Читать онлайн книгу «Просто это сложно» автора Ина Тундра
Просто это сложно
Ина Тундра
Эта книга отвечает на важные вопросы: как избавиться от любой зависимости, что делать, если твой близкий употребляет и как вести себя с ним, что, если это ребенок, и как вообще уберечь своих детей от наркотиков. Эта исповедальная, предельно искренняя и честная книга переворачивает обыденные представления о возможностях человека, позволяет вплотную подойти к пониманию тех тонких и неочевидных механизмов, которые управляют судьбой человека, наконец, полностью меняет отношение к испытаниям и потерям, которые есть у каждого из нас. Она адресована каждому, кто хочет избавиться от зависимостей.
Ина Тундра
Просто это сложно
Ина Тундра
ПРОСТО ЭТО СЛОЖНО
И сказал Бог: «Возлюби врага своего»
И я послушался его и полюбил себя.
Халиль Джебран
ПРЕДИСЛОВИЕ
Я написала эту книгу, чтобы дать точку выхода.
За 20 лет мне приходило много отзывов от людей, которым я смогла помочь, и два из них навсегда остались в моем сердце.
Одна девушка написала мне из роддома, что благодаря мне, она давно бросила героин, вышла замуж, и только что родила дочку, которой дала мое имя в благодарность за свою жизнь. Эта девочка с моим именем недавно пошла в первый класс.
Второй, пронзительно грустный и оттого еще более бесценный – от женщины, чей сын умер от наркотиков. Она писала мне, что после его смерти много лет винила себя, в том, что он умер, она не уберегла, не смогла помочь, плохо воспитала, да и вообще, корила себя за все. Прочитав мою личную историю героиновой наркомании, она говорила мне слова благодарности за то, что наконец-то поняла, что с ним происходило. Как она отпустила свою вину и переоценила все свое горе, с любовью и принятием. И ее боль ушла. Осталась только светлая печаль.
Я писала первую книгу, чтобы дать надежду, что возможно выйти из любой зависимости, даже самой страшной.
Теперь – я знаю рецепт, как это сделать.
24 года назад я бросила героин после восьми лет тяжелого употребления наркотиков.
Сейчас мне 45 лет, у меня прекрасная жизнь, трое детей и старшая дочь уже заканчивает институт. Она не пьет, не курит и ничего не употребляет.
Ни разу за 24 года у меня не возникло желания вернуться к наркотикам, даже после того, как трагически погиб мой муж.
11 лет назад я отказалась от сигарет после 22 лет курения, легко перестала есть сахар и нездоровую еду, что позволяет мне всегда держать себя в отличной форме, отрегулировала все свои привычки и отношения с алкоголем.
Я четко осознала схему, как можно управлять своими зависимостями.
Нет разницы от чего вы отказываетесь – от шоколада, сигарет, алкоголя, игр, наркотиков – это лишь вопрос выбора, который вы делаете.
Принцип выхода на свободу один и тот же, и я могу это утверждать именно потому, что была и там, и там.
Я была в аду, вышла из него, и могу помочь найти дверь тем, кто еще там.
Это исключительно мой опыт, который помог мне и всем людям, которым я это объясняла лично.
Я с радостью им поделюсь.
ЧАСТЬ 1
Данная книга является художественным произведением, не призывает к употреблению наркотиков, алкоголя и сигарет и не пропагандирует их.
Книга содержит изобразительные описания противоправных действий, но такие описания являются художественным, образным и творческим замыслом, не являются призывом к совершению запрещенных действий.
Автор осуждает употребление наркотиков, алкоголя и сигарет.
Пожалуйста, обратитесь к врачу для получения помощи и борьбы с зависимостью.
ГЛАВА 1
В наследство от наркотического прошлого мне достались довольно куцые воспоминания о собственном детстве и подростковом возрасте. Поневоле вспоминаются мои ехидные замечания по поводу газетных статеи?, утверждавших, что экстази разрушает память. Теперь даже огромным усилием воли не могу восстановить целостность событии? и логические цепочки происходившего, отличить реальность от вымысла и наркотического бреда, всплывают только смутные разрозненные картинки.
Началось все с роликов и Александровского сада, чувства какои?-то детскои? несостоятельности и отчаянного желания казаться такои? же крутои? и взрослои?, как окружавшие меня сверстники, казавшиеся мне тогда необычаи?но развитыми и живущими какои?-то своеи?, недоступнои? мне, шикарнои? и богатои? событиями жизнью.
Мой комплекс неполноценности был еще связан с тем, что общалась я, в основном, с детьми богатых родителеи?, уже появившихся в то время “новых русских”. Они окружали меня и в лицее, где я училась бесплатно, потому что мама работала там учительницеи?, и в Александровском саду, где было модно кататься на роликах, и где собирались дети сколачивающих свои первые состояния мам и пап.
Я даже не помню, что, как, когда и при каких обстоятельствах я попробовала из наркотиков в первыи? раз.
Скорее всего, что это все-таки была трава, ведь курили ее все и не считали чем-то более серьезным, чем сигареты. Но первое яркое воспоминание у меня связано с калипсолом. Или кетамином, что, в принципе, одно и то же. Покупая его и шприцы в Первои? аптеке, мы открывали для себя волшебные трипы со светом в конце тоннеля, выходами из тела и прочими элементами рассказов очевидцев предсмертных состоянии? во время операции?, сопровождающихся глубокои? анестезиеи?, где, как известно, и использовалось это лекарство.
Дальнеи?шие события сплелись в какую-то странную перепутанную цепочку неравномерно всплывающих воспоминании?. Кетамин на лестнице в школе между уроками. Клуб LSDance в Ясенево, первое ЛСД. Клуб «Эрмитаж», фенамин, первые грибы, Клубы «Релакс», «Остров Сокровищ» (господи, это ж, по-моему, совсем другие годы), кокаин, экстази, «Пентхауз», и как же назывался этот совсем маленькии? закрытыи? клуб справа от «Эрмитажа», не доходя до «Пентхауза»? – кто сеи?час вспомнит…
Экстази “Двои?ные доллары” – о дааа, первые попробованные экстази “Двои?ные доллары” до сих пор вызывают у меня улыбку. Мой бойфренд был драгдиллером, он их только привез в Москву, и мы с подругами были первые, кто их попробовал у памятника Карлу Марксу, обсуждая, что, наверное, не стоит сразу есть целую таблетку, надо сначала по половинке. У меня даже сохранились фотографии нас троих, расплющенных по станции метро Театральная, со счастливыми, загадочными и глупыми глубокими улыбками на лицах.
Перекре?стные воспоминания с перемешанными датами.
Я работала феи?сконтролем в клубе «Птюч» – помню лишь, как стояла, отсеивая непонятных мне людеи?, помню начальника охраны, казавшегося мне всякии? раз другим, в зависимости от деи?ствия наркотика, которыи? мною съеден, помню разноцветные бумажки, они означали разрешение на вход, а цвет обозначал сумму входнои? платы или отсутствие ее. Помню разный обколбашенный народ, которыи? я должна была, настроив фокус своих не менее убитых глаз, пустить или не пустить, и тряску золотых часов перед глазами и крики – да ты знаешь, кто я?
Первыи? клуб с феи?сконтролем в Москве – как объяснить богачам, бандитам и чиновникам в 95-м году, что, извините, вы к нам в клуб не попадете. Даже сеи?час, по прошествии многих лет, мне задают вопрос: «Так это ты меня в «Птюч» не пускала? Я помню, ну скажи, а почему?» Да потому что не пускала! Поди спроси это измененное сознание, с чего оно и в каких галлюцинациях тебя вообще себе увидело на тот момент.
Спиды, фен, экстази, питерская кислота, кокаин, все та же ЛСД, мескалин, утреннии? поезд в метро, где все люди-монстры едут на работу, а ты после клуба, двигая челюстями, с безумным взглядом, и в звуках все еще улавливая ритм, едешь спать домои?…
Основоположники клубнои? культуры Москвы…
Сколько было съедено наркоты, снюхано и выпито? – Трипы, передозы, еле уловимыи? отзвук чьих-то незамеченных смертеи?, раж веселья, жизнь в погоне за яснои? стоимости дозои? счастья, скрип сведенных челюстеи?, и снова танцы, танцы, танцы,
«Версаче, жилетка, Титаник, таблетка, Отдыхаем ха-ра-Шо!», скандалы дома, снятая с будущими россии?скими диджеями-звездами однокомнатная квартира с раздолбаннои? стенои? – пятеро нас там жило – съели ЛСД, посмотрели фильм «Лики Смерти», все стали вегетарианцами.
«Аэроданс», кто-то уже знаком с героином… Данила – моя первая любовь , он был драгдиллером. Очень удобно – и любовь большая и вечная, и наркотиков полон дом.
С тем временем воспоминании? много связано. Но самое яркое – странное – я очень творог любила, со сгущенкои? – помню, как пришла домои? и, открыв холодильник, увидела много больших пакетов с рассыпчатым творогом; уже намеревалась, залить все это дело, вскрыв пакет, сгущенкои?, как вовремя подоспевшии? на кухню друг спас товар, давясь от смеха и предложив употребить мне «творог» по его прямому назначению.
Странно, но плохого я вообще не помню. Может, это избирательность памяти, а может, это вечное состояние угара и искусственно подстегнутого счастья, наложившись на молодое и, по сути, детское, восторженное восприятие жизни, сохранило лишь этот привкус безудержного веселья и вечного балансирования на грани, так волновавшее кровь и заставлявшее чувствовать себя на вершине мира…
Передоз ЛСД. Я знаю, многие его и сеи?час считают баи?кои?, однако я отлично помню тот день, когда, сожрав по марке и погуляв по летнеи? солнечнои? Москве, мы небольшои? компаниеи? зашли к знакомым покурить, и, мучаясь от сушняка, я, ни о чем не думая, нормально так хлебнула из стоявшеи? на столе закрытои? пол-литровои? бутылочки Боржоми и передала ее дальше в руки кому-то из желающих попить.
Никто ж не знал, что так из Питера в Москву перевозили PSP, питерскии? аналог ЛСД, ваяемыи? молодыми химиками, в жидком виде, чтобы потом уже ею марки пропитывать.
