Читать онлайн книгу «Кукла» автора EFFIE
Кукла
EFFIE
Одинокая Соня берет на попечение четырнадцатилетнюю Анжелу. Они хорошо ладят друг с другом, но все меняется, когда у женщины появляется бойфренд. Он настойчиво домогается подопечную, когда «подруги» нет дома.
Анжеле удается снять на камеру, как бойфренд пытается соблазнить ее подругу, но Соня обвиняет девушку в подстрекательстве. Анжела уходит из дома, но через несколько дней Соня находит ее и просит вернуться, обещая, что "третий лишний"уйдет, и все будет по-прежнему…
EFFIE
Кукла
Глава первая
Вы знаете, что такое абсолютное одиночество?
Это такое угнетающее состояние, когда никого нет рядом и никому до тебя нет дела. Ты словно находишься в непроницаемом мыльном пузыре, из которого не можешь выбраться, и всегда один на один со своей жизнью.
Ты сам по себе, но это не то, чего ты хочешь.
Мне хорошо знакомо это чувство. Среди двухсот воспитанников детского дома я была совершенно одинокой. Я ощущала это всеми органами чувств: в запахе сбежавшего молока, сочившегося из столовой; в грубой, невкусной пище; в жестких вафельных полотенцах; в незвучании слова «мама» и в грустных детских глазах.
Конечно, с этим чувством здесь знакома не только я.
Несколько месяцев назад во время перемены я зашла в туалет и увидела девочку из соседнего класса. Она тоже росла в детском доме, но была на несколько лет младше меня, и я не помнила ее имени. Встав на цыпочки и оперевшись тонкими, длинными руками на раковину, девочка неуклюже целовала свое отражение в зеркале и шепотом повторяла: «Ты красивая, ты очень красивая!»
Я в смущении тут же вышла оттуда. Мне было неловко от того, что я подслушала ее. Вряд ли она бы этого хотела. Но позже мне стало понятно, почему она так делала. Никто ведь не говорит ей, что она красивая, добрая, прилежная; никто не обнимает, не смотрит на нее с нежностью, не спрашивает, что было интересного на уроках…
Даже воспитатели редко хвалят нас за хорошее поведение или спортивные достижения, чтобы не выделять кого-то из воспитанников, не проявлять к ним излишнюю чувствительность. Они делают это не из малодушия или душевной черствости, а для того, чтобы все остальные не чувствовали себя еще более несчастными и никому не нужными.
Но как по-другому могут чувствовать себя дети, от которых отказались родители?! Мы всю жизнь живем с горьким чувством, что в нашей жизни чего-то не хватает, чего-то значительного, возможно, самого главного.
Все, что у нас есть – это мы сами. Некоторые, как я, смирились с этим, научились во всем полагаться на себя, и только старшие воспитанники объединялись в компании, чтобы показать свою жестокость и власть.
Жизнь в детском доме изо дня в день идет по замкнутому кругу. Утром все детдомовцы просыпаются в одно и то же время, заправляют одинаковые узкие кровати и, обгоняя друг друга, бегут к умывальникам. Затем они натягивают поношенную одежду и идут в спортивный зал на зарядку и перекличку.
После упражнений, повторяющихся всегда в одном и том же порядке, и заунывных патриотических песен под фонограмму всех ждет завтрак в общей столовой – неизменно невкусная каша, серый хлеб, липкий маргарин, яйцо и светлый чай.
Для таких, как я, кто с рождения живет без родителей, такая еда кажется нормальной – другой мы не знаем. А те, кто впервые пришел в детский дом или вернулся сюда из приемной семьи, с трудом к ней привыкают. Такие дети медленно, с неприязнью ковыряются в холодной каше или слипшихся макаронах, как будто от этого еда станет вкуснее или хотя бы терпимее.
Наверное, для персонала еда готовится отдельно – никто из взрослых не смог бы есть то, что каждый день едим мы, воспитанники.
Правда, был у нас один шутник, рыжеволосый Лешка Егорцев. Иногда он заходил в столовую подчеркнуто медленным, широким шагом, сунув длинные веснушчатые руки в карманы. Одетый в майку, брюки и «шарф» из вафельного полотенца, Лешка останавливался посреди столовой и, глядя в окно, словно любуясь прекрасным пейзажем, небрежно требовал подать ему на завтрак горячий сэндвич с сыром, яйцо всмятку, шоколадный капкейк, черный кофе и апельсиновый сок. Вся столовая буквально взрывалась от хохота.
Персонал, конечно же, не оставался в долгу. Самой находчивой была уборщица, которую все называли «странная тетя Галя». Ее иногда заставали в комнате, где играли самые младшие. Там она брала на руки какого-нибудь ребенка и прижимала его к груди, будто баюкала. Возможно, в этом она находила поддержку и утешение, хотя почти никто не понимал, что она делает.
Когда хохот становился тише, и можно было расслышать чей-то голос, тетя Галя медленно вставала из-за стола, расправляла свой длинный темный фартук и спрашивала у «синьора», где он желает кушать свой завтрак – на террасе или в малой столовой.
Лешка смеривал ее долгим, пронзительным взглядом, как нерадивую служанку, и обычно выбирал свой вариант. На этом представление заканчивалось, раздавались робкие аплодисменты, но улыбки еще долго играли на старых и молодых лицах.
