Призраки Вудстока
Эйрик Годвирдсон
На фестивальной поляне происходит изощренное кровавое убийство, окруженное кучей ритуалов, и без помощи ФБР тут ни черта не разберешь, кроме того, что дело адски нечисто – этим и займется агент Джон Симмонс. В случившейся магической дряни помогут разобраться подсказки эксперта, сообщил ему шеф, велев отыскать того на месте. Что у эксперта окажется скверный характер и куча странных привычек, шеф отчего-то не предупредил. Как и о том, что дело будет куда запутаннее, чем казалось на первый взгляд.
Призраки Вудстока
Эйрик Годвирдсон
Иллюстратор Ооками Киба (Л. Широкова)
Дизайнер обложки Ооками Киба (Л. Широкова)
© Эйрик Годвирдсон, 2024
© Ооками Киба (Л. Широкова), иллюстрации, 2024
© Ооками Киба (Л. Широкова), дизайн обложки, 2024
ISBN 978-5-0064-1202-6
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero
Алекс Мун на сцене
Пролог
Оглушительно – вот какое слово вертелось в голове у Джона Симмонса.
Да, определенно – оглушительно. Именно такой была музыка, тяжелыми волнами несущаяся из салона автомобиля, к которому он направлялся. Именно таким был и цвет самого «Чарджера» – ярко-красный, пылающий, точно солнце на закате, перед тем, как упасть за горизонт – чистые кровь и огонь. Даже мысленно язык не поворачивался сказать – «как пожарный гидрант», хотя определенное сходство все-таки имелось.
Беда была в основном в том, что гидранту, даже новенькому, не полагалось сверкать таким ослепительным лаком, точно солнце из зависти вознамерилось расплавить корпус этого порождения сумасшедшей инженерной мысли, и гидранты никто не оснащает звериной мощью в семь литров, способной с легкостью убить тебя. Да и издеваться над машиной, придумывая шуточки, не хотелось – как бы там ни было, а тачка-то хороша.
Полуденные лучи горели серебряным расплавом – точно так же оглушительно, ослепительно-ярко – и растекались на хромовых обводах, в зеркалах; под черной крышей, наверное, сейчас самое малое, филиал ада: лето-то выдалось жаркое. Небо над Вудстокской ярмаркой искусств – для фестиваля выбрали редкостную дыру, надо заметить, место как есть деревня деревней, каких полным-полно в любом штате – напоминало выгоревшее по краям на солнце светло-синее покрывало вроде тех этнических тряпок, которыми торгуют вдоль дорог, и с него на землю лился раскаленный летний зной. Любая машина превращается в пекло, едва восходит солнце, а теперь, по июньской поре, рассветает очень рано – в часов пять-шесть утра. Сейчас же время близилось к полудню. Только вот, кажется, владельца красного «Чарджера» это все не смущало ни капли, и торчать в машине в середине дня не мешало вовсе: вон, дверца машины распахнута, и виднеется склоненная над растрепанной и помятой тетрадью светловолосая голова.
И все тот же огненный жаркий блик, многократно отраженный от приборной панели, сиял на отчищенной до зеркального блеска рыжей коже высоких сапог-нокона, умостившихся с вопиющей небрежностью на краю приборной панели. Как так надо умудриться закинуть ноги, Джон понятия не имел – но вынужден был признать: оно вполне возможно, и даже выглядит, черт побери, на какой-то варварский манер элегантно.
Музыка грохотала так, что, приблизившись к «Чарджеру» вплотную, Симмонс даже перестал слышать рев толпы и расстроенную гитару, хрипящую со сцены: какой-то лабух пытался выжать из дерьмового инструмента и не менее дерьмовых усилителей аккомпанемент для безыскусной баллады.
Кажется, хозяину «Чарджера» тоже не по вкусу это треньканье – только для чего выкручивать громкость так, что у соседних авто аж стекла подрагивают? Симмонс только подумал, что этак он до собеседника не докричится вовсе, но тут увлеченно постукивающий по исчерканному тетрадному листу карандаш замер, осененная светлыми вьющимися прядями голова поднялась – а рука, уронив тетрадку на колени, наконец потянулась крутнуть ручку громкости проигрывателя, примостившегося на соседнем сиденье. После этого звук наконец перестал вибрировать, обтекая почти физически ощутимыми волнами все вокруг, что имело неосторожность приблизиться – вот как Симмонса сейчас, да.
– А, это ты! Что-то нарыл или соскучился? – эта зараза даже ноги с приборки не сняла, только смерила Симмонса проницательным взглядом исподлобья и чуть усмехнулась. Джон лишь покачал головой в ответ, чуть нахмурившись:
– Ну и за каким чертом тащиться на музыкальный фестиваль, если все равно врубаешь тут свою музыку? Тебе не кажется это странным?
– Не кажется. Что я могу поделать, если группа, которую мне действительно хочется послушать сейчас, не приехала на это сборище? – картинный взмах тетрадью обозначил ту часть поля, где расположилась сцена, и дальше – многочисленные палатки, ларьки и прочее, прочее, прочее – ни дать, ни взять, варварский кочевой город. – Ну давай уже, выкладывай: в самом деле что-то нарыл, а? Или снова блуждаешь в трех соснах и не знаешь, на какой козе подъехать к тем скандальным щенкам, чтоб не спугнуть их?
– Слушай, Фей… – начал было Джон, потом выдохнул, и, заметив веселый взблеск в глазах напротив, осекся, махнул рукой и рассмеялся:
– Эва, ты язва. Я вообще не представляю, как умудряюсь выносить тебя столько времени, если честно.
– Спасибо на добром слове, – она качнула головой, и вместе с хромом зеркал нестерпимо-ярким серебром сверкнула и заблудившаяся в светлых локонах длинная серьга. – А по делу?
– А по делу – нарыл. И мне нужен твой профессиональный взгляд.
– Вот так бы сразу! – Эванджелин тоже расплылась в улыбке. – Знаешь, я тут тоже кое-чего надумала на досуге. Что, обсудим и сравним?
– Разумеется, – кивнул Джон, потом хмыкнул и все же спросил о том, о чем безуспешно гадал перед этим: – Только сперва раскрой тайну: тебе что, действительно нравится это… эта музыка, а вернее сказать, такой зверский грохот, точно сатана выехал прокатиться на ржавой бочке, запряженной воющими кошками?!
– Симмонс, ты редкостный зануда, – она тряхнула головой. – Разумеется, да: иначе зачем я бы включила проигрыватель?!
– А что это хоть было-то?
– «Black Sabbath», – сообщила Эванджелин невозмутимо.
Что ж, Симмонсу это название ровным счетом ничего не говорило: наверняка что-то остромодное и новенькое. Сам он слушал «Битлов» под настроение, да довольствовался тем, что поставляет одна из самых популярных радиостанций, и считал, что этого вполне довольно для досуга. И на этот чертов фестиваль ни за что бы не поехал, если бы не работа. А вот с Эванджелин все, кажется, обстояло ровно наоборот. Джон так и не понял – она приехала на фестиваль, чтоб работать, или решила поработать, увидев на фестивале подходящее, как она это называла, «поле»? Шеф по телефону уверял, что «эксперт в отпуске, но институт сообщил, что ее можно будет найти непосредственно на месте с очень большой вероятностью», сама же Фей при встрече заявила – я работаю, не путайтесь под руками. В конце концов Джон пришел к выводу, что для увлеченного исследователя, кажется, вообще нет различий между работой и остальной «обычной» жизнью. Пример Эванджелин Фей этот вывод полностью и нагляднейше иллюстрировал, надо сказать.
– Ладно, идем, взглянем, что там у тебя. А после тоже кой-чем поделюсь. Есть некие соображения, – Эва наконец перетекла во вполне человеческое положение, сняв ноги с приборки; клацнув «стоп» на магнитоле, она вынула из нее квадратик картриджа, сунула в лаково поблескивающую коробку с каким-то мрачным рисунком – женщина в черном среди красных ветвей и призрачно-белесых домов – и бросила в тень, под приборку: вряд ли яростное по нынешнему лету солнце штата Нью-Йорк на самом деле способно было расплавить магнитную ленту, но рисковать Эва, судя по всему, не собиралась.
Ковбойские сапоги ее взбили сухую пыль, когда она выбралась из авто; потом клацнула запираемая дверь «Чарджера», и «напарница» устремилась вперед: знай поспевай. Джон счел за благо не отставать.
Глава 1
С самого начала дело казалось Джону очень мутным, почти наверняка глухим – и при том невыносимо, невероятно скучным. Искать преступника в толпе разновозрастных меломанов и хиппи, когда у каждого совесть точно не так уж и чиста – это все равно, что пытаться понять, кто первым начал драку в студенческом кампусе в день выпуска, когда вчерашние школяры перепились до полного изумления все, как один.
Именно так думал Джон Симмонс, сжимая руль служебного «Форда», пока под колеса ложились мили раскаленной трассы – лето выдалось в этом году жарким, как никогда. Ехать было не так уж и далеко – что-то около ста миль, может, немногим больше, если придется дать крюк. При хорошем раскладе – не больше двух-трех часов, при плохом… ну, после полудня я там все равно буду, философски пожав плечами, заключил Джон. А уж раньше или позже… Трупу, что обнаружили сегодня утром на одном из деревьев в крохотном леске рядом с Уайт-Лейк, уже совершенно точно все равно. А затоптать все, что могло бы быть интересным, полицейские и зеваки успели в первые полчаса – поэтому Джон надеялся только на одно: что местным копам повезло успеть заснять все по свежим следам, и что они – не идиоты.
Кстати о копах. Стоит сперва завернуть в городишко, его наверняка будут ждать в участке. Про себя Симмонс слегка усмехнулся: и будут не в восторге от его появления. Местные полицейские федералов обычно не слишком-то жалуют, а Симмонс со своими корочками ФБР и на черном, далеко не новом служебном «Форде» выглядит со стороны наверняка как самый обыкновенный федерал: въедливый, скучный тип. И ради чего, скажите на милость, на одно-единственное убийство тащить сразу кого-то из Агентства? Будто с таким не в состоянии справиться местное отделение полиции…
Что же, доля истины в этом есть – и Симмонса никто не сдернул бы в последний рабочий день перед отпуском в командировку, если бы убийство отчетливо не попахивало… не попахивало, одним словом. Чем-то, в чем Симмонсу и предстояло разобраться.
Что же, дружище, ты эту работу выбрал сам – так чем же ты не доволен? – строго спросил себя Джон, устав злиться на жару, пыль и лениво плетшиеся перед ним пенсионерские минивэны, которые он смог обогнать только когда поворот оказался далеко за спиной, а вместе с ним и Нью-Йорк, и пригород, и начальство, будь оно неладно. Симмонс крутнул кучку радио, ловя что-нибудь… хоть что-нибудь, желательно – просто музыкальное, без новостей, трепотни считающих себя дико остроумными ведущих и прочей шелухи такого сорта. Подходящий канал нашелся быстро, в салон потекла легкая и бессмысленная музыка – бодрая, это главное. С нею дорога казалась чуть легче – и чувствуя, как постепенно отступает утреннее раздражение, Симмонс чуть вдавил педаль газа, прибавляя скорость: размеренная дорога всегда казалась ему имеющей свое очарование, и против самой поездки он уж точно не был, что бы ей не предшествовало. И что бы не последовало после.
День, прямо скажем, не задался с самого утра, что и служило причиной скверного настроения Джона. Как, скажите на милость, может быть удачным день, начавшийся раньше положенного на добрый час, при том не по твоей воле? Особенно если его начинает звонок от начальства, сообщающего: извини, Джон, но в отпуск ты пойдешь попозже, а вовсе не с завтрашнего дня, как рассчитывал. Нет, конечно, начальник отдела, старикан Терренс, так не сказал – но Джон понял это сам, когда тот заговорил о командировке.
– Да, еще, Симмонс… Мур, твой напарник, не сможет тебе составить компанию. Он, представь себе, угодил в больницу, сукин сын, – Терренс извиняющимся жестом развел руками, и Джон, поглядев на недовольную усатую физиономию шефа, понял: для него это тоже полная неожиданность.
– А что хоть случилось? – Джон огорченно присвистнул.
– Перелом лодыжки, кажется. Или вывих? – Терренс пошевелил седеющими усами и вздохнул. – В общем, ничего слишком серьезного, но ехать тебе придется без него. С племянниками в волейбол неудачно поиграл, чтоб его! Из больницы, я так понял, Мура уже отправили домой, сказали сидеть на заднице ровно и не скакать даже по дому дальше, чем до нужника, вот так!
– Надо хотя бы апельсинов завезти и помахать ручкой перед отъездом, – усмехнулся Симмонс.
– Да черт дери, я собирался вас двоих отправить! – раздраженно отозвался шеф. – Поискать тебе кого-то в пару? У нас все, как назло, заняты, но я бы мог…
– Нет-нет, – отказался Симмонс. – Если Мэтт не поедет, я лучше один смотаюсь. Кто-то другой только под руками путаться будет больше.
– Но-но! Поговори мне еще, – погрозил ему пальцем шеф. – «Путаться»! Кроме твоего напарника, у нас полно стоящих людей.
– Виноват, – Симмонс усмехнулся. – Скажу иначе – со мной дольше трех часов работать нормально может только Мэтт Мур и еще Том Смит, но Тома, вы же помните, перевели в другой отдел, а значит, и выбора особенно нет.
– Развел я тут у нас вольницу, – проворчал Терренс. – Дело на столе, остальное на месте узнаешь у полиции: они там уже с рассвета землю носом роют. Давай, машину я под тебя уже забил, так что собирай барахло и выезжай сразу. Ты же сейчас все еще не на колесах, я верно помню?
– Так точно, – кисло отозвался Джон: его «Шеви» в самом деле уже почти неделю куковал в сервисе, и приходилось довольствоваться служебной тачкой. – Один вопрос, шеф – по вашему мнению, насколько я там застряну?
– Неделя-две. Чертов фестиваль закончится двадцать третьего, сегодня у нас… так, ага, двенадцатое июня. Так что времени немного – пока не разъехались все те, кто уже притащился в Уайт-Лейк и тот городок, Бетел. И да, Симмонс, я по твоей физиономии вижу – у тебя не один вопрос, далеко. Спрашивай.
– Что я должен искать, шеф? Ну, кроме причин убийства и того, кто совершил его, само собой. Наркокартель, террористов или…?
Терренс проделал сложное мимическое упражнение, подвигав бровями, нахмурившись и похмыкав в усы, а после скроив неприязненную физиономию, и в конце концов изобразил раскрытыми ладонями машущие птичьи крылья. Симмонс только тоскливо выругался.
Впрочем, когда Джон прочел внимательно все, что нашлось в подшивке дела и просмотрел скверного качества фотографии, он пришел к выводу, что старикан попросту перестраховывается. Убийство выглядело странным, но с равной долей могло означать все, что угодно: от разборок наркоторговцев, в самом деле, до психопата-одиночки или кучки сектантов. Вот последнее было намного интереснее – но, если вдуматься, с шансами все дело пустышка. Только расследовать ее придется все равно – работа всегда работа. Какая есть – их задача копать все, что покажется хоть каплю подозрительным: если уж Терренсу, а может статься, кому-то повыше, чем старый шеф, приспичило поискать именно тут «Детей Вороньего Короля», эту уже который год безуспешно отлавливаемую то ли террористическую, то ли эзотерическую банду, Симмонс будет искать. Даже точно понимая, что копает в пустоту. В конце концов – отсутствие результата тоже результат, разве нет? Любимая поговорка Терренса, между прочим!
Джон, собрав вещи – было бы что собирать, в самом деле, сумка для быстрого выезда на пару дней у него всегда болталась в шкафу – первым делом завернул в сервис. Существовала призрачная надежда, что лентяи-механики успели починить его машину, но с самого начала Симмонс особенно на это не надеялся. Что же, правильно делал, что не надеялся: парни в промасленных комбезах через слово мялись и отводили глаза, из чего Симмонс заключил, что те попросту покрывают загулявшего коллегу, приставленного чинить его машину, вот и все. Поругавшись в сервисе с бездельничающими механиками («да ждем запчасти, ну правда, босс, ну не сердись, послезавтра будет все готово! – Послезавтра я буду в командировке, парни, и раз вы не успеваете, то можете не торопиться – но делайте все на совесть. Собственно, я предупредить и заехал. Машину заберу, как вернусь – и только попробуйте не сделать за эту неделю!») и напоследок похлопав приглушенно-зеленое крыло своего не первой свежести «Шеви», завернул к Мэтту в гости с обещанной издевательской сеткой апельсинов: это была их давняя шутка, над которой посмеялась и жена Мура, Лили. Видимо, она прекрасно знала о тех детских приключениях Мэтью, которые эту шутку и породили.
Напарник же, не смотря на позу – он небрежно развалился в любимом кресле – очевидно изводился: мол, превратился, по его собственному выражению, «в бесполезную недвижимость». На скуластом носатом лице Мура так и была написана смесь досады и смущения: пустяковая травма, приковавшая его на несколько дней к дому, казалась Мэтту чем-то постыдным. Особенно после рассказа Джона о новом деле: Мур, выслушав новости утра, немедля заверил – не сегодня, так завтра, но он потихоньку переползет в офис, разбирать бумаги и «висеть на телефоне»:
– Раз я не могу поехать с тобой, значит, буду работать с тем, что можно накопать, не бегая по полям. Ведь тебе пригодится такая помощь, верно?
– Еще бы! Но только, скажи на милость, как ты думаешь добираться до работы со своей ногой, точнее сказать – без нее? – усмехнулся Джон.
Напарник, покачав загипсованной левой, только хмыкнул:
– Лилиан отвезет, я надеюсь.
Супруга Мэтта только закатила глаза:
– Вы оба когда-нибудь совсем со своей работой сбрендите! Даже больничный не можешь отсидеть, как нормальные люди!
– Лили, не начинай, – Мэтт рассмеялся. – Ты знала, с кем связываешься, разве нет?
Лилиан Мур покачала головой: темное тяжелое каре мазнуло по скулам идеально уложенными кончиками. Лили хотела выглядеть серьезной и недовольной, но своего мужа она знала слишком хорошо, и понимала: сейчас нет смысла с ним спорить. Джон, хмыкнув, только заметил:
– Лили, если хочешь знать, у меня вообще завтра должен был начаться отпуск, и ничего – как видишь, еду.
– Вот я о чем и говорю, – ворчливо отозвалась Лилиан. – Вашему шефу явно не жмет излишек совести.
– Он староват для таких сентиментальных мелочей, как совесть, – фыркнул Джон, и на том двинулся в путь. Впрочем, отказываться от коробки домашнего печенья и пары сэндвичей, что всунула ему в руки Лилиан, не стал – а когда Мэтт метко бросил в него апельсином, поймал тот и тоже сунул в карман светлого летнего плаща, скроив зверскую физиономию: черт его знает, когда в самом деле доведется нормально поесть? Кофе – скверный, но горячий – найдется и в придорожной забегаловке, а вот насколько безопасно есть тамошние сэндвичи, вопрос открытый.
Дорога могла бы навевать скуку – но Симмонс любил размеренные поездки без спешки, ведь за рулем всегда неплохо думалось, особенно если никто не бубнит под ухо. Умением не бубнить под руку – или бубнить только по делу – в полной мере обладал его напарник, за что Джон особенно ценил Мура. Что же, в одиночку тоже можно было неплохо поразмышлять над будущим делом – только вот почему-то в этот раз думалось не слишком успешно, и Симмонс в основном таращился на снулый по жаре пригород, трассу, мелкие городки, трейлерные стоянки – и серую асфальтовую ленту впереди.
Мили текли под колеса. Музыка текла безостановочной рекой из приемника, мешаясь с сигаретным дымом – опустив стекло до упора, Джон неторопливо закурил, компенсируя утренний сумбур. Вторую сигарету он прикурил еще через час пути, катая в странно пустой голове мысль – черт возьми, почему Терренс сунул на это дело именно меня? Мысль была бестолковой – но подспудно Симмонс догадывался, что шеф ответит, если он наберется наглости спросить. А что, кстати, может, и спросить при случае? Хм, стоит попробовать. Меж тем однообразный пейзаж за окнами машины плыл себе дальше. Беленькие домики, яркие или, наоборот, облезлые крыши, заправки, забегаловки… остановки на трассе, где удобно было сжевать один из сэндвичей Лили, запивая его содовой из бутылки: успел заскочить в магазинчик на выезде из города. Содовую можно и на той же заправке было бы купить, конечно – но Джону нравилась его собственная предусмотрительность. При этом он предпочел не вспоминать, что так толком и не позавтракал после шефова звонка поутру: выцедил кофе, и то хорошо. Зато Лилиан Мур щедро намазала ломти хлеба арахисовым маслом и не поскупилась на запеченную индейку: такой сэндвич с легкостью заменит целый обед. В жару, впрочем, есть хотелось не слишком – и потому печенье он не тронул. Полдень был в разгаре – и до места оставалось совсем немного, даже остановка была в большей мере продиктована желанием проверить, как там с водой в радиаторе «Форда» – не хотелось бы, чтоб по такой жаре двигатель вскипел: Джон помнил, что именно на этой машине была одно время такая беда. Что ж, в этот раз вроде бы все обошлось, по счастью.
Небо над трассой, обжигающе-синее, было лишено хотя бы намека на облачко – и с него на землю лился огненный летний жар, не хуже, чем в каком-нибудь Техасе, пожалуй. Свежее стало только в тот недолгий отрезок дороги, когда трасса шла почти параллельно с рекой. Как раз перед этим какой-то увешанный феньками парень в цветастой рубашке попытался поголосовать на дороге: это было за поворотом от Даттонвила. Что ж, Джон его проигнорировал, разумеется. Зато отметил: вот явно еще один будущий посетитель фестиваля. И их там таких будет – тысячи. Усмехнулся – то-то и без убийства местной полиции предстоит веселая неделька, пожалуй.
И тут Симмонс не ошибся – участок в Бетеле встретил его хмурыми лицами трех полицейских и облаком сигаретного дыма, уже подвыдохшимся, но ощутимым все равно. Сквозь него прорезался свежий аромат кофе – его Симмонсу незамедлительно предложили.
– Мы ждали вас немного раньше, сэр, – старший из полицейских, с виду примерно ровесник самого Симмонса, представившийся сержантом Дэвисом, потер усталую физиономию ладонями, однако покосился на гостя опасливо и постарался принять более подтянутый вид. Удалось не очень: покрасневшие от дыма глаза и влажное пятно пота на рубашке между лопатками выдавали истинное положение вещей: шеф участка за сегодня успел миллион раз проклясть выбранную работу, наверняка. – Желаете кофе, или сразу к делу?
– Кофе, пожалуй, – Симмонс обменялся вполне дружелюбными рукопожатиями с двумя другими офицерами, Фостером и Келли, отметив, однако, довольно настороженные взгляды обоих. Скрывать свою должность, как делают некоторые люди Агентства, представляясь полицейскими из управления покрупнее, он не посчитал нужным: может, они как раз кого-то из ФБР и ждали уже? Да и вообще Джон такие фокусы не считал полезными в работе – и так доверие местных полицейских к людям вроде него оставляет местами желать лучшего.
– Могу я полюбопытствовать, – Джон, получив кружку дымящегося черного кофе, уселся на предложенный стул. – Чем обязан таким загадочным взглядам?
Келли явственно смутилась – единственную даму-полицейского в отделе звали Кэтрин, ей было лет двадцать пять, и, возможно, академию она закончила не так давно. Позже Симмонс узнает, что Келли в отделении под началом Дэвиса работает уже третий год, а вот Фостер прибыл из Смолвуда: там он обычно гонял деревенских мальчишек из чужих садов да принимал жалобы на то, чья собака попортила брюки почтальону, и все. Если бы не фестиваль, этим все трое и занимались бы дальше – ведь работа в Бетеле тоже не отличалась сложностью до этого лета наверняка. Симмонс успел поглядеть в справочнике: городок насчитывал едва ли три тысячи населения, какие уж тут громкие дела. И наверняка перед грядущим фестивалем все трое копов готовились, ожидая, самое большое, пьяных драк – но не дела, требующего участия федералов. Разумеется, их никто не предупреждал о трупах в лесу! Да и Симмонс – бедствие для этих троих немногим более приятное, чем тот случайный труп: интересно, они скажут ему, что ожидали увидеть угрюмого мордоворота в глухой черной куртке и темных очках, или нет? Его собственные темные очки остались в машине, а для куртки, умостившейся на самом дне дорожной сумки, сейчас невыносимо жарко. Да и физиономия у него не самая подходящая, чтобы разыгрывать из себя подобный типаж – Мэтью, шутник, в таких случаях всегда утверждал, что слишком явственная печать интеллекта будет мешать.
– Мы ожидали вас чуть раньше, говорю же, – нашелся сержант Дэвис. – Что-то случилось на дороге? Спокойно ли добрались?
Гляди-ка, не сказали. Пока, во всяком случае.
– О нет, дорога в порядке, и я тоже. Ничего дополнительно не случилось – просто выбрал трассу чуть поспокойнее, хотя и подлиннее – хотелось дать себе немного времени уложить все то, чем меня озадачили с утра, – Джон непринужденно взмахнул уже ополовиненной кружкой. – Если уж начистоту – не случился еще и мой отпуск: он должен был начаться завтра.
Дэвис сочувственно вскинул брови – лицо у сержанта было выразительное, с круглыми карими глазами, мощным упрямым подбородком и полными, сердито поджатыми сейчас губами. Шеф местного управления был загорелым, чернявым и по сложению скорее грузным, хотя и не успевшим растерять форму окончательно, типом – в противовес самому Симмонсу, довольно сухощавому от природы, хоть и наделенному мощным крупным костяком. Впрочем, сержанту наверняка некоторая округлость его фигуры не мешала сдавать нормативы подготовки, судя по тому, как он двигался – проворно и плавно.
Сказав про неудавшийся отпуск, и поймав во взглядах остальных полицейских точно такое же простое человеческое понимание, Джон понял, что это упоминание сработало ему на руку: в нем начали видеть человека, а не жетон.
– У преступников не бывает выходных, – пошутил Фостер. – А жаль!
– Увы, увы, – поцокал Джон. – Что ж, полагаю, самое время перейти к сути дела.
Дэвис сперва сдержанно улыбнулся, разводя руками, потом кивнул, поймав вопросительный короткий взгляд гостя – я ознакомлюсь? Симмонс тут же подтянул поближе к себе документы, что лежали на столе ворохом, и принялся просматривать их: все это уже было в его собственной папке, конечно, но пометки Дэвиса его интересовали тоже. Да и фотографии более серьезного качества, чем те, что пришли по факсу, явно оказались не лишними. С них-то он начал, попутно сверяясь с описаниями на бумаге и пометками медиков.
