Читать онлайн книгу «Маятник времени. Стихи» автора Наталья Тимофеева
Маятник времени. Стихи
Наталья Тимофеева
Книга сложная, как сложно и страшно время, в котором мы живём. Впрочем, легче всего тем, кто не желает думать, обходясь чужими домыслами и откровенной ложью во имя сохранения собственного спокойствия, не предполагая, что всё когда-нибудь кончается и наступает ответственность за растительное существование. Жизнь вообще испытание не для слабых. «Где сокровище ваше, там будет и сердце ваше» – Евангелие от Матфея. Моё сокровище – Слово, стараюсь его не предать, ища признания и славы. Автор. Книга содержит нецензурную брань.
Маятник времени
Стихи
Наталья Тимофеева
© Наталья Тимофеева, 2024
ISBN 978-5-0064-1108-1
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero
Маятник времени
Маятник-время качается,
Жизнь потихоньку кончается.
Сердце, как птица небесная,
Клетка её слишком тесная.
Птице объять необъятное,
Как возвратить невозвратное.
Жалобить время бессмысленно,
Только страдание истинно.
Вечная слава идущему
К счастью познания Сущего!
Правда горька и божественна,
Но в наши дни неестественна.
Длится и длится бессмыслица,
Надо бы жить, а не числиться,
Но большинство бессловесное
Предпочитает телесное,
Дух его тяжек изменчивый,
Трепет знаком перед френчами.
Тени витают угарные,
Кадры мелькают кошмарные,
Душит гортань отвращение,
Жертвы мечтают о мщении…
Мне бы дожить, сколько сможется,
Распорядившись по-божески
С птицей своей неприкаянной,
Видевшей нового Каина.
Классика ГУЛАГа
И явные, и скрытые враги,
Согнув хребты, тащились на этап.
По ним прошлись чекистов сапоги,
Ведь человек с ружьём до бойни слаб.
А воспитать возможно и жука,
К одной из лапок нитку привязав,
Тем более, – простого мужика,
Когда он, лапоть, классово неправ.
С покойника не спросится никак,
Чем больше мертвяков, тем чище дух.
И пусть страна похожа на кабак,
И снова в моде ватник и треух,
Ан, вновь взошла величия звезда.
Хоть свет в ученье, неучёных тьма.
Пойдут, пойдут на Север поезда,
Мороз глупцов поднимет до ума.
Ещё чуть-чуть, враги рванут в астрал,
А на земле останутся друзья.
И пусть кровав великий ареал,
Без крови в нём прожить никак нельзя.
Спроси хоть у кого, а Сталин прав,
Лес рубят, – щепки в стороны летят.
Наш главный идол, свеж и моложав,
Из грудничков куёт себе солдат.
Они растут под гимны прошлых лет
И учатся по лозунгам читать,
И лучший их костюм – бронежилет,
И сам владыка им отец и мать.
В могилах преют Родины вожди,
Завидуют, пожить бы им теперь!
Ты неподсуден, сколь ни укради,
Сколь ни убей, ты ангел, а не зверь.
В похожести времён – великий дар
Для тех, кто сам не очень-то умел
В искусстве зла и мировой пожар
Разжечь не может как бы между дел.
То там взорвёт, то тут убьёт в висок,
То разбомбит нечаянно село,
Тихонечко, почти на волосок
Просунет в дверь плешивое чело
К соседу, чтобы посмотреть сквозь щель,
Как тот живёт и варит ли борщи…
Готовя для него свою шрапнель
И поднимая Сталина на щит.
Билли Г
Добрый Билли устал от тревог,
Мир спасать – это так нелегко.
Он зловещего вируса бог
И коровье не пьёт молоко.
Диктатура обмана свежа,
Как протухшая тушка хорька,
Билли пудрит мозги неспеша,
Люди, в целом, не стоят плевка.
Из-за них шар земной на боку,
Ледники превращаются в дым…
Тут, приятель, банкуй – не банкуй,
А придётся почить молодым.
Добрый Билли поможет в беде,
Уколись – и ещё поживёшь,
Поимеешь в клозете биде,
Лишь святое руками не трожь.
У «святого» огромный анклав,
Много шей, но одна голова,
И глотает глобальный удав
Земли, воды, леса, острова,
Выжигают глаза его ширь,
Пламя ищет селенья пожрать…
Билли – в новую смерть поводырь,
Надо загодя к ней привыкать.
Эвтаназия – выход для всех,
Чтобы время продолжило бег…
А у Билли божественный смех.
Безопасность – отличный хештег.
Дружно ловят слова его рты,
Пальма первенства ловит ветра,
Сладкой лжи громоздятся пласты,
И химтрейлы заметны с утра.
То же и те же
Сумеречный день, тревожный вечер,
Слышен шорох павшего листа…
Жизнь от дум течёт моих далече,
Так моей любовью и не став.
Я служу то людям, то искусству,
То пеку, то мою, то пишу,
А в груди моей бушуют чувства,
Лишь мешает посторонний шум.
Он извне врывается, как скрежет,
Чуждым звуком воздух потроша,
Уши словно скальпель острый режет,
Не давая думать и дышать.
Барабанный бой, тарелок взвизги, —
Радуется племя дикарей.
Вечер разлетается на брызги,
Что стекла разбитого острей.
Тишины мне дайте и молчанья,
Горные отроги и леса!
Люди входят в стадию дичанья:
Лишь совокупляться и плясать,
Животы набить и веселиться,
Не смотреть совсем по сторонам!
Всюду неестественные лица
Бездуховный обнажают срам.
Скот и тот приличнее стократно,
Чем иных творений пошлый вид,
И лепечут пьяные невнятно,
Мол, душа о Родине болит…
Но, кого страшит чужое горе?
Чёрств, как корка глины, человек.
Чёрное ему не выпить море
И не стать Подобием вовек.
Пенье птиц давно ему не мило,
Не дрожит в со-чувствии душа,
В черепе не мозг, – его обмылок,
И до обезьяны только шаг.
Можно умереть от отвращенья,
Глядя на гримасы бытия,
Доведя до белого каленья
Орды записного дурачья.
Хоть сто лет живи, они всё те же, —
Улицы, аптеки, фонари,
Хамы, солдафоны и невежды, —
Я могу поспорить на пари!
Осеннее звучание
Звучание, касание и образ, —
Поют в саду осенние ветра…
Минорность дня и бледный солнца обруч,
А под ногой – орехов кожура.
Улитка след оставила, как роспись,
Извилистой полоской слюдяной,
И винограда испещрила оспа,
Рассыпавшись, дорожку предо мной.
Мир умирает, грусть смешала память
В клубок из тонких нитей бытия,
И лет минувших чувственная замять
Влечёт потоком в прошлое меня.
А голова кружится, и метельно
Я путаюсь меж лиц, признаний, дат,
Моя душа, как ветер, акапельно
Звучит во мне и просится назад,
Но поздно жить, не думая о смерти,
Не ожидая радостей иных
За пеленой высокой мудрой тверди,
Где встречу я любимых и родных.
О, время, ты безжалостный попутчик,
Но я к тебе привыкла. Без обид
Живу, благословляя каждый лучик,
Что на осенней лужице дрожит.
Превращение
Невещественным семенем зла
Век удобрил земные поля,
И сердца опалились дотла,
Меж родными вражду распаля.
Только слово скажи невпопад,
Только спичку к иным поднеси,
Тут же выльется грязи ушат,
Столько злобы – святых выноси.
И сцепляются, гневно крича,
И друг друга готовы убить,
И калечат детей сгоряча,
И теряют разумности нить,
Превращаясь в безумных скотов.
Кто ещё может так воспылать,
Что забыть человечность готов,
Обращаясь намеренно в тать?
Как знаком этот менталитет,
Что прославил собою страну!
Коммунизма истлевший скелет
У себя оказался в плену.
И гремят его кости в шкафу,
Отдаваясь набатом в сердцах
И вливаясь победно в строфу,
На врагов наводящую страх.
Макаронно-снарядная власть,
И барачная шустрая вошь,
И способность по-мелкому красть,
И по-крупному веровать в ложь.
Отряды
Им казалось, они правдивы,
Им казалось, они прекрасны,
Встретить тёток таких не диво,
Встретить бабок таких опасно.
На российских живут просторах
Порождением коммуналок
Представительницы позора —
Внучки истинных коммунарок.
То ли зависть сердца их гложет,
То ли мучают их утраты,
Только всё безобразней рожи,
А в мозгах всё плотнее вата.
Не постигнет таких прозренье, —
Биомусор не знает воли,
Порождая лишь сор и тленье,
Тонут пачками в алкоголе.
Но величие в генах бродит,
Не даёт телесам покоя,
И чужая судьба заботит
Жертв грабительского застоя.
А министры и их детишки
Все давно живут за границей,
Схоронив там свои излишки
От налогов и «инквизиций».
Только воют, как вьюга, йети,
Растерзать лишь за то готовы,
Что в правдивом не могут свете
Разглядеть на руках оковы.
Скоро ль выйдут они сражаться
Наяву за свои потери?
Проще в грязном белье копаться
И ворью непреклонно верить.
У плебейской натуры похоть
И скандалы на первом месте.
Всероссийских схарчат ли лохов
Сатане, как сосиски в тесте,
Или сами сожрут друг друга
Под шумок про проклятый Запад
И запустят внучат по кругу
Где б чего-нибудь да оттяпать?
Приблуды
Как линяет змея, так изменчивы духом приблуды
Из породы потомков убийц, что распяли Христа.
Сеют ересь рабы – неугодные Богу Иуды,
Проклиная весь мир у подножья святого креста.
И толпу тащат в ад за собой – из наивных просящих
Строго их не судить – маргиналы сегодняшних лет.
Ныне бодрствуют лишь единицы средь мертвенно спящих,
Средь глухих и покорных, кого победил Бафомет.
Будет царь у земли, – сам антихрист воссядет на троне
И побьёт несогласных, согласным поставив печать.
А приспешники зла, что служили и служат мамоне,
Будут с радостью петь сатане и его ублажать.