Да, без таких, как Лешка, жизнь в детском доме была бы трудновыносимой.
После завтрака начинались уроки. Нет, нас не забирал школьный автобус, как показывают в американских фильмах. Мы угрюмой толпой шли в общеобразовательную школу, а во второй половине дня с легким сердцем возвращались обратно.
Воспитанники побаивались учителей и одноклассников, которые росли в семьях. Мы чувствовали себя нелепыми, жалкими оборвышами и редко отвечали в классе. Даже зная правильный ответ, детдомовцы часто отмалчивались или дерзили из упрямства. Но чаще всего воспитанники к урокам не готовились, это было в порядке вещей.
– Мне ни к чему ваша химия, я буду бизнесменом! – вызывающе бубнил рослый Гришка Катаев, исподлобья глядя на учителя.
– А математику будущему предпринимателю тоже знать не обязательно? – парировал преподаватель, заглянув в классный журнал. – Я смотрю, у Вас одни тройки…
Гришка молчал, опустив взгляд в пол. Ему было стыдно сознаться, что он совсем запустил химию и догнать остальных ему уже не по силам.
– Вы думаете, что естественные науки бесполезны и начальные знания не пригодятся вам в жизни? – обратившись ко всему классу, спросил учитель, заложив руки за спину. – Если так, то вы все ошибаетесь, – здесь он выдержал эффектную паузу, а затем продолжил: – Химия – это не набор скучных, громоздких формул. Это наука о том, как из одного или нескольких веществ в определенных условиях можно получить что-то новое. Она вдохновляет нас на творчество, заставляет верить в чудеса! Звучит невероятно, но один и тот же химический состав в разной концентрации имеет разные свойства! Даже банальное снотворное может быть опасным для жизни или здоровья, если принять его слишком много. Как не навредить себе или другим? Как извлечь из таблеток и порошков пользу? Всему этому учит нас химия.
Пока учитель искусно мотивировал весь класс изучать его предмет, мне в голову пришла одна мысль. Люди, как химические элементы, взаимодействуют друг с другом. Общение с некоторыми из них обогащает нас, помогает раскрыться, внести свой вклад в общество. Но есть и такие, которые окисляют нас, убивают наши полезные свойства, приводят к разрушению…
Увы, «человеческую химию» не изучают в школе. Невозможно узнать заранее, как сложится взаимодействие с тем или иным человеком, что оно принесет… Эту сложную науку можно познать только эмпирически, и для этого человеку дана целая жизнь.
После уроков и легкого полдника воспитанники обычно собирались в общей комнате на втором этаже. Там они смотрели телевизор, играли в настольные игры, а угловатые девочки-подростки, выстроившись в две шеренги, хором пели: «Мало половин, мало, мало половин» [1] и пританцовывали, подражая подчеркнуто плавным, манерным движениям исполнительницы.
Я же до ужина обычно уходила в библиотеку. Только в компании с книгами я не чувствовала одиночества. Мне нравился этот молчаливый книжный приют, где было много хрестоматийных книжек, отпечатанных на советской серо-желтой бумаге, старых запылившихся учебников, специальной литературы. Но другие воспитанники редко сюда заглядывали, а если и заходили, то вовсе не за книгами…
Когда мне не хотелось читать, я смотрела в окно. С третьего этажа мне было отлично видно весь двор: железный турник, старые скрипучие качели, высокие деревья, две клумбы у крыльца. Я любила наблюдать за малышами, игравшими в снежки или в «горячую картошку» в зависимости от времени года. В погожие деньки воспитатели или волонтеры устраивали для младших веселые старты и я, словно с трибуны, следила за соревнованиями. А когда на улице никого не было, я мечтала о самых простых и заурядных вещах, которые хочется иметь, только когда их нет.
К счастью, даже в жизни детдомовцев иногда случается что-то хорошее.
Как-то утром меня вызвали в кабинет директора. Когда я услышала об этом, у меня вспотели ладони, но выбора не было – пришлось идти.
«Бывают хорошие дни, бывают плохие», – подбадривала я саму себя, выходя из столовой и стараясь не обращать внимания на ухмылки других воспитанников, частенько получающих нагоняй от директора за драки, распитие спиртных напитков или плохие оценки.
Меня еще ни разу не вызывали к заведующей. Я шла по коридору, перебирая в голове все, что было накануне и тщетно пытаясь понять, что я сделала не так.
Лидия Ивановна (заведующая детским домом) встретила меня холодной покровительственной улыбкой и попросила сесть за стол, стоящий под прямым углом к ее длинному рабочему столу, заваленному разными бумагами. Она почему-то избегала смотреть воспитанникам в глаза и сразу надевала затемненные очки, когда кто-то из них к ней входил.
Я села на стул и тоже попыталась улыбнуться.
«Неприятности лучше всего встречать с улыбкой», – подумала я.
– Вот что, Анжела, – строго начала Лидия Ивановна, – хочу сообщить тебе приятную новость. Одна женщина – немолодая, но и нестарая – хочет взять тебя на попечение. Ей больше сорока пяти лет, у нее нет своих детей, но она хочет о ком-то заботиться. Конечно, одинокие женщины старше сорока берут детей себе в утешение, но разве ее желание иметь семью не похвально?!