Жертве было от двадцати шести до тридцати лет, это был мужчина, проще сказать, что черный, но Симмонс въедливо отметил про себя: нет, метис, черной расе принадлежал только один из родителей этого невезучего типа, и наверняка – мать, но это уже домыслы, а значит, не стоит придавать им особого значения… пока что, во всяком случае. «Наполовину черный, модные тряпки, модная стрижка… без документов при себе, зараза. Приезжий?» Точно, приезжий: личность пока не установлена, опрашиваем народ в стихийном кемпинге, подтвердил сержант. Что ж, Симмонс вернулся к документам и фотографиям.
Тело висело на дереве – но вовсе не удушение стало причиной смерти: покойника повесили за ноги. Может, он уже был мертв, когда его пристраивали на суку того злополучного дуба, как знать? Но если и мертв, то недавно – глубокие резаные раны причудливой формы, что тянулись по рукам, груди и бокам тела, обильно кровоточили еще довольно длительное время. И именно через них вся кровь из тела и вытекла, что подтверждали медицинские заключения. Как Дэвис утверждал, кровь впиталась в землю под деревом. Лицо носило следы побоев, но не настолько сильных, чтоб нельзя было заметить застывший в чертах ужас: жертву изрядно напугали перед смертью. Причиной смерти медики называли множественные ножевые ранения: обнаруживались следы ударов в область сердца и правое подреберье – кроме тех фигурных порезов, разумеется. Вот эти-то порезы – кроме рук и груди, еще и на спине, и даже на лбу жертвы, как выяснилось из дополнительных фотографий – и не понравились местным копам; они же и заставили Терренса сделать стойку охотничьего пса. Симмонс смотрел на них и понимал: да, определенно, убийство такого сорта сложно назвать рядовым. А что у Терренса, не смотря на его совершенно «кабинетный» нрав, мозги даже на старости лет варили вполне неплохо, Симмонс отрицать не стал бы. В конце концов, с начальником-дураком он не проработал бы добрых пятнадцать лет в одном отделе. В начале карьеры, помнится, раскусив идиотизм тогдашнего шефа, Джон живо настрочил рапорт об увольнении. Уволить его так и не уволили, а вот в отдел старины Терри он именно тогда и угодил: Симмонсу было в тот год столько же, сколько Кэт Келли.
Где-то в глубине участка зазвонил телефон, отвлекая Симмонса от бумаг. Фостер же вовсе вздрогнул, а Келли шепотом выругалась, запоздало поднеся руку ко рту: забыла, что вокруг не только давно знакомые коллеги. Сержант же проворно сцапал трубу и прорычал в нее:
– Полиция города Бетел, слушаю!
Что же, видимо, звонками в участок сегодня успели этих троих извести знатно, тут и понимать нечего.
Пару минут Дэвис обменивался энергичными короткими фразами с обретающимся на том конце провода собеседником, больше являя готовность выполнить поручения, чем давая какие бы то ни было ответы, а после отнял трубку от уха и кивнул Джону:
– Сэр, вас к телефону. Старший агент Уильям Терренс.
С легким удивлением пожав плечами, Джон выбрался из-за стола, гадая: что это еще шефу понадобилось? Да еще ровно тогда, когда угораздило о нем вспомнить! Взял трубку:
– Симмонс на связи.
– Симмонс, ты уже добрался, отлично. Значит, слушай сюда, – оживленно начал шеф. – Я тут навел справки, раз уж ты один едешь, решил тебе облегчить жизнь! Дельце-то с особенным антуражем, забывать не стоит – в общем, я созвонился с Университетом, с кафедрой антропологии – мне, знаешь ли, те значки на трупе не нравятся, если честно, я же говорил. Вуду-шмуду или что там они означают, с ходу не разберешь, и ну так вот, я подумал, а черта с два мы гадаем-то про эти значки, когда есть люди, их расшифровкой занимающиеся так же, как мы занимаемся поимкой преступников! Университет – точнее, антропологическая кафедра – обещали помочь. Расшифровка и все такое, смекаешь, а?
– Отлично, а в чем подвох? – Симмонс сразу заподозрил в бодром голосе шефа какую-то фальшивую нотку.
– Да как тебе сказать… подвоха, собственно нет – если таковым не считать то, что лучший специалист сейчас не на месте. Взял отпуск и умотал, – шеф, кажется, ожидал, что Симмонс сейчас начнет ворчать, но тот только буркнул «ну хоть кто-то может себе позволить отпуск» и громче добавил:
– Так и что дальше?
– Но умотал, ты не поверишь, не отдыхать, а работать – на тот самый чертов хиппанский фестиваль. Там будет много местных – а университетским того и надо, они ж коренных и исследуют – кого именно, красных или зеленых, я не справлялся, кажется, поровну тех и этих, что нам в особенности на руку. На месте поищешь эксперта, зовут – доктор Фей, понятно? И-Джей Фей[1 - E. J. Fay], как понял?
– Принял, шеф. «И-Джей» – это как Эверетт Джеймс, что ли?
– Да, инициалы такие, точно. Черт его знает, как этого доктора на самом деле зовут, но фамилия, запомни, Фей – а это тебе не Смит или Джонсон, так что быстро найдешь! Отбой, Симмонс!
– Отбой, шеф, – отозвался Джон. И про себя только проворчал – ну вот, еще и «эксперта» искать. Но раз шеф настаивает… хм. Что же такое витает рядом с этим, разумеется, не самым ординарным, но не выглядящим пока ничем, кроме чудовищного эпатажа преступника, делом, что все так суетятся? Этот вопрос Симмонса занимал, пожалуй, не меньше прочих. Опыт подсказывал – наверняка что-то такое есть, да. Вот в этом и придется копаться.
Глава 2
Дерево, конечно, сейчас – когда солнце, пройдя по небу широкую дугу, миновало зенит и двенадцатое июня 1970го года перевалило за полдень – уже ничем не отличалось от своих собратьев-дубов: адское «украшение» с него уже сняли. Впрочем, остались полосатые ленты и «почетный караул» в синих рубашках и темных фуражках – полиция гоняла зевак и сплетников, а пуще всего журналистов: последних отсылали к сержанту Дэвису или вовсе куда подальше, отказываясь разговаривать. Впрочем, помешать пронырам с микрофонами и блокнотами охотиться за организаторами и гостями полицейские не могли, увы. Справедливости ради, организаторы тоже оказались довольно зубастыми ребятами – в особенности тот взъерошенный кудрявый тип по фамилии, кажется, Лэнг: энергичный мужик средних лет с вусмерть задерганным лицом и непрерывно пищащей и потрескивающей на поясе уоки-токи. Он так рявкнул на пристающих к нему газетчиков, что те живо убрались на другой конец поляны, искать девушку, что, по слухам, и обнаружила труп рано утром.
Девочке этой, можно сказать, не повезло – она же наверняка ехала за чудесным летним приключением, музыкой и свободой от родительского присмотра, а вовсе не для того, чтобы угодить в колонку новостей в качестве свидетеля убийства, всего лишь неудачно выбравшись из палатки и решив тихонечко отлить под кустиками именно у того злосчастного дерева.
«Кровь еще капала, когда я его увидела. Да, точно. Его все здесь назвали Буги-Вуги, а имени я не знаю, правда. Ну честно! Да не было у него никаких врагов! Ну, то есть я не знаю. Нет, больше ничего не знаю про него вообще. Он вроде бы и не ругался никогда ни с кем, ходил, смеялся постоянно, таскал с собой катушечный магнитофон, тяжелый такой… травку курил со всеми, анекдоты рассказывал и… ой, про травку я, наверное, зря, да…?» – примерно это конопатая девчушка за сегодня повторила, наверное, раз тридцать, не меньше. С ума сойти от одного этого можно… но, с другой стороны, как знать – может, этой растрепанной курносой рыжуле с браслетами до локтей на обеих руках льстит такое внимание?
Именно мыслями о том, что может чувствовать человек, которого раз за разом осаждают с одним и тем же вопросом – «расскажите еще раз, что вы видели и помните» – и была занята голова Эванджелин в этот момент. За неимением возможности заняться чем-то более стоящим, она глазела по сторонам и гадала – как скоро девчонка, угодившая сейчас в лапы копов, взвоет? Обычно сама Эва всегда находилась по другую сторону этой сцены: она спрашивала. По сотне раз одно и то же, правда, у разных совершенно людей – или не только людей, как посмотреть. Ее задачей было добывать информацию из памяти у кого угодно даже там, где казалось, что все прочно и давно забыто – но ни к полиции, ни к журналистике ее работа не относилась. А значит, спрашивать в лоб, как это делают и те, и другие, она не могла. Да и не любила – обычно все самое ценное находилось только окольными путями, и там, где не ждешь даже: ясное дело, к журналистам и копам она сейчас не питала никакой приязни. Они ей мешали.
Уже одни только шныряющие газетчики ей казались вполне заметной – и досадной! – помехой работе (именно чтобы с этой братией не пересекаться, Эванджелин и приехала раньше!), а уж когда дело доходит до тех, кто посерьезнее, вроде как раз людей в форме (а еще хуже, когда без нее – но с увесистым значком, черт дери!), так и вовсе можно махнуть рукой на спокойную жизнь. И работу, да – если кого Эва Фей, антрополог и исследователь, и понимала сейчас как никого другого, то это того кудрявого типа с замашками одновременно модного ведущего и вожака, тьфу, лидера скаутского выводка: его фамилия была Лэнг. И именно он, когда Эванджелин попалась ему под руку, помнится, рявкнул с ходу – если вы хотите мне что-то продать или у вас какое-то деловое предложение, вам стоило прийти хотя бы неделю назад! Я не собираюсь ни продавать, ни покупать – ответила она. И помахала перед носом университетскими документами: мне нужно только одно, чтобы ваши люди отцепились от меня с требованием убрать машину. Я здесь с научной целью, знаете ли. Что же, после короткого препирательства Эва добилась своего: машина осталась там, где Фей ее поставила, а волонтеры, менеджеры и строители, а также прочий организаторский люд якобы перестали замечать ярко-красный «Чарджер» в одном ряду с небрежно воткнутыми на краю фестивальной поляны тачками тех, кто весь этот бедлам пытался привести в вид стройного и отлаженного события.
Да, определенно – Лэнг и его товарищи наверняка не в восторге. Ведь этот злосчастный Буги-Вуги, завершивший свою жизнь таким неприятным образом, мог стать причиной срыва всего фестиваля. А ведь, по слухам, фестиваль и без того переносили трижды: четвертый перенос «Вудстокская ярмарка музыки и искусств» явно не переживет. Фестиваль планировали провести еще в прошлом году! Но нет, города и муниципалитеты один за другим отказывали в месте, а люди выходили с плакатами, требуя «отмены этого непотребства» так же бурно, как их идейные противники требовали самого фестиваля, поскорее и уже хоть где-нибудь. Сколько тянулась бы эта шарманка, неведомо – если бы организаторы не нашли храброго фермера с его фермой близ Каунеонги: по привычке Эва называла местное озеро старым его поименованием. Ведь, в конце концов, все те, с кем она общалась в своих экспедициях, то есть утэвво и индейское население, говорило именно так: называя реки и озера теми именами, что они носили еще до прибытия в эти земли белых людей.
Что ж, на злополучное дерево Эванджелин тоже сходила посмотреть – когда зевак еще было мало, в самом начале дня. На тело взглянуть не получилось, а жаль – и не то что бы Фей вело какое-то нездоровое любопытство, нет. Скорее ей не понравились слухи про то, что парня прирезал кто-то из коренных – с равной частотой предполагали и индейскую, и утэввскую руку. А вот это ей уже было не все равно: обострения неприязни на национальной почве ей сейчас только под руку и не хватало, в самом деле! Сделать-то она, конечно, ничего не сможет – но лучше в таком случае хотя бы владеть информацией. Она постаралась не лезть в глаза копам тогда, и сейчас досадовала, что с рыжей девчонкой толком так и не поговорила, довольствуясь тем, что услышала в толпе. Да, девчонка – такой себе источник информации, но другого-то нет. Пропитанная кровью черная жирная земля и сухая надломленная ветка со следами веревки точно ничего толком не расскажут – даже полиции. Эва зябко дернула плечами, хотя дневная жара все еще не спала: в ржавом, стылом выдохе прошедшей рядом смерти нет ничего таинственного и будоражащего – только тоска и холод, больше ничего. Даже пройдя мимо того дерева, Эванджелин ощутила этот выдох. Дело было грязное, мутное – и ей оставалось только держать ушки на макушке, следя, куда все зайдет.
Ладно, черт с ним: с горем пополам, но минимальное от нужного я уже наскребла – успокаивая себя, повторяла мысленно Фей. А если не будешь пытаться играть в Пинкертона, так сделаешь еще больше, напомнила она сама себе. Но тут же оборвала – так, а вот сейчас явно стоит все же повременить с расспросами, даже если хочешь поболтать с утэввскими девчонками о духах и о травяном чае, что заваривала их мама в начале каждой зимы на праздники. Да – не выждешь, так за какой-то новый сорт пинкертона ее сейчас и примут, как пить дать! И без того все не всегда шло… гладко. Не все из коренных довольны, что белые чужаки суют нос в их жизнь – не важно, приехал ты в составе большой экспедиции в поселение, или же сам по себе, один, ходишь и пристаешь с разговорами к городской молодежи.
Эва прикрыла глаза, вспоминая недавную стычку:
– Эй! Эй-эй, парни, ну что за дела! Я же просил не говорить ни с кем таким, а! – над головами собравшихся кто-то помахал рукой, потом, с вот этим недовольным восклицанием, принялся проталкиваться к беседующим – Эве и трем ее случайным собеседникам. С замешкавшимися на его пути незнакомцами молодчик не церемонился, и ему вслед сыпались недовольные возгласы. Впрочем, ему было плевать, кажется: это был молодой утэввский парень, наряженный в причудливое сочетание джинсов и национальной туники. – Я же просил! Вам что, в одно ухо влетает, в другое – вылетает?!
И он уставился на Эву и ее собеседников – компанию из трех утэввских меломанов, любезно составивших ей компанию на как попало раскиданных в тени под деревцами цветастых походных карематах. Точнее сказать, только на компанию – саму Фей он подчеркнуто проигнорировал.
– Энди, отвали, – лениво огрызнулся тот, кто назвался Айвори: широкоплечий крепыш в цветном пончо, принаряженный явно ради фестиваля. Неторопливо поднялся, потягиваясь, как кот. Девушка, что сейчас встала тоже рядом с ним – в простой городской одежде, спортивной блузе и светлых джинсах-клеш (она предложила называть ее Лин) – звонко хлопнула себя по лбу, обращаясь к подошедшему:
– Ты про журналистов говорил. Она не журналистка. Это раз. Два – кому плохо от того, что меня, допустим, спрашивают про сказки, которые мне в детстве рассказывала бабка? Про мамины серьги, про то, что я сама люблю из старых украшений, или про отцовские рассказы про рыбалку? Поболтать с человеком, которому не все равно – разве плохо?
– Ты ничуть не умнее своей сестры, Айли, – скривился Энди. – Болтовня не довела до добра наших отцов, болтовня – и то, что ей поверили! – стоила слишком многого нашим дедам и вообще всему народу, и она же не доведет ни до чего хорошего сейчас…!
– Слушай, перестань. Ну вот интересно человеку про сказки и то, как тетка моя плела бусы, а я в детстве смастерил себе первый лук – ты много видел вообще тех, кому не плевать на такие разговоры? Даже среди наших, своих, а? Я, если хочешь, вообще не вижу ничего плохого в таких беседах – наоборот, как это… остановись и посмотри, мир вокруг остается прекрасен, даже когда ты все бежишь куда-то вместе с повседневными заботами… мы разве на фестиваль не ради такого поехали? – попробовал урезонить Энди третий паренек, Айхи. Но Энди только еще сильнее взбеленился:
– Не плевать? Не плевать?! Ты серьезно думаешь, что кому-то интересны твои детские россказни не для того, чтобы потом это же и повернуть против тебя?!
Что ж, это уже было слишком, пожалуй.
– Эй, я вообще-то еще тут, может, обсудишь мою злокозненность со своими, когда я хотя бы уйду, а? – Эва тоже встала, встряхнувшись, и неодобрительно покосилась на скандалиста. Он живо подскочил к ней:
– А, спохватилась! А я ведь тебя знаю – это ты приезжала в том году в Лонгхилл!
– Ну я, и что? – Эва пожала плечами и внимательно взглянула на собеседника. На первый взгляд этот скандальный парень был едва ли не в полтора раза младше, чем сама Фей, которой он заступил сейчас дорогу. Да, по оливоковокожему лицу сложно было точно сказать, сколько этому патлатому типчику с выбеленными до снежного цвета прядями, мешающимися с и без того светлой пепельной гривой, лет – молодые утэвво выглядят слишком взрослыми с шестнадцати, а после расцвета юности моложавыми несообразно прожитым годам – почти до пятидесяти. Что ж, этому явно было чуть больше двадцати, судя по всему. Впрочем, после упоминания Лонгхилла Эванджелин могла бы сказать точно – юному скандалисту в потертых джинсах двадцать один. Она его, оказывается, вполне себе знала. Несложно запомнить – когда такой молодчик мелькает перед глазами уже не первый день, и видок у него запоминающийся, а справки навести не так уж и сложно: не все же против неторопливой беседы, как вот он. Даже среди его же соотечественников, других утэвво, Энди выделялся.
– Опять ты! Ты – женщина, которой слишком нравится совать нос в чужие дела, я это твердо уяснил, – разойдясь, Энди сцапал Фей за плечо, сминая куртку: явно намекал, что не рад ее видеть среди своих. Но при этом почему-то не давал просто развернуться и уйти, как Эва и собиралась. Что же, ясно – хочет скандала, вот и все. Сама Эванджелин ни скандала, ни выяснения отношений не жаждала, тем более в таком виде, но и молчать не собиралась:
– Ну сую, а тебе-то что, Энди? Если ты не в курсе, это называется «наука», – Эва неприязненно сняла его руку со своего плеча, как цеплястую ящерицу, и уставилась в скуластое узкое лицо – нахально и открыто, чем умела прекрасно доводить до белого каления почти кого угодно. Чуть прищурилась, и собеседник зашипел сквозь зубы: на него тоже подействовало, гляди-ка. Эва, чуть усмехнувшись, с нажимом уточнила, не отводя взгляда: – Ты не хочешь разговаривать, я к тебе и не лезу, какие-то еще проблемы?
– Проблемы? У нашего народа все проблемы – из-за таких, как ты: из-за белых. Но знаешь, что я скажу – не делай вид, что тебе не все равно, как мы живем, книжная крыса! – с ненавистью процедил парень.
– С мамкой своей так говорить будешь, мальчишка, – резко отозвалась Эванджелин. – Глядите-ка, какой нашелся… Руки! Руки убрал, я кому говорю, – когда утэввский парень снова попробовал схватить ее за отворот куртки, она резким взмахом оттолкнула его, и напоследок метко ткнула носком сапога в голень над лодыжкой – от неожиданности задира охнул, потом цветисто выругался, но от нее отступил на пару шагов.
Совсем рядом раздался взрыв хохота – это кучка таких же молодых ребят, среди которых явственно были заметна компания индейских парней и девчонок, кажется, обсуждала что-то свое, но выглядело сейчас все так, будто хохочут они над Энди, получившим щелчок по носу.
– Смотри, как бы проблемы не начались у тебя, – огрызнулся Энди, брезгливо обтерев правую ладонь о колено – ту, которой хватал исследовательницу за одежду.
– Угрожаешь? Ну-ну, – Эва только усмехнулась, широко и неприязненно. – Я запомню.
Скандальный утэввский парень снова выругался – на этот раз на своем родном языке, развесисто и длинно. Эва отозвалась – резко и коротко, и на том же языке. Утэввский по-настоящему она знала очень слабо, но послать к черту задиру могла: научили в одной из первых экспедиций. Да и что сказал этот засранец, понять было несложно: сперва завернул красивую старомодную тираду на тему «чтобы койоты и волки в пустоши глодали твои кости», а напоследок обозвал «потаскухой белых чужаков». Ну-ну, борец за чистоту своего народа, тоже мне – подумала Эва. Ее давно не трогали беспомощные ругательства скверно воспитанных юнцов, потому что все они одинаковы: и юнцы, и их ругательства. Такой сопляк может найтись в любой общине, в любом «этническом» городском квартале: утэвво, как и краснокожие, предпочитали селиться рядом со своими и жить компактно всегда, даже когда разделение районов и прочей городской структуры на «белые» и «цветные» официально было отменено. О, сколько взглядов, прожигающих то презрением, то ненавистью, то просто недоверием (последнее, впрочем, чаще) Эванджелин помнила! Если бы эти задиристые слова и взгляды хоть что-то значили, кожа «полевой» куртки ее вся была бы в пропалинах. Но куртке за добрый десяток лет исследовательских поездок ничего не сделалось, как и ее хозяйке, вот и весь сказ.
К тому же «зеленые» не все вели себя как этот Энди, на деле: вот те ребята, с которыми она беседовала до этого, и которые при появлении Энди постарались было затесаться подальше в толпу, были полной противоположностью. Рядом с Энди они чувствовали себя скорее неловко.
– Ну вы только это, не пишите там нигде, что мы все такие, ладно? – сумрачно уточнила насупившаяся Лин; черноволосая и светлоглазая, как ведьма, она качнула головой, и тонкие большие кольца серег рассыпали по ее лицу и шее золотые блики. Может, именно перед нею и рисовался этот Энди, как знать?
– Он… ну, я думаю, вы знаете, у всех есть такие – бегают, рассказывают, как мы, наш народ, в смысле, забыли лица своих предков, и что мы должны жить, как век назад, одеваться в шкуры и охотиться на бизонов. А сам, кстати, за новые джинсы и модную рубашку удавит, ей-ей! Рассказчик, – сплюнул под ноги Айвори: он был самым старшим из собеседников Эвы. – Плетет складно, вот ему и верят многие. Энди, к тому же, не один такой. Так что это… ну вы правда, не пишите про него, хорошо, миз[2 - Нейтрально-деловой вариант обращения к женщине, без привязки к возрасту или факту замужества. Был некоторое время популярен в середине ХХ века и позже среди прогрессивно настроенного слоя населения.]? Хотя бы в этот раз.
– Я знаю, кто такой Анденару Черная Стрела, он же Энди Ли, так что все нормально, – Эва хмыкнула. – Про таких, как он, пишут другие; а мне интересно только то, о чем мы и говорили – простая жизнь. Ну, если что-то вспомните, я не против поболтать еще, окей?
– Окей, – за всех отозвалась девушка в серьгах. – Только вот объясните, что такого интересного в том, кто из нас помнит какие сказки, ну? Сами-то сказки можно почитать в сборниках всяких, по-моему…
– Если хотите, я потом пришлю статью, – Эванджелин усмехнулась. – Только адрес общины оставьте, идет?
– Мы с тетей поговорим, и если что, оставим. Вы же не сегодня уедете? – старший парень чуть нахмурился, потом кивнул
– Не сегодня. И не завтра, – заверила Фей. – Я вообще-то на фестиваль приехала, как и вы.
– А, так вы просто попутно решили…? – Лин вдруг заулыбалась. – Ну конечно, а я-то уже думала… Энди, он, знаете, со своей подозрительностью кого хочешь сделает ривахаа… ой, как это правильно…? М-м-м, от каждой тени шарахающимся, вот!
– А ты с ним… – осторожно уточила было Фей, чуть вздернув светлую бровь, но девушка ее перебила:
– Упаси боже! Это моя сестра с ним встречалась – пока он ей не наскучил, – Лин скривилась, замахала руками, и Эва, не удержавшись, хохотнула. Потом добавила:
– Если будет настроение, или вспомните интересное что, вспомните и про меня. В общем, вот вам визитка, ага?
И она сунула в руки Айвори картонный прямоугольник. Парень, внимательно прочитав, что на нем написано, отдал его девушке. Лин убрала визитку в карман, улыбнулась – и, махнув рукой, попрощалась за всех. Компания молодых утэвво с этим отбыла; Эва вздохнула: никуда без приключений. Потом, конечно, рассмеялась, тряхнув головой – не смотря на выходку скандального «этноактивиста», день тот сложился вполне удачно. По крайней мере, ее расчет сработал – оказавшись вдалеке от ворчливых стариков и излишне серьезно все воспринимающих родителей, молодежь утэвво более свободно рассказывала все то, что они на самом деле помнят и знают, а не выдавливают из себя, как в младшей школе заученный урок: про те же сказки, плетеные пояса, обрядовые бусы и то, в каком возрасте они вообще поняли, для чего те нужны.
А значит, и статья, и будущая крупная работа сложатся: еще несколько дней сбора данных, потом можно выдохнуть, вместе со всеми «оторваться» на концерте, послав к черту университетское начальство, и работать над полученным уже после отпуска. Осенью будет статья, а там и конференция, после… хм, после будет еще до чертиков работы, но сейчас про нее можно не думать: сейчас все идет, как нужно!
Шло. До утра следующего дня.
До того утра, в которое один идиот по имени Буги-Вуги доплясался до перекошенной физиономии, кровавой лужи под одиноким крупным дубом на краю поляны и врезавшейся в лодыжки веревки. А пуще того – до ножа меж ребер. Кто его все-таки пришил, и правда?
***
– Ну и что получается? Кого ни спроси – у Буги не было врагов, просто-таки, черт его возьми, душа компании, а! – прибавив пару ругательств, Ник Дэвис шумно вздохнул. Вытер снова взмокший лоб и покачал головой.
– При нем был героин. Вот что меня больше всего интересует. Не было денег, но был пакет дорогостоящей «дури», – пробормотал, отвечая невпопад, Симмонс. – А на то, что якобы не было врагов, можете наплевать: так всегда говорят, все. Пока мы не выясним, как этого нашего приятеля Буги-Вуги звали по-настоящему, мы не узнаем и того, что за мутные связи его довели до такой судьбы, вот и все. Это-то, я надеюсь, вовсе не требует пояснения?
Дэвис засопел еще громче.
– Спросите у девчонки, этой… Сары Дин, не желает ли она, хм, провести пару ночей под нашим присмотром, – проигнорировав сопение сержанта, чуть громче добавил Симмонс.
– Это еще зачем? – сержант уставился на федерала, но тот сделал вид, что снова не видит недовольной физиономии копа.
– Ну мало ли, – Симмонс покосился на спутника. – Вдруг ее утомило внимание журналистов, а?
