Читать онлайн книгу «Восемь Путей. Шрамы. Часть первая» автора Картикейя

Восемь Путей. Шрамы. Часть первая
Картикейя
У каждой истории есть свои предпосылки, у каждого её героя – своё начало. Путь одних с самого старта полон приключений, другие же начинают тихо, со временем становясь теми, кем им стать суждено.Немеркнущая в веках легенда возрождается, но лишь немногие способны разглядеть её первые шаги в маленькой девочке, с любопытством познающей мир кланов акари, их устои, традиции, и отличия. Судьба, выкованная в древнем пламени вопреки всему миру, начинается здесь, в деревне на высокой горе, принадлежащей клану Ву'Лан…

Картикейя
Восемь Путей. Шрамы. Часть первая

Глава I
12.10.1476 г. Н.Э.
В густеющей мгле ночи сверкнула вспышка света, – мимолётная, но ослепительно яркая. Пронзая вихрящиеся клубы чёрных туч, молния рассекла небосвод, и ударила в скалу, разнеся её навершие на осколки.

На считанные мгновения, наступила тишина. Глухая, поглотившая все звуки, пугающая, тишина, – мир словно бы замер в ожидании, – а затем, небо прогремело. Так оглушительно громко, так грозно, что можно было поверить будто бы наступил конец времён.
Вблизи скалы, – той самой, что была разбита ударом небес, – виднелись две фигуры.
Первая, – принадлежала женщине: очень высокой, статной, величественной. В её левой руке – необыкновенного вида орудие: экзотичный меч, что длинною клинка и рукояти заслуживал быть отнесённым к могучему семейству, так называемых, "двуручников". Женщина, без особых усилий, удерживала сие орудие одной лишь левой рукой, при том, временами поигрывая им в кисти, не то красуясь своим мастерством, не то дразня оппонента видом полного контроля. Она казалась спокойной и уверенной, однако ступала осторожными, короткими шагами, описывая дугу вокруг персоны, к которой было приковано всё её внимание.
Вторая фигура принадлежала мужчине. Ростом чуть выше среднего, он всё ещё уступал своей великорослой сопернице на полную голову, а то и две. Мужчина был весьма крепко сложен, и, хоть он не мог похвастать той же грацией в каждом движении что его оппонентка, держался на ногах гораздо увереннее, и двигался агрессивнее женщины, – даже несмотря на то, что в действительности был изрядно измотан боем. Рукоять меча, что как две капли воды был похож на орудие его противницы, мужчина крепко сжимал обеими руками, неизменно устремляя кончик клинка в сторону движущейся цели.
Лил сильный дождь. Воздух искрился от напряжения.

Снова вспышка.

Молния ударила вновь, и два тёмных в ночи силуэта растворились в её ослепительной белизне. Они сорвались со своих позиций, – в самое мгновение небесного удара, как по команде, – с невероятной для человека скоростью.
Их клинки запели.

Металл звенел так громко, так жутко, словно то был вопль гнева самой стали. Вновь погружаясь во мрак ночи, клинки двух дуэлянтов рассекали воздух, свистели в смертельной близости танца на выбывание, и глухо стонали сталкиваясь друг с другом, но не высекли ни единой искры. Эти мечи, эти причудливые, экзотичные орудия, звенели тем громче, чем больше сил в каждый свой удар, в каждый свой выпад, вкладывали их владельцы. Это был странный, жуткий зов металла, в котором, – могло показаться, – был слышен шёпот тех, кого уже не было среди живых.

Дуэлянты бились со страшной силой, никто не желал уступать, а их орудия «пели» всё громче. В какой-то момент, вокруг фигуры мужчины взвилось непонятно откуда взявшееся пламя, что, не вредя хозяину, обвило его своими сполохами, и бросилось в следующую атаку вместе с ним, точно живое. Сотрясающий само пространство боевой клич сорвался с уст воина. Отныне, он продолжал бой с ещё большей силой, большей скоростью, ловкостью, но главное – яростью.
У его противницы, однако, нашлось чем ответить.
Женщина не издала ни звука, но вместо неё заговорило само пространство вокруг. Оно наполнилось невидимой, но осязаемой Силой. Без формы и цвета, но явной и пугающей. К пению её клинка присоединился таинственный гул, что исходил из неоткуда и, вместе с тем, отовсюду. Вскоре, сполохи пламени были рассечены незримыми когтистыми лапами и лезвиями, пространство исказилось защитными искривлениями, а в мужчину полетели отколотые от скалы камни, приведенные в движение мистической силой.
Их дуэль была вихрем клинков и Силы. Их поющие клинки сливались в какофонии, предвещающей смерть, а раскаты грома вдали и ослепительные удары молний служили им аккомпанементом.
Всё решил один удар. Один выпад, что не выделился ничем особенным от десятков предыдущих, и всё же положил конец их противостоянию.
Меч вылетел из рук мужчины. Сам он полетел в пропасть, уносимый воем ветра и шипением ливня.
Женщина же осталась стоять у самого обрыва, к которому их привел дуэльный танец. Орудие по-прежнему было в её руке. Но пламя оппонента оставило на ней свою отметину.

Глава II
28.11.1480 г. Н.Э.
Из-за расступившихся местами туч проглядывал полный звёзд небосвод, что, неторопливо обретая всё более и более светлые тона, оповещал о скорой смене ночи ранним утром. Там, где небо было свободно от пелены, сияли две полные луны. Они украшали ночное небо своим нежным, чудесным сиянием. Обе они казались совсем живыми – будто бы то были глаза бесконечного космоса с любопытством взирающего на землю с высоты вечности.
Приближался конец первого из четырёх месяцев зимы, месяца Холода, и ночи становились не только прохладнее, но и темнее. Жители Конклава готовились к грядущим холодам и следующим за ними опасностям, ведь именно в зиму чудовища и ужасы Пустошей напоминали о себе особенно рьяно.

Военные гарнизоны в городах и больших деревнях переходили в режим полной боевой готовности, усиливались патрули и проверялись укрепления, а на большаках все реже можно было встретить экипажи странствующих торговцев, которых, казалось бы, от жажды выгоды нельзя было отпугнуть никакой опасностью.

Жители совсем малых деревень были вынуждены платить за защиту отрядам наёмников, зачастую больше походивших на разбойников чем на защитников. Перетерпеть их присутствие было трудно, и всё же проще чем пережить столкновение с ожившими кошмарами зимы самостоятельно.

Жители ещё менее удачливых и состоятельных деревень были вынуждены идти на отчаянный шаг: всем поголовьем они уходили в ближайшие города под защиту стен, чтобы ближе к весне вернуться в кое-как пережившую зиму деревеньку. Опустевшую, но родную. Благо, Церковь Солнца никогда не отказывала во временном пристанище ежегодным беженцам.
На юге Конклава, однако, наступление зимы проходило куда менее заметно. Вовсе не потому что сюда не приходил зимний холод и таящаяся за ним опасность, а лишь по той причине, что южане находили в периоде зимы свои положительные стороны.

В силу устоявшихся традиций, обусловленных этническими, моральными, и прочими многочисленными мелкими различиями между жителями юга и севера страны, южане куда как свободнее относились к строгим законам и нравственным предубеждениям навязываемым им главенствующими северянами. А поскольку в зимний период жители севера концентрировались на приготовлениях к обороне своих поселений от чудовищ Пустошей и прочей приходящей зимой нечисти, хватка надзора северян за порядками юга послабевала, и южане, ощущая пьянящий запах свободы и безнаказанности, могли позволить себе многое из того, что север Конклава порицал. Это был удивительный, контрастный союз чувства опасности и празднества. Неспроста большая часть праздников на юге приходилась именно на зиму.
Ещё меньше жителей юга Конклава приход зимы беспокоил народы Акари, что жили в горных массивах Шен, растянувшихся почти от центра материка до крайнего его юга. Все потому, что законы Церкви Солнца – им были не писаны; а жилой быт "жителей равнин" – чужд.
Ночью в горах Шен всегда было светлее чем на равнине. Вечно покрытые снегом горные вершины хорошо отражали лунный свет, придавая этой части мира волшебных красок по ночам, а редкие фонари поселенцев дополняли ночную игру холодных цветов вкраплениями теплых тонов.
Здесь, в западной части Шен, раскинулись владения Ву'Лан – наименьшего среди прочих кланов акари в численности населения, и занимаемой ими территории.

Им принадлежали три крайние горы, с которых открывался удивительный вид на мир равнины, такой непривычный и странный для горцев народа акари. Самая высокая и внушительная из них была избрана кланом как их Родовая Гора – сердце их владений, и земля предков. Её столовая вершина стала отличным местом для возведения кланового Монастыря, а просторные и сравнительно ровные ступени – основой для немногочисленных поселений.

Вопреки расхожим в мире убеждениям далеко не все жители этих гор имели право гордо именовать себя "акари". Жители поселений подножия презрительно именовались "сури", и проводили свою жизнь в услужении жителей вершин. Те, в свою очередь, именовали себя "акари", считая жителей подножия, в лучшем случае, очень далекими родственниками, в связи с которыми было стыдно признаться. В худшем – безымянными рабами.
Сури с Акари различались во всем, – даже их поселения с легкостью можно было отличить с первого же взгляда.

Первые проживали большими деревнями, в жилищах по большей части представляющие собой хлипкие шатры и скромные хижинки. Чуть реже встречались дома, выстроенные из дерева и глины, а сотворенные из камня и вовсе можно было счесть по пальцам одной руки. Диковатого вида жители одевались в одежды из шкур и мешковатого вида матерчатые одеяния. Они были охотниками, ремесленниками, скотоводами и фермерами, и весь их день проходил в своем труде, ведь им нужно было обеспечить всем необходимым не только свои семьи, но и вовремя сдавать дань жителям вершин.

Жители вершин, – акари, – разительно отличались от своих "низкородых" сородичей с подножия. Они предпочитали сохранять свои поселения не слишком большими – это было продиктовано не только стремлением сэкономить ограниченное пространство на более-менее ровных ступенях горы, но и сложившейся столетиями внутренней системой родовых общин. Акари предпочитали разделять свои крупные поселения на несколько средненьких и небольших деревушек – каждая не слишком далеко от вершины, где стоял священный Монастырь.

Архитектура акари тоже отличалась от всего того, что имелось у сури. Жители высокогорья строили экзотичного вида жилища, первого же взгляда на которые хватало что бы понять кому они принадлежали. И выделяли их вовсе не простота и диковатость, свойственные как раз тем самым сури, – но запоминающийся, и моментально распознаваемый стиль, продиктованный клановой философией.

Необычная архитектура высоких горцев отличалась изяществом всех конструкций и в то же время их монументальностью, переплетением различных материалов и красок, удивительным сочетанием яркости и изысканности украшений внешнего декора, и вместе с тем особая красота проявленная в скромности и практичности внутренних убранств. Ярко запоминались вогнутые черепичные крыши домов, непременно украшенные каким-нибудь изваянием из дерева или камня, и подвешенным под ним фонарем. Человеку никогда не бывавшему в Шен сложно было бы поверить в то что дикари, живущие в горах достаточно высоких чтобы их поселения стояли выше первого слоя облаков, способны на такие изыски.
Семьи, связанные меж собой наиболее тесно, строили свои дома ближе друг к другу, образуя своего рода "кварталы", и тем самым скреплялись в единый род. Оттого наиболее могущественные из них легко распознавались по объёму занятой ими территории. Акари ценили силу подобного единства, однако гордость отдельных личностей нередко заставляла их становиться отщепенцами, образовывавшими свой, новый род.

Вовсе не чуждые соревнованию, акари нередко доводили свои конфликты до кровопролития, по итогу которых слабые семьи переставали существовать, а сильные возвышались, зачастую лишь для того, чтобы в своем зените расколоться на несколько мелких, что снова начнут борьбу за право назваться "могучим родом".

Этот цикл длился уже века. И всё же, все семьи акари, от мала до велика, оставались неизменно верны своему клану, что стоял выше внутренних распрей.

Клану, который вел войну с другим кланом, а то и не одним.
Действительно, кланы акари – а всего их было семь, – не знали покоя. Какие-то кланы дружили друг с другом, с другими они воевали, а третьих… терпели. Лишь старший из кланов – Фэльвенор, – старались сторониться междоусобных распрей, что и у них выходило не вполне успешно, ведь третий по старшинству клан, – Эрро, – не стеснялся в выражении к ним своего недовольства.
Акари были удивительным народом.

Семь кланов. Семь имен. Семь избранных Путей. И семь стилей "Inkai" – ведомого лишь самим акари смертоносного искусства.

Один, но не единый народ.

Даже человек узнавший об акари совсем недавно, непременно заметил бы самые очевидные странности:

Первой было то, насколько разительно отличались друг от друга культура и быт каждого клана. Ведь их разделяли не только нечёткие линии границ, проведенные меж заснеженных гор "на глаз", – но и свои ценности, архитектура, мелкие языковые особенности, и даже отдельные, личные для каждого клана, традиции.

Второй странной чертой стало бы то, что акари разных кланов были совершенно друг на друга не похожи. Никак. Ни физическими признаками, ни моральным укладом.

И правда, кто в здравом рассудке смог бы решить, будто клан Эрро могут оказаться роднёй, пусть и очень далёкой, клану Фэльвенор?

Первые не отличались от людей ростом, природой были расположены к развитой, пышной мускулатуре, и звериной выносливости, а кожа их была темна как черная слива, – вторые же весьма заметно обходили людей в рост, обладали обманчиво хрупким, утончённым телосложением, были исключительно женоподобны собой, а бледнотой нежной кожи вызывали страшную зависть у красавиц со всего мира, и подозрения в подорванном здоровье у врачевателей. Эрро презирали эгоизм, отрицали само понятие "собственности", но ценили общность и совершенно искренне звали своей семьей не только родню по крови, но весь свой клан. Властолюбивые Фэльвенор, в свою очередь, возводили все что могли в ранг искусства, которому отдавались всецело, а то, что возвести в искусство не могли – не считали чем-то достойным внимания или уважения, оставляя подобные занятия на долю многочисленных одурманенных рабов. Фэльвенор ценили силу отдельной личности, и снисходительно посмеивались над теми, кто не смог достичь высот хоть в каком-то из жизненных путей самостоятельно.

Это были лишь два клана, и лишь их самые явные, в первую очередь приходящие на ум, различия. Ведь если бы пришлось упоминать каждый "подводный камень", порой имевший значимость "скалы", то их перечисление заняло бы годы.
А кланов было семь.
Так почему же семь этих, казалось бы, совершенно разных народа вообще считают себя единым целым? Почему воюя друг с другом веками, они никогда не принимают помощи "чужаков", готовые даже прийти на помощь вчерашним врагам, если родовые земли тех вдруг окажутся под ударом внешней силы? Почему зовут себя "акари" и принимают некоторые традиции как "общие", если почитают оскорблением любые попытки приравнять порядки своего клана к порядкам соседнего? Ответы на эти вопросы заняли бы неприлично много времени, и всё равно многое осталось бы неясным, а потому, говоря об акари, чаще всего приходится принимать что-то как данный факт, который обретёт свой смысл со временем.
Таковым фактом, например, была довольно странная традиция самого младшего из кланов акари: Ву'Лан был единственным из семи кланов, что настрого запрещал изучать боевое искусство в любом его виде женщинам. Это считалось ужасным проступком. Другие кланы не разделяли подобного предрассудка. Более того, правила, применяемые в Ву'Лан к женщинам в целом, некоторые другие кланы считали оскорбительным варварством, – однако Ву'Лан, как и всякий другой клан акари, яростно оберегали свои устои. И вели войны с теми, кто не был намерен мириться с подобным соседом.

По иронии судьбы, являясь самым младшим и меньшим из кланов, Ву'Лан заимели своим главным и заклятым врагом никого иного как клан Рэнно, – второй по старшинству, и первый в численности среди акари. Взаимная ненависть Ву'Лан и Рэнно была в Шен делом известным. Отдельные случаи мелких нападок и полноценные рейды случались не то что бы часто, но удивить ими было уже некого.

Цепи, что сковывают нас. Глава I
7. 4.1478 г. Н.Э.
– Нельзя, Киракия! -осекла мать дочку, ухватив дитя за рукав. Та радовалась весне как все дети, и, напевая любимую песенку, в припрыжку попыталась перейти на другой конец улицы немного обогнав маму. Со всей присущей детям её возраста беспечностью и неосмотрительностью, маленькая Киракия совершенно игнорировала тот факт, что впереди их шёл посторонний взрослый мужчина, глаза которого были плотно перевязаны красной лентой.

Мать удержала её при себе, принудив перейти улицу медленным шагом, никак не потревожившим покой впередиидущего мастера. Девочка остановилась. Весёлая детская считалочка умолкла, а радостная улыбка потускнела. С искренним непониманием и обидой поглядела на самого родного ей в мире человека, всем своим видом изобразив немой вопрос "почему?".
– Потому что ты – девочка. -строгим и поучительным тоном ответила ей мать. Девочка хотела запротестовать, и потребовать больших пояснений. "Что теперь? Почему?!" В их с мамой прогулку снова кто-то вклинился, и вновь они были обязаны уступить? Обида сжимала девочке горло. Данного ей ответа совершенно не хватало для того, чтобы унять возникшую досаду. Но она промолчала. Она уже знала, что задавать такие вопросы на виду у всех односельчан тоже было нельзя. Знала, что позже мама всё объяснит так, чтобы ей стало всё ясно и понятно. Но это случится не здесь и не сейчас, а тогда, когда они вернутся домой; оставшись в родном кругу доверия, мама отбросит тон напускной строгости, и заговорит ласково и тепло. Так, как она говорила только с ней.

А пока, стоило молчать. Молчать, и подчиняться. Таковы были правила родного клана, которые маленькой девочке еще предстояло учить и понимать. А самое главное – с ними смириться.
С последним у маленькой Киракии было трудно. Это был далеко не первый раз, когда она слышала "нельзя!". И очень часто, это было оправдано тем, что "она – девочка". Киракия училась правилам, но с трудом мирилась с ними. Нет, она вовсе не шла наперекор взрослым намеренно, – но упорно отказывалась поступать в угоду правилам клана вразрез с собственным чувством справедливости, что нередко оборачивалось проблемами для её матери.

Конечно же, её наказывали. Как мать, которая старалась делать это мягко, – так и заставшие ее проступки другие взрослые, что вовсе не жалели своевольное дитя.

Список неодобрительных для девочек поступков в Ву'Лан был велик, и Киракия ещё не знала его в полном объёме. Маленькая девочка терпела, обижалась, плакала, и жаловалась маме. Но ничего не менялось. Отнюдь, казалось, что все вокруг ждут перемен именно от неё. Ей не хватало сил идти против воли и указов взрослых, зато желания было – хоть отбавляй.

Удивительно, но поучительные выговоры и наказания, казалось, почти не оказывали на девочку влияния. Другие дети были гораздо более покладистыми: большинство без каких-либо протестов впитывали в себя традиции и устои клана как должное. Непослушания и проступки были редкостью, и, даже если они и случались, то спустя пару показательных порок даже самые норовистые малыши позволяли взрослым лепить из их характеров угодные клану личности.

Маленькая Киракия, однако, протестовала, бунтовала, терпела наказания взрослых и насмешки ровесников, но с невероятным упорством продолжала поступать так, как виделось лучше ей самой. В глазах жителей клана Ву'Лан такая черта характера вызвала бы одобрение, будь она присуща мальчику, – для девочки же, это была черта позорная, и совершенно неприглядная.
Те из односельчан, что знали её родословную, уверенно сваливали норов девочки на линию её отца. Тот был весьма непростым акари, имя которого оставалось на слуху соклановцев даже спустя годы после его исчезновения. Хоно Хойен, – так звали отца девочки, – тоже устраивали далеко не все обычаи и условности клана. Ему, однако, хватало сил прогибать их под себя, или вовсе поступать всему и всем наперекор, ибо в народе акари "право Силы" стояло выше всякого иного.

Именно за невероятную силу и крутой норов Хоно и помнили до сих пор. Именно за силу уважали его наследие.
Дочери Хоно было очень далеко до силы отца, и связанных с нею уважением и почетом в клане. Что хуже, далек был от неё и сам отец.
Это произошло уже больше двух лет назад. Глава их семьи отправился в неизвестное путешествие, из которого так до сих пор и не вернулся. На память от мужа, жене осталось обещание. На память от отца, дочери остались лишь тёплые, но размывающиеся со временем воспоминания, и образ, который стал идолом.
Киракия не уставала просить у мамы рассказать ей что-нибудь из того, что та знала о жизни папы до его исчезновения. Она всегда слушала так, словно бы это был первый раз. Даже когда слушала уже не раз рассказанную историю, девочка внимала ей с трепетом и интересом, коих не проявляла ни к чему другому.

Полная свершений жизнь отца была для дочери лучшим сборником сказок и приключений. Благо, матери не приходилось жаловаться на недостаток историй, которые она могла рассказать. Её пропавший муж редко проводил время в бездеятельности, отчего множество раз успевал проявлять себя в самых разных обстоятельствах. Что, впрочем, не мешало ей дополнительно приукрашивать образ любимого человека для родного дитя. Маленькая Киракия засыпала под рассказы о подвигах отца, и просыпалась подначиваемая примером его же стиля жизни.

Сама мать Киракии, Ири Хойен, радовалась обожанию дочери своего отца. Она разделяла эту любовь, и тосковала по мужу. Прятала от дочери слезы, и продолжала считать дни. Хоно дал ей обещание, и Ири знала, что он всегда держал своё слово. Она ждала.

Для Киракии же, память об отце была светочем жизни. Она страшно гордилась тем, что её отца помнят несмотря на долгое отсутствие. Тем, как его помнят. Что вспоминают его даже те, кто смотрят косо на неё, его родную дочь. А когда ей хотелось плакать или жаловаться на несправедливость, примеры стойкости и несгибаемости характера отца придавали ей сил.
Их с мамой прогулка по деревне окончилась у калитки невысокого заборчика, оградившего двор дома большой семьи. Это был главный дом рода Шайкай, – одного из самых сильных и влиятельных семейств клана, уступающих, пожалуй, только наиболее старому из ныне существующих во всём Ву'Лан, – Ченшай.

Как и полагалось родовому дому крупного семейства, сие жилище заметно выделялось среди домов поблизости своими размерами и внешними декорациями, ярко заявляя о своей уникальности всем вокруг. Просторное двухэтажное строение с широким двором, стоявшее несколько особняком от остальной деревни, было окружено несколькими домами поменьше, – вместе, они образовывали своего рода "квартал", принадлежащий роду Шайкай и его нынешнему главе, – могучему мастеру Асаи-ран. Меньшие дома семейства отдаленно напоминали основное, родовое жилище, – ибо строились по его приуменьшенному подобию. Они включали в себя похожие украшения, архитектуру, и, что немаловажно, цвета. Семейство Шайкай избрало своими родовыми цветами чёрный, что в культуре акари символизировал знания и защиту, и красный – что в первую очередь ассоциировался с кровью и пламенем, а главное с самим кланом Ву'Лан. Крыша дома, – широкая, с длинными свесными краями; с кровлей из чёрной черепицы и с массивным карнизом, – устремлялась своими окончаниями вверх, в равной степени эффективно исполняя как свои прямые функции, так и выступая в роли примечательности цепляющей глаз. Её поддерживали восемь окрашенных в красный цвет могучих колонн, а над нею вырос второй этаж дома, который хоть и был невелик простором, но зато оказался расположен достаточно высоко, чтобы сойти за третий в домах других семей, от чего открывал панорамный вид на всё поселение и даже горы в округе. Деревянные статуэтки, вырезанные в форме разнообразных мифических зверей и духов, взирали на гостей дома своим вечно-бдящим взглядом, а свисающие с крыши подвесные фонари были украшены лентами красного и чёрного цветов, вьющимися на горном ветру. На поддерживающих крышу алых колоннах были художественно вырезаны иероглифы на родном языке акари, что чужаки с равнины нелепо прозвали "акарикой". Иероглифы эти обозначали качества: Inne "Сила", Hon "Традиция ", Ren "Честь ", Jazai "Знание", Sseon "Отвага ", Yiyuro "Верность", Bopate "Упорство", Zen "Мудрость", и подобно тому как могучие алые колонны держали на себе их родовой дом, так и сии качества поддерживали благополучие всех Шайкай. Во всяком случае, так они о себе заявляли, и в то верили сами.

