Читать онлайн книгу «Запертый-2» автора Дем Михайлов

Запертый-2
Дем Михайлов
Запертый #2
Сурвер – звучит гордо!
Это продолжение истории о сурвере Амосе, рожденном и выросшем в подземном убежище Хуракан.

Дем Михайлов
Запертый-2
Исправленная версия

Глава первая
После того как сдохла напавшая на меня с битой рослая сука из Шестицветиков, прошло три полных дня, полных напряженной мыслительной работы и со столь же полным отсутствием любой физической нагрузки.
Ребра. Мои ребра…
Когда я уклонился от ее размашистого удара там, на Манеже, то скользил по беговой дорожке до тех пор, пока ее голени тараном не врезались мне в ребра. До этого она бежала, а я несся ей навстречу, так что наши скорости можно смело складывать, и вот он – результат: торс с одного бока почернел, вспухшая кожа отзывалась тупой болью при малейшем касании, не позволяя нормально заснуть, а про ребра и думать не хотелось. Обследоваться я не стал, тугую повязку накладывать тоже не захотел и решил просто отсидеться в своей берлоге, где и так почти безвылазно провел немало дней.
К концу первых суток я изнемогал от боли. К концу второго дня мне стало значительно легче. К исходу третьего двадцатичетырехчасового отрезка боль еще мучила, но стало настолько терпимой, что я с трудом удержал себя от выхода на беговую дорожку. Чуть больше здравомыслия, сурвер, чуть больше здравомыслия.
Но хотя в очередной раз поврежденное тело отдыхало от нагрузки, мозг я не щадил, впихнув в него огромное количество истории Хуракана – от экрана сурвпада я отлипал только на время сна.
Убежище Хуракан строилось тремя подрядчиками: «СурвМаунтинс», «Алый Юкатан» и «Россогор» – о них я прочитал все, что имелось в памяти устройства. Но читал я только факты, смело пропуская целые страницы со слюнявыми восхвалениями этих гигантов далекого прошлого. Они построили убежище и исчезли – а мы выжили. Убежище выжило – и мне было жутко интересно узнать о том, как это происходило. К сожалению, действительно полезной информации было относительно немного, к тому же было видно, что из текста кем-то изъято немало блоков – порой повествование резко прерывалось на одной ноте, чтобы продолжиться совсем на другой.
Следом я переключился на чтение кратких биографий всех наших лидеров – главных смотрителей убежища – и на Великие Роды Хуракана. Я проглатывал описание их решений и достижений, изредка делая отметки и замечая, как с каждым новым десятилетием сурверы становились действительно экономными и учились обходиться самым малым. Из нашего обихода быстро исчезало сложное и хрупкое, а взамен приходило простое и почти вечное. Лифты были разобраны, и все стали ходить по лестницам; в кафе и дома начали использовать пластиковую и железную посуду вместо стеклянной; огромное количество важных механизмов стремительно упрощалось, не теряя при этом функциональности; культивировались все менее прихотливые овощные, фруктовые, злаковые и прочие культуры. Нашими предками была проделана действительно потрясающая по своим масштабам работа, включающая в себя и массовое воспитание потомков, что уже с материнским молоком впитывали сурверские обычаи и кодексы.
За эти дни ко мне трижды наведывалась Охранка.
Сначала от них прибыл парнишка-курьер с рекрутскими нашивками Охраны на воротнике выглаженного бежевого комбинезона, желтым галстуком на шее и до блеска начищенным значком «Чистая Аура» на левой стороне груди. Помимо этих, сильней всего бросающихся в глаза атрибутов, еще имелись ремень с украшенной звездой «Россогора» пряжкой и три дополнительных значка размером поменьше, но не менее важных. Нельзя было не заметить и полосатые черно-алые шнурки в черной обуви. Просто обалдеть – ко мне в дверь постучался ИДЕАЛ из идеалов. Мне даже почудилось, что от старательно улыбающегося парнишки исходит слепящее сияние. Но потом я понял, что это просто рябь усталости в перенапряженных от экрана сурвпада глазах. Паренька я разглядывал долго, медленно скользя взглядом по его регалиям, а он, явно привыкнув к подобному вниманию и гордясь произведенным эффектом, радостно замер и молчал, давая мне время.
Ну да… тут было чем восхититься. Да еще лет пятнадцать назад для меня стало бы честью разговаривать с этим совершенством. Нам с детства прививали уважение ко всему этому – и стремление достичь тех же высот.
Значок «Чистая Аура» означал кристально чистую биографию носителя. Никаких правонарушений. Ни малейших официально зарегистрированных нареканий. Аура ангельской чистоты. А рекрутские нашивки Охраны на воротнике комбинезона подтверждали это и одновременно говорили о том, что их носитель решил служить в этой важной организации, чтобы остаток жизни посвятить поддержанию порядка на улицах Хуракана. Сейчас он уже нарабатывал репутацию, в свободное от учебы время выполняя мелкие поручения Охраны. Например, функции курьера.
Желтый галстук, пояс с красной звездой и рабочие ботинки с полосатыми шнурками – три важных символа, относящихся к тем самым гигантам прошлого, о которых я все это время читал: «СурвМаунтинс», «Россогор» и «Алый Юкатан». Наличие любого из этих символов в одежде означало выражение глубокого уважения к предкам – и парнишка постарался не обойти вниманием ни одного из них.
В его одежде вообще было еще много чего «напихано», но это уже мелочи, а из последнего крупного и самого, пожалуй, яркого и важного в его облике имелись три значка, выполненных в виде разноцветных капель: кипенно-белая, ярко-зеленая с тремя белыми плюсами и скромная коричневая с золотой каемкой. Обалдеть просто. Я знал значение этих значков – как и почти каждый сурвер Хуракана. Белая капля – парень девственник и не скрывает, а подчеркивает это. Правление убежища опасается случайных связей между молодыми сурверами, могущих вылиться в нежелательную беременность, и тут дело не в превышении квоты рождаемости. Зеленая капля – юноша ярый общественник, активно участвующий в социальной жизни Хуракана, помогающий пожилым, вызывающийся на неоплачиваемые полезные работы и так далее. Зеленая капля с тремя белыми плюсами – это высший уровень данной награды. И она у него есть. Коричневая с золотой каемкой – еще одна высшая награда, но полученная уже от Культа Экспульсо. Явившийся ко мне курьер успевает не только старичкам продукты приносить, но и по поручениям Культа бегать: забирать ящички с экскрементами, участвовать в ритуалах в качестве служки, изучать постулаты веры и все такое прочее.
Интересно, а у него личная жизнь имеется с такой загруженностью? Хотя о чем это я – белая капля говорит сама за себя. А вместе со значком «Чистая Аура» эти награды характеризуют его, как действительно идеального молодого сурвера.
Ко мне в дверь постучалась истинная гордость Хуракана. А я встретил его опухшей рожей, почерневшим с одного бока торсом и просторными старыми шортами, сползшими неприлично низко, потому что я заткнул за резинку сзади большую тяжелую отвертку – на всякий случай. Еще я небритый, а на щетинистом подбородке засохли остатки овощного рагу. На пороге встретились две противоположности. Проблемный Амос лицом к лицу с господином Юная Лучезарность.
– Здравствуйте, сурвер Амадей Амос! – паренька ничуть не смутил мой внешний вид или же он умело скрыл это. – У меня сообщение от Охраны Шестого этажа! Вас просят незамедлительно явиться в участок номер…
– Я никуда не пойду, – прервал я его и, еще раз лениво осмотрев уникального юношу с ног до головы, спросил: – Тебе лет сколько?
– Почти семнадцать!
– И ни разу не встречался с девушкой, сурвер?
– Романтика – не главное! Хуракан нуждается в молодых надежных специалистах, думающих о благе убежища, но никак не о собственных низменных желаниях!
Я медленно кивнул:
– Обалдеть… ну ладно… хорошего дня.
– Постойте! Вас вызывает на беседу Охрана в участок…
– Я же сказал – не пойду. Не видишь, в каком я состоянии? – я взглядом указал на почерневший бок, выглядящий действительно страшно.
Ему пришлось признать очевидное и кивнуть. Но смотрелся он при это настолько растерянным, что мне пришлось помочь пареньку:
– Сообщи, что сурвер Амос Амадей не в состоянии наносить визиты.
Лицо гордости Хуракана тут же просветлело, на губы вернулась ясная улыбка идеального сурвера:
– Спасибо! Так и передам! Хорошего дня, сурвер Амос Амадей! Хуракан благодарен вам за проявленный героизм! Позвольте пожать вам руку!
Поморщившись от его резких и громких нескончаемых восклицаний, я вытер руку о шорты, сжал его крепкие пальцы и поспешно захлопнул дверь, чтобы не ослепнуть. Глазам сразу стало легче, а вот память продолжала страдать, и чтобы помочь ей, пришлось прочесть пять страниц с перечислением имен всех сурверов, принимавших участие в большом субботнике сто двадцать два года назад – я ткнул в список файлов наугад, и попалось именно это. Голове полегчало. Заодно узнал, кто больше столетия назад мыл пол, а кто драил общественные туалеты Шестого уровня, после чего вернулся к записям куда более интересного содержания.
Про Охранку я не вспоминал до тех пор, пока ее представители сами не явились в тот же день позднее, а затем еще раз спустя сутки. Диалог с ними был максимально скучным, меня попросили еще раз проверить мои и свидетельские показания, после чего заверили, что расследование идет. В последний их визит усталый и безразличный сержант с уже седыми висками и солидным брюшком сообщил, что пока что они не нашли свидетельств сговора и коллективного злого умысла против моей персоны, поэтому дело рассматривается, как единичный инцидент, чьей первопричиной, столь же возможно, является конфликт личного характера между мной и погибшей. Ну да… А я так хотел быстрее отделаться от нежеланных гостей, что предпочел молча выслушать, после чего проводил их и запер дверь.
Шестицветики сумели соскочить с крючка – во всяком случае, пока что.
Я вернулся к чтению и продолжил жадно глотать страницу за страницей, забывая о времени и еде. Я бы жил в таком режиме и дальше, но уже привыкший к регулярным пробежкам организм потребовал нагрузки, и я с неохотой пошел ему навстречу. Надо разогнать застоявшуюся кровь, а во время бега обдумать более насущные дела – например, где и как заработать некоторое количество денег.
Размявшись, натянув майку и обувь для бега, я забросил в карман несколько монет и вышел, не забыв запереть за собой дверь. Начав осторожную разминку все еще ноющего, но удивительно быстро заживающего бока, невольно вспомнил того парнишку-курьера версии «идеальный сурвер». Чего не имелось во всех висюльках, шевронах и пряжках на его одежде, так это намека на принадлежность к какому-нибудь из великих родов. А так поступают все те, кто метит в большую политику в нашем тухлом озерце Хуракана – официально им очень желательно быть в стороне от влияния великих родов, чтобы выглядеть для общественности независимым кандидатом, ратующим лишь о благе убежища, но не о выгоде той или иной влиятельной общины. Но на самом деле все это полная херня – независимых не бывает. И раз парнишка трудится на Шестом уровне в области, где так сильно влияние рода Якобс, – значит, он ему и покровительствует. Вполне вероятно, что лет через двадцать пять этот улыбчивый курьер-девственник с едва уловимым запашком говнокульта займет должность Смотрителя нашего этажа…
А я?
А я, если не сдохну раньше от слишком частых ударов по голове, и через двадцать пять лет буду вычищать плесень и грязь из самых темных уголков убежища. Ну или все же сумею изменить свою искореженную судьбу, и тогда… тогда кто знает, как оно все сложится и где я окажусь…
* * *
Пробежка выдалась отличной сразу по многим важным для меня показателям: скорости бега, общей дистанции и личным ощущениям. Отдохнувшие ноги сами несли меня вперед, а где-то на девятом километре ко мне снизошла полумифическая эйфория бегуна, и я понесся вперед еще быстрее, без малейших усилий преодолев еще шесть километров и находясь при этом в состоянии абсолютного блаженства. Остановила меня не усталость, а остатки здравомыслия, напомнившие, что я и завтра хочу выйти на пробежку и поэтому сегодня не стоит заводить себя за грань разумного. До марафона я еще не дорос. А вот полумарафон… его, пожалуй, пробежать бы сумел – хотя и не за призовое время.
Улыбаясь, как сумасшедший, тяжело дыша, чувствуя, как дрожат мышцы ног и как приятно сводит мышцы пресса, я дошел до прилавка Канны. Уронил на него мокрые от пота монеты, сгреб две бутылки и, опустившись на пол прямо здесь же, в несколько глотков выхлебал первую.
– Ты хорошо бежал, сурвер, – заметила чернокожая владелица прилавка с водой. – Даже отлично.
Кивком поблагодарив, я скрутил крышку со второй бутылки и удивленно моргнул, увидев протянутый мне бутерброд. Машинально потянулся к карману с последним динеро, но Канна коротко качнула головой:
– Подарок.
Задумчиво оглядев бесплатную еду, я задал резонный вопрос, не торопясь принимать протянутое:
– И чего я такого хорошего сделал?
Может, она меня спутала с кем-то?
Но эту мысль я отмел сразу же – не первый раз у нее покупаю, а кто такой внезапно отрастивший яйца сурвер Амадей Амос, носитель великого имени и говночист, с недавних пор на нашем этаже знал каждый.
– На тебя дня три назад та безумная девка с утыканной гвоздями бейсбольной битой напала.
– Напала, – подтвердил я.
– Я слышала, она напоролась на собственную биту.
– Было дело.
– И несмотря на то, что она пыталась тебя убить, ты старался спасти ей жизнь и просил вызвать врачей – так говорят.
Пожав плечами, я криво улыбнулся:
– Ну…
– Ты хороший сурвер, Амос, – подытожила Канна и наклонилась, поднеся бутер почти вплотную к моему лицу. – Возьми.
– Спасибо, – приняв наконец угощение, я откусил большой кусок.
Ух ты…
Ржаной хлеб с отрубями, листовая зелень и солидный ломтик слабосоленой рыбы. Если и может быть более хороший перекус после долгой пробежки, то я такого не знаю. Благодарно замычав, я торопливо зажевал, запивая вкуснотищу еще прохладной водой.
