Читать онлайн книгу «Мальтийская история: воспоминание о надежде» автора Андрей Григорьев

Мальтийская история: воспоминание о надежде
Андрей Николаевич Григорьев
Роман получил 1 место в категории «Роман-повесть» литературного конкурса «Доброе слово» 2020.Журналист случайно встречает на Мальте старика, и начинается рассказ о том, что уже можно назвать сказкой.1940, май: открылась воронка войны для Европы – водоворот событий, затянувший простого моряка французского торгового флота и выбросивший его на скалы форпоста союзников – Мальту. Постоянные авианалёты, смертельные конвои, поражения, отступления. Этот год его жизни оказался зеркалом, отразившим растерянность, отчаяние и надежду миллионов… но надежда у каждого была своя.Вопрос от издательства: «Чем может привлечь Ваша книга читателя?»Интерес для читателя: использование в своей основе редко освещаемых в художественной литературе событий. В книге отсутствуют рафинированные «ура-патриотические» или «выбивающие слёзы» мотивы. Повествование ровное в классическом английском стиле.

Андрей Григорьев
Мальтийская история: воспоминание о надежде

Есть лекарства, что вылечат боль,
Побелеют со временем шрамы,
Но пожизненно будут твои
Кровоточить душевные раны.

Пролог. Старик
Куда только не забрасывает судьба журналиста, но грех жаловаться (сам выбрал такую жизнь после отставки, или, может быть, это она меня выбрала?), иногда она приносит и приятные подарки. Так было в этот раз.
Я сидел на лавочке набережной города Слима. Кто-нибудь слышал о таком городе? Скорее всего – нет. Даже для большинства, кто побывал на острове, это просто район Валетты, столицы крошечного средиземноморского архипелага. Но сути моего наслаждения эти формальности не меняли. Февраль на календаре, а я снял куртку и жмурился на яркое солнце: зима, а такое приятное чувство тепла, которого сейчас не найдёшь в Москве. Закончился фестиваль российских фильмов на Мальте, я переслал по электронной почте материал в редакцию и теперь был свободен. Однако у меня оставалась ещё пара дней из командировки, которые я собирался использовать для самой примитивной релаксации: бокал местного вина, кусок кролика и чашка кофе – от жизни надо получать хотя бы частицу счастья. Периодически передо мной пробегали приверженцы здорового образа жизни, внушая ощущение движения в медленно текущей жизни, но пришвартованные рыбацкие лодки, раскрашенные в необычный для глаза ярко синий цвет, пробуждали чувство неподвижной вечности и умиротворённости. Монументальные бастионы Валетты на противоположенной стороне бухты Марсамшетт подкрепляли это ощущение. Но будь проклят этот мир! Всегда найдётся кто-то, кто изгонит вас из рая – ничего вечного на этом свете, к сожалению, не существует.
В моём кармане прозвучала мелодия смартфона, чувство умиротворения слетело, я вздохнул и вытащил аппарат наружу. На экране горел телефонный вызов: «Леонтич». Лёгкое прикосновение к зелёному кружку «Ответ», и в динамике зазвучал голос редактора новостей моего издания:
– Привет, великий знаток кинематографа! – и, не слушая моего ответа, Леонтич продолжил: – Твой материал прошёл, но раз ты там, то потрудись ещё немного для будущих поколений.
– Х-мм, конечно. Всегда готов потрудиться для будущих поколений, – ответил я, но без энтузиазма.
– Тогда навостри уши, – не слыша моего сарказма или делая вид, что не слышит, Леонтич перешёл к делу: – Ты же помнишь, что в этом году юбилейная дата Великой победы?
– Ну, помню, – хмуро ответил я.
– Не ощущаю в голосе радости, – голос самого Леонтича как раз излучал эту радость, я молчал, и он продолжил: – Собери материал о русских ветеранах войны, проживающих на острове. Но самое главное – лично встретиться с ними. Потом «тиснем» хорошую статью.
– Под каким «соусом»? – вздохнул я.
– Под каким «соусом»? – переспросил редактор, хотя прекрасно всё расслышал. – Это будет зависеть от материала, который найдёшь. В конце концов, не маленький. Можешь подвести под клише: «злая судьба забросила ветерана в далёкие края, и он тоскует о Родине». Хе-хе. Или «он освободил пол-острова от фашистов, и мальтийцы теперь чтят его как великого героя».
– Фашисты никогда не захватывали Мальту, – поправил я Леонтича.
Но того было не просто сбить с толку:
– Ну, тогда пусть не чтят, а вот в России мы бы его чтили. Короче, чего я распинаюсь перед тобой тут и трачу деньги на международные разговоры? Редакционное задание понял?
– Понял, – прозвучал мой ответ.
– Отлично. Узнаю военного, пусть и в отставке. Действуй, – не успел я ответить «угу», как в динамике зазвучали гудки.
Леонтич мужик неплохой, но даже самый родной человек может сделать что-то не то: сейчас он сорвал мою сладостную минуту медитации на берегу моря, пусть и не совсем тёплого и не совсем ласкового, но всё-таки это несравнимо с завьюженной Москвой в феврале.
Я немного покряхтел и направился в отель: «Что же, придётся «погуглить, посёрфить инет» в поисках нужной информации». Но несколько часов работы с нетбуком были потрачены напрасно: форумы, группы в социальных сетях, просто сайты – никакого упоминания о советских ветеранах войны, живущих на Мальте.
«Значит, не выполнил задание», – с каким-то мазохистским удовлетворением я захлопнул нетбук. Но через пару секунд почувствовал, что меня гложет червячок сомнения. Открыв сайт нашего посольства, посмотрел расписание: сегодня и завтра выходной.
«Ну, а что, в конце концов, теряю? Ну, немного прогуляюсь», – посмотрев навигатор, я отправился на поиски российской дипмиссии, благо находилась она где-то за Гзирой (удивительно, но тоже город, только на соседней со Слимой улице). Карта меня не обманула, и через какие-то четверть часа я уже стоял перед белой каменной оградой. Покрутив головой, увидел красные ворота и примыкающую к ним решётчатую калитку.
«Всё-таки удача существует», – подумал, заметив охранника около ворот. К нему я и направился быстрым шагом с единственным заклинанием: «Лишь бы не ушёл, из своей будки он разговаривать со мной не станет!», и я успел.
Усатый мужчина недовольно посмотрел на меня и покачал головой. Я сразу перешёл на английский:
– Мне нужен кто-нибудь из посольства.
Он, конечно, понял, зевнул и опять покачал головой:
– Сегодня приёма нет, – прозвучал равнодушный ответ.
– Но мне очень нужно, разыскиваю одного человека, – заканючил я, как можно более жалостливо, но усач, очевидно, уже привык к таким фокусам и опять покачал головой:
– Сегодня приёма нет, – повторил он с видом истукана.
«Заладил как попугай, чёрт нерусский!» – выругался я про себя, но вида не подал.
– Может быть, кто-то из сотрудников посольства мне поможет? – я продолжал жалобно просить и вытащил краснокожий паспорт. Он мельком взглянул на него и пожал плечами.
Но всё же мой удручённый вид и беспомощность сыграли свою роль: охранник махнул рукой и нарушил правила. Он кивнул на белую аскетичную коробку здания за оградой и выдал «секретную» информацию:
– У них сегодня какие-то дела, несколько сотрудников пришли на работу. Подождите, может быть, кто-нибудь выйдет и Вам поможет.
Моё лицо начало излучать такое счастье, что «усачу» стало неловко, и он быстро ретировался за калитку. Правда, по пути мужчина на секунду остановился и, грозно взглянув на меня, буркнул:
– Только отойдите от входа, – ещё мгновение, и охранник исчез за калиткой.
Я посмотрел на часы: четыре часа дня – скоро сотрудники будут расходиться. Действительно, не прошло и получаса, как дверь в ограде открылась, и на тротуаре возник молодой человек лет двадцати шести в короткой курточке и джинсах, но самое главное – узкие тёмные очки.
– Извините, не поможете мне? – обратился к нему по-русски.
Парень остановился и молча смотрел на меня, ожидая продолжения с моей стороны. И оно не заставило себя долго ждать:
– Разыскиваю ветеранов войны из России, живущих на острове. Полагаю, в посольстве имеются такие данные? – объяснил я.
– Зачем разыскиваете? – за очками чувствовалось удивление.
– Собираю материал к статье для информационного агентства… – я не успел договорить, как парень сердито перебил меня:
– Послушайте, как Вас там? У нас работы хватает и без вашей ерунды, – он приподнял очки на лоб, потом хмыкнул как будто про себя, но я всё же услышал: – Писаки…
Я тоже пристально посмотрел ему в глаза, мы скрестились взглядами – незримая дуэль состоялась: с моей стороны краткая характеристика его сексуальной ориентации, он, наверное, выдвинул гипотезу о моём сходстве с пожилыми парнокопытными. Потом каждый из нас с чувством победителя зачехлил свой «кольт»: парень опустил очки, а я развернулся в противоположенную сторону и… столкнулся с дамой, стоявшей за моей спиной.
– Извините, – пробормотал я по-английски, но в ответ услышал по-русски.
– Ничего, – на меня смотрела женщина средних лет, её круглое лицо озаряла милая улыбка.
Я хотел уже отойти от неё, как она вдруг остановила меня:
– Прошу прощения, но услышала, что Вы разыскиваете русских ветеранов войны?
– Да-а, – протянул я, немного удивлённый: «Неужели она мне поможет?»
Дама кивнула, как будто обнадёжила меня:
– Тоже работаю в посольстве, но никогда не слышала о таких людях.
«Чем же она мне тогда может помочь?» – удивление, очевидно, проявилось на моём лице. Но дама продолжила:
– Иногда посещаю церковные службы. Правда, не всегда получается, – она кивнула на здание посольства: – Работа, семья. Да и постоянного храма у русской церкви здесь нет, поэтому бываем на службах румынской или сербской церквей.
Я внимательно её слушал.
– Так вот, на службы часто приходит пожилой мужчина. Я с ним пару раз разговаривала, – наверное, на моём лице дама заметила интерес. – Этот мужчина живёт на острове «тысячу лет» и зовут его Виктор Васильевич.
– А фамилия? – в моих руках появился блокнот и ручка.
– Фамилия? – она пожала плечами. – Фамилию не знаю, не спрашивала. По возрасту, он вполне, может быть, ветераном, или, по крайней мере, может знать кого-то из этого поколения.
– А где можно найти этого Виктора Васильевича? – я оторвался от блокнота.
– Не знаю. Где он живёт, я не знаю…
– Но как же тогда мне его найти? – я растеряно взглянул на даму.
– Сегодня как раз будет проводиться вечерняя служба в церкви Дамасской иконы Божьей Матери православным батюшкой. Там, возможно, Вы его и найдёте, – моя собеседница улыбнулась.
– Вы там будете и покажите мне его? – ожидающе смотрел на неё.
– К сожалению, сегодня не смогу: у меня дела, – извинилась дама.
– Но как я узнаю этого Виктора Васильевича? – в моих глазах она, наверное, читала недоумение.
– Очень легко. Это высокий худощавый мужчина, седой, гладко выбритый. Обычно в тёмном костюме, в руках трость с тяжёлым набалдашником, – объяснила дама, затем махнула мне рукой: – Мне пора. Удачи Вам, – она хотела уже уходить.
Но я остановил её:
– Позволите мне Вас проводить?
– Спасибо, не надо. У меня муж ревнивый, – незнакомка засмеялась, потом повернулась ко мне спиной и направилась в сторону от посольства. Вдруг, вспомнив о чём-то, обернулась:
– Церковь находится на Архиепископской улице Валетты, – опять улыбнулась мне и продолжила свой путь.
«Хороший человек. А я даже не спросил её имени…» – мне стало неловко. Больше я её никогда не видел…
Вернувшись на набережную Слимы, побежал к пристани: через пять минут должен отчалить паром к Валетте. «Успел!» – с облегчением выдохнул, плюхнувшись на пластиковую скамейку полупустой палубы: не сезон.
Минут через сорок отыскал небольшой греко-католический храм, как оказалось, расположенный сразу за дворцом великого магистра. Чёрные массивные двери были открыты. Пройдя между белыми колоннами, попал внутрь церкви. Убранство храма, довольно скромное, вряд ли поразит искушённого туриста, но не за этим я сюда явился.
Мой взгляд пробегал по рядам немногочисленных прихожан – ничего похожего. «Напрасный поход. В конце концов, старик не обязан здесь находиться, – мысленно пожал плечами, потом дал себе установку: – Ещё полчаса подожду и вернусь в отель». Решив таким образом, снова завертел головой, пытаясь рассмотреть детали интерьера храма. Оглянулся назад – и вдруг увидел его. Наверное, мне следовало бы хлопнуть себя по лбу: «Так целеустремлённо вбежал в церковь, что всё самое главное пропустил по дороге».
Около входа стояло несколько стульев, и на одном из них сидел пожилой мужчина в чёрном костюме. Его руки покоились на массивном набалдашнике трости, служившей ему опорой.
«Несомненно, это он», – сделал я вывод и, направившись к мужчине, занял место рядом. Он меня как будто не замечал: так погружён был в свои мысли. Беспокоить его до конца службы не стал – всё-таки журналистское хамство ещё не до конца проникло в меня.
Ждать пришлось не долго: через полчаса всё закончилось. Мой сосед встал, и я последовал его примеру, намереваясь выйти из храма вместе с ним. Но он, тяжело опираясь на трость, направился к иконе Николая Чудотворца, я заметил в его руках свечку. Перекрестившись и поцеловав икону, он подошёл к кануну и поставил свечку за упокой. Я вышел из церкви и стоял на улице около выхода, ожидая старика. Через минуту увидел его, неспешно покидающего храм.
– Добрый вечер, Виктор Васильевич! – я подошёл к нему.
Он удивлённо вскинул на меня глаза.
– Здравствуйте, не имею чести Вас знать, – ответил он на русском с небольшим акцентом.
– Прошу прощения за беспокойство. Российский журналист, – ответил я, сразу перейдя к делу, и назвал себя и информационное агентство.
– И чем же я мог бы Вам быть полезен, милостивый государь? – его цепкие глаза изучали меня.
– Собираю материал о русских ветеранах второй мировой войны. Не могли бы Вы мне помочь в этом деле? – я вопросительно смотрел на него.
– Но я не совсем русский, – мужчина мягко улыбнулся, потом пояснил: – Всегда был и являюсь гражданином Франции, русский только по происхождению.
Мне показалось, что его морщинки под глазами тоже улыбались.
– Но Вы же воевали? – я попытался уточнить.
– В те времена все воевали: кто с бошами, кто с собой, – улыбка померкла, старик вздохнул. Он задумался на мгновение, затем в его глазах, как мне показалось, блеснула мысль: – Сейчас я устал – возраст берёт своё. Но, быть может, мы могли бы встретиться завтра? Если Вам будет угодно, – на этот раз вопросительный взгляд был направлен на меня.
Я закивал головой:
– Да, конечно. Когда Вам будет удобно?
– Не возражаете, если наше рандеву состоится завтра в восемь часов утра около колокола? – предложил мой собеседник, я не успел ответить, как он добавил, извиняясь: – Простите старика: рано встаю.
– Да, буду, – ответил я, потом улыбнулся: – Остров рано просыпается.
– Тогда покойной ночи, – мужчина развернулся и, опираясь на палку, медленно побрёл вниз по улице…
На следующее утро около восьми я подошёл к мемориалу погибшим защитникам Мальты на берегу Великой Бухты. Под куполом огромной белой беседки чернел многотонный колокол. Он хмуро молчал, как будто что-то вспоминая, но он вспомнит, обязательно вспомнит: его час пробьёт в полдень, напоминая уже нам о прошедших днях.
Я поднялся по ступеням к монументу и сверху оглядел окружающие площадки. «Вот он!» – безошибочно узнал нового знакомого. Тот стоял спиной ко мне, опираясь на ограду вдоль обрывистого берега. Быстро сбежав со ступеней, подошёл к мужчине.
– Здравствуйте. Извините, если заставил ждать, – поздоровался я.
– Доброе утро, – он повернул голову в мою сторону. – Нет. Не беспокойтесь. Гуляю. Сегодня прекрасная погода.
Я посмотрел на небо, усеянное низкими облаками. Старик заметил мой взгляд, улыбнулся, его впалые щёки немного округлились.
– Прекрасная погода для нас, если нет дождя и сильного ветра, – тут же пояснил он.
«Так мало нужно для прекрасной погоды на Мальте», – вспомнил я лёд и сугробы, покрытые грязной кашей от московских «пробок».
Мой знакомый (кстати, ещё не узнал его фамилию) кивнул на лавочки перед монументом:
– Пройдёмте туда. Там нам будет удобнее.
Я понимал, что долго стоять ему тяжело, и мы зашагали к лавкам. В это время здесь было пустынно: вездесущие китайские туристы ещё не проснулись. Мы расположились с краю одной из скамеек.
– Я так и не представился, – старик посмотрел на меня. – Виктор Васильевич Ракитов, – взяв небольшую паузу, продолжил: – Но это для русских. На самом же деле Викто?р Ракито?ф, – он сделал ударение на последних слогах имени и фамилии, – гражданин Франции от рождения и полагаю, – он вздохнул, – уже и до смерти. Действительно, принимал участие в событиях блокады острова в сороковые, – он замолчал и посмотрел на колокол. Тот продолжал молчать.
– И много здесь ветеранов русского происхождения? – я задал вопрос.
Ракитов взглянул на меня и покачал головой:
– Я таких не встречал. Служил в британских конвоях: англичане, австралийцы, новозеландцы, немного французов и, конечно, сами мальтийцы.
– А после войны? – прозвучал очередной мой вопрос.
– После войны меня война уже не интересовала, – Ракитов поморщился, его улыбка улетучилась.
– Понимаю, – кивнул я, хотя ничего не понимал.
– Может быть, пройдём в кафе? – он посмотрел в сторону улицы, уходящей в центр города. – Я знаю поблизости одно. Приглашаю на чашку кофе, – мой новый знакомый встал, как будто вопрос был решён, и двинулся в город.
