Читать онлайн книгу «Лучшая принцесса своего времени» автора Ева Арк
Лучшая принцесса своего времени
Ева Арк
«Очень красивая и неизменно мужественная… лучшая принцесса своего времени, так любимая всеми», – с восхищением отзывался Брантом, писатель ХVI века, о Елизавете Валуа. Но идеальных людей, как известно, не бывает. Так какова же, если смотреть с позиций нашей эпохи, была на самом деле эта принцесса?
Ева Арк
Лучшая принцесса своего времени
Глава 1
Воспитание Елизаветы
3 июня 1545 года вестибюль дворца Фонтенбло был по-праздничному украшен дорогими шпалерами и лионскими шелками. В центре, под балдахином из голубого дамаска с золотыми лилиями королевской династии Франции возвышалась выставка с девятью ступенями. На них были выставлены золотые кубки работы итальянского ювелира Бенвенуто Челлини, резные изделия из слоновой кости, в том числе, фигурки нимф и гладиаторов, и просто драгоценные камни разной формы и огранки, поражающие чистотой цвета и разнообразием. Но особое внимание, конечно, привлекали сосуды и щиты, принадлежавшие когда-то Карлу Великому и Людовику Святому.
– Эта выставка, – писал хронист, – была настолько бесценной, что там, казалось, было собрано содержимое сокровищниц всех монархов Европы.
Охраняла же драгоценную выставку швейцарская стража. Кроме того, рядом находились специальные люди, которые могли поведать историю выставленных вещей иностранным гостям. К королевским покоям срочно была пристроена галерея, ведущая в часовню Святой Троицы и украшенная геральдическими щитами с гербами и символами Франциска I Валуа и Генриха VIII Тюдора, королей Франции и Англии. Пол галереи устилали персидские ковры, которые тогда были ещё большой редкостью.
Вся эта роскошь предназначена была поразить гостей, прибывших на крещение внучки французского короля, родившейся 2 апреля 1545 года здесь же, в Фонтенбло. Свои чёрные волосы она унаследовала от отца, будущего короля Франции Генриха II, а карие блестящие глаза и пухлые щёчки – от матери, флорентийки Екатерины Медичи. Принцессе посчастливилось появиться на свет в более удачное время, чем её старшему брату Франциску, названному в честь деда. Тогда, год назад, король вёл войну одновременно с Карлом V и Генрихом VIII, и радоваться первому внуку ему просто было некогда. Теперь же, когда были заключены мир с императором и перемирие с англичанами, французский двор собирался с пышностью отметить крещение принцессы. В Фонтенбло как раз приехали послы короля Англии, чтобы подтвердить под присягой недавно заключённый договор и Франциск I, воспользовавшись этим, передал через них предложение Генриху VIII:
– Не хотите ли, брат мой, стать крёстным дочери дофина?
– Почту за честь, сэр! – согласился тот, довольный прекращением военных действий с Францией,
Эти двое были давними соперниками, и если Генрих опередил Франциска в количестве жён, то на любовном ристалище королю-рыцарю не было равных.
В назначенный день по галерее в часовню двинулась торжественная процессия. Впереди шли двести гвардейцев в богатом облачении и с боевыми топориками. За ними по двое следовали герольды в накидках с гербами и жезлами в руках, которые предшествовали принцам крови и высшим чиновникам в мантиях. Принцессу же в качестве представителя Генриха VIII нёс лорд Чейни, смотритель Пяти портов и главный казначей Англии, в окружении охраны из четырёх французских дворян. Последними в сопровождении придворных дам в роскошных нарядах шествовали две крёстные матери принцессы – Элеонора Австрийская, вторая супруга Франциска I, и его племянница Жанна д’Альбре, будущая королева Наварры. У ворот часовни процессию встретил кардинал де Бурбон, избранный для совершения обряда, а также вереница других кардиналов и архиепископов в полном торжественном облачении и в митрах. Под звуки церковных гимнов прелат принял от посла принцессу и направился с ней к купели, установленной перед главным алтарём. Что же касается Франциска I, то он вместе с родителями девочки, дофином Генрихом Валуа и дофиной Екатериной Медичи, наблюдал за свершением обряда из застеклённой галереи, выстроенной справа от купели. Как только кардинал де Бурбон спросил, какое имя должна была получить принцесса, вперёд выступили два посла и гаркнули во всю глотку:
– Елизавета!!
Ясно, что англичане действовали из лучших побуждений, желая быть услышанными в такой толпе. Тем не менее, в зале возникло замешательство. Первым опомнился король Франциск I, который громко расхохотался. Недоумённо взглянув на него, дофин затем перевёл взгляд на жену. Весёлая флорентийка с удовольствием бы поддержала свёкра, но при виде постной мины мужа ограничилась улыбкой.
– Едва это истинно королевское имя было произнесено, – вспоминал хронист, – как оно тут же несколько раз было громко повторено герольдами Франции и Англии под звуки труб, фанфар и пушечных салютов.
Вечером французский король устроил роскошный пир, а затем на суд присутствующих были представлены балетные и театральные постановки. На следующий день состоялась постановочная битва между отрядами дофина и графа де Лаваля. Причём, если Генрих со своими людьми облачился в светлые доспехи с изображением полумесяца, личного герба своей любовницы Дианы де Пуатье, то на чёрных латах Лаваля, одного из самых изысканных придворных, красовалось изображение феникса, эмблемы Клод де Фуа, дамы из свиты королевы. В конце концов, под громкие аплодисменты зрителей, сражение закончилось бегством графа и его людей с поля боя.
– Первым среди тех, кто выказал особую отвагу, – свидетельствовал тот же хронист, – был предводитель отряда, облачённого в белые доспехи. Он сражался с таким совершенством и грацией, что ослепил взоры всех зрителей, которые вынуждены были признать, что этот храбрый кавалер, каковым оказался наш дофин Генрих, без лести, получил пальму первенства и вкусил торжество победы.
После крещения принцессы её мать, Екатерина Медичи, решила, что девочке лучше будет в замке Сен-Жермен, где уже находился её брат. Там для Елизаветы был создан собственный маленький двор. Причём все должности получили верные флорентийке люди. Король Франциск I практически не вмешивался в дела воспитания внуков потому, что последние три года его жизни были омрачены болезнью и мучительными сожалениями. А ведь его царствование, начало которому положила победоносная битва под Мариньяно, открывшая французам путь в Италию, сулило быть таким славным и счастливым! Но потом случились поражение под Павией, плен и бесконечные войны, закончившиеся потерей почти всех завоёванных территорий. Правда, после поражений в битвах король-рыцарь мог всегда найти утешение в объятиях своей официальной фаворитки герцогини д’Этамп и других дам. Недаром ему приписывали знаменитое изречение:
– Королевский двор без прекрасной дамы, что год без весны и весна без роз!
Но и тут его ждало разочарование, выразившееся в другом высказывании:
– Все женщины меняются.
Его первая супруга, Клод Французская, бабушка Елизаветы, от которой принцесса унаследовала свой добрый нрав и простоту в обращении «даже с низшими», рано умерла. А вторая, набожная и меланхоличная королева Элеонора Австрийская, сестра императора, не имела влияния при дворе. По мере старения Франциска I политикой всё больше приходилось заниматься дофину. Четыре года, которые Генрих в детстве провёл в испанской тюрьме в качестве заложника вместо отца, превратили его в угрюмого меланхолика. Когда принц вернулся домой, Франциск просто не узнал сына:
– Он проводит всё время в одиночестве, мало общается с придворными и большую часть дня копается в саду!
После чего попросил Диану де Пуатье, вдову Великого сенешаля Нормандии, немного «пообтесать» принца.
– Доверьтесь мне, я сделаю его своим рыцарем! – успокоила короля Диана.
И заодно сделала Генриха своим любовником, таким образов, «перевыполнив» свои обязательства. К тому времени дофин уже был женат на наследнице флорентийских банкиров Медичи. Долгое время у них не было детей, хотя в результате одной интрижки на стороне у Генриха родилась дочь, которую он, конечно же, назвал Дианой. Екатерине грозил развод, когда в дело решительно вмешалась любовница мужа:
– Вы должны чаще навещать дофину в её спальне!
– Но я люблю только Вас! – возразил Генрих, обняв её за талию.
– Не забывайте о своём долге! – одёрнула своего «ученика» Диана. – Ведь Франции нужны наследники!
Результат не заставил себя долго ждать: всего у Екатерины родилось десять детей.
Хотя свою жену дофин не любил, дети были его радостью. Он был добрым и любящим отцом. Играл с детьми и наблюдал за их играми, с гордостью следил за их достижениями. Екатерина тоже заботилась об их здоровье, обучении и воспитании. В свой черёд, мать внушала детям благоговение, уважение, они старались доставить ей удовольствие, но когда искали сердечного тепла, то обращались к отцу. Поэтому флорентийка страдала из-за невозможности стать ближе детям. Мешала этому любовница Генриха. Её кузен, Жан д’Юмьер, получил привилегию на управление детской в Сен-Жермене. Благодаря чему Диана играла самую активную роль в воспитании детей дофина и засыпала д’Юмьера, наперебой с Екатериной, письмами со своими рекомендациями.
– Я прочла, – например, писала она госпоже д’Юмьер, – письмо, в котором Вы сообщили мне, что мадам Клод этой ночью плохо чувствовала себя из-за кашля, которым мы все здесь страдаем. Однако же эта болезнь не опасна, тем более, что её старшая сестра уже этим переболела. Королева напишет Вам о своём мнении на этот счёт.
Самыми близкими Елизавете людьми, кроме родителей, в раннем детстве были её кормилица Екатерина де Лузель и главная камеристка Клод де Нана. А гувернанткой и первой дамой принцессы назначили Луизу Бретонскую, вдову барона Кастельно и Клермон-Лодева, которую при дворе попросту называли: «госпожой де Клермон». В свиту Елизаветы также входили камердинеры, горничные и музыканты. Хорошенькая и внешне здоровая малышка составляла резкий контраст с хилым и слабым братом. Тем не менее, в детстве Елизавета давала некоторый повод для беспокойства близким из-за склонности подхватывать от своих братьев и сестёр все хвори по кругу. К счастью, Екатерина Медичи, которая провела ранние годы в монастырях Флоренции, где монахи славились своим искусством врачевания, поручила заботу о здоровье своих детей знаменитому лекарю Жану Фернелю. Благодаря его мастерству большинство внуков Франциска I смогли встретить свою юность, а некоторые даже дожили до зрелого возраста и вступили на порог старости.
Одни современники отмечали застенчивость и даже робость маленькой Елизаветы, другие же описывали её как хорошенькую и весёлую девочку.
– В детские годы эта принцесса, – утверждал Брантом, известный писатель и современник Елизаветы, – обещала великие дела.
Старшая дочь короля рано проявила блестящие способности. Помимо истории, географии, искусства, литературы, астрономии, философии, риторики и музыки, она также обучалась вышивке и ткачеству, и даже изучала медицину. Её духовным наставником стал аббат Сент-Этьен. Вскоре между аббатом и его юной ученицей, отличавшейся послушанием и быстрым умом, возникли тёплые отношения. В возрасте семи лет Сент-Этьен начал обучать её латыни. Но больше Елизавета преуспела в итальянском языке. Ещё она очень любила уроки танцев. Как и других королевских детей, её учил танцевать Поль де Реж. Интересно, что Генрих II собственноручно написал письмо о его назначении, адресованное д’Юмьеру.
– Мой кузен, – говорилось в нём, – предъявитель сего письма, некто Поль де Реж, хороший танцор, и, насколько мне известно, честный и благовоспитанный человек. Поэтому я решил поручить ему обучение танцам моего сына, дофина, моей дочери, королевы Шотландии, и всех юных дам и кавалеров, которые состоят у них на службе, а также остальных моих детей. В связи с этим Вы приставите упомянутого де Режа к моему сыну; и обеспечите его едой и жильём наравне с моими офицерами, позаботившись о том, чтобы он был постоянно занят и не тратил время зря.
Елизавета любила не только музыку и танцы, но и сонеты поэта Пьера Ронсара, а также брала уроки рисования у придворного художника Франсуа Клуэ, которого по-приятельски называла «Жанэ» (прозвище от имени отца, тоже художника Жана Клуэ).
Кончина Франциска I 31 марта 1547 года привела к переменам не только в государстве, но и в «королевском питомнике». Спустя несколько месяцев, 12 ноября того же года, у нового короля Генриха II и Екатерины Медичи родилась ещё одна дочь, Клод, которую крестили послы швейцарских кантонов. Если её появление в Сен-Жермене почти никак не повлияло на жизнь Елизаветы и её брата, то прибытие во Францию в июле следующего 1548 года маленькой королевы Шотландской сыграло значительную роль в их судьбе. Особенно в судьбе дофина Франциска, потому что Марию Стюарт привезли для него, в качестве будущей жены.
Глава 2
В тени шотландки
Елизавете тогда исполнилось три года, а Марии – почти шесть лет. По приказу Генриха II шотландку поместили в одну спальню с его старшей дочерью, хотя из-за разницы в возрасте они обучались под руководством разных наставников.
Мария играла в комнате с другими детьми, когда в комнату вошла Екатерина Медичи и стала пристально наблюдать за маленькой девочкой. Наконец, Мария не выдержала пристального взгляда незнакомки, подошла к ней и надменно спросила:
– Знаете ли Вы, мадам, что находитесь в одной комнате с королевой Шотландии?
На что Екатерина спокойно произнесла:
– Знаете ли Вы, что находитесь в комнате с королевой Франции?
После чего покинула детскую.
Приезд Марии Стюарт стал неприятным сюрпризом для флорентийки, тщетно протестовавшей против её помолвки с четырёхлетним Франциском. Честолюбивая Екатерина опасалась возвышения дома Гизов, из которого происходила мать Марии Стюарт.
– Нашей маленькой шотландской королеве стоит лишь улыбнуться, как все французы сразу теряют голову, – презрительно заметила она при виде того, с каким рвением самые почтенные кавалеры двора старались завладеть вниманием очаровательной девочки.
Руководить воспитанием и двором юной королевы Шотландской должна была её бабушка герцогиня де Гиз. Но спустя год после приезда Марии её заменила Франсуаза де Брезе, старшая дочь Дианы де Пуатье, которая также стала главной гувернанткой дочерей короля вместо Луизы де Бретань. Назначить её на эту должность предложил герцог де Гиз, брат которого женился на сестре Роберта IV де Ла Марка, мужа Франсуазы де Брезе. Хотя Екатерина Медичи не питала личной неприязни к дочери Дианы, это назначение вызвало у неё бурное негодование. С тех пор в её душе зародилась ненависть к Гизам, которая распространилась и на их племянницу. Чтобы нейтрализовать влияние Дианы на своих дочерей, Екатерина приставила к ним учёного итальянца Корбинелли, обучавшему принцесс искусству стихосложения, а также истории.
Король Генрих II выделял Марию среди других и восхищался ею больше, чем собственными детьми:
– Это самый прелестный ребёнок, которого мне только доводилось видеть!
А маленькая шотландка особенно гордилась своим знанием древних языков. Сохранилась рукопись или сборник из восьмидесяти шести эссе, написанных Марией сначала по-французски, а затем переведённых на латынь. Почти все они имеют вид посланий или наставлений, адресованных Елизавете. И даже нередко принимают форму выговора своей младшей подруги за лень в учёбе или отсутствие терпения. Правда, как только принцесса проявляла прилежание, Мария тут же спешила поздравить её за усердие:
– Услышав от нашей госпожи, моей возлюбленной сестры, что теперь ты хорошо учишься, я очень обрадовалась и молю тебя и дальше упорствовать в этом, как о величайшем благе, которое может случиться с тобой в этом мире. Ибо дары, которыми мы обязаны природе, недолговечны, и с возрастом она лишит нас их. Фортуна также может лишить своей благосклонности: но то добро, которое дарует Добродетель (а её добиваются только усердным изучением книг), бессмертно и останется с нами навсегда.
Возможно, если бы Мария помнила те мудрые изречения из своих школьных сочинений, её царствование могло бы быть гораздо счастливее. Цитаты различных авторов, как древних, так и современных, на которые ссылалась при этом шотландка, свидетельствуют об её высокой эрудиции.
– Вчера Вы были поражены, сестра моя, – пишет Мария Стюарт в своём другом послании, – что в воскресенье я покинула приёмную королевы, чтобы удалиться в свой кабинет. Причина была в том, что в течение последних двух дней я читала сочинение, написанное Эразмом и озаглавленное «Диалог», который так прекрасен, так остроумен и так практичен, что его невозможно превзойти.
Время от времени она также обращается к дофину, своему наречённому, к Клод, сестре Елизаветы, и к своему дяде, кардиналу Лотарингскому, всегда выбирая в качестве предмета своей темы какой-нибудь случай из своей повседневной жизни.
Тем временем детская в Сен-Жермене постепенно пополнялась другими братьями и сёстрами Елизаветы: Карл Максимилиан, Эдвард Александр, Маргарита и Эркюль обучались под руководством всё тех же учителей. В определённое время все дети собирались вместе в большом зале замка, чтобы развлечься.
В возрасте десяти лет Елизавете позволили присутствовать на приёмах у матери, когда двор останавливался в Сен-Жермене. Король и королева гордились своей старшей дочерью, поведение и манеры которой даже в этом раннем возрасте отличались серьёзностью, великодушием и изяществом. Правда, она была немного ленива и любила поспать. Придворные считали любимицей Екатерины хромую и горбатую Клод, которой требовалось больше заботы и внимания, чем остальным детям, тем не менее, только Елизавете позволяли безнаказанно сбегать из школьной комнаты в покои королевы.
– Почему Вы покинули своего наставника, дочь моя? – добродушно спрашивала флорентийка.
– Потому что мне надоело слушать, мадам, как на протяжении часа королева Мария обсуждала с господином Амио какой-то отрывок из Эразма! И вообще она желает говорить со мной только на латыни!
– В таком случае, проводите больше времени с Вашей сестрой. Хотя она не так умна, как королева Шотландская, зато гораздо добрее.
– Я люблю Клод. Но разве не лучше пытаться догнать того, кто тебя опережает, чем топтаться на месте в ожидании того, кто тебя никогда не догонит?
Сидя рядом с Екатериной или отдыхая на вышитой подушке у её ног, принцесса с восхищением наблюдала за поведением матери, когда та давала частные аудиенции послам или другим знатным особам. Такое же сильное впечатление поначалу флорентийка произвела и на Марию Стюарт. Несмотря на ту холодную сдержанность, с которой к ней всегда относилась будущая свекровь, шотландка старалась завоевать её благосклонность своей покорностью и, подобно Елизавете, всегда предпочитала общество Екатерины своим младшим подругам. Однажды флорентийка спросила её:
– Почему Вы вместо того, чтобы присоединиться к играм принцесс, остались стоять рядом с нами?
В ответ Мария сказала:
– Мадам, правда, с ними я могла бы получить большое удовольствие, но ничему не научилась бы; а здесь, видя приветливость и любезнейшее обращение Вашего Величества, я получаю благодеяние и являюсь свидетельницей примера, который должен приносить мне пользу на протяжении всей жизни.
Однако её покорность не умилостивила Екатерину, недовольную огромным влиянием Марии и её дядюшек Гизов на дофина. Шотландка же, повзрослев, стала проявлять пренебрежение к Екатерине, называя её «толстой флорентийкой», «банкиршей» и «торговкой» и высмеивая её манеру речи, акцент и походку.
Один из дядюшек Марии, кардинал Лотарингский, был духовником не только своей племянницы, но и принцесс. Крестной матерью же Елизаветы, как известно, стала Жанна д’Альбре, которую принцесса очень любила. Жизнерадостная, прямая и искренняя, та оказала большое влияние на свою крестницу. Среди подруг детства Елизаветы, кроме Марии Стюарт и сестры Клод, следует назвать Анну де Бурбон, дочь герцога де Монпасье. Приязнь принцессы к ней объяснялась тем, что мать Анны, герцогиня де Монпасье, была наперсницей Екатерины. А для Елизаветы мнение матери было важнее всего. Кроме того, в Сен-Жермене воспитывалось ещё несколько девочек её возраста из знатных семей, в том числе, Кларисса Строцци, дочь маршала Строцци, флорентийца и кузена королевы.
Даже первое публичное появление Елизаветы было связано со свадьбой Марии Стюарт. Екатерина Медичи привезла всех королевских детей в Париж, где в воскресенье 24 апреля 1558 года состоялась церемония бракосочетания. Собор Нотр-Дам и дворец архиепископа Парижского соединили высокой, около 4 метров, деревянной галерей, по которой должна была пройти свадебная процессия. Галерея соединялась с огромным помостом, выстроенным у входа, и шла дальше внутри самого собора вплоть до алтаря. Над ней тянулся бархатный навес лазурного цвета с вышитыми золотыми геральдическими лилиями, но с боков галерея была открыта, так что все могли видеть жениха с невестой и тех, кто их сопровождал. Место на помосте заняли иностранные послы и сановники, простые парижане огромными толпами заполнили всё пространство кругом, и праздник начался. Первыми, в десять утра, появились швейцарские алебардщики, и полчаса под музыку демонстрировали своё умение владеть оружием. Затем, по команде дяди невесты, герцога Гиза, который был распорядителем торжества, появились музыканты в красных и жёлтых костюмах. После их выступления торжественно двинулась свадебная процессия – разодетые придворные кавалеры, принцы и принцессы крови, за ними – представители церкви. Далее следовал жених в сопровождении своих младших братьев (будущих королей Карла IX и Генриха III) и Антуана Бурбона, короля Наваррского. Генрих II вёл невесту, а замыкала шествие Екатерина Медичи в сопровождении принца Конде, брата короля Наваррского, и своих фрейлин. Что же касается Елизаветы, то она шла со своей сестрой Клод в свадебной процессии следом за матерью. К сожалению, четырнадцатилетний Франциск был мал ростом, имел одутловатое лицо и нездоровый вид. Зато пятнадцатилетняя невеста выделялась своим высоким ростом и красотой. Согласно рассказам одних историков, в тот день на ней было белое платье, дивно оттенявшее её рыжеватые волосы и нежную кожу. (Правда, другие считали, что она оделась в белое во время обручения).
– Это плохая примета, – шептались придворные, – ведь траурный цвет французских королев именно белый!
Однако счастливая Мария не думала об этом. Её шею украшал подарок короля, большая драгоценная подвеска с его инициалами, волосы юной невесты были распущены по плечам, а голову венчала небольшая золотая корона, полностью усыпанная жемчугом, бриллиантами, сапфирами, рубинами и изумрудами. Писатель Брантом писал:
– В то величественное утро, когда она шла к венцу, была она в тысячу раз прекраснее богини, спустившейся с небес.
Жениха и невесту встретил у входа архиепископ Парижский, и препроводил в королевскую часовню. Там они преклонили колена на золотые парчовые подушки, и приняли причастие. В то время, пока шла торжественная церемония, горожанам несколько раз бросали золотые и серебряные монеты от имени короля и королевы Шотландии. После венчания свадебная процессия отправилась обратно во дворец архиепископа на свадебный обед, за которым последовал бал в зале Святого Людовика в Лувре. Золотая корона Марии стала слишком давить ей на лоб, поэтому один из придворных держал её над головой королевы Шотландии (и дофины Франции) в течение почти всего обеда, а на балу Мария танцевала уже без короны. Елизавета исполнила танец вместе с новобрачной, как всегда, восхитив зрителей своей грацией. При этом принцесса очень ловко управлялась со своим шлейфом длиной шесть ярдов, который нёс за ней по коридорам дворца паж. Затем Елизавета совершила во второй раз тот же самый «подвиг», станцевав уже со своей крёстной, Жанной д’Альбре. Но на этом праздник не закончился. После бала, в пять часов, свадебная процессия направилась в официальную резиденцию городского управления, на другой конец Ситэ, причём маршрут был проложен подлиннее, чтобы парижане могли полюбоваться на кортеж. Мария ехала в позолоченном экипаже вместе со своей свекровью, Екатериной Медичи, Франциск и король Генрих сопровождали их верхом на конях с очень богатой упряжью. Роскошный банкет навсегда врезался в память тем, кто на нём присутствовал. Семь прекрасных девушек в роскошных костюмах, которые изображали семь планет, спели эпиталаму. Потом появились двадцать пять пони с позолоченной упряжью, на которых ехали королевские дети «в сияющих одеждах». За ними белые пони влекли повозки, на которых ехали актёры в образах античных богинь и муз, и все они славили новобрачных. Кульминацией представления стало морское сражение. В зал въехали шесть кораблей, убранных парчой и алым бархатом, с серебряными мачтами и парусами из серебристого газа. Они были механическими, и двигались по раскрашенному полотну, изображавшему морские волны, а тончайшие паруса надувались от ветра (скрытых мехов). На палубе каждого корабля было по два сиденья, одно занимал капитан, чьё лицо было скрыто под маской, другое же было пустым. Совершив семь кругов по залу, каждый корабль остановился перед дамой, по выбору своего капитана. Дофин – перед своей матерью, королевой, а король – перед Марией. Когда суда, на этот раз со своими прекрасными пассажирками, вновь объехали зал, зрителям пояснили, что перед ними – плавание за Золотым руном, которое возглавлял Язон (Франциск). Захватив руно-Марию, отныне он «создаст империю», которая будет включать Францию, Англию и Шотландию.
После свадьбы Мария Стюарт покинула Сен-Жермен и теперь уже стала официально именоваться не просто: «королева Шотландская», а «королева-дофина». Елизавета, конечно, завидовала ей и мечтала о прекрасном принце, который со временем тоже сделает её королевой. Однако, несмотря на все свои достоинства, она до поры до времени уступала во всём своей старшей подруге, которая была коронованной королевой, тогда как сама Елизавета была «просто» дочерью Франции.
Глава 3
Невеста короля
В то время, когда принцесс обручали чуть ли не с колыбели, Елизавета, вероятно, чувствовала себя немного обиженной. Её брат, дофин Франциск, в четыре года обручился с Марией Стюарт, а младшая сестра, добрая, но некрасивая Клод, в этом же возрасте стала невестой семилетнего герцога Лотарингии, чьи владения Генрих II взял под свой контроль, отправив будущего зятя в Сен-Жермен, чтобы тот завершил там своё образование вместе с королевскими детьми. Правда, в 1550 году отец Елизаветы начал переговоры об её замужестве с тринадцатилетним Эдуардом VI, королём Англии. Через год, в июле, французский посол маршал де Сент-Андре посетил Англию, чтобы обсудить брачный контракт принцессы. Англичане достойно встретили французов. Специально для этого визита были построены банкетные дома, где шли переговоры, а по вечерам устраивались большие пиры. Вот как описывали всё это историки:
– После того, как они пообедали с королём и заключили брачный контракт, вернулись во дворец. В полнолуние ночью маршал Сент-Андре посетил короля, пообедал с ним и поговорил о деталях контракта. На следующее утро Сент-Андре снова посетил Эдуарда, который ещё даже не вставал с постели. Затем король взял их на охоту в леса Ричмонда, чтобы произвести впечатление на французов. После всего этого Сент-Андре и его делегация вернулись во Францию с успешным контрактом и хорошими впечатлениями.
Французы также были рады подписанию брачного контракта. Они устроили большой банкет по этому поводу. Несмотря на то, что папа Юлий III пригрозил церковным отлучением (ведь жених был протестантом!), Генрих II не испугался и пообещал в приданое за дочерью 200 000 экю. Впоследствии Эдуард прислал Елизавете драгоценное бриллиантовое колье. Вместе с послом во Францию прибыла одна дама, которая стала обучать маленькую принцессу английскому языку и обычаям, с чем последняя успешно справилась.
В свой черёд, императорский посланник проинформировал своего господина о событиях при королевском дворе Генриха и Екатерины:
– Посол Франции по приказу своей королевы недавно привёз портрет своей невесты королю Англии. Также по приказу королевы королю был преподнесён драгоценный подарок в ответ на присланные им дары. Как сообщил нам французский посол, на портрете, посланному королю Англии, изображена старшая дочь короля Франции по имени Елизавета, которая вскоре станет королевой Англии. Таким образом, французы и англичане уже обсуждают условия брака, и мы скоро увидим эти страны как ближайших союзников.
Эдуард поместил портрет невесты в своей спальне и попросил, чтобы невеста повесила его портрет в своей. Однако и тут шотландка едва не перешла дорогу Елизавете. Вскоре под влиянием своих советников Эдуард VI начал колебаться и его послы, прибывшие во Францию в 1552 году, от имени своего короля попросили руки уже Марии Стюарт. И только когда, по понятной причине, получили отказ, то, следуя приказу из Лондона, снова обратили свои взоры на Елизавету и так охарактеризовали её в своей тайной депеше:
– Старшая дочь короля необычайно красива, серьёзна и умна для своих лет.
Согласно инструкции, послы должны были потребовать за Елизаветой приданое в размере 1 500 000 золотых экю. В случае же, если французский король сочтёт эту сумму чрезмерной, её позволено было снизить, но ни коем случае не соглашаться меньше, чем на миллион. Со своей стороны, Эдуард VI предлагал Елизавете такой же годовой доход, какой его покойный отец, Генрих VIII, установил для своей первой супруги Екатерины Арагонской. Однако переговоры были прерваны преждевременной кончиной предполагаемого жениха Елизаветы в июле следующего года.
Интересно, что спустя несколько лет, в 1555 году, англичане предложили принцессе в мужья уже дона Карлоса, внука императора Карла V. Дело в том, что отец инфанта, Филипп Габсбург, во второй раз женился на Марии Тюдор, королеве Англии и старшей сестре Эдуарда VI. Триумф возведения сына на английский трон почти компенсировал императору военные и политические неудачи последних лет, которые усилили его страстное желание отречься от власти и укрыться за стенами монастыря в Юсте (Испания). Однако перед этим Карл V хотел заключить мир с Францией, послы же Филиппа и Марии должны были выступить в качестве посредников. Вот как описывал историк Матье переговоры уполномоченных сторон:
– Король Франции потребовал реституции (возвращения) Миланского герцогства. Император настаивал на том, чтобы этот вопрос не обсуждался, так как дело было решено предыдущими договорами. Тогда английские послы предложили, чтобы Елизавета, старшая дочь французского короля, вышла замуж за дона Карлоса, наследника его старшего сына Филиппа, при условии, что упомянутый император откажется в пользу этого союза от своих претензий на Миланское герцогство. Король же обязуется отдать эти территории в приданое своей дочери.
Однако французы возразили:
– У нас не принято отдавать дочерям Франции наследство её сыновей; но если император отдаст руку одной из дочерей Максимилиана (своего племянника) Карлу, герцогу Орлеанскому (второму сыну Генриха II), король с радостью выдаст свою дочь за дона Карлоса.
Императорские послы запросили и получили трёхдневный перерыв для обсуждения этого предложения, но при повторном собрании они заявили:
– Наши полномочия ограничиваются исключительно организацией плана всеобщего умиротворения, без рассмотрения брака, согласно приказу императора; с другой стороны, мы не можем вести никаких дальнейших переговоров относительно уступки Милана, поскольку император отдал эту территорию в управление дону Филиппу после его брака с королевой Англии.
После нескольких совещаний послы разошлись, так ни о чём и не договорившись. В следующем, 1556 году, в Воэле, на территории между Францией и Испанией было заключено перемирие на пять лет, а вопрос о предполагаемой свадьбе дона Карлоса и Елизаветы был отложен. Однако проект испанского брака очень польстил десятилетней принцессе, которая жила в тени Марии Стюарт.
К несчастью, вскоре после ухода императора в монастырь военные действия возобновились. В 1557 году армия Филиппа II, короля Испании, разбила французов в кровавой битве при Сен-Кантене. Спасителем Франции выступил герцог де Гиз. Защитив Кале от англичан и отобрав у испанцев Тионвиль, он потребовал немедленной свадьбы своей племянницы и дофина Франциска (о которой уже шла речь). В октябре 1558 года в аббатстве Серкам на границе снова начались мирные переговоры между Францией и Испанией. Председательствовала там Кристина Датская, вдовствующая герцогиня Лотарингская и кузина Филиппа II. Поскольку она выступала против помолвки своего сына с французской принцессой, Генрих II решил ускорить свадьбу Клод. Тем более, что этот союз был угоден Гизам, ведущим своё происхождение от герцогов лотарингских. Правда, некоторые советники указывали королю:
– Сир, если Вы выдадите замуж среднюю дочь раньше старшей, то тем самым выкажете пренебрежение мадам Елизавете.
На что Генрих воскликнул:
– Моя дочь Елизавета обладает таким сердцем и достоинством, что мы не должны думать о даровании её руки герцогу! Она должна править королевством, и это королевство должно соответствовать её возвышенным устремлениям. Будучи такой, какая она есть, моя дочь не может не получить такой трон. Поэтому, господа, вы понимаете, что она может позволить себе ждать!
В честь перемирия Генрих II и Филипп II решили, наконец, обручить своих детей, несмотря на то, что по всей Европе курсировали слухи о плачевном физическом и психическом состоянии дона Карлоса, которому в то время едва исполнилось тринадцать, как и Елизавете. По приказу отца её даже стали называть «донна Изабель», чтобы она привыкала к своему новому положению (у испанцев не было имени «Елизавета»). Однако 17 ноября 1558 года вторая супруга Филиппа II, Мария Тюдор, неожиданно умерла, и переговоры были приостановлены на два месяца.