– А эти… Шестицветики… – Канна недовольно поджала губы, сразу став старше лет на десять. – Что они себе позволяют? Наглые, не чтящие традиций, а теперь еще и разгуливающие по улицам с холодным оружием? Это не дело! Это не по-сурверски! У меня младшая сестра на них заглядывалась, хотел стать одной из них, несмотря на мои уговоры. Но после случившегося здесь, на Манеже – как отрезало у нее! Про все эти бредни Шестицветиков забыла, символику их со стены комнаты содрала, снова за книги умные взялась. А ведь почему?
Я продолжал молча жевать, ожидая продолжения гневной речи, и Канна не заставила себя ждать:
– Да потому, что видела она, как та умирала, считай, у тебя на руках! Издалека – но видела. Нельзя такому радоваться, но, как по мне, смерть этой безумной дуры с битой все же пошла многим на пользу! Увидели кровь на полу – и мозги на место встали!
Так вот почему я удостоился бесплатного бутерброда – пусть невольно, но я поспособствовал возвращению младшей сестры Канны на путь истинного сурвера: усердная учеба, получение правильной профессии и работа.
Что-то от того прежнего меня – робкого терпилы Ануса – вырвалось из темных глубин ушибленного мозга и заставило осторожно заметить:
– Ты как-то слишком громко и плохо о Шестицветиках говоришь. Могут ведь услышать, – опомнившись и силой воли загнав долбаное ссыкло обратно во тьму, я улыбнулся: – Мне самому плевать на них, но тебе-то зачем лишние проблемы?
– Проблемы? – она расхохоталась и, задрав рукав серой футболки, показала мне левое плечо.
Я увидел на черной коже белый узор, складывающийся в изображение хищного создания, перечеркнутое двумя параллельными красными линиями. От неожиданности я чуть водой не подавился:
– «Белые Ягуары»!
– Тише ты! Не надо старушек спортивных пугать! – шикнула Канна, опуская рукав и скрывая татуировку. – Шестицветики устроят мне проблемы, говоришь? Ну, пусть попробуют! – и она снова расхохоталась.
Да уж… теперь я понимаю ее беззаботное веселье. Про спортивную команду «Белых Ягуаров» я слышал многое и знал, что она существует до сих пор, а базируется на Пятом этаже. Официально – да и не только – они являлись мультиспортивным клубом, включающим в себя десяток дисциплин – от единоборств до настольного тенниса. Регулярно выступали, брали награды, продвигали спорт в массы. Неофициально – полный аналог Шестицветиков, но раз так в десять круче и жестче, а покровительствовал им великий род Юрьевых.
Татуировка Канны перечеркнута двумя красными параллельными линиями – значит, она добровольно покинула свою группировку, что происходит довольно редко. Но даже в качестве экс-члена, она защищена – «Ягуары» все равно считают ее своей. Шанс, что Шестицветики попрут против «Белых Ягуаров» равен нулю, а весело скалящаяся Канна может и дальше кричать о них все, что ей только вздумается. Одно странно – что она вообще тогда забыла на нашем этаже? Но это уже не мое дело. Еще раз поблагодарив за бутерброд, я поднялся и шагнул к беговой дорожке. Раз в тело поступила энергия – надо ее сжечь. Только уже не на бегу, а во время размеренной ходьбы – мне как раз надо было многое обдумать.
– Удачи! – крикнула мне все еще смеющаяся Канна.
Махнув рукой, я пересек несколько дорожек и выбрал предназначенную для быстрых ходоков. Спустя пару сотен метров ноющие ноги снова разогрелись, и я зашагал бодрее, машинально перебрасывая из руки в руку полупустую бутылку с водой.
Размышлял я о своем будущем. А если конкретней, то о том, куда мне теперь податься, чтобы заработать на проживание и пропитание. Бытовые запросы у меня невелики, для спорта хватает бесплатного Манежа, для утоления мысленного голода достаточно сурвпада и публичной библиотеки.
Но какие у меня варианты?
И чего я хочу?
На последний вопрос я мысленно ответил без малейшей заминки, и мой ответ ничуть не изменился: меня тошнит от Хуракана, и я хочу покинуть его. Покинуть убежище.
Звучит круто, даже пафосно, а еще очень по-детски. Я ничего не знаю о том, что творится за стенами убежища. А еще меня никто не выпустит. Заявись я прямо сейчас к Главному Смотрителю и попроси его выпустить меня навсегда, он покрутит пальцем у виска и вызовет охрану, что препроводит меня на выход. Буду настаивать и орать, как идиот, – отправят к больничную палату с мягкими стенами, предварительно облачив в старомодно милую смирительную рубашку. Очень редко, но у сурверов все же начинает подтекать котелок, и они рвутся наружу. Раньше случалось чаще, особенно с первыми поколениями, но теперь все реже и реже.
Законно покинуть убежище могут только члены Внешней Разведки. Но и они не уходят далеко. Попасть в ряды Внешки не так легко, но возможно – пишешь заявление, его рассматривают пару недель, а в случае положительного ответа являешься с вещами, тебя распределяют в один из отрядов, после чего заселяешься в казарму и начинается обучение, завершают которое далеко не все. Из прочитанных материалов я знал, что послабления в дисциплине допускаются только для ветеранов, а новичков там держат в ежовых рукавицах. Никакой свободы передвижения, четкий распорядок дня, мало личного времени, жесткая субординация. Если и есть в Хуракане организация, максимально похожая на армию, – так это Внешняя Разведка, тогда как Охранка выполняет функции полиции.
Готов ли я уже сейчас написать заявление, начать обучение и разом потерять свободу передвижения?
Нет, не готов. Поэтому Разведка отпадает – во всяком случае, пока что. Значит, надо зарабатывать на жизнь как-то иначе.
Какие еще варианты?
Бригада чистильщиков Раджеша Паттари?
Ну… я не против вернуться в бригаду. Но очень сомневаюсь, что в ближайшее время меня позовут – последний разговор с бригадиром, мягко говоря, не задался. Буду надеяться, что их завалят заказами и от нехватки рабочих рук он, скрипя зубами, позовет и меня.
Но его бригада не единственная. Есть и другие спасители Шестого этажа от плесени и нечистот – бригады Толстого Берна и фрау Вигбер. Не знаю, как они отнесутся к желанию проблемного Амоса влиться в их стройные ряды, прежде я бы еще долго мялся и не решался обратиться, а сейчас мне вообще плевать, что они там думают – просто дойду до каждого из бригадиров и спрошу прямо.
Вот и решено?
Взяв паузу на следующие пятьсот метров, я медленно кивнул – ну да. Вот и решено. Отмоюсь от пота в банном комплексе «Чистая Душа», переоденусь в рабочую робу, соберу на всякий случай все необходимое и сегодня же отправлюсь искать работу.
На этом мои варианты не заканчивались. Были неплохие шансы заполучить постоянную работу в рыбных садках рода Якобс. Но туда я не хотел по той же причине, что и в казармы Разведки: у меня почти не останется личного времени. Рабочие смены у Якобсов максимально долгие и ненормированные, и кормят там же, чтобы не терять время на передвижение. Могут и койко-место в их общаге выделить – ну, чтобы сразу как встал, так уже и на работе. Но мне это не подходит – я хочу сам выбирать, когда и сколько буду работать, хочу сам решать, пойду я сегодня на работу или останусь в своей норе, чтобы погрузиться в чтение… и чтобы побыть в одиночестве и не пытаться скрывать прущее изнутри глухое раздражение при виде чужих рож.
Дойдя круг, я неохотно замедлился на подходе к своему жилищу и… обреченно застонал, увидев какого-то мужика в серо-синем комбинезоне, стоящего у моей двери. Кого еще принесло?! И почему вы от меня никак не отцепитесь?! Затылок укололо болью, и я немного замедлил шаг, борясь с желанием еще издали громогласно послать незнакомца куда подальше. Удивительно, но с каждой секундой желание заорать становилось все нестерпимей, чем-то напоминая засевшую под ногтем стальную занозу, а я таких поймал немало за время работы, и ощущения от них – адские. В затылке запульсировало сильнее, зрение на мгновение окрасилось красным и… я вспомнил недавно посетившую меня эйфорию бегуна и резко успокоился за несколько шагов до родной двери и стоящего рядом с ней незнакомца. Улыбаться я ему не стал, рожи кривить тоже не захотел и, коротко кивнув, потянулся рукой к дверной ручке, надеясь, что он поймет молчаливый посыл и ничего не станет говорить. И он, высокий, широкоплечий, улыбчивый, будто уловив мои мысли, отступил на пару шагов вдоль стены и произнес:
– Сурвер Амадей Амос. Еще один парень, чью судьбу прокляли великим именем, подвергнув насмешкам и буллингу…
Его уловка сработала, и в удивлении я замешкался на пару секунд, дав ему шанс продолжить:
– И нет – это не издевка, а констатация факта. Как представитель своей партии, я решительно выступаю за отмену великих имен и всего прочего «великого», что лишь усложняет нашу и без того нелегкую сурверскую жизнь.
Прекратив попытки скрыться, я повернулся и всмотрелся в лицо говорившего. Думаю, тут сработали даже не его не совсем обычные слова и тема, а сам голос. А теперь и лицо добавило загадки: стоило посмотреть, и я понял, что уже где-то видел его раньше. Черноволосый, сероглазый, бровастый и горбоносый. Кожа смуглая от природы, в лице есть что-то азиатское. Да… я точно видел его лицо. Причем не один раз и даже не два. Такое впечатление, что в прошлом я так часто смотрел на его более юную версию, что она напрочь «замылилась» в голове и перестала быть узнаваемой. Кто он такой?
– Инверто Босуэлл, – представился он, оставаясь на расстоянии нескольких метров. – Уроженец Шестого уровня. Закончил ту же…
– Золотой Мальчик! – выпалил я и тут же смущенно закашлялся, увидев, как болезненно исказилось на мгновение его лицо. – Оу… сорри. Реально сорри. Представляю, как тебя задолбали эти слова…
На его лицо вернулась улыбка:
– Другому бы не поверил, но ты… ты действительно представляешь, – сделав шаг, он протянул руку для рукопожатия: – Пожмешь лапу еще одному бедолаге с великим именем, который к тому же совершил еще одну непростительную ошибку и слишком уж сильно выделился на свою беду из общей массы?..
– Я бегал. Потный.
– Плевать, – отмахнулся он и требовательно встряхнул ладонью: – Ну же. А то стою тут враскорячку – как голозадый дурак над священным приемником для фекалий…
Хмыкнув, я пожал ему руку. Пожал с большим уважением, с некоторым пониманием и с немалой завистью. Как оказалось, около двери меня поджидала настоящая легенда с довольно бунтарским характером. Босуэлл – еще одно Великое имя Хуракана. Инверто – тоже имечко не из простых. Золотой Мальчик – прозвище.
Он старше меня лет на пятнадцать. И действительно родился на Шестом этаже Хуракана. Более того – он закончил ту же школу, что и я, и не просто закончил, а с отличием и с лучшим результатом за все времена и поколения. Он не просто лучший ученик школы, а непревзойденный по сию пору. И именно поэтому его большое фото стояло в застекленном шкафу прямо за порогом главного школьного входа – и все годы обучения я видел это лицо каждый день. Только более молодую его версию, хотя, несмотря на годы, он изменился не так сильно и в лучшую сторону: исчезли прыщи, прическа стала стильной и с ранними седыми прядями, а на губах появилась улыбка успешного и уверенного в себе человека.
Он – моя полная противоположность. Я никогда не пытался оправдать высокое звание великого имени – а он будто жил этим, всегда занимая первые места в учебе и спорте. Достижения молодого Инверто Босуэлла ставили в пример каждому из учеников. Но, как совершенно случайно я выяснил гораздо позднее, его биография не была кристально чистой, и подпортил он ее на выпускном балу. Четверо подвыпивших одноклассников из-за воздействия спирта и тасманки уже не могли сдерживать накопившуюся зависть и тупую ненависть к тому, чьим именем их тыкали каждый день. Они начали задираться, не преуспев, полезли в драку и… он жестко надрал задницы сначала им, потом полезшему в драку завучу, и, опрокинув чашу с пуншем, гордо покинул мероприятие, держа под ручку королеву школы…
Да – он действительно полная моя противоположность. Победитель по жизни. А я терпила и лох.
– Все про меня вспомнил? – усмехнулся он. – Докуда добрался в пыльных воспоминаниях?
– До опрокидывания пунша и королевы выпускного бала…
– Лейси Аткинс, – кивнул он. – Ныне Лейси Босуэлл и гордая мать двоих юных сурверов. Моя супруга. Так что язык придержи, если вздумал спросить о том, чем мы занялись после того, как покинули ту клоаку…
– О… поздравляю.
– Спасибо, – кивнул он и, неспешно вытирая испачканную мной ладонь серым платком, спросил: – Ты после пробежки?
– Ну да.
– Много пробежал?
– Километров пятнадцать, – ответил я. – Для меня – много.
– Устал, проголодался, и в заднице свербит…
– Не без этого.
– Может, на скорую руку сполоснешься у себя, а затем я угощу тебя сытным обедом, и мы поговорим?
– Такими удобствами в комнате не располагаю, – хмыкнул я.
– Любая кафешка подойдет.
– Я про душ.
– О… если я правильно помню, то тут неподалеку есть банный комплекс «Чистый Дух»?
– «Чистая Душа», – поправил я.
– Невелика разница. Так что?
– Поговорим о чем? – спросил я, чувствуя, как крепнет желание войти в комнату и закрыть дверь.
Пусть мне встретилась настоящая школьная легенда, но, учитывая разницу между нами, я не верю, что нам есть о чем разговаривать. И мне даже не хочется напрягать голову в попытке понять, что от меня хочет Золотой Мальчик.
