Скелеты в шкафу никогда не врут
«Letroz» Вадим Смольский
Живёт в городе Власва удивительный человек по имени Рентан. Он далеко не молод, очень умён, хорошо воспитан, знаменит познаниями в медицине, но у него нет семьи, а любовь его, кажется, вовсе не интересует. Причины этого не вытянешь из лекаря и под пытками. Рентан вообще не любит говорить о днях былых.Однако от прошлого не уйдёшь и не спрячешься. Прошлое – это никогда не врущий скелет в шкафу, который всегда при тебе. И рано или поздно каждый скелет оказывается в центре внимания.
"Letroz" Вадим Смольский
Скелеты в шкафу никогда не врут
Глава 1 – Местные обычаи
– Тп-п-пру! Куда! А ну стой! Ну я вас!!! – прикрикнул, а затем и присвистнул Римпан, одёргивая поводья, стараясь успокоить и остановиться вошедших в раж лошадей. – Фух, всё, мастер-лекарь, можете слезать. Да не бойтесь, они уже успокоились!
Его пассажир, к которому он обратился, взирающий на всю эту сцену с немым укором, неуверенно выждал несколько мгновений, убеждаясь, что пара жеребцов запряжённых в совсем не новую бричку, и вправду успокоились.
– Это ж надо было утром так опростоволоситься! – принялся объясняться возница, попутно помогая своему пассажиру с поклажей. – Представляете, прихожу в конюшню – у меня ж своих коняшек нетуть – а там… как ураган прошёлся.
– Ураган? – вскинул бровь немолодой мужчина, чей возраст безнадёжно выдавали припорошенные сединой чёрные волосы.
– Бароновы люди. Ночью, видите ли, явилися и всех хороших жеребцов да кобылок с собой увели. По делам каким-то.
– А тебе остались эти?
Пассажир молча посмотрел на двух жеребцов. Один был старый и заметно прихрамывал, к тому же откровенно пованивал. Второй, напротив, был слишком молод, горяч и вообще было не до конца ясно, как он позволил себя запрячь.
– Угумс. Весь день с ними буду сражаться… – понуро заметил Римпан и, как бы извиняясь, начал: – мастер Рентан, я пойму, если вы…
Тот отмахнулся и как бы в шутку заметил:
– Судя по твоему рассказу, сейчас найти извозчика с приличными лошадьми будет большой удачей. Так что предпочту остаться при своём. Ещё неизвестно, может ли быть лучше. – Лекарь выразительно посмотрел на придорожный трактир, возле которого они остановились, и добавил: – Мы здесь часа на два, поэтому…
– Угу, понял вас! Спасибо! – Римпан аж засиял от оказанного ему доверия.
Рентан вежливо улыбнулся и, взяв увесистый саквояж, уверенно направился в сторону трактира «У Вицлава». В каком-то смысле это было уникальное заведение. Едва ли не единственное в своём роде. Ведь владельца трактира взаправду звали Вицлав.
Он, видно, услышав шум, уже ждал лекаря на пороге, силясь выглядеть радостным, хотя было понятно с полувзгляда, что это не более чем паршивая актёрская игра. Не мог быть скорый вызов, да ещё в такую пору, радостным событием. Впрочем, для профессии Рентана иное являлось ещё большим исключением из правил, чем имена с вывесок, совпадающих с именами владельцев их заведений.
Не успел лекарь ступить и пяти шагов, как налетел ветер. Холодный, порывистый, с первыми опавшими листьями и придорожной пылью. Первый предвестник осени, которая уже понемногу воцарялась, хотя пока это ещё было совсем незаметно, особенно для жителя города. А вот для деревенских осень началась вместе со сбором урожая и всеми сопутствующими трагедиями.
– Идите сюда, мастер, скорее! А то опять налетит! – крикнул Вицлав, которого от ветра защищала массивная дверь. – Второй день дует как будто сдуть хочет!
– Я не опоздал? – поинтересовался Рентан, отряхивая одежду, чересчур тёплую для города, но вот за его пределами оказавшуюся в самый раз.
– Нет, конечно, нет, – решительно заявил трактирщик, уже успев зайти внутрь. – Вы, мастер, как и всегда в самый раз.
Прежде чем последовать за ним, лекарь бросил короткий взгляд в небольшое бронзовое, очень хорошо начищенное зеркальце аккурат за дверьми. Это была то ли дань древнему суеверию, дескать, тёмные силы боялись своих отражений, то ли хорошим тоном по отношению к посетителям трактира.
Из зеркала на Рентана смотрел усталый мужчина, с которым он очень не любил пересекаться взглядами. Отрешенное, лишенное всяких эмоций лицо, тонкие губы, несколько морщинок, щетина, которую следовало бы сбрить ещё этим утром, но которая окажется на месте и завтра. Сбрить её следовало не из-за того, что она была некрасивой, а просто потому, что первой капитулировала перед сединой.
Рентан зашёл в трактир, предварительно ещё раз оправив и отряхнув одежду. Она была куда более скромная, чем мог позволить себе человек, которого знала половина Власвы и её округи, и значительно более скромная, чем позволяли себе люди, также, по невероятному заблуждению, причисляющие себя к числу лекарей.
Заведение Вицлава, что ни говори, было образцовым. Как и всегда. Сразу было видно, что на отделку помещения не только потратили значительные суммы денег, но и делалось это с душой, вкусом и определенным стилем. Шкуры, рисунки, рога, резные фигурки из дерева и кости, пара декоративных мечей, несколько дорогущих ковров с причудливыми узорами, привезенных из-за самой Великой пустыни. За одним вдумчивым разглядыванием всего этого многообразия можно было провести не один вечер.
Этому очень способствовало освещение, что называется, «в самый раз» – не светло, но и не настолько темно, чтобы видеть исключительно себя и свою тарелку. Обеспечивали это несколько массивных кристаллов, как будто выросших из потолка. Рентан не очень хорошо разбирался в различных магических штучках, но это определённо было нечто из их числа.
Кроме того, определённую долю света давал и уютно потрескивающий большой очаг, украшенный пучками ароматных трав – своеобразное сердце заведения, вокруг которого строилась вся его внутренняя компоновка. Понять общую задумку оказалось несложно – именно по мере близости к источнику тепла ранжировались места в трактире.
Как это ни странно, самыми лучшими считались не те, что располагались ближе всего – здесь всегда было слишком жарко и душно, даже в самый суровый холод; и тем более не те, находящиеся слишком уж далеко – эти, напротив, мёрзли едва ли не круглогодично. Наиболее дорогими считались столы примерно по центру помещения. Их выделяло не только выгодное расположение по отношению к теплу, но и обособленность от остальных, близость трактирщика и его помощниц, которые всегда крутились где-то рядом, а также вполне приличное убранство, включавшее в себя скатерти, резные деревянные тарелки, бокалы и даже металлические столовые приборы.
Вот так просто сесть за один из таких столиков не выйдет даже сейчас, когда заведение стояло полупустым. Все эти места предназначались той категории гостей, которая не станет воровать столовые приборы, блевать или иным образом позорить себя и заведение. Впрочем, лекарь и не пытался. Дело прежде всего, об остальном можно будет подумать после.
Вицлав уже каким-то невероятным образом успел пересечь всё помещение и теперь ожидал Рентана возле крохотной двери. Сам трактирщик представлял из себя печальные руины некогда славившегося силой и красотой человека. Уже давно немолодой, с неровной неопрятной бородой, которая, как и просторный фартук, безуспешно пыталась скрыть лишний вес. На его одежде, невзрачной и заношенной, прочно отпечатались следы жира на внушительных боках, куда он любил упирать руки во время разговоров. Здесь, при свете магических ламп, особенно было заметно, как сильно он обеспокоен. Впрочем, какой-то загадки из этого Вицлав не делал.
– Месяц только начался, а уже хуже той чумы! – воскликнул он в сердцах. – Каждый год, вот Двенадцать мне в свидетели, каждый год, одно и то же: как заканчивается сбор урожая, так на мою голову сыплются несчастья! Одно за другим! – трактирщик принялся загибать сарделькообразные пальцы. – Торгаши ломят цену. Знают – свежий урожай и полежит немного, а цены поднимутся, да и старое распродать им за милую душу! Вот буквально давеча заказывал десяток бочонков свежего яблочного вина. Содрали с меня как за пятнадцать! Ну ладно, думал, коль так, то будет из молодых яблок, этого года. Привезли-и-и, мать чесна! Горький, пенится, а что с людьми творит – даже говорить не буду!
– Это из-за него я тут? – не слишком удачно пошутил Рентан.
Вицлав даже не улыбнулся. Впрочем, за издёвку сказанное он тоже не принял. Трактирщик определённо был слегка не в себе и потому не очень хорошо владел собой и своими эмоциональными порывами. Словно позабыв, зачем пригласил лекаря, принялся рассказывать:
– Не-е-ет, куда там! – Вицлав махнул пухлой рукой. – Проклятый месяц, говорю вам! Девки мои, что кухонные, что те, которые здесь в зале помогают, и раньше отпрашивались. Отпускал, конечно, что я, не понимаю? – половина ж деревенские, у всех семья, дом, урожай. А сегодня ночью явились, понимаешь, конные! Ко мне даже не сунулись, перед бабами тугим мешочком потрясли, так те и следом побежали, юбки приподняв! – Раздался тяжёлый вздох осуждения вкупе с крайней степенью отчаянья. – Так вот и осталось у меня на утро пятеро девиц! Пятеро, понимаете? А как вечер будет, что мне делать? На кухне минимум шесть надоть! Да и здесь как же мне одному-то?! Уж не мальчик на побегушках…
– Кхм-кхм, – вежливо откашлялся Рентан, надеясь тем самым подтолкнуть Вицлава в нужном, куда практичном направлении, но его истолковали несколько неправильно.
– Уж не знаю, мне господин молодой барон не докладывает, – трактирщик скривился. – Поди пирушку какую планирует, вот и хочет привести замок в порядок. Всю округу поднял на уши! Будете ехать, уважаемый, поспрашивайте: от Власвы до самого своего замка в каждом трактире побывали! Это ж надо такое учудить! Да будто этого мало, одна ночью ноги переломала – шлялась неизвестно где, а другая под утро с горячкой слегла! Ну разве так бывает, скажите?!
– Не бывает, – тщательно скрывая нетерпение ответил Рентан и заметил: – наверное, мне будет лучше их осмотреть, так?
– А? Точно, простите, мастер-лекарь, старика, совсем уже с этими невзгодами…
Смущённый Вицлав развернулся на месте и ловко протиснулся в дверцу за спиной, в которую, согласно законам физики и геометрии, никак не мог протиснуться по причинам больших объёмов. Рентан не без труда последовал за ним.
Дверь скрывала вытянутое помещение с закопченными от топления по чёрному стенами без окон и почти без убранства, с рядами очень старых, вечно скрипучих кроватей, разделенных ширмами. Здесь обитала прислуга – не ахти какое жильё, но, как знал лекарь из первых рук, трактирщик никогда не брал денег со своих подопечных и к тому же позволял кормиться с кухни.
– Ладно, вы тут того-этого, а я пойду, не буду над душой стоять, – смущённо сказал Вицлав и быстренько ретировался.
Первой, – выбранной потому, что ничего серьёзнее осмотра не требовалось, – особой, представлявшей для Рентана интерес, оказалась не слишком привлекательная девушка по имени Аделина, явно из «кухонных», если судить по многочисленным ожогам на руках, предплечьях и даже лице. Это она переломала себе ноги, хотя на деле данная история оказалась драматическим преувеличением. Перелом был всего один и тот для молодого организма несерьезный. К тому же ногу сразу правильно зафиксировали.
Рентану здесь было делать нечего. Он лишь бегло перепроверил фиксацию сломанной ноги и дал советы касаемо лёгкого вывиха второй.
– Покой, хорошая еда, питьё, молитва Двенадцати, – спокойным до безразличия тоном перечислил лекарь.
Аделина, которая до этого лепетала, рассказывая, как именно её угораздило сломать ногу, бросилась благодарить, но вдруг осеклась:
– Ой, а я ведь имени вашего не знаю, мастер…
– Рентан, – натянуто улыбнувшись, представился лекарь.
Реакция последовала немного странная: девушка вроде улыбнулась, радуясь знакомству, но как-то неуверенно, неловко, даже смущённо.
– Что-то не так? – спросил лекарь, на чьё имя обычно реагировали несколько иначе.
Как правило, у него уточняли «тот ли самый Рентан», либо же интересовались происхождением этого нетипичного для местности слова.
– Эм, просто… наверное, это не моё дело… – несмотря на крайнюю степень смущения, Аделина продолжала давить из себя слова. – Просто мама всегда говорила, что у меня есть дар, и это вправду так. Я очень хорошо понимаю, то есть знаю, когда мне говорят неправду. Даже если говорю с человеком в первый раз. – Заметив растерянность на лице лекаря, она смутилась пуще прежнего. – Ой, простите! Мне не следовало…
– Ничего страшного, – пойманный на «горячем» Рентан выдавил из себя неискреннюю улыбку, – а теперь расскажи про свою подругу и что с ней приключилось…
***
К тому времени, когда возвратился Вицлав, гонимый беспокойством, Рентан как раз закончил осмотр Ксаны – второй девушки, подруги Аделины. Здесь ему тоже было нечего делать, но по другим причинам. «Горячка» оказалась совсем не горячкой.
– М-м-м-м, жар, судороги, слабость, рвота, – механически, по привычке перечислил лекарь, отвечая на ещё не заданный вопрос, и быстро добавил, уже обычным голосом: – если на то будет воля Двенадцати – выживет.
Не говоря лишнего, он перевернул бесчувственную девушку на бок и без лишнего пиетета, сдвинув вниз платье, указал на красную точку близ белёсой как мрамор лопатки.
– Скажи своим девицам лучше выбирать сеновалы. Хотя бы без клещей.
– У неё пенка, что ли? – догадался Вицлав, вытаращив глаза.
– Скорее всего, – пожал плечами Рентан и, обратив взгляд на Аделину, уточнил: – жаловалась на свет, воду?
– Нет, мастер. Только на жар и слабость, с самого утра, – подумав, ответила девушка. – Ну и кости у неё ломить вдруг стало вроде бы. Ещё вчера.
– Такое тоже бывает, – кивая, совсем не удивился лекарь.
– И что делать? – опустив руки с боков, спросил трактирщик.
– Молиться Двенадцати, – вполне серьёзно ответил Рентан и, видя, что его не поняли, добавил: – она теперь в их власти. Девка молодая, в теле. Может, и выживет. Но я бы не рассчитывал, кхм, на её помощь в ближайшее время. – Лекарь поднял руку Ксаны, демонстрируя опухшие пальцы с начинающими чернеть ногтями. – Тело отвергает болезнь. Даже если выживет – потеряет чувствительность. В лучшем случае.
Вицлав в ответ шумно выдохнул и, отодвинув ширму, присел на одну из соседних кроватей, и, схватившись за голову, принялся причитать:
– Как же так? Ксана, не смотри что гулящая, с кем не бывает, толковая девица, на кухне вовсе лучшая. Мне и заменить теперь её некем!
Рентан с укором посмотрел на него, помолчал немного, раздумывая, стоит ли говорить подобное, и всё же сказал:
– Если она такая толковая, что ж ты ей по сеновалам позволяешь гулять?
Трактирщик не оскорбился и не обиделся, хотя имел на то полное право. Просто заметил очень тихо:
– Сразу видно, что у тебя детей-то и нет. Ксане ж только в этом году семнадцать стукнуло! Подросток! Я ей что ни скажу, всё делает наоборот! Иногда, вот видят Двенадцать, как назло мне! – Вицлав тяжело вздохнул. – А когда нашёл её – здесь, прямо возле стены, уж девять лет как минуло, стало быть, такая лапочка была. Не смотри что голодная, грязная и оборванная! Послушная, любезная, добрая… всё делала как скажу, слово в слово!
– Дети, не все, конечно, имеют плохую моду вырастать, – криво усмехаясь, заметил лекарь многозначительно.
Уложив девушку обратно и накрыв её одеялом, он повернулся к трактирщику и без лишних слов сунул тому крошечный, едва ли больше фаланги мизинца пузырёк. Хотя он был плотно закупорен, всё равно источал сильный, отдававший горечью запах. Вздрогнув, Вицлав тихо, так, чтобы Аделина не слышала, спросил:
– Когда это ей дать?
– Когда голову задерёт, – коротко ответил Рентан и, подобрав свой саквояж, направился на выход. – Чтоб хоть… ушла спокойно.
– Ты забыл… – начал трактирщик, но остановился от резкого взмаха руки лекаря.
– Я деньги беру за лечение. Здесь мне лечить некого. Выживет, – он многозначительно вздохнул, – вернёшь болиголов. Ну и Двенадцати воздашь полагающееся за их работу.
Больше ничего не говоря и не прощаясь, он ушёл. Вицлав же, мало заботясь о делах трактирных, пересел на кровать Ксаны и погладил красивые карие кудри девушки.
– С ней же всё будет в порядке, правда? – подала голос Аделина.
– Конечно, – отрешённо ответил трактирщик механически вытерев слюни с лица своей помощницы. – Боги милостивы: они помогали ей раньше, помогут и сейчас.
Он говорил это, а сам смотрел на молодое, красивое лицо перед собой. Его уже начала искажать странная, неестественная, пугающая гримаса. Пенка не была такой уж редкостью в их краях, только забирала, как правило, охотников, лесорубов или грибников, а не кухарок.