Как только останки английской королевы были погребены под великолепным храмом Вестминстерского аббатства, Филипп II задумался о новом браке. Сначала он попросил руки Елизаветы Тюдор, сводной сестры и преемницы его второй супруги. Немного пококетничав с ним, англичанка ему отказала:
– Мы предпочитаем безраздельную любовь нашего народа короне Габсбургов!
Тогда Филипп II обратил свои взоры на свою кузину Марию Португальскую, полную тёзку его первой супруги. Но тут министры напомнили ему:
– У представителей Авиского дома сумасшествие передаётся по наследству из поколения в поколение.
Затем взор Филиппа на секунду остановился на другой своей кузине, вдовствующей герцогине Лотарингии, которую многие считали его любовницей. Однако эта дама обладала слишком твёрдым, почти мужским характером, хотя Екатерина Медичи считала:
– Мадам Кристина – самая славная женщина, которую я когда-либо знала.
Тем не менее, у Филиппа II были совершенно другие представления об идеальной супруге. Он слыл большим поклонником женской красоты, которая занимала второе место в его шкале ценностей после богатства. Поэтому католический король решил, что французская принцесса, сочетающая в себе единство юности, красоты и большого приданого, вполне достойна стать его супругой. Не говоря уже о том, что брак с ней должен был увенчать долгожданный мир между Францией и Испанией.
22 января 1559 года в Париже сестра Елизаветы, одиннадцатилетняя Клод, обвенчалась с пятнадцатилетним Карлом III, герцогом Лотарингским. (Несовершеннолетние супруги пока остались жить при французском дворе). Затем пришла очередь и Елизаветы. На возобновившихся переговорах в Като-Камбрези испанский король неожиданно приказал своим послам заменить имя дона Карлоса на своё, когда речь пойдёт о браке с Елизаветой Валуа. Генрих II был озадачен и, одновременно, польщён. Конечно, он дал согласие.
12 марта 1559 года в Като-Камбрези он подписал договор с английской королевой Елизаветой, согласно которому за Францией, после уплаты 500 000 экю в течение восьми лет оставалась крепость Кале. А 3 апреля был утверждён очень невыгодный для Франции договор с Испанией, положивший конец итальянским войнам. Он предусматривал не только брак французской принцессы с Филиппом II, но и передачу Испании Тионвилля, части Люксембурга, Мариенбурга, Ивуа, Дамвилье, Монмеди, а также областей в Артуа и Шароле. Но особое недовольство и возмущение в народе вызвало то, что король решил одновременно выдать замуж свою сестру Маргариту за союзника испанцев герцога Эммануила Филиберта Савойского, поскольку она должна была вернуть в качестве приданого мужу Пьемонт и Савойю.
– И надо же было мадам Маргарите до тридцати шести лет хранить невинность, чтобы потом потерять её, разорив наше королевство! – роптали французы.
Таким образом, детство Елизаветы закончилось. Единственное, что омрачало его, это несчастный брак родителей. Поэтому принцесса твёрдо решила:
– Мой собственный брак будет обязательно счастливым!
Однако слухи, ходившие по всей Европе, о холодности Филиппа к первой супруге-португалке и о его, якобы, жестоком обращении со своей второй женой-англичанкой наполнили сердце юной Елизаветы если не страхом, то опасением. Недаром воспитание её будущего мужа было поручено священникам, убившим в нём самые лучшие порывы души в стремлении воспитать монарха, достойного звания «католического короля». Тем временем, получив после подписания договора в Като-Камбрези портрет своей очаровательной невесты, Филип II выказал такое нетерпение в стремлении как можно скорее жениться, что его фаворит Руй Гомес де Сильва с трудом убедил своего господина выдержать обычные шесть месяцев траура по королеве Марии Тюдор.
Генрих II находился в Виллер-Котере, своём охотничьем замке в Компьенском лесу, когда получил сообщение от своего верного слуги, коннетабля Монморанси, что испанское посольство прибудет во Францию где-то в июне 1559 года. Не теряя времени даром, король вернулся в Париж, чтобы подготовиться к двойному бракосочетанию своей дочери и сестры. После прибытия в Лувр Генрих послал за двенадцатью председателями парижского парламента и, ознакомив их со всеми статьями брачного договора, сообщил о переезде двора в монастырь августинцев, так как дворцовый зал Святого Людовика нуждался в полной переделке для проведения банкетов по случаю свадебных торжеств. Затем Генрих отправил письмо своим верным подданным, прево и жителям Парижа, желая, чтобы они подготовились к встрече испанских послов. Кроме того, к фасаду дворца Турнель была пристроена великолепная галерея, украшенная дорогими гобеленами. А улицу Сент-Антуан перед ней тщательно отремонтировали и вычистили для предстоящих турниров в честь новобрачных. К работе также срочно приступили королевские обойщики, декораторы и плотники. А ювелиры занялись чисткой и полировкой драгоценностей короны. Также был составлен список придворных, которые должны были сопровождать Елизавету в Испанию.
Что же касается приданого невесты, то им лично занялась Екатерина Медичи, поэтому неудивительно, что оно поражало своим великолепием и изысканным вкусом, которым славилась флорентийка. В списке нарядов, предназначенных для Елизаветы, упоминаются, в том числе, четыре мантии из золотой парчи и одна из малинового бархата; два пальто, обшитых золотой и серебряной окантовкой; белые и голубые платья всех оттенков из атласа и дамасского шёлка, украшенные золотой и серебряной вышивкой и отделанные мехом; несколько атласных нижних юбок. Кроме того, принцесса получила два комплекта бархатных драпировок, золотую и серебряную посуду, носилки со шторами из золотой парчи и шесть скакунов. В качестве особого подарка Генрих II преподнёс дочери два полных гарнитура украшений, включая драгоценные камни для окантовки платья.
Любовное нетерпение Филиппа II проявилось в том, что он лично проследил за снаряжением своего посольства в Париж. Его возглавил Фернанадо Альварес де Толедо, герцог Альба. Герцога сопровождал Руй Гомес де Сильва, граф де Мелито, а также принц Оранский и граф Эгмонт. Эти представители высшей знати Испании и Нидерландов (входивших во владения Филиппа), должны были стать заложниками, гарантирующими выполнение испанцами мирного договора, заключённого в Като-Камбрези.
19 июня 1559 года на расстоянии лье от Парижа послов встретили принц Конде, кардиналы де Бурбон и де Гиз, и герцог Невер в сопровождении пажей, одетых в их цвета, и лакеев в богатых ливреях. Возглавлял этот блестящий отряд юный герцог Лотарингии, зять Генриха II, обратившийся от имени французского короля с приветственной речью к Альбе, который должен был по доверенности жениться на Елизавете де Валуа. Ибо Филипп II заявил:
– Короли Испании никогда не ездили за своими жёнами, наоборот, принцесс привозили в их страну и в их дом.
После ответной речи Альбы герцог Лотарингский занял место рядом с ним и, выстроившись в одну процессию, встречающие и гости с триумфом въехали в Париж, добравшись до Лувра около шести часов вечера. Тем временем большой зал дворца уже был подготовлен к приёму послов. Там был воздвигнут помост, где под парадным балдахином стояли три кресла: одно для короля, другое для королевы и третье, на некотором расстоянии, для Елизаветы. Как только серебряные трубы герольдов и приветственные крики собравшейся толпы возвестили о приближении герцога Альбы, Екатерина с самыми знатными придворными дамами и принцесса вошли в зал и заняли свои места. Затем громкие звуки музыки возвестили о появлении Генриха II, направлявшегося к воротам Лувра. Впереди него маршировали триста швейцарских гвардейцев и двести камергеров и других придворных. При этом, как было замечено, король о чём-то весело беседовал с сопровождавшим его дофином. Процессия остановилась как раз в тот момент, когда к воротам приблизился спешившийся Альба в сопровождении герцога Лотарингии. При виде короля Альба встал на колени, чтобы, согласно испанскому этикету, облобызать его ноги. Однако Генрих поднял герцога с колен и сердечно обнял его со словами:
– Вам очень рады.
После чего король протянул руку для поцелуя другим испанским дворянам, удостоив графа Мелито, фаворита Филиппа II, особым приветствием.
Когда Генрих II, взяв Альбу под руку, подвёл к королеве, тот облобызал руку Екатерины и, не дожидаясь дальнейших представлений, приблизился к Елизавете, встал на колени и почтительно поцеловал край её платья. Побледнев, принцесса, в свой черёд, протянула ему руку и сказала:
– Прошу Вас, герцог, встаньте с колен!
Поприветствовав её от имени своего господина речью на испанском языке, герцог затем преподнёс принцессе письмо от католического короля, шкатулку с великолепными драгоценностями и миниатюрный портрет Филиппа II, украшенный бриллиантами, который можно было носить на шее. Во время приветственной речи Елизавета поднялась с кресла и до конца выслушала Альбу стоя. Если письмо и шкатулку она приняла с милостивой улыбкой, то портрет жениха поднесла к губам и поцеловала. Как только Альба представил ей остальных приехавших с ним вельмож, те расположились полукругом по бокам её кресла, образовав живописную группу. Отдав также дань уважения прекрасной Марии Стюарт, стоявшей по правую руку от Екатерины Медичи, Альба подошёл к Маргарите Валуа, сестре короля, и галантно произнёс:
– Хочу заверить Ваше Высочество, что герцог Савойский уже выехал и скоро будет в Париже!
В конце приёма испанские послы проводили королеву Екатерину и принцессу Елизавету до дверей зала.
Под резиденцию Альбы во французской столице был отведён отель Вильруа, где герцога ожидали с пяти до десяти часов вечера прево Парижа и другие представители городских властей в парадных одеяниях. Если свита Альбы явилась туда в назначенный срок, то герцог на протяжении пяти часов так и не появился. Узнав от испанцев, что их господин отправился прямо в Лувр, прево послал туда одного из своих лучников. Оказалось, что после окончания королевской аудиенции Альба принял приглашение маршала де Сент-Андре на ужин в его отеле. Когда делегация городских властей прибыла туда, банкет уже закончился и герцог на кастильском языке любезно заверил прево в любви и уважении, питаемом его католическим величеством к муниципалитету Парижа.
20 июня, на следующий день после приезда герцога Альбы, в зале Лувра в присутствии собравшегося двора кардинал Бурбон совершил обручение принцессы с королём Филиппом. До того в присутствии членов королевской семьи в личных покоях королевы был впервые публично зачитан брачный контракт Елизаветы. В этом документе король и королева Франции обещали дать своей старшей дочери в приданое 400 000 золотых экю. Причём третья часть этой суммы должна была быть выплачена сразу после свадьбы; вторая часть в годовщину этой церемонии; а остальные в течение последующих шести месяцев. Его величество католический король Испании назначил со своей стороны в качестве приданого своей будущей супруге на случай её вдовства ежегодную сумму в 133 333 золотых экю, что составляло доход, пропорциональный одной трети её приданого. Кроме того, Филипп пообещал подарить своей невесте драгоценностей на сумму 50 000 золотых экю. Было также решено, что Елизавета будет пользоваться этим доходом в случае, если она переживёт своего королевского супруга, без ограничений или вычетов; и что она сможет свободно вернуться во Францию, взяв свои драгоценности, и другое вышеперечисленное имущество. Ещё король Испании пообещал предоставить своей супруге доход, достаточный для содержания её двора во всём великолепии, как до сих пор было в обычае у королев Испании. Елизавета также отказалась от прав наследования в отношении всего имущества по отцовской и материнской линии.
Контракт был подписан и подтверждён герцогом Альбой от имени Филиппа II. Затем последовала церемония обмена кольцами; в честь чего были даны бал и банкет. Во время всех торжественных церемоний принцесса, по свидетельствам очевидцев, держалась с восхитительным достоинством, приличествующим невесте католического монарха. Когда герцог Альба начал при ней восхвалять своего господина, она лишь сдержанно улыбалась. Вероятно, её поведение вполне удовлетворило главного министра Филиппа II. По крайней мере, слышно было, как на протяжении всего вечера он несколько раз повторил:
– Без всякого сомнения, истинно королевское изящество этой августейшей принцессы изгонит из сердца короля, нашего господина, все сожаления, которые он может испытывать по поводу потери своих предыдущих супруг, португалки и англичанки!
После окончания всех торжеств по случаю обручения Елизаветы король и королева в сопровождении своей дочери проследовали во дворец кардинала-епископа Парижа неподалёку от Нотр-Дам, где этикет предписывал королевским невестам проводить ночь перед публичной церемонией их бракосочетания.
Глава 4
Роковой поединок
Рано утром в четверг 21 июня 1559 года все колокола в столице радостно зазвонили. А залпы пушек разбудили достойных горожан, чтобы они смогли насладиться зрелищем королевской свадьбы. Улицы в окрестностях Нотр-Дам вскоре были запружены шумной толпой, мосты и крыши церквей и домов тоже заполнили зрители. Молодость и красота Елизаветы, а также слухи об её жестоком и холодном женихе возбудили к ней всеобщее сочувствие и любопытство. Перед собором мастер Шарль ле Конте воздвигнул открытый павильон, потолок которого был покрыт искусной резьбой и расписан геральдическими эмблемами. На равном расстоянии к нему были подвешены знамёна из голубого шёлка с гербами отца Елизаветы и её жениха. Пол же покрывали турецкие ковры. Около одиннадцати часов дня отряд швейцарской гвардии возвестил о приближении Альбы. Ему предшествовали пятьдесят пажей, одетых в ливреи дома Толедо. «Жених по доверенности» ехал в сопровождении принца Оранского в одежде из золотой парчи, сверкавшей драгоценностями и орденами, а на голове у него была корона. За ним следовали граф де Мелито и граф Эгмонт. Колокола Нотр-Дам отбили последний звон, когда герцог прибыл в епископский дворец. Через несколько минут показалась свадебная процессия. Первыми шли епископы и архиепископы в ризах из золотой парчи и кардиналы в митрах. За ними следовали двести камергеров, а потом – рыцари ордена Святого Михаила в мантиях. Потом появились великий конюший, граф де Буази, в плаще из золотой парчи, и коннетабль де Монморанси со своим жезлом. Герцогу Лотарингии предшествовал верховный камергер Франции герцог де Гиз. Дофин же сопровождал Альбу, шлейф мантии которого несли двенадцать пажей. Наконец, появился король Генрих с невестой. Елизавета усилила свою красоту золототканым платьем, настолько покрытым драгоценными камнями, что цвет ткани почти не был виден. Очевидцы свидетельствовали:
– Принцесса словно плыла в ореоле света!
На её шее висел портрет короля Филиппа, а корсаж украшала знаменитая жемчужина грушевидной формы, одна из драгоценностей испанской короны, привезённая из Мексики и подаренная Карлу V Эрнандом Кортесом. Шлейф этого роскошного платья несли Мария Стюарт и юная герцогиня Лотарингии. На голове Елизаветы красовалась корона, украшенная драгоценными камнями, между которыми были бриллианты, оценённые каждый в сумму 2000 скудо. Екатерина Медичи и сестра короля шли рядом с невестой. За ними по две шествовали придворные дамы, и у каждой из них шлейф несли две служанки. Последними семенили фрейлины королевы, одетые в одинаковый лиловый атлас, расшитый золотом и мелким жемчугом.
Без сомнения, несмотря на страх перед будущим супругом, всё окружающее её великолепие не могло не нравиться Елизавете. Корона Испании с ранней юности представлялась ей как самое желанное благо, достойное старшей дочери христианнейшего короля. Выйдя замуж за Филиппа II, она не просто уравняется в статусе с Марией Стюарт, но даже превзойдёт свою подругу детства!
Кардинал де Бурбон принял принцессу из рук отца, как только она ступила на помост. По знаку Генриха II к невесте приблизился Альба. После чего были быстро произнесены слова, сделавшие Елизавету католической королевой. Глашатаи по четырём углам помоста громко провозгласили её новый титул и начали бросать монеты в толпу. Пушка Бастилии тоже салютовала ей и процессия в том же порядке, в каком покидала епископский дворец, вошла в собор, где была отслужена месса. Покинув церковь, все отправились обратно во дворец кардинала-епископа на банкет.
– Всё было так великолепно устроено, – написал хронист, – что даже глаза зрителей светились отблеском драгоценных камней на платьях дам и золотой столовой посуды.
В центре за столом сидела Екатерина Медичи, рядом с ней – юная католическая королева, а по левую руку от Елизаветы – герцог Альба. Король Генрих был так доволен только что заключённым союзом, что, прежде чем сесть за стол, сердечно обнял Альбу, воскликнув:
– Как хороший отец нашего дорогого сына католического короля, мы должны сами совершить путешествие в Испанию, дабы стать свидетелем подлинного празднования свадебных церемоний!
После банкета Елизавета в носилках со своей матерью отправилась назад в Лувр, где всех ждал пышно сервированный ужин. Тем же вечером католическая королева открыла бал вместе со своим отцом, а королева Франции взяла себе в партнёры герцога Альбу. Во время маскарада шесть дворян вызвались защищать замок от равного числа нападавших: их битва отражалась в зеркалах, прикреплённых к стенам комнаты в форме полумесяца, эмблемы короля Генриха. Затем начался танец нимф и сатиров; но к тому времени гости уже так перепились, что возникла всеобщая неразбериха и королевы были вынуждены удалиться. Едва Елизавета встала со стула, как к ней подошёл герцог Альба в сопровождении факелоносцев и проводил до дверей её покоев. Там он встал на колени и, поцеловав её руку, удалился в отведённое ему жилище, в отель де Вильруа. Последующие дни были посвящены подготовке к свадьбе сестры короля с герцогом Савойским, а с 28 июня на улице Сент-Антуан планировалось провести трёхдневный турнир.
Сам Филипп II находился в это время не так далеко, в Нидерландах. Поэтому ходили слухи, что он всё-таки тайно прибыл во Францию и дворяне из его свиты сумели сделать так, чтобы он посмотрел на невесту из закрытой трибуны, установленной на улице Сент-Антуан перед дворцом Турнель для зрителей предстоящего турнира. В нём должны были принять участие также король и дофин.
Напрасно Екатерина Медичи умоляла мужа воздержаться от поединка. Ведь Лука Горио, астролог папы, предупреждал, что королю Франции следует избегать участия в рыцарском турнире в возрасте от сорока до сорока одного года, поскольку именно в этот период ему угрожает ранение в голову, которое может привести к слепоте или даже к смерти. А французский астролог Нострадамус написал в одном из своих катренов:
Старого льва победит молодой,
Страшной дуэли печален исход:
Глаз ему выколов в клетке златой,
Сам он ужасною смертью умрёт.
Но, будучи заядлым турнирным бойцом, Генрих II не слушал ничьих просьб и предупреждений, желая продемонстрировать своё мастерство перед представителями короля Испании.
В последний день турнира, 30 июня, в праздник Святого Петра, весь двор собрался, чтобы стать свидетелем подвигов короля Франции, объявившего о своём намерении преломить копьё с самыми доблестными кавалерами. Елизавета наблюдала за зрелищем, сидя балдахином из голубого шёлка, украшенного гербами её супруга. Королеву Испании окружали герцог Альба, граф Мелито и свита из дам. Что же касается Екатерины Медичи, то она занимала отдельную трибуну, имея по правую руку королеву-дофину, а по левую – свою золовку, невесту герцога Савойского. Генрих II появился на ристалище в самом игривом настроении, подсмеиваясь над своими министрами, пытавшимися отговорить его от участия в турнире. Маршал де Вьевилль неохотно помог королю одеть доспехи, после чего тот выехал на арену и вызвал на поединок герцога Савойского, весёлым голосом сказав:
– Крепче держитесь в седле, ибо мы имеем намерение сбросить Вас на землю, несмотря на наши будущие родственные узы!
Тем не менее, скрестив копья, оба усидели на лошадях, и герольды объявили ничью. Тогда Генрих бросил вызов герцогу де Гизу, который, как и положено идеальному придворному, позволил королю одержать над собой победу.
Последним чести стать противником короля удостоился молодой граф де Монтгомери, капитан гвардии. Когда герольды снова объявили ничью, коннетабль Монморанси и маршал де Вьевилль приблизились к Генриху с просьбой удовлетвориться одержанной победой. Но король настаивал на том, чтобы Монтгомери возобновил бой, воскликнув, что почти победил его и хочет закрепить свою победу.
– Сир, – возразил де Вьевилль, – воздержитесь, умоляю Вас; ибо, клянусь всеми святыми, я уже три ночи не сплю, в ожидании, что сегодня произойдёт какое-то великое бедствие; и что этому последнему дню июня суждено стать роковым для Вашего Величества!
Пока де Вьевилль увещевал короля, появился герцог Савойский и сообщил:
– Королева умоляет Ваше Величество отказаться от дальнейшего поединка, так как Вы и так уже доказали, что Вас невозможно победить.
– Передайте королеве, – легкомысленно отозвался Генрих, – что я собираюсь биться из любви к ней и в её честь.
Хотя Монтгомери, впечатлённый словами маршала де Вьевилля, отказался продолжить поединок, король резко приказал ему взять новое копьё. Но едва Генрих пришпорил коня, чтобы двинуться к барьерам, перед ним снова предстал герцог Савойский с той же просьбой от королевы, к которой присоединилась и Елизавета. Однако, казалось, ничто не могло удержать короля от поединка. Как только он выехал на ристалище, затрубили трубы и бой начался. При первом же столкновении копья противников сломались и король немедленно отбросил древко в сторону, в то время как граф, растерявшись, продолжал сжимать собственный обломок в руке. Перед этим Генрих слегка наклонился, желая сбросить противника с лошади, и тут расщеплённое древко Монтгомери, ударившись об забрало короля, пронзило его глаз и проникло прямо в мозг. Вскрикнув от боли, Генрих повалился на шею коня, который пронёс его один раз вокруг ристалища, прежде чем испуганное животное удалось остановить. После чего коннетабль Монморанси стащил своего господина с седла и снял с него шлем. В это время Генрих слабо произнёс:
– Я получил смертельный удар, однако Монтгомери не должно быть причинено никакого вреда.
Зрители вскочили со своих мест, а дофин и все три королевы – Екатерина Медичи, Мария Стюарт и Елизавета Валуа, упали в обморок на руки испуганно кричавших дам. Первой пришла в себя флорентийка, которая с большим присутствием духа обратилась к присутствующим, приказав страже арестовать Монтгомери, а всем остальным разойтись. К счастью для себя, капитан, воспользовавшись всеобщим замешательством, успел скрыться.
Со словами глубокого сочувствия Альба и другие испанцы проводили Елизавету обратно во дворец Турнель. Впоследствии герцог описал её горе Филиппу II как ужасное и невыносимое. Тем временем несчастного Генриха II в бесчувственном состоянии отнесли в его покои. По указанию маршала де Вьевилля и графа де Буази, великого конюшего, двери заперли и туда не впускали никого, даже королеву. Для оказания врачебной помощи королю также прибегли к помощи пяти или шести самых искусных парижских хирургов, которые, однако, не смогли прощупать рану и извлечь оттуда несколько мельчайших осколков копья. На второй день был составлен приказ, подписанный Екатериной, о немедленной казни нескольких заключённых в Шатле, приговоренных к смерти, чтобы лекари смогли анатомически воспроизвести рану короля и договориться, как её лечить. На четвертый день после несчастного случая Генрих II, наконец, пришёл в себя и приказал позвать королеву. Войдя в затемнённую комнату, Екатерина со слезами опустилась перед ним на колени. Король долго беседовал с ней наедине, а затем уже в присутствии своих приближённых торжественно поручил ей опеку над дофином Франциском, который вскоре должен был стать королём, и над другими их детьми. Ещё он попросил её заказать мессы в связи с его скорой кончиной:
– По ужасным мукам, которые я терплю, мадам, я вижу, что мои часы сочтены.
Кроме того, Екатерина должна была без малейшего промедления устроить церемонию бракосочетания его сестры с герцогом Савойским. Страдания короля были так сильны, что он не мог больше говорить. Пообещав всё исполнить, Екатерина встала, чтобы удалиться, но её горе и волнение были настолько велики, что она тут же упала в обморок у подножия королевского ложа, так что маршалу де Вьевиллю пришлось отнести флорентийку в её покои. Очнувшись, Екатерина отправила гонца в замок Ане, куда после ранения короля удалилась Диана де Пуатье, с требованием вернуть драгоценности короны, подаренные фаворитке Генрихом II.
– А что, король уже умер? – поинтересовалась у гонца Диана.
– Нет, сударыня, но он вряд ли протянет эту ночь.
– Так вот! У меня ещё нет нового повелителя и я хочу, чтобы враги мои знали, что даже тогда, когда короля не будет на этом свете, им меня не запугать. Но если мне выпадет несчастье пережить его, на что я уже не надеюсь, сердце моё будет наполнено столь большим горем, что мне будут безразличны все неприятности, которые могут быть мне причинены.
10 июля 1559 года Генрих умер от полученной на турнире раны во дворце Турнель, несмотря на помощь, оказанную лучшими врачами того времени, а на следующий день Екатерина Медичи получила от Дианы де Пуатье униженное письмо с просьбой простить ей все обиды, к которому была приложена шкатулка с драгоценностями короны.
Таким образом, свадебное торжество Елизаветы было омрачено ужасной смертью отца.
Глава 5
Прощание с родиной
Филипп II был в Генте, когда получил известие о злосчастном турнире на улице Святого Антуана от маркиза де Бергена, одного из дворян испанского посольства, покинувшего Париж, чтобы сообщить об этом событии своему господину. Маркиз также доставил письмо королю от его юной супруги, в котором Елизавета выразила свою боль по поводу этого ужасного бедствия и выразила желание остаться еще некоторое время в Париже, чтобы утешить королеву-мать. Филипп немедленно вызвал епископа Лиможа, французского посла, чтобы выразить свою скорбь в связи со смертельным ранением своего тестя, и выказал такое искреннее сочувствие, что посол написал:
– Никогда я не видел более сострадательного государя, чем он.
Затем католический король приказал своему хирургу Везалису без промедления отправиться в Париж в надежде, что его мастерство поможет спасти жизнь Генриху II. Вместе с ним он отправил герцога Аркоса, чтобы передать своё сочувствие королевской семье и доставить утешительные письма Елизавете. После чего Филипп II уединился в своей комнате и не выходил оттуда, пока не получил известия о состоянии короля Генриха. Однако нетерпение католического короля вернуться в Испанию было так велико, что он не позволил отложить сборы из-за траура, когда известие о смерти Генриха II достигло Гента.
Новая политика французского двора давала Филиппу II и его министрам достаточно поводов для интриг и спекуляций. Сразу после похорон Генриха II его фаворит коннетабль де Монморанси, любовница Диана де Пуатье и многие другие доверенные лица покойного короля были отстранены от двора и лишены своих должностей. Власть захватили герцог де Гиз и кардинал Лотарингский, дядья новой королевы Марии Стюарт, в то время как король Наварры и его братья были отстранены от участия в управлении. Как защитнику католической церкви и стороннику деспотического правления Филиппу II это было очень приятно. Еретические взгляды Антуана де Бурбона и его супруги Жанны д'Альбре, являвшейся к тому же законной претенденткой на корону Верхней Наварры, присоединенной в результате завоевания к Испании, усилили неприязнь католического короля к Бурбонам. Помешать их планам, лишить влияния в государстве и вызвать к ним всеобщее недовольство за их отступление от истинной веры стало главным принципом испанской внешней политики во время правления Франциска II и его преемников. Гизы же, со своей стороны, с радостью приняли покровительство столь могущественного монарха, как Филипп II. При поддержке также молодой королевы Марии Стюарт и вдовствующей королевы Екатерины Медичи герцог де Гиз и его брат могли легко диктовать условия своим противникам. С их лёгкой руки испанская политика безраздельно властвовала в Лувре. Однако, вознёсшись на вершины власти, Гизы начали выказывать неуважение к Екатерине Медичи и с тех пор флорентийка начала добиваться их падения.
Перед отъездом Филиппа II из Гента епископ Лиможа попросил у него аудиенцию, чтобы объявить о политических планах кабинета Франциска II. В ответ католический король заявил:
– Мы испытываем исключительное удовлетворение поведением нашего брата, христианнейшего короля, особенно его сыновним уважением, проявленным к королеве-матери, благоразумие и добродетели которой мы очень ценим, как и высокое происхождение, рыцарские манеры и опыт господина де Гиза, считая его верным подданным, способным поддержать мир, установлению которого тот всячески способствовал.
Затем посол сообщил, что получил из Парижа первую часть приданого Елизаветы, и поздравил Филиппа II с добродетелями, проявленными его царственной невестой, добавив:
– Король, её брат, только и ждал решения Вашего католического Величества, чтобы проводить её к границе так, как и подобает.
– Наша любовь к упомянутой даме сильно возросла после того, как маркиз де Берг сообщил об уважении и привязанности, которые питает к ней христианнейший король, её брат, – был ответ Филиппа II.
С тем католический король отпустил французского посла. В добавлении к своей депеше епископ приписал, что для французского кабинета будет полезным сообщить Альбе, что король Франции отдаёт свои порты и офицеров, находившихся там, в распоряжение его испанского величества на случай непогоды или нехватки провизии, необходимой для пропитания его эскадры.
– Тем более, – добавил посол, – что королева Англии тоже приказала своим адмиралам, губернаторам и кораблям быть предоставленными в распоряжение упомянутого короля.
Почти весь июль Елизавета оставалась с матерью в уединении в Лувре. Печаль, вызванная недавней тяжёлой утратой, и мрачные предчувствия тяготили её обычно бодрый дух.
– Я боюсь ехать в Испанию! – призналась она матери.
– Почему, дочь моя?
– Все говорят, что католический король был холоден со своей первой супругой, а вторую вообще избегал.
– Ну, если судить по тому, что Мария Португальская родила дону Филиппу наследника, их постель не всегда была холодной. Что же касается Марии Тюдор, то она была слишком стара, плохо одевалась и от неё дурно пахло.
– А если всё-таки король не полюбит меня?
– Полюбит, если Вы будете слушаться моих советов.
Испанские послы, которых время от времени допускали к королевам, теперь находили Париж невыносимо скучным. Стены дворцов были завешены траурными драпировками, в то время как молодой король и его супруга покинули столицу. Поэтому герцог Альба подумывал отказаться от присяги, данной им в качестве заложника, подобно герцогу Савойскому и Рую Гомесу де Сильва. Как только принц Оранский получил от Гизов разрешение на выезд под тем предлогом, что ему необходимо присутствовать при отплытии Филиппа II из Фландрии, Альба также решил воспользоваться снисходительностью французов. Прежде, чем Франциск II отбыл в Медон, герцог явился к нему и попросил разрешения уехать, сославшись на то, что домашние дела требуют его присутствия в Испании. Удивлённый таким поворотом событий, молодой король ответил:
– Мы посоветуется с королевой, нашей матерью.
Екатерина с сыном решили отправить посланца к Альбе и сказать:
– Король рассмотрит Вашу просьбу по возвращении в Париж.
Этот ответ рассердил герцога, который тотчас же потребовал аудиенцию у королевы-матери, чтобы выразить возмущение по поводу нанесенного ему унижения, сказав:
– Поскольку король, Ваш сын, передал дело на Ваше решение, я умоляю Ваше Величество дать упомянутое разрешение.
Екатерина, однако, настойчиво отказывалась рассматривать этот вопрос до тех пор, пока не вернётся её сын. В свой черёд, герцог Оранский и граф Мелито написали обо всём своему господину. В конце концов, так называемым «заложникам» удалось уехать. Вместо них Филипп II назначил своим постоянным представителем при французском дворе брата епископа Арраса, Томаса Перрена, сеньора де Шантонне, который заодно должен был присматривать за его юной женой. Хотя Филипп постоянно присылал ей письма и дорогие подарки, Елизавета по-прежнему боялась своего могущественного супруга. После окончания траурных церемоний по случаю кончины её отца католическая королева перебралась с матерью в Сен-Жермен-ан-Ле, где Екатерина Медичи, отступив от траурного этикета, приняла Гизов и испанского посла, прибывшего во Францию 15 августа. Шантонне бдительно следил за Елизаветой, постоянно докладывая о всех её передвижениях своему господину. Хитрый, беспринципный и предприимчивый, он начал интриговать с первого часа своего пребывания в Париже. В конце концов, его политические комбинации стали настолько изощрёнными, что ключ к ним ускользал даже от самого дипломата. 20 августа он посетил Сен-Жермен и попросил о встрече с Елизаветой, якобы для того, чтобы узнать, есть ли у неё письма для передачи в Мадрид. Вероятно, осознание того, что за её действиями пристально следят, заставляло юную королеву уклоняться от встреч с послом. Она приказала передать Шантонне:
– Через несколько дней у меня будут письма для Его Католического Величества, которые Вы сможет переслать.
Затем посол выразил своё почтение Екатерине, непринуждённо отвечавшей на его комплименты.
– И она просила меня, – написал Шантонне Филиппу II, – заверить Ваше Величество в своём нежном отношении к Вам и в том, что она намерена отправить свою дочь в путешествие как можно быстрее, и что сама желала бы приехать в Испанию, когда её дочь будет иметь счастье подарить Вашему Величеству сына.
Более того, Екатерина прибавила:
– Моим самым большим счастьем будет, если королева, Ваша августейшая супруга, сможет завладеть любовью и уважением столь совершенного монарха, как Ваше Величество.
Если политические дела отвлекали флорентийку от её горестей в первые дни вдовства, то её юной дочери пришлось нести это бремя в полной мере. Елизавета так переживала, что даже заболела лихорадкой, о чём сообщил в своей следующей депеше Шантонне.
