их владетелю Мейлге, – на чудо надеется видимо.
Да-снайтанн ещё раз обильно промыл рану терпким, жгущим настоем из мёда, вина и различных трав, выдув его из трубки, надетой на круглый кожаный мех под ладонь человека, и затем велел дать ему новые жильные нити. Ловко снуя иглой, он сшивал оба края, оставляя отток для сукровицы. После взял у помощника чистые льняные тряпицы с вареной мазью из снадобий с мёдом, и обложил ими швы.
– Ты, владетель, прости – всё я сделал как мог по умению.
– Спасибо… почтенный…
– Дай тебе излечения Трое – и хранят от огня кровяного. Перевязки почаще меняй, если я отлучусь вслед за воинством – и не вздумай лезть в битву с рукой незажившей!
– Да какая уж битва… не сдохнуть бы к утру… – ответил ему Неамхейглах, сжав зубы от боли, когда служки целителя ловко крутили ему перевязь вокруг тела.
– Ну чего уж ты так? Брата нашего фейнага Конлойха я зашивал две восьмины, все кишки ему всунул назад в ту дыру от копья лет пятнадцать назад. Вот где было мне дел! А с тобой – на две нитки… так – тьху! – махнул лекарь рукой в небрежении.
– И как… выжил он после?
– Да сдох ведь, собака! – вспылил вдруг целитель, – и не от раны – от глупости… Едва стало лучше – полез на коня, прокатиться зажглось вдруг ему в одном месте, и сил не набравшись на это. Как свалился башкою о камень Маэннан – так мозги разлетелись на все семь шагов! Это уж на две нитки не сшить…

Когда Коннал отправился в стан исцелять и иных тут израненных в битве воителей, а?рвеннид молча остался лежать на носилках в одних ноговицах, смежив взор и забывшись от боли, что незримою жилкой стуча кровотоком теперь отдавалась над сердцем в плече, где пробил его клин.
Хуже слабости было бессилие – и то горькое чувство обиды… Там на поле погибли все вершние воинства Вепреубийцы с самим ним, лежали телами сражённых дейвонов и здешних союзников тысячи павших врагов, путь к оставшейся нынче почти без защиты важнейшей из твердей востока Помежий открыт – а он сам теперь был на пороге у врат в бездну Эйле, встать не в силах как куль из тряпья, сесть верхом и вести войска Эйрэ вперёд, закрепить тот внезапный, как вырванный в этом сражении прямо с зубами из пасти удачи успех… неспособный вновь встать – как в насмешку лишившийся этих возможностей, упускавший из ставших безвольными рук венец власти и тихо уже утекавшую вместе с натёками крови сквозь тряпки завязок саму его жизнь.
– Я пока что… не сдох ещё… нет уж… – прошептал он себе через силу, не желая сдаваться – представляя себе, как недавно так был в миг ужаснейшей слабости Аррэйнэ, кто нашёл в себе силы пытаться подняться опять. Где-то там у горы был его верный друг, раны чьи были даже похуже. Там были все близкие родичи, кто уцелел в ту Ночь Смерти, кто нуждался в вожде и главе дома Бейлхэ в час распри – в защите, в победе в войне. И где-то там была Этайн… и отец её, коему он в эту осень дал прочное слово.
– Я ещё… буду жить… – прошептал он сквозь силу. Дел было много – и даже у врат в темноту он не должен был бросить всё так, лишь жалея себя и сетуя на рок. Привстав сын Медвежьей Рубахи позвал к себе служек целителя, и велел срочно вызвать помощников. Те явились немедля.
– Гулгадд… перо и чернила… принёс?
Кивнув, юный родич владетеля быстро достал из ларца весь чертальный прибор.
– Напиши обо всём для Ан-Шора и Конлойха… Что удачно мы вышли, мохнорылых отбили назад от Помежий… и двинулись к западу. Что взяли в плен множество знатных из разных домов… а в сражении пали все их предводители – сам сын Эльдлейте с потомками, брат скригги Эваров и много прочих…
– А про рану писать хоть, владетель? – озадаченно молвил ему юный Гулгадд, расстеливший набор для письма по столу, чеша острым пером из гуся себе за ухом.
– Нет, Шщаров хвост – врать мы будем! Ты пиши всё как есть… и что Бадарн погиб тоже выведи Конлойху. Только сильно пугать их не надо… Так скажи – не мешало созвать бы всех фе?йнагов, чтобы было им что обсудить ненароком… А я там буду стоя или лёжа – как боги позволят.
Гусиная лепесть надрывно скрипела, когда юный помощник и родич владетеля быстро писал по листу вязь из огма, сплетая их знаки в узор тех словес, макая отточенный срезом край ости в железную плошку с чернилами.
– Бедах, накрой-ка меня хоть рогожей… а то зябну, точно в Эйле ворота уже на пути…
– Сплюнь, почтенный! Потерял много крови, известно – с того и озноб… – второй служка метнулся в намёт взять в вещах одеяло. За это время сопя под нос от усердия юный Гулгадд закончил писать два послания, рассыпая просеянный мелкий песок по густевшим чернилам, чтоб впитать им излишки, и с силою сдул его жёлтую крупку с листов.
– Тащи их скорее к почтенному Фи?ару… пусть немедля отправит с гонцом до горы. Или с птицами… будет скорее…
– Понял, владетель – исполню! – Бедах схватил оба свитка посланий, где их арвеннид вывел ослабшей рукой свои имя и чин, и сняв с шеи печать на цепочке приложил её к письмам поверх восковин, сделав оттиск.
– Теперь давай проще пиши… для Стремительных Ратей и прочих – что сейчас пару-тройку седмин я навряд ли ездок. Пусть действуют сами и пишут мне чаще. Я пока буду тут, у дейвонского Э?иклундге?йрда – чтобы гонцов сюда слали с вестями.
– Всё понял, почтенный, исполню.
– И дай-ка ещё я одно напишу – туда же к горе… пока силы остались.
– Кому хоть?
– Там есть кому принять… Подвинь-ка мне свиток поближе… – Тийре взял в руку перо.
– Эй, слушай, Бедах – тащи-ка вина… Может чуть полегчает, а то плечо ломит… – попросил он другого помощника.
– Понял, владетельный! Живо найду!
Юный Гулгадд взглянул на владетеля, стиснув в пальцах второе перо.
– А в Глеанлох писать? Для…
– Не надо… – Тийре вскинул ладонь, несогласно мотнув головой, и едва завершив пару строчек письма до горы распростёрся без сил на нагревшихся досках носилок.

Когда трое гонцов ускакали из стана, устремляясь на запад и юг к ожидавшим их писем вождям и владетелям, то терзаемый болью и зревшим в нём жаром от раны сын Дэйгрэ уснул, ощущая прохладу задувшего ветра. Сколько спал он так – боги лишь знали – но вдруг а?рвеннид снова очнулся, размежив глаза.
Огромная птица, что села к нему на колено, больно кольнула своим твёрдым щипом, заставив проснуться сквозь слабость и жар. Сперва в лучах солнца она показалась вся чёрной как смоль или сажа – и а?рвеннид было решил, что к нему уж летит вороньё, кто обильно пирует на поле сражения, где были облеплены птицами трупы всех павших, и сюда доносясь галдежом птичьей стаи.
– Брысь, тёмная… рано ты слишком явилась! – разозлился вдруг Тийре, сквозь слабость махнув резко правой рукой, отгоняя тревожившую его вестницу из уделов теней, чьи врата нараспашку наверное были уже где-то рядом. Но птица настырно сидела на теле, нахально смотря ему прямо в глаза – и тут он сумел рассмотреть, что была она белая с серым, и крылья топорщились больше воро?ньих.
С гулким стуком в доску подле ляжки вонзилась стрела, и сын Дэйгрэ в волнении вздрогнул. Птица с пронзительным вскриком взметнулась с ноги, скрывшись в небе, и а?рвеннид резко привзнялся, взглянув на честившего хищную вестницу Гулгадда, который держал в правой лук.
– Брысь… чтоб тебя! – тот грозил кулаком улетавшей к восходному краю небес птичьей тени, и повернулся к парнишке.
– Метишь стрелы ты… худо… Ворону не снял даже сидя…
– Да какая ворона, почтенный! – обиженно возразил паренёк, – рыбоедка проклятая! Здоровенная чайка – я в жизни таких не видал! Говорят, что такие на море закатном гнездятся, или в Гвин-э?байн речищах к югу, где много воды. Как сюда залетела такая – умом не пойму!
– Я уж было решил… что за мной вороньё… – Тийре опять опустился без сил на носилки, откинувшись головой навзничь.
– Ну хотя бы не вестников Эйле узрел ты, почтенный, кого Марв-Буа?йртэ шлёт людям! Журавля я бы точно уметил!
– Не хвались… а чеши-ка ты лучше к стрелкам, и руку набивай… чтоб в другой раз уметить. Как… дейвонов дырявить так будешь?
– Научусь – обещаю, почтенный!
– Говоришь… была чайка?
– Она самая. Вот уж к чему бы? К дождю видно… – почесал за ухом юный родич владетеля, возвращаясь в намет и в пути вспоминая приметы про птиц.

Тийре ему не ответил, вновь впадая в тяжёлую дрёму. Он-то птиц таких видел – но лучше б не зрил, как и во?ды лежавшего в чаше меж взгорий Глеанлох, взору одних женских глаз так подобные цветом их волн…

Солнце залило сияющим светом давно уж не спавший с утра ходагейрд, освещая проезды и площади торжищ. Свежий ветер с востока будил горожан, раскрывая порывами ставни, вороша занавеси? окон, обдавая прохладой. Трепетали в порывах его стяги ёрла и верных владетелю Скъервиров прочих семейств, развеваясь над твердью мурованных хугтандов Верхнего города.
Юный Бродди вприпрыжку бежал по умощенным рубленным камнем проездам, знакомой с годами дорогой спеша из Хатхалле к чертогам купцов и искусников, что раскинулись чередом дворищ среди ходагейрда по Среднему городу. За спиною остались ворота стерквегга, где вершил отец – и мальчишка минуя его пропустившую стражу пустился вперёд, волоча за собою плетёную сетку корзины.
Мать по-прежнему часто сидела за кольцами пял, находя на то время меж ворохом хлопот присмотра за Бродди и сёстрами, что смешно шевелили ручонками в малой кроватке – и всё так же опять отсылала его в городище к почтенному Лейфу. Тот всегда привечая мальчишку давал серебро за ручные труды, что она вышивала купцу на продажу. Хоть давно уже не было им в том нужды, когда мама в ту осень в святилище молвила «да» и вложила ладонь в узловатую крепкую руку отца, где священное жало ножа в час обряда связало их кровью – и в чьих силах теперь было дать им монет и одежд сколько жаждет душа, чьи чертоги стократ были много светлей за их прежний сгоревший в пожарище Огненной Ночи тот сумрачный угол в Хатхалле, где как тень испарилась в дыму и та память о том человеке, чей насмешливый пристальный взор он встречал по ночам много лет. Но и снова как прежде в руках её нить непрерывно бежала по ткани, прочно там выводя свою точную дивную вязь, отправляя подросшего Бродди на торжище к старому Лейфу за новыми горстями хрингуров. Ибо боги лишь знают, что кому суждено наперёд – будь ты хоть бы последний бедняк или сам всевладетельный ёрл…

Минуя дома и богатые лавки для торга ткачей он слыхал из-за стен скрип тяжёлых педалей станков и удары их бёрдов по туго натянутым нитям утока. Непрерывно бежали средь них челноки. Пахло вымытой шерстью и льном, что сплетались в руках у искусных ткачей и ткачих в их труды, кои порой украшали и стены покоев владетелей Скъервиров.
Со дворов оружейников били удары железа в железо, шуршали точильные камни и мокрый гладильный песок, тяжким вздохом сопели меха. Пахло дымком от горевших в горнилах углей, распаренной или продубленной кожей и резким тем духом закалки металла в кипящих маслах. Там рождались клинки и броня для первейших из свердсманов, оставляя на них знаки собственных рук того мастера, кто сваял из железа прочнейшую кожу доспехов и те смертоносные зубы, что её пронизают в несущем лишь гибель укусе своих ненасытных клыков острых жал – держать кои он мог уже пробовать вместе с отцом, пусть пока что владея лишь палкой с копьём.
Там, где жили искусные резчики камня, раздавались удары зубил и железных резцов о породу, и надрывно скрипели лучковые пилы, вгрызаясь в намоченный мягкий ракушечник плит и брусков. От шевцов одеяний звучали из окон частившим надрывистым стрекотом ножницы, разрезая по меркам очерченных мелом раскроев богатую тонкую ткань.

Но и ткань та лишь серая с бурым и ставшая белой под солнцем и в варе из щёлока нить – кою сделает яркою тихий и прочим невидимый труд, каким славен был Лейф Лейдиле?нгур из Фрекиров, чей не столь уж заметный средь прочих богатых строений чертог показался вдали. Там, в укромных покоях на нижнем поверхе в дубовых чанах и лоханях средь вара и чистой холодной воды и рождалось то дивное таинство, каковое он с детства постиг от родителя, бедным искусником прежде прибывшего в Вингу в правление Хъярульва – но теперь став богатством быть может не больше иных много в том преуспевших красильщиков, но почётом и славой средь тех их наверное первым. Звуков там было только плесканье воды, кою долго взбивали мешалки ручных лепестей из тяжёлого прочного ясеня, перед тем как готовая ткань трижды в чане побыв отправлялась на древки сушилень – зато запахи нравились Бродди сильнее иных.
В доме Лейфа всегда пахло травами – как в покое у старой искусницы Соль, к кому вечно ходила с ней дружная много лет мать. В дощатых бочонках и прочных глиняных жбанах под накрывками тихо хранились коренья, листва и цветки разных трав и кустов, на подносах и досках до годности сохли различные ягоды, стебли, полоски коры и червец. Всё то дивное, знамое Бродди добро из их здешних уделов – вайда, марена, кислянка, алкана, лишайник, крушина, ольха, резеда, кора тополя, хвощ, бузина, среброцвет – и из разных краёв и далёких земель за горами и Морем Травы на востоке, чьих названий он даже не знал – но чья тайная сила могла ярче прочих окрасить обычную скучную ткань, заставляя и ёрла платить серебром за подобный ярчайший расцвет.
Старый Лейф – невысокий, хромавший на левую ногу почтенный мужчина в годах, что окрасили серым его бороду – всегда рад был мальчишке, угощая того чем-то дивным на вкус из нездешних уделов – кисло-сладким плодом, что рассохся в меду – и опять принимая корзину с цветными трудами от Гвенхивер щедро давал серебро, не стесняясь хвалить её вышитый труд, кой ему приносил денег больше чем ткань для простых горожан.
И сейчас, когда мальчик опять постучался в ворота их дома, тот открыл ему двери, с усмешкой встречая ребёнка, потрепав его вихры волос и почти по-отечески обняв.
– Вот и малый наш ветер примчал ко мне снова! Много ль мать твоя портила глаз за иглой и нитя?ми, достойный – признайся как есть?
Бродди робко стеснялся того, что почтенный красильщик порой говорил с ним как с взрослым, а не как с ребёнком – и ответно кивал головой, подавая корзину со скрутками вышитых тканей.
– Ну, храни ей здоровье Гефадринн – раз не знает покоя она и теперь, став женою такого достойного воина и дав жизнь твоим сёстрам. Я уж сам от тех слухов, как там тяжко она разрешалась, стал седым точно лунь, – он шутя провёл дланью по редким уже волосам головы.
Бродди помнил, что сед был достойный красильщик уж сколько его мальчик знал – и учтиво кивая благодарил доброту Лейдиле?нги?ра, что тот так был все годы широк своим сердцем к их матери.
– Что богатство и слава? К чему мне те лари, раз беда на кошель не взирает? И я сам был богат дважды больше когда-то – но людской добротой лишь доселе живой. Помогли мне однажды в беде – с тем и я помогаю чем в силах иным, как и должно… – Лейф с усмешкой растягивал завязь мешка с серебром.
– Как ты сам – научился как свердсман владеть и мечом стало быть?
– Лишь копьём… – засмущался взволнованный мальчик, принимая отбитые хрингуры в собственный кошель и почтительно преклонив голову перед купцом.
– Ну лихо? ли начало? Я ведь тоже сперва красил хуже пьянчуги, что в золе верховницу измазал свою. Вот клянусь бородой Всеотца – ещё может быть сам я услышу как имя твоё назовут среди свердсманов первым; и враги твои рухнут как скалы на пыль – что и лучший наряд из моих же цветов того алого славы твоей за её ярче вкрасить не сможет!
– Разве зрящий вы сам, чтобы это предречь? – Бродди взглянул в глаза старого Лейфа.
– А им нужно ли быть, чтобы зрить кто ты есть – что ты сам не из тех, кто горшки во дворце протирает? – Лейдиленгур взглянул в глаза Бродди – ярко-синие точно у матери.
– Помни лишь – что твой долг защищать тех кто дорог тебе… и обид их врагам не прощать…

Ветер стремился с востока, развевая воздетые стяги владетелей Бейлхэ, что вились средь намётов. Стан гудел, встречая загоны пришедших с Помежий союзных земель подкреплений, что сдержали напор подошедшего нового воинства орнов, преломив его в битве у Белой Скалы и теперь подойдя к уже взятому прошлой седминою Эиклундгейрду. И в том общем волнении мало кто разглядел в одном малом загоне под синими стягами две чьи-то стати без стали брони, лишь в тяжёлых покровах плащей-верховниц поверх плеч.

– Ты ведь знаешь кто я?
– Да – наслышан, почтенная. Сам ведь буду из Клох-кнойх…
– Так будь добр, пропусти к нему – честь с хвалой тебе за рассудительность.
Здоровяк Хидд Гора из Клох-кнойх, сам служивший у Конналов прежде – а родня говорила порой, что и сами они из их ветви побочной – мало ль с кем их прабабка на сене лежала, раз была в девках так хороша – седмину стоял среди стражи, охраняя копейно намёт их владетеля, изловившего жало в бою с мохнорылыми. Без труда, хоть не сразу узнал он их фе?йнага старшую дочерь, что была прежде дома в Глеанлох – и твердили ему земляки, что сосватана уж за кого из сынов им союзных Лабра?йдов – а теперь вдруг стояла пред ним возле входа, появившись с рассветом в загоне от Конналов, что последними прибыли конно сюда, направляясь из Каменной Кручи. Потому-то сперва и опешил сын Киана-конюха, не признав поначалу её под плащом с наголовником, и одетую просто, в дорогу. Лишь как сняла со лба ткань чепца, то похожей вновь стала на деву – как упала на плечи тугая коса в золотой рыжине.
– Так не велено, гэйлэ… – нахмурился стражник, точно взвесив в уме – кого же ему слушаться нынче, – да и он не один там…
Глаза цвета волны на Глеанлох вспыхнули словно кострище.
– Я так, значит, две ночи в седле проскакала – а он со служанками тут забавляется?!
– Что ты – что ты, почтенная?! – округлил взор стражник из Конналов, – да вчера лишь как жар с него спал! Какие тут девки, опомнись? Да и нет их у нас – вот Тремя присягну! К нему Вёрткий прибыл с донесением…
– Ага – врать ты мне будешь! Как ехала – видела я, сколько баб у вас в стане – и половина уж точно не жёны кого-то! – фыркнула гостья.
– Ты как будто считала, почтенная…
– Ладно, так уж и быть – пропусти-ка, посмотрю хоть за ним, дураком подстрелённым… – взволнованно проговорила дочь фе?йнага Конналов, устремляясь к намёту.
– Как ты можешь так, гэйлэ – о самом так о нашем владетеле? – проворчал изумлённый тем стражник, боченясь с неохотой перед напором легко оттолкнувшей его дочери Кадаугана из Глеанлох.
– Я ещё не сказала «набитым»! Это тебе он владетель – а я помню как с другом своим упокойным из Килэйд они крали сливы в садах у горы – и на пару затрещин моих получали, когда не делились. Ну не стой же, пусти, будь уж добр – не довольно ль расспросов? Я лекарство ему привезла… – она приподняла в руках небольшую суму, но довольно тяжёлую с виду и полную разных мешков с бутыльцами.
– Ты сама как лекарство, почтенная – или отрава… – сдавшийся стражник отступил вбок, оставив путь к закрытому пологу намёту открытым, – не отправь его хоть в Тёмный Дом от заботы… Совсем он ослаб в эти дни.
– Честь с хвалой тебе, что понимаешь! Не забуду твоей рассудительности.
– И тебе ветра в спину, почтенная, – он преклонил перед ней голову.
Приподняв серый полог намёта дочерь Кадаугана неслышно шагнула в проём, так же легко опустив за собой ткань двери.

– Вот так встреча, почтенная! Честь с хвалой тебе! – произнёс ошарашенный Килух из Бранн, сидя подле лежавшего а?рвеннида, с кем вёл речь о последних сражениях этой седмины.
– И тебе же, достойный, побед на пути! Твоему многославному деду привет передай от меня, как с ним встретишься снова.
– Передам, передам… Гэйлэ, ты же дома была лишь три дня как? Или врут?
– Ты же знаешь, почтенный, какие там ветры у озера. Села проехаться малость, а дунуло так, что Помежья как пёрышко я пролетела. Вижу – славно же владетель наш лечен… – взор её полыхнул словно пламя, впившись прямо в лицо так и смолкшего сына Медвежьей Рубахи.
– Ты, почтенный, когда хоть повязку менял? Или нет рук, что прибыть мне пришлось?
– Ты, достойная, в этом толк знаешь – и лечи его, раз прибыла… – засмущавшийся Килух умолк, поспешив удалиться – поняв, что он лишний тут подле разгневанной дочери фейнага Конналов, от которой теперь хоть ты печь без угля разжигай. Хорошо что вина не принёс на беседу с владетелем – а то точно уж вышел бы мокрым до пят с черепками на вихрах.

– Что приветить не рад? Или в час я не тот появилась?
– Думал я, что ты дома в Глеанлох… как Железный рассказывал прежде.
– Так и есть… Уж и думала прежде, что сам от меня ты отторгся – и прямо ждёшь, как с Лабра?йда сынком мне там руки окрутят.
– Зря приехала ты… – нахмурился Тийре, – ведь отец будет в гневе.
– А я? Уже и забыла, как ты с лица выглядишь… Лишь узнала, как Лу?айнэ мне из Клох-кнойх принесла, что тебя подстрелили дейвоны – так к скайт-ши мне та свадьба дрянная! Прискакали сюда как смогли, с дяди Фиара конным загоном уехали тихо…
– Ты и Луайнэ тоже из дома забрала?! – округлил глаза Тийре, опешив от этих известий.
– А-а-а – про неё ты первее пытаешь, выходит? Знала бы я, что меня так приветишь – то сама прискакала б в тот день, вместо лекаря вырвать их жало – и тебе же всадить кой-куда! – взор её снова вспыхнул как пламя.
– Да я просто спросил…
– Ну-ка, хватить глазеть – или сдохнуть от гноя ты жаждешь, дурак? Рубаху снимай! – она властно взяла в руки свежие тряпки из льна, принявшись снимать с плеча Тийре повязку, что уже задубела от старых кровавых натёков.

– Ты хоть скажи – чем же я провинилась? Что ни слова уже от тебя не слыхать за весь год? – вопросила она, завершив своё дело и бросив засохшие гнойные тряпки в горшок от воды.
– Вот не знаю – поймёшь ли… Я в ту осень отцу твоему слово твёрдое дал, как владетель – что…
– Ты с отцом моим дело имеешь – или со мной? – оборвала она его дерзко.
– О войне у нас дело с ним будет… – нахмурился Тийре, оставшись полулежа и ощупав как плотно сидит по плечу чистая перевязь под надетой рубахой.
– Ну и как – своё слово сдержал он? Много конных ты вместо меня получил от отца? – став руки в бока вопросила его с вызовом в голосе Этайн.
Тийре лишь промолчал.
– Что же – раз конные дома остались, вместо них я к тебе прибыла. Только вижу – не рад ты размену? Или новую к сердцу нашёл, чтоб скорее забыться?

– Вижу, что не забыл… Тогда что тебя гложет? – помолчав на его бессловесный взор вбок негромко спросила она, приближаясь – взглянув ему прямо в глаза.
– Прорицание было дано мне почтеннейшим… – сказал Тийре негромко, – что пасть может мой дом из-за женщины…
– Значит, имя моё он тебе там назвал? – вопросила с горячностью Этайн.
– Не назвал…
– Так чего ты решил, будто я тому буду виной? Или стух весь огонь, и зола мне осталась – что за волей богов ты укрыться решил?
– Нет твоей там вины – только нет и согласия, какового отец твой не даст нам вовек. А теперь и подавно… А без этого толк ли пытаться, раз другие все нам то же самое скажут?
– Ты отца моего не умаслишь. Тут не он, а жена его зла – и она его к ссоре толкает. Хоть бы сдохла змея эта Гвенол! – вдруг озлилась она в один миг, и лицо Этайн вспыхнуло.
– Не подумай, что мира я с ней не искала – только с детства его не нашла с моей мачехой властной. А отец мой как хвор на трясучку, под её руку пляшет всегда… Так что толк тебе ждать, как изменит он слово – если он и того не сдержал, не дав помощи войском?
– Что же хочешь ты, Этайн? – вдруг спросил он её напрямую.
– Быть с тобой. С тем и прибыла я, раз не понял ты сам, дурачок…

Молчание долго стояло под сводом намёта.
– Прежде был ты храбрей – как обычным десятником дочери фе?йнага жаждал добиться. Что же теперь ты молчишь, Тийре – словно всё позабыл? Там при встречах у озера был ты смелее… А теперь обнять даже боишься.
Она смолкла на миг.
– Или так ты страшишься отца и владетелей прочих укоров, что прочь выгнать меня сам решишь? Не получишь ты помощи Конналов, тщетно не жди – не поддержит отец тебя в распре, не даст он людей. Так хоть я буду подле тебя – и неважно мне уж, что про нас с тобой скажут…
– Разве должно для дочери фе?йнага так говорить? – поразился услышанным напрямо Тийре, – что готова семью ты отринуть?
– А разве фе?йнага дочерь не женщина, что полюбить она сильно кого-то не может – что на жертву такую пойти не готова, если мил ей стал кто-то достойный? Я в Глеанлох уже не вернусь, пока мачеха жива – не простит меня та, и отец вслед за ней, – она смолкла на миг, глядя Тийре в глаза.
– А за Лабра?йда я в жёны идти не хочу…
Дочь Кадаугана молча смотрела в глаза сына Дэйгрэ, не сводя с него взора.
– Я свой выбор сверши?ла. Выбор твой за тобой. Хочешь – буду с тобой, не женой так любимой – и плевать на чужие слова. А не хочешь – уж не обессудь… нет мне дома в Глеанлох. Если тебе не нужна я, так может другому кому в твоём воинстве баба нужна.
Она смолкла на миг, проглотив комок в горле.
– Всё сказала тебе – ты теперь и решай…
– Говоришь – слов не сменит отец? – наконец спросил Тийре, промолчав долгий час – лишь встречаясь с ней взглядом.
– Лишь бы ты своих слов не сменил – что меня ещё любишь…
– Если так – то к чему нам слова? Дай обнять тебя хоть в пол-руки, что осталась цела…
Этайн вдруг улыбнулась, расцвив точно мак – и без стеснения села ему на колени, прижавшись к своему мужчине всем телом.
– Вот что, Тийре – забудь про служанок. Видала я прежде, как падок отец был на баб – и такого для нас не хочу. Нет такого у них, чего я бы тебе не дала… – она обвила сына Дэйгрэ руками за шею, столкнувшись с ним лбами, и нашла его губы своими.
– Владетель – прибыл вестник от Каллиаха! – в этот миг распахнулся полог их намёта, и под своды вбежал вестовой, замерев на пороге.
– Брысь! – сурово впилась в него взором Этайн, повернув на вошедшего голову, – и до ночи не смей нас тревожить – если только сам весь Дейнов род сюда с войском не явится! И сестру мою в стане никто чтобы обидеть не смел! Понял?
Гонец лишь согласно кивнул и стремительно скрылся за пологом. Только топот сапог затихал вдалеке. Вновь Тийре с Этайн остались одни.

– Ты не думай – я вовсе не дура, и верёвок ведь вить из тебя не хочу… Пусть я фе?йнага дочь – но как умерли братья и мать в лето мора, и взял мачеху он себе в дом – то всего добиваться самой мне пришлось, пусть и звалась наследницей Конналов. Просто дорог ты мне – и был мил и десятником. И молчать я умею коль нужно… – негромко шепнула она, взяв ладонями Тийре за щёки и приблизив к своим полыхавшим губам, жадно впившись в его.
– Раньше был ты смелее… – шепнула она, находя его пояс поножей ладонью, – просто быть с тобой рядом хочу – хоть женой, хоть ты как назови. И пусть так, не женой тебе буду – но не мне здесь бояться укоров, что иные меня нарекут хоть в глаза потаскухой.
– Пусть посмеет кто только – я… – вспыхнул Тийре.
– Плевать мне что скажут. Я зимою так зла на тебя была, пожелала в запале недоброго – и то боги услышали вдруг… – пальцы Этайн коснулись завязки на ране в плече сына Дэйгрэ.
– И себя за дурные слова прокляла, как узнала про то, что ты ранен, при смерти лежишь тут один – и как с Аррэйнэ тоже проститься с тобой не успею. Ну а боги возьмут всё равно с нас что жаждут – так зачем и их гнева бояться…
– Пусть возьмут – ведь и так цену мы уже платим… – он промолвил негромко в ответ, расплетая ей косу с завязками платья, – …чем бояться того, что быть может лишь будет. Плевал я на проклятья… Иди ко мне, Этайн.

Ветер рвал ветви чащ, завывая в дубраве. Словно ветер бывают иные людские слова – те, что тучи сгущают над нами или рвут их на клочья, прочь вдаль отгоняя… Не прозреть это даже в знаменьях богов, что слепы и глухи к всем чая?ньям их смертных детей. Сами люди пути свои торят, храня в сердцах хрупкую веру, что будут способны они это свершить – всякий по собственным силам.

Ночь легла над простором холмистых равнин, серебря светом звёзд и взошедшего тонкого месяца спящий простор. Тихий ветер, доселе дремавший в колючих ветвях чернолесий, вдруг ожил, пригибая деревья к земле. Забренчал незатворенный ставень окна, и едва лишь уснувший мужчина проснулся. Он лежал, так и сникнув на ложе в одежде, лишь сняв сапоги – и устало поднялся на ноги, когда в его дверь застучали.
– Почтенный, открой! – долетел шёпот служки.
– Что там, Лойх? Сын вернулся?
– Да нет же! К нам прибыла птица.
– От горы? – рука вставшего пальцами взялась за ручку засова.
– Была бы рябая, я бы не стал и будить, как мне Фийна велел…
– Сколько раз говорить дураку – от горы летят пёстрые… Если эти – немедля буди. Ты что, Лойх – кривоглазый? Различить рябый с пёстрым не можешь?
– Да ни та, ни другая, почтенный! Там чёрная!
Рука резко открыла засов. Лойх испуганно смолк, встретив пристальный взгляд их хозяина. Отняв от груди голубка он отдал птицу в руки того, отдалившись на пару шагов от дверей, выжидая.
Человек осторожно взял птицу в свои узловатые пальцы, и бережно снял с её лапки пропитанный воском защитой от влаги немалый в размерах мешочек. Развязав петли плотных завязок он вынул послание, сев на резное дубовое кресло, пока Лойх торопливо бил кресивом, слабыми искрами в трут разжигая огонь и его раздувая из тлевших жаринок. Загорелась светильня, и сумрак кольцом отошёл от стола, затаившись тенями в углах. Отблески света легли на свисавшее знамя их дома, где алый багряным огнём извивался вкруг чёрного.
Человек долго, медленно, вдумчиво рыскал глазами по знакам послания, повернувшись тем боком, каким видел лучше. Лицо его было как камень – непроницаемо твёрдым, прорезанным сеткой глубоких морщин.
– Фийну живо сюда. Если даже на бабе своей он сейчас – пусть немедля слезает. Есть срочное дело ему.
– Слать птиц будем?
– Пёстрых.
– Понял…
– И за сыном немедля пошли.
– Коннала с братьями живо отправим за ними, почтенный.

Человек вдруг умолк, сжав послание в пальцах. Лицо его так же как прежде осталось безмолвно-застывшим, но ладонь указательным пальцем коснулась прижмуренных глаз, вытирая давно непривычную влагу на веках.
– Вести дурные, почтенный? – испуганно вымолвил Лойх с осторожностью. Никогда он не видел хозяина плачущим.
Тот какое-то время молчал, сжав послание в пальцах.
– Да, Лойх… дурные. Очень добрые вести – и тем же и дважды черней…

ГОД ВТОРОЙ "…СЛОВНО УГЛИ ПОД ПЕПЛОМ" Нить 3
По заросшим уже за два лета кустами и сорными травами прежним полям торопливо скакали два конника, погоняя своих скакунов и взволнованно глядя вокруг, озирая простор. Первый из них, муж за сорок годами, был одет совсем просто, в дорожную свитку из шерсти с поножами; с плеч свисал колыхаясь по ветру короткий некрашеный плащ без каких либо знаков. Второй – в тех же летах – тоже богатством шитья и цветов не блистал. Хоть по тому и для острого глаза всё видно, что одежды на нём были взяты с чужого плеча, и привык он носить одеяния знатных, а не тех, кто без стражи пускается в путь на восток в этот час.

– Значит, нету погони?
– Спокойно, хозяин – всё чисто. Проскакал я до речища, был возле бродов. Перейдём Тиховодную как затемнеет.
– Славно! Храни нас Горящий! – человек огляделся вокруг боязливо.
– Всё удастся, хозяин – не бойся! А как встретим вдруг воинство здешних домов, а не ёрла загоны, то быть может и вовсе без бед за гонцов себя выдадим.
– Думаешь, Гисли, до них не дошли уже вести от… этого? – покривился хозяин, чьё лицо стало серым на миг, – а узнают меня вдруг кто там – так ведь сразу поймут, что гонцы в таком чине не ездят как воры тайком.
– Знаешь шутку одну о подобном, владетель? – усмехнулся вдруг Гисли хозяину, желая поднять его дух, взвеселить.
– Ну тебя! Там одна половина про рыжих, а вторая про мужеложцев!
– Ну чего – есть ещё про арднурцев, почтенный. А хочешь – про конокрада с таким вот огромным мешком, кто потаскуху встречает на торжище – и говорит ей…
– Ты тут мне не шуткуй, а скажи – ещё долго нам ехать до рыжих? Где их воинство видели здесь, и чьих кийнов?
– Говорили мне в селище том – за рекой в дне пути. Вроде загоны из Донег, по стягам с их волком судя.
– Эх – как жаль, не Плешивый там фейнагом больше! Вот кого знал по че?сти я прежде и мог бы довериться. С ним бы я и без бед смог добраться до арвеннида. А его братец двоюродный та ещё кость, этот Дайдрэ… – покривился хозяин.
– Пришибить могут нас ненароком они, прежде чем ты расскажешь с чем прибыли. Или сами же всё отберут у тебя, как поведаешь – а нас в петлю на сучья…
Помощник нахмурился, глядя на своего владетеля – пусть уже и по чести былого. Но не дело теперь предавать им того, кто был щедр для Варглейфов годами, не обидев их маленький дом и приблизив к себе, дал чины и наделы.
– Может всё же покаешься перед почтенным? Вдруг простит…
– Не дурак ли ты, Гисли? Лучше к рыжим тем в петлю, чем… Чтобы этот отмеченный змеем простил – да теперь, после бегства? Сразу Коготь проклятый поймёт, для чего я отправился в Эйрэ – а уж кто-то из слуг за посулы или перед пыткой о всём разболтает! И так кто-то словами по ветру насеял, про всё он узнал… И тебе назад ехать не стоит – подумай. Голова лишь одна на плечах нам Горящим дана.
– Да кидать там жену не хочу я, почтенный… и брату бы надо помочь. Я лишь слуга – что владетель велел, то и делаю – как тут придраться?
– Придраться… Ты меня упредил, мой ларец притащил и помог ходагейрд мимо стражи покинуть. За такое… – он резко чиркнул себе ногтем мизинца по горлу – много дней как небритому, в колкой немытой коросте от грязи.
– Уж как сложится… Боги дадут. Твой ларец хоть на месте?
– На месте… – хозяин похлопал себе по груди, где в суме средь соломы твердел уголками точёного чёрного дерева малый ларец в серебре, хитро скрытый от глаз внутри внешнего – с виду битого тёртого ящичка как у купцов для весов и всех мер.
– А если попасть к их владетелю ты не сумеешь, почтенный? Не поверит тебе если арвеннид их ни на слово?
– Уж поверит – поверь! Всё там правда, все свитки их рук, все дела с нашим ёрлом. Так что срал я на Когтя проклятого – жрёт пусть богатства мои, подавись он всем золотом! Тут в ларце мои новые земли и дом – ещё лучше чем были! – он хлопнул в сердцах кулаком по суме, – Тийре всё мне воздаст по чести?, как ему покажу я те свитки…

Всадники быстро скакали по пустошам дальше к восходу, на ходу подкрепляясь уже зачерствевшим последним ячменным хлебцом и колбасным огрызком. Ради воли и тот, кто не каждую ел перепёлку, и поросёнком уже не молочным побрезговал прежде, был готов грызть ботву от свеклы и сырую немытую репу. Ради жизни и тот, в погребах чьих томились ценнейшие вина из разных краёв и уделов, будет пить и кислятину старую – а как кончилась та, то и тухлую воду из луж…
Впереди показалось блестевшее зеркалом вод среди древ редколесья широкое речище. Ещё было полдня конной скачки до тех самых мест, где по слухам стояли войска их противников, чьи загоны из кийнов Помежий под ве?ршенством Донег вошли в земли Ёрваров.

– Говоришь ты – покаяться… По чести? говорил с ним, стоял на коленях, молил мне оставить моё. Будто прочих владетелей руки чисты… Разве мало я войск снарядил для войны?
– Видно мало, почтенный.
– И поножи последние снять перед ним?! – распалился хозяин.
– Успокойся, почтенный – и так тебя слухи чужие уже называют… ну – этим…
– Всё врут! Ну скажи – разве был я конюшим при ёрле дурным, чтобы так вот меня как собаку ограбить и всё отобрать? Умолял его, клялся Горящим – а он смотрит так оком своим змееглазым, выблю?док, посох всё вертит в ладонях и говорит: «не вижу раскаянья я в твоём взоре…» – лицо беглеца посерело на миг, вспомнив это.
– Дурного врага ты нажил себе этим, тиурр. Лучше кнут по спине, чем разгневать так старого Сигвара. Он и из Ормхал достанет быть может…
– А плевал я на Когтя огнём! Пусть попробует! – распалился хозяин, – угорь проклятый – ещё он увидит, что я им устроить могу! Думает, Виганд из Альви слабак, казнокрад лишь трусливый? Я у владетеля был на подхвате давно, знаю много чего, и в том деле и сам кой-чему научился! Я покажу ещё! Я такое ему там устрою, такую вот гадость – век не забудет!

Двое конных поспешно стремились по землям Помежий к востоку, приближаясь к реке, устремляясь до бродов. Виганд Громкий имел много разных грехов за душой – но трусливым он не был, Горящий свидетель. И тяжёлый ларец на груди был тому очень веским подспорьем. За те тайны, что были внутри, много кто бы отдал серебра, чтобы всё то постичь – а тем больше за то, чтобы было всё то той же скрытою тайной. Но свой выбор он сделал, чью сторону взять – и цены за него не боялся…

Всякое действо имеет за то свою цену, как водится – и разгневанный бегством своей старшей дочери фейнаг Дубрав и Озёрного Края не дал ни единого конника в воинство кийнов, а тем больше велел возвратиться домой и всем прочим, кто нёс службу владетелю в разных загонах. Лишь войска его братьев, кто воспротивился воле Кадаугана Треанна, не ушли с полей битв на восток до Ард-Кладдах – но их было едва ли пять тысяч. И тем самым как будто то зря с высоты, в тот же час на ослабшие разом Помежья с союзными землями прибыли свежие силы дейвонского ёрла, забирая удел за уделом их прежних владений, сминая защиту намного тем меньших загонов, кто не мог удержать новый наступ врага.
У лежавшего в сердце союзных земель городища Мор-Глвидд – Большие Ворота – подоспевшее воинство арвеннида стало на отдых, оставив успешно удержанный север дейвонских Помежий и перейдя ближе к югу, напротив потерянной в прошлую зиму твердыни Елового Щита. Загоны владетеля Эйрэ и верных домов земель юга разбили там стан, заняв всю долину у кручи горы Скойлтэ-слейбхе – Расколотой. Ржали кони, звенело железо брони, сбруи, копий с секирами; ухали молоты кузниц и топало множество ног по истоптанной, липкой от ливня раскисшей земле. Как грибы в чаще леса вздымались вершины намётов, топоры высекали на жерди, дрова и столбы близлежащие заросли. От ворот городища тянулись возы с перекатами, вереницей снуя и свозя для загонов владетеля бочки припасов, еды и вина.
Впереди гряли новые битвы, и отдых потрёпанным в сшибках с противником воинствам был нужен немедля.

На рассвете второго по отдыху дня в стан прибыл многолюдный загон из людей разных кийнов союзных земель, чьи вожди появились пред Тийре, вновь прося их владетеля дать им защиту. Под угрозой возврата сюда воинств Скъервиров многие фейнаги спешно приехали к пришедшему в Айтэ-криоханн владыке Высокого Кресла молить о подмоге. Добрая сотня владетелей, их сыновей и прислуги явилась к Мор-Глвидд, взняв свои стяги здешних домов подле древка со знаменем Бейлхэ.
Не желая мешать сыну Дэйгрэ вести непростые и долгие речи с прибывшими, его тень вместе с верной Луайнэ взяла для охраны с собою огромного пса-волкодава из здешней породы, и направилась в лес на покатых отрогах Расколотой. Пока молодой ещё резвый Груагах – Лохмач – точно ветер носился по зарослям, пугая скрывавшихся зайцев и взняв в небеса целый рой перепёлок, женщины тихо брели по тропе, говоря меж собой.
– Видела Гайрэ я утром у укрепи – видно прибыл сюда от отца, – поделилась с хозяйкою новостью дочь дегтяря.
– Что же не здесь он уже, за тобою не вьётся? – пошутила дочь Кадаугана.
Луайнэ вся закраснела, хихикнув сестре.
– Скоро будет – тебя навестить хочет, гэйлэ. Я сказала, что к вечеру мы возвратимся, как владетель и фейнаги кончат те речи.
Тропа привела их к возникшим средь чащи камням, что вздымались столпами из почвы, поросшие мхом и увитые зеленью дикого хмеля. Древние стены клох-марвэ забытых времён точно серые тени клыками застыли в кольце, устремляясь до неба сквозь зелень ветвей здесь проросших раскидистых ясеней.
– Место дурное тут, гэйлэ – скайт-ши лишь гнездятся, – Луайнэ обернулась вокруг, озирая зелёные заросли, – уйдём-ка отсюда куда! Всё мне чудится – мы не одни тут…
– «Мертвецы не кусаются» – молвил мой дядя из Кинир, – усмехнулась подруге дочь фейнага Конналов, – лишь живые страшны…
– Видела пчёл там за тем поворотом, – сестра указала рукой туда в чащу, – может мёду добудем?
– Ты иди, а я тут посижу, пока пёс не вернётся.
– Хорошо, гэйлэ, я скоро – дупло то не так высоко, чтобы веткой в него не залезла!
Дочь дегтяря из Клох-кнойх устремилась бегом по тропе в направлении спуска с Расколотой, откуда подруги пришли сюда в чащу. А Этайн хозяйски уселась на тёплые камни, любуясь летевшими по небу тучами, что как серые с белым легчайшие перья стремились к востоку в прогалах меж низких ветвей, и внимательно слушала пение птиц, что забыв про собачьи проделки опять дружно пели в листве.

Ухавший в чаще невидимый голубь вдруг стих, затрепетав пером крыл в своём быстром полёте с ветвей в небеса – и дочь Кадаугана вскинула взор, оторвавшись от древних камней позабытого круга клох-марвэ. На поляну из зарослей с хрустом ветвей под ногами уже выходили три, пять – целых восемь мужчин при оружии. У самого рослого с лезвия долгой геары стекала багряная струйка – и Этайн уже поняла, отчего так давно ей не слышно собачьего лая ушедшего в лес по звериным следам Лохмача.
«Лишь живые страшны…» – пронеслось в голове вдруг словами седого Клох-скайтэ.
В пришедших из чащи она друг за другом узнала обличья сынов многих фейнагов Айтэ-криоханн, что явились сегодня к владетелю Эйрэ – говоря с Тийре в укрепи и обсуждая те бедствия, что несла им война с войском ёрла. Впереди всех шагал старший сын Геррке Прочного Камня из Куан, Ойсин Двойной. Он и завёл первым речь.
– Честь с хвалой тебе, гэйлэ. Уж прости – дело есть к тебе…
– Какое, почтенный – что и кровь вы пустили уже, и ко мне заявились с открытым железом? – Этайн внешне осталась спокойной, не желая показывать страх, что взметнулся в ней в сердце недобрым предчувствием.
– Мать твоя попросила вернуть тебя к озеру, гэйлэ.
– Мне не мать она вовсе! – презрительно крикнула Этайн, озираясь вокруг и не видя путей к отступлению.
– Так и ты не жена ему ведь… – насмешливо хмыкнул один из товарищей Ойсина, средний сын фейнага Нидд.
– Тийре ведь вам не простит… знаете сами – из Эйле достанет. Опомнитесь – миром уйдём все отсюда; и слова ему не скажу, что здесь было…
– Сперва пусть он тебя из Глеанлох достанет, почтенная, – ухмыльнулся сын Геррке, – хватит слов, не тебе тут решать как всё будет. Побереги их отцу и мамаше.
– Одумайся лучше, прошу… – она чуть не взмолилась, пытаясь остаться спокойной.
– Лучше пойдём с нами тихо – и всё будет славно. Как гостью почётную мы довезём дочь владетеля Конналов к дому. Давай, гэйлэ, не надо ломаться.
Скакунов их тут не было, но дальние отзвуки фырканья в чаще за кручей холма говорили, что кони её похитителей где-то поблизости, как и девятый сообщник – и никого из иных тут способных её защитить… Лес был пуст, все воители Тийре остались внизу у подножья Расколотой. Даже Луайнэ – Этайн не знала, жива ли она? Чья кровь алым окрасила меч сына фейнага Дикуйл – её или пса?
За камнями поросшей деревьями древней гробницы клох-марвэ на глаза ей внезапно попался проём –незаросшее место меж стенок колючих ветвей и стволов, где виднелась тропинка на спуск, огибавшая кручу. И когда люди Ойсина стали шагать к ней, дочь фейнага Конналов резко, стрелой устремилась туда, подобрав подол платья ладонью, юркнув меж сыном владетеля Нидд и его средним братом.
– Вот же сучка! Ловите живей! – вспыхнул в ярости Маэн из Дикуйл, тщетно пытаясь схватить их беглянку за волосы кос.
Хрустя ветками под подошвами Этайн как лань быстро мчалась по лесу, обминая стволы и колючие низкие дебри ветвей, сколь хватало и сил, и дыхания – устремляясь на спуск до подножья Расколотой. Расстояние между ней с ними всё нарастало, и тяжёлые звуки их топота стали уже отдаляться, как внезапно пред взором возник тот девятый – бывший вовсе не там, где храпели их кони. Тот раскинул вширь руки, стремясь изловить дочерь фейнага Конналов, бросившись женщине наперерез. На бегу Этайн резко пригнулась, поднырнув под мужчину, стремясь избежать его рук. Но тот был достаточно прытким – и резко сместившись с размаху ударил беглянку в лицо кулаком. Тень владетеля Эйрэ стремглав покатилась по влажной корнистой земле, обдирая ладони и вмиг потеряв свои силы, когда почва ушла из-под ног, а в глазах завертелась окру?гом как пряслице тьма.

Сквозь ужасную боль и стучащийся током крови дикий шум в голове она всё же услышала, как настигшие Этайн ловцы окружили её, на ходу тяжело выдыхая в усталости.
– Вот… коза! Еле-еле догнали…
– Говорил же я – будет ведь хуже… Что же ты, гэйлэ, такая упрямая? – донёсся звук голоса Ойсина.
Затыкая обильно бежавшую липкую тёплую кровь из разбитого носа своим рукавом, едва находя в себе силы держаться привзнявшись, она лишь сквозь зубы негромко спросила –ощущая, как кружится вихрем её голова:
– Баб своих… тоже бьёте вы дома?
– Только тех, кто дурить так как ты начинает… – сын фейнага Куан взмахом руки подозвал двоих родичей.
– На коня её – и привяжите покрепче, чтобы больше не дёргалась.
И вновь обернул взор на Этайн, впившись глазами ей в голые ноги из-под подола залитого кровью, в грязи всего рваного платья.
– Ты смотри, гэйлэ – нам велели живою вернуть тебя к Конналам. Но о том, чтоб не порченой – не было речи. Путь, знаешь, дальний до озера…
Он кончиком ножен на поясе медленно поднял подол ещё выше до бёдер, любуясь на женские ноги.
– Я, как помнишь, к тебе как-то сватался было. Вот не знаю – отец отказал твой или ты?

Пока её словно дичь двое ловчих тащили за руки к поляне, Этайн в отчаянии стиснула зубы. Вокруг Скойлтэ-слейбхе стояли войска её Тийре, там был он – её муж по чести? – но в лесу на вершине теперь она была одна. И иначе как кроме в Глеанлох пути уже не было, пойманной дичью вернуться домой к отцу с мачехой.
Сын Медвежьей Рубахи быть может сумеет найти её след и придти туда с воинством к озеру, взять ту твердь её предков в осаду. Но взять приступом прочные стены Глеанлох, чью защиту, как молвили шейны, держат бездонные топкие воды, сокрушая мосты и челны обернув силой бури, утянув илом сваи намостий на дно – и чью скальную твердь не сумел взять сам Эрха из Дейнова дома в часины Мор-Когадд – не сумеет наверное даже и он. А к тому же решится ли он в это время войны против ёрла развязать распрю в Эйрэ, все силы послав против Конналов – третьих по мощи средь фейнагов старых семейств? И так хрупкий союз их владетеля с всеми домами обринется напрочь, дав дейвонам возможность опять наступать.
И виной всему будет одна лишь она, дочерь Кадаугана…

Возвратив Этайн к той же поляне у древних камней похитители быстро седлали коней. Для беглянки уже приготовили путы, надёжно связав её кисти.
– Кто ещё там? – сын фейнага Сенхан обернулся к тропинке, по которой пришли сюда все – где как раз показалась ещё одна женская тень, хрустя палыми ветками в низкой траве.
Увидев залитую кровью сестру в окружении стольких чужих им мужчин при оружии Луайнэ вздрогнула, замерев как влитая на месте. Мёд из выдранных сот побежал ей по пальцам, липкими каплями падая наземь под ноги, кропя тёмными пятнами платье.
– Вот послал Шщар ненужных гостей… – фыркнул Ойсин Да-элтэ, с досады кривясь, оглянувшись вокруг. И обернулся к своим:
– Режьте девку – но тихо!
Этайн хотела сквозь боль крикнуть Луайнэ, привести её в чувство, принудить бежать – но рука сына фейнага Сенхан зажала ей пальцами рот. В правой ладони у Маэла Младшего резко сверкнуло железо ножа, что как заноза из раны взметнулся из ножен.
Дочь дегтяря так и немо стояла на месте застыв, точно птица в окру?те холодного взора змеи?. Но едва лишь в руках у мужчины блеснул острый клык, она вдруг страшно, немо, утробно вскрикну?ла – с такой силой, что эхо отдалось в ушах, зазвенев. Швырнув соты с мёдом в лицо нападавшего Луайнэ молнией бросилась прочь сквозь кусты, продираясь в ветвях точно лань от волков.
– Чтоб её, сучку! – сплюнул сын фейнага Нидд, – лес весь на уши подняла, мерзавка!
– Быстро за девкой! Заткните её поскорей! – рявкнул Ойсин, – Кулин – грузи на коня эту дуру, и живо поехали! У ручья нас нагоните после!
Пятеро их понеслись вслед за Луайнэ, пробиваясь сквозь ветви кустов и рассыпавшись в стороны, устремляясь её окружить с трёх сторон, взять беглянку как в клещи. А четверо стали поспешно взволакивать Этайн в седло скакуна, что стоял на поляне.
– Да кто снова там? – Койнах из Дикуйл внезапно опять обернулся назад, озираясь – явно слыша иные шаги на тропе, по которой явилась сюда их живая добыча. Чей-то топот и впрямь раздавался всё ближе.
– Вот же Шщар… Как не в лесу, а в питейне на празднестве прямо… – Ойсин встревоженно вскинул клинок, повернувшись на звуки шагов от трещавших под чьими-то подошвами веток.
– Лось! – кивнул он товарищу с клайомхом, исполинскому сыну владетеля Дикуйл.

– Вепри что ли вас там напугали? – на ходу окликал Этайн сын её дяди, кто внезапно примчался сюда, как стрела из кустов забежав на поляну. Видно Гайрэ не стал дожидаться возврата сестры из чащоб на Расколотой, устремившись сюда по следам – а быть может и с прочею целью явился сюда, и не только к сестре – сжимая в ладони обтрёпанный в бегстве пучок ярко цвивших как синь васильков и колючего мятлика.
Братья из Нидд заслонили собою сидевшую подле коня на земле дочерь Кадаугана, а огромный, плечистый и крепкий второй сын фейнага Дикуйл Кулин Лось вынул меч, став по левую сторону возле тропы – заходя с неприкрытого бока противника.
Клайомх взлетел по дуге, устремляясь рассечь клинком тело резким ударом в плечо. Но Гайрэ успев поднырнуть извернулся и вновь встал на ноги, зайдя на врага прямо в лоб, чьё оружие впилось концом жала в землю. Вырвав нож из его поясного чехла на ремне сын Аэдана впил клинок прямо по ручку в живот неприятеля, в этот миг безоружного – избежав клешней рук исполинского Кирна, что могли бросив меч его взять в смертоносный захват, вновь развернувшись лицом к остальным.
Измятые стебли цветов сами пали из пальцев на землю, и рука взмыла ввысь, вынимая из ножен на поясе жало геары.
– Да тут вправду свиней целый выводок! – Гайрэ резко отпрянул назад, уходя от метнувшихся прямо к нему двоих недругов, и бросил взгляд на сестру, кого прочно держал за плечо Ойсин сльохт-Куан – увидав её залитый кровью подол с рукавами и путы на кистях, какие она прижимала к лицу.
– Значит, баб любишь бить?
В глазах Гайрэ мелькнула недобрая хищная искра – точно чья-то холодная тень в глубине бездн Глеанлох.
– Жаль, убить вас, козлин, не могу!
Геара поймала на дол остриё одного из клинков, сбросив рубящий верхний удар вниз к земле, и навершие резко ударило в челюсть противника.
– Прежде надо спросить всё как должно…
Второй вместе с оставившим Этайн наследником Геррке Клох-гвиддина разом набросился с разных сторон на столь вёрткого недруга, попытавшись пронзить его жалами или заставить попятиться в чащу, зажав того в угол в сплетения сучьев и стенки стволов.

До поляны уже долетел гул тревожного рога, поднимая людей в стане воинства Эйрэ, вздымая от сна и бросая по коням. То ли Тийре сам понял, что с Этайн беда, раз давно её с Луайнэ нет, не вернулись они из чащобы на Скойлтэ-слейбхе – то ли крики и грохот железа в лесу потревожили всех.
Гайрэ рукой дотянулся до рога, что висел на седле жеребца, и приложив его кончик к губам с силой дунул. Второю рукой он держал свой клинок за залитое алым железо, пригвоздив крестовиною голову Ойсина к мокрой земле, не давая тому шевельнуться. Рядом во влажной от ливня и крови траве неподвижно валялся второй из врагов – оглушённый ударом геары плашмя прямо в бок.

– Покажи.
Тийре взял её за руки, попытавшись отнять от лица.
– Не смотри… – прошептала она сквозь разбитые губы – не желая, чтобы он её видел такой – и страшась то увидеть сама, что с ней стало.
– Покажи. Чтобы крепко запомнил, как буду судить, – он разжал её руки, взглянув на дочь фейнага Конналов. Зубы арвеннида скрипнули.
– Где этот лекарь? – обернулся он, быстро взирая в толпу окружавших.
– Я тут… – отдышался насилу тот, став точно вкопанный и прижав руку к груди, – староват я так бегать как сам ты, владетель…
– Давай уж скорее!
– Я-то думал –что страшное тут… короб всяких снастей припёр следом, – Коннал из Габ, подоспевший сюда за владетелем Эйрэ, оттянул от лица Этайн тряпку, набрякшую кровью, – наорали мне люди – носа там нет и лица! А тут дел…
– На две нитки известно! Да сделай же что-хоть! – заторопил его арвеннид.
– Тут и ниток не нужно, владетель, – оглядев все ушибы и раны лекарь взявшись тремя пальцами за нос женщины умело и ловко сумел его вправить назад. Та резко вскрикнула, дёрнувшись. Тийре успел обхватить её за плечи, удержав, и обнял, успокаивая.
– Ну-ну-ну… Потерпи, сейчас станет полегче. Дел на щелчок всего, гэйлэ!
– На щелчок… – мрачно фыркнул сын Дэйгрэ, взволнованно выдохнув.
– С твоим мужем хлопот было больше, почтенная. А тут что? Внутри кости целы. Две седмины поспишь на спине полусидя, и не трогай лицо даже пальцем, пока заживёт – и как прежняя будешь.
Коннал ещё раз придирчиво глянул на Этайн, осторожно ощупав ушибы.
– Даже шрамов нигде не останется, нечего шить. Зарастёт как на кошке… Ну-ка – свежей воды и завязок! – он подозвал к себе служек.
– А где Луайнэ? – тихо спросила дочь Кадаугана, не решаясь спросить что с молочной сестрою – жива ли она.
– Уж целее тебя будет, гэйлэ… Правда – от испуга ну что с ней стрясётся, раз заикою даже не стала? Отоспится, поплачет с тобою – и всё позабудет. Ну-ка дай я отмою тебя хоть от крови – а то больше тут страха иным.
Лекарь успокаивающе потрогал себя по груди, слушая сердце.
– Вот стучалку людскую зашить – но это не в две нитки, и даже не в десять наверное. Может в грядущем когда…
– Ага – когда станут повозки бежать без кобылы, и без сала и воска гореть будут свечи в дому трижды ярче! – хмыкнул Тийре с сомнением.
Служка Коннала резво поднёс им сосуд с остывающим кипенем. За ним следом чуть-чуть боченясь встали фейнаг из Морллвидд Коннла Порванный Плащ со своим младшим сыном Баэданом. Тот осторожно дотронулся пальцем до лекаря.
– Достойный… мы это, того – не торопим… но как ты закончишь с почтенной – с отцом бы продолжить, а то он… – Баэдан мельком оглянулся на арвеннида, боясь вызвать гнев того,– но мы что – подождём, пока гэйлэ ты лечишь!
Коннла Клог-кромилл согласно и часто кивнул, что-то тихо мыча – неспособный сказать из-за длинного древка сверла, что торчало у фейнага прямо из хворого сгнившего зуба во рту.
Зажурчала вода в медной плошке. Лекарь из Габ растворил там какой-то настой из глиняной бутылки, и стал намачивать мягкую тряпицу. А дочерь фейнага Конналов так и сидела как онемевшая, ощущая уже уходившую боль и лишь чувствуя, как у ног её тёрлась какая-то гибкая тень в густой шерсти, своим языком как шершавою тёркой вылизывая женские пальцы на за?литой кровью ладони. Чьё-то золото глаз точно отблеск сверкнуло во тьме, воззрив прямо на Этайн.

На злосчастной поляне в лесу вокруг каменной пасти клыков из замшелых столпов на клох-марвэ собрались прибывшие конно копейные, окружив беглецов. Чуть поодаль топились их родичи.
– Скольких взяли вы?
– Лишь пятерых. Один кинулся вскачь по обрыву, и с конём рухнул вниз – собирать уже нечего было, где кишки скотины, а где жеребца. Одного убил Гайрэ, а последние двое хотели прорваться сквозь копья – и…
– Ясно. Привезите для фейнагов стулья из укрепи. Разговор будет долгим – и седины их я уж почту…

– Я желал бы поверить, почтенные, как вы сами не знали, что дети домов ваших с миром прибыв тут замыслили сделать. Слову вашему верить могу я – мы кляли?сь на железе, Троим присягнули поу?тру. Вас тут не было с ними – и спроса с вас нет. Но скажите уж прямо, без лишних уловок словами – с чем вы прибыли этим посольством, к чему? Ведь и я не дурак, уловил о чём речь там была.
– Ты, владетель, в час распри не дело страны себе выбрал первее, а бабу… – нахмурясь угрюмо сказал фейнаг Куан, – я как верный слуга твой прошу – верни Этайн отцу, помирись с домом Конналов! Ведь она тут причина всего, что случилось.
Тийре молчал, точно что-то в раздумьях возвесив, решая.
– Ведь известно – ты сам слово дал там в Глеанлох Кадаугану, что откажешься брать её в жёны. И она же по че?сти дала своё слово стать женою Лабрайдову сыну! – поддакнул тому фейнаг из Нидд.
– Разве слово, что силой исторгнуто было из Этайн, может считаться по праву правдивым?
– Не по чести от данного некогда слова как рак потом пятиться… – нахмурился Геррке из Куан, – я, владетель, тебе расскажу, что есть сила раз данного слова. Сам на свет появился я силою этой. Мой отец Килин Рослый два года пытался посвататься к матери. Но не люб был он ей, по другому тогда сохла Ригру, от того всё сватов ожидая. В первый год открутилась богов дурным знаком, что ей дали в святилище. А второй раз смеясь согласилась – что женой ему станет, как нити начнут прясть из камня.
Мой отец был упорный – два года не слазил с коня, все далёкие земли объехал в напрасных, казалось, исканиях. Нити прясть – и из камня – смех только, и всё тут! Но в уделах у больхов нашёл он селение, где искусные люди из дивного серого камня, из горного льна могли нитки чесать и ткать ткань, что прочна и огня не боится. С тем возвратился он в дом моей матери, и подарил ей ту ткань и сам камень с нитями. А потом ей напомнил о слове, что дала она прежде на смех.
Уж как замуж идти за отца не хотелось ей, правда – но кто слово не держит, позорит свой род. Поженились они, прожили? много лет бок о бок, восемь деток на свет принесли со мной вместе… Вот что значит держать своё слово, владетель.
– Вы, почтенные, мне на закон упираете… твёрдость слова возняли в укор. Только кто из нас прежде присягу менял? Кто служил раньше ёрлу – до тех пор, пока Старый войска мои к вам не привёл, и все кийны Помежий не бросились мне присягать вместо Скъервиров? Или может быть слову был верен сам Кадауган, что в открытую он уж оставил защиту уделов, кого прежде поклялся беречь своим войском?
– Все мы знаем причину того ведь, владетель… – угрюмо повторил фейнаг Куан.
– Не по закону ты дело устроил с Кадауганом. Верни дочерь ему – и тем всем будет лучше по че?сти, – добавил глава кийна Сенхан, – ведь упорствуя ты лишь проклятие Бейлхэ на дом свой тем больше вздымаешь… И святители так говорят, что богов ты презрел не единожды…
– Ведь и так ты как Мурхадд пролил Родри кровь – братоубийцею став как и тот… – донеслось из толпы чьё-то тихое.

Тийре долго молчал, глядя то на скучившихся в круге копейщиков пленников, то на отцов их с роднёй. Сын Медвежьей Рубахи безмолвствовал – и лишь в глазах его резко пылали те искры, что прочих их зрящих принудили ёжиться.
– Закон, говорите? Вы, владетели, мне присягали, клялись на железе на верность Тремя, и просили защиты – кою дал я сполна, сколько было возможностей. Но и вы же роптали, чтобы я не посмел ваши вольности тронуть – все обычаи старых веков, что противны законам написанным. Хорошо. Так давайте решим уж – каким их судом осудить, людокрадов? Моим – или вашим, по здешним помежным обычаям?
Кто-то в толпе среди фейнагов резко закашлял, запнувшись на полуслове.
– Вы ведь знаете, что не им лишь одним по обычаям тем будет плохо… Так как будем решать это дело, почтенные? Чьими законами? Ведь приди я в ваш дом, уведи у вас жён, кровь пролей грубой силой…
– Но не жена ведь она тебе – знаешь ты сам по чести?! – негодуя вдруг выкрикнул фейнаг из Нидд Талух Гневный, – и отец лишь её может это решить, но не ты…
– Верно, почтенный… – Тийре сказал это тихо, но фейнаги вздрогнули, – не я… Зато я могу к Шщару вернуть дому Скъервиров все эти клятые земли, кои нам уже много веков служат данным раздором – и все Айтэ-криоханн, и Нодклохслейбха – пусть ёрл с Когтем подавятся ими! Будет мир им и мне, помянём всех полегших, ударим печатями в свитки, межу проведём… Только потом Сигвар явно захочет спросить – когда ваши войска уже будут ему бесполезны в час мира – всех вас спросит потом за измену…
Молчание было ответом владетелю. Лишь дыхание спёртых в груди, неродившихся слов нарушало покой онемевшей поляны у древних истёртых клыков позабытой клох-марвэ.
– Так как мне то решить – наше дело?
Тут в разговор их вмешался сам Ойсин, выйдя на шаг из толпы беглецов и обратившись к Тийре.
– Владетель – к чему те законы, от коих и нам и тебе мало будет по чести хорошего? Давай полюбовно решим это дело, спокойно. Мы же ведь кроме пса никого не убили, и зла никому причинить не хотели. Ну – перестарались, огрел её Манех немного, дурак…
– Что ты врёшь мне в глаза, душегуб?! – подскочила вдруг с места доселе молчавшая Этайн, оторвав от разбитого ими лица холодившую мокрую тряпку, впившись взором в умолкшего Ойсина, – кто Луайнэ прирезать велел им – не ты?! Кто хотел…
Она осеклась, не желая сказать как всё было – понимая, что Тийре узнав то их просто зарубит своею рукой не взирая на суд, тем себе сделав хуже ещё одной сварой со знатью союзных земель.

Вдруг из толпы в круг неслышимо вышел брат Этайн. Младший сын её дяди в волнении резко облизывал губы чуть приоткрытого рта, точно Гайрэ взволнован был или боится. И лишь сестра его знала – что раз дело так, он едва себя сдерживать в силах способен от гнева. Но удержать его Этайн уже не успела.
– Владетель – позволь, я скажу кое-что здесь по делу? – вскинул руку Железный.
Тийре в ответ не промолвил ни слова, лишь кратко кивнув.
– Значит, твердят они тут в оправдание, что-де Конналы сами просили вернуть Этайн к озеру? Так я сам буду Коннал – и вовсе такого не слышал от брата с отцом. Врут, выблю?дки…
– Да не с тобой была речь та! – выкрикнул сын Геррке Клох-гвиддина.
– Слова? вора не сильно уж вески, как молвят. Чем докажешь ты, шкуру от плахи спасая? – хмыкнул Гайрэ, на миг обернувшись к тому – а затем снова встретился взором с владетелем.
– А раз так упирают они, что сестра не жена тебе будет, и не властен обычный закон – так решим как и должно, все разом в кругу! Ты не муж Этайн – верно… но я брат, крови Конналов – и по праву сам волен злодеев к ответу призвать! Чтоб по совести было, как молвит обычай…
– Забудь даже, Гайрэ – ты мне за их жёлуди трижды ценнее! – сын Медвежьей Рубахи взмахнул в несогласии левой ладонью, – моё это дело. Повешу их…
– Первее моё, – племянник владетеля Конналов стиснул ладонью навершие, привынимая геару из ножен, – я и должен решить. Так ведь, почтенный Клох-гвиддин – как ты и хотел? – обратился он к фейнагу Куан.
– Повитуха тебя уронила? Их пятеро… – тихо сказал брату Этайн владетель, не сводя взора с пленников, выжидавших решения арвеннида, – да и прозвание это – Двойной…
– Уж скорее Двуличный… – поморщился Гайрэ презрительно, – теперь смирен и тих точно лань, как в грязи повалялся. Ты же нашего Льва дураком не считал – как он в Славном Чертоге вот так пятерых зарубил? И не простых дураков, а Ноттфуглен трёхжильных!
– Шестерых… – хмуро вымолвил Тийре, не сводя глаз с выжидавших решения фейнагов Айтэ-криоханн и их сыновей.
– Тьху ты! Даже сравняться не выйдет… – скривился шутливо сын Аэдана, – зря того я урода в лесу второпях заколол. За двоих бы сошёл этот Лось…

– Ладно – сам захотел ты! Согласен! – нарушив молчание Ойсин с усмешкой взглянул на противника, – все в кругу разом, как ты и сказал! И пусть боги решат, чья тут правда!
– Пощады просить я не стану. Но и вам её, вы?блюдкам, тоже не дам… – прищурив глаза сказал Гайрэ.
– Ну – как знаешь! Троерешат, чья возьмёт, если только ты сам не железный, – Ойсин с готовностью вырвал геару из поданных стражником ножен, вздымая клинок.
– Он и вправду Железный… сын Аэдана Лайдрэ – тот самый… – вдруг молвил сам Геррке из Куан, бледнея. Он встал с кресла, направившись к Ойсину.
– Помоги тебе Трое, сын… Я уж не в силах. Должны вы победить – вас ведь всё-таки больше…
Он умолк и устало шагая вернулся назад, сев на кресло и немо взирая на круг да-слеана, где противники вышли друг к другу, впятером наступая на родича Этайн.

Под пологом леса ложилась предно?чная мгла. Пять теней с отражавшими отблески света геарами полукругом уже приближались к застывшему сыну Аэдана, правнуку Кахера Змееубийцы, крови их первопредка Коннала Тени из Эйле – сыну рода владык всех Дубрав и Озёрного Края. Пять теней приближались к одной точно остро отточенный серп.

Гайрэ вдруг резко прищурился, глядя на Ойсина, бывшего с краю – и в глазах его снова как пламя вспыхну?ла та злобная хищная искра.
– Значит, баб любишь резать?
И ладонь его, резко метнув рукоять одноручной геары в левицу, ухватила дол лезвия, направляя удар прямо в шею противника – одного из помощников, бывшего подле хозяина – пронзив горло мужчины насквозь, выйдя жалом за ухом. А затем младший сын брата фейнага Конналов ринулся в сшибку, устремляясь меж ними как змей меж ветвей, поражая врагов одного за другим, протыкая тех жалом меча, разрубая ключицы и рёбра – убивая их всех одного за другим – оставляя Двойного живым до конца, тесня в угол, когда будут они лишь вдвоём…

ГОД ВТОРОЙ "…СЛОВНО УГЛИ ПОД ПЕПЛОМ" Нить 4
Долго тянулись дни тёплой весны и пришедшего жаркого лета на круче над городищем, откуда с малой вершины двурогой громады Лесистой как на ладони был зрим распростёртый внизу весь простор окружавшей ардкатрах Воротной долины. Настал час выправ, и теперь Тийре отбыл надолго, ведя за собой после краткого вешнего отдыха воинство, что собралось к горе от всех верных владетелю кийнов.

Много трудов и упорства пришлось ему я?вить, дабы снова восстать прежним на ноги. День за днём Лев пытался опять научиться сидеть, затем встать хоть бы с палкой в руках, не падая наземь подрубленным деревом – едва руки Моррвы его отпускали. Не одну ту седмину трудов это заняло – и казалось бесплодным и обречённым на неудачу, обещавшим ему лишь увечность в ослабленном теле.
Но А?ррэйнэ не сдавался. Сама его жизнь побуждала к решимости, через невыносимую слабость рождалось упорство – и он в очередной раз отшвырнув тяготившую клюку пытался стоять на ногах, удержавшись. Затем пришло время первого шага, повергшего наземь. Но раз за разом сперва подле Моррвы, а после и сам, отбросив ненужную более палку он смог снова взняться и сделать тот шаг, за которым затем были новые, всё скорее и твёрже. Шаги переходили в прыжки, а прыжки в бег сперва от товарища, а потом уж за ним – всё менее поддающимся, поначалу не желавшим разочаровывать Аррэйнэ в собственных силах – слабого, ещё не вошедшего в прежнюю мощь.
Раз за разом ладони его становились ловчее и твёрже, им стало по силам уже самому пить и есть, а затем сшить своею рукой порванные при падениях наземь одежды или сходить облегчиться, не стыдясь чужой помощи – будто у впервые научавшегося этому ребёнка. И когда уверенность в теле снова была обретена, а мышцы стали крепки как и прежде, он уже мог бежать за несущимся вверх по скалистому склону товарищем и перепрыгнуть через валуновый забор вокруг мельницы. Снова он мог удержать в руке меч – уже не выпадавший из пальцев в разящем ударе их стычек.
Как стремительный ветер над Глвиддглинн пролетали и летние дни. Вместе с Буи?рой или его учеником ко Льву прибывали все свежие вести о шедшем раздоре с дейвонским владетельным домом – полном для воинства Эйрэ и громких побед, и печалящих неудач. В это лето Тийре даже по неотложным делам нечасто возвращался в Аг-Слейбхе, оставаясь с войсками на западе – пару раз лишь сумел он прибыть на гору.
Незаметно пришедшая осень катилась по Глви?ддглинн завесой промозглых дождей, сменяясь густыми туманами и внезапно подбирающимися с севера холодами, в инеистых рассветах раскрашивая всеми яркими красками золота и багрянца зелёную прежде листву горных чащ, догола обдирая ветрами деревья.
В эту пору Аррэйнэ стал неотличим от прежнего. Ещё недавнее прошлое, когда он походил на мертвеца и уже мог услышать зловещие песни манящих его в недра Эйле скайт-ши, осталось лишь напоминанием в виде двух затянувшихся шрамов на шее и ран на груди – хоть прилежно зашитых Буи?рой, но порою надрывно саднящих точно больное стариковское колено на перемену погоды.
И голос его так и остался иным, уже не прежним – в нём продолжил звучать из пронзённого некогда горла тот хрипловатый присвист, всякий раз вырывавшийся во время речи.

И вот к концу листопада, когда большая часть воинств кийнов после сбора урожая и празднества Самайнэ вернулась к горе и в помежные кадарнле на недолгий отдых перед грядущей зимой с её новыми выправами – в ту пору на мельницу после долгого отсутствия снова прибыл Тийре. На этот раз сын Медвежьей Рубахи привёл за собою на привязи и второго скакуна – пепельно-серого жеребца, с неохотой подчинявшегося чужой воле и упрямо мотавшего головой. Спешившись и привязав обоих коней к вмурованным между камней в стене мельницы кольцам, он сперва заглянул внутрь строения, где у жерновов в обнимку с пустым пивным жбаном храпел развалившись на связках соломы Хребет, и отправился искать друга средь скал на вершине Лесистой.
Тот безмолвно сидел на поросшем пожухлой травою обрыве, подстелив под себя овчину-накидку, и всматривался в мглистый простор уходящих вдаль кряжей, ловя лицом холодное дуновение ветров, ревущих над пожелтевшей долиной.
– Эй, Лев! – тихо окликнул его Тийре, подходя сзади. Но Аррэйнэ словно не услышав приветствия друга не проронил ни единого звука в ответ, всё так же сидя на выступе и сжав пятернёй свою шею.
– Чего ты в тревоге, словно враг у горы опять встал? – ткнув его локтем под бок Тийре сел рядом с другом, держа в руках какой-то свёрток из мешковины.
– Да вспомнилось вдруг… Год как ми?нул сегодня – Аррэйнэ не договорил до конца, и лишь исподволь вновь стиснул горло ладонью.
– Даже помнишь такое… Брось дурное из головы! Ты живой, а не в Эйле или змеевых норах! – сын Дэйгрэ похлопал рукой по плечу друга, словно пытаясь того ободрить.
– А я вместо речей с послами вождей из Травяного Моря прибыл сказать, почтенный наш лу?айд-лохрэ, – шутя фыркнул Тийре, – что пора бы вернуться тебе к своим воинствам. Или ты тут среди сена с зерном с весны сидя решил, что от службы своей стал избавлен?
– Пора? – Аррэйнэ оживился, отпрянув от охвативших его дурных мыслей, – ну наконец-то! Я уж заждался, давно ведь все силы вернулись!
– Того я и ждал – чтобы был ты как прежний. И вот срок пришёл.
– И не зря ждал. Не думаешь ли ты, арвеннид, что я славой и в эту выправу намерен с иными делиться, лёжа на сене? Год я лишь тлел – дай же снова мне вспыхнуть!
– Дам, дам… Не думаю, что и сейчас удержу тебя тут.
– Ну скоро станцуют у нас на угольях дейвоны! – в запале Лев cтукнул себя кулаком по колену, привскочив с расстелённой овчины.
– Сегодня как раз во дворце собирается Совет ратных – и вот туда мы с тобой и заявимся.
– Клятые тени… – озлословил Лев тихо, садясь назад наземь, – год назад тоже мы на Совет собирались – и…
– Я ту ночь тоже крепко запомнил – столько дырок ножом получить угораздило… Да ещё этим летом стрелу изловил, как слыхал ты от Киана.
– Рассказал, как Две Нитки тебя зашивал… Да, многое стало нам памятным, – соглашаясь с товарищем Аррэйнэ тронул вновь шрамы на шее, – но я всё равно ещё жив…
Он хватанул воздух пястью, точно наслаждаясь его трепетной лёгкостью и кажущейся пустотой, которую сын Ллура теперь не воспринимал уже так легковесно нежели иные живущие, не вступавшие одной ногой на тропу к костяным ямам Шщара.
– Всех этих баб, что остались от братьев, я пораздавал нашим – кого так, кого замуж пристроил. Вот только ты, пока целый год пролежал на соломе, чуть не сошёлся с Обдирающей Кости… – пошутил Тийре, хлопнув товарища по плечу.
– Что – даже Молоту под его рост баба нашлась? – усмехнулся вдруг Лев, позабыв о дурных тенях прошлого.
– Будто раньше он сох… Что же он – не мужик? Всем своя тень найдётся, как дядя Килух твердил… Вот коня под рост Каллиаха было найти дело много сложнее – чтобы скотина такую гору на себе удержала в седле – а и то отыскался тогда среди стад его Туча!

– А знаешь какие ещё добрые вести нам выпали? – спросил затем арвеннид.
– Слышал, что Катайр и Рианн с Туа?тал бежали к дейвонам, изгнал их всех Ллугайд из прежних уделов – кто тебе присягать не желал, и их ёрлу служить решил дальше. Или Скъервиры все передохли от летнего мора в их ходагейрде? – пошутил было Лев.
– Пока нет – хоть я и полсотни быков был бы рад всем богам на горе принести того ради. Летом нежданно перебежал к нам Виганд Громкий из Альви, брат умершей супруги покойного Стейне.
– Жирная птица к тебе прилетела! И какие же ветры её сюда в Эйрэ пригнали? – удивлённо присвистнул сын Ллура.
– Те, что го?ловы с шей иным сносят на плахе… – Тийре черкнул ногтем пальца по горлу, – прежде был он при Стейне в большой его милости, в чине конюшего воинства ёрла – а этим вот летом смертельно рассварился с нынешним скриггою Скъервиров, потеснившим того с его тёплого места. Сигвар тот хоть и скуп, но казну он хранит всё по че?сти, а не тянет её как телёнок корову из вымени. Виганд же тот запустил туда лапу при Къёхваре, а теперь вдруг решил позабыть о войне, на которую Коготь просил серебра – и против воли всего их семейства советовать стал искать мира. Иначе предрёк он, что не Скъервирам дальше владычествовать доведётся в Хатхалле.
– Даже так?
– Ага. Если не приврал мне, конечно… Разгневанный такими речами вместо раскаяния за нечистые руки Клонсэ нарёк его изменником и повелел лишить воли. Но упреждённый слугами Виганд успел покинуть Вингу не в путь до Прибрежий или на Север к противникам Скъервиров, где его явно уже поджидали – а ринулся конно прямо к нашему воинству.
– Ну, жить захочешь – не так побежишь! – хмыкнул Аррэйнэ.
– Точно! Правда, пела та птичка тут в Эйрэ недолго… Повстречалась и здесь с долгим когтем кого-то. Войск с собой не привёл, но не с пустыми руками явился ко мне на поклон этот прихвостень Къёхвара, рассчитывая на милость, а с полным ларцом свитков тайных посланий, что прежний их ёрл доверял развозить. А там поимённо начертаны были все люди из Эйрэ – купцы, ратоводцы и многие фе?йнаги – кто долгие годы уже с домом Стейне союзники втайне, изменники клятве отцу моему и лазутчики.
– И что сделал ты с ними? – вопросил друга Лев напрямую.
Тийре на миг приумолк, теребя подбородок.
– Год назад всех прилюдно повесил бы разом с ворами на торжище точно собак без разбору, Трое свидетели. А сейчас вот приходится думать – какая за каждым вина, и будет ли толк от смертоубийства без лишней нужды – чтоб не вышло как с Модронами, что аукнулось мне в другом деле…
Он умолк на мгновение, хмурясь.
– Тех из них, кто врагу до сих пор подсобляли, решено было мною с Ан-Шором и Конлойхом отправить на суд всех старейших владетелей Эйрэ. Там им все сообща и отмеряли по суку на дубах. И то вышло их больше в два раза, чем отец мой за годы правленья огулом всех переказнил… – по лбу владетеля пролегла жёсткая складка морщин, – вороньё три седмины с дубов не слетало. Но так надо там было…
– А прочих?
– А иных без особой вины – и в железо ковать тех не стал, отправив с людьми их по ратным полям, повелев верным товарищам выжидать для надёжности, не станет ли кто из них и дальше помогать втайне Скъервирам. Так что теперь лапам ёрла тут в Эйрэ мы пальцы укоротили надёжно. Нескоро ещё отрастут они также как прежде… надеюсь…
Лев молчал, внимательно слушая товарища.
– С переметнувшимися северянами тоже ведь миром пришлось договариваться… Долго думал, как быть с ними – а потом по совету Безусого явился без воинства с малым заго?ном на тамошнее празднество, и передал свой обоз с костями всех павших людей их на погребение, кто с загонами ёрла в Ночь Смерти погибли. Сказал их фе?йнагам, что измена была моему отцу, но не мне – с тем и прежнего мира хочу с ними, готов позабыть их отступничество – если сами они тоже к прежнему миру стремятся. Или ёрл так им мил и обещал меньше податей дать, чем отец мой, раз послали они сыновей на убой вперёд воинства Къёхвара?
– И послушали тебя северяне?
– И да, и нет… Верховодивший в том заговоре всеми их кийнами Уэн из Кроммах и слушать не стал, даже когда я тело его сына Кадаугана со всем оружием возвратил, в Ночь Смерти своими тут ве?ршившего. Прилюдно нарёк меня щенком потаскухи безродным – что не склонится он перед таким новым арвеннидом, и сам будет вершить своими уделами и землями данников, и союзы с кем нужно плести по закону как волен.
– А ты что?
– А я при всех прочих фе?йнагах по обычаю вызвал эту свинью на да-слеа?на, если мир ему претит. Мол, «раз я сын потаскухи, так держи сам ответ за то прозвище – а не за измену присяге отцу моему как собаку в кругу зарублю тебя».
– Вот ты как… Ну а тот?
– Кривой сразу скривился, как во?роньих ягод хватил на язык – «не с щенком потаскухи мечами мне биться, я владетель высокого рода!» Под себя сходить можно от смеха – сам был младшим из семени фе?йнага, ограблял прежде шедших купцов от горящего камня, свинья – а теперь мне свой чин в морду тычет, козлина разбойничья…
– Ну а ты что там, Тийре? – Лев внимательно слушал товарища.
– Я-то понял – в попятную глупо, сам хомут тот надел на себя. Говорю – «за тебя кто в круг выйдет, раз владетель медвежьей болезнью страдает?» Вышел вершний над стражей – здоровый как конь – хоть далеко ему статью до нашего Молота.
– Раз ты тут – значит снял его жёлудь? – Аррэйнэ пристально глянул на друга.
– Потрудиться пришлось – врать не стану… Я же не Быстрым Убийцей был учен как кто-то! –арвеннид ткнул друга в бок кулаком.
– А как сдох этот пёс с дырой в брюхе, я снова стал звать в круг на сшибку Кривого. Тот, скотина, послал мне другого такого верзилу. А как я и того завалил – хоть и сам уже был еле жив – тут при всех не стал Уэн позориться, чтобы трижды быть битым щенком потаскухи, вышел сам ко мне в круг – полагая, что слаб я уже после боя.
– Ну и как? Был ты слаб, или врал им для виду?
– Был, не вру – но для виду стал слабже… – усмехнулся Льву Тийре, – погонял его так до усталости ног – ну и как обещал, зарубил там при всех наповал разом с братом, кто на меня со спины вдруг накинулся. А лишившись своих вожаков их владетели прочие из Гвартэ?ддиг, Инбер, Тиредд и прочих признали, что прельстились посланиями Къёхвара под уговоры Кривого – и тем прежний мир мы вернули. Присягнули друг другу в их роще Ард-Да?гда, что я не стану как прежде отца люди их старые вольности нарушать и брать поборы чрезмерные с торговых и меновых дел, а они отрекаются от союза с Къёхваром и дают мне людей на войну против ёрла.
Сын Медвежьей Рубахи умолк на мгновение, почесав подбородок.
– Ну и Гвервил и Мору отдал в жёны сыновьям фейнагов Кроммах и Инбер. Кровью союзы надёжней плетутся, как дядя Килух твердил…

– Тебя не узнать прямо, Тийре, – хмыкнул Аррэйнэ, с души которого словно слетели под вихрем студёного ветра тяготившие его воспоминания, – словно не одну лишь зиму я проспал в норах змея, а десятка два Самайнэ так миновали. Зрю, что рядом не старый мой друг сидит, с которым мы прежде вдвоём крали сливы и пьянствовали – а взрослый муж, твёрдо ведущий своей рукой воинство и страну. И не каждого арвеннида даже в ратные годы таким прозвищем наделяли.
Он шутя ткнул товарища локтем под бок, усмехнувшись.
– Когда же с тобою мы были просто юнцами двумя без чинов, а? Наверное и забылось уже это время…
– Взрослый муж – кто под стрелы сам лезет, голо?вы сшибает и дурням ровняет носы… – усмехнулся невесело Тийре. На миг он умолк, бессловесно взирая на зубчатый кряж перевала.
– Не думал я никогда, что судьба меня прямо в Высокое Кресло усадит… – сын Дэйгрэ кивком указал вниз, где расстилались малые глазу отсюда строения города, и около священной рощи в кольце тверди укрепи виднелся дворец его предков, – наперекор всему ходу суде?б наших – и благодаря твоему лишь сломанному копью, Аррэйнэ – что в тот миг оказалось сильнее мечей многих Модронов. И теперь, став владетелем и ведя уже не один мой десяток, а все земли Эйрэ от гибели поражения, мне приходится не быть прежним. Договариваться по чести?, а не мечом лишь махать безоглядно, как в юности – хоть и не без него править тоже приходится, как сам видишь. Не поверишь, сколько в седле из удела в удел мне приходится ездить, со всеми семействами вести речь об упрочнении с Бейлхэ союза их.
Лев молча слушал долгую речь друга детства, не перебивая, и лишь так же пристально вглядывался в темневшие дали простора над Глви?ддглинн.

– Странно ведь вышло – я разделил былую власть отца между всеми домами, а получил из их рук гораздо большую, чем упокойный родитель. Даже многие непокорные прежде фе?йнаги севера теперь не перечат нашему делу, став союзниками. Хоть и приходится немало увещевать прочих, кому не по сердцу указы в обобщении домов Эйрэ. Претит им и строительство новых дорог и мостов с кадарнле, и единение разных их мер воедино, дабы пресечь эту древнюю путаницу – где в какой земле чья есть бочка вместительнее, а воз камня весомее. И ещё… – он запнулся на миг, резко заговорив об ином.
– Клянусь Пламенеющим, Аррэйнэ – иногда я жалею, что выучил письмена… Столько писанины, оказывается, лежит в руках арвеннида – голова от неё распухает сильней, чем опара. Если бы не писцы и не помощь советами родичей, я бы умом от того давно тронулся. Хорошо, что теперь идёт распря, и меч я держу пока чаще чем перья с печатями.
– Знаешь, Тийре – у тебя полно верных друзей и отменное войско, как ни у кого из минувших владетелей Эйрэ. Вот только… разрешишь ли сказать тебе прямо, владетель, как прежде меж нами бывало?
– Со мною есть ты, Аррэйнэ, – перебил его арвеннид, – это уже половина от воинства Эйрэ. Чего ещё нужно нам для победы над Скъервирами? Говори, что за мысль ты там держишь?
Лев повернул голову к другу, встретившись взглядами.
– Я рядом – и буду твоей верной правой рукою доколе того ты потребуешь, и не отступлю, не предам. Но ты видишь, что кийн ваш оборван. Родных братьев у тебя больше нет, как и других прямых родичей крови Бейлхэ, полёгших в Ночь Смерти – а сколько иных их погибло за эту войну? Ведь все твои племянники как и ты не от брака родились, и юны ещё для правления. Дом ваш сейчас словно слабая ветвь в буревий, если дунет он вдруг посильнее.
Аррэйнэ смолкнул на миг, глядя вдаль на просторы сереющей в мгле засыпающей Глвиддглинн.
– Если тебя не станет – в сражении ли, или от убийц Скъервиров – то среди кийнов опять вспыхнет свара за опустевшее Высокое Кресло – и как знать, что грядёт нам? Чего стоят верные тебе воинство и круи?нну, раз у Эйрэ не будет опять прочной власти, соединяющей в согласии все доселе немирные между собою дома? Многие фе?йнаги и поныне готовы не сплоченный край наш порвать по кускам, что дейвонам на радость лишь будет…
– И что ты сказать этим хочешь, Аррэйнэ? – спросил его друг.
– Тебе бы скорее семью завести себе, Тийре, родить сыновей – чтобы в чертоге владетеля снова соткали Поло?тнище Предков, где и твоё имя будет отныне – законное и непопираемое, следом за коим и имена всех потомков твоих будут вчертаны. А пока что для многих из фе?йнагов ты и доселе лишь сын потаскухи и арвеннид без закона, как тявкал тогда толстый Оннох, перед тем как я заткнул его пасть.
– Прежде не говорил ты такого сам, Аррэйнэ… – как-то тихо промолвил сын Дэйгрэ, обернувшись и пристально глянув в глаза другу детства – понимая, что оба они изменились, став старше – и прежними юными им уже снова не быть.
– Прежде иными мы сами с тобой были, Тийре… – Лев умолк, вновь озирая пылавшие золотом с алым пожарища листьев уже угасающей осени.

Арвеннид долго молчал, словно обдумывая услышанное. Рука его задумчиво теребила усы с подбородком. А непростых дум на сердце владетеля Эйрэ в последнее время хватало.
– Ты конечно, всё верно сказал, Лев… И про убийц вот как в воду глядел – и яд мне пытались в бочонке прислать этим летом, и пару изменников этой зимой я повесил, кто влез мне в намёт в одну ночь заколоть.
– Даже так? – нахмурился А?ррэйнэ.
– Ну а как же? У Сигвара долгие руки… А изменников здешних хватает с горой. Гвенбранн из Катайр в союзных уделах их главный вожак и рука Когтя в Эйрэ – и его это люди явились ко мне по ночи. Правда руки их вышли не очень – одного заколол его собственной пикой, кто в ребро мне кольнуть наизлёт угодил, а иных сам сумел заломать, пока стража явилась на крики. И с отравою чудом лишь спасся – трое служек успели вино распочать, я же не жадный к такому… Пока вёл дела все с посланцами больхов, в стряпных они пеной пошли, все утробы пожрало им пойло.
– Кто прислал хоть – узнал?
– Шепчут Гулгадда мне языки – были то Модронов люди. Может и Гвенол та, старая сука, за брата привет передала. Только кажется мне, что иной заварил то винцо, не из наших уделов… На какую-то четверть восьмины промедлить успел, словно чудом. Теперь братовы псы, что в охотничьей своре их были, прежде всех свою пробу снимают. Жрут от пуза лохматые – хоть на что-то сгодились…
– Хорошо, что ты жив. Но подумай сам всё же о том, что сказал я тебе по чести?… Ведь не раз ещё могут прислать они яд и железо…

Аррэйнэ смолк, теребя рукой шею. После вновь оглянулся, встречая глазами взор друга.
– Я же не зря о таком речь завёл… Как дела твои с Конналами?
– Только хуже – и вряд ли мне будет в том толк… – махнул Тийре ладонью, нахмурясь, – впрочем – здесь она, Этайн.
– Здесь? Откуда?
– Со мною прибыла сюда, – усмехнулся сын Дэйгрэ, – и от празднества Белтэ со мной уж всегда словно тень.
– Ну даёшь ты! Неужели увёз её сам из Глеанлох? – присвистнул от услышанного Лев.
– Куда хуже – сбежала сама от родни! Так что правду сказал я – дел скверней не бывает… Не дал Кадауган мне ни воителя летом, ни желает он внять голосам их семейства. И Лабра?йды вопят, что увёл я чужую невесту у сына их фейнага – де сказала ведь «да» прежде Этайн, согласие дала… Ладно хоть не посмел он закрыть свои земли для всех наших воинств прохода на запад – прочие владетели возмутились такому желанию, и пригрозили Кадаугану отобрать все дарованные Конналам прежде уделы.
– И не хочет он внять слову мира?
– Он быть может одумался бы – но мачеха Этайн глава там в семействе давно, как болеет супруг каждый день на трясучку и чувствует дурно себя, что совсем стал безволен. Так настроила мужа, что тот не желает и слышать о дочери, и не даст благословений для брака – мол, другому она уж посватана в зиму. Мол, таков уж закон – и ломать его он не позволит. А для змеи этой Гвенол лишь в радость, что в ссоре мы с Конналами. Шепнул мне Дубильщик про дела её с ёрловым домом – и у братца её в потайном дне ларя много ценного после нашли, как я снял его жёлудь того сам не зная, изменнику…
– Так что – скользкий тот был глазом Скъервиров? – поднял брови Аррэйнэ, – вот уж кто бы подумал на этого…
– Оно то. Одни Трое лишь знали, сколь много он тайн из дворца нашептал за все годы врагу… Чудом только спалить не успел все последние письма от Когтя, что сам получил с голубями, и ответ не послал ему, вы?блюдок – только так и узнали. Ну а помощник Броданна, как встряхнули того, и про дыбу Дубильщик ему намекнул, каково на верёвках оно растянуться – соловьём всё запел о чём знал сам про тайны хозяина, выдал всё – лишь бы в петлю без пыток попасть.
– Так значит, упёрся тут Кадауган?
– Хорошо хоть, восстать не решился – а то сам бы не знаю, что сказал бы я Этайн, если придётся родной её дом брать осадой, и уделы отца с его данниками усмирять своим воинством. А ведь мог отделиться – как стояли дейвоны уж подле самых Помежий с уделами Конналов… Но с тех пор нет от них мне ни в войско людей, ни монеты от податей – и всё требует дочь он вернуть, словно я её силой забрал у отца…
Тийре смолк, почесав подбородок, и нахмурившись молча взирал на просторы долины, что лежала вокруг тёмной кручи двуглавой Лесистой.
– По чести? бы хотел я, чтоб жили мы с ней… И сама Этайн тоже ведь хочет – пусть и слова не скажет о том – слишком гордая, чтобы признаться. Ведь она дочерь фе?йнага древнего рода, чтобы так вот её потаскухою звали, как прежде чести?ли и мать мою. Иные и молвят мне в спину, в глаза не решаясь сказать, как я нос приравнял сыну Брайнэ второму, кто в лицо ей такое набросил, умёта кусок этот… – он запнулся, нахмурившись.
– А иные твердят, как тот Конлойх – что я должен иную себе взять жену, раз нет воли отца на союз мне и Этайн. А она мол, пусть будет как есть, моей тенью…
– Неспроста старый лис речь заводит… – прищурился Аррэйнэ, – что же за прок ему нос свой тут всунуть?
– Ты как зрящий впрямь, Лев… –Тийре невесело тюкнул себя кулаком по колену, – свою старшую внучку мне прочит в невесты – ну, ту Ольвейн, что Гийлину прежде он сватал. Мол – законных наследников жаждут увидеть владетели кийнов – по закону чтоб власть сохранялась, чтобы порядок заведенный был как и прежде.
– Будто сами рождением чистые все… – фыркнул Аррэйнэ.
– Что простили бы просто десятнику, не прощают владетелю Эйрэ. Есть закон, за который стоят все – а он посильнее меня…
Тийре умолк, уткнув взгляд в небеса.
– Только пусть хоть язык онемеет, хоть до каждого фе?йнага я снизойду по чести? упросить для поддержки – но добьюсь своего, и Этайн женой нареку я! – арвеннид вспыхнул на миг, злобно стукнув рукою о кручу.
– Ладно, Лев – это долгое дело… Вечно с бабами так – что и радость, и горе приносят – как говорил дядя Килух. А пока на Совет собирайся давай. Там и Этайн увидишь – явится она подле меня ненадолго, встретить своего дядю из Кинир, кто прибудет с Помежий. Стал он теперь новым фейнагом Кинир после гибели старшего брата в сражении против Шару?.
– Верно – довольно речей, Тийре! – Аррэйнэ резко встал на ноги, отряхиваясь от налипших на одежды травинок и сора, и закинул через плечо свёрнутую в скрутку овчину.
– А что за мешок ты привёз? – бросил он взор на тот свёрток в ладонях у друга.
– Нечего, чтобы тебя узнавали пока по пути кто-попало… – Тийре развернул мешковину и протянул Льву добротный, шитый поверх плотной шерсти тончайшею шёлковой нитью просторный, длинный тёмно-синий плащ с глухим наголовником.
– Ну-ка примерь!

– Вот, теперь хоть достойно ты смотришься, а не точно какой-то пастух, – довольно сказал Неамхейглах – глядя, как Лев облачился в накидку, скрепив ткань у плеча костяною застёжкой с витыми стеблями травы и телами свернувшихся змей среди них.
– Достойно, говоришь? – усмехнулся товарищу Аррэйнэ, оправив обновку.
– Хоть женить тебя можно! Наша Гвендолен вышила мне. Но тебе дарю с радостью, чтобы носил до скончания веков. Да, погоди-ка ещё… Сядь пока.
Тийре достал из разреза своей верховни?цы какой-то шнурок и осторожно обкрутил им голову Аррэйнэ по самому лбу.
– Чего это делаешь ты? – усмехнулся тот, смирно застыв без движения и давая товарищу снова обмерить себя от макушки до челюсти.
– Вот скажи тебе всё! Потом сам то узнаешь… Сиди тихо, не дёргайся!
– Ищешь жбан подходящий, чтоб в знак мира дейвонскому ёрлу в меду мою голову в дар отвезти? – неуклюже пошутил Аррэйнэ.
– Тьху ты, дурень набитый! – обиженный Тийре убрал мерку снова в разрез, – дейвоны и так совсем скоро Льва А?рвейрнов снова узрят – и посмотрим ещё, чьи гниющие бошки на кольях торчать будут к небу, тёмным Ллугом клянусь!

Вдвоём они спустились по тропе к мельнице, где стояли навязанными жеребцы, и пепельно-серый скакун в нетерпении обрадованно затопал всеми ногами.
– Я и Ветра привёл. Боялся, что с горя подохнет он за год. Веришь, но ни одного всадника не пустил себе на спину с тех самых пор, как тебя ножом ткнули!
– Спасибо, дружище. Ну привет, мой хороший… – подойдя к фыркавшему от радости Ветру Аррэйнэ потрепал жеребцу его гриву, чувствуя заигравшие под его шкурой упругие мышцы, и верный скакун отозвался неистовым ржанием, ударяя копытом о землю.
– Вот и окончилась твоя служба, Хребет, – сказал Тийре стоявшему неподалёку воину из некогда своего первого даламлаох, – прости, что такой долгой выдалась.
– Благодарю, арвеннид, что вернул нашего Льва, – почтительно отозвался Моррва, садясь верхом, – и служба эта была за первую честь!
– Поехали! – Тийре присвистнул, подстёгивая поводьями скакуна и разворачивая ринувшегося жеребца к спуску в ардкатрах, объятый мглой сумерек, средь которых как угли алевшими искрами тлели огни угасающих к ночи окошек.
Ночь наплывала на землю.

ГОД ВТОРОЙ "…СЛОВНО УГЛИ ПОД ПЕПЛОМ" Нить 5
Вечерело, и селище Къеттиров на перевале хребта в самом сердце Стейнхаддарфъяллерне стало клониться ко сну. Скот с последнего летнего пастбища звуком рожка и кнутами сгоняли в хлевы. Угасали последние печи, дав на ночь жар тепла для жилищ. Затворялись ворота и ставни окошек.
Бундин закинул седло на плечо, и оставив усталую Пчёлку в конюшне пошёл по ступеням наверх, поднимаясь в чертог для проезжих. Это лето не глядя на дядин запрет он провёл на востоке средь воинства данников Къеттиров, и ходил в их загонах аж к Дэир-глинн в Эйрэ. Матери брат как узнал, то с гонцами к Воротам прислал свой написанный свиток, где сурово корил и просил не лезть в пламя, но сам не бранил. А потом вызвал скригга их дома – повелел помогать собирать скакунов по уделами для воинства – и до осени нити дорог оплели его путь, когда Пчёлка несла парня к селищам с гейрдами, грязью луж и колей уводя вдоль отрогов хребта от востока на запад.

Летом в Помежьях внезапно ему повстречался сын Бурого – младший – и теперь уж единственный с гибелью братьев в ардкатрахе Эйрэ. Айнир был сейчас в воинстве Скороногого из Чёрной Кручи, став его первым помощником там – и сам средь других вёл Железную Стену на недругов. Увидав в стане Бундина тут же велел оставаться в гостях хоть на день, усадив за накрытый пусть скудно, но всё же с избытком для вечно едавшего прямо в седле на скаку добрый стол, на который поставил и полный хмельного кувшин.
Разговор вышел славный – не виделись парни давно, с той осенней дороги к Хатхалле как спутники старого Эрхи – и было им что рассказать. Айнир, уже отъедавшийся после худобы от раны в спине той зимою, окрепший и ставший суровей, не так как был в юности, весь молчаливый и замкнутый, мрачный, нёс ратную службу их дому уже за троих – тем не менее был столь радушен и прям, и за до?бро накрытым столом в их обозе они говорили всю ночь, обсуждая минувшее.
Средь разговора, когда поминали всех павших их родичей, Айнир вдруг точно припомнив спросил, отчего ему дали подобное имя? Что за история, кою обходят молчанием дядя с отцом?
Он хотел уж доверясь как брату рассказать сыну Доннара правду, кто есть он – на деле или только по слухам, что с рождения вились вокруг – но тут точно нарочно к столу их явились товарищи Айнира, услыхав его речь про Соседскую Смуту. Зажурчало по кружкам вино, и скорее его потекли разговоры – вспоминая чужие рассказы и слухи, на ходу обрывая уже говоривших.
– Да – творилось в те годы там то ещё дело на севере… Сколько семейств перебили друг друга в раздорах!
– И не счесть! Те же Младшие Рагни, Хатбъёрны, Ротсвейны, Аску?льфы и Грени – точно Гнев Всеотца их пожрал, как и того Рёйрэ дом…
– А как тех же вот Гальдуров Дьярви там словно овец перерезали прямо на свадьбе!
– То потом – после свадьбы!
– Так и Къеттиры…
– А Къеттиры что?
– Старый Рёйрэ не в этих уделах жива?л – а у горы…
– А не Къеттиры разве полвека с соседями теми, с Хатге?йрами распрей собачились, Хатге?йрд ихний до пепла сожгли и их всех перебили? Как там Храттэ башку снёс их скригге Собачьему Уху!
– Свиному! Дед говорил – как свиней забивали, не мог не сдержаться их скригга, чтобы свежее прямо без соли захрящить.
– Тьху ты, гадость какая… Аж блевать потянуло. Там же щетина одна на зубах остаётся!
– Да с чего вы про Къеттиров взяли? Те Хатгейры и сами друг друга изрядно проредили! К тому же заелись со всеми соседями, дурни, уповая на помощь от Скъервиров!
– Во, всё так – как мой дед говорил! А вот дом Рёйрэ взаправду взял Гнев Всеотца – вночи? молнией вжарил, и в пепел их всех обратил!
– Ты молчи лучше, дурень, чтобы Горящего Гнев не накликать! Ржёшь, как будто про пьянку какую толкуешь!
– Ладно – довольно про Къеттиров… – буркнул насупленный Айнир, не желая вести эти речи при Бундине, – тогда все там сцепились: за ёрла одни, против ёрла другие, а иные и сам за себя. Одних спросишь – доселе гордятся участием, а иные молчат, точно в горле им кол. Даже от присказки той в дрожь бросает которых…
– Про цену клятвы Красной Секиры которая присказка?
– Не – другая, про скот там чего-то! Про быка и кобылу навроде…
– Про свинью!
– Да это про Стюр – и вражду их с соседями!
– Не – про Дьярви она, как скот сами крали годами у Гальдуров!
– Ага – а потом его им же назад продавали!
– Во-во! Оттого-то Плешивый и взъелся на них – а потом на фръялсталле сцепились все в ругани, каждый стоя на своём; за железо схватились – и понеслось по кривой…
– А я слышал от деда, сказал это блодсъёдда Аску?льф Чёрствый Хлеб, как в хриннауг убил он Ульфге?йра Чесотку из Грени.
– Вот ещё выдумал! Это как Стюр дом Ротсвейнов тогда перебили! У них же был вепрь багряный на стяге! А у первых – кобыла.
– Какая кобыла тебе?! Жеребец! И на стяге уд виден!
– Не про то это, слышал…
– Про то – вот Горящим тебе поклянусь!!!
– И я слышал про Стюр – что случилось там всё из-за бабы – а звали её…
– Бундин – ты-то про это уж точно слыхал за Воротами. Что за присказка эта, о чём? – обратился вдруг Айнир к товарищу, – сама вроде смешна, а про что-то зловещее молвит. Знаешь ты, как там всё было?
– Знаю, – ответил он кратко.
– Так о чём хоть? При чём здесь скотина?
– Уж прости – не хочу говорить. Больно мрачное дело… – нахмурившись Бундин прервал их беседу, – всё одно всем воздал Всеотец за ту кровь потом каждому…
Так и не вышел у них разговор в этот раз. Им бы знать, о чём тут толковали не ведая… Присказка верно смешная иным – но кровищи на ней в каждом слове разлито. Кто не знает всей правды – смеются услышав… а кто знает ту цену событий – молчат.

В питейне к закату собралось немного гостей, кто ещё не лёг спать и не выехал в путь темнотой, не страшась ночных странствий сквозь чащи. Там среди них он и встретил сидевшего подле огня земляка из их орна, торговавшего разным товаром Бергейра Еловую Палку.
– А, родня! – увидал тот вошедшего парня, – мы-то думали уж за Воротами, твои кости воро?ны объели в Помежьях.
– Смотрю – ждёте с охотой… – шутливо поддел его Бундин, – здравствуй, почтенный.
– Ты уж извини – повелось так у нас средь семейства. На язык не накинешь железо, а люди иные как палка моя – без смолы прилипучи. Ну – как сам? Что же дядя тебя с собой в войске не держит, а как бабу какую оставил в дому??
– Ну, ему то виднее… Я волю его уважаю, раз до?ма дела? есть – я тут. Как там родня хоть?
– Которая? – ухмыльнулся ему Гренистафур.
– Сам ведь знаешь какая…
– Да вот уж как знать… Говорят люди сам знаешь что – от кого ты.
– Да пусть хоть ёрлов сын… – покривился в ответ ему Бундин, – мало ли что говорят. Как наш скригга – здоров сам?
– Твёрже собственных прозвищ. Только ноги хворают уже, на коня трудно взлезть. Это ты за двоих набрал силы… – пошутил северянин.
Бундин лишь усмехнулся – устал он от шуток, давно безразличны уж стали их речи в затылок и шёпоты. Хотя может быть вовсе и нет – и попрежде как гвоздь ему в ногу все эти намёки про кровь его и про отца…

Бергейр щедро хлебнул, допивая свою кружку пива, икнул и налил её наново.
– Я так ездил аж в земли к тем брузгам вдоль моря, разжился там камнем горящим – во, везу на продажу до Винги.
– Как – берут?
– Да из рук вырывают! Хоть война, но любому жену с дочерьми ожерельем подобным украсить охота – или знатным чертоги свои орезьбить.А ты сам куда двинулся? В гости?
– Ага. Не был давно уж… Хочу повидаться с роднёй.
– Уж прости – да кого тебе видеть? Её разве могилу? Даже скригга наш, ей прежде стольким обязан – сам и то тебя так себе кровью своею считал – ты ведь знаешь… А иные и то – называют тебя сыном…
– Хватит. Что тебе-то с того, кто и что говорит?
– Да не жги себе сердце ты, Бундин! Я же лишь то говорю, что другие в лицо тебе прямо не скажут. Ну не свой ты для них – хоть сто лет ты в их орне средь всех проживи.
– Вот не все. Хоть бы внучку его повидаю, когда буду доро?гой у Стюр.
– А ты что – не слыхал? – поднял брови Бергейр, взняв кружку пива и дунув на пену.
– Что слыхал?
– Да про Гильду.
– Не слыхал вот. А что? Знаю только, весной овдовела…
– Так она утворила такое…
– Чего? Замуж вышла за брузга какого?
– Скажешь тоже, дурак! Отрыдала с седмину по мужу, а потом всю родню растрясла, чуть сама не сбежала из дому – но упросила и тестя, и мужа дядьёв, и отца – и отправилась вместе с загоном из местных к востоку. Как раз люди до воинства Бычьей Башки отправлялись в дорогу. Вот гляди ты – какая коза! Упросилась за мужа взять месть – мол, стреляю я ладно. Представляешь, земляк?
– Значит, нету там Гильды уже? – переспросил тихо Бундин.
– Я же толкую тебе – кто тебя теперь ждёт там у родичей? Снова хочешь услышать в спину, как зовут тебя сыном…
– Довольно, – опять оборвал его Бундин, – спасибо за вести, земляк.
– Да мне что – слово ведь не тот хрингур, отсыпа?ю как влезет что в уши кому. Ты смотри, стоит ехать ли, сердце бере?дить? Ну не свой ты для них, знаешь с детства ведь сам…
Говорливый Еловая Палка как мельница сыпал словами, повествуя для Бундина уйму событий – но тот молча отставил невзятую кружку, лишь внимая вполуха словам земляка. Стоит ехать ли вправду, коль единственно близкий с младенчества друг вот уж тоже не там, а исчезла вдали, поглощённая жёрновом распри – и жива ли она вообще? А он тут, протирает поножи в питейне среди стариков и обычного люда…

Надломленный, страшно уставший, он выехал утром назад, направляясь к Еловой Коряге – селению Къеттиров, что лежало попутно в дороге к Стейнхаддаргейрду.

Сумерки быстро сгустились над отходившим ко сну городищем, когда Тийре с товарищем проследовали ко дворцу. Моррва же, которому арвеннид отдал ту самую перевязанную узлами готовую мерку и велел срочно ехать куда-то к кузнечным и оружейным рядам, направил кобылу другою дорогой в ардкатрах к вратам от полночной стены.

Аррэйнэ, год не видавший Аг-Слейбхе воочию, теперь лишь удивлялся, глядя как изменился их город. Следов разрушений запрошлой весны оставалось совсем уже мало. На месте дымящихся и коптивших завалов, какими запомнил их Аррэйнэ в день, когда его конница ринулась на Дейвоналарду, теперь возвышались достраиваемые стены и широкие столпницы кадарнле – гораздо более прочные, нежели древние бурры.
– В Нижнем, конечно, похуже дела – до сих пор половины домов нет, как погибло там столько народа в Ночь Смерти. И много купцов и ремесленников до сих пор не вернулись к горе, опасаясь второго прихода дейвонов с повторным таким разорением. Зато укрепь прочней прежней стала. Ваши из Килэйд тут всё возводили – неужели не узнаёшь?
Лев был однако как будто не рад, лишь угрюмо взирая вокруг.
– Сколько же я пропустил всего, Тийре… Сколько дел, сколько сражений… Мы не дали дейвонам взять верх снова, удержав их в Помежьях, всё верно – но хребет им так и не переломили. Отдал бы я многое, чтобы вернуть тот проклятый год вспять, и с большими силами вновь возвратиться к их Винге…
– Ещё нагоним упущенное – поверь мне! Не напрасным был год. Главное – ты жив, оказался железу не по зубам. И представь – каков будет страх недругов, когда они снова увидят Льва Арвейрнов?
Перед ними раскрылись ворота в стенах древней бурры. Копейные стражники приветствовали молодого владетеля Эйрэ, который сам будучи некогда с ними на равных и нынче воссев на Высоком Кресле по-прежнему был в обхождении прям и со знатными, и с простыми людьми не в пример старшим братьям. Тийре кивнул им в ответ, привзняв руку:
– Доброй ночи, удальцы! Хватает ли дров для печи, или мёрзнете?
– В избытке, владетель, – закивали с почтением те, преклонив головы.
Аррэйнэ же промолчал, лишь незаметно кивнув головою в приветствие. Неузнанным въехал он в древний дом арвеннидов, без привычных всем взорам двух разных клинков, и длинный плащ с наголовником скрыл его лик от их глаз – как покинул мельницу налегке, так с тем и въехал в ардкатрах.
Спешившись, арвеннид взял в руку горевший в стенной нише ворот багровыми сполохами смоляк, и два товарища неторопливо пошли долгими низкими переходами туда, где во дворце уже собрались на воинский совет все первые ратоводцы Эйрэ – их давние друзья и соратники – лу?айд-лохрэ и виднейшие из деих-ламнарв и далам-лу?адэ, глава кадарнле и прочие славные мужи из всех кийнов. Все ожидали лишь арвеннида, раз Неамхейглах пообещал задержаться с прибытием.

Ранее, при жизни старого Орту-а-Лейне все воинские советы проводились в Славном Чертоге под перенесённым туда из старого дедовского дворца Полотнищем Предков их кийна владетелей. Но ещё век назад во времена Великой Распри и бушевавших несколько десятилетий Помежных Раздоров все воители Эйрэ собирались в ином месте – в Ратном Чертоге, прозванном также и Костяным. То был теах, возведённый в давнишние времена, когда войны с многочисленными врагами извне и внутри всех земель племён а?рвейрнов сотрясали их обширную страну, и немало кровавых событий было вписано пламенем и железом в славную летопись воинства детей Пламенеющего.
Ратный Чертог стоял отдельно от прочих, совсем близко от рощи святилища, соединённый с хороминами дворца лишь широкой стеною с надстройками, где веками топтали истёртое дерево лестниц с настилами ноги охраны. Сейчас Неамхейглах возродил обычай собрания лучших воителей, и второй год первейшие из ратоводцев собирались под древними сводами Кнамх-ард-неадд.
Вдвоём они прошли через низкие дубовые двери с коваными витыми завесами, и проследовав по широкому, обшитому цельными нетёсаным стволами деревьев проходу, попали к воротам во внутренние покои Костяного Чертога, откуда уже были слышны голоса всех собравшихся к пиру гостей, и ладно на несколько глоток распевали там песню. Под ладонью Тийре створка изукрашенных витою резьбою ворот с негромким скрипом раскрылась, и друзья вошли в просторный зал.
Недаром он прозван был Ратным – равно и как Костяным. Высокие своды скрывал густой сумрак, который разрывали всполохи ярко пылавших в стенных держальнях смоляков да мерцанием десятков потрескивавших свечей, что как грибы с диковинными наростами оплавившегося воска словно опёнки на пнях усеивали широкие свечницы столов, за которыми восседали созванные почётные гости.
Ваявшие этот теах умельцы-резчики искусно украсили дерево стен с потолком – словно устремлённым ввысь к небу. Высокие столпы из цельных стволов стройных ясеней и корявых дубов с необсеченными у вершин сучьями подпирали свод крыши, словно то было в настоящем лесу, где полог ветвей закрывает всё небо над головой. Стволы их, изрезьблённые грубой секирой, вместе со многими возносящимися рядом опорами становились кверху вытягивающимися ввысь копьями с сотнями острых отточенных жал, подпиравших небесную твердь.
Потолок был укрыт облаками, чьи искусно вырезанные клубы разрывали недавно отмытые от паутины и свечной чёрной копоти с грязью, светлые как позолота иззубренные молнии, рвущиеся наземь из самого сердца горнила Отца Всех Клинков, Бури Несущего, Даровавшего Сталь – могучего и свирепого в своей необузданной ярости бога всех а?рвейрнов – Небесного Кузнеца Неамгабхи, чьё древнейшее имя произносили лишь в клятвах, мольбах и на поле сражения. Словно сам Он ликом своего Громоразящего Молота на потолке безмолвно взирал из-под устремлённых ввысь сводов на тех, кто собрался тут в Ратном Чертоге – тех, кто утолял алым жажду Его ненасытных железных клыков и когтей.
Ниже, спускаясь под прочный дощатый помост, на котором стояли столы и широкие лавки из дуба, а стены вокруг украшали хранившиеся там отнюдь не красы ради сотни острейших мечей, пик, секир и щитов – там деревья покрывались чешуями и шипами. По ним вились широкие кольца змеиных орнаментов, увивавших вздымавшиеся из-под пола столпы настоящих костей с черепами сокрушённых в сражениях прошлого недругов, словно увитых болотными гадами, чьи безносые пасти тут и там угрожающе зрили на них из-под ног как живые, вглядываясь в обильно возложенные вражеские «жёлуди битвы» голов – жертвы Небесному Кузнецу и Богине всех Распрь, черноволосой и страшной, неистовой и свирепой, ядовитой и хитрой, страстной и хищной сестре его, трёхликой и триединой Владычице Вороньей Тьмы, чьё древнейше имя давно стало мирным, редко упоминаемым на собраниях мужей-ратоводцев.
Втаченные в стволы длинные берцовые кости рядами украшали колонны до самой их середины, вздымаясь как ощеренные клыки самого Шщара – великого змея, владыки ключей и источников, топей и омутов, Собирателя Мёртвых, обвившего нижний круг мира под солнцем своими холодными кольцами; властителя ночи и тьмы, противника громоразящего кузнеца. Облик змея смотрел на своего извечного соперника, оплетясь ледяными витками огромного тела вокруг костей умерших – хранитель подземных сокровищ и вод, хозяин костяных ям, где гниют до скончания мира все те, кто не держал клятв с зароками, кто стал трусом, лжецом и предателем.
Костяной Чертог был самим рукотворным подобием, образом мира, где в середине миров на земле среди смертных сок жизни бежит в их сердцах, пенясь алым на взрезавшем плоть их железе – и соседствует с холодом смерти. Где дорога ведёт тени павших воителей к сбору душ в кузне Бури Несущего у его негасимого горнила и сотрясающего мир Грозового Молота – или в страшные норы костей, через кои лежит путь почивших… но не все покидают их, затянутые топкой болотною жижей в увитой холодными кольцами змея отравленной тьме у туманных корней вековечного древа, столпа всех миров.

Тийре растворил ворота в чертог и остановился на самом пороге. Аррэйнэ также застыл у дверей, став по правую руку от арвеннида, сокрытый от взоров широким плечом сына Дэйгрэ, и безмолвно взирал на Совет из-под низко опущенного на лицо наголовника.
Смолкли речи, утихли слова распеваемой дружно «Моей Помирающей Невесты». Ратный Чертог стих, встретив прибывшего владетеля.
– Слава, арвеннид! – раздался приветственный окрик Дубовой Ручищи. Ещё больше поседевший за год, но и попрежде крепкий и статный Ан-Шор встал со скамьи, возняв в руке рог.
– Слава, арвеннид! – прогремело по Костяному Чертогу устами десятков собравшихся тут воителей Эйрэ.
– Слава! – громко приветствовал их в ответ Тийре, взняв свободную от смоляка руку.
– Арвеннид, – начал речь первым некогда прежний четвёртый десятник, а ныне лу?айд-лохрэ, и год как принявший вершенство над Стремительными Ратями после гибели Аррэйнэ исполин Каллиах из Дайдрэ, – мы знаем, зачем ты созвал нас – всех, кто был вместе со Львом. Сегодня прошёл год с той ночи, как его забрал…
– Верно, Молот… – Тийре прервал боевого товарища, воткнув смоляк в держальню у входа, – вы все собрались почтить его имя перед ликом Троих – но на сегодняшний совет я пришёл не один. И видит сам Пламенеющий, что этого гостя мы все давно ждали, и почести стоит ему оказать сперва.
– Арвеннид, – укоризненно промолвил Ан-Шор, – не ты ли был сам его другом, чтобы так вот не вспомнить об Аррэйнэ? Кто там прибыл с тобой? Что за гость? – он попытался заглянуть за плечо их владетеля, за которым в сумраке полуотворенных ворот виднелась чья-то стать в тёмно-синем плаще.
– Я, – кратко ответил Аррэйнэ, делая шаг вперёд, и откинул надвинутый на глаза наголовник, слегка прижмурившись от ярких всполохов трепетавшего пламени свечек.

Тишина, заставившая говоривших умолкнуть, а пировавших проглотить застрявший в горле кусок прервалась лишь вздохом десятков их уст. Не все по одному слову узнали его изменившийся после ран в горле взволнованный голос – но все из собравшихся здесь словно окаменели, узнав в сумраке лицо Убийцы Ёрлов.
– Тень, сгинь! – шепнул кто-то, вымахивая пальцами знак-оберег от недоброго, точно видя врата в само Эйле.
– Уходи в края скайт-ши, откуда явился… – пробормотал ещё один.
– Аррэйнэ… – только и вымолвил ошарашенный Оллин Адархханнад, держа в пальцах не донесённый до рта кубок. А онемевший сын Бхоллэйнэ так и застыл точно камень с раскрытым ртом.
– Говорят, что с дороги до нор не вернулся никто, – сказал Тийре, хлопнув Аррэйнэ по плечу и давая понять остальным, что это живой человек, а не зловещее видение-ши?нью из нижнего мира, где кольца Шуршащего точат истлевшие кости всех павших, как на стенах чертога, – но Тинтреах не взял его жизни по жребию, а достойный Буи?ра своим превеликим умением вернул Льва со смертной тропы. Ну, чего вы умолкли, точно вам Шщар языки обглодал, а? Радуйтесь же!
Все словно очнулись от оцепенения. Воители дружно повскакивали со своих мест за пиршественными столами, пытаясь дотронуться до Льва А?рвейрнов, точно убедиться, что это он – кровь и плоть – а не пустая холодная тень из иного незримого мира, чьи врата были прежде распахнуты в час ночи Самайнэ.
– Тише, тише вы! – он пытался унять своих словно обезумевших от радости друзей и соратников, едва не рвавших Аррэйнэ на куски в своих крепких объятиях.
– Живой!
– Он самый! Жив!
– Аррэйнэ, ты!
– Пламенеющий вернул нашего Льва!
– И ты молчал?! – крикнул кто-то от радости Неамхейглаху, совсем оттёртому в сторону, – арвеннид, ты нас год морил горем – и даже не обнадёжил, что жив он?!
– Жив!
– Лев вернулся!
– А вы бы хотели, чтобы Аррэйнэ вернулся к вам немощный и полумёртвый точно старик, не поднимая руки и валяясь в моче на соломе – как и был поначалу? – Тийре пытался угомонить своих ликующих товарищей, – зато сейчас он таков, как и прежде! И пусть враги ликовали весь год его гибели – зато нынче он вцепится в глотки им в полную силу, и ещё потребует виры за кровь! Или я неправ, Аррэйнэ?! – обратился он к другу.
– Верно, арвеннид… – Ан-Шор, утерев с глаз слезу, продолжал стискивать Аррэйнэ за руку, не отпуская, – сынок – я же видел тебя в луже крови в покоях Буи?ры своими глазами, бездыханного! Не иначе тебя закрыл от ножа своей пястью сам Пламенеющий!
– Жив стараниями Буи?ры, первого среди лекарей после моего отца Коммоха. А вот сталь мне в избытке на память оставила меток… – промолвил Аррэйнэ, садясь за стол по правую руку от Тийре и мимолётом проведя ладонью по горлу, где всё ещё были видны искусно зашитые раны, оставшиеся там навеки двумя красноватыми шрамами.
– Ну хоть с лица зато цел! А то вон Ан-Шора племяннику в стычке пустячной щеку прямо на?двое пикой разделали в прошлом году! Столько сражений прошёл за весь час – и ни царапины даже, а тут… – вставил Оллин.
– Так – озлобился весь, и стыдится домой возвращаться к жене… – вздохнул старый Ан-Шор, – любит Койнхенн свою до безумия – и боится, что та с таким мужем уродливым подле разлюбит его.
– Да… Бывает такое… – молвил с сочувствием Аррэйнэ.
– И твой голос другим стал, – заметил кто-то.
– Зато разит он с двух рук как и прежде! – с гордостью промолвил Тийре, – и много опять желудей принесёт Лев сюда под дубы!
– Аррэйнэ – так а самого Шщара за хвост из норы ты не выволок? – пошутил кто-то, хлопая его по плечу, – или он сам средь костей от тебя затаился как мышь от кота?
– А мы по тебе уже не один поминальный пир справить успели!
– Взгляните что выдумали – по мне живому помины справлять! – шутливо рявкнул Лев, разгоняя обступавших и колошмативших его в дружеских объятиях старых товарищей, на ходу обернувшись к арвенниду, – Тийре, а кого же ты вместо меня схоронил тогда осенью?
– До погребений ли нам тогда было? Пустили мы слух, что твоё тело повезли в родной Килэйд-а-мор… – отозвался сын Медвежьей Рубахи, и обратился к Дубовой Ручище, – гаэ?йлин – тебе по старшинству говорить первым!
– Так пьём же за храброго арвеннида, который вернул воинству Эйрэ нашего Льва! – поднял рог с мёдом Ан-Шор, – славьте Тинтреаха, чьей волей он снова здесь с нами!
– Тинтреах!!! – вырвалось из десятков мужских глоток именование Бури Несущего, и эхо метнулось под сводами Кнамх-ард-неадд, потрясая оружие предков и их многославные стяги, вырываясь наружу к самим небесам, где своё имя встречал сам Небесный Кузнец.

Ночь кралась по пятам уходившего в сумерки дня. Засыпали и люди в намётах, и их скакуны у кормушек своих коновязей в рядах стана Ярнвегг. Лишь поступь хранивших покой их ночных часовых нарушала возлёгшую плотной стеной тишину, что окутала твердь у Дубовой Долины. Но в одном из намётов ещё трепетал огонёк догорающей свечки, и журчало из жбана по кружкам вино, алым цветом окрасив пролитыми каплями до?ски служившей столешницей бочки.
– Что ты кислый такой, точно девка тебе отказала?
– Вот уж с этим я больше не парю рассудок, почтенный… – со смешком отмахнувшись рукой Айнир учтиво налил Скороногому в кружку вина.
– Это точно – и так на тебя все бегут… – усмехнулся Храттфеттур ехидно.
– Ну бегут, – махнул Айнир рукой, – лучше уж так, чем кого-то овдовить бояться… Мне сестра что-то вспомнилась нынче. Сам её там оставил в обозе у Освира, дурень – а ведь чуяло сердце недоброе…
– Ты себя не вини. Всё одно жизнедавцы сплетут как желают. А хоть тщишься им стать поперёк, и уже получается вроде – вот-вот кажется взял ты своё – тут и выйдет всё боком, лишь дымом пойдёт… И в итоге обманешься трижды.
– От судьбы не уйти нам, выходит? – Айнир взглянул в глаза родича.
Фреки отпил из кружки глоток, подержав хмель во рту, прежде чем проглотить.
– Был отец мой в отчаянии, как узнал, что хочу взять женой вдову брата. Говорили про Вигду, что смерть лишь несёт она тем, кто свести с ней судьбу пожелает. Наречённый жених её прежний из Хъяльти погиб, не дождавшись их свадьбы. Брат недолго пожил с ней – забрал жизнь его Вотин в сражении. А я лишь увидав Вигду там в первый раз на их свадьбе весь сон потерял, изводится в отчаянии, что не в силах её получить по чести? – что другому жена она… брату. И как Грени внезапно не стало – от горя рыдал, и боялся услышать в ответ, что не станет женой мне… но стала, всему вопреки. И счастливей меня больше нет среди смертных мужчины.
– И не боишься ты этого рока, почтенный? – осторожно спросил Айнир родича.
– А есть ли тот рок? – хмыкнул Фреки, – воителем брат был, и я им с рождения явлен. Что про Вигду дурное твердить, раз мужи у неё все были свердсманы? Таковы мы кто есть – и несём свою смерть за собой. Что гадать – будешь жив или нет? Я давно уже в бой как в последний иду – лишь семья да все люди, кого я веду, за кого я в ответе, велят мне вернуться, не слепо идти позабыв про Кормилицу Воронов. И ты сам не бери в голову и на сердце дурное. Понятно?
– Значит всё же судьба такова?
– Судьба…
Фреки хотел было что-то сказать, но за тканой завесой намёта раздались шаги, замедлив тяжёлую поступь у самых дверей.
– Почтенный – явились гонцы! – донёсся снаружи раскатистый голос второго помощника вершнего.
– Заходи, Въёрн! Как раз третьим будешь! – позвал Фреки того. Тот раздвинул ладонями завесь и грузно вошёл в середину намёта.
– Да вина и у нас там хватает, почтенный – всё одно вы вдвоём ту же кислую муть распиваете, что и мы все…
– Ну прости – астирийского нету… – развёл Быстроногий руками, – от кого к нам гонцы?
– От владетеля – и от нашего скригги, – Въёрн передал вершнему скрутки их писем в шнуровке залитых восковыми пятнами целых печатей, став у входа дождаться ответа их вершнего.

Пока Фреки читал все послания, Айнир взял в руку жбан для воды, захотев освежить горло чистым, убрать с языка терпкий привкус кислятины.
Вода была затхлой, дурной, с тем же привкусом ила и гнили. Сын Бурого вспомнил, как утром её набирали в колодце какого-то селища, разорённого шедшею распрей, обезлюдевшего и полусожжённого – через которое в прошлом году он с сестрой приезжал на пути до Помежий в загоне у Освира. Ещё прошлой весною вода была чистой, подобной слезе – а теперь стала мутной. Тот старик год назад говорил, что ключ мощен и полон, и в зной с засухой полня колодец. А теперь люди Ульфа едва напоили коней, доставая ведром до забившего короб из досок под срубом темневшего ила с песком. Уже некому было почистить источник, починить ветхий сруб в обезлюдевшем селище, где мужчин не осталось почти среди жителей – унесённых войной. А быть может и во?ды дождей несли с илом из почвы и трупные яды, размывая могилы всех павших там, погребённых вокруг. Всего год миновал…
Сплюнув наземь сын Доннара вытер уста рукавом и опять приложился к вину.

– Отправь вестников к скригге немедля, едва рассветёт. Я ответ напишу ему за ночь.
– Понял, почтенный – исполню.
Въёрн согласно кивнул и уже было двинулся к выходу, когда Фреки окликнул помощника.
– Слушай, Заноза – а ты в судьбу веришь? Ей тебя занесло на войну к нам в Железную Стену, или сам выбрал путь?
Тот крякнул надрывным смешком, махнув левой ладонью.
– Да какая судьба? Конокрадом был я, и папаша мой Херуд… Так владетель наш в Биркдаленгейрде словив нас на выбор велел – или под землю в рудник, или встать под копьё – лет пятнадцать назад, как Помежные Распри ещё бушевали. Меж дрянным и двукратно дрянным знамо что выбирают, почтенный. Сам конечно же выбрал, какая судьба тут…
– А что – лучше тут – когда месят нас рыжие? Ты хоть раз пожалел, что не стал ломать камень в тиши и спокойствии дома?
Въёрн вдруг хмыкнул, дотронувшись пальцем до рваного шрама на левой щеке.
– Врать не стану – жалел так разок…
– И когда?
– Когда нас у моста на Широкой Лев Арвейрнов там отшмотал как щенят… Я один из загона сумел из стремнины той выплыть – раз успел на ходу расстегнуть все зацепы брони, и на дно не ушёл как другие товарищи.
– Да – пустил он нам крови под Брейдайнгейрдом… – кивнул Фреки кратко.
– Вы тогда за ним двинулись к бродам вдогонку, а мы с прочими – в сшибке кто был сильно ранен – два дня потом мёртвых со дна на багры уловляли, чтобы броню хоть спасти и оружие, да парней погрести по-людски. Вот насмотрелся на пиявок тех, раков и рыб среди тел – в рот не лезло седмину. Там и трижды жалел, что не стал сам целителем, как мне мать увещала – как тот дядька мой старший, почтенный Хъёр Жёлудь.
– А что, Въёрн – это лучше, целителем быть?
– Дык дядька был в том превеликий знаток, лучший травник! – Заноза поднял ввысь палец, указуя на небо, – слушай мать я, дурак – был бы в многом почёте, монет бы имел полный ларь! Торговал бы как он теми зельями – от поноса, запора, от желчи и насморка.
– Ценное дело, не спорю… – Скороногий налил вина в кружку и подал второму помощнику.
– Ну а то! – Въёрн отхлебнул от души, – а уж как его все уважали за снадобья женские – чтобы кожа свежа была долго, чтобы волос не рос где-попало, а грудь была крепкой как репа… А за те уж, от коих мужьям было как то полено кой-что по ночам – на руках его просто носили!
– Сколотил видно денег твой дядька не меньше за здешних купцов на таком вот зелейном искусстве?
– Да если бы… – хмыкнул Заноза, хлебая вино, – он ведь за снадобья те до скончания дней брал оплату натурой… Так сказать – проверял на себе и на них, как оно, верно ли сварены были все зелья, как действуют?
Фреки вдруг громко заржал, стукнул себе кулаком по колену. И даже Айнир на миг улыбнулся, услышав рассказ их товарища.
– Ладно, почтенный – пойду я, – Въёрн поставил пустую испитую кружку на бочку, – надо проверить, как там часовые на страже, не спят ли?

Когда Въёрн скрылся за пологом, Фреки опять обернулся к помощнику.
– Судьба, говоришь… Каждый сам из нас выбрал дорогу – и ту именно, коя близка, на которую жаждал ступить. Огромную силу иметь надо тем, кто способен себя преломить, пересилить свой собственный рок – кто он есть, кем быть долей начертано. Так уж выпало вам…
Айнир вдруг резко хлебнул, осушая до дна свою кружку. По лбу его снова легли резью рытвин глубокие черты морщин.
– Не рассказывал я никому…
– Знак какой-то опять увидал? – Фреки хмыкнул, налив парню в кружку вина до краёв, – боязливый ты стал как старуха, что верит знамениям в каждой считалке кукушечьей…
– Нет… не знак.
Он какое-то время молчал, не притронувшись к кружке.
– В то лето – ещё до того, как ушли мы с загоном с Помежий и встретили вас – не рассказывал прежде тебе про тот случай…
– Про ту девку, как стал ты за сотника? Слышал от ваших.
– Не про ту… Про другую… потом.
– Да какую? – поднял брови Фреки, – ты сколько там баб умудрился спасти, удалец?
Он смеясь ткнул товарища левой ладонью в плечо. Но Айнир вдруг стиснул зубы, несогласно мотнув головой.
– Как мы уходили от воинства данников Конналов, Ульфа тогда я послал всё разведать у бродов – нет ли там где противника – а сам решил выведать путь через лес. Щербатого Въёрна из Коттуров выслал к болоту, а сам без коня устремился к опушке. И там натолкнулся на двух из вражин – тоже были выведники видно, за загоном моим из чащобы следили.
– И чего?
– Они кинулись прочь, подняв крик – видно стояли их люди совсем уж поблизости. Без брони оба были – а я тоже там шёл без железа – и быстро нагнал одного, молодого. Второй так ушёл от нас в сторону, в чащу забился и скрылся в кустах как лиса – а я гнал того первого. И уже совсем выдохся, еле бежал в двух шагах – но сбить с ног всё никак не был в силах – и ткнул топором по плечу. Он лишь вскрикнул чего-то так тонко и рухнул как сноп на бегу мне под ноги – мальчишка совсем. И тут как наголовник упал, только волосы длинные точно волна заструились вокруг – я и понял…
– Девка лазутчиком была? – нахмурился Фреки.
– Ага. Может из здешних, а может быть чья-то жена иль сестра, или дочь из загона противника… уж и не спросишь. Цепани я её за колено секирой, сбей с ног – и жива бы была может быть – а я… насмерть вслепую. И умерла ведь не сразу… смотрела в глаза мне, кровавую пену глотая. Младше меня была с виду – красивая – только чуть ряби на правой щеке – а глаза точь-в-точь как у сестры… те же синие. Я повидал уже всякого – а тут точно пьянчугу стошнило, как я бабу убил… ни за что. Понимал же рассудком, что враг она нам, что своих упредила бы тут же, и было б моим здесь побоище на переправе – и всё же…
Сын Бурого смолк, приложившись к вину.
– Одну спас пару дней лишь назад, дал ей жизнь – и уже загордиться успел, что содеял я доброе, пусть жизнедавцы то зрят – а тут сам же, своею рукой жизнь такой же девчонки забрал. Точно они посмеялись глумливо над всей моей честностью – что не лучше других я средь всех тут, убийца как прочие. Не дают боги больше чем вырвут потом по-живому…
Он умолкнул на миг, сглотнув комок в горле.
– И быть может и Майри там где-то такой же как я… вот так вот…

– В войну случай слепой всё решает порою. На раздумья нет времени просто – как там. Крикнул загону: «Руби!» – а потом уже ты либо сам на земле, либо вместе с живыми товарищей в землю кладёте своих, кому там не свезло уцелеть… Вот такая цена у победы.
Скороногий умолк, хлебнув новый глоток.
– Делай что должен – и будь то что будет. Что было – того не вернуть уже нам… Кто знает, как было бы? Может было бы вам трижды хуже, останься сестра при тебе.
– Всё не верю в такое, почтенный… – Айнир крутил в пальцах кружку, взволнованно хмурясь, – ведь мог бы спасти её может, взяв там с собою на север. Ведь мог бы…
Фреки отпил вина, отерев бороду рукавом.
– Есть сказание одно – скригга наш рассказал как-то брату и мне, как мальчишками были мы с Грени, и привёз нас отец к вам на Кручу в час празднества. Про судьбу и про выбор… и цену его.
– И какое?
– Из Эйрэ…
Скороногий уселся удобней на конском седле, что ему заменяло тут кресло.
– Был вторым среди кийнов когда-то отнюдь не дом Габ, кто владеет востоком, а иной дом – могучий и древний, богатый на земли и укрепи, с множеством данников и броненосных воителей – чей стяг вышивался самим благороднейшим золотом. И однажды владетель их Мохтайр Железная Длань в ночь священного Самайнэ проезжая сквозь чащу поймал духа бездн, что явился в мир смертных из темени Эйле. Так или нет, правда то или вымысел – так сказание то говорит. А известно, как шейны их молвят – что поймавший тень бездн волен требовать выполнить то, что желает.
– И исполнится это? – Айнир задумавшись слушал вполуха, держа кружку у рта – но так и не отпив ни капли.
– Говорят так. И фейнаг, чей дом был века уж вторым, пожелал стать им первыми средь всех владетелей в Эйрэ. То и потребовал он у изловленной тени, прежде чем отпустить её прочь, дать вернуться назад за ворота во мглу к чадам их Смертоокого.
– Так исполнилось то пожелание? Или тень та солгала ему, лишь бы волю вернуть? – Айнир уже позабыл про вино, внемля рассказу Храттфеттура.
– Сам ты слышал должно быть, как после кончины владетеля Рудрайга, брата Тёмного Хуга, заварилась великая смута средь многих домов, кто встал подле его сыновей, не желавших отдать по чести? одному из двоих то Высокое Кресло – и страна, и дома? раскололись надво?е, когда каждый избрал себе сторону в сваре. И когда Манех Узел погиб, но и брат его Форгалл Колючий был так же разбит и повержен, умирая от ран в их плену, фейнаг Гилрэйдэ сам возложил на чело венец власти – наречя себя новым владетелем Эйрэ и сев на Ард-Кэтэйр.
– И стал первым средь прочих домов, – кивнул Айнир.
– Но недолго… – Фреки отпил глоток, языком погоняв хмель во рту, – не солгала тень – слово сдержала, исполнив желание Мохтайра то… но по-своему… Ведь известно, как молвят сказители – в Эйле том всё по-иному, и счёт там обратный.
И стал кийн их первейшим – с конца… Ибо сам добро знаешь, что было потом с домом Гилрэйдэ – как повержены были они в той кровавой усобице, перебитые все поголовно осилившим их войском Домнала, кто как взор Смертоокого смёл все загоны противников, желудями принёс под дубы все их головы старого Мохтайра с братьями и сыновьями, истребил весь их дом до последней души…

Айнир вдруг вспомнил о чём-то, отставив на бочку свою недопитую кружку.
– Почтенный – должно быть ты знаешь… Там на Круче весною хотел я спросить у отца, но забыл – отвлекли нас тогда, как пошли мы проведать почтенного Эрху. Что за история та про железные зубы и ржавчину? Что случилось меж Къеттиров домом с Хатгейрами в Смуту Соседей? Тебе-то тогда было десять уже – должен был что-то слышать от родичей, как не стухли ещё те события в памяти всех.
– А кто сказал тебе, что про Хатгейров история та? – поднял пристальный взгляд на помощника Фреки.
– Так ведь дядя же сам их Высокую Твердь разорил и разрушил – все знают про это. Говорили, что Снорре Волчиный Зуб прежде взял силой одну из сестёр его прежде. Так ведь было?
– Всё так. Полвека тянулась их ссора, начавшись ещё при иных – и мир не найдя должен был кто-то взять в распре верх, а второй равно сгинуть…
Фреки умолк на мгновение, снова глотнув вина.
– Только сёстры его не при чём были там – воздавал им наш Храттэ за старого скриггу, отца своего. Глава дома Хатгейров Рагни Свиное Ухо явился к тому с примирением, но по пьяни в час пира рассорились с Хёскульдом хуже чем было – и той чашей, из коей за мир они пили, в завязавшейся склоке разбил ему голову. А к Волчиному Зубу он с детства питал неприязнь – уж не знаю за что, с чего началось – обоюдное было то чувство у них у обоих.
– Так а что за те зубы железные? – почесал себе за ухом Айнир, запутавшись в этой кровавой истории предков и их многолетней вражды, – кто был так прозван? Не упомню я прозвищ таких в их домах среди скригг и всех свердсманов. И при чём тут сестра его была тогда? И которая хоть?
Фреки вдруг усмехнулся.
– А Железные Зубы не прозвище чьё-то – а гейрда название, что стоял на Железной Горе. Эх ты, Книжник – такое забыть… А сестра его… имя хоть помнишь?
Сын Бурого вздрогнул – поняв, о ком речь.
– Так она – сестра дяди?
– Старшая Хёскульда дочерь. Ты про сына её тогда спрашивал, Бундина?
Айнир кратко кивнул – и лишь краешком уха внимал Скороногому, сам уже найдя верный ответ на вопрос, догадавшись, чьим был сыном Ничейный – отчего он так назван.

ГОД ВТОРОЙ "…СЛОВНО УГЛИ ПОД ПЕПЛОМ" Нить 6
Сумерки за оконцами давно погасли как угли в потухшем костре, и глухая ночь плыла над взгорьями Глвиддглинн, а совет ратоводцев всё продолжался. Все наперечёт поминали имена павших друзей и товарищей, прежние выправы и битвы двух лет. Сперва все гости наперебой расспрашивали Тийре о том, как он смог спасти Аррэйнэ и вернуть его к жизни – уже шедшего в мглу безвозвратных ям змея. Рассказ их владетеля тянулся долго, лишь прерываясь похвалами арвенниду и лекарю Буи?ре-сльохт-Тадгэ, да собственно и самому Аррэйнэ, который скромно сидел одесную от друга и лишь изредка добавлял кое-чего к его речи, почти не притрагиваясь к своему кубку.
Явившаяся вскоре в Ратный Чертог, дабы встретить своего почтенного дядю из дома Кинир, верная тень а?рвеннида Этайн – и та была ошеломлена, узрив подле Тийре Льва А?рвейрнов – и от своей спутницы весь этот час удержал тот подобную весть в прочной тайне.
– Хвала Бури Несущему! А я уже думала, что за этот год клятый обоих уже друзей детства лишилась – с тем и забыла родительский дом, как узнала, что и второй лежит при смерти после битвы с железом в груди. А вышло, что оба вы живы и снова сильны, сливокрады мои! – она обрадованно повисла на шее у Аррэйнэ, утерев рукавом набежавшие слёзы.
– Ты, почтенный, прости за подкову ту в детстве… Знала бы, какого прославленного воителя чуть не зашибла, позор был бы мне на мои уши. Недаром в чужом саду не страшился себе поперёк на макушку залезть – и теперь ты дейвонское дерево тряханул крепче прочих!
– Зато уж Тийре залез сейчас выше всех прочих! Честь мне зрить тебя, гэйлэ, супругой владетеля Эйрэ. Прости, что козой тебя в тот день назвал при подругах… – с почтением преклонил перед ней голову Аррэйнэ.
– Сейчас то прозвание за честь – по сравнению с тем, как зовут меня прочие нынче… – вздохнула с усмешкой дочь фе?йнага Конналов, – но и то мне неважно, если счастлива я подле Тийре. И пусть хоть в глаза те зовут потаскухой – плевать на их речи…
И хоть голос у Этайн был твёрд, но во взоре её Лев заметил тоску. Нелегка была дочери Кадаугана из Глеа?нлох подобная ноша – отринуть свой род и почтенное имя, не став для владетеля Эйрэ женой по закону и не найдя примиренья с отцом… слыша шёпот иных тут в чертоге, радевших закон и устои – что явилась сюда эта девка с болота, кто позорит отцовские стены и славный кийн Конналов, не по че?сти в обозе владетеля будучи между других потаскух ей подобных. Почему из-за бабы владетель их в ссоре с сильнейшим из фейнагов запада, и лишил тем всё воинство многих загонов того, возложив то на их остальные уделы?
Точно молотом бил в сердце ей шепоток про проклятие Бейлхэ, чей род вымирает, богами караемый вот уж три века. Разве должно правителю быть без законной жены и наследников рода крови? Врагобойца, чей дом слаб и нуждается в сыне? Видно Трое тем самым им кажут свой гнев, раз она до сих пор нечиста, понести не сумела от Тийре – хоть живёт с ним с весны. И по чести ли будет склониться древнейшим домам перед чадами их, кто родится без брака? Не довольно ли в кийне владетеля младших ветвей от его упокойной родни – и не сам ли он тоже таков, коль по правде сказать?
А тем больше в устах их за нравов раденьем сквозила обида – почему не их дом, почему не их дочь или внучку с племянницей выбрал владетель, что теперь никому уж по че?сти не выйдет сродниться с правителей кийном, а тем больше по стопам невесты продвинуть к Высокому Креслу свою же родню или хоть бы втереться за Конналов родом туда же как хвост.
И все взоры их с тихим ворчаньем речей точно камень ложились на Этайн, тяжкой платой припав ей за собственный выбор быть подле любимого ею мужчины, кому рок присудил нести бремя венца повелителя. Тяжело сердцу быть точно надвое разорвавшись…

Час тянулся как кудели нить в руках пряхи, свиваясь в рассказы собравшихся тут. Наполнялись хмельным кубки с чашами, и менялись подносы и блюда с горячей едой из стряпных. Долго длились все речи о прошлых событиях, успехах и неудачах.
– Минувшей зимой мы так и не смогли пробиться по рекам к Железным Воротам, хоть и были они совсем близко, клянусь Пламенеющим… Дейвоны стояли там насмерть, перегородив все проезжие русла до самого последнего ручейка целыми стенами кольев и пик, и били нас с воротов по прямой, – хмуро поведывал Оллин, – все жители селищ укрылись за стенами твердей, а оставленные в бюгдэ припасы и сено сожгли там дотла с их домами и скарбом, и нам не досталось ни крохи. А много ли конницу было древесной корой и пожухшей травой с тростником из-под снега насытить? Люди – и те от морозов как мухи тогда умирали. Мой брат Ллугнад за ночь в седле насмерть замёрз, ослабевший от раны.
– Так – с припасами в стужу беда была просто! С голодухи навоз жрать с людьми был готов; половину всей кожаной сбруи зажарили даже… – согласно кивнул другу Каллиах, оторвавшись от кости с говяжьим жарким в жирном соке подливы, – в своём Гвенка?ррег-а-дэир и то в неуро?д на полях лучше есть приходилось мне в детстве!
– Ты-то, видно, страдал за троих – вон как с голода вымахал к небу! – пошутил над товарищем Догёд.
– Не считал – так молчи… – разобиделся сын кузнеца, – вот Тремя поклянусь – даже фейнаг наш мясо не каждый день жрал в эту пору! Слушай, Гийлин – подай вон то блюдо с гусями!
– А ты столько сожрёшь?
– Ты подай…
– Если этой зимою не будет внезапности, то и тут мы останемся снова без сена с овсом для коней – всё одно те обозы из Эйрэ за нами так скоро не подоспеют, как и было в тот наступ к Железным Воротам. Сколько нас там погибло в ту стужу – не счесть… – вымолвил Унлад Стрелок.
– Из Дубрав твой знакомый – Илинн из Конналов – сложил тогда голову под дейвонскими огнищами у Волчьего Кряжа со всем своим даламлаох, – добавил кто-то из дальнего конца пиршественного покоя.
– Славные были воители… Жаль, не услышу историю ту, что нам Тадиг не дорассказал по дороге. А что я не вижу сегодня почтенного Брайнэ? – Лев оглядел Костяной Чертог в поисках Кнамхэ, владетеля Гулгадд.
– Кость весной при новом наступе на О?рнинхре?йдургейрд в дейвонскую ловушку попал… – хмуро произнёс Каллиах, отставив от себя пустой кубок и положив на уже опустевшее блюдо гусиную ножку, обглоданную до костей, – заманили старика ложным отступлением прочь от своего стана из сцепленных возов. Как наши опрометчиво кинулись в бросок за врагом – те развернулись, и тяжёлою конницей назад их в своё же логово через раскрытые ворота загнали в мешок.
– Жаль старика, был достойный воитель. С кем не свезло ему ко?пья скрестить?
– Сам Фреки Скороногий из Дейнова рода – своей рукой обезглавил в той бойне нашего Кнамхэ, а затем копейными и лучниками из ярнве?ггир отбросил все наши силы у Орлиного Гнезда назад на три дня пешего хода. И теперь он успешно разит нас в союзных уделах, вражина, сплотив тех последних из верных им фе?йнагов. Опасный противник – не раз с ним ломали мы копья в выправах…
– Не выпало в тот день старику благоволения Троих. А удалась бы ему та осада – так наши воинства стояли бы уже в конном дне от Хлидъярн быть может, – добавил ещё один гость.
– И ещё появился у них удалец – младший из сыновей Доннара Бурого, чьих двоих старших ты жёлуди снял с плеч в Ночь Смерти. Не в пример многим старым их ратоводцам этот мальчишка стал дерзок и опытен, даже малыми силами немало хлопот нам доставил за год… – промолвил арвеннид, подняв с долгого блюда острым двузубым вильцом кусок сочащегося жирной подливой зажаренного оленьего языка.
– И летом непросто нам было теснить мохнорылых на запад. По всем большакам вдоль стерквеггов мохнорылые порассеивали кованые шипы-кругляши, что ни конём, ни быком не проедешь. Самим так не раз приходилось удерживать Айтэ-криоханн, когда воинства ёрла сумели отбить много укрепей на пути к Чёрным Горам и подойти конными заго?нами едва не до прежней межи, – добавил Каллиах, – Бурый из Дейнблодбереар сильный противник.
– Получил я от верных людей там письмо с птицей, – вмешался глава дома Донег, – что их скригга велел по всем редколесьям восточных уделов загодя засекать и обрушивать деревья, чтобы через зарастающие завалы наша конница и вороты не могли продвигаться так вольно как прежде.
– Надёжные люди, почтенный? – спросил его арвеннид.
– Надёжные, служат давно мне. Скажу как от себя – в этом году враг будет зимой настороже вдвойне.
– Будет, не сомневаюсь… – кивнул Лев.
– Так какие советы ты дашь, Аррэйнэ? – спросил у него старый Дайдрэ из Донег, – куда стоит в эту зиму вести наши силы?
– Как отец мой Ллур прежде твердил: «Когда гадить прижмёт – снять поножи сумеешь». Думаю, почтенные, что и на этот раз мы пойдём нежданно для них – самым югом… – взяв себе с точёного из цельного спила дуба резного блюда кусок зажаренного на огне вепрева окорока Аррэйнэ кивнул головою в ту сторону, словно глядел сквозь ворота и стены Костяного Чертога, – …чтобы по льду Гвин-э?байн с притоками выйти к их торговым городам в полуденных землях, где нас точно не ждут в этот раз люди ёрла.
– Югом? – приподнял бровь в удивлении Дайдрэ, и обернулся к владетелю.
– До того мы всё больше склонялись вновь попытать удачи на севере. Однако и такие предложения быть может обсудим, как думаете? – арвеннид обратился к собравшимся тут.
– Юг, говорите… – задумчиво вымолвил феи?наг Кромдех Бранн Толстый Корень, хмуря в раздумьях брови, – мысль недурная, как поразмыслить толково. Что скажут иные?

Тийре повернул взгляд к молчаливо восседавшему весь совет гостю – крепкому, хоть и осунувшемуся и окривевшему после удара седоголовому старику с обветренным лицом и колкими синими глазами, один из которых был полуприкрыт, взирая на смотрящих пугающим прищуром.
– Достойный Ллугайд – ты здесь сегодня от лица многих кийнов Помежий, и твои уделы как раз лежат на северном пути. Расскажи, как обстоят дела в этих землях?
Тот, услышав обращение арвеннида, почтительно привстал со скамьи, где прежде сидел подле говорившей с ним Этайн – дочери младшей сестры своей Айб – оставив на столе почти нетронутый за весь пир кубок вина.
– Сядь, почтенный, тут впору мне встать перед тобой. Твоя служба ещё моему отцу была вернее многих иных среди кийнов Помежий, прежде бросившихся под руку ёрла. Что ты нам расскажешь, какой дашь совет? Стоит ли нам избрать южный путь в эту зиму – или как было задумано прежде, пустить своё войско по северу?
Старый Ллугайд из Кинир какое-то время молчал, хмуря брови и морща седые как пепел усы.
– Двадцать зим стерегу я те земли в союзных уделах, владетель… Мне ли не знать все тайные тропы и логовища, в которых бытуют люди Скъервиров, забираясь до Чёрной и дальше к твоим землям? Половину того срока я не слажу с коня, выкорчёвывая их заго?ны вплоть до дейвонских укрепей за межой и ещё дальше. Если не лгут знаки богов, то по приметам зима снова будет ранней – и быть может такой же суровой как предыдущая.
– И у нас то твердят прорицатели тоже, достойный… – согласно кивнул старику сын Медвежьей Рубахи.
– Верно, владетель. Зима будет тяжкой. На севере и моей силы хватит ломать горло ёрловым псам… В достатке у меня верных людей в их уделах, кто служит тебе и мне благодарно, и передаёт вести о готовящихся выправах дейвонов. И знаю я точно, что мохнорылых сейчас в этих твердях в избытке, но вряд ли они выйдут скоро в выправу.
– Так значит, этой зимой они не решатся перейти севером в наступ, почтенный? – спросил его арвеннид, – верно ли, что воинства в твердях останутся на зимовку?
– Верно, владетель. И не только в помежных, как знаю я точно… – зловеще прищурился старик, – многие северные орны вдоль Каменных Ворот нынче не дали их ёрлу людей, и остались в собственных укрепях до весны. Не теряй времени, воспользуйся неготовностью юга этой зимой, как советует тебе твой товарищ – а северные уделы я продолжу заливать кровью Скъервиров, пока не передохнет это нечестивое семейство вплоть до последнего выщенка. В том я поклялся Тинтреаху, и тебе присягну тем же словом.
– Хватит ли у тебя людей и коней, если всё же дейвоны рискнут зимним настом пойти на Помежья? Все силы я поведу югом, и северным уделам придётся тогда защищаться своими лишь силами.
– Разве смогли за минувшие годы враги пройти дальше Чёрной, владетель? – криволицый старик бросил пронзительный взор на их арвеннида, и вышитый на зелёной клетчатой верховни?це знак кийна Кинир словно шевельнулся в движении – вырастающая из огня пламенная рука на белом, ломающая в хватке пальцев горло извитому чёрному змею.
– С тех пор, как Скъервиры лишили меня дома и всех кровных близких, весь удел стал мне новой обителью. Кто из изменивших тебе семейств не вернулся к присяге и не отринул власть ёрла, уже давно сгнили в топях или бежали к дейвонам, как Катайр с их прихвостнями – а самих мохнорылых я перебил там без счёта. Не спрашивай у меня за работу секирой, лучше торопись собрать воинство к югу. Раз наш Лев снова ожил – пусть он теперь изопьёт вражьей крови как следует.
Старый ратоводец пристально и одобрительно взглянул в глаза Убийцы Ёрлов.
– А север оставьте до самой весенней поры моим людям. Покуда я жив, Скъервирам там не бывать.

Арвеннид встал со скамьи, возняв кубок с вином.
– Восславим Ард-Бре?на, что дал нам такого надёжного защитника северных меж! Долгих лет тебе, почтенный Ллугайд!
– Слава! – донеслось со всех концов Костяного Чертога.
– Благодарю, арвеннид. Твой отец в своё время мало прислушивался к моим словам и предостережениям. Рад, что ты должно внимаешь стариковским советам.
– Твои советы порой ценнее копейной тысячи, достойный! – уважительно произнёс старый Ан-Шо?р, обращаясь к Каменной Тени.
– Я уплатил за них горькую цену, почтенные… – угрюмо промолвил седой точно пепел Клох-скайтэ, и его искривлённое от удара лицо резко одёрнулось, – …чтобы возненавидеть дом Скъервиров до последнего – и не знать к ним пощады, доколе не сдохнет их семя – поглоти его Эйле.
Он вновь обернулся лицом к Аррэйнэ.
– Преклоняю голову перед твоим верным товарищем, кто под Гъельбу?рсти-гейрдом и Вингой даровал мне отмщения кровью их многократ больше, чем я смог взять за все годы!
– Как твоё здоровье, почтенный? – спросил старика арвеннид, – не каждый похвалится в такие лета? круглый год не спускаться с седла.
– Пламенеющий даст мне сил, владетель – а если я не доведу свою месть до конца, то служить тебе в этих уделах будет мой приёмный сын Руавн. Поверь, рвать твоих недругов там будет он не слабее чем я. Он тоже вкусил цену доверия Скъервирам… Руавн стал мне семьёй и надёжной десницей, был моим посохом и устами, когда ноги и речь изменили мне прежде в час слабости тела.
– Он уж сможет – то верно! – хохотнул Догёд Тал.
– Я рад, что ты крепок как прежде, достойный! – сын Дэйгрэ на миг приумолк, глядя прямо в глаза криволицему ратоводцу, – однако, я слышал однажды от Гулгадда, что не все из твоих детей ещё…
– Ничего ты не слышал, арвеннид… – вдруг оборвал их владетеля старый Клох-скайтэ, сжав зубы. Взор его глаз был столь полон суровой, безжалостной боли и ненависти, что юная Этайн, сидевшая подле старого дяди, взволнованно вздрогнула.
Ни разу тот не осудил дочь Кадаугана за свершённое ей, что покинула Этайн свой отчий чертог без согласия родичей – лишь чтоб быть подле сына Медвежьей Рубахи – и любил дочь сестры своей словно родную, доселе служа ей опорой с защитою. Но ни разу же не вопрошала она его – кого прочие шёпотом звали Каменным Сердцем, даже здесь за столом тихо это шепча – почему старый Ллугайд и сам много лет как однажды отверг свою кровную дочерь, чьей вины было в том много меньше, что случилось в их укрепи Дуб-э?байн-сле?йбхе, чем сама по своей собственной воле свершила в порыве наследница Конналов. И понять не могла Этайн то, как же может отцовское сердце порой быть столь страшно глухим и жестоким, до сих пор не простив свою бедную Гвенхивер.
– И прости старика за неучтивость – раз ты рану мою посолил. Мою кровь унесла с собой смерть – или в Эйле ворота за ней затворились… Руавн стал мне семьёй и опорой в моём воздаянии Скъервирам – он мой сын как и до?лжно.
Старик с сердцем из камня умолк, хмуря брови и пристально глядя в глаза их владетелю.
– Не тяни с той выправой на юг. Рази мохнорылых где только сумеешь – да дадут тебе боги дойти хоть бы и до Долгих отрогов Сорфъя?ллерне и Закатного океана. А северные уделы оставь стеречь мне.
– Хорошо, почтенный Ллугайд. Услышь Трое твоё пожелание.
Старик встал со скамьи.
– Позволь, я покину тебя, владетельный – час уже поздний, а я желал бы вернуться домой к своим людям и сыну.
– Конечно, почтенный – дарует тебе Каэ?йдринн доброй дороги! Могу я хоть чем-то помочь тебе? Серебром и оружием может?
– И того и другого имею в избытке на Чёрной реке, а тем больше как взяли Ард-Кнойх и все укрепи Катайр. Рази недругов как только можешь – это будет мне лучший подарок, видеть головы Скъервиров и их приспешников желудями в грязи под копытами воинства Эйрэ. А так – нет ли у твоего советчика Гулгадда молодых голубей, обученных лёту и выращенных в ардкатрахе? Его ремесло с перелётными птицами дружит, а значит и мне его помощь посильною будет.
– Есть такие, почтенный – даст их Гулгадд тебе сколько нужно. Надеюсь, к весне эти птахи принесут мне добрые вести с Помежья, достойнейший Ллугайд?
– И я того жду, арвеннид… – учтиво кивнул на прощание криволицый старик.

– Давно Сердце из камня к горе не являлся… – фейнаг Кромдех наполнил рог хмелем, поднося сок лозы из дейвонских уделов под сенью Сорфъяллерне к носу и вдохнув терпкий пах.
– Весь их дом возначалив уж Ллугайд теперь размахнётся в союзных уделах – второй после Габ на востоке, и с этакой кучей земель по Помежьям, что отнял он у мохнорылых! – добавил глава дома Слеан.
– Больше местью своею он занят, чем владения множить и место при новом владетеле шире вытаптывать… – хмыкнул фейнаг из Дубтах, – проживя в их уделах стал Ллугайд как те обитатели – жёсткий как камень, суровый, непримиримый к врагам как никто, равный Борне.
– Ну – не думал бы загодя, вряд ли стал бы наследником делать приёмного сына, женив его аж на племяннице фейнага Конналов! – заметил сидевший поблизости глава дома Инбер.
– Что уж делать, раз кровь он родную не пожалел… Да – суровые нравы в тех землях, – вздохнул Бранн Толстый Корень, – вспомню старого Гайрэ из Донег, как тот ратова?л перед Дэйгрэ о твёрдых законах для Айтэ-криоханн, смирял их обычаи мести и требовал миром решать эти вечные склоки и ссоры. Верно я говорю же, достойнейший? – он обернулся к главе дома Донег.
Без устали полнивший рог хмелем Дайдрэ лишь хмыкнул насмешливо.
– Дурно знал ты о жизни почтенного Гайрэ, достойный – каким прежде он был в годы смуты…
– Все там не были святы… – нахмурился Бранн, – мой отец против дядей родных в эти годы боролся, и двоих из них сам же в сраженьях убил. Или вот как в семействе почтенного Конлойха, где…
– Безусый и сам то расскажет быть может – как из младшего сына от младшего сына их фейнага стал он владетелем после – куда в распре той делись иные в их доме, вознявшись с железом по разные стороны. Я скажу тебе, кем был мой родич – кто с годами как Конлойх стал мудр, почитаем и твёрд в уважении добрых законов…
– Снова Дайдрэ напьётся до Эйле огней – и такое нести будет вслух, что все волосы дыбом… – нахмурясь шепнул Бранну фейнаг из Слеан. Но старый владетель из Донег не слыша его продолжал говорить.
– Наш дом с Гилрэйдэ был не особо уж дружен – повелось так в века, что и данники наши сражались друг с другом, и мы… крови про?лито было до смуты ещё выше меры. Но на золоте был прежде волк наш на стяге – а алым тот стал лишь при Гайрэ.
Было ему может шесть или семь, как гостил у родни он в далёком уделе на самой меже с неприятелем. И в ту ночь отвечая на наши какие обиды напали на селище то люди Гилрэйдэ. Гайрэ один уцелел, затаившись в колодце, куда трупы убитых родных его скинули сверху враги – просидел там три дня без жратвы и питья, среди крови и вони, держась за заколотых тётку с сестрой… Надо ль быть дураком, что не много любви он с тех пор знал к дому Гилрэйдэ, взирая на двух секачей их знамён золотых? А уже перед смутой он сватался к младшей из дочек владетеля Ниалл, к той Линэд… Любил ведь её до безумия, правда. Но дочь Ойсина трижды ему отказала, и руку отдала наследнику Гилрэйдэ Килиду.
– Может у Гайрэ копьё было ко?ротко – или дурно владел им в постели? – усмехнулся с ехидцею Бранн.
–Ты скажи ещё! – хмыкнул Дайдрэ, – по нему бабы млели до старости – а уж жена его Луайнэ козочкой бегала рядом, на каждую ближе десятка шагов от супруга как хищница зыркала, ногтями в лицо влезть готовая сразу соперницам! Кроме того, что лоб рано стал лысым, был сам Гайрэ и статен, и прям, и красив – а тот Килид вовсю кривозуб, весь в прыщах как юнец, и волосья торчком как воро?нье гнездо… хоть на кол вместо пугала! Но ты бабское сердце пойми, что она в нём нашла кроме имени Гилрэйдэ?
– Ещё бы – тогда ведь вторые средь кийнов богатством! – поддакнул глава дома Слеан, – до того, как…
– Как всех их потом… – добавил фейнаг Кромдех, нарезая ножом куски дичи на блюде.

Дайдрэ хлебнул хмель из рога, продолжив.
– В общем, поняли вы, как неровно дышал Гайрэ к Гилрэйдэ. И как началась смута, и те взяли сторону старшего брата из Бейлхэ, а после и сами по смерти Узла на себя натянули венец – мой двоюродный брат первый год тех событий и их верховенства на западе Эйрэ по чащам и скалам таился с людьми своих данников. Голодал, жрал лягушек и змей, мёрз, хворал – но не думал сдаваться, истребляя врагов в ими взятых уделах отцовского дома, верный клятве владетелю Форгаллу, даже уме?ршему. Даже Гийлина, младшего брата родного, кто Гилрэйдэ сам присягнул и за них же сражался, своими руками того Гайрэ там задушил – а жене его с вот таким уже пузом на самых сносях ножом горло от уха до уха… чтобы семя изменников сгинуло в доме у Донег.
Если своих – то что уж про чужих говорить, был ли Гайрэ к ним жалостлив? Чтобы стяг наш отныне не путали с золотом Гилрэйдэ, сами недруги кровью своей отпечатки ладоней на ткани пред смертью тогда оставляли, насыщая полотнище с волком багряным. Клич наш был «Режь свиней!» – так встречали мы вепрей их знака на жёлтом, не щадя ни самцов, ни свинят их с веприхами. Гилрэйдэ тоже не агнцами были в той бойне… сколько наших голов на их копьях торчало – не счесть. Отца моего разомкнули конями на части, взяв в плен. Что с сестрой моей данники их тогда сделали, взяв Эррах-те…
Дайдрэ снова умолк, поднеся рог ко рту и глотая вино, чьи багровые капли стекали по стенкам сосуда на скатерть, набрякая там алым.
– Больше года тянулся раздор, залив кровью уделы на западе, истребляя дома и их данников. Меньше трети людей среди Донег осталось в ту пору в живых. А потом верх в войне стал брать Домнал, возглавивший род Врагобойца. И в помощь ему с войском верных домов из союзных уделов явился мой дядя, отважнейший Белг.
– Тот, что на бабе какой-то дейвонской женился тогда?
– Ага. Оплела его чарами эта… да как её? – Дайдрэ в злости вдруг стукнул по доскам столешницы, так и не вспомнив, – эта, скригги их дочерь у Ёрваров, младшая… как же её…
– Да пёс с ней – что там дальше-то было? – фейнаг из Слеан был весь во внимании, отложив клешню рака назад на тарелку.
– Дальше сами вы знаете, что было с Гилрэйдэ… – пьянеющий Дайдрэ умолк, наполняя свой рог новой мерою хмеля из жбана, – как сломили их мощь в битве той у Рябиновой Кручи в уделах у Конналов, где мой дядя погиб от стрелы; где сраженными пали сам Мохтайр с сынами, а прочих захваченных Домнал казнил как собак. И я малым там был, шёл в крови среди сотен телес всех погибших, когда Камбр из Килэйд – сам Быстрый Убийца – разил людей Гилрэйдэ точно траву острый серп, сломив край загона противников и дав нам им в спину зайти. Рухнула мощь их копейной стены, разбежались остатки рассеянных данников, кого Килид тогда не сумел удержать, сам дважды раненным будучи в битве. И прошлось наше войско по всем их уделам, платя воздаяние трижды… Кровь, пламя, смерть – там иного не знали.
Кледдфа плеснул себе в рог сок лозы, наполняя его до краёв.
– Это потом уже стал Гайрэ смирным, как назрился сверх меры резни той содеянной, трижды пресытился тем, поумнел больше прочих.
Он на мгновение резко запнулся.
– После Бурого Камня…

Когда старый Клох-скайтэ распрощался со всеми бывшими тут мужами и юной племянницей, и покинул Костяной Чертог, речь снова зашла о военных делах, об успехах и неудачах прошедшего года. Тут же на месте сообща решали, куда дальше вести их войска.
Все ратоводцы, в том числе и Тийре, и даже отсутствовавший тут Борна Старый, за которого отвечал его внук, уже немало прославленный лу?айд-лохрэ Килух Вёрткий – все согласились с выбором пути через юг, решив направить войска за Белую Реку Хвиттэ?льве, что звалась в Эйрэ Гвин-э?байн. Едва зимний мороз скуёт прочным льдом речища и непроходимые болота, но глубокие снега ещё не засыплют по брюхо коням обширные леса и равнины, и не сделают их непроходимыми для пеших и конных – в ту самую пору и ожидался новый удар, когда дейвоны по слухам от Гулгадда не ждут вражеского наступа по зимним безтравным просторам, отсиживаясь в тепле стерквеггов и городищ с обильными припасами сена с овсом для собственной конницы и скотины – точно нарочно для них загодя сбережёнными к этой внезапной выправе – в тот час и следовало ударить со всей неожиданностью.
– Пусть сама Винга со Средними землями и дейвонский север пока останутся целы… но это пока, – сказал Аррэйнэ, обращаясь к собравшимся тут, – посмотрим, каково им придётся без денег от обильного торга с чужеверцами за горами, без урожайных земель с пастбищами. Как раз после того морового поветрия на юге их городища и многие укрепи так и стоят полупустые, и столь сильно противиться нашей внезапной выправе там будут не в силах, как в прочих уделах.
– Верно – марв-деарг отбушевала там страшно, Бирксведде в тот год поголовно всё вымерло от красной смерти… – согласно добавил фейнаг из Кромдех, – а Стейнсвальге-гейрд возле Каменной Глотки и вовсе доселе в руинах лежит незаселенным.
– Если внезапно окружить дейвонов в их твердях, и не дать пробраться ни одному их гонцу с вестями – так удача нам будет сопутствовать в деле. Пусть и дальше думают мохнорылые, что мы снова двинемся прямо на Вингу. Мы оставим нетронутым в эту зиму их сердце… – Лев на миг смолк.
– …но живот вспотрошим хорошенько! – его кулак резко ударил по доскам стола, когда в глазах Убийцы Ёрлов вновь вспыхнул блеск воительного азарта.
– Не изменился ничуть ты! – ухмыльнулся кто-то из сидящих с ним по соседству товарищей, – хотя и в тот раз никто и не помыслил бы, что вы дойдёте до самого ходагейрда и содрогнёте его! И теперь ты задумываешь постижимое только богам!
– Тише вы! Пусть Лев скажет, чего он задумал! – перебил его Каллиах, и вновь обернулся к соседу:
– Гийлин – подай-ка поближе то блюдо, будь добр!
– Да ты же гусей всех сожрал! – возмутился тот, – хочешь уток в себя затолкать?
– Врать не буду – хочу. Подай, а?
– Да куда в тебя столько?!
– Ты дашь или нет? Далеко же тянуться…
Аррэйнэ лишь усмехнулся в ответ, обгладывая зубами горячее поджаренное мясо с кости.
– Стена кольев с засеками, значит? Ладно, увидим…

К Этайн сел на свободное место ушедшего дяди из Кинир явившийся с запада брат, привечая дочь фе?йнага Конналов.
– Здравствуй, сестрица! Цветёшь ты теперь точно слива весной, кою щедро полили! Вот что значит за мужем быть деве! – ухмыльнулся ей Гайрэ, обняв дочерь Кадугана.
– Ты, смотрю, уж не только средь мечников лучший у Конналов, братик – но теперь и своим языком можешь шейна любого за пояс заткнуть…
– Я о том – и ужель ты всё Луайнэ будешь держать близ себя как на привязи?
– Разве я её силой держу? Сама видно не хочет меня покидать.
– Где она хоть сейчас? Повидать дай хоть глазом её, пока снова не о?тбыл к Помежьям…
– Знаю я, что за глаз у тебя между ног! – Этайн стукнула брата в бок локтем, – и ты жвало своё на неё разевать не пытайся тут, Гайрэ! Вижу я, на уме что тебе от неё, жеребцу!
– Вот опять ты о том… Будто я что дурное ей делаю? Ладно – это уж Трое решат, как нам быть, – усмехнулся сын дяди, налив в кубок вина из уделов владетелей крватов, потянув носом терпкий волнующий пах диких слив.
– Есть хоть вести какие из дома? – негромко спросила у родича Этайн, – как там сёстры и брат? Всё в порядке в Глеанлох?
– Всё как прежде, сестрёнка… – Гайрэ внезапно умолк, глядя дядиной дочери прямо в глаза, – нет вестей для тебя от отца… Не внимает ничуть он тебе, даже братьев укоры не хочет услышать.
– Как там хворь его – лучше? – голос Этайн на миг задрожал.
– Только хуже, вставать всё трудней старику. Твоя мачеха всё от него не отходит, лучших лекарей взяла в Глеанлох в чертог – но как вижу, трясучка его не пройдёт. Слишком зол на тебя он – не хочет простить или даже понять.
Гайрэ сплюнул под стол, отерев себе губы, и до дна осушил полный кубок вина.
– А та старая сука из Модронов лишь те угли огнём раздувает. То она на тебя всем разносит хулу?…
– Уж подохла бы эта змея… – вдруг в сердцах прошептала дочь фе?йнага Конналов, и в глазах её каплей блеснула слеза, – мстит сама она Тийре, а ранит больнее тем дважды меня…
– Всё решится когда-то – ты только терпи. Примирится отец, даст своё он согласие некогда. Что же он, зверь – чтобы дочерь свою не простить?
– Есть такие отцы, кто совсем не прощают… – прошептала не глядя на родича Этайн, неотрывно взирая на прочные створы закрытых дверей, за которыми скрылся во тьме перехода из Кнамх-ард-неадд суровый старик в седине окривевшего некогда лика – сердце чьё стало камнем.

– Хватит, сестрица, тоску нагонять на себя. Что ты – не счастлива разве? Подле Тийре ты, как и хотела – а всё разрешится со временем, вот Тремя поклянусь!
Этайн какое-то время молчала, не глядя на Гайрэ. Взгляд её встретил своё отражение на тонкой стенке сосуда с вином перед братом. Всё и впрямь как на кошке зажило с той встречи на круче Расколотой. Лишь немного искривленный нос и тончайший рубец от заросшего шрама на верхней губе точно память остались на женском лице – не давая забыть.
– Иной раз сердце мне говорит, что их волю ничем не обманешь… Всё возьмут они с нас своей платой, как ты не стремись избежать – всё сплетут против помыслов наших по-своему.
Гайрэ насмешливо хмыкнул, приобняв сестру за плечо.
– Набо?жная что-то ты стала вдруг, Этайн… В прорицаниях тех их пойми ты хоть что – так запутанно молвят о том жизнедавцы, что любое измыслить по силам.
Брат наполнил свой кубок вином, отставляя бутыль от себя.
– Мне вот мать предрекла из святилища вестью тем летом, что не страшно железо Железному, и гибель свою я сам встречу по че?сти, сам подставлюсь ей слепо – и что будет та много слабее меня, но четырежды больше…
Гайрэ насмешливо хмыкнул.
– Вот представь, что за блажь – как два Каллиаха, но чтоб слабее! Дохлый конь что-ли свалится с неба? Мабону вон ничего не сказали провидцы – а уж нет больше брата, скосили его те кочевники.
– А ты стерегись лучше, Гайрэ… – взволнованно вдруг прошептала сестра, – богов не постичь, но и не обмануть. Они всё возьмут, что им до?лжно…
– Ай, сестрёнка… – махнул он рукой в небрежении, – мы сами судьбу свою торим – и к смерти же сами стремимся. К Шщару те прорицания – сердце себе лишь бередить… Будет всё хорошо, ты лишь верь!
Этайн в ответ промолчала. Вера в то, что сумеет она быть с любимым ей с детства мужчиной, с ним пройти весь их путь всем препонам судьбы вопреки, и доселе жила в её сердце – и была как железо тверда, и прочна точно камень. Но и камень крошится порой – когда вся та цена, что платила она за свой выбор быть с Тийре, была высока.
С детства взращённая теми рассказами предков, что ещё увидали дыхание ставшей ужасным сказанием нынче Мор-Когадд, и сама в то суровое лето узрив поступь смерти по прежде богатым уделам их кийна и данников, видя собственным взором те пламя и кровь, что пришли к ним с заката на пиках дейвонов с союзными ёрлу домами Помежий – и теперь пережив то сама точно птица в порыв бушевавшей меж тучами бури вдруг ринулась прямо туда вслед за ним, тем кто был ей столь дорог… зря на не знавший конца тот поток всех несчастий и гибели, что катился по краю отцов, растекаясь всё дальше и дальше как пламя пожарища. Сколько страха и горечи будет ещё суждено ей пытаться забыть по ночам, что изведает сердце опять и опять – не боясь, но не в силах привыкнуть?
Сколько слёз она про?лила так, ожидая исхода сражений, что вёл её муж по чести?, её Тийре – как вождь устремляясь вперёд, впереди своих тысяч, на их острии – и потом среди прочих всех женщин их воинства молча сшивая увечья пораненных, рвя на куски перевязей полотнища, долго поя умирающих – многих из коих давно уже знала сама, была с ними в родстве. И со страхом опять и опять отгоняла ту мысль, что однажды и он не вернётся живым в стан их войска из битвы – кому о?тдала всё, всю себя, все надежды и душу. Уже раз пережило то сердце её повесне – но вот сколько всего этих долгих восьмин ожидания ей суждено ещё в будущем – представляя, что некогда хрупкая память забудет, сотрёт его облик, и голос, и смех, когда сыну Медвежьей Рубахи не будет дано возвратиться…
Да – недавняя горечь от гибели прежнего друга их детства, товарища Тийре из Килэйд, Льва Арвейрнов, нынче осталась в минувшем, развеялась радостью встречи с ожившим, восставшим из тьмы – но вот будут ли боги и дважды опять так щедры к ним двоим, возвратив к ней живыми как некогда? В эту зиму загоны владетеля Эйрэ опять перейдут в наступление, и ведомые снова Убийцею Ёрлов ударят по недругам в полную силу – сминая их воинства, дерзко круша все их тверди, срешая десятки и сотни суде?б в жатве смерти – и опять, и опять будут подле неё они оба, идя в тени следов Оставляющей Вдов, заставляя дрожать сердце дочери Кадаугана… и жить помня о том, что их нити для всех вьются порознь…
И нет сил у неё изменить этот рок.

Совет продолжался. Шумели воители, обсуждая события осени и толкуя о том, что грядёт на зиму. Арвеннид вновь обратился к фе?йнагу Донег.
– Почтенный Дайдрэ – какие свежие вести ты привёз из Травяного Моря?
– Всё как и прежде, владетель. Северные племена держат в своих руках западные степи в Мор-Гвеллтог, оберегая нас от набегов противника. Их вождь То?влэ по-прежнему верен союзу с тобой, и передаёт свой привет. Его дядя с союзниками силён, но того терзают их южные соседи, склоняясь то к одному, то к другому из них двоих – и усобица между семействами будет наверное долгой, а исход её предсказать я не в силах.
– А его дядя Шару? – не помогают ли ему серебром Скъервиры, как прежде его брат был с ними в союзе?
– Возможно, владетель. Воины То?влэ в это лето смогли перенять идущих к нам югом посланцев от его дяди, желавших перебить ваш союз обещанием также не причинять ущерба набегами взамен за твою помощь против племянника. Свободного пути людям Скъервиров по степям теперь нет, если только те не держат с Шару? связь через южные земли и страны востока. Возможно и это – Сигвар хитёр, и его руки длинны как оглобли.
– В этом мы убедились, почтенный… – Тийре хлопнул себя по груди, где зажила копейная рана убийцы.
– Всё так, владетель. К тому же в тех землях востока хватает и тех, кто поставил на дядю в их споре, и тем помогает Шару? своим войском. Говорят, из далёких восточных краёв в те уделы пришла сила огня, заключённая в пыли из желти, солей земных и древесных, и оружие это страшнее огнищ – позволяет метать оно дальше сильнейших снастей в нашем войске, сокрушая сердца своим грохотом – и умело владеющий им может быть победителем в множестве битв и сражений. Но я сам то лишь слышал от То?влэ – не зрив такового глазами пока что…
– А сам вождь То?влэ – нужна ли ему в этот год наша помощь людьми и снастями, или все силы я могу бросить против дейво?нов?
– То?влэ сильный воитель, такой же молодой и горячий как ты, ведущий своих всадников в бой – вставший выше своих сражённых родичем братьев, пьющий молоко из-под кобылы, а не из кубка в намёте. Недаром он шутя называет тебя своим братом, таким же мужицким владетелем. Он взял много городов и снова ведёт войну в голой степи, где осады и тяжёлые конники не нужны. Владетель пообещал, что к весне пригонит в твои уделы ещё три тысячи скакунов, если их Держатели Неба дадут ему успех этой зимой взять табуны недругов – если и ты сдержишь свои обещания о хлебе с железом.
– Надёжным ли он будет союзником и дальше, если одержит победу над дядей и остальными, почтенный? Что ты можешь сказать, что сумел уяснить из его намерений?
– Как знать, арвеннид… – пожал седой Дайдрэ плечами, – во власти друзей не бывает… Сейчас хуч То?влэ тебе верен, и покуда будет нуждаться в помощи из Эйрэ, набегов не будет – их людям есть где взять добычу в восточных кочевьях и тех городах у противника. Но если он объединит все уделы Травяного Моря, одолев дядю с другими вождями, то куда дальше пойдут его столь огромные силы? Хорошо если только к востоку, чтобы воздать всем сторонникам дяди. Об этом сказать тебе я не могу… – фе?йнаг Донег умолк на мгновение.
– Но пока что конца в той их распре не видно. Дядя То?влэ не желает вернуть племяннику священные пики и власть, а тот не простит родичу убийства своей матери. Если их боги не дадут своё предпочтение одному, то ещё много лет там продлится война меж племён, как бывало то прежде. И пока там раздор, удара в спину нам опасаться не стоит.
– Что же – и это нам добрые вести… – согласно кивнул Неамхейглах владетелю Донег.

ГОД ВТОРОЙ "…СЛОВНО УГЛИ ПОД ПЕПЛОМ" Нить 7
Сумерки густо укрыли Высокий Чертог, отходящий ко сну. В серой мгле точно призраки к небу вздымались клыкастые хугтанды, и неяркие отблески пламени резко метались по стенам стерквегга, трепеща на багровых огнях смоляков в руках стражи. Ходагейрд засыпал, угасая последними искрами света в окошках домов и чертогов.

Скригга Скъервиров тихо свернул назад в тру?бицу свиток, что прочёл только что, прервав прежде нача?тое дело письма, отстранив от себя по столу разожжённый светильник с натёртым до блеска серебряным кругом у пламени, что давал свет лишь в нужную сторону.
– Снова зайцы? – спросил он с усмешкой, взглянув на разложенный лист тонкой писчей убеленой кожи, по которому младшая дочерь конюшего позабыв про другой важный свиток теперь выводила пером на полях прямохожих зверей – лопоухих оскаленных серых косых и котов с полосатыми мордами, кто терзал и рубил кроволивцами спешенных свердсманов, отрубая мужам их голо?вы и руки без милости.
– Ага, – та макнула перо в бутылёк с алым цветом чернил, очертив им обильно все капли там про?литой серыми крови.
– Славно вышло… Мне тоже вот жирного зайца загнали в силок пара гончих – хоть пытался тот скрыться от нашего гнева аж в Эйрэ уделах, свинья… – усмехнулся вдруг Коготь, скрипнув посохом по половицам, – ты хоть не оставь их на свитке владыке Хидджаза, как потянет тебя рисовать в другой раз, моя милая. Хоть и чтят там в Ардну?ре косых, но того не поймут – их владетеля Зе?йда дед Надр на охоте за серым погиб, повалившись с коня на скаку. Дай-ка гляну – на чём я тебя препыни?л?
Гудрун ловко подняла второй неоконченный свиток, подав в руки скригги, и тот пробежал своим взглядом по тонкой расчерченной вязи ардну?рских письмен.
– Ты сказал, что в том деле готов говорить с ним по че?сти – и коль к лету не будет иного решения с югом, то откроешь им Ф'ам-альхажа?ри…
– Написала ты это?
– Сейчас, – она взялась за древко пера, макнув кончик его в бутылёк с тёмной жижей чернил, и по беленой коже под пальцами девушки вмиг заплясали кручёные знаки письмен.
– А отчего вдруг не волки и прочие хищные звери, а зайцы?
– Что ты, скригга, не знаешь – что заяц лишь с виду сам смирен? – Гудрун подняла взор на старейшего в доме, – а тот кроль – так живёт под землёй ближе к Хвёггу чем прочие. Его зубы видал ты хоть раз?
– Верно мыслишь ты, милая… – Клонсэ задумчиво сжал в пальцах посох, – вечно брешущих псин ненавидят всегда – и порой забывают о страхе пред лаем. Но иной раз страшней будут те, кто готов говорить – и внимают им в страхе, не желая узрить каков тот не в словах.
– Как тебе, – посмотрела на родича юная Гудрун.
– Может так… – правый глаз Сигвара сжался в тончайшую щёлку зрачка.

– Ты боялся когда-то чего-нибудь, скригга? – спросила вдруг Гудрун.
Сигвар пристально глянул на братову внучку.
– Страшно всем, моя милая… Страх – та сила, что нам позволяет предвидеть, предчуять опасность. Всем – и лучшим блодсъёдда, и Дейновой крови, и нашим главнейшим противникам в Эйрэ – страх ведом. Такая природа людей. Страх и мне тяготит порой разум, заставляя всё взвешивать трижды, каков будет итог тех моих судьбоносных решений – как нынче… Но иные ещё и боятся – и это есть страх, как его понимают все прочие люди.
Он умолк, скрипнув посохом по полу.
– В каждой пройденной битве, в горящих пожарищах взятого родичем Раудом после осады стерквегга на Ясеней Круче; в кровью залитом круге хриннауг, где сразил я когда-то троих; пред ножами убийц в Нижнем городе семь зим назад… – скригга взнял перед Гудрун свой посох, где на твёрдой кости? среди рези искусных сплетений змеиных колец и разящих Шуршащего молний чей-то острый клинок прорубил свою метку, – было страшно и мне. Но боязни в тот час я не знал…
Сигвар вдруг усмехнулся, и лик его вздрогнул на миг, когда скригга упомнил о чём-то.
– Но боялся ужасно раз в жизни и я… Дед мой Эмунд Хардту?нгэ ценил лесной мёд, и к тому пристрастил всех детей. И однажды отец взял меня с сыновьями дядьёв спилить с дуба дупло в заповедном лесу у Широкой Долины. Лихо мы потрудились, заткнув щели ветошью, и я как самый крепкий и старший из внуков стал снизу держать ту колоду.
Вдруг почуял я, взняв груз на плечи, что забитая тряпка ослабла и вот-вот падёт из дупла – и как грозно и страшно гудят разъярённые тем переездом помимо их воли суровые тысячи малых копейных, от кого не спасёт ни мольба с серебром, ни клинок, ни броня…
Братья с родителем в ужасе ринулись прочь по кустам, понимая что станется после, урони я тот улей злосчастный на землю. Я же сам удержался с трудом на ветвях, опустив ту добычу к корням – пережив там такое, такой лютый страх, что все волосы стали торчком, а язык онемел на восьмину… и признаюсь – в поножах моих посырело меж ног.
Гудрун со смехом заткнула рот пальцами, не удержавшись над этим рассказом почтенного скригги. Тот и сам усмехнулся, закрыв лик ладонью в стыде.
– То тогда… а теперь вспомнить это без смеха никак не могу. Ведь пчелиные жала не сталь, а их яд не отрава – и цена того страха была не весомее клятвы у Красной Секиры.

– Почему все доселе твердят про него, поминая ту клятву? – Гудрун опять оторвалась от строк, отведя кончик лепести гуся от тонкого свитка послания, – я слыхала от Соль, что на Севере прежде был славен Раудокси, но окончил злодеем разбойным; что присяге его цена стёртого хрингура – и изменника слава семейство его очернила навеки, что стыдятся потомки признать свою кровь от предателя. Что такого содеял он там лиходеем, раз дурная молва его имя укрыла той чернью вовек?
– Хуже – трижды предателя, милая… – Сигвар опёрся на посох, внимательно глядя на девушку, – и молва та пришла до злодейства лесного ещё. Был сын Оттара Хищника прежде великим воителем, равным отвагой и Дейновой крови – самым лучшим блодсъёдда средь многих семейств северян почитали когда-то Ульфстю?ра из дома Хатгейров…
– И кого он там предал?
– Себя. Свою славу и имя. Храбрым надо быть трижды превыше, чтобы нынче признать перед всеми в лицо с ним родство, на ком мёртвых ещё до разбоя не счесть. Первый раз он присягу сменил, без причин или свар уйдя в дом своих недругов Къеттиров – будто мало ему причиталось почёта с богатством средь орна Хатгейров. Второй раз – когда бросил он Къеттиров, ценой жизни товарищей встав под знамёна со львами, присягнув скригге Гальдуров.
– А третий? – увидев, что Сигвар умолк, вопросила его дочь конюшего.
Клонсэ лишь усмехнулся, играя костяшками пальцев по посоху.
– Разве от Соль или прочих не слышала ты о Кровавой Женитьбе?
Гудрун вздрогнула.
– Я другое слыхала – что Дьярви повинны в том были с соседями…
– Верно. С соседями… Только Ульфстюр был в тот день в тверди Гальдуров – и не каким пивоваром, слугой или конюхом, а самим вершним стражей Харлаусэ. И в чертоге в ту ночь повстречал он людей своих прежних хозяев, кто тайком помогали вдове скригги Дьярви ту месть воплотить, устремившись открыть там ворота в стерквегг и пустить внутрь убийц. Был он воином много отважней иных, и сумел бы и сам в одиночку сразить заговорщиков – не пришлось бы и стражу призвать – его меч был искуснее прочих. Но Раудокси и тут неким умыслом снова решил поменять господина – и смолчал, повелев своим людям раскрыть среди ночи ворота – тем впустив в спящий Ярнтэ?ннур-гейрд всепогибель убийства.
– А потом?
– А потом сами Къеттиры вместо тех почестей или прощенья точно шальную собаку изгнали Ульфстюра из залитой кровью и выжженной тверди Железных Зубов – что изменнику трижды нет веры и славы, и пусть имя его обернётся на пепел при жизни; и не будет отныне ему ни воды, ни огня; каждый дом затворит перед тенью его свои двери… И до смерти как бешеный волк он бежал ото всех, погрязая в злодействах как в темени Ормхал. Даже дети его своё сердце закрыли от милости к падшему родичу, отверзая свой род от предателя трижды, чья великая слава отныне истёрлась, растворилась в неправо проли?той крови? – и цена его клятвы не выше пожра?нного ржою гвоздя или стёртого хрингура…
– А по причине какой сами Къеттиры влезли в ту свару меж Дьярви и Гальдуром, скригга? – спросила вдруг Гудрун у Когтя.
– Потому что проли?тую кровь не прощают – так молвит древнейший закон северян. Таков долг – защищать тех, кто дорог тебе… и не взирая на цену обид их врагам не прощать.
Дочь конюшего пристально подняла взор на их скриггу, проницательно глядя в глаза старика – и Сигвар уже догадался, каков будет новый вопрос.
– А как звали вдову скригги Дьярви – кто невестой была в этот день на Кровавой Женитьбе, и содеяла после всю эту резню?
Клонсэ прищурился, глядя на братову внучку.
– Иннигейрд. Дочерь Хёскульда Ржавые Зубы – скригги Къеттиров в годы той Смуты Соседей…

– Ну – довольно историй дурных на ночь глядя – а про цену их прочим тем больше…
– Значит есть ещё что рассказать в той истории? – догадалась дочь Гисли, взглянув в глаза скригги.
– Юна ты ещё про всё знать, моя милая – потом расскажу я тебе как-нибудь… Дела? наши не ждут – а чернила уж сохнут.
Гудрун вновь взяла в пальцы перо.
– Напиши: да хранит его дом сам Единый, и узрит сердце сына Тари?ка Стоси?льного беды в уделах соседа – и обратит Зейд Гонитель Врагов дому Скъервиров в помощь достойнейших ратных мужей, кого породила на свет его родина.
Заскрипело перо в пальцах девушки, оставляя вязь строчек на беленой коже письма.
– Напиши: пусть прибудет не младший брат Абу, а сам Рубящий Меч его дома Заи?д.
– А кто он будет сам? – Гудрун подняла взгляд, вновь оторвавшись от вязи письма.
– Ратоводец, рождённый железом. Тот, кто смерти приносит…

Ночь полновластно вступила в права, и тьма разлеглась вокруг стен Костяного Чертога, устрашая своей непроглядной густой чернотой, как бывает в конце поздней осени. Улетевшие к выраю птицы не оглашали уже граем с криками чащи на кряжах, с холодами замолкли жучки и козявки в пожухших желтеющих травах, и лишь ветер печально выл в голых ветвях, срывая остатки их бурой, багряной и золотой листвы наземь.
Спал раскинувшийся по горным склонам ардкатрах, и лишь в озарённом мерцающими отсветами смоляков и свечниц Ратном Чертоге первые из воителей Эйрэ по-прежнему были недрёмны. Под лившиеся ручьём вино, пиво и мёд текли долгие разговоры и воспоминания, обсуждались задумки и отдавались приказы.
И всё же первое, что собрало их всех воедино, было нежданное возвращение к жизни Убийцы Ёрлов. Время давно миновало полуночь, а он слушал и слушал о том, чем был славен и горек второй год тянувшейся распри – и сам рассказывал друзьям, как благодаря Тийре и своей жаждой жизни вновь встал на ноги из почти мертвецкой увечности от тех полученных ран.
Сын Дэйгрэ слушал речь друга и поддакивал кивком головы, изредка добавляя что-то от себя – о том, что происходило в тот час, когда Лев лежал при смерти в покоях Буи?ры. По лицу арвеннида то и дело угадывалось какое-то нетерпение – он порывался иногда перебить речь Аррэйнэ – но затем умолкал, видимо желая что-то сказать ему если не тайно, то хотя бы при меньшем числе посторонних ушей.

Когда его верная тень из Глеанлох покинула Ратный Чертог и отправилась спать в их покои, Неамхейглах не выдержал, и нагнувшись поближе к товарищу тихо сказал:
– Не думал, что вытерплю целый год держать за зубами ещё одну тайну. Да и при Этайн того говорить не хотелось…
– А, какую? – Аррэйнэ был словно спросонья или от каких-то дум погружён весь в себя – и не сразу отозвался на слова Тийре, вертя в ладонях так и не тронутый кубок с вином.
– Она жива, – кратко ответил сын Дэйгрэ, пристально глядя в глаза другу детства.
– Кто? – не понял Аррэйнэ, морща лоб в воспоминаниях – о ком же из женщин кроме Этайн они могли сегодня тут говорить за столом в Ратном Чертоге.
– Спрашиваешь ещё?! Та самая дейвонская девка, что год назад едва к Шщару тебя не отправила вместе со мной!
Аррэйнэ, казалось, не понимал, о ком ведёт речь сын Медвежьей Рубахи – пока не сообразил.
– Как? Она же мертва давно… сам же ты мне говорил!
– Не тебя одного не коснулся тогда своей пастью Шуршащий. Я сам сперва думал, что стража её заколола до смерти у меня на глазах – но как и ты эта девка оказалась живуча. Клянусь, я чуть было не вырвал ей сердце своими руками, – Тийре сжал пальцы десницы в кулак. Затем он вынул что-то из разреза своей верховни?цы, и серебряный блеск заиграл на острии небольшого, украшенного по лезвию тонким рисунком ножа. Тийре всадил жало в доски столешницы между опустевшими кубками, и дерево отозвалось гулким звуком удара.
– Узнаёшь этот зуб? Как она нас им тогда, дураков, отходила?
Он смолк на мгновение, хмурясь.
– Можно сказать – кровными братьями сделала этой штуковиной… – пошутил сын Медвежьей Рубахи, горько усмехнувшись.
Аррэйнэ молчал. Лишь дыхание его стало тяжёлым. Перед глазами вспыхнули те роковые мгновения, когда год назад во дворце арвеннида промелькнувшая перед взором рука внезапно вонзила ему этот нож прямо в шею. Ладони Льва сжались, вцепившись в столешницу.
– Когда боги явили свой знак, что ты будешь жить, я на собственной крови дал клятву Троим – пообещал, что эта девка тоже останется жить – до тех пор, пока ты её сам не отправишь к Шуршащему… или от моей руки, если змей заберёт тебя. И вот сегодня, когда Лев возвратился, отдаю тебе право на месть… – Тийре указал рукой на вогнанный в стол нож. Затем ладонь его снова скользнула в разрез верховни?цы и положила на скатерть нашейный шнурок с оберегом дейвонской Дарующей.
– И её саму…
Аррэйнэ так и молчал, не произнося ни слова – и лишь пристально зрил на холодную сталь замеревшего в дереве лезвия. Все бывшие в Кнамх-ард-неадд ратоводцы сгрудились вокруг, слушая арвеннида.

– Тийре, так дальше что было с той девкой? – спросил у владетеля Каллиах, доедавший последнюю утку и было уже потянувшийся к блюду с лососем.
– Когда я увидел, что та всё жива, то полумёртвую отдал Буи?ре – из Шщаровых ям и её вслед за Львом живой вытянуть. А затем поручил моему былому помощнику из десятка Киану в оба глаза стеречь эту девку до моего распоряжения. Она тут, в кадарнле, вот уже год под замком сидит в бурре.
– Мы дознались тогда по горячим следам, что эту дейвонку притащили с Помежий откуда-то в самом начале минувшего лета – как раз когда Аррэйнэ вывел загоны на запад, – сказал один из деих-ламнарв, – её схватили на той стороне Айтэ-криоханн, когда наскочили на вражий обоз, что шёл в помощь Унниру.
– В той стычке сотня Лысого порубала врагов на щепу, – отозвался ещё кто-то с середины пиршественного стола, – так эта девка ехала с дейвонами конно, и снаряжена была как воитель. От нашей погони она не ушла – так сумела из лука свалить шестерых его конников, пока её не подстрелили и сумели скрутить.
– Шестерых тебе… Семерых! – откликнулся говоривший первым, – пока её взяли всем скопом, успела ещё и прирезать десятника. Хотел дурень в запале залезть на неё, и своим же ножом получил себе в шею.
– Вот! – воскликнул Тийре, – какая волчица – даром что баба! Ллурин в спешке её не прибил там на месте, как решил поначалу, а отправил в ардкатрах с их раненными. А тут этот дурень Броданн не додумался ничего лучше, как не разобравшись кто есть та – верно, на мордашку её сам польстившись – отправил ту в девичьи к прочим служанкам. Представьте только – мн, с остальными там девками в дар как наложницу предлагал, умёт псиный!
– Чудо, что Этайн первая жёлудь его не отгрызла, узнай она вдруг! – пошутил Долговязый.
– Оно то… Я бы и не подумал, что всё время под боком такая угроза таилась… даже не замечал прежде эту дейвонку. Она же была тиха словно мышь под метлой – замкнулась от всех, ни с кем не обмолвилась словом там в девичьих. Сам потом допросил всех служанок, но никто не знал даже, кто она, эта Ти?веле – откуда взялась и кем была. Даже с тою болтушкою Гвервил языка больше обычного не развязала. И лишь когда мы с Аррэйнэ там на беду очутились, перед Советом обмыслить кой-что с глазу на глаз – она словно сорвалась с цепи и ножом нас колоть принялась. Словно уголь под пеплом – лишь тлел себе тихо, но вдруг снова вспыхнул, едва ему воздуха дали глотнуть…
Тийре прервался, допив до дна кубок.
– Одни боги лишь знают, отчего она раньше меня не прикончила, как прежде встречать её тут во дворце приходилось.
– Я знаю… – вдруг отозвался молчавший Аррэйнэ, выйдя из охватившего его оцепенения.
Все дружно уставились на товарища.
– Я тоже в неволе был целую зиму тогда, в первый год…
– Да, помним – рассказывал нам… – буркнул Каллиах, доедая огромную рыбину, – как ты лихо сбежал повесне!
– Куда в тебя лезет хоть столько? – присвистнул ему Долговязый, – не лопнешь?
– Как отец говорил: «Пока крепкий от голода ссохнет – то худой трижды сдохнет!» – Молот шлёпнул на блюдо обгрызенный рыбий хребет с хвостовым плавником.
– Да брехня это пёсья – в Великую Распрю у нас в этот голод лишь тощие выжили, маложрущие – а такие как ты все…
– Не дождёшься! – взмахнул кулачищем сын Бхоллэйнэ, оборвав Долговязого, – и вообще – мне другое предре?чено было – а уж то я блюду?, не дурак! Слушай, Догёд – подай вон то блюдо с ягнёнком, будь добр?
– Да ты лопнешь!
– А ты подай – и отойди…
Пока хохот потряс своды Кнамх-ард-неадд, возвратившийся к ним предводитель Стремительных Ратей остался безмолвным – лишь молча вращая в ладонях свой кубок вина, но так не пригубив ни капли.

– Рассказал… Но не всё… – Аррэйнэ смолкнул на миг, затем негромко продолжив:
– Не оттого я не сразу бежал, что был ранен или боялся зимы и морозов в снегах. Как взяли тогда оглушённого, так и притянули за конём на верёвке в ближайшее селище – верно, полдороги проволокли по земле. Поначалу дейвоны в горячке хотели повесить меня на священном дубу? жертвой Вотину, раз добычи снять вышло немного им – что с десятника выкупом взять, кто сам будет из бедного кийна? Но потом один здешний владетель, чьи сыновья все убы?ли в загонах их скригги, выкупил меня у того сотника и взял в своё хозяйство невольником.
Никаких там вестей я не знал – что творится в Помежьях, где наши теперь, и куда мне бежать. Слышал только из разговоров хозяев в дому?, что все наши загоны отбили и далеко от Болотины оттеснили. Помощи ждать было неоткуда, кругом лишь враги, а сам я от раны в спине был совсем ещё слаб – и так прошли месяц за месяцем. Я только и знал, что колол там дрова, кормил всю скотину и мёрз на соломе в хлеву у свиней. И исподволь сдался, совсем упал ухом – как и она здесь наверное – потерял всю надежду и тихо смирился. Стух как тот уголь в золе. Думал, в неволе вот так и подохну – пока однажды…
– Так что там случилось? – спросил Тийре – видя, что Аррэйнэ снова умолк.
– Пришла весна, и на Помежья стали стягиваться войска, готовясь к новому наступу. У моего хозяина на постой во дворе стал скир конных копейщиков. В тот вечер я принёс в дом вязанку поленьев к печам и собирался уйти за другой, как их десятник окликнул меня. Все они уже были пьяны от хозяйского пива. Он крикнул, чтобы я остался на месте, и велел своим воинам взять меня. Стал орать всем, что это-де я в эту зиму в бою его брата убил.
Меня он и слушать не стал – что сам я не тот, что в плену здесь от осени блох на соломе кормлю, а о брате его и не слышал. Дейвоны набросились на меня скопом и повалили на пол лицом, а этот их скирир взял нож со стола и сказал, что за жизнь брата перережет мне горло – и будет на это смотреть.
Аррэйнэ дотронулся пальцами левой руки до красноватого узкого шрама на шее, который был уже тогда, когда он бежал из Дейвоналарды в родные края.
– Мохнорылые схватили меня за руки и за ноги вшестером, и десятник стал резать тем лезвием горло – неглубоко сперва, лишь пугаючи – приговаривая, что будет меня убивать за брата так медленно, чтобы я сам чувствовал, как буду сдыхать.
Страшно было ужасно, не стану всем лгать… Язык как отнялся во рту. И тут, когда по шее уже лилась кровь из пореза, я вдруг ощутил, словно сам Пламенеющий в сердце зажёг мне искру?. Я понял, что смогу вырваться и убить их всех до единого – столь велика во мне была тогда ярость и жажда жить, сражаться и убивать этих гадов, если бы раскидать их сумел.
– И ты сделал это? – спросил Оллин.
– Нет… – Аррэйнэ несогласно махнул головой, – тут в дом в этот миг заглянул мой хозяин – увидал, что происходит по пьяни, и с маху огрел скирира посохом по хребту. Сказал им, что я его пленник, и он не даст никому убить в собственном доме такого толкового работника; что я здесь давно, и не мог зарубить его брата в бою в эту зиму – если только не одедраугр, или по ночам не летаю как птица. Так я благодаря ему остался жив. Эти уроды меня отпустили, надавав напоследок пинков от души, и продолжили пиво хлебать.
Но той же ночью я бежал. Столь сильной была та во мне разожжённая ярость, что её уже было не потушить. И не простившись уходить не хотелось… Я пробрался в тот дом, где спали дейвоны, и тихо их перерезал во сне до единого – закончив тем самым десятником, вы?блюдком…
Лев на миг стихнул, и лишь кулак его сжался до хруста костяшек, вспоминая о чём-то таком, что осталось замкну?тым в устах даже тут средь товарищей.
– Затем взял чьё-то оружие с остатками снеди в дорогу, и бросился в лес. Теперь сил у меня было вдоволь, чтобы одним махом преодолеть на жерди прежде казавшийся непролазным забор вокруг дворища.
Три дня враги гнались за мной по пятам точно псы за добычей. Пришлось и ночами не спать, тихо прятаться в чаще, и по горло в болоте от псов их таиться – и убивать их, вражин, по-одному, сколько хватало прихваченных стрел. Так я и добрался до здешних уделов, чтобы выйти там через Помежья к нам в Эйрэ. И лишь через седмину на нашей стороне меня встретил у Черновраньей Илинн из Дэирэ со своими людьми.
– Вот откуда этот шрам, – Аррэйнэ ещё раз провёл по нему пальцем, не сводя взора с лезвия, – …и вот почему эта Ти?веле также таилась и не бежала, а жила в страхе без надежды на помощь – словно смирилась с неволей – пока в какой-то миг в ней не вспыхнула эта же ярость. Не знаю, правда, отчего…
Он снова дотронулся пальцами до заживших рубцов.

Ан-Шор почесал пятернёй подбородок, задумчиво морща лоб.
– Странное дело… Во все времена есть подобные жёны, которые не хуже мужей умеют сражаться и вершить загонами – и у а?рвейрнов такие рождаются. Вот только как будто она…
Он не закончил мысль, замолкнув на полуслове. Но никто из собравшихся тут так и не переспросил почтенного Ан-Шора, о чём же именно подумал в тот миг многоопытный глава воинства тверди Аг-Слейбхе и десница арвеннида, который задумчиво вертел у себя перед глазами нашейную скъюту дейвонки, пристально рассматривая потемневший мужской оберег в резьбе рун.
– Тогда мы с тобой говорили про будущую выправу в ту зиму, как пойдём на север до Кручи Закатного Ветра. Она всё сидела одна у окна, точно спала – или слушала нас краем уха. А потом вдруг подкралась как кошка неслышно, и ножом меня ткнула… – припомнил события Аррэйнэ.
– Кто бы она не была, эта Ти?веле – она твоя… – ответил сын Дэйгрэ, – я мог бы убить её по праву карать того, кто поднял руку на арвеннида. Мой отец за это просто на кол её посадил бы, или повесил на дубу Ард-Бре?на в святилище – так, как изменника Тадига из Туатал в петле две восьмины в мученьях держал, пень под пальцы ему взад-вперёд перекатывая… Но зачем мне теперь за тебя мстить, раз ты по-прежнему жив и на то в силах сам? Так что эта дейвонка твоя, Лев. Кровь за кровь – тебе отдаю её, как Троим присягнул.
Тийре пристально глянул на отчего-то молчавшего Аррэйнэ.
– Если не хочешь марать о неё руки – так я отдам эту девку смертоубийце, скажи только слово. Не посмотрю, что она баба – заслужила колоду под шею.
– Отчего же… не боюсь, – Аррэйнэ медленно приблизил ладонь к рукоятке ножа, и с лёгкостью выдернул из дерева глубоко загнанный клинок, выломав из столешницы узкую щепку.
– Но знаешь, Тийре – с тех пор я не лью в рог лишнего… и стерегусь женщин у меня за спиной.
Зал взорвался дружным хохотом собравшихся за столом.
– Аррэйнэ, ты что – больше ни на одну бабу не взглянешь?
– Пугливый ты стал не иначе?
– А она тебе чего лишнего тем ножом не отхватила, а?
– Тихо! – осёк Тийре товарищей, и развеселившиеся было ратоводцы умолкли.
– Где она? – не глядя ни на кого спросил Аррэйнэ, пристально рассматривая блестящее на свету жало, чьим железом когда-то его самого? убивали.
– В дальней бурре у самой горы – уже год как тебя дожидается. Не томи её ожиданием. Можешь прямо сейчас отправляться – мы тут уже обсудили всё, время за сборами завтра.
Аррэйнэ резко встал со скамьи и закутался в плащ. В правой руке он по-прежнему держал нож, который едва не оборвал его жизнь год назад, в такую же мрачную предзимнюю ночь. И в эту ночь его железо снова не останется голодным…
– Можешь её сразу прирезать – или делай с ней что пожелаешь. Голодом же твою Ти?веле не морили, так что, быть может, она всё ещё ничего – если ты не боишься, конечно… – пошутил мрачно Тийре.
– Берегись, Аррэйнэ! – шутя окликнул товарища Килух из Бранн, внук Д'ао?бги, – может у этой дейвонки даже там пара ножичков спрятана! Проверь сперва – а то… – и щёлкнул двумя пальцами точно ножницами.
Зал снова потряс дружный хохот их раззадорившихся хмелем товарищей.
Аррэйнэ лишь усмехнулся в ответ на остро?ту от родича Борны – показывая всем, как стремительно и умело его пальцы перебирают рукоять, вращая в ладони серебристое лезвие, и как молниеносными бросками взмывает ощеренная железным клыком рука – и резким движением спрятал клинок в разрез верховни?цы.
– Посмотрим… – Убийца Ёрлов накинул на лоб наголовник плаща и неторопливо направился к выходу из Костяного Чертога.
– Быть может нескоро вернусь… – промолвил он уже на ходу, – дело же… непростое.
– Будь осторожен, Лев! – окликнул его Неамхейглах, – не смотри, что это девка! И по-прежнему верно кусать она может и без железа.

Когда Убийца Ёрлов исчез за дверями, в Костяном Чертоге продолжился пир.
– Откуда же такие шалые бабы как эта берутся? – удивился один из молодых сотников, – что и страх нипочём ей…
– Откуда и ты от отца с матерью вышел! – остро пошутил в ответ кто-то чересчур перебравший мёду, не стесняясь навернуть при людях на язык подобное.
Старый Ан-Шор с укоризной глянул через своё плечо на того болтуна, враз умолкшего под взором Дубовой Ручищи.
– Молчали бы лучше… Гляди ты – откуда?! И не только мужам боги даруют храброе сердце, пусть и силы не дав наравне. Жена самого Бейлхэ, пока тяжёлой её он не сделал, ни одной битвы подле мужа с луком в руках не пропустила, как он вознялся сражаться против Жестокосердного, как сказания молвят. Да и на нашем веку таковые водились. Разве забыли вы все, кто такая была Гэлвейн из Каррэйх?
Сидевший неподалёку молодой родич Борны в удивлении пожал плечами.
– Винюсь, гаэ?йлин – не слыхал я о ней. Или память дурна – всех древних преданий не удержать!
– Ты уж удержишь – если у самого в голове одни бабы! – подколол его кто-то из товарищей.
– Вот уж ври – моей Гвервил мне за пятерых предостаточно! – фыркнул Килух.
– Уж какие тут древние… – неодобрительно буркнул Ан-Шор, хмуря брови, – будто я о часинах Кро-э?дрокаэ?раха вам тут толкую…
– Гэлвейн была жена У?лайдэ Иорэ, славного ратоводца в пору Мор-Когадд… – нежданно отозвался сам арвеннид, обращая на себя все взоры гостей Ратного Чертога, – и в год третий, когда летней порою дейвоны неостановимо шли на Аг-Слейбхе копейною конницей, Орёл с родичами все полегли при Иаррэ-а-карраг неподалёку от селища их – но многочисленного врага остановить не смогли.
Как Гэлвейн узнала о гибели мужа – а дейвоны уже подступали к их селищу, откуда была им прямая дорога к Иаррэ-а-карраг – слёзы утёрла, собрала всех тех, кто остался в их Глас-Дэ?ир-гаррэйн – своих и соседских детей, стариков и всех женщин. Велела взять любое оружие, у кого что осталось в дому – луки и копья охотничьи – и так стала встречать мохнорылых у затворённых ворот.
Дейвонов явилось к Зелёной Дубраве три полные сотни воителей – а вот малое селище, что стояло меж скал на дорожном развилке, и одной лишь древней буррой охраняло прямой путь с перевала, взять они не смогли. Жёны и дети под её вершенством не щадили врага – били стрелами с бурры, и со стен копьями и камнями разили каждого, кто только пытался приблизиться по дороге к воротам в Глас-Дэ?ир-гаррэйн. Сама Гэлвейн не одного мохнорылого выправила ко Всеотцу отцовским копьём, мстя за мужа и братьев. А когда враг всё же с наскока сломил их защиту и прорвался сквозь выбитые ворота, то сама не страшась встала против дейвонов – обычная баба, дочь мельника, что прежде лишь растила детей и хозяйство вела.
В той стычке она потеряла от дейвонского меча правую руку по локоть, но пику и в левой не бросила, еле живая от ран продолжая стоять и сражаться – и враги чуть не со страхом покинули роковое для них Глас-Дэ?ир-гаррэйн, отступая назад едва ли в оставшейся числом после боя одной херве.
– Храбрая баба. А жива хоть осталась? – спросил Каллиах.
– И долго ещё жила – прославленная как никто среди жён в ту суровую пору. Сам арвеннид Дайдрэ Тир-ска?йтэ сказал: не будь у меня своей доброй жены, взял бы славную Гэлвейн в супруги себе не раздумывая. Он же её с почётом вот здесь в Ратном Чертоге при всех первых воителях Эйрэ встретил и одарил многими почестями. Жила она ещё долго, пусть и до смерти осталась во вдовстве – и прозвище у неё с той поры было Марв-Клейхлам – Левая Смерть-рука.
С тех лет арвенниды освободили Глас-Дэ?ир-гаррэйн от всех податей, раз его жители столь храбры. И девы там сами себе женихов выбирают в мужья – так если кто воинским делом не сильно прославлен и желудей мало снял с вражьих шей, то в сваты и не лезь.

Фе?йнаг дома Донег отложил на стол испитый до дна рог горного тура, рукавом отерев от вина губы.
– И такие рождаются среди жён – воля чья будет крепче железа. Рассказал бы я вам старое предание о супруге одного из вождей кочевников в Травяном Море, что поведал мне за молочным хмелем владетель их То?влэ – вот там история!
– Расскажи уж, почтенный? – обратился к нему Неамхейглах.
– Да до утра то сказание о её хитроумном кровавом возмездии недругам не сложу до конца я, владетель… И тех степных их имён половину забыл уж – кто был там Сучжэ?н, а кто толь Уртэ?, толь Барту? среди них. Я покороче другой рассказ знаю – похожий…
– Сколько же хуч их сказаний тебе там наплёл под ту кислую брагу? – полюбопытствовал фейнаг из Слеан.
– Нет, не хуч… – Дайдрэ умолк, наполняя рог хмелем, – скригга Къеттиров, старый Арнге?йр Волчья Шкура.
Кледдфа щедро глотнул, наслаждаясь вином.
– Был я лет десять назад по делам дома Донег на севере у мохнорылых, и гостил там в Стейнхаддаргейрде у тамошних орнов. И как средь гостей на пиру на ногах лишь мы с ним устояли к рассвету, языками устав уж молоть кто о чём, я стал спьяну нести о костях всех семейств, что в любом из домов ведь в избытке зарыты. Ульфхёд слушал, нахмурясь – а потом…
– А – про распрю с Хатгейрами, и резню ту в их тверди! – поддакнул глава дома Слеан, перебив говорившего. – я слыхал от отца, что там было…
– Нет – иную историю… – несогласно мотнул головой фейнаг Донег, – и случилась она до падения дома Хатгейров, и их дома хранителей Севера тоже коснулась. Ведь и та, о ком речь, тоже была из них, приходилась одной из сестёр его родича Храттэ, сына Хёскульда Ржавые Зубы…
Имя её было И?ннигейрд, по прозванию Красивая. Её мужа с детьми владетельный сильный сосед умертвил на фръялсталле в час склоки, как все там взялись за мечи, не найдя годных слов по чести?. А вдову решил взять себе в жёны – полагая, что малый их орн не осмелится взняться против него с кровной местью. Уж что красива была дочерь Хёскульда – слов на то не у всякого шейна отыщется, дабы воспеть – вот старый дурак и слюну распустил как кобель перед случкой, с руками в крови её родичей в женихи набиваясь. Может быть полагал, что как верх взявший в скорее и то может сделать? А быть может считал, что тем браком он мир сохранит? Кто то знает, как было тогда… Но забыл глава Львиного дома, что и он, и враги – северяне; и живут там отнюдь не законом, а писаным кровью обычаем предков, не знающим жалости.
Иная быть может в страхе и согласилась бы, когда выбор ей был невелик – или самой вслед за мужем головою на кол, или под старым Гальдуром ноги раздвинуть на ложе. Только И?ннигейрд для виду послала ответ свой с согласием – не тяни, мол, со свадьбой, сама через день я прибуду – а тем часом созвала оставшихся родичей мужа, брата призвала к себе, и вместе с ними отправилась в земли соседей, обрядившись в одежды невесты и выехав первой. И назавтра в твердыне Железных Зубов заиграла женитьба её и Харлаусэ – кою после назвали Кровавой…
Гости слушали старого Кледдфу, перестав и жевать. Стихли скрип половиц и глотки ртов из кубков и чаш.
– Страшна была женская месть… До утра её люди всех Гальдуров вырезали нещадно под корень, кровь за кровь – и не то, что мужей всех… ни сук, ни щенков не щадя – как и тот сам семью её не пощадил. Земля в их селениях размякла от алого. Вороньё так нажралось в тот день человечины павших, что взлететь не могло к своим гнёздам. Сгорели Железные Зубы, объятые пламенем. Пали гордые львиные стяги их дома под ноги свершивших возмездие. Рухнул их столп родового наследия, в прах сожжённый огнём, имена обратив в горький пепел…
Самого Гальдура её родичи прямо из ложа подняли – и И?ннигейрд, став у ворот прокричала супругу: «вот я – как обещала, невестой явилась к тебе! Встречать выходи, как на свадьбе заве?дено, если утром забыл по чести?!» И сама же она клинком первого мужа второму живому ещё его сердце без милосердия вырезала, взяв возмездие то трижды страшною платой.
С той безжалостной свадьбы на кро?ви и следа средь живых не осталось от Гальдуров – так молвят иные… Разве что в здешних уделах на севере доселе есть мрачная присказка, кою лишь дураки поминают: «не свинье кобылиц покрывать».
Дайдрэ умолк, наполняя свой рог новой мерою хмеля из бутыля.

– Ну и история… Хуже, чем Тиредд когда-то дом Глулайд на свадьбе детей их по пьяни почти поголовно весь там перерезали.
– Ага! Хуже, чем Дуах и Гверн лет пятнадцать друг друга крошили. Там хоть сказанье такое сложили… а тут…
– Ну и баба… Жёстче чем Айфе Кровавая, кто за мужа погибшего после сражения семьдесят пленных врагов зарубила секирой…
– Всех среши?ла, весь род до последней души…
– Может и всех. Говорят так иные… – Дайдрэ Кледдфа опять допил рог до последней из капель, и с размаху надел его устьем на бутыль в опле?ти ивового прута.
– Но есть в той истории вот ещё что, о чём мало кто слышал; а кто знает – молчат… ибо в присказке будет два толка. После той свадьбы и пира, когда перепившие гости заснули, служки её отворили ворота Железных Зубов землякам и впустили их в укрепь – дав тем начало кровопролитию. Только вот до резни старый Гальдур успел свой супружеский пыл с Иннигейрд утолить, пока люди её ещё ждали пригодного часа ворваться в ворота. Ради мести и то претерпела вдова, всё снесла.
Фейнаг Донег умолкнув налил новый рог.
– А к грядущей весне принесла на свет сына ещё одного Иннигейрд…
– От кого хоть? – нахмурясь спросил фейнаг Кромдех, перечёв что-то быстро костяшками пальцев десницы.
– Думаю, то и сама она твёрдо не знала, от кого из мужей понесла в ту седмину тогда. Так что может и живо поныне под солнцем средь нас семя Гальдуров. Жизнедавцы – ведь любят они шуткану?ть над чая?ньями нашими…
Захмелевший нешуточно Дайдрэ налил себе новый рог мёда, смакуя глоток за глотком.
– А быть может и кто-то ещё уцелел в той резне из их львиного рода, как вон те же живущие тайно в святилище на Буром Камне полвека уже вот остатки из Гилрэйдэ – те, кто избёг гнева Домнала в эти года? – и кого родич мой пощадил… Только боги лишь знают все судьбы, на всё воля их.
– Ты же прежде сказал сам, что Гайрэ их всех… – поднял брови фейнаг из Кромдех.
– Всех… до Бурого Камня.
Фейнаг Донег умолк, вспоминая минувшее – коего лучше порою не помнить. Хмель плескался в рогу, когда длань захмелевшего Кледдфы устало лежала на скатерти.

– Возвращались мы с юга, стремясь на Железную Кручу, когда донесли нам лазутчики, что в здешнем святилище с месяц уже укрываются Гилрэйдэ, исцеляясь от ран перед тем как пытаться прорваться на север, где власть Бейлхэ слаба, а дом Кроммах за смуту ни к тем, ни к другим не примкнул, и быть может даст им там укрытие. Гайрэ лишь прозвище этого дома услышав взварился как пламя из у?глей, пустил загон к ноддфе. Люди взревели наш клич «Режь свиней!» – страшным эхом разнёсся он в скалах, содрогнув всю долину. Услыхали его и укрытые там, как узрили затем на ветру волчье знамя на алом, и блестели на солнце железо брони и копейные жала.
Мы уже у ворот пред святилищем были, пустив скакунов самым медленным шагом – чтоб тем им внутри было тягостней ждать – как из окошек сквозь детские визги разнёсся такой бабий вой, что у многих и волосы встали враз дыбом. Такой звук, такой плач – словно жгут их в той ноддфе живыми… Я, тринадцатилетний, два года в седле подле старшего родича бывший помощником, в избытке видавший крови? – сам её им пустивший немало – и то в ужас пришёл от подобного.
Вдруг из ворот вышла женщина в грязных обносках одежд, вся худая, волоча за собою троих своих деток. Самый младший ещё ртом за сиську цепляется. Глаза все навыкате, страха в них нет – прямо под копья нам выбежала, глядя на Гайрэ, как поднял наличнину тот на шеломе. Иной раз и отчаянье с голодом выше испуга. И вот ведь как боги плетут свои нити – я сам тоже узнал её – то была вдова Килида, Линэд из Ниалл – та самая… И ни слова мольбы или слёз – лишь кричит ему прямо в лицо:
– Ну давай, как и прочих – их всех! Вот они, пред тобой, кровопийца! Рази в чрево, где зреет четвёртый! Давай!
Гайрэ весь передёрнулся, лик его пересмыкнулся. Всё там было – и прежнее чувство, и ненависть, и презрение с жалостью, и безразличие страшное – всё. Вырвал геару из ножен – я думал, он срубит как ветку ту дуру, что уже перестала бояться, устала бежать от судьбы – и левой ладонью за лезвие стиснул, так что закапала кровь. И сказал ей сквозь зубы:
– Тремя поклянусь – за воротами этими даже сам Домнал не тронет вас, а тем больше мой дом. Живите… Для меня вы снаружи мертвы – и такими и будьте. Как в Эйле отныне за вами закрылись ворота навек.
И она вдруг заплакав кивнула ему, соглашаясь – ибо жизнь лучше смерти, какая гряла им, последним из выживших, чья кровь родичей сделала знамя с волком всё багряным. И исчезла в воротах, с собой уводя своих чад – и незримые руки их близких со скрипом закрыли те створы за родом исчезнувших средь всех живых людей Гилрэйдэ.
С тем и уехали мы от святилища прочь, никого там не тронув. И до смерти наш фейнаг ту страшную клятву держал, позабыв про их род, что и так же сдержал своё слово. Не было там сторожей, кто стерёг бы их все эти годы… и никто не держал их в цепях, не мешал им уйти куда смотрят глаза. Было лишь данное ими то слово. Кто-то тихо ушёл, позабыв про их корни и прежнее имя, укрылся вдали – но не все… И как тени досель доживает тот кийн всю угасшую славу их древнего дома средь свитков и трав, не являясь к живым за ворота иначе как мёртвые…

Пьяный до Эйле огней фейнаг Донег умолк, потянувшись рукою к кувшину. Вновь зажурчало вино, наполняя украшенный рог.

– Арвеннид – а ты сам хоть откуда про Гэлвейн ту знаешь? – прервав долгую тишину среди Кна?мх-ард-неадд полюбопытствовал Килух из Бранн – сменив суть разговора, когда из минувшего с каждою чашею хмеля всё лезли истории хуже за прежнюю.
Тийре встал, держа полный рог, и обратился к Дубовой Ручище.
– Мне бы было не знать, достойный Ан-Шор – как ты сам мне однажды рассказывал о своей славной бабке! За твоё здоровье, Дэ?ир-ламна-мор – и за таких как храбрая Гэлвейн – чтобы больше в домах Эйрэ было таких жён, подле которых и иным воителям стоять будет неловко!
– Спасибо, владетель! – глава воинства встал и ответно поднял полный рог, – живи и множься дом храброго Бейлхэ века?! Слава!
– Слава!!! – громко выкрикнули уже захмелевшие воители Эйрэ, вторя словам первого из аг-феах-тримарв.
– Арвеннид – а может ты знаешь, откуда у почтенного прозвище это пошло вдруг? – выкрикнул кто-то с конца пиршественного стола.
Тийре с вопрошанием взглянул на своего прежнего учителя – но уже захмелевший и повеселевший Ан-Шор сам привстал со скамьи, отхлёбывая мёд из рога, и обратился к гостям.
– Это я сам расскажу, раз ушам вашим нету покоя! Только история моя долгая – так что подливайте вина, кому горло ещё сохнет!
– Всё равно выйдет короче, чем жена моя любит болтать! – усмехнулся здоровяк Каллиах, подняв кубок из алого камень-света и чествуя главу воинства тверди, – начинай уж, почтенный! Охота услышать об этом!
Обычно не говорливый Ан-Шор, теперь давший слабину хмелю, приосанился гордо, и кашлянув в кулак воззрил на внемливших ему соратников и былых учеников.
– Так вот. Было это в годы правления Домнала Слепое Око… И можете верить, а можете ложью считать – но дело тогда вышло так…

Холод осеннего ветра студил стан дейвонского воинства ёрла, заливая забрызгавшей моросью дождика пламя кострищ, цепеня бдивших сон их товарищей стражей с собаками, обходивших вокруг тут разбитых намётов. На расстеленном толстым колючим ковром колком лапнике, пахшем смолой, и её же густевшими каплями липнув к одеждам, развалившись у пламени грелся десяток копейщиков, по кольцу делясь жбаном с уже подкисающим пивом и жадно хрустя сухим сыром и луком. Один с лирой усердно крутил на колки её струны, всё пробуя звук и ворча себе под нос.
– Ну когда уже ты побрякушку свою хоть настроишь, Рагну?льф?
– Не спеши. Дело тонкое, точно как с женщиной…
– Ты скажи ещё! Если бы я свою Сигни так долго на ласку уламывал, то три года голодный ходил бы! Ты скорее, а то рассветёт так, а песни твоей не услышим!

– Так откуда ты, парень? Вижу – сам с севера? – один из бывалых уже их десятников вдруг вопросил у того молодого, кто прибыл к ним в сотню весной.
– Нет – из Эваров ближних уделов, вдоль речища Зыбицы… – тот приложился к кувшину, глотая питьё.
– Славно копьём ты владеешь. В бою том что надо себя показал! Эмунд хвалит тебя, обещает быть может десяток дать позже под руку.
– Дядя мой научил меня с братом оружию.
– Воевал с кем он прежде? В загоне кого был в минувшем?
– Не рассказывал он сильно то… Знаю – обучен был с юности – а чей опыт и нам передал, знать не знаю. Был Харл мельником сколько сам помню, и нас вместе с братом тому ремеслу научил.
Кто-то поднял над пламенем прут с там нанизанной мясом. Огонь жадно лизал куски свежей баранины, натёртой чесночной толчёнкой, и стекающий жир закипал и горел на алеющих углях костра.

– Ну хоть скоро уже?
– Погоди ты, сейчас…
– Ты же играешь каких полвосьмины, а струны свои три восьмины налаживать тщишься!
– И играешь потом на расстроенных! – поддакнул ещё один жаждавший музыки.
– Вот играй вам, старайся, все песни в башке удержи… – фыркнул лирник с досадой,– а после ещё назовут мужеложцем…

– И всё-таки сам северянин ты – вот Горящим тебе поклянусь… Говор западный, с Эваров данников точно – но словцо одно-два да оттуда – от самых Ворот да проронишь!
– Ну быть может… – тот вновь приложился надолго к кувшину, точно не слишком желая про то говорить.
– А откуда твой дед был? Как звался?
– Не знаю я деда… – какое-то время спустя молвил парень негромко, – не рассказывал дядя о нём. Был он мельником вроде бы тоже…

– Ну, готово кажись… – лирник взнял инструмент, оглядев вокруг собравшихся, – парни – плащ натяните мне сверху, а то струны как вымокнут в мороси, так и заблеют козлом невпопад. Что вам зажечь такового из песен?
– Давай про любовь несчастливую! – крикнул один из воителей, опираясь щекой о копейное дерево черена.
– Тьху ты, дурак! – хмыкнул кто-то из жаждавших слушать сказание, – я раз видал, как сказителя так упросили напеть нам подобное…
– И чего? Обрыдался как девка?
– Я тебе расскажу… – с ехидцею хмыкнув, говоривший подсел к тому ближе, – челюсть наземь отвалится может быть. Лет пятнадцать назад я служил Беру Чёрному Дубу в стерквегге Лаутванн-гейрда. И на празднество к нам пригласили сказителя. Мужичила здоровый, любого на голову выше, в плечах не во всякие двери протиснется. А уж пел как – то громко что зверь, если кое сказанье геройское жарил, а то томно так шёпотом что-то тоскливое… аж все женщины мокли и таяли. И вот спел он сказанье одно, как изменой жены мужика так прошибло. А слова-то какие, красиво так сплетено! «И разве море слёз ценой равно одной улыбке? Когда ты руку протянул, её отхватят по плечо не по ошибке». Аж слезу проняло… А наш Бер разорался вдруг, кружкой пивной по сказителю бросил: «что за сопли медовые, мужеложцам такое петь будешь, пищалка! Давай что достойнее спой, про любовь несчастливую!»
Тот сказитель отёрся от пива, ухмыльнулся себе в бороду, и сказал, что де песню хорошую знает про это – как раз для достойных мужей будет к месту. И запел одну долгую мрачную песню, как не столь уж давно, но весьма далеко в зимний день препечальный возлюбленных двое с собою покончили. Называлось сказание это не то «Смерть в семействе», не то уж «Лобзанья кровавые» – нынче не вспомню.
– Так и что там с того?
– Проняло? всех, пустили слезу от истории этой. Даже Бер свои сопли по морде размазывал. Отвалил серебра от души за сказание он горлодёру. Тот взял деньги и вскорости тихо подался на двор, да и только его там и видели. А я всё сидел, и слова те крутил голове: отчего же по имени он девку ту не назвал там ни разу, и даже ни словом о ней не сказал? А потом как пробило меня: то же песня про двух мужеложцев – оттого и покончили оба, что родичам было такое в семействе как сталью по яйцам…
Кто-то заржал точно конь, за живот ухватившись от хохота.
– Тьху ты, история…
– Ну – любовь, она зла… И козла вдруг полюбишь, – ухмыльнувшийся лирник потрогал струну, зазвучавшую так, будто лира смеялась, – так сыграть вам «Лобзанья Кровавые»? Песня хорошая…
– А ты её знаешь откудова?
– Да шучу я! Меня бы сказитель, кто лире учил, за такое ей сам по загривку огрел бы. Давай «Битву у Белой» сыграю?
– Давай! Песня славная.
– Это точно! – поддакнул сказитель, усевшись на плащ поудобнее, и ехидно добавил:
– Там тоже все померли кстати…

– А слыхали – Берульф Козлорогий вернулся из плена? – сказал кто-то из слушавших, когда песня закончилась, и Рагнульф спрятал лиру в вощёный мешок оберечь от дождя, намочившего струны из жил моросящей капелью, – ну – тот, сам из данников Рагни – кто был в войске у Уннира Вёрткого.
– Вот везунчик! Да там из загона того ни один не вернулся доселе, в земле все у Хвёгга давно!
– Так он сам же успел переплыть там реку, как ушли они к западу после погибели воинства – и сумел до Узла через горы добраться. А там рыжие были уже – всех и наших, и ихних, кто Къёхвару сам присягнул, напрочь выбили в корень – и его у порога стерквегга в железо тотчас заковали. И под землю, рубить там руду для их кузниц.
– И как смог убежать?
– Через год как раз в праздник весенний погнали их новую яму долбать, стража вся перепилась – так он смог под возком уцепиться и выехать вон из той укрепи, а в горах убежал, как те возницы спали. Месяца два у какой-то вдовы на Помежьях в тиши отсидел, копя силы – а потом…
– Да врёт он – небось их на ней же и тратил ночами! Он же тот ведь козлина – недаром так прозван!
– Да пёс знает его? Так сказал сам… Я что – мыслезнавец тебе, насквозь видеть любого? А потом уж лесами добрался до укрепей наших, и так и вернулся домой.
– А где сам этот Берульф? – спросил говоривших вдруг тот молодой, кто пил пиво – передав кувшин дальше по кругу.
– Да тут в нашем загоне, обоз сторожит. А тебе он с чего? Земляки что ли с ним?
– Да какой он земляк – Козлорогий сам с Кручи над Белой, южанин!
– Какой там южанин – он в Кручу явился с Высокой Дубравы! А сам народился в Болотном Пределе!
– Ну так же – почти северянин!
– А, ага – так и конь, и корова, выходит, друг другу родня – как ты скажешь!
– Так зачем он тебе – а, младшой?
– Да про брата хочу расспросить… – тихо молвил им парень.
– Ну – спросить – не дать в морду. Эй, Рёрин – Берульфа ты видел? – один из воителей крикнул в бок дальних костров в ста шагах от их круга.
Из тьмы долетел того открик:
– Да тут он! А чего – тебе денег он должен?
– Если бы! Пусть сюда к нам идёт – разговор есть к нему!
– Сейчас, только сам отливать как закончит!
Вскоре из тьмы среди мороси между горевших костров показалась высокая тощая стать человека, кто хромая шагал сюда издали. Подошедший уселся меж ними на лапник поближе к огню, выставляя ладони к алеющим углям и греясь.
– Ну чего? Зачем звали?
– Рассказать, как вдову ты там рыжую драл где-то в Эйрэ!
– В морду дам, умёт конский! – вспыхнувший гость показал кулачище шутившему, – меня Этне спасла может трижды, своим всем не выдала, дала уйти беспрепятственно прочь, сбрила мне патлы в усы как у ихних… – Берульф почесал отраставшую заново бороду, – ну а это… чего же она – не человек? Всё же баба, к тому же красивая… Муж в ту осень погиб, детей хворь унесла, даже кошка подохла от старости в доме. Хоть какая душа к ней пришла, пусть и я – из дейвонов вражина. Пожалела меня, беглеца, может быть…
Он умолк на мгновение, глядя в огонь.
– Ну и драл – что такого? Полюбовно же было, не силой там… Так зачем сюда звали?
– Да спросить тебя хочет один наш товарищ. Эй Гуннар – чего как язык приколол? Вон, притопал к тебе Козлорогий – расспрашивай!
Парень, опять получивший по кругу кувшин, протянул его гостю. Тот, поболтав жбан в руках приложился к нему от души, громко срыгнув в ладонь после выпивки.
– Ты же был в войске Уннира прошлой весною, почтенный?
– Ну… свезло так свезло угодить туда дурню… – Берульф снова хлебнул из кувшина.
– Ты быть может видал там в загоне у Бера из Западных Рагни по прозвищу Шишка такого как я с лица – брата? Гисли звать его, точно как я статью с обликом…
– Ну быть может видал. Сам откуда ты будешь?
– Из Эваров ближних земель, от Дубовой Горы возле Зыбицы.
– Не, не помню такого. Загон же большой был, вон сколько там тысяч различного люда погибло… Знаю – Шишка был вместе с людьми в стане Уннира, прикрывали отход их снастей и возов, и ушли перевалом за кряж. Всех их там порубили враги, как бежали мы здешней дорогой на запад.
– Может кто уцелел? Ты в плену там в Узле не видал никого?
– Да с каких пару сотен – и то не из наших – из воинства ёрла в Скъёвтса?льдрэгейрде, кто резню пережил. Иных было с лица не узнать, так схудали и грязью покрылись в тех ямах за месяцы.
– Может видел на ком эту скъюту – такую вот, редкую?
Гуннар слегка расстегнул верховницу, и достал из-за ворота знак-половинку, сняв с шеи шнурок – и протянул его гостю. Тот взял в пальцы двойной оберег, поднеся его ближе к глазам в полумраке у рдевшего светом костра.
– Старая штука – и редкая… – буркнул кто-то, взирая во тьме на нашейню.
– Вот Горящим клянусь – таковые у Скъервиров делают в доме! Ты откуда такую вещицу добыл – а, младшой? – вопросил его кто-то из рядом сидевших.
– От дяди… А так это матери дар был… от родича нашего.
Берульф долго вертел оберег подле глаз, рассмотрев его лучше.
– Не – не видал – извини уж, младшой. Таковую бы рыжие сняли с любого, увидь золотишко на шее. Змея жалуют там как и тут, хоть и так же боятся… А примет понадёжнее Гисли твой больше иных не имел? Бородавок там, родинок, дыр красной смерти на морде?
– Только эту.
– Ну кто же правду ту знает? Может мёртв он давно… А быть может и жив – так, как я где зашился, и тихо сидит, выжидая напасть эту клятую. Свою бороду сбрил, нашёл бабу какую из вдовых – и тихо зажил от всех дальше, как мог бы и я, дуралей… Нет – вернуться решил, а наш скригга опять меня в войско…
Он нахмурился, резко умолкнув – задумавшись снова о чём-то.

– А покажи-ка вещицу ту, Гуннар? – окликнул того их товарищ из сотни, кто грелся у пламени, жаря там мясо, – какая-то словно знакомая…
– В другой раз… – Гуннар быстро надел на себя золочёную скъюту, убрав оберег за рубаху и встав от огня, точно жаждучи быстро уйти.
– Вот видал я её как-то раз, поклянусь бородою Горящего… – почесал себе за ухом тот говоривший, приняв опустевший кувшин в свои руки и быстро допив со дна пиво.
– Да где ты её видел хоть, Снорра? Ты же не был у этой горы их Дубовой от роду!
– Ну не был… Но помню как будто, что где-то видал… прямо как в наших краях где… – почесал тот за ухом, задумавшись.
Гуннар, уже не вникая в их речи, направился в ночь, где вкруг стана шагали недрёмные стражи, как чёрные совы снуя по простору заросшего поля. Рука сжала застёгнутый ворот, дотронувшись через одежды до скъюты – ощущая студящую кожу холодную часть оберега их матери, данную им на прощание с нею когда-то – твёрдую точно железо убийцы, и столь же тяжёлую – хоть и весила та ничего, не весомее битого ржою гвоздя.

ГОД ВТОРОЙ "…СЛОВНО УГЛИ ПОД ПЕПЛОМ" Нить 8
Хейрнабюгдэ заснуло. Лишь совы в лесу за воротами селища ухали в тёмных сплетениях веток елей, да в хлеву у кого-то внезапно замы?кала громко корова, и следом за ней растревожились овцы. И в чертоге у Хеннира всё ещё тлел язычок огонька на светильне.
Скегге взял в руки кувшин, разливая по кружкам вино. Хмель был дивный – с тончайшим, едва уловимым на вкус духом дуба, несладкий и крепкий, и цветом подобный на бледное золото – но не тот, что везли с Холма Ясеней.
– Славный напиток… Как прозван он там у вас, Хедин?
– «Вино на соломе». Там солнце всю осень ссуша?ет лучами дозрелую ягоду, из сока которой и ходит досу?ха тот кре?пленый дар праотцов.
– Спасибо, порадовал Хеннира старость. И за муку с солью тоже! Ты как – зимовать будешь снова у нас – или к родичу в Волчью Тропу?
– Как Горящий то даст. Ну и лёд как пойдёт из верховий.
– И что там хоть, в верховьях? Какие дела?
– Неспокойно…
– Всё так! Раскатилась война из Помежий как гар по весенней траве сухостойной… Осторожнее будь там, как снова пойдёшь вверх к истокам. Не лезь в самую пасть, не дурак же…
– Я знаю. Но иной раз тебя нагоняет всё то, от чего ты в минувшем ушёл. Ты ли это посеял, или жнёшь те чужие посевы – иль просто такая судьба, что ты тут и сейчас – уж неважно…
– Ты смотри – не накли?кай дурного, – нахмурился Хеннир.
– Есть сказанье одно – от арднурцев явилось оно к нам когда-то… – негромко сказал мимолётом Скутлкъёре.
– Какое? – Бородач отхлебнул ещё хмеля, смакуя его аромат.
– Как к правителю, бывшему дланью Единого, чары умевшему сплесть всех иных под луною превыше, во дворец прибыл с вестью гонец от того – сам дух смерти. И поведав веленье Творца вдруг взглянул на купца, что стоял подле трона, отчего тот стал бледен как мел.
Едва лишь посланник исчез, к повелителю бросился в ноги купец – умоляя спасти, оградить от внесрочной кончины, дабы волей Единого тот перенёс его прочь от престола в чужие края и избавил от смерти, чей вестник взглянул ему прямо в лицо. Правитель внял слёзным мольбам, и восславив Творца перенёс обречённого прочь далеко на восток, где не встретит тот смертную долю.
Через три дня посланник Единого снова явился к престолу. И правитель, внемля? Его воле, спросил у того:
– Не к лицу вопрошать мне, о вестник, покорен я слову Всесильного – но ответь же: зачем ты тогда так воззрил на несчастного?
– Я смерти тень, небытие, суде?б конец – по воле рока, по исходу дней; куда являюсь – замолкает стук сердец, я души исторгаю из людей. И получив Единого приказ, я прибыл очертить того купца пределы – и был несказанно сегодня удивлён, когда нашёл его не в той далёкой стороне, а всё опять же в сих уделах…
Хедин умолк, отпивая из кружки глоток.
– И суть того сказания проста: не миновать нам своей смерти. Кто от неё бежит, стремится избежать – на деле в вечном круге устремляется навстречу.
– Мне отец тоже что-то подобное в детстве рассказывал… – Бородач взял кувшин, наполняя себе с гостем кружки нано?во, – только малость попроще. Не так вот красиво… Ты угощайся – колбасы копчёные тают во рту, из убоя осеннего мясо.
– Спасибо, – Скутлкъёре отрезал себе пару толстых кружков от кольца.
– А кому жернова ты везёшь? Жирный Гицур решил обновить свою мельницу?
– Нет – Харл Тихий с Дубовой горы.
– Не слыхал про такого.
– Нездешний он сам, лет за двадцать как прибыл туда из каких-то уделов на севере. Я не распытывал в душу, а он и не лез раскрывать свою тоже…
– Я понял, почтенный. А жёрнов отменный! Ты где такой взял? Из Высокой Дубравы рубил камнетёс?
– В ходагейрде конечно. Такого в Дубраве не водится камня.
– Да как ты успел туда сплавиться? Ты же вниз не ходил к Вестрэсъёлхёфне летом!
– А потом ещё морем до устья Широкой… ага! По Бобровой до во?лока через хребет, а там вниз по течению Топкой. Ну, подрали кишки? – зато ближе в пять крат, и на месяц скорее.
– Тихо на волоке?
– Тихо. Всех разбойников воины ёрла срубили под корень, хоть хрингур ложи на тропе – через месяц отыщешь нетронутым.
– А в ходагейрде чего? Почём рыба и мёд? Есть ли новые подати к торгу?
– Где ты видел войну, чтобы подати вовсе не выросли?
– Да нигде, как известно… – хмыкнул Скегге.
– Воск в ходагейрде в цене, если что. Могу взять на продажу весною запасы, раз нужно.
– Сговорились! Но лучше б к зиме, если снова отправишься. К долгой но?чи и свечи охотней идут по рукам для домов и чертогов.

Хедин налил себе новую кружку, смакуя напиток – долго-долго глотками вкушая волнительный хмель его прежнего дома. Затем пристально глянул на Хеннира.
– Как на торжище летом там был, повстречался мне некий южанин.
– Южанин?
– С лица как из средних земель, из дейвонов – но меня не обманешь, сам с юга рождением.
– Может Аснар, мой зять? Или брат его Фроди?
– Не они. Был на службе у дома владетеля, но не из данников.
– Точно уж не они… – фыркнул Скегге.
– Он как сам услыхал, что бываю я тут, в Хейрнабюгдэ – стал расспрашивать кое о ком из твоих…
– Как хоть звался он? Сам был откуда?
– Имя я не упомнил, прости… а вот знак его дома – три птицы над кручей – накре?пко засел в голове.
Хеннир вдруг злобно сплюнул на пол, схаркану?в от души.
– Волчий умёт! И сказал ты чего про неё?
– Правду лишь. Что погибла.
– Ну и правильно. Ветер в спину? ему, вы?блюдку…
Скегге умолк, и отлил из недо?питой кружки на пол пару капель вина жизнедавцам.
– Значит, нету известий иных про неё с того лета? – спросил Челновод.
– Если бы были… Я на руны загадывал даже, расспрашивал всё жизнедавцев.
– И чего предрекли?
Хеннир долго молчал, хмуря брови.
– А пойми… Мне твердили их знаки, что нога её в Халльсверд врата ещё не заступила. Но и тут на земле средь живых её нет…
– Ну вот видишь – быть может жива?
– Иной раз от неведения больше страданий… – Скегге угрюмо вздохнул, наполняя вином свою кружку, – и смерть часом бывает получше за то, что живым выпадает. Ты-то знаешь получше иных, Ма-де-мо?р – как порою бывает…
Хедин Скутлкъёре остался безмолвным. И лишь кратко кивнул, соглашаясь со сказанным.

Стужа ночи? и сырой ветер с севера за воротами Кнамх-ард-не?адд заставили разгорячённого Аррэйнэ встрепенуться, и он поплотнее закутался в плащ. Оглянувшись вокруг, Лев увидел во тьме валуновые стены поднимавшегося ввысь по склону горы кадарнле. Там дальше иных прочих веж возвышалась бурра, возведённая в те времена, когда ардкатрах ещё был невелик, и дворец арвеннидов лишь закладывался среди тверди подле священной дубравы на склонах Лесистой. Теперь в её клетях хранили различную утварь с припасами – и где-то в одном из покоев под крышей его дожидалась там долгие месяцы та, чья рука год назад сама стискивала черен ожёгшего пальцы Льва Арвейрнов лезвия…
В памяти Аррэйнэ вспыхнули снова виде?ния из того же злосчастного вечера, когда он, возвратившись едва лишь из долгой выправы по вражьим уделам в преддверии воинского совета зашёл вместе с Тийре в те клятые девичьи, где среди женских улыбок возникла вдруг чья-то рука с этим самым ножом, что теперь холодил его пальцы. Он вспомнил тот тёмный кровавый туман, что окутал его, когда лезвие впилось в гортань. Пытаясь вскочить со скамьи, он пытался закрыться от новых и новых укусов ножа, что вонзался в него раз за разом – и с каждою раной слабел и терял свои силы. В голове стоял шумом крик Тийре, бежавшего в помощь к нему, и истошные женские визги вокруг. Аррэйнэ помнил мелькавшие перед глазами девичьи руки – левую, обхватившую шею ему сгибом локтя под горло, и правую – взлетавшую ввысь с остриём в её пальцах. И эти ладони, и пронзавший ему тело нож были красными от его крови, какой он захлёбывался, не в силах дышать, чьи брызги залили ему и лицо, и глаза.
Но как Аррэйнэ тщетно ни силился вспомнить хоть мельком, как выглядела дейвонка, что сидела в тот вечер у створок окна, когда войдя вслед за арвеннидом в девичьи он оглядывал всех их встречавших служанок – лица её в словно покромсанных на обрывки оставшихся в памяти воспоминаниях у него не осталось.

Не спеша он подошёл к сложенной из валунов стене бурры. Невысокие двери, что вели внутрь, были затворены изнутри на засов, и Аррэйнэ постучал кулаком в их окованные железом дубовые створки.
– Кто идёт? Назовись! – раздался из бурры знакомый ему мужской голос, – кого там среди ночи привёл ещё змей?
– Вепрева голова! – отозвался в ответ ему Аррэйнэ, промолвив отпорное слово для стражи на нынешний день – и добавил, – и не змей меня с делом прислал, а наш арвеннид!
Изнутри донёсся скрежет отпираемого засова, и узкая дверь медленно распахнулась. На пороге стоял вооружённый мечник в тёплой стёганке с наголовником. Кутаясь в овчину-накидку и держа в левой руке светильник он внимательно осмотрел появившегося в проёме ворот незнакомца в плаще с надвинутым на глаза наголовником. Жало клинка в его правой ладони стремительно взвилось к груди чужака, угрожающе дав знак застыть где стоял тот.
– Ты кто будешь?
Вместо ответа Аррэйнэ левой рукой откинул назад наголовник, подмигнув узнавшему его и оторопевшему от увиденного давнему другу.
– Лев… – поражённый увиденным Киан торопливо опустил меч, прислонив его к проёму дверей, и освободившейся рукой крепко обнял товарища.
– Ты жив! Живой!
– Да, ещё не у змея во тьме пока что. Тийре мне рассказал кой о ком, кого ты стережёшь тут давно для меня…
– Так, Лев – здесь эта девка! У-ух, как же я целый год хотел сам зарубить за тебя её! Да Тийре с меня за то шкуру живьём спустит – я-то его слово знаю. Так вот для чего он живой её тут так надолго оставил!
– Да – чтобы меня дожидалась. Так где она тут?
– Наверху, под самой крышей. Пойдём, покажу.

– Что ты с ней сделаешь, Аррэйнэ? – спросил Киан товарища, когда вдвоём они зашагали по узким ступеням крутых низких лестниц.
– Ещё сам не решил. Ночь длинна – успею придумать, как свою кровь с неё платою взять…
По истёртым за века ступеням они медленно поднимались с к самой вершине бурры. Киан нёс горящий глиняный светильник, освещая трепещущим пламенем путь.
– Тут, – стражник осветил узкую дверь с закрытым оконцем, от края до края затворённую на тяжёлый засов. Они очутились на самом верху бурры, откуда ступени шли уже на крышу к стрельницам под черепичной стрехой. Аррэйнэ остановился, точно раздумывая что-то, затем повернулся к товарищу.
– Спит? – Лев кивнул головою в бок двери.
– Глянуть надо. Ночами она чаще бодрствует, у окна сидя. Тийре не велел с нею в речи пускаться и даже заходить лишний раз – только передавать всё что нужно, да смотреть, чтобы на себя вдруг там руки не наложила. А как тут углядишь в одиночку? Ладно нету там острого да железного ничего – а как уследить, чтобы одеждой или волосами не удавилась, если решится? Остричь как овцу и вместо одежды соломой засыпать?
– Так арвенниду и сказал? – подмигнул приятелю Аррэйнэ, вытащив из разреза верховни?цы нож и спрятав череном в рукаве, удерживая за край лезвия пальцами.
– Скажешь сам – ты же ему с детства первый товарищ… – хмыкнул Киан насмешливо, – да не решится она, зуб даю. У неё там светильня имеется – на две восьмины хватает огня, лишь недавно принёс. Боялся я поначалу, что подпалит себя вместе с буррой – да не всякая даже в неволе такую смерть выберет, чтобы чадом в дыму угореть, духу не хватит… Хотела – давно бы сожгла всё дотла тут. Всё же не Аврен она… – насмешливо хмыкнув помянул он имя из одного известного в Эйрэ предания.
– Не Аврен, значит? Ну ладно… Ступай назад, Киан.
– Постоять тут тебе в помощь, если вдруг что? Смотри – в этой долговязой сил за двоих. С такой дыркой в ноге снова встать и ходить научилась без помощи эта зараза…
– Справлюсь. Дважды железом меня не возьмёт эта баба. Если понадобишься – крикну.
– Хорошо, Аррэйнэ. Но будь осторожен – та ещё рысь эта девка. Я ворота стеречь буду.
Киан развернулся и стал спускаться по крутым ступеням, унося светильник с собой. Аррэйнэ проводил его взглядом и повернулся к затворённой наглухо двери. Рука вновь надвинула на лоб до самых глаз наголовник плаща. Осторожно, стараясь не шуметь он снял с крючьев засов и взялся за дверное кольцо.
Без скрипа распахнулась узкая дверь на просаленных петлях, пропустив его внутрь небольшой круглой комнаты под низкими сводами крыши. Где-то в стенах теплились жаром встроенных в толщу муров дымоходы печей для согрева клетей бурры в зиму, но тепла наверху было мало. В комнатушке мерцал слабый свет из стоявшей на полу у стены маленькой масляной лампы, едва трепыхаясь крохотным огоньком точно гаснущая жизнь – освещая лишь малую часть темницы и отбрасывая сполохи по низкому потолку. И рядом с этим догоравшим огнём, обхватив колени руками и накинув на плечи поношенную овчину, спиной к дверям неподвижно сидела на наваленных на пол охапках соломы женская стать в простом холщовом платье поверх долгой нательной рубахи – босая и простоволосая.
Аррэйнэ осторожно сделал два шага вперёд, шагая неслышно как хищный зверь тихо крадётся к добыче, и так же бесшумно затворил за собой створу двери. Из рукава прямо в пальцы привычно скользнул нож, удобно ложась своим череном в ложе ладони, железным клыком устремляясь на пленницу. Та не оборачивалась, словно не слыша крадущейся поступи позади. Дейвонка и вправду сидела напротив окна, неподвижно застыв на укрывшей холодный дощатый пол старой соломе как изваяние, и устремив взор сквозь прутья оконца в ночную чернь неба, она негромко пела.
При звуках её голоса Лев внезапно застыл. Нож в левой ладони по-прежнему холодил пальцы, но сама державшая смертоносное жало рука сцепенела.
Не девичий голос, а сама эта песня отчего-то заставила его замереть, когда ноги застыли на месте как вросшие в пол. В голове Аррэйнэ зашумело, будто ветер сгонял с неба ту пелену облаков – так в его памяти вдруг словно вышедшим из-за черни беспамятства солнцем озарилось его далёкое и забытое минувшее. С самой Ночи Смерти не было у него столь ярких видений из позабытого детства, какое явилось сейчас. Весь огонь им сожжённых в то лето твердынь неприятеля не смог бы сильнее теперь осветить его прежнюю жизнь, так как сделал сейчас этот тихий, взволнованный девичий голос – как смогла эта песня…
Аррэйнэ вдруг стремительно бросился к неподвижной стати напротив оконца, обхватив её правой рукою за голову – как и она его так же когда-то – и с размаху привычным движением быстро и глубоко резанул той по горлу железом от уха до уха, слыша хруст рассечённой гортани, ощутив струю крови на пальцах – горячую, липкую…
…и очнулся от страшного шинью – поняв, что то были лишь страх и желание мести, их злобное наваждение, мрачный морок предвиденья из бездны Эйле, гложущая сердце его жажда свершить с ней суд по причитавшемуся праву воздать кровь за кровь не раздумывая. Лишь помысел, ещё не ставший действием… пока ещё не ставший… пока…
А дейвонка так и сидела не шелохнувшись – словно не чувствуя, как близка от неё была Шщарова пасть в этот миг – и вся будто ушла с головой в себя, не слыша того, что в тот миг происходило у той за спиной.