– Спасибо за приглашение, – я встал и последовал за ним.
Пустое кафе встретило нас тишиной: сегодня выходной, раннее утро, посетителей немного. Но вскоре нам принесли по чашке кофе и вазочку с медовой выпечкой.
– Почему Вы не прогнали меня, как обычно делают с надоедливыми писаками? – напрямую спросил я старика, отхлебнув глоток ароматного напитка.
– Вчера был в клинике. Сколько мне ещё осталось? – он задумчиво помешал своё кофе, хотя сахар не клал. Я молчал, ожидая продолжения.
– Может быть, так оставлю последний след? – Ракитов перевёл взгляд с чашки на меня. Я молчал.
– Время стирает всё. Сотрёт и меня, и мою историю, – мужчина потёр ладони о чашку, пытаясь согреть их.
– Надеюсь, Вы не будете против? – я достал смартфон и открыл интерфейс диктофона.
Старик равнодушно посмотрел на мой аппарат:
– Как Вам будет угодно, – согласился мой собеседник.
Мой палец нажал на указатель «Запись», индикатор начал отсчёт времени.
Я вытащил пачку и попытался достать сигарету, но, вспомнив, что курение в кафе запрещено, затолкал её назад.
– Как же Вы попали на остров? – первое, что мне пришло в голову.
– Действительно, как я попал на Мальту? Почему остался? Ведь по происхождению я русский, по паспорту – гражданин Франции. Но это длинная история. Жизнь иногда бросает нас из стороны в сторону – страшные моменты. Кто-то переживает их, кто-то нет, – задумчиво произнёс он
– Но Вам повезло. Вы выжили, – заметил я.
– Да, повезло, – вздохнул старик и посмотрел на чашку. – Но кому-то удача была не так благосклонна.
Казалось, мужчина собирался с силами, словно перед прыжком в ледяную воду. И он решился! Взял чашку, сделал небольшой глоток и заговорил:
– Родился в Париже, в семье эмигрантов из России – как вы любите говорить – первой волны. Мой отец служил учителем словесности в одной из гимназий Петербурга, но после большевистского переворота он с матушкой уехал из страны. Матушка была уже в положении. Сначала в Берлин, потом во Францию, в Париж. Почему он уехал из страны, отец не любил говорить: уехал и уехал. Из коротких реплик, иногда проскальзывающих между родителями, я понял, что на него были какие-то компрометирующие материалы у тайной полиции большевиков. Он был обречён, и у него не было другого выхода, как бежать, что он и сделал. Это было не сложно: в то время десятки тысяч русских покидало свою северную родину. Через десять лет, когда стало ясно, что ничего в России не вёрнётся назад, родители обменяли свои нансеновские паспорта эмигрантов на гражданство Франции. Так появился на свет гражданин Французской Республики – Викто?р Ракито?ф.
Как у эмигрантов в Париже дела у родителей не заладились, поэтому в поисках лучшей доли они переехали в Нант, где отец устроился портовым грузчиком. Матушка пошла в прачки. М-даа, – старик задумчиво постучал пальцами по столу, – учитель словесности – портовый грузчик, каких только метаморфоз не разыгрывает наша жизнь! Родители постепенно вживались в новую реальность, в новую родину. Отец через несколько лет даже получил должность смотрителя в порту.
Я взрослел, закончил школу. Мои родители были рады за меня: их сын поступил в школу гидрографии в Нанте на судового механика торгового флота. Впереди маячили радужные надежды, – рассказчик вздохнул, – но всё изменилось первого сентября тридцать девятого года: началась война. Гитлер напал на Польшу, Франция и Великобритания объявили войну Германии. Воронка ада открылась, увлекая в себя миллионы и миллионы людей, и мы были не исключением.
Я всё-таки достал сигарету, но закуривать не стал, начал мять её в пальцах. После минутной паузы Ракитов продолжил:
– Я всегда был удачливым человеком: Господь благоволил мне. Пока шла «странная война», успел окончить морскую школу и получить квалификацию судового механика. Весной сорокового года благодаря протекции одного из руководителей профсоюза портовых рабочих, спасибо отцу, поступил на службу во французский торговый флот, на небольшой сухогруз «Бретань», курсировавший по Па-де-Кале. Матушка пришла на пристань, чтобы проводить меня в первый рейс. Отец плохо себя чувствовал и не смог попрощаться со мной. «Не беда, – думал я, – когда вернусь назад, они обязательно встретят меня вдвоём». Почему-то матушка не улыбалась. Издалека не видел её глаз, но мне казалось, что она плакала – она плакала и махала мне рукой. «Это от счастья», – опять успокоил себя и, схватившись одной рукой за борт судна, другой замахал ей в ответ.
В таких случаях обычно говорят: «Если бы я знал… Если бы я знал…». Даже, если бы я знал, разве можно было что-то изменить? Полагаю, нет. Иногда мне кажется, что мы бежим по лабиринту, и наш крест – пройти этот лабиринт: кто-то проходит с высоко поднятой головой, кто-то – ползущим на животе. Каждый выбирает свою чистоту помыслов и деяний. Когда закончится наш земной путь, Господь оценит нас по делам нашим на предначертанной нам стезе…

Глава 1. Знакомство
Маршрут рейса «Бретани» предусматривал заход в Дублин, потом в Гавр. Обычные задержки с погрузкой и выгрузкой груза. Затем судно должно было отправиться в Гибралтар.
Я был доволен: мой первый рейс – и такой сложный. Это давало мне возможность пройти очередную хорошую судовую практику: я сутками не вылезал из трюма. Главный механик – Папаша Гийом – оказался неплохим наставником. Под его руководством я копался в топливопроводе, дизеле и прочих узлах двигателя.
В мае «Бретань» уже стояла на рейде Гибралтара. Экипаж сухогруза отправился на берег – отдохнуть и развлечься. А я – как ещё «непросолившийся моряк» – остался на вахте. Единственным развлечением на мостике оставалось радио, передававшее на английском какую-то радиопостановку по Агате Кристи. Я неплохо знал английский: сказывались отсутствие снобизма к иностранным языкам, что присуще коренным французам, и мои посещения боксёрского клуба британских моряков в порту Нанта. Мой взгляд лениво блуждал по серой скале города: «Завтра тоже прогуляюсь по его улочкам. Выпью стаканчик хереса», – сладко потянулся.
Вдруг радиоспектакль прервался. Диктор голосом, не предвещающим ничего хорошего, объявил о чрезвычайных новостях. Я повернулся к динамику, как будто пытался увидеть события, о которых сухо вещал мужской голос: немцы прорвали фронт в районе Арденн и переправились через Маас, ожесточённые бои под Седаном и в Нидерландах… Бомбёжки городов… В зачитываемом списке промелькнул Нант. Я привстал. Неприятный холодок пробежал внутри: как там отец и мать? «Буду надеяться, что с ними всё в порядке», – попытался отогнать неприятные мысли.
Вечером с берега вернулись остальные члены экипажа. Моряки были в недоумении: что происходит? В ответ звучали неутешительные сводки с фронтов: пала голландская цитадель Эбен-Эмаэль, бомбардировка Роттердама, боши подошли к Антверпену, после ожесточённых боёв союзники оставили рубежи на канале Альберта.
Наш сухогруз был зафрахтован английской компанией для перевозки продуктов для армейских частей на севере Франции, но в связи с резким изменением положения на фронте, очевидно, планы командования союзников изменились, что и повлияло на решение британцев по использованию нашего судна: о нас просто забыли на какое-то время. Среди команды росло раздражение и нервозность. В нас горело только одно желание – поскорей вернуться домой, к родным и близким. Я был не исключением и даже представить себе не мог, что скоро стану этим исключением…
Погода на южном побережье Андалузии стояла жаркая – ни облачка, только палящее солнце – но меня бил озноб. Я сидел на палубе, обхватив руками голову, в руках – мятая бумажка с записью телефонограммы на английском: «При налёте на Нант погибли супруги Ракито?ф, Василь и Мари».
Да, я несколько раз ходил в портовое управление. Да, я уговорил послать запрос на уточнение сведений о гибели родителей. Ответ пришёл быстро – спасибо коллегам отца – с той же записью: «При налёте на Нант погибли Ракито?ф Василь и Мари». Мне стало тоскливо: даже похоронить их не успевал – нас разделяли границы и километры.
А потом была апатия. Громкоговоритель продолжал доносить до нас вести с фронтов: Голландия капитулировала, оккупирована Фландрия, немцы форсировали Шо, союзники отступали – мне было безразлично: смотрел на окружающую обстановку словно сквозь иллюминатор подводного скафандра. Мне казалось, что этот мир уже не имеет ко мне никакого отношения, живя по своим законам. Однако скоро и эти законы были нарушены: судно поступало в распоряжение королевских военно-морских сил – так нам объявил представитель английского командования в Гибралтаре.
Радио сообщало о капитуляции Бельгии.
На корабле началась «революция». Если бы не капитан и несколько солдат, сопровождавших британского офицера, то кто-то обязательно бы полетел за борт.
Капитан покинул судно вместе с англичанами. Через пару часов он вернулся и объявил о решении союзного командования (но мы прекрасно понимали, что за всех союзников здесь принимали решения только британцы), что мы имеем право покинуть «Бретань» и вернуться во Францию.
Моряки, злобно ругаясь, бросились в каюты собирать вещи. На палубе остались только я, Папаша Гийом и капитан. Невзирая на присутствие старших офицеров, позволил себе вольность – сел на палубу, опершись спиной на ящик, но никто как будто не заметил моего нарушения субординации. Старший механик смотрел на море, капитан разглядывал судно. Из открытого окна рубки доносился голос диктора: «В результате упорных боёв наши войска…», мой мозг отказывался дальше слушать.
Наконец, командир нарушил затянувшееся молчание:
– Твоё решение, Гийом?
– Разве это что-то изменит? – старый моряк цыкнул зубом. – Лучше, кэп, скажи, что ты будешь делать?
Капитан молчал, потом мягко погладил борт судна и повернулся ко мне:
– А ты, Викто?р, почему не собираешь вещи?
Что ему ответить? Возвращаться во Францию? К кому? Даже на похороны не успел. Из динамика доносился голос английского диктора: «…Доблестный флот Его Величества нанёс сокрушительный удар…». Пустое сотрясание воздуха. А во рту – только горечь.
– Остаюсь, – выдохнул я, не глядя на капитана.
– Кэп, мы остаёмся, – улыбнулся Папаша Гийом, но получалось это у него как-то невесело.
Посмотрел на него: его глаза, выглядывающие из-под морщинистых век, не улыбались.
– Как знаете, как знаете… – капитан развернулся к нам спиной. Немного постояв, направился к мостику, на полпути остановился, обернулся к нам: – Прощайте.
Вдруг он снял фуражку и резким движением метнул её в воду.
«…Французские войска перешли в контрнаступление под Седаном…», – звучал нарочито торжественный голос диктора из радиорубки.
Смотрел на спину удаляющегося капитана. Его летний китель напоминал мне белый флаг, вывешенный исчезающей реальностью. Укол пробил даже мою апатию. Мир в иллюминаторе стал другим: с детства привычные люди вдруг превратились в незнакомых существ со своими законами поведения, которые мне не дано понять…
К вечеру судно опустело: команда отправлялась на берег, капитан спустил французский флаг и, аккуратно свернув его, последним спустился в шлюпку.
Продолжал сидеть на горячей палубе, не поднимая головы. Ещё пять минут назад моряки проходили с чемоданами и баулами, смотрели на нас, обменивались шутками в наш адрес: «Сколько пенсов обещано от «ростбифов»?» В моём мозгу никак не могло уложиться: почему оставшиеся верными долгу остаются в меньшинстве и даже становятся объектами насмешек?
Посмотрел на Папашу Гийома – тот равнодушно смотрел вслед уходящей шлюпке. Уплывающие моряки что-то кричали ему и махали руками.
– Почему ты остался? – спросил его.
Стармех вытер мозолистые руки чистым платком – привычка моториста: постоянно вытирать руки, даже если они чистые, – потом он отвернулся от моря, поднял глаза на пустой флагшток.
– Наверное, потому что я марселец, и бошев не переношу на дух, – ответил Папаша Гийом.
– А англичане лучше? – не удержался я от колкой реплики.
Он не ответил – пожал плечами и отвернулся к морю…
Вечером на «Бретань» прибыла группа матросов. Все они были французами с разных судов. Их всех объединяло только одно: они решили остаться под британским флагом. Но их была настолько мало, что англичане смогли скомплектовать экипаж только нашего небольшого сухогруза. Новые члены экипажа были людьми разными, но настроение у них было одинаковое: угрюмые лица, молчаливость.
Последним прибыл новый капитан и представитель английского штаба в Гибралтаре, который и представил нам командира. Разношёрстный строй потёртых матросов с торговых судов встретил это назначение лёгким смехом и язвительными шуточками в кулак.
Перед нами стоял высокий худощавый мужчина, лет тридцати пяти – сорока в чёрной форме королевского флота. Из-под помятой фуражки торчали вихрастые рыжие волосы. Впалые щёки и нос с горбинкой производили некое впечатление хищности в его облике, однако глаза контрастировали с этим: они улыбались, или, точнее говоря, насмешливо искрились. «Странный капитан», – сделал я свой вывод.
«Лейтенант Джордж Моро», – так представил нашего капитана штабной офицер. «Во всяком случае, корни у него французские», – не мог не отметить я, хотя нельзя было сказать, что у меня возник к этому какой-то интерес: «Из семьи эмигрантов. Впрочем, как и я».
Но среди новоявленных членов экипажа это вызвало очередную волну шуточек и присвистываний: «Под кислым британским флагом ведут вперёд нас беглецы». Однако, как мне показалось, капитан не заметил этого, или просто не обратил внимания. Офицер штаба вытащил из свёртка флаг, и вскоре на флагштоке нашего сухогруза заколыхался «Юнион Джек». Это действие погасило игривость настроения матросов: теперь все окончательно поняли, что они попали в новую для себя роль.
Капитан обратился к нам на беглом французском без малейшего акцента:
– Экипажу быть готовым к выходу завтра в море. О времени сообщу завтра. Старшему помощнику, – он перевёл взгляд на невысокого круглого мужчину с большими залысинами в тропической морской форме, мужчина стоял с краю в нашем строю, – провести распределение матросов по выполняемым обязанностям. Всем ознакомиться с судном, Старпому проверить управление, – он посмотрел на Папашу Гийома: – Старшему механику проверить двигатель, – в девять вечера доложить о готовности к выходу. А теперь Ваша очередь, месье Леруа, – капитан кивнул старпому и отправился со штабистом к трапу, и вскоре катер унёс их к берегу.
Папаша Гийом махнул мне рукой, и мы направились в машинное отделение, остальные матросы, недовольно бурча, остались на палубе выслушивать указания старпома…
В девять вечера Папаша Гийом ушёл докладывать на мостик о готовности двигательной установки к выходу в море. Через час он вернулся. Человек он был немногословный, но немного поделился первыми впечатлениями о новом капитане: как специалист – что-то знает, насмешлив – любит язвить и подтрунивать, завтра в полдень выходим в море – курс неизвестен.
Так прошёл мой первый день под британским флагом.
На следующее утро после погрузки припасов и ящиков со снарядами к зенитным орудиям судно направилось в открытое море – курс зюйд-ост. Мы шли в караване ещё с шестью транспортниками в сопровождении трёх эсминцев и одного крейсера. Через несколько часов хода курс был изменён – ост. Куда точно идёт судно, экипажу не говорили. Об этом знал только капитан, но он молчал.
Но на следующий день бывалые моряки – несколько таких было и в нашем экипаже – уверено прогнозировали: «Марсельская цыганка лучше не нагадает – на Мальту идём». Эту догадку подтвердил и Папаша Гийом. Новость меня не огорчила, не обрадовала: «На Мальту – так на Мальту», – мне было всё равно.
Ночными дежурствами в машинном отделении меня часто посещала мысль: «Почему всё-таки остался, а не вернулся во Францию?» Ответа не находил: «Из чувства патриотизма, о котором по прошествии лет будут говорить с высоких трибун? Или из чувства малодушного приспособленчества, о котором говорили сейчас?» А может, у меня сработало элементарное чувство самосохранения сознания: в Нанте меня ждали могилы родителей и разрушенный дом, где они снимали небольшую квартирку (все деньги шли на моё обучение), там меня ждало чувство вины и тоски. Неосознанно я стремился отвлечься от саморазъедания – служба во флоте давала мне шанс справиться с внутренней болью… Или всё-таки что-то другое?
Через трое суток морского перехода мы увидели Мальту. Из водной глади поднимались отвесные утёсы, лишённые растительности; кое-где виднелись жилые постройки. Но поразила меня столица острова – Ла-Валетта. Её огромные бастионы казались продолжением самой толщи скал, на которых покоился город. Во Франции я повидал немало крепостей, но эта производила особый эффект. Воображение уже рисовало местных жителей циклопами, сумевшими воплотить в камне саму вечность.
Караван медленно вошёл в Великую Гавань Ла-Валетты для разгрузки, и вскоре наше судно пришвартовалось к одному из транспортных причалов. Портовые краны начали поднимать привезённый нами груз, но рабочих в порту не хватало, и нам пришлось переквалифицироваться в грузчиков и такелажников. Так продолжалось несколько часов, до самого вечера. Разгрузив, наконец, судно, и кое-как помывшись из шланга, я свалился на свою лавку в каюте и провалился в глубокий сон усталости, даже похрапывание Папаши Гийома не могло помешать мне.
Следующее утро принесло мне странное пробуждение, я как будто вынырнул из омута, но это не было пробуждение ото сна – что-то другое, даже поначалу не мог объяснить. Мне показалось, что мир вокруг меня изменился. Я отмахнулся: «Просто хорошо выспался – банальное объяснение». К тому же к нам приехал флотский кассир с небольшой охраной и нам – о, чудо! – заплатили денежное содержание вперёд. В моих руках оказалось целых пятьдесят фунтов. Довольный Папаша Гийом спрятал деньги в свой глубокий карман: «В Марселе я смогу позволить себе кое-что». Он хитро подмигнул мне.