Всё это великолепие, что повергло бы в шок гостя из страны равнин, который едва ли мог ожидать подобной архитектуры от "горных дикарей", однако, пролетало мимо глаз пятилетней девочки. Куда больше её внимание привлекали несколько очень маленьких "домиков" во дворе. Киракия знала, что у этих "домиков" было какое-то своё название – но постоянно забывала его. "Будка" напомнила ей мать, и предостерегла держаться от них подальше.
– Будка. -повторила Киракия. Это было необычное слово. В поселении его использовали редко. Потому что в Ву'Лан мало кто держал при доме домашних животных, которых нужно было бы содержать в тех самых будках.

Киракие как-то довелось подслушать разговор взрослых о том, что в другом клане акари, который зовётся "Карха", будки стояли во дворах многих семей. Акари из того клана, якобы, отлавливали самых свирепых волков в окружавших горы лесах, приручали их, и селили в такие вот "домики". А ещё, Карха разводили воронов. Зачем – Киракия не знала. Но за подслушивание того разговора ей досталась пара подзатыльников.
Мама повторила ей самые основные правила приличного поведения в гостях, и напомнила, чтобы девочка ни в коем случае не разговаривала ни с кем из взрослых, пока те сами к ней не обратятся.
– Там будут другие дети, -добавила она, присев на корточки напротив Киракии, при том сделав это неспешно, элегантно, и в точности соблюдя все правила приличия, не позволив своему платью ни единой неприглядной складки. – …поиграй с ними. Подружись с другими девочками. А потом похвастаешься маме, сколько у тебя сегодня появилось подружек. -она нежно погладила дочку по голове, и улыбнулась так добро, как могла только она. Киракия невольно заулыбалась в ответ, и вновь наполнилась невинным детским счастьем. – Если случится что-то важное – приходи ко мне, и ни к кому больше. -Ири поцеловала дочку в лоб. – Я буду в самом большом зале, вместе с другими гостями мастера Асаи. В него можно попасть по коридору, через который мы сейчас войдем в дом. Помни: ты девочка, и ты гостья. Так что веди себя скромно, и, если выйдешь из комнаты с другими детьми – ходи только вдоль стен, но не посреди комнат и коридоров. Смотри в пол, когда окажешься среди взрослых, и не поднимай взгляда. Хорошо? -Киракия покорно кивнула.
– Мама, а зачем мы пришли к ним в гости? -она глянула на корзинку в руке матери, которая сейчас была накрыта красивым красным платочком. – Я думала, ты готовила эти вкусняшки для папы. Ну, если вдруг он вернется сегодня.
– Нет, Кира, они для жены мастера Асаи. -ответила Ири с умилением в голосе. – Я ведь говорила тебе об этом пару дней назад? Мастер Асаи привел в клан свою новую жену.
– Это та, которая из офабохири? -хлопнула глазками девочка. Мать положительно кивнула. – Ух ты! А как она выглядит?
– Я потом тебе расскажу. А пока, мама должна поздравить их семью с пополнением, и преподнести дар. -она легонько покачала корзинку со спрятанными под платочком угощениями. Детский взгляд не смог скрыть нотку зависти, когда Киракия вновь поглядела на мамин подарок для чужой семьи. Ири ласково потрепала дочку за щеку, и шёпотом добавила: – Веди себя хорошо, и я приготовлю таких – нет, ещё лучше и вкуснее, – специально для тебя, моя Искорка. -она уже собиралась подняться во весь рост, но Кира вновь подала голос:
– Мама, а почему ты вообще должна им что-то дарить? -с искренним непониманием спросила она. Ири быстро подала ей знак говорить тише. Заданный девочкой вопрос был неприличен и мог быть воспринят хозяевами дома как оскорбление. Киракия понизила голос. – Я имею ввиду – они ведь не из нашей семьи. Может, лучше погуляем около нашего дома? Вдруг папа вернется из странствий… сегодня? -Ири снова улыбнулась дочери. Она очень постаралась сделать это так же светло и добро как делала это всегда, но… эта улыбка была полна печали.
– Кира, папа… Папа, он… подождет нас у дверей… если он вернется. -она вновь встала во весь рост, и взяла дочку под руку. – Идем.
Ири глубоко вдохнула, и вновь натянула улыбку. Вовсе не такую искреннюю, как та которой она одаривала любимую дочь, и всё же весьма умело замаскировавшую её внутреннюю печаль. Быстро и без труда, словно заготовленную маску, она "одела" выражение веселья и радости случившемуся в доме Шайкай событию. Чарующее сочетание скромности, утонченности и обаяния окружили её почти что осязаемым ореолом.

Она открыла калитку, – сделала это очень неспешно, плавным движением руки освободив себе путь, и как бы между прочим продемонстрировав свой наряд перед теми, кто мог заметить её появление из дома. Сделала уважительный поклон дому, и лишь затем совершила первый шаг внутрь двора. Киракия следовала за мамой по пятам, и старалась повторять всё за ней, насколько у неё это получалось. Ири же, пройдя полпути от калитки до порога дома, остановилась. Её взор был обращен не ко дверям, а к первой ступени порога. Изобразив собой само понятие "смиренность", она принялась ожидать реакции на свое появление.

Ждать не пришлось долго. Дверь дома открылась в тот самый момент, как маленькая Киракия остановилась рядом с мамой. Их встретил юноша лет под двадцать, одетый во всё красное с черным. Для своего возраста паренек успел нахватать заметное количество шрамов и отметин, одна из которых пересекала ему левый глаз – что среди акари считалось очень ценным для мужчины украшением. Это был один из многочисленных племянников главы семейства Шайкай, и то, что именно его поставили встречать гостей дома говорило о том, что в своем роду он был на хорошем счету.

Ири сохраняла молчание и не поднимала взгляда с порога дома, лишь снова сделала кроткий поклон.
– Шайкай приветствуют гостей. -провозгласил юноша торжественно, почти не выдав нотки усталости в голосе. Он держался прямой, горделивой осанки, говорил твердым но вежливым тоном, хотя и было ясно как день, что сдержанность давалась ему нелегко.

Дождавшаяся обращения Ири, наконец, заговорила:
– Роста и процветания вашему дому. -мелодичным голоском ответила она, подняв взор на юношу. – До нас дошли радостные вести. Семья Хойен приносит свои пожелания плодородия и благосклонности предков избранной жене мастера Асаи. Да примет её дух Шен как свою дочь, и да сохранит от бед и несчастий. -закончила она. Юноша выслушал её речь без особого интереса, и уже был готов пригласить её с дочкой в дом, но сделал это не сразу. Он засмотрелся на наряд Ири: скромное, и одновременно элегантное платье шло ей как нельзя лучше, и сложно было решить, что и кого красит больше – наряд хозяйку, или хозяйка наряд. Горный ветер сейчас был слаб, он лишь слегка колыхал красиво уложенные волосы гостьи, чем лишь подчеркивал её красоту. Она была ненамного старше юноши, но намного привлекательнее всех его ровесниц.

Ири уловила интерес юноши в его взгляде, а пауза после её слов уже неприлично затянулась. Она скромно улыбнулась, и опустила глаза на дочку, которую юноша, казалось, вообще не заметил. Потеряв взгляд гостьи, он опомнился, засуетился, что-то быстро пробубнил себе под нос, словно бы что-то себе напоминая, и спешно выговорил:
– Д-да, заходите… Т-то есть, для нас честь принять… э-э… -он страшно покраснел, умолк, и гостеприимным жестом пригласил войти внутрь дома. Ири взяла Киракию под руку, и воспользовалась приглашением. Юноша дождался, пока они не переступят порог, и треснул себя по лбу, очень надеясь что его фиаско не наблюдал никто из его более взрослых родственников.

Однако в возможности глянуть Ири вслед он себе не отказал.
Внутренние убранства дома Шайкай оказались куда как скромнее и практичнее в быту, нежели его же помпезно-горделивая наружность. "Дворец" снаружи – оказался внутри простым жилищем. Не бедным, не тусклым, но простым, удобным и уютным, ухоженным жилищем.

Киракия молча наблюдала за тем, как встретившие их в прихожей женщины обменивались взаимными словесными любезностями с ее мамой. Ей пока были непонятны сложные ритуалы взрослых, а уж смысл этих ритуалов и вовсе был окутан мраком тайны. Она лишь положительно кивала в ответ когда к ней кто-то обращался, мысленно пытаясь уразуметь творящееся.

Взрослые были странными. Столько сложных слов и жестов, непонятных намеков и улыбок, – вместо того чтобы быстро и просто выразить суть: "Ты нам нравишься, и мы рады что ты пришла" и "Я рада что у вас все хорошо, как славно что мы дружим". Пусть у Киракии не всё было так хорошо в общении с её одногодками, как у её мамы с односельчанами, – но с детьми всё было хотя бы просто и понятно. Мысль о том, что однажды и ей придется научится говорить с окружающими в такой же манере не вызывала в ней ни восторга, ни страха. Лишь непонимание.
Одна из женщин отделила её от матери, и отвела в отдаленную комнату. Еще при приближении к той двери, Кира могла расслышать возгласы других детей. Ей не сильно хотелось туда.

Но её мнения не спрашивали, а памятуя просьбу матери, она не стала изъявлять протеста. Войдя в комнату и представ перед другими детьми, она нахмурилась, и сразу же пошла вдоль стены к ближайшему углу, даже не дождавшись окончания её представления другим детям от приведшей её женщины. Видимо уже наслышанная о своевольном характере младшей Хойен, средняя жена мастера Асаи не стала удивляться поведению девочки-гостьи, и скрылась за закрытой дверью, вернувшись к сборищу в гостевом зале.

В детской ненадолго воцарилось молчание. Внимание присутствующих было обращено на неё, и Киракия, всё ещё хмурая и молчаливая, ответила взглядом в глаза каждому, будто бы приняв это за вызов. Благо, уже через мгновение остальные дети вернулись к своим занятиям.

Здесь было много игрушек и мягких подушек. Комнату явно заранее приготовили для того, чтобы собрать тут детей и не дать им заскучать. И дети не скучали. Каждый нашел себе занятие либо в общении со сверстниками, либо в игре с приглянувшейся безделушкой. Кто-то устроил бои подушками, кто-то вел считалочку с подругами, а кто-то просто кувыркался по стеленному мягким ковром с подушками полу.

Некоторых из присутствующих детей Киракия знала. Других видела не часто или впервые. С одной из девочек она даже дружила, но сейчас та была в кампании других, не любивших Киру девчонок, и она не покинула их чтобы побыть с ней. Киракии это казалось обидным.
Здесь не было никого старше десяти лет. Самым старшим, по виду, тут казался мальчик, которому было всего восемь, – впрочем, если верить его словам, расслышанным Кирой из короткого разговора с ним другого мальчика помладше, – почти девять. Того мальчика звали Хан, и он правда был здоровее всех других детей. Пусть он и не был обделен вниманием, Кира заметила, что сам он, как и она, сторонится кампании, и чувствует себя здесь как-то неловко. Он ни с кем не играл, и не проявлял интереса к игрушкам. Он тоже выжидал, когда всё кончится. Всё это – кончится. Это было ей… знакомо. Словно бы почувствовав на себе задержавшийся взгляд Киракии, мальчик глянул в её сторону, – Кира тут же отвернулась и снова нахмурилась.

"Ещё чуть-чуть" – подбадривала она себя. Её слух уловил то, что кто-то из девочек позвал её к себе, поиграть с мягкими игрушками и поесть всё ещё горячее печенье, которым угостили детей взрослые. Киракия сделали вид что не услышала. Второй, и третий раз тоже. Она не знала, о чём говорить с ними. Ей были неинтересны странные и причудливые фантазии других девочек, игравших во "взрослую жизнь", а её рассказы о подвигах родного отца их не впечатляли. Они, разве что, могли попытаться вставить пару слов о своих папах, – но как это могло быть интересным? Кому интересны подвиги кузнеца, семья которого поколениями работает на нужды всего клана? Или охотника, который рискует жизнью что бы добыть клану мяса? У кого-то папы тоже были мастерами Inkai – но кому были интересны они, когда существовал её отец? Самый лучший и сильный, о котором знали даже те самые отцы других девочек! Но этим девочкам он был неинтересен.

"Глупые!" -мысленно фыркала она.

Киракия предпочла уставиться в точку перед собой, и снова предаться мечте о том, как её папа вернётся в клан, и как все станет… лучше. Как будет рада мама, как будет рада сама она. Как все перестанут относится к их "неполной" семье снисходительно. А если кто всё же попробует проявить неуважение – папа, как самый сильный мастер клана, заставит его пожалеть.
От этих мыслей её отвлекли голоса детей. Она забылась, и не знала сколько просидела в углу почти не шевелясь. Привлекшие её внимание голоса взбодрили её. Нет, дети ни на минуту не смолкали с самого момента её прибытия, но… что-то было не так. Она неуловимо ощутила это, и прислушалась.

Владелицей привлекшего её голоса оказалась Алури. Это была девочка семи лет, которую Киракия хорошо знала, и которую сильно не любила, что было взаимно. Алури умела хорошо вести себя напоказ перед взрослыми, но с другими детьми она была горделива и заносчива, что, однако, не мешало ей быстро завладевать вниманием сверстниц и занимать среди них лидерскую позицию. А еще, Алури ненавидела тех, кто поступал ей вопреки, или просто не исполнял прихоти, и настраивала всех вокруг против таких детей. Киракия уже несколько раз испытывала на себе её способность обернуть вчерашних подруг в насмехающихся над ней подхалимок Алури. Из чистого желания пойти ненавистной девочке наперекор, Кире захотелось встать на сторону того, кого Алури решила сделать своей жертвой на этот раз.

К ее удивлению, сегодня целью Алури оказался никто иной как тот самый мальчик – Хан. Киракия пропустила начало их с Алури разговора, но из того что слышала сейчас – поняла, что та дразнила Хана. Она пыталась взять его "на слабо".
– …Если ты правда хочешь стать воином как твой папа, -с лисьей ухмылкой говорила малолетняя змея. – …то ты не должен быть трусом. Ты же сказал, что уже ходишь учиться в Монастыре, так?
– Так. -хмуро отвечал мальчик, явно стараясь сдержать раздражение. Киракия же поражалась тому, что уже не в первый раз Алури сходило с рук такое обращение к мальчикам. Самой Киракие не простили бы даже излишне дерзкий взгляд в глаза юноше, не то что обвинения в трусости. Но у Алури был отец, и им был мастер, – что кстати, относился к одной из ветвей дома Шайкай. Её было кому защитить.
– Ну тогда для тебя это не должно быть проблемой, Хан! -продолжала нахалка, под хихиканье окруживших её подхалимок. – Докажи, что ты смелый! Пойди и погладь его так, чтобы мы увидели в окошко. -договорила она, тыкнув пальцем в сторону окна выходящего во двор дома, указав точно на одну из стоявших там будок. Киракия поняла в чем было дело, но вместе с тем, была в недоумении от того, что целью нападки Алури стал именно Хан. Среди девочек шептались, что он ей сильно нравится – зачем же ей затравливать его?
Между тем, сидевшие рядом с Ханом мальчики пребывали в некотором смятении. С малых лет воспитанные в понимании превосходства над девочками, они, однако, быстро потеряли уверенность перед их быстро сплотившимся коллективом. Они неловко, вразнобой, попытались подбодрить и защитить Хана, заверяя всех в том, что он "точно-точно храбрый", и сомневаться, что у него получится погладить зверя и остаться невредимым не нужно. Сами не ведая того, тем самым они делали ещё хуже, лишь больше подталкивая подростка к показному действию, к выбору между глупым риском и публичным осмеянием.

Хан пока молчал. Было не ясно, ответит он отказом, или пойдет на поводу у Алури. Киракия решила вмешаться.
– Не трогай будку! -бойко бросила она, встав с места и отойдя от угла, в котором провела большую часть времени. Хан удивлённо посмотрел на девочку-бунтарку. Алури налилась краской.
– Тебя никто не спраши…
– Тебя тоже, дура! -вместе с обидным детским ругательством, в самопровозглашенную лидершу девчачьей общины полетела подушка, и полетела она слишком резво для того чтобы принять это за игру. Снаряд попал точно в цель, и Алури, пошатнувшись, схватилась за лицо, в которое прилетело ребро подушки. Поднялся громкий визг и плач. Хан покраснел, вскочил с места, потянулся к Алури, словно бы попытавшись защитить от уже свершившейся атаки, но поняв тщетность попыток унять ревущую девчонку, остановился на полпути. Все девочки в детской заохали и заахали. Многие косо и с испугом глядели на Киракию, казалось, готовую добавить к подушке пару тумаков, кто-то даже заревел вместе с Алури. Мальчики с непониманием переглядывались.

Спустя пару секунд в комнату влетела одна из жен мастера Асаи, и с перепуганным видом спросила, что случилось. Но еще прежде чем кто-либо успел обвинить Киракию, сама Алури указала на Хана, и бросила обвинение в него. Хан словно бы потерял дар речи. Остальные дети тоже молчали. А Алури продолжила обвинять Хана в том, что он ударил ее потому, что она, конечно же в шутку, просила его погладить зверя из будки во дворе. Выслушавшая её женщина перевела ошарашенный взгляд на Хана.
– Хан! -возмущённо произнесла она. – Мы ведь оставили тебя здесь как самого старшего! Следить за порядком. Ты ведь уже взрослый мальчик! Да ещё и из рода Ченшай! И ты ударил девочку? -она не кричала и не строила грозных гримас, но говорила с такой укоризной, что ни в чем неповинный Хан был готов скрючиться в молчаливом устыжении. А Киракия потеряла терпение.
– Она лжет! -крикнула девочка, испепеляя Алури несвойственным ребенку её возраста озлобленным взглядом. – Хан её не трогал!
– Тише, Киракия. -резко сменившимся тоном, постаралась осадить её женщина. – Не вступайся за тех, кто не заслужи…
– А я вступаюсь! -дерзко и с вызовом огрызнулась она, вызвав изумлённый взгляд взрослой собеседницы. – Её ударил не Хан, а я! Вот так! -в лицо Алури тут же прилетела вторая подушка. Вовсе не ожидавшая такой воинственности воспитательница впала в шок от увиденного. К ужасу Алури, Кира воспользовалась этим чтобы неожиданно резко сблизиться, при том подозрительно сжимая левую руку в кулак. – А теперь еще и вот так!…

– Киракия, ну что за скандал! -бледная, встревоженная Ири спешно уводила дочку из прихожей во двор. За их спинами творился небольшой переполох, и Ири делала всё возможное, чтобы укрыть своё дитя от глаз рассерженных родственников пострадавшей девочки. Киракия покорно шла впереди матери, несколько потрёпанная, но довольная. Её всё ещё немного трясло. – Я же так тебя просила… -Ири прервалась на полуслове, и обратилась к кому-то позади: – Тысяча извинений! Прошу, не держите на неё зла. Она всё ещё ребёнок! -тихо, тяжело вздохнула. Вновь повернулась к Киракии, выводя её за дверь на улицу. – Подожди меня здесь. Во имя Предков, умоляю, не делай ничего предосудительного! Мама вернётся совсем скоро. Мне нужно уладить всё это. -договаривая это, она скрылась за дверью в прихожую, оставив дочку во дворе.

Киракия глубоко вдохнула. Сделала ещё пару шагов вперед, и села на нижнюю ступень порога. Легким неразборчивым гулом доносились до нее возгласы взрослых из дома. Там творилось разбирательство. Киракие не было дела до того, что в конечном итоге виноватой останется только она. Алури, наверняка, снова выпутается. Построит глазки. Извинится. Хан? Он молчал. Как молчали и другие дети, когда Алури изливала ложь. Кира видела этого мальчика впервые, и не слишком верила в то, что он попытается восстановить справедливость. Никто никогда не пытался.

Неважно.

Она остановила ложь. Она победила. Отец бы точно ею гордился. Увы, это чувство сильно омрачалось тем, что почему-то другие взрослые считали, что высказывать своё недовольство нужно не самой Киракие, а её матери. Хотя та и не была виновата. Не она ударила Алури в глаз.

Все-таки, взрослые были странными.
Она встала со ступени, и стала ходить вперед-взад, погрузившись в раздумья о том, как бы поступил сейчас папа? Уж он-то точно бы нашел самый лучший выход. Она не сразу заметила, что существо, живущее в одной из будок во дворе, покинуло своё обиталище, и вышло наружу. Лишь когда звон цепей, не позволивших двинуться дальше удержал существо на расстоянии шага от будки, Киракия обернулась. Перед ней на четырех лапах стоял огромный зверь. Волк. Необычно крупный волк с густой и длинной черной шерстью. И необыкновенно умными для животного его семейства глазами. К шее и лапам волка тянулись металлические цепи, сковывающие его движения, и не позволяющие уйти дальше позволенного хозяевами, а пасть была насильно стиснута намордником.

Кира поглядела волку в глаза. Почему-то, она вовсе не испугалась его. Волк ответил ей таким же взглядом. Он не рычал, и не скалился. Не пытался напугать или оттолкнуть. Выйдя из отведенной ему будки, он несколько секунд поглядел в глаза маленькой девочки, а затем осел на покрытую инеем землю. Киракия не отрывала от него глаз.

Пусть она и была ребёнком, она могла видеть всю ту мощь, что была скрыта в этом могучем звере. Мощь, и… сознание. Это было странное, неописуемое чувство. Она каким-то образом знала, что этот волк обладает большим сознанием, чем обычный зверь. Что он всё понимает и осознаёт. Понимает – но не может сказать ни слова на доступном акари языке. А потому, просто принимает всё как есть. Принимает будку. Принимает страх. Принимает цепи.
– Так вот кого она уговаривала погладить. -проговорила Киракия, подступая к зверю на шаг. – Ты ведь понимаешь, что я говорю? -волк, не издав ни звука, меланхолично повел на неё взглядом. Киракия присела на корточки рядом с его здоровенной мордой, но не стала тянуть руки, чтобы погладить. – Они не знают, что ты понимаешь? -волк поднял голову, и вновь взглянул девочке прямо в глаза. Молчаливая пауза, стоившая больше десятков слов. – Наверное, они просто думают, что ты – как остальные. Хочешь просто всех убить. И съесть. -беспечно пояснила она. Волк скривил взгляд в таком правдоподобном выражении скепсиса, что даже взрослый человек смог бы поверить, будто животное, вопреки здравому смыслу, понимает язык и отвечает девочке. – Да, так обычно бывает с такими как ты. Откуда взрослым знать, что ты – другой? Это как… как традиции. -Киракия обратила внимание на цепи, уходящие от ошейника и кандалов на лапах зверя вглубь будки. Казалось чудом, что зверь вообще мог с ними шевелиться. – Да, это как традиции. -она невольно поглядела на собственные запястья. -Цепи, что сковывают нас.
– Отойди от него! -вдруг раздался позади неё голос подростка. -Кира отскочила. Она не испугалась волка, который так и остался спокойно лежать на земле возле будки, но решила, что её окликнул один из отпрысков хозяев дома Шайкай. Быть может, общаться с животными девочкам тоже нельзя. Но обернувшись, она легко признала в окликнувшем ее мальчике Хана. Тот поспешил подойти к ней, и отвести еще на пару шагов от волка. – Ты в порядке? Он тебя не покусал?
– На нём же маска. -хмуро ответила Кира, недоверчиво глядя на Хана. Тот казался куда более дружелюбным по отношению к ней, чем она к нему.
– И правда, на нём намордник. -согласился подросток. – Значит ты и есть та самая Хойен Киракия? Дочь знаменитого Хоно?
– Да. -всё в том же настороженном духе отвечала Киракия.
– Я – Хан. -представился юноша. – Из дома Ченшай.
– Я знаю. Я слышала. -она всё ещё хмуро глядела на него с подозрением. – Ты тоже пришел сказать, что я неправа?
– Что? -растерялся мальчик. – Нет! Я пришел сказать… Послушай, Киракия, прости что не вмешался там… -сокрушенно произнес он, опустив взгляд. – Я… я растерялся. Она оболгала меня так… так нагло! Я не знал, как ответить ей так, чтобы не оскорбить хозяев, и не бросить тень на своего отца с матерями. Поэтому, я пришел к тебе сейчас. Сказать спасибо за твою помощь. Ты… справедливая. -закончил он. Киракия изменилась в лице.
– Ну… я…
– Я всё рассказал старшему брату и дяде. -немедля добавил он. – Они сейчас в доме, помогают твоей маме защитить своё имя. -голос Хана вдруг стал тверже и увереннее. – Пусть у Шайкай сегодня и праздник, но это их дочь виновата в скандале. И не только у неё сильная семья.
– Если ты из Ченшай, то…
– …То мой род – самый сильный во всем клане, верно. -гордо заявил Хан. – Мы защитим тебя и твою маму от этой несправедливости, Киракия. Даю тебе слово Ченшай.
– Правда? -с неверием спросила Киракия. Хан уверенно кивнул. -Спасибо!
– Тебе спасибо. -слегка покраснев ответил он. – Мне говорили про тебя много плохого, Кира. Но сегодня я увидел какая ты на самом деле. -добавил он. Киракия не сразу осознала, как понимать его слова. Но Хан весело ей улыбнулся, и протянул руку. – Дружим?

