Третий глаз
Дмитрий Вощинин
В произведении звучит тема сущности и духовной ответственности человека в современном мире. Для ощущения активного противостояния общества и нравственных ценностей личности автор выводит на сцену потусторонние силы, которые помогают ощутить человеческие слабости и сомнения. Утраченная на заре становления человека божественная связь значительно изменила окружающие нас реальные явления жизни. Кажущиеся простыми понятия добра и зла наяву оказываются лишь нашими субъективными оценками и заблуждениями, На страницах этой проникнутой эстетикой творчества и мистики книги читатель узнает много необычного: о нумерологии, азарта жизни, фатализме и любви....
Дмитрий Вощинин
Третий глаз
Мы бродим в неконченом здании,
По шатким, дрожащим лесам
В каком-то тупом ожидании,
Не веря вечерним часам.
Валерий Брюсов
1
Идя к дому по разбитой, пахнувшей прохладной землей дороге, Егор решил сократить путь и пошел напрямик по весеннему лесу, который еще дышал влагой растаявшего снега.
Только пройдя десяток шагов, он заметил, как трудно двигаться: казавшийся привлекательным со стороны лес еще не просох. На пути неожиданно возникали плотные колючие кусты, переходящие порой в трудно проходимые заросли. Ноги ежеминутно разъезжались и увязали в сырой, покрытой прошлогодней травой почве.
Возвращаться на дорогу было уже поздно и не разумно. Мысленно ругая себя за необдуманное решение, он продолжал идти вперед, не глядя под ноги, постоянно меняя направления, выбирая сухие места и проходимые тропки.
Выйдя из леса, немного усталый Егор присел на крупный неказистый пень посреди опушки. Кругом прошлогодний дерн с едва пробивающейся молодой травой, остатки снега и талой воды у кустов и деревьев.
День прохладный и серый с едва уловимыми проявлениями весны.
Небо наполнено облаками, лишь редкие небольшие голубые пятнышки просветов.
Егор закрыл глаза, облокотился на широкий пень и с удовольствием вытянул ноги. Вдруг он ощутил на лице приятное, ласковое тепло солнечного луча, неожиданно осветившего все вокруг.
Солнце на некоторое время выглянуло из-за огромной тучи. Тень от нее, сопротивляясь нахлынувшему свету, поползла в сторону, и весеннее тепло разлилось по поляне.
Идти не хотелось. Он решил еще немного понежиться, расстегнул телогрейку, огляделся.
Прилив солнечного света, как волной смыл краски пасмурного дня.
На сером фоне оттаявшей земли в глаза вдруг бросились вылезающие из прошлогодней листвы набухшие желтизной едва открывшиеся головки одуванчиков.
Поляна сразу засветилась этими маленькими огоньками: лучи солнца безошибочно нашли своих собратьев.
Солнечный свет заиграл в отблесках талой воды. Стали невидимы заполненные водой рытвины и остатки снега. Засветились редкие еле заметные острые светло-зеленые листочки стоящего по соседству кустарника. Среди деревьев приветливо заиграли серебром молодые березки.
Тепло весны продержалось всего 2-3 минуты, и небо вновь заволокло облаками. Опять стало зябко и серо.
Посидев еще немного, Егор вышел на дорогу.
Вечером на глаза Егора попался незаконченный этюд.
Вглядевшись, он понял, как не хватало в нем увиденного сегодня солнечного розлива весеннего тепла.
Он выдавил на палитру немного свежей желтой краски и легкими движениями кисти стал подправлять картину.
Запомнившиеся яркие проявления весны легко ложились на холст. Буйно рвущиеся в мир головки одуванчиков и несколько молодых березок под лучами солнца стали главными деталями жизни на фоне пробуждающейся природы.
Егор внимательно посмотрел на законченный пейзаж.
Что-то неуловимое притягивало, манило к нему, и он с удовлетворением и легкой улыбкой положил кисть.
Только сейчас Егор заметил, что кто-то давно прикоснулся к его ноге и, не отходя, стоит рядом. Он повернул голову.
Собака, заискивающе глядя в глаза и осторожно виляя обрубком хвоста, еще не зная реакции хозяина на свое проявление, напоминала о своем существовании.
Хотя Егор не любил таких неожиданностей, и его реакция могла быть самая разная, но он дружелюбно дотронулся до холки.
-Ну что, нравится? – потрепал он ее по голове.
Глаза собаки засветились от неожиданного внимания хозяина. Искренне радуясь его настроению, она внимательно и преданно глядела на него, обрубок хвоста при этом заходил со скоростью стежка швейной машинки.
-«Знаю, знаю, что хочешь есть».
И это было действительно так, увлекшись любимым занятием, он забыл ее покормить.
Собака, красивая сука-доберман, одобрительно облизнулась. Он не спеша, вышел на кухню и положил в миску порцию мясной похлебки.
Отношения Егора к собаке казались противоречивыми, он постоянно ворчал на нее, часто не пускал в комнату, выражая недовольство из-за постоянных забот в ее кормлении, выгуле, не говоря уже о невозможности уехать из дому более чем на один день. Ему даже казалось, что из-за нее потерял часть своей свободы.
Но в действительности собака являлась единственно близким живым существом, особенно здесь, в деревне. К тому же отвлекающие от суеты обязательные прогулки были полезны и даже необходимы для него самого.
Философское восприятие природного мышления животного, чуткое отношение и взаимопонимание незримо формировали и дополняли его собственные принципы, заставляя глубже понимать ценности жизни. Все это становились нечто большим, чем просто общение с животным и с лихвой окупало хлопоты.
Собаку он приобрел несколько лет назад после настойчивых просьб тогда еще малолетнего сына. Детей всегда искренне тянет к животным, но они воспринимают их как очередную игрушку и не могут понять глубокой ответственности физического и нравственного покровительства.
Естественно, все трудности, связанные с жизнью собаки в семье, со временем легли на Егора.
Когда он приехал за щенком, заводчик показал ему всех, играющих возле матери. Он сказал:
– Выберите среди них понравившегося и мысленно позовите.
Егор еще не успел понять глубины этих фраз, как самый маленький и слабый, а в помете было девять, уже удивительно настойчиво выбирался из кучи собратьев и так смешно и уверенно карабкался к нему…
Щенок в первые месяцы жизни требовал повышенного внимания и по-настоящему перевернул всю размеренную жизнь обитателей квартиры.