Но я имел иные мысли по поводу траты денег. Наш рыжий капитан построил экипаж и объявил нам о нашей дальнейшей судьбе: судно становится на приписку в Ла-Валетте и участвует в транспортировке грузов для союзнических войск на Мальте; команда может квартироваться в городе с вахтенным дежурством на корабле и утренними и вечерними построениями. Довольные моряки отправились в каюту, чтобы подготовиться для выхода в город. У двигателистов была отдельное помещение рядом с машинным отделением. Папаша Гийом валялся на своей лавке, читая какую-то замусоленную книжку.
– Собираюсь в город, – заявил я. – Посмотрю себе комнату.
– Зачем? Напрасная трата денег, – поморщился мой наставник. – Тебе что, на судне мало места?
Я достал чемодан из-под лавки и начал вытаскивать приличную одежду для выхода в город.
– Не хочу проводить всю жизнь в сырости, – парировал я его, на первый взгляд, разумные доводы.
– Понимаю, – хмыкнул Папаша Гийом. – Дело молодое, хочется погулять, – мужчина похлопал себя по круглому брюшку и снова уткнулся в какое-то бульварное чтиво.
Я надел белые брюки, рубашку точно такого же цвета и парусиновые туфли. Отдыхавший на лавке стармех на минуту оторвался от книжки, смерил меня взглядом и цокнул языком: «Каков щёгол! Местные девицы разорвут тебя при дележе!» Он засмеялся глубоким басом, пока не зашёлся хриплым кашлем. В ответ я вежливо улыбнулся его комплименту и хотел уже покинуть каюту, как Папаша Гийом остановил меня:
– Зайди к кэпу. Может быть, он знает к кому в порту обратиться, где можно снять жильё в городе.
Капитана Моро я встретил палубе – он был в майке и фуражке; жмурясь на солнце, разглядывал бастионы, окружавшие бухту.
– Прошу прощения, сэр, разрешите обратиться, – я смотрел на спину Моро. Тот обернулся, его насмешливый взгляд пробежал по мне:
– Чего тебе?
– Случайно не знаете, где можно узнать что-нибудь о сдаче комнат в городе, сэр? – я задал свой вопрос.
– Ого, Викто?р! Зачем? В этом облачении все комнаты Ла-Валетты будут твоими. Особенно среди дамского общества, а остальные аборигены выселятся сами, – капитан скрестил руки на груди. Насмешка в его прищуренных глазах мешала мне понять, воспринял ли он серьёзно мой вопрос. Я пожал плечами:
– Простите, сэр. Поищу сам.
– Не торопись, матрос, – он сдвинул фуражку на макушку, – зайди в портовое управление, найди сублейтенанта Канинхена. У него есть адреса неплохих квартирок. Правда, после второго стакана виски все комнаты становятся дворцами, – капитан хохотнул, но потом всё-таки объяснил, где находится портовое управление.
Двухэтажное здание, куда я попал по подсказке капитана, напоминало муравейник. Мне с трудом удалось разузнать местонахождение мистера Канинхена: на первом этаже, в дальнем коридоре возле кладовки. В этом направлении я и отправился на поиски необходимого мне офицера.
Пришлось немного поблуждать по запутанным коридорам, прежде чем, наконец, нашёл похожую потёртую дверь. Толкнув её, очутился в крошечной полутёмной каморке. Через несколько секунд мои глаза привыкли к сумраку помещения, и я разглядел – нет, наверное, сначала расслышал по лёгкому похрапыванию – лежащего на столе человека.
Я громко закашлял – никакой реакции. Тогда громко спросил:
– Мистер Канинхен?
В ответ невнятное бурчание.
– Сублейтенант Канинхен? – почти прокричал я.
Человек за столом резко поднял голову.
– Так точно, сэр! – бодрый голос выкрикнул ответ.
Мужчина привстал, стараясь принять бравый вид – насколько это у него получалось. Теперь я мог рассмотреть своего визави: невысокого роста, кругленький мужчина с большой лысиной – только остатки волос над ушами забавно топорщились в разные стороны; морская майка обтягивала заметное брюшко.
Однако, рассмотрев нежданного посетителя, он расслабленно хрюкнул и плюхнулся на стул. Канинхен потряс головой, и на его лице появилось осмысленное выражение. Ещё раз внимательно окинув меня взглядом, он недовольно произнёс:
– Чего надо? – не дожидаясь моего ответа, громко добавил: – Не мешай работать! Чёрт знает, что происходит!
Меня охватило непреодолимое желание рассмеяться, но я с трудом сдержался. Прочистив горло, спросил:
– Мой капитан посоветовал обратиться к Вам по поводу аренды приличной комнаты в городе.
Хозяин каморки строго посмотрел на меня:
– Какое судно?
– «Бретань», – коротко ответил я.
– А тогда понятно, почему говоришь с акцентом. Лягушатник, значит, – на его лице почему-то появилась довольная улыбка, потом он её убрал, снова приняв строгое выражение.
– Кто капитан? – допрос ещё не закончился.
– Лейтенант Моро, – очередной мой ответ.
– Этот сукин сын вернулся? Дьявол его раздери! – глаза Канинхена заблестели.
– Да, он на судне, – я пожал плечами.
– Ух, морская плесень. Он мне должен десять фунтов, – его нос, похожий на сливу, возмущённо зашевелился. Но это длилось недолго. Не прошло и пяти секунд, как он уже довольно потирал руки.
– Пускай, только попробует отыграться, – но потом, вспомнив о моём присутствии, поднял на меня маленькие глазки: – Матрос, ты играешь в покер?
– Нет, не играю, – мой ответ, пожалуй, его удивил.
– Не играешь? Такой большой, а не играешь! Как ты будешь служить на флоте? Не представляю, – Канинхен печально вздохнул.
– Простите, я по-другому поводу, – попытался напомнить ему о цели моего визита.
– Да, помню-помню. Комнату для тебя… – он махнул рукой и полез в стол, откуда достал листок с записями, затем бросил мне карандаш и заляпанную чем-то сальным бумагу. Водрузив на свой мясистый нос маленькие очки, Канинхен принялся диктовать адреса, а я пытался успеть всё записать.
Он начал произносить имена домов, я вскинул голову:
– Дом «Милое местечко»? Здесь у домов нет номеров?
– Ты же в Англии, матрос. Ну, или почти в Англии, – хмыкнул Канинхен.
Наконец, сублейтенант закончил диктовать свой список.
– Прогуляйся, посмотри, – он расслаблено откинулся на спинку стула – стул скрипнул.
– Спасибо, мистер Канинхен. До свидания, – я уже собирался уходить, но был остановлен возгласом хозяина комнаты:
– Как тебя зовут, матрос?
– Викто?р, – назвал своё имя.
Канинхен хохотнул:
– Надеюсь, Гюго?
Я вежливо улыбнулся и покачал головой.
– Да, уж, на горбуна ты не похож. Скорее на этого, как его? – мужчина смешно сморщил лицо в напряжённом воспоминании.
– Фэб де Шатопер, – подсказал я, криво усмехнувшись.
– Вот, вот – де Шатопер, – радостно закивал он головой.
Я развернулся, открыл дверь и вышел, услышав в спину:
– Прощай, Викто?р де Шатопер!
Захлопнувшаяся за мной дверь выключила смех Канинхена. Спрятав бумагу с адресами в карман, я торопливо зашагал по коридорам в поисках выхода. Всё-таки эта сутолока меня раздражала, хотелось покинуть портовое управление.
На улице вздохнул полной грудью: после душного помещения свежий морской бриз принёс приятное облегчение. Раскинув руки в сторону, я потянулся и направился в город, время от времени спрашивая у прохожих дорогу к первому адресу в моём листке. Забавно, но на Мальте, действительно, каждый жилой дом имел своё имя…
Бродил по городу уже несколько часов, заглядывая в разные дома, рассматривая различные комнаты, расспрашивая хозяев. Беззаботная прогулка по незнакомому городу немного отвлекла от неприятных мыслей: узкие мощёные улочки, старинные здания, торговые лавки, магазинчики, странные люди, неспешно проходящие мимо меня по своим делам или сидящие в маленьких кафе на набережной. Почему странные? Ответа у меня не было – просто они были не французы, а это значит – странные. Среди снующих людей встречались и англичане, но к ним я уже привык в Нанте и во время заходов в британские порты, когда проходил стажёрскую практику в морской школе. Но два часа прогулок по Ла-Валетте чудесным образом примирили меня с окружающей обстановкой – всего лишь шумный городок, как где-то в Лангедоке. Но одна деталь городского антуража расстраивала мои мысли: огневые позиции противовоздушной обороны – периметры, обнесённые мешками с песком и торчащие стволы зенитных установок. Тяжёлый след далёкой войны преследовал людей даже здесь – на краю цивилизованного мира. Это действовало угнетающе, а после трагедии с родителями воспринималось особенно болезненно.
Обошёл уже пять комнат, но не нашёл ничего подходящего: то очень маленькие, то неподходящий вид из окна, то плесень в туалетной комнате. Пока, наконец, не наткнулся на мадам Марго, пожилую даму лет шестидесяти, невысокую сухую старушку очень энергичного и делового характера, но не это было главное: мне понравилась сама комната, находившаяся в старом доме «Святой Николай». Это была небольшая меблированная комната с видом на тихую улочку, уходящую к бухте Марсамшетт. Наверное, мне будет приятно пить чашку утреннего кофе, рассматривая кусочек моря вдали. Это соблазнило меня окончательно. Цена, озвученная мадам Марго, окончательно убедила меня сделать свой выбор: восемь фунтов с учётом моих возможных отсутствий как моряка.
По соседству со мной находилась ещё одна комната, которую занимала девушка по имени Найдин – так мне объяснила квартирная хозяйка, сейчас девушка куда-то ушла. «Она тихая и спокойная, и не будет Вам в тягость», – объяснила мне мадам Марго. Я поверил ей (а какие основания у меня не верить ей?), заплатил требуемую сумму и стал обладателем ключа от квартиры в столице острова на целый месяц.
Я, не раздеваясь, в туфлях, вытянулся на мягкой кровати. После каютских лавок это было такое удовольствие. Мой взгляд упёрся в побелённый потолок: «Ещё месяц назад кто мог предсказать мне, что окажусь в центре Средиземноморья и буду рассматривать чёрные деревянные балки, пересекающие потолок, а мои родители и моя страна будут…», – нет, мне не хотелось об этом думать. На тумбочке стоял громкоговоритель, но включать его не хотелось: боялся новостей. Услышал скрипучий звук поворота ключа в замке двери по соседству. Вскочив с кровати, подбежал к выходу из своей комнаты и выглянул в коридор, но успел увидеть только со спины стройную брюнетку в платье с широкой длинной юбкой с цветным рисунком. Дверь в её комнату захлопнулась, так и не дав мне разглядеть детали облика моей соседки, но я не собирался покидать этот мир завтра – у меня ещё будет время познакомиться со своей соседкой. Но, с другой стороны, так ли мне это нужно? С этой мыслью снова упал на койку. За стеной включили радио. «К чёрту!», – я встал и вышел из комнаты. Захлопнув дверь квартиры, направился к лестнице, в это время моих ушей коснулось: «Союзные войска героически отражают наступление немецких войск в направлении Дюнкерка …» Спустился с третьего этажа, на котором располагалась моя комната, и снова попал на улицу, ведущую к набережной бухты. Что делать дальше? Мои ноги затопали по направлению к морю.
Дойдя до набережной, оглянулся по сторонам и увидел кафе с деревянной вывеской. Большие облезлые буквы – наверное, зелёного цвета – «Кафе у бухты» зазывали присесть за столик с видом на море. Что же неплохое предложение, трудно было отказаться. Полшиллинга, и на моём столе появился бокал вина и кусок ветчины. Полосатый тент слегка колыхался над головой, скрывая меня от яркого мальтийского солнца, но я всё равно жмурился. Иногда открывал глаза, рассматривая бастион острова Мануэля с уже привычными стволами орудий, направленными в такое безоблачное небо; местные мальчишки прыгали с пирса в ещё холодную воду, казалось, что я слышу их радостный визг.
«Время лечит, время лечит…» – повторял как заклинание и даже начал верить в это. На противоположенном берегу увидел церковь, опять неприятно пробежал холодок внутри: родители всегда и везде будут со мной.
Так протекал мой первый день на Мальте. Я продолжал сидеть на уличной площадке кафе, изредка бросая взгляд на проходящих мимо людей. Ничего примечательного я в них не находил. Мне они напоминали итальянцев: озабоченные делами, но не спешащие, коренастые, темноволосые, усатые, но это касалось как мужчин, так и женщин (ну, разве что кроме усов). К тому же, сейчас, в полдень на набережной было немноголюдно, да и за столиками кроме меня никого не было. Поэтому я отвёл взгляд на противоположенный берег, где по оживлённой набережной резво носились повозки, запряжённые ослами и лошадьми. Иногда их расталкивали редкие автомобили.
Когда мой взгляд вновь вернулся к набережной перед кафе, что-то изменилось. Сразу не понял. Прошло несколько секунд, прежде чем сообразил: на тротуаре, недалеко от кафе, появилась девушка с большим чемоданом. С растерянным видом она крутила головой, как будто пытаясь понять, что происходит, потом повернулась к бухте и уставилась на море.
«Странная какая-то дамочка», – пробежала у меня первая мысль. Поскольку окружающая обстановка для меня уже не представляла интереса, то сосредоточил своё внимание на странной девушке. Судя по всему, она устала. Поставив чемодан, девушка села на него. Подперев голову рукой, она смотрела на воду.
Мой внимательный взгляд пару минут изучал новый объект на набережной: девушка среднего роста с неплохой фигурой была одета в летний костюм, состоявший из длинной широкой юбки и приталенного жакета с широкими лацканами, на ногах светлые туфельки на невысоком каблуке. Её лица не разглядел: на голове девушки покоилась небольшая белая шляпка без полей, но с опущенной вуалью, кружевные перчатки дополняли её туалет.
«Возможно, это француженка», – предположил я. Что навело меня на эту мысль? Очевидно, расцветка её костюма: белый в крупный чёрный горошек – на первый взгляд, рисунок для провинциальной обывательницы, но для безупречного покроя и элегантности, с которой костюм сидел на даме, расцветка становилась идеальной. Всё это заставляло подумать о парижском ателье.
Мне стало любопытно, и я решился. В конце концов, мне было двадцать с небольшим, и я был галантен как истинный француз. Встав, направился к сидящей на чемодане девушке. Она сначала не заметила меня, поэтому, когда услышала мой голос, вздрогнула и повернулась ко мне. Посмотрев на меня снизу вверх, она приподняла вуаль шляпки-таблетки. Теперь можно было разглядеть её лицо. На меня смотрела девушка лет двадцати – двадцати трёх с большими карими глазами. Овальное лицо, сужающееся к низу, небольшой подбородок, тонкие тёмные брови, контрастирующие с цветом волос, и прямой аккуратный носик дали мне повод сделать глупое заключение: «Несомненно, она красива! – конечно, в молодости мы все эксперты в таких вопросах. – Только что она делает в этом забытом даже войной месте?»
– Мадам, могу Вам чем-то помочь? – повторил ещё раз свой вопрос по-французски.
Её губки удивлённо приоткрылись, обнажив белые зубы:
– Вы француз? – наконец, вымолвила она, не вставая со своего чемодана. Шапка едва достигавших плеч светлых волнистых волос, собранных в причёску а-ля Даниэль Дарьё, упрямо противостояла налетавшему с моря ветерку. – Боже правый, не думала встретить здесь соотечественника, – она смотрела на меня беспомощными глазами.
Настоящий галл не только галантен, он ещё и рыцарь, готовый умереть ради дамы без раздумий.
– Мадам… э-ээ, простите? – я вопросительно смотрел на незнакомку.
Та смущённо улыбнулась:
– Надэж, – она на мгновение опустила глаза, но потом тут же опять посмотрела на меня. – Надэж Растиньяк.
– Мадам Растиньяк? Э-ээ, Вы из… – сразу на ум пришла избитая ассоциация, хотя я тут же остановил себя, но она всё поняла и сама закончила за меня:
– Вы хотите сказать: из «Человеческой комедии»? Отвечу, нет, у Бальзака был Эжен де Растиньяк», – девушка недовольно нахмурилась, по-видимому, не в первый раз столкнувшись с шуткой по поводу своей фамилии.
Понял всю глупую неуместность своей несостоявшейся остроты. Наверное, мои уши мгновенно покраснели, девушка улыбнулась. Я затараторил:
– О, простите, мадам Растиньяк. Прошу меня извинить. Разрешите представиться: Викто?р Ракито?ф, – мои уши ещё больше покраснели. «Дьявол! Как нехорошо получилось! Тоже мне кавалер!» – корил себя.
– Что Вы! Не стоит, – она продолжала улыбаться мне, и я воспрянул духом.
– Что у Вас произошло? – я переступал с ноги на ногу.
Девушка подперла щёки кулачками и, глядя на рыбацкие лодки, пришвартованные в бухте, поведала свою историю:
– Плыла из Тулона в Триполи через Геную, но наш пароход задержали английские катера, и вот нас препроводили для досмотра в Ла-Валетту: пароход ведь итальянский, – она пожала плечами.
– А что Вы делаете здесь? На набережной? – спросил я, но тут же опять понял бестактность своего вопроса. – О, простите за мой допрос, мадам Растиньяк, – машинально выставил вперёд открытые ладони в жесте извинения.
– О, нет, – Надэж продолжала смотреть на море. – Взяла в порту кабриолет…
«Всё-таки, только парижанка может назвать старую портовую колымагу кабриолетом», – усмехнулся про себя.
– …но гостиница оказалась заполненной, извозчик взял сто франков… – продолжала девушка.
«Сто франков!» – я присвистнул.
– …и, не дождавшись меня, уехал. Вот и всё, – закончила мадам Растиньяк и обернулась ко мне. На меня доверчиво смотрели широко распахнутые глаза.
– Позвольте Вам помочь, мадам Растиньяк, – как можно искренне я изобразил участие в судьбе несчастной девушки.