– Я-я… буду молиться Малакмору за неё не прекращая! – будто это что-то значило, пообещала Аделина. – И если надо могу…
– Лежи, выздоравливай, – успокоил её Вицлав, поднимаясь на ноги. – Кликнешь меня, если с ней, – он кивнул на Ксану, – случится чего.
Закупорив опустевший пузырёк и вытерев руки о фартук, трактирщик, хмурясь и пытаясь вспомнить, есть ли у Ксаны близкие, поковылял обратно в общий зал.
«Малакмор легко даёт в долг, но просрочек не прощает», – вспомнил поговорку про бога жизни и смерти Вицлав, перед тем как встряхнуть головой, отгоняя мрачные мысли, и вернуться к работе.
Хозяин трактира, особенно такого крупного, не должен быть угрюм и мрачен. Это к нему приходят угрюмые и мрачные люди, жаждущие, чтобы их накормили и развеселили.
***
Сощурившись от яркого солнца в зените, Рентан, побрёл к ожидавшему его в бричке Римпану, от которого попахивало пивом. Видно, возница не смог удержаться и тоже заглянул к Вицлаву. Винить его в этом было сложно.
– Быстро вы, мастер, – окликнул его беззаботный возница. – Легкая работа?
– Нет, – коротко буркнул лекарь, садясь рядом. – Теперь в Вороново.
– Так что там случилось-то? Вицлав тот аж не в себе.
– Пенка, – коротко и многозначительно ответил лекарь.
– Тьфу! – сплюнул Римпан, потрясая вожжами. – Малакморова дрянь!
– Нельзя так про бога, – остудил его пыл Рентан. – Все в его власти. Нравится тебе это или нет.
– А как же иначе-то, мастер? Пенка брата моего три года назад унесла, а ещё ранее, уж не помню в каком году, дядьку изъела!
Бричка тем временем выехала на большую дорогу. Здесь ей компанию составляли гружённые телеги и редкие пешие путники. Римпан замедлился – было видно, что он совсем не уверен не только в своих конях, но и в дороге.
– Караван проходил, кран тащили или что-то такое тяжелое! Теперь месяц не погоняешь! – с горечью сообщил возница, сплюнув в сторону. – А накануне как раз дожди были. Вот совпало так совпало!
Потянулись редкие, уже опустевшие поля. Здесь, в окружении лесов и болот, урожай всегда собирали в первую очередь, по печальному опыту зная, что первый же осенний мороз и влага погубят его без остатка.
– Малакмор не забирает людей забавы ради, – немного подумав, продолжил дискуссию Рентан. – Он жизнь нам даёт, а когда она иссякает – уводит с собой. Но что будет между этим только в нашей власти. Пенку ту зверьё разносит, клещи в том числе. Перед Двенадцатым они не отчитываются.
– А разве не он решает, кого пенка съест, мастер? – удивился возница.
– Может, и он, а может, иной из богов, – неуверенно ответил лекарь. – А может, по-иному всё: сама болезнь по-разному идёт, в зависимости от силы того, в чём организме очутилась. Я думаю так: если следишь за собой, то и зараза тебя не возьмёт. Гниль собираешь – так нечего на богов пенять.
– Ух, – возница растерянно почесал кучерявые волосы цвета созревшей пшеницы, похоже, не слишком многое поняв из сказанного. – Так вы, стало быть, мастер, при храме делу своему учились? Столько про богов знаете, да и вообще.
Рентан не впервые оказывался пассажиром у Римпана. Он ещё и в первый раз заприметил этого юношу, отличавшегося не только профессиональной страстью к разговорам на любые темы, но каким-никаким умом вкупе с сообразительностью. Лекарь всегда платил щедро, тем самым покупая себе право молчать и не вступать в пустопорожние беседы о политике, любви, прихотях судьбы и прочих глупостях. Однако в этот раз всё же решил поговорить. Не в последнюю очередь потому, что понимал: этот возница, может, и не поймёт всё сказанное, но хотя бы услышит и, возможно, задумается.
– Нет, – не вдаваясь в подробности, сказал Рентан, рефлекторно касаясь значка Двенадцати, что всегда носил с собой. – Но там, где меня ремеслу обучали, нужно клятву одному из богов давать. А перед тем изучить священные тексты.
– Как рыцарю, стало быть? Покровителя выбрать?
– Можно и так сказать. – Бричка вдруг подпрыгнула, наехав на камень. – Не гони так! Сам видишь, дорога какая!
– Я вас лечебному делу не учу, мастер, – с обидой заметил Римпан. – Здесь всегда так, особенно если после дождей. Пока поворот на баронов замок не проедем, будут и ухабы, и камни.
Речь шла про замок Цувалки, расположенный севернее, у изгиба реки Власвы, и заодно единственного моста через неё на многие километры вокруг. Именно туда на другой берег и направлялись многочисленные телеги и путники. Путь же Рентана лежал тоже на север, но в другом направлении.
Там, среди бескрайних еловых чащоб, связанных узкой грунтовой дорогой, пряталось от большого мира множество небольших местечек, кормящихся, хотя вернее было сказать, выживающих за счёт леса. Пройдёт совсем немного времени, и дожди, а за ними и снег, отрежут их от «большого» мира по меньшей мере на два-три месяца.
Про эти места ходили самые разные слухи. Рентан слышал огромное множество из них. Римпан наверняка и того больше. Дескать, народ тут живёт не простой, а самые что ни на есть каннибалы – иначе бы не выжили. Да ещё и еретики к тому же, людей в жертвы приносящие. Когда путника, а когда и кого-то из «своих».
Звучало как страшилки, но лекарь знал всю, как ему казалось, подноготную этих историй, хотя и сидел демонстративно спокойный и невозмутимый. В отличие от возницы.
– Не часто сюда ездишь, да? – после долгой паузы продолжил беседу Рентан, наблюдая за тем, как в движениях Римпана, проявляется заметная нервозность человека, который хорошо знает, каково это, когда тебя грабят.
– Да не сказал бы, мастер, – уклончиво ответил Римпан, явно не желавший признаться в своей неосведомленности. – Дебри лесные, что тут городскому люду делать?
– Знаю алхимиков, которые бы сюда каждый день мотались, было б время.
– Так то ж алхимики! Они сюда за своими травами ездят, леса ведь! – усмехнулся возница, указывая на высившиеся вокруг деревья, мерно качающиеся на ветру. – Им моей брички-то маловато будет.
– Ну а местные?
– Эти или на своих, или вообще пешком, – нехотя рассказал возница. – Вроде как.
– С тобой не ездят, стало быть? – догадался Рентан.
– Было однажды, до поворота того. Странная история! – припомнил Римпан, махнув рукой против движения. – Не поверите: я как-то одного деда здешнего хотел подвезти, пустой шёл, да и по пути нам было, денег почти и не просил – а он, кажется, даже меня не понял! Идёт такой с палкой кривой и тюком каким-то, меня будто и не слышит! А как услышал, посмотрел косо и буркнул что-то вроде: «скверно помрёшь!». Незнакомому человеку, представляете?! С год тому это было или даже больше. Пока не помер, хе-хе.
– Хе, – скупо усмехнулся лекарь. – Кажется, я знаю того деда. Ты сказал с палкой, да? В шубах, даже летом, верно?
– Кажись он! Знаете такого?
– Угу. Гедрюсом его зовут. Знахарь местный. Якобы, – лекарь скривился. – Как ещё на костёр не попал – не понятно. Видно, церковным охотникам на еретиков сюда лень ехать.
– Вы, стало быть, тоже слышали эти истории, что они, дескать, все здесь еретики-поганцы? – искренне удивился возница.
– Слышал, да и видел тоже, – с усмешкой ответил Рентан. – Гедрюс тот Тринадцатому служит, знаки Отвергнутого открыто носит, среди своих, во всяком случае. Остальные, думается мне, ему же поклоняются. Паства и пастух.
– А чего ж тогда не доложите на еретика, мастер? – удивился возница. – Вы-то уж к церковникам вхожи!
– Я тебя людей возить не учу, – вернул фразочку лекарь. – Моя работа не за еретиками бегать, – он отмахнулся. – Коль хочет здешний люд вверить свою душу и тело во власть Отвергнутого – так сам себя накажет. Нет у таких людей будущего. Как на суд к богам попадут, так пропадут. В тьме изначальной сгинут без следа.
Сказав это, он умолк, решив, что сболтнул лишнего. Римпан мог оказаться слишком сообразительным и заметить, что такие речи совсем не свойственны выпускникам академий или университетов, а вот церковникам, или тем, кто учился у них – сколько угодно.
***
В Вороново их уже ждали. Деревенька была крупнейшей в этих краях – домов так на тридцать. Правда, стояли настолько порознь друг от друга, что иной город, где жило раз в сто больше людей, мог оказаться меньше по размерам.
Сами дома тоже сильно отличались от привычных глазу горожан вроде Рентана – низкие, утопленные в земле так, что только присыпанная дёрном крыша торчала. И построены они были исключительно из материала, распространенного в этих краях куда больше кирпича или камня – дерева. Труб и, соответственно, дыма не было. Здесь топили по-чёрному круглогодично.
Скот почти отсутствовал, а тот, который всё же имелся, жил вместе с людьми. Несмотря на близость леса и, соответственно, дров, обогревать отдельные помещения для животных по местным меркам считалось роскошью.
Осень здесь почти не ощущалась, но совсем не потому, что в этих краях лето подзадержалось дольше обычного. Скорее из-за сложного рельефа, обилия растительности, тени и влаги оно здесь так и не наступало по-настоящему, так как наступало в менее лесистой и холмистой местности. С самой весны и под конец осени погода в Воронова всегда стояла практически одинаковая: мокрый холод в тёмное время и палящий зной доходящий до духоты в светлое. Так было и сегодня.
Стоило бричке только показаться, как на дорогу толпой высыпал встревоженный чем-то люд. Рентан, хотя и постарался это скрыть, но всё равно удивился – обычно его здесь встречали несколько иначе.
– Беда, мастер-лекарь, – сразу же бросился к нему самый авторитетный из мужиков. – С нашим-то Гедрюсом беда приключилась!
– Сразу видно – староста, – незаметно для всех, кроме пассажира, нервно буркнул возница, недобро озираясь. – Все они всегда на одно лицо. Широкое, хе.
– Ведите, – показав Римпану, чтобы тот его ждал, скомандовал Рентан. На ходу он поинтересовался: – Что случилось-то?
Однако, не дождавшись ответа, вдруг остановился, вспомнив про спутника. Тот явно был напуган происходящим и мог что-то вытворить. Не говоря уже про то, что здешний люд особого доверия не вызывал и в спокойном состоянии. А уж про благоразумие у встревоженной толпы и речи быть не могло.
– Там вон холмик есть, жди меня на нём, – указав в нужном направлении, посоветовал лекарь.
– А е-если… – дрожащим голосом попытался уточнить Римпан.
– Не если, всё будет в порядке, – успокоил его Рентан и тем не менее добавил: – с того холма всё Вороново видно, что чуть первым будешь в курсе происходящего.
Убедившись, что теперь-то возница не оставит его здесь, испугавшись неведомо чего, лекарь вернулся к старосте. Тот, хоть и перепуганный донельзя, как раз собрался с мыслями и был готов поведать, что же произошло.
– Бредит, чушь несёт! В жаре мечется! Со вчера началось, – рассказал он.
С Алждисом, именно так звали старосту, Рентан сталкивался не в первый раз. Мужик это был хоть и невзрачный внешне, но ушлый и скорый на язык. Совсем недаром именно он общался со всеми заезжими.
– И всё? – лекарь сразу уловил, что рассказ, мягко говоря, не полон.
– Эм, ну… – староста нервно сглотнул, прежде чем продолжить. – Ритуал осенний проводили. Ежегодный.
– Что за ритуал? – предчувствуя худшее, уточнил Рентан.
Все ритуалы, связанные со сбором урожая, которые лекарь знал, если чем и могли навредить людям, так это обжорством, пьянством и блудом. Впрочем, речь шла не про простых прихожан церкви Двенадцати, поэтому можно было ожидать чего угодно.
– Дар нашему богу надобно преподнести, – мрачный, как туча, рассказал Алждис и попытался изобразить улыбку. – Ну, вы знаете, нашенские тутошние обычаи. Так этомо в первые дни осени надо…
– Вот как, – выразительно хмыкнув, перебил Рентан. – Что за дар?
– Да всякое разное. Кто-то шкурку кошачью кинет, кто копытце козы, некоторые зерно носят.
Лекарь, слушая это, старался как мог держать себя в руках. Его откровенно водили за нос, пытаясь прикрыть неприятную правду. Боги жертвы себе одобряли, но сугубо фигуральные, символические. Такие, о которых даже упоминать никто бы не стал. А вот Отвергнутому приносили куда более значимые, с точки зрения ритуалов, вещи: например, животных, зерно и не только.
– Кровь, так? Человеческую, конечно же?
– Кровь тоже в почёте… – замялся пойманный на лжи Алждис. – Так дело не в дарах! Не в кровинушке нашей! – он тяжело вздохнул. – В этом году Гедрюс сказал зверя ловить. Дескать, большая беда идёт, а значит, большой дар надоть. Так зверь тот гнилым оказался!
– Зверь? Гнилым? – пропустив мимо ушей часть про беду, удивился Рентан. – Подробнее.
– Дык, утром вчера как раз оленя загнали – хороший олень, сильный. Такой… – Глаза старосты забегали, он явно чуть было не сказал лишнего. – Кхм, богу нашему очень нравятся такие подношения. Всегда хорошую зиму нам дарил и…
– Так что с оленем? – нетерпеливо прервал его причитания лекарь.
– Гнилой! Загнали, закололи, хотели кровь слить – а там гной! И внутри! Ни кишок, ни сердца – гной, черви, и мухи! Только шкура целая! Как у чучела того!
В такое верилось слабо, однако, судя по неподдельному ужасу на лице Алждиса, он говорил вполне искренне.
– Где этот олень?
– Сожгли, мастер-лекарь. Чистая правда. Гедрюс так сказал сделать, мол, дар покровителю нашему не понравился. А как сожгли мерзость ту, так ему, Гедрюсу-то, плохо и стало!
– Кому ещё плохо стало? Из тех, кто охотился или сжигал?
– Так… вроде никому. А сжигали мы втроём: я, Гедрюс да паршника тут один.
По лукавому тону старосты лекарь понял, что речь идёт не совсем про постороннего человека. Скорее всего, про сына или зятя.
– Я к Гедрюсу, а ты пока за парнишкой своим сходи, – скомандовал Рентан, осматриваясь.
Его привели на самую окраину деревни, фактически в лес. Здесь и стояла старая, но всё равно крепкая хата знахаря. Плетеный забор, который отделял её от деревьев, густо покрывали кости и черепа. Не людские, конечно, но впечатление это производило мрачное. Идти туда не хотелось просто категорически. От тёмных провалов окон и двери хаты прямо веяло неприятностями.
Сильно пахло гнилью – это чувствовалось ещё издали. Здесь лекарь оказался впервые, но вполне резонно подозревал, что раньше вони не было. Желая окончательно в этом убедиться, Рентан на всякий случай быстро обошел хату – мало ли где какая туша гниёт. Однако ничего не нашёл. Источник вони однозначно находился внутри.
Предчувствуя худшее, лекарь достал из саквояжа кожаную маску, больше похожую на странный намордник, к тому же набитый чесноком, и надел, после чего осторожно отворил открывающуюся вовнутрь дверь в хату. В лицо ему ударила смесь из «ароматов» гниющих трав, мяса и дерева такой силы, что даже чеснок у носа не справлялся. Повсюду летали в каких-то невероятных количествах жирные мухи, у ног ковром копошились опарыши и черви. Казалось, дом и всё, что в нём было, поразила одна и та же болезнь, заставив скоропостижно гнить.
Внутри было темно, поэтому лекарь не стал закрывать за собой дверь, а подпёр её удачно подвернувшейся колодой, не забыв после этого отряхнуть руки. Цельный кусок ствола могучего дуба словно год в воде пролежал – был холодным, скользким и дряхлым.
На печи лежало нечто бесформенное, вроде бы человек, укатанный сразу в три или даже четыре одеяла. Из-за темени и этих самых одеял понять, точно ли это Гедрюс, не представлялось возможным. Однако разило от печи так, что глаза, даже укрытые маской, слезились.
Рентан, подавив рвотный позыв, сделал шаг по направлению к печи, желая удостовериться, но сразу же отступил назад. Это была плохая идея как ни посмотри: кем бы ни был этот человек, он уже либо мёртв, либо обречён. Проверять не имело смысла.
Из-за этого в поле зрения лекаря попала топка. Ещё только подходя к хате, он удивился, почему её не топят – обычно простой народ любую хворь старался победить ударными дозами тепла. И только внутри выяснилась причина. Сквозь слегка приоткрытую дверцу было видно, что в топке вместо дров и углей находится какое-то невероятное количество различных насекомых, составлявших единую непрерывно копошащуюся массу.
Это стало последней каплей. Рентан в страхе сделал шаг назад, намереваясь покинуть хату, но вдруг дверь, откинув колоду, словно пушинку, громко захлопнулась перед самым его носом. Вдобавок её невозможно было открыть, как будто бы кто-то прижал с другой стороны.
– Эй там! – неразборчиво крикнул лекарь. – Откройте!