Через три месяца жена, на которую в большей степени неожиданно обрушились эти трудности, сказала:
– Знаешь, это выше моих сил! Отдай эту собаку кому-нибудь пока она еще маленькая.
Егор хоть и сопротивлялся, но после неоднократных напоминаний все-таки позвонил заводчику и сообщил о готовности безвозмездно отдать собаку в хорошие руки.
При появлении новых предполагаемых хозяев щенок, моментально поняв суть происходящего, из маленькой хитроумной шалуньи превратился в неподдельное кроткое и преданное существо. Поджав обрубок хвоста, она жалобно прижалась к жене и настороженно с беспокойством смотрела на все происходящее.
Как маленький ребенок рядом с матерью, она стала нежно привлекательна и божественно красива своей непосредственностью и беззащитностью.
Как бы объясняя всю нелепость происходящего, ее глаза жалобно взывали: « Неужели вы не понимаете! Я хорошая. Самая хорошая!…А шалости?…Неужели нельзя простить?… Я не хочу никуда уходить из этого дома!»
Прижав ее к себе и едва сдерживая слезы, жена сдалась. После ее извинений за поспешность и необдуманность, все, включая гостей, остались довольны итогом спектакля.
Повзрослев, собака стала мудро – спокойной, степенной и очень чистоплотной.
Егор часто любовался ее красотой: определенной позой, неожиданной стойкой, взглядом или резкой реакцией на невежество и грубость. Удивительно чуткая, умная и ласковая, она прощала ему все его внешние недовольства, ворчания и даже шлепки и угрозы, внутренне понимая и соглашаясь со всем, что исходило от него.
Она всем своим нутром была искренне предана своему хозяину.
Предаваясь своему любимому делу, Егор как бы окунался в другой мир и чувствовал себя там уверенно, находил приятные минуты удовлетворения и даже радости своего бытия.
Через полчаса собака опять появилась в комнате.
– Конечно, пойдем на прогулку,– беря поводок, окликнул он ее.
Моментально оказавшийся у калитки трепещущий обрубок хвоста выдавал нетерпеливую радость ожидания живой природы.
Егор выходил, последовательно плотно затворяя двери, которые так мастерски ударом лапы сверху по дверной ручке открывала собака.
«К сожалению, закрывать – дело барское», – скользнула по его лицу улыбка.
Он не стал пристегивать поводок, и собака весело побежала по знакомой дороге, ведущей в рощу.
Несмотря на довольно крупные размеры и внешний угрожающий вид сторожевой особи, она была наполнена добротой и доверием. Егор спокойно отпускал ее далеко от себя.
Мысли его, отвлеченные дневными заботами, вернулись назад в город, откуда он приехал и вот уже недели три жил здесь в дачном поселке один. Здесь было покойно среди забытой людьми природы и безлюдного поселка.
Соседей Егор практически не видел, лишь изредка общался с пожилым пенсионером – интеллигентом, физиком по профессии, который своей тонкой ненавязчивостью только подчеркивал глубокое понимание цены уединения.
Желание побыть одному хоть и появилось спонтанно, но было связано с неожиданной потерей работы и перепалкой с женой по этому поводу.
Она считала слишком безрассудным его уход и, как всегда, припомнив все его неудачи, совершенно необоснованно сетовала на слишком равнодушное отношение к происходящему.
Дело было не совсем так, но, действительно, ему не хотелось цепляться за это место.
В последнее время в руководстве стали появляться случайные люди или просто дилетанты, потом родственники этих людей и их взрослые дети. Все это было понятно с точки зрения семейного бизнеса, но в отношении дела или производства становилось просто невыносимо противным.
Прикрываясь решением совета директоров акционерного предприятия, откровенно перекачивались реальные активы в дочерние организации, по бросовым ценам распродавалась техника, на условиях факторинга перепродавались действующие контракты. Для Егора были понятны эти «стратегические» цели.
Хотя это с каждым годом тяготило все больше, но привычка к любимому делу, терпение, пришедшее с годами безразличие к карьерному росту, да и сносная зарплата не давали существенного основания к протесту.
К тому же он понимал, что критика в этих условиях хозяйствования практически приведет к скандалу и увольнению. Но когда начали вешать свои промахи, учить, наставлять, пугать сокращением…
Возмутило не отсутствие профессионализма, а беспардонная бестактность, наглость, грубость. Видимо, кому-то просто срочно понадобилась это место.
Имея все основания по законодательству задержаться на два месяца, Егор, не раздумывая, тут же написал заявление «По собственному желанию».
« Конечно, можно понять жену… Но, нет-нет. Все правильно: нельзя себя так унижать» – мысленно повторял он про себя.
Время, проведенное здесь, нисколько не изменило его отношение к происшедшему, однако оно неумолимо двигалось вперед.
Теперь он понимал, что уже настал срок искать новое место.
Он имел несколько предложений и твердо решил завтра же
ехать в город для переговоров.
Утром, покормив собаку после короткой прогулки, он стал собираться в дорогу. Она сразу заметила его необычную строгую городскую одежду, в которой хорошо его помнила, и вышла из комнаты, грустно опустив глаза.
Понимая настроение хозяина, она не побежала, как обычно провожать к калитке, а легла на свое место, печально глядя в сторону.
-Ну-ну, я не надолго, – уходя, потрепал он ее по холке.
День начинался прохладным туманом, предвещающим скорое тепло и яркое солнце.
Егор спортивным шагом быстро дошел до станции.
Тепло вагона электрички – шумное, шершавое, непредсказуемое сразу вдохнуло в него стремительность ритма жизни, отстранило от спокойных и глубоких мыслей временного затворничества.
Народу было много, но нашлось крайнее место на скамейке в глубине вагона.
Соседями Егора оказались солдаты, шумно обсуждавшие свои молодые проблемы. Вспоминая себя несколько десятков лет назад в такой же роли, он обратил внимание на какую-то зажатость их высказываний, не свойственную, как ему казалось, этому возрасту. Он помнил, что его в то время больше привлекали открытые и честные диалоги. А здесь чувствовалась внутренняя зависимость, и боязнь открыться перед товарищами.
Узость обсуждаемых тем еще больше подчеркивала замкнутость и некоторую ущербность взаимоотношений. Язык также был примитивным и изобиловал ненормативной лексикой.