Она благодарно посмотрела на меня, хотя благодарить меня пока было рано: я ничего ещё не сделал.
– Могу показать комнаты для аренды, где Вы можете остановиться до того, как Ваш пароход отправится в Триполи, – мне нравилась роль спасителя попавшей в беду соотечественницы, и вот, подхватив её чемодан, я повёл свою новую знакомую по адресам сублейтенанта Канинхен.
По дороге беседа у нас не получилась: девушка всё больше молчала, а я рассказывал о погоде и особенностях сдаваемых в наём комнат. Мы прошли дом «Святой Николай», где находилась моя комната, я показал ей свои окна. Она устало пошутила:
– Вам здесь, наверное, лучше, чем в Нанте?
«Лучше, чем в Нанте?» Вспомнил родителей, для которых родной город стал могилой. Возможно… Вслух ничего не ответил.
Ходить нам пришлось недолго: в нескольких кварталах от моего дома мы нашли неплохую комнату с балконом на втором этаже и окнами на тихую улочку. Доброжелательные хозяева – пожилая пара – из соседней квартиры радушно приняли новую постоялицу.
Я не стал докучать мадам Растиньяк – ей надо было привести себя в порядок и отдохнуть – и отправился гулять по городу в поисках новых ощущений от незнакомого места.
Но первое впечатление от мощных рыцарских бастионов уже прошло, милые старинные дома из светло-жёлтого песчаника внушали спокойствие и умиротворение. Хотелось сесть во внутреннем дворике какого-нибудь домика и забыться навсегда – других впечатлений я не нашёл.
Но время шло, и мне надо было возвращаться на судно к вечерней поверке.
После поверки на «Бретани» остался вахтенный, остальные члены команды разбрелись кто куда: по ресторанчикам, кафе или пабам. Я последовал их примеру и, найдя на улице святого Павла рыбный ресторанчик, позволил себе ужин с бокалом белого вина. Шумные людские ручейки, растекающиеся по мостовым, уносили вдаль мысли о войне, грохочущей в моей стране. Да к тому же вино было чересчур великолепным – это уж поверьте мне как французу с берегов Луары. Сидел и пил приятный напиток, бокал за бокалом, пока не почувствовал расслабленность во всём теле, глаза закрывались сами собой.
Глаза закрывались всё чаще и чаще, и к своему стыду передо мной всё чаще и чаще стал возникать образ увиденной на набережной девушки – Надэж (странное имя!) Растиньяк (не менее странная фамилия!). Как я мог вообще думать о девушке, когда ещё десять дней назад погибли мои родители. Действительно, было очень совестно перед собой. Но чем больше думал о ней, тем сильнее рождались аргументы в моё оправдание: одинокое беззащитное создание в незнакомом городе! Какой надо быть скотиной, чтобы не помочь ей. «Всему виной моя отзывчивость, – постановил я, потом вздохнул: – Что же, спасибо родителям: таким воспитали».
Единственное, что меня немного коробило в воспоминаниях о Надэж: она ни разу не поправила меня при обращении к ней «мадам» – значит, она замужем? «Какая разница! Ты же помогал бескорыстно!» – буквально прокричала моя совесть. «Да, конечно. Какая-то чепуха лезет мне в голову, – оправдался я перед собой. – Наверное, из-за вина – вино здесь такое», – снова нашёл причину своих постыдных мыслей.
Вдруг кто-то потряс меня за плечо – это оказался официант:
– Думаю, Вам пора, – раздался его мягкий голос.
Вяло кивнув ему, расплатился и покинул нетвёрдой поступью ресторанчик, намереваясь попасть в дом «Святой Николай» на улице Сент-Джонс, где меня ждала мягкая постель. Но это оказалось не так просто, я петлял по узким тёмным улочкам, иногда спрашивал у прохожих дорогу, они махали куда-то рукой, я шёл, но попадал опять не туда.
«Дьявол! Мою улицу утащили в преисподнюю», – выругался про себя, но от этого нужная улица не появлялась. Тогда решил логически приступить к решению навигационной задачи: необходимо пройти к набережной бухты Марсамшетт, а дальше двигаться вдоль моря и наткнуться на улицу, ведущую к дому. Осталось дело за малым – правильно выбрать направление к западной окраине города. Вскинул голову: небо ясное, полярная звезда хорошо видна. Значит, север там; мои ноги повернули налево, взяв правильный курс на запад. «Лево руля, право руля», – корректировал я траекторию своего движения, пытаясь не наткнуться на углы домов на пустынных улицах. До поры, до времени мне это хорошо удавалось, пока не попал на очередную безлюдную улицу, напоминавшую скорее ущелье. «Зато удобно держать равновесие», – раздвинув руки, я мог почти коснуться противоположенных стен старинных домов.
Свет луны разбился на маленькие осколки, рассыпавшиеся на тысячелетней мостовой. Но любоваться камнями, отполированными до блеска каблуками прохожих, мне не позволили женские возгласы, раздавшиеся впереди.
Вскинул голову: в десяти метрах от меня стояли два матроса. Их фигуры заслоняли от меня, судя по голосу, женщину. Я не мог не возмутиться – но их было двое. Вспомнив свои боксёрские приёмы, незаметно приблизился к морякам, благо их смех заглушил мои шаги, и нанёс сильный боковой удар в голову одного из них. Раздался громкий вопль, и он завалился на своего товарища.
Не видя практически ничего, я схватил руку женщины и – крикнув: «Бежим!», – поволок за собой. Через пару десятков метров понял, что лечу вперёд, и только её рука не даёт мне завалиться лицом на мостовую. Позади нас остались крики английских моряков, но женщина почему-то смеялась. Мы завернули за угол – я полностью потерял ориентацию. Раздался звук открываемого замка, и я попал в тёмное помещение: шаг, ещё один, впереди оказались ступени – падение. Не помню…
Открыв глаза, увидел потолок – тот самый, который рассматривал сутки назад, – побеленный с чёрными деревянными балками: надо мной парил потолок моей съёмной квартиры. Почувствовал некую иллюзорность окружающей обстановки. Пошевелил руками, ногами – всё в порядке, только болела голова.
«Союзные войска мужественно отражают атаки вермахта на оборонительных рубежах вдоль pек Сомма и Эна…» – голос диктора за стеной окончательно привёл меня в чувство. Вспомнил об утренней поверке на «Бретани».
Резко вскочив с кровати, бросился к шкафу – там висела униформа. «Настоящий моряк, – подумал про себя, увидев аккуратно сложенную на стуле вчерашнюю одежду: – Упал без памяти, но брюки лежат как надо». Через полчаса уже был на палубе нашего транспортника. Капитан осмотрел наш неказистый строй. Его взгляд остановился на мне.
– Кто-то неплохо вчера отдохнул, – лицо Моро скривилось, – но теперь у них появится шанс поработать. Пока «Бретань» стоит на причале, мотористы работают в доках – помощь в ремонте судов. Там и отдохнёте, – капитан ухмыльнулся.
Так я с Папашей Гийомом попал в доки Ла-Валетты. В масленой робе и кепке провёл день в сухом доке, где помогал местной ремонтной бригаде копаться в двигателе английского торпедного катера.
Сидя на ведре, промывал прокладки и крепёж в керосине, а мои мысли постоянно возвращались ко вчерашним событиям: кто была эта женщина… или девушка? Разглядеть я её не сумел. Как я попал в свою комнату, а потом и в кровать? Ответов я не находил – одни догадки.
Вечером, приняв импровизированный душ из шланга, обдавшего меня солоноватой водой, отправился в город. На этот раз в мои планы не входили приключения в подворотнях старых кварталов, и я решил навестить свою знакомую – Надэж Растиньяк. Отыскать её дом не составило труда: я запомнил дом «Милый уголок» по моей же улице Сент-Джонс. Темнота ещё не наступила, и дверь в подъезд была открыта, вошёл внутрь и поднялся на третий этаж. Встал перед дверью, немного помялся прежде, чем постучать, но всё-таки, наконец, решился и пару раз стукнул кольцом, висевшим на двери, и… остался ждать, прислушиваясь к тишине.
Вскоре послышались лёгкие шаги, дверь приоткрылась и выглянула женская головка. Это была Надэж. Увидев меня, она улыбнулась и открыла дверь настежь. Мои губы растянулись в ответной улыбке, но это не было данью вежливости: видеть эту милую девушку мне, действительно, доставляло удовольствие. Она пригласила меня войти внутрь.
В маленькой прихожей горела тусклая лампочка, свет от которой позволил мне рассмотреть Надэж: платье в крупную серую клетку с большими оборками на плечах и груди, широкий пояс, серые туфельки. Но не это главное. Казалось, что она искренне радуется моему приходу, даже хлопнула в ладоши:
– Как мило, что Вы зашли, месье Викто?р!
Я зарделся от смущения: «Неужели она ещё помнит моё имя?»
Дверь в её комнату была открыта, и мне не составляло труда увидеть краем глаза открытый чемодан около кровати. В её скромном жилище ничего не изменилось. Заходить туда мне не хотелось: боялся чувства неловкости, оставшись с неё наедине. Поэтому пошёл ва-банк и выпалил:
– Мадам Растиньяк, позвольте пригласить Вас в кафе на чашку кофе.
Она немного удивлённо посмотрела на меня, мне даже показалось, что как-то расстроено. Боясь получить отказ («Может быть, я ей не нравлюсь?») или быть неверно истолкованным («Очередной навязчивый ухажёр?»), тут же продолжил:
– У меня здесь никого нет. Францию мы оставили почти одновременно, и неожиданно попали на остров, о котором никогда не задумывались, – я пожал плечами: – Просто хотел узнать, как Вы устроились.
Облако недоверия слетело с её лица:
– Хорошо, давайте выйдем в свет, – она посмотрела в сторону комнату. – Подождите.
Через минуту мы покинули её квартиру, на моей спутнице появилась шляпка-вуалетка, ажурные перчатки, в руке – маленькая дамская сумочка.
Кафе «случайно» оказалось тем самым – «Кафе у бухты», около которого я познакомился с Надэж. На этот раз заведение было заполнено, и мы с трудом нашли столик в тёмном углу без вида на море. Я галантно выдвинул стул для девушки.
– Всё равно море рядом – оно с нами, – Надэж как будто прочла мои мысли и присела на скрипучий стул, потом добавила: – Разве Вам как моряку не наскучило море? Мне кажется, Вы его должны ненавидеть: бескрайнее и скучное, и ещё – мокрое, – иронично улыбнулась.
Я сел напротив и улыбнулся в ответ:
– Море не может наскучить – оно живое, а всё живое не может быть однообразным. Можно сутками сидеть неподвижно, любуясь океаном.
– Месье Викто?р, Вы романтик! – по её лицу порхала беззаботность.
Официант принёс салат из кролика и налил красное вино.
На этот раз моя знакомая была более разговорчива: она устроилась в новом для неё жилище, узнала, где рынок, но режим экономии воды подействовал на неё удручающе.
– Вместо воды, Вы можете использовать местное вино, – попытался пошутить, Надэж вежливо улыбнулась. «Шутник из меня не очень», – попрекнул себя.
Сама она оказалась, как я и предполагал, из Парижа, её отец служил в министерстве иностранных дел. Взглянул на свои руки: под ногтями виднелись несмываемые чёрные пятна от мазута. «Девушка из высшего общества. Забавно», – невесело подумал.
Невольно вспомнил утреннюю болтовню с сублейтенантом Канинхеном: возможно, ей и шёл образ Флёр-де-Лис, но вряд ли простой моряк мог стать для неё Фебом де Шатопер. Внутренний голос насмешливо подразнил меня: «Лучше ищи свою Эсмеральду!» Что я мог ему ответить? «Нелепые социальные предрассудки, которые мы сами себе создаём», – буркнул про себя. Это всё, что приходило на ум. Однако это было не самое худшее в моей знакомой.
Наша беседа не могла не коснуться цели её поездки в Триполи.
– Да, – она вздохнула. – Мой муж, Жорж, служит во французском консульстве в Триполи. Он работает там меньше года, точнее два месяца. А поженились мы за месяц до его отъезда…
Мне стало не по себе, внутри стало пусто – ощущение падения со скалы: я срывался вниз, а Надэж оставалась. Она что-то говорила, улыбалась, снова говорила, но я ничего не слышал: её губы шевелились беззвучно для меня. То смотрел на неё, то опускал глаза на бокал с вином – хотелось другого. Другого? Другого – это стакан виски, а затем второй… Но их не было – пришлось сконцентрироваться и вернуться в реальность – тоскливую реальность.
– …Вот я и села на пароход из Тулона в Триполи, – снова в моих ушах появился её голос. Она сделала паузу: – …Это Вас расстроило, месье Викто?р? – на её лице появилась тревога.
Это меня расстроило? Мне стало неприятно от самого себя: потерять недавно родителей и ухаживать за милой девушкой? Во рту появился противный привкус, потянулся к бокалу и попытался смыть его вином. Вежливо улыбнулся Надэж:
– Нет, ничего, мадам. Вспомнил о родном городе, – соврал я.
– О, да! Как я Вас понимаю, – она отвернулась в сторону моря. – Знаете… – парижанка вдруг резко повернула голову в мою сторону, её широко распахнутые глаза доверчиво смотрели на меня. – Почему мы на Вы? Для Вас я просто Надэж.
Ещё минуту назад я был бы счастлив от такого предложения Надэж, но сейчас это не имело никакого значения, хотя, конечно, на моём лице появилось выражение признательности.
– Если Вы… – я запнулся. – Если ты позволишь, то для тебя я просто Викто?р.
Очень хотелось добавить: «Простой моряк с торгового судна», но сдержался. Какое я имел право выливать наружу желчь разочарования? Моя знакомая ничего мне не обещала и ничем мне не обязана. И я подавил в себе эту юношескую глупость, попытавшись вести себя как можно более непринуждённо: «Надеюсь, она ничего не заметила». И вскоре снова услышал, что говорит Надэж.
– …Я уже соскучилась по Парижу, – она взглянула мне в глаза, – на этом острове камней и песчаника. Поэтому так приятно встретить здесь соотечественника.
Я сжал вилку в руке: «Ну, как же не обещала? Один только её взгляд – это уже обещание, как для альпиниста – желанная горная вершина».
– Наша квартира – в XVI округе, недалеко от Булонского леса. Мне нравилось там гулять. Сейчас там так хорошо, – она мечтательно закатила глаза, через секунду её взгляд снова вернулся ко мне. – А в Нанте есть городской парк для отдыха?
– Да, горожане отдыхают в Иль-Фейдо, пикники на лужайках, – вздохнул я: XVI округ – не для простых моряков из Нанта.
– О, да. Мы с Жоржем тоже часто устраивали пикники, – она медленно провела пальцем по столу, как будто что-то рисуя. Возможно, что-то из прошлого. Повисла пауза.
– Я познакомилась с Жоржем на работе у отца. Как-то зашла к нему передать книги из дома, а у него в кабинете сидел Жорж – по каким-то вопросам службы. Отец представил его: «Жорж Лаваль из департамента Северной Африки». Жорж был очень мил, – Надэж продолжала рисовать, слегка касаясь пальцем поверхности стола.
Такого рода воспоминания не доставляли мне никакого удовольствия, но я вежливо уточнил, поддерживая беседу:
– В документах, конечно, остаётся девичья фамилия, но почему не представляешься как мадам Лаваль?
Она посмотрела на меня, улыбнулась:
– Слишком привыкла к своей фамилии, – девушка опустила глаза на бокал вина. – Хочу оставаться независимой. Глупо? Да? – она посмотрела на меня вопросительно.
Я пожал плечами:
– Почему же глупо. Если так пойдёт дальше – женщины получат даже избирательные права.
Она беззвучно рассмеялась:
– Понимаю, что глупо … но что делать? – она развела руками, продолжая улыбаться.
Так ещё полчаса порхала наша лёгкая беседа – так могло показаться со стороны, но в моих же ушах звучал скрип старой портовой тележки, набитой рыбой. Поэтому я с облегчением покинул кафе, провожая Надэж домой. Мы шли тёмными улочками, освещаемыми скудным светом, пробивающимся сквозь решётки оконных ставней: «Почти как дома, в Нанте».
Конечно, мадам мне нравилась, даже чересчур. Но всё это должно продлиться недолго: пройдёт день, другой, и она отправится к мужу в жаркий Триполи, я её больше не увижу и скоро забуду. Она как будто подтвердила мои мысли:
– Мой пароход скоро отправится в Триполи. Викто?р, я прошу тебя проводить меня, – повернув голову в мою сторону и не увидев восторга, быстро добавила: – Понимаю, что у тебя работа в порту, но если есть такая возможность … мне будет очень приятно помахать кому-то на берегу. Пароход «Ливорно».
Что я мог ответить? Конечно, я заверил её, что обязательно провожу. Ну, что же, последний жест галантности. В конце концов, я же с берегов Луары.
Мы подходили к двери её дома, настало время прощаться. Она обернулась ко мне.
– Викто?р, если я не уплыву завтра, мы можем посидеть вечером в кафе, – она как будто хотела загладить несуществующую вину, мне стало неловко и стыдно за свои идиотские мысли – я обещал, что обязательно зайду к ней. «Скоро парижанка исчезнет из моей жизни. И мы оба это знаем. Хотя для неё – это просто желание скрасить унылость пребывания на этом островке», – усмехнулся про себя, вспомнив: Фэб де Шатопер останется один! Кто бы мог подумать, что Мальта надолго станет для неё вынужденным пристанищем подобно Собору Парижской Богоматери для Эсмеральды.
По возвращении домой мне хотелось сразу лечь в постель и забыться глубоким сном, но я заставил себя всё-таки зайти к соседке. Постучал в дверь, подождал, никто не ответил. В её комнате тихо бурчал громкоговоритель: «Танковые части вермахта пытаются прорвать оборону французских войск в районе Шалон-сюр-Марна. Союзные армии мужественно отражают…» Шагов или какого-либо движения не услышал. Постояв ещё немного, вернулся в свою комнату, разделся и лёг.