Стало темно хоть глаз выколи. Небольшой фонарь имелся у Рентана с собой, в саквояже, но в такую темень достать и зажечь его не представлялось возможным. Это уже не говоря про ходившие ходуном от страха и омерзения руки лекаря.
– Не откроют. Потому что там никого нет, – вдруг раздался с печи хриплый голос. – Я давно тебя жду.
Бесформенная масса одеял зашуршала, закопошилась, зачавкала, будто бы там кто-то возился. Впрочем, голос принадлежал точно не Гедрюсу – он тоже хрипел, но не так сильно. К тому же чего у знахаря точно не было, так это красных, светящихся в темноте, словно угли, глаз, к тому же слегка плавающих в воздухе, будто никакие кости и мышцы их не удерживали.
– У нас юбилей: двадцать лет, как мы с тобой разминулись, – продолжил вещать неизвестный громким, проникающим в самую подкорку мозга голосом.
– Что?! Кто здесь?!– вытаращился лекарь, не шевелясь.
Схватившись за знак Двенадцати, он принялся беззвучно молиться. Его слова, приглушённые маской, вряд ли можно было разобрать, но обладатель светящихся в темноте глаз как будто этого даже не заметил.
– Неужели ты думал, что от меня выйдет сбежать? Что меня обманет новое имя или смена имиджа?
– К-кто ты? – спросил Рентан, уже догадываясь, каков верный ответ.
По изменившемуся внутреннему убранству хаты Гедрюса было несложно догадаться, что за тёмная сила это всё устроила. Тот, кому молился сам знахарь и его паства, явился во всём своём «великолепии». Вовсе не бог, как думали многие, а всего лишь тень бога. Лишенный истинного имени, его ещё знаки как Проклятого, Отвергнутого, Тринадцатого.
– Я – твой самый великодушный покровитель, – уклончиво рассказали с печи. – Ты многое взял у меня, не спрашивая дозволения. До поры я прощал это. Как прощал и то, что ты не спешил рассчитываться за оказанную тебе щедрость. Но срок моего снисхождения уже почти что вышел.
– Я не знаю, о чём ты говоришь, демон! – вскинув руки в традиционном жесте Двенадцати, дерзко ответил Рентан. – Уходи прочь!
Этот порыв мало впечатлил притаившееся на печи существо. Куда больше он помог собраться с силами и прийти в себя саму лекарю. Взять себя в руки, укротить страх. Он всякого разного сделал за свою жизнь. Плохого тоже. Но вот никаких сделок с богами, особенно павшими, в этом длинном списке не было никогда.
– Знаешь! Ещё как знаешь! Мы оба знаем, что произошло тогда в Оренгарде. Но ничего, ничего-о-о. Хвастайся. Молись. Трясись. Я терпеливый. Двадцать лет ждал, подожду ещё немного. А осталось, поверь мне, совсем чуть-чуть.
– Подождешь чего? – мрачно осведомился Рентан.
Во время разговора он перебирал варианты того, что мог сделать здесь и сейчас. Увы, пользы от его навыков почти никакой не было. Владей лекарь магическим ремеслом, какие-то шансы отогнать демона ещё имелись, но чего не было, того не было. Зато могла пригодиться любая информация, раз уж демон только игрался.
– Того момента, когда ты сам ко мне обратишься. Упадёшь на колени и, трясясь от страха и боли, со слезами на глазах и иссиня-кровавой пеной у рта, назовёшь моё имя.
– Что же ты тогда делаешь здесь и сейчас, демон?
– Наша встреча сегодня – случайность. Хотя мне приятно видеть тебя на пороге этого жилища. Твой страх – лучшая награда для меня. А глупые никчемные воззвания к всевышним, которые ты там непрерывно бормочешь, стоят любого ожидания.
– Что ты сделал со Гедрюсом, демон? – надеясь узнать что-то полезное, спросил Рентан.
– Отдал должное ему и его пастве. Столько лет они, не гнушаясь никакого зла, взывали ко мне. И вот я ответил, как тебе?
– Впечатляет, – буркнул лекарь.
– Приятно слышать это от такого человека как ты. Впечатлить тебя подобными вещами – это, я считаю, успех. Не каждый смертный может похвастаться тем, что превзошел меня в моём же ремесле. Но ты, хм, ты определённо сумел. Обычно, знаешь ли, боги за это карают. Страшно карают. Но я не обычный бог. Уходи.
Дверь, к которой спиной прижался Рентан, резко распахнулась, из-за чего он едва не повалился кубарем. Устоять удалось лишь потому, что лекарь схватился за скользкий от гнили дверной косяк. Его хватку было сложно назвать крепкой, однако даже так на древесине остался заметный отпечаток ладони.
В этот момент нервы Рентана, до поры удерживаемые в узде холодным разумом, дрогнули и вырвались на волю. Не владея собой, он отскочил от хаты и что было мочи побежал прочь, не разбирая дороги. Погони не было – вслед ему летел исключительно довольный хохот демона.
Где-то метрах в ста он встретил местных: Алждиса в сопровождении бледного как мел паренька.
– Что такое, мастер? Вы были внутри?
Тем краем сознания, который не был охвачен паникой, Рентан понял, что когда местные были у Гедрюса, то ничего особого не видели. Иначе бы не задавали таких вопросов. А значит всё это представление устроили специально по случаю его визита.
– Был, – стараясь принять спокойный вид и отдышаться, отметил лекарь, а затем, не сдержавшись, крикнул: – сожгите хату, да побыстрее!
– Но Гедрюс…
– Мёртв он. Сгинул, как и тот олень – в проклятии!
– Как же… как же так? – не поверил староста. – Мы же, мы же…
– Вы взывали к Отвергнутому – вот он и пришёл. Можете гордиться собой! – гневно прокричал лекарь и повторил громче прежнего: – Сожгите хату! И двор рядом! Потом бегите, да куда подальше.
– Из-за проклятья? – мрачно осведомился Алждис.
– Не о нём вам волноваться следует. Не только о нём, во всяком случае. Во Власве скоро узнают, что тут творится. Мне надо говорить, что будет дальше?
– Не надо, – староста мрачно отшатнулся и только благодаря этому вспомнил про паренька рядом. – Ну а с ним что? Он тоже…
– Не думаю, – вглядевшись в несчастного, ответил Рентан и, подумав, на всякий случай припугнул: – не вздумайте причинять ему вред. Хватит с вас зла.
– П-понял, мастер, – покорно кивнул Алждис и вдруг упал на колени, схватив Рентана за подол одежды. – Не могли бы вы… мы всей деревней скинемся, и место это…
Говорил Алждис отрывисто, словно задыхался, но лекарь понял, о чём он. Понял и демонстративно сделал шаг назад.
– Мог бы, но не стану. Ни за какие деньги! Хотите понять, почему? Зайдите в хату – посмотрите, что натворили. Я видел, чем вы тут занимались. Видел и не донёс. Ни разу! Хотя мог бы! А теперь донесу. Хватит игр с силами зла.
К этому времени вокруг, но не слишком близко, уже собрались все местные. От этих слов они стали возмущённо роптать, словно оскорбились, но Рентан не стал слушать их, спорить и тем более просить платы за потраченное время. Просто развернулся, демонстративно отряхнул и поправил одежду, после чего побрёл прочь.
Он мог бы посоветовать, например, перед тем как сжечь хату знахаря, обвести его кругом из мела и соли. Или молиться Двенадцати в процессе. Но не стал этого делать. То были ритуалы, цель которых – успокоить людей их проводящих, а лекарю не хотелось, чтобы эти конкретные люди были спокойны.
***
Римпана вид вернувшегося Рентана встревожил, но на какие-либо вопросы лекарь отвечать отказался наотрез, а затем и вовсе задумался о чём-то так глубоко, что очнулся, лишь когда бричка въехала в город.
Здесь они и расстались. Рентан вышел возле здания лечебницы, где работал, и, не прощаясь, ушёл. Римпан же, подумав немного, прикинул, сколько осталось времени до захода солнца, а также поглядел ещё раз на своих коней, повёл бричку в конюшню, поняв, что с него на сегодня хватит. К тому же надо было осмотреть ось – та последнюю треть пути стала поскрипывать, а это всегда было не к добру.
– Доездился по дебрям, – предчувствуя недоброе и сплёвывая, буркнул возница.
Его худшие подозрения быстро подтвердились: ось требовала замены. Чудо, что она вообще ещё держалась.
Вылезая из-под брички и ругая на чём свет стоял неудачный день, Римпан вдруг заметил у себя на левой ладони небольшое синее пятнышко. Решив, что изгваздался в чём-то, он, плюнув, попытался стереть пятно, но оно не стёрлось и даже как будто стало больше.
– Ось говно, зато смазка – отличная! – гневно пробормотал возница, выискивая такие же пятнышки на одежде.
Не найдя ни одного и даже позабыв про то, что оставалось на ладони, он успокоился и побрёл домой, любуясь чудесным ало-красным закатом. По приметам это было знаком грядущей беды, но Римпан к приметам относился снисходительно, а вот красивой природе случая порадоваться не упускал.
– Хоть что-то хорошее в этом паскудном дне!
Глава 2 – Резюмируя случившееся
В то утро сады при храме Оруза были особенно красивыми. Не столько из-за последних цветущих растений, чья пора стремительно уходила, сколько из-за тишины, которую нарушали разве что трели птиц, да шорох уже начавших желтеть листьев, потревоженных слабым ветерком. Тишина та буквально убаюкивала каждого, кто в ней оказался. Обволакивала со всех сторон, словно пуховое одеяло. Успокаивала и отгоняла дурные мысли. Если не всматриваться, можно было подумать, что оказался не в компактном парке посреди города, а в глубине леса.
Рентан и раньше любил здесь прогуляться, но после событий, произошедших накануне, эта атмосфера была ему особенно по душе. Хотелось остаться здесь, лечь на землю и провести целый день, наблюдая за небом.
К своему глубочайшему огорчению, лекарь прекрасно знал, что никогда так не сможет. Даже будь у него целый день свободен. Рентан давно уже знал грустную истину о себе: расслабиться и отдохнуть ему удавалось лишь в те редкие и краткие мгновения полного удовлетворения от своей работы.
Да и пришёл сюда лекарь совсем не в поисках места для отдыха. Его сопровождал поджарый старик, чьи каштановые волосы упорно не поддавались возрасту, в отличие от бровей и щетины, что давно стали цвета мела. Одет старик был в новенькую рясу, из-за чего непрерывно испытывал явные неудобства, то и дело принимаясь поправлять её.
Настоятеля храма посвященному богу-покровителю земледельцев Орузу – а Рентана сопровождал именно этот почтенный священнослужитель – звали Цимоном. Знакомы они были уже двадцать лет, и этим объяснялось необычайное терпение священника, который, лишь закончив слушать длинный и тяжелый рассказ лекаря, позволил себе задать первые вопросы. И то скорее являвшиеся грустной констатацией свершившегося факта:
– Так стало быть деревенька Вороново впала в ересь? И давно?
– Не знаю, я у них бывал самое большее раз в год и лишних вопросов не задавал, ваше святейшество, – соврал лекарь.
Сделал он это аккуратно, мягко, тактично, но с намёком, который Цимон прекрасно понял.
– А следовало бы, учитывая вашу удивительную проницательность и наблюдательность, Рентан, – отметил священник. – Досадное упущение, что ситуация зашла так далеко. Хм, придётся сообщить Охотникам. А значит, жди беды. Это люди деятельные. Еретиков из глухой деревеньки им надолго не хватит.
– Думаете, займутся горожанами, ваше святейшество? – с опаской поинтересовался лекарь.
– Займутся-займутся. Мало ли у нас тут алхимиков, астрологов и прочих шарлатанов? Ими непременно займутся! Заинтересуются и остальными окрестностями в нашем краю, – закивал священник. – А какая деревня нынче без знахаря или ведьмы? Двенадцать благоволит стремлению помогать людям, даже если оно – стремление – расходится с канонами веры. Но у Охотников может быть свой взгляд на такие вещи. А уж в случае ереси… м-м-м, боюсь, толерантности можно не ожидать. Много костров будет. Слишком много. Жаль. Всю зиму как минимум палёным человечьим мясом будет нести.
– Сгинувшие человечьи души, я вижу, вас беспокоят меньше плохого запаха, ваше святейшество, – едко отметил Рентан.
– Во-первых, ещё не сгинувшие, – спокойно и серьёзно возразил Цимон. – Кто знает, чем по итогу всё обернётся? Может, будь на то воля Двенадцати, обойдётся. Именно об этом стоит сейчас молиться. Во-вторых, огонь Охотников не только плоть сжигает. Душу он очищает от греха. В-третьих, мне, верите вы или нет, безмерно жаль всех без исключения, чей жизненный путь скоропостижно оборвётся. Убитых в войнах, от рук бандитов, в семейных ссорах или просто спившихся. Но вины моей в этом нет.
Цимон многозначительно посмотрел на собеседника, вздохнул и замолк. Они прошлись ещё немного, наслаждаясь садами, прежде чем священник решился продолжить разговор:
– Что касается вашего рассказа, мой друг, то могу лишь подтвердить ваши собственные выводы. Вы, на свою беду, повстречали демона. Уж не знаю, был ли это сам Отвергнутый или кто из его слуг, но, как по мне, разница минимальна.
– Я правильно сделал, что сказал сжечь хату? – поинтересовался лекарь.
– А что оставалось? Дожидаться, пока те гады, о которых вы мне в красках рассказали, расползутся по округе? Хуже точно не будет, а там, – Цимон махнул рукой, – охотники пожалуют. – Он с огорчением цокнул языком, заложил руки за спину и повторил: – Жаль, конечно, Рентан, что вы сообщаете об этом так поздно. Жаль.
– Если бы я заметил следы опасной ереси раньше, то рассказал бы вам, ваше святейшество, об этом незамедлительно, – заверил его лекарь.
– Но ведь вы заметили следы всего лишь не опасной ереси, верно? – проницательно, но с претензией уточнил священник и, не дожидаясь ответа, отмахнулся: – Не отвечайте. Не хочу, чтобы вы мне врали. Вам отвечать за это перед Двенадцатью. И перед их карающим клинком – Охотниками. Не передо мной. Скажите, мой друг, иное: те слова, что говорил вам демон, вы знаете, о чём шла речь?
– Частично, – уклончиво ответил Рентан. – Как я понимаю, он говорил о том, как двадцать лет назад я избежал вспышки Синей чумы в Оренгарде. Но остальное для меня не меньшая загадка, чем для вас. Меня беспокоит другое. Только… а впрочем, забудьте. Это не стоит вашего времени, ваше святейшество.
– Только что? – проявляя несвойственное ему нетерпение, спросил Цимон. – Не сочтите за наглость, но мне действительно интересно. Какой вопрос может вас так волновать, что вы не решаетесь его задать мне.
Оглянувшись и проверил, не подслушивает ли их кто, лекарь задал свой вопрос:
– С каких пор вопросами жизни и смерти стала заведовать тень на стене, то есть такой персонаж, как А…
– Не произносите здесь это имя! – категорично и гневно потребовал священнослужитель, кивая на поднявшийся ветер. – Отвергнутого лишили всего! И имени в первую очередь! – Затем он, как и всегда, смягчился, задумался, а потом принялся рассуждать вслух: – Это действительно интересный вопрос. Священные тексты говорят о разном, но всё же данная область – прерогатива Малакмора. – Священник цокнул языком. – Впрочем, чему удивляться? Местные молились Отвергнутому. Взывали к нему. Приносили, как вы рассказали, кровавые дары. Удивительный народ. У них двенадцать богов на выбор – добрых, светлых, благодушных богов, которые не требуют многого. А они выбрали того, кто ничего не даёт, но при этом забирает всё. Осмелюсь поинтересоваться вашего мнения на этот счёт, Рентан?
– Разве оно важно, ваше святейшество? – попытался уйти от ответа лекарь.
– Прежде вы, мой друг, зарекомендовали себя как большой знаток теологических вопросов, хоть и не желали рассказывать об источнике знаний.
– Хм. Если вам угодно, ваше святейшество, выслушать мою версию, почему Вороново впало в ересь, то, думаю, они выбрали Отвергнутого, а не, например, мудрого Макмина, справедливого Ренза или щедрого Оруза, потому что не увидели желаемого ответа на свои мольбы.
– Думаете, они увидели, как вы сказали, желаемый ответ, лишь взмолившись Отвергнутому? – не без удивления уточнил Цимон, даже остановившись.
– Думаю, они увидели что-то, что убедило их продолжать воздавать почести именно ему, а не истинным богам, – сообщил Рентан.
Прогулка продолжилась, но молча. Священник размышлял о сказанном ему. Задумчиво потерев руки и в очередной раз оправив рясу, он кивнул и нарушил тишину:
– Да. Я согласен. Люди порой трактуют незначительные события как сигнал к действию. В час нужды это особенно обостряется. А нуждаемся мы часто. Мда, – Цимон раздосадованно пошевелил губами. – И всё же такой итог печален. Жаль. – Вдруг он усмехнулся и с едва заметной иронией спросил: – К слову, Рентан, а может, вы сегодня расскажете, откуда столько знаете про богов, или ваш ответ не изменился?
– Он не может измениться, ваше святейшество, потому что это чистая правда, – делая вид, что оскорблён этим любопытством, ответил лекарь. – Кристальная, как та роса, что я застал в начале этого разговора на листьях травы в этом замечательном саду.