Явит зверь чудеса и, летая над подлым отребьем,
Очарует своим колдовством легковерный народ,
Что нуждался всегда только в зрелищах, войнах и хлебе,
И дорогой Христа за спасеньем уже не идёт.
Запустения мерзость сошла и проникла повсюду,
Храмы снова пусты, а священство погрязло в миру.
Невдомёк человечеству, что приближается к худу, —
К язве адовой пропасти и мировому костру.
Что утробе служить, что пропасть ни за грошик в геенне, —
Скорбен стал человек, опустившись на самое дно.
И становится он всё тупее, и вместе – надменней,
Связь утратив с Творцом, кровь собратьев пия, как вино.
Мои дни
Терракотовых армий строем
Дни мои позади стоят.
Мы не много для Бога стоим
Без ученья таких солдат.
Поражать они учат цели,
Милосердно бинтуют грудь,
Если сами мы не сумели
Безопасный наметить путь.
Ни один не потерян воин,
Если совесть его – кремень,
Если чист он душой и скроен
Бить нечистого, дерзновен.
От греха уберечься трудно,
Дьявол даже в ночи не спит.
Страсти в сердце кипят подспудно,
И заботит нас внешний вид,
Но из внешнего лишь пустоты
Оставляем мы на бегу,
Удивить так легко кого-то,
Из глаголов неся пургу.
Только толку от гонки нету,
Всё, как было, пребудет вновь,
И не нам победить планету,
И не нам удержать любовь,
И отмеряно нам не нами,
И не мы свой вершим черёд,
Душу – вечное оригами
Отпуская в большой полёт.
Пошла губерния в разнос
Новый день, как новый ужас,
Для одних,
А другие жрут – не тужат —
За троих.
Им закон судьбы не писан,
Хоть потоп.
С корабля сбегают «крысы»,
Выжить чтоб.
А губерния гуляет,
Рвёт баян,
Баянист объединяет
Поселян.
Он вчера ещё напился,
Как свинья,
В ворота ко всем долбился,
Пел, блюя,
И кричал, мол, кровь пущу я,
Не замай!
Морду с лысиной рихтуя,
Сжёг сарай.
Крысы выжили, и ладно,
Всё тип-топ,
Время катится нещадно
Пяткой в лоб.
Разлюли моя малина,
Родный край,
Что ни барин, то скотина,
Хоть сдыхай.
Но берёзки и осинки —
Пуще глаз,
Да родные четвертинки
Греют нас.
Удивительное рядом,
Чистый мёд…
А под чьим-то зорким взглядом
Мрёт народ.
Враги
Без пошлости нельзя, когда владыка – ухарь,
Мочить в сортире всех, кто встанет поперёк!
Тут главное, не спать, над злом кружиться мухой
И жалить всех и вся, кто брызнет наутёк.
Враги живут везде, где примет заграница,
Они там без стыда катаются в меду.
У нас же – вечный бой, – не спится, не лежится,
И всех своих врагов мы видели в гробу!
Зимой морозим зоб, и цены лезут в гору,
Услуги ЖКХ зашкалили в зенит…
Когда б не коммунизм, и мы б учили Тору,
А что ещё хужей, зубрили бы иврит.
Мы – нация людей, все остальные – звери,
Попасться им на зуб, – навек уйти в астрал.
У нас такие стать и гордость в экстерьере,
Что против нас весь мир – бессмысленный кагал.
Мы победим врага, не стоит нам перечить,
Иноагенту здесь не место и не рай.
Застенками у нас издревле хвори лечат,
Наш главный эскулап – палач и вертухай.
Не суйся наперёд вождя в лихое пекло,
Отмашку даст, тогда сомкни тесней ряды.
У нас особый «бог», и солнце бы померкло,
Когда б оставил нас он без алаверды.
Мы запросто ему пожаловаться можем
На свой убогий быт, на грязь и недород…
В чужой земле нас ждёт заслуженное ложе,
Куда тропа войны нас по свету ведёт.
Пусть сердце не болит по дому и по хлебу,
Добыча впереди «на острие судьбы».
Добудем, не чинясь, потомкам ширпотребу,
Отечеством гордясь, порубим на гробы
Дубы и ели рощ, лесов и перелесков,
Нам доблестью блеснуть сегодня не впервой.
Довольно нам терпеть, врагов завалим с треском, —
Узнали, наконец, снарядов наших вой!
И на литсайте мы дадим ли спуску сукам,
Что супротив идут патриотичных скреп!
Не надо журавля, хотим синицу в руку,
Чтоб утащить её в наш первобытный склеп!
Солнцеликое ничто
Солнцеликое нечто, взращённое бешеной сворой,
Меч Дамоклов страны, перебивший ей хлипкий хребет,
Горд собой и друзьями, и серой кровавой конторой,
У которой нигде на земле конкуренции нет.
В коридорах её то ли крики звучат, то ли эхо,
А в подвалах предсмертные стоны ночами слышны.
Ходят призраки там, им наскучила эта «потеха»,
Что столетие с лишним вершат октябрёвы сыны.
Но не видно конца, за одними родятся другие,
Их всё больше, злобней, как вампиров в глубинах болот,
И покорно потомки расстрелянных гнут свои выи,
Ужас в сердце лелея и смертный наследуя пот.
Дождь смывает следы и застывшую красную юшку,
Вырастает на ней фиолетовый чертополох…
Солнцеликого чёрт поцелует однажды в макушку,
Дабы род изуверов, пресекшись, как плевел, иссох.
А пока гоношатся, лютуют земные отребья,
Без стеснения травят, стреляют, сажают в тюрьму.
Здесь нельзя удивить никого пулей, ядом и цепью, —
Раз стерпелись рабы, значит дальше так быть посему.
Комсомолки шестидесятых
Осень, больно кусаются мухи,
У поэтов в природе аншлаг,
И в движенье пришли вековухи,
Пыль годов отрясая со срак.
Хоть не девы они и не тонки,
Хоть корявы и злобны внутри,
В каждом видят свой шанс мужичонке,
И мечтают в ночи о гран-при.
Распуская по лежбищу пузо
И крестясь на портреты вождей,
Шептунов выпускают из шлюза, —
Жизнь у них, как у добрых людей.
А с утра закипает работа,
Пальцы жмут-теребят алфавит,
Интернет не задействует квоты,
У него всё, как надо, стоит.
Но на сайтах резвятся ушлёпки, —
На износ заставляют корпеть,
Как тут быть вековухам без стопки,
Похудеешь, пожалуй, на треть.
ПолитИк – это вам не яишня,
Не капустный, простите, листок,
Тут ведь бдительность вовсе не лишня,
Смысл найти можно даже меж строк.
А умище всегда наготове
И скрипит громадьём шестерён…
Жаль, что пусто в душе и в алькове,
И сносился китайский страпон…
Психологический этюд-посвящение
На обломках страны я грущу о потерянном рае:
Был в ходу дефицит, и звенел первомайский хрусталь,
В коммуналках народ жил в довольстве, икру уминая
И читая романы о том, как закаливать сталь.
Трепетала ли я от восторга под речи владыки?
Неизменно стремилась к тому, чтобы выполнить план
И писала доносы, мол, есть тут отдельные фрики,
Носят джинсы они и наводят шпионский туман…
Пусть сбежал от меня комсомолец мой, Вася Залупин,
И молчит телефон с той поры, в рот набравши воды,
Путеводная есть у меня личность светлая – Путин,
Он хорош и лицом, и умом. Подхвативши бразды,
Подарил мне надежду, что всех их замочит в сортире,
Этих жалких паскудников, вставших на торном пути,
Не дающих мне стать величайшей поэткою в мире,
Чтобы с кормчим совместно веслом на галерах грести.
День и ночь я ищу, до кого б докопаться получше,
На кого настучать, возвести помощнее поклёп!
Я на кухне хрущёвской сижу и, насупясь, как туча,
Тычу пальцами в «клаву», запомнили женчину чтоб!
Съели? Вот вам моё, дурачьё, непреложное кредо:
Я не просто лохушка, а сапиенс, полный ума.
Я с утра, как цветок, днём, как солнце, а после обеда
Вплоть до ночи – горшок, и, напомню вам, полный дерьма!
Время войны
Время мира ушло безвозвратно,
К нам приблизилось время войны.
Зло земное умножилось кратно,
Но никто не признает вины.
Десять лет я живу на чужбине
И смотрю, как мельчает народ.
Милосердия нету в помине,
Словно вновь воцарился Нимрод
И, гордясь своей злобой безмерной,
Он возносит её до небес.
Сделав женщину девкой гаремной,
Содомию приветствует бес
И куражится, люди послушно
Погружаются в море греха.
Мне от сплетен и зависти душно, —
Всяк чужие трясёт потроха,
На судьбу бесконечно озлоблен,
Виноватых в несчастьях ища,
И, лесному зверью уподоблен,
Он умеет лишь жрать, да стращать.
Есть в поэтах прискорбная жилка, —
Не желая с собой совладать,
Имярек проповедует пылко,
Что готов даже руку пожать
«Конкуренту» на творческой ниве,
За спиною имея стилет…
Мало смысла в таком коллективе,
Уваженья к завистникам нет.
Уважения нет к говномесам,
Нет приязни к убогим лжецам,
К лизоблюдским чужим интересам
Нет эпитета, кроме как «срам».
Пусть на Родине славят Нимрода,
Небесам зло недолго терпеть.
Схлынут в Лету поганые воды,
Обретут ненавистники смерть.
Четверговый закат
Догорел закатный ворох
четверговых облаков,
звёзды вспыхнули, как порох, —
мириады сороков.
Осень, крадучись, тихонько
забирается в сады,
до зимы ещё долгонько, —
листопады и дожди.
Кисло-сладкое сомленье,
пряный ветер, сизый дым,
непорочное мгновенье
перед часом золотым.
Серебрится лунный серпик,
режет бархат вековой,
сердце ждёт, молчит и терпит,
погружённое в покой.
Хлынет утро водопадом,
лист сорвётся на траву,
раем дней, сомнений адом,
сколько ссужено, живу.