Нас было двое, тех, кто хлебнул «боржомки», пока хозяин не заметил.
Дальше – космос.?– А девочка у вас уже умерла, мы ее откачивать не будем.
Сухои? голос врача «скорои?» из небытия, сто долларов и уговоры отвезти в Склиф решили мои? вопрос.
Рассыпчатость планет и безграничность маленькои? песчинки, моя принадлежность ко всему и в то же время полное отсутствие Меня, реальности, измерении?, планеты, Бог, неБОГ, умноженныи? в миллионы раз стандартныи? лсд- шныи? трип при полном отсутствии контроля мозга.
Привязанные руки в реанимации. Склиф. Попытка воспринять себя и тело, космос в каждои? клетке и все реальности, сменяющие друг друга, как в калеи?доскопе.
Я сутки была в коме, Дима – меньше. (Тебя ведь звали Дима? Я не помню, знаю, что ты был, помню внешность, где ты жил тогда, но имя – нет.)
Кто-то из знакомых недавно рассказал про Диму, что, когда тот пришел в себя – единственное, что запомнил, как стоит вокруг него консилиум врачеи?, человек пять или шесть, и, глядя на него, кто-то спрашивает:
– А правда, что под ЛСД всех богов можно встретить?
– Нет, неправда, – отвечает он, закрывает глаза, и тут все они, всевозможные, выстраиваются в ряд перед ним: Шива, Кришна, Яхве, Зевс, Один и миллионы, миллиарды всевозможных богов и божков – стоят перед ним и улыбаются.
Родители забрали меня в тот же день, когда я пришла в себя, они же отвезли до дома Диму. Меня там не было – там был один мощнеи?шии? трип в руках перепуганных взрослых, заключенныи? в подростковом теле. Я помню лишь чувство благодарности родным за то, что мне не было сказано ни слова негатива, сдержанные мамины рыдания и мои? непрерывныи? процесс путешествия по сознанию миров.
Меня впирало где-то примерно семь днеи? – бесконечно.
Я ложилась спать, просыпалась, ела, ходила, умирала, рождалась, плакала; могла носить лишь черное длинное платье – другие цвета начинали разворачивать трип и соединяться с телом и мирозданием в немыслимых вариациях, и я уже молилась всем богам, чтобы меня, наконец, отпустило. На седьмои? день я поняла, что надежды вернуться в нормальное самосознание уже нет, – я начала даже забывать, как это, когда тебя не прет бесконечно.
Память услужливо преподносит странные обрывки воспоминании? о почти лысои? голове – когда же я успела постричься-то, интересно? – Переход на Пушкинскои?, Макдональдс, люди-звери, люди-реки, гномы, эльфы, встающии? перед лицом асфальт и проваливающиеся в окна небеса, слезы из глаз, да когда ж меня отпустит, господи! Храм на Никитскои? (почему мне кажется, что в нем венчался Пушкин?), с бабушкои?, просящеи? подаяние:
– Помоги мне, деточка…
– Кто бы мне помог, бабушка!
– Бог поможет, заи?ди, помолись…
– Я с этим богом уже неделю расстаться не могу, бабушка.
– Да ты заи?ди, заи?ди, помолись, легче станет.
Зашла. Сидела на полу, перетекая из мозаики в иконы, рыдая и обещая бросить психоделики навсегда, если Господь сжалится надо мнои? и меня наконец отпустит…
Поняв, что и тут надежды нет, и опасаясь потерять остатки разума в путешествиях по изменяющимся прямо на глазах православным фрескам, я вышла. Трезвая. Вообще. Абсолютно. Безо всякого намека хоть на какои?-то остаток ЛСД в мозгах. Задумчиво смотрела в небо, на снующих людеи?, дышала простым воздухом и молча отдала бабуле все, что было, оставив только денег на метро.
Обещание сдержала.? О психоделиках забыла навсегда.
Однако экстази, кокаин и амфетамины относятся к другои? группе сильнодеи?ствующих наркотических веществ.
Чем я и не преминула воспользоваться.
И снова круговорот воспоминании?, уцелевших от хронологии девяностых годов.
Первые реи?вы: тысячи людеи? в едином порыве счастья танцуют под ровныи? бит оглушающеи? музыки. Потные, разгоряченные, радостные широколобые жители московских окраин, прожигающие свои заработанные рэкетом деньги, с восторгом и наркотическои? влюбленностью в глазах окружали нас, модную молодежь, дающую им новое удовольствие, которое добавляло в грустную прелесть их бандитскои? романтики беспечныи? угар техно и сладостныи? неостанавливаемыи? порок экстезии?нои? любви.
Пати за пати – домашние, клубные, закрытые, общедоступные, дневные, ночные. «Пентхауз» – он так и остался для меня эталоном, где счастье, угар, веселье и все это еще такое новое и еще не приевшееся и не прискучившее, «Третии? путь», неизменно ассоциирующии?ся у меня (интересно, почему?) с пьяным улыбающимся хозяином клуба в растянутых трениках, уговаривающим меня выпить водки:
– Вот это модно! Все эти ваши экстази и кокаины – говно. Водка – вот что пьет интеллигенция! Сегодня у нас анти- наркотическая пати!!!
Клубы, клубы, клубы, неизменные бандиты в окружении пышногрудых барышень, вальяжно наблюдающие за нашим вечным стремлением погрязнуть в неудержимом соблазне порока и разврата, подогреваемом приятно холодящими носоглотку препаратами, заливаемом диким количеством виски и отполированном приятным кругляшом с выдавленными значками известного мужского журнала и не менее известного гиганта немецкого автопрома – уж не оттуда ли пошла мода именно на эту марку машин?
Со своими легкими понтами наркотическои? элиты стоящии? особняком «Птюч».
Народ на входе, ожидающии?, пока я в туалете раздавлю еще одну пару таблеток экстази и вынюхаю их, прежде чем подняться наверх и снова продолжить: взгляд в глаза, бумажка в руки – проходи.
– Извините, у нас только по клубным картам.?– Привет, привет, да есть, привет…?– К сожалению, это частная территория, и хозяева клуба вправе отказать вам во входе. Нет, я не знаю, кто вы.– Ои?, моя любимая песня, подождите! – Бросок на танцпол, круг по клубу: спокои?ные, сидящие на полу вдоль стен, бесконечно разговаривающие люди, и мерныи? ритм хауса, доносящии?ся с танцпола.
Афтепати в клубе «Лес», молодецкое веселье Титаника, захватывавшее в свои? плен прямо при съезде на Ленинградку, и безудержное расколбасное скакание на его танцполе, среди ничего не понимающих широкошеих граждан с признаками полного отсутствия интеллекта на лице. Но зато они мерно и тяжело двигали руками и ногами в такт музыке свежеродившихся «звезд» за диджеи?ским пультом. Эвиан из-под крана в баре, виски-кола в випе, и разговоры, разговоры, улыбки, поцелуи, опять разговоры. Поход впятером в туалет, понимающии? взгляд охраны.
Снова память возвращает меня в «Птюч», вернее в туалет, где я снова дроблю по-моему уже десятую за вечер экстази, чтобы, смешав с кокаином, пропустить по ноздре, и носовая перегородка, не выдержав нагрузки каждодневных разъедающих химических соплеи?, провалилась или сожглась, и прямо из клуба меня увезли в Склиф на восстановление носа.
С пластмассовыми (или какие они там – железные?) хрящиками в носу нюхалось гораздо веселее.
Оставив надоевшии? каи?ф от экстази неискушенным в интеллигентных радостях бандитам, мы модно перешли на виски с кокаином. Снова разговоры, разговоры, танцы, холод на зубах, джек дэниэлс, звенящии? смех, залитыи? чивасом утреннии? отходняк, и снова танцы, мимолетная любовь, мелькающие лица, клубы, звуки – все вперемешку, и привкус молодого счастья на губах от осознания своеи? исключительности, превосходства над серои? массои? людеи?, проживающих свои обыденные жизни, погрязших в мелкои? суете скучнеи?ших обстоятельств, не знающих аромата безудержного веселья, свободы, вседозволенности и красоты распущенности.
Забываясь в бесконечнои? череде событии? и улыбок, мы по полнои? отожгли середину девяностых, еще не зная, что почти всех нас, за редким исключением, терпеливо ждал спокои?ныи? тихии? героин. Он терпеливо ждал, пока мы неустанно веселились, того момента, когда мы в поисках новых удовольствии? откроем для себя его.
Все началось с «качелеи?».
ГЛАВА 2
Сидя на берегу Индии?ского океана в давно облюбованнои? кафешке, под припекающим даже в тени полуденным солнцем, довольно сложно вспоминать те события, вороша нечеткие картинки. Человеческии? мозг стремится вычеркнуть все, что страшно вытаскивать, что грозит утонуть тебе в давно похороненных боли и страхе, как будто и не было ничего, обманывает тем, что раз уж проскользнул сквозь все это дерьмо и гниль, так зачем же хранить эти дурно пахнущие воспоминания в закоулках памяти.
Все мистики нам говорят: идите туда в своеи? душе, где вам всего страшнеи? и больнеи?, и, прои?дя все это заново, с понимани ем и принятием, вы откроете дверь к свободе.
Как я говорила, все началось с «качелеи?».
Неизвестно имя того человека, которыи? первым придумал соединить разговорчивую подвижную бодрость кокаина с мягкостью и плавностью тихого спокои?ного короля наркотиков.
Однако все чаще и чаще в клубах начали встречаться слегка почесывающиеся, с маленькими зрачками и плавными движениями, тем не менее все такие же разговорчивые и не спящие люди.
И опять же не помню, когда и какои? он был, этот первыи? миг знакомства с мистером Медленным, которыи? аккуратно и незаметно, почти крадучись и обещая быть лишь утренним расслабляющим фоном изматывающего, но не надоедающего круглосуточного веселья и жизни в движении, постепенными маленькими шажочками вошел в мою жизнь.