Однако через несколько минут моих безуспешных попыток заснуть за приоткрытым окном послышались шорохи. Я встал, открыл окно настежь и выглянул наружу. На меня смотрели два светящихся близкопосаженных глаза. Пару секунд мы ошарашено смотрели, не мигая, друг на друга, пока я не разглядел, что передо мной кот, обыкновенный кот, лезущий по изогнутому стволу прилепившегося к стене дерева.
– Привет, – поздоровался с ним, животное в ответ фыркнуло.
– Понял, ты не в настроении, – перевёл для себя его ответ: поболтать не получится.
Осознав, что я не представляю для него опасности, кот деловито продолжил свой путь и вскоре заскочил в полуоткрытое окно соседней комнаты, мелькнув рыжей шерстью в отблеске луны.
«Значит, у соседки проживает кот», – сделал нехитрый вывод и отправился в постель. Уже около полуночи раздался хлопок входной двери, шаги в коридоре, затем в соседней комнате.
«Загадочная соседка вернулась», – подумал сквозь сон, перевернулся на другой бок и снова заснул…
На следующее утро, направляясь в портовые доки, спросил у возившихся неподалёку такелажников о пароходе «Ливорно». Те махнули рукой в сторону стоящего на рейде судна с чёрными бортами. «Ливорно» будет стоять здесь ещё тысячу лет», – со смехом добавили они, я понятливо кивнул: «Британская система медлительна и инерционна», и продолжил свой путь в доки. Сегодня мы должны спускать на воду катера, надо торопиться.
Думать о чём-то стороннем не успевал: топливопровод, похоже, забился после нашей чистки – надо же случиться такому «везению». Но лучше этому произойти сейчас, чем в открытом море. Мы провозились ещё полдня, но работу всё-таки выполнили. Я вытирал ветошью блестящие от машинного масла руки.
«В результате ожесточённых боёв немецким войскам удалось прорваться к оборонительным рубежам на Сене. Части экспедиционного корпуса и французская армия перешли в контрнаступление по ликвидации прорыва войск противника…», – вещал громкоговоритель на стене склада. Я сел на раскалённую от солнца бочку. Мой зад ничего не чувствовал: «Значит боши уже на Сене. Всё кончено – это просто агония». Наверное, я всё-таки ненастоящий француз. Мои руки бросили ветошь: «Перекати-поле. Терять свою страну у нас в крови». Побрёл в раздевалку, обернулся – Папаша Гийом остался стоять, засунув руки в карманы робы и запрокинув голову вверх, подставляя лицо средиземноморскому солнцу. Что он говорил? «Бошей в Марселе не будет». Но я уже не был в этом уверен.
Вечером этого же дня я стоял перед дверью Надэж. На этот раз у меня было совсем другое настроение: любящая супруга спешит воссоединиться с любимым мужем. Зачем я здесь? Зачем я ей? Но, может быть, я постоянно путаю собственные желания с действительностью. «Просто помогаю девушке, попавшей в затруднительное положение», – повторял как заклинание.
На пороге появилась Надэж. Она пригласила меня внутрь. На ней было надето тоже платье, что и вчера. Поэтому резкое изменение выражения на её лице по сравнению со вчерашней встречей было особенно заметно. Она машинально посмотрела на подол юбки, потом в сторону чемодана, стоящего около стены, затем отвела взгляд в сторону, стараясь не встречаться со мной глазами. Ни малейшего намёка на улыбку. Я не мог не спросить, что явилось причиной её настроения. Дама отошла к окну, повернулась ко мне спиной. Вытянулась как струна, смотрела молча на окна противоположенного дома.
– Была сегодня в порту, – она опять начала отрешённо водить пальцем по стеклу, – пароход задержан на неопределённое время, итальянцев интернируют на Сицилию или в Ливию. Нас возьмёт на борт пароход, идущий из Александрии в Триполи через Ла-Валетту.
– Прекрасно, Надэж, – я пожал плечами. – Ты уплывёшь к любимому мужу. Только на другом судне.
Девушка повернулась ко мне лицом, сцепив пальцы рук перед собой.
– Ты не понимаешь, Викто?р. Пароход будет только через неделю, – она смотрела на свои руки.
Я был обескуражен такой новостью, но что можно сделать в такой ситуации? Только успокоить. Тем более, что парижанка начала нервно ходить вдоль окна.
– Не надо так расстраиваться, Надэж. Ты всё равно уплывёшь в Триполи, только теперь через семь дней, – высказался я, попытавшись придать своему голосу спокойную уверенность.
Она застыла около окна, снова посмотрела на меня. Надэж приподняла брови, отчего внешние уголки её глаз опустились. На её лице я прочёл скорбное сочувствие уже к себе как к умалишённому.
– Викто?р, ты слышал последние новости? – не дожидаясь моего ответа, она продолжила: – Немцы приближаются к Парижу. Кому теперь нужны какие-то французы, затерявшие на скалах в море?
– Успокойся, Надэж. Двадцать лет назад во время Великой войны боши тоже приближались к Парижу, но были разбиты маршалами республики. И сейчас они призваны премьером снова в строй, чтобы вновь доказать силу французской мощи. Линия Мажино для немцев непреодолимый рубеж, – я вещал этот пропагандистский бред под её пристальным взглядом. Она молчала, пока я говорил.
– Викто?р, ты в своём уме? – её взгляд скользил по моему лицу. – Какие маршалы? Столетние выжившие из ума старики? Линию Мажино уже обошли. А мощь будут демонстрировать в предместьях Парижа беженцы из Пикардии и Шампани?
Её поучения меня разозлили: «В конце концов, что может понимать эта папина дочка из XVI округа о жизни? Её коробит, что она встречает меня в одинаковом платье – вот горе! Я её успокаиваю, как могу, и я же полноценный идиот!»
Мои бурлившие мысли были перебиты очередными её причитаниями. Она опять начала ходить вдоль окна, сжав кулачки:
– Что же будет с родителями? Ведь они остались в Париже!
– Ничего не будет. Столицу не бомбят. Боёв за неё, очевидно, не будет. Подойдут, потопчутся в Венсене, заберут всё вино с Лотарингией и Эльзасом в придачу и уберутся к своим мюнхенским свиньям, как это было семьдесят лет назад при Бадингете, – мне всё это надоело, и я, нарушая все правила приличия, невежливо плюхнулся на стул и вытянул ноги. Хотелось сплюнуть от души, но это был бы слишком даже для меня. Она замерла и уставилась на меня круглыми глазами.
– Викто?р, что ты такое говоришь? Что ты понимаешь?! Они там, в адовом котле немецкой чумы, а ты здесь рассуждаешь об этом, как об очередном историческом анекдоте!
Это было последней каплей переполнившей чашу моего терпения, и я взорвался:
– Исторический анекдот? – зло посмотрел на неё. – Четыре недели назад при бомбёжке Нанта погибли мои родители. Что ты скажешь об этом анекдоте?
Я замолчал, продолжая смотреть на неё. Надэж попятилась назад, к окну, подоконник остановил её. Она схватилась руками за него, несколько секунд молча смотрела на меня немигающим взглядом, затем резко развернулась лицом к окну, распахнула оконные рамы и перегнулась через подоконник. Я испугался: мне показалось, что она хочет выброситься из окна. С возгласом «Надэж, остановись!» бросился к ней. Один миг, и её талия оказалась в моих руках. Она застыла. Несколько секунд мы стояли неподвижно. Наконец, прозвучал её голос:
– Отпусти.
– Да, – тихо ответил я и отошёл назад к стулу.
– Мне стало дурно, – она всё ещё стояла ко мне спиной. – Хотелось свежего воздуха.
– Простите, мадам, я не о том подумал, – я перешёл на «Вы», укоряя себя за излишнюю несдержанность: устроил скандал с практически незнакомой дамой. Глупейшая ситуация! – Пожалуй, я должен уйти. Простите, мадам, – я уже намеревался идти к выходу, когда она развернулась ко мне лицом. Широко распахнутые глаза блестели, зрачки бегали по мне.
– Постой, Викто?р.
Я остановился. Она напряжённо сглотнула, потом истерично выпалила:
– Прости меня, прости меня. Я не знала. Но какая разница! Какая разница! Люди гибнут, гибнут! Родные, близкие, незнакомые! Они безвозвратно исчезают!
Девушка села на кровать, закрыла лицо, раздались всхлипы, сквозь которые слышалось непрекращающееся: «Прости меня, прости меня…» Её плечи тряслись.
Я сделал шаг к ней, но потом остановился, начал топтаться на месте, не зная, что делать. Наконец, решился и подошёл к ней. Обнял её за плечи, она уткнулась лицом мне живот. Я молчал – просто не знал, что сказать, – но через несколько минут она затихла. Слабым движением оттолкнула меня. Я отошёл назад. Посидев немного, Надэж вздохнула, встала, прикрыв руками лицо; сняла полотенце с вешалки и направилась в туалетную комнату, бросив мне по дороге:
– Подожди меня. Прошу.
Я сел на стул, ожидая даму, хотя самое большое моё желание сейчас было уйти и больше не видеть её. Но я остался, и она вернулась. Застенчиво улыбнулась мне.
– Прости, Викто?р. Я сорвалась. Мне надо на воздух, лучше на набережную. Надеюсь, ты проводишь меня?
Что я мог ответить?
– Конечно, Надэж. Пойдём, – прозвучал мой ответ.
Мадам надела вуалетку, прикрепив её заколкой к пышным волосам, припудрила лицо. Я наблюдал за ней: такая милая обыденность – молодая женщина, приводящая себя в порядок. Теперь мне почему-то не хотелось её оставлять. Надэж взяла перчатки, и мы покинули её квартирку…
Молчаливая прогулка вдоль набережной бухты Марсамшетт, пара бокалов вина и чашек кофе. Она думала о своём, я незаметно наблюдал за ней. Надэж смотрела перед собой, иногда шевеля губами, как будто проговаривала мысли. Но истерик у неё больше не случилось. Я проводил её домой и вскоре был уже в своей комнате.
За стеной бодро бормотало радио: «В результате успешно проведённой флотом Его Величества операции удалось эвакуировать через Канал части британских, а также французских и бельгийских войск, находившихся под Дюнкерком…» По-моему, теперь счёт шёл на дни – развёртывалась хроника смерти «милой Франции». Странное чувство тебя охватывает, когда начинаешь понимать, что твоя страна – нет, скорее мироощущение, которое придавала тебе родина, – исчезает. Это чувство я бы назвал пустотой внутри и потерей ориентиров вокруг себя…
Услышал шорохи за окном. «Рыжий кот возвращается в комнату соседки», – догадался я и заснул. Сквозь сон послышались звуки открываемой двери, шаги: «Сама соседка вернулась». И снова – забытьё сна.
Следующее утро не принесло ничего нового: всё та же работа в доках, всё то же солнце, чёрные борта парохода «Ливорно» всё так же маячили на рейде Великой Гавани.
После нехитрого обеда в соседней закусочной – кусок вяленой колбасы и порции бобов – мы, наконец, завершили ремонт катеров. На завтра запланировали ходовые испытания, и нас отпустили домой. Помывшись и переодевшись, заспешил на свою улицу Сент-Джонс. Немного поваляюсь с книжкой, что приобрёл на рыночном развале и пойду слоняться по вечернему городу – все мои нехитрые планы.
Однако жизнь вносит свои коррективы. Войдя в коридор, направился к себе, но не успел вставить ключ, как открылась дверь соседней комнаты, и на пороге возникла её хозяйка (во всяком случае, я так подумал: ну, а кто ещё это мог быть?). Вскоре в этом у меня уже не было сомнения – после её ответа на моё приветствие.
– Здравствуйте, мисс Найдин.
– Привет, морячок, – она насмешливо взглянула на меня.
При дневном свете, падавшем из небольшого окна в коридоре, у меня появилась возможность рассмотреть мою соседку. Её слегка прищуренные глаза искрились чёрными угольками, рассматривая меня. Я не остался в долгу и уставился на неё. Девушка лет девятнадцати-двадцати, тёмные волосы вздымались копной на голове, спускаясь волнами до лопаток, прямой тонкий нос, овальное лицо, маленький рот, загорелая кожа. Чем-то она напоминала цыганку, хотя для меня южный тип женщин почему-то всегда ассоциировался (в хорошем смысле, конечно) с этим бродячим народом. «Эсмеральда», – невольно улыбнулся я. В проёме двери около её ног возникла усатая рыжая мордочка. Кот посмотрел на меня равнодушным взглядом и мяукнул: «Мы уже знакомы». Значит, вместо козочки у моей Эсмеральды жил рыжий кот.
– Как тебя зовут, морячок? – насмешка не покидала её лица.
– Викто?р, – ответил я, потом добавил: – Викто?р Ракито?ф, – и почему-то смутился.
– Странно, не могу понять… Ты француз? – по её лицу нельзя было догадаться, это плохо или хорошо? Но простота её поведения заставила меня ответить ей что-нибудь задиристое:
– Вообще-то, русский.
Несколько секунд она недоверчиво разглядывала меня, потом всё-таки изрекла:
– Русский? Откуда ты здесь взялся?
Я был рад: мне удалось поразить заносчивую девицу, причём одним только словом.
– Откуда взялся? – теперь уже на моём лице царила насмешка. – Пришёл на пароходе, – ответ мой был прост.
– На каком пароходе? – на её лице лёгкое недоумение. Чувствовалось, что девушка пытается понять явление здесь странного иностранца.
– На французском – «Бретань», – прозвучал следующий мой ответ.
– Понятно, – наконец, сообразила брюнетка. – Ты из этих, из эмигрантов. Помню в раннем детстве на Мальту приходили пароходы с беженцами из России, какое-то время в городе попадались русские. Затем практически все перебрались во Францию.
Я не ожидал от неё такой эрудиции, поэтому удивлённо приподнял брови.
– Да, примерно так.
Но потом, вспомнив о вежливости, открыл дверь своей комнаты и пригласил Найдин внутрь. В ответ она только заразительно рассмеялась, слегка запрокинув голову назад. Мне казалось, что даже её чёрные кудри хихикали с ней в унисон. Но это продолжалось недолго. Девушка снова стала серьёзной, однако насмешка осталась в её глазах.
– Что я там не видела? – и сама ответила на свой вопрос: – Всё видела, – озорно сверкнув глазами, добавила: – И даже тебя, морячок.
– Меня? – озадаченно уставился на неё, насмешка в её глазах приобрела налёт загадочности.
Но чем больше я смотрел в них, тем яснее мне становилось, кто передо мной. «Ну, конечно», – я хлопнул себя по лбу.
– Ты та самая незнакомка, с которой я убегал от пьяных моряков! –догадался я.
Она ответила коротким смешком.
– Ага. Бедные английские моряки. Пытались проводить девушку домой. В результате они получили по уху, а девушку у них похитили, – она махнула рукой над головой. – Ну, что же. Приглашаю в кафе как своего спасителя, – закончив смеяться, заявила она.
Я не возражал и предложил «Кафе у бухты», на что получил возмущённый отказ.
– Ну, уж нет. Мы не будем сидеть в заведении, где я работаю официанткой.
– Хорошо, – быстро согласился. – Тебе виднее, как местной жительнице.
Она покровительственно взглянула на меня, и мы покинули нашу квартиру, направившись в закоулки Старого города. Петляя среди старинных домиков, я уже потерял счёт поворотам, когда, наконец, мы наткнулись на маленькое заведение, располагавшееся на первом этаже типичного мальтийского домика: обветренный песчаник, синие ставни, дощатые двери. За окнами заметил несколько столиков, покрытых клетчатыми скатертями, плетеные стулья. Хотел уже зайти, когда моя спутница меня остановила.
– Давай лучше посидим снаружи – обожаю наши мостовые, – Найдин указала на пару столиков на улице, а сама зашла внутрь.
Пожав плечами, согласился и занял один из столиков, ожидая её возвращения. Пока, задрав голову, рассматривал окружающие дома, девушка выскочила передо мной как из-под земли – даже не успел вскочить и учтиво выдвинуть ей стул, как она уже всё проделала это сама.
– Здесь неплохо готовят кролика. Я договорилась, ты получишь самый вкусный кусок. Ты рад? – её чёрные глаза требовали только положительного ответа, и я, конечно, его дал.
– Обожаю наших кроликов, – передразнил я Найдин.
Не пройдёт и года, как мне будут сниться в самых сладких снах блокадного города кусочки мальтийского кролика под винным соусом. Но сейчас я не ценил этих подарков судьбы.
Девушка издала короткий смешок:
– Ага, тебе передастся их сила и храбрость.
Однако сначала нас ждали мороженое и белое вино. Официант в белой короткой куртке поставил перед нами по бокалу и розетке холодного десерта. Она одарила высокого худощавого мужчину обворожительной улыбкой.
– Филиппе, ты великолепен сам и то, что ты приносишь, всегда великолепно.
Мужчина, которого она назвала Филиппе, растянулся в улыбке.
– Найдин, ты и есть великолепие нашего острова.
– Ты льстец, Филиппе, – улыбнулась довольная Найдин.
– О, Найдин! Если бы не жена и трое детишек, тебе бы от меня не уйти, – рассмеялся мужчина, потом грозно посмотрел на меня. – Если обидишь её, тебе не сдобровать, – потом улыбнулся и направился внутрь кафе.
Я не удержался и тут же спросил:
– Кто этот официант?
Найдин взглянула на уходящего мужчину.
– Филиппе старый знакомый. Он каждый день приходит на рынок, иногда болтаем с ним, – она кивнула на кафе. – Это его заведение.
– И он работает официантом? – сделал удивлённое лицо.
Девушка пожала плечами.
– Сейчас мало клиентов – он работает за всех, – Найдин опустила глаза к стоящему перед ней мороженому. – Давай лучше попробуем, что он нам принёс.
Она ещё не успела вкусить первую ложку лакомства, как уже зажмурилась от удовольствия.
– Оно сделано по рецептам итальянских Gelateria.
Я последовал её примеру, и попробовал местное мороженое.
– Ну, как? – девушка открыла глаза: они опять от меня ожидали только «Да».