В каждом из парней сквозила неуверенность.
Новая форма не придавала доблести. Скорее она подчеркивала безразличие и небрежное отношение к службе, символами которой всегда были молодцеватая выправка и опрятность. А истощенный вид многих делал их в глазах Егора похожими скорее на разочаровавшихся и уставших от жизни стариков.
На соседа они не обращали внимания, и он с интересом продолжал наблюдать.
Из разговора он понял, что ребята едут к своему приятелю, который демобилизовался раньше и живет в Подмосковье.
Егор машинально удалял специальными щипчиками складного перочинного ножа появившиеся на пальцах заусенцы. Швейцарский красный нож со множеством удобных приспособлений привлек их внимание.
Когда он уже собирался убрать его в карман, один из ребят вытащил из пакета купленную на вокзале пиццу и попросил:
– Дядь, помоги разрезать ее на пять частей.
Их было пятеро, сама же пицца – диаметром 15 сантиметров, не более.
Егор открыл самое широкое лезвие и осторожным движением направил его в еще теплую мякоть и ухмыльнулся:
– Легче разрезать на четыре или шесть частей. Может, одного кинем или, наоборот, будем иметь лишнюю, и потом разыграем?,– улыбнулся он.
Шутка понравилась.
-Пожалуй, лишнюю отдадим тебе, дядя.
Егор разрезал пиццу на шесть частей. Вежливость ему понравилась.
– Спасибо, я позавтракал и предлагаю лишний кусок в качестве приза за рассказ о последнем геройском поступке не простой солдатской службы.
– Досрочно завершили строительство веранды на даче начфина и отпущены на целый день в Москву, – сказал упитанный парень, сидевший у окна.
– Откровенность – не плохое качество, – протянул ему кусок Егор.
– Чтобы не вызвать подозрение, не хочу задавать вопросы по вашей воинской специальности… Давно ли вы стреляли и из какого оружия? – продолжал он.
– Вот этот салага, пожалуй, вообще не из какого не стрелял ни разу.
Виновник этой реплики, худой и молчаливый паренек, сидевший напротив Егора, смеялся вместе со всеми.
– Ну, тогда хотя бы последний армейский анекдот, – не унимался Егор.
Но никто не вспомнил. Егор хотел рассказать свой, но, посмотрев на их неготовые к юмору глаза, неожиданно умолк.
« Да, массовик-затейник из меня не важный, но то, что ими
никто не занимается, это точно…», – подумал он
Скоро ребята заторопились к выходу.
На следующей станции Егор тоже сошел с поезда. Окруженный многолюдьем через пять минут он спустился и через две остановки вышел из метро. Пройдя немного пешком, он скоро очутился у солидного красивого здания. Позвонил в отдел кадров и, получив разовый пропуск, поднялся на шестой этаж.
К нему вышел уже не молодой человек, проводил в офис, предложил присесть.
Егор назвался и напомнил о переданном три недели назад резюме.
Человек нашел нужные бумаги.
– Так. Распутин Георгий Алексеевич, выглядите вы не плохо, но год рождения уже закритический.
– Да, но…
– Стаж работы у вас большой, но по специальности, которая сейчас в моде. Каждый видит себя именно таким специалистом.
У нас дефицита по этой специальности нет.
– Но вы видите, что и опыт зарубежной работы, два иностранных языка…
– Я довольно долго работаю в кадрах и вас понимаю. Оттого и откровенно говорю. Сейчас ничего не могу вам предложить. Нам нужны скорее исполнители, которые должны сделать, что прикажут без всяких фантазий. Самостоятельность – не в почете. Идей у нас достаточно… Это – позиция нашего руководства.
– Но эта позиция не имеет перспектив и развития…
– Я – то это понимаю. Что касается языка, руководство предпочитает переводчиков.
– А вы знаете, как смотрят иностранцы на специалиста с переводчиком? Они не могут представить себе хорошего специалиста без знания иностранного языка. Они попросту не понимают такого ущербного образования!
– Сожалею, но в данный момент могу вам предложить сейчас только должность экспедитора. Понимаю, что она вас не устроит.
– Спасибо, я буду иметь в виду.
– Эту должность будет вакантна не более двух дней. У нас предложений много.
Выходя из кабинета, Егор чувствовал себя униженным этим «реальным» предложением, но не хотел признаваться в этом самому себе: «Просто невезение. Первый блин комом…»
После второго аналогичного визита с похожим результатом, настроение его ухудшилось. Раньше он не задумывался о том, что может настать время его невостребованости.
«Ничего, будем продолжать поиски» – думал он, идя по улице.
А кругом было тепло и солнечно.
Егор поехал домой. Там никого. Пустота в доме как-то необычно тяготила.
Позвонил на работу жене: она обещала забежать днем во время обеда. Как она сказала, « для разговора».
«Приезжаешь раз в две недели к жене для разговоров», – с досадой подумал он.
Переговорил по телефону с несколькими знакомыми о содействии в трудоустройстве. Обещали помощь, но особенных надежд после этих разговоров не прибавилось.
Егор вошел в комнату сына. Обычно небрежно раскиданные вещи и книги сейчас почему-то не бросались в глаза: относительный порядок, стол чистый…
Он вышел на кухню. Посмотрел в холодильник: пусто. Немного погодя, Егор решил взять часть припрятанных «на черный день» денег.
«Сбережения таяли, как лед на солнце», – усмехнулся он, – «Придется идти в экспедиторы!»
Слабый щелчок замка известил о приходе Елены.
Он радостно вышел навстречу, хотел ее поцеловать. Она как будто не заметила этого, отстраненно посмотрела, словно говоря: «Сумасшедший».
Егор заметил на ее лице несколько острых морщинок у глаз, взгляд необычно нервный. Эти изменения он отнес на свой счет: «Переживает за меня, дурака ».
Но причина была другая.
– Ты знаешь, наш сын бросил институт?! – нарочито укоризненно выпалила она.
– Как?! – опешил Егор.
– А вот так! Надо знать, о чем думает твой сын, что собирается делать! А не рисовать в тиши свои картинки…
– Ну, причем тут это, Лена? А где он, кстати?
– Не знаю. Приходит поздно вечером, ничего не говорит. Только и выдавила из него, что бросил институт. И это не самое главное. Теперь надо думать, как спасти его от армии. Надо искать деньги, немалую сумму.