– По ночам уже холодает, – улыбнувшись такому ответу, сказал священник. – Вы знаете такую поговорку, здесь мне её слышать не приходилось, но там, откуда я родом, это что-то вроде присказки: скелеты в шкафу не умеют врать.
– Нет, не слышал, – покачал головой Рентан и, подумав, добавил: – мне она кажется претенциозной и глупой. Как скелет соврёт? Он и говорить не может…
– Если смотреть на мир так – безусловно. А что касается вашего ответа… Ну что ж, я подожду.
– Подождёте?
– Однажды вы, мой друг, исповедуетесь мне и в этом, – уверенно сообщил Цимон. – Однако вы, как лекарь, должны знать, что любая болезнь хорошо поддается лечению именно вначале и что тянуть с вмешательством не стоит. Но если пациент против, то надо отступить, так?
– Не совсем верно, ваше святейшество, – не согласился Рентан. – Надо навязчиво предлагать лечение до тех пор, пока пациент не отступит в своей глупости. Но я вижу, что вы поняли и этот принцип.
– Иногда не хватает времени на подобное и приходится действовать инвазивно, – заметил Цимон с намёком.
– Уж не пытками ли вы мне угрожаете, ваше святейшество?
– Ни в коем разе. Я человек терпеливый, и времени у меня достаточно. – Священник покачал головой. – А вот Охотники, эх – другое дело. Рентан, заклинаю вас всеми богами: если будете им врать, то придумайте что-то получше, чем то, что вы придумали для меня.
– Я буду говорить им чистую правду, как говорю её вам.
– “Что есть правда, как не полная убеждённость в своей правоте?” – процитировал Цимон многозначительно.
– Третье послание Макмина, часть седьмая, – без запинки назвал источник цитаты лекарь.
– Верно, – кивнул священнослужитель с удовлетворением. – Ваша начитанность, Рентан, не перестаёт меня удивлять. Думаю, в этом храме, – он указал на строение, виднеющееся сквозь листья деревьев, – не найдётся и трёх человек, которые смогут так же уверенно и быстро ответить. – Цимон улыбнулся. – Наверное, поэтому мы с вами столько и общаемся.
– Только поэтому, ваше святейшество? – с иронией уточнил лекарь.
– Ну явно не из-за твоего умения врать, знаешь ли! – криво усмехнулся священнослужитель. – Кхм, к слову, чем вы планируете заняться в ближайшие дни?
– Вас что-то беспокоит, ваше святейшество? – не понял причины такого интереса Рентан. – Вы хотите моей консультации?
– Нет, спасибо, на здоровье не жалуюсь, – отказался священник. – Надо понимать, боги меня берегут. – Подумав немного, он признался: – Я опасаюсь, Рентан.
– Чего же? – удивился лекарь.
Ответ последовал не сразу, но был честным, прямолинейным и очень личным. Будучи произнесенным тихо, но требовательно и с предупреждением, он создавал ощущение практически отцовской заботы.
– Что ты можешь по глупости попытаться вернуться туда, в Вороново, – сказал Цимон, внимательно наблюдая проницательными глазами за реакцией собеседника.
– Честно скажу: даже не думал. А стоит? – немного растерянно поинтересовался Рентан.
– Ни в коем разе! – Отрицательно махнул головой Цимон и рассказал, что собирался делать: – Не тревожьте этим свою голову. Я распоряжусь – городские маги отправят Охотникам сообщение сегодня же. Путь у них, если я правильно понимаю, откуда они выдвинутся к нам, займёт, самое большее, три дня. Они не любят медлить. Жаль. До тех пор наша задача бездействовать. И точно не лезть со своими частными расследованиями. Вы поняли меня, Рентан?
Спросив это, священник выразительно посмотрел на своего друга и спутника, требуя ответа. Рентан не стал ни врать, ни уклоняться:
– Безусловно. И могу вас крепко заверить, ваше святейшество, что не собираюсь туда возвращаться или проводить какие-то изыскания. Я видел достаточно. И дел у меня достаточно. В пределах городской черты.
– А вот сейчас вы не врёте, – улыбнулся Цимон, жестом приглашая продолжить прогулку. – И от того моё сердце наполняется радостью…
– Осмелюсь спросить ещё кое-что, ваше святейшество. Позволите?
– Спрашивайте, – одобрительно кивнул священник.
– Наш господин, барон Кобыслав – его вы собираетесь ставить в известность, ваше святейшество?
– Хм. – Цимон призадумался, почесал подбородок, поправил рясу и лишь затем нехотя ответил: – Надо бы. Да очень не хочется. Господина не выбирают, но Власве с этим особенно не повезло. Жаль.
– Думается мне, что будет лучше, если наш господин узнает о случившемся от Охотников, – полушёпотом поделился соображениями Рентан, из-за чего и поднял эту тему в принципе. – Это сильно помешает ему попытаться сделать какую-нибудь глупость.
– Вы, мой друг, недооцениваете нашего правителя, – осклабившись, заметил священник. – Совершать глупости Охотники Кобыславу не помешают. Только усугубят их. Отец его, мудрый Ярек, тот мог бы помешать или даже упредить… Жаль. Как он, кстати, давно видели его?
– С полгода не был у них в замке. Вот жду «вызова» со дня на день, – признался, не скрывая беспокойства, Рентан. – Созвездие Макмина как раз в зените. Сами знаете, что это значит для душевнобольных.
Цимон мгновенно понял, к чему он клонит, и скривился.
– Знаю. Мда. Совпало так совпало. Нехорошо…. нехорошо. Жаль.
Они прошлись ещё немного. К этому моменту уже немолодой священник подустал ходить, но и садиться на расставленные повсюду скамейки не стал. Вместо этого заинтересовался кустом жасмина. Рентан терпеливо стоял рядом, наслаждаясь ароматами цветущего растения.
– Вот как мы сделаем, – поглаживая листья, заговорил Цимон. – Коль вы, мой друг, поедете к молодому барону, не тревожьте его ум своими историями. Ни к чему это. Спросит чего насчёт Вороново, скажите, что не были там ещё в этом году.
– А если он будет знать, что был?
– Если бы да кабы у него были бы мозги, – раздраженно выдал присказку священник. – Не переоценивайте нашего господина. Это чревато разочарованием.
– По вашему тону, ваше святейшество, я понимаю, что с господином бароном вы по этому замечательному саду не гуляете, – с нескрываемой иронией заметил Рентан.
– И не собираюсь! – скривился от одной мысли об этом Цимон. – Я сюда за покоем прихожу. Тишину слушаю! В остальное время мне хватает молодых послушников, которых приходится гонять метлой от девок. Да самих девок, что по весне розовощёкими табунами приходят исповедоваться в изменах и неразделённой любви.
– Неразделённая любовь теперь требует исповеди? – удивился лекарь. – О времена!
– Глупость всегда требует исповеди! – нравоучительно ответил священник. – Уж вы-то, Рентан, должны это знать.
– Простите за мою назойливость, но вы, ваше святейшество, так и не сказали, что собираетесь делать с бароном, – вернулся к прежней теме Рентан, чем вызвал у собеседника раздражение.
Пострадал жасмин. Несколько веток с наибольшим количеством цветков были решительно отломаны.
– Двенадцать простят. А я запомню. Не вашего это ума дело, мой друг. Скажу так: барон Кобыслав волноваться насчёт Вороново до приезда Охотников не будет. А после… – священник тяжело вздохнул. – Что ж, да помогут карающему клинку Двенадцати наши общие покровители.
Закончив рвать ветки, Цимон неторопливо направился к калитке, за которой высился храм – украшение Власвы. Рентан пошёл следом, понимая, что хоть беседа и идёт к концу, но это ещё не всё. Наконец, когда противно скрипнула дверца, священнослужитель сказал:
– Вот что, друг мой, зайдите ко мне не раньше полудня через два дня, на третий.
– По какому-то конкретному поводу, ваше святейшество? – уточнил, чувствуя недоброе, лекарь.
– С Охотниками будем вместе говорить, – рассказал священник. – Это вопрос решенный, не спорьте.
– Уж не собираетесь ли вы, ваше святейшество, жертвовать ради меня многим? – всё же возразил, хоть и в мягкой форме Рентан.
– Многим нет, – заверил его Цимон, улыбаясь. – Своими временем – пожалуй. Не переоценивайте этот жест, мой друг. Старость если чем и хороша, так это избытком времени, которое вечно не хватает сил потратить на благие дела. – Священник вдохнул запах цветов жасмина, ветки которого продолжал сжимать в исхудалой руке. – Вот и сегодня я что-то утомился. Пойду в келью. Подумаю наедине с собой о прекрасном.
– Что ж, как вам будет угодно, – сдался Рентан и учтиво поклонился. – Да даруют Двенадцать вам сил.
– А вам пускай укажут верный путь сквозь тернии сомнений, – попрощался Цимон.
***
Покинув территорию храма Оруза и отойдя от него на несколько десятков метров, Рентан остановился и сделал вид, что очень заинтересовался лавкой булочника. Свежеиспеченный хлеб из муки помола этого года и вправду пах просто божественно, особенно на фоне отсутствия завтрака, но лекарь руководствовался в первую очередь совсем иным мотивом.
Он внимательно следил за главными воротами храма. Из обители Оруза, конечно же, имелось несколько выходов, но ленивые послушники предпочитали пользоваться самым легкодоступным. Долго их ждать не пришлось, минут десять, проведённых в компании с постепенно уменьшающейся булкой свежего хлеба, что вполне походило на завтрак. В это время из храма под чутким взором лекаря вышли, одна за другой, лавируя в вялом людском потоке, пять одинаковых ряс.
Рентан разочарованно вздохнул. То, что подопечные Цимона покинули храм в рясах, говорило о том, что отправились они не по тайным делам. Иначе бы переоделись. Лекарь в первую очередь рассчитывал увидеть того послушника, который окажется приставлен к нему, но ошибся. Видно, шпиона-надзирателя старый священник отправил иным путём, что вкупе с обычной одеждой легко позволило ему затеряться в толпе.
То, что просто так его не отпустят, Рентан нисколько не сомневался. Слишком уж хорошо он знал Цимона. Или просто долго. Разница была несущественной. Так или иначе, узнав о произошедшем в Вороново, священник проведёт своё собственное расследование и сделает всё, чтобы успеть до прибытия Охотников составить некое подобие официальной версии. Где-то с целью уточнить рассказ Рентана, а где-то обезопасить себя.
Размышляя над этим и грядущим, лекарь неторопливо побрёл по узким мощеным улочкам в лечебницу имени мученика Эвана или просто лечебницу Эвана. То, что этот Эван где-то там, когда-то там за что-то там страдал знали немногие. В оной лечебнице Рентан трудился и при ней же жил – в общежитии, расположенном неподалёку.
Лекарь шёл и безуспешно пытался не кривиться от раздражения. После уютного сада Цимона город выглядел слишком шумным, вонючим, с избытком до ленности медлительных людей. Рентан жил здесь двадцать лет и так и не сумел полюбить это место, пользуясь каждой возможностью его на время покинуть. Покинуть же его насовсем лекарю не хватало духа. Против своей воли он прирос к этому городу, к его оторванности от остального мира, неторопливости и спокойствию.
Власва была построена на одноимённой речке, за счёт которой и жила. С севера, вниз по течению сплавляли лес, на север, в свою очередь, плыли корабли с едой, одеждой и инструментами для лесорубов, туда же шли караваны примерно с тем же ассортиментом товаров.
Корабли те, будучи вёсельными, тоже в каком-то смысле кормили Власву. Летом, когда на них был пик спроса, большая часть городских мужиков уходила работать гребцами, а иногда и бурлаками. По городу даже ходила шутка, мол, если внезапно грянет война, то житель Власвы в первую очередь возьмёт с собой весло.
Впрочем, война-то как раз городу и не грозила. Последний раз она приходила в эти края ни много ни мало сто сорок лет назад, когда предок нынешнего барона решил расширить свои владения. Закончилось тогда всё не очень хорошо, но те события давно уже стали скучной историей и из памяти живущих стёрлись. С тех пор город несколько раз заливала разошедшаяся река, случались пожары, но это было сущей мелочью по сравнению с хаосом, царящим во всём остальном мире. У всех, кто вообще был осведомлён о существовании этого места, данный край считался мирным, пускай и немного дремучим.
Для Рентана же, появившегося однажды в окрестностях города вместе с караваном беженцев, шедших на север от свирепствовавшей чумы, Власва была до неприязни скучной: окружённая с одной стороны речкой, а с другой лесами и болотами, она являла собой отличный пример места, где дни шли бесконечной чередой, и ничего не менялось. Лекаря это злило, а вот большинству горожан, напротив, очень даже нравилось.
Лечебница мученика Эвана производила унылое впечатление. Первый этаж здания, сложенный из красного кирпича, утонул в зыбкой глине почти по самые окна. Два других, сделанные уже из более привычного для архитектуры Власвы дерева, покосились, да так сильно, что только слепой мог не заметить наклона. Не впечатлял и фасад: краска на нём если и появлялась, то только в виде надписей. Об ограде и говорить было нечего – живых свидетелей её установки и последнего ремонта, случившегося примерно в одно время, уже не осталось.
Но не только это вызывало уныние. Город словно отгородился от лечебницы невидимой чертой со всех сторон, отказываясь принимать строение за часть себя. Черту эту никто не спешил занимать, хотя здесь, почти в самом центре правобережной Власвы, районе, всегда считавшимся наилучшим для жизни, земля стоила баснословных денег. Другие здания вокруг жались друг к другу так тесно, что, наверное, уже было и нельзя понять, где заканчивается внешняя стена одного дома и начинается внутренняя другого.
Причина такого плачевного состояния крылась, как это ни странно, отнюдь не в недостатке средств или жадности. Напротив, Рентан ни разу не видел, чтобы почтенный Витиас – престарелый владелец лечебницы – потратил хоть грош на себя. Что уж говорить, если персонал жил в его собственном особняке, который превратили в общежитие. Тот располагался рядом, всего в паре кварталов. Сам Витиас, может, и хотел бы потратить своё немалое состояние на себя, но ему бы такое с рук не спустили.
Впрочем, за опоздания и праздношатания здесь карали ничуть не меньше эгоистичных растрат:
– Доброго утра, Рентан, – раздался властный, притворно вежливый голос, не успел лекарь толком войти.
«Ждала меня, значит, сейчас начнётся», – подумал Рентан с оторопью, а затем обернулся с вымученно-виноватой улыбкой и сказал заискивающе:
– И вам доброго утра, Миловида. Да благословят ваши труды Двенадцать.
С женщиной на деле управляющей лечебницей, в отличие от мужа, который просто распоряжался финансами и решал юридические проблемы, они не ладили. Миловида была хорошим человеком: трудолюбивым, с острым чувством справедливости, по своему добрым в конце концов. Только вот Рентана она не любила. С самой первой их встречи и на протяжении двадцати лет без каких-либо изменений. Даже терпела лишь с большой натяжкой – из-за таланта. За весь этот немалый срок разве что уважения стало несколько больше.
Она подкараулила его прямо у входа, расположившись на одной из скамей, в иное время предназначенных для визитёров. Этот тесный закуток три на два метра, где кроме двух дверей, рисунка, призывающего мыть руки чистой водой, и упомянутой скамьи ничего не было, являлся единственным местом в лечебнице, куда мог войти любой желающий. Дальше могли пойти либо больные, либо посвящённые.
– По-моему, насчёт опозданий мы говорили на прошлой неделе, не так ли? – хмуро уточнила женщина, прекрасно зная ответ.
Годы и тяжелый труд, связанный с постоянным стрессом, не пощадили её. Миловида была полной, но не потому что объедалась, скорее, напротив. Её прекрасные чёрные кудри выцвели, поседели, а затем и вовсе почти все выпали, из-за чего голову приходилось покрывать платком. Но больше всего не повезло рукам и ногам. Женщина не могла стоять дольше нескольких минут – это причиняло ей сильную боль. А прекращающийся лишь в моменты крайней сосредоточенности тремор рук в последние годы стал таким сильным, что Миловиде пришлось отказаться от личного участия в лечении, ограничившись лишь наблюдением и советами.
Несмотря на всё это, никто не проводил в лечебнице с больными времени больше, чем она. И поэтому упрёк насчет опозданий был не только обоснован, но и кольнул совесть Рентана. Он действительно мог иначе распоряжаться своим временем сегодня. Мог, но не сумел удержаться от утренней прогулки по садам Цимона.
– Это связано с, хм, вчерашним происшествием, – ответил лекарь на претензию. – Вы ведь понимаете, я не мог поступить иначе.
Миловида понимала, как понимала и всю подноготную этого заявления, поэтому всё равно осталась недовольна:
– К нам обращаются не за тем, чтобы на них постукивали.
– Знаю, – буркнул лекарь и постарался сменить тему разговора, – случилось чего в моё отсутствие?
– Думаешь, весь мир вокруг тебя вертится? – криво усмехнулась женщина. – Не так это! Не так!
– Тогда готов к труду. Я сегодня задержусь – за опоздание…
– Не задержишься, – скривилась Миловида. – Гонец к тебе приходил. – Она достала из одежды письмо, скрепленное восковой печатью. – Сам знаешь, от кого и по какому поводу. Не проверяй – не трогала я его.
В том, что она не врёт Рентан, нисколько не сомневался. Не только из-за целой печати, но и из-за характера женщины. На любопытство у неё вечно не хватало времени.