Мороженое – ваниль с апельсиновой цедрой – приятно таяло во рту, но всё-таки нантское – лучше. Однако её блестящие глаза требовали разделить с ней радость наслаждения искусством местных кондитеров.
– Действительно, великолепно. Даже в Париже такого не найдёшь, – польстил я ей.
– Так ты из Парижа? – не дожидаясь моего ответа, она продолжила: – А в Париже все такие вруны, пьяницы и храбрецы? – соседка хитро прищурила глаз, обсасывая ложечку с мороженым.
– Почему? – наверное, на моём лице появилась глупая гримаса непонимания. Возможно, поэтому Найдин улыбнулась.
– В тот вечер ты был изрядно пьян, но бесстрашно бросился на двоих матросов, с которыми я болтала, а мороженое тебе не очень понравилось. Вот так, – торжествующе завершила она свой ответ.
– Вообще-то я из Нанта, – на моём лице выступила краска смущения.
– О, это меняет дело, – засмеялась Найдин и зачерпнула очередную ложечку десерта. – Всё это относится только к жителям Нанта.
– А как ты догадалась, что я твой сосед? – мне захотелось уйти от её насмешек над собой.
– Ещё жители Нанта не очень умны, – она постучала себя пальцем по лбу. – Видела тебя в окно, когда ты выходил из дома, ещё в первый день твоего появления.
Вскоре принесли моего кролика. Блюдо, действительно, оказалось приготовленным со знанием кулинарии.
– Ну, а это тебе нравится? – девушка пристально смотрела на меня.
На этот раз я бесхитростно ответил:
– Вкусно. Мне нравится.
– Вижу, не врёшь, – она положила ложечку в рот и снова зажмурилась от удовольствия.
Из открытого окна на втором этаже негромко вещало радио: «Исходя из гуманных соображений с целью исключения многочисленных жертв при обороне города, правительство Французской республики объявляет с сегодняшнего дня Париж Открытым городом…» Я вскинул глаза вверх к окну, как будто хотел увидеть звук, передающий это известие. Но это были только невидимые колебания воздуха из открытого окна: «Неужели боши войдут в Париж? Невозможно!» Но горькая логика быстро погасила эмоциональную вспышку, мой взгляд снова вернулся к собеседнице. Но она уже заметила перемену на моём лице.
– Но ведь это же не Нант? – сочувствующе произнесла она.
– Нант уже бомбили, – я поднял глаза в небо, голубевшее между крышами.
– Но ведь французы храбрые, как ты. Почему вы их не убили? – Найдин смотрела на меня немигающими глазами, и я уже не знал, она насмехается надо мной или говорит серьёзно.
Такой простой вопрос, но ответа у меня не было. Отвёл взгляд на бокал вина и предложил:
– Давай лучше выпьем.
Но она затрясла головой, наклонившись немного вперёд.
– Нет, ты мне не ответил: вы будете сражаться?
– Париж объявлен Открытым городом, – попытался как-то уйти от вопроса настырной девушки.
Но Найдин проявила настойчивость.
– Потеря столицы – это ещё не потеря всей страны и народа. У вас много городов и огромная армия.
Я только пожал плечами.
– Мы остались. Наше судно приписано к британскому флоту.
– Это правильно, – она закивала головой, как старый профессор, выслушивающий правильный ответ на избитый вопрос. – Ты должен быть на правой стороне всегда.
«Беззаботная девушка-официантка. Что она могла знать о войне?» – я непроизвольно вздохнул. Но мои мысли были перебиты звонким голосом Найдин:
– Вот теперь давай выпьем за бравого моряка, который обязательно победит немцев и выгонит их из Франции, – она подняла бокал и улыбнулась мне.
Глядя на её полное задора лицо, я на мгновение поверил, что эта война – всего лишь случайная болезнь, которая скоро пройдёт; и я вернусь в Нант, увижу живых родителей, и всё будет по-старому. Но, увы, это было только мгновение. Я поднял бокал, сделал глоток, второй, остановился: «Не повторяй ошибок с коварным напитком».
– Мне надо скоро возвращаться на работу, – Найдин доедала своё мороженое.
– Но тебя нет и по утрам, – поинтересовался, вспомнив о её странном режиме появления в нашем доме.
– Всё просто. По утрам продаю на рынке зелень, что привозят из Сицилии, – объяснила она.
– Да, ты работяга, – я пошутил, но получилось как-то грустно. Сделав паузу, я не мог не спросить: – А где твои родители?
Найдин взглянула на пустую розетку из-под мороженого, потом отодвинула её от себя.
– Всегда жила с бабушкой на Гозо, а родители… – девушка продолжала смотреть на пустую чашку. – Когда мне было десять, родители уехали на Сицилию, первый год писали, но потом внезапно прекратили, с тех пор от них ни весточки, – она вскинула на меня глаза, словно ища поддержки. – Но я верю, что они живы и обязательно вернутся ко мне.
Я попытался изобразить серьёзную веру в её надежду.
– Да, конечно, они могли уехать куда-нибудь дальше и устроиться где-то в Неаполе или даже Риме. Но почта! Эта итальянская почта! – возмущённо и как будто искренне покачал головой. – Ты же знаешь!
– Я тоже так считаю, – закивала Найдин.
«Почта теряет письма уже десять лет? – подумалось. – Хотя… В надежде не бывает обмана: не стоит лезть в душу».
– Надо идти, – постановила девушка, и мы отправились домой.
В двери квартиры мы обнаружили записку. Моя спутница ловко выхватила бумажку и развернула её, но потом, обиженно выдвинув нижнюю губу, протянула листок мне.
– Здесь по-французски, – потом, прищурившись, колко добавила: – Это, наверно, от той самой француженки, которая была с тобой в нашем кафе.
– М-даа, – заглянув в бумагу, кивнул я и, пропуская мимо ушей её насмешку, прочёл содержание: «Ещё раз прошу прощения за свою бестактность. Всегда буду рада встречи». И подпись: «Надэж».
– И что там? – Найдин не уходила, её заинтересованный взгляд – на листке в моей руке.
Я с напущенным равнодушием махнул бумагой.
– Сообщает, что с ней всё в порядке, – небрежно свернув бумагу, сунул её в карман.
– Х-мм, – она театрально изобразила обиду, жеманно отвела руку в сторону. – Изменщик! – но тут же прыснула в коротком смехе и скрылась в своей комнате.
Немного постояв, задумчиво смотрел на захлопнувшуюся за ней дверь, потом ушёл к себе и упал на кровать, уткнувшись лицом в подушку. Зайти к Надэж? Честно говоря, чувство неловкости не проходило. Я раздумывал. Мои мысли были нарушены шагами соседки в коридоре, хлопок входной двери. «Ушла». Мои глаза закрылись, и я забылся во внезапно накрывшем меня сне.
Пробудился от шагов и стука дверей. Понял, что уснул в одежде. Встал, выглянул в коридор: Найдин входила в свою комнату. Увидев меня, помахала рукой и исчезла у себя.
Я медленно разделся. Судя по звукам, соседка прошла в туалетную комнату. Вскоре послышался звук льющейся воды. Думать об Эсмеральде («Тьфу, глупые ассоциации. Конечно, о Найдин»), принимающей душ, совсем не хотелось: хотя я и был совсем молод, но как-то это постыдно. Однако вскоре почему-то шум стих, зато раздался голос соседки, зовущий меня. «Какого дьявола?» Медленно покинул постель и, едва открыв глаза, направился на ощупь в туалетную комнату. Машинально с силой толкнул разбухшую от влаги дверь. Она распахнулась, и я сделал шаг. В одно мгновение сон слетел с меня. Мои глаза, наверное, стали величиной с чайные блюдца: передо мной появилась Найдин – из одежды на ней была только мыльная пена. Вид девушки заставил меня остолбенеть – но ненадолго. Её крик быстро вывел меня из ступора.
– Убирайся вон, идиот! – в меня полетело то, что было у неё под рукой – мокрый кусок мыла прокатился по моему лицу, заставив меня вылететь из душевой. Дверь с треском захлопнулась за мной.
– Прости, Найдин. Что произошло? – закрывшаяся за моей спиной дверь молчала, но всё-таки вскоре раздался голос соседки – очевидно, девушка начала приходить в себя:
– Идиот! Куда ты лезешь?
– Ещё раз прости, но ты сама меня позвала, – я продолжал в замешательстве смотреть на дверь.
Небольшая пауза.
– Кончилась вода. Надо накачать. Я вся в мыле, – голос девушки успокоился.
– Уже понял, – буркнул я.
– Что? – раздался голос соседки.
– Уже иду, – недовольно ответил я и направился в подвал: там располагался насос. Так что ещё четверть часа я крутил колесо, накачивая воду в резервуар нашей душевой.
– Спасибо, Викто?р, – высунулась её головка из-за двери.
– Не стоит благодарности, – шутовски поклонился и вернулся к себе. Через секунду снова плюхнулся в кровать. Какое-то время сон не шёл: с улыбкой вспоминал только что увиденный образ прекрасной Эсмераль… – нет, Найдин. Хотя… пусть будет Эсмеральда – в конце концов, я был молод, и, конечно, чувство романтики мне было не чуждо.
Видение девушки приятно витало в моей голове. Но затем мои мысли перескочили к услышанным днём новостям: «Они сдали город, в Париж входят боши…» И тут меня больно резануло: «Они, они…» Вдруг понял своё одиночество в этом мире: потеряны не только самые близкие мне люди, потерян социум, в котором родился и вырос, – он оказался оборотнем. В моих мыслях теперь есть «Я» и «Они», «Мы» исчезло.
Даже нашу французскую команду «Бретани» нельзя было назвать «Мы». Группа самоизгнанных людей: сумасброд Папаша Гийом, два еврея, один поляк, бежавший с разгромленной родины, несколько французов, разыскиваемых полицией за пьяную поножовщину в Бресте или за долги, и всё это под командованием эмигранта в британской форме – вот такая «Непокорённая Франция»! Да, забыл… и я – сын не очень удачливых русских эмигрантов, только что ушедших в мир иной.
Заснул только под утро. Мозаика образов крутилась в голове: Надэж, детские воспоминания о Париже, Найдин, скалы с высящимися фортами, родители, собор Сен-Пьера и Сен-Поля в старом Нанте. Проснулся – в глазах «песок» от недосыпа. По дороге перехватил чашку кофе и кусок свежевыпеченного хлеба, десять пенсов на бочку, служившую столиком в закусочной – и в гавань.
В этот день на капитане надет китель. Видимо, он уже не первый час крутился в порту. Но его рыжая шевелюра и заломленная набекрень фуражка внушала уверенность в нашем будущем (в каком только?). Нас ожидало короткое объявление капитана.
– Сегодня весь экипаж занимается погрузкой. Завтра выходим в море.
– Куда идём кормить рыб? – выкрикнул бретонец Жиль, зевая.
Моро пренебрежительно взглянул на нарушителя дисциплины.
– Тебе это не грозит – акулья печень не выдержит такого удара.
Экипаж дружно заржал.
– Зато может задница будет цела, – буркнул под нос Жиль.
Но слух Моро не подводил.
– Твоя задница всегда имеет шанс получить хороший пинок от меня.
Насмешливый взгляд кэпа переместился с развязанного бретонца на Папашу Гийома.
– Провести проверку двигателя.
Мы полезли в трюм, нам предстояла рутинная работа: запуск, проверка режимов.
На причале орало радио, сообщая о последних новостях. Наши чумазые лица торчали из люков, когда диктор холодным тоном начал читать сообщение: «Диктатор Италии Бенито Муссолини сделал сегодня заявление об объявлении Великобритании и Франции войны. Соответствующие ноты переданы послам стран-союзниц…» Мы замерли. У меня как-то всё сжалось внутри, предчувствуя недоброе: итальянская Сицилия всего лишь в сорока морских милях от нас.
Тем временем по сходням перевозились и перевозились ящики, тюки, мешки. Всё это загружалось в грузовые трюмы нашего судна.
Несмотря на всю секретность проводимой операции, в среде моряков трудно что-то скрыть, и Папаша Гийом уже поделился последними новостями: завтра уходит очередной конвой в Александрию, в состав которого входит наша «Бретань». Штаб восточно-средиземноморского командования эвакуируется с Мальты в Египет – таково решение Черчилля.
Уже к вечеру удалось разместить и закрепить весь груз. Судно было готово к завтрашнему отплытию. Усталые, но довольные члены экипажа после вечерней поверки разошлись кто куда.
На зенитных точках возились солдаты. Объявлена полная боевая готовность; угроза атаки со стороны фашистов стала реальностью. Но я в это не очень верил: вряд ли макаронники так быстро смогут провести серьёзные операции против британских войск.
Кругом ходили рабочие и прибивали, где только можно, указатели к бомбоубежищам. Самих подземных катакомб на острове было немало благодаря строительным гениям ещё рыцарей мальтийского ордена, в том числе и в Великой Гавани: несколько входов в стенах окружавших бухту фортов давали возможность жителям скрыться в случае бомбового удара фашистов по острову. Теперь над входами в бомбоубежища висели большие таблички на английском и мальтийском.
Помывшись, побрёл домой, на улицу Сент-Джонс. Всё-таки решил попрощаться с мадам Растиньяк перед нашим отплытием. Сначала зашёл на свою квартиру – соседка как обычно отсутствовала – надел белую рубашку и отправился знакомой дорогой к Надэж. К счастью, мадам Растиньяк была дома. Открыв входную дверь, она сразу узнала меня, несмотря на сумрак в коридоре.
– О, Викто?р, какое счастье, что ты зашёл! – она прижала руки к груди. – Я так виновата перед тобой. Заходила к тебе, но…
– Не стоит, Надэж, – перебил её, махнув рукой. – Не принимай так близко к сердцу, я по другому поводу…
– Конечно-конечно. Проходи, пожалуйста, – она суетливо отступила назад, приглашая меня внутрь.
Я немного помялся прежде, чем объяснить причину своего визита. Она ожидающе смотрела на меня. В её комнате горела керосинка, в кастрюльке шуршала вода и стукались яйца. Отблески от огня играли в её глазах (может, мне это казалось?).
– Завтра наше судно уходит из Ла-Валетты. Пришёл попрощаться, – я отвёл взгляд от девушки.
– Как уходите? – Надэж выдохнула. – Этого не может быть!
Но, поняв глупость своего заявления, замолчала и прошла в комнату, я последовал за ней. Включила тусклую лампочку в облезлом торшере. Повернулась ко мне.
– Здесь пьют английский чай. Сойду с ума, если пробуду на этих скалах ещё немного. У меня есть бутылка вина. Выпьешь со мной?
Я открыл рот, чтобы ответить, но не успел: мадам сжала кулачки и дёрнула руками.
– Пожалуйста, не отказывай.
Она была так мила – смиренная просительница, не принимающая отказов. Невольно улыбнулся.
– Конечно, не откажусь.
– Тогда открывай, – она вытащила из шкафа бутылку и хлопнула по ней. – Хочу напиться, – Надэж передала мне бутылку, сама села за маленький столик, грустно добавив: – но у меня нечем её открыть.
Подперев голову рукой, она смотрела, как я тщетно пытаюсь открыть бутылку без открывалки.
– Если бы у тебя была шпага, то ты бы отрубил горлышко.
Она как-то отстранённо вздохнула и подпёрла подбородок уже обеими руками, приготовившись к длительному ожиданию.
– Вместо шпаги у французских моряков трезубец Нептуна! Зачем же портить бутылку? – я выудил из лотка со столовыми приборами, лежавшего на полке, вилку. Удивлённо посмотрел на неё, потом на хозяйку и снова на вилку. Театрально изобразил на лице замешательство. – Пожалуй, у мальтийского Нептуна четырёхзубец.
Надеж рассмеялась. Два удара ручкой вилки по пробке, и она провалилась внутрь бутылки.
Секунда удивлённых глаз девушки, затем её радостный вскрик:
– Урей! Да здравствует флот Республики! – она захлопала в ладоши.
С чувством достоинства поклонился и разлил по глиняным кружкам бордовый напиток. На столике появился хлеб, масло, вареные яйца. Мы шутливо чокнулись и выпили.
Она поставила на стол почти пустую кружку. Посмотрела на меня невесёлым взглядом.
– Когда вы вернётесь обратно?
– Не знаю, – я сказал правду. – Даже не знаю, вернёмся ли мы вообще.
Она отломила кусочек хлеба и начала его разглядывать.
– У меня здесь нет никого из знакомых, – Надэж продолжала смотреть на ноздреватый кусочек в своей руке. – Сегодня депортировали на Сицилию всех пассажиров с «Ливорно» – там были все итальянцы. Пассажирское сообщение с Ливией прекращено, с Францией приостановлено, – она подняла на меня глаза. Мне показалось, что её большие карие глаза смотрят сквозь меня. – Я застряла здесь навсегда.
Она сжала зубами свой кусок хлеба, потом резко потянула оставшийся в руке край куска вниз. Тягучий мякиш разорвался, её рука, упав вниз, ударилась об стол. Надэж как будто этого не заметила.
– Как у тебя с деньгами? – мне хотелось вывести её из прострации, перейдя на прагматичные темы.
Надэж, молча, жевала свой ломтик хлеба. Затем до неё начал доходить смысл моего вопроса. Она сглотнула.
– С деньгами? – в глазах появилась осмысленность.
– Да с деньгами, – повторил я.
– Хорошо, – она говорила как-то медленно, растягивая слова. – Поменяла все франки на фунты. У меня теперь их много, – она кивнула на тумбочку.
– Тогда ты продержишься до восстановления сообщения с Францией, – ободряюще заявил я. Потом добавил: – Дам тебе на всякий случай ещё двадцать пять фунтов, – и полез в карманы.
– Нет, не надо. Мне надо попасть к Жоржу, – Надэж покачала головой и снова отломила кусок хлеба.
Я выложил несколько банкнот и монет на стол. Она равнодушно посмотрела на них.
– Убери, они тебе нужнее. Давай лучше выпьем, – Надэж кивнула на бутылку, я снова разлил вино по кружкам.
Откровенно говоря, мне не нравились перепады её настроения от веселья к тоске и наоборот. Да и кому это может понравиться? Хотелось хоть как-то её поддержать, оживить. Мы выпили. Опять она поставила на стол почти пустую кружку.