– Подожди …Ведь Сашка – разумный парень. Надо его выслушать, понять. Может, все не так страшно…Не стоит так убиваться?
– Ты вечно все упрощаешь. Надо было больше заниматься сыном!
– Но он – взрослый парень…Я в его годы, конечно, прислушивался к мнению родителей, но все решал сам…
– Так что через неделю бери собаку и домой, в Москву – заниматься им!
– Хорошо! А может ты приедешь сама на выходные? – прижимая ее к себе, пытался успокоить жену Егор.
– Да пусти ты! Ты просто идиот, какой-то!
– Эпитеты у тебя очень выразительные.
– Мне на работу надо, – выскакивая из квартиры, отрезала она.
Он опять оказался в пустом доме.
Егор сам в молодости не очень-то хотел служить в армии, но время, проведенное там, теперь не считал потерянным. Слово «спасать» касалась глупым и неподходящим к этому ведомству, однако доводы жены его убедили – их Сашка действительно слишком впечатлителен и не достаточно силен духом, да и время сейчас тупое и непонятное.
Армию он искренне считал важным воспитательный инструментом в становлении мужчины. Но растерянное, слабое и разрушающееся государство позволило отдать себя на откуп посредственностям.
Военные оказались в еще большем кризисе, и им сейчас не до воспитания. Начало войны в Чечне говорило о том, что русское военное ведомство было в агонии и не брезговало молодыми неопытными жизнями. Поэтому беспокойство жены было вполне оправданным.
Он написал записку сыну с просьбой найти время для разговора.
«Может, она все преувеличивает. Какой-то ненормальный день. Но распускать нюни тоже не время…» – настраивал себя Егор, выходя на улицу.
Теплый ясный день радовал глаз и, казалось, своим настроением старался освободить Егора от нахлынувших тягостных мыслей. Полдень давно прошел. Солнце уже начинало свое медленное движение вниз.
Егор почувствовал легкий голод и решил забежать в местную пельменную, где заказал свои любимые полторы порции со сметаной и хреном. Для поднятия духа он решил принять грамм 150 водочки.
« Действительно, почему бы и нет?»
Водка показалась ему странно неприятной, выпил он ее без удовольствия и даже не допил до конца. И пельмени были в этот раз не вкусны…
Он вышел из забегаловки и пошел к метро. Но уже после десятка шагов почувствовал себя плохо, закружилась голова, его замутило:
«Да, водочка-то … паленая», – успел сообразить Егор.
Движения стали не координированные, он тяжело задышал и оперся на небольшой бульварный заборчик. После рвоты, стало немного легче. Егор решил, что кризис миновал, купил в ларьке минеральной воды и жадно выпил.
Когда же оказался на эскалаторе метро, вновь подкатило к горлу. Едва он очутился на платформе, его вновь вырвало. Тут же он услышал свисток дежурной по станции. Через минуту подошел милиционер.
– Мне плохо, – тихо пробормотал Егор.
– Я вижу. Пить надо меньше…
– Но мне действительно очень плохо.
– Не надо оправдываться, гражданин! По всем признакам ясна и понятна причина вашего плохого самочувствия. В метро вам находиться нельзя. Пройдемте наверх, в отделение. Потом – в вытрезвитель.
Егор последовал за милиционером. Он понимал всю безысходность и неприятность своей ситуации. Ощущал и переживал низость
своего падения: даже говорили с ним, как с человеком второго сорта.
Егора привели в небольшой изолятор, где сидели другие задержанные. Настроение вконец испортилось.
Оказаться за решеткой «обезьянника», которая разделяла людей на людей на порядочных, правильных, и задержанных – пьяных, опустившихся…
Эти, другие, в полутемной обшарпанной каморке, скорее похожей на хлев, представляли какой-то потусторонний диковатый мир.
Рядом с ним два бомжа пытаются играть в самодельные карты…
Егор чувствовал тяжелую усталость. Все было неприятно, даже омерзительно, неповторимо низко, как после падения в бездну. Немного кружилась голова.
А за перегородкой равнодушный ко всему сержант с безразличным взглядом серо-голубых глаз, темный старинный книжный шкаф, наверняка, наполненный никому не нужными инструкциями или наставлениями. Старое мутное зеркало, непонятного происхождения…
Наполненные тяжестью веки слипались. Короткие блики застилающей глаза темноты немного успокаивали.
Егор застыл, увидев, как … он сидел и смотрел. Отражался в зеркале. Как бы вскользь сбоку, но заполнил собой все.
Самый конкретный, и одновременно никакой…
Непохожий ни на кого, голый, безликий, бесполый.
Серая матовая кожа, лунные кажущиеся безразличными бесцветные глаза и вместе с тем – невыразимо энергичные.
Черты человеческие, но не человек… Размера человеческого, но явно напоминает какого-то зверька … Живой с кисточкой, как у льва, сильный хвост, похожий на удава. Ярко запоминающееся существо с настороженным взглядом, готовое в любую минуту исчезнуть с глаз… Пожалуй, мышонок из детства…
Да-да! Именно, похожая на маленького мышонка – громадная мышь.
Маленькие бугорки рожек скрываются на фоне темно-серых ушей.
Не неприятная крыса – нет-нет, а готовая скрыться в любую минуту кроткая, мирная мышь. Шерстка короткая, мягкая, серебристая, ухоженная… Мышь, но не она…
Именно, Мыш – он. Да-да – он! Сидит, как перед камерой, позирует, любуется собой. Взгляд стеклянный, уверенный, мощный, с притягивающей мягкой улыбкой, и жуткий, беспощадный – прямо насквозь… Отвести глаза просто невозможно.
Егор собрался всем нутром. Чтобы передвинуть взгляд, противостоять, необходимо дополнительное напряжение, надо что-то внутри в себе переломить.
В руках Мыша – колода карт, и сверху пиковый туз…
Ух, как похож!…Именно на этого туза. Маковки на ушах, на голове! И опорный хвост… Да-да! Вот оно сходство! – Пиковый Мыш.
– Что смотришь? …Откуда появился?
Говорил тихо, почти шепотом, но голос проникает внутрь, точно клевал душу.
Парализованный явлением Егор молчал. Все мысли его, как бы вывернулись наизнанку… И пришелец читал их без запинки:
– Вот из этого книжного шкафа… Так сказать, из Древа жизни…сомнений…добра и зла…
-Говоришь: зачем карты?