– Утечки информации не хотите, да? – догадался торопливо спешащий следом Рич Фостер. Сержант только крякнул: не подумал про это.
Симмонс же только коротко кивнул: Фостер верно сказал. Утечка, а может, и чего похуже. Не говорить же провинциальным копам, что гораздо больше, чем трепотни журналистов, он опасается того, что Сара Дин, обнаружившая тело, может знать больше – и за это поплатиться примерно тем же образом, что и Буги-Вуги за… за что уж там ему выпала такая доля. Впрочем, чтобы достроить все это в голове, у Ника Дэвиса и Рича Фостера ушло не так уж много времени: эти двое явно просто не имели соответсвенного опыта. Впрочем, откуда бы ему взяться: изощренные сложные убийства расследуют парни вроде Симмонса, а не деревенские копы. Наверняка все те убийства, что им выпадало вести, не были сложнее истории о поссорившихся собутыльниках или банальном грабеже, когда уже к вечеру того же дня делается ясно, кто убийца, и главное его успеть сцапать пораньше, вот и все.
Симмонс размашистой походкой шагал вперед, через поляну, не слишком заботясь, успевают за ним полицейские, или же нет: он заметил издалека командующего разгрузкой каких-то ящиков кудрявого патлатого парня с рацией в руке, и заключил: организатор, ага. Стоит и с ним переговорить. Кстати, и не один – вокруг еще крутились двое, один – щуплый пожилой мужчина в старомодных брюках, клетчатой рубашке и очках, второй – невысокий пышноволосый пузан в гавайке и безвкусно расшитых цветными нитками джинсах. Судя по увлеченному виду всех троих, к организации фестиваля отношение имел не только кудрявый, жестикулирующий зажатой в руке рацией.
– Если вы хотите мне что-то впарить, вам следовало связаться со мой хотя бы на неделю раньше, – начал быстрой скороговоркой кудрявый, когда его окликнули: сержант Дэвис его уже опрашивал, но говорить въедливому федералу про это не стал. Пусть, пусть его… Только вот фамилию главного организатора грядущей «музыкальной ярмарки» назвал – чтоб совсем нью-йоркца идиотом не выставлять.
– Мистер Лэнг, если вы не будете беседовать с голосами за спиной, вы поймете, что о продаже чего-то речи не идет, – хмыкнул, перебивая, Симмонс.
– Что? – кудрявый крутанулся на месте. – А, простите… хм. Мистер Дэвис, у вас остались вопросы? Я же вроде бы все, что знал, утром еще вашим людям под запись изложил!
Лицо его, удлиненное, довольно моложавое (едва ли типчику было больше тридцати с чем-то), при том весьма подвижное, выразительное и явно обеспокоенное, излучало подозрительную настороженность.
– Следователь из Нью-Йорка, – буркнул сержант. – Желает побеседовать еще раз.
– А. О, – Лэнг развел руками, рявкнул в рацию «отбой!» и вздохнул. – Что еще?
– Я из ФБР, мистер Лэнг, – Симмонс помахал удостоверением. – Все, что вы успели сообщить, ценно, но меня сейчас интересует кое-что другое: я должен найти на вашем будущем фестивале одного человека. И-Джей Фей, доктор философии, если я ничего не путаю. В любом случае – ученый, исследователь. Я думаю, вы…
– О нет-нет, мы никого не регистрируем еще, – встрял в разговор пузанчик в гавайской рубашке. – И вообще сомневаюсь, что сможем следить за количеством гостей, вы понимаете, хм, мы не рассчитывали на такой поток – людей уже больше, чем мы предполагали, и… Регистрация будет точно для выступающих, но…
– Понимаю. Но все же вспомните, или хотя бы постарайтесь – этот человек тут работает, а не приехал прожигать жизнь, – сухо оборвал тараторящего типчика Симмонс. – В отличие от ваших, хм, гостей.
– Даже если вы видите в них кучку хиппи… – завелся круглолицый обладатель гавайки и джинсов с вышивками и, матерь божья, еще и пайетками в этой вышивке.
– Том, заткнись, – оборвал его Лэнг, потом повернулся к федералу снова: – Простите, у меня голова как котелок с осами, я пытаюсь вспомнить… по-моему, нет, ничего подобного… Как вы говорите, а?
– И-Джей Фей, – терпеливо повторил Симмонс. При этом ему пришлось повысить голос: совсем рядом припарковался минивэн, из которого вывалилась толпа шумных парней, длинноволосых и одетых как черти-что, куда там томовским пайеткам: кожа, лак, металлические клепки, подвески, блеклая вытертая джинса, майки, рваные черные рубашки. Один из них нес в руках незапакованную гитару, над которой трясся, точно наседка над цыплятами, остальные гомонили так, точно старались докричаться до кого-то на другой стороне поляны, а то и вовсе за озером.
– Мать вашу, закройте пасть, черт вас дери! Или пойдете искать этого Фея сами! – прикрикнул на них Лэнг, обернувшись, а потом, пощипав подбородок, задумчиво наморщил лоб и вдруг просветлел взглядом:
– Вспомнил! Исследователь, ученый, говорите? Да, вспомнил! Здесь где-то, совершенно точно здесь: тачка-то на месте. Где сейчас именно хозяин тачки, не могу знать: нам, увы, доктор Фей не отчитывается. Но я сегодня точно видел: ходит, опрашивает разных ребят, коренных, в смысле – и лесных, и индейцев. Если что, я бы посоветовал у кого-то из них узнать – это такой человек, на месте не сидит вообще. И нам, поверьте, не отчитывается ни капли, – повторил Лэнг с таким видом, что оставалось добавить «вы все равно ничего не докажете, не смотря на ваш ФБРовский значок». – Прошу меня извинить, но у меня уйма, уйма дел, правда, я бы мог побеседовать с вами, ну, скажем, еще через полчаса… или лучше через час. Идет?
Симмонс только досадливо потер бровь, увидев, что организатор вот-вот выскользнет у него из рук, и поспешно добавил:
– Погодите, как хоть выглядит наш доктор Фей, а?
– Да ничего необычного – в отличие от большей части собирающегося тут народу, – хохотнул Лэнг. – Ростом где-то пять с половиной футов, светлые волосы, не крашеные, просто светлые. Едва ли старше меня – а если старше, то умело это скрывает, ха-ха! Одежда простая – джинсы, короткая кожаная куртка… А, да вон же! Во-он там, в толпе! Эй, док! Фей, или как вас там! Подите сюда!
И организатор замахал руками.
– Ну и что тут такое происходит, что я слышу свою фамилию чуть ли не от озера, и это учитывая, что во-он там пытается настроить гитару парень, возомнивший себя вторым Хендриксоном?! Кому, черт возьми, чего от меня надо? – Эванджелин протолкалась к окликнувшим ее, на ходу привычно зарычав: не успела рассмотреть полицейские рубашки, а когда все же заметила их, философски рассудила: нет смысла сдавать назад. К тому же окликнул ее вовсе не полицейский, если что.
– Это вы – Фей? – осведомился, перебивая что-то начавшего говорить Лэнга тип, с которым тот беседовал: у типа были манеры копа, но одежда – штатская. Эва окинула его и полицейских торопливым взглядом, и заключила – видимо, тип в штатском важная птица: держатся полицейские весьма почтительно. Местные копы испугались сложного дела с убийством и выписали из нью-йоркской полиции детектива поопытнее, что ли? Хм. Судя по слегка помятому виду этого парня, он вполне мог только сегодня приехать. Впрочем, даже эта легкая помятость, как Эва вынужденно отметила, не уменьшала внушительности облика – довольно крупный, при том поджарый, как гончая, «детектив в штатском» казался человеком исключительно жесткого нрава: это становилось видно, стоило только внимательно вглядеться в резковатое лицо с крупными чертами и цепким взглядом зелено-карих глаз, странно сочетающихся с довольно светлыми пепельными волосами. Во всем облике сквозила этакая тяжеловесная хищность, свойственная людям неторопливым, но обладающим совершенно несгибаемым характером и звериным упрямством. Даже усталость и общая взъерошенность не снижала этой неприятной въедливости и властности, что была хорошо заметна вдобавок и в голосе, и в манерах, и позе: руки в карманах, ноги широко расставлены, и да, смотрит сверху вниз. Впрочем, как он еще будет смотреть – при том, что в нем точно больше шести футов росту?
– Я, я, кто же еще. Эванджелин Фей, антрополог, – она приветственно подняла руку, но выражение лица Эвы не смягчилось, оставаясь настороженным.
– Великолепно, – заключил после непонятного секундного замешательства штатский. – Нас, видимо, ожидает довольно много работы. Мое имя Джон Симмонс.
– Агент ФБР, из Нью-Йорка, – влез старший по званию из копов, уже виденный сегодня Эвой среди остальной полиции. Штатский на него даже цыкнуть не успел, хотя, вроде как, собирался. – Так что раз мы вас нашли, не будем откладывать. Я – сержант Дэвис, полиция города Бетел, и вы идете с нами, мэм. Дело довольно важное, так что поторопимся.
Эта И-Джей Фей возникла рядом, как чертик из табакерки; все бы ничего, но ни одна живая душа перед этим не предупредила Симмонса, что доктор Фей – женщина, и вот он вытаращился в удивлении: действительно, как он должен был догадаться-то? Секундное замешательство, плюс удивление: это про нее-то удравший тут же прочь Лэнг сказал «да ничего необычного», да? Да как посмотреть. Формально он описал ее довольно точно, это правда – и рост, и цвет волос, и даже возраст назвал верно.
Невысокая и довольно плотно сбитая, Эванджелин выглядела как одна из тех, кто вот только что рядом выгружал музыкальные инструменты, шумя, точно стая енотов, добравшаяся до склада жестяной посуды: темная, но не черная, а скорее темно-коричневая кожаная куртка, слегка потертые джинсы; волосы, светлые и длинные, собраны в небрежный пучок, уже слегка рассыпающийся, и тонкие пряди, сбежавшие из прически, чуть вьются вокруг овального лица; лицо, надо сказать, вполне могло бы показаться мягким и приятным, с правильными тонкими чертами, если бы не выражение: желчное, жесткое, еще немного – и можно сказать, гневное.
Под курткой виднелась спортивная блуза-поло: что-то черное и красное в рисунке на груди, и целый ворох подвесок и брелоков на шнурах поверх этого рисунка. Пять… нет, черт, аж восемь колец на пальцах обеих рук, странная длинная стилетообразная сережка в левом ухе – при том, что в правом всего лишь крошечное, чуть больше полудюйма, колечко. И взгляд такой еще… лопнуть на месте, если это взгляд человека, готового сейчас к дружеской беседе. Вдобавок глаза яркие, как у сиамской кошки: холодно-голубые. И такие же презрительные.
Неудивительно, что когда Ник Дэвис, уставший, точно пес, носиться следом за Джоном по поляне, окучивая со всех сторон заново то мямлящих хиппанов, то Лэнга, то того скромного дядечку в очках, Макса Ясгура, хозяина земли, отведенной под фестивальную поляну, постарался свернуть сегодняшний забег имени Буги-Вуги и с ходу бухнул «вы идете с нами, мэм», Эванджелин Фей презрительно сощурилась и протянула:
– Ни в коем случае. Это исключено.
Глава 3
Дэвис, может, и был неплохим копом на своем месте, а пуще того, его манера сразу переть напролом наверняка всегда раньше срабатывала на тех, у кого либо совесть нечиста, либо характер пожиже его собственного – но тут, следовало признать, он дал маху. При чем такого, что лучше было бы сразу развернуться и уйти, оставив Эванджелин Фей наедине с тем, что до этого, очевидно, испортило ей день, а не ругаться до позеленения.
Но сержант Дэвис отступать не хотел, и потому насел на несговорчивого «эксперта» со всем жаром. Фостер неодобрительно покачал головой, никак не комментируя действия шефа, а Симмонс только пожал плечами – призрачная надежда, что после первой «отбитой подачи» Фей смягчится и соизволит уступить, все же существовала. В конце концов, редко какой человек с ходу горит желанием тащиться в полицию сам, если у него, конечно, не стряслось чего-то неприятного.
Поэтому какое-то (довольно недолгое, надо сказать) время беседа, пусть и не самая дружеская, шла с переменным успехом – Эванджелин отнекивалась тем, что она чрезвычайно занята и не имеет никакой возможности все бросить, по ее словам, и ходить следом за полицией неопределенное время, как «в меру бесполезный балласт». Симмонс услышал про «балласт» и сообщил – обратиться к ней ему предложили в Университете, на что Эванджелин неожиданно рассмеялась:
– О! Ну конечно, я должна была догадаться, как иначе? Увы, Университет может засунуть свои распоряжения себе в задницу – я сейчас не в командировке, у меня – отпуск. От-пуск, личное, ни кем не контролируемое время. Эти чертовы чугунные задницы отказались оформлять поездку как рабочую, а значит – никаких распоряжений от них я выполнять не буду. Следовательно – нет, поехать с вами я не поеду, и ходить следом с умным видом не собираюсь. Будут текущие вопросы по ходу дела – отвечу, если не окажусь занята. Но никаких «поехать с вами», и не думайте, – и с этим она взмахнула ладонью, как бы говоря – разговор окончен. После чего обошла по широкой дуге озадаченных копов – и двинулась прочь.
– Эванджелин, погодите, – Симмонс окликнул ее, но Фей не стала даже слушать.
– Уйдет, зараза, – крякнул сержант и решительно поспешил за ней. На ходу препираться не стал – но когда Эванджелин, зазвенев ключами в кармане, направилась к припаркованным невдалеке машинам, прибавил ходу: разговор он явно считал незаконченным. Вот подойдет к машине, тут ее и снова изловить, решил он. Хотя бы действительно дать показания она обязана, в конце концов!
– Интересно, на чем эта стерва ездит? – буркнул Дэвис, оглядывая ряд воткнутых абы как разношерстных авто: тут тебе и парочка потрепанных «Фольксов», и «Бьюик», и несколько «Фордов», от новеньких блестящих – до дряхлых ветеранов дорог, вперемешку седаны и фургончики, машины спортивные и обычные городские.
Фостер кивнул – вон, гляди. И присвистнул: строптивая мисс (или миссис, черт ее знает) И-Джей уверенно направилась к стоящему чуть в стороне «Чарджеру», ярко-красному с черной крышей и такой же «лентой» на корме. Машина выглядела точно едва-едва из салона – ухоженная и сверкающая.
– Нормально так ученые шишки получают денег, я смотрю, – пробормотал Фостер. – Тачка-то недешевая, ой какая недешевая!
Симмонс же только удивленно дернул бровью – последний штрих к портрету, воистину. Дэвис меж тем нагнал несговорчивую собеседницу, заступил ей дорогу перед самой дверцей авто и весьма мрачно уставился на нее:
– По закону вы, мэм, обязаны сотрудничать с полицией. Нам нужна ваша помощь, а значит, отказывать нам – не та вещь, что стоит сейчас делать. Вы в курсе происходящего здесь, верно?
– Я преотлично наслушалась сплетен о том, что утром стряслось на поляне – но сама знаю о случившемся еще меньше, чем та девчонка, Сара, а вы сегодня с нею раз пять беседовали, Дэвис. И вы, и ваш… хм, новый коллега. Или федеральные агенты и полиция не считают друг друга коллегами? Знаете, я что-то не очень хорошо помню, как там у вас заведено, – Эванджелин скрестила руки на груди и, наклонив голову набок, уставилась на копа исподлобья. – Так что вряд ли я чем-то буду полезна вам. А у меня очень, очень много работы, это не шутка, шеф. Поэтому задавайте ваши вопросы, какие у вас там назрели, я дам показания – и пойду на все четыре стороны, идет?
– Вам нужно поехать с нами, поймите же, – Дэвис раздраженно всплеснул руками. – Так будет намного удобнее.
– Удобнее кому? У вас со слухом плохо, сержант? Я сказала – у меня работа. Моя личная, к университету не относящаяся – а значит, распоряжаться своим временем буду только я сама, как мне будет угодно, – упрямо повторила Фей. – Прочистите уши, вот мой совет. И проваливайте – будут точные вопросы, будет разговор. Возможно, будет – если вы меня не достанете окончательно.
С этим Эванджелин, философски дернув плечом, двинулась в сторону, собираясь обойти собственную машину – направилась к пассажирской двери, попросту говоря. Дэвис обогнал ее, снова заступил дорогу и уперся ладонями в капот машины, аж подавшись вперед – словно придавая своим словам этим дополнительный вес.
– Да к черту вашу работу, тут речь об убийстве, вы что, не понимаете? – прорычал он.
– Тогда к черту вас, сержант, – она точно так же подалась вперед и проговорила это «к черту» с таким мстительным выражением, что Симмонс только мысленно хлопнул себя по лбу – ясно, теперь она окончательно упрется изо всех сил. Зря Ник это вообще брякнул – сам-то, поди, не оценил бы подобное выражение в свой адрес!
– Вы меня не можете задержать, шеф, – Эванджелин расцепила руки, уперлась, подбоченившись, ладонями в бедра и, наклонив голову набок, ядовито улыбнулась. – Я не имею отношения к вашему делу – ни как подозреваемый, ни как свидетель, и даже не сторона пострадавшего. У меня все документы при себе, а показания займут меньше пятнадцати минут. Знаете, почему? Потому что они сводятся к короткой фразе – я видела того типа, которого тут все назвали Буги-Вуги, всего дважды, и то издалека: он в первый раз хвастался новым проигрывателем типам, уже допрошенным вами сегодня с утра, и потом, когда он угощал все тех же ребят содовой, и при этом горланил какой-то битловский хит. Все! Люди вроде Буги мне неинтересны – я здесь за другим. Довольны?
– Вы что, ни капли гражданского сознания не желаете проявить, а? Вы чертов уникальный эксперт, если верить вашему университетскому начальству, эксперт по колдовским и сектантским штучкам – а убийство, извольте знать, ни разу не простое! Парня исполосовали, как свиной окорок перед запеканием, и это, мне кажется, то, чего не заслужил вообще никто, каким бы бессмысленным засранцем он не был. Тут нечисто, мэм, совсем нечисто – убийство больше всего похоже на ритуальное, лопнуть мне на месте. И вот вы отказываетесь помогать? Вы, специалист по этим всяким колдовских мерзостям зеленомордых[3 - Дэвис имеет в виду утэвво – «народ дерев и трав», еще один коренной американский этнос, не имеющий аналога в реальном мире – и не родственный человеческой расе вообще.]…
– …и краснорожих, точно, – злобно добавила Фей. – А вы – чертов хам, сержант. И уберите свои лапы с капота моей машины, сейчас же.
– Что?
– Руки. Убери руки, шеф – на лаке от потных ладоней остаются отвратительные мутные пятна. Ненавижу их.
– Так, происходящее превращается в какой-то идиотский цирк, – Симмонс, мрачно поглядев на происходящее, все же вмешался: разговор зашел в логический тупик, абсолютно.
– Что? – теперь Фей с неприязнью глядела уже на него.
Тот сумрачно покачал головой и, соизволив наконец вынуть руки из карманов, скомандовал: – Сворачиваем его.
– Но… – красный, точно ему в лицо плеснули горячим кофе, сержант Дэвис протестующее потряс сжатым кулаком.
– Ник, у нас тоже полно работы – поэтому не будем тратить время попусту, – твердо заявил Симмонс. «Ни до чего хорошего мы все равно сейчас не договоримся» – мысленно прибавил он.
С этим все трое – и копы, и федерал – убрались.
Эва же фыркнула, открыла дверь машины и, злобно, длинно выдохнув, упала на сиденье: черт побери, «зеленомордые», стало быть. И работу, ага, разумеется, «к черту».
– К черту только если тебя самого, рожа коповская, – пробормотала она, переводя дух. Злость клокотала в ней, точно разряды в грозовом облаке, и успокоиться сразу не вышло. Впрочем, весьма скоро отыскав в бардачке тряпку, Эва вышла из машины снова – и принялась методично протирать нагретый на солнце за день капот – следы рук и правда были видны, а злость требовала хоть какого-то выхода. Ничего лучше, чем заняться простым и привычным, не требующим приложения ума делом, Эва не знала. По крайней мере, оно срабатывало – всегда.
– Да-а-а, шеф, кажется, вы ее здорово взбесили, – протянул Фостер, когда копы удалились ни с чем. – Взбрыкнула, что необъезженная кобыла!
– Кажется, ее и без нас успели допечь чем-то, – пробормотал Симмонс. – Не везет нам что-то сегодня, если честно. День почти весь – суета без пользы.
– А она вам вообще очень нужна, эта Фей? Может, есть эксперты и кроме нее? – задумчиво попинав круглый камешек, предположил Фостер. – Не хотел бы я на работе под боком иметь такую взрывную дамочку, если честно!
– Увы, – лаконично ответил Симмонс, про себя подумав – в чем-то Фостер, конечно, прав: вообще-то направление его мысли Джон вполне разделял, немедля подумав о том же самом еще до произнесенного вслух Фостером замечания. Только вот сам буквально пару минут назад отмел аналогичные соображения прочь: если старина Терри заявил, что созвонился с учеными и из всех возможных кандидатов ему предложили именно скандалистку И-Джей, видимо, она в самом деле стоит того как специалист. Босса Джон знал слишком хорошо – тот просто физически не мог не подумать о запасных вариантах и не спросить о них. Если он назвал единственную фамилию и не упомянул в разговоре чего-то вроде: «ну и если что, есть еще тот-то и тот-то», видимо, Джону придется исхитряться и искать пути, которыми склочную ученую даму можно все-таки уговорить помочь. На что там падки ученые? Благодарность, премия? Может, разрешение на работу с уникальными документами помочь оформить? Джон покрутил все это в голове, соотнес с увиденным и разочарованно вздохнул: варианты казались зыбкими и ненадежными. Он оглянулся через плечо и увидел на фоне медленно наливающегося предвечерним золотистым маревом неба невысокую фигуру, снующую вдоль пламенеющего, как лава, борта «Чарджера» с тряпкой в руках. Она с усердием шуровала ветошью, оттирая капот от упомянутых следов недружественных рук. Джон отчетливо скрипнул зубами: самый скверный тип упрямцев, вот кто этот ваш хваленый эксперт. Таких людей Симмонс отлично знал, наблюдая неоднократно: эти со всех сторон добропорядочные американцы удавят любого, кто посмеет чихнуть вблизи их драгоценной тачки, или наступить на идеально подстриженный газон без разрешения, или, упаси бог, уронит пылинку на лакированный носок их туфли… хм, правда, сама Фей, кажется, предпочитала не туфли, а сапоги вроде «Ноконы» или «Джастина», но сути дела это не меняло. Подобными выходками грешили самовлюбленные склочные собственники – и договариваться с такими всегда тяжело. Поэтому Симмонс снова покачал головой и повторил:
– Увы. Начальство ясно дало понять – это нужный человек.
– А, да черт ее забери, – отмахнулся Дэвис. – Не переживайте, агент. Никуда эта Фей не денется – выдам ей завтра официальное предписание о сотрудничестве со следствием в качестве свидетеля, и пусть хоть лопается от злости! Еще и невыезд из округа Салливан оформлю, если будет брыкаться. И не таких…
– Нет, Ник, так не пойдет, – решительно отмел предложение Симмонс. – Не забывайте, нам с ней работать, а не судиться. Можете пока возвращаться в участок, а мне надо немного подумать. Похожу тут еще, посмотрю чуть другим взглядом на все и всех. Ну и, хм, может, никаких предписаний и не понадобится.
– Как знаете, – буркнул Дэвис, коротко попрощался – и вместе с Фостером упаковался в служебный «Фалькон».
Джон только пожал плечами – кажется, действительно нужно подумать. И чтоб никто не мешал, желательно. С этим он, нашарив зажигалку и пачку сигарет в кармане, неспешно закурил: кое-какая мысль уже потихоньку зрела, ворочаясь с боку на бок: может, все-таки попробовать поговорить без официоза? У доктора Фей было лицо человека, который сыт по горло всякими официальными делами на год вперед, если честно. Хм. Может быть, может быть… Мысль определенно требовала развития, и Симмонс поступил именно так, как и сказал своим невольным коллегам-копам: пошел снова исподволь расспрашивать кемперов-меломанов на поляне. Только в этот раз уже не столько о Буги-Вуги, сколько вообще о том, как тут все устроено и как народ живет эти дни. Выяснить удалось немногое: люди были осторожны и немногословны. Зато даже это немногое очень даже пригодилось: хотя бы Джон узнал, где можно разжиться чем-то, что можно выпить и съесть. В ближайшее время эта информация пригодится, воистину. Хотя бы потому, что на этой чертовой фестивальной поляне в ближайшие дни и он сам, и бетельские копы проведут не один час.
На эту неспешную разведку местности ушло, казалось, не так много времени – но когда Симмонс снова направился к невысокому холму с одиноким припаркованным на его гребне автомобилем, небо уже окончательно подернулось закатной рыжиной – точно по светло-синей вышине размазали пригоршню медной пыли. За холмами вдалеке эта рыжина делалась все ярче с каждой минутой – в ней уже делались различимыми яркие клюквенно-алые полосы, а золотые отсветы плясали на облаках даже в самой вышине. Черными кружевами на охристом фоне неба вырисовывались древесные кроны, и воды обширного озера занимались колдовским текучим пожаром: опрокинутое, отраженное небо текло в водах Уайт-Лейк живой лавой и расплавленным металлом, оранжевым и бело-красным; вокруг этого озера, лежащего точно в плоской тарелке долины, и притулились фермерские домики, и близ него же и собирались все эти отчаянные фестивальные путешественники. Вечерний свет затопил и кемпинг, превращая все цвета в вариации тех, что разливались по небу.
Напротив закатного света и приметный «Чарджер» тоже казался почти черным – только огненные всполохи заката плясали на обводах корпуса. Повелительница этого железного чудовища с беззаботным видом сидела на переднем крыле, ее неизменная куртка лежала рядом: кажется, жара, едва разбавленная поднявшимся к вечеру легким ветром, ее все-таки доконала. Блуза-поло и джинсы плотно облегали фигуру – Эванджелин действительно нельзя было назвать хрупкой, но сложена она оказалась неплохо, да и выглядела довольно спортивно: честно сказать, с образом ученой дамы это вязалось слабо. Впрочем, с этим самым образом в госпоже Фей не вязалось вообще ничего. Закатный свет путался в ее светлых волосах, наполняя их сочной рыжиной того оттенка, что называют «имбирной», и подкрашивал золотой пудрой светлую кожу открытой шеи и почти полностью обнаженных рук (рукав у поло оказался очень коротким) – не разобрать, где загар, а где просто отсветы.