– Говорить буду я, – сказал он, снова безошибочно уловив мой настрой. – И о чем бы я ни говорил, это не будет напрямую касаться всего случившегося с тобой. Также мне глубоко плевать на всех, кому не повезло оказаться у тебя на пути – кроме тех, кто погиб в той поганой истории с тварью в технических проходах. А вот о твари, кстати, я бы поговорил более плотно – но опять же не собираюсь ничего расспрашивать. К тому же все, что ты мог рассказать, мне уже известно – данными поделился один знакомый тебе ветеран Красных Скаутов. Говоря вкратце – чего я, честно сказать, делать не умею – вербально шевелить ртом буду я, а ты угостишься за мой счет всем, чем пожелаешь.
– М-м-м… нет, – я даже улыбнулся, пытаясь смягчить отказ.
Он говорил со мной вежливо и не пытался давить – а я это ценю. Даже жаль отказывать, но сейчас я бы хотел отсидеться в своей норе, а если и выбираться куда, то не дальше магазинчика за съестным, на Манеж ради бега и в «Чистую Душу» ради помывки.
Удержав меня коротким жестом, Босуэлл сделал еще одно предложение:
– И я оплачу твое время. Плачу двадцать динеро в час, Амос. И первую двадцатку готов вручить прямо сейчас, – в доказательство своих слов он порылся в кармане идеально сидящего комбинезона, выудил горсть монет, пальцем раскидал их на ладони, выбрал нужное количество и, зажав их в щепоти, протянул мне: – Держи. Все честно. Или ты не нуждаешься в деньгах, сурвер? Готов отказаться от честного заработка?
А вот это уже легкое давление, эта его фраза – «готов отказаться от честного заработка». Настоящий сурвер не должен бездельничать, и если предложили подзаработать, то ему следует согласиться. Бездельничать после смерти будем. Но на завуалированное давления я внимания не обратил – мне только что предложили и уже даже протянули двадцатку.
– Я буду слушать, – предупредил я. – А еще закажу много еды и прохладительных напитков. И все за твой счет.
– Да хоть спиртное, – улыбнулся он.
– Спиртного не хочу, – покачал я головой и протянул руку: – Договорились.
Деньги упали на ладонь, и я сжал кулак.
– Хорошо… полчаса, чтобы помыться, – и я буду готов.
– Где тебя ждать?
– Знаешь кафе «Лучик света»?
– Знаю. Буду ждать тебя там, сурвер, – кивнул он уже на ходу. – И да – отсчет оплаченного времени начнется, когда сядешь за столик.
Я невольно рассмеялся – что для меня необычно:
– Договорились…

Глава вторая
По пути к кафе во мне забродил коктейль из старой мнительности и забитости, почти заставив поверить, что все это было ошибкой достаточно знаменитого сурвера, и он, прокляв свою поспешность, уже поторопился скрыться, не собираясь марать репутацию публичной встречей с таким, как я. Развернись и иди домой, сурвер. Не страдай херней и просто вспомни старую истину, вбитую чужими ботинками в твою тупую голову: ты никому не нужен.
Но я ошибся. Инверто Босуэлл, Золотой Мальчик, муж королевы выпускного бала, никуда не делся и, заняв стоящий с краю столик, погрузился в чтение сурвпада, пока рядом с его рукой остывала чашка кофе. Заметив меня, он широко улыбнулся и, не вставая, указал рукой на стул напротив. Идя к столику мимо других посетителей кафе, я ощущал на себе их внимательные взгляды, но был даже рад этому: за время добровольного заключения в комнате отвык от внешнего давления, и было неплохо вновь ощутить его. При этом некоторые из сидящих на меня не обратили никакого внимания. Что неудивительно. Я обычный чистильщик, меня и раньше никто не знал, но когда начал щеголять вечно разбитой в кровь головой, то поневоле притянул к себе внимание даже тех, кому плевать на низкопробные новости тухлого болота Хуракан.
Гребаный Хуракан…
Проходя мимо «старого» столика, где собиралась по утрам вся бригада, я не обнаружил ни одного из знакомых чистильщиков. Но это и понятно – время рабочее, и сейчас они в поте лиц вычищают очередной вентиляционный короб от плесени и грязи.
– О чем думаешь, сурвер? – спросил Инверто, отключая сурвпад и аккуратно закрывая защитный чехол. – О прошлом? О будущем? Или о настоящем?
Бережливость у сурверов в крови. И я успел заметить, что он не читал, а играл в «Истинного сурвера» – популярную сетевую игрушку, придуманную больше двух столетий назад. Ее многократно дополняли, и, по слухам, игровой мир настолько разросся, что требовалась реальная жизнь, чтобы везде побывать.
– О чем я думал? О настоящем, – ответил я, усевшись и придвинув стул. – О том, где сейчас копошится в грязи моя, считай, уже бывшая бригада и сколько динеро за сегодня заработает.
– Скучаешь по коллегам?
– Да не особо. Кстати – оплаченное время пошло, – напомнил я. – И еще хочу предупредить, что посиделки со мной достаточно плохо отразятся на твоей репутации, Инверто. Или лучше обращаться по фамилии? Сурвер Босуэлл? Господин Босуэлл? Мистер? Сеньор?
– Да плевать мне на чужое мнение о моей репутации. А насчет того, как ко мне обращаться – да просто Инверто или сурвер. Вообще запутаешься с нашими обращениями и степенями вежливости, да? – он сверкнул зубами в улыбке. – Наше убежище было построено пятью абсолютно разными компаниями с разным национальным составом, и их работники вместе с семьями оказались в нем заперты. Вот нам и аукается до сих пор…
– Пятью? – я удивленно заморгал. – Я знаю только о трех подрядчиках.
– О трех главных подрядчиках, – поправил меня он. – Имелось еще два, но их вклад не был столь значителен. Честно говоря, в строительстве Хуракана принимало участие куда больше различных солидных вкладчиков, но их имена и названия история не сохранила. Кстати, тема очень интересная! Ты любишь нашу историю?
– Да. Это, наверное, мой главный интерес.
– Отлично, – кивнул он. – Значит, в своей школьной анкете ты не соврал, когда заявил, что хочешь стать хураканским историком.
Уже не удивляясь его осведомленности, я просто кивнул, а он требовательно махнул стоящему за стойкой пареньку и продолжил:
– Но перед тем, как начать беседу, хочу задать тебе несколько интересных вопросов.
– Мое время оплачено. Смогу – отвечу.
– Уровень, этаж или писо?
– Уровень, – ответил я, мгновенно поняв его задумку. – Дальше можно не спрашивать. Мой ответ – «Россогор».
Наше замкнутое сообщество варится в собственном подтухшем соусе уже не первое столетие. И все мы рады, что наше убежище было построено не одним, а несколькими максимально разными участниками с их порой удивительными национальными привычками, традициями, языками, кулинарией и всем тем прочим, добавляющим океан ярких красок в нашу серую подземную жизнь. И во главе всего этого всегда высились три титана: «СурвМаунтинс», «Алый Юкатан» и «Россогор». Именно они привнесли в нашу жизнь различные обращения к людям, приставки к именам и названия.
«Уровень, этаж или писо» – первый вопрос в придуманном подростками тесте, состоящем из пятидесяти с лишним вопросов. Эти вопросы писались в тетрадках с многоразовой бумагой и передавались по партам, чтобы каждый ученик дал ответ. Мне отвечать никогда не предлагали, но некоторые вопросы оттуда я знал. Да мне и не требовались никакие опросы, чтобы определить свою приверженность. Я всю жизнь восхищался известными мне достижениями и несколько ледяной спокойной аурой «Россогора», в детстве грезил его алыми звездами и увиденным на картинках снаряжением. Поэтому мой ответ был очевиден.
– «Россогор», – повторил Инверто и задумчиво хмыкнул: – Так я и думал. Ну, делай заказ, Амос, историк Хуракана и фанат «Россогора». И в заказе не стесняйся.
– Не буду, – пообещал я и начал перечислять подошедшему к столику работнику: – Два сурвдога со всеми добавками и побольше горчицы. Яичницу из шести яиц. Двойной американо со сливками. Литр воды. Пока всё.
– Мне то же самое, но сурвдог только один, – попросил Босуэлл. – И американо без сливок.
Когда принявший заказ паренек ушел – все это время он изо всех сил пытался не пялиться на необычных посетителей, но получалось у него из рук вон плохо, – Инверто наклонился вперед и постучал пальцами по потухшему экрану сурвпада:
– Играешь в «Истинного сурвера»?
– Только слышал.
– Сурвпад есть?
– Есть, но не слишком мощный. Да и времени маловато, чтобы тратить его на игры.
Настала его очередь удивляться, и он не пожалел усилий, чтобы поднять брови повыше и наморщить лоб:
– Мало времени? Ты ведь вроде нигде пока не трудоустроен, Амос.
– Читаю, – пояснил я. – Читаю взахлеб до тех пор, пока позволяют глаза и мозг.
– А когда уже не позволяют – бегаешь?
– Верно. Потом моюсь и снова читаю, одновременно что-нибудь жуя.
– А деньги?
– Запасы подходят к концу, – признался я. – Но благодаря тебе не только наемся на весь день вперед, но и денег подзаработаю. Это минимум еще три-четыре дня чтения, даже если за сегодня я заработаю только двадцатку.
– А потом? Когда и эти деньги кончатся.
– Не пропаду, – коротко ответил я и невольно удивился своей уверенности и правдивости.
А ведь я не покривил душой. Я на самом деле был уверен, что не подохну с голоду. Раньше меня порой посещал страх оказаться в нищете, но теперь я был уверен, что справлюсь в любой ситуации. А ушибленный мозг вдруг выдал сразу три возможных варианта для обустройства подпольного жилища, если меня попрут из арендуемой комнаты за неуплату.
– Хороший ответ, – кивнул Инверто. – Ответ уверенного в себе сурвера, привыкшего полагаться только на себя. И это не лесть, а банальная констатация факта. Но спрашивал я не просто так. Скажи, Амос, что ты думаешь о своем ближайшем будущем? Чем планируешь заниматься? Как будешь зарабатывать?
Прежде чем я успел задуматься, стоит ли отвечать на столь бесцеремонные вопросы, он приподнял ладонь, останавливая меня, и снова заговорил, одновременно критически оглядывая свои ухоженные ногти – под них вряд ли хоть раз попадала стальная шипастая заноза, пронзающая мякоть подложки и взрывающаяся ослепительной болью, отдающейся аж в копчике.
– Позволь я продолжу пока сам, – попросил он. – Я собрал некоторую информацию, ознакомился со всеми отчетами, получив к ним доступ по публичному праву партийного представителя, для чего мне пришлось солгать Охранке, сообщив им, что ты подал заявку на вступление в нашу партию – а в этом случае я имею официальное право узнать твою подноготную.
«Подноготную», – я снова невольно вспомнил о стальной занозе в мясной мякоти под ногтем и передернул плечами, после чего наконец спохватился:
– Заявку?! Я подал?!
Он успокаивающе улыбнулся, и на стол легли еще три монеты. Две десятки и одна пятерка. Двадцать пять динеро.
– Солгал я лишь старичку, трудящемуся в главном архиве Шестого этажа. И доплатил при этом. Пойми правильно – если ты совершил какую-нибудь мерзость, то я должен был знать об этом, прежде чем приглашать тебя на эту беседу. Твоя вымышленная заявка нигде не зарегистрирована, единственную бумажную подделку я показал тому старичку, а когда отпала надобность – уничтожил. Ты чист. А спроси кто меня – я сделаю удивленные круглые глаза, намекая на старческую фантазию придумавшего не пойми что архивариуса.
Сделав глубокий вдох, я взял паузу на несколько секунд, оценил услышанное и… молча сгреб двадцать пять динеро.
– Даже не будешь ругаться? – спросил Инверто.
– По сравнению с тем, сколько раз меня кидали и использовали бывшие приятели и знакомые… твоя уловка всего лишь мелочь, – ответил я. – Причем ты еще и заплатил за свою ложь – и заплатил мне.
– И чистосердечно в этой лжи признался, – добавил собеседник и наставил на меня палец: – Признался тебе.
– Нашел какую-нибудь мерзость обо мне в тех отчетах?
– Найди я что-нибудь мерзкое – и мы бы здесь не сидели, – спокойно ответил он.
Я хотел спросить о том, что он понимает под понятием «мерзость», но тут принесли все нами заказанное, аромат еды шибанул в нос, и я решил занять рот сытной пищей, а не пустыми словами. Впившись зубами в горячий сурвдог, я кивнул, давая понять, что внимательно слушаю. Покосившись на свой нетронутый сурвдог, Инверто тяжело вздохнул и снова заговорил:
– Я оценил твое положение, Амос. И прикинул для себя варианты развития событий – так, будто я – это ты. Ты еще достаточно молодой мужчина в самом расцвете сил, с официально полностью чистой биографией и незапятнанной аурой. Всю жизнь трудился, особых высот не достиг, но и трутнем не стал. Ты сурвер. Обычный работящий сурвер.
– Хм… чувствую подвох.
– Все вышесказанное – правда. Но это только на бумаге и в компьютерах. На самом деле каждый сурвер на этом уровне уже знает, что с тобой лучше не связываться, ты – ходячая проблема, Амос. В последний месяц рядом с тобой постоянно случается что-то нехорошее. И наконец апофеоз – серия насильственных смертей. Убийства! И ты замешан в этом по уши, сурвер Амадей Амос.
– Стоп… – покосившись на сидящих поодаль немногочисленных посетителей, я чуть прожевал кусок сурвдога, облизал губы и нагло солгал: – Я никого не убивал. А вот меня убить пытались.
Не знаю, насколько хорошо я умею лгать и насколько хорошо Инверто умеет считывать эмоции, поэтому говорил чавкая и чуть невнятно, а лицо прикрыл истекающим горчицей сурвдогом.
– Я в курсе, – без заминки ответил Золотой Мальчик, сумевший за прошедшие годы сохранить остатки юношеской привлекательности.
Сколько ему сейчас? Под сорок? Где-то так. И, скорей всего, он регулярно занимается активным спортом.
– Ты не убийца, Амос. Но ты стоишь посреди большой лужи крови – и неважно, что большую часть этой крови пролил позднее пойманный и убитый монстр, а остаток красной жижи долила сама себя зарезавшая дура из Шестицветиков.