Хотя Егор не мог проронить ни слова, монолог ничуть не был странным:
– Тоже из шкафа. Помнишь, небось? «Пиковую даму», … «Игрока»…Где страсти?…Там они родимые… Каждый глубоко подвержен карточной игре. Даже тот, кто никогда не играл, душу для этой страсти держит всегда открытой.
Мы с Федором Михайловичем тоже беседовали. Вот так…
Я его не переубеждал, и он меня.… Он меня не любил, даже презирал, хотя иногда пытался понять…И писал больше про настоящие страсти.
Вечно в долгах…Все надеялся быть независимым, свободным…
Пытался поставить себя рядом… Но ведь есть пределы человека.
А в душе игрок, и мысли напряжены, оголены. Мне было хорошо рядом… Люблю все живое, трепещущее.
Ведь: « Убить себя,… и будешь Богом» – я ему нашептал.
Теперь усмешка не сходила с его лица:
– Карточный долг. Скольких я заставил совершить означенный Всевышним страшный грех – отдать свою жизнь.
Хотя, по большому счету, настоящая-то жизнь на земле во грехе…
На небесах – другое дело.
Выиграть до конца нельзя. Но у тех, кто не играет, мрачные расчетливые глаза. Я люблю сильных, дерзких, способных на поступок… Кто не рискует – трус. И конец труса тупой и безысходный. Как можно без этих жестов, убегания рук, без взяток, без ставок, без козырей! И ликующая победа! Она лихорадит мозг.
Можно, конечно, добиться и по – другому… Но осторожность – это тоже страх! Хотя толстозадый трус рад и этому малому…
А когда весь выигрыш бросают на кон! Как это прекрасно!
Это – настоящая жизнь! Нет, скупой не живет. Страх потери мешает ему. Многие думают, что знают жизнь.
Играются в добро. Глупцы! Бог дал им заповеди… И только…
А все другое каждый решает сам… Что может быть лучше победы?! Ее мига – выигрыша?!… Кто знает это лучше меня?
Да ты даже молвить не можешь. Но скоро заговоришь. И в карты не играешь? Рисковать не любишь. Трусоват. Любишь покой?
А зря…Заиграешь! Вроде бы пустяк – карты.
Не задумывался, почему в каждой масти 13 карт? Вот видишь – не простая дюжина.
На свете ничего случайного нет. Двойки, пятерки, десятки – низшие, смертные: всего их девять. Число смерти.
Потом три карты, похожие на людей: валет, дама, король – приближенные, проводники. И каждый несет число 10. Число посвящения в следующий уровень.
И только затем высшие – тузы… Число 11- это число бессмертия, а взято с самого низу, как бы от единицы.
Единица – основа. На ней все держится. Туз – та же единица, но высшего уровня.
И масти тоже не случайные: бубны – чистые и непосредственные, как дети, черви – увлеченные первой страстью, трефы – уверенные, вовлеченные в жизнь… И живущие рядом со смертью… мудрые, жгучие и безжалостные – пики… Четыре масти.
Число 4 – квадрат – опора жизни.
Говоришь, не очень умеешь? Тогда в простые игры: до шестерок.
Тут пять низших. А пятиконечная звезда – символ победы.
Вспомни: «тройка, семерка, туз». Это интересное карточное сочетание я нашептал еще до рождения Александра Сергеевича, одному посвященному. И жил он, не поверишь, триста лет. Удивлял, как казалось многим, своими фокусами.
Но это были не фокусы, а глубокие познания и понимание мира.
Это ведь самые важные числа: особенно стройная – семерка: квадрат плюс треугольник… Но они играют тоже по случаю: для полной победы надо владеть не только числами…
– Ну? … Акулина? или Дурак подкидной?, Вист?, Три карты?…
Это очень просто. Видишь: уже в каждой масти – девять. С этого числа все и начинается…
«Что начинается?» – мысленно произнес Егор.
– Все начинается с числа смерти… Сыграем?
В руках Егора уже были карты. Он молчал. Язык затвердел, но вдруг его неподвластный рот тихо выдавил: да!
– Рад, что ты согласился. Люблю я, когда мне говорят: возьми карту.
Захочу и возьму, а не захочу… Некоторым даже даю себя обыграть.
Только тогда он становится ближе к посвященным…
Но, вижу, ты не готов. Сегодня мы играть не будем.
Волосатое подобие руки легло на плечо Егора, и коготки, минуя одежду, защекотали его нервы.
Егор с трудом перевел взгляд на карты. В глаза бросились три дамы: треф, червей и бубен.
Он вернул глаза на прежнее место: никого. Пусто!
Будто не было ничего… Вспомнить даже трудно, надо напрягаться.
На плече осталась тяжесть.
– Черт возьми! – вырвалось у Егора.
Он очнулся. Плечо его тряс майор, громогласно наводивший порядок в отделении. Рядом сержант с пристыженными серо-голубыми глазами.
-Еще чертыхается! – глядя на Егора, раздраженно кричал старший офицер с напряженным брезгливым лицом.
Егор, оправившись от дремоты, сидел на грязной лавке.
Майор продолжал развивать свою грозную тираду, обращаясь не столь к своему подчиненному, сколь к самому себе:
– Доигрались! Пинкертоны! Что, нам нечем заняться? Подбираем какую-то шваль и отчитываемся о проделанной работе!
Он внимательно оглядел содержимое «обезъянника». Безразличные взгляды из его глубины усилили его раздражение.
– Марш отсюда! Как я устал от этих алкоголиков. К черту всех!
Очутившись на улице после целительного сна, Егор с удовольствием вдохнул свежий воздух и почувствовал прилив сил.
Он шагнул на тротуар.
2
Было уже около семи вечера. Надо бы купить кое-что из продуктов.
Крупных купюр в кошельке не оказалось. Егор догадался, что скудость наличности стала результатом нахождения его в отделении:
«Слизнули, похоже, бомжи, а скорее родная милиция», – сожалея, подумал он без особого возмущения.
Остатки денег позволили купить только ливерной колбасы собаке.
Пора уже было ехать на вокзал.
Когда он сел в электричку, за окном уже начинало смеркаться.
В вагоне было мало людей, Егор прошел немного вперед и сел у окна, напротив молодого парня.