– Стало быть, к господину Кобыславу я поеду раньше Охотников, – мрачно пробормотал лекарь, вскрывая письмо и вчитываясь в текст, написанный ужасным почерком, безошибочно выдававшим руку барона.
Миловида насчёт такой новости удивления не высказала. Она вообще ничего не произнесла, дожидаясь, пока Рентан сам ей всё расскажет.
– Сегодня я смогу остаться и отработать, – рассказал лекарь, дочитав. – Да и завтра выйду, но только на полдня. Затем мне надо к господину Кобыславу. Хм…
– «Хм»? – фыркнула женщина. – Что там ещё? Тебя не будет несколько дней?
– Да, но не в этом дело. Тут почерк, конечно, ужасный…
– Не хуже твоего или моего, – женщина на миг подняла трясущуюся руку. – Ближе к сути, если можно.
– По-моему, барон приглашает меня на некое мероприятие. Он называет его «встречей заинтересованных лиц», – поделился причиной тревоги Рентан.
– Бахвалишься? – вскинула остатки брови Миловида.
– Опасаюсь. За себя и… – лекарь, поймав раздражённый взгляд женщины перестал, язвить, – и не только. Прежде господин барон не был замечен в подобном отношении ко мне.
– Не лез брататься? Дурак просто не знает, кого пригласить за стол – гостей-то надо чем-то развлечь, – дёрнув рукой, сказала женщина и поднялась. Вдруг она поделилась своими мыслями на этот счёт: – О произошедшем в Вороново он не знает и не может знать. Значит, отец совсем плох. Потому и тебя задобрить хочет. Чтоб не пошли слухи.
Рентан был склонен согласиться с такой версией, но всё равно не был уверен до конца. Во-первых, Кобыслав для таких тонкостей был слишком толст и к тому же непроходимо глуп. Во-вторых, очень уж подозрительно выглядело такое совпадение.
Лекарь собирался пойти переодеться и приступить к работе, но как оказалось, у Миловиды имелись иные планы на его счёт:
– Переоденься и спустись в мертвецкую. Произошло кое-что. По твоей части.
Теперь уже Рентан вскинул бровь. Миловида за жизнь имела дела с больными всех мастей как минимум раза в два больше времени, чем он. Если она столкнулась с чем-то незнакомым, то произошло нечто совсем экстраординарное. Впрочем, необходимость посещения мертвецкой намекала, что случай не срочный.
– Не кривись. Иди одежду поменяй, – поторопила его женщина. – И инструменты свои прихвати – вскрывать кое-кого будем.
***
Вход в мертвецкую располагался снаружи здания. Этот добротный подвальчик – единственное, если не считать стен первого этажа, что осталось от дома, на месте которого построили лечебницу. Тогда он служил винным погребом. Это позволяло Миловиде то и дело отвешивать одну и ту же очень не смешную шутку:
– Вино и мертвецы требуют выдержки, а, Рентан? – ухмыльнулась женщина, когда лекарь спустился в подвал. – Этот, – она кивнула на покойника, прикрытого простыней, – тебя с самого утра дожидается.
В мертвецкой был всего один чрезвычайно неудобный стул, поэтому Миловида прислонилась к стене. Такое промежуточное решение определенно доставляло ей неудобства, но она терпела.
«Видно, и вправду что-то эдакое», – подумал Рентан и откинул простыню.
Его взору предстал мужчина средних лет, без примечательных черт, если не считать за таковые лысину и синяк на половину головы. Тем не менее вид мертвеца лекаря сильно смутил:
– Когда его нашли?
– С первыми петухами, – тоже явно заинтригованная таким видом покойника рассказала Миловида. – Тогда же и принесли. С тех пор лежит такой, будто сейчас встанет, попросит прощения и пойдёт отсюда.
Так оно без преувеличения и было. Мужчина, если не считать синяка и отствующего дыхания, выглядел живым и здоровым. Рентан много мертвецов видел, но таких «живых» – ни разу.
– Ни травм, ни признаков болезней, – проводя беглый осмотр, пробормотал лекарь и, присмотревшись, добавил. – Родинок тоже нет.
– Ногти, – подсказала Миловида.
– М-м-м-м, а ногти… а ногтей нет вообще, – закончив осмотр рук и ног, констатировал Рентан, желая было почесать затылок, но вовремя вспомнил, что он в специальных кожаных перчатках, из-за чего застыл от удивления в нелепой позе. – Волос тоже нет и, похоже, не было никогда!
– Это я пропустила, – сообщила женщина, раздосадованная своим промахом. – Впрочем, это логично, после ногтей-то.
– Кто его принёс и откуда?
– Нашли около Бароновых ворот, – рассказала Миловида. – Принесла, соответственно, стража, уже мертвого. Как он умер, когда, почему и кто это такой – они не знали. Ты, видно, тоже?
– Может, сердце?
– Может, – уклончиво согласилась женщина. – Ты уж сам в него лезь. Я решила не портить тебе удовольствие.
«Причина несколько в ином», – бросив выразительный взгляд на руки Миловиды, подумал Рентан.
Поставив рядом с покойником сумку с богатым ассортиментом скальпелей, пил и иных инструментов, он приступил к вскрытию. Глубоко выдохнув, Рентан одним умелым решительным движением разрезал грудину покойного, намереваясь посмотреть на сердце. Вскрыл и отшатнулся, не скрывая сильного удивления.
– Если б не отсутствие реакции, я бы подумал, что он ещё живой, – пробормотал лекарь. – М-м-м-м, кожа подвижная, кровь не загустела. И, кстати, он не пахнет. Вообще.
– Наш гость будто и не умирал вовсе, – подойдя ближе, с не меньшей растерянностью констатировала Миловида и поторопила: – кусаться он, похоже, не будет, так что давай дальше. Что там у него с органами?
Бросив на неё недовольный взгляд, Рентан вернулся к покойнику, продолжив вскрытие. Последовательно он изучил сердце, лёгкие, почки и желудок. Последний удивил его больше всего:
– Пустой. Тут вообще ничего нет. Ни еды, ни соков, желчи тоже нет.
– На голодающего он не похож, – отметила женщина. – Вон какие мышцы на ногах и руках.
– Нет, не похож, – согласился лекарь. – Но всё выглядит так, будто он ни разу в жизни не взял в рот ни крошки.
Это навело его на догадку касаемо происходящего. Он вернулся к другим органам и внимательно изучил их. Долго смотрел, уткнувшись едва ли не носом, благо данный покойник вопреки обыкновению не вонял. Лишь заново осмотрев внутренности мертвеца, Рентан констатировал со смесью ошеломления и восхищения:
– Ни пороков, ни мутаций, ни травм, ни следа болезней. Ничего. Он обладал идеальным здоровьем. Сколько ему на ваш взгляд, а?
– Лет тридцать, – подумав немного и внимательно осмотрев гостя, ответила Миловида. – Хотя, если ты прав насчёт здоровья, то, может, и больше.
– Думаю, меньше, – задумчиво заметил лекарь, обратив внимание на одежду мертвеца.
Та лежала на соседней пустующей койке и ничего из себя не представляла. Она была очень простой и к тому же ношеной, но это единственное, что можно было сказать с уверенностью. Такую носили бедняки, разнорабочие и преступники на каторгах. К какой именно из перечисленных категорий относился покойник и относился ли вообще сказать было сложно – никаких вещей он при себе не имел.
«Может, стража забрала?» – задумался Рентан. – «Хотя нет, эти бы забрали деньги, а остальное не тронули».
– Ты хочешь сказать, что ему двадцать? Староват он.
– И не двадцать. Меньше. М-м-м-м, сильно меньше, – покачал головой лекарь и вернулся к покойнику, благодаря чему случайно заметил то, что искал уже минут пятнадцать. – Вот оно! Ну конечно – на самом видном месте.
– Что ещё такое? Что с этим синяком? – удивилась Миловида, наблюдая, куда указывает рука Рентана.
– Стража, конечно, не сказала откуда и когда появился синяк? – уточнил лекарь с ухмылкой.
– От удара по мостовой – несли неаккуратно, – приглядевшись к травме, ответила женщина, благодаря чему заметила то же самое, что ранее увидел лекарь. – А это что такое – татуировка? Шрам?
– Разряженная магическая печать. Клеймо производителя и заодно источник питания, – рассказал Рентан, пальцами разглаживая синяк так, чтобы было лучше видно. – Существо перед нами – не человек. Это гомункул. Поэтому у него такое странное тело – ему «отроду» пара дней, не больше. Еда ему не нужна, а одежду купили самую дешёвую и доступную. А может, даже сняли с какого-то бедолаги.
– Видел таких раньше? – вытаращилась на него Миловида.
– Пару раз. Очень давно. Их используют маги в качестве слуг. Этот потерялся, а заряд магии, который его поддерживал – иссяк. Поэтому-то он и умер, вернее сказать, вернулся к своему подлинному состоянию.
– Богохульство! – фыркнула женщина и, кажется, потеряла к гомункулу всякий интерес. – Как прибудут Охотники по твоему случаю, надо бы доложить и о нём. Пускай сожгут того дурака, который его создал.
– Его создал не дурак, – не согласился Рентан, накинув на тело покойного простыню, затем снял перчатки и фартук и отправился помогать совсем изнемогшей от боли Миловиде покинуть мертвецкую. – Совсем не дурак.
– Только дурак решится на подобное! – стояла та на своём, кривясь от боли, пока поднималась по узкой и неудобной лестнице, ведущей прочь из подвала.
– Скажите, вот вы сможете воспроизвести по памяти человеческое тело? Без ошибок, запинок? – попытался переубедить её лекарь.
– Нет, – не стала переоценивать свои возможности Миловида. – А ты?
– Сомневаюсь, я больше по живым, – заметил Рентан с улыбкой, закрывая двери подвала за собой. – Тот, кто это сделал, в смысле создал его, знает анатомию идеально. Либо делал так множество раз. Тысячи раз.
– Это одно и то же, – нахмурившись, заметила женщина. – Так ты хочешь сказать, что это существо создал не какой-то местный дуралей?
К этому времени они вернулись в лечебницу. Миловида, истощённая болью, пошла в свою комнату-кабинет, где с облегчением рухнула в кресло. Она единственная из всего персонала, насчитывающего без малого три десятка человек, жила в лечебнице. Остальные ютились либо в имении Витиаса, либо имели личное жильё.
Сама Миловида всегда говорила, что ей просто лень каждый раз проделывать путь туда и обратно ради своего дурака-мужа. На деле Рентан подозревал, что причина как в раздоре с мужем, так и в здоровье.
Глядя на тяжело дышащую женщину, прикрывшую глаза лёжа в кресле, которая никак не могла отдышаться, он не в первый раз задумался, осознаёт ли кто-то в лечебнице, что такой упадок здоровья далёк от нормы, даже невзирая на почтенный возраст.
Миловида угасала. Медленно, но неумолимо, как цветок без воды. Ей осталось максимум год или два. Рентан ясно видел это по целому ряду признаков. Он ни разу не сказал о своем заключении кому-либо, даже самой женщине. Но она определённо знала это и сама, как и то, что лекарь был в курсе её положения. Иногда Рентан задумывался, не в этом ли причина нелюбви к нему. Что он единственный, кто видит её слабости.
Заметив, что Миловида приходит в себя, он сместил взгляд на убранство комнаты, если так можно было сказать о старой кровати, кресле, столе да ночном горшке. Пожалуй, среди этого всего застекленная оконная рама выглядела интереснее всего. В основном за счёт того, что другие окна в лечебнице закрывала дешёвая ткань.
– Муж настоял, – рассказала вдруг женщина, заметив интерес Рентана. – Сказал, что коль не хочу жить соответственно статусу, так хоть пускай живу нормально. Позвал мастера. Поставили вместе эту дребедень. Лучше б на что полезное деньги пустил.
– Я думаю, что гомункула создал не местный, – продолжил разговор лекарь. – Не из-за мастерства, хотя это тоже. Этим созданиям передаются знания создателя. Не все, конечно, но обычно топография в их число входит.
– Топо-что? – растерянно уточнила Миловида.
– Знание местности, если так можно сказать. Создай кто-то местный гомункула, тот бы не смог потеряться.
– Откуда ты столько знаешь про этих созданий? Ты же из этих, – она едва слышно фыркнула, – тех, кто священные тексты наизусть знает.
– Ну, не наизусть, – скромно заметил Рентан. – Просто пару раз сталкивался с гомункулами раньше.
– «Просто пару раз»? – с нескрываемой иронией уточнила Миловида, но развивать тему не стала. – Не слышала, чтобы в городе гостил какой-то маг.
При слове «гостил» Рентан вдруг вспомнил про приглашение барона и странной формулировке в нём.
– Думаю, завтра я повстречаюсь с этим «творцом», – сообщил он мрачно, ещё раз вглядываясь в текст письма.
– Скажи ему, чтоб не мусорил, будоража голову страже и нам. – Миловида приподнялась в кресле и словно только сейчас заметила Рентана. – Чего ты тут застыл? Иди работай! И не думай, что я забыла про твоё обещание задержаться допоздна! Обмоешь вечером наших стариков – я распоряжусь заготовить пару тазов тёплой воды.
– Работа, достойная санитарки, – заметил с укором, прежде чем уйти, лекарь.
– То есть как раз по тебе, – донёсся ему вслед полный ехидства голос.
Глава 3 – Анализ и дедукция
Рентан, вздохнув, отстранился от пациента и крепко задумался. Его мучила дилемма самого врачебно-моралистского толка из возможных. Обратившийся за помощью ладный мужик средних лет, по имени Ласлав, был здоров как бык, особенно, если бы не злоупотреблял спиртным. Впрочем, обратился он совершенно по иному, почти не связанному с вредным увлечением поводу.
Он выловил лекаря уже после того как тот, решив, что с него на сегодня хватит, закончил с обходом и возвращался в лечебницу. Миловида частенько ставила Рентана на такие «прогулки» по домам городской знати. Могла, конечно, потребовать работать прямо в клинике, как накануне, но скорее из желания повредничать.
Городские богачи, вельможи и прочие люди при власти и богатстве знали Рентана, своеобразным образом уважали и потому причиняли ему куда меньше проблем, чем его коллегам, при этом слушая его наставления относительно внимательно. Менее капризными и надоедливыми детьми в облике взрослых они от этого не становились, но по крайней мере повышался шанс исцеления. Если, конечно, болезнь вообще имелась. Что случалось далеко не каждый раз.
Ласлав выцепил Рентана на финишной прямой, почти в самых дверях лечебницы, куда тот собирался вернуться, переодеться и понемногу начать готовиться к путешествию к барону. Таких просителей, которые лезли, словно тараканы из всех щелей к лекарю, стоило тому быть узнанным, на протяжении каждого дня без исключения обращалось великое множество. Но в данном случае Рентан пройти мимо или прогнать просителя не смог и пригласил в специально предназначенную для осмотра таких визитёров каморку.
Они уже встречались, хотя Ласлав этого, конечно же, не помнил. Произошло это года три назад, поздно вечером, когда Рентан в точно такой же день, но поздно вечером, возвращался в лечебницу. Случилась банальная история: его попытались ограбить. И ограбили бы, но этому помешал здоровенный мужик, который окликнул собравшихся. Ласлав, нетвердо стоявший на ногах и вообще не понявший, что происходит, просто хотел занять пару грошей себе на добавку, но грабители этого, конечно, не знали и ретировались.
Сама причина визита не представляла из себя ничего интересного. Банальное растяжение связок кисти, вызванное чрезмерным трудом. Ласлав, стремясь заработать себе на бутылку, брался за любую работу, даже самую тяжёлую. А как это ни странно, такому здоровяку предлагали чаще всего самую тяжелейшую работу. Обо всём этом он сам рассказал Рентану, ничуть не стесняясь и не скрывая своих пристрастий, а теперь сидел, улыбаясь, и мучил лекаря одним своим видом.
Тот понимал одну очень простую вещь: уйди Ласлав от него сейчас всего лишь с растяжением, он не изменит своим привычкам. Просто не поймёт взаимосвязи. И в следующий раз явится с чем-то посерьезнее. Здоровье-то позволит ему злоупотреблять спиртным ещё долго, но не кошелёк.
Рентан не только мог, но и хотел прекратить это. Однако его совесть и банальная порядочность были против такой манипуляции, пускай и оправданной благими намерениями. Пересиливая себя, лекарь спросил с намёком:
– Ласлав, сколько вы выпили за последние десять дней?
– Да всего ничего! Только по вечерам немного! – улыбаясь во весь рот, не слишком избалованный зубами, признался мужик не без простодушной гордости. – Ну и по утрам, да и днём тоже, но чуть-чуть! Чтоб руки крепкими были и не тряслись! Мне нельзя, чтоб они, руки, тряслись – кормят они меня.
– Полагаю, в этом и есть причина боли, – выслушав всё это, резюмировал лекарь. – Не в руках, в алкоголе.
– Да как так то ж?! – изумился Ласлав. – Всегда ж пил и нормально было! Ну, не поутру конечно, но…
Насчёт «всегда» Рентан сильно сомневался, однако начал с другого конца:
– Вы ведь знаете, что Двенадцать не одобряют пагубных, чрезмерных увлечений?
Пристыженный пациент вполне ожидаемо уткнулся взглядом в пол. Он, конечно же, этого не знал, хотя бы потому что лекарь только что весьма вольно интерпретировал священные тексты.