– Проткнувшая, – поправил я, вспомнив ее искаженное болью, страхом и ненавистью умирающее лицо. – У нее в дубину были понатыканы длинные гвозди. Вот ими и…
– Я читал отчет Охранки. И просмотрел отчет патологоанатома, – еще раз поглядев на сурвдог, Инверто взялся за кружку с американо. – Я тебя ни в чем не обвиняю, сурвер. Я лишь описываю ситуацию: ты теперь для всех как минимум белая ворона.
– Я как кто? – я недоуменно на него уставился.
– Выражение такое, – вздохнул тот. – Древнее выражение, пришедшее к нам вместе с жаргоном «Россогора». Выражаясь иначе – ты чужой среди своих, Амос. Во всяком случае, временно. И зная это, я могу примерно представить твое будущее, как если бы я был тобой. Перечислять?
– А давай, – кивнул я, беря второй сурвдог.
– Факт первый: никто тебя с Шестого уровня никуда не отпустит вот так просто. Здесь от тебя, может, и хотели бы избавиться как от бельма на глазу, но на других уровнях уже наслышаны и сделают все, чтобы проблемный сурвер к ним не попал. Тебя завернут назад под любым предлогом. Я прав?
– Не думал о переезде, – признался я. – Вот вообще не думал. Не потому, что не додумался, а потому, что мне и здесь хорошо.
– Чем хорошо?
– Тут есть Манеж. Я бегаю. Здесь дешевая еда и у меня комната, за которую я могу в случае чего заплатить с опозданием.
– Род Якобс пусть в небольшом, но в долгу перед тобой, – согласился Инверто и, прищурившись, спросил: – А о чем ты думал? Если вкратце. А то, может, я зря тут из себя умника строю.
– Я думал о рекрутстве в Разведке, о возвращении к работе чистильщиком и о том, чтобы наняться на рыбные пруды Якобсов. Все остальное для меня отпадает.
Помолчав, Золотой Мальчик с одобрением кивнул:
– Браво, Амос. Ты перечислил все доступные варианты. И что ты выбрал из них?
– Склоняюсь к мысли наняться к Якобсам, если примут, – просто ответил я, не видя причины скрывать свои невеликие планы. – И дело не в том, что они у меня в долгу. Просто уже не раз впахивал на их территории и доказал, что делаю свою работу хорошо. Ну а в свободное время, если понадобятся лишние деньги, постараюсь наняться разово в любую из готовых меня принять бригад чистильщиков.
– Я хотел перечислить то же самое. И я тоже сразу отбросил Стражу – это не вариант.
Отметив, что он предпочитает называть наши внешние воинские соединения Стражей – это пришло от «СурвМаунтинс», тогда как россогорские величали ее Разведкой, – я с интересом спросил:
– А ты почему отбросил? Я не готов кому-то слепо подчиняться и выполнять любые приказы – это моя причина.
– Это одна из двух причин. Но ты не озвучил вторую.
– Других резонов у меня нет, – признался я, тянясь к тарелке с остывающей яичницей. – Как дошел до первой – все сразу стало ясно. Стража мне не подходит. А есть и вторая причина не соваться в Стражу?
– Конечно. И она самая главная, Амос: думаю, тебя там просто прикончат, – спокойно проговорил Инверто, отставляя опустевшую кружку и повторяя повелительный жест официанту.
– Убьют?
– Конечно же тебя убьют, Амос, – он посмотрел на меня с удивлением и, пожалуй, с некоторым разочарованием. – Или как минимум сделают инвалидом.
– Разведка?
– Причем тут Разведка? – он снова подался ближе ко мне. – Ты разве не знаешь, кто обычно идет в Стражу или Разведку, как ты ее называешь? Хотя лучше называть ее Внешкой, чтобы нам не путаться.
– Кто туда идет? Ну… Смелые люди? Те, кто не боится покинуть Хуракан и окунуться во внешнюю радиацию, где бродят разные мутанты? – предположил я. – Те, кто не склонен к обычной работе или скучной рутине патрулирования улиц в качестве рядового Охранки?
– В первую очередь туда идут те, кому надо смыть пятна с ауры, Амос, – вздохнул Инверто. – Так было и в древние времена. Так было и есть у нас. Внешка берет к себе всех. И спустя годы, отслужив достойно в ее рядах, побывав за пределами убежища, ты не только получаешь выслугу лет, достойную пенсию, неплохие денежные накопления и уважение окружающих, но и чистую, как стекло, ауру. Ты в буквальном смысле слова кровью и потом смываешь с себя прежние прегрешения, возвращаясь в общество уважаемым сурвером.
– Хм…
– Но перед тем, как стать членом Внешки, ты должен пройти достаточно долгое обучение среди тех, кому тоже есть что смывать со своей официальной биографии. И можешь мне поверить, сурвер: стоит тебе переступить порог казармы, и ты мгновенно окажешься в теплой компании дружков тех, кому ты успел подпортить жизнь или даже разбить рожу.
Я аж замер, забыв про кусок яичницы во рту и неотрывно глядя на Босуэлла.
– Теперь понял? – спросил Инверто, насладившись моим столбняком. – Да, прямо вот убивать тебя вряд ли станут, тут я немного сгустил краски, но поверь – они свое удовольствие получат. Они вдоволь позабавятся – и все за твой счет. Хотя могут и убить – если переборщат с издевательствами. А если ты покажешь свой резкий бесстрашный нрав – то уже сам станешь убийцей, и в лучшем случае тебя будет ждать тюремное заключение.
«Или смертная казнь, – добавил я мысленно. – Или изгнание».
Оба способа практиковались крайне редко. Последний раз это случилось в те памятные времена, когда на пятом уровне Хуракана нашли черную плесень – и вот тогда головы полетели, а немалое число сурверов было насильно отправлено в изгнание. Больше о них никогда не слышали.
«А может, это и есть мой путь наружу?» – это была вторая быстрая, пугающая и одновременно шальная мысль.
Мне даже убивать никого не надо – хватит уже сделанного. Пойти в ближайший участок, признаться в убийстве наглой девки из Шестицветиков, оформить явку с повинной, что автоматом избавит меня от смертной казни. И попросить себе изгнание в качестве наказания. Уверен, что власти пойдут мне навстречу и с радостью выпнут Амадея Амоса за двери шлюза.
Может, так и сделать?
Нет…
«Я умру», – и это было третьей отрезвляющей мыслью, мгновенно охладившей мой нездоровый пыл.
Я обычный чистильщик, не обладающий практическими навыками выживания и никогда не державший в руках оружия. Свои теоретические знания я пополнил за последние дни очень неплохо, но теорию никогда не сравнить с практикой. Так что изгнания я, может, и добьюсь, но только для того, чтобы сдохнуть у дверей Хуракана – на радость всем недругам.
Хер им! Если и уйду – то на собственных условиях и при полной готовности!
– Ты явно принял некое твердое решение, Амос, – заметил Босуэлл после того, как сделал новый заказ кофе.
– Ага. Я снова решил не идти во Внешку.
– Разумеется. И самый оптимальный для тебя вариант – устроиться разнорабочим на рыбные пруды рода Якобс, пройти там профильное обучение по повышению квалификации и делать потихоньку карьеру. Род Якобс тебя в обиду не даст, сурвер. А за верность щедро наградит.
– И ради этого ты меня сюда и позвал? – искренне удивился я такому давлению, должному направить меня, куда нужно. – Тогда ты зря потратил деньги – я так и думал поступить.
– И это будет правильным решением, сурвер Амадей. Но позвал я тебя не за этим – я хочу предложить тебе нечто вроде постоянной подработки, что к тому же со временем добавит тебе чутка бунтарской, но в целом положительной репутации. А тебе она не помешает. Не помешает тебе и предлагаемая мной зарплата в обмен на право заявить твое имя в наших рядах. Что скажешь?
– Что скажу? Скажу, что я ничего не понимаю, – ответил я. – «Наши ряды»? Это кто вообще? И за что зарплата?
– Зарплата сдельная и с бонусами за усердную работу и деятельное участие. Плюс постоянная зарплата, скажем, в пятьдесят динеро в месяц и освобождение от ежемесячных взносов в обмен на право заявить твое имя в наших рядах.
– Так в чьих рядах-то?
– ВНЭКС, – ответ прозвучал емко, лаконично и понятно.
Вот, значит, куда угодил Золотой Мальчик – и я этому ничуть не удивился. Действительно под стать его резкому и сильному характеру, если верить тому, как его описывают местные легенды.
ВНЭКС – это одна из политических партий Хуракана.
Расшифровывается просто – Внутренняя Экспансия.
Хотя есть еще неофициальная и горячо отрицаемая партией расшифровка – Внешняя Экспансия.
Партия ВНЭКС. Не самая многочисленная, совсем не консервативная, не слишком уважаемая, но при этом реальная партия с достаточно большим количеством членов, преимущественно состоящим из молодежи и людей среднего возраста.
ВНЭКС пришла к нам с верхних этажей. И узнали мы о ней благодаря значку на лацкане пиджака старшей помощницы нашего вялого Смотрящего Шестого уровня, когда по всем еще действующим экранам шли предвыборные дебаты. Помощница «эльфийка», энергичная, улыбчивая и симпатичная Нэнси Клевер была членом ВНЭКС и занимала в партии достаточно высокое положение, судя по золотому цвету лацканного значка.
Как резко и мощно запахло политикой – столь же вонючей штукой, как и Культ Экспульсо.
Я перевел взгляд на собеседника и уставился ему на грудь. Правильно поняв мой интерес, он с улыбкой ответил:
– Цвет золотой. Обычно значок всегда при мне, но завтра важное собрание, и я отдал костюм в чистку. Да и отдохнуть хотел от костюма с галстуком. Немного побыть в неформальной обстановке. Но могу показать партийное удостоверение, если не веришь на слово. Показывать?
– Да и так верю, – ответил я. – Верю…
– А чего вид такой задумчивый, Амос?
– Пытаюсь вспомнить, чем вы там занимаетесь в вашей партии, – ответил я, перекручивая в голове беспорядочную массу известной мне информации обо всех организациях убежища Хуракан. – Вы же не из тех, кто требует запретить атеизм, а религию Экспульсо официально признать господствующей?
– Ну нахрен, – просто ответил Инверто. – Я в богов не верю, Амос. И тебе не советую. И дымом никаким дышать не надо – вредно это для головы и легких. У ВНЭКС схожие с моими убеждения – иначе бы я не состоял в ее рядах.
– Уже начинаю проникаться к ВНЭКС искренним уважением, – вздохнул я и вернулся к остывшей яичнице. – А можно мне еще еды заказать?
– Ты не наелся?
– Не наелся, – с удивлением признался я, прислушиваясь к ощущениям тела. – Хочу еще еды. А потом хочу пробежать еще десяток километров.
– Заказывай все, что хочешь. Но бегать только после нашего разговора, да?
– Конечно. Я тут порылся в голове и толком ничего о вас там не нашел. Можно чуть больше подробностей? Если судить по названию, то вы за внутреннее расширение, верно?
– Абсолютно точно. Главный постулат, главная догма и главная идея ВНЭКС состоят в том, что нашему виду хомо сапиенс категорически не свойственно сидеть запертыми в консервной банке столетиями. Мы не такие, Амос. Мы – люди. А это значит, что мы те, кто всегда будет царапать стенки своей клетки.
– «Клетки»?
– А как еще? Хуракан спасает нас. Но он же и сдерживает нас. Мы – пленники Хуракана. И из-за его неизменных размеров мы ограничены во всем: в производстве еды и сырья, в количестве жилых и рекреационных помещений, в исследовательских площадях, в нашей популяции. Вода либо течет, либо умирает – это один из наших девизов, Амос. В застойных местах нет будущего. И если не мы, то наши потомки обречены на вымирание. А я, как отец двоих детей, двух юных сурверов, более чем заинтересован в том, чтобы подарить им славное будущее. Нам нужны новые площади! Нам нужно больше пространства! – поняв, что говорит уже слишком громко, он вытер губы ладонью и улыбнулся: – Извини. Я, как всегда, увлекся и превратил мирную беседу в агитационную проповедь. И это ведь только первый пункт в нашей партийной доктрине. Озвучить остальные?
– А можно не про доктрину, а про то, чем вы конкретно занимаетесь, – попросил я, глядя на возвращающегося официанта и думая над тем, что заказать из сладостей. – Даже не вы, а то, чем буду заниматься я, если соглашусь.
– О! Тут все просто, Амос. Ты будешь исследователем, – Инверто Босуэлл широко улыбнулся. – Но главное – мы используем твое имя и недавние события в нашу пользу. Двойная выгода – и в выигрыше останутся все.
– Как именно вы используете мое имя? – я не стал улыбаться в ответ и сейчас жалел, что не прихватил с собой сурвпад, – У тебя нет листа бумаги и чернильной ручки?
– Конечно, есть, – фыркнул он. – Сурвер всегда должен иметь при себе блокнот – ведь важные для сообщества и экономии ресурсов идеи могут появиться в любой момент. Разве не этому нас учили в школе? Вот, держи. Решил сделать заметки?
– Решил, – кивнул я, принимая небольшой блокнот и толстую чернильную ручку.
Отвинтив колпачок старой красной ручки, я полюбовался серебристым титановым пером с вырезанной на нем звездой – эмблемой «Россогора» – и тяжело вздохнул. Мне бы такую вещь!
– Лист вырвать можно будет?
Инверто махнул рукой:
– Забирай себе весь блокнот – мой дежурный дома вместе со значком. Но ручку не отдам, даже не надейся. Семейная реликвия, передаваемая из поколения в поколение. Россогорцы умели делать вечные вещи.
– Согласен.
Открыв блокнот, я вывел жирно «ВНЭКС» и написал ниже «новые территории», после чего сделал дополнительный заказ обрадованному таким объемом официанту, не забыв про кофе, а затем кивнул терпеливо ждущему Золотому Мальчику:
– Так чем обычный чистильщик может помочь такой крутой партии, как ВНЭКС?