Горе по поводу смерти Генриха II и предчувствие скорой разлуки сблизили мать и дочь. Утешая друг друга, они обменивались посланиями в стихах. Во время совместного пребывания в Сен-Жермене Екатерина дала дочери много ценных советов. Унаследовав тонкий ум своей матери, Елизавета была более мягкой по характеру, а также отличалась большим тактом в поведении и набожностью. Тяжело переживая предстоящую разлуку с ней, флорентийка, тем не менее, не сожалела, что выдала Елизавету замуж за католического короля, так как надеялась управлять проницательным и осторожным Филиппом с помощью его молодой очаровательной супруги, легко поддававшейся влиянию матери.
20 августа Филипп II отплыл в Испанию, настолько любимую им, что он решил отпраздновать свою третью свадьбу именно там. По мере того, как опасения Елизаветы всё увеличивались, рос и любовный пыл Филиппа. Монарх, отплативший пренебрежением за преданность своей второй супруге, Марии Тюдор, теперь старался поразить юную француженку своим чрезмерным вниманием и любовью. Прежде, чем покинуть Фландрию, он отправил обратно в Париж графа Мелито, чтобы сообщить Елизавете о своём отъезде. Кроме того, Руй Гомес вручил ей шкатулку с редкостными драгоценностями, принадлежавшими императрице Изабелле, матери Филиппа II, и любовное послание от мужа. При этом фаворит католического короля, как и дворяне из его свиты, в присутствии Елизаветы стояли с непокрытыми головами, хотя ещё не так давно, при Карле V, отстаивали свою привилегию не снимать шляпу в присутствии монарших особ.
29 августа католический король, высадившись на испанской земле, немедленно отправился в Вальядолид, где его ожидали сын, дон Карлос, и сестра, Хуана Австрийская, вдовствующая принцесса Португалии. Однако Филиппу II так не терпелось встретиться со своей молодой супругой, что он написал отдельное письмо Шантонне с приказом ускорить её отъезд в Испанию. Тем не менее, Екатерина Медичи решила, что её дочь должна сначала увидеть торжественную коронацию Франциска II в Реймсе. Флорентийка сообщила зятю, что тот должен извинить её дочь за задержку:
– Поскольку двор Её Католического Величества ещё не полностью сформирован.
Филипп воспринял это известие с большим неудовольствием и приказал своему послу выразить желание, чтобы Её Католическое Величество покинула королевство Францию до конца года, добавив:
– Чем меньше французов привезёт Ваша дочь в своей свите, тем приятнее это будет нам и нашим подданным.
В течение короткого промежутка времени, прошедшего между отправкой этой депеши и коронацией Франциска II, граф де Мелито провёл несколько совещаний с епископом Лиможа относительно назначения духовника молодой королевы.
– Монсеньор, – писал французский посол кардиналу Лотарингии, – несколько дней назад меня посетил духовник католического короля и сообщил, что более всего король, его повелитель, желает, чтобы королева, его супруга, после прибытия в Испанию получала бы наставления и советы от духовного пастыря, мудрого, достойного, учёного и благоразумного, который в случае необходимости увещевал бы упомянутую королеву и руководил её поведением, дабы оно могло быть сочтено приемлемым королём, её господином.
По-видимому, католический король, натерпевшись от безумных выходок своего сына, опасался, как бы ему ещё не подсунули вдобавок дерзкую девчонку.
Елизавета въехала в Реймс, чтобы присутствовать на коронации своего брата 14 сентября 1559 года в носилках, задрапированных чёрным бархатом. У главных ворот города её встретила депутации горожан, после чего она направилась в кафедральный собор Сен-Пьер под балдахином из белого дамасского шёлка, поддерживаемого четырьмя самыми знатными горожанами Реймса. На паперти собора её встретил кардинал Лотарингский, который провёл её к главному алтарю и там даровал ей своё епископское благословение. Затем Елизавета вместе с Екатериной Медичи и Марией Стюарт отправилась в монастыре Сен-Пьер, где для них были приготовлены покои. Когда церемония коронации Франциска II завершилась, началась серьёзная подготовка к отъезду Елизаветы. В то время как её брат с супругой поехал отмечать День всех святых в Блуа, она вместе со своей матерью перебралась в знаменитый цистерцианский женский монастырь в Шампани. Там Елизавета 22 октября написала письмо французскому послу в Толедо о своём скором отъезде. Вскоре после отправки этого письма она присоединилась ко двору в Блуа, откуда намеревалась выехать 17 ноября. Антуан де Бурбон, король Наварры, его брат, кардинал де Бурбон, и принц де Ла Рош-сюр-Йон были назначены сопровождать её до испанской границы с внушительной свитой из благородных кавалеров. Эта новость была с радостью воспринята королём Антуаном, который мог теперь под благовидным предлогом покинуть двор, где к нему и к его братьям относились с наглым равнодушием их удачливые соперники, герцог де Гиз и кардинал Лотарингии.
Тем временем Екатерина Медичи, наконец, сформировала двор своей дочери. Напрасно Шантонне намекал королеве-матери:
– В Испании Её Величество уже ждёт её свита; а багаж, необходимый такой армии сопровождающих лиц, задержит путешествие королевы, тем более, что погода окончательно испортилась и дороги занесло снегом.
Сюзанна де Бурбон, графиня де Аркур и де Рьё, и Луиза Бретонская, баронесса де Клермон-Лодев, были назначены главными дамами Елизаветы. Анна де Монпасье стала её фрейлиной также, как и мадемуазель де Риберак, мадемуазель де Кертон, мадемуазель де Ториньи, мадемуазель де Ноян, мадемуазель де Монталь, мадемуазель де Сент-Ана и мадемуазель де Сен-Лежье. А Клод де Винё, мадемуазель де Жиронвиль, мадемуазель Парю и мадемуазель де ла Мот довольствовалась должностью камеристок. Кроме того, королеву сопровождали хранительница её драгоценностей Клод де Нана, три капеллана, французский духовник, старый наставник Елизаветы аббат Сент-Этьен, Андре де Вермон, стольник, врач Бургенсис вместе с Дюнуаром, хирургом, и двумя аптекарями. А ещё многочисленная свита, состоящая из офицеров, камердинеров, карлика Монтеня, казначея, шести музыкантов и других слуг. Вдобавок, сопровождавшие Елизавету принцессы крови имели свой собственный штат прислуги. Когда список всех этих лиц был передан в руки Шантонне, посол был обескуражен, так как ему необходимо было найти в разгар зимы не только средства передвижения через Пиренеи для свиты католической королевы, но и обозы для перевозки провизии и багажа. Он, однако, не стал возражать, поскольку Филипп II так жаждал поскорее увидеть свою молодую супругу, что приказал:
– Пока оставьте Её Величеству свиту, потом мы сами распорядимся ею по собственному усмотрению.
Шантонне всё же написал своему господину жалобное письмо о своих затруднениях по поводу перевозки гардероба и багажа королевы, однако сначала он заверил Филиппа II, что его супруга вот-вот отправится в путь и что часть багажа Елизаветы лучше отправить морем.
Из Блуа Елизавета со своей семьёй отправилась в Шательро и, прибыв туда 25 ноября, приняла посла Шантонне. Молодую королеву обуревала печаль из-за скорого прощания со своей роднёй и Францией. Кроме того, её угнетал строгий испанский этикет, которому ей пришлось следовать после свадьбы, а также опасение не понравиться королю Филиппу. Хотя Шательро встретил её плохой погодой, а обильные снегопады прервали сообщение между столицей и Южной Францией, католический король настаивал на том, чтобы его невеста больше не задерживалась. Однако Шантонне снова пришлось оправдываться перед своим господином из-за того, что Елизавета выразила намерение остаться ещё на три дня в Шательро:
– Причина этой задержки, Ваше Величество, в том, что мы не могли ускорить прощание с Её Величеством, ибо обеим сторонам очень грустно расставаться.
Утирая слёзы, Елизавета часто спрашивала у своих испанских слуг дрожащим от волнения голосом:
– Есть ли в Испании такие же великолепные замки, как во Франции?
Но когда ей начинали рассказывать о Вальядолиде, Аранхуэсе, Эль-Пардо или об Альгамбре, молодая королева лишь вздыхала. Екатерина Медичи хотела было ещё на протяжении трёх-четырёх дней сопровождать свою дочь, но этим планам помешала непогода.
– Прощание не обошлось без горестных жалоб и слёз, – сообщил Шатонне Филиппу II.
Позже Екатерина признается:
– Очень тяжело иметь дочку-подростка так далеко от дома…
В тот же день, 29 ноября, Франциск II и Мария Стюарт со всем двором отправились в Амбуаз, а Елизавета с тяжёлым сердцем – в Пуатье. Что же касается испанского посла, то он отказался сопровождать свою госпожу из-за сильной простуды и ревматизма.
Если Елизавете предстояло передвигаться сухопутным путём, то Филипп II, как известно, прибыл в Испанию морем и у берегов Ларедо в Бискайи попал в страшную бурю. Около тысячи человек погибли среди волн, а вместе с ними и великолепная коллекция картин, статуй и драгоценных произведений, которую ещё покойный император Карл V собрал за сорок лет во время своих кампаний в Германии, Италии и во Фландрии. Из-за чего, пребывая в скверном настроении, Филипп II вскоре ужаснул Вальядолид зрелищем аутодафе. Приговоренные к смерти еретики в жёлтых балахонах и колпаках, с нарисованными на них фигурами бесов и огненных языков проходили мимо трибуны, на которой восседали король, весь двор и духовенство. И бестрепетно, не шевельнув ни единым мускулом своего недвижного лица, Филипп смотрел, как тридцать три мученика были возведены на костры. С их воплями слились голоса духовенства, воспевавшего литании и величании. Вот с таким человеком Елизавете предстояло прожить всю оставшуюся жизнь!
Глава 6
Путешествие королевы
На следующее утро настроение Елизаветы улучшилось после прибытия курьера, доставившего ей поэтические прощальные послания от Екатерины Медичи и Марии Стюарт. Молодая королева пролила много слёз, читая эти дары любви, посланные её матерью и подругой детства. В частности, в послании Марии Стюарт были такие остроумные строки:
Слёзы причиняют боль человеку счастливому и здоровому,
но больному они служат хлебом насущным:
потому что плач, по крайней мере, не приносит боли.
В стихотворении же Екатерины говорилось, что после отъезда дочери, изнемогая от горьких слёз, она легла в постель в надежде найти покой:
Но ко мне явился Амур и гневно сказал:
«Берись за перо и пиши, не оставляй свою дочь
ради этой слишком долгой и утомительной тишины».
В Бордо Елизавета встретилась с Жанной д'Альбре. Крёстной матери удалось подбодрить молодую королеву перед испытанием, которого она так боялась, – встречи с Филиппом II. В сопровождении короля и королевы Наварры 20 декабря Елизавета вступила в По и провела Рождество в их обществе. Её свита была тоже принята с истинно королевским гостеприимством. Часть багажа дам и кавалеров была отправлена в Байонну, так как горные тропы в Пиренеях стали непроходимыми из-за непогоды. Действуя по совету, данному послом Шантонне, король Испании направил туда конвой с мулами, везущими пустые сундуки и вместительные корзины, куда была помещена часть багажа Елизаветы и её дам для перевозки по морю. Перед отъездом из По Елизавета получила ещё одно поэтическое послание матери:
– О чём для тебя, дочь моя, я от всей души молю Творца, так это, чтобы он был тебе превыше матери и отца, мужа и друга, чтобы послал тебе процветанье вместо несчастья и озарил твои тёмные ночи радостью и счастьем.
Последний день декабря молодая королева провела в Сен-Жан-де-Пье-де-Порт, где ей предоставили триста пятьдесятмулов, чтобы дать отдых уставшим лошадям.
На границе, в ожидании Елизаветы, собрались множество самых знатных дворян Испании. Антуан де Бурбон в надежде на то, что Филипп II сам приедет встречать супругу, хотел провести с ним переговоры насчёт возвращения части Наварры, захваченной испанцами. Но католический король так и не приехал. Послами, назначенными Филиппом для приёма Елизаветы, были герцог Инфантадо и его брат, кардинал-архиепископ Бургоса. Причём это назначение было воспринято французским двором как знак уважения, ибо дом Мендоса, главой которого был герцог, отличался привязанностью к дому Валуа. Инфантадо прибыл в Памплону 1 января 1560 года в сопровождении своего сына, маркиза де Сенете, и внука, граф де Салдафия. В свиту герцога входили сорок конных телохранителей, облачённых в одежды из золотой парчи, десять дворян-привратников с золотыми цепями и двадцать пять лакеев, одетых в ливреи из малинового бархата. Недаром его годовой доход составлял 100 000 дукатов. Кардинала Мендосу сопровождали сорок пажей, пятьдесят знатных кавалеров и священнослужителей, которых возглавлял его родственник, виконт де Гельвес. Кроме того, с герцогом Инфантадо и кардиналом Мендосой приехали герцоги де Нахара и Франкавиллья, графы Тендилья, Медика, Рибадавия, маркизы де Монтес Кларос и де лос Велес, три благородных кавалера дома Мендосы, граф Альба де Листа, назначенный дворецким Елизаветы, и дон Габриэль дела Куэва, маркиз де Коэльо, старший сын герцога де Альбуркерке. Количество лошадей этих кавалеров и их свиты исчислялось четырьмя тысячами. Поскольку ни кардинал, ни герцог не понимали по-французски достаточно хорошо, в качестве переводчиков их сопровождали епископ Памплоны и доктор Мальвенда. Филипп II лично составил для послов инструкции, дающие представителям дома Мендосы полномочия на то, чтобы принять свою госпожу и сопроводить к мужу. Ещё там указывались продолжительность путешествия Елизаветы и церемонии, которые должна была строго соблюдать как сама королева, так и испанская знать. Их встреча должна была состояться в горной долине возле монастыря Нуэстра-Сеньора-де-Ронсесвальес.
Примерно в лиге от Ронсесвальеса снег начал падать с такой скоростью, что королева была вынуждена придержать своего коня и искать временное убежище. Хотя Елизавета сильно страдала от холода и усталости, никакие уговоры не могли заставить её сесть в носилки. Наконец, после утомительного перехода, 2 января путешественники увидели с горной вершины внизу ряд строений с низкими крышами: это были часовня и монастырь Нуэстра-Сеньора-де-Ронсесвальес. Преодолев перевал де Валькарлос, они приблизились к дверям церкви, где собрались настоятель и братия. Справа от паперти стояла группа вельмож в тёмных плащах, которые прибыли из Эспиналя, деревни в миле от монастыря, чтобы первыми увидеть прекрасную невесту своего монарха. Этими дворянами, чьё богатое алое и золотое одеяние не могли скрыть скромные мантии, были маркизы де Сенете и де лос Велес, а также графы де Медика и де Баньека.
Когда король Наварры помог Елизавете сойти с лошади, её щеки внезапно окрасил яркий румянец. Впоследствии она призналась, что один из её французских слуг шепнул ей, что, по его убеждению, возглавлял эту группу кавалеров наследник графа де Миранды Суньига-и-Бакан, не уступавший в родовитости самому королю. Первой войдя в церковь, Елизавета приблизилась к главному алтарю. Неф и хоры церкви по приказу короля были устланы богатыми персидскими коврами. Алтарь был ярко освещён и мелодичные голоса распевали отрывки из хоровых служб, обычно исполнявшихся в часовне Мендосы, великого кардинала-архиепископа Бургоса, чьё музыкальное мастерство было известно во всей Испании. Одновременно приятные ароматы курильниц услаждали обоняние молодой королевы, преклонившей колени перед алтарём для молитвы. Через некоторое время Елизавета встала и, поклонившись толпе лиц, заполнивших часовню, прошла через дверь справа от алтаря, сообщавшуюся с внутренними помещениями монастыря.
– Тогда, – сообщил камердинер Елизаветы в депеше, адресованной кардиналу Лотарингии, – мы быстро поняли, что дерзость, назойливость и нескромность распространены в Испании не меньше, чем во Франции, ибо большинство присутствующих испанцев без разрешения последовали за Её Величеством, так что я долго не мог освободить от них комнату.
Елизавета же после того, как отослала этих незваных гостей, пообедала наедине с Сюзанной де Бурбон и Луизой де Бретань, а затем легла спать. Тем временем герцог Инфантадо и кардинал Бургос со свитой добрались до Эспиналя. Вскоре после прибытия молодой королевы в Ронсесвальес Антуан де Бурбон отправил курьера, чтобы сообщить герцогу, что он должен быть готов выполнить свою миссию на следующий день на открытой местности между Ронсесвальесом и Эспиналем. В ответ Инфантадо любезно заверил его, что «они не подведут Её Величество при встрече». Однако к вечеру снова повалил снег, началась буря и долину, в которой стоял монастырь, почти всю занесло. Поэтому король Наварры отправил в Эспиналь другого гонца с письмом, в котором говорилось:
– Поскольку погода остается такой же неблагоприятной, для вас будет лучше явиться завтра в Ронсесвальес, чтобы принять вашу суверенную госпожу, вместо того, чтобы Её Величество проделала половину пути через унылую горную местность для встречи с вами.
Тем не менее, на следующее утро герцог отправил курьера обратно с известием:
– Раз Его Величество решил, что местом приёма королевы должна быть равнина, лежащая примерно в полутора лье от Ронсесвальеса, то именно там мы намерены её дожидаться.
Этот ответ вызвал большое негодование у французских дворян. В свой черёд, Антуан де Бурбон, считавший, что он и так сильно унизился, вступив на территорию Верхней Наварры, завоёванной испанцами, гневно заявил:
– Я ни в коем случае не собираюсь навредить здоровью королевы, потому что ехать в такую погоду в открытых носилках молодой и нежной женщине совершенно невозможно, не говоря уже о том, что Вам, герцог, и другим испанцам придётся преклонить колени перед вашей госпожой среди сугробов высотой более трёх футов.
В четверг, 4 января 1560 года, Елизавета публично пообедала в трапезной монастыря, куда были допущены все желающие, в том числе, некоторые испанские дворяне, менее упрямые, чем их предводитель. После обеда, когда королева удалилась, между француженками из её свиты и испанцами завязался весёлый разговор. Однако для Елизаветы часы, проведённые в уединении мрачного пиренейского монастыря, её первого пристанища в стране, где ей суждено было править, были очень печальны. Несчастье, случившееся с её отцом и омрачившее её свадьбу, недавняя разлука с матерью, которую она любила с пылкой нежностью, и ужас, который она испытывала перед своим женихом, наполнили её глаза горестными слезами. В послании к матери Елизавета трогательно описала своё горе и обуревавшие её противоречивые чувства:
– Послушайте, мадам, какое великое мучение я испытываю в этом убежище, ибо любовь разрывает меня пополам, потому что с одной стороны я жажду получить удовольствие от встречи с мужем. Но с другой стороны моё сердце не желает этого! Посему, если вдруг он отвергнет меня, я тоже откажусь от него.
На протяжении всего пути письма матери утешали и поддерживали Елизавету, заставляя её ещё больше сожалеть о доме, который она покинула.
Следующее утро принесло перемену погоды: вместо снега полил дождь. Елизавета, помня наставления своей матери о том, что ей следует расположить к себе испанцев, и, особенно, высшую знать, сочла благоразумным по возможности не допускать оскорбления представителей могущественного дома Мендосы, строго соблюдавших наставления своего государя. Вызвав к себе короля Наварры, молодая королева твёрдо сказала:
– Я намерена немедленно отправиться в то место, которое было угодно избрать королю, моему господину!
Опасаясь, как бы погода не испортила их великолепные экипажи, Антуан и другие дворяне повиновались ей не слишком охотно. Однако в случае необходимости Елизавета умела не только приказывать, но и настаивать на выполнении своих приказов. После некоторого ропота и задержек для неё, наконец, были приготовлены королевские носилки. Если дамы поместились в закрытых экипажах, то кавалеры, сидевшие верхом на лошадях, почти насквозь промокли и с нетерпением ждали появления королевы. Настоятель же и монахи Ронсесвальеса открыли двери своей церкви, чтобы все могли услышать мелодичные звуки их прощального благословения. Елизавета уже собиралась спуститься из своих покоев, как вдруг вдали показалась вереница всадников, скачущих по горной тропе, ведущей из Эспиналя в Ронсесвальес. Всадников, одетых в цвета дома Мендосы, возглавлял дон Лопес де Гусман, мажордом Елизаветы. Эти лица принесли, наконец, долгожданную весть:
– Герцог и кардинал прибудут в Ронсесвальес в течение получаса, повинуясь приказу королевы Изабеллы.
Герцог Инфантадо, поразмыслив, счёл за лучшее несколько отклониться от строгих предписаний, присланных ему королём, чем вызвать неудовольствие королевы. Узнав об этом, Елизавета сразу удалилась в свои покои, чтобы сменить свой дорожный наряд на роскошное платье, заранее приготовленное для первой встречи с послами мужа. Дворяне же из свиты королевы, тем временем, бросили своих лошадей, чтобы подготовиться к торжественной церемонии. Повсюду царила неразбериха. Мулы уже стояли в упряжи, готовые отправиться в путь вместе с багажом, который пришлось срочно распаковывать. По приказу короля Наварры его офицеры приготовили нижний зал монастыря, чтобы послы могли предъявить там свои письменные полномочия, данные им Филиппом II. В зале было спешно развешаны драпировки из черного сукна с гербами Франции и Наварры, так как срок траура по королю Генриху II ещё не закончился. При этом выяснилось, что в суматохе сундуки с нарядами дам из свиты Елизаветы были отправлены в Памплону вместо королевского столового белья и посуды. Подготовка была завершена только наполовину, когда прибыл ещё один курьер, сообщивший, что герцог Инфантадо и кардинал-архиепископ с большой свитой уже в лиге от монастыря. Кардинал де Бурбон вместе с епископами Сезским и Олеронским и графом дю Барри в сопровождении трехсот дворян отправился в зал и уселся там под балдахином, в то время как король Наварры поднялся в приёмную королевы. Вскоре появилась Елизавета вместе со своими дамами и фрейлинами. Прежде, чем в последний раз занять своё место под балдахином с лилиями Франции, королева захотела посетить часовню монастыря, где настоятель и монахи ожидали прибытия испанских послов. Там Елизавета преклонила на несколько минут колени в молитве перед главным алтарём, в то время как Антуан де Бурбон стоял позади неё. Затем она встала и, подав руку королю Наварры, вернулась в свою приёмную. Погода тем временем оставалась неблагоприятной: ветер не утихал и моросил дождь со снегом. Перед прибытием испанского посольства в нижних покоях монастыря стало так темно, что кардинал де Бурбон приказал зажечь факелы. Некоторые из этих факелов несли слуги собравшейся там знати, в то время как другие привязали к колоннам, поддерживавшим крышу зала.
Порядок ещё полностью не был восстановлен, когда большой шум возвестил о прибытии послов и их кортежа. Герцог приехал верхом в сопровождении своих пажей и дворян, а кардинал Мендоса – в закрытых носилках. Как только послы ступили на землю, заиграла громкая музыка, а хор капеллы Ронсесвальеса запел «Te Deum Laudamus». Впереди шли двадцать пять телохранителей герцога с белыми жезлами, далее следовали представители самых знатных домов Испании, а затем – кардинал-архиепископ и герцог Инфантадо. Первый был одет в своё церковное облачение, а герцог – в синюю парчовую одежду с соболиной опушкой. Как только они вошли в зал, кардинал де Бурбон покинул помост и сделал несколько шагов по направлению к представителям Филиппа II; после церемониального приветствия герцог Инфантадо и два кардинала расположились под балдахином. Затем был зачитан вслух указ католического короля, предписывающий его посланникам встретить, приветствовать и с честью препроводить к нему его возлюбленную супругу, «донью Марию Изабель де Валуа». В свой черёд, кардинал де Бурбон объявил, что король Наварры получил от христианнейшего короля поручение передать сестру Его Величества на попечение послам её мужа Филиппа, короля Испании, и что католическая королева ждёт их в своей приёмной. Пока внизу происходил обмен любезностями, испанцы, которые не поместились в зале, набились в приёмную Елизаветы. К этому времени молодая королева уже заняла своё место под балдахином. Король Наварры и принц де Ла Рош-сюр-Йон сидели справа от неё, а Сюзанна де Бурбон, Анна де Монпасье и Луиза де Бретань – слева. Остальные же члены свиты Елизаветы образовали полукруг по обе стороны от помоста. За креслом королевы стоял дон Лопес де Гусман, её мажордом, в обязанности которого входило представлять различных особ испанского двора своей госпоже, когда они приближались, чтобы поцеловать её руку. Жажда испанцев увидеть свою новую государыню была так велика, что всякий порядок, казалось, был забыт, когда дворяне один за другим преклоняли колени у помоста. Но когда церемония в нижнем зале завершилась и герцог Инфантадо и два кардинала поднялись наверх, в приёмной королевы возникла такая давка, что дамы, за исключением принцесс крови, сидевших под балдахином, были вынуждены удалиться, чтобы их не задавили.
– Во время этой суматохи наша милостивая принцесса, – писал французский хронист, очевидец церемонии, – с большим достоинством сидела прямо под балдахином, выражение её лица свидетельствовало о серьёзности и самообладании, сияя такой доброжелательностью, что не было ни одного в этой придворной толпе, кто, хотя и слышал о её высоких добродетелях, не счёл бы Её Величество более совершенной, чем можно было ожидать.
Наконец, кардинал де Бурбон и испанские послы, в нарушение всякого этикета, чуть ли не последние приблизились к королеве. Елизавета тотчас встала и сделала шаг вперёд, при этом было замечено, что румянец исчез с её лица, как будто самообладание покинуло её. Благодаря своему богатству и церковным должностям, кардинал Мендоса пользовался при дворе Филиппа II большим влиянием и почётом, чем его брат, герцог Инфантадо. Но тут глава дома Мендоса, опередив кардинала, первым встал на колени у королевской скамеечки для ног и поцеловал руку Елизаветы. В ответ королева жестом приказала герцогу подняться и занять своё место слева от помоста. Сильно обескураженный тем, что его обошли, кардинал попытался было тоже преклонить колени, но Елизавета снова поднялась и коснулась губами его лба. Как только королева вернулась на место, послы поприветствовали также принцев и принцесс. После чего кардинал обратился с речью к королеве от имени своего господина, который, по его словам, оказал высокую честь дому Мендоса, позволив его представителям принять свою супругу. В свой черёд, барон де Лансак, который неоднократно направлялся заграницу с различными дипломатическими миссиями, от имени Елизаветы, ещё плохо говорившей на испанском языке, ответил им в том духе, что их госпожа всегда будет помнить о том, что вступила во владение своим королевством при посредничестве дома Мендоса. Затем пришла очередь герцога Инфантадо вручить указ, подписанный Филиппом II, королю Наварры.
– Господа, – немедленно ответил Антуан де Бурбон, – в соответствии с приказом, который я получил от их христианнейших величеств, я передаю вам эту принцессу из семьи величайшего монарха христианского мира. Я знаю, что вы были благоразумно выбраны королём, вашим повелителем, для её попечения, и не сомневаюсь, что вы достойно оправдаете это доверие. Поэтому я с уверенностью передаю свои полномочия в ваши руки, моля вас в то же время особенно заботиться о её здоровье, ибо она заслуживает того, чтобы быть объектом такого внимания. Кроме того, мессеры, я хотел бы сообщить вам, что никогда прежде Испания не получала такого совершенного образца добродетели и грации, каковым вы её впоследствии признаете.
После этих слов король Наварры преклонил колено и, поцеловав руку Елизаветы, попрощался с ней. В этот критический момент самообладание покинуло молодую королеву. Она встала и взглянула со слезами на своих соотечественников, пытаясь произнести несколько слов. В этот момент к ней приблизился кардинал Мендоса и, воздев руки над её поникшей головой, пропел XLIV псалом:
– Audi, filia, et vide, et inclina aurem tuam… (Слушай, дочь, и смотри, и преклони к словам моим слух свой…)
А его брат, архидиакон Толедо, тут же подхватил:
– …obliviscere populum et domum patris tui» (…забудь (отныне) народ свой и дом отца своего).
Услышав эти слова, которые, казалось, разлучили её со всем, что она любила на земле, слёзы, до сих пор так мужественно сдерживаемые, потекли по щекам четырнадцатилетней Елизаветы, и в приступе горя она бросилась в объятия короля Наварры, всхлипнув при этом. Ошарашенный таким вопиющим нарушением этикета, герцог Инфантадо с тревогой взглянул на своего брата-кардинала, а затем, взяв королеву за руку, попытался увести её с помоста, выразив при этом удивление, что Её Величество опустилась до такой фамильярности с королём Наварры. Нескольких минут хватило, чтобы королева успокоилась, ибо слова герцога вызвали у неё возмущение. Гордо оглядевшись, она выдернула свою руку и подозвала барона де Лансака. Затем Елизавета попросила его перевести свои слова герцогу:
– Я решила обнять короля Наваррского и его брата, кардинала де Бурбона, потому что королева, моя мать, велела мне сделать это по двоякой причине: потому что они мои близкие родственники и принцы крови, и потому, что таков обычай во Франции.
Герцог де Инфантадо ответил на это заявление глубоким поклоном.
Вслед за своими дамами Елизавета спустилась с помоста, в то время как большинство кавалеров по знаку герцога покинули комнату и окружили носилки, которые должны были доставить королеву в Расуин. Герцог Инфантадо встал по левую руку от королевы, а кардинал по правую. Спустившись к воротам монастыря, Елизавета села в свои носилки вместе с Сюзанной де Бурбон, своей первой почётной дамой. После долгого прощания короля Наварры с испанскими послами вновь зазвучали трубы, звук которых с тех пор стал сопровождать все входы и выходы королевы, и Елизавета покинула монастырь Ронсесвальес.
Глава 7
Путешествие королевы (продолжение)
Впереди королевского кортежа вереницей двигались люди, убиравшие снег и другие препятствия с горных троп, ведущих к Расуину. В этой деревне для Елизаветы был приготовлен временный ночлег. Поскольку расстояние от Ронсесвальеса было немногим больше лиги, этот путь вскоре был пройден. Сойдя с носилок, королева сразу удалилась в приготовленные для неё покои и в ту ночь никого не допустила к себе, кроме своих дам. Тем временем послы каждые два-три часа вызывали пажа, чтобы узнать о здоровье Елизаветы. Дамы, лишившиеся своего гардероба, получили, насколько это было возможно, всё необходимое. Всем были разосланы складные столы с обильным запасом изысканного мяса и кур. Кроме того, кардинал Мендоса устроил грандиозное угощение испанцам и французам из свиты королевы, на которое все гости были приглашены от имени Елизаветы. Большой зал на первом этаже здания был освещён серебряной люстрой и заполнен дворянами и пажами, одетыми в цвета дома Мендосы. В коридоре стояли лакеи с восковыми факелами, готовые сопроводить любую даму, которая пожелает пройти из покоев королевы в ту часть здания, где послы устраивали празднество. Так прошла первая ночь Елизаветы среди своих испанских подданных, которые были очарованы её изяществом и мягкостью манер и предсказывали ей полную власть над сердцем короля Филиппа.
– Глядя на нашу августейшую принцессу, – самодовольно заметили некоторые испанские дворяне, – можно подумать, что она является сосредоточением такого редкостного совершенства, как будто была сотворена и сохранена с самого начала Провидением до тех пор, пока Ему не угодно было выдать её замуж за того, кто сейчас правит нами, самого могущественного короля.
Рано утром перед отъездом из Расуина Елизавета побывала на мессе вместе с герцогом Инфантадо и кардиналом Мендосой. Если кардиналу был предоставлен стул, обитый бархатом, и подушка, на которую он мог преклонить колени, то герцогу полагался только табурет, задрапированным бархатом, без спинки и подлокотников. На протяжении всего путешествия королевы французов удивляло превосходство положения кардинала над его братом-герцогом, главой дома Мендоса. Однако это было обычной политикой Филиппа II: осыпать внешними почестями прелатов своего королевства и давать им преимущество при дворе перед самыми знатными вельможами. Таким образом король обуздывал высокомерие своих дворян, одновременно пользуясь благоволением духовенства. Однако каким бы набожным и суеверным Филипп ни был, он никогда не позволял церковникам управлять собой.
После духовника короля фра Диего де Шавеса и главного инквизитора Вальдеса, архиепископа Севильи, кардинал Мендоса был ведущим церковным деятелем при дворе. Его любовь к литературе и ораторское искусство были общеизвестны, и в его обществе даже Филипп II оживлялся и на некоторое время утрачивал свою обычную угрюмость. Кроме того, чрезвычайно гордясь своим вокальным мастерством и желая показать свой талант перед королевой, кардинал настоял на собственном исполнении вокальной части мессы. Когда служба закончилась, королева пообедала, затем села в носилки и отправилась в другую деревню, расположенную примерно в шести милях от города Памплоны.