Под звуки её песни Аррэйнэ словно сквозь мглу увидал лицо матери – молодой женщины с долгими в золотой рыжине косами, державшей его – ещё малого ребёнка – на своих тёплых руках… и ладонь её будто взаправду касалась его головы, нежно гладя – как будто то было сейчас. Он смотрел то на свою мать – прекраснее которой, казалось, Лев А?рвейрнов не встречал среди женщин доселе – то на вид, расстилавшийся за окном древнего северного чертога. Женщина ласково трепыхала пальцами детские вихры непослушных светлых волос и шептала на ухо ему его имя – но Аррэйнэ словно не слышал того. Память опять исчезала во мгле, и помимо воли уносилась куда-то в неведомое, не давая услышать его – его имя – лишь наитием неким давая почувствовать, что он знает его, всегда знал.
Он вновь увидал себя малым ребёнком, сидящим на коленях у матери под огромным раскидистым дубом в лесу. Она баюкала его, усталого от игр и беготни босиком по ковру мягких трав на поляне, и пела негромко – пела таким же вот тихим и нежным взволнованным голосом эту же песню, древнее дейвонское сказание о возвращении усталого воителя к себе в родные края через все невзгоды и тяготы далёкого нескончаемого пути.
Краевид той родной ему прежде земли, что вставал перед взором из бездны ушедшего времени, был словно бы смутно знаком сыну Ллура и Коммоха. Суровые, тёмные хвойные чернолесья – как в северных землях Помежий или на самом востоке Дейвоналарды, где много лет прежде его разыскали в лесу люди Килэйд. Пологая каменная спина лежащей подобно медведю огромной отлогой горы среди кряжей, издали отливавшая бурым или багровым оттенком своих тёмных склонов – на которую он словно сквозь сновидение зрил тем взглядом из детства, видя это своими глазами.
То было там, где стоял его дом, где сам Лев появился на свет – появился не Аррэйнэ, а… а кем – своего изначального имени он так и не мог снова вспомнить…
Глубоко выдохнув он тихо шагнул назад к двери и сел на уступ у притвора. Нож вновь исчез в рукаве верховни?цы, и а?рвейрн застыл неподвижно, не отрывая настороженного взора от укрытой овчиной, вздрагивавшей от холода или волнения женской спины – ловя каждый звук её голоса, каждое слово сказания. Так прошло немало времени, прежде чем пленница подошла к концу песни. А он всё сидел без движения, и молчал точно оцепеневший.
Песня закончилась, и дейвонка устало осунулась, молча глядя в оконце за прутьями. Она тяжело вздохнула, затем сгребла ворох соломы, скручивая тот в плотный ком. Пленница неторопливо поднялась, намереваясь закрыть хлипкий ставень и заткнуть проём от задувавшего снаружи холодного ветра, и случайно повернулась к нему лицом.

Когда в ту осеннюю ночь среди залитых кровью мерх-а-сьомрах последний удар жалом пики в висок лишил девушку чувств, Майри провалилась в непроглядную бездну беспамятства. Очнулась она нескоро – и всё дальше происходившее с ней и сейчас вспоминала как будто в тумане. Там была пропахшая травами и снадобьями комнатушка под низкими сводами, где она неподвижно лежала на сеннике, вся перевязанная набрякшими алым повязками, обессилевшая от потерянной крови, не способная даже пошевелить языком, не то что онемевшими членами. Полученные раны отзывались во всём теле невероятной болью. Разбитое лицо с переломанной челюстью плотно стягивала крест-накрест тканая перевязь.
Так она провела не одну там седмину, потеряв всякий счёт пролетавшему времени. Хмурый – сурово, но без злобы смотревший на неё немолодой мужчина осматривал, промывал тёплыми взварами и перевязывал её воспалившиеся раны, через силу поил сопротивлявшуюся этому дейвонку какими-то снадобьями и снова оставлял взаперти.
Себе Майри желала лишь смерти – чувствуя, что не для долгой жизни была излечиваема от ран дочерь Конута, своею рукою убившая Льва Арвейрнов и покусившаяся на арвеннида – но для одних только мук на расправу. Но даже свить петлю из собственных волос в теле не было сил, не то чтобы вызволиться из прочных как путы перевязей поверх ран. Умелая забота её безвестного исцелителя с каждым днём отгоняла всё дальше от Майри неминуемую ей поначалу холодную тропу во тьме Ормхал, когда терзающий девушку жар стал спадать, а раны затягиваться, и тело помимо воли опять ощутило ту прежнюю силу. А когда она стала почти поправляться, пытаясь встать на ноги, то однажды очнулась уже без повязок – и не в лечебне, а в этом каменном мешке за прочными створами низкой двери на засове, где единственным к свету глазком было лишь небольшое оконце в стене, перекрытое парою прутьев.
С тех пор вот уже год, как дочь Конута не покидала этого сковавшего её свободу угла.

Двери в её душное сумрачное узилище открывались нечасто – и как правило в тот ночной час, когда она уже крепко спала. Тогда появлялся так и оставшийся неведомым стражник, кто ставил у входа корзину с едой и питьём, и вечерами ей оставлял разожжёную лампу-маслёнку. Видимо тот, кто велел держать пленницу взаперти, уморить голодом ту не желал, потому как той пищи хватало, хоть и небогатой – хлеб, сыр, сколько-то лука с капустой и репой, иногда даже мясо. Раз в месяц в корзине оказывалась новая одежда – нательная рубаха и простое домашнее платье. Даже деревянные миску и кружку, и костяной гребень нежданно принёс ей безликий охранник – словно кто-то в насмешку над девушкой не желал, чтобы пленница превратилась в этих холодных мертвящих стенах в завшивевшую мышь.
В железо цепей её также не заковали, оставив для Майри возможность ходить сколько было угодно. Всё равно дальше нескольких этих шагов от стены к затворённой двери ей тут некуда было идти – как некуда было лететь очутившейся в клетке когда-то свободной окрыленной птице.
Непростыми были эти шаги.
Сперва дейвонке пришлось заново учиться ходить, когда она была совсем слаба после стольких полученных ран. Пробитая пикой нога заживала с трудом, причиняя долгую и неусыпную боль. Держась за шершавые выступы камня дочь Конута с силой вставала, и кусая от боли губы двигалась вдоль стены, не отваживаясь пересечь узкую комнатушку без поддержки рукою о твердь.
Немало так пройдено было со стиснутыми зубами коротких сначала шагов, прежде чем боль окончательно прошла. Дальше уже девушка без опоры, ступня за ступнёй смогла одна добраться до окованных дверей, которые держали её взаперти, с горечью уткнувшись в их толстое потемневшее дерево между полос толстой ржавой обивки. Не один день минул, прежде чем она смогла снова ходить как и прежде, не чувствуя больше своей хромоты и неуверенной слабости. Некой непостижимой ей волей Горящий уберёг девушку от уродства лицом и колченогой увечности, когда она со страхом взирала в застывшую воду средь чашки как в зеркало, боясь там узрить в первый раз свои щёку и нос, осторожно касаясь их пальцами, щупая все уцелевшие зубы во рту. Затянувшуюся страшную рану на левом виске прикрыла отросшая прядь, а одежды укрыли все те красноватые полосы шрамов на теле. Но вопрошая себя о том, для чего сам Бренна?нди пощадил её жизнь, если ничего кроме мук в руках смертоубийцы для дочери Конута уже не грядёт – Майри понимала, что таков был его неведомый жребий, чтобы она осталась живой после стольких полученных ран, томясь неизвестностью перед собственным роком.
Порою к дейвонке приходило отчаяние, что это и есть самая страшная и безжалостная пытка – что девушке суждено провести весь оставшийся век в этих мрачных холодных стенах древней бурры, заточённой тут в полном безмолвии и одиночестве до седых точно пепел волос и беззубого рта, где нет даже второй обречённой к неволе души, с кем можно бы было перекинуться словом, хоть бы краешком взгляда. Не сдерживая больше слёз она молила богов, чтобы те лучше дали бы девушке гибель в петле на ветвях исполинского дуба Ард-Брена на круче Холма Речей, как казнённым там некогда Скъервирам или изменникам средь кийнов Эйрэ, или на толстой колоде под секирой тянущего её за волосы на место расправы смертоубийцы. Посреди бранящей и проклинающей её людской толпы на торжище ардкатраха, но всё же среди людей, где даже среди моря её ненавидящих взоров найдётся хотя бы одна пара глаз, где в последний миг да промелькнёт искра жалости – лишь бы не это мертвящее одиночество в полной безвестности, точно уже погребённой тут заживо в тёмной могиле.

За всё это время ни единая живая душа не появилась в узилище. Лишь похищавшие пищу в корзине нахальные серые крысы и залетавшие случаем в бурру сквозь прутья окошка за хлебными крошками птицы могли потревожить её одиночество. Но она не сдавалась той пытке средь камня, и с жадностью всматривалась в узкое оконце, с трудом дотягиваясь до него на руках.
Там, за вмурованным в камень железом решётки с высоты горы Краиннэ открывался прекраснейший вид на укрытые лесом нагорья вокруг перевала Воротного кряжа. И хотя этот край не похож был на те ей родные места, где дочь Конута выросла и прожила много лет, но сама её красота – близкая, и тем не менее недостижимая ничем кроме взора – манила к себе, когда сюда в толщу каменного мешка доносился шум ветра и бурление вод на камнях горных рек, грай токующих птиц и раскаты трескучего грома в ненастье, звуки ночных волчьих песен их стай в окружавших ардкатрах лесах и гам горожан на заполненных в день шумных торжищах.
Лишь песни остались ей в память, раз с самою собой речь едва не лишала рассудка. Стражник являлся лишь только тогда, когда Майри спала – чтобы снова забрать опустевшую за день корзину для пищи и кинуть взамен уже полную, принести несколько связок соломы подстилки и вынести отхожее ведро. Он не желал говорить с ней, как ни пыталась Майри вызвать того на разговор – ни просьбами, ни дерзкими угрозами и хулой на его голову. Лишь однажды, когда она спросила, что ждёт её, тот бросил из-за стены на западном а?рвейрнском наречии короткое, безразличное:
– Порешат скоро.
И замолк, уходя по ступеням в низ бурры.

Ночами она не спала, бодрствуя и глядя в оконце, слушая песнь ночных птиц или дальние трели сверчков и лягушек, тихо напевала себе все те песни, что были известны ей с детства – когда Майри на крыльях словес уносилась сквозь непреодолимое для тела, но не сдерживавшее вольное сердце железо в оконце, и летела под загоравшимися в выси точно искры углей на полотнище неба холодными звёздами к родному уделу, где была рождена.
И в эту холодную мрачную ночь она снова уселась напротив маленького просвета в стене, и забывшись обо всём затянула долгое, рвущее душу сказание древних веков – песнь о возвращении усталого воина в край праотцов – путь домой через все выпадавшие тяготы и невзгоды долгого как бесконечная чёрная ночь накануне зимы одинокого странствия…

ГОД ВТОРОЙ "…СЛОВНО УГЛИ ПОД ПЕПЛОМ" Нить 9
Обернувшись от оконца к слабому огню светильника Майри вздрогнула от неожиданности. Она была тут не одна уже. Напротив неё в узилище сидел человек.
Точно дух тот возник словно из ниоткуда, неподвижно сидя на уступе у створы дверей. Майри готова была присягнуть Всеотца именами, что не слышала, как он вошёл. На песни её по ночам сюда часто являлся охранник, топая подошвами по камню ступеней и бренча крюковиной оконца в двери, дабы воочию убедиться, что пленница не исчезла, напев какие-нибудь чары и обернувшись упорхнувшей отсюда сквозь прутья решётки свободною птицей. Его шаги девушка слышала, как тот поднялся наверх и обратно пошёл вниз к воротам – но только его. Ужель этот неведомый гость в своей поступи тих точно зверь, или шаг в шаг ступал в ногу следом за стражником, что слились воедино их звуки – либо вовсе не смертный явился к ней нынче под своды узилища в мрачную ночь.

Сидевший в тени незнакомец был плотно закутан в добротный, ниспадающий до колен тёмно-синий плащ здешнего кроя с надвинутым на глаза наголовником. Складки ткани скрывали всю стать, делая ту угловатой и грузной – но явно мужской. Обе ноги в сапогах и поножах стояли порознь, твёрдо опёршись о доски пола. Крепкие ладони спокойно лежали на коленях. Ни лица, ни самих глаз внезапного гостя дейвонка не рассмотрела – но словно ощущала его пусть и не враждебный, но холодный и пристальный взор из-под края скрывавшего лицо наголовника – сперва внимательно рассмотревший дочь Конута, а затем упёршийся ей точно пика рогатины прямо в лицо, словно скрестившись со взглядом дейвонки.

Она неподвижно застыла на месте, взволнованно выронив из ладоней соломенный пук, и осторожно осела на пол. Лишь сердце в груди застучало скорее, ощущая угрозу, которой веяло от незнакомца. Майри смело взглянула в укрытые под наголовником глаза, точно давая понять тому, что не боится появившегося в её узилище безымянного чужака. Это был точно не стражник, который стерёг ей здесь целый год – дыхание у того было жёстче, другим, как могла она чуять на слух. Безликий застыл на уступе у входа, еле заметный в своих одеяниях на фоне желтеющих глыб стены? бурры, словно и не человек, а изваяние или дух – и не произносил ни единого слова.
В комнатушке стояла тишина, и лишь было слышно, как трещит прогорая на нити светильника масло, и воет за ставнями ветер. Раздавалось лишь взволнованное дыхание девушки – и еле слышимый присвист от дыхания незнакомца. Наконец дочерь Конута настороженно, медленно спросила у гостя на здешнем наречии:
– Ты кто?
Незнакомец какое-то время молчал как немой. Затем, так и не сдвинувшись с места спокойно ответил дейвонке:
– Тот, кого ждёшь тут…
Голос был странный. Произнося это тихо, он тем не менее был необычно силён, говоря об умении главенствовать над остальными, поднимать за собой или наоборот останавливать – и в то же время бесстрастно спокойный как будто стоячая заводь без тока воды. В нём была некая настороженность – и словно какое-то любопытство и приглушенная насмешливость.
Но самым странным казалось ей то, что этот голос для дочери Конута был незнаком – и в то же время в само?й глуби памяти билось как жилка то чувство тревоги, как будто его она слышала прежде. Голос был человеческий, и в то же время не лю?дское горло как будто бы произносило слова. Он был свистящий, чуть хриплый, будто что-то мешало ему говорить, точно кость сидя в горле или стягивая глотку подобно петле.
Словно глухой львиный рык.

Внезапно Майри вспомнила, точно озарённая вспышкой наития, что нынешней ночью минул ровно год, когда во дворце арвеннидов она собственноручно расправилась с пойманным ею врасплох Львом из Килэйд, и едва не забила до смерти ножом самого? их владетеля. Так вот зачем тот, уцелев, вздумал жизнь сохранить и ей тоже… В отмщение за убитого ею Ёрл-ладдврэ арвеннид вздумал сегодняшней ночью как виру забрать её жизнь за убитого друга, чтобы тот в годовину своей неурочной кончины получил наконец кровь убийцы и успокоился в бездне ям Хвёгга – и затем и прислал к ней безмолвного этого смертоубийцу…
– Так тебя за моей головой прислал Тийре? – пытаясь успокоить взволнованное дыхание Майри с вызовом бросила эти слова в его скрытое тканью лицо, не отводя глаз от сумрака под наголовником, словно пытаясь там выглядеть взгляд чужака.
– Тийре мне не повелевает. Он мне владетель, но не хозяин. А так верно – догадлива ты, для чего я пришёл…
– Так ждёшь чего, гнусь? Ступени ногами считать утомился?! – резко бросила пленница прямо в лицо ему.
Безликий пришелец молчал, словно и не слышал её гневных слов.
– Ты пела… – сказал он вдруг тихо, по-прежнему не двигаясь с места, и даже ладони на его коленях не дрогнули ни единым из пальцев, – что за песня это была, расскажи мне?
– Что за дело тебе до дейвонских песен, ты – душегуб? – разозлённая, она не сводила с него острого взора – зная, что он тоже смотрит ей прямо в глаза.
– Потому может быть, что и я сам дейвон… – безликий чужак вдруг произнёс это на её родном языке, на срединном наречии – так чисто, словно на нём говорил от рождения.

Майри вздрогнула словно ужаленная змеёй, всем телом отпрянув назад на два шага.
– И ты, выродок, ещё и смеешь говорить мне об этом? Ты, кто сородичей убивает и служит врагам? – в ошеломлении она перешла на родную ей речь, пристально впившись глазами в сокрытый под наголовником лик незнакомца.
Какое-то время безликий гость так и молчал, застыв без движения подле дверей.
– Но и на четверть по крови я а?рвейрн… и с малых лет вырос в Эйрэ – сколько помнил себя. И чту я Бури Несущего, а не Всеотца… – на миг он умолк.
– Сами дейвоны лишили меня – ещё малым ребёнком – моих отца с матерью, дома, всех родичей до единого… и даже памяти о них!!! – спокойно говоривший это голос чужака на краткий миг при последних словах стал вдруг полным захлестнувшей его ярости, заставившей Майри вздрогнуть от волнения, когда тяжёлый кулак незнакомца со всей силы ударил о каменный выступ, словно не чувствуя боли.
– Ненавидишь меня – что же, ненавидь… Но не вини в отступничестве от своих, нет у тебя на то права. Мой дом и вся моя жизнь только здесь, в земле Эйрэ – и присяга моя арвенниду тверда. Не тебе меня осуждать, дева – не смей…
Майри не отвечала, лишь настороженно глядя на чужака и не веря ни единому слову.
Незнакомец вдруг чуть приблизился к ней, подавшись всем телом вперёд.
– Ты пела сейчас эту песню. Верно, мать её пела тебе как-то в детстве… и моя мать её тоже пела. Я в этот миг словно вспомнил ту прежнюю жизнь, с твоих слов вдруг ко мне неким чудом вернувшуюся…
Он умолк, внимательно глядя на девушку.
– Не знаю, откуда сама ты, из какого удела… Думаю, всё-таки северянка, как по говору слышно. Скажи: знаешь ли ты одно место в ваших краях? – нежданно спросил её этот чужак. В его голосе послышалось напряжённое волнение, и не дожидаясь ответа незнакомец продолжил:
– Это где-то на севере Дейвоналарды… – торопливо говорил он на среднем дейвонском наречии, – …верно, около самых Помежий с союзными землями или с уделами Эйрэ – но точно не помню… Дикие, непроглядные чащи – чёрные ельники прямо по кручам, болотные топи и горные пустоши – но прекрасные в своей дикости. Там есть гора, что возвышается среди кряжей выше прочих отрогов и скал. Спина её голая, без единого древа – и на закате походит на лежащего зверя… медведя. Цвета она то чёрного, то кроваво-бурого, точно железо во ржавчине. А в низинах у самых её подножий – вековечные густые дубравы, словно высеянные рукой самого Всеотца для стен своих небесных чертогов.
Потрясённая всем услышанным Майри молчала, лишь слушая его речь, вдруг поразившую её. А гость словно и не обращал на дейвонку внимания, погрузившись в видения прошлого.
– Ты знаешь быть может подробное место? – спросил он, чернотою провала под наголовником взирая дейвонке в лицо.

Та молчала, задумавшись – и он терпеливо сидел в ожидании, не шелохнувшись, точно боялся спугнуть осторожную птицу, что доверясь внезапно уселась ему на ладонь.
– В детстве родичи часто меня брали в путь, когда выправлялись к родне – и я побывала так с ними по многим уделам востока и севера… – заговорившая было с ним Майри приостановилась, точно раздумывая: с чего она вдруг говорит это, отвечая врагу на неожиданный вопрос того – но вопреки своей воле, вопреки всем предчувствиям отчего-то продолжила.
– И похожее место я видела тоже однажды. Это наверное в северных землях Помежий, где кряж Буревийный – там, где течёт вдоль него Струмени?ца – а как называется в Эйрэ река эта мне неизвестно.
– Да, река… – тихо добавил он, кивнув головой утвердительно, – тем же именованием Ллиф-э?байн зовётся она тут в верховьях у Гаот-аг-кре?хадд-слейбботха…
– Тот край ты и описал. И эта гора, что я видела издали – походящая на медведя – там она, в этих землях на севере, где со времён Дейна хозяйствуют Ёрвары.
Умолкнув, Майри убрала сползшую на глаза прядь волос – пристально наблюдая за чужаком.
– Ёрвары? – плечи его приподнялись в сомнении.
– Так говорили родные мои. Вроде бы… – словно с неким сомнением тише добавила девушка.
– А кто там живёт, что за люди? – спросил он дейвонку, и голос безликого гостя стал снова взволнованным, – кто жил там раньше, какие семейства?
– Мало кто жил там тогда. Пустой это край, весь безлюдный – ни нив, ни чертогов. Взрослые вообще тихо молвили между собой, что дурные места там, что лежит на них Гнев Всеотца… Или решил ты, будто я знаю всех некогда живших там?
– А лет двадцать-тридцать назад? – торопливо спросил он, – ты молода по годам это знать – но быть может тебе рассказывали что-нибудь старшие в вашем роду? Или от других земляков ты хоть что о том месте слыхала?
Майри несогласно покачала головой, до сих пор не понимая – что же нужно от неё этому чужаку, пришедшему за её головой – для чего он упорно об этом расспрашивает?
– Да откуда мне знать? В те годы на севере была кровавая смута, по востоку Помежные Распри не знали конца. Тогда и большие семейства исчезли – не то, что их данники и без счёта всех малых домов в тех уделах, кого в стычках пожрали огонь и железо. Откуда мне знать, кто ты есть? Может Гальдур ты клятый? – голос её стал вдруг злым, вспомнив вслух прежних хозяев дейвонского Севера, враждебных в минувшем их дому.
– Может и он… – незнакомец пожал лишь плечами, всё так же застыв неподвижно на твёрдом услоне из камня. Безликий гость долго молчал, точно раздумывая, и казалось глядел сквозь дейвонку, устремив взгляд сквозь мглу в непроглядную бездну минувшего.
– Там я родился, с четверть века назад… Но в памяти того не осталось – кем был я, чьим сыном, какого семейства… Лишь смутные лики родных и вот эта вот песня, что пела когда-то мне мать. Не могла бы ещё раз ты спеть её… мне?
– А с чего я должна помогать тебе в том, душегубу?! – зло переспросила его Майри, – ты ведь по мою голову пришёл – так чего ждёшь?! Твой арвеннид уже заждался моего черепа в ларь – раз о девку свою владетельную руку замарать ради мести боится! Чего же он сам не пришёл за товарища отомстить по чести? как мужчина?
– И не боишься меня? – с усмешкой произнёс он, выпрямляясь.
– Тебя?! Что же сам ты страшишься лицо показать? Или ты одедраугра гаже?
– Какая ты острая на язык… – ухмыльнулся ей Аррэйнэ – поняв, что той дерзость лишь вызвана страхом, то попытка его разозлить, чтобы смерть от руки его была бы скорой, недолгой.
– Только я не твои песни слушать пришёл сюда, Ти?веле. И лицо моё для тебя будет может быть даже страшнее, чем у кого из одедраугров – если привидятся вдруг. Узнаёшь?
В отблесках лампы серебряным блеском сверкнул небольшой нож с резной рукояткой, как коготь у хищного зверя вдруг выросший из его пальцев на левой руке.
Майри вздрогнула. Дочь Конута сразу узнала клинок… сразу вспомнила эту кровавую ночь год назад, когда этим ножом, которым соседки-служанки из девичьих разве что яблоки чистили, её рука забила до смерти застанного врасплох Льва А?рвейрнов – и не раз этим жалом достала едва не последовавшего за товарищем арвеннида – если бы не могучая сила сумевшего отбиться от неё даже безоружным и раненным Тийре и подоспевшие стражники, чьи копья остановили её, едва не отправив во тьму. Неужели и этим же жалом саму её выправить в Хвёгговы норы желает вот этот безликий чужак, позабывший кровь предков сородич?

– По глазам вижу, хорошо тебе памятен этот вот коготь. Тогда ты его напоила как следует кровью, Тивеле – но не досыта?, – хмыкнул он, угрожающе поигрывая лезвием в пальцах и продолжая пристально взирать из-под наголовника прямо в глаза напрягшейся от волнения дейвонки.
– Жаль, что второго вашего зверя в ямы не успела отправить! – Майри вся сжалась в комок точно натянутая тетива, не спуская с противника глаз.
– Разгрезилась ты… Да и с первым ты маху дала тогда,Ти?веле… – проговорил незнакомец, насмешливо цыкнув языком.
– Да кто же ты такой? – она пристально продолжала взирать на него, морща в догадках свой лоб, – чего ждёшь, раз за мною пришёл? Поизмываться решил напоследок?
– Не узнала совсем меня, глупая? – он едва не рассмеялся в голос, и плечи его под плащом затряслись от неслышного хохота.
– Ступай к Шщару ты, волчий умёт! – озлословила она, вздрагивая в волнении.
– А ведь дважды уже меня к змею во тьму направляешь… – голос его вновь стал твёрдым, холодным.
Аррэйнэ смолк. Играть с этой девкой строптивой в загадки и слушать проклятья ему надоело – и так сколько времени отговорил с ней впустую, так ничего и не выяснив толком. Дейвонка же, так ничего и не поняв, настороженно сидела на соломе напротив него, вся вжавшись в комок.
Правой рукой он медленно снял наголовник плаща и вновь встретился с ней насмешливым взглядом.
– Чтоб тебя… – вздрогнув, прошептала потрясённая Майри, узрев вспыхнувшее у неё в памяти ненавистное обличье того, кого считала мёртвым вот уже целый год.
Но страх её был короток точно жизнь с потолка ниспадающей капли. Всего через миг глаза дейвонки округлились от ярости, и оказавшаяся под её ладонью среди соломы тяжёлая миска полетела противнику прямо в лицо, а сама она точно та рысь на добычу метнулась к нему, стремясь дотянуться до горла мужчины или выдернуть нож из его пальцев.
Однако на этот раз снова застигнуть врасплох его ей не удалось. Аррэйнэ словно и не заметил летевшую прямо в его лицо миску, поймав ту пятернёй точно пёс на лету пастью клацает муху. Бывшая уже близко от него Майри вдруг ощутила, как холодное лезвие резко упёрлось плашмя в её горло. Оказавшись лицом к лицу с ним, едва не ударившись лбами друг друга глаза их обоих на миг встретились – и той же рукою Убийца Ёрлов с лёгкостью отшвырнул дейвонку назад от себя точно сноп. Пролетев пять шагов дочерь Конута рухнула на пол в солому, плечом и затылком ударившись о холодные доски, бессильная снова подняться на ноги, и тихонько застонала сквозь зубы от боли, переворачиваясь на бок и тяжело дыша.

– Сядь, – спокойно сказал он ей, – и даже не пытайся ещё раз убить меня, глупая. Мог бы голыми руками отправить тебя в Ормхал прямо сейчас – и не таких прытких свердсманов к змею спровадил. Тебе бы уж точно твой жёлудь свернул без труда. Вот Хвёггу была бы невеста под стать… – в последних словах проскользнул едкий колкий смешок.
– Чего же… не отправил? – озлобленно, с холодным отчаянием проговорила она, откашливаясь, и с трудом привстала на руках с пола, отряхивая солому с лица. Но тот словно не расслышал её вопроса, и продолжал всё так же пристально рассматривать дейвонку – точно охотник настигнутую добычу.
– Да… в тебе, верно, есть искра Тинтреаха… – вдруг негромко произнёс он, пристально вглядываясь в девушку, вновь продолжая разговаривать с ней на дейвонском наречии.
Майри молчала, исподлобья глядя на него с неприкрытой ненавистью.
– А?рвейрны верят, что Бури Несущий дарует людям жар пламени своего негасимого небесного горнила, который искрами разлетается наземь, попадая в сердца и давая им разные чувства: ярость и радость, волю и гнев, силу и стремление, ненависть и любовь… И в тебе она тоже есть, его искра – пусть ты и рождена дочерью Вотина. Ещё когда ты сразила меня своей рукой в первый раз, я понял это – в тебе, женщине, силы и ярости на пятерых свердсманов припасено. Таковой, верно, и сама Марв-Клейхлам была – с виду простушка такая, баба бабой, а в сердце…
Она так и молчала, не ответив ни слова – а быть может и просто не знала, кто такая была та, о ком помянул только что он с каким-то великим почтением в голосе.
– Кто ты такая? Откуда сама будешь?
Майри не произнесла в ответ ни слова, не отводя презрительного жалящего взора с противника.
– Не хочешь со мной разговаривать? – полюбопытствовал Аррэйнэ.
– С тобой?! – она вперила в него глаза, полные ярости, – великая честь – с таким душегубом плести свои речи!
– А до того ведь, пока не узнала, так словно сорока трещала… – ухмыльнулся он – словно Льву было приятно раздразнить её своими насмешками, вывести из себя и заставить злиться ещё сильнее.
– Чего?! – вспыхнула Майри, подскакивая.
– Ладно, хватит, – Аррэйнэ выпрямился, сидя на прежнем месте напротив неё, – сядь.
Голос его, всё такой же хрипло-свистящий, был спокоен, но внутри него всё равно чуялось некое скрытое волнение.
– Пусть не желаешь мне говорить кто ты есть и откуда, раз собираешься до смерти остаться безвестной – но быть может расскажешь хоть что-нибудь, что известно ещё тебе о тех землях на севере?
Она молчала.
– Или… можешь ли ты спеть ту песню ещё раз? Пожалуйста…
Майри так и сидела оцепеневшая, полная ярости – и не сразу даже поняла, чего он от неё хочет. Что он – пришедший за её жизнью Лев А?рвейрнов – вдруг спрашивает о каких-то песнях. И не требует, а просит…

Осенняя стылая ночь шла к рассвету. Сотня конных копейных владетеля Эйрэ ушла от погони, сумев разделить настигавших их недругов, и ударив сперва одного, а потом и второго противника быстро смогла разгромить тех отдельно.

– Пленных из знатных на выкуп. А прочих гоните к Гнезду – там пусть камни таскают на стены и роют валы.
– К Шщару б их выкуп – и всех их…
– Я их взял, а не ты. И рубить их не дам.
– Ну давай – говори ещё с ними…
– И буду. Так надо. Однажды узнаю…
– Я бы их всех – мохнорылых выблюдков… – зубы у Мейлге вдруг скрипнули, – а ты точно про Бранвенн и Айб позабыл.
– Не забыл – и искать буду сколько сумею.
– Да уже второй год как минул середину… Ищи – твоё дело, – пожал родич плечами, устремляясь к загонам своих, – давно они в Эйле – или так, или этак… сам знаешь.

Человек подошёл к кучке пленников, взятых сегодня.
– Есть из вас кто – кто был прошлым летом в Помежьях в уделах у Дил, у Холодного Лба? Кто шёл с Лейфом Осиной из дома Сторгейров и взял там обоз? Где теперь его люди воюют?
Из толпы долетел чей-то голос.
– Осина уже с той зимы как в Чертогах Клинков – с половиной людей – пал в бою с вашим Молотом.
Вершний скрипнул зубами, задышав во всю грудь.
– Может знаете кто – в том обозе средь прочих жена моя ехала с дочкой…
– Что ты знать хочешь сам-то – что с ними там было? – вдруг фыркнул со злобой один из пленённых, стоявший поблизости, – да Сторгейров те люди и сами хватили от ваших в избытке – и такой же монетой платили тогда! Думаешь, Лейф там смотрел кто есть кто? Да их всех он тогда…
Родич Мейлге вдруг в резком броске как стрела налетел на дейвона, ударом свалив того с ног и с размаху став бить сапогом по лежавшему телу. В руке его молнией вспыхнул клинок боевого ножа. Кто-то из пленников дёрнулся было, но копья их бдивших противников воинства Эйрэ тех быстро зажали назад сталью жал.
Вершний стих, перестав бить врага – и как раненый бык задышал тяжело, ухватившись ладонью за руку помощника, убирая клинок снова в ножны – но так и не ткнув распростёртого недруга.
– Погорячился я, люди… Тремя поклянусь – кто что знает о них, рассказать что сумеет без лжи – отпущу, не возьму ни единого хрингура в выкуп – дам коней и припасы. Только скажите…
– Ща наврут тебе – уши завянут… – издали видевший всё что случилось Кулак подошёл к ним поближе, – что и видели лично, и знают, и сами тебя доведут! Жить захочешь – не так наплетёшь!
– Не навру… – отозвался вдруг здешним наречием Эйрэ один из пленённых, ступив на два шага вперёд, – только ты за железо опять не хватайся, почтенный. У меня тоже дома жена и три дочки.
– Вернёшься. Клянусь. Лишь скажи – что известно о них?
Кулак хмыкнул сквозь зубы, и вновь развернувшись направился к собственным людям. А его родич приблизился к пленнику.
– Я Родри Буррэйд – Картавый – сын Довара Цепкие Руки из дома Маэннан – и желал бы с тобой говорить по чести? как мужчина с мужчиной, а не как победитель с пленённым.
Пленник взглянул на него, подошедшего ближе.
– Я Свейр Ясень, сын Конута Пики из Рагни. А говоришь ты отнюдь не картаво, почтенный…
– Лет шесть как ещё говорил – будто каши во рту носил ложку. А как встретил жену свою в первый раз в год тот – ошалел будто, спать не мог месяц – полгода язык свой сквозь силу сношал, всё учась говорить как иные, чтобы по-людски посвататься, с ней говорить чтобы годно… И отыскать её очень хочу вместе с дочерью. Что о них знаешь, скажи?
– Так как хоть жена твоя выглядит с дочкой? Много там было людей, как я помню. Сам ты тёмный, как ваши южане – а женщин таких я не помню в обозе том.
– Дочь в меня – столь же тёмная вышла, по бабке из Кромдех – а жена сама с севера Эйрэ, её матерь была в половину из брузгов. Бранвенн светлая волосом, точно как ваши – иной раз даже путали прочие.
– Женщину светлую помню там, видел такую. А дочери сколько лет было, почтенный? – пленник хмурил свой лоб, всё пытаясь припомнить. Тишина точно в Эйле легла над уже засыпающим станом воителей Эйрэ.
– Айб было пять тогда. Рослая, тонкая. Если жива – так уже будет семь. Сама тёмная, носик чуть острый.
Пленник какое-то время молчал.
– Не молчи… Что ты знаешь?
– А если ответ не понравится? – осторожно спросил человек, покосившись на нож.
– Знаю и так – не дурак… Если где-то жива, отыщу – хоть у вас в ходагейрде. Найду. Говори…
– Как Осина погиб, их загона остатки влились в ряды Коттура Белого, ратоводца из дома Бергейров. Женщин тех и детей не рубили – в обозе том точно, что Лейф тогда взял у Холодного Лба, уповая на выкуп – но вот не срослось.
– И где они нынче, Бергейры?
– Не знаю, почтенный. Сражаются где-то. Но знаешь ты сам, что с женой твоей стало. Сами ведь тоже вы наших же баб точно так же…
– Я знаю. Война такова… – Родри стих на мгновение, молча застыв как немой, сцепеневший.
– Так, значит, живы они?
– Точно клясться не буду. Наверное… Я Белого вот уж полгода не видел. Загон их на севере где-то, ушёл вслед за Фрекиров прочими сотнями, как пал Ульфхулугрейрд. Так говорили другие, кто видел их прежде.
Пленник умолк, сопнув носом.
– Такая вот правда, почтенный. Не знаю как примешь… Иным не под силу такое узнать, что жена его…
– Лишь бы живы… – перебил его вершний, – а я их найду…
– В том удачи тебе. Всё что знаю, я тут рассказал – не стаил ни единого слова.

– Маэл – его отпусти, – Родри Буррэйд кивнул одному из копейных, – дай какого коня и припасов на день-два.
Он обернулся к дейвону.
– Передашь своим всё – кто в плену, и какой хочу выкуп – или на наших меняю, за голову голову. Я слово держу. Остальных как и велено – в укрепь.
– Спасибо, почтенный. Храни тебя боги.
Остальные из пленников стали поспешно твердить земляку кто откуда есть родом, кому передать свои скудные вести и мо?льбы о выкупе. А вершний, дыша во всю грудь, устремился к лазутчикам – чтобы сколько возможно узнать, раздобыть хоть какие известия с севера, где теперь в каких землях сражается Коттур из дома Бергейров. Сердце в груди его било как молот, не веря в ту тонкую нитку надежды, какую он смог ухватить в эту ночь – кои стали ему с того дня бесконечной, бессчётной – но вера как искра пылала в душе сына Довара.

Бушевавший снаружи северный ветер бился о затворявшие узкую оконицу ставни, завывая и плача точно неприкаянное сердце в ночи, рея меж горных кряжей вокруг давно спящего города и свистя в голых кронах облетавших листвой к зиме чащ, пригибая к земле их вершины и кропя стылой моросью. Долгая ночь так же долго катилась на спад, и лишь тут под крышею бурры метался по стенам неровный трепещущий сполох огня догоравшей у их ног светильни.

– Не думала, что ты жив после ран тех останешься… – негромко и настороженно произнесла Майри, исподлобья глядя на сидевшего напротив противника.
– Сам не думал, что из ям на свет выйду к живым. И тебя я живою не ждал увидать уже, Ти?веле, – произнёс Аррэйнэ – заметив, как с безразличием слушала она его слова.
Убийца Ёрлов умолк, пристально рассматривая пленницу. Теперь, переменив место и обхватив ноги руками дейвонка сидела совсем рядом с огнём догорающей лампы, чьи отблески ложились ей на лицо, которое прежде не сохранилось в его памяти в тот роковой вечер – и наконец-то он рассмотрел, как та выглядела.
Верно, прежде встречал он и более красивых дев из дейвонского племени, чем эта долговязая молчунья, пристально и с озлобленным отчаянием взиравшая на него как попавшая в ловчую яму волчица. Каковой она была тогда год назад – память его не сохранила, не оставив ничем кроме двух окровавленных рук с зажимаемым в пальцах ножом. И хотя голодом пленницу не морили, как верно сказал ему Тийре, но проведённый в этих холодных стенах бурры год стёр её прежний облик. Была она исхудавшая, с заострившимися чертами лица, давно не видавшая солнечного света кроме как из этого небольшого оконца, с потерявшей румянец блёклой кожей и тусклыми, долгими в пояс спутанными светлыми волосами – так он увидел эту яростную, не страшившуюся его ни тогда, ни сейчас даже собственную убийцу. И хотя дух её не сломался в неволе, как Аррэйнэ сам убедился – сейчас в синих глазах дейвонки были усталость и тяжёлая тоска, как у запертой в клетке птицы, прежде привыкшей свободно летать.
– Верно знаешь, что отсюда живой ты к утру не уйдёшь. Быть может есть кто-то, кому о себе хочешь весть передать? Отцу, брату, мужу или парню какому, на кого прежде глаз положила? Твои слова отвезу куда скажешь, в любой из ваших уделов найду с кем отправить – Бури Несущим клянусь!
Пальцы его на мгновение тронули знак Пламенеющего, свисающий с шеи.
– Не тебе мои вести возить, душегуб – ни словом, ни руной… – глухо проговорила она, опустив взор к соломе у ног.
– Как кусаешь меня языком – раз ножа под рукой больше нет! – ухмыльнулся ей Аррэйнэ.
– А месть за меня ты ещё полной мерой получишь, скотина! – резко вскинув глаза нашлась она что ему дерзко ответить, – найдутся крепкие руки и на твою шею…
– Значит, умеешь в слова вязать руны? – с любопытством переспросил Лев, будто не услышав её дерзкой угрозы.
– Не только коров доить у?чена – и письму научили! – бросила она с вызовом – спохватившись, что чуть не выдала себя ненароком – что не каждая ведь чья-то дочерь из богам лишь известного селища в северных землях обучена руны сплести в словеса.
– И шеи подвыпившим резать исподтишка… – пристально глядя на неё добавил Аррэйнэ, дотронувшись пальцами до своего горла.
– Чего время тянешь? Прежде чем убьёшь поизмываться решил?
Аррэйнэ ухмыльнулся, не говоря ей ни слова в ответ. Он лишь похлопывал по колену костяшками пальцев, точно раздумывая что-то. Затем снял с пояса полупустой кожаный мех для воды, и развязав туго зашнурованную горловину неторопливо отхлебнул пару глотков – краем глаза посматривая на дейвонку, справедливо решив, что так оно безопаснее. У этой и солома в руках как дубина.

Допив до дна меха Лев вытряхнул из него остатки воды и положил на колено.
– Что же, я благодарен тебе, Ти?веле, – он пристально посмотрел на неё, не сводя с лица той своих глаз, – …за твою песню. Жаль, что не спела её мне ещё раз. Но я много что вспомнил.
Медленно, точно у него впереди была вечность свободного впереди, Убийца Ёрлов стал лениво царапать острым жалом ножа грубую кожу меха, будто пробовал сталь на остроту перед тем, как… Взор его хоть и был безразличным, как поначалу, но иногда в нём прорвались наружу то холодная безжалостная угроза, то наоборот прямо сочувствие к ней – а то и такой колющий жгущий огонь, от которого сидевшей напротив него взаперти среди каменных стен дочери Конута становилось не по себе – понимая, что она совершенно одна с этим мужчиной.

– Знаешь, каково оно в Шщаровых ямах? – вдруг спросил у той Аррэйнэ спустя долгое время молчания.
Майри не отвечала, отведя взгляд набок.
– Что же… сама скоро узнаешь.
– В ногах у тебя валяться не буду – пощады просить, – глухо ответила она.
Он видел, что как бы пленница не храбрилась, но всё равно была сильно взволнованна – плечи у дейвонки вздрагивали, пальцы судорожно стискивали солому у её ног, а дыхание сбилось.
– Вижу, что всё равно ты боишься, но что не попросишь – то правда… – в голосе Льва словно прозвучало сочувствие. Он мимолётом взглянул на блестящее жало ножа в своих пальцах.
– Мне ты пощады и вовсе тогда не дала…

ГОД ВТОРОЙ "…СЛОВНО УГЛИ ПОД ПЕПЛОМ" Нить 10
Полыхнув ярким сполохом огонёк выгоревшей дотла светильни потух. Аррэйнэ мимолётом кинул взор на зарешёченное оконце в стене, где тьма уже стала редеть, превращаясь во мглистую серость предутренних сумерек.
Время вышло. Пора завершить это дело, за которым сюда он явился, и возвращаться к Тийре и остальным товарищам по оружию, ожидавшим его во дворце. Для того он пришёл, а не речи плести по душам с этой девкой. Нож снова скрылся в разрезе верховницы.
– Всё, – Лев резко встал с каменного услона, выпрямляясь во весь рост под низким сводами, – молись Всеотцу, Ти?веле…

Как бы она не держалась, но в этот миг Майри вздрогнула, услышав его слова. Она в страхе метнулась к стене, но Аррэйнэ в два шага настиг девушку и словно клещами обхватил ту руками. А?рвейрнский Лев на этот раз даже не заметил её ударов, давая понять, что его уже не застать врасплох как когда-то. Он с лёгкостью вывернул обессилевшей за долгие месяцы в клетке дейвонке обе руки за запястья, и стиснув их в левой ладони перекинул пленницу через оба плеча на загривок, ухватив правой кистью за ноги в коленях.
И всё же она не сдалась, отчаянно вырываясь из его рук, не желая подчиняться и покорно дать заволочь себя точно овцу на убой. Дейвонка билась всем телом, пытаясь хотя бы зубами дотянуться до его шеи, если Вотин не дал ей возможности второй раз взяться за нож. Но Аррэйнэ словно не замечал её тщетных усилий, крепко держа пленницу словно мешок с мукой. Ударом ноги растворив тяжёлую дверь он стал осторожно спускаться по узким ступеням бурры. Навстречу им показался привлечённый её криками стражник, уже заждавшийся Льва у ворот.
– Отворяй двери, Киан – закончилось твоё бдение! – Аррэйнэ на ходу подтолкнул товарища назад вниз по лестнице. Тот безмолвно кинулся исполнять поручение.
Выйдя из ворот бурры на двор Аррэйнэ глубоко вдохнул утренний воздух, и поудобнее обхватив свою извивавшуюся ношу как ни в чём не бывало зашагал к одной из старых бурр укрепи, мимо которой вечером проезжал верхом с Тийре, направляясь к Костяному Чертогу. Пленница тоже умолкла, жадно дыша всею грудью – но верно не оттого, что воздух был свеж и приятен ей, проведшей весь год взаперти в духоте тесной клети. Дейвонка словно пыталась надышаться вдоволь в последние отведённые мгновения, и Лев чувствовал, как сильно забилось её сердце. Но он не останавливаясь быстро шагал вперёд.

– Всё, пришли…
Аррэйнэ остановился у бурры, смыкавшейся с кручей горы, замерев у зиявшего в толще стены чёрным глазом провала, за которым зияла тьма бездны. К нему подбежали Тийре и ещё двое товарищей, вышедших из Костяного Чертога с уже давно завершившегося совета – Оллин и Каллиах – привлечённые шумом и женскими криками. Увидев, как Аррэйнэ остановился и скинул живую ношу на землю, они застыли на месте в нескольких шагах от него, наблюдая.
– Что ты с ней сделать собрался, Лев? – спросил Тийре, хмуро взглянув на распростёршуюся перед ногами Аррэйнэ женскую стать, полулежавшую на холодной земле с рассыпавшимися точно колосья лопнувшего снопа волосами вокруг опущенной головы. Дейвонка не шевелилась, тяжело дыша всей грудью и стискивая пальцами сырую землю, лишь дрожа всем телом от стужи или волнения.
– Я вот вспомнил опять, как по её милости много месяцев был в темноте, словно заживо погребённый – где-то у врат в ямы Шщара.
Аррэйнэ смолк на мгновение, глядя на пленницу.
– Что с ней сделать собрался, говоришь? Так пусть и ей то же выпадет…
Он резко схватил дейвонку за волосы, заставив её подняться на ноги, и одним сильным толчком спихнул прямо в провал под сводами бурры точно в разверстую пасть средь камней. Майри, прижавшаяся в тот миг к земле у его ног, вся стиснувшаяся в комок в ожидании смертельного удара ножом, вздрогнула от ужаса, поняв, что её ждёт. Но не успела и вскрикнуть, как от толчка в спину стала падать во тьму, пролетев так с десяток локтей и упав на холодный и твёрдый песок.

Сверху из пролома донёсся его голос, обращавшийся к арвенниду и товарищам.
– Я заметил вчера, что эти камники работу делают плохо, как починяют здесь стену. Мой упокойный отец за такую бездарную кладку выпорол бы их лозой по одному месту без жалости – чтобы его ремесло не позорили. Вот как надо ложить на века.
Зашуршал камень о камень, когда сверху донёсся звук сдвигаемых булыжников.
– Аррэйнэ, послушай… Ты точно не хочешь придавить её своими руками? Она, конечно, смерть заслужила, и ты вправе это сделать – но быть может…
– Ты сам ведь отдал мне вчера её жизнь – помнишь? – было слышно, как Аррэйнэ взялся за рассыпанные рядом с проломом булыжники, и шлёпнул на первый ряд ломоть сырой извести из корыта с подсохшим раствором.
Отчаяние охватило Майри, когда она осознала, что вот и пришёл конец. Если до сегодняшней ночи она ещё надеялась вырваться на свободу, то теперь в груди словно что-то оборвалось. Ей не будет суждено вернуться домой никогда, не узрить больше родичей – вместо этого нить её жизни оборвётся в чужом ей краю неведомой и безвестной, совсем юной. И смерть её ждёт вовсе не быстрая, каковой суждено было избежать и в той стычке в Помежьях, и от копий стражи дворца, где она могла выбирать свой путь и сражаться. Нет – вместо этого дочерь Конута ждала медленная кончина от голода, холода, жажды – быть замурованной заживо под землёй. Ужасная, одинокая, нескорая смерть, когда она в муках начнёт грызть своё тело и медленно угасать среди мрака, полного крыс и червей. И не будет известна могила её никому из родных – как и у отца, так же рано когда-то почившего…
Тьма вокруг неё веяла холодом и безмолвием, и лишь небольшой круг слепящего света в проломе ещё оставался перед впившимися в серость осеннего утра глазами – последний видимый ею свет. И то – надолго ли? Тень Льва Арвейрнов уже мелькала в проломе, оттуда доносился гулкий стук выкладываемых в ряды друг на друга камней. Горло её предательски сжалось. Отчаяние стало овладевать дейвонкой – столь сильное, как и вспыхнувшая от беспомощности ярость. Что же, если ей умирать…
Майри схватила первым попавшийся ей под босыми ногами каменный отщеп, и с ненавистью швырнула его в видневшийся сверху просвет, в его тень там – затем ещё и ещё один, какие только могла нащупать пальцами в сбитом сыром песке, в котором суждено будет гнить её голым костям.
– Выклят ты будь, Аррэйнэ! Будь ты тем воином, каким тебя называют, ты бы меня сам убил своею рукой, трус! Боишься простой девки! Тебе бы не меч, а материнскую сиську держать! Хоть у тебя и матери не было, ты – отродье без племени, семя собак! У тебя в сердце не кровь, а моча! Чтоб тебя волки сношали!!! – сорвавшись на вопль она с яростью швыряла каменья в проём по стоявшему там человеку.

Наверху, поражённые её внезапной вспыхнувшей яростью вместо слёз и мольбы, молча стояли товарищи Льва, и чуть побоку Киан из Дэирэ, пришедший сюда следом из бурры.
– Ну и девка… – тихо проговорил Оллин, пожимая плечами, – как языком режет – словно смерти совсем не боится, да ещё такой скверной…
Он умолк, глядя на их товарища – молча и не взирая на всё занятого своим делом – как камни ловко ложились в ряды на сырой известковый раствор. Словно и не на него обрушивались эти отчаянные, яростные женские проклятия из черноты всё более уменьшающегося провала в стене.
– Ага – во про волков как загнула… – добавил негромко сын кузнеца, хмуро глядя на происходившее.

– Ты пёс недорезанный! Если мне суждено умереть тут, сгнить живой в этой яме… – голос её захлёбывался от рвущихся из груди рыданий, – так и тебе чтобы то же пришлось потом, Аррэйнэ! Чтоб ты сам хотел сдохнуть, а смерть бы тебя не брала! Мучайся долго! Пусть гнилая болезнь тебе пальцы сожрёт! Чтобы ты свой дом никогда не нашёл, выродок, а так и прожил один – ни дейвоном, ни а?рвейрном – точно кол в пустом поле!
– Побереги лучше силы, Тивеле – ещё нужны они будут тебе… – холодно ответил ей Лев сквозь совсем небольшой уж проём, из которого перестали лететь камни, а доносился лишь отчаянный прерывистый плач его загнанной и испуганной до отчаяния с ужасом жертвы.
– Раз я умру тут безвестной… так чтобы и ты сдох без имени! В пепел оно обратится! Пусть от тебя не останется средь живых ни следа и ни памяти… чтобы ни одна баба не полюбила и не понесла от тебя! Чтобы могила твоя была узка!
Глухо бухали камни об известь, закрывая просвет чернотой.
– Будь же ты проклят, зверина…
Ловко поднял он ещё одну глыбу, кладя её серую тушу на белое месиво сохнущей связки.
– Чтобы птицы живого тебя заклевали до смерти…– голос её вдруг сорвался, и лишь тяжёлое дыхание со всхлипами через рвавшийся плач доносилось из черноты всё плотнее смыкающейся дыры в кладке бурры. Теперь просвет оставался размером с один камень – не больше.
– Держи от меня на дорожку, Тивеле. Пригодится быть может…
Сняв с пояса мех для воды и незаметно для ставших поокруг товарищей завернув в него свёрток поменьше, он резко бросил их в тёмный проём. Из мрака послышалось, как тот плюхнулся о песок, и Аррэйнэ поднял с земли последний камень.
Булыжник со стуком лёг в оставленное ему место между соседних камней, и свет в яме под сводами бурры погас.

Обмазав раствором расщелины Аррэйнэ отряхнул от извёстки ладони, поплевав на них и отерев пару раз о верховни?цу, и повернулся к товарищам.
– Довольно, – промолвил он кратко.
– Сурово ты, Лев… – негромко проговорил Тийре, глядя на свежую кладку, за которой оборвалась жизнь пленницы – надеясь, что никто из тут бывших не будет болтлив, и это свершённое на его глазах и с его одобрения дело не дойдёт до ушей Этайн.
– Не судите по увиденному. Быть может я спас эту дуру от худшей судьбы. Ты бы точно в отмщение запыта?л её до смерти, не встань я из мёртвых. Ну всё – хватит лить слёзы как малые дети! Нашли мне – вражину жалеть! Скольких наших она положила – забыли?!
Пять мужских статей молча стали уходить прочь от белеющей свежей извёсткой стены, не озираясь назад.
– Тийре, ты дашь мне хоть день – все уладить дела? Хочу наконец сам в Килэйд-а-мор выбраться, почтенного Аилдэ с роднёй навестить.
– Да хоть всю седмину! Только не уходи пока, Лев. Эй, Гадэ?ирн! – арвеннид окрикнул немолодого уже слугу, чья ссутуленная стать мелькала неподалёку, толкая в сторону Костяного Чертога тележку с вязанками дров для печей.
– Да, владетель! – отозвался тот, почтительно кивнув головой.
– Моррва приехал? Привёз он то, что я просил?
– Да, арвеннид. Принести тебе?
– Принеси поживее!
Старик бросил тележку и поспешил во дворец. Через некоторое время он вернулся, подавая владетелю туго набитый холщовый мешок.
– Раз уж ты жив… – Тийре достал из мешка ту вещь, которую укрывала ржаная солома, и протянул её в руки товарища, – прими в дар это вот. Пусть теперь всякий враг и воочию видит Льва А?рвейрнов – и уже издали от страха трясётся.
Аррэйнэ взял в руки отменной работы закрытый шелом-горшок, целиком укрывавший голову и подвижными вставками на заклёпках прикрывая затылок и шею. На стальном обличье сдвижной кверху личины было искусно выбито выпуклое очертание львиной пасти, оскаленной в утробном и яростном рёве свирепого хищника, точно живого.
– Шщаров хвост… Знатный подарок! – присвистнул Каллиах, из-за плеча товарища рассматривая воронёный шелом и любуясь работой того кузнеца, сотворившего это чудо из непослушной твёрдой стали – точно завидуя неведомому собрату.
– Спасибо, арвеннид, – Аррэйнэ вскинул на Тийре благодарный взор, почтительно склонив голову, – долгие годы тебе и твоему дому!
– Спасибо тебе, Лев, – Неамхейглах хлопнул друга по плечу, – что ты жив, и из смерти воспрять смог. Ну пошли – посидим на дорогу, и езжай к себе в Килэйд-а-мор.
– Сперва загляну в дом Троих – есть спросить что у них там, что должен узнать… – тихо молвил Лев другу, обернувшись лицом к недалёкой отсюда дэ?ир-а-гаррана, где под сенью дубов находилось святилище.

Стылый ветер трепал кроны ясеней, что лишились в предзимье листвы и оголенной вязью ветвей колыхались в оконцах Хатхалле. Волны били о берег слияния рек, пенным гребнем взбегая на доски отстроенных в лето причалов, колыхая челны и качая желтевший тростник, что стеною взрастал по ту сторону речища за ходагейрдом. Капли мелких дождинок стучали по крышам строений стерквегга, не пугая их стылою сыростью тех, кто толпился у ратного круга и подле распахнутых створ коновязей и схоронов.
Загон в полторы сотни воинов споро седлал скакунов, собирая припасы, готовя оружие. Трепыхался в порывах осеннего стылого ветра зелёный, расшитый сияющим золотом нитей стяг Скъервиров, воздетый на пике державшего древко его стягоносца. Служки быстро сновали по дворищу, помогая собраться в дорогу – и прощаясь с мужьями, отцами и братьями тут же толпились служанки и дети. Гам, скрип сёдел и сбруи, удары копыт по камням, чьи-то речи и слёзы – всё смешалось в тех звуках, что невидимым эхом метались в стенах древней тверди дейвонских владетелей.

Скригга Скъервиров сам вышел вниз из покоев во двор, и опёршись ладонями на шишковатое навершие посоха встал подле Храфнварра, что возглавил загон, уходящий на север дейвонских владений.
– Всеотец тебе в помощь, Прямой – как и нашему делу. Храни тропы твои воля Гудсти туда и обратно.
– Верно, почтенный – в змеиное логово лезешь… – вздохнул оставляемый Храфнварром в укрепи третий помощник, южанин из Бирксведде Имель Змеиная Кожа.
– Вот ты бы и ехал – с роднёй столковаться сумеешь! – усмехнулся второй из помощников Гальдур Поганка, что был сам из срединных земель с Чёрной Кручи.
– А иди ты… на север… – скривился южанин.
Оба тут же умолкли, с почтением глядя на старого Сигвара, что прервал речь с Прямым и внимал их словам с еле-еле заметной усмешкой, щуря свой столь пугавший иных правый глаз.
– Агиль будет нужнее на севере, Имель. Ты в стерквегге за вершнего, пока мы не вернёмся, – промолвил Прямой.
– Понял, почтенный – исполню. Людей буду в порядке держать, не размякнут без дела.
Сигвар вновь обернулся к Прямому.
– Времена таковы, что пожар нужно в разных местах заливать. Но я надеюсь, что внемлют тебе северяне.
– Должен справиться, скригга. Не тревожься – решим дело миром. Им теперь тоже есть о чём с нами по чести самим говорить.
– Верно – дело нам общее. И ещё…
Пальцы Сигвара скрылись в разрезе верховницы, извлекая завёрнутый в скрутку шнурованный свиток без всяких печатей.
– В Еловой Топи у Твёрдого Камня отыщет тебя человек из уделов диделисов, купец по прозванию Акмо – или брат его Гудрис. Передай им письмо – а они довезут его дальше на север до тех, кому нужно.
– Передам. Греними?ри как раз по пути мне до Белой – а уж там твои Камень и Умный до Волчьей Горы его сами доставят – ведь так?
– Догадлив ты, родич. Без тебя как без правой руки буду тут я до самой зимы…
– Вернусь к празднеству, скригга – не раньше. Дорога долга.
– И опасна. Видя стяг наш там каждый за копья хватается сразу. Береги себя, родич.
Храфнварр молча кивнул.

В кругу Агиль Подкова взяв древко копья разминался с товарищем в сшибке, пока время ещё не пришло сесть верхом на коней и отправиться в путь. Тут же плотно столпились и прочие люди Прямого, кто теперь оставался в стерквегге под началом Ормледри – и кого Хе?стъярн вновь обучал тому делу, коим сам в совершенстве владел.
Средь толпы Агиль вдруг увидал ещё юного Бродди, кто с закрытой тряпицей корзиной стоял меж другой ребятни и взирал на бои.
– А ты что – приглашения ждёшь – а, малой? Или имя папаши тебе словно щит уже стало? – вызывающе хмыкнул Подкова, призывно махнув левой дланью, – знаю, в деле уже ты горазд. Так давай перед всеми себя покажи! Или матери ты лишь по имени будешь защитник?
Бродди взволнованно обернулся к отцу, что стоял в отдалении подле их скригги, о чём-то толкуя – и Прямой, видя это согласно кивнул, одобряя решение сына.
Агиль взял у товарища пику поменьше и швырнул его мальчику в руки. Тот хоть сам и держал в правой ручку корзины, неожиданно ловко сумел ухватить древко в левую.
– Ты на дождь не смотри – в настоящем бою не такого умёта выходит хлебнуть. Ну, что стал? Нападай!
Грохот древок вновь взвился невидимым эхом средь стен Верхней укрепи, когда Агиль сперва защищаясь держал оборону, а потом сам насел на мальчишку, тесня его к краю хриннауг. И Прямой, говоря о делах, краем глаза взирал на ребёнка.

– Славный сын твой… – улыбка коснулась губ старого Сигвара, когда тот так же пристально глянул на бой – пока мальчик держал все атаки Подковы.
– Твои тоже не хуже, почтенный.
– Ульф пера тяжелее оружия в жизни ещё не держал – уж таков он… А про старшего я при тебе промолчу лучше, Храфнварр. Не волнуйся в пути – присмотрю я за ним тут…
– Не волнуюсь, почтенный. Жди хороших вестей – постараюсь всё сделать для нашего дома на севере.
Он обернулся к второму помощнику.
– Гальдур – кони готовы?
– Давно все под седлом уж, почтенный. Жратва собрана и оружие взято. Ждём тебя, как велишь выходить.
– Песню добрую надо в дорогу! – добавил Змеиная Кожа, – затяни что забористей, Гальдур!
– «Сто путей» в самый раз… – почесал бороду тот, – или «Ветер попутный»?
– Лучше «Битва у Белой»!
– Ну её! Больно жалостлива…
– Вот сказал ты ещё! Песнь геройская, даром что по?мерли все! «Моя помирающая невеста» – вот где песня уж жалобная… Аж слезу вышибает, когда сам затяну во хмелю.
Поганка скривился, как будто хватил полной горстью себе на язык кислых ягод с болота.
– Я тебе расскажу… Ведь папаша мой сам был на службе в Помежьях у Ёрваров – и знавал того шейна из рыжих, кто ту песню тогда сочинил. Так с тех пор мне она ну напро?чь не заходит, как я знаю о чём всё на деле.
– И чего же? – внезапно спросил у них Сигвар, всё так же застыв подле Гераде и обопёршись лицом на ладони, что лежали на шишке точёного посоха, – песню ту я слыхал, как сказитель невесту свою после хвори в тоске и слезах схоронил…
– Вот скажу я, почтенный – что про хворь приплёл кто-то потом, это точно!
– Так известно: не приврёшь – не похвалят! – поддакнул Змеиная Кожа.
– Это точно! А что про бабу… Хоть невеста у шейна того и взаправду была – только такая, что подобных и сам одедраугр боится. Я жены такой недругу даже не стану желать…
– Уродина что ли? – спросил Имель.
– Да вот ещё скажешь! Красотка была – только нравом дурна и криклива. Как из ихнего Эйле бабища – с виду хоть и мила, но всю кровь мужику изопьёт! И вот в праздник один поругалась с ним крепко на месте пустом, а потом уж с подругой совсем не по-бабьи напились, дурёхи, как свиньи – и забыли про печь и огонь. Приключился пожар в их дому стало быть…
Сигвар, Храфнварр и Имель безмолвно внимали рассказу Додхе?тте.
– Та подруга её подчистую сгорела, а эта… Из огня смогла выскочить глупая – только жить ей недолго пришлось от того, как она обгорела. Помирала уродиной страшной, вся в струпьях, без глаз… так в ужасных мученьях кончалась седмину.
Имель не удержавшись надрывно сопну?л, утирая слезу.
– Ну а шейн тот потом сочинил это вот… чтоб слезу дуракам вышибать вместе с ихней монетой. Кто подаст, коль всю правду сказать, а ту песню назвать «Моя баба по пьяни издохшая»? А «Моя помирающая невеста» – тут и ты ведь, почтенный, подашь серебром от души… – обернулся он к Сигвару.
– Вот уж верно – Поганка ты есть… – покривился с досадой Змеиная Кожа, – таковое сказанье испортил… Тьху ты, Хвёгг всё пожри!
– В жизни часто такое… что помнить иные желают не то, что на деле случилось, – молвил Клонсэ, нахмурясь, – про наш дом тоже многие вторят, что мы лишь торгаши, и весь род возвели к тем двум братьям – будто мы их начало, и прежде не жили. Будто не было нас среди тех, кто пришёл подле Дейна, кто был тоже кровь севера. Кто был тоже вождём, предводителем храбрых, кто был Скъервир Смерть Недругов…
– Память людская всегда неверна… – согласился со скриггой Прямой – и мельком обернулся к толпе вокруг ратного круга, где тянулась та сшибка, и мальчик доселе стоял, не утратив копья – пусть и Агиль давал слабину? сыну вершнего, нападая вполсилы.
– Храни наши дела Всеотец! – напутствовал Храфнварра Сигвар, прощаясь.
– Ещё увидимся вскоре, достойный. Жди к зиме.
– Давай, что ли, Поганка – «Путь домой»! – вспомнил вдруг добрую песню Ормле?дри.
– Во! Она в самый раз! – одобрительно тюкнул приятеля в бок кулаком усмехнувшийся Гальдур, – чтобы легче назад нам плелись все дороги. Мужики – «Путь домой»!
Кто-то стройно запел, и за ним те слова подхватил весь загон. Над стерквеггом под цокот копыт выходившего к северу воинства полетел точно птица протяжный запев.

– Ну довольно, малой! Чтоб к приезду отца от подсечек свой шаг не сбивал – вразумил, что Подкова велит? – Агиль резко застыл, опустив к земле пику, – дай тебя обниму на прощанье, волчонка! Ишь, растёшь что трава – скоро меч держать будешь как должно!
Бродди, тяжко дышавший от долгой их сшибки, не мог говорить – и лишь радостно обнял Подкову, уткнувшись лицом тому в грудь.
– Всё – беги по делам в городище! Да корзину свою не забудь!
Мальчик вернул древко пики хозяину, и схватив за плетёную ручку корзину со свёртками вышивок матери бросился прямо к отцу, кто уже держал дланью коня за поводья.
– Славный сын у Прямого! – с усмешкою молвил один из воителей, выжидавших приказа к отъезду.
– Ага – будет парень толковый, как вырастет! – согласно кивнул тому Агиль.
– Твой не хуже сам будет! – Подкове на шее повисла тяжёлая нынче довольная Гедда, целуя его на прощание и не удержавшись от слёз, норовя отстранить так мешавший теперь ей огромный живот под одеждами.
– От такой вот красотки уж точно не хуже! – Агиль хозяйски ей хлопнул по заду, забыв про взиравших на то окружающих, – ну-ка в дом, и меня дожидайся! Возвращусь – коль успеешь родить, я же так по тебе заскучаю, что другого заделаю живо!

Храфнварр обнял подбежавшего Бродди, повелев быть весь срок за мужчину в дому, и уже взял коня за узду, когда взор его краем заметил у стен коновязи знакомую женскую стать. Рука вновь разжала поводья, и Гераде зашагал к провожавший его в долгий путь к северянам жене.
Она так и стояла у стен, оперевшись спиною о столб, и на руках спали обе близняшки, спеленатые в тёплую ткань одеял.
Храфнварр доселе порой задавался вопросом, как сумело оттаять от холода лет одиночества с горем сердце дочери Каменной Тени; как она вдруг отдала ему свою руку и жизнь? Почему же избрала его – а не тех, кто моложе, красивей с лица и уж точно знатнее в Хатхалле – как вот тот же… но так оно есть. И та мысль покидала его, видя как с каждым месяцем взор у жены становился теплее – сколько счастья сын Торда мог зрить в глазах Гвенхивер.
– Возвращайся… – сказала она одно слово, неотрывно взирая Прямому в глаза.
– Я вернусь.

Загон выезжал из ворот Верхней укрепи. Грохотало железо подков о мощёные камнем проезды. Рвал порывами прямо в лицо стылый северный ветер с крупицами первого снега.
Между голых ветвей, меж темнеющих влагою веж, меж домов и чертогов летели как ветер слова древней песни о возвращении усталого воина в свой родной дом – через все тяготы и невзгоды долгого нескончаемого пути…

В обиталище Трёх поутру было тихо. Не сновали меж древних, столетия уж негасимых огней ноги служек с дровами, не бренчали о доски копыта животных для жертв жизнедавцам, и не слышались чьи-то мольбы из пришедших под своды святилища. Лишь по крыше стучали опавшие с веток дубов переспелые жёлуди, с тихим шорохом быстро катясь по чешуйкам замшелых рядов черепицы. Мерцание света жаровни ложилось на лики богов в камне древних столпов, что кольцом изнутри окружали старинную ноддфу. Горький дым от сгоравшего в жаре угольев когтёвника маревом плотно заполнил чертог, притворяя ворота в иное.
Прорицающий волю вершителей главный дэирвиддэ молча вернул на колени толстый черен точёного посоха, что служил опиралищем многим почтеннейшим зрящим ещё до него – изрезьблённый из ветви старейшего древа в святилище некогда в час ещё прежде правления Бейлхэ. Зябко кутаясь в тёплую шерсть одеяния он возвратил на столешницу чашу с густеющей кровью, чьи темневшие алые струйки на стенках сосуда несли свой ответ вопрошавшей его.
– Что сказали они мне, почтеннейший?
– Разве боги умами детей своих вершат? – пожал старый дэирвиддэ плечами, – ты ведь прежде сама избрала? эту нить, дочерь Кадаугана… сама а?лкала прежде прозреть свою долю, о том вопрошая у них.
Он воздел палец ввысь к резным сводам святилища.
– Боги там… Только мы средь людей – и их воля и думы, стремления их нашу нить челноком увлекают в огромном утоке суде?б.
Этайн в волнении стиснула пальцы, закутавшись тёплым плащом на меху.
– Разве я по чести? не пыталась со всеми из фейнагов речь завести? Ко всем ним преклонялась как дочерь им равного, раз уж мне по закону не вышло супругою быть для владетеля их, кому все они служат. Все глухи – и ладно ещё хоть не все меня видя кривя?тся…
– Так – у всех и в войну свои замыслы с тщеньями… – вздохнул старый дэирвиддэ, опершись руками на посох, – и к закону взывают они, о порядке радея. Ведь закон это то, что в умах служит прочной опорой устою, не давая обринуться в бездну.
– Отчего же закон их ко мне так суров, многих прочих подобных не видя? – Этайн вскинула взгляд на почтеннейшего.
– Не к тебе он суров, а к тому, с кем ты рядом – с кем избрала ты быть… Наш владетель ведь сам в глазах фейнагов древних домов не по чести рождён был – но не смеют оспорить они его власть, как вождя-ратоводца его признавая в час распри с могучим соседом, видя то, как сын Дэйгрэ упорен и так же удачлив в военных делах в эти годы. Но преемство не могут они допустить не по праву, дав тем повод в грядущем попрать и иные устои – не желая, чтоб Тийре не внял их желаньям, став как ёрлы дейвонов во всём самовластен… И так он немало забрал их старинных свобод и обычаев, укрепляя страну и законы сводя воедино.
Седой Ллугнамар смолкнул на миг, глядя Этайн в глаза.
– Ведь и Дейна дом в землях народа его прежде сам своей власти лишился от самоуправства последнего ёрла Аску?льфа Тяжёлое Слово… Всё же Афтли нарушив присягу владетелей орну восстали отнюдь не на месте пустом, взняв с собою иных недовольных – устроив на годы кровавую смуту, и скригге их орна Хатге?йру взложив на чело тот венец властелина Хатхалле, одержав там победу в войне меж семействами.
– Разве Тийре не вождь их, не арвеннид – кто хранит все дома, пресекая обиды и ссоры владетелей? И разве сам он не в силах решить, кто женой ему будет?
– Не готовы признать наши фейнаги, чтобы власть над семействами взяли в грядущем потомки его, не по праву рождённые – ибо так по их думам и дальше не станет владетель внимать им, решая всё сам. Ты для них как причина той свары меж Тийре со всем домом Конналов – от которой лишился он множества копий. Таков уж закон – что порой он сильнее владетеля.
Этайн молчала, в волнении закусив себе губы.
– Знаю – просишь меня, чтобы я своей волей смирил их сердца к тебе, дочерь Кадаугана. Был бы в силах их всех преклонить – давно была бы ты по закону супругою Тийре. Не по силам и мне это дело, увы…
Ллугнамар смолк на мгновение.
– Но ты что-то ещё жаждешь знать, как я вижу?
– Да, почтеннейший! – Этайн склонила пред ним голову, – ты к богам ближе всех, волю их прорекаешь и зришь. Вопроси – попроси их – пусть дадут мне дитя! Ведь не только лишь свару с отцом мне в укор ставят фейнаги, но и шепчут уже за спиной, что взял Тийре бесплодную бабу – неспособную даже продлить род владетелей – и что это-де кара Троих за подобное… что несу я проклятие дому его, пресеку его род.
Седой дэирвиддэ усмехнулся.
– Разве мне – старику, кто древнее за Борну – говорить вам двоим, как детей муж с женой сотворяют?
– Отчего же тогда…
Ллугнамар вскинул руку, прервав её речь.
– То не кара тебе, кто бы что не твердил языками. Может просто не время ещё…
Он умолк, неотрывно взирая на женщину.
– А возможно за жизнь платой может быть чья-нибудь смерть…
– Чья, почтеннейший? – вздрогнула Этайн – страшась сказать имя сына Медвежьей Рубахи.
– Может собственный вздох им отдашь как ту плату. А быть может кого-то из тех, кто дороже всего для тебя, и что меньше всего ты готова отдать. Рок судеб и проклятий таков – не отдав не получишь взамен избавления – так бывает под солнцем…

Этайн в страхе молчала, склонив голову. Старый дэирвиддэ опять поднял чашу с дымящейся кровью и выплеснул алую жидкость в горящее пламя на угли.
– Довольно уж знаков богов для тебя на сегодня. Ступай, моя милая – всё в своё время. Ждёт тебя трудный путь, одолеть кой ты в силах – и ничья же рука не сумеет забрать у тебя твоё счастье – кроме собственной…
Этайн молчала, внимая почтеннейшему.
– А теперь возвращайся. Ждёт тебя дома муж, кто судьбой избирает решения более тяжкие, от чьей воли зависят уж тысячи судеб – кто сегодня опять чью-то жизнь предрешил может быть. Ступай к Тийре же, Этайн…
Почтеннейший обернулся к закрытым дверям, слыша чьи-то шаги в тишине древней ноддфы.
– Ждёт меня у ворот второй гость – чьи вопросы не менее горькие – и цена за ответы их может быть трижды весомей твоей…

Когда последний луч света угас, Майри рухнула на колени не будучи в силах стоять. Ужас вот-вот готов был охватить её, но лишь отчаянной волей она сдерживала его костлявую лапу, уже лёгшую исподволь на горло. Кругом был непроницаемый мрак и гнетущая тишина каменного мешка.
«Вот сейчас я лягу на этот песок и умру…» – подумала девушка, опускаясь ничком на холодную землю под сводами бурры, смыкавшейся над нею точно яичная скорлупа. И тут рука упёрлась в кожаный мех, сброшенный ей этим зверем в насмешку – для продолжения мук, лишь на время избавив от жажды. Майри сжала его и едва не взвыла от отчаяния – тот был пуст. Вода там, конечно, и не ночевала. В памяти всплыла прошедшая ночь. Да – он сам тогда допил всю воду, а потом принялся царапать по боковине ножом – словно лезвие пробовать…
Вдруг пальцы дейвонки нащупали что-то твёрдое в кожаной скрутке мешка. В ладонь ей упал небольшой, плотно завёрнутый тряпичный мешочек. На ощупь Майри нашла в нём стальное кресало и кремень. Там же лежал и моток обожжённого трута.
Поджав под себя ноги, боясь дышать, равно как и выронить во тьме кресало из дрожавших от холода и волнения пальцев, Майри осторожно стала ударять им по куску кремня. Тьма озарилась крохотными вспышками срывавшихся с огнива искорок. Так она гулко стучала металлом о камень, осторожно дыханием дуя на трут, пока аловатые отсветы затлевших нитей не зардели, и яркий язычок огня вспыхнул во мраке, осветив девушке окоченевшие пальцы.
Левой ладонью держа загоревшийся трут Майри завертела перед глазами мех, отряхивая пальцами налипшие колючие жвиринки. Её взору в колеблющемся свете явился затёртый до блеска кожаный бок. На нём вкривь и вкось были выцарапаны дейвонские руны – всего несколько слов:
«Угол… под песком… вода приведёт».
И всё. Остальное было лишь бессмысленные царапины на вытертой коже.
Майри в тот миг и не думала, что всё это быть может лишь его злая шутка, пустой обман отчаявшейся души, оказавшейся перед ликом ужаснейшей медленной смерти. Она просто метнулась во мрак к сводам стен, отыскивая среди их кольца тот самый угол, о котором ей было тут сказано. Крохотный язычок света на конце трута дрожал, угрожающе притухая от резких движений дейвонки, рисковавшей тем снова остаться во тьме. Пламя высветило среди черноты нечто похожее на сужение стен, едва не доверху засыпанное каменистым песком – слежавшимся и плотным как глина.
Майри воткнула тлеющий алым трут в щель между глыбами кладки, и обеими руками стала яростно рыть, до боли вонзаясь пальцами и помогавшим ей острым обломком булыжника в стылую землю, ощупывая появлявшийся перед ней сплошной каменный мур. Так она отчаянно рыла подобно кроту, отрывая ногти на пальцах, сражаясь за жизнь, сама не зная что ищет – но не сдаваясь. Верно, прошло больше восьмины, и вырытая яма стала широкой, а трут еле тлел крохотным огоньком на стене, когда её онемевшие от холода пальцы нащупали прореху в каменной толще. С остервенением Майри накинулась с новыми силами на неподдающуюся землю, освобождая это место пошире.
Вскоре провал был откопан. В толстой кладке зияла дыра – на шесть-семь некогда выпавших оттуда булыжников – оставленная незамурованной и просто засыпанная тяжёлым каменистым песком. Выгребая ладонями жвир девушка ощущала, что с той стороны за стеной пустота – рука её стала пробиваться сквозь толщу наружу, где ощущалось дуновение воздуха.

Словно дитя из материнского чрева с невероятными усилиями Майри протискивалась во тьме через узкий пролом в толстой кладке, извиваясь всем телом и царапаясь о холодные грани булыжников, будто снова рождалась на свет. Миновав эти страшные каменные уста, она на ощупь поняла, что очутилась в сводчатой узкой норе, выложенной из грубых плоских обломков песчанника и ведущей одним концом ввысь, а противным, откуда тянул слабый ветерок – затхлое, сырое дуновение во мраке – вниз, словно расширяясь в ту сторону. Трут, который она всё это время сжимала стиснутыми зубами, уже дотлевал около губ, алой искрой угасая во мраке.
Счёт времени дочерь Конута потеряла давно, как долго она уже была под землёй. Холод каменных нор замораживал кровь в её жилах, расцарапанные пальцы еле гнулись, а зубы сами собою стучали в ознобе. Дейвонка упрямо ползла по проходу, следуя против дуновения воздуха, что ударял ей в лицо точно дыхание некоего сокрытого во тьме глубин чудища – и вправду, точно в страшных костяных ямах сотрясателя всех миров, великого змея Хвёгга…

Вскоре спереди донёсся слабый, далёкий плеск вод – точь-в-точь как было сказано выцарапанными на коже рунами. Каменная нора стала шире, и на дне её начала появляться вонючая жижа, поднимаясь всё выше и выше. Верно, как решила Майри, то был отвод всех дождевых вод, сооружённый а?рвейрнскими камниками века назад при возведении ардкатраха на Лесистой, где сильные ливни легко могли размывать слабые горные склоны. Ей, выросшей на равнинах Дейвоналарды, такое было в новинку – даже в богатой Винге вокруг мощёных камнем улиц тянулись глубокие сточные канавы, перекрытые поверху деревянными настилами-крышами, медленно унося с собой сор и грязь, смываемые дождями с проездов и рыночных площадей ходагейрда.
Однако удивляться хитро сооружённым ходам ей не было времени, да и трут уж давно как дотлел и угас, оставив дейвонку одну в полной тьме. Погрузившись едва не по горло в холодную воду, она медленно поползла вперёд, куда вело её за собой медленное застойное течение – задыхаясь от вони и цепляясь за скользкие стены. Путь на ощупь во мраке тянулся как бесконечная нить – для неё, потерявшей тут всякий ход времени. Сколько она ни ползла – впереди был один слепой мрак, как бесконечная ночь Аллиргу?ддирнотт в час погибели мира…

Среди непроницаемой тьмы впереди вдруг забрезжил неясный сереющий круг, и окоченевшая Майри собрав волю в кулак и отчаянно цепляясь руками за холодные своды рукотворной норы стала пробираться к источнику света по самое горло в мерзкой жиже потока. Сколько локтей она так проползла, пока свечение стало концом этой жуткой как Ормхал норы – не обчесть. Мутные воды излились в зловонный болотистый пруд, растекавшийся далее по широкому логу оврага. И в ночной тьме – ибо весь тот короткий осенний день, как выходило, она провела под землёю ползком точно червь, выбираясь из своей могилы в замурованном своде – прямо перед ней замерцал колеблющимся пламенем свет раздуваемого на ветру смоляка, ослепляя дейвонке глаза.
Заслоняясь ладонью Майри отчаянно попыталась найти под ногами в воде хоть бы что-то тяжёлое, чем можно было оборониться. Тишину ночи над сточным прудом всех ливнёвых и талых вод с тверди ардкатраха нарушил знакомый уже ей, свистящий слегка мужской голос, сказавший во тьме по-дейвонски:
– Думал, уже не дождусь тебя, Тивеле…

– Ах ты змеина! – сжавшись всем телом в комок она резко отпрянула прочь и нащупала под пяткой в воде что-то твёрдое. Гнилая ветвь оказалась в её окоченевших ладонях – и выпрямляясь из-под воды на ноги Майри яростно взмахнула рукой, обрушивая палку на голову ненавистного ей врага. Гнилушка едва не разбила Аррэйнэ лицо, и он резко отпрянул, чуть не выронив смоляк в воду, когда Майри в бешенстве взмахивала своим оружием снова и снова, стремительно наседая на опешившего противника.
– Да в тебе видно не одна Его искра, а целый костёр их! – словно шутя отвечал он, торопливо отскакивая шаг за шагом назад, пятясь по топкому берегу прочь от настигавшего его раз за разом обломка в руках пришедшей в ярость дейвонки – лишь благодаря ему спасённой из своей подземной могилы, но верно ещё не осознававшей того.
– Да полно тебе уж, послушай! – он тщетно пытался унять её, отступая.
– Получи! Получи… вызверь! – она разошлась не на шутку, словно забыв про страшную усталость и сковавший её тело холод, дрожащим ознобом бивший окоченевшую девушку уже вторую восьмину.
– Или скорее свой молот на голову уронил! – всё ещё шутя, но уже более сердито выкрикнул Аррэйнэ, защищаясь левой рукой от ударявшей его ветви, – да прекрати ты, дурная – довольно!
Гнилушка настигла-таки врага, и Убийца Ёрлов озлобленно вскрикнул, получив концом палки по уху и роняя в болото смоляк. В объявшей их тьме дейвонка отшвырнула корягу и как спущенная с тетивы стрела бросилась без оглядки сквозь ельник, устремляясь ввысь по вытоптанным животными козьим тропам поднимавшегося косогора.
– Стой, дура! Да куда же ты волкам в пасть попёрлась?
Колючие ветви хлестали ей по лицу и царапали руки, в замёрзшие и уже полубесчувственные босые ноги больно впивались сучки и опавшие шишки. Несколько раз дейвонка едва не натыкалась во мраке на возникавшие перед ней стволы возвышавшихся к небу деревьев – но Майри что было сил бежала вперёд, не зная дороги и не думая даже о том, как обессилевшая и голодная она выберется из лесной чащи и сможет добраться из самого сердца земель Эйрэ к родной стороне – лишь бы подальше от него, уже настигавшего её где-то сзади. Дочь Конута сквозь своё сбившееся дыхание слышала хруст сучьев и топот ног бросившегося её догонять Убийцы Ёрлов – едва только он пришёл в себя от удара корягой в висок. С лёгкостью настигая дейвонку он словно лось без устали вздымался по косогору сквозь заросли, следуя на звуки её ломавших валежник ступней – точно охотничий пёс за подраненной птахой.
В отчаянии девушка ринулась по уходящему вниз склону гряды, раня босые ноги о камни в земле. Едва она уже хотела броситься вправо по открывшейся перед нею затянутой мглою тумана поляне – как вдруг тот поросший раскидистым папоротником спуск оказался на деле отвесным обрывом в уходящую на полсотни локтей вниз ложбину меж кряжей, точно развеявшийся морок приведшего её к самой гибели скилити уже столь было близкой свободы.

Крепкая ладонь настигшего её сзади Льва прочно стиснула локоть дейвонки, и тем удержала уже закачавшуюся на краю пропасти, в испуге остолбеневшую Майри от падения вниз сквозь туманную мглу следом за посыпавшимися туда камнями из-под её ног, резко одёрнув назад – вновь подчиняя отчаявшуюся беглянку своей воле.
– Летать что-ль умеешь ты, шалая?! – его озлобленный голос показался дочери Конута взволнованным, когда настигший девушку Аррэйнэ резко рванул её на себя, оттягивая вдаль от отвесного склона обрыва. Тряханув пленницу как следует он вновь с лёгкостью закинул дейвонку себе через плечо и потянул назад к оставшейся за грядою в низине болотине, где среди зарослей уже был виден трепещущий свет небольшого костра, тяжело прыгая с уступа на уступ шедшей вниз козьей тропки вместе со своей живой ношей.
– Чего тебе нужно, змея отродье?! – придя в себя выкрикнула Майри, бесплодно пытаясь вырваться из сжавших её как кузнечные тиски мужских рук, – не убил при всех в укрепи, чтобы самому здесь прикончить как хочется? Поглумиться решил, поиграть как кот с мышью?!
– Вот же дура… Видно не раз Пламенеющий по голове приложил тебе! – хмыкнул Аррэйнэ, словно дразня её позорящими приговорками.
– Отпусти, выродок!
– Зачем ждать было мне лишний день, чтобы убить тебя – когда я волен был у горы ещё сделать с тобой что угодно, раз Тийре тебя пощадил? И так ты в моих руках была, глупая!
– Отпусти, наволочь!!!
– Да умолкни ты, не то точно с обрыва швырну! – озлившись, Лев едва не огрел кулаком бившуюся как пойманная в силок птица пленницу – почуяв, как та с яростью укусила его в предплечье, и под одеждой по коже потекла струйкой тёплая кровь.
– А-а-а-а… Дура безмозглая! – он в ярости дёрнул плечом, стиснув зубы, – уймёшься же ты или нет, глупая девка?! Чего орёшь, точно режут живьём тебя – ардкатрах же рядом, услышат!
– Или ты к Ард-Брену, выблю?док! – она всё раз за разом пыталась ослабить его прочный хват, извиваясь всем телом, – пусти!!!
– Да заткнись ты! Зря я что ли тебя из темницы на свет сюда вытащил? Или и вправду прибить тебя, чтобы рот свой заткнула?
– Убей уж! Чего ждёшь, волчий умёт?! Жаль – тебя, зверя, добить не успела тогда! – извиваясь всем телом она тщетно вырывалась из его рук, ни на миг не желая подчиняться мужской грубой силе. Дейвонка как-то извернулась и плюнула ему прямо в лицо, угодив Льву в глаза.
– Вот же дура безмозглая… Запросто! – разозлившийся Аррэйнэ резко скинул её наземь, цепко удерживая рукою за локоть – и Майри оказалась лицом к лицу с ним, встретившись взглядом с его яростным взором во тьме.
На какой-то миг он – уже замахнувшийся кулаком, чтобы огреть для острастки эту шалую несговорчивую крикунью – вдруг оцепенел. Прочно удерживая эту пытавшуюся вырваться девку, готовую прочь от него убежать хоть бы в чащи лесные к волкам в пасть, Лев увидел её пронзительный, презрительно-насмешливый даже в этот миг отчаянной попытки бегства взор – словно вызывающий и хлеставший своей бесстрашной беспомощностью перед его грубой силой, с которой она не желала мириться пусть и перед лицом неминуемой смерти. Презрительно-насмешливый – и отчего-то остановивший его. Аррэйнэ на мгновение замер, безмолвно взирая на взиравшую на него исподлобья дейвонку, чьё лицо с налипшими мокрыми волосами оказалось совсем рядом.
Всего краткий миг длилось это непонятное замешательство. Точно желая скорее избавиться от этого вдруг ошеломившего его взора Убийца Ёрлов резко разжал руку – и не удержавшись на ногах обессилевшая беглянка рухнула на наваленный у костра лапник.

– Наконец-то утихла… Едва не оглох на то ухо! – ворчал он, ковыряясь в проходе мизинцем и трогая козелок, озирая умолкшую пленницу, – орёшь, будто портят тебя сразу семеро!
– Делай что хочешь… – прошептала она, неспособная больше сопротивляться, смирившаяся – не ощущая больно впившихся в тело колючек и сучьев, – и так нечиста я внутри и снаружи…
– Во-во… Ты сперва на себя посмотрела бы… – в голосе Льва послышалась презрительная насмешка, – красотка – хоть нынче женись! Я хоть давно уже бабы не нюхал – но на такую утопленницу смрадную и с голода не позарюсь! Тут и скайт-ши тебя испугаются, разбойников можно пугать. Или в поле на кол – ворон от зерна отгонять…
Упавшая наземь Майри сжалась в комок, всю её бил озноб. Полная грязи сырая одежда как кокон прилипла к замёрзшему телу, не дав двинуться с места. Молча лежала она у огня, не в силах пошевелиться – вымокшая и окоченевшая, запыхавшаяся от бега по кручам. Проплутав так на ощупь в ходах под землёй, проползя по норе с нечистотами и вся измаравшаяся в этой липкой и тошнотворно-вонючей их гнуси – дочь Конута представила себе, как и вправду ужасно выглядит со стороны хоть бы его даже взором – и кипевшая в сердце злоба иссякла. На смену пришли страх и непомерная усталость с отчаянием.
– Что ты со мной сделаешь? – тихо спросила она, не отрывая головы от земли, уже готовая ко всему, чего могла от него ожидать – и к насилию, и к мукам, и к смерти.
– Да ничего… – Убийца Ёрлов сел у костра на ствол сваленной бурей сосны, подкидывая в угасавшее зарево мелко порубленный на поленья сушняк и грея исходившим от рдевшего пламени жаром мокрые, застывшие в холоде ночи ладони.
– Отпущу тебя, дуру, домой…

ГОД ВТОРОЙ "…СЛОВНО УГЛИ ПОД ПЕПЛОМ" Нить 11
Костёр трещал, пожирая еловые ветви. Аррэйнэ не торопясь подкидывал дрова в пламя, и распаленный жар медленно согревал замёрзшую беглянку, клоня ту ко сну. Убийца Ёрлов снял с треноги из сучьев булькавший на огне глиняный котёл, обхватив его с закопченных боков замотанными в мешковину руками и поставил на землю перед дейвонкой.
– Бочки из купальни мне в лесу не найти – да я думаю, что ты после той гнуси подземной и в кружку запрыгнешь.
Она недоумевающе смотрела на него снизу вверх, не в силах поднять головы от усталости с устланной лапником стылой земли.
– Вот непонятливая… Повитуха тебя что ль уронила? Умойся – а то смотришься страшнее утопленницы! Да и отогреешься хоть…
К её ногам упал туго набитый рогожный куль.
– Тут одежда девичья есть, чего у сестёр и незамужних племянниц в ларях отыскал. На такую долговязую как ты только у Гвервил и Моры сумел подобрать, чтобы в пору пришлось. Вытянул же тебя Всеотец словно жердь, что хоть к шевцу за нарядом по мерке беги!
Он глянул на пламя костра и лежавшие подле остатки подобранных сучьев.
– Я дров нарублю тут поблизости. Только всё равно не сбежишь – и даже не пробуй…
В глазах Льва на миг полыхнула холодная вспышка, заставившая дейвонку оцепенеть под его властным и суровым взором, ясно давшим понять, что как быть ей решает здесь он.
– Не знаю вот даже, – Аррэйнэ вновь стал спокойным, в недоумении почесав ссадину от удара корягой, – отчего я тебя, такую вражину упрямую, до сих пор не убил?

Костёр полыхал, и тепло его пламени согревало озябшую Майри, сидящую рядом на корточках на толстом слое елового лапника. Вздрагивая от холода и озираясь по сторонам дочь Конута стыдливо стянула с себя грязное рваньё от рубахи, оставшись в чём мать родила. Зачерпывая ладонями нагретую воду из горшка она торопливо оттиралась тряпкой с размоченною золой, дочиста отмываясь от грязи, вытягивая пальцами сор из спутанных прядей волос. Ясность мысли опять возвращалась к ней вместе с волной разбегавшимся в крови теплом, какое дарил телу жаркий костёр в двух шагах.
Озираясь она заметила неподалёку во мраке очертания трёх навьюченных скакунов, привязанных за поводья к стволам росших елей. Животные фыркали и били ногами укрытую палой иглицею землю, скубая остатки травы и листвы. В пристёгнутых к седлу одного из них ножнах виднелась перетянутая кожаной лентой рукоять беспечно оставленного тут полутораручного клинка – точно он совсем даже того не страшился, что беглянка вдруг может воспользоваться оружием. А где-то во тьме из чащобы в каких двух десятках шагов раздавались удары его топора, следом за каждым из коих на землю спадала отрубленная ветвь буреломины.
Взвесив всё здраво и рассудив, что от него ей сейчас не сбежать – голодной, босой, неодетой, пешком среди ночи по незнакомому горному лесу неподалёку от вражеского ардкатраха; и тем более ей не убить его, ослабшей и безоружной – Майри тоскливо смирилась с безвестностью, и медленно продолжала отмываться от липкой грязищи из выведшей её на свободу норы.
Убийца Ёрлов вышел из зарослей тихо, как с неба свалился – точно подкравшийся зверь. В правой руке он держал за черен короткий топор, а левой прижимал к груди охапку порубленных сучьев. К этому времени дрожащая от холода дейвонка уже сидела у пламени, вымытая от облепившей её смрадной гнуси. Молча, не глядя на него она расчёсывала костяным гребнем спутанные мокрые волосы, одевшись в домотканую льняную рубаху, простое шерстяное платье с поножами и короткую верховни?цу, обув мягкие постолы-сапожки с обмотками и накинув на плечи тёплый плащ на медвежьем меху.
Пламя вспыхнуло ярче, пожирая новую кучу смолистых ветвей, и а?рвейрн снял с уже начинавшей подгорать треноги второй горшок, поставив перед дейвонкой на землю. Из него несло разопревшей крупяной кашей, горячим тушенным мясом и только он сам знал чем ещё таким вкусным для неё – голодной со вчерашнего полудня.
– Ешь, – он протянул ей грубую деревянную ложку.

Молча он сидел у костра, не глядя на неё даже после того, как весь горшок был торопливо съеден и вытерт по стенкам её дрожащими окоченевшими пальцами, с которых дейвонка слизала налипшие крохи и жир. Лишь указал кивком головы на поставленную в самый жар углей глиняную кружку, где уже закипала вода с сухими травами зверобоя, малины и липовых завязей с цветом. Вытащив из ножен на поясе короткую одноручную геару и насмешливо наблюдая за взволнованным взором дейвонки, исподлобья взиравшей на него по ту сторону пламени, арвейрн приложил холодное лезвие возле рукояти к саднившему от её удара корягой виску, уперев между ног остро отточенное жало.
– Когда я был камником, то помогал старшим родичам укреплять эту бурру – и побывал ненароком в той сточной норе, по которой ты выбралась. Только горячим меня тут не угощали, как проползти я сумел до конца. Ты уж прости, но иначе живой из Аг-Слейбхе тебе никаким из путей не уйти было кроме как мёртвой. Не просить же мне было владетеля при всех наших товарищах по старой дружбе тебя отпустить на все стороны? – пожал он плечами с усмешкой.
И помолчав пару мгновений, добавил:
– Я хотел, чтобы ты поняла хоть немного, каково было мне по твоей милости – там, у самых ворот в норы Шщара во тьме.
– Туда бы т-тебя… снова… ск-котину… – от холода зубы её клацали о горячую кружку, но накопившиеся на сердце ярость и злость были жарче огня.
– Видно надо мне было и вправду убить тебя прямо в темнице там, Ти?веле, – вороша концом палки в кострище зардевшие угли с притворным раскаянием хмыкнул ей Аррэйнэ, и поставил в их жар и вторую глиняную кружку питья, – была бы теперь чуть потише… наверное…
– Может не поздно ещё и сейчас… – он хитро прищурил глаза, насмешливо глядя на дейвонку и покачивая геару в ладони, – а то отпущу тебя – так вернёшься домой, и кто-нибудь из дейвонов возьмёт тебя в жёны потом – и будет весь век проклинать меня дважды не только за мои успехи железом в Дейвоналарде, как столько крови пустил вам в сражениях, но и за то, что тебя я оставил в живых – ему, бедолаге, на муки…
Взвившуюся из её рук тяжёлую кружку он снова поймал на лету в свою голову.

– Чего тебе от меня нужно? – глядя в упор на него с вызовом спросила Майри, сожалея про свой недопитый отвар, так её согревавший до этого.
Аррэйнэ какое-то время не отвечал, пристально глядя той прямо в глаза и внимательно рассматривая дейвонку.
– Медведи тебя что-ли вырастили – такую шалую дуру? – он отставил пойманную кружку в сторону, – я же говорил – ничего…
И помолчав какой миг снова продолжил:
– Тийре мог по обычаю сразу на месте убить тебя или предать пытке до смерти за мою гибель – и за то, что ты подняла руку на арвеннида. Но он сохранил тебе жизнь и отдал мне это право воздать кровь за кровь.
Он умолк, точно раздумывая что-то.
– Я так и хотел поступить – лгать не стану. Но твоя песня, которую я услыхал – она вдруг как-то дала мне вспомнить забытое прошлое, давно мёртвых родичей, мать и отца…
Майри так и молчала, закусив губу. Хотя ненависть к врагу у неё по-прежнему кипела в крови негасимым огнём, но его слова заставили сердце девушки сжаться, когда на память ей вновь пришли собственные родители, которых и она сама почти не помнила с той далёкой поры.
– И хоть язык тебе стоит подрезать, я не стану тебя убивать… – он пошутил, рискуя опять получить в лицо может горящей уже головнёй из костра – как знать, чего ждать от этой всё порывавшейся снова сбежать от него шалой девки?
– А просто отпущу.
Он умолк, пристально глядя в глаза дрожащей от холода или озноба, но по-прежнему зло смотревшей на него пленницы, не верившей в полученную свободу.
– Тийре и прочие видят в тебе ещё одного врага. Только враг из тебя никудышный, Тивеле. Могла бы убить меня – не говорил бы с тобой, а давно уже был в норах змея. Вижу лишь испуганную девчонку, угодившую в чужие края далеко от родного порога. Тронуть такую – стыда больше будет. Бабоубийцей ещё нарекут… – хохотнул он негромко.
– Твоей только жалости не хватало, – грубовато ответила пленница с вызовом в голосе, – и ради чего ты решил отпустить меня вдруг? Я всё равно тебе враг – и не жди благодарности за свою милость дрянну?ю.
– Утром ты так там чести?ла меня, что верно и скайт-ши того устрашились бы – не тебя, так твоего острого языка. И я решил, что раз ты напредрекла мне столь много погибельных знаков: что если умрёшь от руки моей, то я сам тоже сгину в безвестности, останусь один ни дейвоном, ни а?рвейрном, и не буду знать даже собственной тени… то видимо, пока ты жива – то твоей болтовне наговорённой не сбыться под солнцем.
– Боишься? – презрительно-вызывающе спросила его Майри.
Аррэйнэ лишь хитро прищурился, не желая ничуть показать ей, что и впрямь опасался чуток этой девки, чья рука некогда едва не лишила его жизни.
– Говорят, дети Дейна умеют плести сильные чары – особенно женщины… Слыхал, если вырезать прямо на древе живом три кровавые руны и в голос назвать имя смертного, то его судьбу можно переплести заново, вместо прежней его данной сёстрами нити…
Он умолк на мгновение, глядя дейвонке в глаза.
– А ты не чародейка случайно, дева – раз наговорила такого? Я не привык встречать страх спиной, правда – но все мои чувства твердят, что ты сейчас – главная опасность, и следует быть от тебя как лишь боги дадут можно дальше. Ты и так принесла мне погибель однажды – и не хотел бы я снова тому повториться…
– Может и чародейка, раз живою осталась… Что же ты – и впрямь боишься меня, прославленный Ёрл-ладдврэ? – пристально глядя ему в глаза с насмешкой спросила Майри, – или собственной судьбы, о чём я лишь правду тебе предсказала?
Убийца Ёрлов не ответил, молча вороша обгорелой валежиной рдяные угли костра.
– Откуда ты? – вдруг спросил он её, – где твоя родня? Быть может давно тебя ищут с тех пор, как ты к нам угодила в неволю?
– Уж не собрался ль ты в гости к нам? – дерзко спросила та с вызовом, так же ответив вопросом.
– Узнать бы, куда мне в грядущем году не привести своё войско на гибель случайно. Если у вас в роду бабы такие как ты, то лишь боги то зрят, каковы тогда ваши мужи… Струёю наверное камень расколют? – пошутил он с ухмылкой.
– Тебе то испрашивать лучше у ветра, Ёрл-ладдврэ – из каких я краёв нашла в Эйрэ дорогу…
– Так откуда ты? Где жила там на севере? – всё так же настойчиво продолжал её так же распытывать Лев.
– С чего ты решил, будто с севера я? – фыркнула Майри, – такой говор и в Эваров землях на западе хож!
– Ага, говорят… Только вот северяне лишь волчий умёт поминают в злословиях… – усмехнулся ей арвейрн.
Дейвонка молчала, подловленная на вранье.
– Я прежде много бывал где в дейвонских уделах – и не только ведя людей в бой, как ты думаешь – но и с миром не раз. Мой кийн издавна прославлен камницким ремеслом, и не один знатный свердсман зазывал нас в свои владения трудиться за щедрую плату. Даже Дейнову роду свой труд мы несли…
Майри так и молчала какое-то время. Затем всё же сказала, на ходу выдумывая ему о себе полуправду:
– Родилась я на севере, и жила в лесном селище возле течения Зыбицы. Но мать и отец давно умерли, и кроме дяди, что меня воспитал, родичей ближе совсем не осталось.
– И кто же за дядя твой будет, что племянница его уродилась такая… такая? – хитро прищурился он, насмешливо глядя на девушку – словно чувствуя, что правды она не говорит.
– Уж твоей-то родне не чета… – фыркнула Майри, – он всю жизнь валит лес. И долго ему ещё хватит работы с секирой, тем более в нынешние времена – только щепки лететь будут! – ответила она одной старой присказкой, так видимо и оставшейся им тут непонятой.
– И из какого семейства та будешь?
– Из… Къеттиров данников, – с краткой запинкой ответила Майри.
– Къеттиров, значит… ну-ну… Далеко видно Зыбица к северу нынче разлилась, – собеседник с ухмылкой держал сталь геары на ссадине, играя костяшками пальцев ладони по черену.
– А зачем же ты, Тивеле, вместе с мужами на распрю подалась к Помежьям? Да ещё и коня с бронёй вместе у дяди с собой упросила. Или может какого-то свердсмана тихо прирезала и обобрала?
– А это уже не твоё совсем дело, Ёрл-ладдврэ – каков есть мой долг, и какие к кому в войну счёты у каждого… – резко бросила Майри в лицо ему, смолкнув затем и впив взгляд в пламя углей, зябко кутаясь в плащ и дрожа от озноба.
– Верно молвишь – свои, и у каждого… – он вдруг твёрдо и тихо сказал это дочери Конута, глядя ей прямо в лицо и держась левой дланью за шрамы на горле, – у кого-то быть может и трижды побольше твоих даже, Тивеле…
– Что же… – не договорив что-то Аррэйнэ вдруг стих на полуслове, и лишь продолжил ворошить веткой угли под пеплом, которые ярко вспыхивали, лишь вдохнув тока воздуха.

Ночной ветер как волк завывал средь еловых ветвей чернолесья деревьев над оголённой осенним дыханием чащей ольшанника. Молча они сидели вдвоём друг против друга, разделённые догорающим пламенем. В лесу стало так холодно, что изо ртов при дыхании стал валить пар. Обхватив руками колени и плотнее кутаясь в плащ Майри пыталась согреться от бившего её уже давно озноба и боролась со сном.
– Собирайся, – разбудив задремавшую было дейвонку арвейрн резко поднялся на ноги и направился отвязывать скакунов.
Майри с трудом приподнялась с колючего лапника, закутываясь в плащ и накинув на лоб наголовник. Неимоверная усталость одолевала её. Дейвонку всю трясло то ли от не проходившего озноба, то ли от начинавшейся хвори. Но она твёрдо приняла – будь уж что будет – и безропотно последовала за мужчиной.
– Куда мы? – негромко спросила она.
– Я – к горе назад… – Аррэйнэ взял скакунов под узду, собираясь в дорогу, – а ты свободна.
Взор его на мгновение резко упёрся в глаза дочери Конута.
– Смерть за жизнь не дают. Живи, раз я сам жив остался… Не желаю я мести тебе.

Вдвоём они долго шли через чащу. Путь то круто вздымался в гору по уступам копытами выбитых козьих тропинок, то спускался в сырые ложбины. Аррэйнэ вёл под узду двух навьюченных скакунов, а Майри шла по левую руку от него чуть позади и держала за повод третьего – его серого как пепел коня, поддавшегося руке девушки лишь по слову хозяина, когда Лев шепнул тому на ухо тихое: «Гаот, грвандех!» – и подчинившийся его приказу повиноваться скакун покорно зашагал подле дейвонки, недовольно фыркая и дёргая головой.
Аррэйнэ шёл на шаг впереди девушки и неторопливо говорил с ней, но теперь уже на здешнем закатном наречии Эйрэ.
– Одна ты не сможешь перебраться сейчас через Помежья на западе. На каждом шагу стоят наши укрепи, сплошь дозоры за перевалами бдят – да и места тут уж людные, а по большакам всё время проходят загоны на запад. Я отправлю тебя обходными путями – через север. Целее так будешь, если до дома добраться желаешь.
– Доберусь, не тревожься, – твёрдо ответила та.
– Если язык свой уймёшь и меня до конца ты дослушаешь – то доберёшься. Вникай дальше. Вот тебе двое коней и в дорогу что нужно. В четырёх днях пути отсюда на самом помежье с союзными землями стоит небольшая укрепь. Там ты найдёшь старого лекаря – его имя Коммох гведд-Белг из дома Килэйд. Старик мне как отец – это он и его брат Ллур нашли меня малым в Помежьях и взяли приёмышем в кийн как родного. Я отправлю ему весточку и попрошу приютить тебя на какое-то время – если ты, конечно, будешь осторожна и не выдашь себя чем за дейвонку.
Лев пристально взглянул в глаза своей спутницы.
– Он очень умён – поэтому будь внимательна, лишнего не болтай. Скажешь, что тебя отправил к нему Буи?ра, его ученик и теперь первый лекарь в воинстве у горы – ты его знаешь с лица, это он тебя вылечил. Повезёшь от того разные зелья и травы – всё, что нужно сейчас старику – и передашь Коммоху кладь.
– Передам.
– Уж прости, что сопроводить тебя сам не могу. Сама уж наврёшь там отцу и иным, отчего дева одна без сопровождения мужей странствует к северу.
– Придумаю что-нибудь… – ответила она.
– Верю. Заодно и придумаешь, отчего так светлы твои волосы для а?рвейрнки…
– Уж как мать с отцом дали – того не исправлю… – пожала плечами дочь Конута.
– Знатные гэйлэ, бывает, какой-то восточной травой седину у нас в рыжее красят – да стоит она серебра как корова, не меньше. Может в горшок с луковой шелухой окунуть тебя стоит? Вони же ты уже нюхала… – ухмыльнулся шутя Лев. Однако дейвонка так и не ответила ничего на его колкость, и Аррэйнэ смущённо умолк, не желая сойти неучтивым – не её то была вина, что к спасению путь был столь грязным среди нечистот.
– Так вот. Их кадарнле стоит у помежной Дуб-э?байн, за которой в двух-трёх днях пути за чернолесьем и топями союзных земель начинаются ваши обжитые края – поселения и большаки вокруг стерквегга Твёрдый Камень. Там и сможешь неприметно перебраться лесами в дейвонские земли и отправиться из Хардурстейнгейрда домой, если в чащах тебя не сожрут вдруг зверьё и болотные топи. Хотя кажется мне, что ты со своим нравом станешь поперёк глотки любому волчищу…
– Не с пустыми руками спроваживаешь… – усмехнулась дейвонка, кивнув головой на пристёгнутые к седлу одного из коней короткую геару в ножнах и охотничий лук со стрелами в кожаном подсумке, – не сожрут, не печалься.
– Уж мне бы и не поверить… – спокойно отшутился в ответ Лев, многозначительно дотронувшись пальцем до шеи, – доброй дороги, Тивеле. Не в обычаях желать врагам счастья – но пусть хранит тебя Всеотец.
– Тебе ли, Льву А?рвейрнов, поминать Всеотца? – спросила его дейвонка с каким-то укором.
Он так и стоял перед ней бессловесно, пристально глядя в глаза девушки тем взором, от которого у неё вмиг присох к нёбу язык и иные слова встали в горле. Аррэйнэ твёрдо стиснул свисавший с его шеи на кожаном шнурке заключённый в колесо знак громоразящего молота Пламенеющего, вырезанный из кости, потемневший и древний – много старше его самого. В отблеске пламени смоляка Майри увидала сверкнувший на обратной его стороне четырёхкрылый знак-вихрь, рвущийся из полыхавшего жаром горнила – прежде ею ещё не виданный ни на одной из нашеень мужей-а?рвейрнов… Разве что такой же был и на шее у арвеннида, который и был Льву за брата, как она поняла.
– Я тоже дейвон кровью, большей её частью – и был рождён Его сыном… – наконец проговорил он, – но ты права, потому как всем духом моего сердца я а?рвейрн – ваш враг. Мой бог – Каитеамн-а-гвайэлл, Бури Несущий. И так было, и есть, и так будет – доколе…
Внезапно умолкнув Аррэйнэ резко завертел головой по обеим сторонам от тропы, вокруг которой распростёрлась густая чаща – низкий ельник вперемешку с ольховником. Во мраке под сводами леса его смоляк еле освещал путь, и яркие пятна от сполохов пламени вперемешку с тенями метались по голым ветвям в редких клочьях листвы. Самой Майри тоже передалась его неясная тревога, и она обернулась взглядом по сторонам. Аррэйнэ бросил поводья и остановился посередине тропы, положив левую руку на рукоять меча. Правая с багрово горящим смоляком приблизилась к веткам кустарника.
Тишина неожиданно резко сменилась хрустением сучьев. Впереди шагах в пяти от них из ельника на тропу выпрыгнули неясные тени. В слабом свете продолжавшего двигаться в руке Аррэйнэ светоча они сперва показались дейвонке самими одедрауграми мрачных лесов, но затем в мерцающих сполохах смоляка превратились в живых – дышущих паром на стуже с их губ двух мужчин – истрёпанные грязные одежды, заросшие нечёсаными бородами и волосами головы. В отблесках пламени резко блеснуло железо в руках.
По виду лесных душегубов и их оружию Аррэйнэ понял, что были они из заго?на в каком-то их воинстве кийнов из средних земель, но бежали из выправы в чащобы, предпочтя сражениям против дейвонов охотиться вольно и грабить, вымогая и насильничая в ближайших селениях. И в отличие от дейвонки он услышал хруст веток под ногами вышедшего из зарослей третьего, стоявшего в каком-то десятке шагов за спиной. Тихий скрип тетивы в руках этого подсказал Льву, что разбойник уже положил на неё древко стрелы, но ещё не натянул её к выстрелу.
Что же – хотя бы не сшиб жалом в спину сразу, а лишь выжидает сам знака товарищей. Значит, сначала хотят говорить – показать свою силу.

Майри по привычке тронула пояс ладонью – но там теперь не было больше ножа, с которым она не разлучалась в родном Глухом селище. И хоть полная стрел сумка с луком была так близка, притороченная к седлу ближайшего из скакунов – но попробуй успей за мгновения накинуть на оба тугих плеч изгиба оружия его не натянутую пока тетиву. На миг дейвонке стало не по себе, и она отпрянула назад, но увидела у них за спиной третьего чужака с луком и взволнованно одёрнула Аррэйнэ за руку. Однако тот стоял спокойно, не оборачиваясь, отчего-то размахивая всё разгоравшимся смоляком – и молча смотрел на разбойников.
– Значитца так… – сказал вооружённый коротким копьём и щитом первый – видимо их вожак – невысокий крепыш с косо отросшей бородой, одетый в дешёвую кожаную броню и простёганную волосом подкольчужницу, – если хочешь быть цел – оставляй нам без шума мечи, скакунов и всю кладь.
– И бабу… – ухмыляясь, добавил второй – долговязый в потрёпанной толстой подбойке – поигрывая в ладони одноручной геарой и издали ощупывая Майри с головы до пят своим пристальным взором.
Она сжалась в комок, и её ладонь случайно стиснула руку Убийцы Ёрлов, словно ища его поддержки. Вдруг он так и решит отдать её на потеху разбойникам, а сам мирно уйдёт невредимым назад в недалёкий ардкатрах? Кто она ему? Майри тут лишь чужак, дейвонка… тем более – его враг, которая год назад едва не отняла жизнь этого ратоводца, и которую Лев А?рвейрнов непонятно ради чего пощадил вдруг и отпустил.
Аррэйнэ лишь безразлично размахивал смоляком, и раздуваемое пламя всё ярче полыхало на конце длинного черена. Лев не оборачивался ни на полкруга – словно и не было у него за спиной третьего, уже державшего древко на тетиве.
– Шли бы вы, парни, к горе – и повинились там перед арвеннидом. Война не закончена, и много ещё людей нужно для воинства. Неамхейглах с Ан-Шором простят вам разбой, как и многим таким же из леса.
– Так уж всё и простят? – ухмыльнулся вожак недоверчиво.
– Простят. Этой зимой Лев опять поведёт не одну тысячу на дейвонов – и хватит там крови, раз вы драться горазды. Толковые люди нужны, кто с оружием ладит.
И помолчав миг, добавил:
– Всё же лучше, чем повешенным быть за злодейства однажды.
– Что ты несёшь? Того Льва уже год как Шщар кости его объедает! – со смешком ухмыльнулся вожак, вздымая выше копьё для удара.
– И тут нам неплохо, добычи хватает… – согласно добавил высокий, не сводя жадных глаз с перепуганной дочери Конута.
– Ты давай, это – скорее смекай, пока целым ещё уйти можешь! Нам ждать нечего – можем и с твоим жёлудем взять всё добро, – с угрозой намекнул вожак, и копьё в его руке привзнялось ещё выше, готовое к выпаду. Он на миг обернулся к застывшему издали третьему.
– Эй, Еловый – держи его там на стреле, а не пялься на бабу!
Сзади раздался хруст веток под ногами у лучника.
– Держу… – буркнул тот – самый младший по голосу с западным говором.
– Хороша твоя девка… – хмыкнул второй, не сводя с дочери Конута своего алчного взора, который не предвещал для Майри ничего доброго – того же, что некогда выпало той же судьбой её бедной землячке Эрне.
– По-доброму иди-ка сюда, красавица! Если не злить меня – и я с тобой ласковым буду…
– Ты тут не дури! – зло кинул вожак, сердясь на то, что противник стоит точно вкопанный, лишь размахивая смоляком и не двигаясь ни на шаг, – бросай огонь, говорю!

Рука Убийцы Ёрлов вдруг резко выскользнула из её пальцев. Дейвонка решила, что так оно и есть – сейчас он оставит её тут одну в руках душегубов, а сам уйдёт невредимым – и бросила на него взгляд, полный отчаяния и мольбы. Кто она Льву, чтобы едва отошедший от тяжёлых ран Аррэйнэ из Килэйд стал бы рисковать своей жизнью? Всего лишь его незадачливая убийца, чужачка, дейвонка – его враг, уже две ночи не стихавшая проклинать его. Но неужели не пожалеет её, оставив добычей для этих злодеев?
Ладонь его вдруг со всей силой отшвырнула дочь Конута прочь от себя, резко сбив девушку с ног – и Майри рухнула в ельник спиной, проваливаясь в ветви как в снег. С тропы донёсся лишь яростный окрик Льва А?рвейрнов.
– Лови!!!
Колючие лапки ветвей оцарапали Майри лицо и заставили резко зажмуриться. А когда она, упав спиною на сучья, открыла глаза, вокруг была тьма. Дочь Конута услышала звук спущенной тетивы, хруст опавших ветвей под ногами, лязг стали о сталь, несколько протяжных хрипов – а затем смертный вопль и ещё один стон. Кто-то мешком осел наземь, ломая в падении ветки кустов совсем неподалёку от неё.
И дальше в лесу настала гнетущая могильная тишина.

– Кто тут? – негромко, почти шёпотом окликнула она, вылезая на тропу из цеплявшегося ей за одежду колючего ельника, оглядываясь по сторонам – и впервые осмелилась назвать его по имени:
– Аррэйнэ?
В ответ ей была тишина, которую нарушало лишь конское фырканье. Навьюченные скакуны настороженно топтались на одном месте, без державшей их узды руки? хозяина сбившись в кучу и перешагивая с ноги на ногу. Никто больше не отозвался.
В ветвях над её головой внезапно разнеслось совиное ухание, и Майри взволнованно вздрогнула. Глаза, ослеплённые сполохами смоляка, наконец-то привыкли к густой тьме ночи?, и она рассмотрела пустую тропу. Прямо перед её взором словно вырастая из земли торчало древко копья, воткнутое в грудь оборонившего лук молодого разбойника – уже мёртвого.
– Аррэйнэ? – она вновь окликнула Льва, не решаясь спросить жив ли он. Не видя во тьме стрельной сумки убитого дочерь Конута бросила схваченный лук и торопливо вцепилась руками в пронзившее грудь душегуба копейное древко, выдёргивая окровавленное остриё из рёбер злодея – теперь уже не безоружная – способная дать отпор как двоим тем, так и ему.

В слабом месячном свете в десятке шагов от неё на тропе одиноко застыла темневшая стать с опущенными руками, стиснувшими в ладонях по клинку. В жухлой траве под его ногами слабо тлела багровыми искрами головня потухшего смоляка.
Аррэйнэ так и стоял подле мёртвых разбойников не шевелясь. Он медленно взнял к глазам руки с окровавленными геарами – вновь ощущая в ладонях и отошедшем от страшных ран теле привычную мощь, способную убивать. Затем, словно воспрянув от оцепенения он встретился взглядом с выходящей из кустов на тропу дейвонкой. Та застыла на месте, сжав в ладонях копьё, и потрясённо смотрела на Убийцу Ёрлов, чей пронзительный яростный взор чуть не сшиб её с ног.
– Иди – и передай своим родичам, что Лев Арвейрнов возвратился. Пусть ждут меня.

Она так и смотрела на него сквозь мглу но?чи, не сводя своих глаз – и не верила взору. Всё, казалось, случилось как будто во сне – или она и впрямь лишь уснула у жаркого пламени и пригрезила это? Была ночная тропа и трое окруживших его душегубов, три их стальных жала против одного безоружного человека – даже не вынувшего геары из ножен. Но теперь он остался один – всего какие-то сколько мгновений спустя.
Невероятным казалось такое, что он в одиночку – едва оправившийся от сваливших его на год ран – мог сразить троих полных сил крепких противников. Сразить за какие-то мгновения, обогнав или обминув их оружие, точно предугадав ход их стычки ещё до начала её.
Лишь теперь Майри вдруг поняла, что это действительно не простой человек, волей мимолётного случая ставший во главе лучшего воинства арвейрнов. Мало быть другом детства для младшего из сынов Медвежьей Рубахи и возвести его своим сломанным копьём на Высокое Кресло владетелей Эйрэ. Нет – такого дают своим жребием боги – воителя, равных которому она не знала даже среди мужей Дейнблодбереар. Яростный, холодный, не страшащийся идти смерти прямо в лицо, взирающий взором не глаз, а отточенных жал, спокойный и свирепый одновременно, убивающий без раздумий и милости – таким был когда-то сам Клохлам. За такими без страха идут в бой десятки и тысячи, не страшась неминуемой гибели – и побеждают.
Глядя в эти мгновения на Льва А?рвейрнов сердце дочери Конута объял страх за судьбу тех сынов орна Дейна, кому будет предречена встреча в бою с этим человеком. Никогда ещё, ни в один из минувших раздоров у дейвонов не было столь опасного и умелого противника как этот. И вместе с тем дейвонка ощутила вдруг некое восхищение этим невероятным воином, до глубины души потрясшее её… Но она тут же с укором отбросила прочь от себя то внезапное чувство, вместе с просившейся на уста благодарностью за свою уже дважды спасённую жизнь – спасённую недругом, который не раз уже должен был просто убить её без колебаний – и жизнь которого она по-прежнему жаждала взять, как и была должна, ощущая в руках смертоносную тяжесть копья.
– Идём, – Аррэйнэ уже вытирал окровавленные лезвия клинков, неторопливо водя по ним клоком жухлой травы. Спрятав в ножны геары он спокойно зашагал к скучившимся на узкой тропе встревоженным скакунам, ловя их за болтавшиеся вольно поводья – и словно не замечая копья в её руках беспечно повернулся к дейвонке спиной, будто и не ожидая удара. Перешагивая через ещё тёплые окровавленные тела им сражённых лесных душегубов он даже не дрогнул, лишь на миг задержавшись у лучника.
Майри встрепенулась от холода, и придя в себя покорно зашагала вслед за мужчиной. Копьё в её ладонях безвольно опустилось жалом к земле.

Ведя под узду скакунов два человека вышли из обступавшей узкую тропу чащи на самый край леса, уходящего вниз по отлогому склону к далёкой реке, чьи воды еле слышно журчали по камням и упавшим в русло стволам рухнувших елей где-то там впереди в густой тьме. Ночь шла на спад.
Аррэйнэ взял из седельной сумки секиру и с размаху отрубил загнутый сук с ближайшего из дубов.
– Сойдёт, – он взмахнул им в ладони как заступом, примеряясь, – надо будет зарыть их. Хоть и наволочь, но всё же мои земляки – не годится, чтобы псы Ллуга их жрали как падаль. И так разжирели они в прошлый год тут в Ночь Смерти…
Лев указал свободной рукой на поросшую редким березняком пустошь, через которую лежал дальнейший путь девушки. Поняв, что дальше Убийца Ёрлов не будет её сопровождать, Майри нащупала стремя носком сапога и вскочила в седло, проверяя прочность привязи поводий запасного скакуна и как надёжно лежит закреплённая поперёк крупа жеребца поклажа.
– Тебе туда. Пока светит месяц, скачи до рассвета вдоль берега, а дальше иди лесными тропами к северу. Стерегись наших селищ. Если изловят, то хорошо если просто повесят на первом дубу, как дейвонку в тебе вдруг узнают. Все жилы живьём могут вытянуть, прежде чем прикончат – или похуже что сделают вместо вот этих троих… Люди сейчас стали злы – а к чужакам так тем больше. Ты здесь враг для всех прочих.
Она согласно кивнула в ответ, наконец-то приняв всерьёз его предостережения обо всех опасностях предстоящего дейвонке пути из Эйрэ к родному уделу.
– Через четыре дня доберёшься до севера наших Помежий, где на пути окажется большая река, приток Чёрной. По твоему берегу на высоких холмах над долинами будут встречаться древние бурры, заброшенные и обрушившиеся – на них и держи путь. Как минуешь последнюю, пятую счётом с рухнувшей внутрь вершиной – перейдёшь реку выше по течению. Напротив высокого холма в долине есть брод, дно там прочное. Только стерегись – наши люди всегда переходят по нему Ам-э?байн.
– Поняла, – согласно кивнула дейвонка, вняв предостережению спутника.
– Как перейдёшь там Сырую, в четверть восьмины пути к западу найдёшь нашу укрепь, и в ней разыщешь старого Коммоха из Килэйд. Все его знают – и те, кто глазами не зрил, об отце моём слышали. Он не просто целитель и лекарь, а тот, кто со смертью толкует – марв-сьарад – первейший из лучших наверное. Передашь слово в слово всё то, что я тут рассказал, и отдашь ему кладь. Если ты будешь осторожна, он на время тебя приютит, и там сможешь до наступления зимы перейти через Чёрную на дейвонскую сторону, пока в тех краях ещё не разгорелась война во всю силу.
Майри согласно кивнула ему, не перебивая.
– А там Всеотец доведёт тебя к дому, если и дальше он будет к тебе так же милостив как и теперь. Видишь – вместо тебя сразу три я чужих жизни взял, сам того не желая…
Майри молчала, заметив, как взгляд его снова стал колким, будто Аррэйнэ втайне жалел о напрасном убийстве пускай и злодеев, но всё же людей, земляков – прежде чем взять железо напрасно пытаясь решить дело миром, без крови.
– И передай вашим то, что сказал я… – в последних его словах дейвонке послышался угрожающий вызов, – когда-нибудь это достигнет ушей самого Эрхи Древнего и всего орна Дейна. Пусть они знают, что Аррэйнэ жив – и пусть ждут меня…
– Они узнают, – твёрдо ответила Майри, наматывая поводья на руку и пристально глядя на Льва из еле разорванного светом его догоравшего смоляка сумрака – на мгновение смолкнув.
– Дейнблодбереар будут тебя ждать, Убийца Ёрлов. Прощай!

– Эй! Погоди ещё! – он вдруг выкрикнул это когда её конь уже было пустился навскачь, и Майри торопливо одёрнув поводья развернула назад скакуна, повернувшись к мужчине лицом.
– Могу ли я спросить тебя кое о чём? – спросил он спокойно и без угрозы, даже с каким-то любопытством, так и не двигаясь с места с зажатым в ладони череном смоляка.
– О чём?
– Я хотел бы узнать твоё имя. Как звать тебя?
Майри вздрогнула, но сдержала волнение. Она уже собралась было ответить, что он и сам хорошо знает, какое у неё имя – называл его прежде не раз – но тут Аррэйнэ заговорил снова.
– И дурню набитому ясно, что вовсе не Ти?веле ты называешься, – насмешливо хмыкнул он, пристально глядя дейвонке в глаза, – если и чародейка ты – то вот врёшь не искусно. Там в девичьих во дворце ты не отзывалась на это имя – по крайней мере так сразу, как заприметил я даже хмельным. И не знать мне дейвонов, если бы какой их отец смеха ради назвал свою дочь Ягодкой – да ещё с волчьего лыка…
Майри молчала, не произнеся ни слова в ответ.
– Ты горда как настоящие дочери Дейна, – он вдруг улыбнулся, – и пожалуй, с лица будешь так же красива – хотя нрав твой и чёрного мора страшней… Даже у друга моего Тийре спокойней жена – а уж Этайн я сам опасаюсь порой, коль её зацепить.
– Может твоя будет трижды похуже, Ёрл-ладдврэ! – дерзко бросила Майри в лицо ему, – чтобы тебе хоть какою-то мерой воздалось!
Лев лишь хмыкнул в ответ с безразличной усмешкой, пристально глядя дейвонке в глаза.
– Так из каких же краёв ты сама?
– Надеешься, что твои люди дойдут туда через все копья дейвонов?
– Уж как знать? – пожал Лев плечами с усмешкой.
– Не хвались прежде срока. Таких незваных гостей дети Всеотца встречают железом. И не думай, будто ты ровня самим Дейнблодбереар, чтобы те, услыхав твои слова, устрашились какого-то безродного камника.
– Я также дейвон по крови? – вроде должна была ты убедиться, как ножом тогда тыкала в шею, – ухмыльнувшись ответил той Аррэйнэ, в очередной раз встречая смешком её дерзкую колкость. Но затем его голос стал резко суров и серьёзен.
– Хоть имена моих кровных мне неизвестны, и каким было то моё прежнее имя, тебе и назвать не смогу – и нынешнего именования дома Килэйд достаточно мне, кто я есть. Если я по тебе столь безроден, так спроси у любого из земляков – кто такой Убийца Ёрлов? Имён они дали мне много – не у всякого знатного свердсмана столько отыщется – а скоро и новых прибавят, как вновь я нагряну к ним с войском. Прошлой весной у горы я встречался с людьми Дейнблодбереар лицом к лицу – и ратная слава не уберегла их от клыков Пламенеющего – как и вашего ёрла, чью голову я прибил его пикой к воротам на долгую память всем Скъервирам.
Майри молчала, глядя прямо на застывшего перед нею мужчину – понимая, что всё это, прежде им сказанное – чистая правда. Что сам он на деле таков, как прозвали его в землях Эйрэ – опаснейший зверь, не страшащийся зрить в саму смерть предводитель первейшего среди воинств противника – Лев.

– Ну ладно, езжай… – он вдруг опять усмехнулся, подойдя на шаг ближе, и свободной рукой хлопнул по шеееё фыркающему коню, – вряд ли снова мы встретимся, Ти?веле. Да и так много смертей ты приносишь вокруг, что и мне порой боязно…
Дочь Конута не отвечала, всё также взволнованно глядя в глаза ему, точно не решаясь заговорить с Убийцею Ёрлов – точно прозрившего вдруг её рок, её мрачную долю с рождения. Она снова поймала себя на той дерзостной мысли о том, что ей страшно покинуть его, отправляясь одной в столь опасный и долгий путь к дому, к родному порогу… что быть под защитой этого человека ей так спокойно – быть подле него, не страшась ничего и никого. Но долг звал как можно скорее пустить коня вскачь, чтобы до наступления стуж и бескормицы успеть преодолеть всё то огромное расстояние до первого из дейвонских уделов – и ещё дальше, к родной тверди на Круче Закатного Ветра.
А имя… Мало ли дев во владениях ёрла, похожих лицом и глазами на дочь Конута, и с тем редким именем, какое ей дали с рождения? Разве сможет он впрямь получить над душой её власть, как говорила когда-то в ночь Самайнэ вещая Марвейн – если узнает его?
И тихо, словно боясь, что кто-то ещё кроме него и ночного ветра может услышать, узнать её настоящее, данное с рождения имя, запнувшись на миг она сказала:
– Моё имя… Майри.
– Тень Майры… – он произнёс так, как оно звучало в давние времена – именем Той, кому было посвящено, – славное имя – получше второго. Счастливой дороги тебе, Тень! Храни меня Трое от встречи с тобой ещё раз.
Она ничего не ответила на его пожелание. Громко гикнув, рванувшаяся прочь словно вихрь всадница устремила коней в сторону близкой отсюда редколесой пустоши к северу. Спустя несколько мгновений лишь ночной ветер обвивал опустевшее место, где только что стояли её скакуны, и где-то в разрываемой предрассветием синеющей тьме затихал удалявшийся цокот копыт.
– Прощай! – крикнул Лев в темноту, облегчённо вздохнув – убедившись, что тень её сгинула где-то во мгле точно в бездне за створами врат в темень Эйле.

Когда цокот затих за холмами, он развернулся и медленно побрёл назад к месту, где на пустой тропе в мокрой иглице валялись тела трёх разбойников, освещая дорогу уже догоравшим огнём смоляка. Заступ в руке был Льву так же привычен как и клинок – и Ветер встревоженно фыркнул, услышав глухие удары дубового рыла о землю.
Сволакивая в неглубокую яму тела душегубов Убийца Ёрлов мимолётно взглянул на их лучника, которого те называли Еловым, не похожего на остальных. В глаза кинулся старый буреющий шрам на виске выше уха – точно грубая риска на риске, как крест. Младше товарищей, тех же годов что и Аррэйнэ – и такой же светловолосый, точно жители запада Айтэ-криохан – как и он сам. Из каких он земель, чьих уделов – какой ветер занёс его к кручам Лесистой, чтобы встретить тут смерть – кто расскажет? Мёртвые не кусаются – но и не расскажут уже ничего, как известно.
Лев попытался закрыть глаза лучника – но тело уже коченело на холоде, и убитый упрямо взирал в пустоту, точно тщась что-то там разглядеть. Безымянный Еловый шёл в вечность с широко раскрытыми голубыми глазами.

ГОД ВТОРОЙ "…СЛОВНО УГЛИ ПОД ПЕПЛОМ" Нить 12
Так завершился второй год войны меж домами владетелей Запада.

Шедшая осень безжалостно обрывала золото и багрянец затихших в предзимье лесов, позади оставляя бескрайний простор к серому небу вскинутых голых безлистых ветвей. Следом уже ощущалось суровое дыхание стужи идущей своею уверенной поступью с дальнего севера долгой зимы с её пронзительными ветрами, снегопадами и буранами, воем вьюг и безжалостным треском морозов, надевавшей на землю льдяные оковы. Но пока что лишь ветер срывал с сонных чащ их последние листья и трепал потемневшую хвою, приносил нависавшие брюхом над лесом ненастные тучи, проливавшие наземь промозглые ливни, мокрой серой стеной заслонявшие весь небокрай. Время тоски, одиночества, холода. Час, когда лишь рёв осени в гуле ненастного ветра бушует над сонной, оцепеневшей землёй.

Аррэйнэ возвращался на своём верном Ветре в ардкатрах, неспешно правя коня через заросли леса, затихшего в пугающем сонном безмолвии. Там, где его ждали верный друг Тийре и их собратья по оружию, был его мир – мир грядущих сражений и стремительных наступов, ржание рвущихся вдаль скакунов и скрип сёдел, гулкий цокот копыт и вой ветра в ушах, блеск стальных наконечников пик и мечей, яркий пламень металла тех тысяч когтей и клыков Пламенеющего, влекущих лишь смерть на врагов дома Бейлхэ. Дети Отца Всех Клинков пробуждались, воспрятые радостной вестью о том, что Убийца Ёрлов, Ужас Винги и Ветер Воинств – он, Лев А?рвейрнов – жив, и снова ведёт их на запад в бой против извечного недруга.
То было начало третьего года войны. Скрип плотницких снастей, лязг молотов из распалённых в жар многочисленных кузниц оглашал его канун сотворением новых воротов и осадных снастей. В огне горнил словно под рукой самого Небесного Кузнеца рождались бессчётные тысячи острых закаленных жал. Впереди были новые сражения и новые смерти, которых так жадно алкали выковываемые в пламени клыки и когти Пламенеющего Ликом.
Аррэйнэ возвращался на своём верном Ветре в ардкатрах. Настоящий же северный ветер рвал последние листья с деревьев и тоскливо взвывал средь колючих ветвей чернолесья. Воин возвращался к стенам родной тверди, чьи муры под гребёнкой зубцов показались из-за изрезанного кряжем склона на небосводе. Внезапно Лев ещё раз обернулся назад, чтобы взглянуть туда, где в ночи исчезла дейвонская всадница, стремящаяся сейчас где-то вдоль русла реки навстречу надвигающейся с севера зиме. Но пожелтевшие луговины в прогалах укрывших хребет горных чащ теперь были пусты и безлюдны, и топот конских копыт давно стих средь седых, запорошенных первым там выпавшим по?утру снегом вершин.
Отогнав её внезапно пригрезившееся видение, не иначе нашёптанное незримыми устами всевидящих скайт-ши, воин приударил стременами по серым бокам скакуна и направил того в бок ардкатраха.

Рассвет уже прочно сменился полуднем, когда дрожавшая от мучившего её озноба дочь Конута резко проснулась, оглянувшись по сторонам.
Сон был страшен, пугающ – то ли тревожная дрёма беглянки, то ли морочный призрак из мира иного, что объял её разум и вздрогнуть принудил хворавшее тело – но дейвонка раскрыла глаза, возвращаясь в мир яви.
Её разожжённый костёр пожрал ветви и тихо потух, и алые угли подёрнулись серой золой, став холодными чёрными головнями. Северный ветер рвал голые ветви приречных кустов, но в укрывавшей дейвонку ложбине стояло затишье. Кони лениво стояли у ствола старой вербы, навязанные за него поводами, скубая остатки пожухшей травы из-под ног.
Тишину вдруг прервало надрывное карканье. Майри увидела, как прямо перед ней на лежавший в траве куль с вещами сел молодой ещё воронёнок-сеголетка. Отбившийся от выводка, взъерошенный, мокрый от мороси, он растопырил вбок крылья, широко разевая свой клюв и пронзительно вскрикивая. Его чёрные бусинки глаз пристально впились в лицо девушки, вздрогнувшей при виде настигшего её вестника Всеотца.
В памяти вновь всколыхнулось видение, что узрела она в зябкой дрёме на холоде. Вокруг белою прашью по сучьями и мху лежал снег, и четыре зловещие тени уже приближались, хрустя как живые ногами по палым ветвям. Боль пронзала её, заставляя свет меркнуть – и как Шщарово жало блестела на страшных иззубринах алым, багровящим соком стрела. Майри видела перед собою змеящийся серый клубок розоватых, лоснящихся блеском нутроб, что сперва показались из чрева как будто привздувшийся шишкой пузырь – разрастаясь всё больше, комком выползая наружу, как страшные нити сплетаясь меж пальцев. Она всё пыталась заткнуть их, ползущих, обратно впихнуть через рану в пробитое чрево, но тщетно.
«Уходи…» – как из мира иного послышался шёпот, измученный стон, принуждая её встрепенулся, проснуться, очнуться от страшного сна.
«Уходи…»

Всего через мгновение, когда Майри раскрыла зажмурившиеся глаза, одинокая птица исчезла, не оставив и тени среди облаков, что стелились над речищем, сыпя холодную мелкую морось. Вновь на поляне была тишина, и лишь кони похрапывали возле вербы. Но из-за спины вдруг послышался шорох.
Парнишка лет десяти в чёрной свитке и рваном плаще с чужих плеч шустро копался в седельной суме жеребца, ловко хватая лежавшую там скромную снедь и на ходу набивая ей рот. Майри с усилием приподнялась, скинув укрывший её долгий плащ, обопершись руками на черен меча, что лежал подле девушки, прежде скрытый накидкой.
– Языка разве нет попросить – чтобы красть так вот сразу? – негромко спросила она на наречии, что бытовало здесь в этих уделах на западе Эйрэ, и оглядываясь – нет ли сообщников рядом у этого малого – вспоминая видение с голосом, и в испуге ища у распадка стрелка.
– Так уж все и дают по чести?, хоть ты с голоду пухни… – пробубнил тот, глотая кусками еду. Но не бросился прочь как стрела, а застыл на том месте – диковато, угрюмо, но с детским волнением взирая на старшую за него незнакомку с оружием.
Был он тощий, немного веснушчатый, только разве не рыжий, а почти черноволосый – как люди из кийнов в полуденных землях Эйрэ, нечасто бывавшие тут у горы. Такой была в девичьих разве что их говорливая тощая Ригру из Кромдех – с волосами как цвет крыла ворона. Нескладный, высокий – ещё и не юноша, но уже и не прежний ребёнок, он был весь истрёпан и мокр от дождя, как давно не знавший крова и очага – да и сам походил на того воронёнка, что мгновение прежде сидел на куле для поклажи.

– Не из здешних ты, вижу? – спросила его дочерь Конута.
– Да и ты не отсюда… – нахмурился мелкий, исподлобья оглядывая светловолосую незнакомку. Майри не знала что и ответить, почувствовав, что этот мальчишка признал в ней чужачку – но тот вдруг добавил:
– Из Дэирэ будешь ты, как по волосу вижу?
– Оттуда… – соврав в подтверждение вздохнула она с облегчением, – еду на север к Ам-э?байн.
– Не будешь за кражу пинать? – воровато пожал он плечами – так и не выпустив колбасные кольца из рук – и продолжая жевать.
– Кто сам не жрал вволю, другого поймёт… – она опустилась на землю, убрав из рук меч, – ешь, не трону. Смотри чтобы кишки не завернуло, как много заглотишь…
– Жахлошыш шуш мноха… – пробубнил тот, набив хлебом рот, и не постеснялся зубами рвануть долгий кус колбасы, едва уместив всё за обе щеки.
– Иди хоть к огню, пока ветки остались, разжечь можно снова. А то я вся уже околела. Сам небось давно тёплого дома не знаешь…
Мальчишка, не желая казаться неблагодарным, первым схватил запасённый сушняк и стал быстро укладывать ветви на угли, на ходу раздувая ещё сохранившийся под золой жар огня. Закурился струёй белый дым от разжоги из усохших коры и иглицы, и вскоре над сучьями взвилось неяркое пламя, охватывая валежник и согревая дейвонку. Озноб чуть ослаб, только обе ноги были точно соломой набитые, и хотелось лежать у костра не вставая, доколе шёл жар от углей.
– А я из долин Глеанта?рдидд-ан-эбайн, что на юге – где Каменный Узел.
– У Белой истоков?
– Ага. Родитель мой Кайльтэ был лучником в войске у фе?йнага, прошлым летом погиб там в сражении. А бхаилэ наше сгорело дотла, как дейвоны прошлись отступая и всех порубили.
– Родни не осталось совсем?
– Да всех там убили тогда мохнорылые эти… – махнул он рукою со злобой, – мать от рези в кишках умерла, как родился я младшим – а сёстры от красного мора слегли как три года. Родня есть на севере, братья у матушки были из Дигим у озера До?майнэ…
Он снова замолк, налегая на хлеб с сивери?ной.
– Не знают меня они правда, но вдруг к себе примут? Бродяжу как Ллуга собака, ту зиму на юге чуть сам пережил.
– Как ты хоть зимовал?
– У людей добрых в доме, пока были живы до мора и голода. А так в мёртвых селениях прятался, то что осталось в клетях доедал. Чуть разбойники там не убили…
– Я таких тоже встретила было недавно… – дейвонка вздохнула, вздрогнув при от воспоминаний прошедшей ночи? в лесной чаще.
– Ага – развелось их теперь точно блох на собаке. Когда распря идёт – злой народ стал, особенно тут вот. Как летом дейвоны к Помежьям вернуться смогли, так совсем здесь житья нет – всё лазутчиков ищут, дозоры сплошные. Ни своровать, ни уснуть без тревоги.
Он вдруг поднял свои серо-синие глаза на дейвонку.
– Попутчиком взять к себе сможешь? Есть я буду немного – а путь всё же знаю получше, чем ты тут в излучину скоро упрёшься…
Майри задумалась, с тревогой размышляя о том, стоит ли ей соглашаться взять в спутники этого бродячего воронёнка, точно и вправду порхнувшего к ней из видения, зримого нынче. Однако пусть снеди с ней было немного, но парнишка и вправду мог знать путь получше, чем в первый раз здесь идущая дочерь Конута. Но и тревога её не покидала, что на беду это в странствии…
– Дурная я буду попутчица… А так-то колбас мне не жаль – и одной их не хватит надолго.
– Иной раз стрела в бок получше, чем так с голоду дохнуть… – он снова вцепился в горбушку, жуя серый хлеб из ячменя.
– Жить всякому хочется, глупый… – вздохнула дейвонка, на миг прикоснувшись к виску, где укрытый отросшими волосами на холоде ныл старый шрам от копья – полученный в девичьих в прошлом году – вспомнив, что даже тогда умирать не хотелось ей… и теперь, как отчаяние снова ушло, а свобода была так близка, не хотелось тем больше. Хотелось лишь жить спустя год одинокой неволи средь камня – вернуться домой вопреки всем невзгодам, дышать и надеяться, что сил у неё на то странствие хватит.
– Так как – возьмёшь по пути?
– Как звать тебя хоть? – улыбнулась она, прогоняя усталость и вырвав из рук его недогрызенную колбасу откусила сама добрый шмат.
– Бранн… – ответил от кратко, грея озябшие руки у ставшего затухать уже было огня, вновь подкинув подмокших валежин на пламя.

Даже именем он походил на того воронёнка, узретого ею в яви или видении. И дочь Конута вдруг решила, что и впрямь это знак Всеотца – этот случайный попутчик в дороге, который был то ли ниспослан приглядывать за дейвонкой, то ли наоборот. Но как знать смертным волю вершителей, что оно им на деле гряло?? И не зная о том ничего, теплившая в сердце надежду скорее добраться к Помежьям Майри согласно кивнула мальчишке. Сняв с пояса гребень она принялась по-сестрински заботливо, скоро чесать его влажные грязные пряди волос.
– На человека хоть станешь со мною похож, а не на мокрую птицу…
Зябко кутаясь в плащ и пытаясь согреться остатками жара она потянулась поближе к огню. Пламя сжирало последние сучья. Серая морось дождя не стихала, а северный ветер рвал мокрые ветви деревьев вокруг, завывая над краем.

Ветер порывами резко сгибал до земли молодую еловую поросль с ольшевником, громыхая ставнями и воя в трубе. Селище Къеттиров Греннистуббургейрд, Твердь у Еловой Коряги, просыпалось с пришедшим рассветом, суетой и заботами по?лня дома?. В придорожной питейне на отшибе возле ворот служки споро топили остывшую печь, накрывая столы для ночлеживших странников, доставая из клетей готовую снедь и неся в медных кружках вино. Конюшие лили в поилки нагретую воду и сыпали свежий овёс по кормушкам.
– Ты смотри-ка – он самый!
– Да кто?
– Тот, о ком говорил. Сын той… этот – ну, тот в общем, родич наш кто – или нет… – ухмыльнулся узнавший того средь толпы наводнивших питейню людей северянин.
Человек с гладко обритой головой оглядел появившегося, кто устало сел в дальнем от печек углу на скамью, прислонив к столу ножны.
– Славный парень. Как звать его там, подзабыл?
– Бундин. Который отцов вроде двое, а сам есть ничей…
– Так зови его к нам. Чую, парень толковый.
Северянин поднялся со стула и резво потопал к столу, на ходу привечая родню взмахом кисти, и уселся с ним рядом, свойски хлопнув того по плечу – сразу взяв дело в руки и что-то поспешно толкуя.

Бундин неторопливо, настороженно, но тем не менее ловко сел рядом с сородичем прямо напротив их вершнего, чья бритая точно сапог голова с видной вмятиной в черепе взнялась от миски с ячменною кашей, встретившись взором с подозванным гостем.
– Здравствуй, парень. Слыхал о тебе я от Брейги не раз – а тут сёстры вот так и сплели наши нити в дороге. Неспроста это видно, к судьбе…
– Добрых дорог и тебе, почтенный. Не встречались мы прежде, как был я по Къеттиров разным делам в доме Дейна.
– Я и то говорю – что тебе среди Къеттиров киснуть? – вмешался Три Жала, подсев к парню ближе и хлопнув его по плечу, – тут почтенный тебе предлагает на службу! Ты же парень что надо, решительный, резкий! Нам такие как раз, по пути!
– Чего сразу киснуть? – нахмурился парень, – я у дяди и скригги в чести?, и служу им достойно.
– А того я не вижу? И в дому, по чести? говоря, не особо тебя ведь любили, как помнишь. Даже дядьке ты будто совсем не родной. Даже мать…
– Ты про мать помолчи. Нет её уже тут… Не люблю о том речи – сам знаешь ты, Жало, – лоб парня резко продрала глубокая пашня морщин, а голос вдруг стал как железо.
– А то будто не знаю? Уж так повелось. Все свой нос воротя?т, когда видят сынка то ли скригги их Херве, то ли всё же Плешивого Гальдура… Ведь людя?м-то виднее, чья кровь в тебе вышла. Всё же от первого мужа, как сына второго родила, все шесть лет не могла понести – а тут раз вдруг…
– На башку не смотри – у Херве мать тоже южанкою была из Тисовой Кручи. И глаза у обоих их были зелёные, – лицо парня скривилось в презрительной жёсткой усмешке, – ты по мне не суди. Даже мать то не знала… Что моё – всё на мне, с тем живу. А что думают люди – мне камнями плевать!
– Вижу, что не плевать… – усмехнулся вдруг Хугиль, пристально глядя на парня.
– Вот – почтенный всё зрит как в воде! Не плевать, знаю точно. Ну а нам ты свой в кость будешь – брат. Тут плевать кто ты есть – покажи себя в деле! А почтенный дела? тебе даст то что надо! Соглашайся, земляк!
Парень замялся, в раздумьях наморщив свой лоб и надолго замолкнув.
– Решиться не можешь? Давай бросим руны! Боги явя?т, как их воля проляжет… – уговаривал парня Три Жала.
– Зачем руны те сразу? Пойми ты богов… Сто путей заплетут, и мудрейшие бошку сломают в их знаках. Кинь монетку давай – вот она не обманет. Либо да, либо нет – или тут, или с нами, – доверительно молвил Копыто. Из разреза своей верховницы он ловко достал весь потёртый кружок серебра, положив его в руку замершего парня.
– Вот владетеля дохлого нашего морда – жри их Хвёгг всех, тех Скъервиров… А вот змей их семейный, неладен он будь. Так и так дурной выбор, куда не взгляни.
Бундин внимательно слушал слова собеседника, не сводя с него глаз.
– Ты кидай… Если змей – значит с нами. Сплетёт он нам доро?ги как кольца свои.
– Да, давай! – поддакнул ему Брейги, – всё одно ты чужим и для Къеттиров будешь! Кинь – а боги укажут, куда тебе путь. Я ведь тоже решиться не мог – служить нашему скригге или пойти за почтенным на службу в их дом. Как метнул наугад топором по коровьему черепу – так за сорок шагов разрубил его надвое! Прежде и с двадцати так уметить не мог… Значит знак такой был – боги дали.

Бундин сжал в пальцах изношенный хрингур. Глубоко, резко выдохнув он подшвырнул его стёртый кружок и поймал на ладонь.
Хищный змей взирал прямо на ничейного сына двоих неизвестных отцов.
– Вот! А я говорил – наш ты будешь, товарищ! – Брейги радостно обнял его, сжав медвежьею хваткой за плечи, – конь же есть у тебя? Ничего, у нас тоже имеются, лучше чем Дьярви мохнатые клячи! Полетишь среди нас как орёл!
Бундин сам меж тем молча сидел, лишь вполуха внимая речам земляка и Копыта. А с взмокревшей ладони в глаза ему немо взирал хищный взгляд распростёршего ко?льца огромного змея, властелина холодного Ормхал.

Ветер гнал по реке против тока воды? во?лны зыби, набегая их мощью на топкий пологий берег Малл-э?байн, пригибая пожухлый к зиме камышовый ковёр, уходящий в поросшую ельником чащу прибрежья. Первый снег сыпанул в эту ночь, убелив своим тонким покровом раздол вдоль приречий как свиток писца из осветленной кожи, по которому вились следы перевалки с прыжками от лап севших птиц, петли заячьих троп и волчиные гоны их стаи. Поверх них пролегли и следы от возка, к коим вскоре примкнули и вмятины конских копыт небольшого загона, когда громкий пронзительный стрекот сороки пронёсся над лесом.
– Шкажешь што, шкотокрад? Вшё шпокойно?
– Никого – класть мы можем на Ёрваров! А следы уже тают, не лежит чернотроп этот долго… – ответил их старшему Кохта, повертев головой и прислушавшись к чаще, что шумела под ветром, качающим ветви деревьев.
– Ну и шлавно! Давайте живей! – подогнал всех Стозубый, указав на мешки в волокуше, что тянул жеребец бурой масти.
Двое знавших друг друга неспешно брели вдоль реки, где камыш их скрывал ото взоров любого, кто мог оказаться случайно на том берегу.
– Передай благодарношть родителю – што вшегда помогает нам в деле, што рукой нашей шлужит досель. Как он шам?
– Жив пока. Дурно чужое добро забывать, Всеотец в том свидетель… – дейвон мимолётом дотронулся мизинцем до шеи, где под воротом тёплой суконной верховницы показался заросший уродливый шрам.
– И долги наши с вашими мы им ещё не сплатили… – добавил он хмуро.
– Придёт время – вшё шплатим как должно. Не тревошьшя, ведь дело нам обшшее…
Вдвоём они вновь возвратились к возку, где люди уже закидали мешки под рогожу и уселись верхом по коням. Дейвон глянул на тающий снег, где просыпался груз из мешка с подослабленной завязью, мелкой крупкой черневших праши?нок упав в белизну. Слой порошевой пади под ним набряк алым, точно кровь из разверзшейся раны на горле.
– Памятно? – с зловещей усмешкой спросил его а?рвейрн, и все сто зубов его скрипнули в мрачной ухмылке.
– Не все долги ещё сплачены – так что дело нам общее… – отпустив мимолётом стиснутое ладонью горло ответил дейвон, надевая на лоб наголовник плаща, – мы с отцом не воители, верно… но и мы не прощаем той крови.
– Как и мы. Жа троих вот живу… – шепелявый Стозубый нахмурясь умолкнул, тронув пальцами собственный шрам, и лицо у него потемнело на миг.
– Ладно – ветер довольно пугать! – а?рвейрн ловко запрыгнул в седло, взяв поводья в ладони, – жду тебя как наштанут морожы – передашт тебе пошле отец, где ишкать меня там, как получит ижвештия. Твой Горяшший вам в помошшь!
– И тебе тоже добрых дорог!

Воз, вминая колёсами тающий снег, резко стронулся с места, и в обратную сторону сквозь камыши понеслись конно арвейрны, погоняя своих скакунов, стремясь к мелкому броду поблизости. И лишь небо в разрывах сплошной седой хмари взирало безмолвно на алый, что окрасил снега? в месте встречи двух знавших друг друга – крепко помнящих кровь, что была пролита? много раньше – и того не желавших забыть… не желавших прощать, как гласил тот закон, что довлеет над миром… кровь за кровь, жизнь за жизнь, смерть за смерть поголовно всем недругам их…

Две седмины спустя войско арвеннида вновь вошло в земли Помежий, углубляясь из Айтэ-криохан на запад – в уделы дейвонского ёрла, отпавшие под руку Тийре весной, после битвы у Эиклундгейрда и прочих успешных выправ ратей Эйрэ за лето. Скригги местных семейств либо вместе с роднёй и людьми устремились на запад, либо молча склонились пред новым хозяином, уповая на милость его – присягая на верность владетелю Бейлхэ, дабы тот им оставил былые уделы отцов. Покорность явил и глава орна Фрекиров Свейн Волкоглавый, к чьему дому теперь прибывал Неамхейглах.
У раскрытых ворот тверди Ульфху?лургейрда – Волчьих Нор – их встречал сам хозяин с женой и прислугой. Скригга орна, хранившего прежде Помежья и прочие земли союзных Хатхалле домов среди арвейрнов склонил голову перед прежним противником.
– Приветствие дома Фрекиров… владетель, – учтиво сказал он, с заминкой промолвив последнее слово. Следы приступа, копоть и груды камней на стенах обвалившихся веж его тверди безмолвно могли рассказать, как не в силах сдержать мощь пришедшего воинства Эйрэ после многих осад и выправ того лета он был вынужден молча признать над собой господином уже не дейвонского ёрла. Трепыхался в порывах холодного ветра их стяг – завывавшие к небу на кручу с востока три волка на зелени леса – чуть приспущенный вниз.
– Приветствие дома Бейлхэ, достойный, – Тийре спешился, бросив поводья коня в руки служки, – да будут прочны твои стены как прежде века?.
Скригга с семейством и слугами сопроводил всех гостей в свой чертог, где ждал стол, накрываемый к ужину. Военные нужды, набеги, приход чужих войск обеднили всех здешних владетелей – но и теперь Свейн Ульфсхофуд встретил их как и до?лжно. Из уцелевших к зиме погребов доставали копчёные дичь с рыбой, овощи с фруктами, связки колбас. Остро пахли соления, паром курились едва лишь из печи тушёная печень овцы и лосиный язык, пироги с разным мясом. Из последних запасов достали вино, и сам скригга разлил из сосуда по кубкам хмель вишни и ягоды лоз.

– Где все твои сыновья, почтенный? – спросил Тийре у старого скригги подчас их учтивой беседы.
– Ушли к западу с воинством ёрла, владетель – оставшись верны его роду. Къеттиль всех своих братьев увёл за собой.Я же тут на обломках былого пытаюсь хоть как сохранить уцелевшее. Это Асквъёльд из Горного Камня сумел найти силы покинуть свой дом и укрыться в закатных уделах их орна – а Фрекиры вот уже тысячу лет как пустили свой корень на этой земле, и иного не знаем угла.
– То известно, почтенный. С тем и хотел бы с тобой говорить…
– Всё припасы, оружие и скакунов я поставлю, как клялся. Но прошу не вести моих в воинство, арвеннид. Всё же уж столько веков дом наш был здесь хранителем средних Помежий – и сражаться теперь с сыновьями, что досель уповают вернуться сюда как хозяева… это тяжко, владетель.
– Знаю, почтенный. Уже много веков волки Фрекиров воют на го?ру, как знаем мы оба. Но помним и то, что был дом твой когда-то и вольным от клятв пред Хатхалле, хозяином собственных су?деб – а веков шесть назад даже клялся на верность Высокому Креслу. Если твои сыновья присягнут, я и им передам все наделы дедов по чести? и закону, как кончится эта война.
– Ей пока окончания даже прозрящим не видно, владетель… – Свейн вздохнул, воткнув острый вилец в кусок печени.
Тийре чуть отстранил от себя полный кубок с вином.
– Я, почтенный, скажу тебе прямо. Сам не знаю, как ляжет удача иль воля богов в этой распре – то держит верх ёрл, то опять моё войско. И раз Трое мне дали возможность придти сюда в земли дейвонских Помежий, я желал бы привлечь к себе здешних владетелей – не железом и силой сломив их, а словом с законом влеча всех на сторону Эйрэ. С тем и готов говорить, не взирая на тех, кто из фейнагов жаждет изгнать всех дейвонов на запад как некогда. Как я вижу, ваш ёрл и дом Скъервиров совсем не желают пока говорить – но желают ли то ваши орны?
– Говорить всем придётся однажды… – вздохнул Волкоглавый, – было так и на нашем веку в час Помежных Раздоров. Вся дурная кровь вышла с огнём и железом в домах враждовавших, и самые стойкие и трезвомыслые поняли некогда после, что решать пора миром, кто что тут возьмёт. Велика стала всем им цена их утрат и победы – и тем, и другим…
– Может быть ты и прав в том, почтенный – но пока что дом Скъервиров должен мне крови в избытке… и ещё кое-кто из дейвонских домов, – лоб Тийре прорезала риска морщины, – а они, как я вижу, впряглись в эту распрю как добрый скакун, и ничуть осадить не стремятся.
– Да – пока всё как есть…
– Так как в здешних уделах, почтенный? Что мыслят о том все семейства Помежий? Или как молвят иные, вражда тут в крови у людей закоснела?
– Если бы кровь одна всё в нас решала… – вздохнул старый Свейн, протянув служке кубок наполнить пустую посуду вином, – даже в Дейновом доме порою такие рождались, что… Тьху! Жизнь порой таковыми нас делает – здесь так тем больше. То, чего устрашатся иные, стремятся избечь – у других только страсть вызывает.
Он умолк на мгновение, глядя в окно.
– Был в наших землях один… Сам из данников Ёрваров с севера родом – так и мать и отец вроде были достойные люди – уж не хуже иных тут живущих… как все. Но вот он в час Помежных Раздоров таким кровопийцей с лет юных возрос, что и вспомнить на ночь не желаю. Любил делать всё… – скригга поморщился, смолкнув на миг, – …медленно. После служить людям деда отправился к западу в дом побогаче, но и тут на Помежьях всё время бывал – а где Шщар его носит теперь даже знать не желаю. Как же там звали его… вроде бы Бе?рульф?
– Вот уж точно не так! – возразил скригге старый помощник и домоправитель, кто тут вершил прислугой, торопя разливавших вино, – а как звался не вспомню. Кровопивцев таких держать в памяти – всех достойных забудешь ещё.
– Бъярни – ты же был вершним стражей и помнишь того… людореза, – обратился Свейн к родичу, что сидел чуть поодаль у края стола, уплетая колбасы. Судя по лицу с волосами, чуть поддетыми пеплом седин, мать его была явно из арвейрнов.
– Да по имени кто его помнит, собаку? – хмыкнул тот, нарезая кровянку кусками, – лишь по прозвищу разве что только! – и поднял свой нож.

Исчезали с тарелок и блюд колбаса с языком и печёнкой. Опустели горшки и тяжёлая супница с сердцем быка и грибами в отваре из проса с морковью. Слуги несли друг за другом бутыли с вином, что за троих каждый сам поглощали гостившие тут подле арвеннида тысячники воинства Эйрэ.

– Кровь в нас та, что отцы с матерями оставили в жилах. Но всегда ль сын злодея таким же взрастёт – и всегда ли достойных людей будут годны потомки? Жизнь нас правит подобно резцу, что искусника длань из холодного камня стачает замо?к для стены, для огнища со смертью ядро или дивную статую с обликом точно живую. Но где убийства – там больше убийцы растут, как известно…
Ульфсхофуд умолк, вновь повернув лик к окну, где за тонкой слюдой их ячей завывала холодная вьюга, белой рябью позёмки сгибая корявые ветви лесов и пожухлые травы лежавшей вкруг пустоши.
– В этих суровых уделах уже все пятнадцать веков как столкнулись народы дейвонов и арвейрнов… и нет конца той незримой войне род на род, дом на дом не взирая на кровь и обычаи предков. Все устои суровых веков живы тут и поныне, владетель – где железо закон, умолкают слова и уставы. Жизнь людская дешевле истёртого хрингура – а иные задаром готовы отнять её вовсе. Где разбой, воровство и грабёж, там вовсю процветают убийство с насилием – не жалея ни дев, ни детей с уже век доживавшими старыми… Здесь иного не видели люди вовек, по-иному не жили – а война за войной то лишь множат. Повидал я такого, что страшно вот тут за столом говорить…
Зажурчало вино из закатных дейвонских уделов астириев, наполняя багровым как старая кровь соком лоз кубок скригги.
– В Великую Распрю народы дейвонов и арвейрнов столь содрогнулись от ужаса с горем, что та война принесла всем уделам обоих домов их владетелей. Тут же она не стихала веками, и поныне тот жар лишь опять разгорелся как прежде… Ты, достойная, тоже должна до?бро знать, – обратился он к Этайн, что сидела по левую руку от Тийре, – ведь дом Конналов также живёт на Помежьях.
– Да – в избытке чего рассказали мне в детстве отец и все дяди… – согласно кивнула дочь Кадаугана, – и сама тому многому стала свидетелем…
– Сотни семей – и беднейших, и знатных – раздор тот проклятый как звенья цепи? разрывает. Тут и жён, и детей похищают как скот. Кто-то в род свой забрать, дабы ими погибших своих возместить; кто-то выкупа щедрого жаждучи; а иные замучить, убить – воздаяния близким их ради… Нравы времён прадедовских суровы, жестоки. Так иные о них забывают совсем, о пропавших своих – дабы сердце не рвать, что те стали там кровью и семенем недругов, что такими же станут взрослея, таких же на свет принесут. Иной раз проще мёртвыми их посчитать, чем…
Волкоглавый умолк, отхлебнув из богато резьблёного кубка вина.
– А иные их тщатся годами найти, разыскать – но порой лучше уж не найти бы… Дочерь тётки моей вышла замуж за парня из орнов союзных земель – и лишь годы спустя поняла, как узнали родные, что то есть её брат, прежде кем-то похищенный, взрощенный там вдалеке. Как им быть было после, раз трёх деток уже принесла и зрел в чреве четвёртый? Только жить, о том помня…
Скригга снова пригубил вина, на миг смолкнув.
– А в роду у жены моей хуже история есть. Расскажи уж им, Эрна…
Та, учтиво кивнув, взяла речь.
– Моего деда Трира брат Бер Два Удара был славным в час Сторстрид водителем, вершил загоном у Ёрваров. Двадцать лет он пытался найти жену с дочерью, кто пропали в Великую Распрю там взятыми в плен. Весь озлобился, сердце его очерело, не знал он пощады к врагам ни к кому… И взяв укрепь одних из его неприятелей всех там велел перебить без разбора – и баб, и детей. И потом лишь, как люди его трупы те обирали от ценностей, один мечник узнал на жене их владетеля знак, что в семействе моём служил тайною меткой. Так Бер понял, что дочь и пять собственных внуков своими устами велел убивать, их слезам и мольбам не вникая, любуясь насилию с кровью.
Как узнал он о том, только имя её в голос крикнул – и с тех пор онемел, ни единого слова исторгнуть не смог из себя… пить и есть перестал, заморил себя голодом до смерти. Стало жить ему незачем попросту…
– Что за знак был, почтенная? – спросил у жены Волкоглавого Тийре. Но вместо неё вдруг ответила Этайн.
– Тут в Помежьях у многих домов есть древнейший обычай. От рождения детям на теле взрезают тот знак, что на память им будет до смерти – чтобы даже беспамятных их, потерявшихся, рода и предков не знавших, забывших, смогла б хоть когда отыскать их родня. Он у каждого дома отличен по виду – как вот этот…
Ладонь её левой руки легла подле ладони владетеля Эйрэ. На указательном пальце сын Дэйгрэ увидел темневший багровым витком след надреза по коже, как будто кольцо – коего прежде и не замечал.
– Вот, достойная – сразу ведь видно где ты рождена, что с Помежий! – поддакнул Ульфсхофуд. Он отстранил от виска прядь волос вокруг уха, показав свою метку – темневшую круглую точку, пробитую риской наискось.
– Вот такие обычаи тут в здешних землях, владетель… Жизнь такая такими нас делает – или может быть самые худшие делают жизнь таковой… уж не знаю. Вот наш знак, что несём мы с рождения, Фрекиры – а у Ёрваров он…
В чертоге раздался вдруг плач. Ребёнок – едва годовалый быть может – что спал до сих пор на коленях у женщины младше за Этайн, проснулся, ища ртом и ручками грудь. Та, доселе сидевшая в полном безмолвии, с каким-то испугом взиравшая на всех гостей их семейства, вскочила, стремясь отойти от стола до печей, где на лавке вдали от всех глаз могла дать молока для младенца. Дочерь Кадаугана тоже поднялась со стула – стремясь той помочь, раз в чертоге в тот час не осталось служанок, ушедших в стряпные – и пока та поспешно стремилась развить все узлы на завязках одежды, взяла дитя на руки и прижала к себе, попытавшись унять и утешить.

– Ужель сыновья твои так торопились уйти с войском ёрла, что кто-то жену с его чадом оставил под носом врага без защиты?
– То не невестка – дочь… младшая, – помедлив с ответом сказал старый Свейн, – и ей лучше уж здесь, чем с роднёю отца её чада, храни его боги…
– Славный ребёнок, почтенный. Кто отец его? – спросил Тийре у Свейна.
Волкоглавый какое-то время молчал, хмуря брови.
– К чему мёртвых теперь поминать? Много достойных ушли к праотцам в эти годы – и от них и их славы того даже вовсе следа не осталось. Пусть мой внук будет Фрекиром… Дом наш мал, потерял уже стольких мужей на войне – и пусть новая кровь их заменит под солнцем.
– Говоришь мудро, почтенный, – Тийре согласно кивнул, а в душе укорил себя – дав согласие скригге явиться к ним в твердь Волчьих Нор. Будто назло оказалась их дочерь с ребёнком в чертоге – не слепой ведь, увидел как Этайн сидит подле них, а сама как ножом её ткнули под сердце, и чуть не рыдает. С той ночи, как ходила в святилище Трёх, как сама не своя… про какую-то цену обмолвилась кратко в ответ. Свою цену и он уплатил жизнедавцам – но всю ли, и как ему знать, не возьмут ли ещё с сына Дэйгрэ они за то право любить эту женщину всем вопреки, быть владетелем и ратоводцем, обязанным в этой войне победить?

Свейн заметил суровую риску морщины на лбу у владетеля Эйрэ. На губах скригги Фрекиров вдруг расцвела ну мальчишечья просто ухмылка.
– Но зато тем суровым обычаям здешним быть может и я благодарность скажу. Не они бы, не дикие нравы людей на Помежьях – то не встретил бы я свою тень, что мне стала женою и сердце согрела моё…
Рука его в сетке морщин и привздувшихся вен нежно стиснула пальцы супруги.
– Расскажи уж, почтенный, раз речь ты завёл? – Тийре поднял свой кубок.
На губах жены Свейна по-девичьи тихо зарделась усмешка.
– Вновь гостю ты приплетёшь половину придумок…
– Да вот чтоб меня, Эрна! Горящим клянусь, всё и было ведь так – слово в слово! – привскочил скригга Фрекиров, и вновь обернулся к их гостю.
– Тогдашнему нашему скригге Аскульфу Зелёному был я не сын даже младший – так, внучатый племянник у дядьки, седьмая вода от владетеля Фрекиров. Денег было – и той десятины копейных не смог бы поднять по коням – а хотелось же славы, почёта. Еле-еле наскрёб серебра на то дело, стремясь вместе с людьми в услужение к Ёрварам вскоре податься, раз в воинство им нужны вольные руки. И Шщар меня видно подбил, дурака, накануне сыграть с одним плутом его же костями…
– Ну известно – свинца так искусно насверлят-зальют под слабейшие стороны, и в рукав себе сунут тайком, чтобы кинуть как нужно им, вы?блюдки! – кивнул ему Тийре, – у меня за такое на первый раз двадцать плетей, а на второй – сразу лапу по локоть!
– Во-во-во, рви их Шщар до скончания века! В общем, в какую восьмину десяток мой стал уж пяти?ной – и то без коней поголовно… Я взмолился – хоть месяц дай срок, всё верну как наймусь служить к Ёрварам! А тот хмыкнул: «Давай-ка со мной. Тут владетель один состязание будет устраивать – ну и награда достойная, хватит с избытком должок оплатить, раз ты рвёшься мечом помахать». Так мы прибыли с ним…
Волкоглавый на миг почесал себе за ухом, вспоминая.
– А пёс знает… куда-то к Расколотой, Хвёгг его вспомни то место теперь и владетеля этого. Вышли в круг все по жребию парами, займодавец мой тоже удачи решил попытать – а вдруг выбудет, мне за двоих меч держать, вот таков уговор. Так и так побеждать нужно было мне там.
Тут народ засвистел: «покажи-ка награду, хозяин!» Тот рукою махнул – и во двор вышла девка какая-то с блюдом в руках. Владетель туда брякнул вязаный кошель – такой небольшой, что коль там серебро, курам на смех награда. Но быть может и золото… кто ж его знает? И говорит: «будет даже с задатком!»
Народ засвистел точно пьянь на питейном дворе подчас празднества. А я думаю: «Вот же жадюга! Мог бы сразу награду всю вывалить, глаз не печалить той кучкой из кошеля». Но раз впрягся – сражайся, сын Конута, дабы с позором домой не вернуться в ту бедность, из коей стремился ты вырваться. А что мало монет – то на долг мой быть может и хватит…
Тийре хмыкнул, поняв в чём тут суть.
– Это я лишь потом уже понял, дурак, за что все они бились… А тогда лишь кошель тот стоял пред глазами – да их морды довольные, наглые. «Нет уж…» думаю: «лягу костями, но сам серебро заберу!» И от злости той так мне легла вдруг удача! Всех я соперников там раз за разом сложил, своему займодавцу сойдясь выбил пару зубов в его жвалах – а последним свалил самого Ульфа Острое Жало из Коттуров… вот кого чудом сумел – прежде первого между блодсъёдда Помежий. Весь в поту и крови, от запала с усталостью точно тот загнанный конь с ног валюсь, и кричу: «Подавай остальную награду!»
Тут хозяин берёт эту девку за руку, и ладонь её мне прямо в лапу пихает: «Держи, заслужил! Какой жеребец ты – Брадсти?нгура даже свалил бабы ради! На тебя, сопляка, ведь и ставить никто не решился, что выдержишь сшибку…»
Я опешил от дела такого, стою рот раскрыв. А он ржёт:
– Что стоишь, точно с бабой не знаешь что делают? Забирай с собой эту мерзавку – и с глаз моих вон её, дуру!» И кошель тот на шею ей точно корове звоночек повесил: «Проваливай, Эрна!»
Свейн налил себе в кубок вина, отхлебнув половину за раз.
– Займодавец мой там провалился куда-то – то ли зубы свои от досады вином заливал, то ли праздновал выигрыш мною добытый. Позабыл я про всё и как дурень набитый поплёлся с конём за ворота – а та девка за мною пошла под смешки и осви?сты соперников мною побитых. Это потом уж узнал я, что была она дочерь их прежнего фейнага младшей сестры, кто вдовою вернулась из наших уделов сюда до Расколотой – а их новый владетель теперь захотел её старшую замуж отдать за кого-то из данников. Та девица любила другого – и фейнаг того бедолагу враз чах! – а её силой замуж. Муж был… из тех, кто чуть что сразу бить, и за ним она отбыла месяца три, сбежав к матери родичам. Ну а дальше её и решил он кому скинуть на руки, эту строптивицу, то состязание устроив – мол, «не я отдаю бабу силой – а саму по чести? её выбрал достойнейший, лучший из воинов здешних земель».
В общем, идём мы по лесу, и сели у брода реки отдохнуть – а в уме лишь кошель тот на шее у девки. Мой ведь, добыл сам в бою серебро – а та дура вцепилась в него всеми пальцами точно клещ в псину и держится… Не отдаст ведь, в глаза ещё вцепится сразу ногтями как кошка – вон как глядит исподлобья со страхом и злобой, своё охраняя. Вот же, думаю, гад этот ихний владетель, что так подшутил… Ну зачем мне та баба?! Жениться ещё может быть?! Плетётся за мною как хвост через силу себе вопреки, только время моё отнимает. Сел я на корточки морду от крови отмыть – и вот тут…
– Что – кошелём тем тебе она в голову дала, почтенный?
– Хуже – на горло мне лёг чей-то нож… То дружок мой щербатый и Острое Жало с товарищем нас там настигли, и решили должки с меня взять, что им должен остался – и бабу, и деньги, – Свейн приспустил воротник верховницы, оголив старый шрам на морщинистой шее.
– Знаешь сам ты, владетель, оно каково, как тебя убивать вдруг пытаются… Порой страх и гнев за троих могут силы придать. Пальчаткой успел я схватиться за нож, выбил плуту щербатому челюсть с мозгами, а потом и тех двух завалил, кто уже на ту девку накинулись. Сам не знаю, как там им зачем-то орал: «Вы выблю?дки волчиные, пёсий умёт – только жену мою троньте!» Только помню, как Ульфа того придушил прямо в речке своими руками, скотину здоровую эту… сломал два ребра мне лапи?щами этот Брадстингур, конище, пока не подох. Как сумел то – богам лишь известно…
В общем – шатаюсь, стою еле жив, весь в крови, и сквозь силу смекаю – что уже ни коня, ни того серебра не осталось, пока с ними бился… лови теперь ветра, куда она бросилась в бегство. Только вижу: стоит где стояла, дубовую палку сжимает в руках – вот с чего тот их третий внезапно споткнулся и пал мне на меч – и чего-то в глазах у неё поменялось. А потом вдруг безмолвно заплакала, и на шее повисла мне. Такая… живая вся, тёплая…
– Ты же один, кто меня человеком увидел, а не кобылой на случку в добычу себе как иные. И женой вдруг назвал отчего-то… – улыбнулась супруга владетеля Фрекиров, – и потом – куда было идти мне тогда? Лишь с тобою… уж видно судьба.
– В общем, седмину из леса того мы вдвоём на спине выбирались… все поляны успели измять, кроме ягод с любовью не зная еды. Сорок лет со мной Эрна как тень – в землях Ёрваров, Дейнова рода уделах, на юге у гор. Семь детей принесла мне под сердцем, поддержкой была и опорой, советчицей верной, любимейшей. Когда я воевал вдалеке – дом хранила с уделами, два набега противников люди мои под верше?нством её отразили успешно. Как тень…
Скригга смолк на мгновение.
– Но женой по закону для всех смог наречь я её лишь лет десять спустя… Когда прибыли к дому, поднялся там вой – что владетеля Фрекиров родич-де бабу себе приволок – до него дважды порчена, кровью своей вполовину из рыжих, да к тому же чужая жена до сих пор, от супруга беглянка! Срам, стыдоба – такой ведь позор утворил я в семействе, что хоть лики богов из святилища прочь выноси! Проклинали её и бранили, хотели вернуть Эрну силою в дом до Расколотой, так и не дав нам согласия к браку. А мне было плевать – лишь бы с ней…
Лишь как умерли после отец мой и скригга наш прежний Аскульф, а в Помежных Раздорах сгорели в огне тех сражений дядья и в избытке всех родичей, и я принял старейшего звание в орне, то умолкли их всех языки ядовитые – и в святилище ввёл я её по чести?. Такова вот история наша, владетель – и иной не желаю судьбы как быть с Эрною рядом…
– Так серебра хоть в том кошеле сколько лежало, почтенный? – спросил улыбнувшийся арвеннид.
– А пёс знает его! – махнул рукой Свейн с безразличием, – не считал. В первый же день потеряли кошель тот в лесу, как любились мы с ней безоглядно, владетель…

Выла вьюга над полем за окнами тверди, заметая пожухлые травы холодным покровом снегов. Тьма но?чи ложилась на землю средь стужи и мглы, истирая последние блики багровых как кровь лучей севшего солнца.
Взгляд скригги Фрекиров вновь стал угрюмым. Глаза его долго следили за тем, как кромешная чернь сокрывала просторы полей и лесов вокруг Ульфхулургейрда.
– Века здесь менялись для нас всех владетелей звания, стяги, присяги – порой не шагнув от родного порога. Выбор был невелик для одних и других, когда с каждого края схлестнулись могучие силы, что звали к себе, столкновеясь железом, нам дав лишь одно – уйти прочь иль остаться, пытаясь сменившись остаться собой. Присягают давно здесь не кровью от предков и верой, а собственной волей – ища покровителя. Здесь у всех за века в жилах две слились крови, владетель. Чья она – есть ли толк то пытать, устремляясь к кореньям? И как хочешь себя зови, как хочешь кличь… всё одно без этой земли родной имена все твои как и сам ты ничто… Мы, рождённые на меже, что без ножа нам сердца? точно надвое режет – но встав прямо на ней мы не видим её, той черты, отделившей народы. Такова тут судьба, тот наш рок…

Выла вьюга над полем за окнами тверди, пугая холодною песнью сердца. Тьма плыла над землёй среди стужи и мглы – и не зрилось в том мраке ни самой малейшей искринки, ни света, ни сполоха… лишь чернота бездны но?чи зимы.

Холод стужи, принесшей сюда первый снег, что разлёгся по здешним полям и холмам две седмины назад, точно хитрая кошка незримо искал хоть малейшую щель между брусьев и досок, дабы тихо проникнуть за двери в натопленный сруб. Старик, что толок в ступке травы с кореньями, говоря с давним другом и вершним их тверди на миг оторвался от дела, оставив натёртую пальцами ярко блестящую ручку песта, и повернулся к оконцу, откуда послышался шум.
Малая птаха уселась на крае бревна, проточившись сквозь узкую щёлку едва приоткрытого волока ставня. Желтогрудая с чёрной полоской сквозь грудку и белыми пятнами щёк на головке синица запрыгала там, зорко вращая глазами и стукая клювом о доски.
– Глянь-ка, Хуг… Будут добрые вести.
Собеседник, привстав, дотянулся рукою до жбана, и в его кружку опять зажурчала струя из домашнего пива.
– Вот с чего уж? Синица обычная села… жрать просит, погреться.
– Так вижу. Не простая то птица… нездешняя.
– А ещё на глаза сокрушаешься! Ну так может хоть в эту зиму к нам вражины сюда не придут, как в минувшую? Или владетель пришлёт пополнение?
– Может быть… – тот опять взял в ладонь бронзу ручки песта, размозжая сухие коренья.
Хуг отхлебнул глоток пива, смакуя его терпкий хмель. Он хотел ещё что-то сказать, но тут в дверь постучали. Не дождавшись ответа их тяжкая створа открылась наружу, и сюда со двора весь в снегу забежал второй гость – много младше, с копьём дневной стражи в руке и щитом за спиною на долгом ремне через грудь. Он с почтением быстро кивнул допивавшему пиво, и обернулся к хозяину дома.
– Почтенный – гонец от горы!
– От владетеля? Ну наконец-то! – потёр в нетерпении ладони второй, – давай поживее сюда его к нам!
Молодой несогласно мотнул головой.
– Не от владетеля вести, почтенный… и не к тебе.
Рука старика замерла, и тяжёлая бронза песта гулко пала в раскрытый зев ступки. Он повернул голову к вестоносцу тем глазом, что видел получше.
– Видишь, Хуг – говорил же тебе, вести добрые будут… Мой сын?
– От него к тебе… гость один прибыл вот только что, – запнувшись на миг кивнул стражник.
– Так веди его живо сюда! – заторопил молодого глава здешней тверди, а хозяин согласно кивнул, убирая на полку мешочки с травой и корнями и ступку. Хуг колыхнул рукой жбан, заглянув в его зев.
– Третьим будет как раз, если бегает быстро…
– У-у-у… это вряд ли… – молодой поскрёб за ухом, – чтобы бегать сейчас… Принесу уж скорее с парнями…
– Что он – пьяный явился? Или совсем околел за дорогу?
– Да нет… Тут почтенному может не вести расспрашивать нужно, а из Эйле вытаскивать вестника этого.
– Что с ним? – впился глазами в вошедшего в двери хозяин.
– Стрела… – стражник ткнул себя пальцем в плечо, указуя где было ранение.
– Так тащи сюда гостя! – заторопил его Хуг, наливая себе в кружку пива, – что ты стал, Фидех – ноги примёрзли к порогу?
– Да нет же, почтенный… сейчас, – переминаясь с ноги на ногу стражник хукнул горячим дыханием в зябнущий левый кулак, что сжимал в пальцах древко копья, – да и это… не гость это в общем, а… гостья…

Впереди были ночи и месяцы долгой зимы. Той холодной порой те же несколько мор-лохрэ Убийцы Ёрлов, щедро пополненные людьми, точно на острии копья последовали впереди воинства кийнов. Быстро и незаметно пройдя замёрзшими речищами бегущей за кручи Сорфъя?ллерне к Закатному морю Хвиттэ?льве и её многочисленных притоков, как яростный вихрь из бездны Р’уайг Ламн-а-слеана нежданно обрушились сталью и пламенем на не ожидавшие их удара Вольные Города и иные южные земли Дейвоналарды, с ужасом встречавшие развивавшиеся боевые стяги белого цвета с тремя устремлёнными к западу чёрными стрелами.
И там, где прошествовали копыта их скакунов, прежде выпавший снег набрякал поверх белого алым, чернея садящимся пеплом угасших безмолвных пожарищ.

ГОД ВТОРОЙ "…СЛОВНО УГЛИ ПОД ПЕПЛОМ" Нить 13
В Винге в канун зимнего празднества Долгой Ночи? и Рождения Солнца в Верхнем городище собиралось большое воинство из орнов Прибрежий и Островов, пришедшее сюда с запада после завершения сбора урожая и рыбного лова. Скригги больших и множества малых домов тех уделов прибыли со своими людьми в ходагейрд, дабы на скором военном совете избрать теперь меты выправ и выступить против ставших на зиму войск арвеннида, сумевших за осень отбросить все силы дейвонского ёрла прочь от Помежий у прочно занятых ими союзных земель, и вновь глубоко продвинуться в сами уделы Дейвонала?рды. Сюда прибывали и воители многих других орнов Средних земель и далёкого Юга, кто откликнулся на призыв дома Скъервиров встать под стяги воссевшего за Столом Ёрлов после своего погибшего отца малолетнего владетеля Вигара.

Много лет уже старая Соль из восточных Помежий была первою повитухой в Высоком Чертоге, полвека как принимая на свет всех родившихся здесь – от сына последнего свинаря до наследников ёрла и братьев его, обучая тем знаниям прочих помощниц – в чём издавна славилась лучшей. Но ближе всего к её доброму сердцу лежала судьба этой женщины, некогда силою привезённой в Хатхалле с востока – чьих двух братьев так и не сумело спасти среди прочих и её искусное умение лекарши и зелейницы. Чьего сына когда-то она первой взяла на руки – в муках и горе рождённого из материнской утробы на свет без отца, без любви и без брака по че?сти – и принудила ту взять ребёнка к груди. Которая всему вопреки оказалась много твёрже иных среди дев, и чью жизнь много лет она зрила, вместе с дружной к ней Сигрит из Эваров став той верной поддержкой в те скорбные годы.
И теперь, когда тень от минувшего вместе с Ножом растворилась из зримого жребия Гвенхивер, тем больше старуха была трижды рада за новую долю своей названной дочери, до сих пор служа ей утешением и советом.

– Зря ты, милая, сердце тревожишь… Да, всё скажешь как муж твой частенько речёт – что боги не больше дадут, чем отнимут – всё так… Уж вся жизнь такова, лгать не буду. Но хоть было дано тебе горя в три меры – и в тебе дана сила троих, всё ты вынести сможешь.
– Что увидела хоть ты, почтенная?
Старая Соль оторвала глаза от багрового круга на дне своей чаши, вдохнув терпкий запах плескавшейся жидкости.
– Разве зрящая я, чтобы видеть грядущее? Ты же тоже ведь в силах порой видеть долю – как дано тебе то от рождения.
– На других прозрить исподволь в силах. Но собственной доли не зрила я прежде…
– Даже зри – перепрясть её разве б смогла? – усмехнулась вдруг горько старуха.
Гвенхивер несогласно мотнула головой.
– Никому то не в силах наверное, почтенная. Да и видно дано было мне по судьбе – чтоб меня научить…
– Так чего же сейчас ты себе травишь сердце? Стал достойнейший подле тебя, каких мало отыщешь. Мужчина, с каким расцвела ты как матерь и женщина. Да – всё вижу… он тоже ведь Скъервир… Не слепая я, зрю в тебе гнев – что рвёт сердце не меньше чем страх.
Старуха взглянула в глаза той.
– И что старую веру ты втайне хранишь – тоже вижу. Научилась ты до?лжно за годы их волей – так теперь дали боги и счастье. Береги его, множь – вот и вся твоя доля.
– Так узрила ты хоть что о том? – повторила она свой вопрос, в волнении стиснув руками ткань платья.
Соль мотнула седой головой в несогласии.
– Зря тревожишься, милая. Есть иные мужи, что подобны копью – все суровы, тверды, кто преграду любую пронзит – в ком есть мощь. Кто в бою лишь твердеет, сколь хватит закала и правки, и без дела гниёт. Из таких будет Храфнварр. Но и лучшая сталь лишь железка – если нет той руки, что держать её в силах.
– И что значит твоё прорицание?
– Разве зрила я прежде, как отринешь ты горе своё? Чем могла – тем тебе помогала, дабы не было горше с злодеем жить годы… – пожала плечами старуха, говоря о понятном лишь женщинам, – порой боги безмолвствуют, где и когда дунет ветер незримый из бездны – что те чёрные тучи сгущает над нами или рвёт их на клочья… Как и зелье, что сладко и горько, что жизнь может дать или убить – всё под солнцем двояко…
Старуха умолкла на миг.
– Лишь мы сами пути свои торим, всякий по собственным силам. Так скажу тебе, милая – зря ты рвёшь себе сердце в тревоге. Зря боишься опасных выправ в чужих землях. Много ближе его ждёт могила – и лишь подле тебя…
Гвенхивер вздрогнула, на миг закрыв ладонями побелевшие губы.
– Что же мне делать, почтенная?
– Жить. И рукой той быть мужу, что поддержит его и не даст преломиться.
Повитуха опять замолчала, болтая в ладонях точёную чашу с жертвенной кровью животных. Нынче, в священное празднество Долгой Ночи и Рождения Солнца много путей зримых оку открылось для зрящих – тех, кто в силах был видеть сквозь мглу.
– Так узрила ты хоть что, почтенная? Сколько раз я смотрела сама – всё лишь в смерть для него ведут двери… – глухо прошептала старухе молодая арвейрнка, – и не в силах я то перепрясть, как ни тщусь…
Плескалась густая багровая кровь на дне чаши, от края до края стекая по стенкам, незримо неся в себе черты знамений, что будут даны для их ждущих ответами.
– Зрю я сквозь мглу, моя милая… Зрю я то, что быть может и сбудется после – уж как боги дадут, или сами мы све?ршим – но предречь то так твёрдо не в силах. Что быть может не раз ты детей принесёшь для супруга – но то будет ли Храфнварр, или уже кто иной из достойных… и приму ли их я из утробы на руки – не скажу тебе точно. Нет ответов на то…
Соль воззрила в глаза своей названной дочери – оцепеневшие от волнения и тревоги.
– Никогда боги ясно не явят, как их воля проляжет в грядущем… Может помощь придти в нужный час и от тех, от кого её меньше всего ожидаешь – кто научен и сам по судьбе должен быть, уплатить свою цену за знание. Лишь мы сами те тропы узрим – по какой нам пойти. Всех дверей не закрыть нам от смерти… а в иные сама она тихо войдёт, сами их раскрываем мы слепо.
Гвенхивер молча внимала словам говорившей, в волнении сжав побелевшие губы и стиснув сцеплённые пальцы ладоней.
– Зрю одно для тебя – будет ноша твоя тяжела. Ты лишь страх свой отринь – и рукой мужу будь, что не даст преломиться… раз уж любишь его так же сильно – и как помнишь и то, что он тоже ведь Скъервир…

Соль оторвала свой взор от наполненной чаши, поставив её согретое от ладоней точёное дерево на доски стола и не говоря больше ни слова. Всё, что вырекли боги, уже было тут сказано – так к чему же пустые слова слепых смертных, коих так она вдоволь излила в поддержку?
Простившись с Гвенхивер повитуха покинула покои вершнего укрепью и заторопилась к себе, на ходу выплеснув в укрывавший двор снег предсказавший ей то алый сок жизней из чаши – зловещим пятном покрывший чистую белизну, предвещавший ей множество крови в грядущую зиму – и лишь будучи страшным предвестием к той многой крови, что будет ещё пролита много позже…

Хрипящие паром из ноздрей усталые кони в тёплых попонах остановились во внутреннем дворе Хатхалле, и небольшой заго?н прибывших с северной дороги всадников со знаками дома Скъервиров на стяге и верховни?цах воителей спешился, передавая своих загнанных скакунов в руки подбежавших служек. Усталых животных повели в конюшни чистить, кормить и поить с долгой дороги, а люди Прямого заторопились по жилищам в стерквегг отогреться у огня очагов и поесть после не одной восьмины пути к ходагейрду.

– Хвала Всеотцу – возвратился ты к сроку, почтенный! – Змеиная Кожа в воротах встречал их загон, с почтением преклонив голову перед Храфнварром, – в стерквегге без бед всё – считай, что вчера лишь вы о?тбыли!
– Рад слышать то, Имель. Пошли кого к скригге – скажи, что я прибыл.
– Немедля уж! Снорра, а ну-ка бегом – передай всё достойному Сигвару, живо! И в стряпные – чтоб бабы нам делали стол!
С коня спрыгнул от стужи багровый весь Агиль, отряхнув бороду от намёрзшего инея.
– Имель, чтоб тебя! Дрых тут в тепле, пёсий сын – а мы жопы морозили месяц! Обниму дай тебя хоть на радостях, друга!
– Ну давай хоть меня, раз обнять свою бабу ещё не бежишь ты, Подкова! Родила тебе сына она в ту седмину, дурак!
– Ну тогда извини – обнимайся с кувшином! – Агиль хлопнул Ормледри рукой по плечу, исчезая в воротах стерквегга.
– И тому буду рад! Ну сегодня с Поганкой хлебнём уж винца от души! Приходи и ты в гости, почтенный!
– Приду…
Прямой на мгновение смолк.
– Стрелу в шею Поганка поймал за Высокой Дубравой в засаде… Мужик крепкий был, выжил – но огонь кровяной в ране той подхватил. Всю седмину кончался… – сказал с сожалением Храфнварр.
– Ну известно – разбойничья выходка – обмазали жало умётом, выблю?дки… – со злобой скривился южанин, – трусливые жопы ослиные, Хвёгг их пожри!
– Перед смертью что спеть попросил на прощание, знаешь?
– Что – «Невесту»? – поднял брови Имель.

Хмурый Змеиная Кожа повёл всех прибывших к столу, что уже накрывали в стерквегге. Сам же вершний стряхнув с плаща снег подхватил на руки встретившего его тут восьмилетнего Бродди, и усадив обрадованного сына на плечо зашагал в их покои, где его возвращения уже второй месяц дожидались Гвенхивер и их дочери.
– Знаешь, где был я? – спросил он ребёнка.
– У Каменных Ворот?
– Верно, сынок. Объехал все дейвонские орны старых земель, едва не до Чёрной реки – там, где уже властвуют вожди-диде?лисы союзных а?рвейрнам племён на пути к берегам горящего камня, что поклоняются богам грозы и болот, и змеиным хозяевам Нижнего мира.
– Ты видел там одедраугров, папа? – глаза мальчика загорелись любопытством.
– Говорят, в тех далёких и диких лесах до сих пор ещё водятся львы. Их тени я видел в ночи среди леса по кручам Хвитхо?фуд-фъя?ллерн, и рык сотрясал само небо.
– Ух ты! – взволнованно вздрогнул мальчишка.
– В тех местах и медведи под окнами гадят, – усмехнулся Храфнварр, припомнив услышанную им в пути тамошнюю поговорку, – но храни Всеотец – от встречи с духами глухомани я ускакал как можно дальше от скал Белой Головы. Иначе они бы уже шуршали в своём чёрном котле моими косточками – вот так вот!
Он шутя затряс-защекотал мальчика под мышками, и тот громко захохотал, пытаясь вырваться из сильных рук Прямого.

Гвенхивер встретила мужа на крытом переходе вдоль стен, закутанная в обшитый волчьим мехом шерстяной плащ. Её огненно-рыжие косы покрылись белой заметью снега – так долго она стояла тут в ожидании супруга, узнав у прислуги стерквегга о долгожданном прибытии его людей из выправы.
– Суховей из Ардну?ра, женщина! Замёрзнешь… – он поспешно накинул на её плечи и голову свой тяжёлый плащ, оставшись в одной простёганной крест-накрест кожаной верховни?це, и притянул к себе, крепко обняв.
– Я так боялась за тебя. Север не самое безопасное место для Скъервиров.
– Было дело – и стрелы нам в спину летели… – усмехнулся вздрогнувшей от таких слов жене Храфнварр, успокаивая её, побледневшую – и то хорошо, что всего не поведал он Гвенхивер, что там было в дороге – сколько алого взял его меч в том пути к старым землям. Никогда не встречал Север миром дом Скъервиров…
– Я же обещал вернуться к тебе, Гвенхивер. Видишь, я здесь.
– Я ждала тебя…
Пальцы женщины нежно коснулись рябин на щеке у мужчины, гладя их рытвины. Он прижался лбом к её лбу и поцеловал, чувствуя горячее дыхание жены на своих замёрзших за долгую дорогу губах.

– Да – достойный Поганка был муж… – вздохнул Брейги Костлявый, отлив приношением на пол из чаши три капли, и пригубил вина с островов у Арднура, – разожги Всеотец его славу там в Халльсверд четырежды.
– Вот выблюдки, медвежий умёт… – Имель угрюмо взирал на свою вкрай налитую чашу, не тронув её мягкий хмель, на кой так расщедрился друг Храфнварра, – такого товарища в землю свели, сучья поросль… А теперь что – союзники, мать их… и даже не тронешь. Я бы их…
– Под луной всё не вечно, как молвит наш скригга… – вздохнул домоправитель, имея ввиду скоротечность лет жизни людской. Но Змеиная Кожа то понял иначе.
– Во-во-во… Завтра всё может быть. А я цепкий на память, поверь. Если выпадет срок и возможность – всё им вспомню за Гальдура. Союзники щас – завтра снова враги – а потом будут трупы червивые…
Костлявый, жевавший гусиную ножку, на миг поперхнулся, поморщившись – точно и впрямь на тарелке узрел копошащихся в мясе опарышей – и торопливо запил всё вином, пролив чашу на стол от волнения. Хлопотавшая тут в Малом зале для пиршеств служанка, прибиравшая после прошедшего ужина снедь со столов, деловито затёрла багряную лужицу тряпкой.

– И давно был он в воинстве – Гальдур?
– Да как я – все лет десять, – Имель лениво цедил через зубы вино, глядя на ноги в пол, не взирая на домоправителя.
– Давний друг?
– Да как пальцы в ладони с единого места растут. Мы хоть часто, бывало, друг друга зубами так скалили словом – то товарищ был первый, с ним вместе от пешца простого прошли до помощников Агиля.
– Да – в такое вот время приятелей чаще и чаще выходит терять, – вздохнул Брейги, помянув упокойного друга Ормледри, – как он в воинство ваше попал? Он откуда сам был, из какого семейства?
– Из Къеттилей, данников северных Свейнов, за Чёрною Кручей.
– А я думал, он Дейнову дому служил?
– Так и было, на севере долго бывал у Ворот. А потом возвратился домой, одно время осел – а как были волнения в южных уделах, подался на службу к Прямому, как тот набирал там толковых людей.
Вино было мягким, приятным, с орехом и мёдом на вкус, и видно уж страсть как совсем дорогущим – но Имель не знав меры пил, наполняя за чашею чашу – и Костлявый забыв про свою бережливость совсем не глядел, как пустеет кувшин. Где-то подле сновала служанка, стирая тряпицей с закапанных жиром столешниц остатки еды и просыпанных крошек. Догорали последние свечи в светильниках, и чертог погружался во тьму наступающей ночи.
– А ты тоже к Прямому подался на службу?
Имель вдруг хмыкнул – так громко, что даже служанка на звук обернулась.
– Да вот как бы сказать…
– Так скажи. Вечер долгий, ещё на покой даже дочки мои не отправились, дел никаких. Хоть какая история на ночь.
– Ты же как воробей вечно в разных заботах, почтенный.
– Ай – да к Хвёггу заботы те! – плюнул вдруг Брейги, налив себе полную чашу, – помянём же достойного мужа, кто так ви?на мои оценил. А ещё говорят, северяне-де пойло любое заглочут как свиньи помои, и всё им равно что лакать, лишь бы кишки горели…
– Так задаром и кисль будет мёдом… – хмыкнул Имель. Но подал свою чашу наполнить ещё. В крови будто бы Хвёгг жгущим яростным гневом и тёмною злобой скрутил свои кольца, заставляя бурлить её в жилах. Вроде видел смертей преизбытком, товарищей прежде погрёб не один уж десяток за годы – но погибель Поганки, с кем вечно шутливо собачились, выбила из колеи. Хотелось напиться, забыться про всё, про своё одиночество.
– А ты ржать сам не будешь, почтенный?
– Горящим клянусь – своей Стейнвёр сегодня не мять мне, коль слово нарушу! – Брейги ударил себя кулаком по груди, во хмелю уже сам распалившись на дерзкую клятву – о коей немедля и сам пожалел, вспоминая супругу.
– Я разбойником был там на юге, – сказал ему прямо Змеиная Кожа, отставив на стол свою чашу.
– Ну – бывает…
– Бывает то точно. Таких в любом войске хватает, врать грешно. Лучше уж по закону лить кровь, если страха не знаешь, чем бесчинствовать так втихаря – чтобы к висельне только дорожку свою упрямлять. А вот как я попал в войско Храфнрварра – тут не каждый такое расскажет, что выпало.
– И вот как?
– А вот так – что разбойником был, по чести? говоря, никудышним… Там у Бирксведде в ту пору был голод, ну и кой-кто из наших и начал на дело ночное захаживать.
– Голод страшная штука, не спорю…
– Всё как есть. И короче, троюродный брат так подбил нас с соседом на дело ходить – ограблять мимоезжих купцов по ночам, кто в питейне иль в поле на пустошах стал ночевать. Ходок с десяток успешно мы так промышляли, чужие подре?зали кошели, а потом вот такое случилось…
– Чего?
– Ща узнаешь… – ухмыльнулся Змеиная Кожа, – ржать будешь арднурским ослом. Кишке – ну, брат мой троюродный кто – как-то кто-то донёс, де владетель Бирксведде решил откупиться от вражеских войск Аскхаддгейрда, что его теребили как пчёлы медведя в тех распрях, где все города воевали. И, мол, кто-то из слуг и подслушал, что ехать тут будет гонец, кто везёт серебро то. Эвар не мешкая быстро нас поднял с соседом – мол, то дело верняк, так возьмём серебра, что до жизни сконченья жрать будем на золоте точно наш скригга.
– А он что – сам на золоте ел точно ёрл?
– Да брехня то… Но Кишке бы что приплести, дабы нас раззадорить. Мы с косым Лейфом так сразу зажглись как дитята – не подумали даже, что этот гонец не один будет точно, кто везёт серебра на всё войско. Темнота, одним словом, набитые дурни…
– И что дальше?
– А дальше явились к ночи? мы в питейню, куда будто бы прибыл гонец, как сказал нам Кишка, кто ходил всё разведать. Мы схватили свои секачи, что кузнец нам с обоих сторон заточил, и вломились в питейню. Был дождь, уже осень, продрогли все напрочь, пока за кустами таились – и орём: «подавай серебро!»
За столом там сидел один гость лишь, мужик чуть постарше меня. Тоже сам небогат с виду, плащ изветшалый нелатаный, мокрый как мы – и пьёт пиво, доев уже кашу. Сидит боком к нам правым, не смотрит – лишь вижу, что краешком глаза нас всё же сечёт, как мы встали вокруг. Будто нет нас – иль место пустое какое. Ни бровь не поднялась.
Кишка меч свой занёс – «ты глухой? Где кошель твой?»
А тот отвечает так тихо, спокойно, как дядька племянникам вздорным советует вроде:
– Вижу, замёрзли вы, парни – аж зубы стучат. Вы бы шли по домам, пока хворь не схватили. А то вдруг бубенцы зазвенят не от стужи уже… ведь и так шорох слышен. Ты про этот кошель мой?
И ложит на стол его. Маленький, вязаный, там серебра курам на смех.
Кишка взварился: «ты что тут несёшь? Где серебро аскхаддгейрдским собакам, что им перевозишь?»
А тот усмехнулся чего-то, всё глядя на нас правым глазом, как будто совсем не боится. И вдруг сам ко мне обращается вслух:
– Я гляжу – ты из всех вроде самый толковый. Стал у выхода, палку свою не как бабскую сиську взял в пальцы, и дело тебе не по нраву, в какое ввязался. Если хочешь служить, дуй со мной, за тебя я у вершнего нашего слово замолвлю. А вы дуйте домой, отогрейтесь-ка лучше, бедняги.
И твердит так спокойно, как будто и нет нас, а сам он ничуть не боится. По-хорошему так – пока что.
Кишка тут голову потерял, весь взварился от гнева – и шарахнул мечом по столу, разрубив плошку с кашей у гостя, забрызгав тому бороду.
Гость отёрся ладонью, взглянул так на Эвара с жалостью, и опять говорит – но уже не так до?бро:
– А ты знаешь, чего вы зазря тут явились втроём лишь? Вот у вас всех в руках вижу срань, что кузнец лишь подправил под вид кроволивца – а ляпни сильнее по доскам, и треснет умёт ваш из крицы болотной.
И сам левой ладонью на стол положил свой клинок в простых ножнах. Полторачник такой, как по черену вижу – не всякий из свердсманов этим помашет подолгу. Чуть привытянул меч на пол-длани, чтоб мы увидали – железо там дымчатое, сталь лучшей правки – такое вкруг пояса можно согнуть и ударить по камню, так только затупится малость, а целым останется. И под череном знак из орлиного клюва, пробившего щит… рука Хроссмунда Ванстре. Взял в ладонь свою кружку, и снова сказал, так на нас и не глядя в лицо, краем глаза буравя.
– А это подарок того, кто его отковал самолично. И допить мне осталось тут пива немного, как вижу. Как допью – так что будем потом мы тут делать, как мыслите?

Имель умолк, долго-долго смакуя вино в своей чаше. Брейги слушал в два уха, в нетерпении всё ожидая истории – что было дальше. Где-то в углу Малой залы затихли шаги убиравшей служанки.
– Я быть может и тёмный, с рожденья лишь сеял овёс с ячменём – но смекнул, что не каждый из свердсманов носит клинок от Левши самого?, мечековца на юге первейшего, чьи железные зубы как добрых три стада коров могут стоить – и уж тем больше не всякий вот так вот в подарок его получает. А вот Кишка решил проучить наглеца – и повторно взвил рубщик, уже метя в голову. Я лишь краешком глаза успел увидать, как тот гость вырвал жало из ножен, и резко взмахнул. Тут же Кишка с железкой назад, а кишки? его на пол из брюха – как на?двое взрезал требух дураку этот странник.
– А сосед твой – да как его… – Брейги забыв почесал себе за ухом.
– Лейф первее меня двинул ноги за двери, резак уронив. А я лишь разглядел, как тот гость обернулся – лицо увидал, что в отметинах смерти багряной вся левая часть, и ничуть не разгневан.
– Что – он сам был? – догадался Костлявый, о ком была речь.
– А кто же? И говорит так: «смотри – если всё же надумал, то двигай со мною. В тебе вижу толк, и ума всё же поболе за этих двоих».
– И пошёл ты за Храфнварром?
– Что я – дурак? От таких предложений раз в жизни баран лишь откажется. Да – за глупость свою за товарищей всех вечерами отхожие вёдра мывал – зато стал не какой-то селюк из навоза, в земле не сижу до заката с сохой и мотыгой.
– Так а то серебро… – начал было Костлявый.
– Да не стал Храфнварр брать денег с хозяев Бирксведде – враньё было всё про тот откуп. Он из тех, кто иль вырвет победу, или сам по чести порешит всё по-мирному, если противник и сам говорить с ним готов. На разведку он ездил тогда, и своих отпустив вдруг заехал в питейню, жену свою вспомнить и сына, как мор их унёс в этот день лет за сколько до этого…

Гасли последние свечи в чертоге. Стыли печи, отдав всё тепло, и темнели уже дотлевавшие угли в их зевах закопченных топок. Брейги ушёл по делам, как позвали его за собою помощники. Опустел Малый зал, затихали под сводами звуки уже уходивших в стряпные помощниц жены их Прямого. И лишь скрип половиц вдалеке говорил, что южанин ещё не один тут.

– Дурно пить одному. Всё равно не легчает на сердце.
– Я и сам то четырежды знаю быть может… – Змеиная Кожа качнул в руке чашу, считая – какая уже за сегодня та полная, – ты же вряд ли, красавица, пару мне нынче оставишь в том деле…
Имель осёкся, язык прикусив, когда женщина села напротив за стол. Была та помладше их старшей, но тут уж служила давно, вышла замуж за старшего конюха – так до Огненной Ночи, когда запылал весь Высокий Чертог.
– Ты прости – не хотел я обидеть…
– От такого же разве в обиду? – вопросом ответила та, положив свои пальцы в ожогах на руку Ормледри, покрытую колкой коростой чешуек. Имель вспомнил, что была та даже до этого очень красивая. Говорят – дочь какого-то скригги внебрачная, кою в Хатхалле он до?бро пристроил. Как же звали её – разве вспомнишь, когда он на жён на чужих не смотрел? Всё же кажется Ульглейн…
– Дурно пить одному. Сама знаю, что легче не станет.
– Да не пью я… Поминки в Поганкину память.
– Был тут кто у него среди наших? – ладонь её была не глядя на холод в остывшем уже Малом зале горячая, тёплая словно тот уголь под пеплом – живая.
– Не отсюда, – мотнул головою южанин, – слыхал, была женщина в Нижнем, вдова то ли шорника, то ли сапожника; с ней он был. Может как разузнаю, так хоть передам, что уж Гальдура нету.
– Передай. Хуже нет, как про мужа не знать, где какая судьба ему выпала. Я хоть знаю, где мой упокоился в Огненной Но?чи…
Имель так и держал недопитую чашу, взглянув ей в глаза, наблюдая за женщиной – как оставил огонь ей на дланях и лбу со щеками опалины, красными пятнами за?живших струпьев пометив её красоту, так пугавшую нынче.
– Я спросить вот хочу… Только ты не в обиду… Как живётся тебе? Мужикам же не так это больно сносить, быть таким вот….
Ладонь его ткнула себе прямо в щёку, коснувшись чешуек на коже.
– Так и живу. Жить ведь хочется, быть, солнце видеть. Что уж плакать, раз то не вернуть?
Она осторожно коснулась рукой его колкой коросты на левой щеке.
– Холодно тут. Весь замёрзнешь к утру, если будешь сидеть и всё пить.
– Я, как видишь, недаром Змеиною Кожею прозван…
– И пусть. Даже змеи одни среди стужи укрытие ищут, с кем рядом сплестись. Холодно тут. Скоро ночь.

Имель хотел было выпить в последний раз в память о друге, но подумав, и глядя в глаза ей отставил подальше свою недопитую чашу. Пусть Поганка покоится телом в гнилых и лесистых уделах на севере – дух его заступил за врата вечным блеском сияющих Халльсверд, а память о Гальдуре так и останется тут средь живых, кто его будет помнить. Кто живой – должен жить… уж такой непреложный закон во все ве?ки под солнцем.
Даже он и она – таковые как есть.

В далёком краю за горами, в дне пути от начала бескрайнего Моря Песков, среди взгорий залесенных древами буков и гордых широколистов покатых холмов, на берегу полноводной тут Белой на круче скалы возлежала твердь дома мухаррибов, возносясь к небесам островерхими жалами веж и сияющим мрамором стен, что своей белизной проступали сквозь серую завесь дождя, колыхавшего резь крупнолистых вершин тут посаженных пальм из уделов на юге – сумевших прижиться и тут. Тучи с закатного моря низвергли холодные струи воды, что студили покои владетеля, и жар ярко горящих печей как незримая длань расползался по залам, согревая собравшихся тут на совет.
Средь украшенных золотом витых письмен ярко-синих лазоревых стен и зелёных сияющих плит половиц, горячих теплом от бегущего в трубках под ними очажного дыма, у стола из резного багряного древа и кости клыков исполинов степей в разговоре уселись на креслах и мягких коврах семь мужей. Во главе на казалось простом, источёном из чёрного камня и крытого шкурами барса Седалище Твёрдых воссел человек старше прочих годами, походивший на некогда резкого хищного зверя, уже надломлённый и тихо слабеющий. Нездоровый воско?вый румянец багрил его лик, а дыхание прежде могучего тела порой прерывалось надрывным и долгим харкающим кашлем.
– И какой дать ответ мне владетелю севера?
Длань его с протянутым острым перстом резко вскинулась, указуя на свиток послания, что раскрытым лежал на столе среди чаш и блюд с мясом их трапезы, уже остывших за долгое время, пока все из мужей ознакомились с ним.
– Смеет он даже нам тут всем указывать, кто и что должен делать! – вспылил вдруг один из мужчин, брат владетеля Зейда, – Единый свидетель – совсем многобожцы уже обнаглели, что тщатся решать за нас всех!
– За меня не решаешь и ты ещё, брат… – перст владетеля твёрдо коснулся Седалища Твёрдых, на котором сидел Мутахи?д-аль-Аэ?да – Гонитель Врагов.
– Мы все слышали слово почтенного Сигвара с севера, говорящего словом их ёрла, – вмешался ещё один брат, – и готовы внимать и содействовать, дав им ту силу, что будет быть может решающей в битве с противником. Надо нам…
– Ты ещё наше воинство всё целиком до последнего пешца отправь им за горы! – вскипел вдруг Абу, – нет, Амр – влезть в склоку соседей не до?лжно нам нынче!
– А когда-то сам первым желал туда влезть ты, аль-Хар… – язвительно молвил один из гостей, седовласый старик, предводитель воителей Ж'айш-арамли?.
– Я знаю, что скажут владетели многих домов, кто стоит за дверями… – Зейд резко метнул взор направо, где за широкой спиною носителя бремени власти мухарриба, полнотелого статного Надра Клешни возносились высокие створы ворот, – я собрал вас, достойных и верных средь дома Заид, чтобы слышать слова, кои может быть примут свой вес на ту чашу решений, что теперь высока и легка в моём сердце. Михлаб с севера мудр, и зрит метко и даже за тысячи стрел от Хидджаза, уповая на помощь от нас по чести? – равно и по возможностям.
– Коготь твой уповает на помощь – а взамен обещает лишь крохи, – насмешливо фыркнул Абу, – что получим с того, истребляя изменников их малолетнему ёрлу?
– Мои только жёны и все сыновья под луной… Даже власть мне дарована свыше Единым, чью страну я взял некогда в руки. Нет, Абу – ты останешься тут, как уже я решил. Твой чин более чем благороден, и не в силах отправить тебя я на бойню, коя вот уже третий как год там пылает, и не в силах угаснуть досель.
– Ты забыл, брат – что есть и соседи… И они-то вмешаются тоже в ту свару – Единым тебе присягну! Эти свиньи с востока ударят нам в бок, едва мы там увязнем – или встанут на бок предводителя Эйрэ в открытую. А на западе… тьху!
– Да – пожар разгорается сильный, Единый свидетель… – со вздохом огладил бороду предводитель Воинства Песков, – Абу прав – и влезть полною силой в него неразумно. Каково же решение примем мы тут?
– Я согласен с достойнейшим Гази, отец, – поднял голос один из сынов властелина Седалища Твёрдых, несущий чин правой руки у почтенного Надра Кама?ша, – но и оставить письмо без ответа не можем по че?сти. Кто как не мы должны верно блюсти все дела в нашем доме и подле него? Не вмешаться нельзя, ибо наши места могут тут же занять нечестивцы с Большого Арднура.
– Всё так, Рафш… – согласно кивнул ему Надр, – мои люди твердят в своих свитках оттуда, что в Арсаша?хре все ждут с нетерпением смерти владетеля нашего – а равно и то, как засунуть свой нос в дела севера. Загоны Хосровов уже добираются к больхам, где один из владетелей поднял недавно мятеж.
– Провалиться бы им и Кава?ду со всем его семенем прямо в смолу и огонь, потаскухиным детям – жри их Хазат-аль-Элам… – буркнул Зейд, гневно глядя в окно на восточную сторону.
– Писано женщиной. Юной совсем… – седой как снег Гази Ветер Погибели ещё раз внимательно глянул на строки тончайшей заплетенной вязи послания, и вдруг по-мальчишечьи дерзко вдохнул тот неслышимый запах от девичьих пальцев, что остался на свитке, – руку Михла?ба и сына его я уж знаю, Единый свидетель.
– Да хоть тенью Сотрясшего Мир! Прочитали мы все его просьбы… Каков будет ответ наш, достойные? – вопросил всех Абу, поутихнув.

Зейд вдруг кинул взор влево, где в тени вдалеке от жаровни виднелась ещё одна стать человека, доселе молчавшего – лишь внимавшего речи других.
– А ты почему всё молчишь? Ведь послание и о тебе…
Тот – моложе иных, среднерослый и жилистый, не совсем походивший на прочих собравшихся – скрытый тенью едва освещённого пламенем зала вдали от горящих жаровен, что и лица было трудно узрить в окружающем мраке – придвинулся телом вперёд, распрямившись. На запястье блеснул серебром тонкий круг небогатого с виду обручья.
– Я внемлю твоей воле, владетель, – негромко ответил он Зейду.
– Довольно ли будет тебе этих сил, что вручу я вести? через Ф'ам-альхажа?ри?
– И половины того мне достаточно будет в том деле. Когда выходить нам на север?
Зейд несогласно мотнул головой.
– Сперва выйдешь на юг – решить наши дела в тех уделах, и набрать себе воинство. Почтенный Даххаб из Ари?д тебе будет помощником в этом, прежде чем сам поедет на север посланником в доме их ёрла.
– Половины… – насмешливо фыркнул Абу, покривившись, – там и семь тысяч мало, чтобы взять все городища мятежников.
– Увидим… – сидевший во мраке не дрогнул, как будто не слыша ту колкость от Абу.
– Я не знаю вот, Рубящий – или ты глуп, или Единый лишил тебя страха совсем – что порою одно есть и то же?
– Отчего же… Страшусь.
– И чего же? – любопытствуя поднял свой взор старый Гази Риях-аль-мути.
– Да – чего? – повторил за ним Абу, весь снедаясь в догадках.
– Что убью тебя как-то за глупость твою и горячливость, родич – и страшусь, что отец мне на то потом скажет… Он ведь в гневе опаснее жала Манат.
Абу покривился.
– Да чтоб жена тебе так же была как и ты, семя Хазат-аль-элама… – негромко он фыркнул под нос, не найдя что ответить сидевшему там среди мглы вдалеке от огня. У всех из владетелей в доме в избытке таких, кто зовётся в народе ночною женой – но никто их приплод не впускает в круг ближних родных на высокое место – а тем больше такой, от простой полукровки из этих племён многобожцев. И лишь буркнул с ворчанием громко:
– Поминать кого жаждешь, глупец… Единственным трижды клянусь – многобожцы тебя и Горящему их поклоняться научат, раз в десницы Единого доме тут древних божков вспоминаешь!
Зейд и брови не поднял, слушая вечно горячего брата. Что поделать – в Единого вера прошлась по уделам Арднура с далёкого юга, из Бахр-аль-рималь, бесконечного Моря Песков – но и там же доселе прочнее иных сохранились обычаи прошлого и имена всех творцов, что вдохнули жизнь в мир тех племён, из кого походил говоривший. И вновь обратил взор на тень человека, сидевшего с краю от прочих мужей из их древнего дома.
– Собирайся немедля. Дел много у нас.
– Считай, я уже сел в седло.
Зейд пристально глянул тому человеку в глаза.
– И вернись, лишь потребует этого долг.
Тот учтиво кивнул головой, осенив себе лик в знак почтения дланью. В полумраке сверкнул как искра серебром оберег на запястье.
– Я вернусь, отец.

ГОД ВТОРОЙ "…СЛОВНО УГЛИ ПОД ПЕПЛОМ" Нить 14
Вечером, в одном жарко натопленном покое Высокого Чертога, где запрошлой весной за столом так же собрались на совет ёрл Къёхвар с братьями и Медвежьей Лапой – теперь уже все давно мёртвые – вокруг накрытого к поздней трапезе стола воссели шестеро человек. Там собрались глава владетельного дома и хранитель казны и печатей, его старший сын Горм Меткий – занявший место Бъярпо?тэ вершним над стражей, скригга Утир – крупнейшего из домов Прибрежий – Виганд Широкий, глава южного семейства Свейров Эвар Хромой, старейшина сильнейшего из орнов восточных Помежий Ёрваров Асквъёльд Долгобородый, и он – вершний стерквеггом Верхнего городища Храфнварр Прямой.

– Рад, что вы все тут собрались, почтенные! Хвала Всеотцу! – Сигвар Клонсэ поднял в руке кубок, немного отлив через край в дар богам, и за ним последовали остальные гости.
– Славный Виганд – я рад, что ты самолично повёл ваше воинство в эту выправу. Это послужит примером для многих иных семейств, чьи владетели презревают общую для нас угрозу, отсиживаясь с людьми в тепле своих очагов по уделам.
– Не настолько я стар ещё, почтенный Сигвар, в отличие от того же достойного Асквъёльда, чтобы не возглавить своё воинство – раз и он сам не страшится взять в длани секиру! – высокий и такой же широкий в плечах и поясе владетель дома Утир почтительно кивнул головой седому скригге Ёрваров и поставил на скатерть опустошенный кубок, отерев рукой губы и рыжеватую бороду.
– К тому же из моих сыновей в воинском деле силён только старший, а я хочу обучить тому прочих наследников. Быть может, если удача нам улыбнётся, и за зиму мы соберём на востоке достаточно сил, то удастся отбросить войска арвеннида прочь из уделов Дейвонала?рды как было прежде хотя бы. Теперь, как их Лев уже мёртв, хвала Всеотцу – натиск арвейрнов в это лето был не столь яростен.
– Однако почтенный, я хотел бы спросить – все ли дома Прибрежий верны присяге нашему ёрлу? – осторожно, не желая ничем обидеть союзника, вкрадчиво спросил того Сигвар.
– Как и было во все времена владычества дейвонов, достойный… – развёл руками Виганд, и вышитый на богатой верховни?це знак его дома словно пришёл в движение – бушующие синие волны в белой пене, из глубин которых вздымалась распростёршая лепести-пальцы окровавленно-красная рука исполинского Владыки Моря.
– Потомки А?ргвидд-Мар всегда будут верны дейвонским владетелям – и всегда же и будут их ненавидеть. Мой дом и мои сыновья преданы присяге и нашему общему делу. Однако достаточно семейств до сих пор помнят недавнее пришествие твоего родича Рауда, залившего нашей кровью восставшие прежде уделы – и держат в сердце дедовские обычаи и законы, к возвращению коих взывал нам тогда сам почтеннейший Кербалл. Мой единокровный брат Ройг из таких, если для тебя это тайна ещё.
– Не тайна, Виганд… – кивнул ему Сигвар, сжимая в ладонях резной черен посоха, – что брат твой был твёрже и этой вот кости…
– И навряд ли размяк он с годами. Молись Всеотцу, почтенный, что у меня довольно сыновей-наследников – и не его, а своего старшего я оставил в моё отсутствие блюсти дела дома Утир.
Владетель Прибрежий умолк, и взяв вильцом с расписанного многоцветием красок тонкоглиняного блюда жареный окорок, отправил его в рот, смакуя жгущую терпкую подливу с пряностями. Скригга Скъервиров тем временем обратился к главе Свейров.
– Почтенный Эвар, как обстоят дела на юге?
– Сколько смогли, столько свердсманов мы привели, достойный. После поветрия красной смерти многие гейрды опустели и податей не хватает. В избытке развелось средь купцов и селян недовольных, некоторые Вольные Города уже с лета открыто бунтуют, – Хромой в злости наткнул на вилец кусок рыбы – свежей форели, дымящейся паром средь жареной луковой стружки с гороховой кашей.
– Да, почтенный – наслышан давно… – скригга Скъервиров мимолётом кивнул на лежавшие в ячеях трёх ларцов на столе свитки писем с прочитанными посланиями, – эти изменники в Ла?утваннгейрде убили вершителя, младшего внука Эльдлейте. Был он толковым в том чине, но тут позабыл, что вести речь возможно лишь с тем, кто готов также слушать – а не с тем, кто желает убийства… и за то был на копья вознят ими заживо.
– Вот выблю?дки! Я бы их за такое… – на миг вспыхнул Эвар.
– Воздам. Своё время для каждого. Поймут и они, что у Скъервиров кровь не вода, чтобы лить её всяким червям без отплаты дозволено было…
– Весною и я за мятеж их возьмусь, поклянусь именами Горящего. Распоясались совсем эта чернь и купцы! – Эвар в запале ударил ладонью по скатерти.
– Не спеши. Придёт тот, от кого они сами ко мне поползут за пощадой и быстрой кончиной, – спокойно ответил хранитель казны и печатей, бесстрастный и невозмутимый – как свитый в кольцо хищный змей, кто готов выжидать для укуса.
– Кто хоть?
– Узнаешь…
– Тебе верю, почтенный. Если бы я сам повёл все войска усмирять их – то и в выправу бы некого было послать. Зато все кто пришёл – сплошь тяжёлая конница, пусть и не я?рнвегг.
– Большего я пока и не прошу. Но снизить подати тоже не в силах – иначе всё серебро мне придётся тянуть из иных уделов, а там тоже отнюдь не бездонные кошели – и воители тоже не шишками с ёлок живот набивают.
– Верно-верно! – поддакнул Когтю с набитым ртом Виганд Брейдур, не отвлекаясь от горячего окорока, – а с монетой сейчас стало худо…
– Да – края обрезают, тонча?т. Из свинца и железа подделки творят серебрёные – не страшатся и плети те воры проклятые! – фыркнул Хромой, негодуя, – точно видно придётся казнить, если даже по морде клеймения уж не боятся, мерзавцы!
– В Эйрэ тоже за распрю хорошей монеты уже не найти – Тийре сам повелел её дважды обрезать, а ценой принимать как за полную так же, – добавил доселе молчавший глава дома Ёрваров, – и подати выросли дважды за год. Недоволен народ, кругом ропот…
– У меня развелось лиходеев в Прибрежьях, кто соль парит втиху?ю и тащит тайком на восток в каждом возе и бочке, мимо податей наших так вот обходя. А как в землях срединных уделов, почтенный – купечество стонет? – обратился Широкий к внимавшему их речам с Эваром Сигвару.
Коготь с тихой усмешкой постукивал посохом по полу.
– Кто-то стонет – а кто-то в час распри лишь рад набить ко?шель… Те как угри в росе – все лазейки находят, чтобы взять свой товар казны мимо. Все Помежья в огне, а иные с востока привезть ухитряются тайно и камни, и пряность, и краску на ткань, и все прочие ценные вещи.
– Северяне на этом небось наживаются – или ардну?рцы тем больше… – подал голос Асквъёльд Лангха?рдиг, хмуря брови, – что кружными путями могут товары возить мимо распрей объятых уделов.
– И такое есть тоже, – кивнул ему Клонсэ, водя посохом по полу – а затем резко ткнул им о доску, – а есть и изменники… Двух купцов – отца с сыном – повесили как две седмины на площади всем в назидание. Дружили с одним свечнико?м-болтуном из Хатхалле, и родне из Помежий все вести про войско и двор наш возили, выблю?дки.
– Купцы? – поднял голову Виганд.
– Мыловары.
– Четвертовать бы их стоило! А свечника того…
– Можно и вешать не быстро таких… – Коготь с усмешкой крутил в пальцах посох виток за витком – точно нитку наматывал им как на веретено, – что танцевать будут в петлях восьмину.
– Так а как быть с восставшими, Сигвар? Ровен час – они смогут совсем обособиться, потянув за собою других недовольных… – Эвар поднял наполненный кубок, вдыхая напиток с лоз юга.
– Решил я уже это дело с мятежными гейрдами. Час нам лишь за ответом, как лето настанет… – Сигвар куда-то смотрел вбок к стене, не отводя глаз от чего-то – точно хищная рысь, что лежит на ветвях в ожидании близкой добычи.
– И то как-же, почтенный?
Скригга Скъервиров вдруг резко ткнул концом посоха в доску, раздавив пробегавшую по полу быструю мышь, не достигшую норки в стене. В тишине громко хрустнули кости, и даже писк не раздался из горла несчастной полёвки.
– Ардну?рцы помогут…
– А уйти захотят потом прочь эти дети Единого? – с сомнением нахмурил брови глава дома Свейров, – вдруг решат закрепиться и несколько гейрдов отжать, как случилось в Великую Распрю?
– А кто пустит их в те города, дав им воду и соль того края? За стенами стоять будут наши, держа эти тверди – их же помощь нам будет снаружи, – Коготь вытер мышиные кишки и кровь о дрова очага, где уже загорался в огне серый трупик.
– И потом, добрый Эвар – меж дурным и тем больше дурным выбор нам невелик…

– Мы хоть и лишились за этот год большинства своих старых владений в Помежьях, достойные – но на две тысячи копий Ёрвары соберут лучших свердсманов нашего орна… – угрюмо, но твёрдо проговорил старый Асквъёльд, оглаживая долгую до пояса седую бороду, закрывшую украшавший его верховни?цу знак их семейства на белом – высокую чёрную гору, чей камень раскололи корни венчавшей её вершину огромной ели.
– И наши данники и былые соседи сообща дадут столько же. Это крохи того, что могло бы дать наше семейство в минувшем… но теперь мы изгнанники без уделов, и ютимся в оставшихся землях на западе. Мы с Фрекирами сражались достойно, не раз отбивая войска Неамхейглаха от Буревийного прочь до Помежий, но под их мощью оставили свой родной дом в Горном Камне.
– Наслышан о твоих горьких утратах, достойный Асквъёльд. Ужели все сыновья пали в боях до единого?
– Лишь младший ещё уцелел, но без руки и от множества ран еле жив сам мой Къеттиль – а внуков погибло все семеро… На старости лет мне теперь суждено вместо них ратоводствовать в собственном доме…
По морщинистой щеке старика, давно разменявшего девятый десяток зим жизни, потекла слеза гнева с бессилием. Он – некогда тщившийся встретить почтенную старость скригга взрощенного им к величию из прежних страшных утрат времён Сторстрид семейства хранителей восточных уделов, переживший десятилетия Помежных Раздоров – теперь был вынужден на склоне лет вновь взяться за меч и с отчаянием зрить на потерю всего обретённого некогда.
– Дал я клятву Горящему – не оставить в живых, если встречусь в бою с Львом из Эйрэ… Но хвала Всеотцу с его братьями – что дейвонской рукой был сражён этот зверь, от чьей поступи рухнул наш столп всех имён в моём гейрде, и был пожран огнём вместе с памятью об ушедших…
– Так – прибрали его жизнедавцы, хвала им в том трижды, – поддакнул Хромой.
– Да, почтенный Сигвар – никогда наши дома не были дружными… – Асквъёльд повернулся к главе дома Скъервиров, – но не желал бы я сам никому из врагов видеть это воочию, как пылает и рушится твой Алльменстангир, и горят имена твоих близких… коих многих я собственной дланью там вырезал в древе, оплакав до срока – как любимой сестры моей Ге?дды, которая…
– И у Скъервиров в прошлый год рухнули две твердыни, достойнейший Асквъёльд – с именами живых и ушедших без счёта… Так что утрата твоя мне близка, – прервав старого Ёрвара хмуро ответил ему Сигвар Клонсэ, сжав зубы в воспоминаниях об Огненной Ночи и кровавой резне под Гъельбу?рсти-гейрдом – чей пепел доселе был жгуч для их разом ослабшего дома владетелей, – потому я и надеюсь на то, что сообща мы сумеем вернуть всё утерянное этой зимой. Жаль, не дал тебе Всеотец исполнения клятвы – но и прочих врагов нам в избытке, чьих шей изжажда?лся твой меч. Тем я тебе и признателен, что ты старость презрев рвёшься в бой.
– И я на то уповаю, почтенный, – вздохнул скригга Ёрваров, – не хочу встретить смерть я в изгнании, упокоиться на чужбине – а не в тени могучих пик Сторхридсальдрэ в родовом Фъя?ллернстейнгейрде как и все мои предки…

Сигвар учтиво кивнул старику и обратился к старшему сыну.
– Горм, какие вести с восточных уделов? Что передали сегодняшние гонцы?
– Отец, уж тебе-то гонцы всегда первому свои вести передают… – усмехнулся родителю тот, – что рассказывать дважды?
– И всё же, если ты уважишь родителя и попробуешь набраться чуть больше ума от него – то что за вести ты получил? Гостям их ведь тоже услышать не лишне, – Коготь окинул ладонью сидевших вокруг.
– Разные вести, отец – и хорошие, и дурные. Враг пока не снимает осады со всех наших твердей, что смог окружить. Однако его конные заго?ны и с началом морозов остаются на месте, не тревожа нас. Лазутчики говорят, что пока там всё тихо, и новых их сил не пришло на подмогу.
– А от дома Дейна что слышно?
– Бурый отправил младшего сына с его воинством в поддержку военачальникам Железных Ворот – теперь там пять тысяч копий Ярнвегг. Там он осел до иных распоряжений родителя. Доннар ожидает оттуда возможного наступа рыжих и собирает все силы у Хлидъярн на их отражение. Воротов на стенах там в избытке, огнищ выше меры.
– А Скороногий с Железной Стеной?
– Те как и прежде стоят по Помежьям, ждут окончания бурь, чтобы выйти к востоку. Фреки удачлив – сразил два загона их конных, что шли через Тиховодную на подмогу к своим сидящим в осаде войскам в Брейдалу?риннгейрде, и взял весь их обоз, – Горм взял с блюда засоленный зеленец и макнув в мёд захрустел им, – если жрать им не хватит надолго, то дай Горящий к весне они ноги протянут от голода или сыпухи – или сдадутся на нашу милость, – отчитался отцу его старший. Своё дело он знал.
– Что же – и то хорошо, что нет иных бед кроме случившихся…

– Отец – прямо уж говоря – не из агнцев всё наше семейство, как молвят о нас все вокруг, зрю я метко… Как там сказал прежде Къёхвар – проще прутья поодиночке ломать, чем в один пук повязанные?
– Есть такая тут присказка… И? – Сигвар пристально глянул на сына, желая услышать и дальше те мысли, что вдруг произнёс не промолвив их Горм.
– Может арвеннид их и бесстрашный, но и он тоже смертен как все. Отравить его что-ли попробовать, или в спину стрелой попытаться, как часом случается? – так прямо и высказал вдруг старший сын, – Льва их ведь тоже скосили вот так вот – в своих же стенах…
Виганд Широкий, не донеся до рта кубок с излюбленным в Прибрежьях крепким, выгнанным можжевеловым потом, гоготнул во весь голос, ощеривши зубы в усмешке.
– Ну ты умеешь сказать, парень… Даже кошки не просто родят – а такие дела и подавно.
Сигвар пристально посмотрел на своего сына, и губы его искривила усмешка.
– Раз ты умён так, сынок, и зришь это столь метко – то быть может и сам попытайся то сделать? Вдруг тебе боги удачу даруют?
Молодой вершний стражей умолк, поймав насмешливый взгляд отца, в котором словно в развёрнутом свитке читалось безмолвное: «и без тебя то не раз уж пытались иные – кто намного искуснее в этих делах… И где же они и сам Стейне теперь?» – и потянулся рукою за кубком.
Скригга Скъервиров повернул взор к молчавшему Храфнварру.
– Почтенный, как удалась твоя поездка на север?
– Да, Прямой – что ты привёз нам от владетелей нищих наделов и пустошей? – усмехнувшись, добавил молодой Горм Норквеммир, наполняя себе кубок вином.
– Сотню их самых страшных одедраугров, юноша – всех, кого смог в свой кошель уместить. Подойди и проверь – если не убоишься… – Храфнварр нашёл чем поставить на место наследника Клонсэ.
– Нет уж, сам их носи серебра вместо… Тебе же вот ножны с чужого ножа не теснят, – презрительно скривился молодой вершний стражей, не постеснявшись уколоть собеседника в самое живое место – не сильно они ладили меж собой от начала.
– Не теснят – как иным кряду все… – с безразличием тихо ответил Прямой.
Сигвар, заметив, как налилось кровью оставшееся бесстрастным лицо Храфнарра, стукнул по полу посохом, сурово обратившись к сыну:
– А ну-ка выйди освежись, Горм… Хмель тебе видно ударил в башку? Так остудись на морозе, обойди-ка все дозоры почтенного Храфнварра, пока он занят советом.

Когда за его наследником громко закрылась тяжёлая дверь, Клонсэ обратился к Прямому:
– Прости дерзость моего безголового отпрыска, почтенный! Я помню, скольких зубов лишились все говорившие хулу о твоей супруге – что хватит и на пасть самого Владыки Моря.
– Крепкий мужик ты, Прямой, раз так честь жены бережёшь! – усмехнулся забывший про окорок Виганд, – в Его пасти десятки их, а у его холодного недруга – Бога Глубин, Многорукого – и того жвал там сотни…
– Ты же молишься ведь Всеотцу? – усмехнулся вдруг Эвар, – или прародителей кровь посильнее дейвонской?
– То на суше, почтенный… – Широкий огладил усы с бородой, поднеся недоеденный окорок к носу, вдыхая пах сочного мяса, – а в Великой Воде, где стоит Тёмный Дом, от Горящего малая помощь…
– Мне не хотелось бы, чтобы такой верный человек из нашего семейства как ты держал за поясом камень. Я сам укорочу Горму его глупый язык, едва лишь закончим с советом, – Сигвар вновь обратился к молчавшему Прямому.
– Я верен нашему дому, почтенный – однако передай своему сыну, что вершить стражею ёрла можно и со сломанной челюстью… – Храфнварр спокойно постукивал костяшками пальцев по доскам стола, глядя прямо в глаза скригге Скъервиров, – его службе это не станет помехой – да и девок портить не сильно мешает.
– О боги… И что за детей принесла нам с супругой Гефа?дринн! – вздохнул старый Коготь, – младший, опекуя с рождения слабосильного Вигара вырос лишь книжником мягкотелым – а старший дерзит самым лучшим из родичей, даже родного отца не стесняясь, и кроме меча и девичьих ляжек ничего не берёт в свои руки!
– Не всегда наши дети как мы… – вздохнул Эвар, – и мой младший таков, одни бабы в уме. Твой хоть отменный воитель, хвала Всеотцу, про него далеко пошла слава – а мой Въёрн только чашу держать удалец, да девиц округлять до женитьбы…
Сигвар пристально глянул на скриггу всех Свейров, прищурясь.
– Ветры мне нашептали, почтенный – что твой сын тут не с теми связался… Передай ему лучше, пусть друзей выбирает с умом, пока бед не нажил он себе…
И со вздохом продолжил:
– Иногда мысли сверлят как шило – не лежала ли тогда моя Хлив в одном ложе с молодым Унниром, что принесла мне такого дерзкого сына? Тот был подобным, и супругу себе подобрал он под стать.
– Да – по нраву та Трюд как гадюка… – фыркнул прежде молчавший старый Асквъёльд, негодующе хмуря лицо, – словно в тёмной норе народилась она, эта выдра проклятая…
– Так, почтенный. Ужасное дело, когда тупость и наглость с нахрапом в душе воедино сплелись… И скажи ведь, что Ёрваров кровь в этой бабе!
– Как есть… – вздохнул Асквъёльд Лангхардиг.
– Рад я, что Хатхалле уже избавлен от этой настырной вдовы. Пусть теперь Гунноры мучаются от её пыла – Хвёгг ей свей свою петлю, двуногой змее… Возомнила себя вмиг хозяйкой, как лежал я от раны без чувств – натворила тут дел за восьмину, как отсутствовал Храфнварр… – нахмурился Клонсэ, вспомнив утро за Огненной Ночью.
– За что же ты не пощадил верного союзника, почтенный? – усмехнулся вдруг Виганд, оторвавшись от окорока, – эта же Трюд с виду хоть недурна, только нрав её хуже и моровой язвы! Оттого и стал пить бедный Освир ещё больше прежнего.
Он куснул с кости? мясо, усердно жуя челюстями.
– А ведь я прежде сам чуть не взял её в жёны лет где-то пятнадцать назад, когда овдовел в первый раз и присматривал годную деву в невесты.
– Отчего же не взял? – ухмыльнулся Широкому Эвар, почесав бороду, – баба ведь недурна, зад и перед как надо… – он приподнял пред собой две ладони, – и резва как кобыла должно быть, если ночью взнуздать её крепко… Уж ты бы сумел!
– Я широк – но не глуп.Вот пусть Освир её объезжает, коль сможет… – усмехнувшийся Виганд вновь впился крепкой челюстью в окорок.

– Так что там на севере было, почтенный? – заслышав, что вместо волнующих дел ратной жатвы захмелевшие скригги внезапно решили плести речь о бабах – да к тому же ещё о чужих – Коготь вновь обратился к молчавшему Храфнварру.
– Добрые вести, почтенный. Благодарю, что ты послушал меня и отпустил к северянам. Я переговорил со всеми владетелями местных семейств – и те, кто не были столь непримиримы к нам прежде, дали своё согласие на помощь. В этом году на севере сильный неурожай, и за твою помощь зерном и скотом они согласились принять сторону Скъервиров, а не отсиживаться у печей. Весной они выставят людей для выправы к востоку – вдоль Каменных Ворот и за Чёрную реку, где лежат северные уделы арвеннида – а дальше как хватит им сил закрепиться, если падёт Дэ?ир-глинн или иное из городищ верных Тийре.
– Вправду добрые вести! – обрадовался Сигвар, пригубив из кубка вина, – я знал, что твоему слову они внемлют, почтенный. Прочего мужа из Скъервиров они бы так не послушали, как тебя.
– Благодарю за похвалу, скригга. Не были лёгкими речи, но голод меняет умы даже самых воительных с дерзкими. Весной они выставят своё воинство – хоть несколько тысяч, но против тех малых кадарнле это достаточно будет. Северные помежья у а?рвеннида пока оголились, а укрепи полупусты.
– Верно! – согласно кивнул головой Эвар из Свейров.
– Я дал их скриггам совет не идти лучшими путями южнее, а обойти с севера те союзные земли, где всех присягавших на верность владетелю кийнов уже не осталось, сражённых рукой старого Ллугайда из Кинир. Он стал теперь полноправным владыкой уделов Помежий, уничтожив врагов до последнего, и не пропустит северян ни на шаг.
– Разумно, Храфнварр. Ты всегда дельно мыслишь.
Клонсэ задумчиво вращал пальцами резной черен посоха.
– Как непостижимо плетут свои нити нам боги… Даже я не прозрел в тот день в Красной Палате, как обернётся для нашего дома выправа Ножа за Дуб-эбайн – будь он неладен, кровавая псина…
Скригга смолк на мгновение, глядя сквозь стол в пустоту.
– Дурно было всё то, что узрели тогда праотцы – и до сих пор не могу сам постичь, что Каменная Тень отринет родную дочь и встанет на путь беспощадного воздаяния нашему дому, порушив все замыслы Къёхвара о тихом захвате союзных земель по кусочку.
Пальцы его хрустнули, стиснув точёную кость посоха.
– Нельзя было позволить ему так обесчестить ту девушку… Но уже не вернёшь, что тогда было сделано – и мы с Къёхваром промолчали на это, отдав её добычей Ножу на утеху. А теперь и он сам где-то сдох в тех болотах Помежий – а нам этот смрад разгребать за ним нынче, пожри его рыбы… Тьху!
Скригга Скъервиров со злостью плюнул на пол, отерев рукавом верховни?цы уста.
– Владетельный – ты говоришь о моей жене… – негромко произнёс Прямой, нахмурясь.
– Да, почтенный Храфнварр, прости родича за болтливость… Пусть даст вам Гефа?дринн всё счастье и теплоту, как твоя жена того и заслуживает подле такого супруга как ты.
И помолчав какой-то миг, негромко добавил вполголоса:
– Чего не вернуть – того не вернуть…
Коготь снова умолк, и его лоб прорезали глубокие борозды морщин.

– Почтенный Сигвар – у тебя ведь немало есть верных людей и в самих краях Эйрэ? – вновь обратился к тому глава Свейров, – какие приходят к тебе вести оттуда? Что творится при дворе а?рвеннида, и какие настрои у них среди фе?йнагов?
Сигвар криво усмехнулся уголком рта.
– Людей было много, почтенный – и много больше, чем думать ты можешь… Но благодаря бежавшему изменнику Виганду и его свиткам все они разом повисли в петле на дубах точно жёлуди в роще их мрачного исполина Ард-Брена – а те, кто тогда уцелел, теперь мёртво затихли… Молодой Неамхейглах нагнал на них страху и прочно всех взял под узду, что ни пикнут. А новых столь годных и ценных пока не набралось, кто мог бы мне то нашептать, что и прежде.
– Неужели совсем не осталось там верных тебе?
– Остались конечно же, Эвар. Но столь же мне ценных как были и близких к Высокому Креслу не скоро появится – сейчас там собрались все наши противники как один.
– Да, всех Модронов а?рвеннид живо взнуздал и низвергнул… – вздохнул глава Свейров, – того же вот Щедрого в первую очередь!
Клонсэ лишь ухмыльнулся сквозь зубы.
– Если думаешь, Эвар, что был толстый Оннох моим человеком – ты меня оскорбляешь, за набитого дурня считая. Был он жадной свиньёй, о себе лишь пекущейся пузо набить за троих – и за то поплатился башкой, раз посмел как свинья посягнуть на законное место волков, посчитав себя сильным как те – и став хрюкать о том им прилюдно.
– Тогда кто же?
– Так тебе и скажи вот… Нет – иные там были в Аг-Слейбхе средь Модронов, малость умнее – пусть и скользкие столь же, как зме?и. Но и их уж давно нет мне в помощь…
Сигвар умолк, вновь задумчиво перебирая по посоху пальцами.
– Но и всё же немало мне нужного знаю я нынче из Эйрэ – как и тот же почтеннейший Конлойх много о нас узнаёт…
Даже Виганд Широкий поднял свои брови, услышав слова скригги Скъервиров.
– Конлойх из Габ? Или я не ослышался?
– Ну а что? Мы давно с ним знакомы – был им лично я принят в Аг-Слейбхе в час посещения старого а?рвеннида. Собеседник он мудрый и рассудительный, и мне равный по чину – и уж точно не глуп, чтобы стать вдруг изменником, если вы тут такое подумали… И все письма мои он читает владетелю, не желая то в тайне держать от их а?рвеннида – не дурак он такое таить. Но мы с ним много лет как послания шлём друг для друга, где учтиво по че?сти общаемся. И меж строк порой можно узнать, что да как у другого – есть ли нам вдруг какая калитка для мира в воротах, затворённых в час распри. И на битве есть время речам, как известно…
– Да, всё так… – согласно кивнул скригге Скъервиров Эвар Хромой, – и о чём ваши речи?
Сигвар задумчиво вырисовывал жалом от посоха замысловатые черты подле собственных ног на полу, точно пытаясь сплести в их выя?вах свои размышления с думами.
– Сами зрите, почтенные – еле-еле дела мы поправили в этом году после прошлых утрат того лета, плоды прежних побед растеряв после битвы у Эиклундгейрда.
– Да – сумел этот мальчишка своими войсками и Вепреубийцу разбить, перевеса почти не имея… Положил и того, и его сыновей до единого в землю, – вздохнул Эвар.
– Он уже не мальчишка, не прежний волчонок. Тийре волк – хищный, злобный, решительный, дерзкий – и жаждущий мести…
Сигвар на миг приложился к вину, взяв в ладони свой кубок.
– И вот так вот я исподволь зрю через Конлойха – есть ли средь фе?йнагов Эйрэ такое желание к перемирию, чтобы быть может дать время друг другу? Да – порою терпя поражения в битвах можно в итоге в войне победить, измотав своих недругов – но теперь передышка на время нужна нам, набраться хоть сколько-то сил.
– И как – есть таковое желание? – вопросил глава Утир, отстранив ото рта недоконченный окорок и отдышавшись.
– Может часть тех готова поднять венок мира – но пока большинство их владетелей жаждут сражаться, поддержав в том их а?рвеннида, чьи успехи в войне на виду. А сам Тийре отнюдь не желает вести речь о мире… так велел передать он в письме через Конлойха. Так что в этом году мы все силы должны приложить, чтоб достичь хоть какого успеха – от утрат какового их фе?йнаги станут уступчивее, и быть может склонят Неамхейглаха к миру – когда будем на равных мы, а не терпеть поражения.
Сигвар задумчиво стиснул посох в руках, оперев его жало о ножку стола – колебая в движении тот раз за разом.
– Сам арвеннид их прежде весьма опрометчиво взял под защиту всех фейнагов прежних Помежий в союзных уделах и наших восточных краях – и теперь, когда мы подступаем опять, их владетели стали в себе колебаться. Тийре знает, что первыми те предадут его сразу, вновь вернувшись под длань дома Скъервиров – и все силы даёт на защиту, устремляясь продвинуться дальше на запад. Ибо если бы наш предыдущий владетель не кинул о нас столь суровую память, то намного быстрее бы мне удалось с ними нити сплести, обещая прощенье за их измену. Слишком страшная слава у нашего дома в уделах Помежий, чтобы те без боязни поверили мне и вернулись на сторону Винги.
– И пока что с семействами теми их воинство крайне сильно, – согласился со скриггою Скъервиров Эвар.
– Да, умело он тянет все деньги из фейнагов, их собрав вкруг себя. Пусть уж год как он в ссоре с владетелем Конналов, и немало их воинов больше не видит – но и с этим раздором их силы довольно крепки – и гибель Льва войска? Эйрэ ничуть не ослабила.
– Ратоводцев толковых там много нашлось – как и копейных людей у их кийнов… – соглашаясь со скриггою Скъервиров хмуро добавил почтенный Лангха?рдиг, – Тийре велел всех калек из загонов собрать, чтобы те не заполнили земли с дорогами толпами нищих бродяг и грабителей, и кто в силах из тех взять различные снасти, теперь делают стрелы и копья для воинства – точно зная, что их побратимы там этим железом разить будут нас, воздавая за них и их раны. А совсем уж безногим-безруким велел обучать набираемых в воинство с разных домов, чтобы те переняли их опыт ещё до того, как придут своей мощью копейной в Помежья. И то войско сильно?, как вы можете зрить это сами, почтенные…

– Не слыхал я ещё про его ссору с Конналами… Этот дом был первейшим союзником Бейлхэ – со времён сыновей Врагобойца. Отчего же там свара случилась? – поднял голову Эвар, отстранив ото рта крыло гуся в меду, зарумяненное до золотой корочки.
– Как обычно, почтенный – как вечно под солнцем… Как всегда из-за женщин, – закатил глаза Сигвар в ехидной усмешке.
– Что – и тут не без баб заплелось всё в Глеанлох? – вновь оторвался от мяса Широкий.
– Уж как есть… Одна их владетелю очи застила, другая вся гнева полна за казнь брата бессудную.
– Так ведь брат её… – начал речь было Эвар.
– Брат всё равно. Ибо кровь не прощают. Всем известно, что бабий язык как железо, и что даже трава тупит косу – а их глупость и хитрость тем больше. Как там выйдет – примирятся ль жених и родитель – не знаю… Но пока что их свара лишь крепнет – тот их фе?йнаг словно верёвка, из которой жена вьёт что хочет.
Посох в узловатых пальцах Сигвара тихо вращался как веретено, нанизая на скребущее об половицы точёное жало не пыль, а словно все мысли владетеля Скъервиров.
– И хотел бы сплести я там нужное нам… но труслив их старик, чтоб отпасть от Аг-Слейбхе в открытую, а иные из родичей с данниками верны присяге Неамхейглаху, вместе с ним устремившись на распрю. Не его же жене брать оружие в руки, чтобы перейти на наш бок? Это дочь его подле владетеля Эйрэ готова идти хоть бы в бой – и как тень подле Тийре весь час в его войске. Не сейчас…
– А когда?
– Может позже – как будем мы ближе к владениям Конналов, и почует та Гвенол нашу силу ей в помощь. Кийны союзных земель всё колеблются, опасаясь избрать не ту сторону – чуя, что Скъервиры могут вернуться в их земли. А пока что она языком своим долгим успешнее сеет меж фе?йнагов свару – и не зрить дому Бейлхэ законных наследников Тийре, даже коль принесёт ему сыновей дочерь Треанна.
– И погибни он в битве – вновь опустеет Высокое Кресло… – тут догадливо добавил Широкий, дав отдых зубам перед столь поглотившим его недогрызенным окороком, что вместился бы в чрево троих едоков.
– Верно, Виганд. Законы порою сильнее сильнейших, могучие руки связав точно узой. Последыш Медвежьей Рубахи горяч, и желает по чести быть мужем для тени своей – и дабы сломить недовольство владетелей в этом стремится добиться успеха в сраженьях не меньше отмщения нам за погибших – на то уповая, что сникнут они перед ним за плоды тех побед… А если лишится поддержки всех фе?йнагов в распре, то может быть Гвенол умаслит супруга дать волю свою к тому браку – за мир с нами тот стало быть так же… И пусть он в запале и дальше бодается с прочими, кто против попранья законов – тем больше на руку нам это в грядущем, коль сможем мы дальше свернуть ход войны себе в пользу.
– Как же, Сигвар?
– Многие глупости часто творят из-за женщин… что нам будет на руку в том деле. Ведь и так он уж родича кровного прежде убил своей дланью за дочерь Кадугана, не побоявшись проклятья богов и прозвания Братоубийцей…
– Это уж точно! – вдруг подал голос доселе едва не дремавший почтеннейший Асквъёльд, с усмешкой огладив седую как снег бороду, – что глупости тво?рим от женского взгляда…
Скригга Ёрваров тяжко вздохнул, умилённо припомнив о чём-то давни?шнем – и его голубые как небо глаза заблестели на миг точно масло.
– Была одна дева, ещё до женитьбы на милой моей доброй Герте… Сама меня ночью в покои в отцовском чертоге позвала, плутовка – а я, юный дурень, решил прихватить с собой яблок и мёду из сада родителя Сигрит, и тьмою полез ломать ульи, позорник…
– Ужель стаю псов на тебя её родичи там натравили – или пчёлы всего искусали? – с ухмылкой спросил старика скригга Свейров.
– Хуже! – махнул рукой Асквъёльд, краснея, – такое, что стыдно упомнить теперь старику…
– Что – обрился и в девичье платье оделся, чтобы в дом их попасть на ночлег? – почесал себе за ухом Виганд в догадке.
– Куда ещё хуже… Сумел бы ты сам – сломав яблони сук и две лапы в придачу, с тем сотовым мёдом в зубах по стене в её окна залезть – а утром без сил, что всю ночь не слезая с той лани, как есть добираться до Горного Камня верхом на коне, сжав поводья в зубах? Теперь спустя годы сам молвить боюсь, как осилил такое – и как на то только хватило ума дураку?
Скригги Свейров и Утир в один голос громко заржали, едва найдя силы умолкнуть сквозь слёзы. Храфнварр сам усмехнулся, и даже владетельный Клонсэ и тот озарился улыбкой, играя костяшками пальцев по древку точёного посоха.
– Да, достойный – и ты жару дал!
– Я-то думал, глупее чем сам не сыскать дурака было в наших Прибрежьях!
– И отец её видно потом на медведя грешил, кто ему сад и ульи разграбил так дерзко!
– А медведь тот у дочери мёд её снял втихаря?!
– Вот иные твердят, что дом Ёрваров будто бы строг да набожен в устоях! А ты сам вот каков удалец!
– Уж что было – то было… – вздохнул старый Асквъёльд.

Когда стих наконец весь их смех с острословными шутками, Сигвар снова о чём-то задумался.
– Наш прежний владетель решил взять нахрапом – полагаясь на верность склонившихся к нам и на скорый успех, уповая на страх и раздор средь противника. Но сумел лишь разгневать их всех, прежде вовсе не мирных друг к другу – собрав дома фейнагов вокруг нового а?рвеннида – посчитавших, что плата за тяжкую распрю с победой им будет дешевле, чем мир на условиях Стейне, не меньше кровавый и тяжкий. И пока лишь я зрю, что война будет долгой, и заберёт много жизней с уделами…
Старый Асквъёльд угрюмо вздохнул, искривив свой морщинистый лик.
– Да, почтенные – всё это правда… пусть горька она словно полынь. Я из вас самый старый лета?ми – и увы, прочно помню тот страшный разо?р после Сторстрид, сколь скорбны? были нам те плоды ратной жатвы. Дважды выросли наши уделы за распрю – но четырежды меньше шли подати, в восемь раз сократились все пашни… Страшный голод в селениях стоял, что иные уж начали жрать лебеду, мертвечину и кору. Скота не было землю пахать, мужиков не вернулось с войны за две трети. Воистину – повторилась она уже дважды быть может – а минули всего лишь два года начавшейся распри…
Он умолк, тяжело переведя дух от столь взволновавших сердце старого скригги воспоминаний.
– Точно Гнев Всеотца это бедствие – зрить какое мне выпало дважды в час Смуты Соседей, когда рухнули в бездну как Хвёггом пожра?нные Гальдуры с…
– Так, достойнейший – прав ты конечно, – перебил старика скригга Утир, щедро полив мясо окорока острой подливой из слив с чесноком, – но без новых побед мы и мира не выторгуем – не сказать уж о том, чтоб уделы твои возвратить под власть ёрла, – промолвил Широкий, – но пока что не столь всё так дурно – в уделах закатней Помежий так точно. У нас пока сил предостаточно – благо, что урожай и улов этим летом был славный. Дай Всеотец нам удачи – а уж успеха мы сами должны в том достигнуть, чтоб большего не утратить – когда в Ормхал гниёт самый страшный из вражеских ратоводцев, а другого подобного распря ещё не взрастила.
– Дай того Всеотец… – скригга Скъервиров бросил свой взор на резное лицо Всевеликого, что стояло в углу среди резаных в ясене ликов дейвонских богов, – арднурцы придут уже к лету. А за ними быть может и прочие будут союзники…
– Какие хоть?
– Время покажет… – усмехнулся хранитель казны и печатей, – посмотрим, сумеет ли в долгую Тийре со мною играть?
– А с изменником этим из Альви что делать мы будем, почтенный? – спросил скригга Свейров, взяв с блюда горячий кусок колбасы и впиваясь зубами в парившую мякоть свинины.
– Что я сделал, верней… – Сигвар хрустнул костяшками пальцев ладони, стиснув ими точёную резь костяного навершия посоха, – знаю – тушка его послужила бы годным украсом любому зубцу на Хатхалле… но намного дешевле ему передали железный привет мой надёжные люди и в Эйрэ. А казна его тут стала годным подспорьем для воинства ёрла, дав нам полную тысячу копий и всадников.
– А брата его ты за что же казнил в это лето, почтенный? – осторожно спросил Когтя Эвар, – тут слухи твердят, что в том деле с ларцом он невинен…
– Ноги? хоть и две, но растут из одной они сральни – как бабка моя говорила… – нежданно со злостью вдруг хмыкнул хранитель казны и печатей, стукнув посохом по полу, – этот Мёрд взялся строить две тверди в союзных уделах – и хвалился владетелю, что до срока окончил работу, затратив три года из данных пяти. Своровал на них, плут – не забил в землю должно столпов, и все стыки железом не стал укреплять, а извёстку дрянную гасил. Весною в дожди у одной обвалились три вежи, а вторая залилась без стоков водой и умётом из всех нужников! Пусть Горящего молит, скотина, что повешен был быстро, без пыток – а не на кол посажен, как любят арднурцы казнить…
– Пёс с ним, вором… Я смотрю, подрастает немало невест в твоём доме, достойнейший? – скригга Утир с усмешкой опять обратился к умолкшему Когтю, – и иные из них будут лучше, чем чтобы в жёны их брали такие семейства как Катайр?
– Может так… – Сигвар вдумчиво слушал речь Виганда, и точёный из кости морского рогатого зверя украшенный посох застыл в его пальцах, лишь негромко водя острым жалом конца по доскам половиц, – но пока что, почтенный, иные из них слишком юны для брака… О других же, я мыслю, сыны твои могут уже призадуматься. Но давай уж обсудим дела сватовства новым утром, не тратя наш час для дел распри идущей?

Так они сидели за столом вчетвером, слушая речь Виганда о последних событиях в Прибрежьях и на Островах, пока за закрытыми дверями не раздался приближающийся топот ног, и в покой ворвался запыхавшийся Горм, едва не сорвав плечом створы с петель.
– Отец… прибыли вестники с юга! – раскрасневшийся, он опёрся ладонью о стол, пытаясь отдышаться с мороза, – пала укрепь на Медвежьей горе… Воинство арвеннида взяло её три дня назад.
Лицо скригги Скъервиров побледнело. Он резко вскочил с точёного кресла.
– Это самый край южных земель, до Винги четыре дня конного хода!
– Шщар то знает, сколько коней по пути было загнано… – отдышался насилу сын Сигвара, – …что успели гонцы по снегам раньше срока – но Бъяр-эфст-гейрд пал. А значит и прочие южные стерквегги тоже. Не пришли же войска арвеннида прямо из-за Сорфъя?ллерне сквозь земли Ардну?ра?
Нахмурившийся как снежная туча внимал речам отпрыска Сигвара старый Асквъёльд, и ошарашенный новостями молчал скригга Свейров. И лишь глава дома Утир бесстрастно доканчивал окорок.