Глава II
8. 4.1478 г. Н.Э.
Утро нового дня для Киракии началось с маминого оклика из-за двери. Киракия ещё не совсем привыкла просыпаться в отдельной комнате. Ей было пять, с небольшим, годков, – многие дети из других семей, в её возрасте, уже давно ночевали отдельно от своих матерей, но Кира была исключительно сильно привязана к Ири, и оттого расставание с мамой, пусть совсем небольшое и условное, далось ей не легко.

Её новым обиталищем в родном доме стала старая комната отца, принадлежавшая ему ещё в его детстве. Комнатка была небольшая, но и не тесная, с окошком выходящим на задний двор, кроваткой, и шкафчиком для вещей.
Она потянулась, неохотно встала с кроватки, и принялась за утренние процедуры.

Мама понемногу начинала приобщать дочь к работе по дому, а потому вместо привычного завтрака, Киру ожидала помощь в его готовке, уборке по дому, а так же сбор снега, и топление его на воду.

Конечно же, вновь всплыла тема вчерашнего инцидента. Всё было сказано ещё прошлым вечером, но Ири сочла необходимым вновь объяснить дочери, почему подобное поведение было совершенно недопустимо. И пусть, благодаря неожиданному вмешательству семейства Ченшай, всё обошлось без серьёзных последствий, Ири была расстроена порчей отношений их небольшой семьи с большим и сильным клановым семейством Шайкай. Не потому, что сама она от этого что-либо теряла, но потому, что это могло сказаться дурными последствиями в будущем.

Их разговор продолжился уже за завтраком, во время которого Ири стала знакомить дочь с самим понятием "репутации" в клане, и тем, почему она была так важна. Особенно, для их совсем небольшой, крохотной, по меркам клана, семейки, к тому же лишенной мужского покровительства. Без защиты пропавшего главы семьи, всё, что стояло между ними и бедой, разорением, и насилием от любого желающего, – была их репутация.
– Клану важно не то, что твоё имя Киракия, Искорка моя, -говорила Ири серьезно и с заботой. – …а то, что тебя зовут Хойен. Твоя фамилия, имя твоей семьи – оно всегда будет стоять выше тебя. А потому, её необходимо беречь в чести и почёте. –Киракия слушала насколько у неё получалось внимательно. Она не могла и не хотела игнорировать мать, но большая часть слов Ири сейчас казались ей слишком скучными, непонятными, и "взрослыми". Ири тоже понимала это. Понимала и то, что объяснять всё сказанное придётся ещё не раз, и была к тому готова. Несмотря на свой молодой возраст, – а было ей без двух месяцев двадцать три года, – она была исключительно терпелива и крепка духом.
Она была единственной женой своего мужа, что в клане Ву'Лан было странностью. Во всех семьях клана, мужчины имели по несколько жён; и тем больше их было, чем была больше сила фамилии мужа, и его способность прокормить, и защитить. Вне зависимости от того, какая из жён родила какого ребёнка, все дети семьи всегда считались родными для каждой, а потому работу по дому и присмотр за детьми было удобно делить. Ири же, являясь ныне одиночкой, не могла себе позволить постоянного присмотра за дочерью, – её связывали домашние обязанности и клановые мероприятия, игнорировать которые она не могла ради поддержания всё той же "репутации". Отдых стал для неё почти забытой роскошью.
– Скоро, тебе будет пора начать учиться в Храме Традиций, – продолжала Ири, добавляя к первой порции завтрака дочери вторую. – …а там не потерпят вольностей. Тебе придётся выполнять всё, что тебе скажут, вкладывать в занятия усилия, и стараться быть лучше остальных девочек во всём, чему вас обучат.
– А зачем мне учиться в Храме? -полюбопытствовала девочка. – Разве твоих уроков недостаточно?
– Нет. Я не могу обучить тебя… всему необходимому.
– Но ты же самая красивая и умная! –заявила девочка, с выражением искренней и чистой наивности, способность к которой часто теряют взрослея. – Я хочу быть как ты, когда вырасту! Чему такому меня могут научить незнакомые тёти, чему не можешь ты? Зачем учиться у них в Храме?
– За тем, что они превратят тебя из девочки в девушку. –отвечала Ири, умилённо улыбаясь. – А из девушки – в достойную жену, чтобы ты смогла легко и выгодно выйти замуж. -Киракия налилась краской, и насупилась.
– Не хочу!
– Пока не хочешь. –рассмеялась Ири. – Это придёт с годами.
– А вот и нет! –заупрямилась она. – Ни сейчас не хочу, ни потом не захочу! Я хочу остаться жить с тобой и папой!
– Так нельзя, Кира. Ты повзрослеешь, тебе понадобится муж. Ты этого ещё не…
– Не-а! Никуда я не…
Их разговор прервал короткий стук в парадную дверь дома. Нежданные гости были редкостью в их доме, а потому и мать и дочь мгновенно умолкли, оглянулись на прихожую, а затем переглянулись.
– Сиди тихо. –шепнула Ири дочери, вставая из-за стола. – Уже иду! –откликнулась она, дружелюбным приветственным тоном.
Неожиданные гости немного настораживали её. Их дом стоял на краю деревни, что вовсе не прибавляло ему притягательности в желании соседей навестить хозяев. Их семья была слишком маленькая и слабая, чтобы кто-то вдруг решил просить у них помощи или совета, – а мужчины, к которому у кого-либо могли возникнуть срочные дела, дома не было. Любой нежданный гость мог оказаться вестником беды, или хуже – завоевателем, покусившимся на лёгкую добычу.

Она приблизилась к двери, потянулась к ручке, но выждала ещё пару секунд. Она не могла припомнить никаких встреч или договорённостей, по которым к ней могли прийти этим утром. Оставалось только уповать на лучшее. Она открыла дверь.
– Здравствуйте! –с кратким поклоном поприветствовал её гость. Это был мальчик, которого Ири признала не сразу, потому что доселе не водила знакомств с сильнейшим, на данный момент, семейством клана: Ченшай. Она бы и вовсе не признала его, не случись вчерашнего скандала, в ходе которого именно этот мальчик созвал свою родню ей на выручку.
– Доброго утра, сын Ченшай. –ответила Ири, с трудом скрывая удивление такому гостю. – Хан, верно?
– Именно так! -бойко подтвердил мальчишка. По нему было видно то, что его воспитывали держаться гордо, говорить твёрдо и уверенно, даже со взрослыми. Так, как воспитывали в Ву'Лан мальчиков.
– Проходи, -жестом пригласила Ири гостя в дом. – …нам будет в радость принять тебя у себя дома. –Хан спешно покачал головой, и сложил руки в благодарственный жест.
– Нет-нет, спасибо, Хойен Ири! –поспешил откреститься он. – Могу я попросить вас выпустить вашу дочь со мной? –Ири приподняла брови в удивлении.
– Киракию? –её взгляд метнулся на кухню, в которой, как она и приказала, её дочь сейчас сидела не подавая ни звука, и обратно к гостю. – Зачем? Куда? И насколько долго?
– О, не волнуйтесь, Ири-мата, -заверил мальчик, использовав крайне почтительное обращение. Приставка "-мата" к имени женщины расценивалась не иначе как форма высокого почтения к состоявшемуся материнству, и общему почтительному статусу. – …с вашей дочерью не случится ничего плохого! Даю слово чести, слово Ченшай!
– Осторожнее с такими клятвами, юный воин. –улыбнулась Ири, убавив беспокойства. Благородные манеры мальчишки, явно привитые ему строгим воспитанием сильной семьи, располагали её к доверию. – Я верю твоему слову. Но скажи, что ты задумал?
– Я хочу познакомить своих друзей и семью с вашей дочерью, Ири-мата. Она меня спасла, и я теперь считаю её своей хорошей подругой. Я приведу её к себе домой, познакомлю с родными, и мы вернёмся ещё до вечера, если вы позволите.
– Вот как?… –Ири вновь глянула в сторону кухни. Киракия по-прежнему сидела молча. Она всё слышала, но по её виду было сложно сказать, была ли она согласна на затею пришельца. – Ну что ж, если моя дочь согласна… -своим взглядом она явственно спрашивала Киракию желает ли та идти, и вместе с тем, спешно продумывала все плюсы и минусы такого знакомства, последствия как положительные, так и, зная характер дочери, возможные отрицательные. Киракия, между тем, провела в нерешительности несколько секунд, а затем отвернулась, дав понять, что скорее не согласна. Но было поздно. Расчеты Ири привели мать девочки к иному выводу. – А она согласна. –ответила мать. Киракия подскочила на месте, и молча стала подавать знаки "нет" столь оживленно, будто бы решение матери её задело, и теперь она была не согласна крайне принципиально. Ири улыбнулась уголками губ. – Ах, да она в нетерпении, юный воитель! Дай ей немного времени собраться в путь, и я вас отпущу.
– Отлично! –обрадовался мальчик. – Я, с братом и сестрой, подожду её у вашей калитки.
Приготовления прошли в лёгкой спешке.

Ири одела дочь в скромное, опрятное, но не слишком нарядное платьице, чтобы у членов семьи Ченшай не сложилось такое впечатление, будто бы визит её дочери был спланирован самою Ири, как попытка сблизить их семьи. Разумеется, она бы этого хотела, но вмешиваться в и без того столь удачно сложившиеся обстоятельства она сочла неразумным.

Конечно же, Киракия поначалу возмущалась и сопротивлялась. Её негодование даже слегка усилилось, когда она поняла, что мама с нею не пойдёт. Ири, хоть и не без труда, смогла успокоить, и уговорить дочь со всем согласиться. В очередной раз повторив ей правила приличия и скромности в гостях, мать дала последнее наставление:
– Помни: ты идешь в гости к Ченшай, но хозяин, пригласивший тебя – Хан. Не уделяй никому столько же внимания, как ему. Будь вежлива и приветлива со всеми, кого ты там встретишь. Постарайся, чтобы тебя запомнили, и хорошо. Но покуда ты не вернёшься домой, – Хан для тебя главный. Не подведи маму. –и, поцеловав дочь в лоб, Ири повела её на выход.
Снаружи, её ждали трое. Она легко узнала Хана, тот был самым юным из явившихся к дому Хойен гостей. Сопровождали его юноша лет семнадцати, и девушка лет двадцати. Как их до того представил сам Хан, – его брат, и сестра.

Брат Хана был необычно, для своих лет, крепок телом. Несмотря на царящий в вышине гор мороз, он был одет куда свободнее чем большинство односельчан, а рубаха его и вовсе была одета лишь на один рукав, оставляя обнаженными приличную часть торса и всю правую руку, – на всеобщий обзор. Слегка откинутая назад голова, взгляд на всё вокруг как бы сверху-вниз, и не сходящая с уст полуулыбка. Во всех его манерах и поведении проглядывалась полная уверенность в себе, и даже вызов. Отметины, следы от заросших шрамов, и даже совсем недавние, всё ещё заживающие, порезы – в этих "украшениях" мужчины он уже мог смело конкурировать с некоторыми взрослыми мужами. На самом деле, со стороны его действительно можно было счесть за зрелого мужчину. От семнадцатилетнего юноши в нём было лишь его молодое лицо, и блеск горячной юности в глазах, – во взгляде тех, кому хватало сил пройти Инициацию, горел уже совсем иной огонь.

Сестра Хана была красивой девушкой, скромно одетой во всё чёрное. Будто бы являя собой противоположность брату, она держалась очень скромно, собранно, и тихо, от чего казалась едва заметной в своей небольшой компании. В её левом ухе Киракия разглядела небольшую серьгу: не золотую и не серебряную, не украшенную драгоценными камнями, и всё же бесценную. Серьгами на левом ухе акари обозначали свершившееся материнство: по одной за каждого рождённого ребёнка. Это было самым желанным украшением для женщины в Ву'Лан; украшением, что не только значительно поднимало статус носительницы в глазах соплеменников, но и открывало ей ряд недоступных доселе прав и возможностей.
– Знакомься, Киракия: это мой брат Фанро, и сестра…
– Так вот она, твоя заступница? –с усмешкой одновременно надменной и одобрительной перебил младшего брата Фанро. – Хойен, Киракия. –он оглядел девочку с ног до головы, будто смеряя соперника. Хан явно был недоволен тоном брата, но не решился вставить и слово. Сестра, имени которой Киракия так и не узнала, по-прежнему ничем не заявляла о своём присутствии. – Я думал ты повзрослее. –Киракия нахмурилась, и, помня слова матери, сдержала порыв ответить. Фанро сделал к ней несколько шагов, и чуть наклонился вперед. Его могучая фигура даже укрыла девочку от лёгких порывов ветра. – Так это из-за тебя вся эта буча случилась? –произнес он чуть понизив тон, от чего его слова начали звучать немного угрожающе. – Такая малявка, а уже чуть не начала войну между семьями. -его взгляд не сходил с глаз девочки, которой, на удивление, хватало духу не опускать и не уводить глаз в сторону. – И ты смогла кому-то-там врезать? Вот этими-то кулачками? –он широко улыбнулся, заметив как девочка перед ним выпрямилась, и чуть свела бровки в выражении безмолвного вызова. Ещё через несколько секунд "гляделок" между двоими, Фанро вдруг изменился в лице, и громогласно, весело засмеялся. – Она мне нравится, Хан! –вдруг заявил он, хлопнув Киракию по плечу своею ручищей. – Тебе бы у неё подучиться! –он легонько подтолкнул Киру вперёд, к сестре с Ханом, а сам пошёл близко следом, будто бы "беря её под своё крыло".

Слегка растерянная сменой настроения, Кира зашагала в веленом направлении, перебегая взглядом с Хана на его сестру, в тщетной попытке получить хоть какое-то объяснение происходящему.
– Кулак, не пугай мою гостью! –наконец, дерзнул заявить свой протест Хан, выровнявшись с Киракией. Он обращался так к старшему брату из-за того, что имя "Фанро" звучало и записывалось на родном языке акари тем же иероглифом, что и, дословно, "Железный Кулак". – Ты ставишь под удар наше гостеприимство!
– Ба-а! –фривольно и безразлично бросил Фанро. – Я её не напугал. Она – дочь Хойен Хоно, я в этом убедился. –произнес он с одобрением, пусть и в весьма свойственной себе манере. Киракия впервые слышала от таких как он похвальбу. Это было неожиданно приятно. Впрочем, она пока не могла понять, отторгает или располагает её к себе старший брат её нового знакомого. – А что до случившейся из-за неё драки – пустяки. –продолжал Фанро с ухмылкой. – Я был даже рад переломать племяшей этого зазнайки Асаи-ран! Пусть знают своё место. –они уже шли по улочкам деревни, и многие проходящие мимо юноши и девушки, узнавая их, дарили им свои приветствия. Как бы невзначай, Фанро произнес следующие слова достаточно громко, чтобы их можно было расслышать не только его прямым собеседникам: – Ченшай – сильнее всех! –заявил он, разминая оголённую правую руку. – Да и сам мастер Асаи не в обиде. –добавил тише.
Путь предстоял не самый короткий. От дома Хойен, стоящего на краю деревни, – и даже в небольшом от неё отдалении, на отшибе, – им предстояло пройти к её сердцу. Там, вблизи к тропе уводящей ввысь, к самому Боевому Монастырю на вершине, и расположились владения Ченшай.
Утреннее солнце всё силилось выбиться из-за туч, а снегопад с ночи продолжал ослабевать, и теперь был едва заметен; по меркам Шен, середина весны в этом году была достаточно тёплой.

Под ногами хрустел снег и крохотные льдинки. Они шли неторопливо, по одной из самых широких улиц деревни, куда Кира с мамой выходили нечасто. Более того, Киракия впервые шла по центру улицы, а не по её краям, и в её сторону были обращены почтительные приветствия от незнакомцев. Конечно, она понимала, что обращались не к ней, а к её сопровождению, но… какой же был контраст между обычной прогулкой с мамой, и её нынешним маленьким путешествием!

Хан часто с нею заговаривал. Поначалу, он интересовался самой своею гостьей, но Кире было мало что о себе рассказать. Затем, он стал понемногу рассказывать ей о своей семье, заочно знакомя с некоторыми её членами.

Как оказалось, его жизнь была насыщенной и полной событий, каждый день у него было какое-то занятие, а главное, он был окружен вниманием и заботой большой семьи. Было даже странным то, что это его не испортило. Определённо, в нём была доля горделивости и малая толика заносчивости, – но он был мальчиком, и ему позволялось куда большее. Чем больше Кира слушала мальчишку, тем больше таяло её недоверие к нему: он казался ей очень искренним, честным, и добрым.
Детям проще взрослых удаётся идти на сближение, и потому уже скоро двое заговорили куда более живо и свободно чем прежде. Даже разница в несколько лет, весьма явная в детском возрасте, не оказалась помехой их общению. Брат с сестрой Хана это подметили.

Иногда в их разговоры вмешивался Фанро, редко – сестра двоих, из ответов которой Киракия всё же узнала её имя: Хима. Брат виду не подавал, но по тону сестры было слышно, что им нравится то, что их "младший" обрёл подругу, в общении с которой почти забывал об их присутствии.
– Жаль, что отца сегодня не будет дома. –рассеяно хмыкнул Фанро, во время одной из коротких пауз в беседе детей. К тому моменту, они прошли уже больше половины пути, и понемногу приближались к родным для него владениям. Старший брат казался несколько скучающим, и не слишком торопился домой. – Его бы заинтересовала твоя подруга, Малой.
– Кулак, зови меня по имени! –задето отреагировал Хан.
– А чем бы я заинтересовала Арката-ран? –живо заинтересовалась Киракия, уже успевшая привыкнуть к странной манере общения Хана с Фанро, в которой совмещались колкости, соперничество, но вместе с тем и братская привязанность друг к другу.

Фанро ей не ответил, но как-то странно усмехнулся.
– Своим происхождением. -ответила вместо него Хима, редко подававшая голос. – Отец твоего отца, Киракия, был наставником дяди Арката, и другом семьи Ченшай.
– Так вы дружили с моим дедушкой?
– Да. –подтвердила она своим мягоньким голоском. – А до того с дедом твоего деда. В клане уже немногие помнят о наследии Хойен дальше твоего отца, но…
– Кончай болтать про историю, Хима! –небрежно перебил сестру Фанро. – Она никому не интересна. Ты говоришь о костях и прахе. Они в слишком далёком прошлом, чтобы придавать им значение. Вот история Хоно – по-прежнему жива. И отцу было бы интересно посмотреть именно на его дочь.
– Не пристало потомкам не чтить историю предков, Фанро. –ответила на выпад брата Хима, но сделала она это столь мягко, чтобы в её тоне не было слышно ни толики вызова его авторитету. Она старалась этого не выказывать, но было заметно, что небрежение Фанро её задевало. То, как он часто перебивал её, и принижал, оставляло свой след, но она терпела. Фанро же, не скованный рамками, судя по тональностям в его речах, обращённых к сестре, привык осекать её, – а может и всех женщин в целом, – даже жёстче и грубее, но всякий раз сдерживался, ловля взглядом серьгу в левом ухе сестры. Киракия не знала, что было между старшим братом и сестрой, но их отношения были явно холоднее, чем отношения обоих – с Ханом. – История нашего клана…
– Оставь свою "историю" в залах Храма Традиций, Хима, где ей и место. –буркнул Фанро с лёгким раздражением. – Учат там всякой дряни… Никогда не понимал смысла в этом… этом убежище. Клинки и пламя – вот вся история, что нужна нам! А вас, девок, надо учить только хозяйству. А не всей этой вашей науке и историям с искусствами… -он хлопнул Киру по плечу. – Эй, Хойен! Когда твоя мать отправит тебя в Храм, так и скажи куллуркам: "пусть горит пламенем ваше учение, а мне нужно знать только как вести хозяйство!". Будешь только благодарна.
– Фанро, не надо лезть в дела чужой…
– Помолчи уже, Хима! –сестра подчинилась. Фанро вновь обратился к Кире: – Запомнила?
– Конечно, Фанро. –вежливо улыбнулась Киракия, даже не заметив того, как похоже на родную мать у неё вышел этот жест вежливости. – Буду благодарна. –заверила она, запомнив идею о том, что в Храме Традиций, о котором её предупреждала Ири, она сумеет почерпнуть не только знания о том, как стать прилежной женой, но и знания о родном клане. О своей родословной. Об отце.
Они пришли к красивой, но невысокой перегородке, призванной, скорее обозначить территорию, нежели оградить посторонних. За ней, расположились владения Ченшай.

Главный дом могучей семьи был огромен, и включал в себя аж три этажа, – размах, коим во всей остальной деревне могли похвастать лишь клановые постройки вроде Храма Традиций. Этот дом, а вернее сказать даже небольшой дворец, был окружен домами меньших размеров и архитектурного размаха, принадлежавших близким родственникам Ченшай, и их семейным ответвлениям. Киракия уже умела считать до десяти, но окружавших "дворец" домов было больше, а потому она не могла сказать точно, сколько их было. Так или иначе, много. Достаточно, чтобы образовать собой целый квартал. Ченшай могли сойти за "клан внутри клана", и, по меркам Ву'Лан, уже на удивление долго не распадались на междоусобные ячейки, от чего сила их фамилии только росла.

В их внутренних владениях, связанных меж собой улочками, было место и собственной тренировочной площадке, мастерской, детским уголкам, и даже винодельне. Киракие сложно было поверить, что все те юноши, девушки, дети, мужчины и женщины, что обитали внутри, были друг другу родными. Их было так… много для одной семьи.
– Мы вернулись! –произнесла Хима немного протяжно, радостным тоном, открывая калитку. На её возглас отреагировали все родственники, до кого донёсся её голосок, и сию секунду им радостно замахали руками.

Фанро вошёл за нею следом. Он никого не приветствовал, и не слишком охотно реагировал на приветствия родных. Утомлённо вздохнув, он ускорил шаг, и, отделившись от сопровождаемой им компании, зашагал куда-то вглубь родных владений.

Хан уступил Кире проход перед собой, и вошёл последним. Девочка покорно вошла внутрь, но двигалась дальше не слишком уж уверенным шагом.
– Знакомьтесь: это Хойен Киракия, моя подруга и гостья! –представил её Хан, чуть повысив голос, чтобы его точно расслышали. Он подхватил её под руку, и, ускорив шаг, повёл за собой опережая неспешно ступающую Химу.

Киракия помнила слова матери, и не сопротивлялась. Ей и не хотелось; после недолгого общения с младшим Ченшай, она начала ему доверять, и хотела собственными глазами увидеть всё то, о чём о ей рассказывал.

Её волновало обращённое к ней внимание родственников Хана. Они глядели на неё почти как на "свою", не свысока, и вовсе не надменно – даже другие мальчики примерно её возраста, и даже уже подростки. Их приветствия, улыбки, адресованные ей, были непривычны для девочки из крохотной семьи. Она почти инстинктивно старалась ответить им, но не успевала уделить внимание всем, – Хан торопился.
Почти бегом, они пронеслись вдоль целой улочки внутри семейного квартала. Киракия только и успевала что хватать взглядом то, как были обустроены владения Ченшай внутри: чистота, порядок, украшения и уют, царящие здесь, захватывали дух маленькой девочки.