И-Джей покачивала согнутой в колене левой ногой и с аппетитом вгрызалась в объемистый сэндвич: судя по виду, тот был очень свежий и явно деревенский: пухлые ломти хлеба, торчащая во все стороны зелень, хрусткая и яркая, сочная даже на вид, и, видимо, довольно небрежно накромсанная начинка, на которую не поскупились – держать бутерброд приходилось обеими руками. чтобы ничего не сбежало.
– М-м-мм? – недовольно протянула она, взглянув на решившего нарушить ее уединение Симмонса. – Что-то еще, агент?
Ее взгляд скользнул по зажатым в руках нежданного «гостя» двум бутылкам кока-колы и простой невзрачной коробке. По стеклянным бокам бутылок скользили мелкие капельки влаги – кажется, газировка была только что из холодильника. Неплохо в жаркий летний вечер – с этим точно никто не поспорил бы. Коробка же выглядела так, точно в ней спрятан какой-то немудрящий перекус, из чего можно было заключить: парень из ФБР совершенно точно только сегодня появился здесь, успел набегаться, как последняя легавая псина, устал и наверняка голоден. Эва хмыкнула – настойчивый тип. Наверняка сейчас сообщит, что не договорил чего-то, и… Перебивая ее мысли, Симмонс произнес, подходя ближе и вполне дружественно протягивая одну из бутылок:
– Я подумал, что знакомство не задалось, и следует начать сначала. Сержант Дэвис наговорил лишнего, если уж честно, поэтому я бы предпочел, чтобы это осталось только на его совести. Предлагаю зарыть топор войны, что скажете?
– Довольно тупая шутка, – фыркнула Эва, отложив свой немудрящий ужин в сторону: надкусанный сэндвич отправился дожидаться завершения трапезы поверх бумажного пакета, из которого виднелся второй, еще не начатый бутерброд, завернутый в салфетку. Отряхнула руки друг о друга, смерила Симмонса взглядом. Непроизвольно снова зацепилась взглядом за покрытые жемчужной пленкой испарины бока бутылки – довольно сложно отказаться от глотка чего-то холодненького, когда за весь день успел до хрипоты наболтаться – так, что аж голос сел, пусть и слегка, но все же.
– Ну, может быть, не самая остроумная, – Симмонс не стал спорить, лишь выжидающе взглянул на нее. – Но кока-кола в жару еще никому не казалась лишней, верно? Держите же.
– Хм, это подкуп? – колу она наконец взяла, с удивлением отметив – крышка уже откупорена и просто посажена обратно, так, что ее можно легко снять одним щелчком. Усмехнулась, с наслаждением сделав первый глоток – об этой дурацкой кока-коле она, стыдно сказать, половину вечера мечтала, но так устала, что тащиться в ларек у дороги не нашла в себе сил. Газировка была в самом деле холодная – и показалась сейчас особенно вкусной.
– Ни в коем случае, – заверил Симмонс, точно так же неторопливо приложившись к своей порции. – Просто небольшая приятная мелочь, способная сделать беседу чуть более непринужденной. Как и печенье, – он потряс коробкой. – Признаться, я сам за весь день только и успел, что перехватить один бутерброд и пару раз кофе.
– О. Понимаю, – взгляд Эвы заметно смягчился. – Я понимаю – это не ваша личная прихоть. Но черт, как же я ненавижу, когда на меня давят в таком стиле! Требуют непонятно чего с таким видом, точно я должна немедленно написать объяснительную о нецелевом расходовании гранта – и аж на пяти страницах за десять минут.
– Вы верно сказали, мисс, – Джон, с трудом удержавшись от смешка на словах про отчет, сдержанно качнул головой и, обращаясь к ней, сознательно ввернул это учительски-безликое «мисс», понимая, что о собеседнице он пока что знает исключительно мало для иного обращения. – Это не моя прихоть. Да и вы не обязаны – но я б хотел попросить – понимаете, не приказать, а просто попросить не посылать меня к черту сию же секунду – и уделить разговору еще немного времени.
– Ладно, допустим, как вы сказали… начнем знакомство заново, – Эва, отпив еще несколько щедрых глотков, критически поглядела на оставшееся и вздохнула. – В конце концов, колу я вашу уже почти выпила, так что можно сказать, действительно по обычаю коренных это вполне тянет на разделенную трапезу. Что же именно вы хотите от меня?
– Эванджелин, мне настоятельно рекомендовали именно вас как эксперта – ваши знания в своем роде уникальны, как я понял. Мне вовсе не нужно, чтоб вы болтались следом, как привязанная – мне нужно только ваше мнение о паре картинок, и все, – честно сообщил Симмонс.
– Все?
– На данный момент – да.
Эва недоверчиво хохотнула – эк удобно: на данный момент! Еще раз прошив собеседника долгим и внимательным взглядом, она что-то для себя решила: в конце концов, агент не показался ей законченным засранцем, не смотря на вполне по-коповски каменную физиономию и прямолинейные манеры. Что ж, даже учитывая последнее, агент показался ей неплохим парнем – в чем-то даже чисто по-человечески симпатичным: заминать чужие промахи всегда неприятно, но не похоже, чтобы это его тяготило. Или попросту дело в том, что ради работы он готов и не на такие трудности. Вот это уже делалось вполне понятным – и, как ни поверни, заслуживающим уважения. Покачав в ладони холодную полупустую бутылку, Эва все-таки кивнула.
После этого настал черед Симмонса удивленно поднимать брови, когда Фей чуть подвинулась, пересаживаясь с крыла на капот и освобождая дополнительное место:
– Ну так чего стоите с полными руками, за день не набегались, что ли – как там вас, Симмонс? Выкладывайте, что там у вас. И ваше печенье, и фотографии трупов, все вместе – я верно понимаю, это и будут те самые «картинки», да?
Джону хватило ума прикусить язык и не спрашивать: мол, а как же «убери руки прочь от машины» и прочее в таком духе – поэтому только усмехнулся:
– Труп немного подождет. Что-то мне подсказывает, что он уже никуда не спешит. Тем более – его фотографии. Перекусим сперва – и разберемся и с ним, идет? Кстати, у меня где-то тоже есть сэндвич…
– И он приехал с вами из Нью-Йорка? – скептично поинтересовалась Эванджелин. – Берите лучше тот, второй из пакета – все равно местные предпочитают сооружать такие огромные порции, что мне и первого хватило за глаза. Между прочим, советую взять на заметку – местные фермеры охотно снабжают ими фестивальных охламонов по сходной – не очень кусачей, к слову – цене. Можно есть и не бояться за свежесть – не то что в придорожных забегаловках.
Что ж, предложение было дельное – и, хотя Симмонс, проинспектировав свои запасы, все же отметил, что индейка в сэндвиче чувствует себя вполне неплохо и еще может принести пользу, не стал отказываться от кулинарного изобретения местных фермеров – внутри сэндвича оказался мягкий белый сыр, много самой разной зелени, глазунья, какой-то простецкий соус и куча хрустящего бекона, к тому же хлеб накромсали ломтями потолще, вовсе не так, как обычно его нарезают городские жители. Действительно – даже половинка такого способна насытить не слишком прожорливого едока. Джон, не чинясь, умял его весь. Индейку, проделавшую долгий путь, он все же пожертвовал в конце концов привлеченной видом жующих то-то съедобное людей псине.
Этот белый, очень пыльный пес сперва крутился подле, умильно заглядывая в глаза, потом вовсе нахально поставил грязные, перепачканные в глине лапы на колени Эванджелин. Та со смехом отпихнула его, однако при этом спрыгнула с насиженного места и потрепала собаку за ушами, вороша грязную шерсть:
– Какой же ты, дружище, пыльный! Хоть бы в озере искупался, что ли! И линяешь, как черт – вот, снова все вещи обшерстил, наглец!
Пес вывалил розовый мокрый язык, и Эва ловко увернулась от попытки лизнуть ее в нос – а потом пес получил угощение, мигом заглотил его и был таков.
Перед этим, впрочем, между агентом ФБР и ученым-антропологом состоялся довольно бурный диалог – Эва внимательно рассматривала фотографии, чуть ли не втыкаясь носом в них, хрустела печеньем, довольно долго над чем-то раздумывала, рассказывала Симмонсу про то, как сейчас тяжело бывает помирить буйную и враждующую от любого чиха друг с другом националистически настроенную молодежь, сокрушалась, что по этому поводу государство вообще ничего ровным счетом не хочет делать. Симмонс сдержанно возражал по мере поступающего потока негодования, а сам пристально наблюдал за экспертом: сперва курил, игнорируя неодобрительный косой взгляд мисс Фей в тот момент, когда он щелкнул зажигалкой; потом медленно, неторопливо чистил крошечным перочинным ножичком апельсин, что так и болтался в кармане с самого утра: занять руки, чтобы думалось лучше – это был его проверенный способ. Кожура апельсина тонкой и длинной, почти бесконечной спиралью свешивалась вниз, пока не упала на кончик носка ботинка Симмонса – он, расслабившись, привалился бедром к нагретому металлу автомобильного крыла, практически умостившись на нем. Хозяйка машины не стала на него цыкать – была слишком увлечена разглядыванием трупа: для ученого-гуманитария она взирала на останки старины Буги-Вуги слишком хладнокровно, надо сказать. И – заинтересованно. Что ж, изучила она «картинки» с такой тщательностью, что некоторым копам поучиться бы – а потом вздохнула и просила:
– Вы думаете, что убийца – кто-то из коренных, верно?
– Не исключаем возможности, – обтекаемо отозвался Симмонс, мысленно отметив: он ей этого не говорил, ага. – Шеф считает, что это ритуальное убийство. А вот кем и с какой целью совершенное, и предстоит узнать. Вас что-то, я гляжу, смущает?
– Все, – призналась Фей. – Это очень странное преступление: оно не похоже ни на один известный мне обряд, хотя кое-какие элементы я и узнаю… это очень, очень странное дело.
И с этим снова цапнула печенье, сжевала его и вздохнула:
– Передайте тому, кто вас снабдил этим печеньем – оно определенно удалось. А вот мне не стоит его лопать в таком количестве.
Симмонс рассмеялся, но очень сдержанно, потом кивнул:
– Передам. Это подарок друзей – вообще-то я совершенно неожиданно перед отъездом остался без напарника: тот угодил в больницу, благо, ничего серьезного. Ну вот зато у него дома меня и снабдили угощением – подсластили пилюлю, так сказать!
После этого разговора их и навестил тот самый кудлатый белый (серый от грязи, точнее) пес, Эва, посмеиваясь и негодуя, отчищала влажной тряпкой, смоченной водой из фляги («озерная, только руки мыть») сперва одежду, потом и руки, игнорируя предложения помощи:
– Справлюсь, еще чего!
Потом вдруг резко взмахнула рукой, а следом и вовсе швырнула скомканной тряпкой:
– Эй-эй, еще нахлебники, ну вы поглядите! Кыш, проклятая! Вот нахальная скотина, – и, оглянувшись, Симмонс увидел скачущую по крыше «Чарджера» сороку: видимо, ей тоже захотелось печенья. Птица процокала коготками, отпрыгнув в сторону, но тотчас же заметила, что человек все еще очень сильно против ее присутствия: взмыла со стрекотом и растворилась в закатном небе.
– Коренные называют их «койотами в небе», сорок-то, – фыркнула Эва. – По-моему, очень точно!
– Да-а-а, бедолага Дэвис заслужил гораздо менее любезное обращение, чем эта сорока, – пробормотал себе под нос Симмонс, полюбовавшись на росчерк сорочьего крыла в небе.
– Сорока всего лишь собиралась стащить печенье, а не требовала, чтоб ей лизали задницу, увидев полицейский значок, – резковато отозвалась Фей. – Я же сказала – ненавижу ультиматумы.
– Я полагаю, отсутствие таковых – и есть условие плодотворного сотрудничества, верно? – тут же дипломатично уточнил Симмонс, и Эва коротко кивнула.
– Что ж, значит, паритет: в конце концов, вы специалист в своем деле, а я – в своем, – предложил Джон. – Сработаемся?
– Да, будем уважать чужое профессиональное поле, – собеседница кивнула снова, и добавила: – А завтра, я думаю, нам стоит пройтись по этому стихийному городку ещё раз: посмотрите на все вокруг глазами не копа, не агента аж из Нью-Йорка, от которого все только и мечтают смыться, но просто чертовски наблюдательного, с позволения сказать, сукина сына! Ваш штатский вид сейчас только на пользу.
И она засмеялась. Усмехнулся и Джон.
– Но! – Эва подняла вверх палец. – Должна предупредить: не тащите за собой эту задницу Дэвиса, по возможности сплавьте куда-нибудь. Он нам все испортит – и тут дело вовсе не в том, что я имею нечто против него лично, поверьте.
– Не в этом? Ну, как скажете, – Симмонс всё-таки сдержанно хохотнул. – Как я вас найду?
– Я сама вас найду. Вы же утром приедете, верно? Я увижу. Или меня позовут раньше – я предупрежу знакомых, чтоб сообщили… вы во-он на том «Форде» прибыли, так?
– Так, – Симмонс кивнул, и тогда Эва по-мужски прямо протянула руку для пожатия, своеобразно подтверждая сказанное.
Джон с внутренним облегчением ответил на этот жест, аналогично протянув свою: кажется, холодная война действительно отменялась. Ладонь у ученой мисс была изящная и небольшая, но хватка оказалась по-настоящему жесткой, совершенно неженской: как будто до того, как сесть за руль своего семилитрового монстра (как раз щегольский шильдик «R/T» на борту «Чарджера» Симмонс заметил уже давненько, а значит, мотор таится у красно-черной лаковой твари под капотом явно не меньшего объема), эта некрупная леди изволила водить что-то допотопное, даже без гидроусилителя руля. А что, с нее сталось бы! Поэтому и он крепко, без лишнего осторожничанья сжал ее руку и кивнул:
– Хорошо, ловлю на слове, господин эксперт.
И она шутливо приложила два пальца к воображаемому козырьку.
Что ж, по крайней мере, характер у мисс Фей оказался не настолько отвратительным, как показалось вначале. На том они и расстались.
Вечер угасал – конечно, после заката еще долго будет висеть полоса оранжевого закатного пламени по западной кромке, прожигая синеву темнеющего небосвода, в котором вспыхивали первые белые искры звезд. Но темнота все равно навалится довольно скоро. Долгий и суматошный день наконец закончился – ну, почти. Перед самым его завершением Симмонс остановится у телефонной стойки на заправке – звонить в офис не имело смысла, конечно, но вот домой…
– Алло, Мэтт? Да, все вполне скверно, ты угадал. Но могло быть еще хуже – местные копы умудрились перецапаться с тем экспертом, что мне подсунул шеф. И вот я почему звоню – будет время, точнее, как Лили выпустит тебя из дому – поищи информацию о том, что это за птица, хорошо?
– Эксперт? Какой эксперт, Джон? – голос Мэтью был бодр и так и излучал неподдельный интерес: Мур знал, что напарник не попросит его разыскивать что-то на пустом месте.
– А, да свалился на мою голову один антрополог… ученая дама, вот как. И-Джей Фей, точнее, Эванджелин… хм, среднее имя неизвестно, вот! – Фей. Все, что найдется – хочу знать, с кем мне предстоит работать, – и с этим Симмонс коротко и без особых подробностей обрисовал Муру итоги дня. Тот, выслушав, помолчал немного, а потом уточнил со своей непередаваемой интонацией почуявшего след добычи лиса:
– Она тебе не понравилась? Что-то не так, верно?
– Да как тебе сказать, – хмыкнул Симмонс, задумчиво покатал в голове еще только созревающую мысль и ответил: – Не то что бы не понравилась – но личность вполне себе непредсказуемая. Говорю же – хочу знать, насколько можно доверять этому человеку.
– Хорошо, идет! – согласился Мур. – Накопаю – позвоню: только скажи номер, звонить в участок или в мотель?
– Мотель пока только предстоит выбить, Мэтт. Так что телефонного номера пока не будет: я сам позвоню. Передавай Лили большое спасибо за печенье – оно мне сегодня натурально спасло, – ответствовал Джон, и с этим повесил трубку. И добавил про себя, заново отвечая на вопрос Мэтта про «не понравилась»: не то что бы, старина. Скорее уж наоборот, если честно.
Глава 4
Пыль и жара. Жара и пыль – вот две вещи, которые больше всего донимали Дэвиса – и они же, едва ли не единственные, могли вывести его из себя быстрее всего.
– Кажется, господь счел, что этих гребаных умников на поляне неплохо бы поджарить, как следует, ну и нам за все хорошее достается, – проворчал Дэвис, обмахнув лицо платком. Лоб под фуражкой немилосердно потел, поэтому надевал сержант ее лишь тогда, когда выходил из машины. Сейчас он как раз швырнул фуражку на заднее сиденье служебной машины, запрыгнув на водительское сиденье: снова ничего, а значит, нужно ехать дальше.
С самого утра копы объезжали все придорожные мотели, заправки и ларьки на остановках, расспрашивая всех и каждого: тут такой парень автостопом недавно проезжал, не видели? Мулат, невысокий такой – ростом в пять с половиной футов семь дюймов; что еще? примерно двадцать пять – двадцать семь лет, весь в феньках, кудрявая шапка волос и яркая рубашка, судя по всему, изрядный болтун и весельчак… был. Да, с ним кое-что случилось – и мы пытаемся выяснить, кто к этому приложил руку, все верно. Нет, имени мы пока не знаем – у парня была скверная привычка представляться всем по кличке – Буги-Вуги. Может, слышали, а?
Раз за разом, скоро от зубов отскакивать начнет само, что у сержанта Ника Дэвиса, что у офицера Ричарда Фостера, в равной мере. Улова пока что было так мало, что злость Дэвиса делалась понятной – Буги видели мельком лишь в двух местах, и то это легко мог быть любой другой стопщик, просто чем-то похожий издалека на злосчастного покойника с поляны Уайт-Лейк.
А тут еще жара. И пыль. И катящийся по лицу пот. Дэвис был близок к тому, чтобы взорваться – носится, как мальчишка, по всем закоулкам, скоро округ насквозь проедут, а толку никакого! Впору посчитать, что это все или кара небесная, или происки врага рода людского.
– Экий ты сделался набожный, шеф, – Фостер покачал головой, усаживаясь на «штурманское» место. – Что-то я раньше не замечал! Ну и потом – это же Сатана жарит грешников, а бог карает потопом?
– Потоп был в прошлом году, и, если ты помнишь, фестиваль так и не провели. Но им показалось мало! – клокочуще выдохнув, Дэвис завел машину и тронулся с места: нужно ехать дальше, ничего не поделаешь. Солнце едва-едва подбиралось к полуденной высоте, а значит, работы еще будет много.
Дорога серой лентой зазмеилась впереди, наматывая скупые мили захолустных трасс на счетчик расстояния полицейского «Фалькона». За кормой автомобиля поднялось бледно-желтое облако. Дэвис вдавил педаль газа чуть сильнее – предстоял совершенно пустой кусок дороги до следующей заправки.
– Значит, Иисус передал задание дальше по ведомству, выходит? – хохотнул Рич. – Мол, слушай, парень, у меня полно других дел, нужно разобраться с этой долбанной войной в джунглях, меня по ее поводу каждый день закидывают просьбами, так что я страшно занят, а тут еще какие-то малолетние грешники решили потусоваться… у тебя отличный опыт работы с большой толпой развратников, давай, займись!
Выслушав это, Дэвис заржал, точно жеребец, но потом неодобрительно покачал головой:
– Тьфу ты, Ричи, казался таким воспитанным парнем, а несешь черт-те что!
Тут уже заржал сам Фостер – по крайней мере, атмосфера неудержимого недовольства шефа чуточку разбавилась, и то славно. Рич не то что бы скучал по сержантскому ворчанию – но с Ником Дэвисом ладил неплохо все то время, пока его не перевели на опустевшее местечко в Смолвуде. Что ж, точно и не уходил никуда из бетельского отделения, хмыкнул про себя он.
– Как бы там ни было, кажется, мы со стариной дьяволом в похожих условиях, – заключил Дэвис. – Тоже пнули под зад: давай, работай, нечего прохлаждаться!
– Ник, ты злишься.
– Разумеется, злюсь! – рявкнул Дэвис. – Черт бы побрал этого типа из ФБР! Черт бы побрал этого малолетнего нигера, решившего сдохнуть на нашем участке, и черт бы побрал еще раз ФБР с их заморочками – насколько было бы легче, если бы могли показать фото
– Это была твоя идея – позвонить в Управление Бюро в Нью-Йорке, – Рич пожал плечами.
– Тут ты прав, Рич, – Ник яростно стиснул руль. – Больно уж дело мутное, разумеется: я не мог не позвонить. Думал, нас наскоро проконсультируют…
– Или вовсе вышлют компашку типов в очках и черных пиджаках, которые без лишних слов возьмут на себя всю суету? Это, если что, я так думал, Ник, – торопливо добавил Рич, заподозрив, что Дэвис вот-вот вспылит снова. Тот же только шумно фыркнул:
– Вроде того. Но мы забыли о кое-чем важном – и ты сам, и я. Что парни из ФБР терпеть не могут грязную работу – и ее для них будут всегда делать такие, как мы. И каким бы, хм, нормальным не казался сперва этот Симмонс, он точно такой же. Раскомандовался, мать его, а! Нет, ну ты подумай – «не вздумайте тыкать в нос всем фотографией покойника, пока ничего толком не выясните», – Дэвис передразнил агента, и Рич покачал головой: шеф был несправедлив к Симмонсу, потому как тех визгливо-капризных ноток, изображенных Дэвисом, в речи агента не водилось вовсе. Да и, если задуматься, вещь-то он сказал дельную: люди, увидев изувеченный труп на фото, наверняка перепугаются к чертовой бабушке, а напуганные свидетели склонны забывать на ходу очень важные вещи, это-то Рич прекрасно понимал. Может, скажи Симмонс иначе – «не пугайте людей попусту», например – Дэвис не возмущался бы сейчас. А может, черта с два – точно так же избывал бы накопившиеся усталость и раздражение, ругая на чем свет стоит и ФБР, и фестиваль, и погоду, и пыльную дорогу, и покойника, и заодно неприятно подчихивающий двигатель «Фалькона»: автомобилю доставалось просто за компанию.
– Шеф, не ворчи. От твоего бубнежа втрое душнее в машине стало, – заметил Фостер наконец.
– Открой окно, – огрызнулся Дэвис.
– Уже, – лаконично ответствовал Фостер, и демонстративно в оное уставился.
За бортом машины больше не мелькали фермерские домики – попрятались в глубину за пастбища, кусты, трейлерные стоянки. Однообразный пейзаж навевал скуку – но и расслаблял, как ни странно. Дэвис помолчал немного и пожаловался:
– Чувствую себя сопливым мальчишкой на побегушках, которого только вчера выпустили из Академии. Подай, принеси, отойди, не мешай!
– А тебе не плевать, а, шеф? – Фостер пожал плечами. – Зато Симмонс избавил нас от необходимости работать с этой мегерой – а прикинь, босс, так вот тебе из Нью-Йорка по телефону выдали бы распоряжение: найди эксперта, получи консультацию, предоставь отчет! А там – эта самая Фей. Каково?
– Да уж, – Дэвис фыркнул. – Ставлю самую большую пиццу из кабака Пита, что наш мистер агент точно так же взвоет в самом скором времени!
– Значит, мы будем с ним квиты, – подытожил Фостер. – Во-вон, босс, гляди, что-то вроде забегаловки какой-то, там как раз мог наш Буги-Вуги засветиться. Зайдем?
– А, черт… едва не просмотрел, – буркнул Дэвис, и, сбросив газ, свернул в сторону: магазинчик или забегаловка прятался под безвкусной пестрой вывеской, непонятно, но Рич был прав: мало ли. К тому же рядом с строеньицем торчал какой-то зеленобокий, слегка потрепанный «Шеви» – значит, люди тут останавливаются чаще, чем можно решить сперва.
Забегаловка. Это была простецкая забегаловка с разными замороженными бутербродами, обычно разогреваемыми в чреве обшарпанной микроволновки, ворохом шоколадных батончиков, явно подплывающих на жаре под этикетками, и натужно хрипящим холодильником, забитым бутылками содовой. За спиной скучающего продавца – снулого паренька в несвежей футболке, клетчатой рубашке и кепке с тем же дурацким завитком-надписью, что и на вывеске (читалось название все еще с трудом, мешали декоративные излишества – что – то вроде «Затормози-ка!») виднелся бок кофейного аппарата. Ну и дырень – заключил про себя Фостер, да и Дэвис подумал явно о том же самом, судя по его взгляду – брезгливо-усталому.
Полицейские, поздоровавшись со страдающим от духоты продавцом, начали привычную песню – не видели ли вы парня, пять футов семь дюймов ростом, кудрявый мулат, одет как меломан-хиппи… ну и дальше, дальше, дальше по привычному тексту – и с каждым словом Дэвису все больше хотелось вынуть из кармана снимок и просто молча сунуть его под нос этой вялой мухе, ползающей за стойкой и считающей себя командиром замороженных хот-догов и судорожно пыхтящего холодильника. Безучастная рожа парня раздражала сержанта ни чуть не меньше жары – хотя бы потому, что за утро он таких безучастных рож успел насмотреться предостаточно.
Продавец чуть встряхнулся и без этого, надо сказать – правда, уже на словах о том, что с парнем случилось нечто скверное, внимательно выслушал еще раз повторенное терпеливым Фостером описание, и наморщил лоб.
– Так… Если я не путаю, то кого-то похожего я видел. Понимаете, я не уверен – просто описание такое расплывчатое, ну… под него половина посетителей подходит, в самом деле!
– По-моему, сочетание примет вполне точное, – сухо бросил Фостер.
– Да…? – продавец рассеяно хмыкнул. – Да тут же фестиваль будет скоро, людей в одежде, как вы описали, там будет сотни, а из них точно кто-то будет чернокожим, кто-то мулатом, кто-то… Такого сорта несколько ребят наверняка заходило, может, и не в мою смену даже – у нас тут, сами видите, может остановиться или умирающий от жажды, или от голода, более привередливого посетителя мы ничем и не приманим, ха-ха! Может, и видел… Ай, послушайте, ну я не уверен, правда.
– А сейчас? – Дэвис все-таки сунул под нос карточку из дела.
Продавец вытаращил глаза и поперхнулся.
– О боже, господи… – пробормотал парень. Фостеру показалось, что того сейчас стошнит. Но продавец, о диво, все же взял себя в руки, перевел дыхание и, совершив над собой усилие, вгляделся в изображение.