– Как же так то, почтенный? Уезжал ты к нам из дому с миром, а прибыл с войной за плечами? – обратился вновь к Эвару Коготь.
– Две седмины тому было тихо всё, Сигвар – присягаю Горящим! Враг зимовал по захваченным Бо?рною укрепям далеко на востоке – и ни слова не донесли мне лазутчики, что там собирается воинство для выправы! – Хромой был потрясён тем известием, побелев как полотнище, – как это было возможно – пройти с войском зимой прямо в самые снежные бури?
– Выходит, возможно… – Виганд Широкий отложил на блюдо обглоданную кость от окорока, утерев чистой тряпицей жирные губы, – я поведу людей завтра же, почтенный. Вместо Железных Ворот пойдём на Медвежью Гору. Медлить не стану, раз вести столь чёрные.
– И я, – встал с кресла согласный с Широким глава дома Свейров.
– Горм, ты сейчас же поедешь к Железным Воротам с вестями. Коней не жалей, возврати пару тысяч копейных оттуда. Пожар нужно тушить в ином месте, – повелел сыну Коготь.
– Понял, отец.
– И немедля отошли послание для Скороногого. Пусть тот со своими ярнве?ггир отправится к югу. Без его лучшей конницы делать там нечего. А ты как всё выполнишь, оставь стражу в Хатхалле на своего помощника и выведи тысячу на защиту Винги. Там ты нужнее.
– Ну хоть снова при деле! – Горм с усмешкой согласно кивнул и немедля отправился прочь исполнять поручения.
Скригга Скъервиров обернулся к Долгобородому.
– Почтенный Асквъёльд, твои ратные силы я поберегу до нужды – пусть пока Ёрвары стерегут все стерквегги к востоку, и быть может сумеют добыть свои старые земли, если там войска Эйрэ теперь не окажутся столь же сильны как весной.
– Хорошо, Сигвар.
– Почтенный, и я выйду с людьми Брейдура, раз юг запылал, – встал со своего места Храфнварр, – медлить нельзя. Пока силы врага ещё невелики, и он оседает в захваченных укрепях, распыляя войска, нужно действовать. Я могу поднять всех воителей Аскхаддгейрда нам в помощь, да и не только его. После падения Старкеров в том же Милльэ?рбе воссели союзные дому моего друга Ахорна семейства – а может и…
– Только не ты, Гераде! – стукнул посохом по полу нахмурившийся Сигвар, – ты славный ратоводец, в Распрях Городов был одним из лучших, и Юг знаешь много лучше нас всех. Я вижу, что оседлая жизнь в ходагейрде тебя тяготит – но именно тут ты мне нужен первее иных.
– Скригга…
– Да, ты во многих решениях противишься мне, но нет человека вернее тебя в нашем семействе. За то и прошу, и повелеваю тебе остаться на прежнем посту!
– Тебе то виднее, почтенный… – Храфнварр устало сел назад на резное кресло, постукивая костяшками пальцев по столу, обдумывая все услышанные в этот вечер тревожные вести.
– Ты нужнее мне здесь, – повторил скригга Скъервиров.

Когда далеко за середину ночи он возвратился в свои покои в Верхней укрепи, мальчик уже спал. Двое девочек-близняшек, недавно отпрявших от материнской груди, тоже тихонько сопели носиками в буковой колыбели с резной спинкой, украшенной древом с кроною в облаках и корнями в бушующем море. Лишь Гвенхивер, склонив на грудь голову дремала одним оком у стола с незаконченным на пялах шитьём, сидя в мерцании догорающего светильника. Услышав его шаги, она вскочила на ноги и кинулась к мужу, всем телом прижавшись к нему и дрожа от волнения.
– Я поняла, что вести дурные – так долго ещё никогда не бывал ты у Когтя… – прошептала она, вздрагивая точно от холода.
– Да, весь юг запылал. Наши войска выйдут завтра же, дабы сдержать новый натиск сил арвеннида – и Прибрежья, и я?рнвегг. Но я остаюсь в ходагейрде, как требует Сигвар. Так что уйми своё сердце, Гвенхивер, не тревожься напрасно.
– Хвала богам…
Она тихо заплакала, краем ладони утирая бежавшие слёзы. Храфнварр прижал жену к себе, гладя её расплетенные долгие волосы и вдыхая тот пах материнского молока, что сочилось с грудей сквозь ткань платья с рубашкой, и затем на миг оторвавшись от её жадных губ своими, дунул на трепетавший светильник, когда в сумраке лишь их пальцы искали завязки и пуговицы одеяний друг друга.

За закрытыми створами ставней завывала суровая вьюга, заметая своей снежной тяжестью встревоженный дурными вестями Высокий Чертог, засыпающий ходагейрд и опустевшие до небокрая просторы земли…

ГОД ТРЕТИЙ "…ПРОКЛЯТИЕ ТРИЖДЫ ТОБОЮ ЗАСЛУЖЕННОЕ…" Нить 1
Ветер с пределов Закатного моря рвал белою пеной чернь волн, что неистовой мощью таранили берег, могучими кручами камня вздымавшийся ввысь к небесам над бескрайнею пустошью вод. Вихри выли средь серых иззубренных скал, пригибая вершины ещё не укрытых листвою деревьев и жухлые травы покатых вершин близлежащих холмов. Бушевал в час прилива обычно спокойный залив, где подобно китам на волнах в сонной качке застыли десятки судов, опустив паруса своих мачт. Настоящие звери глубин плавниками их серых изгорбленных спин разреза?ли залив, исполинскими тенями вновь исчезая в глубинах.

– Добрый знак, ард-а-те?йглах. Дети бога явились приветствовать поступь твою в возвращении в дом праотцов.
– Тогда тоже был знак, когда Кербалл воззвал нас… Нет, Аран – знак Их то, что я здесь, как владетель. Пришло наше время.
Тяжесть звуков шагов точно грохот тревожного била взрезала покой тишины древних сводов. Городище Глубокая Гавань Заката лежало вокруг на холмах вдоль залива, и вежи чертогов и укрепи тёмными тенями мокрых муров были видны из окон твердыни владетелей Утир. Двое мужчин бросив стражу внизу у ворот шли по камню ступеней наверх, говоря с глазу на глаз.
– Значит – час созывать как тогда всех кто верен нам прежде? Многие жаждут отрыть топоры, что без дела лежат с тех времён.
– Не сейчас… – человек вдруг застыл у проёма окна, глядя вдаль. Там, за стенами города возле высокой покатой горы возвышался закопченный круг древних стен истреблённого войском Эльдлейте святилища. Точно иглы клыков к небу рвались обломки могучих столпов, что когда-то обрушились в пламени наземь, погребённые тяжестью рухнувших сводов. Некогда сам он стоял там средь сотен мужей их народа из многих домов, и внимал прорицаниям Кербалла – кто воззвал тогда взняться с железом в защиту их древних законов, что топтал под пятою владетеля Хъярульва вечно упорный и резко враждебный обычаям прочих племён Аскиль Столп, насаждая всем веру в Горящего.
Туда, лишь вернувшись из уз многолетней неволи в Хатхалле в родное ему Дол-греата-кум-до?майн, явился он сам – как воспрявший из Тёмного Дома Тиг-До?рха мертвец – встать на прежнее место средь чёрных углей, где хрустели под поступью младшего сына Бреату забытые кости погибших в пожарище – дабы вновь убедиться в своей правоте их тогдашнего дела. Туда он десять вёсен назад на руках своих внёс лишь недавно рождённую дочь, и той чёрною гарью из копоти стен, ликов древних богов Аргвидд-мар и истлевших костей их людей, тою солью их моря и рёвом могучего ветра овеял ей лик – дабы Мадг от рождения знала кто есть, что она кровь и семя их древней земли, лишь звено в той незримой цепи уже мёртвых, живущих и ныне ещё не рождённых.
– Тогда что же, почтенный? Вновь ждать? Помнишь – тогда, как мы вышли им сдаться – я спросил у тебя, что нам делать теперь, когда всё наше дело погибло – и ты молвил в ответ: «подождать». Я спросил «как же долго?» – а ты произнёс: «до грядущего раза». Вот же он… или нет?
Вопрошавший, кто шёл подле правой руки собеседника – лишь почтительно чуть боченясь на полшага – был высок, крепкоплеч и коряжист. На левице отсутствовал длинный из пальцев кисти?, а лицо пересёк грубый шрам по щеке от виска, и под прядью волос укрывался обрубок от уха. Вид его говорил, что единственным делом мужчины всю жизнь была только война.
– Нет, Аран. Мы своё возьмём скоро. Но не так, как пытались тогда…
– Тогда как? – его спутник задумчиво шкробал ладонью за ухом – тем, что было ещё.
– Присягнув дому Скъервиров…
Аран громко присвистнул, поражённый ответом товарища.
– Ну знаешь… Иные твердят, что твой родич излишне склонялся пред ними – за то и Груала забрал его семя к себе в Тёмный Дом. А ты жаждешь теперь отступить от всего что содеял, и стать данником ёрла дейвонов?
Скрипнули двери, впуская идущих вовнутрь. Второй из вошедших под своды чертога в покои владетеля молча прошёл до окна, широко распахнув его створы из дуба, и воззрил на простор океана.
– К чему нам опять затаившись как мыши в норе копить силы к восстанию – опасаясь, что враг видя нашу готовность ударит нано?во? Дому Скъервиров нужно железо, копейные люди, возы, скакуны, все осадные снасти и вороты. Мы и дадим им всё то – по закону окрепнув и создав войска? ещё больше чем есть у нас нынче. К чему восставать, ожидая возмездия многих дейвонских семейств – когда будучи подле иных мы способны стать дважды сильнее, и своё взять не грубою силой закону вовне – а они сами всё то отдадут нам, желая поддержки в войне против арвеннида.
– Иные твердят, что в час распри нам было бы впору союза искать с домом Бейлхэ… Ведь ты знаешь, посланцы его были тут с предложением этим.
– У владетеля Эйрэ свои устремления. Даже сломи мы дейвонские орны с ним в пару – вряд ли будет он нам покровителем, став сильнейшим и только единственным после правителем Запада… Нет – иной раз и главный противник отдаст нам всё то, что с трудом мы сумеем добиться огнём и железом.
– Тебе то виднее, почтенный… Ты кровь дома Утир, наш новый вождь, ард-а-те?йглах – а я лишь сын плетильщика и медоварки.
– И мой брат по крови? на железе. Помни это, как помню и я.
Человек замолчал на мгновение, глядя товарищу прямо в глаза.
– И поверь – мои оба колена тверды…
Тот вдруг одобрительно хмыкнул.
– Я знаю, почтенный.

Аран молча взирал на высокие стены покоя, где недавно ещё восседал в полновластии прошлый владетель их дома. Обшитые деревом с вышитой тканью их скаты везде укрывали широкие доски из ясеня, на грунтованном сером холсте коих руки искусников вывели лики и стати людей в одеяниях знати. В тусклом свете чертога как яркие пятна сверкали мазки из небесной лазури, сверкавшего зеленью листьев толчёного «мягкого камня», пылающей охры и алого в кровь червеца.
– Я гляжу – родич твой этих вот… краскомазов труд жаловал сильно. Во навешано сколько личин!
Его собеседник внимательно, с некой усмешкой рассматривал лики на стенах. Половина взирала на сына Бреату глазами отцов и дедов их древнейшего дома Владетелей Моря. Вторая же часть тех, занявшая лучшую стену, воззрила на них орном ёрлов Дейвоналарды.
– Брат мой любил не искусников труд – а склонять свою шею пред Скъервиров домом…
Человек с неприметной усмешкой взирал на труды неизвестных Арану искусников, проходя мимо каждого лика. Иных он и не зрил на глаза, как те жившие век назад Въёрн Острозубый и Агиль Копьё – даром прозванный Острым – что висели в покоях ещё при отце и их деде. Вот владетельный, гордый и хворый уже, как он помнил его, старый Хъярульв. Глаза человека с презрением встретили взгляд твердогубого, жёсткого и самовластного Аскиля Стангира – разодетого в шёлк и меха, больше знавшего в жизни мирского, чем воли Горящего. Без испуга, с волнением, вызовом, неприкрытою ненавистью глянул он прямо в лицо старика с бородою до пояса, в чьих глазах как живой полыхал тот же жгущий холодный огонь победителя многих.
«Ты тогда оказался сильнее нас, Рауд. Тогда…»
С безразличием глядя в мазки тонкой кисти глаза человека прошли мимо Къёхвара с братьями, с сожалением мельком воззрив на тщедушного хилого Вигара, кто теперь восседал за Столом их владетелей в Красной Палате. Взгляд его замер, увидев ещё один лик на стене – кого не было прежде тут в прошлом году.
Искусник, чертавший обличье того человека, избрал не толчёные в масле богатые краски и кисть, а тончайшую нить серебра, коей точно следо?м паутины соплёл все черты? по убеленной костною пылью и мелом натянутой коже. Рисунок был свежий – не более года – серебро не успело ещё потемнеть до приятного бурого цвета, оставаясь пронзительно-ярким, блестящим, с тревожным оттенком металла.
– Говорят, он не любит на то тратить время с монетой… Родич твой еле смог упросить его сделать обличье хоть так.
Глаза человека в чертоге сомкнулись с глазами того человека на беленой коже. Пристальный взгляд двух прищуренных глаз встретил взор главы дома Владетелей Моря. Правый, точно кошачий, как тонкая риска зрачка зрил своим острым, хитрым, холодным и колющим выпадом.
– Вели слугам убрать это всё из чертога. А его тут оставь. Он умнее их всех пятикрат – и тем больше опасней… Пусть мне будет на память – чтобы помнить – и не забывать.
– Этих куда – на дрова? – почесал Аран шею, задумчиво хмурясь и трогая пальцами прочное дерево рамы владетеля Къёхвара.
– Ну зачем? В книжный схорон. И пора приниматься за дело. Созови ко мне всех наших данников – от Каменной и до Заливов.
– А соседей?
– Тех первыми.
Помощник шагнул было к двери, как вдруг обернулся к хозяину.
– А дом Дейна, почтенный? Как с ними вот быть? Ведь они…
– Иногда времена таковы, что и прежний опаснейший недруг нам может быть в чём-то союзником. Увидим, как сложится вскоре всё тут под луною, Аран. Иди.

Побратим удалился, закрыв за собою тяжёлые двери покоя. А человек снова вскинул глаза на простор штормового залива, где средь туш кораблей рассекали волну исполинские дети Владыки, взбивая хвостами их тел черноту океанской воды. Холод ранней весны цепенил Вестрэсъёлхёфне, и промозглый дождь снова забил по земле.
Глаза человека в чертоге не менее были тверды, чем глаза на убеленной коже личины. И один был по радужке серым как тучи, а другой отливал синевой океанского неба.

Весна быстро шла своей тихой незримою поступью с дальнего юга в их северный край, и конь мерился скоростью с ней, резво несясь тихой рысью по взнявшейся первой траве на безлесых приречных просторах меж низкими кряжами. Тёплый ветер весь час подгонял жеребца с его всадником, дуя в спину обоим, и скакун стриг ушами, порою пытаясь пуститься во весь свой опор, фыркая и норовя задиковать – но твёрдые руки хозяина правили им, не дав прыти животного снова взять верх.
Вокруг, как ни глянь, протянулись луга и леса, зеленевшие первым листом и травой, наливавшиеся соками оттаявшей земли и согретые солнцем. Тёплые лучи приятно ласкали огрубевшую за зиму кожу, и Аррэйнэ радостно жмурился, подставляя обветрившееся лицо его проблескам, хоть путь и лежал прямо к северу, и копыта коня наступали на тень перед ними.
По правую, рассветную сторону вдоль разлившейся в половодье Ам-э?байн вдали виднелись вершины истёртых временем, источенных ветрами и непогодою бурр, служивших их предкам в полночных уделах защитою с запада прежде века назад, теперь все заброшенные и полуобрушившиеся со времён Великой Распри. Миновав последнюю из них, щерившуюся обломками багрового камня зубцов и мёртвыми глазницами провалившихся внутрь укреплений бойниц, Аррэйнэ переехал вброд бурную, бьющую пенной водой по выступавшим со дна тут камням полноводную реку – уже впрочем упавшую после недавнего паводка – хотя фыркавшему Ветру пришлось брести в её мутном холодном потоке почти по лопатки. Дальше путь их свернул через пустошь на запад.

Четверть восьмины спустя на закатной черте небокрая показалась помежная укрепь, чей потемневший за долгие зимы забор частокола как зубцы исполинской гребёнки вздымался над срубною насыпью, а возведённая в середине их кадарнле древняя бурра возносилась ввысь каменным древом как столп, что держал небосвод. Сюда он и стремился, последнюю седмину не слазя с седла в долгой, трудной дороге из захваченных за зиму южных дейвонских земель. Чуть ранее в твердь уже прибыли две из пяти его тысяч, став на отдых в ожидании своего ратоводца, заезжавшего в ардкатрах на Ратный Совет с туда прибывшими арвеннидом и Отцом Воинства. Уставший за путь из Аг-Слейбхе скакун уже издали чуял сородичей в кадарнле, и крупные серые ноздри его раздувались от радости, ловя тот далёкий пах дыма костров, человеческого жилья, прелого сена, овса и навоза, и манящий душок от гулявших в загонах кобыл.
Пустив коня рысью по появившейся тут прямоезжей дороге, выбитой колёсами перекатов, Аррэйнэ вскоре добрался до наглухо затворённых тяжёлых ворот сквозь высокую срубную насыпь, над которыми возвышалась четырёхугольная, выложенная из брёвен дозорная вежа, по крыше которой вышагивали с копьями на плечах часовые. Издали заприметив одинокого конника они уже настороженно ожидали его прибытия со взведёнными крестовиками в руках.
Остановив скакуна и задрав голову ввысь он крикнул узнавшим его стражникам:
– Заждались наверное? А ну отпирайте!
Сверху с вежи донёсся полный смеха окрик одного из стрелков.
– Ты хоть отпорное слово скажи нам, почтенный! А то если тебя мы без слова внутрь кадарнле впустим, ты же сам с нас за то снимешь головы!
– Точно, Гверн! Но сегодня помилую всех – взором Гванвейл клянусь! Отпирай поскорее, уж зад от седла заболел!
Со скрипом тяжёлые створы ворот распахнулись, и уже ожидавшие его по ту сторону узкого проезда воители с радостным гомоном обступили своего прославленного ратоводца, окружив его целой гурьбой. Аррэйнэ еле успел прикоснуться к столбу с резным ликом Каэ?йдринн, благодаря ту за безопасное прибытие к северу.
– Ветер Воинств здесь!
– Лев с нами!
– Привет, удальцы! Так дайте же вы мне проехать, не то прирасту я к воротам… – Аррэйнэ раз за разом крепко пожимал протянутые для приветствия руки сородичей, с трудом правя коня через собравшуюся тут густую толпу к ближайшей коновязи.
– Как – не ждали меня в живых больше увидеть? Если бы люди мои сюда раньше не прибыли, и языки у них были бы чуть покороче – вот бы тогда поразились вы… От радости, что я жив, не иначе орали тогда так, что птицы вспять к югу опять повернули?
– Не то слово, Лев! Все тебя мёртвым считали давно – а тут вдруг такое известие!
– Отрадно видеть, что пыл вы не растеряли за долгую зиму! – он спешился, разминая затёкшие ноги, – а где мне тут старого Коммоха отыскать, парни?
– У коновязей жилище его! – указал один сотник.
– Спасибо! – поблагодарив Аррэйнэ потянул жеребца за узду, и встречая и дальше приветственные окрики собравшихся тут во множестве воинов прошагал от ворот через укрепь мимо разбитых рядами намётов и крытых еловым лапником с тростником срубов жилищ, коновязей, схо?ронов с оружейнями. Те воители, кто сейчас не были заняты в дозорах или уходом за скакунами, сидели вокруг костров и острили клинки и секиры на точильных камнях. Звенели тетивы на стрельбище, когда лучники метили в плетёные из соломы тюки. Откуда-то издали доносилась негромкая ратная песнь и подбадривающие голоса состязавшихся в силе бойцов. Гремели в горшке игральные кости. Из-за стен частокола поверх второй внутренней насыпи доносился лязг стали – там не переставая шли рукопашные схватки на мечах и копьях в ратном кругу катротэ.

В ближайшей к дому Коммоха коновязи паслись три жеребца, лениво поедая наваленное охапкой старое сено. Приткнутые к стене дышлами у сруба стояли три двукольных воза и волокуша для перевозки раненых. Тихо постукивал о дерево кола повисший вверх дном чёрный в копоти жбан из печи, и трепыхались по ветру верёвки и тяги развешанной тут конской сбруи. Самого лекаря не было видно поблизости, и Аррэйнэ привязал коня к изгороди. Стянув со спины усталого Ветра поклажу и расседлав, он подхватил мешки и сумы левой рукой за ремни и понёс в сруб отца.
Низкая дверь тихо отворилась за тяжёлое кованое кольцо, и в нос Льву ударил крепчайший дух из всевозможных кореньев и трав, что целыми связками и пуками свисали под невысокими сводами с протянутых от края до края верёвок. Долгие полки вдоль стен были переполнены рядами горшков и жбанов с мазями и отварами, обвязанных сверху тряпицами или залитых в горле для сохранности воском. В жилище было чисто и прибрано, и даже пыли не лежало за глиняными пузычами. На небольшом столе дружно теснились накрытые чистою скатертью миски и ложки, чашки и прочая утварь.
Сумрак на миг затемнил его взор, и Аррэйнэ сначала не разглядел, что и в срубе никого нет, напрасно окликая отца по имени. Лишь пара сверкнувших вдруг золотом глаз из угла впились взглядом в лицо сына Коммоха, гибкой серою тенью скакнув на лежанку у печи и резко задрав ввысь свой долгий распушенный хвост. Фыркнув на немо взиравшую прямо в глаза ему спутницу грозной Трёхликой, он оставив поклажу на застеленном свежим камышом полу и вышел назад на двор – и тут-то столкнулся с отцом.
Навстречу ему торопливо шёл невысокий старик с короткими усами, одетый в простёганную суконную верховни?цу и истрёпанные поножи с постолами. Коммох с ворчанием нёс тяжёлый, дымящийся паром закопченный жбан, обёрнутый тряпкой.
– Горяч как горнило Тинтреаха… Погоди руки жечь до порога, проклятая плошка! Вот же ты змеева… – чести?вший посудину лекарь на миг замолчал, поднял взор ввысь и весь вздрогнул в волнении.
– Змей меня укуси… – остолбеневший было Коммох выронил наземь перевернувшийся жбан и крепко обнял сына – и едва перевёл дух от ответных объятий своего уже давно не маленького приёмыша.
– Отец, рад тебя видеть в добром здоровье! – Аррэйнэ обрадованно прижал старика к своей груди, хлопая того по плечу, – я вижу, хозяйства и хлопот у тебя с годами всё прибавляется. Здравствуй.
– Ах сынок, как же я рад! – Коммох вытер набежавшие на глаза скупые стариковские слёзы, пробороздившие его морщинистое лицо, – как давно тебя не было, Аррэйнэ! Сколько уж зим минуло, сынок, как не виделись мы? Пять? Или больше?
– Да, отец – много… Прости, что так долго к тебе не являлся.

– Когда до меня дошла весть, что тебя закололи тогда во дворце – так я думал, что Шщар прежде смерти мне сердце пожрёт. Так прихватило – сам думал, помру до рассвета… – старик прикоснулся к груди, осторожно огладив ладонью по рёбрам.
– Но Буи?ра сотворил чудо – недаром учил я его столько лет, все умения передав. Ну дай мне ещё посмотреть на тебя, сын, – он словно придирчивый швец, высматривающий изъяны в наряде, окинул Аррэйнэ острым взором с макушки до пят.
– Искусно зашил он тебя, хоть и шрамищи какие остались на память…
– Да ладно отец! – несогласно махнул сын рукой, – вот Ан-Шора племяннику так там в Помежьях всю морду едва не надвое копьём разнесли – страх взглянуть! Даже ты сам не знаю – зашил бы как было? Мейлге злой как собака с тех пор, мохнорылых без жалости рубит… лишь одною войною живёт.
– Вот тебя-то похуже железом куснули. Немногие остались бы жить после таких тяжких ран через горло, – вздохнул лекарь в волнении, – но не твоя это была судьба – умереть там. Вот только голос слегка изменился…
– Да, отец, изменился… – Аррэйнэ больше ничего не стал говорить, когда слова Коммоха точно молнией осветили вдруг в памяти ту роковую осеннюю ночь во дворце – те удары ножа в грудь и шею, едва не сразившие его насмерть и погрузившее в долгую тьму средь беспамятства Шщаровых ям.
– Ну да ничего, сынок – и слепым я из тысяч узнаю тебя. Ты наш малый Львёнок, как же ты вырос из прежнего мальчика! Жаль, брат не дожил до этого дня, чтобы увидеть, кем стал наш найдёныш. Я тогда, дурень, отдал тебя на воспитание Ллуру – думал, что не для ребёнка будет бродячая жизнь в воинских заго?нах, возьми я с собою тебя– а вот как ведь ошибся! Твоя слава дошла, говорят, аж до самых закатных пределов!
– И слава не самая добрая… – криво усмехнулся Аррэйнэ, – толкуют, в Дейвоналарде матери уже перестали пугать непослушных детей именем Клохлама – а мужи поминают меня в проклятьях как самого Шщара.
– Да, сынок – Винга долго будет помнить твоё копьё в её ворота. Аррэйнэ Убийца Ёрлов – подумать только, какого многославного ратоводца я когда-то крапивой стегал за его шалости! – старый Коммох потрясённо закачал головой, – пойдём же, мой мальчик, отдохнёшь у меня с дальней дороги!
– Я не устал, отец. И потом, много дел ещё будет сегодня. Боюсь, с моим приездом спокойная жизнь в кадарнле скоро закончится.
– Знаю, сынок. Твоё появление за тебя говорит, что пока Борна будет удерживать юг, молодой арвеннид поведёт войска в бой на север. И моё ремесло будет нужно не раз…
Коммох нагнулся и подобрал с земли перевёрнутый жбан с остатками варева из первых крапивы со щавелем, раздосадовано бормоча себе под нос:
– Была бы тебе добрая похлёбка с дороги, сынок – да я, старый дурень, от радости не сумел удержать.
– Ничего, отец, поправим! А хочешь дичи к обеду? Зайца подстрелить не обещаю – наши не иначе за зиму всех их в округе переловили силками на жарево – но каких пару птиц ощипать принесу. Дай только в лес выбраться на восьмину.
– Ничего не нужно, Аррэйнэ. У меня и так в кладовой есть свежатина. Я и сам тебя славно угощу. Пойдём!
Он повёл сына в дом, растворив низкую дверь и оставив пустой жбан на полу у порога. Из огромной плетёной корзины с крышкой Коммох достал свежие, чуть усохшие связки молодых крапивы и щавеля, а из земляной ямы в углу пола, накрытой плетёным ивовым кругом с толстым куском дёрна поверх, вытащил обложенную для сохранности той же крапивой и солью тушку подстреленного дикого гуся – уже ощипанную и освежёванную.
– Знатная добыча! – Лев взял из рук отца тяжёлую птицу, – ты сам охотишься?
– Нет, сынок – не в мои уже годы… В седле я держусь пока крепко, и рука ещё твёрдая, чтобы лук натянуть – да вот глаз уж не тот. Левый совсем бельмом вышел, зрю как в тумане ночном… – он показал пальцем на помутневший, ставший почти что белёсым зрачок.
– Да и правый всё хуже становится… Никакой ведь отвар не поможет от старости. Врачеватель из меня скоро будет дрянной так сослепу, сынок. Жаль, что кроме Буи?ры не осталось толковых преемников. Сколько их было… – старик прижмурился, припоминая былое, – …да прежде меня полегли они все в тех выправах и битвах, никто наше умение передать не успел дальше. Но помощь мне всё-таки есть и теперь, и немалая…

– Так значит, сынок, этой зимой ты с арвеннидом водил наши силы на юг за Гвин-э?байн?
– Верно, отец – все южные города до Медвежьей Горы теперь наши. Эх и хватило же нам там работы железом – один только их Я?рнфъялл-гейрд чего стоил! – Аррэйнэ в запале ударил себя кулаком по груди, припоминая то кровопролитное ночное сражение на стенах и узких кручёных переходах веж-клычниц, – Трое даровали удачу в выправе – что удалось в снегопад окружить и занять главные вражьи стерквегги, и все припасы нам в руки попали нетронутыми, прежде запасенные против нас на их весенние наступы. Серебра и брони с оружейным товаром, и прочих запасов купеческих собрали возов больше сотни за откуп. А городище у Буковой горы и вовсе без боя на хитрость мы взяли, ни одного человека не потеряв.
– И какую же?
– Ну… – хмыкнул Аррэйнэ, – просто – как сливы из сада украсть… Сам не поверил, что вышло всё так без сучка и колючки! Прежде нашего войска выправили туда под видом торговцев своих людей, в дейвонов их обрядив – и те передали главе укрепи вести, что с севера для защиты от нас же подходят им в помощь большие загоны под предводительством Фреки Скороногого из Дейнова рода. И с их развёрнутыми стягами идобытым оружием так вскорев растворённый навстречу нам Бейкифъя?ллернгейрд и вошли среди ясного дня. Ёрлов хондмактэ так рот и раскрыл в изумлении – только поздно уж было копейных сзывать.
– Хитрец ты какой – так провёл всех искусно! И как же такой прославленный ратоводец как Скороногий вам стяги свои добровольно отдал? – усмехнулся старик, похлопав сына по плечу.
– Ни к чему ему в Халльсверд те стяги уже… – нахмурясь ответил отцу Лев, не желая рассказывать старику о совсем не бескровной той битве Стремительных Ратей с лучшими из заго?нов Железной Стены под предводительством первого среди военачальников Я?рнвегг, где кровь алым горячим дождём проливалась на белый покров поля их сшибки и искусной ловушки для всадников Скороногого.
– А теперь мы подступим к дейвонам и с севера, где нас меньше всего поджидают. И к горящему камню пути перережем, коль сможем – а хоть бы и просто осадим Высокую Дубраву.
– Верно мыслишь, сынок – нет иных там затворов на вашем пути к ходагейрду. Сломишь этот препон – и до Винги всего лишь три дня конской рыси.
– Так отец – хоть и ближе идти на ходагейрд старым путём через средние земли, только это значит столкнуться в лоб с войсками самих Несущих Кровь Дейна на их же земле. А пока жив сам Эрха…
Лев какое-то мгновение помолчал, помянув скриггу Дейнова рода.
– Слухи твердят, он совсем плох здоровьем, и со времён Огненной Ночи уже не встаёт больше с ложа. Но он по-прежнему первый защитник Дейвоналарды, глава всего воинства ёрла… и он сама кровь Дейна, потомка Горящего… А воевать с ним лоб в лоб не решусь даже я, отец – и Тийре то знает. Так что кратчайший путь может вдруг стать самым долгим – и потому мы внезапно ударим по ним не с востока, где ждут нас – а севернее.
– Так вот для чего твоё войско сюда заявилось… – прищурился Коммох догадливо.
– Верно, отец. Край этот малообжитый, хоть и сотни лет как Дейн привёл туда свой народ – сильных стерквеггов там мало, и в тех вряд ли ждут нас так зорко, как в сердце страны. Правда, и торных путей там намного ведь меньше, сплошь дикое бездорожье…
– Это верно – в тех диких местах и медведи под окнами гадят… – усмехнулся старик.
– Но ничего, – Лев снял с себя кожаную чешуйницу с проклёпанными внутри рядами стальных плиток брони и стянул простёганную подбойку, устало разминая затёкшие за долгую дорогу плечи под мокрой от пота холщовой рубахой.
– Бездорожья мои люди не страшатся, а собранных сил у нас хватит – будь спокоен, отец. Вороты уже готовы, а воины в подкрепление нам будут тут совсем скоро, если со сборами не задержатся. Молот, он же таков – то ветра скорее погонит, то раздувает седмину.
– Помню этого увальня, что товарищ твой с юности, – усмехнулся старик, – или стал он уже выше бурры? Как сам хоть сын Хидда теперь?
– Будь таким – не водил бы я войско на запад, а пустил одного его только, расшвырять всех дейвонов как жаб под ногами, – хмыкнул Аррэйнэ, – что с ним станет, если только супруга все соки не выпьет из Каллиаха?
– Даже этот ваш столб, из духов бездн уродившийся – и тот свою тень отыскал. Только ты вот, сынок, всё один… – вздохнул старый целитель, пристально глянув на сына. Но Аррэйнэ будто и не услышав слов родича заговорил о другом, с чего начал.
– Арвеннид ждёт лишь когда завершатся разливы весенние, и через месяц самое позднее мы выступаем. Дейвоны уже заслышали вести о том, что я жив, но не особо пока тому верят. Вот самый час и напомнить им…
– Верят, сынок. Не хотят – новерят. Потерять за одну эту ратную зиму половину юга Дейвонала?рды с их торговыми городами, оружейнями, пашнями и скотом, и подобраться едва не вплотную к самому ходагейрду – чьих это дерзких рук может быть дело? Борна брал эти земли весь год, как ты мёртвым считался, но с боем взял их уделов едва на четыре дневных перехода, далеко не дойдя до Медвежьей горы, перемолов всё то воинство мохнорылых как жёрнов зерно, но завязнув в их стенах копейных. И никто кроме твоих удалых конников не зовётся доселе стремительными.

Они стояли вдвоём у большой коновязи с резвящимися скакунами, куда Лев отвёл Ветра. Под их храп и топот копыт по влажной земле отец и сын вели неспешный разговор о предстоящей войне – о том, что происходило последние месяцы у горы и во всех землях Эйрэ, о молодом арвенниде и успевшей настичь его славе в сражениях против дейвонов, о готовности войска для летней выправы – и много ещё о чём ином.
Коммох никак не мог нарадоваться, что его сын спустя столь долгий срок, но всё же приехал к нему – живой и здоровый. Отрадно было услышать для старика и то, что за великие ратные успехи и верную службу для дома Бейлхэ его давнишний друг и владетель Высокого Кресла в конце зимы пожаловал Льву уделы из добрых земель к югу от его родного Килэйд-а-мор и наделил чином конюшего при воинстве у горы.
– Говоришь, ты отныне десница у Старого? Ого! – обрадованно усмехнулся марв-сьарад, – так, глядишь, и свой кийн оснуёшь! Ты теперь прямо знатный стал, фе?йнагу сродни…
– Я из Килэйд, отец – и иного мне дома не нужно, – несогласно махнул рукой Аррэйнэ, – да и когда сам осяду в тех землях – лишь Троим это ведомо. Всё на войско идёт с тех наделов. Как уже там завести себе дом и семью…
– Да, сынок – такие сейчас времена… Но и они всё же не вечны.
Вдруг Коммох пристально глянул в глаза сына.
– Аррэйнэ, скажи мне… Ты верно когтёвника наклевался, или лишился рассудка – как под зиму прислал сюда эту дейвонку?

– Всё же догадался, отец… – Аррэйнэ умолк, виновато опустив глаза к земле. Надо же – он уж за зиму забыл о ней напрочь, едва тень беглянки исчезла во мраке ночи?, устремляясь на север – и вот тебе снова… Но было бы странно, если бы Коммох о ней не спросил.
– Сынок – я же прожил почти вчетверо больше тебя, и глаза у меня поострее иных молодых, хоть и подслеповаты уже. Пусть и говорила она на всех наших наречиях так, словно прожила с рождения тут у горы, и знала все наши нравы и обычаи наперечёт – да как когда-то мой брат про тебя там сказал: «зайца видно по ушам, а дейвона по глазам».
Лекарь кивнул головой на суетившихся в кадарнле многочисленных воинов.
– Это они ещё молоды – и всякое женское лицо, как на кого ни смотри, в первую очередь видится женским, с других мыслей сбивая… – хитро ухмыльнулся старик, – а я уж не в тех годах, и смотрю сам иначе за вас, молодых и горячих – и дейвонку от а?рвейрнки и в нашей одежде с одного взора ещё отличу…
Лев молчал, хмуро глядя под ноги.
– Она прибыла сюда раненной и совсем хворой – я едва выходил её за пол-зимы. Уже думал, что и похороню тут в чужой ей земле безымянной. Кто она была? С чего ты её на Помежья прислал вдруг ко мне?
Аррэйнэ замялся – не зная, как же сказать отцу непростую правду.
– Та это… В общем – та самая девка, кто тогда меня с Тийре едва не отправила к Шщару в нору.
Коммох на мгновение смолк, точно размысливая что-то и хмурясь.
– Ум тебе волки пожрали, сынок? Отколол ты, иначе не скажешь…
– Прости, отец – виноват. Наглупил я.
– Я тебя не корю, сын. Самому интересно… И ты прислал её сюда: дейвонку, свою убийцу – и прямо в наш кадарнле? Зачем? – он внимательно посмотрел в глаза сыну.
– Да так… – отмахнулся Лев, – я её пощадил и домой отпустил, чтобы та кое-что передала дейвонам. А это, верно, из уст в уста скоро дойдёт и до ушей самого Эрхи и всех мужей дома Дейна. Пусть знают…
– Что ты жив, сынок? Они и так уже знают – после того, как ты откромсал у них юг до Медвежьей горы – и её вести вряд ли опередили твоих скакунов. Глупо это было, Аррэйнэ, глупо… – покрутил головою старик.
– Что же… Что сделано, то сделано, – махнул Лев рукой, – пусть мохнорылые ждут меня снова в их собственном доме. А с этой девкой пусть и хотел я сперва поквитаться за раны, ноне по мне это – баб убивать или мучить. И так этой дуре досталось, как Тийре держал её под замком в бурре год, чтобы как встану я на ноги мне на расправу отдать.
– Отчего же не решился? – старик пристально глянул на сына, – пожалел?
– Может и так… Что я – зверь? Знаешь, отец – напомнила мне она что-то. Я вдруг вспомнил о том, кем я некогда был… о тех местах, где родился когда-то. И в какой-то миг в ней не врага увидал, а просто оторванную от родных, настрадавшуюся в плену девчонку.
Лев вдруг насмешливо хмыкнул, проведя ладонью по горлу с видневшимися там красноватыми шрамами.
– Хоть ножом поработала хватко та баба – Буире трудов там хватило с избытком, из Эйле меня неживого вернуть.
– Ясно, сынок. Что же, это по-своему мудро, что ты – став для дейвонов врагом пострашнее за Клохлама – не ожесточился сам сердцем и не разишь безоружных отмщения даже заради. Так кто она была, эта Майри?
– Вот ведь… Даже настоящим именем тебе назвалась! – нахмурился Лев, – совсем потеряла рассудок, болтунья безмозглая… Сирота она с севера.
– Сирота, говоришь? – усмехнулся чему-то марв-сьарад.
– Видимо так, если при расставании мне не солгала. А что, отец?
– Да ничего, сын. Сам о ней тебя больше не знаю, не выведал. Так что знаешь ещё?
– Ну, вырастили её ближние родичи в каком-то лесном селище, вот в охоте с оружием знает толк, – Аррэйнэ шутя провёл ладонью по своей шее, – знаю, что дядя её помахать топором в лесу очень горазд – древорубом наверное будет. Вот отчего-то ей вздумалось летом минувшим подле мужей их семейства отправиться на войну. Может мстить за кого из своих же из кровных решила вдруг, глупая… Ехала вместе с роднёй в войско Уннира, а попала в неволю, как весь их обоз мои люди разбили. Вот и всё, что я знаю.
– Ах, вот оно как… Ну ладно, хоть эту вот тайну постиг я – а то хотел было подумать, что ты… – старик хитро прижмурился, глядя на своего умолкшего сына, – но ты значит, просто её пощадил и отправил через меня прочь домой, от себя чтобы подальше?
Но Аррэйнэ словно и не уловил стариковской шутки с недоговорками, снова сделав вид, что не расслышал родителя.
– Ты говоришь, она была ранена, как прибыла к тебе осенью? – сын пристально глянул в глаза старику, – что за рана? Откуда?
– Кто знает? Она в одиночку верхом проскакала со стрельною раной в плече аж от самой горы. Может разбойников встретила, а может быть выдала чем себя и отбивалась от наших людей? Как сама с такой раной добралась сюда – одни боги то знают. Она не призналась, а я не расспрашивал больше…
– Вот как… Она всё передала тебе?
– Всё, не сомневайся – не из воровок она.
– Ага… Эта не лапой утащит – так острым железом возьмёт… – хмыкнул Аррэйнэ, – ну и ладно, что выжила и убралась к мохнорылым. Ты дал ей припасов в дорогу, как я просил?
– Всё что ты и просил. Ну и дева – как будто железная! – изумлённо качнул головою старик, – доскакала сюда через вражий ей край в холода, где каждый встречный её распознать мог и вмиг зарубить. Сил в ней было полно, и недуг она свой одолела, хотя и была поначалу совсем тяжела – мне казалось, горячечный жар её съест точно Шщар кости мёртвых.
Коммох недовольно поморщился, потирая ладонью седые усы.
– Знал бы ты только, сын, раз уж просил моей помощи – как я старался укрыть ту подальше от всех чужих глаз, чтобы никто тут из наших не услыхал ненароком дейвонскую речь… Две седмины та бредила, непрестанно разговаривала про себя, окликала в бреду и попутчика некоего….
– Какого попутчика? – резко нахмурился Аррэйнэ, не понимая о том ничего.
– Мне ли знать то, сынок? Звала по именам всех родных… – старик снова внимательно посмотрел в глаза Аррэйнэ, точно пытаясь уловить что-то в его бесстрастном лице, – но потом моими стараниями отошла от врат в Эйле и быстро поднялась на ноги. Клянусь, я к ней даже привык после всего как к родной дочери, пусть она и дейвонка.
И помолчав миг, добавил:
– Такой славной помощницы мне не даровал бы и Бури Несущий. Не знаю даже, готов ли её отпустить прочь в родные края – как без рук ведь останусь!

– Погоди, отец… Погоди, – Аррэйнэ запнулся, обернувшись лицом к старику, – она что ли всё ещё здесь?
– А это ты сам у неё спрашивай, – лекарь усмехнулся, глядя на застывшего в изумлении сына, – отчего она до сих пор не отправилась за реку на дейвонскую сторону?
– Но… – он так и не смог ничего сказать, скрипнув зубами – потрясённый нежданною вестью.
– Ты ведь сам отослал эту деву ко мне, чтобы переправить домой за Помежья – а уж я её вылечил, и помог чем сумел, – виновато развёл Коммох руки, – однако Майри отчего-то пока никуда не спешит. И думается мне, сынок, она дожидается тут тебя…

ГОД ТРЕТИЙ "…ПРОКЛЯТИЕ ТРИЖДЫ ТОБОЮ ЗАСЛУЖЕННОЕ…" Нить 2
Нахмурившись Аррэйнэ ковырял носком сапога землю перед собой, не произнося ни слова в ответ.
– Ты что же – боишься её неужели? – удивлённо и как-то хитро усмехнулся марв-сьарад, хлопнув притихшего сына по плечу.
– Знаешь, отец… с той ночи я в рот не беру вина – хоть Буи?ра и клялся потом, что именно оно спасло меня во хмелю от тех ран, что от той страшной боли не умер я сразу.
– И с тех пор и женщин небось опасаешься? Или только её одну?
Аррэйнэ пожал плечами, хмурясь.
– Словно сам Шщар в этой девке сидит, отец. Такой опасаться – дольше прожить…
– Эх, сынок, как же ты глуп… – с усмешкой покачал головой Коммох, – но раз ты приехал сюда и имеешь право на её жизнь – ты сам можешь отправить эту дейвонку прочь за Помежья, пока там ещё не начала литься кровь. Прикажи – и она уедет; куда ей будет деться? Конь у меня лишний есть, а из своего добра что ей в путь собирать – разве что косу себе заплести?
– Прикажу, не заждётся сидеть тут… – буркнул Аррэйнэ твёрдо.
– Правда коса у неё… – хитро прижмурился старик, словно от изумления мотнув головой, – даже у моей доброй Ольвейн и то такой же косы не было – а ведь слыла прежде жена первой красавицей в Килэйд-а-мор…
– И как она тут? – Аррэйнэ окинул взором вокруг, – в а?рвейрнской укрепи под самым носом врагов, одна?
– Как моя помощница разумеется – раз её ты ко мне таковою прислал. Когда я выходил ту от недуга, Майри мне стала вторыми руками. Думаешь, откуда у старого Коммоха в хозяйстве завелись такие чистота и порядок?
– Ты и прежде неряхою не был, отец.
– Женщина в доме – к уюту всегда, и к порядку… усмехнулся старик – впрочем, тут же насмешливо хмыкнув, – ну – со вторым не со всеми, быть может, порой удаётся – тут Трое свидетели.
– Оно видно… – сын хмурясь окинул глазами весь прибранный чисто покой в срубе Коммоха.
– Не то слово… Клянусь Бури Несущим – дева с огнём, словно кровь в ней кипит! Возьмётся за всякое дело – что стирать, что готовить и зелья варить, что смотреть за конями или зайцев с гусями бить стрельно.
– Так вот кто таких жирных птиц тебе с неба спустил… – усмехнулся вдруг Лев, догадавшись.
– Уж не я гусаков подстрелить сумел сослепу, Аррэйнэ… Без неё как без рук был сам прежде. Услышали Трое мольбы мои, дали на старости лет лучше прочих помощницу.

Фыркали скакуны, жуя сено, стуча копытами о вытоптанный дёрн, бренчали железные кольца поводий и узд. Издалека к коновязям из-за ограды доносился гул сотен чужих голосов, скрип возов и удары секиры о дерево, коловшей дрова для стряпных.

– По нашему молвит она так умело, словно сама родила?сь у горы, вот Тремя поклянусь тебе… Видно тому научилась от прочих соседок-служанок в чертоге владетелей.
– Это заметил тогда… – усмехнулся отцу Лев.
– Да что там! – вскинул ладонь старый лекарь, – без запинки назвала мне селище то, где мать Тийре родилась – представь! А ведь Дом Всех Ветров На Багровой Скале у Спины Небокрая не то, что дейвоны – в союзных уделах живущие здешним наречием вымолвить чисто не могут! Бывало лазутчиков так, за рождённых в срединных угодьях себя выдававших ловили на этом названии наши – сам ведь в детстве слыхал ты от Камбра.
– Ага… И сам попадал на такое… – Аррэйнэ вспомнил ту встречу у Черновраньей с десятком из Дэирэ – их дорогу до тверди владетеля и тот отдых на перевале, где подпивший Дубина не хуже за шейна рассказывал им что-то мрачное.
– Что у Майри не наше есть имя, и с виду светла она волосом – так для придумки моей, будто родилась в Дубовых ложбинах на самых закатных Помежьях с владеньями ёрла, на то и оно тут сгодится… Кровь там у всех перемешана, многие кийны к закату от гор всем походят на жителей южных и средних земель у дейвонов – тех, кто не из северных самых семейств – и не отличишь иногда. Да и она прямо так и сказала при всех – что в крови у неё по отцу есть солома.
– И что, никто даже не догадался, что она не из наших?
– А с чего бы? Она же с ножом не кидается каждого ткнуть, как тебя тогда! – Коммох шутливо похлопал Аррэйнэ по плечу, тут же заметив, как сын нахмурился от воспоминания о той ночи.
– Прости, сынок – совсем я болтлив стал, дурак – изрекаю слова не подумав… Она делает тут всю работу, что самому мне уже не по силам, глядит за ранеными и больными. Никого не зарезала, Пламенеющим поклянусь. Все наши смотрят на неё как на арвейрнку. Да и, наверное, половина воинства – те, кто моложе годами – не иначе во сне её только и видят.
– Да ну? – насмешливо хмыкнул Аррэйнэ.
– Ну а что? Женщин в кадарнле ведь не осталось – с тех пор, когда прошлой зимою дейвоны с огнём разорили ближайшие земли. Къеттиры к нам заходили, устроили шорох немалый аж до Дэир-глинн. Вершний тут же велел всем семейным спровадить отсюда их жён с дочерьми; на возы посадил всех и выправил сразу же прямо в ближайшее городище. Одна только его самого тут супруга упёрлась как рогом уехать: говорит, сорок пять зим с тобой уже мучаюсь, чтобы смерть потом порознь где встретить и в узкой могиле лежать – и с места сама не сойду, хоть конём волоки. Так что кроме Круаху его теперь тут одна Майри им снами дурными мозолит кой-что… – старик опять хитро прищурился, – но кто пробовал к ней подступиться – а были такие – охоту она им отбила. Стрелы метит шустрей, чем иные ведь бабы болтают… а то и словом вдруг как отожжёт! Такую обидеть – себе на беду.
– Это точно… – Лев коснулся двух шрамов на шее, где когда-то пронзил горло нож.
– Ага! Видел бы ты, как бычка холостить помогала на прошлой седмине та нашему конюху! – лекарь щёлкнул как лезвием ножниц двумя из перстов на руке, – сразу иные утихли с того. Да и я намекнул всем, что если кто тут вдруг посмеет обидеть помощницу эту мою, или силой взять деву попробует – то и Коммох сумеет любого отправить в ворота во тьму, даром что исцеляю… Такое предостережение всем тут понятно, сынок.
Марв-сьарад устало присел накомель лежавшего подле коновязи столба для починки стропил. Возле отца уселся и Аррэйнэ.
– Мы много толкуем с ней по вечерам – о временах и минувших, и нынешних. Она всё расспрашивала о тебе, кто ты таков. Я рассказал ей о нашем семействе – и как мы с братом тебя подобрали в Помежьях, как ты рос в доме Ллура и странствовал с ними, где бывал и как стал дружен с Тийре.
– Зря ты столько всего ей поведал, отец. Сам ведь знаешь, что не из наших она – и ни к чему врагам лишнего знать про меня…
– Вообще-то она добрая и ласковая, хоть и резка нравом как пламя. Обо мне, старике, заботится как о родном впрямь отце – даром, что я тоже буду из недругов. И хотя я-то вижу, что её сердце тоскует по дому, но отчего-то не спешит пока Майри на запад – иначе давно бы была за рекой.
– Славная дева, – помолчав вздохнул Коммох, – жаль, что дейвонка…

– А сейчас она где? – Аррэйнэ приподнялся с лежавшего у заго?на с конями елового комля, расправляя плечи и оправив рубаху.
– Да кто же её знает? Может где в кадарнле лечит коней. В таком стаде хватает и мыта, и волдырной болезни с клещом. Или травы с кореньями и первоцветами для меня собирает – знаешь, сколько понадобится снадобий, как вы начнёте дейвонов рубить и пойдут раненые один за одним? Это зимой тут всё было спокойно – а скоро, как чувствую, опять мне труда будет просто немерено.
– Хорошо, отец, я пойду на совет. Вернусь видно нескоро. Пойду разыщу, кто сейчас ве?ршит в укрепи. Или старый Хуг как и прежде главой тут?
– Он, а кто же ещё! Я да Хуг, старика два остались тут, как умер от рези в кишках прошлым летом почтенный Ара?вн, его первый помощник – там и я оказался бессилен.
– Как сам почтенный Хуг – здоров?
– Как и я, лишь Ард-Бре?на мы милостью живы. Зубы только совсем потерял – но я навая?л ему челюсть из жала полночного зверя морского, а наш кузнец так искусно всё выточил и на металл закрепил. Так что гляди, сынок – не вздумай на спор с ним побиться, что не сможет старик куснуть зубом за локоть себе! Многим доверчивым он уж кошель так потряс… – усмехнулся Льву лекарь, – хоть что да жуёт ими сам – а уж на пиво, что варит жена, так и те не нужны кубок за губу взять.
– Это верно! – усмехнулся Лев шутке отца, – помню, какое достойное пиво варила его почтенная Круаху… Я с охотой и сам бы отведал!
– Отведаешь может быть… Приходи ко мне к ужину, сын – если только все люди тебя не закормят ещё до заката. Сегодня ты всем будешь здесь первый гость.
– Приду, отец – как только дела все тут справлю… Только отгоню к тебе в стойло этого серого шельму – а то уже учуял он где-то кобылу охочую, так и скачет! – Аррэйнэ свистнул, подзывая к себе не внимавшего словам хозяина порыкивающего и широко раздувавшего ноздри скакуна, ухватив того за вольно болтавшиеся поводья.
– А ну-ка пошли, увалень! Почуял ты вольность уже…
Навязав недовольного Ветра у сруба и кинув коню связку сена он попрощался с отцом и направился в бок возвышавшейся бурры, где подле неё были покои вершнего кадарнле.

Воинство в укрепи шумело как растревоженное птичье гнездовье, в которое с неба упал им нарушивший прежний покой хищный ястреб. Крики приветствия раздавались со всех сторон, пока он шёл к укреплённой веже из дубовых брёвен, где уже собрались вершние каждой сотни всех собравшихся тут мор-лохрэ, прибывшие сюда ранее главы метальщиков, чьи дальнобойные каита-гаойта стояли наготове по кругу за частоколом на срубных холмах. У дверей в ожидании шумно толпились трое прибывших с рассветом гонцов из других ближних к ним северных кадарнле по Помежьям вдоль Чёрной. Все ждали лишь только Льва А?рвейрнов.
Совет был долог. Аррэйнэ рассказал товарищам всё, что было решено ими с арвеннидом и одобрено самим Борной на недавнем совете в Аг-Слейбхе. Заслушав о готовности воротов, количестве скакунов и припасов с оружием, он объявил всем, что наступ начнётся лишь только как полностью сойдут вешние воды с рек и болот тут на севере, дабы не вязнуть в грязи бездорожья, растрачивая попусту силы и время. Самые нетерпеливые из собравшихся вершних неодобрительно бурчали, что чем раньше и неожиданнее они обрушатся на дейвонов у Твёрдого Камня, тем будет успешнее эта выправа. Но более рассудительные и опытные согласились с решением Старого, зная не по наслышке – как непросто им будет теперь провести их тяжёлые вороты и запасы огни?щ через сырые болотистые чащобы здешних земель за Дуб-эбайн, куда позже обычного приходит весна – и как это замедлит их быструю поступь по вражьему краю, лишая внезапности.

Было уже за полдень, когда все собравшиеся на Совет вершние наконец-то закончили речи и разошлись прочь по сотням и тысячам. Самого Льва наперебой звали в гости едва ли не в каждый десяток, чтобы отпраздновать его возвращение – ибо не все ещё верили в то, что их слывший давно как погибшим прославленный ратоводец наперекор смерти остался в живых, и теперь в третий год войны вновь поведёт их войска на врага.
Свободный от дел Аррэйнэ в одиночку брёл по полному людей кадарнле, внимательно приглядываясь к сновавшим воителям, прислушиваясь к говору сотен их уст, хрусту сена, ударам копыт и тяжёлому грохоту молотов в кузнях. Он вспомнил всё то, что поведал ему старый Коммох, и теперь настороженно рыскал глазами вокруг, пытаясь увидеть здесь ту, которой тут много уж месяцев как и ноги не должно было быть. Устав бродить в неведении, встревоженный ощущением той неподвластной рассудку тревоги в ожидании удара ножом себе в спину он остановил одного из воинов того десятка, чьи зимние срубы и уже раскинутые летние намёты соседствовали с жильём его приёмного отца.
– Наш лекарь просил свою помощницу разыскать. Не видал ли ты тут эту девку?
– А-а, о Маайрин ты говоришь, гаэ?йлин? – догадался тот, почесав пятернёю затылок, – с утра коней чистила и лечила, потом вроде за вал пошла в лес у реки, – он махнул рукой в сторону, где за пустошами и переходящим в чащу кустарником протекала Дуб-э?байн.
– С чего ей в лесу одной делать? Волков подкормить захотела?
Воин хохотнул от шутки их вершнего.
– Да травы для Коммоха собирает – старик же не в силах ходить далеко – или поохотиться вышла. Далеко не забредает – мест же не знает ещё так как мы, чтобы в дебри идти далеко.
– Ладно – думаю, разыщу её, если недалеко забрела. Всё равно сам хочу тут проверить все броды на Чёрной, осмотреть здесь места. Как часто на том берегу вы с дозором бываете? Видно или слышно что-нибудь?
– Нет, гаэйлин. Были бы свежие следы, или вести от наших лазутчиков там – так вся укрепь давно бы сидела по коням с оружием, как прошлой зимой. Но мы держим дозоры всё время – не думай, что мы тут слепы как котята – до самых болот всё просматриваем. Да и от лазутчиков нет новостей о тревоге.
– Ну и славно. Поеду всё же сам осмотрюсь.

Весна пришла сюда позже, чем в иные места, и в низинах земля ещё была сырая. Кое-где в поросших ельником глубоких и тёмных оврагах доселе лежали остатки снегов, леденя всё вокруг своим холодом талой бегущей воды. В зазеленевшие первыми листьями чащи слетались на гнёзда прибывшие с юга пернатые птахи, звонкоголосием славящие добрую сердцем сестру грозного Тинтреаха, светлую Гванвейл – Весну – взявшую от горнила своего сурового брата пригоршню жарких углей, чтобы просыпать их наземь и пробудить всё от зимнего сна, развеять дождями морозы, наполнить бежавшим из талой земли первым соком деревья и взнять зелень трав, дать жизнь всем под солнцем.
Аррэйнэ неторопливо вёл коня под узду и изредка поглядывал по начинавшим зеленеть зарослям вдоль чернолесья, через которое бежала спокойная, извилистая Дуб-э?байн, ещё мутная и высокая от катившихся с далёких круч Срединных Гор талых вод. Склоны приречных холмов были словно вышитым шёлком укрыты зелёной травой, и яркими блёстками в ней полыхали весенние первоцветы – будто сами те искры Тинтреаха, что рассыпала длань его юной сестры по земле. Пронзительная трель жаворонка в безоблачных голубых небесах заставляла сердце затрепетать и забиться скорее, а весеннее солнце слепило глаза и тепло прикасалось лучами до кожи, огрубевшей от стуж и колючих ветров, бывших его спутниками всю минувшую зиму, полную кровавых сражений и долгих выправ на врага.
Конь фыркал и мотал головой, рея гривой на лёгком ветру, и на ходу ощипывал с земли мягкую первую травку.
– Спокойно, Ветер… – он похлопал жеребца ладонью по крупу, – никуда нам не надо скакать пока. Ты рад весне, и я тоже. Не железное и у меня сердце, как бы не говорили и те, и другие…
Конь, словно поняв хозяина, резко повернул пепельно-серую голову, едва не сбив того с ног, и обрадованно потёрся шеей о человека, довольно фыркая и ласково касаясь своими тёплыми губами его ладони с зажатыми в пальцах поводьями.
– Хитрец ты какой! Нет у меня мякиша нынче, не шарь! Все норовишь от меня вырваться ненароком и нагуляться. Давай лучше весне радоваться… скоро нам вновь будет не до неё.
Аррэйнэ умолк, а конь, словно почуяв, о чём думал хозяин, резко вздрогнул – и в его огромных глазах отразились грядущие пламень пожарищ, блеск стали и идущая подле них Смерть.

Объехав топкие берега Дуб-э?байн и осмотрев залитые высокой пока водой броды, ощупав длинным колом из срубленного ствола орешника их прочное дно, Лев направился в обратную сторону. Никого не встретив на зеленевшем просторе лугов вдоль лениво бежавшей реки он бесплодно бродил вдоль потока и стариц – и решив, что пора возвращаться к отцу назад в кадарнле, повёл скакуна вдоль широкого лога между излучины русла, срезая неблизкий путь к дому.
Птахи всё так же заливались многоголосием в небе и подступавшей вокруг лесной чаще, перебивая одна одну трелями, и Аррэйнэ на миг остановился, прислушиваясь к звонкому щебету. И тут его слух уловил доносившийся издали голос – тихий, спокойный, лившийся песней… той самой, которую некогда пела в лесу ему мать. Той, которую он услыхал там в узилище, входя за отмщением, которого так и не взял.
«Майри…» – подумал он, едва не произнеся это имя вслух. И осторожно ведя жеребца под узду стал спускаться по травянистому склону в ложбину, откуда послышалась песня.

Лог был неглубокий, но широкий как русло реки, чья вода его прежде однажды прорезала в глине сырых берегов полноводной тут Чёрной. Весь он зарос молодою травой, а по кручам пустились уже невысокие шапки кустов. Ветер не проникал сюда, отчего солнечные лучи были особенно тёплыми, жаркими. И в их слепящих брызгах в двух десятках шагов от себя он увидал простоволосую девичью стать.
Майри медленно вышагивала босыми ногами по тёплой земле вдаль по логу, повернувшись к нему спиной. Из-под простой льняной юбки до пят мелькали её босые ступни, осторожно касаясь травы, словно плывя по ней. Изредка она нагибалась, срывая с земли яркие весенние первоцветы. Не замечая вокруг никого, дейвонка негромко напевала и ловко плела первоцветы венок, свивая их яркие краски в кольцо. Закатанные по локоть рукава рубахи открывали её руки, которые тогда в девичьих во дворце арвеннида как тиски сжали шею ему и наотмашь кололи ножом, все алые от его крови.
Аррэйнэ на мгновение замер на месте, отгоняя внезапно нахлынувшие воспоминания. Взор его не отрывался от девичьей стати, медленно отдалявшейся по низине и срывавшей цветы. Левой рукой она постоянно отряхивала с лица волосы, рассыпанные долгой волной по спине, и продолжала негромко напевать. Перед глазами у него снова поплыли воспоминания забытого детства – нежные ладони матери и её голос, певший ему, ещё крохе, эту песню под дубом; крепкие руки отца, державшего его перед собою в седле жеребца, несущегося вскачь по угодьям их орна. Но теперь отчего-то их лики были расплывчаты и неясны, точно зримые через мглу. Быть может оттого, что перед глазами у него неотрывно стояла ладная девичья стать той, которую он был вправе лишить жизни, но отчего-то не захотел сделать этого…
Завершив плетение Майри уселась на землю, поджав под себя босые ноги и подоткнув край юбки за пояс. Надев венок на голову она застыла недвижимо, глядя на западный небокрай. Дейвонка была всего в пяти шагах от него, неслышно приближавшегося сзади – и её песня, не прерываясь под щебет оглушавших простор своим гомоном жаворонков, продолжала литься над зеленеющим логом, заглушая хруст трав под копытами скакуна.
Ветер неожиданно фыркнул, мотнув головой, и Аррэйнэ шикнул на скакуна, придержав за узду. Плечи дейвонки вздрогнули, когда она заслышала позади себя конский всхрап. Песня её оборвалась, и Майри на ходу оборачиваясь стремительно вскочила на ноги. Взгляды их встретились.
– Здравствуй… – с волнением произнесла она через мгновение.

Доселе Аррэйнэ помнил её лишь такой, какой и увидел в ту ночь, когда наперекор себе решил оставить дейвонку в живых, дав возможность бежать из Аг-Слейбхе на волю. И то – облик её так и остался прискрытым от глаз его в сумраке клети темницы, затем в предрассветной тьме утра у бурры, и в окутавшей чащу с разбойниками темноте, где вновь разошлись среди крови их нити путей. Та Майри, которую он увидал прошлой осенью, была словно усохшая за зиму ветвь, обессилевшая и померкшая тень. Тень нынешней.
Словно и не верилось со слов Коммоха, что на ползимы её свалила и не давала встать на ноги сильная хворь. Весна словно заставила её распуститься и налиться жизнью как расцветшую вербу после зимы, разметав на ветру во все стороны волосы, налив щёки румянцем. Даже глаза её показались ему незнакомыми. В них уже не было ярости, с которой она раньше встречала его, точно раненая птица била клювом всякого приближавшегося к ней – с вызовом, бесстрашной ненавистью к своему недругу. Сейчас в них, точно в двух вышедших из берегов синих озёрах посреди весеннего половодья беспокойной водой жила радость, ликование – верно, наполненные этой весной, жизнью и чувством опять обретённой свободы… или быть может от встречи с ним, как ему показалось – или захотелось вдруг в это поверить.
И вся она была словно шедшая оземь в тепле света Гванвейл – такая же яркая, как подумалось Аррэйнэ вдруг мимо воли, словно кто-то другой шепнул это на ухо… и верно, такая же тёплая – как согретая солнцем земля, по которой дейвонка ступала босыми ступнями.
В глазах Майри на миг резко вспыхнул испуг, когда её песня – дейвонская, чужая тут в этом краю – была нежданно прервана их появлением, заставив её вздрогнуть; но в следующий миг страх исчез. Уже спокойно, хоть и не без настороженности она уставилась на него. С шеи дейвонки на толстой алой нити свисал костяной оберег хранившей всех арвейрнских женщин трёхликой Праматери.

– Отчего ты домой не уехала? – сразу без всякого приветствия холодно спросил он на дейвонском наречии.
Свет в её глазах на мгновение померк, и ресницы вздрогнули точно от резкого удара. Но Аррэйнэ, не дав жалости к ней пробиться через решительность поскорее избавиться от этого так цепенившего его взора дейвонки безразлично добавил:
– Я ведь тебя отпустил. Ты не в неволе больше.
Майри так и стояла перед ним, не произнося ни слова. Лишь ресницы её резко вздрогнули, но через миг снова пришла в себя.
– Я была больна до самых морозов, а после отец сам не дал мне уйти в эту стужу, – она словно хотела робко оправдаться перед ним – не понимая, чем вызвана эта суровость.
– Уже весна идёт к спаду. Что ты здесь до сих пор ошиваешься?
– Решил – будто я соглядатаем за твоим воинством тут затаилась? – дейвонка уже не была как всего миг назад вжавшаяся от нанесённой обиды робкая птаха, а снова явилась перед ним прежней дикою птицей, готовой разорвать клювом любого противника. Лишь взглянув на неё, Аррэйнэ понял, что она впрямь из тех от рождения, кто принизить не даст себя словом, даром что женщина – и напором ему от такой не избавиться.
– Не лазутчиком ты тут, уж точно – чтобы едва встав на ноги вновь шеей своей рисковать. Коммох сказал, ты меня дожидаешься?
Он пристально взглянул ей в глаза, усмехнувшись.
– Добить жаждешь? Или не все ещё кости мне в пыль языком смолотила, сорока?
Молчавшая Майри неожиданно рассмеялась.
– Так боишься, Убийца Ёрлов, будто я тебя к змею отправить хочу до сих пор? – и заметив в его глазах межвольное вздрагивание – если только Лев А?рвейрнов сам мог чего-то бояться – с усмешкой воскликнула, отступая на шаг от него:
– И ведь верно – боишься меня?
– Не сильно в тот раз у тебя это вышло… Ти?веле.
– Желай бы я снова убить тебя, Аррэйнэ… – с насмешкою фыркнула дейвонка, – был бы ты уже мёртв. Коня твоего далеко было слышно отсюда, не думай что тихо ты ходишь.
Взор её метнулся в сторону, где на склоне средь редкой травы на воткнутой в землю палке висел закрытый чехол для лука и стрел. Тут же лежала холщовая сумка, полная собранных почек, кореньев, цветков – горицвета, баранчика, камнеломки, хвоща, дуба, берёзы и прочих растений – всё, что требовалось для выделки снадобий Коммоху. Она отошла на пару шагов в сторону, и Аррэйнэ пристально проследил за дейвонкой, поворачивая голову следом.
– Может не хочешь, или пока что не хочешь… – промолвил он хмуро, когда Майри зашла ему за спину, срывая из-под своих ног яркий жёлтый первоцвет.

– Быть может я просто хочу поблагодарить, что дал волю, оставил живой… – негромко сказала она, застыв на месте и теребя в пальцах сорванные первоцветы, – тогда, видно, слишком зла на тебя была – что за все то добро ко мне даже спасибо забыла сказать.
– И ради этого тут от морозов в неволе живёшь средь врагов? – то ли с укором, то ли с сочувствием насмешливо промолвил Аррэйнэ.
– В неволе я прежде была – там, в той бурре. А здесь…
Она не договорила, резко взглянув на небо. Там, клубясь и темнея, с юга надвигалась тяжёлая туча, гулко рокоча из своих свинцовых недр первым громом. Аррэйнэ удивился, что казалось бы во все глаза смотрел, но не заметил приближения непогоды – словно из ниоткуда, как из кузницы Бури Несущего возникла над ними посреди солнечного дня эта тёмная хмарь. В подтверждение едва не над ухом разошёлся раскат Его молота, надрывно треща как крошится под вихрем сосна, и на поднятое в высь лицо упали первые капли.
Когда Аррэйнэ опустил взор, стараясь не упускать из виду так настораживавшее его приближение дейвонки, он увидел, что Майри медленно шагает босиком по логу, подставив дождю лицо, и выражение его было полно неописуемого счастья, а глаза полуприкрыты, в отличие от губ, которыми она словно ловила падавшие наземь капли.
– А здесь я свободна.
Она вновь обернулась к нему, глядя прямо в глаза.
– Знал бы ты, как оно взаперти было там, каждый день от рассвета до ночи смерть ждать – год подряд… Без единой живой там души, без надежды, средь мёртвого камня… Вот где я о жизни уже позабыла – пока ты мне её не вернул. Как заново тут родилась.
– Ты здесь средь врагов. Шею в петлю сама сунула, глупая – если узнает вдруг кто. Хуг суровый старик, не посмотрит что баба ты.
– Лишь отец твой то знает – и ты. Выдашь меня Хугу с прочими?
Глаза её, внимательно смотрящие на Льва, были доверчивы и спокойны, словно она целиком отдавала свою жизнь в его руки.
Аррэйнэ несогласно покрутил головой, не замечая льющегося на них дождя.
– Отчего я домой не стремлюсь, спросить хочешь? Думаешь, родной дом позабыла? Как знать – может за эти два года и не осталось в живых никого там, как твоё воинство по нашим уделам прошлось… – в её взволнованных словах Аррэйнэ ощутил горький укор.
– Молю Всеотца, чтобы было не так. Там война третий год не стихает, до Медвежьей горы те пожары дошли, как ты пламя раздул, наступая на наших.
– Таков долг мой – своих защищать. Уж прости, что две крови во мне, но присяга одна лишь – и клялся служить я не вашему ёрлу.
– Я знаю… – с какою-то горечью молвила та, – ты таков как сам есть, и недаром считаешься лучшим.
Дейвонка отёрла лицо от воды, оглянувшись вокруг сквозь серевшую завесь дождя.
– А тут словно и нет этой смерти – пусть хотя бы до этого дня, пока ты не явился, Убийца Ёрлов – знаю зачем. Здесь пока не убивать, а жить хочется. И для всех я не враг тут, никто мне проклятий в спину не кидает – и мне из них тоже никто тут не враг…

Шумел дождь, хлестая по логу тёплыми струями, пригибая бьющими с неба каплями молодую траву. Вокруг крутился и фыркал Ветер, тряся мокрой гривой, когда оба они стояли неподвижно, промокшие до последней нити. Аррэйнэ так и не двигался, не замечая стекавшей ему со лба на глаза воды, в упор глядя на дейвонку, которая фыркнула словно та кобылица, стряхивая влагу с лица, отирая его двумя ладонями – но на место согнанных ею капель быстро натекали новые.

– Вот почему я ещё не убралась отсюда домой – если это спросить хочешь. Тут я снова среди людей – пусть и таиться приходится, кто я сама буду родом. А Коммох мне будто отец стал за зиму. Славный старик – выходил меня почти неживую, на ноги обратно поднял – и своей головы от сородичей рук потерять не боится, что вражью девку в дому? приютил, и за а?рвейрнку меня перед всеми тут выдал…
Рука её с надетым на большой палец лучным кольцом мимолётом стиснула свисавший с шеи поверх рубахи оберег Трёхликой.
– Своими руками мне сделал, чтобы за вашу меня принимали. С ним я об а?рвейрнах по-настоящему узнала, что вы за народ такой, на нас многим похожий. И о тебе много узнала…
– На твоём месте я домой бы и пешим пустился бежать – сам из дейвонской неволи так вырвался. А ты там в темнице как будто умом повредилась – и не держит тебя тут никто, а сама не торопишься возвратиться… – он умолк на мгновение, пристально глядя на девушку.
– И зачем тебе знать, кто я есть? Кто я родом – и сам то не знаю. Теперь мои родичи – люди из Килэйд. А кто я для вас – ты моё имя знаешь…
– Я за тот год в темнице кроме крыс никого там живого не видела, пока меня среди камня держали на смерть, – Майри приблизилась ко Льву ещё на шаг, – а тут снова живой себя чую – что все на меня одну смотрят… не боясь, будто я кого насмерть зарежу. Внимание и кошке приятно – а я же человек. Живая… – тихо добавила она, глядя ему в глаза.

Дождь стих так же внезапно как и начался, и яркое солнце вновь вынырнуло из-за удалявшейся тучи, обдав землю, траву, мокрого лоснящегося жеребца и обе человеческие стати своим жарким согревающим светом. Майри подобрала с земли упавший венок, стряхивая с него воду. Мокрые цветы снова очутились у неё на челе, обхватив зелёным кольцом потемневшие влажные волосы, которые дейвонка отжала ладонями от воды и закинула взмахом головы назад за свои плечи – так и не отводя своих глаз от его пристального взора. Аррэйнэ так и стоял точно вкопанный, затем резко стряхнул с лица влагу ладонью.
– Ладно. Пока что пошли-ка назад в кадарнле – а потом уж решу я, когда тебе ехать.
– У меня и коней-то нет больше… – пожала Майри плечами, направляясь к воткнутому в землю посоху, на котором висел её закрытый кожаным чехлом укрытый от дождя лук.
– Ну, это дело поправимое…
Дейвонка не торопясь обула на босые ноги свои снятые прежде лёгкие сапожки, накинула на плечи накидку, и уже готовая подошла к нему, закинув за плечо свои сумку с травами и кореньями.
– Давай уж, не три себе плечи, – не спрашивая её Лев снял с дейвонки тяжёлую сумку и перевесил через седло Ветра.
Вдвоём они не торопясь шли назад к появившейся за холмами на небокрае укрепи, чей частокол зубчатой гребёнкой поверх земляного вала возник перед ними из-за высокого приречного кустняка. После дождя солнце жарко пекло, поднимая с травы и серой шкуры коня влажный белый парок.
– Отворяй! – крикнул Аррэйнэ часовым.
Тяжёлые створы медленно распахнулись – и конь, по обе стороны которого неспешно шагали мужчина и женщина, словно поводырь повёл их за собой в укрепь.

Привязав Ветра за повод к перекладине коновязи и кинув ему под ноги подхваченную из кучи охапку травы Аррэйнэ кивком указал Майри идти следом, раскрыв ворота загона.
– Коня, говоришь, у тебя нет, чтобы вернуться домой?
– Тех двоих, что ты осенью подарил, твой отец вашим отдал, когда я уже было к Шщару стучалась в нору. Кто мне вернёт их теперь? Чужих я просить не хочу, а за конокрадство сам знаешь что будет…
– Что же – и скакун есть хозяйке под стать, – он указал кивком головы на рослую трёхлетнюю кобылицу, сновавшую вдоль загона среди прочих животных и неистово фыркавшую сквозь раздутые ноздри. Масть её была рыже-соломенной, в ярких пятнах по шкуре. Аррэйнэ узнал её среди прочих животных, пригнанных его людьми вместе с табунами полученных от союзных их арвенниду кочевников в Травяном Море.
Майри залюбовалась ловкостью кобылицы. Дейвонка опёрлась грудью на сучковатую ограду и стала осматривать рыжую издали, но изъянов своим глазом не нашла – широкая грудина, втянутый живот, ровный круп и спина без проседки, в меру расставленные крепкие ноги. Кобылица и вправду была недурна, с крепкой холкой и высокой изогнутой шеей – и по виду не просто тягловая трудяжка для пашни и воза, а из породы настоящих боевых скакунов, стремительных и выносливых.
– Отзывается она на кличку Тиннэ, хоть порой и не каждого слушается, словно бешеной вишни нажралась.
– Может трёх седоков до меня растоптала и съела? – пошутила дейвонка, – а меня на заедок ей метишь?
– Разгрезилась ты, чтоб такую кобылу я вздумал тобой отравить… – отшутился в ответ ей сын Коммоха, – не пугайся, под седлом ходить выучена, и сама доброй скаковой породы с востока Эйрэ, которую от кочевников переняли мы некогда. Хотя и дика чуток норовом… как и ты.
– Огненная… – поняла Майри на восточном а?рвейрнском наречии имя кобылицы, не сводя зачарованных глаз с резвившегося животного, – она мне нравится. Выносливая – сразу видно.
– Под тобой не подломится, – пошутил снова Лев, – если только твой нрав ей вдесятеро тяжелее тебя не придётся…
Однако дейвонка промолчала в ответ на эту очередную колкость, обернувшись своим взором от кобылицы и пристально глядя на самого Убийцу Ёрлов.
– Подменную дать не смогу, – развёл он руками, – нам самим выступать надо будет. Сейчас каждая кляча на счёт – не чета такой чистопородной. Бери её и к себе приручай. Кобыла толковая и на ногу быстрая – сам проверял в прошлый месяц, как был у горы.
– Спасибо… Аррэйнэ, – она как-то смущённо пожала плечами, будто с трудом назвав его по имени – своего недавнего врага.
– Вот и славно, – он закрыл двери загона, и как бы невзначай пристально взглянул на дейвонку, – теперь можешь в дорогу домой собираться.
– Значит не такого коня ты мне дал, Лев, – ехидно улыбнулась вдруг Майри, без боязни перескочив через ограду и дотрагиваясь до гривы подаренной ей кобылицы, с опаской принявшей человеческую ласку. Легонько задрав пальцами её мягкие губы, девушка осмотрела крепкие, не порченные и уже не молочные зубы вошедшего в зрелость животного.
– Тогда уже стоило дейвонской породы кобылу найти, чтоб сама летела домой. А эта и с виду вся вылитый а?рвейрн – как сам ты, только с копытами…
– Это отчего же?
– Да такая же рыжая и упрямая, как и все твои родичи. Сразу видно, что всю дорогу будет смотреть на восток и в бок Эйрэ cворачивать. Далеко на такой не уедешь.
– Может и так. Хоть помню, что наездница ты много лучше на деле, чем показаться мне хочешь. И не все наши рыжи, как дейвоны считают.
– Знаю – сама же прикидываюсь а?рвейрнкой с закатных Помежий.
– И так есть. Своих детей Небесный Кузнец означил пламенем его негасимого горнила, дав им такую же пламенеющую душу. Быть может поэтому мы такие упрямые и буйные как тот огонь. Но к закату от Ан-меан-слейбха в Помежьях немало и светловолосых, точь-в-точь как и дети Горящего – и так было ещё до того, как Дейн привёл свой народ с Заокраинного Севера. А за горами к востоку больше таких, что волосом как окорённая ольха – там, где с древних времён взял начало род а?рвейрнов.
– А так что же… прикидываешься ты ловко, – усмехнулся Аррэйнэ, – даже нрав у тебя что огонь. Только вот я-то знаю, что ты вовсе не а?рвейрнка… – в последних его словах она услышала отстранённую настороженность с холодом.

Майри долго молчала, пристально глядя в лицо ему, а затем неожиданно спросила:
– Скажи, Лев – я тебе с той поры ненавистна одним своим видом, что ты пусть и не бьёшь, но всё гонишь меня точно ша?лую псину?
Аррэйнэ запнулся на полуслове – не зная, что и ответить на такой вопрос.
– Для тебя будет лучше, если как можно скорее покинешь наш кадарнле. Скоро будет война…
Майри не отвечая продолжала пытливо, хоть и не так уже до?бро смотреть на него, глядя прямо в глаза Льва А?рвейрнов.
– Но я не настолько неучтив, чтобы даже тебя прогонять прочь отсюда немедля. Ты можешь собираться в дорогу когда это будет возможно, и я дам тебе всё для пути, чем помочь смогу. Но ты не должна оставаться здесь.
– Что же, Аррэйнэ – если ты и впрямь так боишься меня… – Майри словно не договорила чего-то, кивнув головой на прощание. Дейвонка развернулась и медленно пошла прочь, оставив Льва застывшим на одном месте с зажатыми в пальцах поводьями от уже расправившегося с кормом и недовольно фыркавшего Ветра, напрасно мотавшего серой головой и пытавшегося сдвинуть хозяина в сторону, где так манили его кучки свежей травы.

Весна растопила снега по полям и на пустошах вкруг ходагейрда. Бушевали высоким разливом раздутые талыми водами речища Топкой с Широкой. Зелень листьев объяла леса и высокие заросли ив и ракит вдоль бежавших на запад потоков, сливавшихся тут воедино. И лазурное небо сияло всей синью своих уносящихся ввысь стен чертога богов, залито?е сиявшими золотом копий лучей пронизавшими холст его нитями света.

Оставив на улице спутников человек постучался в обитые медью резные дубовые двери. Их тяжёлые створы открыли не служки, а дочерь хозяина. Увидав на пороге нежданного гостя – к тому же такого – она пусть спокойно, но не без волнения на побледневшем лице поклонилась, рукою дав знак заходить.
– Давно я тут не был, как вёл дела с Гаттиром. Тебе тогда было двенадцать наверное… Как он теперь?
– Прихворал… – она затворила тяжёлые створы за гостем, приняв с его плеч утеплённый плащ-шкуру из волчьего меха.
– Ну не надо лукавить уж, милая. Знаю – хворает давно, тяжело – и сама ведёшь дело родителя. Как – справляешься?
Женщина кратко кивнула в согласие.
– Справляюсь, почтенный, хвала Всеотцу. Подати тоже уплачены, книги в порядке. Покажу сейчас, что там…
– Тебе верю. Не надо мне книг… – оборвал он её, несогласно взмахнув кистью левой руки, – я и так знаю всё. Зашёл Гаттира сам повидать, как тут ехал по делу и дом ваш увидел.
Он ещё раз взглянул ей в глаза.
– Справляешься?
Та, застыв без ответа какой-то миг времени, так же кивнула.
– Справляюсь, почтенный. Я ведь не одна, у отца слуги есть. Да и…
– Знаю. Бывает.
В доме пахло пота?шем и мылом, отмытою шерстью, на нижнем поверхе в ремесленной части их дома стоял влажный пар – те следы сукновального дела, что вёл прежде хворый купец, кто давно овдовел, и отдал дочерей в жёны всех кроме младшей. Впрочем, там наверху было чище, свежее, спокойнее и наполнено бо?льшим уютом, где чуялась женская длань. Из такого уютного места и даже он сам не хотел бы уйти. Гость на миг точно вслушался в что-то, повертев головой.
– Как твой дядя – достойно ль его погребли?
– Да, почтенный – ведь сам же ты был год назад, как погребали того.
– Я не про Свейна Рогатого. Я про Викунда Толстую Мошну.
В глазах дочери Гаттира вспыхнул испуг.
– Даже если казнён как изменник средь прочих – разве дело его как собаку оставить догнить на зубцах? Даже арвеннид Эйрэ в тот год, как за день на дубах вздёрнул сразу три сотни изменников, на вторую седмину тела возвратил их родным. Ну а в Высоком Чертоге от вони той хворь не нужна никому.
– Погребли как и до?лжно… – она кратко кивнула.
В покое на миг вновь повисло молчание.
– Спасибо за столько заказов на войско, почтенный. Сам видишь, справляемся. Шерсти в избытке, как начали стричь поселяне овец.
– Я беру потому, что как Рагни Глазастый со всею семьёй в час пожарища Огненной Ночи погиб, и за дело взялась позже ты, стал ваш дом самым лучшим во всём ходагейрде среди сукновалов.
– Да – повезло уцелеть нам, от соседей в отличие… – женщина мельком взглянула в окно, где вдали по проезду виднелись опять возводимые стены на месте былого пожара, – и спасибо, что нас защитили тогда ото всех грабежей.
– Тут не мне, а сама до?бро знаешь кому надо быть благодарной за это…
Человек замолчал, глядя пристально прямо в глаза собеседнице – точно пытаясь узрить перемену в них. Та тем не менее всё так же была спокойна. Или слишком умело то скрыла от гостя.
– Рад тебе чем по силам помочь, моя милая. Попроси чего, я…
– То, что хотела б, почтенный – не в силах и ты, – перебила его собеседница, резко потупив глаза, – да и дело не в нём, сам ты знаешь…
– Почему же? – гость ничуть не обиделся резким словам той, с интересом внимая.
– Может быть я до Огненной Ночи хоть что-то могла держать в сердце – когда жив был и ёрл наш минувший, и столько погибших уже в его доме – но теперь их всех нет. Ты и сам понимаешь, что рок для иных из людей есть таков, что не властны они над своею судьбой во всю силу.
– Умна ты, дочь Гаттира. Верно всё видишь.
Женщина вдруг спохватилась, о чём -то упомнив.
– Что же я? Не сердись же, почтенный, что держу тебя прямо в дверях. Проходи же! Уже скоро обед, я накрою на стол для тебя и отца.
– Не нужно, я сыт. Повидать зашёл Гаттира только лишь. И ещё…
Гость на миг снова смолкнул, взирая в глаза собеседнице.
– Знаю – давно уже должен зайти был, своими глазами увидеть. Позволишь?
– Да, почтенный, конечно! – та согласно кивнула, торопливо ведя за собою по лестнице.

По ступеням вдвоём они поднялись вверх. Женщина тихо раскрыла дверь в комнату, и человек осторожно вошёл туда, щурясь от яркого света из окон. В колыбели сидел, тихо с чем-то играясь, ребёнок – едва ль годовалый. Держа в пальчиках палочку с глиняным шариком в дырочках, всём покрытом глазурью и яркими красками, он усердно тряс ею, смеясь с получившихся звуков.
Человек уже знал, кто принёс эту вещь, кто дал имя ребёнку – и не стал о том спрашивать мать. Прислонив к люльке посох он тихо достал из разреза своей верховницы другую игрушку – резную из дерева птицу, сложившую долгие крылья слегка грубоватую чайку, имевшую лапки и клюв, и покрытую чертами перьев – чей глаз из варёного камня, блестящего золотом, был как живой. Птица тоже могла говорить – мелкий камешек в недрах нутра мог служить погремушкой – а когда несмышлёныш чуть-чуть подрастёт, и однажды подует в отверстие возле хвоста, то крылатая гостья ему запоёт как живая. Как теперь вот.
Рука гостя – в занозах и паре порезов – подняла игрушку к губам, и точёная птица озвалась пронзительной трелью. Ребёнок увидел вошедшего в комнату, прежде ему неизвестного, и едва не заплакал, как все малыши в этот возраст. Но чужак протянул ему в руки игрушку, и тот стал ощупывать птицу пальчонками, тут же пробуя ту на зубок.

Гость протянул малышу указательный палец, и ребенок поднявшись на ножки вцепился в него что есть силы, как малый клещонок, лепеча что-то тихо.
Сигвар на миг обернулся назад.
– Скажи Гаттиру, я скоро буду. Пусть подождёт меня он – хорошо, Дис?
Та согласно кивнула, какое-то время оставшись у двери и глядя на них. Хранитель казны и печатей присел на колено, став с глазу на глаз перед мальчиком.
– Здравствуй, Въёрн. Здравствуй, внук.

ГОД ТРЕТИЙ "…ПРОКЛЯТИЕ ТРИЖДЫ ТОБОЮ ЗАСЛУЖЕННОЕ…" Нить 3
Едва синие сумерки небокрая стали разгораться огнём Вечерницы, Аррэйнэ вновь пожаловал к Коммоху в гости, не желая обидеть отца, которого столько уж лет не видал, чтобы неучтиво теперь не явиться к нему – пусть хоть его и звали едва ли не в каждый десяток в их укрепи. Со стуком о притолоку он растворил рукой дверь.
В жилище горел огонь печи, и трепетали на крышке ларя две разожжённые смоляные светильни. Коммох убрал по полкам горшки настоек и мазей, поставив во главе стола высокий жбан со свежим пивом. Тут же уже стояли кружки и деревянные миски с тушеным с репою мясом и одни скайт-ши зрили с чем ещё таким вкусным, что он жадно втянул запахи через ноздри… и вновь встал на месте, завидев как от очага неприметно отошла в сторону дейвонка, сняв с крюка котелок с булькавшим там ещё одним яством, и направилась прямо к нему – или к столу, у которого он застыл точно вкопанный, поймав её пристальный, слегка насмешливый взгляд.
– Ну что же ты стал, сын? – обратился к нему Коммох, усмехнувшись от того, что Аррэйнэ не сразу услышал его, – садись за стол! Сегодня у меня, старика, праздник. Ты вернулся, наш Львёнок!
Он крепко обнял парня, и похлопывая по плечу дал знать, чтобы тот не стоял точно столб. Аррэйнэ сел, сняв с пояса ремень с ножнами и прислонил их к скамье, напряжённо перестукивая по доске пальцами – хмуро насупясь и стараясь не замечать сновавшей рядом с ним девичьей стати, пока Майри ставила на стол из очага горячие горшки, отирая тряпицей их стенки от налипших в печи сажи с копотью.
– А кто бы ещё мне помог такой пир тут накрыть, как не Майри? – лукаво подмигнул Коммох, садясь подле сына и притягивая к себе жбан с пивом, – иначе жевали бы мы солонину с одной только кашей – как помнишь, каков из меня прежде стряпник был в Килэйд-а-мор. И уж прости, что не испробуешь старой Круаху ты пива – тут иная хозяйка не менее в этом искусна.
Зажурчала из жбана струя, наполняя две кружки. Затем хлынула в третью.
– Садись, девочка, хватит тебе хлопотать, – обратился он к Майри, указав ей свободное место за столом, куда выдвинул лишнюю кружку, – будь и ты моей гостьей сегодня.
– Дурно, отец, если один гость не по нраву другому, – она улыбнулась, спокойно вытирая руки о тряпку, и отчего-то не спешила сесть на скамью, – не буду я Льва принуждать на меня смотреть косо весь вечер, чтобы ему кусок в горло не лез. Ещё подавится вдруг… – добавила она чуть тише, улыбнувшись лукаво.

Аррэйнэ не нашёл что и сказать той в ответ, поперхнувшись на миг свежим пивом. Ну, Коммох – ведь нашёл чем поддеть его, что теперь самому хоть беги из гостей, чтобы не прослыть неучтивым. Словно нарочно, чтобы сын сидел рядом с ней – и место же для дейвонки он указал прямо подле него.
– Что вы уж из меня зверя хищного делаете? Раз Майри твоя гостья, отец – так я не стану противиться – дурных людей ты в свой дом за стол прежде не звал. А мне после зимних выправ с голодухи и старый сапог в горло влезет, если б тот был так же сварен, – он жадно потянул носом, давая понять, что не хочет тут свар за столом, когда еда так сама и рот манит.
– Я тебе глаз не намозолю, Лев, не беспокойся, – она, словно оправдываясь, тихо произнесла это, легко садясь рядом с ним на скамью, и положила руки на доски столешницы.
Аррэйнэ искоса глянул на них, и Майри поймав его взгляд одёрнула руки к себе. Он заметил, что на её коже внутри ладоней бурели полосками шрамы, которые та попыталась сокрыть от его глаз. Он вдруг сильно взял пальцами её левую руку, притянув ближе к себе, и повернул к глазам, пристально глядя на раны.
Майри молчала и словно хотела одёрнуть руку назад, чтобы он не смотрел на эти неприметные, но всё равно уродовавшие кожу порезы – которые могли напомнить Убийце Ёрлов о том, как и когда она их получила.
– Это тебя тогда? – тихо спросил он, всё ещё крепко держа её за руку и не отводя своих глаз от багровых полосок рубцов, – в девичьих?
– От копий, – негромко ответила та, говорить не желая об этом, и с силою вырвала из его пальцев свою вспотевшую руку.
– Крепко тебе за меня там досталось, – словно с сочувствием покачал головой он, и вгляделся в её прикрытый прядью волос поверх раны висок, – хоть лицо ещё целым осталось…
– За тебя долг вернули – до смерти на память мне будет… – ответила она быстро, торопливо закинув упавшую прядь на висок, и перевела свой взор на сидевшего напротив Коммоха.
– Кушай, отец. Как ты любишь сготовила – чтоб жевать было мягче – и подлива там заячья…
– Спасибо, девочка. Лучше налей-ка нам пива сначала. Скверно будет не выпить за возвращение нашего Льва – правда, сынок?
Дейвонка поднялась на ноги, разливая из жбана по кружкам отца с сыном пиво. Аррэйнэ всё ещё был оторопевшим – и оттого, что она спокойно сидит подле него на скамье, долгими распущенными волосами касаясь его руки; и что старый Коммох и вправду относится к ней точно к дочери – да и она к нему так же, называя отцом. Молча он выпил в один миг всю кружку, глядя как неторопливо глотает ту хмельную горечь на восковице отец, всё смакуя напиток. А сама Майри, усмехаясь, запросто допила кружку до дна, поставив пустой перед ним.
– Твоё здоровье, Лев! – с усмешкой сказала дейвонка.
Больше и сказать было нечего, и Аррэйнэ лишь махнул рукой в мыслях, что подле него сидит именно она.
– Что же у вас за столом ни ножа нет? – спросил он шутливо, и вынул из ножен на поясе свой, с размаху воткнув его прямо в парящее мясо в горшке – так что подлива из зайца брызнула в стороны, – от меня их попрятали что ли?
Майри, не удержавшись, прыснула задорным смехом, торопливо разрезая на куски растушившееся мягкое мясо, и даже Коммох усмехнулся в седые усы. Он был рад, что за столом меж гостями настал мир…

Вечер стал тёплой ночью, стёршей алое зарево севшего солнца, и лишь ветер гудел в ветвях чащ чернолесья. В приречных лугах в оросевшей траве затрещали сверчки. Вдали за пределами кадарнле гулко заухали совы. Ярко разгорались звёзды в чёрной глуби небосвода над укрепью, где лишь дозорные мерно вышагивали вокруг частокола по валу и топтались на вежах, вслушиваясь в тишину – да слышалось фырканье скакунов в тесных стойлах. А в доме старого лекаря продолжался неторопливый их разговор за уже опустевшим столом – да и пива в жбане осталось на самом лишь дне, приведя Коммоха в сокрушение, что так мало его было сварено…
И то заводя разговор со своим сыном, то с юной дейвонкой, он подтягивал к речам и кого-то второго из них, доселе молчавшего – а потом вдруг смолкал, смакуя пиво и оставляя их двоих говорить меж собой.

– Не думал вот даже, что ты отважишься тут в а?рвейрнской укрепи дейвонским именем называться, – Аррэйнэ отставил от себя пустую кружку, задумчиво вертя её в пальцах, – повитуха тебя уронила, чтобы с огнём так играть?
– Я и не помню уже, как так вышло, – Майри пожала плечами, – хотела сначала по глупости Гвервил назваться или Гвендолен – так это имена для восточных кийнов. На меня глядя всякий раскусит, что лгу я в открытую.
– Ты, девочка, была больна – чудом меня отыскать тут смогла и назваться для стражи, от кого и с чем прибыла, – вмешался старый лекарь, – а там видно сама в бреду имя своё помянула. Это я тебя верно при всех называть стал так.
– Не стоило это, отец, – нахмурился Аррэйнэ.
– Как считают меня все тут родом с Помежий, из краёв Дэир-гли?нн-крох, то и имена там такие не редкость у а?рвейрнов, – ответила Майри, – только называют на здешний лад, по-другому слегка произносят – Маари, или скорее Маайрин. Отец говорит, что есть среди женщин такое нечастое имя, хоть его не слыхала я прежде.
– Есть, верно… – Аррэйнэ налил себе хмелем ещё одну кружку до верха и потянулся за колбасой, – только больше в ходу за горами средь тамошних кийнов – Габ, Гулгадд, Кинир и прочих. А на Помежьях подле дейвонов оно редкость большая. По западу скорее на дейвонский уж лад тут встречается, как твоё – да и то не везде.
– Знаток ты в именах девичьих, – усмехнулась Майри, найдя чем его уколоть.
– И в этом науку прошли… – Лев усмехнулся в ответ, не дав ей себя подловить.
– Это верно! – поддакнул старик, ухмыляясь, – а знала бы ты, девочка, как танцевать он умеет! Легче ног не бывало на празднествах в Килэйд-а-мор!
– Да что ты придумал, отец! – округлил глаза Лев, – скажешь ещё… Как медведь на колоде скорее уж.
– Значит всё же умеешь? – усмехнулась дейвонка, и в глазах у неё заблестели вдруг искры.
– Кому что – а всем девкам так танцы… – махнул рукой Аррэйнэ, и потянулся за сыром, – ну умею… Не до танцев теперь в это время.
Нож в его пальцах как будто топор разрубил подусохшую за зиму сырную голову.
– А Маайрин – так ещё у а?рвейев звали древнюю богиню-мать, Хозяйку Во?роньей Тьмы и Владычицу Распрей, что прежде всех прочих богов дала жизнь всему сущему, всему роду людскому – и её же и отнимала, – добавил он с тихим почтением в голосе, нарезая подсоленный сыр на куски и протягивая их остальным.
– И у нас она есть – пусть и позабыта мужами уже, чьим богом стал Всеотец, останавливающий взором сердца, – Майри удивлённо слушала его слова, поразившись подобию древних имён, – правда, отчего меня таким именем отец с матерью нарекли, и не знаю я даже. И у дейвонов нечасто даётся оно дочерям. Помню, как мать ещё была жива, по-иному порой меня звала.
– И как? – спросил Аррэйнэ с любопытством, отложив на столешницу нож и подняв взор на дейвонку, – неужели козой скороногой?
– Ульглейн – Пташечкой, – не ответив ничем на его остроту улыбнулась Майри. Но внезапно она умолкла, видно вспомнив при этом умершую мать – и прежняя её улыбка погасла, а губы плотно сжались в две нити.

Со двора в низкую дверь вдруг забрякала чья-то рука.
– Почтенный – тут ты гостишь не иначе? Хуг тебя вызывает – от горы только что прискакал гонец с вестями от арвеннида!
– Иду! – Аррэйнэ стремительно подскочил со скамьи, отирая ладонями рот с подбородком от крошек. Оправив пояс с ножнами, толком даже не попрощавшись он торопливо выбежал во двор к ожидавшему его с горящим смоляком в руке вестнику.
– И в ночи нет покоя с делами для сына… – вздохнул Коммох, до краёв наливая из жбанаостатки хмельного, – а я было уж думал, что как и вчера обещал, расскажу тебе, девочка, ещё одно наше сказание о стародавнем герое-воителе, славном Маэне Остроглазом…
– Так расскажи, отец, раз обещал, – подала голос Майри, опёршись подбородком на две свои ладони и почтительно внимая словам старика, – да и Аррэйнэ, думаю, скоро вернётся – и тоже услышит.
– Уж кто-кто – а Аррэйнэ от меня это предание не один раз ребёнком ещё услыхал у нас в Килэйд-а-мор… – старик отхлебнул из кружки большой глоток пива, долго смакуя то, – …о том, как умел Маэн сын Килина Дваждысвирепого сбить на лету одним камнем быстрокрылого сокола, дедо?вским мечом мог снести сразу три вражьих жёлудя с плеч, и в ночи? перекидывался в серое волчье обличье – жестоко мстя всем своим недругам, что посягнули на земли их кийна и истребили родню. И досель его имя почитают семейства все в Эйрэ, передавая то сказание о Фи?нниог-ун-лли?гаде детям своим из колена в колено.
Коммох сделал ещё один долгий глоток хмельной горечи, потирая седые усы и пристально глядя на внемлюще слушавшую его, точно зачарованную речами старика гостью.
– Нет, девочка – я тебе другое предание славное расскажу, кое ты от меня ещё верно не слышала – об Аэ?дане и Аврен.
– Не слыхала и впрямь я, отец, – удобнее усевшись на широкой скамье Майри внимательно взглянула на старого лекаря, готовая слушать его слова, как не раз вечерами рассказывал ей он подобные сказания и легенды из Эйрэ, прежде ей неизвестные.
– Не рассказывали его мне соседки по девичьим там у горы. Расскажи, чем те люди прославились, что даже предание после о них изложили потомки?

– Случилась история эта давно – в те времена, что у наших соседей с заката ещё правил в землях его Дейнов род… – негромко начал речь старый марв-сьарад, отставив от себя кружку и пристально взирая на внимавшую его словам молодую дейвонку.
– В часи?ны, когда не родились ещё и ни деды всех ныне живущих, и ни мы сами тем больше. Но и поныне, спустя столько веков вопрошаем мы: почему так должно было произойти? Можно ли было избежать того чёрного рока, что обринулся гаром несчастий на людские сердца? Спрашиваем мы это у вольного ветра, чья песнь нам приносит в ночи? позабытое воспоминание об Аэ?дане и Аврен – и не находим ответа на то.
Случилось всё это веков все уж шесть до того – в том краю Эйрэ, где и поныне живёт наш род Килэйд, бывший свидетелем тех позабытых деяний – хоть и не в самом Килэйд-а-мор у Клох-клоиган это событие некогда произошло. В ту пору в уделе, именовавшемся Гверддглинн-ди?рведд – Земля у Зелёной лощины – издревле жили два могучих и древних семейства, берущих начало в часи?ны великого Бейлхэ. Живший на западе этих угодий кийн прозван был Гверн, а поселившийся на востоке – Ду?ах. Оба семейства слыли в почёте и уважении у соседей и земляков, и даже дорожившие их верностью арвенниды были частыми гостями в домах тех владетелей.
Прежние до произошедших событий столетия не знали сурового голоса стали между соседями из Дуах и Гверн. Но так сталось однажды, что главы обоих семейств не поделили что-то между собой. Быть может речь шла между ними о тучной родящей земле или богатых травой и водой летних пастбищах, о каких-то случайных обидах и тяжбах меж родичами, или об их славе воителей, что гремела тогда при дворе дома Бейлхэ, не раз обласкавших и принявших лучших из них в древнем Ратном Чертоге… кто знает? Всякая распря начинается из пустого, что можно решить мудрым словом – но из подобных обид и нелепостей на многие годы не знают потом ни покоя, ни мира людские сердца от опалившего их гнева с ненавистью.
Завязавшаяся меж двумя кийнами непримиримая склока переросла вскоре в долгую и кровопролитную распрю – когда вместо того, чтобы миром решить все свои несогласия, или на худой конец положиться на волю богов их дарованным жребием или обычаем поединка один на один «да-слеана», главы обоих семейств взняли родичей, и впервые с оружием в дланях сошлись на меже двух владений в неистовой битве.
Много погибших и умерших было в тот страшный день рока в обоих домах – но унять и единожды пролитый алый сок жизней уже нелегко, а порой невозможно – когда столько сердец разом вспыхнули жаждою мести и ненависти, чей слепящий голодный огонь не потушит порой даже мудрое слово, пока смерть не возьмёт их с собой своим мрачным укосом. И так вот на многие годы с тех пор протянулся суровый безжалостный рок непримирения меж двумя кийнами прежде добрых соседей.
Пятнадцать зим кряду кипела кровавая распря между соседями в Гверддглинн-ди?рведд, как бы ни пытались примирить их все прочие кийны срединных земель и сам арвеннид Эйрэ. За тот час состарились и ушли к праотцам многие из видевших её зачинание – и ещё больше там сгинуло тех, кто с обоих сторон восстал сталью сосед на соседа, презрев прежние согласие с дружбой. И выросли бывшие малыми дети, чтобы по року своей судьбы и из мести за павших отцов также взяться за меч и копьё – сами уже не памятуя о том, что тогда послужило причиною распри меж фе?йнагами двух семейств – но слепо следуя их непримиримой вражде.

Глава семейства Дуах звался Карнах Мор-Теах – Большой Дом – прозванный так за то, что Бури Несущий с Праматерью даровали ему и супруге великое множество славных детей. И был вправе родитель гордиться потомством: сыновья его выросли храбрыми и не чуравшимися тяжкого труда для блага своего рода мужами-воителями, а прекрасные дочери славились не только девичьей красотой, но и искусным мастерством своих рук, чьё сотканное и вышитое многоцветием нитей приданое ценилось порою дороже тучного скота в дар за самих невест. Слыл Мор-Теах человеком бесстрашным и храбрым – но сердце его было суровое и гордое, и не желало искать примирения с недругом.
В пору тянувшейся между домами соседей войны взрослые сыновья Карнаха поручь с отцом так же храбро сражались в полях против недругов из дома Гверн и были ему самой главной опорой средь воинства Дуах. Много побед принесли они дому – пусть и не все из потомков Мор-Те?аха дожили в долгом раздоре до самой поры, в кою случилась вот эта история. Дочери же Карнаха выросли и покинули отчий дом, став жёнами фе?йнагов и прославленных в Эйрэвоителей. Оставалась не сватанной самая младшая из сестёр, родившаяся последней в потомстве владетеля Дуах – зачатая незадолго до начала раздора семейств. Нарекли её Аврен.
Была она столь прекрасна душой и обличьем, что и доселе лучших своих дочерей в Эйрэ родители сравнивают с последней потомицей Карнаха. В ту пору ей исполнилось семнадцать, и отец уже подумывал о том, кому из первейших людей Эйрэ вскоре отдать руку этой прекрасной невесты – благо, что ко двору главы Дуах женихи со всех кийнов что ни день всё стучались с мольбами о сватовстве, даже ночью являясь в их селище. Но затмеваемый гордынею сердца суровый отец Аврен доселе отказывал всяким мелкородным сватам, пожелав не иначе сродниться не ниже чем с домом их арвеннидов, чтобы его любимейшая дочь стала первой средь жён – благо, что у восседавшего на Ард-Кэ?тэйр владетельного Тадга Серого были ещё сыновья без супруг – и берёг свою прекраснейшую из потомиц как собственное око.

У главы рода Гверн, старого Ллура Секиры тоже было пятеро сыновей. Но судьба не была к нему милостива так, как к сопернику. За годы распри четверо старших сложили головы в многочисленных стычках с людьми дома Дуах – к огромной скорби отца, потерявшего всю почти кровь средь живущих, скупо оплакивая горькой слезой столь тяжёлую в доме утрату – тем самым лишь дальше всё разжигая в сердце огонь непримиримости к недругам.
Однако оставался у старого Ллура и ещё один сын. В тот год, как меж его родителем и Карнахом из Дуах разгорелась кровопролитная распря, тому было не больше пяти – а потому судьба сберегла его поначалу от доли погибших там братьев, когда те с оружием подле отца сокрушали врага. Однако шли годы, и прежний мальчик вскоре вырос в высокого статного юношу, который с каждой зимою всё сильнее радовал отцовское сердце. Был он отважен и храбр, ловко владел и мечом, и копьём, и секирой со стрелами, постигая ратные умения на лету – и вскоре стал поручь с родителем выправляться на стычки в помежных с соседями Дуах угодьях, став достойной заменою всех павших братьев. Умелый и дерзкий, удачливый и бесстрашный – своим мечом он обрёл великую славу среди земляков, ведя их от победы к победе над прежде державшим верх недругом. Имя его было Аэ?дан.
Старый отец гордился своим сыном – последним из дарованных ему богами отпрысков – и тем больше исподволь страшился потерять единственное уцелевшее дитя, надеясь вскоре найти ему добрую невесту, чтобы успеть ещё поняньчить продляющих род его внуков и уйти к праотцам в твёрдой уверенности, что их кровная ветвь не угаснет до срока. Знал ли он, что грядёт им – не иначе уготованное самою судьбою, не взирающей на тщетные людские чаяния с помыслами?

К северу от владений сварившихся вот уж пятнадцать лет кряду соседей лежали ничейные, одичавшие земли некогда могучего, но ныне давно вымершего и позабытого всеми семейства, чьего даже имени не осталось теперь в зыбкой памяти живших. Плодородные прежде поля и зелёные пастбища покрыл густо разросшийся лес, сравнялись с землёй сгнившие на труху деревянные тверди, чертоги и хижины – и лишь одиноко возвышавшаяся над дубравой в глуши диких чащ стародавняя бурра продолжала стоять, не боясь неумолимого хода времён, истиравшего серым забвеньем и славу людскую, и тщету чаяний, и гордыню с пустыми надеждами. Там же сквозь лес протекал и ручей, чьи воды южнее служили межой меж двумя враждовавшими ныне семействами.
Кто знает – сама ли Судьба так сплела свои зримые ею лишь хитрые пряди тех нитей, или это людские сердца сами слепо идут друг до друга навстречу, не взирая ни на какие преграды? Казалось бы, ни при каких обстоятельствах не суждено было встретиться двум молодым людям – юным сыну и дочери непримиримо враждовавших Ллура Ту?ала и Карнаха Мор-Теах – но так или иначе, а вопреки воле суровых отцов это некогда произошло.

Молодой Аэ?дан однажды в одиночку отправился конно в тот самый лес, что пролегал к северу от отцовских владений, чтобы разведать там потайные тропы и переходы – дабы убедиться, что враждебные им люди Дуах не пробираются тайком через эти места с вылазками на земли их кийна с иной стороны, откуда не ждут их обычно его земляки. И так вышло, что в тот же день недалеко от опушки у протекавшего там межевого ручья собирала богато возросшие летом целебные травы с кореньями и младшая дочь Карнаха, переданным ей от бабки и матери даром умевшая хорошо разбираться в искусстве врачевания. И вот когда внезапно среди камыша забренчали поводья полезшего в ручей пить усталого изжаждавшегося жеребца, молодые люди увидели один одного по разным его берегам.
Одеты они были в тот час для чащи не так, как подобает наследникам двух могучих семейств – а посему ни сын Ллура Секиры не признал в той простой поселянке с ивовой корзиной наперевязь через плечо дочь первейшего недруга своего отца, ни сама Аврен не догадалась, что встретившийся ей конник в потрёпанных дорожных одеяниях есть потомок владетеля Гверн – однако испугалась при виде появившегося перед ней вооружённого незнакомца из враждебного её роду семейства.
Аэ?дан однако поспешил её успокоить, что и сам не ожидал встретить тут хоть кого-либо из Дуах – и что пусть главы кийнов их издавна меж собой недружны, но сам он не кровожаден настолько, чтобы слепо ненавидеть и убивать первого же встречного из соседей – тем более такой прекрасной девы как она – и за честь свою может она не тревожиться, ибо не поучал его отец посягать на беззащитных и слабых. В самом взоре его было видно без слов, что прежде не встречал он среди чьих-либо дочерей подобной по красоте этой незнакомке – что не преминула заметить сама юная Аврен, отметив себе, что и сам он весьма учтив и мил ликом и окрепшей во взрослости статью этот неведомый парень из Гверн.
Так меж ними двумя завязался добрый разговор, подчас которого Аэ?дан сам того не ведая как очутился на другом берегу, и вскоре уже провожал эту деву до самой межи земель Дуах, по её просьбе закрепив тяжёлую корзину с первоцветами и кореньями на спину своего скакуна, а сам следовал пешим с ней поручь.

Прошёл не один уже день после встречи в лесу у ручья – а с той поры не до сна стало сыну Секиры, когда перед взором его вновь и вновь всё вставала та прекрасная и добрая нравом дева из Дуах с долгими косами цвета меди с огнём и глазами как небо, неприметно укравшая весь его прежний покой. Снова ища встречи с ней он повторно отправился в лес на меже их владений – и нежданно опять повстречал её там у ручья – поняв, что лишь поводом выбраться вновь из их селища в одичавшую пущу была теперь полупустая корзина для трав. Она и впрямь так же жаждала свидеться с ним, как догадался Аэ?дан из горящего и стыдливо смущённого девичьего взора.
Много встреч в заповедном лесу между ними прошло с той поры, когда в свой вольный час сын владетеля Гверн торопливо седлал скакуна и скорее ненастного вихря стремился к опушке заброшенных ныне владений на севере, где его уже ждала явившаяся туда под предлогом ей нужного сбора кореньев и цветени младшая дочь главы Дуах. И пусть пока оба не ведали, кто на деле пред ними, но сердце Аэ?дана дрлго терзали печаль и укоры, что он посмел полюбить ответившую ему взаимностью деву из Дуах – в тот самый час, когда он направляет людей их семейства в кровавых сражениях против соседей – тем самым лишь отдаляя от себя их озлобившиеся сердца, посмей он решиться попросить руки Аврен у её родителей из враждебного его семье кийна. Те же тревоги были и в душе юной дочери Карнаха, когда ожидая возвращения воинов Дуах из стычек с людьми дома Гверн, она молила богов, чтобы те сберегли не только её земляков и всех братьев с родителем, но и того, кто сражался с их родом – её любимого.
Так прошло скоротечное жаркое лето, а когда под багряную в золоте осень молодые люди не таясь приоткрылись один одному, кто они есть на деле – то возросшее чувство меж ними уже было сильнее посеянной их родителями ненависти, и не могли их пылавшие жаром сердца добровольно расстаться друг с другом.

Миновали суровые, тёмные месяцы долгой зимы. От ночи священного пламени Самайнэ Аэ?дан и Аврен не виделись больше друг с другом, когда стужа сковала пути и дороги, и все прежде вольные тропы к безлюдному лесу читались по белому снегу четырежды явственнее, чем письмена в свежем свитке – дав бы родичам знать, что их дети во тьме пропадают куда-то туда, где сходятся между собой две предательски зримые эти тропы? из селений непримиримо враждующих Дуах и Гверн.
Но едва лишь настали истёршие льды и снега дни весны, как с первыми же проталинами оседланный конь трижды ветра скорее понёс молодого Аэ?дана к расцветавшему первою зеленью лесу на севере, где его уже ожидала истосковавшаяся по нему за столь долгую зиму любимая Аврен… и слёзы и поцелуи их меры не знали в тот день.
Так вновь потянулись дни тёплого лета, когда множество встреч между ними тайком от родных произошло у ручья в заповедном лесу, где изветшалая бурра встречала холодною грудью в замшелых камнях все объятия быстрокрылых ветров четырёх сторон Эйрэ, укрывая своею могучею тенью влюблённых, которые не в силах сносить меж собою разлуку ни больше чем хотя бы на день, вновь и вновь пробирались укромно сюда что хоть в ясный свет солнца, что в темноте кратких летних ночей, когда все в их селениях родичи засыпали до алой зари.
Но, как и водится, эти встречи в лесу у ручья возымели свои роковые последствия, о чём не преминула узнать вскоре юная Аврен – почуяв, что носит под сердцем ребёнка Аэ?дана.

Как знать, как сложились бы дальше события, решись они сразу открыться отцам в их любви к чаду недруга… но тут в дело вмешалась Судьба, чью незримую поступь не в силах предугадать всякий смертный, в какой бок так протянутся сотканные жизнедавцами нити их будущего. В один из дней, когда Аэ?дан и Аврен вновь встретились у ручья возле стен древней бурры, в этот час к отцу девушки прибыли так долгожданные Карнахом сваты из Аг-Сле?йбхе, прося руки его младшей для старшего из сыновей арвеннида Тадга Ллвида.
Возрадованный столь приятным известием Карнах немедля велел отыскать свою дщерь, чтобы порадовать её вестями о столь удачном к ней сватовстве – в грядущем обещанной стать по закону супругою будущего арвеннида – и когда он узнал, что Аврен опять отлучилась с корзиною в лес собирать там целебные травы, тотчас же отправил за ней своего верного помощника и родича по младшей ветви их кийна, немолодого уже Клида Волка с тремя людьми.
Волк с помощниками быстро доскакали по следам кобылицы Аврен до заповедного леса, дивясь – зачем их молодая хозяйка так далеко забралась в эти подвластные тёмному Ллугу чащобы, где обитают лишь гибель несущие скайт-ши да тени минувшего. Каковы же там были их изумление с яростью, когда они узрели подле дочери Карнаха бродившего с нею по тропам у бурры молодого Аэ?дана сльохт-Гверн, столь хорошо им известного по стычкам с людьми его кийна. Люди Волка немедля схватились за луки, и метким выстрелом ранили Аэ?дана жалом в плечо, а затем дружно накинулись на него из укрытия, не взирая на крики и мольбы испуганной Аврен. И когда парня крепко связали, Волк и двое помощников остались стеречь того в бурре, а третий как вихрь поскакал известить их владетеля Карнаха о таком неожиданном повороте событий.
Глава кийна Дуах явился в чащобу немедля, едва лишь заслышав о столь непомыслимом прежде событии в древнем роду. Горделивое сердце его очерствело от мрака известия, что любимая дочь – столь оберегаемая им Аврен – против воли отца и всего их семейства осмелилась полюбить наипервейшего недруга, этого юного волка из Гверн, чьим железом в руке были забраны в сражениях жизни множества кровных им родичей, в том числе и жизнь старшего сына. Признание же её о том, что она носит в себе дитя от Аэ?дана, повергло Карнаха в лютую злобу, когда он отрёкся от предавшей его тем любимейшей дочери, и велел заковать её в цепи вместе с возлюбленным в бурре – и поручил Волку с людьми стеречь пленников, а в случае крайней нужды и разделаться с ними обоими, не щадя ни раненного сына Секиры, ни даже своё родное дитя. Сам же он спешно направился в селище собирать люд с оружием к скорой выправе – и в тот час же отправил к своему заклятому недругу Ллуру посланника с предложением мира, кой им со всеми их родичами давно уже пристала пора обсудить.
Гонец тот имел и ещё одно потаённое поручение Карнаха. Помимо той устной вести, коя предназначалась для людей дома Гверн, их фе?йнагу он должен был передать от владетеля Дуах и его писанное послание, кое прочесть должен был только сам Ллур Секира. В том свитке Мор-Теах, насмехаясь над давним противником, поведал тому, что назавтра с рассветом на опушке у леса на севере его люди будут ждать род Гверн, дабы обсудить и заключить наконец предложенный мир. Но если старик ещё жаждет увидеть последнего сына живым, то пусть хорошенько подумает, как убедить своих родичей всё же принять мир таким, как того и потребует он, глава Дуах – а значит отдать все помежные земли, богатые выгоны и луга кийна Гверн, на кои падёт его глаз – иначе и этого отпрыска он не увидит отныне.
Опечаленный Туал тем не менее не потерял твёрдости духа и мужества сердца от страха за сына. Обвестив всей родне о предстоящих переговорах с врагами, он спешно призвал к себе старшего из племянников, храброго и воительного Моррву Сильную Руку, и повелел тому сразу отправиться с малым загоном в лес к северу от их владений – справедливо полагая, что Аэ?дана держат в неволе вблизи места переговоров – чтобы в случае надобности как скоро отдать его родичам, так или убить, если будут отвергнуты все притязания Карнаха. Посвящённый старым Секирой в подлый замысел фе?йнага Дуах и всем сердцем преданный своему молодому вершнему и будущему владетелю Гверн, Моррва немедля призвал два десятка самых лучших и опытных людей. Оседлав скакунов, вместе с ними он бросился в лес на поиски пленённого парня, неприметными тропами двигаясь по чащобам и выискивая то неведомое пока укрытие, где могли бы держать там в неволе Аэ?дана.

В то время, как владетели двух семейств где-то далеко отсюда вершили свои явные и тайные умыслы, Волк с людьми приковали сына Ллура цепью за руку к столбу подпоры наверху бурры и удалились стеречь их в низ столпницы, где развели возле входа костёр и зажарили свежую дичь. Несмотря на все увещевания старого Волка Аврен осталась подле своего раненого возлюбленного наверху бурры, не желая покинуть того одного – как умеючи вытянув пронзившую парня стрелу и обрывками от одежд перевязав глубокую рану в плече.
Старый воитель, пусть и преданный своему суровому фе?йнагу – Волк тем не менее беззаветно любил и его юную дочь, кою помнил младенцем ещё – и не посмел, несмотря на жестокое указание её отца, заковывать юную А?врен в железо как и Аэ?дана. Оставив по её мольбам в их покое наверху бурры тёплую овчину-накидку и пару смоляков, чтобы не коротали они наступавшую темень во мраке и холоде средь поросшего коркой коросты лишайников голого камня, он удалился вниз к собственным людям.
Так Аврен и Аэ?дан вновь остались наедине в их последнюю ночь, прежде чем назавтра им суждено будет встретить неведомую и жестокую судьбу от рук разгневанного предательством дочери Карнаха. Лишь вольный ветер и совы там были свидетелями того разговора, кой и сейчас даже в страшное время тревоги и горести вели меж собой двое влюблённых. И о чём были последние их слова – неизвестно…

Меж тем Моррва и его люди без устали скакали всю ночь через лес по им ведомым тропам, торопливо обыскивая пущу в поисках пропавшего сына их фе?йнага. И казалось бы уже потерпевшие неудачу, когда чернота ночи стала постепенно сменяться на возвышенностях синей предутренней мглой первых сумерек, скакавший верхом вдоль лесного ручья Лайдрэ-а-лам внезапно узрел своим зорким глазом слабый блеск огня светоча, который как искра горел среди камня в оконце видневшейся вдалеке древней бурры – и предчувствуя сердцем, что они на верном пути, повелел уже отчаявшимся людям стремитсья туда, стараясь не поднимать лишнего шума, дабы не вспугнуть никого из неиначе и бывших там недругов.
Старый и опытный воитель, Клид Волк однако вскоре расслышал в предутренней тишине приближавшийся цокот копыт, и немедля разбудил своих спящих помощников. Разгневанные, они поспешили на верх старой бурры – справедливо полагая, что это сын Ллура как видимо подал своим смоляком знак искавшим его землякам – и намереваясь расправится с ним, как то и повелел им их фе?йнаг.
Слуги Мор-Теаха накинулись на лежавшего в объятиях державшей его Аврен раненного сына Секиры, пытаясь без жалости зарубить того насмерть мечами, не взирая на мольбы ужаснувшейся тому дочери их хозяина. Но и обессилевший, тот дал отпор им догоравшим уже смоляком, разбив головы обоим товарищам Клида. Меж тем улучивший миг Волк одним метким ударом клинка пронзил грудь замешкавшегося Аэ?дана, и уже намеревался добить его в сердце, как вдруг на пути его летевшей геары без страха и трепета встала юная Аврен, с мольбой и презрением одновременно глядя на старого слугу своего отца – готовая принять смерть от руки Волка, лишь бы спасти своего возлюбленного, коему верно давно уже стала женою не только лишь телом, но и душой.
Ужаснувшийся от страха Мор-Тире, чуть было не убивший в тот миг молодую хозяйку, бросил меч и в отчаянии на коленях молил ту простить его, не желавшего зла ей, а лишь выполнявшего суровую волю хозяина. Аврен же горько рыдала над умирающим у неё на руках возлюбленным, – ибо и всё умение врачевать было бессильно против такой глубокой губительной раны.

Меж тем ни она, ни сам Волк не заметили, что выпавший из ладони Аэ?дана тлевший смоляк откатился набок, и подпалил лежавшую на полу сухую траву, которую вместе с овчиной принёс им вчера к ночи Клид. От неё лишь занявшись вмиг вспыхнуло высохшее за долгие годы дерево перекрытий.
Увидав разгоравшийся пламень Волк пришёл в ужас – уразумев, что он так опрометчиво натворил. Умоляя свою молодую хозяйку покинуть уже запылавшую бурру, он попытался хоть как-то унять распалявшийся гар – но всё тщетно. Поняв, что пожара не избежать, старый Клид поспешил увести Аврен прочь – но на его изумлённых очах дочерь Карнаха взяла своего суженого за ослабевшую руку и туго обмотала его и свою десницы звеньями одной цепи, с силой затянув сталь колец в прочный узел.
Потрясённый её деянием Волк пришёл в отчаяние и попытался разорвать цепь – но та была прочна. Не взирая на занимавшийся пламень и окутавший их горький дым, он бросался всем телом на толстый столб старой подпоры, к коему была прикована эта удерживавшая их двоих железная уза, но прочное дерево было надёжно и неподвластно мечу – а свою боевую секиру он позабыл там внизу в перемётной суме скакуна… а времени оставалось всё меньше и меньше.
Юная Аврен обняла умирающего Аэ?дана и попросила Волка передать её отцу последние слова дочери – о том, что она прощает ему его жестокосердие и немилость, ибо не вправе гневаться и проклинать своего родителя, желавшего счастья для собственного дитяти. Но раз не желает принять он любовь её к сыну владетеля Гверн, коя могла бы стать прочным залогом их примирения, то ничего больше ей не остаётся, кроме как вместе со своим суженым разделить его страшную долю – ей, и их ещё не рождённому ребёнку. И утешила рыдавшего точно малое дитя родича тем, что не гневается на него, лишившего Аэ?дана жизни по принуждению Карнаха в приступе гнева – и желает проститься с ним. А затем повелела ему уходить прочь отсюда, пока огонь ещё не охватил и всю лестницу бурры, отрезая последний тут выход к спасению, прыгая с балки на балку подобно живому существу – голодному и безжалостному – разгораясь всё жарче…

На рассвете к означенной в уговоре поляне прискакали вооружённые люди владетеля Гверн, где их ожидали уже фейнаг Карнах и все его родичи. Старый Ллур поприветствовал давнего недруга, и сказал, что готов его выслушать по чести при всех собранных тут мужах двух домов – если и впрямь тот внял искреннему пожеланию мира между двумя погрязшими в долгом, бездумном кровавом раздоре семейств. Встревоженный же долгим отсутствием Волка, не явившегося к условленному часу на место их встречи, хитрый Мор-Теах стал упрашивать Секиру обождать с переговорами на полвосьмины, пока он должен отлучиться по неотложному делу. Однако почувствовав скрытую ложь в его речи, Ллур выхватил из ножен клинок и потребовал объяснений, с какой целью их Карнах сперва вызвал на переговоры, а теперь сам пытается улизнуть и от слов своих, и восвояси отсюда? Не ловушку ли им он подстроил, поправ данное прежде Тремя присягнутое слово?
Карнах тем часом встревожился ещё больше, когда увидал над ветвями поляны далёкое зарево пламени и взвивавшийся к небу гар дыма – и едва ли не умолял старого Ллура разрешить ему отлучиться с переговоров. Секира же гневно ответил лукавому недругу, что несмотря на свою дряхлую старость вызовет того на бой на мечах или копьях, как дозволяют обычаи предков решить спор в кругу да-слеа?на, дабы потребовать объяснений. А затем вопросил перепуганного отнюдь не от его обнажённого клинка Карнаха: «где мой сын?!»
Поняв, что выкрутиться перед всеми собранными на переговоры родичами и противниками уже не удастся – равно как и утаить его замысел – фе?йнаг Дуах в слезах указал на вздымавшееся над небокраем дымное гарево и попросил Ллура верить ему – и если нужно, отправиться вместе – лишь бы не медлить. Ибо его отцовское сердце, хоть и полное со вчерашнего дня чёрной злобы на прежде любимую дочь, всё равно почуяло неумолимую беду…

Оба кийна вслед за своими владетелями как один припустили коней вскачь по узким лесным тропам. Там, уже у стен догоравшей и наполовину осевшей вовнутрь выгоревшими перекрытиями бурры они встретили людей Лайдрэ-а-лама, которые с волнением сопровождали в кольце своих копий какого-то человека – всего обгоревшего и израненного, с истлевшими бровями и волосами на почерневшем от сажи лице – нёсшего что-то, прижимая это к груди. То был Клид Волк – чудом уцелевший в огне пожарища, кое пожрало дотла камень бурры, не оставив теперь ни следа от её исполинской громады, наполовину обвалившейся внутрь завалами обугленных валунов. Старый воитель плакал точно дитя, причитая про себя что-то непоразумелое для всех прочих людей, точно не замечая их подле себя.
– Где моя дочь?! – в волнении выкрикнул Карнах, спрашивая о том Волка, коему поручил вчера зорко стеречь её вместе с пленённым тут сыном Секиры.
Вместо ответа Мор-Ти?ре расхохотался в лицо ему словно безумный и швырнул под ноги своего спешившегося с коня владетеля то, что прежде прижимал к груди. Зрящие на него люди ужаснулись, когда разглядели, что это была обгоревшая до окалины долгая цепь, перекрученная в один узел оплавившихся побуревших колец. Словно петля скручивалась она вокруг почерневших костей человеческих рук, удерживая их воедино в одной страшной связке.
– Вот они – твои заложники! – выкрикнул обгоревший Клид Волк, хохоча над потрясённым от ужаса Карнахом – на свои очи узревшим, что нынче осталось от его любимейшей Аврен, – вот она – твоя дочь с твоим нерождённым внуком и её мужем! Любуйся же ими теперь!
Потрясённые, молчали и родичи Карнаха, и стоявшие подле них люди из Гверн. Не в силах сдержать слёз рыдал всё понявший Секира, потерявший и последнего из сыновей. А Клид Мор-Ти?ре стал в голос рассказывать всем тут собравшимся, что произошло вчера в этом безлюдном лесу – и всё то, что стряслось на рассвете в самой старой бурре, не утаив ни слова из того что узнал, и что просила передать перед смертью своей сама Аврен.
А затем при всех собравшихся тут мужах из числа и товарищей, и их прежних врагов, Волк проклял своего фе?йнага и родича Карнаха, прокричав ему:
– Пусть твоя дочь и простила тебя перед гибелью – то вот от меня тебе будет проклятие трижды тобою заслуженное, горделивый дурак и бессердечный сгубитель родного дитяти! Гордись теперь миром своим вероломным, о коем вчера измышлял – и радуйся, что не будет тебе больше дочери, и не увидишь отныне ты внуков! Гордись, что не недруга сын твоего будет ей верным мужем по чести с законом! Гордись, как ты гнусно с людьми дома Гверн примирился! Вот они – ваши дети – любуйся же, что не быть им живыми вдвоём, как по сердцу то оба избрали они, и в час смерти тут поручь оставшись! Радуйся, Карнах! Радуйся этому до самой Шщаровой ямы, пустосердечный убийца!

В суровом молчании стояли у догорающей бурры все собравшиеся тут мужи домов Дуах и Гверн. С отчаянием взирал на рухнувшую твердыню осунувшийся старый Ллур Ту?ал, сокрушённый столь чёрною вестью о гибели в пламени своего последнего из сыновей и не рождённого внука, коих ему не дарует узрить больше рок – что так невероятно сплелись нити их с непримиримым противником Карнахом младших детей, коим не суждено было быть подле вместе до старости, радуя сердца примирившихся их союзом и счастьем враждовавших родителей – но и в смерти оставшихся поручь как муж и жена по чести?.
А проклятый родичем и верным слугою Мор-Теах, сторонясь укоризненных и суровых презрительных взоров людей, с почерневшим от скорби лицом как безвольная тень отошёл ото всех, и вынув из ножен отточенный меч, подле ног уперев в землю рукоятью бросился на железо. Вот так лишь нашло его гордое гневное сердце покой, перед кончиной познавшее горечь раскаяния и страшную боль невозвратимой никоей ценою утраты, какую ничем не вернуть никакой людской силой, никакими мольбами… Но столь было черно для всех прочих то утро, что ни единой слезы не было пролито об окончившем смертные дни главе Дуах, бывшем не в силах снести гибель его любимейшей дочери, простившей своего сурового отца и в смерти своей – но людьми не прощённого.

По праву старшинства в их роду бывший тут среди родичей младший брат Карнаха Бранн Таннлид – Огненный – вместо Мор-Теаха ставший отныне по смерти его новым фе?йнагом Дуах, в тот день заключил долгожданный мир с Гверн, прекратив ту бессмысленную и кровавую распрю меж кийнами, принесшую столь много горя и скорби им всем – и повелел погрести в дольме то, что осталось в пожарище от молодых Аэ?дана и Аврен, чьи руки так и остались соединёнными сталью цепи вместо свадебного пояса невесты – как мужа и жену по закону пред всеми.
И вместе со старым Секирой Бранн Таннлид поклялся именами Троих и всех прочих богов, что будут отныне забыты обиды и распри, кои щедро посеяны были меж ними за долгие годы войны – примирившись такой дорогою для всех их кровавой ценой…

Вот так завершилась история о двух влюблённых сердцах, чью жизнь разделила уконованная им по рождению непримиримая вражда, что некогда произошла в Гверддглинн-ди?рведд. И пусть то случилось в часины столь давние – но и поныне, спустя столько веков мы всё спрашиваем: почему так должно было произойти? Можно ли было избегнуть того судьбоносного рока, что неумолимой враждой их семейств пал на две эти нити судеб, не дав им иной смертной доли – кроме как той, вопреки счастью с жизнью там избранной ими? Спрашиваем мы это у вольного ветра, чья песнь нам приносит в ночи? воспоминание об Аэ?дане и Аврен – и не находим ответа на то.
Не находим – потому может быть, что людские сердца, их чаянияи ошибки во все времена одинаковы – и сами ответствуют в жизни за всё то, что нам суждено будет некогда роком…

ГОД ТРЕТИЙ "…ПРОКЛЯТИЕ ТРИЖДЫ ТОБОЮ ЗАСЛУЖЕННОЕ…" Нить 4
Коммох умолк, допив кружку последним глотком, и глядя на молча внимавшую речи рассказа дейвонку отёр пятернёю усы. Однако Майри так и сидела напротив отца – будто слова зацепили ей душу подобно пронзившей живую плоть тела стреле. Она так и не произнесла ни единого слова, лишь волнительно проглотив севший в горле комок, и посмотрела на усмехнувшегося ей старика, заметившего, как дрожит под ресницами гостьи слеза. Затем произнесла как-то горько:
– Кажется мне, отец, что ты это сказание сам только что и придумал…
Коммох несогласно мотнул головой, теребя между пальцами ус.
– Даже если бы и впрямь я так ловко умел на ходу сочинять – то любой старик в Килэйд-а-мор тебе это сказание в точности так перескажет, что было однажды в тех землях в далёкие времена, и укажет то место в лесу, что досель сохранилось, где всё это некогда было – и могилу ту, где упокоился прах их двоих. Ни о чём я тебе не приврал тут – хоть и горестно, верно, услышать такое, что в жизни порою случается, несмотря на всю волю людскую, чьи сердца лишь хотят быть счастливыми – каждое по их собственному разумению…

Майри так и сидела безмолвно, опустив глаза в стол. В этот миг на дворе раздались приближаясь шаги, и дверь распахнулась. Это наконец возвратился от Хуга сам Аррэйнэ, приткнув догоравший смоляк в крюк-держальню на стенке, каким освещал себе путь сквозь объятый тьмой кадарнле.
– Ууух, на дворе холодина какая! – Лев зябко одёрнул плечами под верховницей, – точно ворота во мглу распахнулись…
Он шумно уселся за стол подле лекаря, беря в руки свою недопитую кружку
– Отчего у вас тут тишина, отец – и сидит твоя гостья мрачней теней Эйле? – усмехнулся он, хмыкнув, – что – про помирающую невесту песнь спел? Или опять рассказал ей небось про кровищу и трупы какое сказание?
Дейвонка вдруг торопливо привстала, отряхнув подол платья от крошек.
– Пора мне. Доброй ночи, отец! – помощница преклонила голову перед лекарем, благодаря Коммоха за гостеприимство, и направилась к двери.
– И тебе доброй ночи, Аррэйнэ… – она напоследок вдруг обернулась лицом к нему, и Лев снова замер от оцепенившего его взора. Он не успел даже сказать ничего той в ответ, как дейвонка исчезла во тьме за проёмом двери, торопливо направляясь к своему домишку, прилепленному к срубу Коммоха. Чтобы зимой ей не пришлось жить в холодном намёте, лекарь попросил воинов Хуга срубить ему маленькую пристройку и поселил свою помощницу там.
Аррэйнэ словно очнулся ото сна и поставил на стол пустую кружку, встав со скамьи.
– Отец, я лягу спать у тебя – не будешь ты против?
– Нет, сынок, с чего-бы? Ложись на лежанку, а я погрею кости у печи, – старик устало поднялся со скамьи и стал притушать длинной щепкой огоньки догоравших светильниц, – заодно расскажи, что ещё было в последние месяцы у горы? Теперь там совсем уж другой город видно, с тех пор как тот Уннир спалил его прошлой весной. Как там теперь?
– Хорошо, отец, – сонно пробормотал бывший в ардкатрахе лишь два дня за последних полгода Аррэйнэ, затворяя дверь на засов – словно желая избавиться от своих непонятных ему тёмных страхов, оставшихся снаружи вместе с вышедшей из сруба дейвонкой.
– Как твой друг там теперь поживает, владетель домов всего Эйрэ – с кем вы фрукты в садах воровали мальчишками? Говоришь, та девчонка из Конналов, что побила вас с ним из-за пригоршни слив, стала Тийре женою теперь?
– Если б женою, отец… – хмыкнул Аррэйнэ с горечью.

Лёжа во тьме он снова рассказывал отцу все последние новости и события в ардкатрахе Эйрэ за минувшие пару лет, что сам знал и слыхал от других. Коммох зевал через слово, похрапывая, и одобрительно бормотал что-то, всё расспрашивая своего приёмного сына ещё и ещё.
– Скажи, отец – а не чародейка ли твоя помощница? – спросил вдруг он лекаря.
– А-а-а-а-э-а… – глубоко зевнул с печной лежанки старик, – возможно и так. Среди дейвонских жён немало водится зрящих, говорящих чары гальдртала?нди, умеющих перепрясть судьбу человека даже против воли свивших её трёх сестёр. А что, сын – что-то дурное почуял ты сам от неё?
– Да знаешь, отец – не пойму… Пощадил сам не знаю зачем, всеми силами пытаюсь от этой дейвонки избавиться – так нет же, словно против всей воли какая-то сила её на мой путь возвращает.
– Неужели и впрямь ты боишься девчонки, сын?
– Да не боюсь я её – не подумай, отец. Но говорил же я утром: словно сам Шщар в этой девке сидит. Где она – рядом смерть лишь. Такой опасаться – дольше прожить…
– А-а-а, вот оно что… – Коммох снова зевнул во весь рот, борясь со сном, – я-то думал, сынок, что змей в волосах у неё ты заметил, тени бездн призывает она на живых, или мёртвые птицы в следы Майри падают…
– Так а что же тогда это – что я не могу от неё поскорее избавиться? И вправду мне что ли прибить её, как и хотелось в начале? – сказал он чуть более зло, гулко стукнув кулаком о сухое дерево досок.
– Знаешь, сынок… – Коммох никак не мог совладать с валившим его сном, зевая, – все девки ведь в чём-то по сущности есть чародейками… Взглядом, голосом, статью – а уж если руками приманят – и песен скайт-ши тут не нужно, чтобы словно в иной мир попасть, слепо в бездну за ними шагая… Вот и Ольвейн моя… а-а-а-а-а-а… первой красавицей была в Килэйд-а-мор… а-а-а-а-а-а… а как… взглянет… хр-р-р-р-р-р-р-р…
Старик не договорил, зевнув во весь рот, и громко захрапел, заснув как сражённый губительным взором Марв-ун-Лли?гада. Аррэйнэ же ещё долго лежал, осмысливая сказанное отцом, пока сон не поборол и его. Повернувшись на бок он подоткнул под щёку согнутую в локте руку и сам незаметно уснул.

Ночь легла над равниной, негромкими трелями птиц и сверчков наполняя простор. Фыркали кони, и тихо звучали уже полусонные речи воителей, ставших загоном на отдых. Ночь без лунного света – как сажа, как тёмное дно в опустевшем колодезном срубе – плыла над землёй.

– Ладно – спасибо за ужин! Пора двигать к бродам. Рад был тут земляков повидать.
– Ну смотри – до рассвета и звёзд видно даже не будет, – предводитель загона ткнул в небо ладонью, – вон какая тут хмарь натянула, почти как на дождь!
– Доберусь, большак чистый. Храни Гудсти вам тропы. Эй, земляк – не проводишь?
Тот, к кому обратился им встреченный тут северянин из Къеттиров, бессловесно кивнув встал с согретого лапника возле огня и направился к гостю – как-то нехотя, словно сквозь силу. Но отказаться не мог.

– Или Хвёгг тебе разум уел что ли, Бундин? – отойдя на две сотни шагов по тропе до шумевшей водой половодья излучины речки вместо прощания молвил ему дальний родич их скригги Грени Сырой, сорокалетний мужчина из Стейнхаддаргейрда, – мало ты своё слово нарушил, ушёл без согласия Мейнара – так и с кем же пошёл?
– С земляками, – негромко ответствовал Бундин, не желая всей силой того разговора – проклиная тот миг, когда в стан по пути заявился их родич.
– С кровопийцами! – фыркнул Грени презрительно, – Брейги тот даже на севере славу дурную набрал трижды больше иного разбойника. Ты что – дурень, не видишь, кому пошёл в службу?
– Я почтенному Хугилю верно служу, а не Жалу.
– Да Копыто и в собственном доме у брата родного отнюдь не в чести?– он от Эвара казни с тех пор помутился, одним воздаянием дышит! И набрал себе в службу таких же уродов – одедраугров семя все эти твои земляки! Ты чего – не слыхал от своих там ни разу – как они с твоим дядей тогда всех Хатгейров как волки овец перерезали, баб и детей не щадя? А до этого их же железом все Гальдуры в Ормхал отправились – помнишь? От такого злодейства, что там учинили, немногая слава… дядя твой как остыл, до сих пор о том кается – а они из таких, что лишь только гордятся! Кровопийцы и выродки, Вотин свидетель – и ты с ними пошёл как баран?
Бундин молчал, бессловесно шагая за родичем дальше вдоль речища.
– Кинь ты их – и со мною поехали! У меня коня два – как раз сядешь верхом на подменного.
Сын Иннигейрд несогласно мотнул головой.
– Не могу… Я присягу дал Хугилю верно служить.
– Вот дурак ты, мальчишка! Да присяге такой по цене клятвы Красной Секиры вес сло?ва! Уходи, пока глупостей сам не наделал – а дядя простит. Ты ему ведь как сын – тебя больше родных своих любит наш Быстрый.
– Не могу…
– Ну дурак! Ну дубина безмозглая! – Грени Храр вдруг озлился, – посмотрю я, что дядя твой скажет, как узнает о том, с кем ты знаешься! Он все Помежья в час распри изъездил, тебя всё стремясь разыскать – а ты вот благодарность какую ему отколол!
Бундин схватил земляка за рукав верховницы, препыняя на месте.
– Ты молчи уж, прошу! Не тверди о том дяде, не нужно…
– А ты думаешь – он не узнает однажды? От другого кого, если я промолчу – мир большой, а Помежья поменьше уж будут.
– Ну прошу тебя, родич – не нужно. Сам я выбрал – и мне и решать, и нести за то плату.
– Тьху ты, дурень! Ума у тебя как у пня, одно слово – безмозглый…

Земляк, недовольно ворча и презрительно глядя на Бундина, вдруг усмехнулся.
– Вот же боги как шутят порой – что к кровопийцам тем, старого Гальдура кто со всем родом прирезал и сжёг до последней души, его собственный сын теперь в службу подался! Оборжаться со смеху на это всё глядя, как ты с ними водишься!
– Я сын Херве Холодного – а вовсе не Гальдура! – вспыхнул вдруг Бундин, отшагнув от Сырого, – кто отец мой – я знаю!
– Да ну? Всем известно, кто был твой отец… старый Гальдур Хардаусэ, скригга их львиного дома. От кого ты сбежать хочешь, парень, от собственной крови укрыться?
– Ты молчи… Даже мать то не знала.
– А может признаться себе не могла – что легла под того мести ради – перед тем, как второго супруга со всеми в дому?его к Хвёггу отправила скопом? А ты семя его – и с убийцами кровных на пару тут водишься! Вот уж дядя над тем посмеётся сквозь слёзы, как всё расскажу!
– Не расскажешь!

Вспыхнувший Бундин очнулся лишь только тогда, когда булькавший ртом сквозь кровавую пену земляк стал как куль оползать с его рук вниз на землю, теряя из пальцев узду скакуна. Нож в ладони у парня по самую рукоять ловко вошёл между рёбер, пробив насквозь сердце и лёгкое. Одним быстрым и метким движением даже во тьме – темноте волчьей ночи, мгле кромешного мрака меж небом с землёю, но?чи рока и зла, кое он сотворил одной вспышкой – и не в силах исправить всё то, что содеял.
Выбор был сделан. Пути назад не было.

Бундин в волнении взнял мертвеца на плечо как мешок, моля Всеотца не замазать одежды лениво сочившейся кровью из раны – чтобы хоть то тряпьё не несло на себе знака смерти, убийства, коим он осквернил себя тут. До разлившейся паводком быстро текущей реки было десять шагов, показавшихся бездной, безвременным топким болотомсквозь долгий овраг по корчам и камням бездорожья. Но вот и вода, чья шумевшая плынь как блестевшее зеркало мыла уже оголённые корни кренившихся на бок деревьев у берега.
Тело с всплеском исчезло в потоке, уносимое прочь на закат – дальше, дальше, как можно подальше от места злодейства, какого он сам не желал совершать. Не желал – но содеял.

– Где ты шлялся так долго, Ничейный? – окликнул его захмелевший от пива Три Жала.
– Да земляка проводил… Говорили с ним долго, – Бундин сел у костра, при мерцающем свете стараясь себя осмотреть и стереть с верховницы багровые пятна свидетельства страшного деда.
– Спи давай – завтра утром с рассветом к востоку. Нам почтенный велел двигать в Ёрваров земли.
– Лёг уже. Доброй ночи.
Выбор был сделал. Пути назад не было.

Дни неспешно тянулись один за другим, точно бусы на нити кольцом собираясь в седмины. Порой вечерами Аррэйнэ снова ловил себя на той мысли, что опять забыл утром напомнить дейвонке, что сам же велел той начать собираться в дорогу домой – а может и помнил, но некогда было напомнить о том. Воинство готовилось к предстоящей выправе на запад, и приходилось зорко следить за недалекой отсюда землёй по ту сторону Чёрной – не появился ли там их противник, как до?лжно упали весенние воды бежавшей на север Дуб-э?байн и прочих притоков, подсохли ли прежде разлитые топи и низменности в лесных дебрях между высокими гривами – пройдут ли там напрямую тяжёлые вороты и возы. Нужно было учить конницу действовать в общем строю и отдельно десятками, обучать новичков бою в копейной стене, на мечах и секирах. Всё немалое хозяйство кадарнле также свалилось на плечи Льва А?рвейрнов – до тех пор, пока его войско не выйдет в Дейвоналарду, предстояло подготовить каждый каита-гаойтэ, каждый воз и коня – не доверяя порой даже верным помощникам. Впереди снова гряла война…

Коммох знал, что дейвонка должна отправляться домой, и это всё же опечалило лекаря, привыкшего к Майри как к дочери. Он конечно не смел возразить тому, что решил его сын – что придётся расстаться с такою толковой помощницей – и лишь изредка хмурил свой взор, замечая как настороженно смотрит Аррэйнэ на мелькавшую тут и там женскую стать, взволнованно теребя шею, точно вспоминая о чём-то.
А та словно и не замечала печали отца и косых взоров сына, всё так же радостно встречая каждый новый день в укрепи и занимаясь порученными ей делами – смотрела за скакунами, собирала коренья и травы по близлежащим полям и прилескам, готовила для Коммоха впрок разные снадобья и отвары, вела всё хозяйство у старика – и словно не думала собираться в дорогу. Каждый день Аррэйнэ видел её точно птичка сновавшей по кадарнле по делам или просто вовсю хохотавшей с людьми его воинства, которые рады были заболтаться с этой помощницей лекаря родом из Дэирэ – и верно рассказывали множество историй о своих прежних выправах и подвигах под вершенством Убийцы Ёрлов.
И замечая тут и там её стройную стать с плетёным венком в волосах, её радость и смех, Лев как-то безропотно оставлял очередной день выигранным за дейвонкой. Словно оправдываясь, что толковых рук лишится отец с отъездом помощницы, Аррэйнэ примирялся с её присутствием, не желая расстраивать Коммоха этим суровым решением… и порой самого себя тайно ловил на той мысли, что вовсе не только одно это заставляет его быть забывчивым.
Сама Майри каждое утро принималась за уже ставшие привычными ей те обязанности, к которым Аррэйнэ словно нарочно добавил ещё и упрямую рыжую кобылицу, строптивей которой она не видала животных. Впрочем, в седле Тиннэ была на редкость послушна, и не раз словно вихрь уносила дейвонку на простор расцветавших лугов и приречий, где среди солнца в лазури небес над зелёным простором земли была по-прежнему так и не досягаемая для неё здесь свобода. Которая вдруг стала ей ещё меньшей, когда в укрепи появился Убийца Ёрлов, возникший таким же вот солнечным днём словно из ниоткуда со звоном узды его серого словно пепел пожарищ коня – и с тех пор неотступно являвшийся на пути каждый день, и сидевший подле неё у Коммоха за столом долгими, полными их разговоров вечерами.

Утро было уже на исходе, когда Майри вышла за водой для котлов. Там, у обделанного брёвнами жерла колодца она натолкнулась на уже издали знакомую стать.
Прислонив к срубу грязные снасти с теслом, без рубахи, голый по пояс и измазанный в глине и извести Аррэйнэ стоял к ней спиной, неторопливо отмываясь от засохшей корки, сковавшей его руки по самые плечи, по коже которых виднелись зажившие давние шрамы – как свежее пятно от копейного жала, так и долгие зарубцованные полосы от ударов плетьми. Он почуял как зверь за собой чей-то шаг и настороженно вздрогнул, обернувшись лицом к ней. В глазах его на миг вспыхнуло что-то – и Майри стало не по себе от того взора, который словно пригвоздил дейвонку к земле точно острая пика. И не столько испуг был в том взгляде, сколько ярость – когда сын Коммоха стремительно повернулся к дейвонке, чтобы не оставлять ту одну за спиной у себя.
– Я помочь лишь хочу, – Майри осторожно потянулась за деревянным ковшом, желая показать, что намеревается полить ему воду на руки и плечи.
– Хорошо, – он уже вновь был спокоен, и его колючий взор стал прежним, мирным. Аррэйнэ подставил ей обе руки, пока Майри струёй выливала на них ковш холодной воды, от которой кожа схватилась как будто гусиная.
– Спасибо, – добавил он тише.
– Не иначе горшки сам лепил? – усмехнулась дейвонка, зачерпнув ещё ковш из ведра.
– Крыша у бурры с весны протекает, – повёл он плечами от холода, вытирая с локтей разводы белой извести, – нужно же кому-то её починять, чтобы добро не портилось. А кому это делать, как не приёмышу лучшего камника в Эйрэ?
– Порою не верится, что в тебе как две жизни сплелись. То в одной ты был камник, то в другой – кто ты есть… И сам ты – то а?рвейрн, то дейвон.
– Может и так… – негромко ответил он, жменей сухой травы оттирая со своих локтей грязь от раствора, – …что с рождения я был им. Но кто я теперь – ты сама это знаешь.
– Порою не знаю, кто есть ты, – мотнула она головой, выливая ему на подставленные ладони очередной ковш воды, – разная о тебе идёт слава.
– Верно говоришь, разная. И сама как домой возвратишься – узришь и услышишь, почему мне те прозвища дали сородичи ваши.
– И неужели всё правда, что о тебе говорят? – она пристально глянула на него – и Аррэйнэ поднял голову, ощутив её взор на себе.
– Может и так.
Мгновение он молчал, стиснув зубы.
– Я уже восемь лет как не камник, а ратному делу пришлось научиться ещё прежде, чем ты повзрослев на парней стала заглядываться… – пошутил он, стараясь поддеть её чем-то, – и всякое на свои глаза пришлось увидать – в разных местах, среди разных народов. Видел сотни трупов на ратных полях, как вороны живым ещё очи выклёвывают. Видал, как победители побеждённых прямо на поле битвы вешают – всех без пощады – а раненых топорами и копьями добивают, добычу с них обирая. Как горят селища, как кишки в пыли волочатся и на кольях висят вражьи головы… как чьих-то жён и дочерей позорят насилием. Как огонь в пепел всё обращает. Видел я это везде – и у кочевников в Травяном Море, и средь южан и людей из Ардну?ра, и здесь в Эйрэ тоже… и у дейвонов не меньше. Всегда так – месть у каждого накипела в душе – и каждый по-своему мстит. Кто-то в бою на себе равных, а кто-то – на слабых и безоружных, чтобы свою неотмщённую кровь окупить. А кто-то по сущности есть таковым, кровопийцей…
Он резко повернул к ней лицо.
– Думаешь, дети Дейна милосерднее нас, как иные твердят среди ваших?
Она несогласно мотнула головой, всё так же пристально глядя в глаза.
– Говорят у вас многие свердсманы, будто бы а?рвейрны дики, раз остался у нас давний обычай сохранять своих недругов головы, даже выкуп богатый за них отвергая. Дети Бури Несущего с древних времён верят, что в них остаётся вся прежняя сила врага, его слава и доблесть, которую победитель себе получает. Может и так – сам так делал не раз в эти годы, как все…
Тесло в его пальцах левицы с размаху вонзилось в чурбак, отозвавшись глухим резким стуком железа о дерево.
– Только жёлуди битвы лишь прах… Что мертво – не страдает. Живых терзать хуже – сама это знаешь, в неволе побыв.
Он умолкнул на миг.
– И что с Клохламом сделали ваши тогда – тоже слышала. Так отчего же его сыну Борне не быть таковым, кем он есть весь свой век – каким они сами его прежде сделали? – произнёс он негромко, глядя в упор на дейвонку. Но дочь Конута вдруг в его речи почуяла, будто не про Уйра сказал это Аррэйнэ, а про себя самого.
– Свирепым твои же тебя называют – но не жестоким, как Старого…
– Иногда оно подле друг друга идёт. И сам по юности такое творил, о чём не знать тебе лучше… Глуп ещё был – понравилось убивать, как ощутил то умение. Это сейчас ваши южные гейрды от радости мне серебро и товары возами свозили – счастливые тем, что к ним я привёл войско, а не Клохлама сын – от кого лишь слезами и кровью откупишься мёртвым… кто людей своих руку сдержать не стремится. А каким он был прежде, моложе – едва лишь закончилась Сторстрид – о том тебе Ёрвары много расскажут, как было…
– Да, слыхала я многое прежде от старших… – согласно кивнула дейвонка
– Слыхала… – он хмыкнул с какой-то угрюмой насмешкой, – мои люди в ответ выжгли ваш ходагейрд уж не меньше, чем Уннир ардкатрах наш прежде спалил – а прочих иных городищ и без счёта, как кровью залили там всё и разрушили. Мертвецов на мне столько, что боязно всех перечесть. Спроси у любого из ваших, кто бы мне самой лютой кончины не жаждал – за всё, что мои тысячи в Дейвоналарде вчинили? Кто бы из дейвонов меня а?рвейрнским зверем не называл – найдёшь ли таких?
Он затих, долго взирая в глаза молчаливо внимавшей дейвонке.
– Что же, пусть называют… Рук моих только две – но в ответе один я за все те десятки и тысячи, что рядом со мной на войне. Как бы порядок я в воинстве не держал, без нужды грабежи и насилие пресекая – но каждую руку в бою не удержишь, каждого озлобленность и всесилие перед слабым не остановишь, кому властвовать жаждется жизнями. Так тому видно и быть – и мне, как и Клохламу с Борной чужую тех страшную славу за всех одному нести до?лжно.
– Но всё равно ведь нам мстишь? – спросила его Майри, не отводя своего пристального взора, – за отца своего Ллура, за друзей твоих павших… и за себя прежнего, кем ты был – так?
Аррэйнэ вдруг устало сел наземь, прислонившись спиною к колодцу и тяжело дыша во всю грудь.
– Того вы?блюдка, кто копьём меня ткнул в первый год – если жив – разыщу среди ваших, Тремя поклянусь – не прощаю такого… – ладонь его стиснулась в прочный кулак.
– А это… Не знаю, кому мстить мне за это – кто меня прежней жизни лишил. В каждом северном селище я стариков переспрашивал каждого, чтобы хоть что там узнать, про дома? про прогибшие – всё без толку, страшились сказать хоть их режь, про Горящего Гнев лишь твердили в испуге… Лишь один вдруг сказал, поглядев мне в глаза: «Ты и вправду из них, из их львиного дома…» – и ни слова потом не промолвил от ужаса. Если бы знал только хоть… а так неужелимне как и Старому до последнего смертного весь ваш род нужно вырезать, чтобы не ушли от расплаты и те, кто тогда весь мой орн истребил?
В его зрачках вспыхнул тот прежний огонь, который Майри видала не раз – и сейчас вздрогнув в страхе, когда зеленоватые глаза Льва вдруг стали холодными словно лёд, в котором блеснула вспыхнувшая в их глубине ярость.
– И ты меня тоже боишься, – он заметил её мимолётный испуг, вставая на ноги.
– Когда ты такой как сейчас, – тихо проговорила она, отводя свой взволнованный взгляд.
– Какой?
– Когда зверь в тебе вдруг просыпается. Что лишь смерть ты приносишь вокруг безоглядно, как ветер из бездны…
– Может так… Только даже в первый год распри я больше жёг тверди, чем кровь проливал. И то для того лишь, чтобы своё минувшее там узреть в пламени, раз Бури Несущий в пожаре Аг-Слейбхе мне прежнюю память раскрыл.
– И узрил?
– Лишь напрасно те тверди спалил… А воюю я только с мужами-воителями, а не с их жёнами и детьми. Я хочу, чтобы меня все страшились, а не ненавидели.
– Почему?
– Потому что ненависть убивает и страх…
Убийца Ёрлов умолк, словно вспоминая в этот миг своё прошлое – то, что он помнил, ту страшную цену его небоя?зни – пламень и смерть, пожиравшие близких, его дом и всю прежнюю жизнь. Как же он мал был тогда, чтобы противостоять этому… но достаточно взрослый, чтобы помнить. Помнить – и мстить.

– Ладно – пойду я, – он надел висевшую на срубе колодца рубаху, подбирая с земли камницкие снасти, с которыми починял крышу, – если отец вдруг искать меня станет – передай, что я буду в катротэ учить молодых.
– Спасибо тебе, Аррэйнэ, – подняв с земли полное ведро воды, Майри понесла его прочь от колодца, по пути легко прикоснувшись своими пальцами левой руки к его ладони – и не останавливаясь пошла прочь.
– За что хоть благодаришь? – окликнул её Лев недоуменно, – воду вроде сама ты черпнула?
– За то, что быть может дышу ещё, – обернулась она к нему взором, – что жива до сих пор – дочерь Дейна, твой враг…

– Гляди-ка…
Прервав сшибку и опустив клинок к долу сосед по ратному кругу ткнул застывшего Аррэйнэ локтем под бок, усмехаясь. Тот повернул голову, глядя туда же, куда и соперник.
У ограды катротэ, где рядом толпились ещё ожидавшие стычки воители, громко толкуя между собой, неподалёку от лежавших на траве щитов и воткнутых в землю древками копий спокойно уселась помощница лекаря, изредка поглядывая на вытоптанное до бурой почвы место поединков. Вытянув по траве босые ноги она держала в руках разложенную на коленях раскрытую надвое полосчатую броню, пришнуровывая к ней изнутри новую выстиранную подбойку, бережно затягивая перевязи и изредка отгоняя назойливо вившихся мух. Старую, насквозь пропитанную кислым потом подстёжку она положила подле себя, словно намереваясь забрать с собою отстирывать.
– Тебе, Аррэйнэ, скоро и одеяла пухо?вые так для ночлега сошьют… – ехидно подтрунивая усмехнулся сосед по катротэ, слегка обопёршись на отставленный жалом к земле одноручный клинок, перекрученный тряпками и затупленный для безопасности, – а может сперва и согреют, чтоб не зябко спать было.
– Чего? – не понял его шутки Лев.
– Слепой ты наверное, вершний. Или совсем не заметил ты, дурень, как эта девчонка из Дэирэ на тебя одного лишь тут смотрит – как только сюда ты явился?
Аррэйнэ рот лишь раскрыл, только и молвив со злостью:
– Тьфу ты… скажешь тут, Догёд! На всех она смотрит – не слепая же эта Маайрин.
– Ага – всем смеётся, а на тебя так глядит, что и снег бы вскипел… – усмехнулся товарищ с ехидцей, – я-то зрячий…
– Оно видно, куда ты всё пялишься, раз удары уже пятый раз пропускаешь.
– Дурно, когда такая тёлочка без бычка в большом стаде… – хмыкнул Догёд, косясь на товарища, – а тот бычок, на кого её взор тут упал, сам как пень слеп и глух.
– Да на кой мне она… Давай, нечего отдыхать! – Аррэйнэ резко вдруг взвил ввысь геары, нападая и заставляя бившегося с ним лу?айд-лохрэ спешно закрыться щитом от ударов, попятясь спиною к ограде катротэ.
– Да тише ты, Лев – пошутил я! Чего ты вдруг взъелся как будто ревнуешь? – словно оправдываясь бормотал тот, еле успевая закрываться от падавших на него ударов клинков.
– А это тебе за бычка!

Высоко стоявшее солнце палило нещадно, и пот с бойцов лился ручьём. Аррэйнэ будто и не уставал, и скоро его измотанный соперник сдался.
– Всё, Лев – довольно! Дай отдохнуть! – Долговязый опустил меч к земле и сорвал с головы шлем с подбойкой, вытирая со лба капли пота, – лучше этих зелёных гоняй, если есть ещё силы!
– На дураков таких точно в избытке! – жало полтораручника резко взлетело, пугая уже отступившего Догёда.
– Слышите, мелочь? – Долговязый окликнул толпившихся возле катротэ, – заходите кто смелый все разом!
– Сразу все? – удивился один из молодых воинов, толпившихся подле ратного круга в ожидании очереди учиться сражаться со старшими, опытными.
– Ха! – прыснул смехом лу?айд-лохрэ, – а что он, щипать будет каждого? Давай разом!
– А давай, – Аррэйнэ согласно кивнул головой, поддавшись на шутку товарища и отряхивая руки со стиснутыми в них незаточенными мечами, обкрученными для безопасности по клинку до самого жала смолёной верёвкой.
– Испить хочешь? – Догёд оторвал ото рта бутыль с вином, протянув ту их вершнему.
– Успею… Ну – чего застоялись? – окрикнул Лев медливших.
– Ну ладно… – молодые парни дружно стали перелазить через забор – те, кто торопился и не успевал протиснуться через проход.
– Не страшно с такой кучей не сладить, почтенный? – шутливо спросил кто-то из них.
– Это вы его бойтесь – кто в бою ещё Льва не видал! – расхохотался присевший наземь Догёд.
– Давайте посмотрим, как вы кучно сумеете защититься, – Аррэйнэ не двигался с места, выжидая их действия.
– Мы? – переспросил кто-то из скопища молодых.
– Ну не я же! – он внезапно метнулся в их сторону, делая выпад, и жала геар заставили резко отпрянуть назад сразу нескольких. Двое от неожиданности повалились спинами наземь, теряя оружие. Опытные воины постарше захохотали, гулко стуча рукоятями мечей и секир по жердям перекладин и доскам щитов.
– Вы двое уж точно готовы – не стану и добивать. Давайте теперь на меня вы все разом, – сын Коммоха отошёл назад, вновь став спокойно, словно и не ждал нападения.
Сразу пять противников приблизились к нему полукольцом, окружая и вздымая в руках клинки, готовые нападать.

Майри внимательно смотрела из-за изгороди за происходившим. Закончив подвязывать простёганную подбойку к его броне, теперь она просто сидела на нагретой солнцем земле, ласково гладя ладонью забредшую ей на колени домашнюю кошку, лениво взиравшую дочери Конута в очи сквозь щёлки прижмуренных век, точно серая тень растянувшись на юбке дейвонки.
Противники осторожно подкрадывались к нему с трёх сторон, настороженно держа в руках тупые геары, готовые нападать. А сам Лев даже не шелохнулся, опустив клинки к долу. И когда враги были совсем уже близко, один из них не сдержавшись высоко вскинул меч для удара и бросился в наступ, для устрашения заорав.
Аррэйнэ словно и не заметил падавшего на него лезвия – как будто и впрямь обошёл его, извернувшись, и в миг оказался уже не в окружении недругов, а сбоку от них, стремительно ткнув затупленным жалом крайнего – не успевшего удержать его резкий укол.
– Вот вас уже четверо… – он с лёгкостью кружил по вытоптанному до голой земли кругу среди жердей, ожидая, пока опешившие от неожиданности противники разворачиваются к нему лицом, а «убитый» с позором под свист с улюлюканьем старших покидает катротэ.
– Не держите мечи высоко, низ открытым оставив! – он ударом под щит вывел из круга ещё одного, показав остальным их ошибку. Левый клинок резко замер совсем рядом с шеей следующего противника, не сумевшего защититься. Правой рукой Лев уже прикрывался от другого нападавшего – меч того ушёл в сторону, а сам боец в страхе отпрянул назад перед едва не ударившим в лицо ему жалом.
– А с двумя уже нечего делать, если враг так от страха глаза потерял! – Аррэйнэ внезапно сам бросился атаковать, быстро тесня оставшихся сыпавшимися на них градом ударами. Закрывшиеся щитами противники отступали назад, совсем не глядя на молотившего их Льва и даже не пытаясь закрыться. Он внезапно прекратил крушить их защиту – и стремительно, одним броском вклинился меж ними двумя, поразив за выставленными щитами скрывавшихся там новичков.

Поверженные охая вставали с земли, с позором удаляясь из ограды катротэ.
– Отдохните и снова давайте на круг – по-одному, чтобы учиться всерьёз, а не пыль собирать, – промолвил он громко, поведя плечами под кожаной верховни?цей, подбитой набрякшей уже кислым потом толстой волосяной подкладкой для защиты от ударов.
Тут в круг спрыгнул с ограды один из вершних со знаком дома Конналов на щите, на ходу оправляя броню.
– Давай мы разомнёмся с тобой, Аррэйнэ! Успеешь ещё молодых ощипать!
– Давно ты меня не гонял, – усмехнулся сын Коммоха, кивнув в одобрении вызову в круг, – как, Гайрэ – на острых, или ленишься?
– С чего бы и нет? – тот вынул из ножен клинок, крутанув его кистью руки и перекинув в леви?цу, также опробовав несколько резких замахов.
– И он тоже левша? – спросила вдруг Майри у стоявшего подле неё говорливого Догёда.
– Но не такой, как наш Лев, – ответил тот – и крикнул в истоптанный круг:
– Эй, Аррэйнэ – налегке так и будешь ты прыгать, или броню хоть наденешь? А то так, гляди, как жука на колючку насадят случайно!
– Могу налегке, легче двигаться. Всё же с лучшим из Конналов биться придётся! – ответил он покосившись в их сторону – словно не желал подходить к сидевшей на земле у ограды дейвонке, подле которой лежала в траве его полосчатка. Долговязый будто понял это и шутливо присвистнул товарищу:
– Или боишься, что тебя вдруг кто взглядом пырнёт?
Все вокруг дружно захохотали, хитро жмурясь и бросая косые взоры на сидевшую возле ограды помощницу лекаря.
Желая поддержать шутку Догёда Майри ловко поднялась с земли, взяв раскрытую надвое полосчатку и показывая Льву, что сама наденет её на него.
– Что же вы такие немилосердные? Совсем своего предводителя в кругу загоняете, что меч скоро ронять станет наземь… – хитро улыбнулась она, встретившись взором с глазами Убийцы Ёрлов.
Аррэйнэ онемел с её шутки. Но чтобы не дать языкастым товарищам и этой хитрой дейвонской девке – стоявшей тут так спокойно, словно не в а?рвейрнском кадарнле среди врагов в этот миг она была, а на торжище средь подруг – он подошёл к ней, отложив оба тупых меча в сторону на расстеленную по земле холстину с лежавшим на ткани оружием. Растопырив руки Лев надел на себя поданную дейвонкой полосчатку. Пальцы Майри ловко подтягивали на нём шнуровку подбойки, и когда Аррэйнэ высунул голову через воротник с наголовником, его глаза встретились с синими как два василька девичьими глазами, чьё лицо вдруг оказалось так близко от его лица – что он почувствовал на коже её дыхание. Всего миг продлилось это чувство, и затем дочь Конута отпрянула назад, оттягивая на нём затянутую на ремни сцепок полосчатку вниз – и подала в его руки охват.
– Смеёшься ты что ли, Маайрин? – едва ли не с хохотом отозвался говорливый товарищ Убийцы Ёрлов, – да чтоб этого жеребца загонять, надо пол-дня на нём камни возить! Недаром и имя у него как у зверя – а я же его помню зелёным юнцом ещё, как учил тогда биться в выправах в Мор-Гвеллтог. Так он однажды один против четверых этих пеших кочевников очутился, как десятокего весь полёг в сшибке с ними.
– Видимо быстро он бегал, раз жив до сих пор…. – подшутила та дерзко, с ехидцей взирая в глаза сына Коммоха – промолчавшего вслед её шутке.
– Если бы! Пока наши с подмогой не подоспели, от них отбивался лишь череном пики, как сама голова отломилась – и всех дохлыми их в среброцвет уложил, хоть топтался там с ними немало.
– Что ты плетёшь ей?! Да не было столько их там! – негодуя возразил ему Аррэйнэ, пробуя в руках два взятых с рогожи клинка – таких же как и обычно носимые при себе полутораручник с обычной геарой, – ты ещё расскажи, как зубами я го?ловы вражьи на полном скаку отрывал!
– А что – и такое там было! – не унимался весельчак Догёд, на правах старшего возрастом хоть тут способный возразить своему прославленному лу?айд-лохрэ, вновь обращаясь к дейвонке, – я же его учил на мечах тогда биться, пока через месяц рукой лишь махнул – всё одно он меня побивал, самим Лу?айт-ладдврэ обученный…
– Ага – и мой Ветер по облакам вихрем скачет, а я один два десятка сражу на мечах! – фыркнул насмешливо А?ррэйнэ, – болтливый ты, Догёд, как три жены Молота – даром что будешь мужик и воитель!
Дейвонка усмехнулась, слушая дружескую перебранку о временах их минувших выправ в Травяном Море.
– Что же, если уж он и из Шщаровых ям живым выбраться смог – пусть и от рук девки попав туда вглупую – значит, не врёшь ты нам, Догёд… – промолвила она со смешком, не сводя глаз со Льва.

Аррэйнэ нахмурился, услышав как опасно играет та тут со словами, говоря о себе самой – словно и не боится, что кто-нибудь в кадарнле однажды узнает, кто же на самом деле есть эта долговязая светлокосая Маайрин из помежных краёв Дэирэ.
– А от чьих же ещё? Я же их вместе с Тийре с юных лет самых знаю, – лу?айд-лохрэ хитро подмигнул Льву, и вновь обратился к помощнице лекаря:
– Смотри-ка, Маайрин – а то подашь так ещё раз броню, и потом не заметишь, как спиною на сене окажешься…
Аррэйнэ резко взмахнул полутораручником в правой руке, со свистом разрезав всколыхнувшийся воздух. Вот ведь нашли болтать время – и о нём! Давно пора неуёмному Догёду намять в катротэ его бока, чтобы не плёл языком лишнего – тем лишь пользуясь, что восемь лет назад сам ещё молодой учил юного тогда Аррэйнэ воинскому делу в восточных выправах против набегавших кочевников. Но тут он поймал себя на той мысли, что и не смутился бы всех этих колких их шуток, не будь Майри дейвонкой…
А та словно и не расслышала острых словец, так же насмешливо глядя на Льва издали своими дерзкими и немного лукавыми глазами, и нежно гладя ладонью запрыгнувшую на руки серую кошку.
– Ну как, Гайрэ – готов? – спросил он у сына Аэдана.
– Ага! Начнём что-ли? А то от зимы не пришлось с кем достойным сразиться, как Ллугнад ушёл с войском к югу… – его соперник надел шелом, поудобнее осаживая и затянув ремешок.
– Достойным, говоришь? – со смешком Аррэйнэ сделал то же самое, шагнув вперёд и вскинув геары в руках, одну держа чуть выше другой. Противник поднял свой щит, также сближаясь. Множество глаз со всех сторон ратного круга неотрывно взирали на них.
Какие-то мгновения они молча кружились, не сближаясь ни на полшага, точно проверяя друг друга на выдержку. Наконец оба резко метнулись навстречу, вскинув клинки до груди. Раздался звон скрестившихся долами лезвий – и вновь противники были на недосягаемом для удара просторе. Они ни мгновения не стояли на месте, кружась один подле другого и пытаясь обойти соперника сзади. Взметнувшийся в руке Гайрэ клинок словно пробуя удар легонько соприкоснулся с концом левого меча Аррэйнэ – будто проверяя как скор тот.
Затаив дыхание Майри в оба глаза наблюдала за их поединком. Гайрэ был лучше защищён от ударов – как ей сперва показалось, прежде не видевшей бившихся без щита сразу двумя клинками как Аррэйнэ. Быстрые жалящие выпады противника тот закрывал от себя не широким окованным деревом досок, а лишь узким клинком в левой ладони – но делал это не менее ловко, чем вёрткий соперник, отводя его каждый удар. И если Гайрэ мог нападать, жаля мечом лишь по правую сторону, то Лев А?рвейрнов мог наносить удары с обеих сторон, способный занести выпад наи?скось за щит, столь опасно сближаясь с противником – готовый тотчас превратить свой укол в кромсающий шею и руку порез острой сталью клинков.
И с первых мгновений их боя дейвонка поняла, что Аррэйнэ гораздо сильнее и стремительнее противника. А того она слабым назвать не могла, вдоволь насмотревшись таких схваток умелых бойцов ещё на пути к Помежьям вместе со скиром молочного брата – не говоря уж про те поединки в кругу, что каждый день проходили здесь в а?рвейрнском кадарнле возле Дуб-эбайн, где младший племянник фе?йнага Конналов Гайрэ Железный прежде не раз выходил из кроплёного кровью случайных ранений катро?тэ и даже один на троих тем единственным победителем – и говорили, минувшей весною убивший в союзных уделах в кругу пятерых.
Сделав так несколько выпадов, словно неторопливо проверявшие друг друга на выдержку противники наконец перестали сражаться в пол-силы, и мечи в их руках заплясали с удвоенной быстротой. Аррэйнэ двигался стремительно, точно хищник в броске перемещаясь с места на место и не давая противнику обойти себя сбоку к спине – сам норовя сделать это же. Гайрэ иногда сходу налетал на Льва, тараня того шишаком щита или его выставленным набок ребром и пытаясь сбить с ног – заставив открыться его собственному готовому ужалить над кромкой оковки мечу – но безуспешно. Сам Лев резко уходил от теснившего его деревянного круга, гася такой удар быстрым броском на пару шагов назад и стремительным заходом в открывавшийся правый бок. Порою рискуя потерять равновесие и подставиться под удар он с силой ударял с ноги в щит – и Гайрэ еле выстаивал, пятясь к ограде спиной и открываясь следующим ударам мечей.

– Ну хватит! Славно размялись.
Аррэйнэ отскочил на три шага назад, резко опуская геары к земле – дав понять, что поединок окончен.
– А что – дальше биться не будете? – раздался чей-то разочарованный голос.
– Всё что ли? – вторил другой.
– А что – мало вам? – хмыкнул Догёд, – и так видно чья тут возьмёт. А чтобы кого-то сразить – Лев и скорее не одного такого как Железный в бою убивал. Вон как в лесу завалил он того мохнорылого под Вейнтрисведде – из Эваров этого… Как его звали там, Аррэйнэ – помнишь?
Лев не сразу ответил, задумавшись вдруг на мгновение.
– Помню… Сильный был воин. Мёртв он давно – так к чему вспоминать.
Он обернулся к родичу Этайн.
– Как ты, Гайрэ – тебя не зашиб?
Тот мотнул головой, сняв с потной макушки шелом и простёганный нитью подбитый чепец.
– Не дождётесь! Не страшно железо Железному – Трое сказали! Хоть и в ухе звенит как горшок теперь… – сын Аэдана похлопал ладонью по голове.
– А про зубы собачьи, копыта там с жалами – или на бабе какой помереть тебе не предрекали? – пошутил говорливый Догёд, насмешливо скалясь – и Гайрэ стиснул ладонь, показав шутнику кулачище.
– Ты и левой совсем не разил – так, скорее пугал. Всё я ждал – над щитом жалом клюнешь, как любишь такое – или по ногам поразишь меня снизу…
– Да ты что! Ноги портить такому сопернику – как в святилище все окони?цы резные повыбить! – шутя возмутился услышанным Аррэйнэ.
– Ага – а щиты вот ломать ты всегда удалец – и меча не жалеешь!
Аррэйнэ вдруг стёр ухмылку с лица и негромко ответил товарищу:
– Без руки меч ничто… А мне мои люди ценнее железа.
– Да думали, тут увидим, что про Льва мы слыхали… – робко отозвался кто-то из молодых воителей.
– Ну хорошо, – Аррэйнэ вдруг кинул через плечо быстрый взгляд на сидевшую подле ограды катротэ дейвонку – с интересом наблюдавшую за происходившим.
И хотя она некогда видела то, о чём спрашивали любопытные, всё равно ею овладело желание узреть это снова – каким он становится в ярости, стремительным и убийственным точно хищная пасть Пламенеющего. А?ррэйнэ словно уловил это в девичьем взгляде – и отстегнул охват с ножнами.
– Давайте те же пятеро, что и прежде. Надевайте броню.
Он швырнул на рогожу взятые там перед боем с Железным геары.
– Вам на острых. А мне деревянные. Но не говорите потом, что не просили меня показать, как могу убивать.
– Лови! – весельчак Догёд подхватил пару простых деревянных клинков – две сбитые крест-накрест в меч с рукояткою палки – и Аррэйнэ на лету изловил их в ладони.
Пятеро натянувших на себя кольчуги с подбойками воинов осторожно вошли в ратный круг, уже не так уверенно чувствуя себя рядом с Убийцею Ёрлов, чьи притупленные клинки не так давно выбили их по-одному – точно раскидавший гнездо и теребящий беззащитных птенцов хищный ворон. Теперь даже безобидные деревяшки в его пальцах казались опасными им, даже вооружённым острым оружием – способным по-настоящему убивать.
– Только как бараны не стойте! – крикнул кто-то из стоявших у ограды катротэ сотников, – и нападайте по-настоящему, раз захотели на Льва посмотреть!

Они снова бросились на него, занося для удара мечи – уже не так высоко как в их первую стычку. И если бы Майри не видела прежде обратного, она бы зажмурилась, чтобы не видеть верной гибели одинокого бойца, окружённого сразу пятью вооружёнными сталью врагами.
Левой палкой он на лету отвёл верхний удар – и жалящий выпад прошёл над щитом у противника, сбивая того наземь с ног. Словно представив настоящее оружие в его пальцах Майри как наяву услыхала треск пробитых железных полос и хрип умиравшего – как будто узрела брызнувшую струю крови. А Лев уже вывернулся между двумя следующими, зайдя им за спины. Один получил по загривку, а другому достался укус левой палки – и дочери Конута показалось, как вместо упавших на землю бойцов покатилась в крови голова в чаше шлема, а удар сквозь живот превратился в разверзнутый зев страшной раны с дымящимся ворохом серых кишок под ногами сражённого.
Всего двое противников оставались теперь перед ним – и удар по плечу разрубил предпоследнему руку. Пятый сумел лишь мазнуть Льва заостренным жалом меча, пытаясь в броске наступать на него, одновременно закрывшись щитом от ударов – но двойной выпад палками снизу заставил его приоткрыться, опустив щит чуть ниже. Резкий удар поразил того с правого бока, кольнув концом жала под руку – прорвав бы кольчугу и пройдя через нижние рёбра сквозь грудь.
Он так и застыл в середине катротэ, опустив деревяшки к земле, спокойный – будто и не сразивший пятерых противников на глазах всех собравшихся здесь. Майри словно воочию видела, как с настоящих мечей в его пальцах стекает кропя?щая землю горячая кровь. И пусть это были сейчас лишь простые две палки, а не боевые геары – и поверженные живыми валялись в пыли, получив по такому удару, от которого даже с трудом могли встать; но она прежде видела, каким он порой может быть – стремительным и убийственно хищным – только смерть приносящим вокруг себя вихрем из бездны.
Да, он и вправду таков – первейший из врагов её народа, нынешний хищный волк Эйрэ после часин его грозного и непримиримого предшественника Клохлама… он – Лев А?рвейрнов.

Аррэйнэ отшвырнул деревяшки в ладони поймавшего их на лету Долговязого, снял шелом и отёр потный лоб левой ладонью в железных чешуйках защитной брони рукавицы. Протянув руку ближайшему из лежавших на земле поверженных он помог парню встать, похлопав того по плечу. Затем подсобил следующему.
– Все целы? – мирно спросил он, осматривая их – скрюченных на земле от боли.
– Да вроде… ребро ты сломал мне, почтенный… – один из них простонал, держась рукою за грудь, получив выпад жалом клинка-деревяшки.
– Ну что, зелень – все увидали как надо?! – громко окрикнул их Догёд, привстав на жердь ограды и обращаясь к собравшейся вокруг толпе воинов – и уже опытных, и ещё молодых.
– Да!!! – раздался ликующий рёв из десятков мужских глоток, и клинки с топорами гулко застучали о навершия щитов, с ликованием встречая увиденное – приветствуя Льва.
– Ну как? Видала ль ты прежде такое искусство в ваших диких Дубравах, Маайрин? – сквозь крики толпы проорал Долговязый на ухо дейвонке, нагнувшись к лицу её, так и стоявшей у изгороди катротэ.
– Да, Догёд, видала… – спокойно ответила та. Хотя в сердце её одновременно был тот же самый восторг от увиденного мастерства – и в то же время и страх, когда она представила Аррэйнэ во главе Стремительных Ратей, ведущим их на врага, которым были её земляки – и её родной орн. Представила, как они гибнут от его мечей – так, как уже полегли под Аг-Слейбхе двое старших сынов её дяди.
И среди всех прочих ликующих лишь её улыбка была горькой, печальной.

Стан дейвонского воинства к югу от Свартэикфъяллерн шумел, когда свежие силы из северных орнов прибыли к здешним загонам владетеля Дейвоналарды. Грохотало железо брони и подков, ржали кони и громко скрипели не знавшие смазки давно все колёсные оси, разбивая иссохшую землю на пыль и вздымая клубы её ввысь. Гомон сотен мужских голосов раздавался у стен Кручи Чёрного Дуба, пугая сидевших на гнёздах пернатых жильцов его крыш.

– Хвёггу в пасть эту воду! Протухла уже… – северянин в годах сплюнул наземь, потрясая бутылью в опле?ти ивового прута, и обернулся к товарищам:
– Где колодец тут – как разыскать?
– У второго хугтанда ищи. Там коней как раз поят, увидишь!
Воин хромая поковылял туда с бутылем, прихватив и второй для товарищей. У колодца он встретил двоих земляков из краёв у Ворот, кто уже набрав свежей воды на плечах несли бочки.
– Вода добрая хоть? Или срать будешь тоже седмину не вставши?
– Пиво лучше! – гоготнул один громко, – не боись, ключ чистейший! Земляк вон нальёт тебе – как раз Освир последний уже отвалился с бочонком от Кноккеля.
– А тряхнёшь хорошенько обозника – и вином разживёшься! – поддакнул второй.
У колодца, держа жердь с ведром, воду черпал весь мокрый от пота земляк-северянин, немного за двадцать годами – светлобородый крепкий парень с заплетенными в две короткие косы с висков волосами.
– А, земляк! Ты тут Кость этот будешь? Ну-ка мне наплескай – да почище!
– Как слеза… Тут до дна ещё черпать и черпать, – тот буркнул негромко, гремя цепью грузила по кольцам ведра, и стал резко спускать долгий шест в глубину почерневшего сруба из дуба. Затем ловко повёл ставший лёгким, увешенным поровну с грузом кол кверху – и схватил кадку с жидкостью в руки, развернувшись к просившему.
Наполняя бутыль он нагнулся, и с обветренной шеи на грудь соскользнул заблестевший как золото знак – половинка извитого кольцами змея на тонком шнурке.

Северянин прищурясь взглянул на нашейную скъюту наливщика, хмурясь.
– Я тебя будто видел два года тому как, когда шли на восток с войском Освира, парень… Твоя штука вот памятна очень… приметная.
– Это брат видно был… – парень вскинул глаза, встретившись взглядом со старшим, – может ты что о Гисли том знаешь?
– То, что точно мертвец – если шёл с Долгоногим и Унниром.
Наливайщик нахмурился, вытерев дланью лицо.
– Ты сам часом не с Каменных Врат будешь, парень? Или может из коих уделов по речищу Шумной? – вдруг спросил у того северянин.
Парень какое-то время молчал, замерев с ведром в дланях.
– Нет – я с Зыбицы буду, с Дубовой Горы. Не бывал я на севере там ни единожды.
– А родня? – как-то щурясь спросил северянин угрюмо.
– Да с Дубовой мы будем – и мать и отец. Ты попутал меня с кем-то видно, почтенный.
– Я про них не пытаю. А дед был откуда?
– Откуда и мы, как мне мать говорила. А второй по отцу был…
– А звали её видно Раннхильд?
– Ну так… А чего?
– А как дед прозван был – говорила?
– Да не знаю дедов я! Отца того тоже как видимо ветер унёс, кто нам мать обрюхатил – а у той давно умер родитель. Был сам мельником… – добавил Кость быстро.
– Мельником, правда. Отменным. Только сам он молол не камнями, а острым железом – и вовсе не крупы… – прищурился старший, – …а жизни людские. Тут меня не обманешь, породу твою издаля увидать, кто ты есть.
– Из Дубовой Горы мы… Попутал ты видно чего-то – иль пьян! – буркнул парень, угрюмо нахмурясь и сделав шаг в сторону, – если хватит воды, то проваливай к Хвёггу…
– Лучше ты уж ступай – да подальше от добрых людей. Уж кто-кто – а иной человек в крепкой памяти вряд ли носить будет скъюту от Красной Секиры, если только не семя его из прокля?того рода.
– Сам ты лучше ступай… Мне тут дел – до заката с ведром не управиться.
Северянин презрительно хмыкнул сквозь зубы. С громким плеском из горлышка бутыля прямо на землю полилась вода, пока вся не упала под ноги последнею каплей.
– Ты подумай… Никто в крепкой памяти знаться по че?сти не станет с отродьями Трижды Предателя.
– Из Дубовой Горы мы… – угрюмо и глухо сказал молодой, надевая висевшую подле на срубе рубаху, под коей исчезла приметная всем золочёная скъюта, – я служу тут достойно при войске, получше иных дураков любопытных – и мне слава чужая совсем ни к чему…
– Эту славу и десять колен не отмоют… Подумай-ка, парень, получше, как жить средь достойных людей с таким именем…

Гуннар хотел было молвить, что камнем плевать ему с неба на всю эту славу, пришедшую с тенью забытого предка – но язык вдруг предательски дрогнул. И он промолчал, глядя в спину того северянина, уходившего с бутлями прочь от колодца и криво косясь за плечо в лицо парня. И точно камень на шее висел тяжким грузом ошибок чужих и грехов тот двойной оберег-половина – наследие деда, Ульфстюра Предателя Трижды.

ГОД ТРЕТИЙ "…ПРОКЛЯТИЕ ТРИЖДЫ ТОБОЮ ЗАСЛУЖЕННОЕ…" Нить 5
Неспешно летели те летние дни и седмины, когда воинство Эйрэ стояло у занятых твердей дейвонского юга и средних земель, удержав там попытки противника вновь перейти в новый наступ – не дав взять им наново в осаду удержанный прежде Брейдалу?риннгейрд, где к весне их державшие здешнюю твердь уцелевшие люди до подхода войск арвеннида с голода пожрали всех коней и скотину, птиц ловили и крыс – но не сдались владетелю Винги. После битвы отринутый враг отошёл от Широкой Долины, прочно занятой силами воинства Тийре, преломившего силы собравшихся Ярнвегг и загонов от Ёрваров, Утир и Морк, истощённых в сражениях всю эту зиму – взявших жизни у многих.
Укрепляя разбитые тверди стерквеггов, чьи муры всю зиму сокрушали дейвонские вороты, сын Медвежьей Рубахи желал препынить тут возможные подступы вражеских сил, кто опять попытается взять этот гейрд и ближайшие земли в грядущем – а тем больше собрать сюда свежие воинства Эйрэ, чтобы дальше пытаться продвинуться к западу, устремляясь вперёд к Свартифъяллерн и твердям Железных Ворот.

– И зачем ты всех там порубил – а, земляк? Хоть бы выкуп с них взяли какой – всё же были не пешцы какие, из знатных дейвоны.
– Или хоть обменяли бы их на кого из своих… – добавил второй.
– Пусть зме?ю свой выкуп там платят, выблю?дки… – с безразличием бросил – как будто отрезал – в ответ им сидевший поодаль, лениво водя по клинку мокрым камнем из «вечного льда», – я без их серебра обойдусь…
Он на миг препынил острить меч, проведя мокрым пальцем по левой щеке, ощущая те рытвины в коже.
– Ты хоть брату их дал допросить?
– Его дело. Одно толку нет… Третий год не уймётся как Родри.
– Смириться не в силах, бедняга… – вздохнул громко первый.
– А слыхали – тот Киан из Лодан хромой, что из данников Нер, в прошлом месяце тоже погиб, как загон их столкнулся с Железной Стеной, что вёл Книжник?
– Кто рассказал?
– Сиге Крикливого брат его младший Крунд – из Речного Истока который. С ним был в том сражении.
Точивший клинок, продолжая свой труд, тихо буркнул:
– Жаль… Надёжный был парень, земляк. От начала войны с ним ходили.
– Везучий ты, Мейлге! Из наших из сотников, кто из Маэннан и Бранн в первый год вышел с Борной – только ты до сих пор уцелел! – говоривший – земляк из южан дома Слеан – подкинул в костёр сушняка, оправляя котёл на треноге, в котором варился обед.
– Все мертвы, а ты сам ни царапины – даже в сражении том у Медвежьей! – поддакнул тому их товарищ из Кромдех, темноволосый как больк.
– Везучий… – Кулак глухо хмыкнул, скривившись, и потрогал ладонью ужасный корявый разруб на лице, проведя по буграм багровевшего грубого шрама. Много он бы отдал, много шрамов и язв – лишь бы не было этой единой за срок всей войны им полученной страшной царапины, ставшей навеки отметиной.
– Так ведь жив же! Вот – у старого Геррке из Тёмной Дубравы все пять сыновей полегли в этот год… Младший даже жениться и то не успел, как ушёл вместе с войском. Вот кому уж домой не вернуться и баб не обнять.
Мейлге, заслышав то, лишь покривился сильнее, и лицо его стало унылым, бескровным.
– С такой мордой домой возвращаться не хочется…
– Ты как будто без ног иль чего между них… Вотдурак! – усмехнулся земляк, ворошивший кострище, – твоя Койнхенн засохла давно уж наверное!
– Или другого нашла, раз ты даже на день за три года домой не явился, как прочие! – влез опять и второй, утирая ладонью усы от вина, приложившись к уже опустевшему жбану.
Кулак не ответил, сжимая в ладони блестевший на солнце витой оберег Повелителя Мёртвых, бурча себе что-то под нос.
– Храбрый ты мужик, Мейлге – ни вражьих копейных, ни даже хоть Шщара совсем не боишься – а к жене возвратиться вот трусишь! – поддел исполина товарищ, смакуя с ножа разопрелую кашу на сале, усердно её остужая своим дуновением.
– А то точно другого найдёт, как жена одноглазого Рудрайга… Хоть бы весть о себе ей отправил? Земляки говорили, кто прибыл из дома зимой, о тебе вопрошала у наших, кто с фейнага сыном тогда приезжал за людьми и конями.
Мейлге так и молчал, прикрывая ладонью свой шрам. Лицо сына Железного Зуба вдруг стало по-детски испуганным, робким, когда исполин из Маэннан услышал слова земляков.
– Убью мохнорылых выблюдков… – едва пробубнил он под нос – страшась этого мига возврата сильнее за скайт-ши из врат в бездну Эйле – желая того лишь, чтобы эта война не кончалась, и между женою и им была та непроглядная даль полей распрь и смерти – не желая вернуться таким.

На ходу жуя кашу из миски к ним тихо подсел и четвёртый.
– А, почтенный –и ты тут? Как твои? Много раненых?
– Десять в сражении. Много больных. Хоть теперь на постое подлечатся тут.
– Хоть узнал ты чего? Пленных уйма.
– Нет –все с юга и запада, здешних немного… Про загон тот Бергейров не слышал никто.
– Да без толку всё, Родри! –махнул рукой Мейлге, кривясь –не убрав пальцев с рытвин корявого шрама, –третий год ты всё ищешь, умом помешался на этом. Мертвы они обе давно –или хуже…
– Молчи… –родич скрипнул зубами, оторвавшись от каши, –даже так хоть –да хоть бы могилы найти, где их кости лежат.
– Если псы их иль волки не съели, как прочих тех сотни таких же.
– Отыщу…
– Да нет никакого загона Бергейров того. Всё наврал тебе тот мохнорылый, а ты и поверил.
– Есть он – другие сражались с Бергейрами, знаю.
– Да нашёл бы другую, как все. Было бы легче. Ты без бабы засох уже ведь…
Родри вдруг повернул к брату голову.
– Ты другую чего не найдёшь сам? Твоя хоть жива, и цела –а ты трусишь вернуться, дурак.
– С такою-то мордой? –родич Родри пнул землю своим сапогом. Лицо его перекосилось от гнева с бессилием.
– Будто за морду лишь любят…
– Да не любила меня моя Койнхенн… Я её добивался два года, отец за меня её выйти принудил. Лишь с рождением сына оттаяло сердце её – а как сгорел от трясучки наш Дайдрэ, замкнулась опять, очерствела, на меня не смотрела. А тут я с такой мордой, за змея страшнее…
– Будто любят за морду одну…
– А иди ты… где волки живут! – вспыхнул Мейлге, подскочив резко на ноги.
– Эй, почтенные, тихо! Чего завелись? –подскочил между ними южанин из Кромдех, –говорят же: где двое Маэннан –там ссора, а трое –и драка!
– Да мы с детства ругаемся-миримся – дело обычное … – Мейлге дружески ткнул сына Довара в бок кулаком, – всё же родичи, братья отцы наши.
– Оно видно – что оба вы разумом тронулись – каждый по-своему… – хмыкнул южанин, обернувшись к Картавому.
– Неужели и вправду надеешься их отыскать ты, почтенный? Третий год ведь как нету вестей никаких.
– Отыщу… – Родри так и сидел неподвижно, как камень – взирая под ноги себе.
– А сумеешь принять, что случилось там с ней, если Бранвенн жива? Ведь дано бы подала на выкуп с кем весть, как порою иные… Сам ведь знаешь – порою с другим остаются, как вон с нашим Крунху из Бранн чья-то баба из ихних, кого он в Помежьях себе подобрал в час выправы. Прижилась с ним за годы, забыла, что была женою иному.
– Да что ты на Бранвенн возводишь враньё, сам не зная что как там? – вмешался товарищ из Слеан, – может нет ей возможности даже ту весть передать. Может увёз её кто до Закатного моря?
– Может… А может и нет, – буркнул тот, кто из Кромдех.
– Да пусть… – тихо вымолвил Родри, – лишь бы только найти её с дочерью…
Южанин угрюмо вздохнул, сочувственно глядя на родича Мейлге.
– Да, почтенный – и впрямь ты как духами Эйле объят, только этим живёшь.
– Чем мне жить ещё, Койнах? Родители умерли, братья погибли, земляков потерял за три года без счёта. Только Мейлге, баран этот Карнаха младший – кто трусит вернуться к жене – и остался из близких. Если в это не верить, так только одною войной остаётся мне жить…
– Упрям ты, почтенный. Я в первое лето войны был с Убийцею Ёрлов – так тот как и ты в каждом селище севера что-то распытывал, каждого встречного тряс.
– И о чём?
– А я знаю? Спроси у него, как вдруг встретимся где-то. Тоже знать что-то жаждет наверное.
– Как-то узнает… И я тоже их разыщу.
– Упрям ты, почтенный. Как будто душой помрачился, – южанин вздохнул, поправляя сапог на ноге, – дед мой твердил, как был жив, поговорку одну: «не всё то, что нашёл ты, желал бы найти». Сам ведь знаешь – не малый…
– Я знаю… Найду их, хоть как…


Килух из Бранн оторвался от жбана с подкисшим в жару тёплым пивом, утирая ладонью усы и намокшие ости щетины на давно уж небритых щеках – и вручил их владетелю свитки посланий, что как раз шли с горы и от прочих земель, и ему вручены были Конлойхом в путь до Широкой Долины.
– Значит, брат твой с отцом в этот мор полегли?
– Так, владетель… И дядя Баэдан едва уцелел, встать не может доселе на ноги. У Бранн в это лето дела так себе – четверть селищ пустует. Урожай будет осенью дрянь, это точно.
– У нас тоже за зиму от мора немало людей перемерло в загонах. Сыпуха вовсю лютовала, а в земли у Кинир и Габ даже чёрная смерть от кочевников прибыла…
– У Речного Истока все селища вымерли. Подкрепление вряд ли получит старик в этот год, – Килух опять приложился губами к сосуду, глотая хмель пива, – разве что пару сотен копейных сумеет мой дядя отправить.
– Жаль… Рассчитывал я, что Д'ао?бга опять поведёт все загоны на юг, – Тийре резко нахмурился, – принёс Гулгадд недавно слушок, что арднурцы готовы вмешаться туда подле Когтя, встав Скъервирам в помощь…
– Ну пока то слушок лишь, владетель… Увидим как будет. Сейчас все дела закипят в средних землях должно быть. Как, почтенный, здоровье твоё?
– Как?! – ответила Этайн вопросом, пока руки её заменяли повязку на левой ноге их владетеля, – да в нём дыр теперь больше, чем в рыбаческом во?локе!
– Вот ты скажешь ещё… Каких пара глыжей угодила излётом, и только! – усмехнулся сын Дэйгрэ, шутя принимая заботу своей верной тени, – вот других клятый ворот тот снёс всех во тьму, кто был рядом со мной в том ряду.
– И Троих ты моли, что коня под тобой лишь убило, под дурнем набитым! – воскликнула Этайн, утерев рукой слёзы, – снова ты как и Лев впереди, на виду у врага – что по вам первей метят.
– Как ты можешь о нашем владетеле так вот, почтенная? – Килух снова приклался губами до жбана, глотая подкисший уже пивной хмель.
– Это вам он владетель…
– А ты помнишь ещё, как крал сливы я в детстве, – пошутил ей ответно сын Дэйгрэ.
– А ты сердце моё, дурачок… – обняла его Этайн.

Килух допил жбан до дна, отставляя его от себя на столешницу. За тканью натянутых стенок намёта задувал летний ветер, растрепав стяги фейнагов Эйрэ, что шли с воинством арвеннида, удержавшего твердь у Широкой Долины, чей стерквегг они заняли нынче, став с загонами подле того на соседнем холме среди белых берёз древней рощи.
– С севера тоже приходят к нам вести, что средь тех их племён вдоль Полночного моря война – новый вождь одного из них стал собирать всех соседей в единую силу, устремляясь к востоку и северу всех их земель. Может быть что и к нашим уделам союзных Высокому Креслу диде?лисов сможет придти и забрать их края в свою власть – а и то полезть дальше…
Тийре нахмурился, слушая Килуха, пока Этайн закончила мыть его рану настоем из трав и теперь снова брала повязки из льна и крутила их завязи.
– Твой почтенный дед Борна говаривал как-то отцу, что война точно камень, заброшенный в тихую воду – далеко от него разбегаются волны, тем раздором мутя берега… От искры той занялся восток, теперь к северу жар докатился по кругу. Было так в его век, как он зрил на глаза в час Мор-Когадд – и так есть и теперь…
– Большой огонь далеко обжигает… – согласно кивнул ему Килух, – и чем больше кострище, тем дальше от искр пожары ползут по земле.
– Что ещё за известия прибыли? Что у горы? – вопросил его арвеннид.
– Сам прочтёшь всё, владетель, что Конлойх с Ан-Шором прислали тебе, – пожал Килух плечами, вставая с седушки, – я-то был там лишь день, даже родичей всех при дворе повидать не сумел из-за дел своих воинств. И у озера тоже не был по пути я, достойная… – обернулся он к Этайн на миг, несогласно мотнув головой на её бессловесный вопрос.
Тийре молча кивнул, отпуская товарища прочь из намёта, и рука сына Дэйгрэ стала ломать воск печатей на первом из свитков Дубовой Ручищи, развернув его толстую скрутку письма.

Ветер веял над рощей, пугая ночную ещё предрассветную тишь. Лишь мерцало во тьме серебро полноликой луны, освещая холмы и равнину. Догорала жаровня, треща и курясь едким призрачным дымом – и последний из свитков с горы догорал в её углях, мерцая в глазах сына Дэйгрэ отсветами пламени.
– Что такого тебе написал фейнаг Габ? – обняла его Этайн, укрывая мужчину плащом поверх плеч.
– Что и раньше… – угрюмо ответил ей Тийре, не глядя на женщину, хмуря брови под лбом, перерезанным пашней глубоких морщин, – что я должен…
Он вновь замолчал, повернувшись лицом к ней.
– Всё по внучку свою – что так нужно для Эйрэ, твердит… Мол – ты вождь, уже дважды при смерти побыл, а наследника нет в кийне Бейлхэ законного прочим домам – и я должен… Ну уж нет!!! – он вдруг яростно пнул от души вилковатый треножник жаровни, и пылавшие рдевшие угли как сполохи утра рассыпались наземь, сея искрами в стороны подле их ног.
Этайн долго молчала, сидя рядом с ним кожа о кожу, плечо о плечо под одним их укрывшим плащом, слыша как он через сжатые зубы тревожно дышал во всю грудь. Мысли рвали ей сердце, кои чаще и чаще вонзались в него точно жало – что за всё мы должны заплатить. Что дурное и доброе всё в нашей жизни несёт свою цену… и что выбор её, предрешённый когда-то то зрящею Марвейн, тяжёл. Выбирать между теми, кто дорог – нет страшнее судьбы никому… Весь тот час она тенью была подле Тийре, став надёжной опорой ему в трудный час, и согнуться не смела под силою бури, что давно бушевала над краем отцов – и под собственным избранным роком. Только ль выдержит ношу ту сердце её – когда буря ломает и камень порой?
– Может вправду так нужно? – негромко шепнула она не взирая на Тийре, говоря в пустоту, во мглу ночи, что в сиянии полной луны за покровом её затянувших стеной облаков пролетала над миром, – может рок наш таков – что не быть нам с тобой по чести? вдвоём рядом?
– Даже думать не смей так! Не смей… – он обхватил щёки Этайн руками, притянув к себе ближе, впившись ртом в её губы – точно той налетевшей на них дикой яростной страстью пытаясь отбросить, одолеть тот невидимый рок их суде?б, что незримо довлел над сердцами, разделяя их жизни надвое как режущий ткань полотна острый нож.

Неспешно летели те летние дни и седмины, приближаясь к тому уже близкому часу, когда вершним предстояло поднять собравшееся в кадарнле воинство и выходить по ту сторону Чёрной. Как будто нарочно пришедшие с юга дожди лишь тянули то время, расквасив поля и дороги, вздымая мутневшие воды раздутого речища – но и то половодье уже начинало сходить. И с каждым прошедшим закатом Аррэйнэ становился всё задумчивее и суровее. Странные мысли исподволь начинали грызть ему сердце, точно шёпот из мглы, из прозримого свыше твердя ему то, что происходившее с ним – когда всё чаще подле себя он встречал этот девичий взгляд, и тенью возле него всё чаще вилась эта долговязая стать с ярким золотом кос – что всё это неправильно, что шагнуть этот шаг к ней не до?лжно, нельзя, что так не должно быть. Но так есть…

Вечер неспешно угасал багровым закатом на небосводе, принося с востока ночную синюю мглу, из которой вынырнул рожок молодого месяца, точно крохотный белый серпец над чёрной грядой ближайшего из отрогов Ан-меан-слейбха. Так он и стоял возле коновязей, не замечая вокруг ничего, когда проходивший мимо весельчак Догёд со жбаном пива в руках хлопнул задумавшегося вершнего по плечу.
– Здорово, Аррэйнэ! Чего ты один без своей тени шляешься? – ухмыльнулся тот.
– Чего? – не понял того он, обернувшись к товарищу.
– Да говорю, ты прям как наш а?рвеннид нынче – везде не один. Прямо непривычно вас порознь двух видеть… – Догёд со смехом удалился, направляясь в сторону бурры.
От его слов Аррэйнэ точно обжёгся.
Да что же такое? Неужели и всем воинам в кадарнле стало заметно, что с ним творилось последние дни? Или и впрямь он лишился рассудка? Он, Лев А?рвейрнов, десница Старого и первый лу?айд-лохрэ владетеля Эйрэ – и вдруг точно ум ему волки пожрали, что в голове две седмины не предстоявшая выправа в Дейвоналарду, не скорые битвы с врагом – а лишь одна эта девка! Да к тому же дейвонка…
Нет – и впрямь он умом повредился, раз и другим уже стало заметно, что все эти дни лишь она была подле него… а быть может и наоборот.
Видит Бури Несущий – он ей зла не желал, и вместо своего права на месть сделал всё, чтобы Майри благополучно смогла возвратиться домой из неволи… и всё пылью по ветру пошло! Знал бы он, что дейвонка пробудет всю зиму у Коммоха и останется тут словно вправду его дожидаться – за тысячу стрел обминул бы в пути стороной эту клятую укрепь, где на каждом шагу встречал васильки синих глаз в ярком золоте долгих волос, словно гибельные Шщаровы омуты тёмных вод Дуб-э?байн. Он – а?рвейрнский ратоводец, не один уже год оберегавший уделы Эйрэ с союзниками от воинств дейвонского ёрла – и вдруг помешался… Неужели во всех землях под властью арвеннида так мало дев и не хуже обличьем и статью, и с глазами такими же синими как и у этой? Но отчего тогда он цепенеет от этого взора живых васильков и становится словно соломой набитый податливый куль, забывая кто он – и она кто на деле – и ведь вовсе не ставшая другу его точно тень дочерь фейнага Конналов Этайн, а дейвонка… кровью принадлежащая к его вековечным врагам.

Аррэйнэ выдохнул резко и облокотился на изгородь коновязи. Может и впрямь она настоящая чародейка-гальдртала?нди, накликавшая на него мрачные тени из мира иного, лишившие разума с волей – или и впрямь это лишь только то волшебство, коим владеет любая из жён, как сказал ему Коммох? Ещё немного – и он так совсем тут раскиснет под взглядом её точно снег под дождём. Давно же ведь собрался спровадить он эту дейвонскую девку за воды Дуб-э?байн на запад – так чего же не сделал за всё это время, как сам появился здесь в кадарнле? Так скоро все его люди будут потешаться в глаза, что их ратоводец совсем уж обабился – и шагу не может сделать без этой вот юбки из Дэирэ. Вот, болтун этот Догёд так вообще уж в открытую со смеху ржёт, на них двоих глядя. А знал бы хоть кто кроме Коммоха, что Майри и не а?рвейрнка ведь вовсе – что бы подумали про него… А вдруг это вправду всем станет известно? Что же будет тогда…
А сам он словно тянет лишь время, откладывая выход их конницы за Дуб-эбайн в уделы подвластные Скъервирам – верно, чтобы хоть лишний день снова увидеть её, услыхать её голос с собой рядом. Учить её вздумал в кругу – для чего?! Ужель потому лишь, что ученицей она оказалась способной? Знает ведь, что она из врагов их – и рубить будет им данным умением головы его побратимов.
Или быть может для того её сам обучал, что боялся – как не всё время сможет быть рядом, не всегда сможет сберечь от беды – потому как всё это не просто какая-то страсть, что вдруг вспыхнула в сердце как прежде к другим, а отчего-то дейвонка вдруг стала ему дорога?

Выбивая копытами влажную землю фыркали скакуны в коновязях, хрустя старым сеном с овсом из кормушек. Вдалеке в кузне ещё гремели тяжёлые молоты, ухали им в ответ долгими вздохами большие меха в поддувалах, звенела остримая сталь на точильных кругах – а Аррэйнэ словно оцепенев всё стоял у ограды, уйдя с головой в эти мысли, не замечая вокруг ничего.
Спору нет – не встречал он ещё такой девы… Строптивая нравом и яростная, вспыхивавшая чуть что как огонь – и в то же время добрая и искренняя – всё то, что так привечалось ему, так было по сердцу в ней. И так вдруг смотревшая на него одного – такая, с кем хотелось бы говорить, а она готова была слушать. Такая же как и он сам одинокая сирота, но за себя умевшая постоять – и лишь Бури Несущий то знал, за что ещё ему приглянувшаяся, эта Майри из дейвонских уделов. И чего уж молчать – всё больше манившая взор как заря на рассвете, словно не встречал он среди чьих-либо дочерей подобных этой по красоте – хоть он смотрел и видел лишь только глаза её, от которых не мог оторвать взгляд ни на стройную долговязую стать, ни на тонкие губы, ни на всё то манящее прочее, что сколь нужно дал сзади и спереди как у всех баб Всеотец этой деве, одной из его дочерей.
Всё так. Но она была дейвонка…
И осознание этого точно пчелиное жало сидело под сердцем занозой – каждый миг напоминая о том – что не из детей Бури Несущего она родом, а из тех, кто сейчас и всегда были первыми противниками Эйрэ – и его собственными врагами. И именно эта рука, некогда с острым железом в ладони разившая насмерть и едва не отправившая к праотцам – была ему памятна до сих пор, когда Майри неожиданно появлялась подле него неслышной как тень – тень той, прежней. Он, Ветер Воинств и Ёрлов Убийца, не ведавший страха перед превосходившими его числом когурами противника и смело кидавшийся в бой – отчего-то страшился её исподволь, не в силах забыть тот пугающий вечер в окровавленных девичьих во дворце арвеннида у горы – и шрамы от ран сами ныть начинали, едва лишь нежданной показывалась она рядом… едва он бросал взор на руки её…

Солнце совсем опустилось к закату, коснувшись земли. Тьма наползала на землю. Птахи в лесах умолкали, дав голос ночным певчим, и на небокрае первой зажглась яркая Вечерница. Кадарнле отходил ко сну. Затихал топот ног с голосами, смолк рёв горна и соп мехов в кузне, остановились круги сталь остривших точил, всё реже всхрапывали по коновязям засыпавшие скакуны. Лишь недрёмные дозорные мерно расхаживали по вежам и вдоль частокола, настороженно выглядывая сгущавшуюся вокруг них тьму за валом.
Все мысли, что неотступно терзали рассудок как ранящий плоть ржавый гвоздь и мешали уснуть, надоели ему хуже терпкой полыни. Встряхнувшись, он резко отбросил их прочь от себя – твёрдо решив, что пора сделать то, что он должен был с первого дня появления здесь. Сегодня на ночь глядя не до?лжно прослыть неучтивым и выставить эту упрямицу за ворота одну среди волчьих лесов – но завтра и ноги Майри здесь не останется, Тинтреах свидетель тому! Всего через седмину самое большее его войско двинется за Помежья – и что тогда будет делать она в одиночку в охваченном войной и выжженном ими краю, как доберётся до дома?

Солнце вставало к полудню, когда на следующий день встретив у коновязей тащившую сено дейвонку он остановил её для разговора. Лев на миг замер. Так близко стояла она, что до глаз её было казалось полшага, полвдоха до губ – и зрачки в синеве глубины их как будто соткали усмешка с вопросом – и на миг он казалось забыл как дышать, неспособный шагнуть те полшага назад – или ближе.
Но тот миг был столь краток, оборвавшись со взмахом ресниц её глаз, точно крыльями птицы закрыв этот взгляд, оборвав это чувство, что вдруг захлестнуло его, преградило решимость. Выдохнув, без всякой учтивости Аррэйнэ прямо велел дейвонке седлать Огненную – и ни днём позже – срок её пребывания в укрепи вышел вместе с высохшими разливами.
– Тебе нельзя больше быть здесь… – добавил он тише, пытаясь казаться спокойным.
Прежде встретившая его лукавой усмешкой, после услышанного от Убийцы Ёрлов Майри внезапно померкла лицом, и улыбка растаяла, оставив после себя плотно сжатые губы и колкий прищур её глаз в задрожавших ресницах.
– Ты не мой вершний, Аррэйнэ, чтобы приказывать мне… Своим сотникам повелеть можешь ехать хоть к скайт-ши в утробы! – выпалила она ему, кинув сено в кормушку – и помолчав какой-то миг бросила прямо в лицо:
– Но раз ты так боишься меня, безоружной, и жаждешь, чтобы я убрала?сь на все ве?тра четыре подальше – твой драгоценный покой не смущать – то я так и сделаю. И раньше чем ждёшь ты! – и лишь махнув перед его взором заплетенной косой, стремительно развернулась и быстро пошла прочь едва ли не бегом. А Аррэйнэ точно речи лишившись молча стоял и смотрел ей вослед, даже когда дейвонка скрылась из виду среди намётов.
– Шщар тебя унеси! – только и смог озлословить он, и быстро пошёл к срубу Коммоха, чтобы никто не видел того, что творилось с ним – желая укрыться как можно дальше от всех.

– Что с тобою, сынок? – взволнованно спросил Коммох, видя, как Аррэйнэ тихо вошёл с хмурым лицом и после приветствия рухнул без слов на лежанку, – заболел ты?
– Ничего, отец. Немного посплю… Вчера с сотниками допоздна засиделся, дела обсуждая – так прямо в сон клонит, – с ходу соврал он, зажмурив глаза и желая забыться. Как же хотел он скорее убрать её прочь, выставить эту дейвонку отсюда, чтобы не видеть тут больше обличья, так напоминавшего ему о едва не настигшей его прежде смерти, о беспамятье в змеевых норах… И в то же ведь время и так не желал отпускать её – когда эти глаза стояли перед его взором точно влитые, и завтра их он не увидит.
– Непогода наверное к вечеру будет… Мне самому кости ломит, словно змей их глодать уже вздумал, – вздохнул старый лекарь, перебирая на полке многочисленные горшки со снадобьями и мазями.
– В такую же пору мой орн весь и сгинул – в пламени средь дождя… – пробормотал Аррэйнэ, когда воспоминания тонкой струёй вновь нахлынули в сердце. Ему привиделись размытые образы минувшего: объятый бушующим пламенем дом, рушащиеся стены и перекрытия древнего чертога, шум тяжёлого ливня вокруг, за которым не было видно совсем ничего – лишь окружавшая всех их голодная смерть, с каждым мгновением приближавшаяся к нему в том пугающем свисте огнищ, который он вновь услыхал при осаде Аг-Слейбхе дейвонами. Как тяжела была эта мрачная память… и тем тяжелее, что больше он так ничего и не мог снова вспомнить, как ни пытался.
Но самой колючей занозой в груди и доселе сидела она – словно вкованная туда ударом небесного молота Бури Несущего. Что бы не делал, как бы он не пытался заставить себя – но мысли подобно ветрам в круговерти незримых путей вновь и вновь возвращали к нему облик Майри.
– Тогда спи, сынок, отдыхай. Я схожу к Хугу – надорванная спина его беспокоит, не в силах встать сам от рассвета, – Коммох взял с полки найденный наконец-то горшок с нужной мазью, – да и отменное пиво Круаху сварила для мужа вчера – как уж тут не распробовать?
– Хорошо, отец. Разбуди меня к вечеру, если сам не проснусь. И ещё… если Майри попросит тебя хоть о чём – так выдай ей всё, что попросит.
Старый марв-сьарад удивлённо поднял брови ввысь, но не стал переспрашивать сына, для чего это нужно – словно и сам догадавшись. Дверь за ним тихо закрылась, и Аррэйнэ, оставшись один в опустевшем жилище, уснул.

Тревожный был сон этот, полный страшных видений из прошлого… точно вставший пред ним из мглы смерти мертвец, что тянул свои хрупкие кости ладоней, шепча пустотой вместо рта имена давно мёртвых. Вновь он видел огонь, полыхавший вокруг, настигая его как тогда – испуганного до ужаса ребёнка. Лев вновь зрил пожиравший их древнюю укрепь бушующий вихрь ненасытного пламени, словно сокрушаемые незримой рукой исполина горящие стены и балки – и навеки засевший в его детской памяти звук вражьих воротов, что он вновь услыхал при осаде врагом их ардкатраха.
Сквозь летевшие пламенным ливнем с небес раскалённые искры и чадный гар дыма он видел объятый огнём древний родовый столп, изрезьблённый по потемневшему дереву ясеня золотом рези ветвей бесчисленных колен того орна, к которому он некогда принадлежал. Аррэйнэ смотрел на него через время, как гар пожирал их семейное древо, стирая их всех из живых и из памяти живших – когда пламя губило в объятиях всех его родичей, тщетно пытавшихся вырваться прочь из стерквегга – и пугающий запах обугленной плоти въедался Льву в ноздри. Снова ему снилась смерть их семейства, его жизни и прежнего имени, какое он тщетно пытался услышать и вспомнить среди бушевавших столпов всесжиравшего хищного пламени…

Сон внезапно прервался, и он настороженно взвился с лежанки, чутко вздрогнув от скрипа открывшейся двери – как дикий зверь ощущает у логова поступь чужих и враждебных шагов – а привыкшая к таким пробуждениям в долгих выправах рука стиснула спрятанный в поясе нож, вырвав острое жало из ножен и вперив клыком на врага. Сруб погрузился во тьму – на дворе уже был поздний вечер. Отец так и не разбудил его загодя, и он проспал бы так и до полуночи, если не больше, пока старик наконец не вернулся.
Однако в дверях он увидел не Коммоха. Остановившись у порога и удивлённо глядя на Аррэйнэ в проёме застыла Майри. В левой ладони дейвонка держала собранный куль с вещами, и была одета по-дорожному, в кожаных поножах и верховни?це вместо привычного платья, с долгой накидкой-плащом поверх плеч. Где-то снаружи урчали раскаты далёкого грома, предвещая ночное ненастье и ливень.
Какое-то мгновение они оба молчали, лишь встретившись взглядами.
– Куда ты так в темень собралась? – наконец спросил он негромко, убрав нож назад.
– Хотела с отцом попрощаться… – твёрдо ответила Майри, не выпуская куль из пальцев и не трогаясь с места возле порога, прислонившись спиной к полузакрытой двери.
– Я не гнал тебя вон, чтобы в ненастье одной выправляться, когда ночь на дворе. Ты пути в тех лесах не отыщешь – ещё в топи за рекой угодишь, или на хищного зверя напорешься… – Лев осёкся, поняв, что сам виноват, раз она так нежданно сорвалась в дорогу точно назло ему – не страшась непогоды и тьмы.
– Здесь страшнее тебя зверя нет больше, А?ррэйнэ! – резко бросила прямо в глаза ему Майри – и во взоре её он увидел пылавшие ярость с обидой.
– Может и так… – он с безразличием встретил её резанувшие сердце слова?.
– Раз я так ненавистна тебе – то и делать мне больше здесь нечего, – голос дейвонки был твёрд и решителен, хотя Аррэйнэ всё же услышал в нём горечь.
– Не ненавистна ты мне, Майри… – он вдруг в первый раз назвал дейвонку по-имени, – но тебе же спокойнее будет, если ты не останешься в кадарнле тут на виду у всех. Любой из моих тебя может узнать, кто тебя вдруг там в девичьих видел – а их тут из стражи дворцовой полно.
Он на мгновение смолк.
– Каллиах через какую седмину появится в укрепи – а уж он-то тебя, долговязую, и с обличья, и по шрамам твоим в миг узнает, как ты тут а?рвейрнкой не обряжайся. Многие помнят с лица ту, кто едва меня там не прирезала. Что, если кто-то…
– Скорее ты сам тут боишься, Аррэйнэ! – с издёвкой резко бросила она ему прямо в глаза, – страшишься, что про прославленного Льва А?рвейрнов его люди подумают – как узнают, что он подле себя держит девку дейвонскую, и даже прогнать её вон не желает, раз своею рукой придавить её боязно!
И с язвительным смешком добавила:
– Ещё вдруг решат, что он с ней…
– Замолчи!!!
Он стремительно взвился с лежанки, и кулак Льва с размаху ударил в дверную подпору – совсем рядом с лицом её. Майри вздрогнула, вновь увидев воочию ту внезапную вспышку – пусть и понимая, что её бы он сам не ударил, лишь выпустив в дерево резко вскипевшую ярость – но всё равно устрашась того взора свирепого хищника, что жил в его сердце, в этот миг снова явленного в полыхнувших как пламя глазах.
– Или боишься, что я тебя снова прирежу, раз у горы не сумела… – спокойно добавила она, проглотив подступивший к горлу комок и преодолев тот короткий испуг.
– Вот – погляди на меня!!! – Аррэйнэ вскинул к лицу её руку, разбитую в кровь, стиснув пальцы в кулак, – кто же ты такая? Откуда взялась? Хотел же тебя я отправить ко Всеотцу – так отпустил на свою же беду, пожалел!
– Что дурного в добре? – вопросила она его тихо.
– Видишь в кого я уже превратился, что девки какой-то страшусь?! Скоро все люди мои потешаться в глаза уже будут, что Ёрлов Убийца стал мягче опары – и не врага сокрушает, а препирается с бабой, точно мы двадцать лет уж женаты…
Майри неожиданно расхохоталась, глядя прямо ему в глаза – и от этого смеха и Аррэйнэ резко остыл, точно его огрели дубиной меж глаз. Он лишь безвольно махнул в кровь разбитой рукой и опять рухнул ниц на лежанку.
– Уходи, раз собралась…
Она так и не отвечала, молча застыв у порога.
– Ты можешь и завтра уехать, с рассветом… не гоню я тебя. И так я твоих земляков сотни в этой войне положил, чтобы ещё кровь какой-то упрямицы брать на себя, если к волку на зуб попадёшь.
И через миг добавил:
– Скоро снова начнётся война. А ты… ты дейвонка. Нельзя, чтобы ты была тут.
– Я уйду…
Она взялась ладонью за дверь, но вдруг застыв на какое-то время на месте, положила свой куль и перевязь с ножнами на пол, и неслышно подошла к лежанке, сев на самый край подле него. Лев ощутил, как ладонь коснулась его головы, и вздрогнул, словно её рука опять стискивала холод ножа – но девичьи пальцы легко перебирали вихры волос, будто пытаясь успокоить.
– Если ты не ненавидишь меня, Аррэйнэ – то отчего так боишься, что гонишь меня от себя как гнилую болезнь? – негромко шепнула она, гладя его по волосам, – может я и хотела тогда твоей смерти, так давно то забыла – дважды ты сам пощадил меня. Отчего?
– Потому что ты… – начал он было, но резко осёкся, не договорив.
– Что я? – её пальцы осторожно гладили его по волосам, и Аррэйнэ словно опять ощущал руку матери на голове, как помнил тем крохотным, едва сохранившимся кусочком минувшего, оставшегося в его душе – таким дорогим ему воспоминанием – и хотел, чтобы это длилось бесконечно. Но это была не его мать, а она… Майри.
Он резко повернулся лицом к ней, глядя сквозь сумрак в глаза. Аррэйнэ внезапно схватил ладонь дочери Конута, крепко сжав её пальцами, и приложил к своей груди.
– Послушай, – сказал он, – что ты со мной сделала…
– Что такого я сделала? Что дурного? – спросила она тихо, не понимая.
– Или ты впрямь чародейка, и вместо ножа мне заклятье какое шепнула? Я прежде никого не боялся, никакой девки тем больше – врага десятикратного не страшась. А теперь вот… я… – он словно не знал, как объяснить ей всё то, что творилось с ним.
– Ты боишься руки моей, тебя прежде сразившей – или меня самой? – тихо, едва ли не шёпотом спросила Майри, пристально глядя в глаза ему.

Её пальцы так и лежали у него на груди, ощущая биение сердца и прикасаясь к неровностям шрамов – может тех самых, оставленных ею два года назад – а может полученных прежде в сражениях, до того как они повстречались нежданно – и повстречались врагами… Она осторожно дотронулась пальцами до их грубых бугров, точно ощупывая каждый.
Дейвонке вдруг стало так жаль его – храбрейшего из воителей. Подобного ему не рождалось, наверное, даже среди потомков Горящего – и который сам их сородич по крови рождением… но не духом, когда-то отобранным вместе с той жизнью, беспощадно исторгнутой кем-то из сердца и памяти. И он – не страшившийся никого, смотревший и смерти в лицо, возвратившийся к свету из тьмы безвозвратных нор Шщара – он отчего-то боялся её, свою неудавшуюся убийцу. Боялся не столько рассудком – иначе давно бы им понял, что Майри уже не страшна ему. И та сильнейшая ненависть к Убийце Ёрлов давно не живёт в её прежде жаждавшем кровной мести за родичей сердце, которое вдруг отчего-то так часто стучит в этот миг.
Её пальцы нащупали желваки глубоко вросших в кожу рубцов или шрамов. В какие же времена и когда он был ими изранен – разве мало следов на нём прежде оставила меткой судьба, что голодная сталь настигает его своей яростью снова и снова? Хотя и не шрамы то были, а скорее какие-то наросты дикого мяса, вросшие в кожу и даже незримые глазом. Она провела по ним кончиком пальца, ощущая их ровные, словно вырезанные края, напоминавшие некий рисунок, причудливый знак. Что-то вроде головы – или пасти – оскаленной и развёрнутой вправо, к восходу, обрамлённой по краю неровностью гривы. Словно вдавленное в кожу звериное обличье – как символ, похожий на льва.
– Что это? – спросила она, прикасаясь к его груди пальцами, – что здесь?
– Не знаю… – как-то безучастно ответил он ей, не глядя на женщину, – точно дикое мясо какое-то. Это на мне от рождения верно – сколько сам себя помню…
– Это лев – как и ты? – вопрошающе шепнула она.
– Не знаю я, что это… Но он словно живой, точно часть меня. Иногда мне сдаётся, что знак и есть я – настоящий. Не знаю…
Майри молчала, внезапно охваченная каким-то волнением. Этот шрам, столь подобный на ощупь рисунку… или знаку… Ведь те же Гальдуры знаком их дома имели трёх львов, как известно. Или и впрямь он из них своей кровью походит – рождённый на севере здешних Помежий? «Ты и вправду из них – из их львиного дома» – так же сказал кто-то помнящий что-то? Или нет?
Что-то давнее, позабытое, тихо вертелось в её встрепенувшейся памяти, ускользая от нитей рассудка и не даваясь быть ею постигнутым. Что-то подобное она некогда слышала в детстве… но память о том ускользала от Майри как струи воды через пальцы. Символ… Лев…

За крохотными оконцами сруба медленно гас багровевший закат, и раскаты далёкого грома ползли над равниной, клокоча среди завеси туч. Аррэйнэ вдруг поднял взор на дейвонку, вместо взволнованного ставший совсем иным, жгущим, обжёгшим дочь Конута – пристально впившись в глаза –как не смотрел на неё ещё прежде ни разу.
Она тоже взирала из сумрака, взволнованно сжав пересохшие губы – и в какой-то миг, когда сердце её вдруг забилось скорее в волнении, и дочь Конута склонилась к нему близко-близко, Майри наконец поняла, отчего же сама не находит в себе сил покинуть врага их семейства, что произошло с ней – что она любит его.
«Не надо… Не до?лжно… Не смей!» – прошептал внутри сердца незримый ей голос, – «ведь потом будет трижды больнее – ему, и тем больше тебе…» Но дочь Конута слепо отринула это предвестие чего-то тревожного, отогнав его прочь от себя – глядя лишь на него, пригибаясь всё ближе и ближе к мужчине.
– Всё боишься меня, Лев? – шепнула она вдруг, пристально глядя в глаза ему.
– Нет, – он мотнул головой, став внезапно спокойным – и взор его вспыхнул как угли.
– Ты меня бойся…
Его руки с силой обхватили дейвонку, притянув к себе, и она почуяла жар от мужского дыхания на губах. Правая ладонь Аррэйнэ вцепилась пальцами в её густые волосы на затылке, отчего Майри вздрогнула всем телом, словно потеряв над собою всю волю, укусив его жадно за щёку – и оба, не удержавшись на узкой лежанке обвившими друг друга и торопливо искавшими завязки их одежд руками, рухнули на укрытый сухой осокой пол, ничего не замечая вокруг себя.

ГОД ТРЕТИЙ "…ПРОКЛЯТИЕ ТРИЖДЫ ТОБОЮ ЗАСЛУЖЕННОЕ…" Нить 6
Она так не отправилась за Дуб-э?байн, оставив осёдланную и снаряжённую в долгий путь Тиннэ до рассвета встревоженно фыркать и выбивать копытами развязшую землю, ожидая хозяйку на дворе под ночным ливнем – и ни во все следующие дни и седмины.
Она осталась подле него.

Верно, хозяин раздуваемого четырьмя вольными ветрами горнила, сам пламенеющий ликом Небесный Кузнец швырнул целую пригоршню искр – им обоим засыпав тем жаром рассудок – иначе ничем не понять было Льву того пыла беспамятства, кое пало на них.
Казалось бы, он жил как и прежде до той грозовой ночи – поил и чистил Ветра, выслушивал донесения из дозоров, отдавал указания сотникам, учил людей в ратном кругу биться по одиночке и кучно – но теперь подле него везде была она… или наоборот. Каждый вечер гостя у отца Аррэйнэ широко распахивал перед ней створу двери, когда раскрасневшаяся от жара печи и его взгляда Майри несла на стол горячий горшок с ужином, или подхватывал из рук тяжёлое корыто, когда она собиралась нести полоскать у колодца его мокрые от пота рубахи.
А она, сидя днями у изгороди катротэ и бережно пришнуровывая к его броне очередную выстиранную подбойку, с восторгом смотрела лишь на него одного – её Льва – перед двумя клинками которого, даже дававшего товарищам слабину, не мог выстоять в сшибке никто и из лучших бойцов Р’уайг Ламн-а-слеана. Не взирая на усмешки понимавших всё воинов кадарнле, она с радостью тащила ему ковшик свежей воды из колодца – напиться и смыть c лица пот, с хохотом срывая с него потную сырую рубаху и уволакивая её постирать и заштопать – озорная и так же безмерно счастливая.

Как стремительно мчались те долгие дни скоротечного лета, когда они были вдвоём, были рядом… Словно солнце быстрее обычного мчало по кругу, крадя у них время для счастья – и они торопились догнать его ночью, забыв и про сон. Лишь её смех он слышал, когда лес шумел гамом тысяч гнездящихся птах; лишь её глаза видел меж грубого дерева укрепи и железа клыков среди ратного круга; лишь её две руки ощущал вместо бившего в грудь остужавшего ветра – теперь их не боясь… и думал, что так теперь будет всегда, как сейчас.
Они говорили, и говорили, и говорили… Всю свою жизнь он поведал ей с самого первого мига: как был найден странствующими камниками кийна Килэйд на севере Помежий Дейвоналарды; как стал учеником старого Ллура и познакомился с Тийре – лучшим другом и верным товарищем; как после стал одним из воителей арвеннида и тем, кем он слыл, будучи прозванным А?рвейрнским Львом и Убийцею Ёрлов – и то немногое, что он помнил из прежней, сожжённой в пожарище прошлого жизни в неведомой тверди незнамого орна, кем прежде он был… И ему хотелось говорить бесконечно, наблюдая за тем, как внимательно она его слушает, и как светятся её синие точно небо глаза – и словно дейвонка гордится всем тем, кто он есть и каков. Гордится тем, что она любит его…
Сама же Майри не знала, как рассказать о себе. Разве могла дейвонка признаться Льву Арвейрнов, что она происходит из древнего рода Несущих Кровь Дейна, первых врагов Эйрэ в этой войне – его врагов? И потому она просто поведывала Аррэйнэ о своей жизни, не называя ничьих имён и названий тех мест, что могли бы открыть ему родово?е их имя – лишь то повествуя, как она в раннем детстве лишилась родителей, как росла в Глухом селище, затерянном среди чащ на самом севере Дейвоналарды – едва ли не там, где медведи под окнами гадят – прежде чем вместе с двоюродным братом запрошлой весной устремилась в загоне его на восток, угодив там в неволю.
– Отец был храбрейшим воителем, одедра?угру равным и силой, и ростом. Дядя о нём говорил, что ему удалось даже дикого тура убить наповал кулаком прямо в шею, а в сшибке он мог шестерых на мечах зарубить.
– Шестерых? – присвистнул Лев от услышанного, – ну и крепкий мужик был!
– Дядя так говорил – сам тому был свидетелем. Но и его взяла смерть… Говорят, что от рук же своих в спину подло убили его там на Севере где-то в угодьях у Эваров. Были у него средь дейвонов могучие недруги, от чьих рук и ему уцелеть не удалось.
– Предательство и сильнейших ведёт порой к гибели… – тихо промолвил Аррэйнэ, жуя во рту кончик сорванного стебля златоцветного зверобоя.
– И он сам не спасся, хоть и силы был неимоверной, – продолжала она, лёжа своей золотоволосой головой на его коленях и перебирая пальцами нанизанные на нить нашейные бусы из сухих ягод шиповника поверх нижней рубахи, слушая как шумят на ветру колыхавшиеся над ними зелёные ветви высоких берёз на одном из приречных холмов.
– С лица я его плохо помню – мала была слишком тогда… А вот стати он был исполинской – головой о любую притолоку цеплялся. У него на руках как на брёвнах тогда восседала. Точь-в-точь был как тот здоровяк, что ещё подле тебя и Тийре тогда стоял, когда ты меня в бурре при всех их замуровал.
– А-а, Молот! – отшвырнув стебель изжёванного кровецвета усмехнулся ей Аррэйнэ, когда дейвонка упомянула их Каллиаха из Дайдрэ, – первый мой друг после нашего арвеннида. Этот сын кузнеца тоже словно утёс уродился. Такому что коня, что жену под свой рост отыскать было горе – если даже и клайомх ему что соломина в лапе. Рассказывал как-то в питейне, что в детстве прорицавший дэирви?ддэ предрёк ему силу десятерых, но наложил на то смертный зарок не вступать правоножь в темноту. С тех пор ночью шаги всякий раз пересчитывает… Вот даже по пьяни то помнит – клянусь!
– И правда, что всякий ваш гейс преступившему то только смерть предрекает?
– Может и так. Хоть вон Гайрэ смеётся над тем, что ему предрекли.
Рука Аррэйнэ снова сорвала тугой сочный стебель расцвившего жёлтым комком кровецвета, обгрызая в зубах его кончик.
– А я сам… и не знаю… Богов не обманешь, как ни пытайся быть трижды умнейшим. А может и сами мы рок наш несём от рожденья до ям – сами проклятья свои порождая…
– А на тебе какой гейс их лежит? – спросила она, обернув к нему голову и пристально глянув в глаза.
Лев пожал плечами, задумчиво глядя сквозь шумящую рябь берёзовых листьев над ними.
– Не давали зароков провидцы мне прежде. Силы десятерых у меня нет, чтобы жизнью платить за великое. Говорят боги хитро, понять их веления сложно, что будет нам долей даровано свыше…
– И я от подруги одной у горы таковое слыхала, – она нежно погладила его колючую щёку – затем пальцы её заскользили всё ниже и ниже по ткани рубахи до пояса, перехваченные его рукою за пясть, не давая спуститься и дальше.
– Не соврала она. Кто же поймёт, что мне дали те долей – предсказав как-то «и восемь сильней десяти»? В счёте я-то силён, что обратное верно всегда – а в знамениях богов голова не помощник, что нам жребием будет – и возьмут они что с нас за это…
Левая рука его исподволь стиснула шейный окру?г Пламенеющего.
– Прорицания просил я у них лишь, чтобы дали найти тех врагов, кому жажду отмщения – кому должен воздать за кровь рода, кем прежде я был.
– И сказали они тебе? – она взяла мужскую ладонь в свои пальцы, прислонив её нежно к щеке, – предрекли тебе имя врагов твоих?
– Нет… Сами они предо мною предстанут, сами мне назовутся по чести и признаются в том, что содеяно было однажды.
– Глупый – да разве в таком признаю?тся? – поцеловала она его пальцы.
– Пусть признаю?тся – а пусть и молчат. Все равно их найду я однажды… – голос у Аррэйнэ стал вдруг холодным и жёстким как камень, – ибо не до?лжно такое прощать. Так предречено мне… Изрекли жизнедавцы, что возьму я их жизнь без пощады – не уйти мне и им от судьбы предрешённой, что задолго до нас была прежде всем спрядена алым в единую нить. Но горькой за то для меня будет плата…
Он умолк на мгновение, глядя на небо в сплетениях гибких ветвей окружавшей их рощи.
– Может и есть какой гейс – да его я и сам же нарушил…
– Какой? – она подняла с его колен голову, взволнованно взглянув в глаза А?ррэйнэ.
– Тебя полюбить… – усмехнулся ей Лев, – и возьмут ещё боги с меня за него – может мерою трижды тяжёлой…
Она вдруг приподнялась, обняв его, и легла головой на плечо, крепко-крепко прижавшись к мужчине – не желая того отпускать от себя.
– Есть на мне от богов что-то злое, что с рождения следом идёт чёрной тенью. И провидица в Эйрэ мне то же прозрила – что всем тем, кто мне дорог, кто подле меня – будет гибель. И страшусь, что и ты не сумеешь избегнуть… что лишь много смертей принесу я вокруг себя многим.
– Так уж много такого случилось доселе? – усмехнулся ей Аррэйнэ, – скольких уже мертвецов насчитала?
– Насчитала… – её голос вдруг стал глухим, тихим, – не родных своих даже ослушалась – против воли богов я пошла… и ту цену взимают они, им плачу? я её раз за разом.
Дейвонка запнулась, сглотнув комок в горле.
– Я сюда не одна добиралась – увязался за мной один мальчик откуда-то с юга, с Долины Речного Истока, что родню разыскать всё стремился. Дурно было со мной ему ехать, как чуяло сердце… но я всё же решилась взять Бранна в попутчики к северу. И как были уже мы у русла Сырой, нас дозор из тех кадарнле вдруг там настиг.
Она стихла на миг, стиснув зубы.
– Конных четверо было там, с луками двое. Услыхали наверное шум, или кострище учуяли с дымом – тот всё жёг их, меня чтоб согреть от озноба. За разбойную наволочь приняли нас или за вражьих лазутчиков, кто это знает… Мы в кустах хоронились с конями, когда к речищу путь нам закрыли и стали искать. То ли хрустнула я чем ногою, то ли конь наступил на валежник – как их лучник пустил в нас стрелу туда на слух. Ту – что Коммоху я перед зимою в плече привезла…
Лев молча слушал её, вспоминая рассказ старика о том дне, как явилась она к нему осенью.
– Я от боли вскрикну?ла, себя обнаружив им тем же. Так этот мальчишка сказал вдруг, что их отвлечёт. По меже красться стал, всё ветвями шумя, их к реке отвлекая – и хоть прыткий был сам, но от новой стрелы не ушёл, воронёнок… наугад его даже нашла та в ветвях – прямо в тело, в живот ниже рёбер…
Препынив меж зубами изжёванный прут кровецвета Аррэйнэ молча внимал её слову, лишь прижав к себе женщину левой рукой – ощущая ладонью, как где-то под пальцами, скрытое тканью рубахи и платья на мягкой груди билось сердце – всё чаще и чаще.
– Пока те продирались сквозь ветви, я первее успела к нему добежать – но от страха как камень застыла, помочь чем не зная, всё ту рану напрасно пытаясь заткнуть. А он мне прошептал: «Уходи…» – и ушла, даже с ним не простившись. И в крови его в луже той след моей раны как капля в дожде растворился, незримым оставшись для этих дозорных.
Я в рукав всё ревела от горя, что моя то вина стала малому смертью – а их конные долго бранились, что бродяжку с полудня за лиходея или лазутчика приняли и зазря подстрелили. Как предрёк он себе – мол, «иной раз стрела в бок получше, чем так с голоду дохнуть…» – и со мной на беду увязался. И так вышло, что снова лишь я виновата…

Лев молчал, словно долго раздумывая о чём-то, медленно гладя ей пряди волос.
– Может так… И слова несут ветер. А быть может лишь сами судьбу себе правим – сами пути свои торя вслепую сквозь мглу – что за всё мы лишь сами в ответе, и нечего гневать богов их злым роком на нас, – он умолк на мгновение, – за доброе, за дурное – за всё суждено заплатить. И безвинным всегда трижды больше…
И умолкнув вдруг на недосказанном чем-то снова стал ей рассказывать про Каллиаха из Дайдрэ.
– Так вот про товарища нашего… Думаешь, за то Молота так вдруг прозвали, что у горнила он с детства трудился?
– А за что же тогда?
– Да было там раз одно дело… – Аррэйнэ хитро прижмурился, вспоминая, – в юные годы, как военному делу ещё обучались. Сидели так разом в питейне, что брат Карнау?хого держит, и пива немерено выпили – юнцы же ещё, и гудеть так гудеть, раз монета за службу у нас в кошеле завелась.
Кто-то и подцепил словом Каллиаха, что-де он молот свой криво держал, раз ушёл из их кийна в воители. А тот разобиделся и ответил, что и голоручь сейчас гвозди бить может, не то что таких языкастых – у таких голова шире шляпки, в бревно как тот гвоздь так легко не пролезет. Тут я вдруг вмешался – мол, гвоздь тебе голой рукой не забить без железки, не ври!
Каллиах надулся словно обиженное дитя – я уж решил было, что сам сейчас в стол головой как тот гвоздь под лапищей его вколочусь – и отвечает, что не хватит у меня в кошеле серебра на то пиво, что проиграю на спор, если он так сумеет.
Товарищи наши из кадарнле по-пьяни нам по рукам тут же хлопнули – «давай, забивай! Хозяин, неси гвоздь немедля!» А Каллиах хвать двумя пальцами гвоздь тот за шляпку, что в столе нашем доски сквозь балку скреплял – р-раз! – и выдернул напрочь. Мы опешили все – а он с маху гвоздь в стол вполовину вогнал, и по нему кулачищем как бухнет!
Что там было! Гвоздь через стол, стол в щепу и на доски, жбан и кружки все вдребезги на пол, лавки с гостями набок! Пиво, снедь и вино во все стороны, а у Каллиаха из кулака кровища струёй алой брызжет. Все всполошились в питейне, горланят – «убийство! разбой! поножовщина! стражу сюда!» Мы кричим что есть мочи – «давай сюда лекаря!» Хозяин визжит в диком гневе – «стол мой разбили, пьянота проклятая!» А Каллиах сам громче всех так орёт, что аж в ухе звенело – «Не могу, говоришь?! Доставай серебро и неси мне моё ведро пива!»
– И ведро целиком он осилил? – Майри недоверчиво подняла с его плеча голову.
– Да до капли залил себе в глотку – к Смертоокому в бездну мне пасть, если лгу! Ты же видела Молота – прорва живая, как жрать так один за десяток управится!
– Вот и отец мой таким был, как помню – в одночасье весёлый и грозный.
– Так вот ты в кого уродилась такая здоровая! – хитро поддел он её, легонько толкая дейвонку локтем под бок.
– Какая?! – поразилась она – шутя или негодуя взаправду.
– Здоровая!
– А ты сам сухоломина! – она пхнула его кулаком прямо в рёбра так крепко, что Аррэйнэ едва не повалился на землю. Отскочить в сторону дейвонка уже не успела, как его ручищи ухватили её, саму валя на спину в густую траву.
– Кто я? Что-то в ухе звенит – не расслышал…
– Отпусти, сухоломина! – с притворным возмущением выкрикнула ему в ухо дейвонка.
– Так кто я? – хитро переспросил он, не отпуская её, и лишь ниже наклоняясь к лицу своей прекрасной добычи.
– Лев! – засмеялась она, прекратив пытаться даже дёрнуться, не то что вырваться из его твёрдых словно клещи ладоней, что разжались вдруг сами собой.
– Кто?
– Лев… Мой Лев…– шепнула она, дотрагиваясь до его волос, всем телом прижавшись к нему через тонкую ткань их одежд и находя его губы своими.

Словно предчувствуя некою частью их открывшихся друг другу душ, что мало отведено времени им быть вдвоём – но даже не представляя себе того, не думая даже об этом – они не хотели расстаться ни на мгновение. Он готов был без устали колоть дрова для её очага, нося их охапками и тягая вёдрами воду, пока Майри возилась у печи, разводя огонь и притворно дуя на строптивое пламя поджоги, не хотевшее заниматься – лишь для того, чтобы он встал с ней рядом и дунул на угли как следует, пока она любовалась его лицом, столь близким от неё – от её глаз, горевших ярче цветков васильков на озарённом солнечным светом лугу.
А она всё сновала мимо катротэ, где он учил новичков владеть мечом и копьём – и порой потешалась над ним, давая ему советы и смеясь вместе с гоготавшими до слёз старшими воинами, когда Лев А?рвейрнов краснел от её слов, не зная что и сказать той в ответ. Штопала его изношенную рваную подкольчужницу и первая кидалась стягивать с него броню, когда Аррэйнэ выходил из круга передохнуть – верно, чтобы побыть рядом с ней.
А потом вечерами сама заходила в истоптанный круг и бралась за клинок, когда он подсказывал Майри как правильно наносить удар за ударом, выбирать слабейшее место в обороне врага и не давать ему шанса бить первым, гасить его выпады и разить самой – и она чувствовала его руки, когда они, обхватив поверху стискивавшие оплетенную рукоять женские пальцы сами показывали движение меча, водя за собой.

Прославленный прежде в Помежных Раздорах Хуг Седоусый, изредка наблюдая за поединками молодых воинов и оценивающе поглядывая на лучших из обученных Львом, пару раз углядел как тот сам вечерами учил на клинках молодую помощницу Коммоха.
– Что же… хоть и дева она, но отменно выходит клыком тем кусать у красотки твоей… – молвил он отошедшему к изгороди Льву, глядя как та продолжала крутиться по грязи вытоптанного катротэ, учась там разить изворотливо-прыткого Догёда.
– Хоть правда, против обученного мечника ей не выдержать – если только сами боги её руку не подведут – но какому обычному противнику в бою голову снесёт запросто. О, глянь-ка – как получил по спине Долговязый!
– И ещё он получит, почтенный – не сомневайся… – усмехнулся в ответ ему Аррэйнэ, наблюдая за сшибкой в кругу.
– Тебе бы не поверить… О – о, и вправду! Вижу – славно её обучил ты…
И отерев усы Лиат-а-кроймилл добавил:
– Зато уж как метко из лука разит – вот где завидно! Нет равных этой Маайрин в том деле, Тремя поклянусь! Где только этому девка и так научилась?
– Не знаю, гаэ?йлин… – пожал Лев плечами, – в дому? где-то… в Дэирэ.

Все луга и прилески вдоль Чёрной они исходили вдвоём. Смеясь, она плела из цветов столь любимые ею венки и примеряла себе и ему, а он сидел подле – спокойный, счастливый. И порой, не выдерживая, рвал целую охапку травы и высыпал на неё, грозя посадить в бурре в клеть под замок, чтобы Майри не выщипала все поля и не оставила его конное войско без корма.
И как мягка была эта земля, тёплая и волнующая сотнями запахов – прелого леса, цветущих лугов и приречий, смолы глухих чащ и кустистых берёзовых всхолмий – где устав бегать друг за другом вдогонку и с хохотом ловить один одного, их губы неприметно сближались, встречаясь, а пальцы вплетались в их волосы; и не было больше для них никого тут – лишь тепло друг друга, и весна, и Любовь.
И в ту ночь он всё так же уснул, ощущая рядом запах её долгих светлых волос.

Пробуждение было внезапным. Аррэйнэ резко открыл глаза, повинуясь тревожному чувству, пробудившему его как блеснувшая молния. Слух тотчас поймал тот знакомый, въевшийся в душу печатью звук вражьих хендску?льдрэ. И после – всколыхнувший землю их стана тяжёлый удар, за которым последовал ещё один, отозвавшийся рёвом выпущенного на волю из расколотых огнищ жидкого пламени.
Миг – и он уже был на ногах, второпях надевая рубаху с поножами и смыкая снятую со столба короткую полосчатую броню со стёганой поддевкой, резко затягивая ремешки сцепок и застёгивая вокруг пояса ремень с ножнами.
Майри пробудилась ото сна в тот же миг что и он, испуганно раскрыв глаза и еще не понимая, что происходит снаружи. Оттуда из серых предутренних сумерек в полутёмный намёт доносился тот страшный пугающий грохот от ниспадавших на кадарнле камней и «орехов», с треском крушивших постройки и укрепления. Лицо её побелело в испуге. Прежде дочерь Конута никогда ещё не видала огненного броска с воротов, тем больше сама не оказывалась в самом сердце этого гибельного удара.
– Что случилось?
– Дейвоны, – коротко ответил он, не переставая снаряжаться и затягивая стяжки голенной защиты. Накинув на голову стёганую подбойку чепца, Лев выхватил левую геару из ножен.
– Беги в укрытие, в бурру! Иначе ты погибнешь под камнями, и я тебя не спасу… – он притянул дейвонку к себе, крепко обняв на мгновение закованной в сталь рукавицы ладонью.
– Всё поняла, Майри?
– А ты?! – вместо ответа вырвалось у неё.
– Свой долг исполнять… – Лев снял с крюка на столбе шелом и свободной рукой надел на голову, поведя плечами и почуяв как плотно осел тот на нём как влитой.
Майри вздрогнула, увидев выбитое на стальной лицевине обличье оскаленной львиной пасти, точно живой и яростный хищник исторгал свирепый рёв, готовый к убийственному броску. Да, он и впрямь был таков – Аррэйнэ, Лев… Уже не тот, ещё мгновения назад мирно спавший своей растрёпанной головой на её тёплой груди – и в чьих объятиях было ей так спокойно и защищённо себя ощущать – а вновь принадлежавший одной ненасытной и хищной войне беспощадный опаснейший зверь.
– Аррэйнэ! – вскрикнула она – и уже прежде сорвавшийся с места к проёму намёта он застыл там, обернувшись лицом к ней.
– Возвращайся… пожалуйста… – прошептала дочь Конута, так и не пришедшая в себя от неожиданного ужасного пробуждения в это утро.
Лев пристально посмотрел на дейвонку сквозь глазницы шелома, и Майри поймала его брошенный прямо на нее пронзительный взгляд. Но Убийца Ёрлов не ответил ни слова, и через миг исчез в проёме намёта, точно серая тень в предрассветной мгле утра – там, где уже раздавался ужасающий рёв огненного дождя – за которым последует битва, что быть может не даст им двоим и всем прочим тут в кадарнле встретить грядущую ночь.

Когда Лев исчез, Майри наконец-то пришла в себя – и не знала, как ей поступить.
Два долгих года она провела в неволе в чужой ей земле, с таким невероятным трудом пробираясь назад до Помежий, куда звало её сердце – домой в отчий край к кровным родичам. Так долго она туда стремилась… И теперь, когда совсем рядом нежданно появились её земляки, окружившившие на рассвете спящую укрепь противника, дейвонка вдруг поняла, что стоит на зыбком распутье.
Она, дочерь Конута Крепкого, одна из числа Дейнблодбереар – всею силою долга должна была быть средь своих, устремиться к ним, помочь им – всё то, к чему она так порывалась в начале войны, бросаясь в пылающую пасть ощеренного жалами копий оскала Кормилицы Воронов вместе со всеми мужами их орна. Быть с ними. Быть среди дейвонов, среди людей её рода.
Но теперь, в этот миг, когда её сородичи уже были так близко, и их воинство начало брать спящий кадарнле приступом – она не знала как быть ей, как поступить. Потому что любила его…
Выбор был кратким – Майри заранее знала, какой путь предстоит, и какова будет горькая плата – хотя сердце в груди закричало отчаянно, часто забившись о рёбра, не желая смириться с опять выпадающим жребием. Но не сейчас была пора сделать тот роковой шаг – в то время, когда каменный дождь с неба падал на спящую укрепь, выкорчёвывая и ломая в щепу деревянные столбы частокола и толстые брусья веж, выпаливая дотла все намёты и срубы – в этот страшный час первым делом следовало уцелеть, выжить, как и велел ей Аррэйнэ.
Дочь Конута отшвырнула укрывавший их ночью плащ Льва, торопливо накинула на себя нательную рубаху и платье, подпоясавшись и хватая со столба висевшую там ещё одну перевязь с ножнами. Торопливо обувшись, затянув вокруг пояса тканый ремень и ощутив в правой ладони шишковатое навершие короткого клинка, не расчёсанная и не до конца отошедшая ото сна дейвонка вынырнула из намёта на двор в сумеречную предрассветную мглу.
Солнце ещё не встало из-за зубчатой кромки недалёкого леса к востоку от кадарнле, и хрупкие сумерки утра окутывал серый туман, скрывший вершины деревьев в густой седой зыби, клубясь в низинах молочным покровом и рассеиваясь рваными прядями на высоких лбах всхолмий. Но сама укрепь была ярко освещена сполохами бушевавшего пламени, жравшего всё, что ему попадалось в горящую пасть его вихрей.

Свист падающего огнища пронёсся над самой её головой – и высокая вежа над въездными полуденными воротами в кадарнле содрогнулась, когда тяжёлый горящий «орех» с треском врезался в её почерневшие стенки, пробив брёвна как хрупкие прутики, содрогнув столь казавшийся прочным высокий незыблемый сруб. Тот с ужасным треском внезапно стал оседать и крениться набок, осыпая вокруг себя землю щепой из разверстого точно зубастая пасть пролома – и наверху дозорной площадки в отчаянии орали падавшие наземь люди – не успевшие сбежать вниз или раненные. Майри в страхе зажмурилась, резко отпрянув набок – и счастливо выдохнула, когда тяжёлая деревянная громада с громким хрустом сложилась оземь в каком-то десятке шагов от неё, чудом лишь не задев дочерь Конута в своём страшном падении, взняв в воздух вихрь искр и огромное облако пыли и дыма. А с высоты падал вниз уже следующий камень, огненной нитью пылая в тумане и неся в себе пламень, что охватил брёвна вежи, растекаясь по её изломанным боковинам.
Она попыталась найти взглядом Аррэйнэ – но того нигде не было видно. Вокруг неё в кадарнле раздавались чужие приказы и окрики, вторившие друг другу десятками всполо?шенных голосов, звенело железо кольчуг и чешуйниц. В стойлах ржали и в страхе рвались с коновязей перепуганные неоседланные жеребцы. Мелькали в туманных сумерках и охватывавшем всё горьком сером дыму стати суетившихся воинов, выстраивавшихся в боевой порядок и седлавших бесящихся скакунов, подкатывавших из схо?ронов на возках запасы огнищ для метальных снастей.
Помня его последние слова Майри кинулась к видневшейся вблизи бурре, нерушимым столпом возвышавшейся среди кадарнле, но по пути кто-то вдруг ухватил её за руку.

– Враг рядом! Вставай!
Едва выбежав из намёта Аррэйнэ заорал во всё горло, пробуждая ещё спавших товарищей. Лязг от ударов его мечей по шишакам вывешенных на изгороди щитов словно тревожное било будил тех, кто ещё не очнулся. Крик подхватывали и другие, на ходу натягивая на себя кольчуги и тяжёлые проклёпанные чешуйницы, хватая копья из составленных в шалаши куч, ловя и седлая встревоженных скакунов.
– Откуда они бьют, с какой стороны?
– От реки, с заката! – откликался кто-то со стены частокола вокруг кадарнле, указывая рукой направление полёта огни?щ из тумана.
– И с севера тоже в бок метят нам, наволочь! Крестят с двух сторон, не укрыться нигде!
– Ворот готовь! Тяни! Крути! – раздавались голоса метальщиков.
– Огнища катите!
– Коновязи горят!
– Коней ловите!
– Тащите воды!
– Метай в ответ, пока мы к ним с полудня в тумане подходим! – перекрикивая всех рявкнул метальщикам Аррэйнэ, – чтобы и головы им поднять было не в силах! А затем, как услышите, что мы на них на прямой удар конно вышли – прекращайте метать, чтобы и нас не накрыло! Кто готовы, пошли!
– А если и с юга они к нам зашли? – выкрикнул один из сотников.
– А иного пути нету нам – в лоб на их вороты нам тут не выйти! – ответил тому Аррэйнэ, – только там прорываться, где за кустарником низкий берег, не проглядываемый с всхолмий – и пока туман не рассеялся, чтобы нас там укрыть. Иначе они скоро они брать нашу укрепь с наскока пойдут – а взаперти кони без толку тут в ближнем бою!
– Копьё мне! Сотни, по коням! – рявкнул он яростно, подгоняя медливших.
Южные ворота укрепи широко распахнулись уже горящими треснувшими створами, и из них сквозь дым вырвался конский поток, наполняя равно ну неистовым ржанием и топотом копыт о бревенчатые настилы проезда. Падавшие с неба с двух боков наперекрёст цепованные камни вре?зались в их ряды, сминая в кровавое месиво на земле нескольких скакунов вместе с их всадниками – но прочая тяжёлая и лёгкая конница не останавливаясь бесстрашно понеслась вскачь, сперва направляясь в сторону приречной низины, а затем круто разворачиваясь к западу, откуда били вражьи вороты, и где в тумане скрывался незримо подошедший к их тверди противник – до сих пор неизвестный числом – быть может даже многократно больший за их вырвавшийся конный загон.

Затащив по залитым кровью ступеням бурры в её холодное каменное нутро ещё одного покалеченного падающими огнищами человека с раздробленной в рваные клочья ногой, тяжело дышавшая от усталости Майри отёрла с лица смешавшийся с цветом ран липкий пот. Тут же в сумраке под сводами вежи уже сновала меж раненных воинов старая Круа?ху, супруга вершнего кадарнле – деловито и скоро, без тени волнения привычно перевязывая обильно кровавившие раны, поливая ожоги водой из колодца в подвале и поя из ковша обессилевших, кого стягивали сюда их товарищи.
– Храбра ты… – молвила старуха негромко, взявшись за мешок с запасенными тут чистыми тряпками и верёвками перевязей. Взяв новый моток она стала скоро окручивать страшную рану на ноге приволоченного сюда молодой женщиной воина, останавливая лившуюся кровь.
– Я в твои годы, как вспомню, застиг нас впервые такой же вот дождь в осаждённой укрепи на восходе, так нос боялась на двор высунуть, ревела от страха. Это потом уже свыклась, пригляделась к смертям и кровище… двоих сыновей из пяти погребла так своими руками, таких же поломанных. На, испей хоть немного, а то с лица ты вся изошла уже, милая…
И с трудом разогнув старческие колени устало поднялась на ноги, подавая дочери Конута ковш с водой.
– Знаю ведь про тебя, кто ты есть… – негромко молвила вдруг старуха, горько усмехнувшись – заметив, как вздрогнула Майри, запнувшись вставшей в горле ледяной водой.
– За то и тебе благодарна, что чужим как своим ты готова помочь, головы не жалея. Не спрашивай откуда известно – не слепая же я как и Коммох. Ведь и моя бабка по матери тоже дейвонкойиз Къеттиров была… – вздохнула Круаху, – …как в час Помежных Раздоров мой дед её из вашего взятого стерквегга с собой как живую добычу привёз. Тем и все ваши обычаи знаю побольше иных тут – так что и гадать даже нечего было, в первый раз увидав тебя.
И умолкнув на миг добавила тише:
– Тяжело тебе, вижу…
– Не знаю я, гэйлэ – кто теперь мне свои… – устало промолвила Майри, омыв пригоршнейводы разгорячённое окровавленноелицо.
– Знаешь. Только сердцем свой выбор не можешь принять…
– А Аррэйнэ знает? – вдруг вопросила дочь Конута старую а?рвейрнку, впившись ей взором в глаза.
Та помолчала какое-то время, пристально глядя на Майри.
– Аррэйнэ знает, кто он… Ну, довольно уж ветер молоть – смерть ждать не будет, пока мы тут речи ведём, – протянула она в руки дочери Конута ещё один моток чистых льняных тряпиц, – скольких тут успеть нужно спасти, пока к Коммоху их не снесут – если ещё уцелеем мы все к тому времени. Давай-ка вот этого перевяжи, а то кровью исходит бедняга…
Майри с поспешностью стала мотать тряпкой рану лежавшего, закрывая кровавивший алым, размозженный камнем обрубок ноги до колена.
– И хоть знаешь твои где – только если падёт наша укрепь, беда тебе будет. Для своих ты здесь бывши отныне изменница, враг…
Взгляд старой Круаху поднявшись упёрся в глаза Майри.
– Слушай внимательно, милая. Не посмотрят, чьей крови сама. С меня уже нечего взять кроме жизни – а ты как огонь во плоти, каждый глаз тебя жаждет… Лучше спрячься чуть что здесь в подвалах – а там выход найдёшь под землёй до реки – там, где лаз под столпом начинается… Поняла? – пристально взглянула на Майри жена главы кадарнле.