Не вернётся миг заветный
первозданной тишины,
где младенчески-безлетны
чувства чистые скромны.
Брожение
Внизу – власть тьмы, а наверху – тьма власти.
Конечности не спросят с головы.
Брожение в рядах козырной масти,
Все постулаты прежние мертвы.
Вот так всегда: где тонко, там и рвётся,
И застревает в горле жирный кус.
Как медный таз затмить не может солнце,
Так стать героем не сумеет трус.
Убогий смысл перекосил желанья,
Назад идти – споткнуться и упасть.
Продажный век похерил дарованья,
Остались только ненависть и страсть.
И, словно аспид, страх ползёт по коже,
И ядом напиталась даже твердь.
Кругом позор, предательство и рожи
Тех, кто возвёл в венец творенья смерть.
Конь вороной
Грозовое сиянье радостно,
Торжествует небесный огонь.
Рвёт пространство грудиной яростно
Вороной, не объезжен, конь.
Оседлать его не получится, —
Тучей ходит, грызёт удила,
И не скрыться от взора жгучего,
Глянет вниз и спалит дотла.
Высекают копыта чёрные
Громы – каменные валуны,
Сотрясая отроги горные
Злыми призраками войны.
Не стреножить, не спутать вольницу
Обезумевшего от свобод,
Ливень в крыши селенья ломится,
Небо падает толщей вод.
Страхи жмут с первобытной силою,
Не гроза, – божий бич и кошмар.
И земля предстаёт могилою,
Получившей тройной удар.
Паранойя
Паранойя в разгаре. Ярится бесовская рать.
Где сгорают, где тонут людишки в нахлынувших водах.
И никак их, терпил, невозможно ничем запугать,
Только Бога они виноватят в постигших невзгодах.
Сотворил, так пускай бы водил, утирая соплю,
Взяв за шкирку, макал в непотребства и ставил на гречу…
Иногда наяву замечаю, что, будто бы сплю,
А укрыться от холода внешнего мира мне нечем.
Я не в силах понять этих танцев на бренных костях
И невиданной радости в гущах зловонных развалин.
Время подлости, празднуя, зиждется на холуях,
И триумф его, хоть и не вечен, сегодня глобален.
Бесноватые взяли над плотью чужою реванш,
Всё в разнос и труху, всё стирается методом тыка.
Льётся в уши рабов строевой вдохновляющий марш,
И ничтожная сущность, глумясь, ухмыляется дико.
Из паучьей среды выбирается властная тварь,
Чем глупей и паскудней она, тем для дела полезней.
И течёт нескончаемо в землю рекой киноварь,
Исчезая из памяти в гулкой затерянной бездне…
Посля дележа
Не стой посреди, уйди с колеи,
Пощады не жди, надежд не таи.
ЧК, как чека, и глаз, как прицел,
РФ на века, беги, пока цел.
У жребия нет другого конца,
Бери пистолет, властитель свинца.
Дели пополам страну, как пирог,
Вершителю драм советчик не Бог.
Выдавливай страх по капле из жил,
Ты – мерзость и прах, ты прежде не жил.
Бросайся в огонь, удобри поля,
Пусть ляжет в ладонь чужая земля.
Сгреби её в пясть в предсмертном пылу,
Почётнее пасть, чем жаться в тылу.
Героика зла превыше добра,
Во имя бабла все врать мастера.
Гори-догорай, простая душа,
Всё будет Китай, посля дележа.
Обрезка роз
Подрезаем розы. Колют пальцы
Иглы неприступные цветов,
Пауки растягивают пяльца
Между розмариновых кустов.
Мечутся букашки у ореха,
Радуясь осеннему теплу,
Сойки рассыпают зёрна смеха,
Ловит пёс ленивую пчелу.
Осень развернула опахало,
Вышитое гладью и крестом,
Ветер ткёт из листьев покрывало,
Путаясь в сиянье золотом.
Дом белеет в зарослях плетистых,
Окнами вбирая облака
Из небес далёких и лучистых,
Словно из глухого тайника.
Тишиною вскормлены, питают
Дали неба землю молоком,
И, как птицы, ангелы летают,
Осеняя крыльями наш дом
В сердцевине солнечного стана,
Полного и хлеба, и вина
С ароматом мёда и шафрана,
Сентября, прогретого до дна.
Невинный пейзаж
Винные грозди клюют воробьи,
Мы под лозою гоняем чаи.
Капля медовая в небе дрожит,
Солнечным жаром ласкает гранит.
Осы к ведру припадают с водой,
Ветер лохматой метёт дерезой
Воздух, наполненный золотом дня,
Словно шаман, еле слышно бубня.
Коник соседский хрустит муравой,
Гривой трясёт работяга гнедой,
Фыркает, мух отгоняя хвостом…
Плавится небо шамотным стеклом.
Время застыло, ему недосуг
Сделать ещё один видимый круг.
Завтра придёт ли, и нам невдомёк,
В вазе стеклянной смеётся цветок,
Котик играет опавшим листом,
Память сиротствует в мире пустом…
Перед сном
Картоны листьев трогает в ночи
Чуть слышный дождь, невидимо и робко,
И воздух, еле движимый, горчит,
И месяц в тучку кутается знобко.
Тягучий мрак к подножию дерев
Приник, струя таинственные тени,
И ночь, в волшебных пассах наторев,
Всё погружает в сон, в объятья лени,
В забвения целебное ничто,
Где отдыхает от сомнений разум.
И я ложусь, усталая, ничком,
На сон грядущий помолившись Спасу.
Я крест свой донесу ль без слёз до сна,
Когда назначен срок навек забыться?
Коль жизнь свою растратила сполна,
Что может ненароком приключиться?
Лишь этот дождик мелкий за окном,
Да месяц ненадёжный, как надежда,
И этот мой старинный добрый дом,
И даже я – такая же, как прежде.
Прогресс
Купол небесный гвоздями прибит,
Шляпок серебряных звёздчатый вид
В лунном сиянии празднично светел.
Как от начала минувших столетий,
Гроздья созвездий на землю глядят,
Так же подвержены принципам страт,
Как человеки, – хозяева бреда,
Что от величия лупят соседа.
Медленно камни растут и пески,
Звёзды срываются вниз от тоски,
Реки меняют привычные русла,
Плещут вулканы горячие сусла,
Но у людей лишь прогресс испокон,
Молится люд у отцовских икон,
После берёт в руки разные средства,
Чтобы избавить себя от соседства, —
Прежде копьё, а теперь автомат, —
Внешне такой же обычный солдат.
В небе всё те же высокие звёзды,
Только вот-вот будет каяться поздно.
И у поэтов настала страда,
Каждый из них и солдат, и звезда.
Громко орут поэтичные глотки,
Славя гробы и военные сводки.
Синдром вертухая
Замучил синдром вертухая?
Стучи, что есть силы, поэт!
Пусть осень вокруг полыхает,
Пусть ты уже старенький дед,
Почто на красоты молиться,
Коль многое надо успеть
И чьей-нибудь крови напиться,
Уж лучше сто раз перебдеть!
Ведь эти, сбежавшие чохом
Из наших чекистских широт,
Устроились вовсе неплохо
И греют на солнце живот,
А их бы в Сибирь на морозы.
Уран ковыряя кайлом,
Забыли бы важные позы,
Презренный дворянский геном.
Пустить бы их девок по кругу,
Попов утопить в полынье,
Они бы запели с испугу,
Мол, стыдно мне, грязной свинье,
Глаза поднимать на кормильцев,
Что хлеба мне выдали пай!
Нет в мире подобных счастливцев,
Издохших за нашенский рай.
Фамилия – это не метка,
А имя – всего лишь звучок.
Вновь выйдет засранцам ответка:
Всем беглым свинец, да крючок.
Да, было великое время,
Давили из «бывших» слезу
И жгли окаянное семя, —
От смеха щекочет в носу,
Как дети просили пощады,
Как матери выли в ночи…
С ума от кровавого смрада
Сходили тогда палачи,
Но ты-то, поэт, потолковей,
Ты сам не запачкаешь рук,
Ничем твой донос не рисковей,
Чем крепкий Цветаевский крюк!
Ведь хлеб твой вкуснее и мягче,
Чем Осипа чёрствый кусок…
Лишь есть в этом нынешнем харче
Той крови знакомый душок.
Не бойся, тебя не узнает
Под грифами ников народ,
Он всякую гадость читает,
Утратив в резне генокод.
Поэты
Поэты родоплеменные,
Непревзойдённые творцы,
Красавцы сизые, гнедые,
Над «клавой» вытянули выи,
Дугою выгнули крестцы.
Их деды были все герои, —
И вдоль смелы, и поперёк.
И внуки, многого не стоя,
Не чужды драки и разбоя,
Пустили злобу на поток.
Глядит печально твердь земная
На переплавленный народ…
И рюмка выпита штрафная,
И в дно оврага вбита свая,
Но счастья нет который год.
А труп по площади ночами,
Как тень, гуляет вдоль стены,
И смотрит мёртвыми очами,
Скрипя зубами и костями
На крах измученной страны.
Поэты громко виноватят
Всех несогласных с их вождём,
Загривки вдумчиво лохматят,
Как мастера, торея в мате,
Съедают ворога живьём.
И так проходит слава мира,
Мертвец хоронит мертвеца,
И нету тёплого сортира,
И в доме холодно и сыро,
Как встарь у деда и отца.
Жабогадюкинг
Жабогадюкинг собрался в болоте.
Квакал он хором на радостной ноте,
Было ему всё известно про всех,
Это всегда несказанный успех.
Жабы обычно сидели на кочках,
Змеи лежали на мху и листочках,
Братия эта любила комфорт,
Был предводителем братии – чёрт.
Тема такая была на повестке:
Сплетни, скандалы, подвохи, отместки.
Способы разные, их арсенал
Жабогадюкинг давно обкатал.
Чёрт направлял, поощрял, рукомесил,
Редко бывал он доволен и весел,
Чаще ехиден, безумен и зол,
Внешне – обычный рогатый козёл.