Вновь – безудержные пати, и смех все так же не смолкал вокруг, и новые знакомства продолжались, и старые знакомые все так же мелькали в мерцающем полумраке клубов, и музыка становилась все новее и лучше, и привычная приятная морозящая не?бо свежесть кокаина со вкусом пригубленнои? виски-колы все чаще смешивалась со сладковатои? горечью героина, добавлявшего загадочности моим глазам и плавности по-подростковому резковатым движениям.
Снова память услужливо подбрасывает мне сменяющиеся картинки, перемешанные случаи?ным образом вне хронологии и логики.
Пробивающии?ся сквозь зашторенные окна утреннии? свет в том самом маленьком клубе в саду «Эрмитаж», название которого я не помню (или это была чья-то двухэтажная квартира?), тихии? не останавливающии?ся говор сидящих поодаль людеи?; очередные скрученные сто долларов, валяющиеся на столе; украденная из ЦДХ тяжеленная статуя, стоящая посреди комнаты друга, у которого я тогда жила; грязная маленькая болонка его мамы, выблевывающая сожранные пакетики с героином; мы с подругой Катей в ее красиво и богато оформленнои? розовои? девичьеи? комнате, сидящие на полу и расфасовывающие несметное количество грамм кокаина? спидов? в вырванные и порезанные тетрадные листочки, обнюханные так, что даже разговаривать уже невозможно; какие-то терки с пальцующими бандитами; флюрныи? чилаут «Аэроданса» с мерно вещающим какие-то притчи диджеем Листом, хотя, может, это был вовсе не Лист, или Лист, но вовсе не в «Аэродансе», он всегда у меня связан в памяти с тихими медитативными кришнаитскими сказками и какои?-то неземнои? красоты задумчивостью на лице; вылавливание макарон из доширака на балконе в сером неприветливом здании аэровокзала под неравномерное уханье трансовых битов и прорывающихся сквозь стены высоких звучков, расщепляющих сознание, – черт, я ж работала в «Аэродансе», вспомнить бы еще кем.
Звучание церковного колокола при выходе утром из «Птюча», вот она, ирония судьбы – я даже не помню, деи?ствующая это была церковь или нет, в подвале которои? «Птюч» находился, но перезвон колоколов как-то поутру отпечатался в памяти так же, как и код ближаи?шеи? к клубу двери подъезда соседнего дома, куда мы бегали курить траву, досаждая и без того измученным вечным ночным движением жителям.
Патриаршие пруды, рядом с которыми я любила сидеть осенними ночами, согреваемая героиновым теплом крови и предвкушением возможности, еще чуть-чуть посидев, нюхнуть кокаина и прогуляться до Титаника, где окончательно согреться среди толпы потных тел, периодически пробиваясь к вентиляторам у сцены, чтобы вдохнуть хоть намек на свежии? воздух. Пенная вечеринка в том же Титанике, предусмотрительно наблюдаемая с балкона, на которои? куча обдолбанных теток, закидываемых в загон с пенои? своими толстошеими и не менее обдолбанными мужиками, испортила навсегда свои свежекупленные дико модные версаче и ферре.
Мои бабушка и дедушка, приехавшие в морг на опознание тела своеи? пропавшеи? внучки, которая в кокаиновом угаре уже месяц отвисала в Сочи, абсолютно не вспоминая, что надо хотя бы позвонить, потерявшая счет времени между стодолларовыми бумажками, уже даже не раскручиваемых в принципе – зачем, ведь если вдруг кончится кокос – всегда можно развернуть купюру, к неи? за это время прилипнет целая дорога…
Маленькии? розовыи? флаер «Птюча» с нарисованнои? колючеи? проволокои? и названием вечеринки «Нежность», амфетаминовые отходняки по утрам, когда весь мир кажется уродливым и раздражает одним только своим существованием, пешие прогулки через всю Москву, не потому что нет денег на такси, а потому что просто прикольно идти. Первое подобие ломок – когда сопли, слюни, озноб легкии? – да нет, просто подзамерзла да приболела – и такое приятное разливающееся по телу тепло и медленная плавность горько- ватого на вкус и на запах лекарства, наи?денного в однои? из заначек.
И следующее воспоминание – сразу же – почти животныи? вои? от невыносимеи?шеи? боли выкручиваемых костеи?, нехватка воздуха в сжатых огнем легких, перетряхивающии? все тело могильнои? сыростью озноб, несмотря на летнюю тридцатиградусную жару; холодныи?, вонючии? струящии?ся липкии? пот, текущие из пересохших больных глаз слезы вперемешку с соплями и неудерживаемои? во рту слюнои?, волнами подступающая желчная рвота и бьющаяся в голове мысль-ожидание-поворота-ключа-в-замке-входнои?-двери – скорее, скорее, ну где же ты, скореи?…
Трясущимися руками развернута бумажка с героином, последними остатками воли тело собрано в более-менее нормальное состояние, нервныи? крик на непослушные, словно деревянные пальцы, провалившаяся в горло горечь слюны – все, уже все, – откидываюсь на влажную, пропитанную потом подушку и с каким-то мазохистским удовольствием наблюдаю за постепенно выходящеи? из костеи? и напряженных мышц болью, – что сопровождается томным расслаблением мыслеи? и подобием улыбки на лице…
А ведь тогда я еще только нюхала.
Первые попытки сбежать из оков опиумного бога, вернувшись в такое знакомое и неизменное мерцание клубных огнеи?. Сбежать туда, где все время меняются лица, но аромат вседозволенности остается таким же привлекательным и неизменно звучит не утихающии? смех искушенного счастья.
Открытие какого-то клуба в Сочи, какое-то наполненное полутрезвым восторгом летнее зависание на море, привязанное к работе в этом самом клубе в помещении Фестивального, смытые волнами неприятные воспоминания о наркотиках, обещание себе: все, больше ничего и никогда! – и счастливая мама, встречающая с цветами в аэропорту свою трезвую, вернувшуюся домои?, улыбающуюся, загорелую дочь.
Мои? день рождения в «Птюче», с журналистами, телевидением, снимающим репортаж о красивых вечеринках модных клубных персонажеи?, огромныи? торт с 17-ю свечками. Подаренная кем-то коробка от туфель, неимоверно шикарных тогда Чезаре Пачотти, доверху наполненная каменистым прохладным и рассыпчатым порошком, которыи? долго еще то продавался, то вынюхивался, сводя зубы и окуная с головои? в праздничную атмосферу.
Сошедшая с ума на моих глазах подружка, весело пускающая мыльные пузыри из шампуня в ваннои? и горько рыдающая из-за отобраннои? сковородки, которую она искренне считала своим ребенком, нуждающимся в кормлении грудью. Она кидалась на санитаров «скорои?», требуя обещания рассказать ее малышу сказку на ночь, пока она съездит в гости к доктору. Обшарпанные стены «Кащенко», разговор с врачом, легкая досада из-за более чем наполовину пустои? коробки Чезаре Пачотти, появившии?ся страх сои?ти с ума, подогреваемыи? тревогои? из-за того, что все чаще случаются провалы в памяти, когда не помнишь, где ты был и что делал предыдущим вечером. Ложь друзьям, что содержимое коробки закончилось, усиливающаяся паранои?я, что все за мнои? следят, и даже стены, казалось, подслушивают и подсматривают за мнои?. Опять тот же врач в «Кащенко» с подкрепленнои? деньгами просьбои? помочь уже мне, пока не стало совсем поздно.
Две недели, проведенные в тишине больничного сада, изредка нарушаемои? воплями пациентов, деи?ствительно помогли мне, но страх сои?ти с ума остался на всю жизнь. Я слишком хорошо знаю, насколько зыбко человеческое сознание, когда вот вроде бы ты сидишь и абсолютно нормально разговариваешь с человеком, смеясь над какими-то последними клубными сплетнями, и вдруг, словно по щелчку, разум испаряется из глаз собеседника, которыи?, уже полностью пребывая в своеи? собственнои?, известнои? только ему реальности, совершенно не отдает себе отчета в том, что произошло, не осознает, кто он, кто ты, и не придает, в общем-то, этому никакого значения.
И страшно очень, а вдруг и ты тоже когда-нибудь вот так – раз, и даже не узнаешь и не почувствуешь, что все, приехали.
Смешное оправдание вновь неизвестно откуда взявшемуся героину, которыи? я нюхаю исключительно для того, чтобы было не больно эпилировать ноги, какое-то дикое, замешанное на бандитских разборках, расставание с бойфрендом, ставшее последним спусковым механизмом, широко распахнувшим дверь в мою жизнь серому, гнилому аромату уже почувствовавшего свою власть над моеи? кровью Макового короля.
И я упираюсь в мрачные, железные, закрытые на засов страха и отвращения створки моеи? памяти с перегоревшеи? надписью, как на воротах дантовского ада: «Оставь надежду, всяк сюда входящии?».
ГЛАВА 3
Я любила героин. Любила искренне, безнадежно и нежно. Я ненавидела его еще больше, чем любила.?Он был моим любовником, отцом и матерью, другом и спасением, тоскои? и радостью, он был моеи? ласкои? и отдохновением, моим наказанием и покаянием. Я поклонялась ему и мечтала о свободе от его крепких объятии?. Это самыи? страшныи? и самыи? ласковыи? наркотик в мире. Его нежность, мягкость, любовь и теплота нескончаемы, его боль, гниль, ненависть и отвращение непереносимы. Я снимаю перед ним шляпу и признаю его могущество и власть. Он тихии? и вкрадчивыи?, властныи? и беспощадныи?, он деи?ствительно король и бог наркомании. Он умеет ждать, но если он дождался, он не отпускает своих жертв. Я была однои? из них. Я спасалась в нем от себя и от него самого. Мы были кровь от крови и плоть от плоти друг друга. Я стояла перед ним на коленях, преклонив голову, он меня ласково обнимал, нашептывая в мою кровь слова любви, одурманивая и высасывая из меня жизненную силу, и я понимала, что шансов подняться с колен уже нет, очень хочется, но тихии? шепот в крови говорил одно: нет… нет… нет…
Конечно, поначалу мы все считали, что рассказы о тотальном привыкании – это все ерунда и выдумки считающих себя самыми умными врачеи?-наркологов, никогда не пробовавших, собственно, то, от чего они лечат, выдумки, созданные, чтобы отвлечь юное поколение от сладости запретного плода.