– А вот и сарказм с низов общества подоспел, – рассмеявшись, он постучал пальцами по столу, собираясь с мыслями, и наконец заговорил о конкретике: – Для начала скажу о том, как мы планируем использовать твое имя. Тут все просто: я уже собрал в большую дурно пахнущую кучу все то, что с тобой произошло в последнее время, после чего с помощью ассистентов обработаю эту мешанину таким образом, чтобы получился громкий и ясный посыл всему Хуракану – наша молодежь загнивает на корню! Никого обвинять не собираюсь, а тебя я покажу не как проблемную личность, а как работящего паренька, столкнувшегося с ведущими совсем иной образ жизни ровесниками. Основной удар будет нанесен по Шестицветикам, которые, как по мне, представляют собой олицетворение агрессивного радикального феминизма, да еще и пытаются диктовать свои условия целому уровню! Ты испытываешь теплые чувства к Шестицветикам, Амос?
– Не испытываю, – ответил я, делая в блокноте пометки.
– Если я правильно понимаю, ты решил постричься налысо, как того требовали санитарные правила в связи с перхотной чесоткой. Ты поступил, как правильный сурвер. Но Шестицветики остались твоим поступком недовольны и попытались избить тебя – что им частично удалось. Разве подобное поведение нормально для истинных сурверов? Где здесь кредо сурверов? Ты улавливаешь мысль?
– Улавливаю…
Убедившись, что я внимательно слушаю, Инверто продолжил перечислять пункты, и вскоре его замысел начал вырисовываться во всей красе.
Охренеть…
Я был нужен даже не как ключевая, а как узловая фигура серого и неудачливого, но законопослушного сурвера, что раз за разом поступал правильно, но вместо награды получал лишь побои и насмешки.
Сначала я подвергся вымогательству и избиению. Следом я, чтобы облегчить обработку ран на затылке и выполнить указание администрации уровня, на свою беду решил обрить голову, за что снова был избит радикальной женской полулегальной группировкой, а когда вернулся домой, то застал там пьяную разгульную компанию, раскуривающую тасманку и попытавшуюся выгнать меня из собственного жилища. Не остановившись на этом, Босуэлл потащил колючую нить повествования дальше, используя меня подобно связующей все воедино игле и пропихивая через начало каждого нового события, пока все не уперлось в лязг закрытой мной решетки и запертый замок, отрезавший путь твари. Финалом выступила смерть напавшей на меня девки с битой.
Закончив, Инверто припал к бокалу с остывшим кофе, выжидательно глядя на меня и ожидая, пока я разберусь со всей этой достаточно стройной конструкцией.
А что тут разбираться?
Серый мышонок сурвер, пугливый и забитый, в финале оказался настоящим героем, который к тому же изо всех сил пытался спасти несостоявшуюся убийцу, но не сумел этого сделать. Герой!
Герой ли Амос? Да, несомненно. Он герой!
Кто виноват в случившемся? Еще молодые, но уже сбившиеся с пути ребята, прельстившиеся бездельем и раскуриванием тасманки? Разве не сами они виновны в том, что сбились с истинного сурверского пути? Но действительно ли они злодеи? Что-то не верится, что Шестой уровень убежища Хуракан мог породить столько негодяев!
Может, все же стоит копнуть глубже и добраться до истинных причин? Ведь на самом деле молодым и горячим сурверам просто нечем заняться в слишком консервативном и замшелом обществе! Куда им податься? В чем им преуспеть? Нет ни единого нового направления, чтобы молодежь могла приложить все силы и преуспеть!
Может, нам всем пора спохватиться? Может, нам пора вспомнить, что значит быть молодыми, и дать нашей молодежи возможность реализоваться? Дать им на выбор десяток новых путей – вперед! Дерзайте! Развивайтесь! Преуспевайте! Делайте ошибки и извлекайте уроки! И вот тогда у них действительно не будет хватать ни времени, ни сил на дурные поступки!
Прервавшись, Инверто смочил горло остатками кофе, промокнул губы платком и подытожил:
– Вот как-то так на текущий момент. Сырой вариант заготовленной пылкой речи. Я там еще добавлю чего-нибудь особо сочного, накину пару фактов из не связанных с тобой мелких преступлений, а затем отрепетирую и громогласно подам подогретое до идеальной температуры блюдо на общий суд. Что скажешь?
Я скривился, не в силах сдержать эмоций. Все это звучит, как… как… нечто тухлое, но обильно посыпанное сахаром в попытке сбыть это дерьмо покупателям. Если представить это сценарием фильма, то покажи его в кинотеатре – и люди согнутся в рвотных позывах задолго до середины этой мерзости.
– Так что скажешь, Амос?
– М-м-м…
– Говори что думаешь. Не стесняйся.
Глянув на часы, я обнаружил, что оплаченное время подходит к концу. Понявший меня без слов Инверто выудил из карманы монеты, отсчитал двадцатку и пододвинул ко мне, проделав все так деликатно, чтобы никто ничего не увидел. Став чуть богаче, я подумал над тем, чтобы соврать, но не выдержал и сказал начистоту:
– Дешево. Вонюче. Приторно до блевоты. И слишком много плаксивых соплей.
Босуэлл обрадованно улыбнулся:
– Отлично!
– Отлично? Я не хвалил, я…
– Ты ругал, – кивнул Золотой Мальчик. – Ну да. И ты прав – слишком приторно и вонюче. Но разве не это любимая еда большинства? Мы любим громкие истории, напичканные непроверенными фактами и обмазанные громкими обвинениями. А сухое и пресное неинтересно никому, кроме разве что историков – но и в этом случае не стоит забывать, что любимые ими полные пылью истории книги тоже писались людьми, охочими до ярких и сочных россказней.
– Красиво сказано, – признал я. – И все равно твоя речь – полное фуфло. И звучит слишком громко… звучит так, будто на Шестом уровне Хуракана творится полный беспредел, а власть смотрит на это дело сквозь пальцы.
– Супер! – похоже, что он обрадовался еще сильнее. – То что надо!
– Серьезно? – я искренне удивился. – Не припомню, чтобы у нас кто-то раскачивал лодку. Мы ведь всегда стараемся сохранить баланс, придерживаемся умеренности в суждениях и обвинениях, всегда предпочитаем штиль бурному шторму и все такое…
– Так и есть. И в конечном итоге так и будет, Амос, – на этот раз его улыбка была довольно грустной. – И можешь не волноваться о раскачивании лодки. Ты просто кое о чем забыл.
– О чем же? – подыграл я, запихивая литровую бутылку воды в набедренный карман старых штанов. – А можно мне еще пару литров воды с собой? Или это уже совсем наглость будет?
– Наивный ты парень, Амос. Наивный и глупый, – вздохнул Босуэлл. – Ты даже не представляешь себе, что такое настоящая наглость. А представляй ты хоть немного – был бы сейчас гораздо богаче после всего, что с тобой случилось. Рискни кто сотворить такое со мной – избиение, глумление, попытка заткнуть рот, угрозы и клевета… да я бы выдавил из них и из их семей огромную сумму! А ты… ты стесняешься попросить лишнюю пару литров воды и практически в любой ситуации разыгрываешь карту не наглого парня, что в своем праве, а карту какого-то полоумного рыцаря-нищеброда. Амос! Тебя головой о стену били! Ногами по голове пинали – и она снова билась о стену! Ты прошел по грани между жизнью и смертью – я вообще не понимаю, как ты сохранил разум и почему еще не превратился с слюнявого идиота. Но поверь – от кровоизлияния в мозг тебя спасло только чудо! И что ты с обидчиков поимел? Их лживые слова извинения? Да с них как с гуся вода! Уф… прости… накипело…
Ошарашенный, я просто кивнул.
– Но нам твоя порядочность только на пользу – добавляет ярких штрихов к светлому облику обыкновенного героя, – заулыбался Золотой Мальчик, еще раз утерев губы платком, помахал официанту и со вздохом напомнил: – Первые беспорядки Хуракана. Забастовка на фермах. Помнишь, после чего все это началось? И что было потом? Читал об этом, историк Амос?
Голову напрягать не пришлось – я многократно читал об этом. Да и в старших школьных классах к нам раза три приходили маститые сурверы, чтобы прочитать скучную до зевоты речь.
– Двенадцатая поправка к девятой статье, – произнес я вслух.
– И о чем гласит девятая статья, сурвер? Просвети меня, – Инверто откровенно наслаждался нашим разговором.
– Там немало всякого. И в том числе о праве каждого сурвера на публичное высказывание. Двенадцатая поправка как раз относится к пункту статьи о публичных высказываниях, – говоря, я одновременно вспоминал, но в памяти нашлось немного.
Политика – не мое. Даже в масштабах нашего крохотного хураканского мирка.
Так я и сказал, предварительно дождавшись, пока Инверто сделает заказ обрадованному таким количеством заказов парнишке, после чего добавил несколько пунктов от себя, пойдя на открытую наглость и попросив не только шесть литров воды, но еще пакет с бутербродами и аренду сетчатой сумки, именуемой у нас почему-то авоськой, для переноски всего этого.
– Политика – не твое, – повторил Босуэлл, когда едва не подпрыгивающий от радости официант удалился, успев получить от богатого сурвера десятку предварительных чаевых. – Ну и зря, Амос, очень зря. Именно политики решают все в Хуракане. Они определяют наше будущее на поколения вперед. И именно их максимальный консерватизм вынудил мыслящих так же, как и я, предшественников создать партию ВНЭКС.
– Пусть так, – ответил я. – Но мне это никогда не было особо интересно.
– Я догадывался об этом, – кивнул он. – Впрочем, что тут догадываться? Твой выбор профессии, уж прости, но крайне банален и предсказуем. Только не обижайся!
– Да я и не думал, – сказал я. – Мне многие так говорили. Я ведь с детства мечтал стать историком.
– И в какой-то мере ты им стал – я о твоей работе чистильщика, – он снова обезоруживающе улыбнулся, без слов прося не сердиться на эти слова.
– Не совсем понимаю… или вообще не понимаю, честно говоря. У меня не получилось стать историком.
– Почему же? Вполне себе получилось, – возразил он. – Кто такие историки? Ответ прост – это те, кто копается в прошлом, а их ближайшие коллеги и чуть ли не родственники – археологи. И те и другие вскрывают пласты прошлого, чтобы выяснить, как и чем люди жили в незапамятные времена, кого убивали, кого защищали, кому молились, что ценили и чего боялись, как чумы. А ты в качестве чистильщика как раз и трудишься в сточных коллекторах над тем, что оставили после себя жители Хуракана – плесень, фекалии, мусор и все прочее. Ты тоже вскрываешь пласты и поневоле изучаешь их. Но это так… лирика слов… А правда жизни в том, что тот, кто живет будущим и жаждет влиять на него, пойдет в политику, а тот, кто дышит прошлым, предпочтет стать историком… или чистильщиком. Я не слишком туманно объясняю?
– Не слишком. Но я не согласен, – буркнул я, впервые возразив столь решительно.
– Это почему же?
– Ну… не все люди одинаковые. Некоторые могут стать политиками, а некоторые – нет. У всех разные способности и разные наклонности. И не все столь умны и одарены, как ты.
– Пусть так, – он медленно кивнул. – Пусть так. Но к тебе-то это как относится, Амос? Ты чем-то отличаешься от меня? Я талантами не блещу. Просто я умею говорить много и увлекательно, научился сверкать улыбкой и хмурить брови, когда надо, научился ярко и харизматично выступать на публике, а еще я всегда умел хорошо врать – однако последним даром обладает каждый из нас, но в разной степени совершенства. Я политик, Амос. Не меньше и не больше этого. Захочешь стать таким же, как я, – станешь. Вот только ты не хочешь.
– Не хочу, – признался я.
– И вряд ли тебя особо беспокоят нужды остального общества.
– Не особо, – я снова кивнул, признавая его правоту.
– И, скорей всего, в последнее время ты думаешь исключительно о себе и больше ни о ком.
Подумав с полминуты – за это время нам принесли и выставили на стол все заказанное – я кивнул в третий раз:
– Да. Я думаю только о себе.
– А твой отец…
– О нем не думаю, – я сцепил зубы и постарался сдержать полезшую на лицо гримасу ненависти. – Вроде бы он еще жив.
– Вроде бы, – хмыкнул Инверто. – Не сердись, Амос. Я лишь развернуто ответил на твой вопрос о будущем и прошлом. Но мы отвлеклись. Вернемся к двенадцатой поправке – и должен заметить, что очень многие считают ее принятие шагом весьма своевременным, полагая, что без нее Хуракан давно бы уже был уничтожен самым опасным из наших врагов.
– У нас есть враг? – я искренне удивился. – Речь ведь не о монстрах снаружи, верно?
– Речь о нас, Амос, – мягко ответил он и обвел рукой кафе и часть коридора. – Главный враг любого замкнутого мирка вроде нашего – мы сами. Причем так было еще до запершего нас в Хуракане апокалипсиса – еще в те дни, когда миром для человечества служила вся планета Земля, впоследствии уничтоженная нами. Сейчас там, наверху, почти безжизненные радиоактивные пустоши, бушующие пыльные ветра воют над песками – и это сделали мы. Люди. Человечество всегда было и продолжает быть главной опасностью для своего вида. Это не изменилось и после того, как мы ушли под землю и разработали свои сурверские законы. Даже у нас вспыхивали волнения, а бывали и забастовки, бунты, саботажи… всего и не перечислить! И с чего все начиналось, Амос?
– С непродуманных слов, сказанных в не том месте и не в то время, – ответил я, вдруг вспомнив назидательные слова невероятно душного старичка, на два часа загрузившего головы школьной детворы в главном зале.
– Верно! Кто-то из-за личной обиды или попросту не подумав над тем, к чему могут привести его излишне горячие слова, взбирался в коридоре на табурет и начинал орать. Долго ли завести и заставить действовать скучающую детвору? Чем искреннее ты говоришь, чем яростнее обличаешь, тем больше огня ты источаешь, поджигая чувства слушающих. Словами ты высекаешь искры, а искры ведут к пожару! Искра, затем еще одна… и вот потянулся дымок… И вот уже кто-то кричит, что надо пойти и разобраться… Такое случалось в прошлом. Но двенадцатая поправка закрыла дыру в нашем законодательстве – если раньше кричащего нельзя было снять с табурета и заткнуть ему неразумный рот, то теперь это то, что будет сделано незамедлительно. Любой сурвер имеет право на публичное выступление – но сначала он должен подать заявку на оное, после чего произнести свою речь сперва перед опытными и мудрыми сурверами в отдельном помещении, а не перед публикой. И только если речь будет признана честной, неклеветнической, не разжигающей рознь и прочее – лишь тогда ее одобрят и назначат, где и когда ты ее произнесешь. Это касается и партийных выступлений. Нельзя раскачивать лодку, Амос, – потому что у нас только одна лодка, и имя ей – Хуракан. Потонет он – потонем и мы.
– Значит, эта твоя речь про Шестицветиков, про тасманку и разгул агрессивности…
– Раз мы договорились, то сегодня же вечером я подам заявку от лица ВНЭКС, а завтра к полудню уже зачитаю откорректированную и еще более зажигательную гневную речь перед десятком умудренных жизнью сурверов, среди которых наверняка будет и Смотрящий Шестого уровня, раз уж выступать я решил именно здесь. Еще там будут представители Великих родов, может, подтянется кто-то из Охранки и администрации.
– Они такую речь не разрешат, – сказал я, осознав это, когда снова вспомнил все то, о чем он говорил мне в своем черновом обращении. – Им такого не надо.
Только сейчас я понял, что будь подобная речь произнесена на улицах нашего уровня, она вызвала бы как минимум крайне острую критику вялого в действиях Смотрящего и всей администрации, досталось бы нашей Охранке, а Шестицветиков потребовали бы упразднить ко всем чертям, а может, и подвергнуть уголовной ответственности. То, с чем я столкнулся за последний месяц, обычно проходит мимо глаз погруженных в рутину и работу простых сурверов.
Но кто попадет под главный удар, так это Охранка нашего уровня.
Куда смотрят патрульные?
Почему на улицах творится беззаконие?
Откуда столько тасманки, и почему ее не боятся курить?
Биты с гвоздями? Летящие в голову тяжелые литые шары попрыгунчиков? Серьезно?!
– Их всех потребуют сместить с должностей, – добавил я, думая при этом сразу про многих из наших старших и главных. – Тебе не позволят произнести эту речь.
– Конечно, не позволят, – ответил Инверто и заулыбался, глядя на мое озадаченное лицо.
– Но тогда зачем это?
– Не понимаешь?
– Нет.
– Значит, ты плохой историк – во всяком случае, пока что, – припечатал он. – Ведь затея не новая. Все просто, Амос: моя речь пусть и опасна, но при этом она максимально правдива. Я не исказил ни единого факта, ничего не добавил и не приукрасил. В этом сила моих слов – и в этом их опасность. Мне не позволят выступить с этим спичем публично, но при этом по закону не имеют права и запретить. Могут лишь настоятельно рекомендовать резко смягчить риторику, чтобы не вызвать народного негодования. Это минимум их желаний, и тут они в своем праве. Народ волновать не надо. Ну а максимум их желаний – лучше, чтобы речь подобной направленности вообще не прозвучала в переносящих гулкое эхо коридорах Шестого уровня. И они постараются убедить меня в старой доброй истине, говорящей, что слово – серебро, а молчанье – золото. На нашем сленге это означает, что нас попытаются немного подкупить…
– И вы?
– И мы конечно же согласимся, но выторгуем еще немножко сверху. Это жизнь, Амос. И это политика. Они избавятся от опасных слов в обмен на небольшие уступки пришедшей на этот уровень ВНЭКС. Мы здесь условно новенькие, хотим переманить в свои ряды чужих членов, и поэтому нам усиленно ставят палки в колеса – но теперь это прекратится. Благодаря тебе, сурвер Амадей Амос.
– Вы используете мою историю…
– Ну конечно же используем. Ты ведь не думал, что я выбрал тебя за твою внезапную решительность и героизм? – он удивленно поднял бровь.
Я отрицательно помотал головой:
– Ни о чем таком я не думал.
– Уже неплохо! И правильно не думал!
– Но я предположил, что мое знание всех уголков Шестого уровня и…
– Нет. Нет, Амос. В данный момент я вообще не интересуюсь твоими умениями и талантами. О… вижу, как в твоих глазах вспыхнула легкая обида…
– Ну… пусть так. Но что вы получите в обмен на молчание, если не секрет?
– Секрет, но тебе я его открою. Потому что ты не дурак, что я понял сразу. Ты наивен, неопытен, но не дурак и рано или поздно сам бы сложил два и два. А еще я рад чуть пошире открыть тебе глаза на этот темный мир. Все просто, Амос: в обмен на резкое смягчение моей речи и исключение из нее особо… опасных и неприглядных моментов, я потребую предоставить нам то, в чем нам прежде было отказано. Речь о помещениях под офис ВНЭКС. Наша штаб-квартира находится на Третьем уровне рядом с лифтовой зоной – место козырное, считай – Бродвей. И здесь мы хотим создать примерно то же самое. Мы нашли подходящие помещения, арендовали их, но открыть там офис нам не разрешили, заявив, что это якобы перегрузит и без того вечно занятый публикой перекресток – главный перекресток Шестого уровня. Вместо этого нам посоветовали забытый всеми тупик… этакая серая и идущая на понижение кишка с капающими потолками и лужами на полу. Что-то вроде гнойного аппендикса не просыхающего алкаша…
По его красочному описанию я сразу понял, о каком месте идет речь – не раз бывал там в качестве чистильщика. Тут он прав – хрен туда кто пойдет по доброй воле.
– Но главная проблема – там нет туалетов.
– «Туалетов»? – я удивленно заморгал. – А они тут причем…
– А гадить куда прикажешь, сурвер? Пришедшая со мной на этот этаж команда насчитывает двадцать два человека. У нас есть на окраине небольшой закуток в качестве офиса основанного еще годы и годы назад филиала, но и там удобств не наблюдается. А посетители? Им что делать с накопившимися биологическими отходами?
– Без туалетов никак, – признал я.
– Именно! И кто позволит нам провести трубы?
– Никто – уверенно произнес я.
Это огромная головная боль. Мы категорически против лишних вскрытий стен, долбления полов и потолков, протягивания дополнительных коммуникаций любого вида, включая не только трубы, но и провода. Любое добавление несет в себе и увеличение нагрузки по обслуживанию и ремонту, что нагружает наши уже и без того истощенные складские запасы. К тому же это означает врезку в уже существующую систему водопровода и канализации – и кто знает, как они себя поведут после возросшей нагрузки. Партия они или нет, ВНЭКС или нет, но им сухо и категорично предложат пользоваться общественными удобствами и не выделываться. Насколько я помню, от того тупика до ближайшего туалета метров двести. Там же можно набрать из крана и нефильтрованной воды, но я бы ее пить не стал…
– Ты уловил суть, Амос?
– Я уловил, – кивнул я. – Вы услышали о моей истории, сложили в кучу все происшествия, превратили это в зажигательную речь, после которой полетели бы многие головы, а затем поменяете ее на нужное вам пространство в козырном месте…
– И с туалетами, Амос! – он поднял палец вверх. – С тремя туалетами! И один из унитазов будет в отдельном помещении в облюбованном мной кабинете – то есть в моем личном пользовании. Я уже называл тебя наивным и слишком добрым?
– Называл.
– Тогда наша беседа поможет окончательно разбить приклеенные к твоим глазам очки розовой наивности и спрятанное за ними пенсне туповатой рыцарственности. Хватит прощать людям, Амос!
– Да я не…
– Прощаешь! Если тебя били ногами в голову, а потом ты говоришь, что не имеешь претензий, то неважно, насколько каменная и гневная у тебя рожа при этом – ты все равно прощаешь ублюдка, позволяя ему отделаться малой ценой. И в партию я позвал тебя не из-за твоих личных качеств или мечты стать историком. Нет! Мне нужна твоя громкая резонансная история – и только! Да и то – я с радостью обменяю эту быстро теряющую дороговизну историю на три сортира, один из которых окажется в моем личном распоряжении! – он наклонился ближе и прошептал: – Смекаешь, Амос? Благодаря тебе мне не придется терпеть, когда приспичит отлить или сделать дело покрупнее.
– Я…
– Да, я использую тебя, сурвер. Но использую не втемную. И говорю все как есть. Я покупаю тебя и твою историю, чтобы потом обменять ее на светлый офис и три сортира. Такова твоя текущая цена, Амадей Амос: три сортира, – отодвинувшись, он сделал несколько больших глотков кофе, утер губы платком и всмотрелся в мои глаза: – Обиделся?
Я промолчал.
– Не обижайся, Амос. Это ведет к бедности. Злись! Злость ведет к деньгам! Сам посуди – еще месяц назад ты и одного унитаза не стоил. А стоило тебе разозлиться и дать отпор, как твоя цена резко возросла! Так что не будь дешевой обиженкой, а продолжай становиться злее и умнее.
У меня невольно вырвалось:
– Зачем? Зачем становиться злее и умнее?
– Потому что это путь против течения. А раз идешь против – значит, ты уже не говно. Ну и потому, что в тебе что-то есть – а я редко ошибаюсь в людях. Опыт, знаешь ли. А теперь нам пора закругляться с беседой – время поджимает, а мне еще заявку подавать в комитет одобрения публичных выступлений. Знаю, что мы договорились…
– Договорились, – кивнул я. – Что я теряю? Ты покупаешь товар, который, кроме тебя, и не нужен никому.
– Вот и отлично.
– И что мне делать дальше?
– Дальше? Ты вечерами дома?
– Или дома, или бегаю – но в любом случае пробегу мимо своей двери.
– К тебе зайдет курьер с заявкой на вступление, партийным билетом и деньгами. Твое неизбитое фото мы возьмем из общей базы данных. Еще чуть позже, скорей всего, дня через два тебе занесут приглашение на наше грандиозное открытие в новом офисе – приходи обязательно. Подойдет обычная чистая рубашка и штаны. Там постараемся пересечься и перекинуться парой слов о твоей дальнейшей работе – ты ведь помнишь, что основная зарплата у тебя сдельная. А я редко разбрасываюсь динеро просто так. Запомнил?
– Запомнил, – кивнул я, вставая из-за стола и цепляя ручки арендованной сумки. – Мы договорились. И… и большое спасибо.
Снова вглядевшись мне в глаза, Инверто Босуэлл кивнул, поднялся и протянул руку:
– Молодец, Амос. Ты правильно понял мои слова. Но главное, чтобы понял кое-что другое, сурвер. Еще пару истин.
– И какие же это истины?
– Истина первая: да, сегодня твоя цена равна трем условным сортирам – и это немало – но только от тебя зависит, во сколько тебя оценят через пару месяцев или через полгода. Многие из твоих знакомых не стоят даже одного треснутого и напрочь засранного унитаза – и у них это на всю жизнь. Истина вторая – и ее ты начал понимать самостоятельно: чтобы с тобой считались, надо быть злым и опасным, а не добрым и милым. Ищи не любви, а уважения – и пойдешь правильной дорожкой. Те придурки, что вздумали надо мной посмеяться на школьном балу и были мной же избиты, до сих пор при встрече заискивающе улыбаются и первыми здороваются. Иди домой, Амос. Читай, бегай, ешь, сидя на горшке, вспоминай о своей текущей цене и взрослей.
Постояв, я молча кивнул, еще раз пожал Инверто руку и зашагал по улице, закинув тяжелую сумку на плечо. Ноги ноют, живот переполнен, а в голове мерно пульсирует с такой силой, что кажется, будто в черепе сейчас лопнет сосуд и выгорающий мозг зальет горячей кровью. Шагая домой, я думал о необходимости поспать несколько часов, а затем вернуться на бесконечную беговую дорожку и продолжить наматывать километры, наполняющиеся все более стройными мыслями и все более размеренными вдохами и выдохами.
А еще я думал о словах Босуэлла. Он посчитал, что я обиделся. И он ошибся. Мне почему-то было вообще плевать. Главное, что я узнал, зачем вообще им сдался – и резко успокоился. Если тут и есть интриги, то напрямую они меня не касаются, плюс не будет никакого ненужного сейчас шума. Для меня вообще ничего не изменится – разве что появится дополнительная подработка, а статус члена ВНЭКС может даже защитить по мелочи. И все же я был благодарен Инверто за такой прямой разговор – его циничная откровенность встряхнула меня, зажгла и заодно еще раз напомнила, что по большому счету всем посрать на сурвера Амадея Амоса. И это меня не угнетало, а наоборот – бодрило получше ледяного душа. А заодно это давало мне безграничную свободу действий. Ведь если окружающему миру посрать на меня – то и я ему ничего не должен и ничем не обязан.

Глава третья
По пути домой я решил закупиться, раз уж появились деньги. Сначала заглянул в магазинчик Галатеи, но там мне никто не открыл и пришлось вернуться шагов на семьсот назад к ближайшему перекрестку, где у доски объявлений, как всегда, стояла кучка сурверов. Они жадно изучали свежий выпуск одной из наших газет: большая часть периодических изданий, любительских и относительно профессиональных, выходила только в электронном виде и была доступна для загрузки на устройства в кафешках, библиотеках и прочих публичных местах. Но не все могли позволить себе иметь сурвпад, и для таких, как они, печатались бумажные газеты, по старомодному методу прикрепляемые к информационным доскам. Подходи, читай, обдумывай и тут же на месте обсуждай и спорь – чем не клуб по интересам? Эти же доски использовались для коммерческих объявлений – что в принципе нарушало правила, но вышестоящие смотрели на эту мелочь сквозь пальцы.