– Лицо с такого фото я не узнал бы, даже если бы это оказался мой сосед, офицеры, вот что хотите со мной делайте! Но рубашка мне кажется смутно знакомой, – наконец проговорил он. – Да, точно: парень в такой рубашке заходил, покупал газировку. Я еще почему запомнил – он с кем-то за дверью ругался: мол, уж несколько центов на колу он точно имеет право потратить, хватит его попрекать каждой монетой… Как он там сказал – я верну долг, не нойте. Вот! Точно. У него, видимо, были какие-то проблемы с деньгами: может, прозанимался у друзей, я так думаю.
– Проблемы с деньгами…. Как думаешь, парень, серьезные проблемы? – Дэвис тут же сцапал продавца, что называется, за жабры.
– Что? Серьезные ли проблемы? О, нет-нет, мне так не показалось, совсем, – растерянно промямлил продавец. – Его что, из-за них, в смысле, из-за денег…?
– Мы пока не знаем, – Фостер покачал головой. – Может, и так. Но почему ты говоришь, что не показалось, будто проблемы-то серьезные?
– Ну, как бы это назвать, – продавец потер лоб, мучительно подбирая слова. – Мне он не показался напуганным или озабоченным – таким тоном, как он отвечал про деньги на газировку, отмахиваются от тетушки или приятеля, что подначивает – когда ты мне вернешь тот бакс с прошлой недели, а? Вроде того. Сэр, а это…
– Так, парень, это все очень ценно, только вот что – ты не видел этого фото, и не будешь об этом трепаться, идет? – Дэвис точно так же, как это паренек, потер лоб под фуражкой, сунул фотографию трупа в нагрудный карман, нахмурился, а потом добавил: – Вспомнишь чего еще, звони в бетельское отделение полиции. Фостер, запиши-ка его данные, вот что!
Фостер кивнул, выудив блокнот, отметил все то, что паренек послушно продиктовал: звали его Сэм Прэтт, и жил он недалеко от Смолвуда, сюда же приезжал работать: несколько миль каждые два дня по этой самой трассе. «Может, еще моего сменщика опросите – его зовут Кит Бернс, он работает послезавтра» – добавил Сэм.
– А, так это твоя тачка у крыльца? Ну, тот «Шеви»? – напоследок спросил зачем-то Фостер, и Сэм отрицательно покачал головой:
– А, нет. Откуда у меня такое! Я на папкином старичке-пикапе езжу. А этот «Шеви», зеленый, как фисташка, ведь почти новый!
– Да не очень-то новый… – Фостер усмехнулся.
– В сравнении с моей машиной точно новый! Меньше пяти лет же наверняка, просто очень уж пыльный, – Сэм растерянно улыбнулся. – Кстати, а спросите у тех ребят, что на нем приехали – это коммивояжеры, я их тут уже пару раз видел, по городкам развозят всякую мелочевку… может они видели?
– Ладно, спросим, – Фостер напоследок завернул к холодильнику, выудил бутылку оранжевой газировки, бросил продавцу несколько монеток, сверившись с ценником, и собрался было уходить, когда Дэвис ворчливо спросил:
– Эй. А чего они тут у тебя торчат, у тебя что, парковка бесплатная?
– Да нет, то есть для клиентов, конечно, бесплатная, но дело не в этом, – Сэм покачал головой. – У них бензин кончился, один из них пошел на заправку с канистрой, тут недалеко ведь. А второй ждет. Вон, нашу содовую допивает… третью по счету, по-моему. Потом будут кусты поливать по дороге, ха!
И Сэм окончательно забыл, казалось, только что увиденную жуткую фотографию – простецки пожал плечами и хихикнул. Дэвис недовольно свел густые брови над переносицей:
– Помалкивай тут мне, парень, про то, что мы у тебя узнавали – просто в интересах следствия. Перед другими всякими не болтай – нам сплетни не нужны. А нам – звони сразу, как чего вспомнишь, – еще раз повторил с нажимом сержант, и оба полицейских вывалились наконец из душного помещения забегаловки на солнечную парковку.
– Чего ты к нему прикопался напоследок, шеф? – Фостер чуть сощурился: солнце било в глаза немилосердно. Сухопарый и изящно сложенный, он переносил жару чуть получше, чем его грузный начальник, но чернявый Дэвис хотя бы мог похвастаться плотным загаром, которому нипочем горячие лучи, а вот у Рича уже третий раз за лето обгорал и облазил нос: его бледная кожа с веснушками никак не хотела привыкать к таким испытаниям.
– Да боюсь, чтоб не растрепал, – буркнул Дэвис. – Нам газетной трепотни и так довольно и без этого. Пойдем этих… этого коммивояжера допросим, что ли.
Что ж, далеко идти и не пришлось: рядом с тем самым фисташково-зеленым «Шеви» толкался тип среднего роста: до этого он, видимо, сидел в машине, убивая время ожидания, может быть, прослушиванием радио: то как раз едва слышно бормотало из-за открытой дверцы.
Хозяин авто, не смотря на жару, был облачен в серый пиджак и такие же брюки, официальные донельзя, и слава богу, что без галстука. Несвежий воротничок рубашки указывал на то, что тип этот успел в недавнем времени проехать немало миль, а несколько пасмурное выражение округлого, довольно безвольного с виду лица наталкивало на мысль, что он собирался проехать ещё больше, когда бы не заминка с бензином: у человека в сером была физиономия того, кого вынужденно оторвали от работы. Видно было, что он не особенно рад потерянному времени, но уже смирился с этой неизбежностью. Впрочем, газировку – такую же, как выбрал Фостер, оранжевую, благоухающую химическим апельсином и сиропно-сладкую – он посасывал с видимым удовольствием: наверняка только она и придавала ему толику благодушия в этом вынужденном ожидании.
Рич Фостер бегло оглядел типчика и счёл, что тот вообще ничем особым не выделяется из сотен таких же ребят средних лет, работающих кем придется и мотающихся день-деньской на ногах в любую погоду туда и сюда: мелкий управленец, торгаш или рекламщик, не столь важно, все они птицы примерно одного полета. Да, физиономия у него была простецкая, округло-мягкая, как и вся его фигура, точно так же слегка тяготеющая к некой округлости. Типу было навскидку лет сорок пять, и он, вероятно, любил сытно подзакусить: вряд ли на одних сладких газировках он сумел бы отрастить такие неромантические бока и щеки.
Скучный видок у него был, признаться – так выглядят восемь на десятку мужчин такого возраста где угодно по всей стране. Добавь темные, короткие волосы, и стрижку самую обычную, скучную – а какую ещё носить, когда по круглому крутому лбу тянутся такие заметные глубокие залысины? – и вот тебе твой собеседник среди летней трассы: иди, спрашивай про несчастливца Буги-Вуги, и слушай такой же однотипный, как десятки других до него, ответ. Подойдя ближе, Рич счел нужным дополнить в своей мысленной картине видок коммивояжера круглыми серыми глазами в сетке тонких хитрых морщинок – этакий прищур профессионального торговца, одновременно дружелюбный и цепкий, и окончательно увериться: да, самый обычный коммивояжер.
Тип, назвавшись Кларком, подтвердил историю о закончившемся бензине, вздохнул, опорожнив до конца бутылку газировки, и равнодушно пожал плечами на вопрос о том, не встречался ли по пути Буги-Вуги: нет, понятия не имею.
Он вообще с некоторой рассеянностью выслушал описание, точно утопая в каких-то своих мыслях, потом спохватился, и, покачав головой, разочарованно заметил: нет, правда, не припомню такого. Голова вечно забита цифрами, знаете, ни для чего больше места не остается. Нет, что вы, подвозить? Ха-ха, мистер полицейский, вы, должно быть, шутите? Это против правил нашей компании – мы не подвозим автостопщиков. А следом Кларк увидел идущего по обочине парня с канистрой и обрадовано зашвырнул пустую бутылку в урну метким броском:
– Ну наконец-то!
Напарник Кларка оказался желчным костлявым блондином немного помладше своего коллеги, остроносым и слегка сутулым. Он то и дело отбрасывал со лба пряди сальной от жары челки, а серый пиджак, такой же, как и на Кларке, висел на нем, как на вешалке. Тип вручил Кларку канистру и со смешком поинтересовался:
– Что ты успел натворить, а? – голос у него был сиплый, точно севший от долгой болтовни или курева, но сам по себе фальцетно-резкий, точно птичий.
– Да ничего, – Кларк хохотнул тоже, сочно и на удивление искренне. – Тут, знаешь, офицеры потеряли какого-то хипповатого паренька, автостопщика, ума не приложу, чего он начудил. Спрашивали, видели ли мы…
– Стопщика-хиппи? Да с какой бы радости, мы же таких не подвозим, – блондин осклабился, и снова поправил челку, зыркнув светло-серыми, по-рыбьи блеклыми глазами: взгляд его выражал всего лишь легкое недоумение, впрочем.
– Как там, говорите, его приметы-то, а офицер? – участливо переспросил Кларк, кивая на своего напарника – мол, может он чего припомнит?
– Чернокожий, точнее – мулат, лет около двадцати пяти, ростом пять футов и семь…
– Не, не видели, – тощий не стал дослушивать, пожал плечами. – Точно нет. Слышь, Хэл, заливай уже, а? Поехали отсюда – нам ещё в Даттонвил за сегодня смотаться надо будет, узнать, что там та партия чертовых лосьонов, прибыла или нет… Жара! Спекся, пока таскался на эту гребаную заправку.
На этом блондин вовсе потерял интерес к копам, развернулся и полез в багажник – за воронкой. Вяло переругиваясь, коммивояжеры живо заправили свой «Шеви» и были таковы: Даттонвил и некие лосьоны, видимо, с нетерпением ждали. Фостер, покатав в голове эти соображения, присвистнул – не ближний путь, однако. До Даттонвила не меньше часу еще пилить.
Дэвис досадливо сплюнул – и махнул рукой: пойдем, нам тоже еще за сегодня не одну милю намотать придется. Что ж, ничего другого не оставалось, как последовать примеру коммивояжеров и вернуться к работе, столь же нудной и монотонной, как и у этих торгашей на колесах.
В конце концов удача полицейским хоть слабая, но улыбнулась.
Уже на последней из заправок, которую они посетили – кроме Сэма Прэтта, еще один человек сумел вспомнить, что видел кого-то вроде Буги. А после детальных расспросов заправщик еще и сообщил, что паренька окликнули не по кличке, а по имени – Билли. И добавил, почесав под форменной бейсболкой – с ним еще пара каких-то мутных типов была, только вот лиц я убей, а не помню. Память уже не та, знаете ли, да и сливаются все в одно к концу рабочего дня, когда по нескольку смен подряд работаешь. Я этого мальчишку запомнил-то только потому, что у него такой говорок смешной был, будто он стихами все время старается говорить, знаете? То ли выпендривался, то ли что… смешной парень, ага. «Был» – мысленно добавил Фостер, и многозначительно поглядел на Дэвиса. Тот непонимающе дернул бровью, но пугать заправщика фотографией трупа не стал, решив, что и так получил уже хоть что-то.
На чем уехал Билли-Буги и его спутники, про которых заправщик сумел сказать только то, что они «какие-то мутные» и не словом больше, заправщик тоже не вспомнил – потому что попросту не видел, в какое из отъехавших от заправки авто они погрузились, занят был в тот момент. Больше заправщик, которого Дэвис трепал расспросами, как терьер тряпку, добрых минут двадцать, ничего не сказал – видимо, не знал или не помнил и в самом деле ровным счетом ничего.
Ну что же, стало быть, Билли. И пара каких-то не очень располагающих к себе приятелей, ну-ну. С шансами – пустой след, и это были попросту люди, согласившиеся его подвезти. Но в сочетании со словами Прэтта про долги, хм… Фостер мысленно скрестил пальцы – неужели зацепка? Хорошо бы, если так! Конечно, времени при этом они убили препорядочно – едва ли не полный рабочий день. Дэвис посмотрел на часы, крякнул недовольно и заметил:
– Пора бы и на базу, Фостер, что скажешь? Келли там поди в одиночку с ума сходит, а?
– А как же Симмонс? – Рич пожал плечами. – Наверняка же копается в бумагах. Может, на телефоне висит, ворошит базы вместе с Кэт.
– Да как же! Выгуливает ту цепную кобру поди, – скривился Дэвис. – А может, и вовсе к нам ее приволок! Я так понял, его шеф ему не дал выбора касательно того, как это дело вести, в смысле подсунул экспертессу, но знаешь что? Это не отменяет того, что эти типы из ФБР – чертовы сукины дети. Просто на одного сукина сына находится такой же сукин сын побольше, и все.
Фостер рассмеялся, точно так же глянул на часы – шесть пополудни, действительно, день-то заканчивается… рискнул предложить:
– Мотнемся до следующего городка, может?
– И застрянем там до ночи, – отрицательно мотнул головой Дэвис. – Погнали на базу! А городишко оставим на завтра.
– Хорошо, поехали спасать Кэт от скверной компании, – Фостер хмыкнул. – Надеюсь, что за это время ничего новенького не стряслось на месте.
– Сплюнь, Рич, – мрачно отозвался Дэвис, и Фостер, дурачась, поплевал через плечо.
Хоть он точно так же устал, как и шеф, но не чувствовал себя выжатым досуха по одной простой причине: день оказался вовсе не потраченным впустую. У них есть хотя бы имя – глядишь, кто-то еще припомнит что-то. Или найдется пропавший рюкзак этого парня: ведь в первый день из вещей Билли-Буги удалось найти только спальник, смену белья в нем и пачку презервативов.
– Интересно, нью-йоркские эксперты уже прислали заключение по телу? – пробормотал он, усаживаясь рядом с шефом.
– Вот и узнаем, – Дэвис, тронув «Фалькон» в обратный путь, пошарил по карманам, выудил зубочистку и принялся ее грызть. Шеф безуспешно пытался бросить курить уже в пятый, кажется, раз – вчера, например, с этим делом сорвался и смолил одну за другой, сегодня, видимо, снова попытался удариться в аскезу. Рич знал, что это ненадолго: приедут, и Ник непременно выудит из стола запрятанную туда пачку и надымит, точно дракон, на весь участок. А потом плюнет на все – и снова будет курить по десяток раз на дню, точно. Это было видно по тому, как яростно шеф разгрызал деревянную зубочистку уже сейчас.
В участке тем временем все было вполне мирно и на удивление тихо, в воздухе витали ароматы кофе и сигарет, и то и другое – совершенно свежее, невыдохшееся. Фостер потянул носом, почувствовав внезапно, что за кофе готов сейчас буквально загрызть кого-нибудь. Дэвис же вовсе едва слышно зарычал – и немедленно полез в свой стол, роясь там, как охотничий пес в саду: шумно и неаккуратно. Фостер усмехнулся – да, не прошло и получаса.
Кэт Келли, подняв голову от бумаг со смешком окликнула:
– Эй, шеф. Добрый вечер! Как поездка прошла – нашли чего?
– А, добрый… добрый вечер, агент, ага. Прошла – это главное. Кое-чего нарыли… ага. Вот куда они провалились! – и Ник, откопав пачку, цапнул сигарету, сунул ее в зубы и с остервенелым удовольствием чиркнул зажигалкой.
– Привет, Кэт, – усмехнулся Фостер. – Вы не весь кофе уничтожили, надеюсь?
– Привет, Рич, – она хмыкнула и потерла кончик носа, как обычно делала, когда задумывалась над чем-то. Кажется, она не просто листала газету, а что-то искала в подшивке, как и Симмонс, поприветствовавший вошедших только рассеянным кивком. – Кофе еще есть, даже горячий, как раз пара кружек в кофеварке осталась. Вам налить?
– Да, – хором заявили Дэвис и Фостер, переглянулись – и едва не заржали, как жеребцы. Впрочем, все же удержались, не говоря друг другу ни слова – не одни в участке, а Симмонс не тянул на свойского парня, пусть он и не обращал внимания на беседу копов, только рассеянно кивнул в ответ на приветствие, и снова, вороша пятерней светлые пряди, уставился в такую же, как и у Келли, объемистую подшивку газет, что-то бормоча себе под нос.
Фостер из этого заключил, что до их с Дэвисом возвращения Келли и Симмонс как раз усердно перебирали газетные статьи, и, по счастью, никаких следов присутствия «цепной кобры» поблизости не обнаруживалось.
– Между прочим, у нас тоже есть кое-какие успехи, – Симмонс, отчеркнув карандашом что-то в подшивке, наконец поднял голову, и добавил: – Но я бы сперва выслушал о ваших находках.
– У нашего пострадавшего обнаружилось вполне человеческое имя – его на заправке за Роквиллом попутчики назвали Биллом, и это услышал заправщик.
– Фамилии, конечно же, он не запомнил? – Симмонс усмехнулся.
– Не слышал попросту, – Фостер пожал плечами, глянул на Дэвиса, тот кивнул, мол, продолжай, раз начал. Сам вцепился в кружку с кофе и сунул нос в то, что читала Келли, пытаясь сообразить, куда завела кривая мысли парня из ФБР, что он усадил сотрудницу его отделения читать древние газеты, выуженные, скорее всего, из бетельского архива.
Фостер пересказал все, что удалось узнать про Буги-Билли: упомянул выуженное из Прэтта, посетовал, что описания попутчиков тоже толкового не было, напоследок досадливо пошутил: пара странных типов, куда как точнее! Этак, если вдуматься, это и те бедолаги коммивояжеры могли быть, и даже переоденься в штатское кто из наряда дорожной полиции, тоже вполне подойдет!
– Фамилии нет, описания подвозивших нет… ну конечно, еще бы так все было просто, сразу и то, и это, и даже орудие убийства принес бы кто на блюдечке, – саркастично пробормотал Симмонс, потом вздохнул, но следом неожиданно улыбнулся и, выкопав из-под вороха бумаг на столе небольшой цилиндрик темного пластика, заявил:
– Зато теперь у нас есть прижизненная нормальная фотография этого парня, Билли по прозвищу Буги-Вуги. Будет, точнее, когда проявим и напечатаем. Вот, и с нею уже можно будет опрашивать более детально – узнает ли кто… эй! Что это вы так смотрите? Дэвис, вы что, уже сегодня кому-то показали фотографию трупа?
Фостер и Дэвис снова переглянулись, Рич неуютно заерзал на своем месте и, уходя от ответа, щедро отхлебнул кофе. Дэвис, пыхнув дымом, сердито уставился на Симмонса:
– Да. Нам пришлось – иначе этот парень в забегаловке, Прэтт, вообще не сообразил бы, о чем речь. А так мы хотя бы узнали, что Билли мать его Буги-Вуги был должен неясно кому денег. И что он действительно полный раздолбай. А значит, мог влезть во что угодно. Нечего на меня так смотреть, агент – может, у вас там как-то принято вести дела иначе, но у нас обычно не церемонятся и не щепетильничают, когда дело грозит превратиться в эталонный «висяк»! Чего вы от меня хотите?! Чтоб я плясал под дудку Агентства, упуская важных свидетелей, только потому, что вам так угодно?
– Я хочу только, чтоб мои слова для вас имели хоть какой-то вес, – процедил Симмонс, заметно помрачнев. – Мне кажется, я вполне ясно объяснил, отчего не стоит так делать: спугнем причастных, и поминай быстрое раскрытие как звали!
– Его и так не предвидится, агент – быстрого раскрытия. Вы тут, ха-ха, застряли надолго! – Дэвис ухмыльнулся, снова с остервенением затянулся, предсказуемо поперхнулся, и, закашлявшись в кулак, выдал: – Ведь мы и правда так и не нашли орудие убийства!
– Это нож. Широкий, лезвие около шести дюймов, заточка охотничья или как у национальных ножей – выраженное «брюшко» и поднятый кончик, – Келли подняла пачку отпечатанных бумаг и потрясла ею. Ее холодному ровному тону можно было только позавидовать сейчас. – Сегодня по факсу эксперты пристали результаты по телу, подробные. Ознакомьтесь, шеф.
– Этот нож может гулять по всей поляне в кармане у любого зеленого или краснокожего мудака, – прорычал Дэвис, цапнув распечатку из рук Кэт.
– Или белого, – вдруг тихо добавила Келли. – Шеф, ты не думал про это? Этого парня могли прирезать много за что, это правда. Только с прочими равными Билли Буги-Вуги могли убить просто за то, что он черный. Точнее, за то, что он спал с белыми девчонками – водилось за ним такое, действительно.
– Кэт, да брось, ты чего? – Фостер, услышав такое, аж едва кофе не облился, уставившись в карие глаза коллеги. На милом, обычно довольно смешливом лице Кэт читалась мрачная настороженность. Учитывая то, что ее собственная кожа была цветом, как молочный шоколад, эта озабоченность могла показаться едва ли не граничащей со страхом. Приглядевшись, Фостер понял, что не ошибся: Келли изо всех сил делает вид, что не напугана, но… но ей на самом деле не по себе. Рич тут же попытался разуверить коллегу: – Да что за дремучую ерунду ты городишь, ну правда, послушай, этого быть не может – такого уже лет двадцать никто слыхом не…
– Она не городит, – все так же мрачно заявил Симмонс, перебивая. Видно было, что он едва сдерживается, чтобы не рявкнуть на бетельских полицейских от души, высказав все, что он думает об их самодеятельности: по сухощавому лицу гуляли желваки, и проницательные глаза стянуло нехорошим, холодным прищуром. – Сегодня один из сыновей мистера Ясгура – того, на чьей земле все это свинство и творится, между прочим! – заявил, что его школьный друг состоял в Ку-Клукс-Клане. Если кому-то казалось, что эти ребята распались – то казалось напрасно.
– Что-что? – Дэвис аж от почти докуренной сигареты оторвался. – Я не ослышался?
– Нет, – отрезал Симмонс, и, демонстративно взглянув на часы, сообщил: – но, пожалуй, пусть в курс дела вас введет офицер Келли. Рабочий день на сегодня у меня лично закончен.
С этим он развернулся и собрался было уходить, прихватив плащ и поставив фотопленку на стол перед Келли, но тут отделение огласил надсадный перезвон телефонного аппарата. Кэт поднялась, ухватила трубку и через секунду повернулась, чуть виновато улыбнувшись:
– Вас, мистер Симмонс. Начальник отдела Нью-Йоркского отделения ФБР…
– А, черт побери… – Джон шумно выдохнул, развернулся и подошел к телефону. – Слушаю!
Что там ему говорил начальник, было неясно, но лицо федерала ничуть не прояснилось. Наоборот, под конец он, едва не капая ядом, саркастично поинтересовался:
– Один вопрос, старший агент Терренс – почему на это задание отправили именно меня? Не то что бы я был против своей законной работы – однако тут полным-полно скверно воспитанных подростков, людей, едва переставших подростками быть, и взрослых, едва ли отличающихся от этих самых подростков нравом и умением держать себя в руках – а я что-то не припомню, чтобы я был директором исправительной школы!
Трубка бодро проворчала что-то вполне дружелюбным тоном, сколько можно было судить, и Симмонс еще мрачнее уточнил:
– Что? Я, значит, не считаюсь таковым, верно?
Выслушав ответ, он всего лишь мрачно, но тихо обронил:
– Понятно. По информации – понял. Отбой.
Дверью за собой он, впрочем, хлопнул не настолько сильно: видимо, в этой короткой телефонной перепалке растерял большую часть злости.
Кэт только плечами пожала, недоуменно хмыкнув. Дэвис заковыристо выругался – разом по поводу и ФБР, и фестиваля, и предполагаемых «белых капюшонов».
А что, если и правда – Билли-Буги прирезали белые психопаты…? До сержанта начало доходить, что именно поэтому, вероятно, ФБР и сделало такую стойку на дело, сперва показавшееся Николасу Дэвису разборками мелких наркоторговцев. Ведь героин-то из кармана Билли никуда не девался.
«А что, если Билли прирезали просто за то, что он – черный?»
Только этого, подери их всех, не хватало.
Глава 5
Когда дверь полицейского отделения закрылась за спиной и раскаленно-бронзовый вечер встретил его жарким ветром, Джон с коротким сожалением подумал – может, не стоило цеплять Терри этим вопросом? Он же знал, что ответ ему вряд ли понравится! Нет, шеф, конечно, не возмутился – наоборот, заюлил, точно чувствовал свою неправоту: сперва отбрехивался общими фразами, мол, ты же лучший в таких делах, ты и Мур, но раз я не могу послать и Мура тоже… при повторном вопросе Терренс сдался: видишь ли, признался он, кроме тебя я мог только Мёрфи отправить – мне нужен человек с предельно скептичным умом, а это как раз ты и Тед Мёрфи, но у Мёрфи, такая незадача, запланирована поездка, он под нее специально выкраивал выходные, он… Черт, Джон, послушай, Теда жена с потрохами сожрет: эту поездку она из него буквально выдавила, круиз на пятнадцатую годовщину, ты понимаешь… я не могу портить человеку семейную жизнь настолько! Потом неловко хохотнул – Дора Мёрфи убьет нашего Тедди, серьезно, если я его оставлю в городе, а я, ха-ха, не хочу лишаться сотрудника. Пойми же ты человека, наконец! А на саркастичное «а я, выходит, таковым не считаюсь» лишь фыркнул – не драматизируй, Джон. И добил финальным – ну у тебя же все равно никого нет, и тебе совершенно точно не закатят абсолютно безобразную сцену вплоть до выставления из дому…! Симмонс мало что зубами не скрипнул, услышав такое оправдание, но промолчал. Шеф тут же попытался подсластить пилюлю, заявив: «сходишь в отпуск попозже, и клянусь, ни одна скотина не посмеет тебе позвонить, пока ты не вернешься из него», но настроение у Джона окончательно рухнуло на самое дно, поэтому он свернул разговор. Все равно Терренс не сообщил ничего нового, только то же самое, о чем сегодня Симмонс успел поговорить днем с Мэттом: Мур раскопал очень похожее дело, имевшее место в другом штате пару лет назад, и обещал переслать подробности. На том напарники договорились, что подробности этого дела (выборочно, разумеется!) стоит обсудить и с «магическим экспертом», как Мэтт в шутку обозначал в разговоре мисс (все-таки действительно мисс, как оказалось) Фей. Впрочем, перед этим дело следовало сперва внимательно изучить самому – а вот на это у Джона сегодня решительно не было ни капли времени. В участке при бетельских копах (даже только при одной во всех отношениях приятной мисс Келли) делать этого он не хотел: дело, Мэтью заговорщицким тоном предупредил, из «особых», и данные по нему он добыл едва ли не подкупом и личным обаянием. Терренс со своей «помощью» малость опоздал, да. Может, шеф и не лукавил, когда заявил, что именно Мур и Симмонс идеально подходят для этого задания: своих сотрудников усатый ворчун знал неплохо, что есть, то есть.