Мы, сожравшие сотни и тысячи доз разнообразнеи?ших химических и натуральных веществ, изменяющих сознание, разбирающиеся в нюансах деи?ствия всевозможных препаратов, легко перескакивающие с одного наркотика на другои? несколько раз в течение вечера, знавшие в совершенстве как, каким способом и чем добиться того или иного состояния, как подсняться, как догнаться, что с чем мешать, с чем не мешать, как избавиться от отходняков и как усилить впечатления, мы цинично, весело и скептично относились к надуманнои? кем-то жестокости и уродливо-невыносимои? мертвои? хватке опиатного привыкания.
Героиновое животное.
Это, наверное, самое точное определение меня в те годы. Мерзкое, гнилое героиновое животное.?Мрачная, потерявшая все нравственные принципы, все ценности, все человеческие качества, блевотная, жалеющая себя, отвратительная, недостои?ная жить героиновая тварь.
Это то, во что я превратилась, связав себя кровными узами брака с маковои? тьмои?.
Горечь героина в носу, горечь его на языке, когда пробуешь капельку уже готового раствора из шприца, сладостная горечь и истома в теле при попадании его в кровь, невыносимая и болезненная горечь струящихся слез ломки.
Вечныи? вопрос – почему?
Почему начала, почему невозможно бросить, почему вот так, и вообще – почему, за что, почему?
Я не знаю. ?Потому что вот так. ?Потому что глупые были, молодые, потому что хотелось чего-то нового. Потому что не веришь никогда в плохое, потому что кажется, что уж тебя-то точно это не коснется, что уж ты-то – точно справишься.
Потому что где-то мы были недолюблены, недообласканы, что-то свербило постоянно где-то глубоко в душе, от чего-то внутри хотелось сбежать и спрятаться, что-то наи?ти и понять.
А может, просто так сложились обстоятельства, и просто нужно было через это прои?ти и прожить, кому-то справиться и что-то понять, а кому-то уи?ти в это и умереть.
Виноватых нет.
Сколько угодно можно кричать с ненавистью и пенои? у рта, что наркоманы сами виноваты, они сами полезли в это, они знали, на что шли, и нечего их жалеть, а в тюрьму их надо и дилерам – смертную казнь.
Не знали мы, на что шли.?Точнее, знали, но не верили в это.? Потому что невозможно поверить в собственную смерть. Потому что кажется, что это не навсегда, что ты только вот эти пару раз – и все, что ты не привыкнешь, потому что ты уже столько раз это пробовал, и никаких ломок – ничего, – просто приятное избавление от внутреннего вечного чувства неудовлетворенности. Кто-то сбегает от него в алкоголь, кто-то в легкие наркотики, кто-то в экстремальные виды спорта, кто-то придумывает себе свое личное избавление, а нам на пути встретился героин.
Не виноваты дилеры, не виноваты родители, которые не углядели, не виновато окружение, обстоятельства, и не виноваты мы сами, согласившиеся, несмотря на все предупреждения, заменить реальныи? мир, не удовлетворявшии? нас, по тем или иным причинам, на теплыи? и ласковыи? мир опиумного бога.
Мы были слишком сильные и гордые, чтобы показать свою слабость и ранимость, и слишком слабые и неуверенные в себе, чтобы это признать.
Я не жалею себя, не оправдываю, не горжусь собои?, не виню себя, да и вообще никого не виню, не восхваляю героин и не объясняю сама себе и кому-то причины этого горького, затрагивающего миллионы людеи? и миллионы могил, опыта.
Я прошла, пролетела, прокарабкалась, простонала, проревела, прорвалась через это засасывающее, сверху теплое, нежное и приятное, а в целом – бездонное, беспощадное и вонючее героиновое болото.
Я похоронила сама себя на его дне и считала минуты и граммы до смерти.
Я потеряла надежду бросить и жила только надеждои? снизить дозу. Я приняла свою гнилую героиновую, никому не нужную (в том числе и мне самои?) жизнь и такую же гнилую героиновую избавительную смерть как неизбежность.
Когда я начинала употреблять героин – я, конечно же, не думала, не догадывалась, не подозревала… И даже посмеивалась над возможностью дои?ти до такого конца.
Ведь я не такая, как они все, эти жалкие наркоманы.
Я успею остановиться. Да я даже и не начала. Да и вообще, где оно, все то страшное, о чем рассказывают, нет этого, все это преувеличение, все легко, весело и прекрасно, и люди просто не знают, о чем говорят.
Ты никогда не увидишь и не поверишь в грязь и дно жизни, пока сам с ними не столкнешься нос к носу. Человеческии? мозг создан таким образом, что всегда верит только в хорошее. Поверить в то, что ты станешь мерзким гнилым и отвратительным, потерявшим человеческии? вид животным, просто невозможно. Я? Нет, никогда…
Но я стала.? Конечно же, не сразу, но стала.?Тихо, медленно и постепенно. Мы, кстати, так и называли героин между собои? – Тихии?. Или – Медленныи?. Героином называли редко. Торговали им? Да, торговали. Все торгуют. А как еще выжить. И да, воровали. И продавались. По-другому просто не выживешь. Нет вариантов.
Это не оправдание, так, голые факты. Реальность.?В этом нет ничего плохого и ничего хорошего. ?Нет осуждения – его не может и быть, по-другому просто выжить на героине невозможно. Нет и попытки оправдать воровство и продажу – всего лишь признание деи?ствительности. Да, это было вот так. Дилерам не за что головы рубить, это, в большинстве своем, такие же несчастные, сидящие на героине, пытающиеся выжить животные. Инстинкт самосохранения, так сказать, в своеобразнои? форме…
Это страшная тема, в нее нельзя лезть с готовыми убеждениями кто плохои?, кто хорошии?, кто виноват, кто жертва. Нет правых и виноватых, есть только боль, слезы, горечь, отвращение, и желание, чтобы этого никогда не было и ни с кем никогда не случалось.
Я не жалею, что у меня был такои? опыт. Не жалею, что жизнь сложилась именно так, что он был.
Он просто был – много забрал и много дал – страшныи? и горькии? опыт жесткои? героиновои? наркомании. Теперь есть еще и всегда дающее мне силу осознание того, что я его прошла.
Но это сеи?час, а тогда, в начале – в мои 17–18 лет, все было радостно, легко и непринужденно.
Вечные друзья с постоянным желанием поделиться с тобои? разнообразными видами наркотиков, клубы, тусовки, вечеринки, отходняки, героин, сон, завтрак, прогулка, созвон, друзья и снова пати.
Мы торчали мы на всем подряд, но как-то все чаще и чаще именно Медленныи? становился нашим другом. Я только нюхала, и героиновые приходы меня радовали, а еле проявляющаяся ломка списывалась на осень, простуды и развеивалась теми приятными ощущениями, которые может дать телу магическии? серыи? порошок.
Не хочу я в это лезть.? Нехочу.? Все давно забыто, отпущено, безвозвратно ушло, и уже давным-давно новая и совсем уже другая жизнь.
Каждыи? нырок в память о том времени – и подступает тошнота.
Память не пускает.
Отказывается, блокирует, жмет мозгом на все тормоза и выдает, после долгих усилии?, по крупицам клочки воспоминании?.
Да и убила я, конечно, свою память героином серьезно.
Почему-то с героином у меня связаны осень, зима, чуть-чуть лета, причем именно того лета, когда случился кризис 98-го года, очень хорошо помню этот момент, как мы шли с с другом Колеи?, большим добрым и толстым сыном обеспеченных родителеи?, обсуждая разницу в деи?ствии героина и метадона, шли от моего дома к обменнику, где нас ждал неприятныи? сюр- приз, лета, когда уже мы хорошо знали, что такое ломка, но все еще не верили, что мы уже героиновые наркоманы.
И нет ни одного воспоминания весны.
Не помню, когда я перестала тусоваться, зато помню, как я ползала, убитая в слюни, на коленях в луже около закрытого клуба «Третии? путь», ища линзу, вывалившуюся из глаза из- за постоянного почесывания лица.
Помню это понимание во взгляде при встрече в клубах с таким же маленьким, с точку зрачком, и почесывающимся человеком.
Помню много смертеи?.
Сначала редких и проскальзывающих незаметно, слухами и удивлением, потом частых и понятных. Кто-то передознулся, кто-то вколол муку или стиральныи? порошок – чем только не бодяжили – кто-то просто и банально повесился, не выдержав ломок.
Помню разбившихся насмерть друзеи?, обдолбанных и заснувших за рулем, один из них был моеи? любовью недолгое время, и смерть его стала новым поводом увеличить дозу и переи?ти на шприц.
Помню почему-то очень хорошо, как недолгое время жила дома у родителеи? и каждыи? вечер раскладывала на компьютере пасьянс, загадывая, что если сои?дется – значит удастся размутить еще одну дозу.
Как воровала – помню. Очень страшно было в первыи? раз, но ломка уже начинала брать свое, и в мозгу стучала мысль, что еще час – и все, а денег и вариантов нет. Потом – проще. Никогда – у бабушек, хотя многие говорили, что у бабулек проще всего, заговорить, задобрить и стянуть у них, невнимательных, кошелек, но нет, не могла пересилить себя. Помню, как стыдно было все время перед ними, как пыталась всегда всем подать подаяние, добавить денег в магазине, подложить в сумку и карман, если были какие- то лишние 50–100 рублеи?, словно оправдываясь сама перед собои? и замаливая грехи, надеясь, что за это спишется. Из дома тащила, что могла – да, мам, это была я, прости, да я думаю, ты и так знаешь, что я, да и простила давно.
Помню, как сидели у друга в гостях, только вмазавшись гердосом, как пошли в магазин за продуктами, а друг тем временем выбросился из окна. Помню морг, похороны и наше недоумение – ломок не было у него, герыч нормальныи?, да еще оставался, жалость к покои?нику и скрываемую тщательно (или не очень) жалость, что не взяли оставшии?ся героин с собои? в магазин, зазря пропало почти пол-грамма.
Фу, животные…
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «Литрес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (https://www.litres.ru/book/ina-tundra/prosto-eto-slozhno-70825780/) на Литрес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.