Они почти вбежали в один из домов в самом конце улочки. Внутри был вытянутый зал, вдоль которого были протянуты верёвки, увешанные стиранными вещами, и целый ряд уже пустующих широких деревянных сосудов для стирки. Там их встретила женщина, сушившая бельё.
– Тётушка Лана, дай мне ключ от кладовой! –в нетерпении, но сохраняя уважительный тон, попросил женщину Хан. Та, в ответ, сначала кратко обменялась с Киракией приветствиями, сохраняя добрый тон, а после отчитала племянника за поднятый им переполох и "неподобающие манеры" для наследника. Хан покорно выслушал упрёк тётушки, виновато опустив взгляд в пол, но снова стал упрашивать отдать ему ключ. Та, недолго посопротивлявшись, и потребовав, чтобы их сопроводила Хима, или ещё кто-нибудь из старших, всё-таки протянула ему желаемый ключ, конечно же догадываясь, что племянник отправится внутрь самостоятельно, как делал уже не раз.
Кладовая расположилась внутри крупного дома с большими воротами, близ мастерской, из которой доносился звон металла и прочие шумы, источники которых Киракия пока не могла себе вообразить. Заметившие приближения к ней Хана родственники дежурно предостерегли не трогать внутри ничего опасного, но не спешили останавливать мальчишку с его гостьей.
– Идём! –озорно пригласил он гостью внутрь, скользнув в едва приоткрытые ворота первым. Киракия, с интересом, нырнула следом в узкий ход, сквозь который смогли бы пролезть только дети.
Просторное внутреннее помещение было плотно заполнено… многими вещами. Что-то было сложено на полках, иное уложено в шкафы и ящики. Кругом были набитые чем-то мешки и сундуки. На специальных креплениях были подвешены никогда прежде не виданные девочкой инструменты и изделия, назначения которых она не могла себе даже представить. Местами были видны сваленные в кучу предметы, разбор которых, по всей видимости, оставили на потом.
Киракия с интересом, непониманием, и лёгкой опаской разглядывала то, что было не скрыто от глаза. Хан подвел её к крупному шкафу.
– Смотри! –он вынул из делений шкафа странной формы металлический предмет, и вытянул его в самый тёмный угол кладовки. Щёлк! Движение большого пальца мальчика, и переключатель устройства активировал подачу энергии. Из странного металлического изделия в угол кладовки ударил яркий свет!
– Ой-ой! –чуть испугавшись, попятилась Киракия. Хан весело рассмеялся, и попридержал её за руку.
– Я же тебе говорил, оно не опасное. –заверил он, несколько раз выключив и включив фонарь. – Офабохири из страны Цивиум часто носят такие с собой. Правда, сила внутри них не живёт долго. Прошлый истратил свой дух за пару дней. Хочешь попробовать? –он протянул устройство Киракие, и та неуверенно приняла его в руки.
– Оно… как солнце. –шёпотом протянула девочка, светя кругом диковинкой.
– Эту штуку, вместе с целой кучей других странных вещей, Фанро с моими дядьками принесли сюда после того, как перебили целый отряд воров, проходивших у подножия наших гор без разрешения. –пояснил Хан. – Фанро любит ходить в патрули. Говорит, что драки с офабохири – неплохая практика техник, которым он выучился в Боевом Монастыре. –он глубоко, и воодушевлённо вздохнул. – Когда-нибудь, и я к ним присоединюсь. –слушавшая его Киракия повернула фонарь, направив его на лицо собеседника снизу-вверх.
– Ой-ой, страшненько! –одёрнулась она, а затем весело рассмеялась.
– Что такое? –не понял Хан, зажмурившись.
– А-а-а! –попытавшись сделать звучание голоса страшным, воскликнула Кира, направив фонарь снизу-вверх теперь уже на собственное лицо. Хан резко изменился в выражении, испуганно подскочил, но потом тоже рассмеялся.
Они провели в кладовке около часа. Хан ворошил добытые родственниками вещи, рассказывая о них всё, что знал, а так же то, что о мире за пределами гор Шен ему уже было известно.

Это продолжалось до тех пор, пока за ними не пришла Хима, позвавшая двоих к обеденному столу. Киракия была посторонней, к тому же, девочкой, а потому её не стали звать за семейный стол, но накрыли столик в соседнем, гостевом домике, где компанию ей составили пара тёток Хана, дети из линий-ответвлений Ченшай, и, конечно же, сам Хан, покинувший компанию родных ради своей гостьи. Приём показался Киракие более чем радушным. О допуске к семейному столу не стоило и мечтать, а то, было предоставлено ей, было почестями желанных гостей. Неслыханная доселе щедрость.
Целый день двое провели в компании друг друга. Общие идеи и увлечения находились быстро, а веселье, с которым Кира и Хан проводили время, быстро привлекли внимание прочих детей Ченшай, и уже довольно скоро, у двоих образовалась небольшая толпа из "последователей". Время летело незаметно.
Тем неприятнее было для Хана напоминание от сестры о том, что приближался вечер. Он дал слово матери Киракии, что вернёт её дочь домой ещё до самого вечера, а Ченшай обязаны держать данные слова. Особенно он, – наследник.

Они быстро собрались в путь, но явно не горели желанием его начинать. Хима вызвалась сопроводить их.
Путь назад не занял много времени. Они шли уже знакомой дорогой, и двигались быстрым шагом, – Хан был обязан успеть домой до возвращения отца, чтобы провести с ним какие-то уроки, о которых, – Хима дала понять, – знать имели право лишь сами Ченшай.
Словно контрастный, леденящий душ, Киракию ударило разительное отличие вида, когда они приближались к родному дому её семьи. Красота, уют, размах и оживленность Ченшай были роскошью, к которой было легко привыкнуть. А вот дом Хойен…
Это был скромный, но красивый и ухоженный домик, который с трудом мог тягаться даже с меньшими домами семей-ответвлений таких родов как Ченшай или Шайкай, а уж на фоне родовых жилищ таких семей и вовсе бы терялся из виду, – однако, он был самым для Киракии любимым, а главное, родным. Небольшой дворик с заборчиком, тоже призванным лишь обозначить территорию, но не оградить её, встречал приближающуюся троицу пока ещё закрытой калиткой.
Дом семьи Хойен располагался на окраине деревни, в относительной дали от многочисленных троп к низине горы, и тем более от той единственной, что вела к вершине.

Несколько обособленный от всего поселения, он одиноко стоял в уже затянувшемся напоминании о временах, когда семья Хойен, ещё большая и влиятельная, решила перенести свою резиденцию из центра деревни на отшиб, где было много свободного места.

Там, не стеснённое соседством с другими могучими домами клана, быстро растущее семейство, как тогда надеялись её старейшины, могло бы занять больший простор. Но, как это часто случалось среди акари, в какой-то момент, – по ныне уже позабытой причине, – произошёл раскол.

Внутренняя вражда окончилась бойней, которую не успели вовремя остановить. То, что не сгорело в братоубийственной междоусобице – было сохранено усилиями тех, кто остался в живых. Могущество Хойен было растеряно; ещё три поколения обескровленный род постепенно вымирал, в конечном итоге оставив после себя лишь пропавшего отца, одинокую жену, и последнее дитя, что жили в скромном, уединённом доме. Последнем, из уцелевших.
Пусть сама Киракия ещё не знала всех подробностей истории своей фамилии, но видеть последствия оной – вполне могла.

Она была рада вернуться домой. Но ей было грустно.
Когда они проходили калитку, Хан, ненадолго, попросил её остановиться. Глубоко вздохнув, он сказал ей слова, которые, хоть он этого не знал, объединят всю историю их с ней знакомства, весь прошедший в весёлой компании день, и скрепят их дружбу на годы:
– Мой папа говорит, что друзья определяют нас. –сказал он необычно серьёзно. Его тон был искренним, и трогал за душу, – это был тон вовсе не похожий на детский. – С одними нам весело, дружба с другими – приносит честь. А дружба с некоторыми выгодна, но дружбой не является. –он сделал короткую паузу, будто вспоминая произнесённые ему когда-то и кем-то слова. – Акари стоит судить по тому, каких именно друзей у него больше. Сегодня, я похвастаюсь ему, что обрел подругу, в которой есть и веселье, и радость; которая готова поднять кулаки против лжи, и не боится даже самого Фанро. Подруга, в которой течет кровь Хойен, великих воинов. Великой семьи. Я скажу отцу, что он мог бы мне завидовать!
Пока Хан произносил свои трогательные слова, которые давались ему не легко, и которым бессловесно внимала Киракия, Хима предпочла пройти дальше, к уже отворяющимся дверям дома, из-за которых её встречала Ири.
– Мои приветствия, почтенная дочь Ченшай. Как всё прошло? –не скрывая радостного волнения в голосе, спросила мать девочки. Хима слегка прибавила хода, сблизилась с хозяйкой дома, и заговорила очень тихо:
– Да укроет ночь грядущая, ваш дом от невзгод, Хойен Ири! –поприветствовала она достаточно почтительным тоном, но оставив в стороне исполняемый при таком приветствии поклон и прочий этикет. – Меня зовут Ченшай Хима. А визит вашей дочери прошёл исключительно благоприятно. Дети наших семей, по-видимому, ладят меж собой с завидной простотой!
– Ах, как я рада это слышать!
– Позвольте я скажу вам нечто, что Старшие моей семьи сочли бы излишним откровением. –почти шёпотом произнесла она, на мгновение оглянувшись на прощающихся детей. – Нечто, что я дерзну счесть долгом искренности перед, весьма вероятно, – в близком будущем! – близкой нашему роду семье.
– Я вся внимание, дражайшая Хима. –тихо ответила Ири, заинтригованная словами гостьи.
– Я буду, насколько возможно, кратка. Хан – наследник нашей семьи. Дядя Аркат именно ему завещает первенство фамилии, а потому будущее мальчика для нас, для всех нас, Ченшай, – исключительно важно. Но у моего племянника никак не получается найти себе друзей, от чего мальчик не по годам замкнут и, как правило, не общителен. Но ваша дочь, очевидно, чем-то его зацепила. Очень редко можно видеть нашего Хана в таком расположении духа, в каком сегодня он провёл весь день. –она сделала короткую паузу, вдохнула воздуха, и вновь украдкой оглянулась. – Поймите, что я ничего не могу обещать. Но если эта их взаимосвязь окажется долгосрочной… Прошу вас, не обещайте свою дочь в жёны никому иному. Я переговорю с дядей, со старейшинами, и, конечно же, со Старшей Матерью. Если духи предков окажутся благосклонны, то через девять-десять лет, наши семьи породнятся.
– Ваша мысль, – нет, ваша надежда, – безусловно мне приятна, и даже льстит, -несколько озадаченно, в лёгком неверии, протянула Ири, задумываясь. – …но… не торопитесь ли вы с такими долгоидущими планами, Хима? Всего-то один день проведенный вместе… А вы просите меня не планировать для дочери иных вариантов…
– Верьте моим словам, Ири! –в тоне Химы была слышна мольба. – Я провожу с Ханом времени больше, чем кто-либо из его сестёр! Даже из матерей! Да я воспитывала его, когда он был ещё совсем мал, и я знаю, о чём говорю. Хан никогда, никогда не был таким, каким он был с вашей дочерью сегодня. И если я хоть что-то понимаю в Учении, кое мне преподавала сама Старшая Мать, лично, то могу смело заявить – их связывает воля Предков! –она коснулась своей рукой руки Ири. – Могу ли я довериться вам в этом договоре, Ири-мата? Могу ли ожидать, что вы благоволите развитию связи меж нашими детьми, благословите их союз, когда придёт время, и сохраните эту нашу договорённость в тайне? –Ири молчала. Её взгляд сделался абсолютно серьезным и проницательным. Она глядела Химе прямо в глаза.
– Связь… из Учения Матерей… сохранить в тайне… -проговорила она вдумчиво. – Кажется… кажется, я понимаю, чего вы хотите добиться. –она помолчала ещё несколько секунд. – Я даю согласие. –на лице гостьи из Ченшай выросло выражение триумфальной радости. – Но важнее будет согласие Старшей Матери. –предостерегла Хойен.
– Оставьте это мне.
– Мама! Я вернулась! –радостный голос дочери разнесся позади Химы. Ири мгновенно сменилась в выражении, и приняла дочь в объятия.

Довольная Хима Ченшай, с поклоном попятилась назад, и, ухватив племянника под руку, повела восвояси.

Глава III
30. 11.1481 г. Н.Э.
В горах Шен время, казалось, шло своим, обособленным от остального мира, чередом. Неторопливо плывущие друг за другом дни, и вместе с тем пролетающие мимо года. В поселении на вершине время так и вовсе словно бы застыло в вечном горном морозе. Перемены, если они и случались, были незначительны. Традиции обеспечивали стабильность и единообразие в каждом поколении.

Меж тем, конфликты сменяли друг друга. Враждующие кланы акари всегда находили повод для очередной мести или демонстрации силы, что выливалось в кровопролитие; чаще всего малое и уже привычное, – реже, в достойное внимания и памяти в поколениях. Внутренние распри тоже давали о себе знать, благо главы кланов и их старейшины следили за тем, чтобы подобное не выходило за рамки единичных дуэлей или простого соперничества.
На фоне всего этого, сезоны сменяли друг друга. Цветущая весна закончилась, уступив место лету, – как всегда яркому и пышному, – лету, которое продлилось два отведенных ему мимолетных месяца, и угасло, дав дорогу осени. Та, протосковавши свой трехмесячный срок, оборвалась с падением первых снежинок, возвестив о начале первого из четырех месяцев зимы, – месяца холода. Однако сложно было заметить все эти перемены, находясь в поселении на вершине горы: там всегда царил мороз. А вот окружившие подножья Шен оазисы своими меняющимися палитрами цветов ярко иллюстрировали каждый период года.

Зима занимала в этом цикле особое место. Вечно теплые леса оазисов, по большей части, сохраняли в её период свою зелень и листву, лишаясь жизненных красок и замерзая лишь по окраинам. Мороз, сколь он ни силен, не был способен сковать бьющую словно гейзер из-под земли энергию жизни, коей по неведомой причине полнились земли оазисов. И всё же, зимой природа в них замирала. Замирала, в предвкушении скорого кошмара.
Тёмные Чащи, – покрытые по сей день не разгаданной тайной феномены-сердца каждого существующего оазиса, – выпускали свои чудовищные порождения на охоту, в мир. Пусть народы акари не страшились сих чудищ так же, как их боялись "чужаки", живущие в "странах Равнины", но недооценивать их угрозу они тоже считали глупостью. Нет, в Шен не объявляли "зимних" перемирий, но все же, смещали внимание с границ враждебных кланов вниз, – к подножью.
Воины акари, как бы они не презирали своих сородичей сури, спускались в нижние поселения чтобы защитить их от нашествия тварей Чащ, тем самым заблаговременно уберегая и собственные поселения на вершинах. Времени на междоусобные розни оставалось меньше чем обычно. А вместе с тем, пребывание у подножья открывало простор для новостей.
Живущие традициями акари, как было уже сказано, привыкли к стабильности, и исчезающей редкости перемен. Всё новое – было в какой-то степени отражением старого. Что-то действительно удивительное и необычное, как правило, было новостью или слухом, идущим с Великой Равнины, или касалось офабохири – "народы Равнин", иначе называемые тари, "чужаками".

Спустившиеся с вершин горцы, зачастую с интересом, узнавали о творящемся в "большом мире" от проезжавших через торговые пути Шен купцов, перевозчиков, курьеров и прочих путешественников. Собираемые ими новости, слухи и новинки, позже, приносились ими к вершине, где надолго становились поводами для обсуждений и осмыслений. Пусть горцы Шен и абстрагировали себя от мира Великой Равнины, но всё же, всегда было интересно скоротать время за обсуждением причудливых событий других стран и народов.
А новостей хватало. Подходящий к концу 1481 год был неспокойным, и среди вала информации каждый выделял для себя что-то, что казалось наиболее важным и интересным лишь ему самому.

Так, поговаривали что союз Шен с Конклавом трещит по швам, и что в скором времени его может не стать. Шел второй год события, которое с чьего-то летучего словца уже успели окрестить "кризисом акари". Кроме того, страна вела очередную приграничную войну на востоке, с Триумвиратом, а среди населения уже ходил слух о том, что скоро свой удар по Конклаву нанесет и Цивиум, с которым отношения в последние годы становились всё хуже. В самой столице Конклава, Крисополисе, тоже царила тревожность: вести о том, что по самым разным причинам и стечениям обстоятельств там прокатилась серия смертей чиновников и штабных командиров не внушали оптимизма. В то же время, на севере страны творилась какая-то чертовщина, которую почему-то никто не мог унять. Ходили слухи, что связано это было с "восстающими из могил мертвецами", но для ушей акари звучало это до смешного нелепо и неправдоподобно. На юге страны тоже был хаос: там вспыхивали протесты, граничащие с восстаниями, а на западе и вовсе ползли слухи об отделении части провинций в новое государство, со столицей на островах западного архипелага.

А ещё… всё чаще в разговорах о самых разных значимых для страны событиях, мелькало имя: Каин ди Алонья, или же Каин Феррер. Из всего того, что о нём рассказывали, было сложно поверить и в треть, но сомневаться в самом его существовании не представлялось возможным, ведь это был младший отпрыск принцепс-лорда Конклава, главы государства. Юноша благородных кровей, которому сейчас было чуть больше шестнадцати лет, поначалу вызывал только смешки у тех, кто впервые слышал о приписанных ему делах. Смешки, однако, со временем затихали, сменяясь у одних опасениями, а у других одобрением, а то и восхищением. По-прежнему оставались и те, кто считал истории о нём выдумкой. Пропагандой, столь необходимой Конклаву в тяжёлое время. И всё же, имя юноши бралось ими на заметку, и не раз упоминалось в разговорах жителей высокогорья.

В тот вечер полил дождь, – необыкновенная причуда природы для окончания месяца холода, уже успевшего укрыть пеленою снега все Пустоши, и даже окраины некоторых оазисов. На холодном и порывистом горном ветру Шен он был отнюдь не послаблением погоды.

Вечный мороз в вершинах этих титанических гор был, без преувеличения, опасен для жизни обыкновенного человека, – а уж попасть под дождь в этих местах, не имея надёжного и тёплого укрытия, или же, на худой конец, специального утепляющего снаряжения, – было верной смертью. Даже известные своим невероятным иммунитетом к болезням, и общей крепостью здоровья, акари Ву'Лан предпочли не испытывать судьбу, и стали срочно загонять детей по домам, готовясь к жуткой гололедице наутро.
Киракию непогода застала на тренировочной площадке, во дворе владений Ченшай, где вместе с Ханом они соревновались в прохождении полосы препятствий. Ей почти удавалось его догонять. Разница возраста в несколько лет, и тренировки в Боевом Монастыре клана, были неоспоримым преимуществом мальчика из Ченшай, – тем удивительней была прыть, с которой девочке из Хойен удавалось хотя бы приблизиться к нему. Другие дети уже давно устали, или вовсе сдались принимать участие.

Когда упали первые капли дождя, двое друзей даже раззадорились: промоченные снаряды стали скользить, и им было интересно как это скажется на их результатах. Но непогода быстро набирала в силе, и уже скоро, старшие прервали их состязание.
За прошедшие со дня их знакомства годы, Киракия успела стать частым гостем Хана. В Ченшай к ней попривыкли, и даже позволяли приходить без приглашения, что было привилегией очень не многих во всём клане. Отдельно, выделялись своим к ней неожиданно доброжелательным отношением некоторые из старших семьи, – в частности, несколько женщин, что являлись хранительницами Учения культа Праматерей. Они были особенно рады визитам девочки, и всегда находили для юной Хойен время. В их числе была и Хима, которую в окружении Хана можно было видеть чаще, чем любую из его матерей, Кроме того, уже довольно скоро, к списку желанных гостей семейства присоединилась и мама девочки, Ири, от чего у Киракии и вовсе сложилось ощущение почти-что родственной близости к могучей семье своего лучшего друга, Хана.
Можно было подумать, Киракия смягчилась с возрастом. Она гораздо реже стала ввязываться в прямые конфликты, или открыто проявлять непримиримую принципиальность своего характера. Неудивительно, ведь шёл уже третий год её обучения в Храме Традиций, последний из начальных, или же "детских". Она познавала культуру клана, его традиции, и основы. Правила хорошего поведения там были не менее важной дисциплиной, чем основы письменности, песни, танцы, и прочие занятия, доступные уже ученицам старших классов; Храм вообще оказался весьма занимательным местом, где можно было обучиться буквально всему, что хранили в себе поколения Ву'Лан. Неожиданно для себя, Киракия полюбила Храм, и сбегала с проводимых там уроков только для встреч с Ханом, вместе с которым они гуляли, делились историями, а иногда и устраивали шалости, за которые влетало обоим.
Сам же Хан, – некогда скромный, и несколько замкнутый мальчик, – превратился в озорного двенадцатилетнего подростка, с головой не менее горячей чем сердце, но не растерявшего привитых ему честности и благородства. Со времен обретения им подруги в лице Киракии, он успел обзавестись и другими друзьями, – что, впрочем, оказалось для юного Ченшай не только преимуществом, но и некоторого рода проблемой.

В основном, новыми друзьями Хана стали ровесники, но были среди них и ребята постарше, – все они были его одногруппниками из Боевого Монастыря. В более "взрослой" компании горячных подростков и пылких юношей, обученных в общем для клана Ву'Лан менталитете, царили новые для мальчика его лет нравы и интересы. Всегда и во всём, сила стояла превыше всего, слабость крайне резко и грубо порицалась, а любые игры всегда сводились к той или иной форме соревнования.

Давало о себе знать и половое созревание, что в среде его ровесников проявляло себя особенно ярко: влечение к противоположному полу часто проявлялось в разговорах его новой компании, – зреющая страсть, однако, неизменно скрывалась за маской надменного, почти презрительного отношения к будущей "собственности", вожделение к которой становилось скрывать всё труднее. На фоне всех этих влечений и нравов, его, Хана с Киракией, необыкновенное взаимопонимание, поддержка, и общие интересы становились поводом для насмешек и издёвок. Сила фамилии никак не уберегала, и не помогала в таких ситуациях, – отнюдь, делала каждый случай только острее. Что-то, Хану приходилось терпеть. Что-то, стыдливо отрицать. Но с каждым годом всё чаще – пресекать языком силы, потихоньку устанавливая свой авторитет сначала среди ровесников, а позже, и обращая на себя внимание старших. Силы подростку из Ченшай хватало, но было бы справедливо сказать, что за поддержание тёплых отношений с Кирой, Хан нередко расплачивался кровью и ушибами.
Когда они закончили с ужином в доме тётки, где сегодня принимали Киракию с остальными детьми, Хан поспешил остановить подругу перед тем, как та отправится домой.
– Кира, так что насчет моего предложения? –Хан, всё ещё не успевший высохнуть после того как их с младшей Хойен обдал дождь, по-свойски ухватил её за запястье, будто та была ему родной. – Я поговорил с дядей, он пустит тебя под мою ответственность.
– А? –Киракия не сразу поняла к чему отсылал вопрос Хана. Фамильярность подростка её явно не смущала. – А-а! –вспомнила она. – Ты про охоту? –озорство в её взгляде быстро сменилось разочарованием, а затем обречённостью. – Я бы очень хотела, Хан, но мама меня не пустит. Говорит, что "нечего мне там делать", и "там слишком опасно"… Пф-ф! Как будто я маленькая…
– Женщин берут на охоту, Кира! –с надеждой в голосе напомнил Хан. – Снимать шкуры и потрошить дичь – ваше занятие. Наше – находить и убивать. Ты ей сказала?
– Всё без толку, Хан. –вздохнула Киракия разочарованно хмурясь. – Через неделю мой девятый день рождения. Это мамин праздник, и она никогда не позволяет мне отлучаться от неё в этот день. –она виновато развела руками. – Ничего не могу поделать.
– Хмм… -Ченшай над чем-то недолго призадумался, и по мечущемуся взгляду его глаз было видно, что он ведет внутренний торг с самим собой. – Ну тогда… Но… Ай, ладно! –решился он, махнув рукой на нечто известное лишь ему. – Тогда попроси маму, чтобы она пригласила нас на свой праздник. –Хан пожал плечами. – Всё же, ты у неё единственная, и я могу понять, почему день твоего рождения она всегда празднует. В моей-то семье много детей, поэтому мамы решили, что праздновать будут только наши "круглые" даты.
– А как же охота? –с неверием спросила Киракия. – Это же так интересно! Ты ведь так долго хотел отправиться на охоту с дядей!
– Ничего, ещё успею. –хмыкнул Хан, поправив сползшую на глаза прядь смоченных волос. – Дядя ходит охотиться гораздо чаще, чем у твоей мамы случается праздник! –Киракия заметно повеселела.
– Тогда жди приглашения! –радостно пообещала она, и удалилась в прихожую, в которой её уже ожидала тётка, готовая сопроводить гостью домой.
День был долгим и насыщенным: с раннего утра, Киракия успела помочь маме по дому, отучиться в Храме несколько часов, и до сих пор проводила время в компании лучшего друга. Это было полное красок и впечатлений время, в котором было больше эмоций, чем отдельных образов.

Вымотанная физически и ментально, больше всего Кира сейчас хотела увидеть маму, рассказать ей о проведённом дне, – как она всегда это делала, – и, наконец, лечь спать, загадав напоследок у духов Предков долгожданного возвращения своего папы.