Пока я изучал аккуратно налепленные столбиками крохотные послания потенциальным клиентам, трое сурверов яростно обсуждали компетентность старшего инженера Яковлева Андрэ, сделавшего ежемесячный доклад о состоянии оборудования нашего уровня. Пока они громогласно сомневались в его профессиональных умениях, еще один, небритый и одышливый, хрипло и часто повторял, что схожее звучание фамилий Яковлев и Якобс совсем не случайно и великий род потихоньку захватывает Шестой этаж Хуракана, ставя везде своих людей. Очередная теория местечкового заговора…
Погрузившись в изучение объявлений, я не сразу заметил, что сурверы вдруг резко замолчали. Покосившись, обнаружил, что стоящие у доски хоть и делают вид, будто продолжают чтение, но на самом деле искоса смотрят на меня.
Узнали…
Я удержался от короткого приветственного кивка. Молча дочитал второй столбик, нашел нужное упоминание и просто пошел прочь по направлению к Манежу, следуя негласному кодексу сурверов: шагай у стены, не размахивай руками и все такое. Но делал я это скорее по въевшейся привычке вечно забитого и боящегося поднять голову Амоса-Ануса. Выпрямиться бы… но зачем? Чтобы впечатлить сверлящих мне взглядами спину небритых стариков с неодобрительными лицами? Я для них явно не герой, что захлопнул решетку и запер замок. Я для них – проблемная личность. А еще я тот, про кого написали небольшую статью в их любимой газетенке – я успел краем глаза зацепиться за заголовок «Амадей Амос – поступок настоящего сурвера». Шрифт суровый и плотный – все, как любят сурверы. Других новостей в нашем болоте не нашлось? Хотя глупо злиться на тех, кто радостно растит мою временную дешевую известность – именно благодаря ей Босуэлл и решил воспользоваться моей историей.
Обнаруженный благодаря объявлению магазинчик оказался достаточно неплохим и находился на территории Манежа, недалеко от главного входа в рыбные пруды Якобсов. Отдельно порадовала безразличность читающего какую-то книгу мужичка-продавца, спрятавшегося за высоким и, что особенно удивительно, деревянным застекленным прилавком. Наверняка это семейная реликвия. Возможно, прилавок сколочен чуть ли не первым поколением и с тех пор многократно реставрировался с помощью сделанного из шеллака лаком – его производство давным-давно налажено в нескольких местах Хуракана, и там же бережно и независимо сохраняются популяции лаковых червецов.
– Впечатляет, да? – с пониманием спросил мужичок, оторвавшись от старой книги.
– Да, – кивнул я и, прекратив глазеть, шагнул к прилавку. – Впечатляет…
Магазинчик я покинул минут через двадцать, потратив тридцать три динеро и на все деньги купив лишь один вид запасов – соленую рыбную соломку. Мне дали одну штучку попробовать, заверив, что все максимально свежее. Вкус впечатлил меня максимально. Помимо этого, мне буднично вручили длинный прямоугольник из зеленоватого водорослевого картона с четырьмя параллельными рядами из семи пустых квадратиков в каждом. В углу красовался гордый черный штамп «ЯКОБС», а в три пустых квадратика с помощью металлической печати продавец влепил по жирной зеленой галочке и под каждой расписался. После этих странных манипуляций он пояснил их суть: если приобрету за неделю семь порций рыбной соломки, каждая из которых стоит одиннадцать динеро, то на седьмой день получу свежую или копченую тиляпию средних размеров. Закрою так все четыре недели – получу здоровенную тиляпию и мелкий подарок от рода Якобс из имеющегося каталога полезных вещиц. Само собой, можно закрыть все квадратики досрочно. Работаешь в рыбных садках временно? Тебе скидка десять процентов на все время работы, главное – покажи трудовую книжку. Работаешь постоянно? Тебе скидка пятнадцать процентов после предъявления того же документа.
Понятно тебе, сурвер?
Мне было все понятно, и я пошел домой, разминувшись с пятком смутно знакомых работяг, поприветствовавших меня довольно радостно – похоже, они из работающих на рыбных прудах. Дав стандартный ответ, я провожал их взглядом, пока они не скрылись за воротами – топают на долгую выматывающую смену. И мне бы не помешало быть в их числе. Но не сегодня.
«Завтра», – решил я, ускоряя шаг. Вплотную займусь поиском работы завтра. Безделье радует, как и возможность много читать и не видеть ничьих рож, но я сурвер, а настоящие сурверы не могут долго без работы.
Ты сурвер – и ты стараешься!

Оказавшись дома, я разложил покупки, некоторое время глядел на наспех выстиранные и отжатые шмотки для бега, прислушиваясь к тихому разумному голоску в голове, советующему на сегодня закончить с физкультурой. Я прислушивался к этому боязливому умному голоску всю свою жизнь – кроме последнего месяца. И возвращаться к послушанию не собирался. Натянув старые сухие штаны с рваными коленями, отыскал носки и майку, впихнул ноги в кеды и вышел за дверь, разом оказавшись на беговой дорожке.
В тот день я пробежал трусцой четыре километра, после чего перешел на шаг и в медленном размеренном темпе двигался еще два часа, не обращая внимания на встречных и догоняемых, но шустро проскакивая темные зевы боковых улочек. Все это время я упорно и даже упрямо думал над всем, что прочел и услышал за последние дни, делая акцент на практических сведениях и заодно прикидывая, где бы я мог испытать их в реальности. Помимо этого, у меня было достаточно времени, чтобы обдумать такую проблему, как мой максимально низкий уровень доступа.
У нас в Хуракане информация официально доступна всем и каждому. Бери любую книгу – и читай! Обогащайся знаниями, сурвер! Знающий и умелый житель убежища – дополнительный шанс выживания всему убежищу!
В целом так оно и было, но при этом источники данных все же имели свои категории, и доступ к ним определялся в некоторой степени твоей профессией, но в основном – твоим образованием. В Хуракане имелись два учебных заведения, выпускающих сурверов с высшим образованием. Имелось несколько узкоспециализированных образовательных учреждений со схемой автоматического трудоустройства по полученной специальности. И, соответственно, бумажный учебник или архив конспектов по гидропонике мне никто не выдаст – профессией и образованием я не вышел.
Но мне плевать на все эти учебники и прочие профессиональные записи. Пусть в них копаются те, кто планирует посвятить этому жизнь, а мне ни к чему тонкости выращивания огурцов и помидоров. И устройство электромоторов я тоже знать не хочу. Даже не собираюсь ничего читать про полостную хирургию, хотя с удовольствием ознакомился бы с азами полевой медицины.
Что меня действительно интересовало, так это записи, сделанные первым поколением Хуракана – но лишь познавательного интереса ради, и особенно сильно мне был нужен массив данных, накопленный сотрудниками Разведки. Они все бывали за пределами убежища, имели реальный опыт, попадали под радиацию, сражались с тварями, а потом те, кто выжил, писали доклады и мемуары. И по еще одной долбаной поправке, введенной каким-то ублюдком двести одиннадцать лет тому назад, все вышедшее из-под пера бойцов Внешки получило особый гриф, ограничивший к нему доступ всем, кроме тех, кому эти данные требовались для выполнения профессиональных обязанностей.
Думаешь, у тебя есть право получить доступ к этим данным?
Что ж – иди и подавай заявку, сурвер. Ее рассмотрят в течении двух календарных месяцев и вынесут решение.
Учитывая мой статус безработного, я был уверен, что мне даже заявку подать не разрешат. И как я ни напрягал голову, не нашел никаких законных способов получить доступ к заветным данным. Через какого-нибудь знакомого, может, и удалось бы заполучить что-нибудь интересное в электронном виде, но таких знакомых у меня не водилось.
Единственная надежда, что у меня оставалась, – так это на грядущий статус некоего исследователя в одном из ведомств партии ВНЭКС. Боюсь только, что моя должность там полностью фиктивна, а исходя из циничных слов Инверто Босуэлла, она может заключаться в чистке его личного сортира. Правда жизни – она такая: пахнет говном и чужой усмешкой.
Во время прогулки я окончательно прочистил голову, запретив сам себе даже думать о добровольном признании в убийстве той девки с битой и о том, чтобы напроситься на изгнание из Хуракана. Меня, может, и изгонят – вот только сурверы не настолько дураки, чтобы отправлять тебя вон с рюкзаком, набитым ценными вещами. Конфискация всего имущества! Все, что ты нажил в убежище, тут и останется. С собой дадут немного еды, бутылку с водой, старый истертый нож и пылающий факел – подожгут, когда выведут наружу. Никакого фонарика ты не получишь – может, раньше давали, но сейчас столь технологическое устройство не покинет пределов Хуракана.
И что я буду делать там с горящей деревяшкой в одной руке и дрожащим огрызком ножа в другой?
Я хочу покинуть убежище. И я сделаю все, чтобы его покинуть. Но на своих условиях… и со своими вещами.
* * *
После повторной помывки я потратил пару минут на общение с Андреем Румянцев – потерявшим брата парнишкой с нервным тиком и привычкой щипать себя за ноздрю. Я уже привык к его самоистязанию и, угостив Андрей порцией рыбной соломки – сам я сжевал уже два пакетика, – расспросил о недавних событиях. Андрей, жуя угощение, старательно припоминал, но так и не вспомнил ничего существенного. Важные люди в банном комплексе в последние дни не появлялись, никто из Шестицветиков не заглядывал. Про меня никто не спрашивал. Было много вопросов о случае с тварью и еще больше ими же порожденных бредовых теорий. Чуть успокоенный, я попрощался с парнишкой и вышел, с трудом волоча донельзя уставшие ноги – все же с бегом и ходьбой я сегодня перебрал. Но настроение было пиковым – такое впечатление, что поймавшая меня эйфория бегуна так и не отпустила, продолжая злобно топить плавящийся мозг в эндорфинах.
Я честно хотел пойти домой и угомониться уже. Но вместо этого свернул в узкий боковой коридор, миновал десяток безликих дверей и такое же количество преимущественно пустых бетонных скамеек. Раньше тут располагались места для размещения участвующих в олимпиаде спортсменов – пятьдесят с лишним небольших однотипных комнатушек с выходами в узкий коридор, украшенный поныне существующими мозаичными панно, изображающими бегунов, метателей дисков, прыгунов с шестом и прочих славных атлетов. Сейчас же в коридоре находилось общежитие для бессемейных работяг – большая их часть работала на род Якобс.
И тут же, на месте прежнего спортивного бара, расположился ломбард «ПостАп». Застекленная лакированная дверь была закрыта, а рядом с ней сидел тот, ради кого я сюда и пришел – охранник Бунд Фиккас, по прозвищу Фикус. Грузный мужик за сорок, в положенном по правилам сером комбинезоне с желтой нарукавной повязкой – в Хуракане довольно спокойно, и охранник нужен лишь по регламенту. Настоящая работа у таких, как он, бывает только в увеселительных заведениях, где может побуянить молодежь. Здесь же никогда ничего не случается, и Бунд бездельничает с утра и до конца рабочей смены, сидя тут в буквальном смысле годами. Тут он как-то и зацепил меня, идущего мимо и по дурости засветившего блеснувшие на запястье наручные часы. Бунд тут же подозвал меня, усадил рядом, уронил толстую ручищу на плечо, сжал и, оказав нехитрое давление на трусливого Амоса-Ануса, отжал часы под предлогом поносить пару деньков. Я пришел за своим через три дня, и на меня снова надавили – уже пожестче и с завуалированной угрозой. Больше я не приходил – до этого момента.
Остановившись у двери ломбарда, я дождался, когда сонный охранник сфокусирует на моем лице щелочки глаз и коротко произнес:
– Мои часы. Отдавай.
В коридоре имелось некоторое количество здешних усталых обитателей, но меня они не услышали – я говорил намеренно тихо и спокойно. Со стороны могло показаться, что мы с охранником приятели, а я просто задержался перекинуться парой рутинных слов. Ну да… так же, наверное, казалось со стороны, когда он с добродушной усмешкой на небритой харе отжимал у меня часы, дыша перегаром и пережаренной в масле рыбой.
– Чё? – он несколько раз моргнул, следом в глазах засветилось узнавание, и он… поник, съежившись и сдувшись как проколотый рыбий пузырь. – Амос.
– Амос, – кивнул я, продолжая стоять в шаге от него и держать руки в карманах штанов.
Я был удивительно расслаблен и спокоен, не было ни намека на мандраж или страх, зато имелась почти равнодушная готовность получить по лицу, а еще я знал, что буду бить в ответ и как бы не повернулась ситуация – пойду до конца.
И я только что понял нечто очень важное. Осознал истинную причину того, почему я спрашивал о Шестицветиках, почему резко сменил направление и пошел сюда. Нет, я не искал новых проблем, и я не горел желанием испытать боль от ударов и получить новые травмы. Я пришел сюда по другой причине: я боялся, что мое новое «Я», злое, мерзкое и добивающееся своего, возможно, уже исчезло так же внезапно, как и появилось после того удара затылком о стену. А еще я недавно прочитал в одной попавшейся успокаивающей статье, что в человеке задерживаются лишь те эмоции, которые он подпитывает постоянными мыслями и делами. Что-то про двух или даже трех волков у каждого в голове – выживают лишь те, кого ты кормишь. Вот почему я стоял здесь и сверлил неподвижным взглядом очередного своего обидчика – я кормил злого голодного черного волка, не собираясь давать ему возможности уйти из моей ушибленной головы.
Так что? Оплывший охранник пошлет меня куда подальше? Ударит?
– Я ведь ждал, – он криво и как-то жалобно улыбнулся, доставая из кармана потрепанной куртки несколько монет. – Смотри, Амос. Твои часы я заложил в ломбарде, а потом хозяин их продал – я уже давно это выяснил. И давно хотел тебе их вернуть…
– Давно? – я не удержался от столь же кривой, но не жалкой, а скорее грустной усмешки. – После того как случилось несколько связанных со мной громких дел, да? Но не раньше… до этого тебе было плевать.
– Что ты, что ты, – пробормотал он, старательно глядя мимо меня. – Давно хотел вернуть. Я ведь правильный сурвер. Так вот – хозяин продал твои часы. Я заложил их ему за десятку, он продал за пятнашку. А я вот даю тебе тридцатку. Тридцать динеро, Амос. Ты берешь – и мы расходимся миром. И… извини меня, в общем.