– Тебе надо возвращаться в Тулон, – я опять взял деловой тон.
Отрезав кусок хлеба, намазал его маслом и положил бутерброд ей на тарелку.
– Мне надо вернуться к Жоржу, – она упрямо замотала головой, глядя на бутерброд в своей тарелке.
– Ну, пойми, Надэж. Все дипломаты после объявления войны будут депортированы во Францию, в том числе твой муж. Ты встретишься с ним только во Франции. Ты меня понимаешь?
От неё не было никакой реакции.
– Домой пароходы уже не идут, – наконец, произнесла Надэж. Она подняла на меня глаза.
– Ты можешь договориться о транспортировке на военном борте, – попытался предложить выход из ситуации.
– В Ла-Валетте нет французских кораблей, – Надэж сложила руки на столе и положила на них голову, упёршись подбородком. Взгляд отстранённый. Затем она снова заговорила: – Ты знаешь, Викто?р, кроме французской литературы я ещё изучала в Парижском университете сестринское дело.
Я молчал, ожидая продолжения: «К чему это она?»
После паузы парижанка продолжила:
– Литература здесь никому не нужна, особенно французская, – я протестующе замахал руками, но она не обратила на это никакого внимания. – Поэтому должна устроиться в клинику или больницу. Мне надо на что-то жить.
– Нет, не надо так, Надэж, – я придал голосу ободряющие нотки. – У тебя всё будет хорошо. Ты скоро вернёшься домой. Там тебя встретят муж, родители. Поверь мне. Ты будешь вспоминать Мальту как весёлое приключение.
Она покачала головой как китайский болванчик.
– Налей вина, пожалуйста, – она смотрела на свою пустую кружку.
– Думаю, нам достаточно, – попытался урезонить её.
– Тогда я сама. Это не вежливо с твоей стороны, – Надэж протянула руку к бутылке. Потом встретилась с моим укоряющим взглядом. Вздохнула, уронила руку на полпути. – Ты прав, – она взяла бутерброд и начала его жевать. Понемногу её глаза снова заблестели. – Куда уходит ваш корабль?
Несмотря на величайшую тайну, окутывающую наш маршрут, я ей рассказал всё, что знал: только бы отвлечь её от упаднических мыслей.
– Скорее всего, мы идём в Александрию, перевозим имущество штаба командования в Египет.
– В Египет? – озадаченные глаза бегали по моему лицу. – Значит, остров будет сдан? Флот уходит? Скажи правду, Викто?р.
– Нет. Успокойся, Надэж, – я уже начал раздражаться от нервозности, исходящей от неё. – Никто не бежит. Просто уходит запланированный конвой: группа транспортных судов и кораблей сопровождения. Это необходимость. Только в стратегических интересах.
– В стратегических интересах уже сдали Париж, – глаза парижанки требовали хоть какое-то опровержение её страхов, но не находили их на моём лице. И пока я собирался с мыслями, её взгляд упал на чемодан.
– Поплыву с вами. Не хочу попасть в плен, а потом в концентрационный лагерь.
– Но с нами нельзя, – я растерянно смотрел на Надэж, – мы не берём на борт пассажиров.
– Спрячусь и буду сидеть в трюме, как мышь, до самой Александрии. Ты же двигателист – значит, хозяин трюма. Ты мне поможешь пробраться на корабль? – теперь её лицо было полно решимости. – Или бросишь здесь на милость фашистов? – она вскочила, схватила чемодан и, открыв его, поставила посередине комнаты.
– Прекрати, пожалуйста, Надэж. Это просто смешно, – попытался её урезонить.
Девушка вскинула голову.
– Смешно? Ждать, когда они придут и расстреляют нас как твоих родителей, – её прищуренные глаза с вызовом смотрели на меня.
Я не знал, как её успокоить. Оставалось только с сожалением вздохнуть: «Лучше бы она напилась и заснула».
– Викто?р, так ты будешь мне помогать?
Она стояла около чемодана, держа руки на талии. У меня появилось несколько секунд полюбоваться ею: горящие глаза, высоко поднимающаяся грудь – с неё можно было лепить Марианну. Несмотря на её столь завораживающий образ, первым позывом было желание выкрикнуть: «Нет, помогать не буду!» Однако благоразумно пожал плечами: «Её надо успокоить». Мой мозг лихорадочно искал соответствующие доводы. Наконец, попробовал:
– Что тебе даст Александрия? Это же не Париж. Это ещё дальше от Франции, чем Мальта, – я откинулся на спинку стула, она не слушала меня, открыв шкаф, где была развешена одежда, начала там копаться. Я продолжил: – Если ты покинешь остров инкогнито, то никто не будет знать об этом. В том числе твой муж, – подчёркнуто громко сказал я последнюю фразу. Женщина остановилась и повернулась ко мне, прижимая к груди тёмную блузку из шкафа: она начала меня слушать. Вдохновлённый этим эффектом снова продолжил: – А он, между прочим, и я в этом уверен, знает, что ты задержалась на Мальте. И куда, как ты думаешь, он бросится на поиски тебя? А ты исчезнешь в неизвестном для него направлении.
Она молча уставилась на меня, потом сделала пару шагов назад и села на кровать, так и прижимая к груди кофточку.
– Дева Мария! Как я могла забыть о Жорже? Ведь он, действительно, будет меня здесь искать. Я уверена, что он уже плывёт ко мне. В портовом управлении телеграфировали в Тулон. Родители и Жорж знают обо мне.
Её руки опустились на колени, пальцы сжимали ткань блузки, я невольно прилип к ней взглядом: поразительная метаморфоза – теперь передо мной беззащитная женственность с печалью в глазах. Я облегчённо выдохнул: бегство в трюме сухогруза отменяется.
– Простите меня, Викто?р, – Надэж посмотрела на открытый чемодан уже потухшим взглядом. – Сегодня сама не своя. Конечно, я должна ждать.
«Её бросает из стороны в сторону как потерявший управление баркас». И я пошёл ва-банк. Взглянув на стол, протянул руку к бутылке. Пока разливал вино по кружкам, Надэж молчала – равнодушие в глазах. Мы смотрели на льющееся вино. Булькающие пузырьки бордовой жидкости, прорывающиеся через болтающуюся в бутылке пробку, создавали впечатление уходящих событий нашей жизни («Мои мысли приняли философский характер – значит, Надэж с ещё одной порции вина должна окончательно успокоиться», – наблюдательно сделал вывод). Мадам отбросила блузку на кровать и приняла обеими руками протянутую кружку. Она долго держала её перед собой, почти закрывая ею лицо, только широко открытые глаза виднелись над краем этого импровизированного «глиняного кубка».
Мы молча делали глотки. Наконец, Надэж нарушила молчание.
– На самом деле всё понимаю. Ты можешь не вернуться. Мне будет очень, очень жаль.
– Конечно, наше судно вернётся, – с жаром начал я врать, – Нам объявили, что Ла-Валетта – порт приписки «Бретани», и мы будем обязаны вернуться на Мальту.
Затем мне пришла в голову идея.
– Но в случае трудностей, Надэж, ты можешь обратиться к моей соседке по квартире – Найдин. Она мальтийка и хорошая девушка, – я улыбнулся, вспоминая непоседливую брюнетку. – Думаю, она поможет, если тебе что-то понадобится.
Мои слова немного развеселили собеседницу.
– О, Викто?р, ты зря времени не теряешь, – она тихо рассмеялась, как будто не слышала моих последних слов, – Ты на острове только несколько дней, а у тебя уже появилась подруга? Она красивая? – тут же продолжила, очевидно, видя моё возмущение и не давая мне ответить. – Нет, не говори. Дай, мне самой угадать. Она высокая стройная и длинноволосая девушка? С гордо поднятой головой. Она похожа на Кармен? Расскажи мне.
– Нет, конечно… – я начал выплёскивать своё искреннее негодование, но тут же был перебит её смешком:
– Как? Она не такая экзотичная девушка? – Надэж сделала круглые глаза, в них появилось напускное разочарование. Но долго она не выдержала и снова засмеялась.
– Нет. Она, конечно, красивая, – я, наконец, смог подать голос после своего возмущённого фырчанья во время её речи. – Но Найдин просто соседка для меня. Очень отзывчивая девушка. И ничего такого.
– Очень отзывчивая девушка. И ничего такого, – передразнила меня Надэж. – Признайся, Викто?р, что ты уже думаешь остаться на острове навсегда, – она скорчила молящую гримасу. – Пожалуйста, признайся, – протяжно произнесла парижанка.
Лицо её раскраснелось от выпитого вина. Надэж уже улыбалась, глядя на меня. Такой она мне нравилась больше.
Но время идёт, и мне надо было уходить. Я стал прощаться.
– Хорошо, иди, – улыбка слетела с её лица. Она вздохнула: – Понимаю. Завтра вы уходите в море. Увижу ли тебя снова?
Я открыл рот, чтобы уверить её в самом оптимистичном исходе – новой встрече после моего возвращения, но она покачала головой:
– Я покину Мальту – вернусь во Францию. Надеюсь, ты навестишь нас с Жоржем на родине?
– Да, Надэж, желаю тебе поскорей вернуться, – я изобразил на лице саму уверенность в исполнении её надежд, собираясь покинуть комнату, но она задержала меня. Надэж быстро схватила со стола деньги, оставленные для неё, и сунула их в карман моей рубашки. Я попытался что-то возразить, но она только покачала головой и подтолкнула меня к выходу.
Выйдя на улицу, взглянул вверх, Надэж стояла около открытого окна балкона. Женский силуэт выделялся на фоне тусклого света из комнаты. Мы помахали друг другу, и я направился к дому.
По дороге усмехался про себя: «Странная дама. После этой встречи с ней мне кажется, что держал в руках синее пламя газовой горелки, оно играло, затухало и вновь вспыхивало». Даже посмотрел на свои ладони, но в сумраке позднего вечера ничего не увидел. «Интересно было бы посмотреть на её мужа. Чтобы жить с таким «чудом» надо быть особенным человеком, – наверное, уже открытая усмешка появилась на моих губах. – Но вряд ли его увижу. Разве только в Париже…»
«В Париже? – спросил сам себя. – Смогу ли вообще вернуться на родину?»
Дома меня ждала кровать, и вскоре мне уже снились пляшущие синие огоньки вокруг чёрных корабельных бортов. Стук входной двери спугнул эти огоньки из сна. «Найдин вернулась», – хотелось повернуться на другой бок и продолжить сон, но надо было попрощаться и с ней.
Кряхтя и зевая, поднялся с постели, натянул штаны и вышел в коридор. Девушка ещё не успела захлопнуть за собой дверь и, заслышав скрип, оглянулась. Увидев в темноте мой силуэт, остановилась.
– Не спится, морячок? – опять насмешка в голосе: она неисправима.
Я потряс головой, желания пикироваться с соседкой не было.
– Хотел сказать: «До свидания», – сонно произнёс.
– Ты куда-то уезжаешь? – её голос стал серьёзным.
– Да, наше судно уходит из Ла-Валетты. Так что прощай, – махнул рукой.
– Зайдёшь ко мне? – она сделала движение к своей комнате.
Я тут же вспомнил прощание с Надэж и резко замотал головой.
– Нет, благодарю. Завтра, точнее уже сегодня, мне рано вставать: в пять надо быть на судне. Много будет работы – надо выспаться.
– Буду надеяться, что у меня не появится новый сосед, я привыкла к тебе, – в темноте не было видно, но, наверное, Найдин улыбнулась.
– Можешь рассчитывать на меня в этом, – прозвучал мой ответ.
– Только, когда ты не лезешь в душ, – опять ехидная реплика с её стороны.
– Я отработал свою вину по?том и мозолями, – проворчал я.
– Вот поэтому мне и не будет хватать тебя. Семь футов под килем и попутного ветра, морячок, – дверь за ней захлопнулась.
– Прощай, Найдин, – ответил я вслед исчезнувшей девушке и вернулся в постель…

Глава 2. Начало
Следующее утро не предвещало ничего необычного: окончание погрузки, проверка закрепления грузов, запуск двигателя, выход в море в составе конвоя – всё по спланированному порядку.
Папаша Гийом, попыхивая сигаретой на причале, весело разглядывал осликов, запряжённых в повозки. Британские солдаты быстро вытаскивали какие-то деревянные ящики и заносили их в трюм. Внизу их ждали наши матросы, закреплявшие принесённый груз. Это продолжалось недолго – вскоре сержант махнул капитану Моро и что-то прокричал – громкое и невнятное, но было понятно, что они закончили работу. Ослики облегчённо вздохнули и покатили свои пустые повозки назад в город.
Старпом побрёл в трюм осматривать крепёж и расположение грузов, Папаша Гийом кивнул мне, и мы, не спеша, двинулись к машинному отделению: люк, крутая лестница в чрево корабля, обманчивая тишина – всё как обычно.
Но сделать мы ничего не успели, как раздался вой сирены. Папаша Гийом в замешательстве посмотрел на меня. Наверное, мой вид был не менее растерян.
– Учения какие-то? – выдвинул идею мой наставник, я только пожал плечами и полез по лестнице назад, уже слыша топот ботинок по палубе. За мной, чертыхаясь, лез Папаша Гийом.
На палубе стояла кучка матросов «Бретани» и, задрав головы, глазели на небо. Мы тоже взглянули вверх, но ничего не увидели, кроме чистого светлого простора. Из динамиков на берегу орала сирена воздушной тревоги. Папаша Гийом толкнул стоящего рядом матроса, им оказался поляк Януш. Старший механик вместо вопроса дёрнул головой вверх. Януш ответил, пытаясь перекричать звук сирены:
– Объявили воздушную тревогу – говорят, налёт итальянской авиации, – он кивнул в сторону бегущих по берегу рабочих и солдат. – Пожалуй, я тоже побегу. В Пшемысле также было.
Он не успел отойти от нас как появился капитан Моро. На этот раз его вид можно было назвать свирепым. Прищуренные глаза, кривая улыбка – не улыбка: приоткрытый с одной стороны рот и обнажённый клык. Рыжие волосы, казалось, горели. Сжатые кулаки.
– Какого дьявола вы здесь делаете?! Быстро все в убежище! Со мной остаётся… – он пробежал глазами по морякам и ткнул в меня пальцем. – Со мной остаётся Ракито?ф. Остальные вон в убежище!
Крик кэпа настолько ударил нам по мозгам, что какое-то время все стояли как вкопанные, но продолжение: «Я что сказал?! Акулий корм!» – заставило всех побежать к трапу, кроме меня и Папаши Гийома.
– Тебе, старый пень, нужно отдельное приглашение Первого лорда Адмиралтейства?
Механик спокойно посмотрел на небо, потом на капитана.
– Я Малыша одного не оставлю, – он часто называл меня Малышом из-за моего возраста.
– Хочешь погибнуть вдвоём и оставить судно без мотористов? – Моро зло смотрел на Папашу Гийома.
– В таком случае и без капитана, – механик потирал руки любимой ветошью.
– Каракатицы гальюнные, – Моро махнул рукой и направился к мостику, мы остались стоять на палубе, глядя вверх.
Но окрик обернувшегося к нам капитана спустил нас с небес на палубу.
– Чего уставились? Вытаскивайте ящики с песком, тяните рукава от резервуаров на причале. Хватит прохлаждаться!
– Проклятые «ростбифы»! Чёртов радар «увидел» перелётных комаров, а в результате теперь мы тут корячимся, – проворчал мой наставник, помогая мне волочить по палубе ящик с песком. – Ох, моя спина!
Поначалу ко всему происходящему у меня было такое же несерьёзное отношение: чистое небо – не то, что бомбардировщиков, даже ни одного облачка на горизонте. Зная неспешные нравы Средиземноморья, невозможно было и предположить, что у макаронников запланировано нападение на отдалённый остров всего через сутки после объявления войны. Это подсказывала элементарная логика. Но сирены продолжали выть, а люди практически исчезли с причала.
Вдруг почувствовал толчок в спину – это был Папаша Гийом, он показывал рукой вверх, я задрал голову: в небе появились черные силуэты самолётов. Оторопевшим взглядом всматривался вдаль, вскоре можно было разглядеть даже белые круги на крыле. Мой наставник переглянулся со мной.
– Дьявол! Они, действительно, появились!
– Патрон, и что нам делать? – я в замешательстве переводил взгляд с силуэтов самолётов на Папашу Гийома и обратно. – По-моему, они летят с недобрыми намереньями.
– Что делать? – Папаша Гийом добродушно попыхивал сигаретой. – Будем надеяться на лучшее, парень. Если Дева Мария будет к нам милостивой, тогда нам не нужно ничего делать. Но если… – он глубокомысленно указал пальцем вверх, – нам на голову упадёт большая бомба, то… нам опять не придётся ничего делать. Ну, в общем, ты понял, парень, нам не нужно ничего делать.
Я пожал плечами и опять уставился на приближающуюся эскадрилью «горбунов», как мы их потом называли, – трёхмоторные бомбардировщики Савоя-Маркетти S.79 «Спарвьеро». Сколько лет прошло, но до сих пор смогу различить эти силуэты смерти, нёсшие град смертоносного металла на город. Тогда я насчитал десять машин.
Мы продолжали стоять и смотреть на приближающихся итальянцев. Не то, что мы были храбрецами – просто не понимали всего ужаса наступающей угрозы. Но наше лицезрение было прервано криком капитана – тот высунулся с мостика и заорал:
– Идиоты! Быстро в укрытие, – он показывал в сторону берега, где недалеко от трапа с «Бретани» был сложен бруствер из мешков с песком и разбитым песчаником.
Его последние слова утонули в оглушающей канонаде: открыли огонь крупнокалиберные установки. Около десятка зенитных батарей располагалось на крепостных позициях в порту. Зажав уши, мы бросились сломя голову в береговое укрытие. Этот бег в течение десяти секунд показался мне отрывком из кошмарного сна, во всяком случае, в его реальность я бы никогда не поверил. Но это был, действительно, эпизод из моей жизни.