Тётушка Хана, однако, сообщила ей, что им придётся сделать небольшой крюк по пути к дому. Дело было в том, что сегодня возвращать по своим домам тётушке предстояло не только гостью из Хойен, но и детей из нескольких других семей. И пусть это шло вразрез со здравым смыслом, но по логике чтящей традиции и устои клана семьи, тётка была обязана отдавать разные приоритеты детям, – при чем, исходя не из близости их домов, а из силы и влияния их семей. Дружба была не счёт.

Увы, в любых подобных списках приоритетов, Хойен-младшая, по-прежнему, всегда оставалась в самом конце. А значит, ей предстояла не самая короткая дорога.
Впрочем, сегодня Кира была не против возможности погулять подольше. Это был необычный вечер. То, что взрослые воспринимали не иначе как аномалию, странное природное бедствие – Кира приняла как нечто особенное и интересное.

До сей поры, ей ещё не приходилось видеть столь плотного ливня. Поселение Ву'Лан и без того раскинулось выше первого слоя облаков, а те, что витали ещё выше, очень редко искрились молниями и громом настолько рьяно. Нет, заволоченные густыми тучами небеса были в Шен вовсе не в диковинку, тем более зимой. В горной стране, где большую часть года лежит снег, обычная непогода едва ли могла кого-либо удивить. Но сегодня… Сегодня в небесах царила буря, стремительно и незаметно налетевшая словно бы из неоткуда.

У более суеверных народов, подобное проявление природы не вызвало бы и доли сомнениями в своем божественном происхождении. Это был настоящий гнев небес, достойный упоминания в хрониках какого-нибудь летописца. Акари, однако, не просто так назывались "безбожниками", а потому не видели в случившейся буре ничего большего, чем аномалию. Опасную, и даже жуткую, – но вполне привычную для обитателей этих краёв. Не видела в ней ничего "божественного" и Киракия, которая и понятия то такого ещё не ведала, – "Бог". Но она знала, что такое "сила", и без труда могла видеть её в происходящем. Буря в небесах была необыкновенным проявлением силы – силы самой природы. Вид сего зрелища завораживал девочку, и она почти что не заметила всего проделанного ею пути, успев при том вымокнуть до последней нитки.
Между тем, провожатая тетка Хана, довольно скоро оставшаяся с Киракией наедине, прибавила ходу, перейдя в прибежку. Пусть она покорно следовала правилам, осознанно отдавая Киракие низший приоритет, – женщина испытывала искреннее беспокойство за здоровье дитя, и даже чувство вины за то, как была вынуждена поступать. Она с радостью бы поделилась с девочкой собственной тёплой накидкой, не будь та столь же вымокшей как одежды Хойен-младшей, – да ещё и успевшей подмерзнуть по краям. Всё, что она могла сделать сейчас – это постараться поторопиться, и поскорее вернуть ребенка к теплу родного, домашнего очага.
– Почти пришли! -подбадривала она, заворачивая на окраинную улицу деревни. Киракия едва расслышала её сквозь гул обрушившегося на горы ливня. Слова провожатой отвлекли её от созерцания искрящейся молниями воронки в небесах, и напомнили о пробирающем холоде ветра, о промокшей, липнувшей к телу одежде. Она почувствовала, как вымокшие волосы на голове стали понемногу затвердевать на морозе. Холод причинял боль.
Они были уже близко. Киракия без малейшего труда распознала скромные очертания владений Хойен даже сквозь наступившую тьму ночи и стену льющей с небес воды. Родной дом. Он встречал приближающуюся пару открытой на роспашь калиткой, что было необычно. Киракия сразу это подметила, а её провожатая даже озвучила своё удивление. Полубегом они вошли во двор, и спешно подобрались к двери дома. Провожатая потянулась постучаться, – времени на церемонии не было, ребёнок замерзал, – но… она на пару секунд замешкалась.

Дверь не была заперта. А из дома доносились приглушенные голоса. Киракия пока их не слышала, и не понимала почему тётушка Хана медлит. Та, в свою очередь, старательно прислушивалась к звучавшим из-за двери голосам. Это было бы неприлично и недопустимо в иных обстоятельствах, но сейчас женщина считала себя обязанной понять что именно происходило внутри.

Все знали, что с тех пор как муж Ири, Хоно, отправился в путешествие из которого так до сих пор и не вернулся, та жила с дочерью в одиночестве. Она не принимала у себя мужчин, и не пользовалась правом завести новую семью с другим мужем, как то позволяли ей законы клана. Проявление верности Ири считали странностью, но принимали это как её выбор. Однако сейчас из-за двери дома Хойен раздавался разговор Ири с каким-то мужчиной. Мысль о том, что Хоно Хойен вернулся в клан посетила голову тётки Хана первой. Это стало бы большой новостью для клана, но немного погодя, она поняла, что это был не он. Она помнила голос главы семейства Хойен, и ни за что не спутала бы его леденяще-грозное звучание ни с чем другим.

"Неужели, другой мужчина?" –промелькнула мысль в её голове. "В доме Хойен? Так поздно?"

Она заметила как Киракия самостоятельно потянулась к ручке дверцы, и попридержала её. "Что, если Ири всё же решила скрасить своё одиночество? Это бы объяснило то, почему сегодня она не пришла за дочерью сама, как делала это прежде, когда Кира задерживалась"…

Тетка Хана вслушивалась, стараясь выцедить доносящиеся из-за двери слова сквозь грохот бушующего ливня. Голос Ири дрожал. Она волновалась, и… боялась? Это казалось странным. Говоривший с ней мужчина был, судя по тону его голоса, спокоен. Его голос был знаком, но женщина никак не могла припомнить кому он принадлежал.

Киракия вновь потянулась к дверце. Провожатая снова удержала её. Она пыталась уберечь девочку от того, что, возможно, сейчас происходило по ту сторону.
Акари, в отличие от жителей равнин, очень рано и подробно объясняли детям как и откуда берутся дети, были гораздо более свободны в общении на тему секса, и имели заметно отличные от остального мира взгляд на подобные отношения. И всё же, если бы нынешний гость дома Хойен вдруг решил насильно овладеть Ири, провожатая Киракии была намерена не позволить девочке увидеть то, как это случится. Подобное развитие событий было вполне возможным, ведь несмотря на значительное падение статуса семьи Хойен, сама Ири была женщиной многими очень желанной, и никем не защищённой. Очень многие в клане приняли бы такой её исход как куда более благополучный, чем почти преступно глупое, в глазах соплеменников, "хранение верности".
Провожатая Киракии в очередной раз пресекла попытку подопечной открыть дверь. По-прежнему прикрывая дитя от дождя и ветра собственным телом, она уже заметно дрожала. Холод пробирал её до костей, но заботливая женщина продолжила прислушиваться, пытаясь понять, насколько её появление было сейчас уместно.
– Почему вы не пускаете меня домой? -с обидой, и уже несколько сердито спросила Киракия, поняв, что последующие её попытки открыть дверь будут остановлены так же, как и три предыдущие.
– Тс-с! -женщина приложила дрожащий палец к губам, и вновь прислонилась к двери.
– Подслушивать нехорошо! -нахмурилась девочка. Тетка хотела что-то тихо ей ответить, но её прислоненная к двери рука внезапно провалилась вперед. Она не услышала того, как мужчина за дверью подошел к ней. Он открыл её резко и уверенно. Перед вымокшими под дождем девочкой и её провожатой вырисовался силуэт высокого мужчины, за спиной которого виднелась рукоять О'джатикая. Горящая в прихожей лампа бросала на него тень, скрывая лицо во мраке и лишь едва подсвечивая общие контуры. Одежды мужчины были вымокшими, с них до сих пор спадали капли недавно обдавшего его ливня, а намокшие волосы липли к голове и телу.
– Кто ты такая? -задал вопрос несколько жутковатый незнакомец. Голос у него был спокойный, но холодный. И злой.
– Простите! -тётка Хана незамедлительно отступила на шаг назад и опустила взгляд в ноги незнакомцу. – Я… всего лишь… -она попыталась спрятать Киракию за спину, но своевольная девочка выскользнула из её хватки, и резво скакнула навстречу мужчине.
– Папа, это ты?! -почти что взвизгнула она с неверием и восторгом.
– Киракия! – раздался из дома перепуганный голос Ири. – Отойди от него! -очередная вспышка в небесах на короткое мгновение осветила доселе затененный перед мужчины, стоявшего в дверном проёме. Его янтарные глаза впились в стоящую перед ним девочку. – Каджар, умоляю! -воззвала к мужчине Ири.
Вспышка молнии, озарившая незнакомца, которого мама назвала именем "Каджар", длилась не больше доли секунды. Но для Киракии, в сердце которой в то самое мгновение надежда, и невероятная радость переменились шоком, непониманием, смятением, и, в конце-концов, страхом, – время словно бы застыло. Переменяясь в лице, девочка глядела на чужака в её доме, ухватывая и запоминая каждую деталь.

Этим мужчиной был акари Ву'Лан, уже успевший перейти ко второй половине своего третьего десятка лет. Его чёрные волосы, что могли бы спадать ему до самой груди, были перевязаны на затылке необычайно пышным хвостом, – яркая примета, выделявшая мужчину среди его соплеменников. Сейчас, правда, волосы эти больше походили на несколько нелепый парик – каприз погоды сыграл с ними дурную шутку, растрепав одну часть прядей, а другую подморозив. Чуть меньше волос на голове, пострадали его короткая бородка с переходящими в неё усами – они действительно красили лицо мужчины, придавая молодому лицу большей мужественности. Впрочем, их владелец не мог жаловаться на её недостаток. Его, пусть ещё и молодое лицо, было вычерчено строгими, решительными линиями, не рубленными, но точными, придававшими его выражениям неизменную пронзительность и остроту. Густые брови, всегда словно бы слегка нахмуренные, подчёркивали взгляд жёлтых, почти что светящихся янтарем, глаз, что больше походили на око коршуна или ястреба, нежели человека. Мужчина был весьма крепко сложен, и казался не по годам силён даже со стороны. В его внешнем виде, в самой его ауре, странным образом сочетались первобытно-дикая, звериная мощь, и дисциплинированный, познавший смирение, но непоколебимый, дух.

На нём была накидка из звериных шкур, что успела порядком промокнуть. С головы на утеплённый ворот спадали растрепавшиеся пряди волос, ещё совсем недавно обращённые порывистым ветром в обледеневшее подобие сосулек. За его спиной, на специальном креплении, держалось оружие – О'Джатикай. В той же степени меч, что и реликвия; оружие и наследие; признание и обязательство, – главный символ, что отличал мастера Inkai от простого воина акари. В его правой руке вилась, на запущенном в дом ветру, повязка, что мастера клана обычно носили на глазах, осознанно лишая себя зрения физического, ради укрепления связи и понимания Зрения Предков.
–Мастер Каджар Харран? –изумлённо, почти с неверием, откликнулась тетка Хана на опознанный ею образ. -Вы вернулись? -мастер не посчитал необходимым отвечать ей. Он всё ещё глядел на Киракию острым взглядом своих жутковатых глаз, необыкновенно ярко сверкавших при каждом раскате грома и ударе молнии.

Лишь спустя пару секунд, тётку Хана настигло осознание. Каджар Харран вернулся. Теперь, страх Ири моментально обрёл понятный ей смысл. Она бессознательно выронила фразу, заглушенную грохотом запоздавшего звучания грома.

Киракия, между тем, растерянно переглянулась от чужака к тётушке, затем ему за спину, в родной дом, – и вновь устремив взор на пришельца, удивленно приподняла брови.
– Каджар? -переспросила она. – Это кто? -она тут же нахмурилась и встала в позу. – Если вы не папа – то почему вы у нас дома?!
– Киракия! -испуганно окликнула её тетка Хана.
– Действительно, его дочь. -хрипловато выдавил незнакомец, слегка прищурившись.
– Каджар! -вновь подала голос из-за спины чужака Ири, и в голосе её звучал надрыв. – Прошу, не трогай её! Она ничего тебе не сделала!
– Мама! -Киракия заволновалась, услышав дрожь в голосе мамы. Она снова постаралась заглянуть во внутрь дома, но тот самый "Каджар" полностью перекрывал ей вид своей могучей фигурой.
– Уйди. –по-прежнему холодно бросил мужчина тетке-провожатой. Та не посмела перечить, и совсем скоро скрылась из виду.
– Ты тоже уйди! -бойко бросила Киракия, с вызовом уставившись в глаза чужаку. Тот, казалось, проигнорировал дерзкий выпад девчонки.
– Пощади её! -взмолилась Ири. – Убей меня, отомсти, но оставь ей жизнь! -услышав последние слова, Киракия без лишних слов бросилась вперед, в отчаянном порыве попытавшись протолкнуться через незнакомца в родной дом. Тот с легкостью перехватил её, резко и немного грубовато поймав за левую руку. Завёл девочку в дом, и закрыл за нею дверь. Грохот ливня снаружи заглох одновременно с хлопком двери. В доме на пару секунд повисла тишина.
– Мама! -первой прервала её Киракия, бросившись в объятия к родному человеку. Незнакомец не стал её удерживать. Ири крепко обняла дочь, прижала к своей груди, и укрыла от взора незваного гостя своею спиной.

Мужчина глубоко вздохнул.
– Убить тебя? -повторил он, и в его холодном, озлобленном голосе мелькнула нотка разочарования. – Ири, за эти годы ты забыла кто я такой? За кого ты меня принимаешь? Быть может, пытаешься задеть мою гордость, предлагая такой… обмен? -Киракия хотела что-нибудь сделать, что-нибудь сказать – но Ири ей не позволила. Девочка, доселе готовая едва ли не броситься в бой с незнакомым взрослым мужчиной, ощутила беспокойство матери, её страх и беспомощность. Раздался звук шагов. Каджар медленно отошёл в сторону. – Меня интересует одна жизнь. -продолжил он, тоном человека, несколько уставшего от повторений одного и того же. – Только одна, Ири. Жизнь, отнять которую я имею право и долг.
– Его здесь нет! -резко бросила Ири. Её тон заметно сменился. Всё ещё взволнованная присутствием Каджара, она вдруг заговорила твёрже и решительнее, не побоявшись даже поглядеть ему в глаза. Мастер сразу распознал причину такой перемены, и решил проявить своё бессловесное почтение к инстинкту матери защищающей дитя, отведя взгляд в сторону и отступив на шаг назад.
– Я искал его в своих путешествиях по странам Великой Равнины. -вновь заговорил Каджар, слегка смягчившись. – Находил знавших его людей. Ничто на чужбине не могло удержать его… там. Он обязан был вернуться, Ири. Здесь, у него есть чем дорожить, и что терять.
– Его нет ни в нашем доме, ни на горе, Каджар. -отвечала Ири, не выпуская Киракию из объятий. – Он не вернулся.
– Ложь! -его нетерпение впервые проявило себя сдавленным, брошенным сквозь зубы, обвинением. Даже проявленная столь мелочно, даже удерживаемая волей хозяина, сила, заключенная в гневе мастера, сотрясла пространство дома. Каджар дал себе время вернуть контроль над эмоциями. Могло показаться, что ему самому было несколько неловко от того, что он дал волю гневу, пусть и всего лишь на мгновение. – Хоно бы не оставил тебя здесь одну. И не бросил бы свою дочь. Я помню, как он дорожил вами, Ири. Я понимаю, что ты пытаешься уберечь его от меня, но наша с ним встреча неизбежна. Она стала таковой в тот день, когда он пришёл в мой дом. Так же, как теперь в его дом пришёл я. -его глаза ярко сверкнули янтарем в полумраке освещенной лампой прихожей. - Справедливость, Ири. Справедливость.
– Хоно не вернулся, Каджар. -по-прежнему упорно настаивала мать.
– Тогда почему ты всё ещё в его доме, Ири?
– Я его жена. -Каджар с явным неверием покачал головой.
– Тебе лучше чем мне, – чем многим из клана, – известны все законы и традиции, Ири. -процедил он одновременно устало и немного раздраженно. – Нам обоим ясно, что не будь Хоно где-то рядом, ты уже давно стала бы женой другого. Я повторю вопрос в последний раз, и если не получу ответа, то придам этот дом – его дом, – пламени! Итак, где он, Ири? Неужели "великий Хоно Хойен" стал трусом?!
– Не смей так говорить о папе! -к ужасу Ири, Киракия внезапно вырвалась из её объятий, выскочила вперед, и встала между незнакомым ей мастером и мамой.
– Киракия! -Ири вновь попыталась укрыть дитя от взора Каджара, но та не поддавалась, изо всех сил стараясь сохранить свою позицию живого щита для мамы.
– Сам ты… ты… трус! -дрожащим от волнения голоском пылко бросила девочка, сопротивляясь попыткам матери вернуть её в свои объятия. Каджар обратил на неё внимание. Он подступил к ребёнку, и жестом приказал Ири оставить тщетные попытки.

Киракия глядела ему прямо глаза с вызовом и дерзостью, каких Каджар уже давно не испытывал обращенными к себе. Даже среди бывалых мужчин мало кто решался глядеть на него так, – ещё меньше храбрости было у тех, кто знал на что он способен. Но эта девочка, это дитя, – она волновалась, дрожала, но не страшилась его, как многие другие.

Он опустился перед ней на одно колено, поравнявшись глазами с Хойен-младшей.
– Киракия? -с интересом повторил он услышанное уже несколько раз имя девочки. – Кто из вас назвал её так? -Ири, почему-то, промолчала; затаив дыхание, она ловила каждое микро-движение мастера. Киракия тоже не давала ответа на заданный вопрос. Девочка глубоко и с трудом дышала, пытаясь перебороть переданный от матери страх перед чужаком. Всеми своими силами, коих для ребёнка её возраста у нее было на удивление много, она пыталась показаться крепкой и бесстрашной защитницей своего дома и семьи. Каджар слегка нахмурился. Но сделал это не угрожающе и не злобно, но… иначе. Словно бы увидел нечто понятное лишь ему самому. – Что ж, по крайней мере, духа ей не занимать. -произнес он заметно смягчившимся тоном. – Ты знаешь, что твоё имя – очень редкое, девочка? -наконец, обратился он к ней напрямик. – Ты хотя бы знаешь, в честь кого тебя так назвали?
– Если обидишь маму, – то я… я убью тебя! -выпалила девочка, преодолев дрожь в голосе. Каджар с заметным усилием подавил в себе желание громко рассмеяться.
– Успокойся, я не стану обижать Ири. -заверил он, впервые за время своего появления в доме Хойен позволив себе улыбку. – Но, быть может, ты скажешь мне где прячется твой папа?
– Мой папа не прячется ни от кого! -чуть по-увереннее ответила девочка. Теперь, когда незнакомец опустился на один с нею уровень, он перестал казаться Киракие великаном, хоть крепкое сложение тела вкупе с плотной одеждой по-прежнему делали его огромным в её глазах. – И от тебя – тоже! -добавила она следом. – Когда-нибудь он вернется домой, и…
– Довольно. -осек её Каджар. Еще несколько раз взгляд его глаз перебегал от лица Ири к её дочери и назад. Каджар не мог не заметить того, как они были похожи.

Ири была прекрасной женщиной. Каджар помнил её еще с их юности, когда она носила иную фамилию – Жухон. Сейчас, как и в те времена, она любила длинные и плотные платья, обычно выбираемые женщинами, пытающимися скрыть недостатки, – для Ири же, это была всего лишь прихоть, её собственный каприз. Её утонченная женственная фигурка мгновенно цепляла глаз любого мужчины, и потому ещё с юности у неё было много воздыхателей. Каджар с некоторой ностальгией вспомнил те времена, припомнив так же, что сам был в числе воздыхателей красавицы из Жухон. Ещё больше таковых поклонников у Ири появилось с той самой поры, как она стала взрослеть, и к изящной фигуре молодой девы прибавились соблазнительные формы повзрослевшей жены. Её милое лицо, облагороженное на редкость правильными и нежными чертами, казалось творением искусства от самой природы. Её раскосые глаза всегда были ярки и выразительны. Их изумрудный взор казался настоящим чудом. Неповторимым чудом.

Тем удивительнее для Каджара была… Киракия.

Дочь Ири унаследовала всё лучшее от матери, это было очевидно при первом взгляде. Даже будучи ещё ребенком, Киракия уже была весьма примечательна подаренною ей природой красотой. Однако, та самая краса была не вполне понятной, необычной, – не такой, какую легко распознать с первого взгляда. Словно картина, истинный смысл которой раскрывается лишь взгляду избранных единиц, раз за разом возвращающихся к её просмотру в поисках настоящего понимания. Что-то одновременно очень явное, и вместе с тем скрытое было в этом даре природы. Почти неописуемое словами. Это казалось странным, если не неестественным. Тем более странным, что Каджар, являясь мастером Inkai, прежде всего осознавал видимое им – чувствами отличными от физических. Теми, что даровала ему сила духовная, почерпнутая из истока силы самого Клана.

"Нашел!" – пронеслась мысль в голове мастера.

Вот что неосознанно привлекало его внимание. Теперь он смог уловить это. Глаза. Они и притягивали к себе само существо Каджара. Ему казалось, что из всех когда-либо видимых им красавиц, никому не было суждено обойти Ири в красоте очей. Но Киракия… Глаза ребёнка казались иными, иномирными, не настоящими. Две ярких изумрудных звезды, переливающиеся в свете ночной лампы оттенками зеленого, были необыкновенно… живы. Да, пожалуй, из всех слов доступных какому-либо языку, это было наиболее подходящим. Изумрудные глаза девочки были ярки как сама жизнь.

Эта её черта меняла всё в восприятии, стоило лишь её уловить. Слишком яркая, слишком необычная и плотно врезающаяся в память, слишком невероятная, чтобы оставаться простой деталью внешности. Нет. Скорее интуитивно, чем сознательно, Каджар понимал это. Что было важнее, – понимал он и то, что далеко не все были способны разглядеть это в юной Хойен. Возможно, даже самой Ири было неведомо то, что открылось ему, чужаку, о её дочери.
Он оторвал от девочки взгляд. Не смог точно определить, как долго разглядывал столь зацепившую его в ней черту.
– Забери дочку в Храм Традиций, Ири. -монотонно произнес он, вставая в полный рост. – Этот дом сгорит. Хоно явится, чтобы остановить меня. А если нет – то его наследие сгорит вместе с домом его семьи. Но вы… вас я не трону. Никогда.
– Не смей сжигать мой дом! -голос девочки прозвучал заметно громче, и увереннее. В нем исчезли последние намеки на дрожание и слабость. Это был приказ. Каджар изменился в лице от охватившего его изумления, и снова поглядел на девочку.

"Как странно…" – подумал он. Киракия теперь глядела на него вовсе без страха. Она изучающе рассматривала чужака, будто бы открыв для себя его присутствие всего лишь секунду назад. Она дышала ровно и не тряслась в испуге. Больше не стояла в позе живого щита матери.

Она ничего не произносила.

Голос девочки оказался лишь отзвуком в сознании мастера. Прозвучавшим громко и ясно, четко и уверенно, – отзвуком. То, как девочка поглядела на мастера в ответ, было явным свидетельством того, что она все поняла. Знала, что заставило мастера оглянуться.
За окном снова разнесся сотрясающий пространство гул разразившегося грома. Прикрытая дверь дома задрожала под напором ветра.

Каджар ещё недолго поглядел на девочку, тщетно пытаясь осознать что происходило между ним и ею, а затем повторил своё требование к Ири:
– Уходите. Дом сгорит. -он заметил, как изменилась Ири. Отчаяние и бессилие отразились на её лице. Она с обидой и тоской оглядела стены прихожей, прощаясь с родным жилищем. Опустила взгляд. Встала с колен в полный рост, и подошла к Киракие.
– Кира, иди ко мне. -она нежно обняла дочку за плечи, и повела к двери наружу.
– Ма-ам? -Киракия попыталась остановиться, воспрепятствовать происходящему. – Мы не…
– Не испытывай терпение мастера больше, чем ты уже успела, Кира. Нам нужно уходить.
– Но он не станет…
– Ты его не знаешь, Киракия! -они подошли к двери. Ири потянулась к ручке, но ненадолго замерла в ожидании. Прислушалась.

Снаружи был слышен бег. К дому спешно приближались несколько акари, и судя по звуку, кто-то из них только что перемахнул через невысокий заборчик дома. Каджар тоже уловил это, и развернулся к двери. Его рука потянулась к рукояти О'Джатикая за спиной.