Я кивнула. Наверное, это было так.
– Если ты согласишься, у тебя будет своя комната, красивые новые вещи и взрослый человек рядом. Скажу прямо, к нам нечасто обращаются за детьми старше десяти лет, и тебе очень повезло! Она скоро придет познакомиться с тобой лично и, я надеюсь, вы с ней найдете общий язык. Ты ведь хочешь уйти из детского дома?
– Да, наверное, – неуверенно пробормотала я, пытаясь осознать это невероятное известие – первое по-настоящему значимое событие в моей жизни.
Признаюсь, меня тогда пугали перемены. Я не ждала от жизни ничего хорошего, поэтому не могла точно сказать, хочу я уйти или нет. Но все же перспектива иметь свою комнату, книги, одежду, которую до меня никто не надевал, была сказочно заманчивой.
Я неуверенно улыбнулась.
– Вот и хорошо! – одобрительно кивнула Лидия Ивановна, принявшая мою робкую улыбку за согласие. – Конечно, мы делаем для воспитанников все, что в наших силах – и даже больше! Но возможности у нас весьма ограничены, – здесь Лидия Ивановна тяжело вздохнула. – Кроме того, вас слишком много, и мы не можем каждому уделить достаточно внимания…
Пока Лидия Ивановна размышляла о тяготах управления детским домом, меня занимали мысли о будущем. Я пыталась представить себе свою попечительницу, личную комнату, новую жизнь.
– Возможно, здесь, в детском доме, мы слишком заботимся о питании, здоровье и досуге наших воспитанников и недостаточно готовим вас к тому, с чем вы столкнетесь за этими стенами, – наконец изрекла Лидия Ивановна после недолгого молчания, – но как вообще можно подготовиться к жизни?! Рано или поздно она каждого погнет и поломает – ничем ее не умилостивишь.
Я не знала, что ответить на такое мрачное пророчество, и она продолжила:
– Принято считать, что такую помощь дети и подростки получают в семье… Знаешь, иногда приемным родителям и попечителям удается заменить даже кровных родственников. Надеюсь, в твоем случае так и будет. Однако ты не должна забывать, что государство будет выплачивать пособие на твое содержание, пока тебе не исполнится восемнадцать лет, – Лидия Ивановна выразительно глядела на меня из-за очков, – поэтому не веди себя, как бедная родственница, принятая в дом из милости. Будь благодарна своей попечительнице, но все же постарайся выстроить с ней «взрослые», доверительные отношения.
Я робко кивнула. Разумеется, мне тоже этого хотелось.
– Надеюсь, эта важная перемена в твоей жизни пойдет тебе на пользу, – Лидия Ивановна сняла очки, и я поняла, что наш разговор окончен.
Я поблагодарила ее и с легким волнением направилась к двери – мне хотелось все обдумать, но Лидия Ивановна вдруг окликнула меня:
– Анжела! – строго сказала она. – Пока все документы не будут готовы, никому об этом не говори.
Я молча кивнула и вышла за дверь.
Первая встреча с моей попечительницей была короткой. Она проходила в кабинете заведующей, где Соня (или Софья Васильевна по паспорту) дожидалась меня после длительной беседы с психологом.
Я вошла и, не помня себя от волнения, села на стул, который мне указала Лидия Ивановна. Соня сидела прямо напротив меня и, когда я осмелилась взглянуть на нее, приветливо мне улыбнулась. Обычно я хорошо читаю чужие лица, но в тот день я была так неспокойна, так много думала все дни об этой встрече, что не могла понять – искренна она или нет.
К счастью, Лидия Ивановна заговорила первой. Она быстро и коротко представила нас, а потом долго и красноречиво рассказывала о важности заботы друг о друге, о ценности семьи и наконец сказала:
– А теперь я вас оставлю. Поговорите наедине.
Лидия Ивановна вышла с загадочной улыбкой, забыв снять свои очки, и я, пересилив свою робость, посмотрела на Соню чуть-чуть смелее. Мне бросилась в глаза ее белая футболка, на которой была нарисована огромная золотая корона, выгнувшаяся под напором ее пышной груди.
– А ты не похожа на типичного четырнадцатилетнего подростка, – сказала Соня, весело глядя на меня, – ни татуировок, ни проколотой ноздри…
– Здесь такие вещи запрещены.
– Знаю. Мне просто хотелось «вытащить» тебя из скорлупы… А ты бы хотела иметь тату?
– Нет, – твердо ответила я. – Мне ведь не всегда будет четырнадцать.
– Хм! Это верно. Но, знаешь, наверное, в любом возрасте можно найти свои «плюсы», – неуверенно заметила Соня и поправила кардиган, чтобы прикрыть выпирающий живот. – В молодости мне казалось, что лучшая пора в жизни человека – это юность. В тридцать я поняла, что ошиблась: моя красота все еще была со мной, и к ней прибавились неплохая работа и двухкомнатная квартира… А в сорок я осознала, что красота – вообще не главное жизни, и успокоилась…
Да, красота Сони с годами поблекла и расплылась. Овал лица «потек» вниз, веки заметно отяжелели, а вены на руках предательски вспучились. Но ее черные глаза все еще были распахнутыми, ясными, как будто отражали теплый внутренний свет. Они были прекрасны!