Эта компания очень любила
Выглядеть, как запредельная сила,
Но, если некого было чморить,
Жрали друг друга. Болотная сныть
Слишком тоща для активного брата,
И витаминами тля бедновата…
Вовсе для нечисти был не порок —
Сочный урвать друг у друга кусок.
Жабогадюкинг затеял смотрины:
Шкуры попорчены, всюду морщины,
Даже козёл пострадал, как юнец,
Тут бы и сказочке этой конец,
Но на болотах всё очень непросто,
Тени былого – огромного роста,
Слава гремела, теперь лишь шипит,
Непрезентабелен сказочный вид.
Шкуры меняют по осени твари,
Их ни позор, ни промашки не парят,
Копят гадюкинг с козлищингом яд,
Множество глаз за «врагами» следят.
Путник, иди осторожно по тропке,
Хляби болотные грязны и топки,
Чтоб отмахнуться от жаб и гадюк,
Выбери крепкий осиновый сук…
Пропаганда
Сводит совесть, как ноги и кисти,
Болью в сердце толкает война,
Но стараются пропагандисты
Насладиться убийством сполна.
Охлос тупо жуёт эту жвачку,
Глядя преданно в телеэкран,
Целый век простояв на карачках,
Не способный почуять обман.
Онанисты речёвок цветистых
Восхваляют величество-страх,
И торгуют собою артисты,
Не сморгнув, на своих номерах.
Паханы, психопаты, садисты
Грузят головы-жбаны враньём,
А по тюрьмам гниют пацифисты,
Убеждённые в праве своём.
Нету прав у способных на думы
Не такие, как общий расклад…
И бегут над страною, угрюмы,
Тучи чёрной погибели – в ад.
Скрежет войны
Скрежет войны долетает до неба,
Кровь просочилась в глубины земли,
Выставлен смерти скелет на потребу,
Копятся чёрные с мясом кули.
Вам это надо, мои соплеменцы?
Ваши следы без того горячи:
Из несогласного вырвано сердце,
А из орал наковались мечи.
Ну, так и сняли б кресты с шей и храмов,
Вызверив лица свои, как тогда!
Злые потомки манкуртов и хамов,
Вновь встала ваша над миром звезда!
Вы в справедливость не верите сами,
Втуне былые протухли божки.
Роли вам дали ничтожные в драме,
Но даже их не сыграть по-людски,
Ведь арреальность блистает, как солнце,
Выйдя из адовых мрачных глубин,
И в пустоте бездуховной смеётся
Падшего ангела проклятый сын.
Иноагент
Моя номинация – «иноагент»,
Хотя не покинула я континент,
Всего-то смотрю за страной своей в оба,
Кликуху за то заслужив «русофоба».
Я всю свою жизнь проживала в совке
И, можно сказать, что всегда налегке:
Зарплата была – три копейки с походом.
Зато пила квас я и чистую воду,
Мороженку ела с названьем «пломбир»,
Чулки и колготки «спасала» от дыр,
Гудок призывал на работу – с работы,
Носила, как все, иностранные боты,
Чертила системы, набор силовой,
Потом на метро уезжала домой,
Гнилую капусту на базе руками
Очистив, её любовалась боками,
Брала подработки, старалась «достать»
Косметику, тряпки, – о чём лишь мечтать,
Смеялась над глупостью и над апломбом,
Хотя предо мною трясли своим зобом
Во зле комсомольцы, косясь мне во след,
Ведь секса и юмора в партиях нет.
Наверное, я не вливалась в культуру,
Сдавать не пытаясь ни макулатуру,
Ни кровь, чтобы дали с икрой бутерброд,
Поэтому я не вписалась в народ, —
Дворянская косточка в области жопы
Меня привела на задворки Европы.
Стерпев ограбленье, как предки мои,
Решив, что продлю свои горькие дни,
Я плюнула в сторону рОдного «рая», —
Совсем не по мне жить в обломках сарая.
О прошлом к лицу ли теперь горевать,
Когда моя Родина вовсе не мать,
А мачеха злобная, только к бандитам
Она благосклонна, – своим фаворитам,
А я не гожусь по здоровью в ворьё,
Ведь сердце не выдержит больше моё
Того, что на Родине я испытала,
Но ей всё равно даже этого мало:
Теперь «русофобка» я, «иноагент»,
Меня так зовут те, в ком совести нет.
А в рабской натуре, плебейской по крови,
Живёт интерес покопаться в алькове,
В исподнем моём, в этом, видится, есть
Всё то, что питает уснувшую честь, —
Была ли она в дураках априори,
Неведомо. Проще уж выхлебать море.
Подражая БГ
Они ночевали в моей постели,
Они слаще жизни моей не ели,
Они, во все щели носы суя,
Не видели в скважинах ничего.
Тупые красавцы, толстые тётки,
На нитки мои разбирали шмотки,
Платили за это на сайте мзду,
Всем скопом отправлены во дворец.
Я подаю лишь по воскресеньям,
Когда смогу заработать пеньем.
Этим в Европу уже не попасть,
Куражиться могут на сайте всласть,
Только мозгами Господь обидел:
Один на всех и в варёном виде.
Такие были и до потопа,
С творчеством тоже – полная жопа.
Ночью
Низкий звук виолончели,
В небе полная луна,
По небесной цитадели
Тихо движется она.
Вызревает сердце ночи,
Серебристый лунный свет
Тайной силой мироточит
И танцует менуэт
Вместе с ветром и листвою,
В царстве множества теней…
Мирно звёзды надо мною
Ворожат судьбой моей,
Только время всё короче
По законам ворожбы…
Тают, тают, тают ночи,
Всё бессильнее мольбы.
Смотрит сверху взор лукавый,
Полный неги вековой,
И невиданной отравой
Поит вечный разум мой.
Сон в конце сентября
Снимаю с себя интернет, как змеиную кожу,
Настольную лампу гашу и ложусь на кровать,
И мысли свои, будто резвые тени, треножу,
Но шёпотом тихим они не дают их заспать.
О чём говорят еле слышно и, мягко касаясь
Моей головы, словно трогают сонмом забот,
Почти не понять, только лунная сонная завязь,
Заполнена клеем, в саду за окошком цветёт.
И кажется мне, всё сплетается в тонкие нити, —
И думы мои, и паучая пряжа лучей,
И тёмные дрёмные тайны неясных наитий,
И призраки давнего прошлого чистых кровей.
Всё так же легко отлетаю во сне к поднебесью,
От вечной погони тревожных заплаканных дней,
На дивные страны смотрю и, с собой в равновесье,
Парю нежным пёрышком, птицы небесной вольней…
Однажды, вот так же взлетев, не вернусь я оттуда,
Где так хорошо и спокойно, что хочется петь.
И смерть я приму, словно жизни последнее чудо,
Чтоб где-то в небесной дали без остатка сгореть.
В горном селении
Воют дикие собаки
На ущербную луну,
Где-то пьянствуют гуляки,
Щиплют резкую струну.
От реки плывут тумана
Еле видные клоки,
Ночи синяя мембрана
Звёзд качает огоньки.
Лист срывается картонный
С плети высохшей асмы,
И цикадных трелей тоны
Из глубокой слышно тьмы.
Дышит первыми дымами
Обездвижено земля,
И росистыми следами
Осень пишет вензеля.
Вдоль пожухлой полонины
Бродят тени, чёрен мрак,
Ткущий сны, как паутины,
Для потерянных гуляк.
Время
Кукушка-время свой набила зоб
Веками, словно зёрнами пшеницы.
Увы, она отнюдь не филантроп
И куковать привыкла небылицы.
Ей радостно смотреть на божий свет:
Неисправимый оптимист по крови,
Она любой кровоточащий след,
Как данность, воспоёт в высоком слове.
Её плоды никчёмны, как сама,
Раскиданные по далёким весям.
Она их не доводит до ума,
Полна вражды и человечьей спеси.
А золотое мудрости зерно
Ей не по вкусу и не по ранжиру,
А потому округлым, как зеро,
Мир был и будет, сколько ни вибрируй
И ни старайся в поисках добра
Найти в грязи сеченье золотое…
В зобу кукушки-времени вчера,
Сегодня, завтра – всё всегда пустое.
Глас вопиющего
Могучий дух сразит кого угодно,
Единство масс и в смерти – героизм.
Критиковать режим антинародно,
Любовь к вождю – и есть патриотизм.
Люби вождя и будешь свой навеки,
Будь это хоть убийца и злодей.
Всё лучшее от власти в человеке,
А власть от раболепия мощней.
И так, питая и питаясь ложью,
И надувая свой державный флюс,
Войну обогащает молодёжью
Очередной убийственный аншлюс.
На дураках стоит дворец картонный,
Шизофрения сплачивает плебс.
Миг наступает кульминационный,
Девятый вал на мир толкает бес.
Все рычаги готовы, путь разведан,
Невиданный виток вошёл в зенит…
Спаситель снова, как когда-то, предан,
И только стадо малое скорбит.
Мегиддо
Мегиддо ждёт. Добро и зло схлестнутся
На этом месте, в свой последний бой
Вот-вот они, гремя свинцом, сорвутся,
Почти неразличимы меж собой.
Из хаоса не выбраться бескровно,
Предсказан был такой лихой расклад
В Великой Книге, злоба чистокровна,
Добро – бастард, принявший злобы яд.
Не уживутся голубь и гадюка,
Долготерпенье кончилось вчера.
Не любят уши жестяного звука?
Так, стало быть, их вырезать пора.
Одни уже готовы к страшной сече,
Другие ждут на голову камней,
Кому-то от огня укрыться нечем,
Кому-то яма смертная родней,
Чем жизнь такая. В ней не много смысла,
Военный путь – бездарный путь во мглу.
Опасность над народами нависла,
Их всех война толкает в кабалу.
Антихрист появиться не замедлит,
Он не упустит дня, и час пробьёт.
Враг будет добр, улыбчив, и приветлив,
И перед ним не выстоит народ:
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «Литрес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (https://www.litres.ru/pages/biblio_book/?art=70796869) на Литрес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.