Симмонс шумно выдохнул, уселся за руль и еще разок глянул на часы – далеко за девять, но стемнеет вовсе нескоро: середина лета балует долгими вечерами, и это прекрасно. Хоть что-то прекрасное в этом бедламе, действительно…! Служебный «Форд Файрлайн» послушно заворчал мотором, когда Джон повернул ключ зажигания, и покатил прочь из Бетеля, подальше от упертых ослов в форме – Симмонс решил, что на сегодня с него в самом деле работы довольно. И без того день выдался чрезмерно насыщенным: это вам не в офисе торчать над бумагами. Конечно же, Джон не занимался россказнями Ясгура-младшего и газетами весь день, как наверняка подумали полицейские, вернувшиеся в отделение под вечер. Как бы не так!
Горячий ветер, обтекающий кузов машины, забирающийся в салон через открытые окна, скользящий по рукам и путающийся в волосах, постепенно смывал накатившую раздражительность, и в конце концов Симмонс признал – день, за исключением этого идиотского промаха начальника местной полиции, принес немало информации. И даже если часть из нее заведомо пустая, это уже кое-что. Да, с орудием убийства все довольно кисло – тут не поспоришь, но каким наивным новичком нужно быть, чтоб рассчитывать отыскать его на следующий же день?! В данном случае нахождение ножа будет означать и нахождение убийцы, это правда. Что же, найдется со временем и нож – когда все-таки выплывет дополнительный след. Джон понимал, что времени у него немного – буквально неделя, оставшаяся до открытия фестиваля. И десяток дней – до его финала. Пока половина штата не съехалась в этот грешный Уайт-Лейк, нужно разобраться во всем.
Джон вздохнул и свернул на трассу – до мотеля, где он обосновался, можно было проехать и через деревенские закоулки, но ему не хотелось петлять, вяло объезжая выбоины на бетельском городском асфальте. Так, может, будет чуть дальше, зато спокойнее. Мотеля, надо сказать, близ Уайт-Лейк оказалось аж два, оба небольшие. Один, носивший странноватое название «Эль Монако», был чуть больше, но в нем, как Симмонс вчера мимоходом услышал на заправке, мест уже не было, а вот в соседнем, буквально через дорогу, вовсе крохотном «Грин Руф» комната нашлась даже до того, как Джон полез в карман за служебным удостоверением. Может, у него и так на лбу написано, что тип он упрямый, и спорить с ним чревато проблемами, впрочем – Симмонс не обольщался ни человеколюбием держателя мотеля, ни своим везением. Ни в то, ни в другое он особенно не верил, проще говоря.
Пока ехал, Джон заодно успел наскоро промотать в голове весь сегодняшний день – шумное и сумбурное тринадцатое июня, так и не ставшее первым днем долгожданного отпуска.
Началось это тринадцатое июня – вторник, по счастью, потому что хуже пятницы тринадцатого числа может быть только понедельник, тринадцатое, как говаривали у них в отделе, как раз со звонка в отдел, по душу Мэтта. Прекрасно зная нетерпеливую натуру своего напарника, Джон решил набрать с телефона гостевой стойки его сам, опережая приятеля: да, конечно, тому не составит никакого труда узнать номера двух мотелей в таком захолустье, и если в одном ответят, что никакого такого Дж. Симмонса знать не знают, то непременно вышеназванный отыщется во втором. Но Джону не хотелось бы пропустить что-то важное, если Мэтью решит позвонить тогда, когда его уже не будет на месте.
Нет, впрочем, сперва был скудный завтрак – мотель не располагал большим меню, поэтому пришлось довольствоваться простецкими оладьями с сиропом и горьким кофе. Отметив про себя, что непременно нужно будет выбраться перекусить посерьезнее не позднее, чем через пару-тройку часов, Джон и позвонил Муру.
Трубку тот снял моментально:
– Привет! Ты у нас как всегда, ранняя пташка, – жизнерадостно отозвался Мэтью из трубки. – Я тут уже немного покопал по твоей просьбе, Джонни, будет весьма интересно и познавательно, но извини, пока что до полной картины далековато! Закончу к обеду, не раньше – шеф жаждет на меня свалить еще пачку каких-то других ерундовин, но я пока что вполне успешно отбиваюсь. Так что постараюсь оперативно накопать все, что можно, по этой твоей И-Джей, и потом, если получится, суну нос еще в парочку мест – что-то мне твой вчерашний рассказ про дерево и фигурную резьбу напомнил один слушок. Ты, конечно, спросишь, что за слушок, но пока, сам понимаешь, я ничего более точного тебе не скажу. Дай мне часа три-четыре хотя бы, идет?
Слушая быструю, энергичную речь Мура, Джон непроизвольно слегка улыбнулся – так буквально и видел Мэтта, развалившегося за своим столом и наверняка даже взгромоздившего пострадавшую ногу на край стола, в точности как герой из модного кино, какой-нибудь Клинт Иствуд: только каблуков и шпор не хватает. Впрочем, гипсовая повязка отлично заменит и то, и это, если придется с грохотом перекладывать ноги с одного края на другой. Вот наверняка Мур откинулся на стуле, покачиваясь: передние ножки стула оторвались от пола на добрый фут, а то и больше. При этом Мэт наверняка еще накручивает растянутый шнур телефона на карандаш или ручку – бесящая почти всех вокруг привычка, невытравимая, как длинное музыкальное «а» в произношении, которое неведомо откуда вообще могло взяться в речи северянина, каковым Мур, родившийся в Мичигане, и являлся безо всякого сомнения.
При этом соседний стол, принадлежащий самому Симмонсу, надо полагать, наверняка завален горой папок и распечаток, да – и это тоже дело рук Мура, разумеется: любой, кто осмелится взять или сдвинуть хоть листок из этого вороха, получит грозный рык «а ну прочь руки от чужих данных!» Манеры у Мэтью всегда были своеобразные, это точно – но Симмонс, как никто другой, хорошо знал, что при всей внешней расхлябанности мозги у напарника могут работать на совершенно непредставимой, космической скорости: знай подкидывай информацию в топку. Но такие чудеса он, конечно, выдавал только тогда, когда ему было на самом деле интересно разбираться в подвернувшейся теме.
Выслушав это все, Симмонс ответил:
– Не вопрос, дружище – я, собственно, хотел просто предупредить: соберешься что-то прислать, не делай этого, пока не убедишься, что я стою над чертовым факсом и ловлю листочки сразу в грозную черную папку, хорошо?
– Слушай, ну ты за кого меня держишь? – обидчиво вскинулся Мэт. – Разумеется. Тем более что, хм, оно только для твоих мозгов и будет предназначено, больше ничьих. Раскопки могут оказаться слишком интересными. Заинтриговал, а?
– Еще как, – Симмонс невнятно пробурчал ответ сквозь зажатую в зубах сигарету: хотелось избавиться от жженой кофейной горечи во рту больше, чем собственно курить даже. На недовольного метрдотеля он даже не взглянул, как и на чуть выцветшую от времени вывеску «просьба курить снаружи».
– Ладно, не ворчи – я сам пока что точно так же ничего не понимаю, но очень хотел бы начать понимать, что за фокусы там у вас творятся, и надеюсь, сегодня мы хоть что-то да поймем, оба. Тебе, я верно понимаю, нужно с утра выдать распоряжения местным копам, так?
– Так. А еще я надеялся завернуть в Монтиселло – это вроде бы чуть меньшая глушь, чем Бетель. Как раз около полудня я буду там и позвоню из города – переговорим без любопытных ушей поблизости, идет?
– А, ну разумеется, как я не догадался! Джон, ты как всегда.
– Я не параноик, Мэт. Просто предосторожность, как и всегда, да.
– Ты помнишь, что я обычно говорю в таких случаях, – рассмеялся в трубке Мэтью.
– Помню, конечно, – хмыкнул Симмонс. – Ладно, до связи!
Главное, любил говорить Мэтью Мур, во время любых следственных мероприятий не выйти на самих себя. Что же, попробуем – привычно отзывался в таких случаях Симмонс. Он пока что не знал, насколько в точку придется эта безыскусная шутка Мура на сей раз.
– Ты знаешь, а эта И-Джей – та еще горячая штучка, – заявил Мур позже, когда почти что в полдень Джон, закинув монету в аппарат в телефонной будке на одной из улочек Монтиселло, снова дозвонился до отдела.
Городок сверкал и плавился на летнем солнце, переливаясь магазинными витринами, серый асфальт точно потемнел и сделался мягким. Даже стеклянная будка телефона мутновато блистала, как леденцовая, и спину, обтянутую светлой рубашкой, ощутимо припекало. Симмонс про себя только порадовался тому, что он предпочитал именно светлую одежду. Интересно, каково всяким модникам в черном и ярко-красном? На такую одежду даже смотреть жарко ведь. Впрочем, смотреть сейчас было особенно не на что – Монтиселло точно вымер. Неудивительно – обеденное время, да еще такая жара… точно тут не Нью-Йорк, а какой-нибудь Техас или Калифорния, в самом деле. Люди попрятались от жары по домам, офисам и кофейням вроде той, что недавно оставил Симмонс. Это и хорошо, что почти никого – чем меньше людей обращает на тебя внимания, тем легче твоя работа, это Симмонс запомнил накрепко еще с курсантских времен.
– Это я уже понял, – Джон коротко фыркнул. – А поподробнее?
– М-м-м, подробнее, дружище? Первым делом спешу предупредить – если соберешься вести мисс эксперта в бар, проследи, чтобы это не был английский паб! – Мэтью, кажется, долго готовил эту шутку, потому что следом со вкусом заржал, как породистый жеребец, не дожидаясь реакции напарника, и Симмонс только досадливо хмыкнул, прерывая муровское веселье:
– Да иди ты, Мэтт, давай уже к делу.
– Я и так – к делу, – Мэтью живо угомонился и принялся обстоятельно излагать: – Общие сведения – дата рождения и все это вот – будет в полном досье, но сейчас этой даме тридцать шесть, и вот что я тебе сообщу: около трех лет назад она внезапно сделала такую бешеную карьеру, что в пору заподозрить пару-тройку оторванных голов конкурентов в ее рабочем столе! Серьезно – я как почитал, какие там страсти в нью-джерсийском Университете гуманитарных и философских… да, точно, так он и называется! – исследований кипят, подумал, что у меня самая скучная в мире работа.
– Погоди, мы точно про ученых говорим? – Симмонс никак не мог сообразить, паясничает сейчас Мэтью, или серьезно. – Это же, хм, бумажные крысы: отчеты, гранты, бумаги, записи частушек и способов рыбной ловли, разве нет? Антропология и гуманитарные исследования – что они там вообще еще делают?
– Ха-ха, Джонни, ты, как и я сам, купился – так вот, как бы не так. У ученых там такие баталии за места и степени идут – куда уж пираньям в пруду! И да – бумажные крысы, говоришь? Твоя Фей похожа на синий чулок и бумажную крысу, скажи честно?
– Ну начнем с того, что она сама по себе, и да, не похожа… я думал, что это частный случай чудачества, если честно. Тебя послушать, научная карьера это что-то среднее между гладиаторскими боями и гонками на выживание… Мэтт? – в трубке раздался шорох и треск, голос собеседника на миг утонул в помехах, но быстро вернулся:
– Да, я слушаю! Что-то связь не ахти, точно. В общем, ты почти угадал, Джон. Подробнее прочтешь сам, но пока слушай краткую сводку – скандал вращался вокруг одного докторишки, который промышлял незаконными операциями в национальных поселениях. Мисс Эванджелин, м-м-м, Джей – да, у нее ни в одном документе нет полного среднего имени, везде только инициал – Фей примерила на себя плащик Пинкертона и вывела докторишку на чистую воду, да так ловко, что попутно устроила громчайший в истории штата журналистский скандал-расследование. Дальше самое интересное – она подала на докторишку в суд и выиграла его. Докторишка и его ассистентки лишились лицензии на медицинскую деятельность, кому-то из персонала даже вполне настоящий, не условный срок влепили. Да, и на волне этого она сама, представь себе, умудрилась не только не вылететь из университета, но и сделать стремительную карьеру: самое что смешное, степень мисс Фей получила за тему, вообще с расследованием не связанную. Но это уже тонкие детали… скажи, ты примерно через час на месте будешь же? Будешь готов ловить документ – звони, отправлю.
– Так точно. А что там с английским пабом? – поглядев на счетчик времени, Симонс скормил аппарату еще одну монету.
– А, это такая милая пикантная деталь – я с нее и хотел начать, но ты меня заболтал, – Мэтью фыркнул, пошуршал бумагами и зачитал: – «прошли университетские волнения в кампусах и учебных корпусах крупнейших университетов Нью-Джерси, Пенсильвании и Нью-Йорка… пам-пам-пам… студенты выступали с поддержкой протестующих в Северной Ирландии. Лозунги в поддержку Республиканской Армии и требованиями призвать к ответу правительство Великобритании… обвиняли английские власти в их бесчеловечных выходках и убийстве подростков… хмммм… а, вот! Руководство университетов осудило протестные студенческие акции, признавая, тем не менее, необходимость соблюдать права человека, и вынужденно призвало студентов к порядку, однако ряд преподавателей, в том числе и из высшего профессорского состава, поддержало своих студентов. Среди марширующих с лозунгами замечены профессор Салливан, доктор Рассел, доктор Фей, старший преподаватель Коннери, аспирант и преподаватель О'Брайен…» короче, статью тоже прочтешь сам уже, идет?
– Так. Черт побери. Я не ослышался?
– Не ослышался. Но ты знаешь, так подумать – а ведь не то что бы студенты говорили что-то не то про ирландские-то дела. Я в теме покопался, и даже почти начал сочувствовать этим ребятам с лозунгами. Может, устраивать марши, срывая занятия, и не дело, да только… хм, ладно, это сугубо мое мнение. Свое составишь сам, Джонни.
– Значит, паб в крайнем случае должен быть ирландским, я понял, – фыркнул Симмонс.
– Соображаешь, напарник. А второе дело требует больше времени, не обессудь – в крайнем случае завтра разберусь. Там оказалось все куда как большим количеством грифов на право доступа обложено, я тут немного пытаюсь просочиться сквозь стену в этом смысле…
– Мэтт! Может, оно того не стоит, а?
– Поверь моему нюху, стоит. Не волнуйся, Терри прикроет – он тебе по этому делу сам отдал распоряжение же посмотреть, что удастся найти, я просто работаю этаким усилителем удачи, и всего-то. В общем, гм, по делу завтра. А досье – сегодня.
– Почти что сейчас, Мэтти. Через полчаса часа я буду в участке. Мне еще с нею сегодня местную молодежь по второму кругу допрашивать, так что я бы хотел знать, к кому поворачиваюсь спиной в толпе, – пошутил Симмонс, и Мур заржал снова, перед тем, как повесить трубку, заметив:
– А она ничего так, кстати!
– Мэтт, черт теб… а, зараза, – в рубке же раздались гудки, и перезванивать, чтобы сообщить, что он думает о муровских шуточках, Джон, разумеется, не стал.
Ну что же, раз так – вперед, день в разгаре, работы впереди полно, сказал тогда сам себе Джон. Первым делом все-таки получить в руки замечательное чтиво от Мура, потом… потом, чертыхнувшись, наскоро пролистать его, поняв, что обстоятельное чтение придется отложить до вечера: на часах к тому моменту будет уже половина второго, а Эванджелин вчера намекнула, что «экскурсию» по кемперскому поселению фестивальных гостей лучше проводить в первой половине дня. Явно она не станет дожидаться его слишком долго – а значит, одним глотком допив кофе (он в участке стараниями офицера Келли был даже на удивление недурным, лучше того, что в мотеле), Джон подхватился и рванул к озеру. Благо, ехать тут было недалеко – считанные минуты.
Его «Форд» смотрелся рядом с щегольским «Чарджером», как дворовый пес рядом с чемпионом выставок – но мисс Фей не стала прохаживаться по этой теме никакими шуточками, по счастью: все-таки на «Файрлайне» хоть и не написано, что он служебный, но для понимающего человека это делается ясным если не с первого, то со второго взгляда точно. Хотя бы по тому простому факту, что у «Файрлайна» был практический пустой бардачок – документы тоненькой пачкой, пачка сигарет, зажигалка… все. Как раз зажигалку Джон и искал взамен некстати отказавшей, когда по кромке почти до конца опущенного стекла побарабанили пальцами, и Симмонса окликнули:
– Припозднились, агент! Я думала, вы появитесь раньше. Добрый день, впрочем, – голос был уже знакомый, а когда Джон поднял голову, то обнаружил, что сегодня его собеседница где-то оставила свою куртку, зато накинула широченную тонкую рубашку поверх спортивной майки, повязав ее небрежным узлом на животе. Рубашку – с броским этническим рисунком, в котором сплеталось зеленое, черное, синее с белым и яркие кляксы алого – трепало ветром, то надувая пузырем, то наоборот, облепливая ею тело, точно мокрой салфеткой. На носу у госпожи эксперта красовались темные очки от солнца – здоровенные «авиаторы» с зеркальным блеском. В остальном ничего не изменилось – прическа прежняя, подвески-амулеты точно так же путаются меж собой шнурками и цепочками, да и выражение лица – все та же неподражаемая смесь проницательной придирчивости, насмешливости и упрямства – на месте.
– Добрый, мисс Фей, – отозвался Симмонс, отметив, что сегодня это самое выражение не несло в себе готовности откусить кому-либо голову или руку, а значит, «топор войны» и правда можно считать временно зарытым.
Джон наконец выловил из бардачка зажигалку, щёлкнул – работает.
– Надеюсь, мне не полагается выволочка по этому поводу? – он чуть усмехнулся, вернул пожитки в бардачок и, с сожалением подняв стекла в машине (через пару часов салон раскалится, как адская сковородка), выбрался наружу. – За опоздание, я имею в виду.
– Это ещё с какой бы радости? – Эванджелин вскинула брови, и совершенно искренняя, при том весьма дружелюбная улыбка расползалась по ее губам – тонким, но отлично очерченным. И, кстати, без малейшего следа помады – ну да конечно, будто женщине вроде нее захочется краситься в такую жару! Неудивительно.
Джон, хмыкнув, покачал головой и признал:
– Вы не похожи на человека, спокойно относящегося к проволочкам и ожиданию, Эванджелин.
– Да бросьте! Я потому и не стала требовать от вас точного времени – понимала, что на вас может свалиться совершенно все, что угодно! – она наконец рассмеялась. – Ладно, закрывайте машину и идём. Сегодня народу еще прибавилось, будет чуть сложнее. Но за ночь у людей первый шок улёгся, и они могут вспомнить ещё что-то. Так обычно и бывает – спросишь, а они тебе – нет, не знаем, не видели. И не слышали, и не помним…! – с этим она взмахнула руками, и, не переставая говорить, направилась с пригорка вниз – видимо, у нее был какой-то план, и Джон попросту решил довериться пока что этому плану.
Вот они спустились ниже, почти к озеру, разминулись с работниками, таскающими доски для сцены, наткнулись на пробегающего мимо Лэнга – всклокоченный сегодня еще больше обычного организатор даже не обратил на них внимания, только заорал кому-то – эй, эй! Ребята, чертовы муниципальщики пригрозили нам, что если полиция сочтет происходящее тут слишком опасным, нам и это разрешение отзовут, и в таком случае, черт возьми, мы вылетим в трубу, так что работайте, работайте, мать вашу, так, чтоб нас отсюда даже бульдозером нельзя было вытащить… успеем построить сцену – нас отсюда не выгонят…!
Заявление было спорным, но не лишенным здравого смысла: мол, у нас все готово, и уже поздно что-либо сворачивать, а если настаиваете, возместите нам издержки… хм. Лэнг, кажется, был тот еще авантюрист. Джон отметил про себя, что неплохо бы потрясти его потом еще – раз уж он так боится отмены события, то будет склонен помочь, наверняка. Фей же продолжала, пока они огибали чужие авто и палатки:
– Не видели и не помним, понимаете – а через день, через два – гляди-ка, и вспомнят, и даже смотреть на тебя будут так, точно ничего и не забывали… так устроена любая разумная – ну или считающая себя таковой – голова. Люди или инакие, не важно: что утэвво, что даже сиды, маахисья или другие обособленные народы, не так важно даже, говорю ведь – все мы устроены слишком похоже в этом смысле: какая разница, какого цвета кожа, или как там устроена биохимия тела, если путаться в рассказах и индеец, и белый, и утэвво будут совершенно одинаково?
Симмонс чуть кивнул – да, в этом рассуждении было некое свежее зерно, не так далеко отстоящее от истины, во всяком случае, такой, как ее понимал и сам Симмонс. Те, кого Фей назвала на научный манер «обособленным народами», в просторечии их звали «тайные» или «скрытые», то есть все не-людские расы, в понимании как раз людей всегда стояли рядом друг с другом, верно. Но хотя что, скажите, такого уж общего у тех же американских утэвво и у сидов Старого Света? Вроде бы ничего – как утверждают и они сами, и объективно даже внешний их вид… а все равно мысленно почти все ставят знак равенства. А что, если эти все отличия вовсе не мешают и «тайным» и «обычным», людям и нет, быть похожими в чем-то более глубоком и важном? Как там она сейчас сказала – как работает любая разумная голова? Видимо, у этой Фей накопился преизрядный опыт, чтобы так говорить, и Симмонс лишь отметил про себя: да, в этом рассуждении явно что-то да есть.
– Так стало быть, одинаково? – уточнил он.
– Исключительно, – подтвердила Эванджелин. – Сегодня, я же говорю, они, например, заливают, что слыхом ни про какую сову-оборотня не слыхивали, а завтра вспомнят, что бабка рассказывала, или дед, или… впрочем, бывает и наоборот, увы: то, о чем обмолвились вчера, не вытянуть никакими ухищрениями через день, хоть лопни. Но вам-то с вашим допросом терять уже нечего – вы вчера ушли с пустым руками, верно?
Она чуть затормозила, обернувшись, и Джон, чуть усмехнувшись, поинтересовался:
– Эва, вы не служили в полиции, часом? Я не очень понимаю, при чем тут сова, тем более оборотень, но вся ваша тирада здорово напоминает рассуждения полицейского о допросах, знаете ли!
– Бо-оже упаси, – скривилась она, презрительно хохотнув. – Нет. Но антропология не менее детективная штука, если хотите знать.
– Хочу, – неожиданно для себя Джон кивнул.
– Что? – о, оказывается, ее тоже можно было подловить на чем-то неожиданном! Очевидно, Эванджелин слегка растерялась, и Джон пояснил:
– Знать, разумеется. Я не очень представляю, если честно, чем вы и ваши коллеги занимаетесь обычно. Думал, копаетесь в бумагах, архивах, записях… так или нет?
Эванджелин покосилась на него, но только хмыкнула, остановившись окончательно и подбоченившись:
– Про вас тоже многие так же думают. Не лично про вас, но про ваше ведомство, я имею в виду. Так как вы себе представляете полевую работу антрополога, мистер Симмонс? Только давайте честно!
– Ну, антрополог – это что-то вроде историка, так? Историки, когда не корпят над бумагами, обычно роются в земле и собирают глиняные черепки. Вам, наверное, черепки не очень интересны, значит, вы записываете всякие сказки и изредка зарисовываете какие-нибудь силки на дикого зверя… Что смешного?
Госпожа эксперт расхохоталась, запрокинув голову, самым разбойничьим образом: за такой развязный хохот обычно ругали подростков любого пола, упрекая в несдержанности, но ее, уже давно вышедшую из подростковости, пожалуй, поди в чем-то упрекни!
– Ничего, простите, – она живо успокоилась, но во взгляде поверх очков плясали такие насмешливые огоньки, что Джон почувствовал себя деревенским дурачком, натурально. Готов был вспыхнуть – он ненавидел, когда его держат за идиота, но тут же передумал и вовсе не подал виду, что его задела эта насмешка. Джону на миг показалось, что она сейчас нарочно пытается его вывести из себя, преследуя одну-единственную цель: чтоб ее оставили в покое. Ну ж нет, дудки – так просто слить шаткое перемирие он не даст. Впрочем, скорее всего она просто не умела держаться иначе: ведь следом она развела руками и тут же пояснила:
– Если бы все так было просто, а! На деле все куда как сложнее. Так, как вы, считают почти все со стороны – ровно точно так же, как копы полагают, что делают за вас всю грязную работу. Я не стану забивать вам голову, но поверьте, в антропологии хватает… всякого.
– Это какого, позвольте уточнить?
– И необходимости лезть через грязищу по полям, и ночёвок едва ли не среди леса или болота, и поездок на другой конец страны – просто потому, что выяснилось: оказывается, жив ещё человек такой-то фамилии, потомок колдуна или шамана. Или отыскалась внучка сказительницы, или вдруг сменил гнев на милость к чужакам тот, кто знает самое большое число песен на родном языке, или вспомнил еще что-то важное последний из всех, кто помнит, как плелся определенный узор в тайнописи, которой пользовались больше века назад… И ты срываешься с места, лезешь через грязь, ночуешь в болоте, наматываешь мили расстояний на колеса – чтобы, возможно, увидеть, что искомый человек в итоге не желает ни с кем говорить, и в особенности с тобой. А может, он или она в запое, в депрессии, просто в скверном настроении или болеет. Или уехал в гости к родным! И всё начинается снова, и ты ищешь ключ к разговорчивости и воспоминаниям – чтобы тебя не послали снова через лес, через поле и болото: убирайся, чертов янки, со своими расспросами, от них никому не становится легче! Что, ничего не напоминает, а?
– То есть, хотя все видят только бумажную часть работы – что у следователей, что у ученых, а на деле мы оба бродим по всякой глуши, ловим сомнительных личностей за шиворот и расспрашиваем обо всяком, вы к этому клоните?
– Вроде того, – Эванджелин сдвинула очки почти на самый кончик носа и наградила Симмонса долгим пронизывающим взглядом.
– Только, хм, по-моему, трупы все-таки в вашей работе встречаются гораздо реже, – дипломатично подытожил он.
– Трупов тоже предостаточно, – отмахнулась Фей. – Я не помню ни одного эпоса или даже просто сказок, где обошлось бы без них, а уж описания – закачаешься! Другое дело, что все эти истории о смертях обычно уже не представляют никакого криминального интереса – но шокировать меня чем-то таким довольно сложно.
– Но не невозможно?
– Нет ничего невозможного, – Эванджелин философски пожала плечами. – Но не в этом случае, я бы так сказала. Пока что, если честно, ничего особенно жуткого я не увидела, зато увидела странное.
– Лаконично, – хмыкнул он.
– Ну а что я ещё скажу? Я еще вчера отметила – что-то не вяжется. Вот сегодня попробуем сложить мозаику хоть отчасти.