– По возрасту ты могла бы быть мне дочерью, – задумчиво сказала Соня, разглядывая мое лицо, – и я бы хотела, чтобы ты согласилась на мое попечительство. Конечно, не все так просто, как кажется. Сейчас я хожу в школу приемных родителей, а после этого нужно будет оформить все документы… В общем, я не смогу забрать тебя раньше, чем через месяц. Но для того, чтобы начать бумажную волокиту, мне нужно получить твое согласие. Заведующая сказала, что ты хочешь уйти из детского дома. Это так?
– Хочу, – сказала я немного увереннее, чем неделю назад Лидии Ивановне.
Соня улыбнулась.
– Надеюсь, когда мы познакомимся поближе, ты захочешь жить со мной, – дружелюбно сказала она. – Может быть, ты хочешь что-то спросить? Про школу, про свою комнату, про ребят во дворе… Не стесняйся!
На самом деле у меня был один вопрос, вертевшийся на языке с того дня, как мне сказали о попечительстве.
– Почему у Вас нет своих детей? – спросила я и густо покраснела, но Соню, кажется, совсем не смутила моя дерзость.
– Пока я была молодая, мне и одной жилось неплохо, – честно призналась она. – Я думала, что из-за детей буду чувствовать себя связанной, уязвимой… А потом время ушло. Так-то! – с грустью добавила Соня, снова вспомнив о своем немолодом возрасте.
Признаюсь, меня тронула ее искренность. Она могла бы сплести трогательную историю, а я по неопытности поверила бы каждому ее слову. Но Соня не пошла по этому скользкому пути, не стала выставлять себя в выгодном свете, чтобы произвести нужное впечатление, и я невольно почувствовала уважение к ней. А еще мне показалось, что Соня мне доверяет и в какой-то степени считает меня равной. Для меня это было очень важно, ведь у меня никогда не было друзей.
– Сейчас мне нужен не ребенок, а скорее наперсница, компаньонка, – продолжила Соня. – Я не представляю себя в роли няньки большеголового младенца, одной мне было бы с ним очень тяжело, – торопливо объясняла она. – А ты умница, хорошо учишься и любишь читать…
Мои щеки слегка порозовели. Я не привыкла к тому, чтобы меня хвалили.
– В молодости я увлекалась серьезной литературой и даже писала статьи о творчестве Больших Писателей, – не без гордости сказала Соня. – Я никогда не работала учительницей или библиотекарем, но многое помню из книг и надеюсь, нам будет, о чем поговорить. Может быть, со временем мы подружимся…
На моем лице расцвела благодарная улыбка.
– Хочешь узнать что-то еще? – спросила Соня.
– Пока нет.
– Тогда до следующей встречи! – улыбнулась она, набросив на плечо ремень своей ярко-розовой сумочки и украдкой что-то вытащив из нее. – Не знаю, почему мне не разрешили принести тебе небольшой подарок или сладости… Наверное, директор боится, что это повлияет на твое решение. Но, я думаю, что от одного шоколадного батончика вреда не будет. Положи его в карман, – посоветовала Соня, протягивая мне лакомство, завернутое в блестящую плотную бумагу.
– Спасибо! – растрогалась я. Мне было очень приятно почувствовать чью-то заботу.
Я надежно спрятала батончик в передний карман джинсов и прикрыла его футболкой, чтобы с наслаждением съесть шоколад в библиотеке, пока его не увидели и не отобрали старшие.
Несмотря на то, что мне было уже четырнадцать, я была меньше среднего роста, моя фигурка выглядела тонкой и хрупкой, а мышцы были едва заметными, слабыми. Я никогда не увлекалась спортом, не играла с другими воспитанниками в волейбол и не могла заставить себя, как Лешка Егорцев, каждый день бегать по пять километров, а потом подтягиваться на турнике семьдесят раз.
Лешку не трогали, а у меня отбирали все, что попадало мне в руки, чтобы при случае обменять на спиртное или сигареты. Я отдавала все не от страха, не из-за слабости, а потому что знала: сопротивляться бесполезно.
Единственной вещью, которую мне удалось сохранить, была большая голубая кружка, похожая на широкую восточную пиалу с выгнутой ручкой. Она до того понравилась мне по форме и безмятежному голубому цвету, что пришлось с силой ударить ее о бетонную ступеньку крутой лестницы, ведущей на первый этаж, в столовую.
С глубокой уродливой трещиной с верху до низу она была никому не нужна. Как и я сама до недавнего времени.
Через месяц, в середине августа, я распрощалась с детским домом.
Перед тем, как уйти, я еще раз побывала в кабинете заведующей, но она больше не говорила мне о «взрослых» отношениях. Наоборот, Лидия Ивановна посоветовала мне быть доброй, скромной и уступчивой. Затем она вручила мне папку с документами, повторила, что мне сказочно повезло, и на этом мы расстались.
Я думала, что не вернусь сюда никогда. Возможно, и Лидия Ивановна так считала, только случилось все несколько иначе…
Глава вторая
Когда
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «Литрес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (https://www.litres.ru/book/effie/kukla-70882180/) на Литрес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.