Неспешно обдумав предложение, я медленно кивнул и принял три протянутые монеты.
– Вопрос решен, Амос? – спросил охранник.
Спросил просто так – не под запись, без свидетелей.
– Вопрос решен, – кивнул я, после чего развернулся и ушел.
* * *
ВНЭКС умела быть оперативной – или Босуэлл – когда это требовалось. Куй железо пока горячо – еще одна поговорка из наследия «Россогора», и партия ВНЭКС явно следовала ей буквально.
Курьер постучался в мою берлогу почти в полночь. Представился, дождался, когда я открою, вручил пакет из толстой зеленоватой бумаги с черными буквами ВНЭКС в верхнем левом углу, после чего раскрыл старую пластиковую папку, дал ознакомиться с заявкой на вступления и подал ручку, чтобы расписаться. При этом он улыбался той дежурной и вроде спокойной, но почему-то заставляющей поторапливаться улыбкой. Но я торопиться не стал. Раньше я бы просто поставил робкую мелкую закорючку подписи, а сейчас сначала прочитал отпечатанную на печатной машинке заявку, некоторые пункты просмотрел дважды, убедился, что нигде нет ничего мутного, и только затем написал в нужном месте «сурвер Амадей Амос» и поставил подпись и дату. Отдав чернильную ручку – серый пластик и сталь, производство «ВестПик», бюджетная женская модель, – я кивнул курьеру и закрыл дверь. День подходил к финалу, на меня накатывали волны заслуженной усталости, ноги гудели, и хотелось только спать, но я сумел преодолеть безразличие, открыл шуршащий пакет и выложил его содержимое на стол – рядом с аккуратно разложенным имуществом. Налобный фонарь, отвертка, непромокаемая сумка с длинным ремнем, нож, пакеты с рыбной соломкой и все прочее, что я считал важным держать все время на виду – не считая лежащего на кровати сурвпада.
И что я получил?
Деньги в прозрачном пластиковом кисете. Монеты по десять динеро, всего пятьдесят. Выполненное в красно-серых тонах удостоверение – внутри обнаружились мое фото, ФИО, дата вступления и жирный лиловый штамп о выплаченных за весь год партийных взносах. Какой я молодец… Захлопнув документ, полюбовался внешним исполнением – такие удостоверения, как это, и в других цветовых гаммах наштамповали тысячи еще в те времена, когда Хуракан обладал куда большими производственными мощностями и ресурсами. С тех пор многое мы уже произвести не можем, но кормимся с обширных складов, где хранятся практически вечные предметы. В том числе там лежат корочки удостоверений для любых целей. Человек знающий поймет и правильно оценит кое-что еще – цветовое исполнение обложки. Все это делали заранее, и руководил всем кто-то действительно умный.
У нас несколько разных партий и каждое десятилетие появляются одна-две новые, в то время как столько же партий разваливаются и ликвидируются. Но есть и настоящие седые зубры – например, партия «Константа» с их широко известным и популярным девизом «Спокойствие в постоянстве». Членами этой партии является большинство Смотрящих Хуракана и тех, кто занимает действительно ответственные должности. Курс партии яро поддерживают все старики убежища. Еще бы им не поддерживать, ведь курс Константы» очень прост: мы все должны оставаться в убежище до тех пор, пока это возможно, и быть достаточно разумными, чтобы не привлечь к нам ненужное внешнее внимание. Учитывая весомость «Константы», можно не сомневаться, что этим курсом мы и будем следовать ближайшие десятилетия. В недавнем выступлении один из партийных седых бонз радостно заявил, что ближайшие лет сто мы можем вообще ни о чем не переживать – ресурсов хватит. Ну да… еще несколько поколений родится под землей и, быть может, там и помрет. Раньше я об этом вообще не думал – теперь думаю.
Так вот – партийные удостоверения модно и почетно демонстрировать, заодно сразу же выражая свои политические и социальные взгляды. Корочки «насаживают» на нагрудный карман, закрепляют, чтобы удостоверение не потерялось, и так ходят, демонстрируя не только название партии, но и ее цвета. Поэтому мы с детства знаем, кому какие цвета принадлежат и что это значит. Чем спокойнее и тусклее цвет – тем консервативней партия. Цвета к выдаче определяет совет Хуракана – после того как ознакомится с уставом регистрируемой партии и их заявлениями. Название партии печатается на корочках уже вручную.
Удостоверения «Константы» выполнены в мягких зеленых и синих цветах. Удостоверения ВНЭКС – красные с серым, что сразу говорит о радикальных устремлениях партии.
«Константа» предпочитает оставаться в подземной коробке, ВНЭКС – в принципе – тоже, но последние настроены на исследование хотя бы ближайших пределов, за что сразу заработали красный радикальный окрас. И теперь я пусть номинально, но один из них. Хорошо это или плохо? Скорее хорошо, если мне будут регулярно платить и давать возможность для той самой сдельной подработки.
Последним предметом был большой пластиковый конверт – в таких семьи хранили важные документы и фотографии. Открыв клапан, я вытащил сначала квадратик с рукописными словами. Записка от Инверто Босуэлла:
«Добро пожаловать в партию Внутренней Экспансии, Амос!
Кстати, как мне тут подсказал бессменный секретарь и архивариус ВНЭКС на Шестом уровне, ты сейчас идешь по стопам семьи, что когда-то сделала такой же выбор. Судьба? Предназначение? Кто знает… В любом случае ты сделал правильный выбор, сурвер. Скоро увидимся.
PS: Будь добр, веди себя в рамках приличий, Амос!»
О чем это он?
По чьим стопам я иду?
Перечитав записку, я все равно ничего не понял и решил проверить конверт. Мои пальцы наткнулись на плотный картон, я потянул и вытащил большую четкую черно-белую фотографию. Вгляделся, вздрогнул и зашарил по столу, нащупывая налобный фонарь. Включив, вывел яркость на максимум и направил луч на фото.
Группа разновозрастных людей. Одеты в комбинезоны разных фасонов, все в высоких непромокаемых сапогах, на лбах – фонари, на макушках – каски, на плечах – лямки рюкзаков, а на поясах – ножи, лопатки и гаечные ключи солидных размеров. Они стоят по щиколотку в воде, задним фоном служит мокрая бетонная стена какого-то коридора, с потолка свисают ржавые цепи мертвой лебедки. По низу идет белая надпись: «Очередная исследовательская экспедиция ВНЭКС», там же проставлена дата, когда было сделано фото – почти двадцать семь лет тому назад. Я неотрывно смотрел на двух крайних людей слева. Парень и девушка. Оба весело улыбаются, она прижимается к нему, он уронил руку ей на плечи. Совсем молодые и счастливые… мои родители.
– Какого хрена? – пробормотал я, проводя ладонью по снова начавшей отрастать жесткой щетке волос на макушке.
Мама…
Я вгляделся в её изображение, осторожно коснулся навеки запечатленного на фото лица и отдернул руку.
Мама…
Я понятия не имел, что мои родители раньше были членами ВНЭКС или какой-либо еще партии. Хотя вру – отец вроде состоит в какой-то партии. В нашу последнюю встречу я видел в его кармане удостоверение с тусклыми мирными цветами, даже отдаленно не пахнущими никакой радикальностью во взглядах. Кажется, это было удостоверение самой тухлой партии Хуракана – «Эксистенсия». Партия с удостоверением густого-зеленого цвета. Партия, чьи члены выступают за то, чтобы провести взаперти столько веков, сколько сможем, даже если жить придется впроголодь. Партия, чьи члены выступают за закрытие и консервацию всех шлюзов, всех дверей, а также за упразднение Разведки и ответное двойное усиление внутренней Охранки.
Почему отец выбрал членство в «Эксистенсии», мне неудивительно: это одна из немногих партий, что помогали продуктами и одеждой своим нуждающимся членам. Плохо, что ли, если раз в месяц тебе подкинут что-то вроде пособия? Раньше я не задумывался, но теперь понял, что таким образом партия купила отцовский сурверский голос – становящийся важным несколько раз в год, когда у нас проходили народные голосования по тому или иному вопросу. «Эксистенсия» – не странно и не удивительно.
Но родители и ВНЭКС?
Вот это удивительно…
Я проверил конверт еще раз, но он был пуст. Погасив фонарь, я поставил фото на стол у стены. На миг возникло желание вырезать с фото лицо отца, но я удержался от этого тупого детского порыва и снова застыл, глядя на группу на фотографии в тусклом свете потолочного освещения. Когда очнулся от мыслей, понял, что успел сжевать две пачки рыбной соломки, а в теле и голове нет и намека не усталость. На улице хураканская ночь, а у меня сна ни в одном глазу. Что-то подрагивало внутри и требовало действий.
Снова выти на прогулку?
Нет… взглянув на стол с разложенными инструментами и снаряжением, я кивнул сам себе и начал собираться.
Не спится, сурвер? Ну так иди и поработай.
В рыбных садках рода Якобс всегда нуждаются в рабочих руках…
* * *
По старой намертво въевшейся привычке – и вряд ли я от нее когда-нибудь избавлюсь – я со сноровкой опытного чмошника мысленно готовил себя к неласковой холодной встрече, к резкому отказу и посылу на хер. В подобных случаях лучше всего сохранять максимально бесстрастный, но не вызывающий вид – чтобы не навлечь на себя агрессию. Просто кивнуть, развернуться и уйти – не бежать, но и не медлить, чтобы не поймать спиной еще парочку недобрых слов. Так не раз случалось со мной в прошлом, и я неплохо так навострился минимизировать ущерб для своей психики, а иногда и тела. Сейчас же, поймав себя на этих приготовлениях, я зарубил все на корню. Хрен им! Они не обязаны давать мне работу, но унижать себя я не позволю!
Но я ошибся. Вернее, оказался не готов. Вот к чему угодно, а к такому меня жизнь не готовила.
На территорию бывшего бассейного комплекса я прошел без проблем, сказав охраннику, что хочу наняться в ночную смену. Он смерил меня опытным взглядом, скользнул глазами по сумке и не горящему пока налобному фонарю, после чего кивнул и спросил, знаю ли, куда идти. Я знал, и на этом разговор завершился. И когда я добрался до зоны, где в прошлый раз стояли столы с горячим питанием и напитками, меня заметил стоящий перед плотной группой смутно знакомый мужчина и тут же закричал:
– Амос! Сурвер! Это ведь ты?
Я кивнул.
– Как же я рад тебя видеть! – заявил он, маша рукой, чтобы я подошел.
Вот к этому я готов не был – к выражению радости при виде меня и столь же радостным словам.
– Не спится в ночь глухую, сурвер? Поработать хочешь? – глотая от спешки слова, спросил он и чуть нервозно задрал рукав грязного желтого комбинезона, глянув на механические часы на запястье.
– Хочу, – подтвердил я и пожал его протянутую руку.
– Ну вообще отлично! – воскликнул он и свел ладони в резком хлопке, одновременно оторвав пятки сапог от пола и тут же с силой ударив ими о кафель. Поймав мой взгляд, он снова приподнялся и опустился, после чего пояснил: – Венозные клапана встряхиваю. К черту застои крови, верно?
Я снова кивнул. А он снова хлопнул в ладони, чуть подпрыгнул и ткнул указательными пальцами в плотную или даже слишком плотную группу переминающихся сурверов. Я на автомате пересчитал их. Семь человек. Четверо потрепанных мужчин, трое выглядящих куда более живо женщин. И у всех одинаковое выражение лиц – нескрываемый страх.
– Они не хотят спускаться туда! – его указательные пальцы сместились с группы на тускло освещенный коридор.
Я знал это проход. В его конце находится большой люк, через который мы тогда спускались, чтобы устранить последствия грязевого перелива. Опять случилось какое-то ЧП? Правильно поняв мою задумчивость, черноволосый парень в желтом комбезе с трудом удержался от очередного хлопка и пояснил:
– Обычная генеральная уборка. Все должно блестеть, сурверы! Сами понимаете – после случившегося комиссия за комиссией к нам идут. Сегодня было две – одна от Охранки и одна от Внешки. Завтра ждем комиссию во главе с самим Смотрящим Руем! А у нас там внизу что? Отвечаю за вас: там еще есть грязь! И грязюку эту надо собрать, погрузить в бадьи, а затем опорожнить в отстойники, где ей и место. Работы часов на шесть. А вы тут задницы мнете!
– Там такое произошло, – глухо обронил небритый сурвер, чуть ли не до хруста сжимая в руках тряпку. – Тварь эта…
– Этот сурвер был там! – пальцы парня указали на меня. – Он все закрыл! Там теперь безопасно, как здесь.
– А он с нами? – тихо спросила крайняя женщина в серой косынке и старом синем комбинезоне. – Сурвер Амос с нами пойдет?
– Секунду! – воскликнул парень и шагнул ко мне: – Спустишься часов на шесть? Ничего делать не надо – просто побудешь там, чтобы сурверы не нервничали, – понизив голос, он добавил: – Плачу десять динеро, плюс сытный перекус после смены.
– Десять динеро за шесть часов, – ответил я. – Если проторчу там больше – доплата. С собой сразу забираю пяток бутербродов с вон того стола. И я ничего не делаю – просто побуду там.
– Договорились! – просиял тот и, картинно развернувшись на пятках, подпрыгнул, хлопнул в ладоши и громко оповестил: – Вот и решено дело! Герой Амадей тоже идет и присмотрит, чтобы ни с кем ничего не случилось! И давайте уже быстрее, пока он не передумал – он человек занятой, про него газеты пишут, радио бормочет и старушки клекочут на углах. Так что живее, живее, трудяги, живее!..
Секунд пять-шесть группа смотрела на меня и не двигалась. Вздохнув, я первым зашагал в коридор, заучено разминая плечи перед работой. Но тут вспомнил, что ничего не собирался там делать, и разминаться прекратил, бросив все силы на усмирение внутренних сурверских демонов, что сразу же принялись укоризненно шептать в мозгу: «Все будут работать – а ты отдыхать? Разве поступит так истинный сурвер?»

Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «Литрес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (https://www.litres.ru/book/dem-mihaylov/zapertyy-2-70816132/) на Литрес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.