Электричка двинулась, платформа плавно, с небольшим ускорением начала уходить назад. Вскоре замелькали серые пригородные строения, а через некоторое время стали появляться редкие пейзажи.
Скоро лесные массивы прочно заняли все место за окном.
Неприятные мысли от пережитых событий дня стали покидать его сознание. Иногда он невольно переводил взгляд на сидящего рядом молодого человека.
Со временем поведение этого худощавого лет 20-ти парня, все больше стало привлекать его внимание. Совершенно не воспринимая окружающее, глядя в окно или вдоль вагона, он с волнением шевелил губами. Резкие движения его тонких пальцев как бы расставляли ударения в неслышимых фразах.
Иногда он вынимал из кармана куртки небольшую, чуть больше ладони, книжку и около минуты внимательно читал.
Казалось, ничто не могло отвлечь парня от этого занятия.
Егору остро захотелось больше узнать о хозяине этих заворожено блестевших глазах.
Неожиданно он сам обратился к Егору:
-Извините, какую станцию мы только что проехали?
– «Храпуново» была перед этой. Ваше настроение, похоже, ассоциируется с этим названием,– попытался сострить Егор.
-Да, пожалуй, можно проспать. Моя еще далеко…
-Я давно слежу за вами… Эта ваша отрешенность от окружающего, по правде сказать, меня заинтриговала и даже покорила…
-Ну, покорить не так-то просто, особенно Москву. Хотя я чувствую в себе некий талант.
-Но талант ведь штука тонкая, каждый человек по-своему талантлив. Видимо, речь идет о признании?
– Да, конечно, именно так.
– Признание. Скорее успех?
– Пожалуй.
– Слава? Деньги?
– Все: и слава и деньги!… Как говорил Александр Сергеевич, вдохновение бесценно, но можно рукопись продать.
– Это позиция. А мне кажется, талант не любит пристального к себе внимания.
– Напротив. Тогда все лишено смысла.
– Значит надо сначала думать о смысле?
-А я думаю, не смысл главное, а то, что тебя воспринимают сообразно твоему таланту.
-А не боишься, что все это окажется фальшью? Когда незаметно живешь, больше видишь вокруг…
– Похоже, дядя, ты «самых честных правил», но я пока не понимаю, что ты называешь фальшью.
-Иногда можно оказаться на острие выражения этого самого таланта, а вокруг – просто слова, освещение, бездарный режиссер…
А где-то исток именно твоего таланта.
– И как же не потерять этот исток? И в чем он?
– Просто не надо сильно расстраиваться и падать духом, если, как ты говоришь, «не удастся покорить»…В твоем возрасте можно попасть под влияние фальши и потерять себя… Особенно, когда низкий уровень потребления. В молодости все оригинальные кажутся учителями, но главного учителя различить очень трудно, даже со временем…
– Мудрено и не совсем понятно.
– Человек меняется, становится глубже, иногда стыдится ошибок юности. Мало кто живет искусством по-настоящему. В основном там работают такие же, как и все, и с той же целью – чтобы жить.
Некоторые неплохо живут. Нередко, правда, и за счет других.
– Ну, об этом у меня есть еще время подумать позже.
– Мне кажется, главное, что искру таланта получаешь именно ты…
Вдохновение – как пронизывающий тебя луч, божья искра…
Вопрос признания или первенства – это скорее бизнес, который вторичен в этом процессе. Было много художников особенно в двадцатом веке, которые, отбросив все традиции, парадоксально раскрутили себя из ничего. Вот, Салватор Дали! Мне кажется, своими фантазиями напоминает барона Мюнхаузена…Конечно, в нем есть своеобразный «шарм», но художник – это очень серьезно…
– Талантливых людей мало…
– Но это – вершина айсберга мыслей всего человечества.
Вот, к примеру, колесо. Даже не знаем, кто изобрел. И ведь в Библии об изобретениях – ни слова. Может и хорошо, что не знаем. Ведь ботаники до сих пор не могут найти дикого прообраза пшеницы. Многие имена – просто легенды и даже загадки. Одно из них Шекспир… Видимо, не всем нужна была яркость и своеобразное рабство признания. Возможно, это человек или группа людей, которые, имея многое для обеспеченной жизни, обладали более широкими взглядами на талант и искусство…
Егор сам удивился тому, что выразил свои сомнения так ясно и просто.
Он отметил, выходя на платформу, как его сосед в светящемся окне продолжал страстно смотреть в маленькую книжицу.
Уже у калитки он услышал из дома знакомый радостный лай.
Ливерная колбаса сгладила собачьи обиды на его долгое отсутствие.
Егор быстро переоделся, и вот они опять на знакомой тропинке: собака впереди, а он со своими мыслями сзади.
Завтра опять надо ехать в город: поговорить с сыном, заехать в коммерческую фирму по вопросу трудоустройства и попытаться продать несколько картин.
«Надо прицениться в художественном салоне», – подумал он.
Опыта продажи своих картин он не имел и вовсе не знал этого рынка.
Писал он для себя, но от многих слышал, что сюжеты его картин и своеобразная манера исполнения нравились публике.
Это первое, что приходило в голову, чтобы не остаться совсем без средств.
Утро выдалось пасмурным. Егор плохо выспался и, неся неудобный пакет с пейзажем, едва успел на раннюю электричку.
Картина занимала место, которого и так не хватало, но он стойко выдержал все волнения вагонной сутолоки и недовольные осуждающие взгляды.
На вокзале из телефона-автомата он позвонил сыну, но его уже не было дома. До художественного салона было недалеко, и он решил прогуляться пешком.
Серое небо, затянутое надолго облаками, подчеркивало неустроенность, разноликость теперешних московских улиц, потерявших былую ухоженность.
Егор шел по старому кварталу центра столицы.
Неуверенность линий погрустневших домов дополняли черные дыры старых подъездов, многочисленные разноликие изгороди огромных, еще не обозначенных своей архитектурой, новостроек. Все это оставляло осадок несвоевременного, поспешного разрушения.
Старые дома Егор видел и раньше, но они казались ему всегда, словно грибы боровики, из прочного канувшего прошлого и стояли красиво и надменно на фоне хрущевских карточных домиков и одиноких сталинских небоскребов.