EFFIE
Одинокая Соня берет на попечение четырнадцатилетнюю Анжелу. Они хорошо ладят друг с другом, но все меняется, когда у женщины появляется бойфренд. Он настойчиво домогается подопечную, когда «подруги» нет дома.
Анжеле удается снять на камеру, как бойфренд пытается соблазнить ее подругу, но Соня обвиняет девушку в подстрекательстве. Анжела уходит из дома, но через несколько дней Соня находит ее и просит вернуться, обещая, что "третий лишний"уйдет, и все будет по-прежнему…
EFFIE
Кукла
Глава первая
Вы знаете, что такое абсолютное одиночество?
Это такое угнетающее состояние, когда никого нет рядом и никому до тебя нет дела. Ты словно находишься в непроницаемом мыльном пузыре, из которого не можешь выбраться, и всегда один на один со своей жизнью.
Ты сам по себе, но это не то, чего ты хочешь.
Мне хорошо знакомо это чувство. Среди двухсот воспитанников детского дома я была совершенно одинокой. Я ощущала это всеми органами чувств: в запахе сбежавшего молока, сочившегося из столовой; в грубой, невкусной пище; в жестких вафельных полотенцах; в незвучании слова «мама» и в грустных детских глазах.
Конечно, с этим чувством здесь знакома не только я.
Несколько месяцев назад во время перемены я зашла в туалет и увидела девочку из соседнего класса. Она тоже росла в детском доме, но была на несколько лет младше меня, и я не помнила ее имени. Встав на цыпочки и оперевшись тонкими, длинными руками на раковину, девочка неуклюже целовала свое отражение в зеркале и шепотом повторяла: «Ты красивая, ты очень красивая!»
Я в смущении тут же вышла оттуда. Мне было неловко от того, что я подслушала ее. Вряд ли она бы этого хотела. Но позже мне стало понятно, почему она так делала. Никто ведь не говорит ей, что она красивая, добрая, прилежная; никто не обнимает, не смотрит на нее с нежностью, не спрашивает, что было интересного на уроках…
Даже воспитатели редко хвалят нас за хорошее поведение или спортивные достижения, чтобы не выделять кого-то из воспитанников, не проявлять к ним излишнюю чувствительность. Они делают это не из малодушия или душевной черствости, а для того, чтобы все остальные не чувствовали себя еще более несчастными и никому не нужными.
Но как по-другому могут чувствовать себя дети, от которых отказались родители?! Мы всю жизнь живем с горьким чувством, что в нашей жизни чего-то не хватает, чего-то значительного, возможно, самого главного.
Все, что у нас есть – это мы сами. Некоторые, как я, смирились с этим, научились во всем полагаться на себя, и только старшие воспитанники объединялись в компании, чтобы показать свою жестокость и власть.
Жизнь в детском доме изо дня в день идет по замкнутому кругу. Утром все детдомовцы просыпаются в одно и то же время, заправляют одинаковые узкие кровати и, обгоняя друг друга, бегут к умывальникам. Затем они натягивают поношенную одежду и идут в спортивный зал на зарядку и перекличку.
После упражнений, повторяющихся всегда в одном и том же порядке, и заунывных патриотических песен под фонограмму всех ждет завтрак в общей столовой – неизменно невкусная каша, серый хлеб, липкий маргарин, яйцо и светлый чай.
Для таких, как я, кто с рождения живет без родителей, такая еда кажется нормальной – другой мы не знаем. А те, кто впервые пришел в детский дом или вернулся сюда из приемной семьи, с трудом к ней привыкают. Такие дети медленно, с неприязнью ковыряются в холодной каше или слипшихся макаронах, как будто от этого еда станет вкуснее или хотя бы терпимее.
Наверное, для персонала еда готовится отдельно – никто из взрослых не смог бы есть то, что каждый день едим мы, воспитанники.
Правда, был у нас один шутник, рыжеволосый Лешка Егорцев. Иногда он заходил в столовую подчеркнуто медленным, широким шагом, сунув длинные веснушчатые руки в карманы. Одетый в майку, брюки и «шарф» из вафельного полотенца, Лешка останавливался посреди столовой и, глядя в окно, словно любуясь прекрасным пейзажем, небрежно требовал подать ему на завтрак горячий сэндвич с сыром, яйцо всмятку, шоколадный капкейк, черный кофе и апельсиновый сок. Вся столовая буквально взрывалась от хохота.
Персонал, конечно же, не оставался в долгу. Самой находчивой была уборщица, которую все называли «странная тетя Галя». Ее иногда заставали в комнате, где играли самые младшие. Там она брала на руки какого-нибудь ребенка и прижимала его к груди, будто баюкала. Возможно, в этом она находила поддержку и утешение, хотя почти никто не понимал, что она делает.
Когда хохот становился тише, и можно было расслышать чей-то голос, тетя Галя медленно вставала из-за стола, расправляла свой длинный темный фартук и спрашивала у «синьора», где он желает кушать свой завтрак – на террасе или в малой столовой.
Лешка смеривал ее долгим, пронзительным взглядом, как нерадивую служанку, и обычно выбирал свой вариант. На этом представление заканчивалось, раздавались робкие аплодисменты, но улыбки еще долго играли на старых и молодых лицах.