В воскресенье, 7 января, после обеда Елизавета, наконец, сняла с себя белый королевский траур. Надев шляпку, пришпиленную к парику из светлых кудряшек, и чёрное платье с жакетом из бархата, отделанного серебром и жемчугом по испанской моде, она уселась, несмотря на холод, в открытые носилки вместе с Сюзанной де Бурбон и в сопровождении кардинала и герцога по широкой дороге, обсаженной оливами, направилась в сторону Памплоны. Древнейший из городов страны, расположенный у подножия Западных Пиренеев, на реке Арге, он считался столицей испанской Наварры. Перед отъездом Елизавета получила письмо от короля Наварры с курьером, которого Антуан отправил по прибытии в Байонну, чтобы узнать о здоровье королевы и доставить провизию для её французской свиты. Тем временем в Памплоне велись большие приготовления к торжественному въезду Елизаветы. Так как было время маскарада, то, несмотря на холод, почти всю долину заполнили жители города в масках. Одни были верхом на лошадях или на мулах с бубенчиками, другие прогуливались пешком или танцевали с девушками в жакетах, шароварах и шляпках из бархата всех цветов по баскской моде. Едва королева приблизилась, как сначала раздался артиллерийский салют, а потом зазвонили церковные колокола. Навстречу ей выехал граф де Лерен, коннетабль Наварры, глава дома Беамонте, в окружении городских властей и судей, облачённых в мантии из черного бархата, расшитого серебром, с откидными рукавами и подкладкой из синего камчатого полотна. Перед ними маршировали шесть младших офицеров с серебряными булавами, которые вручили королеве дары. Приблизившись следом к носилкам Елизаветы, коннетабль произнёс короткую речь, на которую ответил всё тот же барон де Лансак. Затем граф де Лерен поцеловал руку Елизаветы и занял своё место среди французских и испанских дворян. За коннетаблем появился герцог де Альбукерке, вице-король Верхней Наварры. Перед ним шли две тысячи солдат, полностью экипированных, с развернутыми флагами и знамёнами. В свите герцога были члены королевского государственного совета, в том числе, маркиз де Кортес, маршал Наварры, и другие представители высшей знати. Герцог Альбукерке слез с коня и низко поклонился королеве. В свой черёд, Елизавета сошла с носилок и ответила по-французски на его поздравления с её благополучным прибытием и поблагодарила его за труд, который он предпринял, чтобы оказать ей честь. Герцог произнёс краткую приветственную речь от имени знати и жителей Наварры, на что барон де Лансак дал краткий ответ, ибо холод становился всё сильнее. После чего кавалькада проследовала под замысловатой аркадой из веток ели и самшита, переплетённых с плющом и остролистом, к главным воротам города, в то время как дети знатных граждан, стоявших по обе стороны от аркады, приветствовали королеву громкими криками. Городские ворота были украшены гербами и другими эмблемами. Неподалёку от них виднелся куст из вечнозелёных ветвей, из середины которого при появлении Елизаветы был запущен грандиозный фейерверк. На валу и стене стояли три роты городского гарнизона, которые тоже произвели салют в честь царственной гостьи. На въезде в город над её носилками раскинули огромный балдахин с шестью позолоченными шестами. С одной его стороны золотом на малиновом атласе был вышит городской герб, а с другой – буквы «F» и «I», переплетёнными любовными узлами. О продвижении королевы и её кортежа к собору объявил новый артиллерийский залп и аплодисменты двух батальонов солдат, стоявших в почётном карауле у городских стен. Возле входа был установлен помост, на котором чтец декламировал приветственные вирши. Далее висел гобелен с изображением первого короля Наварры и была установлена большая арка, где были нарисованы женщины с рогами изобилия и гербы католического короля и королевы. От ворот шла улица, красивая, длинная, широкая и очень прямая. В конце её виднелась надпись: «Unio constans, fortis divisio flexa» («Союз устойчив, несмотря на попытки раздела»). На повороте другой стояли статуи древних королей Наварры и ещё одна арка с изображением королевы в окружении нескольких девушек и зеркала с латинской надписью: «Цель королевских зеркал являть отражение Мира». В конце её виднелась главная арка из вечнозелёных ветвей, переплетённых лентами с девизами и венками из амарантов, где наверху стояла колоссальная статуя Филиппа II в окружении щитов с гербами Габсбургов и Валуа. Ниже виднелся щит меньшего размера со сплетёнными вместе буквами «F» и «I», обвитый лентой с золотыми надписями: «Филипп Испанский католический король» и «Изабелла католическая королева». У входа в собор улицы и дома вокруг внезапно вспыхнули яркой иллюминацией. Опираясь на руку герцога Инфантадо, Елизавета направилась к главному алтарю в сопровождении кардинала Мендосы, епископа Памплоны и других священников, распевающих песнопения. При этом Елизавета выглядела бледной и усталой, хотя этому обстоятельству не следовало удивляться, учитывая суровость погоды и долгую утомительную церемонию, которой её подвергли. Прочитав короткую молитву перед изображением святого Фирмина, покровителя Памплоны, она вернулась к своим носилкам. Кавалькада проследовала к епископскому дворцу, где Елизавета должна была отдохнуть два дня. Тем временем на улице стемнело и сопровождавшие её лица были вынуждены зажечь факелы. Однако вокруг дворца было светло, как в полдень, благодаря свету факелов, фейерверков и иллюминаций.
В большом зале королеву ждали множество дам, позади которых стоял тройной ряд кавалеров; а за ними из-за тёмных драпировок тоже выглядывали чьи-то лица. Елизавета шла между герцогом Инфантадо и кардиналом Мендосой, в то время как шлейф её платья несла Луиза де Бретань. Шлейфы же Сюзанны де Бурбон и её племянницы несли пажи в одежде цветов дома Бурбонов. За дамами следовали по двое французские дворяне и испанские вельможи, сопровождавшие королеву из Ронсесвальеса. У подножия парадной лестницы, отдельно от остальных, стояла группа дам, получивших должности в свите королевы. Их возглавляла пятидесятилетняя донна Мария де ла Куэва, графиня де Уренья, пользовавшаяся доверием и благосклонностью короля Филиппа. Как и подобает вдове, она носила платье из чёрного бархата, шлейф которого поддерживали два мальчика-пажа. На шаг позади графини стоял её сын, герцог де Осуна, глава дома Хирон, а слева от нее – две её дочери, герцогиня де Нахара и супруга Педро Фасардо, старшего сын маркиза де лос Велес. После того, как графиню Уренья представил её брат, герцог де Альбукерке, она встала на колени и поцеловала руку Елизаветы. В ответ королева нагнулась, обняла вдову и приказала ей встать, чем сразу завоевала сердца испанцев. Затем графиня Уренья приветствовала Сюзанну де Бурбон и Анну де Бурбон и представила двух своих прекрасных дочерей Елизавете, которая тоже сердечно их обняла. Вслед за графиней королева вошла в большую приёмную, где ей были представлены также другие испанки. Когда эта церемония завершилась, графиня де Уренья попросила у королевы аудиенции, чтобы передать ей письмо от Филиппа II. Несмотря на усталость, Елизавета подчинилась и проследовала вместе с величественной испанкой в приготовленную для неё комнату, где графиня вручила ей послание мужа. В начале письма король выразил свою горячую любовь к молодой супруге, а затем сообщил ей:
– Нам доставило огромное удовольствие назначить графиню де Уренью, одну из самых прославленных дам Испании, на должность главной камеристки Вашего Величества.
Графиня, пожалуй, имела большее влияние на Филиппа II, чем любая другая дама в Европе, за исключением принцессы Эболи. Она была вдовой графа де Уреньи, самого богатого дворянина в Испании и личного друга императора Карла V. Огромное богатство и влияние при дворе позволило графу, когда он уже был в преклонных годах, получить руку прекрасной сестры герцога де Альбукерке. Граф умер через несколько месяцев после кончины императора, оставив донне Марии трёх детей: сына и дочерей. После восшествия на престол Филиппа II одним из его первых указов было дарование молодому графу де Уренья титула герцога Осуны и назначение его камергером дона Карлоса. Донна Мария была женщиной сообразительной, честолюбивой и надменной. Благодаря своей показной религиозности в соединении с большим почтением к королю, она добилась значительной власти при дворе. Её доскональное знание придворного этикета и преданность интересам короля побудили Филиппа II доверить графине свою молодую супругу. Однако надменное поведение графини по отношению к дамам из свиты королевы ещё во время их краткого пребывания в Памплоне заложило основу для вражды между французскими и испанскими придворными Елизаветы.
Пока королева читала письмо, её дамы пришли в большое волнение из-за своих сундуков с одеждой, которые так и не были доставлены в Памплону. То ли конвой с мулами сбился с проторенной дороги в Пиренеях, то ли они свалились в пропасть во время бури, начавшейся вскоре после того, как они покинули Ронсесвальес. (Через несколько недель после отъезда Елизаветы и её свиты конвой всё-таки добрался до Памплоны после опасного и утомительного перехода через горы, почти непроходимые из-за огромного скопления снега). Француженки были вынуждены довольствоваться помощью испанок, утешая себя надеждой на скорое прибытие своего остального имущества, отправленным из Байонны морем по приказу короля Филиппа. Вскоре вышла Елизавета с графиней Уреньей и сообщила, что католический король назначил донну Марию, одну из самых прославленных дам Испании, на пост её главной камеристки. И тут же добавила:
– Я рада принять на службу такую благородную и добродетельную даму, которую решила любить и уважать, насколько это возможно, и следовать её советам, как если бы моя матушка давала их мне.
Затем к новой главной камеристке обратилась, в свой черёд, Луиза де Бретань, которая подтвердила, что получила приказ от королевы-матери по приезде в Памплону уступить ей свои полномочия в связи с волей католического короля. В ответ испанка любезно ответила, что она всегда будет покорной служанкой Её Величества и надеется также стать подругой Луизы де Клермон. Таким образом, Уренья завладела шлейфом Елизаветы. Правда, перед этим предложила уступить эту честь Сюзанне де Рьё, на что та холодно ответила, что не собирается вмешиваться в прерогативу главной камеристки. После этого все, наконец, отправились в зал на банкет, во время которого местные дамы разглядывали королеву с чисто деревенским любопытством. Следует заметить, что испанки были очарованы манерами и красотой своей новой государыни. Елизавета же старалась следовать наставлениям матери, внушавшей ей, что её благополучие зависит, во-первых, от смирения и полного подчинения воле мужа, а, во-вторых, от того, сможет ли она внушить уважение своим придворным. Вдобавок, Екатерина Медичи посоветовала дочери:
– Избегайте фамильярности в отношениях с принцем (доном Карлосом), дочь моя, и подружитесь с принцессой, Вашей золовкой. Но полагайтесь только на нашего посла.
Однако королева-мать совершила серьёзную ошибку, полностью укомплектовав двор Елизаветы, что, естественно, вызвало неприязнь испанцев, обнаруживших, что все должности в свите королевы уже заняты. В свой черёд, французы не могли смириться с тем, что их не было в списке придворных королевы, который вручила ей графиня Уренья.
На следующий день королеву посетили самые знатные лица Наварры. После обеда Елизавета вышла на галерею, чтобы понаблюдать за боем быков, которых всадники кололи острыми пиками. Потом запустили фейерверк из ракет, сделанных в виде красивых ветвей. Туда же, во двор, вынесли раскрашенный замок, полный ракет и пороха, который сгорел с изумительной быстротой. Вечером графиня Уренья угостила королеву вареньем и фруктами в своих покоях. Перед визитом по просьбе графини Елизавета надела французское платье, которое испанка нашла очень красивым. Назавтра королева пригласила главную камеристку к себе и угостила её французским вином. Всю ночь и ещё день длился маскарад, на улицах жгли костры, звучали трубы, устраивались петушиные бои и танцы. Глядя на это веселье, кто-то из сопровождавших Елизавету испанцев завистливо заметил:
– Если бы королева была родом из Кастилии или другой страны, кроме Франции, наваррцы бы так не старались ради неё!
Десятого января вице-король и горожане проводили Елизавету под звуки труб. Однако перед отъездом произошёл неприятный инцидент. Королева предложила графине Уренье через Лансака сесть в её носилки, однако прибавила:
– Если Вы откажетесь, я приглашу госпожу де Клермон.
Испанка отказалась, но, по-видимому, затаила обиду. Потому что когда Сюзанна де Рьё и её племянница хотели последовать за королевой, внезапно их носилки столкнулись с паланкином графини Уреньи, слуги которой грубо оттеснили носильщиков-французов. Так как главная камеристка отказывалась унять своих лакеев, Лансаку пришлось подойти к королеве и объяснить причину задержки. Естественно, Елизавета была сильно возмущена такими действиями испанки по отношению к своим родственницам и приказала Лансаку передать повторно приглашение своей главной камеристке сесть в её носилки. Но тут же запальчиво прибавила:
– Если графиня предпочтёт ехать сама, то пусть, по крайней мере, не отказывает в почёте и уважении нашим принцессам крови, иначе я буду рассматривать выказанное им пренебрежение как оскорбление, нанесённое моей собственной королевской особе!
Выслушав дипломата, вдова покраснела, как рак.
– По лицу упомянутой дамы можно было прочитать, – писал де Лансак, – как сильно она была смущена этим упрёком и как тяжело она восприняла его.
Тем не менее, графиня де Уренья ответила:
– Я здесь только для того, чтобы повиноваться воле Её Величества.
Но, как выяснилось позже, донна Мария нашла возможность тайно через посланца намекнуть кардиналу де Лотарингии, что прежде, чем упрекать свою главную камеристку, Елизавета сначала должна завоевать любовь своего королевского супруга.
Через два дня прибыв в Олите, королева остановилась в прежней летней резиденции королей наваррских. Теперь в этом старинном замке, возвышавшемся на берегу реки Сидакос в окружении виноградников и садов, жил маркиз де Кортес, маршал испанской Наварры. Перед этим Филипп II прислал Елизавете письмо с сообщением, что собирается встретиться с ней в Гвадалахаре и, кроме того, попросил её быть любезной с маркизой де Кортес как с женой его любимого слуги. Впрочем, следовало признать, что эта дама оказалась прекрасной хозяйкой, в её замке было полно прекрасных гобеленов, буфетов с серебряной посудой и лакомств, в том числе, традиционного варенья и засахаренного миндаля. Поэтому, уезжая из Олите, Елизавета подарила ей драгоценное ожерелье в знак признательности за гостеприимство. Всего же перед отъездом Екатерина Медичи вручила дочери два ожерелья в качестве награды для лиц, которые окажут королеве наиболее ценные услуги во время её путешествия (Второе ожерелье, ещё более ценное, получила графиня де Уренья после прибытия Елизаветы в Гвадалахару).
На следующий день королева уснула в Каппаросе, а потом – в Вальтере, перебравшись, таким образом, через Пиренеи. Наконец, четырнадцатого января она въехала в Туделу, последний на её пути город Наварры, почти такой же большой, как Памплона, расположенный вдоль красивой реки Эбро. Как и в Памплоне, офицеры и знатные горожане выехали ей навстречу, чтобы поцеловать руку. Кроме того, сюда прибыли жители со всех окрестностей, желающие увидеть королеву. При въезде на красивый каменный мост была установлена арка, увитая плющом и прочей зеленью. Над королевой снова раскинули балдахин из малинового бархата с золотой бахромой и городским гербом. В конце моста её приветствовали стихами и повезли по улицам, украшенным коврами, в церковь, а оттуда в замок, где разыграли небольшую комедию в масках. После ужина двор осветили факелами и, горожане, разбившись на две группы, разыграли сражение с пиками, шпагами и аркебузами. На следующий день произошли бои с быками, а на реке инсценировали морскую битву, кидаясь друг в друга апельсинами.
После того, как Елизавета покинула Туделу, Филипп II внезапно прислал письмо герцогу Инфантадо и кардиналу Мендосе, в котором говорилось, что прибытие королевы в Гвадалахару следует задержать на один день из-за того, что государственные дела не позволяют ему встретиться там с супругой в назначенный срок. Таким образом, королева добралась до Хиты, последнего пункта назначения перед Гвадалахарой, только в пятницу 2 февраля 1560 года.
Глава 8
Встреча
Из пригорода Гвадалахары юная королева могла видеть высокие зубчатые стены, окружавшие вотчину герцога Инфантадо, над которыми возвышался дворец Мендоса, где остановился Филипп II со своим двором. Вечером всё осветилось иллюминацией с изображением девизов и гербов Испании, Франции и дома Мендоса. Субботу Елизавета провела в Хите. Король, связанный жёстким церемониалом, не пытался раньше времени увидеть свою невесту. Он решил отпраздновать свою свадьбу в Гвадалахаре из признательности за преданность дому Мендоса. Казалось символичным, что герцог Инфантадо, в чьём дворце когда-то гостеприимно встретили Франциска I, пленённого испанцами под Павией, первым приветствовал внучку этого монарха на испанской земле. В предместье были возведены просторные павильоны, увенчанные флагами с королевским гербом, львами и девизом дома Мендоса, где стояли столы с закусками и с изысканным вином для свиты королевы. Неподалёку от городских ворот на пространстве, защищённом возвышенностью, где росла небольшая роща вечнозелёных дубов, вознёсся балдахин, под которым Елизавета должна была выслушать приветственную речь отцов города. Чтобы сделать приятное королеве, на ветвях деревьев повесили множество клеток с певчими птицами: соловьями и коноплянками, а внизу среди травы привязали оленей, кроликов, зайцев и фазанов, вызывавших восхищение у прохожих.
Наконец, 4 февраля, в воскресенье, Елизавета въехала в Гвадалахару между герцогом Инфантадо и кардиналом Бургоса, в сопровождении ещё не менее тридцати членов дома Мендоса, прославившихся своей набожностью, богатством и учёностью. Она выглядела как сказочная принцесса верхом на лошади, покрытой серебряным чепраком, вышитым испанскими замками, французскими лилиями и другими эмблемами. Свои тёмные тонкие волосы королева спрятала, как обычно, под париком, и, благодаря прямой осанке, казалась выше ростом, чем была на самом деле. Красота Елизаветы произвела большое впечатление на её испанских подданных. Современные историки восхищались её милым выражением лица, большими живыми тёмно-карими глазами и изящной фигуркой. Один сопровождавший её пожилой придворный даже заявил:
– Мадам Елизавета является почти точной копией своей матушки, когда та впервые появилась при дворе короля Франциска!
По слухам, Екатерина Медичи очень гордилась этим сходством со своей царственной дочерью. По приказу Филиппа II за королевой в одних носилках следовали Сюзанна де Бурбон и графиня Уренья. Следующей ехала Анна де Монпасье в сопровождении Луизы де Бретань. Далее по рангу выстроились французские и испанские кавалеры и дамы. В условленном месте у ворот отцы города вручили Елизавете свой поздравительный адрес под звуки оркестра. На некоторых должностных лицах были свободные одеяния из малинового бархата, расшитые золотом и отороченные золотыми галунами, на других – камзолы из белого атласа с короткими мечами и плащами. Затем к Елизавете приблизилась процессия духовенства с крестами и реликвиями. Барон де Лансак отвечал всем по-испански от имени королевы. Как только она подъехала к дворцу, из часовни семьи Мендоса, посвящённой святому Франциску, до неё донеслись приятные голоса певчих, традиционно приветствовавших её «Te Deum Laudamus». Через огромную триумфальную арку Елизавета въехала в прекрасный дворик дворца с помостом, воздвигнутым под навесом из золотой парчи. На помосте стояла Хуана Австрийская со свитой дам, среди которых были невестка и внучка герцога Инфантадо, а также герцогиня Альба, принцесса Эболи и другие. Когда Елизавета слезла с коня и поднялась на трибуну, к ней приблизилась сестра короля, и, встав на колени, поцеловала сначала подол её платья, а потом руку. В ответ королева, которую очень смущал подобострастный испанский этикет, поспешно попросила её подняться. Вместе с хозяином дворца, его братом-кардиналом, Хуаной Австрийской, графиней Уреньей и Сюзанной де Бурбон, согласившейся в этот ответственный момент нести её шлейф, Елизавета достигла великолепного зала, створчатые двери которого были распахнуты, а на пороге стоял Филипп II.
Среднего роста, худощавый, с голубыми глазами на бледном широком лице и песчаного цвета бородкой и усами, тридцатидвухлетний король обладал важностью и сдержанностью манер. Однако его толстая нижняя губа и выдвинутая нижняя челюсть производили несколько отталкивающее впечатление. Филипп сделал несколько шагов навстречу своей невесте, но прежде, чем та успела преклонить перед ним колено, он обнял её и осведомился о её здоровье, вызвав удивление своих придворных таким непривычным отклонением от этикета. Так как обычаи Испании требовали незамедлительного совершения бракосочетания, король без лишних разговоров затем взял Елизавету за руку и подвёл к воздвигнутому тут же в зале временному алтарю. Пока кардинал Мендоса благословлял молодых, сестра короля и герцог Инфантадо в качестве свидетелей держали над ними балдахин. О прекращении религиозного обряда те, кто не присутствовал в зале, узнали по залпу пушек и звуку труб. Перед первой брачной ночью необходимо было отстоять ещё суточную мессу бдения. Но так как по европейским обычаям до наступления половой зрелости невеста не могла вступать в отношения с женихом, король решил сократить обряд. Посажённые отец и мать отвели супругов в брачный покой, а епископ Памплоны за недостатком времени благословил их через дверь. Спустя несколько минут новобрачные вышли и Филипп II объявил всем, что он счастлив.
Рассказывали, что через несколько часов после своего прибытия в Гвадалахару Елизавета, стоя рядом со своим супругом, вдруг принялась пристально рассматривать его лицо, как будто пыталась понять, что за человек ей достался в мужья. Филипп, некоторое время терпеливо переносивший это, наконец, раздражённо спросил:
– На что Вы смотрите? На мои седины?
Правда, заметив выступившие слёзы на глазах юной супруги, он попытался ласковым обращением успокоить её.
С наступлением темноты город и дворец ярко осветили. На площади перед дворцом для горожан устроили королевский пир с играми и представлениями за счёт герцога де Инфантадо. Тем временем Филипп и Елизавета устроили приём в зале, где проходила церемония их бракосочетания. После завершения официальной части был поставлен большой спектакль. Специально для этого собрались лучшие танцоры из Аранхуэса и Толедо, которые исполнили множество различных танцев, от старинных испанских плясок с кинжалами до арабских танцев живота. Они были одеты в зелёные бархатные костюмы, украшенные золотым кантом и чёрным бархатом. Затем пришли музыканты, которые спели песню в честь приезда королевы. После того, как всё было закончено, состоялась встреча между новой королевой и испанскими сановниками. Так, представители святой инквизиции подарили Елизавете арабского чёрного ястреба. За ними последовали 70 священников из орденов Калатравы, Сантьяго и Алькантры, а затем – консулы королевского совета Кастилии.
Тем же вечером во дворец вошла под звуки оркестра процессия, состоящая из офицеров и восемнадцати муниципальных чиновников со знамёнами. Причём каждый из этих лиц нёс серебряное блюдо, наполненное сладостями, которые они с многочисленными поклонами предложили королеве. Елизавета любезно приняла подарок и с одобрения короля приказала графу Альбе де Листа, своему дворецкому:
– Поделите конфеты между присутствующими дамами!
После чего первая приняла свою долю. На этом вечерние празднества закончились и все удалились, сильно утомлённые церемониями этого свадебного дня.
На следующее утро, 5 февраля, герцог де Инфантадо решил сделать побудку новобрачным с помощью громкого пушечного салюта и концерта военной музыки в просторном дворе дворца. Как только позволил этикет, хозяин в сопровождении ближайших родственников вошёл в королевские покои. Причём впереди него дворяне несли поднос, на котором были выставлены драгоценные украшения, веера и перчатки – подарки для короля и королевы. Вдобавок, от имени герцога главным дамам и кавалерам двора Елизаветы были розданы перья и зеркала в рамах из кованой стали. Такая демонстрация роскоши перед французами одним из его подданных чрезвычайно польстила гордости Филиппа II. Кроме того, он был очень доволен своей женитьбой и с теплотой высказался принцу де Ла Рош-сюр-Йон и другим послам о красоте и умственных способностях своей юной супруги. Несомненно, Филипп сделал всё, что было в его силах, чтобы примирить Елизавету с её новым домом и страной, и он, по-видимому, был полон решимости доказать ей, что нежные слова, которые он расточал ей в письмах, были искренними. Её изящные и почтительные манеры пришлись по душе властному Филиппу, также, как и достойное поведение Елизаветы по отношению к членам его двора. Доброта, которую проявил к ней при встрече король, тем не менее, не совсем рассеяла страх Елизаветы, но в целом она, кажется, была сильно тронута оказанным ей сердечным приёмом в Испании.
По приказу Екатерины Медичи принц де Ла Рош-сюр-Йон, его сестра Сюзанна де Бурбон и другие послы, за исключением барона де Лансака, уехали из Гвадалахары на следующий день после королевской свадьбы. Елизавета нашла время написать Франциску II письмо, в котором просила брата вознаградить принца за услуги, оказанные ей. Хотя она и поддерживала партию Гизов, но сожалела о том, что дом Бурбонов был отстранён от власти. Однако, доехав до Мадрида, принц де Ла Рош-сюр-Йон встретился с посланником короля Франции, вручившим ему регалии ордена Святого Михаила для награждения Филиппа II. Поэтому принц остался в Мадриде, где испанскому двору предстояло остановиться по дороге в Толедо, в то время как Сюзанна де Бурбон и её спутники продолжили свой путь во Францию. Тем временем герцог Инфантадо продолжал развлекать новобрачных турнирами, банкетами, балами и охотой в бескрайних лесах, окружавших его владения. Причём все расходы на празднества хозяин Гвадалахары взял на себя, отказавшись принять из королевской казны хоть одно мараведи. Однако Филипп нашёл всё-таки способ вознаградить его, приказав зачислить в свиту королевы невестку и внучку герцога. Кроме того, католический король назначил её фрейлиной художницу Софонисбу Ангиссолу, которую выписал из Италии, когда узнал об увлечении своей невесты живописью. Внимание супруга доставило Елизавете особое удовольствие.
10 февраля новобрачные покинули Гвадалахару и направились в Толедо, который тогда считался столицей Испании. Когда королевская чета прибыла в Алькала-де-Энарес, Филипп отправил курьера обратно в Гвадалахару, чтобы узнать о здоровье герцога Инфантадо:
– Мы выражаем Вам самую сердечную благодарность, сеньор, за хорошие и верные услуги, оказанные Вами в последнее время, в подражание Вашим благородным предкам.
В Мадриде состоялась церемония посвящения Филиппа в рыцари ордена Святого Михаила во время краткого пребывания там двора. В дополнение к золотым знакам отличия ордена король Франции подарил своему «доброму брату» несколько мантий. Однако комплект одежды оказался неполным и перед прибытием Филиппа II в Мадрид принц де ла Рош сюр Йон поспешно написал французскому послу, епископу Лиможа:
– Монсеньор, необходимо срочно достать три аршина серебряного сукна, чтобы сшить рясу для католического короля, без которой церемония посвящения не может состояться.
Впоследствии Филипп выразил признательность Франциску II:
– Мы благодарны Вашему Величеству за возможность стать братом столь многих доблестных и превосходных рыцарей.
12 февраля Елизавета остановилась в деревне в лиге от Толедо, чтобы отдохнуть перед своим торжественным въездом в город. Король же уехал из Мадрида раньше вместе с донной Хуаной и герцогом Альбой, чтобы лично наблюдать за приготовлениями. Воссоединившись 13 февраля с женой, Филипп II сообщил, что всё готово к её въезду в столицу.
14 февраля улицы Толедо были украшены арраскими коврами, роскошным бархатом, гирляндами и зелёными арками с любовной символикой, лилиями Валуа и щитами с императорскими орлами. Для охраны Елизаветы король направил восемь батальонов пехоты, то есть, три тысячи солдат, и ещё сотню всадников. Причём если половина этих всадников была в разношёрстном облачении, то остальные – в венгерских нарядах со штандартами, оружием и сёдлами, украшенными на мавританский манер. За ними следовали множество прекрасных девушек из Сагры в национальных костюмах и двадцать четыре дамы, одетые как мавританки. Затем ехали офицеры конной полиции, поддерживавшие порядок на больших дорогах по всему королевству, перед которыми несли зелёный штандарт. Они были в костюмах из зелёного бархата, украшенных золотым шитьём и с плащами из чёрного бархата. Потом шли сто тридцать восемь офицеров королевского монетного двора, одетые в малиновые бархатные мундиры, расшитые золотом, со знамёнами, украшенными королевским гербом Испании. Ещё следует упомянуть о сорока членах госпиталя де ла Пьедад в мундирах из красного сукна и в головных уборах лазурного цвета с лилией, которые пели хвалу королеве и возносили благодарности за её счастливое прибытие. За ними следовала компания в масках и в одежде дикарей. Следующими с торжественной помпой ехали чиновники Священной канцелярии инквизиции, впереди которых несли их чёрные знамена. Они были верхом на породистых лошадях и с вышитым на груди королевским гербом. В торжественной процессии приняли также участие университет Толедо и восемьдесят каноников и сановников собора, одетых в малиновые бархатные мантии, в сопровождении служителей и булавоносцев. Вслед за ними ехали семьдесят избранных рыцарей из орденов Калатравы, Святого Яго и Алькантары, члены государственного совета Кастилии во главе со своим президентом маркизом де Мондехаром и члены государственного совета по делам Италии во главе с его председателем герцогом де Франкавилья. Наконец, появились придворные королевы, непосредственно предшествовавшие своей госпоже. Елизавета ехала верхом на белой лошади с кофрами, принадлежавшими ещё матери Филиппа, покойной императрице; они были сделаны из золотой ткани, густо расшитой сетью драгоценных камней, испускающих такие светящиеся лучи, что казалось, будто всадница парит на радуге. Королева была одета в платье из голубого дамаска, отделанное мехом и украшенное драгоценностями, с кружевным воротником, тоже усыпанным драгоценными камнями. При этом по просьбе мужа она не надела парик, но зато в руке держала богато вышитый носовой платок, вероятно, первый в Европе. Справа от Елизаветы ехал кардинал Мендоса, а слева – герцог Медина де Риосеко, адмирал Кастилии. Затем следовала процессия глав великих испанских домов, великолепно одетых и восседающих на превосходных конях, поистине королевская охрана для прекрасной новобрачной! Ближе всего к королеве держались герцоги Инфантадо, Альба, Скалона, Осуна и Брауншвейг; маркизы Комарес и Агилар; графы де лас Навас, Беневенте и Онате. Процессия остановилась под арочным порталом ворот Висагра, где по старинному обычаю королеве преградила путь группа дворян. К ней приблизились граф де Фуэнсалида, алькальд (комендант) Толедо, герцог де Македа, альгуасиль (верховный судья), и граф де Оргас, которые смиренно сказали:
– Прежде, чем Ваше Величество войдёт в королевский город Толедо, мы умоляем Вас дать клятву уважать привилегии его жителей.
Елизавета с удовольствием выполнила эту просьбу, и кортеж с великим торжеством направился к собору. Королева спешилась на площади Пуэрта-дель-Пердон и, войдя в величественное здание, двинулась к главному алтарю, опираясь на руку кардинала Мендосы, который заменил в этот день по приказу короля Каррансу, примас-архиепископа Толедо, томившегося в застенках инквизиции по обвинению в ереси. Навстречу Елизавете вышла процессия духовных лиц во главе с епископами, облачёнными в украшенные драгоценностями ризы, за которыми следовали настоятель, архидиакон и каноники Толедо, в то время как певчие пели «Te Deum Laudamus» и раскачивали свои кадильницы, источавшие сладкий аромат ладана. На главном алтаре были выставлены драгоценные реликвии и великолепная церковная утварь, не имеющие себе равных в мире. Перед алтарём возвышался крест из чистого серебра, триумфально водружённый великим Мендосой, кардиналом де Санта-Кроче, на башнях завоеванной Альгамбры во время правления первых католических королей Фердинанда и Изабеллы. Затем Елизавета преклонила колени и совершила молитву перед алтарём, получив благословление от кардинала Мендосы. Тем временем король, облачившись для маскировки в длинный плащ и большую шляпу с плюмажем, тайно следовал за процессией. Его сопровождали Руй Гомес и еще один вельможа. Покинув собор, Елизавета направилась в Алькасар-де-Толедо, где королевская чета должна была поселиться на несколько месяцев. Эта крепость-дворец была любимой резиденцией Филиппа II до окончания строительства Эскориала. Толедо, город великолепных церквей и уединённых жилищ, был также излюбленным местом жительства его отца, императора Карла V. Узкие улочки, зажатые между высокими стенами домов, нарядные готические фасады, мавританские арки и изящная резная каменная кладка церквей и монастырей свидетельствовали о богатстве его жителей. А над всем возвышались башни собора. Никакой уличный шум не нарушал тишины Толедо, «жемчужины городов», разве только эхо церковных служб и плеск вод реки Тахо.
Под звуки пушечного салюта с крепостных валов Елизавета приблизилась к воротам дворца. Его великолепный внутренний двор с колоннадой из гранитных столбов был украшен геральдическими эмблемами; перед каждой колонной были установлены колоссальные статуи, изображающие мифологических персонажей и героев древности. У подножия парадной лестницы, в ожидании встречи с королевой, стояла Хуана Австрийская вместе со своим племянником. Несмотря на мучившую его лихорадку, дон Карлос поднялся с постели, чтобы поприветствовать свою прекрасную молодую мачеху. В жизни инфант выглядел ещё более уродливым, чем на портрете, присланном Елизавете в период жениховства. Мало того, что он был низкорослым, с куриной грудью и плечами разной высоты, так ещё правая нога у него была намного короче левой. При этом французский посол отметил измождённый вид страдальца, которого вот уже на протяжении длительного времени не отпускала болезнь. Позади инфанта и его тетки стоял дон Хуан Австрийский, незаконнорожденный сын Карла V. Приблизившись к королеве, дон Карлос серьёзно посмотрел ей в глаза, после чего преклонил колено и поцеловал её руку.