Наталья Тимофеева
Книга сложная, как сложно и страшно время, в котором мы живём. Впрочем, легче всего тем, кто не желает думать, обходясь чужими домыслами и откровенной ложью во имя сохранения собственного спокойствия, не предполагая, что всё когда-нибудь кончается и наступает ответственность за растительное существование. Жизнь вообще испытание не для слабых. «Где сокровище ваше, там будет и сердце ваше» – Евангелие от Матфея. Моё сокровище – Слово, стараюсь его не предать, ища признания и славы. Автор. Книга содержит нецензурную брань.
Маятник времени
Стихи
Наталья Тимофеева
© Наталья Тимофеева, 2024
ISBN 978-5-0064-1108-1
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero
Маятник времени
Маятник-время качается,
Жизнь потихоньку кончается.
Сердце, как птица небесная,
Клетка её слишком тесная.
Птице объять необъятное,
Как возвратить невозвратное.
Жалобить время бессмысленно,
Только страдание истинно.
Вечная слава идущему
К счастью познания Сущего!
Правда горька и божественна,
Но в наши дни неестественна.
Длится и длится бессмыслица,
Надо бы жить, а не числиться,
Но большинство бессловесное
Предпочитает телесное,
Дух его тяжек изменчивый,
Трепет знаком перед френчами.
Тени витают угарные,
Кадры мелькают кошмарные,
Душит гортань отвращение,
Жертвы мечтают о мщении…
Мне бы дожить, сколько сможется,
Распорядившись по-божески
С птицей своей неприкаянной,
Видевшей нового Каина.
Классика ГУЛАГа
И явные, и скрытые враги,
Согнув хребты, тащились на этап.
По ним прошлись чекистов сапоги,
Ведь человек с ружьём до бойни слаб.
А воспитать возможно и жука,
К одной из лапок нитку привязав,
Тем более, – простого мужика,
Когда он, лапоть, классово неправ.
С покойника не спросится никак,
Чем больше мертвяков, тем чище дух.
И пусть страна похожа на кабак,
И снова в моде ватник и треух,
Ан, вновь взошла величия звезда.
Хоть свет в ученье, неучёных тьма.
Пойдут, пойдут на Север поезда,
Мороз глупцов поднимет до ума.
Ещё чуть-чуть, враги рванут в астрал,
А на земле останутся друзья.
И пусть кровав великий ареал,
Без крови в нём прожить никак нельзя.
Спроси хоть у кого, а Сталин прав,
Лес рубят, – щепки в стороны летят.
Наш главный идол, свеж и моложав,
Из грудничков куёт себе солдат.
Они растут под гимны прошлых лет
И учатся по лозунгам читать,
И лучший их костюм – бронежилет,
И сам владыка им отец и мать.
В могилах преют Родины вожди,
Завидуют, пожить бы им теперь!
Ты неподсуден, сколь ни укради,
Сколь ни убей, ты ангел, а не зверь.
В похожести времён – великий дар
Для тех, кто сам не очень-то умел
В искусстве зла и мировой пожар
Разжечь не может как бы между дел.
То там взорвёт, то тут убьёт в висок,
То разбомбит нечаянно село,
Тихонечко, почти на волосок
Просунет в дверь плешивое чело
К соседу, чтобы посмотреть сквозь щель,
Как тот живёт и варит ли борщи…
Готовя для него свою шрапнель
И поднимая Сталина на щит.
Билли Г
Добрый Билли устал от тревог,
Мир спасать – это так нелегко.
Он зловещего вируса бог
И коровье не пьёт молоко.
Диктатура обмана свежа,
Как протухшая тушка хорька,
Билли пудрит мозги неспеша,
Люди, в целом, не стоят плевка.
Из-за них шар земной на боку,
Ледники превращаются в дым…
Тут, приятель, банкуй – не банкуй,
А придётся почить молодым.
Добрый Билли поможет в беде,
Уколись – и ещё поживёшь,
Поимеешь в клозете биде,
Лишь святое руками не трожь.
У «святого» огромный анклав,
Много шей, но одна голова,
И глотает глобальный удав
Земли, воды, леса, острова,
Выжигают глаза его ширь,
Пламя ищет селенья пожрать…
Билли – в новую смерть поводырь,
Надо загодя к ней привыкать.
Эвтаназия – выход для всех,
Чтобы время продолжило бег…
А у Билли божественный смех.
Безопасность – отличный хештег.
Дружно ловят слова его рты,
Пальма первенства ловит ветра,
Сладкой лжи громоздятся пласты,
И химтрейлы заметны с утра.
То же и те же
Сумеречный день, тревожный вечер,
Слышен шорох павшего листа…
Жизнь от дум течёт моих далече,
Так моей любовью и не став.
Я служу то людям, то искусству,
То пеку, то мою, то пишу,
А в груди моей бушуют чувства,
Лишь мешает посторонний шум.
Он извне врывается, как скрежет,
Чуждым звуком воздух потроша,
Уши словно скальпель острый режет,
Не давая думать и дышать.
Барабанный бой, тарелок взвизги, —
Радуется племя дикарей.
Вечер разлетается на брызги,
Что стекла разбитого острей.
Тишины мне дайте и молчанья,
Горные отроги и леса!
Люди входят в стадию дичанья:
Лишь совокупляться и плясать,
Животы набить и веселиться,
Не смотреть совсем по сторонам!
Всюду неестественные лица
Бездуховный обнажают срам.
Скот и тот приличнее стократно,
Чем иных творений пошлый вид,
И лепечут пьяные невнятно,
Мол, душа о Родине болит…
Но, кого страшит чужое горе?
Чёрств, как корка глины, человек.
Чёрное ему не выпить море
И не стать Подобием вовек.
Пенье птиц давно ему не мило,
Не дрожит в со-чувствии душа,
В черепе не мозг, – его обмылок,
И до обезьяны только шаг.
Можно умереть от отвращенья,
Глядя на гримасы бытия,
Доведя до белого каленья
Орды записного дурачья.
Хоть сто лет живи, они всё те же, —
Улицы, аптеки, фонари,
Хамы, солдафоны и невежды, —
Я могу поспорить на пари!
Осеннее звучание
Звучание, касание и образ, —
Поют в саду осенние ветра…
Минорность дня и бледный солнца обруч,
А под ногой – орехов кожура.
Улитка след оставила, как роспись,
Извилистой полоской слюдяной,
И винограда испещрила оспа,
Рассыпавшись, дорожку предо мной.
Мир умирает, грусть смешала память
В клубок из тонких нитей бытия,
И лет минувших чувственная замять
Влечёт потоком в прошлое меня.
А голова кружится, и метельно
Я путаюсь меж лиц, признаний, дат,
Моя душа, как ветер, акапельно
Звучит во мне и просится назад,
Но поздно жить, не думая о смерти,
Не ожидая радостей иных
За пеленой высокой мудрой тверди,
Где встречу я любимых и родных.
О, время, ты безжалостный попутчик,
Но я к тебе привыкла. Без обид
Живу, благословляя каждый лучик,
Что на осенней лужице дрожит.
Превращение
Невещественным семенем зла
Век удобрил земные поля,
И сердца опалились дотла,
Меж родными вражду распаля.
Только слово скажи невпопад,
Только спичку к иным поднеси,
Тут же выльется грязи ушат,
Столько злобы – святых выноси.
И сцепляются, гневно крича,
И друг друга готовы убить,
И калечат детей сгоряча,
И теряют разумности нить,
Превращаясь в безумных скотов.
Кто ещё может так воспылать,
Что забыть человечность готов,
Обращаясь намеренно в тать?
Как знаком этот менталитет,
Что прославил собою страну!
Коммунизма истлевший скелет
У себя оказался в плену.
И гремят его кости в шкафу,
Отдаваясь набатом в сердцах
И вливаясь победно в строфу,
На врагов наводящую страх.
Макаронно-снарядная власть,
И барачная шустрая вошь,
И способность по-мелкому красть,
И по-крупному веровать в ложь.
Отряды
Им казалось, они правдивы,
Им казалось, они прекрасны,
Встретить тёток таких не диво,
Встретить бабок таких опасно.
На российских живут просторах
Порождением коммуналок
Представительницы позора —
Внучки истинных коммунарок.
То ли зависть сердца их гложет,
То ли мучают их утраты,
Только всё безобразней рожи,
А в мозгах всё плотнее вата.
Не постигнет таких прозренье, —
Биомусор не знает воли,
Порождая лишь сор и тленье,
Тонут пачками в алкоголе.
Но величие в генах бродит,
Не даёт телесам покоя,
И чужая судьба заботит
Жертв грабительского застоя.
А министры и их детишки
Все давно живут за границей,
Схоронив там свои излишки
От налогов и «инквизиций».
Только воют, как вьюга, йети,
Растерзать лишь за то готовы,
Что в правдивом не могут свете
Разглядеть на руках оковы.
Скоро ль выйдут они сражаться
Наяву за свои потери?
Проще в грязном белье копаться
И ворью непреклонно верить.
У плебейской натуры похоть
И скандалы на первом месте.
Всероссийских схарчат ли лохов
Сатане, как сосиски в тесте,
Или сами сожрут друг друга
Под шумок про проклятый Запад
И запустят внучат по кругу
Где б чего-нибудь да оттяпать?
Приблуды
Как линяет змея, так изменчивы духом приблуды
Из породы потомков убийц, что распяли Христа.
Сеют ересь рабы – неугодные Богу Иуды,
Проклиная весь мир у подножья святого креста.
И толпу тащат в ад за собой – из наивных просящих
Строго их не судить – маргиналы сегодняшних лет.
Ныне бодрствуют лишь единицы средь мертвенно спящих,
Средь глухих и покорных, кого победил Бафомет.
Будет царь у земли, – сам антихрист воссядет на троне
И побьёт несогласных, согласным поставив печать.
А приспешники зла, что служили и служат мамоне,
Будут с радостью петь сатане и его ублажать.