Да, без таких, как Лешка, жизнь в детском доме была бы трудновыносимой.
После завтрака начинались уроки. Нет, нас не забирал школьный автобус, как показывают в американских фильмах. Мы угрюмой толпой шли в общеобразовательную школу, а во второй половине дня с легким сердцем возвращались обратно.
Воспитанники побаивались учителей и одноклассников, которые росли в семьях. Мы чувствовали себя нелепыми, жалкими оборвышами и редко отвечали в классе. Даже зная правильный ответ, детдомовцы часто отмалчивались или дерзили из упрямства. Но чаще всего воспитанники к урокам не готовились, это было в порядке вещей.
– Мне ни к чему ваша химия, я буду бизнесменом! – вызывающе бубнил рослый Гришка Катаев, исподлобья глядя на учителя.
– А математику будущему предпринимателю тоже знать не обязательно? – парировал преподаватель, заглянув в классный журнал. – Я смотрю, у Вас одни тройки…
Гришка молчал, опустив взгляд в пол. Ему было стыдно сознаться, что он совсем запустил химию и догнать остальных ему уже не по силам.
– Вы думаете, что естественные науки бесполезны и начальные знания не пригодятся вам в жизни? – обратившись ко всему классу, спросил учитель, заложив руки за спину. – Если так, то вы все ошибаетесь, – здесь он выдержал эффектную паузу, а затем продолжил: – Химия – это не набор скучных, громоздких формул. Это наука о том, как из одного или нескольких веществ в определенных условиях можно получить что-то новое. Она вдохновляет нас на творчество, заставляет верить в чудеса! Звучит невероятно, но один и тот же химический состав в разной концентрации имеет разные свойства! Даже банальное снотворное может быть опасным для жизни или здоровья, если принять его слишком много. Как не навредить себе или другим? Как извлечь из таблеток и порошков пользу? Всему этому учит нас химия.
Пока учитель искусно мотивировал весь класс изучать его предмет, мне в голову пришла одна мысль. Люди, как химические элементы, взаимодействуют друг с другом. Общение с некоторыми из них обогащает нас, помогает раскрыться, внести свой вклад в общество. Но есть и такие, которые окисляют нас, убивают наши полезные свойства, приводят к разрушению…
Увы, «человеческую химию» не изучают в школе. Невозможно узнать заранее, как сложится взаимодействие с тем или иным человеком, что оно принесет… Эту сложную науку можно познать только эмпирически, и для этого человеку дана целая жизнь.
После уроков и легкого полдника воспитанники обычно собирались в общей комнате на втором этаже. Там они смотрели телевизор, играли в настольные игры, а угловатые девочки-подростки, выстроившись в две шеренги, хором пели: «Мало половин, мало, мало половин» [1] и пританцовывали, подражая подчеркнуто плавным, манерным движениям исполнительницы.
Я же до ужина обычно уходила в библиотеку. Только в компании с книгами я не чувствовала одиночества. Мне нравился этот молчаливый книжный приют, где было много хрестоматийных книжек, отпечатанных на советской серо-желтой бумаге, старых запылившихся учебников, специальной литературы. Но другие воспитанники редко сюда заглядывали, а если и заходили, то вовсе не за книгами…
Когда мне не хотелось читать, я смотрела в окно. С третьего этажа мне было отлично видно весь двор: железный турник, старые скрипучие качели, высокие деревья, две клумбы у крыльца. Я любила наблюдать за малышами, игравшими в снежки или в «горячую картошку» в зависимости от времени года. В погожие деньки воспитатели или волонтеры устраивали для младших веселые старты и я, словно с трибуны, следила за соревнованиями. А когда на улице никого не было, я мечтала о самых простых и заурядных вещах, которые хочется иметь, только когда их нет.
К счастью, даже в жизни детдомовцев иногда случается что-то хорошее.
Как-то утром меня вызвали в кабинет директора. Когда я услышала об этом, у меня вспотели ладони, но выбора не было – пришлось идти.
«Бывают хорошие дни, бывают плохие», – подбадривала я саму себя, выходя из столовой и стараясь не обращать внимания на ухмылки других воспитанников, частенько получающих нагоняй от директора за драки, распитие спиртных напитков или плохие оценки.
Меня еще ни разу не вызывали к заведующей. Я шла по коридору, перебирая в голове все, что было накануне и тщетно пытаясь понять, что я сделала не так.
Лидия Ивановна (заведующая детским домом) встретила меня холодной покровительственной улыбкой и попросила сесть за стол, стоящий под прямым углом к ее длинному рабочему столу, заваленному разными бумагами. Она почему-то избегала смотреть воспитанникам в глаза и сразу надевала затемненные очки, когда кто-то из них к ней входил.
Я села на стул и тоже попыталась улыбнуться.
«Неприятности лучше всего встречать с улыбкой», – подумала я.
– Вот что, Анжела, – строго начала Лидия Ивановна, – хочу сообщить тебе приятную новость. Одна женщина – немолодая, но и нестарая – хочет взять тебя на попечение. Ей больше сорока пяти лет, у нее нет своих детей, но она хочет о ком-то заботиться. Конечно, одинокие женщины старше сорока берут детей себе в утешение, но разве ее желание иметь семью не похвально?!