Ина Тундра
Эта книга отвечает на важные вопросы: как избавиться от любой зависимости, что делать, если твой близкий употребляет и как вести себя с ним, что, если это ребенок, и как вообще уберечь своих детей от наркотиков. Эта исповедальная, предельно искренняя и честная книга переворачивает обыденные представления о возможностях человека, позволяет вплотную подойти к пониманию тех тонких и неочевидных механизмов, которые управляют судьбой человека, наконец, полностью меняет отношение к испытаниям и потерям, которые есть у каждого из нас. Она адресована каждому, кто хочет избавиться от зависимостей.
Ина Тундра
Просто это сложно
Ина Тундра
ПРОСТО ЭТО СЛОЖНО
И сказал Бог: «Возлюби врага своего»
И я послушался его и полюбил себя.
Халиль Джебран
ПРЕДИСЛОВИЕ
Я написала эту книгу, чтобы дать точку выхода.
За 20 лет мне приходило много отзывов от людей, которым я смогла помочь, и два из них навсегда остались в моем сердце.
Одна девушка написала мне из роддома, что благодаря мне, она давно бросила героин, вышла замуж, и только что родила дочку, которой дала мое имя в благодарность за свою жизнь. Эта девочка с моим именем недавно пошла в первый класс.
Второй, пронзительно грустный и оттого еще более бесценный – от женщины, чей сын умер от наркотиков. Она писала мне, что после его смерти много лет винила себя, в том, что он умер, она не уберегла, не смогла помочь, плохо воспитала, да и вообще, корила себя за все. Прочитав мою личную историю героиновой наркомании, она говорила мне слова благодарности за то, что наконец-то поняла, что с ним происходило. Как она отпустила свою вину и переоценила все свое горе, с любовью и принятием. И ее боль ушла. Осталась только светлая печаль.
Я писала первую книгу, чтобы дать надежду, что возможно выйти из любой зависимости, даже самой страшной.
Теперь – я знаю рецепт, как это сделать.
24 года назад я бросила героин после восьми лет тяжелого употребления наркотиков.
Сейчас мне 45 лет, у меня прекрасная жизнь, трое детей и старшая дочь уже заканчивает институт. Она не пьет, не курит и ничего не употребляет.
Ни разу за 24 года у меня не возникло желания вернуться к наркотикам, даже после того, как трагически погиб мой муж.
11 лет назад я отказалась от сигарет после 22 лет курения, легко перестала есть сахар и нездоровую еду, что позволяет мне всегда держать себя в отличной форме, отрегулировала все свои привычки и отношения с алкоголем.
Я четко осознала схему, как можно управлять своими зависимостями.
Нет разницы от чего вы отказываетесь – от шоколада, сигарет, алкоголя, игр, наркотиков – это лишь вопрос выбора, который вы делаете.
Принцип выхода на свободу один и тот же, и я могу это утверждать именно потому, что была и там, и там.
Я была в аду, вышла из него, и могу помочь найти дверь тем, кто еще там.
Это исключительно мой опыт, который помог мне и всем людям, которым я это объясняла лично.
Я с радостью им поделюсь.
ЧАСТЬ 1
Данная книга является художественным произведением, не призывает к употреблению наркотиков, алкоголя и сигарет и не пропагандирует их.
Книга содержит изобразительные описания противоправных действий, но такие описания являются художественным, образным и творческим замыслом, не являются призывом к совершению запрещенных действий.
Автор осуждает употребление наркотиков, алкоголя и сигарет.
Пожалуйста, обратитесь к врачу для получения помощи и борьбы с зависимостью.
ГЛАВА 1
В наследство от наркотического прошлого мне достались довольно куцые воспоминания о собственном детстве и подростковом возрасте. Поневоле вспоминаются мои ехидные замечания по поводу газетных статеи?, утверждавших, что экстази разрушает память. Теперь даже огромным усилием воли не могу восстановить целостность событии? и логические цепочки происходившего, отличить реальность от вымысла и наркотического бреда, всплывают только смутные разрозненные картинки.
Началось все с роликов и Александровского сада, чувства какои?-то детскои? несостоятельности и отчаянного желания казаться такои? же крутои? и взрослои?, как окружавшие меня сверстники, казавшиеся мне тогда необычаи?но развитыми и живущими какои?-то своеи?, недоступнои? мне, шикарнои? и богатои? событиями жизнью.
Мой комплекс неполноценности был еще связан с тем, что общалась я, в основном, с детьми богатых родителеи?, уже появившихся в то время “новых русских”. Они окружали меня и в лицее, где я училась бесплатно, потому что мама работала там учительницеи?, и в Александровском саду, где было модно кататься на роликах, и где собирались дети сколачивающих свои первые состояния мам и пап.
Я даже не помню, что, как, когда и при каких обстоятельствах я попробовала из наркотиков в первыи? раз.
Скорее всего, что это все-таки была трава, ведь курили ее все и не считали чем-то более серьезным, чем сигареты. Но первое яркое воспоминание у меня связано с калипсолом. Или кетамином, что, в принципе, одно и то же. Покупая его и шприцы в Первои? аптеке, мы открывали для себя волшебные трипы со светом в конце тоннеля, выходами из тела и прочими элементами рассказов очевидцев предсмертных состоянии? во время операции?, сопровождающихся глубокои? анестезиеи?, где, как известно, и использовалось это лекарство.
Дальнеи?шие события сплелись в какую-то странную перепутанную цепочку неравномерно всплывающих воспоминании?. Кетамин на лестнице в школе между уроками. Клуб LSDance в Ясенево, первое ЛСД. Клуб «Эрмитаж», фенамин, первые грибы, Клубы «Релакс», «Остров Сокровищ» (господи, это ж, по-моему, совсем другие годы), кокаин, экстази, «Пентхауз», и как же назывался этот совсем маленькии? закрытыи? клуб справа от «Эрмитажа», не доходя до «Пентхауза»? – кто сеи?час вспомнит…
Экстази “Двои?ные доллары” – о дааа, первые попробованные экстази “Двои?ные доллары” до сих пор вызывают у меня улыбку. Мой бойфренд был драгдиллером, он их только привез в Москву, и мы с подругами были первые, кто их попробовал у памятника Карлу Марксу, обсуждая, что, наверное, не стоит сразу есть целую таблетку, надо сначала по половинке. У меня даже сохранились фотографии нас троих, расплющенных по станции метро Театральная, со счастливыми, загадочными и глупыми глубокими улыбками на лицах.
Перекре?стные воспоминания с перемешанными датами.
Я работала феи?сконтролем в клубе «Птюч» – помню лишь, как стояла, отсеивая непонятных мне людеи?, помню начальника охраны, казавшегося мне всякии? раз другим, в зависимости от деи?ствия наркотика, которыи? мною съеден, помню разноцветные бумажки, они означали разрешение на вход, а цвет обозначал сумму входнои? платы или отсутствие ее. Помню разный обколбашенный народ, которыи? я должна была, настроив фокус своих не менее убитых глаз, пустить или не пустить, и тряску золотых часов перед глазами и крики – да ты знаешь, кто я?
Первыи? клуб с феи?сконтролем в Москве – как объяснить богачам, бандитам и чиновникам в 95-м году, что, извините, вы к нам в клуб не попадете. Даже сеи?час, по прошествии многих лет, мне задают вопрос: «Так это ты меня в «Птюч» не пускала? Я помню, ну скажи, а почему?» Да потому что не пускала! Поди спроси это измененное сознание, с чего оно и в каких галлюцинациях тебя вообще себе увидело на тот момент.
Спиды, фен, экстази, питерская кислота, кокаин, все та же ЛСД, мескалин, утреннии? поезд в метро, где все люди-монстры едут на работу, а ты после клуба, двигая челюстями, с безумным взглядом, и в звуках все еще улавливая ритм, едешь спать домои?…
Основоположники клубнои? культуры Москвы…
Сколько было съедено наркоты, снюхано и выпито? – Трипы, передозы, еле уловимыи? отзвук чьих-то незамеченных смертеи?, раж веселья, жизнь в погоне за яснои? стоимости дозои? счастья, скрип сведенных челюстеи?, и снова танцы, танцы, танцы,
«Версаче, жилетка, Титаник, таблетка, Отдыхаем ха-ра-Шо!», скандалы дома, снятая с будущими россии?скими диджеями-звездами однокомнатная квартира с раздолбаннои? стенои? – пятеро нас там жило – съели ЛСД, посмотрели фильм «Лики Смерти», все стали вегетарианцами.
«Аэроданс», кто-то уже знаком с героином… Данила – моя первая любовь , он был драгдиллером. Очень удобно – и любовь большая и вечная, и наркотиков полон дом.
С тем временем воспоминании? много связано. Но самое яркое – странное – я очень творог любила, со сгущенкои? – помню, как пришла домои? и, открыв холодильник, увидела много больших пакетов с рассыпчатым творогом; уже намеревалась, залить все это дело, вскрыв пакет, сгущенкои?, как вовремя подоспевшии? на кухню друг спас товар, давясь от смеха и предложив употребить мне «творог» по его прямому назначению.
Странно, но плохого я вообще не помню. Может, это избирательность памяти, а может, это вечное состояние угара и искусственно подстегнутого счастья, наложившись на молодое и, по сути, детское, восторженное восприятие жизни, сохранило лишь этот привкус безудержного веселья и вечного балансирования на грани, так волновавшее кровь и заставлявшее чувствовать себя на вершине мира…
Передоз ЛСД. Я знаю, многие его и сеи?час считают баи?кои?, однако я отлично помню тот день, когда, сожрав по марке и погуляв по летнеи? солнечнои? Москве, мы небольшои? компаниеи? зашли к знакомым покурить, и, мучаясь от сушняка, я, ни о чем не думая, нормально так хлебнула из стоявшеи? на столе закрытои? пол-литровои? бутылочки Боржоми и передала ее дальше в руки кому-то из желающих попить.
Никто ж не знал, что так из Питера в Москву перевозили PSP, питерскии? аналог ЛСД, ваяемыи? молодыми химиками, в жидком виде, чтобы потом уже ею марки пропитывать.