– Да уж, может, я не ту профессию выбрал, а? – пошутил Симмонс. – Вас послушать, наука вовсе не мирное и тихое занятие, и уж точно не для слабых духом! А уж какое увлекательное!
– Так и есть. Имейте в виду, если я и преувеличила, то только в том, что ночёвка в болоте и поездка через пятнадцать штатов разом могут оказаться событиями одного дня. И то, кстати, действительно – могут.
– Ну, сегодня нам, я надеюсь, таких фокусов проделывать не придется?
– Сегодня у нас в программе другой фокус – смотреть на всех внимательно. Скажите честно, вы мало кого со вчера запомнили из этой толпы народу, кроме той девчонки, Сары?
– Есть такое.
– Ну вот сейчас во-он до туда дойдем: там у только что приехавших ребят что-то вроде общего костра. Ага, и народу там как раз довольно много. Нам того и надо. И все-таки я не верю в то, что вот совсем никому этот паренек, Буги-Вуги или как там его, не мог успеть насолить здесь: характер не тот, судя по всему.
– Я тоже не верю.
– Ну вот и посмотрим, кто любит приврать, – и Эванджелин вдруг подмигнула, лихо и по-свойски. Кажется, между мисс Фей в дурном настроении и ею же в нормальном существовала огромная разница – это все, что мог сейчас подумать Симмонс.
Дальше был долгий и полный самых суматошных и сумбурных бесед день, за который выяснилось главное: Буги-Вуги в самом деле не только легко заводил друзей, он точно так же легко наживал себе неприятности. В основном его проблемы все были из-за девчонок – Буги был неисправимым бабником, и волочился за каждой симпатичной задницей.
– Придурок, – отрекомендовала его огненно-рыжая девчонка в расшитом бисером хайратнике, светлоглазая, как русалка, и белокожая, точно никогда раньше не видела солнца, без единой веснушки на аккуратном носике. – Клеился к Элен, она его отшила, помнится. Ко мне тоже лез, ага. Ну да что, я ему по носу съездила, и все.
И девчонка хихикала, показывая крупный перстень с камнем на руке – кольцо было медное, похоже, сделанное кем-то из коренных. Эва одобрительно фыркнула – хотела рассмеяться, наверное, но сдержалась. Каким чудом, непонятно, правда. Похождения Буги меж тем расцветали красками дальше:
– Что? Да, я его выпроводил из палатки девчонок. А чего он – сказали выметаться, а он хихикает, как под травой, и не уходит. Ну да, глаз подбил, и что теперь? Это дня три назад было, – высокий худощавый парень, длинноволосый, с крупным породистым носом и ярко-синими глазами, пожимал плечами. – А, ну и рюкзак мой ему не понравился… а я ему говорю – не нравится, не смотри. За своим, говорю, следи – бросаешь где ни попадя… Да, и все на этом; нет, я после этого всего, ну, не видел его вещей. А мои – мои вот они.
Симмонс с некоторой досадой потер бровь: рюкзак у этого парня был обтянут ярко-красным флагом Конфедерации, уже подвыгоревшим, точно носили его так не первый сезон. Владелец «конфедератского» рюкзака и рыжая «русалка» потом ушли куда-то рука в руке – и Симмонс неоднократно замечал, что эти двое вообще друг от друга не отлипают. Иногда казалось, что они вообще только каким-то чудом воспринимают действительность вокруг, до того заняты только друг другом. Это еще удивительно, что на вопросы так связно ответить оба умудрились. «Эрик Паркер. Джемма Оуэн» – записал наскоро в блокнот Джон, прибавляя к веренице к уже узнанных ранее имен, начинавшихся с имени Сары Дин, первой свидетельницы: он отмечал всех, кто хоть что-то связное сказал про покойника.
– Чего? Буги? Да он раздолбай, ну правда говорю! Добыл где-то травки, так просыпал ее, когда… ой, да ерунда это все… что? Фотографировал ли я его? Ну… да. Я всех наших фотографировал, – еще один типчик, кудрявый очкарик с пушистой нечесанной бородкой сдвинул на затылок разлапистую панаму и недоуменно помахал в воздухе своей фотокамерой – хорошей, явно недешевой, хоть и немного старомодной. Никкоровский[4 - Объективы к фотоаппаратам «Nikon» действительно назывались иначе – «Nikkor»] объектив наверняка был предметом гордости этого молодчика – но когда Симмонс попросил камеру, он явно не объективом хотел поинтересоваться. Фотографировал – значит, на пленке («да я ее еще не успел дощелкать, вы чего!») есть нормальный прижизненный портрет Буги-Вуги. Может, с ним получится узнать настоящее имя без такой беготни? Симмонс, скребнув карандашом по бумаге – записал «Тим Марш, фото» – уже собирался снова сухо потребовать камеру, однако Эванджелин сделала короткий жест, остановив Симмонса – и тот почему-то подчинился, уступил, пойдя на поводу у любопытства: что она задумала?
– Отдай нам пленку, Тим, – просто попросила она. – Сам, без требований и приказов. Прояви гражданскую сознательность: ты же знаешь, что случилось с Буги. Это поможет разобраться.
Тим, разумеется, не горел желанием отдавать пленку – едва ли израсходованную на половину, и, как оказалось, довольно дорогую. Гражданской сознательности этому юнцу тем более не завозили: кажется, он вообще понятия не имел, что это такое. Вытаращился на собеседницу так, точно она ему предложила сплясать при всех голышом, самое малое.
– Это же «кодак», где я в такой глухомани новую куплю, вы чего? И потом, там все наши посиделки, и как мы добирались тоже! Ну вообще все, что я на память наснимал, понимаете? И я девчонкам фото обещал, а если я ее отдам, то конечно, не увижу как своих ушей! Спросите кого-то еще, а?
– Тимми, ты соображаешь, что произошло? – строго спросила Эванджелин. – Твоего приятеля прикончили. Серьезно – до тебя это доходит? Его зарезали, и очень некрасиво зарезали.
– Так а я тут при чем? – протянул Тим. – Я же все, что знал, рассказал. Не поймите неправильно, я правда хочу, чтоб нашли, кто это сделал, только вот я чем мог, тем помог, чего еще-то?
– Ой ли, так уж и все?
– Я не понимаю, – буркнул Тим. По всему было видно, что понимал он еще как, но на самом деле до слез не хотел расставаться с пленкой, а то и, чего доброго, фотоаппаратом.
– Не ломайся, Тим. Все ты понимаешь – если у нас будет фотография Буги в нормальном виде, а не том, каким он предстал перед медиками-экспертами в полиции, найти убийц будет намного легче. Человека убили, Тим. Знакомого тебе человека. Ты с ним пил пиво и курил по вечерам, слушал музыку, травил анекдоты. Вспомни! Было такое?
– Ну было… – Тим переступил с ноги на ногу, опасливо зыркнул на Симмонса – тот стоял, сунув руки в карманы, и пока не вмешивался. Впрочем, если парень удумает задать стрекача, то этот фокус не пройдет: Джон не сводил с него глаз и встал так, что бежать пареньку будет некуда – только прямиком под руки если только.
– А ты сейчас жмешься из-за куска целлулоида!? – голос Эва не повышала, но интонацией давила так, что парень, кажется, вообще пожалел, что сдуру засветил фотокамеру перед кем не надо. Фей протянула руку и требовательно уставилась на паренька. Тот продолжал мяться.
– Не находишь, что цена пленки и человеческой жизни немного несопоставима, а? – равнодушно поинтересовался Симмонс, и Тим, поджав губы, скинул с шеи ремень камеры и опустил фотоаппарат в протянутую ладонь. Потом порылся в кармане и вынул цилиндрик пластиковой упаковки для пленки.
– Я думал, вы и правда ученый, мисс. А вы коп, – обиженно протянул парень, сунув это добро в руки Эвы. – Я так понимаю, с пленкой я могу попрощаться, ага?
– Коп здесь я, – фыркнул Джон.
– Но, собственно, Тимми, это без разницы, когда речь идет о жизни и смерти – как называть человека, которому не все равно. Если ты так трясешься над своими фотографиями, я тебе пришлю пачку отпечатанных. А пленка… ну, не обессудь. Ты мог вдобавок ко всему случайно заснять что-то еще важное, о чем не помнишь.
– Жалко, я ее доснять не успел, – Тим наблюдал за пальцами Эвы, крутящими колесико перемотки пленки обратно на кассету с видом человека, заставшего девушку своей мечты с другим.
– А симпатягу Буги тебе не жалко? – фыркнула она, выщелкнув, наконец, смотанную кассету в ладонь и убрав ее в упаковку. Пленка перекочевала к Симмонсу, а фотоаппарат – к пареньку. Тот с облегчением выдохнул и, напоследок скривившись, буркнул под нос едва слышно короткое ругательство и уже тогда задал деру. Ловить его Симмонс не стал, но припугнул, бросив вдогонку:
– Поогрызайся еще, умник!
Подошвы кедов Тима Марша сверкнули с утроенной скоростью.
– Детский сад, – проворчал Симмонс.
– Именно он, – подтвердила Фей. – Тут большей части собравшихся даже двадцати нету.
– Толпа несовершеннолетних, куча травы, дешевое пиво и труп на дереве… великолепно, – фыркнул Симмонс. – Почувствуй себя молодым курсантом, только что вышедшим из полицейской академии, буквально!
– А говорят, вечной молодости не бывает, – Эва рассмеялась.
Симмонс перестал ворчать, вздохнул. Перевел взгляд – и наткнулся на вчерашнюю кудлатую собаку, снова мелькнувшую в толпе. Белый пес этот, надо сказать, и сегодня все время крутился рядом, не теряя из виду таких щедрых людей, у которых есть, он точно помнил, индейка и хлеб – вчера была, во всяком случае! Стремясь проверить, не перепадет ли и сегодня что вкусного, пес подбежал ближе, путаясь в ногах у всех подряд. Радостно потерся об колени, снова оставляя белую шерсть на темной ткани джинсов мисс Фей, и Эва, издав возмущенный вопль, принялась снова счищать эти следы линючей дружелюбности.
– По-моему, стоит уже приять как данность, что этот шерстистый парень без ума от вас, – Симмонс хмыкнул. Пес крутился рядом, то порываясь лизнуть руки Эвы, то подбегая к Джону и внимательно обнюхивая его карманы.
– Он без ума от чужих сэндвичей и печенья. Так что он сменил обожаемого хозяина, мне кажется, – Эва, посмеиваясь, наблюдала, как пес оставляет пыльные отпечатки лап на брюках Симмонса. – Кто-то вчера получил в его глазах безоговорочный статус великого божества, угостив эту морду индейкой.
– Кому этот статус принадлежал раньше?
– Вероятно, мне, – Эва пожала плечами и хмыкнула. – Так-то его больше никто особенно не балует, если честно. Но я охотно уступаю вам этот титул!
Джон усмехнулся, свистнул, успокаивая вертлявую собаку, почесал пса за ухом. Тот, закатив глаза, вывалил язык. Потом вывернулся из-под рук и снова принялся донимать Эванджелин. Та, не смотря на ворчание, тоже почесала пса. Обнюхав ее руки еще раз, пес с разочарованием обнаружил, что они все так же пусты, а в карманах только несъедобные бумаги, карандаши и заколки, поэтому совершенно по-человечески разочарованно вздохнул и наконец отстал от людей, потрусив чуть в сторонке.
– Может, нам его для розыска пристроить, а? – пошутила Эва. – Ведь еще и вещи этого Буги куда-то делись, я верно понимаю?
– Верно… только вот вряд ли необученный пес нам чем-то поможет, – со вздохом заключил Симмонс. – А так идея довольно неплохая, кстати.
– Собаки тут были. До вашего приезда. И ничего толком не отыскали. – Эва пожала плечами. – Или Буги приехал без вещей, или и собаки уже научились первостатейно филонить, совсем как люди.
Что же, она оказалась права – потому что почти к самому к исходу дня вещи Буги-Вуги нашлись сами собой, а значит, служебным собакам стоило бы вынести строгий выговор. Или нет – учитывая, что рюкзак, валяющийся в куче листвы в кустах, оказался изрядно обгажен разным зверьем – поди унюхай под этим амбре запах хозяина! – а в итоге еще и оккупирован скунсами… одним скунсом.
Скунс, собственно говоря, и спровоцировал эту находку – зверек так увлеченно дербанил матерчатый бок рюкзака и чавкал найденной в карманах едой, что одна из девиц едва не наступила на него, а заметив коварные полоски, сулящие большие и пахучие неприятности, завопила на весь лагерь. Девчонка оказалась из утэвво, кстати. И почему-то скунса она испугалась больше, чем городские меломаны. Впрочем, обвинять ее в этом было сложно: скунс сосед неприятный, особенно, когда ты пошел по малому делу в кустики, а тут полосатая тварь вознамерилась во что бы то ни стало защищать добычу… но визг вышел отменный!
Что могли решить люди вокруг? Что найден, самое малое, еще один труп. Но нет, это оказался не труп. С трудом поскрипев мозгами, один паренек припомнил, что рюкзак, вроде бы, припрятал сам Буги – будучи то ли пьяным, то ли накуренным, решил его «надежно схоронить», но, конечно, никому не сказал, куда, просто сообщил, что хочет это сделать.
– Идиот потому что, – процедил сквозь зубы с любопытством взирающий на происходящее утэввский юноша, в котором Эванджелин без труда узнала Энди Ли, Анденару – он одним из первых рванул на крик, так быстро, будто собрался с кем-то сражаться. Впрочем, увидев, что виной всему лишь мохнатый зверек, презрительно прищурился и замер в издевательской позе в стороне от суетящихся парней и паникующей девчонки – руки скрещены на груди, голова чуть склонена на бок. – Идиоту идиотская смерть вышла… верно, Айнии? Впрочем, если бы его самого скунсы сожрали вместе с рюкзаком, нам всем легче было бы. Знаешь, почему я тебя от вот этого скунса не стану спасать? Потому что ты и так горазда путаться со всякими вонючками!
С этим он и удалился. Помогать справиться со скунсом, действительно, не стал – хотя собравшиеся вокруг ребята утверждали, что Энди отлично знает, как это делается. В результате зверька выманил прочь из кустов и от рюкзака, бросая по кусочку печенья, другой парень – узколицый патлатый юнец в исчерченной надписями черной облегающей майке и узких драных джинсах, сверкающий татуировками на широких, но костлявых плечах и серьгами в ушах. Запомнился, впрочем, парень не этим – а тем, что как-то странновато держал левую руку: полусогнутой, точно она была у него сломана. Приглядевшись, Симмонс понял – нет, это какой-то врожденный дефект, паренек еще и прихрамывал на левую же ногу, при чем отчетливо. Свободно парень мог действовать только правой, но, кажется, его это ничуть не смущало – двигался он легко даже не смотря на хромоту, хоть и своеобразно. А еще у парня были странные черты лица и необычный оттенок кожи – вроде бы загар, но почему-то зеленовато-оливковый. Не утэвво и не белый, нечто среднее.
– Он полукровка, – пояснила Эва, заметив озадаченный взгляд Симмонса. – Парню, вроде как, достался в нагрузку к смешанной крови церебральный паралич, кажется, легкой формы. Не так уж и страшно, если вдуматься.
Джон кивнул – он знал, что полукровки, рожденные от союза утэвво и людей, редко могут похвастаться физическим здоровьем, а если все в порядке с телом, то будет неладно с психикой: и действительно, лучше уж быть больным телесно, чем душевно. В любом случае рожать таких детей было рискованно, это знали все. А все равно находились отчаянные, гляди-ка.
– Тяжело таким быть, – вдруг заключила Эванджелин, точно противореча сама себе. – Их же ни утэвво, ни белые за своих не признают. Что сто лет назад, что сейчас – ни черта не меняется, даром, что понастроили пансионатов для больных детей. Утэвво даже больше, я бы сказала, презирают полукровок… в середине прошлого века и вовсе предпочитали таких детей не оставлять в живых. Сейчас, конечно, о таком не то что бы заговаривают, но… кто считает себя правильным «лесным», тот считает своим долгом ткнуть носом любого полукровку – ты недоделка, знай свое место.
– Что? Серьезно, что ли?
– Ага. Энди, вот тот утэввский сопляк с выбеленной башкой, к счастью, ушел – а то проехался бы непременно, что этому мальчику только со скунсами и водиться. Может, подрались бы даже: паренек-то вряд ли спустил бы все на тормозах. А ведь с Буги-Вуги Энди тоже подрался, между прочим, но, кажется, попросту из любви к скандалам – вон, давай расспросим, как раз девчонки шушукаются об этом.
Что ж, так и оказалось: Энди Ли, Анденару, как его называла в разговорах с зеленокожими Эванджелин, даже прилюдно угрожал, что отрежет Буги то, что у того болтается в штанах. Разумеется, снова из-за девушки. А еще выяснилось, что всеми обожаемый Буги-душа-компании успел поругаться в ночь перед своей смертью с соседом по палатке – очкастый круглощекий парень с по-лошадиному (или, скорее по-ослиному) тяжеловесной нижней частью физиономии обозвал Буги жадным мудаком, вот отчего тот решил поискать ночевку в этот раз где-то еще. И вот почему прятал рюкзак – в нем, увы, не нашлось никаких документов, зато обнаружился изрядный пакет травы. Из-за этого пакета и вышла стычка с соседом, или нет, было неясно. Соседа звали Стиви, и делалось ясно, что Стиви стоило бы допросить получше… как и еще некоторых ребят с поляны: их имена Джон отчеркнул в блокноте несколькими жирными линиями и молча показал Эванжделин. Та прочитала, вздохнула – и все-таки кивнула: кандидатов на причастных к убийству мысленно она, как оказалось, выделила тех же самых. Беда была только в том, что верить в эти подозрения не очень-то хотелось, вот что.
Что ж, день вышел более удачным, чем накануне, но на этом Симмонс почувствовал, что выдохся окончательно – и, упаковав рюкзак в несколько слоев пленки, позаимствованной у фермеров (слава богу, все-таки скунс не успел пометить пожитки Буги!) и забросив в багажник, отправился в бетельское отделение. Где его и ждали новости про Ку-Клукс-клан, имя «Билли» и промах Дэвиса с фотографией.
Глава 6
Джон медленно перекатывал в голове одну-единственную мысль – прихватить пару бутылок пива в номер, или же ну его? Заявив, что рабочий день окончен, Симмонс, разумеется, кривил душой – он знал, что сегодняшний вечер до конца убьет на работу и связанное с нею же чтение. В конце концов, на заднем сиденье «Форда» лежало несколько папок: Мур расстарался и прислал не только недочитанное пока подробное досье на мисс Фей, но и тщательно отснятые выдержки из газет, и даже – уже вечером, почти перед появлением Дэвиса – то самое загадочное дело. Сказал, что есть и еще кое-что, но это «кое-что» еще следует вытащить «из кое-кого», как он и сообщил. А после настоятельно посоветовал «разобраться пока с тем, что закопано не очень глубоко». А это означало, что вечер будет долгим.
Между «Грин Руф» и «Эль Монако» притулился неожиданный бар – маленький, но не слишком обшарпанный, ничуть не похожий на мерзкую нору запойных алкоголиков, чего никак нельзя было ожидать от подобного места: скорее всего, обслуживал бар в основном постояльцев мотелей, решивших скрасить себе вечер.
Как Джон успел уже выяснить, барменом там работал вполне располагающего вида тип, стаканы его помощник мыл вполне исправно, да выбор того, что можно было взять из холодильника с собой, вполне устроил бы любого не слишком придирчивого клиента. Оставался вопрос, что там в кранах у этого умника, но Симмонс пока не собирался этого проверять. Насколько выгодно держать бар в таком месте, вопрос оставался открытым, но, вполне возможно, его хозяин (владелец и бармен был одним и тем же человеком) попросту так спасался от скуки. Отчего бы, в самом деле, и не разжиться бутылочкой-другой не очень скверного пойла в его заведении тогда?
Как бы там ни было, а Джон, только свернув к мотелю, а значит, и бару тоже, поменял свое решение: он рассмотрел припаркованный у самого заведеньица знакомый «Чарджер». Яркий красный бок был заметен издалека, отражая оранжевое предзакатное солнце не хуже глянцевой водной поверхности. Не увидеть его за потрепанным «Ровером» и припарковавшимся с вопиющей небрежностью за ним фисташково-зеленым «Шеви» с замятым правым передним крылом было сложновато: красный монстр сейчас напоминал здоровенную щуку меж окуней. Хотя, впрочем, «Ровер» еще тянул на вялого сома, только из-за размера. А вот «Шеви», увы, не заслужил иного сравнения: хозяин, ко всему прочему, вряд ли слишком пекся о внешнем лоске своего автомобиля.
Выйдя из машины, Джон глянул на небо, прищурившись – горячий ветер натащил причудливых облаков, и они, черные, лиловые и очерченные рыже-алым, теперь громоздились над горизонтом, предвещая смену погоды. Может быть, даже уже в ночь сегодня – летняя изнуряющая жара обещала разродиться грозой. Симмонс еще разок глянул на «Чарджер», лениво проскользил взглядом и по зеленому «Шеви», так похожему на его собственный, потом посмотрел на дверь бара.
«Ну и интересно, сколько она там уже торчит?»
Из окон бара лилось тягучее блюзовое кантри, изредка разбавляемое чем-нибудь еще. Но, кажется, владелец предпочитал, по большей части, Джонни Кэша и Марти Роббинса, не размениваясь на прочие мелочи. В самом же баре сегодня было до странного свободно – может, потому, что была всего лишь середина рабочей недели, может, оттого, что людям делалось лень тащиться по жаре куда-то, но желающих посидеть с кружкой внутри сегодня отыскалось совсем немного – компания немолодых, сельского вида джентльменов за дальним, одним из самых удобных, столиков; студенческого возраста парочка, быстро расправившаяся со своей порцией светлого пива и тарелкой жареной картошки и после упорхнувшая прочь – видимо, ещё одни будущие гости фестиваля; два пропыленных, усталых коммивояжера, приткнувшихся у окна; ну и компания из трёх мордастых парней в клетчатых рубашках: на первый взгляд они могли бы показаться братьями, но, скорее всего, были просто приятелями, не более того.
Эванджелин устроилась у дальней стены – второе по удобству место во всем баре, если не считать занятого сельскими джентльменами столика побольше. Тот, за которым устроилась Эва, был рассчитан на трех гостей, но она по-свойски бросила на один из стульев куртку, на второй, чуть подумав, умостила ноги – уставшие после дня беготни, они требовали отдыха. Когда Симмонс зайдет в бар, он непременно отметит – при прочих равных он и сам бы выбрал именно это место, даже для встречи: двое могли расположиться так, чтобы одновременно видеть и дверь, и окно чуть в стороне. И даже большую часть зала – спиной пришлось бы сидеть разве что к барной стойке. Неплохое место, если ты не хочешь, чтобы к тебе цеплялись, опять же. Пусть посетителей и не так много, а всегда может найтись кто-то, кому неймется поговорить. Эванджелин этого и хотелось бы избежать – не в последнюю очередь он пришла сюда еще и обдумать сегодняшние похождения. Если, конечно, ей дадут посидеть в тишине: против музыки она ничего не имела, а вот бородатые анекдоты, пересказываемые едва ли не под видом свежайшей новости, несколько отвлекали.
Что ж, и правда: количество посетителей с лихвой восполнялось шумностью некоторых гостей – трое клетчатых стучали кружками, скрипели стульями, громоподобно хрустели чипсами и орехами, хохотали над шутками, и при том, не сбавляя тона, обсуждали все подряд, громко переругивались по мелочам и то и дело подначивали друг друга. Можно было бы поставить на кон что угодно, хоть собственную машину, что именно эти молодчики и прибыли на том побитом жизнью «Ровере», песочно-коричневом под слоем уже неотмываемой с виду грязи – и не ошибиться. Что ж, каждый отдыхает как может – остальным они, вроде бы, и не мешали особенно. Во всяком случае, какое-то время, пока уровень выпивки в их мозгах не достиг той отметки, за которой начинает хотеться общения не только со своей тесной компанией.
Первым, разумеется, под раздачу попал бармен.
– Эй, Тони! Что там у тебя играет?
В колонках в это время Марти Роббинс проникновенно выводил историю «Пяти братьев», и Эва тихонько фыркнула в свой бокал: сложновато не узнать это голос и манеру, разве что ты сыч, не вылезавший со своего огорода последние лет тридцать (но тогда, скажите на милость, куда делся твой радиоприемник, а?), или же попросту нализался настолько, что тебе все равно, к чему прицепиться.
– Перещелкни, я не хочу слушать это замшелое дерьмо! – ага, всё-таки второе.
– Иез, иди в задницу, я не буду переключать старину Марти, – равнодушно бросил бармен.
– Эй! Тони, ты достал. Тебе так сложно переключить?
– Это ты достал, Иезекил. Отвали, я сказал – в моем баре играет только то, что нравится мне, и мне плевать, что там кто еще думает, вот и все, – бармен, крупный, хоть и немолодой тип, подстриженный под машинку едва ли не на армейский манер, но при этом бородатый, не хуже какого-нибудь байкера, усмехнулся.
– Озверел, Тони. Как есть озверел! Ты, кажется, своих гостей вовсе не ценишь… Эй, мисс! А скажите-ка, как думаете, наш бармен не хамит ли гостям?
– По-моему нет, – неприязненно покосившись на Иезекила, которого про себя все это время величала исключительно «Красной Бейсболкой», чтоб отличать от его приятелей – одного в обычной серой кепке, второго щеголяющего обширными залысинами на потной голове, Эванджелин фыркнула.
– Ну вот! – притворно расстроившись, Красная Бейсболка ухмыльнулся, развернувшись вместе со стулом к женщине. – Слушайте, мисс, я тут подумал – а чего это такая цыпа торчит тут одна, скучает?
– А с чего вам вообще кажется, что она скучает? – Эва холодно прищурилась. Липкий сальный взгляд, скользнувший по ее плечам, она надменно проигнорировала.
– Да так… Разве пристало даме сидеть одной? Да не жмись, составь нам компанию! Скучно здесь, как у дьявола в заднице, это уж точно! А вот твоя задница, детка, прямо что надо, вот что! Весь вечер смотрю, – и Красная Бейсболка похабно причмокнул, добавив следом совершенно ни к селу, ник городу: – Эххх, вот я бы тебя прокатил!
– Удивительные познания про дьяволову задницу, – Эва только приподняла бровь, пропуская мимо себя вместе со взглядом и остальную тираду. – Могу посоветовать туда и убираться, вот и все.