Явит зверь чудеса и, летая над подлым отребьем,
Очарует своим колдовством легковерный народ,
Что нуждался всегда только в зрелищах, войнах и хлебе,
И дорогой Христа за спасеньем уже не идёт.
Запустения мерзость сошла и проникла повсюду,
Храмы снова пусты, а священство погрязло в миру.
Невдомёк человечеству, что приближается к худу, —
К язве адовой пропасти и мировому костру.
Что утробе служить, что пропасть ни за грошик в геенне, —
Скорбен стал человек, опустившись на самое дно.
И становится он всё тупее, и вместе – надменней,
Связь утратив с Творцом, кровь собратьев пия, как вино.
Мои дни
Терракотовых армий строем
Дни мои позади стоят.
Мы не много для Бога стоим
Без ученья таких солдат.
Поражать они учат цели,
Милосердно бинтуют грудь,
Если сами мы не сумели
Безопасный наметить путь.
Ни один не потерян воин,
Если совесть его – кремень,
Если чист он душой и скроен
Бить нечистого, дерзновен.
От греха уберечься трудно,
Дьявол даже в ночи не спит.
Страсти в сердце кипят подспудно,
И заботит нас внешний вид,
Но из внешнего лишь пустоты
Оставляем мы на бегу,
Удивить так легко кого-то,
Из глаголов неся пургу.
Только толку от гонки нету,
Всё, как было, пребудет вновь,
И не нам победить планету,
И не нам удержать любовь,
И отмеряно нам не нами,
И не мы свой вершим черёд,
Душу – вечное оригами
Отпуская в большой полёт.
Пошла губерния в разнос
Новый день, как новый ужас,
Для одних,
А другие жрут – не тужат —
За троих.
Им закон судьбы не писан,
Хоть потоп.
С корабля сбегают «крысы»,
Выжить чтоб.
А губерния гуляет,
Рвёт баян,
Баянист объединяет
Поселян.
Он вчера ещё напился,
Как свинья,
В ворота ко всем долбился,
Пел, блюя,
И кричал, мол, кровь пущу я,
Не замай!
Морду с лысиной рихтуя,
Сжёг сарай.
Крысы выжили, и ладно,
Всё тип-топ,
Время катится нещадно
Пяткой в лоб.
Разлюли моя малина,
Родный край,
Что ни барин, то скотина,
Хоть сдыхай.
Но берёзки и осинки —
Пуще глаз,
Да родные четвертинки
Греют нас.
Удивительное рядом,
Чистый мёд…
А под чьим-то зорким взглядом
Мрёт народ.
Враги
Без пошлости нельзя, когда владыка – ухарь,
Мочить в сортире всех, кто встанет поперёк!
Тут главное, не спать, над злом кружиться мухой
И жалить всех и вся, кто брызнет наутёк.
Враги живут везде, где примет заграница,
Они там без стыда катаются в меду.
У нас же – вечный бой, – не спится, не лежится,
И всех своих врагов мы видели в гробу!
Зимой морозим зоб, и цены лезут в гору,
Услуги ЖКХ зашкалили в зенит…
Когда б не коммунизм, и мы б учили Тору,
А что ещё хужей, зубрили бы иврит.
Мы – нация людей, все остальные – звери,
Попасться им на зуб, – навек уйти в астрал.
У нас такие стать и гордость в экстерьере,
Что против нас весь мир – бессмысленный кагал.
Мы победим врага, не стоит нам перечить,
Иноагенту здесь не место и не рай.
Застенками у нас издревле хвори лечат,
Наш главный эскулап – палач и вертухай.
Не суйся наперёд вождя в лихое пекло,
Отмашку даст, тогда сомкни тесней ряды.
У нас особый «бог», и солнце бы померкло,
Когда б оставил нас он без алаверды.
Мы запросто ему пожаловаться можем
На свой убогий быт, на грязь и недород…
В чужой земле нас ждёт заслуженное ложе,
Куда тропа войны нас по свету ведёт.
Пусть сердце не болит по дому и по хлебу,
Добыча впереди «на острие судьбы».
Добудем, не чинясь, потомкам ширпотребу,
Отечеством гордясь, порубим на гробы
Дубы и ели рощ, лесов и перелесков,
Нам доблестью блеснуть сегодня не впервой.
Довольно нам терпеть, врагов завалим с треском, —
Узнали, наконец, снарядов наших вой!
И на литсайте мы дадим ли спуску сукам,
Что супротив идут патриотичных скреп!
Не надо журавля, хотим синицу в руку,
Чтоб утащить её в наш первобытный склеп!
Солнцеликое ничто
Солнцеликое нечто, взращённое бешеной сворой,
Меч Дамоклов страны, перебивший ей хлипкий хребет,
Горд собой и друзьями, и серой кровавой конторой,
У которой нигде на земле конкуренции нет.
В коридорах её то ли крики звучат, то ли эхо,
А в подвалах предсмертные стоны ночами слышны.
Ходят призраки там, им наскучила эта «потеха»,
Что столетие с лишним вершат октябрёвы сыны.
Но не видно конца, за одними родятся другие,
Их всё больше, злобней, как вампиров в глубинах болот,
И покорно потомки расстрелянных гнут свои выи,
Ужас в сердце лелея и смертный наследуя пот.
Дождь смывает следы и застывшую красную юшку,
Вырастает на ней фиолетовый чертополох…
Солнцеликого чёрт поцелует однажды в макушку,
Дабы род изуверов, пресекшись, как плевел, иссох.
А пока гоношатся, лютуют земные отребья,
Без стеснения травят, стреляют, сажают в тюрьму.
Здесь нельзя удивить никого пулей, ядом и цепью, —
Раз стерпелись рабы, значит дальше так быть посему.
Комсомолки шестидесятых
Осень, больно кусаются мухи,
У поэтов в природе аншлаг,
И в движенье пришли вековухи,
Пыль годов отрясая со срак.
Хоть не девы они и не тонки,
Хоть корявы и злобны внутри,
В каждом видят свой шанс мужичонке,
И мечтают в ночи о гран-при.
Распуская по лежбищу пузо
И крестясь на портреты вождей,
Шептунов выпускают из шлюза, —
Жизнь у них, как у добрых людей.
А с утра закипает работа,
Пальцы жмут-теребят алфавит,
Интернет не задействует квоты,
У него всё, как надо, стоит.
Но на сайтах резвятся ушлёпки, —
На износ заставляют корпеть,
Как тут быть вековухам без стопки,
Похудеешь, пожалуй, на треть.
ПолитИк – это вам не яишня,
Не капустный, простите, листок,
Тут ведь бдительность вовсе не лишня,
Смысл найти можно даже меж строк.
А умище всегда наготове
И скрипит громадьём шестерён…
Жаль, что пусто в душе и в алькове,
И сносился китайский страпон…
Психологический этюд-посвящение
На обломках страны я грущу о потерянном рае:
Был в ходу дефицит, и звенел первомайский хрусталь,
В коммуналках народ жил в довольстве, икру уминая
И читая романы о том, как закаливать сталь.
Трепетала ли я от восторга под речи владыки?
Неизменно стремилась к тому, чтобы выполнить план
И писала доносы, мол, есть тут отдельные фрики,
Носят джинсы они и наводят шпионский туман…
Пусть сбежал от меня комсомолец мой, Вася Залупин,
И молчит телефон с той поры, в рот набравши воды,
Путеводная есть у меня личность светлая – Путин,
Он хорош и лицом, и умом. Подхвативши бразды,
Подарил мне надежду, что всех их замочит в сортире,
Этих жалких паскудников, вставших на торном пути,
Не дающих мне стать величайшей поэткою в мире,
Чтобы с кормчим совместно веслом на галерах грести.
День и ночь я ищу, до кого б докопаться получше,
На кого настучать, возвести помощнее поклёп!
Я на кухне хрущёвской сижу и, насупясь, как туча,
Тычу пальцами в «клаву», запомнили женчину чтоб!
Съели? Вот вам моё, дурачьё, непреложное кредо:
Я не просто лохушка, а сапиенс, полный ума.
Я с утра, как цветок, днём, как солнце, а после обеда
Вплоть до ночи – горшок, и, напомню вам, полный дерьма!
Время войны
Время мира ушло безвозвратно,
К нам приблизилось время войны.
Зло земное умножилось кратно,
Но никто не признает вины.
Десять лет я живу на чужбине
И смотрю, как мельчает народ.
Милосердия нету в помине,
Словно вновь воцарился Нимрод
И, гордясь своей злобой безмерной,
Он возносит её до небес.
Сделав женщину девкой гаремной,
Содомию приветствует бес
И куражится, люди послушно
Погружаются в море греха.
Мне от сплетен и зависти душно, —
Всяк чужие трясёт потроха,
На судьбу бесконечно озлоблен,
Виноватых в несчастьях ища,
И, лесному зверью уподоблен,
Он умеет лишь жрать, да стращать.
Есть в поэтах прискорбная жилка, —
Не желая с собой совладать,
Имярек проповедует пылко,
Что готов даже руку пожать
«Конкуренту» на творческой ниве,
За спиною имея стилет…
Мало смысла в таком коллективе,
Уваженья к завистникам нет.
Уважения нет к говномесам,
Нет приязни к убогим лжецам,
К лизоблюдским чужим интересам
Нет эпитета, кроме как «срам».
Пусть на Родине славят Нимрода,
Небесам зло недолго терпеть.
Схлынут в Лету поганые воды,
Обретут ненавистники смерть.
Четверговый закат
Догорел закатный ворох
четверговых облаков,
звёзды вспыхнули, как порох, —
мириады сороков.
Осень, крадучись, тихонько
забирается в сады,
до зимы ещё долгонько, —
листопады и дожди.
Кисло-сладкое сомленье,
пряный ветер, сизый дым,
непорочное мгновенье
перед часом золотым.
Серебрится лунный серпик,
режет бархат вековой,
сердце ждёт, молчит и терпит,
погружённое в покой.
Хлынет утро водопадом,
лист сорвётся на траву,
раем дней, сомнений адом,
сколько ссужено, живу.