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «Литрес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (https://www.litres.ru/pages/biblio_book/?art=70920673) на Литрес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.
Ева Арк
«Очень красивая и неизменно мужественная… лучшая принцесса своего времени, так любимая всеми», – с восхищением отзывался Брантом, писатель ХVI века, о Елизавете Валуа. Но идеальных людей, как известно, не бывает. Так какова же, если смотреть с позиций нашей эпохи, была на самом деле эта принцесса?
Ева Арк
Лучшая принцесса своего времени
Глава 1
Воспитание Елизаветы
3 июня 1545 года вестибюль дворца Фонтенбло был по-праздничному украшен дорогими шпалерами и лионскими шелками. В центре, под балдахином из голубого дамаска с золотыми лилиями королевской династии Франции возвышалась выставка с девятью ступенями. На них были выставлены золотые кубки работы итальянского ювелира Бенвенуто Челлини, резные изделия из слоновой кости, в том числе, фигурки нимф и гладиаторов, и просто драгоценные камни разной формы и огранки, поражающие чистотой цвета и разнообразием. Но особое внимание, конечно, привлекали сосуды и щиты, принадлежавшие когда-то Карлу Великому и Людовику Святому.
– Эта выставка, – писал хронист, – была настолько бесценной, что там, казалось, было собрано содержимое сокровищниц всех монархов Европы.
Охраняла же драгоценную выставку швейцарская стража. Кроме того, рядом находились специальные люди, которые могли поведать историю выставленных вещей иностранным гостям. К королевским покоям срочно была пристроена галерея, ведущая в часовню Святой Троицы и украшенная геральдическими щитами с гербами и символами Франциска I Валуа и Генриха VIII Тюдора, королей Франции и Англии. Пол галереи устилали персидские ковры, которые тогда были ещё большой редкостью.
Вся эта роскошь предназначена была поразить гостей, прибывших на крещение внучки французского короля, родившейся 2 апреля 1545 года здесь же, в Фонтенбло. Свои чёрные волосы она унаследовала от отца, будущего короля Франции Генриха II, а карие блестящие глаза и пухлые щёчки – от матери, флорентийки Екатерины Медичи. Принцессе посчастливилось появиться на свет в более удачное время, чем её старшему брату Франциску, названному в честь деда. Тогда, год назад, король вёл войну одновременно с Карлом V и Генрихом VIII, и радоваться первому внуку ему просто было некогда. Теперь же, когда были заключены мир с императором и перемирие с англичанами, французский двор собирался с пышностью отметить крещение принцессы. В Фонтенбло как раз приехали послы короля Англии, чтобы подтвердить под присягой недавно заключённый договор и Франциск I, воспользовавшись этим, передал через них предложение Генриху VIII:
– Не хотите ли, брат мой, стать крёстным дочери дофина?
– Почту за честь, сэр! – согласился тот, довольный прекращением военных действий с Францией,
Эти двое были давними соперниками, и если Генрих опередил Франциска в количестве жён, то на любовном ристалище королю-рыцарю не было равных.
В назначенный день по галерее в часовню двинулась торжественная процессия. Впереди шли двести гвардейцев в богатом облачении и с боевыми топориками. За ними по двое следовали герольды в накидках с гербами и жезлами в руках, которые предшествовали принцам крови и высшим чиновникам в мантиях. Принцессу же в качестве представителя Генриха VIII нёс лорд Чейни, смотритель Пяти портов и главный казначей Англии, в окружении охраны из четырёх французских дворян. Последними в сопровождении придворных дам в роскошных нарядах шествовали две крёстные матери принцессы – Элеонора Австрийская, вторая супруга Франциска I, и его племянница Жанна д’Альбре, будущая королева Наварры. У ворот часовни процессию встретил кардинал де Бурбон, избранный для совершения обряда, а также вереница других кардиналов и архиепископов в полном торжественном облачении и в митрах. Под звуки церковных гимнов прелат принял от посла принцессу и направился с ней к купели, установленной перед главным алтарём. Что же касается Франциска I, то он вместе с родителями девочки, дофином Генрихом Валуа и дофиной Екатериной Медичи, наблюдал за свершением обряда из застеклённой галереи, выстроенной справа от купели. Как только кардинал де Бурбон спросил, какое имя должна была получить принцесса, вперёд выступили два посла и гаркнули во всю глотку:
– Елизавета!!
Ясно, что англичане действовали из лучших побуждений, желая быть услышанными в такой толпе. Тем не менее, в зале возникло замешательство. Первым опомнился король Франциск I, который громко расхохотался. Недоумённо взглянув на него, дофин затем перевёл взгляд на жену. Весёлая флорентийка с удовольствием бы поддержала свёкра, но при виде постной мины мужа ограничилась улыбкой.
– Едва это истинно королевское имя было произнесено, – вспоминал хронист, – как оно тут же несколько раз было громко повторено герольдами Франции и Англии под звуки труб, фанфар и пушечных салютов.
Вечером французский король устроил роскошный пир, а затем на суд присутствующих были представлены балетные и театральные постановки. На следующий день состоялась постановочная битва между отрядами дофина и графа де Лаваля. Причём, если Генрих со своими людьми облачился в светлые доспехи с изображением полумесяца, личного герба своей любовницы Дианы де Пуатье, то на чёрных латах Лаваля, одного из самых изысканных придворных, красовалось изображение феникса, эмблемы Клод де Фуа, дамы из свиты королевы. В конце концов, под громкие аплодисменты зрителей, сражение закончилось бегством графа и его людей с поля боя.
– Первым среди тех, кто выказал особую отвагу, – свидетельствовал тот же хронист, – был предводитель отряда, облачённого в белые доспехи. Он сражался с таким совершенством и грацией, что ослепил взоры всех зрителей, которые вынуждены были признать, что этот храбрый кавалер, каковым оказался наш дофин Генрих, без лести, получил пальму первенства и вкусил торжество победы.
После крещения принцессы её мать, Екатерина Медичи, решила, что девочке лучше будет в замке Сен-Жермен, где уже находился её брат. Там для Елизаветы был создан собственный маленький двор. Причём все должности получили верные флорентийке люди. Король Франциск I практически не вмешивался в дела воспитания внуков потому, что последние три года его жизни были омрачены болезнью и мучительными сожалениями. А ведь его царствование, начало которому положила победоносная битва под Мариньяно, открывшая французам путь в Италию, сулило быть таким славным и счастливым! Но потом случились поражение под Павией, плен и бесконечные войны, закончившиеся потерей почти всех завоёванных территорий. Правда, после поражений в битвах король-рыцарь мог всегда найти утешение в объятиях своей официальной фаворитки герцогини д’Этамп и других дам. Недаром ему приписывали знаменитое изречение:
– Королевский двор без прекрасной дамы, что год без весны и весна без роз!
Но и тут его ждало разочарование, выразившееся в другом высказывании:
– Все женщины меняются.
Его первая супруга, Клод Французская, бабушка Елизаветы, от которой принцесса унаследовала свой добрый нрав и простоту в обращении «даже с низшими», рано умерла. А вторая, набожная и меланхоличная королева Элеонора Австрийская, сестра императора, не имела влияния при дворе. По мере старения Франциска I политикой всё больше приходилось заниматься дофину. Четыре года, которые Генрих в детстве провёл в испанской тюрьме в качестве заложника вместо отца, превратили его в угрюмого меланхолика. Когда принц вернулся домой, Франциск просто не узнал сына:
– Он проводит всё время в одиночестве, мало общается с придворными и большую часть дня копается в саду!
После чего попросил Диану де Пуатье, вдову Великого сенешаля Нормандии, немного «пообтесать» принца.
– Доверьтесь мне, я сделаю его своим рыцарем! – успокоила короля Диана.
И заодно сделала Генриха своим любовником, таким образов, «перевыполнив» свои обязательства. К тому времени дофин уже был женат на наследнице флорентийских банкиров Медичи. Долгое время у них не было детей, хотя в результате одной интрижки на стороне у Генриха родилась дочь, которую он, конечно же, назвал Дианой. Екатерине грозил развод, когда в дело решительно вмешалась любовница мужа:
– Вы должны чаще навещать дофину в её спальне!
– Но я люблю только Вас! – возразил Генрих, обняв её за талию.
– Не забывайте о своём долге! – одёрнула своего «ученика» Диана. – Ведь Франции нужны наследники!
Результат не заставил себя долго ждать: всего у Екатерины родилось десять детей.
Хотя свою жену дофин не любил, дети были его радостью. Он был добрым и любящим отцом. Играл с детьми и наблюдал за их играми, с гордостью следил за их достижениями. Екатерина тоже заботилась об их здоровье, обучении и воспитании. В свой черёд, мать внушала детям благоговение, уважение, они старались доставить ей удовольствие, но когда искали сердечного тепла, то обращались к отцу. Поэтому флорентийка страдала из-за невозможности стать ближе детям. Мешала этому любовница Генриха. Её кузен, Жан д’Юмьер, получил привилегию на управление детской в Сен-Жермене. Благодаря чему Диана играла самую активную роль в воспитании детей дофина и засыпала д’Юмьера, наперебой с Екатериной, письмами со своими рекомендациями.
– Я прочла, – например, писала она госпоже д’Юмьер, – письмо, в котором Вы сообщили мне, что мадам Клод этой ночью плохо чувствовала себя из-за кашля, которым мы все здесь страдаем. Однако же эта болезнь не опасна, тем более, что её старшая сестра уже этим переболела. Королева напишет Вам о своём мнении на этот счёт.
Самыми близкими Елизавете людьми, кроме родителей, в раннем детстве были её кормилица Екатерина де Лузель и главная камеристка Клод де Нана. А гувернанткой и первой дамой принцессы назначили Луизу Бретонскую, вдову барона Кастельно и Клермон-Лодева, которую при дворе попросту называли: «госпожой де Клермон». В свиту Елизаветы также входили камердинеры, горничные и музыканты. Хорошенькая и внешне здоровая малышка составляла резкий контраст с хилым и слабым братом. Тем не менее, в детстве Елизавета давала некоторый повод для беспокойства близким из-за склонности подхватывать от своих братьев и сестёр все хвори по кругу. К счастью, Екатерина Медичи, которая провела ранние годы в монастырях Флоренции, где монахи славились своим искусством врачевания, поручила заботу о здоровье своих детей знаменитому лекарю Жану Фернелю. Благодаря его мастерству большинство внуков Франциска I смогли встретить свою юность, а некоторые даже дожили до зрелого возраста и вступили на порог старости.
Одни современники отмечали застенчивость и даже робость маленькой Елизаветы, другие же описывали её как хорошенькую и весёлую девочку.
– В детские годы эта принцесса, – утверждал Брантом, известный писатель и современник Елизаветы, – обещала великие дела.
Старшая дочь короля рано проявила блестящие способности. Помимо истории, географии, искусства, литературы, астрономии, философии, риторики и музыки, она также обучалась вышивке и ткачеству, и даже изучала медицину. Её духовным наставником стал аббат Сент-Этьен. Вскоре между аббатом и его юной ученицей, отличавшейся послушанием и быстрым умом, возникли тёплые отношения. В возрасте семи лет Сент-Этьен начал обучать её латыни. Но больше Елизавета преуспела в итальянском языке. Ещё она очень любила уроки танцев. Как и других королевских детей, её учил танцевать Поль де Реж. Интересно, что Генрих II собственноручно написал письмо о его назначении, адресованное д’Юмьеру.
– Мой кузен, – говорилось в нём, – предъявитель сего письма, некто Поль де Реж, хороший танцор, и, насколько мне известно, честный и благовоспитанный человек. Поэтому я решил поручить ему обучение танцам моего сына, дофина, моей дочери, королевы Шотландии, и всех юных дам и кавалеров, которые состоят у них на службе, а также остальных моих детей. В связи с этим Вы приставите упомянутого де Режа к моему сыну; и обеспечите его едой и жильём наравне с моими офицерами, позаботившись о том, чтобы он был постоянно занят и не тратил время зря.
Елизавета любила не только музыку и танцы, но и сонеты поэта Пьера Ронсара, а также брала уроки рисования у придворного художника Франсуа Клуэ, которого по-приятельски называла «Жанэ» (прозвище от имени отца, тоже художника Жана Клуэ).
Кончина Франциска I 31 марта 1547 года привела к переменам не только в государстве, но и в «королевском питомнике». Спустя несколько месяцев, 12 ноября того же года, у нового короля Генриха II и Екатерины Медичи родилась ещё одна дочь, Клод, которую крестили послы швейцарских кантонов. Если её появление в Сен-Жермене почти никак не повлияло на жизнь Елизаветы и её брата, то прибытие во Францию в июле следующего 1548 года маленькой королевы Шотландской сыграло значительную роль в их судьбе. Особенно в судьбе дофина Франциска, потому что Марию Стюарт привезли для него, в качестве будущей жены.
Глава 2
В тени шотландки
Елизавете тогда исполнилось три года, а Марии – почти шесть лет. По приказу Генриха II шотландку поместили в одну спальню с его старшей дочерью, хотя из-за разницы в возрасте они обучались под руководством разных наставников.
Мария играла в комнате с другими детьми, когда в комнату вошла Екатерина Медичи и стала пристально наблюдать за маленькой девочкой. Наконец, Мария не выдержала пристального взгляда незнакомки, подошла к ней и надменно спросила:
– Знаете ли Вы, мадам, что находитесь в одной комнате с королевой Шотландии?
На что Екатерина спокойно произнесла:
– Знаете ли Вы, что находитесь в комнате с королевой Франции?
После чего покинула детскую.
Приезд Марии Стюарт стал неприятным сюрпризом для флорентийки, тщетно протестовавшей против её помолвки с четырёхлетним Франциском. Честолюбивая Екатерина опасалась возвышения дома Гизов, из которого происходила мать Марии Стюарт.
– Нашей маленькой шотландской королеве стоит лишь улыбнуться, как все французы сразу теряют голову, – презрительно заметила она при виде того, с каким рвением самые почтенные кавалеры двора старались завладеть вниманием очаровательной девочки.
Руководить воспитанием и двором юной королевы Шотландской должна была её бабушка герцогиня де Гиз. Но спустя год после приезда Марии её заменила Франсуаза де Брезе, старшая дочь Дианы де Пуатье, которая также стала главной гувернанткой дочерей короля вместо Луизы де Бретань. Назначить её на эту должность предложил герцог де Гиз, брат которого женился на сестре Роберта IV де Ла Марка, мужа Франсуазы де Брезе. Хотя Екатерина Медичи не питала личной неприязни к дочери Дианы, это назначение вызвало у неё бурное негодование. С тех пор в её душе зародилась ненависть к Гизам, которая распространилась и на их племянницу. Чтобы нейтрализовать влияние Дианы на своих дочерей, Екатерина приставила к ним учёного итальянца Корбинелли, обучавшему принцесс искусству стихосложения, а также истории.
Король Генрих II выделял Марию среди других и восхищался ею больше, чем собственными детьми:
– Это самый прелестный ребёнок, которого мне только доводилось видеть!
А маленькая шотландка особенно гордилась своим знанием древних языков. Сохранилась рукопись или сборник из восьмидесяти шести эссе, написанных Марией сначала по-французски, а затем переведённых на латынь. Почти все они имеют вид посланий или наставлений, адресованных Елизавете. И даже нередко принимают форму выговора своей младшей подруги за лень в учёбе или отсутствие терпения. Правда, как только принцесса проявляла прилежание, Мария тут же спешила поздравить её за усердие:
– Услышав от нашей госпожи, моей возлюбленной сестры, что теперь ты хорошо учишься, я очень обрадовалась и молю тебя и дальше упорствовать в этом, как о величайшем благе, которое может случиться с тобой в этом мире. Ибо дары, которыми мы обязаны природе, недолговечны, и с возрастом она лишит нас их. Фортуна также может лишить своей благосклонности: но то добро, которое дарует Добродетель (а её добиваются только усердным изучением книг), бессмертно и останется с нами навсегда.
Возможно, если бы Мария помнила те мудрые изречения из своих школьных сочинений, её царствование могло бы быть гораздо счастливее. Цитаты различных авторов, как древних, так и современных, на которые ссылалась при этом шотландка, свидетельствуют об её высокой эрудиции.
– Вчера Вы были поражены, сестра моя, – пишет Мария Стюарт в своём другом послании, – что в воскресенье я покинула приёмную королевы, чтобы удалиться в свой кабинет. Причина была в том, что в течение последних двух дней я читала сочинение, написанное Эразмом и озаглавленное «Диалог», который так прекрасен, так остроумен и так практичен, что его невозможно превзойти.
Время от времени она также обращается к дофину, своему наречённому, к Клод, сестре Елизаветы, и к своему дяде, кардиналу Лотарингскому, всегда выбирая в качестве предмета своей темы какой-нибудь случай из своей повседневной жизни.
Тем временем детская в Сен-Жермене постепенно пополнялась другими братьями и сёстрами Елизаветы: Карл Максимилиан, Эдвард Александр, Маргарита и Эркюль обучались под руководством всё тех же учителей. В определённое время все дети собирались вместе в большом зале замка, чтобы развлечься.
В возрасте десяти лет Елизавете позволили присутствовать на приёмах у матери, когда двор останавливался в Сен-Жермене. Король и королева гордились своей старшей дочерью, поведение и манеры которой даже в этом раннем возрасте отличались серьёзностью, великодушием и изяществом. Правда, она была немного ленива и любила поспать. Придворные считали любимицей Екатерины хромую и горбатую Клод, которой требовалось больше заботы и внимания, чем остальным детям, тем не менее, только Елизавете позволяли безнаказанно сбегать из школьной комнаты в покои королевы.
– Почему Вы покинули своего наставника, дочь моя? – добродушно спрашивала флорентийка.
– Потому что мне надоело слушать, мадам, как на протяжении часа королева Мария обсуждала с господином Амио какой-то отрывок из Эразма! И вообще она желает говорить со мной только на латыни!
– В таком случае, проводите больше времени с Вашей сестрой. Хотя она не так умна, как королева Шотландская, зато гораздо добрее.
– Я люблю Клод. Но разве не лучше пытаться догнать того, кто тебя опережает, чем топтаться на месте в ожидании того, кто тебя никогда не догонит?
Сидя рядом с Екатериной или отдыхая на вышитой подушке у её ног, принцесса с восхищением наблюдала за поведением матери, когда та давала частные аудиенции послам или другим знатным особам. Такое же сильное впечатление поначалу флорентийка произвела и на Марию Стюарт. Несмотря на ту холодную сдержанность, с которой к ней всегда относилась будущая свекровь, шотландка старалась завоевать её благосклонность своей покорностью и, подобно Елизавете, всегда предпочитала общество Екатерины своим младшим подругам. Однажды флорентийка спросила её:
– Почему Вы вместо того, чтобы присоединиться к играм принцесс, остались стоять рядом с нами?
В ответ Мария сказала:
– Мадам, правда, с ними я могла бы получить большое удовольствие, но ничему не научилась бы; а здесь, видя приветливость и любезнейшее обращение Вашего Величества, я получаю благодеяние и являюсь свидетельницей примера, который должен приносить мне пользу на протяжении всей жизни.
Однако её покорность не умилостивила Екатерину, недовольную огромным влиянием Марии и её дядюшек Гизов на дофина. Шотландка же, повзрослев, стала проявлять пренебрежение к Екатерине, называя её «толстой флорентийкой», «банкиршей» и «торговкой» и высмеивая её манеру речи, акцент и походку.
Один из дядюшек Марии, кардинал Лотарингский, был духовником не только своей племянницы, но и принцесс. Крестной матерью же Елизаветы, как известно, стала Жанна д’Альбре, которую принцесса очень любила. Жизнерадостная, прямая и искренняя, та оказала большое влияние на свою крестницу. Среди подруг детства Елизаветы, кроме Марии Стюарт и сестры Клод, следует назвать Анну де Бурбон, дочь герцога де Монпасье. Приязнь принцессы к ней объяснялась тем, что мать Анны, герцогиня де Монпасье, была наперсницей Екатерины. А для Елизаветы мнение матери было важнее всего. Кроме того, в Сен-Жермене воспитывалось ещё несколько девочек её возраста из знатных семей, в том числе, Кларисса Строцци, дочь маршала Строцци, флорентийца и кузена королевы.
Даже первое публичное появление Елизаветы было связано со свадьбой Марии Стюарт. Екатерина Медичи привезла всех королевских детей в Париж, где в воскресенье 24 апреля 1558 года состоялась церемония бракосочетания. Собор Нотр-Дам и дворец архиепископа Парижского соединили высокой, около 4 метров, деревянной галерей, по которой должна была пройти свадебная процессия. Галерея соединялась с огромным помостом, выстроенным у входа, и шла дальше внутри самого собора вплоть до алтаря. Над ней тянулся бархатный навес лазурного цвета с вышитыми золотыми геральдическими лилиями, но с боков галерея была открыта, так что все могли видеть жениха с невестой и тех, кто их сопровождал. Место на помосте заняли иностранные послы и сановники, простые парижане огромными толпами заполнили всё пространство кругом, и праздник начался. Первыми, в десять утра, появились швейцарские алебардщики, и полчаса под музыку демонстрировали своё умение владеть оружием. Затем, по команде дяди невесты, герцога Гиза, который был распорядителем торжества, появились музыканты в красных и жёлтых костюмах. После их выступления торжественно двинулась свадебная процессия – разодетые придворные кавалеры, принцы и принцессы крови, за ними – представители церкви. Далее следовал жених в сопровождении своих младших братьев (будущих королей Карла IX и Генриха III) и Антуана Бурбона, короля Наваррского. Генрих II вёл невесту, а замыкала шествие Екатерина Медичи в сопровождении принца Конде, брата короля Наваррского, и своих фрейлин. Что же касается Елизаветы, то она шла со своей сестрой Клод в свадебной процессии следом за матерью. К сожалению, четырнадцатилетний Франциск был мал ростом, имел одутловатое лицо и нездоровый вид. Зато пятнадцатилетняя невеста выделялась своим высоким ростом и красотой. Согласно рассказам одних историков, в тот день на ней было белое платье, дивно оттенявшее её рыжеватые волосы и нежную кожу. (Правда, другие считали, что она оделась в белое во время обручения).
– Это плохая примета, – шептались придворные, – ведь траурный цвет французских королев именно белый!
Однако счастливая Мария не думала об этом. Её шею украшал подарок короля, большая драгоценная подвеска с его инициалами, волосы юной невесты были распущены по плечам, а голову венчала небольшая золотая корона, полностью усыпанная жемчугом, бриллиантами, сапфирами, рубинами и изумрудами. Писатель Брантом писал:
– В то величественное утро, когда она шла к венцу, была она в тысячу раз прекраснее богини, спустившейся с небес.
Жениха и невесту встретил у входа архиепископ Парижский, и препроводил в королевскую часовню. Там они преклонили колена на золотые парчовые подушки, и приняли причастие. В то время, пока шла торжественная церемония, горожанам несколько раз бросали золотые и серебряные монеты от имени короля и королевы Шотландии. После венчания свадебная процессия отправилась обратно во дворец архиепископа на свадебный обед, за которым последовал бал в зале Святого Людовика в Лувре. Золотая корона Марии стала слишком давить ей на лоб, поэтому один из придворных держал её над головой королевы Шотландии (и дофины Франции) в течение почти всего обеда, а на балу Мария танцевала уже без короны. Елизавета исполнила танец вместе с новобрачной, как всегда, восхитив зрителей своей грацией. При этом принцесса очень ловко управлялась со своим шлейфом длиной шесть ярдов, который нёс за ней по коридорам дворца паж. Затем Елизавета совершила во второй раз тот же самый «подвиг», станцевав уже со своей крёстной, Жанной д’Альбре. Но на этом праздник не закончился. После бала, в пять часов, свадебная процессия направилась в официальную резиденцию городского управления, на другой конец Ситэ, причём маршрут был проложен подлиннее, чтобы парижане могли полюбоваться на кортеж. Мария ехала в позолоченном экипаже вместе со своей свекровью, Екатериной Медичи, Франциск и король Генрих сопровождали их верхом на конях с очень богатой упряжью. Роскошный банкет навсегда врезался в память тем, кто на нём присутствовал. Семь прекрасных девушек в роскошных костюмах, которые изображали семь планет, спели эпиталаму. Потом появились двадцать пять пони с позолоченной упряжью, на которых ехали королевские дети «в сияющих одеждах». За ними белые пони влекли повозки, на которых ехали актёры в образах античных богинь и муз, и все они славили новобрачных. Кульминацией представления стало морское сражение. В зал въехали шесть кораблей, убранных парчой и алым бархатом, с серебряными мачтами и парусами из серебристого газа. Они были механическими, и двигались по раскрашенному полотну, изображавшему морские волны, а тончайшие паруса надувались от ветра (скрытых мехов). На палубе каждого корабля было по два сиденья, одно занимал капитан, чьё лицо было скрыто под маской, другое же было пустым. Совершив семь кругов по залу, каждый корабль остановился перед дамой, по выбору своего капитана. Дофин – перед своей матерью, королевой, а король – перед Марией. Когда суда, на этот раз со своими прекрасными пассажирками, вновь объехали зал, зрителям пояснили, что перед ними – плавание за Золотым руном, которое возглавлял Язон (Франциск). Захватив руно-Марию, отныне он «создаст империю», которая будет включать Францию, Англию и Шотландию.
После свадьбы Мария Стюарт покинула Сен-Жермен и теперь уже стала официально именоваться не просто: «королева Шотландская», а «королева-дофина». Елизавета, конечно, завидовала ей и мечтала о прекрасном принце, который со временем тоже сделает её королевой. Однако, несмотря на все свои достоинства, она до поры до времени уступала во всём своей старшей подруге, которая была коронованной королевой, тогда как сама Елизавета была «просто» дочерью Франции.
Глава 3
Невеста короля
В то время, когда принцесс обручали чуть ли не с колыбели, Елизавета, вероятно, чувствовала себя немного обиженной. Её брат, дофин Франциск, в четыре года обручился с Марией Стюарт, а младшая сестра, добрая, но некрасивая Клод, в этом же возрасте стала невестой семилетнего герцога Лотарингии, чьи владения Генрих II взял под свой контроль, отправив будущего зятя в Сен-Жермен, чтобы тот завершил там своё образование вместе с королевскими детьми. Правда, в 1550 году отец Елизаветы начал переговоры об её замужестве с тринадцатилетним Эдуардом VI, королём Англии. Через год, в июле, французский посол маршал де Сент-Андре посетил Англию, чтобы обсудить брачный контракт принцессы. Англичане достойно встретили французов. Специально для этого визита были построены банкетные дома, где шли переговоры, а по вечерам устраивались большие пиры. Вот как описывали всё это историки:
– После того, как они пообедали с королём и заключили брачный контракт, вернулись во дворец. В полнолуние ночью маршал Сент-Андре посетил короля, пообедал с ним и поговорил о деталях контракта. На следующее утро Сент-Андре снова посетил Эдуарда, который ещё даже не вставал с постели. Затем король взял их на охоту в леса Ричмонда, чтобы произвести впечатление на французов. После всего этого Сент-Андре и его делегация вернулись во Францию с успешным контрактом и хорошими впечатлениями.
Французы также были рады подписанию брачного контракта. Они устроили большой банкет по этому поводу. Несмотря на то, что папа Юлий III пригрозил церковным отлучением (ведь жених был протестантом!), Генрих II не испугался и пообещал в приданое за дочерью 200 000 экю. Впоследствии Эдуард прислал Елизавете драгоценное бриллиантовое колье. Вместе с послом во Францию прибыла одна дама, которая стала обучать маленькую принцессу английскому языку и обычаям, с чем последняя успешно справилась.
В свой черёд, императорский посланник проинформировал своего господина о событиях при королевском дворе Генриха и Екатерины:
– Посол Франции по приказу своей королевы недавно привёз портрет своей невесты королю Англии. Также по приказу королевы королю был преподнесён драгоценный подарок в ответ на присланные им дары. Как сообщил нам французский посол, на портрете, посланному королю Англии, изображена старшая дочь короля Франции по имени Елизавета, которая вскоре станет королевой Англии. Таким образом, французы и англичане уже обсуждают условия брака, и мы скоро увидим эти страны как ближайших союзников.
Эдуард поместил портрет невесты в своей спальне и попросил, чтобы невеста повесила его портрет в своей. Однако и тут шотландка едва не перешла дорогу Елизавете. Вскоре под влиянием своих советников Эдуард VI начал колебаться и его послы, прибывшие во Францию в 1552 году, от имени своего короля попросили руки уже Марии Стюарт. И только когда, по понятной причине, получили отказ, то, следуя приказу из Лондона, снова обратили свои взоры на Елизавету и так охарактеризовали её в своей тайной депеше:
– Старшая дочь короля необычайно красива, серьёзна и умна для своих лет.
Согласно инструкции, послы должны были потребовать за Елизаветой приданое в размере 1 500 000 золотых экю. В случае же, если французский король сочтёт эту сумму чрезмерной, её позволено было снизить, но ни коем случае не соглашаться меньше, чем на миллион. Со своей стороны, Эдуард VI предлагал Елизавете такой же годовой доход, какой его покойный отец, Генрих VIII, установил для своей первой супруги Екатерины Арагонской. Однако переговоры были прерваны преждевременной кончиной предполагаемого жениха Елизаветы в июле следующего года.
Интересно, что спустя несколько лет, в 1555 году, англичане предложили принцессе в мужья уже дона Карлоса, внука императора Карла V. Дело в том, что отец инфанта, Филипп Габсбург, во второй раз женился на Марии Тюдор, королеве Англии и старшей сестре Эдуарда VI. Триумф возведения сына на английский трон почти компенсировал императору военные и политические неудачи последних лет, которые усилили его страстное желание отречься от власти и укрыться за стенами монастыря в Юсте (Испания). Однако перед этим Карл V хотел заключить мир с Францией, послы же Филиппа и Марии должны были выступить в качестве посредников. Вот как описывал историк Матье переговоры уполномоченных сторон:
– Король Франции потребовал реституции (возвращения) Миланского герцогства. Император настаивал на том, чтобы этот вопрос не обсуждался, так как дело было решено предыдущими договорами. Тогда английские послы предложили, чтобы Елизавета, старшая дочь французского короля, вышла замуж за дона Карлоса, наследника его старшего сына Филиппа, при условии, что упомянутый император откажется в пользу этого союза от своих претензий на Миланское герцогство. Король же обязуется отдать эти территории в приданое своей дочери.
Однако французы возразили:
– У нас не принято отдавать дочерям Франции наследство её сыновей; но если император отдаст руку одной из дочерей Максимилиана (своего племянника) Карлу, герцогу Орлеанскому (второму сыну Генриха II), король с радостью выдаст свою дочь за дона Карлоса.
Императорские послы запросили и получили трёхдневный перерыв для обсуждения этого предложения, но при повторном собрании они заявили:
– Наши полномочия ограничиваются исключительно организацией плана всеобщего умиротворения, без рассмотрения брака, согласно приказу императора; с другой стороны, мы не можем вести никаких дальнейших переговоров относительно уступки Милана, поскольку император отдал эту территорию в управление дону Филиппу после его брака с королевой Англии.
После нескольких совещаний послы разошлись, так ни о чём и не договорившись. В следующем, 1556 году, в Воэле, на территории между Францией и Испанией было заключено перемирие на пять лет, а вопрос о предполагаемой свадьбе дона Карлоса и Елизаветы был отложен. Однако проект испанского брака очень польстил десятилетней принцессе, которая жила в тени Марии Стюарт.
К несчастью, вскоре после ухода императора в монастырь военные действия возобновились. В 1557 году армия Филиппа II, короля Испании, разбила французов в кровавой битве при Сен-Кантене. Спасителем Франции выступил герцог де Гиз. Защитив Кале от англичан и отобрав у испанцев Тионвиль, он потребовал немедленной свадьбы своей племянницы и дофина Франциска (о которой уже шла речь). В октябре 1558 года в аббатстве Серкам на границе снова начались мирные переговоры между Францией и Испанией. Председательствовала там Кристина Датская, вдовствующая герцогиня Лотарингская и кузина Филиппа II. Поскольку она выступала против помолвки своего сына с французской принцессой, Генрих II решил ускорить свадьбу Клод. Тем более, что этот союз был угоден Гизам, ведущим своё происхождение от герцогов лотарингских. Правда, некоторые советники указывали королю:
– Сир, если Вы выдадите замуж среднюю дочь раньше старшей, то тем самым выкажете пренебрежение мадам Елизавете.
На что Генрих воскликнул:
– Моя дочь Елизавета обладает таким сердцем и достоинством, что мы не должны думать о даровании её руки герцогу! Она должна править королевством, и это королевство должно соответствовать её возвышенным устремлениям. Будучи такой, какая она есть, моя дочь не может не получить такой трон. Поэтому, господа, вы понимаете, что она может позволить себе ждать!
В честь перемирия Генрих II и Филипп II решили, наконец, обручить своих детей, несмотря на то, что по всей Европе курсировали слухи о плачевном физическом и психическом состоянии дона Карлоса, которому в то время едва исполнилось тринадцать, как и Елизавете. По приказу отца её даже стали называть «донна Изабель», чтобы она привыкала к своему новому положению (у испанцев не было имени «Елизавета»). Однако 17 ноября 1558 года вторая супруга Филиппа II, Мария Тюдор, неожиданно умерла, и переговоры были приостановлены на два месяца.
Как только останки английской королевы были погребены под великолепным храмом Вестминстерского аббатства, Филипп II задумался о новом браке. Сначала он попросил руки Елизаветы Тюдор, сводной сестры и преемницы его второй супруги. Немного пококетничав с ним, англичанка ему отказала:
– Мы предпочитаем безраздельную любовь нашего народа короне Габсбургов!