Закончив дело дочь Конута глянула мельком, как старуха терпеливо перевязывает стонавших и лежавших без чувств раненых, и вновь кинулась назад в их охваченный пламенем кадарнле. Там везде полыхали подпаленные от огнищ намёты и срубы, ржали оставшиеся в коновязях неосёдланные скакуны, пытаясь сорваться с поводий и перепрыгнуть через охваченный пламенем забор. Корчились на земле израненные камнями и обломками брёвен воители, и метаясь в судорогах горели живьём в столбах пламени те, кого застигли удары разлившихся жаром огнищ, один за другим падая навзничь как чёрные тени средь рыжего зарева и затихая – и разлившийся в воздухе страшный, пугающий запах горелого мяса был сильнее горчившего духа пожарищ.
Воины-метальщики через частокол били по невидимому ей с земли противнику, пригибая зубчатыми тягами долгие плечи каита-гаойта и подкатывая к ним тяжёлые цепованные валуны, огни?ща и полные каменной дроби глиняные «ульи». Ещё один вражий «орех» просвистел в вышине, заставив Майри вжать голову в плечи и вскинуть взор ввысь, проследив за вышиваемой смертью по пологу неба пылающей огненной нитью.
– Кончай бить! Подходят они к мохнорылым вплотную! – размахивая руками рявкнул с высоты частокола стоявший там цельщик, пристально глядя сквозь рассеивающийся туман.
– Не бить! Не бить! – раздались торопливые окрики вершних к метальщикам у каждой из боевых снастей.
Те вороты укрепи, что прежде отвечали врагу в подзакатный от кадарнле бок, как один резко стихли, замерев со взведёнными к бою плечами и полными скованных цепями смертоносных камней пастями-петлями. Их обслуга настороженно ждала, готовая по первому же знаку цельщика подпалить запалы огнищ и спустить запорные рычаги, вновь продолжив стрельбу по незримому недругу.
– Ну как там, Гверн – видно что? – окрикнул того кто-то из выжидавших снизу метальщиков.
Свист огни?щ с запада больше не раздавался над укрепью, внезапно прекратившись – и тишину умытого кровью рассвета теперь нарушали лишь далёкий конский топот и раздавшийся оттуда лязг стали, вторивший донёсшемуся рёву человеческих глоток. Где-то там за непрозримою оком белой пеленою тумана закипел неистовый и окрашивающий землю в алое бой.

Запыхавшаяся от усталости Майри торопливо взобралась по залитым кровью ступеням из брусьев на самый верх стен укреплений вдоль частокола, примостившись на бревенчатом переходе рядом со взиравшим за ходом сражения цельщиком. Там перед ней пелена тумана на западе почти спала, и в сумраке явственно виднелись невысокие всхолмья приречий, где судя по доносившемуся звону стали уже шёл бой меж перешедшим в ночи реку врагом и вырвавшимися к нему под ударами огнищ конными из их кадарнле.
– А ты куда в самую пламень прёшься, дура?! – сурово окрикнул её снизу кто-то из метальщиков, сидевших у ближайшего к ней каита-гаойтэ подле его зубчатых тяг, – побереглась бы ты в бурре, пока мохнорылых ещё не отбили! Стрелу в бок подхватишь!
Однако она словно отмахнувшись от его укоряющих слов отчаянно второпила взор туда, откуда издали доносился топот копыт конного клина.
– А-а-а! – обрадованно проревел во всё горло дальнозоркий цельщик, прижав ладони к очам и пристально взирая вдаль, – встречайте Льва, выродки! Конец вам!!!
Майри с волнением взирала на запад, где выскочившая из укрывшей их от взора противника туманной ложбины а?рвейрнская конница смогла подобраться через низкий подлесок к приречью. Там на низких холмах стояли хендску?льдрэ противника, враз стихнувшие при внезапном появлении недругов. Стальной поток конных врезался в ряды пеших и обслуги метальных снастей, сминая их точно серп жнёт на ниве колосья. Всего три-четыре неполные сотни копейных и лучников успел за собою поднять конно Аррэйнэ – но их нежданный удар разбившихся на несколько ударяющих клиньев десятков смял не ожидавшие сопротивления пешие дейвонские ряды, не страшась ни ощерившихся им в лицо копий, ни взмывших убийственным градом жалящих клиньев и стрел.
Конница её сородичей, стоявшая позади трудившихся хендску?льдрэ и ожидавшая окончания обстрела для наскока на сокрушённую подожженную укрепь ринулась на а?рвейрнов, ударяя в ответ – но было поздно. С правой стороны подоспели ещё три сотни их конных противников, разя сбоку и окружая дейвонов с севера убийственным полукольцом, прижимая к топкой у берега заболоченной старице и отрезая от бродов. И голос стали собой заглушил все иные там звуки сражения.
Майри уже знала – заранее знала исход – и лишь могла взмолиться Всеотцу, чтобы тот спас хоть скольких из её сородичей, потому как живыми им спастись от Льва А?рвейрнов не удастся… Она видела, как ведомая им конница стремительно сминала ряды сопротивлявшегося врага точно горячий клинок сквозь податливый воск, ломая копьями их не выдержавший натиска строй – и он был впереди всех на острии удара как смертоносное жало огромного когтя Тинтреаха – сама его пасть, щедро кропящая землю соком сердец человеческих жизней… Лев.
– Что – отведали собственной юшки?! – радостно горланил над её ухом стоявший рядом с дейвонкой глазастый цельщик, радуясь стремительной победе своих, – бегут, псиный умёт! Не убежите теперь! Дожмут вас сейчас до реки, а там в ней и потопят – будете, вы?блюдки, рыб тут кормить!
И Майри тоже знала, глядя с высоты частокола за далёким сражением, что не убегут – даже те, кто сумеет – если такие окажутся… от него они все не уйдут, как когда-то два года назад их многочисленный обоз не смог так же уйти от налетевшего малым числом врага за Помежьями… он не даст им уйти, ни единому человеку.
В отчаянии она развернулась и стала спускаться со стен, чтобы не смотреть на избиение попавших в ловушку сородичей, атаковавших спящую укрепь. Если бы они только знали, что сам Убийца Ёрлов снова жив и находится здесь с большей частью людей… Но теперь слишком поздно – и не одна храбрая душа отправится из окровавленных тел в Чертоги Клинков в это хмурое серое утро, вырванная из жизни голодною сталью ненасытной пасти Бури Несущего.

Дочерь Конута вернулась в его оставшийся целым среди пожарища закопченный дымом намёт, обессиленная и уставшая – ощущая страшную гнетущую пустоту, что повисла вдруг в сердце, выдавив ещё так недавно жившую там радость. Вновь весь ужас войны обрушился на землю, заставляя кровь током скорее бежать в жилах страшным и нескончаемым круговоротом насилия с ненавистью.
И она должна была сделать свой выбор – который был избран давно…

ГОД ТРЕТИЙ "…ПРОКЛЯТИЕ ТРИЖДЫ ТОБОЮ ЗАСЛУЖЕННОЕ…" Нить 7
Полог намёта внезапно распахнулся как от порыва ветра, и Майри в волнении вздрогнула.
Верно, Лев Арвейрнов тщетно искал её в бурре и по всему кадарнле – и каким-то чутьём вновь вернулся сюда, где они утром расстались, найдя здесь дейвонку безмолвно сидящей на краю их лежанки с окровавленными руками, которыми та вытирала лицо – точно от незримых там слёз, не взирая на остававшиеся на щеках алые разводы – и она встрепенулась, подняв на него пустой взгляд.
Аррэйнэ весь был в крови – багровыми натёками она укрывала броню, мельчайшими брызгами измарав сталь шелома и нагрудных щитков, стекая тяжёлыми каплями с так и стиснутого в левой ладони меча. Она была на нём всюду – своя и чужая – темневшая алыми пятнами взятых им жизней на изгибах пластинок полосчатки, словно отблеск горнила свирепого и яростного Небесного Кузнеца, руками Убийцы Ёрлов несущего смерть на врагов своих чад. Казалось, сам хищный зверь, вбитый в металле наличины, шире оскалил разверстую пасть, без меры насытившись в это ужасное утро багряным.

Аррэйнэ замер на месте, глядя на неё – тоже окровавленную и онемевшую – и сорвав с головы шлем швырнул его наземь, а меч вогнал в ножны. Он уже знал, что будет потом – и то было неотвратимо, как он предчувствовал с самого первого дня, тщась вытравить это из сердца, пытаясь забыть. Оба они пытались. Но время пришло…
– Собирайся, Майри… – глухо вымолвив это он подошёл к ней, протягивая липкую от крови ладонь и помогая встать на ноги, и швырнул на лежанку её так и оставшийся с той самой ночи уложенным куль для дороги.
– Тебе пора…
Она, так и не произнося ни слова, беспрекословно подчинилась. Аррэйнэ снял с крюка ещё одну полосчатую кольчугу, которую сам подарил прежде дочери Конута, подогнанную ей по размеру – и выскочил из намёта, направляясь к коновязи, где ржала взволнованная Тиннэ, выбивая копытами ямы в земле. Поймав кобылицу, он торопливо её оседлал и повёл назад, на ходу зачерпнув ладонью из ведра-поилки пригоршню колодезной воды и обмыв разгорячённое, забрызганное кровью лицо.
Дейвонка уже успела переодеться из истрёпанного окровавленного платья в дорожную одежду – те же кожаные поножи и простёганную верховни?цу. Он без слов помог Майри надеть сталь брони, затянув все ремни и подпоясав охватом с ножнами. Свою косу, наспех заплетённую за то время, пока Убийца Ёрлов седлал её Тиннэ, уводившая в сторону взгляд Майри убрала за воротник.
Подхватив в левую куль Аррэйнэ крепко взял дейвонку за руку и быстро повёл за собой из намёта, где их уже дожидались осёдланные скакуны.

Он остановил Ветра у кромки елового леса по ту сторону Чёрной и спешившись подбежал к замершей позади кобылице дейвонки. С лёгкостью Аррэйнэ снял женщину с седла и на миг прижал к себе, крепко обняв.
– Тебе больше нельзя быть здесь, Майри… – твёрдо проговорил он, в следующий миг отстраняясь от неё и пристально глядя в глаза.
Она, бессильная вымолвить что-либо даже в ответ, лишь немо стояла напротив, покорно ловя его посуровевший и какой-то отстранившийся от неё взор – словно не понимая, о чём Лев сейчас говорит.
– Там, как проедешь всю эту вот чащу, начнутся песчаные гривы под сосняком, по которым по солнцу иди прямо к западу и на полвосьмины небесного круга на юг, не сбочивая. Не иди через топи на севере – там только смерть! Поняла?
Она, так и не произнеся ни единого слова в ответ, лишь безвольно кивнула в согласие.
– Когда ты выберешься из дебрей – а ты выберешься, знаю – то дня через три-четыре встретишь там первые селища вдоль Стейнхаддарфъялерне. И не иди напрямую полуднем вне этих лесов прямо к Твёрдому Камню – там…
Он не договорил, осёкшись на полуслове – но она и без слов поняла?, что там произойдёт в эти дни, что там начнётся – едва туда ступят копыта коней его воинства Р’уайг Ламн-а-слеана под белыми стягами взвившихся к западу чёрных убийственных стрел.
Сквозь застилавшие взор её слёзы дочь Конута рассмотрела, как в его на миг исчезнувшей за широким охватом ладони возник уже позабытый самой Майри её прежний девичий оберег на истёртом шнурке, потемневшем от следов пролитой на него в тут страшную предзимнюю ночь крови двоих их – рядом с которым с нити свисал и отцовский знак огненных стрел Всеотца. Нетронутый и сохранившийся за все эти долгие полтора года, он был кем-то снят с неё, полумёртвой и истекающей алым из ран во дворце арвеннидов у горы – чтобы снова вернуться к ней нынче.
Аррэйнэ быстро надел ремешок оберега на Майри – покорно склонившей перед ним свою голову – когда знак её предков лёг на грудь поверх стали брони, вновь возвращаясь к их дочери и незримо оберегая дейвонку как прежде – словно показывая ей, кто она есть на деле – чужачка, рождённая во враждебной ему земле, и отнюдь не одной из дочерей народа Эйрэ. Свисавший с её шеи шнурок с дарованным Коммохом прежде трёхликим знаком Маайрин Лев снял, развязав его грубую алую нить одним сильным рывком, и стремительно спрятал в ладони.
В этот краткий миг сквозь рвавшиеся из груди и через силу удерживаемые рыдания Майри наконец поняла, что отныне дороги их вновь лежат порознь – её, дочери Всеотца, и его, несущего в сердце икру пламени Бури Несущего – и возвращённым ей родовым оберегом Аррэйнэ словно ещё раз сказал это, желая спасти и сберечь на пути к долгожданному дому отцов, к их родному порогу прочь от гибельного жара войны… и словно тем самым навсегда обрубая всё то, что прежде нежданно случилось меж ними, меж их сердцами и душами.
– Прощай! – он крепко обнял её ещё раз – чувствуя, как быстро колотится женское сердце под сталью брони и одеждами, точно вырывающаяся из его рук дикая птица.
Майри хотела закричать от отчаяния во весь голос, чтобы он не бросал её тут одну – не гнал прочь от себя как молящую о пощаде хозяина верную собаку, не оставлял её… но вместо этого дочерь Конута также прошептала ему «прощай!» – твёрдо, со всей волей – пусть и душили ей горло бежавшие горькие слёзы, застилавшие глаза на сведённом судорогой отчаяния дрожащем лице.
Аррэйнэ помог ей взобраться в седло, и ещё раз встретившись глазами со взором дейвонки хлопнул кобылицу ладонью по крупу. Захрустев опавшим сухим лапником под копытами Огненная резко сорвалась с места, и её очерть стала исчезать среди ельника, оставив глубокие метки следов на усыпанном жёлтой иглицею мху. Дейвонка на скаку ещё раз обернулась к нему – всего на один только крохотный миг повстречавшись глазами с его взором – и исчезла средь скрывших её исплетений колючих ветвей окружавшей ихчащи.
Аррэйнэ резко вскочил в седло Ветра, хватая поводья, и с яростным окриком «Гаот, лейм!» подстегнув жеребца заставил того устремиться в скачковую рысь к уже близкому броду, направляясь назад к воздымавшемуся на небокрае столпу бурры в кадарнле, затянутому вздымавшимися до самого неба дымами пожаров начавшейся вновь тут войны…

Далеко позади них осталась поляна, на которой пути его с ней разошлись – точно не просто покинутое место, а словно целая часть её жизни, заживо отсеченная от дейвонки безжалостным лезвием рока. Не разбирая пути Майри наугад правила кобылицу сквозь чащу, не замечая хлеставших ей по лицу ветвей ельника. Тиннэ фыркала, мотая головой и рысила дальше, глубоко погружаясь копытами в белёсый сырой мох-губчатник, обходя попадавшиеся на их пути поваленные стволы мёртвых елей, и несла свою всадницу к северу – прямо в нетра непроглядного топкого леса.

Встревоженная кобылица сама остановилась в урочище посреди глубокой низины за обрывистым северным склоном высокой гряды, где ледяная вода с сохранившимися тут и теперь ещё остатками смёрзшегося талого снега выступала торфяною жижей из-подо белого мха, а закрывающий солнечный свет бурелом в колких копьях отмерших ветвей вокруг них исплетался непроходимой чащобой. Тут Майри не выдержала. Спрыгнув из седла наземь она не глядя привязала Огненную поводом к низко опущенной ветви сухого елового выворотня, и пройдя несколько шагов по опасно зыбавшей под её ногами болотине рухнула на колени в холодную грязь, до боли стиснув пальцами напряжённое, зашедшееся в судороге лицо. Горькие слёзы, доселе сжигавшие ей глаза где-то внутри, теперь потекли по щекам словно паводок на реке.
– Не могу… – прошептала она, едва сдерживая рыдания и тяжело дыша от стиснувшей грудь боли в сердце – боли без ран, жгущей её изнутри словно вогнанный прямо в живую кровоточащую плоть острый нож, – не могу…
Настолько неописуемо тяжело было у неё в этот миг на душе, что все иные слова, всё что хотелось сказать, выкрикнуть во весь голос – чтобы это услышал и он – все они застревали там в горле, удушаемые льющимися из глаз слезами. Лишь плечи дейвонки содрогались от её беззвучного и безудержного плача – что снова, в какой уже раз рок лишал её самых ей близких и дорогих – пусть не смертью, но собственной жизнью теперь разделяя их с Аррэйнэ души. Настолько тяжело, что десница сама, дрогнув, дотронулась пястью до черена. Наощупь она обхватила пальцами деревянную рукоять боевого ножа на поясе, и дрожащей рукой вырвала из ножен его остриё. Сверкнуло серебряным блеском узкое лезвие, которое она даже не могла рассмотреть из-за слёз, и Майри, приподняв голову, прикоснулась его холодной отточенной гранью к своей шее, где под волосами за левым ухом незримою жилкой билась её жизнь – надавив слегка, готовая сделать движение вниз.
– Не могу… не могу больше… – сквозь катившиеся из глаз слёзы вновь прошептала она – точно помрачившаяся рассудком, бессильная что-либо сделать, бессильная исправить что-либо, вернуть всё назад – не знавшая прежде утраты сильнее, болезненнее – и не желавшая более ничего, кроме этого последнего короткого движения ладонью, за которым не будет уже для неё этой страшной и рвущей отчаянно сердце пронзающей боли свершённого выбора, который сегодня ей выкинула своим жребием неумолимая судьба.

В этот миг дейвонка вдруг ощутила касание чьей-то невидимой, тёплой и лёгкой руки на плече, словно кто-то взложил ей туда свою длань – мягко, но сильно, точно вонзившись незримыми жалами острых когтей сквозь железо брони и одежды. Она вздрогнула, торопливо оборачиваясь, но никого позади себя не увидела.
Урочище погрузилось во мрачные сумерки – более плотные, чем обычно бывает под пологом чащи. Корявые низкорослые ели и мёртвые выворотни с облезавшей как струпья корою казались расплывчатыми, словно затянутые предрассветным туманом. И в ушах зазвучало отчётливо имя, произносимое чьими-то ею незримыми губами – словно кто-то окликал дочерь Конута одновременно тёплым и ласковым, но безжалостным и свирепым голосом – призрачным женским голосом из ниоткуда, называя её то по имени, какое она знала всю свою жизнь, то по-древнему, как звучало оно прежде встарь, посвящённое Той, чьею тенью его было нынешнее.
Сотню раз повторялось оно не единожды, пока два эти слова не слились в созвучие, эхом звучавшее в голове, когда взор Майри резко вдруг померк, словно вместо сиявшего солнца на устрашившее сердце её тем незримым присутствием смерти урочище опустилась крылом птицы тьма, полная жутких голосов и видений, что вспыхнули огненной круговертью перед взором дейвонки. Словно тысячи образов и событий заполонили её растревоженный разум, стремительно сменяясь одно за другим, не успевая рассудком постичь их и осознать. Словно дочь Конута сама была одновременно среди тысячи мест, узрев свыше весь круг своей жизни, чья истрёпанная тонкая нить трепетала теперь тонкой прядкой под сталью ножа на её окровавленной шее.

Громко звучали в сознании вопли всех тысяч смертей на истоптанных в грязь полях битв, трепетали по ветру старинные стяги десятков домов, чернота к небу взвившихся стрел затмевала свет солнца, а копейные жала сверкали багровым огнём сока собранных жизней. И среди этого водоворота ярче иных зрились ею пронзительные видения перед глазами, понять смысл которых рассудком она не могла – но взволнованным сердцем в груди ощутила тот страх, что несли они ей. Майри видела перед собой мелькавшие и сменявшие друг друга как спицы бегущего колеса образы: тени предметов, людей, разных мест и событий, чередовавшихся одно за другим – и не было ни порядка, ни некоего смысла в их появлении, нельзя было понять никаким предчувствием – зрит ли она то давно как ушедшее в темень минувшее или ещё не рождённое нынче из мрака грядущее всех этих божьих знамений.
Перед взором её полыхала огнём до небес стародавняя укрепь времён праотцов и явления Дейна с далёкого Севера, так разительно походившая на родную ей твердь Вестрэвейнтрифъя?ллерн – а быть может то она и была в уже скором грядущем, когда туда явится с воинством он, исполняя свой долг ратоводца? Сердце дейвонки в волнении вздрогнуло, слыша смертные вопли и вой погибавших в стена?х и чертогах стерквегга людей, но внезапно перед глазами возник круг приближавшихся к ней теней множества всадников, неумолимо сжимавшийся и не обещавший для дочери Конута никакого добра и пощады – лишь бесчестье и боль.
Как подраненная птица рванулась она прочь от их скакунов, отрезанная от тех растёкшимся алым потоком из крови, остановившим противников на другом берегу – и перед взором явилась из мрака нависшая прямо над женщиной страшная тень. Сама она рухнула ниц, распростёртая её собственной слабою тенью – тенью могущественной женской стати с развеваемыми не земным вовсе ветром неистовой бури долгими, угольно-чёрными окровавленными волосами подобно клубку тысяч сплёвшихся змей, чьи руки были алы от лившегося с них сока по?жатых жизней, и в суеверном страхе перед которой расступались лучшие из воителей, шепча Её имя – но не её, Майри.
Во тьме страшной ночи смертей всепогибели ярко блеснул вдруг пронзающий смертью клинок, пробив хищным клыком сталь прочной брони и разверзнув поток алой крови – и такая же кровь жарким ливнем кропи?ла с жал взнятых ввысь копий, страшным лесом возросших вокруг самой Майри, оплетённой их древками точно цеплявшими руки и ноги дейвонки ветвями чащобы, очутившейся в прекраснейшем из увиденных ею чертогов – теперь полном багрового цвета мучений и гибели.
Две с усилием тянущиеся одна к одной окровавленные руки, чьи пясти до боли подобно змее окрутил точно петлями цепи истрёпанный пояс, исчезли перед иным жутким призрачным виденьем. Страшным по?стуком тысяч секир в уши врезался хруст подсечённого древа, походивший на ломаемые человеческие кости, и в протянутые ладони дейвонки упал леденящий ей пальцы отщеп из ствола преогромного ясеня, воззрив на дочь Конута белым разрубом – столь мучительно страшным и горьким, что из глаз Майри хлынули слёзы. А затем на замену ему две мужские ладони протянули ей скрученный свиток послания с чуть поднадломленной алой печатью семейства владетелей – предлагая принять его скрытую там в письменах тонких рун неизвестную волю.
Не зная, не находя в себе даже ответа на то, что ей даст этот скруток, какую судьбу – она попыталась его развернуть, осторожно дотрагиваясь пальцами до выделанной писчей кожи. Но вдруг эти руки обернулись морщинистыми ладонями старика, а сам свиток стал высохшим, пожелтевшим и ветхим от времени – и из трещин его на лицо самой Майри багровыми струями брызнула кровь.
В ужасе резко отпрянув назад, она одёрнула обе ладони точно от ядовитой змеи – и вот копейная круговерть вещей мглы поднесла ей ещё одно скилити, болью стиснув от зримого сердце у дочери Конута.

Она узрела себя среди свадьбы, где тысячи шумных гостей в ликовании радостно зрили на молодых, громко их славя и прося у богов даровать им на счастье и долю. Женихом был сам Аррэйнэ, а обличья застывшей спиной к ней невесты в зелёном венке она не рассмотрела, не в силах понять – она ли там это стоит подле него, или иная из дев земель Эйрэ, чей совсем не дейвонский наряд молодой был надет на той, и чью руку он держит в своей окровавленной длани, улыбаясь его наречённой? В ярости и отчаянии Майри рванулась туда, не способная удержать своё сердце от горя и ревности, что иная из жён заберёт её любимейшего мужчину, и с гневом сорвала невестин венок с головы незнакомки, заставив ту к ней обернуться.
Внезапно свет дня резко померк. Исчезли и Лев, и воззрившая на неё пустотой страшным мертвенным ликом из бездны невеста, и тысячи тех немо ставших средь алых истоптанных трав их гостей – и лишь она одна молча стояла в безлюдной холодной тьме ночи, постаревшая и одинокая, не узревшая на земных путях своей тени. Вместо зелёного невестиного венка на седых волосах дочери Конута лежал почерневший и мёртвый, иссохший в прах ломкий венок горя и неразделённой тоски, уконованной ей от рождения и до узкой могилы… Она пыталась сорвать его прочь с себя, но всё тщетно – непослушные пальцы до крови колола иссохшая жёсткая чернь его мёртвых цветов и ветвей.
И затем всё как Хвёггова пасть поглотила волной непроглядная тьма, какая приходит со смертью…

Череда непонятных, зловещих, полных страха и крови видений внезапно исчезла, словно боги явили пред взором дейвонки неведомые ей события всех времён, не дав силы постичь их и разъяснить. Майри словно очнулась от узы сильнейшего сна, когда в ушах у неё вместо этого странного голоса-зова из мира иного зазвучало отчаянное ржание Тиннэ. Кобыла неистово рвалась с привязи к своей хозяйке, мотая головой и пытаясь сломать удерживающий её за поводья еловый сук, а копытами выбила глубокие ямы во мху и бурой торфяной каше – всполошив и спугнув с сухих мёртвых ветвей стаю чёрных гонцов Всевеликого, в гулким карканьем взмывших в высь неба.
Нож в руке её всё ещё острою гранью касался шеи, и из-под его лезвия алой струйкой сочился по коже сок жизни, стекая за ворот рубахи на грудь под полосчатку. Встревоженная кобыла продолжала в неистовстве метаться на привязи, чувствуя запах пролившейся крови.
– Что же я! – пришедшая в себя Майри вскочила на ноги. Отняв нож от горла и отшвырнув его наземь точно ядовитую змею она схватила Огненную за узду и прижалась лицом к тёплой морде кобылы.
– Девочка моя… что же я, бестолковая дура, чуть не наделала! Убила бы я себя, а что бы ты тут одна делала дальше на привязи между волков? Прости меня, моя хорошая, прости меня…
Она со слезами целовала четвероногую подругу в её дышащий из ноздрей жаром влажный нос, и успокоившаяся кобыла радостно зафыркала, мотая головой и лаская хозяйку своей рыжей гривой, трепыхавшейся точно кострище. Прислонив лицо к храпе животного дочерь Конута с силой зажмурилась, пытаясь удержать в себе вновь нахлынувшие на глаза слёзы – и через миг распахнув их увидела каплю крови, упавшую из пореза на шее и растёкшуюся под ногами по прожилкам зелёного листа заячьей капусты.
Тонкие алые чёрточки вырисовались в подобие перевёрнутой руны «райдэ» – знака, предрекавшего расставание и разлуку. Быть может то были лишь игра лучей света и причудливое хитросплетение листвяных граней – но дейвонка вдруг вздрогнула, поняв, что это не иначе очередное, на этот раз понятное ей предзнаменование жизнедавцев, их суровою непостижимою волей возлёгшее свыше на горечь событий ужасного утра – и покорно смирившись со жребием поймала в ладонь свободно болтавшиеся поводья кобылы. Значит, такова был их рок – и иного пути у них нет…

Подобрав брошенный наземь окровавленный нож и выведя Огненную под узду из мрачного и холодного точно смерть топкого урочища на твёрдую землю поросшей сосняком песчаной гряды, Майри вновь села верхом и по приметам стала выискивать сухую тропу, что вела бы на запад к ближайшим помежным стерквеггам дейвонов у Каменных Врат. Путь её был далёк.
Слёзы прошли, высохли точно вода на горячем ветру из песчаных бескра?ев Ардну?ра – и лишь невыносимая тяжесть внезапной разлуки легла ей на сердце как камень. Всего-то и было согревшего душу ей счастья любви – но и оно оказалось коротким, нежданно так прерванным в нынешний день, как та нить резко рвётся хладнящим железом свирепой и неумолимой Кормилицы Воронов, безжалостной и хищной войны.
А может всё это она лишь надумала, вообразила себе в тщетных девичьих грёзах, что сможет его полюбить – своего врага и заклятого противника её орна? Разве могла она, разве имела какое-то право быть подле него – Льва А?рвейрнов – она, дочерь Конута Крепкого и одна из числа Дейнблодбереар?
Нет, не могла…
Всё то чувство, которому она внезапно поддалась, было немыслимо. Она есть дейвонка, он а?рвейрн – сутью своей два извечных заклятых врага. Оба их народа, столкнувшиеся уже не первый год в кровопролитнейшей распре, долго не будут ещё в прежнем хрупком и призрачном мире… и Лев выбрал собственный жребий – воина, хранившего присягу владетелю и другу, защищавшего землю и род своих предков. И в этом жестоком безжалостном выборе совсем не было места для неё.
Разве могла она так поступить безрассудно лишь по зову вспыла?вшего сердца, перечеркнув всё минувшее, всю свою прежнюю жизнь? Неужели хватило ей смелости на всё то, во что Майри в порыве как в омут вдруг бросилась с головой – позабыв, что она происходит из тех, в жилах чьих течёт кровь праотца всех дейвонов – и своей любовью к нему, их врагу, отринув всё то, что прежде связывало с её родом и кровью?
Так беспощадно явила себя перед ней хитросплетением нитей их жизней судьба, что всё обернулось точно вывернутая наизнанку одежда – всё то, что произошло с ней за два этих года неволи в чужой ей земле, к которой она вдруг привыкла… потому что по ней ступал он, дыша этим же воздухом и утоляя жажду водой этих бурных порожистых рек краёв Эйрэ. Она, дочерь Конута Крепкого, праправнучка самого Эрхи Древнего, несущая в жилах кровь Дейна – забыла о том кто она есть, и словно вознамерилась всю свою жизнь отдать лишь ему одному – Льву А?рвейрнов… свою душу и кровь… всю себя, словно она уже стала ему по чести и закону жена.
А если след его любви уже остался в ней где-то под сердцем – кто же она тогда будет после всего этого? Как она вознамерилась снова вернуться назад к своим кровным, если судьба вдруг да вправду даст ей тот нежданный подарок, как зачатое от семени Аррэйнэ дитя – от злейшего врага её дома? Разве есть таковому прощение? Кто же она тогда будет – женщина, всецело зависящая от воли её старших родичей – отныне решающих, жить ли ей с тем позорным приплодом или умереть за подобное содеянное бесчестье, как велят то законы седых и суровых времён праотцов, что доселе порою сильны среди древних домов северян?
Рука женщины взволнованно дотронулась сквозь одежды до живота, словно пытаясь почувствовать это, узнать и услышать – нет ли там того слабого звука биения новой дарованной жизни, что даёт им Праматерь, продолжая людской род? Но ответа на этот вопрос дочерь Конута так и не знала – равно как и на многие прочие, гнетущие её израненную душу.

Майри точно очнулась ото сна, отирая ладонью бежавшие слёзы из глаз. Сердцу её возвратились решительность с твёрдостью, она крепко сжала поводья, правя рысившей на запад сквозь чащи и топи кобылой. К чему тосковать по невозвратимому, теперь уже невозможному? Ужели наивно и слепо она возомнила в тех девичьих грёзах, что станет законной супругой его – что Лев А?рвейрнов возьмёт в жёны её, дейвонку и собственную неудавшуюся убийцу – одну из Дейнблодбереар – он, первый ратоводец Эйрэ в срок этой очередной, беспощадной кровавой войны меж народами их?
Она отныне была одна – наконец-то свободна спустя два столь долгих и тягостных года неволи в ардкатрахе Эйрэ, и затем ещё худшей неволи – не телом, но сердцем… но лучше которой она не знавала ещё. Разум дейвонки сквозь боль неприятия этого всё же постиг ту ужасную истину, что всё в этом мире имеет свой час и свою за то цену – и она лишь жила подле любимого ею мужчины, к миру которого не принадлежала и не могла – и теперь время пришло уходить…

Внезапно дочери Конута вспомнились сказанные им ещё несколько дней тому прежде слова, что по доносившимся слухам главный дейвонский ратоводец, их скригга Эрха Древний стал совсем плох. Майри встрепенулась, поняв, что её путь лежит лишь домой, к кровным родичам. Кто знает – а живы ли те, и сколькие уцелели после стольких бессчётных сражений за эти два года? Жив ли ещё её брат и сам храбрый отец его Доннар? Сердце дейвонки затрепетало как истосковавшаяся по родному гнезду в дальнем вырае птица, и взор жадно ловил уходящую вдаль на закат синеву небокрая, едва только кобыла взбиралась на вершину очередной пустолесой гряды – и куда теперь вёл её рок.
Выбор был сделан – и будь уж что будет…
– Прощай, Аррэйнэ… – твёрдо прошептала сама себе Майри, словно отсекая всё то, ещё бывшее утром неотрывною частью её израненного сердца. И сапогом в бок легко подогнала медлившую кобылицу, направив ту к следующей гряде через замшелое еловое урочище в топкой низине, открывавшейся на спуске перед заплаканными женскими глазами.
Да где-то в навьюченном позади седла мешковинном куле среди собранных наспех одежд и припасов лежал изломанный, высыхающий и медленно покрывавшийся чернью венок – последний сплетённый вчера перед их так ужасно оборванным утром беспечным и полным надежд кратким сном.

Люди Копыта в тот месяц ходили в выправы в уделы Помежий, где хозяйничал недруг – налетая загоном на мелкие укрепи, грабя схороны в селищах, жгя переправы. В этот раз их тропа полегла возле Горного Камня в самой северной части владений у Ёрваров.
Бундин поправил седло на уже отдохнувший кобыле, стянув туже подпругу у Пчёлки, доедавшей овёс из мешка. Время пришло уходить, пока воинство арвеннида было вдали, осев в укрепи прежних хозяев – но как знать, не послали ли здешние им присягнувшие пару гонцов к тем за помощью?
Бредя меж строений он вдруг увидал следы крови, что как алая нить протянулись густевшей капелью до настежь раскрытых ворот в это селище, от которых как раз шли два родича из их семейства. Первый лениво стирал с клинка тряпкой багровое, недовольно ворча себе что-то под нос.
– Кого вы там? Вроде же всех перебили в обозе у рыжих. Или кто в селище прятался?
– Баба какая-то старая шлялась… Не из здешних как будто, – ответил второй.
– За что уж старуху вы? – укоризненно фыркнул им Бундин, – отдать не желала вам ценное что-то?
– Да что с неё взять? Лишь железка дрянная с травой… – сплюнул первый, с лязгом убрав в ножны меч, – а нечего дерзко смотреть было дуре!
Бундин хотел уже было пойти вслед за ними, где на маленьком торжище встал их загон, ожидая отхода – но как будто какая-то сила толкнула его к окровавленной стати у зева раскрытых ворот. Подходя по кровавому следу он издали видел её шевеление – та как видно была пока в силах ползти, приподнявшись и сев на земле, оперевшись спиной на ворота. Взгляд мазанул по раскиданным подле вещам умиравшей, не приглянувшихся двум её встретившим. Прогорелый железный поддон вроде чаши, увитый сплетёнными змеями в пламени прежде богатой оковки. Точно аиста клюв приоткрытые клещи щипцов. Стебли, листья, головки цветков и семян разлетелись сереющим ломким прашком из раскрытых, разорванных наспех мешочков. Бурое платье из шерсти залила багровая кровь, что лениво текла из зажатой ладонями раны в боку ниже рёбер.
Незнакомка раскрыла глаза – по-кошачьи округлые, жёлтые – впившись взглядом в лицо ему точно с какою-то скорбной насмешкой.
– Больно? – спросил он вдруг с жалостью, став на колено напротив старухи, понимая что сам тут бессилен – помня, насколько в длину был обагрен клинок, чей удар вошёл слева под рёбра, пронзив селезёнку с желудком, пройдя ниже сердца – не дав быстрой смерти.
– Прожить жизнь… больнее… – вдруг заговорив по-дейвонски на здешнем наречии она прошептала сквозь зубы, мелко и часто дыша, – порой смерть для иных… избавление.
– Зачем же ты шла сюда, старая? Видно же – конные, стяги чужие, добра тут не жди. Да ещё дураку тому Хъёрту вдруг глянула криво…
– Где родилась… туда и пришла… как прозрила. Где начало положено… там и конец.
Он ещё раз окинул все вещи старухи, что покрытые каплями крови валялись в пыли.
– Ты ведь зрящая, так? – он в волнении вдруг чуть приблизился к ней, попытавшись дать в руки старухе свой мех для питья – но та взмахом ладони легко отстранила тот прочь. Глаза её встретились с взором склонённого к ней человека.
– Здравствуй, семя Красной Секиры…
– Ошибаешься, старая – я не Хатгейр, – он мотнул головой в несогласии, – я из…
– Кровью нет… – она вдруг ухмыльнулась ехидно сквозь боль, – двух отцов сын, ничейный – от себя убежавший… забывший как жить… и в крови уже сам.
– Разве можешь ты зрить – нет ни рун, ни священных углей, ни… – Бундин резко осёкся, почуяв как та липкой скользкой рукой вдруг коснулась ладони его, с силой сжав. В нос ударил тот запах – терпкий, железистый, страшный, вдруг опять напугавший его – прежде крови уже увидавшего вволю, с избытком. Как тогда – в ту безлунную ночь, как был им же убит его родич из Къеттиров Грени Сырой.
– К чему тем прозривать, кто давно уже мёртв, и живёт по накату за смертью вдогонку?
– Проклинаешь? – насупился Бундин угрюмо.
– Зачем? Я и тех в первый раз не кляла – ибо зрила их смерть, что мертвы все давно, и лишь катятся к гибели; сами встретят её на дороге к ночи? и последуют радостно в темень, в огонь, как слепцы…
Она гулко ударила в дерево досок ворот кулаком, оставляя на сером багровый набры?зг.
– За воротами этими будет не к Горному Камню дорога – а Эйле… И тебе туда путь исплетён, тень Ульфстюра и Трижды Предатель…
Старуха вдруг сжала ладонь его дважды сильнее, до боли.
– А хочешь – отца твоего скажу имя?
Он резко мотнул головой, стиснув зубы и тщетно пытаясь отпрять от неё.
– Ведь знаю, желаешь узнать – но боишься, бежишь от себя… будто этим судьба тебе сви?лась решил ты; будто от знания станешь ты хуже…
– Кого я предал? – спросил Бундин у зрящей негромко, – моему слову верят… ни разу ещё не назвали изменником.
Старая, морщась от боли, нашла в себе силы привстать, опираясь на стену из серых, потресканных солнцем и временем брёвен – и придвинулась ближе к лицу вопрошавшего.
– Себя. И беги, не беги – суждено тебе трижды предать, платя кровью. Видно рок твой таков… так судьба твоя сплетена свыше. А быть может ты сам… за всё будешь в ответе. Помнишь монетку ту – по цене его клятвы истёртую?
Бундин вздрогнул, снова пытаясь отпрять от уже умирающей. Но костистые пальцы феахэ как клешни держали его вдруг вспотевшую вялую руку.
– В первый раз сам ты выбросил жребий – забыв слово данное дяде, алкая лишь славы – и предашь и опять, преломи?шь все присяги… лишь всё хуже и хуже, кровавей… страшней.
Он обернулся к видневшимся всадникам, что уже собирались на торжище, напоив скакунов и готовясь уйти из селения.
– А если не выйду я с ними туда за ворота? Останусь тут если? Можно ль избегнуть того что грядёт? – спросил её Бундин в волнении, и в голосе парня прорезался гнев.
– За что мне это, старая? В чём я повинен? Есть ведь хуже меня троекратно…
«И ты среди них» – шепнул голос внутри его сердца.
Та едва находя в себе силы мотнула седой головой, опускаясь назад на бревно.
– Иным выбор есть, он их толкает… как в первый раз выбрал ты сам. Но иной раз таков сам их рок… что порою предательство будет единственно верным… судьбой. Может быть тем лишь поймёшь ты кто есть, двух отцов сын – дабы жить научиться… сумей до того ты дожить. На себя когда взглянешь. Может… нужно так…

Старуха надрывно и хрипло вдохнула. Кровь из раны бежала сквозь пальцы, набрякая в темневшем изношенном платье багровым пятном, забирая последние силы. Кисть разжалась, ослабив свой хват и дав Бундину вырвать ладонь из тех липких клещей.
– Иди… Путь твой лежит далеко… на закат. Дай умереть тут… спокойно. Уйду… той, кем была… встречу тех, пережила кого многократно. Две крови, две жизни… два имени… дочери тоже две… всё в одну нить.
Парень встал, но не сделал ни шага – не решаясь уйти.
– Прожила зрящей… взиравшей за смерть… была Марвейн. Умру как родилась… как… – она тихо шепнула то имя, что было давно – и того не вернуть.
Бундин вздрогнул, услышав его – столь знакомое, бо?льное. Он на миг отвёл взгляд от старухи, не желая дать видеть той слёзы, что вдруг потекли по щекам ручейками – а когда возвратил, та уже не дышала. Лишь глаза как кошачьи пронзительно-резко взирали в лицо сына двух и ничейного, Трижды Предателя роком.

Возвратившись к навязанной возле колодца кобыле он взял под узду отдохнувшую Пчёлку и молча вернулся к своим. Люди уже оседлали коней, и теперь дожидались его лишь.
– Что ты так долго с той старой? Пора уже ехать! – окрикнул Три Жала товарища.
– Успеем до вечера к бродам, – махнул рукой Бундин, залазя в седло, – восьмина какая верхом-то…
– Какие там броды, дурак! К нам гонец от почтенного прибыл недавно. Едем с ним вместе немедля.
– К югу опять? Или к Чёрным Горам?
Попутчики громко заржали со смеху.
– Ага, размечтался… – насмешливо хмыкнул Три Жала, – аж на Кручу Закатного Ветра!
Бундин вздрогнул. Путь вился на запад – как было предсказано возле ворот, что вели в темень Эйле.

ГОД ТРЕТИЙ "…ПРОКЛЯТИЕ ТРИЖДЫ ТОБОЮ ЗАСЛУЖЕННОЕ…" Нить 8
Торопливовернувшись из лесу в полуразрушенную вражескими огнищами и до сих пор горящую укрепь, Аррэйнэ принялся за дела. После заставшего их врасплох обстрела с воротов и ответного конного броска на врага воинство суетилось и шумело как растревоженный и разорённый медведем пчелиный рой в улье. Пока конные дозоры прочёсывали местность в поисках уцелевших и скрывшихся от погони дейвонов, остальным нужно было растягивать завалы из почерневших обугленных брёвен и камня, рубить лес и починять полуразрушенный частокол со смотровыми вежами, тушить горевшие схо?роны, намёты и срубы, хоронить в общей могиле-до?льме погибших и спасать раненых. Дел этих была целая прорва, и он словно забывшись окунулся в них с головой – выслушивая свежие вести, отдавая приказы и сам помогая товарищам рыть землю, носить и тесать брёвна из свежесрубленных сосен.
Тут за работой его и застал спешно прибывший из Аг-Слейбхе гонец, доставивший Ёрлов Убийце потрясшее его известие, что первое послание с птицей от старого Ллугайда из дома Кинир он прежде не получил – видимо перенятой по пути когтем ястреба.
Глава выве?дных людей Гулгадд Дубильщик предупреждал в письме Льва, что этой весной северные дейвонские семейства выставили заго?ны в выправу за Чёрную в её среднем течении и уже шли на помежный их кадарнле, из которого тот собирался вывести Стремительные Рати на запад.
Всего лишь седмину назад получи старый Хуг то послание Каменной Тени – и того им хватило бы подготовиться к наступу вражьего воинства, не быть захваченными ими врасплох в собственных стенах.
Всего лишь седмину, которой не дали им боги – а сам он был слеп, забывшись на время о ратных задачах и дальних дозорах, не вняв голосу терзавшего его сердце дурного предчувствия – забывшись обо всём на свете подле неё лишь одной…

Когда солнце успело встать в полдень, полученная в стычке и саднящая от солёного пота рана в спине вновь напомнила Льву о случившемся утром. Отогнав от себя воспоминания он вогнал глубоко в ствол уже окорённой сосны измозоливший руки топор и устало направился вглубь их твердыни к намёту, где старый Коммох вправлял и зашивал всех раненых в этот день рока, кого волокли к нему с поля сражения и со всей укрепи.
Два крепких воителя, один из которых сам был перевязан окровавленною тряпицей вокруг головы, осторожно несли в это время на наспех сколоченных из берёзовых жердок носилках товарища, тяжёлые раны которого только что завершил ушивать старый лекарь. Тот устало направился следом за ними, подбадривая постанывавшего раненного:
– Крепись, Ллугнад! Три седмины – и будешь опять на ногах!
– Жжёт… как будто гадючья отрава… та дырка в плече… – простонал тот сквозь зубы.
– Ах ты нежный какой! – ухмыльнулся целитель, – всё же не брюхо тебе распороли утробами вниз, как твоему брату Бранну! Вот у кого жизнь на нити висит… Лишь бы огонь кровяной тебе не подхватить, а там уже жив будешь ты, увалень.
– Больно же, почтенный…
– Ну-ка стихни – а то стонешь как девка на сене! – фыркнул сурово марв-сьарад, – тут без глаза один не рыдал – вот уж что не пришить даже мне!
Подняв взор старик заметил подходившего сына и крепко обнял того, словно опять проверяя – живой ли то человек, а не бесплотная тень из незримого мира за гранью врат Эйле.

– Ты опять налетел точно вихрь, Аррэйнэ. Изрубил всех враговпоголовно, а в наших сотнях едва три десятка убитых.
– Было бы меньше – если бы… – Аррэйнэ резко умолк, ожесточённо махнув кулаком, входя внутрь намёта.
– Увы, сын… Но больше всё же пало не в сшибке, а под ударами воротов ипод завалами полегло, – старый марв-сьарад вздохнул сокрушённо, – не ждали гостей мы так скоро, не ждали…
– Ничего, отец – эти гости о нашем хлебосольстве будут рассказывать уже не старому Эрхе, а самому Всеотцу, – Аррэйнэ расстегнул пояс, сбрасывая его кожаную петлю с пустыми ножнами на пол, а два окровавленных до рукоятей клинка положил на стол. Раскрыв ременные сцепки и стянув с себя тяжёлую полосчатку с мокрой от пота и крови подбойкой он ощупал пальцами левой руки правый бок под лопаткой.
– Отец… Не пугайся ты только – подсекли меня в сшибке. Подлатать там наверное надо.
Коммох, взволнованно охнув, налил в глиняную плошку воды из кувшина и стал смывать с кожи тряпицей засохшую кровь в этом месте, где чьё-то железное жало пробило броню и оставило в теле свой гибельный знак.
– Снова в спину ударил, скотина… – поморщился Аррэйнэ, – но уж этот-то гад не ушёл, как тот первый когда-то.
– Как тебя ткнули… – взволнованный лекарь осматривал рану, цокая языком, – Ард-Брену хвала – неглубока дырка. Кости целы, а до лёгких не добралось железо.
– Это верно, отец. Пока жив…
– Будь осторожней, сынок. Железо дейвонов остро – чудом лишь не прошло оно глубже.
– Не острее их храбрости – а уж я её видел не раз, не страшась – даже в ту ночь у горы…

Журчала вода из кувшина, наполняя нано?во сплесну?тую наземь багровую с тря?пицы плошку.
– Проглядели мы подход врага… Моя вина – не внял должно дозорам, чтобы отрядить их ещё дальше за реку – а вести от Гулгадда и старого Ллугайда точно нарочно опоздали к нам с птицами.
– Нет в том твоей вины, сын. Не ты вершишь ястребами и вороньём, чтобы сберечь смог крылатых гонцов.
– Моя, отец. Сам знаешь, почему был я слеп в этот час…
Он в злости гулко стукнул кулаком по столу.
– Чтоб меня, дурня!!! Всегда ведь так с бабами, как только займёшь ими голову!
Коммох торопливо смазывал его омытое от запёкшейся крови алое мясо липким, пахнущим мёдом и травами снадобьем, затем взял из берестяного ларца кривую иглу с заправленной жилой из овечьей кишки и осторожно стежками стал тонко сшивать края раны. Аррэйнэ безучастно молчал, не взирая на боль. Неподвижно сидя на лавке, не сводя взора он смотрел на раскпахнутый полог в намёте, откуда задувал освежавший его разгорячённое лицо тёплый ветер, вороша складки ткани на стенках.
– Больно тебе, Лев? – с сочувствием спросил его лекарь негромко.
– Больно, отец. Но не здесь… – Аррэйнэ умолк, не договорив.
– Знаю. Здесь… – Коммох оторвался на миг от работы и легко прикоснулся ладонью к груди парня, где билось сердце.
– И это я всеми умениями не смогу излечить тебе…

– Так ты ей позволил уйти? – спросил через какое-то время у сына целитель, продолжая сшивать его рану – отточенной острой иглой-закорючкой пронзая кровавое мясо прокола, ныряя сквозь кожу и снова скрываясь в ней – стежками внутри той сжимая края шаг за шагом, петлю за петлёй. В тишине громко щёлкали ножницы, режа железом их лезвий концовки узлов.
– Я велел ей уйти.
– И ты её отпустил? – в голосе лекаря послышался печальный укор.
– Она дейвонка, отец. Так надо…
– Ты ведь тоже дейвон, сынок. Большей частью своей крови ты ей сородич.
– Плевал я на кровь ту! – дёрнулся Аррэйнэ резко, чуть не вырвав из рук отца нити с иглой, – духом вырос я в Эйрэ, Килэйд стали мне домом – и я знаю кто есть сам! Быть может и был я когда-то дейвоном, как и она… но уже то неважно… Наши народы никогда не были в мире – а я же для них сейчас первейший враг во веки времён, стократ страшнее и ненавистнее самого Клохлама. И век спустя поминать меня будут со страхом и ужасом…
Он умолк на мгновение, тяжело вдруг сглотнув в горле ком.
– И как я могу оставить её рядом со мною, отец, когда война вновь началась, и я поведу своё воинство на дейвонов? Как я оставлю её с собой, когда утром я убивал у реки её братьев, когда я весь в крови их, и пролью её ещё неведомо сколько, раз должен?! – он указал на обагрённые алым мечи, медленно истекавшие рдеющим с лезвий на грубое дерево досок стола.
– Любишь её, Аррэйнэ? – спросил вдруг старик.
– Не знаю…– солгал он зачем-то вполголоса.
– Не ври, – укорил сына Коммох, снуяострой иглой в его коже вокруг раны и стягивая края тонкой нитью, – любишь, хоть и сам не совсем понимаешь почему – но любишь. Иначе давно бы отправил её за Помежья к дейвонам и к хвосту кобылы привязанной, подальше от себя – как сперва и хотел.
– Может зря, что не сделал…
– Может… – вздохнул старый марв-сьарад, – я давно уже вижу, что творится у тебя в сердце, сынок – а оно ведь не горелая головешка, и не холодное железо убийцы. Хоть ты и страшился её, хоть она тебя своею рукою в змеевы ямы некогда едва не отправила, хоть ты для дейвонов заклятейший враг – только я вижу, что она со временем стала тебе мила – как и ты ей.
Коммох умолк на мгновение, глядя на сына.
– И такое случается в жизни людской – что сердца вдруг стремятся друг к другу поверх всех преград. Что в том дурного?
– Она дейвонка, отец…
– Ах ты скажи! – насмешливо фыркнул старик, – врёшь мне в глаза, сын, и богов не стыдишься – а сам весь с лица словно вареный рак!
– Что я вру-то, отец? Не из наших она – знаешь сам…
– Ага! За дурака меня что ли считаешь, что я слеп стал и глух? Пока не нагрянули утром сюда мохнорылые, ты же о крови её даже думать не думал! Чудо, что не понесла от тебя с твоим пылом она, как лежанки вы все по ночам расшатали…
Он укоризненно глянул на сына, вдруг усмехнувшись.
– Мне ли не знать, Аррэйнэ, что в молодости девки не тому так рубахи стирают ичинят, без одежд кому мёрзно – а тому, и без рубахи с кем жарко…
Лев молчал, и лишь его лицо могло говорить, когда на нём отражались все мысли, воспоминания и переживания. Слова отца словно перевернули тяжёлый камень, что неприметно таился в душе, и теперь эта холодная глыба как рухнувший с кручи валун внезапно ударила в сердце. Неужели он не любил её, чтобы так вот сейчас отшвырнуть Майри прочь от себя, оставив её совершенно одну средь бескрайних чащоб, дав лишь шалопутную рыжую кобылицу и ржавый клинок – спасай себя дальше сама, твоё место теперь не подле Льва А?рвейрнов – дорогу к дейвонам отыщешь сама.
Такую как она на руках до порога самого её дома нести нужно было, если бы попросила – и он бы понёс не задумываясь… А он прогнал её прочь от себя словно коростливую собаку… он, и впрямь любивший её… Её – ту, которая некогда пыталась его убить – ту, которую он любил… и любит доселе.

Старик тоже смолк, продолжая неторопливо сшивать нитью рану стежок за стежком. Но вскоре снова спросил у своего молчаливо сносившего боль сына:
– Так ты и не узнал, кто она была, твоя Майри?
– Я же тебе рассказал кто она. Отец с матерью у неё умерли, и воспитывалась Майри у дальних родичей в каком-то лесном селище к северу от ходагейрда.
– А ты разве не был в тех краях – в юности, как ходил с людьми Ллура в Дейвоналарду?
– Был как-то раз мимоходом, как к закатному морю мы ехали северным краем, возводить на два лета твердь дома Утир в Ве?стрэсъёлхёфне. Дикие там места, как и здесь, – повёл Аррэйнэ плечами, претерпевая боль от пронзавшей его кожу иглы, – и народ тамошний гордый и крепкий, живущий испокон со времён прихода сынов Дейна с Заокраинного Севера.
– И что – не сказала она ничего, кто была и откуда?
– Сказала – только откуда мне знать, где их селище это, ив каком краю скрыто? Слышал, что из родни у неё ближе всех только дядя остался.
– Дядя, значит… И кто он? Откуда сам будет? – отчего-то настойчиво вопрошал сына старый марв-сьарад, не отрываясь от дела.
– Да откуда мне знать всё, отец? Говорила тогда, перед тем как отправил я Майри к тебе в прошлую осень под зазимок, что дядя её лесоруб от рождения, и поныне ему вдоволь работы приходится.
– «Только щепки лететь будут!» – так сказала тебе?
– Да, – Аррэйнэ приподнял на старика взор, вспомнив те услышанные от Майри слова, – она и тебе, значит, это рассказывала?
– Готово, – Коммох отложил в сторону иглу, наматывая на зашитый разрез чистую тряпичную повязку, подложив под неё белёсый клок промытого начисто свежего мха из болот – чтобы сочащаяся сукровицей через оставленный отток рана не загноилась.
– Нет, не рассказывала. Но присказку эту я знаю.
– Ты прямо загадками говоришь, отец.
– Эх, Аррэйнэ – ну и глуп же ты, впрямь как мальчишка! Ты же так часто бывал в дейвонских краях, так хорошо знаешь с рождения их речь и обычаи – и не помнишь такой старой присказки, что самым малым детям вещают их матери в сказаниях про древние времена? Ну а имён их, своих родичей, она не называла тебе часом?
– Нет.
– Даже во сне? – лукаво усмехнулся Коммох, – или и не до сна вам обоим ночами тут было?
Аррэйнэ молчал. Лекарь закончил перевязывать рану и отошёл от сына, устало усевшись напротив на лавку у входа в намёт.
– Когда она прибыла осенью раненая и больная, я долго её выхаживал – и как бы ты не хитрил, пытаясь выдать Майри за помощницу Буи?ры, сразу признал в ней дейвонку. И его швы на шрамах заживших я тоже узнал – догадываясь, кто эта дева – хоть и ни разу не выспрашивал Майри об этом.
Подчас хвори она была так плоха, что я боялся, как бы Шщар не забрал её в свои норы. В жару долго бредила, говорила без умолку по-дейвонски, звала к себе близких и кликала их по именам: своего дядю Доннара и младшего его сына Айнира, умерших мать и отца – славного воителя Конута. Поминала павших на нынешней войне братьев – Ллотура и Хугиля – и иных многих родичей и дядьёв. Винилась за что-то перед всеми, за имя отца своего, просила прощения у скригги в их орне…
Старик на миг приумолк, пристально глядя в глаза сына.
– У старого Эрхи…
– Много дейвонов такие имена носят. Что с того, отец? – слушая Коммоха вполуха пожал Лев плечами, ощупывая ушитую и замотанную рану – не давит ли перевязь.
– Присказка эта значит, что тот человек не ёлки сам валит на слеги и срубы – а в ратном деле прославлен первее иных. А что щепки летят – то что он смерти самой не страшится, и будет рубить врагов словно дрова, – голос Коммоха стал сердитым – словно лекарь злился, что Аррэйнэ так и не может догадаться о чём-то столь ему самому очевидном.
– Так ты думаешь, отец, – насторожился Лев, подняв на старика взор, – что родичи её будут из числа первых воинов ёрла?
– «Воинов ёрла!» – бубня в нос передразнил сына Коммох, – эх ты, Аррэйнэ – что же мне, старику, всё до ума доводить тебе нужно?
– Что доводить – не пойму я?
– Илине услышал ты имён когуриров Ллотура и Хугиля в ту Ночь Смерти – не твоя ли рука их отправила к Всеотцу? А их родителя – ратоводца Доннара Бруннэ – неужелине знаешь?
Аррэйнэ тупо молчал, хмуря брови в раздумьях.
– Ну? Скриггой чьего орна уже восьмой десяток лет будет сам Эрха Древний?
Коммох пристально взирал прямо в глаза ошеломленному сыну.
– Ну?! Или так и не понял, дурень ты эдакий, чья в ней кровь?
Мечи, за которыми потянулся Аррэйнэ, чтобы очистить от грязи и запёкшейся алой черни, со звоном выпали из его рук наземь, а сам он с застывшим взором уставился на старика.
– Что? – только и спросил он.
– Много лет назад – а ты мал был ещё в эту пору… – негромко заговорил Коммох, глядя на сына, так и застывшего перед ним на скамье в немой оторопи, – …будучи в странствии по дейвонским уделам я услышал от тамошних жителей о младшем брате Доннара Бурого из рода Дейна, Конуте Трирсоне Крепком – непревзойдённом в отваге и силе воителе – который за что-то не в милости оказался у молодого тогда владетеля Къёхвара, и завраждовав с тем был изгнан из Винги с вечным бесчестьем – даже само его имя ёрл умалил и велел не поминать. Конут прожил недолго, и сложил голову в каком-то междоусобном сражении на стороне недругов Скъервиров всего года четыре спустя, что было их чёрствосердечному ёрлу только в радость – недаром ходил в тот час слух, что не без руки Стейне убийство то сталось. И жена его, верно, вскоревслед за мужем отправилась холодной тропой через змеевы ямы.
Лев, оцепенев и не произнося ни звука, смотрел прямо в глаза отцу.
– Жил он с ней после изгнания у родичей где-то на севере, далеко от дейвонского ходагейрда и от злобных глаз ёрла тем больше. И верно, хоть одно дитя у них да родилось, прежде чем Всеотец их обоих так скоро забрал в свои заоблачные чертоги…
Лев молчал.
– Думаю, Аррэйнэ, что твоя Майри – его дочь, и племянница Бурого… – закончил Коммох, не спуская пристального взора с лица сына.
– И одна из них – Несущих Кровь Дейна.

– Нет… – Аррэйнэ ожесточённо мотнул головой, потрясённый услышанным, – не может такого быть, Коммох… Не может!!! – выкрикнул он внезапно, – не смогла бы она – если и вправду она Дейнблодлбереар – меня полюбить! Меня, Льва А?рвейрнов! – резко ткнул он себя пальцем в грудь, – того, кто перебил без счёта её родичей, убийцу её братьев, первого врага их дома! Немыслимо это…
Он несогласно замотал головой.
– А не она ли тебя чуть не убила до этого? Как свинью ножом забить тебя насмерть пыталась – в отмщение за своих родичей, тобою сражённых – и чтобы спасти тех их, кого ты ещё не успел в сражениях истребить. А ты, верно, это тоже забыл – раз эта дева мила тебе стала – и убийцу свою принял сердцем. Правда ведь?
– Не верю, отец… Ну не может так быть! На лице же написано было у Майри, что коров она доит от детства! Ну какая она Дейнблодбереар –сам посуди?!
– Спроси у неё самой, как догонишь. Разве твой Ветер хуже её рыжей?
Аррэйнэ резко мотнул головой. Он уже и впрямь был готов сорваться с места, оседлать своего скакуна и броситься вдогонку за дейвонкой по буреломам и топям помежных лесов за рекой, точно всколыхнутый словами отца… но взор мимолётом попал на два павших на землю клинка.
Запёкшаяся алая чернь на боковинах геар походила теперь на два острых клыка – точно в пасти их алчущего сока жизней творца, грозного Небесного Кузнеца – словно безмолвно говоря его смертному сыну, что время любви миновало, и вновь настал час жатвы душ под стальными серпами его обагрившихся кровью мечей – и час снова искать свою месть…
– Она не вернётся… – он вдруг медленно закачался на лавке, обхватив ладонями голову, словно череп его раскалывался от страшной боли – и неожиданно резко ударил что было силы кулаком по столу, заставив посуду на нём подскочить и Коммоха испуганно вздрогнуть, когда толстое дерево струганых досок треснуло пополам, обвалившись обломками наземь.
– Шщар!!! – только и вырвалось у него из уст как проклятье, и Аррэйнэ снова окаменел, упёршись локтями в покосившиеся доски стола и вновь обхватив голову стиснутыми точно в судороге пальцами.
– Да, сын, не вернётся. Если только ты сам не захочешь вернуть свою Майри… – тихо сказал ему Коммох, и неслышно вышел прочь из намёта, неся под мышкой ларец с лекарскими снастями – оставив Льва А?рвейрнов в одиночестве наедине со всей тяжестью рвавших сердце раздумий.

Всего два дня спустя войско было готово. Отправленный к югу вестовой понёс для арвеннида спешное послание, что удар с севера начнётся раньше из-за дерзкой вылазки недругов, решивших прощупать железом этот дальний и малолюдный край Эйрэ – себе на беду. Разрушенные под обстрелом вежи и частокол были отстроены за две ночи силами половины воителей, в то время как вторая половина готовилась к выходу, собирая в боевой строй вороты и возы, седлая коней и точа сталь мечей, топоров и копий, наживляя на древки остриятысяч смертоносных клиньев и стрел.
Сам Аррэйнэ ни на мгновение не сомкнул глаз, занятый подготовкой к выправе, следя за каждым действием выполнявших его приказы людей. Грядущая жатва голов захватила его, и за ней он забыл об одной из дочерей сурового Всеотца с глазами лазурнее неба и вод, которая подобно тени растворилась в лесах на закате точно затихающий шелест крыл птицы, нежданно пролетевшей над его головой средь ветвей в дикой чаще.

Два дня спустя с юга прибыли призванные из соседних кадарнле ещё три мор-лохрэ под началом явившегося сюда на две седмины позднее обычного Каллиаха. Полные семь тысяч конных и метальщиков готовы были перейти Чёрную и вступить в помежные уделы Дейвоналарды, неся на жалах пик и щетиною стрел смерть врагам их владетеля. Всхрап и топот копыт многочисленной конницы заглушал птичий грай среди чащ и приречий. Закованные в сталь брони и кожу проклёпанных плашками чешуйниц воители лишь ждали приказа выступать, уже выстраиваясь в ряды. В полдень их ждали воды бродов помежной Дуб-э?байн, которую они должны перейти на пути в земли ёрла – и время неумолимо ползло к тому часу черневшею меткой от тени сторожевой бурры.
Аррэйнэ уже проверил погружённую на Ветра и запасного коня кладь, и выслушал ответы лу?айд-лохрэ, чьи люди давно были готовы. Теперь, в последние минуты перед отходом он пошёл попрощаться с отцом, предчувствуя нескорую встречу – быть может уже и не здесь средь живых уконованную им в грядущем.

Коммох ждал его у дверей. Молча встретил он сына, крепко прижав к себе – и Лев почуял, как неспокойно колотится сердце лучшего лекаря в Эйрэ.
– До встречи, отец. Береги себя.
Коммох стряхнул пальцем с глаз набежавшую там слезу.
– Что меня нынче возьмёт, кроме старости и земляного червя? Береги себя ты, сын. Чую, что кровавым нам выпадет нынешний год, и жатва будет суровой. Пока идёт эта распря, и ты впереди всех ведёшь воинства Эйрэ – до тех пор тысячи дейвонских мечей будут метить в тебя первее прочих… и я боюсь за тебя.
– Не бери так близко до сердца, отец. Чему быть – тому статься. Всем нам этой дороги не миновать – мне тем больше.
– Или ты смерти хочешь искать, Аррэйнэ? – Коммох взволнованно вздрогнул, схватив парня за руку своими иссохшими пальцами.
– Нет, отец, что ты?! Много дел я живой тут не справил ещё – то, что должен…
– Ты поменялся, сын. Не такой уже ты как был прежде. Спокойней ты стал, уверенней, твёрже… и тревожней.
– Из костяных ям я и впрямь другим вышел… – пожал Лев плечами, словно не желая о том говорить.
– Не тогда, а за эту весну ты совсем другим стал…
Аррэйнэ промолчал, и лишь желваки взбугрились по его обветренному лицу – точно след от тяжёлых мыслей в сердце мужчины.
– Ну, доброго тебе пути, сын! – похлопал его по плечу старый лекарь, – Бури Несущий закрой и тебя, и твоих всех людей от ярости недругов – а ты сокрушай их как прежде!
Лев согласно кивнул головой, однако не ответил ничего на напутствие – словно хотел сказать что-то ещё, но не смог.

– Скажи, отец… – наконец начал он сдавленно, точно слова давались ему с трудом.
– Что, сын?
– Ты ведь всё знал… С самого начала ты знал, кто она. Отчего сразу не сказал мне?
Коммох внимательно посмотрел в глаза сыну.
– Быть может перед тобой всего лишь выживший из ума старик, который когда-то подобрал в лесах безвестного мальчика чужого племени, и не может давать советов как жить тебе, Аррэйнэ…
– Отец! Не говори так…
– Прости, сын. Не буду.
Старик снова обнял его, словно не желая расстаться и отпускать от себя.
– Знаешь – порою случаются события или деяния, неподвластные воле людей. То, верно, десница богов направляет подобно полёту стрелы их – слепо в кусты или прямиком в сердце недруга – не угадать нам их воли. Так когда-то мы с Ллуром встретили в чащах Помежий тебя, нашего найдёныша. Я, видно, уже не узнаю кроме как у Бури Несущего перед горнилом, кто ты и чьих кровей будешь – но хотел бы, чтобы тебе это было суждено… раз ты и впрямь того алчешь…
По молчаливому взору едва кивнувшего глазами Аррэйнэ Коммох понял, что прав.
– Не желали мы с Ллуром, чтобы ты – на свои глаза в детстве узривший кровь родичей – пошёл по суровой стезе говорящего сталью… Но разве не чьей-то неведомой волей судьба привела тебя из камников в воинство арвеннида, уберегнув от вражьих железа и пламени? Знали ль мы с братом, что этот мальчонка-лев станет однажды Львом А?рвейрнов, от одного имени которого дрожат в страхе и самые грозные недруги?
И случайной ли вышла твоя дружба с Тийре, которому тоже Судьба сплела нити, что он – тогда бесправный и попрекаемый всеми сын Дэйгрэ от матери невысокого рода, сирота при живом же отце – и вдруг с твоей помощью в нужный час станет арвеннидом всех домов а?рвейрнов и поведёт народ Эйрэ прочь от уже уконованной гибели в этой войне с много сильным за нас вековечным противником? Пути, что ведут нас, известны одним лишь богам – а мы только можем предчувствовать их и самим выбирать – идти или нет по тем тропам в грядущее. Верно вся твоя жизнь, сын, полна таких троп – и ты сердцем идёшь по тем верным из них, не сбиваясь – как бы они не были горьки и опасны…
Коммох умолк, и Аррэйнэ внимательно посмотрел на него, точно желая что-то спросить.

– И разве случайно ты встретил её – деву Дейновой крови? Ужели случайно ваши нити внезапно переплелись у горы, когда дороги могли тысячи раз завести вас обоих даже в утробу к скайт-ши в тёмном мире, не сведя во дворце в ту кровавую ночь? Я знаю, с тех пор ты боялся её – её руки, что когда-то едва не сразила тебя, пролив твою кровь и отправив во тьму. Но таковою была судьба видно, чтобы ты, истерзанный под её ножом столькими ранами, всё-таки выжил… и Майри – тысячу раз будучи готовой поплатиться за то головой – сама чудом осталась жива. Неспроста – и не нашей с тобой волей – твой путь, Аррэйнэ, пересёкся с этой дочерью Дейна.
– Но даже если и так, отец – почему не сказал мне кто есть она?
– А что бы оно изменило? Смог бы убить её ты – за то лишь, кто есть Майри – когда сам отпустил её прочь на свободу, позабыв про отмщение?
Аррэйнэ не ответил.
– Вижу я, что творилось в душе твоей, сын. И спровадить её ты хотел прочь как можно подальше, потому как она тебе перед глазами – что живое напоминание о том, как ты под её ножом едва не погиб. И тем же часом и отпускать не желал – сперва оттого, что Майри тебе стала неким ключом от минувшего, своей песней открытого – а потом… И не знал ты, что хуже оно для тебя – подле себя её дальше оставить или прочь отпустить.
И судьба Майри неспроста привела её в Эйрэ к тебе, заставив отправиться от отчего дома в такой дальний путь, пойти вместе с родичами на войну. Думаешь, просто то было осилить для девы, будь она хоть бы трижды из Дейнблодбереар? Ты своего имени не помнишь, кем был… а каково же ей было жить, чувствуя, что она своего имени неправо с рождения лишена – ей, равной прочим родичам крови Дейна? Уж и не знаю, что горше…
Сперва мне самому невдомёк было, отчего ты её пощадил и спровадил ко мне – саму Дейнблодбереар, свою же убийцу. Но чем больше о Майри я узнавал, тем больше в том сам понимал, что неспроста она повстречалась тебе – и не мне, старику, вмешиваться в то, чему быть сами боги определили наверное…
– Не знаю я даже, отец, что со мною случилось – отчего точно боги мне сердце взмутили как реку в половодье… – проговорил он негромко и тяжело, – что едва не сгубил я себя и её этим помрачением, так позабыв обо всём, кто мы есть…
Умолкнув на миг Аррэйнэ тяжело пошевелил челюстями, точно силясь сказать что-то.
– Ведь сначала, как встретил её – было же мне там предчувствие, что нельзя с нею быть, что не до?лжно так, только не с ней… как с сестрою нельзя – но не внял… как ослеп. Словно дева из Эйле она появилась из мглы, что забыть я готов обо всём был как дурень – и во мрак слепо кинуться следом…
Старый марв-сьарад похлопал приёмного сына рукой по плечу, успокаивая.
– Не кори себя, Аррэйнэ, что всему вопреки, против рассудка, сердцу вдруг стал перед ней не хозяин и полюбил её… если рядом с тобой – своим первым врагом – в ней вдруг женщина пробудилась. Уж если она, дейвонка – убийцу своих братьев, кровного врага её орна, и вдруг полюбила всем сердцем – то видно не нами было это предрешено. И нет в этом зла никакого…
Аррэйнэ долго молчал, и его лицо сводили морщины тяжёлых раздумий.

– Неужели, отец, мы лишь слепые котята, которых с рождения ведёт десница богов – и не вправе изменить предначертанного?
– Отчего же? Я ведь сказал тебе, что неспроста ваши дороги пересеклись. Да, замысел судьбы невозможно прозрить – но разве не бывал ты в святилищах на прорицаниях в первый день Белтэ и ночь перед Самайнэ, когда цепь нынешних дней пересекается со временами минувшими, открывая нам путь в иной мир – и с грядущим, ведомым богам лишь в их бушующих думах? Все знаки и пророчества лишь вещают о том, что быть может, к чему привести может выбранный каждым из сущих их путь.
Но разве не сами мы эти пути выбираем – идти по нему или сбочить? Разве не ты стоял на распутье перед каждым роковым выбором? Всё это дары жизнедавцев… но принять или нет то лишь ты один вправе – и ты не погасил те их искры, что вопреки всему попали в ваши сердца. Если двое казалось бы немыслимых вместе врагов – потомица старого Эрхи и Лев А?рвейрнов – и смогли полюбить вдруг одна одного, то может быть в этом и есть предначертанное вам. Но случилось бы это, если бы вы сами того не желали, не стремились друг к другу?
– Нет…
– Вот и я тебе это толкую. Быть может сама Судьба привела к тебе Майри посреди этой распри – и то, что от её руки тебе не суждено было пасть, а наоборот – благодаря этому из своей памяти минувшее зачерпнуть как воды из ключа, чтобы вспомнить себя, кем ты был?
Коммох умолк на мгновение, пристально глядя на сына.
– А быть может она тебе просто на счастье дана была – твоя Майри…
Аррэйнэ, поражённый услышанным от отца, поднял взор на него.
– А разве её ты не заслужил? Или эта женщина чем-то пришлась не по сердцу тебе?
Он несогласно мотнул головой, опять признавая правоту старика.
– Боги порой так слепы. Чем ты заслужил эту долю – быть с рожденья безвестным, не знающим крови своей? А она свою чем заслужила? Не томи своё сердце глупыми домыслами, Аррэйнэ, отчего так случилось. Разве не был ты счастлив с ней – или я одурел и ослеп уже к старости, вас двоих рядом видя? Счастливым тебя я давно уж не зрил так как нынче… словно не обычная дева была подле тебя, а сама прекрасная Гванвейл, весной по земле и сердцам своим светом идущая.
Коммох умолкнул на миг, глядя сыну в глаза.
– Мой упокойный отец Белг говаривал как-то, что по одному взору мужчины можно понять, когда тот на женщину смотрит – на уме у него о ней то лишь, от чего поутру поясница болит… или что будет она на всю жизнь его тенью, и сердце о сердце они согревать рядом будут друг друга. Если вы повстречались – пусть и врагами сначала – но друг другу на счастье, так тому и быть должно – и держи её подле себя как ту птицу, что сама вдруг к тебе прилетела. А ты теперьсам отпустил от себя своё счастье, сынок – сам отогнал эту птицу с ладони…

– Она дейвонка… – словно заклятье, глухо повторил Аррэйнэ сказанное им прежде, – а я… я…
– Ты сам знаешь кто есть ты. Да, ты Лев А?рвейрнов, их первый враг. Но любая распря завершится однажды – ещё не бывало обратного.
– Войне этой предела не видно, – несогласно мотнул головой сын, – лишь жар её всё разгорается… сам я его раздуваю как ветер – не зная что будет, сгорю ли в нём завтра – не вправе сдаться и отступить.
Он умолкнул, взирая на край небосвода на западе – где уже совсем скоро пролягут их тропы к грядущим сражениям с недругом.
– Каждый день для меня как последний. Того завтра не видно с коня и с дозорных закопченных веж… И доживу ли я сам до победы, отец – когда свою смерть сам в себе и несу – тем, кто я есть? – возразил Аррэйнэ, морща лоб, испещрённый бороздами тяжёлых раздумий, – а если и доживу – то что проку мне в том, что возьму её как добычу? Будет ли счастьем для Майри та доля? – взгляд его на миг стал презрительно-жёстким.
– Верно, сын. Как бы она тебя не любила всем сердцем, как бы Майри не готова была пойти за тобой следом, быть твоей тенью везде тебя подле, позабыв обо всём – позабыв, что она не супруга тебе – она не отринет свой род, к которому принадлежит. И твоей она сможет стать только с согласия родичей, которые сами её отведут к тебе с зажжённым огнём как жену по закону, а не впотьмах тайком она к тебе прибежит снова. А если и прибежит – то всё равно не останется подле тебя навсегда…
– Значит не будет так никогда… – негромко промолвил вдруг Лев, не глядя на старика и устремив взор куда-то вдаль.
– Я рад, что ты понял меня, Аррэйнэ, – улыбнулся вдруг Коммох.
– Что понял, отец? – сын недоуменно поднял брови, не поняв его слов.
– Что ничто в мире не вечно, и за теменью ночи придёт новый день. Придёт время, и сам то поймёшь… – лекарь смолк на мгновение, глядя на сына, – а пока не морочь нам головы пустыми речами, что мы здесь с тобой языками посеяли… Тебя уже твои люди заждались. Ступай, сын – теперь опять твоё время пришло, час ликования Отца Всех Клинков. Откуда мне знать, что сам Бури Несущий предрёк тебе? Мы дети богов, а не рабы их, как у преклонившихся неумолимому року их веры южан из Ардну?ра, и судьба наша не предписана никем от рождения и до ям. Ты сам выбираешь все тропы свои – вот и иди ими. Сердце само приведёт куда должно…
Он ещё раз крепко обнял парня обеими руками, смахнув с морщинистой щеки слезу.
– До встречи, отец. Береги себя!
– И тебя стереги Пламенеющий…

Сруб отца остался позади. Аррэйнэ быстро миновал путь к воротам из кадарнле, где его уже ждали готовые к выходу боевые товарищи – тысячи их – ожидая лишь Льва, который снова поведёт Стремительные Рати по кровавому следу опасных и дальних дорог.
– Все? – одним словом громко окрикнул их Аррэйнэ, привстав в седле радостно заплясавшего под седоком Ветра.
– А как же! – раздалось в ответ из множества глоток. Залязгала сталь вскинутых к небу мечей и секир, и гулкий грохот ударов их ненасытных острий о навершия щитов потряс кадарнле точно грозовой раскат перед ливнем, эхом улетая над бескрайним чернолесьем простора за небокрай. Взревел гулом бронзы рог-керв, заставляя сердца встрепенуться.
– Веди, Лев!
– Рубать мохнорылых!
– Все готовы, почтенный! – доложил его второй помощник Тадиг из Тафи, поровняв свою кобылу с пепельно-серым жеребцом предводителя.
– Славно! Железный – ты что нам скажешь? – Убийца Ёрлов обернулся к Гайрэ.
– Мои все готовы, подле тебя пойдём в помощь тысяче Долговязого, – согласно кивнул младший племянник фе?йнага Конналов.
– А у тебя, Молот? – спросил вершний у Каллиаха, чей огромный конь стоял подле них.
– Давно уже ждём, когда ты поведёшь через броды, – тот похлопал по холке зафыркавшего огненно-рыжего Скамалла, успокаивая животное.
– Тебя мы тут тоже зажда?лись.
– Уж извини, Лев… – вдруг нахмурился сын кузнеца, – …так вышло нескоро. Дел было море в ардкатрахе. И с женой распрощаться не мог.
– Три кровати, прощаясь, сломал не иначе? – хохотнув, пошутил над ним Тадиг.
– Не считал – так молчи… – огрызнулся сын Бхоллэйнэ, показав свой огромный кулак.
Слушая их, Аррэйнэ на мгновение смолк, сглотнув навернувшийся горький ком в горле, но затем вновь пришёл в себя – осознав, что иного пути у них нет. Да и не было вовсе…
– И спасибо, что вышло там так у тебя… что так долго не ехал… – сказал он негромко.
Молот удивлённо взглянул на их вершнего, не поняв его слов – но Лев снова умолк, привстав в стременах.
– Пора! – окрикнул он, вскинув копьё в направлении бродов.

С высоты зашагавшего Ветра Аррэйнэ пристально окинул взором далёкий небокрай на закате, куда их через миг поведут роком свитые общие нити суде?б – чтобы железом рвать пряди чужие в утоке полотнища жизни – и кому-то из них быть и так же оборванными под десницей незримых и неумолимых ничем прях. В той стороне три рассвета назад среди утренней мглы скрылась та, о ком он за эти дни так и не вспомнил ни разу – та, которую он сам отпустил от себя прочь, спасая её от начавшейся снова войны, и от себя самого – от того, кем он был…
Верно, далеко уже унесла Майри из Дейнова рода её шустрая кобылица, направляясь туда сквозь леса и болота. Но всё равно не желая, чтобы пути дейвонки и идущего следом на запад их воинства пересеклись, он взял направление чуть южнее к Твёрдому Камню. Следом за его конём тронулось семитысячное воинство, ринувшись вброд через ставший мутным от поднятой копытами и колёсами грязи поток помежной Дуб-э?байн в леса, за которыми начинались уделы Дейвоналарды.
Кровь, Пламя и Смерть шли мертвя?щею тенью за ними.

ГОД ТРЕТИЙ "…ПРОКЛЯТИЕ ТРИЖДЫ ТОБОЮ ЗАСЛУЖЕННОЕ…" Нить 9
Тёплое лето пришло в ходагейрд, укрыв зеленью листьев сады и высокие ясени, что свечами взмывали вокруг стен Хатхалле. Шумели как прежде забитые людом все торжища с лавками, снова взнявшись из праха пожарищ запрошлого лета, когда страшная ночь поглотила огнём и железом пришедшего воинства Эйрэ их прежний достаток с богатством товаров. Ветер рвал стяги ёрла и всех ему верных домов над клыками отстроенных хугтандов укрепи, развевая их ткань шитых знаков семейств под простором небес. Во дворе среди топота с лязгом гомонили воители, упражняясь в кругу на мечах и секирах, и звенели удары копейных окованных древок. Сын её ловко сновал по камням, отражая замахи с подсечками Агиля, кто с усмешкой учил чадо Храфнварра бою, не пытаясь давать тому даже поблажек – и сам Гераде молча взирал на их сшибку, с одобрением глядя на Бродди.
Наблюдавшая Гвенхивер вновь отошла от окна, уложив засыпавших уже дочерей с её рук на кроватку, затянув туго завязи тканых шнурков на разрезах рубахи с груди. Пока те будут спать, вновь отпряв от её молока, а гостившая Сигрит ушла по делам, было время взять иглы и нить, сев за пяла.
Жало острой стальной нитегонки пронзило тончайшую ткань, увлекая собою цветную дорожку незримою жилой сквозь плоть полотна. Под руками её тихо вились следами кручёные петли стежков, собираясь в рисунках причудливой вязи из трав, древ и птиц, быстрых ланей и хищных волков, толстых вепрей и свившихся змей, что как дивно исплетенный ком из телес и ветвей увивались по белому снегу тряпицы. Вшивая их знаки в дорожки ните?й дочерь Ллугайда молча воззрила на двор, где в кругу уже потный запыханный Бродди не сдавался под натиском Агиля, вновь и вновь устремляясь сдержать его выпады – и доселе стоя на ногах под придирчивым взором отца, одобрительно зрившего бой их с Подковой.
Женщина вновь улыбнулась, взирая на сына и мужа – и в глазах её вспыхнул на миг блеск волнительной радости. В сердце Гвенхивер углем теплилась та вера, что сумеет она сохранить это хрупкое счастье, обретённое подле Прямого – как пережившим когда-то ужасную гибель, лишь двоим им понятную – сохранить, не дав хищному року отнять у неё. И игла в её пальцах опять своей сталью пронзила уток плотной ткани суде?б между кольцами пял.

Тут, в покоях их скригги была тишина. Убрав косы за спину дочь конюшего села на стул перед писчим столом и воззрила на родича. Старый Сигвар с усмешкой взирал на неё, как уже повзрослевшая Гудрун умело взяла в руки нож для точения перьев, и зао?стрив гусиную лепесть макнула её оконечник в чернила.
– Что сегодня, почтенный? Кому будет слово?
– Скригге Утир… – Коготь на миг стишил голос, взглянув сквозь слюду оконицы, – видно глух их Груа?ла как тетерев – что не тех он забрал в Тёмный Дом, кого нынче бы стоило.
– Так и будем писать? – усмехнулась девчушка, крутя пальцами прядь павших ей на лицо завитков.
– Нет конечно… Пиши как вчера – что все скригги великих домов будут созваны в Вингу, дабы им сообща решить многое летом. Что Совет всех семейств соберётся спустя три седмины, и их дом средь древнейших и первых по че?сти был призвал владетельным ёрлом дейвонов, дабы про?чить совместную волю и мудро решить все вопросы меж орнами Утир и Скъервир.
Жало острой гусиной ости? заскрипело по коже, оставляя собой завитки тонких рун по убеленной глади богатого чистого свитка, когда Гудрун умело писала слова скригги дома владетелей, раз за разом искусно макая его оконечник в чернила.
– Ты ещё не велел мне писать и последний твой свиток, почтенный… – дочь конюшего вновь оторвала глаза от послания, посмотрев на умолкшего скриггу.
– И какой же? – тот пытливо и пристально глянул на девушку.
– Для Дейнова дома.
– Наблюдательна ты, моя милая. Даже Ульф всё на память не счёл, когда письма готовил.
Клонсэ смолк на мгновение, глядя на Гудрун.
– Да – и им будет свиток сейчас… Дай докончить лишь этот. Пиши.
Сигвар хрустнул затёкшею шеей, усевшись удобней на стуле с резною высокою спинкой, и рука скриги сжала кость посоха, водя его жалом по глади цветных половиц.
– Пусть сюда всем семейством он явится – стоит глянуть на дочерь его и племянниц. Ибо дел у нас с ним теперь много – и ратных, и прочих – в чём он явно желает взять верх.
– А за что был он прозван так – Твёрдым Коленом? – спросила вдруг Гудрун, подняв взгляд на их скриггу и отвёв от готового свитка перо с набрякавшей на ости чернильною каплей.
– Расскажу тебе позже, моя дорогая. Пиши. Жду я Ройга в Хатхалле – занять место брата в Совете.

Когда свиток послания был завершён, и мельчайший калёный песок впитал лишнюю жидкость чернил с листа тонкой телячьей убеленной кожи, пальцы девушки ловко свернули ту в трубку. На стык скрутки густевшими каплями стёк разогретый напёрсток зелёного воска, и рука юной Гудрун поставила поданный скриггою оттиск печати семейства владетелей.

Пчёлка рвала траву под копытами, набивая живот свежим мятликом с клевером. Кобыла была хоть не лучшей породы из северных дальних уделов, но ход могла выдержать точно не хуже других скакунов – хоть порой насмехались над нею иные из свердсманов, видя мохнатую шкуру его скакуницы и ноги пониже иных жеребцов. Впрочем, Бундин на всякие шутки не отзывался – а может быть просто умел сделать вид, что плевать ему с кручи на всё это – как велось уж с рождения сына двоих неизвестных отцов. Кобылица хорошая, жаль расставаться – но раз уж покрыли её по весне, скоро надо избавиться, дать ей уход и хорошее стойло с кормёжкой, а себе взять другого коня. Пусть жеребится в покое, не в поле в пути. Жаль – привык он к Литбё как к товарищу… как к последнему знаку из дома, где жил сам когда-то и рос. Но вся жизнь такова, что нельзя без потерь – нельзя брать не отдав – так сказал как-то дядя…
Бундин задумался, лёжа на тёплой земле луговины у самой излучины речища Бы?стрицы. Мысли, что исподволь резали душу от самых Помежий с той встречи со зрящей, опять возвратились в мгновения отдыха точно незримые жала иголок, впиваясь под сердце. Быть может имей он надёжного друга, доверься ему, попроси дать совет или выслушать – было бы меньше сомнений и мер, что пытался возвесить и выбрать Ничейный – как быть. Но с рождения так повелось, что единственный сын Иннигейрд был один – ведь порою так легче.
– Гицур – чего там из дома слыхать? – он негромко окликнул товарища, кто спал подле, улёгшись башкой на седло, пока скакуны отдыхали, скубая траву.
– Да я чего знаю… Последним видал Бъярни Тощего из Ви?лльтурсто?ры, – пробубнил тот сквозь дрёму, зевая.
– И чего за известия? Что у нас в Волчьей Чаще творится?
– Будто они там в их Диком Раздоле до нас каждый день выбираются…
– Что про Гильду есть? Хоть возвратилась?
– А пёс… а-а-а… её знает, – Гицур зевнул, потянувшись, – вроде как нет, так и шляется где-то при воинстве Бычьей Башки.
– А про Грени Сырого? – осторожно спросил он – как будто боясь, что товарищ в вопросе уже угадает ту тайну, что в потоке разлива весной уплыла с телом родича к западу в ночь.
– Из ваших который, из Къеттиров?
– Он.
– Не слыхал. Где он сам – хоть у ветра пытай. Во что знаю – та дочь кузнеца Снорры Левого замуж к зиме собирается – Эдна которая. Обскакал тебя вашего мельника сын! – он шутливо ударил Ничейного в бок кулаком, хохотнув, – будет её теперь драть вместо круп на муку своим жёрновом ночью, раз уж ты прозевал эту девку, дурила!
– Я же ей клятв не давал – и она мне… – Бундин махнул безразлично рукой, хоть на сердце вдруг стало ещё холоднее и горче. Не давал – дал их Хугилю верно служить и сражаться.
Он привстал, оперевшись рукой о седло отдыхающей пасшейся Пчёлки, и взглянул на течение Быстрицы. В памяти всплыли вдруг шёпотом уст умирающей зрящей слова её… Трижды Предатель.

Он давно всё пытался решить. С того самого мига, как пальцы её начертали багровым на дереве старых ворот его рок, предрекая стать тенью Ульфстюра, прокля?того всеми – и что в Ормхал лежит его путь, в темноту. Порывался вернуться домой, позабыв про зароки и жажду воительной славы, что гнела его сердце той тихою завистью к свердсманам разных домов. Разве хуже он прочих, что станет сидеть у печи, когда все их семейства и родичи дяди из Къеттиров дружно взялись за мечи в этот час? «Даже может получше иных» – так сказал как-то Мейнар в тот их разговор. И он сам это знает. Даже Брейги Три Жала – и тот постепенно умолк, не стремясь больше вылезть с ним в сшибку, не раз получив и упав как изрубленный, всё пытаясь сразить его палкой в кругу – даже будучи там не один. Так чего же сидеть ему дома подобно калеке иль бабе, зачем?
День назад у ворот тверди Дейна на Круче Бундин встретил в толпе сына Бурого, Айнира. Жаль, не вышло у них и обмолвиться словом на сей раз – лишь кратко кивнуть головами друг другу в приветствие. У него бы он точно по-братски спросил там совета, поделился бы теми сомненьями, что как гвоздь в подошве? рвали сердце – как быть? А быть может и стоило – встать там в воротах, Литбё навязать и остаться а хоть и до вечера, наплевав на приказ Брейги ехать с десятком товарищей к западу, закупить скакунов и овса в здешних селищах. А быть может и вовсе остаться бы с ним, пойти по?д руку Айнира прямо в Железную Стену… Но клятву он дал уже Хугилю.
«…и предашь и опять, преломи?шь все присяги… лишь всё хуже и хуже, кровавей… страшней» – снова всплыли слова её в памяти божьим пророчеством.
Если некуда вовсе бежать, если тем лишь приблизит своё он проклятие, уже дважды предав, изменив слову клятвы – так пусть вьётся как сплетено… может так лучше. Может будучи подле Копыта среди северян он сумеет избегнуть того, сдержав данную Хугилю осенью клятву?

– Пора, – окликая товарищей Бундин поднялся с травы, подозвал к себе Пчёлку и быстро её оседлал. Товарищи скоро уселись верхом на своих скакунов, и загон их помчался к востоку обратно до Кручи, где у Хугиля было какое-то дело с призвавшей его аж с Помежий роднёй. Комки грязи взвили?сь из примятой железом десятков подков луговины, когда токот копыт зазвучал над простором.
Но в ушах парня едким смешком из уст зрящей стоял её хриплый, уже затихающий голос, звучавший как будто из темени Ормхал:
«И беги, не беги – суждено тебе трижды предать, платя кровью. Видно рок твой таков… так судьба твоя сплетена свыше. А быть может ты сам… за всё будешь в ответе»
«За что это мне?» – снова спросил он себя.
«Но иной раз таков сам их рок… что порою предательство будет единственно верным… судьбой…» – донеслось ему тихим и грозным ответом из памяти, – «Может… нужно так…»

Долог был путь до родного порога…
Почти две седмины он занял у Майри, и нелёгок был даже мужам – не то уж, что женским плечам. Первые шесть дней она проплутала по чащам лесов и болотам вдоль самых восточных отрогов Каменных Ворот, с трудом находя путь по дикому бездорожью через замшелые буреломы и глухие урочища. Ночами во мраке там рыскали то ли свирепые звери, то ли призрачные тени самих одедраугров, своим рыком и воем во тьме холодя её сердце. Но ни бродячие стаи волков, ни медведи, ни горные львы отчего-то не тронули стремившуюся в родные края на закат усталую и оголодавших без окончившихся припасов с овсом всадницу с рыжей кобылой. И всю следующую седмину их путь лежал к югу в направлении к Винге, где недалеко иуже было то место, куда сходились пути всех людей орна Дейна – их древняя родовая укрепь на Круче Закатного Ветра.
Восьмину за восьминой Майри оставляла позадилежавшие на её пути всё более часто лежавшие тут гейрды и селища, правя усталую и давно не видевшую овса Тиннэ к родному порогу. Пыльные вытоптанные дороги и лесные тропы, русла пересекаемых вброд рек и ручьёв, сумеречные чащи и светлые боры с перелесками, возделанные поля и луга – всё это как вихрь проносилось перед её глазами, в которых высохли слёзы первого дня обретённой свободы и уже светилась радость от возвращения домой.
И когда на тринадцатый день странствия она увидела над небокраем приметную издали вершину лесистой горы Вестрэвейнтрифъя?ллерн, у подножия которой уже много веков стояла укрепь их орна, Майри расплакалась навзрыд, глядя на снова узретые родные края. Совсем рядом был дом её предков, где жила ближайшая родня по отцу – брат, дядя Доннар, и сам скригга Эрха – глава Дейнблодбереар, старейший в их орне. Тут же некогда появилась на свет и она, перед тем как Конут Стерке перевёз жену с едва рождённым ребёнком в Глухое селище ещё дальше на север, спасаясь от неправого гнева их мстительного владетеля Къёхвара.
Подгоняя Тиннэ ударами ног по её отощавшим бокам, Майри пустила кобылу рысью по узкой тропе, нырнув в поросший рябинами и орешником глубокий распадок. Когда рыжая вынесла всадницу на другой бок ложбины, до горы оставалось уже немного.

Сосновый лес закончился, распахнув перед взорами Майри с её жеребицей широкий зелёный луг-пастбище, тянувшийся вдаль и переходящий в возделанные поля, которые окружали со многих сторон твердь на Круче, окружённую тёмными пятнами древних дубрав. Раскачивавший медностволые сосны песчаной гряды и росшие по солнечным гривам заросли ольхи с березняком ветер запел над свободным простором. Издали почуяв человеческое жильё Тиннэ застригла ушами и радостно заржала.
– Спокойно, моя хорошая! Мы дома… – Майри потрепала усталую кобылицу за холку, правя её в сторону видневшейся вдалеке проезжей дороги, что вела прямиком к тверди предков. Едва животное перескочило канаву и приземлилось копытами на накатанный колёсами перекатов большак, как тут же оно дважды ускорило бег, задрав хвост и оглашая простор громким ржанием.

На всём скаку Майри приблизилась к первому ряду укреплённых внизу толстой каменной юбкой стен укрепи, где через опущенный над сухим рвом мост сквозь широко растворённые главные ворота в этот миг проезжал тянимый волами высокий воз с сеном. Гикнув, она подстегнула Тиннэ поводьями и как вихрь ворвалась во внешний двор тверди, пронесясь точно молния в узком проёме вдоль воза так быстро, что шедшие пешими возницы дружно шарахнулись в стороны от испуга, а проспавший её появление немолодой уже стражник подскочил на ноги, хватаясь за прислонённую к стене пику.
– Эй, стой! – заорал он ей в спину, размахивая оружием и дёргая за верёвку тревожного била, – клянусь Всеотцом – железа отведаешь в спину, сношай тебя волки! Люди, к воротам!
Вид появившегося тут незнакомого всадника в запыленных дорожных одеждах переполошил всех, кто был в тот час во внешнем дворе стерквегга. Заслышав бренчание била и зычные крики стражника из окон построек выглядывали встревоженные, не узнававшие её земляки и родные. По сходам со стен уже мчалась копейная стража.
Майри резко остановила Огненную у конюшни и торопливо соскочила с седла наземь, скинув на плечи прикрывавший лицо наголовник.
– А ну стой, волчий ум… – подскочивший к ней с пикой наперевес стражник в лёгкой чешуйнице замер на месте от удивления, поперхнувшись на полуслове – пусть и не сразу, но узнав её, выросшую и повзрослевшую за прошедшие годы.
– Тиу?рра? – робко произнёс он, опуская вскинутую для удара пику жалом к земле, – ты?
– Я! Я дома, Бер! – она бросилась ему на шею и крепко стиснула стражника в объятиях.

– Айнир рассказал нам, что ты два года назад поехала с его людьми на восток вдогонку за воинством Уннира – и сгинула там в бою с рыжими…
У стражника навернулись на глаза слёзы. Он – и сам родом из младшей ветви Дейнова рода, всю жизнь служивший Доннару Бурому – хорошо знал с самого детства единственную дочь его упокойного брата, и был несказанно обрадован, вновь увидав её спустя столько лет здесь в родных стенах – живой и невредимой.
– Да – два года была я в неволе, прежде чем смогла вырваться прочь. Снова дома, хвала Всеотцу! – заплакавшая от радости Майри не могла насмотреться на родные ей стены, крутясь на месте словно волчок и жадным взором ощупывая твердыню своих предков.
– Скажи, Бер – а как давно появлялись тут дяди? Или хотя бы кто иной из старших из родичей? Здесь же наш скригга, так?
Стражник отчего-то потупил взор, не проронив ей ни слова в ответ.
– Бер, отчего ты молчишь? – Майри резко обтухла, ощущая тревогу.
– Они все тут, тиу?рра – и твой дядя Доннар, и Айнир, и все ближние из нашего орна, кто только смог в этот ратный час сюда выбраться.
– Даже Копыто приехал от самых Помежий… – поддакнул один из подростков, что бдили охрану по стенам за стражу.
– Верно. Все тут… И сам скригга уже как два года находится в укрепи, и с тех пор Кручу не покидает. Он стал очень плох – особенно нынче, когда мы потерпели столько поражений за зиму, – Бер опёрся на пику, почесав подошвою обувки колено, – Доннар делает всё возможное, чтобы спасти его – нопохоже, что час нашего Эрхи уже истекает…
– Быть не может! – вскрикнула Майри, вздрагивая от самой мысли, что их орн лишится своего скригги в такой опасный для их земли час, – он ведь был так крепок! Отчего же теперьему хуже?
Бер пожал плечами, сурово вздохнув в поседевшую бороду. Подле него в молчании застыли и выбежавшие во двор земляки.
– Неужелине догадываешься, тиу?рра? Сперва вражье нашествие в самое сердце страны, а затем весть о гибели стольких родичей – да и молва о твоей тоже кончине – для него это было сильнейшим ударом. Наш Эрха слёг в одночасье как срубленный дуб.
– Всё так! – закивала одна из служанок, жена главного конюшего, – как только услышал об Огненной Ночи, что рассказал ему вестник о гибели ёрла и иных наших бедствиях, кои принёс этот Лев их из Эйрэ – прямо тут во дворе пал как скошенный! А ещё…
– Помолчи, Гильда, сам всё расскажу! – оборвал её стражник, – и не удар Эрху вовсе разбил – а всё равно телом он слаб как немощный, и не в силах с тех пор даже встать с ложа на ноги. Он вроде бы ясен умом – и как прежде наш скригга и защитник Дейвоналарды в отсутствие законного полнолетнего ёрла, как и раньше возглавляет войска и ведёт ратные приготовления. Только… – Бер запнулся, умолкнув.
– Только что? – пристально взглянула в его глаза Майри, ожидая ответа.
– Негневайся за сказанное, тиу?рра… но даже почтенный Доннар считает – не говоря уж про прочих тут родичей – что наш Эрха от тяжкой болезни уже повредился рассудком. Его дух ослаб, он в страшной тоске и терзаниях, постоянно твердит что-то непостижимое нам…
– Эй, Бер, старина – кто там приехал? – раздался вдруг чей-то знакомый дочери Конута молодой голос с ведущей на верхние ярусы стерквегга каменной лестницы, – от дяди Мейнара что-ли гонец?
Майри вскинула туда взор и увидела неторопливо спускавшихся к ним трёх парней. Тот из них посередине, кто и окликнул Бера, был с короткой ещё светлой бородой, в ком дочерь Конута не без труда, но сразу признала своего брата – без столь привычных его обличью оружия и брони, одетого по-домашнему в долгие свободные поножи, подпоясанную расшитую рубаху и тиснёную выжженными в коже узорами лёгкую верховни?цу без рукавов, поверх которой привычно уже свисал с шеи на истёртом шелковом шнурке знак трёх огненных стрел Горящего. Там же подле него с удивлением взирали на гостью ещё двое их родичей, повзрослевшие сыновьявершнего стерквеггом в Э?икдаленгейрде однорукого Турсы Медвежьего – молодые Эвар и Къеттир.
– Айнир! – вскрикнула она радостно, махнув рукой.
– Вотин… Неужели это…– поминая Всеотца, негромко выдохнул узнавший её издали брат, словно застыв на месте в оторопи. И через миг распахнув в приветствии руки бросился по лестнице вниз, перескакивая через пять ступеней разом.
– Сношай меня волки! Майри! Майри, это ты!
Он обхватил дочерь Конута в крепкие объятия и обрадованно закружил над землёй.
– Майри, сестрёнка – ты жива! Это и вправду ты! Эй, парни, гляньте вы только – это же наша Майри вернулась сюда! Ульф, где ты там, сношай тебя волки! Глянь кто тут есть! – заорал он во двор.
– Да, Айнир, я вернулась! – она не могла налюбоваться на так повзрослевшего брата, обрадованно зацеловав его словно малого ребёнка и сквозь брызнувшие из глаз слёзы радости погладила по голове.
– Как ты возмужал! О тебе уже слава гремит первее иных ратоводцев; где бы я не проехала – лишь о Книжнике все говорят. Тогда был ещё юноша, а теперь настоящий муж, вершний Ярнвегг… – она ещё раз обняла Айнира, с радостью глядя в его обветренное лицо с незаметною ниткою светлого шрама на левой щеке – знак ветров и ненастий, встречаемых им на полях всех бессчётных выправ и сражений. Знак войны, что остался отметиной брату…

– Лапка, зараза, лягается – не даёт себя крыть Корчу, чтоб её волки сно… – вышедший с коновязей со случной шлеёю в руках Ульф Твейрокси на миг онемел.
– Майри! Здравствуй, сестрица! – повзрослевший и ставший шире в плечах младший племянник Бородача придя в себя радостно обнял повисшую у него на шее дочь Конута, обрадовавшуюся встрече с ещё одним близким родичем и другом детства из Хейрнабюгде.
– Майри, я всё не верю глазам, что ты тут! Отец! Эй, отец! Выйди глянь, кто к нам прибыл! – Айнир загорланил в бок затворённых дверей, из которых сам прежде явился на двор.
Из их сводчатого проёма показалась стать Бурого. За прошедшие два года дядя не изменился – ни согнулся, ни располнел, как иные в том возрасте. Лишь новые морщины избороздили лоб, ина висках добавились нитки седины – знаки тяжёлых испытаний и невзгод. Но ни статью, ни глазами он не постарел и не осунулся, оставаясь первым из военачальников Дейвоналарды, искуснейшим после старого Эрхи воителем и истым Несущим Кровь Дейна – вторым по старшинству и воинской славе в их орне.
– Отец! Только посмотри, кто здесь!
– Майри! Девочка моя! – Доннар вздрогнул в волнении, торопливо спускаясь по лестнице. Спустя несколько мгновений очутившись внизуон крепко обнял племянницу, прижав к себе что было силы.
– Я уже оплакал тебя – и страшился появиться перед братом в чертогах у Вотина с вестью, что не уберёг его кровь, – прошептал он сквозь слёзы, не выпуская Майри из объятий, – но верно сам Всеотец охранил тебя все эти годы… Где ты была? Что с тобою случилось?
– Дядя, я…
– Погоди – ты верно в пути не один уже день, и голодна – а я тебя держу у родного порога с расспросами? – Бурый заметил её высохшие, потрескавшиеся от жажды и ветра губы и исхудавшее заострившееся лицо – и подозвал к себе стражника..
– Бер, ступай скорее в стряпную – пусть всё тащат из печи немедля! Пойдём, моя девочка, поешь, отдохни. Ты теперь дома, хватит долгих дорог!
– Айнир, – обратился он к сыну, – поставь её рыжую в стойло, пусть ту почистят, накормят – и скорей иди с нами! Икликни всех остальных, кто есть тут – обоих Сверрсонов, Сигвара, Въёрна с сынами – скажи им, что сегодня дочерь Конута возвратилась домой!
– Да, отец! – парень повёл упиравшуюся, не дававшуюся его руке фыркавшую рыжую за повод в конюшни, где снял с кобылы тяжёлый куль с вещами сестры и с лёгкостью потащил его на плече, последовав за отцом – лишь мельком кинув взор на торчавший из ножен клинок с чисто выбитым в твёрдом металле знаком кузнечных искусников Вейнтрисведде, в сомнении хмурясь в каких-то раздумьях. Бурый же вместе с сынами Турсы Бере уже торопливо повёл Майри во внутренние ворота стерквегга, в покои их родового чертога. Тем временем двое подозванных Айниром мальчишек-конюших сразу принялись рассёдлывать и чистить от пота и грязи уставшую кобылицу, налив ей в поилку несколько вёдер тёплой воды, чтобы та утолила жажду после долгой скачки сюда.

Снаружи стерквегг был мурован из камня, обстроен за прошедшие годы с веками твёрдыми валунами гранита и полевого камня, но внутри всё было по-прежнему словно в самые давние времена. Само нутро чертога было срублено из дерева, чьи потемневшие брёвнаы венцов свидетельствовали о давности этой обители. Сюда в светлую просторную горницу над внутренним двором Доннар и привёл дочерь брата. Всё ей было знакомо здесь с детства – вывешенные по белым, мазаным извёсткой раскрашенных узорами и очертями стенам тканые, вышитые и набитые полотнища с искусными рисунками; истоптанный ногами десятков поколений тех в чьих жилах текла кровь их прародителя Дейна дощатый пол; тяжёлые дубовые столы и резные высокие стулья с дивно украшенными спинками; большие лари из бука и ясеня, печи и очаги вокруг покоя у стен; высокие стрельчатые окна из тончайшей слюды и цветного варёного камня; свисавшие с потолка из-под круговой лестницы вокруг чертога огромные кованные светильники в натёках застывшего воска.
– Садись, Майри, присядь же с дороги. Как мы долго тебя дожидались тут, девочка… Где ты была эти два года, как уцелела тогда? – спросил у племянницы Доннар – глядя, как торопливо та ела принесённую на белоглиняном блюде горячую снедь, хватая её руками, от волнения давясь и обжигаясь.
Айнир сел рядом с отцом на скамью, и весь во внимании смотрел на сестру, ожидая рассказа. Подле них в нетерпении внять её речи уселись и юные Эвар с Къеттиром из Дубовой Долины, и двое братьев Сверрсонов, сынов упокойного Лаггэ – и все прочие явившиеся на зов Бурого старшие родичи их семейства, бывшие в этот день в Вестрэвейнтрифъя?ллерн.
– Я потом лишь узнал, что на следующий день весь обоз был разбит, и никто там не выжил – всех смело то воинство Льва. Как ты там уцелела, сестрёнка? – спросил её брат.
– Их конных была только сотня, кто вышел на нас, но а?рвейрны снесли нас внезапностью точно коса траву – всего лишь десяток прорвался назад, и я была с ними. Надеялась, мы успеем добраться до Греннискъёльд-гейрда – но враги нас загнали в чащобу и по-одному выбили стрелами как охотники зайцев. Я-то сама почти смогла оторваться, как мой конь сломал ногу на спуске.
– Э-эх! – с горечью выдохнул Айнир, слушая Майри, – вот ведь как жребий упал тебе… А так глядишь – и от врага ты смогла бы уйти.
– Кто знает то, Айнир? Быть может что разом со всеми я в нашем стерквегге и полегла бы, успей там добраться до городища. Всё одно против тех их загонов та твердь до рассвета не устояла бы. А так мне угораздило брякнуться наземь с коня… – вздохнула она с сожалением.
– И тебя они взяли без чувств, – докончил её слова Бурый.
– Нет, дядя, – дочь Конута несогласно мотнула, – лук-то при мне был, и шестерых я пересчитать там успела!
– Ничего себе, сестрёнка! – у Айнира от удивления подскочили ввысь брови – и сам Доннар, как бы не был тягостен ему рассказ братовой дочери, обрадованно улыбнулся, заслышав такое из уст той.
– Как бы прежде не знал я про твой острый глаз, девочка – так не поверил бы в то ни единожды! – оглаживая долгую бороду восхищенно сказал старый Снорре Свинхофди, прорицатель велений богов в орне Дейна, и с гордостью вопросил у собравшихся родичей, – шестерых сразу – виданно ли такое, почтенные?
– Видишь – не зря тетивою ты мучила руку, как бы там не ворчал старый Хеннир… – обрадованно обратился к дочери Конута Ульф, подбадривая её.
– А дальше что было, сестрёнка? – спросил её Айнир.
– А потом подоспели их лучники – прострелили мне руку и там уж скрутили… – Майри дотронулась до левого предплечья, где под одеждами был скрыт незримый им шрам от стрелы, – тот их сотникспешил следом за воинством арвеннидак Греннискъёльд-гейрду – и оттого меня там не прикончили, как им хотелось сперва – а вместе с ранеными отправили на расправу к горе.
– Ну а что было дальше, сестрица? – вопросил её молодой Эвар Турссон.
– Через день мы в ардкатрах приехали, и там у ворот… – Майри запнулась на миг – так свежо ещё было в памяти то увиденное там.
– Там были колья с головами всех павших в той битве вершних… и твоих сыновей тоже, дядя. И вашего отца Сверры, – обратилась она к сурово внимавшим ее словам братьям Ульфу Костолому и Хенниру Лысому, – и брата ёрла с прочими – всех их, кто пал в эту ночь… Все их головы были взяты добычей сразивших их. Немногие уцелели из наших в Ночь Смерти, кто смог отступить к перевалу.
– Одедраугр пожри их! – заслышавший такую весть Айнир в ярости хватил стиснутым кулаком по столу, и посуда со звоном на миг подскочила.
Дядя Доннар на миг прикрыл ладонью глаза, лицо его свело судорогой при упоминании о погибших старших сынах.
– Словно соль в рану такое известие, девочка… Давно я оплакал обоих. В тот день я со Свейром Удальцом переводил наш загон через переправу у Свартэикфъяллерна – и Горящий послал мне дурное знамение… Два ворона ви?лись над кручей у Чёрной Дубравы, вздымаясь всё выше и выше к макушке – как вдруг порыв ветра швырнул их на скалы, и обе те птицы замертво пали с вершины на земли к ногам моего скакуна. Свейр меня успокоил, что нет в этом знаке дурного предвестия нашей выправе по северным большакам – но я вдруг почуял, что не на нашу с ним долю был выброшен Всеотцом этот жребий. И лишь потом, когда в середине лета до меня дошли горькие вести о гибели в Эйрэ всей нашей выправы, я понял – это на моих сыновей пал там вырок Горящего призвать их так рано в чертоги героев…

– Ну а потом что, сестрёнка? – вновь стал выпытывать её пришедший в себя брат.
– А потом я надолго в узилище загостила. Имени своего я им так и не раскрыла, и обо мне на какое-то время забыли.
– Вот почему мы найти не могли тебя, девочка… Всех я поднял, кому смог дать послания прежним внимавшим мне некогда в Эйрэ мужам среди знатных домов – но никто про тебя не слыхал ни единого слова… – вздохнул дядя Доннар.
– Было ли дело им в поиске том, как война полыхала? – Майри пожала плечами, – даже если бы знала о том я, что ищут меня – то от страха сама не назвалась бы даже друзьями твоими назвавшимся. А?рвейрны готовились к войне, по всему ардкатраху собирались войска, что шли на юг за Борной Старым к Каменному Узлу, спешно укреплялся порушенный за осаду город. Сын Медвежьей Рубахи собрал все их кийны в единый кулак, чтобы ответно обрушить на нас.
– Немногие даже знали про этого младшего сына у Дэйгрэ… – промолвил Доннар, – и уж никто не предвидел, что он окажется в его-то молодые годы таким умелым ратоводцем, нежданно воссев на Высокое Кресло. В нужное время и нужным человеком он оказался, и в воинском запале с упорством ещё поискать надо такого средь арвеннидов – нет и сомнения, что почти все фе?йнаги поддержали его как один, позабыв свои старые ссоры.
– Ещё и круи?нну для упрочнения власти созвал, как и встарь… С кочевниками договориться сумел о союзе. Старый Дэйгрэ до такого навряд ли додумался бы… – добавил прорицающий Снорре.
– А он и есть воин с рождения, – ответила родичам Майри, – возмужавший во множестве битв, хоть и далёкий от Высокого Кресла казалось бы – прямой в обхождении что со знатными, что и с низкими чином людьми, как о нём я в неволе узнала. Он из Бейлхэ – того и достаточно. И именно тем он и опасен для нас как владетель Высокого Кресла, что в отличие от возросших при дворе старших братьев уже по-настоящему опытен на полях битв – но и всё ещё молод и горяч. Тийре жаждет отмщения нам за сражённых в Ночь Смерти родных, как то требует долг. А от своего отступать не привык он – поверь, дядя…
– Да уж – кровь самого Врагобойца, иначе не скажешь. И у павшего дуба гнилого из прочных корней пробивается часом побег с новой силой – так и тут в его доме то вышло. Не каждого из ратоводцев в его-то молодые годы нарекут таким прозвищем – Бесстрашный… – хмуро произнёс Доннар.

– Ну а дальше что было с тобой, девочка? – спросил однорукий Турса Бере.
– А затем их домоправитель дворца – родич прежнего главы воинства тверди, возжелавшего после гибели Дэйгрэ самому сесть в Высокое Кресло – забрал меня во дворец из узилища, – кратко ответила Майри, не желая смущать родичей, кем хотел её видеть там хитрый Броданн, для кого он привёл её в девичьи, с какой целью и умыслом.
– Там я и пробыла до поздней осени среди дворцовых служанок. Думала, от отчаяния и рассудка лишусь, как не могла вырваться на волю из той прочной укрепи. А вести в тот час приходили безрадостные – как а?рвейрны нас сокрушали повсюду, когда арвеннид возвратился с победой из Травяного Моря и бросил все силы на запад, отражая дейвонские воинства.
– Не сокрушены мы ещё, девочка, – успокоил её дядя Доннар, – хоть и тяжкие времена, будто сам Каменная Рука ожил из мёртвых. Но ничего – справимся. В Великую Распрю и тяжелее часи?ны случались. А дальше что было?
– А потом в конце листопада их арвеннид вернулся в Аг-Слейбхе, и под ночь не один появился там в девичьих. Сама сперва не поверила, что вместе с ним был и Ёрлов Убийца, прибывший из выправы по дейвонским уделам. Зашли они перед советом их ратных, переговорить с глазу на глаз да вина выпить – и там…
– Так – погоди-ка, сестрёнка… – вдруг перебил её Айнир. У него поднялись ввысь в изумлении брови, и сын Доннара пристально посмотрел на сестру, точно по-прежнему не веря, что она перед ним, – это… Неужели была это ты, кто убить их пытался?
– Так это ты, девочка, чуть не убила Льва А?рвейрнов? – дядя как онемел в потрясении, не зная что и сказать.
Майри согласно кивнула, смутившись от их пристальных взоров, точно родичи впервые узрили дочь Конута.

– И как ты жива там осталась?
Майри осторожно отстранила пальцами прядь долгих волос от виска, на котором был виден скрываемый ими темнеющий шрам от копейного жала.
– Не добили меня там тогда – хоть и изранили до полусмерти, истыкали копьями. Сама не знаю как выжить смогла…
Родичи хмуро взирали на шрамы, оставшиеся на ладонях у Майри.
– Не вышло у меня сразить Аррэйнэ, дядя, – вздохнула дочь Конута, – била его насмерть, в самое горло и в сердце – да не судьба была видно пасть Льву от руки моей. Арвеннид отдал его лучшему лекарю, и тот Убийцу Ёрлов израненного наверное из самого Ормхал на свет назад вытянул.
– Год мы о нём ничего не слыхали, все уже мёртвым считали давно… – хмуро вымолвил Айнир, – да он оказался живучее гада болотного, зверь этот… что и смерть его взять не смогла.
– А я весь этот год провела взаперти, ожидая расправы. Раз я живою осталась, Неамхейглах решил меня Льву в его руки отдать – чтобы он сам мою кровь взял в отмщение.
Дядя, брат и прочие родичи из Дейнблодбереар молчали, внимательно слушая речь дочери Конута.
– И вот через год сам ко мне он пожаловал в бурру… – Майри остановилась на миг, понимая, что отныне с этих слов оскверняет уста ложью перед доверявшими ей близкими, – и решил там в отместку не просто убить меня – а заживо погрести, чтобы я змеевы норы до смерти успела узрить – и так вот и сделал в то утро.
– Вот же зверь… – процедил сквозь зубы ошеломлённый её рассказом дядя Доннар, – живою?
– Так. Там в кадарнле старая бурра стоит на обрыве – вот в ней меня в яму и скинул, и собственноручно тот выход камнями заклал.
– Выблю?док проклятый… Дай Всеотец с ним в бою когда встретиться! – озлобленно молвил потрясённый Айнир, стиснув в кулаке нашейную скъюту тройных стрел Горящего.
– И что с тобой дальше было? Как спаслась ты из ямы? – спросил её дядя.
– Сперва я убить там себя захотела, чтоб уж сразу – не мучаясь с голода. А потом ненароком во тьме нашла дырку в стене призасыпанную, что под землёй из Аг-Слейбхе меня теми норами вывела – вот уж взаправду где побывала как в Ормхал у змея… Чудо, что камень был выточен сточной водой – так только живой и осталась, на свет смогла выбраться. А дальше уже как могла по лесам сама пряталась, пока в одном селище еду и одежду себе не украла – и так же не раз приходилось, чтобы выжить.
– Не изловили тебя, и уже хорошо, – сочувственно вздохнул дядя, – могли ведь прибить так на месте – не стража его за побег, так поселяне за воровство.

Майри продолжала на ходу выдумывать историю бегства, стараясь, чтобы её повествование не стало уж слишком невероятным.
– А потом я прибилась к обозу на север идущему – по-а?рвейрнски и так говорить могла прежде, а за час той неволи в ардкатрахе ещё лучше выходить у меня стало на разных наречиях. Не распознал там никто как чужачку, хвала Всеотцу. Выдала себя за дочерь бродяжного лекаря, павшего в битве недавно – травы же разные знаю, да раны умею лечить – и так на северные Помежья в путь двинулась с ними чтобы как можно ближе очутиться у наших уделов. Правда тою зимою меня по дороге внезапно свалила болезнь, и до самой весны в одном кадарнле провалялась еле живая. А уж как сумела встать на ноги, так раздобыла коня и всё нужное для дороги. Нашлись добрые люди, помогли – я же за а?рвейрнку себя выдавала, назвалась им чужим женским именем. Сказала, что еду на юг до горы, и так без подозрений исчезнуть смогла – и две седмины сюда добиралась по северу.
– Девочка моя, как ты ещё уцелела в тех дебрях, и в чащобах дорогу нашла? – покачал головой Доннар, – зверья там ведь хищного сколько, болот…
– Да, сестрёнка… – удивлённо присвистнул Айнир, почёсывая бороду, – кто бы подумать мог, чтобы ты такое осилить сумела одна, что и мужам не под силу порой? Видно у дяди Конута не дочь родилась тогда, а сын в юбке… – пошутил он.
– Не всем мужам столько тягот порой выпадает, как тебе боги отмеряли полною чашею, девочка… – ошеломленно покачал головой старый Снорре, – чудо, что ты живою осталась, и сумела к родному порогу спустя столько лет возвратиться.
– Верно сам Всеотец тебя вёл весь путь, дочка, – Доннар сжал руку Майри, ласково её стиснув в своих пальцах, – что такие вот испытания и мужам не по силам иным ты там выдержала.
– Сама ведь не знаю, как всё одолела… – опустила глаза она вниз – стыдясь правды о том, как всё было на деле – кто ей дал всю ту помощь в пути до родного порога, кто её спас не единожды.
– Ты ведь нашей породы, кровь Дейна. Верил я, что останешься если живой ты, то силы найдешь хотя бы краткую весть о себе землякам подать, и к родному огню возвратиться когда-то… А ты много больше осилила, девочка, – Бурый радостно обнял племянницу.

Дослушав долгий рассказ дочери Конута о её тяготах в Эйрэ и непростом пути к дому, прочие родичи начали расходиться по прежним их прерванным её приездом делам. За столом там остались лишь старый Снорре, Бурый с сыном и ещё пара человек из ближайшей родни.
– Дядя, а что творится теперь тут на Круче, какие есть вести о прочих? – спросила Майри.
– Сейчас больше дурных вестей ходит, чем добрых, моя дорогая… Многие пали в сражениях за минувшие две зимы, лишь следами на родовом древе оставшись… – нахмурился Бурый, – вот, на прошлой седмине последним оплакали Эйля с Медвежьей Горы, сына Сварта Упрямого – пал бедняга при наступе в зиму в их укрепи, своей сотней верша? там.
– Снесли голову в сшибке секирой как жёлудь… – со вздохом добавил почтеннейший Снорре.
– Но зато молодых сколько много всю храбрость явили! Вот Айнир каков… – Доннар внимательно посмотрел на смутившегося от похвалы сына, – ещё мальчишка был перед войной – охота да девки одни на уме – а стал лучший когурир среди нашего воинства – да чтоб мне в Хвёггову нору живьём провалиться коль лгу!
– Да уж ладно, отец – не по чести хвальба… Много лучше меня есть воители.
– Не мои то слова, что тебя оценили – кто тогда всех людей из Помежий живыми сумел привести, и скольких ещё за собою повёл, за вершнего став по признанию их – не в пример много старших. А после Скороногого гибели в зиму нежданной кто всех Ярнвегг возглавил теперь, став за Фреки достойной заменой?
– Вот даже как? – улыбнулась дочь Конута, слушая дядю.
– Ну а то! Все два года с седла не слезает, о науках любимых своих позабыл… Той зимой угораздило его вражье копьё сзади в рёбра поймать… – насупился Доннар, с тяжестью вспоминая события, добавившие ему седины в волосах, – думал я, и последнего сына забрал у меня Всеотец… Так он и из Хвёгговых нор сумел выбраться, и опять на ногах как и прежде – заменив мне обоих погибших моих сыновей.
Нахмурившийся было Айнир поймал радостный и полный гордости за него взор сестры, и пожав плечами молчаливо усмехнулся. Жив – и ладно.
– Бок ему, правда, лекари исполосовали нещадно, ну да ничего, сынок – зато жив, в полной силе, уберегли тебя боги от кровяного огня в жилах.
– Да ладно, отец – просто была на мне чешуйница от хорошего кузнеца… – махнул рукой Айнир, – почтенного Хёскульда стоит хвалить – вот кто из лекарей редкий искусник, что тот крюк из кости и седмину спустя легко вытащил, да червями весь гной излечил, не дав сдохнуть от жара…
– Вот значит сколько ещё я о брате своём не слыхала, – улыбнулась Майри, стиснув в ладонях лежавшую на столе руку Айнира, – и не дуйся, отец правду ведь говорит – уж он никого зря не хвалит без дела! Говоришь – года два не берёшь своих свитков?
– Не беру… – произнёс он негромко – и Майри почуяла, как тяжела её брату та ноша, которую взнял он себе на спину за троих – позабыв обо всём дорогом ему прежде, став другим чем он есть – но без ропота нёс сколько будет то нужно для дома, став надёжной опорой отцу.
– Ну где уж с тобой мне равняться, сестрёнка? – развёл руками сын Доннара, – вот кто у нас столько дел в одиночку свершила… И сама уцелела – и едва не добыла головы двух главных зверин! Да ещё не с пустыми руками вернулась домой. Добрую же кобылицу ты в Эйрэ себе раздобыла, Майри!
Айнир взглянул прямо в глаза сестре.
– Хорошей породы твоя эта рыжая, как я гляжу. Пусть и чуток шалая, но на ногу быстрая и выносливая, раз по такому пути тебя принесла. Если теперь ни к чему она будет тебе – так может отдашь её мне на конюшню? Такая кобылица для ратных полей пригодилась бы, чтобы без дела зазря не держать её – а уж жеребята от такой на вес серебра будут.
– Если Корча того вместе с Гнедым не заест сама в случку… – усмехнулся уже уходивший от них Ульф Твейрокси, – кобыла с огнём, дури в ней за троих!
Однако увидав померкший взор Майри сын Доннара смолк.
– Не по чести мне – за другую себя выдававшей – был сделан подарок, чтобы домой возвратиться смогла я… – тихо ответила Майри, опустив глаза вниз, – и не мне им распоряжаться хозяйкой. Да и привыкла я к этой кобыле как будто к родной – так что не сердись, братик, только с собой я оставить хочу эту Огненную.
– Твоя воля, сестрёнка, – пожал плечами Айнир, – просто жалко, если такая добрая жеребица будет попусту в стойле навоз лишь месить.
Он пристально взглянул на сестру, не говоря сам ни слова – точно раздумывая о чём-то – как будто насквозь прозревал её тайну, всё знал, что с ней было…

ГОД ТРЕТИЙ "…ПРОКЛЯТИЕ ТРИЖДЫ ТОБОЮ ЗАСЛУЖЕННОЕ…" Нить 10
– Дядя Доннар, – спросила вдруг Майри, пристально глядя в глаза тому, – а где же наш Эрха? Что с ним?
Бурый нахмурился, и лоб его вдруг разделила глубокая складка морщины. Он кратко переглянулся с седобородым Снорре.
– Должно быть уже ты услышала, девочка… – негромко он начал.
– Да, услыхала – но недосуг мне вникать в пересуды… Скажи ты, дядя, в глаза мне – что с ним? Неужели наш скригга столь плох? Отчего так произошло?
Айнир опустил глаза, избегая пытливого взора сестры, и даже Доннар замялся, не в силах начать речь. Почтенный Снорре Вепреглавый и тот молча оглаживал долгую бороду, не говоря ни единого слова в ответ.
– Ну что же вы молчите? – вновь нетерпеливо вопросила она, с волнением глядя на близких.

Наконец заговорил Бурый.
– Когда вместо ожидаемых вестей о падении Аг-Слейбхе мы воочию узрели конников арвеннида прямо в срединных уделах, а сам вёдший когуры ёрл со всем орном пал в битве, и его голову этот арвейрнский зверь пригвоздил на ворота едва уж не павшего перед ним ходагейрда – вот тогда-то наш Эрха и слёг, лишь едва эти горькие вести заслышав.
– Всё так… – сокрушённо вздохнул старый Снорре, кивая в согласии с Доннаром, – сам тому я свидетель. Сокрушили его те события…
– Стар он уже, как никто из живущих – а и моложавее люди в ногах подкосятся, когда стало известно, что все наши родичи в воинстве Уннира скопом мертвы, а враг вдруг очутился нежданно у самых ворот… – дядя сурово умолк, словно взвешивая что сказать дальше, – страшным этот удар оказался для скригги. Если бы только здоровье его подкосилось… Каких самых знающих лекарей я к нему не приставлял… но всё попусту. Словно дух надломился у нашего Эрхи. И раньше он часто болел – в его ли годах молодым быть как прежде, и не чихнув? Только теперь вот…
– Что теперь? – настойчиво переспросила Майри, завидев нерешительность замолчавшего дяди.
– Скоро сама всё увидишь ты, девочка, – Снорре Вепреглавый кивнул в сторону двери, где была лестница к верхним покоям стерквегга в жилище их скригги, – он верно уже и не чает живою узрить тебя, Майри. Будет славно, если признает с лица вообще…
– Да в чём дело? Почему вы считаете все, будто Эрха рассудком ослаб?
– Не верит он в то, что мы сможем одолеть наших недругов в этой войне, – хмуро вымолвил Снорре, – даже знакам богов добрым он никакой уже веры не держит, словно объял его сердце неведомый прежде там страх.

– Спору нет – наш Эрха по-прежнему скригга семейства, вершит войсками и самолично отвечает через писцов на послания всех ратоводцев, – снова заговорил Доннар, – вот только как остаётся один он в покоях, ни с кем больше не говоря – то словно другой человек там лежит, не он прежний. Всё бормочет себе что-то под нос еле слышно, жалится, плачет. И как послушаешь – на уме у него лишь неминуемая гибель Дейвоналарды от а?рвейрнского железа. С тех самых пор, как услышал он об этом звере из Эйрэ, так нет ему больше покоя. Лев да Лев лишь в речах его – будь трижды проклят он, этот зверина!!! – кулак сына Трира со злостью ударил по доскам столешницы.
– Про Великую Распрю твердит неустанно, про павших героев тех лет и про нынешних, про Смуту Соседей и низвержение Гальдуров с прочими, про Помежные Распри, про часи?ны правления Въёрна и Хъярульва – и опять всё про Льва. Про знамение какое-то грозное, Всеотцом ему прежде ниспосланное – и так раз за разом, словно смешались ему времена и события в памяти… Некоторых с лица уже не узнаёт, именами чужими их сам нарекает, – добавил старый Снорре, – меня с братом Харла?усэ, Храфном Долгобородым спутал не раз уж в бреду.
– Чтобы храбрейший наш скригга сам смерти боялся? – удивилась Майри, – вздрогнув в волнении – услышав от родича те имена из минувших владетелей севера Гальдуров – чувствуя, что догадка её та верна.
– Именно. Сам не поверил бы, если бы на уши свои не услышал однажды. Он, первейший воитель – теперь всё твердит про пролитую кровь, про огонь и про смерть, – хмуро проговорил дядя.
– Про погибель всего нашего рода твердит раз за разом, про яростный Гнев Всеотца… – вновь добавил Свинхофди.
– И не раз мы пытались его ободрить, – вмешался в разговор старших родичей Айнир, подсаживаясь на скамье ближе к Майри, – только впустую всё. Как один остаётся ночами наш Эрха, всё шепчет про гибель всего рода Дейна, про проклятого Льва и какое-то бедствие, про Гнев Всеотца и его всевеликую кару на всех нас. Видно совсем пошатнулось здоровье у скригги, и столь тяжкие муки испытывает, раз от горя вестей приходящих подобные страшни рассудок ему затемняют всё чаще…
Майри молча внимала родным, будучи не в силах понять, что же произошло с их некогда сильным и несломимым духом самим Эрхой Древним. Что же за тягость овладела его сердцем, затмив прежнюю волю и твёрдость ума? И отчего вдруг так часто он поминает в речах Льва А?рвейрнов, которого прежде не видел воочию? Верно, что для сокрушённой потрясениями Дейвоналарды времена теперь настали тяжёлые – но и век назад в Великую Распрю часи?ны были гораздо губительнее, нежели нынче – и то потомки Дейна выстояли, несмотря на неисчислимые потери и ярость воинства Каменной Руки. Что же столь страшное узрел в этом молодом а?рвейрнском ратоводце их скригга – прежде первейший воитель – что дух его пал и открыл в сердце путь для слепого отчаяния?
И это сильнее лишь убедило дочь Конута в том, что именно скригга – старейший, мудрейший из здравствующих – сможет помочь ей найти тот ответ на вопрос, давно мучавший Майри – кто же он, Аррэйнэ, приёмный сын кийна Килэйд – кем он был прежде, чьим сыном какого истреблённого некогда в распрях семейства рождён был тут Лев? Правда ли то, что он будет из Гальдуров?

– А можно ли мне поговорить с ним, дядя? – робко спросила она у того.
– Да конечно, Майри! Я молю Всеотца, что быть может твоё появление, кого он давно уже мёртвой считает, всколыхнёт скриггу, заставит его воспрять от терзаний и пробудиться назад к жизни. Не представляешь, моя девочка, как он нам нужен теперь – как не хватает мне его ума и железной той воли, опыта его как наилучшего средь ратоводцев… – Бурый громко хлопнул ладонями по доскам стола.
– Конечно ступай к нему, поговори! Как он возрадуется тебе, представляю! Идём прямо сейчас!
Он встал с резного стула, собираясь проводить Майри до самих покоев их скригги.
– Не надо, дядя – я сама! – Майри поспешно вскочила со своего места, отряхивая одеяния от крошек.
– Ступай к нему, девочка, – согласно кивнул Бурый, – мы с почтенным Снорре и Айниром будем тут, неподалёку. Много что из не медлящих дел обсудить за сегодня нам нужно.
– И ты, Хугиль, останься, – обратился он к родичу из младшей ветви семейства, немолодому уже мужчине с обритой головой – родному старшему брату Эвара Клыка, свидетеля убийства её отца. Тот согласно кивнул, ожидая.
– Хорошо, дядя! – Майри на ходу торопливо поклонилась, прощаясь со старшими, и устремилась к дверям.
– Поговори с ним, девочка – от одного твоего вида на сердце у него полегчает. Как бы хотел я, чтобы наш Эрха стал прежним. Не хочу даже верить, что время его на исходе… – донеслись ей в спину слова дяди.

Шагая крутыми подъёмами лестниц к верхним покоям чертога Майри взволнованно думала о предстоящей встрече со скриггой. Всем сердцем она жаждала увидеть Эрху Древнего – самого славного из здравствующих не только среди крови Дейна, но и меж всеми дейвонами вообще – первейшего из воителей, мудрого и любимого всеми в их орне, старейшего из живущих, ещё в пору её детства разменявшего вот уж второй век его земной жизни. Всей душою дочь Конута с детства любила этого старца, бывшего ей за отца равно с дядей и Хенниром, и чтила превыше иных в их роду.
Всю долгую дорогу сюда сердце Майри снедал смутный страх, едва она припоминала рассказанные ей сыном Коммоха слухи о том, что Эрха стал плох за последние месяцы. Майри чуяла сердцем, что в этом есть также её вина – тяжко было почтенному скригге перенести сперва самовольный отъезд столь любимой праправнучки, а затем и ту горькую весть о её неожиданной гибели – когда столько горя, столь много смертей кровных родичей обрушилось на его стариковские плечи вместе с надвигавшейся гибелью их страны в разгоревшейся распре с народом Эйрэ – сперва всем казавшейся быстрой и лёгкой. Живым ли застанет она его?
Но и теперь, когда Майри уже очутилась в родных ей стенах и узнала из уст дяди Доннара правду, что их скригга сам всё ещё жив, мысли её были горькими. Воспрянет ли он от неясной болезни – или это нежданно пришла к нему, не согнувшемуся более чем за столетие жизни неминуемая каждому смертному ветхая старость? Отчего, что за тягость теперь омрачила, и поныне собой затмевает рассудок их Эрхи, что даже железная воля того уж не в силах поднять его тело с предсмертного может быть ложа болезни? Неужели и впрямь так ослаб его столь острый некогда разум и оцепенел прежде храбрый воительный дух, когда распря ещё не проиграна?

Уже подходя к затворённым дверям в покой скригги, Майри задумалась и о том, как же сможет она рассказать Эрхе то, что на деле произошло с ней за два этих года неволи в краях Эйрэ. Как сможет она утаить от него непростую и горькую правду об Аррэйнэ – о том, как он сам же помог ей бежать из Аг-Слейбхе и через охваченные пожарищем распри Помежья? И как скрыть то, ещё более немыслимое и страшное для неё – рождённой с кровью Дейна в жилах – то, что случилось затем между ними?
Сердце её часто забилось в груди от волнения, и Майри на миг застыла на истёртых сотнями ног многих поколений ступенях, напряжённо сжав зубы. Она пусть и со стыдом, но без труда смогла обмануть дядю Доннара с Айниром и иными их родичами – столь обрадованных нежданному возвращению дочери Конута, что готовых поверить во всё случившееся с ней во вражьем краю, не выспрашивая лишних подробностей. Но Эрха Древний…
Майри с детства знала, что старый скригга Дейнблодбереар проницательнее любого из сущих, умеющий выглядывать истину за самыми хитросплетёнными словесами… и даже твердили иные, способный по взору лишь человека прочесть его тайные помыслы – несказанное, ещё только измысленное. Что, если выслушав весь тот рассказ он с ехидной колючей усмешкою скажет праправнучке: «Вот ведь история, милая – свердсманам многим на зависть! Жаль, всё враньё поголовно…» Её почтение к наистарейшему было столь велико, что Майри просто не могла представить себе, как она сможет солгать ему. Но тем тягостнее было представить, как она поведает скригге всё об этих двух минувших годах – начиная с её нежданного отъезда в скире Айнира на восток к Аг-Слейбхе и по сей день.

Уже став у самых дверей в покой Эрхи дочь Конута твёрдо решила, что ложь ему будет позорной. Чего таить, что сам Аррэйнэ дал ей сбежать, не взяв жизнь дейвонки за виру своей пролитой ею же крови? Разве не поступали так и иные мужи к пленённым ими врагам, не поддавшись на низкие помыслы о воздаянии беззащитным и слабым? Что столь позорного быть могло в том, что она получила свободу из рук своего заклятого недруга – что воительный и безжалостный к своим противникам Лев А?рвейрнов вдруг оказался снисходителен к ожидавшей расправы от его руки деве и пощадил её – и причём не единожды?
Но как можно было открыть скригге то, что произошло затем – то, что случилось с её сердцем, которое нежданно из ненависти к Убийце Ёрлов обожглось иным жаром, словно и вправду это горячая искра из горнила Тинтреаха её ужалила в грудь повесне, когда зазимовавшая в помежном кадарнле Майри снова встретила там Аррэйнэ из Килэйд? Или же ещё раньше – обретя из его рук свободу и жизнь на той тёмной тропе с тремя душегубами из чащи, желавшими взять её силой как живую добычу?
Дейвонка не знала ответов на эти терзавшие душу вопросы, отчего то случилось с ней, Несущей Кровь Дейна – и сердце колол горький стыд за свершённое. Но ещё больше – тоска… Грызущая и холодная, как те каменные стены темницы, в которых она провела целый год в ожидании своей тогда ещё неведомой участи. Тоска по нему…
Выдохнув Майри отважилась и отворила двери в покой скригги, решительно делая первый шаг, оставив сомнения за порогом. За открытой старейшему той малой ложью она скроет великую, немыслимую для кровной потомицы самого Дейна – и пусть будет как ляжет ей жребий. Даже если родные отторгнут дочь Конута, и в пепел по воле их имя её обратится – что сделано, того уже не вернуть.
Тяжёлые резные створы неспешно отворились, пропуская дейвонку в жилище их скригги.

Давно она не была тут, в покоях у старого Эрхи. Как же много лет быстрой водой утекло с той поры, как он им поведывал – тогда ещё детям, сидевшим вкруг скригги вот в этом чертоге – всю историю их народа со времён самого Дейна… Давно повзрослевшая Майри опять ощутила себя тою маленькой девочкой, сидевшей у него на руках, вспоминая ласковый взор своего знаменитого многославного предка – и вздрогнула от увиденного.
Неужели и вправду то был Эрха Древний? Всю жизнь она помнила скриггу иным: не согнутым несмотря на прожитые годы, широкоплечим крепким стариком с гривой седых волос до плеч и густой бородой, ласковым и неумолимым одновременно, с твёрдыми чертами лица и проницательным взором под густыми бровями. То был могучий, идущий наперекор летам воитель, самый старейший и мудрый человек из их орна, истинный Дейнблодбереар.
Тут, на окружённом резными столбами полога ложе застыл без движения ветхий, высохший словно ветка после суровой зимы, совсем седой до белизны старец с опавшей бородой и всклоченными редкими волосами. Бессильно вытянувшиеся вдоль туловища по одеялу некогда сильные руки со вздутыми синими жилами вен под сухою восковою кожей были тонки точно птичьи. Лицо стало неузнаваемо – все прежние, столь родные взору Майри черты теперь укрылись рябью глубоких морщин, превративших лик скригги в печёное яблоко. И безвольным был некогда ясный и твёрдый взор, упёршийся в своды высокого потолка.
Всего лишь три года прошло от последней их встречи, когда Эрха посещал Глухое селище и гостил у Бородача – а словно пролёг целый век меж тем временем с нынешним днём, до неузнаваемости исказив их почтенного скриггу. Верно – ни Бер, ни Айнир с дядей Доннаром и почтенным Снорре ни на миг не преувеличили тяжкого состояния их старейшего. Но они были свидетелями не так им заметного неприметного ослабления за два года войны – тогда как дочь Конута, зрившая Эрху здоровым и крепким, полным жизни и сил, теперь со страхом увидела непохожего на него, лежавшего перед её глазами на ложе уже угасавшего человека. Ей стало страшно. Ноги сами замедлили шаг к ложу скригги. Но Майри пересилила себя и подошла ближе.

– Скригга! – негромко шепнула она, словно боясь потревожить усталого, почти спящего старика, – скригга, это я!
Прежде оцепенело лежавший на ложе Эрха медленно повернул голову на её голос, подслеповато жмурясь в сумраке неосвещённых покоев, и встрепенулся всем телом.
– Уйла? – прошептал он негромко чьё-то чужое и незнакомое ей женское имя, вглядываясь издали со своего ложа в возникшую у дверей тень и пытаясь протянуть туда руку.
– Это я, Майри! Я жива! – дочь Конута кинулась к недоверчиво протягивавшему к ней ладони старику, падая на колени перед ложем и прижимаясь к его груди.
– Майри… – хрипло прошептал старый Эрха, всё ещё не в силах поверить в увиденное, что она жива – здесь, подле него.
– Я вернулась, скригга! Прости меня, что так нескоро! – она, не сдержав слёз радости, стала целовать его в такое родное ей постаревшее морщинистое лицо, обхватив ладонями голову старика.
– Майри, девочка моя… это ты? – скригга вздрогнул, обнимая праправнучку и прижимая к себе, где в груди под рубашкой скоро-скоро забилось стариковское сердце, переполнившееся радостью при негаданной встрече со своей юной потомицей.
– Прости меня, скригга! Прости, что я ослушалась тебя! – Майри не могла подняться с колен от стыда и радости одновременно, лишь чувствуя как ласково охватывают её дрожащие руки старейшего, словно не веря, что она вновь перед ним – живая и невредимая.
– Мне не в чем винить тебя, Майри… – скригга нежно гладил её по волосам, – ибо и я сделал бы то же самое на твоём месте, дочь Конута… Я так рад, что ты жива, моя милая – здесь, дома. Где ты была эти два года? Как уцелела?
– Я тогда угодила в неволю к людям арвеннида, скригга, – Майри села на край ложа, держа ладонями обе руки старика, – должно быть, Айнир тебе рассказал, как такое случилось.
– Да, весь загон Освира разом с обозом истребили в Помежьях, когда вы уже чаяли встретить там воинство Уннира… – кивнув головой тяжело вздохнул Эрха.

Майри пересказала старейшему всё, что случилось в злосчастное утро, когда скир Айнира покинул их и отправился к северу, а она с остальными людьми из обоза продолжила путь до Аг-Слейбхе, где их подстерегла нежданная гибель. Внимая каждому слову праправнучки Эрха с печалью в очах слушал её повествование о том, как отважно бились воины Легелангура, погибнув все до единого разом с их вершним в той бойне. Он оживился, словно сам воочию переживал отчаянное бегство своей потомицы с десятком конников от погони, их безуспешную попытку прорваться к ближайшему городищу – и печально кивал головой, услышав о том, как все они полегли под стрелами а?рвейрнов, а сама Майри не ушла от врага, когда конь вдруг сломал в яме ногу на спуске.
С гордостью слушал он её сбивчивый рассказ, как дочь Конута сумела снять жалами шестерых вражьих конников, прежде чем те прострелили ей руку и попытались скрутить – лишившись при этом десятника, который отведал собственного ножа. И скорбно вздохнул, когда праправнучка поведала о том, как после короткого расспроса была отправлена в ардкатрах Эйрэ на муки и смерть.
Так Майри поведала скригге всё то, что случилось с ней там в первый год, когда она сперва попала в темницу, а после – верно, волей самого Всеотца – нежданно оказалась среди служанок дворца арвеннидов, и там спустя столько месяцев очутилась в одном покое с самими правителем а?рвейрнов и Убийцей Ёрлов… и отважилась броситься на них с ножом, чтобы убить их обоих – злейших из врагов Дейвоналарды. И второпях не добив уже не единожды раненого Льва А?рвейрнов сама пала под ударами стражи, чьи острые копья едва не отправили дейвонку в Чертоги Клинков.
Эрха не сдержал слёз, когда она дотронулась до виска, где под прядями светлых волос всё ещё виден был шрам от удара копьём, чуть не стоивший жизни. Старик гладил её ладони, на которых так и остались рубцы от их жал – пусть и искусно заживленные лекарем, но тем не менее бывшие там… оставленные на ней будто зловещее и уродливое напоминание о том, как война едва не забрала у скригги эту казалось совсем ещё юную нежную деву, оказавшуюся тем не менее сильнее иных из мужей и не сломившуюся перед столь непростыми и горькими испытаниями, выпавшими на её долю.

Когда рассказ дошёл до того, как спустя год одинокого заточения в бурре перед Майри явился неузнанным ею Лев А?рвейрнов, дейвонка умолкла – не в силах солгать их старейшему так же, как она сделала раньше, поведывая свою судьбу дяде Доннару с прочими родичами.
– Не стану я лгать тебе, скригга… – Майри вздохнула, словно набиралась храбрости перед тем, как нырнуть в детстве в тёмную бездну глубокого омута на болотистой Мириэльве, что окружала затерянное в лесах Хейрнабю?гдэ.
– Не сама я сбежала тогда из Аг-Слейбхе – да и не под силу то было бы мне одной сделать. Ёрл-ладдврэ неожиданно пощадил меня, и сам отпустил домой втайне от прочих товарищей, попросив передать кое-что, чтобы эти слова из моих уст от уха до уха дошли и до нашего дома – раз ему было неведомо, кто на деле стоял перед ним пусть и в женском обличье…
Скригга внимательно и понимающе смотрел на праправнучку, не произнося ей ни слова в укор – и Майри продолжила рассказ о том, как Лев А?рвейрнов расспрашивал её в темнице в ту ночь, а потом нежданно выволок на смерть, и на глазах товарищей собственноручно замуровал под сводами бурры – лишь для того, чтобы указать там незримую тропку для бегства за стены ардкатраха. О том, как он встретил её у той жуткой норы и получил прямо в ухо корягой за свою внезапную доброту – он, вражеский ратоводец, убийца её братьев и родичей, отчего-то пощадивший эту упорную и не сдавшуюся дейвонскую девку – и снарядивший её в дальний путь на равнины Дейвоналарды. И о том, как он спас её от разбойных лесных душегубов – кроме злостных проклятий от неё прежде слова другого не слышавший.
Но затем словно ком слова встали ей в горле. Как рассказать скригге то, что произошло этой весной? Майри запнулась, не в силах промолвить как было всё дальше. Как утаить то, что она – первородная дочь дома Дейна – забыла о собственной крови, о предках и ныне живущих сородичах… и всё своё сердце отдала ему одному лишь – Аррэйнэ. И не только лишь сердце, но и всю себя…
– Но осенью не судьба мне была возвратиться домой сюда, скригга, – вздохнула она, продолжив рассказ, – в той укрепи, куда я добралась на севере раненной, меня хворь подкосила. До середины зимы там пластом пролежала как будто мертвец – едва в норы Хвёгга не угодила… И лишь повесне, как я на ноги встала, смогла наконец перебраться через Помежья.

Снаружи стерквегга, став на крытом настенном переходе меж вежами внутренних чертогов Вестрэвейнтрифъя?ллерн, несколько мужчин вели собственный непростой разговор.
– Ты просишь слишком много, почтенный… – хмуро ответил Доннару его родич из младшей ветви семейства Хугиль Гальтхафур, – присягнуть на верность Скъервирам, наших братьев убийцам – не по мне, если молвить учтиво, а не как просится на язык. Или ты позабыл об их смерти, каковой она была? Если Эвар не успел рассказать тебе о последних мгновениях Конута, как Къёхвара люди тому нож вонзили в спину не единожды – то уж его-то кончину перед Высоким Чертогом ты помнишь?
– С чего ты решил, Хугиль, что я позабыл это? – пристально взглянул в глаза родичу Бурый.
Вепрево Копыто угрюмо молчал, ничего не ответив Доннару.
– Однако я прошу тебя не о том, чтобы ты преклонился перед семейством Стейне. Мне нужен верный человек в Винге, кто не купится ни на какие посулы от Когтя и будет опорою нашего дома вместо погибшего Свейна Тяжёлого – с тем и прошу тебя ехать со мной на Совет и возначалить одну из укрепей ходагейрда, о чём я попрошу Сигвара. Там ты мне будешь полезнее, чем разить врагов Дейвонала?рды в южных уделах.
– Я бы желал просто воздать всему этому дому должное за наших братьев и родичей прочих, чем вести с ними речи.
В глазах Хугиля резко блеснул огонёк.
– Недостаточно, что а?рвейрнский зверь за нас снял бошки Стейне и братьев его… Ты знаешь, что многие в нашем семействе не жалуют, как вы со скриггой забыли о том, что нельзя прощать кровь наших близких, как гласит то закон…
Зрачки Доннара сузились, и он пристально глянул на родича.
– Не забыли, Хугиль – по крайней мере я. Зря ты винишь меня в трусости. Я сам был готов разжечь по всем северным землям восстание, лишь узнав про их смерть – и только Эрха сумел пригасить мой запал, не желая развязывания войны между семействами. Но сейчас ты не возьмёшь своё отмщение, даже если открыто примкнёшь к противникам Скъервиров.
– Многие из них в открытую перешли на сторону самого арвеннида Эйрэ, почтенный. Ты сам знаешь их имена и чины – кто пренебрёг присяге Скъервирам и встал подлерыжих.
– Да, знаю. Но теперь, в час войны долг дейвонских домов сохранить страну целой, не дав склокам между семействами ослабить нас и даровать победу врагу. Казалось бы, вечно непокорные Высокому Креслу все кийны окраин с союзными землями сейчас сплотились вокруг Неамхейглаха как никогда ещё прежде – и пока что не мы, а он держит верх второй год уже кряду даже без помощи могущественных Конналов – пусть и не без труда, на пределе всех сил. Если мы пренебрежём единством, то лишимся не в пример много больше, чем уже потеряли.
Хугиль молча хмурил брови, слушая Доннара и плотно сжав губы точно тиски.
– Вся судьба нашего дома – служение благу Дейвонала?рды. С тем и я вынужден искать более прочного союза с Когтем и Скъервирами, как видишь. Да, их дом ослабел, выкошенный рукою Льва А?рвейрнов под Гъельбу?рсти-гейрдом – но не час нам пока точить копья и требовать воздаяния. Пойми – время ещё не пришло. А теперь и подавно.
– Хорошо, почтенный, – челюсть Гальтхафура скрипнула, – я приму твою просьбу… Но пообещай мне, что я возьму месть по праву, лишь дай Всеотец мне возможность на то!
– Что же… Не знаю, дадут ли её тебе боги, но запретить я не в силах. Пусть будет так, лишь не наломай дров сгоряча. Помни, что наш долг иной, чем вернуть власть над всеми домами дейвонов.
– Не наломаю.
– Хотел бы я верить в то, Хугиль…
– А ты верь, родич. Я не из тех, кто от клятв отступает – и данное слово сдержу.
– Верю как родичу, – Доннар встретился взорами с ним, – как брату… Будь моими глазами и верной рукой в ходагейрде, и насколько это возможно не дерзи воле Скъервиров.
– Я понял тебя, почтенный. Благодарю, что ты мне доверяешь, и прости за неучтивость. Я клялся Всеотцом, что кровь наших братьев не останется неотмщённой – но ради твоей службы во благо всех наших уделов я готов ждать ещё.
– Вот и славно! На этой седмине я отправлюсь в Хатхалле на Совет всех дейвонских семейств. Ты со своими людьми поедешь со мной.
– Хорошо… брат.

– Видишь, как волей богов всё негаданно вышло, – скригга с радостью смотрел на умолкшую после долгого рассказа праправнучку, ласково гладя морщинистой ладонью по её волосам – точно ещё всё не веря, что дочь Конута по-прежнему жива и сидит перед ним.
– Мы все уже оплакали тебя, девочка… А ты мало того, что осталась живой – так ещё и едва не лишила врагов их вождей. Кто бы только знал, что судьба занесёт тебя прямо в твердыню владетелей Эйрэ, и ты попадёшь там в служанки у сына Медвежьей Рубахи? – старик ласково погладил потомицу по руке.
– Расскажи мне о нём, – попросил он негромко.
– О молодом арвенниде? – Майри приподнялась, усаживаясь на край ложа, и оправила упавшие на лицо волосы, – Тийре – он…
Она запнулась, не зная с чего и начать – о том, что узнала она в час неволи о новом отважном правителе Эйрэ, которого сама вслед за Аррэйнэ чуть не сразила ножом.
– Нет – не о нём, моя милая, – внезапно остановил её Эрха, несогласно мотнув головой и удерживая в пальцах ладонь его юной праправнучки, – расскажи мне всё то, что ты знаешь о Льве А?рвейрнов.
Майри вздрогнула, подняв на скриггу взволнованный взор.
– Ты ведь видела его собственными глазами – или же слышала от других то, что о нём говорят. А сейчас говорят о нём в землях Эйрэ немало…
Майри утвердительно кивнула старейшему.
– Кто он таков? Расскажи о нём, девочка – что это за человек?
– Зачем это тебе, скригга? – пряча волнение за удивлением переспросила она.
– Майри, девочка моя – само твоё возвращение для меня уже в радость. Я слышу, как сердце забилось сильнее, и грядущая вскоре могильная чернь на душе уж не так непроглядна.
Тяжело дыша, старик с трудом привстал на ложе, опираясь локтями, и дочь Конута торопливо помогла ему, поддерживая за руку и подставляя под спину подушку.
– Да и я по-прежнему защитник Дейвоналарды, вершний над воинством – и хворь моя вовсе не оправдание перед долгом. А ты единственная из дейвонов, кто видел Льва А?рвейрнов рядом с собою столь близко, как я тебя нынче – и после того всё же осталась жива. И даже говорила с ним с глазу на нлаз… – он внимательно и пытливо смотрел на отчего-то оробевшую и притихшую потомицу.
– Не одними мечами и пиками войско любое сильно – сколько умением воевать, знать помимо сил собственных и все силы врага, его мощь и различные слабости. А мне до сих пор непонятен, непостижим человек, ведущий за собой лучшее из нынешних воинств Эйрэ. Сам Каменная Рука по сравнению с ним – так просто смирный щенок рядом с яростным волком. Я хочу с твоей помощью узнать о противнике – хоть сколько больше того мне известного слухами – чтобы понять своего недруга, постичь его замыслы, так и остающиеся для меня загадкой: что ведёт его? Расскажи мне всё то, что ты знаешь о Льве. Кто он? Чьего рода, откуда сам происходит, как прежде стал воином?
– Хорошо, скригга… – Майри уже готова была рассказывать, усевшись напротив скригги.
– Правда ли, что говорят по тем слухам иные, будто кровью он тоже дейвон? – вдруг спросил её Эрха, перебив дочерь Конута.

– Так, скригга, – Майри согласно кивнула, – он рождением сын Всеотца, как мне сам в том признался. Лишь на четверть он а?рвейрн по крови от матери.
– Вот оно как… А что тебе ещё известно о нём? Говори, девочка. Всё, что ты помнишь, не тая мне рассказывай.
– Он сирота себя сколько сам помнит. Приёмные его родичи происходят из кийна умельцев-камников – Килэйд род их зовётся, что издревле живёт у горы Клох-клоиган… Они и подобрали Льва малым ребёнком среди лесов в наших северных землях Помежий лет двадцать назад.
Эрха внимательно слушал её, не сводя пристального взора с потомицы.
– В Эйрэ он вырос, но прежде немало различных земель вместе с родичами исходил пешим и конно проехал – и потому многие торные пути, перевалы и броды в дейвонских уделах ему ведомы не хуже, чем дома. И нет чуда, что войско своё он умело привёл к ходагейрду, и ото всех настигавших его ратоводцев ушёл невредимым. Однако в отрочестве ему пришлось не по своей воле проститься с тем ремеслом и стать воином. Там в загонах арвеннида он везде побывал, в разных землях, прежде чем стал поначалу десятником в кадарнле у горы. А в час наступа Уннира свои люди за доблесть избрали Льва вершним их тысячей.
– И в воинстве тверди и с будущим арвеннидом, с этим Тийре сдружился он?
– Ещё раньше – от самого детства. Они вместе как братья росли в большой дружбе – и за кровных по че?сти считают один одного.
– А что он о себе самом помнит, кем прежде был – до того, как попал малым в Эйрэ?
Майри несогласно мотнула головой.
– Килэйд его подобрали беспамятным, лет четырёх может от роду. Точно от страха большого Лев прежде лишился всей памяти… ни имени, ни орна своего он не знал – и до самой поры, как Уннир выжег в ночи их твердыню, то даже воспоминаний о том он не зрил.
– А что же весной той он вспомнил?
– Огонь… – коротко ответила Майри. И через миг молчаливой заминки добавила:
– Свой прежний орн – до последнего человека весь сгинувший в страшном огне…

Майри умолкла на миг. Но настороженное и взволнованное лицо Эрхи подсказывало, что их скригга – самый долголетний из живущих, памятовший события целого века дейвонской земли – и вправду сумеет поведать кем был прежде Аррэйнэ в Дейвоналарде, чьих он кровей, в каком из семейств был рождён – о чём сама она знать не могла. Может и вправду из Гальдуров или кого из союзников их, перебитых в те годы на Севере – перебитых в той бойне, учиненной домом союзных им Къеттиров? Слишком рано пока было рассказывать старейшему в доме о том незримом знаке, что носил на груди Лев – и дочь Конута продолжила рассказывать дальше.
– Тогда в темнице Аррэйнэ долго расспрашивал, знаю ли я одно место в Дейвоналарде, где он сам был когда-то рождён. И…
– Откуда же он это знает, если его одолело беспамятство? – перебил её скригга, внимательно слушавший это.
– Песня моя вдруг напомнила что-то ему… Он вдруг вспомнил из мглы свою мать – эту песню и прежний их дом, где когда-то родился.
– И что же за место он вспомнил? – спросил с любопытством старик.
– Гору. Голую гору среди лесов, что похожа на спящего зверя – медведя.
– Вот как… – лицо скригги осталось спокойным, хотя глаза на какой-то миг блеснули волнением, когда он взирал на праправнучку.
– Когда я возвращалась из Эйрэ по полночи наших земель, то проезжала через этот безлюдный сейчас край – и эту гору увидела издали, – продолжила Майри, – это там, где Струмени?ца за Буревийным свой бег начинает.
Дочь Конута отважилась спросить самое важное, подняв на скриггу глаза.
– Чьи там были угодья, скригга – какого семейства, погибшего в Смуте? Может… Гальдуров? Ведь знаком их дома и были те львы?
– Львы… – прошептал старый Эрха, как будто взирая сквозь Майри куда-то вовне.
– Что с тобой, скригга? Тебе нехорошо?
– Нет, девочка – ломота в костях мучает, – Эрха попытался успокоить праправнучку, но Майри почуяла вдруг, что совсем не то беспокоило скриггу. По глазам его поняла…

ГОД ТРЕТИЙ "…ПРОКЛЯТИЕ ТРИЖДЫ ТОБОЮ ЗАСЛУЖЕННОЕ…" Нить 11
Небольшой загон конных уже покидал догоравшее селище, где разбитый противник доселе сжёг всё, что ещё оставалось спустя оба года войны уцелевшим. Где свои, где чужие – давно тут смешалось в час распри, когда присягали тому и другому владетелю, сила чья брала здесь верх всякий раз. И в загонах тех были и те, и другие, обеих кровей этой залитой алым земли, над которой летел чёрным пологом дым.
И те, и другие давно стали смертью для жителей – тех уцелевших немногих тут, просто пытавшихся выжить в том вихре из бездны, лишь попросту жить…

– Есть вода тут? В дорогу взять надо бы сколько, – спросил у своих людей вершний.
– Колодец же вон я видал… Там черпнём, – подал голос один из копейных.
– Да дрянной он! – возразил тому кто-то из возниц, – воняет как тухолью, словно там мёртвых топили… Пить из такого – блевать лишь потянет!
– Там ручей есть за селищем – вроде как чистый, не сильно болотистый.
– Так – чешите-ка кто до ручья, – распорядился их вершний, – и живее. Есть тут что брать из жратвы?
– Да все клети пустые давно. Тут до нас уже все выгребали с лихвой, мышь повесится с голода. Вон, из ихних к нам трое и так побежали под стяг, лишь бы жрать что подали за службу.

Вершний ещё раз взглянул на лежавшие трупы погибших – уже набухавшие, вздутые, два дня лежавшие в мухах под солнцем неистово пёкшего лета. Взяв вчера это селище встали они на постой в уцелевших от пламени двух лишь домах, поджидая подмоги – стремясь удержать этот путь у дороги, прозреваемой вдаль с высоты окружавшей то бюгдэ на низком холме голой чистой равнины. Своих они кое-как тут прикопали, а вот на чужих им, погибших тут здешних, их псов и тем больше сражённых противников времени не было. Вонь стояла над мёртвым простором безлюдного селища, и жужжание мух, чёрным роем висевших над трупами гнивших, походило на ме?ртвящий шорох чешуй исполинского змея, ползущего оземь, свивавшего плети его холодящих колец в своём страшном окруте над миром.
– Всё побрали с покойников?
– Что пригодится. А со здешних и так трижды нечего взять – оголел люд за распрю. Ни монеты, ни даже ножа хоть толкового.
– Корова тут бегала где-то по зарослям – да изловить не сумели, сбежала в чащобы, зараза.
– Вонь-то какая… – поморщился кто-то, пытаясь заткнуть рот и нос рукавом.
– Тащи мертвецов всех в колодец, – махнул рукой вершний, – всё одно раз там дрянь вода стала, к чему эта яма? Ещё жижи той кто хлебанёт, и потом сам поляжет с поносом в седмину. А так хоть и копать тут не нужно. Уже смрад надоел этот…
– Хорошо, старшой, сделаем.

Тени воителей долго ещё собирали по улицам селища между сгоревших домов и хлевов с сеновалами трупы погибших и умерших, кого некому было давно погрести, как покинули бюгдэ последние жители. С гулким всплеском заиленный ключ принимал в себя тело за телом, швыряемым сверху. Страшным эхом гудела вода в наполнявшемся срубе, поднимаясь всё выше и выше, багровым пятном всепогибели пачкая тёмное дерево брёвен – точно мрачная тайна в глуби его высясь всё выше и выше, не скрытая более зеркалом чистого прежде источника – как знак смерти, объявшей войною несчастные земли, сжирающей сердце за сердцем, за селищем селище, за уделом удел…

За оконцем стерквегга дул ветер, неся в покой свежесть лесов и лугов, окружавших твердыню их орна. Майри жаждалось выйти отсюда как можно скорее, вдохнуть летом напоенный воздух всей грудью и крепко заснуть под родными ей сводами дома их предков. Но она стиснув волю в кулак переломила себя и осталась со скриггой – хотя видела, как тяжёл для старейшего тот её долгий и утомительный пересказ всех событий.
– Мне рассказывали, будто он сражается пешим всегда без щита, лишь с клинками в обоих руках? – вновь спросил её Эрха, точно с нетерпением ожидая ответа – и не ответив на заданный дочерью Конута этот вопрос.
– Правда. Не знаю, как было прежде, но теперь от начала войны щит не нужен ему. Он не защищается, но всегда сам обрушивается на врага, в бой идёт впереди всех и смерти самой не страшась. Его щит – его ярость, а мечи как клыки Пламенеющего не знают усталости. Тысячи воинов идут за ним гибель презрев как один. Он в битве – словно сама пасть Тинтреаха, убивающий лучших воителей точно рвущий сухую траву вихрь из бездны.
– Вот как… – прошептал Эрха тихо.
– Всё так, скригга! Я сама видела Убийцу Ёрлов в бою. Отважный и дерзкий он, как взаправдашний лев – и смертельные раны ножом моим были ему нипочём. Не бывало доселе среди наших врагов подобного ему предводителя. Верно, даже среди дейвонов не найдётся сейчас ратоводца храбрей и опасней его.
– Да, не найдётся… – негромко прошептал Эрха.

– А каков он с обличья? Как выглядит? – вопросил её скригга – и Майри показалось, что старейший всё больше тревожится с каждым рассказанным дочерью Конута словом.
– Нет в нём силы десятерых и вышины с одедраугра, как глупцы пересказывают. Ростом он выше среднего, хоть и не долговяз. Статью крепок. Как тот лев – и не тощ, и лишнего нет в нём – не то, что коренастые а?рвейрны. Волосы у Аррэйнэ светлые, со слабой рыжиною от матери – но скорее как у дейвонов. А глаза зелёные будто вода в траве. И когда в ярости он, то словно у настоящего льва они сразу становятся – свирепые, хищные, без капли страха.
– И так пронзительно смотрят, что душа сама в пятки уходит? – добавил вдруг скригга.
– Да. Откуда ты это знаешь? – поражённая услышанным,спросила старейшего Майри.
– По твоим словам это видно уже, моя девочка, как ты о нём говоришь… – как-то поспешно ответил ей Эрха, словно на ходу сообразил верный ответ. Однако Майри почувствовала, что знает он это отнюдь не с её слов – а будто сам прежде видел воочию Льва – которого взрослым не видел и не встречал, не мог видеть его…
– Лицо открытое, нос прямой, – она продолжала вспоминать те мужские черты, что прочно сидели в её памяти, заставляя затрепетавшее сердце в груди защемить глухой болью, – лоб высокий, открытый. Шея крепкая, жилистая – даже нож ему нипочём оказался…
– Не горюй, моя девочка. Нет твоей в том вины, что одолеть ты его не сумела. И более отважные дейвонские мужи перед Львом А?рвейрнов теряли и всю их отвагу, и головы – а ты не убоялась убить его броситься, сама с жизнью едва не расставшись. Верно, он первейший противник всех детей Дейна – но за то, что тебя пощадил, мстить не став, я всем сердцем своим благодарен ему, нашему злейшему недругу.

Майри подала старейшему кружку. Эрха пил, долго-долго, промочая иссохшее горло.
– Нет, не из Гальдуров будет наш враг, моя милая… – покачал головой в несогласии скригга, озадачив дочь Конута разбитою ложной догадкой, – и не знаю я выживших в бойне той, учинённой в Железных Зубах… кроме может быть тех их немногих, кто в тот час был вдали, в чужих землях – но о них с той поры не слыхать, затаившихся. А единственный может быть знамый мне крови их позже родился от дочери Хёскульда, их же убийцы…
– Тогда кто же он, Аррэйнэ? – тихо спросила у скригги дочь Конута.
– Если бы знал это я, моя милая… – как-то негромко ответил ей Эрха, – но точно не Гальдур. Предки их были с юга, темнее воло?сьем – и дев из Эйрэ никто из них в жёны не брал, сколько помню я это… И угодья их были не в этих уделах на Севере, а много ближе к Воротам.
– А чьи тогда были там земли?
– Может он ошибается просто? Память детская так неверна порой часом… – пожал скригга плечами – но наитием неким дочь Конута всё же почуяла, будто он знает это, опять уходя в какой раз от прямого ответа праправнучке.
– Ты говоришь, что всем духом он а?рвейрн, и вырос верным сыном Бури Несущего. Но а?рвейрны не так искусны в воинском деле. Они упорны, яростны, но слишком прямы и неуступчивы. Таким был и Каменная Рука, мой величайший противник в Великую Распрю – и сын его Борна таков же по духу. А вот Аррэйнэ из дома Килэйд иначе сражается – и я не в силах предугадать всех деяний этого ратоводца. Он напорист как и его сородичи-а?рвейрны, но в то же время стремителен по полёту мыслей точно сын Всеотца – и превосходит и тех и других. Он в каждой сшибке, в каждом сражении словно насмехается над нами, одновременно устрашая своей неистовой храбростью и поражая непредсказуемостью, изворотливой лисьею хитростью – и редким умением годных да храбрых как сам он людей подле себя в помощь ставить. И на востоке с кочевниками Лев не единожды бился, научившись сильнейшего недруга вместо лобового удара колоть сотню жалящих раз, ослабляя до смерти. То он не страшась смерти кидает свои мор-лохрэ на превосходящего его числом противника – напролом идёт прямо, а то обманывает и запутывает – и всякий раз непредугаданно нас сокрушает.
Я, первый воитель нашего времени, не страшусь уж признаться с позором – бессилен я к старости оказался умом перед этим молодым арвеннидом, что теперь ведёт а?рвейрнов. И представить я даже не мог, что сыщется такой ратоводец, который в прах сокрушит весь мой замысел с внезапным наступом на Аг-Слейбхе… Ни Ночные Птицы Ллотура, ни вороты Сверры, ни тяжёлая конница Хугиля ему нипочём оказались – а ведь он там простым далам-лу?адэ прежде лишь был – а за собой скольких поднял!
Да что там! Меня он как будто орех раскусил, узрев самое слабое место дейвонов в начатой войне… И вот мы теперь сами встали на грани погибели, когда он внезапно привёл своё воинство – всего лишь пять тысяч каких-то! – в самое сердце Дейвоналарды. Нипочём ему оказались все когуры ёрла, все муры наших укрепей, все заслоны засек – все ратные силы дейвонов тем летом связал он средь наших уделов, дав арвенниду время не только всё воинство быстро собрать нам в отпор, но ещё и другого врага на востоке разбить в прах разгромно, нового союзника среди них получив. Без долгой осады столь прочные городища прямо с наскока брать дерзко – такое и мне не всегда удавалось в Великую Распрю, как делает Аррэйнэ.
Старик на миг смолк, хмуря брови и тяжко вздыхая.
– А как искусно в ловушку всё воинство нашего родича Фреки он выманил… Тот хоть и считался опытнейшим предводителем Ярнвегг, но в запале вслед за отступающими под его конным натиском Железной Стены а?рвейрнами ворвался в их стан из вкруг сцепленных прочно возов и воротов – понадеялся словно и прежде в той стычке с владетелем Гулгадд истребить беглецов как в норе… Да не в сам их обоз в том мешке угодил, а в круг стен, где окованные возы вторым рядом защитой стояли, меж которыми люди Льва скрылись, копьями и цепами всех конников Скороногого вместе с ним перебив, перестреляв клиньями всех в западне той в упор, и головы их воронью в корм развесив в том поле на кольях.
Скригга смолк на мгновение, тяжко вздохнув.
– Сбылось то предсказание – не услышал он голоса дочери… Но не так, как боялся немой её зрить – а не узрив самому своё чадо, что лепеча? уж нынче отца в их дому не дождётся.

За окном ветер рвал ветви близких к стерквеггу лесов, пригибая вершины к земле своим быстрым порывом. Рябью пенилась вздутая в волнах вода близлежащей реки, и густевшие тучи неслись в поднебесье в дыхании вихря, что летел над землёй, будоража затихший в полуденный зной окружающий Кручу простор.

– Как умело ушёл он от всех наших родичей, гнавших малое их истомлённое воинство точно голодные гончие волка… Из всех хитрых засад прорубился, разделяясь искусно на множество мелких заго?нов и за собой увлекая разделявшихся следом преследователей, внезапно сливаясь опять воедино, заходя сзади в спину, обманывая видом дейвонских одежд и стягов самих наших же воинств… Десяток опытных когуриров сложил головы в этой бесславной погоне за Львом, в том успеха ничуть не достигнув. Даже этой зимой не сквозь колья на реках он к югу тогда пробивался, а в самые бури поставил людей на охотничьи лыжи, и по снегам их провёл в ночи в спину засек, с обеих сторон так ударив внезапно – и так брал там стерквегг за стерквеггом, пока замёрзшими реками не дошёл до Медвежьей горы – за седмину какую всего!
Скригга тяжко закашлялся, препынив свою речь. Дочерь Конута так и молчала, внимая – не решившись его перебить.
– А один из его ратоводцев, что ростом и нравом сам схож с одедраугром, силой одной только сотни сумел дотла сжечь неприступный доселе Орлиный Утёс на той круче меж рек! Выманил хитро в погоню за ним всё их воинство, всех до единого перерубив в чистом поле – а замкнувшихся в прочных мурах не имея огнищ и припасов к снастям камнемётным его люди до угорания потравили комами из шерсти и пуха с пером подожжёнными, чем ближайшие селища были богаты по схо?ронам. Лучшие из воителей не смогли того страшного дымного смрада там выдержать, как всю твердь охватило пожарище – на мечи от безумия бросались, и со стен камнем падали в ужасе…
Вот чего я боялся всегда – такого, кого предсказать уже буду не в силах. И он не просто стал тем неожиданным недругом – сама его суть, каждое действие для меня непонятны…

– Скригга, не буду я больше речами тебя утомлять, – Майри ласково погладила старика по голове и приподнялась с постели, намереваясь уйти и дать Эрхе придти в себя после их долгого разговора, – спи пока, отдыхай – я к тебе ещё завтра приду.
– Нет, моя девочка, не уходи! – старик взволнованно взял потомицу за руку, не давая уйти той, – не знаешь ты даже, как хорошо мне с твоим появлением, как легко стало на сердце! Посиди ещё сколько сумеешь, поговори со мной! Прочие родичи думают, будто я помутился рассудком – и боятся меня точно моровой хвори, лишний раз не тревожить стараясь. Все меня нынче покинули, оставив свой век доживать в одиночестве…
– Хорошо, скригга, я останусь – раз ты просишь о том, – Майри села назад на край ложа, крепко сжав в пальцах ладони старейшего, – радо сердце моё, что тебе тем хоть легче. Сколько скажешь – я здесь буду рядом!
– Спасибо, моя девочка. Как же я тосковал по тебе… Думал, что и голые кости твои уж травой поросли где-то в Эйрэ. Посиди ещё, поговори со мной, Майри. Хоть о чём – тяжело мне теперь в одиночестве смерти так ждать.
– Не говори так, скригга! Ты ещё встанешь! – взволновалась дочь Конута, отгоняя дурные слова от старейшего.
– Я и так уж зажился на свете четырежды больше быть может за прочих достойных, – несогласно мотнул он седой головой, – и моя пора видно уже подошла. Но не бери так печаль ты до сердца, дочь Конута… Лучше поговори со мной, Майри – хоть что ещё расскажи старику.
– Скригга…– она выждала, когда Эрха умолкнет, и набравшись храбрости как будто невзначай спросила:
– Помнишь, когда мы ещё были детьми, ты всем нам собравшимся тут повествовал об истории нашего орна, про всех Несущих Кровь Дейна от самого праначала времён? Прямо здесь, в этом покое – я тогда ещё ненароком уснула вон там у окна, а ты за это не стал меня даже бранить.
– Да, – улыбнулся ей Эрха, – верно, минуло пятнадцать уж зим с той поры, как ты меня колошматила тут, козлодёрка зелёная. А теперь ты уже вот как вытянулась от земли, какая невеста достойная стала добрым женихам на загляденье… Зачем ты спрашиваешь об этом?
– Помнишь, когда ты поведывал нам о событиях Сторстрид, кто-то из малых детей тут спросил у тебя про какой-то орн Львов? Ведь не про Гальдуров речь то была, как выходит?

Старец долго не отвечал, пристально глядя на Майри – и лоб его покрылся напряжёнными бороздами морщин, точно он с тяжестью вспоминал те события прошлого.
– Да, это был младший сын Турсы Здоровяка, нынче павший при Фъяллернстейнгейрде. Но я не успел рассказать до конца, как наш Ллотур завёл разговор о годах, когда я сотворил Ночных Птиц – а теперь он и сам у горы вместе с ними стал прахом…
– Расскажи мне о них теперь, скригга… пожалуйста, – взволнованно попросила старейшего Майри, – если не львиноносные Гальдуры – то кто тогда были они, чьего дома?
– Отчего ты так заинтересовалась? Никого из них нет уж в живых к превеликой печали. Это были лучшие из ратных мужей во времена Сторстрид, равные славою нам, Дейнблодбереар. Но в нынешней распре ни одной их руке не держать уж дейвонскую сталь – разве что в воинстве павших той дикой ночной охотою подле Горящего пролетая незримо тенями над краем. Но зачем тебе знать это, милая – тех, чьи имена уж давно стали пеплом?
– Там в неволе я в ожидании смерти всю жизнь по косточкам пересеяла, обо всех событиях вспомнила. И это сказание, что ты нам тогда до конца не доплёл, тоже на память пришло мне в темнице. Расскажи о них, скригга!
Она смолкла на миг, сглотнув в горле комок и в волнении вздрогнув – вспомнив, как некогда клялась пред братом не лезть в то, что скрыто… и как опрометчиво дав это слово… сама преступая его, и не зная, что сможет найти – и принять то.
– Каких только преданий мне в детстве не рассказали, но о некоем орне Львов из числа северян – уже верно, забытом средь всех – я вовек не слыхала. Разве что краем уха однажды от старших у Хеннира в доме – да и то вот со страхом какими-то тёмными недомолвками. Ты ведь знал их – что это за люди там были? Чем они стали славны – и как сгинули?
И помолчав, снова тихо добавила:
– Почему их забвению предали вдруг все живущие? Тех же Гальдуров с прочими чаще теперь поминают. На чьей стороне они были в ту Смуту Соседей, что пожрала огнём и железом их род?

– Орн Львов… – тяжело выдохнув проговорил скригга, и вытянул уставшие руки вдоль ложа поверх одеяла, – так их прозвали в Великую Распрю. Это был славный и древний, пусть и не многочисленный людьми род, издревле живший на севере наших уделов… Знаком их были не львы, как у явившихся с по?лудня Гальдуров, и как подуматься может с их прозвища – а обагрённая алым дубина на белом средь чёрного. Мало кто сейчас помнит, но кровью они также некогда восходили к великому Дейну; их предки являлись роднёй нам, потомкам Горящего – ещё в те времена, когда наш народ только прибыл с Заокраинного Севера. Предок их, стародавний великий герой, от которого именовали тот род, прозван был Ходур Сильный, Копьё Смерти и Врагоубийца… но имя то величайше прославил иной человек – многие века спустя, на моей уже памяти – тот, кого нарекли тогда первым из Львов…
Когда почти век назад разгорелась Великая Распря, мне в первый её год исполнилось только пятнадцать. Я хоть и юн был летами, но вместе со старшими в нашем роду также отправился на войну – сперва им в помощники, за оружием и конями смотреть, а после и сам взял в ладони секиру, сражаясь со всей своей яростью и умением, что передали мне отец с взрослыми братьями.
Минул лишь один год сражений, а мне уж доверили весть под своею рукой в битву целую сотню. И так год от года, пока та война протянулась – когда в пламень горели богатые города, и мощнейшие укрепи падали ниц перед натиском воинств, гибли сражённые сталью в сражениях ёрлы и арвенниды обоих народов – в тот грозный час мои воинское умение и отвага взрастали словно молодое древо.
Это была славная пора грозных битв и далёких выправ по нашим и вражьим уделам, когда военная удача улыбалась попеременно то нам, то детям Бури Несущего. Не было конца льющейся крови и нас, и врагов, радуя взоры суровых богов двух народов. Да, множество жертв средь достойных мужей прилегло к их ногам утихавшими с прежним биением жизни сердцами… Многие числом вороты ровняли с землёй города и твердыни, копья живою стеною щетинились по полям и выкашивали ряды столкнувшихся в сшибке воителей, ливни из жалящих стрел смертью сыпались с неба, мечи рассекали живую плоть точно ножи разрезают хлеба? за столом на пиру – и бессчётное множество скорбных курганов взрастало на землях обоих народов, сошедшихся в битве на смерть – противостоя один одному и не сдаваясь. И я не страшился того – наоборот, алка?л той кровавой дурманящей браги, вёл за собою загоны сынов Всеотца, круша недругов сталью меча и вгоняя их в землю копытами наших коней. И много нас было тогда молодых и отважных блодсъёдда, что шли подле меня.
И там средь упившихся алым, усеянных смертью полей и горящих твердынь, в самом разгаре тянувшейся распри дорога моя сошлась с ним – сыном Одда из Ходуров. Младше меня на пять зим, он был мал, чтобы сразу попасть на кровавые битвы войны с зачинанья её, как того удостоился я – но отвагой во всём походил на меня – такой же удалый и дерзкий, молодой и бесстрашный.
Его земляки говорили, что когда тому было тринадцать, Ходур ехал верхом на коне ночным лесом, возвращаясь домой от родни из далёкого селища, и по пути из объятой мглой чащи в горах на него напал лев. И он – ещё только мальчишка – в одиночку сумел зарубить того хищного зверя мечом, пусть и сам был ужасно изранен когтями издохшей на нём дикой твари. И их кровь, что обильно бежала из ран, так смешалась в одну, в его жилах оставшись навеки. Неким чудом он выжил от острых клыков, а заботою матери снова воспрял, встав на ноги. И дух зверя – свирепого хищника – наделил его сердце невиданной яростью и отвагой – его, и потомков.
И повзрослев, когда родичи взяли его, ещё юного, вместе с собой на войну, сын Одда не ведал там страха. Вместе с ним мы не раз рука об руку шли по кровавой земле, позади оставляя лишь горы тел недругов, устрашая тех кличем призыва к Горящему и безжалостным лязгом мечей и секир. Как мой младший товарищ он был во всём равен – а в отваге наверное превосходил и меня… Сын Одда едва ли не с горсткою верных людей мог неистово броситься в бой, увлечь их за собой и заставить отринуть весь страх – и тем самым всему вопреки победить… Такова была львиная кровь в его сердце, полная ярости и бесстрашия.
Эрха умолк, надрывно откашливаясь и хрипя. Майри с волнением увидела в сумраке тёмных покоев старейшего, что из горла его на рубахи рукав вылетает с мокротами кровь – но промолчала, боясь говорить. Лишь ладонь её крепче продолжила стискивать пальцы их скригги, нежно гладя ладонью по взбугренной синими жилами вен сухой коже руки, коей не суждено будет сжать снова меч и повесть за собой детей Дейна к победе, как некогда было не раз уже прежде.

– Да, таков был он – Ходур Рёйрэ, Лев… – вдруг прервавшись сказал тихо Эрха, глядя вдаль сквозь окно, точно через минувшее время узрив там обличье того, о ком он говорил – так и не сказав ничего, что могло бы раскрыть ей ту тайну.
– Скригга – а что же за некий Сокрытый Знак Львов? – вновь настойчиво вопросила старика Майри – хоть и не зрившая связи имён и событий, но чувствовавшая, что на верном пути, что догадка её на сей раз не ошибочна, – что это значит?
– Странно, что ты до сих пор это помнишь, девочка, – посмотрел на неё как-то пристально Эрха, – никто того больше не знал, кроме ближайших из родичей Ходура… и меня – единственного не из их орна, кому довелось эту тайну узнать. Возможно, когда-то я сам помянул это вслух, оборонил это слово случайно при родиче Вигаре, а тот как какую-то дивную сказку, ему самому непонятную, рассказал её малому правнуку, от которого это услышала ты.
Как знак, отличавший их орн, его львиную кровь в их сердцах, Ходур сам сотворил этот символ, что нёс он – самый первый из Львов – и все дети и внуки его средь мужей их семейства. Львиный знак – символ их величайшей отваги и ярости, что жила в их сердцах. Но как и эта сокрытая храбрость, этот знак был незрим, не подобен на стяг их древнейшего дома. Даже я не постиг – как, каким неизвестным искусством Ходур смог вдавить в кожу на сердце тот символ их мужества, остававшийся там, пока смерть не возьмёт и храбрейших, и не превратит их всех в прах.
Старец умолк на мгновение, пристально глядя на вопрошавшую самим взором о том дочерь Конута.
– И многие из мужей несли знак их семейства – те, в чьих сердцах точно также кипела его не познавшая страха кровь зверя.
– Что за знак, скригга? Какой? – вновь вопросила прапрадеда Майри, когда тот замолчал вдруг.
– Этот знак… – скригга снова надолго умолк, словно был сам не в силах сказать то, забытое, пристально глядя в глаза своей юной потомице.
– Это львиная пасть, что оскалилась в рыке к восходу, в бок главных их недругов, с кем пришлось ему биться в ту пору. Скрытый знак их отваги и духа, что не зрил страха смерти. Но уже много лет как их нет средь живых – ни единого человека…

Майри молчала, не в силах произнести ни единого слова, до глубины души потрясённая услышанным – тем, что прямо сейчас ей поведал их скригга. Тем, что она ещё прежде узнала сама – учуяв на коже его этот знак в ту ненастную ночь под своими ласкавшими грудь его пальцами. Скрытый знак дома тех, кто был мёртв до последнего человека…
Знак, лежавший на сердце его – что доселе жило и неистово билось в груди Аррэйнэ из дома Килэйд.

– Но что случилось, скригга? – нашла она силы спросить, пересилив волнение, – отчего они сгинули разом? Соседская Смута их всех унесла или мор?
– Сказывают, что их взял Гнев Всеотца… – помедлив с ответом вдруг тихо промолвил старик, – известно лишь только, что одним жарким летом в ненастной ночи вся их укрепь была сожжена полыхавшими стрелами Вотина, знамениями Его гневной неистовой ярости. Все люди Рёйрэ в ту пору собрались в стерквегге у смертного ложа старейшего в доме, прощаясь с их скриггой – первым из Львов – чтобы избрать нового средь них. Не в силах живых познать волю Горящего, отчего он внезапно обрушил на них свой безжалостный гнев. Но с тех пор никто больше не слышал о Львах, хотя многие помнят ещё их забытое имя – как его помню я. Ведь мне Ходур был верным товарищем, другом. Но даже я не отваживаюсь вопрошать, отчего Всеотец вдруг забрал их – весь орн – стерев с лика мира, не оставив в живых ни единого человека… даже слуг и скота… никого… – голос старика превратился в затихающий шёпот.
Эрха умолк – очевидно поведав праправнучке всё, что известно ему самому – или же то лишь, что было позволено ей рассказать о столь страшном событии. И поняв, что пришла та пора приоткрыть их старейшему всё, что узнала она в час неволи об Аррэйнэ – и о том тайном знаке, что он носил – Ма?йри отважилась произнести это.
– Скригга… – взволнованная дочерь Конута тихо, словно боясь, что тут кто-то ещё мог услышать всё это, нагнулась к лицу измождённого хворью с расспросами предка.
– Аррэйнэ… он… он… У него на груди – тут, на сердце… – запинаясь на каждом слове она положила ладонь на вздымающуюся под тонкой рубашкой иссохшую грудь старика, – … под кожей – видимый только на ощупь – есть знак… – она перевела дух, словно сквозь силу проговорив:
– Львиная голова с распахнутой пастью… смотрящая вправо – к восходу…

В следующий миг Майри стократ пожалела, что промолвила это их скригге. Так страшен стал вид старика, поражённого тяжким недугом. Сколько муки с отчаяньем вдруг увидала она в его взоре.
– Нет… – прошептал он, взмахивая руками, точно пытался защититься от чего-то незримого, – нет… нет…
Эрха будто не мог дышать – грудь его взволнованно вздымалась и опадала под нательной рубахой, в которую он вцепился левой рукой, пытаясь разорвать душивший его тесный завязчатый ворот, что мешал говорить. В голосе послышалось отчаяние. Иссохшие губы дрожали, с трудом выговаривая слова.
– Вот она – кара Горящего…
– О чём ты, скригга? – перепугавшаяся Майри попыталась успокоить старого Эрху, метавшегося в лихорадочной дрожи всем телом, – какая кара? За что?
– За что?! – хриплое сдавленное рыдание вырвалось у него из груди, когда старик с силой схватил праправнучку за рукав, с непосильным трудом взнявшись с лода, – за то, что я сделал…
Он посмотрел ей в глаза воспалённым пронзительным взглядом.
– Даже здесь, на моём смертном ложе я лгал тебе… самому себе лгал. Лжесловил всевидящим праотцам перед их суровыми ликами… – скригга смотрел на потомицу точно безумный.
– Лгал как трус… – прошептал он сквозь силу, – …не в силах признаться в той правде содеянного…

ГОД ТРЕТИЙ "…ПРОКЛЯТИЕ ТРИЖДЫ ТОБОЮ ЗАСЛУЖЕННОЕ…" Нить 12
– Гнев Всеотца, как же?! – едва ли не выкрикнул он во весь голос, вскинув измученный взор к потолку их чертога, словно взирая сквозь потемневшие доски стрехи на Того, кто незримо скакал там верхом на своём ветрокрылом коне, что скорее земных жеребцов поднебесных уделов – на Того, чей чёрный плащ подобно грозовой туче развевался над миром, когда просторы своих владений во главе ночного дикого воинства павших объезжал он – Высочайший из всех, Гневный, Страшный – тот, чьё имя помянул сейчас скригга.
– Мои собственные гордыня и зависть – вот что сгубило всех Львов… – Эрха взнял к лицу Майри морщинистые ладони.
– Да, этими вот руками была пущена чужая злоба, истребившая их поголовно – мужей, стариков, жён с детьми – всех их… всех… И ни капли их крови не пролил я сам – но вся эта кровь багровеет на них, этих клятых руках… Так много её, что мне боязно зрить мои длани, когда память ночами кусает меня ядовитой змеёй. Как багровы они, эти руки… как кровавы…
– Смотри, моя девочка… смотри – и стыдись, что любимый твой скригга – клятвопреступник и вероломный убийца, предавший друзей с побратимами… – он схватил Майри за руку, сжав ладонь её точно в тисках.
– Едва ты о Львах лишь промолвила – как я сразу постиг, что тебе и без моих уж рассказов всё ведомо… Пусть не рассудком, но сердцем прозрила ты правду о том, кто таков он – чего я не знал прежде, но чувствовал, едва лишь впервые услышав по Огненной Ночи то имя. Это он… и он жив – он, последний из них. Он жив…

– Нет чувства страшней и презреннее зависти, девочка… – прошептал скригга, глядя прямо в глаза – а Майри показалось, что в саму глубину её сердца – до самого дна распахнув ей своё, до сих пор целиком не прозримое.
– Она губит славнейших, затмевает рассудок и мудрым, чернит злобой сердца даже кровью единых сестёр с братьями, сыновей и отцов – разделяет друзей и товарищей… И она же незрима как тихо таящийся в травах холодною тенью Шуршащего меченый молнией гад…
Лицо старого Эрхи исказилось мукой, когда он произносил это – словно наяву видя нечто пред взором, словно заново переживая воспоминания давно ушедшего времени, сгинувшего во мраке минувшего.
– Но нет страшнее той зависти, что идёт подле славы… Она жуткой тенью волочится следом как перерубленная сухая нога за прежде крепким телом. Слава порождает гордыню – и она не терпит подле себя никого, даже собственной тени, желая лишь ей одной оставаться ослепительно великой и несравненной перед иными людьми. И я, первый герой той кровавой войны, невольно обрёл эту клятую тень… и Ходур, мой верный товарищ, стал ею – такой же отважный, вознявшийся вместе со мной до вершин ратной славы, что мы обрели в те суровые годы.

Пока шла эта долгая Распря, мы были с ним неразлучны как два лучших друга, и вели за собой в битвы наших людей. Я к тому времени стал уже когуриром, а после гибели моего дяди Арнгейра Железного даже много старшие за меня Дейнблодбереар вручили правление ратными силами мне, едва третий десяток тогда разменявшему – пусть пока лишь военною властью меня наделив. А уж с годами по праву мне перешло и само место скригги, старейшего.
Как головокружителен был этот взлёт, моя девочка – когда я из последнего, младшего сына Гаттира Удалого волей судьбы и своею отвагой вознёсся на самый предел ратной славы! Моё имя доселе с почтительным трепетом прочие молвят, словно не нарекали больше матери Дейвонала?рды Эрхой своих сыновей… Как был велик и воистину затмевающ мой взлёт!
Я и впрямь был первейшим героем той Распри, за одним лишь чьим именем становились готовые умереть или победить – поднимавший за собой когуры смельчаков, пробиравшийся в сердце вражеских станов тайным соглядатаем и прорубавшийся через их заслоны во главе своей копейной конницы, сокрушавший прочные твердыни и целые города а?рвейрнов подобно огненному вихрю из бездны, я – распространивший в воинстве сынов Дейна нынешние метальные вороты и сотворивший Ночных Птиц, подобия которых не создало ни одно войско земное – атаковавших врага с вышины.
Я, не ведавший страха с сомнениями на пиру мечей, был отважен и храбр… и Ходур был точно таким же. Если бы ты хоть могла его видеть в ту пору – что это был за воитель… Равных ему не встречалось и даже средь крови потомков Горящего – я не стыжусь в том признаться теперь. Но тогда меня гневно снедала гордыня, что кто-то мог быть ещё более храбрым, ещё более доблестным и бесстрашным чем потомки великого нашего предка… чем я сам – самый лучший из них. Он не взирая на страх и опасность вёл в битву людей, презирая и смерть – и она сама словно страшилась его. Ходур будто предчувствовал сам ход сражения, точно зрил то заранее, и внезапно менял тот замысленный прежде бросок, сбивая тем с толку врага, запутывая того и устрашая стремительностью и непредсказуемостью. Лучший из мечников этой кровавой поры – единственный из ведомых прежде мне воинов – он искусно владел в сшибке правой и левой руками едино, сражаясь двумя мечами единовременно…
Старый Эрха утвердительно кивнул головой оторопевшей от этих его слов Майри.
– Да… да, моя девочка – ему, первому из Львов, не нужен был щит – ибо он не защищался, но сам нападал, обрушиваясь на врага со всей яростью львиной крови?, не страшась самой смерти и презирая её. Ярость его и была его лучшим щитом. И тем он был лучше меня…
Эрха вновь с трудом попытался привстать, протягивая правую руку к стене у окна. Майри поймала его указующий пристальный взор, и увидела стоявший в стенной нише резной деревянный ларец с дивно украшенной крышкой.
– Раскрой его, Майри. Дай мне показать тебе…
Дейвонка торопливо подскочила к ларцу и распахнула не запертую на ключ крышку. Перед её взором в отдельных ячеях стояли вложенные скрутки выделанной, пожелтевшей и ветхой за столетие тонкой кожи – те прежде зримые ею когда-то обличья героев и ёрлов прадавних времён, писанные рукой Хъёрна Златобородого – тех их, кого не осталось в живых среди смертных.
– Возьми его… самый крайний из них, моя девочка, – с надрывным грудным хрипом тяжело прошептал старик, – на вид самый ветхий из всех…
– Тот, что ты так и не показал нам в тот раз? – догадалась вдруг Майри, припоминая последний из свитков, которого много лет назад едва лишь коснулись пальцы Эрхи – так и не вынув тогда из ларца к их любопытным глазам.
– Да, моя девочка… Лишь в одиночестве я могу развернуть его писаный лик, чтобы никто не узрил весь тот стыд, с которым я едва осмеливаюсь взирать на него – такого там молодого и храброго, верного нашей дружбе… которую я подло предал. Смотри, моя девочка. Смотри, кто он… – негромко промолвил ей Эрха – и в последних словах дочерь Конута словно услышала некий сокрытый намёк – нечто то, что должна была увидеть своими глазами.
Под её вздрагивающими пальцами ветхий кожаный свиток с шорохом развернулся, и Майри вздрогнула, взглянув на обличье того, кто там был изображён.

На пожелтевшей за век тонкой коже рукою искуснейшего из мастеров было вырисовано со всей тщательностью и остротой запомнившего даже те мелочи глаза широкое поле сражения, устланное телами павших на нём воинов и их скакунов. Тут и там полыхали разбитые остовы воротов и возов; в набрякшей от крови земле с телесами убитых торчали ежиными жалами стрелы и древки сразивших тех копий. Поле тысяч смертей, тысяч сре?шенных душ праотцов, что остались в холодной земле до скончания мира – что и с ветхой как ткань от сотлевших одежд погребённого скрутки взирало на Майри тем ужасом бездны…
На каменном возвышении, словно проросшем своей валуновой спиной из земли, стоял с опущенными долу двумя блодва?рпэ в руках молодой, едва ль разменявший там третий десяток годов человек. Короткая юношеская борода вилась на открытом лице без шелома, что был закреплён ремешком за охват. Одет он был в багровевшую кровью своей и сражённых врагов боевую чешуйницу, какие дейвонка во множестве видела прежде висевшими в их оружейнях чертога на Круче – потемневшие, древние, битые ржой, иссеченные а?рвейрнской сталью – какие в ходу были в воинстве Дейна в кровавые годы сражений в час Сторстрид.
Вот и всё, что ей было ещё незнакомо в обличье того человека, изображённого искусной рукою Хальмскегге и давно уж почившего – потому как обличье его и сейчас как влито?е стояло у Майри пред взором, узнаваемое и терзавшее горькой тоской её женское сердце.
Те же зеленоватые глаза, пристально взиравшие на неё из глуби очертаний на кожаной скрутке. То же лицо с прямым носом и крепкая шея. Та же ровная стать как у льва. Такие же отдававшие рыжиной, чуть более светлые волосы над высоким лбом – и всё тот же пронзительный, поразительно точно переданный искусником Хъёрном прямой взор этого человека – цепенящий на месте, останавливающий своим яростным пламенем… Его, ещё не отошедшего от иступления битвы с воителями Эйрэ успел запечатлеть лучший мастер из Эиклундгейрда, что словно вдохнул саму жизнь в нарисованное на коже обличье.
Дочери Конута показалось, что это сам Аррэйнэ из Килэйд стоит на том каменном выступе – как и его предок полный ярости и боевого неистовства – каким она его некогда увидала впервые на той тёмной тропе среди чащ за Глвидд-ог-слейбботха.

Майри вздрогнула, едва не выронив ветхий свиток из задрожавших в волнении пальцев, и резко скрутила его, поспешно вставляя назад в ячею, где он долгие годы хранился вдали от чужих праздных взоров, видимый лишь глазами их скригги, терзаемого точившим его раскаянием – и не смолкавшей до этого самого часа гордыней.
– Это ведь он… ты ведь узнала его, моя девочка – верно? – вопрошающе прошептал старый Эрха, пристально глядя в глаза своей юной потомице, точно пытаясь найти там ответ.
Майри не отвечала – но по одному лишь её потрясённому взгляду скригга понял свою правоту. И в её взоре читалось то так же прозрённое им, тяжёлое и всевопрошающее «почему?»

– А дальше… – Эрха на миг умолк, тяжело переводя дух, – дальше, когда кровавый час Сторстрид завершился, и потекли долгожданные мирные годы – ибо ни одни из иных последующих битв Помежных Раздоров и близко не сравнились с той ужасной войной – этот проклятый червь зависти стал исподволь бороздить мою душу.
Везде, где только произносилось моё имя – упоминали и его; где моя слава воителя блистала и ярче огня – там и его ратные подвиги часин Сторстрид были у всех на устах; когда первейшим героем привечали меня – подле стоял и он. Наш новый ёрл Хъярульв особо почитал Львов, их отчаянную непомерную храбрость, о коей видевшие её воочию говорили как о чуде, поминая ратные подвиги Ходура на полях прежних битв. Тяжёлая Пята был дружен с ним как со старшим братом – и приблизил Рёйрэ к себе, к своему дому и к Столу Ёрлов.
И пусть наш орн издревле был самым славным в землях детей Дейна, и силою мы намного превосходили род Ходура – числом и богатством, крепостью наших твердынь и умением воинства – и наше место в Винге при дворе ёрла было наидостойным и вызывавшим у прочих едва ли не зависть… но как же это было невыносимо – вечно видеть и ощущать перед собой собственную тень, в сени которой меркнет твоя слава – когда есть кто-то лучший чем ты.
Я никогда не посмел бы в открытую его ненавидеть, стать врагом его – ведь доселе мне памятна была наша прежняя дружба и верность воинским клятвам о побратимстве, данным некогда друг другу на кровавых полях Великой Распри. Но исподволь я всё же вонзал в его спину своё ядовитое жало завистливой ненависти, хитрым словом и искусно затаённым делом стискивая губительное кольцо на шее их рода. Нет – не строил я козней и не плёл против них сети заговоров… Наоборот – везде, где только можно было, я восхвалял их воинское умение и отвагу, подталкивая нашего ёрла всякий раз выправлять Львов на каждую распрю, в каждой войне устремляя их первыми, на острии – и проливая их кровь чужими руками истреблял одного за другим. Орн их был невелик, а столь много его сыновей сложило в ту пору головы под чужими мечами, не взирая на доблесть и ярость сердец. Такова доля тех, кто избрал путь багряной руды и железа. Кровь героев пылает огнём, разрывая их жизни уклад – и неся через бездну и к славе, и к смерти…
Львы были прославлены первее иных средь домов крови свердсманов, и их ратная слава гремела звонче удара тысяч копий о древо щитов перед битвой – и в том и была их незримая па?губа… Своими хвалебными словами я побуждал Скъервиров и самого ёрла Хъярульва раз за разом отправлять орн Ходура прежде иных на все войны, что тогда сотрясали уделы дейвонских владетелей. В частых сражениях они погибали один за другим, и их жёны не успевали рожать сыновей, которые становились бы на место полёгших отцов. Плодородные некогда земли пустели и дичали, а древние родовые твердыни, прежде полные звонких детских голосов, теперь были полны скорби и погребального плача. Но его самого смерть и поныне обходила стороной – год за годом, в битве за битвой, словно чьё-то могучее слово незримо хранило Ходура от моей завистливой ненависти к нему, выкашивавшей их бедневший и умалявшийся род. И я лишь более озлоблялся душою и ждал… ждал, когда время их славы закатится.
Увы – не только лишь мне, но и самому Ходуру, да и милостивому к нему ёрлу Хъярульву из Скъервиров был уконован столь долгий век жизни. И мои золотые волосы в тщетном ожидании убелились в тот час сединой, но с годами даже мудрость не смогла вытеснить ту чёрным гнильём таившуюся у меня в сердце зависть к моему другу – лучшему, нежели я…

Столько десятилетий минуло уже с той далёкой поры, моя девочка… А я всё выжидал, втайне надеясь на гибель его – или первее уповая на то, что с новым правителем Скъервиров их столь прославленное при Столе Ёрлов место опустеет, и умалённый орн Ходура вымрет в своих диких уделах на севере разом с остатками былого величия и славы воителей. И поэтому, когда скончался ёрл Хъярульв – давний друг и сторонник старевшего Рёйрэ – я решил, что и его время наконец закатилось, прошло как угасшая вспышка звезды на утреющем в новой заре небосводе. Но опять я ошибся…
Молодой Къёхвар оставил их орну все прежние почести и достояния – может из памяти к своему почтенному деду, а может с каким-то расчётом, и дальше желая держать наше семейство не слишком уж близко к Хатхалле. И попрежде он снова был подле меня – как та тень, всё идущая следом – куда бы я ни шёл, где бы я ни был. Постаревший, осунувшийся и суровый от обрушивавшихся на его обедневший род бессчётных горестей и утрат – он по-прежнему был.

– А потом… – Эрха облизнул пересохшие от волнения губы, тяжело дыша во всю грудь, – …однажды гонцы принесли мне внезапную весть, что сам Ходур, мой давнишний друг и товарищ, лежит нынче при смерти – и призвал меня попрощаться. Мать Костей подрубила его своей дланью скорее меня – пусть и более молодого годами. Я был виною тому, что столь много тех бед уконовано было потомкам его, припав к ним подле их негасимой губительной славы. Я сам приложил к тому руку, что их древний род крови героев теперь вымирал – уходил с каждым павшим – потому как не только величие с доблестью несёт нам искусство воительных дел, но и гибель отважных, самых лучших из наших детей… и это непримиримая, тяжкая жертва.
Но их слава по-прежнему не умирала. И даже сейчас, когда мне, иззавидовавшемуся к Рёйрэ за долгие десятилетия, теперь стоило возликовать – я чувствовал, что и теперь он опять победил – одержал надо мной снова верх, уходя несломленным, оставшись здесь тем, кем прозвала его и потомков молва – Первым из Львов, Львом Дейвоналарды. И что даже потом, когда погребальный огонь испепелит его тело, а дух пребудет в Чертоги Клинков подле грозного Всеотца – то здесь среди смертных я снова вовеки останусь с его неумирающей тенью подле себя…
И эта последняя капля переполнила меня изнутри, лишила терпения и рассудка – когда даже скончавшись, он остался бы непобеждённым. Сколь же жгуча была эта проклятая ненависть, что тогда бушевала во мне, разорвав в один миг узы разума, застив мне глаза. И страшный замысел – верно, не раз исподволь проклёвывавшийся в душе точно сорное семя средь нивы, прежде гонимый прочь от себя точно бешеная собака – внезапно постиг меня… указав, как разделаться с недругами – как разделаться с ним.
Всегда среди смертных найти можно тех, кто содеять готов будет всякое злодеяние – как оправдав его верным служением общему делу, так и просто таких по их сущности – тех, кто сродни змее. И я нашёл таких – тех, кто послужил мне руками в том подлом убийственном замысле.
У Ходура – честного и прямого – было немало врагов за один лишь такой его нрав. Однако я не стал их искать среди мелочных злопыхателей и завистников из числа нашей знати и свердсманов подле Красной Палаты – а обратил взор на тех, кто отлично помог бы такому злодейству, не боясь пачкать руки багряным. Ибо и сам старый Рёйрэ не замечал, что за гниль возросла возле собственных твердей.
Помежные земли их с давних времён были полны злодеев и бродячей наволочи, не ведавших слова законов и укрывавшихся в пущах Дейвоналарды и союзных земель. А в последние годы правления Хъярульва, когда по стране перед сменою власти, кою прочно как прежде уже не держал в своих дланях ослабший владетель, и по окраинным землям покатились усобицы – разбойничьих гнёзд таких стало не счесть, на восточных Помежьях тем больше. Ходур всегда давил этих злодеев железной рукой, наводя в своих землях у Буревийного кряжа порядок – и тем больше той злобы они всё копили к нему, не способные прежде открыто ответить. Но с каждым годом орн Львов всё слабел, теряя лучших из сыновей на бесчисленных войнах – и некому было блюсти в тех уделах спокойствие.
И вот в тот самый миг, когда мне принесли весть о скорой кончине его, я и замыслил кровавое дело, вмиг поняв, как разделаться с ним – и не просто свести его в вечный мрак Ормхал до и так уже близкого часа, а не оставить средь сущих самой о них памяти, что они прежде были средь нас – ибо нет ничего нам страшнее забвения, когда уста сверзаются в немом молчании, опасаясь произносить имя тех, на ком чёрной печатью возлёг гнев самих жизнедавцев…

Под видом своего внезапного нездоровья я уединился в дальнем стерквегге на юге дейвонских земель, никого не принимая и не привечая – а сам тайно пустился к востоку до Буревийного кряжа, в одиночку и скрытно отправившись в путь. Конь был резв, а не все ли дороги мне были известны, чтоб достичь диких круч Сторхридсальдрэ за несколько дней?
Я не знал, где искать буду тех, кого жаждал найти для злодейского дела – они сами меня отыскали, избравшего путь через дебри. По всем верным приметам я разыскал самое что ни на есть разбойничье место, где те лиходеи устраивают на проезжих засады, со спины нападая на купеческие обозы и небольшие заго?ны воителей. И когда я так ехал верхом на коне через чащу, навстречу мне выскочили пятеро душегубов, окружая и направляя оружие на как им казалось одинокого и беспомощного старика. Старший из них загоготал и повелел мне сворачивать в дебри – мол, придётся у них мне теперь загостить.
Боялся ли я в этот час, моя девочка? Да – того, что задумал и тихо творил тут своими руками и думами – но не эту бродячую наволочь. Я ответил спокойно – словно и не услышал угроз негодяев – что с охотой у них погощу в эту ночь, когда на дворе грозовое ненастье грядёт – раз они столь добры, что приветили путника.
Их старший поразился ответом моим по его разумению дерзким, и схватил жеребца за поводья, намереваясь показать что тут он есть хозяин – а не я, одинокий старик в грязном драном плаще, кто попался в их в руки под ночь среди чащи.
Я легонько приветил его одним метким ударом десницы, что прежде и больших в бою без оружия наземь сложила – по шее всего мазанул ненароком – и верзила как сноп рухнул оземь без чувств. А я, пока прочие люди его не пришли в себя от изумления, сказал вновь спокойно, что нельзя так встречать дорогого им гостя, раз с охотою он приглашение их принимает, и неучтиво идти старику будет пешим. Как ошалевшие, они не промолвили в оторопи ни слова и молча подчинились моему знаку следовать за конём, когда я сам поехал с дороги по тропам в кругу их, сопровождавших меня словно знатного гостя, пока двое тащили под руки их старшего, всё ещё не пришедшего в чувства.

Уже перед самым закатом, когда в кронах чернеющих чащ пролегли тьмою сумерки, прибыл я подле них в их разбойничье логово, надёжно укрытое в чащах от глаза чужого среди малохожих холмов – где в кругу полыхал разожжённый костёр с вертелами и готовился ужин для всей их ватаги. Спустившись с коня подле пламени я сел на седушку-чурбак, не промолвив ни слова и даже не сняв наголовник плаща, что скрывал мне лицо от их взоров – не страшась копья в спину. Те злодеи, что прибыли поручь со мной, торопливо шепнули о странном столь госте на ухо их вершнему – здоровенному, звероватому с лика детине в густой словно мох бороде, что точил камнем меч, восседая напротив. С усмешкой воззрил на меня он, молча сидевшего подле огня – и сказал, что раз сам я к ним в гости забрёл, то по че?сти платить не зажмусь и за добрый ночлег с угощением, раз на то уж пошло по обычаям гостеприимства. Сгодится и звонкое серебро, и нагулявший в боках тучный скот, и стальные мечи наконец – чем мои родичи будут богаты в счёт выкупа, если и впрямь из ума я не выжил.
По лицу у иных людей видно порой, чего стоят они – и с кем годно вести речь по че?сти, чуя в тех сердце живое; а кого даже с голым мечом в их руках устрашаться не стоит, так как с ним они будут не сильно храбрее за псин пустобрехих – и волевым таких словом как малых телят можно гнать куда дума твоя пожелает. Так что и этот верзила не злее щенка предо мною мне был. Тем больше узнал я его – слыл он некогда славным, но слишком задиристым мечником в воинстве Трира – старшего из моих внуков – да был изгнан за грязную руку и нрав кровожадный, теперь тут в Помежьях до беззаконного душегуба уже докатившись, подобными ве?ршившего.
Не страшась я ответил спокойно – что из тех гостей буду, которые сами решают сколь долго гостить им придётся за чьим-то столом. И сказал, что отнюдь не с пустыми руками брожу я по свету, одарив тех хозяев, кто приветит меня по чести?, таковыми дарами, каких те сами будут достойны – если ими сумеют распорядиться столь должно.
У разбойничьего вожака даже брови в лоб влезли от дерзости гостя – но промолчал душегуб, меня слушая дальше. А затем я добавил злодеям, что с меня – одинокого странника – богато не разживёшься: если вздумают жизнь мою взять они подло, то лишь драный мой плащ себе выручат – или может получат ужасную месть моих родичей, от которой не скрыться им будет нигде кроме как в норе Хвёгга – от тысяч тех копий, что отовсюду хоть с самого неба их шею достанут как стрелы хозяина кузни небесной… и взглянул мимолётом на небо, где зарево скорой грозы полыхало раскатами, предвещая ненастную ночь с сильным ливнем.

Поражённые этим ответом – будто не пленником в логове их я сидел, а почётнейшим гостем, что всех их секир и мечей не страшился, старик одинокий – они от меня отшатнулись как будто собаки от хворостины. Даже вожак онемел как язык проглотил – и велел подать гостю зажаренной дичи, чтобы не сидел тот голодный в их доме. А когда я сказал ненароком, что сам он наверное прежде на юге такой славной дичи в минувшем и не едал, то крепко же он удивился, откуда я знаю об этом – из каких он краёв будет сам.
Стал он меня осторожно расспрашивать о вестях и событиях здешних земель, да как сам я в лесу очутился – и кто буду таков, что меня не признает он с голоса средь здешних свердсманов – хоть и зрит, что я сам не из тех, кто скотину пасёт и на сало да шкуры свежует, пусть и беден мой плащ на плечах.
Я лишь усмехнулся злодею в ответ, что не рано ли будет ему попросить моё я?вить лицо – как бы не пожалел тот о том прежде времени? Тем больше, что прежнюю кличку его я припомнил при этом – Трескучий – чего знать никто тут на севере прежде не мог средь людей его, какие теперь вожака называли Суровый… Словно насквозь его я прозревал, как злодею привиделось верно.
А затем стал он сетовать, что нет прежней разбойничьей вольности в этих краях, пока жив ещё сам старый Рёйрэ – первейший их враг-притеснитель, нещадно искоренявший их братства по здешним Помежьям – и что нет у них сил, чтоб осмелиться выйди в открытую против семейства их, Львов Дейвоналарды. А я рассмеялся – и повелел обернуться.
Тут же разбойники все дружно вперились в тьму – словно уже ожидали со страху, что им прямо под ноги падёт полыхавшая жаром стрела Всеотца. Ну и лица же были у них, когда кроме сучьев да крика совы ничего там в лесу не узрили!
Я вновь рассмеялся и громко сказал вожаку, что и хлеб не идёт сам в ленивые рты – да спросил ненароком, знает ли он в этих землях урочище в скалах, что ещё кличут люди Свиной Головой? Вот там пусть и посмотрит, если отсюда не видит он то, что под носом его среди камня таится. А там, моя девочка…
Скригга смолк на мгновение, глядя на Майри.
– Давно я предчувствовал опытом ратоводца, что некогда распря с соседом с востока опять повторится – ибо непрочен был мир между нами и слишком свежи ещё прежние раны от этой войны. И я загодя был приготовлен к тому… Откуда, как думаешь, ёрлов брат Уннир так быстро прошёл за Помежья с немалым обозом, как повесне перевёз через топи и чащи тяжёлые вороты и огнища? Я ещё в те далёкие годы устроил в чащобах Помежий лишь немногим надёжным известные схо?роны, скрытые от любопытного чуждого глаза – там, и даже в тех верных владетелю Эйрэ союзных уделах – чтобы в случае новой войны мы могли неожиданно выйти с тем грозным оружием прямо под носом у недругов, не тратя седмины на то, чтобы попусту их протянуть из далёких дейвонских земель.
И там в глухой чаще у Буревийного, среди скал старогорья Свинхофди было сделано тайное место, где наготове стоял в ожидании часа десяток тяжёлых хендскульдрэ с запасом огни?щ – в любой миг годных к бою. С годами их мощь не теряется, если жидкий дух пламени в них засмолить, чтоб ни капли его не ушло с тонким паром сквозь поры и трещины.
Недоверчиво покосившись вожак подозвал к себе пару сообщников и послал тех в урочище – что к чему там проверить. А мы с душегубом продолжили речи вести?, когда он с боязливым уже тихим трепетом слушал меня, изредка вопрошая – словно не я, а он сам был тем гостем, против воли своей приведённым сюда.

Возвратились те двое уже лишь под самую ночь – и сразу на ухо их старшему стали шептать что-то радостно. Верно нашли они скрытое в скалах урочище с грозным добром, что там с давних времён находилось сохранно – со всем тем могучим оружием, что попало им в руки теперь.
А я, подняв взор на их вершнего, вновь окликнул того – и сказал, что неблагодарным меня не назвал ещё прежде никто, и он сам в этом смог убедиться сейчас, такой грозный дар получив в свои руки. Но затем произнёс, что людьми не такими и не для них он оставлен был тут – и даются такие дары лишь на краткое время… на одну только тёмную ночь и незримо от глаз иных смертных – и потом не иначе на прежнее место должны возвращёнными быть – если из ума своего он не выжил ещё.
И пока в стане шумно стоял беспорядок – как ликовали злодеи опасной находке – невзначай опрокинул ногою в костёр там стоявший жбан с пивом, враз притушив угасавшее пламя и окутав поляну в густой ночной мрак. Никто не хватился в тот миг, как не стало меня среди них – в расщелине скал тихо скрывшись от глаз душегубов я слушал слова их о том, что как тень тот старик промеж ними исчез, и следа от себя не оставив. Вожак их тем более был сам не свой, всё гадая – кто был я таков, и откуда столь тайное всё было ведомо мне, словно ясным днём видится оное острому глазу.
В испуге шепнул кто-то тихо о Нём – являвшемся людям в урочное время в том облике древнего старца, чьего грозного лика не видывал прежде никто, и кому ясно зримы все помыслы и деяния прошлые и грядущие; кто одаривает и карает, встречая его принимающих по обычаям тех и заслугам – Тот, чья ночь летит нынче над лесом и кручами, а небо терзает раздор страшных молний, неистовых стрел Его гнева.
Вожак оборвал того грубо – но и сам он страшился не меньше, потрясённый всем сказанным мною – и тем больше моим неожиданным даром – кой на краткую ночь лишь был дан мной в их руки.

А дальше… Дальше всё так и случилось, как направил я их своим словом.
Бесшумно сопровождал я ватагу злодеев, следуя на коне за спешно катившимися сквозь начавшийся ливень воротами и возами с огни?щами прямо на юг – к тверди Ходура. Поспешали они – пусть и вся ещё ночь была в их полной воле – и вскоре явились под древние стены стерквегга. Были среди них прежде шедшие в воинствах ёрла, кто умел обращаться с тем грозным оружием – и вскоре все долгие плечи хендску?льдрэ вздымались к раздёрнутому вспышками небу, нацеленные прямо на двор и чертоги уснувшего орна врага моего – моего друга… которого я обрёк нынче на гибель – его, и всего его рода.
Боялся ли я в этот миг? Как никогда в своей жизни боялся того, что верши?л на своих же глазах их руками… Всю дорогу до укрепи я терзался сомнениями и раскаянием – я, его первый товарищ, предавал теперь Ходура в этот час тьмы, криводушно его обрекал на погибель, прежде не раз выручавший его в годы Сторстрид и не единожды спасаемый им. Не раз порывался я подстегнуть жеребца и пуститься вперёд, обгоняя крадущихся душегубов со страшным оружием, единственно способным в подлую одолеть Львов Дейвоналарды в бесчестном бою – предстать перед ним, умирающим, раскрыться во всём уже прежде содеянном и встретить ту наволочь с грозным оружием… или хотя бы погибнуть с ним вместе.
Я хотел… хотел… но словно в моей очерствевшей душе не нашлось годных слов в этот волчий час темени, когда сердце мне рвали надво?е ужасные клещи сомнений – и прежние зависть с гордыней.
И я не сумел… И бессильно смотрел, скрытый издали тьмой близлежащей дубравы, как от страшного жара огня тлела даже трава на равнине, и сам ливший с небес стеной дождь иссыхал от ужасного гара – и как с грохотом рушились древние стены, в которых не раз принимаем был я; как сквозь вой ненасытного пламени были слышны те ужасные крики и вопли его погибавших людей, всего рода – всех, кто только был там в ту злосчастную ночь в этой укрепи, прощаясь там с Первым из Львов. Я смотрел, как ликуют сюда приведённые мною злодеи, узревая погибель врага в этом лютом огне.

Опьянённые этой удачей, они и дальше послушно подчинились моим сказанным прежде словам у костра, когда я дал совет затаиться на время в своих тайных логовах, а вороты снова вернуть в потайное укрытие – пока не утихнет молва о внезапной погибели Рёйрэ со всем его домом. Словно малые дети они без раздумий всё сделали так, как советовал им тот неведомый странник, не открывший обличья. Быть может за самого Останавливающего Взором Сердца меня приняли эти злодеи – наделившего их столь могущественной силой?
В эту жуткую ночь буря страшной, неистовой мощи – будто накрывший весь мир чёрный плащ Всеотца – рассекала огнистыми стрелами небо и ливнем смывала следы на раскисшей земле – но всё равно не могла затушить тот ужасный костёр, бушевавший на месте поверженной укрепи Львов – точно Гнев Всеотца в погребальном огне пожирая их жизни…

Без своего имени я пришёл к лиходеям – и без тени от следа явились они моим словом и помыслом к дому врага моего… моего друга… Ни единого следа ноги человека или копыта коня, ни одной колеи от возов не осталось вокруг того страшного места – всех их стёр тот невиданный ливень, что невидимым пологом скрыл нас во тьме – растворивший во мраке как страшные тени из бездны.
Никто из людей не узрел на свои потрясённые очи того, что случилось в том месте, отмеченном роком… Никто кроме грозных богов не был больше свидетелем страшного дела в ночи…

ГОД ТРЕТИЙ "…ПРОКЛЯТИЕ ТРИЖДЫ ТОБОЮ ЗАСЛУЖЕННОЕ…" Нить 13
– Но едва те вкусившие крови злодеи вернули хендску?льдрэ назад в то лесное убежище, и уже возвращались в их логово, как путь через кряж пролёг мимо той тверди, чья помежная стража хранила покой тех угодий – и чей-то конь вдруг заржал среди тьмы…
Старик вдруг усмехнулся праправнучке некой недоброй ухмылкой – словно с радостью вспомнив события, чьим свидетелем был он тогда, чей ход сам и направил в то русло суде?б – будто речь о погибели нелюдей, которых он сам же привёл к тверди Ходура была ему по? сердцу.
– Ведь я сам за седмину до этого выслал с гонцом мой приказ стеречь все перевалы так зорко, чтоб и мышь в своей норке не пробежала. А их вершний Свейн Грозный из Агилей, мой давний помощник, службу ту исполнял в час Помежных Раздоров исправно – и быстро явился на шум с полной сотней воителей конно. И на глазах у меня, когда я затаённым из чащи взирал на начавшийся бой, ни один из убийц не ушёл от разящих их копий и стрел – как подохли в мучениях все негодяи с их вершним – с ними, по Помежьям творившими зло, никто речи не вёл лишь иначе чем острым железом.
Поразившие стрелами всех душегубов из леса воители Свейна покинули перевал, дивясь вслух – откуда так близко от укрепи их появились едва не в открытую дерзкие злыдни, чью ватагу они перебили, с чего они вышли из чащ в это место. Тогда я вывел коня из укрытия в скалах, и словно влекомый предчувствием неким пустился вскачь прочь от ужасного места, где дважды за ночь мои очи узрели столь много смертей, где наши люди оставили гнить на поживу зверью душегубов из чащи.
Минуя опять земли Ходура я исподволь сторонился того пепелища их родовой тверди, боясь вновь узреть то пожарище, чей дым и доселе был виден вдали жутким чёрным столпом улетавшего в небо коптящего гара. Столь черно было в сердце моём, что и то ликование от вкушённой победы над Рёйрэ не могло перебить горечь тяжести нынче свершённого мною предательства…

Когда конь нёсся вскачь через кряж Сторхридсальдрэ, внезапно среди мёртвой чащи послышался мне некий голос, раздававшийся тихо из нетр приломлённого бурей колючего чернолесья. В волнении долго взирал я сквозь дебри ветвей, где не было видно в сплетении сучьев и мха никого – ни человека, ни зверя, никакой иной жизни… И всё одно он мне чудился: жалобный плач, кой порой раздаётся из разорённого львиного логова – когда слепой ещё малый детёныш в отчаянии тычется мордой, отыскивая сосцы неживой уже матери, писком тщетно пытаясь призвать перебитых сородичей.
Смерти подобная тишь охватила вдруг лес, и даже усталый мой конь обездвижив застыл… а я всё слышал непрекращавшийся плач – то ли человеческого голоса, то ли звериного – что неотрывно преследовал меня, когда я пустил жеребца прочь от этого зова из мёртвой безлюдной чащобы.
Внезапно в лицо мне с заката обрушился вихрь налетевшего словно из бездны сильнейшего ветра – точно пытаясь принудить вернуться назад к разорённой твердыне их орна. Будто длань Всеотца там застлала мой взор взнятой пылью и ветками гнутых под вихрем деревьев, что летели мне прямо в лицо… но я наперекор тому лишь подгонял скакуна, принуждая шагать через вихрь, дабы покинуть страшившее сердце мне место – как можно подальше от настигавшего из пустоты бурелома отчаянно горького детского плача, что терзал мою душу. Шаг за шагом испуганный конь отдалялся от мёртвого чернолесья вперёд вниз по склону – и неистовый ветер внезапно утих, отпустив нас из цепких объятий незримой преграды, унося с собой прочь на восток этот отзвук то ль детского, то ли звериного голоса.
То верно всевидящий нас Всеотец пытался остановить своим ветром из бездны неведомого, повернуть меня вспять к месту свершённого злодеяния – дабы исправить там мною содеянное чужими руками кровопролитие… дабы отыскать его, последнего уцелевшего – ещё дитя, чудом спасшееся из погибельного огня. Но я не внял тому вещему знаку Горящего, не понял его очерствевшим от злобы и зависти сердцем – и этот неистовый ветер богов унёс за собою от страшного места погибели последнего из рода Львов прочь за межи земель детей Дейна – на восток в края Эйрэ… Унёс последнего потомка Рёйрэ на долгие годы – чтобы некогда вновь возвратить его этим безжалостным вихрем с восхода, уже выросшего и возмужавшего. Вернуть для отмщения за весь истреблённый под корень их род…

Старик умолк, тяжело и надрывно откашливаясь после столь утомительной речи – и уста его снова окрасились алым от выхаркиваемой кровавой пены – но Майри боясь пошевелиться и издать хотя бы малейший звук голоса, продолжала безмолвно сидеть подле скригги, ожидая дальнейших слов Эрхи.

– Вот так я содеял страшнейшее преступление… И тем оно было ужаснее, что не своими руками его сотворил – словно трус с сердцем зайца, побоявшийся зрить глаза жертв, бывших прежде моими друзьями… И тешился точно глупец в своей низкой гордыне, что не осталось совсем никого из свидетелей – и то не узнавших, кто их направил сперва на то подлое дело, а потом на погибель.
Но я забыл, что не остаются забытыми наши деяния перед богами… что Горящий не любит неправды – и воздаянье всегда падёт карой на тех, кто недостоин Чертогов Клинков, кто замарал себя кровью сородичей. И неведомы нам те пути, по которым придёт оно к нам в его яростном гневе… Я – старый дурак, что прожил дольше многих иных – не смог к старости даже унять ту гордыню и зависть, как глупый юнец… Годами она отравляла мой разум, лишая рассудка – мне, сыну Дейна, в ком течет его чистая кровь, словно мало было всей той причитавшейся славы, я не мог разделить её с кем-то иным – как мне мнилось того не достойным. И я поддался подлейшим из чувств, пролив кровь соплеменников, истребив их там всех до единого, прежних товарищей с побратимами, весь орн Ходура с жёнами и детьми – всех воедино.
Как тот трус я вину свою даже укрыл, чтоб никто из живущих не смел и подумать, что я сам есть причина того злодеяния, а внимал бы лишь с трепетом глупой молве – будто Гнев Всеотца забрал Львов его стрелами ярости. Да, ночной ливень там смыл все следы человечьего дела на том пепелище… а самих же злодеев пожрало железо – всех, прежде чем хоть один их язык смог поведать бы что-то…
И память людская порою ведь так неверна… Кто теперь из дейвонов хоть молвит о Львах и их славе воителей, кто хоть вспомнит о них – раз на самом их имени нынче незримой печатью лежит та худая молва о погибельном Гневе Горящего, прочно сверзшая страхом уста?
Эрха хрипло вздохнул. Грудь его тряслась от волнения.
– Но Всеотец не хранит жалости к преступившим им данные прежде законы и нарушившим святость уз крови. Я, слепой безрассудный глупец, как дитя полагался наивно, что сойдёт с рук то кровопролитие – и людьми уже прочно забытое – что мало кто вспомнит о Львах и их славе – о том, что они прежде были средь нас. И хоть душе моей с тех пор ни разу не было спокойно, не узрел я своим чёрствым сердцем те грозные знаки, что ниспослал мне Горящий в его справедливейшем гневе – и не покаялся прежде ни разу.
Скригга снова схватил Майри за руку.
– Сама ты, моя девочка, как я после прозрил, была тем первым знаком, что явил мне Горящий – едва я свершил это чёрное дело. Знаешь ли ты, почему я тебе дал то имя, посвящённое Ей– Майре, древней Богине, Праматери и Убийце – дарующей и отнимающей? Твоя родительница Бру?ла чаяла наречь тебя при рождении иным девичьим именем – У?льглейн, птаха. Но ты родилась в ту ночь из её чрева со знаком – твои волосы на головке были черны, черны от запёкшейся крови в них – как у неё, Окормляющей Воронов и Влекущей Войну, чьи огнекудрые пряди все в саже пожарищ и тысяч огней погребальных костров…
Я против матери воли нарёк тебя Тенью Её– не увидев, не ощутив, что то было ниспослано мне роковое знамение, как предвестие новой грядущей войны – и определившее твою судьбу, за которую был в ответе единственно я – я, по чьей вине у тебя были отняты богами мать и отец.
По сухой и морщинистой коже щёк Эрхи побежали две тонкие нити дорожек из глаз.
– Девочка моя… – горько заплакал вдруг скригга, – я и есть тот злодей, кто повинен в твоей горькой доле. Не тебе эта кара, а мне – за то страшное зло, мной же некогда и сотворённое…

Она не могла поверить всему услышанному, о чём с хрипом вещал ей их скригга, ей одной – никому из иных средь людей за все долгие годы…
Как вспышка молнии память вернула ей ночь в мерх-а-сьомрах в том старом дворце на горе в сердце Эйрэ. Там, перед тем как ножом её был поражён сам Лев А?рвейрнов, своими ушами она услыхала тогда столь пугавший её страшный замысел Тийре и Аррэйнэ, одним ударом задумавших сре?шить собравшийся в укрепи тут у их хворого скригги орн Дейна – и лишь её чуть не стоивший дочери Конута жизни порыв не дал сбыться такому немыслимому, как ей думалось прежде, злодейству.
Но сейчас, когда скригга поведал ей всё, что случилось тогда с домом Рёйрэ… неужели то правда? Неужели их предок, с детства ею любимый сам Эрха Древний – глава рода и наиславнейший воитель – прежде Убийцы Ёрлов и его друга-арвеннида сам содеял подобное? Неужели и впрямь то не бред его разума, что терзаем болезнью и старческой немощью? Или и вправду иссохшие руки его укрывала та кровь – кровь друзей и сородичей, его братьев по клятвам, кровь всех женщин и малых детей, истреблённых в огне их погибшей твердыни? Кровь, что текла в сердце Льва. Кровь всего его умерщвлённого рода…
Кровь, которая несмываемой чернью проклятья лежала с рожденья на ней – прямой потомице их доселе не покараного убийцы.

– Нет… – она отчаянно замотала головой, не веря услышанному – точно этим могла отогнать от себя ту ужасную правду, заставить её замолчать, бьющее у себя кровотоком в мозгу это страшное знание, – нет! Скригга, ты бредишь! Шщар тебе это навеял во сне ночными видениями! Ну скажи мне, что всё это ложь, глупый вымысел!
Эрха не отвечал. Но по его мучительному взору Майри увидела, что всё это правда – тяжкая и ужасная – острым камнем лежавшая долгие годы в душе её предка точно червь в стволе внешне могучего древа. Неужели всё то, чему она не дала совершиться два года назад, было не страшным злодейством, а наоборот – воздаянием, которое боги направили свыше на род клятвопреступника и убийцы – чтобы стереть его с лика земли по древнейшему, данному их праотцами закону – смерть за смерть – как и до?лжно воздаться тому, кто содеял подобное ранее.
Выходит, что гнев Всеотца мрачной тенью лежит на всех них, всех потомках их скригги – тех, в ком течёт его кровь – кровь предателя и душегуба. И значит справедливо и может быть трижды заслуженно то наказание, что несут они нынче – кое она против воли богов смогла прежде предотвратить, вмешавшись в ход су?деб, начертанный волею их жизнедавцев?
В отчаянии Майри обхватила обеими ладонями голову, стиснув ногтями зашедшееся в судороге отчаяния лицо и не произнося ни слова.

– И никто из них не вырвался из стеркве?гга? – прошептала она наконец, вновь вопрошая о том измождённого долгим повествованием скриггу.
– Никто… – он тяжело произнёс это слово, словно заново переживая наяву увиденное им минувшее – рушащуюся под ударами воротов и охваченную заревом пламени твердь дома Рёйрэ – тот погребальный костёр орна Львов.
– Там сгинули все: умирающий Ходур, его сыновья и все внуки с иною роднёй… все, кто был мечен по сердцу их знаком. Все – жёны, слуги и скот… до единой души, как я думал тогда. Но он сам как-то спасся…
Майри замотала головой, не веря в услышанное. Да – пусть сходились и место, и знаки, и даже людские обличья – но слишком уж молод был Аррэйнэ, чтоб взаправду быть тем, кого не взирая на доблесть сердец пожрал пламень коварства их скригги.
– Но ведь все они были уже не юны, даже внуки его – так ведь, скригга? Теперь они были б годами уже как у дяди с отцом, или старше за Ллотура с Хугилем. Ты же сам говорил, что их род вымирал. Разве были среди его орна столь малые возрастом дети?
Эрха слабо кивнул головой, точно припомнив мгновения прошлого.
– Да… да. У его младшего внука Хедаля Ловкого был единственный сын, первенец – самый младший в их угасающем орне, ещё несмышлёное дитя. Мальчик, так похожий на своего прадеда точно две ветви с одного древа, пусть и с четвертью а?рвейрнской крови от матери. И он тоже был мечен по сердцу их знаком…
– Скригга, когда это было? – напряжённо переспросила Майри.
– Теперь ему было бы почти двадцать пять зим… – прошептал старый Эрха, – да, тебя тогда ещё не было и в чреве матери, моя девочка. Он родился за четыре года до того, как я дал тебе имя…
– А его мать из Эйрэ – кто она? – вопросила дочь Конута, боясь поднять взгляд на измождённого скриггу.
– Уйла – так её звали… Я принял тебя за её явившуюся из врат Халльсверд безмолвную тень, точно желавшую вопросить у меня, где теперь её маленький сын? Ты так похожа на неё издали… Она была дочь а?рвейрнского ратоводца Белга Отважное Сердце из Донег. В те часы смуты меж семьями Эйрэ он встал на сторону дяди покойного Дэйгрэ, пытавшегося отстоять Высокое Кресло для потомков Бхил-а-намхадда от воззрившего на престол а?рвейрнов кийна Гилрэйдэ с союзниками прочих семейств – и бежал в земли ёрла, когда враги взяли Аг-Слейбхе и на расколовшее страну короткое междулетье стали владыками запада Эйрэ.
У нас его поддержали многие орны востока, с коими он и прежде был дружен не взирая на доселе тянувшуюся после Великой Распри резню тех Помежных Раздоров. Ёрвары даже породнились с ним – храбрый Белг взял супругою деву из наших, полюбившуюся ему сестру их нынешнего скригги Асквъёльда, тогда простого ратоводца их дома. Но его жена Гедда нежданно погибла в пути до родного стерквегга в ночную грозу, а недавно рождённую дочь овдовевший Белг отдал под присмотр орна Ходура, с кем также стал дружен – и отправился в Эйрэ во главе собранных воинств вышибать угнездившихся Гилрэйдэ прочь во мрак бездны Эйле. Там он и погиб прежде срока от чьей-то стрелы прямо в сердце в час битвы, а его дочь росла средь потомков старого Рёйрэ, и повзрослев приглянулась его внуку Хедалю, став тому славной женой… и его матерью… – медленно прошептал он сквозь силу, словно встречаясь лицом с уже ушедшими по его вине в невозвратное некогда жившими.

– А какое было имя у этого мальчика? Как он был наречён? – Майри не переставала расспрашивать измождённого Эрху, сквозь силу державшего глаза открытыми – пытаясь узнать у того самое важное.
– Его имя… имя… – казалось, их скригга уже уходил в себя, смотря сквозь праправнучку точно сквозь мглу. Судорога сводила его побелевшее лицо, заставляя мучительно морщиться.
– Да, его имя!!! – едва не выкрикнула она, тормоша еле живого старика за руку, – какое было его имя, скригга? Ты ведь помнишь его, так?! Ты же знаешь, ты знал его!
– Его имя… Рёрин… – еле слышно пробормотал старый Эрха, стискивая руку дочери Конута и не сводя с неё своего измождённого взора, – да… сам старый Ходур нарёк его… именем… Рёрин.
– Рёрин? – в изумлении переспросила ошеломлённая услышанным Майри, судорожно сжав дрогнувшими пальцами бескровную ладонь старика, – Рёрин? Лев?
– Да, моя девочка, – с трудом прошептал пересохшими устами их скригга, – сама Судьба так сплела эти нити, что потеряв кровных родичей, прежнюю жизнь и всю память о том… в чужом краю он не потерял своего имени – оно лишь стало вместо дейвонского а?рвейрнским… Дух же его не исчез из сердца потомка Рёйрэ, лишь впотайне ожидая своего неведомого часа пробуждения. Ужели и впрямь то был он – тот мальчик, назвавшийся мне сыном камника из Килэйд-а-мор? Он был здесь прямо перед моими очами… и я не узнал его в слепоте почерневшего злобою сердца. А теперь я своими руками разбудил в том пожаре Аг-Слейбхе этого спящего Льва.
– Рёрин… – Эрха, умолкнул на миг, несогласно мотнув головой, – …нет… Нет больше Рёрина… Есть только Аррэйнэ – он истинный потомок Ходура, кость и плоть его рода, кровь от крови его. И в его сердце горит всё тот же неукротимый огонь их ушедшего в бездну безвременья орна. Если бы ты только могла понять, моя девочка, что же я сотворил… – прошептал он с отчаянием.
Из глаз старика снова брызнули слёзы, стекая двумя ручейками по морщинистым щекам на его белую словно снег всклокоченную бороду.
– Как теперь я страшусь мига смерти… Как я приду туда к павшим со славой товарищам по мечу? Как я воззрю им в глаза без стыда за свершённое? Что скажу я там Ходуру – некогда моему верному другу – чей орн я поголовно тогда истребил точно трус, из одной только низменной зависти? Всеотец любит храбрых, взирающих смерти в лицо и идущих вперёд в реках вражеской крови – но его гордому сердцу ненавистны предатели и лжецы, запятнавшие честь низкой трусостью… и недостойные его сияющих врат. Меня ждут там за смертью во тьме лишь холодные кольца голодного змея…
Вот она – кара Горящего за мою низменную гордыню. От всевидящего ока Его не укрыть ничего… и я – казалось, проживший столь долгую жизнь и умудренный ею – возомнил, что смогу обмануть даже зрящих богов так же просто как смертных! Но Всеотец обо всём прозревал – и покарал меня трижды страшнее, оставив столь долгую жизнь, полную горьких страданий… Но не моих – а всех вас, моих родичей!
Сперва твой отец Конут был лишён своего славного имени, очернён этим и пальца его не стоящим Къёхваром и обрёл раннюю смерть от предательства – и твоя мать умерла скорее с тоски по нему, чем от хвори… А храброго Эвара – единственного вознявшегося за него среди всех наших родичей – опасаясь разжечь меж семействами распрю я трусливо отдал в лапы Скъервиров на расправу…
А за неправо убитого и оклеветанного отца все эти годы страдала ты, моя девочка. Ты – Дейнблодбереар, место которой было среди прочих родичей и пёвородых орнов Дейвоналарды, гордо нести своё имя, быть женою любого из наидостойнейших свердсманов и рожать сыновей, которые и дальше хранили бы кровь прародителя Лейна в веках… а ты тосковала в болотной глуши среди сов и скота, не поднимая лица от стыда за своё очернённое имя – лишённая всего тебе причитавшегося. Лишённая всего этого из-за меня…
А теперь, когда я одряхлел и не в силах взять меч, умирая в моче на лежалой соломе, а не от ран в славной битве как до?лжно – теперь наша земля на пределе погибели в новом раздоре, куда нас втянул этот горделивый дурак Къёхвар… и я вместе с ним. Я, всю жизнь слывший и делом доказывавший себя защитником Дейвоналарды, теперь зрю её гибель своими глазами… Сколько слёз я пролил над лучшими из наших родныз, павших в Аг-Слейбхе, куда я отправил их думалось к скорой победе – а вышло, что только на гибель: Ллотура, Хугиля, Сверру и прочих без счёта… всех, кого я когда-то взрастил и наставил…

– Скригга, как можно винить лишь себя одного? – Майри ласково погладила ладонью по его метавшейся на подушке седой голове, – не ты вовсе повинен в той клятой войне, что сжигает все наши уделы с народами.
– Не я?! – вскрикнул Эрха, через силу приподнимаясь на локтях с измятого свалянного ложа, – не я ли?! Не я?! Я взрастил эту распрю своими руками – век назад вместе с прочими я посеял злотворные семена этой новой войны, не покончив по чести и с первой как должно! Разве был между нашими народами весь этот век настоящий мир, примиривший дома и уделы? Разве мирными были те годы? Руками дейвонов был убит на глазах малого сына Уйр… и вот сейчас этот сын, Борна Старый – доныне живой и полный ненависти непримиримый враг всего нашего рода – и попрежде ведёт войска Эйрэ…
Разве не я потакал бессловесно стремившемуся к всеполной власти над нашими землями и семействами Къёхвару, и закрыл глаза на кровавую расправу с послами, а затем поддержал делом его мерзкий замысел против всего дома Бейлхэ – и не его ли храбрейший из сыновей Тийре, мстящий за сгинувших от наших рук огненной смертью родных возглавляет теперьих уделы?!
Я… я своей низкой завистью изничтожил до последнего человека – с жёнами и детьми – весь орн Ходура, лишив нас храбрейших из свердсманов, Львов Дейвоналарды. Тех, кто своим мужеством могли бы нас защитить в этот страшный час распри от погибели…
Скригга умолк, исторгая при выдохе хрип – с трудом находя в себе силы продолжить.
– Но страшнее всего получилось, что последний потомок его уцелел… и вырос в чужом краю, куда его привели своим промыслом боги. По желанию ёрла моим подлым умыслом была дотла сожжена и разрушена твердь всех владетелей Эйрэ – но в том жутком огне этот Лев пробудился от сна, став Ветром Воинств, Ужасом Винги и Убийцею Ёрлов – Львом А?рвейрнов… он – последний из Львов Дейвоналарды!
Старик неожиданно засмеялся каким-то зловещим гортанным хохотом, задыхаясь и кашляя на каждом произносимом слове.
– Если бы только он знал о своей судьбе правду… кем он некогда был, и кто… – он ткнул себя иссохшим перстом прямо в грудь, – кто лишил его этого… Весь наш род он тогда бы изжёг и развеял по ветру как пепел до самой последней души, не щадя – как и некогда я поступил с его родом… и как он теперь вправе то сделать ответно. Всё то зло, что я некогда высеял, теперь возвратилось ко мне трижды страшною жатвой. Вот какова Его страшная, немилосердная кара…
Я взалкал большего – чем, как решил, своей долей мне дала Судьба – и вот теперь я лишился всего, что мне было так свято и дорого. Горящий забрал у меня почти всё, истерзав скорбью сердце… лишь оставил никчёмную жизнь в этом ветхом, уже дотлевающем теле. Как мне жить дальше с этим, моя девочка – как?! Как?!

Взор скригги был страшен. Ужасная мука светилась в глазах их старейшего, когда тот неотрывно взирал на праправнучку, что застыла в безмолвии подле него. Но этот излившийся тяжким потоком раскаяния резкий порыв вдруг иссяк, и лишившийся сил Эрха замер, молча откинувшись головой на подушку. Майри решила, что он снова спит, и неслышно отпряла от скригги. Не в силах сказать даже слово после услышанных страшных речей старика, дочерь Конута лишь потрясённо молчала.
В покое повисла гнетущая тишина. Лишь тяжёлое, хриплое дыхание скригги теперь нарушало безмолвие, да в затянутые прозрачной намасленной кожей оконца стучался незримой рукой тёплый ветер – беззаботный и лёгкий, не знавший того, что звучало словами той бури из прошлого, бившей яростным ветром в ушах всё услышавшей дочери Конута.
Бури, что бушевала над краем их древнего рода – раздуваясь пожаром всё выше и выше, яростней, трижды кровавей – бессчётно сжигая в том ветре из бездны сердца и уделы…

Корова щипала кустистые кочки у топкого берега близ зараставшего чёрной ольхой и лозою приречья – переходившего дальше за мутной водой маловодного русла в болото – и далее в топи. Туда, где уже как два года там прятались жители селища, пережидая в чащобах средь мёртвых стволов без коры и в колючках обломанных сучьев елового леса беду, что несли им и те, и другие – все, кто сюда приходил под стягами различных владетелей. Тех, кто брал лишь – давно ничего не давая взамен им – пытавшимся выжить лишь, жить.

– Пойдём, Рябая…
Хворостина легонько ударила рвущую мятлик скотину по шее, и корова пошла за мужчиной, с трудом ковылявшим к реке до сокрытого топкого брода. Там по дну среди ила руками его земляков были вбиты не видные глазу мостки, по которым подняв со дна долгой веревкой подвижную сходню меж свай можно было пройти на тот бок, к их убежищам. Так, как делали некогда предки его – где когда-то он жил в ином месте в другой словно жизни – пока ветер суде?б не унёс его вдаль в эти земли.

Их селение некогда встало вблизи большака, что вёл путь из дейвонских земель на восток, в бок союзных уделов. В годы мира то было везением, благом – тут проходили богатые торжища, разный товар привозили купцы, продавались горшки и плоды их трудов с ремеслом. Постоялый двор полон был разных гостей, и звучали там смех и веселье под хмель и напевы заезжих сказителей. У колодца поили скотину с конями; проезжие брали чистейшую воду ключа, наполняя бочонки и бутыли, направляясь в свой путь на восток или запад, куда вёл их большак.
В войну это стало проклятием…

– Идём, Рябая… Скоро там будем.
Корова послушно шагала в бок бродов сквозь топи, скубая зубами траву и листву с низких веток кустарников. Человек – измождённый, седой и пригорбленный – шёл за ней следом, порой направляя животное прутиком.

В войну по дороге к селению шли не купцы. Шли поборы, болезни, пожарища, голод, убийства, насилие… Шла сама смерть.
Прежде в их бюгдэ стояло не менее сотни дворов. За три года войны от домов и хлевов с зерновницами нынче остались лишь остовы мёртвых обугленных срубов, на чьей черни обрушенных брёвен как кровь багровел шипоцвет. Прежде чистый колодец давал круглый год ключевую воду для людей и скота. За три года войны он иссяк, заили?лся, стал рушиться брёвнами ветхого сруба без должной починки – а нынче стал поутру страшною братской могилой. Прежде тут жили десятки семей, много сотен людей от детей до седых стариков как и он. За три года войны? ветры су?деб развеяли жизни по свету и между мирами – как порыв страшной бури уносит с собой придорожную пыль.
Сперва скригги здешних семейств за собой повели треть мужчин, кто был в силах держать копьё с рубщиком в воинстве ёрла. Молодые, кто был без семей, сами после подались под чьё-то начало, кого взволновала горячая кровь в их сердцах – у кого была чья в этом здешнем Помежном краю – когда здесь появлялись войска то дейвонских владетелей Винги, то их вековечных противников, и то тех или прочих союзники. И ещё трижды больше людей забирали они под копьё не пытая согласия. Забирали теперь даже взрослых подростков и крепких ещё пожилых. Забирали и женщин – а многие вдовы моложе, и те из девиц, кто ещё без семьи и детей, ушли сами – дабы быть под какой хоть защитой, служа утешением лишь одному, а не многим и против их собственной воли.

Корова шагала по низким коврам осоки, приближаясь к сокрытым в болотистом русле мосткам. Человек, поспевая за ней, выбирал путь посуше, опираясь рукой о ветняк тут обильно поросших лозы и искрюченных низких берёзок.

Сперва жизнь была тяжкой, уже небогатой. А после – от месяца месяц, с седминой седмина, за днём новый день – становилась голодной, опасной, несущей лишь гибель. Все реже его земляки начинали отстраивать прежде сгоревшие срубы и клети, чинить оголённые рёбра стропил поразмётанных крыш – лишь всё чаще скрываясь в лесах и болотах, где не было тех, приходящих со сталью вчерашних таких же как тут поселян, взявших в час всепогибели сторону тех, говоривших железом и им же плативших. Тех, кто смел оставаться в их бюгдэ надолго, ждала неминучая смерть – ибо враг, те и те, подходил с большака как ненастная буря – видя свежие новые крыши тем только скорее, желая проверить у этих новившихся клеть с погребами. В прошлый месяц так жители сразу лишились их стад – когда пара девчушек-подростков пасла тех на прежних их пастбищах подле селения, и не заметила конный загон, заходивший с дороги. Лишь вот эта – приблудная, к стаду пришедшая в эту весну хромоногая Рябая – та и смогла как и прежде опять убежать от голодных чужих животов, став единственной в резко уменьшенном стаде, своим выменем дав молоко для голодных детей и младенцев, у кого в час скитаний с бескормицей матери нынче совсем не могли дать им грудь, раз уж сыра и масла им всем остальным не видать.
Возвращаться к сгоревшим домам было страшно, опасно – но люди порой возвращались, таясь, как пугливые зайцы страшатся падения ястреба, чьи острейшие когти сверзаясь с вышин ветру бури подобно стремительно брали своё. Среди топей и чащ было мало пригодной травы, от чего молоко не горчило бы, было бы сладким и жирным как должно. Среди топей и чащ было трудно возделать и вырастить злаки и овощи, что росли прежде в лучшей и тучной земле их полей раньше мирного селища. Возвращались тайком, стережась и вокруг ставя стражу из шустрых и зорких детей кто постарше, и возрастом сам уже понял опасность, кто не станет как те малыши столь бездумно и шумно играться, забыв про свой долг наблюдать и подать старшим знак о приходе любых чужаков. Люди порой возвращались – посеять и сжать, скосить сено и выпасти скот – но всё реже и реже, точно тени таясь среди чащ и болот, забиваясь всё дальше.

Корова уже перебралась мостками на тот дальний берег, оставив в грязи след её продавивших копыт. Человек кропотливо, уверенно стал затирать долгой палкой с пуком осоки на конце их следы – и на том, и на этом из двух берегов – дабы чьё им чужое враждебное око не зрило того, где их путь пролежал и куда. Так, как делал когда-то не раз – но совсем с другой целью, сам будучи тоже средь тех, говоривших железом и бравших своё только им, им плативших другим.

В прошлый месяц он гнал ещё полное стадо назад, и на том берегу повстречал хоронившего в родах умершую женщину сына соседа. Отпустив коз, овец и коров с парой шустрых мальчишек он стал помогать тому рыть корневистую твёрдую почву в берёзовой рощице, где лежали уже третий год их умершие в эту суровую пору. Среди прежнего кладбища было опасно ложить мертвецов, чтобы всякий противник не зрил бы совсем ещё свежих могил, видя то, что селение вовсе пока не заброшено – но и в топях среди холодящей воды подо мхом не хотелось ложить им их близких, любимых. И безмолвно стирающий редкие слёзы земляк сев на отдых на бровке могилы невестки спросил старика – почему? Почему жизнедавцы не глядя на мольбы молчат, почему слепо смотрят на это? Почему некой волею их умирают порою лишь те, кому стоило бы жить – а вот те, кому жить уже стало без смысла, живут?
Что он мог тому в этом ответить, какой дать ответ? Он за эти три года уже увидал проходящих сквозь сплошь разорённое бюгдэ воителей с их ратоводцами разных домов – с каждой из всех сторон воевавших. Видел разных – и властного брата их прошлого ёрла, и грозного Конута Вепреубийцу, и Фреки из Дейнова дома, и славу уже трижды прочих пожавшего Книжника. Видел выше иных среди смертных огромного Молота, видел воинов дома Маэннан с далёкого юга владений правителя Эйрэ, сотрясших свои дерзновением с яростью многих сражённых железом их славных противников. Видел даже Льва Арвейрнов, шедшего тут в лето первое. Видел прежде в те годы Помежных Раздоров и Клохлама сына, и Рёйрэ – и даже великого старого Эрху, главу Дейнблодбереар – говорят, что живого доселе. Видел всю эту гибель, что несли они вслед за собой, устремляясь вперёд по их зову холодного долга и внутренней ярости, жёгшей сердца ратоводцев. Скольких многих их сжала уже прежде срока голодная смерть – а и скольких возьмёт ещё после – всех тех их, кто нёс её тень на себе?
Он и сам это прежде не раз вопрошал, когда в сердце его зародились в те годы такие вопросы – зачем, почему? Но ответа не знал ни тогда, ни теперь.
Видно впрямь жизнедавцы обоих народов слепы, и сжинают первее лишь тех, кто сам может быть добр и храбр, в чьих сердцах ещё всё же живут доброта с человечностью, кому жить бы и жить может быть, когда всё же окончится мир их объявшее время железа. Жить бы – но то не дано.

А иные злодеи – такие, как некогда сам он – те зачем-то и трижды, и четырежды больше быть может живут…

ГОД ТРЕТИЙ "…ПРОКЛЯТИЕ ТРИЖДЫ ТОБОЮ ЗАСЛУЖЕННОЕ…" Нить 14
– Майри, – вдруг негромко спросил её Эрха, держа праправнучку за руку и пристально глядя в глаза, – откуда ты знаешь про знак?
Майри молчала. Губы её сжались в тонкую нить, а пронзительный взор старика не давал отвести глаза в сторону.
– Откуда? – шёпотом повторил он – верно, и в минуты сокрушающего отчаяния не утратив своей проницательности – догадываясь, какова была та беспощадная правда.
Майри с трудом проглотила комок в своём горле, но не смогла произнести ни единого звука – стиснув губы и почувствовав, что из глаз от напряжения вот-вот брызнут слёзы.
– Нет… девочка моя, не говори мне. Не добивай своего старого скриггу, который и так столько лет уж страдает от зла сотворённого им же, поведанного только тебе лишь одной. Только не это… Неужели ты… и он? – Эрха вопрошающе кивнул головой, слегка отрываясь от сбитой подушки.
– Да, – выдохнула она через силу, и слёзы сами побежали из глаз.
– Нет… – прошептал старый Эрха, убирая пальцы из её ладоней и как будто весь вжавшись в комок, лишь беззвучно шевеля пересохшими потрескавшимися губами.

– Скригга… – жалобно проговорила Майри, глядя в глаза ему. Но старик отводил свой взор в сторону, лишь шепча себе что-то под нос.
– Скригга, ну не молчи, пожалуйста… Что же ты замолчал?
Она готова была заплакать от отчаяния, видя читавшееся в его помутневшем старческом взоре презрение.
– Прокляни меня за это! Изгони своей волей из нашего орна, лиши меня родительского имени за мой позор! Прикажи дяде своею рукою убить меня точно грязную суку! – голос её внезапно повысился, став сильным и волевым, заставив Эрху повернуть взор к потомице.
– Но я всё равно люблю его! Да – я Несущая Кровь Дейна, а он… но ни Айнир, ни дядя Доннар с почтенным Снорре, ни ты сам, скригга – что вы все о нём знаете?! Вы видите в нём лишь Льва А?рвейрнов, Ужас Винги и Убийцу Ёрлов… Да, он таков!!! – вдруг выкрикнула она.
– Но лишь я увидала его человеком, каким есть он обычно… и полюбила. Пусть он словно тот лев – без жалости рвущий врагов, не дающий пощады в охоте свирепейший хищник – но разве не мирен тот зверь, когда он в своём логове, и ни ему, ни его детёнышам ничего не грозит? Можно ли ненавидеть пламя за то, что мы сами раздули его и сунули в этот жар руку, уповая не быть обожжёнными?
Майри на миг умолкла, переводя дух.
– Ты открыл мне ужасные вещи, скригга – то, кто он есть… Будь я проклята трижды, что не заткнула уши и выслушала тебя до последнего слова!!! – с этим выкриком словно незримая твердь изнутри неё рухнула, и слёзы ручьём побежали по бледным щекам.
– Я осмелилась полюбить его… Несущая Кровь Дейна – его… Убийцу Ёрлов, заклятого врага всех дейвонов, убийцу моих братьев – зная, каков он и кто. Я осмелилась… и тщетно надеялась, что боги забудут о том, кто мы есть. Но они ничего не забыли… они ведь ничего не забывают – так, скригга?! И пока идёт эта проклятая распря, он будет Львом А?рвейрнов – и он избрал жребий быть им… Он не знал, кто я есть – и всё равно принял сердцем свою же противницу и убийцу; но не смог оставить подле себя простую дейвонку, когда долг его снова призвал на войну. И я тоже приняла выпавший жребий, Эрха…
Майри неотрывно глядела на лежавшего перед ней старика.
– Раз моя любовь к нему невозможна, и между нами пролегает война – то я убью эту любовь скригга, вырву с корнями из сердца насовсем – слышишь меня?! Я сама жаждала смерти, но верно рука жизнедавцев не дала уйти там из жизни, сохранив для иного.
«Много смертей принесёт она близ себя некогда» – так ты предрёк мне судьбу до рождения? Пусть так – раз то по их воле всегда и выходит… И лучше я встречу смерть в битве – да хоть бы и от его меча – но не с тоски по нему, как некогда моя мать по отцу, слышишь?! Или же убью его сама… всё одно – зачем мне будет такая пустая жизнь? И ты можешь быть спокоен, скригга – никто из людей не узнает тогда весь тот ужас позора, который я навлекла на себя и наш орн своею любовью к нему.
Ты сам рассказал мне о том, кто он есть… И как можно будет ему полюбить меня снова – дочерь тех, кто лишил его близких, всей памяти с именем, вырезал весь его род?! Как я смогу промолчать ему, зная то, скригга? И что он со мной сделает, когда узнает о том, кто есть он – и кто я? Так что разницы нет, что за смерть меня встретит… потому что всё равно, даже зная всё это – я люблю его…
Она встала с ложа, стряхнув с лица волосы, опавшие на глаза.
– Теперь и ты знаешь, скригга, какова на деле твоя любимая праправнучка, которая оказалась не лучше тебя, клятвопреступника – как она осквернила наш род, полюбив своего заклятого врага… и по своей воле отдавшись ему.