Ири отошла, а скорее даже резво отскочила вглубь дома от порога, ухватив Киракию в объятия. Мгновение спустя, дверь дома отворилась нараспашку, и внутрь спешным шагом вошли несколько мужчин. В полумраке прихожей Киракия не распознала почти никого из вошедших, – кроме старого мастера Жина, изредка гостившего у них дома с дружеским визитом. Ири, почему-то, очень не любила видеться с ним, и никогда не объясняла почему. Киракия очень хотела понять, что происходит, но мама не позволила ей более участвовать в разговоре взрослых. Воспользовавшись небольшой суматохой, возникшей из-за прибытия новых незваных гостей, она увела дочь в дальнюю комнату, и, попросив её сидеть тихо, закрыла дверь на засов.
Кира ещё долго слышала приглушенные разговоры, доносящиеся через дверь из самой гостиной. Тона менялись, голоса повышались и понижались, но слов было не различить.

Ей пока было невдомек, что поспешившая удалиться с глаз тётка Хана успела разнести весть о возвращении Каджара Харран среди своей семьи. О том, что глава семьи Ченшай решил вмешаться, и что к нему присоединились ещё несколько мастеров, в том числе сам О'ран клана. О том, что именно их вмешательство спасло дом Хойен от сожжения.
Пока что, она тщетно пыталась расслышать творящиеся в гостиной переговоры, и, в конце-концов, незаметно для себя уснула у двери, так и не дождавшись их окончания.

Глава IV
1. 12.1481 г. Н.Э.
На следующее утро Киракия проснулась не у двери, но в собственной комнатке. События прошлого вечера сейчас казались ей столь же туманными, как и покинутые сны, что удивительно быстро выветрились из её сознания. Девочка потянулась, зевнула, и встала с кровати.

За окном стояла привычная тишина зимнего утра. Ни малейшего отзвука прошедшей прошлым вечером бури. Обычно порывистый горный ветер сегодня был удивительно тих. Чистое небо нежного голубого оттенка радовало глаз нежным сиянием совсем недавно взошедшего над горизонтом солнца, словно бы вчера в нём и не бывало никакой воронки из неестественного тумана и чернеющих туч, что столь грозно искрились молниями.

Утро казалось обычным. Киракия уже слышала, как из кухни доносились звуки маминой готовки и её едва слышимое пение, которым Ири всегда сопровождала сие занятие. Аромат варенного риса, мяса, и душистых трав растекался по дому, вызывая сильнейший аппетит с самых первых нот. Мгновенно выведенная из утреннего полусна, Киракия резво помчалась на кухню готовая есть за троих. Она как всегда радостно поприветствовала маму, и приблизилась к очагу, чтобы лучше прочувствовать запах исходящий из подвешенного над ним котла.
– Пахнет вку-у-усно! -протянула она, касаясь маминого домашнего платья. – Когда будет готово? Я ну очень проголодалась!
– Ещё не скоро. -отвечала Ири, умиленно улыбаясь при виде обнадёженного взгляда дочери. Она быстро переложила нож, стоявший у края разделочной доски чуть подальше, исключив даже малейшую вероятность того, что приблизившаяся Киракия могла о него пораниться. – Пока что, пойди набери снега со льдом, растопи, и умойся. И приготовь бадью, пора купаться. –Киракия энергично кивнула, и сорвалась с места выполнять мамин указ, словно гналась с кем-то наперегонки.

Ири высоко ценила порядок и чистоту, умение следить и ухаживать за собой. Она усердно прививала эти качества и дочери, зачастую требуя от неё большего, чем ожидали от своих детей другие родители, – и, стоило отдать Ири должное, в отношении этих качеств сама она была одним из лучших в клане ориентиров. Её стараниями, дом Хойен всегда был образцово ухожен, подавая своим убранством пример домам некоторых иных семей, где за порядком следили сразу несколько, а то и десяток женщин. Это не могло укрыться от глаз односельчан, и Ири нередко ставили в пример подрастающим девицам в Храме Традиций, что вызывало у её дочери приливы гордости. Киракие было ещё очень и очень далеко до терпения матери, её выдержки и упорства, – но она старалась, с каждым годом всё больше. Ей очень хотелось быть на неё похожей.
Приложив некоторые усилия, чтобы суметь отворить оказавшуюся занесённой снегом дверь, Киракия, наконец, смогла выбраться из дома наружу. Тепло одетая, вооруженная палкой для сбивания сосулек, камнем для разбития льда, и парой ведер для сборки снега, она неуклюже вывалилась в сугроб, поднялась, утёрла лицо от снега, и огляделась.

Несмотря на ранний час, в поселении было уже довольно оживленно. Акари занимались устранением последствий прошедшей бури; расчищали дворы и примыкающие улицы ото льда, сбивали с крыш сосульки, чинили сломанное порывами ветра. Окончив с заботами своих домов, они непременно приходили на помощь родственникам и соседям, а уж после того, брались за общие нужды всей деревни, не взирая на то как далеки те были от интересов собственных. Так было принято.

А этим утром работы хватало всем, и взрослым и детям. Судя по оставленному аномальным штормом бедламу, стихийное бедствие грозилось уничтожить всё поселение. Некоторые дома малых семей были повреждены так сильно, что те были вынуждены временно переселиться к родственникам. На улицах, заледеневший снег запечатлел своими узорами кружащиеся воронки, а обломки чьих-то небольших заборчиков порой находили далеко на тропах, ведущих к спуску с горы. Почти нетронутыми остались лишь самые крупные строения во всей деревне, вроде Храма Традиций, Большой Бани, и нескольких родовых домов крупных семей. Само собой разумелось, что не пострадал и нерушимый Боевой Монастырь на самой вершине горы, – впрочем, частью деревни сию клановую святыню никогда и не считали.

Устранять последствия бури нужно было быстро: горы Шен, в целом, были очень нестабильным регионом, – сразу во множестве смыслов, – и одно бедствие здесь довольно быстро могло смениться другим. Акари жили в этом крае веками, и, чаще всего, были готовы к любым трудностям. На удивление привычно, даже «обыденно», жители деревни сплотились и заработали сообща; без суеты и лишней торопливости, без неосознанных метаний и растерянности, они брались за вверенную старейшинами работу.
Увиденное вселило двоякие чувства в Киракию. С одной стороны, вид сплочённой работы односельчан, их единство и взаимопомощь – вдохновляли её. С другой, вид побитой стихией деревни пугал: прошлым вечером, она и подумать не могла, что видимый ею шторм будет способен на такие разрушения. Эти мысли только усилились, когда она, с трудом протоптав себе дорогу сквозь сугробы к сараю, где ей нужно было достать лестницу чтобы забраться на крышу, увидела родной дом со стороны.

Хоть жилище каждой из семей в Ву'Лан и принято было именовать просто "домом", в общем же понимании, имелось ввиду, скорее, целое хозяйство, или же – владения, – ведь даже ныне маленькое семейство Хойен имело в своём дворе не только жилой дом, но и просторный ухоженный сарай, и ещё один домик, чуть меньше основного. Увы, сегодня "дом" Хойен не мог похвастаться опрятным и ухоженным видом, в котором его с таким брежением содержала Ири: буря не дала ему пощады. Основной дом заимел в крыше несколько проломов, его западная стена была завалена оледеневшим снегом, все окна были повреждены, а то, что вело в комнату матери и вовсе сломано, и кое-как прикрыто изнутри расшатанными ставнями. Сарай же, судя по его виду, и вовсе чудом пережил бурю – его так покосило и занесло, что было страшно пытаться войти внутрь, если, конечно, покошенную дверь всё ещё можно было открыть. Второстепенный домик, при беглом взгляде, мог показаться невредимым, однако он время от времени поскрипывал на лёгком ветерке, что вовсе не внушало доверия. Оградка семейного двора, – вернее, то что от нее осталось, – кое-как по-прежнему очерчивала границы владений Хойен, и лишь калитка, с примыкающей к ней частью заборчика, по иронии, осталась почти невредимой, добросовестно служа парадным ходом во владения семьи.

Вид побитого стихией дома потряс Киракию. Разумеется, она успела заметить образовавшийся в доме легкий сквозняк, и тающие горсти попавшего внутрь снега, но всё же, изнутри повреждения казались не такими серьезными, как снаружи. Дому был необходим ремонт. Раньше, ей уже приходилось видеть как мама справлялась с подобными проблемами, но то были легкие поломки. То, что случилось с их домом теперь казалось серьёзнее, и она не знала, придет ли кто-нибудь к ним на помощь, ведь "соседей" у них с мамой толком не было, а статус ослабевшей и вымирающей семьи отнюдь не служил поводом для помощи от односельчан.
– Ой-ой… -сорвался с губ девочки испуг. Она оглянулась к деревне, в надежде, что к ним кто-нибудь идёт на выручку, но односельчане сейчас были заняты домами центра, и пока не уделяли внимание одинокому дому на отшибе.

Уныние и обида подкатили к горлу Киракии, но вовремя всплывшие в подсознании память об отце, его характере и свершениях, мгновенно пресекли позыв отдаться слабости. Насупившись, она утерла нос, подняла уложенные на ближний сугроб ведра, и потащила их к сараю. Покошенная дверь долго не давалась девочке, – в какой-то момент, она даже хотела побежать домой, чтобы просить у мамы помощи, – но в очередной раз давшее о себе знать наследие отца проявилось в приступе упорства, которое и помогло ей осилить препятствие.
Занятая вверенным ей делом, усердно вкладывающая всю себя в процесс, девочка не замечала, как в окно за ней внимательно следит мать. Ири как могла подавляла в себе желание прийти на помощь, а то и вовсе взять дело в свои руки. Она прекрасно знала, что рутинное утреннее занятие сегодня, волею стихии, превратилось в настоящее испытание, – и тем более гордилась дочерью, показывающей способность справляться. Она была готова вмешаться в любой момент, но очень надеялась, что этого делать не придётся.
А тем временем, не побоявшаяся ступить во внутрь побитого природой сарая, Киракия уже вытаскивала лестницу наружу. Привычно забравшись на крышу, она приступила к очистке её от снега, разбивая обледеневшие участки камнем. Покончив с крышей, она посбивала огромные сосульки с её краёв, и принялась за следующую, постепенно набирая в вёдра собранный лёд, и присыпая его снегом. Следом, она занялась двором, а точнее, участками вокруг зданий, и дорожкой до калитки. Прежде, пока она перебиралась от крыши одного здания к крыше другого, она уже, так или иначе, понемногу расчистила двор от снега, в процессе успев образовать несколько сугробов, – так что эта часть работы оказалась наименее трудоёмкой.
Вернувшись в дом, Киракия обыденно наполнила котел собранным льдом, и в несколько заходов дополнила остаток набранным снегом. Оставалось лишь приготовить саму банную бадью.

Это был своего рода элемент роскоши, отличавший дом Хойен от прочих семей, где купаться привыкли в обычных деревянных бочках, или же, реже, в ямах Большой Бани. Годы назад, сам Хоно смастерил для Ири этот купальный сосуд, зная особую любовь своей жены к чистоте и гигиене. Ради этого, он даже обратился к помощи неких друзей, которых успел завести в странах Великой Равнины. Это был объемный, украшенный наружной резьбой, гладкий составной сосуд на платформе, казавшийся громоздким в собранном виде, и удивительно компактный при разборе. Он был сделан из металла, но каждая его деталь была легка, – даже Киракия могла без особого труда управиться с его сбором и разбором. Ни Киракия, ни сама Ири не знали, что это был за металл, и где придумали такие сосуды, – отец семейства много путешествовал, и оставил в тайне, где обучился мастерить подобные чудеса быта. Тем более сокровенным был его подарок, – один из многих его подарков, – для Ири.
Когда дело было сделано, Киракия вернулась к матери, и гордо доложила о исполнении её поручения. Не забыла она упомянуть и о плачевном состоянии дома, из-за которого она никак не могла перестать волноваться. Ири выслушала дочку, как всегда похвалила её за труд, и напомнила о вреде волнения.
– Переживания и паника никому и никогда не помогали, Искорка. –говорила она расслабленно. – Да, в деревне беда. Но такое бывало уже не раз. Не случилось ничего непоправимого, просто впереди всех нас ждет много работы. Мы справимся. -от чего-то, сегодня она была необычно спокойна, и Кира, несознательно, быстро подхватывала настроение матери с каждым её умиротворяющим словом. К превеликой радости девочки, Ири уже как раз готовила стол к завтраку, и попросила её занять за ним своё место.

Киракия ела с аппетитом достойным взрослого мужчины. Ири позволяла себе куда меньшее. И хоть старшая Хойен не любила говорить за столом, бурное общение во время трапез в кругу семьи считалось в клане добрым знаком, о чём Киракия знала от Ченшай, и чем активно пользовалась, не прекращая болтать в перерывах между пережевыванием пищи.

Сначала, она рассказала маме о проведённом вчера дне, а затем и о том, как сегодня ей удалось управиться со сбором снега. В красках описала то, какой удивительно могучей, даже завораживающей вчера ей представилась разразившаяся буря в небесах, и о том, в каком состоянии, помимо их собственного дома, сегодня оказалась вся деревня. На последок, она вспомнила наиболее интересное из всего того, что успела за последнюю неделю узнать в Храме Традиций.

А узнала она об очень для себя интересном.

Старшая Мать. Ей и раньше приходилось слышать этот титул в разговорах, но она никогда не придавала большого значения этому словосочетанию. Она никогда её не видела. Не знала, почему её так зовут. А теперь, ей рассказали, что так зовут некую женщину, авторитет и силу слова которой, – во всём клане! – мог оспорить лишь сам О'ран, глава всего клана! Для Киракии, узнать подобное казалось чем-то… почти что чужбинным. Как в её клане может быть женщина, обладающая таким могуществом? Почему, за что её так превозносят? Её храмовому классу рассказали о Старшей Матери, о её почтенном статусе и привилегиях так много, но оттого она не становилась Киракие понятнее. Её мучало любопытство. Она засыпала Ири вопросами, и, сама не замечая того, почти не давала маме возможности говорить, тут же перебивая её попытки ответить на вопросы потоком эмоций и впечатлений, предположений, и новыми вопросами.
– А чтобы стать Старшей Матерью, – нужно победить в бою предыдущую? Как мастера? Мам? –почти воскликнула она в горячке эмоций очередной вопрос, один из множества в потоке. Ири, наконец, сделала жест призвавший дочь остановиться, и искренне рассмеялась.
– Нет, Искорка. –давя в себе смех, отвечала мать. – Для этого нужно учиться, учиться, и учиться, чтобы предыдущая Мать избрала тебя в преемницы.
– У-у, –протянула Киракия хмуро. – …мальчикам всегда проще!
– У них свой путь, и свои сложности, Киракия. –отвечала Ири со вздохом. – Поверь, им приходится не легче. То, что достаётся тебе как само собой разумеющееся, – им приходится добывать через силу, и нередко платить кровью. Просто тебе, пока ещё, многое не известно. –сказала она матерински-нежным тоном, но, вместе с тем, очень серьёзно. – Их права на что-либо всегда идут рука-об-руку с обязательствами. То же верно и про нас. У всех нас свои сложности и привилегии, Киракия. Ты – думай о своих, и не лезь в то, что тебе не предначертано. –Киракия внимательно её слушала. Она уже давно поняла, что слова матери, даже если она говорила о чём-то непонятном и даже далёком, всегда стоило запоминать. Это нередко помогало в будущем.
– Хмм… Тогда я стану следующей Старшей Матерью! –по-завоевательски самоуверенно заявила девочка, подняв с тарелки в воздух объеденную косточку неведомого зверя так, словно бы то был меч. – И тогда, больше никакой дядя не посмеет врываться в наш дом! –Ири заметно переменилась в лице. Улыбка, что сама собой появилась на её лице при виде дочери замахнувшейся на титул, что был пока что выше её понимания, сошла с её уст, а во взгляде заиграла тревога.
– Кира… Искорка моя… Насчет того, что произошло вчера вечером…
– Ты же выгнала того… Ка… Каг… того дядю? В следующий раз, его выгоню я! Как Старшая Мать!
– Нет, моя девочка. –очень серьезно ответила мама, вставая из-за обеденного стола. – Никогда не попадайся у того мастера на пути, ясно? –она стала собирать со стола опустошённые тарелочки с рисом, стараясь скрыть появившуюся в руках дрожь. – Его зовут Каджар, запомни. Каджар Харран. Не разговаривай с ним, и, если будешь видеть его, – даже когда играешь с другими детьми, – беги домой, ко мне.
– Почему?
– Так надо, Кира. –чуть повысила тон Ири. Киракия осеклась; тон матери сейчас был тем самым, когда, несмотря на всю их взаимную любовь, спорить с ней было совершенно нельзя. – Так надо. –повторила она. – И ещё: постарайся отныне нигде в деревне не упоминать свою фамилию. По крайней мере, до тех пор, пока тебя не возьмут замуж, и ты не станешь частью другого дома.
– Что?! –Киракия почти что поперхнулась едой, услышав эти слова. – Поче…
– Пожалуйста, Киракия… -голос матери дрогнул, а сама она, стоя к дочери спиной, старалась скрыть от неё выражение страха. – Пожалуйста, не упоминай. –она сложила собранную посуду, пару ножей и окровавленную разделочную доску в небольшой котелок, и неслышно вздохнула.

Наступила тишина. Холодная и мрачная, что так сильно разнилась с настроением семейного веселья, коим началось утро. Киракия почувствовала, как её стремительно покидает не только настроение, но и аппетит. Она всё ещё была ребенком, и узы, связывающие её с матерью, по-прежнему были сильны. Она чувствовала… сразу множество эмоций. Раздражение, волнение, страх, и беспокойство. И не могла понять, почему мама так переменилась. Почему умолкла. Она не знала, что с этим делать. Не знала, как исправить, и была ли в этом её вина.
– Наполни купальню водой, Кира. –прервала тишину Ири, спустя пару минут молчания. Говорила тихо, явно всё ещё обременённая некими думами, но уже вновь окрепшим голосом. – Сегодня, мы примем её вместе.
– Но я не успела её согреть. –ответила Кира, слегка растерянно. – Только растопить.
– Хорошо. Так даже лучше.
Киракия не стала противиться, или задавать лишних вопросов. Она чувствовала, что сейчас было не подходящее время для вольностей и протестов, которые любящая мама ей обычно позволяла и прощала. Нет. Иногда, наставало время и ей самой проявить себя, – проявить как любящую, и послушную дочь.

Ири уже давно приучила своё дитя совершать омовение самостоятельно, а потому её участие было явно необязательным. В традиции клана Ву’Лан, омовение – было не просто ежедневной процедурой, но целым ритуалом, поощрявшим участие в нём родных и близких. Вместе с тем, Киракия привыкла, что когда мама призывала её для совместного купания, это, как правило, означало особенно важный разговор. Это случалось не часто, а потому девочка гадала, что мама собиралась ей поведать в этот раз…
Скоро, всё было готово. Киракия первой погрузилась в заполненную наполовину бадью. Мурашки пробежали по всему её телу; вода сначала как будто бы обжигала, и лишь затем обдавала холодом.
– А-а! –громко выдохнула она, бессознательно заметельшив конечностями. – Н-надо было согреть! Хотя бы немножечко! Хо-о-олодно!
– Дыши ровно, Искорка. Глубокими вдохами –напомнила Ири, погружаясь в воды металлической бадьи рядом с дочкой. Казалось, леденящая вода не оказала на неё почти никакого эффекта. Она заботливо приобняла Киракию, делясь теплом собственного тела, и принялась ласково и бережно растирать ей плечи. – Не ищи тепла извне. Сосредоточься на том, что внутри. Дай воде себя очистить.
– Не могу! –уже слегка продрогшим голосом ответила Кира, прижимаясь к маме. – Я пока не могу терпеть холод как ты! –Ири улыбнулась.
– Именно. Пока не можешь. –подчеркнула она, продолжая умываться, и умывать дочь. – На днях тебе исполнится девять лет. Ты приближаешься к возрасту… -Ири на мгновение запнулась, подыскивая нужные слова. – Скоро, твоё тело начнёт меняться, Кира.
– М-меняться? –казалось, на короткое мгновение Киракия позабыла про то, как сильно её раздражал холод. Девочку легко охватило любопытство. – К-как?
– Взрослеть. Это естественно, Киракия. –объясняла мама, тяжело вздыхая при виде большого синяка на спине дочери. Пусть ей нравился Хан Ченшай, но не нравились их с Киракией игры, в которых было так легко ушибиться. Для мальчиков это было нормально, но не для девочки. Однако, вразумить Киракию, казалось, было невозможно. Той слишком наскучивали привычные для девочек её возраста забавы. Ири бессильно покачала головой.
– Ай! –Киракия стыдливо попыталась подавить возглас боли, когда мама нащупала отметину на спине. Слегка съёжившись под её неодобрительным взглядом, она опустила глазки вниз, ко дну бадьи. Ири продолжила:
– Обычно, это происходит в десять лет… приблизительно. У кого-то раньше, у кого-то позже. У девочек это происходит раньше, чем у мальчиков, так что и начинать готовиться нам следует раньше. –она ласково приподняла подбородок дочери, и нежными касаниями промыла ей лицо. – Скоро, ты станешь уже совсем взрослой, Искорка. Мамина гордость.
– Я смогу терпеть холод, как ты?
– Да, Искорка, –засмеялась Ири. – …сможешь.
– И огонь не будет меня жечь? –глазки Киракии округлились в восторге. – Совсем-совсем?
– Не сразу, но он обожжёт. –предупредила мама. – Никогда не забывай: огонь – не игрушка. Даже для взрослых.
– Но я видела, как Сенсен-ран из семьи Жу'Жин засовывал руку в костёр, и…
– Только мастера Inkai вовсе перестают бояться пламени, Кира. –чуть по строже предостерегла мать. – Подчинять пламя и управлять им – привилегия мужчин, мастеров. Остальным ву’лан дано лишь дружить с этой грозной стихией. Никогда не гневи её пренебрежением или неуважением, Искорка. –Киракия вдумчиво хмыкнула, и ненадолго замолчала.

Ири продолжала омовение, и, вместе с тем, обучала этому ритуалу дочь, позволяя той проявлять взаимную заботу. Ей всё реже приходилось её направлять. Киракия удивительно быстро училась, схватывала на лету всё, что было ей интересно. Увы, привлечь её интерес ко всему тому, что Ири считала необходимым, не всегда было просто.

Её разговор с дочкой всё больше перетекал из разъяснительного, – в лёгкую и душевную беседу, курс которой то и дело отклонялся на отстранённые темы, вынуждая Ири возвращаться к истоку.