Войдя в салон, Егор с интересом и удовольствием начал рассматривать экспозицию. Авангардом с его вызывающим разнообразием форм, он интересовался мало. Больше привлекали пейзажи. Особенно понравились зимние, нежные, в пастельных тонах неизвестного провинциального художника.
Он прошел в дирекцию, но нужного ему оценщика на месте не оказалось. Егор вернулся в зал и опять увлекся осмотром.
Неожиданно кто-то взял его за локоть:
– Гера, неужели это ты?!
Он оглянулся:
– Вика!… Очень рад тебя видеть!
Перед ним была его знакомая. Они встретились несколько лет назад на вернисаже, где Егор по настоянию друзей выставил три свои полотна. Вика любила и понимала живопись, и он помнил ее ровный и уверенный взгляд во время шумных дружеских встреч художественного бомонда. Было приятно ее внимание к его живописи. Он часто беседовал с ней и даже посоветовал взять несколько уроков рисунка у своего друга. Само знакомство длилось не долго и оставило приятное впечатление.
– Какая ты красивая,… элегантная, – не удержался от восхищения Егор.
– Да обычная, … просто ты никогда не замечал.
– Почему, не замечал?
– Не знаю.
– Но ты действительно, просто прелесть! Уверенность. А какие глаза!
– У тебя что-то стряслось?
– Вовсе нет, с чего ты взяла?
– Так. Мне показалось…Что это за картина у тебя?
– Моя. Принес оценить.
– Покажи.
Егор развернул холст.
– Какой интересный пейзаж… Я его у тебя куплю.
– Да брось ты, неудобно.
– Но ты же принес на оценку, чтобы продать? Я как раз хотела что-нибудь приобрести. А это прекрасный пейзаж, такой притягивающий. Чистая весна! Ты – настоящий талант…Вот две тысячи.
– Ты что? Такие большие деньги.
– Бери. Он стоит этих денег. Тем более, я вижу, у тебя проблемы…
– Все равно это много.
– Ничего не много. Что делаешь после салона?
– Да, хотел зайти в дирекцию, а потом свободен.
– Теперь в дирекции тебе делать нечего. Твоя картина пристроена.
Мне тоже не нужно никуда идти. Я уже здесь все посмотрела.
Зимние пейзажи – самые лучшие.
– И мне понравились.
– Но лучше твоего здесь нет.
– Ну, ты захвалила.
– Пошли на выход. Неси свою картину до машины.
Недалеко от входа они подошли к красивой машине.
– Это « Пежо» твое? – удивился Егор.
– Мое! Дорогой Гера … Вообще у меня сейчас много чего есть…Только вот твоей непосредственности не хватает, и я очень рада вновь увидеть тебя, – улыбнулась она.
– Я рад за тебя, что у тебя все хорошо.
– Клади картину на заднее сидение. Садись, подвезу тебя домой.
– И ты помнишь?
– Конечно, я все помню…
– Как это все неожиданно…Ты – как фея из сказки.
– Только с виду сказка…Полгода назад развелась с мужем, уже вторым…Воспитываю дочь, держу свое дело. Одни заботы…
– Выглядишь просто, как актриса.
– Вот именно актриса…Что-то свое потеряла…Только одна
публичность …Какой-то не нужный шик…А внутри, порой, кошки скребут.
Егор не был готов поддержать эти откровения. Поэтому ехали молча, хотя многим хотелось поделиться. Наполненное множеством автомобилей уличное движение привлекало их взгляды, усиливая внутреннюю сдержанность. Впечатления неожиданной встречи растворялись в потоке машин, беспрерывном скрипе тормозов, в стремительно приближающихся светофорах и указателях.
– Это тебе не на метро с газетой ездить, – усмехнулась Вика.
Они довольно быстро доехали до его дома.
– А ты все по-прежнему… Домосед?
– Нет. Живу на даче, уволился с работы. Сейчас кручусь в поиске новой.
– Хочешь, помогу с работой?
– Нет! – твердо сказал Егор.
– На, дарю тебе телефон, позвоню тебе сама. Знаю, от тебя не дождешься.
– Ну, это уж совсем…
– Ты на даче совсем оторвался от жизни. Бери и не спорь! Потом рассчитаемся твоими пейзажами. Все хорошо…Не обижайся моему напору. Я, правда, искренне рада тебя видеть.
Егор взял мобильник, поцеловал ее в щеку: – Я тоже очень рад твоему появлению, и хотел бы увидеться еще.
– Тогда, до свидания, – улыбнулась она.
Он вошел в свою квартиру. И вдруг почувствовал что-то не родное, какую-то незримо ускользающую нить домашнего единства, которую всегда ощущал здесь раньше. Странно, почему-то Егор после дачного одиночества перестал здесь чувствовать былое домашнее расслабление, особую привлекательность семейного уюта.
Все было как-то не так…
Он включил телевизор и сел в кресло.
Программы, наполненные дешевым суррогатом и самовлюбленными казенными лицами, были похожи одна на другую. Паутина примитивизма и современной бездарности сменялась длительной рекламой. «Последние известия» возносили новых лидеров и ничтожные положительные изменения, которые были вовсе не заслугой руководства страны, а скорее созданной прошлым поколением инерцией сопротивления разрухе. Ему давно уж стали ясны все эти «достижения», которые убили основную идею демократии, создали экономические условия для современного рабства людей и расплодили коррупцию.
«Одни и те же физиономии …Такое впечатление, что телевидение существует для рекламы, обмана и формирования дурного вкуса», – подумал он.
Выключив экран, он взял альбом Шишкина. С удовольствием начал рассматривать репродукции. У него была не плохая альбомная коллекция, собранная еще в юности. Вот настоящая красота природы: «Сосны, освещенные солнцем»…или «Лесные дали». А на «Сныть-траву» вот-вот … сядет бабочка или божья коровка…»
Егор увлекся, снимал с полки альбомы Нестерова, Серова, Маковского, Васнецова, Верещагина…
«Какие сильные одухотворенные лица!», – подумал он с восхищением.
Встреча в коммерческой фирме по поводу работы была назначена на четыре – время позволяло. Телефонный звонок нарушил тишину: сын сообщил, что скоро будет дома.
Он положил книги на место.
«Что же мне ему сказать? Увлечь живописью так и не удалось, хотя способности были», – обеспокоено подумал он.
Пришлось довольно долго ждать, и Егор чувствовал какое-то внутреннее волнение.
Наконец, открылась дверь, и он услышал знакомые шаги.