Я кивнула. Наверное, это было так.
– Если ты согласишься, у тебя будет своя комната, красивые новые вещи и взрослый человек рядом. Скажу прямо, к нам нечасто обращаются за детьми старше десяти лет, и тебе очень повезло! Она скоро придет познакомиться с тобой лично и, я надеюсь, вы с ней найдете общий язык. Ты ведь хочешь уйти из детского дома?
– Да, наверное, – неуверенно пробормотала я, пытаясь осознать это невероятное известие – первое по-настоящему значимое событие в моей жизни.
Признаюсь, меня тогда пугали перемены. Я не ждала от жизни ничего хорошего, поэтому не могла точно сказать, хочу я уйти или нет. Но все же перспектива иметь свою комнату, книги, одежду, которую до меня никто не надевал, была сказочно заманчивой.
Я неуверенно улыбнулась.
– Вот и хорошо! – одобрительно кивнула Лидия Ивановна, принявшая мою робкую улыбку за согласие. – Конечно, мы делаем для воспитанников все, что в наших силах – и даже больше! Но возможности у нас весьма ограничены, – здесь Лидия Ивановна тяжело вздохнула. – Кроме того, вас слишком много, и мы не можем каждому уделить достаточно внимания…
Пока Лидия Ивановна размышляла о тяготах управления детским домом, меня занимали мысли о будущем. Я пыталась представить себе свою попечительницу, личную комнату, новую жизнь.
– Возможно, здесь, в детском доме, мы слишком заботимся о питании, здоровье и досуге наших воспитанников и недостаточно готовим вас к тому, с чем вы столкнетесь за этими стенами, – наконец изрекла Лидия Ивановна после недолгого молчания, – но как вообще можно подготовиться к жизни?! Рано или поздно она каждого погнет и поломает – ничем ее не умилостивишь.
Я не знала, что ответить на такое мрачное пророчество, и она продолжила:
– Принято считать, что такую помощь дети и подростки получают в семье… Знаешь, иногда приемным родителям и попечителям удается заменить даже кровных родственников. Надеюсь, в твоем случае так и будет. Однако ты не должна забывать, что государство будет выплачивать пособие на твое содержание, пока тебе не исполнится восемнадцать лет, – Лидия Ивановна выразительно глядела на меня из-за очков, – поэтому не веди себя, как бедная родственница, принятая в дом из милости. Будь благодарна своей попечительнице, но все же постарайся выстроить с ней «взрослые», доверительные отношения.
Я робко кивнула. Разумеется, мне тоже этого хотелось.
– Надеюсь, эта важная перемена в твоей жизни пойдет тебе на пользу, – Лидия Ивановна сняла очки, и я поняла, что наш разговор окончен.
Я поблагодарила ее и с легким волнением направилась к двери – мне хотелось все обдумать, но Лидия Ивановна вдруг окликнула меня:
– Анжела! – строго сказала она. – Пока все документы не будут готовы, никому об этом не говори.
Я молча кивнула и вышла за дверь.
Первая встреча с моей попечительницей была короткой. Она проходила в кабинете заведующей, где Соня (или Софья Васильевна по паспорту) дожидалась меня после длительной беседы с психологом.
Я вошла и, не помня себя от волнения, села на стул, который мне указала Лидия Ивановна. Соня сидела прямо напротив меня и, когда я осмелилась взглянуть на нее, приветливо мне улыбнулась. Обычно я хорошо читаю чужие лица, но в тот день я была так неспокойна, так много думала все дни об этой встрече, что не могла понять – искренна она или нет.
К счастью, Лидия Ивановна заговорила первой. Она быстро и коротко представила нас, а потом долго и красноречиво рассказывала о важности заботы друг о друге, о ценности семьи и наконец сказала:
– А теперь я вас оставлю. Поговорите наедине.
Лидия Ивановна вышла с загадочной улыбкой, забыв снять свои очки, и я, пересилив свою робость, посмотрела на Соню чуть-чуть смелее. Мне бросилась в глаза ее белая футболка, на которой была нарисована огромная золотая корона, выгнувшаяся под напором ее пышной груди.
– А ты не похожа на типичного четырнадцатилетнего подростка, – сказала Соня, весело глядя на меня, – ни татуировок, ни проколотой ноздри…
– Здесь такие вещи запрещены.
– Знаю. Мне просто хотелось «вытащить» тебя из скорлупы… А ты бы хотела иметь тату?
– Нет, – твердо ответила я. – Мне ведь не всегда будет четырнадцать.
– Хм! Это верно. Но, знаешь, наверное, в любом возрасте можно найти свои «плюсы», – неуверенно заметила Соня и поправила кардиган, чтобы прикрыть выпирающий живот. – В молодости мне казалось, что лучшая пора в жизни человека – это юность. В тридцать я поняла, что ошиблась: моя красота все еще была со мной, и к ней прибавились неплохая работа и двухкомнатная квартира… А в сорок я осознала, что красота – вообще не главное жизни, и успокоилась…
Да, красота Сони с годами поблекла и расплылась. Овал лица «потек» вниз, веки заметно отяжелели, а вены на руках предательски вспучились. Но ее черные глаза все еще были распахнутыми, ясными, как будто отражали теплый внутренний свет. Они были прекрасны!