– Где бушует страсть, там всегда упадок! – продолжил моральное давление Рентан. – И начинается упадок с самого важного, что нам дали боги – организма, нашего тела. Оно слабеет, хиреет и в конечном счёте…
Договаривать, судя по ужасу в глазах пациента, необходимости не было.
– Так… так… так стало быть нельзя мне больше к бутылке-то? – боязливо поинтересовался Ласлав и с надеждой уточнил: – Даже совсем чуть-чуть?
– Я могу лишь сделать вывод из увиденного и своего опыта: Двенадцать указали тебе, что не приемлют разгульства, – чинно, специально выражаясь как можно сложнее, сказал лекарь. – Осмелишься перечить их воле? Только помни: далее последует не отцовское замечание, строгое, но по-семейному мягкое, а гнев всемогущих, чьей воле смели перечить!
– Мой батька всегда учил – нельзя идти против богов, – хмуро припомнил Ласлав. – Так, а по праздникам? В честь Двенадцати-то можно пригубить?
– Только пригубить. Не больше того, чего требует традиция. – Ласлав тяжело вздохнул и понуро кивнул, соглашаясь с этим. – Ну а насчёт руки, – продолжил Рентан, сменивший менторский тон и высказывания на куда более простые и главное понятные выражения, – неделю держать в покое, то есть избегать труда. Продолжит болеть – сходи в баню и пропарься, но никакого алкоголя!
– Как же ж так, в баньке-то и без чарки! – изумился пациент, ещё не до конца осознавший новые реалии. – Традиция ж ведь! Дедушку Пара задобрить надобно…
– По-моему, – скептично заметил лекарь, – его задабривают тем, что загодя, ещё при протапливании, оставляют краюшку хлеба и немного спиртного, – он демонстративно вздохнул с неодобрением. – Выдумки это про алкоголь в бане! – строго сказал Рентан, поддав на всякий случай возвышенно-моралистских изречений. – Блажь и оправдания слабых духом! Пар и чистое тело – вот что тебя в бане заботить должно!
Ласлав покорно кивнул и засобирался на выход. Рентан же, чрезвычайно собой довольный, усмехнулся ему вслед и принялся собираться. Вдруг ему помешал ещё один визитёр. Неожиданный и непрошенный, но приятный.
– Узнает об этом твоём финте Миловида – три шкуры сдерет.
Рентан обернулся на голос. Не успел пациент выйти, а в дверях крохотной каморки, где из мебели была неудобная койка да два стула, уже стоял, подперев собой дверную раму, улыбающийся до самых ушей мужчина. Он пришел не один, а в компании с внушительных размеров ящиком, который, судя по всему, ещё и весил прилично.
Звали его Локто и он был лет на десять моложе Рентана. У них было много общего: оба не из Власвы, оба связали свою жизнь с помощью тем, кто в ней остро нуждался, оба обладали определённым талантом в этом. Правда вот внешность у них различалась, и сильно. Пухленький, маленький Локто едва доставал своему другу и товарищу ярко-рыжей макушкой до плеч. Компенсировал он это шириной и извечной улыбкой.
– Подслушивать разговоры пациентов – Мирослава сдерёт с тебя пять шкур, – стараясь скрыть радость от этого визита, заметил Рентан в ответ.
– Переживу, – незваный гость весело отмахнулся и поставил ящик себе в ноги. – Меня-то она любит.
– Она просто недостаточно тебя знает.
– И слава богам! Ещё чего не хватало!
Локто был владельцем крупнейшего во Власве и окрестностях алхимического магазина «Лучшая тысяча зелий Кальциниуса». Поэтому в лечебнице Эвана мелькал регулярно, будучи основным поставщиком различных медикаментов. Ни в медицине, ни в алхимии он ничего не понимал, его страстью была торговля как таковая. Локто уродился дельцом и весьма искушённым, но не лишенным, в отличие от многих других «коллег», определённых понятий чести, и что не менее важно – банальной порядочности.
Во Власве можно было легко заработать и на чём-то кроме алхимии, тем более лечебной, но Локто упрямо держался её, хотя в убыток не работал. Либо тщательно скрывал финансовые потери за регулярными, надо понимать, демонстративными обновками одежды, покупкой различного рода драгоценных безделушек и непрерывным расширением дела.
– Что привело тебя ко мне? – поинтересовался Рентан, наслаждаясь разговором.
– Не поверишь! – Локто зашёл в каморку, закрыв за собой дверь. – Дружба!
– Знаешь, для человека, зарабатывающего деньги на обмане, ты удивительно плохо врёшь, – осклабился лекарь, прекрасно зная, что если его друга и можно чем-то обидеть, то явно не словами.
Локто, крутящийся всю жизнь среди тех, кто очень много говорит и очень мало делает, как никто другой знал истинную цену любым словам.
– Не вру, а лукавлю. И вообще-то считаю это умение своим достоинством! – возразил он. – А вот ты был весьма убедителен. Умеешь ты ездить по ушам этой церковной чушью.
От такого заявления Рентан поднапрягся.
– Это не чушь.
– О да, конечно! – притворно согласился Локто.
– Что тебе-то знать о богах? – ехидно спросил лекарь. – Ты в храме-то когда последний раз был?
– Знаешь, мне как богохульнику повиднее твоего будет насчёт существования каких-то там всемогущих сущностей, – уклонился от прямого ответа делец. – Существуй они, меня б уже десятком молний ударило. Разом! А потом кирпичом добило.
– Возможно, они решили наказать тебя за грехи как-то иначе, не думал о таком? – с намёком поинтересовался Рентан.
– О да, и наказание это – полная удовольствий жизнь, – пустился в свою любимую стихию подсчётов Локто, поглаживая внушительное брюшко. – Не менее длинная, чем твоя, между прочим. Правда, я-то от своей беру всё.
– Ну моя определённо будет в конечном счёте подлиннее: я-то слежу за своими источниками удовольствия, – лекарь улыбнулся, зная, чем можно «кольнуть» друга. – Кстати, об этом: ты никак по делу? Принёс очередной букет от дамы с широким, никогда не закрывающимся сердцем?
– Нет, нет, – начал махать руками делец. – Ныне я закрыт для любви. Не сезон.
– Хм, странно, – Рентан, хорошо знавший друга, искренне удивился. – Раньше твои сезоны сменяли один другой вовсе без перерывов, порой наслаиваясь. Неужто ты ко мне за какими-то укрепляющими отварами явился?
– Я бодр и силён ничуть не меньше прежнего! Без всяких отваров! – делая вид, что оскорблен, возмутился Локто. – Многие могут тебе об этом рассказать. – Лекарь покачал головой, показывая, что не интересуется. – Нет ничего странного, мой друг. Ныне я увлекаюсь только благонравными вещами – искусством. – Он добавил полушёпотом: – Есть тут одна музичка…
– А-а-а, – сразу всё понял Рентан. – Это, конечно, проясняет дело. Высоких нравов, полагаю?
– В смысле? – не понял делец.
– Своё сердце она тебе ещё не распахнула?
– Нет… пока нет, – смутившись не вопросу, а необходимости делиться неудачей, ответил Локто. – Но я работаю над этим. Ну, ты знаешь: букеты, встречи по вечерам, обсуждение струн под сенью звёзд в компании моего обаяния и хорошего вина.
Вид у него сделался мечтательным. Чего у дельца было не отнять – человеком он был искренним. Если влюблялся, то непременно от всего сердца. В порыве чувств был готов на любые глупости. Затем, каждый раз без исключения, это проходило, сменяясь разочарованием и непременными разговорами о том, как прогнили люди вокруг, и дескать лишь один Локто среди них остался чистеньким и на белом коне. Впрочем, это его состояние также длилось не слишком долго, и всё повторялось. И так раз за разом. Рентан совсем не на пустом месте именовал данный процесс «сезонами».
– В вине, я знаю, как ты разбираешься, – припомнив множество казусов, сказал с сарказмом Рентан. – Но неужели ты покусился своим невежеством ещё и на музыкальные инструменты?
– Ну-у-у, – Локто скромно шаркнул ножкой, – барабан от клавесина отличу.
– Достойно. И это не мешает вам?
– Ну ты же знаешь, как оно бывает: большинству людей нужен не собеседник, а слушатель. А слушатель я весьма отменный.
Тут он нисколько не кривил душой и не преувеличивал. Рентан по себе знал как никто другой: если надо выговориться, то лучшего кандидата, чем Локто, в мире было не найти. На девушек это наверняка действовало с утроенной силой.
В этот момент лекарь заметил на лице друга кое-что интересное, но отнюдь не необычное:
– Я вижу у тебя царапину на лице. М-м-м-м, как будто кто-то ударил ладонью и случайно задел ногтём. Полагаю, это от того, что ты был плохим слушателем, да?
– Не удержался, – развёл руками Локто. – Она такая ладненькая, стройная – руки сами тянутся. Но это тоже показатель: ударила ладонью, не кулаком. И никуда не ушла.
– Вас определённо ждёт большое будущее. Совет вам да любовь, – с иронией пожелал Рентан. – Так чего пришёл-то? Похвастаться или позубоскалить?
– Наверное, стоило бы, но нет, – делец вдруг сделался нетипично сосредоточенным. – Дело у меня к тебе, дружеское – тут не вру и не лукавлю.
По виду Локто он и вправду был настроен настолько серьёзно, насколько вообще такой человек мог быть серьёзен.
«Что-то его тяготит», – догадался лекарь с тревогой.
– И что это?
Прямого ответа, конечно же, не последовало. Делец начал издали:
– Ты ж к господину барону сегодня едешь?
– Ну, предположим, еду. Откуда узнал?
– Не поверишь: он мне сообщил об этом.
– Ты прав, не верю.
Однако, вопреки обыкновению, у Локто имелись твёрдые, пускай и помятые доказательства, которые он незамедлительно предъявил, – письмо. Впрочем, его суть делец пересказал сам, не вынуждая собеседника вчитываться в отвратительный почерк:
– Заказал у меня целую кучу ингредиентов. Ты случайно не знаешь, зачем это всё?
– Я бы, может, и сказал бы тебе. Да со времени кончины писаря письма господина Кобыслава понимаю скорее интуитивно. Контекстуально. И это, – лекарь указал на текст письма, – разобрать не могу.
– Кхм, я тоже долго мучился, но расшифровал.
Локто перечислил заказ, оказавшийся на диво длинным. Получалось, что текст письма состоял на две трети только из перечисления ингредиентов. Список получился разнообразным и очень необычным.
– Что-то у меня есть сомнения, что это заказывал господин барон, – закончив перечислять, сообщил делец. – Серьезные сомнения.
– А я не сомневаюсь. Не он однозначно.
– Может, ты не сомневаешься так же в том, для чего ему это вот всё? – поинтересовался, не скрывая беспокойства, Локто. – Потому что моих алхимиков этот список поставил в тупик и вызвал множество споров.
– Отраву из этого можно сделать, – уклончиво ответил лекарь.
– Рентан, я тебя умоляю, отраву можно сделать и из твоей скучной рожи, было бы желание, – раздражённо заявил делец. – Можно ближе к делу?
– Можно. Я думаю, это для мага, который у него гостит. А вот зачем тому вот это вот всё сказать точно не могу. Вероятно, в качестве стимулятора или поддерживающего средства. «Стотравка» или как тут этот отвар зовётся. Ингредиенты вполне подходят.
– Хм, – призадумался с огорчением Локто и вдруг резко переменился в лице, – а я-то думал тебя удивить новостью о необычном госте господина барона.
– К делу, – напомнил Рентан и кивнул на ящик. – Ты, видимо, решил, что я нанялся тебе в курьеры и буду доставлять заказы?
– Вообще-то это подарок! – возразил делец с хитрецой. – От всей души!
– Но деньги ты за него получил, верно? – заранее зная ответ, уточнил лекарь.
Следующие слова Локто его совсем не удивили:
– Чуть-чуть. Всего лишь немногим более, чем отдал бы любой другой на его месте. Не смотри на меня так! Между прочим, учитывая наши «тёплые» отношения с ним и те его выкрутасы в прошлом – это большая такая скидка!
Глупости барона Кобыслава находили проявление в самых разных жизненных аспектах. То и дело он порывался, например, регулировать то, что ни в какой регуляции не нуждалось вовсе. Разумеется, максимально топорным и глупым способом.
Пару лет назад одним из таких начинаний стала попытка решить вопрос с тем, кому и что можно делать в баронских лесах. Начал Кобыслав лихо: записал себе все леса на своих землях с оговоркой, что если кому-то удастся доказать обратное, то так тому и быть. Лесов в баронстве имелось много, больше было только людей, живших за их счёт, и которые в один момент оказались в статусе браконьеров и воров. Это следовало из следующего уточнения, категорически запрещающего доступ к баронской собственности, в частности охоту и собирательство.
По итогу всей этой авантюры, продлившейся около полугода, в выигрыше остались лишь те, кто сумел доказать право на владение тем или иным участком леса и подзаработать на внезапно возникшем спросе. Сам Кобыслав отделался лёгким испугом, полной потерей остатков авторитета и мудрым жизненным уроком, гласящим, что любые угрозы неплохо бы чем-то подкреплять, иначе в них перестанут верить. Обычные же люди потрепали себе нервы, а потом осознали, что лесов в округе много, людей ещё больше, а барон с глупыми инициативами всего один, ведь даже его приближенные, в том числе дружина, от такого решения остались, мягко говоря, не в восторге.
– Тем не менее я не нанимался тебе в доставщики «подарков», – скривился Рентан и напомнил: – извозчики за каждый лишний килограмм дерут будто за второго пассажира!
– Денег хочешь? – проницательно поинтересовался делец.
– А ты дашь? – усомнился лекарь.
– Нет. Но груз ты всё равно повезешь. А у меня есть кое-что другое. Подарок, если тебе угодно так считать. На этот раз от меня лично и бесплатный.
Локто достал из кармана амулет в виде крошечной фигурки совы, отлитой из серебра, судя по цвету, на тоненькой невзрачной верёвочке.
– Амулет? – удивился Рентан, ожидавший много чего, но не этого.
– Не простой.
– Вижу что не простой, я спрашиваю, зачем он?
– Текст письма не одного тебя навёл на интересные мысли, – полушёпотом рассказал Локто лукаво, но выражая искреннюю тревогу. – Как и список ингредиентов. Что-то назревает, и у меня по этому поводу неприятно зудит под лопаткой.
– Могу посоветовать пиявок, – оценил интуицию друга лекарь. – Или настойку.
– Какую настойку? – заинтересовался делец, слывший большим любителем экспериментов с алкоголем.
– Любую покрепче, лишь бы ты думать о всякой чуши перестал. И волноваться попусту, – наслаждаясь реакцией, ответил Рентан. – Так что за амулет?
– Это безделушка, но полезная! – наконец сознался Локто и выдал донельзя напыщенную фразу, словно находился на сцене дешёвого театра: – мысли защищает, хранит от постороннего вторжения.
Однако лекарь уловил за этими словами юление, попытку прикрыть истину полуправдой и всякой мишурой.
– Ты ведь не получал от Кобыслава никаких приглашений – сам бы тогда отвёз. Только список ингредиентов. Но откуда-то знаешь, что там будет маг. Пора бы сознаться – полчаса уже хвостом крутишь!
– Не маг, а магичка, – кисло сознался Локто. – Это она мне доставила список и уточнила, чтобы я передал ингредиенты с тобой. По имени назвала. Как её зовут… знаешь, пускай она лучше сама представится, – вдруг он запнулся. – А ты откуда в курсе, что там будет кто-то с магическим талантом?
– Она, скорее всего, нам подкинула задачку, ещё вчера, – рассказал Рентан не юля. – Бросила на улицах своего гомункула. Очень качественного гомункула. Невероятно качественного – он почти неотличим от человека.
– Лысого мужика такого? – припомнил делец. – Она ко мне с таким заходила. Я ещё подумал, что за странный тип – я шучу, а он даже не улыбается.
– От твоих шуток в принципе мало кто улыбается, – заметил Рентан. – Чаще всего из вежливости. Или снисхождения.
– Ну не скажи, моя Соловушка… – видно уже решив, что дело решено, вернулся к прежней теме Локто.
– «Соловушка»?! – прервал его лекарь, не сумев скрыть ни удивления, ни других эмоций. – Это имя такое, что ли?
– Псевдоним. Ты имеешь что-то против?
– Вкус и чувство прекрасного. А настоящие имя у неё есть?
Подумав и видно решив, что это в любом случае ещё всплывёт, Локто сказал, заранее скорчив кислую мину:
– Рогнеда.
– Теперь понятно, почему она пользуется псевдонимом.
– Да чтоб ты понимал! – возмутился делец в сердцах.
– Хе! – многозначительно усмехнулся Рентан.
– Ну да, я и забыл, хе, – тоже хихикнул Локто. – К слову, мог бы выбрать что-нибудь местное. На -слав там, например. Рентаслав! Как звучит-то!
– Звучит так, будто я жильё сдаю, – кисло и демонстрируя, что не желает в это углубляться, отметил лекарь. – Меня устраивает моё имя.
– Не сомневаюсь, – ухмыляясь, согласился Локто. – А Рентаном-то Ниоткудашним ты доволен?
– Вполне-вполне.
– Ну-ну, – вдруг делец замер, будто заяц, увидевший притаившегося хищника. – Оу, кажется, я слышу тяжёлые шаги. По-моему, мы заговорились…
– Беги, – посоветовал Рентан, улыбаясь. – Она не гомункул, твоих шуток точно не оценит.