Время текло незаметно. У Киракии появлялось всё больше вопросов, и она даже не обратила внимание на то, как её перестала волновать холодная вода. Ири отвечала на всё. Она никуда не торопилась. Это был только их, семейный момент, и она наслаждалась каждой секундой, проводимой с любимым ребенком. В некотором смысле, она прощалась со своей "маленькой Искоркой", ведь отныне той суждено было встать на путь взросления. Перестать быть малым ребенком. Её ребёнком.
Очень скоро, в их разговоре всплыло имя: Жухон Юанэ. Старшая Мать. Её упоминание было неизбежным: Ири была обязана познакомить дочь с хранительницей клана хотя бы заочно, а Киракия, прежде, уже интересовалась личностью загадочной "всематери" Ву'Лан. Рассказать о ней оказалось на удивление не просто. Точнее, очень непросто было решить, с чего стоило начать о ней рассказывать. Эта фигура имела слишком много тяжеловесных значений для всего клана. В каком-то смысле, Киракия уже знала о ней, – она просто ещё не догадывалась, что многое в её жизни, в жизни каждой девочки и женщины в Ву'Лан, было продиктовано именно ею.
– Мама? –Киракия вынырнула из-под воды с очередным вопросом. Ири мотнула головой, подав ей знак, и Кира новь подставила ей свою голову, позволив продолжить ухаживать за своими волосами. – Мама, а можно мне не называть Юанэ мамой, когда я встречу её в Храме?
– Нет, Искорка. –отвечала Ири, поправив ей локон промокших волос. – Нельзя. Юанэ – Старшая Мать. Все называют её мамой, Кира.
– Но она не моя мама. –в типичной для себя манере, запротестовала Киракия. – Она даже не была папиной женой!
– Она – наша духовная мать, Кира. -терпеливо пояснила Ири, взяв дочку за руку, и заставив повторить движение, которым она укладывала омытые волосы. – Чти её.
– Как её могут называть мамой все? –продолжала недоумевать младшая Хойен, повернувшись к маме лицом. – Дядя Жин-ран старше неё!
– Он тоже зовет её так, Кира. –чуть нахмурившись при упоминании Жина-ран, ответила Ири. Киракия по-прежнему не знала, почему мама явно недолюбливает дружески настроенного к их семье старого мастера. – Жин-ран обращается к ней "почтенная Мать".
– Но это же глупо. Как можно называть мамой… младших?!
– Кира, разве ты не слушала что я тебе говорила? –чуть приподняла брови мать. – Без Старшей Матери не было бы… никого из нас. –окончив с мытьем волос дочери, Ири принялась за свои. – Она решает, чему быть, а чему – нет. Она хранит традиции, и бережет линию всего клана, отсеивая… дурную кровь. –Киракия немного замешкалась, услышав последние слова. "Дурная Кровь" – это словосочетание было ей пока что непонятно, но она уже слышала его раньше. Акари произносили его тихо, украдкой, словно страшное ругательство или проклятие. Киракия до сих пор не была уверена, хочет ли она знать, что это означало. Она и теперь не решилась спросить.
– Она решает… -повторила она, пытаясь уложить это в своём сознании, наотрез отказывающемся соглашаться с тем, чего не могло уразуметь. – Это потому, что она разрешает или запрещает кому-то любовный танец? Разве мужчины обязаны её слушать? Они же мужчины!
– Ты всё поймешь, позже. –заверила Ири, распрямляя липнущие к обнаженному телу волосы. – Пока-что, просто прими это как есть. И не спорь с мамой. -удовлетворенно, и даже с гордостью она заметила попытку Киракии помочь ей. Повторяя её же движение, дочь нежно и неспешно разгладила волосы матери, и пусть ей не хватало ловкости и уверенности в движениях чтобы сравниться с родителем, прогресс был заметен. – Спасибо, Искорка. –Ири потянула руку за край бадьи, к полотну что свисало с небольшой полки. Киракия вновь прильнула к ней, привычно ожидая того что мама начнет сушку с нее, но Ири вручила полотно ей в руки, коротким кивком приказав сушиться самостоятельно. Киракия подчинилась.
– Но… но… Старшая Мать ведь – тоже девочка! –вновь запротестовала она, продолжая растирать мокрые волосы о уже смоченное полотенце. – То есть, женщина. Как я! Но почему ей всё можно, даже командовать мужчинами, а нам…
– Она принесла большую жертву, Кира. –прервала её мать. – Все Старшие Матери приносят большую жертву ради клана. –Киракия отложила полотенце, открыв взору мамы взъерошенные, и всё ещё влажные волосы. Ири удержала её за руку, и жестом наказала продолжить сушку. – И не трись так сильно, волосы себе повырываешь, и кожу попортишь. –добавила она, не отрывая от дочери глаз.
– Чем она пожертвовала? –сквозь мельтешение полотенца задето бросила девочка.
– Тебе нужно стать взрослее, чтобы понять. А до тех пор, не сомневайся в ней, и её главенстве. –младшая Хойен вновь отложила полотенце, и поглядела на мать. Та глубоко вздохнула и покачала головой. Встав в полный рост, Ири переняла полотно у дочки, и по старинке закончила процедуру своими руками. Киракия нахмурилась, и восприняла это как поражение. – Ты прямо как твой папа. –посетовала Ири то ли с ностальгией, то ли с грустью. – Вечно спешишь, и прикладываешь слишком много усилий там, где можно обойтись одним лишь терпением. –осушив дочку с головы до пят, и придав её волосам хотя бы некое подобие причёски, Ири бросила полотенце на край бадьи, и достала с полки второе.
– Можно я? –подала обнадёженный голосок Киракия, что выбравшись из бадьи и ступив на полы банной комнатки уже готовилась одеваться. Ири, недолго поразмыслив, отрицательно покачала головой.
– Ты помнишь правило, Искорка: прежде чем делать что-то для других, научись делать то же самое для самой себя. –нравоучительным тоном ответила она, накидывая полотенце себе на голову. Киракия вновь нахмурилась, и разочарованно вздохнула.

Её скромное домашнее платьице было уложено на другой полке, той что висела у двери в коридор. Оно уже было стареньким, и давненько начало выцветать, но Киракия ни под каким предлогом не желала от него избавляться, потому как оно было сшито из тканей, привезенных когда-то давно её отцом. Она гордилась этим платьицем. И разве что совсем чуть-чуть завидовала платью мамы, что лежало рядом.

Покончив со своей кагемой, – уложенным в свёрток длинным куском материи, коим женщины акари обматывали интимные части тела на манер бинтовки, тем самым заменяя привычное людям нижнее бельё, – она потянулась к платьицу, но не сразу сдернула его с полочки.
– А кто главнее: О'ран, или Старшая Мать? –вдруг спросила она, поворачиваясь к маме.

Ири изменилась в лице. Она осекла дочку строгим взглядом.
– О'ран стоит выше всех в клане, Киракия. –очень строгим, но не озлобленным тоном ответила она, покидая бадью. – Только он. Никогда не сомневайся в его первенстве, даже если все кругом будут говорить иначе, Кира. –предостерегла она, приближаясь. – Даже, если иначе буду говорить я. –она нежно и ласково коснулась подбородка дочери, приподняла его, и поцеловала в лоб. – Но О’ран никогда не пойдет наперекор воле Старшей Матери. Как и она – наперекор ему. Считай их… большими папой и мамой, но сразу для всего клана. –она обратила внимание на то, как Киракия справилась с кагемой. – Хорошо. –подметила она. – Но тебе пора учиться перевязывать не только таз, но и грудь. –Киракия удивленно посмотрела маме в глаза, а затем оглядела себя.
– Но у меня грудь ещё не такая как у тебя.
– Ничего. Учиться нужно заранее. Возьми вторую, Искорка. –Киракия покорно потянулась к полке за второй кагемой. Ири взяла свою. – Повторяй за мной.
Киракия научилась не сразу. Лишь её третью попытку Ири сочла приемлемой, чего для первого раза было достаточно.

Глава V
1. 12.1481 г. Н.Э.
– А теперь, запишите свои имена. Без фамилий. –голос учительницы письменности звучал вкрадчиво-мягко, тихо, и осторожно. Две девочки по соседству взялись за кисточки, поочерёдно макнули их в чернильницу, и потянулись к своим табличкам. Киракия немного замешкалась.
– Извините… -немного неловко выдавила она из себя, виновато поглядев в глаза учительнице. Та сию секунду обратила на неё взор, слегка приподняв брови в молчаливом вопросе. – Моё имя записывается из двух иероглифов, или трёх? Просто значения получаются разными.
– Давай подумаем вместе! –живо отозвалась учительница, без малейшего упрёка в тоне. Она чуть вытянулась вперёд, приблизившись к Киракие. – Твоё имя звучит "Киракия". Но записать его можно по-разному. Если записать это имя символами "K'yi", "Rha", и "Kya", – то значение имени будет состоять из "Не согласна", "Мягкий металл", и "Борьба". –говорила она, записывая каждый символ элегантным почерком. Она наносила их на табличку отдельно друг от друга, как бы "препарируя" образуемое ими слово, тем самым наглядно демонстрируя предмет их разговора. – Какое же имя из этого получится? "Та, что идет вопреки; мягкий металл оказывающий сопротивление"? Думаешь, так задумывала твоё имя мама? –Киракия отрицательно помотала головой.
– Если добавить пару штрихов, -отвечала она вдумчиво, осторожными мазками кисти дополняя выведенные учительницей символы. – …то значения символов сложатся иначе, и образуют другой смысл. Теперь, это имя означает… "Гибкий металл, что, изгибаясь, сопротивляется".
– Молодец, Хойен! –одобрительно-тёплым тоном прокомментировала старания подопечной учительница, широко улыбнувшись. – Ты понимаешь язык письма так, как обучают им управляться девочек из старших классов! Это очень умелая манипуляция преображающими частицами. Это очень хорошо. Но здесь и сейчас, – это несколько не уместно. Не забывай: ты всё ещё в младших классах, и здесь от тебя требуется лишь знание первичных основ. Попробуй записать своё имя несколько проще.
– Хмм… Тогда, я запишу два символа: "Kira", и "Kya". "Гибель", и "Борьба". Получится… "Гибельная борьба"?
– Ну-ну, -чуть покачала головой учительница. -…не торопись. Я просила тебя писать проще, а не прямолинейнее. Давай я тебе кое-что объясню. –она взяла у Киракии её табличку, кисть, и жестом попросила пересесть к себе поближе. Киракия незамедлительно подчинилась. Учительница смочила тряпочку в ведёрке с водой, и лёгким движением смыла с каменной таблички всё то, что было написано на ней ранее. – Твоё имя – очень редкое, девочка. –начала она, осторожно положив плоскую прямоугольную табличку перед собой. Это было довольно хрупкое изделие, пусть и было сотворено оно из камня. – Это имя известно во всех кланах акари, но плотно связано именно с историей нашего клана. –продолжала она благоговейным тоном, будто бы описывала нечто для себя, – да и для всего клана, – сокровенное. – Ты названа в честь Перворождённой, Хойен. Так называют первых, и самых могущественных детей Праматерей кланов. Именно от Перворождённых ведут свои линии все семьи акари, в каждом клане. Так гласят легенды. –две девочки по соседству явно увлеклись рассказом учительницы, потому как они бросили натужные старания записать свои имена на табличках правильно, и всецело внимали рассказу учительницы вместе с Киракией. – Великая Праматерь Ву'Лан имела трёх детей. Имена её двух старших сыновей, братьев-близнецов, утеряны в веках, ибо несмотря на всё своё могущество, они не смогли оправдать надежд матери, и сгорели в огне её великой ярости. Но младшая её дочь смогла справиться с возложенным на неё бременем, и пережила гнев матери. Столь сильна оказалась младшая Перворождённая, что смогла впитать в себя духи уничтоженных братьев, обретя их волю, их гнев, и их силу, – за что была прозвана Триединой. Эту Перворождённую Ву'Лан, – единственную её Перворождённую, – звали Киракия. –закончила она почти шёпотом. Две соседние девочки восхищённо выдохнули, выслушав рассказ. Киракия молчала. Она глядела куда-то в сторону, в точку. Будто бы в саму себя. Она внимательно слушала учительницу, но не выражала свой интерес, своё восхищение рассказанной легендой так же открыто, как это делали две её соседки. Учительница взяла в руку кисть, и макнула её в чернильницу. – Её имя действительно записывается символами "Kira", и "Kya", но погляди как. –она записала имя Киры своим элегантным почерком, и доселе неведомым Кире штрихом связала оба символа воедино, объединив их в единый, слившийся иероглиф, украшенный несколькими штрихами добавившими частицы преображающие базовое значение.
– "Kirakya", -прочитала Кира своё имя на каменной табличке, впервые в жизни узрев то, как выглядело её имя на письме. – …"Бессмертная".
– "Бессмертная". –подтвердила учительница. Она заметила интерес своих учениц к выведенному ею сложному иероглифу. Те уже давно были обучены всей таблице символов, но ещё никогда не видели "такого". Они и не могли о нём знать. – Это "старое наречие", которому уже давно не обучают учениц в Храме. –пояснила она. – Знание "Старого Письма" хранят лишь избранные единицы, коих Старшая Мать избирает среди куллурок. На то есть причины, девочки. –она вновь обратилась к Киракие: – Старое наречие куда меньше привязано к словам как таковым, нежели новое, Хойен. Куда больше, в нём ценится дух произнесённого. А потому, сие имя имеет сразу множество трактовок: "Бессмертная", "Та, кто бросила вызов самой смертности", "Та, чьё орудие – сама Погибель". –она аккуратно сложила кисть рядом с чернильницей. – Это очень старое имя, девочка. Древнее. Не каждая мать решится дать такое дочери. Это имя несёт в себе великую силу… и великие испытания.

Когда пришло время покинуть класс письма, где сегодня днём училась только её группа, Киракия обыденно промыла свою табличку, и уложила её на полку с другими. Кисточку с чернильницей она уложила в небольшой шкафчик близ выхода, и поспешила выйти из кабинета. Две её одногруппницы делали то же самое, но не прекращали обсуждать услышанную ими от учительницы историю, что, от чего-то, немного раздражало девочку. Эта история была рассказана ей. Это было её имя. Это её история.

Кире, почему-то, было неприятно, что историю её имени "подслушали". Она не стала задерживаться с девочками, и в одиночку ушла в прогулку по залам и коридорам Храма Традиций, отдаваясь собственным мыслям.
Храм Традиций был огромен. Несколько лет назад, когда она впервые пришла сюда, у Киракии перехватило дыхание от величественной торжественности этого места. Говорили, что больше Храма был лишь сам Боевой Монастырь, но его Киракия ещё в жизни не видела, – даже издалека.

Храм был строением о трёх высоких и просторных этажах, примыкающим своим тылом к уходящей ввысь горе. Каменная кладка, что гармонично перемежалась и сливалась с естественными выступами горной породы, могучие колонны и дополнительные опоры, – всё это делало Храм непоколебимым бастионом в любой шторм, ненастье, и беду. Единым целым с самой горой.

Но что завораживало больше – его красота. Киракия ранее не видела таких декораций – нигде. Даже в элементах украшений самых сильных семей. Казалось, будто акари со всего клана объединили усилия, и решили запечатлеть всю свою изобретательность и изощрённость в умении создавать великолепие, всю полноту вкуса и стиля, – свойственного только им, Ву'Лан, стиля, – в одном этом строении.

Каждая колонна – изрезана особым рисунком, и раскрашена в цепляющий глаз алый цвет. Стена – поделена на сегменты, каждый из которых исписан сложным рисунком, или же является полотном, покрытым письменами из иероглифов, выведенных кистью лучшей мастерицы своего поколения. Каждый фонарь, лампа – стилизованы и окрашены. Каждому сегменту, каждой детали уделено внимание, и посвящена кропотливая ручная работа, равной которой было не сыскать во всём клане.

Крыши домов могущественных семей украшены резными статуэтками? Ха! Крыши ярусов Храма украшены целыми их переплетениями! Некоторым домам старинных семейств уже не одна сотня лет? Что ж, Храм – едва ли младше самого клана, ведь некогда он был первым и общим домом для всех поселившихся на этой горе акари ву'лан! Храм был средоточием всего самого ценного и важного для клана, как в материальном так и духовном эквиваленте. Сердцем культуры и духа. А посему, он был исключителен. Во всём. Даже лестницы храма были причудливы, и стилизованы. А их ступени… кажется, они были вполне обычными, но в общем фоне выглядели как нечто по-настоящему волшебное.

Кратким словом, – за что бы здесь не цеплялся взгляд, то был пир для глаз. Во всяком случае, – для глаз девочки, привыкшей к скромной жизни горянки, это было настоящее яство.

Но главное ждало внутри.

Огороженный диковинной живой изгородью, каким-то чудом выживающей на морозе вершины горы и не гибнущей в бедствиях, Храм скрывал от глаз посторонних свой просторный внутренний двор. Там нашлось место для нескольких площадок, где устраивали представления и танцы, нескольких милых и уютных на вид ротонд, и даже цветущему саду полному странных и даже чудаковатых растений и цветов. За всем тем что здесь было непрерывно следили и ухаживали служки, именуемые куллурами и куллурками. Во дворе Храма всегда бурно кипела жизнь.

Нутро Храма от его двора отделяли множество ходов, которые Киракие, несколько лет назад, ещё только предстояло начать изучать, но "парадным" ходом служили две большие и тяжёлые двери-половинки, богато украшенные резьбой. Согласно ритуалу, впервые придя на землю Храма, каждый новичок был или была обязаны пройти внутрь именно этим ходом. В своё время, Киракие пришлось приложить немалое усилие, чтобы открыть себе проход. Именно тогда, её глазам и предстало наполнение этого восхитительного места.

Прежде всего, в нос ей ударил аромат благовоний и цветов – такой необычный, резкий, но чарующий. Затем, лица коснулся ласкающий кожу своей мягкостью занавес из багровой ткани. Глаза быстро привыкли к освещению; оно было ярко как свет утреннего или закатного солнца, – лампы и фонари были здесь повсюду. Да, обычно, Акари украшали дома лишь извне, ценя во внутренних убранствах скромность – но это правило явно не касалось Храма. Внутри он был ещё более прекрасен, нежели снаружи. Полы, устеленные привезенными со всего света коврами; мягкие диваны и кресла, уставленные не менее мягкими подушками, что были разбросаны в том числе и по полам. Причудливые светильники и резные люстры; курильницы с благовониями и ароматные свечи; укромный внутренний сад, полный прекрасных растений и цветов; занавесы в каждой комнате, в каждом переходе, – и всё цветасто, ярко, мягко, и душисто!

По первой, у девочки перехватывало дыхание от всего того, что здесь можно было встретить. Она ловила на себе взгляды храмовых послушниц, одетых в разные причудливые платья, – одни скромные, другие откровенные, но непременно подчеркивающие своих обладательниц с наиболее выгодной стороны. Они глядели на неё слегка снисходительно, но дружелюбно. Распознать "новенькую" ученицу для них было несложно, и потому очень быстро сыскалась взрослая куллурка, вызвавшаяся провести для новоприбывшей девочки ознакомительный тур.

Они ходили мимо комнат и залов – каждая на свой лад, и со своим предназначением. По чудным коридорам, что удивительной сетью развилок и делений связывали помещения Храма между собой так, что с непривычки в них можно было заблудиться. Здесь было очень людно: туда-сюда ходили куллуры и куллурки разных возрастов; из классов в класс переходили ученицы; приходили и уходили по своим делам взрослые женщины и мужчины. Во всей этой оживленности, однако, не возникало суматохи и беспорядка. Взрослых мужчин всегда и везде пропускали первыми, уступали им путь, – женщины и дети, в свою очередь, ориентировались в своих передвижениях по ряду условных знаков и правилам храмового этикета, о котором Киракия пока не знала, но уже могла его интуитивно улавливать.

Запах благовоний в одних залах сменялся ароматом масел в других, откуда-то из комнат в глуби доносились песни, сопровождаемые танцами. Чуть дальше располагалась зала Культа Праматерей, где куллурки проводили ежедневное служение, – а в другой части Храма, в это же время, вели воспитательные уроки с детьми. Храм создавал свою, оторванную от реальности деревни, – и даже мира вокруг, – атмосферу, столь густую, сильную и наглядную, что она казалась осязаемой. Храм дышал, и вдыхал свой дух в обитателей; он жил, и делился своей силой. У Храма был свойритм, он задавал движение всему и всем, что было тут. Всё здесь было иначе, чем в остальной деревне.
Но годы прошли, и Киракия, пусть ещё и не до конца, освоилась. Она больше не рассматривала каждую деталь Храма разинув рот, но шла вперёд, куда-то, в неопределённом направлении, не обращая внимания почти ни на что. Она крепко о чём-то думала. И если бы кто-то сейчас попросил её описать – о чём же? – она бы не смогла ответить. Нечто подсознательное вело с ней неописуемый никакими словами и образами диалог, которым она была всецело поглощена.

Ровно до тех пор, пока она не столкнулась с кем-то в переходе между комнатами.
– Простите! –рефлекторно сорвалось с её уст. Она спешно отпрянула от взрослого акари, бегло хватая взглядом всё вокруг, будто только что очнувшаяся из полудрёмы. Она услышала тревожные вздохи служек Храма, и заметила на себе осудительные взгляды окружающих. Подняв взор вверх, к лицу незнакомца с которым она столкнулась, Кира увидела взрослого мужчину, глаза которого были плотно перевязаны алой повязкой. Это был мастер. –Ой-ой! П-простите! –повторила она, отступив ещё на шаг с глубоким поклоном.
– Ничего страшного. –неожиданно добрым и мягким тоном, ответил ей мужчина. Он легонько коснулся её плеча, дав команду выпрямиться. – Но впредь будь осторожнее, юная ученица. –он поднял левую руку, и подал окружающим знак. Киракия заметила, что до сей поры все кругом стояли на местах, замершие кто в кратком, а кто в глубоком поклоне этому мастеру, – и вплоть до поданного им сигнала, не смели двигаться в его присутствии.

Она прекрасно знала, что мастерам необходимо оказывать знаки почтения, но ещё не видела, чтобы перед кем-либо из них замирал в почтительном поклоне целый зал, полный не только женщин, но и юношей. Кто он был такой? – заиграло в ней лёгкое любопытство, и опасение.

Когда живое движение внутри Храма, наконец, возобновилось, проходящие мимо акари по-прежнему почтительно огибали пространство вокруг незнакомца. Женщины опускали при нём глаза к полу и слегка сгибались в коленях кратко кланяясь, а юноши молча приветствовали мастера прикладывая к сердцу руку, сложенную в кулак. Мастер, казалось, всех этих знаков внимания не замечал, – или игнорировал. Он сделал шаг вперёд, миновав арку в которой они с Киракией столкнулись, и вновь обратился к ней:
– Не прислоняйся так к стене, мне вполне хватит места чтобы здесь пройти. Подойди. Как тебя зовут, девочка?
– Хойен Киракия. –сию секунду отозвалась она.
Что-то вспыхнуло в её сознании. Мимолетно, но ярко. Перед глазами пронесся образ иероглифа, коим записывалось её имя.

"Бессмертная".

Легенда, рассказанная учительницей письма, вновь живыми образами пронеслась перед её глазами. Девочка изменилась в лице, избавилась от волнительной дрожи в голосе, и взглянула мастеру в его сокрытые за алой повязкой глаза.
– Моё имя – Киракия. –произнесла она в изменившейся интонации.
– Какое удивительное имя. –откликнулся мастер, и в тоне его голоса было ясно как день то, что он каким-то неведомым образом уловил всё случившееся в сознании говорившей с ним девочки. Он её понимал. И, что не менее удивительно, ясно видел в девочке нечто, что она сама ещё лишь силилась осознать. – Киракия, -обратился он к ней так уважительно, словно та была равна ему по статусу. – …я ищу выход из Храма. Не составишь ли ты мне компанию?
– Как я могу отказать вам, мастер? –немного растерялась она.
– Ты можешь. –подчеркнул мастер. – Если захочешь. –добавил он с коротким кивком, как бы подтвердив своё согласие и с подобным её решением. – Я разрешаю тебе такую вольность. Но буду очень рад, если ты согласишься.
У него был очень необычный голос: не молодой, но и не старый, слишком мягкий для взрослого мужчины из Ву'Лан, – тем более мастера, – но сильный и волевой. Его звучание мгновенно врезалось в память, и чем-то располагало внимать.
Девочка слегка прищурилась, и наклонила голову вбок.
– Вы очень… необычный мастер. –заметила она, интуитивно почувствовав, что он позволит ей такие слова. Её ожидание подтвердилось. Мастер едва заметно улыбнулся.
– А ты – очень необычная ученица Храма. Не так ли? –ответил он ей в такой манере, будто бы они знали друг друга не первый день. Свободно, открыто, почти по-дружески, – так к Киракии не обращался ещё ни один взрослый мужчина. Мастер ненавязчиво протянул ей раскрытую ладонь. – Что ты ответишь на мою просьбу, Киракия?
Кира еще несколько секунд провела в нерешительности, разглядывая своего нового "знакомого".

Мастер, стоявший перед ней, был среднего роста, и носил самую простую, ничем не украшенную тунику учителя, что надевали только старшие мастера клана во время занятий, – она уже видела такие в стирке, когда гостила у семьи Хана. Это были довольное скромные, но удобные и практичные чёрные одежды, которым было самое место во время занятий, но которые редко одевали на выход, что называется, "в люди", – как раз из-за отсутствия в них какой-либо индивидуальности. Было странно видеть мастера, пришедшего в Храм Традиций, одетого не в лучший наряд сшитый его жёнами, а в… это. При незнакомце не было оружия, – что само по себе не было чем-то странным, ведь в Храм его с собой не носили, – но у Киракии, от чего-то, было такое ощущение будто этот мастер в принципе редко носит при себе вооружение. У него были мягкие, добрые черты лица акари, что в жизни редко хмурился, и уж тем более ярился. Свои длинные волосы цвета тлеющих углей он носил сложенными в роскошную косу, опускающуюся ему ниже поясницы, а лицо его было гладко выбрито, от чего он казался моложе своих лет.
– Я пока знаю только первый этаж. –наконец, решилась она, вложив в его открытую ладонь свою руку. – Из Храма много выходов. В какой вас провести?
– Меня устроит любой, что ты выберешь. –пожал плечами мастер.
– Вы не торопитесь?
– Как знать? –его вопрос прозвучал так, что было сложно определить был ли он риторическим. – Имеет ли это значение? –Киракия вновь подметила для себя то, каким странным был этот мастер. Она ещё никогда не встречала таких как он. И его внешний вид был меньшей из его "особенностей".
– Ну… да? –неуверенно ответила она. – От того спешите ли вы, зависит выбор пути наружу! –ей было сложно поверить в то, что подобное приходилось объяснять взрослому мужчине. Окинув беглым взглядом окружение, и сразу осознав в какой части Храма они сейчас находились, Кира продолжила: – Если вы спешите, то нам лучше пройти через кухни со столовой: там всегда многолюдно, но вам уступят дорогу. Дальше только пара зал, и выход. Если же вы не спешите, – то лучше пойти через…
– Когда уже известна цель, именно дорога к ней становится важнее всего, Киракия. –осторожно произнес мастер, будто бы сожалея о необходимости прервать речь девочки-провожатой. – Дорога, и выборы что мы совершаем по пути. Ты так не думаешь?
– Простите, боюсь, что я не совсем вас понимаю. –немного озадаченно ответила Киракия. Мастер добро ей улыбнулся.
– Веди меня путём, что выбрала бы сама, Киракия. Не бойся меня задержать. –произнёс он, кивком попросив девочку начать их совместный путь. Киракия колебалась недолго.
Они пошли длинным путём.