– По возрасту ты могла бы быть мне дочерью, – задумчиво сказала Соня, разглядывая мое лицо, – и я бы хотела, чтобы ты согласилась на мое попечительство. Конечно, не все так просто, как кажется. Сейчас я хожу в школу приемных родителей, а после этого нужно будет оформить все документы… В общем, я не смогу забрать тебя раньше, чем через месяц. Но для того, чтобы начать бумажную волокиту, мне нужно получить твое согласие. Заведующая сказала, что ты хочешь уйти из детского дома. Это так?
– Хочу, – сказала я немного увереннее, чем неделю назад Лидии Ивановне.
Соня улыбнулась.
– Надеюсь, когда мы познакомимся поближе, ты захочешь жить со мной, – дружелюбно сказала она. – Может быть, ты хочешь что-то спросить? Про школу, про свою комнату, про ребят во дворе… Не стесняйся!
На самом деле у меня был один вопрос, вертевшийся на языке с того дня, как мне сказали о попечительстве.
– Почему у Вас нет своих детей? – спросила я и густо покраснела, но Соню, кажется, совсем не смутила моя дерзость.
– Пока я была молодая, мне и одной жилось неплохо, – честно призналась она. – Я думала, что из-за детей буду чувствовать себя связанной, уязвимой… А потом время ушло. Так-то! – с грустью добавила Соня, снова вспомнив о своем немолодом возрасте.
Признаюсь, меня тронула ее искренность. Она могла бы сплести трогательную историю, а я по неопытности поверила бы каждому ее слову. Но Соня не пошла по этому скользкому пути, не стала выставлять себя в выгодном свете, чтобы произвести нужное впечатление, и я невольно почувствовала уважение к ней. А еще мне показалось, что Соня мне доверяет и в какой-то степени считает меня равной. Для меня это было очень важно, ведь у меня никогда не было друзей.
– Сейчас мне нужен не ребенок, а скорее наперсница, компаньонка, – продолжила Соня. – Я не представляю себя в роли няньки большеголового младенца, одной мне было бы с ним очень тяжело, – торопливо объясняла она. – А ты умница, хорошо учишься и любишь читать…
Мои щеки слегка порозовели. Я не привыкла к тому, чтобы меня хвалили.
– В молодости я увлекалась серьезной литературой и даже писала статьи о творчестве Больших Писателей, – не без гордости сказала Соня. – Я никогда не работала учительницей или библиотекарем, но многое помню из книг и надеюсь, нам будет, о чем поговорить. Может быть, со временем мы подружимся…
На моем лице расцвела благодарная улыбка.
– Хочешь узнать что-то еще? – спросила Соня.
– Пока нет.
– Тогда до следующей встречи! – улыбнулась она, набросив на плечо ремень своей ярко-розовой сумочки и украдкой что-то вытащив из нее. – Не знаю, почему мне не разрешили принести тебе небольшой подарок или сладости… Наверное, директор боится, что это повлияет на твое решение. Но, я думаю, что от одного шоколадного батончика вреда не будет. Положи его в карман, – посоветовала Соня, протягивая мне лакомство, завернутое в блестящую плотную бумагу.
– Спасибо! – растрогалась я. Мне было очень приятно почувствовать чью-то заботу.
Я надежно спрятала батончик в передний карман джинсов и прикрыла его футболкой, чтобы с наслаждением съесть шоколад в библиотеке, пока его не увидели и не отобрали старшие.
Несмотря на то, что мне было уже четырнадцать, я была меньше среднего роста, моя фигурка выглядела тонкой и хрупкой, а мышцы были едва заметными, слабыми. Я никогда не увлекалась спортом, не играла с другими воспитанниками в волейбол и не могла заставить себя, как Лешка Егорцев, каждый день бегать по пять километров, а потом подтягиваться на турнике семьдесят раз.
Лешку не трогали, а у меня отбирали все, что попадало мне в руки, чтобы при случае обменять на спиртное или сигареты. Я отдавала все не от страха, не из-за слабости, а потому что знала: сопротивляться бесполезно.
Единственной вещью, которую мне удалось сохранить, была большая голубая кружка, похожая на широкую восточную пиалу с выгнутой ручкой. Она до того понравилась мне по форме и безмятежному голубому цвету, что пришлось с силой ударить ее о бетонную ступеньку крутой лестницы, ведущей на первый этаж, в столовую.
С глубокой уродливой трещиной с верху до низу она была никому не нужна. Как и я сама до недавнего времени.
Через месяц, в середине августа, я распрощалась с детским домом.
Перед тем, как уйти, я еще раз побывала в кабинете заведующей, но она больше не говорила мне о «взрослых» отношениях. Наоборот, Лидия Ивановна посоветовала мне быть доброй, скромной и уступчивой. Затем она вручила мне папку с документами, повторила, что мне сказочно повезло, и на этом мы расстались.
Я думала, что не вернусь сюда никогда. Возможно, и Лидия Ивановна так считала, только случилось все несколько иначе…
Глава вторая
Когда
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «Литрес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (https://www.litres.ru/book/effie/kukla-70882180/) на Литрес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.