Нас было двое, тех, кто хлебнул «боржомки», пока хозяин не заметил.
Дальше – космос.?– А девочка у вас уже умерла, мы ее откачивать не будем.
Сухои? голос врача «скорои?» из небытия, сто долларов и уговоры отвезти в Склиф решили мои? вопрос.
Рассыпчатость планет и безграничность маленькои? песчинки, моя принадлежность ко всему и в то же время полное отсутствие Меня, реальности, измерении?, планеты, Бог, неБОГ, умноженныи? в миллионы раз стандартныи? лсд- шныи? трип при полном отсутствии контроля мозга.
Привязанные руки в реанимации. Склиф. Попытка воспринять себя и тело, космос в каждои? клетке и все реальности, сменяющие друг друга, как в калеи?доскопе.
Я сутки была в коме, Дима – меньше. (Тебя ведь звали Дима? Я не помню, знаю, что ты был, помню внешность, где ты жил тогда, но имя – нет.)
Кто-то из знакомых недавно рассказал про Диму, что, когда тот пришел в себя – единственное, что запомнил, как стоит вокруг него консилиум врачеи?, человек пять или шесть, и, глядя на него, кто-то спрашивает:
– А правда, что под ЛСД всех богов можно встретить?
– Нет, неправда, – отвечает он, закрывает глаза, и тут все они, всевозможные, выстраиваются в ряд перед ним: Шива, Кришна, Яхве, Зевс, Один и миллионы, миллиарды всевозможных богов и божков – стоят перед ним и улыбаются.
Родители забрали меня в тот же день, когда я пришла в себя, они же отвезли до дома Диму. Меня там не было – там был один мощнеи?шии? трип в руках перепуганных взрослых, заключенныи? в подростковом теле. Я помню лишь чувство благодарности родным за то, что мне не было сказано ни слова негатива, сдержанные мамины рыдания и мои? непрерывныи? процесс путешествия по сознанию миров.
Меня впирало где-то примерно семь днеи? – бесконечно.
Я ложилась спать, просыпалась, ела, ходила, умирала, рождалась, плакала; могла носить лишь черное длинное платье – другие цвета начинали разворачивать трип и соединяться с телом и мирозданием в немыслимых вариациях, и я уже молилась всем богам, чтобы меня, наконец, отпустило. На седьмои? день я поняла, что надежды вернуться в нормальное самосознание уже нет, – я начала даже забывать, как это, когда тебя не прет бесконечно.
Память услужливо преподносит странные обрывки воспоминании? о почти лысои? голове – когда же я успела постричься-то, интересно? – Переход на Пушкинскои?, Макдональдс, люди-звери, люди-реки, гномы, эльфы, встающии? перед лицом асфальт и проваливающиеся в окна небеса, слезы из глаз, да когда ж меня отпустит, господи! Храм на Никитскои? (почему мне кажется, что в нем венчался Пушкин?), с бабушкои?, просящеи? подаяние:
– Помоги мне, деточка…
– Кто бы мне помог, бабушка!
– Бог поможет, заи?ди, помолись…
– Я с этим богом уже неделю расстаться не могу, бабушка.
– Да ты заи?ди, заи?ди, помолись, легче станет.
Зашла. Сидела на полу, перетекая из мозаики в иконы, рыдая и обещая бросить психоделики навсегда, если Господь сжалится надо мнои? и меня наконец отпустит…
Поняв, что и тут надежды нет, и опасаясь потерять остатки разума в путешествиях по изменяющимся прямо на глазах православным фрескам, я вышла. Трезвая. Вообще. Абсолютно. Безо всякого намека хоть на какои?-то остаток ЛСД в мозгах. Задумчиво смотрела в небо, на снующих людеи?, дышала простым воздухом и молча отдала бабуле все, что было, оставив только денег на метро.
Обещание сдержала.? О психоделиках забыла навсегда.
Однако экстази, кокаин и амфетамины относятся к другои? группе сильнодеи?ствующих наркотических веществ.
Чем я и не преминула воспользоваться.
И снова круговорот воспоминании?, уцелевших от хронологии девяностых годов.
Первые реи?вы: тысячи людеи? в едином порыве счастья танцуют под ровныи? бит оглушающеи? музыки. Потные, разгоряченные, радостные широколобые жители московских окраин, прожигающие свои заработанные рэкетом деньги, с восторгом и наркотическои? влюбленностью в глазах окружали нас, модную молодежь, дающую им новое удовольствие, которое добавляло в грустную прелесть их бандитскои? романтики беспечныи? угар техно и сладостныи? неостанавливаемыи? порок экстезии?нои? любви.
Пати за пати – домашние, клубные, закрытые, общедоступные, дневные, ночные. «Пентхауз» – он так и остался для меня эталоном, где счастье, угар, веселье и все это еще такое новое и еще не приевшееся и не прискучившее, «Третии? путь», неизменно ассоциирующии?ся у меня (интересно, почему?) с пьяным улыбающимся хозяином клуба в растянутых трениках, уговаривающим меня выпить водки:
– Вот это модно! Все эти ваши экстази и кокаины – говно. Водка – вот что пьет интеллигенция! Сегодня у нас анти- наркотическая пати!!!
Клубы, клубы, клубы, неизменные бандиты в окружении пышногрудых барышень, вальяжно наблюдающие за нашим вечным стремлением погрязнуть в неудержимом соблазне порока и разврата, подогреваемом приятно холодящими носоглотку препаратами, заливаемом диким количеством виски и отполированном приятным кругляшом с выдавленными значками известного мужского журнала и не менее известного гиганта немецкого автопрома – уж не оттуда ли пошла мода именно на эту марку машин?
Со своими легкими понтами наркотическои? элиты стоящии? особняком «Птюч».
Народ на входе, ожидающии?, пока я в туалете раздавлю еще одну пару таблеток экстази и вынюхаю их, прежде чем подняться наверх и снова продолжить: взгляд в глаза, бумажка в руки – проходи.
– Извините, у нас только по клубным картам.?– Привет, привет, да есть, привет…?– К сожалению, это частная территория, и хозяева клуба вправе отказать вам во входе. Нет, я не знаю, кто вы.– Ои?, моя любимая песня, подождите! – Бросок на танцпол, круг по клубу: спокои?ные, сидящие на полу вдоль стен, бесконечно разговаривающие люди, и мерныи? ритм хауса, доносящии?ся с танцпола.
Афтепати в клубе «Лес», молодецкое веселье Титаника, захватывавшее в свои? плен прямо при съезде на Ленинградку, и безудержное расколбасное скакание на его танцполе, среди ничего не понимающих широкошеих граждан с признаками полного отсутствия интеллекта на лице. Но зато они мерно и тяжело двигали руками и ногами в такт музыке свежеродившихся «звезд» за диджеи?ским пультом. Эвиан из-под крана в баре, виски-кола в випе, и разговоры, разговоры, улыбки, поцелуи, опять разговоры. Поход впятером в туалет, понимающии? взгляд охраны.
Снова память возвращает меня в «Птюч», вернее в туалет, где я снова дроблю по-моему уже десятую за вечер экстази, чтобы, смешав с кокаином, пропустить по ноздре, и носовая перегородка, не выдержав нагрузки каждодневных разъедающих химических соплеи?, провалилась или сожглась, и прямо из клуба меня увезли в Склиф на восстановление носа.
С пластмассовыми (или какие они там – железные?) хрящиками в носу нюхалось гораздо веселее.
Оставив надоевшии? каи?ф от экстази неискушенным в интеллигентных радостях бандитам, мы модно перешли на виски с кокаином. Снова разговоры, разговоры, танцы, холод на зубах, джек дэниэлс, звенящии? смех, залитыи? чивасом утреннии? отходняк, и снова танцы, мимолетная любовь, мелькающие лица, клубы, звуки – все вперемешку, и привкус молодого счастья на губах от осознания своеи? исключительности, превосходства над серои? массои? людеи?, проживающих свои обыденные жизни, погрязших в мелкои? суете скучнеи?ших обстоятельств, не знающих аромата безудержного веселья, свободы, вседозволенности и красоты распущенности.
Забываясь в бесконечнои? череде событии? и улыбок, мы по полнои? отожгли середину девяностых, еще не зная, что почти всех нас, за редким исключением, терпеливо ждал спокои?ныи? тихии? героин. Он терпеливо ждал, пока мы неустанно веселились, того момента, когда мы в поисках новых удовольствии? откроем для себя его.
Все началось с «качелеи?».
ГЛАВА 2
Сидя на берегу Индии?ского океана в давно облюбованнои? кафешке, под припекающим даже в тени полуденным солнцем, довольно сложно вспоминать те события, вороша нечеткие картинки. Человеческии? мозг стремится вычеркнуть все, что страшно вытаскивать, что грозит утонуть тебе в давно похороненных боли и страхе, как будто и не было ничего, обманывает тем, что раз уж проскользнул сквозь все это дерьмо и гниль, так зачем же хранить эти дурно пахнущие воспоминания в закоулках памяти.
Все мистики нам говорят: идите туда в своеи? душе, где вам всего страшнеи? и больнеи?, и, прои?дя все это заново, с понимани ем и принятием, вы откроете дверь к свободе.
Как я говорила, все началось с «качелеи?».
Неизвестно имя того человека, которыи? первым придумал соединить разговорчивую подвижную бодрость кокаина с мягкостью и плавностью тихого спокои?ного короля наркотиков.
Однако все чаще и чаще в клубах начали встречаться слегка почесывающиеся, с маленькими зрачками и плавными движениями, тем не менее все такие же разговорчивые и не спящие люди.
И опять же не помню, когда и какои? он был, этот первыи? миг знакомства с мистером Медленным, которыи? аккуратно и незаметно, почти крадучись и обещая быть лишь утренним расслабляющим фоном изматывающего, но не надоедающего круглосуточного веселья и жизни в движении, постепенными маленькими шажочками вошел в мою жизнь.
Вновь – безудержные пати, и смех все так же не смолкал вокруг, и новые знакомства продолжались, и старые знакомые все так же мелькали в мерцающем полумраке клубов, и музыка становилась все новее и лучше, и привычная приятная морозящая не?бо свежесть кокаина со вкусом пригубленнои? виски-колы все чаще смешивалась со сладковатои? горечью героина, добавлявшего загадочности моим глазам и плавности по-подростковому резковатым движениям.