Не вернётся миг заветный
первозданной тишины,
где младенчески-безлетны
чувства чистые скромны.
Брожение
Внизу – власть тьмы, а наверху – тьма власти.
Конечности не спросят с головы.
Брожение в рядах козырной масти,
Все постулаты прежние мертвы.
Вот так всегда: где тонко, там и рвётся,
И застревает в горле жирный кус.
Как медный таз затмить не может солнце,
Так стать героем не сумеет трус.
Убогий смысл перекосил желанья,
Назад идти – споткнуться и упасть.
Продажный век похерил дарованья,
Остались только ненависть и страсть.
И, словно аспид, страх ползёт по коже,
И ядом напиталась даже твердь.
Кругом позор, предательство и рожи
Тех, кто возвёл в венец творенья смерть.
Конь вороной
Грозовое сиянье радостно,
Торжествует небесный огонь.
Рвёт пространство грудиной яростно
Вороной, не объезжен, конь.
Оседлать его не получится, —
Тучей ходит, грызёт удила,
И не скрыться от взора жгучего,
Глянет вниз и спалит дотла.
Высекают копыта чёрные
Громы – каменные валуны,
Сотрясая отроги горные
Злыми призраками войны.
Не стреножить, не спутать вольницу
Обезумевшего от свобод,
Ливень в крыши селенья ломится,
Небо падает толщей вод.
Страхи жмут с первобытной силою,
Не гроза, – божий бич и кошмар.
И земля предстаёт могилою,
Получившей тройной удар.
Паранойя
Паранойя в разгаре. Ярится бесовская рать.
Где сгорают, где тонут людишки в нахлынувших водах.
И никак их, терпил, невозможно ничем запугать,
Только Бога они виноватят в постигших невзгодах.
Сотворил, так пускай бы водил, утирая соплю,
Взяв за шкирку, макал в непотребства и ставил на гречу…
Иногда наяву замечаю, что, будто бы сплю,
А укрыться от холода внешнего мира мне нечем.
Я не в силах понять этих танцев на бренных костях
И невиданной радости в гущах зловонных развалин.
Время подлости, празднуя, зиждется на холуях,
И триумф его, хоть и не вечен, сегодня глобален.
Бесноватые взяли над плотью чужою реванш,
Всё в разнос и труху, всё стирается методом тыка.
Льётся в уши рабов строевой вдохновляющий марш,
И ничтожная сущность, глумясь, ухмыляется дико.
Из паучьей среды выбирается властная тварь,
Чем глупей и паскудней она, тем для дела полезней.
И течёт нескончаемо в землю рекой киноварь,
Исчезая из памяти в гулкой затерянной бездне…
Посля дележа
Не стой посреди, уйди с колеи,
Пощады не жди, надежд не таи.
ЧК, как чека, и глаз, как прицел,
РФ на века, беги, пока цел.
У жребия нет другого конца,
Бери пистолет, властитель свинца.
Дели пополам страну, как пирог,
Вершителю драм советчик не Бог.
Выдавливай страх по капле из жил,
Ты – мерзость и прах, ты прежде не жил.
Бросайся в огонь, удобри поля,
Пусть ляжет в ладонь чужая земля.
Сгреби её в пясть в предсмертном пылу,
Почётнее пасть, чем жаться в тылу.
Героика зла превыше добра,
Во имя бабла все врать мастера.
Гори-догорай, простая душа,
Всё будет Китай, посля дележа.
Обрезка роз
Подрезаем розы. Колют пальцы
Иглы неприступные цветов,
Пауки растягивают пяльца
Между розмариновых кустов.
Мечутся букашки у ореха,
Радуясь осеннему теплу,
Сойки рассыпают зёрна смеха,
Ловит пёс ленивую пчелу.
Осень развернула опахало,
Вышитое гладью и крестом,
Ветер ткёт из листьев покрывало,
Путаясь в сиянье золотом.
Дом белеет в зарослях плетистых,
Окнами вбирая облака
Из небес далёких и лучистых,
Словно из глухого тайника.
Тишиною вскормлены, питают
Дали неба землю молоком,
И, как птицы, ангелы летают,
Осеняя крыльями наш дом
В сердцевине солнечного стана,
Полного и хлеба, и вина
С ароматом мёда и шафрана,
Сентября, прогретого до дна.
Невинный пейзаж
Винные грозди клюют воробьи,
Мы под лозою гоняем чаи.
Капля медовая в небе дрожит,
Солнечным жаром ласкает гранит.
Осы к ведру припадают с водой,
Ветер лохматой метёт дерезой
Воздух, наполненный золотом дня,
Словно шаман, еле слышно бубня.
Коник соседский хрустит муравой,
Гривой трясёт работяга гнедой,
Фыркает, мух отгоняя хвостом…
Плавится небо шамотным стеклом.
Время застыло, ему недосуг
Сделать ещё один видимый круг.
Завтра придёт ли, и нам невдомёк,
В вазе стеклянной смеётся цветок,
Котик играет опавшим листом,
Память сиротствует в мире пустом…
Перед сном
Картоны листьев трогает в ночи
Чуть слышный дождь, невидимо и робко,
И воздух, еле движимый, горчит,
И месяц в тучку кутается знобко.
Тягучий мрак к подножию дерев
Приник, струя таинственные тени,
И ночь, в волшебных пассах наторев,
Всё погружает в сон, в объятья лени,
В забвения целебное ничто,
Где отдыхает от сомнений разум.
И я ложусь, усталая, ничком,
На сон грядущий помолившись Спасу.
Я крест свой донесу ль без слёз до сна,
Когда назначен срок навек забыться?
Коль жизнь свою растратила сполна,
Что может ненароком приключиться?
Лишь этот дождик мелкий за окном,
Да месяц ненадёжный, как надежда,
И этот мой старинный добрый дом,
И даже я – такая же, как прежде.
Прогресс
Купол небесный гвоздями прибит,
Шляпок серебряных звёздчатый вид
В лунном сиянии празднично светел.
Как от начала минувших столетий,
Гроздья созвездий на землю глядят,
Так же подвержены принципам страт,
Как человеки, – хозяева бреда,
Что от величия лупят соседа.
Медленно камни растут и пески,
Звёзды срываются вниз от тоски,
Реки меняют привычные русла,
Плещут вулканы горячие сусла,
Но у людей лишь прогресс испокон,
Молится люд у отцовских икон,
После берёт в руки разные средства,
Чтобы избавить себя от соседства, —
Прежде копьё, а теперь автомат, —
Внешне такой же обычный солдат.
В небе всё те же высокие звёзды,
Только вот-вот будет каяться поздно.
И у поэтов настала страда,
Каждый из них и солдат, и звезда.
Громко орут поэтичные глотки,
Славя гробы и военные сводки.
Синдром вертухая
Замучил синдром вертухая?
Стучи, что есть силы, поэт!
Пусть осень вокруг полыхает,
Пусть ты уже старенький дед,
Почто на красоты молиться,
Коль многое надо успеть
И чьей-нибудь крови напиться,
Уж лучше сто раз перебдеть!
Ведь эти, сбежавшие чохом
Из наших чекистских широт,
Устроились вовсе неплохо
И греют на солнце живот,
А их бы в Сибирь на морозы.
Уран ковыряя кайлом,
Забыли бы важные позы,
Презренный дворянский геном.
Пустить бы их девок по кругу,
Попов утопить в полынье,
Они бы запели с испугу,
Мол, стыдно мне, грязной свинье,
Глаза поднимать на кормильцев,
Что хлеба мне выдали пай!
Нет в мире подобных счастливцев,
Издохших за нашенский рай.
Фамилия – это не метка,
А имя – всего лишь звучок.
Вновь выйдет засранцам ответка:
Всем беглым свинец, да крючок.
Да, было великое время,
Давили из «бывших» слезу
И жгли окаянное семя, —
От смеха щекочет в носу,
Как дети просили пощады,
Как матери выли в ночи…
С ума от кровавого смрада
Сходили тогда палачи,
Но ты-то, поэт, потолковей,
Ты сам не запачкаешь рук,
Ничем твой донос не рисковей,
Чем крепкий Цветаевский крюк!
Ведь хлеб твой вкуснее и мягче,
Чем Осипа чёрствый кусок…
Лишь есть в этом нынешнем харче
Той крови знакомый душок.
Не бойся, тебя не узнает
Под грифами ников народ,
Он всякую гадость читает,
Утратив в резне генокод.
Поэты
Поэты родоплеменные,
Непревзойдённые творцы,
Красавцы сизые, гнедые,
Над «клавой» вытянули выи,
Дугою выгнули крестцы.
Их деды были все герои, —
И вдоль смелы, и поперёк.
И внуки, многого не стоя,
Не чужды драки и разбоя,
Пустили злобу на поток.
Глядит печально твердь земная
На переплавленный народ…
И рюмка выпита штрафная,
И в дно оврага вбита свая,
Но счастья нет который год.
А труп по площади ночами,
Как тень, гуляет вдоль стены,
И смотрит мёртвыми очами,
Скрипя зубами и костями
На крах измученной страны.
Поэты громко виноватят
Всех несогласных с их вождём,
Загривки вдумчиво лохматят,
Как мастера, торея в мате,
Съедают ворога живьём.
И так проходит слава мира,
Мертвец хоронит мертвеца,
И нету тёплого сортира,
И в доме холодно и сыро,
Как встарь у деда и отца.
Жабогадюкинг
Жабогадюкинг собрался в болоте.
Квакал он хором на радостной ноте,
Было ему всё известно про всех,
Это всегда несказанный успех.
Жабы обычно сидели на кочках,
Змеи лежали на мху и листочках,
Братия эта любила комфорт,
Был предводителем братии – чёрт.
Тема такая была на повестке:
Сплетни, скандалы, подвохи, отместки.
Способы разные, их арсенал
Жабогадюкинг давно обкатал.
Чёрт направлял, поощрял, рукомесил,
Редко бывал он доволен и весел,
Чаще ехиден, безумен и зол,
Внешне – обычный рогатый козёл.