Тогда Филипп II обратил свои взоры на свою кузину Марию Португальскую, полную тёзку его первой супруги. Но тут министры напомнили ему:
– У представителей Авиского дома сумасшествие передаётся по наследству из поколения в поколение.
Затем взор Филиппа на секунду остановился на другой своей кузине, вдовствующей герцогине Лотарингии, которую многие считали его любовницей. Однако эта дама обладала слишком твёрдым, почти мужским характером, хотя Екатерина Медичи считала:
– Мадам Кристина – самая славная женщина, которую я когда-либо знала.
Тем не менее, у Филиппа II были совершенно другие представления об идеальной супруге. Он слыл большим поклонником женской красоты, которая занимала второе место в его шкале ценностей после богатства. Поэтому католический король решил, что французская принцесса, сочетающая в себе единство юности, красоты и большого приданого, вполне достойна стать его супругой. Не говоря уже о том, что брак с ней должен был увенчать долгожданный мир между Францией и Испанией.
22 января 1559 года в Париже сестра Елизаветы, одиннадцатилетняя Клод, обвенчалась с пятнадцатилетним Карлом III, герцогом Лотарингским. (Несовершеннолетние супруги пока остались жить при французском дворе). Затем пришла очередь и Елизаветы. На возобновившихся переговорах в Като-Камбрези испанский король неожиданно приказал своим послам заменить имя дона Карлоса на своё, когда речь пойдёт о браке с Елизаветой Валуа. Генрих II был озадачен и, одновременно, польщён. Конечно, он дал согласие.
12 марта 1559 года в Като-Камбрези он подписал договор с английской королевой Елизаветой, согласно которому за Францией, после уплаты 500 000 экю в течение восьми лет оставалась крепость Кале. А 3 апреля был утверждён очень невыгодный для Франции договор с Испанией, положивший конец итальянским войнам. Он предусматривал не только брак французской принцессы с Филиппом II, но и передачу Испании Тионвилля, части Люксембурга, Мариенбурга, Ивуа, Дамвилье, Монмеди, а также областей в Артуа и Шароле. Но особое недовольство и возмущение в народе вызвало то, что король решил одновременно выдать замуж свою сестру Маргариту за союзника испанцев герцога Эммануила Филиберта Савойского, поскольку она должна была вернуть в качестве приданого мужу Пьемонт и Савойю.
– И надо же было мадам Маргарите до тридцати шести лет хранить невинность, чтобы потом потерять её, разорив наше королевство! – роптали французы.
Таким образом, детство Елизаветы закончилось. Единственное, что омрачало его, это несчастный брак родителей. Поэтому принцесса твёрдо решила:
– Мой собственный брак будет обязательно счастливым!
Однако слухи, ходившие по всей Европе, о холодности Филиппа к первой супруге-португалке и о его, якобы, жестоком обращении со своей второй женой-англичанкой наполнили сердце юной Елизаветы если не страхом, то опасением. Недаром воспитание её будущего мужа было поручено священникам, убившим в нём самые лучшие порывы души в стремлении воспитать монарха, достойного звания «католического короля». Тем временем, получив после подписания договора в Като-Камбрези портрет своей очаровательной невесты, Филип II выказал такое нетерпение в стремлении как можно скорее жениться, что его фаворит Руй Гомес де Сильва с трудом убедил своего господина выдержать обычные шесть месяцев траура по королеве Марии Тюдор.
Генрих II находился в Виллер-Котере, своём охотничьем замке в Компьенском лесу, когда получил сообщение от своего верного слуги, коннетабля Монморанси, что испанское посольство прибудет во Францию где-то в июне 1559 года. Не теряя времени даром, король вернулся в Париж, чтобы подготовиться к двойному бракосочетанию своей дочери и сестры. После прибытия в Лувр Генрих послал за двенадцатью председателями парижского парламента и, ознакомив их со всеми статьями брачного договора, сообщил о переезде двора в монастырь августинцев, так как дворцовый зал Святого Людовика нуждался в полной переделке для проведения банкетов по случаю свадебных торжеств. Затем Генрих отправил письмо своим верным подданным, прево и жителям Парижа, желая, чтобы они подготовились к встрече испанских послов. Кроме того, к фасаду дворца Турнель была пристроена великолепная галерея, украшенная дорогими гобеленами. А улицу Сент-Антуан перед ней тщательно отремонтировали и вычистили для предстоящих турниров в честь новобрачных. К работе также срочно приступили королевские обойщики, декораторы и плотники. А ювелиры занялись чисткой и полировкой драгоценностей короны. Также был составлен список придворных, которые должны были сопровождать Елизавету в Испанию.
Что же касается приданого невесты, то им лично занялась Екатерина Медичи, поэтому неудивительно, что оно поражало своим великолепием и изысканным вкусом, которым славилась флорентийка. В списке нарядов, предназначенных для Елизаветы, упоминаются, в том числе, четыре мантии из золотой парчи и одна из малинового бархата; два пальто, обшитых золотой и серебряной окантовкой; белые и голубые платья всех оттенков из атласа и дамасского шёлка, украшенные золотой и серебряной вышивкой и отделанные мехом; несколько атласных нижних юбок. Кроме того, принцесса получила два комплекта бархатных драпировок, золотую и серебряную посуду, носилки со шторами из золотой парчи и шесть скакунов. В качестве особого подарка Генрих II преподнёс дочери два полных гарнитура украшений, включая драгоценные камни для окантовки платья.
Любовное нетерпение Филиппа II проявилось в том, что он лично проследил за снаряжением своего посольства в Париж. Его возглавил Фернанадо Альварес де Толедо, герцог Альба. Герцога сопровождал Руй Гомес де Сильва, граф де Мелито, а также принц Оранский и граф Эгмонт. Эти представители высшей знати Испании и Нидерландов (входивших во владения Филиппа), должны были стать заложниками, гарантирующими выполнение испанцами мирного договора, заключённого в Като-Камбрези.
19 июня 1559 года на расстоянии лье от Парижа послов встретили принц Конде, кардиналы де Бурбон и де Гиз, и герцог Невер в сопровождении пажей, одетых в их цвета, и лакеев в богатых ливреях. Возглавлял этот блестящий отряд юный герцог Лотарингии, зять Генриха II, обратившийся от имени французского короля с приветственной речью к Альбе, который должен был по доверенности жениться на Елизавете де Валуа. Ибо Филипп II заявил:
– Короли Испании никогда не ездили за своими жёнами, наоборот, принцесс привозили в их страну и в их дом.
После ответной речи Альбы герцог Лотарингский занял место рядом с ним и, выстроившись в одну процессию, встречающие и гости с триумфом въехали в Париж, добравшись до Лувра около шести часов вечера. Тем временем большой зал дворца уже был подготовлен к приёму послов. Там был воздвигнут помост, где под парадным балдахином стояли три кресла: одно для короля, другое для королевы и третье, на некотором расстоянии, для Елизаветы. Как только серебряные трубы герольдов и приветственные крики собравшейся толпы возвестили о приближении герцога Альбы, Екатерина с самыми знатными придворными дамами и принцесса вошли в зал и заняли свои места. Затем громкие звуки музыки возвестили о появлении Генриха II, направлявшегося к воротам Лувра. Впереди него маршировали триста швейцарских гвардейцев и двести камергеров и других придворных. При этом, как было замечено, король о чём-то весело беседовал с сопровождавшим его дофином. Процессия остановилась как раз в тот момент, когда к воротам приблизился спешившийся Альба в сопровождении герцога Лотарингии. При виде короля Альба встал на колени, чтобы, согласно испанскому этикету, облобызать его ноги. Однако Генрих поднял герцога с колен и сердечно обнял его со словами:
– Вам очень рады.
После чего король протянул руку для поцелуя другим испанским дворянам, удостоив графа Мелито, фаворита Филиппа II, особым приветствием.
Когда Генрих II, взяв Альбу под руку, подвёл к королеве, тот облобызал руку Екатерины и, не дожидаясь дальнейших представлений, приблизился к Елизавете, встал на колени и почтительно поцеловал край её платья. Побледнев, принцесса, в свой черёд, протянула ему руку и сказала:
– Прошу Вас, герцог, встаньте с колен!
Поприветствовав её от имени своего господина речью на испанском языке, герцог затем преподнёс принцессе письмо от католического короля, шкатулку с великолепными драгоценностями и миниатюрный портрет Филиппа II, украшенный бриллиантами, который можно было носить на шее. Во время приветственной речи Елизавета поднялась с кресла и до конца выслушала Альбу стоя. Если письмо и шкатулку она приняла с милостивой улыбкой, то портрет жениха поднесла к губам и поцеловала. Как только Альба представил ей остальных приехавших с ним вельмож, те расположились полукругом по бокам её кресла, образовав живописную группу. Отдав также дань уважения прекрасной Марии Стюарт, стоявшей по правую руку от Екатерины Медичи, Альба подошёл к Маргарите Валуа, сестре короля, и галантно произнёс:
– Хочу заверить Ваше Высочество, что герцог Савойский уже выехал и скоро будет в Париже!
В конце приёма испанские послы проводили королеву Екатерину и принцессу Елизавету до дверей зала.
Под резиденцию Альбы во французской столице был отведён отель Вильруа, где герцога ожидали с пяти до десяти часов вечера прево Парижа и другие представители городских властей в парадных одеяниях. Если свита Альбы явилась туда в назначенный срок, то герцог на протяжении пяти часов так и не появился. Узнав от испанцев, что их господин отправился прямо в Лувр, прево послал туда одного из своих лучников. Оказалось, что после окончания королевской аудиенции Альба принял приглашение маршала де Сент-Андре на ужин в его отеле. Когда делегация городских властей прибыла туда, банкет уже закончился и герцог на кастильском языке любезно заверил прево в любви и уважении, питаемом его католическим величеством к муниципалитету Парижа.
20 июня, на следующий день после приезда герцога Альбы, в зале Лувра в присутствии собравшегося двора кардинал Бурбон совершил обручение принцессы с королём Филиппом. До того в присутствии членов королевской семьи в личных покоях королевы был впервые публично зачитан брачный контракт Елизаветы. В этом документе король и королева Франции обещали дать своей старшей дочери в приданое 400 000 золотых экю. Причём третья часть этой суммы должна была быть выплачена сразу после свадьбы; вторая часть в годовщину этой церемонии; а остальные в течение последующих шести месяцев. Его величество католический король Испании назначил со своей стороны в качестве приданого своей будущей супруге на случай её вдовства ежегодную сумму в 133 333 золотых экю, что составляло доход, пропорциональный одной трети её приданого. Кроме того, Филипп пообещал подарить своей невесте драгоценностей на сумму 50 000 золотых экю. Было также решено, что Елизавета будет пользоваться этим доходом в случае, если она переживёт своего королевского супруга, без ограничений или вычетов; и что она сможет свободно вернуться во Францию, взяв свои драгоценности, и другое вышеперечисленное имущество. Ещё король Испании пообещал предоставить своей супруге доход, достаточный для содержания её двора во всём великолепии, как до сих пор было в обычае у королев Испании. Елизавета также отказалась от прав наследования в отношении всего имущества по отцовской и материнской линии.
Контракт был подписан и подтверждён герцогом Альбой от имени Филиппа II. Затем последовала церемония обмена кольцами; в честь чего были даны бал и банкет. Во время всех торжественных церемоний принцесса, по свидетельствам очевидцев, держалась с восхитительным достоинством, приличествующим невесте католического монарха. Когда герцог Альба начал при ней восхвалять своего господина, она лишь сдержанно улыбалась. Вероятно, её поведение вполне удовлетворило главного министра Филиппа II. По крайней мере, слышно было, как на протяжении всего вечера он несколько раз повторил:
– Без всякого сомнения, истинно королевское изящество этой августейшей принцессы изгонит из сердца короля, нашего господина, все сожаления, которые он может испытывать по поводу потери своих предыдущих супруг, португалки и англичанки!
После окончания всех торжеств по случаю обручения Елизаветы король и королева в сопровождении своей дочери проследовали во дворец кардинала-епископа Парижа неподалёку от Нотр-Дам, где этикет предписывал королевским невестам проводить ночь перед публичной церемонией их бракосочетания.
Глава 4
Роковой поединок
Рано утром в четверг 21 июня 1559 года все колокола в столице радостно зазвонили. А залпы пушек разбудили достойных горожан, чтобы они смогли насладиться зрелищем королевской свадьбы. Улицы в окрестностях Нотр-Дам вскоре были запружены шумной толпой, мосты и крыши церквей и домов тоже заполнили зрители. Молодость и красота Елизаветы, а также слухи об её жестоком и холодном женихе возбудили к ней всеобщее сочувствие и любопытство. Перед собором мастер Шарль ле Конте воздвигнул открытый павильон, потолок которого был покрыт искусной резьбой и расписан геральдическими эмблемами. На равном расстоянии к нему были подвешены знамёна из голубого шёлка с гербами отца Елизаветы и её жениха. Пол же покрывали турецкие ковры. Около одиннадцати часов дня отряд швейцарской гвардии возвестил о приближении Альбы. Ему предшествовали пятьдесят пажей, одетых в ливреи дома Толедо. «Жених по доверенности» ехал в сопровождении принца Оранского в одежде из золотой парчи, сверкавшей драгоценностями и орденами, а на голове у него была корона. За ним следовали граф де Мелито и граф Эгмонт. Колокола Нотр-Дам отбили последний звон, когда герцог прибыл в епископский дворец. Через несколько минут показалась свадебная процессия. Первыми шли епископы и архиепископы в ризах из золотой парчи и кардиналы в митрах. За ними следовали двести камергеров, а потом – рыцари ордена Святого Михаила в мантиях. Потом появились великий конюший, граф де Буази, в плаще из золотой парчи, и коннетабль де Монморанси со своим жезлом. Герцогу Лотарингии предшествовал верховный камергер Франции герцог де Гиз. Дофин же сопровождал Альбу, шлейф мантии которого несли двенадцать пажей. Наконец, появился король Генрих с невестой. Елизавета усилила свою красоту золототканым платьем, настолько покрытым драгоценными камнями, что цвет ткани почти не был виден. Очевидцы свидетельствовали:
– Принцесса словно плыла в ореоле света!
На её шее висел портрет короля Филиппа, а корсаж украшала знаменитая жемчужина грушевидной формы, одна из драгоценностей испанской короны, привезённая из Мексики и подаренная Карлу V Эрнандом Кортесом. Шлейф этого роскошного платья несли Мария Стюарт и юная герцогиня Лотарингии. На голове Елизаветы красовалась корона, украшенная драгоценными камнями, между которыми были бриллианты, оценённые каждый в сумму 2000 скудо. Екатерина Медичи и сестра короля шли рядом с невестой. За ними по две шествовали придворные дамы, и у каждой из них шлейф несли две служанки. Последними семенили фрейлины королевы, одетые в одинаковый лиловый атлас, расшитый золотом и мелким жемчугом.
Без сомнения, несмотря на страх перед будущим супругом, всё окружающее её великолепие не могло не нравиться Елизавете. Корона Испании с ранней юности представлялась ей как самое желанное благо, достойное старшей дочери христианнейшего короля. Выйдя замуж за Филиппа II, она не просто уравняется в статусе с Марией Стюарт, но даже превзойдёт свою подругу детства!
Кардинал де Бурбон принял принцессу из рук отца, как только она ступила на помост. По знаку Генриха II к невесте приблизился Альба. После чего были быстро произнесены слова, сделавшие Елизавету католической королевой. Глашатаи по четырём углам помоста громко провозгласили её новый титул и начали бросать монеты в толпу. Пушка Бастилии тоже салютовала ей и процессия в том же порядке, в каком покидала епископский дворец, вошла в собор, где была отслужена месса. Покинув церковь, все отправились обратно во дворец кардинала-епископа на банкет.
– Всё было так великолепно устроено, – написал хронист, – что даже глаза зрителей светились отблеском драгоценных камней на платьях дам и золотой столовой посуды.
В центре за столом сидела Екатерина Медичи, рядом с ней – юная католическая королева, а по левую руку от Елизаветы – герцог Альба. Король Генрих был так доволен только что заключённым союзом, что, прежде чем сесть за стол, сердечно обнял Альбу, воскликнув:
– Как хороший отец нашего дорогого сына католического короля, мы должны сами совершить путешествие в Испанию, дабы стать свидетелем подлинного празднования свадебных церемоний!
После банкета Елизавета в носилках со своей матерью отправилась назад в Лувр, где всех ждал пышно сервированный ужин. Тем же вечером католическая королева открыла бал вместе со своим отцом, а королева Франции взяла себе в партнёры герцога Альбу. Во время маскарада шесть дворян вызвались защищать замок от равного числа нападавших: их битва отражалась в зеркалах, прикреплённых к стенам комнаты в форме полумесяца, эмблемы короля Генриха. Затем начался танец нимф и сатиров; но к тому времени гости уже так перепились, что возникла всеобщая неразбериха и королевы были вынуждены удалиться. Едва Елизавета встала со стула, как к ней подошёл герцог Альба в сопровождении факелоносцев и проводил до дверей её покоев. Там он встал на колени и, поцеловав её руку, удалился в отведённое ему жилище, в отель де Вильруа. Последующие дни были посвящены подготовке к свадьбе сестры короля с герцогом Савойским, а с 28 июня на улице Сент-Антуан планировалось провести трёхдневный турнир.
Сам Филипп II находился в это время не так далеко, в Нидерландах. Поэтому ходили слухи, что он всё-таки тайно прибыл во Францию и дворяне из его свиты сумели сделать так, чтобы он посмотрел на невесту из закрытой трибуны, установленной на улице Сент-Антуан перед дворцом Турнель для зрителей предстоящего турнира. В нём должны были принять участие также король и дофин.
Напрасно Екатерина Медичи умоляла мужа воздержаться от поединка. Ведь Лука Горио, астролог папы, предупреждал, что королю Франции следует избегать участия в рыцарском турнире в возрасте от сорока до сорока одного года, поскольку именно в этот период ему угрожает ранение в голову, которое может привести к слепоте или даже к смерти. А французский астролог Нострадамус написал в одном из своих катренов:
Старого льва победит молодой,
Страшной дуэли печален исход:
Глаз ему выколов в клетке златой,
Сам он ужасною смертью умрёт.
Но, будучи заядлым турнирным бойцом, Генрих II не слушал ничьих просьб и предупреждений, желая продемонстрировать своё мастерство перед представителями короля Испании.
В последний день турнира, 30 июня, в праздник Святого Петра, весь двор собрался, чтобы стать свидетелем подвигов короля Франции, объявившего о своём намерении преломить копьё с самыми доблестными кавалерами. Елизавета наблюдала за зрелищем, сидя балдахином из голубого шёлка, украшенного гербами её супруга. Королеву Испании окружали герцог Альба, граф Мелито и свита из дам. Что же касается Екатерины Медичи, то она занимала отдельную трибуну, имея по правую руку королеву-дофину, а по левую – свою золовку, невесту герцога Савойского. Генрих II появился на ристалище в самом игривом настроении, подсмеиваясь над своими министрами, пытавшимися отговорить его от участия в турнире. Маршал де Вьевилль неохотно помог королю одеть доспехи, после чего тот выехал на арену и вызвал на поединок герцога Савойского, весёлым голосом сказав:
– Крепче держитесь в седле, ибо мы имеем намерение сбросить Вас на землю, несмотря на наши будущие родственные узы!
Тем не менее, скрестив копья, оба усидели на лошадях, и герольды объявили ничью. Тогда Генрих бросил вызов герцогу де Гизу, который, как и положено идеальному придворному, позволил королю одержать над собой победу.
Последним чести стать противником короля удостоился молодой граф де Монтгомери, капитан гвардии. Когда герольды снова объявили ничью, коннетабль Монморанси и маршал де Вьевилль приблизились к Генриху с просьбой удовлетвориться одержанной победой. Но король настаивал на том, чтобы Монтгомери возобновил бой, воскликнув, что почти победил его и хочет закрепить свою победу.
– Сир, – возразил де Вьевилль, – воздержитесь, умоляю Вас; ибо, клянусь всеми святыми, я уже три ночи не сплю, в ожидании, что сегодня произойдёт какое-то великое бедствие; и что этому последнему дню июня суждено стать роковым для Вашего Величества!
Пока де Вьевилль увещевал короля, появился герцог Савойский и сообщил:
– Королева умоляет Ваше Величество отказаться от дальнейшего поединка, так как Вы и так уже доказали, что Вас невозможно победить.
– Передайте королеве, – легкомысленно отозвался Генрих, – что я собираюсь биться из любви к ней и в её честь.
Хотя Монтгомери, впечатлённый словами маршала де Вьевилля, отказался продолжить поединок, король резко приказал ему взять новое копьё. Но едва Генрих пришпорил коня, чтобы двинуться к барьерам, перед ним снова предстал герцог Савойский с той же просьбой от королевы, к которой присоединилась и Елизавета. Однако, казалось, ничто не могло удержать короля от поединка. Как только он выехал на ристалище, затрубили трубы и бой начался. При первом же столкновении копья противников сломались и король немедленно отбросил древко в сторону, в то время как граф, растерявшись, продолжал сжимать собственный обломок в руке. Перед этим Генрих слегка наклонился, желая сбросить противника с лошади, и тут расщеплённое древко Монтгомери, ударившись об забрало короля, пронзило его глаз и проникло прямо в мозг. Вскрикнув от боли, Генрих повалился на шею коня, который пронёс его один раз вокруг ристалища, прежде чем испуганное животное удалось остановить. После чего коннетабль Монморанси стащил своего господина с седла и снял с него шлем. В это время Генрих слабо произнёс:
– Я получил смертельный удар, однако Монтгомери не должно быть причинено никакого вреда.
Зрители вскочили со своих мест, а дофин и все три королевы – Екатерина Медичи, Мария Стюарт и Елизавета Валуа, упали в обморок на руки испуганно кричавших дам. Первой пришла в себя флорентийка, которая с большим присутствием духа обратилась к присутствующим, приказав страже арестовать Монтгомери, а всем остальным разойтись. К счастью для себя, капитан, воспользовавшись всеобщим замешательством, успел скрыться.
Со словами глубокого сочувствия Альба и другие испанцы проводили Елизавету обратно во дворец Турнель. Впоследствии герцог описал её горе Филиппу II как ужасное и невыносимое. Тем временем несчастного Генриха II в бесчувственном состоянии отнесли в его покои. По указанию маршала де Вьевилля и графа де Буази, великого конюшего, двери заперли и туда не впускали никого, даже королеву. Для оказания врачебной помощи королю также прибегли к помощи пяти или шести самых искусных парижских хирургов, которые, однако, не смогли прощупать рану и извлечь оттуда несколько мельчайших осколков копья. На второй день был составлен приказ, подписанный Екатериной, о немедленной казни нескольких заключённых в Шатле, приговоренных к смерти, чтобы лекари смогли анатомически воспроизвести рану короля и договориться, как её лечить. На четвертый день после несчастного случая Генрих II, наконец, пришёл в себя и приказал позвать королеву. Войдя в затемнённую комнату, Екатерина со слезами опустилась перед ним на колени. Король долго беседовал с ней наедине, а затем уже в присутствии своих приближённых торжественно поручил ей опеку над дофином Франциском, который вскоре должен был стать королём, и над другими их детьми. Ещё он попросил её заказать мессы в связи с его скорой кончиной:
– По ужасным мукам, которые я терплю, мадам, я вижу, что мои часы сочтены.
Кроме того, Екатерина должна была без малейшего промедления устроить церемонию бракосочетания его сестры с герцогом Савойским. Страдания короля были так сильны, что он не мог больше говорить. Пообещав всё исполнить, Екатерина встала, чтобы удалиться, но её горе и волнение были настолько велики, что она тут же упала в обморок у подножия королевского ложа, так что маршалу де Вьевиллю пришлось отнести флорентийку в её покои. Очнувшись, Екатерина отправила гонца в замок Ане, куда после ранения короля удалилась Диана де Пуатье, с требованием вернуть драгоценности короны, подаренные фаворитке Генрихом II.
– А что, король уже умер? – поинтересовалась у гонца Диана.
– Нет, сударыня, но он вряд ли протянет эту ночь.
– Так вот! У меня ещё нет нового повелителя и я хочу, чтобы враги мои знали, что даже тогда, когда короля не будет на этом свете, им меня не запугать. Но если мне выпадет несчастье пережить его, на что я уже не надеюсь, сердце моё будет наполнено столь большим горем, что мне будут безразличны все неприятности, которые могут быть мне причинены.
10 июля 1559 года Генрих умер от полученной на турнире раны во дворце Турнель, несмотря на помощь, оказанную лучшими врачами того времени, а на следующий день Екатерина Медичи получила от Дианы де Пуатье униженное письмо с просьбой простить ей все обиды, к которому была приложена шкатулка с драгоценностями короны.
Таким образом, свадебное торжество Елизаветы было омрачено ужасной смертью отца.
Глава 5
Прощание с родиной
Филипп II был в Генте, когда получил известие о злосчастном турнире на улице Святого Антуана от маркиза де Бергена, одного из дворян испанского посольства, покинувшего Париж, чтобы сообщить об этом событии своему господину. Маркиз также доставил письмо королю от его юной супруги, в котором Елизавета выразила свою боль по поводу этого ужасного бедствия и выразила желание остаться еще некоторое время в Париже, чтобы утешить королеву-мать. Филипп немедленно вызвал епископа Лиможа, французского посла, чтобы выразить свою скорбь в связи со смертельным ранением своего тестя, и выказал такое искреннее сочувствие, что посол написал:
– Никогда я не видел более сострадательного государя, чем он.
Затем католический король приказал своему хирургу Везалису без промедления отправиться в Париж в надежде, что его мастерство поможет спасти жизнь Генриху II. Вместе с ним он отправил герцога Аркоса, чтобы передать своё сочувствие королевской семье и доставить утешительные письма Елизавете. После чего Филипп II уединился в своей комнате и не выходил оттуда, пока не получил известия о состоянии короля Генриха. Однако нетерпение католического короля вернуться в Испанию было так велико, что он не позволил отложить сборы из-за траура, когда известие о смерти Генриха II достигло Гента.
Новая политика французского двора давала Филиппу II и его министрам достаточно поводов для интриг и спекуляций. Сразу после похорон Генриха II его фаворит коннетабль де Монморанси, любовница Диана де Пуатье и многие другие доверенные лица покойного короля были отстранены от двора и лишены своих должностей. Власть захватили герцог де Гиз и кардинал Лотарингский, дядья новой королевы Марии Стюарт, в то время как король Наварры и его братья были отстранены от участия в управлении. Как защитнику католической церкви и стороннику деспотического правления Филиппу II это было очень приятно. Еретические взгляды Антуана де Бурбона и его супруги Жанны д'Альбре, являвшейся к тому же законной претенденткой на корону Верхней Наварры, присоединенной в результате завоевания к Испании, усилили неприязнь католического короля к Бурбонам. Помешать их планам, лишить влияния в государстве и вызвать к ним всеобщее недовольство за их отступление от истинной веры стало главным принципом испанской внешней политики во время правления Франциска II и его преемников. Гизы же, со своей стороны, с радостью приняли покровительство столь могущественного монарха, как Филипп II. При поддержке также молодой королевы Марии Стюарт и вдовствующей королевы Екатерины Медичи герцог де Гиз и его брат могли легко диктовать условия своим противникам. С их лёгкой руки испанская политика безраздельно властвовала в Лувре. Однако, вознёсшись на вершины власти, Гизы начали выказывать неуважение к Екатерине Медичи и с тех пор флорентийка начала добиваться их падения.
Перед отъездом Филиппа II из Гента епископ Лиможа попросил у него аудиенцию, чтобы объявить о политических планах кабинета Франциска II. В ответ католический король заявил:
– Мы испытываем исключительное удовлетворение поведением нашего брата, христианнейшего короля, особенно его сыновним уважением, проявленным к королеве-матери, благоразумие и добродетели которой мы очень ценим, как и высокое происхождение, рыцарские манеры и опыт господина де Гиза, считая его верным подданным, способным поддержать мир, установлению которого тот всячески способствовал.
Затем посол сообщил, что получил из Парижа первую часть приданого Елизаветы, и поздравил Филиппа II с добродетелями, проявленными его царственной невестой, добавив:
– Король, её брат, только и ждал решения Вашего католического Величества, чтобы проводить её к границе так, как и подобает.
– Наша любовь к упомянутой даме сильно возросла после того, как маркиз де Берг сообщил об уважении и привязанности, которые питает к ней христианнейший король, её брат, – был ответ Филиппа II.
С тем католический король отпустил французского посла. В добавлении к своей депеше епископ приписал, что для французского кабинета будет полезным сообщить Альбе, что король Франции отдаёт свои порты и офицеров, находившихся там, в распоряжение его испанского величества на случай непогоды или нехватки провизии, необходимой для пропитания его эскадры.
– Тем более, – добавил посол, – что королева Англии тоже приказала своим адмиралам, губернаторам и кораблям быть предоставленными в распоряжение упомянутого короля.
Почти весь июль Елизавета оставалась с матерью в уединении в Лувре. Печаль, вызванная недавней тяжёлой утратой, и мрачные предчувствия тяготили её обычно бодрый дух.
– Я боюсь ехать в Испанию! – призналась она матери.
– Почему, дочь моя?
– Все говорят, что католический король был холоден со своей первой супругой, а вторую вообще избегал.
– Ну, если судить по тому, что Мария Португальская родила дону Филиппу наследника, их постель не всегда была холодной. Что же касается Марии Тюдор, то она была слишком стара, плохо одевалась и от неё дурно пахло.
– А если всё-таки король не полюбит меня?
– Полюбит, если Вы будете слушаться моих советов.
Испанские послы, которых время от времени допускали к королевам, теперь находили Париж невыносимо скучным. Стены дворцов были завешены траурными драпировками, в то время как молодой король и его супруга покинули столицу. Поэтому герцог Альба подумывал отказаться от присяги, данной им в качестве заложника, подобно герцогу Савойскому и Рую Гомесу де Сильва. Как только принц Оранский получил от Гизов разрешение на выезд под тем предлогом, что ему необходимо присутствовать при отплытии Филиппа II из Фландрии, Альба также решил воспользоваться снисходительностью французов. Прежде, чем Франциск II отбыл в Медон, герцог явился к нему и попросил разрешения уехать, сославшись на то, что домашние дела требуют его присутствия в Испании. Удивлённый таким поворотом событий, молодой король ответил:
– Мы посоветуется с королевой, нашей матерью.
Екатерина с сыном решили отправить посланца к Альбе и сказать:
– Король рассмотрит Вашу просьбу по возвращении в Париж.
Этот ответ рассердил герцога, который тотчас же потребовал аудиенцию у королевы-матери, чтобы выразить возмущение по поводу нанесенного ему унижения, сказав:
– Поскольку король, Ваш сын, передал дело на Ваше решение, я умоляю Ваше Величество дать упомянутое разрешение.
Екатерина, однако, настойчиво отказывалась рассматривать этот вопрос до тех пор, пока не вернётся её сын. В свой черёд, герцог Оранский и граф Мелито написали обо всём своему господину. В конце концов, так называемым «заложникам» удалось уехать. Вместо них Филипп II назначил своим постоянным представителем при французском дворе брата епископа Арраса, Томаса Перрена, сеньора де Шантонне, который заодно должен был присматривать за его юной женой. Хотя Филипп постоянно присылал ей письма и дорогие подарки, Елизавета по-прежнему боялась своего могущественного супруга. После окончания траурных церемоний по случаю кончины её отца католическая королева перебралась с матерью в Сен-Жермен-ан-Ле, где Екатерина Медичи, отступив от траурного этикета, приняла Гизов и испанского посла, прибывшего во Францию 15 августа. Шантонне бдительно следил за Елизаветой, постоянно докладывая о всех её передвижениях своему господину. Хитрый, беспринципный и предприимчивый, он начал интриговать с первого часа своего пребывания в Париже. В конце концов, его политические комбинации стали настолько изощрёнными, что ключ к ним ускользал даже от самого дипломата. 20 августа он посетил Сен-Жермен и попросил о встрече с Елизаветой, якобы для того, чтобы узнать, есть ли у неё письма для передачи в Мадрид. Вероятно, осознание того, что за её действиями пристально следят, заставляло юную королеву уклоняться от встреч с послом. Она приказала передать Шантонне:
– Через несколько дней у меня будут письма для Его Католического Величества, которые Вы сможет переслать.
Затем посол выразил своё почтение Екатерине, непринуждённо отвечавшей на его комплименты.
– И она просила меня, – написал Шантонне Филиппу II, – заверить Ваше Величество в своём нежном отношении к Вам и в том, что она намерена отправить свою дочь в путешествие как можно быстрее, и что сама желала бы приехать в Испанию, когда её дочь будет иметь счастье подарить Вашему Величеству сына.
Более того, Екатерина прибавила:
– Моим самым большим счастьем будет, если королева, Ваша августейшая супруга, сможет завладеть любовью и уважением столь совершенного монарха, как Ваше Величество.
Если политические дела отвлекали флорентийку от её горестей в первые дни вдовства, то её юной дочери пришлось нести это бремя в полной мере. Елизавета так переживала, что даже заболела лихорадкой, о чём сообщил в своей следующей депеше Шантонне.