Старый Эрха молчал, оцепенев всем телом, и неотрывно взирал на потомицу, которую он впервые увидел такой – сильной и яростной, несломимой.
– Прости меня, моя девочка… – прошептал через силу старейший, и дыхание его было хриплым и заходящимся, точно скригге не хватало воздуха.
– Прости меня, что посмел презирать тебя… Лишь я тут достоин презрения всех, но не ты. В том моя лишь вина… То, что я совершил… оно привело тебя к Аррэйнэ – это она, моя кара Горящего, кто отнял у меня стольких близких, а тебя… отдал Льву А?рвейрнов… точно в насмешку над моими горделивыми тщениями… тебя, мою кровь, отдал добычей последышу сгубленного мною же Ходура…
Из уст Эрхи послышался не сдерживаемый более плач, точно помимо воли из его горла вырывались короткие кашляющие рыдания. Лицо старика зашлось в дрожащем каждым напрягшимся мускулом оскале отчаяния, а тянущаяся к Майри ладонь скрючилась словно сухая корявая ветвь.

– Майри… – прошептал из последних, уже утекавших сил жизни их скригга – и голос его походил на тяжёлый и сдавленный стон.
– Майри, девочка моя… я прошу тебя… молю – сруби моё… имя… с родового столпа дома Дейна… – хрипло кашляя кровью еле смог он проговорить, тяжело дыша всею грудью, вздымавшейся и опадавшей словно кузнечный мех – некогда мощный и сильный, а теперь лопнувший и не дающий живя?щего воздуха столько, чтобы как прежде поддерживать жизнь в этом дряхлом измученном теле.
– Нет! – вскрикнула она в ужасе, стискивая руку старейшего.
– Сруби моё… имя… Я недостоин остаться… среди прародителей нашего орна…
Его холодевшие руки стиснули пальцы праправнучки с такой силой, что Майри вздрогнула. Эрха закатил выпятившиеся из глазниц очи к потолку, нависавшему над ним досками перекрытий, по древу которых змеились резные узоры богов и героев минувшего – всей реки жизни Дейнова рода.
– Мне нет прощения Всеотца… Я – предавший всё, что было мне свято… как я могу появиться там?
Измождённое лицо старика сводила судорога, словно слова из себя он с трудом исторгал через силу.
– Вотин отступился от меня… своего негодного сына. Всё, что я ни сотворил в Его славу – всё обратилось лишь против, к погибели нашего рода…
Не произнося ни звука Майри со страхом внимала последним словам их старейшего, дрожавшего всем телом и с трудом говорившего – словно не с ней, а с незримым ей кем-то. Взгляд скригги метался по сторонам, зрачки его расширились, и взор был подобен бездонной чёрной яме, уже зривший преддверие мира иного по ту сторону смерти.
– Всеотец не подле меня нынче… – старец вдруг заплакал словно ребёнок, отчаянно и горько, – Ты молчишь, лишь взирая во гневе в моё почерневшее сердце… Я страшно предал тебя, предал себя самого… И ты отверг меня, отринул от своих небесных Чертогов Клинков… оставив мне путь лишь к хозяину ям… всеголодному змею. Вся моя прежняя великая слава потонула в той неправо пролитой крови… моё имя теперь годно лишь для страшных проклятий… Вот она какова, моя прежняя честь…
Хрип слетал с его губ, когда скригга сквозь силу дышал во всю грудь, говоря.
– Мне была дарована столь долгая жизнь… а я истратил её в пустую на низкую зависть и сотворил страшное зло против тех, кто был мне друзьями и побратимами – и теперь столько лет уж не знаю покоя в предчувствии кары, какую теперь пожинаю…
Ты молчишь, видя каждый мой шаг по безвинно пролитой мной крови. Как страшно ты меня покарал, Всеотец… и как заслуженно… Лучший из наших рождённых сынов среди смертных вырос не подле твоей несущей разящие стрелы руки… а под знаком его всесокрушающего Грозового Молота… И я сам в том повинен, что отдал его – последнего из Львов, прямую кровь Ходура – отдал его яростному и гневному Каитеамн-а-гвайэллу. И он, твой сын, сейчас сокрушает твоих же детей… ибо он духом а?рвейрн, а не дейвон… сама Его ненасытная пасть – и его гордое сердце уже не принадлежит тебе. Ты молчишь, отверзая свой взор от меня, недостойного…
Взгляд его в тщетной мольбе устремлялся к резному обличью Горящего, чьи глаза мёртвым блеском взирали на скриггу.
– Ты молчишь…

Старец с неимоверным трудом приподнялся на локтях над ложем, словно взывая к кому-то, обращая лицо ввысь к распахнутому окну, за которым плескалось налитое синевой необъятное небо – и неожиданно для смотревшей на него дочери Конута заговорил на восточном наречии Эйрэ:
– Бури Несущий, Держатель Бескрайнего Неба… я не твой сын рождением… Но своей же злой волей я даровал твоим детям великую силу в грядущей войне… я, их некогда первый противник и враг… сам содеял всё это. Если Всеотец меня отринул от своего взора… то Ты не отринь того… кто сам не желая принёс твоим детям великое благо, обернувшееся кровью моих одноверцев… – из горла его раздался перемежающийся со словами надрывный хрип.
– Да, твои клыки и когти в эту страшную распрю всласть испили её из моих проклятых рук… Пламенеющий Ликом. Моим низким предательством, моим молчанием и гордыней твоя железная пасть так обильно насытилась нынче багряным… как никогда ещё прежде, Отец всех Клинков. Не отринь меня ты… от своего полыхающего горнила – того, кто был с рождения твоим заклятым врагом… а нынче в мольбе сам взывает к тебе быть услышанным…
– Тинтреах!!! – сквозь выступившую на губах кровавую пену прохрипел старый Эрха, вытянувшись в направлении распахнутого окна, словно зрил там Того, к кому было обращено его последнее слово. И неимоверна была та ужасная мука, печатью лежавшая на искажённом до неузнаваемости побелевшем лице скригги Дейнова дома.
Но в следующий миг точно ветер порывом стирает с земли суховейную пыль, его облик вновь принял спокойные очертания, будто омытый водой. Тело скригги на ослабевших локтях опустилось назад на измятое смертное ложе, где только что в муках закончилась его долгая жизнь.

Майри с ужасом слушала последние слова Эрхи Древнего, в предсмертных мучениях отринувшего своего первородного бога Горящего и воззвавшего к праотцу а?рвейрнов, даровавшему смертным голодную сталь своих острых клыков и когтей. Услышанное после тех поведанных ей и ушедших с ним тайн страшное предсмертное богоотступничество их исстрадавшегося душой главы дома содрогнуло ей сердце. Словно не чувствуя ничего, потеряв сам счёт времени она продолжала держать холодеющую ладонь старика, не в силах выдавить из себя ни единого слова, ни плача.

Как оглушённая неподвижно стояла она подле смертного ложа их скригги. Затем развернулась и наощупь вышла прочь из покоя – тяжко дыша, словно ей не хватало в груди воздуха. И лишь тут за порогом дейвонка дала волю рвавшимся из самого сердца слезам.
– Майри, что с тобой, девочка? – к ней подбежал встревоженный дядя, за которым по пятам следовал Айнир. Всё это время они были недалеко от покоев их скригги, совсем рядом – но верно ничего не услышали из того его страшного покаяния, поведанного дочери Конута за плотно затворёнными резными дверями…
– Что случилось, сестрёнка? – вопросил её Айнир, дотронувшись до вздрагивавших плеч той, – неужели ругал он тебя?
Майри беззвучно рыдала, застыв словно окаменевшая, не замечая родных, точно глядя сквозь них в пустоту.
– Эрха… он что? Он… – вздрогнувший дядя отпустил её руку и бросился к двери. Спустя миг оттуда раздался его тяжёлый то ли стон, то ли вздох, когда Бурый узрел на постели обездвиженное тело старейшего из Дейнблодбереар с застывшим взором его закатившихся глаз.
С потемневшим лицом Доннар вышел назад из покоя их скригги, устало прислонившись спиною к стене. Вздрогнув, он вслушался в гам за окном, где внезапно тоскливо, отчаянно, страшно завыл старый пёс у ворот – и за ним стали вторить другие собаки в их тверди, наполняя стерквегг ощущением бедствия, всполошая его обитателей.
– Вот оно… – прошептал Бурый сурово, – Эрха, как же ты мог… оставить одних нас, без твоей помощи в такой тяжкий час?
Подняв взор он упёрся в застывшую немо плачущую племянницу.
– Ты была там… Что он сказал напоследок? – Доннар схватил Майри за плечи и сильно затряс, словно хотел выколотить из неё те слова, – что повелел нам делать?! Он говорил что-нибудь?!
– Эрха просил меня… срубить его имя… с родового столпа, – устало произнесла Майри сквозь слёзы, ручьём катившиеся из глаз.
– Что?! – взор её дяди был страшен – он будто окаменел, услышав такое посмертное повеление ушедшего из жизни старейшего Дейнблодбереар.
– Да, дядя – такова его воля… – Майри вдруг словно очнулась от сна. Она отстранила от себя безвольную руку Бурого и не произнося ни слова последовала в главный покой их стерквегга. Доннар с сыном как оглушённые молча последовали за ней.

Там, возносясь до самого потолка, огромный и потемневший от времени многие века нерушимо стоял Алльменстангир – родовой столп дома Дейна, на древе которого были начертаны знаки имён всех их некогда живших – всех из числа Дейнблодбереар, все их деяния и заслуги. Великое родовое древо, чьим началом служило скрытое в полумраке у основания из узловатых корней имя Дейна, приведшего их народ с Заокраинного Севера – первого ёрла дейвонов, величайшего из воителей и основоположника их новой родины. И хотя первые имена были начертаны пару столетий спустя его смерти, хотя столп не был ровесником предка их рода – но уже вот тринадцать веков нерушимо стоял он в сердце укрепи Вестрэвейнтрифъя?ллерн, опутанный паутиной примкнувших с боков к нему сходов и лестниц, с каждым годом всё больше темнея и каменея. Лишь светились резьбой ветви сотен семейных имён, возносясь от отцов к сыновьям, от прародителей к их потомкам в бессмертном круговороте поколений, не забыв никого – ни жён, ни сестёр с дочерьми, чьи деяния знаками рун обрамляли кольцом каждый круг нанесённого в дереве имени от рождения и до кончины.
Верхние, последние поколения паутиной увили верхушку столпа, подходя к его мощной развилке с ветвями – и у Майри кольнуло вдруг сердце от недоброго предчувствия, что это знамение скорой погибели Дейнова дома, уже уготованной им всем тем Гневом Горящего, что обринул на кровь их семейства ушедший из жизни старейший.
Где-то тут были вырезаны имена некогда живших и ещё памятных ей старших братьев Ллотура с Хугилем – и многих иных из их родичей, сложивших головы в нынешней распре. Пальцы Майри скользили по шершавой поверхности знаков погибших. Рядом с братьями было врезано в дерево и имя Айнира, а ещё ниже – их отца Доннара Бурого, которому отныне суждено было стать следующим скриггою Дейнблодбереар.
Чуть сбоку от имени дяди дрожащие пальцы дейвонки нащупали ещё один знак – и слёзы снова накатились ей на глаза. Майри дотронулась до имени Конута Крепкого, и рядом с ним – имени Бру?лы Долгой Косы, дочери Хъёра Ульфскере из древнего орна Эваров. Лишь потемневшие имена на холодной поверхности древа – вот и всё что осталось от матери и отца. Здесь в их укрепи имя ушедшего Конута Стерке было и поныне невозбранимо, и ничья воля, никакой ёрл дома Скъервиров не мог его умалить или стереть из памяти живущих. Но и ничто – никакая людская могучая сила, никакая хоть трижды оплаченная цена – не в силах уже были снова вернуть их к живым, вернуть к ней.
И здесь же, чуть выше над именами родителей был врезан в темневшее дерево ясеня собственный знак – имя той, которая также была недостойна находиться среди стольких славных имён её родичей… недостойной всем тем, что она совершила, отрёкшись от крови и предав свой орн той любовью к врагу дома Дейна.

Всего на несколько ладоней ниже к долу, а на самом деле далеко вглубь поколений, почти на век раньше рождения Майри в дереве было вырезано имя Эрхи Древнего – славнейшего из скригг их семейства, великого ратоводца и защитника Дейвоналарды. Былые деяния предка густо обрамляли круг его имени, золочёной резьбой тонких рун выделяясь на фоне потемневшей от времени древесины огромного ясеня. По смерти человека родичи завершали его круг, увековечивая память на дереве, оставляя среди потомков навеки – пока жив весь их род, кой и есть тот незримый столп Дейнова дома, река жизни их орна, их крови…
Но сейчас Майри пришла не для этого.
Рядом с ней в напряжённом молчании застыли смотревшие дядя и брат. Бурый вздрогнул, но не проронил ни звука из стиснутых губ, когда Майри вытянула из его ножен короткий клинок, стиснув рукоять обеими ладонями сразу. Сжав в волнении зубы она замахнулась и наотмашь ударила сверху.
Алльменстангир отозвался глухим тихим гулом, от удара в ветвях зашумело незримое эхо – словно он зашептал вдруг устами почивших – а из разруба на тёмной поверхности огромного ствола под ноги дейвонке выпала белая щепка. Майри опустила лезвие и с силой ударила клинком снизу, затем ещё раз, перерубая державшие пласт древесины волокна.
С хрустом кусок дерева отделился от Алльменстангира и упал в её протянутую ладонь. Он был тёплым и лёгким, неповреждённым, не затронутым сталью поверх резьбы рун. Лишь на столпе средь ветвей их семейства насильной пугающей белизною зияла тут чуждым и ярким пятном среди тёмной поверхности древа занозистая прорублина сквозь полотнище жизни их орна. Таких потемневших зловещих зарубок за целых пятнадцать веков бытия было мало – тех, чьи имена точно также срубили, не оставив этих совершивших страшные злодеяния людей в памяти у живущих и всех их грядущих потомков – в пепел чьи имена обратились вовек.

Майри бережно передала осколок в руки Доннара, бережно стиснувшего в ладонях последний знак жизни почившего скригги.
– Храни его, дядя. Пусть его имени не будет на Алльменстангире – но среди нас он останется, доколе мы будем то помнить. Пусть так будет, прошу…
Доннар молча кивнул в знак согласия со словами племянницы.
– Идите. Я хочу побыть здесь одна…
Майри отвернулась и устало присела на корточки на ступеньку выше, обняв руками имена отца с матерью и словно прильнув к ним всем телом. Больше она не произнесла ни единого звука вслед уходившим отсюда взволнованным родичам, так и оставшись недвижимой там до полуночи, пока все прочие обитатели стерквегга были охвачены скорбью от потери их скригги и страхом грядущей безвестности, и спешно готовились к погребению. Ибо настолько внезапным стал скорый уход Эрхи Древнего, долгие восемь десятилетий бывшего старейшим их рода, их опорой и духом, что сейчас его близким казалось, будто вместе с ним ушла в небытие и сгинула целая эпоха.

Ливни вспучили русло разлившейся Зыбицы, взняв поток на четыре локтя? и заполнив притоки. По их вздувшимся водам Скутлкъёре сумел провести своё судно до самой Дубовой Горы, где его ожидал Харл Ролегур, тамошний мельник. С ним рекой сюда прибыли разные снасти с железом, дубовые балки, точёные зубья лопаток и связки верёвок – всё то, что тому было нужно к починке.
Бурлила на старой запруде вода, разгоняя потоком скрипевшее коло движка. Журчало вино из сосуда, опять наполняя потёртые старые кружки хозяину с гостем.
– Вот такая история, Хедин… Таков уж наш рок – несть всё то, в чём ни я, ни сестра не повинны – ни трижды тем дети её…
Челновод отхлебнул хмель из кружки, отерев дланью бороду, в коей годы всё множили серое – слушая мельника.
– С той поры и живём тут тайком, ото всех сторонясь и скрываясь. Людям проще порой невиновных наречь его семенем, вину его тоже на нас вознести – лишь за то, что одной мы с ним крови.
– Я знаю… В той жизни и я ведь был многими проклят. Может быть и за то меня боги потом покарали, надежду обманную дав – дав пожить, пустить корень на севере, деток родить с моей Хлив. Всё потом стало дымом, ушло следом в смерть… а я жив, вот такой же убийца быть может как он.
– Ну ты мстил же… – Харл глянул в глаза Челноводу.
– А был ли в том толк? Чем я лучше Предателя Трижды? Может быть потому и утратил её поначалу – а после и всех остальных, кто стал дорог мне в жизни. В чём повинны там были все те, кого взяло железо в их доме от стара до мала – и после, в Арднуре и в Бахр-аль-рималь, когда шёл я кровавой тропой за ней вслед не взирая на всё?
Хедин умолк, и безмолвно сидел так какое-то время, не прикасаясь губами к вину – вспоминая минувшее – то, что он помнил… и что бы уж лучше забыть.
– Говоришь – опоздал? – спросил мельник у гостя.
– Опоздал… из-за мести своей. Если бы сразу пустился за ней, перебрался за горы, нагнал там в пути тех купцов, что её увезли – может было бы иначе… А я время истратил на кровь, всё не мог удержать своё сердце… их всех… до последнего.
– Умерла там, твердил ты? От хвори?
Хедин мотнул головой в несогласии.
– Умерла там… рожая ребёнка хозяина. Я ведь мёртв был давно для неё, и никто не явился на помощь – а вокруг были только презрение родичей, ненависть, страх и дорога в безвестность… В чём вина была Бриги, что жизнь свою новую там она начала воле своей вопреки, став женою иному – пускай и насильно? Тот хозяин её был не так уж и плох – не жестокий уж точно… и его пощадил я тогда, не коснувшись железом, пресытившись пролитой кровью. Начал новую жизнь, кою дала судьба, столько раз как сумел я уйти от Кормилицы Воронов, с пастью её разминулся. Но так вышло потом, что я умер давно, и живу может быть по накату, лишь смерти своей ожидая, когда снова мы с ней так столкнёмся, уже не успев разминуться… а их род всё жив.
– Это как? Ты ведь всех их – сказал же так сам!
– Всех… Но девочка та, кого родила? Брига там перед смертью, и кому я отдал её знак, мною прежде дарованный в память, их кровь тоже есть – и они в ней живут и поныне. А моя кровь мертва. Такова уж судьба, что и после нагонит нас некогда – всем воздаст по их делу…
– Вот и я – чем могу, так пытаюсь по че?сти прожить. Обустроил сам мельницу, Раннхильд сынов как своих тут взрастил. Помогаю могу чем иным, не деру за помол как тот Гицур, козлина… Но для оных и доброе то всё равно не возвесит грехов отца давних, кои десять колен не сумеют стереть. Видишь – есть серебро, что отдал он нам с Раннхильд. Но кровавое всё оно, нет в нём нам счастья, лишь горе с позором. Сперва думал – спустить его в омут прочь с глаз, чтоб до Хвёгга в нору докатилось сквозь воду – а потом порешил, что иной раз добро и из зла лишь творить можно людям. Пусть живёт наше дело и крутится жёрнов, пусть для люда тут будет добро. Ты же тоже, как вижу, идёшь тем путём. Только так можно жить, их вину тем добром для других окупая…
Хедин опять долго медлил с ответом.
– Чую – скоро мой срок… Зрил видение как-то дурное, что плыть мне в верховья без вёсел – сам ветер погонит туда в нужный срок.
Челновод отстранил опустевшую кружку.
– Спасибо, что выслушал, Тихий. Давно не случалось излить мне всю душу…
– Да и мне – как отсюда и Гисли, и Гуннар отплыли на распрю. А дурное ты лучше не кличь, не сей слово на ветер. Мы-то живы ещё!
Мельник смолк на мгновение.
– Говоришь – кровь жива их?
– Жива. Та её дочь взросла, и однажды попала на север в твердыню мухаррибов, став там любимой у Зейда из дома Заид. Как и мать умерла она рано, рожая ему близнецов – но один из них выжил, и стал после славным воителем, грозным как лев и стремительным точно неистовый ветер пустыни. И он жив – и они в нём живут, вопреки всей судьбе… но не я.

Опустел сосуд с хмелем. Давно уж стояли без алого сока вина подсыхавшие кружки. Грохотала вода в колесе под запрудой, пеня?сь на лопатках зубча?стого кола. Бежал час, в разговоре людей пролетая как ветер.
– Бывай, Харл. Дай Горящий и братья удачи тебе, и успеха в починке. Может справишь тут пилы, чтобы пускать так бревно на доску?…
– Дело нужное – верно. Ты вновь вниз, до слияния с Каменной?
– Нет, наверх – до предгорий. Пока ливни идут и вода высока?, надо много куда, где обычно нет хода под килем. Вон, к тебе только тем и прошёл, лишь у Серого Камня пришлось разгрузиться и пешими судно тянуть над той отмелью, вот пожри её Хвёгг…
– Осторожнее там… Ведь война.
– Ну кому-то же нужно возить для людей и муку, и железо, и снасти какие и в распрю.
– Храни Гудсти тропу твою, Хедин.
– И твою. Прощай, Тихий.

Киль отпрял от песчаного берега, и речная вода стала быстро смывать своей пенной волной глубоко прежде врезанный в сушу след судна Скутлкъёре – точно ветер времён заметает под прахом суде?б след ноги человека.

В ту ночь по обычаям предков на Круче Закатного Ветра был упокоен сын Гаттира Удалого, внук Трира Сильной Руки, потомок великого Дейна от крови Горящего – Эрха Древний, прозванный так за столь долгий срок жизни, вместившей в себя две Великие Распри между народами севера. Тело скригги вместе с сопровождавшим к сияющим вратам Халльсверд мечом, завёрнутое в алый как кровь павших воинов плащ было сожжено на погребальном костре в виде челна из дубовых стволов, позволив священному пламени перенести его душу в незримые смертным заоблачные Чертоги Клинков Всеотца, а прах после возложен в курган на полу?ночном склоне горы – рядом с упокоенными там его предками и многочисленными родичами, с его женой и детьми, которых он пережил сам на долгие десятки лет – он, давно разменявший вторую сотню зим. Так закончил земной путь славнейший из живших в то время воителей Дейвоналарды, и скорбь всех собравшихся к тризне в чертогах их укрепи родичей была велика.
Сердце же его, как завещал ещё Дейн своим детям, ночною порой было занесено в лес, где меж колючих сплетений ветвей в дикой чаще незримым стал месячный серп, и пугающе ухали совы. Когда стихли летевшие к небу в чернь ночи сверкавшие золотом искры пожравшего тело ушедшего скригги костра, Доннар с сыном и прочие взрослые родичи, одетые в шкуры волков и медведей словно духи полночных лесов их прародины, в одиночку пронесли свою скорбную ношу по последнему пути Эрхи туда, где его ждал покой. Там, в глубоком дупле в сердцевине огромной раскидистой ели его ожидало пристанище – как напоминание о тех временах их народа, жившего в ту незапамятную пору среди необъятных лесов Урхейминорда, где появлялись на свет и умирали все предки дейвонов.
Ныне большинство из дейвонских домов позабыли тот древний дедовский обычай – но не их орн Несущих Кровь Дейна в сердцах.

ГОД ТРЕТИЙ "…ПРОКЛЯТИЕ ТРИЖДЫ ТОБОЮ ЗАСЛУЖЕННОЕ…" Нить 15
День спустя после погребения старого Эрхи Майри безмолвно сидела в горнице главного чертога за пустым пиршественным столом, закрыв ладонями лицо и не взирая ни на кого из сновавших вокруг близких родичей. Слёзы давно уже иссякли – как бы не пыталась сдержаться она все эти казалось бессчётные скорбные восьмины тянувшегося куделью времени. Слишком велика была тяжесть внезапной утраты – столь непомерной и горькой, внезапной. Но в отличие от остальных её близких, оплакивавших ушедшего в Халльсверд старейшего, на сердце у дочери Конута по-прежнему лежала и иная не менее скорбная ноша, которая всё больше точила ей душу – и чьей горечью было нельзя поделиться ни с кем из родных.
Даже сейчас она думала только о нём.

Она снова была на свободе, в родном доме средь близких с родными, жива, невредима. Судьба взяла с неё не столь много оплатой за это – лишь несколько шрамов на теле, сокрытых одеждами с волосом. Но кто зрить мог те страшные шрамы внутри, что намного больнее, грубее и жёстче терзали у дочери Конута душу? После всего, что случилось в последние дни и седмины, она ощущала себя измождённой, изломанной – несущей лишь горе и смерть для всех тех, кто ей дорог.
Все поверили в то, что она рассказала родным, снова приняли в дом – не спросив ничего из того, что на деле случилось с ней там за два года. Но как скрыть от себя самой то, что случилось с ней прежде? Как забыть про всё то, что она услыхала от скригги? Майри себя ощущала нечистою, грязной – взяв на сердце всю эту ужасную ношу, что нёс прежде Эрха, весь груз того страшного знания. Она снова по-женски была нечиста – но та кровь, что могла бы унять её страх, что она понесла дитя Аррэйнэ – говорила лишь то, что от той их любви не осталось следа, и меж ними опять пролегла пустота, ужасавшая бездна той крови их прошлого, что была пролита её предком. Кровь, кою смыть невозможно никоею платой…

Не в силах сдержать ту столь жгущую боль расставания – и не ведая, не находя у себя в сердце ответа, суждено ли ей будет узрить его вновь, дарована ли будет в грядущем им хоть мимолётная краткая встреча иначе чем недругами, разделёнными сталью оружия и той кровью, что текла в жилах их – её, потомицы Эрхи, и его, последнего потомка Рёйрэ – Майри попыталась опять узнать волю богов, каков будет их жребий? Суждено ли двоим им когда-то быть рядом?
Не время ей было для ворожбы на крови и утробах животных – в святилище Кручи Закатного Ветра сейчас приносили обильные жертвы богам в честь внезапно ушедшего из живых старого скригги, где среди рубленых из дуба и ясеня резных ликов праотцов всех дейвонов было полно родичей и прочего собравшегося там люда. Поэтому дочерь Конута неприметно прошла в пустые теперь жилища наверху чертога, где в покоях родителей прежде сама появилась на свет из материнского чрева как раз перед тем, как её отец Конут перевёз жену с дочерью дальше на север в сокрытое среди чащ и болот Хейрнабю?гдэ как можно подальше от гнева их мстительного владетеля Стейне. Тут, в потемневшем от времени древнем ясеневом ларе в стенной нише дейвонка разыскала весь вышитый серебром льняной мешочек с гадальными рунами своей матери Брулы – и поколебавшись, наугад взяла три из них, резко бросив деревянные плашки под ноги на пол, прошептав потаённую просьбу.
Нагнувшись, Майри с волнением увидела то, что жребием выбросили ей жизнедавцы. Лежавшие перед её взором маленькие буковые дощечки несли на себе три искусно вырезанные и закрашенные алым руны – «тивз», «кеназ» и всё тот же зловещий перевёрнутый «райдэ» – кровь, пламя и долгую разлуку. Вновь суровая воля богов неумолимо раскидывала порознь сердца их двоих – непомерно далеко друг от друга.
Точно сражённая метким ударом незримого жала копья дочерь Конута снова убрала гадальные руны прочь в ларь и торопливо вернулась в ту самую горницу, не разговаривая ни с кем из встреченных на пути родичей и не показывая своего заплаканного лица.

Погружённый в те хлопоты, которые полною тяжестью обрушились на него после внезапной кончины старого Эрхи, когда почётное именование скригги Дейнова рода перешло к Бурому по праву первого из ратоводцев их древнего орна, теперь дядя Доннар то и дело посылал Айнира и прочих молодых родичей выполнять его распоряжения и передавать собравшимся в их стерквегге ратоводцам приказы насчёт подготовки к предстоящей выправе. И попутно говорил с сидевшей подле него за пустым столом племянницей – даже не замечая того, что сама Майри слушает дядину речь лишь впол-уха.
– Теперь, как всё завершилось, нам с Айниром снова пора отправляться к воинствам на восток. Я распоряжусь, чтобы мои люди сопроводили тебя домой в безопасности. Хеннир с домашними давно уже оплакивают тебя – вот же будет им радость, что ты нежданно вернулась живой!
Он на миг смолк, вопрошая взглянув на племянницу.
– А если желаешь, ты можешь остаться жить здесь в Вестрэвейнтрифъя?ллерн – хозяйкой до нашего возвращения. Ведь всё то, чем отец твой владел прежде и был неправо лишён того злобою ёрла, отныне по кровному праву твоё снова – и чертоги, и земли, и скот. С тех пор, когда кости Стейне разнесло вороньё, прочие Скъервиры не будут столь жестокосердны и непримиримы к носимому тобой имени – да и вряд ли сейчасвозжелают они и дальше упорно хранить эту старую ссору, раз нужна им поддержка и вся наша ратная сила в час распри.
Майри всё также отрешённо молчала, будто не слыша обращавшегося к ней дяди.
– Или ты всё же желаешь вернуться на север? Я как раз собирался отправить пару перекатов с людьми в Хейрнабю?гдэ – так они тебя сопроводят прямо к Хенниру.
– Нет, дядя, – решительно сказала Майри, отняв от ладоней лицо, – не надо – ни людей, ничего… Разреши мне поехать с тобой.
– Вот как… На войну снова рвёшься? – Доннар пристально посмотрел ей в глаза, полные холодной и твёрдой решимости.
– Да, дядя. Тогда я отправилась с Айниром помимо твоей воли – и быть может так дурно и вышло всё, что случилось со мной в ту выправу. Там в Глухом селище меня уже давно ничто и никто не держит. А на Круче твоя тётя Сигни за хозяйку по-прежнему справится – не по мне та забота и честь, чтобы тягать все ключи и считать тут добро с серебром в кладовых. Разве мой лук со стрелой будет лишним тебе в нашем воинстве летом?
– Или ты хозяйкой своего дома совсем не желаешь быть, девочка? С кончиной жестокосердного Стейне ты не та уже сирота при живых родичах, которую мы берегли от гнева ёрла ниже трав дальше туч. Ты теперь унаследовала всё причитавшееся – и вскоре быть может и станешь первейшей невестой среди прочих дев Дейвонала?рды… Разве тебе не почётна твоя долгожданная доля?
Дядя пристально взглянул в глаза братовой дочери.
– Если бы не предстоящая выправа, так я бы не мешкая сосватал тебя кому из сыновей свердсманов дружных нам орнов – а то и прежде иные меня исподволь укоряли, что столь славную дочь крови Дейна держу я всё в девках в медвежьей глуши…
– Не по мне это нынче, – мотнула она головой в несогласии на предлагаемое супружество, – разреши мне поехать с вами!
Она обхватила ладони дяди руками.
– Молю тебя именем Всеотца, позволь!

Доннар молчал, обдумывая слова племянницы и пристально глядя в её едва ли не молящие о том глаза.
– Что же… – сказал он наконец, потирая седевшую бороду, – тебя всё равно не остановить, если ты что решила. В этом ты, моя милая, как и отец – вся такая же в доску упрямая. Заставлю тебя сидеть дома – так чует вот сердце, что сама ты сбежишь вслед за брата людьми. Так что перечить тебе я не стану, хотя сам и против подобной затеи.
– Спасибо тебе, дядя!
– За дурное благодаришь, моя девочка… – огладив бороду нахмурился Доннар, – собери всё необходимое, возьми в стойлах пару коней для подмены твоей рыжей охальницы. Завтра мы с Айниром отправляемся в путь – уже летняя пора, и настало время для крупных сражений.
– Куда двинешь ты воинство, дядя? К югу до Белой?
– Верно. Нам нужно отбить хотя бы часть потерянных за зиму городов. Без торга с югом и без самих этих богатых земель нам несладко придётся… да и слишком уж близко а?рвейрны подобрались к Винге. Тревожит меня, что их арвеннид может этой порою отправить самого Льва с его Стремительными Ратями в набег на столь недалёкий оттуда ходагейрд. Советовал Сигвару я ещё с самой зимы переехать с владетелем юным прочь из опасного места, перенеся двор на время в иные уделы спокойнее, как в давние времена не раз делалось – ноКоготь не желает в глазах иных тем умали?ть всё величие Скъервиров, дабы дома? не решили, что те стали слабы. Готов ходагейрд защитить он или погибнуть, но не бежать точно трус.
– Ты не страшишься, Майри? – скригга внимательно посмотрел на племянницу, – я и сам ведь не знаю, чего мне сейчас от судьбы сто?ит ждать. В этом году будет трижды обильной кровавая жатва в полях…
– Нет, – она несогласно мотнула головой, – за два года я и так не раз была при смерти. Отчего неизбежного слепо страшиться? Если бы я была рождена сыном твоего брата, ты бы этого и не спросил.
– Не спросил бы – то верно. Страшимся мы все. Лишь дурак не боится Кормилицы Воронов. Но ты не сын Конута, милая… Ты женщиной рождена – для другой доли в жизни.
– Если я женщина – то это не значит, что я не Дейновой крови, и смерти страшусь… – ответила родичу Майри негромко – едва не солгав себе. После стольких утрат, всей той горечи знания силы проклятия, что несла она молча в себе, смерть порою казалась ей даром – но только не та, не такая, какую она принесла прежде Бранну, ставшему в странствии ей точно брат. Не такая – ужасная, долгая, страшная…
– Я знаю – храбра ты, и то доказала уже не единожды делом… Но всё равно я боюсь за тебя. Да и пока ты не стала женой чьей-то, девочка, я ответственен за тебя перед памятью брата. Будь осторожна как только возможно… Я не в силах всё время оберегать тебя от погибели.
Слёзы едва не брызнули из глаз Майри, когда она услыхала слова её дяди. Она уже не могла стать ничьей, кроме него одного… того, кому отдала уже всё что было – и сердце, и душу, и всю целиком себя, оставив самой только тонкую нить её хрупкой надежды. Но вовеки не будет то им суждено… Ведь она рождена одной из Дейнблодбереар, а его грозное имя Льва А?рвейрнов для всего рода Дейна и их народа теперь стало хуже и самых ужасных проклятий, стократ ненавистнее Клохлама. А раз таковыми они родились, то проживут и умрут они ими же. Два человека быть могут единым душою одним, быть одним телом и сердцем одним на двоих, но два имени их – имена заклятых врагов – никогда им не стать рядом среди что дейвонов, что а?рвейрнов… никогда не будут приняты ими.
И значит не судьба быть им вместе вдвоём – никогда.

Но намного больнее того было знать, что больше ни дня она не проживёт спокойно – чувствуя, что любит его ещё крепче… и тем понимая, что на долгие годы обрекает себя на тоску и холодное одиночество. Встреченный поначалу как заклятый враг Дейнова дома, проливший кровь множества земляков и единородных братьев дейвонки, и едва не нашедший смерть от её несущей месть всего их семейства десницы – отчего же он нынче стал ей вдруг так дорог, что сердце Майри Конутсдо?ттейр осталось пленённое где-то невообразимо далеко от родного удела, куда вновь привела её дарованная им свобода? Отчего же теперь в родных стенах их тверди на Круче она чувствует себя такой несчастной и одинокой?
Неужели неправ её дядя, и нет в Дейвонала?рде достойных воителей, в чью твёрдую мужскую ладонь она могла бы отдать свою руку невесты – она, теперь уже не боявшаяся отцовского имени дочь очернённого Стерке, а первородная его наследница и одна из числа Дейнблодбереар? Разве не хотелось бы ей обрести свой покой и семейное счастье, чтобы подле неё был верный и достойный её сердца любимый мужчина? Или не мечтает она как и всякая из женщин обрести подле себя в супружестве надёжную преданную опору на своём пути – того, кто будет с ней рядом и защитит ото всяких невзгод, разделит с ней радость и горести, кто не даст ей заснуть одной в стылом ложе? Неужели не жаждала она замужества как и всякая из юных дочерей Скегге и иных их подруг в Хейрнабю?гдэ – чтобы стать её отяжелела и стала коромыслом, и она услышала биение своего первого ребёнка под сердцем? Разве в Дейвонала?рде не найдётся столь достойных в мужья ей воителей, кто будет держать её руку подчас свадебного обряда в святилище?
Но отчего же растревоженная душа так жестоко отринывает все её потайные надежды и желание счастья – стремясь лишь к тому из мужчин, чьё имя для Дейнова рода теперь стало знаком непримиримой смертельной вражды, навек разделив их двоих и досель не прощённой и требуемой отмщения пролитой кровью?
Разве готова она добровольно избрать эту долю, обречь себя на разлуку и одиночество до грядущей ей узкой могилы? К чему терзаться из-за недостижимого, пылать сердцем к храбрейшему из людей, в ком узрела она все мечты о супруге – но к врагу, который не станет принадлежать ей – а она ему? Как могут быть они вместе – тем больше после того ужасного признания, что поведал ей Эрха перед своей тяжкой кончиной?
А представить себе, что она и дальше будет так жить, зная, что Аррэйнэ жив и где-то рядом – но уже не с ней, и так будет всегда – это было поевыше всех сил. Представить, что когда-то придётся уступить этого любимого ей мужчину какой-то другой женщине в Эйрэ, чьи любовь с лаской скоро сотрут в нём со временем всякую память о дочери Конута – и даже то просто признать, что Лев никогда уже больше не будет подле неё – уязвлённая женская гордость её не могла с тем покорно смириться.
Но осознание своей беспомощности перед выброшенным жребием заставляло наворачиваться на глаза столь предательски жгучие слёзы. Майри хотела лишь только ещё раз увидеть его – встретить хотя бы в смертельном бою глаз на глаз – увидеть, и умереть от его руки… или убить и его самого… Всё равно, к чему ей тогда будет жить, в одиночестве тратить все те отведённые годы до пепельной седины с чёрным зубом, оставив своё израненное сердце вдали словно надвое разорвавшись – как предрекла ей когда-то в ночь празднества Самайнэ старая Марвейн?

– Хорошо, дядя. Но что будет – то будет. Я пойду с вами сражаться за наш дом, – ответила Майри.
– Тогда собирайся в путь нынче же, – дядя развернул перед собой свиток выделанной для письма тонкой кожи и раскрыл костяной ларец с лучшим чертальным набором, намереваясь писать что-то – послание для родичей или приказ ратоводцам.
– Ты снова поедешь с Айниром – он завтра как раз поведёт туда Ярнвегг и пеших. А я присоединюсь к вам чуть позже. В Винге накопилось много срочных дел – и после смерти Эрхи их только прибавилось на мою спину, пожри всё пасть Хвёгга! – озлословил на миг её дядя, – теперь я перенял от него и именование Вышнего защитника Дейвоналарды, кое должны подтвердить на Великом Совете скригги всех орнов свердсманов.
– Скригги всех орнов?
– Так, все владетели сейчас собираются в Высоком Чертоге – и предчувствую я, что немало там будет и споров, и розней. Сын Къёхвара слабый здоровьем – молвят иные, что сердце его стало хилым, и кровь во всём теле застаивается. Это дурно – такие известия слышать как раз накануне решающих битв, когда нужно все орны дейвонов с другими семействами взнять воедино, собрав их в надёжный союз. В южных землях весенней поройразгорелось восстание, как против всё новых поборов на соль и железо взнялись небогатые свердсманы, изгнав хондмактэ из Скъервиров и избрав вожаков из своих. Уже десять гейрдов не признают нашей власти, объединившись в военный союз. А орны Прибрежий теперь уже тоже грозят обособиться, вспоминая прежние попранные вольности и во весь голос требуя того – с их нынешним предводителем вместо покойного Брейдура. Вправду, в Винге творятся разброд с несогласием нынче. Быть может не все будут рады меня во главе наших воинств увидеть, дабы тем больше ослабить владетельный дом…
Помолчав какой-то миг дядя продолжил чуть тише, словно даже здесь в их родовой тверди эти слова предназначены были не каждому уху:
– Среди иных свердсманов южных семейств даже вызрел зимой прошлой заговор, дабы Когтя с роднёй в час охоты на вепрей умертвить в лесных топях и взять себе власть в ходагейрде. Но на беду те из них молодые и прыткие, кто не сумели сдержать свой язык за столом или с девками ночью, всё погубили. Проницательный Клонсэ не мешкая сразу схватил всех кого только выявил в сговоре, и живо их вздёрнул на стенах Хатхалле за горло точно воров с торжища. А тех, чью вину доказать не смог прямо, велел оскопить – дабы не было повадно другим покушаться на правящий орн и мечтать о потомках в Высоком Чертоге. Скригга Свейров прилюдно возмутился такой немилосердности, что болтавшийся с теми зачинщиками его младший сын теперь стал уж ни муж и ни дева, как баран холощёный – так Коготь его осадил вмиг, что был и тому волен вывесить на стене конопляную петлю там с прочими рядом – а внуков ему и другие сыны наплодят, раз у Въёрна того голова была хилой на разум.
Бурый умолк, не отрываясь от письма, которое выводил перед собой на листе, искусно нанизывая слова в рядки рун для послания родичам, сражавшимся на востоке и юге Дейвоналарды.

– Если бы ты стал ёрлом дейвонов, – внезапно сказала Майри, не глядя на дядю и устремив взор куда-то вдаль в растворённую оконицу, – то распри могли бы пресечься перед именем орна Дейна во главе нашего народа…
Доннар удивлённо поднял на племянницу взор, и перо в его руке застыло, размазывая чернь несотворённых знаков письмен по убеленной коже скрутки.
– Ты говоришь так, как некогда думал твой отец Конут, моя девочка – и это с его храбростью стоило брату жизни от долгих рук ёрла. Наш орн сейчас мал, обессилен подчас этой распри как никогда ещё прежде. Сколько родни полегло головами, а сколько сгинуло под Аг-Слейбхе, чья судьба нам неведома – есть ли в Эйрэ могилы их даже?
Да, я теперь вышний защитник Дейвоналарды, и это даёт многое – власть моя над воинством велика, и слово в Совете будет сильнейшим после правителя – но не все из владетелей призна?ют возвращение орна Дейна в Высокий Чертог, случись таковое. Имя наше противно многим семействам, чтобы те вновь допустили руку потомков Горящего за Столом Ёрлов. Кому-то милее и недобитые Львом А?рвейрнов Скъервиры… А война меж дейвонских семейств теперь будет смертельно губительна, когда враг уже стоит одной ногой в нашем доме. Если мы погрязнем в братоубийственной сваре за место в Хатхалле меж всеми великими орнами, то сплочённые Неамхейглахом кийны с лёгкостью выжгут всё то, что мы сами попрежде спалить не успеем.
– Быть может… – так и не глядя на дядю произнесла она вслух, взирая куда-то вдаль в распахнутое стрельчатое окно их чертога, где простирались бескрайние дали полей и лесов, уходя их иззубренными кромками за небокрай на восток.
Майри снова умолкла, и лишь взор её вновь попытался взлететь из родных стен их тверди – устремляясь к черте небокрая туда, где был он – недостижимо далеко от неё…

Гусиное перо в пальцах скригги Дейнблодбереар после короткого раздумья вновь заскрипело по выделанной коже вереницей выписываемых там острых рун.
– Знаешь что, моя девочка? Нагоним мы Айнира в нашей выправе на юг – а прежде я всё же возьму тебя в Вингу.
– Меня – на Совет? – изумилась дядиным словам Майри.
– Как знать – быть может рассказ твой о той тяжкой доле, что ты вынесла подчас плена в Эйрэ – и то, как не мужами-воителями, а твоей женской рукой Мать Костей едва не сразила двух самых опасных противников, поможет встряхнуть тех из многих, кто уже желает замириться с их арвеннидом и отдать все утраченные нами в час распри владения? Быть может твой голос и слово не лишними будут там, дабы поколебать сомневающихся.
Дядя умолк, взглянув в очи племянницы.
– Да и когда тебе выпадет побывать наконец-то в дому? наших предков, коим прежде владели они? Согласна?
Майри утёрла ладонью набежавшие на глаза слёзы – то ли радости, то ли тревоги. Сердце её забилось в предвкушении побывать наконец в древней тверди Хатхалле и увидеться в далёком ходагейрде Дейвонала?рды с тамошними родичами и со своею подругой из Глухого селища Грелёд дочерью Хёрда, младшего брата почтенного Скегге. Некогда сосватанная за сына вершнего воинством одного из защитных стерквеггов Винги Гуннора Ясного из Фрекиров, сейчас она жила с супругом и родившимися тут детьми в величественнейшем из городищ Запада – и кого дочерь Конута не видала со времени свадьбы уже долгих пять лет. И в одобрение дядиных слов Майри утвердительно кивнула ему.
Но в душе у неё отчего-то как камень легло то незримое разумом чувство тревоги – какой-то грядущей и скорой беды…

Во дворе их стерквегга на Круче шумел гам голосов, конский храп и звон стали. Торопливо метались по сходням грузившие снасти с припасами возницы, запрягая готовые вороты к выходу. В перекаты грузились тюки и бочонки, кузнецы без продыху трудились у распаленных докрасна горнов. Шипели точильные камни оправок, заостряя мечи и копейные жала, сыпя искрами жарких окалин.
Айнир был весь в заботах, снуя по двору и средь многих покоев их тверди, выполняя порученное и подготавливая воинство к выходу. Приглядывая за перековывавшими скакунов служками, он слушал вполуха слова их конюшего и давал указания сбруйникам. Закончив дела тут сын Доннара вышел во двор, где и встретил стоявшего родича Хугиля, кто опёрся о тёмное дерево толстой подпоры и толковал о чём-то с коловшим дрова человеком помладше. Подле них был ещё один воин в годах чуть за сорок, прибывший с загоном Копыта – по обличью из северян. И вроде бы даже в загоне их Айнир недавно видал и того сестры сына его дяди Храттэ, чьё лицо он узнал средь толпы уезжавших от Кручи – Ничейного, Бундина. Эх – с ним бы по старой памяти поговорить, как когда-то в дороге до Винги, где они и сдружились… но уже не судьба.

– И ты тут, почтенный? Я уже думал, отец отослал тебя в Вингу вчера.
– Успею ещё я покланяться Скъервирам, юноша… – покривился Копыто, отерев дланью бороду, – раз твой отец позабыл про отмщение, уповая на речи с их домом волков… Будто кровь серебром и чинами окупишь.
– Опять ты о старом… Сказал же отец, что не время для смуты.
– Ведь и сам ты двух братьев лишился, почтенный – не так? И помню, как клялся ты Вотину, что мстить будешь сам тому зверю из Эйрэ – какой ни была бы цена – ибо кровь не прощают. Чем же хуже мой брат, чью я казнь зрил своими глазами?
Он впился ногтем в ту страшную вмятину на голове.
– Видишь – память о том, как башкою о стену я бился, когда видел как рвали его на куски? Я как ты своё слово исполню… когда время придёт.
– Или не сдохли уже и сам Къёхвар – и все те, кто судили там Эвара? – пожал плечами сын Бурого, считая глазами коней, что уже подковали на кузне и гнали в их стойла.
– Все ли? – оскалился вдруг его родич.
– Сколько же ещё нужно тебе, Хугиль?
Копыто воззрил сыну Доннара прямо в глаза.
– Ты отважный и храбрый, люди чтут тебя как ратоводца. Ты и будущий скригга наверное, Айнир – коль сумеешь дожить до того, уцелев в этой распре. Но видно забыл ты закон, что довлеет над миром – как и было, и есть, и всегда оно будет – что кровь не прощают врагам, не щадя никого. Из семян вырастают волчцы, а из выщенков волки.
– Разве все там виновны в их доме, что жаждешь ты стольких смертей себе в плату?
– А разве лишь две только смерти у нас не отплачены, Айнир? Никогда дружны не были наши семейства – так чего же смущаться того, сколько крови пролито меж нами в веках? Или из тех ты, кто любит жрать мясо, но резать овцу самолично стыдится – что будешь и зверю из Эйрэ воздать не своею рукой, как случится когда-нибудь, дай то Горящий?
Сын Доннара хмуро взглянул на родича.
– Пугаюсь порой тебя, дядя…
– Миром правят суки, крысы и волки?… – презрительно хмыкнул Копыто, взирая на сына их скригги – не понявшего видно доселе сурового этого знания, – и лишь тот, кто силён, может тратить слова – кого будут все слушать, боясь его мощи. Иначе сжирают слабейших, как Скъервиры прочих и нынче. Или дом наш был чем-то их лучше – когда вместе с Къеттирами воздавали мы Афтли в минувшем – всех их точно овец перерезав в час смуты, свержителей нашего рода? Или как Гальдуров тех же твой матери брат, славный Храттэ?
Он озирнулся на миг на стоявшего рядом мужчину из северян – и тот ухмыльнулся, оскалясь – как будто припомнив о чём-то приятном.
– Ты-то Книжник – и свитков читал уж побольше меня – должен знать, как то было…
– Да, читал… Только я не средь них, кого ты называешь! – бросил Айнир Копыту, весь вспыхнув на миг.
– Все средь них мы – волком или овцой – каждый станет таким, кем он водится в жизни. И отец твой отнюдь не ягнёнок, принимал и верши?л по-мужски те решенья, что кровью оплачены. Ты спроси его – кто вместе с Храттэ и мною свинью ту за руки и ноги держал, когда сердце его Иннигейрд выреза?ла живому? Много что Доннар расскажет… Да и ты ведь своею рукою казнил негодяев, как помнишь.
– Помню… – на лбу Айнира взрезалась острая складка морщины, – только гордости мало в том было, что там делал порядок держа – как я сам же своих…
– Зря стыдишься того. Кровопийц не прощают, в земле лишь их место. Не сготовишь жаркого свинью не забив – всем известно. Каждый станет таким, кто он есть… но добычей я быть не хочу. А вот ты уж решай за себя – что прощать или нет своим недругам.
Копыто умолк на мгновение, пристально глядя на Айнира.
– Когда встретишь ты этого зверя, кто сестру твою в землю живой положил – и уж спрашивать даже не буду, что сделал ещё он с ней прежде – будешь ли тратить свой час на слова? И будет ли он говорить с тобой сам?

Когда сын их нового скригги ушёл, Хугиль вновь обратился к тому, кто застыл подле колотых дров.
– Так ты сам из Варглейфов, что данники Альви?
– Был им прежде, почтенный… – нахмурился кольщик, опёршись ладонью на древко секиры, – но теперь служу Дейнову дому, когда мой господин бежал в Эйрэ изменником, а брата они там… выблю?дки…
Он умолк, недомолвив о чём-то – и пальцы лишь стиснули черен.
– Ну и славно, что не северянин. Вон, Три Жала породу с лица за пять стрел разглядишь. Так поедешь со мной в ходагейрд – коль желаешь?
Секира со стуком ударила в корень, ломая полено на части как щепку.
– С охотой, почтенный…
Хугиль обернулся лицом к северянину.
– И парнягу с собою берём. Малый хваткий – сгодится.
– Вот уж точно – весь в этом в отца! – усмехнулся Тристингур.
– Хоть в какого из двух? – вопроси?л вдруг с усмешкою Хугиль.
Три Жала пожал лишь плечами.
– А да Шщар его знает? Ведь оба в минувшем воители были что надо…

Этайн отпряла от твёрдых холодных зубцов стен стерквегга в Трёхпутье. Здесь в преддверии битвы за тверди лежавшего на середине пути между взятым весною Берёзовым Долом и ближними крепями мощных Железных Ворот места Огненный Столп – важнейшего в здешних срединных уделах Дейвоналарды – собирались все воинства кийнов, готовясь в бою отразить наступление Скъервиров и их союзников, укрепившихся в Эльдстодингейрде. Сюда Тийре привёл свои силы, дав короткое время на отдых, лечение раненых с хворыми, сбор всех важнейших припасов и новых людей, чьи загоны входили в тот день сквозь раскрытые створы ворот городища. Гам, лязг, ржание, крики, скрип тяжких возов и удары железных подков по камням большака как зловещая песня без слов колыхали распаренный воздух равнины, над которой как каменный лоб возвышалась могучая круча холма, с чьей вершины до дальней черты небокрая дочь Кадаугана была способна узрить клубы туч, что далёкой грозой надвигались с заката на город.
Зрила она с высоты возведённой при ёрле Арнгейре Убийце Врагов дома Къеттиров древней стены? на огни в старом городе к югу за укрепью, где ужаснейший мор из сыпухи с дурною водой истребил за прошедшую зиму пол-тверди – и как чёрные тени сновали укрывшись под кожей глухих опередников с масками лекари, собирая гниющие трупы и вещи с проездов и мёртвых домов, увозя их телегами в пламя сжигавших заразу кострищ, засыпая колодцы калёным углём или солью. Глухим звоном летели оттуда надрывные стуки колёс и волнующий рокот тревожного била. До окончания мора под страхом немедленной казни никто не входил в оцеплённый их воинством город, и не покидал его – дабы хворь не пришла в войско Эйрэ, занявшее поле и новую укрепь вдали от того.
Зрила она и взмывавшие в ветра порывах воздетые стяги с взлетающим соколом, чёрной стрелой устремившимся ввысь на лазоревом небе – знак хозяев Круа-а-карраг, Твёрдой Кручи – оплота второго средь всех кийнов Эйрэ семейства владетелей Габ. То, что сам Конлойх Хеб-Кроймилл нежданно привёл сюда воинство кийнов востока и данников их в эти земли, не могло не оставить её без волнения. Много лет уже старший хранитель печатей в Аг-Слейбхе не покидал стен ардкатраха кроме поездок в родные уделы.

– Дурно выглядишь, дочерь Кадаугана. Исхудала, бледна. Не для женщины место в выправе средь воинства, вечно в седле на ветру и под солнцем… – вместо приветствия молвил Безусый, учтиво кивнув ей при встрече. Светило склонялось к закату, багровыми бликами медленно вскользь продвигаясь к черте небокрая, озаряя высокую стену хугтанда, под которым в саду при святилище Вотина встретились двое теней – точно случайно столкнувшись тут с глазу на глаз.
– Моё место – быть с тем, кто мне дорог… – Этайн кивнула в ответ, поклонившись пред фейнагом Габ, – здравствуй, достойный сын Килина. Что привело тебя вдруг от горы в эти земли?
– Война… – старый Конлойх бесстрастно кивнул головой в бок стерквегга, где гремели железом тяжёлые молоты кузниц, топотали воители и скакуны, и скрипели подъёмы колодцев, давая воду для быков и коней.
– Только ли это, почтенный?
– Не только… – Хеб-Кроймилл внимательно глянул в глаза ей, – проницательна ты, дочерь Кадаугана. Тогда, как видал тебя в тверди владетелей малой девчонкой ещё, и не думал что та козлодёрка с подковой вдруг станет как тень возле сына Медвежьей Рубахи – кому тоже была суждена не такая судьба.
Этайн какое-то время молчала, взирая на Конлойха. Затем обернулась на миг к растворённым дверям из святилища.
– Почему я тебе ненавистна, почтенный? Только тем, что не Ольвейн, а я стала тенью владетеля? Скажи – пусть свидетелем будет чужой бог, кто к нам безразличен, бесстрастен…
Фейнаг Габ очень долго молчал, лишь внимательно глядя на Этайн. Даже бровь его не приподнялась на столь необычный и дерзкий вопрос. Молчала и женщина, всё выжидая ответа.
– Ты умна. Даже много умнее за Ольвейн, дочь Кадаугана… И поверь – нет мне разницы, кто из всех женщин войдёт с сыном Дэйгрэ в святилище, и чью руку окрутит ей пояс их с мужем судьбы, и чьё чрево даст новых наследников дому владетелей Бейлхэ. Путь сюда пролегал через Озеро, и я был пред отцом твоим там – это знаешь?
– Не знаю… – она на мгновение вздрогнула, и голос у Этайн чуть дрогнул, – и как он, почтенный?
– Как прежде… Недуг его ест. Не верить мне можешь, но сам я пытался смирить его, дать свою волю на брак твой и Тийре – но… нет мне нужды слушать злобную бабу, что в семействе теперь взяла верх и желает лишь мести, а фейнаг у Конналов стал её голосом, тряпкой… – губы у Конлойха взнялись в колючей усмешке с презрением.
– Тогда в чём я повинна пред всеми, почтенный? Тем, что он меня любит одну, и желает женою назвать по чести? и закону? Почему ты из всех глав домов первый против меня?
– Разве я – кто встал подле него в первый час же, всем тем поддержав место Тийре на Кресле, служа сыну Дэйгрэ так верно как и отцу его прежде? Нет мне разницы кто из всех женщин женой станет арвенниду – пусть то было бы лишь по закону.
Конлойх какое-то время молчал, глядя Этайн в глаза.
– Ты ещё молода, и всего не изведала цену, что в жизни даётся нам выбором, Этайн – но быть может однажды поймёшь… что порядок с законом есть то, на чём держится мир. Без порядка впадает мир в бездну, жажда власти и алчность взять больше чем до?лжно сплетаются в омут, из которого страшной ценою порой удаётся нам вырваться…
Безусый умолк на мгновение, хмурясь.
– Ты не видела смуты, что была в ту пору, как был я тебя дважды младше. Ты не видела крови, что про?лита была в домах… Без закона с порядком в наследии, без внимания слову иных устремляется строй во всевластье – в безвластье. Когда сильные слушать не жаждут иных им подобных, не внемлют уступкам друг другу с согласием, то сквозь мглу низверзается в мир тень Шуршащего, кто холодными кольцами точно в тисках сокрушает порядок. Кровь и кровь – вот та плата за то, что вернёт всё назад… и уже не как прежде. Ушедших от нас не вернуть, никакою ценой не отверзнуть от смерти…
Бесстрастный взор фейнага Габ на миг дронул. Слушая речь его Этайн молчала, лишь в волнении проглотив так горчившую под языком точно липкий и вязнущий ком слюну. Собеседник, внимательно глядя на женщину тоже заметил то, хмурясь.

– Ты умна – но порою наивна… Ужель думаешь ты, как иные тут слепо толкуют, что я жажду стать первым из наших домов, отверзая владетеля прочь от законного места отцов в доме Бейлхэ, навязать ему внучку свою как жену, а тебя вон исторгнуть? Или думаешь ты, что стремлюсь я с домами востока опять отделиться от Эйрэ, как было в далёком минувшем – когда предки твои кийна Кинир владели уделами всеми к восходу от гор, а дом Габ был их первой рукой? Да – есть в избытке таких недалёких, кто и нынче мечтает о том же… но только не я.
– Почему же, почтенный?
– Ведь знаешь сама. В одной связке все кийны огромная сила, способная даже низвергнуть могучейших недругов, коих щедро нам дала судьба средь соседей. Чего сто?ит мой дом против тех степняков, кто огромною мощью кочевий приходят как прежде из Моря Травы век за веком? А единою силой мы длань, что способна сломить даже войско дейвонского ёрла… заставить их встать, образумить свой натиск, забыть про довлеющий нашим проклятием Мурхаддов дар… Сорок лет я служу тому делу, из всех своих сил упрочняя единство, смиряя всех тех недовольных и жаждущих силой восстаний взять больше, чем до?лжно от нас всех в едином союзе.
Конлойх на миг снова смолк, глядя женщине прямо в глаза.
– Наш владетель, твой муж по чести? – он способен на многое… Из мальчишки, кто вёл лишь десяток копейных, прорезался вождь и могучейший арвеннид, коего прежде не видело небо над Эйрэ. Но и он не всесилен… Ведь есть порой во?йны, которые выиграть трудно – а то и невозможно.
– И эту? – спросила с волнением Этайн.
– Быть может… Все века мы с дейвонскими ёрлами были соперники, вековечные недруги – рок наш таков как могучих соседей. Тийре сумел отвернуть поражение в этой войне, преломить силы Скъервиров, выгнать их прочь из всех наших уделов и вот далеко как продвинуться. Но сумеет ли он победить? Сила, что против нас встала, огромна, могуча – способна всё так же себя преломляя держаться, найдя в себе новые силы нас бить напрямую и втайне, найдя себе новых союзников…
– Юг – или Север? – прервала его дочерь Кадаугана, в волнении вздрогнув от горьких вестей.
– Видишь – подсказывать даже не надо… сама ты способна зрить в корень. Брузги пришли, и дела там серьёзные.
Этайн в волнении стиснула руки, сжав побелевшие в судороге пальцы. Фейнаг Габ заприметил, как часто она это делает в их разговоре.
– Ты была бы достойной женой для владетеля нашего, матерью новых наследников… быть бы могла. Но не до?лжно порядок обрушивать, следовать всем вопреки. Можешь быть ты ему его тенью, родить ему чад по любви, быть с ним рядом – но только женою ему должно быть по закону… и видно, что быть ей иной. Иногда есть вершины, взойти на которые нет такой силы. Иногда есть те войны, в которых победу не взять никакой порой силой.
На лбу фейнага Габ пролегла борозда острой складки морщины, и лик его вдруг потемнел на мгновение.
– Есть те женщины, кои не в силах женой стать любимым – точно ров, точно бездна меж ними межа, что их жизнь разделяет законом…
– Как и та, кою ты получить не сумел? – догадалась вдруг Этайн.
– Не сумел… по закону…
Голос старого Конлойха дрогнул на миг. Хранитель печатей умолк, лишь с какой-то печальной усмешкою глядя на дочерь главы дома Коннал.
– Я любил её может не меньше, чем Тийре тебя – и понять как мужчина могу бедолагу Плешивого Лба, кто столь крови немало пролил не из долга с присягою может в час смуты домов, а той страстью бесплодной снедаемый к женщине, чувством увы безответным измученный годы – но кто смог после всё же простить и её, и себя – и начать жить нано?во, забыть…
Безусый дотронулся левой ладонью до облика взрезанной в цельном берёзовом дереве подле святилища стати Гефадринн.
– Праматерь едина у всех нас – дейвонов и арвейрнов – она не даст сердцу солгать, что мне жаль вас двоих, как никто может быть это я понимаю… Мы стремились с ней с детства друг к другу, родне вопреки. Как и ты, она вместе со мною сбежала из отчего дома, как тень подле будучи рядом. Но родитель её был как каменный столп непреклонен – слишком памятны были в семействах у нас все те раны и смерти, что мы нанесли нашим близким в час смуты ещё не так давней, как дом её был на боку прежде Форгалла, а потом присягнул слепоглазому Домналу – а наш кийн оказался расколот, сражаясь друг с другом и с всеми соседями, когда прочие выбрали сторону Манеха с Гилрэйдэ, присягая в служении Мохтайру с Килином. Не желал он и слышать о нашем союзе, упрямый как Карнах Мор-Теах – неумолимый, ни мне и ни ей не внимавший, не давший согласия.

Этайн, слушая старого Конлойх, молча опёрлась рукою о древо изваянной в белой берёзе Дарующей.
– Дурно тебе? Может кликнуть служанок? – участливо тронул её за рукав фейнаг Габ, – в этот зной и мужи еле в силах его перенесть – не сравнимо с тобой, кто взвалил на себя столь огромную ношу на плечи…
– Нет, почтенный – не нужно. Я всё же хотела бы это дослушать… Ведь редко кто зрил тебя тем человеком, который сейчас предо мной – у кого в груди тоже живое есть сердце, – Этайн взглянула в глаза собеседнику, – мне всё кажется, слышала я это прежде уже от кого-то…
– Возможно… – Безусый опять усмехнулся, взирая на дочерь Кадаугана.
– Что я мог дать ей сам, кроме всей той любви? Всё, что сам я имел как один из сынов дома Габ, и что мог бы взять в будущем – всё, но не имя… Кем была бы она, как была бы там прозвана прочими – кто в глаза называл её вслух потаскухой? Кто признал бы на равных рождённых без брака моих с ней детей, дал им право назваться потомками фейнагов – стать ими после быть может?
Голос у Конлойха стал вдруг суровым и жёстким, как будто железным.
– Я бы мог… мог сломить несогласных всех силой, мог заставить признать их союз наш по че?сти – восстать, разметать их останки по Шщаровым норам, заткнуть их поганые рты их же собственной кровью с кишка?ми – даже может уйти от присяги владетелю Эйрэ и стать самовластен – таковою, любою ценой… И я был готов. Но она не согласна нести была это…
Моя мать, видя то, как ослабший за смуту и войны наш дом опускается в бездну – как и то, что по смерти столь многих мужей всех ветвей и погибели старшего брата в восстании я теперь стану грядущим владетелем – умоляла меня взять иную жену по закону пред всеми, чьи дети продлили бы род кийна Габ, были всеми бы приняты в Эйрэ – а она пусть останется подле. Но любовь моя была горда – не желала остаться второй, моей блеклою тенью без имени, чтобы делил я её с кем-то прочей, являлся к ней в ложе отмывшись от запаха той другой женщины… чтобы даже любимою будучи, с нею была не на равных – и все наши дети. И сама упросила меня возвратить её прочь в отчий дом, где три брата её всё же сумели утишить весь гнев у отца и нашли ей супруга достойного, чей род поскорее бы жаждал увидеть наследников, когда в Распри Помежные павших мужей было тоже не счесть в их семье, а все младшие дети их фейнага были в час хрупкого мира в заложниках в укрепи Ёрваров – и не стали бы сильно ворчать, что не с девой окрутят их старшему руки в святилище.
Этайн на миг отвернула свой взгляд, впившись взором в обличье Дарующей – уже поняв, о ком идёт речь.
– И ты возвратил её?
– Да… возвратил. Сам отвёз её через всё Эйрэ на запад, в последние дни с нею будучи рядом, прощаясь навек.
Конлойх дотронулся левой ладонью до начисто бритой губы, проведя по ней пальцем.
– Ибо клялся, что всё позабуду, её не посмею тревожить с супругом в их новую жизнь, всё сотрётся меж нами как след на воде, как раздутая по? ветру пыль – как и до?лжно по че?сти. И зарок дал, что буду любить лишь её, её помнить навеки – и буду безусым пока ту присягу двойную храню. Я жене своей Гвендолен из дома Гуайрэ верен был, честен, не зрил на других, и любил её тоже, как до?лжно жену свою мужу – и люблю и досель – но не так, как её… и забыть ту не в силах – но клятву держу.
Порой тысячи раз задавался вопросом, чьим был её первый из тех четверых сыновей, принесённых ей мужу в супружестве – ибо даже и та повитуха всё же женщина, и постигнуть всё может, понять и принять – и иной раз солгать о приметах и сроках. Но к чему мертвецов вопрошать о минувшем, какого уже не вернуть? Много лет и себя, и её проклинал за решение это, что смог отпустить, пока сам не смирился – пока не постиг, что лишь так было нужно, так правильно, до?лжно – ибо плата порою бывает весьма высока, и не в силах её уплатить мы по че?сти, как рок то потребует после…
Хеб-Кроймилл опять замолчал, глядя прямо в глаза собеседницы, всё внимавшей тому, что случилось однажды.
– Только так должен был поступить, как твердит мне доселе рассудок, всё взвесив и взмерив стократно, не в силах того изменить, что нам выпало с нею… Но ни дня с той поры не обчёл, чтобы всё же о том не жалел – о том выборе.
– Почему ты, почтенный, мне имя её всё не в силах сказать – будто я то не знаю, не поняла, кем была она? – глухо спросила дочь Кадаугана.
– А нужно? – фейнаг Габ чуть прищурил глаза, глядя прямо на Этайн, – вся в неё ты – такая же сильная, столь же прекрасная, столь упрямая, гордая… столь же умна, как и мать. Лишь тебе то решать, как сплести ваши судьбы в полотнище тысяч суде?б на отмеренных роком вам нитях.

На губах у Хеб-Кроймилла вновь проскользнула усмешка. Взор его – ещё прежде мгновение бывший сочувственным, горьким и скорбным – вновь стал как и прежде, с тем лисьим прищуром во взгляде, проницательно-колким и хитрым.
– Ну – довольно речей – вижу, как утомилась ты к вечеру. Твой мужчина, наш арвеннид – он взнял всю страну на дыбы, отражая противника, силу его преломив и отринув – и жаждет победы, как многие. Но как тот жеребец, что поднялся на задние ноги во весь рост, не может всё Эйрэ столь долго стоять – и должно либо ринуться дальше навскачь, либо рухнуть. Рано ли, поздно – но снова придёт час речей, когда мир так иль так нам придётся принять. А мир меж домами могучие люди куют не одним лишь железом и словом закона – но и кровью его укрепляя меж сильными.
Безусый с усмешкой кивнул, уловив в лице Этайн волнение с болью.
– И владетель наш – кем бы он ни был, каким бы великим – и он человек, и как всякий продлить должен род по чести? и закону – кой порой и превыше владетелей. Ты умна – и сама это всё понимаешь, что будет однажды…
Этайн молчала, держась за берёзовый столп с резным ликом Праматери – всеми силами тщась удержать своё сердце, что билось в груди невпопад, тёмным кругом застыв пред глазами.
– Ну а Ольвейн… Поймёшь ты когда-то сама, что наш долг защищать тех кто дорог, стеречь благо домов своих, близких нам доле способствовать. Уж прости – но она, а не ты моя внучка – так выпало долей родиться вам некогда…

Этайн молчала, всё так же взирая в глаза собеседнику. Солнце садилось за край небосвода, и сумерки чёрною тенью ложились на стены стерквегга подобно распушенным перьям крыла? птицы ночи. В небесах в поредевшей уже синеве загорались слабейшими вспышками первые звёзды.
– Лишь тебе выбирать, как проляжет ваш жребий, дочь Кадаугана. Лишь тебе выбирать – и нести за то плату.

ГОД ТРЕТИЙ "…ПРОКЛЯТИЕ ТРИЖДЫ ТОБОЮ ЗАСЛУЖЕННОЕ…" Нить 16
Долог и шумен был этот Великий Совет всех прибывших ко Столу Ёрлов скригг каждого из дейвонских семейств.
Много было произнесено громких речей и увещеваний, много взварилось там споров и свар, много токота посохов об пол и звона мечей в поясных ножнах их разгорячившихся и не находивших меж собой общего хозяев прозвучало в тот долгий день под сводами обнесённого лесами мастеров-камников и уже отстроенного после Огненной Ночи Высокого Чертога. Казалось, день тот готов был закончиться едва ли не кровной враждой меж иными из орнов сварившихся тут скригг и их свердсманов – если бы не священный ещё со времён Дейна обычай под страхом вечного изгнания не чинить распрей и кровопролития в Красной Палате высокой обители ёрлов.

Нынешний скригга Дейнблодбереар Доннар Бурый всё же добился своего – спустя полдня зычных пререканий и пересуд в древних стенах Хатхалле все прежде несогласные орны запада и юга Дейвонала?рды дали своё изволение на продолжение затянувшейся и уже обременявшей многих из них войны с владетелем Эйрэ, и обязались привести из низменных приморских земель всё то требуемое от них Советом снаряжённое воинство и припасы, дабы этим летом пополненные войска смогли выступить на захваченные арвеннидом земли юга. Взамен же правящий дом Скъервиров признавал за ними возвращение многих прежних их вольностей, утраченных при владычестве прошлых ёрлов Хъярульва и Къёхвара – как требовал того нынешний скригга самого великого из семейств Прибрежий и Островных земель, потомок древних Владетелей Моря Ройг Твёрдое Колено из дома Утир, занявший то место после павших в кровопролитной битве у Я?рнфъялл-гейрда старшего брата Виганда Широкого с младшими сыновьями и случайной гибели в штормовом море старшего из отпрысков Брейдура – прежде подчинявшихся воле сидящих за Столом Ёрлов без прекословия.
Как и ожидалось, с согласия старейших каждого из съехавшихся сюда больших и малых семейств и правящего дома Скъервиров, за коего от лица юного ещё сына упокойного Стейне, безвольного и немощного Вигара Малого ответствовал опекавший его старший родич Сигвар Клонсэ – глава всех купеческих и торговых дел владетельного орна, хранитель казны и печатей – по всеобщей их воле Доннар Бруннэ во всеуслышание был громогласно наречён вершним над всем воинством Дейвонала?рды. В его праве было вместо недавно почившего Эрхи Древнего возначалить с этой поры силы всех орнов и повести на врага – ибо никто из лучших ратоводцев страны не мог нынче сравниться в военном искусстве со старшим сыном Трира Кольчуги, лучшим среди своего орна военачальником, признанным и поддержанным в том всеми, тем более Скъервирами – сейчас крайне нуждавшимися в надёжных и сильных союзниках. Пылких речей нового скригги Дейнблодбереар хватило и без того, чтобы переломить всяких колеблющихся.
Там же на Великом Совете сообща определялись и меты грядущих выправ в это лето. Решалось, сколько кто даст из своих уделов воинов и коней, железа и кож, хлеба и мяса, припасов и снастей для осады, кто из западных орнов Прибрежий будет заготавливать впрок для воинства рыбу и соль, чьи лари дадут сколько мер серебра или горящего камня на все эти нужды, и кто из свердсманов поведёт в бой каждый из собранных когуров – кто людей своих семейств под их стягами, а кто в подчинённом дому ёрлов постоянном воинстве.

Дочерь Конута прибыла вместе с дядей в прекраснейшую среди всех чертогов Винги Красную Палату под своды Хатхалле – хотя и сильно пострадавшего после учинённой воинством Убийцы Ёрлов Огненной Ночи, но не менее величественного. Но она не была среди участвовавших в Совете владетельных мужей, молча сидя рядом с прочими знатными гостями и жёнами их на резных ясеневых скамьях вокруг Стола Ёрлов. Скригги всех семейств свердсманов восседали рядом с нынешним малолетним правителем и его роднёй, около которых на обитом знаками владетельного дома деревянном возвышении с почётом была разложена развёрнутая скрутка ветхого уже дара арвеннида Мурхадда, чьей волей владыкам дейвонов некогда были дарованы обширные западные уделы Эйрэ, о чём и нынче не преминул заявить во всеуслышание главенствовавший тут Клонсэ, властно указав перстом на эти выцветшие уже письмена и печати как на полноправное владение своего дома – которое по неизбежной в грядущем победе даст новые владения всем участвовавшим в тянущейся распре свердсманам семейств Дейвонала?рды.
Вновь и вновь тот проклятый, изветшалый кусок писчей кожи в перевязи пронизанных нитью цветастой плетёнки сухих восковинок печатей служил поводом для очередного кровопролития…

Обрядившись в тот день из привычных ей домотканых одеяний в богатый, расшитый серебром наряд с доставшимися от матери нашейными украшениями из привозимых с далёкого северного моря искристо-жёлтых горящих камней, дочерь Стерке с восхищением оглядывала величественные и искуснейше изукрашенные многоцветием красок, резьбы и лепнины высокие своды и стены чертога, где прежде века назад до повергнувшей их власть смуты и распрей меж всеми родами Дейвонала?рды восседали её гордые предки.
С едва утаиваемым отвращением Майри издали наблюдала за бывшим тут главным среди Совета, проницательным и казалось всеслышащим Сигваром Клонсэ и его вёрткой роднёй, подававшей ему в руки всё новые и новые скрутки посланий с указами, над коими без устали корпели сидящие в отдалении писцы. Изредка молодая женщина сама ловила на себе пристальный, издали жгущий её взор старшего из сыновей Когтя – присутствовавшего здесь нового вершнего стражей, молодого статного красавца Горма Норквеммира, который больше разглядывал дочерей собравшихся тут свердсманов, чем участвовал в речах. И с некой жалостью она взирала на робко сидевшего за изукрашенным ткаными вышивками Столом Ёрлов – совсем ещё мальчишку с тонкой шеей и полуосмысленным взором – Вигара Малого, худую кровь почившего два лета тому назад Къёхвара Стейне, вокруг которого ежечасно суетились прочие из дома Скъервиров, постоянно что-то нашептывая ему рассеянному на ухо, подавая остро начиненные перья с печатями к подносимым на подпись указам и поправляя дурно сидевшие на нём и вечно оползающие богато расшитые одеяния, подобающие владыке дейвонов и иных народов во всех обретённых от предков уделах и землях.
Когда долго тянувшийся Великий Совет наконец завершился, а утомлённого и едва державшегося на ногах малолетнего Вигара служки и молочный брат Ульф увели под руки в опочивальню, тогда в ярко освещённых сотнями восковых свечей древних стенах трапезной палаты Хатхалле хозяева учинили обильный пир. На него собрались помимо созванных сегодня заседавших тут свердсманов также первейшие семейства ходагейрда и близлежащих владений, богатейшие из купцов и владельцев ремёсел.
Явились на пир и прибывшие в Вингу посланники из всех союзных с Дейвонала?рдой земель, и от ардну?рских владык Малой державы из Сорфрамандландида. По договору с домом дейвонских владетелей, присягнув именем своего Единого и Единственного они пообещали, что за серебро Скъервиров наймиты из Ж'айш-арамли? – могущественного Войска Песков – должны будут к осени полною силой выступить через раскрытый для них проход Каменной Глотки Ф'ам-альхажа?ри меж хребтами Больших и Малых Сорфъяллерне к южным уделам на помощь владетелям Винги, дополнив уже появившихся ранее. Люди владетеля Зейда Мутахи?д-аль-Аэ?ды поклялись взнять сталь как против воинства Эйрэ, так и для подавления смуты в отпавших там от Стола Ёрлов Вольных Городах.
И где-то с края столов подле уже захмелевшего Фийны из Бейлхэ, пусть и почётным, но малозначащим нынче тут гостем теснился вершащий союзными Скъервирам кийнами арвейрнов Гвенбранн Два Камня, без устали полня пустевшую чашу хозяйскими винами, с кислым лицом воззирая вокруг на богатых и знатных соседей.

Горячее поветрие от непрестанно подносимых служками в расшитых двуцветных нарядах к пиршественным столам из стряпных многочисленной жареной дичи, рыбы и прочих яств с пахом свежего пива, медов, настоек и вин напомнило дочери Конута о родном доме в Хейрнабю?гдэ, о тех славных временах осенних празднеств с танцами, песнями и гаданиями, где также было шумно и весело в кругу собравшихся земляков и родни в чертоге у старого Хеннира. И позабыв о тревогах Майри отдалась на волю веселья и танцев. Рядом с ней за столом была и явившаяся сюда с супругом, снова ходившая на сносях молодая Грелёд Хёрдсдо?ттейр из Хейрна?бю?гдэ, с которой дочь Конута радостно вела долгие разговоры, делясь с подругой вестями и повествуя о своей доле последних двух лет – то, что могла рассказать ей из знамого.
Пир был богатым и шумным, полным веселья. Благо на тешивших гостей искусных музыкантов прижимистый Сигвар Клонсэ не поскупился, словно давая понять всем, что и после утраты большей части людей их семейства на ратных полях – когда безжалостный серп воинства Льва А?рвейрнов пожал едва ли не весь сноп колосьев мужей рода Скъервиров – то и сейчас их дом как и прежде силён и богат, не потеряв своей власти – пусть уже не мощью копейного кулака, но как и прежде щедрыми ручьями серебра из ларей одаривая верность старых и новых союзников.

Доннар Бурый в тот вечер не знал в речах отдыха. С большинством скригг значимых орнов Дейвонала?рды успел он переговорить на пиру, в том числе и с обходительным, но несгибаемым в своей воле Ройгом Твёрдое Колено из далёкого закатного Ве?стрэсъёлхёфне, подле которого тихо, безмолвно внимая речам отца с прочими скриггами встала как тень его дочерь – высокая тощая девочка лет десяти.
– Ты знаешь, почтенный, за что я заслужил своё прозвище? – вдруг прервал их учтивую беседу о грядущих военных выправах чуть более низкорослый чем Доннар, но ещё более широкий в плечах и могучий глава дома Утир, пристально взглянув в лицо скригги Дейнблодбереар своими пронзительными серо-голубыми глазами на угловатом лице – один из которых был чуть более серым как тяжёлые дождевые тучи, а другой более голубым как небо над океаном.
– Поделись этим, достойный – раз вряд ли найду я столь знающих правду как сам ты… – ответил Доннар, пожав плечами, – ведь неспроста ты об этом обмолвился?
– Верно, Бурый. Мы оба присягнули сегодня на верность владетелю, обещая поддержку в сражении с арвеннидом Эйрэ – но есть и иные долги между нами со Скъервирами. У тебя они есть, как известно… Ты слышал наверное, что в час восстания Прибрежий дом Утир оказался расколотым надвое – и мой брат встал на сторону ёрла, а я взнял оружие против дейвонов.
– Никому то не тайна, почтенный. Многих ваших домов сыновья в те года были порознь в час смуты.
– Как и давали им имени два – и своё, и дейвонское… И каждый сам избирал с коим жить. Мог бы брат мой быть Бу?эном, а я… Къёхваром… – покривился глава дома Утир, – но из нас каждый сам себе выбрал дорогу и прозвище.
– Наслышан про это, почтенный. Однако к чему эта история из минувшего?
– Так слушай. Спустя год непрерывных сражений восстание было разбито. Наши вожди во главе со старым Кербаллом пали под силами воинства Скъервиров, а последние укрепи потомков А?ргвидд-Мар рушились и пылали под огненными камнями загонов Эльдлейте, преградившего реки цепями и кольями против наших шедших в подмогу судов. Суровый и жёсткий, ни к кому он не знал ни крупицы пощады. Но я уцелел, хоть и был среди них…
Прервав речь, Ройг взял с блюда большую морскую ракушку, лежавшую подле разваренных лап морских раков и гадов с присосками.
– Когда всех наших сдавшихся или схваченных земляков вывели перед Раудом, он велел преклонить колени перед собой как посланником Хъярульва – дабы встретить смерть без мук себе и их родичам, что воздаст он упорствующим. Все – сильные и ослабшие духом, живые и раненные – под принуждением столь страшной судьбы для ближайших склонились пред ним, пали ниц. Всех их тотчас обезглавили люди Эльдлейте – одного за другим.
Нож в ладони у Ройга умело поддел створу ракушки, раскрывая захлопнутый панцирь попавшего в кипень глубинного жителя моря – и искусно поднял его мягкое тело вильцом, извлекая наружу. Брызнув смешанной с кислью и солью подливы на мякоть, скригга Утир лениво стал рвать челюстями змеящийся сгусток. Бурый молча сидел подле Хардурне, терпеливо внимая владетелю запада.
– А меня, ещё юного, в этот миг обуял дикий страх – которого я верно не испытывал ни прежде, ни после за жизнь. Я тоже пытался пасть ниц, желая спасти своих брата с отцом и сестёр, кого люди Эльдлейте не пощадят – но колени мои точно одеревенели, их свела страшная судорога, и правое вообще не могло согнуться. Так я и стал перед ним полусогнутый на бок, охваченный страхом и ненавистью одновременно, пытаясь склониться против собственной воли – но тщетно.
Огненный Взор засмеялся, увидев меня таковым – и сказал своим людям, что хоть у кого-то колено осталось твердо из изменников. И так вот из страха перед смертью и вопреки судьбе я смог уцелеть, пробыв пленником в Винге целые десять зим, прежде чем смог возвратиться в Прибрежья к родне.
С того часа я понял, что никогда больше не преклонюсь перед Скъервирами, что оба колена мои будут прочно тверды. Лишь упорство и смелость страшны тем – всех пресмыкающихся они не щадят. И волей Владыки Моря я стал во главе нашего древнего дома вместо моего угодливого ёрлам брата – и возьму своё причитающееся, что забрали когда-то твои пришедшие с севера предки… потом, как придёт это время. А пока что Когтю немедля нужны корабли к берегам вдоль Полночного моря, броня и оружие – и он их получит. Ибо он знает, что я для него так же важен как ты – и вынужден быть нам союзником больше, чем мы дому Скъервиров. Так что почтенный Доннар – позволь я подниму эту чашу за твоё здоровье и за успех наших воинств в это лето.
Скригга Дейнблодбереар молча поднял чашу с вином, встречая приветствие нового владыки Прибрежий и Островов.

Рядом с мочившим усы в винном хмеле Гвенбранном Два Камня подле уже перебравшего Фийны лениво воссел на скамье низкорослый и плотный посланец владыки из Малой державы Ардну?ра – с усмешкою гладя ладонью кудрявую бороду в завитках и внимая горячим речам собеседника, говорившего с ним по-дейвонски восточным наречием, кое гость разбирал без труда как и здешнее.
– Ну разве владетелем можно назвать того выщенка, славный Дахха?б? Конюх он, а не арвеннид! Как согнулись колени у фе?йнагов старых домов, чтоб на верность ему присягнуть?
– Да… к-к-аакой он… владетель? – икнул пьяный Фийна, с трудом держа чашу в ладони, – братоу-бийца…
– Верно, почтенный! А ведь Килуха сын был первее рождён, и не какой потаскухой как этот! Говорят, Родри проклял его перед смертью – и весь его род до скончания века, и так дважды проклятый. Щенок этот родича кровного как поросёнка зарезал, проткнул его в Домайнэ-лох – и ради чего только? Срам!
– Но ведь и ты сам вот, достойный, как молвят… – усмехнулся арднурец, огладив рукой бороду.
– Я Киана в битве убил за измену присяге, собаку! – перебив гостя фыркнул Два Камня, – а не за бабу какую-то, сучку из Конналов эту! Поделить не могли, кто иметь её будет из них, потаскуху… И такому владетелю кланяться?
– Я владетелем д-до-олжен был… быть по чести?… Я… – Фийна икнул, приложившись к вину.
– Присягают порой не тому, часословы и свитки кого благородней и чище – а тому, кто способен на многое, попирая свой страх и усталость пред недругом… – гость из дальних краёв говорил по-дейвонски гортанно, но чисто, и степенно оглаживал пальцами бороду, глядя на Да?клойха, – знаю сам ратоводца, чья кровь благородна от матери славой их древнего дома народа песков, кто древней рода наших мухаррибов – хоть не брал её наш властелин как жену по закону… Но дрожат нечестивцы и трусы пред взором его, устрашённые яростью этого воина, слава кого не померкла подобным рождением, свитками чести забытым. И Единым клянусь – сам его ты узришь, когда Рубящий Меч дома Заи?д придёт сюда с войском по зову почтенного Сигвара, уже взяв успех в отбивании юга. Сам себе он закон в поле битвы, как и твой недруг из Бейлхэ или лучший его ратоводец, что прозван тем именем страшного хищника.
– Тьху! Какой там закон с часословами?! Безродный щенок огнековцевой дочки! И жениться по чести не стал, как отец – а сношает владетеля Конналов дочь, потаскуху с болота… – фыркнул южанину Гвенбранн, – племянницу этого… чтоб его дальше скривило, урода проклятого…
– У К-конна-лов этих… в крови?… пол-ловина воды из их… лужи… – поддакнул тому Фийна, – Т-тедель-мид этот… дед её… с-сукин тот с-сын… на круинну тогда меня первый… потребовал гнать вон… с Высокого Кресла… скотина! А братец, предатель… мальчишку того своего держал к-конюхом прежде!
– Да тот Тийре как конюхом был – таковым и остался! – одобрительно хлопнул его по плечу ухмыльнувшийся Даклойх, – там этот Безусый за ниточки дёргает им как бараном на привязи глупым, и дом Габ при дворе выпирает наверх… Я Тремя поклянусь – вот увидишь, сумеет как жаждет и внучку свою под него как жену подложить вместо этой дурёхи!
– П-под-ложит… А Б-без-зусый… подлец… я ему позапрошлой весною писал – я… на краткой ноге с благороднейшим Къёхвар-ром… миром решим с ним все наши р-раздоры помежные… стань я владетелем Эйрэ… как должен был некогда. Так он… лис этот хитрый… мне пишет: «должно быть… с-страдаешь ты, Фийна, почтенный… без хмеля родной стороны… всё дейвонскими винами горе своё утешаешь. Я пришлю тебе, вспомнилось чтобы…»
– И прислал? – покривился глава дома Катайр.
– П-прислал… целых сорок два бутыля… От свежайшего, до мно… многолетнего все… по годам, как я изгнан из Эйрэ… Подлец же какой! Издевается тонко так…
Посланник ардну?рцев поморщился краешком рта, приподняв над лбом брови. Уж он-то бараном себя не считал – этот тощий как жердь и похожий на крысу союзник владетельных Скъервиров, любивший жать руки всем так, словно пальцы сломать им желает – хоть мог бы учтивости ради и знать, что достойный и кровью от семени древних владетелей гость перед ним также назван был именем гордого зверя с рогами, повелителя стад и бойца, чьих копыт иногда устрашится и хищный враг волк, а таранный удар головы вышибает и двери овчарни – словно сам Мир Сотрясший Хазат-аль-элам, Низверзающий Твердь. Что возьмёшь с него – жердь… Впрямь и в сердце он с камнем, и вторым в его жёлуде с плешью, как молвят тут оные.
– Но видит Единый и вечно Единственный, что успеха добился он в воинском деле не тем, как по чести ль с законом отец его чреслами двигал с той девой… – ардну?рец налил себе в кубок из цельного камня зелёного света хмельного напитка из мёда, вдыхая его аромат, – и вовсе не он – а ты сам вот, достойный – сидишь здесь бродягой без прежних уделов как пёс на цепи у владетеля Сигвара…
Два Камня поморщился, словно в кубок плеснул ему кисли почтенный посланник владыки Ардну?ра.
– С лихвой всё верну – изойдут они кровью, поганые вы?блюдки! Помогут вернуть юг для Сигвара люди твои до зимы – а я уже сам размозжу? обе бошки у морды кривой и урода его, клянусь ликом Ард-Дагда!
– Придётся тебе попотеть – ведь и арвеннид твой уступать не намерен всё взятое… – посланник огладил ладонью курчавую чёрную бороду.
– Какой он мне мой?! – покривился Два Камня, – мой род присягал дому Скъервиров с древних времён, старше Мурхадда дара!
– Которым трусливые кийны Помежий подтёрлись, едва лишь пришёл к ним с кровавым железом в руках этот новый владетель Высокого Кресла, – посланник ардну?рцев хлебнул глоток мёда, блаженно икнув, и куснул с кости мясо копчёного угря.
– И новой присягой свой гуз подотрут – едва лишь вернусь я туда прежде Скъервиров! – Два Камня рванул с вильца кус перепавшей ему на их стол лососины.
– Пожелаю успеха тебе в том порыве, достойный. Владетель наш вместе с мудрейшими лучших советников дома муха?ррибов в первый год распри и ломаной медной чешуйки поставить не чаяли на спор, что жребий Единого выдаст победу владетелю Эйрэ в стране разобщённой средь многих уделов – сумевшему встать после страшных потерь Ночи Смерти на ноги, и силой отваги с умением дать вам отпор, захватив столь немало земель с городами…
Гвенбранн чуть поостыв вопросил благородного гостя с далёкого юга:
– Твердят – в вашем воинстве тысяч за сотню копейных? С такою бы силой всё Эйрэ вкатать можно в гной, и их Лев тот хвалёный бессилен окажется!
– Врут те слухи, достойный… – поморщился с кислой ухмылкой почтенный Дахха?б, – дважды точно уж… Клянусь ликом Единого – если было бы так, не стенал бы наш славный владыка-муха?рриб, что с юга его словно волки терзают проклятые небом сыны черноликого, а подлые точно собаки с коростой соседи из прочих уделов Ардну?ра что ни год как крылатая жёлтая смерть прилетают на наши владения.
Он поставил на стол опустошенный кубок из камня, на миг обернувшись от Даклойха в сторону рявкнув по-своему громко:
– Эй, Хинзир – сын свиньи ты ленивый и конокрадово семя! Господин твой без хмеля сидит как иссохший колодец – а ты жрёшь в обе глотки, и даже подать мне вина позабыл?!
Отскочив от запеченных в яблоках уток к хозяину живо метнулся один из людей, торопливо наполнив медовым напитком зелёную чашу и угодливо кланяясь.
– И зачем я тебя, конокрада, с собою взял к северу? – кисло поморщился первый посланник мухарриба, пока служка рассыпавшись в лести хвалил господина за добросердечие с милостью, – тебе же ослов воровать на роду напредре?шено трижды, а не служить по чести? господам первородного дома Заид!
– Присягаю Единым, хозяин – какие ослы? Их же красть это самое дно, нет позора превыше, чем эту скотину презренную свесть! – округлил тот глаза, – ладно конь там – достойнейший зверь… Да и то – мои руки чисты от чужого, порази меня жало Манат если лгу!
– Да тебя и дубина по лбу не излечит, брехливый ты пёс… – покривился почтенный посланник мухарриба, – хорошо, что хоть служишь отменно. Может хоть да на что и сгодишься ты тут, сын свиньи вороватый… И довольно тягать себе лучшее мясо, как будто того я не вижу!

– И у вас нелады? происходят в уделах? – кисло поморщившись Гвенбранн слушал почтенного гостя.
– Не без этого… Эти изменники прежним владетелям нашего славного дома Заи?д и так откололись от их господина в час распри два века назад – и плетут свои сети из козней и происков, смущая дела наши со всеми соседями, вмешавшись в ту ссору на юге от Эйрэ. И нынче от войск нечестивца Кавада у нас разорения море – а если сойдутся в союз они с третьим уделом на западе, противными богу злодеями дома Асва?д – будет там просто полный… хари?к.
– Чего?
– Уж не стану браниться, достойный – пожар. Очень сильный пожар. Дурно будет там – плохо…
Он смолк на мгновение, хмурясь – затем отхлебнул хмель из кубка и глянул на говоривших вдали скриггу Дейнова рода с главой дома Утир.
– Но Воинство Ж'айш-арамли? будет здесь – раз призвал нас владетель Хатхалле. Ибо клятвам верны мы как дети Единого и вечно Единственного под луной.
– Как и его серебру… – тихо фыркнул Два Камня.
– Что ты молвишь, почтенный? – поднял брови ардну?рец, не расслышав слов Даклойха.
– Говорю – уж скорей бы! – угрюмо промолвил уже захмелевший от вин и жевавший гусиное крылышко Гвенбранн.
– Тороплив ты, достойный… Не спеши кликать ветер, не высеяв древы вокруг голых пашен – иначе как видишь, песок лишь пожрёт всё взращённое прежде – и хватит ли сил откопать их из-под покрова той мощи тебе неподвластной? – учтиво и умно ответил посланник, насмешливо щурясь в глаза собеседника – как будто той хитрой, над словом возвышенно связанной мыслью сказав перед Да?клойхом то, что уже потерял он свой дом прародителей собственным пылом и глупостью…

Когда Ха?рдурне удалился к столам их семейства и прочих домов Аргвидд-Мар, его разговор занял подошедший к Бурому сам хранитель казны и печатей владетеля.
– Ройг как всегда неуступчив – как и прежде был в час его службы в Хатхалле, – негромко заговорил старый Клонсэ, – и теперь, волей рока заняв чин главы их семейства после сражённого брата с племянниками Ха?рдурне волен в своём желании вернуть прежнюю власть от прадавних Владетелей Моря. Словно он уже вознамерился отделиться от дейвонских уделов, как те бунтующие южане у самых отрогов Сорфъя?ллерне.
– Дейвонала?рда ковалась в единый кусок железом дейвонов и кровью всех прочих народов, почтенный – и знаем мы оба, что когда и железо ржавеет, то прежняя прочность не так уж незыблема. Однако твой дом ещё отделался малой ценой для сохранности наших уделов, дабы получить помощь Прибрежий в войне с арвеннидом.
– Дав им палец однажды, можно потом потерять и всю руку в пасти Владыки Моря… – хмуро усмехнулся скригга Скъервиров, – ты это знаешь и сам, почтенный. Недаром их предки и а?рвейрны были одного корня, как говорят то сказания…

Хранитель казны и печатей за эти два года осунулся, поседел и иссох весь с лица. Взор его стал ещё более пронзительным и угрюмым, хоть и не утратившим прежней колкой проницательности и хитрости. Он всё так же оставался тем прежним Скъервиром, коим и был всю жизнь, вознявшись при Стейне до самых вершин своей власти в их доме, а теперь держа её в собственных узловатых руках, пока малый наследник погибшего Къёхвара слаб был здоровьем и некрепок умом.
– Мой владетельный родич так неразумно втянул нас в столь непростую, как не казалось сначала, распрю с домом арвеннидов… Что бы не веяли обо мне пустословцы, я всегда был против открытой войны с владетелем Эйрэ – так как сражения это лишь деньги и кровь – а то и другое не бесконечны и в наших могучих домах… И желанных плодов мы могли бы достичь тихим ходом руками самих же семейств а?рвейрнов. Но Стейне избрал иной путь, уповая на скорый успех грубой силой железа.
Сигвар смолк на мгновение, хмурясь.
– Теперь после его гибели я вынужден обоими плечами подпирать эту рухнувшую подпору нашего дома, дабы не обрушить единство дейвонских уделов перед пришедшим нежданно потопом с восхода.
Держа в ладони кубок с вином Доннар пристально взглянул в глаза Клонсэ.
– Ведь и сам ты держал на ладони те угли, почтенный, которыми Стейне разжёг этот гибельный жар…
– Как и все большие и малые дома дейвонов и их союзников, Бурый – как и ваш дом среди прочих. Или не твой славный родич Эрха не произнёс ни единого слова в своё несогласие перед ёрлом – он, чьих речей прислушивались все семейства? В тот день Большого Совета все возняли мечи в знак согласия с волею Къёхвара. Да, я хорошо знаю, почтенный, что наши семейства давно не в ладу, что орн Дейна не забывает утраты их власти – и то, что мой родич виновен в убийстве твоего храброго брата…
– Двух братьев, почтенный…
Глаза их на миг снова встретились, и Бурый, казалось, готов был прожечь Когтя взглядом насквозь – явственно дав тому знать, что кровь эта не прощена и поныне, и по разумению нового скригги Дейнблодбереар также лежит и на Клонсэ, всегда бывшем советником Къёхвара.
– Двух. Мертвецов за века? у нас много набралось в обоих семействах… – ответно прищурился Сигвар, – но теперь наша общая ноша важнее всех распрь между орнами – потому я и вынужден искать прочного союза с твоим домом Дейна, не боясь потерять этим малого, дабы мы все не утратили больше. Вряд ли с тобой будет разговаривать арвеннид всех земель Эйрэ, встреться ты с ним к лицу в этот час, Бурый – чьих родичей от рук вашего орна в Ночь Смерти полегло много больше…
– Может и так, Сигвар… – скригга Дейнблодбереар задумчиво оглядывал пиршественную залу и всех собравшихся в ней, разыскивая взором дочь Конута.
– Так, почтенный Доннар, так… – кивнул скригга Скъервиров, – ты и сам хорошо понимаешь, как тяжела та огромная ноша, которую я взвалил на себя, ратуя о спасении наших домов. Так же тяжела как и твоя – после смерти вашего старого скригги примирять всех в орне Дейна: как желающих мира с нашим семейством, так и алчущих разразить войну против Скъервиров. Таких много среди Дейнблодбереар, почтенный – и тех, и других – тебе это известно лучше меня.

Скригги двух великих дейвонских домов снова встретились взорами, пристально глядя друг другу в глаза.
– Ты помнишь, как мудро поступил твой славный предшественник, вняв голосу разума и не желая кровавой усобицы среди дейвонских уделов, дабы сохранить дом и страну нерушимыми. Как и ты, я тоже хочу только этого – как бы не думали про меня тут иные – и жертвую многим. Но и допустить утраты власти моего орна я не желаю, и не допущу того – клянусь Всеотцом и хищными зубами Эльда…
– Не могу оперечить тебе в том, достойный. Дела наших домов за века слишком уж омрачились багряным… но пред общим врагом в этот час нету места для мести – и ту общую жертву, что мы понесли на войне, мне непросто забыть.
– Так, Бурый – а сколько их будет ещё, тех утрат… Скольких наших детей из обоих семейств мы лишились за распрю уже? Как и ты, я иду на уступки во многом – и готов к тому больше, чем прежде – в том свидетель мне твой новый чин.
– Что же – взаправду то так… – пожал Бурый плечами, в согласии кивнув.
– И ещё… – скригга Скъервиров смолк на мгновенье, – дабы мир был прочнее, плетут воедино не только одни лишь дела все могучие люди. Ты ведь знаешь одну поговорку, что древнее всех наших домов и уделов?
– И какую же, почтенный? Их столь много – в каждом доме своя есть порой. Вот у нас…
– Ту, что кровь не прощают…

Скригга Дейнова рода молчал, пристально глядя на Сигвара, чей взор был так же прям.
– Всем известна она средь народов, достойный.
– А ты знаешь другую – которая подле неё точно тень?
– Нет, почтенный – не помню такой, – пожал Доннар плечами.
– Ту, что кровь только кровь порождает…
Скригга Скъервиров смолк, обопёршись всем телом на посох.
– Забывают иные о ней иногда – или может быть вовсе не знают, что как зелье любое та правда двояка. Кровь есть смерть – и она же есть жизнь. Кровь пролитая тянет другую – и нет меры в том вечно, нельзя препынить этот дождь воздаяния, так уж то повелось…
Но и кровь к крови также рождает иную – даря жизнь для грядущих, продляя наш род. Дому ёрлов дейвонов уж скоро нужны будут чьи-то невесты, как знаешь. И не только невесты…
Глаза скригг снова встретились.
– Я довольно сказал. Ты и сам ведь не глуп, славный Доннар. Ибо жертвовать нужно порой больше прочих – дабы кровь порождала лишь кровь… но то было бы в радость для нас, а не в гнев и скорбь горя.
Сигвар снова умолк, глядя Бурому в прямо в глаза.
– Жаль, что сын твой приехать не смог с тобой рядом к Совету… Знаю, Бурый, как дорог тебе он теперь – став последним из крови твоей корня Дейна. Для него я готов сам отдать даже то, что ценнее чем всё серебро в погребах под Хатхалле – ту, что разумом схожая с Айниром – лишь бы выждать с женитьбой ему хоть два года…
Взор скригги Скъервиров потеплел, кивком головы указав на сидевшую подле родителей юную девушку с рыжим каштаном волос, что задорно смеялась и слушала россказни родичей, средь которых виднелись и новый конюший их с братом – кто слыл теперь будущим первым писцом у владетеля, раз уж старый предшественник был сильно хвор и с лежанки уже не вставал.
– Кровь есть жизнь – ибо так лишь должно быть под солнцем. И подумай об этом, почтенный глава дома Дейна – ибо сам ты свидетель, как много мой дом вам готов даровать, ожидая поддержки с согласием вашим в грядущем.
Хранитель казны и печатей умолк. Бурый же, пристально глянув на девушку, словно взвесив незримые Сигвару помыслы с мерами, лишь учтиво кивнул головой.
– Что же… под осень, я думаю, сможет явиться он в Вингу и сам – коль пролягут на то его помыслы, самому чтоб воззрить на такую достойную братову внучку твою, почтенный. Но обещать тебе в том ничего не могу, ибо сердцу его не хозяин и я. А мой сын, как ты знаешь, упрям… и он тоже кровь Дейна.
– Всеотец ему в помощь – и надеюсь, твоё в том напутствие также…

Учтиво попрощавшись со скриггой Дейнблодбереар, Сигвар покинул того, направившись к выходу из пиршественной залы – неся на себе всю ту тяжкую ношу из су?деб и дел множества земель и семейств Дейвонала?рды. Бурый же, к которому подошёл его давний товарищ Ме?йнар Быстрый, после краткого разговора с достойным Стиргейром Сильным из Къеттиров сел наконец за обильно накрытый стол, намереваясь дать отдых речам и труда животу. Подняв взгляд, он встретится им с ещё одним из Скъервиров.
Напротив Доннара на скамье расположился дальний родич Клонсэ из младшей ветви их дома – вернувшийся из уделов юга Храфнварр Прямой, вот уже два года как возначаливавший воинство Верхней укрепи после гибели старого Ульфгейра Ржавого.
– Рад встрече, почтенный. Сколько раз я был в Винге за весь этот час, но с тобою не виделся в доме ёрлов лицом к лицу, – учтиво поприветствовал его Доннар, – много доброго я услышал о храбрости Гераде в час Огненной Ночи. С нежданной кончиной твоего родича Айнира от дурной воды в час выправы мало осталось в вашем семействе мужей столь прославленных отвагой и мужеством.
Храфнварр одобрительно кивнул в ответ.
– Благодарю за слова, почтенный Доннар. Рад встрече с первым из Дейнблодбереар. Пусть даст Всеотец мир между нашими семьями.
Оба воителя крепко пожали друг другу протянутые через стол руки.
– Печально было узнать о кончине достойного Хаттэиз Стрюмме-гейрда. Я так надеялся, что это будет самый разумный из голосов Скъервиров – но у богов оказалась иная на то воля.
Храфнварр пожал плечами, угрюмо вздохнув.
– Мой родич Айнир всегда был за примирение наших семейств, и так некстати взяла его хворь от кишок в трудный час. Впрочем мы с ним всегда были бельмами на глазу нашего дома – хоть и для всех остаёмся всё теми же Скъервирами.
– Однако же Клонсэ благоволит тебе и прислушивается к речам и советам Прямого, как знаю я?
– Может и так – но это он теперь скригга всего нашего дома, а не я. И ноша его тяжела, а хитрость и упрямство в стремлении сохранить власть Скъервиров над дейвонскими землями после гибели Стейне нам обоим известны. А я… я всего лишь один из нашего дома и вершу укрепью ходагейрда.
– Я уповаю, что ты будешь и дальше добрым советчиком Когтю, почтенный Храфнварр. Прямосердечия тебе не занимать, как и ума. Да и я вижу, ты уже не один, как о тебе всё твердили иные – что будто бы Гераде суров и не знает даже собственной тени?

Подле Прямого за столом по левую руку сидела молодая женщина в вышитом серебром лазоревом платье, чьё лицо с редкими ещё морщинками в уголках синих глаз было усыпано тонким золотом ярких веснушек точно рябью от солнца, и из-под лёгкого наголовного платка по плечам падали две толстые ярко-рыжие косы с заплетенными в них лазурными нитями. Она почтительно преклонила голову перед скриггой Дейнблодбереар. Рядом с женщиной на скамье сидел бойкий мальчик лет девяти, а на коленях она держала двух ещё маленьких девочек-близняшек чуть старше года, робко державшихся ручками за мать, чьи короткие пока волнистые волосёнки были так же рыжи как и у неё самой.
– Достойный Доннар, это моя супруга из славного в Эйрэ семейства. Те неучтивые языки, кто молвили про неё здесь иное, уже не говорят… – кратко сказал Храфнварр – точно отрезал, – её имя Гвенхивер-мерх-Кинир – и я не знаю другого более милого мне.
– Рад видеть, что достойнейший из дома Скъервиров наконец обрёл своё счастье, почтенная! – учтиво ответил ейДоннар, преклонив голову, – пусть будут теплы стены вашего дома вовеки!
– Благодарим тебя, тиу?рр! – кратко ответила женщина, улыбнувшись, и посмотрела на мужа. Взгляд её был счастлив.

Подле старого Когтя за стол сел подозванный служками фе?йнаг Катайр, льстиво лыбясь владетелю Скъервиров, с чьей он милости жил при Хатхалле, лишившись земель своих прежних уделов. Гвенбранн, долгий как жердь, недовольно прихлёбывал хмель из старинного рога, говоря о делах их семейства с почтенным хранителем казны и печатей.
– Раз так требуешь нынче, достойнейший, конечно же выведу воинство к бою. Но только людей наскребу здесь с трудом одну тысячу копий. Племянник, скотина, едва лишь разбил его воинство Ллугайд в то лето, немедля ему присягнул и сдал наши укрепи все точно трус. Прозри то наперёд – придушил бы его в колыбели, паршивца! Вот как знал этот старый кривец, когда выбыл я в Вингу, чтоб взять мой удел в свою власть…
– Видно вправду как знал… – Коготь пристально глянул на Гвенбранна, – или кто нашептал ему вовремя?
– Может и так… Если кто из моих же – если только узнаю про то – своею рукой с того шкуру спущу как с телёнка! – Два Камня оскалился, стиснув кулак.
– И при Высоком Чертоге, как вышло, водился один очень долгий язык. Надеюсь, один лишь… – рука Когтя бесстрастно, но сильно и резко пилила ножом колбасу на тарелке.
– Когда уж подохнет проклятый Клох-скайтэ! – Гвенбранн в ярости стукнул рукою о доски столешницы, – чтобы скайт-ши его до скончанья времён в темень Эйле по скалам тащили!
– Наслышан, как стал он теперь всех Помежий хозяином, и всех непокорных изгнал, либо вырубил в корень.
– Всё так… Одни трусы кругом, как ни плюнь куда! А прочие фейнаги сразу ему присягнули, и выщенку Дэйгрэ склонились под власть… – Два Камня уныло хлебнул хмель из рога, моча в нём короткую щётку усов, – уж вернусь – перевешаю всех как собак, будут дохнуть на сучьях восьмину! Ты, почтеннейший, хоть и твёрд дланью сам – но уж милостив был к тем изменникам с юга. Всех казнил – как и должно владетелю, правда – а ещё ведь и жёстче бы стоило! Заведённый порядок сломать захотели! Я бы их… я бы…
– Рог держи – расплескаешь так с пылом под ноги… – Сигвар бесстрастно налил себе в кубок вина, – хмель стал дорог теперь уж втройне, как на юге война с мятежами…
– Как верну свой удел – я их кровь расплескаю! И до Каменной Тени руку? дотяну – поглоти его Эйле, кривую скотину из Кинир! – Да?клойх желчно скривился, взирая на стены Хатхалле, где он был лишь непрошеный по? чести гость, не хозяин, – мои предки владели всем речищем Чёрной – триста лет эти земли лежали под властью у Катайр! Но принёс к нам тот ветер смрадной из-за гор эту старую дрянь из Га?ирнеан-глас… Удружил же нам Дэйгрэ, грызи его Шщар! Прислал пса своего…
– Кто давно уж до волка озлобился, – так же бесстрастно опять перебил Коготь гостя, кинув в сторону взгляд на другой из столов. Два Камня заметил то.
– Я-то думал, давно передохло всё семя его. А она-ка, гляди – в твоём доме хозяйкою даже теперь… – Гвенбранн криво метнул взгляд направо, к тому из столов вдалеке, – знал бы старый кривец этот с сердцем из камня, скольких внуков дейвонских ему наплодила она тут за годы.
Фейнаг Катайр скривился, скаля зубы в ухмылке и глядя на женскую стать в рыжем пламени кос поверх синего платья.
– Жаль, дочурку его не успел оценить тогда в Ард-Кнойх – Нож со сворой гостивши с неё там не слазили…

Скригга Скъервиров молча вкушал колбасу из копчёной дичи?ны с подливой из сливы с мукой в чесноке. Вполуха лишь слушая речи льстивого нынче без меры союзника, с широкой улыбкой спокойно орудовал он своим острым ножом и вильцом, нарезая мясное кольцо на куски, сталью лезвия гулко царапая донце тарелки – как будто пилил ею кость.
– Храбр ты, Гвенбранн – ничего не страшишься…
– Не из трусов сам буду – на том и стою?! – хмыкнул Даклойх.
– Живи же ты долго, достойный. А знаешь, к такому что нужно подспорьем? – спросил он Два Камня с какой-то усмешкой.
– И чего? Мужской корень для снадобий, слышал, годится…
– Мужской корень… – насмешливо хмыкнул в ответ ему Сигвар, – язык!
– Чей? Людской? Или дикого вепря хромого? – почесал висок Даклойх, задумавшись – вспоминая приметы с советами травников.
– Твой. И чтобы был роста не длиньше… – Коготь ткнул вильцом в мясо, наколов на зубцы новый кус колбасы, – может Ллугайд забыл свою дочь – раз и сердце его всё из камня, как видно – но и ветра не нужно слова? эти вдуть в чьи-то уши вблизи, чтобы люди твои без владетеля вскоре остались.
– А что я тут такого сказал-то, почтенный? – скривился глава дома Катайр.
– То, что лучше держи за зубами – пока они есть ещё… – скригга Скъервиров смолк и поднёс на вильце к губам кус колбасы – хищно впившись в горячее мясо с подливою цвета как кровь.
Гвенбранн скис, обернувшись нахмуренными взором на стол, где со скриггою Дейнова рода сидел подле дочери Ллугайда Меченый, державший жену за ладонь. И опять льстиво лыбясь в усы и почтительно поклонясь обратился к владетелю Скъервиров:
– Не дождётся тот старый волчара с уродом своим моего покаяния… Пусть подавится всеми уделами Катайр! Лучше жрать буду кору как лось, чем склонюсь перед Ллугайдом, чтоб он подох – забери его Эйле!
Он умолкнул на миг – и лицо его стало ещё умилённей и льстивей.
– Только может быть всё же подбавишь немного монет мне, почтеннейший? А то люди без денег роптать начинают, им жрать что-то всегда подавай…
– Не тревожься, подам. А ты сам прямо нынче бери всех своих, людей Рианн с Ам-Ро?дри – и скачите к востоку.
– Куда? – деловито спросил скриггу Скъервиров Даклойх, захрустев на зубах свиным окороком.
– За Огненный Столп – травить волка.
– Ужель посчитаюсь я с этим кривцом, поглоти его Эйле? – в глазах Гвенбранна вспыхнул огонь.
– Может и с ним. Ведь волков сейчас в Эйрэ в избытке, – усмехнулся в ответ ему Сигвар, – и коих порой травить нужно со всех трёх сторон, если шанс выпадает внезапно…
– А с четвёртой? – Два Камня на миг перестал жевать окорок, – я же всё-таки к шейнам отцовскою волей ходил, и считать уж обучен.
– Вот и ты с двух сторон за двоих постарайся, дабы вернуть себе земли отца и всех Катайр, – Коготь дружески хлопнул союзника дланью по шее, – или хочешь ты как и тот пьяница Фийна полвека сидеть при Высоком Чертоге и киснуть за чашей?
– Ну уж нет… – Гвенбранн резко рванул с ко?сти мясо, – не заждёшься, почтенный. Считай, что одною ногою я там.

Празднество было в разгаре. Столы ломились от обилия окороков, колбас, вареного и жареного мяса, привезённых издали живыми морских и изловленных тут речных рыб с голыми мягкими тварями и ракушками, свежатины дичи и запечённых гусей с перепёлками, мясных и иных пирогов. Созванные в Высокий Чертог музыканты с певцами искусно уже потешали гостей ёрла своим превеликим умением: гудели рогатые козьи мешки с нарисованными на них дивными обличьями говорящих зверей, птиц, рыб и неведомых духов, надрывались рожки и трубы с свистульницами, звенели струны лир, лютен и колесцовиц, ухали и бренчали большие, малые и ручные бубны.
В это самое время Майри кружила в парном танце-перешаге поручь с увлекшим ее туда и расспрашивающим дочерь Конута о последних событиях в Вестрэвейнтрифъя?ллерн и о её двух годах неволи в Эйрэ старым ратоводцем и главою копейных людей орна Ра?удэ Къеттиром Кроводышащим, когда перед ней словно резко нависшая тень возникла высокая стать в верховнице, на которой блеснул тонко вышитый знак их семейства из стаи кружащих над кручей теней хищных птиц.
Она в смущении вскинула взгляд ввысь, и вздрогнув от волнения встретилась с тем, кого уже позабыла три года как – и по ком давно выплакала все скупые в тот час горькие слёзы.

– Позволь, почтенный Трирсон, на следующий танец забрать у тебя эту деву столь славного рода? – учтиво промолвил тот, обращаясь к утомившемуся уже немолодому Къеттиру Блодондуру.
– Был бы сам я в твоих же годах молодых, и не подпорти мне вражье копьё бок с ногой подчас смуты той в Аскхаддгейрде… – с печалью вздохнул старый ратоводец, отирая со лба ладонью обильно выступивший пот, – так ни за какое золото не позволил бы тебе того, Хаукар – забрать у меня даже на один пляс такую чудесную деву. Но увы, мои молодые лета уж давно миновали в отличие от твоих с ней… Ступайте вы в круг, а я дам себе отдых уже.
Прихрамывая от давней боевой раны и взявшей его усталости ратоводец из Ра?удэ отошел от них прочь, и Майри осталась один на один с былым наречённым женихом, обличье которого уже исподволь вытравилось из её памяти.

ГОД ТРЕТИЙ "…ПРОКЛЯТИЕ ТРИЖДЫ ТОБОЮ ЗАСЛУЖЕННОЕ…" Нить 17
– Разве не рада ты снова увидеть меня? – вопросил он её, взяв под руку и поведя в новом танце сквозь зал.
– Сперва просто желала, чтобы волки тебя разорвали обратной дорогой из нашего селища – или чтобы со взгорий помежных самый хищный из львов за твоими кишками пожаловал… – помолчав, ответила холодно Майри – в душе проклиная себя за согласие, кое дала прежде дяде явиться с ним ко двору ёрлов. И вот теперь дочери Конута подчас веселья вдруг суждено было снова того повстречать, кто когда-то был ею любим, потом ненавидим, а теперь безразличен – но кто сейчас твёрдо ведёт её за руку в круге и не желает ничуть отпускать от себя.
– Неужели я так презираем тобою и нынче, что и взор на меня повернуть не желаешь – за то лишь, что тогда я быть может обоим нам жизнь сохранил, решив повременить с нашей свадьбой поспешной? Слишком уж ненавистно было для ёрла одно только имя кого из потомков Стерке, дабы оставил он это непокараным…
Майри молчала, лишь с холодной усмешкой встречая его оправдания, с нетерпением всё выжидая конца того долгого танца – или может быть хода на шаг в новый круг, когда прочий мужчина возьмёт её руку, а тень от минувшего сгинет на целый десяток шагов от неё, ведя прочую в паре.
– Но сейчас, как уж видишь, времена наступили иные. Стейне мёртв, а прочие Скъервиры не так непримиримы как прежде. Тем больше за эти два года я сам стал вхож к Когтю и его родне, развозя их приказы и выполняя поручения по всему воинству – и немало добыл ратной славы в сражениях на юге. Теперь уже не посмеют они противиться моему выбору невесты, чтобы враждовать с нашим дружным к ним домом. Или думаешь, разлюбил я тебя за такой долгий срок? – он на миг притянул её ближе к себе, сильно обняв рукою за пояс, – ещё прекрасней ты стала за три пролетевших зимы, клянусь взором Гефа?дринн!
– Любил бы – не покинул меня бы трусливо в слезах одну, Хаукар, – она встретилась взглядом с ним, – ступай вольной дорогой, много лучше невест ты отыщешь при Скъервирах и дружных им орнах.
– Невест среди семейств свердсманов вправду в избытке теперь-то, тем более в доме у Когтя – с той поры, как тот а?рвейрнский зверь мужей стольких скосил под Гъельбу?рсти-гейрдом… В чертогах Хатхалле седмину стоял бабий вой, как вскоре за Огненной Ночью дошли и известия о гибели воинства ёрла. Но не кого из них, а тебя одну я попрежде хочу себе в жёны – или сама ты того не желаешь?
– Не возьмёшь ты меня и сейчас в законные жёны, как в глазах вижу – а мой родич Хеннир ещё тогда сказал тебе всё – и мой дядя тебе повторит. Уходи, куда волен идти… – с горечью молвила Майри.
В памяти дочери Конута неотрывно стоял чёрный час расставания… но не с ним, её бессловесно покинувшим в волнительном девичьем ожидании скорой их свадьбы – а с ним, Львом – залитым не высохшей ещё кровью врагов в то злосчастное утро под затянутым гаром пожарищ небом Помежий. И если Аррэйнэ и отторг её прочь от себя, то не от страха за себя и за их родовые укрепи и лари с серебром, точно этот гордый сокол – а лишь за неё саму, желая её отдалить от неминуемой смерти, от алчущей пасти вновь разгоравшейся там кровопролитной войны…

– Скажет ещё или нет – не от тебя это нынче зависит тут, Майри. Или быть может тебе он иного уже подобрал жениха, много меня выше чином? С чего бы сейчас тебя дяде везти ко двору, едва ты успела вернуться домой из неволи? – хитро вопросил тот, пронзительно глядя дерзкими глазами на смущённую и встревоженную под его взором дочь Конута.
– Что за блажь ты тут мелешь? Какого ещё жениха? – поразилась его нежданным словам зардевшаяся по щекам Майри, всё ещё пытаясь вырвать ладонь из его крепкой руки и покинуть круг танца, озираясь – не слышат ли их разговор и иные тут пляшущие.
– Скъервиры не имеют уже прежней силы, хоть и выкормыш их хвороватый сидит сейчас в Красной Палате… – презрительно кивнул головой в тот бок Хаукар, указав на возвратившегося к пиру из опочивальни, оцепенело воссевшего за Столом и безвольно взиравшего по бокам сына Къёхвара, – а иных наследников здоровее не оставил нам Стейне. Вот старый Клонсэ и загодя ищет невесту для Вигара, чтобы от его худого семени хоть сколько зачать поскорее законных наследников, нежели допустить до Стола кого из малолетних детей Уннира…
Он кивнул в бок сидевшей за пиршественным столом с тремя сыновьями дородной крепкой женщины в богатых одеяниях, высокомерно говорившей о чём-то с усмехавшимся ей в ответ домоправителем Высокого Чертога, вокруг которого то и дело крутились две юные девушки – явно дочки того.
– С тем и заранее оттёр эту хитрую бабу подальше от Красной Палаты, а после и выдал вдову неуёмную за наследника Гунноров. Так что теперьмногие из свердсманов с дочерьми на выданье уже желали бы породниться со Скъервирами и быть при их власти в Высоком Чертоге.
– Вот пусть и роднятся… – буркнула хмуро дочь Конута.
– Только Коготь сам прежде всего ищет среди тех сильных семейств, кто мог бы стать им надёжным союзником в нынешнее-то неспокойное время. Так что смотри, Майри – не начать бы тебе свадебный наряд украшать цветами скорее, чем лето на склон побежит? Ваш род славнее иных – а твой дядя став новым скриггой явно желал бы вернуть Дейнблодбереар прежнее величие и потеснить зашатавшихся Скъервиров. Или ты думаешь, что он упустит такую возможность? Чтобы гнилой дуб рухнул в нужную сторону – на то и клонят его древорубы куда следует прочной подпоркой – а не то кто попрытче даст нашему ёрлу жену для рождения наследников…
– Лжёшь ты всё… – не веря в услышанное негромко проговорила потрясенная во всё сердце Майри.
– Вот как знать, лгу ли я? Лишь то говорю, о чём тут уж иные негромко твердят с глазу на глаз. А если бы ты гнев уняла и за меня согласилась пойти в жёны – так я, будучи нынче столь близко около Скъервиров и иных союзных им орнов мог бы уговорить старого Сигвара поставить твоего дядю еще и главным среди всех лучших мужей Круга, которые опекают нашего малого и небогатого рассудком ёрла – и оба наших семейства были бы в немалой на то выгоде. Или не так – и неправ я?
Она так и молчала, словно не внимая его уговорам.
– Сама рассуди, какой муж тебе лучше – худой умом и телом мальчишка, что с лица иных родичей вспомнить не может и слюни пускает при речи – или тот, кто тебе был по сердцу когда-то, и нынче как прежде тебя так же любит и жаждет? Вспомни, как жарко меня обнимала до расставания?
Дочь Конута так и не произнесла ни единого слова в ответ, и Хаукар снова заговорил.
– Отчего гонишь прочь меня, Майри? А если я сегодняже попрошу твою руку у Доннара, и не откажет он в этом мне – разве ты не желаешь процветания с миром вашему роду, если откажешь мне в браке? Что в ту осень случилось – то ветер развеял, и теперь я уж не отступлюсь от тебя, присягаю десницей Горящего!
– Даже если и так – не свободно сейчас моё сердце… – негромком ответила Майри, – не тебя я люблю уже, Хаукар, чтобы мужем своим зрить желала…
– Отчего же сейчас не подле тебя тот сердечный соперник мой – что не слышал о нём никто больше из родичей ваших, с кем я уже за сегодня обмолвился? – вновь хитро спросил её Хаукар, – или может не столь уж я глуп, как тебе это кажется, Майри?
Она хмуро молчала, не в силах сказать ничего.
– А если и вправду он есть, как уверить меня в том ты хочешь – быть может не устрашится мой вызов в хриннауг принять, за твою руку сразиться один на один? – взгляд его вспыхнул на миг как огонь, – уж теперь не отступлюсь от тебя я, пока ты не станешь моей!
– Будь уверен, он примет… – глухо ответила Майри сквозь всколыхнувшие душу слова прежнего наречённого, – лишь дай нитям сестёр вас свести где вдвоём…
– Уж надеюсь, его не заждусь я узрить? – прищурился Хаукар.
– Не заждёшься быть может… – зло ему бросила прямо в лицо дочерь Конута, слыша то, как закончился танец, – а теперь мне довольно с тобою плясать – не по чести такой лишь подошвы сбиваю. Прощай, Хаукар!
– Твоё слово поспешное я услыхал – но ещё поглядим, что твой дядя назавтра мне скажет! – ответил тот, проводив её жгущим и пристальным взором из круга танцующих.

Доннар Бурый сидел за пиршественным столом подле Герадеи его семьи, рядом с которыми разместился с детьми и супругой и первый помощник писца Хёдин Рослый – младший из племянников Клонсэ. Разговаривая с Храфнварром о текущих событиях в ходагейрде и на полях шедших сражений, он весь с головой ушёл в эти дела, когда лишь изредка обращавшаяся к нимженщина внезапно спросила у скригги Дейнблодбереар:
– Почтенный Бру?ннэ – кто эта дева из вашего дома, с которой ты прибыл сегодня в Хатхалле?
Взгляд Гвенхивер отыскал среди переполненного гостямичертога ту, о которой она говорила.
Доннар спустя мгновение заминки ответил супруге Прямого:
– Единственная дочерь моего брата Конута, чья гибель ещё сильнее омрачила и так непростые дела между нашими домами… – сказал он уклончиво, не желая напрямую говорить всего при уважаемом им Храфнварре как тоже одном из семейства владетельных Скъервиров. Но тот, словно и не замечая сказанного и сам хорошо зная о горькой судьбе двоих родичей Бурого промолчал, лишь угрюмо вздохнув – и взяв с блюда тонкой глины-костни?цы налитое яблоко ловко разрезал его пополам, очищая нутро от осте?й и семян – и подал в ладонь жены. И протянул следующий краснобокий налитый плод сыну.
– При властвовании упокойного ёрла она выросла далеко от ходагейрда и мстительного ока владетеля Стейне, и лишь сегодня впервые явилась подле меня в Высокий Чертог её предков.
Женщина протянула в ручонки близняшек по половинке разрезанного их отцом яблока, и малышки радостно запищали, хватая их и запихивая себе в ротики.
– Похоже, почтенный, твоей племяннице выпало жить и в уделах владетеля Эйрэ, если меня не обманывают глаза?
Скригга Дейнблодбереар удивлённо поднял взгляд на супругу Прямого.
– Словно ветры тебе нашептали о том, добрая Гвенхивер… Да, два года провела она в неволе в ардкатрахе при дворе арвеннида, о чём мы лишь нынче дознались, давно уж считая нашу девочку мёртвой. Боги не были к ней милостивы, когда Майри решилась поперёк воли родичей отправиться вслед за братом в наше воинство в начале войны. Но и волей богов это её рука едва не сразила там Убийцу Ёрлов.
– Она – и самого Льва А?рвейрнов ранить сумела? – в изумлении отёр подбородок Храфнварр, отстранив нож от следующего яблока для жены.
– Она, Прямой. Сам не мог в то поверить. Лишь неким чудом моя братова дочерь выжила от полученных ран и сумела бежать из неволи в родные края, успев ещё застать живым нашего старого скриггу в день его внезапной кончины. Однако откуда тебе это известно, почтенная?
– Женскому взору порой много заметнее то, что не видят отцы у своих дочерей. Как она заплела косы у головы нездешним пробором, как шла в танце с тем свердсманом, как скоро прочла одним взором свиток Мурхаддова дара – написанный старым восточным наречием, кое не в силах понять дурно знающим языки Эйрэ. Многие непривычные мелочи обретаем мы мимо воли, оказавшись в чужой нам земле…
Она внезапно умолкла, задумавшись о чём-то известном лишь ей, и на усеянное золотом веснушек лицо Гвенхивер набежала незримая тень. Однако муж, заметив её беспокойство взял ладонь жены в свои твёрдые пальцы, поддерживая – и в глазах дочери Ллугайда снова вспыхнул прежний свет счастья.
– Почтенный Храфнварр – твоей супруге стоило быть бы пророчицей, так остр её взор! – обратился скригга Дейнблодбереар к Прямому.
– Быть вещей, зрящей сквозь мглу – суровая доля, полная одиночества, благородный, – с печальной улыбкой ответила Гвенхивер, несогласно мотнув головой, и взяла из рук Храфнварра поданное им для неё самой яблоко.
– Мне же боги опять дали счастье – быть подле супруга с детьми – и я вовсе уже не одна, чтобы предсказать грядущее больше, чем сама могу зрить его.
– А что же ещё ты о ней так прозришь, глядя на мою братову дочерь, почтенная? – с усмешкой, но почтительно спросил её Доннар, разливая в их с Храфнварром кубки зимнее вино из расписанного золотом узорчатого сосуда зелёного камень-света, сам взяв его из рук подошедшего юноши-виночерпия.

Гвенхивер пригляделась, бросив взор над рядами ломившихся от блюд и питья столов, окружённых скамьями с многочисленными гостями различных семейств – где вдали подле старого ратоводца Блодо?ндура из Раудэ сидела молча внимавшая его речам молодая племянница Доннара в вышитом серебряными нитями аксамитном платье. Отстранённая и встревоженная, устремившая взор в широко распахнутое ставнями и слюдяными чешуями решётчатое оконце она словно была не на шумном пиру между сотен сновавших в Высоком Чертоге гостей, а где-то неимоверно далеко отсюда – точно подле кого-то другого, незримого прочим.
– Нет счастья сейчас в её взоре, почтенный, – промолчав некоторое время дочь Ллугайда дала ответ скригге Дейнова рода, – как будто сердце её словно надвое разорвалось…
Однако заговорившийся с Храфнварром Бурый уже не расслышал ответа, продолжая что-то горячо обсуждать с повеселевшим от вина и учтивых речей супругом Гвенхивер, и рыжеволосая жена Прямого прижала к себе дочерей и старшего сына – с молчаливым сочувствием издали глядя на ту, чья судьба своей нитью дорог и событий лишь на малую толику, но тем не менее так разительно походила на её собственную…

За столом подле соседствующих с людьми дома Альви гостями из Гунноров сидел домоправитель Высокого Чертога Брейги Костлявый, и усмехаясь слушал недовольную речь вдовы Уннира Вёрткого – лишь изредка отвечая ей словом на десять.
– И где это видано, вот ты скажи мне, чтобы Стол Ёрлов переходил к негодному для него? Все свердсманы говорят уже прямо, что сами боги не одобряют такого тщедушного владетеля без рассудка и сил. Разве будет он годным воителем, когда слабо держит в руке и перо?
– Иным и того ведь бывает достаточно, чтобы вершить делами с умом… – домоправитель налил себе в кубок алого точно кровь вина из уделов астириев, и не торопясь принялся смаковать тонкий хмель лоз закатных земель.
– Знаю я, чьи это речи! – фыркнула недовольная Трюд, насадив на вилец колбасные кольца из дичи, и бросила желчный взгляд вдаль, где посланник владыки Арднура воссел подле старого Когтя, о чём-то с ним тихо твердя с глазу на глаз, – а как твой хозяин надеется дальше дождаться потомства от Вигара? Этот сопляк и на девку залезть вряд ли сможет – что уж заделать той отпрысков – не с его-то силёнками!
– Ты сама уж их мерила будто, почтенная… Или мерила вдруг за вдовство?
Трюд вспыхнула, слыша его витиеватую колкость.
– Коготь знает не хуже меня – мои сыновья должны сесть за Стол Ёрлов как доброе потомство от следующего в роду Скъервиров! Так нет же – делиться он всем не желает, один жаждет править за этого глупого Вигара!
– Однако и ты ведь изгнала из Красной Палаты возлюбленную нашего Стейне, не успела осесть ещё гарь от пожарища – пока Коготь был с раной без чувств. За волосы вытянула ту из Хатхалле точно потаскуху какую на торжище…
– Так потаскуха она и была – или стал той наш ёрл по закону супругом? Довольно терпеть её было в Высоком Чертоге, негодную Альду! Пусть радуется, что я не отрезала патлы этой подстилке из Фрекиров! В смоле и пуху её выкачать стоило, сучку! – распалилась вдруг Трюд.
– Сдаётся, почтенная, было тебе опасение, что на тот раз не будет сухим семя Къёхвара – и придётся твоим сыновьям потесниться и дальше, роди Альда второго наследника нашему ёрлу поздоровее за Вигара. Бывали и у дейвонов владетели не из брачных уз – а в Эйрэ как раз воссел такой арвеннид – и оказался достойнее братьев законных в умении править и воевать.
Домоправитель лениво вертел резной кубок в ладони, вдыхая аромат согревавшегося хмельного напитка, но так и не притрагиваясь к нему, тогда как Трюд уже алчно хрустела запеченным в меду гусем, облизывая пальцы от капавшего на них жира.
– Вот ещё! Не бывало такого вовек! – с полным ртом возразила она, горячо негодуя.
– Свитки в хранилище ты не читала, почтенная… – усмехнулся Брейги, попробовав наконец-то глоток вина и блаженно вздохнув, – могу принести – ведь читать ты обучена?
Однако вдова Уннира словно отмахнулась от его слов, не желая и слушать.
– Вот ещё! Не бывало такого!
Брейги неторопливо смаковал алый хмель, наслаждаясь глоток за глотком.
– Весь Высокий Чертог сплошь в коросте позора! Противно взирать на такое! – ворчала жена Долговязого, недовольствуя – и жуя крыло гуся.
– И что же такого дурного ты видишь, почтенная Трюд? – усмехнулся домоправитель, – да, я люблю добрые вина, мой грех – но не столько их пью, как вот нынешний твой супруг Освир…
– Да что ты тут сам? Все здесь сплошь таковые! Ты посмотри вот на этого змеем отмеченного! Благородным себя почитает – от крови Скъервиров третья вода – а что за жену себе взял?! Подстилку Ножа, эту рыжую – и с приплодом его же в придачу! И прабабка его таковою была потаскухой – вот срам к сраму и тянутся, и плодятся. Хоть бы уж постыдился такого, раз сам вылез из грязи Прибрежий к Столу!
– И чего же такого? – недоуменно приподнял бровь Брейги.
– Как чего?! Служит ёрлу, а сам? Того мало, что эта при всех называться по прежнему имени стала, как оседлала того дурака дыролицего – а как дочек назвала? Айне с Айфе – мол, сёстры Прямого так звались в Прибрежьях. Ага – из Эйрэ то бабские имена, я же не дура!
– Да, почтенная – тут ты не дура… – Брейги томно вдыхал терпкий запах напитка, прижмурясь в блаженстве.
– Вот! Сидят со своими потомствами как голубки на жерди, от довольства аж рожи их лопаются… Как же – стал десницею Когтя, сам Сигвар ему благоволит!
– Завелась ты как буря… Чем же Прямой так задел тебя? Не улыбнулся с почтением, или не по душе тебе, что нашёл он супругу по сердцу? А права твоих отпрысков на Стол Ёрлов не в его заботах, чтобы он о том пёкся. Если бы не его воля и храбрость, от Хатхалле со всем стерквеггом остались бы одни головешки в час Огненной Ночи.
– Великая честь – разлить десять чанов по пожарищу… – ворчала та, не унимаясь.
– Иные в ту ночь и вовсе голышом в окна со страху вылазили… – усмехнулся в ответ домоправитель – заметив, как зарделась от гнева вдова Уннира.
К Костлявому подбежали две богато одетые светлокосые девушки лет пятнадцати, обнимая отца и радостно шепча ему что-то на ухо с обеих сторон как сороки.
– Что – почтенный Блодо?ндур о винах из южных уделов у крватов просил разузнать? Я-то думал, что старый хитрец вас обеих посватал своим сыновьям – так вы светитесь нынче как звёзды…
Тордис с Турой засмеялись, краснея как вишни от шутки родителя.
– Ну бегите, хорошие вы мои. Повелю принести ему бутыль-другой на дорогу до дома.
Они со смехом пустились обратно, как лани снуя меж столами и ловя на себе улыбки гостей, кто иные уже из отцов примеряли двух дочек почтенного Брейги в скорые невесты своим сыновьям – дай Горящий им вырасти старше на годик-другой. Та же Гудрун, любимая младшая дочерь племянника Сигвара была юна, лишь четырнадцать было недавно тому чуду в каштановых кудрях волос – рановато для брака – зато эти уже скоро будут годны к материнству с супружеством.
– Многие свердсманы признаю?т, что мои сыновья по чести? должны ёрлами стать – и готовы стоять на том вместе с иными из Скъервиров, кто не желает единоличного правления Сигвара! – Трюд потянулась за колбасой.
– Ага – чтобы рискнуть потягаться с умом и влиянием Когтя… Слабы те рассудком, кто пойдёт за тобой. Зубцов на Хатхалле в избытке, чтобы новые петли там вывесить подле пытавшихся в заговор дурней с лазутчиками…
– И пойдут – не побоятся того змееокого! Вот клянусь Всеотца именами – мои сыновья будут править в Хатхалле! Не вечно сидеть за Столом этому последышу Къёхвара – ты-то о том знаешь сам! Как не станет законных наследников, Сигвар сам приползёт ко мне – и ещё будет молить, чтобы я позабыла обиды! И не такие в Биркгейрде мне кланялись в ноги, как прежний мой муж там делами их вершил!
– В Бирксведде должно быть… – поправил её домоправитель, однако вдова Уннира даже не заметила того, что и попрежде не знала названия городища, где прожила много лет.
– Сколько же у тебя есть обидчиков, почтенная? – поразился с усмешкой домоправитель, смакуя вино, – ладно Прямого супруга красивей тебя… раз так в пять… – ухмыльнулся он хитро, нажав на последнее слово, – и на спесь твою прежде не держит обид – хоть теперь она много выше чем ты при Хатхалле, а по-прежнему вершит служанками со швеями, и весь стол этот ею накрыт… Но чем провинились перед тобой новый скригга Дейнблодбереар – или к примеру его вот племянница, дочь самого многославного Стерке – которая, говорят, два года пробыла в неволе в ардкатрахе Эйрэ, недавно сбежав – и чья рука чуть не до смерти смогла поразить самого Убийцу Ёрлов?
– Она-то? – вынув из губ недоеденный кус лососины расхохоталась дородная Трюд, взирая издали на севшую подле Къеттира из Раудэ молодую женщину, с тоской взиравшую куда-то в распахнутые оконицы чертога, – да брешут всё, Брейги – она-то, жердь эта длинная – и зверя того одолеть?! Ты вот спроси у их скригги – как его племянница смогла из неволи вернуться без чьей-либо помощи – и что она делала в Эйрэ? Небось под каждым мужиком из стражи и провожатых на спинке побыла, пока целой добралась до родичей! А теперь её Доннар в невесты кому рядить будет, как говорят? Срам и только!
– По себе что-ли судишь, почтенная? – с улыбкой ухмыльнулся домоправитель, наслаждаясь тем, как налилась кровью в лице рассвирепевшая от его дерзких слов Трюд, забыв поднести ко рту кусок пирога с олениной.
– Хотя нет – не бывала ведь в Эйрэ ты прежде… – сделал он озадаченный вид, почесав голову, – что – ужель так опасна короткая дорога в Хатхалле от Гунноров?

За столом возле прибывших с севера орнов Хъяльти и Хроар толковавшие подле своих земляков жена Брейги с Хи?льдигунн Острой – супругой хранителя сбруи с повозками в укрепи Стира Дубового – мельком взглянули туда, где ворчливая вдо?вица Уннира шумно вела речь с домоправителем.
– Вот же дал Всеотец этой дуре в Хатхалле попасть! Десять лет тут покоя не знаем – язык как косу дали боги заразе… – покосилась на Трюд Хи?льдигунн, пригубив из кубка вина.
– Да уж… Слава Горящему, выдворил Сигвар её. Лишь на празднества терпим, как явится в гости, – Стейнвёр Беличья Лапа подвинула блюдо к подруге, – попробуй-ка эту вот дичь! Просто тает во рту… м-м-м… А какая подлива!
– И как Брейги твой терпит такую заразу? Эта же выест без соли весь мозг, и натопчет ещё там умёта! Знаешь, что про тебя говорила она прошлым летом?
– Да плевать… Вон, Прямого жена её не замечает – а ведь ту эта дура когда-то сгноить была рада своим языком и придирками.
– Вот скажи – что неймётся ей вечно? Чего не хватает? – пожала плечами супруга Дубового, пробуя дичь.
– А мне кажется, просто её не сношали давно… – насмешливо хмыкнув Стейнвёр взяла сосуд с золотистым вином Аскхаддгейрда, наливая подруге ещё.

– Вот не могу я постигнуть, почтенная, хоть и знаю тебя много лет… Отчего ты ко всем вечно зла как цепная собака? Ведь лишь для семьи ты стараешься, Трюд – хоть и в золоте вся, со стола даже эти колбасы детям тишком унесёшь, – махнул он рукой над заставленной рядами блюд и подносов скатертью, – а в умении деньги считать обойдёшь даже Сигвара. Так отчего ты чести?шь хулой всякого, кто не даёт тебе пользы и не по душе будет сам – даже умнейший чем ты?
– Да потому что посмотри ты на них – все меня ненавидят, у каждого на лице то написано! Что я такого им сделала, Брейги? – негодовала вдова Уннира, кидая разгневанные взоры на прочих гостей, не замечавших её надменности с недовольством – и потянулась за новым куском гуся на расписанном блюде.
– Видимо так… что не любят тебя тут столь многие, – с усмешкой вздохнул домоправитель, наполнив кубок золотым соком лоз из южных земель у отрогов Сорфъя?ллерне.
– Иных среди живности тоже не любят за их лишь природу, почтенная… – развёл он руками в притворном недоумении.
– Кого же? – она оторвалась от гуся, недоумевая.
– Ну оводов там, Трюд. Шершней. Змей ещё…
– Ах ты Шщарова падаль! – взвизгнула понявшая наконец-то его слова Трюд, – яду подлить тебе мало, скотине!
– Спокойней, сестрица – уж не убьёшь ли ты сына твоей тётки? – усмехнулся ехидно домоправитель, – да и какая из тебя змея, посуди? Вот Сигвар – тот змей, чьего все страшатся и шёпота. А ты… Так – комар надоедливый…
– Сам ты комар! Да чтоб внуки твои мужеложцами выросли! – не стихала Трюд в гневе, – чтоб вино твоё кислью всё стало! Чтоб жена твоя жезла не видела до? смерти!
– Даже выклясть ты годно не можешь, – усмехнулся ей Брейги с довольством, – осторожней с речами, сестрица…
– Сам меня не стращай, дурачина безмозглый! Ты порожняя бочка без разума, куча навоза! Родичем мне называется… тьху!!! – кипятилась вдова Уннира, негодуя – не забыв ухватить со стола ещё крылышко гуся.
– Осторожней, сестрица… – прищурился Брейги, – Всеотец всем даёт по нужде в своё время – и что жаждем мы может исполнить порой… но не так, как нам тщится в надеждах.

Возле старого Когтя воссел благородный Даххаб, потянувшись ладонью к налитому доверху лучшим вином из закатных дейвонских уделов сосуду, сам наполняя свой кубок – но сперва налив первой посудину Сигвара, оказав честь хозяину.
– Как здоровье владетеля Зейда, да охранит его годы ваш бог?
Посланник остался бесстрастным, хоть брови чуть-чуть приподнялись над лбом. Говорил он с хранителем казны и печатей не тем бытовавшим в Арднуре наречием севера, а мало кому тут известным в Дейвоналарде говором южных народов песка.
– Гонитель Врагов доживает отмеренный срок, как то видят иные… Кровохарканье губит его год за годом, увы. Единый не милостив к сыну Тарика, как молвят глупцы – но хуже и то, что помимо ума он лишил и терпения всех его братьев с сынами.
– Ещё Волк не скончался, как все уже делят под ним Аршу?н-су?ли?
– По чести владетели наших уделов и все из мужей благородных домов видеть жаждут грядущим главою Хидджаза и десницей Вершителя младшего Амра – ибо тот как послушная глина в руках их семейств. Но немало есть тех, кто стремится возвесть на Седалище Твёрдых и Абу Горячего. А дом, расколовшийся надвое, не устоит перед бурей…
– Я наслышан, аль-Хар не желает того договора меж нами и Зейдом?
– Насчёт серебра и поживы Абу побежал бы первее иных тебе руку пожать в лобызаньях, почтенный… – насмешливо фыркнул Даххаб, – и добычей обоз набивать. И тем негодует, что звона того в кошеле не услышит он сам, как не дал ему брат повести те загоны на север. Аль-Хар первым желал бы свой зад усадить на подушки в чертоге владетелей, и за ним стоят многие. Много разных стремлений в домах первородных Арднура. А к тому же ещё есть соседи…
Он умолк, хмурясь в долгих раздумьях.
– Да – соседи… – согласно кивнул ему Сигвар, – уж так повелось, что они есть вокруг от любого владения. И редко соседство то мирным бывает в веках.
– Всё так… – гость вздохнул, соглашаясь с хозяином.

– Достойный Даххаб – в каких дальних уделах теперь волю Зейда вещает почтенный Хажджар из Кабиров, твой предшественник в Винге?
Посланник Арднура скривился, вздохнув.
– В желудках лисиц – среди тех, кто попал туда после немилости Зейда. Гонитель Врагов разузнал, что крикливый дурак имел глупость связаться с людьми из семейства Асвад, получая от них серебро за молчание, будучи Зейда десницею в западных наших уделах, где те вы?блюдки лезут как змеи в жару, подминая владетелей, сея измену. А за это в Хиджазе не вешают так, как в Высоком Чертоге – а берут толстый кол и вгоняют предателям в…
– Знаю… – Сигвар вскинул ладонь, прерывая почтенного гостя, – за столом уж не стоит о том нам, почтенный. Лучше попробуй вон те языки – что в меду и приправах востока. Свой порой проглотить можно так, это блюдо вкушая.
Посланник Арднура учтиво кивнул, подчиняясь совету хозяина – и протянул вилец к блюду, наткнув на него кусок яства.
– Ммм… Вправду смак недурной.
– Говорю же – язык проглотить можно запросто.
– Лучше уж проглотить – чем его же лишиться…
Сигвар на миг хохотнул.
– Отменная шутка, достойный Даххаб. Запишу себе даже, чтоб помнить.
Гость оглядел все столы по соседству, внимательно глядя на блюда.
– Славный пир… Всё со вкусом – но просто. При владетеле Къёхваре были в Хатхалле столы как у наших господ – языки воробьёв, зад павлинов в меду, разве птиц молока не видал на столах я тут прежде, – посланник взял кубок, опять насладившись вином.
– Роскошь ту его братья любили. Упокойный наш ёрл любил власть… – Сигвар опять потянулся за блюдом с колбасами, что дымились парком средь тушёной капусты, – мне же та мишура ни к чему. А тем больше в час распри…
Посланец Мутахи?д-аль-Аэ?ды взглянул на почтенного хранителя казны и печатей – на добротный, лишённый украс и шитья небогатый наряд, крючковатые пальцы без золота перстней, что уверенно сжали точёную кость его посоха – и учтиво кивнул головой.
– Знаю, достойный. Ты сам из той редкой породы людей, кто владетелем будучи любит не власть, а порядок…

Юная Гудрун сидела среди родичей, внимая речам отца с дядей, говоривших с гостями из Утир и Морк, когда мать вдруг послала её к восседавшему подле их скригги прорицателю воли Горящего – старому Свейну Айна?уга, старшему сыну сестры упокойного Хъярульва. Тот молчаливо застыл на скамье, воззирая на пир и веселье собравшихся нынче гостей, словно будучи сам далеко-далеко от Хатхалле.
– Отнеси-ка почтеннейшему этого угря – а то Свейн за весь вечер без крохи во рту, восседает угрюмый как туча в грозу. Знаю, рыбу он любит… Да посиди, заведи с ним хоть речь! Старику одиноко – даже скригга, и то весь в делах, с ним никак не обмолвился словом.
Дочерь конюшего встала, оправив одежды, и взяв в руки блюдо направилась к Свейну. Тот, незряще взирая вокруг, обратил взор к явившейся девушке, оглядев её пристальным взглядом.
– Сядь, моя милая… Сядь. Знаю – не волей своей подошла. С дряхлым древом нечасто шумят разговором берёзки. Но есть что-то в тебе, что желает узнать, напрозрить через мглу…
Гудрун взволнованно вздрогнула, чуть не разжав побелевшие пальцы, державшие кромку горячего блюда с угрём.
– Вправду люди твердят, что вы думы прозрить даже в силах!
– Врут – или льстят… Силу зрить даже я не способен нести так как жёны, чей Праматери дар многократно сильнее – страшней. Но и я могу видеть иное, что грядёт нам из мглы.
– Что грядёт нам, почтеннейший? – взволнованно молвила Гудрун, обратив взор в глаза старика, – я вдруг чую какую-то тень, что лежит тут средь нас, прямо здесь. Чую что-то… что будет или нет. Словно ветер какой-то в безмолвии шепчет лишь тихо, колыша макушки дубов – прежде чем придёт буря… Ужели в войне мы потерпим от Эйрэ своё поражение? Или…
Прорицатель внимательно зрил в глаза девушки, чьё сиявшее золото радужек было подобно огню.
– Есть в тебе что-то, дочь Гисли… что я сам неспособен прозрить в твоей нити. Есть та огромная сила, кою постичь неспособна пока ты. И храни тебя боги, чтобы так и осталось…
– Почему?
– Потому что всё в жизни имеет свою за то плату. Слово. Молчание… Жизнь. Смерть… Прощение. Месть… Любовь. Ненависть… Мир и война… В силах ли мы уплатить эту цену, кою взыщет с нас рок?
Гудрун молчала, внимая словам прорицателя. Тот вскоре смолк, озирая чертог и гостей, что наполнили гамом речей своды древнего зала. Девушка тоже застыла на месте, усевшись по левую руку от родича, оглядая людей торопливым и пристальным взором.
– Так что же грядёт всем, почтеннейший?
– Грядущее… – мрачно вдруг хмыкнул старик, – я видел грядущее, милая – это лишь бойня. Уж лучше зрить плахи и петли, Помежные Распри и засуху с мором… Так сказал я владетелю Къёхвару в тот день Большого Совета, где железо мечей взяло верх над словами.
Я видел грядущее – это лишь кровь. Задуют железные ветры, неся с собой смерть. Взрастёт страшный лес, чьи стволы багряны?; распа?хнутся двери… придёт сама тьма. Божий ветер сметёт вековечные древы, сломит поросль и сучья дубов. Почернеет их зелень листвы вокруг золота славы. Имена обратятся на пепел… Ляжет лезвие прях на все нити суде?б.
Старик смолк, тяжело дыша грудью, взволнованно глядя сквозь зал и столы над головами, точно сквозь них, в пустоту. Глаза его были пусты, точно Свейн Одноокий и серым, и белым от хвори бельма оком зрил через мглу.
– Но среди мёртвых древ сохранится их семя, хоть малый росток… Унесёт его вихрь далеко-далеко, порассеяв по свету – где быть может взойдёт оно новыми всходами к солнцу. Ибо было так, есть – и так будет…
– А что скажешь ты мне о грядущем, почтеннейший? Что меня ждёт?
Свейн Одноокий взглянул на внимавшую девушку.
– Не прозрить мне его, дочерь Гисли… нет там имени Гудрун. Позабудут его средь живых.
Старик смолк на мгновение, глядя на девушку, на чьём лике печатью лёг резкий испуг.
– Лишь быть может одно из сердец его будет хранить до скончания века… Нет там имени Гудрун на нити суде?б, коя спрядена алым – и прочна как железо, долга. Нет на ней того имени, милая…
Гудрун в волнении так и молчала, даже когда старый Свейн задремал или впал в полудрёму, смежив веки и как-то осев, опустив голову ниц, лишь негромко дыша. Дочерь Гисли вгляделась в сидевших вокруг за столами людей – видя скриггу их дома с двумя сыновьями, семейство Прямого с его рыжекосой женой, главу Дейнблодбереар с родичами, его молодую племянницу, главу дома Утир, в чьих двухцветных глазах сплелись тучи и небо просторов Закатного моря, гостивших в Хатхалле арднурцев. Все их лики мелькали пред девичьим взором, теряясь в толпе средь десятков собравшихся тут на пиру. Чуялся кто-то ещё – сильный, страшный, опасный – кто был сам не здесь.
Точно неким наитием – не постигнув того, но едва ощущая неслышимым шелестом уст из незримого, Гудрун теперь ощутила тревогу, волнение, страх, с коим осталась наедине – как предвестье неясного, скрытого, грозного – что сплеталось теперь тугим прочным утоком суде?б. То был страх не ребёнка, а взрослого человека.
Но боязни в ней не было…

На следующий день Доннар Бурый и те из мужей Дейнова рода и их союзников, кто разом с ним отъезжали на общий сбор воинства, покинули Вингу и отправились к лежавшему в четверти дня пути от ходагейрда Э?икха?дду, где в одной из обителей союзных им Къеттиров уже готовились к выправе на юг несколько тысяч людей – пеших и конных, осадных умельцев, копейщиков и стрелков. И уже проезжая через ведущие с южной дороги Большие Ворота, дядя нежданно спросил у следовавшей подле верхом на кобыле племянницы:
– Сегодня ко мне поутру вдруг явился сын Рагни Костолома из Ибаргейрда – перед тем как сам тронется в путь с донесением к Храфнварру Одноокому, который защищает от подступающих а?рвейрнов твердь на Трёхзубой. Так он отчего-то настойчиво у меня твою руку просил – раз, мол, в тот год перед началом войны не успел сыграть свадьбу. Не слыхал я о том ничего – а сейчас эта весть будет мне ещё трижды нежданее…
Дядя пристально взглянул на безмолвствовавшую братову дочерь.
– Или вчера ты согласие дала ему, и самый час мне теперь ждать сватов с юга?
– Своё решение я ещё в Вестрэвейнтрифъя?ллерн сказала тебе, дядя… – ответила ему Майри, – и его не сменю, если только не будет на то твоей воли. Но неужели ты вправду в мужья мне желаешь его, этого сокола в перьях куриных?
– Нет разумеется, моя милая, – пожал скригга плечами, – сам всё гадаю, с чего у него такая поспешность с настойчивостью? Может ты растолкуешь?
– Нечего о том толковать, дядя. Не по сердцу мне этот свердсман, хоть и некогда сватался.
– Ну и славно! А то я полдня уже голову занимаю, с чего это всё… – успокоенно выдохнул Доннар, – и лучшего мужа тебе я найду, моя девочка, чем этот побегун на поручениях у Когтя – клянусь кровью нашего рода!

– Дядя, – внезапно спросила его дочерь Конута, – правда ли, будто ты меня выдать решаешь за нашего скудоумного ёрла, как в Хатхалле по тёмным углам уж иные рты молвят?
Скригга посуровевшим взором обернулся к племяннице.
– И думать о таком я не стану! Кто же только сказать тебе это посмел?
И помолчав миг, добавил:
– От худого отца и всё семя худое бывает… Нет, чтобы я тебя – единственную братову дочерь – и в супруги этому скудоумному чаду Къёхвара отдал, и ты бы мне внуков таких тоже слабых телом и некрепких рассудком как он нарожала от этого мальчишки за Столом Ёрлов… Не бывать тому! – скригга Дейнблодбереар в гневе рванул вдруг поводья коня, и заржавший скакун резко дёрнулся, когда стальные удила глубоко впились в рот.
– А иному кому? – вновь настойчиво вопросила родича Майри.
– Не время о том говорить сейчас… С чего ты вдруг так взволновалась об этом? – удивился её словам дядя, пристально глянув на братову дочерь.
– Разное люди сейчас говорят… – ответила она уклончиво, но встревоженно.
– Но не всех годно слушать, – твёрдо пресёк её сомнения дядя, подстегнув скакуна и устремляя его, а следом и всех выправлявшихся с ними попутчиков к повороту мощёного камнем большака на юг к далёкому отсюда Э?икха?дду.

Бундин взглянул со стены Малой Северной укрепи на лежащее снизу под ним море крыш ходагейрда. Вот уж седмину как после Большого Совета в Хатхалле он вместе с людьми их загона остался в Срединных уделах – и видно надолго, коль верить Копыту. Тот, волей старшего родича Бурого взяв этот чин и возглавив один из защитных стерквеггов тут в Винге, поначалу был хмур и угрюм, скрежеща челюстями при виде трепещущих стягов семейства владетелей Скъервиров – но потом после пира в Высоком Чертоге утих, пообтух и как будто смирился, с желчной ухмылкой взирая на крыши Хатхалле. И велел оставаться тут с ними и Бундину.
– Надолго? – спросил он тогда у их вершнего.
– Как время придёт… – кратко молвил в ответ ему Хугиль.

Конечно, он больше с охотой остался бы в воинстве, где за все эти месяцы смог добыть славы в боях против вражьих загонов из Эйрэ. Уж на копьях был славно обучен сражаться в строю, да и меч научили держать не как палку. Где-то там был его дядя Мейнар и прочие родичи матери. Был и тот сын почтенного Бруннэ, с кем успел он сдружиться тогда на пути в ходагейрд ко двору ёрла Къёхвара. Где теперь он, куда устремил свои силы Железной Стены в этот раз? Две седмины тому увидал его там во дворе их стерквегга на Круче, когда отошёл к праотцам старый скригга Дейнблодбереар. Жаль, даже обмолвиться словом не вышло у них и теперь…
Бундин порой задавался вопросом – для чего он пошёл вместе с Брейги и их земляками из Дьярви и прочих семейств северян под знамёна Гальтхафура. Вроде был он и вправду тут свой, и платил Хугиль честно и щедро, и жизнь в ходагейрде была то что надо. Потратить монету есть где тут в избытке – одеться как свердсман, купить себе добрые меч и броню, пировать, играть в кости с шарами на деньги иль так – или даже тишком от своих посмотреть на каких лицедеев и их представления. А уж девок тут было не счесть – и таких… И за ними растаял из памяти образ той дочери их кузнеца, что как хрупкая нитка держал его некогда дома. Но какое-то чувство твердило Ничейному, что быть должен он с дядей средь Къеттиров, а не тут, где иные из новых товарищей и земляков шепотком поминали в спину его кровь от Харлаусэ семени. Ну и пусть… Он свою клятву дал – и её не изменит.
Бундин отпрял от шершавых камней зубца стенки, возвращаясь назад в оружейни стерквегга. Порой часто казалось ему, что не той стороной изловил он монетку в питейне… Но зачем тогда сын Иннигейрд среди них, северян и остатков родни, кто по че?сти своим его так и не видит – ответов на то он не знал. Лишь наитием неким он чувствовал – так быть должно?, что так нужно… как там у ворот предрекла ему зрящая. Но зачем – его сердце не знало.

Ведомое новым скриггой орна Дейна войско дейвонов выступало на юг, покидая Дубовый Холм. Остались позади прощания близких и прошёптанные-проговорённые вслед уходившим братьям, мужам, сыновьям и отцам заговоры-обереги от всякой погибели и беды. Затих не прекращавшийся шум кузниц и плотницких снастей, опустели конюшни стерквегга и исчезли уходящими вдаль тенями те, кто теперь ехал конно во главе своих скиров, херв и когуров – все, кто держал меч и копьё. Созванные их вершним ратоводцем соратники Бурого догоняли его воинство, стекаясь подобно живым ручьям загонов в одну закованную в сталь и кожу чешуйниц реку, ощетинившуюся пиками копий и секир-шипниц, блестевших ярче тысяч самых ярких из девичьих глаз – то сама Матерь Костей улыбалась отблесками граней на хищном металле.
Фыркали тысячи скакунов, выбивая подковами тяжких копыт комья грязи из утоптанных дорог Дейвоналарды, покидая её сердце и устремляя наездников в сторону юга. Там теперь прочно стояли вражеские твердыни, когда минувшей зимою Стремительные Рати под предводительством Убийцы Ёрлов одним скорым ударом лишили дом Скъервиров и их союзников их власти над этими обильными землями, в зимнюю пору разгромив большую часть воинств в городах и стерквеггах, перерезав пути и прочно осев на них обнесёнными частоколами и валами гнёздами, грозя разорительными набегами ещё остававшимся под рукой ёрлов владениям.

Большаками дорог и речными путями на снаряжённых тяжёлых судах дейвонское войско двигалось к югу.

ГОД ТРЕТИЙ "…ПРОКЛЯТИЕ ТРИЖДЫ ТОБОЮ ЗАСЛУЖЕННОЕ…" Нить 18
Трёхпутье пылало. Горел подожжённый загоном противника старый гейрд с укрепью. Загорались и внешние стены стерквегга на круче горы – а за ними уже и постройки конюшен со схоронами. Искры пожарища рдея взлетали ввысь к небу, заслонённому гаром чадящего чёрного дыма.
Вопли гибнущих, добиваемых недругом раненых доносились из залитых кровью намётов до дальних чертогов богов, когда враг наступал, не щадя никого из ослабших, беспомощных прежних союзников, переполненный лекарский стан коих встал у Трёхпутья в тылу у ушедшего воинства Эйрэ. Враг, кто пришёл изнутри.

– Гэйлэ, они уже тут. Пробивают ворота, выблю?дки…
Этайн в отчаянии так и стояла у края стены, безучастно взирая вниз к гибнущей тверди. Бывший рядом с ней стражник из Конналов в лёгкой полосчатке, приставленный Тийре её сберегать, осторожно дотронулся дланью до дочери Кадаугана, тормоша её за руку.
– Гэйлэ, пора уходить…
– Куда, Дигим? Ворота все заняты. И тайные ходы они уже взяли.
– Говорить с ними думаешь, гэйлэ? Лишь мести желают выблю?дки те – Шщар отымей их, союзников этих… – скривившись, стражник озлобленно сплюнул под ноги, – кони есть, вместе с сотнею Глиррэ сумеем быть может сквозь них прорубиться!
Этайн молчала, обречённо взирая вниз с выси стены. Вчера днём все шесть тысяч копейных и конных людей домов Айтэ-крио?ханн явились к Трёхпутью как помощь для войска владетеля, кто с одной половиной загонов седмину назад устремился на запад, тут оставив лишь тысячу пеших и всех неспособных идти на противника раненых – пока бо?льшая часть их ушла в земли Кроммах на помощь хозяевам Севера. И присягнувшие верно служить дому Бейлхэ, едва лишь войдя в эту твердь они тут же устроили бойню, нарушив ту прежнюю клятву Троим – убивая без милости всех, кого взять удавалось их стали и пламени.
Снизу раздался треск досок и скрип разгибаемых страшною силой тарана полос от железной оковки.
– Ворота сломили… Пора, гэйлэ, некогда медлить! Или ты думаешь, будет владетелю легче, как ты им заложницей будешь в руках у изменников этих? Ты же не дура, тут смерти искать?
Этайн вдруг резко взглянула на стражника.
– Я быть может теперь за двоих жить хотела бы, Дигим… Но не выйдет прорваться, поляжем тут все. И ещё одной узой для Тийре я стать не хочу, если буду в руках у них тоже.
– Так чего же ты медлишь, почтенная?
– Видно придётся и с ними опять говорить.
– С этими?
– Может вытянуть время мы сможем… Ведь Тийре узнает про эту измену – а войск у него трижды больше за этих. Быть может…
– Убьют, гэйлэ – Тремя поклянусь! Ты тогда с теми этого корня выблюдками много ли там говорила? А теперь не щенки, а волчары явились.
– Я знаю.
Этайн смолкла, взирая без страха с зубца обомшелой стены на залитый багровым, заваленный трупами двор древней крепи. За вчерашний, трёхкрат сокрушающий день, их внезапно застигнутый чёрной изменой загон всё же смог устоять, когда вшедший в стерквегг как союзник враг смог порубить половину их тысячи, среди прочих убить в той резне предводителя Кайрнеха Злобного из дома Форгалл, а в сражении пал и помощник его Домнал Твёрдая Лапа из Габ – и она в суматохе взяла верховенство над войском, сумев удержать твердь Трёхпутья на ночь, пережив их осаду и приступы в темени.
Но увы, она вовсе не старая Ронвенн, жена Огнерукого Гована, кто сумела в те годы отбить все наскоки врага в час кровавейшей Смуты Домов – и рассвет принёс вместо надежды на помощь лишь новые смерти и кровь, когда недруг опять полез на стены, разбивая дубовые доски ворот и вздымая на камень муров свои лестницы. По ним муравьями уже забирались десятки людей кийнов Айтэ-криоханн, кто раз в восемь сейчас превышая их слабые силы теперь забирали в бою шаг за шагом, за хугтандом хугтанд в Трёхпутье. Она явно не Ронвенн, увы…

– Гэйлэ – идут… Вот теперь уже не до побега, – стражник встревоженно глянул на двери, откуда гремя доносилась тяжёлая поступь шагов многих бронных противников, подымаясь в чертоге по лестницам ввысь, занимая поверх за поверхом. И пристально глянул на дочерь Кадугана.
– Ты лучше им сдайся, и тут не дерзи… Ведь убьют – я один здесь, тебя ну никак не смогу защитить. А в Клох-Кнойх у меня своих пятеро в доме, да ещё и от братьев остались все восемь ребёнков. Не дури лучше тут перед ними, прошу… Мне же тоже жить хочется. А тебя не спасу – с меня арвеннид голову снимет как жёлудь своею рукой.
С треском дерева сбитого резким ударом засова раскрылись разбитые двери, и на стену ворвались залитые кровью, одетые в сталь мощных плитниц, кольчуг и полосчаток воины кийнов союзных земель, окружая их плотным кольцом, прижимая к стене. Среди них быстро двигались в полной броне с обнажённым железом клинков пять мужчин – предводители разных домов, кто привёл это войско к Трёхпутью и взял его.
– Волка нету – но сука его тут осталась! – весь оскалясь с ухмылкою хмыкнул глава дома Нидд Талух Гневный, взирая на дочерь владетеля Конналов.
– Здравствуй, гэйлэ. Давно не видались… – с угрозою медленно вымолвил фейнаг из Мабон Габрэ Щетина, играя в деснице двуручным клинком. За спиной у него Этайн также уже распознала владетелей Западных Тиарн и Туайлл – и шагавшего главным вождём вот уж вовсе не Геррке из Куан, кого ожидала узрить тут скорее всего, как минувшей весною, а правителя Сенхан – Кахера Хищника.

Не успела она даже вымолвить слова, как стерёгший её схватил Этайн под руку и быстро шагнул вместе с ней к приближавшимся, сжав свой убранный в ножны клинок за их дерево посередине в знак мира.
– Не нужно убийства, владетель – сдаётся она – всё по чести… Сдаётся. Не нужно…
Взгляд владетеля Сенхан презрительно-колко мазнул по державшему Этайн её земляку.
– Ты. Ты её и стереги – понял, пёс?! А посмеешь что выкинуть, ей помогая – своей дланью тебе сердце выниму.
Клайомх взвился как молния в длани у Кахера, угрожающе впившись в плечо того, ткнув как протянутым пальцем.
– Ну как, гэйлэ – забыла, что нам ты должна? – спросил он негромко, но твёрдо, с ней встретившись взглядами.
– Напомни, почтенный, – спокойно ответила Этайн, – убила кого-то я может?
– Да ты смеешь ещё и дерзить, сука Конналов?! – вспыхнул фейнаг из Нидд, багровея, – ты! Ты с волчарой своим детей наших свела в темноту прошлым летом – забыла?! Из-за тебя это всё, что взварилось во всех наших землях!
– И войну с домом Скъервиров эту я тоже начала, гаэйлин?
– Тише, гэйлэ…. – умоляя, шепнул ей вполголоса стражник, озираясь вокруг, видя тут два десятка закованных в сталь неприятелей.
– Нам и при Стейне неплохо жилось под его покровительством, пока этот щенок твой не начал всё это, не влез к нам с железом! – нахмурился фейнаг из Мабон, – а ты… Их казнил как собак этот выползок, сын потаскухи – из-за тебя!!!
– Разве не вы там просили по вашим законам мириться, решить всё как до?лжно? – тень владетеля Эйрэ пыталась остаться спокойной, с сожалением видя, что эти противники вовсе не жаждут услышать рассудка слова, а горят лишь возмездием с пламенем ненависти, – ине пятеро было их там против Гайрэ с мечами, не безоружных – что в вину вы мне ставите волю Троих в поединке?
– Чтоб он сдох, этот братец твой!!! – рявкнул озлобленно Талух из Нидд, – и ему в бок однажды найдётся рогатина, шустрому выблюдку!
– Хватит скалиться, гэйлэ, – сказал твёрдо Кахер из Сенхан, прерывая товарищей, полных кипевшей в них ярости, – ты не в Глеанлох, и тем больше нет тут муженька твоего. Да и ты не жена ему вовсе, как знаешь.
– Убьёте? – прищурилась Этайн, опасно играя с огнём.
– Гэйлэ… – шепнул умоляюще стражник, сжимая ей руку.
– Пока нет. Ты сгодишься ещё торговаться с отцом своим… может быть, – фейнаг из Сенхан прищурился, – но не думай, что с ним мы вести речи будем, с волчарой.
– Не будь ты нужна, мы тебя бы уже все по кругу объездили, сучку… – угрожающе фыркнул глава дома Западных Тиарн.
– Тийре вернётся. Ведь знаете – вам хуже будет, почтенные. Думаете, остальные дома к вам примкнут, вас поддержат в восстании?
– Скъервиры с нами – того и довольно! Пока он попёрся один на закат, а все остальные завязнут на севере, мы с… – начал было Габрэ Щетина – но Кахер того оборвал:
– Хватит ляпать при всех языками. В чертог её, суку – пусть там под надзором остынет. Пока ждём, когда Геррке появится.
– К вечеру или назавтра должно быть прибудет, как выйдет пройти по Помежьям ему мимо твердей у Фрекиров, – молвил Талух из Нидд, – и уродов тех, Западных Ниалл, кругом обойти.
– Под замо?к её, и прежних слуг не пускать, кто по укрепи шляется вольно, – отдал приказ фейнаг Сенхан, – с нею этого, чтобы следил трижды зорче. Ты понял, умёта кусок из болота? Дашь сбежать ей,или отправить гонца– своею рукой с тебя шкуру сниму как с овцы, обещаю.
Перепуганный стражник – весь бледный как мытая ливнями, солнцем палёная кость – торопливо кивнул, осторожно, но твёрдо сжимая руку тени арвеннида, и потащил за собой в окружении мечников Кахера вниз по ступеням стены в разорённый чертог их стерквегга.
– Пленных их всех не кормить, – повелел глава Мабон своим двум помощникам, – так спокойнее будут, и сил поубавится что-то вдруг выкинуть выблюдкам!

Назавтра дочь Кадаугана вновь привели вместе с ночь сторожившим её земляком из клетушки срединного хугтанда прямо в просторный чертог главы воинства тверди, где шёл торопливый военный совет всех вождей взбунтовавшихся кийнов союзных уделов. Усадив её между людьми дома Мабон на лавку, Дигим встал рядом, в волнении глядя вокруг и ловя те обрывки речей.
– Хватит башкой точно филин мотать, пока та на плечах ещё держится, дурень, – вполголоса рявкнул тому фейнаг Сенхан, – даже не думай чего тут выглядывать. Ты живой, пока дуру ту верно как пёс охраняешь. Стой где встал.
Задышавший в волнении стражник встал ровно, взяв Этайн рукой за плечо, облизал языком пересохшие губы и резко сглотнул.

– Обоз приготовлен, почтенный. Казну здесь уже собирают. Люди готовы идти, кони все под седлом и запряжены, – доложил их вождю все дела говорливый помощник.
– Куан явились, как было условлено?
– Нет пока. Ожидаем их, выслали в лес к перевалу лазутчиков. Люди видели ночью дозоры под стягами Куан, есливдруг не попутали в темени.
В чертог сквозь копейную стражу у двериворвался гонец, топоча по камням подошвами.
– Почтенный! У стен появились две тысячи, конные с пешими!
– Наконец-то и Геррке дополз… – одобрительно буркнул глава дома Мабон, хлебая вино из поданного мечником кубка, – а мало чего так привёл своих данников?
– Вот уж нет… Тут не Геррке явился… – нахмурился вестник, – чёрно-красные стяги, не чёрно-зелёные Куан. Уже окружают Трёхпутье.
– Донег явились? Откуда? – пожал Дайдрэ из Туайлл плечами, – они же на юге!
– Да не Донег, а хуже волчара… – нахмурился фейнаг из Нидд, торопливо взглянув в растворённый проём оконицы, и резко метнулся глазами к замершей в волнении Этайн, – чёрно-красный на белом. Сердце из Камня пожаловал. За племяшкой явился наверное…
– Всего лишь две тысячи? Что же он хочет? – насмешливо хмыкнул глава дома Сенхан.
– Не знаю, почтенный – гонцов он не выслал, лишь взял все подходы в кольцо, точно жаждет осады и приступа. Но стан не разбил пока этот волчара.
– С таким войском на пару плевков против нас? – хмыкнул Талух из Нидд, – он и подступы все окружить тут не в силах…
– Его две на четыре потянут… – с сомнением буркнул старейший средь них глава Туайлл, – я-тознаю, в бою каковы эти Шщаром кусну?тые.
Кахер метнул взгляд на Этайн, сидевшую рядом поодаль на стуле, чью руку всё так же держал за плечо прежний стражник из Конналов.
– За неё торговаться не думает? Знает ведь, что сестры его дочка у нас.
– Нет гонцов от него – и от нас тех не принял пока что Клох-скайтэ, – ответил негромко гонец, пожав плечи в незнании, – чего хочет и ждёт – неизвестно.
– Что же, гэйлэ, дом Кинир не ценит так кровь свою? – хмыкнул с усмешкою Кахер, взирая на Этайн, – ведь знаю, что ты ему будешь за дочь, раз родную он не пожалел, сам отдал сукой в дом Скъервиров.
– Я из Конналов дома, почтенный… – негромко ответила фейнагу Этайн, с тревогой взирая в оконце на краешек неба и леса, видневшийся ей с того места, пытаясь увидеть там что-то хоть.
– Тем хуже, – презрительно сморщился Кахер, – что не дядя, а собственный кровный отец позабыл, для кого умерла ты вот так же… А вот я своего сына помню вам с Тийре, сама ты свидетель.

Этайн молчала, в волнении слушая их пересуды с приказами часто сновавшим помощникам фейнагов– и бессильна была что предпринять в ответ. Её дядя был тут, у Трёхпутья, неким чудом явившись здесь в это вот время… увы, слишком поздно – и силы его не равны перед войском мятежников. И сумеет ли он, и захочет ли так рисковать, нападая на столь закалённого недруга, каким был Кахер Хищник, гася их восстание с хитрым измысленным планом союза с дейвонами, когда воинство Тийре расколото надвое из-за вторжения брузгов на севере, а сам арвеннид где-то на западе – и возможно уже окружён людьми Даклойха с силами Скъервиров? Ведь однажды он выбрал меж дочерью, взятой в плен недругом и присягой владетелю Эйрэ второе, позабыв свою кровь, затворив за ней двери во мглу, в бездну Эйле, с корнями сквозь боль и страдания вырвав из сердца и память о ней… Так быть может теперь ещё меньше причин у того, всеми званого Сердцем из Камня, избрать в выпавшем выборе путь не такой же как некогда?

К фейнагу Сенхан, склонившись, внезапно явился посланец – уж который за утро.
– Почтенный – гонец от Клох-скайтэ!
– Веди его к нам. Кто сюда заявился, сам сын может быть?
– Нет – из наших то пленник, вчера был там схвачен за речкой.
– Мать его, Ллугайда – чтобы её драли скайт-ши там в Эйле всем родом по кругу!!! – озлословил глава дома Нидд, – и чего он желает?
– Вот ты и прочти нам, достойный, – фейнаг Сенхан подал в руки Талуха свёрток, теперь принесённый гонцом, как-то странно принюхавшись к скрутке из ткани, на коей сидели две мухи – согнав их ладонью.
Гневный раскрыл толстый валик из грубой мешочной дерюги, и под ноги ему что-то выпало вместе с труби?цей послания. Осторожно подняв вещь с доски половицы, он развернул ту, увитую в скрутку. Зрившая то дочерь Кадаугана вздрогнула, и к горлу как ком подступила кислятина рвоты. Фейнаг Нидд, хмурясь, всем показал человечье лицо, чью-то сдёртую с черепа кожу с кусками волос надо лбом, за какие держал эту жуткую вещь.
– Видишь, гэйлэ – твой дядя, кочевников штуку с востока сюда перенёс; мэ?ндчилгэ-ну?ур – «лик приветствия» значит она… – покривился с ухмылкою Кахер, и обернулся к товарищам.
– Ну и кто это? Чью это морду он срезал?
– Это же Нидд, Риангабара сын из Закатных Туатал, помощник мой… – фейнаг из Мабон узнал мертвеца, – это значит – и тех, кто был с ним, он уже покрошил, кривомордый выблю?док…
– Поимел нас твой дядя, красавица, – фыркнул Кахер, играя ногтями десницы по черену клайомха, – но посмотрим, в итоге кто будет лежать наверху, а кто снизу… А в послании что? Читай, Талух.
Фейнаг Нидд развернул трубку свитка, бросив лик мертвеца себе под ноги. Лицо его стало багровым как во?ронья ягода.
– Пишет эта скотина, что Геррке должно быть умнее нас был, раз не встретил его он на нашем пути из союзных уделов. Предлагает нам сдаться без всяких условий, на суд и пощаду владетеля каясь надеяться – а иначе и каждый из нас себя вскоре увидеть без зеркала сможет, как этот посланник.
– А где Геррке? Как скоро тот явится? – спросил растревоженный зримым владетель из Туайлл.
– Собачий умёт этот Геррке!!! – вспылил Талух Гневный, – понятно – как действовать время пришло, пустил жидким струю, подле выщенка Дэйгрэ остался, подошвы лизать тому тихо!
– Проглотил точно баба… Забыл он, что сына его ни за что тот убил, потаскухино семя волчиное, – со злобой добавил глава дома Мабон.
– Дрянь дела. Уходить надо к югу, где больхи… – скривился Нидд Тощий из Западных Тиарн, – быть может удастся нанять там ещё пару тысяч их копий, и позже…
– Ну уж нет… – фейнаг Сенхан сжал зубы, мотнув головой, – что тот Ллугайд – две тысячи, смех… Там на западе Гвенбранн, с ним воинство Скъервиров. В спину вдарим щенку, как не ждёт он того от нас нынче! Довольно людей для того, чтобы смять его разом!
– Почтенный! Он здесь! – с громким криком ворвался в покой вестоносец, вказуя рукой в бок окна, выходящего к западу.
– Кто? – переспросил того фейнаг из Нидд, – старый Ллугайд о чём толковать к нам припёрся?
– Нет – сам арвеннид… За холмами уже его стяги виднеются, – торопливо и глухо промолвил гонец, опустив глаза в пол.
– Как?! Откуда?! Он сам ведь на западе, в Огненный Столп устремился!
– Может лазутчики, что позади своих следуют? – подал голос глава дома Западных Тиарн.
– Нет – всё войско его возвращается, все восемь тысяч копейных и конница брод переходят в долине. Полвосьмины – и будут все тут.
– Видно от этой вот суки гонца мы вчера упустили, как брали Трёхпутье… – угрюмо вздохнул фейнаг Ту?айлл.
– Нет, – сказал как отрезал глава дома Сенхан, – ни один из гонцов не сумеет домчаться к Эльдстодингейрду за день, а тем более пешее воинство скоро так трижды не сможет назад возвратиться. Кто-то его упредить успел загодя, ещё шёл как тот в Огненный Столп…
– Ллугайд, сын псины проклятый… – скривился владетель из Нидд, багровея с лица точно вареный в кипене рак, – он и время тянул оттого, нас на целый день хода в Трёхпутье вчера задержав! Дожидался тут этого волка…
– Дрянь дела.
Взоры фейнагов молча сошлись на владетеле Сенхан.

– К югу, к больхам. Казну всю возьмите из тверди. Пленных их перебить, – сжав зубы сказал Кахер Крэхдэйр – и взгляд его резко метнулся в бок дрогнувшей дочери Кадаугана, – но сначала подарок оставим владетелю нашему…
– Ты!!! – клинок главы Сенхан взметнулся к лицу земляка, что держал Этайн за руку, – ты её и прирежешь своими руками, в святилище! А иначе…
– Опомнись… Ведь то святотатство – перед ликами их убить женщину! – пробормотал старый фейнаг из Ту?айлл, седой Дайдрэ Трижды Успевший, не ожидавший такого, – да к тому же а вдруг она…
– Хватит плакаться, точно ты баба! Дурак… Кто со мной?! – рявкнув на стихшего Дайдрэ Кахер Хищник окинул глазами товарищей, – пусть Трое порадую милостью Братоубийцу, пожри его Эйле! Из-за неё, сучки, всё это началось – вот пускай и ответит!
Он опять обернулся к державшему Этайн её земляку.
– Живо тащи её к дому Горящего – а не то я тебя самого как собаку!!! – клинок Кахера резко вонзился вказующе это уколом в живот того кончиком жала, без слов говоря об угрозе.

Страх охватил Этайн всю до остатка. Крик встал в горле. Ноги обмякли, когда охранявший её прежде стражник теперь поволок дочерь Кадаугана за руку вон из чертога на двор – к божьей роще у входа в святилище Вотина – извиняясь шепча что-то на ухо. Но рассудок уже не внимал, а в груди точно молот забухало сердце, отдавшись под ним тем невидимым эхом. Точно тени, за ними едва поспевая помчалась бегом и четвёрка закованных в сталь мужских статей владетелей Айтэ-крио?ханн, оставив там старого Дайдрэ из Ту?айлл и всех своих мечников стражи.
– Поднимайте все сотни! – отдал приказ Кахер оставшимся, окрикнув тех через плечо на бегу, – выходим немедля! Только дело одно сейчас спешно уладим с владетелем…
– Прости, гэйлэ… Так нужно… Лишь так… – прошептал ей на ухо опять торопившийся Дигим, тащивший дочь Кадаугана за руку, и толкая под локоть ей чем-то железным и стылым, – так нужно…

Двери в святилище с резким ударом ноги её стражника о древо досок со скрипом раскрылись, и в лежавшем тут сумраке Этайн узрила суровый, безжалостный взор праотца всех дейвонов – Горящего, Страшного, Останавливающего Взором Сердца? – чьи глаза в полумраке сверкнули холодным мерцанием гнева и ярости, алчной жаждой багряного – и как гул от биения сердца раздалась тяжёлая поступь шагов настигавших их сзади владетеля Сенхан с тремя его спутниками, потревоживших сон Всеотца. И холодная сталь в длани стражника снова ужалила ей под руку своим острым касанием…

Войско арвеннида прибыло в твердь уже после, когда люди Ллугайда Каменной Тени вовсю наводили порядок, взяв в плен покорившихся и без повтора кидавших оружие, и без жалости режа тем глотки, кто пытался противиться фейнагу Кинир. Тот – седой, криволицый и страшный – стоял сняв броню у ворот в разорённый стерквегг, тяжело и безмолвно взирая куда-то сквозь древы священного леса.
– Откуда ты знал про измену, почтенный? Снова лазутчики весть принесли тебе с юга?
– Не нужно быть даже провидцем, владетель, чтобы увидеть, как крысы в норе заметались в тот самый момент, как ты войско своё разделил на две части, и сам ушёл бить набежавшего Даклойха – и тянули с отправкой подмоги так долго, хоть были готовы… – негромко промолвил Клох-скайтэ, всё так же тревожно взирая на рощу, застыв на том месте как будто влитой, не решаясь шагнуть туда.
– Где их фейнаги? Не убежали?
– Не знаю, владетель… Моих было мало людей, чтобы всё перекрыть, все проходы к Трёхпутью. Прочие сдались, кому обещал я пощаду.
– Пусть бегут, пёсьи морды. Без своих войск они как без зубов, раз загоны их сдались…
Тийре вспомнил о наиважнейшем, что привело его вновь в твердь Трёхпутья.
– Где Этайн?
Кривая щека у владетеля Кинир на миг резко дрогнула, но глаза как и были, остались сухими. Он с трудом, пусть и твёрдо, сказал:
– Арвеннид…
– Что с ней? – Тийре резко тряхнул старика за плечо, – с собой увезли её эти?
– Сын говорит… её…
– Что?
– Кахер вместе с другими… принёс её в жертву Троим – тут, в святилище… – произнёс запинаясь Клох-скайтэ, – так люди Сенхан толкуют.

Сердце стукнуло вдруг в невпопад, когда Тийре рванулся к раскрытым воротам святилища, замерев у их створ и опёршись рукою на дерево тяжкой резной притолоки, задышав во всю грудь – точно в бездну взирая во тьму, где сверкали как золото очи Горящего. На глаза ему страшною меткой попались следы уходящего внутрь точно нитка багряного, вязью капель по камню ведя в божий дом.
– Этайн!!! – закричал он во всю силу лёгких, содрогая святилище призрачным эхом. Но лежавшая в стенах чертога Горящего мгла была мёртво-безмолвной, безжизненной, тихой – и лишь ветер в слепящем сплетении нитей лучей колыхал божью рощу. Сердце у сына Медвежьей Рубахи стучало как молот о сталь наковальни, и ноги застыли, никак не решаясь войти.

Среди смерти подобного, в Эйле ведущего мрака, среди тишины точно скрип о колючую крошку точильного камня, заскрежетало железо – как серп, что тачают пред жатвой – как нож, что острят перед празднеством с жертвой своим жизнедавцам. Точно чьи-то шаги о безжизненный, стоптанный лик валунов умощённого пола раздались во тьме.
Тийре поднял глаза, и клинок в его длани взлетел, устремляясь сквозь сумрак к уже приближавшейся тени – столь страшной, что арвеннид вздрогнул – как будто узрил жуткий лик Смертоокого, властелина бездонного Эйле по тот край их мира.

«Гэйлэ, я знаю – добра ты, и прежде ещё никого… Но порою так нужно… самой, только так – и сейчас» – так звучал в её сердце взволнованный, страхом исполненный голос её охранявшего в этой дороге к теперь неминуемой смерти попутчика.
Под локоть ей впился холодный и твёрдый шип лезвия, ища впопыхах руку дочери Кадаугана.
«Гэйлэ – ты ведь без брони, просто женщина, баба – и крови боишься, я знаю… Но тебя они точно не ждут, эти звери» – шептал ей на ухо взволнованный голос её земляка из Озёрного края, – «Кахер опытный воин, опасный – я с ним с глазу на глаз не слажу. Но ты если сможешь – вот, видишь, что горло его незакрыто железом – ударь хорошенько под челюсть, где жилы… и сразу беги! А с теми тремя я управлюсь во мраке внезапно… наверное…»

Арвеннид сквозь полумрак разглядел вдруг бредущую точно из мглы чью-то тёмную тень, издававшую тот их пугающий скрежет о камни. Клинок его так и стоял, устремлённый в проём.
«Прости, гэйлэ… Так нужно… Лишь так…» – раздавался в ушах голос Дигима, торопливо тянувшего Этайн во тьму, в мрак святилища Вотина, когда четверо вражьих вождей поспевали за ними, отстав на какие-то десять шагов.

Тийре сквозь мрак рассмотрел свою Этайн, кто качаясь шла слепо вперёд, шаг за шагом идя в зев раскрытых створ двери, волоча за собой что-то долгое, скрежетавшее точно неточенный серп по точилу – и сжимая в левице какой-то предмет – как безмолвная страшная тень приближаясь к нему, глядя словно сквозь мужа. Вслед за ней из святилища, дланью цепляясь за стены и метя их алым следом отпечатков, нетвёрдо шагал её страж, зажимая второю ладонью живот под полосчаткой.
– Владетель… – шепнул он вполголоса, – поздно, прости…
– Лекаря!!! – крикнул сын Дэйгрэ помощнику Фиару, кто подбежал сюда только что, потрясённо взирая на зримое в ужасе, побелевший как репа.

Дочерь владетеля Конналов была как тень из бездн Эйле – безмолвная, страшная, вся от лица до подола одежды залитая кровью – с разбитым лицом и надорванным клоком волос на виске. В правой длани за нею волокся по полу тяжёлый двуручный шип клайомха, оставляя багровую нитку ответного следа из тьмы.
Пальцы левой сжимали кропившую алым из жил отсечённую голову фейнага Сенхан, Кахера Хищника. На лице его точно вонзённый печатью виднелся след страха и боли – боли жуткой, ужасной и долгой – когда длань, что доселе лишь знала железо лечебных снастей и спасала тем жизни, не умевшая до?лжно рубить, убивать, не один уже раз навзничь била по шее лежавшего с взрезанным горлом Крэхдэйра, тщетно желавшего тем удержать эту руку, хрипевшего рдевшею пеной из губ и не ждавшего это от женщины, слепо идущей на смерть на заклание – и не взиравшей на все те удары его закалённой, закрытой железом пальчатки руки.
– Владетель… они там… все четверо… – Дигим, весь залитый кровью из ран, указал дланью за спину, в растворённый зев врат в дом Горящего, – все уже…

– Этайн! – крикнул он ей, словно шедшей во тьме мимо Тийре, хватая ту за плечи, и прижимая к себе что есть силы. Женщина полуочнулась, с ним встретившись вглядом, в котором светилось отчаяние.
– Я проклятье твоё… – прошептала она ему громко, без сил оседая на залитый алым пол подле ворот, – там где я – только кровь…
– Тише, милая, тише… Что же ты говоришь тут такое? – Тийре обнял её ещё крепче, пытаясь унять. Обернувшись к стоявшему рядом помощнику он произнёс тому глухо:
– Фиар! Этих… клятвопреступников – выше десятника кто – всех на дубы, прямо тут, у святилища!
Этайн вдруг точно очнулась от сна, и вцепившись залитыми кровью ладонями в руку мужчины сказала тому, встретившись взглядом с глазами потомка Медвежьей Рубахи.
– Нет, прошу тебя… Хватит убийств на сегодня. И так эти смерти на мне лишь одной…
Она подняла свои липкие, алым залитые руки, взирая на них точно глядя сквозь те, в пустоту – и кивком указав на лежавшую голову фейнага Сенхан сказала:
– Вот – их жёлуди, главных предателей… Не казни тех, кто шёл подле них не по собственной воле. Пусть живут они…
– Тише, милая, всё хорошо… – арвеннид резко отпнул от себя сапогом в сумрак свода раскрытых ворот окровавленный шар головы, покатившейся вдаль по камням точно мяч, – успокойся, я тут. Как ты? Сейчас лекарь явится!
– Я проклятье твоё… – так же глухо, взирая как в пустоту прошептала дочь Кадаугана.
И теряя сознание рухнула в бездну беспамятства на руки Тийре.

Лишь вспышкой средь тьмы донеслось из глуби её памяти голосом вещей всевидящей Марвейн те несколько слов:
«Устремишься сама, презревая ухабы, не взирая на страх – далеко уведёт тебя эта тропа, много дальше чем первая. Только вот не сломи?шься ли, выдержишь ношу ту, Этайн?»

ГОД ТРЕТИЙ "…ПРОКЛЯТИЕ ТРИЖДЫ ТОБОЮ ЗАСЛУЖЕННОЕ…" Нить 19
Тёплый порывистый ветер трепал её волосы, когда дочерь Конута молча стояла у края обрыва, спускавшегося к руслу одного из северных притоков Хвиттэ?льве, лениво катившего воды на запад. Взор её, одиноко стоявшей ввыси над простором холмистых равнин, видел синюю кромку восходного небокрая, иззубренную полосой исчезавших там в мареве жаркого дня и далёких отсюда лесов. Была близка середина лета.
Две седмины прошли с того часа, как загоны дейвонов во главе с её дядей вышли из Э?икха?дда на юг, двигаясь большаками к Медвежьей горе. За ней начинались те земли, что были потеряны в зиму. Тут на согретых высоким солнцем просторах южных уделов Дейвоналарды раскинулись обширные равнины, изредка изрезанные неровностями высоких пологих всхолмий. Меж ними вились неторопливые реки – широкие и спокойные в отличие от извилистых северных речулок в завалах поваленных елей и грядах бобровых плотин, и совсем непохожие на бурные каменистые потоки с утёсов гор Эйрэ. Лишь на кручах редких тут гор росли еловые чащи и сосны – но больше было просторных дубрав и ясеневых рощ среди моря белостволого березняка и гордых высоких буков – совсем не так, как на севере, где родилась дочь Конута. Гораздо больше было возделанных полей, виноградников и разнотравных лугов, на которых пламенели яркими красками тысячи цветов.

Майри отмахнулась от гнетущих ей разум тревожащих мыслей и вновь оглянулась на раскинувшийся перед нею простор необъятных равнин, уходивших в синеве дымки за небокрай зубчатыми вершинами далёких лесов, тянувшихся вдоль широкого речища Илистой. Тёплый ветер доносил до ноздрей запах дубрав и березняков, росших тут редких ясеней с тисами, среди которых заливались тысячами голосков птахи, заставляя сердце её трепетать и жадно вдыхать во всю грудь этот запах цветущей тут жизни. Как мало осталось здесь этого хрупкого нынче покоя, прежде чем он оборвётся неистовым звоном железа и свистом метальных снастей, а вместо зелени и цветов в воздухе будет витать привкус крови, терпким пахом маня на поживу стервятников.
И как это спокойствие походило на ту недавнюю пору, когда она была так счастлива подле него…
Дочь Конута села верхом на пасшуюся подле неё осёдланную Тиннэ, потрепав кобылицу за гриву, накинула на голову лёгкий платок и направила кобылицуназад к расположившемуся вчера на ночлег воинству земляков, подошедшему к первой из крупных укрепей а?рвейрнов, возведённой у излучины Илистой на высоком холме и точно грозная туча возвышавшейся над равниной. Отсюда они выходили в выправы на ещё бывшие под властью Винги земли Дейвоналарды, налетая конными заго?нами точно вихрь, далеко прорываясь на север и грозя сердцу страны своей убийственной сталью, принося непокой и пожарища. Отсюда же ощущалась угроза нового удара воинства Эйрэ, когда арвеннид мог собрать свои силы под самым носом у Скъервиров всего в нескольких дневных переходах от ходагейрда. И вот теперь Доннар Бурый решил отбить потерянные зимой земли, чтобы оградить себя от возможного наступа недругов с юга, если таковую вдруг задумает осуществить владетельный Тийре Неамхейглах.

Утром заря запылала багрянцем по отрогам далёких холмов на восходе, золотя лениво текущую реку, едва подёрнутую белым туманом – а поднятое с темнотой предрассветных сумерек войско быстрым броском подошло к стоявшему на одинокой горе кадарнле, морем конских тел залив равнину у излучины сонного речища, стремительно окружая застанную врасплох твердыню. Скрип метальных возов, окруживших вздымавшийся холм в кольце вала, зловеще отдавался эхом между поросших редким кустарником невысоких песчаных пригорков, теперь словно залитых колыхавшимися волнами кольчуг и чешуйниц, щитов и шеломов.
Воинство кадарнле слишком поздно узрило угрозу, когда все подходы к холму уже были отрезаны многочисленными силами недруга. Высокие плечи и рамы хендску?льдрэ дейвонского войска уже вытянулись к небу угрожающе хищными чертами, когда руками обслуги спешно наматывались на натяги плетёные многожильные канаты. Под прикрытием больших колёсных щитов от чужих стрел воины спешно забрасывали пересохший ров вязанками загодя заготовленного ветняка. Несколько собранных из готовых частей осадных веж на колёсах медленно приближались к обрыву, и на верхушках их кучно, словно птицы на гнёздах уже теснились дейвонские лучники.
Никто не выставлял посланников для переговоров – и не собирались они вести речи, когда через мгновения должна была заговорить хищная сталь. Никто не собирался сдаваться или предлагать это. Впереди был лишь бой.
Укрепь зашумела, готовясь к отпору вражьего наступа, щетинясь копейным ворсом пик по стенам и готовя метальные снасти к обстрелу. Не успев вовремя сделать вылазку в ещё готовящийся развернуть свои осадные приспособления и хендскульдрэ стан недруга, а?рвейрны тем не менее приняли вызов, не страшась того – многократно большего чем они сами.

Одетая в лёгкую полосчатую броню Майри неспешно подтянула охват, удерживавший на ней перевязь с ножнами, проверяя быстрым бегущим взором своё снаряжение, когда меж окружавших её людей дяди к ней протиснулся Айнир, уже снаряжённый к бою в тяжёлую и надёжную против лука и обычного меча плитчатку, удерживая в правой ладони двуручный клинок. Он перехватил руку сестры, обращаясь к ней взором.
– Будь подле лучников, сестрёнка! – твёрдо приказал Айнир, желавший сберечь дочерь Конута от гибели, – в сшибку не суйся, поняла?! Жарко тут будет сейчас, сердцем чую.
– Отчего за себя не боишься, если в самую гущу полезешь? – спросила она, пристально глядя в глаза брата, – думаешь, вместо смерти сам волен избрать кому что на дороге грядёт? Не думай, что крови я прежде не видела.
Сын Доннара пристально взглянул на сестру, не говоря той ни слова. Будто снова перед ним вставало в памяти то мгновение два года тому назад, когда она точно так же стояла перед ним, седлавшим коня на дворе Хеннира в Хейрнабю?гдэ.
– Или думаешь, что я за час неволи меч разучилась держать? – спросила она.
Айнир несогласно покрутил головой.
– Не разучилась… – он вспомнил недавнюю стычку их в ратном кругу, когда решил было снова дать для сестры добрый урок как владеть кроволивцем… и в какой-то миг замер там сам неподвижно, когда острое жало застыло у глаз сына Доннара, обойдя всю защиту… Будто не дядина дочерь была перед ним, а совершенно иной человек – стремительный, хищный, своеюнезримоюволею ведший ей руку.
– Словно учил тебя кто-то, сестрёнка… – он пристально посмотрел на дочь Конута прямо в глаза ей – будто почуяв неладное.
Майри мотнула головой, отогнав от себя те дурные мысли о том, что было с ней там, за Помежьями – вместе с сердцем её, разорвавшимся надвое, оставшись за мутными водами омутов межевой Дуб-э?байн.
– И ты себя побереги, – дочерь Конута на миг прижалась к брату, крепко обняв того.
– За меня не волнуйся, – добавила она тише, – стреляю я метко.
Словно успокаивая Айнира она сняла с плеча стянутый тетивою боевой лук.
– Не отходи от наших людей! – он согласно кивнул головой, одобряя слова сестры – хоть и не надеясь особо, что та сдержит свое обещание, весь бой оставаясь при лучниках, чьи ряды уже выстраивались для обстрела вражеской тверди.
– Возвращайся! – Майри бросила это вдогонку брату, стремительно удалявшемуся от неё к мечникам и копейщикам егокогура, ожидавшим ихпрославленного храброго вершнего у самых стен укрепи перед вот-вот готовым начаться кровавым ударом-броском.

– Всеотец! Если не увидишь победы – встречай нас! – раздался его громкий клич, поднимавший воителей за собой, когда огромные плечи хендску?льдрэ единым порывом в броске разогнулись, взметнув ввысь тяжёлый град каменных валунов и огнищ, обрушивая их на а?рвейрнскую укрепь пылающим ливнем.
– Вотин!!! – взмыл над равниной боевой клич детей Всеотца, чьё имя они помянули, присягая тут Страшным,что не дрогнут в смертельном бою и не отступят, равно со славой обретя вместо победы восшествиев сияющие врата Халльсверд.

Бой начался. Вновь взмыли ввысь низко опущенные к земле плечи натянутых воротов. Заскрипели колёса толкаемых вперёд осадных веж, что высокими столпами стали приближаться к стенам оборонявшегося кадарнле. Тысячи стрел взвились со спущенных тетив, смертью-перьями впиваясь в людские тела и укрывавшие их щиты, пробивая плоть, дерево и металл. Заскрипели тетивы и катушки натягов дальнобойных тяжёлых крестовиков в руках у укрывшихся за стоячими заслонами стрелков. Затрубили боевые рога.
Укрепь упорно держалась – бесстрашно отбивая яростные наскоки воинов Доннара, чьи хервы под прикрытием щитов и поддерживавших их издали лучников умело бросались вперёд к увенчивавшему срубную насыпь частоколу стены, обминая вбитые в землю уклона хищно отточенные колья защиты. Дейвоны волокли долгие осадные лестницы и брёвна-тараны, пробиваясь под ливнем стрел и копий противника к единственно уязвимым воротам – не взирая на обрушивавшийся на них в ответ каменный дождь из пусть и немногочисленных, но метко бивших по стану врага каита-гаойта а?рвейрнов. Раз за разом стальная стена пешцев как клин бросалась в удар, стремясь подобраться вплотную к окованным железом дубовым створам прохода – но вновь и вновь отпрянала назад, оставляя тела многих павших и раненных, чьи вопли и стоны медленно тихли в том треске и грохоте, в яростных кличах вновь и вновь кидавшихся в бой людей ёрла.

Майри стояла среди лучников когура Айнира, прикрывавших броски его пеших людей, что вслед за своим бесстрашным вершним бросались на горящие под ударами огни?щ укрепления стен, пытаясь туда подтянуть осадные лестницы. Раз за разом дочь Конута вынимала из стрельной сумки на поясе тонкие жала древок, натягивая кожаною пальчаткой тугую струну тетивы и посылая оперённую смерть вместе с тысячами ей подобных сестёр в сторону вражеских стен.
– Есть!!! Есть дыра! – радостно заорали в рядах дейвонского воинства, когда под ударом «орехов» с хендску?льдрэ высокий частокол на одном из участков стены затрещал и стал медленно оседать, выламывая перебитые брёвна из плотно удерживавшей их земли и каменной юбки из валунов, горящим снопом алых искр и поднятого горького пепла клубясь вокруг образовавшегося пролома. Увидевшие брешь в обороне своего кадарнле а?рвейрны бесстрашно бросились на защиту оголившегося прохода, копейным лесом жалящих пик встречая ринувшихся туда по крутому уклону дейвонов. Стрелы и клинья с обеих сторон как жалящие пчёлы загудели вокруг, сбивая живых людей с ног, раня и убивая и тех, и других. Страшная свалка секир и клинков зазвенела в том узком проломе стены, усыпая телами сражённых залитые кровью и осыпаемые пеплом и горячими искрами склоны холма, увенчанного несломимой твердыней.
Столь яростной была схватка у оголившейся дыры в частоколе, что и бешеный натиск дейвонов был нынче бессилен против бесстрашной защиты оборонявших её сыновей Пламенеющего – и нападавшие повернули вспять, обескровленные и лишившиеся множества павших бойцов в этом смертоносном месте. Они слаженно отступалипод прикрытием щитов, о которые жалящим градом ударяли стрелы и тяжёлые клинья крестовиков а?рвейрнских лучников, сгрудившихся сюда на защиту пролома, пока прочие воины Эйрэ спешно пытались брёвнами и камнями укрепить отверзшуюся в стене дыру.
– По новой – пока не успели они опомниться и замуровать там проход! – яростно окрикнул Айнир отступавших людей, подзывая подкрепление из числа других херв и подбадривая тех, кто пал духом после смертельного боя в проломе стены.
– Щитами все в ряд! Копейные – жала вперёд! Лучники – по дыре непрерывно метать!
– Сюда все, в удар! – раздался над их рядами громкий клич сотников, созывая в подкрепление свежие силы бойцов, чтобы по новой ударить в оголившуюся брешь прочной защиты вражьего кадарнле.

Глядя на то, как её сородичи снова отхлынули прочь от стены словно разбившаяся о каменный берег волна, прежде отважно бросившись грудью в удар на защищавшего ещё полыхающий жаром горящий пролом в частокола врага, дочь Конута вдруг ощутила какую-то необъяснимую, охватившую её дух неясной тревогою властную силу, что словно узда потянула её к разгоравшейся жаром огня узкой бреши меж брёвнами в камне. Словно чья-то незримая и тяжёлая рука увлекала её за собой, всесильно толкая туда, где кипела человеческой яростью Смерть – в оскалившийся жалами копий и блеском кровавых клинков и секир тот пролом у стены. Словно кто-то чужой вдруг вошёл в её сердце, бешено застучавшее в груди точно молот о рёбра – кто-то гораздо более сильный и яростный, чьими руками стали её руки, и глаза мимо воли увидели той, чужой силы глазами – узрив этот сыпавший искрами узкий прогал, от которого дружно бежали, вынужденные отступать после кровопролитной схватки её сородичи.
«Туда!» – позвал за собой тот незримый, и так показавшийся вдруг ей знакомым пронзительный голос из бесплотных невидимых уст, звавший дочь Конута по имени, которым её прежде не называли. Голос, который вдруг стал само?й ею, забравший её целиком – будто Майри сама стала нынче бесплотной, лишь чьей-то незримою зыбкою тенью идя в тени кого-то могучего, ведшего её плоть за собой. Рука сама стиснула черен меча, отшвыривая ненужный ей более лук.
«Туда!» – вновь позвал её этот могущественный голос из бездны неведомого.

Час за часом оборачивавшийся и разыскивавший взором сестру средь мелькавших перед его глазами десятков лучников Айнир вдруг ощутил словно некий толчок себе в грудь – точно жалящий резкий укус от попавшей стрелы. Он бросил взгляд в бок от стены, куда указало ему то предчувствие. И сквозь глазницы наличины шлема увидел там Майри – бегущей в разверстую пасть полыхавшего пламенем частокола, откуда сквозь ряд древок вражеских пик смертоносный дождь клиньев и стрел вырубал всё живое, заставив попятиться слаженный строй нападавших.
– Стой! Стой!!! – заорал он что было сил, пытаясь перекричать шум сражения – топот, хрипы и стоны, конское ржание, грохот вреза?вшихся в стены пылавших огнищ и пронзительный лязг острой стали – замахав клинком над головой, будто на расстоянии пытаясь образумить сестру, остановить её.
– Глупая, что же ты делаешь?! – в отчаянии выкрикнул Айнир – точно надеясь, что сестра услышит его слова и образумится в своём безрассудном стремлении к смерти.
– А-а-а… Шщар меня охвати! – озлословил он вдруг, помянув самого собирателя мёртвых и словно прося защитить в миг смертельной опасности боя, что кипел вокруг них – словно прося околи?ть его тою незримой бронёй своих мёртвых холодных чешуй – и бросился вслед за сестрой, ударом плеча торопливо расталкивая встречных людей, устремившись за Майри, чью стать уже видел бегущей по косогору наверх до пролома в стене вражьей укрепи – туда, где ощеренная копьями и стрелами оборонявших нежданно отверзшийся узкий проход их противников была сама Смерть.
– За мной!!! – рявкнул он людям, устремляя их всех за собой, – прорвёмся к воротам – и наша возьмёт! За мной!
За когуриром бросились люди его тысячи, выстраиваясь в единый ударяющий клин. Под приказами Айнира двинулись самые тяжеловооружённые воины, стеной щитов прикрывая остальных бегущих сзади копейщиков с выставленным наперёд жалящим лесом их пик, не страшась обрушивавшегося из пролома в стене дождя клиньев и стрел.

Ещё Майри бежала по косогору к пролому в стене частокола, ещё грозно свистели метаемые ввысь огнища с камнями и жужжали летевшие стрели с веж осаждённого кадарнле, ещё грохотали по склонам холма сотни ног нападавших – а та тяжёлая длань всё плотней застилала ей взор, заставив сердце забиться чаще и кровь зашуметь в голове, отдаваясь ударами тока в висках. Словно сама не своя она резко ускорила шаг и неистово ринулась прямо в то место, где прямым попаданием камня с хендскульдрэ обрушились брёвна стены.
Те дейвонские воины, что прежде уже отступали от полыхавшей и ощетинившейся копейными древками бреши, откуда как капли дождя на них сыпались стрелы и бронебойные клинья крестовиков, уже увидели спешившее им на подмогу подкрепление во главе с младшим сыном Бурого. Словно воодушевившись и собравшись вновь с силами, они с яростным рёвом из глоток опять устремились наверх. И среди них торопливо бежала вперёд не узнанная никем под закрывшим лицо ей шеломом, защищённая лёгкой полосчаткой женская стать, за которой стремился догнать её взором забывший о страхе Айнир, яростным окриком подгоняя отстававших от него людей.
Он успел лишь заметить, как исчезла в пылавшем проломе стены тень сестры, вслед за которой на копья врага бросились и иные бежавшие подле неё. Грохот ударившего оземь на низком излёте огни?ща из дейвонского ворота заставил его встрепенуться, и на глазах Айнира та часть низко нависшей над брешью горящей стены с жутким треском вдруг рухнула наземь, рассыпая вокруг полыхавшее зарево искр, окутывая смертоносный пролом дымным гаром, чёрной тучей всклубившимся там и заслонившим дочь Конута от его взора.
– Вперёд!!! – яростно рявкнул он в отчаянном всплеске страха за сестру, стиснув рукоять кроволивца. Как сорвавшийся с кручи в час ливня поток следом за вожаком в пролом бросились и бесстрашно следовавшие за ним – туда, где в клубах дыма уже закипел беспощадный безжалостный бой. Там, где только что была Майри, которую он так и не смог разглядеть среди десятков тел павших в произошедшей стычке.

Когда вершивший осадою кадарнлеи спешно отдававший приказы когурирам пеших сил и бивших по стенам метальщиков Бурый увидел бесстрашный, но полный опасности быстрый бросок людей сына на проломленную в частоколе брешь, скригга Дейнблодбереар на миг вздрогнул от волнения – но затем пришёл в себя и крикнул помощникам:
– С тараном к воротам немедля! Поддержим тех, кто прорвался, пока враг не опомнился! Лучники – по стенам бить непрестанно, дабы наших прикрыть!
И сам, опуская наличину шлема бросился вперёд к рядам тех, кто по его приказу ринулся с тяжёлыми, окованными сталью таранами на прежде неприступные ворота кадарнле – оставив вершенство осадой на бывшего рядом Стиргейра Сильного.
– Вперёд!!! – разнёсся яростный клич над рядами дейвонского воинства.
Дождь стрел, сыпавших со стен защищавшейся укрепи, был страшным – и не один там десяток отважных бойцов пал сражённый под их жалящими оперёнными иглами, прежде чем подлетевшие к затворённым воротам с огромным тараном-бревном в руках воины с размаху опустили его окованный сталью торец на их твёрдое дерево брусьев, заставив те затрещать от сильного сокрушающего удара. Однако неизвестно сколько бы времени им потребовалось на то, чтобы сломить прочные завесы и толстые доски преграды, как нежданно их створы сами распахнулись вовнутрь, пропуская наступающих в кадарнле. Это уцелевшие в сшибке в прогале стены смельчаки из когура Айнира прорвавшись через пролом в частоколе смогли прорубиться к воротам и распахнуть их, впуская сородичей в осаждённую твердь.
С яростным кличем имён Всеотца заждавшиеся наготове тысячи дейвонов неукротимым потоком ринулись внутрь, сминая врага. Укрепь пала – и даже оборонявшиеся поняли это, завидев проломленные ворота, через которые теперь неостановимо врывался конным и пешим потоками многочисленный враг. Вспыхивали пламенем подпаливаемые постройки и навесы, ржали метавшиеся кони, давя копытами неосторожных встречных.

Сама Майри, прежде рубившая мечом в помрачении словно безумная, внезапно ощутила, будто тот кто-то незримый покинул её, освободив рассудок от тяжёлого прикосновения своей невидимой длани, затуманившей взор и бросившей женщину в самое пекло сражения, в котором она уцелела – словно ни один клинок или копьё неприятеля не могли нанести ей вреда – пройдя от сеявшего стрелами смерть лишь пролома в стене до вершины окружавшего кадарнле вала на севере, застыв там в пугающем одиночестве. Дейвонка взволнованно озирнулась, не находя взглядом вокруг никого – ни своих, ни врагов. Лишь трупы павших от её меча противников сочась свежей кровью сквозь порубленные кольчуги лежали подле её ног. Она словно очнулась ото сна – ощущая, как бешено стучит её сердце после отчаянной сшибки – занявшей всего несколько минут из сражения, но неимоверно кровавой, доселе ещё ей не виданной.
Казалось, в бою ей была суждена неминуемая гибель от вражеских копий и стрел, чей дождь оперённым потоком неистово лился сквозь разверстый пролом в частоколе, куда сами вели её ноги – но словно чешуи незримых колец спины Хвёгга коснулись тут дочери Конута в этом бою, в тот час как его ненасытная пасть щедро жрала собою все прочие жизни, околи?в и закрыв саму Майри от вражьих огня и железа, почему-то оставив в живых.

Стянув с головы тяжёлый шелом она устало выдохнула и отёрла ладонью лицо, жмурясь от резавшего ей глаза пепла, который щедро осыпал дейвонку вместе с горячими искрами углей в тот миг, когда перед ней повалилась стена частокола. Зола и поднятая с углями сажа осели ей слоем на потном лице и сплетённых в косу волосах, проникнув своей горькой пылью сквозь прорезь очницы и множество дырок дыхальниц шелома – точно страшною чернью укрыв их померкшее золото.
Она вновь обернулась назад, озирая происходившее там.
Последних из уцелевших защитников кадарнле дейвоны уже оттеснили на самый край вала к порушенному частоколу. Копейные жала выкашивали их, ожесточённо отбивавшихся даже сейчас – и вынужденных отступать шаг за шагом, держа свой сплочённый, но всё уменьшавшийся строй. И в какой-то миг арвейрны, прикрываясь от вражьих ударов щитами бросились к проходу на гребне пологого тут, багровевшего кровью погибших уклона защитного вала, откуда его косогор круто вёл вниз на спуск к опоясывавшей укрепь с востока и юга реке. Там, на другом берегу, если успеть перебраться вплавь или на оставшихся ещё целыми и не захваченными лодках, начиналась спасительная заросль кустарников, переходивших в густую дубраву.
Но до вершины добраться сумели немногие. Вломившиеся в укрепь дейвонские воины уже заполнили каждый тут угол, смыкая кольцо вокруг беглецов, настигая их и разя. Лишь один из десятков бросившихся бежать а?рвейрнов добрался в живых до гребня, успев бегом взобраться на самый его верх, оторвавшись от преследователей. Зажимая ладонью леви?цы глубокую рану в боку он внезапно остановился. Взору открылось широкое речище Илистой – слишком широкой тут, чтобы он смог перебраться подраненный вплавь и уйти от их стрел. Там внизу он уже увидал прорывавшихся вдоль крутого обрыва под частоколом дейвонских конников, захвативших привязанные у воды на берегу лодки и челны – значит, и от погони ему не уйти даже вплавь.
Попавший в западню а?рвейрн развернулся лицом к настигавшим врагам, видя их сплошной строй в острых жалах торчавших навстречу ему окровавленных пик и клинков. Вскинув меч одинокий боец резко ринулся в самую гущу противника, успев разрубить плечо сотника, ведшего строй – прежде чем и его смели копья дейвонов, повалив там пронзённого и растерзанного жадным голодным железом их ярости.
Сопротивления больше не было – последние из защитников укрепи полегли между стен или в узких проходах уже полыхавшей огнём главной вежи. Зазвенела о доски щитов сталь клинков средь взлетевшего ввысь багровевшего леса из древок отточенных пик, и рёв тысяч глоток ликовавших воителей вознёсся над укрепью, славя давшего им ту победу Горящего.

Она так и брела по захваченной вражеской тверди с окровавленным кроволивцем в обезволившей правой руке, не замечая вокруг ничего – в том числе и встревоженных взглядов, что бросали в бок Майри воители, негромко перешёптываясь друг с другом и кивками голов указуя на женщину. И в их пристальных взорах восхищение было смешано с настороженностью, едва ли не с суеверным испугом, торопливо расступавшихся перед ней во все стороны. В забрызганной кровью броне, вся усыпанная тёмными пеплом и сажей, точно и не человек – отсутствующая, незрящая – Майри словно оглохла, и уши её не слыхали кидаемых шёпотом слов:
– …а на ней ни царапины, видел? Там такая кровавая рубка была – из двух скиров, что вышли к пролому, никто в сшибке не уцелел.
– Да, всех их рыжие порубили…
– Клинья летели дождём!
– А она словно и не была впереди всех…
– Как будто мечи её и не касались – а сама ведь свалила враговтам без счёта!
– Видал ли хоть кто что-то подобное?
Она так и прошла мимо них как оглохшая, а встревоженные воины продолжали смотреть ей вослед и тихо переговариваться меж собой. Майри очнулась лишь только когда к ней подбежал её брат, звеня сцепками окровавленной от наплечей до голенных пластин тяжёлой плитчатки, долго пытавшийся отыскать тут сестру среди множества ликовавших дейвонов, выкрикивавших имя Всеотца и потрясавших взнятыми к небу клинками, вдосталь испившими алого за эту битву.
– Сестрёнка, наконец-то нашлась! – он крепко обнял Майри, бухнувшись о ее лоб своим, к которому прилипли потные волосы.
– Победа, Майри! Наша взяла! – он был словно пьян в ликованьи успехом, и взяв в обнимку сестру закружил над землёй – словно целые годы не видел её пред собой.
– Я думал, ты лишилась ума, когда ринулась в самую гущу под их стрелами и камнями – что и мокрого места от тебя не найду! А ты просто привела нас за собой поверх вражеских трупов! Верно сам Всеотец тебя вёл тут, сестрёнка!
– Не знаю… – безразлично ответила Майри, устало шатаясь и едва удерживая в ладони вдруг ставший тяжёлым клинок, глядя куда-то вдаль поверх плеча Айнира. Голос её был глухим и надломленным, тихим.
– Ты вправду цела? – взволнованно спросил её брат, пристально глядя в глаза дочери Конута, и торопливо стал осматривать её в поисках ран.
– Да, – она отстранилась от Айнира и устало села наземь на поваленный обгоревший столб из разрушенного при обстреле навеса коновязи. Там ещё тлели среди золы горячие алые угли кострища, из которого вырастала обуглившаяся и вздутая туша скакуна, убитого при обвале рухнувшей балкой. Горький гар дыма мешался с тошнотворным смрадом горелого мяса, однако она не обращала на это внимания. Майри устало отёрла ладонью с лица горький пепел, проведя пальцами по волосам. Прежде золотые, теперь они покрылись копотным тёмным налётом от сажи, когда перед дейвонкой рухнула часть стены на входе во вражью твердыню – и этот след черноты остался на забрызганной алым руке. Всё, что она помнила – лишь краткие обрывки воспоминаний: кровь, огонь, вопли сотен смертей и звон стали – и она была словно сама не своя, не вспомнив о бое том больше – будто то не она там сражалась средь всех в самом первом ряду, а кто-то другой, пронёсшийся сквозь эту бурю как сметающий всё на пути страшный вихрь из бездны – чего она, простая смертная женщина, навряд ли смогла бы осилить.

– Когурир, вся укрепь наша! – обрадованно доложил Айниру подбежавший к нему сотникиз его тысячи, – и ни одного рыжего тут живым не осталось, всех до единого порубили! Коней их мы взяли, а вот припасы совсем погорели, и воротов мало осталось с огнищами. Что повелишь дальше делать?
– Дозор их на том берегу перехватить успели, Хъярульв?
– Нет, тиу?рр, – воин разочарованно развёл руками, – пока мы переправились на челнах, те успели уже ускакать назад откуда явились – слишком уж далеко сами были, стрелою не снять. Верно, скоро своим сообщат, что их укрепь тут пала.
– И тем лучше. Пусть загодя молятся, сношай их всех волки! – рявкнул Айнир, – передай скригге, что мы готовы идти дальше. Сходу возьмём и следующее их гнездо – пусть готовятся нас встречать. Тут всё спалить и выступаем немедля! К ночи станем на отдых, чтобы времени не терять.
– Хорошо, тиу?рр! – воин развернулся и торопливо побежал исполнять поручение.

– Пойдём, Майри. Нам пора, – Айнир окликнул сестру, и та встала на ноги с бревна, обернувшись на брата. Он попытался взять меч у сестры – решив было, что клинок неимоверно тяжёл для уставшей в сражении дочери Конута. Однако Майри отстранила его ладонь и зашагала вперёд к растворённым воротам из кадарнле, к стоявшим вокруг осаждённой твердыни войскам её дяди – словно не замечая идущего следом за ней сына Доннара.
И Айнир опять не решился спросить у сестры, как всё было в том гибельном месиве узкой дыры в частоколе, через которую Майри прорвалась во взятую укрепь – словно её обминала сама кровожадная смерть, получившая множество жизней с обеих сторон.

Другой их бой был ещё более кровавым чем первый – но воители Доннара, уже неостановимые, на следующий день двигались и дальше к восходу до нового кадарнле на реке, где сидел враг. Там позади осталось выжженное пепелище от второй взятой спустя день осады и натиска тверди у могучей горы Хвитбъёрфе – Белая Вершина – и ни одного из людей арвеннида, не сдавшихся до самого своего конца перед ударом дейвонских заго?нов.
Майри снова ехала верхом подле двигавшихся во главе их воинства родичей, усталая и молчаливая. Но теперь даже храбрый и не страшившийся никакого смерельного боя Айнир смотрел на сестру словно на иного человека – настороженно, с опасливым трепетом кидая взор на ехавшую праворучь от него женскую стать в меховой медвежьей накидке поверх одежд и брони.
А воины из числа тех десятков, что сегодня первыми ворвались во вражеский кадарнле, тихо переговаривались меж собой на ходу. И речь они вели о дочери Конута.
– …и снова, видали вы? Она ведь шла первой под ливнем их стрел! Весь скир Хаскиля Дубосе?ка подле неё полёг насмерть – все как один его лучшие блодсъёдда – а у этой девки опять ни царапины… А вражьих голов сколько с шей поснимала!
– Как и в тот раз… Я сам не поверил сперва, а сейчасна свои же глаза увидал.
– И сама в сшибке как одержимая – машет клинком точно цеп по снопам подчас жатвы. А потом словно вспомнить не может как было всё – как сам брат её там ни расспрашивал!
– Ни одному из лучших блодсъёдда такое не под силу – чего уж там простой бабе!
– Как же такое быть может? – спросил кто-то, – или сталь её не берёт?
– Может заговорил её кто сильным словом? Или она гальдрталанди, гоня?щая смерть?
Другие лишь только пожали плечами, не зная что и сказать.

– А слыхал кто из вас о Кровавом стяге – о том, что был у ратоводца Эсы Высокого во времена Великой Распри? – вдруг вопросил говоривших товарищей один из воинов постарше возрастом – седеющий скирир с долгими усами и падающей на полосчатку густой бородой.
– Нет, не слыхали. А что там хоть было-то?
– Ну-ка поведай нам, Хъярва, раз речь ты заплёл!
– Так слушайте… Эса сын Рагни из Къеттиров вёл людей в бой под вороньим стягом багряного цвета, подобного крови. И та первая херва, над кем вился в битве его доблестный знак, всегда побеждала любого врага, сметая а?рвейрнов точно траву – пусть даже их вёл сам Каменная Рука, чтоб его Хвёгг вечно грыз… Но всякий раз тому воину, кто нёс этот стяг, суждено было пасть – от меча ли, копья или пущенной слепо стрелы. Верно сам Всеотец даровал тому древку приносить в любой сшибке победу – взамен забирая себе жизнь своих стягоносцев. Таков был дан жребий богов – и всякий был рад идти под Блодборди багряным полотнищем к славной победе… но все мужи боялись взять его древко в ладони в ожидании неотвратимой и уконованной им гибели – даже самые храбрые и отважные.
– Так то был стяг битв, осенённый самим Всеотцом. А с этою девкой как быть?
– Верно и на ней незримо лежит рука жизнедавцев. Вспомни хотя бы, чьё имя несёт она.
– А что с того, с имени? – пожал плечами какой-то молодой копейщик, – имя как имя для девки, пусть и редкое нынче. Мою бабку так звали, прими её душу Дарующая…
– Тень Майры, – с почтением тихо промолвил, едва ль не шепнул то десятник, – тень Её – Великой Богини.
– Так и что? Майра – да кто она?! Ну насмешил, Хъярва – бабьи байки Помежий нам на уши сеешь… – хохотнул кто-то из воинов старше годами.
– Дурень набитый ты, Горм! – сурово окрикнул десятник, – огузки вместо ушей у тебя не иначе, раз старых преданий не знал… Верно, забыли уже все, а мужи вперёд баб и подавно, что Майру в древности чтили не меньше, чем самого Всеотца – Её, Великую Мать. Теперь она, верно, лишь жён опекает и даёт им детей – а вот в старые времена… – Хъярва назидательно поднял ввысь указательный палец, – …как сказывали прародители, она была Матерью всего сущего – дарующая жизни и отнимающая. Приносила не только лишь лад и любовь, но и безумие с яростью – а у женщин они от сотворения мира всегда неимоверно сильнее, чем у мужей. Была она сама вечная круговерть, хозяйка Жизни и Смерти, Начало и Конец, Мир и Война… Водном обличье сплелись воедино прекрасная дева и свирепая убийца, званая прежде всех нынешних имён Рангъя?рна – Хищница.
Мы – мужи, воины – стали почитать Отца Битв, Останавливающего Взором Сердца сильнее, нежели её, и нынче совсем позабыли о грозной Богине. Но сейчас верно сам Всеотец не желает или не в силах помочь нам направить железо против врага, раз в обличье этой девы – а ведь она дочь прославленного Конута Крепкого, чистая кровь самого Дейна – в ней к нам тенью пришла сама Майра в своём страшном тёмном обличье. Вот как мне кажется дело тут с ней…
– Ну тебя, Хъярва! Воду ты языком только мелешь! Какая она тебе Майра? – возразил скириру ещё один несогласный с его словами.
– А Её знак на ней ты увидел в тот раз, Фреки? – резко указал перстом на оспорившего его слова старый десятник.
– Да мало ль что вышло там? Попал девке на голову пепел, и всего-то! Я тоже был в саже весь по уши, как упал на кострище, морду чуть не обжёг. А ты уж Рангъярны там знак увидал с перепугу! – отозвался вновь Горм, – брехня это всё!
– А ты если словам моим веры не держишь – так в бою в другой раз стань сам подле неё, и проверь… – скирир сурово поглядел на споривших с ним, указав рукой на видневшуюся далеко впереди среди конного строя женскую стать, скакавшую верхом на рыжей кобыле подле их молодого когурира – на ту, о ком они только что говорили.
– И стану! Вот в следующей сшибке и выйду – и класть я хотел на сказания ваши! – с горячностью молвил им Горм из Бирксведде.
– Эй – ты это, иди, раз желаешь – но только сперва мне должок возврати! – в их перепалку вмешался ещё один воин, – ты мне с той весны за коня десять хрингуров должен, коль что…
– Так на осень условились прежде же, дурень! – вспылил Горм, – я что – слов не держу?
– Слушай – мужик ты могучий, сражаешься славно – но Хвёгг оно знает как будет назавтра… С вдовы твоей что ли на печке их взять потом платой? – гоготнул собеседник беззлобно. Окружавшие их дружно заржали со смеху.
– Тьху на вас, дурачьё! – сплюнул Горм себе под ноги злобно, – только тронь мою Асгрейн – из Халльсверд достану, чтобы уд твой на десять узлов завязать!
Но рваться вперёд прекратил.
– Так или нет – но то, что эта дева едва не сразила своеюрукойдаже Убийцу Ёрлов, а потом и осталась живой после года неволи с побегом, и не боясь смерти идёт в бой с мужами её орна… и бьётся не то что не как баба, а вообще не как человек – неспроста ведь такое. Всегда где она – там и наша победа. И вражье железо её не берёт даже, пожирая идущих за ней. Верно сама грозная Майра в её обличье тенью идёт оземь с нами…

Всадники продолжали двигаться молча, и закованный в сталь их загон в сопровождении тянимых быками тяжёлых хендску?льдрэ и возов с припасами словно живая река извиваясь змеёй уходил на восток, минуя леса и луга, торными путями или через голые пустоши – как лежал прямой путь – к грядущим сражениям и победам.

Дочерь Конута правила Огненной, направляя кобылу по пыльной дороге вперёд вслед за дядей и братом. И лишь краешком уха ловила обрывки их речи, внимая скорее не ей, а порывам трепавшего строй их загона ленивого ветра, освежавшего воинство Бурого в долгом пути под палящим полуденным солнцем.
– Не поеду, отец.
– Нет, поедешь. Так нужно…
– Вот ещё! Одно дело война – но уж нет, тут к чему нам и Скъервирам быть в одной упряжи?
– Времена таковы. Всё меняется в мире. Да – дома? наши долгое время противники, много багрового про?лито было в веках в час раздоров и войн между нами… Но так надо.
– Всё равно не поеду, отец. Не заставишь.
– Ты не мальчик уже, сын. И должен понять, что порою так нужно… Ты теперь возглавляешь Железную Стену, стал лучшим из всех ратоводцев дейвонских земель… и ты сын мой – последний в роду моей крови. Нельзя жить лишь войной, и как ты вечно быть впереди, быть на том острии подле смерти. Я отец не из лучших был – знаю…
– Для меня ты был лучшим, – перебил его сын, – и таким и останешься.
– Тогда должен меня ты понять, что дурной лишь родитель не стал бы заботить себя своих чад добрым будущим. Сколько будешь один ты, лишь случаем редким чью дочерь какую на сене валяя, что летят на тебя, победителя, словно те мухи на мёд?
Парень внезапно рванул на себя шнур поводий, застопорив ход скакуна и застыв точно вкопанный. Подле сына встал Доннар – и путь, перекрытый конями двух вершних, встал колом. Точно льдины в потоке разлива вокруг вырастающей со дна скалы, мимо них боченясь и дугой обминая их медленно плыли повозки, наездники, пешцы, тяжёлые снасти осадных возов.
– Лучше так – чем кого вдруг овдовить бояться… – резко, тихо, вполголоса бросил отцу он, умолкнув – и какое-то время стоял не промолвив ни звука, упёршись глазами в черту небокрая. Бурый так же молчал, ожидая слов сына.

– Всё равно не поеду. Я что – жеребец, чтоб меня как к кобыле на случку тащили?
– Не дерзи, сын – тебе-то совсем не к лицу говорить так о деве, – нахмурился Бурый, – да и разве тебя кто в святилище тянет насильно? И к тому же ей только пятнадцать лишь в зиму исполнится, рано о чём-либо думать всерьёз. Но приехать в Высокий Чертог увидать её, встретиться, поговорить – что такого дурного в том? А там сам ты решишь, что вам лучше…
– Хорошо… – бросил Айнир, нахмурясь, – может к концу Долгой Ночи, или в зимы середину, как не будет выправ…
Доннар насмешливо хмыкнул.
– В зиму?… Разве едут знакомится с девой в мороз с непогодой и слякотью? Осень, как в золоте с алым деревья – вот час, когда нужно то делать, сынок…
– В осень дел будет много. Даст если то Всеотец, отобьём может даже Бирксведде – или хоть бы тот Бейкифъя?ллернгейрд. Должен быть я со своими там, дело своё исполнять, а не тратить свой час на вот это…
– Будто то без тебя не осилят иные, вести войско к югу и бить неприятеля… Поедешь. Так нужно, сын.
Младший молчал, хмуря брови – без движения сидя в седле как влитой, уперев взгляд вперёд к небокраю.
– Мы ведь с матерью вашей помимо желания встретились, волей родителей будучи сведены к браку. До того я мечтал о другой из девиц, к ней стремил свою душу… Но сумели мы с Асгрейн найти свою нить, научились друг друга любить, уважать, жить по сердцу. И ты сможешь, я знаю. Тем больше… – Доннар осёкся, как-то насмешливо глядя на сына.

Айнир пришпорил коня, подстегнув его шнуром поводий. Следом за ним коня тронул в дорогу отец – и огромный поток их загона опять разровнялся по глади дороги, съезжая с обочин.
– Ладно. Какая она? Ты хоть видел?
– И даже с само?й говорил, как дела? обсуждал я у Сигвара вечером.
– Ну и как?
– Как и ты. Каким был до войны.
– Что – такая, же дура? – ухмыльнулся насмешливо Айнир.
– Знаешь – умнее тебя уж тогдашнего точно. А быть может и нынешнего… – Доннар взглянул на того укоризненно, смолкнув на миг, – живая, весёлая, не по годам рассудительна. Ты бы нашёл с Гудрун общий язык.
– Ладно, – с кислым видом кивнул отцу Айнир, – хоть будет возможность в хранилище книжное их заглянуть. Говорят, там при Скъервирах собраны были труды всех времён всех земель и народов.
– Значит понял, где сможешь скорее её отыскать… – Бурый хитро прищурясь похлопал его по плечу, устремляя коня чуть резвее.
Айнир хмыкнул насмешливо, тоже ускорив коня – но во взгляде его что-то вдруг потеплело. Он внезапно припомнил тот вечер, как с дядей и Бундином он и отец провожали их старого скриггу в Высокий Чертог и обратно – ту кудрявую резвую девочку в рыжем каштане волос, что смеясь показала ему там язык, пробежав по стене на закате. Теперь годы спустя каковой она стала взрастя, повзрослев, став уже не тогдашним ребёнком, а девой?

Вилась горькая пыль вдоль обочин дороги. Звонко резал слух тысяч людей громкий голос попавшего где-то под тучами жаворонка. Грохотали железо, тяжёлою поступью ног и копыт с ободами колёс сотрясая простор над равниной вдоль речища Илистой.

– А что было дальше с Кровавым тем стягом, почтенный? – вдруг нарушил молчание один из молодых мечников, сравняв кобылу с гнедым скакуном десятника.
– А дальше… – старый Хъярва на миг приумолк, – …дальше, в одной безжалостной битве, когда очередной нёсший стяг пал сражённый нашедшей его сердце вражьей стрелой, Эса приказал другому воителю взнять их знак ввысь. Но никто из сражавшихся подле мужей не решался взять в руки то роковое багряное древко, приносящее победу и гибель единочасно. Все точно малые дети бросались прочь не взирая на грозные приказы их когурира, даже под его угрожающим карой мечом – уж лучше на строй рыжих с секирой рвануть, чем неминуемая никак верная гибель. Орали ему: «сам неси свою палку, трусливый – раз победы так жаждешь!» А враг тем часом стал теснить дейвонов, обрушивая их копейный строй – и разлютовавшийся Эса сам взял в руки упавший на землю Кровавый стяг Къеттиров, кинувшись в самую гущу кипевшей там сшибки.
В том бою он и пал сам сражённый железом, порубленный вражьими секирами на куски вместе со своим знаменем ворона, которое с тех пор утратило этот страшный дар вести войско к победе. Вот и всё как там было тогда – так мне дед, тех событий свидетель, рассказывал…

Десятник умолк, подстегнув коня поводьями, и на ходу отпил пару глотков воды из висевшего у него на поясе деревянного бутыля, утоляя жажду и облизав пересохшие за долгую дорогу пыльные губы.
– А что же тогда с этой дочерью Стерке? – опять спросил мечник.
– Так она ведь и есть тот живой божий стяг неиначе, который ведёт нас на а?рвейрнов и приносит победы… Клянусь Всеотцом, мы доселе ни разу не одерживали верх с той самой проклятой выправы на Аг-Слейбхе. Два года одни лишь утраты нам жребием были – а тут сразу успех так пошёл…
– Верно, старшой! – поддакнул тому кто-то из десятины, – теперь впрямь удача вернулась к нам с нею. Уже вторая большая победа подряд нам над рыжими выпала – а ещё сколько верно их будет!
Хъярва вдруг отчего-то нахмурился, пристально вглядываясь вперёд в видневшуюся посреди скакавших там их предводителей из Дейнблодбереар женскую стать на покрытой попоною рыжей кобыле.
– Так оно так может быть… – буркнул негромко десятник, – но только гибельный это стяг – для всех тех, кто с ней рядом в сражении оказывается. Она словно на смерть каждый раз того жаждучи рвётся – вот только Шщар к себе в норы отнюдь не её, а других пожинает без счёта.
Он помолчал, неотрывно взирая на женскую стать впереди их заго?на.
– Много смертей принесёт она близ себя…

Войско дейвонов неумолимой стальною рекой как поток её быстро текло на восход, неся на пиках со стягами ворона над полыхающим солнцем чаяние новых побед над врагом, смерть и голодное пламя пожарищ. Сыны Всеотца пробудились, воспряв от последних двух лет поражений, и верно сам останавливающий взором сердца Отец Битв вдруг очнулся от сна в своих дальних небесных чертогах, взалкав свежей браги из жил и сердец павших воинов.
Грядущие битвы и наступы ждали их всех впереди – и они, веря в несломимый дух Дейна, с тем большей надеждой взирали порою на женскую стать подле их предводителя Доннара Бурого, словно там узревали саму ТеньЕё – незримо идущей в обличье смертной дочери Конута – тень грозной Богини, ведущей дейвонов с союзниками на грядущий всем вороний пир.

Промозглый, студя?щий все дождь моросил уже третью седмину. Раскисшие пустоши, мокрые лапники голых лесов, почерневшие жухлые травы. Холод, сырость, короткие дни без единого блеска живя?щего света на сером безжизненном небе. Осень шла над землёй.

Человек в верховнице из кожи сидел на коне, не взирая на лившийся дождь, и наблюдая за пустошью в чёрных оголенных зарослях низких кустовий грыз кус сиверины, посыпая тот прашью замешанной с травами соли, уже отсыревшей и плотной, макая свой палец в мешочек на поясе. Подле него в это время встал конь с другим всадником – залитым грязью, набросившим на плечи плащ из шкур волка оголенной кожей наружу.
– Как с-собака з-замёрз… Буб-бенцы прямо вж-жало м-меж ног…
– На, поешь, – протянул первый новый кусок солонины товарищу. Тот, голодный, как волк, жадно впился зубами в еду.
– Как ты, Дайдрэ? Что выведал там?
– За р-рекой мохнорылые, вершний. Единственный мост с переправою держат, ушли на т-тот берег.
– Сколько их?
– Да все пять сотен. Обоз в семь десятков возов, п-половина их конные.
– Чьи там люди?
– Из Ёрваров, Гунноров данники, пара загонов Сторгейров.
Всадник умолк, глядя вершнему прямо в глаза.
– И кого ищешь – там тоже. Загон его с Фийны людьми вчера бился, пока не ушёл вместе с прочими за реку.
– Точно? – Картавый одёрнулся, вздрогнув, – Коттур здесь? Из Бергейров тот самый?
– Видели стяг его – белое древо на алом, поросшее копьями вместо ветвей. Коттур Хвиттэ, иного там нет.
– Поднимай людей, Дайдрэ. Выходим.
– Помутился ты, вершний? – помощник одёрнул того за рукав, – Фийны люди вчера через брод еле-еле сумели вернуться до ливня – и то по горлянку в воде ледяной полуплыли. А теперь там и конь не пройдёт, как налило за ночь и всё утро!
– Где второй брод? Далеко?
– Да он топкий, в илу!
– Мост возьмём.
– Да опомнись ты, Родри! Там же пятеро сотен дейвонов, а мост как стерквегг укреплён! Расшибёмся так в кровь, все поляжем… И овса для коней не осталось. До морозов ты берег тот взять не сумеешь никак.
– Сумеем.
Дайдрэ утихнув взял вершнего за руку, стиснув ладонь – ледяную от холода.
– Тебе бы поспать, отдохнуть. Ты три дня из седла не вылазил, уже месяц не мылся– как и все остальные. Не взять мост нам, смирись. Не сейчас.
– Они там. Сердцем чую…
Больше их вершний не вымолвил Дайдрэ ни слова, и помощник безмолвно поехал к их стану – сушиться у дымных костров их едва тлевших дров в эту мрачную сырость предзимья, поесть и согреться, дать отдых коню. А их старший из дома Маэннан подобно безмолвной бесчувственной глыбе стоял среди поля – стянув наголовник и шапку, застыв под дождём, точно вовсе не чувствуя холода – и взирая на север в тьму сумерек, где за пустошью близко лежала река, чьи взмутнённые воды как чёрная бездна неслись на закат, рассекая их судьбы как острый и жалящий нож.

По бесстрастному точно железная маска лицу сына Довара струями быстро сочилась вода не стихавшей, студя?щей всё мороси, раздувавшейся в дождь всё сильнее.
Но вода была горькой, солёной.

ГОД ТРЕТИЙ "…ПРОКЛЯТИЕ ТРИЖДЫ ТОБОЮ ЗАСЛУЖЕННОЕ…" Нить 20
В многочисленных битвах завершился тот кровопролитный и безжалостный третий год лишь разгоравшейся жаром сражений войны… Кровь кипела неугасимоюяростью в жилах людей, и продолжая свой бег застывала на лезвиях смертью рассёкшей их стали, разбры?згами алого цвета их жизней стекая из трещин разрубленной плоти в холодную белую ткань первых зимних снегов.
ВедомыеЛьвом конные тысячи Стремительных Ратей без жалости сокрушали дейвонский север и красилиреки кровью врага, пеплом пуская твердыни и городища, выпалив край едва не до стен ходагейрда. Лишь мужество воинства Храфнварра Гераде, укрепившего всю округу засеками и удержавшего ближние подступы к Винге, и так и не взятый с наскока оплот у Высокой Дубравы спасли ходагейрд от падения – вынудив Аррэйнэ вновь отступить, не имея надёжного тыла и нужных снастей для столь долгой осады сильнейшего города запада.
Прочие силы Эйрэ во главе с Борной из Бранн и самим арвеннидом теснили врага на прямом пути к Винге, осадив неприступные прежде тверди Хлидъярн и взяв где боем, а где подкопом с огнём добрую половину из них.
Не бездействовал в это вот время и недруг владетеля Тийре. В это самое время пополненные пришедшими из-за Каменной Глотки ардну?рскими наймитами из Ж'айш-арамли? прочие воинства юга выступили против тех бунтовавших и отпавших в открытую Вольных Городов, кто не подчинился требованию Скъервиров сдаться – поддержанные поколебавшимися и вновь присягнувшими Винге семействами, получившими тем щедрый кус от уделов сражённых соседей. Одновременно и когуры Доннара Бурого вновь отбивали уделы дейвонского юга, возвращая себе гейрд за гейрдом, давя сталью копыт строй врага и выворачивая с корнями огороженные частоколами и срубными насыпями возводимые укрепи а?рвейрнов как хрупкие птичьи гнёзда, сминая сопротивление и сея страх. И имя Богини-Убийцы, тенью своею идущей там оземь подле смертных людей в женском облике всё чаще звучало теперь не только в Дейвоналарде – как и само имя той, кого нарекли Её Тенью…

Сама же Майри из Дейнблодбереарзнала одно – рано или поздно, но смерть однажды настигнет её. То неистовое безумие, в которое впадала она перед каждым сражением, в один день приведёт дочерь Стерке в бездонные ямы костей Собирателя Мёртвых, избавив от столь ужаснувшего сердце ей рокового познания о том божьем проклятии, лёгшем на их орн – и от той столь мучительной боли воспоминаний об Аррэйнэ. От тяготы этого невыносимого одиночества без того, кто как и прежде вёл воинства а?рвейрнов, круша её сородичей подобно вырывающему с корнем сухую траву ветру – без него…
Но как же хотелось ей лишь бы единственный раз – да хоть и на мгновение – снова увидеть его хоть бы краешком глаза… Того, кто стал сердцу дейвонки незримою узой, и чьи улыбка, поцелуй и даже гнев заставляли её трепетать. Увидеть свирепый и яростный взор, пронизывающий и так неумолимо притягивавший, охватывавший всю дочерь Конута, заставляя кровь в жилах стучать в груди чаще, а уста от волнения сохнуть, в ином месте мокрея – и всё равно любящий, нежный. Взгляд её Льва, который теперь был не подле неё – а необозримо далеко за чертою войны среди вражеских воинств, первым врагом её орна и всего народа дейво?нов – но не её самой…

Вьюга гуляла над скованной льдяною коркою Зыбицей, заметая холмы и болота её берегов, кружа снеговеем над морем лесов, пригибая к земле ветви ельников. Вечер ложился на землю, и сумерки скрыли черту небокрая, затемняя равнину. Хейрнабюгдэ затихло, и искры огней от лучин и светильников тускло сверкали сквозь щели в притво?ренных ставнях окошек.

– Говоришь, в ходагейрде опять воск поднялся в цене?
– Вырос сильно к зиме – но на каждую меру подняли и подать… – вздохнул Хъяльти Кривая Рука из Высокой Дубравы, гостивший у Хеннира вот уж седмину, пережидая метели, пока санные тропы не то, что сокрыты в снегу, а и зрить их и днём невозможно ни дальше за вылет стрелы в круговерти кромешной позёмки.
– Тьху ты… – сплюнул под ноги хозяин, и отлив приношением богам пару капель из чаши хлебнул, насладясь терпким хмелем далёкой земли. С той осени ценный сосуд всё пустел и пустел, и второго навряд ли держать в своём погребе старому Скегге…
– Как у вас дела в селище, Хеннир? Все живы? Скончался кто за год?
– Теперь старики мрут пореже, чем крепкие… – помолчав буркнул Хеннир, – двух сыновей за то лето успел схоронить…
– Храни их Горящий в чертогах своих. Люди арвеннида их покосили?
– Хуже – свои… – фыркнул Скегге, – на юге немало домов присягнули владетелю Эйрэ, и сражались за тех и друг с другом. Такая там бойня была в это лето – не счесть мертвецов во всех орнах.
– Да, в войну всё смешалось – и те и другие с обоих сторон брат на брата идут… – вздохнул гость, уплетая горячее варево тушеных репы с крупой на поджаренном сале.
– Будто раньше так не было… – хмыкнул угрюмо хозяин.
– Верно молвишь.
– Там их и сшибли в бою, как с арднурцами вместе владетеля воинство брало осадою Лаутванн-гейрд. Ни сынов, ни могил не осталось – положил вместо них на костёр и в курган их рубахи, что мать пошивала…
– Прочие живы хоть?
– Мои пока да… – Скегге умолк на мгновение, хмурясь, – а так в селище вдов за три года уже под десяток… А по северу тут вообще кое-где мужиков половину как Хвёгг своим жалом слизал – не железом, так хворью какой среди воинства. В это лето так дважды поболе за два предыдущих, как снова прошёл тут с войсками их Ёрлов Убийца – неладен он будь этот зверь, и из Ормхал вернувшийся.
– Да – война… – вздохнул гость, приложившись к вину, – а хоть добрые вести какие-то есть в вашем селище?
– Есть конечно. Всё же свадьбы играют, дитёнков родят; и скотина и пчёлы ведутся, и Зыбица так же до моря бежит… Жизнь продолжается, – хмуро сказал Бородач, допивая из чаши вино, и взглянул в опустевший сосуд.
– Да ещё, как мне Ульф рассказал тут гостя?, отыскалась внезапно племянница Бурого, Конута дочерь, кто в плен угодила два года назад. Чудо просто, что выжила дева в подобных невзгодах…
Гость ещё раз отпил из узорчатой чаши, смакуя нездешний и тонкий вкус хмеля – сухого и крепкого, редкого тут.
– Славный напиток! Откуда такой в ваших землях?
– В прошлую осень привёз Челновод, когда шёл на зимовку в низовья.
Хеннир умолк, подперев кулаком подбородок.
– Не слыхал что про Хедина?
– Знаю, пошёл он в верховья, до самых предгорий – как раз в это время, когда…
– Я уже понял. И вестей никаких?
– Если бы были – ты сам бы его гостем тут принимал… Последними видели судно его перед Хардурстейнгейрдом, как шёл он к востоку. Как раз, когда воинство Ёрлов Убийцы тут шло, а за ним дом Маэннан вдобавок там всё дыбом поднял и выпалил.
– Ясно…

Хеннир угрюмо вздохнул, глянув в горло сосуда, и до капли налив себе в чашу остатки бесценного дара Скутлкъёре с его былой родины медленно выпил до дна, помянув давно ставшего им земляком и товарищем Хедина – чей челн больше не встанет с зимовкой в затоке на Зыбице, и чьё место за щедрым столом в его доме навеки уже так и будет пустым.

Зимние стужи объяли дремавшее озеро, заковав его волны в холодную гладкую твердь ледяного покоя. Ветры рвали колючие ветви ободранных осенью верб и берёз, трепыхая тяжёлые лапки еловых стволов чернолесья, развевая крупицами белого праха слежавшийся пологом снег. Хруст копыт по замёрзшему насту вспугнул тишину, и отъехавший от стана верхом одоспешенный всадник на рослой кобыле в попоне застыл подле двух людских статей на круче обрыва, что спадал каменистою глиной в гладь льда.
– Приветствие дома Конналов, владетельный! – спешившись преклонил он голову перед встретившим гостя арвеннидом.
– И тебе привет, Гайрэ! Рад, что снова ты прибыл! – Тийре крепко пожал тому руку.
– И ты здравствуй, сестрица! Рад увидеть тебя! – молодой ратоводец из Конналов обнял осторожно прильнувшую к родичу старшую дочь его дяди. Брата встретил взор глаз цвета волн на Глеа?нлох, что застыло во льдах далеко на востоке отсюда, в столь похожем на это волнительном месте – так подобном на край, где был дом, родной Этайн.
– Здравствуй, братик! Горько было услышать, что и твой старший тоже погиб.
– Так, пал в сшибке на юге наш Ллугнад – и дяди Фи?ара все сыновья вместе с ним. И вам эта новость пришла уже, вижу…
Он обернулся к владетелю.
– Сначала последние вести от фе?йнага Донег. Твой союзник хуч Товлэ сумел разбить дядю, захватив половину восточных уделов, но ранен был в битве, лишившись по локоть руки. С южными семьями он теперь взял перемирие на год, и быть может сумеет и мир заключить – если те их соседи, кто был за Шару?, не поддержат южан своим войском, желая обещанных прежде угодий востока. Ибо воинство их наводнило те степи, и война там горит с новой силой.
– Вот как… – Тийре задумался, хмуря лицо и сведя в размышлениях брови.
– Почтенный Дайдрэ сумел с ним найти речь по че?сти, и клятвенно оба они присягнули, что мир между нами на прежних условиях будет – и сможет сдержать тот их семьи от прежних набегов. Хуч Товлэ боится соседей, что были за дядю – и будет держаться союза с тобой, ожидая ответной поддержки.
– Рад то слышать. А есть ли известия с запада? Два дня как явились посланцы от Старого, а от А?ррэйнэ я две седмины не видел посланий, пока вёл своё воинство с отдыха.
– На то полнолуние был он за Хлидъярн – сумел разгромить два обоза дейвонов, что шли для поддержки их воинств на юге. Я слышал, Лев хочет достигнуть тех твердей, где Гунноры в осень собрали припасы, которыми будут кормить зимой воинство орнов. Для нас захватить этот хлеб он не сможет, так хоть бы сожжёт – если даст в том удачи Тинтреах – и если сумеет отбиться от Ярнвегг.
– Лев сумеет! – уверенно вымолвил Тийре.
– Надеюсь и я. Ибо эти загоны удачно ведёт младший сын скригги Дейнова рода, без устали сидя у Льва на хвосте – тот, что Книжником прозван. Он же разит и все те наши силы, что держат часть твердей на Хлидъярн.
– Лев сумеет – я знаю, – опять сказал Тийре.
– Наверное. С лета он только одною войною живёт… – молвил Гайрэ сочувственно.

Фыркали сотни усталых коней в стане воинства, поедая овёс из мешков на их храпах. Гулко стучали секиры, с треском коля чурки дров доя костров, остря колья защитных рядов от врага, подрубая тяжёлое древо дуба к починке возов и полозьев обоза. Гремел молот из сложенной наскоро кузни и пело свой шелест точило, нарушая покой заиневшей от стужи равнины.

– На юге в уделах у Кромдех и Сле?ан волнения – от неурожая там начался голод, хлеб вполовину весь в чёрном рожке. Подати вызвали гнев, даже фе?йнаги ропщут.
– Да, наслышан уже… Послал Килуха с войском порядок там прежний вернуть. Дом Бранн верен нам, а иные семейства их так же там чтут – и не меньше боятся.
– Вряд ли справится быстро там Вёрткий… Как знаешь, у больхов началась война меж домами, в их ссору под осень вмешались ардну?рцы из Большого удела – и много воителей битых загонов бежали на север, пополнив ряды тех из кийнов, кто грабит друг друга и сеет раздор в наших землях… Сейчас там разбой и насилие, юг весь в огне. А на севере сам знаешь что – как отнял половину уделов союзных нам прежде диделисов новый вождь брузов, и едва не прибрал и владения Кроммах.
– Да чтоб эти беды все в бездну! И снова не будет мне во?йска в избытке, – Неамхейглах угрюмо нахмурился, пнув ногою сугроб, – а я думал, за зиму сумеем отбить снова речище Белой.
– Увы – так и есть… Но зато удержал Борна зе?мли, что были захвачены в прошлую зиму, и дальше за речище Быстрой дейвоны не вышли. Старик прочно осел в здешних твердях, возведя там и новые.

Скрипел зимний наст под ногами идущих, когда три абриса шли берегом к лесу, минуя застывший средь глади из льда спящий остров, чьи кручи вздымались над краем лесов точно шапка. Ломали лежавшие по?д снегом сучья копыта, когда скакуны брели подле хозяев. Всё ближе и ближе торчало из белых покровов обрыва уснувшее чёрное древо проросшей тут яблони-дички, упрямо взрастая из скудной и глинистой почвы, плетясь перекрестьями веток раскидистой сильной вершины ввысь к небу.
Тийре молча, сжав зубы внимал словам Килуха, просевая все вести из разных краёв через сито рассудка, отринув все чувства, возвеша?я их каждое – думая как быть, какие предпри?нять шаги. Все три года он через все силы – где как крушащий мельничный жёрнов, а где как тончайшее жало клевца – проникая сквозь земли врага, их загоны и тверди, стремился отвесть от уделов отцов их удар, самому атакуя в ответ и пытаясь отринуть ту мощь дома Скъервиров в их же владения, чтобы в собственных высеять злаки, собрать урожай, растить скот и ковать для воителей пики и стрелы с бронёй. Но всё время как будто заклятием неким все бедствия распри всё больше сверзались на Эйрэ – одно за другим – и тех новых врагов, что являлись как тени из мглы, приходилось сражать раз за разом, не ведая отдыха. Этой осенью жертвуя землями юга, что минувшей зимой захватил его друг своим дерзким наскоком, пришлось с ними расстаться лишь ради спасения севера Эйрэ, отбив натиск брузгов, и держать всеми силами зе?мли у меж с полыхавшими гаром раздора владениями больхов, куда точно стервятник к поживе уже набегали воители дома Хосров. Точно некий невидимый ливень всей силой смывал из-под ног те непрочные клади, что пытался возвесть он в стремлении к победе над недругом… битва за битвой, за месяцем месяц… Точно проклятье висело незримым им роком над домом детей Врагобойца – вымирающим, слабнущим с каждою жертвой из родичей, павших в войне – проклятье их предков, какое он сам вновь воздвигнул, вернул кровью Родри из мглы, раздувая то страшное пламя раздора – в котором не мог проиграть.
Но порою сложнее победы над домом дейвонских владетелей, что три века уже посягали на земли того нечестивого дара его ненасытного предка, прокля?того всеми – сложнее того было сыну Медвежьей Рубахи быть подле неё, его верной и любящей тени.

– А из дому с озера вести какие есть, Гайрэ? Как сам знаешь, не только мне воинство Конналов нужно… – Тийре на миг обернулся лицом к молча слушавшей Этайн, поймав её пристальный взор.
– Уж прости, что пять зим ты гонцом моим служишь по че?сти… – вздохнула дочь фе?йнага с грустью, в надежде взирая на родича, – есть хоть что от отца? Как он сам?
Гайрэ, хмурясь, пожал лишь плечами.
– Ты, сестрица, прости – и на добрые вести твои не ответил мой дядя… Видел я, по тебе он тоскует – но и слышать о дочери сам не желает совсем. И не знаю – рассудком стал слаб, как измучан весь хворью – или Гвенол им вершит, вливая хулу на тебя. Уж она-то вся злобы полна, не забыла сама смерти брата та старая сука, что ссорит семейство у нас изнутри…
Железный презрительно сплюнул на снег, хмуря брови.
– Уж подохла бы эта змея! – раскраснелась как мак вдруг в сердцах дочерь Кадаугана, обопёршись рукой на чернеющий ствол, замерев в кругу сбитых морозами наземь созревших тут яблок, как сок жизни алевших пятном на холодном убеленном насте под ногами у тени владетеля Эйрэ.
– Всегда была я к сёстрам и брату добра – но ко мне никогда её сердце не тлело. Всё наследье я брату отдала, чтоб по чести Деортах стал фе?йнагом после – так и тут моей мачехе претит, что хочу быть я с тем, кто мне дорог…
– Уж прости, не желает отец тебя слышать, – вздохнул Гайрэ, – иной раз замыкается сердце как дверь, что и добрые вести его не раскроют. Ну а Гвенол лишь рада тебя потаскухой наречь, осрамляя средь фе?йнагов.
Он взглянул на сестру.
– А теперь уж распустит язык вдвое больше…
– Уж подохла бы эта змея… – тихо молвила в сторону Этайн, впившись взором в заснеженный сон берегов, так похожих на дом её рода – куда нет ей возможности встать на отцовский порог.
Неамхейглах заметил печаль своей тени и легко приобнял ту за плечи, притянув к себе женщину ближе.
– Хватит сердце на нитки мотать! Погоди – вот приедем в Глеа?нлох мы к лету, пусть увидит тебя твой отец по чести?, а не сплетнями Гвенол. Если зряч, то услышит он дочерь. Перебудешь в Аг-Слейбхе до Белтэ – а там…
– Даже думать не смей вновь, к горе чтоб меня отослать! – оборвав, твёрдо молвила Этайн, – не кобыла тебе я, чтоб в стойло меня загонять! Говорю: буду подле с тобой сколько нужно!
– Да Ард-Да?гдом клянусь – помутилась ты видно! Дом наш стойлом назвала… – насупился Тийре обиженно, – без хозяйки давно он стоит, лишь стараниями Айб там порядок хранится, как покинула Гвендолен гору с замужеством новым в дом Гулгадд, а почтенная Ронвенн скончалась весною последней из вдов… А я тут в каждой битве рассудок теряю от мыслей, чтоб с тобой ничего не случилось, как ты в стане всего в двух шагах от врага! А теперь… – он с укором взглянул на неё сверху вниз, – нам же скоро сражение крупное будет! Всё в переходах мы, в стужи и снег… Знай же меру, прошу!
– Кто же посмотрит тогда за обозом в бою – и за тобой, дураком подстрелённым? – вздохнула дочь фе?йнага Конналов, обняв сына Медвежьей Рубахи за шею, – может та Ольвейн, кою Конлойх всё в жёны тебе хочет дать? Если так то он жаждет два года – то чего же не здесь она рядом, и на ноги тебя не подняла уж дважды, как после ран ты был при смерти за год?
– Вот дала?сь тебе Конлойха внучка! – вспыхнул Тийре на миг, но утих, осторожно обняв её, – ты мне по че?сти жена… Прости, что не в силах и мне взять тебя по закону. Посильнее меня он… И то – упрошу я отца, дай в Глеа?нлох прибыть! Только нечего здесь тебе делать – пойми.
– До весны даже думать не смей, что тебя я оставлю! – несогласно мотнула она головой.
– Слышишь, Гайрэ – сестру твою на слове ловим! – обернулся владетель к Железному, уповая на то, что к словам сына дяди Этайн всё таки будет разумней.
– Да, сестрица – послушай меня уж хотя бы! К лету жарко тут будет, поверь – соберём мы все силы, чтоб суметь наконец преломить войско ёрла в бою. Ну не место тебе тогда будет в выправе! – поддержал их владетеля Гайрэ, – что же противишься ты, словно впрямь повитуха тебя уронила! Набыла?сь ты тут – хватит!
– Да не дура я, Тийре… Тебя покидать не хочу – вот и всё лишь. Много крови прольётся, всё вижу – и с тем за тебя и боюсь, что не всякий раз быть смогу подле… – по замёрзшей щеке Этайн тонкой струёй побежала слеза, – раз отец меня о?тторг – хоть бы ты не гони меня прочь…
– Вот дурная же ты! Не гоню я тебя – за тебя лишь боюсь. До весны будешь рядом – именами всех Трёх поклянусь – так и будет! А потом…
– Не клянись лучше, Тийре, чего сам ты не в силах предречь. Будь что будет… – вздохнула дочь фе?йнага Конналов тихо, и взглянула на сына Медвежьей Рубахи, какое-то время безмолвно застыв.