– Зайди ко мне, как вернёшься! Думается, что тебе будет о чём рассказать – из меня хороший слушатель! – попросил Локто и, оставив ящик, тряся пухлыми щёчками, убежал прочь, спасаясь от грозы, в этот раз принявшей вид Миловиды.
***
Отправляя мальчика посыльного за бричкой, Рентан искренне надеялся, что ему повезёт и приедет Римпан, хотя шансы на такое в середине дня были откровенно невелики. Поэтому, когда к лечебнице подкатила незнакомая развалюха голубого цвета, пропахшая дешёвым алкоголем и рвотой, которой правил вполне знакомый юноша, лекарь искренне и приятно удивился.
– Моя сломалась, – помогая закинуть ящик-подарок Локто, рассказал Римпан. – Отдал в ремонт, а деньги-то надо зарабатывать. Вот и одолжил.
Судя по отслаивающейся краске и скрипу, бричка была старше возницы раза эдак в два. Зато кони в этот раз явно были поспокойнее.
– Хороши, а? – Римпан аж светился самодовольством. – Пораньше встал, чтоб другие не успели, ха!
Наблюдая за молодым человеком, лекарь почти сразу же заметил, что с его левой рукой что-то не так. Увидеть, что именно, через одежду и перчатки было затруднительно, но она определённо болела и вызывала дискомфорт.
– Зажало мне её вчера, – заметив взгляд, рассказал Римпан смущённо, – аж до синевы. – Он самоуверенно отмахнулся: – Ерунда, на мне всё заживает в два счёта! Как на том псе, хе!
Рентан на это посмотрел взглядом человека, который неимоверно устал убеждать своих пациентов в необходимости лечиться до того, как всё станет неизлечимо. Но лезть не стал, ограничившись советом:
– Возьми выходной и держи её в покое.
– Да какие тут выходные! Какой покой! Знаете, сколько мне за ремонт оси надо отдать? – сплюнув, раздосадованно буркнул Римпан, закончив пристраивать ящик. – Присаживаетесь.
Разговор продолжился лишь когда бричка, скрипя казалось бы каждой своей деталью, миновала Бароновы ворота и выехала на дорогу, ведущую на север. Попутчиков у них было немного, но оно и к лучшему: ещё и манёвры данный музейный экспонат мог не выдержать. Ему и движения на весьма средней скорости вкупе с отвратным состоянием дороги хватало с лихвой.
– Какие ж выходные и покой, сами ж видите, на чём ездить приходится! – повторил Римпан с ещё большей досадой. – А у меня жена и двое малых!
Рентан невнятно дёрнул головой, то ли желая сочувственно кивнуть, но передумав, то ли отгоняя особо настырную муху. Поморщившись, он заметил:
– Всё же запускать не стоит. Продолжит болеть – зайди в лечебницу и спроси меня. Разберёмся. – Заметив укоризненный взгляд возницы, лекарь добавил: – Как минимум мазь будет не лишней.
– Знаю я эти мази! Пахнут как… как от моих коней не пахнет, а они, знаете ли, не самые ароматные!
Вот поэтому Рентан и не любил подобные разговоры. Каждый раз было одно и то же, вплоть до отдельных фраз. Причём убеждать каждого «бегуна от лечения» приходилось отнюдь не шаблонными фразами. Тут-то как раз требовался именно персональный подход. По иному просто не получалось – люди на любые шаблонные фразы про необходимость лечения реагировали немногим лучше, чем на прямые оскорбления.
– Та-а-к чего к барону-то едете? Случилось с ним чего? – спросил возница, не меньше собеседника желая сменить тему разговора. – Если не секрет, конечно.
Подумав немного и рассудив, что погоду нынче из-за туч и тумана иначе как скверной назвать сложно, а пейзаж из-за этого и наступающей осени особенно уныл, лекарь не стал уклоняться от ответа:
– С отцом его, мудрым Яреком, беда. Сам господин Кобыслав здоровьем обладает чрезмерным.
– Так божий помазанник же, – нашёлся Римпан. – Благословлен, стало быть.
– Хе, ну да, – усмехнулся Рентан, хорошо знавший, что из себя на деле представляет барон, и вдруг осознал, что это хорошая возможность расспросить о других гостях. – Ты, кстати, не знаешь, возили кого в замок недавно? Нездешних.
Возница призадумался, да надолго, лишь когда бричка подскочила на подвергнувшимся камне, непонятно как при этом не развалившись на куски, он неуверенно уточнил:
– Нездешних? Говорили вроде про такое. Про гостей в смысле. Но никто их не видел. Только карету, дорогую, очень дивную – вот её видели. И в городе и подле него несколько раз на этой неделе. – Римпан, смущаясь, добавил шёпотом: – Представляете, она сама по себе двигалась. Без коней!
– Магическая, – кивнул лекарь и уточнил: – ты её, выходит, видел?
– А то! – возница поднял руки. – Оттудова у меня и перчатки эти! Бросили из окна, будто ненужные! Новенькие!
– Кто-то гостит у господина барона. Кто-то очень необычный.
Тем временем они миновали ту самую развилку, одна из дорог которой вела в сторону Воронова. Деревенька от этого места находилась далековато, почти в полутора часах езды, но Рентану всё равно показалось, что он видит столб дыма на горизонте.
– А вы слышали про хомункулуса? – немного погодя, опять же шёпотом, будто их кто-то мог подслушать, поинтересовался возница. – Про человека, который не человек? Дескать в городе пара таких бродит. Выглядят…
– Точь-в-точь как мы, – закончил за него лекарь и дабы пресечь дальнейшие расспросы соврал: – чушь это. Гомункула спутать с человеком сложно, почти невозможно. Как нельзя спутать тебя с конём или меня со скальпелем. Понимаешь?
– Ну-у-у, да, – Римпан неуверенно кивнул. – А разве это не богохульство?
– Ещё какое, – согласился Рентан. – Но магам Двенадцать не указ. Они сами по себе.
– Как же ж так? – искренне изумился возница. – Разве…
– Да вот так, – перебил лекарь. – Как есть. Сначала они – магические ордена – возвысились над простым людом. Затем над королями. Теперь и на богов смеют поплёвывать.
– И им за это ничего не будет? – с надеждой спросил Римпан.
– Будет. Непременно будет, – уверенный в собственной правоте поделился своими мыслями Рентан. – Не знаю от кого: от таких, как мы с тобой, или от кого благородного, а может, и Двенадцать вмешаются, но кара обрушится на головы богохульников. Это неизбежно. Вспомни Вороново.
Поежившись от очевидно не самых приятных воспоминаний, возница задал очень неожиданный вопрос:
– Так вы, стало быть, тоже их не любите, магов-то?
– Тебя это удивляет?
– Ну, эм, немного. Просто вы, кажется, выше этого, что ли.
Рентан прекрасно понял, что скрывается за этими словами. Это был не столько комплимент, сколько неумело замаскированная констатация того факта, что Римпан не считает себя равным по статусу и положению своему пассажиру. С точки зрения возницы, лекарь находился в иерархии к магам ближе, чем к нему, а значит, мог не разделять «чаянья просто люда».
– Я имел опыт общения с несколькими магами. Настоящими магами, не послушниками или аколитами, а теми, кто по полному праву носит этот титул. И поэтому хорошо знаю, что они из себя представляют.
– И какие они, настоящие маги?
Этот вопрос был вполне ожидаем. Во Власве, разумеется, как и везде жили люди, наделенные магическим даром. Но исключительно самоучки, причём не самые одаренные. Ни магических орденов, ни их представителей в городе на регулярной основе никогда не было, лишь редкие проезжие, либо «рекрутёры»: охотники, иногда в буквальном смысле, на детей и подростков, которые демонстрировали наличие дара.
– Эти, хм, люди так верят в свои способности, что давно перестали считать себя равными нам с тобой, – осторожно подбирая выражения, рассказал Рентан. – Понимаешь, что это значит?
– Высокомерные они, стало быть? – растерянно предположил Римпан.
Это предположение лекарю не слишком понравилось. Оно являлось правильным по форме, но абсолютно неверным по сути, а значит, с точки зрения Рентана, было вдвойне опаснее любого просто неправильного ответа.
– Они высокомерны, но высокомерием страдают многие. Однако не всем даны силы, способные заставить их думать, что они что-то большее, чем есть на самом деле. Если говорить коротко и просто: маги отрицают мораль, а следом за ней всякий закон – человеческий и божий.
– То есть мы для них, как скот, что ли? – помолчав немного и явно не до конца поняв сказанное, спросил возница.
А вот это сравнение лекарю понравилось куда больше предыдущего.
– Хорошая аналогия, – кивнул Рентан. – Конечно, они не все такие. Но большинство.
Конечно же, только на этом вопросы у Римпана не закончились. Скорее начались, ведь теперь он был худо-бедно посвящён в тему.
– А правда, что маги бессмертны?
– В том смысле, что их нельзя убить? Нет, неправда. Это возможно и случается куда чаще, чем самим магам хотелось бы. Но вот как избежать старения и угасания тела они знают.
– Вот же ж суки! – возница выразительно сплюнул.
Правда, как показалось лекарю, зависти в этом восклицании и жесте было куда больше ненависти.
– Столько получили, а закон нашенский не блюдут, и в богов нашенских не верят! – продолжил причитать распалившийся Римпан.
– А вот тут ты не совсем прав, – сообщил ему Рентан. – В Двенадцать они не просто верят, они твёрдо уверены в их существовании.
– Так а как так? Ведь получается, что они больше нашего знают и всё такое!
– И в этом-то проблема! – лекарь многозначительно усмехнулся. – Боги – это что-то не поддающееся познанию, лежащее за пределами человеческого восприятия, а если это не так, то это никакие не боги. – Заметив полное непонимание на лице собеседника, он добавил более понятный пример: – Маги считают, что не всё то злато, что блестит.
Дорога тем временем приобрела заметный уклон вверх – верный признак того, что до цели их путешествия, замка Лиственница, осталось меньше половины пути. То и дело меж холмов и оврагов поодаль от дороги мелькала речка Власва. В этот день, хотя вряд ли он сильно отличался от других, она была настолько перегружена грузовыми лоханями, баржами и лодками, что издали куда сильнее напоминала оживлённый тракт, нежели та полупустая дорога, по которой путешествовали Рентан и Римпан. Заторы, особенно близ мостов и крутых поворотов реки, и сопутствовавший им шум с руганью – в наличии.
Имелись здесь и какие-то поселения, чаще всего тоже кормящиеся за счёт речки, точнее тех, кто по ней путешествовал. Но неизменно находились и те, кто пытался пересилить ужасный ландшафт, плохую почву и скверный климат. Такие деревушки больше напоминали военные форты – плотно сбитые кучкой строения, окружённые частоколом. Последний нужен был, разумеется, для защиты, но совсем не от двуногих хищников.
Бандитов здесь видели редко, а вот дикое зверьё, оголодавшее до такой степени, что покидало свои леса, в окрестных лесах имелось в избытке.
– Говорят, здесь сокровища есть! – заскучав от тишины, рассказал Римпан. – Ну или шахты старые, ещё времён Империи. Правда, где вход никто не знает.
– Шахты, здесь? Близ реки и болот? – усомнился Рентан, тоже бывший не прочь разбавить поездку беседой. – Они и сезона не проработают – затопит.
– Ну-у-у, я в этом не разбираюсь, – несколько обиженно протянул возница. – Моё дело другое. – Вдруг он, заметив холм, спросил с оживлением: – А про курганы слышали? Вроде раскопали такой один недавно. Это точно было! А где один курган, там и другие…
– Не надейся на этом разбогатеть, – буркнул лекарь, морщась не то от раздражения, не то от порыва холодного ветра.
– Чего это? Думаете, отберут?
– Отберут точно. Но даже если нет – это злато уже не нашего мира, а загробного. Живому оно счастья принести не может.
– Так это ж курганы еретиков! – сообщил Римпан, довольный тем, что он в коем-то веке знает больше собеседника. – Значит, Двенадцать не при делах!
– Неужели ещё одни поклонники Отвергнутого? – искренне удивился Рентан.
Секты Тринадцатого, Отвергнутого, или как они там себя сами называли, не были какой-то редкостью, особенно в дремучих местах, отдалённых от крупных городов. Но ни одна из них не процветала настолько, чтобы оставить после себя целые курганы. Куда чаще от них оставались пепелища и ямы с трупами.
– Не-е-ет! – продолжая упиваться гордостью за себя, сообщил возница. – Говорили, что внутри нашли знаки Триединства! А стало быть, это…
– Верующие в Трёх, – пытаясь скрыть свою озадаченность за зевком и почёсыванием волос, закончил за него лекарь. – Не ожидал услышать про них так далеко на севере. Только ты ошибаешься.
– Разве? В чём? Курган тот недалеко, можно и…
– Не нужно, господин барон ждёт. Дело в другом. Триединники никакие не еретики. Церковь Двенадцати и Охотники их не преследуют, хотя и строительство храмов не дозволяют.
– Оу, а это как так-то? – Римпан в это мгновение был одной большой озадаченностью, принявшей человеческий облик. – Они ж в других богов верят, и ритуалы тоже иные!
– Ты ошибаешься. Они верят в Двенадцать и даже соблюдают некоторые наши традиции.
– А в чём тогда дело?
Перед тем как пуститься в рассказ, Рентан тяжело вздохнул и даже отхлебнул разведенного в воде вина – объяснение предстояло быть долгим и запутанным.
– Разница в том, что для них Двенадцать – это старые боги, которые сами предсказали свой конец. Это называется пророчеством о Трёх. Триединники считают, что однажды старые боги отойдут на покой, и на их место встанут трое новых: Бард, Воин и Торговец. Поэтому-то они и соблюдают наши ритуалы, прекрасно осознавая, кто сейчас властвует над миром, и ожидая, когда их покровители явятся. Считается, что, дескать, Трое будут родом не из Эндрии.
– Ох, как же ж это у них всё путанно-то! – массируя лоб, словно тот болел, замети Римпан.
– Не без этого, – согласился Рентан уклончиво.
С его точки зрения, сторонники Триединства как раз всё излишне упрощали, сводя понятные лишь богам процессы к простой пересменке.
– Вы сказали, что так далеко на севере о них не слышно, стало быть, триединники на юге где-то обитают?
– Как видишь, их курганы есть и здесь. Но вообще да, больше всего верующих в Трёх на юге, в краю песка, ветра и странных, горбатых лошадей – Сунде. – Подумав, Рентан добавил: – Полагаю, что тот курган, о котором ты мне рассказал, принадлежал какому-то магу.
– А и верно! – вспомнил возница, улыбаясь. – Я слышал что-то такое! – Осознав, что это значит, он замолк на мгновение, а затем уточнил: – Так, стало быть, и среди магов есть эти триединники-то?
– За всех не скажу, но их там явно больше, чем поклонников Двенадцати. Триединство очень, как бы сказать, подвижная вера. Маги считают, что Трое будут никем иным, как возвысившимися людьми, точнее…
На этом Рентан прервался, заметив религиозный ужас на лице собеседника. Римпана можно было понять: за такие речи Охотники отправляли на костёр почти без размышлений. Одно дело – верить в некие божественные процессы, смену эпох, и совсем другое – признать одних богов людьми, пускай и наделённых экстраординарным даром. Это равносильно покушению и на остальных, а такое прощать было никак нельзя.
Вдруг до лекаря доползла запоздалая мысль. Он, как верный приверженец своей профессии, давно привык искать взаимосвязь во всём. В конце концов человеческое тело ничто иное, как очень сложная система, и понять его, не разобравшись, как она работает, попросту невозможно. И вот, рассказывая про Триединство, он чуть не упустил важную деталь.
– Когда, говоришь, нашли курган? И кому достались сокровища?
– Барону, кому ж ещё! – мгновенно ответил Римпан. – А нашли, хм, да по весне и нашли, как снег прошлогодний сошёл! А к лету раскопали, стало быть.
Рентан кивнул, присоединяя это к прочим сведениям. Загадочный и неожиданный визит некоего могучего мага переставал быть таким уж загадочным и неожиданным. А ведь он ещё даже не успел попасть к барону, чей замок, а вернее его силуэт, только-только показался вдалеке, на самом краю горизонта.
Глава 4 – Мгновения
Замок Листвица представлял из себя построенную на крупнейшей возвышенности в окрестностях кривоватую пятиэтажную каменную башню. Венчал её не слишком изящный открытый верх, то ли недостроенный в своё время, то ли пытающийся быть тем, чем он точно не был – архитектурным изыском. Внизу башню обрамляло пристроенное сильно позже, что было слишком заметно, двухэтажное жилое помещение с покатой крышей. Окружала это всё старая, местами требующая ремонта каменная стена. Подле неё, порой используя стену как опору, располагалась небольшая деревушка, где жила прислуга и гарнизон. Её, в свою очередь, окружала ещё одна стена, на этот раз деревянная, но приподнятая при помощи земляного вала. Имелся и ров, однако находился он в столь плачевном состоянии, что частично превратился в болото, а частично и вовсе высох, став оврагом.
Из Власвы в Листвицу в хорошие дни можно было добраться часа за четыре. Римпан в каком-то смысле совершил чудо: учитывая состояние дороги и развалюху-бричку, он добрался до замка всего за шесть часов, благодаря чему Рентан успел до заката.