Горе по поводу смерти Генриха II и предчувствие скорой разлуки сблизили мать и дочь. Утешая друг друга, они обменивались посланиями в стихах. Во время совместного пребывания в Сен-Жермене Екатерина дала дочери много ценных советов. Унаследовав тонкий ум своей матери, Елизавета была более мягкой по характеру, а также отличалась большим тактом в поведении и набожностью. Тяжело переживая предстоящую разлуку с ней, флорентийка, тем не менее, не сожалела, что выдала Елизавету замуж за католического короля, так как надеялась управлять проницательным и осторожным Филиппом с помощью его молодой очаровательной супруги, легко поддававшейся влиянию матери.
20 августа Филипп II отплыл в Испанию, настолько любимую им, что он решил отпраздновать свою третью свадьбу именно там. По мере того, как опасения Елизаветы всё увеличивались, рос и любовный пыл Филиппа. Монарх, отплативший пренебрежением за преданность своей второй супруге, Марии Тюдор, теперь старался поразить юную француженку своим чрезмерным вниманием и любовью. Прежде, чем покинуть Фландрию, он отправил обратно в Париж графа Мелито, чтобы сообщить Елизавете о своём отъезде. Кроме того, Руй Гомес вручил ей шкатулку с редкостными драгоценностями, принадлежавшими императрице Изабелле, матери Филиппа II, и любовное послание от мужа. При этом фаворит католического короля, как и дворяне из его свиты, в присутствии Елизаветы стояли с непокрытыми головами, хотя ещё не так давно, при Карле V, отстаивали свою привилегию не снимать шляпу в присутствии монарших особ.
29 августа католический король, высадившись на испанской земле, немедленно отправился в Вальядолид, где его ожидали сын, дон Карлос, и сестра, Хуана Австрийская, вдовствующая принцесса Португалии. Однако Филиппу II так не терпелось встретиться со своей молодой супругой, что он написал отдельное письмо Шантонне с приказом ускорить её отъезд в Испанию. Тем не менее, Екатерина Медичи решила, что её дочь должна сначала увидеть торжественную коронацию Франциска II в Реймсе. Флорентийка сообщила зятю, что тот должен извинить её дочь за задержку:
– Поскольку двор Её Католического Величества ещё не полностью сформирован.
Филипп воспринял это известие с большим неудовольствием и приказал своему послу выразить желание, чтобы Её Католическое Величество покинула королевство Францию до конца года, добавив:
– Чем меньше французов привезёт Ваша дочь в своей свите, тем приятнее это будет нам и нашим подданным.
В течение короткого промежутка времени, прошедшего между отправкой этой депеши и коронацией Франциска II, граф де Мелито провёл несколько совещаний с епископом Лиможа относительно назначения духовника молодой королевы.
– Монсеньор, – писал французский посол кардиналу Лотарингии, – несколько дней назад меня посетил духовник католического короля и сообщил, что более всего король, его повелитель, желает, чтобы королева, его супруга, после прибытия в Испанию получала бы наставления и советы от духовного пастыря, мудрого, достойного, учёного и благоразумного, который в случае необходимости увещевал бы упомянутую королеву и руководил её поведением, дабы оно могло быть сочтено приемлемым королём, её господином.
По-видимому, католический король, натерпевшись от безумных выходок своего сына, опасался, как бы ему ещё не подсунули вдобавок дерзкую девчонку.
Елизавета въехала в Реймс, чтобы присутствовать на коронации своего брата 14 сентября 1559 года в носилках, задрапированных чёрным бархатом. У главных ворот города её встретила депутации горожан, после чего она направилась в кафедральный собор Сен-Пьер под балдахином из белого дамасского шёлка, поддерживаемого четырьмя самыми знатными горожанами Реймса. На паперти собора её встретил кардинал Лотарингский, который провёл её к главному алтарю и там даровал ей своё епископское благословение. Затем Елизавета вместе с Екатериной Медичи и Марией Стюарт отправилась в монастыре Сен-Пьер, где для них были приготовлены покои. Когда церемония коронации Франциска II завершилась, началась серьёзная подготовка к отъезду Елизаветы. В то время как её брат с супругой поехал отмечать День всех святых в Блуа, она вместе со своей матерью перебралась в знаменитый цистерцианский женский монастырь в Шампани. Там Елизавета 22 октября написала письмо французскому послу в Толедо о своём скором отъезде. Вскоре после отправки этого письма она присоединилась ко двору в Блуа, откуда намеревалась выехать 17 ноября. Антуан де Бурбон, король Наварры, его брат, кардинал де Бурбон, и принц де Ла Рош-сюр-Йон были назначены сопровождать её до испанской границы с внушительной свитой из благородных кавалеров. Эта новость была с радостью воспринята королём Антуаном, который мог теперь под благовидным предлогом покинуть двор, где к нему и к его братьям относились с наглым равнодушием их удачливые соперники, герцог де Гиз и кардинал Лотарингии.
Тем временем Екатерина Медичи, наконец, сформировала двор своей дочери. Напрасно Шантонне намекал королеве-матери:
– В Испании Её Величество уже ждёт её свита; а багаж, необходимый такой армии сопровождающих лиц, задержит путешествие королевы, тем более, что погода окончательно испортилась и дороги занесло снегом.
Сюзанна де Бурбон, графиня де Аркур и де Рьё, и Луиза Бретонская, баронесса де Клермон-Лодев, были назначены главными дамами Елизаветы. Анна де Монпасье стала её фрейлиной также, как и мадемуазель де Риберак, мадемуазель де Кертон, мадемуазель де Ториньи, мадемуазель де Ноян, мадемуазель де Монталь, мадемуазель де Сент-Ана и мадемуазель де Сен-Лежье. А Клод де Винё, мадемуазель де Жиронвиль, мадемуазель Парю и мадемуазель де ла Мот довольствовалась должностью камеристок. Кроме того, королеву сопровождали хранительница её драгоценностей Клод де Нана, три капеллана, французский духовник, старый наставник Елизаветы аббат Сент-Этьен, Андре де Вермон, стольник, врач Бургенсис вместе с Дюнуаром, хирургом, и двумя аптекарями. А ещё многочисленная свита, состоящая из офицеров, камердинеров, карлика Монтеня, казначея, шести музыкантов и других слуг. Вдобавок, сопровождавшие Елизавету принцессы крови имели свой собственный штат прислуги. Когда список всех этих лиц был передан в руки Шантонне, посол был обескуражен, так как ему необходимо было найти в разгар зимы не только средства передвижения через Пиренеи для свиты католической королевы, но и обозы для перевозки провизии и багажа. Он, однако, не стал возражать, поскольку Филипп II так жаждал поскорее увидеть свою молодую супругу, что приказал:
– Пока оставьте Её Величеству свиту, потом мы сами распорядимся ею по собственному усмотрению.
Шантонне всё же написал своему господину жалобное письмо о своих затруднениях по поводу перевозки гардероба и багажа королевы, однако сначала он заверил Филиппа II, что его супруга вот-вот отправится в путь и что часть багажа Елизаветы лучше отправить морем.
Из Блуа Елизавета со своей семьёй отправилась в Шательро и, прибыв туда 25 ноября, приняла посла Шантонне. Молодую королеву обуревала печаль из-за скорого прощания со своей роднёй и Францией. Кроме того, её угнетал строгий испанский этикет, которому ей пришлось следовать после свадьбы, а также опасение не понравиться королю Филиппу. Хотя Шательро встретил её плохой погодой, а обильные снегопады прервали сообщение между столицей и Южной Францией, католический король настаивал на том, чтобы его невеста больше не задерживалась. Однако Шантонне снова пришлось оправдываться перед своим господином из-за того, что Елизавета выразила намерение остаться ещё на три дня в Шательро:
– Причина этой задержки, Ваше Величество, в том, что мы не могли ускорить прощание с Её Величеством, ибо обеим сторонам очень грустно расставаться.
Утирая слёзы, Елизавета часто спрашивала у своих испанских слуг дрожащим от волнения голосом:
– Есть ли в Испании такие же великолепные замки, как во Франции?
Но когда ей начинали рассказывать о Вальядолиде, Аранхуэсе, Эль-Пардо или об Альгамбре, молодая королева лишь вздыхала. Екатерина Медичи хотела было ещё на протяжении трёх-четырёх дней сопровождать свою дочь, но этим планам помешала непогода.
– Прощание не обошлось без горестных жалоб и слёз, – сообщил Шатонне Филиппу II.
Позже Екатерина признается:
– Очень тяжело иметь дочку-подростка так далеко от дома…
В тот же день, 29 ноября, Франциск II и Мария Стюарт со всем двором отправились в Амбуаз, а Елизавета с тяжёлым сердцем – в Пуатье. Что же касается испанского посла, то он отказался сопровождать свою госпожу из-за сильной простуды и ревматизма.
Если Елизавете предстояло передвигаться сухопутным путём, то Филипп II, как известно, прибыл в Испанию морем и у берегов Ларедо в Бискайи попал в страшную бурю. Около тысячи человек погибли среди волн, а вместе с ними и великолепная коллекция картин, статуй и драгоценных произведений, которую ещё покойный император Карл V собрал за сорок лет во время своих кампаний в Германии, Италии и во Фландрии. Из-за чего, пребывая в скверном настроении, Филипп II вскоре ужаснул Вальядолид зрелищем аутодафе. Приговоренные к смерти еретики в жёлтых балахонах и колпаках, с нарисованными на них фигурами бесов и огненных языков проходили мимо трибуны, на которой восседали король, весь двор и духовенство. И бестрепетно, не шевельнув ни единым мускулом своего недвижного лица, Филипп смотрел, как тридцать три мученика были возведены на костры. С их воплями слились голоса духовенства, воспевавшего литании и величании. Вот с таким человеком Елизавете предстояло прожить всю оставшуюся жизнь!
Глава 6
Путешествие королевы
На следующее утро настроение Елизаветы улучшилось после прибытия курьера, доставившего ей поэтические прощальные послания от Екатерины Медичи и Марии Стюарт. Молодая королева пролила много слёз, читая эти дары любви, посланные её матерью и подругой детства. В частности, в послании Марии Стюарт были такие остроумные строки:
Слёзы причиняют боль человеку счастливому и здоровому,
но больному они служат хлебом насущным:
потому что плач, по крайней мере, не приносит боли.
В стихотворении же Екатерины говорилось, что после отъезда дочери, изнемогая от горьких слёз, она легла в постель в надежде найти покой:
Но ко мне явился Амур и гневно сказал:
«Берись за перо и пиши, не оставляй свою дочь
ради этой слишком долгой и утомительной тишины».
В Бордо Елизавета встретилась с Жанной д'Альбре. Крёстной матери удалось подбодрить молодую королеву перед испытанием, которого она так боялась, – встречи с Филиппом II. В сопровождении короля и королевы Наварры 20 декабря Елизавета вступила в По и провела Рождество в их обществе. Её свита была тоже принята с истинно королевским гостеприимством. Часть багажа дам и кавалеров была отправлена в Байонну, так как горные тропы в Пиренеях стали непроходимыми из-за непогоды. Действуя по совету, данному послом Шантонне, король Испании направил туда конвой с мулами, везущими пустые сундуки и вместительные корзины, куда была помещена часть багажа Елизаветы и её дам для перевозки по морю. Перед отъездом из По Елизавета получила ещё одно поэтическое послание матери:
– О чём для тебя, дочь моя, я от всей души молю Творца, так это, чтобы он был тебе превыше матери и отца, мужа и друга, чтобы послал тебе процветанье вместо несчастья и озарил твои тёмные ночи радостью и счастьем.
Последний день декабря молодая королева провела в Сен-Жан-де-Пье-де-Порт, где ей предоставили триста пятьдесятмулов, чтобы дать отдых уставшим лошадям.
На границе, в ожидании Елизаветы, собрались множество самых знатных дворян Испании. Антуан де Бурбон в надежде на то, что Филипп II сам приедет встречать супругу, хотел провести с ним переговоры насчёт возвращения части Наварры, захваченной испанцами. Но католический король так и не приехал. Послами, назначенными Филиппом для приёма Елизаветы, были герцог Инфантадо и его брат, кардинал-архиепископ Бургоса. Причём это назначение было воспринято французским двором как знак уважения, ибо дом Мендоса, главой которого был герцог, отличался привязанностью к дому Валуа. Инфантадо прибыл в Памплону 1 января 1560 года в сопровождении своего сына, маркиза де Сенете, и внука, граф де Салдафия. В свиту герцога входили сорок конных телохранителей, облачённых в одежды из золотой парчи, десять дворян-привратников с золотыми цепями и двадцать пять лакеев, одетых в ливреи из малинового бархата. Недаром его годовой доход составлял 100 000 дукатов. Кардинала Мендосу сопровождали сорок пажей, пятьдесят знатных кавалеров и священнослужителей, которых возглавлял его родственник, виконт де Гельвес. Кроме того, с герцогом Инфантадо и кардиналом Мендосой приехали герцоги де Нахара и Франкавиллья, графы Тендилья, Медика, Рибадавия, маркизы де Монтес Кларос и де лос Велес, три благородных кавалера дома Мендосы, граф Альба де Листа, назначенный дворецким Елизаветы, и дон Габриэль дела Куэва, маркиз де Коэльо, старший сын герцога де Альбуркерке. Количество лошадей этих кавалеров и их свиты исчислялось четырьмя тысячами. Поскольку ни кардинал, ни герцог не понимали по-французски достаточно хорошо, в качестве переводчиков их сопровождали епископ Памплоны и доктор Мальвенда. Филипп II лично составил для послов инструкции, дающие представителям дома Мендосы полномочия на то, чтобы принять свою госпожу и сопроводить к мужу. Ещё там указывались продолжительность путешествия Елизаветы и церемонии, которые должна была строго соблюдать как сама королева, так и испанская знать. Их встреча должна была состояться в горной долине возле монастыря Нуэстра-Сеньора-де-Ронсесвальес.
Примерно в лиге от Ронсесвальеса снег начал падать с такой скоростью, что королева была вынуждена придержать своего коня и искать временное убежище. Хотя Елизавета сильно страдала от холода и усталости, никакие уговоры не могли заставить её сесть в носилки. Наконец, после утомительного перехода, 2 января путешественники увидели с горной вершины внизу ряд строений с низкими крышами: это были часовня и монастырь Нуэстра-Сеньора-де-Ронсесвальес. Преодолев перевал де Валькарлос, они приблизились к дверям церкви, где собрались настоятель и братия. Справа от паперти стояла группа вельмож в тёмных плащах, которые прибыли из Эспиналя, деревни в миле от монастыря, чтобы первыми увидеть прекрасную невесту своего монарха. Этими дворянами, чьё богатое алое и золотое одеяние не могли скрыть скромные мантии, были маркизы де Сенете и де лос Велес, а также графы де Медика и де Баньека.
Когда король Наварры помог Елизавете сойти с лошади, её щеки внезапно окрасил яркий румянец. Впоследствии она призналась, что один из её французских слуг шепнул ей, что, по его убеждению, возглавлял эту группу кавалеров наследник графа де Миранды Суньига-и-Бакан, не уступавший в родовитости самому королю. Первой войдя в церковь, Елизавета приблизилась к главному алтарю. Неф и хоры церкви по приказу короля были устланы богатыми персидскими коврами. Алтарь был ярко освещён и мелодичные голоса распевали отрывки из хоровых служб, обычно исполнявшихся в часовне Мендосы, великого кардинала-архиепископа Бургоса, чьё музыкальное мастерство было известно во всей Испании. Одновременно приятные ароматы курильниц услаждали обоняние молодой королевы, преклонившей колени перед алтарём для молитвы. Через некоторое время Елизавета встала и, поклонившись толпе лиц, заполнивших часовню, прошла через дверь справа от алтаря, сообщавшуюся с внутренними помещениями монастыря.
– Тогда, – сообщил камердинер Елизаветы в депеше, адресованной кардиналу Лотарингии, – мы быстро поняли, что дерзость, назойливость и нескромность распространены в Испании не меньше, чем во Франции, ибо большинство присутствующих испанцев без разрешения последовали за Её Величеством, так что я долго не мог освободить от них комнату.
Елизавета же после того, как отослала этих незваных гостей, пообедала наедине с Сюзанной де Бурбон и Луизой де Бретань, а затем легла спать. Тем временем герцог Инфантадо и кардинал Бургос со свитой добрались до Эспиналя. Вскоре после прибытия молодой королевы в Ронсесвальес Антуан де Бурбон отправил курьера, чтобы сообщить герцогу, что он должен быть готов выполнить свою миссию на следующий день на открытой местности между Ронсесвальесом и Эспиналем. В ответ Инфантадо любезно заверил его, что «они не подведут Её Величество при встрече». Однако к вечеру снова повалил снег, началась буря и долину, в которой стоял монастырь, почти всю занесло. Поэтому король Наварры отправил в Эспиналь другого гонца с письмом, в котором говорилось:
– Поскольку погода остается такой же неблагоприятной, для вас будет лучше явиться завтра в Ронсесвальес, чтобы принять вашу суверенную госпожу, вместо того, чтобы Её Величество проделала половину пути через унылую горную местность для встречи с вами.
Тем не менее, на следующее утро герцог отправил курьера обратно с известием:
– Раз Его Величество решил, что местом приёма королевы должна быть равнина, лежащая примерно в полутора лье от Ронсесвальеса, то именно там мы намерены её дожидаться.
Этот ответ вызвал большое негодование у французских дворян. В свой черёд, Антуан де Бурбон, считавший, что он и так сильно унизился, вступив на территорию Верхней Наварры, завоёванной испанцами, гневно заявил:
– Я ни в коем случае не собираюсь навредить здоровью королевы, потому что ехать в такую погоду в открытых носилках молодой и нежной женщине совершенно невозможно, не говоря уже о том, что Вам, герцог, и другим испанцам придётся преклонить колени перед вашей госпожой среди сугробов высотой более трёх футов.
В четверг, 4 января 1560 года, Елизавета публично пообедала в трапезной монастыря, куда были допущены все желающие, в том числе, некоторые испанские дворяне, менее упрямые, чем их предводитель. После обеда, когда королева удалилась, между француженками из её свиты и испанцами завязался весёлый разговор. Однако для Елизаветы часы, проведённые в уединении мрачного пиренейского монастыря, её первого пристанища в стране, где ей суждено было править, были очень печальны. Несчастье, случившееся с её отцом и омрачившее её свадьбу, недавняя разлука с матерью, которую она любила с пылкой нежностью, и ужас, который она испытывала перед своим женихом, наполнили её глаза горестными слезами. В послании к матери Елизавета трогательно описала своё горе и обуревавшие её противоречивые чувства:
– Послушайте, мадам, какое великое мучение я испытываю в этом убежище, ибо любовь разрывает меня пополам, потому что с одной стороны я жажду получить удовольствие от встречи с мужем. Но с другой стороны моё сердце не желает этого! Посему, если вдруг он отвергнет меня, я тоже откажусь от него.
На протяжении всего пути письма матери утешали и поддерживали Елизавету, заставляя её ещё больше сожалеть о доме, который она покинула.
Следующее утро принесло перемену погоды: вместо снега полил дождь. Елизавета, помня наставления своей матери о том, что ей следует расположить к себе испанцев, и, особенно, высшую знать, сочла благоразумным по возможности не допускать оскорбления представителей могущественного дома Мендосы, строго соблюдавших наставления своего государя. Вызвав к себе короля Наварры, молодая королева твёрдо сказала:
– Я намерена немедленно отправиться в то место, которое было угодно избрать королю, моему господину!
Опасаясь, как бы погода не испортила их великолепные экипажи, Антуан и другие дворяне повиновались ей не слишком охотно. Однако в случае необходимости Елизавета умела не только приказывать, но и настаивать на выполнении своих приказов. После некоторого ропота и задержек для неё, наконец, были приготовлены королевские носилки. Если дамы поместились в закрытых экипажах, то кавалеры, сидевшие верхом на лошадях, почти насквозь промокли и с нетерпением ждали появления королевы. Настоятель же и монахи Ронсесвальеса открыли двери своей церкви, чтобы все могли услышать мелодичные звуки их прощального благословения. Елизавета уже собиралась спуститься из своих покоев, как вдруг вдали показалась вереница всадников, скачущих по горной тропе, ведущей из Эспиналя в Ронсесвальес. Всадников, одетых в цвета дома Мендосы, возглавлял дон Лопес де Гусман, мажордом Елизаветы. Эти лица принесли, наконец, долгожданную весть:
– Герцог и кардинал прибудут в Ронсесвальес в течение получаса, повинуясь приказу королевы Изабеллы.
Герцог Инфантадо, поразмыслив, счёл за лучшее несколько отклониться от строгих предписаний, присланных ему королём, чем вызвать неудовольствие королевы. Узнав об этом, Елизавета сразу удалилась в свои покои, чтобы сменить свой дорожный наряд на роскошное платье, заранее приготовленное для первой встречи с послами мужа. Дворяне же из свиты королевы, тем временем, бросили своих лошадей, чтобы подготовиться к торжественной церемонии. Повсюду царила неразбериха. Мулы уже стояли в упряжи, готовые отправиться в путь вместе с багажом, который пришлось срочно распаковывать. По приказу короля Наварры его офицеры приготовили нижний зал монастыря, чтобы послы могли предъявить там свои письменные полномочия, данные им Филиппом II. В зале было спешно развешаны драпировки из черного сукна с гербами Франции и Наварры, так как срок траура по королю Генриху II ещё не закончился. При этом выяснилось, что в суматохе сундуки с нарядами дам из свиты Елизаветы были отправлены в Памплону вместо королевского столового белья и посуды. Подготовка была завершена только наполовину, когда прибыл ещё один курьер, сообщивший, что герцог Инфантадо и кардинал-архиепископ с большой свитой уже в лиге от монастыря. Кардинал де Бурбон вместе с епископами Сезским и Олеронским и графом дю Барри в сопровождении трехсот дворян отправился в зал и уселся там под балдахином, в то время как король Наварры поднялся в приёмную королевы. Вскоре появилась Елизавета вместе со своими дамами и фрейлинами. Прежде, чем в последний раз занять своё место под балдахином с лилиями Франции, королева захотела посетить часовню монастыря, где настоятель и монахи ожидали прибытия испанских послов. Там Елизавета преклонила на несколько минут колени в молитве перед главным алтарём, в то время как Антуан де Бурбон стоял позади неё. Затем она встала и, подав руку королю Наварры, вернулась в свою приёмную. Погода тем временем оставалась неблагоприятной: ветер не утихал и моросил дождь со снегом. Перед прибытием испанского посольства в нижних покоях монастыря стало так темно, что кардинал де Бурбон приказал зажечь факелы. Некоторые из этих факелов несли слуги собравшейся там знати, в то время как другие привязали к колоннам, поддерживавшим крышу зала.
Порядок ещё полностью не был восстановлен, когда большой шум возвестил о прибытии послов и их кортежа. Герцог приехал верхом в сопровождении своих пажей и дворян, а кардинал Мендоса – в закрытых носилках. Как только послы ступили на землю, заиграла громкая музыка, а хор капеллы Ронсесвальеса запел «Te Deum Laudamus». Впереди шли двадцать пять телохранителей герцога с белыми жезлами, далее следовали представители самых знатных домов Испании, а затем – кардинал-архиепископ и герцог Инфантадо. Первый был одет в своё церковное облачение, а герцог – в синюю парчовую одежду с соболиной опушкой. Как только они вошли в зал, кардинал де Бурбон покинул помост и сделал несколько шагов по направлению к представителям Филиппа II; после церемониального приветствия герцог Инфантадо и два кардинала расположились под балдахином. Затем был зачитан вслух указ католического короля, предписывающий его посланникам встретить, приветствовать и с честью препроводить к нему его возлюбленную супругу, «донью Марию Изабель де Валуа». В свой черёд, кардинал де Бурбон объявил, что король Наварры получил от христианнейшего короля поручение передать сестру Его Величества на попечение послам её мужа Филиппа, короля Испании, и что католическая королева ждёт их в своей приёмной. Пока внизу происходил обмен любезностями, испанцы, которые не поместились в зале, набились в приёмную Елизаветы. К этому времени молодая королева уже заняла своё место под балдахином. Король Наварры и принц де Ла Рош-сюр-Йон сидели справа от неё, а Сюзанна де Бурбон, Анна де Монпасье и Луиза де Бретань – слева. Остальные же члены свиты Елизаветы образовали полукруг по обе стороны от помоста. За креслом королевы стоял дон Лопес де Гусман, её мажордом, в обязанности которого входило представлять различных особ испанского двора своей госпоже, когда они приближались, чтобы поцеловать её руку. Жажда испанцев увидеть свою новую государыню была так велика, что всякий порядок, казалось, был забыт, когда дворяне один за другим преклоняли колени у помоста. Но когда церемония в нижнем зале завершилась и герцог Инфантадо и два кардинала поднялись наверх, в приёмной королевы возникла такая давка, что дамы, за исключением принцесс крови, сидевших под балдахином, были вынуждены удалиться, чтобы их не задавили.
– Во время этой суматохи наша милостивая принцесса, – писал французский хронист, очевидец церемонии, – с большим достоинством сидела прямо под балдахином, выражение её лица свидетельствовало о серьёзности и самообладании, сияя такой доброжелательностью, что не было ни одного в этой придворной толпе, кто, хотя и слышал о её высоких добродетелях, не счёл бы Её Величество более совершенной, чем можно было ожидать.
Наконец, кардинал де Бурбон и испанские послы, в нарушение всякого этикета, чуть ли не последние приблизились к королеве. Елизавета тотчас встала и сделала шаг вперёд, при этом было замечено, что румянец исчез с её лица, как будто самообладание покинуло её. Благодаря своему богатству и церковным должностям, кардинал Мендоса пользовался при дворе Филиппа II большим влиянием и почётом, чем его брат, герцог Инфантадо. Но тут глава дома Мендоса, опередив кардинала, первым встал на колени у королевской скамеечки для ног и поцеловал руку Елизаветы. В ответ королева жестом приказала герцогу подняться и занять своё место слева от помоста. Сильно обескураженный тем, что его обошли, кардинал попытался было тоже преклонить колени, но Елизавета снова поднялась и коснулась губами его лба. Как только королева вернулась на место, послы поприветствовали также принцев и принцесс. После чего кардинал обратился с речью к королеве от имени своего господина, который, по его словам, оказал высокую честь дому Мендоса, позволив его представителям принять свою супругу. В свой черёд, барон де Лансак, который неоднократно направлялся заграницу с различными дипломатическими миссиями, от имени Елизаветы, ещё плохо говорившей на испанском языке, ответил им в том духе, что их госпожа всегда будет помнить о том, что вступила во владение своим королевством при посредничестве дома Мендоса. Затем пришла очередь герцога Инфантадо вручить указ, подписанный Филиппом II, королю Наварры.
– Господа, – немедленно ответил Антуан де Бурбон, – в соответствии с приказом, который я получил от их христианнейших величеств, я передаю вам эту принцессу из семьи величайшего монарха христианского мира. Я знаю, что вы были благоразумно выбраны королём, вашим повелителем, для её попечения, и не сомневаюсь, что вы достойно оправдаете это доверие. Поэтому я с уверенностью передаю свои полномочия в ваши руки, моля вас в то же время особенно заботиться о её здоровье, ибо она заслуживает того, чтобы быть объектом такого внимания. Кроме того, мессеры, я хотел бы сообщить вам, что никогда прежде Испания не получала такого совершенного образца добродетели и грации, каковым вы её впоследствии признаете.
После этих слов король Наварры преклонил колено и, поцеловав руку Елизаветы, попрощался с ней. В этот критический момент самообладание покинуло молодую королеву. Она встала и взглянула со слезами на своих соотечественников, пытаясь произнести несколько слов. В этот момент к ней приблизился кардинал Мендоса и, воздев руки над её поникшей головой, пропел XLIV псалом:
– Audi, filia, et vide, et inclina aurem tuam… (Слушай, дочь, и смотри, и преклони к словам моим слух свой…)
А его брат, архидиакон Толедо, тут же подхватил:
– …obliviscere populum et domum patris tui» (…забудь (отныне) народ свой и дом отца своего).
Услышав эти слова, которые, казалось, разлучили её со всем, что она любила на земле, слёзы, до сих пор так мужественно сдерживаемые, потекли по щекам четырнадцатилетней Елизаветы, и в приступе горя она бросилась в объятия короля Наварры, всхлипнув при этом. Ошарашенный таким вопиющим нарушением этикета, герцог Инфантадо с тревогой взглянул на своего брата-кардинала, а затем, взяв королеву за руку, попытался увести её с помоста, выразив при этом удивление, что Её Величество опустилась до такой фамильярности с королём Наварры. Нескольких минут хватило, чтобы королева успокоилась, ибо слова герцога вызвали у неё возмущение. Гордо оглядевшись, она выдернула свою руку и подозвала барона де Лансака. Затем Елизавета попросила его перевести свои слова герцогу:
– Я решила обнять короля Наваррского и его брата, кардинала де Бурбона, потому что королева, моя мать, велела мне сделать это по двоякой причине: потому что они мои близкие родственники и принцы крови, и потому, что таков обычай во Франции.
Герцог де Инфантадо ответил на это заявление глубоким поклоном.
Вслед за своими дамами Елизавета спустилась с помоста, в то время как большинство кавалеров по знаку герцога покинули комнату и окружили носилки, которые должны были доставить королеву в Расуин. Герцог Инфантадо встал по левую руку от королевы, а кардинал по правую. Спустившись к воротам монастыря, Елизавета села в свои носилки вместе с Сюзанной де Бурбон, своей первой почётной дамой. После долгого прощания короля Наварры с испанскими послами вновь зазвучали трубы, звук которых с тех пор стал сопровождать все входы и выходы королевы, и Елизавета покинула монастырь Ронсесвальес.
Глава 7
Путешествие королевы (продолжение)
Впереди королевского кортежа вереницей двигались люди, убиравшие снег и другие препятствия с горных троп, ведущих к Расуину. В этой деревне для Елизаветы был приготовлен временный ночлег. Поскольку расстояние от Ронсесвальеса было немногим больше лиги, этот путь вскоре был пройден. Сойдя с носилок, королева сразу удалилась в приготовленные для неё покои и в ту ночь никого не допустила к себе, кроме своих дам. Тем временем послы каждые два-три часа вызывали пажа, чтобы узнать о здоровье Елизаветы. Дамы, лишившиеся своего гардероба, получили, насколько это было возможно, всё необходимое. Всем были разосланы складные столы с обильным запасом изысканного мяса и кур. Кроме того, кардинал Мендоса устроил грандиозное угощение испанцам и французам из свиты королевы, на которое все гости были приглашены от имени Елизаветы. Большой зал на первом этаже здания был освещён серебряной люстрой и заполнен дворянами и пажами, одетыми в цвета дома Мендосы. В коридоре стояли лакеи с восковыми факелами, готовые сопроводить любую даму, которая пожелает пройти из покоев королевы в ту часть здания, где послы устраивали празднество. Так прошла первая ночь Елизаветы среди своих испанских подданных, которые были очарованы её изяществом и мягкостью манер и предсказывали ей полную власть над сердцем короля Филиппа.
– Глядя на нашу августейшую принцессу, – самодовольно заметили некоторые испанские дворяне, – можно подумать, что она является сосредоточением такого редкостного совершенства, как будто была сотворена и сохранена с самого начала Провидением до тех пор, пока Ему не угодно было выдать её замуж за того, кто сейчас правит нами, самого могущественного короля.
Рано утром перед отъездом из Расуина Елизавета побывала на мессе вместе с герцогом Инфантадо и кардиналом Мендосой. Если кардиналу был предоставлен стул, обитый бархатом, и подушка, на которую он мог преклонить колени, то герцогу полагался только табурет, задрапированным бархатом, без спинки и подлокотников. На протяжении всего путешествия королевы французов удивляло превосходство положения кардинала над его братом-герцогом, главой дома Мендоса. Однако это было обычной политикой Филиппа II: осыпать внешними почестями прелатов своего королевства и давать им преимущество при дворе перед самыми знатными вельможами. Таким образом король обуздывал высокомерие своих дворян, одновременно пользуясь благоволением духовенства. Однако каким бы набожным и суеверным Филипп ни был, он никогда не позволял церковникам управлять собой.
После духовника короля фра Диего де Шавеса и главного инквизитора Вальдеса, архиепископа Севильи, кардинал Мендоса был ведущим церковным деятелем при дворе. Его любовь к литературе и ораторское искусство были общеизвестны, и в его обществе даже Филипп II оживлялся и на некоторое время утрачивал свою обычную угрюмость. Кроме того, чрезвычайно гордясь своим вокальным мастерством и желая показать свой талант перед королевой, кардинал настоял на собственном исполнении вокальной части мессы. Когда служба закончилась, королева пообедала, затем села в носилки и отправилась в другую деревню, расположенную примерно в шести милях от города Памплоны.