Она помнила то, что свой выбор сверши?ла. Что суде?б и проклятий таков тяжкий рок – не отдав что дороже всего не получишь порой избавления – только так лишь бывает под солнцем, пока стоит мир… И порой отдают не одни только те, кто несёт эту кару – но и те, кто в том трижды быть может невинен. И дочерь Кадаугана сделала то, что должна была.
– Я сказать тебе что-то должна, Тийре…
– Что? – он ласково обнял её, прижимая к себе с осторожностью.
– Если нужно для мира меж кийнами, чтобы не рухнул твой дом – можешь взять себе Ольвейн в супруги. Примирится с тем сердце моё…
– Да ты что ли когтёвника съела?! – поразился услышанным Тийре, схватив её за руку, – что же такое ты говоришь, Этайн? Да плевал я на Ольвейн ту вместе со всеми семействами! Ты…
– Не слепая я – вижу, что многие фе?йнаги ждут от тебя, чтоб законными были наследники в доме у Бейлхэ… Пусть так будет, раз нужно для всех… раз стать я женою по праву не в силах тебе.
– Да чего же ты придумала, Этайн… – сын Дэйгрэ не мог найти слов, так и стоя в молчании, ошеломлённый.
– Напиши уж Безусому – пусть готовит ту свадьбу. Пусть так будет, раз нужно…
– Что же ты говоришь… – сын Медвежьей Рубахи стоял онемевший, еле шёпотом вымолвив это.
– Не обманешь судьбу – так я знала с начала. Устала я тщиться её преломить. Напиши… Пусть так будет, раз нужно…

Гайрэ, сжав зубы, взял в руки узду и беззвучно стал следовать к стану – не желая быть третьим при том разговоре владетеля с тенью его – столь тяжёлым и горьким, что вздрогнуло сердце и у Железного. Не спросил он о Лу?айнэ даже у Этайн, сам не зная как свидеться с нею, что той даже сказать… Из всего дома Конналов он лишь остался среди сыновей кроме юного сына их фе?йнага – и как слёзно просил и сурово грозил своей волей отец, должен был уже думать о том, чтобы взять себе в жёны достойную деву из доброго рода, а не плесть себе жизнь с недалёкою этой молочной сестрою их Этайн – как должен…
– Что же ты делаешь, Этайн… – произнёс сын Медвежьей Рубахи негромко, не в силах сказать ничего – и бессильный что сделать.

Ветры выли над кручей, пригибая к земле чернолесье. Спали в тверди покро?ва застывшие воды, хороня в глубине подо льдом мелководья с вира?ми – и подобно зиме так же прочно запрятаны в сердце людские чаянья с надеждами были, что как хрупкая ветвь гнулись силою бури живым неподвластной…

Зимние вьюги в четвёртый раз на его памяти заметали дворы и проезды Высокого Чертога и Верхней укрепи. Попрощавшись со скриггою Скъервиров и иными владетелями Гераде покинул завершившийся долгий Совет, по просьбе Сигвара вновь собираясь отправиться со спешными делами в союзные им уделы Прибрежий, куда ещё не дотягивалась властная рука Владыки Моря – рука его наследника древнего народа А?ргвидд-Мар Ро?йга Твёрдое Колено из Утир. Чем больше ослабевали Скъервиры, тем больше сил набирал тот, пока ещё на словах оставаясь сторонником Стола Ёрлов, но тем не менее собирая вокруг себя всех скригг семейств Запада и иных там уделов, недовольных владетельным домом.
Бушевавшая вьюга тут же принялась заметать им оставленные на ступенях нечищеных лестниц следы, когда Гераде спускался из верхних покоев Хатхалле вниз в спящий стерквегг, направляясь домой. Как бы не желал Сигвар не отпускать столь им ценимого за верность с умелою службою Храфнварра далеко и надолго от Высокого Чертога, но и он был вынужден всё чаще отправлять своего столь успешного в переговорах десницу в далёкие выправы по союзным им землям преданных дому ёрла семейств и тем больше колеблющихся. И на этот раз в канун зимнего празднества Долгой Ночи и Рождения Солнца тот был вынужден снова седлать скакуна и сквозь снега и метели отправляться в дорогу на запад.

Гвенхивер сидела подле кроватки со спящими дочерьми, и негромко напевая что-то неторопливо вышивала недавно скроенные им, сыну и мужу одежды. Натянутая на пяла ожидала своей очереди не вышитая ещё тонкая ткань её вечных трудов, и лишь многоцветие нитяных клубков в коробе показывало, сколь много работы предстоит нынче сделать супруге Прямого.
Да на швейном столе средь полотнищ и ножниц давно остывала резная точёная чаша для жертвенной крови – незримый след явленных женщине скилити свыше – тех знаков богов, что ей были даны прорицанием.
– Ты снова нас покидаешь? – спросила она мужа, прижавшись к нему всем телом, позабыв свои иглы и нити шитья, когда отряхнувший с себя снег Храфнварр повесил у горячего очага сырой меховой плащ и крепко обнял супругу.
– Ты и впрямь зришь сквозь мглу… – удивлённый её прозорливостью он погладил рыжие пряди волос на лбу Гвенхивер – затем рука игриво скользнула на шею жены и ещё ниже.
– Хранят меня боги быть зрящей… Я не хочу потерять вас! Не хочу тебя потерять… – она так взволновалась, что даже не отозвалась на его дерзкую ласку.
– Тут и не надо пророчицей быть, чтобы зрить наперёд – что чем чаще я покидаю с делами Хатхалле, тем всё хуже идут дела Скъервиров… – усмехнулся Прямой, не убирая ладони с её высокой груди под округлым вырезом платья, – Сигвар отправляет меня с важными делами в Ве?стрэсъёлхёфне и по прочим уделам Прибрежий, и раньше следующего полнолуния вряд ли удастся вернуться. Да ещё и такая погода – суховей из Ардну?ра на всю эту стужу!
Она обвила шею мужа руками, прильнув к нему ближе.
– Проклятые снеговеи… Вновь все дороги твои заметут, чтоб подольше тебя не вернуть ко мне. Ненавижу твои я выправы…
– Ревнуешь? – усмехнулся он хитро, так и не убрав своих прикасавшихся к ней с лаской пальцев, что уже расплетали завязки её аксамитного платья.
Она несогласно мотнула головой, взирая супругу в глаза.
– Боюсь за тебя…
– Зря страшишься – не чужие края, а Хатхалле мне будет могилой, как чую я. Ведь и ты это зрила не раз, как и старая Соль – давно знаю…
Она вздрогнула, глянув на стылую чашу – что опять был дан дочери Ллугайда прежний ответ – всё лишь в смерть для него вели двери. В двери, что подле неё лишь…
Храфнварр на миг замолчал, глядя в глаза жены, видя там страх – и затем усмехнулся, прижав ещё крепче к себе.
– Но не держи тревоги, Гвенхивер – на дворе сейчас ночь, и в такую вот бурю я точно уж буду седлать не коня…
Он с лёгкостью подхватил зардевшуюся жену к себе на руки и по-мальчишечьи дерзко дунул на вмиг затухшие огоньки светильницы, направляясь в соседний покой к их расправленному ко сну ложу.

Когда за Прямым и присутствовавшими на совете скриггами из верных ёрлу домов Средних Земель и Юга закрылась тяжёлая дверь, в остывшем покое остались сам Сигвар и его старший из отпрысков. Отец и сын сидели напротив один одного за накрытым столом поздней трапезы.
– Так что ты хотел мне сказать с глазу на глаз, отец? – спросил у родителя Горм – завидев, как тот отчего-то молчит, задумчиво переставляя точёные о?черти разных воителей со зверями на клетчатой чёрно-белой доске – дивной мудрой игре для богатых умом, некогда пришедшей в дейвонские земли из дальних уделов Ардну?ра. Белые были искусно выточены из светлого бивня морского зверя, а чёрные из потемневшего за века в океане морёного дуба. Сигвар вёл бой за светлое воинство, неторопливо выводя на поле сражения заго?н за заго?ном. Чёрное воинство было едва различимо в полумраке слабо освещённого покоя – очерти пешцев, всадников, укрепей и зверей с ратоводцами еле угадывались человеческому взору во тьме. Сделав удар своего войска Коготь продолжал сражение со стороны противника, перемещая два воинства с поля на поле – и друг за другом из жизни во мглу уходили воины стакну?вшихся в битве владетелей.

Когда Горм уже было решил, что отец до забытья весь увлёкся игрой, и собрался покинуть покой следом за остальными гостями, Сигвар негромко заговорил, не подняв головы и продолжая двигать очерти воителей по разделенным резью их меж цветным клеткам – уделам их поля тянувшейся распри.
– Почтенный Эрха из Дейнблодбереар – пусть и никогда не было прочного мира меж нашими орнами – бывая в Хатхалле с делами страны и семейств часто сиживал подле меня за этим поединком без крови. Один из немногих среди дейвонских старейшин и свердсманов, кто умел превосходно играть ещё старым ардну?рским способом, намного более сложным нежели принятый здесь – не было в том ему равных, тем более лучших. И в последние годы он часто говаривал мне, что страшится неведомого – того, что прозримо не даже прозорливейшим из людей, а одним лишь бессмертным богам в их непознанных помыслах…
– И что всё это значит? – пожал сын плечами, не понимая столь витиеватых речей от отца.
– Вот и мне порой кажется, что я так же тщетно пытаюсь сражаться с их нами непознанной волей, пытаясь спасти наш дотла догорающий орн и его власть над всеми дейвонскими землями…
– Ну чего уж? Год-то был в целом удачный – часть юга отбили мы осенью, увязли их воинства в битвах на севере с брузгами… Наступ Льва с севера тоже отбили. Ещё пара серьёзных побед – и их арвеннид вынужден будет пойти на уступки, склонясь к переговорам. Ты считаешь, что боги от нас отвернулись? – спросил отца Горм, отставив нетронутый кубок вина.
– Боги… Боги верно слепы и безразличны к их детям, сын – как мне видится спустя всё прожитое и узретое. Не они – лишь мы сами проклятья свои порождаем – и смерть нашу сами несём на себе. Ормхал пуст – вся тьма в нас, в сердце каждого…
Взор его снова вернулся к доске для игры.
– Жизнедавцы как будто смеются над нашими замыслами и делами – и моими тем больше. Или направляют в иной бок их собственной волей – или лишь свысока наблюдают над всеми людскими пороками и страстями, что клубятся у смертных в сердцах, заставляя тех самим творить все их мерзости злу лишь на благо… всё плетя на свой лад и рвя нити событий. Что бы я ни пытался, куда бы я не направлял наши силы, стремясь всё прозрить наперёд – всегда же всему вопреки слепым случаем, сильною волей иных или вмешавшимися людишками со стороны происходит обратное…
Сигвар в безмолвии лицезрел сражённые противником очерти белого воинства, лежавшие мёртвыми тенями тел вне просторного поля их распри, и рука скригги Скъервиров скользила над каждой из них по одной, припоминая все сверзшие тех роковые события прошлого.
– Новый, на две головы более опасный арвеннид Эйрэ… Страшнейший из вражеских ратоводцев, какого мы только могли опасаться… Гибель ёрла и стольких мужей в нашем орне… Предательство Виганда… Распря среди племён Травяного Моря… На беду нам воссевший в Прибрежьях владетелем Ройг…
Пальцы его на мгновение застыли над пешцем, поражённым в начале сражения и не дошедшим до дальней черты главных вражьих уделов, где он мог бы при должной удаче обернуться там в нового предводителя воинства.
– Да ещё эта алчная сука Трюд… В тот час, как я был сам без чувств от той раны, изгнала из Винги несчастную Альду. Тянула девчонку за волосы до самых ворот из Хатхалле, змеева баба…
Он задумчиво глядя на пешца поворачивал в пальцах его ярко-белую резь боковин, истово желая поставить того на доску – и не в силах исполнить то в жизни.
– А она ведь и вправду носила дитя ёрла Къёхвара – уж не слеп был я сам, как и шепнувшая мне тогда старая Соль и не видевшие две луны её крови в одеждах служанки. Дочь Ульфсхофуда могла бы нам дать здорового наследника Стола Ёрлов, раз сам Вигар столь слаб. Где теперь она, в коем краю? Даже если жива и добралась до отчего дома, как уверял меня зрящий то волей богов прорицающий Свейн – то все земли Фрекиров давно под владычеством арвеннида – и теперь вдалеке дитя Альды уже бесполезно для Скъервиров…
– Ужель ты надеялся, отец, что смог бы сделать её ребёнка без брака законным и признанным всеми семействаамиёрлом? – усмехнулся Горм, вновь наливая в кубок вина из витого сосуда.
– И смог бы, сын – в то самое время, как была она здесь. Разве не было в нашей истории подобных владетелей, что вершили уделами Дейвонала?рды не хуже рождённых в законном союзе?
– Тебе то виднее – не горазд я читать о минувшем. Это Ульфу милее страницы, а я больше сподручен с клинком, – Горм усмехнулся, поигрывая пальцами правой ладони по навершию кроволивца в ножнах, –зрится мне, для семейства теперь это больше даст проку, чем мудрое книжество. Вон – у Бурого сын позабыл про познания, едва Распря взгорелась в тот год – а ведь книжник же был чище Ульфа, как молвят! И славы собрал он теперь больше прочих – раз ты даже любимую Гудрун готов ему в жёны отдать.
Сын умолк на мгновение.
– Ты же меня при себе на цепи будто держишь…
Уголки губ у Когтя слегка приподнялись в усмешке.
– Не всегда слава с властью идут по пути – сам однажды поймёшь это, сын. И разве лишь только мечом я собрал всё могущество нашего дома?
– То тебе уж видней, за что в голос хуля?т нас все старые орны, торгашами давно нарекая.
– Пусть хуля?т, то лишь пыль на ветру… Смог бы и то сделать, сын – не без книг и законов со словом. Скригги старых родов все залились бы желчью, вопя о позоре – тогда как среди их же домов этих пятен как шкура у рыси – они, судящие лишь по крови, а не по уму и способностям… Но и они бы склонились передо мной, лишь услышав тут звон серебра, уповая на нашу поддержку, или от страха – а иные кто поумнее признали бы меньшим из зол, чем грядущая смута за власть, что губительно всем в час раздора с могучим соседом.
– Любить тебя никого не заставишь, отец, – Горм отпил из кубка, пристально взглянув на родителя.
– Располагаю к себе я и сейчас ещё многих людей, как сам видишь. Любила меня первая моя супруга Сигла, кого и двоих наших чад столь лавно я оплакал в час чёрного мора – и ваша с Ульфом мать меня любит, сын.
Он умолкнул на миг, как-то насмешливо глянув на парня.
– А что насчёт того, что любовью зовёшь ты, Горм – то щёлкни я пальцем, как любая из служанок Хатхалле разденется передо мной донага. А уж если нахмуриться в гневе – то верхом вытворять там такое начнёт, чего ты со своими девками даже не видел – если бы мне это было так нужно…
– Даже Прямого жена? – вдруг усмехнулся сын дерзко.

Сигвар долго и пристально смотрел старшему отпрыску прямо в глаза, хмуря брови. Затем вытянул в сторону Горма раскрытую правую ладонь.
– Этой рукой было убито чужими ножом или ядом стократ больше врагов нашего дома, чем ты оседлал девок со всеми друзьями… Тысячи свердсманов пали в поддержанных ею войнах, десятки гейрдов и укрепей сгорели дотла во имя могущества Скъервиров. А живи я устоями предков, мстя всем обидчикам нашего дома как те северяне, огулом – то половина семейств уже была бы вымершей, обратились бы их имена в серый пепел. И не зря меня многие змеем считают, опасаясь лишь шороха этих вот пальцев, моего только взора страшась…
Рука его снова легла на точёную кость изрезьблённого посоха.
– Когда я скончаюсь, родительницы будут пугать непослушных детей не только страшными именами Каменной Руки и Убийцы Ёрлов, но и прозвищем Когтя не меньше – такова моя слава среди людей… Но никогда я не посягал на священные узы супружества – тем больше столь верных мне родичей. Не знал я тепла иных женщин кроме двух своих жён, чью любовь я хранил и доселе храню крепче кошеля. Попомни мои слова, если хочешь прожить дольше сёстрами срока отмеренного.
– Да ладно, отец – пошутил я нескладно, – ухмыльнулся старший из сыновей, – с Храфнварром связываться – хуже чем с Ножом. Тот был всегда как змея, что куслива по сущности. А этот по че?сти лишь добрый, а дурно поступишь – и не моргнёт зарубив, как колбасы нарежет.
– Хорошо, что всё понял. Догадливый ты… Про колбасы тебе не рассказывал я – а наверное стоило прежде.
– Какие колбасы ещё? – удивился сын, не поняв слов родителя.
– Узнаешь потом… Храфнварр таков – и встанет на нашу защиту как родичей даже перед врагом много большим, не устрашась – долг для таких не пустое словцо. А будешь ли ты стоять подле отца, когда придёт его час?
Отец и сын молча взирали один на другого, не говоря ничего.

– Но впрочем, довольно о нравах и промыслах божьих… Я не для того попросил тут остаться тебя, чтобы на жён ты чужих не смотрел – и тем больше на эту, коя твоею по че?сти не станет. Пора поговорить о делах более важных для нашего дома.
– О каких ещё?
– О тех, с которыми завтра я посылаю Прямого в уделы Прибрежий.
Скригга Скъервиров отпрянул от клетчатого поля сражения и выпрямил затёкшую спину, откинувшись в кресле. Руки его задумчиво крутили в ладонях древко точёного посоха.
– Наш малый ёрл слаб – и прорицающим Свейном не надо быть даже, что суждён ему краткий век жизни. И пока его силы достаточны, я озаботился подобрать парнишке невесту для продолжения рода. Что бы не брехала на людях о Вигаре злотворная Трюд, он…
– Да плевать на ту Трюд! – презрительно хмыкнул Горм, покривившись, – то твердила она в голос прочим, что у Стейне копьё не стоит – будто лично то зрила – то брехала, что мне хворь весь нос скоро съест. Яда в ней как в гадюке, всех нас сожрала бы живьём эта подлая баба. Притащил её Уннир в семейство, дурак…
Сигвар лишь усмехнулся, услышав речь сына.
– Уж наслышан о том, как с Прямым нам она кости мыла, и пытается взнять недовольных. Но на зуд комаров недосуг мне смотреть. Так вот я говорю: что бы не брехала на людях о Вигаре злотворная Трюд – умелая девка и из такого слабого телом сумеет хоть сколько-то семени в себя выдоить для зачатия. Раз подрос он для свадьбы – пора.
– И из какого-же орна найдётся невеста?
Взор скригги Скъервиров мазанул по развёрнутым свиткам семейных писаний всех орнов, чья пожелтевшая кожа со знаками рун устилала весь стол перед ним.
– Дейвонских домов что рыбёшек на нересте. Но нам теперь нужен могучий союзник, кто поддержит нас и в затянувшейся распре с владетелем Эйрэ, и в борьбе против немирных к нам скригг. Кто быть может и сам среди наших противников – но согласится стать поручь со Скъервирами, желая сродниться с семейством хозяев Хатхалле.
– Уж не Дейнов ли род ты решаешь зазвать? – засмеялся вдруг Горм, – или Къеттиров?
Скригга Скъервиров умолк на мгновение, точно обдумывая что-то – и лоб его избороздили глубокие морщины раздумий.
– Метишь ты метко, сынок – но на этот раз мимо…
– Да ну?
– Отнюдь. Конечно, почтенный Доннар желал бы вернуть дому Дейновой крови величие предков – и среди их семейства невеста достойнее прочих имеется также… Та, которую нынче прозвали в их воинстве Скугги – Тень Её. Видел ты её летом во время Совета – по тебе бы пришлась эта дочь упокойного Стерке.
– Долговязая та, подле коей подручный твой Хаукар тёрся как конь за кобылой? – усмехнулся припомнивший пир в их чертоге тем летом Горм, почесав подбородок, и глаза его вдруг заблестели, – да, красивая. Прямо пламя во взоре… Только он у неё как у дикой волчицы – так смотрела, как будто ножом хочет ткнуть. Словно я ей первейший из недругов, или силою лезу её на столе прямо взять.
– Может и вправду смотрел так, как будто её раздеваешь?
– Отец… ладно уж… – покривился Норквеммир, – даже если и глянул вот так невзначай – то в чём повод зыркать вот так на меня?
– Лишь за то, что ты Скъервир… – посох Сигвара скрипнул о доски.
– Ага… Будто я саморучно отца её некогда свёл на тот свет! – фыркнул сын недовольно, – кровь из жил мне не вылить – так в чём же вина моя там?
– Повелось уж так в мире – что и мы не прощали врагам всех давни?шних обид, и иные нам их вот века? уже как не прощают.
– Грехи отцов тяготеют над нами, как молвят святители?
– Всё рождаются голыми в кро?ви, и грехами отцов не обвешаны, – несогласно мотнул головой Коготь сыну, – их ошибки – вот что тяготит над потомками… Власть тяжёлое бремя… и столь непростое. Власть же над столькими землями и племенами тем трижды сложнее, ошибок она не прощает. Иногда нужно быть твёрже стали, смиряя негнущихся. Иногда нужно слышать иных – и порой говорить с ними – с теми, кто так же не слеп и не глух, и желает сказать. Ибо дом, где один лишь берёт, позабыв дать в обмен по чести?, может некогда рухнуть. Но исправить чужие ошибки порою так сложно – порой невозможно. Иные и вовсе живут лишь обычаем древности, что их надо смывать только…
– Уж понял чем – кровью. Я заметил по ней это… – оборвав отца резко нахмурился сын, крутя в пальцах свой кубок с вином – так и оставив хмельное нетронутым. Но затем вдруг насмешливо хмыкнул, опустошив его за глоток.
– А с Вигаром вместе представить её в одном ложе… ха! Бедный наш ёрл – одним пальцем его пришибёт эта Конута дочерь!
Сигвар насмешливо глянул на сына, вращая в ладонях свой посох.
– Если ты, Горм, решил, что постиг всё у женщины в сердце – я тебе прямо нынче казну всю отдам и печати, а сам удалюсь к Одноглазому в служки… Знавали обратное, что нравятся птахи такие иным среди дев, с ним готовы те нянькаться точно с ребёнком.
– Не смеши меня лучше, отец… Или вправду ты эту в невесты готовишь для мелкого?
– Нет – не её, – Сигвар смолкнул на миг, точно что-то опять размышляя, – ну – по крайней-то мере теперь…
– Думаешь, позже она будет зрить на нас с лаской, та Скугги?
– Как знать… Всё меняется в жизни. Да, никогда наши семьи не были дружны – но приходится жертвовать многим, дабы мира достичь, кой всегда много лучше чем распря.
– Это ты иным орнам втолкуй. Тогда кто же в невесты? Те Къеттиров скригги две внучки? Девки красивые, и не болтливы.
– Девки хорошие, верно… Къеттиры и поныне союзники Дейнову дому – и вторят им в их каждом решении. Но не о них сейчас речь. Скригга Дейнблодбереар радеет о целостности Дейвонала?рды, и не столь нам опасен как Владетели Моря.
Посох скригги царапнул по полу.
– Ройг – вот кто главный противник в грядущем. Да, теперь он союзник у Скъервиров – но будет откусывать по кусочку раз к разу, едва мы оступимся и ослабеем.
– А прочие орны – с востока или из северян?
– А много ли даст нам союз с ослабевшими? Большинство орнов восточных уделов лишились за распрю множества старых владений, и подобно изгнанникам окормляются в Средних землях. Даже могучие Ёрвары уже не та прежняя сила. Бедные дома Севера тоже сотряс летний наступ Льва А?рвейрнов, прошедшего огнём вдоль всех отрогов Каменных Ворот.
– Ну ладно – а Свейры? Хозяева Юга досель. Эвар хоть и в обиде на то, что ты сына его мужской силы лишил с бубенцами – но за место в Хатхалле тебе всю ладонь обслюнявит, и войск предоставит в избытке.
– Вот уж я не дурак кровь в семействе нам портить… – нахмурился Сигвар, – проследил в часословах всех орнов давно, что от бабки его Брулы Тощей из дома Хатгейров все их девки в любом из семейств став женой принесли половину сынов с кровото?чицей, слабых и долго не живших. И один из его сыновей этим болен. Оное нам тут без надобности…
– Ну хорошо – а…
– Нет, сын – только лишь Утир дадут нам невесту для Вигара. Только лишь с ними могу я устроить союз, уняв желание Хардурне обособиться всеми своими уделами. Он вершит семействами запада, и даже не принадлежащие к А?ргвидд-Мар орны идут за ним следом, почуяв растущую силу того. Даже Эвары – те уже тоже склоняются к более сильному нежели мы, кто поблизости всех их владений.
– Но погоди, его дочь ведь мала. Лет десять ей было – девчонка пока, видал летом на празднестве. Даже груди не выросли. Ещё в куклы играет…
– Пока да. Но взрослеют все дети однажды, как знаешь. Мадг пошла вся в отца – и когда подрастёт, уже вовсе не куклы ей будут игрушками, а воинство с властью… – Сигвар на миг приумолк, – а уж красивой она будет точно. И рыжей… – добавил он с неким смешком.
– Но теперь-то куда с такой свадьба? А ждать ты уж точно не будешь с такими делами. И Ройг видимо тоже…
– Верно мыслишь. Но помимо дочерей есть ещё и племянницы. У его упокойного брата есть три дочери годного возраста, и всё что нужно для брака у них уже выросло и созрело, чтоб дать нам наследников.
– А-а, видал я их – славные девки, – Горм шутя приподнял пред собой две раскрытых ладони, – милы да тихи – даром что крови? рыжих. Хорошие жёны кому-то достанутся…
– Верно ты то и то оценил. И это вот сватовство и поедет устраивать Храфнварр. И ещё одно дело он послан уладить… – добавил Сигвар спустя миг молчаливой заминки, что не ускользнуло от уже пристально внимавшего старшего сына.
– Какое? – прищурился тот, будучи весь во внимании.
– Ты ведь тоже один из Скъервиров, Горм. Пусть и не самый прямой в нашем доме, но всё же мой сын… и сейчас только я ве?ршу домом владетелей. А кто мог бы стать следующим ёрлом вслед за столь немощным Вигаром?
– Никогда ты все яйца в корзину одну не кладёшь… – ухмыльнулся родителю Горм, – всё сплести хочешь загодя трижды!
– Такова уж та ноша владетеля – всё в грядущем прознать, всё предвидеть и предусмотреть, наперёд прозревая. И ты может быть…
– Ты и меня женить хочешь, отец? – перебив отца вдруг догадался Горм. Его лежавшая на столе ладонь стала постукивать пальцами по дереву досок – точь-в-точь как у Храфнварра.

– Даже бедные поселяне и пастухи выбирают порой, с кем им должно родни?ться. Нам же, людям из высшего круга семейств и держателям власти порою судьба не оставляет свободного выбора сердцу.
– Всегда имеется выбор, отец! Пусть дурной – есть всегда… Не бывает обратного!
– Так – всегда выбор есть. И цена его может быть много больше, чем сумеешь ты то уплатить…
Сигвар долго царапал посохом лак половиц, затем вновь поднял взгляд на наследника.
– Будь времена поспокойнее, сын – я бы ни слова тебе не сказал на сей счёт, с кем плесть судьбы и ложе делить, быть кому или нет той опорой или узой. Но всё, что я делаю долгие годы – всё ради блага семейства, дабы не допустить его низвержения. Три года распри с арвеннидом Эйрэ подкосили наш дом, и я вынужден поступаться хоть частью могущества Скъервиров – дабы не утратить всего воедино. Вот почему я иду на союз с вознявшимся Ройгом, способным нам дать серебро и людей для продолжения этой войны – а не впускаю в Хатхалле щенков алчной Трюд.
– Смотри, отец – вдруг сожрёт тебя так этот братец пузатого Виганда… Клыки он уже отрастил точно пасть их Владыки Моря.
– И Владыку их грозного бьют острого?й прямо в море могучие люди – кто может – и на сало для свечек и мясо пускают затем… – усмехнулся наследнику Сигвар, ткнув жалом посоха в доски как будто копьём, – с Хардурне мы пободаемся – я проверю ещё, так ли твердо его колено под моим натиском… Он достойный соперник, опасный, решительный – но владетель умелый, пекущийся о землях и подданных. Вдови?ца же Уннира способна лишь набивать свой кошель по её естеству. Пусти я её в Красную Палату – она обдерёт все дома и семейства словно кожник овцу, как они с муженьком растрясли весь Бирксведде – на все же дела о стране ей плевать… Подобными были и Модроны, увившие старого арвеннида своими речами и присосавшиеся к казне как телята к коровьему вымени. Никто из них не способен был думать о благе иначе чем о своём – с тем и так быстро низринули их в час перелома могучие люди, что встали теперь за кормило земель а?рвейрнов и противостоят нам.
– Много слов – мало проку… – пожал сын плечами, – так кого ты желал бы мне в жёны, отец? Хоть поделись, с кем из скригг мне быть зятем? А то подберёшь ещё ради союза с могучими жабу какую… Не все же их дочери слово перли?ны, видал я на празднестве всяких. Вон, у Эваров скригги дочка вторая с зубами кобылы родилась. Не глянешь без слёз на ту деву, как рот раскрывает.
Сигвар долго молчал, хмуря брови – и точёный шип посоха согласно с его мыслями медленно вращался меж пальцев, поскрипывая по полу.
– Такова судьба человека, сын – мы всегда выбираем между плохим и очень плохим…
– Даже с бабами? – поднял бровь Горм в удивлении.
– Даже с ними. Выберешь в жёны себе деву тихую, не слишком с лица гожую прочим на зависть – так быть может проживёшь с нею в скуке и тишине, зато спокойно и до?бро. А выберешь яркую и шальную – так пусть и будет тебе вся спина исцарапана, но не будет совсем с ней покоя от нрава её слишком резкого. Уж и с первой тебе будут грезиться Халльсверд – лишь бы подальше от счастья подобного. Так что тебе выбирать.
– Если прямо сказать – не лежит мне душа быть женатым… – честно ответил отцу Горм, – по нраву мне больше сражаться да службу нести, чем с женой вековать. Никого я из женщин своих не обидел – серебра всем оставил им вдоволь, чтобы те, кто с дитём, не обделены были.
– И себя не обделишь ты тоже – к каждой снова заходишь порой… – усмехнулся ехидно отец, приподняв жало посоха вверх точно пику.
– Захожу… кому мужа найти не сумел – лгать не стану, – фыркнул Горм, – сами ведь ждут по ночам, чтоб ворота раскрыть. Но чтобы вечно с одной…
Он умолк на мгновение.
– Не по мне одна баба надолго, чтоб с ней годами быть и их блажь всю терпеть, как начнут… А ведь все начинают.
– И что ты?
– На дурное тянуть самого? начинает. Уж прости, я таков.
– Знаю, сын. От меня ты и Ульф всего поровну взяли – каждый что-то своё…

Горм нахмурился, молча взирая родителю прямо в глаза.
– Уж наслышан и сам, обо мне что тут молвят иные… что я глуп да распутен – и срам лишь семейству несу, накипел как короста на лике владетелей. Вот не знаю, твердишь ли так ты – или в мыслях лишь держишь подспудно…
Сигвар долго молчал, лишь безмолвно вращая свой посох в ладонях.
– Ну а ты как считаешь – глупы ли мои сыновья?
– Значит всё же второму ты веришь… Я и впрямь не охоч до наук и всех книжеств – хотя разных наречий освоил штук шесть, больше Ульфа. Только в воинском деле своя мудрость тоже… и про женщин тебе расскажу кое-что! – распалился вдруг Горм, подскочив со скамьи.
– В конной сшибке – коль помнишь – щит леворучь на плечо надевают, долгим поясом через голову перекинув и леви?цою правя конём за поводья. Но порой раз бывает нужда, одним хватом за узел ремень тот легко развязать и щит сбросить – чтоб уцелеть или раны избегнуть. Если можно – и новый получится взять, тут уж как! – он махнул рукой с безразличием, хмыкнув сквозь зубы.
– То, к чему мы привязаны сильно, иногда ранит нас хуже стали – а часом и губит… Ты умён – сам поймёшь что к чему… Не горазд я на речи, прости – я таков… что порою так проще.
– Знаю, сын. Иной раз проще так, чем к кому привязаться. Храфнварр тоже когда-то так думал – и как когда-то и я… Но ты тоже кровь Скъервиров – а ведь это не только лишь честь, но и долг. Делать всё для спасения дома, для всеобщего блага семейству – собой жертвовать ради общего нашего дела. И такие теперь времена, что приходится жертвовать чаще обычного…
– Времена – будь они неладны?! – хлопнул сын кулаком по колену, на мгновение вспыхнув как пламя, – ладно, устрою я быстро наследников Скъервирам – с этим уж справлюсь.
– Тут сомнений мне нет… – усмехнулся отец.
– А за ратную службу для дома не бойся – не брошу за бабой меча, не то время. Так какую невесту Прямой мне сосватает? – спросил Горм с интересом, успокоив недавний запал.
– Не горячись, сын. Никогда я сомнений не знал в твоей храбрости – и Прямой это всем подтвердил, как ты вывел загон в эту осень в лоб воинства Льва не страшась, препынив его наступ на Вингу.
– Только славу там Храфнварр собрал всё равно – как навстречу им вышел и с ним с глазу на глаз чего-то обмолвился – и ушли они прочь, хоть могли бы и взять ходагейрд до заката… – пальцы Горма задумчиво клацали по рукояти клинка, а взгляд свёлся к огню дотлевавших углей в топке печи.
– Я Подкову спросил потом – кто Лев, каков? А тот кратко ответил: «такой же как он».
Парень какое-то время молчал, но потом пришёл снова в себя, обернувшись к отцу.
– Так что там с невестой? Кого ожидать мне?
– Не торопись, сын. Храфнварр послан пока за одной лишь невестой в Прибрежья. А для тебя я такую жену подберу, чтобы ты не ворчал с ней ни днём и ни ночью в недовольстве на выбор родителя. Так что живи пока как желаешь, Горм, тебе я не стану перечить до лета, как время придёт появиться пред почтеннейшим Свейном в святилище…
– Уж спасибо на том, что дал выбор без выбора, – хмыкнул сын со смешком.
– Только смотри, чтобы от твоего пыла к следующей Долгой Ночи у половины младенцев из Винги глаз одинаковых не было… А то я уже трижды стал дедом, как вернулся сюда ты с Помежий, – усмехнулся наследнику Коготь.
– Всё ты тут знаешь уже, про всё принёс ветер на ухо…
– Много дев – много слов… – пожал Сигвар плечами, – уж иные бурчат при дворе, что ты словно владыки Ардну?ра – кто счёт жёнам своим не ведёт как муха?ррибы.
– Не без их я кровей – сам ты знаешь, – усмехнулся родителю Горм.
– Внуки славные вышли мои – лгать не стану, – взгляд у Сигвара стал чуть теплее, – а особенно тот, кто от дочери главного из сукноделов. А ведь умна эта Дис, и могла бы украсить Высокий Чертог, став кому-то достойной женой. Иной раз задаюсь я вопросом – что нашла она в сердце твоём, ясно видя каков ты? Уж не только на пику твою повелась, чтобы такого красавца седлать…
Горм молчал, в размышлениях глядя на пламя пылавших углей догорающей печи.
– И я рад, что добавилось крови в семействе – после стольких утрат этих лет… Но всё же будет нам лучше, коль дашь ты законных детей, кто подхватит власть Скъервиров в будущем – а не будешь лишь только утраивать к лету их счёт своим семенем вольно.
– Ты уж льстишь мне, отец – прямь утроить… Жеребец я какой тебе что ли? – усмехнулся Горм, вставая из-за стола и направляясь к дверям из покоя.
– Уж как знать? В каждом смертном живёт некий зверь, что подобен нам духом – и сердцем нам ве?ршит незримо. В ком-то пёс, в ком-то лев или волк… а в ком змей… – правый глаз Когтя сжался в прищуре, глядя прямо на старшего сына.
– Может так – но я точно не средь них. Доброй ночи, отец! Пойду обойду все дозоры по стенам, чтоб не дрыхли они у печей, лежебоки…

Вьюга прочно сковала в холодном покрове сугробов пустые проезды Хатхалле, своей тяжестью грузно ложась белым слоем на твердь черепицы заметенных крыш. Ночь давно погасила огни большинства окониц в городище. Ходагейрд засыпал, весь объятый неистовством бури, точно скованный тяжестью полога долгой зимы.
Чернью тьмы были прочно объяты и те оконицы стерквегга, мимо воли к которым уж годы как был обращён его взор – где никто его вовсе не ждал и не видел, зря сквозь вершнего стражей насквозь, в пустоту – видя в нём только лишь одного среди Скъервиров. Горм стряхнул с головы оседающий сверху на волосы снег, надев шапку, и уверенным шагом направился к створам конюшни седлать по ночи жеребца.
Слишком много раздумий вертелось сейчас в голове, и которые он не любил. Слишком много всего, что он сам неспособен был вновь обернуть и обдумать – и что был сам не в силах того изменить. Таков рок – так хотел то сказать там отец? Или нет – и лишь только ему выбирать, презревая всю тяжесть сплетённой нам свыше судьбы – и платить за то цену?

Миновав растворившую створы ворот ему стражу сын Когтя пришпорил коня и направил того по заметенным выше колена уже переездам туда, где лежали чертоги купцов, без труда и во тьме устремляясь к рядам сукноделов, где и в стужу тянуло горячей водой, мылом, поташем, шерстью. Где в одном из знакомых оконцев быть может горит ещё свет – и его ещё может быть ждут…

Ревела зима своим мертвенным голосом вьюг и морозов над спящей землёй, и стылые ветры летели над небокраем подобно угрюмым раздумьям оставшегося в одиночестве посреди остывающего покоя старейшего в доме у Скъервиров. Давно как угас тот пылавший жар углей в печи, холодя опустевший безлюдный чертог. Одна за одной меркли свечи, обращаясь в клубы исчезавшего дыма.
Замёрзшие пальцы Клонсэ вновь взялись за резные очерти ещё остававшихся в его силах белых воителей мудрой игры, пытаясь преодолеть роковые ответы незримых противников, чьё чёрное воинство словно тень грозных богов неумолимо сверзало слабевшую их оборону – точно желая явить перед Сигваром всю его слабость перед неумолимым, и быть может трижды заслуженным ими тем роком, что уконован их дому…

ГОД ЧЕТВЁРТЫЙ …СЛОВНО НАДВОЕ РАЗОРВАВШИСЬ… Нить 1
Весна четвёртого года войны выдалась скорой – словно сама ненасытная Смерть торопила природу, топя жаром горячего солнца холодные толщи снегов и льды речищ, освобождая просторы земли для грядущих сражений, высушивая землю от грязи, чтобы скорее напоить поля кровью полегших в боях, разгоняя ненастные тучи с лазурной дали? небосвода, куда точно птахи опять устремлялись все души погибших – в Чертоги Клинков останавливающего взором сердца? или к горнилу Небесного Кузнеца. Вновь взбивали колёсами грязь по дорогам и рвали дёрн пустошей тяжёлые ободы воротов и перекатов обозов.Вновь копыта коней грохотали пугающим гулом уже приближавшихся вражьих заго?нов.Вновь раз за разом скрестясь остриями отточенных граней встречалась голодная сталь, пробуя прочность закалки и омываясь багряным порубленных шей и пробитых сердец.
Вновь, как и три уже года подряд, не было мира среди смертных детей севера и домов их вождей и владетелей – вновь, как и все те пятнадцать веков бытия их под солнцем на этой земле.

– Вершний, открой! Отвори поскорее!
В доски двери вновь привычно забил кулачище Подковы – но на сей раз торопливо и резко, хоть и негромко. Видно дело его привело непростое – раз тогда при осаде в час Огненной Ночи был Аскиль спокойней чем нынче, вновь пробуждая Прямого до срока.
– Обожди, дай одеться…
Храфнварр быстро вскочил с ложа на ноги, успокаивающе взглянув на чутко дремавшую словно птица в гнезде и пробудившуюся подле супруга встревоженную Гвенхивер. Не раздув тлевшей нити светильни во тьме натянул он на плечи рубаху, привычно нащупав клинок у столба их кровати. Иной раз пробуждение горше тех снов, что приходят из мглы – и сбываются часом…
За дверьми его встретил державший горящий светильник Подкова, подтолкнув чуть вперёд одного из слуг Сигвара – не из тех, кого шлют с чем попало в ночи.
– Говори поскорее, с чем послан почтенным… – шепнул тому Агиль.
Служка быстро и тихо шепнул что-то на ухо Храфнварру, торопливо умолкнув – лишь знаком того пригласив за собой, чтобы немедля явиться в Хатхалле. Вершний укрепи быстро помчался за ним, повязав себе пояс с мечом, а Подкова последовал сзади. Взоры всех были полны тревоги.
– Суховей из Ардну?ра! Лучше бы нам три тех Огненных Ночи вернулось, клянусь Всеотцом… – произнёс на бегу Гераде, – чем такая беда, так внезапно.
– Верно молвишь, почтенный! – следуя сзади за вершним угрюмо ответствовал Аскиль, – уж хлебнём мы тут дряни по полной – чтоб в умёте том не потонуть…
В тиши спящих чертогов Хатхалле лишь их шаг раздавался как стук, отдаваясь под сводами эхом, как тревожная дробь пробуждая тут бдящую стражу, чьи дозоры уже торопливо удваивал старший сын Когтя, тоже поднятый ночью до срока тем самым тревожным известием.

Тут, в покоях их скригги была тишина – непривычная нынче в Высоком Чертоге в поднявшихся хлопотах с гамом. Там в волнении резво сновала прислуга, угрюмо насупясь хранила все входы и выходы стража. В конюшнях, где вершил отец, торопливо седлали гонцам скакунов, собирая посланцев в дорогу. В светлом схо?роне книг и всех свитков без устали бдели писцы, за какими присматривал дядя. Шорох тонких листов, скрип начиненных перьев и шёпот калёного в печи песка из сушильниц на свежие строчки – звуки мудрости, знаний и таинств письмен в вязи рун. Запах свежих чернил из толчёных орешков с дубовых листов, трубной сажи и чёрного гриба. Запах гретого воска и в пыль истолчённого мела. Все цвета разных красок, что были замешаны в маленьких глиняных чашках и пузырьках на столешницах писчих столов возле стрельчатых окон, дававших довольно лучей для работы пером и кистями – и светились как брызги цветков на весеннем лугу. Всё там было как здесь.
Тут в покоях их скригги всё было таким же. Тот же ладно подогнанный стол для письма с ячеями для скруток и стопками сшивок. Те же перья, чернила, все краски и воск. Те же толстые книжные связки листов в тонких досчатых шкурках обложек. Тот же запах – и вся та тут скрытая мудрость, что так нравилось ей.

Ещё юная девушка с косами цвета каштана с огнём в завитках мелких кудрей уселась за стол, деловито убрав рукой в сторону свитки, положив их в яче?и свободных рядков. Рядом с ней возвышалось точёное древнее кресло из дуба, на котором виднелась седая сутулая стать их старейшего. Скригга выглядел дурно – налитые кровью глаза человека без сна, морщины лица углубились двукратно как борозды пашни, а руки на древе резных подлокотников сжали их точно когти усталой, надломленной долгим полётом охотничьей птицы, оставив у спинки стоять прислонённый там посох.
– Ты спишь, почтенный? – негромко спросила она, протянув руку и тронув его за ладонь в синей сетке взбугри?вшихся жил.
Сигвар молча раскрыл веки, взглянув на неё – и усмешка коснулась лица, разгладив сухое обличье старейшего в доме владетельных Скъервиров.
– Не тот спит…
– …кто храпит и глаза прикрывает – бабка так говорила твоя, – прервала речь скригги смешливая девушка. Шаловливо дурачась схватив в руку черен кольца, зажимавшего бронзой оглаженный круг из прозрачного вечного льда, она поглядела в него на старейшего – отчего её глаз по ту сторону вещи стал трижды огромным, моргая своей желтизной среди долгих ресниц точно золото.
Сигвар опять усмехнулся, взирая на шутки внучатой племянницы.
– Зачем ты позвал меня нынче, достойный?

Коготь долго молчал, зорко глядя в глаза своей братовой внучки. Гудрун выросла за эти годы, стала взрослее – красивей – и много умнее чем прежде. Словно сникла усталость с бессонницей ночи во взоре владетеля Скъервиров, когда взгляды их встретились.
– Ты умнее иных в этом гибнущем доме владетелей, милая… Все те книги и свитки что здесь, ты давно перечла и постигла – и твой разум остёр, проницателен. Даже младший мой в этом не ровня тебе.
– И к чему это, скригга? – спросила она невзначай.
– Лишь к тому, что на равных с тобою мы молвим – а не как было прежде, старик и дитя… Ты взрослеешь – пятнадцать, почти что невеста… и к браку ты стала годна.
Она пристально, с неким волнением встретилась с Сигваром взглядом.
– Ибо бедствия наши зрить можешь и ты сама, Гудрун. Ты мудра – как и я… или как твоя прародительница, в ком была та же сила, что зрю в тебе исподволь я, как и старая Соль говорит.
Скригга Скъервиров твёрдо сжал посох в ладонях, вращая его потемневшую резь.
– Много лет и веков нас страшились иные дома? – за богатство и силу, дающие мощь – клеветали и лгали, ставя зримо купечества крепость в укор и хуля торгашами; позабыв, что и мы крови свердсманов ве?ка героев, кто пришли прежде с Севера с Дейном сквозь холод и лёд бушевавшей над миром Сторветри…
Он умолк на мгновение, глядя на девушку, и указал ей протянутой дланью на полки хранилища свиков у дальней стены.
– Но порой даже страх пропадает, когда ненависть слишком сильна. Дом наш был как и все, кто успел восседать тут в Хатхалле – Дейнов род, Афтли, Къеттиры, Гунноры – и ни лучше, и так же не хуже чем прежние ёрлы, кто всё так же тогда учиняли войну, грабили, жгли и казнили, братоубийство творили, сношали сестёр с матерями… Власть рождает порой безнаказанность – во все веки веков так под солнцем. Все эти свитки и книги – немые свидетели дел их и славы. Но коль главные овцы при стаде случились паршивы – как нынче, при прежнем владетеле – то иные твердят это вслух про весь хлев, ненавидя породу огулом.
Гудрун молча внимала словам их усталого скригги, смотря ему прямо в глаза.
– Вряд ли видеть тебе довелось поле битвы в снегах, моя милая… Когда вьюга без устали стелет свой полог, засыпая все прежние тропы колючим покровом по пояс – и нет нам пути до трепещущих стягов врага кроме как через наст, проторяя его через силу…
И вроде давно уж сокрыта под ним вся та кровь, что когда-то оба?грила землю – но всякий твой шаг сквозь снега? наступает на павших, своих и чужих, чьи застывшие мёртвые стати как корни цепляют за ноги твой ход. Не забытые, не погребённые, не прощённые… наши и их…
– И к кому мы должны протори?ть этот наст? – вопросила их скриггу кудрявая девушка, указав своим пальцем на свежие свитки, что ещё ожидали для них предназначенных строк.
Он лишь усмехнулся её прозорливости.
– К человеку, чьи сила и власть могут стать нам надёжным союзником в нынешней буре, согнувшей наш дрогнувший столп…
Скригга смолк, глядя прямо в глаза юной Гудрун.
– И к тому, у кого есть единственный сын – кто умён точно так как и ты…
Взгляд её ярко блеснул, точно скрытое пламя – с лукавой усмешкой встречая слова старика.
– Ведь и ты приглянулась ему в тот приезд, как я видел…

Девичьи пальцы с волнением взяли перо из кусочка точёного резью бороздок как ви?тая створа улитки чистейшего вечного льда на искусной держальне из дерева ясеня, осторожно макая заостренный кончик в темневшую жидкость чернил.
– А как быть теперь с Твёрдым Коленом, почтенный? Ведь он…
– Ройг… – поморщился скригга как будто от боли в зубах, – он теперь стал силён как никто из домов, притянув на свой бок даже Эваров. И я знаю, в какое слабейшее место у Скъервиров вскоре ударит глава дома Утир – в закон. Он стремится разжечь меж семействами склоку, в какой попытается взять своё трижды, быть может сумев даже сесть за Стол Ёрлов…
– И что можем мы сделать? – спросила с тревогою Гудрун.
– Написать два письма. И немедля.
– Кому будет второе, почтенный? – подняла на скриггу свой взор его братова внучка, – владетелю Запада?
– Второе – известно кому. Отвезёт его лично Подкова к востоку. А первое – только учтивая просьба, но тоже не менее важное – я доверю лишь Храфнварру, быть там при то прочитавшем моими устами, кто скажет и больше чем писано.
– Так куда – и кому?
– К югу, в отпавшие земли. Человеку из Моря Песков, кто уже оказал там великую помощь в свержении наших противников в здешних уделах – и может помочь нам ещё.
Девичьи пальцы коснулись листа тонкой кожи, и по ровной убеленой глади как юркие змейки помчались сплетаясь в узлы крючковатых письмен их слова языка Танешшу?фт-н-Ишаффен.

– Скригга? – спросила вдруг Гудрун, закончив послание.
– Да, моя милая… Говори. Вижу ведь, что замялась, желая спросить что-то важное.
– Почтенный – быть может пора нам искать с домом Бейлхэ ту нить примирения? – негромко спросила старейшего братова внучка, взирая в глаза тому, – ведь война истощила все наши дома; вся страна на пороге погибели. Ведь уже… – она вновь замолчала, смущаясь сказать то при Сигваре.
Скригга долго молчал, испытующе глядя на девушку. Лишь иссохшие пальцы задумчиво стукали рогом ногтей по резным очертаниям ликов на посохе.
– Будь возможно то, милая – я бы первый сказал это вслух, обращаясь и к нашим, и к нашим противникам… Эта распря кровавей за Сторстрид наверное трижды – а срок её трижды той меньше ещё. Все дома опустели, в иных мертвецов уже больше за тех, кто ещё уцелел. Городища в руинах и мёртвых костях; торг стоит, все ремёсла в упадке. И наш дом не сидит на ларях с серебром, лишь пируя и бавя свой час за весельем, как молвят иные хулители. Нет – мы все эти годы войны были на острии, собой жертвуя так же как прочие орны, теряя своих сыновей в каждой битве. Но…
Коготь умолк, хмуря брови, и лишь пристально зрил на внимавшую Гудрун.
– Может быть ты увидишь однажды, как в страшную засуху в чащах, болотах и в ими околенных селищах словно из бездны рождается пламя, когда зачинается сильный пожар. Когда ветер приносит на высохший лес и дома? свои жгущие искры, от коих солома и дерево тлеть начинают едва лишь сначала – но время то коротко. Сперва пламя ещё небольшое, и сила его не взняла?сь в полный рост до небес, достигая всей яростью твердей богов. Лишь тогда его можно ещё потушить, сбить те страшные искры со стен и стрехи, оградить от них, вымочить щедро водой, не? дать заняться. Ибо если не сделать того, и огонь разгорится на корм ему давшей соломою крыше – то никоею силой уже не унять тот пожар, когда пламя охватит весь дом, разжигая тем дранку, стропила и даже огромные брёвна на срубе. И потом уже нету той мощи, что может его потушить, кроме сильного ливня с небес от самих жизнедавцев – но и то изнутри этот жар будет тлеть ещё долго, доколе хватает на то ему дерева. А его за весь век было вдоволь нарублено – и быть может на следующий век уже мы наготовили пищи для пламени, кое придётся тушить после нашим потомкам…
Гудрун молча внимала старейшему, замерев с пером в пальцах.
– А тем более если несчастное селище то подожгли со всех разных сторон кто ни попадя – то тем более нету тех сил, чтобы вовремя сбить, потушить этот гар. И наш дом, кто средь прочих стоял у истоков войны, кто возглавил в ней всех остальных – поражения нам не простят остальные. Если мы сложим руки и прямо сейчас отдадим во власть Тийре все наши уделы Помежий с союзными землями, кои были веками под ёрлами Винги – что нам скажут семейства, какие лишились всего, чьи отцы с сыновьями томятся в плену, или пали за эти проклятые годы раздора? Все, по ком прошлись пламя с железом, чья кровь близких им пропитала поля наших с Эйрэ уделов – хотят ли они сейчас мира? Все, кто в разных домах средь купцов от войны поимели немало прибытка – кто снабжает оружием воинство, кормит его, одевает – спроси их: кто готов обеднеть, враз лишившись тех денег? Спроси тех, кто за годы железа отвык от труда землепашца, всё своё беря с лёгкостью сталью, насилуя, грабя, хозяином жизни и смерти для каждого будучи – захотят ли они вновь вернуться к труду средь навоза и пепла, тягая соху с бороною по глине, платя вновь нам по?дать, в поту горбя спину, голодая, корчуя заросшие нынче поля?
И с другой стороны наших недругов всё точно так же. Тийре сам стал заложником собственной воли с упорством, ему даровавших столь много побед в этой распре. Так иные в народе и между домов называют его тем вождём, кто сумеет отринуть дейвонов, изгнать их назад за Полночное море во льды, где была изначальная родина Дейна – и не глядя на жертвы с потерями жаждут исполнить то дело, кое ждали их предки веками. Все семейства союзных уделов, кто отвергнул измену и верным остался владетелю, от страха возврата войны в их угодья готовы стоять за него до конца – лишь бы пламя пылало не в их, а в дейвонских уже городищах и твердях на западе. Все великие кийны устали от этой войны, их семействам столь многого стоившей кровью – но каждый страшится то первым сказать, и всё дальше считая своих мертвецов лишь стремятся воздать нам железом. Хочет ли мира сам Сердце из Камня, чья холодная ненависть к Скъервирам столь велика? И хочет ли это сын Клохлама?
Посох скригги вдруг скрипнул по полу, царапая лак половиц.
– А к тому же беда не приходит одна, как известно…
Сигвар молча кивнул головой на один из развёрнутых крохотных свитков посланий с пернатым гонцом.
– Сам не знаю, как скоро та прибыла птаха к нам с запада Эйрэ. Быть может и загодя было написано это… не знаю – но враг наш опять воспрянает, опять получив себе свежие силы. И вряд ли захочет теперь говорить Неамхейглах о мире, стремясь нас дожать, додавить истощённые Скъервиров силы в решающей битве. А он сможет, я знаю…
Скригга смолк на какое-то время, внимательно глядя на девушку.
– Так что нынче иного нам нет тут пути, как пытаться сломить неприятеля, вымотать, сделать цену непомерной, кровавой… для него – и для нас. Таков уж наш рок – мой, и нашего дома.
Коготь смолк, глядя Гудрун в глаза.
– А теперь пиши, милая. Сама знаешь кому и о чём.

Когда руны послания были закончены, и мельчайший калёный песок впитал лишнюю жидкость с листа, пальцы девушки ловко свернули тончайшую писчую кожу в труби?цу, и капнув на стык толстой скрутки горячего алого воска поставили оттиском знак их семейства – извитого хищного змея.
Все дары дома Скъервиров были в тех строках – взамен ожидая ответных себе – сплетя собой множество су?деб и нитей, заплетаясь в невидимый призрачный узел – как в клок…

Пока вершивший стерквеггом Прямой с самыми верными из его людей был с рассвета в Хатхалле, не явившись домой и к полудню, пока гонцы то и дело седлали коней и пускались в дорогу по всем большакам, а писцы во главе с взявшим место умершего в зиму почтенного Въёрна былым его первым помощником безустанно сидели в работе, встревоженная Гвенхивер с младшими служанками из стряпных вышла в город на торжище, оставив дочерей под присмотром у Сигрит. Гомоня и смеясь, вслед за старшей все женщины вышли из Главных ворот и последовали в городище исполнять поручения домоправителя, затеявшего перечёт погребов и подвалов с их бочками. Снуя меж торговых рядов они неприметно разбрелись кто-куда, пользуясь вольным временем для того, чтобы закупить всё им нужное из припасов – и для себя самих тоже. Женщины есть всегда женщины, как тех не обряди и на какое место не поставь – уж так повелось по природе их…
Пока их старшая и все служанки разбредались по разным рядам и лавкам торжищ Нижнего и Среднего городища, чей-то пристальный взор из-под низко натянутого до самых глаз наголовника верховницы неотрывно следил за несколькими из женщин, выжидая чего-то. И когда те вот так же в какой-то миг все разошлись по рядам торговавших различными тканями с прочим товаром к шитью, оставшись поодиночке – человек торопливо, как рысь на добычу стрелой устремился к одной из них, мельком оглядываясь по бокам, нет ли лишних свидетелей рядом – не видит ли кто его тут. Был он одет как купец или горожанин с достатком, пусть и не броско – и меча при себе не имел на виду. Хоть и зримо для меткого ока со стороны, что хлеб свой он жнёт не серпом или шилом с весами, а иной острой сталью – и что нож при себе всегда держит.
– Не пугайся, почтенная – не из грабителей я. Тссс! Не кричи только – ладно? Вот это не нужно… – добавил он твёрже, – на службе я здесь в ходаге?йрде. Про меня может быть что и знаешь – а про моего брата уж точно ты слышала в Винге… Ведь слыхала, я знаю.
Та, которую он придержал тут за локоть, прикрыв ей на мгновение крепкими пальцами рот, взволнованно встала на месте, застыв под стрехой у рядов с чужеземным ардну?рским товаром, пристально оглядывая незнакомца. Тот выглядел годами постарше, высокий и крепкий – и с виду обличьем походил на северян – хоть и говорил на срединном наречии чисто, как здешний. Взгляд был пристальный, хмурый – и твёрдый как сталь.
– Не пугайся, тебе я дурного не сделаю. Дело одно есть к тебе, чем помочь ты мне можешь. Знаю – можешь… ведь дело нам общее. Подсобишь мне – и я же тебе подсоблю в одном деле. Всё одно по пути нам, как молвит то присказка – слышала?
Она молчала, взволнованно мечасьглазами по сторонам и точно о чём-то раздумывая, пока тот говорил, прислонившись ей ближе к лицу и приглушив голос.

– Ну так как – по рукам? Ведь я знаю, что скажешь – и попросишь чего, тоже, кажется, знаю… Поклянусь тебе в том, что так будет – помоги ты мне чем в моём деле.
Взгляд её на миг вспыхнул.
– Подсоби одному человечку – Дятлом он назовётся, как явится – а дальше моё это дело, как будет там после. Так что скажешь, красавица – как, по-рукам? Всё одно по пути нам…
Она молча кивнула в согласии.

Возвращаясь в стерквегг с рядов торжища Гвенхивер вдруг заприметила, что одна из помощниц чего-то встревожена.
– Что с тобой, милая? Грабить тебя кто пытался, или лапать лез скот какой?
– Что ты, почтенная! Нет никого там… Всё тихо, – она оглянулась невольно, взирая на торжище.
– Точно? – жена Храфнварра пристально глянула на неё.
– Земляка одного я там встретила… – уже успокоившись молвила та, обращаясь к их старшей, – год как был где-то вдали он от Винги, и вот возвратился недавно опять в ходагейрд. Парень славный, хотел бы на службу попасть при чертоге владетелей. Может ты тут, почтенная, с твоим мужем поговоришь на сей счёт?
– Ладно, посмотрим. Как звать твоего земляка?

Ветер с круч перевала Рассвета рвал ветви лесов по отрогам хребтов вдоль Воротной Долины, сотрясая тяжёлые ставни с оконцами, выдувая из улиц ардкатраха, стен и чертогов дворца слишком душную нынче жару, что пришла прежде с юга. Утро залило светом взошедшего из-за Гвар-ог-слейбботха багряного солнца вершины двурогой громады Лесистой, алея лучами по тёмному пологу чащ.
Ветер рвал ветви древних дубов в дэ?ир-а-гаррана, сотрясая верхушки деревьев и тревожа гнездившихся птиц – тёмных вестников жизнедавцев – теребя зеленевшую поросль поднявшихся свежих побегов, пробившуюся сквозь бурую почву с опавшей листвой из дремавших там весь долгий срок желудей. Но и вихрь не мог заглушить шум в покоях Резного Чертога, что так долго стоял опустевшим.

– Вот дурак! Вот скотина! Как мог он?! Как мог?
– Тише, гэйлэ… Довольно…
– Года два была подле него в день и ночь, в зной и стужу; кровь и гной из ран ему вытирала в слезах – а как что, так спровадил домой?! – во весь голос кричала она.
– Что ты, гэйлэ, опомнись! Да как бы ты там? Ведь тебя ради лишь повелел он то сделать! – укоризненно успокаивала бушевавшую дочерь фе?йнага Конналов первая из женщин, моложе годами – сильно держа ту за плечи под потной насквозь, крепко к коже прилипшей рубахой, – ведь сама же ты с тем согласилась!
– А он так согласился, дурак! Лучше бы вон меня выгнал, забыл насовсем! Так смотреть на неё теперь рядом с ним… Приползла уже эта змея!
– Ну судьба такова… – вздохнула участливо женщина, – ведь сама же ты, гэйлэ, решила так быть – что так нужно…
– Хоть бы доброе слово мне здесь он сказал! Было бы легче!
– Вот что, гэйлэ – утихни-ка ты! Две восьмины бушуешь как буря, – сердито озвалась вторая, постарше годами, сидя перед метавшейся раскрасневшейся Этайн и крепко держа её за ноги, – если а?рвеннид наш и виновен, что подарком тебя наделил наконец – то ты лучше кричи, чем его поноси?. Тебя не было в матери чреве, как таких я крикуний видала – и уж знаю, где лучше да как! Не стои?т его воинство, вечно с места на место уходит в выправах. Или хочешь ты в поле родить как кобыла?
– Да хоть так – лишь бы рядом!
– Ну-ка цыц!!! – рассердилась старуха, – не толкуй тут о том, чего прежде не знала!
И добавила ласковей:
– Ты кричи лучше, милая, чем всех тут бранить… Больно очень тебе, это знаю.
– Больно мне, Мугайн… Вот здесь очень больно… – Этайн впилась ногтями двух рук себе в грудь – там, где сердце, – больно – и страшно…
– Знаю, милая – знаю… Таков рок был твой с ним. Ты не мучь себе душу, а просто живи. Лучше кричи, если больно на сердце.
– И так ты дворец весь поставила на уши криками… – поддакнула вторая из женщин.
Еле державшаяся от усталости с болью, ногами на корточках ставя на двух плоских истёртых камнях из святилища древней Праматери, дочерь фе?йнага вняла совету видавшей всего повитухи, впившись ладонями в стёртое дерево ручек обагренной кровью родильной седушки – и под сводами Снойтэ-ард-неадд раздался протяжный, заливистый крик, сотрясая стреху и пугая встревоженных служек.
Вскоре ещё до полудня в покоях Резного Чертога в руках у старухи раздался ещё один звонкий пронзительный крик, огласивший рождение новой жизни в семействе владетельных Бейлхэ.
Жизни, принадлежавшей к нему только кровью – не именем…

Когда спеленатый и отпрявший от соска материнской груди младенец утих и уснул в один глаз, шевеля в своём коконе ручками и причмокивая крохотными губами, в покои к дремавшей после разрешения от дитя Этайн явился почтеннейший Ллу?гнамар. Поддерживаемый под руки двумя молодыми дэирви?ддэ нижайшего чина в бурых одеяниях, опираясь на посох он молча воссел на скамью против дочери фе?йнага Конналов, ласково наблюдая за спящим ребёнком. Лишь тихонько раздались шаги четырёх мягких лап, когда серая тень проскользнула сквозь двери в покой, растянувшись у ложа и обведя всех людей ярким золотом глаз, приглядая за теми незримо.
– Славное дитя – да пошлют ему боги счастливые годы. Как здоровье твоё, моя милая? – обратился почтеннейший к Этайн, – достойная Мугайн сказала, что крепка ты по-женски как ель – и зачнёшь и родишь много раз ещё после, коль дадут тебе боги в грядущем опять понести от владетеля.
– Спасибо, почтеннейший… Так было страшно, что вправду умру я, отдав жизнь за жизнь – такой дури я тут накричала, что стыдно теперь мне в глаза всем смотреть. Всё хорошо… – негромко ответила женщина, гладя головку ребёнка.
– Вот и славно! – старейший дэирви?ддэ обрадованно стиснул в ладонях резную чернь древнего посоха, что сжимали ещё руки прежних почтеннейших, зрящих волю богов до него. Но затем его лик снова нахмурился, и лохматые брови сошлись подо лбом в частой пашне морщин.
– Почтенный хранитель печатей владетеля сам не решился явиться сюда, моя милая – и меня упросил принести тебе ве?сти. Знаю, девочка – не особо ты с ним тут поладила, хоть сварливой тебя не назвать. Та же Ольвейн ведь с виду лишь только тихоня, а будет намного запальчивей норовом…
На лицо Этайн как тень набежала тоска. Глаза её резко прижмурились – но остались сухи.
– Кому тайна, почтеннейший – что давно он стремился пристроить для Тийре её ему в жёны, раз я подле него лишь как тень, против воли отца моего и без божьего благословения… Да – сама я ту долю избрала, чтоб лишь быть рядом с ним – и сношу все слова, что себе в спину слышу от прочих, и плачу? эту цену без ропота.
– Так… не всем из семейств земель Эйрэ такое по нраву, что нету доселе законных по их разуменью наследников в доме владетеля, – негромко ответствовал седой словно лунь Ллу?гнамар, не сводя взора с Этайн, – что союз твой и Тийре в попраньи законов для них невозможен. Но тебя что-то ещё беспокоит, как вижу?
– Пусть не быть мне женою для а?рвеннида – такая судьба уж… Я его уступила ей собственной волей по чести, как должно. Согласна я, чтобыОльвейн та стала для Тийре супругой, законной для фе?йнагов Эйрэ – чтоб не рухнул дом Бейлхэ виной одной женщины, как предрёк про меня ты, почтеннейший… Пусть она ему даст сыновей, что удержат власть Бейлхэ, как нужно. Пусть уйдёт то проклятие рода детей Врагобойца, не сгинет их род во тьме времени. С тем смирится уже моё сердце, пусть и надвое разорвавшись.
Она смолкла на миг, и глаза её вспыхнули с горечной болью бессилия.
– Видно срок свадьбы той он назначить спешит, раз её притащил с Твёрдой Кручи – и желает, чтоб я от горы убиралась подальше, и перед Тийре глаза не мозолила, как тот вернётся?
– Разве имя твоё я назвал там владетелю в час прорицания, Этайн? – поднял брови седой прорицатель.
– Не назвал… – Этайн на миг отвернулась к стене, глядя вдаль сквозь слюду оконицы.
– Но к чему имена, кои ветер как пыль раздувает? Просто горько мне зрить, что иные порой жаждут точно от шелудивой коровы с приплодом от меня тут избавиться… – голос её стал суровей и громче. Этайн взглянула на спящего в скрутке пелёнок ребёнка. В уголках её глаз вдруг блеснула искрою слеза.
– Всего я лишилась, почтеннейший, всё потеряла… – прошептала она с тихой горечью полным отчаяния голосом, – лишь дитя моё – всё, что осталось от прежнего… И то меня страх истерзал вместо радости, что его тоже может лишусь. В чём вина его, мною рождённого – в том лишь, что он кровь владетеля Тийре, и может однажды стать тоже соперником тем, кого Ольвейн ему принесёт?
– Что за мысли дурные ты в сердце впустила, достойная? – нахмурился старый вещатель велений богов.
– Разве ты не за этим пришёл, мне сказать волю фейнагов с Конлойхом?
– Утомилась ты, чадо своё принося в свет под солнцем, дочь Кадаугана. Сердце твоё переполнено страхом напрасным. С чего бы?
– Когда я была ещё девочкой малой, то в тот год к нам в Глеанлох заехал с семейством мой дядя из Кинир, достойнейший Ллугайд – по воле владетеля взявший в защиту уделы в союзных нам землях у Чёрной. И он нам рассказывал много преданий – из Эйрэ и прочих земель по соседству.
– И каких же?
– Запомнила я одно крепко… как сын повелителя тех из племён, что кочуют в Мор-Гве?ллтог, женатым сам будучи волей родителя вдруг встретил на стойбище деву, которая сердцу его стала прочною узой – совсем позабыв о законной супруге. И многих детей принесла ему та по любви, так женой и не став по закону… Но старый их хуч, испугавшись раздора в грядущем, что внуки его не по чести рождённые могут однажды попрать право старших наследников на те священные копья их власти, велел по совету иных ему верныхвладетелей умертвить её вместе с детьми – и…
– И вышло лишь хуже, чем быть и могло бы – что в ярости сын руку взнял на отца, и поднял ужасный раздор средь степей, поведя на бой многих. И в кровавой войне поразил всех её осудивших – а тех, кто свершил приговор, отыскал даже в самых далёких уделах. И заставил у тела её иссушённого в мольбах покаяться, и назвать госпожою своей – а после сварил всех живьём в кипятке без пощады… – прервав её речь завершил то сказание старый дэирви?ддэ – помнивший те времена и события в Травяном Море, как был он ещё молодым.
– Хоть Конлойх и вправду хотел бы способствовать внучке с замужеством, но он же радеет о благе семейств всех уделов, смирив северян и союзные земли, давно предлагая отцу твоему кончить глупую свару. И он точно не зверь, чтоб желать тебе смерти… и знает, насколько любима ты Тийре.
Старейший дэирвиддэ умолк на мгновение.
– И с тем, что не стать его Ольвейн женою владетеля – тоже смирится… От того не усохнет дом Габ. Найдётся и ей среди фейнагов добрый жених – может даже и в Конналов доме. Оставь ты тревоги, дочь Кадаугана – с иным он сегодня явился к тебе.
– А с чем же? – в глазах Этайн как искра блеснуло волнение, не разумевшей значения слов прорицателя воли Троих.
– С вестями, почтенная… –уклончиво молвил старик.
– С добрыми или дурными?
Седой Ллу?гнамар снова умолк, задумчиво тронув морщинистой кистью извитый нашейный обруч со змеями-пастями поверх ворота белых как снег одеяний вышайшего среди дэирвидде и шейнов.
– Как то зелье, что жизнь забирает и дарит, и все вести добры и дурны в одной мере – уж так повелось… Иным и погибель живого за радость. Уйми все тревоги, почтенная – жив наш владетель и цел, не тревожься о Тийре! – он вскинул ладонь, успокоив в тревоге вскочившую с ложа Э?тайн, чьё лицо побледнело.
– Для нас с ним известие это – что Конлойх вчера получил из Глеанлох, но медлил с рассказом, как ты разрешишься ребёнком – конечно же добро.
Он смолк на мгновение, хмуря лохматые брови.
– А вот для тебя… уж не знаю. Наверно, также и радостным будет – давно ведь того ты желала, чтобы быть женой Тийре по праву…
– Или мачеха вдруг умерла, та змеина? – с вызовом бросила Этайн.
– Нет, моя милая. Твой отец…

Она отвернула взор от почтеннейшего прорицателя в стену, прижав к себе ближе ребёнка, и из глаз её хлынули слёзы.
– Трясучка его доконала, сожрала совсем. Вот Конлойх и нёс тебе весть, но не знал как сказать – с тем и мне поручил… – прорицатель умолк, обопершись руками на посох.
– Конналы избрали новым фе?йнагом его среднего брата, достойного Аэ?дана Крепкого – решив, что твой младший брат Деортах юн для владетеля, и мать Гвенол продолжит им вершить, как было с отцом – и продолжит тем вредную свару с владетелем Бейлхэ. Так что нынче нет больше препон, чтобы Тийре нарёк тебя по закону и чести супругой – в том теперь их согласие прочно, как и воля на то у твоего почтенного дяди Ллугайда, чтобы все прочие фе?йнаги почитали тебя госпожой как и должно…
Так что скоро, надеюсь, я милостью Трёх окручу ваши руки, и будут все дети твои по закону носить славное имя наследников Бейлхэ – и крепнуть тем будет владетельный дом Врагобойца – как было веками, и как предрекли мне то боги. И сникнут все те, кто молол языками отраву, тебя подло жаля дурными словами.

Почтеннейший Ллу?гнамар негромко окликнул помощников, что безмолвно стояли за дверью, и с тяжестью стал привставать со скамьи, опираясь руками на посох. Был он летами постарше за Борну, и стал нынче слаб, чтоб ходить самому.
– Позволь, я покину тебя, дочерь Кадаугана? Всё, что должно, я сделал – теперь отдыхай, много хлопот тебя ожидают с ребёнком. Я распоряжусь, чтоб гонцы неотложно отправились с вестью, что жена принесла для владетеля сына – пусть сердце его будет гордо событием в это тяжёлое время. А пока отдыхай, моя милая…
Старый дэирви?ддэ устало прошествовал прочь из покоя, ведомый под руки помощниками, и лишь посох его гулко стукал по раскрашенным вязью узоров доскам половиц. А дочь Кадаугана Сильного так и осталась лежать на постели, прижав к себе спящего сына, и слёзы двумя ручейками лились у неё из очей – что уж нет той оплаты сильнее, чем которую взяли с неё жизнедавцы… и какую нельзя ей уже возвратить, никакой людской силой – встретить отца, быть прощённой, проститься, простить…
Желанья порой так сильны в нашем сердце – что зрят их вершители, слыша все думы людей. И ветром незримым из слов раздувать могут бурю – и всё могут исполнить порой… но не так, как нам тщится в надеждах. И добрые вести влекут за них плату – по-своему каждая – и суждено нам за всё заплатить, сколь ни станет цена наших просьб велика.

Под боком у Этайн заплакал ребёнок. Тень сына Медвежьей Рубахи очнулась, отбросив от сердца так сжавшие ей его ток до невидимой боли терзания, отметая их прочь от себя. Расплетя рукой ленты завязок она прираскрыла разрезы рубахи и дала младенцу набрякшую грудь в его губы, ощущая как тот сжал сосок своим маленьким ртом, торопливо зачмокав.
Время слёз миновало. Теперь предстояло в отсутствие Тийре блюсти здесь порядок в ардкатрахе и при дворце, помогать в том хворавшему почечным камнем старевшему вершнему воинством тверди. Быть опорой и верной рукой дома Бейлхэ, растить сына владетеля, и в волнении ждать возвращения мужа, чью жизнь где-то там на войне мрачной птицей следила своим немигающим пристальным взором глухая к мольбам Мать Костей – ей, лишь тени его, чьи кровавые нити напрочно сплелись в их утоке судеб – не взирая на цену.

ГОД ЧЕТВЁРТЫЙ …СЛОВНО НАДВОЕ РАЗОРВАВШИСЬ… Нить 2
Ветер веял над полем, раздувая порывами как паруса? ткань намётов и стягов на воткнутых в землю шестах долгих древок, тревожа коней и людей, бороздя пенной рябью текущие воды реки и гоня облака на восток – до родных им краёв и уделов.

– И бородищу же ты отрастил себе за зиму, Аррэйнэ! Обмёрзнуть боишься, или Троим дал какой-то зарок не голи?ться до окончания срока? – хлопнул его по плечу кулачище товарища.
Лев почесал уже ставшую гуще чуть рыжеватую светлую бороду. Он молча сидел средь намёта на чурбаке рядом с прочими лу?айд-лохрэ их воинства, обсуждавшими меты грядущих выправ этим летом и свежие вести от воинства кийнов и арвеннида. Вокруг них раскинулись сотни намётов их ставшего отдыхом временно стана после месяцев непрерывных выправ – тысячи конных и пеших воителей, множество разных возов и десятки метальных снастей, ведомых Гайрэ Ловкачом из кийна Тадиг вместо погибшего той зимойверного соратника Оллина Рогопевца.
– Да вот решил посмотреть – сойду ли так сам за дейвона?
– А это тебе зачем сдалось вдруг, Аррэйнэ? – удивился здоровяк Каллиах, оторвавшись от клевца, которому он перетягивал новой кожаной оплетью рукоять.
– Там в двух днях хода на запад их вершний из Дейнова рода разбил стан, и войска? собираются с ним не иначе как перед большою выправой. Вестей никаких нет оттуда – а знать нам всё нужно, куда их загоны пойдут, что предпримут. Много ли их на пути у нас там, и куда они двинутся – хоть прорицателей спрашивай…
– Не ослышался я… будто ты врагу в пасть прямо хочешь наведаться? – кто-то из собравшихся в кругу тысячников ошалело поднял взор на вершнего.
– Верно, – Аррэйнэ спокойно кивнул головой – словно и не об опаснейшем деле он говорил.
– Видно впрямь повитуха тебя уронила! – недовольно хмыкнул Унлад Стрелок, – разве мы мало имеем вестей о враге? Наши лазутчикии так далеко пробираются в те их уделы, чтобы за всякими переходами мохнорылых тотчас уследить.
– Может и пробираются, но не так далеко – а те удальцы, кто всё ж видно прошёл, живыми до нас не вернулись. А я сам нюхом чую – поклясться готов на крови?, что неспроста Бурый войско весной повёл к северу, до Высокой Дубравы.
– И мне так мозгуется тоже, – согласился со Львом Долговязый, ковыряя заостренным прутиком между зубов, – от изловленных там мохнорылых мы слышали, что к их стану всё больше загонов подходит от прочих семейств – точно к новому крупному наступу копят те силы, о чём нас зимой предупреждали и Борна, и Гулгадд.
Лев согласно кивнул головой.
– Вот и узнать что к чему самолично хочу – двинет ли скригга Дейнблодбереар отбивать нами занятые тверди Железных Ворот, или решится дать нам тут большое сражение и прикрыть ходагейрд?
– Мне так второе то думается – что к Высокой Дубраве их силы скорее пойдут… – Догёд всё никак не мог сковырнуть надоевший ему мясной клок меж зубами, – а гадать – толку нет.
– Слушай, Лев… – верзила из Дайдрэ отложил клевец в сторону, закончив оплётку, – я с тобою пойду, как и прежде!
– Уж я бы с охотой тебя взял с собою – но только обличье твоё и за десять прострелов нетрудно узнать.
– Как оттуда же и разглядеть! – ухмыльнулся насмешливый Гайрэ из Конналов.
– Ага! Первый же встречный дейвон нас раскусит и немедля своих всполоши?т, – согласился с ним Аррэйнэ.
– Только сначала от страха умёта наложит в поножи с три меры! – добавил хохочущий Унлад.
Все воители чуть не заплакали от сотрясшего стенки намёта протяжного хохота, глядя на решившего по простоте своей прикинуться дейвоном коренастого, рыжего точно огонь усача Каллиаха, на добрые две головы возвышавшегося над товарищами. И лишь Аррэйнэ так и остался безмолвным.
– Уж тебе-то хоть три бороды отпусти – в мохнорылого не перекинешься! – хохотнул Догёд, хлопая обидевшегося исполина по плечу.
– Не перекинусь – так порублю этих вы?блюдков! – Каллиах грозно схватил свой клевец, резко вскинув его над вмиг стихшими соратниками.
– Остынь – распалился ты словно горнило Пламенеющего!
– На жену свою пыл побереги!
– Нет, дружище – надо мне двое-трое таких молодцов родом из Айтэ-криоханн, что сами не рыжи и знают дейвонскую речь и обычаи, – сказал Аррэйнэ, в раздумьях почёсывая подбородок, – таиться там нужно всерьёз, чтобы мимо дозоров пройти незамеченными.
– И обратно вернуться… – добавил он тише.
– Найдёшь таких? – спросил Долговязый у вершнего, вытащив ветку из щели в зубах и отплюнув тот клок от еды.
– Есть у меня на примете. Киан, что сам из Дубрав – он у Тийре был мечником в прежнем десятке – сейчас сотникомв первой мор-лохрэ. И Лойх Низкий – из твоих людей, Унлад.
– Лойх? Он нового жеребца объезжать вчера вздумал, старый его повредил себе пясть о корчи. Так этот зверина его под копыта себе на скаку из седла обернул – обе руки поломал Лойху с левой ногой, прежде чем мы подоспели помочь, и скотину дурную уняли, – озвался Стрелок, – сейчас он тебе не ездок будет точно до осени – разве что в волокуше с мешками!
– Ладно, значит и Киана хватит… – Аррэйнэ обернулся к товарищам, подзывая рукою помощников, – соберите нам тряпки дейвонские, сбрую и воз не из наших. Коней неприметнее, с клеймами орнов на западе – или с севера. Не из Помежий! Чтобы на чём не спалиться нам было в гостях у дейвонов…
– Отыщем, почтенный, – кивнул головою помощник, – к вечеру будет всё.
– Гайрэ – а ты бери тысячу Догёда, и идите на юг, там где фейнага Донег сын держит противника, – повернулся он к другу и родичу Этайн, – прошерстите те земли как нужно, ему помогите союзников ёрла отбить.
– Считай, выехал я! – сын Аэдана резко вскочил с чурбака, на ходу допивая из кружки свой хмель и швырнув её Унладу. Тот, ругнувшись, едва удержал на лету её в пальцах.
– Ты вот шустрый какой! А не страшно, что там людей Ёрваров добрых три тысячи?
– Не страшно железо Железному! – хмыкнул товарищу Гайрэ, – так мне предписано! И потом – я дурак тебе что ли без лазутчиков сунуться в сшибку?

Была пора птичьих гнездовий, и прежний весенний грай смолк. Буйная зелень листвы попадавшихся на их пути средьстены чернолесья дубрав и высоких, светлеющих белью коры березняков в вихрях ветра шумела как бурное море – и в этом волнующем гуле непросто, но нужно им было поймать, уловить краем уха любой людской звук. Но удача сопутствовала Аррэйнэ, отводя прочьвсе вражьи дозоры и большие заго?ны дейвонского ёрла, проходившие мимо дорогами на восток.
На ночь лазутчики сбочили с троп в нетры леса, где бодрствуя по-очереди дождались рассвета и тронулись в путь. И ещё до полудняих воз с древесиной неторопливо въезжал сквозь ворота в дейвонский стерквегг. Копейная стража осмотрела всю кладь, но не особо уж пристально – мало чем были для них подозрительны два дровосека, явившихся в стан с хлыстами из дуба и ясеня для починки хендскульдрэ. Тяжёлые створы ворот распахнулись, и Киан провёл скакунов под узду в низкий свод перехода под вежей, помянув в мыслях Бури Несущего, чтобы тот охранил их от зоркого вражьего ока – и тем больше стерёг бы их Льва от иныих неразумных деяний, коим он считал всё это дело – гораздо более опасное нежели самая страшная сшибкалицом к лицу с недругом.

Воз остановился недалеко от ворот. Аррэйнэ привязал коней к перекладине навеса с дровами и кинул им под копыта пару охапок травы.
– Будь здесь сам, – велел он Киану, негромко разговаривая с ним по-дейвонски, – не отлучайся пока никуда. Прикинься усталым, для виду ляжь спать – а сам в оба глаза и уха всё бди. И в разговоры ни с кем тут не лезь, даже если кто сам подойдёт и расспрашивать будет. Если что – возвращайся назад, помочь ты мне вряд ли чем сможешь.
– Вот ещё! – недовольно проворчалКиан, несогласно мотнув головой, – зачем наговариваешь на неудачу? И так тут предчувствие гложет… Давай, иди – разузнавай, что тебе нужно вынюхать – а я тут подожду. Как хоть скоро вернёшься?
– Думаю, послеполудняпоедем назад. Смотри, чтобы кони накормлены были и отдохнули. Мало ли что, вдруг вскачь придётся нестись от погони…
– Хорошо, не впервой. Пойду воду для них отыщу.
– Не тревожься. Не сложное дело разведать.
– Стереги тебя Пламенеющий, Лев, – по-а?рвейрнски тихо шепнул ему на ухо Киан, провожая встревоженным взглядом – глядя как стать его вершнего исчезает в толпе окружавших их недругов.

Неузнанным Аррэйнэ шёл по стерквеггу, неприметно осматривая всю защиту, валы, частоколы, сколько на них и на вежах охраны. Но первее всего он выглядывал и запоминал живую силу: сколько тут собрано воинов коих семейств, и каких по занятию, какие у них есть броня и оружие, сколько коней и намётов, воротов и возов с зарядами и разной осадною снастью. Прислушиваясь к раздававшимся говорам неприятелей уши Льва цепко ловили слова – куда и когда чьи загоны уже устремились или намереваются выйти, где какими путями идёт к ним подмога, сколько припасов осталось по схоронам и когда к ним прибудут обозы, что ожидают от вершних и где стоит враг, что ещё не доделано перед грядущим большим выступлением.

Солнце уже поднималось к полудню, паля духотой как пред ливнем. Ветер из леса прохладою веял над зноем объятым стерквеггом, неся запах хвои, перебивая тот смрад многолюдного стана.
Не один разговор он завёл там с врагами, то садясь рядом с ними у жара костров или у возле хендску?льдрэ, под звон молотов в кузне или у коновязей – слушая каждое слово и сам не бросая им лишних, дабы не быть слишком уж во внимании недругов – хотя и пил разом с ними из жбана прокисшее пиво и ел крупяную ячменную кашу с распаренной репой и острой чесночной вепрятиной точно свой, как и они сам такой же дейвон. Была пора возвращаться назад, чтобы не быть на виду у противника слишком уж долго. Встав с охапки соломы у чьего-то костра Лев отряхнул верховницу от пепла и неторопливо направился к главным воротам, где стояли их кони. Стоило только отдать тем умельцам-метальщикам из обслуги их дерево для починки и двинуться в путь налегке – забирать те хлысты было глупо, навлекая излишние взоры на двух древорубов, почему-то уехавших прочь с полным возом.
Спокойно он шёл между рядами тут скученных точно грибы в сырой чаще намётов, бревенчатых срубов и коновязей, меся постолами подсохшую грязь перетоптанных сотнями ног переходов в стерквегге. Аррэйнэ был уже близок к вратам, заприметив их воз и сидевшего у колеса Киана – как разомлевший на солнце откинувшись к ободу колеса, а на деле сквозь прищуренные веки неустанно осматривал он всё вокруг – нет ли опасности, не обратил ли на них кто излишнего взора.

Полог намёта по правую руку от Аррэйнэ резко откинулся вверх, и перед ним вдруг возникла высокая женская стать в шерстяном синем платье поверх белой рубахи с накидкой из меха лисы на плечах, сжимавшая в ладонях кувшин для питья. Вид её с долгими косами светлых волос под платком препынил его резче, чем если бы в бок ему впилась стрела, когда Аррэйнэ столкнулся со взором к нему устремившихся двух синих глаз.
Глаз, которые он всеми силами жаждал опять отогнать от себя уже год – но их образ как тень настигал его в час одиночества, когда не было битв и сражений, не лилась чья-то кровь и не падали замертво под его настигавшим их острым копьём и мечами враги. Глаз, что мерещились каждое утро напротив него – исчезая, лишь только он тщетно протягивал к ним свою руку…
Майри тоже застыла на месте, узнав его – даже переодетого в дейвонские одежды и с отросшей за зиму густой бородой – столь походившего тем на своего предка Ходура Рёйрэ, чей лик врезался в память дейвонке, увиденный ею на том изветшалом рисованном свитке в ларце упокойного скригги. Лицо её побледнело как полотно, и глаза не моргая смотрели на Аррэйнэ прямо в упор.
Со звоном разбился упущенный ею из пальцев кувшин, разметав вокруг ног яркий белый натёк молока.

Так они и стояли напротив друг друга, замерев на расстоянии вытянутой руки, не говоря ни единого слова и не приближаясь. По шее у Льва поползли желваки с силой сжавшихся мышц, когда он повертел головой в обе стороны – оглядываясь, нет ли кого вокруг них.
– Ты здесь… – наконец прошептала она по-дейвонски, не сводя с него взволнованных округлившихся глаз.
– Если ты хочешь выдать меня своим… – начал он было.
– Убьёшь меня, если я крикну? – резко спросила она, пристально глядя в глаза ему.
– Я не прикоснусь к тебе даже и ногтем, пусть ты и будешь хоть резать меня как тогда у горы… – тихо, словно боясь напугать её произнёс в ответ Аррэйнэ, несогласно мотнув головой, – если желаешь – зови их. Но если выдашь меня, много отцов и мужей не вернутся отсюда домой, прежде чем дейвоны сразят Убийцу Ёрлов.
Он умолк на мгновение, глядя на женщину.
– Решать тебе, Майри…
Дейвонка вся вздрогнула – словно очнулась от сна – и испуганно оглянулась вокруг.
– Уйдём поскорее отсюда! – она потянула его за рукав верховницы, быстро ведя за собой, – ты лишился ума, придя в укрепь Бурого – его же намёт совсем рядом! Неужелиты смерти тут ищешь? Если тебя сейчас схватят… Храни тебя Пламенеющий от такой страшной судьбы!
Аррэйнэ шёл за ней следом, боясь притронуться к ведшей его дейвонке и пальцем, хотя её тёплая ладонь была совсем рядом, касаясь одежд. Она чуть убавила шаг и теперь вела Льва к закатным воротам стерквегга, за которыми там начинались безлюдные пустоши, поросшие редколесьем с кустарником.
Прямо навстречу им по переходу меж рядами намётов шёл немолодой человек в небогатых суконных одеждах и кожаном наворотнике поверх плеч – тот самый Бер, слуга её дяди и родич, что вечно стерёг въезд в их родовой тверди, а теперь подле скригги отправился на войну разом с всеми тремя сыновьями. И он направлялся сюда прямо к дочери Конута.
– Тиу?рра, куда ты? Твой дядя искал тебя только что, – он внимательно посмотрел насопровождавшего молодую женщину незнакомца –впрочем, не спросив дейвонку кто это с ней, и куда дочерь Конута направляется прочь из стерквегга вдвоём с чужакомне из здешних – но пристально приглядываясько Льву.
– Бер – я встретила земляка из Хейрнабю?гдэ… то есть неподалёку оттуда, – взволнованно и сбивчиво заговорила Майри, – он прибылот своего вершнего ненадолго, и я поговорю с ним немного– узнаю, какие оттуда есть вести, как Бородач поживает. Я скоро буду у дяди – передай ему, пусть немного меня подождёт!
– Хорошо, тиу?рра, – Бер почтительно преклонил голову и зашагал в обратную сторону меж рядами намётов. А Майри, боязливо озираясь на родича поспешила к раскрытым воротам стерквегга, ведя за собою Льва Арвейрнов.

Через калитку в проходе они порознь вышли наружу – первым Аррэйнэ, затем вскоре она – и через некоторое время очутились в укрытии россыпи валунов среди пустоши, не ближе чем на четыре полёта стрелы от насыпи вала с частоколом – спрятанные от взоров её земляковза высокими зарослями ольхи и осины с редким белым березняком. Тут Майри застыла на месте, повернувшись лицом ко Льву. Он тоже не произносил ни слова, не зная что и сказать ей, что привело его в воинство недругов – но понимая, что и без слов та догадывается о причине.
Внезапно у дейвонки перехватило дыхание, и всхлипнув та бросилась ему на шею, обняв что есть силы. По щекам Аррэйнэ потекли её слёзы, двумя обжигающими ручейками струясь до подбородка.
– Я не надеялась, что мы ещё встретимся кроме как в битве однажды… – прошептала она, ласково гладя ладонью его волосы. В этот миг позабылась та горечь обиды внезапного их расставания год назад на опушке помежного леса в то утро дейвонского наступа на а?рвейрнский кадарнле подле текущей на север Дуб-э?байн – и сердце Майри Конутсдо?ттейр теперь едва не выпрыгивало из груди, не в силах сдержать все те слёзы разлуки с тоской по нему.
– Ты верно лишился ума, глупый – и хочешь повторить страшную судьбуКлохлама… Даже я не сумею унять ярость наших, если тебя тут узнают и схватят.
– Ну не узнали же…
– Глупый… Брат мой присягнул Всеотцом за меня тебе взрезать в спине алую птицу собственноручно. Тебя он… тебя… – всхлипывая, она не смогла договорить, тяжко выдохнув изо всех сил и отчаянно мотая изо всех сил головой – точно отгоняя от себя эти страшные мысли.
Аррэйнэ молчал, осторожно держа Майри в объятиях, словно боясь обхватить ту сильнее и перкломать как восковую свечку в ладони.
– Отчего ты домой не вернулась? – спросил он наконец, отклонившись от её лица и внимательно глядя на женщину, – зачем опять пошла на войну? Или ты сама смерти ищешь тут, Майри?
Она посмотрела на него с какой-то затаённою болью во взоре и тихо ответила:
– Год назад ты сам выбрал свой жребий. И я снова сделала тот же выбор, Аррэйнэ…
– Дейвоны верят, что ты – сама Рангъярна, в женском облике сошедшая к людям. Или ты и вправду она, и всё время была ею? – Аррэйнэ настороженно смотрел на неё, не сводя глаз с заплаканного лица дочери Конута.
– Не знаю… Быть может и правда, что это Она охватывает меня беспамятством во время сражения и незримо разит всех моею рукой. Словно Шщар сам зарёкся забрать меня в ямы от железа а?рвейрнов, пожирая других…
– Но зачем? – поразился он, словно не веря в услышанное.
– Затем, что я люблю тебя… – она опустила руки с его шеи и отошла ото Льва на пару шагов. Дочь Конута устало присела на нагретый солнцем валун, поросший серыми лишаями по трещинам каменной кожи и затравелый вокруг густым пологом буйно расцвивших алого точно кровь дикого мака и ярко-белых с желтизной сердцецве?тий ромашки.
Он молча опустился на другойкамень поблизости и не произносил ни слова.
– Люблю… и ничего не могу сделать, чтобы снова твоей быть, – сказала она ещё тише, потупив глаза в землю.
Аррэйнэ словно пересилил себя, и сказал то, чего боялся больше всего – с тех самых пор, как старый Коммох поведал ему ту сокрытую правду, кем была эта дева из дальних полночных уделов дейвонских земель.
– Я знаю кто ты, Майри…

Она вздрогнула, подняв на него заплаканные глаза, в которых как прежде цвели синевой эти тысячи васильков, лишая рассудка. Аррэйнэ захотелось затолкнуть едва сказанные слова назад в глотку, растереть поколебавшие воздух звуки своего голоса в прах, а больше всего – броситься к женщине и прижать к себе так крепко, чтобы никто не мог её от него оторвать – ни враги, ни друзья, ни даже сами грозные жизнедавцы, чей невидимый рок разорвал их с дейвонкой судьбу. Но он будто не своей волей продолжал говорить эти жгущие ему горло слова.
– Дочерь Дейнова рода не может принадлежать тому, кто стал первым врагом её орна и убил стольких братьев и родичей. Ты…– он запнулся на миг, – в тебе течёт чистая кровь самого славного воителя Дейвоналарды, потомка Горящего – а я… я всего лишь безродный найдёныш из Эйрэ, и…
– Ты – тот, кого я люблю… – устало произнесла она с тоской в голосе, – до сих пор… и не взирая на всё, Убийца Ёрлов. И ты просто дурень набитый, если не можешь понять это.
Даже сейчас, когда они сидели напротив друг друга, разделённые гораздо сильнее, чем некогда два года назад в холодной темнице под крышею бурры – уже не прежние яростные противники, но два принадлежащих к враждебным сторонам человека, одна другому которых не было им ближе сердцами средь смертных – дейвонка была прежней: колкой и щедрой на острое слово.
– Я бы не отдал тебя никому… – он запнулся на миг, – но Лев А?рвейрнов не может быть рядом с самой Дейнблодбе?…
– Я тоже узнала кто ты есть, Аррэйнэ! – резко оборвала его Майри, – и лучше бы я была нема как мертвец, потому как когда я расскажу тебе всё – кто ты есть, кем ты был от рождения – то ты сам убьёшь меня как ядовитуюгадину у своих ног, без жалости и дурацких сомнений!
– Что ты говоришь?! – поразился он, округлив глаза.
– Да, убьёшь – как и должен. И забудешь про всю, как ты думаешь, невозможную любовь ко мне… потому как я и есть истинная причина, по которой ты сам не можешь – не должен всей своей кровью любить меня, дочерь Дейнова рода! – выпалила она прямо ему в глаза.
– О чём ты?! – он ошарашенно поднял брови, пристально глядя на побледневшую, судорожно вздрагивавшую всем телом Майри.
– О том, кто ты есть от рождения, Аррэйнэ… – проговорила она глухо, – кем ты был до той ночи, когда лишился всех близких и памяти. Кто ты есть…

Лев молчал – но его пронзительный взор, впившийся дейвонке в глаза, красноречивее тысячи слов показал ей, что сильнее всего на свете он жаждет узнать это, вспомнить своё позабытое прошлое – вспомнить то, кто он.
– Откуда ты это узнала? – едва выдавил он из себя полушёпотом.
– Ты не зрил больше видений из прошлого? – не ответив на его вопрос сама спросила она, – не приносил их огонь, как в тот год?
– Нет… – несогласно мотнул головой Аррэйнэ, – с тех пор, как тем утром тебя отпустил за рекой. Одну лишь тебя я теперь вспоминаю. Не их – а одну лишь тебя, Майри… – повторил он ещё тише с какой-то тоской в голосе.
– Тогда слушай…
И она без утайки, спокойно, точно мать вещает сказание для ребёнка стала рассказывать Аррэйнэ всё, что узнала от их упокойного скригги на его смертном ложе: что произошло в той ненастной ночи у Буревийного кряжа с орном Ходура – словами оживляя минувшее, скрытое прежним незрячим забвением; ярчайшими образами бушующего огня заставляя потомка Рёйрэ мгновение за мгновением вспомнить ту жизнь, сгинувших родичей и стёртый с лика земли прежний дом, своё позабытое имя – имя Льва, кем он некогда был – и кем и остался доселе.

Когда Майри закончила говорить, падавшая наземь широкая тень от сидевшего перед нейУбийцы Ёрлов была уже далеко от её предыдущего места. А сам он так и застыл на плоском камне, сидя будто оцепеневший, не замечая вокруг ничего – не замечая её. Губы его что-то шептали, словно проговаривая вслух то давно позабытое, внезапно обринувшееся на него через пелену долгого беспамятства прошлое.
Вдруг он очнулся, придя в себя словновынырнувший из бездонного омута пловец – глубоко вдохнув во всю грудь. Молча смотревшая на Аррэйнэ Майри не дрогнула, хотя и почувствовала, что он стоит над тончайшей гранью меж потрясением от услышанного и яростью от осознания всего того, что было поведано ею. И тогда смерть от его рук и вправду настигнет её – неумолимая, жестокая и безжалостная, как и сама кровная месть, чей голос дочерь Конута сама разбудила в сердце Льва своей поведанной страшною правдой.
Боязни не было – она лишь чувствовала, что всё равно любит его, и простит – даже если сейчас он сделает с ней всё что угодно в своём воздаянии Дейнову дому… даже если убьёт её.

– Неужели это всё правда? – словно сквозь силу глухо проговорил он, пристально глядя в глаза женщины. В этот миг правнук Рёйрэ вдруг вспомнил тот давний уже поединок с сыном Хекана Скъёльдэ из Эваров на поляне под дубом в лесу у сожжённого Вейнтрисведде – то, что случилось в тот день, как по воле богов один Лев в страшной сшибке на смерть одолел там другого – словно нынешний он самого себя прежнего… чтобы искать по всем тропам земным тех убийц своих близких – и найти их, чтобы без жалости взять воздаяние не взирая на цену…
– И я и вправду был им? И это всё было? – словно не веря услышанному промолвил он тихо, не сводя своего взора с дейвонки.
– Да. Ты сам это знаешь и помнишь.
– И ты… он сам тебе всё рассказал?
– Всё, что случилось тогда с твоим орном – всё, кем ты был. Кто ты есть, Рёрин… – она вдруг назвала его по дейвонскому имени, что было дано при рождении – точно пытаясь опять обратить его в прежнего.
– Кто я есть… – зубы его резко скрипнули в ярости. Кулаки Аррэйнэ стиснулись, словно он хотел сам зажатый меж пальцами воздух растереть ими в прах. Он резко подскочил с камня как слетающая с тетивы стрела, и одним скачком оказался перед дейвонкой. Оцепеневшая Майри лишь зажмурилась, ожидая удара и последующей за тем темноты.
Лев тяжело пал коленями наземь перед сидевшей на камне дочерь Конута, и Майри почувствовала как обе руки его сильно стиснули женщину, обняв. Лицо Аррэйнэ ткнулось ей в грудь, и он стих, не двигаясь и не произнося ни единого звука – лишь тяжело дыша точно загнанный бык.
Она осторожно положила ладонь на его голову, ощущая, как он вздрогнул от нежного прикосновения, и легко погладила пальцами по волосам, не говоря больше ни слова.
– …что возьму я их кровь без пощады – но горькой за то для меня будет плата… – прошептал он сквозь зубы, не поднимая лица к её взору.
Он так и не принадлежал ей. Но хотя бы в эти минуты, в эти короткие мгновения он был неподвижный у её ног – её Лев. И ей захотелось заплакать – то ли от счастья, то ли от горькой беспомощности. Но дочь Конута уже привыкла быть сильной, и ни капли не вырвалось из-под её ресниц, так предательски задрожавших в тот миг.

– Ты думала, я убью тебя? – спросил он, резко взнявшись с колен – спокойный, словно и не было того порыва ярости и отчаяния, который захлестнул его миг назад, – лишь за то, что ты одна из их рода, что в тебе его кровь?
– Иной мести за такое злодеяние не бывает… – тихо сказала она, боясь поднять на Льва притупленные к долу глаза, полные слёз, – иначе ты сам проклянёшь себя после за то, что простил искоренение кровных своих их убийцам, из чьего дома и я.
– Убийцею их был твой предок… Эрха… И я ничем не могу отомстить ему – уже умершему в таких страшных муках и каянии. За меня это справедливее сделали боги, забрав прежде всё, что ему было дорого – и лишь затем ненужную больше сгоревшую жизнь. А ты… – он посмотрел ей в глаза, ожёгшие его синевой из-под их застилавших там слёз, – ты сама теперь знаешь, что право на месть принадлежит и твоим родичам тоже… твоему брату первее иных – тем, чьих братьев, сынов и отцов я убил в эти годы без счёта – и ещё может быть их десятки и сражу, пока тянется эта война. Кровь за кровь – лишь таков тот закон, что веками над нами. И вот почему ты не должна любить меня – их убийцу, кровного врага вашего дома…
– Но я… – начала было она.
– И я тебя люблю, – не дал он ей договорить, стискивая пальцами ладони дейвонки, – но другого пути для нас нет.
Майри молчала, не глядя на Аррэйнэ.
– Другого пути для нас нет, – повторил он, – и мы не можем того изменить.
– Если бы эта проклятая Распря закончилась… – вдруг прошептала дочь Конута, не глядя на Аррэйнэ – но затем резко подняла взгляд ввысь, и он опять как обжёгся от пристального взора этих двух синих глаз, прекраснее коих наверное не было и у самой Аврен.
– Это невозможно, – он несогласно мотнул головой, – ни я и ни ты не в силах остановить эту войну. Уже не Къёхвар и старый Дэйгрэ ведут её, и не твой дядя и мой друг Неамхейглах продолжают её во главе наших воинств – а все поголовно семейства, оба наших народа со всеми союзниками сошлись насмерть, как это было уже век назад – со слепой ненавистью, с жаждой мести за всю пролитую прежде кровь, за честь – чтобы победить или сгинуть. И нескоро ещё прекратится это кровопролитие, неведомо даже когда…
Он умолк на мгновение.
– Я простил это вам… но закон не прощает – а он посильнее меня. Кровь вашего дома на мне будет вечно, и месть за неё вам по праву останется, доколе я буду сам жив – пока не возьмут твои родичи их воздаяние. Вот как брат твой последний, о ком ты сказала…
– Вот значит она какова, эта трижды проклятая честь… – Майри снова опустила взгляд в землю, стиснув пальцы ладоней.

– Время идти, – он взял её за руку, помогая дейвонке подняться, – пойдём, Майри.
– Не ходи туда снова! Боги дали тебе возможность остаться тогда незамеченным – но второй на то могут и не оставить!
– Им виднее, раз так. Туда мне всё равно нужно.
– Уходи отсюда немедля, прошу тебя! Я сама вернусь в укрепь, а ты уходи как можно скорее отсюда к своим! – Майри вцепилась ему в руки, отчаянно моля Льва послушать её и не возвращаться с ней в стан воинств Бурого, где тысячи её сородичей могли в любой миг по приметам ран в шее и хриплому голосу узнать Убийцу Ёрлов – даже переодетого в дейвонские одежды и со стриженой на их лад бородой.
– Меня ждёт там второй мой товарищ – и я должен найти его, раз у ворот мы назначили встречу. Не спеши хоронить меня, милая…
– Не надо! – голос её стал умоляющим, – не ходи туда, Лев! Я беду чую…
– Все мы когда-то умрём. Идём, Майри, не бойся, – он взял её за руку – нежно, но крепко – давая понять, что не страшится неведомого и будет подле неё пусть лишь до врат их стерквегга, но не оставит одну как некогда прежде при их расставании за рекою в Помежьях.
Майри, согласно кивнув головой, отёрла ладонью с глаз слёзы, и повинуясь порыву отчаянно стучавшего у неё в груди сердца крепко обняла Льва, всем телом прижавшись к нему, и поцеловала, жадно впившись своими губами в его, боясь хоть на миг оторваться.
– Я не смогу там проститься с тобой… – прошептала она, близко-близко видя перед собой его глаза, – так хоть здесь попрошу всех богов, чтобы они охранили тебя на пути, доколе ты не вернёшься живым к своим людям. Я люблю тебя – кем бы ты ни был.
Он молчал, с какой-то болью во взгляде взирая на неё, точно боясь прикоснуться к женщине.
– Поцелуй меня… – шепнула она.
Он молчал.
– Разве лгут мои губы? Разве сердце моё лжёт?
– Нет…
– Поцелуй меня…

Когда они наконец отпрянули друг от друга и с трудом поднялись на ноги с измятой под их телами травы в алой крови приломленных маков и бело-жёлтых соцветий ромашек, солнце ушло ещё дальше к закатному боку неба. Тень от остывшего камня уже передвинулась в сторону – словно с немой укоризной говоря им двоим, как беспечно забылись они за вновь вспыхнувшей страстью о неумолимо бежавшем времени.
– Пойдём скорей, а то меня могут хватиться… – сказала она, спешно заплетая размётанные золотые волосы в косу и отряхивая измятое платье от семян принявшей их в свои объятья травы. А он, сидя на земле и сжимая в ладонях рубаху так и застыл неподвижно, безмолвно глядя на женщину – и словно понимая, что вновь теряет её, неспособный удержать подле себя – не способный никакой своей волей и силой, что могла была бы быть выше законов людей, выше пролитой крови их близких, что лежала на них как тяжёлое бремя ярма, разделяя их судьбы.
– Пойдём скорей! – вновь заторопила она его, подпоясываясь и обувая короткие мягкие сапожики на босые ступни.

Вдвоём они медленно возвращались назад к стенам ограждённого частоколом стерквегга, чья огромная тень точно хищный оскал исполинских зубов легла наземь перед глазами дейвонки неким зловещим предвестием неясной угрозы. Ноги дочери Конута сами замедлили ход, шагая сквозь силу. Спокойно идущий подле неё Аррэйнэ говорил что-то – но она не слышала его слов, стараясь унять взволнованно бившееся в груди сердце. Она снова разлучалась с ним, теряла его от себя – быть может на этот раз навсегда – отпуская его прочь к товарищам и собратьям, врагам еёдома.
Ворота укрепи пропустили двоих путников внутрь, пройдя над глазами зловещею тенью их поперечной балки, и они очутились в стане дейвонского воинства. Вокруг сновали тысячи её соплеменников, гремели вдалеке молоты дышащих жаром горнил с наковальнями, звенело железо плитчаток, кольчуг и чешуйниц, лязгали в ратном кругу мечи воинов, гулко ухал топор о сухое дерево раскалываемых поленьев. Скрипела дублёная кожа одежды и сбруи, из коновязей раздавался топот копыт скакунов. Звон точильного камня о сталь, обрывки чужих разговоров, брех собак, лопот стенок намётов – все эти отзвуки бились в ушах дочери Конута. В воздухе вился едкий запах гари кострищ и готовившейся в котлах и на вертелах снеди, вытоптанной травы, сена и прелого навоза, свежего мяса и сохнущих шкур. Запах горького пепла и скисшего пота. Терпкий железистый запах сочащейся крови освежёванных туш на крюках скотобойцы.
Запах тревоги.
Аррэйнэ тем не менее безбоязненно шёл вперёд меж разбитых рядами намётов, идя на шаг позади женщины, словно подталкивая её своим присутствием шагать смелее. Майри уже уняла страх, но неясное предчувствие беды не покидало её взволнованно стучавшее в груди сердце.
Внезапно до них долетел чей-то окрик, и Аррэйнэ резко застыл точно вкопанный, пристально глядя влево по проёму между намётами. Обернувшись туда Майри увидела, как прямо к ним через сновавших на его пути воинов торопливо направляется Айнир – явно искавший сестру среди укрепи.
– Эй, Майри! Наконец же нашлась ты! – снова донесся до них его окрик.
– Это вершний Железной Стены… – тихо шепнула она мужчине, не поворачивая к нему головы, – будь осторожен – он не раз схлёстывался со Стремительными Ратями в сшибках, и тебя может помнить в лицо. Я его заговорю – а ты молчи и иди к…
– Я сам его знаю… – вдруг прервал её Аррэйнэ – и она услыхала, как скрипнули стиснутые в оскале зубы мужчины, – по голосу и из тысяч узнаю – тот десятник, что сшиб меня в спину копьём за Болотиной. Сплелись наконец нам нитя?ми дороги…
Майри вздрогнула – и Лев ощутил, как ладонь её пальцами впилась в левицу, привычно нащупавшую черен ножа в тайных ножнах под верховницей.
– Не убивай его, пожалуйста! – она едва не взмолилась перед ним, одёрнув Аррэйнэ за локоть и впившись взором ему прямо в горящие холодной яростью глаза, – я знаю, ты хочешь… Не убивай его, прошу тебя! Это мой брат! Это мой брат, Айнир! Я рассказывала тебе… Это он! Единственный из них, кого ещё не отняла у меня твоя рука…
Он так и стоял перед ней, с трудом переводя дыхание и вновь осознавая всю тяжесть той роковой вести, что дважды обринулась на него в этот день словно гибельный камнепад с горной кручи – и что снова, ещё больше разделяло двоих их… вновь лишая его того права на месть, будоража сердце её взволнованными словами, что этот заклятый противник, которого он упрямо разыскивал долгих четыре года и теперь наконец-то столкнулся с ним с глазу на глаз – её брат.

ГОД ЧЕТВЁРТЫЙ …СЛОВНО НАДВОЕ РАЗОРВАВШИСЬ… Нить 3
– Сестрёнка, да где же ты ходишь?! Одедра?угр тебя что-ли унёс? Отец уж заждался! – с укором воскликнул Айнир, обращаясь к виновато воззрившей на него Майри – а затем внимательно посмотрел на неподвижно стоявшего перед ним сопровождавшего дочерь Конута незнакомца в простых дорожных одеяниях без брони и кольчуги, не обозначенного никакими знаками дейвонских семейств или воинства ёрла.
– Приветствую, почтенный! – учтиво, хоть и прямосказал ему Аррэйнэ, низко преклонив голову перед сыном Доннара Бурого и спокойно глядя в глаза брату Майри – произнеся это с северным говором и почти без обычного хриплого присвиста в голосе.
– И тебе покровительства Всеотца… – Айнир нахмурился, словно вспоминая, кого же он видит перед собой – верно обличье Льваи впрямь показалось ему чем-то знакомым. Чувствуя неладное, Майри торопливо вмешалась в их разговор.
– Айнир – это наш земляк с севера, из тех же краёв будет родом, в Глухом селище был по пути сюда. Вот я и заговорила его – что там да как, что от нашего Скегге слышно, как родня поживает. Прости, братик – заболталась я с гостем, и про время забыла!
– А-а, вот оно как?! – Айнир обрадованно улыбнулся, обращаясь к спутнику сестрыи дружески хлопнув его по плечу, – чего там у них нового слышно? Младшие сыны верно, тоже взяли копья? Как сам Бородач поживает? Давно ты в гостях у них был?
Поняв, что не знавший совсем никого из семьи Хеннира не то что в живую, но и по имени каждого Лев сейчас в чём-то заврётся, и тем неосторожно выдаст себя перед братом, Майри хотела было вмешаться в их разговор – но тут Аррэйнэ вывернулся так ловко, что дейвонка лишь поразилась.
– Если бы я ещё сам всё упомнил, тиу?рр, что там было… – Лев со стыдом полузакрыл себе ладонью лицо, – твой родич так крепко меня угощал в гостях мёдом, что я на второй день пути лишь сумел протрезветь.
Айнир рассмеялся, услышав от чужака такие известия.
– Узнаю нашего Скегге! Хлебосольством он всякого гостя замучает.
– Верно, почтенный – твой родич славный хозяин, храни его Всеотец. Что из гостин тех запомнил – я твоей сестре рассказал, а уж она, верно, лучше меня поняла, кто там как да куда выправился.
Аррэйнэ обернулся на миг к бывшей рядом дейвонке, и та в подтверждение слов незнакомца кивнула.
– Тебе старый Хеннир особо велел от него кланяться, не раз за столом вспоминал сына Бурого. Однако я пожалуй пойду, когурир, если позволишь? Честь с тобой вести речи, но мне время уже отъезжать – догонять свою сотню, пока не ушли далеко.
Он почтительно поклонился, прощаясь с молодым ратоводцем Железной Стены, и затем обернулся назад к Майри.
– Прощай, тиу?рра. Извини, что немного вестей о твоих родичах вспомнил. Рад был тут земляков повстречать. Большая честь говорить с самой Скугги, храни тебя трижды Праматерь.
– И тебе добрых дорог! Если вдруг в пути встретишь кого из сыновей Хеннира или просто земляков из Хейрнабю?гдэ – то передавай им, что дочь Конута кланяется каждому, что она жива и здорова, тоскует по ним. Всеотец проведи тебя!
– Передам, если встречу, – кивнул он её кратко – прощаясь тем с дочерью Конута – зная, что вновь расстаются надолго, непознанно разумом сколько быть может ли дней, может лет. Майри с трудом удержала себя от того, чтобы с силой прижаться к Льву Арвейрнов, побыть с ним хоть сколько подольше, быть рядом – как острое жало вблизи ощущая присутствие брата… казалось так мирно и весело ведшего речь с дорогим ей мужчиной как родичи прямо, смеясь и шутя – но бывших по сути своей и той волею рока врагами, непримиримыми и заклятыми, кровными… И так было.
– Пойду я уже, Айнир. Говоришь, меня дядя искал? Для чего хоть?
– У него и узнаешь… – уклончиво молвил сын Доннара.
– И тебе доброго дня, когурир, – Аррэйнэ вновь склонил голову, прощаясь с тем, – честь говорить с таким славным ратоводцем Дейновой крови как Книжник!
– Добрых дорог! – попрощался с ним Айнир, собираясь идти вслед за уже зашагавшей к намёту их скригги сестрой – но затем вдруг нахмурив в воспоминаниях лоб остановил незнакомца:
– Эй, погоди-ка…
Аррэйнэ застыл на месте, спокойно взирая на когурира Железной Стены, оставшись с ним один на один – лицом к лицу. Лишь ладонь вновь нащупала черен ножа в рукаве, когда взоры их встретились снова.
– Не встречались ли мы с тобой раньше, земляк? – пристально глядя на Льва, спросил отчего-то насторожившийся Айнир, – я не расслышал – как тебя звать-то? Сестра тебя даже по имени не назвала…
– Я Эса сын Хаукара из Вестрэдале, почтенный. Это подле твоих родичей, знать должен ты… – назвал он некогда услышанное от Майри название селища в тех их краях по соседству.
– А-а, вот оно что – а то думаю, где же тебя прежде видел… – почесал себе за ухом Айнир, – вот точно не в Хейрнабюгдэ на торжище…
– Верно в начале войны мы встречали друг друга. Ты тогда был десятником, тиурр, на севере Помежий воевал – и бороды ещё не носил как и я. И я там же конно сражался от своего семейства.
– Верно говоришь. Помню лишь, что твоё лицо мне очень знакомо откуда-то, Эса – а где нам сплелись прежде нити не вспомню…
– Где-то же виделись прежде. Не из северян я, почтенный, как видишь – где за Каменными Воротами одни лишь медведи…
– …под окнами гадят! – перебив его речь засмеялся сын Бурого, – сношай меня волки – и вы в Западном Доле про ту поговорку слыхали?
– Верно, почтенный! Однако пора мне в дорогу – солнце не ждёт, как закончим мы речи.
– Ну ладно, бывай! Кланяйся землякам от меня! До встречи, Эса.
– До встречи.

Лев развернулся и неторопливо направился к воротам, словно и не заметив, как был близок к разгадке сын Бурого – едва не признав в нём противника – и поблагодарил жизнедавцев, что не пришлось достать нож даже чтобы ударить того тупым череном в темя, обездвижив на время. Без бед Аррэйнэ добрался до воза, где его уже заждался измучившийся в нетерпении и тревожных догадках взволнованный Киан, не знавший что и подумать – куда так надолго пропалпосреди вражеского стерквегга Убийца Ёрлов.
– Уходим… – тихо сказал ему Аррэйнэ по-дейвонски, взяв под узду отдохнувших коней и направляя их к срубам и навесам метальщиков, чтобы отдать нарубленное дерево и с пустыми руками спокойно покинуть стерквегг.
– Тебе саму Матерь Костей водить надо бы, Лев… – осуждающе ворчал себе под нос Киан, прождавший уже все глаза в ожидании своего ратоводца, – не иначе все столбы в частоколе пересчитал? Сколько можно тягаться? Кругом же «соломы» полно, а ты точно как дома!
– Нетерпеливый ты точно девка на выданье. Поножи не намочил от волнений хоть?
– Шутник… Я тут за сердце хватаюсь, что с собой там случилось, куда провалился? Уже думал, что не дождусь! Тревоги не слышно, значит не взяли тебя – а что там и как, я уж душу на нитки треплю всю восьмину в догадках… Хотел уже было тебя тут разыскивать.
И помолчав миг, добавил:
– Порази меня Ллуг своим рогом, только чего-то мне памятна та долговязая, с которой ты у ворот завёл речь. С виду знатная будет, не из простого семейства. Не упомню, где же прежде её я однажды видал?
– Угрело тебя от жары не иначе… Где ты встречать её мог в своём Дэирэ прежде? Я и сам первый раз её вижу, – на ходу солгал Аррэйнэ, погоняя коней и надеясь на то, что самые кривые тропы совьёт путеводящая Каэ?йдринн в памяти Киана, не дав тому вспомнить где и когда он взаправду мог видеть дейвонку – которую некогда сам же стерёг целый год в заточении в бурредворца у горы.
– Говорили тут люди, что это племянница самого Бурого – та, которую Скугги все кличут, Тенью Её. О чём это ты говорил с ней таком хоть там, а?
– Куда её дядя загоны свои поведёт всё расспрашивал.
– Шутник же ты, Лев! – хохотнул Киан, – врёшь как дышишь! Ещё расскажи, что к ней сватался!
– Да хоть бы и так – что с того-то? Узнал я что нужно мне было. Поехали живо, пока тут всё тихо…
– И всё одно – будто я видел её где-то прежде… – озадаченно проговорил Киан, ведя скакунов под узду.

И трети восьмины не прошло солнце по небу, как их воз заскрипел осями по дороге к востоку, выбивая колёсами рытвины в сырой почве извилистых езженых троп, притаптывая росшую по ним невысокую траву и молодую еловую поросль. Едва отъехав на полдня пути, забравшись в далёкие от торных дорог глухие места, где не двигались многочисленные заго?ныдейвонского воинства, товарищи торопливо распрягли скакунов и оставили возв гущаре, прикрыв егодоверху лапником – и дальше их путь лежал конно в седле сквозь болота и дебри к недалёким отсюда местам, где стояли их соплеменники, с нетерпением ожидавшие возвращения двух лазутчиков из столь дерзкой опасной выправы.

Следом за нагнавшим её Айниром Майри поспешила в намёт дяди Доннара. Ведя на ходу торопливую речь с братом она краем глаза приметила навязанного неподалёку на коновязи рассёдланного к отдыху жеребца в попоне зелёно-золотых цветов дома Скъервиров с вышитыми там знаками владетелей Хатхалле – но не стала расспрашивать, с какими вестями к ним прибыл посланец из Красной Палаты. Полог намёта распахнулся под рукой сына Бурого, пропуская дейвонку вперёд, и они вошли внутрь под прохладную тень тканевого навеса.

– Где же тебя с самого утра носило, девочка? – с укором спросил её Доннар, обняв племянницу, когда она вдвоём с Айниром вошла в охраняемый четвёркой копейщиков намёт скригги, пройдя в его просторную середину. Там уже восседал на скамье и их родич и прорицатель велений богов старый Снорре Вепреглавый, теперь вершний лучников – второй человек среди свердсманов дома Дейнблодбереар. В дальнем углу на высоких ножках стояли плетёные ивовые клетки для вестовых голубей, выращенных в различных стерквеггах и городищах дейвонских земель, куда скригга Дейнблодбереар имел нужду отправлять срочные послания крылатыми гонцами, опережая и самых резвых из скакунов.
– Да какого-то земляка с севера в укрепи встретила – и как сорока с ним оттрещала, пока все вести из человека не вытянула, – с усмешкой отозвался Айнир, почтительно преклонив голову перед прорицателем и садясь на дубовый чурбак вместо стула.
– Или мне показалось чего-то, что ты к нему как-то неровно дышала, сестрёнка? – вдруг подмигнул ей брат хитро – молвив это так тихо, чтобы не услышали его слова скригга с почтеннейшим Снорре, – а то вид был такой у тебя, словно ты его там оседлала в кустах где поблизости…
– Обознался ты, братик… – холодно ответила Майри ему так же тихо, садясь рядом с тем на второй деревянный чурбак, – не этот вот Эса мне в сердце занозой. Может весть мне привёз от кого-то…
– И когда же успела ты только занозиться, Майри? – усмехнулся ей Айнир, пристально глядя в глаза сестре, – в Хейрнабю?гдэ ещё тебе взор кто застлал? Ульф мне о том ничего не рассказывал прежде…
Но не договорив брат с сестрой оба смолкли, обратив взоры к скригге семейства.

– Ты искал меня, дядя? – спросила у родича Майри, – что-то случилось?
– Да… случилось, – Бурый на миг кратко переглянулся со Снорре. Скрига сел за складной стол, заваленный скрутками писем и донесений поверх разложенной шёлковой свёртки-полотнища с очертью северных здешних земель – и стиснул в руках один из таких свёртков, окрученный алою лентой шнуровки вокруг желтоватой выделанной кожи с надломанной печатью со змеем Скъервиров на боку, взволнованно перебирая по тру?бице пальцами.
– Поутру из Винги ко мне прибыл посланник… – он указал взором на свёрток сообщения в ладонях, кладя его назад на стол среди кучи других, – трёх коней по пути сюда в спешке загнал, даже тайнописным вестям с голубями свежих известий от Когтя не доверяя. Знаешь, что недавно случилось в Хатхалле?
– Нет… – она мотнула головой, теряясь в догадках, – дурные вести – да, дядя?
– Да, дурные. Два дня тому в ходагейрде скончался слабосильный сын Къёхвара, наш ёрл Вигар.
– И до шестнадцати даже не дожил, бедняга – во сне отошёл к праотцам… – добавил старый Снорре, вздыхая, – хворое сердце его жить устало, как молвят…
– Майри – понимаешь, что это сейчас означает? – пристально взглянул прямо в глаза племянницы Бурый.
– Нет, дядя… – Майри опять не понимаямотнула головой, – а отчего ты так сильно взволнован?
– Есть отчего… – Доннар как-то настороженно дотронулся пальцами до скрутки письма, – от того, что мне Скъервиры здесь сообщили. И не знаю – радоваться нам с того больше обычного или тревожиться ещё больше.
– Дурное дело, когда в час войны страна осталась без законного всем семействам владетеля… – поддакнул ему Вепреглавый, – очень дурное…
– А зачем тебе понадобилась я, дядя? – насторожившаяся Майри подняла на него взгляд.
Снорре Свинхо?фди кашлянул и промолвил негромко:
– Есть одно важное дело, девочка… и мы с родичем прежде хотели с тобою о том завести речь по чести.
Следом за прорицателем снова заговорил дядя.
– Я хочу сказать, что тебе, Майри, пришёл час вернуться домой.
Она подняла на родича изумлённый взор.
– Да, я знаю – наше воинство верит, что ты не просто дочь моего брата Конута – что в тебе оземь тенью Её между нами идёт сама грозная Майра… но тебе незачем так рисковать собой вот уж второй год подряд. Теперь наши силы достаточны, чтобы сломать войску арвеннида горло вместе с их Львом – дай только время. Благодаря тебе люди снова поверили в нашу победу, а замирение с роптавшими орнами запада сплотило нам силы и дало новых воителей. Незачем тебе оставаться более среди нас на войне. Пора собираться домой в Вестрэвейнтрифъя?ллерн, моя девочка – остаться живой.

Майри не верила ушам, что дядя – ещё вчера так радовавшийся и гордившийся своей храброй племянницей – теперь вдруг хочет так спешно услать её прочь из стерквегга.
– Зачем мне домой возвращаться, дядя? Случилось там что? Объясни хоть… – растерянно промолвила она, теряясь в догадках.
– Слушай же. Со смертью законного ёрла никого больше нет средь живых по прямой ветви Къёхвара, чей орн Скъервиров вот уже три века правитДейвоналардой. Два малых сына от Имеля погибли с их матерью в Огненной Ночи впожаре Хатхалле, а детей Уннира вместе с его хитрокозной вдовой прочие Скъервиры выкурили из ходагейрда, выдав столь прыткую бабу за наследника Гунноров – лишь бы подальше от Красной Палаты. Уцелевшие родичи Стейне уже низом спины ощущают, что недолго осталось сидеть единовластно в Высоком Чертоге, когда нет больше законного наследника прямой ветви.
– Слишком много теперьстало тех среди древних домов, кто уже метко зарится сесть за Стол Ёрлов… – добавил почтеннейший Снорре.
Доннар опёрся руками о стол и продолжил взирать на дочь брата.
– Сильнейшие из орнов Прибрежий и Запада – те, кого эта распря так крепко, как юг и восток, не затронула – вновь подняли голову, объединившись вкруг Ройга из Утир, и требуют немедленного избрания нового ёрла. И дай им волю – они сами посадят одного из их скригг на высокое место в Хатхалле, либо обособятся от Дейвонала?рды всеми закатными землями и островами. Ройг требует вольности для потомков Владетелей Моря, и сил на это у него сейчас хватит. Грядёт неизбежная смута, что ослабит нас перед противником прямо в решающий час. Вот потому Скъервиры и написали мне, что просят нашей поддержки в борьбе против соперников.
– Против Ройга с Прибрежьями выступить? – потрясённая, промолвила родичу Майри.
– Нет, что ты! Не просят нас лить кровь соплеменников, не подумай дурного! – успокоил дочь Конута Бурый, – но если бы мы – потомки первых из ёрлов – поддержали законные права дома Скъервиров на Высокий Чертог, то власть удержалась бы миром без внутренней распри, чьё кровопролитие нынче смертельно. Ропщущие западные орны склонили бы головы перед новым законным правителем.
– Всё так, – кивнул Снорре Свинхофди.
– Но как знаешь, вся прямая ветвь Скъервиров с Къёхваром пала в битве под Гъельбу?рсти-гейрдом, как когда-то полёг наш ёрл Въёрн Острозубый с сынами и многой роднёй в часы Сторстрид, – вновь начал речь дядя.
– Три четверти до?ма их выкосил Арвейрнский Лев в том сражении с Огненной Ночью, – перебил отца Айнир, влезая в речь старших.
– Верно, сын. Роковые ошибки и случай слепой в час войны могут быть пострашнее за когур Железной Стены тебе в спину… – согласно кивнул Бурый отпрыску – и вновь обернулся к племяннице.
– Так вот… Сигвар Коготь – их самый влиятельный родич и нынешний скригга, который и написал мне – никогда не сумеет стать признанным всеми орнами свердсманов ёрлом дейвонов – тем более северянами старых родов. В нём есть южная кровь от его бабки-невольницы из Ардну?ра, и ни один орн, ни один благородный муж-свердсман не склонится перед таким малородным владыкой дейвонов – тем более, что Сигвар духом и делом больше купец и меняла, чем храбрый воитель, кем некогда был. Хоть и не могу ему отказать в уме и настойчивости, сколько он сил приложил, дабы спасти давно гибнущий дом упокойного Стейне.
– А нам какой прок их спасать, наших недругов? – вдруг спросила у родичей Майри, с волнением выдавив гнев из себя.
– Не их – а всех нас, моя милая… – дядя умолк на мгновение, кашлянув негромко.
– Так вот… Новым ёрлом теперь мог бы стать старший сын Сигвара Горм Меткий. Его мать Хлив благородных кровей рода Астли, дальних потомков Владетелей Моря – и для Твёрдого Колена то было бы уже достаточно… пусть и сжав зубы признает он власть такового владетеля, получив себе новые щедрые уступки от Скъервиров. Даже если тот Горм и не прямая ветвь от Стейне – но не те сейчас времена, чтобы разбирать в семейных летописях и часословах кто приходится к предкам их ближе родством. Но…
Дядя её на миг смолк, пристально глядя племяннице прямо в глаза.
– Сигвар просит у меня твоей руки для своего сына, Майри. Я понимаю, что всё это слишком уж неожиданно не только для тебя одной, моя девочка – но всё же… Если бы его наследник получил в жёны одну из орна первых ёрлов дейвонов – саму чистокровную Дейнблодбереар – то никто среди скригг всех домов не посмел бы возразить против него как законного правителя, сплотившегося браком с дочерью древнейшего из семейств. И мы бы смогли избежать новой распри уже внутри нас, не будет неизбежного раскола меж землями и уделами… Инаш дом, породнившись с семейством владетеля мог бы вернуться через ваших потомков к шесть веков как потерянной власти. Вот зачем я искал тебя, Майри. Вот что хотел я сказать тебе, девочка….
Она так и застыла на чурбаке перед столом дяди, не в силах вымолвить ни единого звука в ответ в онемении от услышанного – словно обжёгшись этими словами сокрушительного известия о сватовстве дома Скъервиров к ней. Сколь непохоже всё было на то, что некогда гря?ло подобнойпосланником несенной вестью само?й юной Аврен… и сколь ужасающе страшно подобно…

– Подумай хорошо, девочка. Не хотели бы мы торопить тебя и тем более принуждать за него идти в жёны, прежде чем дадим свой ответ с гонцом Сигвару… Ведь это невероятное везение для нашего орна – вернуть прежде утерянные славу и силу, – увещевая её негромко проговорил седобородый Снорре.
– Да – иные твердят много ху?лы про этого Горма – не тайна, что вряд ли он будет супругом одной тебе верным… Но сам он не столь уж дурной человек, и отважный воитель, чтобы я заперечил тому сватовству, – снова заговорил дядя, – ты ведь сама говорила мне перед выправой на юг нам на Круче – о том, что я мог бы стать новым владетелем, и вернуть дому Дейна минувшее имя правителей. У меня таковое не выйдет теперь – не те у нас силы – и желанья раздор начинать средь семейств нет тем больше. Но ты бы могла стать женою для нового ёрла – и следом в Хатхалле вернутся и все твои родичи, только дай завершить нам победою эту войну. Одно твоё имя столько лет было несправедливо забыто и очернено вслед за безвременно павшим отцом – а теперь можешь стать ты супругой владетеля Дейвоналарды.
– Подумай, Майри – ведь это немалая честь… – добавил прорицающий Снорре.
Она так и молчала как будто немая, не в силах вымолвить ни единого слова в ответ старшим родичам.
– И твой отец тем вернёт своё славное имя, – добавил ей дядя – видя, как судорожно мотает головой в несогласии молчавшая словно камень дочь Конута.

В сердце у Майри всё словно перевернулось за эти мгновения, пока Доннар со старым Снорре увещёвывали её, глядя прямо в глаза – не моргнувшие ни разу, точно оцепеневшие – как у птицы, угодившей в окру?т зачаровавшего её своим пристальным взором холодного змея. Но теперь в их зрачках вдруг блеснула искра, когда дейвонка взвилась на ноги с чурбака.
– Честь, дядя?! О какой ещё чести ты тут говоришь?! – яростно выкрикнула она.
– Послушай, девочка моя – я знаю, что всё это… – начал было Доннар – но Майри, не слушая старшего родича, на ходу перебила его:
– Хороша же та честь – что ты продать меня рад своим бывшим врагам ради нашей померкнувшей славы! Как же ты можешь так, дядя? Не отдал меня в жёны ни Хаукару, ни даже прежнему их скудоумному ёрлу – так чтобы за нового с выгодой выдать? Слепо кланяешься перед ними снова и снова – думая, что это тебя те почтили той честью быть их союзниками? Да рабами скорее, готовыми ради них с их ларями набитыми кровь проливать! Великая честь! – она едва не выкрикивала это, кидая яростные взоры то на умолкшего дядю и вещего Снорре, то на онемевшего Айнира, так и застывшего на чурбаке по соседству.
– Майри… – начал было их скригга, вскинув ладонь и пытаясь сказать.
– А теперь ты тем именем брата хочешь сделать поганую честь эту столь благородной, чтобы я слепо пала к ногам дома Скъервиров?! Всю жизнь от рождения я была лишена его имени, стыдясь поднять голову, чтобы не быть названной дочерью ослушника и предателя, живя точно червь под землёй – и никто из них даже не вспомнил о Майри Конутсдоттейр, что она тоже живой человек, а не подбитая палкой собака – что у неё тоже есть имя… что у неё тоже есть сердце живое, и что любить и страдать оно может, что гордость у неё тоже есть!
Она на миг замолчала, глубоко отдышавшись, вся стиснувшаяся точно готовая к прыжку хищная рысь.
– Никто из семейств и не плюнул бы в мою сторону, чтобы породниться – кому сдалась такая жена без гордого имени Дейна? А теперь, когда Стол Ёрлов вдруг зашатался под Скъервирами, и они почуяли на своём горле лапу соседей, то о бедной Майри вдруг вспомнили – позабыв, что она их заклятого недруга Стерке дочь – и решили купить её у тебя вместе с именем и славой их орна точно корову на торжище для расплода! И это для тебя честь, дядя?!
– Майри, дочка – послушай… – Доннар попытался перебить её – но бесполезно. Он никогда ещё не видел дочь брата такой как сейчас – полной ярости, распалившейся точно пламя в печи.
– Ах да, верно – теперь же я Скугги, как прозвали меня твои люди, что узрили во мне ту тень Майры, идущей средь нас! И это для Скъервиров вправду великая честь – получить меня, Тень Её, в дар от тебя! И ты говоришь мне о долге, о нашем лишённом своей прежней власти над орнами доме – и готов заплатить мной за дымку от власти, которая всё одно будет в их же руках – что готов слыть подставкой для Скъервиров, по которой они снова взлезут на Стол Ёрлов – так, дядя?! А меня им отдашь как какую-то потаскуху на ложе их новому недоёрлу, за которого править в Хатхалле его же отец снова будет?! И для меня это станет великая честь, дядя – стать подстилкой убийц моего отца Конута, ирожать их щенят?! Так ты хочешь?!
– А ты, почтенный – неужели сами боги вырекли тебе это веление, что ты с дядей предлагаешь мне это бесчестье хуже смерти? – обратилась Майри к опешившему от её слов прорицателю, взволнованно чесавшему долгую бороду.
Скригга Дейнова дома не мог вымолвить тут ни единого слова – в оторопении будучи просто не в силах заставить дочь брата замолчать.
– Честь ли то, дядя?! Да было бы мне, Дейновой дочери, меньше стыда и позора, если бы меня по дороге в неволю те а?рвейрнские мужики всем скопом насильно бы взяли как добычу и обрюхатили – чем я в Скъервиров род по своей доброй воле невестой приду! Вот она – ваша честь!!! – она уже не говорила, а прямо кричала – не думая даже о том, что её могут слышать стоявшие вокруг входа копейщики из охраны и прочие люди, кому вовсе не должно было знать о происходившем в намёте их скригги и вершнего ратоводца Дейвоналарды.

– Майри, послушай! – доселе застывший в безмолвии брат вскочил с чурбака, – мы ведь с отцом лишь добра тебе только желаем – чтобы живой ты осталась!
– Добра, Айнир?! – у Майри горело багрянцем лицо, – змеёныши Шщара растут из такого добра, что вы мне предлагаете!
– Прежде чем гневаться, послушай лучше, что родич тебе скажет, девочка… – увещевающеобратился к ней Вепреглавый.
– Девочка моя – погляди, какие непростые теперь времена… – сурово, но мягко начал говорить Бурый, взволнованный и задетый её словами настолько, что голос его вздрагивал несмотря на обычную непреклонную твёрдость.
– Уже четвёртый год мы льём кровь в этой распре с владетелем Эйрэ. Наш орн обессилел как никогда – сколько мужей уже пало в сражениях, а скольким ещё неминуемо суждено? Да – ты сама Тень Богини, которая подле тебя сошла к нам, и подле тебя всегда наша победа над недругом. И я готов преклонить перед тобою колени, что ты идёшь в наших рядах, и люди вновь верят в себя, в свою силу – веря в тебя. В свой час ты пришла к нам – тенью самой Рангъя?рны идя по следу а?рвейрнского зверя и нам возвращая утерянную веру к победе, приближая к ней с каждым сражением. Но подумай, какие кровавые битвы грядут уже скоро! Гибель там выпадет множеству тысяч – а я не хочу тебя дважды оплакивать и быть виноватым перед Конутом, что не уберёг его дочерь от гибели!
Дядя умолк на мгновение.
– Ты не бессмертна, Майри – так зачем тебе снова испытывать рок, каждый раз слепо ринувшись в сердце сражения? Пусть твою руку ведёт сама Хищная, но удача порой отступает и от самых любимых богами… Неужели ты думаешь, что она будет с тобою всегда, не предав однажды в негаданный миг?
Доннар словно пытался утихомирить пылавшую от охватившего её гнева племянницу, пристально смотревшую на него таким яростным, полным вызова взором, от которого даже он захотел отвернуться, чтобы не видеть глаз братовой дочери.
– Зачем тебе эта война? Ты и так доказала, что ты настоящая дочь Конута Крепкого – кровь самого Дейна, потомка Горящего. Неужели и этого мало? А этим супружеским союзом со Скъервирами ты добилась бы для нас много большего блага, чем мы с Айниром всеми мечами и копьями наших людей.
Он смолк на мгновение.
– Да – никогда не были два наших дома в согласии – и кровь твоего отца не отплачена и доселе – но для всеобщего блага семейству порой и собою приходится жертвовать ради общего нашего дела, позабыв о желаниях. И среди Скъервиров есть те достойные люди, с кем до?лжно порой говорить по чести?. Такие теперь времена, моя милая – что приходится жертвовать каждому чем-то… и я эту жертву плачу?, уняв гордость и долг воздаяния. Нас, прямой крови Дейна, осталось столь мало в живых – а с этим союзом и браком мы стали бы вровень с самими владетелями, вернули бы прежнюю силу для нашего дома – иначе же кроме той славы у нас ничего вскоре не сохранится, если эта тяжёлая распря продлится столько же лет, сколько тянулась и Сторстрид в свой час век назад.
– Не для того я пошла с вами, дядя – чтобы храбрость кому-то доказывать… – глухо ответила та.
– Или ты смерти тут ищешь, девочка? – с волнением спросил её Доннар.
– А если и так?! – яростно выкрикнула Майри, глядя прямо в глаза дяде – но тот заметил, как по горевшей в волнении алою краской щеке её вдруг проскользнула из краешка глаза не удержавшаяся там на ресницах слеза.
– Всеотец, образумь её… – Снорре Вепреглавый вздрогнул в волнении, услышав из уст молодой женщины такие страшные речи.
– Или ты с ним один на один жаждешь снова мечами столкнуться? Ты рассудка лишилась наверное! – ужаснувшийся скригга не назвал ничьего имени – но и так было ясно, что он говорил о Льве А?рвейрнов.
– И не думай ты, Майри! Не женское это дело! – снова вмешался в их перепалку Айнир, – если он даже во хмелю безоружный тебе не по зубам оказался – то не стоит второй раз тот жребий закидывать! Зарубит тебя в первой стычке тот зверь, сшибёт словно ястреб синицу! А ты не под железо его подставляться должна, а живою остаться – быть с родичами, помогать им любым делом!
– Послушай, что родной брат говорит тебе, раз нас старших ты слушать по че?сти не хочешь тут, девочка… – сердито уже проворчал старый Снорре.
– Столь много хвалёной той чести в речах ваших с дядей, почтенный – чтобы вы меня ради неё дому Скъервиров продали? – сквозь слёзы горько усмехнулась Майри, обернувшись на миг к прорицателю – и вновь вперила взор на умолкшего Айнира.
– Задёшево же тебе родная сестра обходится, братик…
– Что ты нам всё о чести твердишь, Майри?! – взвился распалившийся и задетый за живое Айнир, – ты кровью из детей Дейна – одна из нас, из нашего дома! Но это не только лишь честь, но и обязанность, тяжкое бремя – быть одной из него! Делать всё ради орна, своим ради общего жертвовать! – скрипнул он челюстью, словно запнувшись на миг, – и именно это важнее всего – а не твоя ему месть безрассудная! Ты кровь Дейна – и прежде всего должна ею быть!
– Вижу я – за меня вы уже тут решили всё с дядей… – Майри резко отскочила прочь от стола, взмахивая руками и точно обрубая ими сам разговор.
– Или быть может, братик, и тебе отец из Скъервиров какую невесту уже подыскал? – презрительно бросила она в лицо Айниру, зная вполуха про тот их с отцом непростой разговор прошлым летом о братовой внучке у старого Клонсэ, про поездку его в ходагейрд, и каким он вернулся оттуда, иным – желая уколоть брата как можно больнее в ответ – зная, куда так ужалить его.
– Сношай меня волки!!! – вспыхнул Айнир, – есть слово такое, сестрёнка – «так надо!» Должны мы порой преступать чрез себя. А ты…
– Так как ты? – перебила она слова брата, – да даже если вы силой меня принуди?те за Скъервира выйти того – то трёхкрат тому нет! Вот вам ответ мой на эту дрянную честь! Не бывать тому!

Даже не попрощавшись с опешившими от её яростной вспышки родными, словно лишившаяся рассудка дочь Конута выбежала прочь из намёта, резко отшвырнув от себя взметнувшийся в сторону полог, стрелой пролетев сквозь ряды расступившихся в стороны стражников. Точно безумная, не понимая что делает и говорит, Майри бросилась прочь мимо навязанного в отдалении жеребца тщетно ожидавшего ответа от скригги Дейнблодбереар гонца из Хатхалле.
– Айнир – хоть ты с ней поговори! – донёсся ей из-за полога суровый окрик Доннара к сыну, когда её брат выскочил следом на двор, пытаясь догнать убегавшую прочь из намёта сестру.

ГОД ЧЕТВЁРТЫЙ …СЛОВНО НАДВОЕ РАЗОРВАВШИСЬ… Нить 4
– Да погоди же ты, Майри – послушай! – на бегу он попробовал взять сестру за руку – но та не взирая на брата едва не вбежала в свой близкий отсюда намёт. Айнир следом за нею ввалился сквозь тканевой полог вовнутрь, чуть не споткнувшись о стоявший на утоптанном земляном полу кувшин с питьевой водой и прислонённые к колу-подпорке седло и ножны с мечами.
– Да подожди же, сестрёнка! Погорячился я, такого напоследок наговорив – только сама же ты жарче огня заняла?сь, что чуть не живьём нас с отцом съесть готова была!
– Разве и ты, Айнир, на это бесчестье готов, что продать меня Скъервирам жаждешь? Как будто тебе не сестра я, а бревно говорящее, что на дрова в печь любую закинуть всем можно? – бушевавшая Майри внезапно остыла, уняв гнев, и едва не с мольбой посмотрела на брата – увидевшего, как в глазах её между ресниц задрожали набрякшие слёзы.
– Что ты про долг мне твердил – словно ты лишь один его вскинул той ношей – будто я не несла его прежде… Разве я не человек, будто сердце в груди мне из камня дано? – повторила она, без сил упёршись спиной в державший намёт столб и безвольно опустив вниз дрожащие руки, – разве я сучка безродная, чтобы покорно ложиться под этого Горма из-за подобной вот чести и долга? Чем я заслужила такое?
– Да Хвёгг всё пожри с этой свадьбой! Сошла ты с ума, Майри – чтобы снова с ним силами мериться, зверем тем… – уже спокойно, без крика сказал ей Айнир, глядя в глаза сестры, из которых неостановимо бежали по щекам слёзы.
– Может и вправду сошла… – безвольно она прошептала, так и встав у столба будто оцепеневшая, глядя куда-то вдаль словно сквозь брата.
– Зачем тебе это – снова судьбу смертным жребием слепо испытывать? Чего тебе собственная жизнь стала недорога – с тех самых пор, как вернулась домой из неволи? Что с тобою случилось там в Эйрэ, сестрёнка? Расскажи… – он осторожно обнял Майри за плечи и прижал к себе, пытаясь её успокоить.
– Не спрашивал, так как сам не дурак – что с тобою мог он, да и прочие рыжие сделать в неволе… Видел ведь, что в войну долей женщин бывает – четверых своих сам зарубил, кто творить там пытался насилие. Нам за радость с отцом, что живой ты вернулась. Но зачем же о смерти лишь думать? Отчего ты всё гибели ищешь?
Она не отвечала, словно пытаясь отпрять, отшатнуться от брата, отвести глаза в сторону.
– Или и впрямь ты к кому из мужей уже дышишь неровно, раз так не по сердцу тебе та нежданная свадьба? – сочувственно спросил у неё Айнир, пристально глядя в глаза сестре, – только скажи своё слово, Майри – и если этот воитель и вправду достойный руки твоей, кто по сердцу тебе – то мы с отцом и роднёй живо Скъервирам отворот в сватовстве этом сделаем – чтоб подохнуть им разом, сношай их…
Он вдруг запнулся на миг отчего-то, одёрнувшись.
– Скажи, если так – и я сам отговорю отца и почтеннейшего – вот тебе моё слово, Всеотцом в том клянусь!
– Может и вправду с ума я сошла… – вновь промолвила Майри, ладонью стерев с лица слёзы и пристально глядя на брата.

За последних три года они сильно переменились, не только став старше. Айнир давно уже не был тот прежний доверчивый юноша, стремящийся походить на прославленных братьев наивный и мягкий книжник, каким она его помнила до отъезда из Хейрнабю?гдэ – ещё ветреным и немного бахвальным. Младший сын Доннара за время войны стал сильнее, твёрже, суровее – жёстче к себе и иным – сам ради блага их лившего кровь на острии распри орна пожертвовавший многим. Собственным умом и взявшей сталь прежде мальчишечьей дланью заменивший отцу двух погибших его сыновей, всё такой же замкнувшийся и одинокий, заплативший во многом тяжёлую цену за свой тяжкий выбор, и сейчас преломивший себя по велению родителя – и который, как Майри почуяла сердцем, всегда ей желал лишь добра – но не понимал сам сейчас, какое оно для неё, то добро – иное, чем по его разумению долга и чести Несущих Кровь Дейна.

Взволнованный Айнир пристально смотрел на безмолвно плакавшую сестру, поражаясь тому, как сильно она изменилась с тех пор, когда их пути разошлись в то злосчастное утро у настежь открытых ворот Греннискъёльд-гейрда два лета назад. Брат смотрел ей в глаза, поражаясь тому, что он видел там в их синеве – словно она говорила с ним ими, говорила одним только взором без множества лишних, ненужных тут слов – о невозможном и горьком, ранящем так, словно сердце её надвое разорвалось.
И в этот миг Айнир всё понял, в прозрении вздрогнув – словно получил обухом секиры по голове – когда из кусочков множества раньше услышанного, увиденного, недосказанного и понятого о судьбе сестры всё сложил воедино, и нежданно постиг прежде скрытую правду.
– Нет… – несогласно вертя головой прошептал он, отступая на шаг от неё и словно отмахиваясь от внезапной догадки, – нет… Всеотец – лиши меня разума, чтобы это не знать! Не сбегала ты никуда из Аг-Слейбхе, сестрёнка – он сам тебя отпустил… И ты… ты – и он! Ты… с ним – с братьев убийцей… Не верю!!!
Он в бессильной ярости запрокинул ввысь голову и словно от страшной боли заскрежетал всеми зубами, пока кулаки Айнира стиснулись до бескровной белизны в костяшках напрягшихся пальцев.
– Ну скажи мне, что это неправда!!! – крикнул ей он в лицо, с силой тряся сестру за плечи, – скажи, что я сам повредился умом, Майри! Что примерещилось всё это мне!
Она так и стояла как будто немая – лишь стирая ладонью бежавшие слёзы из глаз – и не в силах сказать ничего.
– И вести тебе северянин тот, мать его чтоб, изменника– от него передал – так ведь, правда?
– И так ты всё понял… – покачала она головой, утирая ладонью бежавшие слёзы, – так к чему снова лгать?
От этих её слов признания Айнир весь вздрогнул, меняясь в лице.
– А наш Эрха… Он тоже узнал о позоре твоём – или сама ты раскрылась ему, ожидая прощения?! И оттого он и умер так скоро, не вынеся этого известия – так?! – брат смотрел сестре прямо в глаза, – как ты могла… что он за тебя даже имя своё велел ссечь с Алльменста?нгира от бесчестья!

У Майри побелело от гнева лицо, когда родной брат так вот прямо в глаза обвинил её в смерти их старого скригги. Слёзы вмиг высохли словно от жара, заполыхавшего в не желавшем примирения сердце, которому сегодня и так столько выпало горя с отчаянием.
– Не волоки мой позор на чужих плечах, братик, чтобы так говорить! Моли Всеотца, что ты не был при смерти его – и не услышал того, что я там из уст Эрхи узнала!!! – выкрикнула брату дочь Конута.
– Что же ты такое узнала, чем наш скригга вдруг мог прегрешить – лучший из нашего орна во все времена, равный с самим Дейном?! Что ещё ты набрешешь мне тут, лживая девка?! – взъярился её распалившийся от гнева, страшно озлословивший брат.
Она вдруг успокоилась, уняв недавний запал – вмиг став холодной и непреклонной как камень, что с тех самых пор лежал режущим бременем в сердце.
– Если б ты только мог знать, Айнир, что поведал мне скригга… то, что я знаю, и что умрёт вместе со мной – ты бы проклял кровь Дейна в своих жилах, с какой был рождён. Если б ты только мог знать… – покачала головой Майри, говоря это тихо, удивительно спокойно, закончив едва ли не шёпотом – и не отводила взор от глаз брата, будто оторопевшего на миг от этих роковых слов.
– Молчи, Майри!!! – его вытянутый перст словно разящее копьё упёрся прямо в лицо дочери Конута, – молчи – и даже не поминай скриггу, чтобы он не рыдал в Халльсверд от горя, видя свыше весь твой позор!
– Да, Айнир, позор… И не знаю, который из них будет хуже – мой, за безрассудное чувство к нему, врагу… или ваш с дядей – как вы с убийцами родичей вздумали торг вести… Словно не меня – свою кровь – а породистую кобылу на расплод в чужой хлев продаёте! – презрительно выпалила дейвонка в глаза брату.
– И ты ещё смеешь о том говорить?! Ты… ты… и с убийцей твоих братьев, с ним вместе сойтись… да как ты могла, Майри?! Когтёвника что ли наелась – или похоть и разум тебе перед ним застелила, что по доброй ты воле под зверем тем ноги раздвинула? Знал бы отец…
– Выдашь меня?! – с вызовом бросила Майри в лицо ему, спокойно смотря брату прямо в глаза – округлившиеся от ярости.

Глядя в тот миг на сестру распалившийся Айнир вдруг поймал сам себя на той страшной и дерзостной мысли, что вот ведь она – та даваемая в руки лишь редкостным случаем хитросплетения су?деб удача – сделать прежнего недруга верным союзником. Неужелиже не случалось доселе в минувшем, когда блеск женских глаз ве?ршил ход людских жизней сильнее меча, заставляя и самые стойкие из нетрепетных прежде сердец мужей нынче терять и рассудок, и волю? Раз уж Лев А?рвейрнов любит сестру его – если так выпал рок их суде?б повстречаться сердцами – то отчего бы не воспользоваться этим и обернуть в свою пользу, ко благу потомков Горящего? Тем больше, что если Аррэйнэ и впрямь по крови? есть дейвон, то почему бы ему не вернуться к своим, к его племени – стать одним из них, принять их сторону в этой кровавейшей распре – и это будет достойной наградой за руку невесты из числа Дейнблодбереар? Разве не бывало в минувшем подобного, чтобы теперь не воспользоваться этим данным самими богами везением?
Или же сделать ещё много проще – выманить того на Майри словно льва на навязанную у кола живую приманку-овечку, когда Убийца Ёрлов однажды появится тут подле неё в одиночку, ища встречи с сестрой его – и…
Но взглянув в этот миг на дочь Конута, на её горящий неистовым пламенем взор, полный воли и превышавшей его самого некой внутренней силы, Айнир понял, что никто из троих их не в силах содеять подобное. И пусть Майри любит всем сердцем Убийцу Ёрлов как никого иного среди мужчин, скорее решившись принять смерть от рук соплеменников, чем дать согласие стать по закону и чести женой одного из досель ненавистных ей Скъервиров – она никогда не предаст его, не приведёт к нему недругов – своих же сородичей.
И как он сам сможет забыть всё, и покорно отдать единственную сестру тому, кто был первым противником Дейнова дома, его самого врагом и убийцей его старших братьев – даже ради желанной победы в кровавой и долгой войне против Эйрэ? Готов ли он будет сплатить эту цену, что взвесить ему пожелала судьба?
И сам Аррэйнэ – пусть он и впрямь своей кровью дейвон – не станет одним из них, не станет в их ряд. Сердцем отданный Пламенеющему – он не из тех, кто меняет присягу и веру, и кровь – подобно трусливому зайцу, скидывающему шубу под зиму, едва в том приходит нужда.
Ни один из троих их не тот, кто сумеет предать сам себя – даже каждый ради своего собственного счастья, словно надвое разорвавшись…

– Выдашь меня? – прозвучало над ухом емувызывающим окриком Майри, вытолкнув его оцепеневший на миг было дух из той мглы наваждения, словно ледяное кольцо сотрясателя мира объявшего Айнира.
Брат точно пытался исторгнуть из губ что-то, вымолвить – и со всей силыударил кулаком по столбу, на котором держался намёт, прямо возле её головы – точь-в-точь, как однажды так сделал сам Аррэйнэ, но не ударив в том яростном всплеске.
– Какая же ты всё-таки дура, сестрёнка… – только и нашёл что ответить ей брат полушёпотом, безвольно махнув в кровь разбитой рукой, и отвернувшись рванулся в проём, выбежавиз намёта. Лишь вскинутый полог как птичье крыло встрепенулся за ним, гулко залопотав серой тканью с оставшимся там алым набрызгом.
Майри осталась одна.
Но сейчас это одиночество было неимоверно большим нежели прежде, в годеё плена в краях Эйрэ. Её брат всё узнал… и отвернулся от неё – предавшей их род своей любовью к заклятому врагу – как он считал таковым подобное деяние. Он – сам согласившийся стать женихом для той братовой внучки у Когтя, и не только из долга решивший быть этому, как она сама зрила в глазах его прежде – но не желавший признать то за ней, то же право любить выше крови и злобы вражды.
Она была совершенно одна.

Может это и вправду таков её рок? Она, единственная потомица Конута Крепкого, доселе пытавшаяся возвратить и почившему прежде отцу, и себе их когда-то горящее славоюимя, теперь волей неумолимого жребия должна это принять – и вынуждена подчиниться стремившимся к восстановлению власти их рода дяде, брату и всем старшим родичам – и беспрекословно стать вскоре женой одного из досель ненавистных ей Скъервиров? Для чего же тогда были все те пустые стремления – чтобы теперь она тихо рыдала в намёте, оплакивая свой рок, который нельзя изменить – рождённая не правящим собственную судьбу храбрым мужем-воителем, а слабою женщиной. Чтобы самой себе вырвать без жалости сердце и покорно принять этот жребий – стать невестой другого мужчины?
Как будто не ясно, что родичи всё уже прежде решили как быть… Сколь же заманчива им та дорога в Хатхалле, что они не взирая готовы протиснутся к Красной Палате на пятках у Скъервиров. Разве она им не дорога, чтобы Майри Конутсдотейр была отдана своими родными в семейство их кровных врагов, женой одного из них, пусть и будущего ёрла дейвонов – которого как и прежде предавшего её из трусости перед злобоюмстительного властителя Стейне былого жениха Хаукара невозможно пытаться и даже на кончик мизинца сравнить сколько с тем, кто забрал уже некогда сердце её?
Неужели такая судьба предстоит ей– позабыть имя Аррэйнэ, и женой стать наследнику Когтя, чтобы всю оставшуюся жизнь вынашивать детей Скъервиров в собственном чреве, выкармливать их молоком из груди – и своим лоном тешить ночами ненавистного ей нелюбимого мужа? Что же за доля грядёт впереди – в одних муках лишь смерти ждать тихо подобно тому, кто свою душу оставил вдали от себя словно надвое разорвавшись – как предрекла у горы ей всезрящая тропы людские седая провидица Марвейн?
– Прощайте… – только и смогла прошептать дочерь Конута, едва удержавнавернувшиеся на глаза слёзы – поняв, что роковой выбор уже ею сделан.
Ещё не зная того, что случится в грядущем, не прозрев всех тех будущих страшных событий и цену за них для их каждого, Майри слепо ринулась сквозь бездну – тем самым безжалостно перерубив и ту тонкую нить, что незримо сплетала её с домом Дейна. Ей снова предстоял долгий путь, который дочери Стерке вновь надо будет пройти до конца без чьей-либо помощи в одиночестве…

Немного времени потребовалось, чтобы снова собраться в дорогу. Вскоре дочь Конута переоделась из платья в кожаные поножи и стёганую верховни?цу под долгой полосчатой бронёй с голенной щитковой защитой. С кулем в руках, накинув на самые брови глухой наголовник плаща, сделавшего женскую стать угловатой и грубой, издали походившей теперь на мужскую, дейвонка неприметно выскользнула из намёта и направилась к коновязи, где игриво резвилась её Тиннэ. Слишком приметна была всем воителям укрепи эта выделявшаяся яркою мастью кобыла, давая возможность тем каждому встречному узнать беглянку – но бросить её тут в стерквегге одну и тайком взять себе скакуна неприметнее дочерь Конута была не в силах.
Майри негромко присвистнула – и почуяв клич юной хозяйки кобыла заржала, подскочив к затворённым воротам и просунув над ними свою хитроглазую морду.
– Здравствуй, моя хорошая! – Майри поцеловала Огненную в её тёплый нос, дав той кусочек хлеба и потрепав за гриву, – прости, милая – снова нам в путь. Лишь мне и тебе, как тогда…

Торопливо её оседлав дочерь Конута накинула той через круп и на голову широкую попону-полотнище без цветов какого-либо семейства, отчасти скрывшую от чужих зорких глаз всем заметную масть кобылицы. Дейвонка приторочила к седлу короткое копьё и лук в полной стрел сумке, повязала на пояс ножны с мечом и вскочила в седло, робко оглядываясь по сторонам точно застигнутая врасплох неумеха-воровка на торжище. Затем она потихоньку направила Огненную к воротам из укрепи, оставшись неузнанной для стерёгшей проезд пешей стражи. Никто и не спросил у племянницы Бурого, куда так она отправляется снаряжённая в путь и с оружием, да ещё и одна, без брата и его людей из Железной Стены. А если бы и спросили – то кто бы из них не поверил одной из Дейнблодбереар – самой Скугги, идущей среди них тени Хищницы?
Очутившись за воротами Тиннэ зарысила по дороге, стремительно отдаляясь от укрепи и унося молодую хозяйку в безвестность. Теперь та была одна, по-настоящему одна – сама отринув себя от своего орна, своей крови, своего имени. Путь несчастной, не желавшей в себе примирения с роком изгнанницы лежал только дикими тропами прямо на север к самым дальним краям их дейвонских загонов по здешним Помежьям – лишь как можно подальше от некогда близких ей родичей из дома Дейна.

Айнир молча стоял у ворот коновязи, облокотившись на сучковатые жерди ограды и уткнувшись на руки лицом, когда к нему подошёл отец.
– Ну что, сынок? – Доннар осторожно дотронулся до плеча так и оставшегося неподвижным и безучастным последнего отпрыска.
– Разве не знаешь ты Майри, отец? – едва обернувшись на голос родителя парень уставился вдаль, ища взором далёкий синеющий небокрай, где на восходе высь неба в клубах облаков неприметно сходилась с чернеющей кромкой высокой гряды неоглядно далёкого леса.
– Мы все сегодня погорячились, Айнир. Давай успокоимся, уймём прежний пыл и поговорим с Майрипо чести, словно прежде ничего не случилось. В том удел всех разумных людей – в нужный час говорить, пересилив свой гнев. Я послал за ней Бера – быть может его она не будет чести?ть так, как меня.
– Хорошо, отец.
Бурый вдруг обернулся лицом прямо к Айниру.
– И о том, что в письме было сказано дальше – и ты сам не забудь, сын…
– Не забуду, отец… – хмуро вымолвил тот. Хоть лицо его, полное тяжких раздумий, мимо воли внезапно вдруг стало светлее на миг – словно вспомнив о ком-то.

Доннарс сыном не успели пройти до намёта их Майри ещё и десятка шагов, как навстречу им показался их родич – растерянный и взволнованный, торопливо спеша к скригге Дейнова дома едва ль не бегом.
– Ну что, Бер? Помоями хоть не плеснула в тебя эта наша строптивица? – шутя вопросил его Бурый, уже вновь возвратившийся в доброе расположение духа.
– Тиу?рр, твоя племянница уехала… – взволнованно шепнул ему на ухо старый слуга.
– Чтоб меня… Как? Куда?! – вскинул брови поражённый известием Доннар.
– Не знаю, скригга. Её намёт пуст, и кобылы у коновязи нет тоже, – Бер озадаченно развёл руками, – стража у ворот её тоже не видела.
– Не видели… Глаз бы им всем натянуть на кой-что, ротозеям и соням! Да сам Арвейрнский Лев так неслышно войдёт сюда запросто – а они дрыхнут!!! – вспылил скригга Дейнова дома, ударив себя кулаком по бедру.
– Почтенный, не гневайся… – забубнил Бер взволнованно, – много людей выезжало в дозоры в тот час, и видимо она проскользнула как тень подле них. Как, куда да когда она выехала – хоть у ветра расспрашивай…
Он почесал свою бороду, хмуря брови в раздумьях.
– Может почтеннейший бросит сам руны – что скажут вдруг, где она делась?
– Толку от рун тех теперь… – махнул Бурый рукою в бессилии, – ну что ты с ней сделаешь? Вот упрямая девка! Вся в отца своего… – и обратился к стоявшему рядом сыну:
– Айнир – поднимай людей, седлайте коней! Путей тут немного, куда она могла податься верхом на той рыжей, а по пустошам весь простор далеко обозрить… По свежему следу ещё ты нагонишь её до темна!
– Не надо, отец, – несогласно мотнул головой тот, – сам знаешь – бессмысленно это…
Сынразвернулся, вернувшись назад на то прежнее место, и вновь прислонился к жердям коновязи, безучастно ощущая как подошедшая к нему гнедая кобыла осторожно трогает мягкими тёплыми губами его безвольную, залитую кровью ладонь, прося у человека лакомства. А он словно не видел, не слышал и не чувствовал ничего, застыв точно вбитый в дёрн столб. В голове у него неотступно стояли те потрясшие его слова сестры.
«Если б ты только мог знать, Айнир, что поведал мне скригга… то, что я знаю, и что умрёт вместе со мной – ты бы проклял кровь Дейна в своих жилах, с какой был рождён. Если б ты только мог знать…»

Оставив обезволившего отчего-то сына наедине с его неведомыми раздумьями, и сам с трудом придя в себя от произошедшего, Бурый велел верному Беру немедленно вызвать к себе младшего из шедших в их воинстве племянников Бородача, молодого Ульфа Две Секиры. И всего полвосьмины спустя прискакавший к ним издали парень уже был в намёте у скригги.
– Отчего я так спешно и тайно тебе понадобился, почтенный? – вопросил он, недоуменно почесав короткую вьющуюся бороду.
– Бер тебе на ходу ведь поведал уже парой слов, что и как у нас вышло?
– Рассказал, – кивнул родич.
– Боюсь я, что наломает моя племянница сгоряча столько щепы, что развести то и на десятке возов неспроста будет после…
– Неужели и вправду вы с почтенным Снорре решили отдать её молодому Скъервиру в жёны? – хмурясь, прямо спросил скриггу Ульф.
– Даже если того и хотел было прежде – но сперва её воли на то я желал бы услышать, чтобы не прослыть бессердечным злодеем, что девами своего орна торгует. А теперь вот вместо речей по чести надо эту беглянку искать мне немедля, пока не случилось с ней худшей беды. Угодит ещё волку в пасть, глупая, точно курица соколу в когти…
– А зачем тебе понадобился я, скригга? – спросил прямо Ульф.
Доннар по-отечески положил руку на плечо парня.
– Раз нас с сыном она больше слушать не хочет – то быть может тебя Майри выслушает без гнева? Я знаю, что после Айнира лишь с тобой из всей детворы была моя племянницабольше всех дружна в Глухом селище – и доверяет тебе и поныне как брату. Большую погоню за ней высылать я не стану – всё одно она издали услышит их топот от конной ватаги, и укроется в чаще укромней пугливого зайца, что и с огнём не сыскать её будет седмину. А один ты, из лазутчиков лучший, и добрый охотник, по следам кобылицы разыщешь её и нагонишь. Поговори с ней добросердечно, Ульф – самим Бреннанди прошу тебя… Верни её в дом к кровным родичам.
– Хорошо, скригга. Обещать не могу, что верну по добру – может и в мешке её привезти выйдет силой как живую дичь.
– Да хоть так. С пылу может тебя проклянёт десять раз она в ярости, но вину всю возьму на себя, что не собственной волей ты действуешь. Лишь верни эту глупую снова в дом Дейна. Справишься с делом таким в одиночку?
– С речами не знаю как слажу, почтенный – красноречием я не горазд. А что с поиском Майри – так у её рыжей на левой передней ноге есть подкова приметная, со щербинкой посередине.
– Гляди-ка… того даже я не приметил… – поразился услышанным Доннар, – а ведь прежде когда-то своей десятине подковы я сам проверял!
– Ты нынче наш скригга, почтенный – не тебе на подковы глядеть. Отыщу её, Горящим клянусь!
– Дать тебе кого в помощь напарником?
– Сам справлюсь, не надо мне никого в помощь. Один на один говорить с ней мне легче удастся. Даже если поверх стадо туров пройдёт – на земле по единому следу её разыщу, если только сестра не пойдет по какому ручью вниз с водой словно от псов та лиса хитроумная…
– Отыщи её, Ульф. Не будет от брата мне после прощения в Халльсверд, если не уберегу я его единственную кровь…
– Отыщу, почтенный, не беспокойся.

Южный ветер рвал стяги загона, прибывшего к стенам уже осаждённого войском арднурцев Хидджаза могучего города Тъюрвеггейрд, развевая их зелень и яркое золото. Впереди всех скакали союзные дому владетеля вестники воинства Ж'айш-арамли?, говоря стерегущим дороги своим землякам слово-отзыв для этой седмины, по коему им открывали проход, убирая копейные жала и стрелы засад постовых – пропуская гостей в стан прибывшего с юга в ту зиму великого Войска Песков от владетеля дома Заид.

Змеиная Кожа прижмурился, вновь видя солнце своей былой родины – от чьих ярких и жарких лучей он отвык за три года на севере в каменных твердях Хатхалле. Помогая Прямому он взял у того жеребца под узду, пока Храфнварр устало слез наземь, размяв уж затёкшие в стремени ноги. Столь стремительной скачки в два дня без малейшего отдыха – препыняясь лишь чтобы сменить скакунов на каком постоялом дворе или в укрепях свердсманов – он такого не помнил давно, и был рад бы упасть у костра на согретую землю у пламени и отдохнуть до заката. А лучше бы прямо в объятия к Ульглейн, что ждёт его там далеко в ходагейрде и где-то под сердцем несёт наконец их дитя. Но не сегодня уж…
Переполненный людом арднурского воинства стан шумел гулом из сотен чужих голосов, говоривших на разных наречиях Сорфраманландида, здешнего говора во?йска союзников Скъервиров южных домов, гамом разной скотины – от шедших к забою в стряпные овец и телят до кудахтанья кур. Ржали кони, мычали тянущие грузы в повозках быки. Грохотало железо на кузне, трещали под колющим боем секир на дрова пересохшие брёвна-отрезки из бука и ясеня. Доносились откуда-то издали стук руки? в бубен и звуки свирели, летела над станом гортанная тихая песнь с бормотанием молитвы Единому. Пахло дымом, горелою пищей и по?том, гнилью ям нужников и навозом.
Когда Храфнварр ушёл вслед за ведшим его к предводителям войска Хидджаза посланцем, их коней служки резво загнали помыть и дать корм, а всем людям загона устроили сытный обед – убедившись, что все дела сделаны, Имель сам наконец-то уселся у пламени жарко горящего между камней костерка средь пятёрки арднурцев, желая узнать про всё свежие вести и потолковать что да как в этом войске – лишним точно не будет такое, как молвит Прямой. И пусть сам он не знал языка людей Моря Песков, но арднурским их северных говоров прежде владел хорошо – да и эти южане из Бахр-аль-Рималь в своей речи мешали наречия севера вместе с дейвонскими здешними – и на той мешанине они понимали один одного без труда.
– Как вы тут – как давно Бычий Брод осаждаете? – обратился Змеиная Кожа к высокому тощему сорфрамандландцу, чью голову кутал платок из окрашенных листьями вайды лазурных полотнищ.
– Да все… – чужеземец запнулся, считая на пальцах – забыв видно слово, каким на дейвонском звучало число ему нужное в счёте – и поднял ладонь, показав для Ормледри пять пальцев, – во столько уж лун!
– Прочная твердь… – вздохнул Имель, взяв поданный юным копейщиком кубок вина и баранью голяшку с огня, кою тот снял с горячего вертела.
– Досточтимый Наджи не из тех, кто берёт города без осады, – покривился в ответ здоровяк-бородач, пробасив то вполголоса – озираясь, не слышат ли их здесь другие, – а нам гнить тут у стен средь мочи и навоза кобыльего месяц иль три ещё может. Со жратвою всё хуже – а из дому нет пополнений людьми уж полгода.
– Да ты жри не в три глотки, и будет жратвы трижды больше! – насмешливо хмыкнул закутанный в синий платок-головни?к долговязый.
– Ты ещё мне живот будешь мерить, Муниф!
– Да тебе не живот, а что ниже померить бы нужно! Люди тут баб все не видели месяц, а ты уже где-то успел свою пику опять поточить.
– Так а что – а в селениях здешних баб нет уже разве? – ухмыльнулся тому здоровяк, почесав себе пах пятернёй.
– Так Рубящий нам не велел трогать местных – кто не из мятежников так тех особенно.
– А иным так за радость, когда их потрогаешь… – здоровяк взял голяшку, куснув с неё сразу едва ли не треть и усердно жуя.
– А как ты вообще понимаешь по здешнему с ними так, Хафс? – спросил юный копейщик, начищая песком свой нагрудник до блеска, – ты же ихнему сам не обучен!
– А ты с бабой чего – на глазах да на пальцах понять что к чему не втолкуешь друг другу?
– И как здешние женщины? – полюбопытствовал парень – в том видимо сам не настолько искусный как тот бородач.
– Нравятся, – ухмыльнулся верзила, довольный как кот на сметане.
– Да тебе же везде бабы нравятся, Хафс! Ты первее жратвы себе ищешь где пику свою заточить! – хмыкнул первый.
– А ты что – мне завидуешь?
– А иди ты… туда, где лисицы сношаются!
Хафс и Муниф ещё долго собачились шутками, пока третий – Тарик – начищал тонкой глиной и шерстью нагрудник, любуясь как девка в своё отражение – а Имель дожёвывал мясо, уже обглодав кость зубами и бросив оглодок в костёр.

– Ничего – раз явился Рождённый Железом, сейчас тут сидеть не придётся, – долговязый опять потянулся за кубком смочить себе горло.
– Он тут ве?ршит? – спросил у Мунифа Змеиная Кожа.
– Вершат Наджи? сын Акра?ма из дома Сава?д и Джад Грому Подобный, племянник почтенного Надра. Но ведёт нас тут Рубящий, – с гордостью молвил Тарик, дочищая нагрудник, – он наш вождь.
– Про него не слыхал там на севере. Разве так, краем уха.
– А правда, что бабы на севере волосом точно солома светлы? – снова влез в разговор о своём здоровяк, – тут на юге они как и наши почти что.
– А тебе в каком месте их цвет интересен? – ехидно вмешался ещё один из пятерых тут сидевших у пламени, доселе безмолвный.
– И в том тоже…
– Да тут скоро опять закипит, а из дому так вести и то трижды гаже – а ты всё про баб! – возмутился Муниф, – пока ты там какую-то здешнюю мял, к нам прибыли гонцы из-за Каменной Глотки.
– И чего там? – Хафс почесал свою бороду.
– Да полный… харик, – долговязый, скосясь на их гостя, на миг приумолк, подбирая учтивое слово – или просто не всё тут желал говорить при ушах чужака.
– Прочно мятежники здесь окопались… Второй год вы и наши сидите тут меж городищами, – вздохнул Имель сочувственно, возвратив пустой кубок и молвив слова благодарности южным наречием Бахр-аль-рималь, кое сам на ходу уже ловко хватал себе на слух.
– Ничего – сюда Рубящий Меч снова прибыл. Падёт этот город как все остальные, уверен уж будь! – заявил громко юный Тарик, – Присягаю Единым и Трижды Единственным!
– Верно, мелкий! Порази меня жало Мана?т, если лгу – но падёт этот город к стопам его только то имя услышав, как валится платье с плеч бабы под ноги мужчине! – бахвально уверил их гостя и Хафс.
– Ну сравнил что осла с жеребцом! – хмыкнул другу Муниф, – пикоточец по бабам тут ты, а Рождённый Железом – воитель.
– Отменный, так молвят? – спросил у арднурца Змеиная Кожа.
– Как и тот, кто из Эйрэ, и прозван там Львом…

Храфнварр прикрыл за собою тяжёлую дверь, изрезьблённую в меди обивки картинами древних событий дейвонского юга, личинами их жизнедавцев с героями, ёрлами и ратоводцам. Мрамор стен окружал невысоким строением тёплый источник, что бил из холма совсем рядом с воротами города – словно тот, кого здесь ожидал он найти, не увидев в намёте средь прочих вождей войска Зейда, не страшился возможной тут вылазки жителей Бычьего Брода.

В помещении был полумрак, разрываемый светом из узких окошек вверху, превращавшийся между углами купальни во тьму. В тишине лишь журчала вода, растекаясь по чаще просторной округлой поверхности мелкого прудика, среди зеркала коего не было видно ни даже движения в лёгких клубах испарений. Храфнварр хотел уже было уйти, но из мглы над водой вдруг раздался приветственный голос, и в сумраке чуть шевельнулась движением тень, отложив что-то в сторону бережно – словно читая до этого свиток.
– Присоединяйся, почтенный. Ты третий уж день как в пути, а вода всё смывает – сомнения, страхи, усталость. Так с тобой без одежд мы тут будем на равных – не как ратоводцы различных домов и владетелей, разные чином и возрастом, чуждых племён – а как мужчина с мужчиной лицом к лицу в речи.
Говоривший сказал это чисто, на здешнем дейвонском наречии, вольно – но с каким-то едва различимым Прямому приго?вором – впрочем, знакомым. Сын Голорукого внял предложению гостя, и прислонив меч к колонне, расстегнув все завязки своих верховницы с поножами, стянув сапоги осторожно ступил в заколовшую тело мурашками тёплую воду купальни – рассмотрев собеседника – за себя дважды бывшего младше. Тот, чуть сдвинувшись ближе от края пруда к середине тоже пристально глянул на Храфнварра.
– Гостю, подобному верной деснице почтенного Сигвара, в разных краях по обычаям их предложили бы с долгой дороги вина, щедрый пир или женщину. Если желаешь…
Прямой несогласно мотнул головой.
– Дело, с которым я прибыл, важнее стола. Что же до той, кто меня дожидается вместе с детьми, то она трижды будет достойна того, чтобы ждать возвращения к ней, не польстясь на чужие объятия.
Порождённый Железом учтиво кивнул, соглашаясь.
– Что за дело ко мне у почтенного Сигвара, охранителя дома владетельных Скъервиров?
Прямой потянулся рукой за чехлом для послания, брошенном подле меча и одежды, и извлеча его свиток с печатью подал в руку гостя, слегка подошедшему ближе сквозь воду. Тот опять прислонился спиною к обшитому мрамором с деревом кругу купальни, сев на невидимый в ней узкий бортик седушки, и надломив воск печати раскрыл свиток Когтя, внимательно всё перечёв до конца, а затем долго слушал всё то, что сказал ему Храфнварр.

– Я не могу всё исполнить, о чём меня просит почтеннейший Сигвар, твой родич, – вдруг несогласно мотнул головой Порождённый Железом, взглянув в глаза Храфнварру.
– Дом Скъервиров будет за помощь четырежды щедр, если ты про награду тебе и твоим верным людям. Мы умеем держать своё слово и быть благодарными.
– Дело вовсе не в плате. Она и теперь предостаточна Войску Песков. Я же сам сюда прибыл служить дому Скъервиров не за их серебро. На рассвете ко мне из-за Каменной Глотки гонцы привезли другой свиток, который весы перевесит двукратно, не глядя на данное слово. Вот, погляди.
Он, держа свиток Сигвара в правой руке, потянулся левицей туда, куда в самом начале их встречи убрал что-то. Порождённый Железом без всякой учтивости кинул послание в руки Прямого, одобрительно хмыкнув при виде того, как сын Торда в свои сорок с лишним поймал на лету скрутку кожи с надломленным знаком семейства Заид.
Прямой долго читал, а сын Зейда безмолвно стоял в кругу света из узкой прорези оконца, пройдя к середине купальни, задрав туда голову – глядя на солнце.

– Так всё сразу? – Прямой оторвал взор от свитка южанина.
– Как видишь. Едва лишь Волк умер, как сразу Асвад и Хосровы с обоих сторон возжелали урвать с нас кусок. А что хуже – пожар разгорится внутри – и сильнее за те два четырежды. Полный харик!!! – вдруг ругнулся доселе спокойный арднурец, в запале ударив своим кулаком по воде – и в глазах его кратким мгновением вспыхнуло тенью отчаяние. Огромная зыбь от поднятой волны налетела на Храфнварра, с шумом ударив о стенки купальни.
– Рано ли, поздно – но войско Хидджаза отсюда уйдёт. Это значит, что я прежде срока тебе вместе с Сигваром тем присягаю взять тверди мятежников, дабы руки и наши и ваши тут стали свободны.
– Тъюрвеггейрд мощный город. А тем более главный оплот мятежа во Фъяллто?ре.
– А разве Лаутванн-гейрд был слабейшей твердыней, какую я взял для почтенного Сигвара в прошлом году? Так что просто поверь – я так должен, успеть взять все гейрды не позже чем к осени. Но остаться надолго, как просит то Сигвар, не в силах. Так нужно… – добавил он глухо.
Храфнварр учтиво кивнул собеседнику, хмурясь.

– Ты не переспросил, почему же я прибыл сюда? – вдруг спросил у Прямого сын Зейда, опять сев на прежнее место в купальне.
– Неучтиво о том переспрашивать, что ведёт человека по нити судьбы. Но раз ты вопрошаешь о том, то какая причина?
– Я послушен отцу, и достойно служу для семейства Заид – пусть иные считают меня лишь выблюдком без имени, кто без брака рождён и с рождения мечен Хазат-аль-Эламом. Но не долг меня прежде привёл к вам на север за горы – и не жажда воительной славы, какую я прежде в избытке пожал на просторах Арднура.
– Я наслышан, как ты лишь в пятнадцать, возглавляя там правый загон в войске Зейда, сумел разгромить его силой всё воинство дома Асвад – а затем и иные сражения выиграл к гордости Волка за сына. Но прости, что тебя перебил.
– И как видишь, не жажду добычи в отличие от остальных, набивающих ларь серебром и обоз прочим хламом. Ты знаешь, что здесь начертал на клинке его в пламени прежде создавший Аммар из Бахрамов?
Порождённый Железом поднял свои ножны, и резко извлёк из них острый клинок, чуть изогнутый кверху. На широком оребренном доле Прямой прочитал в тонкой вязи письмен – «Порождённый Единым к Единому и возвратится».
– Смерть на мне от рождения – знаешь должно быть историю эту, почтенный. И было предсказано мне накануне отъезда за горы, что я встречу в дейвонских уделах свой рок.
– И каков он?
– Не знаю… – пожал собеседник плечами, – не предсказано то. Жизнедавцы, сколь мир пророс в свет из извечного мрака, нечасто охочи раскрыть для детей своих промыслы собственной воли. Может встречу я в ваших уделах лишь смерть, к коей все мы стремимся с рождения? Может встречу врага, с коим будет достойно скрестить в славной битве оружие – такового, как Арвейрнский Лев?
– Он с весны того года на севере, и не спешит возвращаться сюда – предпочтя там терзать наши земли и бить наше воинство.
– Жаль. Я слышал, ты видел его с глазу на глаз. Каков он?
– Как ты – если этот ответ тебе будет угоден. Говорящий с другими по че?сти, и слово способный держать. Но в глазах его жизни почти не осталось, там только война.
– И этого мне предостаточно. Ну а может тем роком я встречу тут друга, союзника – вроде тебя. Может…
– Может женщину – коей прекраснее нет, и которая смерть лишь несёт близ себя? – подсказал вдруг Прямой.
– Может быть… Рок нам неведом. Но я не страшусь – и иду в него глядя в глаза – и не знаю, спрямлю ли дорогу к кончине тем или лишь удлинню. Так что жди вместе с Сигваром добрую весть, что Рождённый Железом принёс вам все гейрды мятежников.
– Буду рад то услышать, достойный сын Зейда. Твоя слава уже превышает деяния отца, как тот полдень трёхкратно превыше рассвета.
– Похвалу эту я не добыл по чести? ещё… – Порождённый Железом умолк, держа свиток послания Сигвара в правой руке – и вдруг резко принюхался к тонкой убеленной коже в изящном сплетении витых письмен – точно там уловив чей-то запах оставивших эти слова чужих пальцев.

– Позволь и ещё вопросить тебя, Рубящий меч достославного дома Заид?
– Гостю, подобному славой Прямому, нельзя отказать. Говори же.
– Откуда ты знаешь язык Аргвидд-Мар, коим молвят на юге в уделах астириев? – произнёс Храфнварр гостю на этом наречии.
Сын Зейда убрал свиток Сигвара в сторону, и неторопливо надел на запястье блеснувший серебряным блеском витой оберег – не в землях под верой в Единого сделанный некогда – походивший скорее на женский виток переплетеных звеньев из ликов богов Аргвидд-Мар.
– В Хидджазе меня опекала почтенная Асма, кто стала когда-то подругою матери той, кто меня принесла в свет Единого. Та её научила своим языкам, рассказала всё то, что когда-то случилось в их доме, как нить её вдруг привела дочь владетеля пленницей в Море Песков. Асма стала кормилицей матери, а потом по кончине её в тяжких родах стала мне опекуншей в Хидджазе, взрастила как внука. И я знаю кто есть, чьих кровей сильный ток в моём сердце.
Он взглянул на Прямого, с ним встретившись взглядами.
– Я кровь деда, славнейшего Зи?ри из древнего львиного дома Изе?м в Танешшу?фт-н-Ишаффен. Я кровь отца, Мутахи?д-аль-Аэ?ды из дома Заид, повелителей севера. И я же кровь дома Эдет, древних реглей Астирии. Я кровь трёх достославных семейств под луною и солнцем – и помню про это, кто я – и стремлюсь их деяния помнить и множить. Ибо так только должно под солнцем и звёздами – жить, и помнить, кто ты.

ГОД ЧЕТВЁРТЫЙ …СЛОВНО НАДВОЕ РАЗОРВАВШИСЬ… Нить 5
Утомившаяся за долгую скачку по пустошам и редколесьям кобыла жадно пила воду из болотистогоручьяна поляне посреди низкого ельника, когда Майри остановилась тут дать Огненной передохнуть и самой хоть немногопридти в себя – столь внезапным были все те роковые события этого дня. Солнце стояло ещё высоко, хоть уже и пошло на закат. Обессилевшая беглянка решила переждать тут немного, дабы затем до темноты на отдохнувшей кобыле пуститься вскачь дальше – к северным пределам дейвонских земель.

Из полудрёмного забытья её вывело конское фырканье прямо над ухом. Дочерь Конута лениво махнула рукой от себя, желая чуть-чуть отогнать подошедшую Тиннэ – и раскрыв глаза резко застыла в волнении.
– Зря ты ручьём не пошла выше, Майри… – негромко промолвил застигший врасплох её спящей сидевший верхом в седле Ульф Твейрокси.
Она подскочила на ноги как будто ужаленная, затравленно осматриваясь по сторонам в поисках других преследователей и отскакивая от родича на несколько шагов назад.
– Да не беги же ты прочь от меня – всё одно догоню ведь и пешим, сама это знаешь.
– Оставь меня, Ульф, умоляю! Уйди!
– Не силой вернуть тебя послан, постой ты! Давай по чести? потолкуем с тобою, сестрица – как родичи – ведь не враг я тебе же…
– По глазам вижу ведь – и силою к дяде вернёшь меня, Ульф, не лги мне… – озираясь всё пятилась Майри от родича.
– Не враг я тебе, – повторил он, спешиваясь с коня и показав оголённые кисти ладоней в знак мира, – лишь хочу оградить тебя сам от беды. Опасно так деве одной в час войны разъезжать где-попало. Вражьи лазутчики и так в этой местности частые гости. Хочешь в неволю на несколько зим угодить опять в Эйрэ, или совсем с головоюрасстаться? А если до срока ты Халльсверд отправишься, твой дядя отгоря лишится ума.
– Скригга продать меня Скъервирам хочет –словно и не лежит между ними кровь брата его и всех родичей, ими убитых… – с горечью молвила Майри, – словно вправду забыл он про то, как твердит дядя Хугиль.
– Ты про Копыто молчи лучше, Майри – страшный он ведь человек, – буркнул парень, – обещал Бурый мне, что без воли твоей сам не даст он согласия этому браку.
Подходя ближе к замершей на месте дочери Конута он протянул свою руку к беглянке.
– Обещал он мне, что….
– Неужели ты веришь тому, Ульф?
– Чёрные времена наступили, раз родичи веры не держат уже своим кровным… – хмуро вздохнул молодой Две Секиры, обняв Майри и прижимая к себе, успокаивая.
– Куда ты подалась в бега хоть, скажи? Доведу тебя сам до тех мест в безопасности, а скригге отвечу, что не сумел твой путь в чащах застигнуть. Вон – так солнце парит на ливень, что и следа ничьего не останется после, какие там тучи на небокрай собираются к темени.
– Спасибо тебе, Ульф… – сквозь набежавшие слёзы улыбнулась дочь Конута, обняв крепко родича, – хранит тебя вечно Бреннанди за доброе сердце.
Ульф устало растянулся на низкой траве, подложив под голову свёрнутую в ком суконную верховни?цу.
– Набери пока сколько воды на дорогу, а то после дождя одну муть пить придётся в пути, – он бросил ей в руки пустой мех, – а я отдохну хоть немного. Пока осилил догнать тебя, спешиваясь всякий раз по затухшему следу, так не меньше коня но?ги сбил…
– Я скоро – там за пригорками бьёт ключ хороший, чище этой болотной воды… – дейвонка прикрепила к седлу пасшейся тут кобылицы перевязь с мечом и налегке торопливо отправилась вверх по пологому склону, вольной ладонью касаясь верхушек травы и кустовий – обрадованная тем, что Ульф не станет чинить ей препятствий в том бегстве от родичей – и что самое важное, не расспрашивает её о причине.

Набирая воды в мех из жерла ключа Майри совсем позабыла про всё, и потому вновь в оторопи застыла, когда неподалёку от себя услышала фырканье множества скакунов и подняла глаза.
Прямо перед ней, окружив дочерь Конута полукольцом застыли десять конников в боевом снаряжении. Трепыхался на древке в руке одного стяг с расшитой поверх сини ткани горы с тремя хищно кружившими над её кручей тенями изубренных меток орлов. Всего в пяти шагах от дейвонки встал гнедой жеребец с рослым всадником, чьё обличье скрывал глухой шлем с искусно высеченным сбоку вокруг дыхальниц абрисом парящего сокола, чей знак стал ей памятен ещё в час приезда того в первый раз из их Тисовой тверди на север в Глухое селище.

– Вот так свернули коней к водопою! Не ждал я с тобой тут увидеться, Майри… Что же ты так хмура с лица, словно не рада совсем своему жениху?
– Не невеста тебе я давно уже, Хаукар… Что же ты весь час злою тенью за мной как тот сокол всё гонишься?
– Ну уж так меня мать нарекла! – рассмеялся тот, сняв шелом и затем наголовник с валяным подкольчужником, и пригладил рукавицей взлохмаченные волосы, – видишь – снова дороги нам рядом сплелись. Говорил же я прежде, что не отступлюсь от тебя!
– Оставь меня, Хаукар, самим Всеотцом прошу… – взмолилась отчаявшаяся дочь Конута, чуя недоброе.
– Всеотец тебя сам ко мне нынче привёл. Есть у нас вольный конь, так как раз для тебя под седло пригодится – нельзя тут одной без присмотра в лесу тебе странствовать.
– Помощь ме не нужна – доберусь и одна куда нужно. Дяди укрепь не так далеко…
– А мне в Бурого укрепь не нужно. Загон мой недалеко, а завтра как раз отходить на юг велено – к нашим родовым землям. Давно уж они ожидают обещанную хозяйку, от кого сыновей я хочу и таких же отважных и дерзких.
– Не волен ты силой меня увозить от родни… – Майри не верила, что тот решится насильно забрать её в путь с собой, тщетно озираясь по сторонам в поисках укрытия.
– Только где же родня твоя нынче? – усмехнулся ей Хаукар, оглядываясь вокруг, – до стана твоего дяди полдня пути вскачь по пустошам с чащами, а больше тут кроме нас ни единого человека не сыщешь, разве что кроме лазутчиков рыжих – так они не столь ласковы будут с тобоючем я.
Он пристально глянул на женщину, видя волнение той, как дейвонка метается взглядом по пустоши, окружённая конным загоном.
– Или думаешь, что от нас конных вдесятером ты уйти сможешь пешей, невеста? Я ведь не силой тебя хочу взять, а супружество предлагаю по че?сти…
– Тебе для того и корова в невесты сгодится – свою похоть потешить… – негромко, но дерзко ответила ему пришедшая в себя дочерь Конута, нащупав пальцами черен сокрытого в левом рукаве рубахи ножа, – а я лучше свой век до седых волос в девках отбуду, чем твоих выкормышей в чужом гнезде стану рожать…
– Люблю, как держишь ты, – ухмыльнулся ей Хаукар, протягивая в сторону Майри ладонь, – поехали, милая – хватит брыкаться уж попусту.
– И даром отцовством ты тешишься… – едко добавила Майри, взирая в глаза тому, – и от Дейновых дев зайцы львов не плодят!
Подходивший к ней Хаукар на миг весь сменился с лица, остановив скакуна в трёх шагах, и от гнева став белым – но бросив яростный взор на едва не захохотавших над ним с этой дерзкой женской шутки людей властно выкрикнул:
– По добру не желаешь женой быть – силой возьму! Никому после опозоренная не приглянешься, глупая баба!
– Много достойный твоё место занял – а двум мужьям у меня не бывать! – выкрикнула она, пятясь назад от надвигавшихся на неё всадников.
– Ещё поглядим, как ты поводишь меж нами глазами! – насмешливо фыркнул тот ей, и опять обернулся к своим.
– Эй, парни – держите, чтоб не удрала! Поедет в мешке поперёк седла взнузданная, раз со мною ей ехать зазорно. Всё одно я сказал – не отступлюсь от тебя, и моею ты будешь!
Первый из людей Хаукара, кто скорее их вершнего слез с седла наземь и бросился изловить рванувшуюся от них беглянку, не успел даже закрыться рукой, как нож резанул ему прямо по шее, перерубив там заушную жилу – и уже мёртвым свалив того ниц окровавленного.
– Ульф! – раздался над пустошью её отчаянный крик, когда Майри во весь опор бросилась в бег, кинув под ноги полный воды мех.

Тот появился как из-под земли, внезапно вынырнул на своём коне из-за кустов низко пригнувшись к седлу – и копьё молодого Твейро?кси вонзилось в бок стоявшего спиною к нему не спешившегося мечника, валя того наземь. А затем жало пики ударило в шею второго противника, и скрестились с оружием третьего, ища грудь неприятеля.
– Хвёггово рыло ты, вы?блюдок! Как гостя тебя принимали мы прежде! – яростно крикнул он, сойдясь в копейной сшибке с двумя преградившими ему путь до Хаукара противниками, – а ты наших дев похищаешь? Алую птицу тебе бы до гуза разрезать, как Айнир хотел!
– Валите его! – окрикнул своих Хаукар, вздымая клинок и устремляясь на одинокого противника, отступавшего к зарослям вслед за беглянкой, – а если первее меня кто щенкаживым свалит – серебра меру дам тому сразу, зуб Трюри свидетель мне!
– Майри, беги к своей рыжей, пока их держу! – рявкнул Ульф, вогнав обломившееся при том копьё через полосчатку в бок ещё одного врага, и выхватил из-за поясного ремня одноручную секиру.
– Девку ловите!!! – выкрикнул Хаукар, – Хаскиль, Ллотур – за ней!
Два вершника быстрою рысьюпустились за убегавшей подобно стреле пешей дейвонкой, неумолимо настигая её.

Не стреноженнаяТиннэ паслась неподалёку за вершиной пригорка, и торчавший из стрельной сумы стянутый тетивой лук попал в руки дейвонки прежде, чем её преследователи догнали дочь Конута, не желая мечом или пикой случайно попортить желанную вершнему живую добычу. Первый из них резко спрыгнул на землю, захватив пятернёй кисть леви?цы беглянки. Отчаявшаяся Майри, не в силах взнятьлук резко ткнула врага прямо в горло под челюсть жалом стиснутой в правой ладони стрелы, глубоко загоняя железо над воротом прочной брони в плоть едва не до самого позвоночника, обломав не выдержавшее такого усилия древко у втулки. По руке алым пенным потоком из раны до самого локтя потёк липкий сок его жизни, когда враг стал валиться на землю, ослабив свой хват. Дейвонке рванулась назад к кобылице, и встретилась взглядами с новым противником – ошарашенно зрившим на тело убитого.
– Братик! – выкрикнул всадник, на миг замерев и взирая на родича – а затем перевёл взгляд на ту, кто его только что поразила железом. В глазах его вспыхнула ярость.
– Ах ты змеина… Ты… сука… – второй недруг в запале забыв про приказ взять беглянку живой ухватился за рукоять в ножнах, вырывая на волю отточенный, жаждущий алого кроволивец. Этого короткого мига замешки хватило, чтобы Майри вырвала из седельной сумы вторую стрелу, и в упор выпустила её смертоносное древко в ощеренное от ярости лицо уже вознёсшего над ней свой клинок, прямо в левое око – обрушив того из седла подле мёртвого брата.
Вскочив верхом на Огненную Майри на скаку вскинула лук, натянув тетиву новым древком стрелы, готовая помочь окружённому Ульфу, погоняя кобылу как только могла, преодолев склон подъёма… но в отчаянии немо застыла на самой вершине отделявшего их друг от друга пригорка – глядя на то, как рассвирепевшие воины Хаукара в эти мгновения рубят упавшее наземь с коня тело племянника Скегге, в ярости раз за разом протыкая его окровавленными копьями – от его рук сейчас их осталось лишь четверо.
«Много смертей принесёт она некогда…» – вновь вспомнилось женщине данное прежде, ещё до рождения дочери Конута злое пророчество старого скригги – точно проклятие, раз за разом сбывавшееся… унося самых близких – всех тех, кто ей дорог.
Резко вытерев ладонью хлынувшие слёзы горечи и отчаяния, что опять она стала виною свершившегося кровопролития и гибели своего родича и верного друга с их детства, не сдержавшая рыданий Майри вскинула лук. Позабыв про не надетое на палец лучное кольцо и почти не целясь она выпустила стрелу в застывшего на месте конного Хаукара, желая всем сердцем расплаты с преследовавшим дочерь Конута точно зловещая тень хищной птицы её вожделевшим мужчиной, остановить чьё безумие в силах была только смерть. Но дунувший резкий порыв налетевшего ветра сбил древко в полёте направо, и острое жало вонзилось в плечо рядом бывшего всадника.
– А-а-а-а… Клятая сука! – долетел до неё на вершину холма его стонущий окрик. Завидев в руках у другого врага крестовик дейвонка развернула кобылицу, уходя от летящего вслед за ней клина, и подстегнув её бросилась дикою рысью, петляя между кустовий в ближайший отсюда лесок прочь от этого страшного места вокруг рокового ключа, чья вода теперь тихо струилась меж ними бурлящим по каменным глыбам багровым потоком средь прежде зелёного моря травы.

– Уйдёт, Шщара отродье… – бессильно махнул рукой один из людей Хаукара, опустив наново взведённый крестовик с тяжёлой гранёной стрелой в его ложнице, – отсюда и клином кобылу её тут не снять через ветви по ветру такому, тиу?рр.
– Ага – не догоним в лесу её к ночи – тем больше под дождь, как весь след водой смоет! – согласно добавил второй, сплюнув от злости под ноги.
– Всё одно не уйдёт от меня эта девка – не нынче, так завтра! Моя будет, Горящим клянусь!!! – вспыливший на миг было Хаукар взял себя в руки, отёр лезвие кроволивца от алого клоком травы и резко вогнал клинок в ножны.
– Возвращаемся куда ехали, нечего время терять! – кратко велел он, усевшись в седло.
– Наших только до ливня успеть погрести бы, тиу?рр, а то волки их тут в требухах схоронят. Не дело кидать так парней…
– Нет на то времени, чтобы землю им рыть. По коням мёртвых навьючим, и дальше до стана так двинемся. Поторопись, Фреки.
– А с этим выползком дохлым что делать? Прикопать бы, чтоб глаз чужой тут не цеплялся…
Хаукар на мир призадумался, почесав подбородок.
– Голову ему отруби, и в ручье утопи где поглубже в илу. Если кто и найдёт тело раньше зверья, так на рыжих подумают – будто на вражьих лазутчиков он напоролся в пути, и это они его жёлудь с плеч сняли себе как добычу. А коня тут оставь – нам лишняя примета о нём ни к чему на чужие глаза будет в стане, если сбрую его кто признает и спрашивать пустится… Волки о нём лучше нас позаботятся.
– Понял, почтенный – сделаем.
Подручный Хаукара с размаху ударил обагрённым клинком по шее истерзанного копьями тела. За волосы подняв с земли отрубленную голову он отстранил от себя чуть подальше, дабы не забрызгаться кровью, обильно закапавшей из пересеченных жил.
– Тиу?рр – так а с серебра мерой как? Я всё же первым с коня сшиб гадёныша. Это уж парни его в той горячке потыкали пиками… – он криво зыркнул на двух остальных.
– Всё будет, Фреки. Я своё слово держу, дай в стан возвратиться и ларь отворить. Поторопитесь там, час выезжать! – обратился он к тем двоим, вьючившим трупы товарищей точно мешки через крупы коней.
– Если спросят – так с рыжими мы тут схлестнулись в пути, шестерых потеряв в этой сшибке, пока оторваться смогли, отступив – так и говорить всем!
– Фреки, подсоби стрелу вынуть… – обратился к помощнику вершнего раненый, морщась от боли и держась ладонью за кровавивший обломок древка в плече, – а то совсем изойду кровью до стана. Клятая девка, сокруши её Хвёгг – уметила же с такой дали и в ветер…
– Сейчас, Въёрн, дай щипцы лишь возьму. Давай, верховницу снимай и броню.
Он обернулся к другому товарищу.
– Нъяль, чего стал столбом точно конская жопа? Нарви живо тряпья на завязки! И дай мне воды – вон, валяется мех.

После двух дней пути через дебри и пустоши измотанная и вымаранная в чёрной болотной грязи кобылица принесла уставшую и изголодавшуюся всадницу далеко на север к стоявшей у излучины лесной реки небольшой дейвонской укрепи, сложенной в час войны из еловых стволов, потемневших уже за три лета с её возведения. Дочь Конута подъехала к окружённому низким частоколом вокруг намётов и коновязей стерквеггу, назвавшись посланницей из зимнего стана скригги Дейнблодбереар,и спросила у охранявших тропу копейщиков и лучника как найти тут их вершнего.
Они не признали её за одну из Несущих Кровь Дейна – однако настороженно смотрели на подъехавшую к ним конно одинокую женщину-путницу без сопровождавших её тут в дороге мужчин, одетую в поношенную боевую кольчугу и давшую им верный отзыв для входа в стерквегг. Лицо выдавало в ней странницу, проведшую круглую зиму под небом на солнце и лютом ветру – и пропустили не спрашивая дома и имени – но словно в ней чуя кого-то намного высокого нежели сами, и провожая настороженными и пристальными взорами перешёптывались между собой.
Возле указанного стражниками прокопченного дымом кострищ большого намёта дейвонку встречал высокий, с бритой налысо головой немолодой долгобородый воитель из северян – вершний этим стерквеггом, в который она заявилась незваной и так же безвестной. Сидя на еловом чурбаке он ловко и неторопливо насаживал на изогнутую ясеневую рукоять лопасть боевого двуручного топора, и лёгким кивком головы указал на вторую седушку напротив по другой бок кострища, догоравшего алыми углями гасшего пламени.
– Моё имя Херуд сын Одда из Рагни, присягал и служу дому Фрекиров. Я тут третий год уже вершний.
Он вколотил в топорище распорочный клин, проверяя на прочность надёжно осевший на ясень тяжёлый боёк.
– Ты искала меня. Кто ты, женщина? – мужчина отложил готовую уже к делу секиру в сторону наземь и внимательно посмотрел на дочь Конута, словно пытаясь понять, что тут делает средь его воинов эта безвестная странницав поношенной броне, и с такой холодной решительностью в её синих глазах, что ему на миг стало не по себе.
– Не слыхал я про баб средь гонцов… Ты жена чья-то видно, супруга пришла разыскать?
– Примешь меня к себе в когур, почтенный? – сразу спросила его Майри, пристально глядя в глаза ратоводцу из Рагни, – не смотри, что я баба – не глазами стреляю. Могу лекарем быть, за скотиной смотреть, стирать тряпки – хоть что…
– А я и не смотрю, – Херуд внимательно оглядывал её, не сводя взора с лица незнакомки – и вдруг почтительно преклонил перед ней голову.
– Я знаю кто ты, тиу?рра – пусть и не сразу признал в тебе Скугги. Честь для меня – говорить с той, в ком следом идёт её тенью Рангъярна.
Он пристально глянул на женщину.
– Что ты делаешь здесь в одиночку на севере вдали от родни? Неужели сам Бурый послал тебя к нам в эту глушь?
Майри стиснула зубы, словно не желая о том говорить.
– Кроме прозвища ничего у меня не осталось, почтенный. И мой орн меня больше не примет, будь я сто раз хоть самою Рангъя?рной…
– Быть не может того! – ошарашенно покачал головой когурир, – чтобы тебя, Тень Её, Дейнов род из числа своего и изгнал?!
– Не трави мою душу – не спрашивай… – глухо проговорила она, – лучше скажи – к вам возьмёшь или нет? Только мне и осталось – сражаться. И забудь, кто я есть.
Северянин какое-то время молчал, хмуря брови – точно что-то возвесив.
– Возьму, раз сама ты желаешь. Народ у меня хоть и все северяне из-за Каменных Ворот, но о тебе как не слыхать? Надолго льот них утаишь, кто ты есть? Твоя слава идёт впереди тебя, Скугги, пусть ты и женщина.
– В каждуюраспрю бабы подле мужей сражаться готовы, – она устало села подле него на траву, откинув набок мешавшие ножны клинка.
– Сама всяких видала. У Стиргейра Сильного из Къеттиров жена всю войнувместе с детьми подле мужа, дабы сыновья росли подле отца, видели доблесть его, на него походили – и сам он всё время при ней, чтобы был сыт и опрятен, и было кому его раны лечить. А коль суждено ему пасть – то на её руках он отойдёт, ею первою будет оплакан.
Дочерь Конута смолкла на миг.
– И я долей избрала идти подле прочих, хоть кому стать тут в помощь… раз быть не могу подле тех, кто мне дорог, – с каким-то трудом она глухо промолвила эти слова, чуть запнувшись.
– А и нас этим не удивишь… – выслушав её долгую речь Херуд почесал пятернёй свою бороду, и с размаху всадил насаженный на древко топор в комель чурбака перед собой, расколов его надвое словно простое полено.
– С иной бабой в загоне, конечно, порой беспорядок в умах начинается – особенно если не чья-то жена та… но и как не крути, а от женской руки и уюта поболе, не дичаешь как зверь. И со мной моя Гудрун тягалась в обозе, пока прошлой весной хворь грудная её не прибрала?. Так что с охотой приму тебя – хоть будет теперь нашей Гильде подруга.
– Жена чья-то?
– Хуже – вдова. Есть среди нас тоже баба одна, лучница. Как муж её в первый год распри в Помежьях погиб, так она разом с родичами тоже сюда увязалась. И вот уж одна из своих земляков тут осталась, прочие все полегли как давно. А эта всё с нами мотается, мы её за сестру уже тут почитаем – раз ни за кого из моих пойти замуж не возжелала. Так что ей теперь хоть с кем будет поговорить по-женски.
– И то ладно, – улыбнулась Майри, и осторожно полюбопытствовала, – когур ваш выступает когда?
– А мы тут по Помежьям врага тихо жалим, чтобы их конные дальше на запад не вышли, как прежде случалось. Разве только если твой дядя все силы начнёт собирать воедино, как ходят упорные слухи – а так тут безвылазно будем стоять. Ну что, согласна?
– Согласна, – кивнула она головой, – так где мне ту Гильду найти?
– Так езжай прямо, её намёт бурый такой. Да и саму её даже мёртвый из Хвёгговых ям за три неба услышит… – ухмыльнулся вдруг когурир.

Та лучница оказалась ещё моложе самой Майри – едва двадцать зим было с виду той– высокая ладная девушка, говорливая и весёлая. Белокурая как перезоленный лён – сразу видно, что родом из северных краёв Дейвоналарды, из старейших семейств – и такая же крепкая статью как и сама дочерь Конута, пусть и не столь долговязая. Она с радостью встретила незнакомую ей прежде путницу и без расспросов согласилась пустить в свой намёт, потеснившись. Зря на неё, с первого взгляда племянница Буроговспомнила Гвервил из служанок дворца у горы, тогдашнюю её подругу там в час неволи.
– А то я уже думала, что кроме кобылы своей поговорить не с кем будет, поплакаться ей когда вдруг, если сердце защемит… – она со смехом потянула Майри за рукав к себе под полог, помогая тащить её куль и навязав недовольную от чужой руки Тиннэ к палке привязи подле своей жеребицы.
– Места тут хватит – живи сколько желаешь. Только мой муж упокойный твердил, что я и во сне без умолку болтаю, так спать вдруг мешать тебе буду, что хоть уши заткни – смотри, может так и закрыть тебе глаз тут не дам. Видно с того-то мой Аскиль из нашей Ульфру?нны на войну сам первее иных побежал от такой жены прочь. Хоть и добрый был муж – жаль, недолго за ним побыла. А так веселее вдвоём будет. Может твоей рыжей подковы перековать нужно – к кузнецу её отвести надо? С дороги тебя угостить чем?
Она была словномельница, что взялась обдирать и тереть на муку угодившее в жёрновзерно – едва дали волю вертеть её крылья ветрам – и говорила про всё без умолку. Верно, странствуятут далеко от селений, северянкаистосковалась по прежнему женскому кругу когда-то собиравшихся вечерами с прялками или гребнями для чёски шерсти и льна всех подруг в родном доме того неизвестного дочери Конута далёкого бюгдэ за Каменными Воротами. Сама Майри, у которой прежде даже в Глухом селище среди дочерей Бородача не было подруг столь жеблизких кроме ставшей ей когда-то поддержкой а?рвейрнки Гвервил, нежданно сдружилась с этой простоватой и доброй северянкой, страсть как любившей поговорить. Та хоть и без страха некогда последовала вместе с родичами на войну, забравшую за годы эти всех близких и мужа – но со временем Гильда соскучилась по давно оставленному еюотцовскому дому, по прежней мирной жизни в кругу земляков – но так и не возвратилась туда, пока шли нескончаемые и поныне сражения. И в беседах с прибывшей к ним в воинство Херуда дочерью Конута она нашла там хоть часть того нынче уже позабытого прошлого – и так тяготившего сердце обеим, у каждой по-своему.
Когда выпадал вольный час между долгими переходами по лесам и приречьям просторов средь кряжей, когда не случалось им стычек с пересекавшими Помежья заго?нами недругов, то тогда две молодые женщины находили время речам. Так, сблизившись, Майри и не заметила, как рассказала молодой лучнице всё о себе, не утаив ничего, доверившись той как подруге.
Лишь о том, что поведал ей Эрха в час смерти, она промолчала, не желая раскрыть для иных то гнетущее душупризнание – предназначавшееся не для всех ушей – то, что отныне ей нужно нести в своём сердце и памяти до самого погребального пламени перед странствием через бездонные Хвёгговы ямы.

Гильда сперва не поверила, что вместе с неюпод латаной крышейнамёта живёт одна из числа Дейнблодбереар и племянница самогоДоннара Бурого – сама прославленная по всем уделам Дейвонала?рды Тень Майры. Ошарашенно взирая на неё и от волнения теребя в пальцах косу, она готова была уже почтительно преклонить голову перед подругой – перед её именем и родом – но Майри первый и последний раз повелелатой не дурить – не желая, чтобы ей оказывали данную честь, обращаясь как к знатной… ей, недостойной быть между людей орна Дейна.
– Вот уж кто недостоин средь них быть – так только не ты! – несогласно мотнула головой северянка, слушая её долгий взволнованный рассказ одним таким вечером, когда тёмная ночь уж катилась за середину, а они говорили и говорили. На этот раз обычно болтливая лучница была тут не первой в речах, внимательно слушая то, чтодочь Конута ей рассказала про собственный рок – про всё то, что случилось с ней за этигоды и так изменило всю прежнюю жизнь – и не осудила за сделанное.
– И жалеют теперь твои родичи, что лишились тебя – провалиться мне в Хвёггову яму коль это не так!
– Не могу я назад к ним вернуться… – тихо, словно самой себе проговорила Майри, глядя в землю под ногами на устеленный сухой травой низ намёта, – после всего, что со мной произошло…
– Глупая ты, Майри. Не вечно быть распре. А для Дейнова доматы стократ больше добра сотворила, чем кто иной из мужей. Кто бы посмел твоё имя чернить – сперва сами всё это осилить дерзнут той же мерой!
– Может и так… Может и простят мне любовь к нему – позабыть постараются, словно не случилось в роду такового позора… – дочерь Конутасмолкла на миг, опустив глаза вниз.
– Но не будет такого, чтоб мой орн меня отдал тому, кто их кровным врагом стал вовеки. Не случалось подобного…
– Отчего не случалось? И в сказаниях порой говорится, что даже прежние враги породнялись.
– Это в сказаниях, Гильда. Наивная ты… Брат мой, роднее кого у меня больше нет, с кем одним молоком были вскормлены– и тот от меня отвернулся, едва ли не проклял, как прозрел про меня и Льва А?рвейрнов. Думаешь, прочие примут подобное?
– Не глупее иных я… – насупилась Гильда, – и кое-чего понимаю получше, чем тебе тут в горячке привиделось. Твой брат – крови Дейна воитель, полон чести с рождения – а таким нелегко понять правду чужую, когда ненависть слепит, а честь точно жердь хребет держит и гнуться иным не даёт. Думаешь, я своего Аскиля не сильно любила – думаешь, отомстить за него не желала, когда в слезах по нему надрывалась? Зиму так с горя отплакала, а потом как отцова родня на сбор копий собралась, с ними сюда упросилась – хоть лучницей взять, чтоб за мужа месть дать. Горшки мыть и стирать была рада, хоть чем тут помочь – лишь бы взяли в загон, да не гнали. Поломались, побранили, поувещевали что тебя точно также, дурой набитой назвали не раз – но всё жевзяли потом – и вот уж два года как с когуром этим мотаюсь по здешним уделам на севере. И ненависть та уж угасла давно – по привычке разить продолжаю наверное, злобы нету давно. Да и прикипела ко многим, хоть и сердце давно домой рвётся…
– Так возвращалась бы ты к прежней жизни – снова замуж бы вышла… – пожала плечами дочь Конута, – вижу ведь, как ты сохнешь одна…
– Да и с охотой бы, если кто вдруг посватать решится – во вдовстве я свой срок отбыла. Только на бабу с языком как пила найдутся ли охотники, что как мой Аскиль – не глядя бы так же влюбились, что и разум долой? И тот, верно, не раз потом каялся, что жену себе взял как сороку, с которой всегда словом будешь ты бит, как ни спорь. Может и сбежал поскорее – и то в битве спокойнее, чем с помелом таким в жёнах.
Майри не удержалась, рассмеявшись сквозь слёзы.
– Что же, совсем никто не взглянул на тебя за весь час? Или твой нрав и северянам страшней одедраугра кажется?
– Может и глянул… Был тут один сотник славный, из дома Ёрваров младшая ветвь… – Гильда на миг приуныла, опуская глаза – вся зардевшись как спелая вишня на ветке.
– И сам был хорош, да и нравом по мне. Уж так мне понравился, что сама на него глаз положила, прямо сохло во рту – вся извелась, всё ждала, что он сам наконец-то заметит, как мил мне. Самой-то сказать духу бывот не хватило, уж на что я сама языкастая. И так я, и этак вокруг всё ходила – да как только раз на меня он взглянул по-другому – по глазам его поняла – так после в первой же сшибке с врагом пал внезапно… словно глаз у меня нехороший.

Лучница смолкла, теребя в пальцах косу, так и не расплетённую к ночи ко сну, что не шёл. Молчала и Майри, взирая вниз в землю.
– Ты к нему бы могла ведь пуститься. Он примет тебя, не отдаст никому, защитит. Отчего же ты в эту медвежую глушь забралась, а не к ратям его на восток? – вдруг взяла её пальцы в ладонь северянка, вопрошающе глядя подруге в глаза.
– Сердце рвалось к нему – и сейчас тоже рвётся… поверь просто, Гильда. Но себя прокляну я четырежды, это содеяв. Не могу я предать себя, кровь свою, дом… и стократно сильнее боюсь за него, не хочу принести ему гибель, какую несу для любимых мне… – прошептала дочь Конута, – не хочу… не могу… не должна…

– И всё равно от себя убежать ты не сможешь. За него если сильно страшишься, так будь со своими, вернись в отчий дом. Они любят тебя всё равно, и простят, что бы ни было.
– Не знавала ты тех, в ком кровь Дейна течёт. Не поступятся этим они никогда, даже ради мира меж нами… – несогласно мотнула дочь Конута.
Гильда нахмурила лоб, не согласная с тем, что возражала подруга.
– Разве не твой предок Эрха Древний – величайший из воителей среди дейвонов – примирился с домами Эйрэ век назад в Великую Распрю – он, сам прежде все десять лет кряду не опускавший меча? Разве не поступился он собственнойчестью первого средьратоводцев, чтобы вопреки воле многих принести всемсемействамтот мир долгожданный? И слава его от того не умалилась – разве не так, не права я?
Майри молчала, глотая лившиеся ручьём слёзы и слушая лучницу.
– Или не ты, Майри, сама жаждешь того? И сама в то не веришь, что случится такое – иначе с чего бы тебе всякий раз в бою смерти искать? Не слепая я – вижу… А ты верь в это, пока жив он сам – верь! Лишь смерть не изменишь… А всё иное осилить сам Всеотец дал стремление смертным, силу воли на то даровав своим детям. Тот, кто не верит – словно и не живёт. Страх и есть смерть. Тот, кто страху покорно поддался и веру в себя позабыл – тот и так уже мёртв. Я пусть своего Аскиля и потеряла навеки, но его буду помнить доколе дышу – добрый он был мне супруг. Да и то верю, что снова однажды кому-то по сердцу придусь, на счастье кому-нибудь из прочих мужей дана буду. А ты чего руки уже опустила, словно вы оба мертвы?!
Майри слушала, как говорила и говорила ей разгорячённая Гильда, утешая и подбадривая каждым жестоким, но трижды правдивым словцом – но на душе дочери Конута отчего-то было по-прежнему тягостно – словно дорога её пролегала сквозь мглу, через которую той предстояло идти в неизвестное. И эта тропа уводила дейвонку в бездонную мрачную топь, как некогда вёл её шаг без поводий бредущей по бездорожью кобылы в гнилое урочище смерти средь северных топей.
Потому как порой даже самая сильная вера слабеет перед казалось бы неодолимым, словно льющимся с самых небес алым ливнем той крови, что текла сейчас реками вместо воды по их руслам, и вместо дождя окропляла иссохшую землю – засеваемую не зерном, а перемолотыми железом клинков человеческими костями. И казалось, это будет неостановимо, неведомо сколько ещё, бесконечно…

– Ну всё – наболтали с мешок, что и Шщар не проглотит за раз! – зевнувшая Гильда высунула голову из намёта, оглядевшись вокруг, что происходило в спящем стане их когура.
– Уже утро занялось, подниматься пора. Как мой дед говорил – «время встать, а мы не спали»…
Северянка приподняла ткань закрывавшего свет груботканого полога.
– Давай-ка я лучше тебя расчешу, а то ты и не спавши словно солому головой бодала. Сиди мне, не дёргайся!
Северянка достала точёный костяной гребень из родительского дома и стала проворно и ловко расчёсывать дочери Конута волосы, заплетая их в косы и что-то напевая при этом. Майри закрыла глаза, словно приснув на мгновение, убаюканная прикосновениями пальцев подруги.
– Хоть в годный вид приведу тебя – а то ты совсем от тоски по нему вся и с лица изошла – бела, отощавшая, под глазами темно. Еле живая всё ходишь, что и кусок в рот не лезет тебе… – осуждающе бормотала под нос себе лучница, шустро водя гребнем по волосам дочери Конута.
Майри не ответила подруге. Да и как можно было той молвить о том, что гнело её сердце той горькою тяжестью, что несла она молча в себе – той ужасною ношей проклятья, что довлело над ними той тяжестью рока. Что другого пути у них нет, и не в силах они ничего изменить – что им вместе вдвоём не бывать…
– Видел бы он тебя нынче – такой… – закончив плести Гильда разложила ей на груди поверх рубахи долгие косы, золотом прядей сверкнувшие в луче пробившегося в намёт света солнца, словно любовавшегося её подругой, – …и забыл бы вот даже кто есть он!
– Он не забудет, кто он, – тихо ответила Майри не открывая глаз, представив его подле себя, смотрящего на дейвонку тем пристальным взором, от которого душу брала оторопь, и кровь в жилах струилась скорее… и подле которого сердцу её было тепло.
– Он не забудет…

Ветер с заката гнул ветки кустов, трепыхая знамёна, пригибая к земле кочковатую поросль кустов на лице третий год как пустых одичавших полей. Но и он не давал избавления от раскалённого зноя уже уходившего к осени позднего лета, выжигавшего жаром пылавшего солнца безлюдный простор.
Кони стучали подковами по бездорожью, приминая высокую зелень травы, проезжая какое-то селище. Год или два как отсюда ушла вся минувшая жизнь – распря всех унесла своей сталью с огнём, опустошив дома и чертоги, разорив каждый хлев с закромами, превратив бюгдэ в мёртвую чернь поглощённых пожаром строений. Хмель с вьюнком увивали поблёкшую под выпаляющим солнцем холодную твердь былых срубов, что как остовы чьих-то костей возвышались над пустошью. Давно нечего было тут взять – все лари с тайниками уже разгребли чьи-то руки прошедших здесь прежде – и воители тщетно бродили по мёртвым проездам, заглянув в бездну ямы осевшего сруба колодца, где не было слышно журчания живящих вод.
Впрочем, что-то и тут отыскалось средь мрачного лежбища смерти.

– Мы бы мимо прошли, вот клянусь – но узрели, что тра?вы укошены были по той стороне – и в ближний сруб Глевлвид и Конайрэ вдруг заглянули.
В безветрии черни обугленных срубов поникло опавшее к древку знамя загона, где три жала направленных к западу стрел тем же угольным цветом зияли на белом полотнище.
– Что там, Риогалл?
– Да сено, почтенный – охапок с десяток – и дед, что его сторожил, совсем старый и немощный…
Вершний загона слез наземь с коня, похлопав того по остриженной холке, и за доложившим лазутчиком резко шагнул в обвалившийся ворохом брёвен на землю проём обожжённого дочерна сруба.

– Владетельный – смилуйся…
– Подожди, – вершний вскинул ладонь, оборвав старика, что склонился пред ним до земли, – ты по-нашему молвишь не так, как в Помежьях или здешние… Ты откуда, почтенный? И на дейвона ты мало походишь, как вижу.
– Я в Каортан-а-карраг когда-то родился, достойный… – преклонил голову перед ратоводцем старик.
– Да ты из наших краёв будешь сам! Как же тебя занесло далеко так от дома?
– Дом мой давно уже тут… – он запнулся на миг, глядя с тоскою на мёртвые остовы срубов, – был тут когда-то, владетельный… В юности стал я на стежку дурную, в Помежьях разбойничал вместе с другими подобными. Глуп был, горяч – и себя так оправдывал, что вокруг то же большею мерой творится, как кипели Помежные Распри. И в неволю попав за разбой угодил в эти земли, где после осел и женился на женщине доброй, пустил тут коренья, шесть десятков уж лет как живу. Думал, долги свои все оплатил пред судьбою – но как немощен стал, всё с лихвой она мне возвратила, злодею…
– Я и сам был когда-то в плену, – тихо молвил вожак, – хвала Трём, что недолго…
Старик вытер ладонями слёзы, что внезапно блеснули в глазах.
– Владетельный – смилуйся. Не бери моё сено. Второй год те кто выжил не знают огня и стрехи?, по болотам и чащам таятся как звери… Всё забрали и те, и другие – всё отдал по чести?, что просили железом и ваши, и ёрла воители. Двоих внуков забрали в загоны и те и другие – и быть может друг друга теперь они будут разить… Последняя живность, корова приблудная – жить молоком помогает для деток. Для неё я всё сжал из последних тех сил, чтобы в зиму хоть та уцелела, пока молоко ещё доится.
– Не нужна мне корова твоя, не тревожься. Хватает пока что жратвы. Но вот сено и нам нужно тоже, прости…
– Владетельный – сил уже нет, чтобы новый укос до дождей мне успеть.
– Не возьму я всего, не тревожься, – рука вершнего резко нащупала кошель на поясе, – и по-чести отдам тебе плату.
Старик горько лишь усмехнулся, моляще протягивая руки к собеседнику.
– Владетельный – в чём нынче прок с серебра? Им не насытишь живот, когда голод. Не взрастёт оно вместо зерна, не излечит от хвори. У народа по ямам лежит оно к лучшим часам, хоть иные и верить уже перестали… Мы как тени, ушедшие в Эйле, таимся во мгле, боясь выйти на свет.
– Прости – но и я своих тоже людей и скотину кормить принуждён. И так кони овса уже сколько не видели.
– Владетельный…
– Самую крупную кинем – корова твоя может так и протянет. Ещё не зима, трава будет на сено расти. Почтенный, прости – тут не мне выбирать – все в ответе за близких, и моих тут вон сколько душ. Жаль твоих мне седин, но не в силах иначе. И возьми серебро, я прошу. Может лучшего времени все мы дождёмся, и будет на что возвести новый дом…
Вершний обернулся вокруг, озирая ряды чёрных брёвен обугленных стен, что как гроб окружали двоих их. Под ногами сквозь редкую поросль уже затянувших стеблями пожарище трав костреца с пухоцветом хрустели обломки стрехи, сквозь которые серой решёткою рёбер мелькнули и кости минувших хозяев. Смерть доселе жила в этом месте, приподняв ему краешком глаза завесу над тьмой в бездну Эйле.
– Всё же так лучше, чем всё отобрать как иные… Гулгадд, Камбр – загрузите на воз! – крикнул в проём он, подозвав к себе спутников, – и большую не троньте! Пусть останется людям к зиме…
– Да, почтенный! – откликнулись те.

Солнце палило нещадно, душа зноем землю. Вершний вытер лоб тылом ладони, и неторопливо раскрыл сцепки душной полосчатки, сняв с себя её тяжесть железа, расправив усталые плечи под мокрой от пота подбойкой, шагая по черни углей от угла до угла, озирая безмолвные стены сгоревшего сруба. Тем временем люди его торопливо хватали в охапки усохшее спелое сено, унося его к возу, что стал у проёма снаружи. И безмолвно взирал на всё это застывший у кинутой крупной копны весь седой исхудалый старик, не подняв и брови? на морщинистом лике.
Когда-то и он жёг и грабил, служа прежде сильным, владетелям – а после лишь только себе – и не думая вовсе о том, как оно это было всем тем, кого сам обездолил. Сколько гуляли, железом кусали, малых детей скакуны их как травы топтали… по следу их зверю лишь костью осталось играть. Чьи-то дома как кострища пылали, чьи-то слёзы сердца? не цепляли – было ль им дело невинных искать? Но судьба не забыла, не дав позабыть и ему – и берёт теперь тою же мерой. Всё вернётся когда-то как ветер, что на время уносится вдаль, затихая в той бездне – чтобы снова потом придти бурей, коя без милости так же пожнёт наши всходы из тщетных надежд и чаяний.
Много ль толку от сена, если копны уже улеглись в чужой воз, а последней не хватит корове на зиму? И в чём прок серебра, если некому тут торговать как в минувшем? Точно тщетная вспышка надежды тот стог, что оставил ему этот вершний загона… Он уже стар – и нет сил всё начать как и прежде. Нет сил снова отстроить свой спаленный дом и отрыть занесённый песком и обваленным срубом колодец, где в страшной могиле покоятся кости его земляков и всех тех, кто погиб тут за годы раздора с обеих сторон. Впереди только тьма – холод вечной зимы, что когда-то была и опять разлеглась над землёю. Солнце слепит обманом горячего лета – но он чувствует всю эту стужу незримой Сторветри, что сковала простор, замела тут всю жизнь вьюгой смерти…
Слишком мало накоплено ими запасов, когда стал он так немощен, слаб – а те женщины с малыми тоже, увы, не всесильны. Зима долгою будет – и всем им не жить, не узрить той весны, что грядёт может быть в этом мире когда-то. Пусть корова пока что глодает что есть, пока лето даёт свою зелень – а потом, как не станет травы и листвы, её мясо и кровь дадут снедь им на зиму. Он четырежды больше прожил… Пусть живут они все – пусть так будет – а бессильные руки и лишний им рот для живых ни к чему… Так к чему ждать зимы, когда след его выйдет за остров средь топей болот, приютивших изгнанников в ямах землянок, и нетвёрдой походкой направится к дышащей паром немёрзнущей яме трясины – как должно, когда отдаёшь дабы жили другие?
Так к чему ему ждать? Пусть другие то сделают быстро – ведь вершних как этот, не чёрствых душой, свои любят…

– Пусть живут они… – тихо промолвил рождённый в Рябиновой Круче.
– Что? – не поняв окликнул его собеседник, так и оставшись спиной к старику.
Рука в ряби морщин потянулась к копне, где средь сена таились укрытые вилы, какими он складывал некогда стог. Пальцы сжали шершавый оструганный черен развилки из сучьев, что заостренным клювом трезубца из дуба взлетела вперёд, устремившись к пятну потной серой рубахи у черни стены.
Гайрэ лишь уловил за спиною движение, обернувшись лицом к ослепившему сына Аэдана солнцу над краем сгоревшего сруба – как три острых зубца деревянных оструганных вил точно пика ударили в спину. Он ещё ощутил, как ладонь проползла по шершавым углям потемневших бревенчатых стен, и эта тяжёлая чернь полетела навстречу ему.
– Что там, почтенный? – окликнул его забежавший на шум в сруб Камбр – округлив глаза и стремительно взявшись за черен клинка.

– Пусть живут они… – вновь промолвил старик, разжав пальцы и выронив ставшее алым шершавое древко на землю средь черни углей – и с безмолвной покорностью зрил в глаза року, встречая судьбу.
– Пусть живут…

ГОД ЧЕТВЁРТЫЙ …СЛОВНО НАДВОЕ РАЗОРВАВШИСЬ… Нить 5
Миновали горячие месяцы лета, уже перешедшего в осень. Жаркими были они – и не только теплом от палящего солнца. Будто и так недостаточно было той морем разлившейся ярости, топившей просторы восточных Помежий и юга дейвонских уделовв горячей крови всех там павших.

Всё большее число воинств Эйрэ и Дейвонала?рдыс союзниками стягивались на север к единственному прочно удерживаемому здесь силами ёрла Хаттэ?икгейрду, служившему и доселе надёжной затворой для Винги с полуночи. Вожди двух сторон словно предчувствовали подход грядущего решающего сражения, должного положить конец сопротивлению одного из противников, переломить его воинскую мощь и низринуть перед выявленным победителем – а посему предпочли действовать быстро.
Шли по рекам суда, развозя по воде войска тех и других – обминая застывшие струпьями чёрных обугленных остовов по берегам и средь топкого русла болотистой Зыбицы мёртвые туши судов тут когда-то ходившего реками Хедина Скутлкъёре и иных челноводов. Грохотали по рытвинам битых колеями грязких дорог окованные железом колёса возов. Поднимали пыль ноги идущих к полуночи пеших загонов. Кони вытаптывали немногочисленные нынче засеянные рожью, овсом и ячменем поля. Мало кто из простых жителей отваживался растить хлеб и скотину в ту пору, когда по этим уделам огнём и железом катилась война, своей ненасытною глоткой как зверь пожирая не только добро и дома, но и самих людей – всех без разбору – забирая там если не жизни железом, то самих их в ряды шедших воинств.
Тут, в пылавших огнём не стихавших пожарищ уделах, прежде бывших под властью дейвонского ёрла, а теперь перешедших под руку владетеля Эйрэ, но часто сотрясаемых набегами и выправами обоих противников поселянам с ремесленниками и купцами проще было уйти с их кормившей земли и заброшенных наспех домов в чащи леса и прятаться там с их зарытым по ямам добром, пережидая тревогу. А иначе возможно лишь только примкнуть к тем разбойным ватагам, либо встать под стяги одного из двух воинств и разных союзников их, нежели жить в вечном страхе перед разорением и погибелью от рук всех тех, тщетно пытаясь тут вырастить хлеб со скотиной и моля жизнедавцев о мягкой зиме, которую можно быть может опять пережить хоть и впроголодь, вновь дождавшись прихода тепла. Питаясь лишь редкою дичью, а более ягодами, корнями, орехами и сопкою мякотью гриба лесов, каждый миг они жили страшась появления тут очередного захватчика, готового забрать силой оружия всё, что с трудом удалось сохранить и создать.
Владетели этих угодий и то вынуждены были искать покровительства того или другого из временных победителей, чьи воинства брали верх в этих местах, раз за разом сменяя присягу и ёрлу, и а?рвенниду – либо бежали к тому и другому, чья власть им была по нутру, оставляя уделы их предков без твёрдых хозяев на растерзание стали и пламени.
Кровью землю кропя, над полями бушующих войн, над морями железных убийственных волн, над гробами горящих домов, над краями кричащих вдов – тенью ворона реяла чёрными крыльями смерть.

Но и средь поголовного горя с разором, среди крови и гибели, засеявших пашную землю не рожью – костями – средь насилия, страха, убийств, мора, голода и людоедства, и тут находилось малейшее место для счастья. И тут жизнь не глохла, а тихо струилась незримой струёй среди прежнего шумного речища, пересохшего нынче от жара войны. И вели тихо торг, уповая на нужды воителей к мясу с овсом и горшкам с хмельным мёдом – и играли как прежде и свадьбы, рожали детей.
Жизнь всегда находила тропинку сквозь чащу смертельной тревоги, торя новые стези средь мрака кромешного зла. Такова её сущность – в малейшей надежде на лучшее…

Встречая на своём пути десятки прежде богатых и многолюдных селищ и городов –ныне покинутых или выжженных гаром дотла, лишь обугленным камнем обрушенных стен и печей возвышаясь средь чёрных сгоревших их остовов брёвен – тысячи всадников и пеших бойцов направлялись сквозь обезлюдевшие уделы всё дальше на север, следуя за воинствами обеих сторон, минуя по бродам лежавшие на пути реки, пересекая безмолвные пустоши и мрачные взгорья уже надвигавшихся с севера кряжей отрогов Стейнхаддарфъяллерне.
Р’уайг Ламн-а-слеана шли туда впереди всех, на острии.

Не один день уже миновал с той поры, как Аррэйнэ из Килэйд узнал от дочери Конутаправду о том, кто он есть – кем он некогда был. До сих пор невероятным казалось всё то, что рассказала ему при их встрече на пустоши Майри… невозможным… Но так было.
Втот день в его памяти словно бы рухнула прежде незримая оку плотина, преградившая те позабытые, слабые детские воспоминания – спалённые некогда в страшном огне лица и голоса его родичей, будто на крыльях незримых ветров возвратившись к нему из той бездны ушедшего времени. Раз за разом Лев вспоминал свою прежнюю жизнь, кем он был – был дейвоном – тем, чьим врагом он являлся сейчас – он, Аррэйнэ Убийца Ёрлов.
И всё чаще он видел во сне саму Майри… её глаза – словно два синих омута, бурные воды которых некогда вырвали его изустоявшихся берегов и уволокли за собой через топи и острые гряды порогов, безжалостно рвя на куски и не отпуская… А он и был рад тому, боясь хоть на миг снова вырваться из этого потока, унёсшего его от самого себя прежнего. И опять, просыпаясь, Лев видел эти глаза перед взором – пропадавшие, едва он протягивал к ним свою руку…

Не раз ещё жизнь оторвала без жалости от души его новый кусок живой плоти, отбирая тех лучших из некогда принадлежавших ему, самых близких и дорогих. Однажды она отобрала у Рёрина сына Хедаля весь его род, всю семью, лишив его прежнего имени, крови и памяти. Потом отняла у Аррэйнэ воспитавшего и обучившего его прежнему ремеслу камника старого Ллура из Килэйд. В этой долгой безжалостной распре отняла железом друзей и соратников – павших без счёта за шедшее лето тем больше, когда сражены были в битвах на севере Долговязый, Киар из Дэирэ, Моррва Хребет и весь прежний ведомый им некогда старый десяток со многими прочими, а едва уцелевший от раны в спине Гайрэ Железный из Конналов еле живым был отправлен к горе на лечение в руки Буиры – и то Лев не знал, довезли ли товарища дышащим в Глвиддглинн… Отняла у него и её – разделив их обоих межой двух враждебных, непримиримых сторон в этой распре – разделив с ней их собственным прошлым, посеянным предками.
И словно этого было ей мало…
Стремительные Рати стояли на отдыхе в пару восьмин меж лесами средь пустошей, когда встреченные ими воители шедшей с востока от самых Помежий мор-лохрэ из северян домов Кроммах и Инбер принесли ему вести о том, что минувшей весною в бою погиб Коммох, отправившийся с воинством старого Хуга в выправу, и полёгший там с ними его людьми– не отступившими перед окружившими их превосходившим числом конниками врага. Там он и встретил конец от чьего-то копья, умерев на руках подоспевших к ним в помощь и отбросивших недруга прочь людей арвеннида – спрашивавший перед смертью у пришедших земляков хоть какие известные вести о нём, своём сыне. Лучший из лекарей – говорящий со смертью, возвративший с тропы в норы многих – старший брат Ллура из Килэйд, некогда встретивший вместе с ним малого Аррэйнэ в чащах Помежий и вырастивший как родного, второй из троих ему данных судьбою отцов – и теперь и его не осталось…

Над равниной хлестал стеной дождь, жаля колющим ворсом холодныхструй-пики смывая с земли суховейную пыль, когда воинство Льва стало временным станом на отдых.
Он, не говоря принесшему эту весть ни единого слова, молча встал со своего разложенного оземь и заменившего ему стул седла, и не глядя ни на кого бессловесно побрёл вперёд мимо навязанных к кольям коней, словно не ощущая бьющий емупо спине и непокрытой голове холодный ливень. Словно самою собой длань схватилась за рукоять чьей-то геары, торчавшей из ножен средь кучи составленных в кучу подобных зубов Пламенеющего. Перед глазами явилось корявое дерево, некогда росшее в сердце безжизненной пустоши – теперь мёртвое и сухое, распростёршее в стороны ветви как вязь сухих вен на руке.
Деревья всегда так походят на человека, сопровождая всю жизнь и даруя поддержку – от колыбели и ложа, костра и сохи, и до гроба и погребального пламени. Они защищают его от непогоды, обогревают теплом сотворённых им стен и пылающим жаром огня, дают силу плодами и соком, радуют цветом взор, вселяя надежду в сердца. После великих несчастий и бедствий человек высаживает деревья на приметных местах – как символ своей несокрушимой веры в преодоление зла, как знак обновлённой жизни, что не взирая на всё вечный круговорот будет продолжаться.
Но ничто так не напоминает о смерти, как мёртвое дерево – собою подобное на человека…

Безмолвно он впился в шершавую рукоять, стиснув ладонями кожу оплётки. С яростью на побелевшем лице Аррэйнэ вогнал сталь клинка глубоко в древесину, прорубив почерневшую кору и вгрызаясь в гнилую желтевшую мякоть ствола. Снова и снова оберучь ударял он мечом, не глядя на порезанные от прикасавшегося к ним лезвия пальцы, на хлеставший с небес стылый дождь, на раскисшую липкую грязь под ногами – лишь почерневший ствол древа он видел перед собой, разлетавшийся в стороны жёлтой трухлявой щепой из проруба. Гулко ухал удар за ударом клинок, осыпались на его непокрытую голову колкие мёртвые ветви – а он всё рубил и рубил как охваченный страшным безумием, сжав зубы и не произнося ни единого слова.
Смотревшие издали на своего ратоводца взволнованные воители не отваживались подойти к нему ближе, издали наблюдая за тем, как яростные удары Льва Арвейрнов с силой крошат ствол усохшего ясеня, и раскачивается его верхушка, вздрагивая от каждого секущего взмаха геары. Кто-то всё же пытался унять, взять за руку их вершнего, но угрюмо взиравший на охватившую их товарища ярость безумия Каллиах остановил того – сказав, что услышавшего страшные песни скайт-ши человека нельзя удержать на земле, если только тот сам не найдёт в себе силы, дабы вырваться духом из пут увлекавших его в иной мир мрачных сил бездны Эйле.
Так он неистово бил и бил сталью наотмашь, пока перерубленный ствол с резким хрустом не треснул, и тяжёлое дерево со скрипом вдруг рухнуло наземь, ломая колючие мёртвые ветви как кости, закачавшись в примятой траве и застыв, замерев. Аррэйнэ резко, устало швырнул от себя весь изщербленный меч, павший в липкую мокрую грязь у корней повалённого ясеня и сел на комель.
Ледяной дождь неистово бил по лицу человека, слепя влагой глаза и сводя резкой судорогой разгорячённые от работы конечности – а он так и сидел без единого слова, пока ливень не стих, и пробившись из туч солнце вновь осветило равнину, уже опускаясь к закату. Лишь тогда он встал на ноги и пошёл назад к стану, где его ждал встревоженный конь, тряся пепельно-серой головой и взволнованно выбивая копытами землю. Со страхом встречали его расступавшиеся перед Львом, отводя от него свои взгляды – точно зрив пред собой мертвеца.

С рассветом Р’уайг Ламн-а-слеана быстро снялись с места и двинулисьдальше на север точно смертоносный вихрь копий, стрел и мечей – туда, куда сходились в предвестии большой битвы множество а?рвейрнских воинств, следуя за арвеннидом и Д'аобгой, идя первыми – туда, где их ждал уже враг…

Предвещавший грозу и ненастье, лишь раздувавшийся с каждой восьминою ветер с Закатного океана в порывах трепал своей дланью десятки стяжков и полотнищ всех родовых знаков уже прибывавших семейств, что входили сейчас в ходагейрд. Ржание с цокотом сотен копыт скакунов и быков из обозов доносились с умощенных камнем проездов. Грохотали колёса возов. Лязгали гулом железа броня и оружие воинов.

Храфнварр стоял меж зубцов перехода у врат на закатной стене Верхней укрепи, и хмуро взирал вниз на двор, глядя на лившуюся живую реку закованных в сталь их кольчуг, чешуйниц и цельных тяжёлых плитчаток шагавших воителей множества семейств. В сердце острой иглой билась в беге его кровотока тревога, не стихавшая там ни на миг.
Много зим проведя в южных землях, верша воинствами в долголетних и непростых Распрях Городов, общаясь с их владетелями и могущественными купцами, сын Торда привык к тому, что порой твой давни?шний союзник теперь переметнулся к врагу – или всегда служил двум господам – а недавний ещё злостный недруг уже отирает кровь твоих людей со своей рукавицы, коей жмёт тебе руку как новый пособник, присягая богами и на двоих пригубляя из чаши вина, в коей прежде плескалась отрава. Но теперь…
С того рокового дня в самом начале лета, как в своей опочивальне во сне умер немощный малолетний ёрл Вигар, в ходагейрде установилась невнятная, гнетущая всех жителей тревога. Сильнее иных ощущал её Гераде – опытный воитель, видавший всего и почувствовавший, что его прежде спокойная жизнь подле семьи и любящей Гвенхивер внезапно опять завершилась, и теперь вокруг Красной Палаты клубилось незримое оку поветрие смерти, более тревожащее его нежели приход мора или начало осады городища врагом – бедствия намного меньшие в сравнении с предстоящей кровавою распрей всех орновза власть.
Став на вершине стены своего стерквегга он с тревогой осматривал вливающиеся в ходагейрд войска самых разных семейств всех дейвонских уделов: как союзные – пока ещё – владетельному – пока ещё – дому Скъервиров, так и давно враждебные его орну. И если первые занимали вверенную ему Верхнюю укрепь, то вторые закрепились по городищу, засев в соседних с ним малых стерквеггах и ху?гтандах. Пока ещё между ними не пролилось крови, но это лишь только пока ещё… Съехавшиеся в Хатхалле скригги великих и малых домов пока ещё намеревались сообща договориться о восшествии за Стол Ёрлов нового владетеля мирно – пока ещё…
Подле вершнего чуть в отдалении встал его верный помощник Подкова, так же цепко оглядывая стекавшиеся к Хатхалле потоки вооружённых воителей, всматриваясь в их стяги семейств и подсчитывая силы у каждого – и взор его тоже всё больше мрачнел. Как и их военачальник, он обжился на новом месте после долгих лет ратных трудов в южных уделах Дейвонала?рды, погрузнел от спокойной тут жизни с хорошей едой, также отыскал себе добрую жену среди молодых служанок Высокого Чертога и завёл с ней потомство – а поэтому с той же подспудной тревогой смотрел со стены на надвигавшееся море воздетых жал копий.
– Агиль! – негромко обратился к нему Гераде – и помощник торопливо подошёл к вершнему.
– Да, тиу?рр! Что скажешь?
– Сперва ты мне скажи, что сам думаешь? Я тебе много лет доверял в Аскхаддгейрде как своему собственному оку, и сейчас точно так же считаю. Чего ожидать нам в ближайшее время?
– Крови, тиу?рр. Крови… – хмуро пробурчал долговязый Агиль, почесав бороду, – глянь, сколько слетелось тут алчных до Красной Палаты.
– Как на свежую падаль ягнятники с сипами… – сквозь сжатые зубы процедил Прямой тихо, озирая входившие в Вингу загоны воителей.
– Во-во! Не верится мне, что их скригги сумеют поладить друг с другом… А дальше ты сам уже знаешь что будет – когда вместо слов начинают решать споры сталью. В Распрях Городов было меньше вонищи, чем сколько сейчас засмердит за владетельный стол…
– Ты верно всё мыслишь, Агиль. Нас тут в Верхней укрепи с людьми Горма едва сотни четыре людей, кто охраняет Высокий Чертог. А это лишь пыль по сравнению со всеми войсками.
– Пока силы спорящих поровну. Но это до первой победы кого-то – а дальше трусливые первыми переметнутся под длань победителя. И кто это будет – сказать не могу.
– И я то предречь нам не в силах… Даже прорицающий Свейн сам не дал мне ответа, увы – что грядёт нам назавтра – тут всё в руках смертных.
– Боги… Жди от них ясности, как же! – покривился Подкова, – а что повелел тебе скригга? Какие отдал распоряжения?
Агиль на миг обернулся к полудню, где вдали по течению Широкой вихрь ветра зыби?л гладь воды, бья волною о берег.
– Может послать за арднурцами? Их же загоны в трёх днях от Бирксведде… Рубящий Меч ещё там, он поможет быть может.
– Арднурцы уходят. Сын Зейда последним отходит на юг к перевалу. Все иные давно уже там, примыкают к тому иль иному из занявших трон на Седалище Твёрдых в занявшийся смуте.
– Так и что будем делать, старшой? Что ваш скригга велел хоть?
– Сигвар теперь озабочен лишь тем, как суметь прочь из Винги все силы противников выставить. Мы же обязаны укрепь сберечь – и не для дома Скъервиров Агиль – а для нас самих в первую очередь, где с тобой наши семьи живут.
Прямой пристально взглянул Подкове в глаза.
– Плевать мне, чей зад будет завтра Стол Ёрлов просиживать. Я не хочу тут пролития крови с насилием, как было полвека назад в доме арвеннидов – когда братья не поделили Высокое Кресло, и один из них после призвав себе в помощь дом Гилрэйдэ втянул Эйрэ в кровавую смуту на многие годы.
– Верно молвишь, почтенный, – буркнул с тревогою Агиль, не отводя глаз от моря закованных в сталь людей многих семейств, всё вливавшихся волнами в укрепь, – Гедда моя-то на самых сносях снова ходит, вот-вот к повитухе – да и первый сын малый ещё. К спокойной жизни у печи с хорошею бабой привыкнуть легко, а вот снова пуститься в скитания в поисках ратного хлеба наймитом уже мне не жаждется, как в Городов Распрях было у нас…
Он мельком взглянул на своего вершнего, наблюдавшего за живым людским морем входивших в ворота воителей.
– Сам ведь знаешь – как оно тяжело начинать всё сначала…
– Знаю… И мне уж не жаждется, Агиль. Стар наверное становлюсь – или размяк тут совсем, пятый год скоро сидя на месте.
– Какое ты стар, почтенный! Ты мужик то что надо – ратоводец каких поискать! Люди стоят за тебя, а не за старого Когтя, пусть тот и платит нам щедро. Это я тут размяк – за тобой лицедеев уже начал в празднества зрить! Даже нравится стало… – поморщился Агиль, – тьху ты, Хвёгг меня жри!
И тише добавил вполголоса:
– Только ты уж молчи – засмеют мои люди совсем как прознают…
– Дурные предчувствия гложут меня что-то, Агиль… – он повернулся к Подкове лицом, встретившись взглядами с тем.
– Слушай. Кто из вас хочет уйти – уходите, я слова вам тут не скажу, никого не нареку беглецом или трусом. Не те сейчас времена, чтобы снова геройствовать вглупую…
– А ты что, почтенный?
– Я Скъервир, Агиль – и от этого никуда не деться… – Храфнварр устало стиснул ладонями мшистый камень зубца, – да, мой дом немало сделал дурного за три века его владычества – но кровь предков из жил мне не вылить.
Он умолк на мгновение, хмурясь.
– Уходи сам с семьёй, пока время осталось. Уже скоро тут будет так жарко, что и ардну?рский песок нам снегами покажется…

Подкова пристально взглянул в глаза старого друга.
– Слушай, Прямой – ты наш вершний с десяток уж лет. Ни деньгами, ни службой ты нас не обидел, кем прежде главенствовал. Ты меня за тройную цену? из неволи у Старкеров выкупил пленного, из-под вражеских стрел у Бирксведде за шиворот полудохлого вытянул, головой сам рискуя!
– И ты сам то же самое сделал бы, Агиль.
– Чтоб меня! И сделал бы – потому как ты всем был примером! Другого вождя нам не нужно, пока ты жив. Все люди тебе верны, кто из наших товарищей старых – любого спроси!
– А новые?
Агиль нахмурился, поведя под верховницей плечами.
– За этих пока не скажу… но таких тут не много, почтенный. Моя Гедда и то земляков двух пристроила в укрепь – а Хвёгг их тех знает, кто они таковы… Постараюсь я уследить, чтобы обошлось без измены. Сейчас всё возможно… Затворить бы ворота скорее, а то шляются кто ни лень по стерквеггу чужие, в рот им копыто… – сплюнул он злобно.
– Дурные у меня предчувствия, Агиль… – Храфнварр умолк на мгновение, пристально глядя на шедшее к укрепи море воителей.
– Зрил я давно, что Хатхалле однажды мне станет могилой. Так что собери-ка ты всех наших сотников, и начнём тут готовиться к скорой осаде. Крови не избежать…
– Понял, почтенный, исполню!
Агиль вновь глянул прямо в глаза их вождя.
– Ты сам о дурном вот не думай, смекаешь? Кто гостей на поминках считать начинает заранее, тот и впрямь в норы Хвёгга спешит, как ведь знаешь…
– От судьбы своей скрыться не выйдет, Подкова. Так нам старый Свейр говорил – сам то зривший когда-то.
– Говорил… Только мы сами судьбу выбираем. Сами слепо плетём свои нити – и сами их режем вслепую.

–Эх, хорошо тут нам жи?лось… – вздохнул Агиль, оглядев лежавший под ними стерквегг, переполненный воинствами разных семейств, – да за всё час приходит платить…

Когда гонец Когтя ни с чем возвратился от скригги Несущих Кровь Дейна, посланный к тому с просьбой о руке его братовой дочери для старшего сына главы дома Скъервиров, хранитель казны и печатей был раздосадован нежданной утратой наилучшей возможности сохранить власть их орна, примирившись с первейшим среди старых дейвонских домов и тем получив их поддержку. Доннар Бурый хоть и доселе не простил его роду убийство двух братьев обоих ветвей, однако он слыл человеком разумным, понимавшим всю хрупкость нынешнего мира среди многочисленных семейств. Брак его племянницы со старшим сыном Сигвара мог бы смирить недовольные орны Прибрежий и Юга, согласных склониться перед союзом владетельного дома с семейством Несущих Кровь Дейна. Хрупкий мир был бы возможен, ступи потомки первых дейвонских правителей в Красную Палату хотя бы ногой их невесты для Горма Меткого, чьи будущие дети унаследуют дальше Стол Ёрлов в замирении двух могущественных домов.
Но почтенный Доннар отчего-то вообще не ответил на этот вопрос – ни несогласием, ни гневом, ни даже единым словцом в обратном письме – лишь о делах ратной жатвы вёл речь там. Словно и не было прочитано им то послание. Да и невеста та как в воду канула, точно одедраугр её поглотил из походного стана, как рассказали в посланиях Когтю надёжные люди из воинства.
И это означало лишь усиление бедствий их пошатнувшегося семейства. Нельзя было Скъервирам единолично владеть Высоким Чертогом, в котором отныне не обитало законного и признанного всеми домами правителя Дейвонала?рды. А значит, прочие великие орны скоро потребуют себе прежнюю власть у их некогда всесильного и богатого семейства…

Храфнварр не ошибся. Сколько бы не прозвучало в Хатхалле разумных речей и старинных законов, скригги собравшихся в Винге семейств так и не смогли договориться по че?сти о том, кому по преемству достанется в Красной Палате пустующий ныне Стол Ёрлов. Поддерживаемые Ройгом Твёрдое Колено, могущественным владетелем Ве?стрэсъёлхёфне и всех Островов и Прибрежий, союзные ему скригги и все прочие на ходу примыкавшие к ним как к сильнейшим союзники дружно наседали на слабеющих с каждым днёмСкъервиров – требуя своего.
Старый Сигвар пытался собрать вкруг себя ещё верные орны и пользуясь их поддержкой выбрать для сына невесту из дома одного из союзников. Даже некогда выставленная им из Хатхалле вдова Уннира пылко встала на сторону давно враждующего с ней Когтя – уповая по древнему закону о властопреемстве посадить за Стол Ёрлов старшего из своих сыновей как племянника Къёхвара Стейне, раз ветвь того пресеклась на скончавшемся Вигаре Малом, а наследники скригги так неугодны владетелям Юга с Прибрежьями.
Но уже было поздно.
С отказом Несущих Кровь Дейна от брачного союза с наследником Когтя, о чём вскоре стало известно и остальным, все прочие великие семейства противников Скъервиров всё более громко требовали уже не свадьбы Горма Сигварсона с иной из невест. Всё громче уже раздавались их голоса с требованием скорого выбора нового владетеля – и не из хозяев Хатхалле – не желая тем видеть за Столом Ёрлов даже детей Уннира, чья настырная мать Трюд тщетно пыталась добиться их признания будущими владетелями согласно преемству власти в роду, потрясая ветхими древними часословами и родовыми свитками своего дома.
И если в Высоком Чертоге пока ещё грохотали посохами по полу громко сварившиеся скригги семейств, то на торжищах и проездах встревоженного ходагейрда уже начала литься кровь их стакнувшихся в сшибках людей. Вспыхивали подпаленные дома и возы, перетягивались через дороги железные цепи, жалили стрелы, звенели мечи, вздымались на пиках окровавленные головы врагов той и другой стороны.
Мать Костей жадно скалилась в ожидании жатвы…

Вечером, когда Гвенхивер притушила почти все светильники и уложила детей спать, он обнял женщину, садясь на скамью подле той – легонько отстранив ладонью её вечную вышивку на пялах и встретившись взорами.
– У меня дурное предчувствие, жена. Боги редко бывают щедры, чтобы не забрать потом больше дарованного…
– Всё так дурно теперь в ходагейрде? – она тоже видела пугающие события последних двух дней, многое слыша от Сигрит и почтенного Брейги, и сегодняшняя тревога мужа передалась и его верной тени.
– Был бы здесь скригга Дейнблодбереар, я бы верил ещё, что Бурый сумеет своей волей примирить сварящихся. Но тот далеко на полях битв, там грядёт у Высокой Дубравы решающее сражение с арвеннидом – а здесь стаей собрались на падаль голодные волки в одеждах. Подавай им Стол Ёрлов для каждого!
Она молчала, с тревогой внимая ему, и взволнованно впила иголку в край вышитой ткани – неотрывно взирая в спокойные, как затихшая в безветрие луговая трава глаза Храфнварра.
– Послушай, Гвенхивер. Может я не смогу защищать вас всё время… и я не всесилен. Есть ли у тебя кто из надёжных людей в городище, подальше от Высокого Чертога и Верхнего Города– кто мог бы укрыть тебя и детей в случае беды? – спросил он.
– Да, есть! – торопливо кивнула дочь Каменной Тени, – Лейф Хромой, красильщик из Среднего городища.
– А-а – купец, что шитьё твоё жалует, серебра не жалея за нить… – усмехнулся Прямой.
– Человек он надёжный, и укроет нас всех в своём доме. Я извещу его, он немедля нас примет! – Гвенхивер рванулась было к дверям, но муж удержал её за руку.
– Моё место здесь. Мой орн, как бы он не был порою дурным, всё же мой орн, моя кровь. Я Скъервир, и буду стоять подле родичей как то и должен…
– Одумайся! – вздрогнув, точно в руку ей впились кошачьи колючие когти, она обхватила его обеими ладонями за щёки, притянув к себе, – Сигвар ни за что не уступит им власти! Он ляжет костями на пороге Красной Палаты, но Ройгу не сдастся! И ты умрёшь рядом с ним!
– Не хорони меня раньше времени, Гвенхивер. Я ещё не отправился в змеевы норы, как большинство из моего семейства за эту войну.
Она в испуге пала перед мужем на колени, обхватив его обеими руками за ноги и отчаянно рыдая.
– Молю тебя Всеотцом, молю всеми богами дейвонов – не иди с ним, прошу! Ты не обидел меня ни единожды – ты, Скъервир из этого проклятого дома – так зачем ты сейчас меня ранишь страшнее, чем некогда Нож? Я твоя жена до скончания жизни, мать твоих деток – я ношу здесь твоего сына! – она с силой притиснула его правую ладонь к своему ещё незаметному под одеждами животу, где снова билась подаренная им в начале лета новая жизнь.
– Так зачем ты так хочешь меня вновь измучить от страха? Молю тебя – будь здесь, останься со мной!
– Успокойся, Гвенхивер, успокойся… – он поднял её на ноги, обнимая и прижимая жену к себе, гладя ладонью её долгие огненно-рыжие волосы, – ну что ты так вправду, дрожишь вся?
Рука его так и лежала на ткани одежд, осторожно касаясь её живота.
– Говоришь, снова сына?
– Так Соль предрекает… – она всё не могла унять слёзы, двумя струйками быстро бегущие по побледневшим щекам, – останься, прощу тебя…
– Ну хватит тебе, милая… Я и тебя с Бродди и девочками защитить должен, не одного только Клонсэ с семейством. А его враги не будут судить, кто из Скъервиров добр, а кто плох – всех перебьют, если я допущу их людей в Верхний город. Так что едва я дам знать, немедля уходи к своему купцу вместе с детьми. Я позже приду за тобой.
– Поклянись, что придёшь!
– Приду.

Клясться в том он не стал – зная, сколь опрометчивы часом бывают зароки…

– Ты смотри, что творится! Да чтоб меня… Вон и купцов уже дворища грабят!
– Где?
– Да во всём Нижнем городе! Полыхает огнём!
– А где стража хоть, чтоб их Шщар драл?
– Вон где – бьётся с врагами владетеля!
– Или сама кого грабит теперь под шумок…
– Ну времена!
Бундин прислушался к их разговорам. Он и так в охранении стоя на страже их Северной укрепи видел отлично пожары и драки, все копейные сшибки и конный наскок друг на друга. Городище как будто полено под острой секирою кольщика всё разделилось надво?е. Против стягов владетелей Скъервиров в вихрях закатного ветра вовсю трепетали знамёна семейств Утир, Морк, и десятков иных к ним примкнувших. Все три прочие малые укрепи стали оплотами недругов Когтя – и лишь их стерквегг был на отшибе, оставаясь ничейным – под знаменем Дейнова рода, но под твёрдою властью Копыта.
– А мы сами-то будем теперь за кого – а, Три Жала? – спросил кто-то у шедшего к ним вожака.
– За себя! – северянин ответил как будто отрезал, – почтенному это виднее как быть! Ну-ка – расселись чего, точно девки к гаданью?! Приоденьтесь-ка – вот вам обнова, почтенный велел. Ничейный, лови!
Бундин поймал отшвырнутый ему земляком туго набитый мешок, доставая оттуда чужие одежды со знаком различных семейств. Иные ещё были в свежей крови. Явно содраны с павших в боях по всему городищу.
– На какого то Хвёгга – а, Жало? – фыркнул один из помощников Брейги, – Мы чего – дому Гунноров служим теперь? Их тряпьё же!
– А у меня так и то Лэ?грисве?йны какие-то! – поддакнул второй, развернув их одежду и подняв повыше.
– Пригодится… Сейчас время такое – что каждый тут сам за себя, –буркнул Трестингур.
– Это точно! Сейчас столько ларей без присмотра… – поддакнул один из товарищей Брейги и их же сородич, – кто толковый – за ночь может взять как за три года службы! Так же, Жало?
– А кто решительный – так за всю сразу жизнь… – ухмыльнулся помощник Копыта, – как довелось так однажды на севере в…
– Брейги – старшой тебя кличет! Живее к нему! – оборвал его речь вестоносец, ворвавшийся в двери.
Бундину тоже досталась чужая одежда – верховница с парящим в лазурной выси белым соколом Альви. Натянув её поверх брони он опять сел на камни зубца, свесив ноги со стен и взирая на пламя пожарищ, что озаряли просторы дейвонского гейрда владетелей, чёрным дымом вздымаясь как страшные знаки беды.

К парню неслышно как тень подошёл вдруг сам старший. Хугиль взложил на плечо парня руку, обращаясь к тому.
– Ты ведь с нами, Ничейный? Как клялся?
Язык почему-то едва повернулся во рту, когда Бундин хотел дать ответ для Копыта. Но он кивнул, одобрительно молвив:
– Как клялся. Зароки ломать не по мне…
– Вот и славно! Надёжный ты парень, умелый в бою, как заметил давно я. Ты смотри – наготове сам будь – и коль что будет видно, как дело пойдёт, своего не теряй.
– Что за дело, почтенный? Мы вроде же служим владетелей дому, как клялись… – спросил того Бундин.
– Поживём до рассвета – увидим, кто будет тут завтра владетель… – хмыкнул Копыто, с ухмылкой взирая на пламя пожарищ во всём ходагейрде, – кто кого тут возьмёт в эту ночь. Дело их – меж собою бодаться. А сейчас такой час – каждый сам за себя, как ты видишь…

В тот вечер, медленно переходивший в безлунную ночь, рок обрушился на Высокий Чертог.
Пользуясь тем, что стан всех ушедших из Красной Палаты противников Скъервиров отошёл до рассвета ко сну, решением отчаявшегося уже достичь мира с противником Сигвара его сын Горм во главе верных свердсманов с оружием конно ворвался туда и перебил там немало враждебных их орну воителей. Скригги большинства их семейств были схвачены, закованы в цепи и брошены скопом в темницы Хатхалле. Вслед за этим все ратные силы союзников дома владетелей вышли из укрепи и обрушили свою мощь на заго?ны соперников. Кровь рекой потекла по камням узких тёмных проездов и площадей, когда сотни воителей гибли в ночи? под ударами пик и секир, и кони топтались по павшим и раненым, вытесняя врагов дома ёрла из Винги. Смерть пришла в ходагейрд, незримым серпом пожиная сок жизней.
Войска Скъервиров сумели копейной стеной выбить прочь обезглавленных недругов вон за Большие ворота и продолжили дальше теснить их на пустоши и поля, с наступлением утра стремясь дать решающее сражение – а большинство раненых союзников были перенесены слугами и воителями в лечебни Верхней укрепи и Высокого Чертога. После этого бдивший порядок Подкова велел снова закрыть все ворота стерквегга и усилить охрану на стенах. Он, равно как и его опытный вершний, ясно всё понимал, что сейчас в ходагейрде кроме них и совсем редкой стражи Хатхалле уже не осталось каких значительных сил на стороне дома Скъервиров. И если так, то в это самое время они лишь одни с двумя сотнями воинов вынуждены оберегать ту твердыню, где так мирно жилось последние четыре года и ему с появившейся семьёй, и многим прошедшим подле Храфнваррадолголетние выправы и Распри Городов товарищам.
– Следить за проездами, никого не впускать без повеления Прямого! Только если привезут раненых, кто из наших – тех допускайте! – отдал он приказ охранявшим въезд в укрепь.

Когда Подкова ушёл на другие ворота, а стерёгшие проезд стражники не торопясь продолжили обходить долгую стену стерквегга с полночного бока, один из них – взятый в укрепь лишь летом – немного отстал от товарищей. Вынув из-за голенища сапога небольшую оструганую дощечку, он вытащил короткий поясной нож и торопливо начертал на ней несколько знаков его остриём, прячась в тени возвышавшегося над мурами ху?гтанда. Затем, последовав за товарищами он снова приостановился у следующей клычницы, и оглянувшись по сторонам сбросил дощечку вниз.
Недалеко от стены со стороны Среднего городища в тени домов уже кто-то его поджидал. Чёрные тени стремительно бросились к павшему им под ноги посланию, и так же поспешно исчезли во мраке, а стражник продолжил идти по камням переходам от клычницы к клычнице, удерживая на плече долгое древко шипца.
Миновала едва половина восьмины, когда во тьме Среднего городища к воротам стерквегга торопливо катясь устремились запряжённые быками возы. Люди, что лежали в соломе навалом один на другом, были обмотаны окровавленным тряпьём – у кого руки или ноги, иные без чувств с окрученной головой. Многие из них были одеты поверх их одежд и брони в накольчужницы со знаками Скъервиров или иных им союзных домов, и те же стяжки трепетали на вознятых ввысь копьях у возниц. Стоны сквозь боль и проклятия сопровождали возв по дороге до самых ворот.
– К лекарям скорее! – донёсся наверх крик возницы с первого воза, замершего у закрытых ворот, – тут люди из Гунноров и сам Освир Долговязый! В голову ему угодили клевцом!
Он торопливо указал рукой с горящим смоляком на лежавшего ниц в дорогой броне-плитчатке человека с родовым знаком Гунноров на груди. Голова того была обмотана кровавым тряпьём.
– Назовись! – окрикнули его дозорные над воротами, ожидая верного отзыва.
– Огненная Смерть! – отозвался возница, промолвив сегодняшний отклик, – открывайте скорее! Не то к лекарю не успеем мы с ним! И остальных очень много тяжёлых!
– Свои, пропускай! – донеслось из-за ворот торопливое.
Заскрежетал по металлу проёмов засов, и цепи начали приподымать закрывавшую вход кованую решётку, а огромные створы дверей стали распахиваться, открывая проезд в Верхний город. Первый из возов медленно сдвинулся с места.
Подкова издали услыхал в ночном мраке скрежет петель отворяемых в укрепь ворот, и кинулся посмотреть, кого принёс змей в поздний час – свои ли то едут, кого без их с Храфнварром ведома пропустили вдруг стражники. Но ещё на бегу с полыхавшим в руке смоляком он заметил, как въехавшие возы внезапно остановились, преградив въезд последнимиз них. Перевязанные тряпьём «раненые» дружно взвились с окровавленной соломы на ноги, схватив своё лежавшее прямо у рук либо укрытое под собоюоружие и набросились на не ожидавших засады дозорных. Один за другим защёлкали спускаемые замки крестовиков, разя клиньями стражу на стенах. В это время люди с запершего ворота воза торопливо подняли с него тяжёлые обрубки брёвен, которыми подпёрли поднятую вверх решётку, не давая теперь опустить её вниз никакоювозможностью.
Не успел ещё Агиль и озлословить, помянув зубы Хвёгга на шеи врагов и тех дурней из стражи, кто их пропустил как бараны волков в овчих шкурах, как из тёмных проездов Среднего городища в раскрытый проход словно темуравьи по тропе стали шустро вбегать всё новые и новые копейные недруги, занимая надвратную вежу ссоседнимистенами. Он ещё ощутил, как в плечо ему впился тяжёлый шип клина, свалив с ног на твёрдые камни прохода.
А затем началась бойня…

Старый Сигвар устало полулежал на кресле в Красной Палате, прикрыв глаза и отложив в сторону измятые свитки самых свежих донесений с разломанным воском печатей. Давно угасло бившееся на обугленной нити светильника пламя, и в сердце Ротхёльфележала мертвенная ночная тьма.
– Отец! Оте-е-ец!
Тяжело дыша от усталости в Красную Палату вбежал забрызганный кровью поверх брони Горм и принялся тормошить за плечо дремавшего родителя. Коготь поднял на него глаза, услышав за окнами смертные вопли и звон стали – и сразу всё понял.
– Беги, сын. Хоть ты уцелеешь.
– А тебя я что – им тут оставлю? Поднимайся скорее, успеем убраться отсюда!
Он торопливо задвинул на прочный засов затворённые двери.
– В городище нас не отыщут – а там и успеем дождаться тех наших людей, кто вернётся сюда. Мне бы сейчас хоть один когур пешцев – уже бы в крови захлебнулись эти скоты! Дурень я был, что всех в поле отправил!!! – Горм в ярости стукнул кулаком по укрытой раскрытыми свитками прочной столешнице.
– Пойдём, не сиди же! – потянул сын отца за ладонь.
– Стар я уже, чтобы прятаться. Уходи, пока есть ещё время.
Горм вытер со лба холодную испарину ужаса, охватившую его в первый миг осознания конца, когда он бежал сюда за родителем, услышав шум битвы в Хатхалле и отбиваясь от первых ворвавшихся внутрь – зарубив там троих. Вдруг он почувствовал ту же усталость, что и сам Сигвар, презрительно зривший на затворённые двери из Красной Палаты, откуда вот-вот прибегут их убийцы – не желавший на старости лет как отстраивать заново всё им созданное, так и молить о пощаде всех тех, к кому сам жене знал снисхождения прежде.
– Как ты сказал, отец – буду ли я стоять подле тебя, когда час придёт? Вот я.
Сигвар сжал в пальцах ладоней руку своего старшего отпрыска, точно подбадривая его.
– Спасибо, сын… Только зря ты собой теперь жертвуешь. Лучше жить молодым, кто начать всё сумеет нано?во. Уходи, пока время осталось. Тебе есть защищать кого нынче…
– Не хочу умирать я – но и тебя оставлять не хочу. Зря тебя я бранил иногда – ты не узой мне был, а щитом для семейства.
Гормумолк, слыша топот за дверью и ругань собравшихся там, налегавших плечами на хлипкие створы.
– То, к чему мы привязаны сильно, иногда нас и губит. Только щит я в бою не бросал никогда! А всех Скъервиров всё равно не перебьют до последнего, вы?блюдки…

В доски створок снаружи с размаху ударил таранный торец от бревна, хрустнув треском щепа?вшихся буковых плашек дверей.
Горм умолк на мгновение, взглянув на спокойного точно тот камень родителя – безучастно, без страха смотревшего смерти в лицо.
– Детей я наделал, отцом им не став. Ёрлом не стать мне уже – так хоть твоим сыном побуду…
– Ты и так мне сын, Горм. И иных доказательств не нужно… – голос Сигвара дрогнул.
Младший из Скъервиров ногою толкнул тяжкий стол для письма, преграждая им вход у дверей, куда выбегут вскоре противники, и отошёл от трещащих с ударами створ чуть набок, выбрав место не в самом проходе, где скоро уж ринется све?рзнувший древо препоны противник – и будет с разгона спиною и боком к нему в это время, открывшись железу его кроволивца.
– Веселятся, что хитростью взять удалось им и Когтя… Ну так пусть сначала попробуют дёшево взять тебя, потаскухины дети! За такие голо?вы цена дорогая – слышите, вы?блюдки?!
За дверью в ответ раздавалась лишь брань. Створы лопались, с каждым ударом крошась на куски, постепенно срываясь с пазов и гвоздей.
Сын Сигвара стал перед отцом, заслоняя собой от смотревших на них тёмным смертным проёмом закрытых дверей, за которыми был уже слышен нарастающий топот множества чужих ног, разгонявшихся с новым ударом тарана о хрупкие створы. В руке у него неподвижно застыл приопущенный жалом к ногамкроволивец. Горм вдруг вспомнил о Дис и о сыне – и о прочих, кого он любил, и кого породил – и с надеждой подумал о том, моля всех жизнедавцев, чтобы страшная ночь не затронула все их дома в ходагейрде, обошла стороной, если он сам не в силах их всех защитить, сделав собственный выбор.
– Мы всегда выбираем между плохим и тем большеплохим – так ты сказал? Ну и пусть…

Выбитые торцом бревна двери с грохотом распахнулись, и меч его взвился в удар.

Храфнварр на первую четверть ночи? передал своё ве?ршенство укрепью верному Агилю, дав себе сколько хоть выспаться даже не сняв всей брони, чтобы затем бдить до самого утра в опаснейший час. Однако сон подле семьи был недолгим.
– Прямой, измена! Враг в укрепи, чтоб их порвало! – загрохотал в доски двери тяжёлый кулак Агиля. Голос помощника был совсем слабый, как и сила удара. А где-то снаружи ужераздавались столь близкие крики, стоны ниц оседающих раненных и топот множества ног – и своих, и чужих. Звенело железо, ржали кониврывавшихся в укрепь врагов.
– Беги к этому Лейфу, живо! – сурово приказал он всё понявшей без слов жене, подавая ей на руки спящих дочерей – и посмотрел на сына, обратившись к взволнованно слушавшему отца десятилетнему мальчишке:
– Стереги мать! Встретишь врага – бей!
И дал ему в руки короткое метальное копьё.

Много бед выпало на короткий век Гвенхивер из кийна Кинир с того рокового дня, когда она пытаясь спасти жизнь младшего брата сделала выбор и растворила ворота Дуб-э?байн-сле?йбхе перед конным заго?ном Ножа. Но страшнее чем эта ночь смерти её сердце ещё не узрило…
Дворы и переходы Верхнего городабыли полны людей из Дейнова рода и многих прочих семейств старых недругов Скъервиров. Часть стражи они зарубили, прочих пленили в покоях стерквегга спящими и безоружными, и уже брали приступом входы в Хатхалле, выбивая тяжёлыми брёвнами двери и волоча к окнам лестницы. Те немногие из людей её мужа, кто ещё мог сопротивляться, за стеной острых пик отступали по переходам стен прочь из стерквегга, поняв, что удержать егобудут не в силах, даже погибнув тут все до единого от рук большего числом противника. Так успели уйти с семьями раненый клином в плечо Агиль Подкова и прочие старые его товарищи, спустившись по съёмным лестницам с дальней клычницывниз в Среднее городище, укрываясь от преследователей среди тёмных безлюдных проездов междудомов и многочисленных торжищных лавок.
Гудел словно растревоженный улей прежде спящий Высокий Чертог, откуда уже доносились отчаянные вопли избиваемой стражи, прислуги и всех обитателей. Гвенхивер не видела, как воины вершившего малоюСеверной укрепью Вепрева Копыта из орна Дейна рубили мечами и кололи пиками бывших там Скъервиров и их людей без разбора. Она не знала, что было со старою Соль, с её верной подругою Сигрит и добрым к ней Брейги – и всеми детьми их, и прочими тут. Не видела, как северяне из воинства Хугиля жалили сталью мечей уже мёртвых родителей Гудрун – а саму её резким ударом в лицо повалили на пол, избивая ногами и заглушив её горький отчаянный вопль, не давая той вырваться, разрывая на ней одеяния. Не видела, как тщетно пытаясь спастись от безжалостной гибели выпал из оконицы горящего книжного схо?рона прямо на камни младший из сыновей Сигвара Ульф, а в Красной Палате были схвачены защищавший отца старший Горм и сам Коготь – и как пронзённые жалами копий ещё живые были взняты на их долгих древках ввысь над ликующими под кровавым дождём победителями рухнувшего в эту ночь в небытие правящего семейства, чья суровая трёхвековая власть над дейвонскими уделами и домами завершилась с такой же жестокостью, с какой прежде вершила и она сама, пожав нынче бурю, в которой гибли виновные и невинные…

Ничего этого она не узрела. Гвенхивер следуя за догнавшим их мужем торопливо несла на руках перепуганных дочерей, когда уже у раскрытых безмолвным провалом дверей в нужный хугтанд им встретились четверо – трое мечников и копейщик в одеждах домов Лэгрисвейнов и Гунноров – преградив их дорогу на волю.
– Держи этих! – донеслось до неё из разрываемой отблесками смоляка темноты.
– Не уйдёте, вы?блюдки!
– Эй, Ничейный – ты где там? Сюда!
Храфнварр оттолкнул от себя ближе к матери юного Бродди, прикрывая его за своею спиной. Метким выпадом с перехватом лезвия правой рукою в пальчатке Прямой свалил первого, захрипевшего кровью из губ, чью броню в стык полос на груди проколол его меч.
Резко взвилось в броске древко пики противника, устремляясь железом вперёд. Отступив на шаг вбок он сумел отстранить крестовиной его смертоносный удар, устремив копьё вниз – затем выкинул жало блодварпэ вперёд и пронзил им гортань безоружного недруга – за мгновения сразу надво?е убавив число тех, пытавшихся их окружить.
Ловко кружась в узком месте меж стен он не давал двум последним напасть на него одновременно, сам тесня их и атакуя, всё время укрываясь за одним как за щитом от второго – и закрывая собой от семьи. Пара резких ударов тяжёлым навершием в голову оглушили противника, едва не свалив того с ног, сбив с макушки открытый шелом, загремевший по камню проезда. Однако внезапно ступня Храфнварра резко запнулась во тьме о лежавшего ниц им убитого первого – и пытаясь сдержатьравновесие он чуть привскинул левицу…
Этого краткого мига заминки хватило, чтобы последний противник преодолел вдруг ослабшую этим защиту Прямого. Резко шагнув к сыну Торда он метко ударил его кроволивцем в раскрывшийся бок прямо под руку, пробив жалом полосчатку вместе с подбойкой.
Гулко лязгнул о камни упавший из резко разжавшихся пальцев клинок с меткой славного мастера Хроссмунда – заглушив звук осевшего тела – откатившись под ноги замершей в оцепенении женщины.
– Из Скъервиров этот выползок тоже… кончай! – сплюнув кровь из разбитого рта в дикой ярости прохрипел потерявший клинок в сшибке третий, запыхавшийся и оглушённый ударом Прямого по голове.
– Так это же…
– Да срать мне на то – добивай его, гада!!!
Мечниквскинул в руках перехваченный в обе ладони за черен багровый на жале клинок, размахнувшись в удар.

Крики и мольбы не трогают этим сердца что людей, что богов – это дочь Ллугайда прежде постигла давно, когда Нож её силой увёз из сожжённого дома с пленёнными братьями. Лишь упорство и твёрдая воля берут собой верх над чужою жестокостью. Но в этот миг выдержка изменила ей, и женщина словно оцепенела – не в силах спасти здесь того, кто хоть был и одним из числа сокрушивших судьбу её Скъервиров, но кто за своё благородство потом стал ей мужем и отцом ихдетей – и кто стал любим ею.
Так и застыв на месте с испуганными дочерьми на руках она не в силах была сделать и шага, чтобы попытаться защитить упавшего под ноги убийцам Храфнварра, округлившимися от ужаса глазами глядя на вскинутый в руках окровавленный острый клинок – точно не веря в происходящее… что так не должно быть – но так есть…

Этот шаг без раздумий сделал юный Бродди. Перехватив копьё жалом вниз мальчик вскинул ввысь древко и сильно метнул его, как и учил прежде отец, целя в державшего теперь над ним меч – попав прямо в бедро сквозь кольчужные кольца с подбойкой.
– А-а-а-а… – тот, сгибаясь и падая ниц, выронил блодва?рпэ из пальцев, пытаясь выдернуть из глубокой раны жало копья, пробившего ему бедренную жилу, откуда алевшим потоком на камни струёй побежала горячаякровь – тщетно стараясь заткнуть её гибельный ток.
– Ах ты… ты… Скъервиров выщенок… – теряя сознание прохрипел он от боли и смолк, распростёршись на камни.
На миг ошалев от увиденного последний из недругов вскинул к удару подхваченный из-под ног кроволивец, в ярости бросаясь на кинувшегося за клинком Прямого мальчишку.
– Зарублю, сучонок! Убьююю!!!
Но тут опомнившаяся Гвенхивер спустила испуганных дочерей с рук на землю, оттолкнув их к стене, и проскользнув сбоку от кинувшегося на безоружного сына врага вырвала древко из тела четвёртого – и так же резко, с размаху всадила его остриё прямо в спину последнему. От неумелого удара о полосчатую броню жало копья обломалось по втулке – но она уже не останавливаясь продолжила бить выронившего клинок и тщетно пытавшегося защититься руками ещё живого дейвона.
– Что же ты делаешь, женщина?! Что же ты… да постой же! Стой, Скъервирова сука! Сто-о-ой!!! Аа-а-а-а-а… – испуганный вопль перешёл в дикий визг страшной боли и хрип, когда Гвенхивер безжалостно колотила его прочнымм древком по голове и уже обвисавшим рукам, не взирая на алые брызги, летевшие прямо в лицо– с каждым ударом всё ниже и ниже пригибая слабевшего недругак камню, пока тот с размозжённым лицом не затих там забитый до смерти.
Видно рок её был таковым – вожделеть всем мужам дома Скъервиров… и лишь смерть приносить им вокруг себя некогда…

В этот миг к ним из тьмы вышел пятый противник, сжимая в ладонях залитое кровью копьё. Белой меткой на синем сверкнула во тьме на груди распростёршая крылы парящая птица. Взняв своё остриё он шагнул к без боязни встречавшего недруга мальчику.
Глаза Бродди и Бундина встретились. Сыновья двух отцов, из которых один твёрдо знал кто он есть – а второй от того всё стремился укрыться – и кто даже не знал друг о друге. Парень, забрызганный кровью, вдруг встретил взор мальчика с долгим тяжёлым клинком в его ручках, в коем не было боязни – взор, готовый убить без раздумий и колебаний. Взор, такой как и собственный – может быть…
И теперь волей рока – и собственным сделанным выбором – Бундин вдруг вразуме?л, что стремясь убежать от себя стал таким как они. Злозачатый во гневе, рождённый в слезах, сам не зная кто есть – он теперь выбрал ту же дорогу, вслед за Хугилем нынче творя тут всё то, весь тот груз позабытых убийств его предков – от чего его сердце стремилось укрыться вдали, позабыть, просто жить. И монетку ту кинул он сам – оказавшись зачем-то теперь в этом месте резни и погибели, став таким же убийцей… уже дважды предатель себя и иных.
Бундин устало швырнул наземь пику, развернувшись и прочь уходя из залитого кровью убитых прохода меж стен. На ходу сорвав с плеч накольчужницу с символом Альви сын Иннигейрд молча направился к выходу, повстречав там двоих из товарищей, бежавших сюда на шум стычки – а за ними уже среди тьмы показались другие, ведомые Жалом, пихавшим за пазуху толстый монетный кошель. Он с безразличием вырвал из ножен клинок и с размаху свалил сталью первого – разрубив ему шею с ключицей. Второй лишь успел вскинуть древко секиры, укрывшись за ним от клинка – но от ложного выпада Бундина скрыться не смог, получив удар прямо в живот и осев как мешок. Затем третий.

Он вспомнил, что мать его всё же любила… Суровая, твёрдая, с волей прочнее железа – она ласкала и крепко сжимала ребенка в объятьях – и лишь ночами вдруг горько и тихо без звука лила свои слёзы, взирая на сына – точно тщетно пытаясь узрить в нём черты? одного из двоих, хоть кого-то, понять…
Все рождаются голыми в кро?ви – и грехами отцов не обвешаны. Лишь потом мы становимся теми, по какой нам дороге стремиться милей. Но он точно сам будет из тех, кому несть этот груз их злодейств нет стремления больше. И плевать кто он есть для других – он сам тот, что он делает в жизни, живя по чести? – как сейчас… Видно так было нужно – избрать этот путь, погрузиться в ту кровьи быть здесь, в это самое время – для себя, и для этих детей, что тревожно застыли за ним подле матери с телом отца на забрызганный алым камнях.
Уже Трижды Предатель – и пусть… И до ворот из залитого кровью стерквегга, за которыми был целый мир, была жизнь, оставалось не так уж и много – лишь какая-то сотня шагов – и всего лишь семь-восемь рассыпанных по? двору порознь противников – прежних товарищей, с коими путь лишь во тьму. Он сумеет. Он должен. Так надо…

Когда шаги северянина стихли во тьме, мать обернулась к ребёнку.
– Веди Айне и Айфе, сынок, – твёрдо сказала она не потерявшему мужества мальчику, державшему правой ладонью за ручки испуганных малых сестёр и стиснув в леви?це отцовский клинок. Отдышавшись от усталости дочерь Ллугайда оглянулась по сторонам – нет ли поблизости тут и других их врагов, чьё железо гремело во тьме, не достигнув бежавших к спасению, препынённое кем-то у самых ворот, где кипел смертный бой, до сих пор не стихавший.
Гвенхивер схватила лежавшее тело супруга за ворот брони, и с усилием потащила к воротам в стене, откуда был выход к спасению в Среднее городище – рывок за рывком, шаг за шагом… Она не знала, был ли жив ещё Храфнварр или уже мёртв – она просто тащила его за собой, тяжёлого точно скала, оставлявшего из раны в боку багровеющий след по камням, не желая бросать одного.

Путь в наполненной ужасом бойни ночной темнотеходаге?йрда до дома служившего верно ей многие годы красильщикаЛейфа был страшно далёк и опасен, но забрызганная кровью Гвенхивер с трепетавшим под сердцем ребёнком во чревеот усталости стиснула зубы – веря, что сил у неё на то хватит, пусть и ноша её тяжела – и продолжала тащить тело мужа вперёд…

ГОД ЧЕТВЁРТЫЙ …СЛОВНО НАДВОЕ РАЗОРВАВШИСЬ… Нить 7
Седмину спустя Р’уайг Ламн-а-слеана шли вдоль позалесенныхкряжей и старогорий дейвонских Помежий всё дальше к полу?ночной стороне. Сюда следом за ними шли прочие ратные силы владетеля Эйрэ с загонами кийнов. Так стекаются дружно в один преогромный поток прежде тёкшие вольно ручьи и речушки, воедино сливаясь в могучее речище и круша своей пенной волной неукротимого течения все встреченные препятствия в их неистовом беге к далёкому морю. Илюди, нёсшие вечноголодные сталь и огонь, собирались в единое воинство, прежде раскиданное по Помежьям и прочим уделам десятками мелких и крупных ватаг и заго?нов, направляясь навстречу решающей битве, которая вскоре должна была где-то схлестнуть эти два противоборствующих бурных потока.
Двигалось на север и войско дейвонских семейств, собираясь под стягами Доннара Бурого и верных ему домов Дейвоналарды. Скригга Дейнблодбереар понимал, что иным способом ему не преломить уходившие от его сильных воинств быстрые конные заго?ны людей арвеннида, ускользавшие от них точно вода из-под пальцев и постоянно жалящие исподтишка – а удержать ключевой для удара на Вингу с полночного бока оплот у Высокой Дубравы перед шедшим туда столь могучим числом и с осадными снастями воинством Эйрэ теми сидевшими в тверди людьми без подмоги не виделось просто возможным. Потому он готовился выманить как можно больше сил недруга в одно место, дабы встретиться с ними лицом к лицу в скорой решающей битвеи, какаяи определит чью-то победу или поражение в этой войне. Разослав прочим ратоводцам дейвонского воинства и выступавших с ним орнов свои повеления конными гонцами и голубями, он устремил вверенные ему тысячи в том направлении, где по доходившим от лазутчиков слухам шли ратные силыпротивника – намереваясь их встретить там прежде, чем к войскамНеамхейглаха присоединятся все выставившие в этом году своих ратников кийны Помежий и Эйрэ, и теперь целиком уж подвластных тому всех союзных земель – в том числе и замявшие свару с владетелем Конналы, чьи люди теперь снова шли подле Бейлхэ.

Рати обоих народов с союзниками двигались к северу, ожидаятам встречи друг с другом, точно отыскиваяподходящее для того место, где смерть получит свою жатву голов сполна.
Рати шли к северу. И дочь Конута Крепкого, весь этот час следовавшая туда с когуром Херуда Бычьей Башки не могла не почувствовать этого – что сюда идут все её кровные родичи, от которых она сама прежде отринулась – и что где-то с противной от них стороны идёт он. И что эта последняя встреча их там неизбежна – на этот раз вправду последняя…

Гуннар вбил кол опоры намёта в корнистую почву прилеска. Отложив топор в сторону он взял из-под ног два мотка конопляных верёвок растяжек. Подле него суетились десятки и сотни товарищей, устремляясь скорее разбить новый стан, став на отдых в полуденный час, дав передышку усталым коням и быкам, и самим в край измотанным людям, что прошли от вчерашнего вечера долгие сотни полётов стрелы, поспевая за ходом лазутчиков, что стремились найти вражье воинство.
Сжав в ладони под мокрой от пота прокисшей рубахой дедовскую скъюту – его половину – он молча взглянул на восток. Там, за облачным краем окру?га земли над синевшею кромкой лесов был противник, на чьё воинство завтра они уже выйдут лоб в лоб, устремляясь к решающей битве. Где-то там были те, кто убил его брата… но сам отчего-то сын Харла не чувствовал вовсе единства и с теми, кто шёл с ним все долгих два года – он, потомок Ульфстюра Предателя Трижды, чья немеркшая слава как зме?я печать до скончания века легла и на них – его крови изменника и многоубийцы.
«Может славой затру его имя…» – сказал он тогда на прощание дяде, ступая на зыбкие доски смолёного днища речного коня Челновода. Но память вернула ему и слова его родича, камнем упавшие прямо на сердце – и вторил им презрительный мрачный ответ северянина там в Свартэикфъяллерн: «эту славу и десять колен не отмоют…»
«Отмою!» – ударил он молотом в новый колок, загоняя еловую палку в подзолистый дёрн луговины у леса.
«Себе сам ты лжёшь…» – с горькой, едкой насмешкой шепнул ему голос в душе, – «ибо всем то неважно, кто есть ты, что сделал и сделаешь – слава его трижды то перевесит»

– Эй, Хеннир – и ты тоже, Гутторм! Вам напоить скакунов. Освир – а ты варишь жорево! – крикнул своим он. Люди его десятины, кто был тут поблизости занят набросом намётов, продолжили дело, а указанных трое бойцов торопливо занялись порученным. Закурился дымок от кострища, и на шаткой треноге повис почерневший закопченный глиняный круглый котёл, в чьей утробе забулькала каша на сале, куда Освир кидал крупно резанный лук и пажитник для запаха, и солил от души.
– Есть не хочешь, старшой? – вопросил у него дважды старший годами за Гуннара Астли Плетильщик из Бъярни, жуя остывавшую кашу, – или может живот прихватило как Торду?
– Торд же, дурень, хлебал завчера из колодца того перетухшего воду – вот и гадит теперь как дождливая туча! – насмешливо хмыкнул товарищам Гутторм.
– Что ты ржёшь – сам бы так в три дуги закрутился! – осадил того первый помощник Свейр Утка, – тоже жрал бы один многолистника взвар с ольхи шишками!
– Дайте каши хотя бы ему – может влезет уже… А то завтра сражение нам, а он будет как тряпка болтаться в седле… – буркнул Гуннар товарищам.
– Это мигом! – Гутторм взял из мешка ложку с плошкой, и черпнув из котла вязкой каши пошёл в их намёт, где лежал их товарищ, измученный хворью.
– Мне мой дед говорил: «будешь яблоки жрать недоспелые – станешь гадить как пёс!»
– Мало что ли?
– Да нет – на бегу!
Десяток захохотал.
– А мой мне толковал: «чем чище водица – тем твёрже умёт!»
– А мой как-то сказал про такое: «переводишь добро на…»
– Да хватит уже про оно – жрать противно же! – плюнул Плетильщик, вытерев губы ладонью, и потянулся за бутылем с пивом, – мой бы дед за такое по лбу дал вам каждому! Правда, Гуннар?
– Ага… – он кивнул, нехотя жуя кашу.
– А твой дед говорил чего, старший? – спросил вдруг Свейр Утка, ковыряясь с зубах и пытаясь достать там застрявший жевлак сальной жилки.
– Да – откуда ты, Кость? – поддакнул тому самый младший в десятке, северянин из их же краёв Атли Низкий, погодок их старшего, – где твой дед прежде мельничал? Вроде там возле Волчьей Тропы прежде мельницей тою владел жирный Гицур, пока люди его на фръялсталле не выгнали вон за нечистую руку, и не съехал он в Западный Дол.
Гуннар какое-то время молчал, опустив ложку в кашу.
– Не знаю… Не видел дедов я обоих. На Севере где-то, как мать говорила…
И нехотя вновь зажевал кашу Освира.
Змеиная скъюта на шее как мельничный жёрнов под тяжестью слов стала трижды весомей, незримою тяжестью прочно повиснув на нём всем тем грузом минувшего.

Словно сами всезрящие боги своею тропой привели их сюда. Тут, средь ковром укрывавших клыкастые кряжи и гряды густых чернолесий, между усеивавших низины дубрав и ольшанников с горькой осиной на дикой обширной равнине лежала поросшая травами пустошь – точно зловещая плешь на зелёном ковре древних пущ, оточёная с севера петлями мелкой ленивой реки, вытекавшей и снова скрывавшейся в чащах. Видимо неспроста те сплетённые в пальцах Каэ?йдринн незримые нити всех троп привели их сюда в это место, от которого несмотря на всю ту красоту распростёртого перед глазами простора так веяло мрачным, зловещим, гнетущим сердца духом некой беды.

На своём верном Ветре Аррэйнэ выехал в путь вокруг полевого простора, сам осматривая безлюдную местность в поисках возможного укрывшегося поблизостиврага. Шелестело под копытами резво несущегося скакуна разнотравье, и окружающий голую местность живою стеной дикий лес становился всё ближе, вырастая рядами видневшихся там многочисленных всхолмий.
Убедившись, что ни мирно токовавшие птахи в ветвях, ни непримятое следом копыт и колёс густотравье не показали ему никаких зримых знаков о таившемся где-то поблизости недруге – не было слышно ни скрипа осей, ни речей или конского ржания, а ветер не нёс гари дыма костров – Лев развернул жеребца и вернулсяк восточному краю раздола, где уже становились на отдых его утомлённые после тех двух непрерывных восьмин в пути люди.
Приближаясь к тому краю леса и тут он опять разглядел вдоль стеной окружающих эту равнину чащоб невысокие, поросшие дикими травами круглые всхолмия, не сразу бросавшиеся в глаза. Спешившись с коня сын трёх отцов встал напротив ближайшего, озирая поросшие склоны. Через некоторое время за спиною раздался уже приближавшийся топот копыт, и вскоре сюда прискакал его первый помощник из Дайдрэ, грузно спешившись подле ихвершнего ратоводца, застывшего у одного из подобных пригорков.
– Что там высматриваешь, Лев? – зычно окликнул он друга.
Вместо ответа Аррэйнэ молча кивнул на многочисленные круглые шапки холмов, некоторые уже совсем объехавшие и почти сравнявшиеся с землёй. Полуденный ветер шепталв густых травах на их ровных склонах, и под тёплыми солнца лучами в шуршащем зелёном ковре стрекотал незаметный их оку кузнечик.
– Клох-марвэ дедо?вские… – негромко сказал Каллиах, хмуро озирая десятки и едва ли не сотни неприметных на первый взгляд всхолмий, – верно в годы Мор-Когадд были насыпаны после какой большой битвы. Не иначе на этом вот поле тогда и была, – торопливоокинул он взором мертвящую голую пустошь.
– Пойдём-ка отсюда! Дурное тут место, подле мёртвых лишь скайт-ши здесь бдят…
Аррэйнэ согласно кивнул, как-то оцепенело озирая эти возвышавшиеся перед глазами безмолвные мёртвые всхолмия, дышащие призрачным холодом близких к ним врат в бездну Эйле.

Тысячи предков их век назад роком легли здесь в холодную землю после кровавой безжалостной битвы – и а?рвейрны, и дейвоны с обеих сторон, кто судьбой или собственной волей избрал себе стяг их вождей, за кем шёл до конца. С обеих сторон немо выросли эти зловещие шапки тяжёлой багровящей глины, укрыв кости павших. Как давно это было? Из каких тех земель и уделов пришли вы сюда, кого прежде оставили дома бесконечно долго дожидаться своего возвращения? Каковыбыли ваши забытые ныне уже имена, чтовспоминали потом ваши родичи, тщетно шепча их и окликая в напрасном ожидании своих братьев, мужей, сыновей и отцов?
Были ли те среди вас, кто тогда мог подумать, что спустя век над вашим истлевшим в земле мёртвым прахом опятьзатопочут копыта коней, заскрипят разреза?вшие глину колёса окованных сталью возов и огромных метальных снастей, тысячи ног будут так же топтать в скорой битве эту так прежде щедро политую вашею кровью траву, сотрясая простор боевым кличем предков и гремя звоном скрещенной стали до самих небесных чертогов богов? Зрили ли вы в своих снах через мглу, что ваши потомки сойдутся тут вновь для того, чтобы опять утолить ту кипящую кровью их ярость в сердцах, дабы следовать долгу и року судеб, без жалости убивая и сами сверзаясь убитыми – как и было, и есть, и как будет, доколь неизменна суровая сущность людей и природа всей власти, когда говорить начинает железо– и лягут в глубокие ямы могил между вами, свежей кровью изрубленных тел средь истлевших костей своих предков?

Тишину разорвал резкий грай журавлей – внезапный, пронзительный, дико-истошный – и целая стая их взвилась сереющим клином из-за ближайшего к людям кустарника, за которым те птицы таились в сокрытом от взоров болотце. Сын Хидда Бхоллэйнэ вздрогнул, испуганно глядя на этот недобрый столь шинью – всякий а?рвейрн считал дурным знаком узреть перед битвой ту дикую птицу, предвестницу горя и гибели. Аррэйнэ также отринул свой взгляд от могил, провожая глазами взмывающий в небо под хлопот их крыльев клин серых теней – точно падавший в пропасть бездонной заоблачной выси, слыша их сердце рвущую песню прощанья с родными краями – улетающих в призрачный вырай вдали точно души тут некогда павших.
– Шщарова пасть! – побледневший нахмуреныйКаллиах торопливо сплёл пальцами знак оберега, отгоняя дурное знамение прочь от себя, – пора, Лев, поехали. Ты только не рассказывай вот никому, что мы тут увидали – перед битвой встречать эту птицу дурной будет знак… Сразу люди заропщут, что не станет нам завтра удачи.
Аррэйнэ согласно кивнул головой – ощущая, как холодом змея вползло в сердце серою нитью дурное предвестие, током крови отдавшись по жилам в груди – точно он уже слышал тревожные, звавшие сердце его из иного далёкого мира теней за воротами Эйле неслышные прочим тут песни его окликавших по имени духов из бездн, призывавшие внявшего им в свою призрачную обитель. Ибо всякий а?рвейрн, зрящийнеслышные прочим зловещие зовы скайт-ши уж считай что мертвец…

Пустив Ветра рысью Аррэйнэ вновь оказался в разбитом свосточного края той пустоши стане, где его ожидали дозорные и прибывший из шедшего позади воинства арвеннида вестник.
– Лу?айд-лохрэ – владетель Тийре скоро будет тут с войском. Если успеют, то к ночи они уже подойдут сюда с перевала.
– Больше арвеннид ничего не передавал?
– Жмёт тебе руку через меня – но надеется сам это сделать к закату. Просил тебя не вступатьв битву малыми силами, если дейвоны вдруг подойдут сюда раньше него.
– Хорошо. Из дозоров какие вести? – обратился он к ожидавшим его лазутчикам.
– Всё так и есть. Наше воинствоза теми кряжами, а вот Бурый стремительно движется прямо сюда вдоль реки к ближним бродам. К утру он уже будет здесь.
– Правда, пара их когуров с самого севера рядом, в половине восьмины пешего хода– добавил второй из гонцов от выве?дных людей, – жди их совсем скоро, Аррэйнэ.
– Может заранее их разобьём, пока тене слились там с воинством Доннара? К чему нам усиливать врага перед битвой? – спросил вершнего Унлад.
– Каллиах? – Лев бросил взор на товарища, спрашивая его мнения.
– Сразить по частям – это дельно, только пусть сперва сами появятся. А то искать их самим – только напрасно загоним коней накануне сражения.
– Вот так и поступим, – согласился с товарищемАррэйнэ.
– Хорошо, лу?айд-лохрэ, – кивнул головою гонец от дозорных.
– Но следите за тем боком пустоши зорко, чтобы они не проскользнули вдоль речки и не вышли нам в спину с ударом.
– Понял, почтенный!

Привязав Ветра поводьями к колу сбитой наспех из тонких еловых стволов коновязи и налив жеребцу воды для питья в выдолбленное топором из липового ствола корыто Лев отправился осматривать стан – лично проверяя готовность их воинства, надёжность составленных кругом кзащитеот вражьего наступа перекатов с возамис вбитыми кольями между ним, раздавая всем сотникам указания к будущему сражению.
– …так скажу тебе – места ладные тут подле этой Медвежьей горы, – приближаясь, краем уха услышал он речь двоихвоинов, которыечистили взмыленных от долгой скачки коней их десятка и осматривали подковы, подгибая ноги скакунов за бабкуи пробуя прочность в рог вбитых гвоздей. Ноги сами замедлили шаг, слушая речь земляков.
– Точно! – согласился второй.
– Иэта громада на Клох-а-дэ?ир мою точь-в-точь так же походит. Три лета уж не был я дома в Дубравах сам, Коннал – а тут прямо как проняло вот от вида её…
– Точно! Сам с начала войны ведь родного порога не видел, чтобыэто всё к Шщару…
– Во-во! Как там родня поживает, хоть у ветра спроси… Подай-ка мнегвоздь поновее, подкова истёрлась совсем.
– Держи.
Глухо бухнул бойком молоток о широкую шляпку железного клина.
– И по бабе своей заскучал, врать не стану…
– Точно! Мне всё тоже моя часто снится. Хоть копьё потом стёсывай –так с тоски прошибёт вдруг порой…
– В нашем селище всех мужиков на войну за два года увёл с собой фе?йнаг. Некому землю пахать, одни бабы остались.
Снова ляпнул железом в железо удар молотка, упрочняя подкову в копыте.
– И у нас одни бабы с детьми и калеками. Так хоть думать дурное не стану о Линэд, что кому-то ещё с голодухи копьё она точит! Вернусь – коль узнаю, что мельника сын на неё опять пялился –на башку ему жёрнов надену, козлине собачьей – чтобы молоть ему ночью с огнём!
– Во-во! Я бы ему, кобелю тому сраному, пырнул вилами в самую…
– Попутали вы, парни, – усмехнувшись с их россказней о супругах кинул им Аррэйнэ, проходя совсем рядом и направляясь к готовившим вороты к скорому бою метальщикам, – Медвежья гора далеко ведь отсюда лежит – на полуднедейвонских земель.
– Да знаем, гаэйлин – были жес тобой мы там прежде за Белой два года назад!
– Точно! Бъяр-эфст-гейрд брали подле тебя…
– Во! – первый из говоривших задраллевый рукав заскорузлой немытой рубахи по локоть, и показал Львуглубокий, затянувшийся шрам, – в нижней веже на память их сотник из Дейнова дома оставил, прежде чем его жёлудь я снёс ему с шеи секирой, собаке!
– Точно! Мы о той вон горе говорим! – рука второго на миг указала к рассветномукраюнебес, – во, погляди! Вылитый зверь –разлеглась как медведь! А как называется у дейвонов – ты может знаешь, почтенный? Бывал тут, как с Килэйд обозом за камнем ходили?
Аррэйнэ повернулся туда.

Словно во сне он внезапно узрел средь поросших еловыми чащами кряжей так знакомые с детства ему очертания голой, не покрытой ничем исполинской горы, чья каменная громада вытянулась словно лежащий на брюхе медведь, положивший грузную голову на передние лапы и затихший в нечеловеческом сне на бессчётныетысячи лет. Она была елевидна на таком отдалении – но не узнать её Аррэйнэ не мог. Эта была та гора, какую он так часто зрил в тех видениях забытого детства, самая высокая из вершин Буревийного – Гренни-скаллиг, Еловая Проплешь – теперь он вдруг вспомнил её позабытое имя… возле которой когда-то и был его дом, где он появился на свет – он, Аррэйнэ из кийна Килэйд… и он же – Рёрин сын Хедаля, последний потомок их рода, последний из Львов.

– Почтенный, чего с тобой? – переспросил его воин, что указал на ту гору – увидев, как вершний застыл сцепеневший, вглядываясь в видневшуюся далеко на небокрае вершину. А тот словно и не слышал обращённых к нему полушёпотом слов.
– Странный стал он в последнее время…
– Точно. Что с ним такое, не слышал? Весь год ходит словновиденьями скайт-ши окрученный. А после старого Коммоха смерти и вовсе как будто другой человек стал наш Лев.
– Верно я тебе говорю, Коннал – не жилец он наверное, порази меня Пламенеющий! Это духи его в половину уже во врата мрака Эйле к себе утянули…
– Да ну тебя, Гулгадд! Скажешь тоже, дубина… – сплюнул сердито второй себе под ноги, – нам в битву идти завтра, а ты тут толкуешь, что наш вершний издохнуть повинен… Тьфу на тебя, дурень!
– А я вот тебе говорю – своей бабы мне больше не мять, если лгу – ты на взор его сам посмотри! Так живые не зрят, точно видят иное в том мире…
– Точно…
Они ещё долго, встревоженно и суеверно шептались между собой, искоса поглядывая на своего ратоводца. Но сам Аррэйнэ словно не слышал их – и продолжал оцепенело стоять. Лишь взгляд его быстро летел точно птица к восточному небокраю, на котором за кромкой изрезанных кряжами низких равнин словно зверь в вечном сне возвышалась тянувшая так его сердце к подножиям кручи гора. Там, где некогда был его дом, где он прежде родился – на этой земле – которая завтра зальётся опять человеческой кровью, опалённая заревом хищного, вечно голодного пламени – что однажды пожрало во мгле его прежнюю жизнь…

Рог заревел над простором безжизненной пустоши. Кони загона врага разогнались до рыси, уже перешедшей в скачковую. Взвились как шкура ежа жала копий, блеснув в лучах солнца. Загремели по дёрну десятки тяжёлых копыт, выбивая подковами рытвины в почве.
Воины дома Маэннан и шедших союзных им Маэл ответно направили конницу вскачь, устремляясь к противнику, чей уставший обоз стал теперь при сражении только препоной, не дав отойти от настигшего недруга. Родри Буррэйд ударил коню по бокам стременами, направляя десяток тяжёлых копейных на недруга. Где-то там за их спинами три десятины таких же товарищей Фиара Малого сшибли пеший копейный заслон неприятеля, и ворвались в обоз из составленных кругом возов – подойдя незаметно для всех их по дну сухой балки, зайдя прямо в тыл. А на поле их конный кулак прямо в лоб повстречался с противником – равным числом им, и так же умело обученным.
Вскинув копьё Родри выбрал врага среди плотного строя дейвонов – крепкого, хоть и седевшего бородача, и уйдя от его устремлявшейся пики ударил в плечо неприятеля, пробивая броню и ослабшее тело насквозь, отверзая поток багряневшего сока из раны.Противник, весь залитый кровью, как куль полетел из седла. Бросив древко сын Доваравыхватил меч, и на полном скаку пролетел через вражеский строй, рассекая другого, и третьего – дальше, проходя среди тех точно нож сквозь полотнище. Рядом падали трупы врагов и товарищей, кони дыбились и припадали с пробитыми чревами ниц на залитую кровью траву, где бессчётная счётом за годы войны битва с недругом снова объяла людей.
И упорством, умением всех и трудом их лазутчиков это сражение им удалось преломить в свою пользу. Стан неприятеля пал, а на поле ударом лоб в лоб разрешилась и эта победа, когда сшибка строй в строй даже с более мощным бронёю врагом вскоре выпала в пользу людей Родри Бурррэйда дома Маэннан. Лёгкие конники Фиара в спину ударив дейвонам сумели рассеять их строй, принудив врага потерять дружный натиск, и вскоре остатки противника были добиты, оттеснённые прочь от обоза к излучине балки, не дав тем уйти кроме редких счастливчиков, кто сумел по обрыву скользнуть на ту сторону, стрел избежав только чудом.

Люди искали в обозе таившихся между возов неприятелей, собирали добычу с припасами, считали коней и оружие. Фиар как первый помощник на пару с их Дайдрэ уже наводил тут порядок – считал пленников, грозно стращал непокорных, а тем, кто уже подчинился, вовсю обещал и пощаду, и жизнь – таково слово вершнего. Сам же он раскрыл сцепки грязной брони, снял с себя всю залитую кровью полосчатку, и с одним лишь мечом на плече как безмолвная тень всё бродил меж возов.
Подле Родри, хромая на правую ногу, за ним поспевал один пленник – говоривший на их языке тощий малый с обрубком руки по плечо, бывший возницеюпосле потери левицы в бою.
– Куда шли вы?
– На север, почтенный. Сам Бурый велел всем загонам, кто лишний держать тут стерквегги, идти до Высокой Дубравы к большому сражению. Мы же вот, припозднились, и шли до излучины к воинству Аскиля Злого из Къеттиров.
– Может ты слышал – где воинство Коттура Белого, ратоводца из дома Бергейр? Где он идёт, или стал на постое? Где может быть?
Пленник, щурясь от яркого солнца, залившего пустошь и их окровавленный стан, обернулся к нему.
– Ты не слыхал ничего что-ли, почтенный? Коттур с осени той уже мёртв. Его младший брат Конут Безмолвный загон тот ведёт – то бишь вёл, пока ты его в поле сегодня не ткнул.
– Это он был? – Родри вздрогнул в волнении, вспомнив сражённого вершнего вражьих рядов, кого сшиб в этой стычке.
– Он самый. Нашёл свою смерть наконец-то, бедняга… А загон его вот – это мы, – однорукий обвёл взором стан, – мы с ними шли все четыре тех года, кто с ними с начала был – и после кто тоже примкнул.
Взгляд Родри вскинулся ввысь, где у главного воза стояло копейное древко состягом противника, какоеникто не успел захватить с собой в поле, отражая внезапную сшибку с людьми из Маэннан. Белое древо с копейными пиками вместо ветвей, что взрастало на алом. Знак помежного дома Бегрейр, чей загон он искал все последних два года.
– Никто не отбыл из людей ваших в прочий загон или стал где в стерквегге на отдых с лечением? – спросил он с волнением, – женщины, дети там?
– Все идут с нами. Какие-то люди из воинов умерли в укрепи Твёрдая Круча, как там лютовала сыпуха – их при святилище том погребли. Все же прочие – бабы и дети – все тут. Мы своих не бросаем… как и вы тоже.
Пленник взглянул на былого противника, на его резкий ищущий взгляд, что метался по стану, скользя меж возами.
– Ищешь кого-то средь наших, почтенный?
– Ищу…
– Если здесь – то отыщешь быть может. А если про умерших – это к вдове Бъярни Лучника, Сигле Колючей – она всех погребала, и знает о каждом.
Пленник, учтиво кивнув, отошёл от него, устремляясь к его подзывавшему Фиару Малому.

Точно тень он бродил меж возов – всё не веря в удачу – и пугаясь того, что опять не найдёт, не отыщет Айб с Бранвенн. Мелькали вокруг свои люди, пленённые нынче дейвоны с союзными ёрлу людьми из помежий, их жёны и дети, собаки и кони, колёса возов и ткань крыш. Язык точно каменный так и лежал меж зубов, не способный вдруг крикнуть их имя, позвать их – страшась, что они не откликнутся, не отзовутся, их нет тут – и не было вовсе.
Сев на оглоблю он вытянул ноги, дыша во всю грудь, отстранив от себя окровавленный липкий клинок. Сердце бухало молотом в клетке из рёбер, а он так сидел и сидел, отмахнувшись от Фиара, подошедшего с чем-то к их старшему.
Вдруг он услышал слова, что звучали как тень в его памяти. Слов тех не было слышно – лишь стук, точно гулкий удар деревяшки о дерево – но он слышал их в памяти, знал. Стуком палки о палку вдали кто-то ловко настукивал песню их дома Маэннан, какой он когда-то учил свою дочь. Взвившись с оглобли он бросился к звуку, огибая быков и коней, попадавшихся тут на пути.
У одного из возов на оглобле сидела девчонка в лохмотьях поношенных грязных одежд, и играясь с ивовым прутом била им по доске, выбивая ту песню. Она вздрогнула, глядя на воина с грозным клинком, кто взирал на неё, точно пику второ?пив свой взор в лицо малой.
Дочери было в то лето лишь пять – и рассудок не мог, не сумел, был не в силах понять и прозрить, как та вырастет, станет какой и с лица, и со стати за эти прошедшие годы. Но сердце твердило, что это она, его кровь – темноволосая в бабку из Кромдех, с заостренным носиком, рослая, тонкая.
– Айб? – позвал он негромко, протянув свою руку к ребёнку.
Глаза девочки, полные страха с испугом, вдруг вспыхнули, и она как стрела к нему бросилась на руки, обнимая отца – что-то толкуя без звука и слов, открывая лишь рот точно рыба, пытаясь о чём-то сказать.
– Что с тобой, милая? Что с тобой? – тряханул он её осторожно за плечики, – что ты молчишь?
Вместо ответа Айб что-то пыталась сказать отцу знаками, жестами, с хохотом губ и улыбкой лица что-то быстро стремясь показать. Она дёргалась в тряске как будто от холода с сильным ознобом, показав отцу стужу; затем стала расстёгивать ворот, стирать со лба пот, показав сильный жар. Затем стала дышать через силу, хрипя и сипя, пуча глазки как будто ей было уже недостаточно воздуха. Резким движением пальчика Айб провела по себе снизу по горлу, на котором виднелся заживший уже тёмный шрам – а потом надув щёки и взяв что-то в пальцы втянула в себя как сквозь трубку из горла, отплюнув на землю. А затем задышала легко и спокойно, и прислонила к губам свои пальцы ладошки, как будто умолкнув навеки – что тот лекарь сумел выгнать хворь, но не смог вернуть голос, как плата тем отданный смерти за жизнь его дочери.
– Айб – где мама? – спросил он у девочки, – жива?
Вместо ответа дочь вздрогнула, в глазках её вспыхнул страх.
– Где она? Она тут? Не молчи…
Девочка резко кивнула, и взяв отца за руку робко его повела за собой.

Откинув рукой полог двери в натянутой ткани он тихо вошёл в перекат, привыкая к стоявшему там полумраку. Женщина подняла голову, и взоры их встретились.
Родри не сразу узнал Бранвенн – тощую, бледную – лишь по цвету волос и глазам он признал в ней жену. Она тоже не сразу узнала в нём мужа – в исхудавшем и залитом кровью, не стриженным долгое время мужчине с горящим и дёрганным взором, смотревшего сверху на женщину с малым ребёнком у той на руках – тихо сосавшего грудь малыша двух-трёх месяцев от роду.
– Как я долго искал вас…
Он сел перед нею на пол переката из досок, устало убрав ножны в бок от себя, глядя Бранвенн в глаза, тяжело задышав во всю грудь – понимая – но сам то не в силах принять.
– Не вини меня, Родри… – прошептала она, глядя мужу в глаза, – мы с Айб всё ждали тебя, даже как все надежды иссякли. Каждого пленного я расспросить всё пыталась где ты, с выкуп давшими вести тебе всё пыталась отправить… И бежать трижды тщилась. А жизнь тут была… в первый год хуже смерти.
Бранвенн на миг опустила глаза.
– На всё я готова была – лишь бы Айб смогла выжить. На войне выбирать выпадает из только плохого лишь всем – и у женщин порой о согласии даже не просят – и наши ведь тоже. Двоих их из чрева я выбила… а этот – от Конута – родился всему вопреки – будто боги так дали… – она вдруг заплакала, вжавшись всем телом, дрожа – глядя мужу в глаза.
– Да и не был он сам ведь дурным человеком, как многие – о Айб всё заботился, был ко мне добр – а ведь мог бы быть хуже других троекратно… В первый год и жену, и детей его наши из Западных Ниалл в колодец… живыми – за то лишь, что были дейвонами… Он и жил по накату, живым мертвецом, человеком всё же в сердце оставшись – и всё смерть в каждой сшибке искал.
Родри так и сидел сцепеневший, безмолвный, не говоря ничего.
– Так ты долго не шёл… – повторила она полушепотом.
Он так и сидел как немая безмолвная глыба, не в силах принять, уперев глаза в пол переката – слыша только сопенье ребенка, сосавшего грудь.

Ткань полога вдруг распахнулась, и в проём всунул голову Дайдрэ.
– Почтенный… – на миг он осёкся, взглянув на их вершнего с женщиной, – тут это… готово всё, ехать пора. Наш обоз уже движется, Килин прислал вестового. Вместе с этим пойдём до той тверди, как велено – так ведь?
– Идём. Поднимай людей, Дайдрэ. Лазутчиков вышли вокруг, чтоб не встретить засаду.
Он поднялся на ноги.
– Пойдём, Бранвенн. Пора.
Та безмолвно кивнула, прижимая ребёнка к себе.

Обоз ехал полями безжизненных пустошей, обминая остатки сгоревших и брошенных селищ. У одного из таких Фиар выглядел чистый ручей, и по слову их вершнего кони с быками отправились пить, а усталые люди готовить обед, став на отдых – разбредаясь по пустоши с речищем в поисках дров и воды, стережась срубов брошенных мёртвых домов.
Родри спешившись шёл меж возов, глядя как разжигали костры двое стряпников, а все женщины – их и чужие – отправились с вёдрами по воду. Вместе с ними пошли и Айб с Бранвенн.
Он так и стоял подле воза, застыв как скала, всё не в силах принять что случилось, ощущая в груди тот сжигающий сердце огонь непринятия с гневом на всех тех чужаков, что вмешались в их жизнь. Взгляд его вдруг поймал чью-то серую тень, что по-звериному быстро скользила вдоль ставшего станом обоза, устремляясь вперёд меж развалин сгоревшего селища. Родри глянул туда, и увидел волчицу, тащившую кролика в пасти. Зверь озираясь бежала меж их скакунов, не пугаясь животных, и поджав хвост метнулась меж брёвен развалин в двух сотнях шагов от него. Больше она не явилась на взор. Значит там, среди стен того мёртвого дома, и было их логово.
Страшная мысль вдруг объяла рассудок. Родри взглянул на звериное логово, после вбежал в перекат и метнулся к ребёнку. Взяв его на руки спящего в скрутке пелёнок он резко вскочил, и как бешеный бросился следом за зверем – надеясь на то, что никто не увидит того, что он делал. Кто не поверит, что хищник учуял ребёнка в пустом перекате и взял его в пасть? А если кто и увидит – то кто возразит, кто посмеет, кто осудит его? Отца вместе с сыном своею рукою двоих в один день – и не станет чужого следа? в их с женою судьбе, разделённой войною надво?е…

Обойдя уходившую в землю осевшую яму былого колодца, пройдя сквозь обваленный вход с прогоревшей и рухнувшей притолокой он вошёл между стен в мёртвый дом, хрустя углями под сапогами. Сгоревшая крыша упала стропилами вниз, почерневшие брёвна как рёбра, как стенки глухого ларя окружали мужчину как гроб. Тут жила сама смерть – не звериная стая, а та непрозримая сила, что объяла их край, поглотила сердца?, разорвала десятки и сотни суде?б. Взор увидел средь черни углей и обломков сгоревшего дома остатки костей его прежних хозяев. На стене точно страшная метка виднелся след крови – достаточно свежий, уже потемневший – но пролитой кем-то недавно, не старше трёх месяцев может быть. А в углу средь клоков догнивавшего сена жуткой грудой валялись ошмётки гниющих костей человека, что глодала волчица с потомством – тремя полу-собаками и полу-волками, щенятами этого лета, рождёнными семенем пса из какой-то сдичалой тут стаи – где в вихре войны даже звери смешались в том жутком котле проливавшейся крови.
Мать зарычала, оскалившись – не подпуская мужчину к себе, закрывая собою детей, что уже рвали кролика, жадно скуля и борясь за кусочки.
Родри безмолвно нагнулся, присев, и положил сына Бранвенн на угли меж ними, развернув его скрутку пелюшки – отходя назад снова на пару шагов, не желая мешать серой хищнице – зная, что будет, взирая на то, как скулили голодные дети сурового Ллуга, хозяина чащ и волков.
– На – бери… – произнёс он негромко, застыв сцепенело.

Но зверь так и остался на месте, втянув носом воздух и скалясь. Волчица – голодная, тощая, в свалянной шерсти – как будто с укором взирала в глаза сына Довара, но не делала шага к пищащей, живой, копошащейся скрутке.
В этом вихре безумия шедшей войны человек убивал, пожирал и терзал человека – как все, и как сам он. Волк же – зверь, хищник, голодный убийца – не желал убивать.
Геара привычно взвилась в его правой руке, устремляясь в рубящий замах, каких сделал он сотни и тысячи прежде, размыкая десятки и сотни чужих ему вражьих телес – разомкнуть этот узел суде?б их с женой, если зверь не желал брать на дух свой бессмертный ужасное дело. Но рука замерла, сцепенело застыв в этом взмахе, держа меч на весу – и не в силах ударить чужое дитя.
«Ведь ты сам их оставил тогда… не послушал её» – укоризненно молвил вдруг голос безжалостной памяти.
Волчата – голодные, тощие, вислоухие выщенки, дети волка и пса, полукровки – ни те, ни другие, и оба же сразу – скуля подходили к ребёнку, осторожно обнюхав того и потрогав своими мордашками, а затем возвращаясь к взиравшей на воина матери в тот страшный угол средь груды костей. И уставшая так и держать на замахе тяжёлое жало геары рука опустилась назад, с тихим шорохом пряча меч в ножны.
Ребёнок – измаранный, грязный, уже ощущавший тот холод – стал хныкать, шевелясь на укаканной скрутке. Родри вздрогнул, как будто пытаясь понять что случилось – и не видя иного, стянув верховницу с рубахой разорвал ту надво?е, и стал заворачивать мальчика в ткань, бросив грязную тряпку пелюшек на чёрные брёвна стропил. Накинув на голые плечи свою верховницу он взял сына на руки, и не глядя на волчью семью позади торопливо помчался назад к перекату, пока Браннвен их с ним не хватилась.

Та уже шла навстречу, держа в пальцах за дужку ведро, где плескалась вода. В глазах женщины вспыхнул испуг, будто та поняла сразу всё, что случилось – но не смела ему возразить – так и став как застывшая тень, сцепенев.
– Не нашёл лопухов, чтобы вытереть малого толком. Нету там ничего… Вот – рубаху пришлось… – неумело пытался он ей оправдаться, поправляя на мальчике свежую скрутку пелюшки.
– Напрасно рубаху испортил ты… Тряпок достаточно там средь кулей.
– Да неважно. И так была рваная вся, пригодилась на что-то хоть.
– Зря по развалинам ходишь. Опасно там – ямы быть могут, обвал, или даже засада… Пеплом вот запорошил всю голову, Родри.
Ладонь Бранвенн коснулась волос его, но пальцы у женщины так и остались без грязи – и в глазах её вспыхнул испуг, когда та поняла, что мужчина стал полностью сед.
– Обещаю – не буду ходить… – Родри обнял жену, прижимая её к себе крепче свободной от скрутки с ребёнком рукой, – дурное там место, родная… как в Эйле врата. Пойдём лучше назад, до заката нам надо доехать до укрепи. Тут лишь смерть в этом месте…
– Есть он хочет, – сказала жена, взяв ребёнка на руки и туже скрутив его новую скрутку из мужней рубахи, – пойдём, а то сам так замёрзнешь ты, Родри.

– Как ты сына назвала хоть, Бранвенн? – негромко спросил её муж.
– Конут звал его Ульфом, волчонком своим. Я же сыном звала его просто… не знала как звать его.
– Хорошее имя… Владетеля нашего звать так. Пусть будет он Тийре – с двумя именами – но суть их одна. А как вырастет, сам пусть решит, каковое судьбой ему будет.
Родри взял в руку дужку ведра, поднимая к себе до груди, и обмыв полной горстью лицо пригубил ледяную и чистую воду.
– Хороша. Не речная… Откуда такую взяла ты?
– Там за селищем вымыло ливнем недавно овраг. Ключ открылся из глины – сильнейший, и чистый как божья слеза. Не пила я такой никогда ещё прежде.
Родри согласно кивнул, и опять приложился к ведру – жадно, долго глотая холодную чистую воду источника.

Обоз и загон из воителей Эйрэ к полудню отправился в путь. Заскрипели колёса и оси, возы с перекатами взрыв мокрый дёрн поползли на восток, окружённые конными.
Не желая скакать одному Родри сел вместе с женой и детьми в перекат, прислонившись спиною к натянутой ткани полотнища-стенки. Айб улеглась головой на колени отцу, и сопя с лёгким присвистом вскоре уснула. Подле него села Бранвенн, взяв на руки сына, сосавшего грудь.
– К вечеру будем там в укрепи, милая… Прости, что столь долгою была дорога. К вечеру будем, все вместе. Прости, если сможешь…

Вместо ответа жена положила ему на плечо свою голову. Золотистые с лёгкою ры?жиной волосы Бранвенн легли на покрытые пеплом, уже поседевшие волосы мужа, и ладонь её сжала его исхудавшую руку, сцепившись с ней пальцами.

ГОД ЧЕТВЁРТЫЙ …СЛОВНО НАДВОЕ РАЗОРВАВШИСЬ… Нить 8
Когур Херуда Наудхофуда из людей дома Рагни и иных данников Фрекиров спешно шёл через броды от севера, стремясь соединиться с уже подходившим сюда большим войском почтенного Доннара Бурого. В предвестии решающего сражения по зову скригги Дейнблодбереар все получившие его повеление ратоводцы собирались в единое воинство. Кони несли его тысячу быстро как ветер; путь был чист, ни заго?на врага им не встретилось – и скоро люди Бычьей Головы вместе с другим попутно шедшим пешим когуром северян подошли к раскинувшейся на берегах Струмени?цы огромной пустоши меж лесов.

Майри взирала на расстилавшуюся перед ней и уходившую к небокраю равнину в отдельных кустах бузины и корявых берёзках. Что-то недоброе, необычное виделось ейв этом месте, как почуяла сердцем дейвонка – что-то зловещее и мертвящее было в той пустоши, неспроста тут возникшей средь северных чащ. Заходящее солнце окрасило алым, золотящимся блескомлиствуокружавших их чащ, и тень одинокой наездницы пролегла на восток к мглевшей там в дымке тьмы кромке горных хребтов.
Как сообщил прежде свежие вести прибывших гонцов их вожак Наудхофуд, Доннар Бурый уже подводил сюда воинство с юга, стремясь защитить Хаттэ?икгейрд – и сюда же сдвигал свои силы и арвеннид Тийре, о чём доносили из дозоров лазутчики. Передовая часть воинства Эйрэ уже ожидала противника, став на дальнем от них конце пустоши – не вступив пока в бой и готовясь к решающему сражению после рассвета. Скользя издали взором по трепещущим белым стягам с тремя устремлёнными на закат остриями убийственно-чёрными стрелами на пиках вокруг их возов, дочерь Конута догадалась, что это явились сюда его люди, как всегда везде шедшие первыми – ведо?мые А?рвейрнским Львом сами Р’уайг Ламн-а-слеана. И где-то средьних был и он…

Завернув Тиннэ обратно к выставленному стану их когура она поспешила прочь с пустоши. Кобылица как вихрь принесла её в круг из возов через вбитые в землю рядами заостренные колья к намёту подруги. Навязав животное за поводья ковбитому в землю столбу-коновязи дочерь Конута села устало на землю, отстранив от себя снятый с пояса тесный охват с перевязью для ножен. Спать ей совсем не хотелось – хоть час уже был совсем поздний, а грядущий рассвет обещал быть кровавым.
Так она молча сидела у входа в намёт, глядя на загоравшиеся в небе звёзды, слушая песни сверчков среди шелеста трав сотрясённого ветром зелёного моря безлесой равнины. Вдруг неподалёку раздался всё нараставший, приближающийся звон от колец и чешуек брони с гулом поступи шага людей. Майри приподняла голову и увидела подходивших к намёту одетого по-боевому Бычью Башку и нескольких его помощников – а в отдалении уже нетерпеливо толпились в ожидании ещё добрые пять-шесть десятков готовых к сражению воинов.
– Тиу?рра! – Херуд на миг преклонил перед ней бритую голову, затем с почтением пристально глянул в глаза, опустив до земли топорище огромной секиры, – тут это, значит чего… Решили ребятас закатом поточить свою сталь об их бошки, – он кивнул головой в подвосходную сторону, где в сумерках жалили искры костров стана недруга, – пусть до рассвета и глаз не сомкнут после вылазки нашей – а заодно и разведаем боем, какие у них с собой силы. Ты пойдёшь с нами?
Из-за полога выглянула услышавшая шум голосов полусонная Гильда, тревожно взирая на когурира и его сотников, столь вопрошающе зривших на подругу лучницы – словно с нетерпением ожидавших решения женщины.
– Да, – Майри вдруг с лёгкостью взвилась на ноги, словно кто-то толкнул её – настойчиво, властно зовя за собой – вопреки тем недобрым предчувствиям, что гнездились на сердце у дочери Конута.
– Вот и славно! – обрадованно выкрикнул Херуд, закидывая черен секиры себе на плечо, и повернувшись к своим громко рявкнул, – выходим! А ну живей, увальни, волки вас жри!
– Скугги с нами! – с ликованием зашумели воители, потрясая мечами и пиками, и восторженно глядя десятками взоров на женщину, которая торопливо перепоясывалась ремнём с ножнами и надевала на левую руку свой щит. Как не таил от них этого когурир, воинство Херуда всё равно само скоро узнало, кем была эта прибывшая к ним ходомлета на рыжей кобыле безвестная странница, ставшая после подругой их Гильды. Слыхавшие прежде о славе её, они с трепетом и почтением взирали на Майри, шедшую в каждом бою впереди всех как Тень Её, не страшившуюся гибели и приносившую подле себя лишьпобеду – и смерть.

– Зайдём вот от того края леса, – череном секиры вожак проторил весь их путь в ночной мгле, указуя тропу, – там, где возы их стоят. Идём тихо как мыши, а кто зашумит или даже чихнёт хоть – тому сам в голову обухом дам тотчас – так понятно?
– Ясней и не скажешь, почтенный, – отозвался один из их сотников.
– Самое время, – кивнул головою второй, глядя ввысь в потемневший свод неба, где ненастная хмарь наплывала на звёзды, закрывая их свет и сияющий отблеск взошедшей луны своим пологом туч, – до рассвета тьма будет стоять, в ней укроемся славно.
– Перед возами их тихо разделимся и ударим по ним с двух сторон в одно время. Да охранит нас Горящий! Пора! – Херуд отдал приказ, прикоснувшись рукою до скъюты-нашейни со знаком изломленных стрел Всеотца, затем закинул секиру себе за плечо и надел на бритую голову в валяном подкольчужнике закрытый шелом с окованными вкруг глазниц вычеканенными чешуями.

По рукам побежала укрытая прочной оплетью лозы бутыль снадобья. Воины дружно один за одним пригубляли из горла напиток, передавая её ожидавшему следом товарищу.
– Всеотец! Прими наши сердца, если солнце взойдёт, не узрив тебе данной присягой победы… – плыли шёпотом древние строки заклятья бесстрашных воителей севера, волкоглавых бойцов, обернувшихся духом в укрытых колючею шерстью и твердью пера хищных птиц и зверей – чьи сердца как железо тверды, а глаза зрят сквозь мглу во врата ослепительных твердей прекраснейших Халльсверд –и чьи руки не дрогнут, а сталь будет так же остра и прочна, как их души.
– Препыняющий Взором Сердца – нашли страх на врагов твоих смертных детей. Сквозь вневременье вечно Горящий, Суровый – низвергли их души во тьму, расступи их ряды перед нашим ударом.
Раз за разом бутыли касались шептавшие строки заклятья-призыва голодные губы. Раз за разом, глоток за глотком, хмельный сок шёл всё дальше и дальше – от первым подавшего зелье седого прозрящего Скегге Убийцы, прежде Бычьей Башки возглавлявшего весь их загон до потери руки в битве первого лета раздора. Раз за разом глотали лишающий страха с испугом напиток из листьев багульника с ягодой бешеных трав люди севера.
– Да узрим мы победу, какую дарует Горящий сынам своим в этом сражении. Да проведёт нас Его всевеликая воля сквозь вражьи ряды, сокрушив их как буря крушит дебри леса. Да встретит нам свет его врат в конце срока земного, как то уконованно…

Горло бутыли коснулось губ дочери Конута, и с усилием через себя она сделала крохотный слабый глоток, протолкнув языком себе в горло тот горький и терпкий вкус хмеля – ведущего сердце во мглу, устремившего бившийся в нём кровоток по пути, чью тропу торит первою смерть.
– Пора! – шепнул Херуд.

Неслышно передвигаясь и пригибаясь к шумевшему тихо под их ногами ковру диких трав ватага дейвонских воителей покинула стан, и как вереница растаявших призраков тихо исчезла во мраке ночи, не опасаясь узретыми быть в ясном месячном свете укрытой за хмарью луны.
Так и не нашедшая сил в себе остановить от такого поступка подругу взволнованная Гильда Вигейрсдо?ттейр долго смотрела им вслед, затем оглядела свои оба лука и связки со стрелами. На один из них северянка натянула новую сплетенную тетиву и окрутила вокруг его нижнего плеча запасную – и положила оружие подле себя, пытаясь заснуть перед предстоящим назавтра сражением. Но сон всё не шёл, пока Гильда думала только о том, что подруга её ушла вместе с людьми Наудхофуда в ночь, в неизвестное – точно в мрак бездны.

Аррэйнэ и его вершние сидели подле полыхавшего в яме костра возле воза с запасами клиньев и стрел, обсуждая негромко последние свежие вести уже в ожидании близкого воинства арвеннида. В этот миг к ним приблизился один из отправленных ночью в дозор, тяжело весь дыша на бегу и протискиваясь к пламени через ряды тут сидящих товарищей.
– Вставайте, мать вашу… дейвоны идут!
– Разве воинство Доннара прибыло? – Аррэйнэ насторожился, взволнованно почёсывая заросший густою щетиною подбородок.
– Нет ещё! Видно это те северяне, что раньше прочих успели переправиться через реку. Хотят нас на зуб пораспробовать, гады! – торопливо частил слово в слово гонец от лазутчиков, – кнам по полю крадутся как мыши – только мы уследили их вовремя, выблюдков…
– Рубанём их там, Лев! – отозвался один из их сотников. Следом загомонили другие.
– Точно! Кровь им пустить, мохнорылым!
– Засаду в распадке устроим! Не всех, так хоть стрелами их половину положим!
– Арвеннид просил не начинать сражение без него, – Лев в раздумьях наморщил лоб, не зная что будет вернее – подчиниться просьбе друга или же поддержать своих рвущихся в битву людей, чтобы отбить этот дерзкий наскок непрятеля, решившего ночью испробовать стан их на прочность.
– Лев, чего ещё ждать? Порубим лазутчиков этих, Шщар имглотки увей!
– Точно! Нечего ждать!
– Что же… – сказал он после краткого раздумья, когда странное предчувствие рока внезапно наполнило сердце тревогой, – весь когур они в ночной бой точно не поведут, чтобы остаться незамеченными. Решили наверное слегка закогтить нас во тьме – или подпалить тут возы со снастями, чтобы лишить стана и страха нагнать.
– Сколько их там? – обратился он к вестоносцу.
– Во тьме мы там сильно не высмотрели, но с полсотни их будет, – отозвался принесший им весть о подходе врага, – а быть может и херва вся сразу.
– Подпускать к себе близко не будем… – Аррэйнэ встал во весь рост, скидывая с плеч укрывавший его тёплый плащ – старый подарок от Тийре, пошитый рукою молочной сестры его Гвендолен, – …а сами их встретим на пустоши, пока дейвоны ещё не будут настороже. И много людей брать не станем – тем же числом им вломи?м, подойдя незаметными. Молот – дашь пару десятков лучших бойцов?
– Отчего не дать? Только вот что, Лев, – исполин Каллиах подскочил с насиженного места у огня и вскинул в руке клевец, с лёгкостью зашвырнув его рукоятью на плечо, – яс тобоюпойду – как в прежние времена! Поточим-ка сталь о дейвонские лбы, как в ту ночь у горы!
– Ладно, давай вместе с нами. Живей все сюда! – Аррэйнэ торопливо подбежал к одному из возов с нагруженными на него кулями, и вскоревернулся к костру уже с полной бронёюв руках, на ходу натягивая на себя тяжёлую полосчатку и пластинчатую защиту для ног, затягивая ремни и подпоясываясь охватом.

Тьма ночи над пустошью гулко дышала десятками звуков. Во мраке её окружавших лесов окликали друг друга недрёмные совы, звенели в траве своей песнью сверчки. Шумела листва низкорослых берёз и ракитников. Шелестел весь покров луговин под незримой рукой налетавшего ветра, свистевшего над головами шагавших людей, чьи ноги ступали след в след за идущими чуть впереди. Неслышно позвякивали кольца брони у крадущимся шагом воителей, тихо ломались под поступью стебли обильно проросших тут донника и кровавницы.
Мгла плыла над землёй…

– Рядом! – прошептал им один из следивших за недругом зорких лазутчиков, – надвое разделились, но движутся кучно. Самое время и место, пока не разошлись они порознь!
– Рубим их, Лев? – едва слышно шепнул ему Каллиах, вопрошая товарища.
– Как только вплотную совсем подойдут… Я слева ударю, а тебе будет правый их бок. Так годится?
– А давай! – разгорячившийся сын кузнеца тихо взнялся с земли, и в ладони его взвился ввысь долгий черен клевца, – хватит грязь животом собирать. Кровь им, Аррэйнэ!
– Рубим!
Лев стремительно взвился на ноги, вздымая в руках загодя вытянутые из ножен клинки – и за ним словно сплетенный чарами лес из слепой пустоты диких трав точно призраки или тени скайт-ши из врат Эйле вспорхнули десятки воителей-а?рвейрнов, с яростным кличем врезаясь в строй недруга. Дети Бури Несущего подпустили дейвонов так близко, как только смогли, на расстояние удара копья – и схлестнулись с противникомв сшибке, внезапно и стремительно обрушившись на крадущегося к стану врага.
Эхом раздались над полем истошные выкрики громко воззвавших к тем ихименами суровых и страшных богов, телами их смертных детей тут столкнувшихся грудь в грудь в беспощаднейшей сшибке. И в страшном оскале железных клыков и когтей рдяным ливнемдо самых небес смерть тотчас захлестнула тот прежде спокойный клочок спящей пустоши.

Едва среди тьмы диким яростным окриком прозвучал хорошо ей знакомый клич воинстваЭйрэ, недрогнувшая духом Майри опятьощутила то чувство – как неимоверно могучая, повелительно властная и свирепая сила вновь чёрноюдланью застлала глаза, заставив ей сердце забиться вдруг чаще обычного, вытесняя рассудок и волю вовне. Рука дочери Конута вскинулась ввысь, вздымая тяжёлую сталь кроволивца – и Та, Хищная, снова объяв её дух этим страшным незримым присутствием, ринула женщину тенью своей во плоти на врага.

Cын кузнеца всадил обухклевца в первого из попавшихся ему на пути, переламывая тело врага точно связку сухих хворостин – только хрустнули кости под стальюброни. В свирепом угаре он всаживал молот во вражьи ряды, круша их тела как окованный обод гружёного воза размалывает хрупкие комья дорожной иссушенной глины.
В какой-то миг онозирнувшись не отыскалподле себя никого из товарищей – поняв тем, что сам вырвался много вперёд, как таран проломив строй врага и теперь очутившись средь них в самой гуще. Почуяв опасность сын Бхоллэйнэ резким ударом разбилшлем и голову первому кинувшемуся на него северянину, стремительно отступая как будто оцепленный псами затравленный зверь – никому не давая приблизиться с выпадомпротив его долгого убийственного клевца, ломавшего ряд неприятелясловно валящая стебликолосьев в час жатвы коса.

Удар он почуял внезапно – когда чьё-то копьё резко вынырнуло из-за стены на него наседавших мечей и секир, пробив жалом плечо под бронёй и наполнив чешуйницу липкой горячеюкровью. Рана была неглубокой– но всё равно наполовину обездвижила левую руку, заставив тем выронить наземь окованный щит и перехватить клевец в обе ладони. Молча и яростно он их крушил одного за другим – но невесть откуда тут взявшиеся несколько копейщиков, целый десяток их налетели на Каллиаха. Их пики под взмахами молота разлетелись обломками под ноги падавшим мёртвыми их копьеносцам, но все разом сломить их он был не способен – и следующий жалящий болью удар прямо в бок осадил его бешеный ход сквозь ряды наседавших противников, неумолимо подкашивая слабевшие с каждою раною ноги.
Молот взвился в его руках ниже, не в силах обрушиться в прежнюю силу могучего тела – и в запале занёсший своё древко пики к удару его поразивший копьём рухнул наземь с переломленным от удара в плечо позвоночником. А Каллиах, чуя прежде ему неизвестную слабость, подкосившую прямо среди многочисленных недругов, что как псы стаей зверя травили его одного целым скопом, бессильные взять в одиночку, яростно выкрикнул имя товарища – призывая того на подмогу, чего уже не делал с пор юности в дальних выправах к востоку.
– Аррэйнэ! – разнёсся во тьме его окрик.

Едва только поняв, что это призвал его Каллиах, Лев ринулся в помощь товарищу, устремляясь на правый бок сшибки. В запале секущим ударом короткой геары он разрубил чью-то грудь, со звоном пробитых пластиноки хрустом разломленных рёбер обрушив врага со щитом исекирою наземь, устремляясь вперёд сквозь ряды окружавших их недругов. А тех было словно деревьев в лесу – и на каждого он тратил время, увеча и убивая встречавшихся тут на пути. Уже будучи близко – завидев во тьме, как ослабшей рукой отбивается от поражавших его четырёх сразу копий припавший в колене на землю товарищ – Лев ринулся на подмогу, снеся чью-то голову с шеи как репу с шеста – но прежде, чем выпад его окровавленных жал двух геар выбил всех окружавших врагов, сын кузнеца оседал уже наземь, держась левой рукой за пробившее грудь насквозь древко копья, зажимая другою ладонью хлеставшую пенящейся алой струёй кровь из раны.
– Молот!!! – выкрикнул Аррэйнэ, пригибаясь к тому на колени, и сорвав на ходу рукавицу с ладони ощупаллевицею втулку от жалакопейного древка, что торчалоиз тела в прорехе пробитой чешуйницы, уходя прямо в плоть сквозь кровавую рану.
– Гве-е… – только и сумел прохрипеть из залитого кровью раздутого горла сын Хидда, задыхаясь в хлеставшей из губ алой пене – не в силах всей собственнойнеимоверноюмощью десятерых остановить тот горячий, лишавший его силы жизни поток из пробитого копьями тела.

Согнувшись над Молотом Аррэйнэ лишь краем глаза успел увидать чей-то ярко блеснувший во тьметочно вспышка клинок, резко выбросив правую руку в бокмечника, жалом геары пронзая тому его горло сквозь ворот брони и остановивна бегу уже мёртвым с почти перерубленной шеей. Когда он опять повернулся глазами к товарищу, Каллиах был уже мёртв. Взор сына Бхоллэйнэ померк, и придушенное шёпотом смерти дыхание сверзлось – и что в последний миг прошептал ему через хлеставшую кровь его друг – Аррэйнэ так и не понял. Быть может тот вспомнил свой край за высокими кручами Ан-меан-слейбха – место под названием Гвенкаррег-а-дэир, Дуб на Белом Камне, кое когда-то оставил там вместе с иныминанимавшимися в воинство к арвенниду небогатыми безземельными юношами из их кийна, кому не сиделось на месте, а нужда звала в поисках лучшей чем там новой доли? А может он помянул имя собственной матери Гвендолен – или любимой жены своей Гвервил – которых оставил одних далеко от себя?
Быть может… но как было знать это нынче ему – уцелевшему – когда все его прежние боевые товарищи кроме Тийре теперь уже были мертвы?
И как молвил когда-то сам Каллиах, гордясь своим прежним трудом ремесла его кийна – рождённый под звон грохотавших ударов отцовского молота в кузне – так и даже теперь умер с ним, неразлучный с рождения с знаком Отца всех Клинков, бывшим судьбой его, дланью и верной защитой. Но теперь сама Смерть разлучила их снова – его в пепел, а молот в прах…

Чей-то топоряркой вспышкой во тьме взвился перед лицом, заставляя отпрянуть назад, защищаясь подкинутой кверху геарой. Нападавший прошёл в том броске совсем рядом, не сумев удержаться при сильном замахе, и Аррэйнэ резко рассёк его кольца брони, вогнав левый клинок глубоко в бок противника.
Ярость запала, который и так переполнился смертью товарища – и осознанием, что Лев сам же позволил нарушить ему его собственный гейс не ступать правоножь в темноту – вспыхнула в нём как огонь, заставляя горячим биением тока застучать кровь в висках. Забыв про снятую рукавицу Аррэйнэ вскинул геары. Резкий взмах левого лезвия над клинком не поднятого должно врагом для защиты меча снёс с плеч голову человека, перерубив тому шею – и Аррэйнэ вновь ощутил тот кропну?вший ему по шелому дождь брызг, разметавшийся алым по стали брони и попавший в глаза сквозь прорези очниц.
Словно вихрь в копны сена он врезался в гущу видневшихся рядом врагов, с каждым ударом валя одного за другим – выбивая клинки и сминая шеломы, пронзая железо брони, прокалывая брызжущие под его укусами стали горячею кровью живые тела и обрушивая мёртвыми наземь – снося головы с плеч, отрубая их руки и ноги как ветви – ворвавшись в их строй как таран, точно прочь разметавший собак дикий тур.
В круговерти сражения взор его выловил в гуще врагов тут вершившего ими – здоровенного бородача-северянина. Прикрыв спину щитом на ремне по плечу тот умело и яростно управлялся большим топором, не взирая на раны по правой руке и предплечью, что сочились сквозь дыры в железе брони и окрасив кольчугу ему алым цветом отваги. Своеюдвуручной секирой он разрубил плечо следующего вражеского бойца, и оказался лицом к лицу перед Убийцею Ёрлов.
Аррэйнэ налетел на него как стрела, тараня ударом ноги прямо в бок весом тела, пока секира в руках у противника была опущена после замаха. Отброшенный на добрых пять поступейвспять дейвонский когурир едва устоял, пытаясь не выронить топорище. Лев на ходу всадил левый клинок в живот не прикрывшегося от его удара копейного, пытавшегося в этот миг справа напасть на него – и вновь был перед вершним, броском заходя тому слева и стремясь избежать рубящего удара, способного достичь его долгим древком секиры за целых три шага от недруга.
Топор северянина в резком тычке серебристою вспышкой пролетел перед Львом взмахом справа налево, так и не поймав юркого противника своим хищным клыком или способной того зацепить за колено ноги или долгий клинок длинной пяткой бойка. В этот миг Аррэйнэ резко швырнул из левицы геару под ноги раскрывшегося в этом ударе дейвона, заставив того опустить взгляд на землю. Краткого мига его замешательства было достаточно, чтобы Убийца Ёрлов вырвал свободной рукой оказавшееся рядом с бедром топорище секиры из пальцев врага, резко ткнув рукоятью прямо в живот неприятеля – и развернув её черен в ладони всадил стальной клюв тому в голову. Расколов половины шелома по шву, под ударом его во все стороны брызнул размётанный мозг, липкими белыми каплями кропнув дождём по броне и наличнику.

И ещё – и ещё всё хотелось ему того страшно пьянящего, жгучего сока их жизней, упиться которым он всё был не в силах – вновь и вновь устремляясь в безжалостный бой, разя следующего из врагов. С размаху всадив остриё топора в грудь ещё одного оказавшегося поблизости противника и отшвырнув от себя прочь ненужное древко секиры, Аррэйнэ на ходу подхватил из-под ног обороненный при броске на бородача левый клинок – устремляясь вперёд. Словно затмение вдруг снизошло на него в этот миг, когда он в одиночку сам ринулся в гущу врагов, стремительно перемещаясь из стороны в сторону и разя противников одного за другим – не жалея ударов, с каждым из них отправляя тех в Халльсверд, своей смертью окупая смерть Каллиаха. Словно кровь его стала огнём, увлекая сквозь бездну – позабыв про опасность и страх… и влеча в саму смерть.
Как разъяренный зверь он забыл обо всём, презрев гибельность такого стоившего Молоту жизни броска в одиночку – и рванулся вперёд, острой сталью клинков сея смерть и погибель. Рассекая в кровь грудь следующего из противников Аррэйнэ ринулся дальше, отыскивая взором следующего из толпы поредевших вокруг него недругов. В этот миг словно чья-то могучая длань вдруг застлала глаза тёмной мглой, из которой стремительно вырвалось узкое лезвие кроволивца, летящее жалом навстречу ему – и отбить его выпад он сам не сумел, очутившись глаз к глазу с закованной в кольца брони чьей-то статью – чьей-то неведомой тенью в ночи, так разительно бывшей знакомой…

Едва лишь рука её взвилась в удар – в тот же миг пелена темноты, что опять охватила ей разум и сковала всю волю тяжёлой незримой стеной, резко спала – словно с отливом отхлынувшая от берега волна – и Майри пришла в себя.
Она вновь стала прежней собою – и узрела себя среди пустоши в сердце кипевшей вокруг неё сшибки во тьме. Грохотали мечи, кроша древо щитов и железо брони, сверзаясь на землю хрипели сражённые воины. Из-под её ног какиз бездны ям Ормхал везде раздавались стихавшие вопли и стоны, когда живые всей яростьюбились друг с другом, слепо топча умиравших внизу и врагов, и товарищей. Горячая кровь разлеталась во тьме точно брызги дождя. Блестела в неясном сиянии вставшей неполной луны сталь крошивших броню и взрезавших плоть с костью мечей и секир.
Она вновь стала прежней собою – словно грозная и свирепая в своей ярости Хищная, охватившая всю её прежде и швырнувшая женщину в самое сердце сражения, рукою дейвонки разя лучших воинов Эйрэ, внезапно исчезла в неведомом, покинув рассудок ведо?мой ейдочери Конута. Майри вновь стала прежней – собой – и отчаянно вскрикнула.
Аррэйнэ так и застыл перед нею, неловко шатаясь как пьяный. Он стоял, как застал его выпадмеча – со вскинутыми руками, сжимавшими окровавленные по рукояти клинки, которыми не успел защититься от нанесённого ею удара. Майри с ужасом видела жало меча в своих пальцах, даже в сумраке ночи блеснувшее алым на острии.
В слабоммесячном свете он молча смотрел на неё – и Майри почуяла взгляд его из-под закрывшего лик Льва шелома с набитым на стализвериным оскалом. Казалось, что даже во тьме она видела взор его глаз, взиравший на женщину сквозь щельочниц львиномордой наличнины – недоуменно, и в тот же час будто бы с облегчением. Это продлилось короткий лишь миг, а затем он роняя из пальцев клинки зашатался, и медленно стал падать наземь, припав на колени и неудержимо клонясь ниц в траву.

– Нет… – прошептала в отчаянии Майри, словно не веря увиденному – тому, что она совершила своею рукою– пытаясь его удержать. Отбросив ненужный ей более меч, скинув с левицы лямки щита она обхватила тоговокруг пояса, тщетно пробуя устоять под всей тяжестью ниц оседавшего тела Льва Арвейрнов – и вместе с ним рухнула наземь коленями, не отпуская его от себя ни на миг. Он казался невероятно тяжёлым – словно Аррэйнэ был тяжелее горы, или сила внезапно пропала у дочери Конута вместе с покинувшим сердце её исступлением, вместо которого душу заполнилистрах и отчаяние. Не за себя она нынче боялась, оставшись одна безоружной среди самой гущи ночного побоища… Сердце её в этот миг словно замерло, когда женщина поняла, что сама того не осознавая теперь вправду убила его.

– Нет! – вскрикнула она, тормоша его за плечи и пытаясь вернуть того в чувство – лишь миг назад сокрушавшего недругов и не сломленного ни в одном из сражений, ни тогда под её роковыми ударами сталью ножа во дворце у горы – но теперь поражённого только одним лишь случайным стремительным выпадом, когда руку дейвонки вела в эту ночь сама хищная Майра – нанеся и вслепую тот страшный смертельный удар.
– Лев… – шепнула она его имя, словно прося, моля мужчину очнуться, и дрожащей рукой снялас Аррэйнэ шлем, отчаянно глядя сквозь сумрак на его побледневшее лицо, гладя правой ладонью по волосам. Руки дейвонки измазалалипка тёплая кровь, чья горячая влага залила полосчатку Льва, пробитую точным ударом блодва?рпэ – тяжёлыми каплями кропя на пальцы.
– Нет… – ещё раз шепнула она, держа его голову и тщетно пытаясь вернуть назад в чувства. Постигнув, дочь Конута поняла наконец, что то некогда роком их жизней сплетённое свыше осуществилось, когда она своей дланьюсразила врага их семейства, убийцу её кровных братьев и родичей, величайшего из противников Дейнова рода в час этой войны – как и должна была, как и сама того прежде хотела своею рукою све?ршить в час пленения… и как и хотела в подспудных же мыслях сейчас, в то же время того не желая…
Губы её шевелились безмолвно, тщетно мольбами прося жизнедавцев, чтобы он снова жил – её Лев – теперь снова недосягаемый, желаемый и такой невозможно далёкий, потерянный навсегда одним только тем, кем он был для неё. И теперь это вправду случилось…

Она закричала отчаянно – как воет тем диким исступленным воплем волчица, на глазах у кого звереловы поймав убивают в разрытом их логове малых зверёнышей; как вопит в голос мать, держа на руках своё умершее дитя. Обхватив его за голову Майри так и застыла упавшая наземь коленями – не чуя трепавшего вытоптанные окровавленные травы холодного ветра, не слыша попрежде кипевшей вокруг неё сшибки. Лязгавшие во тьме клинки и секиры высекали ударами искры, десятки ног топтали землю, оглушая ночь рёвом из глоток, когда сошедшиеся здесь стенка на стенку два вражьих загона сражались друг с другом, падая ниц изрубленными телами, корчась в судорогах находящей их смерти и с хрипом на устах отходя в своей боевой ярости к Чертогам Клинков Всеотца или к горнилу Бури Несущего. Во мраке виднелись редевшие тени сражавшихся – и шум битвы стихал, отдаляясь от них с каждым павшим воителем. Где-то тут лежал мёртвым Херуд Бычья Башка с разрубленной собственною секирою головой, и рядом затих весь истыканный копьями исполин Каллиах из Дайдрэ. Мёртвыми и умирающими были выстланы травы на этом вытоптанном пятачке, где они встретились в яростной сшибке. Но всё это стало ей безразлично…
Рыдания вновь вырвались из её губ. Дейвонка обхватила тело Льва А?рвейрнов, наклоняясь к его лицу, не в силах произнести больше ни слова кроме отчаянного крика, вырывавшегося из неё, из застывшего в этот миг сердца. Она склонилась над ним, ощущая его горячую кровь на пальцах, щеках, волосах – казалось, бывшую на ней везде – как и тогда три года назад у горы – когда им, разделённым железом ножа, в первый раз суждено было встретиться. Тогда она точно так же стискивала его, окровавленного – всею душою желая для Аррэйнэсмерти – а теперь отчаянно прося жизнедавцеввернуть ему жизнь – та, кто лишь гибель с рожденья несла и приносит все тем, кто ей дорог.
Она прокричала так исступлённо, что в висках застучало от бившейся крови – и Майри без сил головою упала на грудь ему, оцепеневшая и глухая.

На её долю выпало столько страданий… С рождения имя потомицыКонута было несправедливо очернено и предано молчаливому беспамятству средь живущих за одно только то, что она рождена была – рождена дочерью ослушника, не склонившего головы перед правителем владетельного дома Скъервиров. Всю свою жизнь она липким следом паутины неслана себе тунезримую метку-клеймо, чернью лёгшуюей на судьбу и ощущавшуюся даже среди людей дома Дейна, чья жалость их к ней – лишённой всей славы их предков и всего причитавшегося от рождения, будучи одной из дочерей Дейнблодбереар– была хуже прямойзлобы ёрла.
С самого детства Майри желала превыше всего возвратитьсебе вместе с отцомих минувшую славу и имя, так много значившее для неё – его единственной дочери, которой судьба какв насмешку дала придти в этот суровый мир вовсе не сыном, который по праву был должен воздатьза отца своей доблестью, а дала родиться ей женщиной, которой не суждено нести ратную силу родителя. Но вопреки всем невзгодам она заставляла себя отшвырнуть страх ислабость – быть той, ктодолжна постоять за себя, за убитого подлоотца и умаленный орн. Как тяжело это было для женщины – той, которая была должна быть по долгу рождения чьей-то матерью, женой и любимой.
И как сложно пытаться быть дочерью своего неотмщённого предка– и просто быть женщиной; должной бороться за ихумалённое имя и памятьубитого и оставшегося невозданным отца – и быть просто любимой, любить самой…

Видит зрящий все тропы Горящий, и давшая ей мимолётное, это полное горечи счастье Праматерь свидетельница – она всё же пыталась… Для чего ты избрала её – несчастную дочерь Конута Крепкого – ответь, великая Матерь-Убийца, несущая Кровь и Огонь на своих огнекудрых змеящихся прядях волос, что в саже и чёрной золе у Стридгратэ, Влекущей Войну? Ужель для того, чтобы имя её стало много более славным, чем у иных из мужей-ратоводцев? Но для чего тогда ты дала ей так в избыткестраданий, и заставила пролить столь много огнём жгущих душу ей слёз – не её, дочери Конута и Твоей верной Тени, а её – Майри, женщины?
Неужели такою была их судьба – всему вопреки полюбить ей всем сердцем того, кто одним толькоименем, а тем больше всей кровью в его жилах был самым злейшим врагом её дома – того, в ком сплелись воедино две крови родных ему, но издавна непримиримо враждебных народов; того, кто был убийцей людей её орна и мстителем за истреблённый ими же некогда свой древний род?
Неужели она прежде мало страдала, что теперь ей досталосьстрашнейшее из испытаний, когда выбор твой вновь невелик, дочерь Конута? Неужели и был это данный ей жребий – убить его? Ей – всем сердцем того не желавшей, и всё равно устремившейся к этому – но убившей отнюдь не из долга, а словно любви вопреки… словно некою силою рока, что их вёл к этой встрече во тьме. Вопреки всей любви, убить кою в своём исстрадавшемся сердце она не желала и не могла – любви, которая стала уже чем-то большим, нежели жившее чувство в груди. Не могла… но содеялаэто…
Ичто за судьба ей осталась теперь горьким роком? Неужели и был это данный ей выбор, который она совершила сейчас не взирая на цену?

Отчаянный плач её – одиноко застывшей над теломи не желавшей опять отпустить от себя – вновь раздался над пустошью, уже не заглушаемый лязгом железа. Во тьме ночи последние из сражавшихся пали под копьями, секирами и мечами друг друга, не оставив на поле ни одного выжившего – только хриплые стоны и отзвуки чьей-то мучительной долгой кончины ещё доносились из разных концов этого вытоптанного клочка дикой пустоши, где трава стала алой от пролитой крови погибших. И лишь она тут осталась живой, невредимой.
Но для чего? Ужель ей нужна теперь прежняя жизнь – когда в той не осталось уже ничего: ни той связи с их родом, ни любви – ни даже ростка переломленной нынче железом надежды?

Словно затмение вдруг снизошло на неё… позабыв обо всём, обо всех своих близких – обо всём, что её тяготило под сердцем – вновь поспешая судьбу прежде часа. Окровавленные пальцы Майри нащупали во мракеу ног один из его выроненных при падении клинков. Им он прежде разил земляков её точно вихрь бури, вырывавший тех души голодным железом из тел сыновей Всеотца. Может им он тогда препынил сердца братьев её, сыновейдяди Доннара?
Что же – испей ещё крови Дейнова рода потомков богов, рвущий нити суде?б вечноголодный железный убийца…
Левой рукой она безвольно подняла клинок, у колен упирая в холодную землю его рукоять, направив липкое от крови жало себе прямо в грудь – ощутив, как колючая грань острия больно ткнулась в поддавшиеся ему кольца сетки меж прочных полос, хищно вгрызаясь укусом железа в их тонкий металл. Дочерь Конута стиснула зубы, принудив бежавшие слёзы иссякнуть – чтобы взор её не застилала их мокрая мгла– она не хотела сама умереть не видя его.
Лишь это – и ничего уже больше, когда её самой вскоре не станет. Какой прок, что она будет снова ходить и дышать, не имея возможности больше обнять его, снова увидеть – ей, столько смертей всем любимым принёсшей уже близ себя? Разве суждено было им быть вдвоём – им, первейшим врагам? Даже в смерти потом им не стать уже рядом, чтобы глаза их засыпал мертвящий колючий песок в одной общей могиле как у мужа с женой по чести? и закону – так как чья бы не будет одержана завтра победа, тело кого-то из них будет отдано лишь на позор и потеху, отрубленной головой вознесясь над толпой на копье… его – или её.
И пусть так… но хотя бы сейчас, в этот миг она будет с ним рядом. Всего лишь рывок через страх, шаг всем телом вперёд – когда голодный дух стали прорежет железные кольца брони и подбойку, и войдёт в её быстро стучавшее сердце… Лишь шаг через мглу.
Вновь одёрнув ладонь к своему залитому слезами лицу она резко смахнула горячие капли их с век, будто отринулавсё от себя, откинувшись телом назад – готовая.

В ночи средь затихшего гула и лязга сражения, напрягшаяся словно натянутая перед выстрелом тетива Майри внезапно почувствовала, как липкие от крови пальцы Льва Арвейрнов стиснули её оцепеневшую руку – твёрдо сжав ладонь женщины.

ГОД ЧЕТВЁРТЫЙ …СЛОВНО НАДВОЕ РАЗОРВАВШИСЬ… Нить 9
Она вздрогнула – словно к ней прикоснулось раскаленным жаром железо – и вскрикнув от волнения крепко обняла его, одновременно со страхом и радостью глядя на Льва. Отшвырнув от себя упиравшийся в грудь сквозь кольчугу клинок Майри что есть силы прижалась к мужчине, касаясь лицом его лика во тьме, ощущая тяжёлое, но живое дыхание у себя на губах. Аррэйнэ не говорил ни слова, дыша во всю грудь и с трудом приходя в себя.
– Я чуть не убила тебя… – прошептала она, не отпуская его от себя ни на миг, раскачиваясь всем телом как травинка под бурей – словно оглохшая и помрачившаяся рассудком, вновь едва не поторопившая в отчаянии собственный рок, уже должная жить за двоих их – не слыша более ничего кроме биения его сердца под пальцами, снова и снова лишь повторяя:
– Я чуть не убила тебя…

Аррэйнэ уже пришёл в себя, с хрипом откашливаясь и пробуя встать на ноги после нанесённого в сердце удара. Он рванул на себеворотник тяжёлой брони, словно та мешала ему свободно дышать, и хрипло – будто в груди у него клокотала багровая пена – выплюнул изо рта этот липкий, не дававший ему говорить сгусток крови.
– И в этот раз ты… не сумела убить даже… Ти?веле, – шутя прошептал он сквозь кашель.
– Ты жив… – дейвонка была словно не в себе, прижимая Аррэйнэ к себе и не отпуская его, целуя ему лицо и пытавшиеся обхватить её руки, повторяя как в забытьи:
– Ты жив… Ты жив… Ты жив…
– Майри! – шепнул он, тревожно вертя головой. Но дочь Конута словно не слышала.
– Майри, слышишь?! – он напрягся всем телом, с усилием пытаясь привстать и оборачиваясь лицом куда-то во тьму на закатный крайпустоши, откуда уже доносились всё более громкие, приближавшиеся оттуда звуки металла и топота множества ног.
Майри испуганно оглянулась в ту сторону, вздрогнув. Сквозь шелест травы и свист ветра она тоже расслышала топот сюда приближавшихся из их стана дейвонов, бросившихся на подмогу попавшим в засаду воителямБычьей Башки, вместе с которыми преждесама устремиласьв ночной бой на пустошь.
– Уходи, Майри, – Аррэйнэ стиснул её руку в ладони, – тебе надо уйти, пока те далеко…

Дейвонка в отчаянии затравленно озиралась по сторонам. Всего лишь какой-то миг преждееё сердце уже успокоилось в диком безумном биении, когда она увидала, что он жив – что Аррэйнэ всё же не умер под сталью еёот направившей руки потомицыКонута хищной Богини-Убийцы. И вот теперь её вновьохватило мучительное чувство бессилия перед какой-то безжалостной дланью – не иначе самою Судьбой – которая словноигрушкоюправила ею, то тщетно обнадёживая и вселяя ту призрачную уверенность, то опятьвырывая её из-под ног словно зыбкую землю в болоте и отбирая последнюю тонкую нитку надежду. Лишь только она снова встретилась с Аррэйнэ на залитом кровью сражения поле, едва не убив его собственноручно – как снова теряла, бессильная что-либо изменить.
– Уходи, Майри… – твёрдо сказал он, – они не должны тебя видеть со мной – иначе и имя Скугги тебя не спасёт.
– Нет!!! – вскрикнула она, в тот же миг поняв, о чём говорит он, пытаясь потянуть его за собой прочь отсюда – как можно дальше от настигавшего их неприятеля.
– Беги! Ну беги же, Майри! – с этим окриком он отпустил её пальцы, разжав свою липкую окровавленную пятерню, словно хотел оттолкнуть дочерь Конутапрочь от себя – как можно дальше от этого страшного места на пустоши, где только что пролилось столько багрового… где он сам чутьне пал от её же руки – где снова её повстречал, и вновьбыл должен её потерять. Арвейрнский Левуже слышал во тьме приближение множества ног– со стороны противника на подмогу своим мчалось множество воинов.
– Ты ранен – а их там десятки… – выкрикнула Майри, в ужасе озираясь во тьму, откуда всё ближе и ближе уже доносился топот бегущих сюда земляков, пытаясь удержать за руку тяжело встающего с колен Аррэйнэ, одной ладонью всё ещё стискивавшего полуторный меч, а второй зажимаякровавящую на груди рану под разорванными от удара клинком кольцами в стыке брони.
– Уходи стороной, ближе к лесу, чтобы не встретиться с ними. Иначе скоро сюда подоспеют и наши, – кивком головы он вказал на восток, где во тьме уже реялиискры горящих огней смоляков. Оттуда издалека также мчалась подмога их вышедшемупрежде на пустошь и лоб в лоб столкнувшемуся в сшибке с дейвонами небольшому загону.
– Тебя же убьют! Убьют!!! – она словно не хотела отпускать его от себя, что было силы вцепившись Льву в руку обеими ладонями и пытаясь тянуть за собой в направлении дальнего леса. Голос её надорвался, захлебнувшись в рыдании.
– Они же тебя… точно Клохлама… так же…
– Пусть сперва… попытаются… – Лев с усилием взнялся на ноги, поднимая с земли оборонённый второй меч и тяжело дыша. Грудь его высоко вздымалась под полосчаткой точно мех на кузнечном горниле.
– Беги же! – Аррэйнэ оттолкнул дочерь Конутапрочь от себя, – беги!!!
Майри стояла неподвижно, точно силилась что-то сказать – но так и не отважившись это произнести. Дейвонка торопливо развернулась, стремительно исчезая по тьме, и лишь слабый стихающий топот какое-то время ещё доносился сюда. Рвавший травы ночной стылый ветер скоро заглушил эти звуки, оставив Льва Арвейрнов одного дожидаться врага.

Те не заставили себя долго ждать. Из ночной тьмы в мерцании отблесков жал чёрными тенями возникли первые из бежавших дейвонов. Один за другим появлялись они вдали, стремительно пересекая этот клочок пустоши, где нашли гибель десятки сородичей и врагов – все павшие тут поголовно… кроме него, единственно уцелевшего в эту страшную ночь всепогибели. Подоспевшие на подмогу противники настороженно озирались, снуя меж тел павших. Как призраки они кружили во мраке по полю, шелестя под ногами травой – приближаясь всё ближе и ближе. Где-то во тьме всё ещё раздавались тяжёлые стоны, последние вздохи уже отходивших из жизни бойцов, чьё сверзавшееся дыхание не пресеклось под голодным укусом железа – но и те затихали как уносимые ветром.
Встав во весь рост Аррэйнэ опёрся на залитые кровью геары, словно выжидая противников – подпуская их ближе и сберегая все силы к последней, решающей схватке.

– Огня сюда! – раздался вдали повелительный голос с южным говором – явно вершнего над дейвонскими воинами, подоспевшими первее людей из Р’уайг Ламн-а-слеана, – смотрите зорче, есть кто живой тут из наших? Как далеко сейчас рыжие?
– Поогням далеко – только выбежали из стана!
– А там ещё кто? – один из мелькавших во мраке мечников со смоляком в левой длани заприметил чью-то возвышавшуюся неподалёку стать, молчаливо и неподвижно застывшую на одном месте – словно камень на древнем могильном клох-марвэ.
– Эй, кто ты сам будешь? – окрикнул Льваодин из голосов, настороженно приближаясь к немуиз темноты с багровым пятном смоляка в чуть приподнятой левой руке, – ты живой?
– Кто там, Хёрд? – выкрикнул издали вершний, – это наш или рыжий?
– Ты кто будешь? – вынырнул из тьмы перед Аррэйнэвысокий крепыш в накольчужнице поверх брони, вышитой знаком с парящими в выси над кручей тремя канюками. Он внезапно застыл, как наткнулся на стену.
– Это Лев!!! – заорал он что было силы голосом полным ярости и страха одновременно – резко отпрянув назад на несколько шагов и судорожно вскидывая к удару блодва?рпэ.
– Сам он тут, гад! – рявкнул Хёрд, подзывая к себе остальных, – всё сюда, люди, живо!!!
– Руби его, зверя! – раздалось издали множеством яростных голосов, и тени дейвонов как хищные птицы метнулись к нему, сверкая отсветами на отточенной стали оружия.
– Не рубить! Живьём берём выползка! – долетел чей-то полный ненависти окрик.
– Только я вам не Клохлам! – по-дейвонски им выкрикнул взвившийся Аррэйнэ, кидаясь на не ожидавшего его броска мечника, – чтобы живым вы меня скопом взяли! Берите кто сможет!
Укрытая лёгким шеломом голова крепыша Хёрда треснула вместе с бронёй на две части, во все стороны брызнув горячими каплями мозга. Перескочивчерез его оседавшее тело с потухшим в траве смоляком Убийца Ёрлов бросился на противников, ударяя ближайшего жалом геары в живот и подскакивая к следующему из дейвонов, рубя того взмахом с плеча до самого позвоночника в рассеченныхпод стёганкой рёбрах груди – вновь став тем зверем, что жил в его сердце и вёл за собой к своему утраченному дому у столь близкой отсюда горы, за который он должен был снова сразиться с любым, сколь бы ни было сильнымпротивником у себя на пути, не страшась само?й смерти.
Дейвоны всё бежали и бежали сюда, слетаясь как стая на падаль, звеня сталью кольчуг и чешуйниц, приминая траву сапогами – а он, им незримый во тьме, позабыв об усталости и свежей ране в груди метался меж озверевшими от ярости и страха противниками, стремясь держаться во мраке самого края толпы, не давая обойти себя сзади и окружить. Рубивший их точно серп жнёт колосья по полю в час жатвы, не взирая на падавшие на него удары клинков он продолжал убивать, валя тех одного за другим – как не сражался ещё никогда.

Чей-то удар полоснул острой гранью клинка по его незащищённой ладони, заставив тем выронить меч из перерубленных пальцев. Теряя геаруЛев резко припал на колено от боли – и тем самым лишь спасся от просвистевшего над головой кроволивца – вонзая полутораручник в противника и пробивая чешуйницу с плотью, толчком ноги отбрасывая от себя уже мёртвое тело.
– Руби его, вы?блюдка! – раздался во тьме чей-то громкий озлобленный крик, когда два их редевших десятка не могли никак справиться с ним одним, уже дважды тут раненым и ослабшим – но не сдающимся и убивавшим их всех без пощады во тьме, как сова в полном мраке когтит зазевавшихся птах. Но Аррэйнэ, не выдавив стона из прокушенных губ, заткнул и тотокрик закаленнымжалом геары, орудуя ейи подхваченным левым клинком точно загнанный сворою псов и сражавшийся за свою жизнь дикий лев.
– Змей его рви-и-и… вы-ы-родка! – доносилась из мрака чья-то яростная брань, прерываемая хрипом боли от полученной в стычке раны.

Перед ним из тьмы ночи внезапно возник вражий вершний с украшенным по боковине шелома вокруг дырок дыхальниц абрисом парящего сокола, в броске замахиваясь на Льва клинком и короткой леворучной секирой. Его кроволивец навскользь рубанул по плечу сына Ллура и Коммоха, вовремя отведённый геарой. Второй сильный удар был быстрее, и враг выбил клинок из его перебитой руки. Резко зайдя в левый бок птицеликий противникуметил секирой по открывшемуся предплечью – разрубая железо плетёнки, подбойку и плоть, обильно забившую кровью из отверзшейся раны.
Враг наседал на него всё сильней и сильней – не давая мгновения продыху, стремясь оттеснить ослабевшего Убийцу Ёрлов в толпу околя?вших их воинов.
– А-а, зверина – алым закапал уже?! Живьём твою шкуру сниму и на бубны её натяну – чтоб ты и дохлый пугал всех врагов моих! – хрипел тот, тесня Льва и резко орудуя леворучной секирой пони?зу – стремясь то ударить измотанного противника острым носком по ногам, то пытаясь поддеть долгой пяткой того за колено и повалить.
– Так его, Сокол! – раздались полные ярости окрики приближавшихся воинов, подбадривавших своего вожака, – пришиби его, выползка!
– Фреки – зайди ему сзади! – окрикнул противник кого-то из них, не переставая теснить защищавшегося от его выпадов Льва, второй перебитой ладонью схватившего за навершие ставший тяжёлым ему полутораручник. Подозванный старшим немедля накинулся на Убийцу Ёрлов, ударяя в его неприкрытую спину своей одноручной секирой.
Удар жала геары сквозь кольца плетёнки брони пробил горло того, и Лев торопливо прикрылся клинком от следующего замаха разъярённого недруга в птицеликом шеломе. Не заметив зашедшего в спину очередного противника, в следующий миг он словил в правый бок его долгий цепной шипоцвет, сквозь подбойку вдавивший полоски брони прямо в тело и выбивший всё дыхание из груди болью треснувших рёбер – успев оглушить того резким ударом по шлему и снова оставшись один на один с вожаком.
– Сокол ты… значит? – хрипло он рявкнул, с трудом устояв на ногах от удара и впившись в противника взглядом, стремясь удержаться подальше от прочих, не дав им себя окружить – отступая, ведя за собою их вершнего – дальше и дальше во тьму, где останется с ним лишь вдвоём с глазу на глаз.
Чувствуя, что силы его на исходе, отступивший достаточно Лев рывком бросился прямо на недруга, зайдя тому слева – едва ль не вплотную. В движении выбив геарой из пальцев противника древко взметнувшейся кверху секиры он резко схватил на миг замерший меч за клинок среди дола – захватив тремя пальцами точно в тиски, не давая движения.
– Чтоб тебя… – рявкнул застывший на месте соперник – не в силах послать свой блодварпэ в удар, тщетно рванув рукоя?ть на себя – оказавшись теперь беззащитным.
Не отпуская из окровавленной пясти леви?цы его кроволивец, Лев резко отпрянул на шаг от того, заломав вражье жало набок, и быстрым ударом полутораручника переломил не защищённую правую руку противника прямо по локоть как раз выше наручи – в самый стык чашки. Следом второй резкий выпад с переворота клинка вспорол врагу чрево ударом под пах, выпустив наземь из-под пробитой брони его змеящиеся утробы – всё ещё живому и зашедшемуся в стоне мучительной смерти.
– Отдохни, отлетался! – тяжело дыша во всю грудь рявкнул он рухнувшему наземь спиною в кровавую лужу дейвону, и отпрянул от снова зашедшего в спину ему с шипоцветом противника. Пригнувшись в движении Лев подхватил в полубесчувственную левую пясть оборонённый короткий клинок – защищаясь от следующего замаха цепного молота.

– Сокола сшиб!
– Даже Сокола зарубил, выползок!
– Уходим! – раздался чей-то окрик – уже не яростный и свирепый как прежде, а полный волнения и даже страха, – уходим!
После гибели вершнего лишь трое их самых решительных ещё продолжали теснить собой Льва, всё пытаясь зайти ему в спину и окружить – но остальные противникикак упорхнувшие птицы вдруг бросились врассыпную, спасаясь от этого казалось бы неподвластного их железу одинокого раненого воителя – убивавшего их одного за другим. Аррэйнэ резким ударом пробилв стык броню живота первого из врагов с шипоцветом, чья смертоносная шишка в летящем замахе ушла вбок налево, оставив хозяина неприкрытым – угодив прямо в вышитый на накольчужнице знак их семейства с парящими вкруг низкой кручи тремя канюками. Затем бросился вправо, онемевшими пальцами залитой кровью леви?цы вонзая клинок над щитом в грудь второго, обманув его выпадом справа. Он успел всадить правый клинок в спину развернувшемуся третьему из дейвонов, уже падая с ног и изнемогая от ран.
– Не убить зверя!
– Уходим!!!
Тени врагов исчезали во тьме, гулко топая сапогами, трепеща багровеющим сполохом последнего смоляка – те из них, кто уцелел от его мечей в этой бойне, не выдержали и бросились в бегство, растеряв прежний пыл. Он взвился с колен, стискивая оскаленные зубы и во весь опор устремляясьза ними, настигая последних двоих.
– Что – взяли меня?! – взревел он, на бегу вскидывая ввысь окровавленные до самих рукоятей клинки, – не вам мою нить оборвать – вы, охвостья от зайцев! Не вам!!!
– За Каллиаха! – меч в его правой руке с размаху ударил по мелькавшему впереди шелому настигнутого им дейвона, сминая железо и череп врага – валя того наземь.
– И за меня!
Клинок в его сочившейся кровью леви?це вонзился в спину взревевшего от страха второго, пронзая пластины и кольца брони вместе с рёбрами, разрубая и останавливая сердце противника. Не удержавшись на подкашивавшихся от усталости ногах Аррэйнэ рухнул на землю, выдёргивая из тела геару и снова вонзая её в ещё тёплую плоть неподвижного недруга.
– За меня! За меня! За меня!!! – ударял и ударял он клинком в забытьи – слушая, как затихает вдали топот ног устремившихся в бегство дейвонов. И без сил повалился спиною в траву, тяжело дыша точно травимый гончими зверь.

Медленно он возвращался назад, направляясь вслепую на всё нарастающийшум а?рвейрнского стана во тьме, где горели далёкие искры костров – еле перебирая ногами от ран и усталости, липкой от крови рукой опираясь на подобранное с земли чужое копьё. Убийца Ёрлов вырос из ночной мглы перед бежавшими навстречу ему земляками как бредущая им навстречу окровавленная тень, всё ещё стискивая в правой руке алый до рукояти выщербленный меч.
– Лев?! Живой?!
– Что сталось там с вашей ватагой?
– Эй, а остальные все ваши где делись?
– Чего ещё расспрашиваете! Да помогите жеему, безголовые! – их сотник велел людям немедля взять Арррэйнэ под руки и довести до возов и намётов прибывшего воинства.
– К лекарям его поскорее! Ллугнад – бегом туда зайцем, чтобы были готовы они со своими крючками!
Он не противился помощи, еле бредя с теми в стан, в который, как уже говорили тянувшие его под руки копейщики, только что прибыл подоспевший сюда арвеннид с войском – и лишь молил Пламеневшего Ликом о том, чтобы тот дал для Майри возможность уйти от уже настигавшей дейвонку погони, дал ей добраться до земляков после этой убийственной бойни во тьме… и слушал, как истово бьётся в груди его сердце.

После долгого конного перехода на север прибывший во главе войск в стан Р’уайг Ламн-а-слеана сын Медвежьей Рубахи едва спешился с уставшего взмыленного жеребца, какпервым же делом спросил у встретивших его с разожжёнными смоляками в руках стражников, где отыскать сейчас Льва.
– Арвеннид – Аррэйнэ ранили в сшибке! – с тревогою в голосе отозвался первым явившийся сюда вершний метальщиков Гайрэ Ловкач, поклонившись в почтении, – только что его с пустоши еле живым принесли!
– Да чтоб меня… Где он?! – Тийре швырнул поводья своего жеребца в руки одного из сопровождавших его копейщиков, вырвав из чьей-то ладони горящий смоляк, и устремился за Ловкачом. Бегом он добрался сквозь море сновавших постанувоителей к уже разбитому большому намёту лекарей. По пути арвеннид догнал кучку торопливо входивших туда, тянувших под руки обессилившего или едва живого Льва А?рвейрнов – всего залитого кровью, как узрел онв трепещущем пламенисветоча.
– Что с ним? – крикнул сын Дэйгрэ, вбегая внутрь намёта под откинутый полог и пытаясь пробиться сквозь кучу столпившихся вокруг Убийцы Ёрлов людей к другу детства, – а ну расступись! С дороги!
На глаза сыну Дэйгрэ попался уже появившийся тут со своими снастями Две Нитки.
– Как он сам, Коннал?! Жив?! – арвеннид взволнованно тряханул суетившегося лекаря за плечо, требуя немедленного ответа.
– Жив я… – переводя дух с трудом проговорил Аррэйнэ шёпотом, пока служки осторожно его раздевали, освобождая от прорванной на груди жалом клинка и залитой кровью тяжёлой брони, усадив на складную скамью. Кто-то, не мешкая время на все перевязи, уже разрезал ножом ткань укрывающей тело подбойки с рубахой.
– Жив он, гаэ?йлин… – спокойно проговорил лекарь из Габ, – Лев сам вышел к нашим рядам, прежде чем потерял силы.
– Поспеши же – кровью он весь истекает!
– Не тревожься, арвеннид – я сделаю всё, что смогу. Ты тогда был похуже, как стрелу изловил на Дубовом Холме. На Львебольше вражеской крови, чем собственной. Один Пламенеющий Ликом свидетель, как он смог раненый в первой стычке и во второй раз опять учинить там такую резню в одиночку, когда дейвоны новыми силами раньше нас туда прибыли.
– От него они все точно зайцы бежали, мохнорылая наволочь! – взволнованно добавил кто-то из воинов, помогая стягивать с Аррэйнэ его иссеченую вражескими мечами и шипоцветом с секирой полосчатку, – полтора скира южан положил в одночасье один, даже раненый будучи – как траву их скосил! Пятнадцать, мать их, вражин порубил! Видал ли хоть кто прежде нечто подобное?!
– Огня сюда, ипобольше! – властно распорядился главный лекарь, разворачивая короб с иглами, ножами и прочими снастями для ран, – и нагретой воды!

Пока служки торопливо разжигали от углей многочисленные свечи на подставке-кругу и несли в их намёт горшки с кипенем, Аррэйнэ сам лишь молчал, не исторгнув из стиснутых губ ни единого звука, когда люди пытались раздеть его, с силоюотводя прочно прижатую к груди левую руку, на ладони которой кровавил глубокий порез от меча и алели волокнами мяса перерубленные пальцы – расплющенный и изуродованный безымянный, и лишившийся двух верхних косточек мизинец. Раскрыв сцепки и стянув со Льва полосчатку с простёганной потной подбойкой, служки отпрянули в стороны. Лекарь рывком разорвал задубевшую окровавленную рубаху на груди Аррэйнэ, невольно охнув.
– В самое сердце она его… – взволнованно выдохнул кто-то из толпы собравшихся в проходе намёта воителей, приподняв в ладони мерцавший по тканяным стенкам багровыми сполохами светильник.
– Кто? – не понял Тийре, переспрашивая.
– Богиня. Богиня дейвонов, – отозвался тот самый копейщик, что помогал служкам лекаря раздевать Аррэйнэ, – или Скугги, Тень Её, как называют у мохнорылых – идущая с ними оземь в смертном обличье сама всевеликая Майра, Праматерь.
– Коротки у неё, видно, клыки были – пусть она и Богиня… – резко ответил сын Дэйгрэ, стоя подле лекарей, снимавших с Аррэйнэ напитавшуюся кровью рубаху, – раз не смогла поглотить его пастью…
Он резко умолк, увидев рану на его груди – прямо на сердце.

Доселе неподвижно сидевший в оцепенении Аррэйнэ словно пришёл в себя и несогласно мотнул головой.
– Перевяжите меня – и оставьте нас с арвеннидом одних, – неожиданно сказал он всем окружившим его людям.
– Как скажешь, гаэ?йлин, – кивнул головой лекарь, пристально оглядывая рану от прямого удара мечом, вокруг которой впечатались в кожу прорубленные звенья кольчуги и по?лосы, превратившись в один набрякающий кровьюсиняк.
– Только ты ещё слаб – не вздумайвставать даже! Лучше сил наберись, отдохни до рассвета, пока ещё время есть. Арвеннид – ты сам повели ему это, чтобы не смел он ещё раз лезть завтра в сражение! Лишь чудом Троих от такого прямого удара его сердце не стало, Ард-Бре?ном клянусь!
– Повелю, не беспокойся! Давай, почтенный Коннал, перевяжи же его поскорее! Ато он кровью весь изойдёт! – Тийре стал тихо сердиться, поторапливая медлившего врачевателя.
Промыв рану на груди тёплой водой с винным духом и смазав её какой-то остановившейкровь пахучей густой жидкостью, лекарь спешно принялся ушивать края тонкой нитью-жилой, стежок за стежком прокалывая кожу кривою иглою, оставляя в сжимавшемся плотно рубце только узкий просвет гноестока. Затем наложил поверх стянутой раны повязку из льна и окрутил тканью вокруг груди, после чего торопливо занялся плечом.
– Руку он сможет поднять после такого ранения, Коннал?
– Поднимет, владетель – Ард-Да?гдом клянусь! Рана неглубокая, больше с виду страшна – сухожилия целы. Так, на две нитки трудов. А вот ладонь… – целитель умолк на мгновение, пристально глядя на левую кисть.
– И второй палец уж не спасти – всё равно отгниёт вскоре сам…
Хмурясь, лекарь из Габ взял с развёрнутой льняной скрутки небольшой нож, попробовав лезвие ногтем на остроту.

– Как он теперь держать в левой меч будет? – тихо шепнул кто-то тихо из кучисобравшихся тут у выхода из намёта и снаружи потёртых матерчатых стен воинов Эйрэ.
Внезапно сам Аррэйнэ поднял на говоривших глаза, отняв от пересохших губ чашку с тёплым ивовым отваром, что подал ему служка почтенного Коннала.
– Как и прежде…
Голос был тих словно шёпот, но всё равно звучал твёрдо, будто и не чувствовал он страшной боли от ран, лишившийся сразу двух пальцев руки – но спокойный как камень.
– Выйдите все, – твёрдо произнёс он через мгновение, положив перевязанную ладонь на колено, – оставьте нас с арвеннидом одних.

Лекарь с помощниками и столпившиеся тут зеваки из стражи и воинов торопливо вышли вон, толкаясь бок о бок, забрав с собой врачевальные снасти и склянки снадобий почтенного Коннала, унеся горшки с кипенем, притушив огоньки на свечницах и запахнув за собою тяжёлый матерчатый полог у входа в намёт. Где-то снаружи во тьме стихли все их шаги, и лишь топтавшиеся поблизости стражники из охраны владетеля негромко переговаривались меж собой.
Тийре и Аррэйнэ – арвеннид Эйрэи его первый ратоводец, два лучших друга с их детства – остались лицом к лицу.

ГОД ЧЕТВЁРТЫЙ …СЛОВНО НАДВОЕ РАЗОРВАВШИСЬ… Нить 10
– С тех пор, как Буи?ра чудом вытянул тебя из Шщаровых ям, я вдруг решил, что сама Мать Костей Льва всегда стороною обходит – словно и впрямь ты бессмертный. Забыл, что и ты человек лишь – и можешь опять умереть…
Тийре тяжело выдохнул, напряжённо расхаживая по намёту из угла в угол, и пламя оставшейся тут на складном столе светильни всякий раз трепыхалось от дуновения воздуха точно живое.
– Хвала Пламенеющему – ты жив. Иначе я всю жизнь потом клял бы себя, припозднись тут на миг… как тогда.
– К Каллиаху ты уже опоздал… – безучастно произнёс Аррэйнэ, откидываясь спиной на кол-подпорку, державший верх намёта своей сучковатой развилкой.
– Знаю уже, – Тийре махнул лишь рукой, горько выдохнув сквозь сжатые зубы, – тяжело так вот лучших друзей раз за разом лишаться. Весь мой прежний десяток давно уже мёртв до единого… и треть наших старых товарищей погибла за годы – а из твоих только Унлад остался средь вершних за лето. Даже Молот не уберёгся от смерти – а сколько ведь в нём было силы! Одной лапой подковы ломална две части – и любые враги ему были что гвозди в ладони.
Он умолк на мгновение.
– Думал я – завтра дейвоны от одного только имени Мо?ртвалла будут что зайцы бросаться в кусты врассыпную, видя того среди нашего воинства. А сейчас и его вот черёд тут пришёл… так нежданно.
– Тийре, – вдруг обратился к нему Аррэйнэ, встретившись взорами с другом, – ты помнишь ту пленную девушку из служанок у тебя во дворце – кажется, Ти?веле её там называли? Ту, которая…
– Помню конечно… – Тийре нахмурился, смолкнув на миг, – хоть и заслужила она, только смерть ты ей жуткую выбрал – заживо сгнить под землёй. Чего она тебе впамять пришла? Дурно таких мертвецов поминать к ночной тьме.
Он пристально воззрил на товарища.
– Неспокойно тебе из-за раны? Сейчас лекаря кликну… – арвеннид повернул голову к проёму в стенке намёта, намереваясь вернуть ушедшего отсюда по требованию Льва врачевателя.
– Нет, не нужно… – остановил его Аррэйнэ, удержав друга за руку.
– Может всё же…
– Не нужно.
Какое-то время Лев Арвейрнов молча взирал их владетелю прямо в глаза.
– Тийре, ты знаешь – ты мой единственный друг, мне как брат… и с тобою мы быличестны. Нам, зрящим сквозь смерть, друг перед другом ложь не к лицу.
Неамхейглах пристально посмотрел на товарища, не понимая с чего тот вдруг заговорил о таком.
– Лишь раз за всю жизнь я тебя обманул, в чём стыжусь теперь собственной трусости – что сам попросить не отважился…
– Погоди… в чём таком? – Тийре нахмурил лоб, ничего не понимая.
– Она жива.
– Кто?! – сын Дэйгрэ в недоумении поднял брови – не понимая, о коей из женщин они говорят.
– Ти?веле. Она и есть Скугги – Тень Майры – кто идёт средь дейвонов в обличье Её. И никакая она не Ти?веле – она братова дочерьих вершнего ратоводца Доннара Бурого, праправнучка самого старого Эрхи… – Аррэйнэ на миг умолк, переводя дух.
– Её имя Майри. Майри Конутсдоттейр из рода Несущих Кровь Дейна…
– Но… – ошарашенный от услышанного арвеннид так и застыл на месте, полураскрыв рот, – как?! Ты же сам её там… Я же видел!
– Это я отпустил её тогда у вас четверых прямо под носом. Никто ведь не знает дворец и все дыры его в мурах лучше, чем чинивший их прежде один из людей дома Килэйд… я.
Тийре молчал, ошеломлённый.
– Постыдился перед всеми тебя попросить дать ей волю, раз уж мстить я не стал… что про меня все подумаете – испугался, мол, Лев этой девки, или глаз на неё положил. Пожалел просто… Вот и вывел тайком из дворца и отправил домой. Но встретил ещё раз веснойв кадарнле у моего отца Коммоха… Илишь потом я узнал, кто она таковая на деле – что она из Дейнблодбереар.
– А ты…– начал было арвеннид.
– А я люблю её, Тийре… – перебив друга тихо проговорил Аррэйнэ.
– Гм-м… – арвеннид онемел, не зная что и сказать тут в ответ. Молча он сел рядом с ним на скамью и снял с пояса кожаный мех, развязав горловину и щедро отхлебнув терпкой медовухи с дикоюгрушей. Затем без слов протянул его другу – как в прежние времена, будучи просто двумя юными пешцами в воинстве Дэйгрэ Медвежьей Рубахи, в выправах и битвах они так делились всем тем, что имели, стоя рядом плечом к плечу точнодва брата.
Сблагодарностью в глазах Лев принял мех и жадно глотнул хмелящий напиток, ощущая, как затихает та жгущая боль в груди – от её клинка, едва не пронзившего ночью в слепом бою насмерть – но не от её глаз, что жалили много сильнее железа, попав некогда в сердце и так и оставшись там теми незримыми оку занозами. Потому как лишь тот, у кого сердце вовсе не зналолюбви, не боится страданий и боли – не изведав так самых сильнейших из них.

– Знал бы тогда, кто у меня средьслужанок верёвки плетёт… сама праправнучка Эрхи…– Тийре озадаченно покачал головой, – может быть так её отпустил бы из пленас почётом – и с их скриггой удалось бы договориться ради такого.
– Тогда ты бы иначе помыслил… как и я сам, – несогласно мотнул головой Аррэйнэ, откинувшись спиной на подпору позади себя, ощущая, как шершавое дерево черезрубаху вновь врезалось в кожу, – тогда мы с тобой были другие совсем, Тийре– и кроме мести и славы ни о чём больше даже не думали, и вперёд далеко такне зрили. И жизнибы Майри лишиласьтак трижды быстрее, узнай мы кто есть она.
– Слишком долго уж тянется эта война… – Тийре ещё раз отхлебнул медовухи, не торопясь проглатывать, словно пробуя удержать этот жгущий вкус хмеля.
– Не хотел бы я, чтобы она тянулась всё моё правление, дольше Великой Распри – лишь опустошая страну и сея всё новые раздоры и гибель… Но теперь мы наконец-то очутились лицом к лицу с нашим врагом – всеми нашими силами – мы и они.
Он умолк на мгновение, точно над чем-то задумавшись.
– Завтрашний бой всё решит, Лев. Завтра увидим – кто победит… а кто сгинет.
– Завтра… – Аррэйнэ устало выдохнул, ощупывая рану на груди под надетою новой рубахой – там, где под кожей как раненый, но несломленный зверь всё по-прежнему жёг углем сердце там врезанный знак его предков, скрытый знак дома Львов – всю его жизнь направляя и устремляя вперёд, не зная преград и сомнений, давая последнему сыну их силы бороться и жить – полный ярости и бесстрашия. Полный мести.
И теперь перед ним вдруг открылись два долгих пути, по которым ему суждено было следовать. Два пути, от которых он нынче не мог отступить – и не стал бы, не колебаясь. Но как они были сложны… и на который из двух ему нужно ступить – Аррэйнэ не находил в своём сердце ответа.

Слова друга вернули его в дрожащий под ночным ветром намёт, где при слабом мерцающем блескесветильника они сидели бок о бок вокруг поддерживавшего ткань полога кола.
– Завтра… – Аррэйнэ устало выдохнул, прикасаясь к ране на груди, – завтра всё решится. Но не для меня…
– О чём ты?
– Завтра мы снова с ней встретимся, Тийре. Так суждено нам двоим – или волей богов, или всей нашей жизнью, всем роком её, наших судеб– и это не в силах изменить ни сам я, ни она. И кто-то из нас двоихзавтра умрёт первым.
– Что ещё за мысли у тебя, Аррэйнэ, а? О смерти ты прежде не думал – с чего вдруг теперь?! – Тийре тряханул друга за плечо, словно желая растормошить его и отбросить подальше от тягостных дум.
– Потому что пока мы с ней те, кто мы есть – нам не суждено быть вдвоём… И ни я, ни она не отступимся от своей судьбы.
– Завтра всё разрешится.
– Не для нас, Тийре, – Аррэйнэ несогласно мотнул головой, – ни я, ни она не отступимся от своей стороны, от своего народа – даже ради самих нас. Нельзя быть словно надвое разорвавшись… Такая судьба нам с ней выпала. И кому-то придётся завтра умереть.
– Но ты же не собираешься… – Тийре не договорил последнего слова, о котором не поминают накануне грядущей смертельной битвы… слова о той, неумолимого прихода кого не желают вовеки.
– Нет…– Аррэйнэ смолк, тяжело дыша и прикрыв глаза веками, точно не находя слов – но наконец заговорил снова, так и взирая в закрытый полотнищем ткани проём в их намёте.
– Но даже если она не убьёт меня в третий раз, даже если Майри останется жить… зачем мне та жизнь без неё – если никак я её не смогу получить, Тийре – ни силою, ни добром без согласия её рода, который она не отринет – она, Несущая Кровь Дейна…
Прежде сам над тобою смеялся – как не знал ты, как быть тебе с Этайн… и тою же мерою трижды мне выпало после. Я ничего не боялся все годы войны – ни смерти, ни ран, ни врага столь же яростного… и её не боялся с тех пор, как её полюбил – что немыслимым просто казалось. Потерять её – вот чего я боюсь…
Даже если она уцелеет в грядущей намбитве и вернётся домой невредимой, даже если родня не отдаст её за кого-нибудь замуж и не сможет к такому принудить, даже если моя Майри останется одна, свободная – что мне толку с того, раз не быть нам с ней вместе по чести? Думаешь – мало ли девок на свете, за неё что не хуже? Может быть и не мало, и не худших, и с лица много краше встречал – и забыться зимою пытался, чтоб стереть о ней память с другою какой, раз надежды нам нет… А как гляну на них, так одну лишь её сразу вижу, будто в каждой из баб изнутри она смотрит – словно я помешался, везде её видел… Много лучших – а такой вот другой больше нет. Дважды она попыталась убить меня – а быть может и дважды спасла… Лишь её я хочу, лишь она мне нужна.
Аррэйнэ умолк, отхлёбывая из горловины ещё, жадно глотая хмельное питьё.
– Упокойный родитель мой Коммох как-то сказал на прощание, что не предписаны свыше никем те пути, кои мы выбираем. И ещё он сказал, будто понял я что-то – что мне делать, если я хочу, чтобы Майри была моя – не иначе данная мне самими богами на счастье. Но что я тогда понял – я тогда ещё сам не постиг, и в догадках терялся: что же это? А вот сегодня я понял, чего я хочу… и что сделать я должен.
Тийре не произносил ни слова, внимательно глядя на друга, точно желая об этом спросить, узнать от Льва А?рвейрнов этот ответ.

– Ради чего мы так долго льём всю эту кровь, Тийре? – вдруг спросил он, посмотрев арвенниду прямо в глаза,– и где ей конец, этой проклятой трижды войне?
Он стиснул в изрубленных пальцах левицы наполненный мех, и по сжатой в кулак перевязанной пясти потёк золотистый мёд хмеля, капая наземь как кровь из разверзшейся раны.
– Ради чего мы уже столько лет так упорно сражаемся – мы и они – когда сами боги вказуют нам, что не суждена никому больше эта победа, какая казалась что им, что нам столь ужелёгкой и близкой в начале войны. Неужели никто больше это не видит, что победы не будет дано никому – нежели только мы истребим так друг друга вплоть до жён, стариков и детей – чтобы некому было мстить дальше?
– И ты предаёшь меня, Аррэйнэ, отступаешь от нашего дела? – спросил его друг, глядя прямо в глаза.
– Нет, Тийре не предаю. Может лишь указую тебе другой путь, о каком прежде сам и не думал – и иного, о том мне сказавшего, тоже нарёк бы изменником, трусом…
Тийре молчал, слушая говорившего друга, который весь словно ушёл целиком куда-то вовне, будто не сам он вещал это, пристально глядя на арвеннида.
– Разве мы с тобой начали эту войну – и почему тогда нам её так продолжать до тех пор, пока сами мы в ней не погибнем, как все наши товарищи? Да – мы мстили; мы и доселе с тобоюмстим каждый за своё, то что и сейчас жжёт огнём долга сердце – как и всякий вставший за нами также. И они тоже мстят – по своему праву – ибо и мы для них стали захватчиками и убийцами… И будет так до конца, пока мы с ними не остановимся – или не умрём все до единого. В чём теперь честь, когда сама цель нашего сражения давно потеряна, и лишь крови мы жаждем?
Аррэйнэ смолк на мгновение, отхлебнув глоток хмеля из меха.
– И кто развязал ту войну – разве мы с тобой? Они уже все мертвы – и возжелавшие, и начавшие, и поддержавшие этот пожар… Столько лет как погибли от этой вот длани почти что все Скъервиры, и столь много приспешников их – а кровь льётся и льётся, и нет ей конца.
– И в Великую Распрю так было… – промолвил наконец Тийре – то ли соглашаясь со Львом, то ли тем возражая ему.
– Так было – но и она завершилось. Мы и половины той прежней войны ещё не пережили, а крови уже пролито между нашими землями и народами не меньше – и пепла с костями посеяно столько же, как и во времена Эрхи и Клохлама. Сколько же дальше нам надо посеять той меры, чтобы ею насытиться? Десять лет шла та прежняя Распря – и ненависти было засеяно столько, что и век спустя тапроросла вновь в войну, которую все мы теперь не способны никакдовести до конца.
– Но и она завершилась однажды… – вновь возразил другу Тийре.
– Верно, завершилась… Всякая война завершается миром. Только никому не досталась тогда та победа, как знаешь. Разве не сам Эрха Древний, наш первейший противник в ту пору, все десять лет не опускавший меча – разве не он и не дед твоего отца Хуг осмелились сложить оружие и порешили быть миру – поняв, что и со смертью Клохлама дейвоны не добьются победы, не сломят нас – равно как мы их; что достаточно пролито крови, когда сами начавшие эту распрю и последовавшие за ними владыки Высокого Кресла и Стола Ёрлов уже были мертвы – те, кто продолжал слепо сражаться и гибнуть…
А ради чего теперь бьёмся мы? Ужель каждый лишь для того, чтобы не признать перед собой, что наши предки себя пересилили – поняв, что нет чести и славы в подобной войне, когда ненависть слепит и гонит тебя убивать толькоради того, чтобы не прослыть перед прочими слабым, не быть прозванным трусом, не отказаться от славы воителей – и волей богов убивать ради этого лишь: без жалости, без милосердия, без передышки? Если они смогли это сделать, Тийре – раскрыть глаза и отогнать ослеплявших их духов безумия, прекратить то десятилетнее кровопролитие – то почему век спустя мы должны повторять их былые ошибки, прежде чем сами потом не поймём правоты их? Если в доблести мы оказались не хуже – то отчего мы не преодолеем себя, и не начнём говорить, а будем продолжать вести наших людей за собой к неизбежной погибели?

Тийре молчал, неподвижно сидя плечом к плечу с Аррэйнэ, не произнося ни единого слова в ответ и неотрывно взирая на колыхавшийся в сумраке полог намёта. Лишь рука взволнованно отирала усы. Давно не было в сердце его столько тяжких и сложныхраздумий как нынче – ещё более тяжких, чем быть подле Этайн или жертвовать ею, держась за мир с Конналами – что от этого жаждалось простозабыть о бегущей с рождения в жилах его крови предков – крови целого кийна владетелейвсех семейств а?рвейрнов, крови великого героя Бхил-а-намхадда – и бежать от себя самого как возможно подальше, чтобы не взвешивать в своей душе непростыерешения, от которых зависели судьбы уже не прежней его десятины, а многих тысяч людей, повелевать которыми сына Медвежьей Рубахинежданно принудил тот рок, дав тогда малый выбор – сражаться или умереть.
И теперь он не был много большим – ибо так неумолимо давили на него многочисленные поколения всех его предков, имя которых он перенял от отца. Так трудно было ощущать всю ту тяжесть потерь и ту горечь, которая обрушивалась на их народ и дома вновьи вновьс каждым годом войны, отдаваяей лучших – не взирая на многочисленные казалось бы прежде победы. Видя собственными глазами весь ужас этой тянувшейся кровавой усобицы, он зрил воочию – как с каждым пройденным годом всё больше опустошается и истощается в тянущейся распреих некогда обильная страна: дичают поля и изводится скот, портится и пропадает монета, ветшают дороги и укрепи, а не нужные подчас распри ремёсла приходят в упадок – и как всё меньше находится людей для войны, коих приходится набирать силой, давя смуту и ропот среди разорённого и бегущего от всех бесчисленных бедствий кокраинамлюда, и уговаривая всё более недовольных убытками фе?йнагов…
И как тяжело было это признать, признать и принять правоту слов его друга детства – а как же ещё тяжелее то было заставить поверить других в это? Как можно заставить понять это тех, кто от боли потерь чует лишь жажду крови, готовый лишь мстить и разить, убивать – не понимая, что на место одного павшего недругаследом восстанет другой, точно так же готовый лишь мстить за своих павших близких – и этому не будет конца?

– Лев, скажи мне… и неужели ты готов на всё это – пожертвовать всей своей славой, чтобы между нами стал мир – всё это ради неё лишь одной? – арвеннид пристально посмотрел прямо в глаза своему другу.
– Ради нас всех, Тийре… – негромко ответил ему Аррэйнэ, – ради нас всех.
Арвеннидвспомнил вдруг в это мгновение тот миг внезапного выбора, что стоял перед ним на вершине холма после раны в плечо подле твердиДубоваяРоща, когда взгляд глаз цвета волн на Глеанлох пожертвовавшей всем ради возможности быть с ним дочери фе?йнага Конналов решил круг их судеб – и судеб великого множества смертных, уделов и укрепей с городами за эту войну – и без словпринял эту тяжёлую жертву своего верного друга и соратника.
– Довольно уж ветер бить, Аррэйнэ – вижу, как искрой Пламенеющего по башке тебе стукнуло. Всё же зря потащил я тебя в тот чертог перед ратным советом…
– Может и зря…
Хмыкнув, арвеннид хлопнул себя по коленке ладонью.
– А ведь было же дурное предчувствие, что зазря я тащу на себе эту бабу к Буире в лечебню под нож… Вот как чувствовал – будет недоброе!
– Так, погоди… Ты её голой первее меня увидал, значит? – вдруг спросил у владетеля Аррэйнэ, резко округлив глаза.
Тийре опешил на миг, раскрыв рот – и затем лишь сумел разглядеть, что друг детства смеётся сквозь боль.
– Тьху ты… Дурень из Килэйд! – арвеннид сплюнул под ноги в смущении, – ты при Этайн ещё это ляпнул бы так, безголовый! Она бы мне…
– Прости… Пошутил неудачно…
– Нет – ты смотри – сам её извалял, а на друга свалить что-то хочет, прохвост этот хитрый! Я тебе что – из тех, кто на двух одну женщину делит как сливу? А тем более с другом…
– Так а ты как раз сливы от Этайн тогда и зажал – а подковой по уху словил что-то я…
– Ты козой её сам же назвал при подругах! А я сливы хотел за один поцелуй ей отдать между прочим…
– А взамен получил прямо в нос, дуралей, – Лев привстал, но осел вновь на столб, сквозь кольнувшую боль между рёбер опять рассмеявшись сквозь зубы.
– Ну раз ржёшь – значит жив, не при смерти, – Тийре хлопнул его по плечу, и как будто стремясь оправдаться добавил:
– Не – ну слушай – а как её было тащить мне к Буире? На башке, как арднурки кувшины с водою тягают? Явно же трогал за зад, как держал на руках твою Тивеле… тьху, то есть Майри.Но не больше – клянусь Пламенеющим!
– Шучу я… Забудь уж. Спасибо тебе, что и это ты сделал тогда… спас её.

И долго ещё говорили они, как и прежде не зная уженикаких больше тайн – два лучших друга, вместе выросших и возмужавших – некогда только мальчишки, а сейчас двое первых людей в землях Эйрэ, волею рока и собственными руками став теми, кем есть.

Ночь неспешно катилась на спад. И лишь под самое утро, когда огонёк догоревшей светильни угас, а сон сморил его раненого друга, арвеннид также умолк, сидя рядом и ощущая плечо своего уставшего товарища, своего брата – большего ему, чем все почившие кровные братья едино. Так, сидя под колыхавшимся пологом намёта они тихо дремали перед грядущей днём битвой, когда на рассвете проём распахнулся, и в нём показалась голова стражника в шлеме. Тийре чутко вздрогнул и проснулся, на миг сжав в ладони черен ножа на поясе.
– Владетельный, рассветает. Войско дейвонов зашевелилось.
– Пришло время… – негромко промолвил сын Дэйгрэ, вздымаясь на ноги.
Аррэйнэ с тяжестью встрепенулся, раскрывая глаза. Шум голосов разбудил и его.
– Что, уже рассвело? – спросил он негромко.
– Ага, солнце встаёт. Как твои раны?
– Было и хуже… – Лев коснулся ладонью гортани, где багровели следы старых шрамов,и метнулся взором по намёту, – где броня моя делась?
– Ты чего– не поправившись, сразу же в битву полезешь?! Лев, не дури уж… – с укором мотнул головой Тийре, – и без тебя сейчасхватит воителей встать во главе нас!
– С такоюцарапиноюне дело отсиживаться. И так без Железного мы в этот день… если выживет Гайрэ ещё от такого.
– Мне пишут, надежд там немного… – угрюмо нахмурился Тийре.
– Значит я за троих уже должен вести людей в бой. За него и за Каллиаха.
– Да ты и один на ногах не стоишь…
– Устою. Хочешь, чтобы всё воинстводумало, будто сам Ёрлов Убийца при смерти лежит накануне решающей битвы – ивсе разом бы духом упали?
– Аррэйнэ, тебе сердце едва не пробили! – с укором промолвил сын Дэйгрэ.
– Пара рёбер лишь треснула – и всего… – Левс усилием встал на ноги, тяжело отдышавшись и поведя плечами, слегка стиснув зубы от боли в грудине, кольнувшей как гвоздь, – я жив – и пусть дейвоны то знают. Давай мне броню, Тийре.
– Сдурел ты? Да в ней дыр теперь больше, чем в рыбаческом во?локе! – арвеннид указал на зияющие в полосчатке прорехи и вмятины, – сиди, сейчас малого за новой отправлю!
– И эта сгодится. Нет времени кузнеца беспокоить, а в чужой мне идти как-то боязно, – пошутил он нескладно, – ещё так убьют ненароком…
– Нет – точно повитуха тебя уронила! Выдержишь бой? – Неамхейглах снял с держальни на колу его прорубленную вчера полосчатую броню, молча оглядев разорванные на груди и боку, залитые потемневшей уже бурой кровью железные звенья колец в стыках смятых пластин.
– Ты же самсо стрелою в плече устарался разбить мохнорылых в той сшибке под Э?иклундге?йрдом. И я должен выдержать… – Аррэйнэ растопырил руки, давая надеть полосчатку на себя и затянуть тугие ремни сцепок.
– Эй, малый! – окликнул он зашедшего в намёт паренька-служку – сына упокойного родича Тийре Кинаха Твердоногого, второй год сопровождавшего арвеннида в их выправах и научавшегося военному делу от старших. Тот с почтением обернулся к Убийце Ёрлов, внимая.
– Отнеси-ка, будь добр, к кузнецу на точило мечи мои– а то за ночь стали точнополенья тупы. Да поскорее же – битва вот-вот!
– Давай поживей, Гулгадд! – добавил арвеннид, – и сам следом за нами на бой собирайся. Хватит тебе уже с лука дейвонов прореживать – посмотрим, как ты с копьём в строю выучился.
Паренёк взволнованно кивнул и торопливо выбежал из намёта с клинками в руках.
– Есть ещё одна новость, которую я лишь вчера смог услышать в пути от надёжного на слово мужа… – негромко добавил вдруг Тийре, о чём-то задумавшись в этот миг.
– Какая? И от кого хоть?
– Из Винги…
А?рвеннид вдруг снова смолк, и так и не рассказав ожидавшему Льву техизвестийи имени вестоносца, распахнул рукой полог, направляясь наружу. Сын Ллура и Коммоха вслед за товарищемшагнул в проём матерчатых стенок намёта навстречу слепящему солнцу рассвета.

Выйдя наружу они очутились в кольце окруживших их тут земляков. Увидев, как за широкой спиной их владетеляиз проёма затем показалась и стать вокровавленной с ночи полосчаткеЁрлов Убийцы – живого, твёрдо идущего следом за арвеннидом – стража и столпившиеся тут за ночь любопытствующие копейные обрадованно заорали:
– Лев жив!
– Аррэйнэ с нами!
– Жив он!
– Эй, все сюда!
В считанные мгновениямалолюдная кучка воителей выросла до целого живого моря голов вокруг них двоих. Сотни и тысячи ног поднимались от рдевших углей догоравших кострищ, устремляясь к намёту. За ночь все в стане уже услыхали о том, что Лев А?рвейрнов был сильноранен, и вот теперь он опятьбыл средьних, усталый и взволнованный – но несломленный. Готовый к сражению.
Плотная людская стена вдруг загомонила и дружно начала расступаться, пропуская вперёд тяжело идущего вместе с младшими родичами Отца Воинства. Борна Старый неспешно подошёл ко Льву Арвейрнов, внимательно глянув на парня, и похлопал своей тяжёлой пятернёй по плечу, усмехнувшись.
С того самого дня первой встречи их в стенах РезногоЧертога, с молчаливого разговора одним только взором их глаз вместо слов Аррэйнэбольше не виделся со старейшим воителем Эйрэ – и заметил, как постарел за тот срокнесгибаемый прежде сын Клохлама.
Больше сотни лет жизнилежало уже на его не согбенных доселе плечах, и рябь глубоких как борозды плуга морщин укрывала железную твёрдость лицас тем пронзительным взором зеленоватых огней его глаз. Словно даже кипучая ненависть в высохших жилах его постепенно сдавалась под поступью неумолимого всеистирающего времени – и Убийце Ёрлов вдруг показалось, что это он на себя самого смотрит через десятки лет точно в зеркало, тогда ещё – или теперь ещё – такого молодого, в самом начале своей долгой жизни, безвозвратно минувшей в бездонное море тех крови и пламени не затухавшей слепой жажды мести… его собственной сгоревшей дотла пустой жизни, коей всё также суждена одна лишь неминуемая одинокая дорога не утоляемого даже алым соком воздаяния и погибели.
– Я рад, что ты снова жив, Лев, – нарушив молчание усмехнулся в седые усы старый воитель, не сводя своего пристального и острого взора с глаз парня.
– Не все дела я ещё здесь справил, Отец Воинства – чтобы к червям угодить… – спокойно ответил Аррэйнэ, с почтением кивая вершнему ратоводцу Эйрэ.
– Слушайте все! – крикнул он громко, вертя в ладонях свой шлем и глядя на окружавших их воинов, – одни боги лишь знают ответ, что грядёт нам сегодняшним днём. Знаю – вы смотрите вот туда, и боитесь сегодняшней битвы – некоторые из вас…
Его перевязанная рука взметнулась в сторону недалёкого отсюда врага, чьи когуры стояли на западе у противного конца пустоши.
– Вот что скажу вам! Идите за нами с арвеннидом не страшась. Верьте мне! Верьте – и вы вернётесь домой к своим близким – живыми!
Под радостный рёв возликовавшей толпы воителей Эйрэ он встретился глазами с Тийре. Однако взор арвеннида был напряжённым, полным сомнений и непростых мыслей. И Аррэйнэ не стал спрашивать своего друга ни о чём, поручив их судьбу и жизнь тысяч шедших следом за ними людей в руки их жизнедавцев, чей жребий сегодня решит, как им выпадет доля – узрят ли они завтрашний, стольже яркий и радующий око как нынче рассвет?
Лев поднял глаза ввысь, где на востоке среди далёких хребтов возвышалась алевшая в ярких лучах восходившего солнца вершина пологой горы, увиденная им вчера на закате. Словно врезавшееся в сердце очертание она приковала к себе его взгляд, заставив вновь вспомнить о том, кто он был, кем рождён – рождён здесь, средиэтих угрюмых суровыхземельБуревийного кряжа, где уже больше четверти века назад его новорожденные глаза в первый раз так увидели край своих предков, эту спящую здесь в каменном оцепенении многие тысячи лет исполинскую гору, походившую на лежащего медведя. Здесь, где он в крови и муках появился на свет из материнского чрева и был взят на крепкие руки отца, где ему было дано его гордое Львиное имя, а на сердце его был незримо запечатлён рукою его предка Ходура знак, скрытый символ их рода.
Это был его прежде потерянный дом, в который он наконец-то вернулся столько лет спустя – который он снова обрёл в своём надвое порванном сердце, примирившись в себе, кто он есть – но который ему не вернуть уже было никоей ценой…

– Верьте мне, – спокойно сказал он ещё раз, обращаясь ко всем его слушавшим воинам, – и мы будем жить…
– Но кто вдруг решил, будто я боюсь смерти – первый пусть валитдомой к своим бабам сейчас же! – насмешливо выкрикнул Аррэйнэ, и многотысячное море окружавших его земляков дружно захохотали в ответ.
– В строй! – раздался громкий окрик приказа, передаваясь из уст в уста от сотни ксотне. И повинуясь ему, тысячи людей выстраивались в плотные ряды – готовые выступать вперёд. Вздымалось над головами бурное море пик и шипастых секир, острые клыки Пламенеющего покидали дёсны ножен, шурша отзвуками сливающейся в один гул песни обнажающейся голодной стали.
Войско детей Пламеневшего Ликомбыло готово встречать их врага в скорой битве, которая была должна и решить исход долгой и кровавой четырёхлетней войны.

ГОД ЧЕТВЁРТЫЙ …СЛОВНО НАДВОЕ РАЗОРВАВШИСЬ… Нить 11
На другом конце пустоши, где с закатного краяза ночь средьвознёсшихся к небу бесчисленных тысяч отточенныхкопий словно грибы в сырой чаще вдруг выросли сотнинамётов и крытых возов войска разных дейвонских домов, также было тревожно. Собравшиеся здесь воедино под вершенством Доннара Бурого когуры ещё отдыхали после долгого перехода, но выставленные часовые бдили покой неусыпно, обходя окружавшие их стан пределы и высматривая всякий возможный внезапный удар вражьих сил. Уже были собраны и подготовлены к бою хендску?льдрэ, снаряжалось и починялось оружие – луки, стрелы, щиты. Звенели десятки точильных камней, правя кусачие грани клинков и секир.
Чтобы избежать нападения сзади, выведники засели в лесах вокруг пустоши, следя за тем, дабы стремительная конница Льва А?рвейрнов или их пешие силы не смогли подойти незамеченными и ударить дейвонам в спину прямо в час разгоревшейсябитвы. Доннар Бурый разумно предчувствовал этувозможность, добро памятуя допущенную его родичем Брейги Жнецом роковую оплошность в недавнем сражениис Р’уайг Ламн-а-слеана у переправы через реку Э?икэ?льве и стоившую тому и его когуру жизней – и ещё с вечера распорядился усилить дозоры, едва только войско разбило тут стан. Сотни вбитых в корнистую землю заостренных кольев ощетинились в самых незащищённых открытых местах между выставленными в круг возами и перекатами.

Сам скригга Дейнова дома не спал в эту ночь – а если и сомкнул вдруг глаза, то на краткое время – давно привыкший к суровому быту и жизни в извечных выправах. Мысли, что охватывали его сердце накануне решающего сражения – первого за всю четырёхлетнюю распрю, и хотелось бы наверняка, чтобы оно стало также последним – мысли эти были тяжелы и суровы, вырезав на лбу Бурого глубокие складки морщин. Давно были убраны в ларь скрутки, перья, чернила, и вся прочая ненужная писанина. Скрылся средь связки посланий и писем и столь растревоживший разум его тот последний полученный свиток. В сердце в груди сына Трира опятьпробудился тот истовый, прирождённый воитель, возглавлявший теперь все те тысячи ратных людей их народа.

Полог намёта встрепенулся, и под своды матерчатойкрыши вошёл Айнир, преклонив голову перед отцом. Сердце Доннара радостно застучало, завидев младшего отпрыска – единственного из оставшихся у него средь живых из детей его семени. И в сегодняшней битве он прежде страшился лишитьсяего – идущую от самого прародителяДейна последнюю кровь свою и преемника, как он надеялся – и молил жизнедавцев, чтобы те не выбросили сыну в грядущем сражении тот смертный жребий, так часто идущий безжалостной тенью подле бессмертной сияющей славы воителя.
– Ты хоть поспал, Айнир? – участливо спросил Доннар, крепко обняв сына, – зная, как много тому нынче выпало хлопот и приготовлений.
– Вот свернём им башку, отец – и тогда мне хоть вечный сон, – как-то беспечно ответил тот – усталый, но твёрдый.
– Не гневи жизнедавцев такими словами, сын… – укорил его скригга за подобные речи, взяв за загривок и потрясая ладонью; ощутив, как совсемне качнулся под твёрдой рукою отца его отпрыск – четыре года назад ещё юный, а сейчас возмужавший и показавший столь многоотваги и храбрости на этих кровавых полях жатвы жизней.
– Ты у меня один остался, Айнир. Помни это. Не хочу и тебя я оплакивать как Ллотура с Хугилем, и всех моих павших родных.
– Помню, отец. Но и в кустах сидеть зайцем не буду, ты знаешь, – твёрдо ответил сын.
– Пусть я воин с рождения, Айнир – но и у меня не головня вместо сердца…

Скригга Дейнова дома внезапно умолк и направился к выходу из намёта под открытое небо, лишь кивком головы призвав сына последовать за собой. Там, став у ближайшей из коновязейв отдалении ото всех сновавших мимо них воинов и охраны с гонцами – точно не желая вокруг себя лишних ушей – отец заговорил снова.
– Много вестей – ожидаемых и нежданных – догнали меня по пути с последними гонцами, чего ещё даже и ты не услышал тут, сын.
– Что стряслось, отец? Что за известия, и от кого?
Бурый мгновение помолчал, а затем стал пересказывать последние новости из далёкого ходагейрда – всё, что произошло недавно в Винге – о случившемся там кровопролитии между многими съехавшимися семействами, о ночном боеи хитроумном захвате Высокого Чертога и Верхнего городища людьми их родича Хугиля, прежде вершившего малой Северной укрепью и в решающий момент ставшего с оружием на сторону теснимых противников Скъервиров, освободив пленённых там скригг и жестоко расправившись со всеми людьми и семьёй Когтя – не пощадив никого из их дома.
– Что скажешь ты, Айнир? – обратился он к парню, спрашивая его суждения услышанному.
Младший сын, хмурясь, долго молчал – и родитель терпеливо дожидался ответа.

– Знаешь, отец… Не один я в нашем доме столько лет жаждал низвержения Скъервиров – чтобы была отомщена кровь наших родичей и изгнано из Красной Палаты предков это семейство. А теперь слышу эти вот вести, и нет у меня большой радости…
– Почему же?
– Сам знаешь. И не в Гудрун тут дело – пусть была она вправду умна и достойна, не буду лжесловить – и полюбил я её, как никого среди дев ещё… Хугиль всё-таки взял месть за брата, как у тебя прежде спрашивал. Долго он того жаждал, и в тайне от всех выжидал, не считаясь с ценой воздаяния.
Айнир умолк на мгновение, яростно скрипнув зубами. По лицу его пашней взбугрились как пни желваки враз напрягшихся мышц.
– Вот только отнюдь не ему, а с тобой нам придётся теперь отмывать от всей этой кровищи Хатхалле. Всему Дейнову дому придётся, отец…
– Верно, сын.
Скригга Дейнблодбереар был угрюм, и вряд ли его тоже обрадовала эта суровая новость – скорее отяготила и принудила взвешивать много непростых раздумий.
– И хоть смерти предать я его не могу за такое бесчинство – всё же он наша кровь, Дейнблодбереар, прежде верно служивший семейству… и был моим братом…
Доннар умолк на мгновение, тяжко сглотнув комок в горле.
– Но и награды за это Копыто иной не получит, чем моё безразличие – нежелание зрить его подле себя, кровопийцу бездумного. Даже Борна в захваченных твердях так не лютовал, как он тамперебил всех подряд поголовно. Женщинс детьми – всех под корень их там.
– Я бы выблю?дка казнил – со всей сворой его, кто содеял резню… – скрипнул Айнир зубами, – кровь за кровь пусть ответят – как молвит закон.
– Кровь лишь кровь порождает и дальше… Пусть бежит прочь из нашего орна как бешеный волк, пока жив ещё сам – тут не будет отныне ему ни воды, ни огня… в пепел имя его обратится… – сжав зубы промолвил с суровостью Доннар, стиснув пальцами левой ладони навершие спящего в ножнах клинка, – от его воздаяния кровью мне с ним наши братья никак не вернутся. Лишь бед ещё больше накликал на дом наш он этим, глупец…
– А дочерь его – как с ней быть? – Айнир глянул родителю прямо в глаза, – сирота ведь теперь…
– Что мы – звери? За злодеянья отцов дети кару нести не должны… – Бурый смолк на мгновение, – она наша кровь, та же часть рода Дейна, и отторгать Дис никто не посмеет, покуда я жив. Мне рассудок теперь тяготят тут иные дела – много горше, чем скорая битва с противником.
– Какие, отец? Что другие семейства нам скажут?
– Так, Айнир. Казалось бы, что теперь проще – когда пали Скъервиры и разбежались по норам своим и уделам их прежние союзники и наймиты – а ещё предстоит нам немало речей при Высоком Чертоге со скриггами всяких семейств, чтобы договориться миром по чести о том, кому теперь быть новым ёрлом. И пусть молвят, что нету суда победителям – многие будут мне ставить в укор произошедшее, словно это был наш хитрый умысел, а не дерзкое самовольство Хугиля, жаждавшего мести за братьев. Ведь это я поставил его на место вершнего Северной укрепи, желая иметь в Винге надёжного человека…
Доннар умолк, тяжело ворочая челюстями, не находя годных слов на прибывшие мрачные вести.

– Надеялся я, что семейства дейвонов договорятся без пролития крови – был возможен тот мир, лишь сумей говорить все и слышать, и пожертвовать каждый чем может согласия ради… И среди Скъервиров были достойные люди, с кем можно было вести речь по чести, как тот же храбрейший сын Торда. Но всё тщетно… и его теперь нет средь живых. А вся кровь эта будет на нас. На годы позор такой ляжет на Дейновом доме – на десятки лет может быть…
– Что не исправить– того не исправить уже… – ответил отцу Айнир тихо, но твёрдо, – ты сам так сказал как-то прежде, отец.
– Так, сын. Но не одно только это смущает мне сердце. Все ли большие дома согласятся остаться под давнеювластью владетелей Винги, а не поспешат отделиться от Дейвонала?рды, как было в прадавние времена? Ройг хоть и благодарен нам за спасение из цепей Когтя от неминуемой петли на зубце, но и он много больше радеет о народах Прибрежий и Островов. А за ним станут многие, кто пожелает так вершить в своём лишь уделе, не склоняясь пред общим владетелем. С низвержением Скъервиров точно порвались последние цепи, которые силой держали всё множество прежде лишённых свободы и старых их вольностей прочих земель. И как их собрать воедино – непосильная задача даже для меня.
И потом, сейчас перед нами стоит враг, который уже занял множество южных и тем больше восточных уделов – и без победы мы не увидим их снова – а можем лишиться и большего. Неамхейглах не отступится от своего, что уже сумел взять, и чем его предки владели за тысячу лет до прихода дейвонов.
Доннар умолк и внимательно взглянул в глаза сына.
– И вот ещё почему я хочу, чтобы ты уцелел нынче, Айнир. Как знать – вдруг после победы мы сможем вернуться в Хатхаллене просто прославленными героями, а на этот раз сновахозяевами отчей земли? Скригги множествадружных нам орнов могут меня поддержать сесть на место грядущегоёрла, способного примирить дома разных уделов. Сейчасвсё полно неожиданностей…
Айнир молчал, глядя прямо в глаза говорившего с ним отца.
– А я уже стар…
– Ты не стар, отец.
– Но и немолод. Иединокровных братьев у меня не осталось в живых. Даже если дождётся меня наконец после распри вдова Лейфа, достойная Сигла, о ком мои думы давно, и кого я супругой желаю узрить по закону однажды…
– Узришь. Давно мог ведь, как должен.
– Ипусть я не слаб – но не в тех мы годах, чтоб детей зачинать с ней. Дадут ли ей боги ту радость дитя понести? Ты сейчас – мой единственный наследник, моя последняя кровь среди сущих. Тот, кто быть может даст жизнь роду новых правителей, кто поднимет за мнойту тяжёлую ношу владетеля, примиряя дома и семейства в союзе… кто отдаст может быть много больше в том деле, позабыв о желаниях прежних согласия ради.
– Теперь с Ройгом о том будет речь? – вдруг спросил отца Айнир.
– Да, сын – с Ройгом… – Доннар пристально глянул в глаза своего отпрыска, – ибо так нужно… Понимаешь меня?

– Что бы она тут сказала, отец – видя цену её пожелания стать нам как прежде владетелей домом… – вдруг негромко и хмуро промолвил сын Доннара, глядя куда-то вперёд – над простором стоявшего вкруг них дейвонского войска.
Бурый понял, о ком говорил тот.
– Где же теперь наша Майри? – негромко спросил скригга, глядя на сына.
– Она здесь, отец, – глухо ответил Айнир, – где-то средьнашего воинства. Я знаю. Чувствую.
– Ты видел её? – и пусть голос Доннара был как и прежде спокоен, но взор скригги сталвопрошающим, словно он с некой надеждой хотел услыхать утвердительный сынов ответ.
– Нет. Но она здесь… – Айнир обвёл взором готовившиеся к битве тысячи их земляков, чьи стати вырисовывались из тумана во мгле занимавшегося алым рассвета.
– Не ищи её, отец. Рангъя?рна сама явит в битве себя – и там подле неё ты увидишь и Майри. Она пусть и покинула нас с тобой, но по-прежнему сражается в войскедейвонов – сама Богиня ведёт её собственной тенью– вот только не знаю, к победе или погибели.
– Упрямая девчонка… – скорее тоскливо, чем сердито пробормотал Доннар, и вновь обратился к Айниру:
– Сынок – ты может знаешь, отчего она кинулась в бегство? Я хоть и пробовал её уговорить на замужество, но всё же своего прочного слова Сигвару прежде не дал, что отдам Майри в жёны за Горма. Какая змея её в темя ужалила, что она из-за того сватовства с перепугу сбежала от кровных родныхкак от моровой язвы – словно я и впрямь силой её вознамерился замуж отдать?
И умолкнув на миг, хмурясь, тяжко вздохнул:
– Столько от бегства её роковых тех событий случилось – представить бы ей хоть на миг, безрассудной девчонке…

Айнир запнулся, взволнованно теребя воротник верховни?цы. Будь проклят тот час, когда он там узнал, неким неведомым прежде наитием вдруг сам прозрел всю сокрытую правду о том, что их Майри и Арвейрнский Лев… Нет, лучше бы такого вовеки не знать, чем как теперь – когда он нёс то знание в сердце пронзительно-чёрным пятном. Но как рассказать отцу с прочими в доме о стольнепомыслимом прежде деянии в их достославном роду? Неужели весь орн крови Дейна узнает об этом позоре его сестры, который смываем лишь алым?
Нет, он не сможет поведать другим эту тайну, какую прозрил ему верно сам зрящий во всём Всеотец – но для чего, Высочайший?! Нести это вечно как шип в своём сердце, мучаясь от того, что он – Несущий Кровь Дейна, должный их дом защищать – не сможет предать сестру, роднее и ближе когоу него прежде не было в жизни ещё человека; не сможет раскрыть отцу с прочимиродичами, что дочь Конута полюбила их заклятого врага и убийцу её старших братьев?
Горящий свидетель – в прошедшийкровавый год жатвы она не единожды тем заслужила прощения за свой безрассудный проступок, когда тысячи соплеменников обнадёжась пошли за ней, встали так рядом, признав в ней идущую в смертном обличье грозную и неистовую Матерь-Убийцу Рангъя?рну. Но как же черно было это пятно, которое он теперь должен нести в своей памяти втайне от всех – моляВсеотца, чтобы горькая правда не всплыла как труп из болота средьбезжалостной к прочим молвы с пересудами, умерев вместе с ним, единственным из познавших её…
Гнев его был так страшен в тот миг озарения. Он сам не постиг и не помнил, как сдержался тогда, чтобы не зарубить её насмерть на месте за то, что она спуталась с убийцей его – и её – родных братьев, с самым заклятым врагом их семейства. Он еле сдержался, чтобы в глаза не назвать сестру львиной подстилкой и а?рвейрнской потаскухой… но не сумел. Сын Доннара до сих пор помнил слова, брошенные ему в лицо, когда он в порыве ярости обвинил Майри в кончине узнавшего про её позор старого Эрхи.
«Если быты только мог знать, Айнир, что поведал мне скригга… то, что я знаю, и что умрёт вместе со мной – ты бы проклял бегущую в собственных жилах кровь Дейна, с какой был рождён. Если быты только мог знать…»
И это было страшнее всех гневных проклятий – слепое неведение… непомыслимымгнётом лежавшее всердце как камень. Будто этим она ему дала пощёчину, утихомирив на месте как распоясавшегося пьянчугу, когда он онемел от её слов, глядя в лицо сестры, никогда ему прежде не лгавшей. Взор её не обманывал в том, что она сама знала. Знала… но не сказала ни слова, заставив его душу сжиматься в бессильном неведении, когда Айнирлишь мог догадываться о том, что ведала Майри, не желая выпустить нечто ужасное – скорее готовая умереть с этим бременем, нежели допустить, чтобы люди узнали ту правду. Чтобы не узнали даже они с отцом…
И он тоже молчал обовсём, что в слепом безрассудстве порыва их чувств совершила сестра – как и она, хранившая за запечатанными устами как будтов могиле то неизвестное им.

– Не знаю, отец… – солгал он, несогласно мотнув головой.
– Неразумно я поступил, сын – торопясь с этим свадебным делом со Скъервирами даже ради прочного мира средь всех наших орнов. И вот как всё вышло, когда попытался я всем угодить, чтобы для общего блага здесь каждый хоть чем-то пожертвовал – сколько крови пролилось теперь из-заэтого…
– Иной раз нить судеб свивается в клок, и нельзя её нам расплести – лишь обрезать… – сын взглянул на родителя, – всех вина там сплелась воедино – и её, и всех нас, и Копыта со Скъервиров домом… одни боги лишь зрят тех событий исток… Не вини лишь себя одного.
– Легко же сказать то, сын… А что теперь делать нам с этой беглянкой, как быть? Многие свердсманы со всей Дейвонала?рды стали спрашивать меня о руке твоей сестры – не только отцовскую славу за ней прочно помня, а и слыша нынешнее её имя, прославленное в этот год громче прочих имён среди всех дев по нашимуделам. А мне и ответить им нечем, что эта невеста сбежала от кровной родни. Седмину тому назад старший сын Фреки Костлявого, моего боевого товарища давнего, молодой Конут Копьё из Эваров последним ко мне прибыл с просьбой руки её. Какой ответ такому славному жениху и верному союзнику дать – даже не знаю…
– Не из тех дев твоя племянница, отец, кому мужей выбирают родители. Лишь сама она выберет себе спутника, кто самой ей придётся по сердцу.
– Знать бы только, кто будет таков он – и когда эта добрая весть к нам придёт только, сын? – озадаченно почесал бороду Доннар, – или до сединысобирается в девках она свои годы истратить? Иные уже за глаза перестаркой её называют в семействе…
Однако Айнир так и не ответил, вновь вспомнив тот их злосчастный с сестрой разговор – то, что узнал от неё.
– Когуры готовы, Айнир? – скригга вновь заговорил о предстоящем в нынешний день решающем сражении.
– Да, отец. Скотина и люди уже отдохнули после перехода, и теперь при оружии. Вороты снаряжены, пешие выстроились, конница ждёт твоего знака, – он наскоро отчитался родителю обовсех сделанных им приготовлениях к предстоящему бою.
– Тогда пора выступать. Поднимай людей, сын. Сегодня всё решится в этом сражении.
– Хорошо, отец.

Рог затрубил низким рёвом над пустошью, пробуждая загоныдейвонских домов и союзников. Отголоски его долетали и до противоположного конца травянистой равнины, тревожными звуками доносясь до соседнего стана – давая понять, что с рассветом уже завершилось короткое времяспокойствия, и вместо него совсем скоро на земле закипит какв огромном котле то кипящее варево льющейся крови, падающих ливнем убийственных стрел и голодного блеска ненасыщаемой соком судеб стали копий, секир и мечей.

Рядом с Доннаром и его сыном кругом встали собравшиеся на последний перед битвой совет когуриры каждой тысячи дейвонского воинства. Поначалу Бурый кратко пересказал всем собравшимся тут ратоводцам из разных семейств свежайшие вести из Винги – ожидая их слов и суждений к услышанному.
– Чтоб меня! Вот так известия… – ошеломленный главалучников Хаскиль Древогуб из Эваров почесал рыжеватую бороду, хмурясь и взвешивая всё услышанное ими от Доннара – но тут же торопливо добавил:
– Хоть и рад я, почтенные, что наши семейства избавлены от долгого всевластия Скъервиров – но всё же нам много важнее сейчас одержать в битве верх над врагом. Иначе, боюсь, не дейвонские орны, а дом арвеннида может воссесть новым ёрлом так в Красной Палате.
– Верные слова… – согласно кивнул Мейнар Храттэ, прибывший сюда с людьми Къеттиров всего за четверть восьмины до этого, как раз успев прямо к совету, – и хотя в наших рядах есть тут несколько сотен копейных из данников Скъервиров, но все ратоводцы из верных союзников, и распри здесьне произойдёт. Сначала нам нужно врага разгромить, а потом уже время найдётся, чтобыскригги семейств сообща и по чести решили,кому из достойнейших быть теперь новым владетелем.
– Согласен, почтенные, – Доннар оглядел всех собравшихся тут, – вот и давайте начнём речь о деле, чтобы не полагаться лишь на слепое везение волейбогов.
Ратоводцы кивнули головами в согласии с Бурым, и взоры их устремились на подвосходный край пустоши, где в тающей утренней дымке тумана виднелись вдалиряды воинства Эйрэ.

– И он сейчас здесь, – молвил сурово один из предводителей пеших копейщиков Къеттиль Голодный из Фрекиров, старший сын Волкоглавого, кинув взволнованный взор на видневшийся издали край вражеских загонов, где среди прочих трепетали поветру и белые с чёрными стрелами стяги Стремительных Ратей.
– А я слышал, чтоЛьва вчера ночью едва ли не зарубили в той сшибке на пустоши… – добавил Храттэ, – так говорят те северяне из Рагни, кто раньше нас прибыл сюда и успел с ним столкнуться в бою.
– Даже если и жив – но раз сильно сам ранен, то на поле уже он не выйдет опять впереди всех, вражина. А без него люди арвеннида стануткак шипоцвет без цепи, и сражаться не так будут яростно… – уверенно заметил третий ратоводец.
– Может и так… – почесав бороду задумчиво вымолвил родич Мейнара, предводивший всем воинством Къеттиров Стирге?йр Сильный, – а вот может и нет…
– Жена твоя может точнее решит? – беззлобно пошутил над товарищем Хаскиль, – что же она на совет не явилась?
– Ну так Груна моя ведь не дура – из меня вить верёвок не пробует, и в мужские дела здесь не лезет. Её дело – в обозе хозяйство да дети…
– Он здесь, – твёрдо сказал Доннар Бурый, – вместе с арвеннидом. И неважно каков он сейчас – оцарапанный или при смерти – он всё равно выйдет в поле стать подле своих, вот могу в том поклясться. А Лев А?рвейрнов ещё никогда не потерпел поражения.
– Кроме Винги! – возразил вершнему когурир метальщиков Снорра Худой из Арнгейров, – дважды Меченый ход его там препынил!
Доннар несогласно покрутил головой.
– Иные ратоводцы посчитали бы топоражение за победу, что он сделать сумел в это лето своими пятью только тысячами, сношай его волки. Нет, почтенные – этот зверь будет трижды опаснее Борны… и не знаю, чего от него ожидать – даже от полумёртвого – если и вправду так.

– Так мы в сраженииих не одолеем, отец, – неожиданно встрял в разговор идоселе молчавший почтительно Айнир, пока речь тут держали старшие ратоводцы, – и гибель под камнями на поле будет страшная, когда пойдут в ход метальные возы их и наши – ещё до того, как оба воинства сблизятся. Людей так поляжет без толку немерено, прежде чем сумеем прорвать их защиту – ещё сумеем если. Перевес по числу пусть за нами, и ярнвегг у нас больше чем бронных конных их – но их конницы общим числом пришло больше, а копейных рядов будет поровну. А в последнем они чрезвычайно сильны, сами знаете.
– Верно говоришь, парень… – согласно кивнул Снорра Туннэ.
– Так что предлагаешь ты, Айнир? – спросил Доннар у сына.
– Мы выйдем против а?рвеннида без воротов, оставив их снаряженными в стане – и посмотрим, как они сделают то же.
– Выманить хочешь их, сын? – Бурый внимательно посмотрел на младшего отпрыска.
– Нет, – Айнир несогласно покрутил головой, – разбить их так.
Доннар пытливо взглянул на того.
– Каким же то образом?
– Если они столь храбры, то тоже выйдут против нас без метальных возов, уповая на перевес их копейных в бою. Арвеннид так и сделает, не желая поступаться своей честью. В прямой сшибке грудь в грудь мы в какой-то миг можем поддаться и отступить так для виду, уходя бегством с поля – пусть не все, а лишь край – так, чтобы враг не увидел в том нашей ловушки. В запале он посчитает победу совсем уже лёгкой, и второпях может ряд свой смешать и разрознить весь строй, если получится нам и их конных подальше от пешцев своих увести.
– И?
– Конница дяди Мейнара уже на подходе – вот она и ударит по ним в нужный миг, присоединившись к меньшим числом с виду там силам наших, и ударом в их бок перережет такпешее воинство Эйрэ на части, прижав плотно к лесу. Вон в том недалёком подлеске на севере её можно укрыть до поры… – указал рукой парень, – …и ударить по нашему знаку, когда ряды арвейрнов увлекутся вперёд и смешаются, ослабив копейный свой строй.
– А часть лучников скрыть среди задних рядов наших пеших, ожидая там этого часа, – одобрительно добавил глава копейных Къеттиль Свангур.
Остальные когуриры согласно закивали головами в знак одобрения слов Айнира.
– Верно твой сын рассуждает, Бурый!
– Хорошая задумка, как получить перевес тут!
– А в случае чего мы можем врага заманить отступлением ещё ближе, к самому стану – и уж в тот миг ударить и с воротов хорошенько… – одобряя слова сына Доннара добавил глава метальщиков, – прямо в лоб им влупить, когда будут в пределах удара! Деться им некуда будет подпёртыми сразу в два края, если конные наши и сбоку их подожмут и отрежут от прочих копейной стеной. Тут и будет им Шщарова пасть поголовно…
– Легко говорить… У меня там отец с людьми дома на той стороне, присягнувший владетелю Эйрэ, – скрипнув зубами сказал Къеттиль Свангур.
– Что поделать? У меня оба брата за Ройгом пошли на Высокий Чертог… – хмыкнул Снорра угрюмо, – совсем скоро и с ними придётся мне биться наверное. Что я матери там скажу в Халльсверд, если убью их кого?
Ратоводцы умолкли на миг.
– Только бы конницу их одолеть, не то сами увязнем мы в пешем сражении словно в мешке… – произнёс Древогуб, в сомнениях теребя рукой бороду.
– Для того нам и стоит Железную Стену как раз разделить, и один край у войска для виду ослабить, дабы враг то подумал, – ответил Мейнар.
– А целый когур твоей лёгкой конницы приберечь до завершения битвы – сгодятся они в нужный миг, если потребуется переломить сражение в свою пользу, или уже убегающего врага гнать до самого Буревийного, – снова взял словосын Волкоглавого.
– Верно, – согласно кивнул Хаскиль Тра?дэльдэ?ггер, – отчего бы не испробовать нам таковую затею?
– Хорошо твой сын мыслит, Бурый! – Снорра Худой обернулся к главе дома Дейна, – что сам скажешь как старший над нами?

Скригга Дейнблодбереар долго хмурил брови в раздумьях, глядя на молчаливо ожидавших его ответа и единственного решения соратников.
– Дурная задумка… – промолвил вдруг Доннар, глядя в глаза так и не дрогнувшего от такого ответа отца его сына, – дурная и трижды опасная… полагаться так слепо на глупость врага. Но иной у нас лучше сегодня не будет. Лучшего и я бы не придумал в таких обстоятельствах – ибо выбор у нас невелик… И если пойдёт всё как сказано, если сможем мы строй их сломить нашей глупой уловкой, то и победа за нами останется может быть.
– Останется, отец! – твёрдо ответил Айнир, – не можем иначе мы… Должны победить мы сегодня! Все знаете вы, почтенные, что снова собрать нам такое многочисленное воинство будет уже не посилам, как и сдержать его остатками арвеннида, одержи он победу сегодня. Его силы и так на пределе – на юге второй год бушует поветрие, вторглись арднурцы и больхи; на севере еле сумел он отбиться от брузгов…
– Как и наши… – угрюмо заметил Стиргейр, хмуря брови, – если Ройг и Прибрежья не встанут за нами. А он торговаться начнёт за ту помощь немедля.
– Знаю, почтенный. Но выбора нет нам иного. Победи мы сегодня, из Эйрэ уже не успеет придти сюда новое воинство в помощь – и все здешние укрепи вскоре падут перед нами.
– Должны! – согласно кивнул Снорра Худой, – как слыхали вы может быть, ардну?рцы из воинства Зейда уходят на юг через горы – в уделах их смута вот-вот запылает пожаром, два брата-владетеля друг против друга сцепились, соседей призвав себе в помощь. И сдержать без их воинства юг может быть не удастся, отправь туда арвеннид все свои силы как прежде…
– Всё так… – буркнул Къеттиль Голодный, – иного нам нет тут пути, кроме как победить. Половина страны догораетв руинах, а вторая на грани погибели в смуте.

– А загон их Льва надо на поле первее иных окружить – и без пощады всех вырубить вместе с ним… – жёстко добавил вдруг Айнир, окинув когуриров посуровевшим взором, – нельзя стольопасного недруга нынче оставить живым, почтенные. Сам старый Бо?рна не столь нам опасен, как он… Он и так впереди будет нынче – напротив Железной Стены. Так если первее меня кто настичь его сможет в сражении – слов лишних не тратьте на этого зверя…
– Верно. Без Льва войско Эйрэ ослабнет четырежды, – соглашаясь кивнул глава лучников.
– Верно! – поддакнули прочие из ратоводцев, согласные с этим. И лишь Мейнар, оставшись безмолвным, стоял и взирал к небокраю, нахмурясь – как будто задумавшись снова о чём-то.
– Лишь тебе решать, Айнир, как быть. Твоё это дело, удел молодых, раз так нужно… – ответил он тихо вполголоса, так же безмолвно взирая в даль неба на север, – я свои не сплатил ещё, чтобы чужие брать на душу. Моя конница будет ждать срока, как велено.
Айнир хотел подозвать было дядю, разузнать у того – что известно о сыне сестры его, где тот – и жив ли – но промолчал. Ибо долг порой тяжкая ноша, когда выбор меж тяжким и трижды тем тяжким и страшным совсем невелик.
– Добрый замысел, сын. На всякий случай усмотрели мы свои действия в битве, – помолчав какое-то время промолвил отец, напряжённо осматривая видневшиеся вдали ряды недруга, – и я верю, что хватит нам выдержки и упорства, чтобы выстоятьбитву не дрогнув и не сломившись.
Скригга Дейнова дома умолк на мгновение, глядя на силы противника.
– Вот только лишь одного не могу я предвидеть…
– Чего? – Айнир поднял на отца пристальный взор.
– Да – чего же? – поддакнул ещё кто-то из когуриров.
– Того, что может сделать сам Лев.

– Ты говоришь так, отец, как сказал некогда Эрха, – произнёс Айнир, когда остальные вышние когуриры разошлись с общего совета по возначаливаемым ими тысячам приготовиться к битве, и Доннар с сыном снова остались одни, – …что богам лишь подвластны их замыслы, коих зрить наперёд мы не в силах.
– Отчего ты так истово алчешь именно его смерти, сын? – вдруг спросил скригга Айнира, посмотрев сыну прямо в глаза.
– Так нужно, отец. Для всех нас.
– И мы с Мейнаром тоже так как-то решили… в Железных Зубах, а потом пред Высокою Твердью. Хочешь так же?
Тот не ответил отцу, отведя напряжённый и суровый взгляд куда-то в сторону.
– Когда я сам был мал, мой славный прадед Эрха рассказывал нам о временах Великой Распри… – заговорил Доннар, глядя на сына, – о воителях и героях, ратоводцах и ёрлах, о выправах и битвах в срокСторстрид – и о том, скольопасным врагом был тогда Уйр из Бранн, прозванный КаменноюРукой за отвагу и силу. Его воинство сметало наши прежде непобедимые когуры как буревий раздувает сухую листву. Он был простой человек не из самого высокого рода потомков ллам-эррайн – но яростный и упорный, не взиравший на нашу великую доблесть и боевые умения. Без страха он вёл войскоЭйрэ в бой с нами, даруя им сталью победу за победой – и их воины славили его едва ли не как самого Пламенеющего.
Уйр был великим нашим врагом, жестоким и непримиримым – но и сам Эрха никогда не говорил о нём с ненавистью… лишь с уважением, как о противнике равном себе. И убийство Клохлама всегда называл он бесчестным – в том, что с ним сотворили, нет славы достойныммужам, мясники и разбойная наволочь тем лишь бахвалятся. Каменная Рука был нашим заклятым врагом – безжалостным и непрощающим… но великим героем среди своих – и таким людям равным богов должно гибнуть в сражении, а не быть забитыми насмерть рукой скотобойцы. Оттого и ненавидят нас вот уже целый век а?рвейрны – за то, что мы поступили как будто лесные разбойники, убив пленённого Клохлама столь мучительной смертью. И сын его Борна был достаточно взрослым, чтобы помнить лишь это…
– К чему ты говоришь это, отец?
– Смотри, сын, как та древняя Распря за собой век спустя породила и нынешнюю… и не повторяй той ошибки. Если Льву суждено будет пастьв этой битве – так тому и бывать, и наш враг тем лишится не просто величайшего из ратоводцев – но и самого его духа, что яростен и непоколебим, каким век назад был и сам Клохлам.
– Утратят.
– Я знаю. Но не сломятся.
Доннар опять замолчал, долго глядя на Айнира.
– Но не убивай его так – из своих мести и ненависти – безоружным. Если он всё же потерпит сейчас поражение в битве, Лев уже будет нам неопасен – его слава непобедимого воителя в одночасье померкнет как солнце в затмение. Но если мы с ним вновь поступим как некогда с Клохламом, то быть может твоим детям послепридётся уже пожинать ту грядущую жатву.
– Или ты, отец, так вотпростил ему Ллотура с Хугилем?! – резко спросил у родителя Айнир, глядя Бурому прямо в глаза – яростный, гневный, но уже не столь убеждённый в себе как и прежде.
– Не простил, сын… Кровь не прощают, как Копыто сказал. Но она же лишь кровь порождает – так или этак…Однажды поймёшь.
Твои братья были рождены воинами, как и все наши предки – как и я, и ты сам… И слава та шествуетподле со смертью. Я тоже был некогда столь же горячим отвагой как ты, Айнир – и думал лишь только о доблести и даваемом ею бессмертии, исполнен был высшего духа наследия нашего орна – не было передо мноюни лучших, ни равных, и не умел я прозрить наперёд как и должно владетелю. Но путь героя не услада, и лишь одна смерть приветствует торящих этой тропой.
Твои братья были храбрыми воинами, сын – души их подле Всеотца в его Чертогах Клинков, как им и должно. И если ты должен отомстить за них Льву, то погибнуть он должен в бою или в поединке на равных. Вот что я хочу тебе сказать. Как бы тебя не глодала ненасытимая месть – не становись бесчестным. Иначе к чему попрекать тебе было Копыто – за то, что он сделал отмщения ради?

Бурый на миг замолчал, пристально глядя в глаза сыну, и подойдя на шаг ближе положил ладонь на плечо.
– Ты храбр, Айнир… Не думал я прежде, что тебе суждена такая непостижимая судьба. Твои братья были в глазах моих лучшими воинами, выросшими и возмужавшими для ратного дела, им я отдал все силы и знания. Тебя же – самого младшего, едва не потерянного для меня со смертью твоей доброй матери при рождении, более слабого за них – я жалел и щадил, и видел тебе мирный жребий. Но волей богов именно ты от ещё мальчишки вознялся скорее иныхдо вершин ратной славы и доблести, даже меня поражая своей храбростью и отвагой – как себя самого ты сумел преломить, став иным. Ты ведёшь за собой уже даже не когуры Ярнвегг, а своим крепким духом несравненно больше людей – словно сам Эрха, бывший век назад таким же юным, но дерзким и мужественным, вознявшимся своейбескрайней отвагой, став некогда самым славным человеком нашего орна после прародителя Дейна.
Ты храбр и честен, сын – и жаждешь справедливости и отмщения за своих братьев, как должен. Но будь осторожен на этом распутье – ибо Всеотец не любит неправды…

Взгляд Бурого вдруг стал суровым и твёрдым как откованное железо – каким редко бывал у скригги Дейнблодбереар, привыкшего говорить по чести, ища сложных путей замирения многих – но в сердце своём от рождения бывшего кровью семейства воителей, не прощавших обид и привыкших отмщать за кровь близких по древнейшему праву воздать смерть за смерть, жизнь за жизнь…
– И если тебе суждено будет сре?шить Льва Арвейрнов собственной дланью– моё сердце возрадуется, что ты сможешь воздатькак и должен за братьев – чтобы его головой, смертной виры ценоюих кровь была отмщена пред всевидящим взором алкающего тогоВсеотца. Пусть будет так, как и до?лжно случиться… и как ты и столь жаждешь – хоть и неизвестна причина того для меня.
Но если Лев окажется перед тобой раненым или безоружным – то оставь ему жизнь и свободу, как бы это тебе не казалось во гневе позорным… и даже глупым. Тем ты покажешь своё превосходство и доблесть – как настоящий мужчина, способный держать в узде рвущие его душу ненависть и жажду отмщения.
Доннар умолк на мгновение, всё так же пристально глядя сыну в глаза.
– Ты моя кровь – мой наследник и будущий скригга Дейнблодбереар, и должен уметь зрить вперёд… и уметь говорить когда нужно – как приходилось и мне, уняв гордость и гнев. Иначе ты только посеешь тем новое зло, какое однажды вновь прорастёт очередной кровопролитноюраспрей, подобной сегодняшней. Доблести в этом тебе будет больше, чем если своей жаждой крови ты породишь так в грядущем тем нового Льва – как наши предки вслед за убитым Клохламом породили его беспощадного, несломимого и непрощающего сына…

Айнир молчал, глядя в удивительно спокойные глаза говорившего с ним родителя. От последних его слов он едва не вспыхнул словно брошенная в пламя солома – вновь вспомнив о Майри.
«Отец… если бы ты только прозрил, о чём сам говоришь! Знал быты хоть, от кого бы могли пойти эти его сыновья – последь их самого заклятого кровного недруга, Аррэйнэиз дома Килэйд – от дочери твоего храброго брата, от твоей любимой и некогда столь достойной племянницы!»
Точно насмешка, из прошлого в памяти вдруг всколыхнулись слова скригги Гальдуров, больно ударив незримой пощёчиной точно под дых: «я жить буду, кровь мою вам не убить!»

Как непросто порой выбирать себе путь сквозьраспутья – и платить за то цену, за каждый наш выбор и шаг… Всю свою жизнь он почитал и преклонялся перед именем их великого предка, славнейшегоЭрхи – величайшего из героев их времени, равного славой самому Дейну. И теперь, вспоминая ту зловещую белую прорублину на стволе родового столпа он спрашивал и спрашивал себя, обращаясь всё в тщетных взываниях к духупочившего старика.
«Что привело тебя к такой последней воле, скригга? Отчего вдруг твой доблестный дух так повергся в терзания? Ужель и ты сам так однажды стоял на подобном распутье, и неужелиступил на него той неверной тропой, за что нынчекараешь себя самого этим вечным беспамятством средь всех потомков? Отчего?! Скажи, шепни своими незримыми устами из заоблачных Чертогов Клинков, из недостижимой живым выси их сияющих врат – как поступить твоему праправнуку, всегда стремившемуся походить на тебя, желавшему быть как и все в их семействе достойным того триждыгордого имени зваться НесущимКровь Дейна?!»
Но ответов на свой вопрос Айнир не знал – и небо, залитое алою рябью от вставшего солнца, было немо и безмолвно.

– Хорошо, отец… – тихо сказал он, кивнув головою в согласие.
– Вот и славно! – Доннар притянул к себе сына, крепко обняв и на миг удержав в своих прочных отцовских объятьях, словно не желая того отпускать от себя – туда, где скоро уже закипит под серпом стали жатвой сердец беспощадная битва.
– Будь осторожен, сын. Возвращайся живым – меня понял? Я хочу увидеть от тебя внуков, Айнир, наконец-то стать дедом – слышишь?! – тряханул он того за загривок.
– Успею ещё, отец. Прежде и не искал такую средь дев… а сейчас не до свадебв кровавую пору. Не хочу кого делать вдовою до срока… – махнул он рукою, со злостью сжав зубы и хмурясь, – проще так, чем к кому привязаться. Сам свидетель ты был, как бывает – как с Гудрун…
– Знаю, сын – всего ты себя отдал нашему дому в час распри на службу – стал другим, чем ты есть, против собственной воли, много жёстче и крепче. Такова доля тех, кто избрал путь багряной руды и железа… Кровь героев пылает огнём, разрывая их жизни уклад – и неся через бездну и к славе, и к смерти. Но братья твои то же самое прежде твердили – и вот теперьты один лишь остался из крови моей…
Великую славу успел обрести ты не по годам своим, Айнир. Только слава людская перед временем пыли подобна – дунул вихрь, и истаивает она в краткий миг, когда некому эту славу принять и твою кровь продолжить, умножая деяния достойных.
Отец смолк на мгновение, пристально глядя на сына.
– Ты остался один у меня. Помни это – и то, кто ты есть…
Айнир молчал, как-то тяжко нахмуривлицо и закусив губу – словно отцовскиеслова расшатали что-то в его душе.
– Ну ступай, малый, – Доннар усмехнулся и легко похлопал сына по плечу, – не мне тебя жизни учить уже. Она такова – что порою приходится жертвовать больше, чем нужно… и владетелям трижды, быть может, за прочих.
Айнир хмуро кивнул, соглашаясь с родителем.
– Что одна, что другая невеста… Неважно, коль выбор таков нам… – сказал он негромко, с безразличием в дрогнувшем голосе, – но сначала должны мы взять верх над врагом – а потом уж как будет…
– Верно, сын. Час пришёл. Я буду скоро – только Бер мне поможет броню натянуть.
– Хорошо, отец. И ты береги себя тоже.
Айнир сделал шаг в сторону – но внезапно опять обернулся к родителю.
– Погребли их хоть всех по-людски там, отец? – негромко спросил он, взирая в глаза тому с некой надеждой.
Доннар кратко кивнул головой.
– Тех, кого получилось… Хугиля свора иных на куски изрубила, мертвецов из их склепов в святилище Скъервиров даже сотлевшие кости всех бросила в грязь – так он мстил, упивался расплатой за братьев. Иных было узнать даже трудно, как Сигвара с сыном – а кого-то и тел их совсем не нашли.
Доннар умолк на мгновение.
– Может тихо кто павших погрёб в городище, пока Ройг ещё был на цепи, и не выгнал прочь этих детей одедраугра с Хугилем, наведя там порядок, – отец вдруг запнулся.
– Абыть может их псы там… Не знаю, сын…
– И её? – Айнир в ярости скрипнул зубами, зажмурясь.
– Может быть… Так уж есть, сын – и того не вернуть…
Айнир долго молчал, глядя вдаль словно сквозь бездну мглы. Взгляд его стал безразличным, пустым – и Бурому вдруг стало страшно за сына, что тот смотрит теперь в саму смерть.
– Хорошо, отец. Встретимся в поле.

Загремел низким голосом рог, призывая к сражению.
– В ряды! – разнёсся над станом приказ, и тысячи людей засуетились, спешавыступать. Звенели бессчётные звенья надеваемых кольчуг и чешуйниц, с шуршанием покидали ножны отточенные мечи. Солнечные лучи заблестели на глади шеломов, брони, шишаков на щитах. Скрипели стягиваемые тетивами грозные луки. Внебо взметнулись колючими иглами многие тысячи жалящих копий и пик, трепеща по ветру пёстрым вихрем стяжков самых разных цветов и рисунковпришедших со всей Дейвоналарды семейств.

– Они выступают!
– Дейвоны вышли из стана!
Окрики наблюдавших за вражеским воинством дозорных пронеслись над загонами Эйрэ, заставив их ряды подтянуться и выровнять строй. Защетинились в высь к небесам древки тысяч отточенных копий, зашуршало железо голодных клыков Пламенеющего, заблестели разящие клювы секир. На глазах прежде раскиданная по этому краю пустоши толпа в один миг обращалась в суровое, грозное, собранное воедино и готовое к битве могучее воинство.
– Без воротов двинулись мохнорылые, – Гайрэ Ловкач прижав руки к вискам торопливо прижмурился, пристально выглядывая самые дальние ряды войск противника, – в стане их кинули.
– Неспроста так… солома хитрит, – буркнул вершний копейных по левую сторону войска.
– Вот как они, значит, решили на нас выступить, – подал голос брат фейнага Кроммах, – япредвидел такое, арвеннид – но не ловушка ли там нам подстроена? Что на то думаешь?
– Увидим, – сказал Тийре негромко, – в каждый десяток свой передайте: без приказа наш строй не ломать, и копейные ряды держать прочно от вражеской конницы сбоку. Иначе мы сами можем быть окружены и смяты. Фиар, Киан – лучников по краям выстроили?
– Готовы, владетель.
– Почтенный Риангабар, в засаду в лесу пару тысяч для бокового удара ты выставил?
– Уже на месте, почти в спину дейвонам зашли… Лишь бы сумели те вовремя увидеть или расслышать наш знак к их удару.
– А ты что нам скажешь, Аррэйнэ? – один из лу?айд-лохрэ копейных загонов обратился к нему, тут доселе молчавшему. Но Лев Арвейрнов не ответил, взволнованно прижав искалеченную ночью ладонь к багровеющей стали полосчатки нагруди, где под ней билось сердце, стискавшееся от раздумий.

Бури Несущий, Держатель Бескрайнего Неба – ты любишь сок жизни, льющийся алым со своих острых клыков и когтей, закаляющий жаром багрового твёрдость и дух твоих смертных детей… Но когда прекратится тот страшный поток – неужели тогда лишь, когда не останется никого из славящих имя твоё? Развемало всем нам той пришедшейся славы и доблести, что выпали долей их в распрю? Если эта война лишь непостижимый рассудку нас, смертных, раздор твойс суровым отцом всех дейвонов Горящим, останавливающим ледяным взором сердца – а мы, ваши сыновья, лишь живые мечи, которыми жизнедавцы ведут состязание – то явите свой знак, каков будет ваш жребий?

– Боги покажут, что ждёт нас сегодня, – сказал он наконец, оглянувшись вокруг и найдя взором друга. Арвеннид был уже снова спокоен и твёрд, словно те терзавшие его душу тяжёлые мысли оставили сердце потомка Медвежьей Рубахи.
– Боги покажут… – согласно кивнул им седой словно снег головой стоявший тутстарый дэирви?ддэ Диармадд, один из старейших служителей Трёх в главной святыне на горе Краиннэ, сопровождающий воинство арвеннида в этихвыправах и битвах.
– А что они изрекли тебе ночью, почтенный? – спросил его Тийре.
– Пламенеющий Ликом был скуп на знамения. И пусть он не изрёк ничего о грядущей победе для нашеголюда– но дал знать, что не вкусим мы тем до заката и той горькой доли поверженных.
– Однако, неясное предзнаменование они дали… – нахмурился сын Дэйгрэ, в раздумьях почёсывая подбородок.
– Всё сегодняв руках наших, арвеннид. Мы сами скуём ту победу над нашим извечным противником – или совьём себе новые узы неволи. Так было всегда для народа Эйрэ. Мы лишь дланьих, что стискивает клыки и когти Пламенеющего – но эта же дланьи разит ими всякого недруга. Выводи людей к битве, и отринь страх из сердца.
– Добрые слова, достойный Диармадд! – одобрительно проговорил стоявший подле арвеннида старый Ллугайд из Кинир, приведший к сражению силы множества кийнов Помежий, чьи ощеренные копейными жалами ряды стояли по левую руку их воинства.
– Веди нас, владетель. Время идти на врага, – добавил он, обратившись к сыну Медвежьей Рубахи.
– Пора, – негромко промолвил арвеннид, – выступаем!
Окружавшие их лу?айд-лохрэ согласно кивнули, и в это миг каждый из них, верно, поручил себя Бури Несущему, чей молот извечно бьёт в щит необъятно безбрежного неба – его наковальни, полной жалящих жаром людские сердца негасимых пылающих искр.

– Вперёд! – призывный клич вершних разнёсся над станом, устремляя загоны вперёд, к жару скорой уже, уконованной волею рока всем битвы.
Страшным гулом вознёсся над пустошью рёв исполинских, окованных бронзою керв, уносясь кнебокраю и дальше пугающим звуком призыва к сражению.
Рок пал. Время пришло.

ГОД ЧЕТВЁРТЫЙ …СЛОВНО НАДВОЕ РАЗОРВАВШИСЬ… Нить 12
Паривший над пустошью горный орёл рея в выси над необъятным простором равнины равнодушно взирал своим оком на многие тысячи и десятки тысяч людей там внизу, их блестевшее в заревесолнца оружие, отблесками голодной стали отражавшееся в зрачках хищной птицы. С двух сторон пустоши точно две прочерченные волнышаг за шагом сближались они, медленно и твёрдо сходясь, трепеща по ветру грозным шелестом стягов и знаков-полотнищ каждого шедшего на эту битвусемейства, чьи воители храбро шагалинавстречу врагу. Собранные воедино воинства двух народов с обоих сторон шли навстречу.

В ту ночь Майри, нежданно вернувшаяся из стычки на пустоши обратно в намёт и напугавшая сонную лучницу своим окровавленным видом и полным отчаяния взором, весь тёмный час до рассвета беззвучно и горько рыдала, уткнувшись в грудь Гидьды, тщетно пытавшейся утешить потрясённую чем-то и до полусмерти ипуганную дочерь Конута – с тревогой взиравшую в непроглядную тьму дикой пустоши, где давно стих далёкий лязг стали.
Но с рассветом она молча встала на ноги, отерев от следов крови броню, подтянув туже охват и надев на голову глухой шелом – словно ничего и не случилось в ночи, словно и не было этих горьких и мучительных слёз… И несмотря на все увещевания подруги остаться в намёте, не лезть в самое сердце сражения, дочь Конута отстранила её удерживающую ладоньи незаметно смешалась с толпами выстраивавшихся в ряды воинов соседнего когура, к кому присоединялись уцелевшие и оставшиеся без старшего люди Бычьей Башки. И когда над воинством разнёсся передаваемый от одного к другому устами их вершних приказ выступать, она следом за всеми тронулась вперёд, уже не ожидая от судьбы ничего кроме смерти. Словно незримая нить той надежды, прежде удерживавшая её сердце, нежданно оборвалась, не оставив уже ничего кроме тяжкой и безнадёжной усталости. Но скоро уже и она завершится… едва только сталь тут сомкнётся со сталью на этом безлесом просторе.

Шагая среди великого множества пешцев дейвонского войска она устало взирала на сплочённые воедино бок к боку, плечо к плечу ряды земляков – шагавших тут пешими и коннымпод цокот десятков и тысяч копыт. Вторя другим голосам их надрывно гудел боевой турий рог средьзагона из Рагни, устремляя в едином порыве шагвоинства. Сверкавшие на солнце в его лучах оголённые хищные жала мечей, острые шипы копий на вскинутых ввысь долгих древках, колючие шишки цепных шипоцветов и клювы клевцов, шевелившееся при движении море кольчуг, чешуйниц, полосчаток и тяжёлых сплошных плитчаток, звеневшая сбруя и конский храп – всё сливалось в один грозный шум скоройбитвы, что вот-вот произойдёт на этом ещё не примятом ногами воителей и их скакунов чистом поле.
Трепетали стяги орнов разных уделов Дейвонала?рды, приведённых под рукой её дяди на предстоявшее решающее сражение, призванное положить конец тянувшейся вот уже четыре года войне. И в самом сердце их воинств на длинном древке в руках стягоносца колыхался в алеющем утреннем свете сверкающий блеском там вышитых золотом нитей чёрный стяг их семейства, некогдабывший тут символом всех дейвонов под рукой потомков Дейна – взмывший ввысь грозный ворон, распахнувший огромные крылья над вихреязыким пылающимсолнцем.

Она устремила взгляд вдаль, словно та птица вздымаясь ввысь в небо над морем телеси голов, улетая к восходу. Там в нескольких сотнях шагов от дейвонов двигалась встречно – так же бесстрашно и неостановимо – подобная им стена вражьего воинства. Реяли на вскинутых пиках стяги и полотнища множества к битве пришедших совсех краёв Эйрэ домов детей Бури Несущего. Растянувшисьот края до края безжизненной пустоши ряды а?рвейрнов шаг за шагом неумолимо приближались к их воинству, точно как и дейвоны оставив позади себя в стане все вороты и сцепленные в круг перекатыс огни?щами – без страха приняв вызов противника идти в бой лицом к лицу. Топот множестваног, тяжестьпоступи тысяч копыт и звон стали, уже алчущей в скором сражении алого, вечноголодной – достигали её ушей, заставляя метатьсяв волнении сердце.
Где-то там во главе своего воинства шёл молодой и воительный арвеннид Тийре из древнего рода владетелей Бейлхэ, кровь самого Врагобойца, Бесстрашный –чьё прозвище ещё тогда стало ведомо дочери Конута в час её неволив Аг-Слейбхе – и заслуживший именоваться им не единожды в каждойиз битвэтой долгой кровавой войны. И где-то там подле верного друга шёл он…

Взор её впился с волнением в трепетавшие на ветру многочисленные полотнища воинства недругов. Перед взором дочери Конута развевался вдали хорошо ейзнакомый алый вкруг белого стяг дома Бейлхэ, на котором сидевший на могучем коряжистом дубе орёл хищно стиснул в когтях человеческий череп – голову побеждённого прародителемТийре жестокосердного Грайлэ Кро-э?дрокаэ?раха, брошенную рукойпобедителя под корни того вековечного древа, что росло подле стен его бурры, где верной женой его Айб были после на свет рождены сыновья, чья кровь дала жизнь кийну храбрых воителей и владык земель Эйрэ.
Сердце дейвонки взволнованно застучало в предвестии скорой, грядущей уже через считанные мгновения битвы. Два могучих народа и их союзники вновь, как и век назад некогда – как и во все века прежде – сошлись в беспощаднойкровавой войне не на жизнь, а на смерть, сейчас сталкиваясь в решительной и последней пучине мечей; чтобы кто-то один из них снова обрёл тут победу, а второй – только гибель…
И это неостановимо – как и сама та тяжёлая поступь всех тысяч и тысяч идущих навстречу друг другу в лик смерти воителей, чьи ноги уверенно, мерно и тяжко ступали по травянистому лику мертвящей в предчувствии алого ливня безжизненной пустоши, чья земля была некогда прежде напоена кровью их предков – и в чьи курганы уже полегли поутру и все те, кто пал в жутком ночном столкновении– чьи тела были собраны сородичами ещё до рассвета, не препятствуя каждый друг другу забрать своих павших.
Майри встряхнула головой, отогнавот себя когтем впившийся в сердце ей трепет – заставив себя продолжать шагать вместе с идущими в бой соплеменниками, чтобы хотя бы ещё раз – пусть и суждено быть им нынче последним – снова встретиться с ним…

Воинства неумолимо сближались всё ближе и ближе, под тяжкоюпоступью множества ног и копыт пригибая, вытаптывая прежде зелёное море желтевших в дыхании осени трав. Скоро, совсем скоро две эти стальные волны сблизятся настолько, что яростный блеск глаз друг друга станет различим в узких прорезях шлемов – и в какой-то миг ринутся страшнымжестоким прибоем сражения друг к другу, врубаясь грудь в грудь холодящими жалами копий, мечей и секир, хрипло рыча от неистовой лютости охватившей их жажды багряного сока из вен – и тысячи их тенью жизни полягут под ноги сражающихся, когда лишь жизнедавцыукажут достойного, более умелого, храброго и несломимого в битве – того, кто устоит и останется жив…

Шестьдесятков шагов оставалось идтидо противника, и Аррэйнэ правой рукоюпривычно привытянул правый клинок из уст ножен, сжимая своей покалеченной левой ладонью шершавую рукоять закинутого на плечо одноручника. Усталости не было – словно и не нанесли ему в прошлой ночи столь немалотяжёлых и едва не погибельных его ран… Словно и не было тамрокового удара меча, что чуть не остановил его сердце рукой шедшей подле дочери Конута древнейБогини-Убийцы. Чего ещё ждать ему нынче – когда сама она есть где-то там среди войск ихнарода, который его самого никогда уж не примет, и который не будет его же народом – его, сына Бури Несущего, чьё грозное львиное имя живёт в его сердце, а кровь принадлежит кийну Килэйд, чьё имя давно стало трижды родным для него без тщедушных сомнений? Кто он? Некогда Рёрин… и сейчас только Аррэйнэ – и два их не могут стоять один рядом с другимв этот день судьбоносного рока. Свой выбор он сделал давно.
Четыредесятка шагов оставалось пройти им в этой неумолимоймедленной поступидо врага, что так же бесстрашно шагал вперёд прямо на них, уже опуская вниз жала своихдолгих копий, ощетинясь клыками распахнутой пасти тысячезубого хищного змея из бездны, взиравшего смертью из мглы. Аррэйнэ чуть обернулся назад и взглянул на товарища, ехавшего верхом посреди первого конного строя – ожидая лишьзнака броситься в бой. Тийре словно почуял взор Льва и на миг обернулся к нему, пристально глядя глаза в глаза.
Арвеннид резко остановил скакунаи взнялввысь согнутую в локте правую руку.

По этому знаку правителя Эйрэ строй растянувшегося на многие сотни шагов по обе стороны от них воинства замер, припынив своё неостановимое прежде движение точно бегущая на берег суши прибоем волна ощетинившегося клинками, копейными древками и секирами бурного моря, отпрянув назад и замерев – там, где враг уже был совсем рядом, на сколько шагов от удара– застывая в напряжённом, взволнованном ожидании знака к сражению.
Напротив них в миг точно так же в молчании остановилось и многотысячное войско дейвонских домов, отозвавшись пугающим гулом железа брони и раскатистым кожаным скрипом от сбруи застывших на месте наездников. Лишь воздёртые резким порывом на них налетевшего ветра полотнища стягов вдруг встрепенулись как будтоживые.
Арвеннид вновь тронул с места коня, проезжая сквозь расступавшиеся перед ним самые передние ряды выставивших жала их пик к неприятелю воиновиз Стремительных Ратей, ведомых тут в бой его другом. Тот в ожидании встал там, где и остановил свой шаг вместе с его спешенными людьми из Р’уайг Ламн-а-слеана, уже ощерившими строй клинками, секирами и пиками-шипцами – пристально глядя на сына Дэйгрэ сквозь узкие прорези очниц звероглавой наличнины. Конь Тийре замер подле Льва А?рвейрнов, всхрапнув и покорно застыв на месте.
Арвеннид на миг встретился взором со своим первым ратоводцем и спрятал в ножны оголенный прежде клинок клайомха. Затем освободившейся рукой снял с головы шлем с наличником.
– Идём, Лев. Пришёл срокговорить.
Он кинул взором на немо застывшие там в ожидании ряды противника, где под вороньим стягом их древнегоорна вёл всё огромное войско дейвонских семейств скригга рода Дейнблодбереар.
Аррэйнэ даже не кивнул головой – спокойно развернувшись изашагаввперёд следом за тронувшимс места коня арвеннидомон двинулся подле того, пригибая ногами ещё не примятую тут и не окрасившуюся пока алым цветом их жизней траву.

Они остановились на середине пути до противника, чьи недалёкие от них ряды копий с секирами хищно и пристально зрилина выехавшего навстречу им арвеннида всех домов Эйрэи сопровождавшего его пешим Льва Арвейрнов, который так и не сняв с головы шлема с выбитым там звероликим обличьем спокойно и твёрдо стоял перед ними, правый меч бросив в ножнах, а левый закинув себена плечо – словно не перед боем, а отправляясь в мирное странствие.
Сомкнутые прежде единой копейной стеною загоныдейвонов зашевелились, расступаясь в передних рядах – и навстречу им, ожидавшим посередине пустой полосы поля битвы меж двумя воинствами, выехал вороной конь в белой накидке поверх защищённого полной бронёй крупа, нёсший на себе в высоком седле Доннара Бурого. Подле него скакуна пустил Айнир – вершний Ярнвегг и самый молодой из первых когуриров воинства Дейвоналарды, сам прославленный Книжник. Как и ожидавшие их, они не произносили ни слова, так же спокойно и твёрдо выехав вместе навстречу тем, кто был равен им – и кто теперьперед самым началом сражения вдруг пожелал говорить с ними лицом к лицу.
Конь Доннара резко застыл под его твёрдой дланьюв трёх шагах от владетеля Эйрэ, и два военачальника встретились взорами один на один. Сын Бурого замер верхом на шаг сзади от скригги, так же сняв с головы шлем, и приторочив свой долгий двуручныйблодва?рпэ к креплению ниже бедра, положив ладонь левой руки на навершиерукояти в виде волчьей пасти. Но смотрел он отнюдь не на арвеннида – а на того, кто безмолвно стоялпешим с левого бока отНеамхейглаха, спокойно и неподвижно застыв там под взорами тех, кто стоял совсем рядом напротив, и всех тех, кто взирал на него многотысячным взглядом из сбившихся в строй рядов войска Дейвоналарды.
Молчание повисло над полем, застыв иво взорах оглядывавших друг друга и оценивавших один одного ратоводцев, когда слова промеж ними ещё не были сказаны. Лишь громко всхрапнул чей-то конь, заставив взволнованный люд средь обоих тут воинств на миг резко вздрогнуть втревоге предчувствияневедомого.
Доннар легонько похлопал коня по его крепкой шее, успокаивая встревоженное животное, и поднялвверх наличнинушлема – дав понять, что готов теперь выслушать то, что желают сказать ему с глазу на глаз здесьпротивники.

– Прежде чем скоро начнётся сражение, и многие лягут к закату в курганы рядом с костями наших предков, – заговорив первым, по-дейвонски обратился к нему Неамхейглах, – я хотел бы поговорить с тобой как равный с равным, ёрл Доннар.
– Я не ёрл, – спустя мгновение спокойно, хотя и немного настороженно ответил Доннар Бурый, внимательно глядя на восседавшего перед ним конно молодого владетеляЭйрэ, – я всего лишь защитник Дейвоналарды и скригга Несущих Кровь Дейна– пусть мои предки и некогда были первыми ёрлами дейвонов. Но я внимательно слушаю тебя, арвеннид.
Остановивший своегоскакуна возле коня скриггиАйнир всё так же пристально смотрел на Льва А?рвейрнов, стоявшего пешим подле Неамхейглаха – словно хотел некой силой узрить сквозьглухую наличину шлема его скрытое стальюлицо, встречаясь сквозь щель лишь со взором прищуренных зеленоватых глаз в узких прорезях воронёного металла. Но тот будто и не замечал пристального взгляда когурира, глядя лишь на его внимавшего а?рвенниду родителя.
– Странно, если скригга Дейнова рода доселе не получил самых главных вестей из Высокого Чертога, которые ещё вчера мне принёс муж достойный доверия – о кончине владычества Скъервиров… – проговорил арвеннид, пристально глядяв невозмутимое внешне лицо Доннара. Тот тем не менее поразился тому, как вдруг эта тайная весть о недавних событиях в Красной Палате так внезапно и скоро достигла ушей ихпротивников– а уж лица застывших от них в двух десятках шагов и услышавших это дейвонских воителей и ратоводцев, кто не стоял на совете у Бурого перед сражением, были полны изумления. По застывшей толпе побежал напряжённый, взволнованный шепоток, из уст в уста передавая услышанное.
– Ты верно хотел бы поговорить со мной насчёт своей жизни или жизни твоих ратоводцев, если сражение вдруг обернётся для вас поражением с пленом? – сам спросил арвеннида скригга Дейнблодбереар, уходя от прямого ответа – не зная, что там и сказать тому, – я могу пообещать тебе, что…
– Не об этом хочу я с тобой говорить, – не дослушав, вдруг перебил говорившего Доннара Тийре, – а о мире.

Несколько мгновений вокруг них стояла тишина, когда смолкли взволнованно зашептавшие и передававшие это из уст в уста голоса сотен воинов в плотных рядах его воинства за спиной Доннара – и лишь ударяя тяжёлыми копытами оземь всхрапывали встревоженные скакуны. Такаяже тишина была и за спинами а?рвеннида и Убийцы Ёрлов, где встревоженно стихли загоны владетеляЭйрэ, ощеренные копьями и остроюсталью мечей и секир, уже готовые к битве.
– Мир? – Доннар словно не верил ушам своим – если не враждебно, то ошеломлённо глядя на арвеннида, словно подозревая в словах его некую скрытую там западню, – о каком мире ты говоришь?
– Мир – с вами?! – чутьне выкрикнул в голос Айнир, гневно смотря в сторону Тийре – хотя взор его был и попрежде направленна всё также непроницаемо и безмолвностоявшего подле них Льва.
– Какой мир, арвеннид – ты шутишь? – раздались потрясённые голоса военачальников а?рвейрнов из-за спины. Оба воинства зашумели тысячами голосов, громко переговариваясь.
– Что за мир ещё с ними такой?!
– Не тот час и место о мире теперь толковать!
– Не на то мы сюда собрались!

Расталкивая преграждавших ему путь копейных, из плотных рядов дейвонского воинства на несколько шагов вперёд выскочил скригга сильнейшего из орнов Помежий – старый Асквъёльд Долгобородый из Ёрваров. Пряча за поясной ремень вокруг полосчатки оголённый клинок и сорвав рукавицы онгневно вскинулстиснутую в кулак руку.
– Ты потешаешься, арвеннид, раз выставляешь себя дураком? Какой мир? Думаешь, Борна Старый захочет этого мира – он, сын Каменной Руки, что стоит позади тебя и ведёттвоё войско?!
Вытянутая рука позабывшего про учтивость старого скригги Ёрваров указала вперёд, где несколькими рядами дальше хмурый точно грозовое небо в ночи молча сидел на конеОтец Воинства а?рвейрнов – сняв с головы глухой шлем и сведя нахмуренные седые брови пристально зрилна происходившее, не произнося ни единого слова – точно безмолвная глыба извечного льда, не исторгнув ни звука из стиснутых словнотиски кузнеца сухихгуб. Лицо его было мрачно.
– Или ты думаешь, что мы сами теперь захотим мира с ним?! – вытянутый палец Асквъёльда резко метнулся в сторону Убийцы Ёрлов – так и не пошевелившегося и даже не дрогнувшего в этот миг встречи с глазами разъярившегося старого скригги Ёрваров, – доколе жив среди вас этот зверь – этот выродок нашего племени!
Тийре, однако, остался спокоен, непоколебим даже этими полными ярости словами старого дейвонского ратоводца и былого владыки восточных Помежий.
– Можешь не верить словам моим, почтенный глава дома Ёрваров – как и все прочие вы. Сам Лев А?рвейрнов прежде просил меня лично о том, дабы остановить эту многолетнюю распрю – если на то будет и ваша в том твёрдая воля – так как это он сам пожелал, чтобы меж нами вновьстал мир.
– Он? Пожелал мир?! – презрительно переспросил арвеннида старый Асквъёльд, тыча перстом в сторону Ёрлов Убийцы.

– Я! – доселе молчавший вдруг выкрикнул Аррэйнэ с захлестнувшей его резко яростью, сбросив с левого плеча лежавший на нём меч – вогнав жалящее лезвие геары сквозь дёрн прямо в землю у ног. Взгляды взиравших на Льва сошлись на его залитой кровью груди, где открылась зияющая, не залатанная ничем та прореха в броне, вся в запёкшейся черни вокруг этой ночью разорванных жалом клинкасреди склёпанных узких полосиц колец.
По вражьим рядам пробежалнастороженный и взволнованный шёпот, когда глаза многих тысячсмотрели на эту ничем не прикрытую дыру средь железа со следами запёкшейся крови. Многие уже прослышали вести о том, будто Убийцу Ёрлов настиг ночью в сердце клинок самой Хищницы, нанесённый рукой Её Тени – но не все принимали за правду, словно веря в упорно ходившие слухи будто бы он неуязвим и едва ль не бессмертен – вернувшийся с тёмной холодной тропы к норам змея, не погибший ни в одном из сражений даже против многократно большего врага. И вот теперь видя эту смертельную рану на нём, они словно со страхом узрели обратное, и всё равно устрашились не меньше – самого его несломимого духа.
– В самое сердце его… а он жив… – пронёсся над их рядами взволнованный шёпот из множества уст.
– … или и впрямь он бессмертен?
– Может он сам Пламенеющий?
– … и раны ему нипочём…

– Я и впрямь – верите вы или нет – хочу мира меж нами!
Всё более возрастающий гомон полетел над толпой точно ветер, понёсся над замершими рядами двух воинств.
– Мир?
– Какой мир?
– И вправду он так говорит?
– Лев – и мира вдруг просит?
– Что он задумал?
– Он что – умом повредился?
– Лев, опомнись!
– Мир?
– Аррэйнэ, да что ты сейчас говоришь?
– Какой ещё мир? Нынче?!
Выкрики эти становились всё громче, взволнованнее, раздаваясь с обеих сторон. Застывшие перед битвой плотно сплоченными рядами воители и ратоводцы Дейвонала?рды и Эйрэс союзниками поверить никак не могли, что они сошлись за своими вождями на этом изведавшем ночью вкус крови безжизненном поле лишь для того, чтобы услышать необычные для этого роком уже осенённого местанежданные слова о примирении.
Из глубины ощетиненных копьями к небу дейвонских рядов долетел чей-то окрик на северном говоре:
– Убоялся, что вчера едва ноги унёс от Богини руки – вот и мира теперь спешно просит! Если бы мать твоя знала, какого она породит к солнцу выродка племени Дейна – да к тому же и труса, что за жизнь перед боем так жалко цепляется – умертвила бы тебя, гада, в собственном чреве!
Аррэйнэ даже не шелохнулся, когда эти полоснувшие по нему какножом прямо в самое сердце слова отозвались и чьим-то раскатистым смехом из вражьих рядов. Он лишь повернул слегка голову к тому месту, откуда раздался безликий тот голос в толпе.
– Что же ты, храбрец, мне в лицо безоружному то не решился сказать – или хотя бы стрелу из-за спин чужих выпустить? Чего же мне это никто из вас прежде в лицо не сказал – в пылающую Ночь Смерти в Аг-Слейбхе, или под Вингой – и в любом из минувших сражений?! И вчера на вот этом вот поле – сколько вас было там тех, кто показал спину и трусливо сбежал точно зайцы, прежде чем я один стольких отправил ко Всеотцу?! Не из них ты сам будешь?!
– Смотрите!!! – он резко рванул с клюва сцепкиудерживавший на голове шлем ременьи сорвал с себя сталь его, насадив горловинойна рукоять вонзённого в землю меча. Правой ладонью Аррэйнэ стянул плетёную вязь наголовника с толстой подбивкой, освободив голову. В слипшихся от пота волосах струёй заиграл свежий ветер, шерстивший незримыми пальцами море травы – там, где ещё не стояли ряды их загонов, где и попрежде жила ещё жизнь, не замершая в ожидании вот-вот готового пролиться багрового ливня.
– Ну же – смотрите все на меня! Все – и кто меня чтит как саму Его пасть Пламенеющего – и кто меня проклинает и ненавидит в страхе от одного моего только имени!
Взор его резко упёрся в стоящие перед ним ряды воинств противника.
– Вот он я – перед вами! Посмотрите в лицо мне – если хочется вам увидать тут того, кого прежде лишь те из вас зрили, кто того уже сам не расскажет! Вот он я!!!

Он перевёл дыхание, ощущая на себе сошедшиеся словно копейные жала пронзительно острые и настороженные, внимательные и взволнованные тысячи глаз своих недругов, с которыми он хотел мира – тех, кто был по крови и его же народом.
Краем глаза он увидел, как внезапно осёкся прежде разъярённый седобородый Асквъёльд, словно онемев при виде открывшегося ему лица Убийцы Ёрлов, взволнованно шепча себе что-то под нос и не сводя с него пристально сощуренных подслеповатых очей – словно старик вдруг увидел перед собоюкого-то другого, давно позабытого. Как с сомнением зрилна него Доннар Бурый, морща лоб в воспоминаниях. И как с яростью и удивлением одновременно глядел на него совсем близко стоявший тут Айнир, признав в Аррэйнэ из кийна Килэйд и недавно встреченного в самом сердце их стерквегга лазутчика Эсу из древорубов, и того уже забытого им вражеского далам-лу?адэ, спешенного его копьём у излучины топкой Болотины четыре зимыназад – трижды его, Льва А?рвейрнов. Того, кто лишил жизни его старших братьев и множество родичей, кто стал его кровным, триждызаклятым врагом и столь же опасным противником – и того, кто отобрал у Дейнблодбереар их дочь и сестру, их Майри – даровавший ей жизнь и свободу, но забравший взамен её женское сердце.

– Не верите мне, моим словам о мире – что же, не верьте! Потому как для вас всех я враг пострашнее иных – Ужас Винги иЁрлов Убийца, Лев А?рвейрнов – выродок вашего рода, так вы сказали?! И ненавидите тем меня трижды сильней, чем даже самого Старого – за одно лишь то, кто я! Да, я дейвон по крови? – как и все вы! Но не по вашей вине разве а?рвейрны стали народом моим – те, чья кровь во мне также течёт?! Не вы ли лишили меня преждеродичей, всего орна и дома, истребив всех их до единого человека – своих единокровцев, таких же детей Всеотца – те, кто уже не стоит среди вас пусть, но чьи имена всё одно мне известны и памятны?!
Взор его, не назвавшего ничьего имени, метнулся по строю врагов, упёршись на миг словно жало копья прямо вАйнира – столь быстро, что никто того больше средь всех не заметил, никто не постиг– кроме самого сына Доннара, вздрогнувшего в этот миг словно от некоего прозрения, точно понявшего что-то.
– Дважды лишили меня вы семьи – и в эту вот распрю отняв самых близких из тех, кто взрастил меня как своего, точносына – не дейвоны ли, не вы?! Так не мне ли вас всех ненавидеть, весь род ваш – сильнее заБорну, который доселе вам помнит отца своего и всё то, что с ним сделали, чей знак он доселе несётот вас впамять? Не мне ли вас всех ненавидеть – ненавидеть стократнострашнее его – и убивать, убивать, убивать без пощады и милости?! Не мне ли – скажите?!
Он вновь перевёл дух, глядя на оцепеневшие перед его яростью лица врагов, и слыша, как затихли его соплеменники позади за спиной.
– Можете мне не верить. Но я впрямь хочу мира меж нами…
Он, обернувшись на миг вкруг себя, вновь пробежался пронзительным взором по плотным рядам и своих, и врагов, заставляя людей цепенеть.

– Ты спросил сейчас, почтенный сын Трира, почему я назвал тебя ёрлом? – вновь обратился к скригге Дейнблодбереар арвеннид Эйрэ.
– Век назад твой прославленный предок первым прибыл с посланием мирак моему прадеду Хугу, положив десятилетней той распремеж нами конец. Значит сейчаспришёл мой час сказатьэто первым… и вот я пришёл говорить с тобой нынче о мире, если ты до сих пор мне не веришь. Не со Скъервирами, кому веры мне не было – но с одним из потомков великого Дейна от крови Горящего, с тобой, вашим нынешним скриггой, а быть может и будущим ёрлом– кто ведёт свойнарод, кто был и есть во все веки защитник Дейвоналарды – с тобой я готов говорить… если и ты готов также услышать мои слова как владетель владетеля.

Ряды обоих воинств глухо молчали, лишь тихим шёпотом из уст в уста передавая слова предводителей от края до края необъятной пустоши, переполненной тысячами сошедшихся тут. Молчал и скригга Дейнблодбереар– взволнованный, напряжённый, не верящий в услышанное тут.
– Скажи – за что ты сражаешься, почтенный Бруннэ? – внезапно спросил у того Аррэйнэ, пристально взглянув в глаза скригги Дейнова рода.
– Разве кто-тоиз вас – или нас… – он на миг обернулся к своим людям, стеноюстоявшим в безмолвноми напряжённом ожидании сзади, – хочет новых земель или жирной богатой добычи отэтой войны– или хотя бы той славы воителей, чтобы в веках не смолкала великими песнями и сказаниями в родовых свитках? Есть такие?! Ради одной толькомести, из ненависти мы давно уже льём эту кровь, стыдясь отступиться перед иными, признав свои жертвы напрасными – мы и вы – или в чём-то неправ я?!
Ряды обоих воинств молчали, внимая его громким словам. Лишь ветер трепал в своих вихрях полотнища стяговдомов на воздетых ввысь древках.
– Может решил кто из вас, что я и мой друг перед множеством вашего воинства струсили словно два зайца, страшась поражения в битве? Мы здесь – в сердце вашегокрая– и пришли без преград, и не трясёмся осинами перед вами! И если с тобою наш арвеннид речь вдруг о мире завёл – то не от того, что мы стали слабы!
И даже если мы верх не одержим над воинством ваших домов, то победа такая вам горькой покажется – смерти не лучше – потому как после неё в каждом селище слышаться будет по умершим плач, а в сияющих Халльсверд их стены числа твоих павших воителей не вместят, рухнув в пыль – сколько их туда явится – я, зрящий сквозь смерть, своей кровью тебе в том клянусь! Гордиться ли ты будешь такою победою, ёрл? Скажи – боимся ли мы, предлагая тебе сейчас мир – или ты и все люди твои хотят нового кровопролития?
Он замолк, пристально глядя на возвышавшегося перед ним конно скриггу орна Дейна.
Над полем стояла могильная тишина. Лишь чей-то выкрик, раздавшийся где-то из дальних рядов их дейвонского воинства, внезапно взлетел одинокоюптицей над полем:
– Бурого в ёрлы! Хватит нам ярма Скъервиров!
Воинство зашумело, и в нараставшем гуле донёсся одобрительный ропот.
– Бурого! Бурого!

– Айнир… – тихо обратился Доннар к сыну, не оборачивая к тому головы, пока смотрел в сторону стоявших перед ним арвеннида Эйрэ с Убийцею Ёрлов, – ты моя последняя кровь средь живых, мой единственный сын – тот, кто станет последующим скриггою орна, когда меня заберёт смерть… а быть может и следующим ёрлом нашего народа. Скажи – что ты сам думаешь обо всём этом?
Айнир также смотрел неотрывно вперёд, и рука его, лежавшая на волкоглавой рукояти меча, то стискивалась до бескровной белизны костяшек, то снова ослабляла пальцы, напряжённо дрожавшие от волнения.
– Отец… Не знаю, чего я хочу сейчас больше. Презрев закон данного слова убить его прямо здесь– за братьев и всех им сражённых друзей… и за неё – или же преклонить колени перед тем, что он говорит… – проговорил он отрешённо, даже не поворотив к родителю головы.
– За неё? – Доннар удивлённо повернул голову вполоборота к сыну, не понимая, о ком он сейчас говорит – но Айнир умолк, всё также пристально глядя на стоявшего перед ними Льва А?рвейрнов.
– Или ты лжец, что желаешь нас с толку сбить и хитрокозную западню темподстроить… – сурово, но уже без прежней той гневной ярости в голосе произнёс из первых рядов старый Асквъёльд, пристально глядя на Аррэйнэ, – или же ты…
Он не договорил, запнувшись на полуслове и продолжая взирать на Убийцу Ёрлов.
– Верно, Долгобородый! С чего ему верить? – донеслись выкрики его младших родичей из орна Ёрваров, шедших в бой вместе со скриггой.

– С твоим домом, щенок потаскухи – пока жив я, мира Катайр не знают! – из рядов своих конных презрительно выкрикнул Гвенбранн Два Камня, привстав в стременах и издали обращаясь к владетелю Эйрэ, – и плевать мне, что ты тут толкуешь с твоим недорезком! Даже отцовских земель всех лишившись не стану молить тебя сам о прощении! Плевал я умётом на мир твой предложенный! Битва решит!

– Не верите мне?! – крикнул Аррэйнэ, обращаясь лицом сперва к тем, а потом и к другим – понимая, что нынчене только враги, но его сородичи потрясены всем услышанным из его уст, его словами о мире, сказанными им – самим Арвейрнским Львом, – не верите тому, что я не победы, но мира хочу – и для моих людей, и для вас, своих недругов также? Всему, что я сказал вам – не хотите поверить? Так у меня есть причин тех в избытке, чтобы я не желал продолжения этой войны! Одну я назвал вам – коль услышать смогли вы…
Он умолк на мгновение, точно запнувшись – и встретился взором со старым Асквъёльдом.
– Зовёте меня выродком – так ты сказал, почтенный Ёрвар? Смотрите!
Рывками распуская ремни стяжек и вцепившись обеими ладонями в створы своей полосчатки, Аррэйнэ с усилием раскрыл её, отшвыривая разнятую броню с толстой стёганой подбойкой на землю, замотанной в сочащиеся кровью тряпки левой рукой ухватившись за ворот нательнойрубахи.
Соратники – а тем больше противники, к кому он обращён был лицом – недоумевали, глядя на то, как Лев скидывает с себя рубаху, оголённый до пояса – весь со спины и на груди с шеей укрытый множеством шрамов – и давних, заживших, и ещё совсем свежих – перевязанный вокруг рёбер спредплечьем уже побуревшими от тихо сочившейся крови тряпицами поверх ран. Обеими руками, не взирая на перевязь по отрубленным пальцам на левой ладони, он стал срывать с себя окровавленную повязку, с треском разрывая ногтяминеподатливую плотную ткань.
– Смотрите – те, кто назвал меня выродком! Я знаю мне данноеимя – теперь уже дважды я знаю его! Вы все здесь на моей земле – там, где был прежний дом, где жил прежний мой род – знайте это, если кто их уже позабыл!
Палец его взвился ввысь, указавна восток, где чернела в лучах восходящего солнца вершина взмывающей к небу Еловой Проплеши, возносившаяся выше иных междувзгорий лежавшего там Буревийного кряжа.
Он увидел, как переменился в лице ошеломлённый Асквъёльд, чей орн издревле обитал по восточным Помежьям Дейвонала?рды – и кто знал тех, чьим домом была преждеэта земля – тех, кто жил здесь ещё со времён их прихода по правую руку от Дейна с заснеженных долов Урхейминорда.
– Там – там у этой горы был мой дом! Там я родился от славных их именами матери и отца – и человек, имя которого вы некогда произносили с трепетом, мой предок своею рукоюотметил меня знаком их, дал мне имя, которое вы знаете и теперь – имя Льва! Смотрите – те, кто назвал меня выродком – потому что мне дважды известенсвой род! Я Аррэйнэ Убийца Ёрлов из дома Килэйд – и прежде моё имя было Рёрин сын Хедаля Снъялле, правнук Ходура Рёйрэ – первого из Львов Дейвоналарды! Я, последний из них – убитых своими сородичами и забытых всеми людьми за той лживой молвоюпро Гнев Всеотца – вот кто я! Вот оно – моё прежнее имя, что я ношу и доселе!!! Довольно ли вам его?!
Пальцы его впились в оголённую на груди вчерашнюю рану. Едва затянувшаяся за ночь под искусными швами Коннала из Габ, из-под ногтей Льва она брызнула кровью, кропя по коже и стекая до пояса алыми струйками.
Спокойно и твёрдо, словно и не ощущая той боли раскрывшейся раны, пятернёй он размазал багряную струйку по коже и медленно стёр её краем ладони, едва притрагиваясь к незаметно выступавшим поверх неё наростам знака, носимого с детства – там, где врезалась нестираемым символом Львов его хищная голова, сейчас появившись глазам всех то зрившихв кровавом пятне.
– Смотри, ёрл! И вы все смотрите!
Он повернулся к глазам наблюдавших за ним многих сотен и тысяч людей двух народов, чтобы они могли видеть вырисовавшиеся на его теле очертания Львиного лика, хищно ощеренного и свирепого, знака его позабытого рода, его прежнего орна – тех, чьё имя он нёс отрождения и доселе…

– Неважно кто я. И так первой причины достаточно той, почему я желаю сейчас завершить эту распрю без славы. Довольно уже стало пролито крови меж всеми домами… Довольно смертей… Сколько ещё их хотите вы зрить?!
Глухое молчание встречало его слова из обоих рядов точно стены сомкнувшихся воинств.
Надев рубаху, окрасившуюся на груди сочившимся из раны алым, он вновь обвёл противников взглядом.
– Одного того сказанного уже хватит стократ. Если вы не слепы, если вы так же годны как и тенаши предки – век назад прекратившие прежний раздор– то и вы должны тоже понять, что нет и не будет в войне тойни нам, и ни вам ни добычи, ни славы, не будет победы уже никому, даже взявшему верх. Довольно уже смертей… Или мало их в ваших домах? Сколькоещё вы хотите? Вот почему я хочу сейчас мира меж нами.
Лев замолчал.
А из онемевших рядов – и а?рвейрнов, и дейвонов – из тысяч их уст поплыл потрясённый, взволнованныйшёпот и говор.
– Ужель он…
– …неужели и впрямь он – кровь Ходура?
– Львиный знак – вы видали?
– Это и вправду он…
– И подле нас весь час он сражался, вёл нас – один из их Львов!
– …и он хочет мира?
– Лев просит мира!

Лица слышавших этислова людей были полны недоверия, ошарашенного потрясения от поведанного в этот миг. Стоял онемевший, узнавший его теперь лично воочию старый Асквъёльд, не в силах исторгнуть ни слова из уст. И даже его верный друг стоял словно ударенный в темя дубиной – так и не в силах поверить во всёто, кем был Аррэйнэ прежде – кто он есть…

– Или и впрямь он один из них?
– Ясам ещё помню отца его, помню и самого старого Ходура!
– Да, это он…
– Быть не может того! – полный недоверия и потрясения одновременно раздался чей-то окрик из дейвонских рядов, заставивший прочих притихнуть на миг.
– Может… – раздалось позади Убийцы Ёрлов чьё-то громкое слово.
Ряды а?рвейрнов отпряли в стороны, пропуская вперёд вороного коня, который медленно ступал по вытоптанной траве широкими копытами, неся на спине Отца Воинства Эйрэ. Став посередине Борна из Бранн пристально посмотрел вперёд, заставив содрогнуться под своим тяжёлым взором каждого из взиравших на него противников, воочию зривших перед собой непримиримого врага народа Дейна.
– Может… – повторил он опять, натужно произнося это по-дейвонски – будто речь его кровных врагов исторгалась из уст старика через страшную силу, преломляя его самого.
– И он не лжёт. Едва в первый раз увидав его на полыхавшем пожарище там у горы, я сразу признал в нём потомка великого Рёйрэ – словно сквозьвек миновавших годовя вновь вижу в нём ликего грозного предка, будто отражение в бегущей воде. Это он – последний из них…

– Но отчего ты молчал до сих пор, гаэйлин? – спросил Борну взволнованный Тийре. Тот же самый вопрос читался и во взоре застывшего напротив них Доннара Бурого.
– Арвеннид… если бы ты только мог чувствовать то же, что я… чувствовать это всю жизнь… – Борна стиснул морщинистую ладонь в стальной рукавице в огромный кулак, вздымая перед собой.
– Разве мог Пламенеющий мне дароватьвоздаяния большего за кровь моего отца и семьи, за меня… – высохшая костлявая рука старика дотронулась до оголившегося под воротом полосчатки морщинистого горла, на котором неистребимо синела кольцом та зловещая отметина от петли.
– …чем возможность увидеть воочию, как заклятых врагов сокрушает в прах тот, кто своею бегущею кровью и именем, всей своей доблестью должен был быть самым первым из их жерядов – он, выросший а?рвейрном дейвон, он – последний из Львов… Он – плоть и кровь, сам дух Ходура Рёйрэ, величайшего из воителей среди народа Дейна – которого словно сама Судьба послала ко мне… и которого сами они, свой же народ, сделали некогда тем, кем он есть – сделали его таким же как я…
Борна на миг бросил взгляд в глаза Аррэйнэ, встретившись с ним своим пристальным взором.
– Как я – кого именно дом его некогда сделал таким, как и он…
Старый вновь обернулся глазами к владетелю Эйрэ.
– Если бы ты только мог понять меня, арвеннид…
С пылавшей в глазах негасимой яростью старый воительоглядывал строй замеревшего в скольких шагах он них недруга, словно одним тольковзглядом вгоняя им в землю любого,кого только касался его ненавидящий взор.
– Если бы ты только мог… Тебе самому бы пришлось тем прожить мою жизнь…

Тишина ненадолго застыланад пустошью, когда Борна развернул скакуна и положив широкую ладонь на долгий черен отцовского клайомха сновавернулся в ряды воинств Эйрэ, грузной скалой возвышаясь над пешими копьеносцамиБранн и иных домов юга – суровый и несломимый, с трудом уже держащий в руке древний меч, но всё одно вновь готовый к очередной бессчётной битве не прощавший и не желавший прощать то столетний старик.

– Даже если и так – и он и впрямь есть потомок великогоРёйрэ… – Доннар пристально глянул на Аррэйнэ, тем не менее обращаясь к владетелю Эйрэ, – то как знать нам, что это не ваша уловка перед сражением – чтобы тем миром отвлечь нас и заставить потерять бдительность?
Со всех сторон раздавались всё громче суровые выкрики, мешаясь тут всеми наречиями собравшихся многихплемён из обоих народов с союзниками:
– Да если и так – разве будем мы слушать его, кровопийцу?
– Не слушай их, Бурый! Они враги!
– Мы не речи сюда пришли слушать, а биться с соломой!
– Арвеннид, довольно их увещевать! Не видишь – они сами войны лишь желают!
– С чего мы замиряться должны с ними, мохнорылыми выползками?
– Битва решит исход божьеюволей, а не пустые слова!
– Аррэйнэ, веди нас! Ужель сам ты простил им всё то, о чём тут говорил?!
– Битва решит, ёрл! Веди нас!
– Хватит их слушать, Бурый! Битва решит, кто возьмёт!
– Не верь им! С чего им желать теперь мира?!
– Какой ещё мир с ними, арвеннид?! На копья собак!
– Битва решит, как всё будет!

ГОД ЧЕТВЁРТЫЙ …СЛОВНО НАДВОЕ РАЗОРВАВШИСЬ… Нить 13
Видя, как много их – тех, кто по-прежнему жаждет войны и тем требует только сражения, не вняв его речи– Аррэйнэ вновь вышел на пару шагов вперёд, взняв ввысь сжаую в кулаке руку и перекрикивая обратился к собравшимся тут:
– Что же… Раз я напрасно вам мир предлагаю тут, и все вы разом войны лишь желаете, то быть может попрежде, чем положить сейчас тысячи жизней, мы спросим богов – чего желают они?
Рука Львавзметнулась ввысь к небу, к синеве их заоблачных чертогов, откуда с начала времён на детей своих зрятпраотцы у обоих народов.
– Если этотраздормежду нашими жизнедавцами, в которой мы лишь их живые мечи – то пусть они бросят свой жребий, чей верх будет взят? Верно, так нашим владетелям прежде и стоило в самом начале войны поступить, зачиная её, прежде чем насмерть сойтись на полях, и в боях и всех бедствиях распри напрасно лишь тем истребить стольких в ней и повинных, и больше ещё невиновных.
Аррэйнэ ещё раз обвёл взором обе стороны, пристально вглядываясь в лица стоявших вокруг тысяч детей Всеотца и Бури Несущего.
– Пусть сойдутся два воина, по одному с каждой из нашихсторон – и мы увидим, какой будет дан божий жребий! Чьи будут их волей победа и поражение… или мир.
Нарушая стоявшую тишину из рядов дейвонов донёсся чей-то ликующий крик:
– Поединок!
– Поединок! – его поддержали десятки и сотни других голосов. Им вторили уста а?рвейрнов, чьи ряды встрепенулись, ожидая лишь воли богов в этот час, требуя их жребия перед решающей схваткой.
– Но только не ждите ни те, ни другие, что Лев А?рвейрнов выйдет сражаться! – он резко выкрикнул это, встретившись с глазами младшего сына Бурого, чей пронзительный вызывающий взор красноречивее всех слов был обращён к убийце его братьев, – и не мечтайдаже, Книжник, снова скрестить со мной копья – одного раза с тебя не по чести хватило! Прежде чем боги свой знак не дадут, не стану я биться ни с кем – с людьми твоего орна тем больше!
Он обвёл взором ряды противника.
– Пусть выйдут те, кто не внял моим прежним словам и доселе лишь жаждет войны. А с меня предостаточно славы и крови – я, Лев А?рвейрнов, хочу мира меж нами – верите вы тому или нет!

– Вотин с нами! – рукоятки мечей и секир войска Дейвоналарды грохотали о древо с железом щитов, призывая в ряды самого Всеотца.
– Тинтреах! – доносился такой же неистовый зычный рёв тысяч и тысяч оскаленных глоток, когдаруки вздымали ввысь к небу железо их копий ссекирами, хищных когтей и клыков Пламенеющего.
– Поединок, – кивнул головой Доннар, соглашаясь с требованием соплеменников одобрить решение распри судом жизнедавцев по обычаю предковхрингауга – вызова недругас глазу на глаз.

– Но что же дальше, Лев? – взволнованно спросил своего друга Тийре, – преломив в эти годы сильнейшего трижды за нас неприятеля, удержавшись на грани погибели, возвратив себе столько – и чтобы внезапно лишиться всего… Мы сегодня так близки к победе…
– И к гибели тоже, – глухо отозвался Аррэйнэ, глядя на яростный клич двух сторон к поединку.
Арвеннид молчал – лишь пристально взирая в глаза своему другу.
– Доверься мне, Тийре – как прежде. Доверься мне – и воле Троих.
– Хорошо, – арвеннидсогласно кивнул головой.
– Поединок! – произнёс он то громко на языке Эйрэ, и через миг повторил то уже по-дейвонски.
Рёв огромной толпы двух собравшихсявоинств был тому подтверждением.

– Поклянитесь именем Всеотца, – обратился Неамхейглах к Доннару Бурому.
Скригга Несущих Кровь Дейнаещё раз встретился взорамис сыном и со стоявшими рядом прочими когурирами воинства Дейвоналарды. Несколько кивков их голов дали в этом согласие.
– Поклянитесь и вы Пламенеющим Ликом, – обратилсяскригга Дейнблодбереар к владетелю Эйрэ.
Тийре взглянул на Льва Арвейрнов, так и стоявшего подле него. Лишь взора того было достаточно, чтобы друзья поняли, что каждый желает сказать. Те же знаки одобрения жребию их жизнедавцев выказали и все стоявшие подле них предводителивоинства Эйрэ.
Борна из Бранн, к кому резко сбежались все взоры его окружавших туттысяч людей, долго застыв в суровом молчании наконец одобрительно кратко кивнул головой.
Тийре обернулся назад к Доннару Бурому и согласно кивнул.
Айнир, следом за которым и его отец, взнял к небу взор, вскинул ввысь меч, яростно выкрикнув:
– Вотин!
– Вотин!!! – вырвалось из тысяч уст воинов грозное имя Горящего, со звоном стали клявшегося дейвонского воинства достигая самих Чертогов Клинков останавливавшего взором сердца.

Яростный клич имени Всеотца, присягнувший его всепровидящей воле устами воззвавших к нему, так же резко затих. Аррэйнэ вдруг ощутил, что нынче и произойдёт то, к чему все они долго шли всечетыре столь долгих как беспросветная зимняя ночь окровавленных года свирепой безжалостной распри. И он, очутившись сегодняна грани меж теми двумя враждовавшими сторонами – он должен сделать это – ради них всех. И ради их с ней…
Он вскинул ввысь взор, следом за которым полетели взгляды Тийре и тысяч следовавших за ними, пришедших сюда на последнюю битву – туда, где простирались безбрежные небеса, лазурно-синие чертоги ветров от горнила Отца всехКлинков.
– Тинтреах!
– Тинтреах!!! – тысячи уст выкрикнули Его имя, когда многочисленное воинство Эйрэпоклялось хозяином небесного горнила, чьи искры незримого пламенизаставляют сердца людей быть подобными жару его. И звон стальных клыков и когтей Небесного Кузнеца во второй раз за утро содрогнул собой утренний воздух.

Лев вышел в середину широкого круга, который образовался подле него расступившимися людьми, держа в руках два коротких копья с хищно блестевшими в свете рассветаострыми жалами и крючковатыми боковинами.
– Пусть выйдет по воителюот каждой из наших сторон – тех, кто желает сражаться, кто и попрежде лишь жаждет войны, – сказал Аррэйнэ, обводя ряды тех и других бойцов пристальным взглядом.
– Два равных по оружию. Два копья… – взнял их ввысь он. Взор Льва Арвейрновповелительно пал настоявшихв переднем дейвонском ряду двух бойцов, встретившись глазами с ними.
– Два щита.
Оба, повинуясь вражескому ратоводцу, осторожно подошли к тому и положили наземь щиты, вернувшись назад в толпу скучившихся и настороженно смотревших на происходившее здесь соратников, опёршихся на уткнутые древками в землюсекиры и копья. Аррэйнэ воткнул копья отточенными концами древок в землю подле щитов и чуть отошёл в сторону.
– Чтобы никто не сказал потом лживо, что чья-то сталь оказалась прочнее, а дерево твёрже. Пусть выйдут из обоих воинств по человеку, пусть будут на равных – и мы увидим, какой жребий дадут всем нам боги. Пусть Тинтреах и Вотин этим поединком решат, чему быть между нами – чьи будут сегодня победа и поражение…
– Или мир! – ещё раз громко повторил он.

– Есть смельчак? – выкрикнул Тийре, обращаясь к рядам своего воинства.
– Есть!!! – расталкивая впереди стоящих копейных из плотных рядов а?рвейрнов выскочил к коню арвеннида крепкий малый лет уж за тридцатьс провалом от огромного шрама на лице через левую щёку, слегка лысоватый спереди, с росшими до самой шеи усами. Швырнув наземь служивший ему оружием двуручный топор он смело подошёл к Аррэйнэ, хватая одно из торчавших из земли копий, и нагнувшись поднял лежавший в утоптанной траве щит, надев его лямками на левую руку.
– Я буду биться! – рявкнул он на южном наречии Эйрэ, обращаясь к своим, затем взор его с яростью упёрся в ряды стоявших напротив врагов, – я! Мейлге Кулак, сын Карнаха Железного Зуба из дома Маэ?ннан!
Доннар Бурый оглянул взором ряды своего воинства, которое зашевелилось при виде вызвавшегося сражаться от лица владетеля Эйрэ столь могучего поединщика.
– Есть кто от нас храбрый, дабы принять этот вызов? – выкрикнул скригга Дейнова рода, обращаясь к людям дейвонского воинства.

Стоявший в передних рядах Гуннар вдруг ощутил тот толчок, что одёрнул его. Будь что будет – бояться и вечно таиться он трижды устал, отвечая за то, чего сам не содеял – несть ту славу потомка Предателя Трижды.
– Куда ты, старшой, одедраугр тебя поглоти? Ты же этого против горы как щенок… – ошеломлённый Свейр Утка пытался схватить их десятника за руку, но не сумел удержать, поминая все Хвёгга хвосты ему в зубы.
– Так надо… – лишь тихо он бросил товарищу, торопливо толкая стоявших пред ним копьеносцев, стремясь точно в бездну навстречу судьбе – и не зная, что будет – но зная, что должен шагнуть, презревая весь страх его бегства от прошлого.

Передний строй раздвинулся, и в круг истоптанной сотнями ног травы расталкивая плечами соседей вышел высокий, возраста Убийцы Ёрловсветловолосый крепкий парень с кудрявой бородой и заплетенными в две короткие косы с висков волосами. Передав двуручный меч стоявшему рядом товарищу, он не торопясь подошёл к стоявшему подле второго копья Льву А?рвейрнов, настороженно рассматривая вражеского ратоводца. Затем перевёл взгляд на неприятеля, против кого должен был вести бой.
– Я буду биться от нас, – спокойно сказал он на западном дейвонском наречии, пристально взирая на своего могучего соперника, возвышавшегося над ним на целую голову, – моё имя Гуннар Кость, брат Гисли и племянникХарла-мельника из Эикфъяллерн, сына…
Рука парня, дрогнув на миг, извлекла из-за ворота шнур оберега. Ярким золотом в солнечном свете блеснул свитый кольцами змей половинки разорванной надвое скъюты.
И помолчав, чуть потише северянин добавил:
– Сына Ульфстюра из дома Хатгейр. Внук Красной Секиры…
Шепоток пробежал по дейвонским рядам. А Аррэйнэ молча указал на лежавший второй щит. Гуннар проворно наклонился, поднимая досчатыйкруг в стальной оковке и надел себе лямками на руку.

– Мы здесь собрались, поклявшись перед своими богами и присягнув им, что решим наш раздор поединком – один на один, – выкрикивал Аррэйнэ, говоря то по-а?рвейрнски, то по-дейвонски, в то время как стоявшие в рядах вокруг них воины дружно передавали от впереди стоявших к находившимся сзадиего слова, – и каков бы не был тот исход поединка – мы примем его. Пусть же боги явят нам их волю, чей будет взят верх.
– Или же… – он на миг смолк, обведя всех собравшихся пристальным взором, – …если никому не дарована будет победа, тогда между нами наступит вновьмир. Вы присягнули на это!
Поймавший его пристальный взгляд Доннар Бурый согласно кивнул головой.
– Тогда пусть жребий богов разрешит эту распрю… – окинув взором множество застывших и внемлющих ему воителей, Аррэйнэ отошёл назад к рядам воинства Эйрэ, где внимательно и неотрывно следили за кругом тысячи глаз его соотечественников. И точно такие же взволнованные взоры он видел с другой стороны от вытоптанного круга травы, в котором остались лишь двапоединщика.

Они так и стояли, застыв каждый на своём месте, зажав в руках копья со щитами – будто выжидая и проверяя друг друга на прочность – кто ринется первый. Оружие каждого покачивалось на весу, не двигаясь – но готовое в любой миг сорваться и резко ударить врага своим гибель несущим отточенным жалом. Гуннар первым сделал выпад – он резко, но легко устремилвперёд руку, соприкоснувшись жаломсо сталью противника. А?рвейрн не дал себя подловить, перехватив своим древком оружие недруга, уводя его вниз – и вновь обаотпрянули один от одного на шаг, выжидая. Дейвон вновь ударил первым – на этот раз гораздо проворнее, стремительно – обманно пытаясь сперва поразить врага сверху, но в броске резко нырнув острым жалом под щит – но Мейлге отвёл удар в сторону, сам делая выпад ответнои наступая.
Они осторожно кружились как два выжидающих хищника, всё ещё настороженные и высматривающие каждый противника, отыскивая взглядом те слабые и уязвимые места в его прочной защите. Сразу стало заметно, что дейвонский боец был гораздо стремительнее своего соперника, моложе и легче, замахи его более быстры и проворны – как и сам тотв движении. А?рвейрн же был явно более сильный, сноровистее Гуннара, и прочно держал оборону – ударяя пусть реже, но гораздо мощнее, опаснее– и не давал врагу дажеединого шанса себя обойти со спины, прочно держа под присмотром его продвижение в каждую сторону. Раз-пораз их копья встречались, скользя древками одно об одно и гремя при касаниижалами, сплетаясь на миг и опятьуходя от возможного выламывающего их из пальцев удара.
Мейлге отбросил очередной выпад дейвона выставленным щитом, отклонившим набок удар пики – пытавшейся поддеть арвейрна снизу – сам ударяя поверх опустившегося к низу щита. Сын мельника вынужден был резко прыгнув отпрять назад пару шагов от отточеннойстали уже устремлённого прямо вперёд на него неприятеля,едва не пронзившего Гуннару бок и плечо под бронёй резким сдвоенным выпадом с ложным клеванием ниже.

Тысячи глаз неотрывно следили за их поединком, и передние ряды воинств негромко передавали стоявшим за ними чуть в отдалении то, что тут зрили своими глазами. Взволнованные воины привставали на цыпочки над головами впереди стоящих, забирались на возы и друг другу на плечи – чтобы из виду не упустить ход решающей роких победы или поражения сшибки один на один. И ещё более взволнованно смотрели на это вожди этихвоинств иокружившие их ратоводцы.
Поединщики становились всё более разъярёнными – оттого, что победа никак не давалась ни одномуиз них, ускользая из рук как вода через пальцы, когда выпады их натыкались как будто на стену, увязнув взащите противника. В такой миг исход сшибки чудом решить мог один лишь неверный их шаг, чья-то ошибка, когда кто-тоокажется более слаб и измотан – всё более злящихся и раззадоривавшихся, яростно метивших сталью один в одного. Трещало от быстрых ударов калёное дерево копий, звон ударявшей о доски щитов прочной стали гремел страшным эхом в ушах. Оба более не стояли на месте, а быстро перемещались друг вокруг друга, стыкаясь в убийственных верхних и нижних ударах, раз за разомпытаясь в бою подловить наконец-топротивника и зацепить заколено того острой лепестью жала или боковыми крыльца?ми – и сделатьрешающий выпад, который нельзя будет ни отвести, ни укрыться за деревом досок щита.
Кто-то из дальних рядов войска Дейвоналардыпытался начатьподзадоривать ихбойца криками, но его осекли – не на торжище шло состязание, и не на выигрыш в серебре проходилроковой божий суд, чтобы как пьянь тут горланить. Молчали в суровом оцепенении люди из Эйрэ. И сражение двух поединщиков так и продолжилось под напряжённое и взволнованное молчание тысяч сощепленных уст, прерываемое лишь полушёпотомговора.

Разозлённый неудачами своих стремительных бросков прыткий Гуннар всё быстрейначинал делать выпады, пытаясь в бою одолеть более медлительного, но упорного и выносливого противника. Копья их резко мелькали как вихрь, но ни один из ударов не достигалпока цели. Сцепившиеся меж собой древки застыли на миг в их руках, когда жала схлестнулись отточеннымибоковыми крыльцами. Мейлге – более тяжёлый и сильный – попробовалвыломать древко из пальцев дейвона, сделав выкручивающее движение в сторону – и это почти удалось, когда жала едва не царапнули землю. Гуннар всё же сумел удержать свою пикув руках, едва устояв на ногах при том, и отразил мощный натиск противника резким ударом конца его черена по голове, чуть не разбивший лицо сыну Харла. Это ещё больше взвинтило дейвона, и он как бешеный бросился на врага, на ходу вскинув древкоповерх щита для прямого удара. А?рвейрн яростно выскалил зубы под долгими усами и выставил щит перед собой, правой рукоюмгновенно перехватив копьё жалом книзудля такого же выпада сверху.
Двеотточенных смерти стрелой пронеслись одно мимо другого, и как таран одновременно ударили о резко выставленные в защиту щиты их противников. И с этим ударом железа о дерево в уши ударилпронзительный хруст.
– Шщар!

Чей-то одинокий взволнованный вскрик из толпы вдруг раздался среди всеобщего безмолвного потрясения, когда на глазах многих тысяч людей ясеневые хлыстыдвух надломленныхв черене копий обломкамирухнули наземь. Не удержавшиеся на ногах поединщики повалились с размаху движения на колени – растерянные, но всё ещё полные бившей в нихярости и готовности биться тут насмерть, оказавшиеся при падении один напротив другого – и тут же вцепившиеся друг другу пальцами в горло, пытаясь сломать врагу шею и яростно рыча словнобешеные псы.
– Стой! – резко окрикнул Неамхейглах, приказывая им остановиться – хотя взор сына Медвежьей Рубахи, прежде ещё миг назад весь взволнованный и встревоженный ожиданием неизвестного, теперь был растерянным и потрясённым. Точно такие же чувства были и на лице Бурого, со звуком треснувшихдревок вздрогнувшего, но не потерявшего самообладания. Взглянув на молодого арвеннида он также властно приказал своему воину:
– Довольно!
Поединщики словно глухие не вняли приказам вождей – и несколько воинов с обеих сторон быстро метнулись к ним, ухватив тех за руки и силой растаскивая рассвирепевших бойцов.
– Пустите!!! – рванулся из рук их сын Харла, напрасно пытаясь подняться – но земляки, повинуясь приказу вождя точно клещи держали его на земле, прижимая коленями к стоптанной смятой траве. Точно так же держали пять крепких бойцов их противника и лысоватого рослого недруга, кто застыл, скаля зубы, в каких-то трёх близких шагах от него. Гуннар всё тщетно стремился подняться, мотая плечами, тряся головой – и нашейная скъюта как било быка раскачалась на тонком шнурке, выпав из-под одежды на грудь. Молчавший, лишь с силой дышавшийпротивник, взирая ему исподлобья в глаза, вдруг с чего-то заржал, зайдясь в яростном желчном смешке как безумный, пока кто-то из арвейрнов не дал ему по затылку своим кулаком, принудив того замолчать.
Когда поединщики стихли, замерев в руках их удержавших товарищей, множество вопрошающих взоров устремилось на арвеннида Эйрэ и новоизбранного прямо на поле сражениянового ёрла дейвонских домов. Все смотрели на них, выжидая.
Над переполненным людской толпою просторомзастыла гнетущая, напряжённая тишина. Все молчали, словно не будучи в силах понять, что же тут произошло на их собственных взорах. Прерываемое лишь дуновениемветра играем птиц в небе безмолвие поглотило все звуки речей, когда ближестоящиеуже не передавали толпящимся сзади всё то, что происходило в вытоптанном в час поединка кругу. Тысячи глаз теперь пристально зрили не на поединщиков, а на двух их владетелей – ожидая того, что сейчас будет сказано ими. Что будет сейчас решено…

Тийре вновь встретился взглядом со скриггоюДейнблодбереар.
– Боги дали нам знак, ёрл.
– Да. Все мы узрели его, – Доннар согласно кивнул головой.
– Необычный знак, – тише добавил он.
– Были даны два копья – чья-то победа или поражение. И оба они преломились.
– Верно.
Ёрл и арвеннид замолчали, неотрывно взирая друг другу в глаза. Тысячи глаз неотрывно глядели на них из толпы с двух сторон от их вершних.
– Боги явили свой знак, ёрл Доннар, – произнёс это стоявший подле арвеннида Убийца Ёрлов, – не будет дано жизнедавцами нам ни победы, ни поражения – ни одной из сторон… Что решишь ты?
Бурый молчал, неотрывно взирая на стоявшего перед ним злейшего из врагов его народа и самого опасного из всех нынешних ратоводцев над воинством Эйрэ – на убийцу своих сыновей – взволнованно кусая нижнюю губу и стискивая ладонью в стальной рукавице поводья коня. Он вдруг поразился тому, как этот молодой ещё воину него на глазах смог сейчас сотворить казалось бы немыслимое – невероятное тем, кто он был… как он смог, как решился то сделать – себе самому вопреки.
И превозмогая себя скригга Дейнблодбереар с трудом произнёс:
– Ни победы, ни поражения… – Бурый запнулся, сглотнув в горле ком.
– Мир… – произнёс через миг он это столь непростое теперь для него, короткое и единственное верное в этот миг слово.
– Мир… – следом за ним отозвался и Тийре – всё ещё взволнованный и слегка оторопевший от всего произошедшего на их глазах.
– Мир… – глухо промолвив согласно кивнул третьим Айнир – словно невероятно тяжёл был для младшего отпрыска Доннара этот казалось бы лёгкий кивок головой, завершивший темдолгие годыкровопролития… поднявшие прежде его на вершину сияющей воинской славы, возмужавшие и неузнаваемо изменившие этим его самого – но взамен взявшие с сына Бурого столь высокую цену.
– Мир, – кивки ратоводцев дейвонов и а?рвейрнов, в часпоединка стоявших тут подле вождей, подтверждали их волю.

Тийре отпустил поводья коня, сделав шаг вперёд.
– Мир, ёрл… – произнёс он дейвонским наречием, обращаясь к Доннару. Тот, медленно подойдя к молодому правителю прежних врагов и словно превозмогая себя самого, по праву старшинства протянул ему руку. Тийре вытянул навстречу ладонь, и руки владетелей встретились в крепком пожатии, замерев на миг – точно пробуя этим друг друга на прочность.
– Мир, – ещё раз повторил громко Доннар и обнял бывшего противника – дав знать, что волей богов и внявших их знаку людей эта долгая распря международами и домами прекращена.
– Довольно речей лишь железом… Пришло время говорить.

Гул множества голосов пробежал точно ветер по полю, передаваясь одним громким словом из уст в уста, от уха доуха меж сотен и тысяч собравшихся тут в судьбоносное утро людей, пришедших от своих близких и крайне далёких отсюда земель на равнину у тихой реки, где ночью в последний раз пролилась кровь завершившейсяраспри народов.
Кземле опускались воздетые в небосекиры, копья и шипницы, стальные клинки возвращались назад в устья ножен, снимались с голов валяные подшлемники, плетёные наголовники кольчуг и сталь кованых шлемов. Ломались ещё прежде ровные линии строяготовых к сражению грудь в грудь воителей, и фыркающие кони уже не несли в своих сёдлах спешивавшихся одного за другим седоков.

– Вновь всё за нас порешали большие владетели… – фе?йнаг Катайр презрительно сплюнул на землю, отерев пальцем щётку усов под открытой наличинойшлема. И обернулся к помощнику, бывшему подле хозяина.
– Поехали, Маэл, отсюда подальше. Смердит что-то дурно от этого поля…
– Навозом? – принюхался рослый детина в тяжёлой полосчатке, оглядев окружавшие их сотни и тысячи фыркавших конских голов тут собравшихся воинств.
– Навозом… Верёвкой, дурак – коль потребует выщенок этот из Бейлхэ нас выдать у Бурого! Поехали живо, пока время есть…
– А если вдруг кто не захочет из наших? У многих там дома их бабы с детьми все остались. Иным уж до горла достало гостить у дейвонов!
– Но только не мне… – почесав лоб с залысиной Гвенбранн стремительно тронул коня на закат, – мне башка дорога, чтобы кланяться этому вы?блюдку старого Дэйгрэ – а уж кривцу и уроду его и подавно! Тачать буду с голода стулья коль нужно, а к ним на поклон не пойду…

Тийре подошёл к так и стоявшему на своём месте Аррэйнэ, спокойно взиравшему на происходившее прямо сейчас на глазах их. Хотя и не так уж они были твёрдо спокойны: в них светились и радость, и облегчение – и огромное просто волнение, и невероятная тяжесть и боль. Он словно пытался подняться взволнованным взглядом над плотной стеноюдейвонского воинства, охватить его всё, точно что-то увидеть…
– Но как ты узрел, Лев, каков у сражения будет исход? Лишь богам было ведомо, что гряло нам их жребием в сшибке, – негромко вопросил Неамхейглах у друга, пристально глядя в глаза того.
– Боги порой так слепы… – тихо ответил тот лучшему другу, – …раз они нипочём обрекли нас на эту бессмысленную долгую распрю, где мы ничего больше и не искали – одну лишь ненасытимую месть и свою же погибель.
Он умолк на мгновение.
– Я дал им два самых дряннейших копья во всём войске, чтотолько сыскать было можно из гнили – как раз в том возу у моих завалялись, насквозь древоточцем проеденные – чудо, что сразу не треснули прямо в руках. А как дальше так вышло – не знаю… То не я, а наверноесам Всеотец вместе с Бури Несущим и впрямь там решили быть миру меж нами. Не знаю… Но так есть – дан мир.
Лев пристально глянул в глаза своему другу детства и нынешнему владетелю.
– Мир, Тийре.
– Для всех ли?
Взгляды их друг за другом сошлись на одиноко возвышавшейся в сотне шагов на восход грузной стати – так и застывшего неподалёку на том самом месте, где тот стоял весь час длившегося поединка, жребием жизнедавцеврешившего распрю междудвумя владетельными домами и их союзниками, между народами их.

Взор Борны Старого был суров, полон холода. Он словно не видя смотрел на происходившее на его глазах, не желая принять того. Одинокий, как всю свою долгую жизнь, он молча сидел возвышаясь в седле точно непоколебимая временем круча, равнодушно взирая на окружавших его – и на сородичей, и на извечных врагов.
– Я знаю, что ты хочешь сказать мне, Отец Воинства, – произнёс Тийре, подходя к нему вместе со Львом, – что я предал нас всех, отступил накануне решающей битвы…
– Ты сделал свой выбор, владетель, – Борна безучастно, не глядя на арвеннидапроронил эти слова, – и этот выбор нам дали лишь боги. Не мне им перечить, их высокому выроку. Но не проси от меня большего.
– Я хотел бы, почтенный, чтобы воинство Эйрэ не было расколото. Чтобы ты был вместе с нами на этом распутье. Этот мир ещё хрупок– и за него нам сразиться хорошо если лишь мудрым словом, а не копьём надо будет не раз – чтобы прежнее кровопролитие не повторилось. Ужель не довольно нам всех тех бесчисленных жертв, кои мы уплатили богам в эту распрю?
– Арвеннид, ты хочешь от меня слишком многого… – несогласно мотнулголовоюсын Клохлама, – будь бы тымною… если бы ты прожил всю мою жизнь – ты бы и то едва понял меня, сын Дэйгрэ.
– Неужели не внял ты их знаку, почтенный?
– Я его видел, владетель – как и ты. Сегодня онидаровали нам мир… и я не могу им перечить, оспорить велениеПламенеющего, которым поклялся с тобой наравне. Но не проси ещё большего от старика. Я прожил этим всю жизнь… Простить их… – он обвёл взором недалёкие отсюда ряды их противника, заметив стоявшего неподалёкуи внимательно смотревшего на происходящееДоннара Бурого.
– Простить не смогу – ибо кровь не прощают… Но забыть… но забыть то смогу – ради мира. Я уже слишком стар, арвеннид. Даже ненависть больше не может так крепко как прежде сжимать мою руку, держать этот кровью напитанныймеч, что целый век поражал всех врагов дома Бейлхэ, дейвонов… моих врагов…
Он выглядел невероятно усталым и измождённым, в одночасье осунувшимся – этот древний старик, ровесник той первой войны– помнивший весь её ужас, рождённый сам некогда ею… сам бывший этой войнойвсю свою пролетевшую ветром из бездны безвременья жизнь.
– Отпусти меня снова домой к моим близким, владетель… Позволь мне умереть средьсвоих, уйти в мире. Так давно я не знал егона своём бесконечномвеку…
Сын Клохламатяжко мотнул головой, словно отгоняя от себя что-то внезапно привидевшееся.
– Тут уже нетместо Старому… – произнёс он устало, – его век завершился сегодня в день рока.
– Но кто возначалит теперь наше воинство? – Тийре пристально посмотрел в беспросветно холодные, непроницаемые глаза старика, словно пытаясь найти там те человеческие чувства, что на миг показались в них прежде.
– Разве нет с тобойрядом того, кто теперьдолжен стать им по праву, владетель? – вдруг усмехнулся Д’аобга, стянув с головы плотный валяный наголовник, – того, кто давно заслужил этим зваться? А я уже слишком стар…

– Подойди к нам, ёрл Доннар! – неожиданно громко он обратился дейвонским наречиемк стоявшему неподалёку от них вместе с сыном главе домаДейнблодбереар и нынче же новому ёрлу Дейвоналарды.
– Не страшись! Когда жеещё ты увидишь исконного вашего врага таковым как теперь? Чаял ли ты когда-либоузреть перед собой самого сына Клохлама?
Спустившийся наземь с коня Борна медленно вынул из ножен родительскийклайомх – хищно блеснувший на солнце оскалом тех сбитых в бессчётных сражениях, но и попрежде готовых к сражениюостро отточенных граней, и опустил остриё вниз к земле, не в силах держать его гибель несущую тяжесть как некогда.
– Этим мечом, ёрл, век назад мой отец Уйр из Бранн всю Великую Распрю разил вашу кровь чужаков, лишь доколе был жив – до самойсвоейстрашнойкончины… – старик тяжело сглотнул ком в своём горле, словно воочию видел перед глазами всё то и всех тех, о ком сновасейчас говорил.
– Взяв его некогда в руки, янёс не покладая того ни единожды… Это был мой час, мой век… и Эрха Древний – великий твой предок – был моим главным противником. Но теперь и его больше нет средь живых… Мы оба как две высохшие на круче сосны пережили своё отведённое нам жизнедавцамисмертное время – и порождённые тою войной вновь её породили наново.
Он умолк на мгновение.
– Я поклялся Пламенеющим вместе с тобою, владетель– и этот меч больше не поднимется на наших врагов.
– Смотри, отец, – заговорив на наречии Эйрэ он поднял взгляд к небу, где дороги суде?б в вязи нитей сходились у пылающего горнила Небесного Кузнеца, – смотри, что твой сын всю жизнь помнил тебя – и не опозорил ничем кроме вечного долга твои кровь и имя…
Жало огромного клайомхаупёрлось в травянистую землю, и тяжёлая ступня старика наступила на дол, стиснув побелевшими пальцами рукоять в виде раскидистого дуба. От страшного напряжения на морщинистом лике Д’аобги прорезалисьпотемневшие и набрякшие кровью широкие жилы. Внезапно раздался надрывный треск с хрустом, и лезвие древнего секачапереломилось напополам, а сам Борна упал наземь ниц на колени, не удержавшись на ногах.
Молча стояли подле него Доннар и его сын. Аррэйнэ также не вымолвил ни слова, и лишь а?рвеннид попытался помочь Отцу Воинства взняться на ноги. Однако тот отверг протянутую ему руку и сам с усилием тяжело встал с колен, поймав внимательный, словно даже сочувственный взор ёрла дейвонов – и взял за узду своего вороного как смоль скакуна, повелительно притянув к себе покорное его воле животное.
– Прощай, арвеннид. И ты прощай, ёрл, – произнёс он по-а?рвейрнски, с тяжестью взлазяв седло – и конь тронулся с места, унося сгорбленную стать Борны Старого прочь с поля рока утопких петельСтрумени?цы, где завершилась сейчас много больше чем просто очередная войнамеж народами Севера – где завершилась вся жизнь сына Клохлама.
Проезжая мимо стоявшего в отдалении АррэйнэОтец Воинства вдруг приостановил скакуна,и произнёс тихо, обращаясь лишь только к нему одному.
– Прощай и ты, кровь дома Ходура… Ты единственный, кого я за свой век не возненавидел из твоего народа – за то, кем ты был… и за то, что ты смог вопреки всем и даже себе сделать тут… – он на миг преклонил голову перед застывшим подле него Аррэйнэ.
– Стереги тебя Пламенеющий, рождённый сыном Всеотца…
Борна отвернулся и снова подстегнул чёрного точноночь скакуна, устремляясь отсюда. К нему присоединились его внуки и правнуки, верно сопровождавшие родича весь час тянувшейсяраспри. Спешившийся Килух Вёрткий торопливо подобрал два куска их семейногоклайомха, с почтением обернув крестовину с клинком в ткань плаща,и положил их в седельную сумку, пустив жеребца вслед за родичами.
Вместе они покидали простор поля битвы, направляясь на юг к недалёким отсюда Помежьям – назад через Айтэ-криохан в уделы владетеляЭйрэ. С ними уже уходили и люди их кийна и прочих союзников с юга – точно серые тени под стягом парящего над всесжирающим пламенем ворона среди вскинутых к небу колючей чащобоюпик – растворяясь в дали необъятных просторов утреющей пустоши.

Пока то?лпы вокруг гомонили, обсуждая случившееся – от простых воинов до ратоводцев – сын Харла стоял где и встал, когда руки товарищей вновь отпустили его, прекратившего рваться. Издали он вдруг поймал взгляд противника, с коим бился недавно в кругу. Человек из Маэннан, ухмыляясь угрюмо, вдруг снял что-то с собственной шеи.
– Вижу – твоё добро взял с мертвеца у горы… – на восточном дейвонском наречии молвил тот глухо.
И рывком резко бросил предмет в его бок. Гуннар поймал на лету в луче солнца блеснувшую золотом скъюту на залитом старою кровью шнурке – половину его брата Гисли.
– Забирай. От него мало было удачи хозяину прежнему – как и мне самому… – фыркнул меченый шрамом на все пол-лица здоровяк – весь нахмуренный, сникший, надломленный, с обречённой тоскою взиравший куда-то под ноги – уже не смотревший на Гуннара.
– Я знаю… Как также и мне… – пареньстиснул в ладони вернувшийся вновь в две единые части двойной оберег, и сняв с шеи свою половину скрепил его в целое – глядя на то, что тяжёлым наследием предка лежало на нём и их вымершем роде потомков Предателя Трижды – не принесшее счастья ничем никому.
– Спасибо… – чуть тише сказал он слова благодарности даже врагу. Но здоровяк был безмолвен, опять безучастно взирая под ноги и щупая пальцами страшные рытвины шрамов на всей половине лица. Из глаз у него текли редкие слёзы.

Оберег их семьи снова был у него – но сошлись опять лишь половины металла, а брат не вернулся из мглы – и уже не придёт. Цена клятв, цена горьких измен, цена крови и многих проклятий висела на нём только тем, кем он был – цена многих потерь, кои было уже не вернуть никакою огромною силой. И нести этот груз чужой ноши он должен отныне без страха – и помнить, кто есть сам.
Он помнил – и взор его птицей метнулся на запад, где в сизой дали за чертой небокрая текла средь болот и лесов темноводная мутная Зыбица.
Внук Кровавой Секиры надел на себя скъюту деда, убирая её под одежды на грудь.

ГОД ЧЕТВЁРТЫЙ …СЛОВНО НАДВОЕ РАЗОРВАВШИСЬ… Нить 14
Едва люди Старого выехали за пределы разбитого стана загонов владетеля Эйрэ, как к Тийре среди ратоводцев и фе?йнагов подошёл старый Ллугайд Клох-скайтэ из Кинир, которого точно незримая тень сопровождал рядом верный Руавн. Сняв шелом и простёганный плотный чепец хозяин союзных земель и полночных Помежий преклонил перед арвеннидом голову.
– Позволь и мне тоже сейчас отправляться к родному уделу, владетельный. Каменная Тень верно служил тебе и твоему родителю, но сейчас и он должен покинуть тебя и отправиться в путь. Не спрашивай для чего то, достойный – так нужно…
– И ты вслед за Старым оставишь меня без поддержки, почтенный? – укоризненно, хоть и смирившись с его неожиданной просьбой кивнул в ответ Тийре.
Ратоводец из Кинир мотнул головой в несогласии.
– Нет, арвеннид – я по-прежнему верный слуга дома Бейлхэ. Мои копья Помежий явились тебя поддержать в битве против дейвонских домов, но с речами о мире найдётся немало достойных помощников. Я взял своей мести достаточно – Пламенеющий в этом свидетель! – обличье старого ратоводца исказилось в зловещей ухмылке, и кривизна его лика, искалеченного поразившим того тем ударом сурового рока вновь стала пугающей.
– И в самых дерзких помыслах я не смог бы желать, что лишившие меня семьи Скъервиры расплатятся тысячекратно и будут низринуты в прах, точи в ямах Змей нечестивые кости их… Но теперь я вновь должен покинуть тебя и вернуться в Помежья, владетель.
– Но к чему эта спешка, достойнейший Ллугайд? Останься хотя бы до завтрашнего рассвета как главный из голосов среди кийнов Помежий! Сражаться легко, а говорить спустя столько лет долгой резни неимоверно сложно – и твой голос мне был бы немаловажен сегодня, чтобы поколебать сомневающихся в примирении с недругом. Сколько их в нашем воинстве – не счесть таковых даже трижды руками Отца Воинства…
Каменная Тень взглянул на солнце, как высоко то стояло на небе.
– Я мог бы отправиться завтра, чтобы успеть в тот же срок, но… Прости своего старого слугу, арвеннид, но иногда и один краткий день тот бывает длиннее, чем годы – как нынче… – негромко сказал криволицый старик, – тебе найдётся достаточно поддержки среди фе?йнагов, чтобы вести речи о мире с дейвонами. Люди устали от этой войны… Мне верные кийны Помежий поддержат твой мир, как и я. Позволь же отправиться мне в путь к родному порогу немедля, владетельный.
Тийре пристально глянул на фейнага Кинир, с тем встретившись взглядами.
– Для чего хоть так спешно ты должен отбыть? Что-то случилось в союзных уделах?
Взгляд Каменной Тени на миг потемнел, но затем вновь стал тем же холодно-бесстрастным, непроницаемым.
– Не все ещё до?лги уплачены, арвеннид… – кратко ответил он сыну Медвежьей Рубахи, – но жизнедавцы всегда с нас возьмут, как ни тщись избежать ты их гнева. Мне надо ехать, владетель.
– Хорошо, почтенный Клох-скайтэ. Добрых путей тебе укажет Каэ?йдринн!

Сев в седло поданного ему помощником жеребца Ллугайд взглянул на сиявшее солнце, а затем обернулся к сопровождавшему его подле приёмному сыну.
– Домой, отец?
– Нет, сын. Ещё нет…
Не жалея коня Ллугайд ринул его сразу в скорую рысь, едва только загон его выехал из толпы воинства на луговой простор пустоши, взяв путь в обратную сторону – вдоль Буревийного к по?лудню – туда же, куда прежде ушли все войска южных кийнов во главе с домом Бранн.

– Думаю, много о чём нам сегодня придётся поговорить с тобой, арвеннид. О грядущем нам мире, о новой меже, о телах наших павших и погребённых в чужой им земле, овыкупах за пленённых воителей с ратоводцами. О том, как быть дальше…
– Верно, – Тийре согласно кивнул головой, – много о чём. И не только двоим нам, – он кинул взор на стоявшего в отдалении Убийцу Ёрлов, словно приглашая его тоже следовать подле за ними – заметив, как тень набежала на миг на лицо скригги Дейнова дома.

Внезапно из дальних рядов дейвонского воинства донёсся до них чей-то окрик:
– А что же скажет на всё то Рангъярна, почтенные?
– Да, верно! – поддержал того кто-то ещё из толпы, – она вела нас этот год! Её волей нам были даны все победы!
– Верно! – зашумели загоны дейвонского воинства.
– Пусть та, подле кого тенью шла Майра, скажет нам своё слово!
– Где она? Пусть скажет!
Тысячи людских глаз заметались по воинству Дейвоналарды, выискивая взорами ту, о ком только сейчас говорили.

Дочь Конута, неприметно стоявшая где-то в самой середине когура северян дома Рагни вся вжалась в комок, чтобы остаться неузнанной, и попыталась с закрытою сталью наличнины низко опущенной головой устремиться уйти как возможно лишь дальше отсюда. Однако издали видевшая подругу Гильда – не терявшая её из виду с самого утра – поддерживая ладонью висевший через плечо в сумке лук быстро подскочила к ней через ряды их копейных и попыталась удержать ту за руку.
– Майри – ну не дура ли ты? Куда ты бежишь? Или ты хочешь всю жизнь лишь бежать – и от своего рода, и от него? – лучница с силою сжала закованную в плетёную сталь рукавицы ладонь подруги, – неужели не видишь, что всё завершилось?
Дочь Конута не отвечала взиравшей на неё северянке, так и оставшись безмолвной. Лишь плечи её вздрагивали под тяжёлой плетёнкой брони.
– Что же ты стоишь, как пришибло тебя? Иди к ним, к своим кровным! – она легко подтолкнула подругу ладонью в спину, пытаясь заставить не иначе плачущую под закрытой наличниной шлема Майри сделать хоть один шаг вперёд, в сторону стоявших там родичей Дейнова дома.
Внезапно один из толпившихся рядом копейщиков – земляков их сражённого когурира Херуда – узнав её среди прочих воителей выкрикнул:
– Вот она! Тень Майры здесь!
Вмиг на дочь Конута обратились те тысячи взоров, от которых уже было ей не укрыться иначе как лишь под землёй в норах Хвёгга – и Майри вновь вздрогнула, когда множество глаз окружавших её земляков стали зрить на неё с невероятным почтением, чуть ли не с трепетом – вновь увидев Тень Майры, приносящую в битвах победу и смерть близ себя. Они дружно склонились пред нею головами, когда прежде галдевшие тысячи воинов стихли, боясь вымолвить звук. Мужи на глазах расступались перед дейвонкой, образовав тем проход точно русло реки, ведший через закованные в железо брони ряды воинства прямо на середину вытоптанной за утро пустоши.
Там замерев в ожидании стояли вожди и ратоводцы обоих народов, среди которых были её дядя Доннар – сейчасуже новый владетельДейвоналарды – и её брат. Там же был и окружённый соратниками арвеннид Эйрэ, который некогда из желания воздать дочери Конута за убийство своего лучшего друга оставил его израненную убийцу в живых.
И там же подле них всех был и он…

Не гнущимися в коленях ногами Майри медленно шагала мимо рядов окружавших её земляков, расступившихся по обе стороны от неё. С каждым шагом всё ближе она подходила к родным, от которых отторгла саму себя прежде– не ведавшая, что её ждёт впереди, как с ней поступят их орн и сам скригга, имеющий право решать своей волей судьбу их строптивой племянницы.
Сердце Майри наполнялось волнением и бессильной тревогой – пусть даже и радостен был взор встречавшего её издали дяди. Опустив глаза в землю рядом с отцом стоял Айнир, словно смущённый мальчишка не знавший куда деть себя подле сестры – столь виноватым был взгляд сына Доннара.
Словно с трудом узнавая повзрослевшую за два этих года дейвонку настороженно и смущённо взирал на неё исподлобья и арвеннид Эйрэ – верно, хорошо помнивший, как не совсем учтиво тогда обошёлся с ней, одной из Несущих Кровь Дейна – той, что стала дороже иных для его друга детства и брата.
И лишь на него одного, стоявшего чуть в отдалении ото всех, Майри сама не отважилась глянуть, словно боялась встретиться взглядами с Аррэйнэ.

Ноги сами несли дочерь Конута воли её вопреки на свободное место в кругу. Едва она там очутилась, как живой проход позади неё вновь так же плотно сомкнулся, отрезая дорогу назад. Тут её встретили и тысячи настороженных взглядов прежних противников – воочию видевших ту, кого звали все Тенью Её…и подле которой – простой слабой женщины – в бою шла сама Смерть, забравшая в этот кровопролитнейший год шедшей распри столь многих сынов Пламенеющего.
Шлем, что Майри стянула с себя на ходу, тяготил её руку; она ощущала себя обнажённой, открытой всем тем их пытливым и настороженным взорам, которые обрушились на неё с обеих сторон. Ошиблась болтливая Гильда – ни следа от слезинки не было заметно на облике дочери Конута. А может и были они, эти слёзы – нобесплотными, призрачными, выплаканными сердцем скорее, чем влагой из глаз.
Не знавшая, чего они все от неё тут хотят, чего ждут услышать из уст её, дочерь Конута резко бледнела, стискиваясь изнутри, шаг за шагом преодолевая свой страх – более смело взирая на близких, и на окруживших круг божьего жребия тысячи воинов – и дейвонов, и а?рвейрнов – встречая их взоры уже без боязни. Точно кто-то подталкивал Майри, поддерживая своею незримою дланью – как некогда тою весною минувшего третьего года войны – когда её, не желавшую более жить, отчаяние завело в то урочище в топях, что-то остановило от последнего шага.

– Скугги! – полным почтения голосом окликнул её кто-то из рядов земляков, – ты ведь вела нас весь год – одним своим именем поднимая людей за собой. Мы увидели жребий богов этой распри – но что же ты скажешь сама?
– Изреки нам свою волю, Рангъя?рна – принимает ли твоё сердце этот мир с людьми Эйрэ? – вопросил дочерь Конута старый ратоводец Агиль Долгая Стрела из дома Раудэ с юга.
Майри запнулась, не зная что всем им сказать. Как много они от неё ожидали – от простой женщины, смертной дочери Конута Крепкого, в обличье которой в своей страшной тени шла оземь сама прадревнейшая Майра, Праматерь, Несущая Смерть и Огонь, явившаяся людям тогда, когда кровь неустанно лилась тем багровым дождём. Как много они от неё ожидали – и верно и сколько их было таких, кто и сейчас не желали внимать всему зримому ими, недавно произошедшему божьим судом на глазах их – тех, в ком по-прежнему тлел огонь мести и ненависти, желавший лишь крови, неумолкающий и ненасытный – пока смерть не уто?лит глодущую их жажду алого.
– Я не Рангъя?рна… –негромко, но твёрдо сказала она – обращаясь ко всем, поворачиваясь лицом к каждому из смотрящих – лишь одного человека из всех тут собравшихся тысяч по-прежнему избегая глазами.
– Её здесь больше нет. Она шла меня подле лишь только когда смерть косила живых – но теперь её нет… – Майри несогласно покрутила головой.
– Боги выбрали мир – вы все видели это, произошедшее здесь – и Она ушла прочь, вновь став прежнею Майрой – уже не Убийцей-Рангъя?рной, а снова Матерью-Гефадринн… потому что теперь вновь пришло время жить. Её здесь больше нет, меня подле. Майра ушла вместе с этой войной. И все мы, все вы должны это принять, этот жребий богов, если жаждете жить. Потому что сама я хотела умереть всякий раз – но вместо этого Матерь Костейвзяла стольких идущих со мною.
Она умолкла на миг, поглотив комок в горле.
– Много смертей принесла я для тех и других…

Майри вновь обвела взором строй настороженных, с почтением и со страхом взиравших на женщину воинов.
– Мой предок, сам Эрха Древний – самый великий из ратоводцев той Распри – некогда в прежней войне порешил то же самое, что и мы здесь избрали – что нет чести в подобной резне… и он принял тот мир, давший жизнь нам в минувшем. Вы сами все видели волю богов, вы все присягнули Вотину и Тинтреаху их грозными именами, что примете жребий, который они вам явили сегодня. И я, дочерь Стерке, если кто из вас помнит ещё его славное имя – я, Майри Конутсдо?ттейр, принимаю её, эту волю…

Она резко умолкла, как-то сникнув и опустив в землю взгляд. Майри чувствовала, что на неё смотрят тысячи глаз; но сильнее бессчётных и пристальных взоров их, тысяч – она ощущала взор двух их, единственных, смотрящих так, что дейвонка не в силах была обернуться в ту сторону.
– Мир! – над толпою взлетел чей-то крик на закатном дейвонском наречии. И следом за ним загудело, вздымаясь ввысь жалами древок бескрайнее лю?дское море.
– Мир!
А сама она, словно не слыша ликующих криков их робко, торопливо стирая с глаз слёзы подошла к её дяде, который шагнул ей навстречу и с радостью обнял племянницу, крепко прижав ту к себе, принимая её возвращение в дом детей Дейна.
– Прости меня, дядя! – прошептала она, – прости, что ослушалась…
– Ты меня, девочка, дурака прости старого… – во взоре Бурого вспыхнула радость, что дочерь его упокойного брата не держит в своём сердце зла из-за того повелении скригги о браке с наследником Сигвара, к чему он пытался принудить её повесне – так своего и не добившись.
Чуть отпряв от племянницы Бурый негромко спросил ту, взирая в глаза:
– Может знаешь ты, что сталось с Ульфом? За тобою его я послал, должен был разыскать тебя парень на пустошах…
Из глаз Майри хлынули слёзы.
– Там погиб… защищая меня, дуру глупую… И не знаю я даже, где он погребён, есть ли хоть та могила у Ульфа. Прости…
Она ткнулась лицом в броню дяди, сдержав рвущийся плач из груди.
– Снова я виновата, что смерть лишь несу для всех тех, кто поблизости…
– Славный парень был, верный, – вздохнул скригга с горечью, – своё слово сдержал, отыскал тебя всё же.
Едва дядя лишь выпустил братову дочь из объятий, перед ней оказался теперь её брат, чьи глаза не находили места, боясь прямо взглянуть на сестру. Вдруг он резко махнул правой дланью и смело поднял голову, повстречавшись с ней взглядами.
– Сестрёнка! – Айнир обрадованно притянул к себе Майри, уткнувшись лицом ей в плечо на мгновение, словно сдерживая слёзы. В его глазах вспыхнули радость и облегчение.
– Я так рад, что ты к нам возвратилась…
Он будто не желал говорить о всём том, что хотел бы сказать, в чём хотел попросить бы прощения у сестры – и она поняла его и без слов.
– Я счастлива, что снова с вами… – проговорила она негромко, обняв брата и не отпуская его от себя.
– Пожри Хвёгг всё что было в минувшем… – Айнир посмотрел ей в глаза, – ты с нами.
– Пойдём, – он легонько потянул Майри за локоть, увлекая дочь Конута за собой, словно стремясь увести ту подальше отсюда, возвратить в ряды Дейнблодбереар. Но она будто оцепенела, пристально глядя куда-то, не трогаясь с места – молчаливая, впившаяся напряжённым взором и стиснувшаяся в комок – словно выжидавшая что-то.
Брат поймал её взор, и среди мелькавших в толпе подле них тех десятков и сотен чужих лиц увидел того, на кого неотрывно смотрела сквозь бездной пролёгшее тут между ними кипевшее людское море сестра.

Лев А?рвейрнов молча стоял на том месте где прежде. Замерев словно вкопанный столб, не обращая внимания на всех тех, кто к нему обращался – словно оглохший – Аррэйнэ также смотрел неотрывно поверх моря людских голов на дейвонку. Словно испытующе, испрашивающе смотрела она на него, не отводя взгляда – и не замечала тянувшего её за руку брата.
Сын Доннара хмуро глядел на него – не замечавшего словно присутствия Айнира – и чувствовал, что он сам в этот миг был тут лишним ни к месту свидетелем их молчаливого разговора одними глазами, их речи без слов. Но уйти он не мог, оставив сестру одну подле него – того, кто однажды уже отобрал её усемейства потомков Горящего. Он видел, как задрожало у Майри лицо, закусившей в волнении губы едва не до крови – а Лев А?рвейрнов так и стоял в отдалении от них точно окаменевший, не шелохнувшись.
– Пойдём, сестрёнка. Пойдём с нами домой… – сын Бурого вновь потянул Майри за руку, увлекая ту вслед за собой лишь как можно бы дальше отсюда, возвращая её в дом потомков Горящего, к коим она принадлежала. Дочерь Конута вздрогнула, вновь придя в себя, и повернула на брата свой взор – становясь собой прежней – и послушно пошла вслед за Айниром, который ещё раз взглянул назад через плечо, встретившись взглядом с Убийцею Ёрлов, всё так же бессильно взиравшим в спину удалявшейся дочери Конута. Та словно почувствовала его идущие следом глаза и опять озирнулась. Её взгляд говорил вместо слов – столь пронзительным был он в тот миг.
«Неужели же ты – осмелившийся сказать всем сегоднятакое, чего убоялись поведать всем жаждущим этой войны самые храбрые из сошедшихся здесь; собственной волей и доблестью прежде сумевший брать верх над любым из врагов эти долгие годы раздора, а сегодня сумевший остановить кровопролитную распрю меж всеми домами обоих народов – и сейчас не нашёл для меня ни единого доброго слова, не сделал ко мне ни единого шага, чтобы я стала твоя? Неужели не можешь ты этого сделать – если Майри дочь Конута хоть сколько тебе дорога ещё? Неужели…»

Она уходила как тень вслед за братом, покорно ведомая Айниром в стан их семейства, всё дальше и дальше отсюда, от него – и совсем скоро взор её глаз затерялся среди колыхавшейся шумной толпы человечьего моря, растаял как тень за воротами Эйле во мгле. А Аррэйнэ так и стоял, словно не в силах сам сдвинуться с места и даже промолвить хоть слово – и лишь с достойным его самого несломимым упорством взирал вслед дейвонке, понимая, что уже не увидит её – теперь, как сама их сводившая прежде путями их нитей война завершена, и дороги Льва Арвейрнов с Тенью Богини уже никогда не сойдутся опять воедино, как было предрешено прежде самой их судьбой, кровью их – тем, кем они оба были.
Она была одною из них – древнейшего рода воителей и ратоводцев Дейвонала?рды, Несущая Дейнову Кровь в своих жилах, дочь одного из отважных героев и племянница нынешнего владетеля. А он – Ёрлов Убийца, убийца её кровных близких и кровный враг орна… и он же – последний живущий потомок великого Рёйрэ, чей род был некогда весь истреблён до последней души её прародителем Эрхой. И то, кем они были в собственных судьбах и он, и она, словно незримый, роком их судеб распаханный след борозды разделяло их жизнь точно бездна.
Она – кровь великого Дейна – не могла быть тем отдана близкими Ёрлов Убийце… и тем более он, последний из истреблённого некогда орна не должен был всем своим зовом текущей в нём крови прощать это им – и прощать это ей. И уж тем более был не должен любить. Был не должен, как и не была то должна она – как требовали того все безжалостные законы непримиримой вражды, не угасшей досель кровной мести по праву забрать жизнь за жизнь – и воздать смерть за смерть – сильнее которых нет ничего в этом страшном, глухом к милосердию мире.
Не должны – но так было…

Он так и стоял, не в силах сам будучи вымолвить хоть бы единое слово, окликнуть её и заставить вернуться, вырваться прочь из рук брата, с которым их также межой разделяла их собственная вражда, пролегшая помимо тяжёлого долга той кровью смываемой виры между двумя сошедшимися в долгом противостоянии ратоводцами – и молчал, словно надеясь на некое чудо. Но Майриуходила не оборачиваясь, и вскоре еёстать исчезла в мелькании тысяч теней тут собравшихся – точно канув во мгле за воротами Эйле.
– Идём, Аррэйнэ, – тронул друга за руку неслышно явившийся Тийре, заставив Льва Арвейрнов резко очнуться от охватившего его оцепенения, и молча последовать подле их а?рвеннида – прочь отсюда, как можно лишь дальше – лишь бы не зрить тех стоявших пред взоромеё синих глаз, что в последний раз зрили на Ёрлов Убийцу, исчезнув в толпе.

Вместе с владетелем Эйрэ они возвратились туда, где их дожидался уже новый ёрл Дейвонала?рды. Сняв с себя сталь тут не нужной брони и оставшись в простёганной крест-накрест нитями подкольчужнице с вышитым знаком их орна поверх синей ткани, переговариваясь о чём-то с помощниками, когурирами и скриггами разных домов, Доннар увидел их приближение и приподнялся с разложенного на земле седла, заменившего ему теперь кресло – а быть может и сам же Стол Ёрлов в этот миг и на этом вот месте.
– Хоть сейчас нам есть время поговорить с тобой с глазу на глаз, арвеннид, – сказал он на наречии Эйрэ, поравнявшись с потомком Медвежьей Рубахи и замедлив свой шаг, вместе с ним неспешно двигаясь вдоль скучившихся коней, которые фыркая лениво щипали истоптанную за утро тысячами ног траву – совсем как в обычном домашнем их стойле, а не на поле так и не произошедшего здесь решающего сражения.
– Верно, давно надо было… – добавил сын Дэйгрэ, глядя прямо в глаза собеседника – почтительно, как подобает младшему перед старшим, но тем не менее уверенно, твёрдо, на равных – как правитель с правителем.
– Всему, видно, приходит свой час не скорее богами прозримого срока. Великая Распря продлилась почти трижды больше, прежде чем твой славный предок Эрха явился с посланием мира перед владетелем Хугом – и нам пришёл час завести речь о том же.
Я и вправду хотел бы узрить лишь кого-то из вашего славного рода за Столом Ёрлов, почтенный Доннар – из вас, наших прежде первейших врагов – потому как тебе лишь могу доверять, силе вашего слова. Если ты и твои люди твёрдо способны хранить свои клятвы и биться в войне до конца, не взирая на страх и потери, то и мир нашхранить, я надеюсь, вы станете после столь прочно же. Вот почему я готов протянуть тебе руку – доверяя лишь твоему слову владетеля и одного из Дейнблодбереар.
Тийре умолк на мгновение, точно взвешивая что-то.
– И если тебе будет вскоре нужна в том поддержка, чтобы вернуть дому Дейна Стол Ёрлов – если с владетелем Утир у вас выйдет дело не столь по чести? – то тех твоих родичей и вам присягавших воителей, которые с часа осады Аг-Слейбхе сидят у меня на цепи в разных твердях – им всем верну волю, не взяв даже выкупа, и отпущу в Дейвоналарду в один день верхом и с оружием. АСкъервиров с прочими их сторонниками придержу у себя сколько требуется, если это тебе будет нужно.
– Что же ты потребуешь с меня взамен за столь щедрое обещание о поддержке, почтенный? – пытливо взглянул в глаза сыну Медвежьей Рубахи глава дома Дейна, – какова в ответ будет цена за такое доверие?
– Верни в Эйрэ проклятый дар Мурхадда, что уже третий век тяготит над уделами всех моих предков – дабы я своей дланью предал огню ту нечестивую грамоту, чтобы никто из грядущих дейвонских владетелей больше не смел почитать за законное право на всё, что прописано в ней там десницей изменника, и тем прекратил по законному праву бы вмешиваться в дела между землями арвейрнов… – твёрдо сказал Неамхейглах.

– Знаю – не все наши орны поддержат такое решение, – спустя время молчания произнёс Доннар, внимательно глядя в глаза сына Дэйгрэ, но своим взором одобрив то требование.
– Многим этот нежданный мир с Эйрэ как нож поперёк горла будет. Некоторые скригги дейвонских домов недовольны. Не от одного былого союзника я услыхал сейчас чуть не проклятия с угрозами, что не принимают они таковое знамение разрешившего распрю суда жизнедавцев. Словно и не клялись они Всеотцом со мной вместе, чтобы теперь вот перечить не моему словумира, но самому знаку Горящего…
– Верно и среди ваших людей немало отыщется тут таковых… – спустя миг сурово изрёк Доннар Бурый со вздохом, – и в скорый час много тяжких решений поперёк пожеланиям многих самим нам придётся принять с тобой единолично, не найдя в том согласия со всеми огулом. С одною лишь новой межой меж уделами, со всеми огромными землями, кои ты захватить смог у нас подчас Распри… Не будут готовы будут столь многие орны лишиться владений их прежних, равно как и все кийны пролившие кровь за те земли, не простят тебе, если ты возвратишь нам хоть малую часть краёв предков, отвоёванных с тяжким трудом. Как это решить прочным миром меж всеми семействами – не могу о том даже помыслить. Ведь знаю, что не отдашь ты всего, чем дейвоны владели до начала войны – ни союзные земли, ни тем более Каменный Узел.
– Не отдам – верно мыслишь, почтенный… – нахмурившись, твёрдо ответил сын Дэйгрэ, – ибо не дадут мне того они сделать даже ради надёжного мира меж нами, помня цену той пролитой крови.
– Верно. Но и что удержать всё не в силах ты в Эйрэ – тоже сам понимаешь ведь, арвеннид. Наши страны опустошены долгой войной до предела, и хватит ли вам серебра и тем больше людей, чтобы отстроить и заселить эти земли, где и доселе немало дейвонского люда живёт под твоей уже властью? А какова есть на прочность присяга чужих родов нашему дому – о том в Каменном Узле лучше меня есть рассказчики, где лишь несколько фе?йнагов со своими людьми осталась верна Скъервирам до сегодня, встав уже за меня вот на вот этом вот поле. Да бежавшие из Помежий дом Катайр с их данниками не желают тебе присягать и поныне…
Скригга Дейнблодбереар хмуро поморщился, смолкнув на миг.
– И их выдать тебе я никак не могу – пусть и Скъервирам клялись они в верной службе, не Дейнову дому. Не по чести такое, как знаешь – союзников прежних на плаху отправить. Да ещё и твой дядя…
– Почтенный, прости – но такого умёта как Да?клойх мне в Эйрэ не нужно и даром, чтобы землю под У?рлабха-кнойх удобрять этой дрянью… – лицо сына Дэйгрэ прорезала жёсткая сетка морщин, – я и впрямь только внук кузнеца и помёт потаскухи, как молвили многие прежде – и того не стыжусь. Плевать мне с горы на их ху?лы. Ветер сам всё разнёс, кто владетель всех кийнов крови? Врагобойца, а кто лишь безземельная псина без всяких уделов, что зад Сигвара жвалом лизала. Из людей его кто вдруг захочет вернуться и мне присягнуть – тех прощу… А он сам не меня, а Клох-скайтэ пусть просит о милости, гниль – коль сумеет то твёрдое сердце из камня разжалобить.
Тийре умолк на мгновение.
– А дядя… Казнить его точно не стану, реши он вернуться – вина Фийне хватит и там у горы свою старость подсластить. Всё же родня хоть какая, последний из братьев отца и кровь Бейлхэ…

Бурый какое-то время молчал, погружённый в раздумья – о том, какова цена этого мира для Дейнова дома и прочих семейств, и как принять её тем, кто не будет иметь в том согласия. Молчал и сын Дэйгрэ, выжидая ответа – а в умах двух владетелей долго родились все мысли, суждения, вести с окраин их стран и события: разгоравшийся жар смуты юга по тот и иной край Сорфъяллерне, приход брузгов с утратой союзных владений на севере, войска Аргвидд-Мар и союзников Ройга у врат ходагейрда, мор и войну среди больхов и множества южных уделов, вздымавшийся в Море Травы новый хуч, чья рука собирала железом и кровью дома в одну хватку – и многое прочее.

– Я своё слово держу, – нарушил молчание Доннар, – и мир буду хранить столь же твёрдо, если и ты же все силы приложишь к тому. Чтобы не повторилось того, чему поспособствовал некогда Къёхвар, и тем самым разжёг эту Распрю.
– Верно, ёрл, – соглашаясь кивнул Неамхейглах, поддержав слова Бурого, – и пусть непросто то будет, я знаю – и не один кривой рот что при Красной Палате, что у меня у горы ещё скажет иным сомневающимся, что мы трусости поддали?сь и презрели законное право отмщения, кое нам до?лжно и дальше врагу воздавать, а теперь как купцы торговаться нача?ли с тобою о землях и твердях… И быть может скажут, что и не мужчины уже мы, за честь наших людей и земли постоять отказавшиеся… мало ли что ещё наговорят? Но иначе опять наши земли погрязнут в крови, как прежде тянулась весь век та не утихомиренная грызня, излившись теперь такой мерою крови.
Ёрл молчал, внимательно и оценивающе глядя на молодого владетеля Эйрэ.
– Не думал я, что у старого Орту-а-Лейнэ в роду будет сын, который окажется не только умелым воителем, но и столь мудрым в его молодые лета?. Я считал тебя слишком упрямым, лишь алчущим мести – и решил, что попрежде чем завершится война, ты поляжешь в упорстве своём, как некогда головы так же сложили те многие ёрлы и арвенниды, что восседали до Тёмного и Тяжёлой Пяты… А ты оказался иным, чем я было решил поначалу, сын Дэйгрэ – умеющим зрить наперёд как и до?лжно владетелю.
– Похвально, что прежний противник считает так, – сын Медвежьей Рубахи спокойно встречал столь же пристальный, цепкий взор говорившего с ним, – но не меня одного должен ты теперь багодарить за наш мир, почтенный ёрл Доннар.
Неамхейглах кивнул головой в сторону неподвижно стоявшего неподалёку от них Убийцы Ёрлов – казалось, не замечавшего зривших в его бок внимательных взоров своего друга и нового ёрла дейвонов – всего ушедшего в себя и безмолвного.
– Что же – и тут ты вновь прав будешь, арвеннид… – негромко промолвил нахмурившийся Доннар, пристально взирая на неподвижную стать человека, чья рука унесла жизни двух сыновей скригги Дейнова дома и множества родичей, – но что было – то было… Сейчас между нами настал снова мир – и не до старых ран время, чтобы гной в них опять ворошить.
Он обернулся к сопровождавшим его поодаль родичам и товарищам из ратоводцев их воинства.
– Призываю в свидетели всех вас, почтенные – и клянусь Всеотца именами, что отныне мой дом отрекается ото всех нечестиво дарованных Мурхаддом всяких закатных уделов владетелей Эйрэ и главенства над здешними фе?йнагами – и всякого, кто не примет подобную волю, повелю перед всеми домами считать лишь изменником и зачинщиком распрей.
Он вновь обратился к владетелю Эйрэ.
– Мой сын Айнир тебе привезёт самолично тот свиток, дабы ты смог истребить роковое проклятие Бейлхэ, доставшееся нам от низринутых Скъервиров. Пойдём, арвеннид, пока есть у нас время – обсудим ещё раз подробности договора, и перед обратной дорогой пропустим по рогу хорошегомёда в знак добросердечия.
– И у меня уже горло с утра от речей пересохло, – усмехнулся сын Дэйгрэ.
Он уже было последовал за устремившимся скриггою Дейнова дома, как вдруг тот остановился, и обернувшись лицом к Неамхейглаху снова заговорил:
– И опять же, арвеннид, вот ещё что… – сказал новый ёрл, чуть убавив свой голос, пристально глядя в глаза молодому правителю Эйрэ.

– В давние времена прежние недруги скрепляли мир меж собою не только лишь словом своим, но и кровью своей – породняясь… – Доннар как-то осторожно, словно подбирая слова? к тому годные вновь обратился к потомку Медвежьей Рубахи, – а сейчас ты последний наследник среди кийна Бейлхэ, и верно вскоре захочешь тем укрепить и продолжить род Умершего Стоя – чей дом и от рук моих родичей прежде лишился в Аг-Слейбхе столь многих людей, как и прочих бессчётно тех павших на ратных полях. Тем больше, что ты сам ещё молод – и доселе не выбрал достойной жены, как я знаю.
Тийре внимательно посмотрел на Бурого, поймав его пристальный взгляд и словно догадываясь, о чём тот хочет сказать.
– И хотя Всеотец не даровал дочерей мне с супругой, но зато у меня есть единственная племянница – ты, верно, знаешь её – дочерь моего упокойного брата. Если память твоя столь тверда, то мне даже не нужно тебе присылать её рисованное искусниками обличье на свитке – ты должен помнить ту деву как свою пленницу в ардкатрахе Эйрэ на первый год Распри – да и сам её видел перед собою сегодня.
– Как не помнить такую красотку, почтенный? – усмехнулся Неамхейглах, похлопав ладонью себя по предплечью, – кто ножом так работает хватко – как кольщик со свиньями осенью…
– Кхм… – кашлянул Доннар смущённо, – так и есть… Но красотой её боги не обделили, и даже раны неволи и долгой войны не искалечили Майри, чтобы твой взор не прикипел бы к обличью её. И если ты возжелаешь таки породниться с моим домом Дейна, то ради примирения между нами я по чести отдам тебе братову дочерь в законные жёны.
– Добрый обычай, владетельный… – согласно кивнул головой Тийре, на мгновение смолкнув, – за столько веков лишь немногие ёрлы и арвенниды наших домов соединяли их кровь в браке с их дочерьми. Жаль, что в первую Распрю о нём не упомнили предки. Быть может тогда не случилось теперь бы второй, если бы Къёхвар зрил в Славном Чертоге своих кровных родичей – да и мой упокойный отец был бы смирнее… наверное.
– Всё так и есть же, почтенный. Однако быть может пора нам нарушить то прежде обычное?
– Прости, ёрл – но и в этот раз, верно, не выйдет породниться с твоим славным домом, – твёрдо сказал Неамхейглах, огорошив нового вождя всех дейвонских домов столь нежданным отказом от сватовства к его братовой дочери.
– Но отчего? – Доннар нахмурился – видимо не совсем уж довольный полученным нынче ответом. Ведь не начинать же войну с Эйрэ вновь – только из-за того лишь, что этот воительный арвеннид столь же упрям, что навряд ли возьмёт себе в жёны такую же твердолобую и своенравную как и сам он дочь Конута? И которую – Всеотец тому трижды свидетель – он как её родной дядя давно должен замуж пристроить по че?сти, чтобы никто среди скригг и иных знатных свердсманов не смел больше нагло молоть языками, будто Бурый сам претит племяннице в выборе мужа, за годы войны перестарив давно уже годную в чьи-то невесты девицу и не ответив пока ни одному из просивших руки? её женихов знатных орнов. И скригга Дейнова дома осторожно спросил у потомка Медвежьей Рубахи:
– Ты верно не можешь забыть, что это именно Майри едва не убила тебя и Льва А?рвейрнов? Да, моя племянница нравом отнюдь не подарок – вся вышла в отца своего – но в моей воле уговорить её прекратить ди?читься. Она добра сердцем и будет тебе славной женой, Неамхейглах, поверь – и принесёт достойных сыновей в род Бейлхэ…
– Не будь пары важных причин, то я бы так верно и поступил… – Тийре огладил усы, – теперь, когда кости прокля?того Стейне уже как истлели умётом по ямам волчиным, никто не посмеет отныне чернить имя дочери твоего многославного брата – да и любому ратоводцу что в Дейвонала?рде, что даже в Эйрэ за честь будет сделать своею супругою ту, в чьём обличье оземь шла тенью её сама грозная Майра…
Он умолк на мгновение.
– Но, прости, Бурый – не возьму я женой твою братову дочерь. Она сама не захочет меня взять в мужья – да и выбор давно уже сделала свой в этом деле. Не нам с тобой лезть поперёк его силой. Ещё вдруг прирежет меня во второй раз, если тогда у горы не успела… А во-вторых, у меня в Эйрэ есть моя женщина с сыном – и лишь её я по чести с законом хочу сделать нынче супругою а?рвеннида, чтобы никто называть не смел больше былого владетеля Конналов дочь так, как когда-то чернили негодные мать мою Бранвенн. И нрав её столь негасим, что храни меня Пламенеющий взять другою женой твою братову дочерь с её-то ножом – моя Этайн сумеет меня оживить, чтоб потом и самой же убить ещё хуже…

– Что за выбор какой? Разъясни – не пойму я, о чём ты? – Доннар по-прежнему так и не мог ничего вразумить, в недоумении почесав себе за ухом.
– Думаю, сам скоро это узнаешь, почтенный – быть может и от неё самой даже. А пока давай лучше обсудим наш мир, прежде чем разойдёмся мы с этого поля вместе с воинствами по домам, и вместо как с глазу на глаз будем ре?чи вести? лишь в посланиях через гонцов раз в седмину.
– Ну хорошо… – махнул рукой явно расстроенный этим отказом ёрл Дейвоналарды, – это дело важней сватовства не в пример. Хотя жаль, конечно, что ты отказываешься сродниться с моим домом, арвеннид. Не каждому предлагают ведь так в жёны ту, в ком течёт кровь потомка Горящего…
Он пристально глянул на молодого правителя Эйрэ.
– Быть может ты всё же подумаешь об этом деле ещё раз?
– Я же говорю – есть у меня большая причина тебе отказать с этой честью, владетельный… и не мной решено это, – твёрдо ответил ему Неамхейглах, несогласно мотнув головой.
– Ну что же – не буду неволить тебя не по сердцу союзом, достойный… – Доннар раздосадовано пожал плечами, – тогда жду тебя вместе с писцами в ближайшее время, дабы начать обсуждать все условия мира, все виры и выкупы, земли и тверди.
– К полудню все фейнаги явятся подле меня, – кивнул арвеннид.

Разговор двух владетелей стих. Арвеннид молча стоял подле нового ёрла, внимательно глядя с тем друг в глаза другу, как будто решая – что до?лжно ещё обсудить в этот день перемирия. Бурый так же безмолвно стоял подле сына Медвежьей Рубахи. И внезапно приобернулся к застывшему там в отдалении человеку– безучастному, словно оглохшему – обратившись к тому своим пристальным взором.
– Аррэйнэ из дома Килэйд – прежде чем наши пути разойдутся вновь с этого поля, найдёшь ли ты время поговорить со мной?

Тот согласно кивнул, подойдя ближе к новому владетелю Дейвонала?рды и скригге Дейнблодбереар, почтительно преклонив перед ним своюголову.
– Я знаю, о чём ты желаешь поговорить со мной, владетельный… о ком из твоего дома…
– Да… – на мгновение взор скригги Дейнова рода стал острым как жало наставленной пики, – и не только о них. Много счетов между нами сложилось…
– Да – много… – негромко ответил ему Аррэйнэ.
Бурый умолк на мгновение, так же пристально глядя в глаза Убийцы Ёрлов.
– Ты прежде сказал всем собравшимся тут, что у тебя не одна есть причина, чтобы эта война между нами была завершена. Я услышал её – и готов преклонить перед тобой голову за такие слова, которые не решились бы сказать и храбрейшие из мужей в наших воинствах.
– Довольно и того, что ты искренне внял тому миру меж нами, владетельный… – негромко ответил Аррэйнэ, согласно кивнув головой, – ибо в избытке уже трижды пролито крови меж нами, чтобы и дальше лишь множить её воздаянием.
– Да, в избытке… – согласно кивнув, так же негромко ответил и Бурый, так же резко замолкнув.
На просторе между намётами и коновязями легло долгое, продолжительное молчание, когда лишь безмолвные и пристальные взгляды нового владетеля Дейвоналарды и Убийцы Ёрлов встречались друг с другом.

– Но какова та вторая причина, которой ты нам не назвал? – внезапно спросил его Доннар.

ГОД ЧЕТВЁРТЫЙ …СЛОВНО НАДВОЕ РАЗОРВАВШИСЬ… Нить 15
Аррэйнэ так и молчал, не в силах раскрыть даже рта перед ёрлом дейвонов – будто оплошавший ученик перед чести?вшим его на чём свет стоит грозным наставником, словно не замечая упорных подмигиваний Тийре из-за плеча Доннара. Друг детства словно хотел сказать Льву своим взором: «неужели я сам ещё сватать её за тебя тоже должен, дурак ты набитый? Такой ведь богами дарованный редкий миг выпал – чтобы ты сам смог просить руку Майри у Бурого – а ты стоишь словно столб! Язык тебе что ли пожрали скайт-ши?»

– Ёрл… почтенный… – наконец с трудом выговорил Аррэйнэ, не зная куда деть взволнованно сцепившиеся пальцами руки, переминаясь с ноги на ногу и словно не находя сейчас годных для этого слов.
– Я знаю – на мне лежит кровь твоих родичей и сыновей, чьи жизни я взял этой сталью… – ладони его на мгновение сжали навершия черенов двух геар в ножнах на поясе.
– И такое не забывается, и не окупить то тебе никакой уже вирой – таков тот закон, что веками над нами… ибо кровь не прощают… – голос его на мгновение стал снова жёстким, словно меж ними со скриггою Дейнова рода раскинулась пропасть.
– И свой долг ты желать получить волен в праве – вряд ли ты будешь так щедр как проживший свой век ради мести Д'ао?бга, чтобы лишь только пред Эйле вратами позволить себе позабыть…
Он запнулся на миг, не находя годных слов.
– Но вот я, Лев из Килэйд, твой враг – прямо перед тобой – и по че?сти хочу попросить у тебя…
Он вновь запнулся – не зная, как продолжать и о чём говорить с недоумевающим от его редких сбивчивых слов новым ёрлом Дейвоналарды, нахмурившим брови в недоумении.
– Хоть ты и знаешь – она дважды пыталась убить меня… Но я… в общем… хочу… я… хочу…
– Она? – у Доннара приподнялись от удивления брови – словно скригга Дейнблодбереар тем больше припомнив слова его сына как раз перед божьим судом наконец стал догадываться, о чём так невнятно бормочет теперь прежде твёрдый и несгибаемый Арвейрнский Лев – о ком говорит в этот миг.
– Отдай мне твою Майри, – выдохнув резко, твёрдо выговорил Аррэйнэ, взяв себя в руки. И чтобы не показалась сейчас его просьба двусмысленной, дабы новый владетель дейвонов не решил сгоряча, будто ЁрловУбийцажелает своею рукою из мести убить его единственную племянницу, торопливо добавил:
– В жёны.
Бурый молчал ошарашенный – будто дубиной по голове отхвативши, глядя на стоявшего перед ним Льва из Килэйд и раскрыв в удивлении рот.
– И я не испрошу большего у дома Дейна – ради мира меж нами…

Долгая тишина пролегла меж намётами, когда скригга Дейнблодбереар безмолвно и пристально зрил собеседнику прямо в лицо. В глазах Бурого за мгновения промелькнули все человеческие чувства, заставив лицо сына Трира взбугриться поднявшимся желваками с глубокою пашней морщин от роившихся в нём непростых рассуждений, прозрений и мер. Что цена, что лежит между ними двумя, их домами, живыми и мёртвыми – кровава и столь велика – и что просят взамен от него так немало… но и не столь уж и много, как мог бы просить сам последний из семени Рёйре. Ибо кровь только кровь порождает – так или этак – и им это выбрать теперь…
Молчал и внимательно ждущий ответа сын Хедаля, сын трёх отцов.

– Так значит, Аррэйнэ – это ты сам тогда спас мою Майри от казни, пощадив её жизнь? – спустя долгое время молчания спросил вразумивший всё Доннар, – но отчего? Не она ли едва не убила тебя прежде собственноручно – и даже дважды, как я понимаю?
– Может быть и она же спасла меня дважды – пусть и непонятно то будет тебе как, владетельный. Может лишь Майри благодаря между народами нашими и домами вновь стал сейчас мир – и Рёрин из Ходуров не желает пролития крови меж нами – её предостаточно пролито прежде.
Он умолк на мгновение, пристально глядя в глаза скригги Дейнова дома.
– А Аррэйнэ из Килэйд просто любит Майри всем сердцем и просит у тебя её руки – если она даст согласие…
Доннар изумлённо покачал головой, всё ещё потрясённый подобным известием – в который уже раз за утро. Столько негаданного обрушилось на него: предложенный прямо перед едва не начавшимся решающим сражением мир и принёсший его божьим жребием поединок; одобренное большинством орнов его избрание новым владетелем Дейвоналарды и возвращение к ним прежде втайне бежавшей зачем-то из дома их предков племянницы – простившей его намерение отдать её в жёны в орн Скъервиров. Но сильнее всего – то, что услышал он прямо сейчас.
– Так уж и быть… – Доннар изумлённо покачал головой – точно взвесив последние мысли, их меру и цену за каждую, – забирай в жёны братову дочерь. Я не буду противиться этому. Нет ей, верно, иной тут судьбы, чем отдать Скугги именно Ёрлов Убийце. И не будет ей видимо мужа достойней, раз само?й ей по сердцу пришёлся ты.
– Благодарю тебя, почтенный! – впервые за утро скригга Дейнблодбереар увидел, как Лев А?рвейрнов улыбнулся, почтительно преклонив перед ним свою голову.
– Ну вот и славно! Раз уж речь завели о невесте – когда ты хотел бы устроить ту свадьбу? – подойдя ближе Бурый совсем по-отцовски обнял Аррэйнэ за плечо – как и всякий родитель сразу заговорив с ним о деле.
– Да хоть сегодня! – глядя прямо в глаза Доннару решительно ответил Убийца Ёрлов.
– Сегодня?! – брови ёрла приподнялись в изумлении.
– Хоть сегодня, почтенный, – согласно кивнул ему Лев, – слишком долго плелись порознь судьбы моя с ней. Иной раз один день может быть и длиннее за годы…
– Нынче… тут… – Бурый оглянулся вокруг, в сомнении глядя на тысячи окружавших их воителей среди дикой истоптанной пустоши.
– Хм-м… А и ладно! – махнул он рукой, – верно, все мы немного умом повредились в сегодняшний день, раз происходят такие немыслимые события. Сношай меня волки – пусть будет так!
– Айнир! – окликнул он сына, стоявшего неподалёку и оживлённо разговаривавшего с кем-то из помощников и соратников, расспрашивавших того – видевшего своими глазами прямо перед собой то, как всё происходило в кругу разрешившего распри исход жизнедавцев суда поединком.
– Да, отец! – откликнулся он, подходя ближе к родителю.
– Разыщи нашу Майри, куда она подевалась? Только что ведь была здесь, я помню!
– Найду, отец, – Айнир всё так же настороженно кинул пристальный взор на стоявшего подле родителя и арвеннида Эйрэ человека, и поспешил исполнять поручение.

Обежав второпях так едва ли не половину сновавших тут словно кипевшее море своих земляков тут на пустоши и расспрашивая многочисленных встречных, Айнир с трудом отыскал и настиг сестру твёрдо идущей сквозь чащу толпы к их намётам у дальнего края простора истоптанной пустоши – там, где вчера на постой встали те северяне. Неторопливо, решительно она вновь устремлялась куда-то, ведя за узду свою рыжую кобылицу.
– Погоди, Майри! Да куда же опять понеслась ты, сестрёнка?! – он удержал не отозвавшуюся дочерь Конута за руку, силой остановив подле себя и встретившись взором с её глазами, которые отчего-то снова стали словно подёрнутыми пеленой слёз из-под дрожащих ресниц.
– Домой в Хейрнабю?гдэ… – тихо проговорила она, отводя взгляд от брата, – от людей всех подальше, чтобы о позоре моём позабыли. Может там мне пристанище будет…
– Умом повредилась ты, Майри? – поразился тому донельзя изумлённый сын Доннара, удерживая всё порывавшуюся вырваться прочь дочерь Конута, – нет, точно тебя повитуха тогда уронила! Сегодня ведь мир наступил – а с ним и наш орн возвратил себе прежнюю власть! При Хатхалле сейчас наше место – а твоё и тем больше… тебя – самой Тени Её!
Она в несогласии мотнула головой, порываясь уйти.
– Вот ещё! Нечего тебе в Хейрнабю?гдэ среди сычей тосковать – в Вингу отправимся мы с отцом нынче же! А то чего ещё выдумала! – укоризненно промолвил он громко.
– От меня вам не будет с отцом много славы – одно лишь бесчестье, как узнаете вскоре в роду все про то, что… – она словно не договорила что-то, запнувшись на полуслове и словно закрывшись от взоров Айнира отвела вбок глаза и вновь вознамерилась уйти, вырвавшись из крепко державших её пальцев родича.
– Да плевать, кто что скажет! Что было – то было – и того не вернуть. Погоди же ты, Майри! – Айнир вновь настойчиво изловил пытавшуюся ускользнуть от него сестру за руку, – отец с тобой хочет поговорить – с тем и послал меня спешно. Пойдём со мной, сестрёнка. Пойдём…
– Хорошо, – она не стала перечить, покорно развернувшись и последовав подле за братом, который уверенно зашагал назад в сторону истоптанного в это утро круга божьего суда.

Доннар Бурый, к которому то и дело подбегали дейвонские ратоводцы, старые боевые товарищи Бурого и прочие родичи их дома Дейна, испрашивая что-то у нового ёрла, молча встретил племянницу – вдруг крепко обняв её и на миг по-отечески сильно прижав к себе.
– Что случилось, дядя? – взволнованно переспросила дочь Конута, оглядываясь на столпившихся подле людей.
Её дядя – храбрый ратоводец и бесстрашный воитель – был отчего-то взволновал и даже смущён, когда зрил на братову дочерь. Майри, так ничего и не поняв, внимательно посмотрела на родича, оглядывая растревоженным взором стоявших праворучь подле дяди его давних товарищей – вышних когуриров Стиргейра Сильного, Стуру Крепкую Кость и Мейнара Быстрого. Тут же в отдалении стоял окружённый своими ратоводцами недавний противник Дейнова дома арвеннид Тийре сльохт-Бейлхэ – спокойный и отчего-то весёлый с лица вместо прежнего утреннего волнения с настороженностью.
Лишь одного человека она так и не смогла отыскать тут глазами в толпе.

– Майри, – дядя как-то странно смотрел на неё – как никогда ещё прежде не зрил на племянницу, – я не знаю, что сказал бы на всё это мой родной брат, твой отец… но он всегда желал счастья тебе, своей дочери – и не могу ему в этом оперечить. Я, помнится, однажды завёл с тобой прежде такой разговор на беду – так не стреноживать же тебя всякий раз как кобылу, чтобы и на сей раз стремглав убегать прочь тайком не помчалась ты?
При этих словах Майри вздрогнула, взволнованно встретившись взглядом с их скриггой – словно предчувствуя, о чём тот желает с ней снова заговорить – словно птица, попавшая лапой в силок, уже не имеющая возможности ринуться прочь, как тогда в первый раз… с горечью поняв, что вынуждена будет теперь подчиниться их воле собравшихся здесь старших родичей орна – стать женою того из мужей, на кого ей укажет их твёрдое слово. Взор дочери Конута заметался в тревоге по лицам иных окружавших её – на кого из них вскоре падёт вырок Бурого держать её руку невесты в час свадебного обряда, с кем ей придётся в грядущем делить своё ложе и жизнь.
– Бренна?нди свидетель – не думал я даже – но сегодня тебя в какой раз попросили у Дейнова дома в супруги, – нахмурился дядя, –и отсрочивать это важнейшее дело я больше не в силах…
Доннар кивнул головою направо, и она второпи?ла туда свой отчаянный взор, где стоял Неамхейглах – догадавшись, что таковою ценой и её руки тоже был помимо прочего заключён новым ёрлом тот мир их с владетельным домом противника, раз хозяин Высокого Кресла пожертвовал тенью своей из Глеанлох, их сильной любовью – пожертвовал тем ради твёрдого кровью союза с дейвонскими орнами, примирившись с извечным противником с запада.
Сердце дочери Конута замерло, рухнув в бездну отчаяния – ибо что могло статься ей хуже судьбы, уконованной роком, как стать вскоре женой человека пусть и намного более славного и прямосердечного больше любого из Скъервиров, к кому за час плена она не взирая на ненависть всё же смогла ощутить уважение за его храбрость… и подле которого ей суждено будет зрить постоянно того, кто был его лучшим другом и первым из ратоводцев, кто был ею любим всех иных мужчин в мире превыше и стал её долей, её горьким роком – с чьим сердцем сплелось её сердце, словно надвое разорвавшись…
Однако сам арвеннид Эйрэ, заметив отчаянный взгляд в глазах дочери Конута, в котором блеснула на веках слеза, вдруг ухмыльнулся и не торопясь отшагнул в бок на пару шагов, явив ей закрытого прежде своими плечами Льва А?рвейрнов, который и встретился с женщиной пристальным взором.
– И тут я перечить тебе в том не стану – тем больше, что ты сама, верно, уже всё решила. Но и на этот раз если тебе не по нраву замужество будет – так и знай, что по праву старшего в доме и как твой родитель за первого встречного на большаке пристрою тебя замуж – клянусь Всеотца именами!
– Владетель – тут это… из Свейров с людьми прибыл Ллотур Горбатый на битву, – кашлянув буркнул на ухо ёрлу помощник, – опоздал он, как шли через топи…
– Гмм… Тогда за второго! – сурово шутя произнёс громко Бурый – глядя на то, как зарделась улыбка на бледном как снег лике дочери Конута, несмело шагнувшей вперёд.
– А то иначе убе?лишь мне волосы вовсе до срока своею строптивостью нрава, племянница… – добавил скригга Дейнблодбереар, огладив ладонью уже поседевшую голову.
– По нраву… – она улыбнулась ещё раз, застыв на том месте и глядя лишь на него одного – едва сдерживаясь, чтобы не разрыдаться навзрыд при всех людях.
– Ну значит и думать тут нечего, – обрадованно произнёс Доннар, взяв в руку ладонь своей братовой дочери, – так ты, Аррэйнэ из дома Килэйд, при ней самой снова не побоишься у меня попросить её в жёны, раз уж иного ей мужа я не разыщу – или как?
– Не побоюсь то, почтенный, – твёрдо ответил Лев, выступая на шаг вперёд ближе к ней, застывшей по правую руку от дяди, державшего ладонь Майри в своей – и в своей воле, одной лишь которой он мог её нынче отдать ему в жёны по чести? и закону.

– Погоди, отец… – внезапно подал голос остолбеневший от увиденного Айнир, – погоди…
– Сын… – Доннар внимательно посмотрел на ошарашенного младшего отпрыска, вмешавшегося в их разговор сватовства насчёт, – или ты чем-то против женитьбы их будешь?
– Да нет же… – Айнир не знал даже что и сказать – его столь нежданная весть разом выбила из понимания даже покрепче, чем прямой удар жалом копья из седла, – нет… только…
– Тогда и тянуть с тем как зайца за уши нам нечего, верно? – переспросил сына Доннар, – раз уж такой скорый мир даровали нам боги сегодня – то и свадьбу сыграть не мешает немедля, пока все здесь гостями как раз воедино собрались.
– Сейчас? Тут?! – потрясённый тем Айнир округлил глаза в удивлении.
– А что тут необычного, когурир? – встрял в разговор сын Медвежьей Рубахи, – сейчас так сейчас! Мой владетельный предок До?мнал Далл-Ллигад тоже взял в жёны дочь фе?йнага Кромдех прямо на поле сражения в Глеан-до?майн. И в роду Дейнблодбереар такое случалось в минувшем, как слышал я… Ты-то свитков побольше меня перечёл, как известно – должен знать то!
– Перечёл… – махнул Айнир рукою, – отец, да уж ладно – не противлюсь я свадьбе, не думай! Да только вы все как когтёвника съели, чтобы прямо сейчас вот – и здесь! – он окинул своим ошарашенным взором их окружавшее поле – истоптанное в грязь, переполненное тысячами воителей обоих народов и стран.
– Вся родня наша тут – и от её мужа прибудет немало достойных гостей – а уж на свадебный стол хоть чего да найдётся в обозе, чтобы поднять за здоровье сестры твоей кубок, и на счастье обоим им. Или думаешь, что мы снеди на пир не найдём, или музыкантов каких не отыщем, чтобы хоть на рогу нас игрою потешили? – произнёс Бурый.
– Эх, был бы жив Рогопе?вец наш… – вздохнул с сожалением Тийре, – вот кто даже медведя умел танцевать завести… Ну раз нужно – не одного дудочника мы тебе для сестры свадьбы в воинстве нашем сегодня отыщем, почтенный. Чего ты переживаешь?
– Ну ладно уж… гости, столы там, обычаи! – махнул рукой Айнир, не согласный с такой дикой спешкой вокруг свадьбы Майри, никак не желавший единственную сестру отдать в жёны на какой-то истоптанной в грязь дикой пустоши средь волчьих чаш и болот, когда они всеи мечи ещё с пояса даже не сняли.
– Но хоть бы ты платье невесты для Майри теперь отыскал где, отец – а то вы совсем уж рехнулись так поспешая, будто на пожар без воды все торопитесь! Не в этом рванье же её сейчас в жёны отдать? А то это уже и не свадьба, а торжищная потеха выходит какая-то! Нас же потом все семейства в глаза засмеют на полвека вперёд!
Сама Майри, так и не промолвив ни слова, взволнованно встретилась взглядами с братом. По глазам его женщина поняла, что Айнир смирился с любовью её к их врагу, а горячится и недовольствует тем лишь, что его единственную сестру выдают теперь замуж отнюдь не в величественной Красной Палате в Высоком Чертоге или в их родовой тверди на Круче – как она, дочерь Конута Стерке и племянница нового ёрла того и заслуживает – а словно какую-то бедную поселянку: ободранную, не умытую, не причёсанную – и даже без годного к празднеству платья невесты.
Ёрл переглянулся с владетелем Эйрэ.
– Что скажешь, почтенный? Да, сын мой упрям – но и он твердит верно. Что же и вправду за свадьба без невестиного наряда? – развёл Бурый руками.
– Ну это-то дело вполне поправимое – не месяц же с неба сорвать! – пожал Тийре плечами, оборачиваясь к стоявшему напротив них Айниру, – давай сотню людей своих когурир – и я от себя восемь-девять десятков возьму для решения дела. Пока тут на месте всё подготовят и хоть бы невесту причешут – они в каждое здешнее селище живо заглянут. Вдруг да найдётся в ларе у кого то невестино платье?
– И заодно пусть о мире всем вести разносят. А то наши люди из дальних загонов ещё так в неведении между собою рубиться начнут – и тяжело нам потом удержать это скопище воинов будет чуть что от резни обоюдной, если вновь полыхнёт тут кровищей… – рассудительно добавил Стиргейр Сильный из Къеттиров, – сами видите: многие злы, не согласны с таким разрешением распри меж нами…
– А-а, ладно! – ошарашенный Айнир махнул лишь рукою и крикнул помощникам, – Рауд, Въёрн! А ну поднимайте коней! Дело есть спешное!
Вскоре добрые три сотни всадников со взнятыми ввысь на их копьях сплетёнными из берёзовых веток зелёными венками мира как вихрь ринулись во все стороны пустоши, подстёгивая поводьями коней – туда где лежали ближайшие уцелевшие селища.

– А теперь посторонитесь, родичи и невесты, и жениховы… – расталкивая локтями собравшихся тут мужей-свердсманов к ним подскочила убравшая лук назад в сумку болтливая Гильда, хватая растерянную Майри за руку и увлекая её за собой, обминув там стоявших владетеля Дейвоналарды со Стиргейром Сильным – и без стеснения отпихнув на пути ей мешавшего Айнира, отдававшего людям приказы.
– …остыньте пока в стороне где, раз невесту собрать нужно к свадьбе! Пойдём поскорее, подруга, а то часу осталось тебя в годный вид привести – одни слёзы… – уже никого не замечая вокруг она едва ли не волоком потащила покорно последовавшую за северянкой дочь Конута, – эти мужи тебе тут не помощники, так дай хоть бы я этим делом займусь! Эй, почтенные – позовите же вы ещё женщин кого-нибудь, а то одной не управиться в срок!
– С дочерьми моя Груна сейчас подойдёт, – кивнул северянке почтенный Стиргейр, – ради дела такого у них да отыщутся гребни с иголками, – и обернулся к одному из людей дома Къеттир, дав поручение торопиться в их стан за супругою Сильного:
– Ну-ка за ними бегом!
– Вот и славно, почтенный! Пусть к тому вот намёту спешат – там мы будем. Да пропусти же ты, когурир – не видишь, времени нет, чтоб стоять тут столбом! – торопясь и снуя меж толпы лучница вновь отпихнула опять преграждавшего путь сына Бурого, говорившего там со своими людьми.
– Сноп я тут что ли кому-то? – тот чуть не просел от такой уже дважды нахальной настырности, не прервав разговора с помощниками.
– От снопа хоть есть прок – он, почтенный, как ты, под ногами не путается… – фыркнула та даже не обернувшись.
– Сдаётся мне, вершний – это была оплеуха такая… – ухмыльнулся узревший всё это помощник, – что ни в конский умёт тебя кто-то не ставит, саму кровь Горящего.
– Ага! А мы зря бесстрашным тебя почитали, почтенный – как ты сам и ответить какой-то козе не сумел… – добавил второй.
– Скажете тоже! Много чести вникать бабьим глупостям… – хмыкнул Айнир, недовольно поморщившись, – вот и чешет пусть… косы чесать сестре к свадьбе.
– Это точно, старшой! – согласился второй из помощников, скалясь в ухмылке, – с такой дурою спорить – дураком лишь прослыть.

Айнир было направился медленным шагом к рядам своих конников, уже последовав за товарищами –как вдруг словно после мгновения кратких раздумий стал снова спокойным, и быстро догнал двоих женщин. Беззлобно, но твёрдо поймал он чересчур говорливую девку за кисть, заставив застыть под его острым взором. Из обернувшейся к нему лучницы мигом исчез весь её прежний пыл, когда Айнир в упор глянул прямо на эту притихшую точно заяц в кустах северянку.
– Раз сама вызвалась к свадьбе невесту собрать – не опозорься, если у тебя гребень так же исправно в руках ходит, как и язык. Ты какого семейства, трещотка? – твёрдо спросил он, – чтоб знать, с кого спрашивать после за руки кривые?
Та, однако, так и стояла как оторопевшая, словно язык проглотив – не вымолвив ни единого слова.
– Не сердись на неё, Айнир, – тут вмешалась сама дочерь Конута, – не со зла Гильда так. Такая она уж – просто много болтает.
– Оно и заметно… – брат хмуро кивнул, хоть во взоре его было видно недоговорённое «…что лучница эта твоя – дура дурой».
– Ну ладно, сестрёнка – ступай. Невесту собрать – дело долгое… – добавил он чуть поостыв.
– Пойдём, Гильда… – Майри сама потянула подругу за руку, пытаясь вызволить её из цепкой хватки пятерни брата.
– Смотри, трещотка – запомню… – обернувшись к той Айнир наконец-то разжал свои пальцы, выпустив женскую руку из пятерни. Вновь придя в себя, лучница отскочила на пару шагов, и торопливо погнала дочь Конута в сторону одного из раскинутых неподалёку дейвонских намётов.
– Ну-ка – воды нам нагретой! – повелела она на ходу, обернувшись, – чтобы невесту отмыть перед свадьбой! Чего стал словно столб, когурир – собрался же ты для сестры отыскать это платье – или забыл?
Однако на этот раз её норовистость была словно ушитый мешок, из которого уже не сыпались прежним горохом слова. Ещё раз опасливо и взволнованно взглянув на брата подруги, лучница настороженно отвела свой взор вбок и исчезла в проёме намёта, опустив за собой тканый полог.

Когда невеста удалилась, а посланные вестовые умчались из стана верхом во все стороны пустоши, Аррэйнэ как-то устало сел прямо на дышло оглобли уже распряжённого воза с запасом их копий и стрел, вытянув задрожавшие в коленях от усталости и волнения ноги. Подле него тут же рядом уселся и друг. Тийре и ткнул его локтем под бок, когда увидал приближавшихся к ним сквозь толпу родных Аррэйнэ из дома Килэйд – Аравна, взрослых уже сыновей упокойного Ллура – Бедаха, Гулгадда и Килуха – и прочих из их родни, бывших тут в воинстве кийнов подле союзного им дома Донег.
Аррэйнэ устало поднялся на ноги, чуть виновато и отрешённо взирая на всех них.
– Приветствие нашего дома, арвеннид! – поклонились они своему владетелю, затем обернувшись ко Льву.
– Рады встрече, Аррэйнэ! – новый глава их кийна, седоусый Аилдэ Волчий Взор обнял Льва Арвейрнов, – или врут мои уши, что я услышал про свадьбу?
– Не врут твои уши, гаэ?йлин, – вместо того сказал арвеннид, кивнув головой в подтверждение, – и спеши занимать за столом подле родича лучшее место – не то столько прочих гостей набежит туда – не пробьёшься потом!
– Килэйд хоть небольшой род, но оттереть их от дел что хоть ратных, что от мирных никто не сумел ещё – не бывало такого, владетельный! – усмехнулся их фейнаг, потирая усы и гордо дотронувшись до вышитого на своей накольчужной накидке знака малого, но многославного прежде семейства – взнятых к небу на сине-лазоревом белых руках, сжавших черен тяжёлого молота – бывшего всякий раз либо их камницкой снастью, либо оружием дома, кому за века что хоть строить, что хоть крушить было всё воедино.
– Ну ладно, Лев – нынче к чему нам толпиться и только тебя лишь тревожить? Сам как вспомню, когда жениться надумал на Гвенол своей – бежать ото всех, и от невесты своей молодой безоглядно хотелось, чуть не жидкий умёт прихватил! Ты сам как?
– Не убежит… – Тийре похлопал того по плечу, словно удерживая друга на месте, – столько сейчас непосильных иным и себе разных дел он сегодня свершил, что уж некуда деться теперь. Верно, Аррэйнэ?
Но тот так и молчал, словно не слыша их слов. Все его родичи радостно захохотали, по давнему свадебному обычаю подтрунивая над женихом в такой день, и так же дружно подались назад, сыпля по пути шутками Льву, чтобы мёда с вином на стол ставил с избытком. За него весь их кийн будет с хмелем справляться, раз самому ему впору подумать уже о жене молодой лишь; и пока время есть – раз сражения больше не будет – пусть как следует копит он силы уже для иных дел копейных в ночи.
В намёт торопливо вбежала супруга Стиргейра из Къеттиров с двумя старшими дочерьми – помогать северянке собрать, причесать и одеть молодую невесту к уже скорой свадьбе. Тийре опять отлучился куда-то, занятый помимо женитьбы товарища в этот день множеством дел, что легли на владетеля Эйрэ в сегодняшний день примирения с недругом. А Лев так и сидел на шершавой оглобле, вытянув перед собой обомлевшие ноги и безмолвно взирая на землю у грязных сапог, когда вдруг перед взором его пролегла чья-то тень.
Он поднял глаза ввысь.

В шаге от Аррэйнэ в одиночестве немо застыл скригга Ёрваров, иссеченный пашней морщин седой Асквъёльд Долгобородый. Пристально и настороженно, что-то неслышно произнося едва шевелимыми губами, он продолжал смотреть на Льва Арвейрнов.
– Скольких родных моих ты положил насмерть в этой войне… – наконец произнёс он на западном говоре Эйрэ, – сам я поклялся Горящему не оставить живым тебя хоть и единожды встретив, пока меч буду в силах держать. Никогда я от данного слова не отступался…
Лицо его вдруг задрожало, и по морщинистой щеке старика побежала слеза.
– Как опрометчивы клятвы порою бывают… И слепым я узнал бы в тебе кровь великого Рёйрэ, моего верного друга из Ходуров. И думал ли прежде, что хоть раз ещё встречу я последь сестры моей Гедды, так рано ушедшей в обитель Гефа?дринн?
Скригга вдруг резко шагнув притянул к себе с силою парня, прижимая к груди – горько, скупо заплакав. Плечи его затряслись.
– Ведь некогда сам я держал на руках тебя в укрепи Ходуров, когда Уйла родила дитя… и с народом Троих у меня за все годы не было вражды на крови даже во время Помежных Раздоров, раз я сам отдал прежде сестру за храбрейшего Белга. Как же судьба нас с тобой разделила надвое, сделав чужими, врагами?
– Не я выбирал ту судьбу себе прежде, почтенный… – Аррэйнэ глухо ответил ему, стиснув зубы, – когда суждено было быть мне словно надвое разорвавшись…
– Такая судьба, да… Но ты всё равно быть достоин им – последним из Ходуров. Ведь в тебе и моя течёт кровь… – старик прошептал это, с тяжестью проговаривая, словно непросто давались такие совсем непростые слова седобородому скригге Ёрваров.

– Прощай. Не знаю, увидимся ли мы с тобой больше… – старый Асквъёльд умолк, сглотнув комок в горле и успокаивая зашедшееся от волнения дыхание, – но если ты будешь в краях дома Ёрваров прежде, чем мои кости сгорят в погребальном огне и вновь лягут как пепел в ту землю у Горного Камня – то вспомни о том, что я жив ещё, и с радостью встречу тебя, последь Гедды…
– И ты прощай, почтенный, – глухо промолвил Аррэйнэ – не зная, ещё что сказать в этот миг, когда взор у владетеля Ёрваров вновь посуровел. Тот уже собирался уйти прочь, на прощание кивнув головой, как вдруг развернулся и вопрошающе взглянул на парня.
– Скажи – знаешь ли ты имена нечестивцев, кто лишил тебя прежнего имени и извёл весь твой род? Кто это был – кто забрал у меня тебя? Живы ль ещё те злодеи и семя их?
– Да, знаю… – кратко ответил ему Лев, смотря прямо в глаза скригги Ёрваров – в этот миг вспомнив вдруг взор таких же, голубых точно вешнее небо глаз мёртвого, и такую же метку на левом виске как у Асквъёльда – и умолк, ощущая, как память змеёю ужалила горьким укором лежащей меж ними как острый клинок крови павших, им некогда забранной в чаще лесов в том урочище – и ещё не отмщённой.
Пристальный взгляд старика вопрошающе жёг его словно протягиваемое в руки отточенное копьё, требующее воздаяния кровью суровым и древним законом безжалостной родовой мести. Мести, превыше которой иным средь живых нет иного под солнцем устоя – выше которой он смог устремить своё сердце.
– Не беспокойся, почтенный. Кто это был – всех уже испросил Всеотец за свершённое, – твёрдо ответил Лев Арвейрнов, не желая сейчас говорить ничего из того, что умрёт вместе с ними двумя – с ним и его будущей женой, – и прости, если грозной секире твоей не оставил голов для возмездия. Ты знаешь, что кровь не прощают…
Взор скригги Ёрваров просветлел, словно внутри загорелся раздутым под вихрем пылающим углем костра.
– Весь ты в него – от слов делом не отступаешь, – согласно кивнул головой старый Асквъёльд, – прощай, Аррэйнэ… внук…

ГОД ЧЕТВЁРТЫЙ …СЛОВНО НАДВОЕ РАЗОРВАВШИСЬ… Нить 16
– Чего это ты совсем серый, словно песни скайт-ши уже слышишь? – вновь появившись у воза Тийре шутя пихнул друга под бок, садясь на оглоблю с ним рядом, – что – и вправду живот прихватило? Или не рад ты женитьбе уже?
Лев не ответил – внимание их в этот миг отвлёк токот, донёсшийся над головами огромной толпы от закатного края заполненной воинством пустоши, откуда уже приближались вскачь конники воинства Ярнввегг из числа тех десятков, отправленных прежде на поиски Книжником.

Аррэйнэ поднял взор ввысь, а сам Тийре привстал, оглядев вестовых. Бывший неподалёку сын Доннара весь во внимании замер на месте, встречая посланцев. И через мгновения весь их загон был уже подле вершнего.
– Есть! Есть! – радостно заорал скакавший впереди всех.
– Ну что? – спросил Айнир, хватая его взмыленного жеребца за узду.
– Есть! – всадник перевёл дух, и на лице его прямо сияла улыбка – точно он хватанул с неба месяц, а тот оказался из чистого золота, – раз уж ты повелел – мы все уцелевшие селища второпях обскакали за полвосьмины, с трудом отыскали наряд тот! Во!
Он вынул из притороченной к седлу сумки свёрток простой домотканой холстины, торопливо его разворачивая.
– Раз просил отыскать для сестры твоей платье на свадьбу, мы для такого почётного дела обшарили там все лари, пока у одной совсем древней старухи не раздобыли. Сказала, сама в нём она выходила невестою замуж едва ли не век уж назад, когда Сторстрид закончилась, и любимый её возвратился из воинства.
– А уж для этого случая, раз сегодня меж нами стал мир, и его отдала… – добавил второй, – уж прости, не нашлось нам новее наряда!
– Да подлатаем коль нужно, какая беда! Сто лет не двести… Молодцы, – скоры же вы на ногу! – Айнир радостно похлопал помощника по плечу, перенимая из рук его свёрток. Но развернув ткань раздосадовано буркнул:
– Вот же волчий умёт… Сверра – вроде же ты не слепой, а сам платье не наше привёз – а из Эйрэ.
– Ну так – старуха же та была а?рвейрнка, – смущённо пожал тот плечами. Остальные товарищи дружно загомонили:
– Что нашли – то нашли!
– Ага – радуйся, почтенный, что хоть не ардну?рский наряд отыскали…
Десяток заржал со смеху, схватившись за животы.
– Мы же в самых Помежьях, почтенный! А за годы войны тут дейвонов совсем уже мало осталось… – развёл Сверра руками, – можно, конечно, и наше невестино платье тебе разыскать – но если нам крыльев не дашь, то до вечера справиться не обещаем.
– Места? тут за годы войны обезлюдели, одни лишь пожарища вместо тех селищ и укрепей…
– Если вдруг только другим скирам где повезёт?
– Можешь нас в Вингу послать! – пошутил дерзко Сверра, – через седмину вернёмся!
Прочие конники дружно захохотали, беззлобно потешаясь над вершним.
– Ага – тонкорунные их серебром ткани шитые на весь север прославлены!
– А уж перлами как вышивают, и тиснение по ткани набьют – загляденье одно!
– И скакать всего ничего! Посылай поскорее, тиу?рр, не то тамошние невесты ни клочка для сестры твоей нам не оставят по торжищам в ходагейрде!
Все вновь расхохоталась, глядя на то, как залился багряною краской их юный вожак. Что поделать – иной раз дурная забота бывает похуже безделья, как про то поговорка твердит… Да и как ещё было воителям Айнира подколоть давно ведшего их храбреца, над которым никто не смеялся в час боя, преклоняясь перед отвагой и ратным умением младшего отпрыска Доннара Бруннэ? Только в мирное время и выйдет…

К раздосадованному Айниру подошёл скригга Дейнова дома, которого сопровождал Храттэ.
– Айнир – довольно тебе уж стараться, – с укоризною глянул на сына отец, – понятно, что ты лишь как лучше сестре сделать хочешь – но видно такая судьба, что и замуж ей выйти за лучшего из предводителей воинства Эйрэ, и на то нам сегодня и их платье к свадьбе сойдёт.
– Пусть и век как в ларе пролежавшее… – подмигнул дядя Мейнар, – зато вот как сегодня оно пригодилось! Чудо, что эта хозяйка невестин наряд сроком в век сберегла! Моей-то супруги одежды лет двадцать как клятый червец всё пожрал, как там Соль ни старалась…
– Верно, почтенные! – отодвинув ладонями полог намёта к ним выскочила уже снявшая проклёпанный кожаный панцирь и перевязь с сумкой для стрел северянка, хозяйски перехватывая из рук брата невесты тот свёрток с нарядом, и почтительно склонив голову перед новым владетелем Дейвоналарды.
– Да и два года невеста его среди а?рвейрнов пробыла, пусть и не по собственной воле – и не только их одеяние ей не чужое уже. Так что не упрямствуй, когурир, а радуйся лучше – сегодня твоя сестра будет первая из невест после окончания распри! Где и когда ещё ты таковое увидишь?
Она с укором воззрила на снова нахмурившегося сына Доннара.
– Ну хватит терзать её своей помощью, почтенный – а то и так уж она вся от счастья рыдает дождём, втроём её все мы не можем умыть!
Лучница юркнула снова за полог в намёт к ожидавшей их там и уже обряжаемой к свадьбе невесте.

– И правда, племянник, – Мейнар хлопнул вновь недовольно скривившегося Айнира по плечу, приводя того в чувства и заставив обернуться к своему дяде, – что за день? Столько событий – за год не обчесть! Рассказать бы кому – не поверят, что вместо побоища свадьба тут будет… Ну что ты всё дуешься, Айнир – словно кислого съел?
– Да не дуюсь я, дядя! – махнул тот рукой, – так… опешил наверное сам от такого…
– Ага – а с лица словно вороньих ягод хватил… – усмехнулся племяннику Хра?ттэ, – что ты словно пришибленный нынче?
– Просто сам всё не верю всему, что узрил тут сейчас. Словно сплю наяву, чтоб в такое поверить… Ущипни меня что-ли? Ай! Чего уж так сильно?! – возмутился аж подскочивший от боли сын Доннара.
– Так брехали мне, значит, что под клещами у Хёскульда ты и не пискнул, племянник? – Мейнар снова смеясь хлопнул младшего родича по плечу, – четыре уж лета таких славных дней я не видел – и на свадьбах с тех пор не бывал вот ни разу – одни горькие тризны и погребения выпали нам в эти годы. Даст Горящий, за этой другие последуют – говорят же, что всякая свадьба другую готовит. Ну дай же ты дядьке сегодня за твою сестру рог поднять хмеля на добрую долю её!
Старший родич повлёк молодого когурира за собой от намёта с невестой.
– Пойдём-ка чуток обождём, пока сестра твоя будет готова, да я расскажу тебе свежие вести из дома. Не знаешь наверное, что дочь моя Альда – жена вашего Гу?ттора – родила ему сына второго? Ты же ещё, как мне помнится, всё за подругой её в Э?икха?дде там бегал, – ухмыльнулся он хитро, хлопнув парня рукой по плечу, – за этой, за дочерью У?льве Хромого… да как её там…
– Мало ли за кем прежде бегал я, дядя… – спокойно ответил ему Айнир, – как сам малый у Альды? Здоров?
– Здоров. Весь в отца – тот ещё будет телёнок здоровый, что люлька тесна станет скоро. Горластый – весь Э?икха?дд по ночам от него спит без сна.
– Нарекли уже именем?
– А то как же…
– Так как, дядя? Чего ты в молчанку играешь?
– Эрха, – сказал парню Храттэ, похлопав племянника по плечу, – в честь вашего старого скригги, как Альда сама возжелала. Чтобы имя его среди нас и поныне продолжило жить.

Айнир вдруг вспомнил ещё что-то важное, что терзало вопросами сердце.
– Дядя Мейнар – а где сейчас Бундин? Второй год как о нём не слыхал. Может ты знаешь что про него?
Храттэ нахмурился.
– Видно слышал ты прежде – пошёл он служить вдруг в загоне у… этого… – зубы у Мейнара скрипнули.
Айнир умолк на мгновение, медля с ответом.
– Да – видал я его средь Копыта людей там на Круче. Хотел к себе в Стену призвать, но чего-то как будто сам Хвёгг мне язык повязал – что окликнуть его не решился…
– Слышал только сегодня от Эваров, что в ту клятую ночь он сбежал, зарубив там в Хатхалле с десяток уродов своих земляков. Где теперь – одни боги то знают. Может жив…
Мейнар резко запнулся.
– Всё надеюсь, что некогда он возвратится домой. Мир большой – но и там ему место найдётся, такому как Бундин – где не станут расспрашивать кто он… Лишь бы сам парень понял кто есть.
И помолчав миг с угрюмой тоскою добавил:
– Вот ведь как су?дьбы порою сплетаются… Кровопролитием порождённый, всю жизнь от такого стремясь – и такое же слепо теперь повторить самому, той же клятою мерой…

Они вдвоём неторопливо удалились отсюда, на ходу обсуждая принесённые Мейнаром многочисленные вести из Э?икха?дда и прочих срединных уделов дейвонских земель и полночных владений у Къеттиров. А возле намёта, чей полог скрывал от их взоров невесту, в ожидании тихо застыли на долгой оглобле распряженного воза сам арвеннид Эйрэ и друг его – молчаливые и сосредоточенные. Взоры их были прикованы к ткани трепещущих в ветра порывах полотняных истрёпанных стенок, однако смотрели они не на них, а куда-то поверх.
– Неужели сумел это сделать ты, Аррэйнэ? – спросил Тийре, – что на такое решился – немыслимое казалось – и удалось тебе это. Что оба с тобою мы живы, и в один день завершилась вся эта война… Тьфу ты – да ещё и сам Бурый тебе станет тестем – и их новым владетелем. Сплю я ещё, или пьян уже? Ты-то как сам?
Лев так и молчал, не ответив на этот вопрос друга детства.
– Ты сам часом от счастья не тронулся? Эй, заснул ты там что-ли?!
Аррэйнэ отозвался не сразу, безмолвно оглядывая вирующее живое море заполненной тысячами людей пустоши под синеющим своей прозрачной осенней голубизной небосводом. Он словно тот низко парящий орёл в вышине сейчас был в своих мыслях совсем далеко от намёта невесты – над всем этим полем, не изведавшим крови сражения, словно взирая на каждого – и соратников, и былых уже недругов, о чём-то сосредоточенно думая.

Выпавшая на их долю война завершилась… Здесь, в этом месте и в этот вот час – вопреки всему ходу суде?б и жестоким чая?ньям иных. Долгая и упорная, безжалостная… лишённая всяческой славы – ставшая бойней лишь ради убийства, ради мести и ненависти, засеявшая поля вместо зёрен всходами множества тысяч костей – много обильнее, чем выпало век назад предкам их. Ужели и впрямь завершилась она в этот день, когда ясное солнце так нежно ласкает их кожу своим угасающим в осень теплом? Неужели железо холодной полосчатки больше не давит на тело той тяжестью смерти, и не горячая кровь кропит брызгами им на лицо, когда не знающие пощады клыки Пламенеющего разят жизни серпами жнецов, что срезают колосья на жатве?
Неужели всё это теперь прекратилось – и жив сам он, живы те столь немногие избежавшие гибели в ней их друзья и товарищи по оружию, живы все эти чьи-то ещё не понявшие благости этого божьего дара примирения сыновья и отцы, братья и родичи из их народа… из обоих народов, к коим он воедино принадлежал словно надвое разорвавшись. Жива и она… Как ещё можно сказать, какими словами возможно всё высказать, что нагорело в душе его чёрною копотью за эти долгие годы сражений с убийствами?
Как же хотелось ему в голос высказать всё это тем, кто и доселе не принял сердцами вот этого мира, и доселе желая лишь утоления голода никогда не насытимой мести и злобы, что вела их весь час, не иссякнув и ныне – даже после знамения, дарованного свыше бессмертными жизнедавцами. Как же ему то хотелось… но он лишь молчал, изредка ощущая, ловя на себе средь толпы ликовавших воителей взоры всех тех, чьи сердца и поныне полны были гнева непримирения. Уши Льва, словно слыша их всяческий говор в этот миг в этом месте на пустоши, изредка ловили суровые, холодные, камнем летевшие эти слова в его бок говоривших с обеих сторон.
– Эх, Лев… свою славу на девку дейвонскую вмиг променял…
– А Доннар наш тоже хорош… с кем породниться решил – с этим а?рвейрнским зверем?! Небось сам он от радости, что его дом возвратил себе власть, с вражьей лапы готов мир слизать…
– А уделы все прежние наши чего – рыжим так взять и вернуть?!
– Как Аррэйнэ прежде был а?рвейрном – врагов как овец без раздумия резал; а как узнал кем он будет – в миг едва ль не в дейвона и сам перекинулся… Мир с ними – как же!
– …чего ради людей положили мы стольких – трое братьев моих под твердынями Хлидъярн легли, мужиков на два бхаилэ целых – чтобы всё мохнорылым отдать там назад?
– Не мириться с ним Доннару надо, звериной – а в землю его за своих сыновей закопать бы живого, выблю?дка!
– Божий суд кому взялись доверить – Красной Секиры отродью паршивому… Тьху!
– Забыл Лев, наверное, то, что пролитую кровь не прощают… на закон праотцов наплевал…
– Предков прах от такого позора в земле зашевелится – а он перед врагом опустил свою сталь, и бабу взамен себе взял из их племени!
– Срамота! От стыда провалиться бы им – а они тут веселье справляют со свадьбой на крови…
– А эта… Может и прежде была Её Тенью, да только чего с неё взять… Своею рукой не добила его, как могла, кровопийцу – а сама в него, зверя, и втюхалась, дура – как баба обычная!
– И таких же щенков от него народит! Тьху!
– Стольких товарищей сам потерял – и простил мохнорылым, словно и не было ничего…
– Позор-то какой! Сегодня же возвращаемся по домам – не желаю и зрить на такое бесчестье, что наш ёрл тут устроил перед всем своим родом с другими семействами!
– Эх, Аррэйнэ…

Он так и сидел на прогнувшейся шаткой оглобле, незримо ловя, на себе ощущая все эти укоризненные и порою презрительные взоры издалека – прежних врагов и своих же соратников – словно лицом ощущая в осеннюю пору невидимую иначе чем только тем липким прикосновением к коже тончайшую паутину. Сколько их было ещё – так и не внявших произошедшему здесь поутру, не примиривших свои разгорячённые яростью гнева сердца.
Но сколь бы не было много таких среди воинств обоих народов – все прочие были возрадованы, что кровавая распря наконец завершилась. Воители бесхитростно радовались миру, который своею незримой рукой лёг им тут на сердца, и который теперь дал уверовать в то, что дорога всем нынче лежит не лишь в смерть, а в далёкий их дом – многими нынче уже позабытый и стёршийся из воспоминаний за столько лет ратных выправ – влекущий теплом родных стен, голосами их близких, оставшихся ждать возвращения тех, шепча в ожидании их имена – своих сыновей и отцов, дядьёв, братьев, мужей…

Аррэйнэ отозвался не сразу, жмурясь от слепившего взор его яркого солнца – устремляясь глазами куда-то вперёд на восток к там черневшей на небокрае гололобой вершине средь мглистых отсюда зубцов Буревийного – так звавшей к себе голосами забытых им лиц и имён в его сердце.
– Я вернулся…
– Куда? – Тийре не понял слов друга, вопрошающе глядя на Аррэйнэ, чей взор замер на уходящем за небокрай далегляде лесов, укрывавших своим порыжевшим уже густым пологом кряж вырастающих взгорий.
– Я вернулся… – словно не слыша его повторил снова Лев.
– Совсем голова завертелась… Отчего ты расселся как гость на пиру?! – Тийре резко поднялся с оглобли, толчком кулака в бок подняв за собою товарища.
– Чья будет свадьба сейчас, что я за тебя всё здесь должен справлять? Ты три года водил наше воинство в бой без советов подсказчиков – так что же ты сегодня сидишь словно пьяный? Та болтунья невесту твою повела умывать и причёсывать, чтобы всё было как у людей – а ты на себя посмотри-ка! – арвеннид окинул товарища взглядом от ног до макушки, скривившись.
– Ободранный и немытый, в грязи и крови после битвы… Как думаешь так повстречать молодую жену, дурень? На такого вонючего словно тот волчий умёт и с голодухи она не позарится!
Аррэйнэ только успел лишь подумать, что Тийре вновь прав, как арвеннид с силой повлёк за собой его, едва ль не пинками подгоняя медлившего Убийцу Ёрлов к ближайшим намётам в их стане.
– Хоть бы достойно одеть тебя к празднику, а то словно сам скайт-ши из чащи явился… – не переставая, ворчал на ходу его друг, – эй, люди – тяните нам вёдра с водой! И для бритья дайте лезвие хоть от косы – не смолить же его на огне словно окорок, чтоб стал гладким как бубен! Невесту щетиной проколет насквозь!
Воители захохотали шутке арвеннида и дружно бросились выполнять повеление. Один мигом притащил деревянные вёдра с водой – не иначе поить скакунов – второй отыскал хоть какую мочалку и бритву. Отстраняя их помощь Аррэйнэ сам стянул с себя окровавленные броню со стёганкой и нательную рубаху с исподним, начав торопливо смывать с тела грязь с кислым потом и закоревшей уже бурой кровью из раны.
– Подмыться хотя б не забудь – всё же на свадьбу идёшь! – хохотнул один мечник.
– Без советчиков знает небось… – осадил его кто-то другой, подавая второе ведро.
– Ножницы дайте – оброс он теперь как овца под зиму?! – распоряжался владетель Высокого Кресла, подгоняя ему помогавших воителей, – эй, Гован – перевяжи его раны по-новой, а то Лев весь в крови! Рубаху получше нашли для него?
– Есть рубаха, владетель! – откликнулся кто-то, – у нашего тысячного имеется – но отдавать не желал!
– Верно! Всё ворчал: к жене возвратиться желаю нарядным домой, а не в ржавом железе. С трудом уговорили!
– Что ты позоришь меня – Ллуговы псы тебя жри! – возмутился Кинах Твердозубый из Донег, сам нёсший светло-зелёную рубаху с богато украшенными шитым низким воротом и нарукавьями, – не ломался я тут словно девка какая! По доброй воле всё сам отдаю – только пойдёт ли ему по плечам?
– Кому не пошло бы – того уже нет тут… – негромко промолвил сын Дэйгрэ, нахмурясь на миг – точно вспомнив о ком-то, – а на Льва всё налезет сегодня. Подошьём, если нужно! Иголку тащите!
– Прими, Аррэйнэ! – племянник старого Кледдфы подал в руки Ёрлов Убийцы развёрнутую одежду, одобрительно хлопнув того по плечу, – поведай нам хоть после пира, как это так нити богов тебя с девой из Дейнова рода путями свели? Это же надо – в ту втюхаться, кто тебя чуть не насмерть зарезала…
– Нет времени ветер гонять – невеста готова давно не иначе, а мы как на празднество Белтэ вокруг костра топчемся с этим её женихом! – погонял их всех Тийре, – отскоблите его поскорее!
– На усы хоть оставь волосьё… – безропотно попросил Аррэйнэ, терпеливо выдерживая то, как один из людей достал бритву, и взяв плошку с там взбитым пестом мыльным корнем принялся голить подбородок и шею их вершнему от щетины последних седмин завершившейся распри – пока Лев срезал длинные пряди волос первыми найденными ножницами для шевцов.
– С чего так, почтенный? Ты же раньше безусый ходил…
– Не болтай, пока бреешь, набитый ты дурень – а то ухо отрежешь ему так! – сердито одёрнул того сам владетель.
– Я же а?рвейрн… – усмехнулся вдруг Лев во весь рот, – значит пора уж усы отпустить, раз известно мне кто я.
– Так а кто же ты есть – если и мы не поймём, кто кому по родству ты? – Кинах из Донег подал Льву широкий охват в медной вязи чеканенных бляшек на коже с начищенными ножнами, помогая подпоясаться поверх праздничной шитой рубахи со множеством мелких пуговиц на запахе.
– Я Аррэйнэ из Килэйд-а-мор, сын Ллура и Коммоха, их приёмыш, – улыбнулся вдруг Аррэйнэ, отдав в руки Говану ножницы, – …и друг арвеннида. Вот кто я – и того и довольно…
– Ну и славно! – Тийре с силой сжал руку товарища. Оглядев того с ног до макушки он усмехнулся, довольный тем видом.
– Вот теперь будешь первый жених! А то тут дейвоны решат, что хоть так они верх одержали. Скажут: Конута дочь словно свет в глазах между невест всех была, а люди из Эйрэлучшего из своих ратоводцев и одеть не подумали к свадьбе достойно. Да мой дом потом шейны на десять веков наперёд засмею?т в их сказаниях!
– Достойно, говоришь? – Лев окинул себя беглым взором – хорошо ли сидят на нём нынче одежды и пояс.
– Кого дважды хвалить – то примета дурная. Что я тебе, буду врать – или баба какая, чтобы зеркало вечно таскать? На плитчатку Гована вон поглядись, как блестишь её ярче!
– Тебе верю, дружище, – мельком глянув в натёртую сталь брони Гована Аррэйнэ пястью отёр вправо-влево усы, пробуя – как они вышли, ровны ли.
– Ну всё, хватит мешкать! – вновь заторопил его арвеннид, – невеста заждалась уже!

Вернувшись опять к тому самому возу Аррэйнэ с другом опустились на прогнувшееся под их тяжестью дерево толстой оглобли. Они так и сидели, забыв про ход времени, позабыв о том множестве дел, кои сегодня немедленно требовалось срочно решить им двоим с новым ёрлом Дейвоналарды, стоявшему тут подле них вместе с сыном и многочисленною роднёй – и даже о том, для чего они здесь, чего тут выжидают.
Полог намёта внезапно прираспахнулся, и уставшие было дождаться невесты жених с его другом вскочили с оглобли, пристально глядя на приподнявшийся край серой ткани. Однако из-под него первой к солнцу проворно вынырнула лучница-северянка, уже переодетая из прежних дорожных одежд в зелёное домотканое платье, шитое редкой серебряной нитью в узорах порхающих птиц и бегущих зверей по плечам и груди. Таковы уж порода и сущность у женщины – что везде, даже прямо на поле сражения она сможет себе и другим сотворить хоть немного красы и уюта с порядком, если в дорожной суме это всё уместилось.
Северянка выплеснула за порог железную миску с водой после омовения, и поправляя рукой свои долгие косы вновь скрылась за пологом. А затем ткань опять встрепенулась, вздымаемая сразу несколькими женскими руками с обеих сторон, и на пороге намёта на свет показалась невеста.

Глядя на дочь упокойного брата Доннар Бруннэ опять вспомнил пророческие слова старого Эрхи, сказанные некогда в час предшествовавший рождению Майри – о том, что сам нрав этой девы будет столь неуёмно опасным и дерзким, и что много смертей принесёт она некогда близ себя. И никто из услышавших вещую речь уже год как ушедшего в мир иной скригги и не прозрел того, что на деле суждено было долей для дочери Конута Крепкого – верно, лишь непрозримым узлом их судеб порождённой не мужем-воителем – что духом она превзойдёт многих храбрых… и что такая непостижимая доля ей выпадет – стать во плоти тенью Той, чьё суровое грозное имя несла она.
И не было чуда, что вопреки тем невзгодным чаяньям родителей их дочь так и не стала раздором для женихов, став женой лишь тому, кого выбрала прежде сама – тому, кто был непомыслимо опасным и страшным врагом всего Дейнова рода… но кто вопреки всему сам же принёс теперь мир между ними – соединённая с ним чем-то большим, нежели только их пролитой кровью в час прежней вражды.
Подняв взор в вышину круга неба Доннар в мыслях воззвал к его первым ушедшему брату, чью тень он узрил в этот час у необозримо далёких врат Халльсверд.
«Конут…» – подумал он – «смотри же сейчас ты на свадьбу своей славной дочери. Смотри на неё – и гордись…»

Стоявший подле родителя Айнир вдруг ощутил на душе невероятное прежде спокойствие, которого не было в сердце с того троекратно злосчастного мига, как он неким наитием понял, что сестра его любит их кровного недруга… убийцу их родичей – любит самого Льва А?рвейрнов, с кем прежде сплелась её нить в землях Эйрэ. Вспоминая тот день, когда с Майри расстались они у раскрытых ворот Греннискъёльд-гейрда, Айнир понял, что с ней они сами избрали дороги, по которым сегодня пришли на вот это для всех роковое, судьбоносное поле, где завершилась та столь изменившая судьбы их долгая и жестокая распря. Её страх, горький вкус этой бойни он – единственный уцелевший сын Доннара Бурого – вкусил за отмеренный свыше срок трижды сполна, вспоминая теперь прежде услышанные им в детстве рассказы упокойного Эрхи уже с какой-то горечной тенью усталости и скорби – как некогда слышал из уст того, тогда ещё юным и глупым не понимая всего… и теперь сам познав это тою же мерой.
И эти дороги сплелись воедино и между ними двумя – прежними недругами – им, Айниром из дома Дейнблодбереар, и этим человеком, которого он прежде знал и считал своим первым врагом… и кому суждено сейчас стать мужем его сестры – тем, кто смог завершить эту войну меж их странами, между их домами – и между ними двумя.

Сам же Аррэйнэ просто смотрел на невесту, до сих пор словно не веря во всё то, что он зрил – что он видел живою её и всех тех, кто стоял сейчас рядом – товарищей и прежних противников. Всех их, кому судьба была нынче погибнуть на этом вот поле в сегодняшний день, быть сражёнными сталью неминуемого сражения между ними – как и тем, кто полёг тут в ночи. Была та судьба – но вопреки её неумолимому ходу они были живы.
Он смотрел на неё, обряженную в стародавнее, обшитое по рукавам и подолу узорчатой лентой алое а?рвейрнское платье невесты, просторное и охваченное вокруг широким плетёным поясом из скрученных шерстяных нитей со вправленными между ними и свитыми одно с одним в сетку узоров медными и серебряными кольцами – то прежде немало овец или нагулявших к зиме слоя?сала свиней отдал этим умельцам-искусникам больше века назад неведомый им отец той девицы, чтобы дочь в нём смотрелась не горше иных среди дев его селища.
И вот прошли целые десятилетия с того часа, как та другая вышла в нём замуж в год завершения Великой Распри владетелей Эйрэ с дейвонскими ёрлами; ушли из жизни целые поколения бывших тогда, чьи сердца так же храбро стучали гонимой в них кровью сурового духа детей необъятного севера – а оно так и лежало в ларе, сбережённое под пучками изгонявших жука и голодную моль едко пахнущих трав чабреца и полыни – дожидаясь времён, когда волей богов и людей в этот день примирения другая невеста наденет его.

Никому из собравшихся здесь, никому из живых не понять было всей череды роковых тех событий, несчастий и бед, крови, смерти и горечи, что свели их двоих воедино, соединяя прежде разделённые ненавистью сердца… Никому и помыслить нельзя было то, что тут знали лишь он и она – то, что было их тяжкою ношею в сердце у каждого – что прежде разъединяло сильнее, чем кого бы то ни было из людей, будучи собственной кровью их, зловещею тенью ушедших давно уже предков… То, что и свело их сегодня рука об руку, стоя друг подле друга в час собственной свадьбы. То, что заставило их примириться в себе – как переживших ужасную гибель, лишь двоим им понятную.
Никто кроме них не мог этого понять…

ГОД ЧЕТВЁРТЫЙ …СЛОВНО НАДВОЕ РАЗОРВАВШИСЬ… Нить 17
Едва лишь невеста показалась на пороге намёта, как помогавшая собирать дочерь Конута к свадьбе вместе с Гильдой и своей матерью Груной Тихой из Эваров старшая из дочерей Стиргейра подбежала к ней со сплетённым из зелёных листьев и последних полевых цветов венком для невесты, намереваясь надеть его той на чело. Однако Майри знаком протянутой ладони вдруг остановила девчушку. Другая ладонь дейвонки исчезла за плетеным поясом платья, целый век дожидавшегося того дня, когда другая невеста наденет его спустя долгие годы после завершения распри между двумя великими северными народами – и внезапно оказавшегося впору, словно пошитому на неё.
Вместе с прочими собравшимися гостями Аррэйнэ с удивлением увидал в пальцах дочери Конута высохший и потемневший венок – некогда точно такой как и тот, который намеревалась надеть на его невесту молоденькая Тордис Стиргейрсдо?ттейр. Тот венок, который сплели её пальцы в начале минувшего лета – в вечер, ставший для них там последним перед расставанием, когда наутро дейвонское воинство северных орнов обрушило огненный вихрь обстрела на спящий ка?дарнле, и возвратившаяся война разделила их снова – так надолго, и казалось что навсегда. Тот последний венок их сплетённого мирного счастья, когда они прежде забыли о том, кто они есть, кем были – два врага, принадлежавших к разделённым столь застарелою ненавистью домам.
Лев не верил глазам, что Майри смогла сохранить его целым за эти два года, пронеся подле себя точно напоминание о том времени, когда они были счастливы вместе. Как же, казалось, давно это было…
А дочерь Конута вдруг озорно улыбнулась, и со всех сил отшвырнула засохшее до черноты колючее кольцо венка прочь от себя, точно без сожаления расставаясь со столь мучительным для них прошлым – и с сияющими от счастья глазами нагнула голову, дав дочери Стиргейра Сильного надеть на себя теперь новый, топорщившийся резными листами во все стороны свадебный венок. Юная Тордис ловко и осторожно водрузила зелёный круг на распущенные золотою волною волос пряди невесты, струившиеся ей по плечам и груди, и довольная трудом своих рук отступила назад, дав самой Майри пройти от намёта вперёд к жениху, уже заждавшемуся её вместе с собравшимися гостями.

Сделав пару шагов дочерь Стерке застыла подле ожидавших там дяди и брата – лишь чьей волей она может быть отдана из своего рода в семейство того, кто теперь её брал себе в жёны. Напротив них в таком же взволнованном ожидании застыли Лев А?рвейрнов и его лучший друг, которому и выпало стать товарищем жениха на этой необычной и столь же внезапно начавшейся свадьбе.
– Почтенный Доннар – по обычаю, что есть у обоих наших народов, я должен отдать тебе нынче дары за невесту, дабы забрать из отцовского дома в свой собственный, – Аррэйнэ неловко замялся, опуская глаза и словно оглядывая себя в рубахе с чужого плеча, – но и дома того у меня ещё нет, проведшего полжизни в выправах и войнах – одно только имя осталось со мной и забытая слава всех предков. И мой кийн, чьё я имя ношу, богат лишь мастерством рук его сыновей – а в собственные наделы не вступал я ногой за час распри.
Он умолк на мгновение.
– Я не знаю даже, какой дар тебе нынче отдать за твою братову дочерь, почтенный ёрл. У меня есть лишь верный мой конь – но и тот мне так же дорог, как и давний товарищ мой Тийре. Проси ты, что я зароком могу пообещать тебе в скором грядущем отдать потом в дар за невесту.
– Ну ты уж прибедняешься, Лев! – возразил несогласный с тем Тийре, хлопая друга по плечу и выступая на шаг вперёд к Бурому, – не думай, почтенный ёрл, что Лев А?рвейрнов заберёт твою братову дочерь из отцовского дома, оставив сейчас руки тестя пустыми – уж верь моему слову ещё раз, раз ты нынче уже внял о мире.
– Не надо мне сейчас никаких даров, арвеннид, – покачал головой Доннар Бурый – и обрадованный, и необычайно взволнованный одновременно, – и моя племянница достойна того, что уже всем принёс нам сегодня жених – долгожданное примирение. Я отдам её тебе, Аррэйнэ, как жену, чтобы между нами был мир.
Он на миг умолк, пристально глядя на жениха.
– Но если ты хочешь по чести сейчас соблюсти тот обычай отцов, и всё совершить по закону, как повелели нам предки – то отдай мне как виру те два клыка Пламенеющего, что забрали в бою жизнь моих сыновей. И я не испрошу большего у Льва А?рвейрнов – ради мира меж нами…

Какое-то мгновение Аррэйнэ молча смотрел на владетеля Дейвоналарды, словно вспоминая что-то забытое, и на лицо его исподволь набежала лёгкая тень. Но затем она так же внезапно исчезла, словно сдутая резким порывом извне налетевшего ветра, когда лицо Убийцы Ёрлов вновь стало ясным. С шорохом остро отточенных граней о кожу устьев два стальных клинка выскочили из убежищ, и пальцы Аррэйнэ с лёгкостью ухватили мечи в том броске за их лезвия чуть пониже узорчатых рукоятей. Лев протянул тех Доннару, почтительно преклонив голову перед ним – старшим, чужим владыкой и ставшим отцом для неё – той, кого он теперь хотел взять себе в жёны.
– Ради мира меж нами… – сказал он, согласно кивнув, – прими их за Ллотура…
Лев подал полутораручный клинок, отнявший жизнь вершнего над Ночными Птицами, чью голову некогда сам им стял с плеч, и дарованным Трём страшным жёлудем битв водрузил потом на кол у в камень порушенных Главных ворот их пылающего ардкатраха Эйрэ.
– И за Хугиля…
Остановившая в конном бою посреди переездов Аг-Слейбхе сердце второго сына Бурого одноручная геара тоже легла в пальцы их отца.
Доннар согласно кивнул головой, и кивком подозвал к себе было притихшего младшего сына, всё время стоявшего рядом, внимательно наблюдавшего за происходящим. Айнир подошёл на шаг ближе, и скригга Дейнова рода передал ему скрещенные мечи, отстранив острия в бок от сына – дурным знаком считалось направлять их на живого человека кроме как в битве. И Доннар, свято чтивший былые обычаи и приметы, боялся даже таким дурным знаком разгневать богов, чья суровая воля уже отняла у него двоих старших потомков этой сталью двух вечноголодных клинков в его пальцах.
Айнир осторожно перехватил оружие из рук отца и обернул оба лезвия краем плаща, расстегнув на плече застёжку и завернув шерстяным пологом отточенные к бою грани железных убийц своих братьев. Подозвав к себе кивком головы Сверру он передал помощнику свёрток с вирой Аррэйнэ и вновь встал подле родителя.
– Айнир, – ёрл повернулся к сыну, негромко обращаясь к нему, чтобы слова скригги слышали только стоявшие около них сам Лев А?рвейрнов и дочь его брата.
– Я знаю, что ты, верно, до сих пор в сердце не можешь принять всего этого, что произошло… Но не иначе сам Всеотец своей волей привёл нас сюда – и дал нам мир. Нет больше места отмщению. И раз пришло время говорить – я хочу, чтобы ты, Айнир, сам отдал сестру тому, кого прежде почитал первым нашим… – Доннар умолк на миг, глядя сыну в глаза.
– …и первым своим врагом – чтобы ты это сделал ради мира меж нами.
Молчавший Айнир на миг отвернул взор от лица родителя и поймал взгляд Льва А?рвейрнов – так же внимательно и твёрдо смотревшего на предводителя Железной Стены.

Лишь они могли зрить, как же много того, что не обычными словами возможно тут передать, промелькнуло в их взорах – словно стакну?вшихся, оценивавших друг друга и взвешивавших, яростных и спокойных одновременно – в которых были и та первая стычка средь топких лугов вдоль петлявого русла Болотины, и множество ратных полей этой распри, чей обжигающий ветер из бездны они сами потом раздували, ведя свои воинства друг против друга, оба будучи на острии той прошедшей войны – неустанно и непримиримо. Была кровная месть и холодная ненависть, упорство и ярость… Наконец была сама стоявшая подле них Майри Конутсдо?ттейр – сестра одному, и другому любимая женщина…
И лишь краткий миг длился этот их взор друг на друга, не замеченный и не понятый никем более кроме них двоих – и их глаза снова стали спокойными, в которых словно от признания равенства друг перед другом исчезла та прежде незримая твердь, что отделяла сына Доннара и потомка Рёйрэ один от другого.
Айнир согласно кивнул головой, и подойдя к сестре взял её ладонь в руку. Повернувшись к стоявшим напротив арвенниду Тийре и Убийце Ёрлов он сделал несколько шагов, ведя Майри за собой. Остановившись перед Аррэйнэ сын Доннара ещё раз внимательно встретился взглядами с тем, и затем положил в его протянутую пятерню ладонь сестры, отпустив пальцы женщины и отступив на шаг назад. Пальцы Аррэйнэ крепко сжали ладонь своей невесты, и он притянул её на шаг ближе к себе.

Вокруг них столпились собравшиеся подле молодых многочисленные родичи и товарищи – Доннар с сыном и прочей роднёй орна Дейна, Мейнар Храттэ с людьми дома Къеттиров, все вышние когуриры дейвонского воинства, подле которых боченясь около невесты жалась оробевшая отчего-то и раз-пораз утиравшая слёзы лучница-северянка. Со стороны жениха были его друг-владетель с фейнагами многих домов, толкавшиеся впереди всех родичи Аррэйнэ из кийна Килэйд во главе с почтенным Аилдэ Тир-ар-Бреатху и молодым Аравном Файдэ – к концу войны ставшим первым из сотников в тысяче Льва.
– Так а как их женить будем, арвеннид – по какому обычаю? – спросил у Неамхейглаха Бруннэ, озадаченно почесав себе за ухом.
– Думаю, ёрл, что раз боги явили нам мир – то и женить их, наверное, стоит и по обоих народов обычаям. Пусть Бреннанди и Каитеамн-а-гвайэлл оба одарят их милостью в этот день счастья.
– Хорошо сказано, владетель! – улыбнулся новый ёрл, – зовите вашего дэирви?ддэ – а от дейвонов я сам буду вести обряд, прося милость Горящего.
– Хорошо, – согласно кивнул а?рвеннид Эйрэ.

Когда к молодым с а?рвейрнской стороны вышел сопровождавший воинство арвеннида седоусый старик-дэирви?ддэ, одетый поверх дорожных одежд в просторный белый балахон с откинутым наголовником и венком-кольцом из зелёных дубовых ветвей вокруг шеи, Доннар дал знак немного погодить с обрядом и негромко обратился к жениху.
– Поклянёшься ли ты, Аррэйнэ – мне, заменившему твоей невесте родного отца – что сбережёшь её как собственные глаза до последнего часа, пока живы вы будете – потому как никого больше нет у неё из родни; и теперь кроме тебя никого уже больше не будет. Поклянись – чтобы не было мне позора перед павшим братом у сияющих врат Халльсверд, что в дурные руки его последнюю кровь я отдал неразумно…
– Поклянусь именами Троих, что лишь по сердцу возьму себе в жёны, и как собственное сердце беречь буду, – так же негромко ответил ему Аррэйнэ, – не беспокойся, владетельный – Майри мне больше, чем просто жена будет с этого дня – чего иным не постичь того просто, что нас воедино связало сердцами, какую цену за это мы с ней уплатили.
– А ты – братова дочь, Майри Конутсдоттейр? – скригга воззрил на племянницу.
Майри согласно кивнула увенчанной зелёным венком головой, и листья с переплетенными промеж ними цветами негромко зашелестели в тишине молчания тысяч собравшихся подле них.
– Тогда и начать можно, – сказал Бурый обрадованно.

В то время как старый дэирви?ддэ Диармадд и сам скригга Дейнблодбереар по-очереди обращались в речах к жизнедавцам обоих народов, прося у них милости и заступничества для жениха и невесты, чтобы дары тех не обминули ни дочерь Конута, ни приёмного сына Ллура и Коммоха на той их дороге, покоторой отныне им суждено будет шествовать поручь – все прочие собравшиеся вокруг молодых и их родичей гости внимательно и почтительно молчали, слушая говоривших и их мольбы с воззваниями. Младший сын Доннара тоже стоял среди всех, взволнованно и обрадованно глядя на сиявшую счастьем сестру – и потому не сразу расслышал чьи-то всхлипы по левую руку подле себя.
Полюбопытствовав, кто там пускает слезу в такой радостный час, он повернул голову и с недовольством опять тут узрел эту сестрину подругу, что стояла совсем рядом подле него и всхлипывая утирала краешком рукава катившиеся из глаз частые слёзы, хлюпая носом, распухшим от влаги и красным.
– Чего же ты голосишь, трещотка? – спросил у той Айнир, полуобернувшись к ней насмешливым взглядом, – сама ведь сказала, что радоваться нужно сегодня, раз моя сестра стала первая из невест. А ты воду пустила как треснувший жбан.
– Я и радуюсь… – та всё никак не могла унять слёзы, всхлипывая и торопливо утираясь краем ладони, – не ты же как раз сейчас замуж выходишь, почтенный. Где уж тебе то понять, дураку…
– Ну уж так, раз не девкой родился… – пожал плечами младший сын Доннара, поморщившись от её очередной колкости и вполоборота наблюдая за свадебным обрядом сестры.
– Оно по кому-то и видно – не одной уж дурёхе ты прежде голову окрутил… – фыркнула та, уняв наконец катившиеся из очей слёзы и резко отерев ладонью лицо.
– А ты видно считала, трещотка? – вновь полуобернувшийся к лучнице Айнир в кой уже раз за день удивился её наглости. Ну точь-в-точь жена его старого родича Хеннира – прицепилась и пилит как будто пила сухой комель, и дерзить не стесняется – будто не вершний всех Ярнвегг из Дейнова рода он сам, а сын свинопаса какой из краёв, где медведи под окнами гадят.
– А ты видно глупых считая вокруг сам, почтенный – всё себя забываешь обчесть… – съязвила та дерзко в ответ.
– Да нахальства в тебе на три воза отмерено, вижу… Не из Ёрваров ты таковая трескучая будешь?
– А их девы тебя покусали наверное? – со смешком уколола его лучница.
– Вот же… Откуда моя сестра такую подругу себе нашла, что язык у неё как точило? Клещами его зажать что ли? У меня тут в обозе на кузне походной имеются… – хмыкнул он твёрдо, показывая, что лучница эта совсем зарвалась.
– Меня муж упокойный всё тоже стращал… – ответила та насмешливо, словно и не испугавшись ничуть его дерзкой угрозы, – …так зубами в ночи зажать пробовал – и то у него там не вышло.
– Зубами, значицца… – Айнир аж хрюкнул от смеха, но быстро пришёл в себя, прикусив язык, и сердито одёрнул трещотку ту за руку, схватив за ладонь и как следует стиснув – правда без злобы, вполсилы.
– А ну тише… Совсем уж зарвалась ты, помело… на свадьбе ведь мы! – и не удержавшись воззрил на неё так сурово, что эта сестрина подруга вмиг проглотила свой острый на слово язык, оторопело глядя на сына Бурого.
– Хватит тебе уже глупость молоть в три корыта, трещотка, молчи уж… Стыдно ведь – свадьба же, люди всё слышат, что мы тут несём… – оглядываясь вокруг добавил он уже спокойно и чуть тише, вновь повернувшись взглядом к сестре и её мужу – устыдившись, что сам ведь ту речь с этой дурой завёл, неучтивостью меряясь. Спорить с бабой решил – вот дурак!
Лишь рука его, прежде долгих четыре года не выпускавшая из ладони черен меча, всё ещё какое-то время продолжала стискивать женские пальцы, словно забыв их тут выпустить.

Когда все слова к жизнедавцам и собравшимся здесь на свадьбу родным молодых и гостям были завершены, старый дэирви?ддэ Диа?рмадд обратился к родителю Майри, перейдя на дейвонскую речь.
– А теперь ты – кто отцом стал ей вместо родного, почившего – отдай свою дочерь тому, кто отныне хранить её будет как тень подле сердца.
Доннар понимающе кивнул и обратился к так и застывшей неподалёку Гильде, которая уже перестала глотать слёзы и с радостью смотрела на всё происходившее:
– Дай мне нож, чтобы руки их соединить. Пусть кровь с кровью смешаются, и отныне течь будут едино, как должно.
Лучница словно пришла в себя и стала торопливо выискивать по привычке на поясе лезвие, годное для обряда соединения рук молодых – укоряя себя, что совсем позабыла о том, собирая невесту. Однако чья-то рука вдруг сама протянула ей на перевязанной побуревшей тряпицей ладони короткий узорчатый нож, словно пойманная рыбёшка блеснувший своим серебром под лучами осеннего солнца.
Аррэйнэ молча протянул северянке то лезвие, которым однажды уже сведены были роком их с Майри земные пути – так далеко от сих мест, и так много лет прежде в одну ужасающе тёмную ночь у горы, когда смерть своей дланью едва не разняла, не разлучила их этим отточенно-острым железом навеки. Гильда осторожно приняла поданное Львом А?рвейрнов остриё и взволнованно протянула его в ожидавшую руку Доннара Бурого.
– И пояс невесты подай мне – чтобы и по обычаю мужа моя братова дочь была отдана в жёны ему, – добавил скригга орна Дейна.
Старый дэирви?ддэ понимающе улыбнулся, кивнув седой головой.
– Пусть окрутят им руки.

Гильда тихонько подошла к стоявшей около жениха Майри и медленно развязала окрутивший её одежды тканый вышитый пояс, прикрытый сверху широким плетёным охватом невесты а?рвейрнского свадебного наряда. Сложив его концы вдвое она так и застыла в почтительном ожидании, пока почтенный Доннар отёр лезвие о чистую тряпицу и попросил молодых протянуть ему руки.
Аррэйнэ безмолвно протянул ёрлу свою искалеченную левую ладонь. Следом за ним Майри подала руку дяде, взволнованно закусив губу в ожидании.
Доннар осторожно провёл острым лезвием по внутренней стороне их соединённых рядом ребро к ребру ладоней, глядя, как тонкою ниткою выступила под холодною сталью там алая кровь – последняя пролитая здесь в этот день на истоптанном поле так и не случившейся битвы. Затем он взял из рук молчавшей Гильды невестин пояс, и когда ладонь Аррэйнэ стиснула пальцы жены, скригга Дейнова дома стал осторожно обкручивать их воедино сжатые кисти концом шитого алыми и чёрными нитями узоров льняного пояса до самого локтя – как это было принято в час свадьбы у народа Эйрэ.

Когда руки её дяди всё ещё осторожно окручивали моток за мотком их ладони, Аррэйнэ поднял взор на свою уже отныне жену, и с внезапно охватившим его спокойствием заметил её радостную улыбку в уголках отчего-то заслезившихся от волнения глаз. И в этом оторопелом и всепроницающем их двоих взоре собравшихся тысяч гостей им не было слышно в общем поднявшемся гомоне множества голосов всех тех поздравлений молодым.

ГОД ЧЕТВЁРТЫЙ …СЛОВНО НАДВОЕ РАЗОРВАВШИСЬ… Нить 18
– Куда ты теперь, Лев? – спросил у товарища Тийре, пока служка опять наполнял его рог терпко пахшей горячею медовухой из жбана, а прочие собравшиеся за столом гости – уже забывшие о тех, кого славили и поздравляли на этой необычной, первой с окончания кровавой войны свадьбе – вели шумные беседы и разговоры между собой про уделы и тверди, детей и супруг, скакунов и оружие, урожаи и подати, псов и охоту – топчась вокруг составленных одна к одной наспех собранных лавок из досок и пней, и впритык скаченных дышло до дышла возов среди голого поля.
Аррэйнэ ответил не сразу, словно и не расслышал вопроса товарища.
Он так и сидел, всё ещё будто не верящий в то, что произошло поутру с ними всеми на этом роковом поле, окружённом курганами павших в Великую Распрю их предков, в чьи зеленевшие колким ковром диких трав холмы тысяч могил могли лечь до заката и их погребённые кости – тысяч собравшихся здесь как враги людей воинств обоих народов, всех их: Доннара, Айнира, Тийре, его и её… всех их – если бы не произошедшее… то, что он сделал себе вопреки, вопреки всему ходу событий; давший им всем не победу, идущую рука об руку с неминуемым поражением, а ненадёжный и хрупкий, но всё же стократ лучший тем за кровопролитие мир.

Он повернул голову, глядя вбок от себя, где Майри, уставшая и обессилевшая от всех обрушившихся на них событий последнего дня уже смежила тихо глаза, уронив голову в зелёном венке на плечо мужу – незаметно уснув посреди их свадебного пира на поле последнего сражения этой распри, где война завершилась.
– Домой… – кратко ответил он другу.
– Да хоть сегодня же! – Неамхейглах поднял ввысь рог с хмелем, привечая слова его друга, – только дай догуляем – и по коням! Аг-Слейбхе встречать тебя будет всеми воротами нараспашку!
Аррэйнэ несогласно мотнул головой.
В их разговор вмешался сидевший напротив молодых Доннар Бурый.
– Быть может ты время найдёшь посетить дом жены твоей вместе с ней разом? Теперь дом Несущих Кровь Дейна хозяином будет не только в Вестрэвейнтрифъя?ллерн, но и сам Высокий Чертог распахнёт перед тобой свои двери.
Ёрл смущённо кашлянул в кулак.
– Да… ходагейрд и доселе памятует имя Убийцы Ёрлов и Ужаса Винги… – Бурый словно с укором взглянул в так и не дрогнувшие глаза Льва, – как тогда ты в его догорающие ворота в ночи? постучался копьём с головой ёрла Къёхвара. Но теперь ты мой зять – и я думаю, многие склонят голову не перед Аррэйнэ, но перед Рёрином из дома Рёйрэ – тем, чьим предком был некогда и сам Дейн – и принесшим нам всем долгожданный столь мир.
Аррэйнэ опять покрутил головой в несогласии.
– Так куда же ты собрался? – Тийре удивлённо поднял взор на товарища.
– Домой, – коротко ответил Аррэйнэ, едва кивнув вдаль, где на небокрае за зубчатой кромкой лесов среди гористых кряжей виднелась вершина далёкой горы. Словно дремлющий зверь положив свою грузную голову на обе передние лапы и вытянувшись всем телом, исполинский утёс спал средь мрачных еловых лесов, бессчётные тысячи лет лёжа тут среди круч, возвышаясь над диким простором своей необъятной громадой из бурого камня.

Там, у её подножий когда-то стоял возведённый руками пришедших из Урхейминорда с самим Дейном людей их прадревний чертог, где рождались, жили и уходили в сияющие врата Халльсверд его позабытые предки – поколения тех, кто там некогда был до него. Там, где теперь только пустошь и смерть в своём мёртвом безмолвии зрят восходящее солнце; где ветры давно разнесли все те пепел и прах от тут некогда живших – его орна, сыном которого он появился на свет – кого он когда-то лишился вместе с самой даже памятью о них… и к кому возвращался теперь, сдержав данное некогда обещание – но уже не один. Она так и спала у него на плече, не открывая глаз – уставшая и беззащитная – его жена, его тень, его Майри.
Предки, чьи души столь долго не знали за них воздаяния – не гневайтесь на вашего последнего сына, будто пролитая кровь им осталась забытой. Нет, он не забыл ваши те голоса, доселе стоявшие у него жутким эхом в ушах – крики страшной погибели в пламени – но не стал воздавать тем путём, как вёл руку его Пламенеющий Ликом все долгие годы войны, алча лишь только мести и сокрушая врагов без пощады и милости.
Нет, он пусть и иначе, но взял причитающееся. Взял её – обоюдную их, рока против проросшую через кровь с гаром любовь – которая оказалась сильнее испепелявшей его сердце ненависти, сильнее безжалостного, неумолимого и уконованного мщения смертью за смерть… И которая продолжит их прерванный род, проткёт сквозь века ту незримую, связующую их нить жизни, сплетя воедино разорванные некогда чужой гибельной злобой в полотнище поколений минувшее и грядущее, заменит вас тут на земле средь живых, как и до?лжно – сейчас, в настоящем. Так, как казалось бы было немыслимо, невозможно… но так есть. И так будет.

– Успеем мы побывать и в твоей родовой тверди на Круче, почтенный ёрл Доннар – и к горе мы вернуться успеем ещё с тобой, Тийре. Потом. А пока я хочу возвратиться туда, где родился когда-то. Так нужно…
– Места там ведь дикие, небезопасно одним, – обратился к ним Айнир, отложив свой осушенный рог на стол подле себя, – быть может хоть проводить вас до Буревийного кряжа позволишь, раз уж наверняка пару десятков людей с собой брать ты откажешься?
– Им ли бояться, племянник – самим Ёрлов Убийце и Тени Её? – с усмешкой сказал дядя Мейнар, держа в руках отрезанный прямо от туши с вертела здоровенный, дымящийся паром прожаренный в мёде с вином свиной окорок.
– И в такую дорогу одним им сподручнее будет… – подмигнул он недогадливому племяннику, неприметно пнув парня носком сапога по ноге под столом – чтобы Айнир сейчас веселился и пил на их свадьбе, забыв обо всех своих трижды благих намерениях для сестры, перед которой он до сих пор всё считал виноватым себя.
– А потом ждём с гостями – тут и там, куда вы решите сначала отправиться, – добавил Тийре, – всё одно нам с почтенным Доннаром не до вас сейчас будет – с этим миром бы разобраться.
– Опять писанина проклятая… – бормотнул он тоскливо, представляя те сшитые свитки и скрутки бесчисленных писем и договоров с витыми перевязями и тиснёными в воске печатями – и махнув рукой опустошил до дна полный кубок, подав знак тут сидевшему подле со жбаном в обнимку и захмелевшему уже служке немедля налить ещё раз – и до самых краёв.
– Горько! – вскочил арвеннид на ноги, – за тебя Лев! Чтобы спалось тебе мягче теперь, чем прежде полжизни в выправах на голой земле лишь с седлом и клинками в обнимку!
– Горько! – захохотав от шутки Неамхейглаха дружно заорали вторя ему и все прочие гости, вздымая полные пива, вина и мёда питные рога с кубками.
– Горько! – отозвался Доннар Бурый, вскакивая со своего почётного места.
– Горько! – горланил и Айнир, внявший совету видавшего жизни всего дяди Мейнара и стучавший опустошенным рогом по доскам стола.
– Горько!
– Горько!!!
Аррэйнэ в который раз за пир поднялся на ноги, пробудив этим резким подъёмом дремавшую на его плече Майри. Она раскрыла глаза и встрепенулась от неожиданности, когда руки мужа подхватили её и поставили на ноги, а вслед за этим под шумные напутствия гостей Лев обнял жену, притягивая её голову к своему лицу.

Свадебный пир этот, впрочем, был не столь уж и долог. Солнце едва перевалило за полдень, стремясь своим кругом к закату, как кружившийся в выси над просторами пустоши хищный орёл лениво высматривал расстелившиеся под крыльями гордого владыки небес пределы бескрайнего севера, уже укрытые раннею желтизной наступившей тут осени. Неподвластные жарким лучам глаза птицы увидели, как сошедшиеся тут поутру две людские стены, переплетённые и слившиеся на это время в одну, вновь стали опять расходиться по прежние стороны поля –после себя покидая тут вытоптанную до грязи раздёртую зелень приломленных трав, серый пепел от рдеющих искрами прежнего пламени тухших кострищ, обломкиот кольев намётов и прежних копейных снопов. Со скрипом тяжёлых колёсных возов с перекатами к подзакатной и подвосходной сторонам разъезжались оба огромных воинства, снимаясь с этого истоптанного тысячами ног места в дальний путь к их домам, в родные края прочь от залитых кровью Помежий. Сверкала сталь вечно голодных, но уже вновь застывших на плечах их копейщиков острых отточенных жал; дерево прочных щитов в лучах солнца блистало горящими пятнами в битвах истёртых посеченных шишаков и обивки. Фыркали кони, неспешно бредя под уздою хозяев.
Война завершилась. Предрешённое и содеянное прежде руками людей нынче было пресечено, разорвав тот заплетенный некогда клок, вновь замкнув тот тяжёлый и не по меркам людским непостижимый им круг времён, чья поступь определила жизнь и смерть многих из них, проложив тропы судеб и долю их жребиев.
Война завершилась. Тяжёлый и непростой, хрупкий и недостаточный многим семействам своими плодами, и быть может недолгий тот мир был ещё впереди. А пока утомлённые воинства возвращались домой. Война завершилась.

Два человека стояли возле осёдланных скакунов, также готовясь в выправу к востоку – впрочем, не по пути с уходящим туда уже воинством Эйрэ к ближайшим удерживаемым ими кадарнле. Огромный пепельно-серый жеребец спокойно стоял под седлом, стрижа ушами и фыркая, взмахами хвоста отгоняя облепивших бока и досаждавших укусами мух и слепней, в то время как непоседливая рыжая кобылица то и дело скакала на месте, не зная покоя и норовя сорвать удерживавшие её поводья с кола-коновязи. Завидев нетерпение Огненной дочерь Конута подбежала к животному, и ласково теребя её гриву на холке что-то шепнула той на ухо, успокаивая разыгравшееся животное, а затем подала кусок хлеба. Обрадованная полученным лакомством кобылица мигом смахнула его губами с ладони хозяйки, тряся головой и довольно пофыркивая.
Мимо них сновали и торопливо собирали намёты с разложенными прежде возами десятки и сотни людей – воителей обоих воинств – собиравшихся возвращаться назад к своим далёким и уже позабытым за долгие годы раздора домам. Скрипели окованные колёса, чуялся горький дым тухших кострищ, бренчало железо брони, трепетали по ветру в его рвущих с запада свежим порывом невидимых прядях стяги и полотнища многих семейств двух народов.
Аррэйнэ хоть и готов был пуститься в дорогу как можно скорее, чтобы до ночи успеть им добраться верхом через пустошь и тянувшимся дальше лесам до их цели – но и он желал всё же ещё раз проститься тут с теми, кто был ему дорог и памятен… и с теми, с кем непознанной нитью свела на распутьях минувших годов эта распря. И потому он терпеливо стоял ожидая, замерев подле, прощавшейся с дядей жены.
Когда Доннар Бурый в последний раз обнял племянницу и простившись с ней сел на поданного ему осёдланного скакуна, чтобы повести возвращавшиеся загоны дейвонов с союзниками дальше на запад, к ним двоим подошёл следом арвеннид Эйрэ, желая попрощаться с молодыми перед тем, как он также поведёт своё воинство, следуя кружным южным путём через занятые прежде а?рвейрнами земли Помежий назад в уделы Айтэ-криоханни далее в Эйрэ – не с победой, но с миром, завершившим эту долгую четырёхлетнюю распрю. Он подмигнул Аррэйнэ, давая понять тому, что и без лишних слов сердце потомка Медвежьей Рубахи радуется за своего друга детства – и обратился к супруге Льва Арвейрнов.
– Вот ведь как всё обернулось… – усмехнулся сын Дэйгрэ, глядя на сияющее улыбкою счастья лицо дочери Конута, стоявшей подле мужа, – в ту ночь решил уже было, что не быть тебе тут средь живых, Тивеле, – и при упоминании того имени, под коим её прежде помнили во дворце у горы, Майри сама не смогла удержать вновь усмешку.
– А ты сейчас светишься так, словно сама солнцем стала, – он на миг чуть пристальнее глянул на Майри, глаза чьи и впрямь словно лучились – радостью, счастьем, надеждой.
– Добра тебе с мужем и счастья – чтобы не обминало оно вас на вашем пути стороной, – бесхитростно пожелал ей владетель Эйрэ.
Майри согласно кивнула, взволнованно сжимая в пальцах перевязанную ладонь Аррэйнэ.
– И чтобы не вспоминала меня дурным словом, – Тийре как-то неловко сжал правую руку, невзначай пошевелив пальцами, словно не желая припоминать ту ужасную ночь в залитых кровью девичьих покоях дворца – ту их кровавую стычку и нож в руках дочери Конута.
– Как я тогда тебя… по лицу прямо – а ты всё равно Гванвейл будешь прекраснее, словно и не было ничего, что по доле тебе тогда выпало…
– И ты прости, арвеннид, что и я ведь не голой рукой столько ран тебе там подарила… – Майри смахнула набежавшую ей на край глаза слезу, и не удержавшись прильнула к товарищу Льва, крепко обняв, – что дочь Конута столько крови? в твоём доме пролила, вам обоим лишь смерти желая тогда.
– Что было – то было… Прямых дорог вам свей милость Каэ?йдринн! Жду вас двоих у горы – и надеюсь, что вскоре. Может кому-нибудь там твой привет передать смогу сам – если есть таковые средь а?рвейрнов, кого ты добром до сих пор вспоминаешь?
– Отчего нет? Как увидишь там Гвервил из Гулгадд, – улыбнулась дочь Конута, – кланяйся ей от меня. Пусть знает, что Ти?веле не забыла её доброты, и скоро сама поблагодарит от всего сердца, если та до сих порпоры обитает в ардкатрахе.
Тийре на миг нахмурился, и его лоб прорезала глубокая складка морщины.
– Вот ведь бывает как… Всех твоих соседок из девичьих я тогда друзьям в жёны отдал… Так твоя Гвервил Каллиаху досталась. Однажды его во дворце в ту зиму увидала, как Молот ко мне заявился с делами – глазищи свои в него вперила, и так и сказала подругам: «моим этот столб будет, даже не зарьтесь!» А мне вот теперь ей о муже иную весть надо везти…
Он умолк, заметив как на мгновение померк тот яркий блеск глаз жены Аррэйнэ, и рука её неприметно, крепко сжала ладонь того, словно не желая его отпускать от себя.
– Не волнуйся, и твои слова ей передам – хоть какое к тому утешение будет для Гвервил, – Тийре вдруг усмехнулся в усы, – она же весной принесла Молоту сразу двоих малых – мальчика с девочкой. Так что ей сейчас не до тоски, и память о нём вот какая осталась – оба те ещё крикуны, все в него здоровые и горластые, как от Этайн гонцы мне рассказывали.
Майри смахнула слезу с лица – то ли от горькой полыни той новости, то ли наоборот от радости за Гвервил, с которой её некогда свела там судьба у горы, сделав подругами – и вспоминая те данные им двоим предсказания старой феахэ в ту тёмную зимнюю ночь перед празднеством Самайнэ.
– А как нарекла она их?
– Мальца – Мабон, а девочку… – Тийре вновь усмехнулся, пристально глядя на женщину, – …раз родилась в великое празднество, то и имя дано ей в честь той, что хранить её будет – Маайрин.
Дочерь Конута не нашлась что сказать. Она вдруг притихла, точно вспомнив вдруг что-то столь памятное ей самой, как узрил по глазам её арвеннид Эйрэ, стоявший напротив дейвонки. Та припомнила вдруг тем саму себя, малую и одинокую – лишившуюся сперва павшего от предательства смертью отца, а затем скоро умершую с тоски мать – и внезапно удивилась тому подобию между ними двумя, чья жизнь вдруг легла на беспощадный и неодолимый ничем круг времён – себя самой с тою, рождённой в свет дочерью иных родителей в другой час в ином месте, чьим отцом был такой же отважный и добродушно-простой, не по обычным людским меркам сильный воитель. Той, чьим именем тоже даровано было великое имя Праматери, хранящей свою дочь и незримо идущей подле неё, оберегая.
И дочери Конута самой захотелось скорее подержать на руках ту, которая пришла в мир под солнцем за ней – чтобы вместе с её матерью, которую Майри должна поддержать и утешить, разом с ней оберечь от тех горестей, которые выпали некогда ей самой, столько раз до незримой и неслышимой прочими смертными боли искровавив её одинокое сердце.
– Тогда передай Гвервил, владетель, что я возвращусь до горы много раньше, – ответила Майри, – и сама всё скажу ей.
Она склонила на прощание голову перед ним – арвеннидом той земли, в коей ей отныне суждено было жить.
– Передам, – Тийре повернулся к товарищу и протянул ему руку.
– Добрых дорог тебе, Лев. Возвращайся скорее – теперь ты Отец Воинства Эйрэ, не забывай уж. А то где мне ещё найти такого ратоводца вместо старого Борны?
– Я вернусь, – Аррэйнэ похлопал товарища по плечу, когда они по-мужски крепко обнялись на расставание.

Спустя какое-то время из толпы всё более редеющего и уходившего к западу дейвонского воинства показалась и торопливо подбежала к ним уже вновь одетая по-дорожному Гильда. Попрощавшись почтительным кивком головы со Львом А?рвейрнов, северянка повисла на шее подруги.
– Счастья тебе! – шепнула она на ухо Майри, нежданно пуская слезу и утирая её рукавом, – и Гильду-лучницу не забывай, раз в чужих краях скоро осядешь гнездо вить.
– Не забуду! И ты меня помни! – Майри прижалась лбом ко лбу подруги, сама еле удержавшись от слёз. Ну что же поделать, если во все времена у всех женщин даже и в радости глаза будут мокры…
– Куда ты сама теперь, Гильда?
– Домой к Каменным Воротам, – взволнованно вздохнула лучница, – третий уж год как родного угла не видала, наверное родичи мёртвой давно там считают… Пристроюсь с кем из земляков-северян возвращаться с возами – так и до Ульфру?нны доберусь к Долгой Ночи, чтобы богов на празднестве щедро отблагодарить. Жить снова хочется, в мире.
Она умолкла на миг, уныло вздохнув.
– Если родитель не будет срамить перед всеми, что без супруга по че?сти Хвёгг знает где была средь воинства, может замуж возьмёт кто опять… – пожала северянка плечами.
Дочь Конута вдруг усмехнулась, заслышав слова подруги.
– Заметила хоть, как на тебя он смотрел? – шепнула ей на ухо Майри, не говоря ничьих больше имён.
– На Аскиля моего он похож… – вздохнула вдруг Гильда, – я как взглянула тогда поутру у намёта – чуть не онемела сама… словно он это вновь. Только муж мой был слишком уж мягкий, даром что северянин – слово мне поперёк всё боялся порою сказать. А брат твой породы иной – одним взглядом заткнуть может сам. Хотя по глазам добр и прям он, как вижу – если по доброму с ним…
– Такой он уж есть – стал таким, сверху жёстким – но сердцем он прежний. Ну а тебе-то понравился хоть он?
Гильда так и не ответила, лишь смутившись с лица докрасна.
– Нет его тут… Мне-то хоть можешь сказать?
– Ай, да с чего ему вдруг и вдова языкастая далась? – лучница сникла вдруг, – мало ли ему девок будет из орна какого получше? Всё ж твой брат крови Дейна, а у меня в роду почти одни овцепасы да свинари – да и сама я порой дура дурой.
– Будто я та порою умнее бываю… Я же видала, как он там смотрел на тебя.
– Показалось тебе то от счастья… Может быть и смотрел, но как будто видал там иную, не меня точно уж, – северянка вздохнула, – разные будут нам судьбы… Сплюнь, подруга, не надо его ко мне сватать – забудь это лучше!
Лучница вдруг заторопилась в дорогу, торопливо прощаясь с дочерью Конута.
– Пойду-ка я лучше домой собираться, с земляками из Рагни пристроюсь в дорогу в обозе каком – а то не знаю что делать, как твоего брата здесь вижу: убегать от него что ль подальше, или само?й ему первой на шею повеситься…
Она озирнулась на Льва А?рвейрнов, всё так же стоявшего неподалёку, но не торопившего их – дав женщинам время наговориться.
– Ну всё, бывай! – Гильда кивнула на прощание головой, закинув упавшие с плеч светлые косы назад за спину, и торопливо поспешила собираться в обратный путь.

Однако не сделав и шага в ту сторону, северянка вдруг повернулась обратно, обняв дочерь Конута за плечи и хитро прищурившись.
– Ох и безголовая всё же ты, Майри, словно впрямь повитуха тебя уронила… Рассудка ты верно лишилась, что в такой час как коза прыткая носишься – не на воз, да сидеть тебе ровно, а верхом вечно лезла бездумно в седло!
Лучница смолкла на миг, осуждающе глянув племяннице Бурого прямо в глаза.
– А как я увидала вчера, что ты с людьми Херуда в сшибку полезла на смерть – думала, сердце мне станет… что обе жизни тебе потерять захотелось. Или я дура такая, чтобы прежде уже не заметить?
Она легонько коснулась обеими ладонями укрытого одеждами живота подруги.
– Стиргейра жена тоже, наверное, не слепая, чтоб поутру не увидеть в намёте, как тебя в поясе разнесло… Косы мне осмоли, если ещё не рассказала супругу, что невеста была-то с подарком!
И с хитрым укором во взоре добавила:
– Значит, летом тогда тебе под сердце прибыло, как дядя за Скъервира замуж едва не отдал – и его в вашем стане увидела? Видно не только лишь речи водила в лесу с ним ты, Майри – как мне тут недавно твердила…
– Так уж вышло тогда… Видно боги так дали, – дочерь Конута вспыхнула вся рдяной краской с лица, точно за руку пойманная.
– Ох, подруга – убели?шь ты и впрямь дяде волосы таковыми вестями да сплетнями, что прозовут его в ёрлах не Бурым уже, а Седым, – с усмешкою укоризненно вздохнула лучница.
– Молчи уж хоть ты тут, сорока… – шепнула дочь Конута умоляюще, озираясь по сторонам – не слышит ли кто их слова, – и так весь позор мне отныне нести, как иные пред дядей срамить меня будут – что я как та кошка приплода в свой дом принести собралась нагулявши, стаи?ла…
– Дура ты – радоваться надо теперь, что понесла от любимого, а ты слёзы ручьём льёшь! – укорила её Гильда, во второй раз обнимая подругу в прощание.
– Я и радуюсь… – дочь Конута отёрла лицо рукавом верховницы, всхлипнув распухшим от слёз мокрым носом.
Гильда, как-то задумавшись, обсчитала костяшками пальцев ладони.
– Весной срок придёт… Весть хоть мне передашь, кого на свет принесёшь?
– Передам, обещаю. Отправлю гонца к вам на север.
– Добрых дорог вам, подруга! Осторожней в седле ты скачи, и храни тебе чрево Дарующая!
– И тебе добрых дорог!

– Пора? – негромко спросил Аррэйнэ у жены, подойдя к ней и тронув за локоть.
Однако Майри не торопилась покидать это поле. Глаза её торопливо метались по редевшей толпе расходившихся прочь к сворачиваемым станам воителей. И Лев понял, кого она ждёт попрощаться, ещё прежде чем сам увидал подходившего к ним человека.
Уже снарядившийся в путь и впервые не надевший поверх одежды броню Айнир неспешно приближался к ним издали. Аррэйнэ безмолвно взял из ладони жены поданные ему поводья нетерпеливой Тиннэ и отошёл вместе с кобылой на несколько шагов в сторону, словно не желая мешать им разговаривать наедине.

ГОД ЧЕТВЁРТЫЙ …СЛОВНО НАДВОЕ РАЗОРВАВШИСЬ… Нить 19
Какие-то мгновения брат и сестра молчали, словно не знали о чём говорить им сейчас, когда одному из них дорога лежала на запад вместе с войском отца и отныне и нового ёрла дейвонов, а другой далеко на восход через горные кряжи вслед за мужем в ардкатрах Аг-Слейбхе, куда пролегла их тропа.

Нежданно дочь Конута отчего-то усмехнулась и сама выпалила первой.
– Нравится тебе моя подруга? – прямо в лоб спросила Майри, насмешливо глядя на сперва опешившего от такого вопроса брата, – или не по душе, что вдовая она будет?
– Нравится, – на миг призадумавшись так же прямо ответил ей Айнир.
– Так чего же ты встал тут? – словно с укором спросила у него Майри, – гляди – а то вот-вот уедет она с земляками, и лови потом ветра по чащам. Север огромный, пойди разыщи.
– Неужели, сестра, и проводить тебя даже в дорогу не дашь – а сама уже сосватать меня неизвестно за кого загорелась? – безобидно вспылил на миг Айнир. Но затем сын Доннара снова улыбнулся и даже с каким-то интересом спросил:
– Так из какого она хоть семейства, эта твоя лучница? Кто отец её будет?
– А у Гильды своё имя есть – ратной славой не хуже меня заслужила, – ответила Майри, – ну а если так нужно тебе это знать, то отец её – воитель Вигейрр Бере из дома Дьярви, с самого севера за Каменными Воротами.
По лбу брата легла неглубокая риска морщины.
– Дьярви… – он замолкнул на миг, – те самые, кто с Къеттиров северной ветвью соседствуют?
– Других там не водится. А Гильда будет младшею внучкой самого Ллотура Твердозубого.
– Вот как…
Айнир умолк, затем крепко обнял сестру на прощание.
– Покидаешь ты наши края. Сердцем чую, что долго с тобой не увидимся, Майри.
– Быть может… Как боги нам нити спрядут – а свои пути люди сплетают, сами мы выбираем судьбу. Я сама полюбила его, сама выбрала путь свой.
Дочь Конута смолкла на миг, глядя брату в глаза.
– И потом – видно рок наш таков. Нельзя некогда взять, не отдав потом…
– Но отдать то порою приходится вовсе не тем, кто однажды забрал… – перебил её брат, точно зная всё то, что хотелось сказать ей – точно зная всю правду, что несла она в сердце, какую прозрил он.
– Ещё увидимся, братик! – она едва не всплакнула от горечи нового расставания, с силой прижавшись к груди Айнира, но через миг вновь отстранилась, утерев краем ладони набежавшую в уголке глаза слезу, – приедешь к нам сам, раз отец тебя после с посольством отправит – с Эйрэ мир оглашать, и передать в руки арвеннида те проклятые грамоты дара Мурхадда, как решили они поутру. Как прибудешь к горе, там ты о Льве А?рвейрнов всюду узнаешь – и я буду подле него.
– Найду, – согласно кивнул головой тот.
– А ты сейчаскуда следуешь? С отцом возвращаешься к Круче, или сразу поскачете в ходаге?йрд?
– Да домой всё же наверное… – Айнир как-то уклонился от прямого ответа, пожав лишь плечами в раздумьях – и Майри шутя толканула его кулаком прямо в бок, как и в детстве.
– Что-то задумал – по глазам ведь заметно?
– Да что я задумал? С чего ты взяла? Если не потребует отец ехать в Вингу скорее, так с людьми может тронусь на север – к родне матери сколько уж лет не заглядывал! Дядя Мейнар стыдит что ни раз… – Айнир вдруг разобиделся, что сестра выпытывает его о чём-то неясном.
– Врёшь ведь… – укоризненно протянула она точно малая девочка.
– Да Всеотцом тебе что ли поклясться, сестрица – к Къеттирам в Каменные Ворота поеду!!! – вспылил вдруг Айнир, – с дядей Мейнаром вместе отправимся – знаешь сама! Повидаю Лягушку и Пузо хотя бы.
– Да подумала вдруг…
– Вот ты придумала что ещё – сдалась мне зачем-то твоя эта лучница! – перебив сестру выпучил на лоб глаза ошалевший от слов её раскрасневшийся Айнир, – дел и так навалилось с отцом мне горой, чтоб за первой же встречною юбкой Хвёгг знает откуда как некогда в юности бегать… И потом – что я, думаешь, баб совсем за три года не видел?
– Неужели не приглянулась она тебе – ведь не слепая я, братик…
– Приглянулась… – фыркнул сын Доннара, – да у неё же язык без костей, хуже нашего Скегге супруги! Совсем за набитого дурня меня ты считаешь, сестрица – или смерти моей вдруг желаешь? И потом… – он осёкся, и взгляд сына Бурого стал внезапно далёким и твёрдым.
Дочерь Конута вдруг ощутила, понимая наитием неким, что брат вовсе её не винит в смерти Гудрун и в том, что случилось в Высоком Чертоге в ту страшную ночь – но меж тем поняла, что одна из тех нитей, что связали их прочно от самого детства с одной колыбели, теперь вдруг оборвалась – и сплести её наново будет столь сложно… и такими как прежде им больше не быть.

– А-а… ладно… – Майри как-то поникла, кивнув головой на прощание, – до встречи, братик! Мой поклон родичам в Стейнхаддаргейрде передавай, не забудь.
– Не забуду. Доброй дороги, сестрёнка – и счастья в твоём новом доме! – вновь ставший спокойным Айнир ещё раз обнял дочерь Конута на прощание и отступил на шаг.
Однако сын Доннара отчего-то не торопился пока уходить, и на миг повернул свой взор в сторону, вновь обернулся лицом к сестре.
– Могу ли я поговорить с твоим мужем – прежде чем сядем по коням, и пути наши вновь разбегутся? – спросил он негромко, снова встретившись взглядом с Убийцею Ёрлов, стоявшим в каком-то десятке шагов от прощавшихся брата с сестрой.
Майри не ответила и лишь согласно кивнула. Она устремилась к собиравшимся в обоз северянам, где едва лишь заметная оку мелькала стать Гильды – видно желая догнать торопившуюся выправляться домой юную лучницу, чтобы о чём-то ещё с ней поговорить – оставив там брата и мужа одних.
Сын Доннара шагнул навстречу.

Молча стояли они друг перед другом, словно взвешивая в сердце всё то, что хотелось сказать – им, двум прежним противникам, за четыре прошедшие года войны из безвестных воителей ставшим прославленными как никто ещё ратоводцами. Молча стояли они друг против друга, точно не зная о чём говорить.
Айнир первым нарушил молчание, заговорив на закатном наречии Эйрэ и глядя прямо во встречавшие его столь же кристальным взором глаза Льва А?рвейрнов.
– Скажи, Аррэйнэ… После всего, что случилось теперь, в эти годы – и что стряслось прежде с твоим кровным родом… вправду ли ты простил моему орну всё то, что ты помнишь доселе?
Приёмный сын Ллура и Коммоха долго молчал, твёрдо глядя на праправнука старого Эрхи, убийцы его семейства – и не произносил ни слова.

– Ведь ты и сам уже понял всё, Книжник – не она тебе то рассказала… – наконец проговорил Лев негромко, – так отчего ты знать хочешь про то, на что сам уже понял ответ?
И помолчав какой-то миг, продолжил.
– Сестра твоя прежде рассказывала, что хоть ты как ветер тот резок бываешь – но не по годам, и вовсе не по знаниям книжным проницателен и умён… каким был и предок твой Эрха. И знаешь, должно быть, что я свою месть позабыл вместе с этой войной – потому что…
– Потому что ты знаешь теперь – кто ты есть, – вдруг прервал его речь собеседник.
– Да, знаю… как и знал то всегда. Я а?рвейрн – Аррэйнэ Приёмыш из кийна Килэйд, сын двух отцов. И я умру им. Но… я и Рёрин – потомок Ходура Рёйрэ… последний из них.
Прежде я не держал вражды в сердце к народу, из которого был сам отторгнут неведомо кем и за что. Лишь убийц тех найти я хотел хоть однажды – как должен – и нашёл, в одночасье с собой, кто я есть. Твоя сестра сама всё открыла мне – словно жизнью своей откупиться желая, чтобы раз уж я буду вам мстить, всему Дейнову роду – то пусть с неё первой возьму воздаяние… чтобы всю ту любовь между нами убить вместе с ней – потому как не до?лжно, нельзя мне любить её, дочь из рода убийцы родных моих кровных.

Айнир молчал, слушая его вдруг посуровевшую речь, и встретившись со взором Льва А?рвейрнов лишь согласно кивнул головой.

– Я всегда знал о том, кто я есть – и теперь знаю дважды… и не в силах отвергнуть ту кровь, что с рожденья во мне, позабыть то их имя. И что люблю больше жизни сестру твою, родич – тем больше вам мстить не желаю – потому как довольно смертей пролегло между нами, сколько мы их принесли для других близ себя. Достаточно… Вот почему я хочу сейчас мира – не от трусости, как иные тут слепо решили – а наоборот, трусливую слабость отвергнув в себе, признав всё то, кто я… кто я есть и кем был. И потому мы с тобой говорим по чести?, а не льём кровь один одного – как то прежде мы жаждали оба, лишь тревожа богов по-пустому напрасными клятвами мести… сами не зная, сможем ли мы уплатить за них цену?
Айнир молчал, слушая долгую речь Убийцы Ёрлов – лишь безмолвно и пристально глядя в глаза ему. Когда тот замолк, сын Доннара также не произнёс ни слова.
Налетевший откуда-то в этот миг вихрем стремительный ветер, встрепенувший истоптанную тысячами ног, копыт и колёс полевую траву засвистел в их ушах резким отзвуком мрачного прошлого, что оставили оба из них позади – не на этой дороге, что вела их вперёд.

Сын Доннара вдруг встрепенулся.
– Что же… – он на миг вдруг замялся, словно преодолевал что-то непростое для них.
– Когда-то мой предок, прежде бывший с твоим побратимами, совершил всё то зло, с которого наши дома стали после врагами – и теперь нам с тобою пришлось развязать этот узел из крови, что обрёк он в наследие всем…
Но быть может сейчас мы с тобой – бывшие прежде противниками – завершив этот рок мы сумеем быть может с тобой примириться – что не сделали раньше они, не найдя верно годных для этого слов, не отважившись? Быть может теперь нам с тобой суждено стереть кровь, что была пролита между нами? Пожмёшь ли ты руку мне?
Ладонь его, шершавая от неустанно стискиваемых долгие четыре года войны рукояти клинка и копейного черена протянулась навстречу Льву Арвейрнов – осторожно и медленно, но открыто и твёрдо – вопрошающе протянутая для рукопожатия. Сын Доннара пристально зрил в глаза сына Хедаля. Потомок Эрхи Древнего смотрел неотрывно на последнего потомка Ходура Льва.
Аррэйнэ вдруг улыбнулся, и его правая ладонь протянулась вперёд, встречая твёрдое пожатие длани у брата жены – а левая, искалеченная в ночном бою трёхпалая кисть сжала их руки поверх.
– Однажды я был в гнезде вашего рода – бывший там с миром, и видевший твоего предка воочию, как тебя вот теперь. То, что было тогда – это было… и того сейчас нет, как и всех их уже нет средь нас. И раз когда-то твоя сестра не дала придти мне туда в ваш дом с войском – то значит, так было предчертано – и мы выбрали сами.
– И не едал я за жизнь яблок лучше, чем в саду Вестрэвейнтрифъя?ллерн растут, – усмехнулся вдруг Лев, отирая усы.
– Лучшее яблоко из наших садов само в руки упало тебе, – сказал Айнир, – и так видно и было предчертано, что именно тебя Майри избрала в мужья…
Он вдруг быстро и по-мужски крепко обнял Аррэйнэ, хлопнув того по плечу и стакну?вшись с ним лбами.
– Береги сестру, родич! – негромко шепнул он, – знаю – нрав её тот ещё дар, как в кошеле уголья. Не обижай её, как иные мужья порой делают в злобе – кулаком и дурными словами… Кроме отца никого у меня из людей ближе Майри уже не осталось на свете.
– Не обижу… – он кивнул головою в ответ, молчаливый и посуровевший.

– Ну всё, родич – долгих проводов со слезами мужам не к лицу… – промолвил наконец Аррэйнэ, прощаясь с братом жены.
– Так, пора нам в дорогу – свою каждому, – Айнир согласно кивнул головой.
– Верно молвишь, пора. А то эта лучница того гляди без тебя вдруг на север отправится, в эту свою – как её там… жена же называла… – почесав себе пальцами за ухом Убийца Ёрлов наконец вспомнил, – во – в Волчью Чащу!
– Ну и прозвище селищу дали – уж точно медведи там гадят под окнами… – едва удержавшись от хохота ухмыльнулся сын Доннара, услышав название – сделав вид, что селение то ему прежде не знамо.
– Видно так – раз там бабы такие…
– Ладно, сестра загорелась как сено – сама едва сняв свой невестин венок Хвёгг лишь знает зачем всё сосватать меня за подругу уже норовит… Но ты-то с чего так толкуешь?
– Ни с чего мне тут сводничать, родич – не слепой я ещё тоже ведь… Мой отец упокойный – старый Коммох из Килэйд, что меня не раз спас, и твою сестру также от смерти сберёг – говаривал как-то, что по одному взору мужчины можно понять, когда тот на женщину смотрит – на уме у него о ней то лишь, от чего поутру поясница болит… или что будет она на всю жизнь его тенью, и сердце о сердце они согревать рядом будут.
– А я сам, как значит, смотрю? – спокойно спросил у Льва А?рвейрнов Айнир – но во взоре его засквозило какое-то мимолётное любопытство.
– Ну не знаю – не видел я этого, родич… Что она на тебя там всё пялилась – видел, не слеп я. Тебе то решать – как смотрели вы там друг на друга. Всем своя тень найдётся, как друг мой когда-то сказал – то лишь нам выбирать. Ну а боги с нас цену возьмут всякий раз…
Аррэйнэ смолк. Молчал и сын Доннара, словно застигнутый неким раздумьем.
– Ну, доброй дороги тебе и твоим людям до самого Вестрэвейнтрифъя?ллерн! – Аррэйнэ почтительно преклонил голову, прощаясь с родичем жены.
– И тебе прямого пути до горы. Но сперва и к материным родичам из Къеттиров по пути загляну всё же видно, как буду возвращаться с людьми – и по дороге как раз много ближе. Давно уж там не был… – сын Бурого почесал подбородок, точно раздумывая о чём-то, словно взвешивая – он, последний сын скригги семейства владетелей и грядущий наследник отца, чьего места ждал в будущем древний Стол Ёрлов в Хатхалле – и та тяжёлая доля правителя, должного ве?ршить, смиряя семейства, примирять их в союзе, отдав порой больше чем сможешь в ответ получить – позабыв о всём том, чего жаждал когда-то.
Позабыв обо всём, кроме лишь одного только имени – чья прочнейшая нить в его сердце осталась навек, невзирая на смерть…

– Храни твои тропы Горящий, свояк. Сам выберешь верную в этой дороге, куда ты пойдёшь… – попрощался с ним Аррэйнэ.
– Кто то знает? Лишь нам выбирать – и платить же за это… – прервав размышления Айнир стремительно выдохнул, точно отринув прочь тяготившее что-то рассудок, будто приняв какое-то верное разумением должным решение – и протянул на прощание руку.
– Бывай, родич.
– И ты бывай.

Две конские тени как ветер помчались средь трав над простором желтеющей пустоши, расплескав тихий брод неглубокой реки, окружавшей огромное поле и опять уходившей в лесные чащобы – к далёкой отсюда вершине Гренни-скаллиг-фъя?ллерн, чья застывшая в камне звериная очерть неодолимо тянула к себе взор мужчины, за которым как тень следовала его верная спутница.
Однако проскакали они недолго, миновав так едва ль половину пути до вздымавшейся ввысь над простором горы, заслонённой пока близлежащими кряжами, зубчатым гребнем колючих лесов возвышавшихся тут над широкой равниной.

День миновал середину, и жаркое солнце катилось над краем, золотя увядающий с первым дыханием осени дикий простор, понемногу склоняясь к закату. Ветер реял над северным лесом, шумя средь вершин древ в желтевшей листве и колючей иглице. Он теребил разнотравье лугов и вздымал рябь на зеркале вод неширокой реки, что вилась меж холмов, пересекая то дикую чащу с поваленными у берегов сухостоями елей, то светлые березняки на холмах, журча на уступах скалистых порогов. В окружающих Струменицу кустах щебетали незримые птахи, звеня трелями песен, и в далёком сосновом бору раздавалась считалка кукушкою чьих-то годи?н на земле.
Рассёдланные скакуны мирно паслись на лугу у реки, неторопливо щипая траву. Рыжая Огненная радостно носилась туда и сюда, не зная покоя на одном месте точно шершнем ужаленная, и раздувая ноздри задирала хвост, топая копытами оземь. Пепельно-серый же Ветер наоборот, лениво рвал сочень травы и косился на одичавшую кобылицу, точно желая сказать той: «Только дай тебе, женщине, волю – и с ума враз сойдёшь. Нам ещё хозяев по бездорожью нести и нести не один светлый день, глупая ты рыжая голова…»
Тиннэ, впрочем, словно не замечала косых взглядов соседа по пастбищу и продолжала выскакивать как одурелая, оглашая луга своим истовым ржанием. Шелестела желтеющая листва росших скопом тут белых высоких берёз. И никто больше слышать не мог двух людских голосов средь травы.

– Пора ехать…
– Ну давай погодим хоть ещё. Так хорошо здесь…
– Путь неблизкий.
– Ну пожалуйста, Лев… – голос её стал вдруг шёпотом, взволнованным и нежным.
– Хорошо. Как солнце дойдёт до вон той кривой ёлки – так едем.
Она затихла, лёжа своей головой у него на его плече. А он так же молча продолжил разглядывать женщину – словно некую дивную птицу, что однажды мелькнула пред взором его на короткий лишь миг, ставший памятным многократно сильнее, нежели даже тяжёлый удар тем ножом в её длани… и навеки засев в его сердце занозой; сейчас птицей той сев на его протянутую ладонь и волшебно распушив свои яркие перья, что её волосами струились меж пальцев, нежнее тончайшей осенней паутины прикасаясь к его коже – так невыразимо прекрасна была та волшебная птица, что была теперь ею, и мужчина сам просто не верил, что отныне она в самом деле грядёт его долей – что их нити, увитые кровью, теперь воедино сплелись.
Его взор пробегал по её разморённому сном и усталостью облику, чьи глаза сейчас скрыли под ресницами воспалённых от слёз прошлой ночи без сна покрасневшие веки. На левом виске с укрытым волосами шрамом от того рокового удара копьём Аррэйнэ вдруг заметил крохотную ниточку серебра, вкравшуюся в золото распущенных под его пальцами долгих женских кос. Сколько же дочери Конута выпало пережить, а тем больше за эту ужасную ночь на роковом поле смерти, где так близко от них была тёмная тень всепогибели – что в её волосах вдруг явилась коварная нить седины…
И не явились ли взору людей те же нити в его голове – сына троих отцов, сына двух родов, их сына с одним лишь единственным сердцем, в котором столь яростно с мощью столкнулись прежде две эти неумолимые и непримиримые силы, две крови, два духа – в нём одном, заставив так сделать тяжелейший выбор меж ними, словно надвое разорвавшись… и примирить их в себе.
Пальцы его осторожно протянулись к этому тонкому знаку идущей попятно за ними судьбы, прикоснувшись к серебрянной нитяной паутинке в волосах у жены. Незачем ей теперь видеть тот знак неизбежной всем старости, что неотступно идёт вслед за жизнью и молодостью каждого человека, и однажды безжалостно ляжет нестираемым серебром на её золотые прекрасные косы – его жены по чести? и закону. Однажды она сама с волнением заметит этот печалящий сердце седой волосок и тайком его выдернет, скрыв от взора супруга, чтобы и дальше оставаться ещё годы вперёд для него всё такой как сейчас – молодой и прекрасной. А пока пусть она так же спит…
Аррэйнэ осторожно дотронулся до поседевшего волоска, резко выдёргивая его. В тот же миг обуженная ото сна Майри взвилась с его плеча из-под укрывавшего их синего плаща как ужаленная осой, от негодования едва не треснув мужу оплеуху.
– Ты что, Лев, сдурел – точно кошке мне волосы рвёшь?! – спросонья она была полна вспыхнувшей обиды и недоумения, вмиг распалившись от гнева как будто горнило из кузни.
Аррэйнэ неприметно отбросил жёгший пальцы ему волосок прочь от себя в желтевшую зелень былинок – не желая, чтобы она увидала его.
– Или ты думала, я дам отдыхать тебе в этот вот день? – он притянул жену ближе к себе, находя её тёплые губы своими, и повалил, засмеявшуюся, в море принявшей их зелени трав.

Когда они вновь оседлали своих нагулявшихся вдоволь уже скакунов, солнце стояло совсем далеко от кривой той еловой вершины, золотя светом осени тёмную зелень лесов и садясь к небокраю. Лишь ветер неистово взвился за резво пустившимися к кряжу их тенями, взъерошив измятую ткань луговины, и полетел к камню спящего тысячи лет Сторхридсальдрэ, зарябив гладь журчавшей меж топких лугов Струменицы.

Какими-то лишь одному ему ведомыми приметами, теми обрывками воспоминаний и образов, что вернулись с забытою памятью прошлого, он взглядом выискивал редкие знаки, что вели его тайной тропой к тому самому месту, где некогда страшное пламя лишило Льва всей прежней жизни – оставив лишь имя, что забылось с исчезнувшим в эту ночь Рёрином, и унесённое в земли владетелей Эйрэ там стало Аррэйнэ. Проезжая вдоль всхолмий и сквозь залесевшие прежние пашни полей, сын Хедаля отыскивал взглядом следы тех дорог, по которым в далёком том детстве ребёнком бежал босоножь; тех дорог, что вели некогда к всеми уже позабытой, погребённой под спудом времён и забвения человеческой памяти древней укрепи на невысоком холме, где однажды он был порождён там на свет и наречён гордым именем хищного зверя, чья кровь текла в его жилах незримой струёй их сродства.
Взор его всё пытался найти те когда-то знакомые очертания этого места, теми крохами воспоминаний стоявшие у него перед глазами – увидеть всё то, что тут было однажды. Попадавшиеся на пути их двоих редкие знаки прежних владык этого края, пришедших сюда вместе с Дейном с далёкого У?рхейминорда – почти стёртые с лика земли и совсем неприметные глазу – лишь в его острой памяти извне озарением будто вели Льва вперёд к тому месту, где должно было всё завершиться, что некогда началось в одну бушевавшую бурей ненастную ночь – когда он потерял себя, чтобы заново обрести только долгие годы спустя. Он, Рёрин сын Хедаля… и Аррэйнэ, приёмный сын Ллура и Коммоха из кийна Килэйд.

Позади них остался подъём к перевалу сквозь лесистые гряды вершин, и Еловая Проплешь своей исполинскою тяжестью близко нависла над ними, спящим каменным зверем вздымаясь над кряжем. И впереди, на вреза?вшемся в скальную кручу отлогом уклоне глаза его впились взволнованно в низкий раскидистый холм среди дикой земли – заросший весь низкою порослью ельника, колючими травами ежевичника и отцвившего белью раздутого пуха стеблей красноцвета.
Из земли неприметные глазу местами вздымались сотлевшие за годы под изжигающим солнцем, до серости тёмные колья и отщепы некогда толстых стволов грубо тёсаных брёвен – увитые змеями дикого хмеля. Темнели в земле туда вросшие камни – замшелые и изъязвлённые временем, потрескавшиеся от некогда охватившего их жара пламени, пожиравшего всё хищной огненной глоткой в ту страшную ночь всепогибели. И среди низких кустов и травы одинокими тонкими статями вздымались средь ёлок берёзки – золотая листва между тёмной колючей иглицы – чьи ветви трепал непоседливый ветер, заставивший смолкнуть на миг там чирикавших птиц, пара которых испуганно взвилась встревоженной тенью минувшего перед глазами людей, исчезая в уже вечереющем небе.

Аррэйнэ молча застыл, мучительно морща лицо в непростых для него воспоминаниях, и удерживаемый им в твёрдой воле поводий скакун встал послушно как вкопанный, держа на себе седока. Рядом настороженно всхрапнула рыжая Тиннэ, перебирая копытами ног.
Майри безропотно зрила на то, как её муж спустился с коня, и осторожно, словно чего-то страшась сделал пару шагов, касаясь ладонью колючих ветвей. Дотронувшись пальцами до затравелой земли, из которой как будто обломки костей вырастали отщепы былых стен стерквегга он замер – словно и здесь ощущая тот жар, что полыхал тут когда-то в ночи страшным заревом погребального ложа всего его рода, превращая всё в прах.
Дейвонка молчала, не в силах сказать ни единого слова – она, потомица Эрхи Древнего… того, кто некогда был здесь принимаем как друг, и кто предал однажды их с Ходуром дружбу, приведя сюда недругов Рёйрэ, и руками их истребив всех здесь живших – мужей-свердсманов и стариков, жён и детей – всех, кроме него одного.
И вот теперь столько лет спустя то, что некогда страшным кровавым узлом залегло в их судьбу тем незримым и гибельным роком, заплетя в прочный клок переплетенных нитей их жизни в едином утоке суде?б, завершилось – сведя воедино на множестве хитросплетений путей его с Рёйрэ потомков – и десятки, и многие тысячи прочих людей двух великих народов, столкнув их опять в новом вихре вражды. Столкнув их двоих – чтобы теперь в этот час рука мужа – последнего из орна Львов – взволнованно стиснула в горсти сырую землю этой оку незримой могилы, где вместе с минувшим осталась былая вражда между ними, когда руки её – потомицы старого Эрхи – также взволнованно стиснули кожу поводий, встав подле супруга. Здесь. Сейчас.

Тишину вдруг нарушил скакун, громко фыркнувший и с хрустом начавший скубать сочную зелень травы под копытами, тряся пепельно-серою гривой. Аррэйнэ повернулся на звон его сбруи и словно отбросил оцепенение. Развернувшись и подойдя к жеребцу он легко потрепал его холку, прислонившись лбом к морде животного.
– Ах ты злыдень такой… – усмехнулся он ласково, потрясая голову коня за узду, забренчавшую звоном металла колец на поводьях.
Взняв взгляд ввысь к уходящей в лазурь небес голой вершине утёса Лев вдруг словно воочию снова увидел там перед собой походившие на Гренни-скаллиг абрисы другой ему памятной кручи – рассыпавшейся грудами серого камня громады Клох-клоиган-слейбхе в родном ему Килэйд-а-мор – там, где он вырос и возмужал, где издревле жил его кийн, где в сени Каменной Головы был его родной дом, которого он не видал столько лет – и в который так звало его возвратиться тревожное сердце.
Куда он возвратится уже не один – где отныне и будет с женою их дом, их судьба и их жизнь.

– Нам пора, Майри, – Аррэйнэ взял жену за руку, помогая той взлезть в седло, и сам ловко вскочил на Ветра верхом, легонько приударив того по бокам сапогами.
– Гаот, лейм! – окрикнул он жеребца – и послушный хозяину тот стремительно взвился как птица, и одним рывком ринулся вскачь.
Майри на краткий миг встала бездвижно, словно над чем-то задумавшись – тревожась неведением грядущего ей, одолеваемая волнующими сердце ей мыслями – о том, как в чужом краю встретят её те ещё незнакомые люди из Килэйд, которые стали роднёй её мужу. Как они примут её – чужеземку, чья ведомая Богиней-Убийцей рука за час распри сразила великое множество чьих-то сынов земель Эйрэ – и быть может средь них и тех чьих-то братьев, отцов, сыновей и мужей их семейства? Станет ли Конута дочь им своей, будет ли принята как жена одного из детей их древнейшего кийна?
Но в сердце у женщины жила та взламывающая хрупким ростком даже твёрдый безжизненный камень тревоги надежда, что данный ей выбранной ею же долей их новый дом в Килэйд-а-мор будет милостив к ней, и теплотой своего сердца она сможет стать родной этим людям, среди которых ей отныне суждено жить, вить гнездо – где будет их с Аррэйнэ угол, где впервые увидят свет солнца над седой головою Клох-клоиган-сле?йбхе их дети, одного из которых она уже несла под сердцем в себе.
Дочь Конута легко подстегнула кобылицу поводьями, правя ту следом за уносившимся вперёд серым жеребцом её мужа.

– До ночи надо бы одолеть перевал! Не место тут для ночлега, и к торному большаку до Дуб-эбайн скорее доедем назавтра, – на ходу крикнул он, правя коня прямо к югу и огибая болотистый топкий ручей между всхолмий, устремляясь к видневшейся в теле поросших чащобами круч узкой щели распадка ещё далёкого отсюда прохода сквозь широкую каменную спину лежавшего на восходе хребта Сторхридсальдрэ.
– Успеем! – следуя подле за мужем Майри на скаку оглянулась, разглядывая эти безлюдные земли, – далеко ещё до твоего большака! Я была тут тем летом, как держала домой путь на Кручу.
– Всё одно – там уже края Эйрэ… – он подхлестнул коня поводом, ускоряя его торопливую поступь до рыси, а в думах просил их богиню всех троп и путей, милостивую к путникам Каэ?йдринн быть и к ним доброй на этой долгой дороге домой.

ПОСЛЕСЛОВИЕ «…БЕССМЕРТНЫЙ КРУГОВОРОТ ПОКОЛЕНИЙ»
Солнце окрасило тлеющим цветом заката простор над широкой долиною русла Хвиттэльве. Ветер неистовым вихрем рвал ветви высоких деревьев вдоль древней дороги, что ви?лась вдоль речища Белой на юг, устремляясь к провалу меж скалами гор исполинской тут Каменной Глотки. Небо сияло лазурным щитом, что раскинулся ниц над простором, околя?я бескрайние дали земель, уходящих холмами и кручами к пикам Сорфъяллерне, уже столь недалёким отсюда.
Доносился откуда-то сверху крик хищного сокола. Скрип колёс, цокот многих копыт скакунов по камням большака. Порыв вихря в ветвях. Шелест низкой травы. Близкий говор чужих голосов.
Говор дальнего юга…

Сон – или мо?рочный мрак в голове, что стоял в ней последние дни как свинцовая мгла – постепенно исчез, испарился как влага на чёрных песках среди далей Ардну?ра. Их язык – речь из южных, далёких уделов народов песка – раздавался в ушах юной Гудрун, заставляя очнуться от сна забытья.
Руки прочно сплетала верёвка из конской узды-власяни?цы, сжимая натёртую в кровь и затёкшую кожу запястий. Тело ныло от боли полученных прежде ударов с насилием – но сам ум наконец-то стал ясным. И впервые за долгие дни ощущался пронзительный голод, сводивший давно уж пустые утробы.

– …и твержу ему – тридцать, ни вашего круга наверх серебра не отдам! Девка битая вся, да и порчена видно! Наш владетель набитый умётом дурак, но уж драную бабу от девы и пьяным поймёт различить, как меж ног ей засунет свой ключ, а открыть там и нечего – а ты хочешь аж сотню, скотина и сын нечестивца?!
– А тот сын от ослицы ответил чего – а, Хинзи?р?
– Мне твердит тот дейвон, как его там – Три Жала – «клянусь бородой Праотца – забирай пока дышит, дурак – тут и лучше такой перебили в их доме, вся канава полна дохляков!» Я же умом не оску?дел пока – чтоб за знатную девку, раз сиськи имеет, по самой дешёвке и не отдать? Кошель ему в морду, собаке – «беру!» – бабу ту на плечо, и бегом из чертога владетелей в город к своим.
– Во каков ты, кровь лиса!
– А то! – гордо хмыкнул тот, скалясь в ухмылке, – а хозяин всё молвит: «свинья!»
– Уж так мать назвала? тебя, дурня! – гоготнул кто-то громко.
– Не дурнее иных буду сам вот, Муниф! И кошель-то был тоже из ихней казны, раз успел прежде этих убийц серебром поживиться. А как дел нам на севере нет, то вот к вам увязался, раз в уделах владетеля скоро зардеет.
– Скажешь тоже – «зардеет»… Ты у Дахха?ба в помощниках что ли вестей не слыхал? Да там после Зейда кончины уже всё смердит как нечищеный хлев, бородою Единого мне присягнуть!
– Ну дела… – потрясённо присвистнул Хинзир.
– Ага! Войско свиней из Асва?д уже вышло к уделам Хидджа?за, как нам Джавад рассказал… – поддакнул им зычно и низко и третий попутчик.
– Точно… А кто знает – как много изменников в доме у нас? Брат владетеля Абу сам поднял на юге мятеж, тоже назвавшись мухаррибом – и довольно к нему в один миг побежало мужей из дворцового воинства, – буркнул второй.
– Трусливые жопы ослов! Чтобы их шип Манат отымел в тёмном мире! – буркнул тот с толстым басом, стуча по оглобле своим кулачищем.
– Даже Войско Песков всё расколото надвое… – отозвался вновь первый, – как убили мятежники их предводителя Га?зи, стремясь тем примкнуть к самозванцу, и проклятый Вахи?д взял копьё старика.
– Точно молвишь, Тари?к! – подтвердил ему третий, – а мы в самое пламя там лезем. Дела наши умёт…
– На всё воля Единого, – буркнул Хинзир.
– Была бы моя воля – остался бы тут у дейвонов, – ответил тому говорливый и ба?сящий третий, – серебром платят годно, да и бабы их нравятся…
– Да тебе же везде бабы нравятся, Хафс! У тебя же короткая пика острее большой!
– Врёшь! – гоготнул тот бахвально, – наточены обе – Единым клянусь!
Он вздохнул, почесав бороду.
– Я бы остался тут дольше… Но спорить не станешь, раз уж даже сам Рубящий Меч повелел уходить.
– С ним поспоришь, ага… – фыркнул первый.

Она глянула вбок, повернув голову на лежалой соломе подстилки в большом, запряжённом быками возу. Трое смуглых ардну?рцев сидели к ней боком, держась за мечи и копьё, жуя челюстями кручёную стружку провяленных солнцем и ветром мясных боковин в чёрной копоти дыма и трав, и со смешками внимали скакавшему подле четвёртому – низкорослому, вёрткому и горбоносому. Был тот в лёгкой броне из нашитых на кожу полос и чешуек, в шлеме с долгим наносником и полосчатой шейной защитой, и воссев на породистой резвой кобыле дейвонской породы с клеймом из конюшен Хатхалле задорно вещал им и всем, кто здесь ехал верхом и на прочих возах по соседству, с запалом махая рукой.
Голова была ясной, и воля в ней тоже отнюдь не угасла. Гудрун сама приподнялась с усилием вверх, повернув к тому голову.
– Будь ты умнее, Хинзи?р – дал бы триста монет за меня не торгуясь… – вдруг сказала она ему твёрдо, насмешливо глядя в глаза конокраду.
Тот раскрыл рот, поражённый, обернувшись на прочих товарищей – так же как он онемевших.
– Ты по-нашему молвить умеешь? – опешив спросил он с опаской – помня, как много тут сам перед ней набахвалился вслух – говоря о владетелях собственных дерзко.

Ардну?рские воины молча – с опаской одни, и с насмешкою алчно другие – взирали на вставшую девушку, как-то резко потом хмуря взор и сникая глазами, точно зря пред собой язвоношу, о чём то тревожно шепчась меж собой, указуя ей пальцем в обличье с какой-то опаской. Голова была ясной, хоть боль на лице не стихала, и правый из глаз ещё был мутноват, зря как будто сквозь мглу. Мимолётом она прикоснулась руками к разбитому в ту ночь лицу, по которому с силой прошёлся кулак одного из напавших – ощутив там запёкшийся старою кровью синяк.
Подле Гудрун сидел молодой ещё мечник – Тарик – с осторожной опаской взирая на бывшую тут их добычей дейвонку. На его перетёртом песком до сверкавшего блеска нагруднике отражением взор её встретил свой лик.
Правый глаз по белку весь налит был кровавою вязью прожилок, из-под них как и прежде сияя тем золотом радужки в девичьем взгляде. Только круглый зрачок от удара стал тонким, растянувшимся ввысь точно резкая жилка кошачьего ока – или гла?за владыки холодного Ормхал – каким был и у старого Сигвара.
– Взор Холодного в лике её… – хмуро вымолвил кто-то из старших годами, скачавших верхом – отпрянув жеребцом чуть подальше от воза.
– Охрани меня трижды Единый – сахи?ра сама! – бормотнул кто-то громко в испуге, осенив себя знаком от сглаза и зла – видно зря в деве той чародейку.
– Ты и впрямь сын свиньи, что решил подарить для муха?рриба брата такую девицу, Хинзи?р! – гоготнул тому кто-то, заржав точно конь – и второй ему вторил с таким же запалом, точно был тут не воз, а в конюшне с кобылою случное стойло.
– Ну дурак! Мало порченой бабы – так ещё и отмеченной взором Сотрясшего Мир ты нашёл!
– Да муха?рриба брат тебя на кол за это посадит, тупой ты осёл и помёт от лисицы! Его братец-владетель от всякого знака дурного трясётся как жидкий умёт – а ты сглазить их дом порешил накануне грядущей войны!
– Во пустая башка! На такую Амма?лю и по? пьяни уд не поднимется! Волосьё на башке уж скорее вздыби?тся!
– Ты, Хинзи?р, от навоза овцы себе разум набил не иначе!
– Вот тупой конокрад! Ты кобылу украл у них лучше чем девку!
– Тьху на вас, сыновья от ослиц! – как на пламени вар вскипел вспыхнувший в гневе, покрасневший с обличья как кровь ошалевший Хинзи?р, гулко стукнув себя кулаком по бедру. И со злостью схватив свою плеть, со всей силы ударил сидевшую пленницу тонким бичом по плечу.
Боль пронзила ей спину и грудь, когда свитый верёвочный хвост точно жало змеи опалил её плоть под рубахой. Но братова внучка владетеля Скъервиров молча сдержала свой вскрик, так же твёрдо и с гордой усмешкой взирая Хинзи?ру в глаза – словно будучи даже покорной неволе всё одно насмехаясь над ним.
– Что – не больно тебе, свиноедов поганая сучка?! Так ещё получи, если змей тебя боли лишил!
Плеть взвила?сь в его длани повторно, закинув верёвочный хлыст далеко за спину озверевшего конника – замерев отчего-то, как будто он что-то такое узрил у неё за плечом.

– Будь умней ты, Хинзи?р – то довёз бы меня до владетеля целой – и не взнузданной точно кобылу… Животи?ну на торг ведя кормят, коль знаешь, – она приподняла ладони ко рту, показав на свои пересохшие губы.
– Чтоб тебя! Возвратишь мне все триста кругов за себя – коль не так, так хоть эдак! – тот в запале хлестнул пустоту, и засунув опавшую плеть в сапожище вырвал из ножен изогнутый длинный клинок. На свету точно вспышка блеснуло острейшее жало, и с запястий у Гудрун упала верёвка, рассечённая надвое метким ударом как раз по узлу. Следом под руки ей на солому упал отшвырнутый им мех, где плескалась вода, а в пристёгнутом связкой мешке из окрашенной валяной шерсти были хлеб и мясные куски.
– Жри, поганая девка, да меру держи! Не продам тебя если в Хидджазе – задом своим мне за каждый кусок и монету ночами на ложе отдашь – поняла, чародейка?!
– Ты и вправду дурак, раз грозишь по-пустому, Хинзи?р. Кто силён – не прося принимает… – она смолкла, впиваясь зубами в подсохшую корку ячменного хлеба.
– Как хоть звать тебя, змеева дочь свиноедов? – фыркнул тот, свысока кинув взор из седла на голодную пленницу.
Она вскинула взгляд, впившись прямо в глаза горбоносого.
– Гудрун. «Призывавшая чарами битву» то значит на севере… – ответила та. И добавила с колкой усмешкой:
– И не думай меня Г’ууд-р’ун называть – шелудивой коровой – как думаешь видно!
– Или мысли читаешь ты, дура?! – поднял в изумлении брови Хинзи?р, открыв рот.
– Ты пророчицу видно купил, дуралей! – хмыкнул кто-то из пеших, сидевших на возе.
– Не тревожься – такую как ты нарекать стоит должно, уж точно! – усмехнулся один из скакавших копейщиков, поседевший арднурец в годах, – Сах’р-уль-ха?рб – про тебя это будет как раз, чародейка…
– Пусть и так… – она снова умолкла, устало жуя корку чёрствого хлеба.

Воз катился по долгой дороге, отбивая железом окованных дугами ободов стук по запыленным серым камням большака. Путь их возница взял не вдоль русла Хвиттэльве по правому берегу, а направил быков вдоль хребта по отрогу вздымавшихся тут кручей к небу Великих Сорфъяллерне. По пути тихо мо?лвя молитвы Единому, дабы тропы их были тверды и спокойны, вереница из сотен усталых в дороге от севера путников молча двинулась по перевалу.
– Ты смотри, ослокрад – щас Наджи сюда скоро заявится, как обоз объезжать будет сам. Он твою чародейку себе или Джаду за раз перекупит задёшево! – насмешливо хмыкнул Муниф, – вон, уже скачет, блестит своей шапкой!
– Или тебе натолкает плетей, а её отберёт забесплатно! – поддакнул тому Хафс, дерзко лыбясь и жадно глядя на дейвонку, всё пытаясь той хитро подмигивать глазом и гордо осанясь.
– Да достали вы все с тем ослом, будь неладен он трижды!!! – озлился Хинзир, багровея, – ну лишь раз эту клятую тварь умыкнул – да и то по-ошибке, как принял по-пьяни в хлеву за коня по ушам-маломеркам скотину ту клятую! А дурак этот Махр разболтал на весь свет, чтоб зубов он до срока лишился и уд не вставал…
Он обернулся, найдя вдали взором богатую, шитую золотом шапку-полотнище их предводителя войска из дома Савад.
– И это… попробуют пусть отобрать – нет такого закона добычу отжать – а тем более бабу! Вот за триста монет…
– Ага – из верёвки какие – по сральне чьей жадной отсыпет, – ухмыльнулся в ответ ему Хафс, намекая про плети, – и не узнаешь, какие там волосы у чародеек…

Солнце рдеющим заревом низко садилось над краем, заливая лучами простор раздорожья над пустошью диких предгорий. Уже виден был оку весь вид за изломом хребта, открывавшийся взору наевшейся вволю и давшей себе успокоить тревожное сердце взволнованной Гудрун из Скъервиров – что хотела забыться, забыть всё минувшее там… но забыть было то невозможно.

Дочерь мёртвого дома, чья нить оборвалась в ту ночь, перебитая роком незримым и страшным. Дочерь Севера, в жилах чьих так же струилась и капля той крови, что была там вдали – там, куда устремлялся их путь, скрипя колами воза. Дочерь мёртвой родни, чьё дыхание сверзли чужие железо и злоба – взяв их всех поголовно, виновных в ей чем-то незнамом и трижды безвинных… их всех…
Гудрун знала, наитием неким уже ощущая, что дорога её лежит дальше на юг. Далеко-далеко – где когда-то явилась на свет и сама матерь твёрдых, мудрейшая А?м-суль… там, откуда когда-то за долгую сотню годов до того дочерь южных уделов под дланью муха?рриба вырвал злой рок, унеся её ветром войны далеко в края стужи и льда – где иные и люди, и их жизнедавцы. Этот ветер, хлестая по склонам оголенных круч и сгибая последние ветви подлесков предгорья, звучал в её сердце – как суровая, грозная воля богов, что всевидяще гнали ту страшную чернь стихшей бури на юг, зажигая там новое пламя пожара.
Этот ветер как некая длань гнал их в спину, раздувая ей долгие волосы цвета пылавшего рыжим каштана в завитках нечёсаных кудрей в крови… холодя её сердце, вселяя тревогу. Но наитием неким она понимала, что тот ветер как о?тголос бури, что прежде дотла опустошила все их уделы, уносит её от судьбы павших предков, от судьбы мертвецов их семьи, что лежали на корм воронью – не забытые, не погребённые, не прощённые – от её же судьбы, вопреки оставляя живой.

Там, на юге иная ей будет судьба. Та, которую боги дадут – но соткёт её нити сама себе Гудрун – прозревая сплетения их уже нынче, видя оком Холодного через ту мглу. Так, как некогда А?м-суль, что прежде изведав не раз горечь слёз покорённой неволи в чужой стороне, после силой ума с прозорливостью стала за годы как тень подле дома владетелей Севера – дав начало и ей, своей юной праправнучке.
Она сможет то так же, как некогда та – собрав силы и волю в разбитый до крови кулак, чьи запястья недавно сжимала прорвавшая кожу влася?ная уза. Она сможет сжав зубы пронесть всю ту горечь, что ждёт её может в грядущем – быть женой не по че?сти иным, и родить тех детей без любви, истирая ладони трудом и покорно молча… говоря с теми там, кто услышать её будет в силах – с теми, чья воля сумеет направить ход су?деб её и иных в русло силы, победы, надежд… и отмщения.
Она помнит, что крови в ней две в её надвое порванном сердце – и попрежде в душе она так же останется семенем Скъервиров. Кровью тех, кто пришёл в этот край много древних столетий назад подле Дейна. Кровью тех, кто подняв после смуты из грязи раздора туда прежде павшую власть над уделами смог воздвигнуть могущество нового дома владетелей, собирая края и семейства. Кто был славен и горд, беспощаден и милостив, алчен и справедлив… Кто был разным по духу и делу – и кто не заслужил быть забитыми словно собаки, истреблённые там в эту страшную ночь без разбора… взяв их всех – и виновных, и трижды безвинных, и старых и малых – их всех… Она помнит – и то не забыть.
Там на юге ей выпадет новая жизнь. Но однажды быть может в семье её вырастет внук, кто вопро?сит её о её прежнем имени – и кто будет столь храбр и мудр, прозорлив и умел… кто когда-нибудь подле неё двинет в путь скакунов, отправляясь назад по далёкой дороге на север. По дороге туда, где был их изначальный исток, их начало и жизнь по ту сторону бездны… из которой теперь раздувается ветер, что несёт её прочь от удела отцов, тихо в ухо шепча свою речь об отмщении в будущем.
Ибо так повелось, что пролитую кровь не прощают… И всем цену за то – им и ей – суждено заплатить.

Где-то рядом с ней тихо мяукнула кошка, незримая прочим сидевшим с ней рядом мужам – воззрив из соломы на Гудрун сияющим золотом глаз.

– А свою ты тропу прозрить в силах – Сах’р-уль-ха?рб, говорящая с чарами? – вдруг раздался над ухом другой мужской голос.
Она медленно кинула взор за болевшее раной от плети плечо, отыскав говорившего.
Позади на коне цветом гару пожарищ подобному ехал мужчина в закутанном алым полотнищем шлеме с наносником, что скрывал ему крашеной тканью до глаз пол-лица. Среднерослый, но выше иных остальных, обряжённый в броню без богатых украс с притороченным долгим клинком на боку, всю дорогу он двигался молча, лишь внимая речам говорливого дурня Хинзи?ра и прочих тут бывших воителей – и теперь вдруг приблизившись к возу окликнул её по ей данному новому имени.
– Даже зри – перепрясть её вряд ли смогу… – отозвалась она чужеземцу негромко.
Незнакомец без лика молчал, глядя дочери севера прямо в глаза, точно алча там что-то узрить… или видя в ней то, что не видели в Гудрун иные – кто она такова, каковы её сила и знания, прежде незримые оным.
– А что скажешь ты мне? – вопросил он у девушки, – что прозришь наперёд?
– Да – прозри-ка достойному, девка! Что за сын лошака ему знаки оставил – узнаешь? – окликнул её восседавший на возе копейщик – но немедля умолк, встретив пристальный взгляд человека в повязке, чей лишь взор заставлял иных смолкнуть и слов не сказав.
Его левая длань осторожно сняла с переносья алевшую кровью горевшего цвета тончайшую ткань полотна. На запястье блеснуло серебряной ниткой обручье из дальних уделов астириев – точно памятный знак, непохожий на труд кузнецов-златоделов для воинов Моря Песков – походивший скорее на женский. Гудрун узрила продранное дважды через лицо чуть светлее за прочих обличье мужчины. Словно чьё-то железо крест-накрест прорвало когда-то ему его лик ото лба до зубов, и со щёки на щёку его в рыжине? бороды цвета волоса южных народов песка, кем была и она своей кровью от А?м-суль.
– Ты не муха?рриб… – ответила Гудрун негромко, всё так же взирая в такие же с золотом жёлтые словно песок очи путника, – но ты потомок – и предок муха?ррибов может… Ты сам ниже владетеля вашего – но и много превыше. Лишь сам ты прядёшь свою нить – и иных многих су?дьбы в ладони твоей я предвижу… Служишь ты господину семейства по крови тебе твоего… и себе самому – ты, рождённый не женщины мукой, две жизни себе при рождении железом сквозь матери чрево забравший…

Гулко цокали кони металлом подков по камням раздорожья, вздымая серевшую мелкую пыль. Скрипел воз, разбивая колёсами твёрдую грязь на песок.
– Смотри-ка – не лжёт тебе змеева дочерь, почтенный! – с ухмылкой, но полным почтения голосом молвил поникший Хинзи?р, – как в воду глядит, что ты сын муха?рриба сам по крови?, хоть и не по закону!
– Зрит сквозь мглу как в тот свиток её взор сахи?ры… – промолвил другой из ардну?рцев с волнением.
– А ты точно пророчицу эту желаешь продать властелину Хидджа?за, Хинзи?р? – вопросил вдруг того путник в алом, повернув к конокраду свой пристальный взор.
Всё понявший, тот кисло поник, опустив голову – попрощавшись в душе с серебром на все тридцать монет, что напрасно потратил дейвонам на девку.
– Да такую продать не могу я, достойнейший Ма?ди! Не тебе уже точно, Рубящий Меч дома Заи?д… – нахмурил он лоб – не осмелясь перечить тому вовсе не из-за чина, – взять твоё серебро – лишь Единого гневать страшней.
– Разве я сам из тех, кто что силой берёт у своих же, Хинзир?
– Кто силён – не прося принимает. И сахира не конь или меч, чтоб дарить её даже, а тем больше продать – у отмеченных взором Холодного нету хозяина… Забирай её так, Порождённый Железом, если захочет с тобой идти этапророчица, чтоб её! – сплюнул он наземь сквозь зубы, обернувшись к дейвонке.
– Что сидишь, чародейка – свободна, иди коль желаешь! Тот, кто смерти приносит, отдал тебе волю.

Конь Вули?д-аль-Хади?да под дланью его ступил ближе к катившейся рядом телеге, и рука человека отпряла от кожи поводьев, резко двинувшись к Гудрун, сидевшей там молча средь сена с соломой, протянув ей раскрытую длань. Та медленно встала на ноги, схватив человека за руку, и он без труда посадил её подле себя позади на седло жеребца.
В нём ей зрилась незримая прочим сокрытая сила, не только телесная в этом совсем не гиганте как тот же Бъярпотэ или прочие северяне мужчине – но и горящая пламенем в жёлтых глазах мощь свирепого духа – как два остро отточенных жала с насмешкой воззрившие Гудрун в глаза. Он смотрел не страшась её взора Холодного в оке с кривым как у змея зрачком – так пугавшим иных суеверных ардну?рцев, зривших там тень Хазат-аль-элама.В нём словно свивалась та прочная нить, что нащупала исподволь юная девушка, прозрив через мглу всю ту прядь, что соткёт она будучи подле…
Ладони её твёрдо обняли мужчину, надёжно обвив его торс в плитках прочной полосчатки. Дейвонка плотно прижалась всем телом к тому, упёршись острыми девичьими грудями в железо брони –ощущая забытое прежде спокойствие, коим веяло подле него, пробуждая в ней робостный трепет с волнением.

Дорога была далека и долга. Но незримый людским очам ветер как о?тголос бури взметнул её сердце, толкая застывшую прежде в отчаянии страшной потери замёрзшую кровь. И Гудрун из Скъервиров молча, с усмешкой на тонких губах оглянулась назад на мгновение, прощаясь с землёю отцов – и в волнении воззрила туда, где пролёг её будущий путь – далеко-далеко, сколь хватало глазам обозрить небокрай за оставленным сзади хребтом перевала к открытому взору простору полночных пределов Ардну?ра.
Там, где был её дом, её новое имя и рок, что несла она молча в себе – что когда-то быть может вернётся на север тем ветром из бездны.

Ибо всё в мире – каждый наш шаг – знает свой нам непознанный срок… и свою за то тяжкую плату…

-

Солнце сошло с жаркой выси полудня к закату, когда утомлённые кони примчали большой заго?н воинов по пустынным теперь большакам к лежащему далеко от недавнего ратного поля небольшому городищу Железный Холм. До начала распри принадлежавшее могущественному дейвонскому роду Ёрваров, теперь оно лежало на землях под властью правителя Эйрэ, но обезлюдевшее после бегства его многих жителей и ухода войск арвеннида на решающее сражение было почти что безлюдно.
Остались вдали за их спинами выщербленные недавней осадой и наступом а?рвейрнского воинства стены Ярнха?дда. Заго?н свернул с шедшей на юг до далёкой отсюда Гвин-э?байн дороги на низкое взречье. Рыхлая мокрая почва комками взлетала из-под копыт их усталых коней, пока всадники добирались до высокого, поросшего лесом крутого холма у реки Тиховодной – одного из северных притоков могущественной Белой.

– Дальше я буду один, сын. Останься с людьми до моего возвращения.
– Мошет я вшё же тебя шопровожу, отец? Или он привёж што-то штоль вашное, что даше мне ты теперь не доверишь? Да и теперь у наш даше ни пшиц, ни товара ему.
– Побудь тут, сын. Позволь старику побыть с глазу на глаз с дурными или добрыми вестями.
– Ну хорошо… Но шмотри, наши люди ждешь будут вдоль крушши. Ешли там вдруг какая ловушка – дай жнать! – сын похлопал по притороченной к седлу стрельной сумке с крестовиком и пристально всмотрелся в небо над редколесьем, ища там встревоженных чьим-то присутствием птиц – не ждёт ли их здесь на холме уготованная ловушка.
Усталый, фыркающий конь поднял одинокого всадника на вершину пологой тут кручи, на ходу ощипывая с низких ветвей ивняка его мягкие листья с корой, и подчиняясь воле хозяина остановился. Седой путник ослабил поводья и оглянулся по сторонам, разыскивая подслеповатым взглядом прибывшего к нему на встречу, пытаясь его отыскать среди зарослей редколесья. Он с трудом уже держался в седле, выдохшийся за столь быстрый сюда долгий путь, что нелегко было выдержать и даже более молодым его людям и сыну.
Где-то внизу у выходившего к близкому руслу реки склона кручи старик увидал в отдалении в паре полётов стрелы неподвижно застывший под дубом большой перекат, возле которого суетились несколько человек в лёгкой броне и стёганых подбойках, одетых по-дорожному. По негромким обрывкам доносившихся снизу к вершине речей он узнал, что это выходцы из южных уделов Дейвонала?рды либо долго бывавшие там – подчинявшиеся высокому человеку по прозвищу Подкова с перевязанным после раны плечом, верши?вшему этим загоном. Воители хоть и были настороже и при оружии, но тем не менее не поднимались на холм, предпочитая оставаться внизу подле переката и осёдланных пасшихся скакунов, наблюдая за простором приречий Малл-э?байн и выставив по всхолмьям дозорных и стерегя мелкий брод через русло потока. В одном из возов вдруг негромко заплакал ребёнок, пугая своим голоском тишину.
От заросшей вершины холма послышалось ржание, и старик повернул туда голову. В десятке шагов от него из-за заросшего вокруг ствола порослью крушины корявого дуба вышли два осёдланных скакуна. Старик пристально глянул на всадников, и глаза его заслезились, а лицо исказилось сильнее, задрожав всеми мышцами.
Не говоря ни слова встретившиеся тут застыли напротив друг друга.

Одиннадцать лет назад его дочь была ещё девушкой, когда он в последний раз зрил её в стенах Красной Палаты, оставив одну там – вопреки страдавшему от горя своего ребёнка отцовскому сердцу. Но Ллугайд всё равно узнал Гвенхивер в ожидавшей его молодой ещё женщине с укрытым золотой рябью веснушек лицом, чьи огненно-рыжие волосы свились за спиной в толстую косу. Вокруг её синих, как и у него и мёртвых уже сыновей глаз собрались редкие пока морщинки, каких тогда ещё не было прежде.
Она тоже не без труда узнала отца в усталом, едва державшемся в седле старике в запыленных грязных одеждах, чьё прежнее пламя волос и усов за этот десяток роковых лет без милости сожрала приходящая на спине бедствий пепельная седина – чьё кривое лицо так и не разгладилось от исказившего его однажды удара судьбы, обринувшегося на их семейство в тот роковой день у Чёрной реки.
– Как же долго хотел я тебя встретить вновь, моя девочка… – прошептал он на родном им восточном наречии Эйрэ, не в силах сдержать хлынувшие на искривлённое лицо слёзы.
– И я рада тебя видеть, отец.
– Прости меня, Гвенхивер… Прости, что решился избрать тебя местью – что оставил тебя там одну среди этих волков из Хатхалле. Прости меня…
Она молчала какое-то время, с трудом сдерживая слёзы.
– Я сама сделала выбор, отец. Сама дала согласие на твою просьбу, всё претерпев – и себя, и тебя трижды прокляв за это, пока не смогла примириться. Видит то Пламенеющий, ты дал мне достойное воздаяние этому дому.
Правая рука старика скользнула в разрез на боку стёганки. Через мгновение ладонь его снова разжалась, и Гвенхивер увидела закоревший до самой рукояти в высохшей, чёрной уже крови остро отточенный нож – известный ей долгие годы. В глазах женщины искрами вспыхнули зловещая радость и облегчение, точно она давно ждала этого знака. Старик кратко кивнул ей, и с презрением отшвырнул от себя в ветви зарослей гнили и ржавчине на добычу долго хранимое им нечестивое лезвие – как и его прежний хозяин жестоко искалечившее их с дочерью судьбы.

Он помнил, как много коротких предзимних заи?ненных дней ожидал в опустевших лесах и приречьях уделов у Чёрной того, кого столько лет жаждал увидеть сам с глазу на глаз. О чьём скором прибытии известило послание верного общему делу достойного Хугиля, сына Лейфа Хромого, красильщика. Спасённые некогда Ллугайдом в этих краях от мучительной смерти из рук людей Турсы с Ножом, верные долгу и древним суровым законам отцов, что велели всегда воздавать – с тех пор они верно служили Клох-скайтэ и будучи сами в далёком, враждебном ему ходагейрде. Чьи вылупившиеся из яиц и взращённые подле Дуб-эбайн крылатые вестники многие годы скорее любого гонца доносили до Каменной Тени те редкие вести от дочери, вышитые ею на тонком холсте тайно в знаках той вязи незримо для всякого соглядатая из Хатхалле.

Ллугайд помнил, как в тот роковой день в Ротхёльфе он, раздавленный горем и не способный воздать как и до?лжно отмщение истребившим его семью могущественным Скъервирам – что самому ёрлу Къёхвару с Когтем, что их цепному бешеному псу Арнульфу, насмехавшемуся ему прямо в лицо – в кратких мгновениях между громкими проклятиями дочери шептал ей неслышно для прочих, молил её стать его оком в Высоком Чертоге, выдержать всё это бесчестье – дабы он смог исполнить их месть, узнавая о каждом шаге владетельного семейства их недругов, что он донесёт до врагов тех, им равных по силе – и сколь хватит возможности будет мстить сам.
Каменная Тень проклял себя за подобное нечестивое пожелание – и надеялся, что сломленная позором и горем с отчаяньем Гвенхивер откажется от такой непомыслимой просьбы отца, от такой страшной судьбы для себя, и он заберёт её в их осквернённый разграбленный дом. Но та вдруг сквозь слёзы шепнула в ответ своё твёрдое «да» – и он сделал чудовищный выбор, оставив носившую чужое дитя единственную дочерь незримой подглядчицей в логове ненавистного недруга.

Он помнил, как град острых клиньев и стрел из засады скосил половину заго?на противников, когда много лет прежде всегда ускользавший, и теперь вдруг почуявший своим звериным чутьём тревогу Нож дал знак людям уходить прочь из болотистого распадка – уже впрочем, напрасно. Спе?шившиеся воины старого Ллугайда без жалости резали глотки и размозжали головы павших с коней дейвонов и их союзников из верных ёрлу кийнов Помежий, добивали копьями оттиснутых к топи уцелевших – а сам он под смертные вопли избиваемых недругов упрямо шагал вслед за пытавшимся уползти с клином в правой ноге потерявшим меч вершним, упёршимся вскоре спиной в гнилой ствол мёртвой ели.
Подойдя ещё ближе к ощерившемуся, не желавшему сдаться с этим жалом в вытянутой руке Арнульфу, Ллугайд пристально взглянул ему прямо в глаза. Ладонь старика протянула дейвону принесённый недавно крылатым гонцом, вышитый весь многоцветием нитей небольшой тонкий холст по размеру не больше платка – понявшему, кто его предал.
– Много ты задолжал моему семейству, почтенный. Пора держать ответ… – негромко промолвил Клох-скайтэ, отойдя на шаг в сторону и пропустив вперёд к выставившему на них нож Арнульфу молочного брата его умершего сына Камбра.
Ухмыльнувшийся до скрипа всех ста кривых как у рыбы зубов, проживший за трёх детей своего второго отца Руавн убрал в ножны залитую вражеской кровью геару. Без слов он провёл указательным пальцем десницы по длинному, пересекавшему всё лицо вплоть до самого горла глубокому шраму от некогда не добившего его в том овраге железа – словно напоминая об этом попавшемуся теперь в ту же ловушку противнику. А затем резким ударом ноги выбив клинок из окровавленных пальцев Ножа медленно поднял его, попробовав грани ногтем на остроту – и сделал ещё один шаг.

То, что потом ещё долго происходило в залитом кровью болоте, откуда взмыли и до самого вечера не садились перепуганные медленно угасавшими страшными воплями птицы, отринувший жалость и не отводивший глаз от своей долгожданной отплаты Каменная Тень постарался забыть…

Агиль устало присел на оглоблю возка, глянув в узкий проём меж закрытыми створами дверцы. Там внутри Гедда нежно держа за головку ребёнка двух дней как от роду дала ему в ротик сосок, и вскрикну?вший младенец замолк, насыщаясь её молоком, шевелясь на руках в толстом коконе скрутки пелёнок. Тут же рядом на шкурах спал старший из мальчиков, устав с долгой дороги сюда.
– Вот дурная ты, Хвёггом клянусь… С нами в путь попереться, в телеге родить… Я в волнении чуть за тот день не угадил поножи, – Подкова приобнял жену, и опять оглянулся вокруг по простору приречья, слушая звуки и осторожно взирая на заросли плоской вершины холма.
– Без тебя изводиться опять три седмины – уж нет… – хмуро фыркнула Гедда, вздыхая, – ну подумаешь, было чего так трястись! Ну родила!
– А, ага… Я привык уж глядеть, как кобылы в дороге в обозе рожают – но чтоб то твоя баба – довольно с меня! – Агиль резко махнул уцелевшей рукой.
– Охранила Праматерь… Ты сам жив вот, дурак, уцелел – и иного уже мне не нужно для счастья, – улыбаясь супругу Гедда ласково гладила сына по тонким волосикам головёнки, пытаясь казаться уверенной, твёрдой. Хоть на лике её сквозь усмешку прорезались страх и тревога последних событий ушедшей седмины, их долгой дороги сюда из Хатхалле.
– Вот кому-то похуже меня весь тот путь пронести… – она глянула мельком на зелень кустов нависавшей над ними вершины холма.
Агиль хмуро взглянул на заросшую кручу, с тревогой ловя ухом топот копыт по иной её бок – где над лесом вдоль топких приречий вились метки птиц.
– Да уж точно… Сам жив…
Он угрюмо вздохнул, опираясь рукою на древко копья, привставая с оглобли и морщась от боли ещё не зажившей как следует раны. Агиль вспомнил об Ульглейн – потерявшей всё, сломленной, за войну дважды ставшей вдовой, когда Имель погиб при отходе из укрепи – и кому вслед за Геддой вот-вот подступал уже срок разрешиться ребёнком, уже не узрящим отца.

– Я папашу ведь тоже не видел лет во уж как сколько… – Подкова на пальцах стал что-то считать, загибая костяшки, – и коль вдруг меня он хоть увидеть позвал бы – точно так побежал бы хоть в Ормхал. Что уж ей-то самой – да тем больше сейчас, когда муж…

Гедда молчала, и лик её вновь охватила тревога. Агиль заметил волнение женщины, и, утешая жену, вновь обнял её целой рукой за плечо.
– Ну чего ты уж, милая? Как сказала, что коим оно тяжелее – столько раз начинать всё сначала… Я тебе вот рассказывал прежде лишь разное, а теперь может быть и сама всё увидишь, где бывали с Прямым мы тогда. Что тут реки – канавы! Вот у Каменной Глотки и бе?рега Белой того не узрить… А какие там ясени с буками, тисы и сосны! Где ты тут в этих топях увидишь такое?
Подкова умолк на мгновение, сам вспоминая забытые виды далёких земель.
– А какие там празднества, знаешь? По седмине гудят городища, в огнях всё и музыке, торжища ломятся. А лицедеи какие! Не чета здешним этим вот, тьху! Всё увидишь, клянусь – лишь закончим с хозяйкой вот эти дела, и…
– Правда? – спросила негромко она, подняв взор на мужа, внимая уверенной речи Подковы.
– Правда, – твёрдо ответствовал Агиль, – и там будет жизнь.

Ллугайд повернул взор направо. Подле скакуна дочери застыл второй, меньший за первого жеребец серой масти, в седле которого сидел мальчик лет десяти. Светловолосый, но с яркой рыжиной в непослушных взъерошенных вихрах – и такой же синеглазый как Гвенхивер – крепкий и рослый не по годам, одетый в дорожную кожаную верховни?цу и стискивавший в ладони рукоять небольшого, посильного ему рычажного крестовика – готовый в любой миг защитить мать как может. Пристально и слегка настороженно, взволнованно он смотрел на незнакомого ему прежде седого криволицего старика из земель Эйрэ, встретившись с ним взглядами – и улыбнулся вслед за своим дедом, чьи глаза перестали слезиться и словно оттаяли при виде внука, вырастить которого ему не дала роковая судьба – которую сам он однажды избрал себе с дочерью – сделав безжалостный, дорогой им обоим тот выбор.
На крупе гнедой жеребицы перед Гвенхивер сидели две маленькие ещё девочки с отросшими ниже плеч рыжими волнистыми волосами, осторожно цепляясь ручками за ладони и платье их матери, и с детским страхом наблюдая за незнакомым им стариком, пристально смотревшим на них с любопытством. Одна из двойняшек готова была заплакать, но увидев ласковую усмешку наблюдавшего за ней человека стихла и продолжила приоткрыв рот смотреть на него, теребя пальцами свои вьющиеся как и у дочери Ллугайда волосы.

– Вернёшься ли ты в родной дом, Гвенхивер? Нет у меня больше сил просить тебя быть моими глазами в чужом краю, когда с твоей помощью и волей богов передохли все Скъервиры… Нет больше сил делать вид, что ты умерла для меня… – голос у старого ратоводца дрогнул.
– Прости меня, моя девочка, что я так долго заставил тебя ждать. Прости меня…
– Я сама сделала выбор, отец, раскрыв тогда ворота нашего дома волкам. Боги свидетели – я трижды заплатила за него тяжёлую цену.
Она умолкла на миг, сглотнув в горле ком.
– Такая была доля, которую я избрала сама. Но не будь этого, быть может я не встретила бы человека достойного, чьё сердце согрело моё в этой клятой темнице Хатхалле.
– Вот как? – приподнял седые брови Каменная Тень, пристально глядя на повзрослевшую дочерь.
– Да. Прости меня, отец – но он сам тоже Скъервир… Самый благородный из всех, кого только смогло породить это семейство – и я избрала судьбу быть подле него. Боги едва не забрали его у меня – и лишь желание снова увидеться с тобой хоть на краткий миг заставило бросить мужа в доме Лейфа одного раненым, отправившись сюда к Ярнха?дду так скоро, как только могла добраться с его ребёнком под сердцем.
Она с тревогой в глазах прижала обе ладони к едва заметному из-под тёплых одежд животу, точно пытаясь закрыться от неведомого ей очередного удара судьбы – безжалостного и слепого. Слишком высокой была ей цена доверия – дважды уплаченная дочерью Каменной Тени – когда летом она дала согласие просьбе Вепрева Копыта, поверив в обещание Хугиля пощадить её мужа из Скъервиров взамен за отмщение прочим… поверив наивно, что сдержит тот данное слово – или сможет так сделать… что сдержат его и его же воители с севера, залившие в ярости древние стены Хатхалле кровью его прежних хозяев – и многих столь близких ей там в эти годы – взяв своё страшное воздаяние. Слишком высокой была та цена её мести, и чью тяжесть нести ей отныне в себе – жить среди тех, кого некогда предала. Жить – и помнить об этом…
– Каждый миг я страшусь, что не застану живым его в час возвращения, пока всё ждала тебя здесь эти дни. Сердце моё надвое разорвалось… Прости меня, отец.
Старый Ллугайд молча смотрел на говорившую дочь. Цена их сделанного каждым выбора была велика – и боги ещё не взяли её целиком. Небожители редко бывают щедры к своим детям, чтобы не забрать потом больше дарованного. За доброе ли, за дурное – за всё суждено заплатить… и безвинным порой трижды больше…

– Увижу ль тебя я ещё, моя девочка? – спросил он у дочери, не в силах сдержать слёзы нового расставания.
– Власть Скъервиров рухнула, и моему мужу нет больше места в Хатхалле средь новых хозяев – пусть даже скригга Дейнблодбереар и был дружен с ним прежде. Побеждённым лишь горе, а от победителей не бывает благодарности прежним врагам… – Гвенхивер смолкла на миг, – едва он окрепнет от ран, мы с его людьми отправимся на прежнюю родину в южные земли, где найдётся там место для нас. Такова судьба женщин – вить гнездо подле мужа.
Дочерь Лугайда снова умолкла, встретившись взглядом с родителем.
Видно рок её был таковым – принести в этот дом смерть и гибель… и остаться в нём матерью новых детей рода Скъервиров – между долгом и чувством в душе словно надвое разорвавшись…
– Прощай, отец. Сердце моё так радуется зрить тебя снова.
– Прощай, доченька… Да охранит твой покой и судьбу твоих чад Праматерь…
– Спасибо, отец… – она вдруг заплакала, слыша это пожелание родителя – что выношенные и рождённые ею от семени Скъервиров дети ему не чужие – и суровое сердце его не из мёртвого камня.
– Прощай, моя милая. Дарует тебе Каэ?йдринн легчайшие из путей к дому.
Он умолк на мгновение.
– Я так рад снова видеть тебя, Гвенхивер. Прощай…

Усталый конь Каменной Тени сделал несколько шагов вперёд и поравнялся с гнедой жеребицею женщины. Отец и дочь обнялись, вновь предчувствуя долгое расставание, когда оба они сами сделали выбор, за который с них боги возьмут ещё тяжкую цену – как и прежде забрав много больше дарованного.
Ибо плата за милость и гнев их всегда велика…

-

Ветер веял в ветвях древних мшелых дубов, обрывая с них зрелые жёлуди, что катились в листву, устилавшую корни – где весной сила жизни поднимет их новою порослью, воздымая из тонких ростков ввысь к пылавшему солнцу, с каждым годом всё больше окрепнув, ветвясь и прочнея. Вихрь раскачивал сучья, шумя громким гулом в священной тут издавна роще. Четверо статей застыли в тиши подле древа, у которого корни сплетались с камнями, окружавшими тёмные брёвна колодца, уходившего вглубь в непроглядную бездну горы.

Этайн молча отдала ребёнка сестре, что уселась на лавке в святилище предков, где не гасли огни всех Троих. Та качала уснувшего сына хозяйки, напевая младенцу негромко старинную песнь, что слыхали все дети в Глеанлох; и бесшумно лежала у ног её серая тень обитавшей тут кошки, лениво зевнувшей всей пастью с оточенным иглами зубьев алеющим зевом, и молча воззрившей на спутницу арвеннида.
Дочь дегтяря из Клох-Кнойх была счастлива тем, что по-прежнему подле молочной сестры, помогая ей всем чем могла – и что пусть не навеки, но подле неё теперь сын их владетеля Конналов, чьи тяжёлые раны в спине она лечит ему как умеет, с сукро?вицы гноем смывая с него прежде близкую смерть, не давая сбежать тому снова в выправу как раньше. И пусть разные судьбы у них, и навряд ли Железный ослушавшись воли отца возьмёт в дом свой законной женою её – пусть и так – но каков бы не был им их жребий, простодушная Лу?айнэ была счастливей невесты, видя то, что он жив – что она подле Гайрэ и днём, и в ночи?.

Взяв под руку почтеннейшего, что уже не стоял на ногах и опёрся на посох, дочь былого владетеля Конналов подвела старика к невысокому срубу, осторожно взирая за брёвна в бездонную чашу воды в глубине.
Тут, в особенном месте все мольбы казались сильнее – и она уповала на то, что сын Дэйгрэ вернётся живым к ней с ребёнком. В ожидании вестников с запада – чьи уста или письма дадут ей ответ, утолив её ча?янья или ударив как нож прямо в сердце, чем окончилась битва на севере вражьих уделов, куда арвеннид вывел войска – Этайн ждала и знака богов…

Старый Ллугнамар молча взирал на багровые пятна, что истаяли в тёмном колодце, куда пала священная кровь из рук дочери Кадаугана, сжавшей в пальцах точёную чашу. Та в волнении ждала ответа, взирая на седоголового дэирвиддэ.
– Добрый знак, моя милая…
– Будет победа?
– Не сказали мне боги того. Но быть может вернётся твой муж к тебе прежде, чем прорежутся зубы у сына его. Ты лишь жди, как ждала и доныне.
– Тяжело ждать в волнении, почтеннейший… – лицо Этайн померкло, и женщина вздрогнула в страхе.
– Такова наша жизнь – скрепя сердце ждать худшего, уповая на то, что всегда есть надежда… что людские сердца все стремятся к добру – пусть и каждое к своему, лишь своим пониманием доброму. Такова уж вся сущность людей. Ты лишь жди – и верь в лучшее.
– Спасибо, почтеннейший! – Этайн склонила пред ним голову, кратко припав устами к иссохшей руке прорицавшего.

Когда они шли от колодца к святилищу, где их ожидала державшая сына хозяйки и здесь ей служившая Лу?айнэ, вихрь рванул вдруг в неистовстве бури, всколыхнув ветви рощи. Листья бурым дождём полетели с замшелых дубов, заметая святилище с тропами в дэ?ир-а-гаррана. С громким граем из гнёзд взмыли птицы, чёрной стаей взлетая с дубов в высоту, точно тучей собою застлав небеса.
Старый провидец застыл, неотрывно взирая на знаки, что летели черневшими перьями вниз сквозь корявые сучья – как когда-то ребёнком их зрил в этом месте, когда прежде могучие древы столетних дубов лишь лежали в земле желудями, а иные владетели Эйрэ тут ждали ответов от их жизнедавцев – столь порою слепых и глухих к своим детям. Пока Этайн зажмурилась в страхе, охватившем вдруг женское сердце в тот миг, неотрывно держа прорицателя слева под локоть, бывший по правую руку помощник метнулся к ветвям, на бегу ловя лепести птиц.
– Вот, почтеннейший… – оправив бурые одежды младшего служки святилища протянул он старейшему перья вестников Пламенеющего.
– Благодарение тебе, юный Тадиг… Ступай.
Старый дэирви?ддэ осторожно взял перья из рук взволнованного юного помощника и поднёс к своим подслеповатым глазам, словно пытаясь вычитать некие начертанные на сплетениях о?стей незримые знамения-ши?нью, пока женщина держала почтеннейшего под руку.
– Дурное знамение дали нам боги? – встревоженно молвила Этайн, встречаясь глазами со взором седого дэирвиддэ.
– Не узришь ты того, дочерь Кадаугана… – тихо ответил старик, хмуря брови, – не на нашем веку то случится – что и было, и есть, и когда-то вновь будет… но та буря однажды придёт.
– Придёт снова, почтеннейший? – с тревогой спросила его потрясённая Этайн.
– Такова уж природа у ветра, что рвёт тучи на клочья или гонит их чернью над нами. После покоя всегда вновь приходит ненастье… и людские сердца таковы, что дурное и доброе в них воедино. Так всё было и будет, и нету той силы, что их расплетёт – лишь мы сами пути свои торим, порождая проклятья и благо.
– Неужели нельзя изменить то, почтеннейший – что предчертано нынче?
– Разве в силах унять мы неистовство бури, что грядёт нам из бездны? Разве можно понять, чего жаждут слепые сердца, что и сами зовут её гибельный ветер? Такова уж природа людей – и лишь сами мы будем в ответе за то, что случится однажды. Но так было и будет, и круг вновь замкнётся – и буря придёт…

Этайн взяла с рук поднявшейся Луайнэ спящего сына, крепко прижав его к сердцу – и ребёнок раскрыл вдруг серые с синим глазёнки, проснувшись – чуя носиком пах молока с пропитавшихся им материнских одежд.
– Тише, тише, мой милый – лежи, не сейчас. Добрый знак был для нас… – она кинула взор краем глаза на небо, где исчезла черневшая стая смоляных детей Пламенеющего.
Злая тень удалялась, очистив простор вышины, уносил её прочь на восход сильный ветер. Затихал страшный грай тысяч их голосов, точно призрачный зов теней мрака из врат в бездну Эйле.

Небо вновь стало чистым – и солнечный свет опять за?стил лучами лесистые склоны двурогой горы среди Глвиддглинн, точно блеск божьих нитей суде?б, что сплетались в поло?тнище жизни.
И в сердце у женщины снова вдруг стало тепло и спокойно от силы незримой уверенности в то, что их тропы не будут заросшими, и не встанет там колкая чернь волчеца – и что вновь после бури приходит затишье. Такова уж природа её – быть не вечно.
И так было, и есть – и так будет…

-

К ночи два всадника успели перевалить через кряж, преодолев крутой спуск по поросшим еловым чернолесьем склонам Буревийного и выбравшись на восточную сторону. Тропа средь замшелых камней уводила их путь в бок уже недалёких отсюда уделов владетелей Эйрэ. Темнота сама шла им навстречу, чёрной птицей летя в гулком уханье скрывшихся в чащах ушастых сычей. Светлыми всполохами средь густоты наливавшегося теменью неба загорались там первые звёзды.
Кони тихо всхрапывали рядом, навязанные за поводья к стволу могучей ели, чья верхушка скрывалась во тьме, а узловатые корни ломали изгибами камень. Скрытый во впадине гасший костёр почти не давал собой света, теплясь только жаром от низкого пламени, лизавшего старый ветняк от поваленной вихрем сухой буреломины. Недаром сам кряж Сторхридсальдрэ именовался подобно, где дикие ветры порой завывали среди высочайших утёсов и круч неистовыми буревиями, обрушивая вниз валуны и обвалом срывая со склонов хребта кучи осыпей камня. Но теперь тут стояло ночное безветрие, и тишину нарушали лишь дальние птичьи вскрики и волчье вытьё средь кромешной ещё темноты – где хищные дети лесов ликовали восходу незримой пока за чертой небокрая луны.

Две тени безмолвно сидели там подле огня, и мужчина слегка ворошил концом палки горевшие ветви в костре, изредка вслушиваясь в тишину.
– Ты же прежде щита не носил… – Майри тихонько обняла супруга за плечи, кинув взор ненароком на прислонённый к боку валуна окованный дощатый круг а?рвейрнской выделки, который Аррэйнэ перед их выездом взял из обоза Стремительных Ратей.
– Мне есть кого тут защищать, – он повернул голову к ней, встретившись взором с глазами Майри и соприкоснувшись с ней лбами.
– Почему ты так скоро ушёл с того места? – спросила она его тише, – ведь там…
– Там это было… – прервал он жену, на мгновение резко умолкнув, – но того уже не возвратить – как не вернуть никому и никоею силой ушедшее время… Я прежде боялся того рокового мгновения, когда снова смогу сам узрить это место, где я прежде был Рёрином – там, где некогда всё началось. Мне думалось в сердце, что и попрежде лежат здесь лишь пепел и смерть, как я запомнил в ту ночь, потеряв там всех тех, кто был родом моим. И мне так же казалось наивно, что смогу я отстроить там наново весь тот чертог, вернуть их – вернуть себе всё, как и было когда-то…
Он вновь умолк, переводя дух от столь взволновавших его слов.
– Но так уже больше не будет. Они все мертвы – и нет больше места той мести, что была там когда-то посеяна кровью… Потому что когда я узрил вместо той смертной черни, что мне помнилась прежде, как там снова бьёт жизнь – будто не было здесь этих гара и смерти, и время не остановилось навеки в тот миг, как мне раньше казалось – и я понял, что всё то ушло безвозвратно, и их больше ко мне не вернуть… Но я буду их помнить.
Лев вновь умолк, тяжело сглотнув в горле комок.
– Этим утром сын Уйра сказал мне и Тийре, что простить он не сможет… ибо кровь не прощают – но сможет забыть – ради мира меж нами. А я… не смогу позабыть – то, что было мне жизнью – но я простил это ему, твоему предку. Больше всего я хотел бы не смерти его… и не кары, какую воздали за это ему сами боги – столь ужасной, что трудно измыслить страшнее мучений – и не раскаяния его передо мной…
Больше всего я хотел бы поговорить с ним. Лишь один он так знал моих предков, как никто из иных средь дейвонов – один он. Больше всего я хотел бы поговорить с ним – узнать о том, какими они были когда-то. Но их нет… и его уже нет среди смертных. И я буду то помнить – то, кем был я тогда… И я помню и то, кто я есть – я, Аррэйнэ из Килэйд – что они есть мой кийн, моя кровь, что приняли меня и взрастили – и я их защищал все те годы… был одним из их рода. И я буду помнить имя Рёрина в сердце – а теперь я должен вернуться домой. Туда, где я есть – и где буду.

Он встал во весь рост и замер через несколько шагов от того места, где прежде сидел у огня. Пристально вглядываясь во тьму катившейся над северным краем ночи, он словно сорвавшаяся с высоких круч и застывшая глыба стоял как немой, что-то выискивая взором над изрезанным чёрными кряжами небокраем, где словно вышитые серебром на плаще загорались очами богов воссиявшие яркие звёзды. Где-то там вдалеке раздавалась волчиная песнь их ночному светилу, чья золотая личина ещё была скрыта за взгорьями, лишь мерцающим заревом сполошая ту чернь темноты на восходе.
Он молчал, не сводя взгляда с необозримой тёмной дали, что призрачным маревом исчезавших во мраке просторов простиралась перед лицом, исчезая в неведомом, непостижимом оку людскому. Аррэйнэ даже не обернулся, спокойный и непоколебимый, когда тревожа их чутких коней поблизости раздался гортанный рык льва, оглашая пустоши круч Сторхридсальдрэ гордым неистовым рёвом вышедшего из логова хищника – словно и не замечая того, чья звериная кровь их незримым сродством текла в жилах мужчины. Он был весь поглощён чем-то прочим – взволновавшим его и заставившим пашней глубоких морщин вдруг прорезать лоб Льва непростой и тяжёлою мыслью.

Кутаясь в накинутый поверх одежд подбитый медвежьим мехом тёплый плащ и неслышно подойдя к супругу Майри крепко прижалась к его плечу и попыталась рассмотреть во тьме то, что так пристально и взволнованно разглядывал там её муж.
– О чём ты сейчас думаешь, Аррэйнэ?
Он с трудом сглотнул ком в горле – и настороженно, словно делясь с ней той тайной, произнёс пусть спокойно, но с какой-то сокрытой тревогой:
– О том, что случилось и с нами, и с нашей землёй. О том, что быть может грядёт нам на этом пути…
Вглядываясь пристальным взором куда-то сквозь глубь ночной тьмы – словно не за небокрай взгорий улетал его взгляд, а неимоверно далеко – сквозь само беспощадное и неодолимое никакой людской силою время, не глядя на жену он вдруг заговорил сильно и твёрдо, пусть и негромко.
– Однажды я спросил отца: неужели мы только слепые котята, которых ведёт за собою десница богов – и не в силах разорвать предначертанное? А он мне ответил, что мы выбираем себе те дороги, куда сердце само нас ведёт – и в том и есть наша судьба – в нас самих, в сердце каждого сущего. Что у кого на душе – тем и будет их выбор, теми путями пойдёт он вперёд через мглу.
Были ль дурными те люди, кого поразила рука моя в прошлом – те же ёрл Къёхвар и Оннох из Модронов, тот убийца отца моего Ллура и множество тех их, моих явных врагов – не мне понимать и возвешивать. Потому как мы все таковы, кто мы сами есть, что для нас доброе и дурное, что есть лучше и горше – каждому в их понимании мера своя дана в сердце. Те мы, кто есть по себе – и одним суждено быть нам другом… а иным же иначе – лишь кровью сойдёмся мы в жизни, вместо слов примирения с ним говоря только сталью.
И то, что случилось за эти вот годы кровавейшей распри – как то можно понять, чем обмерять всё это – не знаю… Даже если и впрямь это был неподвластный рассудку раздор меж богами, а нам суждено было стать их живыми мечами в войне праотцов на земле… всё одно мы избрали пути – каждому свой, уконованный прежде – или наоборот вопреки тому избранный нами; и шли ими без страха – как сами мы есть. Все эти слава и кровь воедино смешались, и нет той межи, что отделит одно от другого. Как жаль лишь, что столь много было пролито её между нами…
Он умолк, отдышавшись в волнении.
– Все мы такие как есть – и я сам, и мой верный друг Тийре, и упокойные наши товарищи – и твои родичи и земляки: Айнир – твой брат, дядя Доннар и сражённые мной сыновья его, и иные воители рода дейвонов – и сама ты, жена, и старейший из вас… старый Эрха. Ни на миг не жалею о том, какую дорогу дал рок мне – по которой я шёл не страшась и ни разу не сбочив. Мы такие как есть… и судьба наша прежде никем не предписана кроме нас самих.
Сердца наши тоже порой ошибаются, слепо творя то дурное, что потом на идущих за нами обринется роком, сплетётся в тот узел суде?б, весь напитанный алым. И на ошибках ушедших мы учимся, постигая их сердцем – для того может быть, чтобы после творить свои собственные. Какая судьба ждёт нас с Тийре, твоих брата и прочих из родичей – и какой путь мы выберем некогда? Сохранятся ли узы тех дружбы и клятв, что порой непрочны? перед поступью хода времён? Мы люди – и наши сердца таковы, где с высоким соседствует низость – и сами порою творим и великое, и то чёрное, зрящее холодом Эйле, что ляжет в наследие нашим потомкам…
И быть может к тому всё то было сейчас, чтоб сегодня твой брат, с кем мы были врагами самим своим духом – чтобы сейчас мы сумели отринуть весь тот тяготивший над нами закон кровной мести с враждой, и пожали ладони один одному как два родича… дорогою ценой примирившись друг с другом.
Одно лишь я чувствую верно – что мы сами есть те, что в сердцах у нас скрыто, и дорогу свою нам самим суждено выбирать. И пока там не будет холодного страха – бессмертны мы будем. Лишь помнить мы это должны – от отца к сыну, от матери к дочери, от поколения к поколению…

Он на миг вновь умолк, тяжело отдышавшись от столь взволновавших его сердце слов – словно кто-то незримый шептал их ему в темноте распростёртой над миром кромешной ночи?, оглашаемой только тоскливою песнью волков над просторами взгорий – и взглянул на застывшую подле него дочерь Конута, чей взор встретился с взором последнего Рёйрэ – полный тревоги пред всем тем неведомым, что им было тут сказано.
– И наша судьба мне неведома, жена… Быть может немного нам выпадет лет быть с тобой сердце к сердцу. Никому не постичь непрозримого срока – и где та рука, что однажды сразит и сильнейших средь храбрых. Даны ль будут нам те, кто придёт после нас в этот свет? Не ждут ли нас некогда горе с разлукой, скорбь и болезни, отчаяние и предательство? Всё это неведомо мне… и гадать бесполезно – мы те есть, что в наших сердцах – и лишь мы свои тропы себе изберём…
Хмурое и тревожное лицо Аррэйнэ вдруг разгладилось, и он взглянул на неё так, как однажды смотрел на дейвонку во тьме среди леса, озарённого сполохом светоча в левой руке в час прощания их, когда Конута дочь назвала своё имя. Майри увидела взор его – вновь такой же смешливый и хитрый.
– И даже не знаю – долго ли будем терпеть мы один одного близ себя, если нрав твой похуже той моровой язвы? Быть может владетеля буду просить поскорее отправить меня хоть в какую выправу – куда только кони дойти смогут вдаль – от твоего языка лишь бы дальше как можно? Или ты, может быть, сама прежде горшок мне расколешь о голову, и на коня верхом сядешь, чтобы к дяде вернуться домой – «ступай ты, Аррэйнэ, к скайт-ши в утробу!» Всё, что будет – мы сами себе изберём, что по сердцу нам. Одно лишь я знаю – что ты мне жена теперь… и нет мне пока большей радости, чем чувствовать то, что твоему сердцу тепло с моим рядом.
Он умолк, устремив взор вдаль в непроглядную ночь, что катилась над окружавшим их миром, где лишь песня волков раздавалась во тьме.

– Ты говоришь страшные вещи, словно предрекая их всем нам… – Майри Конутсдо?ттейр взволнованно прижалась к нему, и крепко обняв Льва глядела туда же, куда устремил свой не дрогнувший взор её муж – вдаль на темневший крадущейся чернью ночи? перевал.
– Неужели всё так вот и вправду случится, Аррэйнэ? – она с тревогой взглянула в глаза ему, словно защиты прося у супруга и спутника на всех выбранных ею грядущих путях.
– Кто знает… – он вновь посмотрел на кромешную тьму, и затем обернул взор к жене.
– Боги я?вят нам тропы, по которым идти суждено. А выбирать, по которой из них нам ступать, и какую за то уплатить надо цену – это в воле людей, всякий выбор…
Его в побуревшей от крови повязке леви?ца сжала руку жены, и Майри опять ощутила всю прежнюю твёрдость и волю, что таилась в кисти её мужа, изувеченной в прошлую ночь – где и восемь в бою вышли много сильней десяти.
– А на этой дороге домой доверься мне и скакунам.

Она на миг задержала дыхание, словно прислушиваясь к чему-то неслышному для него, ощущая под сердцем тот бьющийся ток новой жизни в бессмертном круговороте поколений – и затем сильно выдохнув повернула к мужчине лицо.
– Я сказать тебе что-то должна, Лев…
Майри охватила обеими руками его перемотанную тряпицей ладонь и плотно приложила к своему животу под одеждами, не давая отнять от себя.
– Или сам уже может услышишь… – произнесла она тише, встретившись глазами с его оторопевшим в этот миг взором, и утвердительно кивнула.

Сияя золотом ночного небесного зарева, освещая черневшие мглою хребты среди взгорий и заливая померкшие в сумерках тропы сквозь перевал, над черневшими тенями чащ диких мрачных лесов необъятного Севера восходила своим полным диском луна.