Правда, судя по недовольству на лице солидного, но высокомерного толстяка, который вышел его встречать в сопровождении нескольких слуг, тоже позволивших себе косые взгляды, лекаря всё равно ожидали сильно раньше.
Обилие во внутреннем дворе другого транспорта, разумеется, куда более роскошного, показывало, что приготовления к ужину шли полным ходом, включая прибытие гостей. Нельзя было и не заметить внушительную карету, словно вырубленную из цельного куска обсидиана. Как и рассказывал Римпан, никаких лошадей или приспособлений, чтобы их как-то куда-то запрячь, у неё не было и в помине.
Барон Кобыслав, конечно же, не вышел лично встречать какого-то там Рентана, отправив вместо себя Венегила, своего коморника. Это был очень опасный человек. Опасность его состояла в кажущейся простоте и открытости, за которой, как за ширмой, скрывался подлый, мстительный характер и недюжий ум. Вкупе с тем, что коморник имел круглосуточный доступ к не отличившемуся умом барону, это создавало очень неприятно удивившую многих комбинацию.
Так, например, Венегил всегда с радостью был готов говорить плохое про своего господина. И сам даже не чурался оскорблений в адрес Кобыслава. Правда, затем выяснилось, что «мятежные речи», как это называлось в приговорах, исходили исключительно от его собеседников, изобличить которых с таким рвением брался коморник.
– Доброго дня, мастер-лекарь, – широко улыбаясь, поприветствовал гостя Венегил, даже слегка поклонившись, хотя в этом не было необходимости. – Господин нашенский, молодой барон, в данный момент занятый и примет вас позжей. Мне поручено устроить вас в замке, со всем этим, значит…
– Почётом?
– Нет, – Венегил осклабился. – Уютом, – сказав это, он перешёл к делу. – Что это за ящик и что с ним надо делать?
– Отнести господину Кобыславу с лучшими пожеланиями от Локто Хорена. Он поймёт. – Рентан, подумав немного, заметил: – Возможно, соответствующего распоряжения не поступало, но мне лучше будет сразу посетить господина Ярека, не откладывая это дело на потом.
Глаза коморника недобро сверкнули. Лишь ему одному в замке позволялось «додумывать» за бароном. Впрочем, на ход разговора это никак не повлияло:
– Да, вы правы, мастер. Господину старому барону нездоровится – там вы нужнее. Об организации вашенского быта я позабочусь. В предоставленной вам комнате вас будет ждать новая и чистая одежда, – коморник презрительно усмехнулся, – а таможне таз с водой. За вами явится слуга, как всё это будет на месте. Дорогу наверх вы ведь знаете?
– В вашей башне не заблудишься, – с иронией ответил Рентан, наслаждаясь реакцией Венегила на данный укол. Взяв с брички сумку со всем необходимым, он сказал Римпану, рассчитываясь за поездку: – Возвращайся в город. И если рука продолжит болеть – зайди послезавтра.
– Не переживайте! Всё пройдёт! – кивнул возница, улыбаясь.
Спрятав монеты, коих было сильно больше, чем полагалось за эту дорогу, немедля он отправился в путь, видимо, рассчитывая если не успеть до темноты, так хоть особо не задерживаться.
***
Старый барон обитал, хотя многие нашли бы его положение близким к заключению, на предпоследнем этаже башни. Это было не слишком удобно, особенно с точки зрения слуг: обслуживать это помещение, особенно зимой, было крайне трудоемко. Однако преимущества, пускай и неочевидные, перевешивали любой «лишний» пот и усталость в руках. В чём Рентан лишний раз убедился, когда поднялся по скрипучей лестнице.
Там лекаря встретило богато обставленное помещение с множеством ковров, резной мебели и даже настоящим стеклянным зеркалом. Всё это богатство ярко, почти как при дневном свете, освещала изящная латунная люстра на двенадцать свечей. Рентан, увидев это всё, так и замер в дверях от удивления.
Возле приоткрытого окна с видом на закат разговаривали двое: черноволосый мужчина средних лет с медицинской сумкой через плечо и худощавый мужчина постарше, будто бы сгорбившийся под тяжестью своих одежд, украшенных мехом, и небольшой баронской короны. Один его глаз покрывала недавно наложенная повязка, явно доставляющая своему носителю массу неудобств.
– Сомнений быть не может – ваш дар убивает вас, господин. Медленно, но неотвратимо. Пока это просто упадок сил, но в будущем…
– Не говори мне про будущее, лекарь, – поморщился одноглазый и рефлекторно потянулся к повязке, но одернул себя, а после чего спросил с надеждой: – с этим можно что-то сделать?
– Вряд ли, – покачал головой собеседник. – Насколько мне известно. Вы уже обращались к магам за помощью?
– Да, – коротко буркнул барон.
За этим простым ответом, сказанным как бы нехотя, скрывались невероятная обида и разочарование человека, которому отказали в помощи и тем самым фактически бросили умирать.
– Мне известны некоторые отвары – они укрепят ваш организм, господин. Вернувшись в город, я немедленно займусь их изготовлением. Это займет самое большее месяц или два. Разрешите…
– Месяц? Два? Значит, это потерпит, – остановил собеседника, который собирался уходить, одноглазый. – Моему сыну сейчас всего шесть лет. Я успею его воспитать или мне искать регента?
– Повторюсь: пока ваше состояние состоит лишь в упадке сил… – уклончиво принял бормотать собеседник, боясь навлечь на себя гнев.
– Гром тебя раздери! – вспыхнул барон, прерывая его. – Я прошу простого ответа: успею или нет?
– Мне сложно сказать, сколько ещё ваше сознание будет справляться с видениями, господин. Вы лучше меня знаете, как это может быть опасно, – рука мужчины указала на повязку, – но несомненно, что рано или поздно ваш разум начнёт угасать.
– Пока это просто сны и, как ты талдычишь, упадок сил…
– Верно, господин, – лукаво согласился его собеседник. – Пока это просто сны. Вы уже убедились, насколько они могут быть опасны. Их будет всё больше, и они начнут приходить не только по ночам. Вы перестанете различать, где реальность, а где видение прошлого или будущего, господин. И не на мгновения, а на часы или даже дни.
– Твой отвар это отсрочит? Насколько? – одноглазый недобро осклабился. – Отвечай прямо, без увиливаний, лести и ложных надежд или сильно пожалеешь.
– В таком случае я скажу, господин, что вашему сыну необходим регент, – помолчав, собеседник добавил, – и боюсь, что вам он тоже понадобится.
– Гром тебя дери… – пробормотал барон, но из не от злости, а скорее от отчаяния.
Не став дожидаться того, что будет дальше, Рентан осторожно постучал в дверной косяк и окликнул:
– Господин Ярек, разрешите войти.
Всё в комнате замерло на мгновение, а затем развеялось, словно дымка на ветру, обнажая побитое временем помещение с минимумом убранства, погруженное в полутьму. По сравнению с видением, отражающим события почти пятнадцатилетней давности, исчезла мебель и ковры, куда-то подевалось зеркало, а на месте, где раньше крепилась люстра, теперь зияла дыра. Даже стекла из окон и того больше не было, теперь на его месте слегка трепыхалась на ветру плохо натянутая, толстая, пожелтевшая от времени и непогоды ткань.
Кобыслав экономил на комфорте отца не со зла и не специально, а потому что позволял людям вроде Венегила распоряжаться своими финансами. А вот помыслы бывшего регента и его дружков были далеки от кристальной чистоты. Особенно это обострилось после запрета на пользование лесами – тогда молодой барон окончательно попал в полную зависимость от своего двора.
– Рентан, это ты? – раздался с кровати слабый голос с едва уловимыми нотками радости. – Конечно, входи!
Кровать была единственным элементом убранства, который не изменился в комнате за эти годы. Правда, если когда-то эта деревянная, резная конструкция, размерами позволявшая уместиться на ней и пятерым, выглядела как подтверждение богатства, то теперь больше напоминала грустную насмешку. Ведь на ней лежал, сжавшись, будто от холода, давно не общавшийся с цирюльником старик, казавшийся на её фоне карликом.
Его единственный глаз слегка светился синим светом, но затухающим по мере того, как Ярек возвращался из своих видений в реальный мир. Видеть от этого старый барон лучше не стал – он ослеп ещё лет пять назад.
Рентан осторожно, неторопливо приблизился к кровати, испытывая нарастающее чувство отвращения. Не к старику, а к тем, кто держал его в форменно скотских условиях. То ли в качестве насмешки, то ли желая приблизить кончину.
– Вы запомнили мой голос, господин? – удивился лекарь.
– Разрази тебя гром! Оставь эти господинства хоть сейчас, – на мгновение вернув себе прежний звонкий и могучий голос сказал Ярек. – Твой голос я не узнаю. Как и у остальных. Даже слуг, которые здесь иногда пока ещё бывают, не различаю. – Вдруг он властно потребовал: – Помоги мне встать!
Хотя эта затея была обречена на провал, Рентан всё же попытался её исполнить. Как он и ожидал, от долгого лежания ноги старого барона перестали годиться на что-то, кроме роли обузы.
– Разрази тебя гром! – ругнулся Ярек, жестом показывая, что отказался от своей затеи, пускай и не полностью. – Помоги хоть сесть.
Это уже оказалось куда более выполнимо, хотя старого барона то и дело приходилось поправлять, чтобы он не завалился на бок.
– Я бы спросил, как выгляжу, но, к сожалению, видел. Ты знал, что мои видения теперь передают и запахи тоже? Так вот – передают.
– Как вы себя чувствуете? – проводя внешний осмотр, поинтересовался Рентан.
– Хуже, чем кажется со стороны. Сильно хуже, – устало ответил старый барон, рукой массируя грудь в районе сердца. – Я как будто горю изнутри, но всё никак не могу сгореть.
– Часто вы, эм, ваши видения проявляются видимым для посторонних образом?
– В последнее время почти каждый раз. По крайней мере, так говорят слуги, сам я этого не замечаю. Что ты видел?
– Это был наш первый разговор.
– А-а-а, – закивал барон, а его рука одновременно с этим потянулась к пустой глазнице со шрамом. – Помню.
С этого глаза всё и началось. Ярек, находясь в видении и не разбирая происходящего, схватил с пояса кинжал и вогнал его себе в глаз, лишь чудом избежав смерти – не хватило сантиметра или двух.
– Ваши видения показывают только прошлое или…
– Всё по старому, – перебил старый барон мрачно. – Что-то из прошлого, что-то из будущего. Ты спрашивал, как я тебя узнал? Видел несколько раз этот наш разговор. И знаю, что это последний наш разговор.
Рентан замер от удивления, желая спросить сразу множество вещей, на что Ярек отреагировал слабым хлопком ему по руке и неприятным смехом.
– Хе-кхе-хе. Да не делай ты такое лицо! Узнал я тебя по амулету. Не знаю, что за безделушку ты в этот раз притащил, но в видении этого дня из-за неё кажешься каким-то размытым, как будто я гляжу на тебя, хе, через грязное, запотевшее стекло. Раньше при тебе такого не было, верно?
– Нет, – коротко ответил лекарь, чья рука в этот момент сжимала лежавший в кармане подарок. Он огляделся. – Как вы определяете ход времени, хронологию видений?
Впрочем, ответ на этот вопрос он нашёл и сам. В углу стоял горшок с засохшим от недостатка ухода растением. Судя по тому, что некоторые листы ещё сохраняли бледно-зелёный цвет, случилось это недавно. Таким образом угасающий цветок служил угасающему барону своеобразным ориентиром, позволяя понять, какие события когда происходили.
– Пользуюсь чем есть – календари тут не помогут. А что насчёт смерти, – рука Ярека сделала слабый взмах, – это к лучшему. Давно пора.
В последних словах чувствовался немой укор. Впрочем, старый барон этих своих мыслей никогда и не скрывал. Скорее, в определённый момент устал просить, а молить о снисхождении считал ниже своего достоинства.
– Ваш сын запретил мне, – напомнил Рентан. – При вас и многих других. Своего решения он…
– Много он понимает, сын этот, – поморщился Ярек и успокоил лекаря: – не бойся. Сегодня уговоров не будет.
За этими словами определённо что-то таилось. И Рентана очень смутило, что с ним не стали делиться подробностями, хотя прежде так делали почти всегда. Обычно Ярек не переживал насчёт видений и сбудутся ли они, если тот, к кому они относятся заранее, узнают некоторые подробности.
– Что в мире говорят?
Это был ещё один неожиданный вопрос, как для человека, который давным-давно не покидал не то что своей комнаты, даже с кровати явно поднимался не чаще раза в месяц. К тому же раньше сам старый барон отказывался слушать новости, утверждая, что так меньше печали от невозможности поучаствовать.
– Осень, сбор урожая, пир Винарда, – рефлекторно пожав плечами, ответил лекарь, искренне не понимая, что нужно рассказывать. – Сын ваш опять что-то затеял, навёл шороху по округе…
– Мда? Как в прошлый раз? – удивился Ярек. – И что же?
– Честно – не знаю. Лошадей по конюшням собирал и девок трактирных…
– А-а-а-а, – поняв, о чём идёт речь, протянул старый барон. – Видел-видел, как же! Не поверишь: сынуля мой замок решил привести в порядок. По мелочам, конечно: отмыть, почистить, где-то подкрасить, но всё же. Первый раз за десять лет взялся что-то полезное сделать, ух, разрази его гром!
– Я так понимаю, он делает это по случаю визита некоего гостя, – с намёком сообщил Рентан.
Он рассчитывал, что Ярек расскажет ему, что же здесь происходит, но у того, как оказалось, имелись иные планы и новости совершенного иного толка:
– Стало быть, сюда по-настоящему важные вести ещё не дошли. Не о гостьях и девках трактирных.
– Вести о чём, господин? – чувствуя неладное, поинтересовался лекарь.
– Гром тебя разрази! Я же просил! – Ярек тяжело вздохнул, собираясь с силами. – Никогда в эту лабуду с Триединством не верил. Но видел, а значит, так и было. Только не знаю когда. Бог их прибыл в наш мир. Первый, запамятовал, как они его там кличут…
– Бард, – рефлекторно закончил лекарь и, осознав наконец сказанное, воскликнул, не сдержавшись: – ЧТО?!
Крик и резкое движение, которым Рентан подхватился на ноги, непроизвольно чуть не опрокинули старого барона на бок.
– Не суетись ты так, – скривился тот, тщетно пытаясь удержать прежнее положение тела слабыми руками. – Ни тебе, ни мне не дано на это как-то повлиять. Просто знай: пророчество о Трёх, как оказалось, не такие уж бредни сумасшедших.
– И какой он, новый бог? – немного успокоившись, спросил Рентан с тревогой, заботливо вернув Ярека в прежнее положение.
– Обычный, сильно растерянный человек. Ерунду какую-то мелет – языка не знает. Так и не скажешь, что перед тобой бессмертное существо из иного мира.
– Возможно, он ещё не вошёл в силу? – предположил лекарь.
– Как по мне, он просто не знает, кто он таков и где оказался. Выглядело именно так.
– И где он?
– Хочешь повидаться? – с кривой усмешкой предположил Ярек. – Не судьба. Он далеко на западе, аж на Пиратских островах.
О том, что на западе Эндрии имеются какие-то острова, прозванные, видимо, из-за обилия соответствующих преступников, Пиратскими, Рентан знал лишь очень приблизительно, теоретически. Путь туда из Власвы был чрезвычайно долог и опасен, потому что пролегал через земли Расколотой империи, которая ещё шесть веков назад была известна под несколько иным названием, но с тех пор распалась на бесчисленное количество королевств, княжеств, герцогств, баронств и прочих политических субъектов, непрерывно враждовавших между собой.
– Если пришёл один… – начал лекарь с нескрываемым беспокойством, вспоминая подробности веры триединников.
– То скоро должны прибыть и остальные, – закончил за него старый барон.
Однако Рентана волновало совсем не это. Согласно Триединству, смене богов предшествовала череда разрушительных катаклизмов и раздоров.
Ярек тем временем расплылся в странной улыбке, как будто что-то знал:
– Не спрашивай, потому что мне придётся уклоняться от ответа. Скажу так: ты сегодня ещё поговоришь о старых и новых богах.
– С гостьей вашего сына, господина барона?
– Ну явно не с Кобыславом! – Ярек не то закашлялся, не то засмеялся: – Кхе-кхе, он у меня не теолог! Знаешь, как лодку назовёшь…
Повисла тишина. Рентан прекрасно осознавал значение пословицы «что позволено Рензу, то не позволено быку», поэтому помалкивал. Старому барону же после такого длительного, по его меркам, разговора требовалась передышка. Однако, как выяснилось после паузы, причина была не только в этом.
– Пришла пора прощаться, – начал с нескрываемой скорбью в голосе Ярек. – Сюда уже идёт слуга, который тебя позовёт за собой.
– Это последняя наша встреча? – предположил Рентан, глядя на старика перед собой.
– Нет, но разговор последний, – по щеке старого барона скатилась слезинка. – Спасибо тебе за всё. И я, Рентан, очень сожалею, правда. Мне бы хотелось, чтобы у тебя был выбор.
Сказав это, старый барон протянул к лекарю руку в неясном жесте, но на полпути, потеряв силы, завалился на кровать, медленно теряя сознание.
– Берегись… она, Рентан, она т… тебя погубит… – невнятно проговорил Ярек, прежде чем провалиться в забытье.
Его глаз из-под опущенного века снова начал постепенно светиться синим. