Читать онлайн книгу «Вирелка дома? Том 1» автора Евгений Коралин

Вирелка дома? Том 1
Евгений Коралин
Роман "ВирЕлка дома?" охватывает период с середины 50-х годов прошлого века и до настоящего времени. Несмотря на то, что предлагаемый роман представляет собой художественное произведение, он, в определенной степени, является и автобиографичным. Повествование идет от имени главного героя Валеры Страгина, чьё детство проходит в Заполярье, в городке Руднегорске. Его друг детства Коля Калинников (по прозвищу Калина ) в дошкольном возрасте не выговаривал имя Валерка и называл его ВирЕлка. "Вирелка дома?"– каждый раз спрашивал Коля-Калина приходя к Страгину в гости. По воле сюжета главному герою приходится испытывать перипетии судьбы на протяжении всего жизненного пути начиная с юных лет и до преклонного возраста. В первый день в школе Валера увидел в классе девочку с двумя косичками и голубыми глазами, которую звали Катя Полянова и влюбляется в неё . Драматическая история любви к ней проходит лейтмотивом через весь сюжет романа.

Евгений Коралин
Вирелка дома? Том 1

Пролог.

Я быстрым шагом шел по улице по направлению к институту. Как давно я здесь не был, а ведь скоро сдача дипломного проекта. Одна мысль тревожней другой терзали мое сознание: почему я так запустил процесс подготовки, ведь мне даже не известна тема проекта, а кто является моим консультантом и вообще, когда защита?
Вот я поднимаюсь по лестнице института – он на редкость безлюдный. На трех этажах мне не повстречался ни один человек и только на четвертом, в деканате, сидела за столом какая- то девушка, которая раздраженно мне объяснила, что консультации закончены и все вопросы нужно решать напрямую со своим куратором дипломной работы.
А кто мой куратор?!
Боже, неужели все эти тяжелые годы обучения пойдут прахом и я останусь без диплома?
Спустившись вниз, я вышел из института и в полной прострации двигался к остановке троллейбуса. Неожиданно послышались звуки трамвайной трели. Я вскинул голову и увидел, что прямо на меня, отчаянно трезвоня, несется красный трамвай.
Ну вот и все, мелькнуло в голове, и вдруг трамвай вместе с рельсами и шпалами стал подниматься в воздух и растворился в вышине у меня над головой…

Проклятый сон! Сколько он еще будет меня терзать!
Вот уж сорок лет как минуло со дня окончания вуза, а один-два раза в год мне снится этот кошмар, зато какое счастье проснуться и осознать, что это была только ночная фантазия моего мозга.
Я окончательно очнулся ото сна и пошел на кухню варить себе кофе.
Сегодня, во второй половине дня мне улетать в Карловы Вары.
Последние несколько лет в конце сентября мы с женой две недели проводим в этом удивительным по красоте городе. По мимо лечебной воды и чистейшего воздуха, лично на меня оказывает огромное положительное воздействие неповторимая атмосфера и потрясающая архитектура города. Мы открыли его для себя случайно: как-то решили напоследок перед длинной русской зимой поехать погулять, а заодно и полечиться минеральной водой. Бывалые люди подсказали, что лучше всего для наших планов подходит именно Карловы Вары: во-первых, в конце сентября совсем лояльные цены в санаториях, во-вторых, много различных прогулочных зон, а в-третьих, сам городок просто сказочный и оставит самые положительные эмоции после его посещения. И все оказалось чистой правдой.
На этот раз лечу один. Жена поехала к дочери , чтобы помочь по хозяйству да и поухаживать за ней , так как та недавно выписалась из больницы после операции. Я не хотел ехать один, но супруга настояла на моей поездке , так как мне реально идет на пользу санаторное лечение, тем более и билеты и санаторий были заранее оплачены. Мы всегда отдыхаем вместе и для меня это будет первым опытом отдыха в одиночку.
Я сомневался, что мне это понравится, но моя вторая половина уточнила, что у меня всегда сомнения по любому поводу, а в результате все оказывается не так уж плохо.
Мы живем на Юго-Западе Москвы, так что добраться до аэропорта Внуково на такси тридцать пять-сорок минут.
У меня чемодан собран с вечера, собирала жена, хотя я и сам тоже неплохо бы с этим управился, но это всегда была ее прерогатива и меня к этому процессу не допускают, да я и не настаиваю.
Пока пил кофе разглядывал фотографии, которые накануне взял у своей сестры. Это были черно-белые снимки из далекого моего детства. Я не видел их уже много лет. Эти фото делал еще мой папа и хранятся они в семейном альбоме в родительском доме, где в настоящее время живет сестра с семьей, а наших родителей уже давно нет в живых.
Откровенно говоря, я давно не испытывал ностальгии ни по детству, ни по юности ни по молодости. Нет, я, конечно, с удовольствием могу поговорить о любых периодах своей жизни, вспоминая милые сердцу эпизоды, но тоска и грусть меня не тревожили.
А с недавних пор у меня появилось желание создать электронную цифровую версию наших старых семейных фотографий. Мне вдруг захотелось, чтобы они были рядом со мной, и я решил сканировать фото и разместить в компьютере отдельной папкой в нашем с женой фото-архиве, которому уже более пятнадцати лет.
Вглядываюсь в лица своих дошкольных и школьных друзей, мальчишек и девчонок и понимаю, что я их всех узнаЮ и помню, помню их имена и прозвища, помню манеру говорить, их жесты и походки, даже веснушки на лице и смешные стрижки. Я помнил всё – ясно и отчетливо, а ведь некоторые фотографии были сделаны более шестидесяти лет назад.
Что это: переход на новый возрастной этап старения, так сказать, начало подведения итогов прожитого, или смысл в другом, пока еще отчетливо мною не осознанном, но начинающим всё больше занимать мои мысли.
Да, будет о чем поразмыслить в одиночестве в поездке.

Павел.

В аэропорту Праги меня ожидало такси. Таксист оказался неразговорчивым и всю дорогу молчал, да я и сам не склонен был к разговору. Во-первых, еду этой дорогой уже не первый раз и в прошлые разы водители были куда как словоохотливее и рассказали не только про Чехию, Прагу, Карловы Вары и обо всех населенных пунктах, встречающихся по дороге, но и о своих семьях, пиве и о любимой хоккейной команде.
Во-вторых, дорога очень живописная – есть на что посмотреть: густые леса и зеленые поля, холмы и невысокие горы, симпатичные домики разбросанные вдоль дороги и на холмах. Все это как-то способствует успокоению и благодушию. Сама дорога двухполосная (как зачастую по всей Европе), но тем не менее полтора часа ехали практически без остановок и с хорошей скоростью.
Ну вот и приехали. Санаторий расположен на довольно-таки высоком холме, в стороне от дороги, но в то же время в десяти- пятнадцати минут от центра. Можно проехать две небольших остановки на автобусе, но мы всегда по городу ходим исключительно пешком.
На рецепции девушки меня узнали и радостно приветствовали. Одноместный номер с видом на симпатичный дворик и горы, покрытые густым лесом, с кронами деревьев уже кое-где покрытых бронзовым цветом осени.
На свой первый ужин я слегка припозднился, и за столом, где мне выделили постоянное место, уже сидел мужчина примерно моего возраста, слегка полноватый, с приятным, чисто выбритым лицом, с большим лбом и заметными залысинами по бокам головы. Одет он был во что-то обычное и, я бы сказал, невзрачное на столько, что я даже не запомнил.
Правда у меня с этим постоянные проблемы: я никогда с первого раза не запоминаю имена людей, с которыми меня знакомят если их больше одного человека, а насчет одежды, тем более у мужчин – это вообще беда.
Помню, я еще работал зам.начальника отдела и сидел вмести с другими сотрудниками, в основном женского пола, в одной комнате. Так вот, как-то к нам в отдел зашла женщина – заказчица из другого города, по какому-то вопросу.
Мы с ней все дела порешали и когда она вышла, то наши женщины начали наперебой восхищать её прической и тем как она была одета, особенно сапогами. Не придя к единому мнению они спросили меня, что я думаю по поводу её сапог. На что я ответил, что не только не видел какую обувь она носит, но даже не запомнил было на ней платье или брюки, не говоря уж о прическе.
Дружным хохотом мои сотрудница ответили на мои откровения.
– А для кого тогда мы одеваемся и причесываемся, если вы, мужчины ничего не замечаете?..
И все-таки я запомнил с первого раза как зовут моего соседа по столу – Павел, хотя он назвал и фамилию, но её я тут же забыл.
Он был американец, натурально из Соединенных Штатов Америки. Конечно, по моему разумению, американца с таким именем быть не может, но у них там свои правила и если он считает себя американцем – пусть считает.
Я не первый раз в этом санатории и вообще в Карловых Варах, но с американцами за столом мне еще сидеть не приходилось.
Оказывается, сами они с женой из Санкт-Петербурга, в Штаты уехали в начале девяностых. Сюда, в Карловы Вары, приехали первый раз . Жена его прилетела в Чехию вместе с ним, но в санатории появится только через пару дней, так как из Чехии поехала в Россию навестить своих родных в Нижнем Новгороде. Почему Павел не поехал вместе с ней, он не уточнил, а я и не переспросил.
Учитывая свой богатый жизненный опыт, я пришел к выводу, что соседи по санаторному столу в столовой ничем не отличаются от попутчиков в купе поезда дальнего следования – и те и другие спешат выложить про свою жизнь максимум информации, как будто находятся на исповеди у священника.
Мне кажется , что всё это из-за того, что у людей за долгие годы жизни накопилось много того, чем они хотели бы поделится с другими, но, к сожалению, в их ближайшем окружении это никому не интересно, вот они и спешат нагрузить любого, кто проявит к ним хоть малейшее внимание.
Но лично мне в тот момент было чрезвычайно интересно буквально всё, о чем мне рассказывал мой сосед по столу.
Одно дело читать чьи-то комментарии в прессе, где тебе преподносится чье-то мнение о стране и людях, пусть даже их собственное видение, не предвзятое, но здесь информация из первых уст, свежая, можно сказать, еще "горячая".
Павел сразу же предложил перейти на "ты", он чрезвычайно обрадовался, узнав, что я из Москвы. Они с женой за двадцать пять лет, что живут в Америке, ни разу не были в Москве. Да, конечно же есть интернет, телевидение, приезжают наши артисты и музыканты, но прямой контакт с человеком, который только вчера "оттуда"– это совсем другое дело.
После ужина, мы с ним шли в бар который находился в здании санатория. Не смотря на то, что наш санаторий по сути являлся лечебным заведением, тем не менее в баре был большой выбор пива и разного спиртного. Баром его можно назвать с большой натяжкой, скорее – это был большой зал со столиками, за которыми вечерами многочисленные посетители играли в карты и где тебя еще и обслуживали. Там всегда было многолюдно, но мест на всех хватало. Было много немцев, которые с удовольствием играли в карты и пили пиво, традиционно при этом слега шумели и громко смеялись.
Но нам они не мешали. Мы в карты не играли, но пиво естественно пили и много говорили.

Мне импонировало, что Павел задавал не какие-то банальные вопросы типа: как там у вас с продуктами, ограничениями с выездом за границу и медведями на улицах. Его интересовали театры: существуют ли всё еще (он назвал известные московские театры), можно ли попасть на популярные спектакли; действуют ли Третьяковка и Пушкинский музей (мне постановка вопроса показалась несколько странной), что сейчас читают и много ли в Москве машин и как легко можно купить иномарку. Слегка замялся, но спросил на счет очередей в магазинах.
Чувствовалось, что в былые годы ему неоднократно приходилось бывать в столице и он неплохо ориентировался в культурных объектах нашего города, но и в очередях видно пришлось постоять.
Мои ответы слушал с предельным вниманием, разве что не открыв рот. Несколько раз одобрительно и, как мне показалось, взволнованно подхихикнул, когда я рассказал на счет очередей в театры и на выставки, мол всё как прежде и стоим и посещаем, правда попасть сегодня можно на любой спектакль – были бы деньги, в прочим, так было и в былые годы.
Я люблю Москву и с удовольствием о ней рассказывал, тем более что мы с супругой часто посещаем художественные выставки, бываем в театрах и джазовых клубах, ходим на городские экскурсии (новая фишка последних лет – бесплатные экскурсии с гидом по конкретному району старой Москвы или известной улице или старинному месту).
Живем в Москве , а об истории города знаем мало.
Я не коренной москвич, но живу здесь уже пятьдесят лет, вроде как из "лимитчиков" на московском жаргоне, хотя отца в свое время перевели на работу в одно из союзных министерств, и вся наша семья переехала в столицу вместе с ним из далекой провинции.
Мне тогда было четырнадцать лет.

Я тоже не отставал с вопросами: как с работой, как с языком, где живете, правда ли, что у в Америке дома фанерные, как домики у поросят из известной сказки, почему у американцев все имена предельно сокращенные и зачем вы в выходные ходите на шопинг, а потом все это купленное барахло продаете в своих гаражах за бесценок.
– По началу я лет десять работал на химическом заводе. Там, в основном работают афро-американцы, китайцы, латиноамериканцы и остальные эмигранты, – начал Павел.
– Жена работает в сфере социальной помощи. К ним приходят люди, часто пожилые со своими проблемами, а их там выслушивают, сочувствуют, дают советы и всё такое.
Он долго и подробно рассказывал про свою работу, про атмосферу на производстве и всё такое.
– Понимаешь, Валера, всё общение какое-то искусственное, натянутое, прописные фразы, однозначные, вежливые ответы. По душам перекинуться не с кем. Вот о чем, к примеру мне поговорить с негром или мексиканцем? У нас разный менталитет, хоть мы и являемся гражданами одной страны и работаем в одном коллективе, – он как-то нервно отхлебнул из кружки.
– На корпоративах темы разговоров негласно, но строго регламентированы: о погоде, семье, детях, все стараются избегать разных острых тем.
– Живем в пятидесяти километрах от работы. Без машины – никуда. Не поверишь, даже в субботу и то боишься выпить лишний бокал пива, я не говорю уж о чем-то покрепче. Вообще то на дорогах проверяют не часто, но не дай бог копы найдут превышение допустимой нормы алкоголя – даже представить страшно какие проблемы можно себе отгрести.
Он как-то раздраженно отодвинул от себя пустой бокал и вдруг произнес:
– Слушай, сколько можно это пиво пить. А давай-ка выпьем виски?
Я в очередной раз подумал, что передо мной сидит нормальный русский мужик, которого за каким-то чертом занесло за океан.
Заказали. С удовольствием выпили.
– Вот ты спрашиваешь на счет фанерных домов, а ведь ты почти прав. Когда нам построили дом мы приехали посмотреть, а у него не было окон.
– А где окна?-спрашиваем
– Да вы не переживайте,– говорят,– завтра выпилим.
Павел заметно оживился, чувствовалось, что у него становилось легче на душе после своих откровений.
– На счет языка. По-приезду в Штаты у нас было довольно-таки посредственное владение английским языком , особенно у меня, но там бесплатно тебя устраивают на хороший курсы, после окончания которых через год-полтора ты практически не ощущаешь никаких проблем в этом вопросе,– он вдруг улыбнулся сам себе.
– Расскажу тебе забавный случай, который произошел с моей Катериной,– Павел впервые произнес имя своей жены.
– После окончания курсов, Катерина сдала экзамены и ее приняли на работу в Службу социальной поддержки,– я, честно говоря, не запомнил дословно как он назвал её работу, но где-то близко к тексту.
– Жена , конечно, очень волновалась, в основном их-за языка, но коллеги по работе подсказали, что если, мол, чего-то не поймёшь, ты не тушуйся: говори "Fine!", то есть, всё хорошо, отлично.
И вот приходит к ней пожилая женщина и начинает что-то ей долго и доверительно рассказывать про свою жизнь. Катька от волнения толком ничего не поняла, ну и поддакивает ей, повторяя:"Fine, fine !" Потом смотрит, а бабуля как-то напряглась и бросает на неё испуганные взгляды. Тут девочки из отдела подошли, забрали клиента к себе и как-то там закруглили вопрос, – в предвкушении развязки, Павел начал пофыркивать от распирающего его смеха.
– Оказалось, что посетительница жаловалась моей жене, что по ночам писается в постель, а Катька её: "Fine, fine !"…
Я хохотали так, что немцы обернулись в нашу сторону. Павел был очень доволен эффектом, который произвел его рассказ, и с удовольствием смеялся вместе со мной.
Мы с моим соседом по столу засиживались в баре чуть-ли не до закрытия. Уже ничего не пили и не ели, а все беседовали, как у нас говорят, "за жизнь".
Я узнал, что сокращение имен и фамилий (с его слов) идет потому, что некоторый и довольно обширный слой американского народа с трудом читает и понимает длинные имена и фамилии, поэтому как бы не гласно, все это упростили, а потом вроде и прижилось и даже показалось удобным.
На счет распродаж во дворах и гаражах – это тоже своеобразная американская традиция. Американцы – народ практичный, старые и ненужные вещи просто так выбрасывать не приучены, если можно продать хоть за один доллар— продают. Там даже дети продают свои старые игрушки, таким образом приучаясь с малых лет к бизнесу.
Как-то коснулись рекламы. Я категорично заявил, что мы в России терпеть не можем телевизионную рекламу и, как только она появляется на экране, то тут же переключаемся на другой канал.
Павел неодобрительно на меня посмотрел и заметил, что они рекламу смотрят и следуют в русле её рекомендаций.

Лично у меня сложилось мнение, что раз американская экономика основана на всеобщем потреблении, значит свой народ надо всячески подвигать на покупки разного товара и услуг.
Возьмем фаст фуд.
Сначала рекламировали гамбургеры-чисбургеры, потом, когда общество стало превращаться в стадо "слонов-бегемотов", стали пропагандировать здоровый образ жизни и навязывать фитнес клубы и лекарства от ожирения. И всё это бизнес и прибыль, прибыль и прибыль…
Или борьба с наркотиками. В свое время я пересмотрел кучу американских фильмов (последние годы практически их полностью игнорирую), в которых наркотики,"товар", фигурирует в подавляющим большинстве из них. За частую подробно показывают как их "правильно" подготовить и употреблять. Таким образом осуществляя косвенную рекламу всякой "дури". Определенные слои общества воспринимают это как сигнал к действию.
За тем начинается борьба с наркоманией: задействована целая армия полицейских, открываются все новые нарко-лечебницы – все это рабочие места и огромная прибыль.
По ходу наших бесед выяснилось , что на заводе Павел уже давно не работает, а у него теперь своя небольшая фирма по проведению ремонта в частных домах и квартирах. Оказалось, что люди в штатах , покупая дом, часто обманываются, принимая косметический ремонт за общее состояние помещений, но вскоре выясняется, что внутри стен всё прогнило, проводка и коммуникации в аварийном состоянии и, короче, дому нужно сделать почти капитальный ремонт.
Непреодолимое стремлении иметь свой дом, что является неотъемлемой чертой настоящего американца ( со слов Павла) иной раз приводит к тому, что покупатели недвижимости закрывают глаза на возможные неполадки и недоделки, уговаривая себя, что главное – купить дом, а всё остальное решим потом.
– А потом они и приходят ко мне, и наша фирма помогает им устранить все имеющиеся проблемы за разумные деньги. И могу сказать, что недостатка клиентов у меня нет,– с гордостью заключил Павел.

Сегодня вечером приезжает жена Павла, поэтому наша с ним уже традиционная вечерняя встреча в баре отменяется.
По этому поводу я решил сходить в баню. В санатории есть сауна с купелью и душами. В парилку положено входить голым, обернутым простыней, но в парилке все рассупониваются и на простыне сидят полностью голые, кое-где слегка прикрытые. Специальный персонал бани бесцеремонно заглядывает в парилку и проверяет не зашел ли кто в плавках или купальнике. Парятся мужчины и женщины вместе.
Обернутый простыней, я уселся на верхнюю полку. Парилка была заполнена на две третьи. Народ сидел вперемешку— мужчины и женщины, мужиков было больше. Судя по разговору большинство были иностранцы и , видать, к этим порядкам привычные. Некоторые представители сильного пола сидели так, что всё их "хозяйство", как бы невзначай, болталось у всех на виду.
Зашла новая пара, видно муж и жена. Уселись с боку у стены так, что перед их взорами была вся парилка. По косвенным признакам – мои соотечественники. Женщина с нескрываемым интересом и, как мне показалось, восхищением разглядывала мужиков – столько мужских детородных органов сразу живьем она никогда не видела.
Прикинув, что в парилке человек десять, а душевых кабинок только четыре, я решил выйти пораньше, чтобы успеть ополоснуться под душем. Выскользнув из парилки, я обнаружил, что все четыре душевых кабинки задернуты шторкой на половину. Сняв с себя простыню, подхожу к первой попавшейся кабинке и захожу – под душем стояла голая женщина, которая ни чуть не смущаясь, весело сказала мне:"Hello ! " и помахала кистью руки.
– Хелло,– сквозь зубы, раздраженно буркнул я.
Шума воды не было слышно и присутствие кого-либо за шторкой мною не предполагалось.
В голове промелькнула мысль:" Когда-то похожая ситуация со мной уже была, только очень давно…"


Катерина.

На утро на завтрак я пришел первым, обычно первым всегда был Павел. Вскоре подошли мои соседи американцы в полном составе. Я встал. Несколько церемонно и старомодно Павел представил свою супругу:
– Рекомендую – моя жена.
– Катерина, можно просто Катя – сказала она и подала мне руку, при этом сделав едва уловимое движение телом, как бы слегка откинувшись назад и улыбнулась.
Меня как будто ударило током – мне была знакома ее улыбка и особенно легкое движение телом при подаче мне руки. В мгновение мозг произвел сканирование миллионов "сайтов" моей памяти, но не нашел точного совпадения.
Катерина заметила мое секундное замешательство, но удивиться не успела, так как я со всей галантностью осторожно пожал ей руку и произнес:
– Валерий, можно просто Валера. Очень приятно познакомиться.
И стали мы общаться втроем. Я незаметно продолжал рассматривать жену Павла. Она была выше среднего роста для женщины, так же как и он – несколько полновата, но это ее не портило. Лицо овальное, большие голубые глаза, пышные каштановые волосы. Чувствовалось, что с утра помыла голову и уложилась феном. Зная, что они с Павлом почти одногодки, для себя я отметил, что Катерина выглядит явно моложе своего мужа, даже легкая сеточка морщинок у глаз не старила ее.
Было видно, что она главная в семье. Периодически забывая о моем присутствии, делала Павлу легкие замечания и наставления, которые говорили скорее об искренней заботе о муже, нежели о привычке брюзжать по любому поводу. И ему это нравилось. Они смотрелись парой, которая долгие годы прожила вместе и им это не надоело.
И все-таки я определенно где-то видел ее лицо. С каждой минутой эта уверенность во мне только росла, но когда мне казалось, что вот-вот откроется тайна нашего знакомства, Катерина вдруг менялась в лице, и становилась совершенно другой и абсолютно незнакомой.
И я понял для себя, что она предстает мне знакомой, когда улыбается и это сразу же делает ее на много лет моложе, а значит мы могли быть знакомы в молодости.
Но какими годами очертить своё молодость, когда тебе под семьдесят? Для меня сейчас и сорок пять – молодость.
Вечером, уже втроем, встретились в привычном нам с Павлом баре. Катерина пришла в нарядном платье и с явным макияжем на лице. Она выглядела броско и свежо, но вместе с тем естественно. Немецкие завсегдатаи заведения мужского пола оторвали свои глаза от карт и пивных кружек, и с видимым удовольствием следили за нашим передвижением к столику. Конечно же, не мы с Павлом были объектом их внимания.
И опять я рассказывал о Москве, о театрах и выставках и обо всем другом, чуть ли ни слово в слова повторяя то, что я уже поведал Павлу. Обстановка за столом была такая же непринужденная, как была у до этого у нас с Павлом.
Катерина сообщила, что у неё это второй брак, а сама она родом из Горького, а с Павлом они были знакомы еще в детстве:
– Отдыхали в одном пионерлагере, а потом случайно встретились через много лет в Ленинграде и вот уже двадцать пять лет вместе.
Она положила свои руки на руки Павла:
– Да, Паша?!– он взял её руки и поцеловал,
– Всё верно, моя хорошая, как же быстро бежит время.
– А вообще-то, всё моё детство прошло на севере, в Заполярье- разоткровенничалась Катя.
– Так вы северянка, – намеренно переспросил я, чтобы как-то оттянуть момент, когда она произнесет название города. У меня с каждой секундой нарастала уверенность, что она назовет именно тот город, про который я подумал .
– Мы жили сравнительно недалеко от Мурманска, где-то в ста пятидесяти километрах от него, в маленьком городе Руднегорске.
И как бы я не был готов, что она произнесет это название – у меня перехватило дыхание от ее слов – все мое детство прошло в этом заполярном городке.
Ну как я мог её не узнать!?
Да, прошло пятьдесят лет, как мы виделись в последний раз; да, я совершенно был не готов её здесь встретить, но ведь это она, Катя , я обязан был узнать её и через сто лет встретив где угодно…
– Валера, что-то не так?– встревоженно спросила Катерина,– вы что-то побледнели,-
– Да вы правы, что-то я сегодня неважно себя чувствую. Ребята вы извините, я лучше пойду в номер прилягу.
И я быстрым шагом покинул помещение бара и почти бегом устремился в свой номер.
Придя в номер, я первым делом открыл чемодан и вынул от туда бутылку "Бехеревки", которую намеревался привезти домой в качестве сувенира. Быстро откупорив её я налил пол стакана и залпом выпил. Ликёр, с содержанием тридцати восьми градусов алкоголя тут же "врезал мне по башке" и меня сразу отпустило…
Господи! Ну что на самом деле, произошло?! Что я так всполошился? Прошло более пятидесяти лет, ведь всё давным-давно переболело и эта, совсем чужая мне женщина, ну просто похожа на ту, юную девочку, которую я любил в детстве, так почему же вдруг так затрепетало сердце и перехватило дыхание?
––

Часть первая.

Моё снежное детство.

В те далекие годы моего детства зимы в Заполярье были на редкость снежными. После обильных снегопадов город попадал под власть необъятных сугробов, которые с трудом поддавались расчистке мощным армейским шнековым снегоуборщикам и огромным грейдерам.
После их работы дороги окаймлялись высокими снежными воротниками выше человеческого роста и становились похожими на бобслейные или саночные трассы.
Мы приехали в Руднигорск во второй половине пятидесятых годов двадцатого века. По-началу отец работал мастером открытых работ в рудном карьере, а мама была домохозяйкой. Я плохо помню себя пятилетним – так, только отдельные эпизоды.
Отчетливо помню, как однажды маму отвезли в больницу, и папа поехал вместе со скорой (он называл ее каретой скорой помощи). Меня оставили с соседями по коммунальной квартире. Через какое-то время отец вернулся, в хорошем настроении и с каким-то узлом. Он меня поцеловал и сказал:" Ну вот, сынок, у тебя теперь есть сестренка !"
Я спешно полез развязывать узел, так как подумал, что моя сестренка находится там. Папа и наши соседи по квартире рассмеялись. В узле были мамины вещи.
Это был октябрь 1958 года…

В дверь не сильно, но настойчиво стучали. Было позднее утро. Мама открыла дверь:
– Вирелка дома? – послышался звонкий мальчишеский голос из прихожей.
–Валерик, иди, к тебя Коля пришел,– громко сказала мама.
Я в это время играл в дальней комнате. Наши соседи по коммуналке съехали и мы теперь жили в отдельной, большой двухкомнатной квартире.
Колька – это мой товарищ, сосед по лестничной площадке. Мы с ним были одного возраста, но у него была проблема с речью. Вместо того, чтобы сказать Валерка, он называл меня "Вирелка", вместо "чайник" говорил "цальник".
– Вирелка, принеси с кухни цальник,– просит он,
– Какой ещё цальник, – не понимаю я,
– Залёный,– что на его языке означало – зелёный.
В его лексиконе было и еще много разных слов, которые он произносил очень смешно. В остальном же это был вполне адекватный и развитый мальчик для своего возраста.
Когда мама открывала ему дверь, он никогда не здоровался, а всегда произносил одно и тоже:
– Вирелка дома? – а где мне ещё быть в десть часов утра.
Когда я выходил в прихожую он спрашивал меня:
– Подёшь гулять ?– он говорил именно "подёшь", пропуская букву "й".
И не важно: собирался он действительно идти гулять или пришел ко мне поиграть или позвать к себе – фразы всегда были одни и те же.
Наш дом располагался на главной улице городка, которая громко именовалась Проспектом металлургов. Шириной тот проспект был не более восьми метров и в час по нему проезжал один автобус и два грузовика , но по протяженности он значительно превосходил все улицы Руднегорска.
Дом был четырех этажным с тремя подъездами, выстроен как-бы в форме буквы "П" и его боковые крылья образовывали уютный двор. Для нас, мальчишек, было не мало важным, что в нашем доме был большущий подвал подо всем домом и чердак на всю крышу. И подвал и чердак – были местами для наших всевозможных игр и посиделок.      А еще прямо вдоль нашего двора протекал замечательный ручей, который имел способность самостоятельно запруживаться летом и превращаться в огромную и достаточно глубокую лужу, по которой можно было плавать на самодельных плотиках. Ах, какое это было удовольствие запрыгнуть на плотик и отталкиваясь длинной палкой, как шестом, проплыть метров десять мимо двора с одной стороны и потрясающих сараек (так мы называли деревянные сараи, во множестве расположенные в пятидесяти метрах от нашего двора) с другой.
На вопрос родителей где мы были когда они нас искали, мы неизменно отвечали:
– За сарайками!
– Ты не видел Валерика,– вопрос моей мамы к кому-нибудь во дворе,
– А он там, с мальчишками за сарайками,– обычно звучало в ответ.
И ручей и "засарайки" – это были неотъемлемые атрибуты моего детства.
Зимой ручей долго не застывал, так как был довольно-таки быстрым, но после того, как морозы переваливали за минус двадцать пять, часть ручья, которая была лужей, превращалась в естественный каток.
Бывало, что и по незамерзшей луже мы даже катались на плоту, не смотря на мороз на улице. Однажды, когда лужа наполовину замерзла, но посередине была еще большая полынья, я и два старших мальчика( согласно очереди) плавали на плоту, но причалив к берегу, мальчишки быстро спрыгнули, хиленький плот резко накренился в мою сторону, и я соскользнул в ледяную воду чуть-ли не по пояс. Не смотря на то, что ребята меня быстро вытащили на берег, моя одежда: зимнее пальтишко, шаровары и валенки успел полностью пропитаться водой. Холод пронзил меня до самого сердца. Колькин старший брат Федя по прозвищу Фед взвалил меня себе на спину и бегом домчал до подъезда и поднялся со моей к нашей квартире на третий этаж.
Увидев, что с меня стекает ледяная вода, мама заохала, запричитала, быстро сорвала с меня одежду, голым поставила в ванну и стала из душа поливать меня горячей водой, но я дрожал и все врямя повторял:
– Мама, мне холодно, сделай воду погорячей. Тогда мама закрыла сливное отверстие пробкой, продолжая поливать меня из душа.
Через несколько минут, когда вода заполнила ванну на треть, мама усадила меня в ванну, а сама побежала на кухню и поставила кипятиться кастрюлю с водой. Сидя в ванне, я открыл на максимум кран горячей воды и все равно мои ноги и бедра даже под горячей водой были холодными. Опять прибежала мама и сыпанула в воду горчицы, и быстро размешала ее. Едкий горчичный запах ударил мне в нос, но все-равно тело у меня оставалось холодным. И только когда мама принесла кастрюлю с только что закипевшей водой и осторожно вылила ее в ванну, я почувствовал, как волна тепла обволакивает всю нижнюю часть моего туловища.
Через какое-то время, когда сидя в ванной и трогая под водой свои ноги я почувствовал, что они стали теплыми. Тогда я встал, мама насухо растерла меня банным полотенцем, потом завернула меня в другое полотенце и на закорках отнесла в постель. Размотав полотенце, она растерла меня водкой(запах стоял просто жуткий), надела мне шерстяные носки, которые связала бабушка, и укутала меня в свою теплющую оренбурскую шаль.
Укрыв меня под самый подбородок тяжелым ватным одеялом, мама пошла на кухню готовить мне чай с сухой малиной и медом. Пока она там суетилась на кухне, я почувствовал теплую истому и от избытка впечатлений задремал.
Растормошив меня, мама заставила выпить большую чашку горячего напитка и я до конца прогрелся уже изнутри.
В этот день на улице было около десяти градусов мороза. Какой черт меня понес кататься на плоту в такую погоду— мне до сих пор не понятно, но ведь все катались?!
Но, как ни странно – я не заболел. На ночь я еще выпил горячего молока, опять же с медом, а на ноги мама мне поставила горчичники. Утром я был как огурчик.
Сейчас по разным интернет-ресурсам всякие умники от медицины начинают рассуждать, что мед с горячим молоком пользы не приносит, а даже наоборот, что, дескать, от чая с малиной толку как "от козла молока", но мы этим всем лечились и советовали нам все эти средства тогдашние наши врачи, что интересно, эти средства нам помогали и мы вылечивались и лечили так же своих детей. Слава богу – все живы и здоровы.
Другая составляющая ручья, которая была непосредственно сами ручьем, застывала в виде длинной ледяной горки. Будучи малышами, мы часами ползали по этому ледяному чуду, ездили то на попах то на пузах, то на фанерках, то стоя на ногах, а то и "паровозиком". Мамы уставали по сто раз звать нас на обед – так нам не хотелось уходить.
Становясь повзрослее, уже со старшими мальчишками, мы играли в хоккей на замершей луже. Играли чаще всего самодельными клюшками, а то и просто крючковатыми ветками. Вместо шайбы обычно использовали консервные банки из под печени трески .
Боже мой, сколько шишек, синяков и ссадин было набито на наших лбах, затылках и коленках во время игр на этой заледенелой луже.

Сарайки.

У многих жителей нашего дома были собственные деревянные сараи, которые располагались на покатом склоне небольшого холма, расположенном не вдалеке от дома . Там хранили дрова (в каждой квартире была установлена на кухне большая чугунная печь под твердое топливо, хотя пользовались ей далеко не все жильцы – мы не пользовались), хозяйственный инструмент, лыжи, санки и все то, что жалко было выбросить на помойку.
Еще в сараях (по-нашему— сарайках) некоторые устраивали столярные мастерские.
Нам, мальчишкам , да и девчонкам тоже, все эти строения были просто подарком судьбы для игр в войну, казаков-разбойников и прятки. Еще была очень популярная игра, которая у нас в Руднегорске называлась "ляпы". Только через много лет я узнал, что настоящее название ее "пятнашки" или "салки". Суть игры заключалась в том, что после считалки все разбегались в разные стороны, а тот, кому выпало водить, должен был любого догнать и "запятнать" или "осалить" его, дотронувшись рукой, а по-нашему— "ляпнуть". После этого уже водил "запятнаный" или "заляпаный".

Самая популярная считалка была вот эта:
Вышел месяц из тумана,
Вынул ножик из кармана,
Буду резать, буду бить,
Все равно тебе водить!

Не менее популярной во дворе была другая считалка.
Кто-то один, ведущий, поднимал руку вверх, открытой ладошкой вниз, затем, все желающие играть, подносили каждый свой указательный палец к ладошке, и ведущий начинал считалку:
– Мама, папа, жаба
Цап !
С последним словом быстро сжимал ладошку в кулачок, с целью поймать кого-нибудь за палец. Тот, кого поймали, тот и должен был водить.
Этой считалкой пользовались при условии небольшого количества желающих играть, где-то до пяти человек.
Мы обожали играть в эту игру зимой, так как снегу наметало порой по самую крышу сараек и было здорово убегать по их крышам от водящего, а в последний момент лихо спрыгнуть с высокого сарая прямо в сугроб.
Часто игра в "ляпы" сама-собой прекращалась и все начинали просто прыгать с крыш сараек в глубокие сугробы. Как это было восхитительно ощутить на мгновение восторг от свободного полета! Правда, была опасность, что под снегом может большой камень или острая железяка, но на мой памяти никаких травм никто и никогда от этих прыжков не получал.
Владельцы сараек, опасаясь за крыши своих деревянных построек, порой тоже гонялись за нами, но с другой целью— надрать уши. Но где там! Мы лихо перепрыгивали с крыши на крышу, ныряли в потайной ход, проделанный в сугробе между двух особенно близких крыш и просто исчезали из виду. Растерянный хозяин сарайки, пытавшийся нас поймать, еще долго озадаченно озирался по сторонам, ходил вдоль сараев по протоптанной тропинке, но так и не мог понять: куда мы делись?
А мы были рядом. В двух шагах от него в глубоких снежных пещерах, с разветвленными подснежными норами и проходами. Весь этот комплекс подснежных катакомб у нас назывался «ходами»

Ходы.

Еще одно слово из детства – это "ходы". Употреблялось только во множественном числе. Этим словом у нас обозначались пещеры, вырытые в снегу и всевозможные подснежные переходы между ними. Так же как и "за сарайками" , это понятие обозначало и место нахождения кого бы то ни было.
– Где все ребята?
– Играют в ходах.
–РЕбя,(сокращенное ребята) пошли в "ходы" играть в прятки.
Ходы начинали рыть после прихода кратковременных оттепелей, тогда снег становился липким и не обрушивается в процессе копания. Поначалу все вместе выбирали место расположения будущих ходов, а потом уже начинали работы. Копали чем попало: большие мальчишки орудовали настоящими железными лопатами, мы, дошколята, детскими лопатками, фанерками и просто двумя руками. Никого не прогоняли, каждый вносил свою лепту в строительство, хотя на мой взрослый, теперешний взгляд, малышня больше мешалась, чем помогала.
Участие в рытье ходов являлось разрешением в дальнейшем в них играть:
– А ты что пришел? Как строить, так тебя нет, а как играть, так ты тут как тут.
– Меня мама не пускала,– плаксиво оправдывался очередной желающий поиграть на "режимном объекте".
– Ну да, как копать – не пускала, а как играть на готовеньком, так пожалуйста?– строго выговаривала ребятня, "официально" представляющая как бы администрацию ходов.
–Ладно,– смилостивившись объявляли провинившемуся,
–Вот тебе лопата, прокопаешь ход от сюда до туда…
И прощенный радостно хватался за лопату и с большим рвением приступал к работе. За ним некоторое время наблюдали, но потом и сами хватали в руки что придется и с удовольствием подключались к любимому процессу.
Как же мы любили копаться в снегу!

Чаще всего "главным по ходам" выступал мой сосед Колька Калинников, по прозвищу Калина. Его старший брат Федя фактически всегда руководил "снежным строительством", поэтому Калина, считал себя полномочным его представителем.
Когда морозы крепчали, то ходы поливали водой, чтобы были прочнее и не обрушивались в процессе эксплуатации. В отдельных случая копалась в снегу яма большого диаметра и сверху перекрывалась досками и засыпалась снегом. От неё рыли соединительные ходы к другим пещерам и норкам, и теперь в этой большой снежной юрте можно было собираться всей дружной команде нашего двора. Там на ледяной стол ставилась свечка и в уютном полумраке, тесно прижавшись к друг и дрожа от волнения, мы слушали страшные рассказы про черную кошку и летающую перчатку.
Это было жутко и весело.

Родители, которые разыскивали нас на предмет позвать на ужин, не найдя нас во дворе шли за сарайки и буквально ходили у нас над головами, зовя нас по именам, но мы притаившись в ходах, только радостно потихоньку хихикали.
Тайна скрытого лаза в ходы держалась в строжайшем секрете и не при каких условиях не раскрывалась никому, даже родителям.

Лыжи .

Будучи жителями северных районов страны, мы с детства обожали лыжи. Я бы сказал, что у нас в Руднегорске был культ лыж. В погожие воскресные дни практически весь город высыпал на улицу и, порою прямо от подъездов своих домов жители города вставали на лыжи и направлялись к близлежащим холмистым перелескам, которые перемежались с настоящими небольшими горами с точки зрения лыжника. У нас на севере их называли сопками.
Можно было бежать по лыжне по заснеженным холмам, петляя между причудливо изогнутых сосен, можно было кататься со всевозможных гор и горок, где каждый мог выбрать для себя, посильный по своему классу владения лыжами, спуск.
Тогда, в конце пятидесятых годов двадцатого века, с хорошими, жесткими креплениями для лыж была еще проблема, а для детских лыж и подавно. Выпускались какие-то чуть-ли не тряпичные крепления, в которых нога в валеночках постоянно соскальзывала с лыж и я падал бессчетное количество раз в течение своих ежедневных прогулок.
Меня это очень злило, и я не раз плакал от обиды, что не могу нормально кататься и постоянно падаю. Я бесконечно завидовал своему приятелю Кольке, которому отец вместо этих "мягких тряпок" вставил в лыжи жесткую петлю из толстой кожи, куда вставлялась нога в валенке и затем фиксировалась другой упругой петлей из черной резины. Он носился как угорелый на своих лыжках, катался с любых горок и нога держалась прочно, не соскальзывала и не подворачивалась.
Я часто жаловался папе на плохие крепления, он соглашался, однако, на мой взгляд, относился к этом у вопросу не с должным вниманием.
Но однажды он принес домой картонную коробочку с новыми , металлическими креплениями с жесткими кожаными ремешками.
После ужина мы с ним приделали эти крепления к лыжам (приделывал папа, но я очень внимательно смотрел, как он это делает). Это были полу-жесткие крепления промышленного производства.
И я увидел жизнь. Теперь мне было по силам состязаться в беге по лыжне и скоростному спуску с горы с непобедимым соседом Колькой. Я очень быстро наверстал упущенное и наравне с остальными мальчишками нашего двора достойно влился в многочисленную армию любителей лыж.

Битва комкАми!

Как ни странно, но оттепели зимой в те далекие годы на Кольском полуострове были не редкость. Учитывая, что морозы от пятнадцати до двадцати пяти градусов держались в течение месяца, то в результате повышения температуры до плюс одного не приводило к образованию луж и сколь заметному таянию снежного покрова, зато появлялась возможность строить снежные крепости и устраивать битвы снежками.
Опять же хочу заметить, что у нас снежки тоже назывались по другому, а именно "комкИ".
– Пошли играть в войну комками!
– Он мне комком прямо в лоб засветил!
Честно говоря, нигде больше я не встречал этого слова в значении снежка.
Разделившись на "враждующие армии", одновременно строили две крепости— каждая армия свою. Потом давалось время для подготовки боеприпасов в виде комков (снежков). Комки лепились по-серьезному: голыми руками, чтобы поверхность слегка подтаяла и потом заледенела, плюс обязательно каждый комок уплотняли об колено. Готовый снежный снаряд ну никак не подходил под определение "снежок ", так как по своей твердости и весу больше походил на ледяной булыжник, нежели на хрупкий снежный шарик.
Когда всё было готово, по команде начиналась что-то вроде артподготовки, когда из обеих крепостей, расположенных на расстоянии броска комком, принимались активно и с максимальной силой швырять снежные снаряды друг в друга. Попадание такого комка даже через толстые зимние пальтишки и шубки были очень чувствительным, а если снаряд прилетал в голову или в лицо, то шишка или фингал были обеспечены.
Но серьезные "ранения" были редкостью, ведь мы прятались за толстыми снежными стенами крепости, которые не пробивал никакой ледяной булыжник.
Через какое-то время взаимный обстрел начинал надоедать, и тогда обороняющиеся из обеих крепостей покидали свои укрытия и неслись друг на друга в рукопашную атаку.
Первым в атаку всегда бросался Колька-Калина. Как и его старший брат Федя-Фэд, он был такой же бесстрашный и напористый. Задача была разрушить крепость противника . Вот здесь надо было не зевать, так как у каждого атакующего было по два комка, которые бросались практически в упор.
Истины ради хочу сказать, что в лицо сознательно никто не целил, тем более, старшие ребята младших жалели и сильно в нас не кидали, но крепости с обеих сторон разносили до основания.
И все-таки я прекрасно помню, как один раз я получил комком прямо в глаз. Слез с моей стороны было "море" и фингал на лице получился отменный.
Мы гуляли на улице практически с утра до вечера, с перерывом на обед. Начиная с шести лет нас уже отпускали во двор одних, без сопровождения родителей. И конечно же, в большинстве случаев мы играли в окружении своих сверстников, но рядом были старшие братья или сестры, которые были нашими вожаками и заодно приглядывали не только за своими, но и за остальной малышней.
Ребятня во дворе была очень разношерстной : от шести до тринадцати лет, но никогда не существовало ограничения по возрасту для участие в какой-нибудь игре. Это был негласный закон двора. Зато мы тянулись за старшими, старались им подражать и соответствовать статусу члена команды, поэтому еще не пойдя в школу мы умели играть во все уличные игры, знали правила, считалки и вообще были большими патриотами своего двора.
А вечерами, когда на улице мела метель и завывал северный ветер, мы ходили в гости к своим соседям по лестничной площадке. На нашем третьем этаже было четыре квартиры, и в каждой были дети, в основном мальчишки.
Моим самым близким товарищем был конечно Колька – Калинников Коля, по прозвищу Калина .

Калинниковы.

Он жил в квартире напротив вместе с братом Федькой . Фёдор был старше Калины лет на пять. Так уж сложилось, что Федя был как-бы вожаком нашего двора, хотя были ребята постарше и по крупней. В отличие от младшего брата, чья кличка была образована от фамилии, Федора во дворе все звали Фэдом. Одни считали, что его кличка появилась потому что у него был настоящий, популярный в те годы фотоаппарат ФЭД-2, с которым Федька никогда не расставался и фоткал все подряд, другие считали, что Фед – это укороченное от имени Федя.
Многие фотографии меня и моих друзей с нашего двора, которые до сих пор хранятся в нашей семье – это его рук дело.
Федор-Фэд был довольно крупным для своего возраста мальчиком, очень спортивным и храбрым, уже в шестом классе школы у него был первый юношеский разряд по лыжам, а еще он уже несколько лет занимался боксом. Фэд лихо дрался, никого не боялся и мог выписать по мордАм любому, независимо от возраста. А еще он был справедливым и заботился не только о своем брате , но и о всех малышах нашего двора.
Ему оказывали моральную, а если было нужно, то и физическую поддержку его товарищи по спортивным секциям, поэтому с Фэдом не решались связываться даже хулиганы в городе.
Когда через много лет я впервые услышал песню Булата Окуджавы про "Леньку Королева", я поразился сходству образа и характера песенного Леньки с нашим Федором Калинниковым. Это песня была про нашего Федора-Фэда, он тоже был для нас королем нашего двора.
Отец Калинниковых, дядя Вася, был человеком на первый взгляд суровым и неразговорчивым. Где он работал, я не помню, но руки у него были просто железными и несмотря на то, что был он небольшого роста, чувствовалась в этом человеке большая сила. В их семье стряпал всегда он. У Кольки дома тоже стояла на кухне железная печь как и у нас, но в нашей семье ее не использовали по назначению, а у них её топили и на ней готовили. У Калины в доме всегда приятно пахло дровами и костром.
Дядя Вася воевал на двух войнах: финской и Великой отечественной. Человек был по настоящему геройский: служил в разведке, брал "языков", а еще он нам рассказывал про финскую войну, как они охотились на "кукушек"– финских снайперов, которые сидели на деревьях, замаскировавшись в ветвях, откуда и стреляли по нашим солдатам, нанося значительный урон.
Как-то мы сидели у Калины в коридоре на полу и играли в шашки. Помнится, в детстве мы всегда любили сидеть и играть на полу. На полу много места и в любой момент можно бросить играть в шашки начать бороться.
Колька обожал шашки, особенно любил играть в "Чапаева», когда шашки ставятся одна на другую и нужно щелчками сбивать шашки соперника. В этой игре ему не было равных.
Внезапно он достал от куда-то деревянную коробочку откуда высыпал на пол целую гору медалей и орденов. Помню, как он с гордостью показал мне две медали За Отвагу и орден Красной звезды – это были боевые награды дяди Васи.
По-мимо этих наград там были еще другие, но тогда я не знал их названия, а Колька мне не объяснил. Тогда мне не приходило в голову задуматься, почему такие достойные и заслуженные награды валялись в ящике для игрушек у младшего сына дяди Васи. Потом, уже будучи взрослым, мне стало известно, что среди солдат медаль За Отвагу ценилась даже выше ордена.
Готовил дядя Вася замечательно, прекрасно помню его потрясающие пельмени – самое любимое кушанье всех мальчишек нашего двора в те времена.
И, на самом деле, он был чрезвычайно добрым, очень любил детей и не только своих. У него были золотые руки. И них в доме столы, тумбочки (Калина их называл "думбочки") табуретки – всё было сделано руками Дяди Васи.
Он ни чего не жалел для своих детей. Так он своему старшему Федору в седьмом классе на день рождения подарил мопед (велосипед с мотором). Ни у одного мальчишке ни в нашем дворе ни в соседнем ни было такого замечательного аппарата.
Федькин мопед был предметом бесконечной зависти всех наших мальчишек от мала до велика. Но Фед не был ни задавакой ни жадиной. Он великодушно предоставил возможность прокатится по одному разу на своем аппарате каждому мальчишке из нашего двора. Мне тоже предоставилась такая возможность и я ей воспользовался. Это было незабываемо!
А еще у Кольки-Калины на кухне за печкой жили тараканы, при чем именно только за печкой, в комнатах их не было. Он их совершенно не боялся и даже на оборот считал вроде как домашними животными.
Калина очень любил напустить в ванную воду до краев, сделать из бумажного листа лодочку
( мы все умели это делать), наловить тараканов прямо руками, посадить их в лодочку и пустить плавать в ванную. Тараканы начинали суетится, бегать по палубе, забираться на стилизованный парус, но в воду не бросались. Мы с нескрываемым интересом наблюдали за тараканьим плаваньем. Мне тоже хотел, чтобы у нас были дома тараканы и я бы их тоже запускал в плавание, но у нас тараканов не было, а были клопы, которые у меня вызывали чувство омерзения. Родители нещадно с ними боролись и в конце концов вывели каким-то страшно вонючим китайским средством, от которого мы сами чуть не загнулись.
У Калинниковых любили показывать диафильмы. Колька всегда заранее приглашал всех, кого считал нужным. Если кто-то провинился по его мнению, то он его не приглашал, и обязательно делал так, чтобы тот понял, за что того не пригласили и сделал соответствующие выводы.
Обычно приглашение на словах звучало так:
– Вирелка, сегодня будем "казАть" фильмы, придёшь?
–Конечно же приду.
Слово "казАть" в смысле "показывать" было одно из многих знаменитых слов из Колькиного лексикона.
К слову сказать, в Руднегорске не было телевидения. Его не было ни в конце пятидесятых ни в середине шестидесятых годов. По какой причине – мне не ведомо.(Сейчас это трудно представить, но первый телевизор в нашей семье появился только в шестьдесят седьмом году и то, потому что мы переехали в другой город).
И поэтому вся детвора Руднегорска страшно любила кино.
Коля-Калина кино просто обожал. Он по нескольку раз ходил смотреть любимые фильмы, особенно про Чапаева. Его он смотрел раз сто. А еще Кольке нравилось фильмы пересказывать. Всех героев он делил на "наших" и "немцев", красных и белых, которых он называл "беляками". Даже если фильм был иностранный, то все равно положительные герои были наши, а отрицательные— немцы, обычно с приставкой "гады".
Как- то они с семьей ездили отдыхать куда-то на юг, и Калина там посмотрел фильм
" Великолепная семерка". Это кино потрясло Кольку до глубины души. Вернувшись домой в Руднегорск, он взахлеб по сто раз пересказывал и во дворе и в школе самые острые моменты этого популярного в Советском Союзе американского боевика . Учитывая то, что у нас в Руднегорске этот фильм еще не показывали, многочисленная Колькина аудитория слушала раскрыв рты, несмотря на его своеобразную манеру передачи сюжета фильма.
Калина очень вольно обращался с последовательностью сцен фильма и рассказывал первым тот момент, который ему пришел в голову.
– Ну вот!– так всегда начинался его рассказ.
– Нужно было похоронить одного на кладбище, а эти его туда пускать не хотели, тогда наш главный, который Лысый, сказал, что он его похоронит и повез покойника на кладбище на тачанке, а тот гад с винтовкой из окна как высунется, а Лысый из пестика(так Колька всегда называл пистолет) бжщ-бжщ- тот из окна и свалился, но тут повылезали со всех сторон другие гады-немцы, а этот, который с ним ехал, ему и говорит:"Смотри-справа!", а Лысый -бжщ-бжщ-бжщ, а те и попадали…
Калина входил в раж, изображая пальцами пистолет и как-бы стрелял по врагам, имитируя звук выстрела и одновременно рикошет пули.
Он никогда не запоминал имена героев или актеров и сам называл их как ему заблагорассудится, а любую повозку или телегу называл тачанкой.
Колька давал имена действующим лицам на экране по одним только ему известным критериям. В данном случае "наш главный Лысый" – это, естественно, Юл Бринер.
И Калина продолжал:
– А тот, которой с Лысым покойника хоронить ездил, он, значит, спит у забора, а этот к нему подходит и говорит :"Я это сделаю быстрей тебя!", а тот, который с ножиком, все равно спит, а этот из пестика бжщ-бжщ ему возле ног, а тот тогда встает и молча подходит к столбу…
И далее в таком же духе.
Не смотря на невероятный сумбур в повествовании, слушатели и, я в том числе, Колю не перебивали и не уточняли кто есть "этот", а кто "тот". Просто мы сами для себя выстраивали всю картину происходящего на экране так, как она нам представлялась в наших головах.
На следующий год, отдыхая на море, мне тоже удалось посмотреть этот фильм, который привел в восторг моего соседа. И должен признаться – я тоже был в полном восхищении от этого кино, но самое интересное, что в процессе просмотра я узнавал многие сцены из фильма, которые нам пересказывал Коля-Калина.
Показ диафильмов это почти как кино, только картинка на экране неподвижная и текст читает кто-то из взрослых. У Калины дома всегда читала его мама, тетя Лида, полная женщина в очках, не знаю, где работала, вроде как в бухгалтерии. Но тоже очень добрая и приветливая женщина.
Дети в первую очередь делят людей на добрых и недобрых.
– Вуключи свет,– командовал кому-нибудь Коля-Калина на своем языке.
И вот мы сидим в темноте на полу в коридоре, сбившись в кучку и не отрываясь смотрели на экран, сделанный из обычной простыни и прикрепленный изнутри на входную дверь. Кто-то из ребят (это была почетная обязанность) прокручивал кадры пленки на диапроекторе, а тетя Лида уже читала текст, который был расположен под кадром на экране. И ведь все мы уже умели читать сами, но нам нравилось, чтобы текст читала тетя Лида, а мы внимательно разглядывали цветной кадр и представляли себе, что мы в кинотеатре смотрим кино.
Диафильмы были на разную тему, но нам больше всего нравилось смотреть сказки.
И еще: как и все дети, мы любили, чтобы рядом были взрослые, чтобы они с нами занимались, играли, организовывали нас и нам читали. Иногда хотелось, чтобы взрослые не мешали нам общаться между собой, но где-то в глубине души, нам было приятно, что они находятся недалеко от нас. Хотелось постоянно чувствовать, что мы им нужны и они нас любят.
Как хорошо, что у нас были папы и мамы, друзья и соседи.

Товарищ майор.

В квартире, расположенной слева от нас жил товарищ майор с семьей. У них тоже были дети: взрослая Оля (она училась в восьмом классе) и Сережка, он был во втором. Их отец, дядя Гриша, был настоящим командиром. Мы всегда восхищались его формой с погонами и портупеей. За ним по утрам приезжала машина "Победа" и мы несколько раз видели, как солдат приходил к ним и докладывал дяде Грише-майору:" Товарищ командир … машина у подъезда!"
В те годы, совсем еще не далекими от окончания войны , у нас, мальчишек любого возраста, в играх был культ воинов-победителей. Мы всегда с восхищением смотрели на военных, особенно выделяли офицеров, так как нам очень нравились их фуражки с кокардами и погоны со звездочками. Большего всего мы любили капитанов, потому что у них на погонах было самое большое количество звездочек.
Мы ежедневно играли в командиров и разведчиков, брали "языков", отстреливали с деревьев "кукушек" и одерживали славные победы над врагом, коим, естественно, были фашисты или, как называл их Колька – "гады-немцы".
Дядя Гриша показывал как правильно обращаться к командиру, отдавать честь, выполнять команды "кругом", "смирно" и "вольно". Это были замечательные уроки военной подготовки, на которых мы затаив дыхание внимали каждому слову и жесту настоящего командира. Потом, уже на улице, сотни раз были проиграны сцены доклада "товарищу майору" и выполнены все разученные команды. Самое интересное, что нам больше нравилось докладывать "командиру",чем быть в роли самого командира.
Но еще более любимыми были вечера в семье Сережки , когда товарищ Командир читал нам вслух сказки. Нас набивалась к ним порой до десяти человек разновозрастной ребятни. За неимением места на стульях и диване, мы с большим удовольствием располагались прямо на паркетном полу у ног дяди Гриши, который сидел на стареньком кресле с книгой в руках. Общий свет выключали, горела только настольная лампа, которая освещала страницы книги.
Дети любят полумрак или вообще темноту – так легче бояться, а побоятся чего-нибудь страшненького мы любили.
Читал Командир как настоящий сказочник, с распевно-заунывной интонацией, в манере традиций сказителей русских народных сказок.
Мы обожали сказки про русских богатырей, особенно про бой на речке Смородиновой и Калиновом мосту:
– Вдруг в реке во?ды взволновались, на дубах орлы раскричались – выезжает чудо-юдо шестиглавый змей…
Мы слушали притихнув, боясь пропустить хоть слово. Даже не смотря на то, что читалась сказка далеко не первый раз, все равно замирало сердечко от ужаса перед страшным чудищем о шести головах. Каждый раз мы заново переживали за Ванюшку-крестьянского сына, когда он смертельным боем бился с проклятым змеем…
Эти незабываемые вечера сказок оставили неизгладимы след в моей душе на всю жизнь.
Моя семья.

Наша семья состояла из четырех человек: папа, Алексей Петрович Страгин, мама Наталья Васильевна, сестра Настя и я, Валерик ( так меня звали в семье) или Вирелка, как меня называл мой приятель Колька. Еще у нас в квартире жил здоровенный котище, Васька. Папа часто его называл полноценным членом семья. Васька был красивым полосатым зверем, в бело-серую полоску, с роскошным белым "передничком" на грудке и замечательным розовым носиком.
Вообще-то он был не наш, а наших соседей по коммуналке, но после их переезда в отдельную квартиру в другой дом, Васька там жить не захотел и вернулся в свою старую квартиру, где теперь жили только мы. Он нас всех прекрасно знал, особенно меня, так как я часто с ним играл у соседей.
Это был кот лет пяти, очень умный и умудренный жизненным опытом. Он постоянно дрался с котами во дворах и неоднократно приходил домой с разодранным носом и с раной на виске. Мама обрабатывала раны борной кислотой, ему это естественно не нравилось, но он мужественно терпел, преданно смотрел маме в глаза и потихоньку мяукал, когда уж очень щипало. Потом папа купал его в ванне, что тому не нравилось вдвойне, но зато после всех испытаний – чистый и накормленный, он забирался ко мне в постель и блаженно разваливался на одеяле на моих ногах. Спал он исключительно у меня. Учитывая, что котяра был больше трех килограммов весу, где-то к середине ночи у меня затекали ноги и я его спихивал с кровати. Васька не обижался, а просто подходил к родительской кровати и негромко мяукал один раз и не оборачиваясь шел к входной двери. Он прекрасно знал, что мама шепотом чертыхаясь и бранясь, встанет и пойдет открывать ему дверь. Каждую ночь он в три-четыре часа ночи просился, чтобы его выпустили на улицу. Он был прирожденным ночным гулякой. Подвалы и чердаки были его кошачьей вотчиной.
Как-то раз мама спала очень крепко и не услышала Васькино призывное мяуканье. Кот как обычно подошел к входной двери, будучи уверенным, что за ним идет мама, и сейчас его выпустят, а тут никто не пришел и , бедный кот, за неимением возможности сходить в туалет во дворе, напИсал в мою меховую шапку, которая валялась на полу, упав с вешалки по какой-то причине. Надо заметить, что ящичек с песком у нас конечно же был и он находился в кладовке рядом с прихожей, но у Васьки был своеобразный ритуал уходить из дома ночью и делать свои дела на улице, но в этот раз кота не выпустили и он в знак протеста написал в мою шапку.
Как говорится: и смех и грех. Шапку пришлось выбросить.
А еще Васька любил гонять голубей по крышам и однажды свалился с крыши нашего четырех этажного дома. Упал прямо в песочницу, хорошо, что песок привезли на днях, он был еще рыхлый, так что серьезно смягчил удар. В песочнице никого не было, но девочки рядом качались на качелях и видели, как кот Васька прыгнул на голубя, а тот выскользнул из кошачьих лап и улетел в небо, а Васька упал на землю. Девочки боялись к нему подойти и прибежали к нам. Я тут же стремглав помчался за ними. Бедный котик лежал без движения, но глаза были открыты, а из носика капала кровь. Увидев меня, он жалобно замяукал хриплым голосом. Я бережно подхватил его на руки и отнес домой. Мама в очередной раз его выходила. Она его перебинтовала, протерла носик борной кислотой, запихнула ему в рот какую-то таблетку и положила на мягкую подушечку возле батареи. Он периодически негромко мяукал, а я сидел рядом, осторожно гладил его и потихоньку плакал от великой жалости к своему любимцу.
И все-таки Васька через пару недель полностью поправился – он был необыкновенно живучим зверем.
Обычно, приходя домой, кот садился под входной дверью и жалобно мяукал, чтобы ему открыли, а после того как его впускали в квартиру несся, как оглашенный, на кухню к своей мисочке и не найдя там еды, начинал активно тереться о мамины ноги, а если, по его мнению, она затягивала с подачей обеда, то обхватывал ее ногу своими лапами и садился ей на тапок .
Всякий раз мама неизменно повторяла:
– Сейчас , Вася, подожди, какой же ты тяжелый !
Но он отпускал ее только после наполнения едой его миски. Потом жадно ел, сердито при этом ворча. Кот был всеядный, ел все подряд даже печенье со сгущенным молоком, но больше всего обожал мясо в любом виде, но больше в сыром.
Я порой его звал на кухню не " Вася-Вася", а "Мясо-Мясо" и он на этот призыв так же летел стремглав как и на свое настоящее имя.

Как-то ко мне пришел мой одноклассник, Юра Рыкин, с которым мы договорились поиграть в шахматы. Пришел с большим опозданием, и когда я спросил его, что случилось он мне поведал занятную историю:
– Поднимаюсь к тебе на этаж, а возле вашей квартиры сидит Васька. Только я сделал шаг по направлению к твоей двери, как он поднял лапу и сердито зашипел. Я отступил назад, Он сразу успокоился и начал жалобно мяукать, видно просился домой. Я опять попробовал подойти, кот тут же перестал мяукать и опять сердито на меня зашипел да еще и хвостом стал нервно махать из стороны в сторону.
Пришлось мне уйти и прийти позднее. Тут из кухни пришел Васька и дружески приласкался к моему приятелю, он видел, что мы по-доброму играем на полу в шахматы, значит никакой опасности ни мне ни ему нет. В знак своего хорошего расположения к нам, он лапкой смахнул с шахматной доски мою пешку и погнал её куда-то в угол комнаты.
Однажды родители ушли в кино, а я решил поужинать. На ужин были мамины котлеты, обожаемые мной, макароны и кислая капуста, тоже маминого засола.
Нам в полярную ночь зимой очень не хватало витаминов, поэтому квашеная капуста всегда шла на ура и за обедом и за ужином.       Я навалил себе в тарелку целую гору макарон, сверху положил две здоровых котлетины, а рядом поставил большую миску хрустящей квашеной капусты с репчатым луком и брусникой.
И когда я в предвкушении чудесного ужина уселся за стол, вдруг в большой комнате зазвонил телефон. Страшно не довольный этим звонком я метнулся с кухни к телефону. Звонок был не важный – соседу Кольке недавно установили телефон и он хотел просто поболтать. Я деликатно, но быстро свернул эту "лавочку" с никчемным разговором и мухой лечу на кухню. Подбегаю к столу и на мгновенье цепенею: миска с капустой – на месте, тарелка с макаронами – тоже, но сверху макарон отсутствовали котлеты, при чем обе.
Не веря своим глазам я заглянул под стол – там тоже не было ничего. Совершенно сбитый с толку, я бессмысленным взглядом окинул всю кухню и внезапно взглядом уперся в кота, который сидел в коридоре прямо возле открытой кухонной двери и как ни в чем не бывало с наслаждением облизывался до ушей и умывался.
И тут я все понял. Этот ненасытный котище, пока я пять минут говорил по телефону, сожрал обе моих котлеты и не подавился. Очевидно, он тоже любил мамины котлеты!
Васька, конечно, был здоровенным котом, но даже для него это было слишком.
– Ах ты гад,– заорал я, хватая кухонное полотенце.
Не испытывая судьбу, котяра дал деру. Забыв про еду, я гонялся за ним с кухонным полотенцем по всей квартире и наконец загнал его в угол.
Признав поражение и осознав свою вину, Васька упал на спину и поднял лапы к верху- он сдавался.
– Лежачих не бьют!– мявкнул он.
– То-то же,– сказал я.
Ну и как, скажите мне, пожалуйста, после этого можно было на него злится?
Я ласково потрепал его за белый пузик, а он, в знак примирения, лизнул мне палец.

Мой папа.

Мой папа, Алексей Петрович Страгин, сначала работал мастером открытых работ на горном руднике. Работа была посменная: то в утро то в вечер, а то и в ночь. Если работа была в первую смену, то он должен был вставать в четыре часа утра и это в полярную ночь. Как рассказывала мама, после продолжительного звонка будильника, папа сползал с кровати, садился на пол и продолжал спать, сидя на полу возле кровати, пока мама готовила завтрак.
Мы спали в одной комнате, но я никогда не слышал, как звонил папин будильник, так как всегда дрыхнул "без задних ног".
Когда мы пошли в школу, то на первых уроках, за частую, тоже спали за партами, облокотившись на руку или спали прямо с открытыми глазами, вроде как смотрели на классную доску, но при этом ничего не видели и не слышали. Учителя понимали наше состояние в полярную ночь и очень деликатно проводили утренние уроки первой смены.
Помню, как-то на зимних каникулах, уже в старших классах, я зачитался книгой до полуночи. На следующий день меня разбудил телефон. За окном светало. Звонила мама с работы и страшно удивилась, что я еще сплю— на часах было два часа дня, а за окном был не рассвет, а голубые сумерки. Я проспал четырнадцать часов и спал бы еще, если бы мама меня не разбудила телефонным звонком.
Вот такие они сонливые полярные ночи.
После ночной смены, утром, придя домой, папа ложился спать и спал до обеда. Пока сестра Настя была маленькой, мама не работала и мы все вместе были дома. Мы старались не входить в комнату, где спал папа, хотя и мне и особенно маленькой Насте очень хотелось с ним пообщаться.
У нас дома была игра – набрось кольцо на деревянный столбик. Как сейчас помню, что столбик был зеленого цвета, а острый его кончик – красного. Размером столбик был сантиметров двадцать пять -тридцать.
Пока мама возилась на кухне, Наська все-таки пробралась в комнату к папе и ангельским голосом стала звать:
– Папа, вставай, папа, вставай, – я вошел в комнату вслед за ней и с интересом наблюдал, что же будет дальше.
Папа сладко спал, подложив под левую щеку обе ладошки. Настя, забыв на время о папе, увидела кольца и палку для игры «Набрось кольцо», лежащие возле дивана. Поковырявшись с кольцами, она машинально взяла палку в свою ручку и опять подошла к отцу:
– Папа, вставай, папа вставай,– и неожиданно, со всего маху треснула его по лбу зеленой деревяшкой. Папа подскочил, как ужаленный, сел на диване и непонимающем, сонным взглядом посмотрел на Наську, почесал лоб и, наконец отойдя ото сна спросил:
– Доча! Зачем ты папу стукнула, папе больно !
– А почему ты так долго спал?– ответила она, готовясь заплакать.
Тут прибежала мама, схватила Настю на ручки, та наконец заревела, за тем подлетел папа, начал ее целовать-успокаивать.
Короче они начали вдвоем с мамой возиться с сестрой, а на меня никто не обращал внимания, хотя я тоже ждал, чтобы папа меня заметил.
Всеми забытый и обиженный, я выскользнул за дверь у побежал во двор.
Мама, как и многие женщины нашего дома в те времена, не работала – была домохозяйкой. Она плохо переносила Север, особенно полярные ночи, была худенькой и часто болела. С появлением сестры-Насти она как ни странно, воспрянула духом – стала меньше болеть, слегка поправилась, но забот стало больше.
Надо сказать, что в те годы в Руднегорске с определенными продуктами были проблемы: так молоко было по карточкам, по-моему, литр в неделю на дошкольника, яйца привозили два-три раза в год и всякий раз надо было стоять в очереди чуть ли не целый день. Давали по сто штук на человека. Люди стояли целыми семьями, чтобы купить максимальное количество. Папа был на работе, но на маму, меня и Наську полагалось аж три сотни яиц и мы их, естественно, выкупали в полном объеме.
И какое это было счастье съесть на завтрак ароматную глазунью, как в прочем, и на ужин. Правда, мама строго следила, чтобы я в день съедал не больше двух яиц, но не всегда на этот счет она могла меня проконтролировать.
Когда зимой, часов в десять-пол одиннадцатого вечера, с мороза, весь в снегу я приходил домой с гулянья, то готов был съесть слона и кота Ваську в придачу. Но Ваську я любил, да и кошатина мне не по вкусу, зато на ужин мог съесть яичницу из четырех яиц, пол банки печени трески (уж очень я ее любил) да еще пару здоровенных вареных картошин.
Как-то я пришел с гулянья около одиннадцати вечера, когда мама с Наськой уже спали. Я приготовил себе яичницу из пары яиц, и не наевшись, сварганил вторую порцию, вдруг появилась мама и узнав, что я собираюсь съесть два яйца сверх нормы, отняла у меня сковородку и прогнала меня с кухни.
Через десятилетия, вспоминая этот эпизод, мы в семье весело смеялись, но тем зимним вечером я обиделся на маму.
А еще вспоминаю, как мы с мамой ходили зимой на молочную кухню, которая была в километре от нашего дома, чтобы отоварить молочные карточки.
Настю везли в коляске( к колесам зимой приделывались алюминиевые полозья), а я шел рядом с мамой и очень хотел пристроится к коляске, чтобы тоже ехать как сестра на коляске. Была метель, и я задыхался от сильного порыва ветра. Мама разворачивала меня спиной и мы ждали, когда кончится очередной порыв, чтобы продолжить путь.
Молочная кухня – это была небольшая бытовка, и если народу было много, то очередь была на улице. При любых обстоятельствах, я всегда оставался на улице и ждал маму. Как сейчас вижу, как она выходит с Настей на правой руке и алюминиевым бидончиком с молоком в левой. Она всегда брала Настю с собой, чтобы пропускали без очереди. Народ ворчал, так как многие тоже были с детьми, но сестренка была совсем малышкой, и маму все же пропускали.
Рядом с кухней была какая-то хозяйственная площадка. После схода снега, на эту площадку выпускали кур, которые гуляли под предводительством большого красивого петуха. Как-то раз, когда мы в очередной раз пришли за молоком, и мама с Настей вошла в внутрь молочной кухни, я подошел поближе к курам, чтобы по "цып-цыпать" им и получше рассмотреть. Строгий петух решил, что я покушаюсь на его владения и внезапно с громким криком побежал на меня, взлетел мне голову и начал долбить меня своим, как мне тогда показалось, железным клювом. От страха и боли я заорал как резаный, но петух был не робкого десятка и, не обращая внимания на мой крик, продолжил свою экзекуцию. В конце-концов он мог выклевать мне глаза, если бы не подбежала какая-то женщина из очереди и схватив разбойную птицу за крыло, отшвырнула ее от меня.
С тех пор, даже если я шел с мамой за ручку, злопамятный петушина, увидев меня обязательно делал несколько быстрых шагов в нашу сторону, громко хлопал крыльями и злобно кукарекал, мол:
– Я еще до тебя доберусь!
С продуктами в стране и в Руднегорске в частности возникали порой необъяснимые, на первый взгляд, проблемы: то пропадало хозяйственное мыло, то стиральный порошок, то сливочное масло, то молоко, то мясо, а то вдруг возникла проблема с хлебом. Нас даже в школе предупредили, что в связи с неурожаем в стране в хлеб будут что-то ( что- не помню) добавлять, но даже этого хлеба с добавками не хватало. В какой-то год в начале шестидесятых, мы с мамой и Настей стояли одно время в длиннющих очередях на весь магазин за хлебом.
По определенному распоряжению в тот сложный период, на каждого человека продавали определенное количество хлебных изделий. Как известно, хлеб долго не хранится и его нельзя запастись на месяц, но все равно мы, да и все остальные, выбирали положенную норму. Никогда хлеб не выбрасывали, да и он почему-то не плесневел, а только черствел. Из излишков закупленного впрок белого хлеба делали сухарики, а из черного— сухарики с солью. Набьешь карманы этими вкуснющими черными сухарями, выйдешь на улицу, а там таких же любителей похрустеть , как я – полон двор и стоит веселый хруст на всю округу.
Но вот что интересно: даже тот хлеб с добавками, на мой взгляд, был гораздо вкуснее, чем выпекают сегодня в стране в двадцать первом веке. Идя домой и держа в руках буханку свежего хлеба, невозможно было не обгрызть замечательную хрустящую корочку, за что мама меня всегда ругала, но в следующий раз я все равно поступал также – ведь корочка была неизменно такой вкусной.
Руднегорск располагался в пограничной зоне, поэтому когда ехали домой поездом, обязательно проходили строгий пограничный контроль. На конкретной станции поезд останавливался, где-то на полчаса, и пограничники осуществляли паспортный контроль. Человек, едущий в Руднегорск и не являвшимся его жителем, должен был предъявлять какое-то разрешение или приглашение, или и то и другое.
По причине запретной зоны, в нашем городе не было рынка, и доступ жителей к свежим овощам и фруктам был ограничен местными, очень немногочисленными овощными магазинами со скудным выбором.
Забегая вперед скажу, что уже с первого класса нас, детей, родители посылали в овощной за картошкой. Дело это было муторное и тяжелое, так как нужно было в очереди постоять минут тридцать, а потом тащить килограммов пять картошки в авоське, которая нещадно резала наши детские пальцы.
В народе она называлась просто сеткой.
Помнится, мама всегда ворчала, когда чистила картошку:
– Вот опять наложили гнилья !
Да, овощи , особенно зимой, всегда были не ахти какие, но, тем не менее, с детства запомнился аромат и вкус вареной и жареной картошки. С высоты сегодняшнего дня кажется, что в те годы она была вкуснее.

Сорок восемь-половинку просим!

А еще у нас у детей в те времена была странная, и не объяснимая в современных реалиях, привычка – во время обеда схватить со стола кусок хлеба, сыра, колбасы или печенюшку, и выбежа во двор, съесть это на глазах у других. При этом важно было успеть сказать кодовую фразу:
– Сорок один – ем один!– в этом случае едой ни с кем можно было не делиться.
Если ты зазевался и кто-нибудь во дворе успел крикнуть:
– Сорок восемь – половинку просим, – то в этом случае свой кусок съестного приходилось делить на всех или дать откусить.
До сих пор ясно вижу картину, как один мальчик вышел гулять, держа в руке большую, красную редиску, успев сказать:
– Сорок один – ем один, – и с аппетитом вгрызался в сочную и, наверное, очень вкусную редиску, а я как завороженный стоял, глотал слюни и страшно ему завидовал. У нас дома её не было, а мне так тоже хотелось похрустеть…
Коля-Калина обожал выбегать во двор с какими-нибудь съестными припасами и, кстати, никогда не торопился заявить, что он будет есть один – Коля любил, чтобы у него попросил, а он великодушно поделился. Часто он выходил из дома с полными карманами сухофруктов, которые он называл " сукафрукты". Не смотря на то, что Калина щедро одаривал нас сушеными фруктами, мы тем не менее не могли отказать себе в удовольствие и спросить:
–Слушай, Коля, что-то я забыл как это называется,– лукаво задавали мы вопрос,
– Да я вам сто раз уже говорил— сукафрукты,– беззлобно горячился Коля, а нам только этого было и надо – покатываясь со смеху, мы, тем не менее с удовольствием грызли эти самые Колькины "сукафрукты".
Калина никогда не обижался если мы подтрунивали над ним по поводу его смешных слов.

Читаем книги.

Не смотря на то, что у мамы появилась маленькая дочь, она не перестала уделять мне меньше внимания. Благодаря ей я научился читать очень рано. В шесть лет я читал адаптированные детские книжки, а в семь уже бегло читал любой текст как детской так и взрослой тематики. Мама привила мне любовь к чтению, читая практически ежедневно разные детские книжки. Слава богу, с детскими книжками в те времена было все нормально.
В доме всегда было полно как тоненьких книжек с рассказами для детей, так и толстых книг большого формата с чудесными картинками. Мною бесконечно любимые книжки про Незнайку и его друзей, про Буратино и Чипполино, про Волшебника из Изумрудного города и злого Урфина Джюса и его деревянными солдатами и еще много других , без которых я не представляю своего детства.
Я десятки раз перечитал каждую из них, максимально погружаясь в волшебный, сказочный мир, и вместе с их персонажами, мысленно участвовал во всех волшебных приключениях и фантастических событиях, выпадавших на долю моих любимых героев.
А еще у нас дома была большущая книга, которая называлась "Книга о вкусной и здоровой пище" выпуска 1953 года и цитатой Сталина в предисловии.
Сама книга была коричневого цвета и в ней было большое количество разнообразных кулинарных рецептов, но самое главное – в ней были удивительный по красоте цветные иллюстрации. На главном развороте был изображен огромный банкетный стол, уставленный всевозможными яствами: икра черная и красная в хрустальных вазочках, поросенок на огромном блюде, какая-то фаршированная рыба, маслины, сочные фрукты в высоких вазах, красивые бутылки с винами, большие букеты цветов и что-то еще. Настолько все было красиво, что мне доставляло огромное удовольствие раз за разом разглядывать эту всю красивую еду, при чем у меня не "текли слюни" от желания это все попробовать, просто мне доставляло удовольствие любоваться такой красивой и вкусной на вид картинкой.
На другом развороте в этой книге был изображен стол с разными сладостями: пирожными, плитками шоколада, различными шоколадными конфетами в красочных коробках, опять же цветы и фрукты в вазах и много бутылок с вином и даже шампанское в ведерке. Уж конфет, шоколада и тортов я в детстве отведал не мало, но тем не менее, меня периодически тянуло снова взглянуть на это замечательное изображения сладкого изобилия.
Как это не покажется странным, но из многочисленных блюд, проиллюстрированных в книге, мне почему-то больше всего хотелось отведать сосиски с горошком, которые были изображены вместе с бутылками пива. Папа давал мне как-то попробовать пиво и оно мне совсем не понравилось – горькое.
Уже в солидном возрасте я случайно узнал, что все иллюстрации в книге – это рисунки, а не фото, хотя тогда, в детстве, я об этом не задумывался.
Конечно, все мы мечтали, чтобы у нас в квартире был телевизор, но с другой стороны это было и хорошо, что его не было, иначе мы бы так не любили книг.
В нашем дворе было не прилично не прочитать книжку, которую уже все читали. В прямом смысле будут показывать пальцем и кричать:
– Смотрите, он это не читал, не читал,– и противно при этом хихикать.
Это было своеобразное воспитание двором, не улицей, а двором, с его не писаными правилами и традициями.
Если у тебя, к примеру, есть велосипед, а ты не умеешь заклеить камеру колеса, натянуть цепь или затянуть руль, то мальчишки с тобой не будут водиться – это было стыдно не уметь этого делать, не смотря на то, что тебе всего девять лет. Старшие мальчишки нас всему учили, что умели сами, а мы в свою очередь тянулись друг за другом, чтобы, не дай бог, не прослыть неумехой.
Папа первые годы на севере работал на "руднике открытых работ"(запомнилась именно такая фраза), но потом его активно стали продвигать по профсоюзной линии и вскоре он стал работать в "раисполкоме". Не вдаваясь в подробности, что это значило, я еще много лет произносил это слово именно так— "раисполком", а не "райисполком", потому что на слух для меня это так звучало.
Я тогда не понимал, чем они там в исполкоме занимаются, но папа стал теперь каждый вечер приходить домой с работы в одно и тоже время, перестал работать по ночам и стал больше проводить времени со мной и Настей.
На новом месте папу стали часто направлять в командировки в Москву. Командировки были продолжительные: семь – десять дней, а один раз вообще уехал на три месяца учиться на какие-то курсы. Вернувшись домой, привез пол чемодана самых лучших шоколадных конфет, трехсот граммовую жестяную банку черной икры и легонький хлопчато-бумажный (так называла мама) костюмчик мне. Учитывая то, что с детской одеждой при социализме всегда была большая проблема, а у нас на Севере и подавно, мама рассчитывала, что уж из Москвы-то папа нам одежки навезет. Не тут-то было! Мама даже плакала от досады, что он детям ничего не привез (что он привез маме-я не знаю), а папа только виновато посмеивался и чесал нос. У него была такая привычка всегда чесать нос, когда он смеялся.
За то мы с Наськой были в счастье – такого количества лучших московских конфет нам хватит на долго, а еще по утрам бутерброды с черной икрой на завтрак.
Спасибо, папа!
К слову сказать, эту трехсотграммовую банку черной икры мы так и не доели – она засохла.
А еще папа рассказывал, как ему в Москве в магазине было не удобно покупать конфеты сразу по пол-килограмма:
– А почему, пап?– интересовался я,
– А потому , сынок, что в Москве зарплата маленькая, не то что здесь у нас на севере, по этому они покупают всего понемногу – по сто-двести грамм, а я беру по пол кило, а то и по килограмму – получается, что я вроде как чванюсь и кичусь перед другими, что у меня много денег, а у них мало – это некрасиво. Папа всегда был очень щепетильным в вопросах этики.

"КАжим" фильмы.

В каждой семье, проживающей на нашем этаже, проходили свои, только им присущие мероприятия для детей, организуемые взрослыми. У одних читали вслух сказки, у других "казАли", как говорил Колька-Калина, диафильмы, у нас тоже "казАли", в смысле, демонстрировали фильмы, но настоящие фильмы, со звуком.
Дело в том, что наш папа был завзятым кинолюбителем. У него была шестнадцати миллиметровая кинокамера, а так же кинопроектор и усилитель с динамиком.
Это была устаревшая профессиональная аппаратура для показа кинофильмов, которую использовали в небольших сельских клубах, Домах офицеров, а так же в Домах культуры и даже на флоте , на больших кораблях.
Папа аппаратуру купил в комиссионке в Москве, где мы были проездом, возвращаясь домой с юга. Помню как грузили все эти деревянные ящики в купе поезда, а проводница ворчала:
– Куда вы этот все прёте, у меня пассажирский вагон, а не товарный! – но все-таки разместились – всем и всему хватило места.
Мама тоже ворчала, потому что папа угрохал ( мамино выражение) всю премию на это барахло (тоже из её лексикона).
А мы, дети, опять были в счастье – у нас дома будут показывать настоящее кино.
В районе Руднегорска располагались военные городки, в которых в те годы еще использовалась кино аппаратура, подобная нашей, да и у нас в городе были места, где стояли шестнадцати миллиметровые киноустановки.
Папа по работе как-то был связан с этой темой и ему иногда давали на дом железные коробки с художественными и другими фильмами.
У нас был самодельный экран, сделанный их простыни, скрепленной по широким сторонам тонкими деревянными реечками.
Надо ли говорить, что на просмотр фильма в комнату набивалось до пятнадцати человек детей и взрослых. Так же как и Коля-Калина, я приглашал всех своих приятелей по лестничной площадке и двору по его принципу: не приглашал своих обидчиков на показ кино. У нас с этим было просто: сегодня мы друзья не разлей-вода, а завтра разбиваем друг другу носы в бескомпромиссной драке.
Как-то мы поссорились с Колькой-Калиной и я не разрешил ему прийти к нам на просмотр фильма. Для него это было самым страшным наказанием – ведь он знал, что у меня соберутся почти все мальчишки с нашего двора, а его не будет, а самое главное, что будут показывать новый фильм про шпионов – это было выше его сил.
И Коля пришел:
– Вирелка, пусти меня, я больше не буду, – опустив глаза в пол пробурчал он печально.
– Ладно, заходи,– великодушно разрешил я.
Надо было видеть, как просветлело его лицо, засияли глаза и он влетел в комнату, набитую до отказа зрителями, уселся на свое любимое место на полу(его не кто не занял) и устремил на экран свой счастливый взгляд.
Дети всегда приходили к нам взволнованные, смущенно улыбаясь и в приподнятом настроении, в предвкушении просмотра настоящего звукового фильма, бывало, что и цветного. И все это в домашней обстановке, уютно, в тесном окружении своей, дворовой ребятни.
Трещал аппарат, звук был еще "того" качества, изображение было далеко не цифровое, но все мы сидели затаив дыхание, восхищенно наблюдая за экраном.
Это была незабываемая атмосфера единения и дружбы наших мальчишеских душ. Девочки тоже присутствовали, но их было гораздо меньше и они ведь не были мальчишками, хотя мы к ним хорошо относились. Обижать девчонок было категорически запрещено нашей дворовой, негласной конституцией.
Сколько фильмов было просмотрено в нашем домашнем кинотеатре – сказать трудно, но названия некоторых я помню до сих пор: "Полосатый рейс", "Добровольцы", " ЧП", "Неподдающиеся" и мультфильм "Кошкин дом".
Как то нам принесли прямо на дом (случалось и такое) двух серийный фильм про Хрущева, казалось бы, что там для детворы было интересного, но, тем не менее, аншлаг на просмотре был полный.
Папа снимал на кинокамеру все мало мальские события нашей семейной жизни. За частую, это были всевозможные дни рождения родителей и нас с Настей, с многочисленными гостями, с песнями и танцами; празднования Нового Года, поездки на юг к морю и другие мероприятия, которые папа считал нужным запечатлеть для истории . Первые домашние фильмы датируются шестьдесят первым годом прошлого века.
Мы любили пересматривать эту нашу семейную кинохронику, хотя уже знали наизусть каждый последующий кадр. Мы даже знали , что скажет мама просматривая сюжет, к примеру, со Дня рождения Насти, где ей исполнилась четыре года.
Глядя на веселую суету и свою радостную дочь на экране, мама грустно, из раза в раз повторяла одну и ту же фразу:
– А ведь она тогда уже была больная, – имея ввиду, что вскоре после Дня рождения Настя заболела желтухой.

Школьные годы в Руднегорске.

В связи с тем, что я родился в конце ноября, в школу пришлось пойти с восьми лет. Прекрасно помню свой первый день в классе. Меня посадили на последнюю парту первого ряда, что возле окна, с каким то мальчиком, а на среднем ряду на последней парте сидела девочка с большими косами и белыми бантами в них. Передник у нее был тоже белый, а на парте лежал букет цветов. Она одна из всего класса принесла цветы (до сих пор не знаю, где ее родители нашли цветы в Руднегорске).
С первого взгляда я был поражен ее красотой и не мог отвести от нее глаз до тех пор, пока она не показала мне язык. Я сразу пришел в себя, смутился и наверное покраснел. Учительница даже сделала мне замечание, что сижу как-то боком и не смотрю на неё.
Потом она увидела, что на парте у девочки с большими косами лежал букет и спросила:
– Это ты мне цветы принесла?
– Да,– смущенно ответила та.
– Ты можешь мне их отдать.
Девочка встал из-за парты, быстрым шагом подошла к учительнице и отдала ей цветы, при этом как-бы смущенно слегка качнула телом.
– Спасибо, как тебя зовут?
– Катя Полянова.
– Спасибо тебе, Катя Полянова, какие красивые цветы, а теперь ты можешь сесть на свое место.
Катя облегченно вздохнула и чуть ли не бегом устремилась к своей парте, а я опять смотрел на нее во все глаза, как будто пытался запомнить на всю жизнь.
Мою первую учительницу звали Вера Николаевна.
Больше я ничего не помню о своем первом школьном дне.
Придя домой из школы, я первым делом выложил:
– Мама, там такая красивая девочка у нас в классе, ее зовут Катя!
Не ожидавшая, что я начну свой рассказ о первом дне в школе с такого заявления, мама в замешательстве заметила:
– Тебе, Валерик, еще рано об этом думать.
Да я уже и не думал, так как надо было срочно пообедать и бежать во двор играть в футбол, но вечером, уже засыпая, у меня вдруг промелькнуло в голове:" Как хорошо, что завтра в школу и я опять увижу Катю".
В те годы девочек очень часто называли Ленами и Олями, а вот имя Катя было достаточно редким, как в прочим, и Настя.
Мне было всего восемь лет, но любовь поразила мое маленькое мальчишеское сердце и я ничего не мог с этим поделать. Это была моя первая и единственная детская любовь.

Урок чтения.

В те далекие годы в определенных слоях населения бытовало стойкое понятие, что не надо заморачиваться с подготовкой ребенка к школе, мол, на то она и школа, чтобы детей всему учить. Никому и в страшном сне не могло присниться, что для поступления в первый класс хорошей школы, скажем в Москве, когда нибудь надо будет нанимать за приличные деньги репетитора своему отпрыску.
В Руднегорске было всего две школы и обе были хорошИ и никаких проблем с поступлением в первый класс ни у кого не было. Некоторые дети приходили в первый класс абсолютно не умея читать и считать и таких могло быть чуть ли не пол-класса. Родители детей другой половины класса исповедовали иной подход к подготовке своих дошколят, а именно: на школу надейся, а читать и считать ребенка надо научить заранее.
Моя мама придерживалась этого принципа и начала учить меня читать с шести лет, да так успешно, что на свой семилетний день рождения я вслух прочитал поздравление в стихах от своей семьи, которое написал папа печатными буквами и вручил мне вместе с подарком. У папы, кстати, был каллиграфически почерк. К сожалению, я в него не пошел и в дальнейшем писАл, по словам мамы:" Как курица лапой !"
Школьного букваря мне хватило на две недели , а к моменту поступления в первый класс, я уже свободно читал детские книжки да и вообще любой неадаптированный текст.
На уроках чтения мне было чрезвычайно скучно. Учительница меня почти не спрашивала, так как ей было чем заняться и без меня – в классе присутствовали дети, которые не могли прочесть слово "мама".
– Так, Саша Лавриков, какая это буква?– вопрошала Вера Николаевна, показывая на доске огромную картонную букву "М"
– Буква "мэ", – неуверенно сказал Саша.
– Хорошо, а эта?-, подвесив рядом с "М" другую букву.
– Это "аа",– радостно и несколько протяжно возвестил Лавриков.
– Молодец! А теперь прочтем вместе эти две буквы,– и она показательно сжала губы, при этом зачем-то смешно выпучила глаза, всем свои видом помогая понять как будет звучать вместе эти две буквы.
Сашка долго примеривался, шевелил губами, зачем-то выставил палец, как-будто хотел подчеркнуть им буквы на доске и наконец громко произнес:
– Мэ-а !
У него получилось очень похоже на крик осла:
И-а!
От неожиданности я прыснул от смеха.
Учительница, которая чуть ли из себя не вылезла, помогая прочесть этот простейший, на мой взгляд, слог, очень разозлилась на Лаврикова, но "собаку спустила" почему-то на меня:
– Страгин, что это еще за смех?! Ты мешаешь своему товарищу учиться, а мне проводить урок,– при этом она опять выпучила глаза и покраснела.
Урок чтения продолжался. Я хоть и чувствовал себя виноватым, но до конца смех в себе подавить не мог. Он бурлил во мне, готовый в любую минуту выплеснуться наружу.
– Петраков, Слава, ну, как правильно прочитать этот слог?– уже не изображая никакие буквы лицом, просто строгим голосом, в котором неожиданно послышалась просьба, мол, не подведи.
И Слава не подвел:
–Мэ-уу,– громко как-бы "икнув"на букве "эМ" и с протяжным "у" произнес он. Почему Петраков вместо буквы "а" прочитал "у" не понял никто.
Мне почему-то сразу представилась коровка Звездочка, которая так возвещала бабушке, что она возвращается домой с пастбища.
Я захохотал как ненормальный, бесполезно зажимая рот сразу двумя руками и не было силы, которая бы остановила этот смех.
– Страгин! Немедленно встань в угол, – тогда учителя активно использовали этот метод воспитания, не знаю, как сейчас.
Это меня несколько успокоило, и я поплелся в угол, где стал лицом к стене и заткнул уши пальцами рук.
Этот мой жест еще больше разозлил Веру Николаевну.
– Перестань паясничать, повернись лицом к классу и вынь пальцы из ушей!– она уже чуть-ли не кричала.
– Ребята, кто может прочитать правильно?
Пол-класса подняли руки.
– Ну вот, Маша Теплова, ну…– Вера Николаевна умоляюще и с надеждой посмотрела на Машку.
Ты встала и преданно глядя учительнице в глаза громко сказала:
– Вера Николаевна, можно мне в туалет?..
Со мной, наверное, случился припадок. Я сполз по стенкам угла на пол, хлопал по нему руками и сучил ногами. Смех извергался из меня Ниагарским водопадом и остановить его не было никаких сил. Весь класс ржал вместе со мной, как табун лошадей.
Бедная Вера Николаевна бессильно опустилась на стул и закрыла лицо руками, плечи ее мелко дрожали.
В конце-концов все успокоились. Меня выставили за дверь и попросили, чтобы в школу пришли мои родители.
Дома папа стал расспрашивать меня, за что их с мамой вызывают в школу.
Я в лицах рассказал все, что произошло на уроке чтения. Мама вытирала слезы от смеха, а папа хохотал почти так же, как я в классе, только он еще при этом ладошкой чесал себе нос.

Прозвища и дразнилки.

В школе учителя к нам зачастую обращались по фамилии, и мы друг-друга тоже часто называли по фамилии, особенно девочек, но почти у каждого в классе были свои прозвища. У нас во дворе тоже были прозвища, но мы их использовали в основном, когда хотели кому-то досадить или в отместку за что-то.
Колю Калинникова, моего соседа по лестничной площадке, во дворе постоянно звали Калиной. Все к этому привыкли и сам Коля не обижался, да и прозвище звучало красиво. С его же легкой руки, во дворе меня уже дразнили Вирелкой. Нельзя сказать, что меня обижало само прозвище, его в повседневности использовали редко, но дразнилка на основе его меня очень злила:
– Вирелка-халерка! Вирелка, в жопе грелка!
У нас вообще просторечное название этой, популярной в разговоре, части тела широко применялась в дразнилках.
Вот переехала одна семья в наш дом. Как потом оказалась, в Руднегорск они прибыли из Москвы( в нашем городе было много семей из Москвы и Ленинграда).
Вышла погулять во дворе их дочь – вся такая чистенькая, красиво одета, умненькая, воспитанная девочка. И как-то услышав какое-то вульгарное выражение, скромно заметила:
– Так девочки не должны говорить – это не красиво.
– А-а, так ты нас учить еще будешь, Москвичка, в жопе спичка!– тут же откликнулись "народным творчеством" во дворе.
Кольке-Калине тоже доставалось от доморощенных рифмоплетов. Не часто, но в его адрес порой звучала непонятная и бессмысленная дразнилка:
– Калина, Калина – дубовая рябина! Калина, Калина – дубовая рябина!
Вроде ничего обидного нет, но если это повторять раз пять подряд, да еще одновременно тыкать в твою сторону пальцем, то возникает не преодолимое желание дать обидчику в глаз, что Коля периодически и практиковал.

Обычно в дворовой компании не все являются активными дразнилами. В основном – это два-три человека, которое сами из себя ничего не представляют, но зато дразнятся они всегда обидно и, видно, что получают от этого большое удовольствие.
В нашем доме главными дразнилами были три мальчика моего возраста, более того, я с ними еще учился в одной школе – это Шишкарев Толя, по прозвищу "Шишка", Коротин Боря, но кличка у него была "Корыто" и Петька Сальников или просто "Сало". Борька Коротин, в добавок ко всему, учился со мной в одном классе.
Лично я очень редко намеренно называл ребят в лицо по кличкам. Мне это казалось неудобным и обидным, обзывать человека неблагозвучным именем, хотя Колю Калинникова часто называл "Калиной". Я видел, что ему это нравилось, тем более, что Колина мама любила петь песню " Ой, цветет калина в поле у ручья…"
И как-то мне довелось присутствовать при том, как тетя Лида обняла своего сына и ласково на распев сказала:
– Ох, Калина – деревце ты моё песенное!
Она знал его прозвище и оно ей тоже нравилось.
Ну так вот.
Шишка, Корыто и Сало в какой-то момент меня совсем достали своими дразнилками. Бывало, они втроем, встретив меня на улице, начинали хором скандировать:
–Вирелка – холерка!Вирелка – в жопе грелка!
Я пробовал с ними драться и поодиночке и сразу с тремя— ничего не помогало, тем более, что при драке сразу со всеми, мне, естественно доставалось больше.
И это эта неразлучная троица принесла мое прозвище"Вирелка" в школу. Меня так в классе звали и в лицо и за спиной. Звучало иронично, но не зло. В школе дурацкую дразнилку на мой счет относительно "грелки" не практиковали.
Хочу отметить, что в первом классе, я уже прочел книжку про Незнайку и был в восторге от его замечательных стихов:
– Знайка шел гулять на речку-
Перепрыгнул через овечку.
Или:
– Торопыжка был голодный-
Проглотил утюг холодный.
А вот еще:
– У Авоськи под подушкой
Лежит сладкая ватрушка.
И я в таком же стиле начал пробовать писать смешные короткие стишки.
Маленькая Настя сев пописать на горшок, не вставала с него по пол-часа, елозила на нем по полу, играла в кубики и в таком духе. Мама ее за это все время ругала. По этому поводу я написал Наське такие стишки:
– Будешь ездить на горшке,
Так получишь по башке! – и для пущей убедительности давал ей подзатыльник.
Той это естественно страшно не нравилось. С голой попой и с красным круглым отпечатком от горшка на ней она бежала ябедничать маме:
– Мама! А чего Валерка опять дразнится и дерется!
После неоднократных замечаний от мамы помыть за собой посуду, как-бы сам себе посвятил следующее "глубокомысленное" стихотворное умозаключение:
– Чтобы стать умней верблюда—
За собою мой посуду!
Но посуду все-равно не мыл, хотя глупей верблюда себя тоже не считал.
И , все таки, хочу продолжить про дразнилки в свой адрес. Я решил воздействовать на своих обидчиков-дразнильщиков их же оружием.
Посидев несколько дней над листом бумаги с карандашом, я на каждого из дразнильной троицы написал что-то вроде эпиграмм. Эпиграммы получились грубоватые, с употреблением просторечия, но с хорошей рифмой.
Крепко заучив их наизусть, в полной "боевой готовности", я вышел во двор и сразу же напоролся на Тольку Шишкарева, который, не зная чем заняться, уныло пинал какой-то камень. Увидев меня, он сразу оживился и завел противным голосом свою шарманку:
– Вирелка – холерка! Вирелка – в жопе грелка!– как всегда ядовито хихикая после произнесенной дразнилки и готовясь бежать от силового воздействия с моей стороны. Надо сказать, что Шишка был ростом ниже меня и слабее, но хорошо бегал и догнать его было непросто, тем более что он все время петлял как заяц и в последний момент ловко бросался тебе под ноги и ты мог запросто рухнуть на землю, запнувшись о него.
Но тут я повел себя не как обычно: выставив вперед палец правой руки, нацелив его в грудь Тольки, я громко и с выражением продекламировал:
– Шишка-пышка, залупышка!
Чемодан, дурак, мартышка!
Не давая времени ему опомниться, тут же повторил дразнилку еще раз.
Кучка девчонок, которые играли в классики невдалеке, дружно рассмеялись.
Шишке мои стихи страшно не понравились, тем более, что одна из девочек повторила за мной:
– Чемодан, дурак, мартышка! Вот смехота! Молодец Валерка, так ему и надо.
Шишка и девочкам часто мешал играть в свои девчачьи игры, и они его не любили.
Униженный ядовитыми стишками, да еще и перед девчонками, Толька-Шишка залился краской от обиды и бросился на меня с кулаками, но я только этого и ждал – не надо было за ним гоняться, и врезал ему с правой в ухо. Видно, получилось больно, и Шишка заревел, начал хватать руками песок из под ног и кидаться в меня, но это было его поражением и я, довольный собой, весело побежал за сарайки.
За сарайками большая группа наших мальчишек играла в ляпы и я тут же к ним присоединился. Как положено, новый входящий в игру становился водящим, и я весело погнался кого-нибудь ляпнуть и очень быстро ляпнул Петьку Сальникова, по кличке " Сало". Петька был очень разочарован, что я его так быстро "ляпнул" ( его все быстро догоняли, потому что он был толстый и неуклюжий), и по сложившейся традиции решил выместить зло на мне озвучив дразнилку в мой адрес:
– Вирелка- в жопе грелка!– обидчиво пробубнил он.
На что я в ответ громко продекламировал:
– Петька жрет – ему все мало,
Жопа толстая, как сало!
Радостный гогот пацанвы, привычно собравшейся вокруг "заляпанного" водящим, было своеобразной положительной оценкой моего стихоплетного творчества. Как и для оторопевшего Сало, для них было большой неожиданностью, что во меня проявился такой поэтический, с позволения сказать, талант. Присутствующий при этом Борька Коротин на этот раз не стал поддерживать своего коллеги по дразнилкам и правильно сделал.
После окончания игры в ляпы, я отозвал его в сторону и сказал:
– Если ты еще будешь дразнится, я всему двору зачитаю вот эти стихи про тебя.
И я негромко, чтобы слышал только он, прочел ему стих:
– Борька,ржавое корыто,
До краев говном набито.
– Не надо их читать, – угрюмо произнес Борька,– я больше не буду дразнится.
Да, в моих, так называемых, стихах, использовались грубые и вульгарные слова, которые никогда не произносились в нашей семье и я, сам даже во дворе, практически их не употреблял в своей речи.
Тем не менее они произвели большой эффект как на моих дразнильщиков, так и на всю нашу дворовую команду.
Через пару лет все дразнильные традиции остались в прошлом – мы взрослели, но то, что я пишу стихи осталось у многих в памяти. В последствие ко мне обращались даже взрослые старшеклассники, чтобы я на писал для них в стихах записку-приглашение девушки в кино. Я конечно с готовностью брался за стихи и очень гордился, что старшие ребята ко мне обращались с такой деликатной просьбой. Не хочу сказать, что этих просьб было много, и тем не менее, они были.
Вот один из моих "шедевров" того времени:

– Вы мне нравитесь давно –
Приглашаю вас в кино,
Коль согласны – буду ждать
Возле клуба ровно в пять.

Другие стихи-приглашения со временем затерялись в памяти.

Школьное детство и любовь.

Не могу сказать, что я очень любил школу, но я гордился своим статусом ученика первого класса, и что мне, как и другим, более старшим мальчикам нашего двора, мама тоже кричала из окна:
– Валерик, иди делать уроки!
Да, мы теперь ни какие-то там дошколята, у нас теперь есть серьезные дела и обязанности – мы школьники, пусть пока младших классов, но у нас тоже есть тетради и учебники и нам ставят оценки в дневник, который строго проверяют родители.
Но все же школа пока была продолжением нашего детства. Мне нравилось в школе узнавать каждый день что-то новое и познавательное. Я очень любил, когда наша учительница, Вера Николаевна, начинала урок словами:
– А сегодня я расскажу вам о…, – и она называла новую тему урока.
Сам по себе урок, начинавшийся с проверкой домашнего задания и ответов у доски меня утомлял своей однотипностью и монотонностью. Скучно было выслушивать нудные и блеклые ответы у доски некоторых своих одноклассников, плохо подготовивших домашние задания, да и яркие, пятерочные выступления были не интересны – они повторяли все то, что мне было известно, ведь я только что отвечал по той же теме.
И только ответы Кати Поляновой я мог слушать хоть весь урок. Она говорила звонко, с выражением, глаза ее всегда радостно светились. Не было случая, чтобы Катя не подготовила урока. Ее косички с маленькими бантиками слегка покачивались, когда она писала на доске или быстрым шагом шла между партами.
Я забывал обо всем, глядя на нее во все глаза, а она, почти всегда ловила мой взгляд и незаметно от других показывала мне язык.
Дома и на улице, гуляя с ребятами, меня не преследовали ведения ее косичек, но каждый день, придя в школу, я с легким волнением входил в открытую дверь нашего класса и тут же бросал взгляд на заднюю парту среднего ряда – Катя всегда была на месте. Я специально приходил перед самым звонком на урок, чтобы гарантированно увидеть ее лицо. Она непроизвольно смотрела на всех вновь входящих, и мне казалось, что она обратила внимание именно на меня, и радость наполняла мое мальчишеское сердце.
В те дни, когда Катя болела и не посещала школу, мне в классе становилось тоскливо. Настроение учиться не было никакого и даже новые темы урока, которые я всегда любил, не вызывали во мне интереса.
Пока ее не было, я специально приходил каждый день раньше всех, садился за парту и с надеждой смотрел на входящих в класс, ожидая увидеть Катю.
И вот наступал день, когда мои ожидания сбывались и она входила в класс и первым делом бросала взгляд на мою парту, и наши глаза встречались. И это было моим маленьким детским счастьем.
И уж не знаю как назвать то чувство, которое я испытывал в те годы к Кате Поляновой, ведь мы вместе проучились только с первого по седьмой класс, то есть по сути были совсем еще детьми, но мне все время хотелось быть рядом, смотреть на неё, разговаривать с ней о всякой чепухе и держать ее за ручку. Вот был предел моих мечтаний. И я совсем не замечал других девочек.
А еще, после того, как я прочитал сказку про Дюймовочку, я часто мечтал о том, как хорошо было бы стать Кате такой же маленькой как Дюймовочка, а я бы стал Королем Эльфов и мы бы вместе летали с цветка на цветок держась за руки и питались бы медом и нектаром цветов. Я тогда толком не знал что такое нектар, но само слово мне очень нравилось и оно мне казалось таким сладким и вкусным.

Поздравляю с 8 Марта…

Как-то во втором или в третьем классе Вера Николаевна решила, что на 8 марта мальчики в классе должны будут поздравлять девочек не все вместе, а как бы индивидуально и именно ту девочку, которую он лично хотел бы поздравить. Поздравляли обычно открытками на тему праздника со своей поздравительной надписью. К открытке позволялось присовокупить какую-нибудь недорогую книжечку копеек за десять-двадцать.
Я, естественно, готовился поздравлять Катю – других кандидатур я даже не рассматривал.
Пришлось испортить две открытки пока их подписывал своим "куриным" почерком, хорошо, что купил сразу три штуки. Наконец на третьей открытке текст получился более-менее ровным и без ошибок:" Поздравляю с 8 Марта! Желаю здоровья и счастья! Валера ", – вот что получилось у меня после третьей попытки. Вначале я хотел написать имя Кати, но после двух неудачных попыток от этого отказался, иначе места для остального текста почему-то оставалось мало и он упирался в край открытки и предательски сползал вниз.
А еще я приготовил для нее книжку про Серую шейку— такая грустная история про уточку, которая не смогла улететь на юг, потому что лиса повредила ей крыло. Я уже представлял себе, как вручу Кате свои подарки, а она посмотрит на меня своими голубыми глазами и проникновенно скажет:"Спасибо, Валера!"
Мне совершенно случайно удалось узнать какого цвета у Кати глаза. Как-то в один из редких солнечных дней, когда на мою парту падал яркий солнечный свет , Катя, возвращаясь за свою парту после ответа у доски, несколько удивленно посмотрела прямо мне в лицо, а потом передала мне записку:
– Вирелка, а у тебя такие же голубые глаза, как у меня.
Несколько лет я хранил эту записку дома в своем письменном столе, но потом она куда-то затерялась.
Катя почти всегда называла меня по фамилии или по кличке – так все девочки обращались к мальчикам , а мальчики к девочкам в младших классах.
Мне так хотелось, чтобы Катя меня назвала по имени.
И вот наступил праздничный день. Вера Николаевна выстроила всех девочек класса вдоль доски:
– Ну, мальчики, теперь вы можете поздравить ту девочку, которая вам нравится, – и она ободряюще нам улыбнулась.
Через толщу прожитых лет я до сих пор помню, как меня эта ее фраза слегка покоробила – значит все узнают, что мне нравится Катя? Я не торопясь начал выбираться из-за парты и вдруг увидел, что к Кате Поляновой стоит очередь из мальчишек, чтобы ее поздравить, а к некоторым девочкам вообще никто не подошел. В растерянности вернувшись за парту, я не знал, что мне делать. Вера Николаевна, не ожидавшая такого поворота событий, от волнения раскраснелась и смешно тараща глаза, зачем-то снова и снова взывала к нам:
– Мальчики, смелее, кто еще не поздравил девочек?
Ну, давайте же, девочки ждут!
Но мальчики упорно поздравляли только Катю Полянову. Катька, ничего не замечая, радостно принимала подарки, всем улыбалась и благодарила. Ревность вцепилась в меня мертвой хваткой – оказывается моя Катя нравится многим мальчишкам из нашего класса!
К пяти девочкам никто так и не подошел ( я специально посчитал), у самой маленькой по росту в классе Маши Тепловой уже начали кривиться губки и на глазах выступили слезы – она вот-вот была готова расплакаться. Остальные девочки стояли с застывшими на лицах растерянными улыбками. И я принял решение. У меня в портфеле лежали: открытка и книжка для Кати, плюс в последний момент я ей еще купил маленькую шоколадку ( папа заранее снабдил меня небольшой суммой для подарков к 8 Марта), потом у меня был смешной пластмассовый пупсик в ванночки – подарок для сестры и большое, красивое яблоко, который мама дала мне в школу (мы на днях получили посылку от бабушки с юга).
А Вера Николаевна как в забытье продолжает монотонно повторять:
– Мальчики, кто еще не поздравил девочек, кто не поздравил…
– Я еще не поздравил,– громко сказал я, выползая из-за парты вместе с портфелем.
Бодрым шагом подойдя к Маше Тепловой, я нырнул в портфель и достал от туда пупсика в ванночке:
– Поздравляю с 8 Марта! Желаю здоровья и счастья!– с выражением и звонко продекламировал я.
Маша, захлопав ресницами, со счастливой улыбкой взяла маленькую игрушку и прижала ее к груди двумя руками:
–Спасибо, Валера!– прошептала она.
Ах, как бы я хотел это услышать от.., но не будем расслабляться.
Дальше я по очереди подарил Катину открытку, книжку и шоколадку девочкам, оставшимся без подарков. Последней была девочка Света Петрова. Мы ее звали Светровой.
Однажды Вера Николаевна, вызывая ее к доске оговорилась и вместо того, чтобы сказать:
– К доске пойдет Света Петрова,– произнесла:
– К доске пойдет Светрова,– класс, естественно на это дружно "прыснул".
Так вот, Светровой я подарил своё красивое яблоко. Она страшно обрадовалась, и тут же его куснула. Это у нее получилось так смачно и звонко, что все радостно засмеялись. И тут же напряжение последних минут спало и в классе стало шумно и весело. Все стали расходится по своим местам, а Вера Николаевна обняла меня крепко и негромко, что бы слышал только я, сказала:

Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «Литрес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (https://www.litres.ru/pages/biblio_book/?art=70807471) на Литрес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.