– Слушай, красотуля, мне скучно торчать в этом чертовом баре без девчонки, одни косые небритые рожи, ну куда это годится? – продолжал Красная Бейсболка, и на этом приятели его охотно заржали. – Как насчет того, чтоб разбавить нашу компанию, а? И пусть ты уже явно не студенточка, я не отказался бы, чтоб ты скрасила нам вечер приятной болтовней, а то, может, и не только! Серьезно – нам всем это позарез необходимо: немного внимания и пара ласковых слов, а?
– Единственное, в чем ты нуждаешься – это засунуть свой язык себе в зад, и не доставать его оттуда.
– Не хочешь?
– Нет.
– Ну и дура, – заржал Бейсболка.
– На себя погляди, убожество, – бросила она.
– Сука, – скривился Бейсболка.
Эва продемонстрировала ему оттопыренный средний палец, сверкнув кольцами на руке. Хамоватый собеседник отвернулся, отпустил сальную, под стать взгляду, шутку, его приятели загоготали, как гуси на пруду. Эванджелин недовольно прищурилась. Когда Лысина – приятель Иезекиля, тот, что сидел слева, повернулся к ней, собираясь снова что-то сказать, она не выдержала:
– Еще раз позволите себе что-то ляпнуть в мой адрес, так не пойдете – побежите, усекли, ребятки?
И с недвусмысленным видом она похлопала по боку куртки, там, где обычно у полицейских пряталась кобура табельного оружия.
– Ты что, новый коп, что ли? – недовольно протянул Лысина. – Появление этого, трупа на поляне расследовать явилась?
– Тебе какая разница? – огрызнулась Эва. – Нет. Но это не отменяет того, что ты и твои дружки – идиоты. Так что проваливай. Или просто отвяжись от меня, идет?
– Эй! Эй-эй-эй! А ну тихо в тут, – басовито одернул разошедшихся гостей бармен. – Будете буянить, я настоящих копов вызову, всем ясно? Вы, мисс, извините – но у меня тут не салун в прерии. Если вас обижают – говорите мне.
– Прости, Тони. Я бы предпочла, чтоб твои завсегдатаи перестали ко мне цепляться. Не только сейчас, а вообще.
– Иезекил, заткни пасть и не лезь к дамам, тебе же сказали – предложение не интересует. Если что-то не так, проваливай. И да, я про копов не шутил, ага?
– Ага, – буркнул Иез-Бейсболка, мигом растеряв кураж. – Сволочи. У меня и так предупреждение висит с прошлой пятницы… Дэвис сказал, что если еще раз нарвусь, поеду мести улицы в Олбани, тьфу-тты…
– Вот и не обостряй, – ухмыльнулся Тони. И еще раз включил на перемотку последнюю проигравшую песню. – Весь трек с вами пропустил, будь оно неладно.
И Марти Роббинс снова принялся рассказывать свою балладу про мстительных пареньков, преследующих человека, что в Новом Орлеане посмел убить их отца.
Симмонс застал уже окончание сцены – и потому вмешиваться не стал: накал страстей уже погас, когда он, пройдя в зал, кивнул Эве – и та дружелюбно подняла ладонь в приветствии.
Спросив кружку пшеничного светлого, Джон кивком указал бармену, куда ту отнести – и бармен только покачал головой, прогудев:
– О, мистер, не советую беспокоить. Она сегодня не в духе – я отсюда слышал, как эта дама ругалась с держателем мотеля – а ведь «Эль Монако» через дорогу! Не так уж и близко, знаете ли! Да и настроение ей успели еще подпортить и без того, – и он кивнул на насупленного типа в красной бейсболке и его приятелей.
– Ничего, я думаю, мы как-нибудь договоримся. Спиной к выходу я сидеть точно не хочу, – Симмонс усмехнулся и направился к столику, занятому мисс Фей.
К удивлению собравшихся, она без лишних слов сгребла в сторону разбросанные по столу листки бумаги и сняла со стула ноги, чуть передвинувшись так, чтобы обоим было удобнее устроиться. Видимо, она была против не любой компании, а только конкретно той, что так настойчиво зазывала ее к себе только что.
– Ах вот оно что! – громко возвестил Лысина, Иезекил-Бейсболка кисло выругался, а тип в серой кепке поднялся на ноги и предложил:
– Ну все к черту, погнали отсюда, парни.
И три типчика вышли прочь, загрузились в свой «Ровер» – и действительно, погнали.
– Вероятно, кто-то из дорожной полиции будет очень рад их встретить, – откомментировал помощник бармена, выглянув из подсобки: это был парень около тридцати лет, худощавый, молчаливый – и черный, как вакса.
– А тебе не все ли равно? – хмыкнул бармен, оглянувшись.
– Убрались – и ладно, – кивнул помощник, несколько сумрачно: можно было предположить, что отношения с Иезекилем и его дружками у него, скорее всего, не очень задались. Впрочем, когда эти трое убрались, в баре стало сразу точно просторнее, а не только тише.
Симмонс уронил свернутый плащ на спинку стула поверх темной куртки и уселся спиной к стойке. Через пару секунд на столе появилась кружка заказанного пшеничного, потом картошка соломкой и джерки.
Не дожидаясь приглашения, Эванджелин немедля утащила ломтик картошки. В бокале у нее белой пенной шапкой колыхался светлый эль, ярко пахнущий цитрусами и почему-то кардамоном – приличный, хоть и жидковатый, если уж честно, о чем она немедля сообщила. Зато свежий – и, главное, холодный.
– А вот насчет вашего лагера я не была бы так уверена, не разбавляет ли его этот замечательный парень, – Эва фыркнула, и подвинула в центр стола свою плошку с фисташками.
Бармен услышал – и обиженно прогудел:
– Мисс! Я никогда не наливаю разбавленного приличным людям!
Переглянувшись, Джон и Эва вдруг одновременно фыркнули: определение «приличных людей» оба в свой адрес слышали так редко, что воспринять его иначе, как то ли грубую попытку подольститься, то ли как неуклюжую шутку, не получилось.
А может, бармен Тони Бауэрс – имя значилось на карточке у стойки – и в самом деле не соврал. Во всяком случае, в кружке оказалось пиво как пиво, без привкуса разбавленности.
– Какие-то, хм, неудобства? – Джон, внимательно поглядев на компаньонку по столику, кивнул на дверь, за которой скрылись клетчатые типы.
– Уже нет. Я в состоянии послать куда подальше подгулявших раздолбаев, которые возомнили себя крутыми парнями прямиком из Техаса, – Эва произнесла последнее слово с неожиданным взрывным «ха» вместо глуховатого новоанглийского «кси», и Симмонс не мог этого не отметить. И тут же напомнил себе – ах да. Она ведь, судя по личному делу, с Юга – точнее, из Флориды… интересно, отчего этого южного говора не было слышно раньше? Позерствует – или же уже это не первая ее пинта эля за вечер…? А может, ее просто все достало? – вкрадчиво уточнил внутренний голос, и Симмонс все-таки решил с ним согласиться.
– Такого сорта засранцы, впрочем, водятся где угодно, я так полагаю, – дипломатично пожал плечами он. И добавил, указав кивком на записки и листочки, и на неизменную помятую тетрадь: – я смотрю, у вас и тут не прекращается работа. И, судя по всему, сегодня уже куда-то успели съездить?
– Ага, – Эва энергично кивнула. – Добралась до телефона, рассказала умникам с кафедры, что я о них думаю. Мое согласие на помощь следствию не означает, что мне не хочется напомнить коллегам, что значит право неприкосновенной личной жизни.
Джон хмыкнул, с любопытством подтянул ближе один из листков, исчерканных торопливым, а оттого практически совершенно нечитаемым почерком, размашистым и экспрессивным.
– А что у вас тут в записях? – поинтересовался он.
– Да так, всякие полевые заметки. В том числе и по нашему общему вопросу, кстати. Вы удачно появились, Симмонс – у меня есть несколько свежих соображений. Правда, если бы ко мне не приставали с желанием побеседовать всякие личности, дело пошло бы куда как живее!
Симмонс понимающе кивнул – но уточнять снова ничего, благо, не стал: Эве не хотелось с ним еще дополнительно обсуждать выходки тех стервецов, комментировавших ее майку, открывавшую загорелые плечи. После этого они еще какое-то время обменивались замечаниями по поводу сегодняшнего рыскания по кемперской поляне, пришли к выводу, что пристального расспроса заслуживает каждый из угодивших в особый список Симмонса ребят, а потом Эва решительно тряхнула головой и заявила:
– Так, у меня сразу, пока вечер только-только начинается, есть предложение. Раз уж мы оказались в одной лодке не только по делам, но и в свободное время, предлагаю отставить официальный тон к чертям собачьим. К черту всех этих «мистеров» и «мисс»; у меня есть имя, и оно мне вполне нравится.
– Идет, – Джон усмехнулся, соглашаясь. – Так, действительно, будет намного проще. Я к тому же все забывал спросить – как все-таки лучше к тебе обращаться, если честно.
– Если бы меня не устраивал вариант «Эва», я бы об этом сказала, – она хмыкнула. – Впрочем, дома меня иногда называют Джей, тоже ничего не имею против.
– Так это и есть полное среднее имя?
– Не-а. Это инициал вместо среднего имени у меня в честь домашнего прозвища, – пояснила она, и продолжила: – За знакомство мы уже пили колу, разумеется, но тогда, как ты выразился, это было предложение «зарыть топор».
– Закрепим успех. День работы – и еще никто никого не бесит, считаю, это достижение, – Джон без тени улыбки коснулся краем кружки стенки ее бокала-пинты.
После этого она точно так же невозмутимо стащила полоску джерки – и дальше на закуску больше не обращала внимания, кажется, вообще. Зато, порывшись в своих записях, заговорщицки прищурилась:
– Кстати, Джон, глянь-ка. Это может быть небезынтересно: я перерисовала тот знак, что неизвестный тип – а может, типы – оставил Буги-Вуги…
– Его звали Билли. Пока – без фамилии, но кто-то слышал – Билли, – перебил Джон.
– Хорошо, пусть будет Билли – на вечную память, – она хмыкнула и вытащила из тетради отдельный лист. Положила его перед Симмонсом и выжидающе уставилась.
Симмонса не смутил ее чернушный юмор – замечание о «вечной памяти» прозвучало, разумеется, грубо, но точно – зато он не смог не отметить, что Эва, кажется, играючи обошла ту неловкость, в которую по уши вляпался Дэвис: с этой картинкой нет надобности светить перед пугливыми подростками и сельскими сплетниками фотографии мертвого тела.
– Разумеется, мне ничего этот рисунок не говорит, – Симмонс слегка пожал плечами, поглядев на странное сочетание ромбов, крючков и точек вдоль длинной вертикальной черты, на которую все эти закорючки точно нанизывались. – А тебе?
– А мне – да. Сегодня тип, которому я особенно хотела показать эту картинку, весьма ловко улизнул у нас из-под рук, но я думаю, завтра можно будет прицельно поинтересоваться, что он об этом думает. Догадаешься, о ком речь?
– Энди? Или кто-то из индейцев? – Повспоминав про «улизнул», Симмонс спросил первое, что пришло в голову.
– Энди, – Эва кивнула. – Анденару Черная Стрела, да. Этот символ – как бы так объяснить…? Что-то вроде надписи на соседском заборе: убирайся, чертов ублюдок. Короткое утэввское проклятье – и нет, не в магическом смысле, а скорее в смысле бранного выражения. Его обычно вырезают на палочке или древке стрелы, и втыкают перед жилищем недруга, предупреждая: не переходи тропу передо мной, не попадайся под руки, ты мне не друг.
– Черная метка? – Симмонс с пониманием вскинул брови.
– Что-то вроде, да. Только…
– Только ее не принято вырезать на теле мертвого врага?
– Поразительная догадливость, – Эва кивнула, и при этом вовсе не казалось, что она иронизирует. – Для того, кто не знаком с научными аспектами этого всего – действительно поразительная. Так что этот знак – он может вполне оказаться не тем, чем кажется. В точности, как совы… кхм.
– Что ты имеешь в виду, Эва? – теперь Симмонс уставился на нее, машинально скользнув взглядом по руке, обхватившей узкую часть тюльпановидной пинты. Бокал она держала левой – в правой у нее был карандаш. Почему-то глаз зацепился за кольца – все разные, но все – массивное причудливое серебро. Широкая полоса индейского узора с позолоченными перьями-стрелами в середине, следующее точно сплетенное из завитков вроде кельтского (или скандинавского? черт их разберет) узла, дальше – грубоватое простое кольцо с надписью по-латыни, рядом с ним массивное литье в виде черепа – и пустое основание левого безымянного пальца, зато тонкое витое на средней фаланге над ним. На второй руке на этом же пальце – узкое серебряное с прозрачными зеленоватыми камешками, тремя в ряд, и еще какие-то завитки. Уж точно не тянет на свадебное кольцо, переодетое разведенной дамой на другую руку. Странно, подумал Джон, вроде бы в личном деле было про замужество, но и Мэтт по телефону тогда сказал «все-таки именно мисс, смотри не перепутай». Хм, что-то не клеится – но не спрашивать же? Пока, во всяком случае. Джон перевел взгляд на рисунок:
– Не то, чем кажется – что ты имеешь в виду? И, касательно Энди…
– Опережая вопрос – я не думаю, что это именно Энди этого паренька пришил. Пока не думаю – не из-за чего особенно. Но я полагаю, что Энди вполне мог бы. А еще он мог бы знать, кто способен на такое. Или – если это все действительно попытка нас запутать, то этот щенок мог бы помочь в распутывании. Он, так вышло, довольно хорошо разбирается в обычаях своих предков… и замашках современников. В кое-чем лучше меня, да – просто потому, что он сам утэвво. И – этноактивист. И засранец ко всему прочему.
– И не захочет помогать по доброй воле?
– Именно. Нам нужен довольно весомый аргумент, чтобы он согласился… послушай, Симмонс, можно я задам тебе один вопрос? Один-единственный. И вот после него я отвечу, что я имею в виду, говоря, что этот символ может оказаться не тем, чем кажется.
– Валяй.
– У меня есть предположение, почему ФБР вдруг заинтересовалось одним-единственным, пусть и таким мерзким, убийством. Потому что оно выглядит совершенным на почве национальной розни, вот почему. А ведь сейчас в национальных поселениях вовсе неспокойно – парни вроде этого Энди, они есть везде. И среди тех, и среди этих коренных, красная у них кожа или оливковая, без разницы. Оба сорта местных недовольны тем, как… как у них устроено сейчас все. Они потеряли большую часть независимости и своих земель, они теряют самую свою суть – и многие в этом винят правительство и белых вообще. Не сказать, что они так уж и не правы… Да, спешу напомнить – у нас не случилось крупной войны на рубеже веков не иначе, как каким-то чудом, разумеется. Но… Скажи прямо – вы, ваше ведомство, сунули в это нос потому, что сейчас любая мелочь может поджечь пороховую бочку недовольства коренных, так? Это и есть мой вопрос. Я угадала?
Симмонс чуть помедлил – и кивнул. Эванджелин говорила тихо – так неожиданно в сравнении с ее обычной привычкой, что Джон явственно понял: она отдает себе отчет в том, насколько важную тему задела, и точно так же, как и он, не хочет, чтобы в их разговор кто-то сунул нос со стороны. И нет, сколько бы на не выпила, контроля над собой она точно не теряла, а значит, мелькнувший в речи южный говор – всего лишь прорвавшееся на миг раздражение.
– А теперь – что, если кто-то просто очень хочет, чтобы копы и ФБР вызверились на коренных, а? Информация, чтоб над ней подумать, так сказать.
– Ага. Ты подозреваешь двойное дно?
– Именно, – она со значением прищурилась, поднесла бокал к губам и сделала неторопливый глоток.
– Поразительно. Никто так и не сообразил, зачем я на самом деле мог приехать, – пробормотал Джон. – Даже копы до сих пор молча ломают голову, зато ты… Эва, у тебя поразительно цепкий ум. Я – честно – восхищен.
– Брось! Это слишком похоже на лесть. А я такого не люблю – мне хватает Тони с его подкатами.
– Бармена?
– А то. Я же говорю – мне тут хотелось посидеть подумать, никому не мешая и не мозоля глаза, но каждый счел своим долгом подвалить с беседой… правда, Тони? – саркастично уточнила Эва, уже чуть громче, так, чтобы Бауэрс услышал.
– Я уже извинился за день знакомства, – Тони усмехнулся. – И пояснил, что мечтал бы к сам подкатить, мисс, только если был бы на пятнадцать лет моложе и на пару дюжин фунтов полегче! Но сами понимаете, я не мог не удивиться – вы, мисс Фей, первая из знакомых мне леди, которая не считает, что кожаные крутки воняют, и что у меня тут из приемника играет какое-то дерьмо!
Бауэрс гулко рассмеялся, а потом уточнил:
– Так вы будете «Гиннес» брать, или нет?
– Будто у тебя он нормальный. Куртки! Выдумал тоже – куртка впитывает запах твоей жизни, мест, где ты побывал… как она может казаться противной? Это запах свободы, Тони – так и отвечай в следующий раз всяким фифам. Равно как и запах бензина и машинного масла – запахи свободы и права ехать, куда хочешь. Вышел с работы в конце дня, упал на сиденье – и все, понимаешь, что ты уже почти что дома. И тебе никто не указ, а? Разве не за этим люди заводят автомобили?
– Ну еще бы вы считали иначе, – Бауэрс хмыкнул. – Я вам по секрету скажу, что местные мальчишки об вашу тачку все глаза смозолили, мисс!
– Главное, чтоб руками не трогали, – пошутила Эва. – А с «Гиннесом», Тони, лучше не рискуй – если окажется подделка, я не стану за него платить, так и знай. И, будь спокоен, я отличу!
– А я вам говорю, самый настоящий!
– Ну вот и посмотрим к вечеру. А сейчас, будь добр, отвали, хорошо?
– Как скажете, мисс! – Бауэрс шутливо козырнул и скрылся в подсобке, выпихнув вместо себя помощника. Тот принялся усердно полировать замусленную стойку.
– Весело у вас тут, – хмыкнул Джон, проследив за этой сценой. – Надеюсь, я не попадаю в категорию этих самых надоедливых непрошенных собеседников?
– Нет, – она рассмеялась. – Потому что с тобой я свои измышления и собиралась обсудить. Удачно вышло, я бы сказала. Хоть в чем-то удачно.
– Хоть в чем-то?
– А, не бери в голову, – Эва отмахнулась, убрав карандаш в тетрадку, но при этом замолкла, и вся ее показная веселость испарилась, точно ее и не было. Задумчиво приложилась к бокалу, опустошив его до конца. Рассеяно расщелкнула пальцами фисташку, но есть ядрышко не спешила, просто катала в пальцах.
– Эва, я тоже кое-что спросить хотел. Вопрос за вопрос – я ответил на твой, теперь тоже хотел бы кое-что узнать.
– Только не про машину! – она в притворном ужасе подняла обе ладони. – На другое – отвечу, на этот вопрос – увы, могу только послать к черту.
– А что – про машину? – не понял Джон.
– Ничего, – отрезала Фей, и следом передразнила неведомо кого, но явно кого-то волне конкретного: – «Заче-е-ем тебе эта машина? Куда ты будешь на ней ездить? Не вздумай покупать, она тебя убьет!» Ничего из этого, окей?
– Ничего. Ровным счетом, – Джон только хмыкнул себе под нос. – Честно – даже не думал. И что значит – куда на ней ездить? Разве верный ответ будет не «куда угодно»?
– Ну хоть кто-то понимает, – она иронично прищурилась. – Ладно, валяй, задавай и свой вопрос. Это будет честно.
Джон глубоко вздохнул, подбирая слова потом начал:
– Вообще, конечно, я сперва хотел поинтересоваться, отчего это слова Дэвиса про «гражданскую сознательность» тебя так взбесили, а сегодня мальчишку с фотоаппаратом ты именно в этих же выражениях принуждала к сознательности, но я подумал немного… и решил узнать другое: почему вообще ты влезла в то дело с доктором на национальной территории. Что тебя подтолкнуло раздуть скандал? Вроде бы не карьера – или я ошибаюсь? У меня все это плохо вяжется в одну картину, особенно учитывая ту историю со студентами, поддерживавшими ИРА…
Эва сперва изумленно уставилась на собеседника, потом бросила многострадальную фисташку в рот и со зверским выражением лица ею хрустнула, медленно протянув:
– А-гаа… значит, мое досье у тебя пылится в бардачке?
– Брось, это уже привычка, сродни рефлексу, – Джон невозмутимо качнул головой, хотя поймал себя на мыли, что едва было не сказал «извини». – Может быть, как курение – не слишком приятная для других, но невытравимая. Как ты думаешь, я мог не задаться вопросом о том, с кем буду шастать по полю больше недели подряд?
С этими словами Симмонс выудил сигарету и чиркнул зажигалкой, закуривая. Эва, недовольно поморщившись, откинулась назад на стуле, скрестила руки на груди.
– Ладно, допустим, – хмыкнула она. – Я-то про тебя совершенно ничего не знаю, если что.
– Я скучный тип, – Джон хмыкнул в ответ. – Серьезно, очень скучный. Если интересно, можешь позвонить в управление, шеф тебя просветит: это его стараниями нам приходится подлаживаться друг к другу, если что!
Эва покачала головой, еще пару секунд сумрачно похмурившись, потом махнула ладонью, отгоняя табачный дым, и со вздохом сдалась:
– Ладно. Это и правда было бы странно, если бы ты так не сделал. Так в чем вопрос-то?
– Почему ты это делаешь – вот в чем. Меня в большей мере интересует скандал с доктором – что в нем осталось за кадром? Настоящая причина, по которой ты влезла в эту историю? Таких вещей, сама понимаешь, никто кроме тебя знать не может. И это… не для работы. Я просто хочу понять.
– Ладно, я тебе отвечу. На весь ворох того, что ты тут успел озвучить – сразу, потому что, гм, оно все и правда так или иначе связано. Но это не очень короткая история, так что сначала стоит запастись еще парой кружек.
Джон, конечно, и в самом деле торопливо прочитал все то, что она принялась рассказывать сперва – про доктора, попавшегося на операциях без показаний, и о том, как журналист довольно крупной газеты, выслушав полевого антрополога мисс Эванджелин Фей, предложил ей провести независимое расследование. Только вот о том, что изначально Эва обивала пороги прокуроров и детективов, медицинского департамента и прочих чиновных рож, по ее выражению, в самом деле ничего нигде не было сказано.
– «Журналист предложил»? Ха! Мне пришлось его соблазнить таким громким бумом, что принесет ему славу самого беспристрастного и отчаянного охотника за правдой, что тот типчик не смог устоять. Моей личной карьере от этого было вообще на тот момент ни жарко, ни холодно – у меня была другая тема. Я искала общие мотивы магических практик у неродственных племен, мечтала откопать лазейку, ключ к единой сути магической стороны нашего мира… кое-что удалось найти, это правда: без этого у меня не было бы научной степени сейчас. Не об этом речь. Задумайся, Джон – этот чертов докторишка Хазер возомнил себя великим евгенистом, решающим, кто имеет право рожать детей, а кто – нет. Стерилизация молодых индеанок и утэввских женщин без показаний – вполне достаточное преступление против самой сути врачебной практики, так что итог закономерен: лицензию он потерял. Об одном жалею – от реального срока в колонии этот урод отмазался. Сколько женщин потеряли возможность родить еще раз? Доказать – точнее, выкрасть достаточное для громкого процесса архивных историй болезни – мы сумели, мне так кажется, меньше половины.
– «Выкрасть»? – Джон изумленно уставился на Эванджелин.
– А ты думал, как они попали к нам – мне и тому журналистскому сукину сыну – в руки? – она жестко усмехнулась. – Небольшой подкуп дежурного по архивной части, ключ, оставленный в цветочном горшке, поздний вечер – и, вуаля, два умника и большая спортивная сумка. Я знала точные фамилии, которые нам нужны – иначе, конечно, ничего не вышло бы. Не спрашивай, сколько времени я собирала эти фамилии и истории.
– Сколько? – тут же спросил Симмонс, аж подавшись вперед.
– Почти год, – мрачно улыбнулась Эванджелин. – Параллельно с научной писаниной, если угодно.
Симмонс присвистнул. Затянулся почти докуренной сигаретой, раздавил в пепельнице остаток и покачал головой.
– А на вопрос – почему я это делала, и заодно на вопрос про моих «ирландских» студентов, гражданскую сознательность и прочее я могу ответить только вот что: я считаю, что у любого разумного существа есть право на свободную волю. Неотъемлемое, священное, неприкосновенное право. И тот, кто пытается его отнять просто потому, что может и хочет, заслуживает, чтобы ему дали по роже. Очень сильно. Заметь – я при этом считаю, что ценить чужую жизнь, соблюдать законы и все в таком духе – это тоже наше право. Не обязанность – право. Но – вот какая заковыка! – без этого нельзя называться разумным существом. Следовательно, те, кто хладнокровно расстреливал гражданских в Ирландии, тот доктор-выродок, а с ними и чувак, считающий, что кодаковская пленка дороже возможности найти убийцу, и тупорылый коп, не умеющий договариваться с людьми – примерно одинаковые сволочи. Кто-то, на чьих руках кровь – больше, кто-то, кто просто туповатый засранец, чуть меньше. Разница лишь в том, что последним еще можно что-то объяснить, и все. Что ты так смотришь? Скажешь, я не права?
– По-моему, это слишком… сильное обобщение.
– Может быть. Может. Но знаешь, что? Я изрядно повидала засранцев, и могу о них судить. Засранец – это состояние души, у некоторых, во всяком случае, точно. Черт, если бы я не ненавидела табак, то сейчас тоже захотела бы закурить! – она тряхнула головой. – Если тебе так интересно, могу дополнить историю про доктора и засранцев: этого точно нет ни в одних бумагах, которые ты сможешь добыть. Тот мудак, за которым я имела несчастье быть замужем в то время – три… хм, нет, уже почти четыре года назад! – он оказался двоюродным племянником доктора Хазера. Угадаешь, к чему все привело?
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «Литрес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (https://www.litres.ru/pages/biblio_book/?art=70820755) на Литрес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.
notes
Примечания
1
E. J. Fay
2
Нейтрально-деловой вариант обращения к женщине, без привязки к возрасту или факту замужества. Был некоторое время популярен в середине ХХ века и позже среди прогрессивно настроенного слоя населения.
3
Дэвис имеет в виду утэвво – «народ дерев и трав», еще один коренной американский этнос, не имеющий аналога в реальном мире – и не родственный человеческой расе вообще.
4
Объективы к фотоаппаратам «Nikon» действительно назывались иначе – «Nikkor»