Снова память услужливо подбрасывает мне сменяющиеся картинки, перемешанные случаи?ным образом вне хронологии и логики.
Пробивающии?ся сквозь зашторенные окна утреннии? свет в том самом маленьком клубе в саду «Эрмитаж», название которого я не помню (или это была чья-то двухэтажная квартира?), тихии? не останавливающии?ся говор сидящих поодаль людеи?; очередные скрученные сто долларов, валяющиеся на столе; украденная из ЦДХ тяжеленная статуя, стоящая посреди комнаты друга, у которого я тогда жила; грязная маленькая болонка его мамы, выблевывающая сожранные пакетики с героином; мы с подругой Катей в ее красиво и богато оформленнои? розовои? девичьеи? комнате, сидящие на полу и расфасовывающие несметное количество грамм кокаина? спидов? в вырванные и порезанные тетрадные листочки, обнюханные так, что даже разговаривать уже невозможно; какие-то терки с пальцующими бандитами; флюрныи? чилаут «Аэроданса» с мерно вещающим какие-то притчи диджеем Листом, хотя, может, это был вовсе не Лист, или Лист, но вовсе не в «Аэродансе», он всегда у меня связан в памяти с тихими медитативными кришнаитскими сказками и какои?-то неземнои? красоты задумчивостью на лице; вылавливание макарон из доширака на балконе в сером неприветливом здании аэровокзала под неравномерное уханье трансовых битов и прорывающихся сквозь стены высоких звучков, расщепляющих сознание, – черт, я ж работала в «Аэродансе», вспомнить бы еще кем.
Звучание церковного колокола при выходе утром из «Птюча», вот она, ирония судьбы – я даже не помню, деи?ствующая это была церковь или нет, в подвале которои? «Птюч» находился, но перезвон колоколов как-то поутру отпечатался в памяти так же, как и код ближаи?шеи? к клубу двери подъезда соседнего дома, куда мы бегали курить траву, досаждая и без того измученным вечным ночным движением жителям.
Патриаршие пруды, рядом с которыми я любила сидеть осенними ночами, согреваемая героиновым теплом крови и предвкушением возможности, еще чуть-чуть посидев, нюхнуть кокаина и прогуляться до Титаника, где окончательно согреться среди толпы потных тел, периодически пробиваясь к вентиляторам у сцены, чтобы вдохнуть хоть намек на свежии? воздух. Пенная вечеринка в том же Титанике, предусмотрительно наблюдаемая с балкона, на которои? куча обдолбанных теток, закидываемых в загон с пенои? своими толстошеими и не менее обдолбанными мужиками, испортила навсегда свои свежекупленные дико модные версаче и ферре.
Мои бабушка и дедушка, приехавшие в морг на опознание тела своеи? пропавшеи? внучки, которая в кокаиновом угаре уже месяц отвисала в Сочи, абсолютно не вспоминая, что надо хотя бы позвонить, потерявшая счет времени между стодолларовыми бумажками, уже даже не раскручиваемых в принципе – зачем, ведь если вдруг кончится кокос – всегда можно развернуть купюру, к неи? за это время прилипнет целая дорога…
Маленькии? розовыи? флаер «Птюча» с нарисованнои? колючеи? проволокои? и названием вечеринки «Нежность», амфетаминовые отходняки по утрам, когда весь мир кажется уродливым и раздражает одним только своим существованием, пешие прогулки через всю Москву, не потому что нет денег на такси, а потому что просто прикольно идти. Первое подобие ломок – когда сопли, слюни, озноб легкии? – да нет, просто подзамерзла да приболела – и такое приятное разливающееся по телу тепло и медленная плавность горько- ватого на вкус и на запах лекарства, наи?денного в однои? из заначек.
И следующее воспоминание – сразу же – почти животныи? вои? от невыносимеи?шеи? боли выкручиваемых костеи?, нехватка воздуха в сжатых огнем легких, перетряхивающии? все тело могильнои? сыростью озноб, несмотря на летнюю тридцатиградусную жару; холодныи?, вонючии? струящии?ся липкии? пот, текущие из пересохших больных глаз слезы вперемешку с соплями и неудерживаемои? во рту слюнои?, волнами подступающая желчная рвота и бьющаяся в голове мысль-ожидание-поворота-ключа-в-замке-входнои?-двери – скорее, скорее, ну где же ты, скореи?…
Трясущимися руками развернута бумажка с героином, последними остатками воли тело собрано в более-менее нормальное состояние, нервныи? крик на непослушные, словно деревянные пальцы, провалившаяся в горло горечь слюны – все, уже все, – откидываюсь на влажную, пропитанную потом подушку и с каким-то мазохистским удовольствием наблюдаю за постепенно выходящеи? из костеи? и напряженных мышц болью, – что сопровождается томным расслаблением мыслеи? и подобием улыбки на лице…
А ведь тогда я еще только нюхала.
Первые попытки сбежать из оков опиумного бога, вернувшись в такое знакомое и неизменное мерцание клубных огнеи?. Сбежать туда, где все время меняются лица, но аромат вседозволенности остается таким же привлекательным и неизменно звучит не утихающии? смех искушенного счастья.
Открытие какого-то клуба в Сочи, какое-то наполненное полутрезвым восторгом летнее зависание на море, привязанное к работе в этом самом клубе в помещении Фестивального, смытые волнами неприятные воспоминания о наркотиках, обещание себе: все, больше ничего и никогда! – и счастливая мама, встречающая с цветами в аэропорту свою трезвую, вернувшуюся домои?, улыбающуюся, загорелую дочь.
Мои? день рождения в «Птюче», с журналистами, телевидением, снимающим репортаж о красивых вечеринках модных клубных персонажеи?, огромныи? торт с 17-ю свечками. Подаренная кем-то коробка от туфель, неимоверно шикарных тогда Чезаре Пачотти, доверху наполненная каменистым прохладным и рассыпчатым порошком, которыи? долго еще то продавался, то вынюхивался, сводя зубы и окуная с головои? в праздничную атмосферу.
Сошедшая с ума на моих глазах подружка, весело пускающая мыльные пузыри из шампуня в ваннои? и горько рыдающая из-за отобраннои? сковородки, которую она искренне считала своим ребенком, нуждающимся в кормлении грудью. Она кидалась на санитаров «скорои?», требуя обещания рассказать ее малышу сказку на ночь, пока она съездит в гости к доктору. Обшарпанные стены «Кащенко», разговор с врачом, легкая досада из-за более чем наполовину пустои? коробки Чезаре Пачотти, появившии?ся страх сои?ти с ума, подогреваемыи? тревогои? из-за того, что все чаще случаются провалы в памяти, когда не помнишь, где ты был и что делал предыдущим вечером. Ложь друзьям, что содержимое коробки закончилось, усиливающаяся паранои?я, что все за мнои? следят, и даже стены, казалось, подслушивают и подсматривают за мнои?. Опять тот же врач в «Кащенко» с подкрепленнои? деньгами просьбои? помочь уже мне, пока не стало совсем поздно.
Две недели, проведенные в тишине больничного сада, изредка нарушаемои? воплями пациентов, деи?ствительно помогли мне, но страх сои?ти с ума остался на всю жизнь. Я слишком хорошо знаю, насколько зыбко человеческое сознание, когда вот вроде бы ты сидишь и абсолютно нормально разговариваешь с человеком, смеясь над какими-то последними клубными сплетнями, и вдруг, словно по щелчку, разум испаряется из глаз собеседника, которыи?, уже полностью пребывая в своеи? собственнои?, известнои? только ему реальности, совершенно не отдает себе отчета в том, что произошло, не осознает, кто он, кто ты, и не придает, в общем-то, этому никакого значения.
И страшно очень, а вдруг и ты тоже когда-нибудь вот так – раз, и даже не узнаешь и не почувствуешь, что все, приехали.
Смешное оправдание вновь неизвестно откуда взявшемуся героину, которыи? я нюхаю исключительно для того, чтобы было не больно эпилировать ноги, какое-то дикое, замешанное на бандитских разборках, расставание с бойфрендом, ставшее последним спусковым механизмом, широко распахнувшим дверь в мою жизнь серому, гнилому аромату уже почувствовавшего свою власть над моеи? кровью Макового короля.
И я упираюсь в мрачные, железные, закрытые на засов страха и отвращения створки моеи? памяти с перегоревшеи? надписью, как на воротах дантовского ада: «Оставь надежду, всяк сюда входящии?».
ГЛАВА 3
Я любила героин. Любила искренне, безнадежно и нежно. Я ненавидела его еще больше, чем любила.?Он был моим любовником, отцом и матерью, другом и спасением, тоскои? и радостью, он был моеи? ласкои? и отдохновением, моим наказанием и покаянием. Я поклонялась ему и мечтала о свободе от его крепких объятии?. Это самыи? страшныи? и самыи? ласковыи? наркотик в мире. Его нежность, мягкость, любовь и теплота нескончаемы, его боль, гниль, ненависть и отвращение непереносимы. Я снимаю перед ним шляпу и признаю его могущество и власть. Он тихии? и вкрадчивыи?, властныи? и беспощадныи?, он деи?ствительно король и бог наркомании. Он умеет ждать, но если он дождался, он не отпускает своих жертв. Я была однои? из них. Я спасалась в нем от себя и от него самого. Мы были кровь от крови и плоть от плоти друг друга. Я стояла перед ним на коленях, преклонив голову, он меня ласково обнимал, нашептывая в мою кровь слова любви, одурманивая и высасывая из меня жизненную силу, и я понимала, что шансов подняться с колен уже нет, очень хочется, но тихии? шепот в крови говорил одно: нет… нет… нет…
Конечно, поначалу мы все считали, что рассказы о тотальном привыкании – это все ерунда и выдумки считающих себя самыми умными врачеи?-наркологов, никогда не пробовавших, собственно, то, от чего они лечат, выдумки, созданные, чтобы отвлечь юное поколение от сладости запретного плода.