Миновав коридор ведущий меж складских помещений, они вышли во внутренний крытый сад, где сейчас ухаживали за растениями с десяток взрослых служек. Завидев шедшего с Киракией под руку мастера, те отвесили поклон столь глубокий, что девочке, от неудобства, пришлось прибавить ходу, хотя обычно она любила задерживаться здесь, любуясь видами.
– Ты теперь торопишься? –справился мастер без малейшего намёка на укол в тоне, заметив смену ритма.
– Нет, но… Просто не хочу отвлекать садовниц от их дел. –лукаво изобразив улыбку, Кира попыталась солгать, но сию секунду осознала всю тщетность любых попыток хоть как-то провести проницательного мастера.
– Тебя смущает их внимание. –произнес он нейтрально, словно бы декларируя мысли вслух. – Проявляя своё почтение, они кланяются – мне, – и ты понимаешь это, но тебе всё равно не нравится находится в центре внимания. –вдумчиво проговорил он. – Хмм… точнее, тебе не нравится быть в центре не заслуженного тобой внимания. Ты хочешь, чтобы общаясь с тобой окружающие видели только тебя, а не тех, кто стоит с тобой рядом. Только так ты можешь верить в искренность их слов и поступков. –он недолго помолчал, что-то обдумывая будто бы для самого себя. – Но разве друзья – не часть нашей личности? Неужели так плохо судить о нас по ним? –Киракия ничего не ответила. Она не заметила, как сбавила скорость. Произнесённые мастером слова не были каким-то страшным откровением сами по себе, но её поразило то, как точно он прочитал её насквозь. Он почти что процитировал некоторые её мысли, возникшие в момент когда она увидела склонившихся садовых куллурок. А заданные им вопросы… до сих пор, она ещё не задумывалась об этом с такой стороны. Было в его словах и что-то из кодекса чести Хана, и что-то из наставлений матери, и даже нечто откликающееся в её собственном духе. Это было для неё ново.

Слова мастера не могли быть следствием простой проницательности или интуиции. Он действительно был очень необычным.

Пройдя сады, далее они двинулись по коридорам и залам, ведущим в ученические классы. Ещё совсем недавно Киракия покинула один из них завершив урок письма, – но учениц и учеников было много, предметов тоже, а потому тут всегда проходили занятия.
– Кузница судеб. –вновь заговорил мастер, проходя мимо скрытых за закрытыми дверьми зал и комнат, где сейчас проводились уроки.
– Что вы говорите? –переспросила Киракия с интересом. Она глянула вверх, к лицу незнакомца, и заметила что тот выглядел действительно о чем-то задумавшимся, или, быть может, предавшимся мечтательным рассуждениям.
– Ах, я всего лишь подметил для себя, что именно здесь создаётся судьба. –слегка приободрённо пояснил мастер. – Велением традиции, все мы приходим в Храм, где, поначалу, нас обучают лишь только самым основам. Всему тому, что необходимо чтобы влиться в коллектив… Но совсем скоро, мы уже сами выбираем то, какие именно дисциплины желаем изучать в будущем. –произнес он так, словно бы делился чем-то для себя действительно интересным со старым другом. Киракия, к собственному удивлению, внимательно слушала каждое его слово, хоть не могла понять и половины из странных речей мастера-незнакомца. – Это, возможно, наш первый серьёзный и полностью самостоятельный выбор в жизни… Хмм… Именно в детстве, мы сами выбираем сорт топлива знаний, что уже в юности запитает пламя наших желаний и амбиций, а в зрелости осядет пеплом уникального опыта на наши головы. Что это, если не судьба? –мастер покачал головой, и оживлённо вздохнул. – У жизни действительно есть чувство юмора: она вручила наши судьбы в наши же детские ручки, чтобы всё оставшееся нам время мы провели или в борьбе с собственным творением, или же в гармонии с ним.
Киракия пока молчала. Её мучало интуитивное чувство того, что за словами мастера был скрыт некий смысл, который ей предстояло понять не сейчас, но позже. Но как же ей хотелось суметь сделать это немедля! Быть может, это бы впечатлило странного мастера.

Она вдруг подловила себя на этой мысли. Почему ей вдруг захотелось произвести на этого незнакомца впечатление?
– Мне уже скоро девять. –неуверенно подала голос она. – Я перейду в средние классы, и смогу выбирать новые для себя дисциплины. По-вашему, так я начну создавать свою судьбу?
– Как знать. –хмыкнул мастер столь нейтрально, будто бы только что не расходился в речи пропитанной уверенностью в своей идее. – Но определённо точно, ты создашь перспективу. Будь аккуратна в выборе, маленькая легенда.

К полудню, Хан был уже измотан. Большие владения его семьи означали огромные объемы работы по восстановлению после бури. Кроме того, его отец хотел чтобы он подал своим племянникам пример, а потому на долю Хана выпало особенно много поручений. В основном, он должен был быть "на подхвате" у взрослых, что, пусть и могло показаться относительно простой долей, – но когда ты "на подхвате" у всей своей многочисленной семьи… Достаточно было сказать, что когда его наконец отпустили отдохнуть, он стал понемногу бояться звучания собственного имени, ведь с самого утра каждый оклик непременно сопровождался каким-нибудь поручением или работой.

Давали о себе знать и синяки с ушибами, что не успели ещё зажить со вчерашнего дня. Он уже давно учился в Боевом Монастыре, а там любые ошибки всегда означали боль; да и игры с Киракией на тренировочной площадке не прошли без пары-другой падений. Вчера это казалось пустяками, но уже сегодня утром он почувствовал как ошибался. Больно было делать… всё. Но он был обязан терпеть и скрывать эту боль. Отец учил Хана, что мужчине достаточно лишь единожды показать свою боль, – кому угодно, пусть даже самому миру вокруг, – чтобы прослыть слабаком. А он не был слаб. Он был Ченшай, и не имел на это права.
К его облегчению, когда время отдыха подошло к концу, отец вызвал его к себе и велел одеться в ученическую тунику. Вместе, они собирались отправиться в Боевой Монастырь.

Мастер Аркат, отец Хана, был готов объявить О'ран о намерении его сына однажды стать мастером. Не простым бойцом клана, коими в Ву'Лан обязаны были обучиться и однажды стать поголовно все мальчики, – но мастером, хранителем секретов, техник, философии и тайной силы клана.

Это был серьёзный и смелый шаг, ведь получив согласие главы клана, родитель обрекал своё дитя на особенно тяжёлые испытания, без права изменить решение в будущем. Только успех, – или же смерть. Это была большая честь. И отец Хана, наконец, счёл сына к ней готовым.
Сам Хан Ченшай был исключительно рад этой новости. Помимо того, какой повод для гордости давала такая клятва сама по себе, его грело чувство свершённости, ведь его отец, – его требовательный отец! – наконец-то счёл его достойным!
Следуя его примеру, и стараясь сохранять внешнее спокойствие и непоколебимость, Хан, на самом деле, в торопях оделся в ученическое облачение, схватил деревянную палку, служившую тренировочным мечом, и стрелой вылетел наружу, стремясь опередить отца в подготовке. Ему это удалось, и он действительно оказался во дворе родового дома раньше родителя на минуту, – правда подобный успех обошёлся ему в несколько замечаний от Арката-ран.

Вызваны они были забытыми Ханом в спешке украшающими атрибутами одежды, что сообщали о его принадлежности к Ченшай, и общей потрёпанностью во внешнем виде. Не утаилось от взора скрытых за алой повязкой глаз отца и то, что Хан по привычке завязал пояс не по этикету, а по удобству, – что по мнению Арката-ран было в нынешних обстоятельствах неприемлемо. Хан не смел оправдываться, – он знал, как отец не любит оправданий. Как бы это не было обидно, но пришлось возвращаться, вынуждая его ждать.

"Приемлемо" – оценил вторую попытку сына мастер Аркат, после чего, они вместе отправились к тропе, что вела на вершину горы.
Но неожиданно скоро в их планы вмешались перемены: встреченный ими по пути вверх молодой мастер поприветствовал Ченшай-старшего, и поинтересовался у не гостит ли у него О'ран, – своё любопытство он пояснил срочной необходимостью в совете, касательно предстоящего Турнира Пылающей Крови. Мастер Аркат, конечно же, ответил что не виделся с О'ран с прошлого вечера, и в данный момент сам отправляется на встречу с ним. Он, до сего момента, полагал что О'ран, по своему обыкновению, проводит свободное от занятий с учениками время в медитации, в собственных покоях Боевого Монастыря. Нынешний глава клана редко покидал Монастырь. Если его и можно было застать вне стен клановой святыни, то всегда по важной причине. Аркат-ран был уверен что знал бы о чём-то подобном, но причин не доверять словам молодого мастера у него не было.

Мастер Юн, – так звали повстречавшегося на пути двух Ченшай молодого мастера, – был явно расстроен услышав слова Арката.
– А ведь завидев вас, я был уверен, что моя проблема решена! –посетовал он, уперев одну руку себе вбок, и бросив взгляд куда-то вдаль. Этот молодой акари, получивший титул мастера никак не раньше четырёх лет назад, был всё ещё горяч и нетерпелив, что было видно во всех его повадках. Была видна почти несоизмеримо огромная разница между ним и мастером Аркатом. Хану вдруг вспомнились слова отца, которые тот иногда, тяжело вздыхая, произносил, узнав о какой-нибудь нелепости, с участием свеже-посвящённого в ранг мастера, юнца: "Жгутся – искры, а пламя – греет". Мастер Юн как раз был такой вот "искрой", которой ещё только предстояло стать "пламенем". И сейчас, искра эта металась в нетерпении. – Куда же он мог уйти? Да ещё и так незаметно! Всего-то час назад был с нами в оружейной, а потом как в воздухе расстворился, и никто его не видел!…
– Несомненно, его внимание привлекло исключительно важное дело. –проговорил Аркат-ран спокойно. Говорил он негромко и неторопливо, тон его был отчетлив и дисциплинирован. Была в его голосе сила, звеневшая сталью. Хан хорошо знал, как тяжело разговаривать с его отцом тем, чей дух мог дать слабину. А уж вести с ним беседу глядя в глаза – было настоящим испытанием воли. Мастер Юн пока держался. – Могу предположить, что он отправился к Снимающей раны. –добавил он, оборачиваясь в сторону деревни, что лежала ниже по тропе. – С недавних пор, этот священный долг перешёл к новой дочери Храма, и грядущий турнир окажется для неё серьезным испытанием.
– Весьма вероятно! –подхватил молодой мастер чуть ободрившись, но тут же покривился в выражении если не отвращения, то уж точно – скепсиса. – Ай! И всё-таки, какой позор! Они позволили занять роль Снимающей Раны какой-то приблуде с равнин! Офабохири! –он резко выдохнул, издав звук, изобразивший смешанные чувства осуждения и непонимания. – Подумать только! Чужачка лечит наших, и наставляет наших девок о том, как врачевать! –он смачно сплюнул в сторону. – О чем только думала Старшая Мать, выбирая её? И каким обманом убедила она в правильности подобной… издёвки над Предками, нашего О'ран?
– Шайкай Каса – великолепный врачеватель, Юн-ран! –вступился Хан, держась уважительного тона при обращении к мастеру. – Пусть она и не родня нам по крови, но… -отец резко повёл головой, Хан понял поданый знак, и осёкся на полуслове.
– Не примите порыв моего сына за неуважение. –вновь заговорил отец, но в тоне его не было ни заискиваний, ни извинений. Глава рода Ченшай явно говорил с позиции силы. – В нём говорит благодарность нашей новой старшей целительнице, и супруге главы дома Шайкай, Асаи-ран. –услышавший эти слова Юн-ран, что до сей поры хоть и не задирал нос, но вёл себя с нескрываемым небрежением к объекту обсуждения, вдруг изменился в лице.
– Аркат-ран, только не сочтите мои слова за оскорбление дома Шайкай! -поторопился оправдаться молодой мастер, внезапно осознав возможные последствия своих слов. – Я лишь хотел сказать…
– Будьте очень осторожны с тем, что говорите, и даже думаете, когда рассуждаете о правильности подобных решений. –продолжил Аркат, тон которого теперь больше походил на предупреждение, или даже угрозу, – в то время как внешне он не проявлял никаких признаков враждебности, сохраняя почти что "каменное" выражение лица. – Вы рискуете спровоцировать на весьма опрометчивые выводы никого иного, как главу рода Шайкай, который, – давайте признаем, – обладает не самым сдержанным темпераментом. Хуже того, -беспощадно продолжал Аркат, словно бы каждым словом вбивая гвозди в уже порядком растерявшего в самоуверенности мастера Юна. – …этими же словами вы можете задеть чувства Старшей Матери, которая делает всё что в её силах на благо всего нашего клана. А если выяснится, что О'ран оказался солидарен с нею в выборе преемницы на роль клановой целительницы, то и его осуждение не заставит вас себя ждать. –Хану стало немного не по себе. На его глазах, перешагнув через собственную гордость, молодой мастер склонился перед его отцом в кратком поклоне, ожидая, пока тот закончит свою речь. Аркат же, кажется, совершенно не знал пощады. – И всё это – не считая того факта, что вы непосредственно осуждаете Снимающую Раны, – первую, кто придёт к вам на помощь, в случае если вашей жизни, вдруг, станет угрожать какое-либо ранение. –Ченшай-старший хмыкнул, как бы призадумавшись, но прозвучало это, скорее, как возглас лёгкого негодования. – Говорю вам: будьте действительно осторожны со словами. Времена вашей юности прошли, и уже не первый год титул мастера служит вам об этом напоминанием. А вы, если задуматься, только что сумели задеть всех тех, кого задевать не стоило, Юн-ран. Как хорошо, что эти ваши слова услышал только ветер!
– Я понял, Аркат-ран. –не поднимая головы ответил ему молодой мастер, понизив голос. Он всё ещё стоял в кратком поклоне старшему мастеру. – Благодарю вас, учитель. Впредь, я буду умнее. –Хан не знал точно, обучал ли именно его отец этого молодого мастера, но был горд тем, что его отец входил число старших мастеров, – учителей, – к которым так и было принято обращаться в Монастыре.

Мастер Юн, наконец, выпрямился, но не смел глядеть Аркату в глаза.
– Отправляйся в дом Снимающей Раны, и вырази ей слова своего глубокого почёта её священному долгу. –начал Аркат, слегка смягчив тон. – Если найдешь там О'ран – сообщи ему о том, что я буду ждать его в Монастыре с вечера до самой ночи. Если ты его там не отыщешь, – проведешь остаток дня в услужении Шайкай Касе, а своё важное дело отложишь до того момента, когда она отпустит тебя восвояси. –произнёс он тоном наставника. Юн-ран, это было заметно, был не рад такому распоряжению, но не посмел сказать и слова против.
– Я искуплю свою гордыню, учитель. –произнёс он, прилагая над собой усилие, но не кривя душой перед мастером, который, – уж он-то знал! – сразу бы этой понял.
– Не гордыню, Юн-ран. –тут же поправил его Аркат. – Невежество. Ты давал клятву мастера Предкам, но, очевидно, забыл её слова. –процедил он сухо, и почти отрешённо. – Проведи один день в распоряжении целителя, чтобы понять почему наш клан чтит их ремесло. Если не поймешь с первой попытки, – окажи ей помощь ещё раз. А если мудрость Предков не будет доходить до тебя в служении ей, – я лично преподам тебе этот урок так, как это делалось в былые времена. –Хан заметил, как лицо молодого мастера слегка исказилось, в попытке утаить страх перед учителем. Мысленно, он сделал для себя заметку о том, что никогда не позволит себе неуважения к врачевателям, – уж точно не в присутствие отца. – Выполняй. –коротко бросил Аркат. Юн-ран сию же секунду тронулся с места, даже не пытаясь идти в развалочку, высоко подняв нос, или как-либо иначе сохранить лицо. Ченшай-старший не глядел ему вслед.
– Папа? –подал голос Хан, когда мастер Юн скрылся за изгибом отвесной скалы, под которую заводила тропа при спуске в деревню. – Когда ты говорил про… -он вобрал в лёгкие воздуха, выдохнул. –Это правда, что раньше учителя изрезали молодых мастеров до полусмерти, чтобы те, спасённые Снимающей Раны, клялись той в вечной благодарности?
– Не совсем. –ответил Аркат сухо, разворачиваясь к сыну. – Их не резали до полусмерти, – их ранили насмерть. Считалось, что настоящий мастер должен быть способен дать бой самой смерти. А если кого-то из них спасала Снимающая Раны, то ей клялись в вечном долгу и преданности. –Хан слушал отца внимательно. Его почти одолела дрожь, он немного побледнел, но не позволил страху одолеть себя. Аркат видел это. Заметил он и то, как его сын сжимал кулаки, как постарался скрыть от него то, что нервно сглотнул, представляя себе описанный старый обычай.
– А в твоё время, -вновь заговорил младший Ченшай, чуть нахмурившись. –…когда ты проходил Инициацию…
– Я не застал этой традиции клана, Хан. –всё так же сухо и спокойно ответил отец, по-прежнему не отводя взгляда от сына. – Но её застал мой отец, – твой дед. И он решил, что даже если клан от неё отказался, то он сам позаботится о том, чтобы в нашей семье эта память сохранилась. –Хан невольно опустил глаза вниз, к белоснежному полотну покрывавшего гору снега. Он не испугался, и вовсе не утерял воли. Даже наоборот: его воображение, живо рисовавшее для него картину тех испытаний, той борьбы и боли, через которые был вынужден пройти его отец когда-то давно, – вызывало в нём порыв воли, и толику гнева. Странное сочетание желания абстрактной мести за отца, и желания суметь повторить его путь отозвались в его сознании решимостью, что понемногу выжигала естественный страх.
– Значит, ты поклялся нашей бывшей целительнице? –немного угрюмо, но без тени страха в голосе, до селе немного подкашивающего звучание слов, спросил он отца.
– Нет. Твой дед считал надежду на постороннюю помощь – слабостью, недопустимой для наследника. А потому лишил меня такой возможности. –Аркат выдержал короткую паузу. – Я выжил сам. –он коснулся руками повязки на глазах, и неспешно стал её разматывать. Сняв её с лица, он аккуратно намотал ткань на свою руку, и открыл глаза, обращённые к сыну. У мастера были карие глаза, сверкавшие на свете солнца огненными вкраплениями, словно ещё не успевшие угаснуть и разжигаемые ветром угли. У него был пугающе-острый, соколинный взгляд, что лезвием врезался в сознание, и вызывал необъяснимый, инстинктивный страх. Однако сейчас, при взгляде на сына, хищный взор мастера проявил свою неожиданную способность выражать любовь и заботу. – Именно поэтому, я не стану продолжать поддерживать этот обычай. –он коснулся головы сына рукой, и по-отечески добро слегка растрепал ему волосы, как делал это в его детские годы. Отец даже позволил себе улыбнуться. – Не переживай, я не твой дед. Я не стану этого делать. –заверил он, впервые за весь день позволив тону голоса лёгкую оттепель. Хан не смог удержаться от счастливой улыбки, но постарался сдержать эмоции.
– Но… -припомнил Хан, поправляя волосы на голове. – Ты всегда говорил, что наша семья – древняя, и мы гордимся тем, что храним множество даже забытых традиций. Разве ты не хотел бы, чтобы и я…
– Ты для меня немного важнее нашей гордости, Хан. –потихоньку возвращая себе выражение полного безучастия, ответил Аркат, начав вновь наматывать на глаза алую повязь. – Но только вот на столечко. –показав пальцами "самую малость" подмигнув сыну напоследок, Ченшай-старший позволил себе последний смешок, перед тем как скрыть собственные глаза за повязкой.
– Куда мы пойдем теперь, папа?
– Мы отправимся в Монастырь, но вечером. Если у О'ран нашлось важное дело вне его стен, то не стоит его торопить. –мастер выдохнул, и глянул в сторону поселения внизу. – Впереди у нас ещё половина дня. Пошли проведаем твою маму.

Сегодня во дворе Храма Традиций было много народу.

Помимо собственных повседневных активностей, к заботам духовного центра клана прибавилась ещё и помощь пострадавшим от вчерашних событий. Это включало в себя работы не только в главной деревне у вершины, но в двух других, поменьше, – тех, что расположились чуть ниже на горе. Но не сури; проблемы "низших", что жили у подножья, мало интересовали акари высокогорья.

В Храм, время от времени, с просьбой о помощи приходил кто-нибудь из жителей деревень, если сил их собственных семей не хватало. В помощи здесь не отказывали. Но чаще, служки Храма сами оказывались на местах ещё раньше зова о подмоге, и брались за любую, дозволенную им хозяевами, работу. В конце-концов, служение клану – считалось их священным долгом.

Те из жителей, кому повезло меньше прочих, и чьи дома были полностью или большей частью разрушены, приходили во владения Храма в поисках временного пристанища. Благо, просторы духовного "дворца" были велики, и им всегда находилось место.

Кроме того, давала о себе знать и близость чрезвычайно важных для всего клана мероприятий, связанных с ритуалами Инициации, проводимых каждые четыре года. Дел было превеликое множество, но старшие из служек внимательно следили за тем, чтобы все эти заботы не переросли в сумятицу и балаган; пользуясь привилегией исполнительниц прямого указа Старшей Матери, они руководили всем происходящим на территории Храма, зачастую даже позволяя себе отдавать приказы мужчинам, что в клане Ву'Лан, при иных обстоятельствах, было бы делом неслыханным.
Полный жизни, движения, разговоров и важных дел двор Храма сейчас мог напомнить главную улицу небольшого городка в час пик. Речь отдельных проходящих мимо акари сливалась в общей массе переговоров, к которым прибавлялись пыхтения юношей-куллуров, таскающих со складов Храма необходимые для ремонта в деревнях материалы, инструменты, и иногда провизию. Ветер на горе почти что полностью стих, что само по себе было редкостью, и оттого "звуки жизни" заполонили всё пространство двора.

Немного стихали эти звуки ближе к его окраинам, огороженным живой изгородью. Там были сады, и стоящие в их окружении ротонды, в каждой из которых стоял круглый столик со скамейкой-полумесяцем.

В одной из таких сейчас раздавался детских смех:
– Как можно быть таким глупым! –раздавалась Киракия весельем, слушая рассказ своего собеседника, сидевшего по другую сторону стола. – Он же взрослый дядя!
– Полагаю, ответ кроется в девизе его семьи, коим он так гордо хвастает: "Дуншай всё по плечу!". –отвечал ей мастер Жингшен, представившийся ей совсем недавно. Он говорил всё-так же спокойно и рассудительно, и будто бы сам был немного удивлён тем, о чём рассказывал своей собеседнице. Киракия находила его историю об одном из наставников Боевого Монастыря очень забавной. – Я конечно предпочел бы, чтобы мои слова достигали его ушей, а не плеч, -продолжал он, с казалось, действительно искренним лёгким недоумением и досадой. – …но кто я такой, чтобы судить старого мастера Inkai? В конце-концов, ни я, ни он – оба мы не родом из Цивиума, где было создано это оружие. И всё же, я полагаю, что для успешного выстрела пистоли нужен был порох, а не волшебное слово, или ремонт. –закончил он, улыбнувшись и разведя руками.
– Даже я знаю, что это так! –поддержала Кира, положив руки на стол, где её ждала небольшая корзинка со сладостями, подаренная мастеру Жингшену одной из куллурок. – Мы с Ханом из таких стреляли по снеговикам!

Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «Литрес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (https://www.litres.ru/book/kartikeyya/vosem-putey-shramy-chast-pervaya-70915687/) на Литрес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.