Читать онлайн книгу «Вновь: покойтесь с миром» автора Никита Чирков

Вновь: покойтесь с миром
Никита Владимирович Чирков
Вновь #4
Клендат посвятил свою жизнь науке, даруя результаты удивительных исследований на благо технократичного Опуса – столицы солнечной системы ИМБ. Контролируемое развитие цивилизации под его чутким руководством продолжалось до внезапного уничтожения колонии Монолит на планете Кома. От абсолютной безысходности перед волей космического бога Клендата отделяет лишь немыслимый в своем исполнении план, вынуждающий отдать цивилизацию в жертву победе. Время на исходе – приходится манипулировать не только отчужденным Бэккером, но и своей дочерью Любой, принявшей сторону матери Кассандры, которая и освободила божественную силу разрушения. Сложнейший клубок причин и следствий приводит их всех к судьбоносному дню, исход которого определит, кто будет править остатками человечества.

Никита Чирков
Вновь: покойтесь с миром

1

Клендат стоял на центральной площади Опуса в желанном одиночестве, выбрав точное время для этого непростого в реализации решения – ровно за два часа до появления лучей солнца, когда город встретит первый день рабочей недели. Это тихое мирное начало дня позволяет ему изучить родной город с особым любопытством, достигающим неприличной, необязательной дотошности. На северной стороне, в двадцати четырех километрах от площади, широкая дорога заканчивается в глубинке леса, внутри которого находится гора с большой обсерваторией и телескопом на вершине. Красивое природное возвышение не было зловещим или уродливым – очень многоуровневое и неровное, оно привлекало чем-то уютным и таинственным, хотя за сотни лет всю эту гору исходили уже вдоль и поперек. Там даже были памятные места предков, смело пытавшихся обуздать высоту в шесть тысяч метров от поверхности, лишь опираясь на свои природные силы. Какие бы пещеры там ни исследовались и тропы ни прокладывались, мест для так называемого девственного похода было более чем предостаточно, и считалось чуть ли не манерой дурного тона хотя бы раз не взобраться на самый верх не на подъемнике, а строго своим ходом, разумеется, по изученным тропам.
Клендат повернулся направо на девяносто градусов – взгляд его устремился теперь на восточную дорогу, пересекающую уже через пятьдесят километров огромную территорию земледелия, кормящую народ Опуса самыми лучшими продуктами, какие только могут быть выращены в парниках и под открытым небом. Все было грамотно поделено по зонам, посев и сбор имели лучшие показатели каждый год, пропустив через себя многие поколения города, приучая молодых к труду на поле не в последнюю очередь ради физического и морального воспитания. Уж что-что, а тяга жителей к прямому контакту с планетой всегда была непреклонна перед любыми препятствиями. И столь же ценным для ферм был ручной труд человека, сколь для промышленной области он ценность свою утратил. Западная дорога уходила дальше всех других – на сотню километров, через каменные равнины до огромной индустриальной зоны, где автоматизированное производство не только обеспечивало Опус материалами для строительства, но и занималось созданием более сложного оборудования с технологиями космической программы. Причем сам человеческий персонал нес роль преимущественно инженерно-лабораторного исследования и программирования. Там же была и посадочная зона для грузового космического транспорта, переправляющего с колонии Монолита на планете Кома ценные ископаемые ресурсы.
И вот между площадью, которую Клендат уже истоптал от края до края, и дальними благами цивилизации был сам город. Четыре равнозначных друг другу района размером в пять квадратных километров и разделены теми самыми центральными дорогами.
В северо-восточном районе, именуемом Деметрием, произошли самые яркие изменения после официального интегрирования Объема – виртуального пространства, полноценно замещающего реальность, имитируя социальную и рабочую жизнь со всеми осязательными и биологическими потребностями. Человек внутри системы контактирует с реальностью несколькими способами: через Манекена – примитивного робота – либо сразу же подключаясь к тому или иному механизму, что в реальности исполняет конкретную функцию, пока в Объеме все обрисовывается чем-то более понятным человеческому сознанию. При этом существовал еще и изолированный сервер, действия на котором были безопасны для реального мира, доступ к коему регулировался социальным статусом гражданина. Вот и перестройка целого района не заставила себя ждать, большая часть улиц которого была переоборудована вместе со зданиями для оптимизации столь радикального проекта.
Если район Объема занимал скромные тридцать этажей (ведь раньше это были обычные жилые здания), то вот район просветительского искусства Дизелист на юго-востоке дотянул до всех пятидесяти, причем последние двадцать были настроены уже вследствие увеличения населения с прогрессией во всех научных, и не только, направлениях. Лишь детский сад и школа были отдельными, в области северных лесов, дабы свежий воздух и природный ландшафт питали будущих граждан своей энергией.
Северо-западный район Солидарность был самым большим, высоким и жизненно-активным – жилые улицы и дома напоминали отдельный маленький город, где каждый камешек был кому-то важен памятным событием с необъятным букетом переплетений самых разных человеческих историй. Самая уютная, многообразная визуально и эмоционально развивающаяся естественным образом конструкция, созданная людьми для людей.
Юго-западный развлекательный район Лилия был самым низким, всего в двадцать – двадцать пять этажей, с широкими крышами, что и делало его привлекательным для мечтателей и фантастов, ведь отсюда получалось ощутить себя чуточку ближе к величественному, но недостаточно для потери ценности высокого положения.
Вопреки завидному достижению комфортной оптимизации города, сочетающему в симбиозе инфраструктуру перестроенного района под нужды Объема и района с классической формой жилья для органиков, Клендат по-настоящему гордился самым простым в воплощении куском Опуса – центральной площадью в десять тысяч квадратных метров, откуда он и начал это утро. Это место было столь же важным для него, сколь непримечательным для большинства жителей нынешнего поколения.
Клендату пришлось сильно замедлиться, дабы разглядеть все мельчайшие детали Опуса. Возможно, из-за этого смелого и непростого решения ожидаемое разочарование в развитии данного места так и не поступило, чему он не может не радоваться. Он бы мог разглядеть Опус со спутников, но определенные процессы требовали проявить уважение к результату труда целых поколений. И как бы Опус ни продолжал впечатлять Клендата, ключевой точкой координат его пребывания была та самая площадь в центре, ради которой он изначально и вернулся сюда. Это ровное место со скамейками, книжными уголками, столами с настольными играми имело для него историческую ценность такой значимости, какую даже ему не измерить. Стоя в этой символичной сердцевине истории, Клендат испытывает самые сложные, тем и ценные, чувства, но не только по отношению к Опусу. Сегодняшний день – результат принятых чуть больше сотни лет назад решений именно здесь, на месте нынешней площади. Его маленькая, но очень ценная гордость. И результат этот проявит свои первые симптомы уже через несколько минут, когда Клендат отправится по южной дороге, перейдет широкий мост в тридцать метров длиной через глубокую реку и окажется на берегу Основателей – большая историческая площадь со статуями, фресками и хронологией человеческой жизни от ее зарождения. А там, через километр музея истории человечества, начинается скала, уже внутри которой, среди бесчисленных помещений государственного строения, на верхушке которого восседает совет Опуса, находится, возможно, самый важный для Клендата человек – Бэккер, спасшийся с разрушенной колонии Монолит.