Мы, сожравшие сотни и тысячи доз разнообразнеи?ших химических и натуральных веществ, изменяющих сознание, разбирающиеся в нюансах деи?ствия всевозможных препаратов, легко перескакивающие с одного наркотика на другои? несколько раз в течение вечера, знавшие в совершенстве как, каким способом и чем добиться того или иного состояния, как подсняться, как догнаться, что с чем мешать, с чем не мешать, как избавиться от отходняков и как усилить впечатления, мы цинично, весело и скептично относились к надуманнои? кем-то жестокости и уродливо-невыносимои? мертвои? хватке опиатного привыкания.
Героиновое животное.
Это, наверное, самое точное определение меня в те годы. Мерзкое, гнилое героиновое животное.?Мрачная, потерявшая все нравственные принципы, все ценности, все человеческие качества, блевотная, жалеющая себя, отвратительная, недостои?ная жить героиновая тварь.
Это то, во что я превратилась, связав себя кровными узами брака с маковои? тьмои?.
Горечь героина в носу, горечь его на языке, когда пробуешь капельку уже готового раствора из шприца, сладостная горечь и истома в теле при попадании его в кровь, невыносимая и болезненная горечь струящихся слез ломки.
Вечныи? вопрос – почему?
Почему начала, почему невозможно бросить, почему вот так, и вообще – почему, за что, почему?
Я не знаю. ?Потому что вот так. ?Потому что глупые были, молодые, потому что хотелось чего-то нового. Потому что не веришь никогда в плохое, потому что кажется, что уж тебя-то точно это не коснется, что уж ты-то – точно справишься.
Потому что где-то мы были недолюблены, недообласканы, что-то свербило постоянно где-то глубоко в душе, от чего-то внутри хотелось сбежать и спрятаться, что-то наи?ти и понять.
А может, просто так сложились обстоятельства, и просто нужно было через это прои?ти и прожить, кому-то справиться и что-то понять, а кому-то уи?ти в это и умереть.
Виноватых нет.
Сколько угодно можно кричать с ненавистью и пенои? у рта, что наркоманы сами виноваты, они сами полезли в это, они знали, на что шли, и нечего их жалеть, а в тюрьму их надо и дилерам – смертную казнь.
Не знали мы, на что шли.?Точнее, знали, но не верили в это.? Потому что невозможно поверить в собственную смерть. Потому что кажется, что это не навсегда, что ты только вот эти пару раз – и все, что ты не привыкнешь, потому что ты уже столько раз это пробовал, и никаких ломок – ничего, – просто приятное избавление от внутреннего вечного чувства неудовлетворенности. Кто-то сбегает от него в алкоголь, кто-то в легкие наркотики, кто-то в экстремальные виды спорта, кто-то придумывает себе свое личное избавление, а нам на пути встретился героин.
Не виноваты дилеры, не виноваты родители, которые не углядели, не виновато окружение, обстоятельства, и не виноваты мы сами, согласившиеся, несмотря на все предупреждения, заменить реальныи? мир, не удовлетворявшии? нас, по тем или иным причинам, на теплыи? и ласковыи? мир опиумного бога.
Мы были слишком сильные и гордые, чтобы показать свою слабость и ранимость, и слишком слабые и неуверенные в себе, чтобы это признать.
Я не жалею себя, не оправдываю, не горжусь собои?, не виню себя, да и вообще никого не виню, не восхваляю героин и не объясняю сама себе и кому-то причины этого горького, затрагивающего миллионы людеи? и миллионы могил, опыта.
Я прошла, пролетела, прокарабкалась, простонала, проревела, прорвалась через это засасывающее, сверху теплое, нежное и приятное, а в целом – бездонное, беспощадное и вонючее героиновое болото.
Я похоронила сама себя на его дне и считала минуты и граммы до смерти.
Я потеряла надежду бросить и жила только надеждои? снизить дозу. Я приняла свою гнилую героиновую, никому не нужную (в том числе и мне самои?) жизнь и такую же гнилую героиновую избавительную смерть как неизбежность.
Когда я начинала употреблять героин – я, конечно же, не думала, не догадывалась, не подозревала… И даже посмеивалась над возможностью дои?ти до такого конца.
Ведь я не такая, как они все, эти жалкие наркоманы.
Я успею остановиться. Да я даже и не начала. Да и вообще, где оно, все то страшное, о чем рассказывают, нет этого, все это преувеличение, все легко, весело и прекрасно, и люди просто не знают, о чем говорят.
Ты никогда не увидишь и не поверишь в грязь и дно жизни, пока сам с ними не столкнешься нос к носу. Человеческии? мозг создан таким образом, что всегда верит только в хорошее. Поверить в то, что ты станешь мерзким гнилым и отвратительным, потерявшим человеческии? вид животным, просто невозможно. Я? Нет, никогда…
Но я стала.? Конечно же, не сразу, но стала.?Тихо, медленно и постепенно. Мы, кстати, так и называли героин между собои? – Тихии?. Или – Медленныи?. Героином называли редко. Торговали им? Да, торговали. Все торгуют. А как еще выжить. И да, воровали. И продавались. По-другому просто не выживешь. Нет вариантов.
Это не оправдание, так, голые факты. Реальность.?В этом нет ничего плохого и ничего хорошего. ?Нет осуждения – его не может и быть, по-другому просто выжить на героине невозможно. Нет и попытки оправдать воровство и продажу – всего лишь признание деи?ствительности. Да, это было вот так. Дилерам не за что головы рубить, это, в большинстве своем, такие же несчастные, сидящие на героине, пытающиеся выжить животные. Инстинкт самосохранения, так сказать, в своеобразнои? форме…
Это страшная тема, в нее нельзя лезть с готовыми убеждениями кто плохои?, кто хорошии?, кто виноват, кто жертва. Нет правых и виноватых, есть только боль, слезы, горечь, отвращение, и желание, чтобы этого никогда не было и ни с кем никогда не случалось.
Я не жалею, что у меня был такои? опыт. Не жалею, что жизнь сложилась именно так, что он был.
Он просто был – много забрал и много дал – страшныи? и горькии? опыт жесткои? героиновои? наркомании. Теперь есть еще и всегда дающее мне силу осознание того, что я его прошла.
Но это сеи?час, а тогда, в начале – в мои 17–18 лет, все было радостно, легко и непринужденно.
Вечные друзья с постоянным желанием поделиться с тобои? разнообразными видами наркотиков, клубы, тусовки, вечеринки, отходняки, героин, сон, завтрак, прогулка, созвон, друзья и снова пати.
Мы торчали мы на всем подряд, но как-то все чаще и чаще именно Медленныи? становился нашим другом. Я только нюхала, и героиновые приходы меня радовали, а еле проявляющаяся ломка списывалась на осень, простуды и развеивалась теми приятными ощущениями, которые может дать телу магическии? серыи? порошок.
Не хочу я в это лезть.? Нехочу.? Все давно забыто, отпущено, безвозвратно ушло, и уже давным-давно новая и совсем уже другая жизнь.
Каждыи? нырок в память о том времени – и подступает тошнота.
Память не пускает.
Отказывается, блокирует, жмет мозгом на все тормоза и выдает, после долгих усилии?, по крупицам клочки воспоминании?.
Да и убила я, конечно, свою память героином серьезно.
Почему-то с героином у меня связаны осень, зима, чуть-чуть лета, причем именно того лета, когда случился кризис 98-го года, очень хорошо помню этот момент, как мы шли с с другом Колеи?, большим добрым и толстым сыном обеспеченных родителеи?, обсуждая разницу в деи?ствии героина и метадона, шли от моего дома к обменнику, где нас ждал неприятныи? сюр- приз, лета, когда уже мы хорошо знали, что такое ломка, но все еще не верили, что мы уже героиновые наркоманы.
И нет ни одного воспоминания весны.
Не помню, когда я перестала тусоваться, зато помню, как я ползала, убитая в слюни, на коленях в луже около закрытого клуба «Третии? путь», ища линзу, вывалившуюся из глаза из- за постоянного почесывания лица.
Помню это понимание во взгляде при встрече в клубах с таким же маленьким, с точку зрачком, и почесывающимся человеком.
Помню много смертеи?.
Сначала редких и проскальзывающих незаметно, слухами и удивлением, потом частых и понятных. Кто-то передознулся, кто-то вколол муку или стиральныи? порошок – чем только не бодяжили – кто-то просто и банально повесился, не выдержав ломок.
Помню разбившихся насмерть друзеи?, обдолбанных и заснувших за рулем, один из них был моеи? любовью недолгое время, и смерть его стала новым поводом увеличить дозу и переи?ти на шприц.
Помню почему-то очень хорошо, как недолгое время жила дома у родителеи? и каждыи? вечер раскладывала на компьютере пасьянс, загадывая, что если сои?дется – значит удастся размутить еще одну дозу.
Как воровала – помню. Очень страшно было в первыи? раз, но ломка уже начинала брать свое, и в мозгу стучала мысль, что еще час – и все, а денег и вариантов нет. Потом – проще. Никогда – у бабушек, хотя многие говорили, что у бабулек проще всего, заговорить, задобрить и стянуть у них, невнимательных, кошелек, но нет, не могла пересилить себя. Помню, как стыдно было все время перед ними, как пыталась всегда всем подать подаяние, добавить денег в магазине, подложить в сумку и карман, если были какие- то лишние 50–100 рублеи?, словно оправдываясь сама перед собои? и замаливая грехи, надеясь, что за это спишется. Из дома тащила, что могла – да, мам, это была я, прости, да я думаю, ты и так знаешь, что я, да и простила давно.
Помню, как сидели у друга в гостях, только вмазавшись гердосом, как пошли в магазин за продуктами, а друг тем временем выбросился из окна. Помню морг, похороны и наше недоумение – ломок не было у него, герыч нормальныи?, да еще оставался, жалость к покои?нику и скрываемую тщательно (или не очень) жалость, что не взяли оставшии?ся героин с собои? в магазин, зазря пропало почти пол-грамма.
Фу, животные…
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «Литрес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (https://www.litres.ru/book/ina-tundra/prosto-eto-slozhno-70825780/) на Литрес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.