В воскресенье, 7 января, после обеда Елизавета, наконец, сняла с себя белый королевский траур. Надев шляпку, пришпиленную к парику из светлых кудряшек, и чёрное платье с жакетом из бархата, отделанного серебром и жемчугом по испанской моде, она уселась, несмотря на холод, в открытые носилки вместе с Сюзанной де Бурбон и в сопровождении кардинала и герцога по широкой дороге, обсаженной оливами, направилась в сторону Памплоны. Древнейший из городов страны, расположенный у подножия Западных Пиренеев, на реке Арге, он считался столицей испанской Наварры. Перед отъездом Елизавета получила письмо от короля Наварры с курьером, которого Антуан отправил по прибытии в Байонну, чтобы узнать о здоровье королевы и доставить провизию для её французской свиты. Тем временем в Памплоне велись большие приготовления к торжественному въезду Елизаветы. Так как было время маскарада, то, несмотря на холод, почти всю долину заполнили жители города в масках. Одни были верхом на лошадях или на мулах с бубенчиками, другие прогуливались пешком или танцевали с девушками в жакетах, шароварах и шляпках из бархата всех цветов по баскской моде. Едва королева приблизилась, как сначала раздался артиллерийский салют, а потом зазвонили церковные колокола. Навстречу ей выехал граф де Лерен, коннетабль Наварры, глава дома Беамонте, в окружении городских властей и судей, облачённых в мантии из черного бархата, расшитого серебром, с откидными рукавами и подкладкой из синего камчатого полотна. Перед ними маршировали шесть младших офицеров с серебряными булавами, которые вручили королеве дары. Приблизившись следом к носилкам Елизаветы, коннетабль произнёс короткую речь, на которую ответил всё тот же барон де Лансак. Затем граф де Лерен поцеловал руку Елизаветы и занял своё место среди французских и испанских дворян. За коннетаблем появился герцог де Альбукерке, вице-король Верхней Наварры. Перед ним шли две тысячи солдат, полностью экипированных, с развернутыми флагами и знамёнами. В свите герцога были члены королевского государственного совета, в том числе, маркиз де Кортес, маршал Наварры, и другие представители высшей знати. Герцог Альбукерке слез с коня и низко поклонился королеве. В свой черёд, Елизавета сошла с носилок и ответила по-французски на его поздравления с её благополучным прибытием и поблагодарила его за труд, который он предпринял, чтобы оказать ей честь. Герцог произнёс краткую приветственную речь от имени знати и жителей Наварры, на что барон де Лансак дал краткий ответ, ибо холод становился всё сильнее. После чего кавалькада проследовала под замысловатой аркадой из веток ели и самшита, переплетённых с плющом и остролистом, к главным воротам города, в то время как дети знатных граждан, стоявших по обе стороны от аркады, приветствовали королеву громкими криками. Городские ворота были украшены гербами и другими эмблемами. Неподалёку от них виднелся куст из вечнозелёных ветвей, из середины которого при появлении Елизаветы был запущен грандиозный фейерверк. На валу и стене стояли три роты городского гарнизона, которые тоже произвели салют в честь царственной гостьи. На въезде в город над её носилками раскинули огромный балдахин с шестью позолоченными шестами. С одной его стороны золотом на малиновом атласе был вышит городской герб, а с другой – буквы «F» и «I», переплетёнными любовными узлами. О продвижении королевы и её кортежа к собору объявил новый артиллерийский залп и аплодисменты двух батальонов солдат, стоявших в почётном карауле у городских стен. Возле входа был установлен помост, на котором чтец декламировал приветственные вирши. Далее висел гобелен с изображением первого короля Наварры и была установлена большая арка, где были нарисованы женщины с рогами изобилия и гербы католического короля и королевы. От ворот шла улица, красивая, длинная, широкая и очень прямая. В конце её виднелась надпись: «Unio constans, fortis divisio flexa» («Союз устойчив, несмотря на попытки раздела»). На повороте другой стояли статуи древних королей Наварры и ещё одна арка с изображением королевы в окружении нескольких девушек и зеркала с латинской надписью: «Цель королевских зеркал являть отражение Мира». В конце её виднелась главная арка из вечнозелёных ветвей, переплетённых лентами с девизами и венками из амарантов, где наверху стояла колоссальная статуя Филиппа II в окружении щитов с гербами Габсбургов и Валуа. Ниже виднелся щит меньшего размера со сплетёнными вместе буквами «F» и «I», обвитый лентой с золотыми надписями: «Филипп Испанский католический король» и «Изабелла католическая королева». У входа в собор улицы и дома вокруг внезапно вспыхнули яркой иллюминацией. Опираясь на руку герцога Инфантадо, Елизавета направилась к главному алтарю в сопровождении кардинала Мендосы, епископа Памплоны и других священников, распевающих песнопения. При этом Елизавета выглядела бледной и усталой, хотя этому обстоятельству не следовало удивляться, учитывая суровость погоды и долгую утомительную церемонию, которой её подвергли. Прочитав короткую молитву перед изображением святого Фирмина, покровителя Памплоны, она вернулась к своим носилкам. Кавалькада проследовала к епископскому дворцу, где Елизавета должна была отдохнуть два дня. Тем временем на улице стемнело и сопровождавшие её лица были вынуждены зажечь факелы. Однако вокруг дворца было светло, как в полдень, благодаря свету факелов, фейерверков и иллюминаций.
В большом зале королеву ждали множество дам, позади которых стоял тройной ряд кавалеров; а за ними из-за тёмных драпировок тоже выглядывали чьи-то лица. Елизавета шла между герцогом Инфантадо и кардиналом Мендосой, в то время как шлейф её платья несла Луиза де Бретань. Шлейфы же Сюзанны де Бурбон и её племянницы несли пажи в одежде цветов дома Бурбонов. За дамами следовали по двое французские дворяне и испанские вельможи, сопровождавшие королеву из Ронсесвальеса. У подножия парадной лестницы, отдельно от остальных, стояла группа дам, получивших должности в свите королевы. Их возглавляла пятидесятилетняя донна Мария де ла Куэва, графиня де Уренья, пользовавшаяся доверием и благосклонностью короля Филиппа. Как и подобает вдове, она носила платье из чёрного бархата, шлейф которого поддерживали два мальчика-пажа. На шаг позади графини стоял её сын, герцог де Осуна, глава дома Хирон, а слева от нее – две её дочери, герцогиня де Нахара и супруга Педро Фасардо, старшего сын маркиза де лос Велес. После того, как графиню Уренья представил её брат, герцог де Альбукерке, она встала на колени и поцеловала руку Елизаветы. В ответ королева нагнулась, обняла вдову и приказала ей встать, чем сразу завоевала сердца испанцев. Затем графиня Уренья приветствовала Сюзанну де Бурбон и Анну де Бурбон и представила двух своих прекрасных дочерей Елизавете, которая тоже сердечно их обняла. Вслед за графиней королева вошла в большую приёмную, где ей были представлены также другие испанки. Когда эта церемония завершилась, графиня де Уренья попросила у королевы аудиенции, чтобы передать ей письмо от Филиппа II. Несмотря на усталость, Елизавета подчинилась и проследовала вместе с величественной испанкой в приготовленную для неё комнату, где графиня вручила ей послание мужа. В начале письма король выразил свою горячую любовь к молодой супруге, а затем сообщил ей:
– Нам доставило огромное удовольствие назначить графиню де Уренью, одну из самых прославленных дам Испании, на должность главной камеристки Вашего Величества.
Графиня, пожалуй, имела большее влияние на Филиппа II, чем любая другая дама в Европе, за исключением принцессы Эболи. Она была вдовой графа де Уреньи, самого богатого дворянина в Испании и личного друга императора Карла V. Огромное богатство и влияние при дворе позволило графу, когда он уже был в преклонных годах, получить руку прекрасной сестры герцога де Альбукерке. Граф умер через несколько месяцев после кончины императора, оставив донне Марии трёх детей: сына и дочерей. После восшествия на престол Филиппа II одним из его первых указов было дарование молодому графу де Уренья титула герцога Осуны и назначение его камергером дона Карлоса. Донна Мария была женщиной сообразительной, честолюбивой и надменной. Благодаря своей показной религиозности в соединении с большим почтением к королю, она добилась значительной власти при дворе. Её доскональное знание придворного этикета и преданность интересам короля побудили Филиппа II доверить графине свою молодую супругу. Однако надменное поведение графини по отношению к дамам из свиты королевы ещё во время их краткого пребывания в Памплоне заложило основу для вражды между французскими и испанскими придворными Елизаветы.
Пока королева читала письмо, её дамы пришли в большое волнение из-за своих сундуков с одеждой, которые так и не были доставлены в Памплону. То ли конвой с мулами сбился с проторенной дороги в Пиренеях, то ли они свалились в пропасть во время бури, начавшейся вскоре после того, как они покинули Ронсесвальес. (Через несколько недель после отъезда Елизаветы и её свиты конвой всё-таки добрался до Памплоны после опасного и утомительного перехода через горы, почти непроходимые из-за огромного скопления снега). Француженки были вынуждены довольствоваться помощью испанок, утешая себя надеждой на скорое прибытие своего остального имущества, отправленным из Байонны морем по приказу короля Филиппа. Вскоре вышла Елизавета с графиней Уреньей и сообщила, что католический король назначил донну Марию, одну из самых прославленных дам Испании, на пост её главной камеристки. И тут же добавила:
– Я рада принять на службу такую благородную и добродетельную даму, которую решила любить и уважать, насколько это возможно, и следовать её советам, как если бы моя матушка давала их мне.
Затем к новой главной камеристке обратилась, в свой черёд, Луиза де Бретань, которая подтвердила, что получила приказ от королевы-матери по приезде в Памплону уступить ей свои полномочия в связи с волей католического короля. В ответ испанка любезно ответила, что она всегда будет покорной служанкой Её Величества и надеется также стать подругой Луизы де Клермон. Таким образом, Уренья завладела шлейфом Елизаветы. Правда, перед этим предложила уступить эту честь Сюзанне де Рьё, на что та холодно ответила, что не собирается вмешиваться в прерогативу главной камеристки. После этого все, наконец, отправились в зал на банкет, во время которого местные дамы разглядывали королеву с чисто деревенским любопытством. Следует заметить, что испанки были очарованы манерами и красотой своей новой государыни. Елизавета же старалась следовать наставлениям матери, внушавшей ей, что её благополучие зависит, во-первых, от смирения и полного подчинения воле мужа, а, во-вторых, от того, сможет ли она внушить уважение своим придворным. Вдобавок, Екатерина Медичи посоветовала дочери:
– Избегайте фамильярности в отношениях с принцем (доном Карлосом), дочь моя, и подружитесь с принцессой, Вашей золовкой. Но полагайтесь только на нашего посла.
Однако королева-мать совершила серьёзную ошибку, полностью укомплектовав двор Елизаветы, что, естественно, вызвало неприязнь испанцев, обнаруживших, что все должности в свите королевы уже заняты. В свой черёд, французы не могли смириться с тем, что их не было в списке придворных королевы, который вручила ей графиня Уренья.
На следующий день королеву посетили самые знатные лица Наварры. После обеда Елизавета вышла на галерею, чтобы понаблюдать за боем быков, которых всадники кололи острыми пиками. Потом запустили фейерверк из ракет, сделанных в виде красивых ветвей. Туда же, во двор, вынесли раскрашенный замок, полный ракет и пороха, который сгорел с изумительной быстротой. Вечером графиня Уренья угостила королеву вареньем и фруктами в своих покоях. Перед визитом по просьбе графини Елизавета надела французское платье, которое испанка нашла очень красивым. Назавтра королева пригласила главную камеристку к себе и угостила её французским вином. Всю ночь и ещё день длился маскарад, на улицах жгли костры, звучали трубы, устраивались петушиные бои и танцы. Глядя на это веселье, кто-то из сопровождавших Елизавету испанцев завистливо заметил:
– Если бы королева была родом из Кастилии или другой страны, кроме Франции, наваррцы бы так не старались ради неё!
Десятого января вице-король и горожане проводили Елизавету под звуки труб. Однако перед отъездом произошёл неприятный инцидент. Королева предложила графине Уренье через Лансака сесть в её носилки, однако прибавила:
– Если Вы откажетесь, я приглашу госпожу де Клермон.
Испанка отказалась, но, по-видимому, затаила обиду. Потому что когда Сюзанна де Рьё и её племянница хотели последовать за королевой, внезапно их носилки столкнулись с паланкином графини Уреньи, слуги которой грубо оттеснили носильщиков-французов. Так как главная камеристка отказывалась унять своих лакеев, Лансаку пришлось подойти к королеве и объяснить причину задержки. Естественно, Елизавета была сильно возмущена такими действиями испанки по отношению к своим родственницам и приказала Лансаку передать повторно приглашение своей главной камеристке сесть в её носилки. Но тут же запальчиво прибавила:
– Если графиня предпочтёт ехать сама, то пусть, по крайней мере, не отказывает в почёте и уважении нашим принцессам крови, иначе я буду рассматривать выказанное им пренебрежение как оскорбление, нанесённое моей собственной королевской особе!
Выслушав дипломата, вдова покраснела, как рак.
– По лицу упомянутой дамы можно было прочитать, – писал де Лансак, – как сильно она была смущена этим упрёком и как тяжело она восприняла его.
Тем не менее, графиня де Уренья ответила:
– Я здесь только для того, чтобы повиноваться воле Её Величества.
Но, как выяснилось позже, донна Мария нашла возможность тайно через посланца намекнуть кардиналу де Лотарингии, что прежде, чем упрекать свою главную камеристку, Елизавета сначала должна завоевать любовь своего королевского супруга.
Через два дня прибыв в Олите, королева остановилась в прежней летней резиденции королей наваррских. Теперь в этом старинном замке, возвышавшемся на берегу реки Сидакос в окружении виноградников и садов, жил маркиз де Кортес, маршал испанской Наварры. Перед этим Филипп II прислал Елизавете письмо с сообщением, что собирается встретиться с ней в Гвадалахаре и, кроме того, попросил её быть любезной с маркизой де Кортес как с женой его любимого слуги. Впрочем, следовало признать, что эта дама оказалась прекрасной хозяйкой, в её замке было полно прекрасных гобеленов, буфетов с серебряной посудой и лакомств, в том числе, традиционного варенья и засахаренного миндаля. Поэтому, уезжая из Олите, Елизавета подарила ей драгоценное ожерелье в знак признательности за гостеприимство. Всего же перед отъездом Екатерина Медичи вручила дочери два ожерелья в качестве награды для лиц, которые окажут королеве наиболее ценные услуги во время её путешествия (Второе ожерелье, ещё более ценное, получила графиня де Уренья после прибытия Елизаветы в Гвадалахару).
На следующий день королева уснула в Каппаросе, а потом – в Вальтере, перебравшись, таким образом, через Пиренеи. Наконец, четырнадцатого января она въехала в Туделу, последний на её пути город Наварры, почти такой же большой, как Памплона, расположенный вдоль красивой реки Эбро. Как и в Памплоне, офицеры и знатные горожане выехали ей навстречу, чтобы поцеловать руку. Кроме того, сюда прибыли жители со всех окрестностей, желающие увидеть королеву. При въезде на красивый каменный мост была установлена арка, увитая плющом и прочей зеленью. Над королевой снова раскинули балдахин из малинового бархата с золотой бахромой и городским гербом. В конце моста её приветствовали стихами и повезли по улицам, украшенным коврами, в церковь, а оттуда в замок, где разыграли небольшую комедию в масках. После ужина двор осветили факелами и, горожане, разбившись на две группы, разыграли сражение с пиками, шпагами и аркебузами. На следующий день произошли бои с быками, а на реке инсценировали морскую битву, кидаясь друг в друга апельсинами.
После того, как Елизавета покинула Туделу, Филипп II внезапно прислал письмо герцогу Инфантадо и кардиналу Мендосе, в котором говорилось, что прибытие королевы в Гвадалахару следует задержать на один день из-за того, что государственные дела не позволяют ему встретиться там с супругой в назначенный срок. Таким образом, королева добралась до Хиты, последнего пункта назначения перед Гвадалахарой, только в пятницу 2 февраля 1560 года.
Глава 8
Встреча
Из пригорода Гвадалахары юная королева могла видеть высокие зубчатые стены, окружавшие вотчину герцога Инфантадо, над которыми возвышался дворец Мендоса, где остановился Филипп II со своим двором. Вечером всё осветилось иллюминацией с изображением девизов и гербов Испании, Франции и дома Мендоса. Субботу Елизавета провела в Хите. Король, связанный жёстким церемониалом, не пытался раньше времени увидеть свою невесту. Он решил отпраздновать свою свадьбу в Гвадалахаре из признательности за преданность дому Мендоса. Казалось символичным, что герцог Инфантадо, в чьём дворце когда-то гостеприимно встретили Франциска I, пленённого испанцами под Павией, первым приветствовал внучку этого монарха на испанской земле. В предместье были возведены просторные павильоны, увенчанные флагами с королевским гербом, львами и девизом дома Мендоса, где стояли столы с закусками и с изысканным вином для свиты королевы. Неподалёку от городских ворот на пространстве, защищённом возвышенностью, где росла небольшая роща вечнозелёных дубов, вознёсся балдахин, под которым Елизавета должна была выслушать приветственную речь отцов города. Чтобы сделать приятное королеве, на ветвях деревьев повесили множество клеток с певчими птицами: соловьями и коноплянками, а внизу среди травы привязали оленей, кроликов, зайцев и фазанов, вызывавших восхищение у прохожих.
Наконец, 4 февраля, в воскресенье, Елизавета въехала в Гвадалахару между герцогом Инфантадо и кардиналом Бургоса, в сопровождении ещё не менее тридцати членов дома Мендоса, прославившихся своей набожностью, богатством и учёностью. Она выглядела как сказочная принцесса верхом на лошади, покрытой серебряным чепраком, вышитым испанскими замками, французскими лилиями и другими эмблемами. Свои тёмные тонкие волосы королева спрятала, как обычно, под париком, и, благодаря прямой осанке, казалась выше ростом, чем была на самом деле. Красота Елизаветы произвела большое впечатление на её испанских подданных. Современные историки восхищались её милым выражением лица, большими живыми тёмно-карими глазами и изящной фигуркой. Один сопровождавший её пожилой придворный даже заявил:
– Мадам Елизавета является почти точной копией своей матушки, когда та впервые появилась при дворе короля Франциска!
По слухам, Екатерина Медичи очень гордилась этим сходством со своей царственной дочерью. По приказу Филиппа II за королевой в одних носилках следовали Сюзанна де Бурбон и графиня Уренья. Следующей ехала Анна де Монпасье в сопровождении Луизы де Бретань. Далее по рангу выстроились французские и испанские кавалеры и дамы. В условленном месте у ворот отцы города вручили Елизавете свой поздравительный адрес под звуки оркестра. На некоторых должностных лицах были свободные одеяния из малинового бархата, расшитые золотом и отороченные золотыми галунами, на других – камзолы из белого атласа с короткими мечами и плащами. Затем к Елизавете приблизилась процессия духовенства с крестами и реликвиями. Барон де Лансак отвечал всем по-испански от имени королевы. Как только она подъехала к дворцу, из часовни семьи Мендоса, посвящённой святому Франциску, до неё донеслись приятные голоса певчих, традиционно приветствовавших её «Te Deum Laudamus». Через огромную триумфальную арку Елизавета въехала в прекрасный дворик дворца с помостом, воздвигнутым под навесом из золотой парчи. На помосте стояла Хуана Австрийская со свитой дам, среди которых были невестка и внучка герцога Инфантадо, а также герцогиня Альба, принцесса Эболи и другие. Когда Елизавета слезла с коня и поднялась на трибуну, к ней приблизилась сестра короля, и, встав на колени, поцеловала сначала подол её платья, а потом руку. В ответ королева, которую очень смущал подобострастный испанский этикет, поспешно попросила её подняться. Вместе с хозяином дворца, его братом-кардиналом, Хуаной Австрийской, графиней Уреньей и Сюзанной де Бурбон, согласившейся в этот ответственный момент нести её шлейф, Елизавета достигла великолепного зала, створчатые двери которого были распахнуты, а на пороге стоял Филипп II.
Среднего роста, худощавый, с голубыми глазами на бледном широком лице и песчаного цвета бородкой и усами, тридцатидвухлетний король обладал важностью и сдержанностью манер. Однако его толстая нижняя губа и выдвинутая нижняя челюсть производили несколько отталкивающее впечатление. Филипп сделал несколько шагов навстречу своей невесте, но прежде, чем та успела преклонить перед ним колено, он обнял её и осведомился о её здоровье, вызвав удивление своих придворных таким непривычным отклонением от этикета. Так как обычаи Испании требовали незамедлительного совершения бракосочетания, король без лишних разговоров затем взял Елизавету за руку и подвёл к воздвигнутому тут же в зале временному алтарю. Пока кардинал Мендоса благословлял молодых, сестра короля и герцог Инфантадо в качестве свидетелей держали над ними балдахин. О прекращении религиозного обряда те, кто не присутствовал в зале, узнали по залпу пушек и звуку труб. Перед первой брачной ночью необходимо было отстоять ещё суточную мессу бдения. Но так как по европейским обычаям до наступления половой зрелости невеста не могла вступать в отношения с женихом, король решил сократить обряд. Посажённые отец и мать отвели супругов в брачный покой, а епископ Памплоны за недостатком времени благословил их через дверь. Спустя несколько минут новобрачные вышли и Филипп II объявил всем, что он счастлив.
Рассказывали, что через несколько часов после своего прибытия в Гвадалахару Елизавета, стоя рядом со своим супругом, вдруг принялась пристально рассматривать его лицо, как будто пыталась понять, что за человек ей достался в мужья. Филипп, некоторое время терпеливо переносивший это, наконец, раздражённо спросил:
– На что Вы смотрите? На мои седины?
Правда, заметив выступившие слёзы на глазах юной супруги, он попытался ласковым обращением успокоить её.
С наступлением темноты город и дворец ярко осветили. На площади перед дворцом для горожан устроили королевский пир с играми и представлениями за счёт герцога де Инфантадо. Тем временем Филипп и Елизавета устроили приём в зале, где проходила церемония их бракосочетания. После завершения официальной части был поставлен большой спектакль. Специально для этого собрались лучшие танцоры из Аранхуэса и Толедо, которые исполнили множество различных танцев, от старинных испанских плясок с кинжалами до арабских танцев живота. Они были одеты в зелёные бархатные костюмы, украшенные золотым кантом и чёрным бархатом. Затем пришли музыканты, которые спели песню в честь приезда королевы. После того, как всё было закончено, состоялась встреча между новой королевой и испанскими сановниками. Так, представители святой инквизиции подарили Елизавете арабского чёрного ястреба. За ними последовали 70 священников из орденов Калатравы, Сантьяго и Алькантры, а затем – консулы королевского совета Кастилии.
Тем же вечером во дворец вошла под звуки оркестра процессия, состоящая из офицеров и восемнадцати муниципальных чиновников со знамёнами. Причём каждый из этих лиц нёс серебряное блюдо, наполненное сладостями, которые они с многочисленными поклонами предложили королеве. Елизавета любезно приняла подарок и с одобрения короля приказала графу Альбе де Листа, своему дворецкому:
– Поделите конфеты между присутствующими дамами!
После чего первая приняла свою долю. На этом вечерние празднества закончились и все удалились, сильно утомлённые церемониями этого свадебного дня.
На следующее утро, 5 февраля, герцог де Инфантадо решил сделать побудку новобрачным с помощью громкого пушечного салюта и концерта военной музыки в просторном дворе дворца. Как только позволил этикет, хозяин в сопровождении ближайших родственников вошёл в королевские покои. Причём впереди него дворяне несли поднос, на котором были выставлены драгоценные украшения, веера и перчатки – подарки для короля и королевы. Вдобавок, от имени герцога главным дамам и кавалерам двора Елизаветы были розданы перья и зеркала в рамах из кованой стали. Такая демонстрация роскоши перед французами одним из его подданных чрезвычайно польстила гордости Филиппа II. Кроме того, он был очень доволен своей женитьбой и с теплотой высказался принцу де Ла Рош-сюр-Йон и другим послам о красоте и умственных способностях своей юной супруги. Несомненно, Филипп сделал всё, что было в его силах, чтобы примирить Елизавету с её новым домом и страной, и он, по-видимому, был полон решимости доказать ей, что нежные слова, которые он расточал ей в письмах, были искренними. Её изящные и почтительные манеры пришлись по душе властному Филиппу, также, как и достойное поведение Елизаветы по отношению к членам его двора. Доброта, которую проявил к ней при встрече король, тем не менее, не совсем рассеяла страх Елизаветы, но в целом она, кажется, была сильно тронута оказанным ей сердечным приёмом в Испании.
По приказу Екатерины Медичи принц де Ла Рош-сюр-Йон, его сестра Сюзанна де Бурбон и другие послы, за исключением барона де Лансака, уехали из Гвадалахары на следующий день после королевской свадьбы. Елизавета нашла время написать Франциску II письмо, в котором просила брата вознаградить принца за услуги, оказанные ей. Хотя она и поддерживала партию Гизов, но сожалела о том, что дом Бурбонов был отстранён от власти. Однако, доехав до Мадрида, принц де Ла Рош-сюр-Йон встретился с посланником короля Франции, вручившим ему регалии ордена Святого Михаила для награждения Филиппа II. Поэтому принц остался в Мадриде, где испанскому двору предстояло остановиться по дороге в Толедо, в то время как Сюзанна де Бурбон и её спутники продолжили свой путь во Францию. Тем временем герцог Инфантадо продолжал развлекать новобрачных турнирами, банкетами, балами и охотой в бескрайних лесах, окружавших его владения. Причём все расходы на празднества хозяин Гвадалахары взял на себя, отказавшись принять из королевской казны хоть одно мараведи. Однако Филипп нашёл всё-таки способ вознаградить его, приказав зачислить в свиту королевы невестку и внучку герцога. Кроме того, католический король назначил её фрейлиной художницу Софонисбу Ангиссолу, которую выписал из Италии, когда узнал об увлечении своей невесты живописью. Внимание супруга доставило Елизавете особое удовольствие.
10 февраля новобрачные покинули Гвадалахару и направились в Толедо, который тогда считался столицей Испании. Когда королевская чета прибыла в Алькала-де-Энарес, Филипп отправил курьера обратно в Гвадалахару, чтобы узнать о здоровье герцога Инфантадо:
– Мы выражаем Вам самую сердечную благодарность, сеньор, за хорошие и верные услуги, оказанные Вами в последнее время, в подражание Вашим благородным предкам.
В Мадриде состоялась церемония посвящения Филиппа в рыцари ордена Святого Михаила во время краткого пребывания там двора. В дополнение к золотым знакам отличия ордена король Франции подарил своему «доброму брату» несколько мантий. Однако комплект одежды оказался неполным и перед прибытием Филиппа II в Мадрид принц де ла Рош сюр Йон поспешно написал французскому послу, епископу Лиможа:
– Монсеньор, необходимо срочно достать три аршина серебряного сукна, чтобы сшить рясу для католического короля, без которой церемония посвящения не может состояться.
Впоследствии Филипп выразил признательность Франциску II:
– Мы благодарны Вашему Величеству за возможность стать братом столь многих доблестных и превосходных рыцарей.
12 февраля Елизавета остановилась в деревне в лиге от Толедо, чтобы отдохнуть перед своим торжественным въездом в город. Король же уехал из Мадрида раньше вместе с донной Хуаной и герцогом Альбой, чтобы лично наблюдать за приготовлениями. Воссоединившись 13 февраля с женой, Филипп II сообщил, что всё готово к её въезду в столицу.
14 февраля улицы Толедо были украшены арраскими коврами, роскошным бархатом, гирляндами и зелёными арками с любовной символикой, лилиями Валуа и щитами с императорскими орлами. Для охраны Елизаветы король направил восемь батальонов пехоты, то есть, три тысячи солдат, и ещё сотню всадников. Причём если половина этих всадников была в разношёрстном облачении, то остальные – в венгерских нарядах со штандартами, оружием и сёдлами, украшенными на мавританский манер. За ними следовали множество прекрасных девушек из Сагры в национальных костюмах и двадцать четыре дамы, одетые как мавританки. Затем ехали офицеры конной полиции, поддерживавшие порядок на больших дорогах по всему королевству, перед которыми несли зелёный штандарт. Они были в костюмах из зелёного бархата, украшенных золотым шитьём и с плащами из чёрного бархата. Потом шли сто тридцать восемь офицеров королевского монетного двора, одетые в малиновые бархатные мундиры, расшитые золотом, со знамёнами, украшенными королевским гербом Испании. Ещё следует упомянуть о сорока членах госпиталя де ла Пьедад в мундирах из красного сукна и в головных уборах лазурного цвета с лилией, которые пели хвалу королеве и возносили благодарности за её счастливое прибытие. За ними следовала компания в масках и в одежде дикарей. Следующими с торжественной помпой ехали чиновники Священной канцелярии инквизиции, впереди которых несли их чёрные знамена. Они были верхом на породистых лошадях и с вышитым на груди королевским гербом. В торжественной процессии приняли также участие университет Толедо и восемьдесят каноников и сановников собора, одетых в малиновые бархатные мантии, в сопровождении служителей и булавоносцев. Вслед за ними ехали семьдесят избранных рыцарей из орденов Калатравы, Святого Яго и Алькантары, члены государственного совета Кастилии во главе со своим президентом маркизом де Мондехаром и члены государственного совета по делам Италии во главе с его председателем герцогом де Франкавилья. Наконец, появились придворные королевы, непосредственно предшествовавшие своей госпоже. Елизавета ехала верхом на белой лошади с кофрами, принадлежавшими ещё матери Филиппа, покойной императрице; они были сделаны из золотой ткани, густо расшитой сетью драгоценных камней, испускающих такие светящиеся лучи, что казалось, будто всадница парит на радуге. Королева была одета в платье из голубого дамаска, отделанное мехом и украшенное драгоценностями, с кружевным воротником, тоже усыпанным драгоценными камнями. При этом по просьбе мужа она не надела парик, но зато в руке держала богато вышитый носовой платок, вероятно, первый в Европе. Справа от Елизаветы ехал кардинал Мендоса, а слева – герцог Медина де Риосеко, адмирал Кастилии. Затем следовала процессия глав великих испанских домов, великолепно одетых и восседающих на превосходных конях, поистине королевская охрана для прекрасной новобрачной! Ближе всего к королеве держались герцоги Инфантадо, Альба, Скалона, Осуна и Брауншвейг; маркизы Комарес и Агилар; графы де лас Навас, Беневенте и Онате. Процессия остановилась под арочным порталом ворот Висагра, где по старинному обычаю королеве преградила путь группа дворян. К ней приблизились граф де Фуэнсалида, алькальд (комендант) Толедо, герцог де Македа, альгуасиль (верховный судья), и граф де Оргас, которые смиренно сказали:
– Прежде, чем Ваше Величество войдёт в королевский город Толедо, мы умоляем Вас дать клятву уважать привилегии его жителей.
Елизавета с удовольствием выполнила эту просьбу, и кортеж с великим торжеством направился к собору. Королева спешилась на площади Пуэрта-дель-Пердон и, войдя в величественное здание, двинулась к главному алтарю, опираясь на руку кардинала Мендосы, который заменил в этот день по приказу короля Каррансу, примас-архиепископа Толедо, томившегося в застенках инквизиции по обвинению в ереси. Навстречу Елизавете вышла процессия духовных лиц во главе с епископами, облачёнными в украшенные драгоценностями ризы, за которыми следовали настоятель, архидиакон и каноники Толедо, в то время как певчие пели «Te Deum Laudamus» и раскачивали свои кадильницы, источавшие сладкий аромат ладана. На главном алтаре были выставлены драгоценные реликвии и великолепная церковная утварь, не имеющие себе равных в мире. Перед алтарём возвышался крест из чистого серебра, триумфально водружённый великим Мендосой, кардиналом де Санта-Кроче, на башнях завоеванной Альгамбры во время правления первых католических королей Фердинанда и Изабеллы. Затем Елизавета преклонила колени и совершила молитву перед алтарём, получив благословление от кардинала Мендосы. Тем временем король, облачившись для маскировки в длинный плащ и большую шляпу с плюмажем, тайно следовал за процессией. Его сопровождали Руй Гомес и еще один вельможа. Покинув собор, Елизавета направилась в Алькасар-де-Толедо, где королевская чета должна была поселиться на несколько месяцев. Эта крепость-дворец была любимой резиденцией Филиппа II до окончания строительства Эскориала. Толедо, город великолепных церквей и уединённых жилищ, был также излюбленным местом жительства его отца, императора Карла V. Узкие улочки, зажатые между высокими стенами домов, нарядные готические фасады, мавританские арки и изящная резная каменная кладка церквей и монастырей свидетельствовали о богатстве его жителей. А над всем возвышались башни собора. Никакой уличный шум не нарушал тишины Толедо, «жемчужины городов», разве только эхо церковных служб и плеск вод реки Тахо.
Под звуки пушечного салюта с крепостных валов Елизавета приблизилась к воротам дворца. Его великолепный внутренний двор с колоннадой из гранитных столбов был украшен геральдическими эмблемами; перед каждой колонной были установлены колоссальные статуи, изображающие мифологических персонажей и героев древности. У подножия парадной лестницы, в ожидании встречи с королевой, стояла Хуана Австрийская вместе со своим племянником. Несмотря на мучившую его лихорадку, дон Карлос поднялся с постели, чтобы поприветствовать свою прекрасную молодую мачеху. В жизни инфант выглядел ещё более уродливым, чем на портрете, присланном Елизавете в период жениховства. Мало того, что он был низкорослым, с куриной грудью и плечами разной высоты, так ещё правая нога у него была намного короче левой. При этом французский посол отметил измождённый вид страдальца, которого вот уже на протяжении длительного времени не отпускала болезнь. Позади инфанта и его тетки стоял дон Хуан Австрийский, незаконнорожденный сын Карла V. Приблизившись к королеве, дон Карлос серьёзно посмотрел ей в глаза, после чего преклонил колено и поцеловал её руку.
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «Литрес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (https://www.litres.ru/pages/biblio_book/?art=70920673) на Литрес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.