2

Перед тем как войти в палату Бэккера, Клендат получил уведомление от Звезды: «остаточное время – десять часов». Восприятие времени для него ожидаемо изменилось, и, несмотря на готовность, определенный дискомфорт казался чересчур назойливым. Так что пришлось ускориться – и, только перешагнув порог, он сразу же активировал виртуальный экран перед кроватью, дабы изображение с камер наблюдения, передающих Опус в реальном времени, послужило своеобразной провокацией на контакт.
– Уходи! Я же сказал, что никого не хочу видеть, так сложно понять?! – Сидя в углу палаты, Бэккер натянул большой капюшон толстовки, прячась в ней, словно от врага.
Не реагируя, Клендат включил обычный свет, встретившись с Бэккером взглядом. Этот измученный вид худого человека мог ввести в заблуждение кого угодно, но не его.
– Я хорошо тебя знаю, Бэккер. – Клендат продолжал стоять у двери, позволяя объекту своего внимания владеть пространством. Сам он был под два метра, крепкий, коротко стриженный и с чистым, словно вырезанным из камня, лицом. – Ты в меру умен, дабы различать упрямость и наглость, веруя своим инстинктам порой даже больше желаемого, что не раз служило созданию новых проблем, сам процесс решения коих позволяет тебе ощущать себя настоящим в естественной для тебя среде. При этом твой моральный компас адаптируется несколько независимо от твоего желания, вынуждая тратить внутренний ресурс на излишнюю работу анализа своих действий с приличной добавкой моральных терзаний, которые, к слову, также оказались естественны для тебя.
Суровый взгляд Бэккера из-под свисающих вниз черных волос, чьи кончики уже соприкасались с небольшой бородой, восхитил Клендата бесстрашием.
– Я пришел не судить тебя. Ты выжил на Коме, после чего предпринял опрометчивую попытку победить превосходящего противника на Целестине и…
– Мне не нужна твоя жалость. – Эти слова были брошены надменно, после чего он поднялся с пола, налил себе в стакан остатки со дна бутылки высокоградусного напитка и, сделав большой глоток, произнес отстраненно: – Лучше принеси еще, нежели болтать.
Клендат подошел к нему, забрал из рук уже пустой стакан и бутылку, после чего сказала заботливо:
– Я здесь, чтобы дать тебе шанс закончить начатое.
Бэккер долго смотрел в светлые, полные уверенности и силы глаза Клендата, которые после следующих слов остались недвижимы.
– Не так и хорошо ты меня знаешь.
Бэккер сел на спинку изголовья кровати, посматривая на гостя сверху вниз.
– Тебя прислала Таня? Или это уже батя хочет навязать мне роль спасителя?
– Нет. Твои родители тут ни при чем.
– Ну и отлично. Теперь можешь идти.
– Бэккер! – Клендат понял надобность быть напористей. – Чего ты хочешь?
– Я уже…
– Нет-нет-нет. После того как я или любой на моем месте уйдет.
– «Шанс закончить начатое». – Клендат ожидал продолжения. – Мне нечего заканчивать. Я сделал достаточно: эвакуация колонистов, выявление Особей, доказательство присутствия божества на Целестине. Развлекайтесь с проблемами, которые больше не мои, которые, замечу, сами собой мне навязались, когда я полетел на долбаную планету Кома ради сбора тупой команды для раскопок на сраном Целестине. Мне повезло встретить саму смерть и принять ее объятия так, как мало кому выпадает шанс… А потом я проснулся тут, в мире, на который мне плевать. Плевать на тебя и всех остальных.
– Если плевать, то зачем распинаться передо мной сейчас?
– Галочку поставить. А то врачи меня не слушают, да и воли у них нет – лишь служат, не более того. Ты, видно, солидный, теперь все знаешь, передашь остальным, чтобы меня не донимали.
– Что если я дам шанс заслужить…
– Ты не понял! Я сделал свой выбор, еще там, еще давно! Этот выбор был мой, ничей иной. Если бы ты знал всю правду, то понял бы меня. И даже не смей цепляться за это и выводить меня на откровение. Я ничего тебе не должен.
Бэккер был озлоблен и отчаян, казалось, вот-вот этот человек потеряет волю к примитивным биологическим процессам: дыхание, мышление… сердцебиение. Одними лишь глазами он раскрывал тяжелейшие события прошлого, исковеркавшего его физически и морально достаточно, чтобы он привык и освоил те мучения, которые ему не описать – лишь ощущать. Бэккер был потерян, чужд и одинок столь сильно, сколь Клендат удивлялся этому, почему-то маловероятному в статистическом анализе, варианту.
– Я читал отчеты команды Эфира и Техгруппы. На пути к Опусу у них было время изложить все события с момента твоего прибытия на Монолит, вплоть до сражения, если можно его таковым назвать, с тем, кого уже ты лично именовал Варваром. Ты использовал все возможности для битвы с этим «божеством» космоса, сделал многое за счет малого. Похвальное достижение, пусть и сил этих оказалось недостаточно.
– Мне хватило! – огрызнулся Бэккер. —Вновь столкнувшись с его величием почти на равных, я познал свободу, какой ранее и представить не мог. Свободу от ненавидящей меня с момента рождения матери и безразличия отца, от всех этих междоусобиц планет, а главное – от бремени знания и ответственности за следствие и причину. Там, один на один с богом, которого и тебе стоит бояться, я встретил смерть гордо и бесстрашно. Я сделал все лучшее, что мог, доказав себе, что моя жизнь в моих руках и никто мне не указ.
Клендат слушал смиренно, получая удовольствие от возможности познать ошибочность своих ожиданий.
– Думаю, ты запутался в переоценке и недооценке своих возможностей и влияния.
– Отличная формулировка мысли.
– Сарказм – это хорошо. Теперь я вижу доказательство, Бэккер. Удивительное сочетание желаемого и необходимого делает тебя лучшим кандидатом в содействии убеждению одного неизмеримо важного человека приобщиться, как мне хочется верить, к все же нашему общему делу. – Бэккер нахмурился от внушений Клендата и, уже желая грубо того послать, узнал то, что вынудило прислушаться к этому человеку: – Идем со мной к той, кто была с тобой на Целестине, и кто, раскрыв правду, уважит твое желаемое и необходимое.
– Нет. Я уже вел вот так за собой людей. Говори все здесь и сейчас.
– Твое упрямство восхищает не меньше воли.
– Рад за тебя. Дальше что? Силой заставишь?
– Кстати, это я могу. Но не вижу ценности менять пряник на кнут. – Заботливо положив несколько сложенных пополам потрепанных, исписанных ручкой листов бумаги, он отошел, освобождая место любопытству Бэккера. – Предмет содержимого напрашивается на медитативное осмысление, но, увы, вынужден поторопить с ознакомлением.
– И что же там такое написано, что я должен сделать над собой усилие и последовать за тобой?!
– Она назвала это Эпилогом.

3

Любовь была очень красивой высокой женщиной лет сорока пяти. Ее сильная харизма и тонкая грация умело составляли очень властную и волевую личность в удобный для нее момент без ущерба тонкой доброте. Ее взгляд мог сказать больше любых слов, если и не приструнив, то уж точно зародив нужду в осторожности любого, даже самого сильного человека. А глаза всегда прятали за большим опытом и непреклонностью перед кем-либо глубокую грусть и печаль, что и позволяло раскрывать человечность без какого-либо натуга – честно и прямо. Особенно красиво они выглядели за счет золотистых длинных пышных волос, которые в данный момент просто грубо зачесаны назад, касаясь кончиками поясницы. Последние полчаса она ощущала себя столь необычно, сколь забыла это наивное чувство первооткрывательства. Сомкнув колени, поджав руки под живот и немного сгорбившись, эта женщина выглядит немного робкой и слабой, даже, кажется, брошенной в чужом пугающем мире, что на самом деле чуть-чуть, да является правдой. Ее отпустили врачи по результату двухдневного обследования после трехмесячного полета от спутника Комы Целестин до Опуса, и первым делом она ощутила шок от обустроенного берега Основателей, где и села на одной из центральных скамеек, аккуратно исследуя глазами окружение. Люба чуть ли не ликовала, разрешая себе изучать состояние заслуженного умиротворения наедине с подступающей возможностью начать новую жизнь среди новых для нее людей, где занять даже самое простое место в обществе станет воплощением простой человеческой мечты, чего она была лишена чуть ли не всю свою жизнь. Наивно поглядывая на огромный город через мост, Люба хочет пропитаться этим моментом свободы и простоты достаточно, чтобы перестать ощущать эти новые свойства инородными. Больше ведь не надо гнаться за кем-то или убегать от кого-то, собирая в реальном времени мозаику из причин и следствий обдуманных и не очень решений, жертвой которых всегда становятся люди. Она уже и забыла, что это такое – просто быть, вот и ощущает себя маленькой девочкой на пороге чего-то нового и хорошего, предвкушая наслаждение от самой бытовой жизнедеятельности в мире и покое. Уютное состояние позволяло отринуть любые воспоминания о том, каким было это место при ее предыдущем посещении, особенно о том, что располагалось прямо тут, где она сидит, еще сотню лет назад. Решив наконец оглянуться, дабы с приятным воспоминанием принять перемены этого берега, Люба внезапно для себя увидела Бэккера, оказавшегося рядом с ней во весь рост. Она была рада видеть его живым и здоровым больше ожидаемого. Продолжая сидеть все в том же положении, под яркими лучами солнца в чистом безоблачном небе, скромно улыбнувшись, Люба начала говорить очень ностальгически, чуть ли не с романтическими нотками, поглядывая по сторонам в рассудительном порыве:
– Когда-то тут был сплошной лес. Высокий, плотный, в основном дубы. Примерно тут, в центре, был сруб – место в котором я выросла вместе с семьей. Мы сажали много цветов, делали парники, выращивали фрукты и овощи. Отец и мама были очень заботливыми, учили нас всему и вся. Мы и животных завели: свиней, кур, пару коров, даже за рыбой ходили – раньше в этой реке ее было много. Думаю, сейчас уже нет. Причем через реку был такой же густой лес, с маленькими полянками внутри, где мы играли, делали зарисовки местности, ставили палатки. – Люба в этот момент проронила радостные слезы воспоминаний, явно видя перед глазами прошлое, уж никак не настоящее. – Гармония, любопытство, азарт… семья. Мы так любили эти места, знали чуть ли не каждый камешек, каждую веточку, ручеек и куст. Знали, где и когда собирать ягоды. Мы давали всем птицам имена, рисовали на коре деревьев, записывая свои инициалы, прятали клады, оставляя послания для будущего и всякие пожелания. Это было чудесное, доброе время открытий… Мы ведь и путешествовали с палатками, далеко ходили, изучали, строили лагеря и… толком не знали горя.
Ее откровение проистекало не только из-за желания поделиться личной историей, но и для себя самой, выговариваясь в угоду возбуждению старых чувств и восхищению фактом своих знаний, доказывающих достоверность истории этого места. Вопреки ожиданию Бэккер смягчился перед ней, всерьез задумавшись, есть ли вообще смысл в исполнении того возмездия, ради которого он пришел к ней.
– А потом отец и мать нашли, как теперь мы знаем, космический корабль Варвара. – Голос Любы стал не менее холодным, чем выражение лица, на котором от яркой краски детских воспоминаний не осталось и следа. Глядя вперед, она невзначай сняла перчатку с левой руки, и Бэккер воспринял следующие слова со значительно большим интересом, увидев вросшие в кожу голубовато-белые маленькие камешки. – Мое малолетнее любопытство привело к плачевному опыту знакомства с чуждой технологией… а там и к личному опыту путешествия во времени. Я оказалась неизвестно где, бродила, искала… Было очень больно… страшно… Я потерялась. Это было странно, ведь родители научили ориентироваться, да и местность нам всем была хорошо известна. – После долгой паузы Люба заговорила уже с некоторой мрачной злостью. – Внезапно я наткнулась на город. Большой, красивый, высокий. Пара миллионов людей, развитая инфраструктура. Я никогда такого не видела. Помню, думала, что надо сюда привезти родителей и остальных. Оказалось, что город этот имел название планеты – Опус. Меня швырнуло на две сотни лет вперед.
Лицо Любы стало Бэккеру знакомым по раннему опыту общения с ней: сосредоточенная надменность, аккуратно украшенная необузданной властью и бесстрашием.
– В современной истории Монолита нет записи о Триединстве. Наверное, и к лучшему. Когда-нибудь расскажу, но главное, что катастрофа, случившаяся по моей вине, чуть ли не разрушила все и вся. Когда представился шанс и когда нам показалось, что узлы распутаны, нити оборваны, временные петли разорваны, тогда и было решено улететь на Кому, чтобы основать маленькую колонию под названием Аврора. Я придумала это название как дань уважения очень важным, отличным и незаменимым в моей жизни людям. Аврора – это аббревиатура на самом деле. Великие был люди. Великие и забытые. Аврора существовала почти десять лет. Мы изучали Осколок, Топи, пытались вылечить меня, стремились наладить простую жизнь в непростом месте. Ну а потом… скажем-с так, кое-что случилось и… М-да, в общем, я переместилась в будущее.
Люба наконец-то посмотрела на Бэккера тяжелым взглядом болезненного бремени и немыслимой тяжестью воспоминания, после чего встала в полный рост и продолжила достаточно внушительно:
– Я оказалась в разрушенном Монолите. Уже после того, как Варвар все уничтожил. А ведь к тому моменту я только-только начала верить в нормальную жизнь. Когда же вновь оказалась в чужом времени, там и растеряла последнюю надежду. Я видела тебя, Бэккер. Я могла подойти, могла помочь копать те бессчетные могилы. Но я не сделала этого. Тогда я считала это правильным решением, потому что нельзя вмешиваться в чужую нить, иначе завяжется очередной узел. Стоит извиниться, но я хочу сказать спасибо. На какой-то момент ты, Бэккер, стал примером несгибаемого упрямства, подав мне редкий пример стойкости в самом отчаянном времени, заразив желанием преодолеть очередные трудности, вырвав меня из глубочайшей депрессии бесконечности страданий. К сожалению, длилось это недолго. Я структурировала события на бумаге, записывала мысли и чувства, обращаясь к тому, кто, возможно, когда-то прочтет мою историю, потому что я не хотела просто сгинуть. – Тяжелая пауза сделал обоим больно. – Ты заслуживаешь это знать. Под конец дня на Целестине я хотела тебе все рассказать, потому что, если бы не ты тогда, меня бы не было здесь сейчас. Твой поход против Варвар подарил мне шанс, которого я пусть и не заслуживаю, но и упустить не смогла.
Бэккер приблизился, проговаривая слова медленно, чуть ли не скрипя зубами, сдерживая чудовищную боль внутри себя.
– И зачем мне теперь все это знать?!
– На Целестине, пока ты сражался против Варвара, я смогла многое переосмыслить. Хочется начать все с чистого листа.
– Ты могла помочь мне в любой момент! – Праведная ярость брала верх над ним столь быстро, сколь легко. – И тогда мы бы вместе противостояли Варвару! Но ты игнорировала меня на Монолите. Тебя волновали лишь Андрей Дикисян и Целестин, куда я сам тебя в итоге и отвез, чтобы ты встретилась там с той самой женщиной, которую видела в пустыне вместе с Варваром!
– Откуда ты это знаешь? – Изумление Любы было соизмеримо с безумным состоянием Бэккера, неспособного уложить в голове факт ее тесного, но незаметного присутствия в событиях стертого будущего. Бэккер медленно достал листы бумаги, согнутые, грязные, потертые жизнью. Глаза Любы расширились, чуть ли не боязливо она хотела уже взять их у него, но Бэккер небрежно бросил их вниз, отходя в сторону в попытке побороть чудовищный стресс от подтверждения жуткого откровения. Люба быстро стала их поднимать, упав на колени, словно то были ее дети.
– Это твои письма! – Бэккер рычал, рвя горло. – Те самые, где есть я, Настя, даже Катарина! Ты была там, наблюдала за мной, делала свои тупые, эгоистичные выводы. А я был один, хоронил трупы неделю за неделей, веруя, что больше никого нет! Думал и верил, что все зависит только от меня, потому что все остальные мертвы! А оказался лишь сраным побочным событием истории в несколько веков, где твоя центральная роль еще и, оказывается, тебе же ненавистна! Как удобно!
– Я думала, что потеряла их. – Люба поднялась на ноги, перелистывая страницы, узнавая свой почерк, вновь переживая те ужасные события стертой истории. – Откуда они?!
– Ты еще хуже меня. – Бэккер не просто ненавидел ее сейчас, он презирал все ее существо. – Была на прямой руке с верхушкой Монолита, могла сделать втрое больше моего, привести меня к Козыреву – и вместе дали бы Варвару отпор. Но ты не сделала ничего!
– Я ожидала смерти. Выбрала время и место. Дорого стоит такая свобода. Но ты, раб своего упрямства, добрался до Осколка на Авроре. Я связана с ним, его недостающие фрагменты интегрированы во мне. Я не просила менять время, ты сделал это сам!
– Да я понятия не имел что делал этот Осколок тогда! Ты знала, но ничего не сделала, а теперь винишь меня?! Мразь, которой плевать на всех, даже на себя. Лучше бы я не знал того, что там написано. Зачем вы вообще спасли меня на Целестине?
– А мы и не хотели. – Люба умела держать удар, особенно перед простыми людьми. – Таков был приказ, который Изабелла и Лорн выполняли, рискуя своими жизнями. – Люба приблизилась, устремив свой пронзительный взгляд прямо в его глаза.
– Бэккер, не смей больше со мной так разговаривать. – Она не просто доминировала, ее властность и упрямость проистекали из такого жизненного опыта, который лишь даже намеками своего масштаба смог насторожить Бэккера. – Я понимаю, ты считаешь себя обделенным, но лучше усвой это и не забывай, что ты живешь чуть больше тридцати лет, в то время как я существую с самого основания человечества. Твоя пара прыжков во времени – даже не десятая доля того, через что я прошла в эпоху Триединства! Эпоху, которая длилась для Опуса ничтожных три дня. Перечитай письма внимательней, чтобы понять: быть куклой богов Времени и Судьбы – наказание хуже смерти. Ты выбрался из всего лишь одного жалкого узла, не успев и пары нитей оборвать, с чем и поздравляю. Дурак, лучше радуйся этой второстепенной роли. Иначе я быстрей убью тебя своими руками, как опасное, безумное животное.
Сила, проистекающая из нее, была чуть ли не божественного масштаба, казалось, Люба уничтожит его одним лишь касанием, просто ради подтверждения авторитета. Но сам он был не из робкого десятка: кошмар Комы и Целестина пробудил в нем спящее упрямство и характер, позволивший столкнуться бесстрашно с самим богом Вселенной. И тот факт, что он не просто выстоял ее волю, но еще и получил странное удовольствие от такого, почти равнозначного, сопротивления, взывал к некоему уважению в ее адрес.
– Я рад, что вы выговорились. Но, к сожалению, времени у нас не очень много.
Услышав эти слова Бэккер увидел то, свидетелем чего не хотел бы быть, – жгучий, пробирающий до самых костей страх на лице Любы от слов образовавшегося рядом с ними Клендата.

4

– Пожалуй, ценность моего интереса существенно ниже причины моего присутствия для тебя сейчас, что, как скоро ты поймешь, на самом деле неотделимо друг от друга. Но начать я хочу даже не с запоздалого приветствия, вполне возможно ставшего бы для тебя своеобразным оскорблением. Я внезапно рад ошибиться в давнем желании более никогда тебя не видеть. Ты здесь, что сейчас, в нашем непростом контексте, я воспринимаю преимущественно положительно.
Ничего не ответив, Люба приблизилась почти в упор, глаза ее долго вглядывались в лицо Клендата, изучая его с особой дотошностью, скорее, проверяя свой разум на контакт с реальностью, нежели достоверность объекта кропотливого исследования. Но чем дольше она, превращаясь в напряженный сгусток жгутов, познавала его, тем больше в ней что-то менялось.
– Это ты дал Беккеру мои письма. Раз ты читал их, значит, понимаешь, что с узлами покончено. Я выстрадала шанс на обычную жизнь.
– Ты наконец-то повзрослела.
– Оставь эту снисходительность при себе! – Люба вступала на тропу войны, в то время как Клендат выглядит безмятежным, легким и доступным. – Я все думала эти два дня, почему на пути сюда меня усыпили против воли, а пару часов назад просто отпустили, даже выдав новые документы с настоящим именем. Теперь все ясно – раз ты не убил меня, значит, тебе что-то нужно.
– Понимаю, верить в мою заботу не допускается за неимением желаемых лишь тобой и понятных лишь тебе жестов гипотетической искренности. Не всему суждено меняться. Но когда я говорю, что рад твоему возвращению…
– Ты прав – не верю.
Несколько минут они не отрывали друг от друга глаз, будто бы общаясь мысленно, продолжая лишь укрепляться в своих позициях.
– Тебе известно лучше всех в этом мире – вера не принадлежит никому, лишь материал для построения временного ради свершения постоянного.
– Мне все ясно: отпустил меня для знакомства с пустотой, которой ты заменил важные для меня и матери координаты. Вместо нашего дома – площадь с чужими памятниками и исправленной историей города, чей центр зданий Триединства замещен пустующей площадью. Прошло чуть больше сотни лет твоей безграничной власти благодаря нашему с матерью отсутствию, и знаешь что? Я рада этим решениям.
После этих слов Люба поймала себя на очень важной мысли, способствующей ослаблению защитного механизма, отчего она даже взглянула на все еще напряженного, держащегося нейтрально Бэккера. Клендат уже хотел что-то сказать, как она опередила его: – Прошлому место в наших сердцах и памяти – большего мне и не нужно. Уверена, ты знаешь обо всем, что было на Целестине, может, даже и на Коме, отчего мне и не ясно твое ныне здесь нахождение.
Клендат с доброй улыбкой приблизился для усиления следующих слов:
– Я правда рад твоему возвращению.
– А я твоему – нет.
– Значит, ты надеялась…
– Тебя не должно это удивлять.
– Возможно, я тоже изменился.
– И это меня не волнует. Бэккер, – Люба обернулась к тому и сделала шаг, обращаясь больше с предупреждением, нежели с заботой, – что бы он тебе ни говорил, что бы ни просил, ты не обязан ничего делать. Мы с тобой имеем полное право оставить Кому и Целестин позади, потому что мы сделали все и сверх того. Ты читал мои письма, у тебя наверняка есть вопросы, но сейчас время не для них, а для примера – если я смогла оставить это позади, то и ты сможешь.
Клендат наблюдал все с неизменным интересом, словно ничто не коснется его лично, следовательно, и ценности нет.
– Я пришел за помощью к вам.
– Ложь! Нет в этом мире ничего тебе неподвластного, и меня тревожит факт твоего ныне присутствия на Опусе. Ведь я отлично знаю твою тягу к оптимизации, отчего, в свою очередь, я не удивлена наличию некоего Совета на берегу неких Основателей. Ожидаю расхождения между историей реальной и переписанной для новых поколений.
– Ты ей вообще ничего не рассказывал? – спросил Клендат у Бэккера вполне естественно, словно они все друзья, но тот ничего не ответил, лишь собирал информацию. – Люба, он тебе подтвердит, что еще двадцать четыре года назад случилось то, что было прозвано «Бунт Машин», пресечь который во спасение цивилизации стало достаточно посильным лишь мне. После чего, разумеется, бразды правления были переданы простому в названии, но незаменимому в балансе новой структуры применения Совету Основателей.
Люба взглянула на Бэккера и, получив от того краткий кивок в подтверждение задокументированной истории, уже хотела продолжить допрос, как Клендат не дал и малейшей возможности перехватить инициативу:
– Ты была права – я знаю, что произошло на Целестине. Палатка передавала видео и аудио, составляла проекцию с ваших скафандров.
Люба и Бэккер переглянулись с тем самым молчаливым общим удивлением сокрытого факта.
– Вижу, вы оба понимаете, о чем я, точнее о ком.
– Я уже говорил – это больше не моя история. – Бэккер чуть ли не физически ощутил, как его затягивает, словно в воронку, эта ненавистная тема разговора. – Разбирайтесь с Варваром сами, и если мир сгорит, то значит, такова жизнь.
– Да брось, Бэккер, сейчас самое время получить все ответы, потому что больше никаких тайн.
Он игнорировал воспоминание, но странный блеск в глазах Любы вынудил поддаться любопытству.
– Там была женщина. И была она очень похожа на тебя.
Люба смотрела на Бэккера слишком долго, чтобы тот понял нежелание продолжать этот разговор.
– Пожалуй, я начну с другого ракурса. – Клендат усиливал напор, выговаривая каждое слово быстро и четко. Уследить за ним было непросто, казалось, он выковывает новую реальность пугающе убедительным тоном, чему поддался Бэккер, не в последнюю очередь из-за проявления в Любе заметного пресмыкания перед ним. – Мне нужна ваша помощь по самой простой, но оттого и важной, причине – ваше, не имеющее аналогов, адаптивное выживание в самых непредсказуемых, требующих фантазии и гибкой стратегии условиях. Вы, лучшие из людей, доказали это делом не единожды на доступном для изучения полотне истории. Так уж вышло, что власть у меня все же не безгранична, – человеческий фактор обладает потрясающе неизмеримым влиянием, способным рождать, сам того не ведая, удивительные сценарии в самых непредсказуемых для аналитики сюжетах. Я бы мог заставить вас работать на меня и сложить свои жизни в фундамент грядущего свершения величественного перелома мироздания настолько, насколько вам не вообразить. Но для грядущего свершения необходимо объединиться, иначе, потакая выкованным в пламени судьбы и времени инстинктам выживания, ваш дар адаптации сменит русло с цели глобальной на персону локальную. Сам факт вашего отстранения от так называемых друзей является нужным мне симптомом правильной переоценки ценностей в геометрической прогрессии перспектив развития нашего сотрудничества. Вы – недостаточно хорошие люди для плоскости однородных решений, но великие лидеры для выявления оптимальных жертв сейчас в возможный перелом сил завтра. И я позаботился о том, чтобы вы не только не переживали за своих людей, но и показали свою сторону намерений.
Энергичная и властная речь, которая еще и казалась неким исследованием новой конструкции их отношений, оборвалась в момент появления между Любой и Бэккером голографического объемного изображения. Камеры наблюдения передавали картинку с неизвестного им места, где отчетливо были видны Оскар, Настя и Рода, сидевшие за общим столом в небольшой столовой.
– Ваши друзья сейчас под моей защитой в безопасном от любых внешних влияний месте под названием Колыбель. Изменить роль гостя на заключенного займет меньше времени, чем ваша мысль о переигровке моих правил в свою выгоду. Я не вижу смысла манипуляций, дабы свершить простое сложными инструментами. Я выкладываю вам сейчас достаточно сведений для принятия решения последовать за мной и узнать, почему вы так мне важны и для чего я так долго распинаюсь. Наученный опытом, предпочитаю собирать сведения, прежде чем принимать решения. И вы получите эти комплексные сведения про наш общий провокатор перемен, который, будьте уверены, являясь спрятанным, станет оскорблением для вас, привыкших к центру внимания. Вы не могли не догадаться об ускользающем времени, отчего я и вынужден ограничить срок осмысления в угоду скорому решению. Взамен ваших услуг я предлагаю не только стать Основателями, но и самую высокую, персональную, созданную лишь под вас плату. Избавить тебя, Люба, наконец-то от фрагментов новоназванного Осколка будет столь же важно, сколь дать возможность встретиться с матерью на личной основе, закладывая в фундамент твоего будущего не меньше, чем конкретный, доказанный научным способом ответ на вопрос всей жизни Бэккера: судьба ли правит – или же свобода воли?

5

Оскар сидел за общим круглым столом, деля его с Настей и Родой. Все трое направлены в центр, чтобы видеть каждого перед собой. Оскару было одновременно и тепло, и холодно, чему способствовало очень вялое физическое состояние, которое не поспевало за восстановлением бодрствующего сознания. Несмотря на плотную теплую куртку, штаны и ботинки, ему пришлось немного вжаться в стул с подлокотниками из-за дискомфортного, похожего на болезненное, состояния. Как мог, он контролировал руки, пока жадно поедал целый обеденный набор из контейнера, порой еще и почесывая свежую щетину и короткую, почти под ноль, стрижку головы, случившуюся сразу же после его пробуждения.
Настя неряшливо бросила маленький планшет на стол, после чего поджала ноги к себе, поставив их на поверхность стула, и несколько отрешенно, думая о чем-то своем, сказала:
– Все с тобой в порядке. Просто ты первый раз был в анабиозе, ничего особенного. Кушай, пей, отдыхай, через часок будешь бодрее нашего.
Нахмурившийся Оскар кратко переглянулся с Родой, которая облокотилась на стол, поглядывая на него с заботой, что-то пытаясь решить у себя в голове насчет происходящего. У нее были короткие черные волосы, ныне зачесанные вбок, что открывает целиком лицо, на котором заметны несколько тоненьких диагональных шрамов от лба до подбородка. Ее красота преимущественно проистекала из дерзкого, немного наглого характера, так что ее естественная красота каким-то странным образом лишь подчеркнулась этими тоненькими линиями телесного цвета.
– Ешь давай. Настя у нас тут сама у себя на уме, – с легким акцентом на претензию произнесла Рода, взглянув на подругу, чьи светлые волосы зачесаны назад и спрятаны под капюшоном, а некогда нежное и чуть ли не детское лицо обросло жизненным опытом, лишь часть которого знали Оскар и Рода.
– Сначала проснулась она, потом я, ты третий. Всего-то час назад я сидела на твоем месте, так что советую не спешить.
Стол был небольшим, человек на пять максимум, причем места вокруг него было также в дефиците. Оглядевшись, Оскар подметил в этом тесном холодном помещении преимущественно серых, белых и черных тонов лишь шкафчики по углам и шесть кроватей, по три на сторону многоуровневого каркаса, также было две створки дверей – впереди него и позади.
– Это так принято в космосе? Нам теперь следующих по одному будить?
Оскар доел последнее из контейнера, жадно выпил воду, аккуратно сложил пластиковые приборы в специальные крепления сбоку, после чего, следуя кивку Роды, увидел слева от себя приемник грязной посуды, куда положил свою и вернулся за стол уже более собранным. Военное воспитание отцом укоренило в нем определенные манеры, которым давно проще следовать, нежели их обдумывать.
– Мы единственные.
Рода сказала это сразу же, как он сел. В ней не было ни грамма смятения на этот счет, как и у Насти, что лишь подстегнуло его на нужду быть более осведомленным в происходящем, чего не могла не заметить Рода.
– Капитан этого звездолета сообщил нам, что еще в полете к Опусу было решено разделить команду на тех, кто из столицы, и тех, кто с Комы.
– Но ведь ты же…
– Мы с отцом двенадцать лет на Коме. Им этого достаточно, чтобы считать меня, как было сказано, иммигрантом.
– Бэккер…
– Неа.
– Изабелла…
– Нет.
– Люба?
– И даже Лорна – нет. Здесь только мы трое. И нет, насчет беженцев с Комы нам неизвестно.
– Какой-то бред. – Оскар сам не заметил подкравшейся злости из-за очередной неясности происходящего, что преследовало их неприлично долго.
– Лично я очень этому рада.
Даже Настя взглянула на Роду с желанием узнать подробности такого громкого заявления.
– Что? Окей, поясню, друзья мои, раз умудрились запамятовать. С чего бы начать? А, точно, возьмем Бэккера, который умудрился за два дня разрушить Монолит, после чего почти похоронить нас на Целестине, причем еще и проиграв тому великому злу с тупым именем Варвар, что, к слову, обесценило гибель вашего, между прочим, дома, и обосрать жертву сотен тысяч человек. А самое главное, мы с тобой, Оскар, чуть ли не погибли еще и от рук Лорна, который спасал этого урода от нашего с тобой желания праведной мести, чего, опять же, уж извините за детализацию, но потерпите, потому что я, честно, не хочу ни видеть его, ни знать, что с ним, иначе жажда возместить ущерб опять взыграет, да еще и с большей силой! Мы с вами тремя с самого начала на своем, несоизмеримом с чьим-либо опыте вкусили, вопреки своей же воле, последствия его провокаторской натуры, которая, что-то мне подсказывает, вряд ли возымеет… не знаю, реконструкцию возможностей и потенциала!
Оскар даже улыбнулся с особым удовольствием от наблюдения в Роде крайне артистичного порыва, сопровождающего все ее яркие всплески дерзкого характера, не чурающегося ни на крик, ни на вызов. Она выговорилась достаточно ярко и детально, чтобы и Настя включилась в их разговор с головой, ощущая знакомый оттенок ее лучшей подруги, возвращающий приятные старые дни юной жизни на Монолите.
– Я вам еще так напомню, что из-за него погиб мой папа. Я грохну его сразу же, как увижу. Но я не хочу этого. Не хочу… – Внутренняя борьба Роды читалась для Оскара и Насти слишком отчетливо, ибо они видели те ужасные крайности, пережив которые человек редко может вернуться к прежней обычной жизни. – Нам с вами повезло остаться в живых. Тебя, Настя не было тогда, вы с Любой потом пришли, но я и Оскар… мы почти убили Лорна, чтобы добраться до Бэккера. Я… раз мне повезло быть далеко от него, то воспользуюсь этим редким шансом свернуть в сторону от… Ну вы и так поняли.
Настя взяла подругу за руку с искренней заботой, поддерживая ее превозмогание над безумным в своей жестокости монстром, ставшим на Коме спасительным инструментом, пробуждающимся слишком активно при малейшем намеке личной угрозы.
– А вот меня беспокоит, что мы не знаем, где он. Какое говно он опять готовит для нас или всех вокруг? Предпочитаю знать расположение врага – так хотя бы его можно приструнить быстро.
– И что ты предлагаешь?! – Раздраженно спросила Рода.
– Пока ничего. Я лишь хочу донести, что нельзя расслабиться.
– Да никто и не расслабляется! Мы проснулись пару часов назад, сами только пожрали, причем еще в полете, как нам капитан сказал.
– Рода хочет сказать, – Настя внезапно удивила всех фундаментальным спокойствием, – что не стоит спешить с какими-либо решениями.
– Мы вместе, и это здорово. Не знаю, как вы, но после того, как я убедилась в существовании этого Варвара… что-то… Короче, жить стало проще.
– Это при его-то угрозе…
– Да! Нет… То есть я знаю, короче, угроза будет всегда, и когда она будет, там будем справляться по обстоятельствам, потому что мы простые люди, уж на фоне этого Варвара – это доказуемый факт, вот и хочется…
– Просто пожить, – закончил Оскар, прекрасно зная, что ощущает и о чем думает Рода, которой эти выводы даются с трудом.
– Да, спасибо, догадался, наконец, – с улыбкой бодро подчеркнула Рода. – Не только красавчиком остался, но и ум не растерял.
Это был приятный момент, каким им было в радость насладиться, пусть и лишь на краткое время. Но даже такое стало крайне ценным, ведь они были слишком близкими друзьями, почти семьей.
– Что скажете про капитана этого звездо… – Оскар запнулся из-за внезапного осознания кое-чего достаточно неожиданного и важного, поэтому сначала он еще раз огляделся, прежде чем озвучить: – Здесь гравитация.
– Я же говорила, что заметит. – Настя отчиталась Роде и сделала ей щелбан по лбу, когда та была вынуждена подставить ей под расплату за проигрыш в пари. Настя не стала усердствовать и просто щелкнула, чем Рода все же выразила недовольство, проворчав ругательство, но скорее из-за самой неудачи, нежели щелбана.
– Круто, я рад, что развлек вас.
– Ой, неужели тебя вдруг огорчает быть не в центре женского внимания, ага.
– Рода, вы вот нашли себе развлечение, а я до сих пор в смятении, которое…
– Да, Оскар, здесь гравитация.
– Мы с Андреем изучали сводки о разрабатываемой Опусом технологии для этого. – Настя внезапно звучала этаким руководителем, получающим удовольствие от объяснения. – Допускаю, что они давно это изобрели и пользуются. Наш Монолит, как, думаю, и вся Кома, были отстающими в технологиях с самого начала. Вы даже не представляете, какой список запретов был у Техгруппы на разработки.
– Круто, прям… вау. А почему Эфир был…
– Вместе с Бэккером на Целестин должна была лететь команда. – Настя сама не знала ответа, лишь рассуждала, проявляя к их разговору все большую вовлеченность. – Думаю, Опус не хотел раскрывать эту технологию Монолиту. Или же просто обновить не успели. Эфир давно был на орбите.
– Ну не знаю, вроде он достаточно навороченный был. Как минимум для…
– Рода, у меня нет ответа, честно. К слову, это ты с Опуса, мы с Оскаром здесь чужие.
– Мда, только мы еще не на Опусе.
С минуту они молчали, чуть ли не синхронно вспомнив, как нечто похожее у них было прямо перед высадкой на Целестин, когда они покинули свой дом, следуя за безумным планом Бэккера. Тогда они также сидели втроем у иллюминатора в открытый космос, ловили момент спокойствия, чтобы закрепить дружбу, кроме которой у них толком ничего не осталось, ведь в ужасе трагедии на Коме они потеряли всех.
– В прошлый раз, когда мы так сидели, – Оскар придался неестественной ему ностальгии, заразив ею и Настю с Родой, чего они от него не ожидали, – не было гравитации, а иллюминатор был не в потолке, а сбоку… Странное чувство.
– Это сейчас ты хочешь вновь напомнить про Бэккера и угрозу, которая была и будет, судя по всему, всегда? Если так, Оскарка, то я тебя ударю сейчас.
– Нет, Рода. Наоборот, я понял, что ты имела в виду. Нам повезло тогда, похоже, везет и сейчас. Ия рад разделить это везение с вами.
Еще несколько минут они молчали, слишком хорошо ощущая укоренившийся страх перед грядущим, которое уже с трудом представляется спокойным и обычным. Это ощущала даже Настя, но по-другому – у нее, в отличие от Оскара и Роды, была вера.
– Что-нибудь известно про Монолит? – Оскару все же не сиделось без дела. – Сколько эвакуировали в итоге? Как обстоит борьба с Особями? – Рода и Настя молчали в незнании. – Хорошо, тогда идем. Пора познакомиться с капитаном уже.
В этот момент, когда Оскар только встал, двери за его спиной открылись и к ним вошел мужчина. Высокий, почти под два метра, очень крепкий, но небольшой, его лицо было с легкой щетиной и жесткими черными волосами короткой длины. Общий вид был немного угрожающим еще и из-за напряженного лица с сильным подбородком, лбом и очень заметными голубыми глазами, чей взгляд будто бы всегда многозначителен. Но стоит ему заговорить, особенно в обращении к кому-то конкретному, так вместо высеченной статуи появляется очень живой и добрый человек, сразу же вызывающий доверие.
– Вижу, вы, Оскар, оклемались, – говорил он четко и учтиво. – Дамы, не могу и за вас не порадоваться. И сразу к делу, хочу предоставить вам сведения о вашем доме. Только что получил расшифровку, специально дают ее без редактуры. Желания тратить на это время не вижу ценным, да и допуска на это нет. Прошу ознакомиться с докладом.
Он положил на стол новый планшет, большего размера, где был уже открыт текст.

Доклад Кармака – прибытие

Здесь тихо. Космос этим и славится – так что вроде бы удивляться не должен, но ощущение тишины оказало эффект воздействия больше ожидаемого. А если прибавить этой уютной тишине возможность взирать во тьму бесконечной Вселенной без лишних условностей, то создается чуть ли не физическое ощущение, что я могу прикоснуться. Прикоснуться к чему-то… то ли близкому, то ли далекому, но живому, настоящему, великому. В момент и вовсе боюсь уткнуться рукой в некую преграду, этакую стену, разграничивающую известное и неизвестное. Может быть, в этом природа моего тяготения к Вселенной – страх ощутить границы, низвергающие мою жизнь до пыли. Отсутствие доказательства границ Вселенной является подтверждением истинной свободы. Но у этого есть обратная сторона. Бесконечность поиска чего-то, что утолит голод любопытства, может обернуться потерей самой природы этого голода, без которого велик шанс усомниться в ценности своего существования. Когда-то мне было достаточно создать семью. Потом я повторил опыт. Сейчас, здесь, мне наконец-то есть ради чего рискнуть по-настоящему. До того как была объявлена экспедиция в карантинную зону, мне казалось, что я попал в кошмар, где наличие невидимых стен столь же ужасно, сколь их отсутствие. Как будто бы я между молотом и наковальней, причем момент удара несет аналогичное его отсутствию влияние. Могу ли я, что называется, насладиться жизнью, находясь в неведении? Нет. Это сложно передать словами. Сомнения постигли меня неожиданно, подкрались незаметно, выждали момент и вцепились в мысль малую и великую. Если проще, то здесь, в пустоте солнечной системы ИМБ, я кое-как могу ощутить намеки на забытую легкость. Если бы не эта огромная планета с кучей проблем, возможно, я просто выпрыгнул бы из корабля и отдался пустоте. Возможно, в этом и есть испытание? Для этого я здесь? Чтобы преодолеть гнетущее состояние беспомощности перед известной простотой мироздания. Чувствую, что потерял всю связь с миром, и в то же время, наоборот, кажется, что связей стало так много, что невозможно уже вынести. У меня нет сил даже злиться. Бесконечная усталость, заглушить которую пусть и на время, но помогает работа. Теперь я понял свою роль, назначенную свыше.
Ну что же, пора работать.
Все системы функционируют, никаких отклонений не зафиксировано, сам же полет прошел успешно, в рамках ожидаемых показателей. Карантин на планете соблюден, нарушений с внешней или внутренней стороны не замечено, система безопасности выдает стабильную отчетность. Отдельно отмечу, что при первом осмотре признаков удаленного или физического взлома также не обнаружено. Дальнейший контроль спутниковой системы будет активируем в произвольном времени в угоду оптимизации.
Также делегирование полномочий выдало лучший результат, чем я ожидал: картографический алгоритм уже начал сборку картинки, пока зонды для высадки на планету перестраиваются под влиянием континентальных особенностей. Несмотря на изначальные технологические требования при сборке зондов, некоторые модификации придется делать на орбите уже по результатам первых анализов состояния планеты. Знаю, что это не обязательно, но хочется заняться в некотором смысле медитативным исследованием как областей с заведомо известной опасностью, так и естественных в своей биологической форме. Раз меня отправили сюда, то буду делать по-своему, в рамках разумного.
Относительность времени проявляется и здесь. Пока генерация объемной карты сталкивается с неизвестными помехами в Зеленом секторе планеты, потакая вычислению природы этого странного источника, я лишь с опозданием замечаю смену очередного цикла вращения. Ожидая увидеть числа дней, познал лишь цифру. Некогда ведь еще еле поспевал фиксировать незаменимое мгновение взросления моих сыновей, дабы иметь возможность воспроизвести уникальное в их жизни познание. То было время первооткрывательства для нас всех: им представился весь мир, мне же – форма познания этого самого мира, ранее ставшего несколько и вовсе скучным, что, пожалуй, нормально до момента родительства. Теперь лишь проигрывание прошлого позволяет хоть чуть-чуть возродить состояние познания. Возродить ненадолго, как блеклое доказательство чего-то невосполнимого для меня. Дети выросли, стали подобными мне, и путь их пролегает к некоей аналогии перераспределения своих предназначений, власть над которым является таким же выбором, как и выбор передачи навыка живому наследию. И вот здесь я понял дальность просветления, исказившего время под нужду эволюции. За годы жизни я пришел к выводу, что путей всегда два: к чему-то величественному, недосягаемому мысли и взору, способному охватить все и вся… и к чему-то малому настолько, насколько незаметному большинству. Оба пути являются почти материальным доказательством времени, ибо, пытаясь осмыслить былое, упираешься в невидимые границы… точно такие же, как границы Вселенной, которые и являются тем великим, протянуть руку к чему так и хочется, чтобы просто прикоснуться и наконец-то понять, что сам я – часть великого или малого…
Мои дети стали единственной связью с цивилизацией, чье будущее и находится в руках моего прекрасного наследия. Чем больше я думаю о них, тем меньше мне хочется, чтобы они были похожи на меня: ведь тогда границы мироздания рано или поздно станут им до муки тесны. Наверное, я все же рад не иметь возможности быть похожим на них, ибо подвел бы только этим эгоизмом всех, боясь воли того, кто в отличие от меня достиг бы аудиенции с великим. Мои мучения стали частью моего существа.
Буду держать в курсе. Сбор данных продолжается, скоро будет готовая карта местности и того, что еще только предстоит фрагментировать. Мое состояние ожидаемое, и я благодарен за это. Пусть время и создает границы – судьба учит искать лазейки.

6

Скованные шаткой интригой с примесью неопределенности желаемого и необходимого, Бэккер и Люба поддались на приглашение Клендата следовать за ним в центр берега Основателей так, словно сама гравитация указала им путь наименьшего сопротивления. В нескольких метрах от скамейки, где сидела Люба, оказалась спрятанная круглая площадка, начавшая плавный спуск вниз сразу же, как все трое оказались на ней. Люба, возможно, и обратила бы более пристальное, испытывающее внимание на Клендата и Бэккера, если бы не обнаружение по всей поверхности скалы высеченных скульптур. Выходя из основных дверей внутри горы, Люба увлеклась видом Опуса, так что изначально толком и не заметила визуальное преображение огромной горы. В ту ускользающую секунду, когда лифт только начал опускаться, она успела чуть-чуть разглядеть некоторые неизвестные ей лица мужчин и женщин, как и целые тела в разных величественных позах почти голышом, при этом в последний момент ей попались на глаза некоторые скульптуры достаточно примитивных роботов, обращенных как к людям, что составляло целые сцены знакомства и мирного объединения, так и единичные, словно исторически важные механические личности. Почему-то ей хочется детально рассмотреть всю эту огромную работу скульпторов ради странного, неестественного для нее честолюбия: ведь если там нет ни ее, ни уж тем более первых людей с ее матерью, то эта несправедливость должна быть исправлена! Люба быстро останавливает этот примитивный поток потакания слабого характера, цепляясь за спасительный крюк в виде интересного вывода: отсутствие в этом семействе памятников всех ее близких людей и ее самой лишь защищает память прошлого от грязи настоящего.
Несмотря на искреннее удивление состоянием Любы, Клендат куда больше был заинтересован состоянием Бэккера: он то ли замкнулся в себе, словно в коконе, защищающем от реальности, то ли просто, что называется, «плыл по течению». Этот человек столько совершил, что, казалось, должен переживать больше остальных о судьбе своего наследия – но на деле все вокруг стало ему тягостным и чуждым, навязанным против воли, чему преисполненный своеволием и упрямостью Бэккер не особо-то и рад. Но, несмотря на некоторые изменения в плане, Клендат не сомневается в грядущем, ведь оба они сейчас с ним, а значит, процесс запущен. Осталось лишь вовремя адаптироваться под их реакцию, соблюдая тончайший баланс между их произвольной волей и той, которую они будут лишь считать произвольной.
Лифт остановился, следуя за Клендатом через короткий коридор с белыми изящными стенами, они быстро оказались в небольшом помещении с невысоким потолком, дальняя часть которого отделена явно крепким, немного изогнутым наружу стеклом.
– Знакомьтесь – Ткач!
За стеклом к потолку был прикреплен грубый металлический скелет, скорее напоминающий набросок конструкции с несколькими компактными конечностями, должными работать с очень тонкими, словно нити, волокнами, которые, как видят Бэккер и Люба, сотнями находятся в постоянном движении по прямой, уходя и приходя через крошечные отверстия в потолке, полу и трех стенах, создавая бесконечный танец прямых углов.
– Лучший аналитик в истории. У него есть доступ ко всем доступным нам знаниям, которые не только им анализируются, но и сохраняются вместе с результатом анализа на физическом носителе, частью которого и являются эти нити.
– Символично.
– Знал, что ты оценишь, ведь твое Триединство и зародило его суть. – Клендат улыбнулся, Люба же смотрела мрачно.
– Но он ничего не делает, просто висит и…
– Бэккер, ты просто не видишь этого. Его скорость выше возможности зрения. Все шесть манипуляторов изолирую сегмент, дабы не нагружать вспомогательный коллектив нейросетей, исполняющих своих задачи.
Так и было: Ткач был подвешен в центре, тонкие руки и пальцы его не двигались, нити вокруг почти скрывали его за своей плотностью, и лишь неоднородный свет, преломляющийся на плавающем зеленом, синем, красном и желтом оттенке нитей, доказывал их движение по вертикали и горизонтали.
– В так называемом эпилоге наша путешественница благоразумно избегала упоминания события Триединства, обезопасив не только окружающих от осадков истории, но и саму себя из какого-либо гипотетически все еще существующего времени. Я не буду вдаваться в особые подробности того, как весь Опус и здания Триединства стали центром такого временного узла причинно-следственных событий, что вопрос выживания среди бессвязных на первый взгляд появлений разных версий провокатора оказался более важным, нежели просчет всех составляющих для безошибочного распутывания затягивающихся петель.
– Ради этого ты снес здания Триединства?
– Отчасти. Избавиться от них было приятней, чем проводить долгий и сложный ремонт некогда важных для нас памятников достижений: биология, технология и религия – большое триединство главных направлений Опуса. Религию ты забрала с собой на Кому, что, как ни странно признать, послужило интересным наследием твоего недолгого пребывания на этой планете.
– Ты всегда относился ко мне предвзято! – Люба скорее напоминала ему о факте, нежели потакала своим чувствам.
– Это правда. Но лишь потому…
– Хватит. Избавь от этого. Говори уже, зачем мы здесь.
Клендат покачал головой в знак одобрения, украдкой подметил сдержанное любопытство Бэккера и включил очередное виртуальное изображение в центре – солнечную систему ИМБ с известными планетами и спутниками.
– Задача Ткача состояла в самом сложном – составить карту Триединства. Ты была скупа на объяснения своих появлений и действий, чего твоей матери, разумеется, было достаточно. Здесь у нее всегда играли чувства родительские, нежели воспитательные. Вы улетели, а я остался разбирать бардак, оставленный тобой. И этот Ткач был создан из-за тебя. Я должен был знать, что и почему происходило, должен был понимать координаты всех твоих прыжков и прыжков твоих копий – как более взрослых, так и совсем отличавшихся. Всех. Порой ты появлялась, что-то делала, исчезала, а затем появлялась другая ты, но с другими целями, треть коих до сих пор не определена причинностью. Нужен был независимый анализ, дабы составить, простым языком, карту закономерностей. Ведь, как мы узнали, путешествие во времени – штука сложная, можно хоть себя убить – сам не исчезнешь. Так что, пока ты отдыхала на Авроре, я работал над сбором сведений не только для пресечения аналогичного проявления непрошеной инициативы, но и для возможного продолжения.
– Никогда не думала, что услышу твое нытье. – Этот надменный и презренный выпад моментально сменился ярким напускным разочарованием. Клендат молчал, лицо его выражало что-то непонятное Бэккеру, но явно читаемое Любой.
– Ты сбежала на Кому…
– Я помню, как ты с трудом пошел на компромисс, лишь бы я оставила Опус. Моя мать даже Осколок забрала, целую колонию основала с хорошими людьми, которых я считала друзьями и которые меня таковой считали, несмотря ни на что, и которые в отличие от тебя сделали для меня очень много хорошего.
– Моя задача выходит за рамки твоего комфорта. Ты вроде бы повзрослела, должна понимать. Ну и кто теперь ноет?
– Сейчас я начну ваше нытье посылать куда подальше! Говори суть, или я сваливаю! – Бэккер боролся с водоворотом, затягивающим его все глубже в историю, частью которой он быть не желает, как и не желает быть частью любой другой истории.
– Ты и есть эта причина, Бэккер. – Клендат расцвел, казалось, он ждал этого момента слишком долго. Виртуальная карта сменилась с общей солнечной системы до маленькой планеты, расположенной близ солнца. Черный камешек с кратерами и глубокими впадинами, по сути, ничего оригинального или отличительного. – Некогда ранее я обнаружил на ближайшей к светилу карликовой планете следы пребывания разумной жизни. Почти в центре находится крупная, сложная, неподвластная простому пониманию внешних сил конструкция – целое сооружение, озаглавить которое можно емким определением Кузня. – Клендат посмотрел на Любу особым взглядом предвкушения перед раскрытием важной для нее информации. – Там и было создано то, что ныне зовется Осколком.
Лицо Любы преисполнилось тяжелых мыслей, Бэккер же не разрешал себе делать выводы, прекрасно ощущая, как все происходящее является лишь подводкой к чему-то достаточно сложному, чтобы пытаться это высчитать.
– Поспешу успокоить – ни создать его там, ни даже понять причин создания из имеющихся сведений Кузни невозможно. Этот немыслимый даже для моего понимая процесс оказался сокрытым значительно лучше, чем некоторые элементы технологии. Кузня состоит из уникальных материалов с даже близко не изученными свойствами. Именно это и стало для меня отправной точкой продолжить поиски, нежели остаться с задачей приемлемой сложности. Поиски материала внутри солнечной системы ИМБ и привели мое внимание на Целестин, где, как мы уже знаем, тем же материалом, легшим в основу относительно простых элементов Кузни, был интегрирован в глубины спутника Комы склеп Варвара.
Клендат выждал паузу перед самым главным, возведя напряжение до предела.
– Удивительно, как единственный поддавшийся самому незначительному по отношению к величественному изучению материал стал катализатором событий масштабов, непомерных измерению. И тем самым провокатором изменения космических масштабов стал столь же непримечательный, слабый и бесталанный среди своего племени, сколь волевой человек.
– Заткнись! Решил мне в уши этот бред с предсказанием залить, так хотя бы придумал бы что-то поинтересней. Я полжизни только девками и тусовками интересовался, даже образование не закончил, не говоря уже о физических или интеллектуальных достижениях. Так что нет ни одного критерия, почему именно меня выбрал этот твой Ткач.
– Твоя генетика. – Бэккер воспринял этот ответ крайне глупым и, лишь увидев на лице Любы тяжкое смирение, был вынужден хоть немного сконцентрироваться на дальнейших словах Клендата. – Ткач имеет в доступе генетический код всех людей, умеет просчитывать смешения крови с выводом процентного соотношения тех или иных качеств. Вместе с умелой генной инженерией мы понимаем перспективу потенциала в каждом из нынешних людей. Простыми словами – имея самую глубокую информационную базу данных человеческого генома, Ткач смог вывести мне имя того, кто по моему запросу с конкретными требованиями задачи сможет исполнить ее. Требования же были простыми: отправить независимого человека для простого исследования спутника силами специалистов Монолита. Я не хотел вмешиваться в историю и не хотел зарождать конфликт между планетами. Все должно было произойти естественным образом, потому что я не бог Судьбы или Времени, да и не хочу быть нянькой человечеству. Я исследователь, прекрасно осознающий ценность тонкой работы на прямой хронологии времени.
– Да мне насрать! – Бэккер подошел к нему ближе, смятение со злостью напополам выступали отличным защитным механизмом, не допуская вмешательство в систему координат. – Меня туда отослала мать, которая просто хотела отделаться от ненавистного отпрыска, а отец только и мог, что потакать ее жестокости, потому что важна ему лишь карьера! Я не особенный, не уникальный, я выжил лишь потому, что….
– Потому что не мог не выжить. Не важно, был то Варвар, Особи или что-то другое, Бэккер, ты не мог не выжить, потому что в тебе есть та человеческая сила, способная преодолеть любые трудности вопреки. Фактическое доказательство твоей воли выживания подтвердило математическое вычисление Ткача. Я не мог и представить, какой немыслимый для одного жалкого человека путь ты преодолеешь, потому что не можешь сдаться, потому что ты один из тех, кто готов на неподвластное большинству великое свершение. По приказу моего слова тебя отправили на раскопки Целестина, потому что самое сложное в истории математическое вычисление выбрало на эту роль тебя, Бэккер.
Стоило последнему слову соскочить с языка Клендата, как доведенная до критической температуры ярость Бэккера вырвалась сильнейшим ударом по лицу раздражителя. Сразу за этим проявлением вполне обоснованной ярости случилось открытие, придавшее всему услышанному достоверности. Клендат не просто выдержал удар – он и на миллиметр голову не сдвинул. Бэккер же ощутил чудовищную боль сломанных костей в кисти правой руки. Только вот боль эта словно раззадорила его нуждой преодолеть ее, жертвуя любым побочным ущербом, – Бэккер уже собрался накинуться на него и чуть не зубами вгрызться, ведь попытка ударить левой рукой оказалась еще более ничтожна из-за слабости мышц. Клендат же спокойно стоял, пока вновь напоминающий Любе зверя Бэккер не упал на пол от внезапного бессилия.
– Что ты такое?! – прорычал он, пытаясь встать без помощи покалеченных рук, пронзая свирепыми глазами Клендата, который, в свою очередь, выражал сочувствие, сопереживание. Люба уже хотела подойти и помочь Бэккеру, но тот пресек инициативу, жестко рявкнул на нее и самостоятельно поднявшись во весь рост.
– Его действительно зовут Клендат, – заговорила Люба с некоторым сочувствием ситуации, все же приблизившись к Бэккеру, чтобы тот обратил внимание преимущественно на нее. – Он тот самый Отец, упомянутый в писаниях церкви Наставления. – Одного взгляда хватило, чтобы Люба поняла его мысль, и кивнув, она с прискорбием заключила: – Саму же Мать ты видел на Целестине, рядом с Варваром. Они создали нас, людей.

7

Боль от сломанных костей работала защищающим полотном от слишком сложного болота открытий, куда его кинули без лишней подготовки. Содержание услышанного сталкивается в чудовищной борьбе с источником происхождения и донесения так, будто бы ему предоставили выбор, какому монстру отдать свою жизнь на растерзание. Этот натиск получается кое-как отсечь в момент ухода в сторону лифта через коридор, где и удается сконцентрироваться на понятной физической боли. Бэккер не просто в замешательстве – ему и впрямь кажется, что у него отнимают саму суть его существования, замещая волю нитями кукловода. Но есть что-то еще… что-то жгучее, но спрятанное где-то внутри… словно инородная мысль или свойство, окутывающее всего его невидимым раздражением. Тяжелая одышка, сильный пот и заметный со стороны тремор вынуждают его упереться в стену лбом, поджимая руки под себя в скрюченном состоянии. Ему хочется кричать, чуть ли не биться головой о стену, лишь бы инородное свойство исчезло.
– Не позволяй себе делать выводы. – Голос Любы был чуть ли не родительским, как обычно взрослый учит молодого мудростям жизни, немного холодно, но осмысленно и по существу. – Ты никому ничего не должен. Ты раскрыл себя настоящего, того, кто в сложной, критической ситуации делает лучшее из возможного, принимая лишь свои и только свои решения, в основе которых лежит твоя воля, ничья другая. Доверие инстинктам несет за собой наименьшее из возможных наказаний за ошибочностью веры.
Бэккер медленно повернул к ней голову, все еще упираясь лбом в стену. Она не видела его взгляда – все время смотрела вперед, куда-то в пустоту.
– Тебе же плевать на меня было… ты бросила меня там, ты…
– Суть моих слов от этого не искажается, разве нет?
Бэккер молчал, боль пульсировала по всему телу.
– Это мой самый большой тебе дар – понимать разницу между тем, что говорят и кто говорит. Научись отделять одно от другого, потому что если ты продолжишь потакать инстинктам, то будешь не более чем игрушкой в руках Клендата. Игрушкой, которая если и заметит нити, то с подачи кукловода сама же их и оправдает. Это на Коме ты был в своей стихии, ведь людьми управлять не трудно. Клендат и Кассандра создали человечество, построили города, изобрели все, чем ты пользуешься и что знаешь. Они бессмертны, всевластны и могущественны.
– Ты распинаешься из-за заботы обо мне или ненависти к нему?
Люба повернула голову, дабы усилить важное заключение серьезным взглядом.
– Это одно и то же.
Бэккер смотрел ей в глаза и видел простую искренность в мыслях, но скрытую, явно трагичную историю в чувствах. Он выпрямился, не отводя глаз от нее, испытывая в ее адрес настоящее уважение не только за прямоту, но и за то, что она старалась быть равной ему.
– Что будешь делать ты?
Лицо ее плавно приобрело мрачное недоверие, словно перед ней чуть ли не чужак.
– И как мне прикажешь вот это молчание понимать?!
Не меняя выражения лица, пугающе безжизненным голосом она произнесла емкое:
– Как урок.
Возможно, в этом и состоит урок: мол, нельзя оценивать доступное на поверхности, всегда важно иметь поле для маневра, ведь тут у них куда важнее не уровень ставок, а сложность понимания игроков. Бэккер успел сформировать этот более-менее шаткий мостик как раз в те секунд десять, пока к ним шел Клендат.
– Я помогу. – Клендат крепко прижимал ладонь к области сломанных костей, после чего отпустил, сказав: – Минута-другая – и повреждения исчезнут, кости восстановятся вместе со связками.

Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «Литрес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (https://www.litres.ru/book/nikita-vladimirovich-chirkov/vnov-pokoytes-s-mirom-70809442/) на Литрес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.