Эта компания очень любила
Выглядеть, как запредельная сила,
Но, если некого было чморить,
Жрали друг друга. Болотная сныть
Слишком тоща для активного брата,
И витаминами тля бедновата…
Вовсе для нечисти был не порок —
Сочный урвать друг у друга кусок.
Жабогадюкинг затеял смотрины:
Шкуры попорчены, всюду морщины,
Даже козёл пострадал, как юнец,
Тут бы и сказочке этой конец,
Но на болотах всё очень непросто,
Тени былого – огромного роста,
Слава гремела, теперь лишь шипит,
Непрезентабелен сказочный вид.
Шкуры меняют по осени твари,
Их ни позор, ни промашки не парят,
Копят гадюкинг с козлищингом яд,
Множество глаз за «врагами» следят.
Путник, иди осторожно по тропке,
Хляби болотные грязны и топки,
Чтоб отмахнуться от жаб и гадюк,
Выбери крепкий осиновый сук…
Пропаганда
Сводит совесть, как ноги и кисти,
Болью в сердце толкает война,
Но стараются пропагандисты
Насладиться убийством сполна.
Охлос тупо жуёт эту жвачку,
Глядя преданно в телеэкран,
Целый век простояв на карачках,
Не способный почуять обман.
Онанисты речёвок цветистых
Восхваляют величество-страх,
И торгуют собою артисты,
Не сморгнув, на своих номерах.
Паханы, психопаты, садисты
Грузят головы-жбаны враньём,
А по тюрьмам гниют пацифисты,
Убеждённые в праве своём.
Нету прав у способных на думы
Не такие, как общий расклад…
И бегут над страною, угрюмы,
Тучи чёрной погибели – в ад.
Скрежет войны
Скрежет войны долетает до неба,
Кровь просочилась в глубины земли,
Выставлен смерти скелет на потребу,
Копятся чёрные с мясом кули.
Вам это надо, мои соплеменцы?
Ваши следы без того горячи:
Из несогласного вырвано сердце,
А из орал наковались мечи.
Ну, так и сняли б кресты с шей и храмов,
Вызверив лица свои, как тогда!
Злые потомки манкуртов и хамов,
Вновь встала ваша над миром звезда!
Вы в справедливость не верите сами,
Втуне былые протухли божки.
Роли вам дали ничтожные в драме,
Но даже их не сыграть по-людски,
Ведь арреальность блистает, как солнце,
Выйдя из адовых мрачных глубин,
И в пустоте бездуховной смеётся
Падшего ангела проклятый сын.
Иноагент
Моя номинация – «иноагент»,
Хотя не покинула я континент,
Всего-то смотрю за страной своей в оба,
Кликуху за то заслужив «русофоба».
Я всю свою жизнь проживала в совке
И, можно сказать, что всегда налегке:
Зарплата была – три копейки с походом.
Зато пила квас я и чистую воду,
Мороженку ела с названьем «пломбир»,
Чулки и колготки «спасала» от дыр,
Гудок призывал на работу – с работы,
Носила, как все, иностранные боты,
Чертила системы, набор силовой,
Потом на метро уезжала домой,
Гнилую капусту на базе руками
Очистив, её любовалась боками,
Брала подработки, старалась «достать»
Косметику, тряпки, – о чём лишь мечтать,
Смеялась над глупостью и над апломбом,
Хотя предо мною трясли своим зобом
Во зле комсомольцы, косясь мне во след,
Ведь секса и юмора в партиях нет.
Наверное, я не вливалась в культуру,
Сдавать не пытаясь ни макулатуру,
Ни кровь, чтобы дали с икрой бутерброд,
Поэтому я не вписалась в народ, —
Дворянская косточка в области жопы
Меня привела на задворки Европы.
Стерпев ограбленье, как предки мои,
Решив, что продлю свои горькие дни,
Я плюнула в сторону рОдного «рая», —
Совсем не по мне жить в обломках сарая.
О прошлом к лицу ли теперь горевать,
Когда моя Родина вовсе не мать,
А мачеха злобная, только к бандитам
Она благосклонна, – своим фаворитам,
А я не гожусь по здоровью в ворьё,
Ведь сердце не выдержит больше моё
Того, что на Родине я испытала,
Но ей всё равно даже этого мало:
Теперь «русофобка» я, «иноагент»,
Меня так зовут те, в ком совести нет.
А в рабской натуре, плебейской по крови,
Живёт интерес покопаться в алькове,
В исподнем моём, в этом, видится, есть
Всё то, что питает уснувшую честь, —
Была ли она в дураках априори,
Неведомо. Проще уж выхлебать море.
Подражая БГ
Они ночевали в моей постели,
Они слаще жизни моей не ели,
Они, во все щели носы суя,
Не видели в скважинах ничего.
Тупые красавцы, толстые тётки,
На нитки мои разбирали шмотки,
Платили за это на сайте мзду,
Всем скопом отправлены во дворец.
Я подаю лишь по воскресеньям,
Когда смогу заработать пеньем.
Этим в Европу уже не попасть,
Куражиться могут на сайте всласть,
Только мозгами Господь обидел:
Один на всех и в варёном виде.
Такие были и до потопа,
С творчеством тоже – полная жопа.
Ночью
Низкий звук виолончели,
В небе полная луна,
По небесной цитадели
Тихо движется она.
Вызревает сердце ночи,
Серебристый лунный свет
Тайной силой мироточит
И танцует менуэт
Вместе с ветром и листвою,
В царстве множества теней…
Мирно звёзды надо мною
Ворожат судьбой моей,
Только время всё короче
По законам ворожбы…
Тают, тают, тают ночи,
Всё бессильнее мольбы.
Смотрит сверху взор лукавый,
Полный неги вековой,
И невиданной отравой
Поит вечный разум мой.
Сон в конце сентября
Снимаю с себя интернет, как змеиную кожу,
Настольную лампу гашу и ложусь на кровать,
И мысли свои, будто резвые тени, треножу,
Но шёпотом тихим они не дают их заспать.
О чём говорят еле слышно и, мягко касаясь
Моей головы, словно трогают сонмом забот,
Почти не понять, только лунная сонная завязь,
Заполнена клеем, в саду за окошком цветёт.
И кажется мне, всё сплетается в тонкие нити, —
И думы мои, и паучая пряжа лучей,
И тёмные дрёмные тайны неясных наитий,
И призраки давнего прошлого чистых кровей.
Всё так же легко отлетаю во сне к поднебесью,
От вечной погони тревожных заплаканных дней,
На дивные страны смотрю и, с собой в равновесье,
Парю нежным пёрышком, птицы небесной вольней…
Однажды, вот так же взлетев, не вернусь я оттуда,
Где так хорошо и спокойно, что хочется петь.
И смерть я приму, словно жизни последнее чудо,
Чтоб где-то в небесной дали без остатка сгореть.
В горном селении
Воют дикие собаки
На ущербную луну,
Где-то пьянствуют гуляки,
Щиплют резкую струну.
От реки плывут тумана
Еле видные клоки,
Ночи синяя мембрана
Звёзд качает огоньки.
Лист срывается картонный
С плети высохшей асмы,
И цикадных трелей тоны
Из глубокой слышно тьмы.
Дышит первыми дымами
Обездвижено земля,
И росистыми следами
Осень пишет вензеля.
Вдоль пожухлой полонины
Бродят тени, чёрен мрак,
Ткущий сны, как паутины,
Для потерянных гуляк.
Время
Кукушка-время свой набила зоб
Веками, словно зёрнами пшеницы.
Увы, она отнюдь не филантроп
И куковать привыкла небылицы.
Ей радостно смотреть на божий свет:
Неисправимый оптимист по крови,
Она любой кровоточащий след,
Как данность, воспоёт в высоком слове.
Её плоды никчёмны, как сама,
Раскиданные по далёким весям.
Она их не доводит до ума,
Полна вражды и человечьей спеси.
А золотое мудрости зерно
Ей не по вкусу и не по ранжиру,
А потому округлым, как зеро,
Мир был и будет, сколько ни вибрируй
И ни старайся в поисках добра
Найти в грязи сеченье золотое…
В зобу кукушки-времени вчера,
Сегодня, завтра – всё всегда пустое.
Глас вопиющего
Могучий дух сразит кого угодно,
Единство масс и в смерти – героизм.
Критиковать режим антинародно,
Любовь к вождю – и есть патриотизм.
Люби вождя и будешь свой навеки,
Будь это хоть убийца и злодей.
Всё лучшее от власти в человеке,
А власть от раболепия мощней.
И так, питая и питаясь ложью,
И надувая свой державный флюс,
Войну обогащает молодёжью
Очередной убийственный аншлюс.
На дураках стоит дворец картонный,
Шизофрения сплачивает плебс.
Миг наступает кульминационный,
Девятый вал на мир толкает бес.
Все рычаги готовы, путь разведан,
Невиданный виток вошёл в зенит…
Спаситель снова, как когда-то, предан,
И только стадо малое скорбит.
Мегиддо
Мегиддо ждёт. Добро и зло схлестнутся
На этом месте, в свой последний бой
Вот-вот они, гремя свинцом, сорвутся,
Почти неразличимы меж собой.
Из хаоса не выбраться бескровно,
Предсказан был такой лихой расклад
В Великой Книге, злоба чистокровна,
Добро – бастард, принявший злобы яд.
Не уживутся голубь и гадюка,
Долготерпенье кончилось вчера.
Не любят уши жестяного звука?
Так, стало быть, их вырезать пора.
Одни уже готовы к страшной сече,
Другие ждут на голову камней,
Кому-то от огня укрыться нечем,
Кому-то яма смертная родней,
Чем жизнь такая. В ней не много смысла,
Военный путь – бездарный путь во мглу.
Опасность над народами нависла,
Их всех война толкает в кабалу.
Антихрист появиться не замедлит,
Он не упустит дня, и час пробьёт.
Враг будет добр, улыбчив, и приветлив,
И перед ним не выстоит народ:
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «Литрес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (https://www.litres.ru/pages/biblio_book/?art=70796869) на Литрес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.