– Отец, извини, что заставил тебя ждать, но дел – невпроворот.
– Какие дела? Мать говорит, что ты оставил институт.
– Ну, оставил… Отец, какой из меня химик?
– Но ты же поступал туда учиться? И не плохо с этим справлялся.
– Именно справлялся… Не мое это.
– Теперь ты знаешь, что твое?
– Знаю.
– Ну и что же?
– Бизнес отец. Сначала бизнес, а потом все остальное…
– А мне казалось,…наоборот. Видишь ли, деньги рождают только деньги. Если не знаешь, для чего тебе деньги, они принесут только временный успех, а скорее – вред.
– Я не согласен… Когда у меня будет много денег, станет легче найти себя. Буду заниматься тем, к чему лежит душа.
– В этом есть логика, но почему ты думаешь, что именно так раскроется твоя душа?…
– Сейчас время активных перемен.
– Активных? – усмехнулся Егор.
– А ты не смейся. Вот взять тебя.
– Интересно.
– Тебе же нравится живопись. А ты ей занимаешься только изредка.
– Мне нравится не только живопись. Но я никогда не хотел быть профессиональным художником. Это тоже своеобразная зависимость. Я люблю свою работу.
– Почему же со своим опытом ты лишился ее?
– Это зависит не от меня.
– А я хочу, чтобы все зависело от меня.
– Смелость – позиция не плохая, но бизнес требует чутья, профессионализма, большой силы воли, и даже жестокости. Я тебя знаю, мне кажется, ты не очень готов к этому.
– Ты ко мне относишься, как к малышу. А я уже далеко не ребенок.
– Я не хочу принизить твои возможности. Кому, как не тебе самому знать себя … Но когда у тебя будут свои дети, ты меня поймешь.
– Я не обижаюсь. И я тебе хочу помочь.
– Неужели я произвожу впечатления неудачника?
– Нет, конечно, не это! Но согласись, обидно оказаться у разбитого корыта в пятьдесят лет?
– Ну, с корытом ты явно перебрал.
– Я бы не стал тебе говорить. Но раз уж зашел разговор, скажу тебе честно. Мне кажется, ты не видишь, но наша мама недооценивает тебя. Я это заметил давно.…Но сейчас как-то еще больше подчеркивает твои трудности. И это не самое главное… Когда тебя не было, я узнал: у нее есть другой мужчина… Мне стало неприятно с ней говорить…
После некоторой паузы Егор собрался:
– Спасибо за откровенность. Прямо ушат помоев на голову.
– Извини, отец. Мне это тоже больно … Потому я сейчас и не спешу домой…
Егор заходил по комнате. Теперь он понял, что, скорее, сын больше стремился поговорить с ним и также волновался.
– Отец, я очень тебя уважаю и люблю. Не обижайся, но ты достоин большего в жизни…
– Я думаю, что семейная жизнь очень сложна…Иногда она бывает, и такой. Видишь, мы с тобой первый раз разговариваем, как взрослые мужчины… А с мамой ты должен общаться… Она тебе мать, и никто ее тебе не заменит. Даже я… Прокурором быть заманчиво, но очень страшно.
– Отец, я сварю кофе.
– Пожалуй.
Они пошли на кухню, сидели молча.
«А все-таки он хороший парень. Еще бы ему успеха», – думал про себя Егор.
Уже на улице, спеша на встречу, Егор еще до конца не осознал сказанное сыном. Он насильно отгонял от себя эту мысль.
«Да, Егор Алексеевич, вот вам и следующее испытание…»
Он не заметил, как оказался у нужного здания.
Открывая дверь, он неожиданно столкнулся с директором фирмы, к которому шел на встречу.
Увидев Егора, директор очень взволнованный бросил на ходу:
– Господин Распутин, извините меня, но срочные обстоятельства заставили меня в назначенное время покинуть офис. Но мы можем побеседовать по дороге, если вы не возражаете?
– Не возражаю. Охотно поговорим.
– Я вас немного знаю, и ознакомился с вашим резюме. Мне нужен именно такой сотрудник. Тем более, что наша фирма работает с иностранцами. Ваш опыт внушает доверие.
Фирма занимается продажей иностранной техники из-за рубежа, это посреднические услуги для иностранных компаний.
Практически, я работаю в России один и мне нужен помощник.
Зовут меня Герберт Клаус.
Клаус беспокойно поглядывать по сторонам. Он то и дело нервно перекладывал кейс из одной руки в другую.
– Господин Клаус, я вижу, вы обеспокоены чем-то?
– Да, неожиданно позвонили … Я даже забыл сигареты. У меня нет с собой российских денег…
– Я не курю. Сейчас я возьму в ларьке…
– «Марльборо», пожалуйста.
Егор буквально на минуту отошел от него и вдруг услышал выстрелы. Обернувшись, он увидел окровавленное лицо и молящий взгляд Клауса, который протягивал ему кейс.
– Господин Распутин!… Сохраните кейс! Вызовите срочно амбюланс!
– А «скорую»?… Сейчас…Я мигом. Он схватил кейс и побежал к телефону-автомату. К счастью, тот был не далеко и даже работал. Он сообщил адрес происшествия.
После окончания разговора и частых гудков Егор вдруг явственно услышал твердый голос в трубке: «Быстро уходи. Кейс никому не давай!»
Инстинктивно повинуясь, он пошел… Потом, опомнившись, остановился, поспешил обратно. На месте стрельбы было уже много народа. Приехала милиция. Клаус был без сознания.
Врачи «скорой» занимались им, но признаков жизни он не подавал.
Егор вспомнил о просьбе. Не осознавая причин происшедшего, он понял, что сейчас идти в свидетели было бы просто глупо.
Отойдя, он тупо двинулся в сторону метро, потом растворился в толпе. Он шел, куда глаза глядят…
Было уже темно, когда Егор сел в электричку. Людей было не много.
И он расположился на свободной лавке.
Вокруг – никого. Егор спокойно вытянул ноги и расслабился.
Пережитое не могло до конца вывести его из напряжения. Ему уже трудно было спокойно, расслаблено рассматривать окружающие его детали.
Голова немного побаливала, нервам требовался отдых. Он посмотрел в окно, которое отражало его лицо.
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «Литрес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (https://www.litres.ru/chitat-onlayn/?art=70708231) на Литрес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.