Мы залегли за мешками, но через мгновение уже снова высунулись наружу и, обозревая во все глаза окружающую обстановку, вцепились в край бруствера: пороховой дым и поднятая вверх пыль от грохочущей над нами батареи заставили нас кашлять и тереть глаза, но мы неотрывно смотрели в небо. От бомбардировщиков отделились чёрные точки, вереницей полетевшие вниз. «Бомбы!» – нетрудно было догадаться. Я смотрел на эти пятнышки, падающие как в замедленном фильме на город.
«Сейчас произойдут убийства», – медленно проплыло в моём мозгу. Эта мысль заставила меня оцепенеть: «Узаконенные убийства… По чьему-то приказу будут убиты десятки, сотни и тысячи людей». В центре Ла-Валетты появились серые клубящиеся столбы. «По приказу маньяка убивают людей на другом краю земли! Одного маньяка? Но за штурвалами бомбардировщиков сидит не он – сидят другие. Они тоже маньяки? Кто-то загружает бомбы в отсеки «горбунов», кто-то изготавливает их, кто-то рисует планы налётов на наши города, кто-то кормит и поит наших убийц – получается весь народ маньяки, одержимые идеей нашего убийства?» – генератор в моей голове с ледяной логичностью вырабатывал мысли. Возможно, они были продуктом стресса. Мои размышления прервал рывок за шиворот, и я свалился на дно бруствера.
– Прижмись, парень, – Папаша Гийом лежал рядом.
Тут же раздался взрыв. Мне показалось, что бомба разорвалась буквально в паре метров от нас, но это мне только показалось. Звук взрыва на мгновение даже заглушил грохот зенитной батареи над нами. Мы лежали, ни живы, ни мертвы, ожидая новых взрывов. В моей голове проносились только молитвы Богородице, вбитые в мою память ещё моей матушкой. Но больше взрывов в бухте не раздавалось, и мы выглянули из-за мешков: очевидно, бомба попала в акваторию Великой Гавани – наша «Бретань» всё ещё продолжала раскачиваться на волнах, поднятых взрывом.
В центре города появился столб – очередная бомба. У меня пробежал внутри холодок: под бомбёжку могли попасть мои единственные знакомые в Ла-Валетте – Надэж или Найдин. «Только бы они успели скрыться в убежищах!» – я стиснул кулаки, вспоминая родителей, но мне оставалось только молиться за девушек.
Огонь зенитных орудий всё-таки делал своё дело: бомбардировщики беспорядочно отступали в море, спешно сбрасывая боекомплекты вниз. Море превратилось в бурлящую грибницу, только вместо грибов – высокие столбы воды. «Горбуны» с глухим рокотом возвращались на север.
Папаша Гийом встал и начал отряхивать пыль со своей замасленной робы, я последовал его примеру.
– Ты это видел, Малыш? – на его лице было написано искреннее возмущение. – Последний раз такое испытывал в восемнадцатом под Верденом. Чёрт знает, что здесь творится!
Я оглянулся на наше судно – всё в порядке. Моро спустился из командной рубки. Увидев нас, громко проорал:
– Вы там целы, дьяволы?!
Ответом были наши поднятые вверх руки.
Мы выбрались из укрытия, намереваясь вернуться на «Бретань», как услышали стоны и всхлипывания на фоне громких криков зенитчиков с затихшей батареи. Папаша Гийом остановился и прислушался.
– Что это, парень? Слышишь?
Звуки повторились откуда-то сверху. Я поднял глаза в поисках источника шума. Ничего не увидев, предположил:
– Может быть, что-то случилось у артиллеристов?
– Может быть, – пожал плечами старший механик и хотел уже двинуться дальше, но скатывающиеся камни со склона заставили нас повернуться к расщелине в стенах форта над нами.
– Надо посмотреть, что там, – Папаша Гийом решительно начал карабкаться по склону. Но его решительности хватило на пару метров: альпинизм, явно, не входил в круг его любимых интересов. – Давай, Малыш, ты чуть помоложе, посмотри, что за там чертовщина, – он мгновенно скатился вниз.
Цепляясь за валуны, я начал взбираться вверх. Склон, покрытый травой и камнями, для молодого моряка не представлял особенных трудностей, и вскоре, повернув за угол выступа крепостной кладки, я уже мог наблюдать небольшую площадку под стенами – там кто-то лежал и стонал, иногда всхлипывая. Раздался металлический звон, я покосился в сторону: на краю площадки стояла, иногда тряся головой, коза. Обыкновенная коза, грязно-серого цвета. Звенел колокольчик, висевший у неё на шее. Но долго рассматривать животное мне было некогда, я бросился к лежащему человеку. В два прыжка я был уже рядом с ним. «Что с ним?» Это оказалась пожилая женщина – одним словом, старушка. Она лежала и стонала. Увидев склонившееся над ней лицо, что-то пробормотала по-мальтийски.
– Что с Вами? – спросил по-английски и сел на колени рядом с ней.
Она медленно приподняла правую руку ко мне.
– Сынок, мне нехорошо. Что-то упало на меня, – женщина перешла на английский и уронила руку.
Я посмотрел вокруг. Рядом с её левой рукой валялся большой строительный камень, возможно, упавший со стены крепостной кладки.
– Мне тяжело дышать, – с трудом выдохнула женщина.
Я задрал левый рукав её платья: рука оказалась перебитой, кровь сочилась из ран на предплечье и плече.
– Трудно дышать, – повторила лежащая женщина. Я перевёл взгляд на её тело. Платье на животе было порвано и покрыто пылью и кровью. Возможно, у неё сломаны рёбра от обрушившегося сверху камня.
Женщина закрыла глаза. У меня закружилась голова: «Она собирается умереть? Что делать?». Я приподнялся и беспомощно огляделся, крик Папаши Гийома снизу немного привёл меня в чувство.
– Что там, парень?
Я посмотрел вниз. Старший механик, сложив рупором руки, кричал мне:
– Ты что-то нашёл?
Я не мог сразу ответить: меня покачивало. Наконец, собравшись с силами, прокричал:
– Здесь раненная женщина!
Несколько секунд Папаша Гийом осмысливал мой ответ, потом снова заорал:
– Дьявол! Тащи её вниз!
«Легко ему говорить: тащи. А если она уже труп?» – меня передёрнуло, и начало подташнивать от одной только этой мысли. Я даже не мог заставить себя повернуться к лежащей женщине. Папаша Гийом снова прокричал мне снизу:
– Давай, Викто?р, тащи её вниз, а я вызову подмогу! – и он тут же побежал к «Бретани».
Оцепенев, я смотрел ему вслед, потом беззвучно произнёс:
– Да, сейчас.
Сколько я так мог стоять? Наверно, никто бы не ответил, как вдруг ощутил сильный удар в задницу: с моих губ слетел вскрик, я схватился за ягодицы. Оцепенение мгновенно слетело. Быстро повернувшись назад, обнаружил козу. Она с любопытством смотрела на меня, затем раздалось её блеяние. «Это её рук … тьфу, рогов дело!» – чертыхнулся про себя. Но, по-моему, она и не собиралась этого скрывать, ожидая моей реакции. И она последовала. Обойдя животное, двинулся к раненной. Наконец, пересилил себя: просунув руки под спину и ноги, приподнял женщину и аккуратно начал спускаться. Она лежала на моих руках, не шевелясь и не издавая больше звуков. Я смотрел только под ноги, боясь споткнуться и уронить свою ношу. Но, судя по цокающим звукам, нетрудно было догадаться, что за мной следует коза этой женщины. Лишь однажды скосил взгляд в сторону: всему виной была пряжка на сандалии женщины: она расстегнулась, и сандалия упала, мягко приземлившись на траву. Я продолжил свой путь вниз.
Наконец, когда до брусчатки дороги осталось пара метров, услышал возгласы Папаши Гийом и поднял глаза.
– Осторожно, парень. Давай сюда, – он протянул вперёд руки.
И вовремя! Потому что в этот самый момент я отвлёкся на него и наступил на камень. Нога подвернулась, и я бы рухнул. Но старший механик был уже рядом, чтобы подхватить женщину.
– Уфф! – только и успел он воскликнуть, получив в руки раненную и в придачу меня, повисшего на нём, но удержал нас, и я быстро восстановил равновесие.
– Кэп уже вызвал санитарную бригаду, – не глядя на меня, он укладывал тело на дорогу.
Я отошёл в сторону от суетящегося вокруг женщины старшего механика.
– Она жива? – заставил себя хоть что-то сказать.
Папаша Гийом, опустившись на колени, прощупывал пульс, сначала на запястье, потом на шее, приоткрыл женщине веки. Через некоторое время обернулся ко мне.
– Жива!
Мои глаза блуждали по лицу распростёртой на земле старушке. Опять поймал себя на каком-то отстранённом ви?дение окружающего. Даже не взгляд, скорее мои мысли пробегали по этой женщине. Очевидно, она этим ранним утром пасла свою козу и вот попала под бомбёжку. «Чем она виновата? Она тихо и мирно прожила свой век на этом Богом забытом скалистом острове. Наверное, растила детей и внуков, а, может быть, доживала в одиночестве отпущенный ей срок с мужем-стариком. А, может быть, и мужа уже нет или вообще не было».
Бледное морщинистое лицо не подавало признаков жизни. Папаша Гийом подложил ей под голову свой старый бордовый берет. Седые волосы, аккуратно сложенные в пучок на затылке, уже покрылись дорожной пылью. Мой взгляд остановился на её лице… Взгляд… Мысли… Взгляд… Чем дольше смотрел на неё, тем сильнее ощущалась отчуждённость восприятия: лицо женщины постепенно расплывалось, её черты менялись. Мне стало казаться, что передо мной мать… Это же её лицо!
Тарахтение старенького Albion, подъезжающего к нам, заставило меня на какое-то время отвлечься – наваждение пропало. Из бежевого фургона с красным крестом на боку выпрыгнули два фельдшера с носилками и коричневым кожаным саквояжем. Они быстро подбежали к лежащей женщине, оттеснив Папашу Гийома в сторону. Один из медиков открыл саквояж, готовясь выудить необходимый инструмент. Второй осматривал пострадавшую, судя по его выражению, он не очень был доволен. Через некоторое время он печально кивнул своему напарнику. Тот пожал плечами и захлопнул так и не понадобившийся саквояж. Перебросившись парой слов на мальтийском, они приподняли старушку с земли и положили её на носилки. Старший механик, молча, наблюдал за ними. Я смотрел на них, как будто не понимая, что происходит: санитары закрыли лицо женщины простынёй. На самом деле, я всё понимал. Они подняли носилки с телом, когда мой взгляд привлекла босая ступня женщины
– Подождите! – вырвался у меня крик, санитары остановились, удивлённо взглянув на меня.
Я стремглав кинулся вверх по склону, быстро схватил потерянную сандалию погибшей женщины и скатился с горки. Все молча ждали меня. Я подскочил к носилкам и потянулся к ноге женщины, однако через мгновение замер как вкопанный, поняв всю бессмысленность своего поступка. Но санитары поставили на дорогу носилки. Тот, который шёл сзади, взял у меня сандалию и ловко одел её на ногу женщины. Затем он кивнул второму санитару. Подняв вновь свою ношу, они направились к задним дверям фургона.
Папаша Гийом с растерянностью провожал их взглядом. Наверное, и у меня было не менее обескураженное выражение лица. Только сейчас я начинал понимать, что от войны невозможно ни скрыться, ни спрятаться – она настигает тебя везде: будь то Нант, Варшава или Мальта.
Санитарная машина медленно попятилась назад, увозя погибшую старушку. Старший механик поднял свой берет и начал медленно его отряхивать. Тоскливо наблюдал за ним. Вдруг опять почувствовал чувствительный удар по заду и снова схватился руками за ягодицы. Но теперь, даже не оборачиваясь, догадался, чьи это проделки. Не успел развернуться, как передо мной возникла любопытная физиономия козы.
– Вот дьявол, – выругался я, потирая ушибленное место. Посмотрев на Папашу Гийома, добавил: – Патрон, здесь коза погибшей женщины.
Старший механик уже усмехался, глядя на меня:
– Смотри! Осторожнее, она очень бойкая.
– Да, уж бойкая, – я вынужден был с ним согласиться, но перешёл к более насущному, по-моему мнению, вопросу. – Что нам с ней делать теперь? Ведь хозяйки больше нет.
Папаша Гийом чесал затылок.
– Кто же теперь скажет, – он посмотрел вслед исчезнувшему за поворотом санитарному фургону.
– Может быть, на батареи? В форте? – подал я идею, посмотрев наверх.
Старший механик пожал плечами.
– Ну, давай, Малыш, поднимись, спроси у зенитчиков. Возможно, они что-то знают, – предложил он.
Я снова проделал путь по склону к стенам крепости. За мной бодро скакала серая козочка. Наверное, она подумала, что с ней играют. Достигнув верхней точки, начал кричать. Вскоре над стеной высунулась голова в каске.
– Не знаешь, где живёт хозяйка козы? – я махнул в сторону животного.
Боец сдвинул каску со лба, прищурился, рассматривая меня и козу. Наконец, выкрикнул в ответ:
– У тебя, что там с головой? Какая коза? Какая хозяйка?
– Ну, если сам не знаешь, спроси у своих. Может быть, кто-нибудь знает, – я был настойчив, и голова солдата скрылась.
Однако ждать пришлось недолго. Вскоре голова появилась снова.
– Никто не знает, где живёт твоя старушка с козой. Наверное, она случайно забрела. Прости, больше ничем помочь не могу, – голова скрылась из видимости.
– Что же с тобой делать? – я начал спускаться с горки; животное шло рядом, кивая головой, как будто соглашаясь с моей оценкой сложной ситуации, в которую попала. Внизу меня ждал Папаша Гийом. По выражению моего лица он понял безрезультатность моего похода наверх.
– Ну, не с собой же нам её брать, в конце концов! – воскликнул он в сердцах, хлопнув беретом себя по колену.
– Но бросать её тоже как-то нехорошо, – поморщился я.
Мы двинулись к судну, но настырная козочка увязалась за нами. Папаша Гийом пытался отогнать её, однако маленькое рогатое животное отпрыгивало и продолжало следовать за нами. Около трапа нас ожидал капитан.
– Живы? Не ранены? – была первая его фраза.
Мы пожали плечами.
– Всё нормально, сэр, – ответил старший механик, и только тут Моро увидел нашу спутницу. Мне показалось, что его мятая фуражка приподнялась:
– А это кто?
Коза тихо проблеяла, как будто отвечая на вопрос Моро. Не скрывая ухмылок, мы переглянулись с Папашей Гийомом: «Странно. Неужели он никогда не видел коз?»
– Это коза, – просто ответил мой наставник, круглые простодушные глаза старого моряка смотрели на кэпа.
– Вы смеётесь надо мной! – брови Моро приподнимались и опускались как волны в штормовую качку.
«Зря он не курит трубку как бывалый капитан. Тогда из него легче бы выходил пар», – улыбнулся я. Моро заметил мою улыбку.
– Крысы трюмные! Он ещё улыбается! Сопляк! Вернуть козу, откуда вы её взяли, – капитан махнул рукой в сторону города и развернулся, собираясь вернуться на палубу.
– Где мы будем искать её дом? – я растерянно взглянул на Папашу Гийома.
– Ну, где-нибудь в округе, – пробурчал старший механик и, дёрнув за рога козу, медленно зашагал в город, я и коза последовали за ним.
Мы долго (и я бы сказал бессмысленно) бродили по узким улочкам Ла-Валетты, останавливая редких прохожих с вопросом о старушке с козочкой. Люди смотрели на нас непонимающими взглядами (только что закончилась первая бомбёжка Мальты), а тут какие-то моряки с козой, потом отрицательно крутили головами: никто не знал, где жила погибшая. Так прошла пара часов нашего блужданию по содрогнувшемуся от удара острову.
Постепенно на улицах становилось всё больше и больше горожан: некоторые, опасливо выглядывая, выходили из домов, собираясь на работу, другие возвращались из подземных убежищ. Но всё равно никто не смог нам помочь в поисках жилища питомицы старушки.
Так нам пришлось вернуться на «Бретань», но вместе с козой. На борту постепенно собиралась команда. Наше появление вызвало взрыв смеха – у трапа нас приветствовали весёлые физиономии моряков.
– Красная шапочка и серенький козлик, – широкая улыбка бретонца Жиля, стоявшего на причале, обнажила его жёлтые зубы, а его шутка про бордовый берет Папаши Гийома стала причиной нового приступа громкого гогота моряков.
Показался капитан. Увидев нас, он сдвинул фуражку на макушку.
– Вы глухие? Верните это животное назад! – раздался его возглас.
– Мы не знаем, где она живёт, – растерянно прозвучал мой ответ.
– Тогда гоните её. Пусть бродит в другом месте. Может быть, кто-нибудь подберёт это глупую скотину.
– Капитан, по-моему, механики нашли похожего на себя друга, – бретонец рассмеялся и направился к трапу.
Возможно, слова Жиля обидели не столько нас, сколько козу. Она быстро разбежалась, подпрыгнула до его задницы, и бретонца постигла та же участь, что и два раза меня – моряк получил болезненный удар небольшими рожками козы. Раздался громкий вопль, потом Жиль по инерции сделал пару шагов вперёд и к радости всех присутствующих полетел, схватившись за зад, в тёмную воду гавани.
К общему смеху по поводу барахтающегося в море Жиля присоединился даже Моро. Но он рано радовался: его приключения с козой только начались. Животное продолжило своё наступление против британского флота: козочка понеслась по трапу на само судно. Наш рыжий капитан еле успел увернуться от рожек «свирепого зверя», пронёсшегося по настилу трапа. Так коза попала на корабль. Остолбеневшая команда и не менее изумлённый капитан несколько секунд взирали, как коза галопом промчалась по палубе и повернула за угол корабельной надстройки, исчезнув из вида. Наконец, до всех дошёл смысл произошедшего, и весь экипаж с гиканьем понёсся в погоню за нарушителем порядка. Папаша Гийом и я не были исключением и последовали за ними.

Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «Литрес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (https://www.litres.ru/chitat-onlayn/?art=70770334) на Литрес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.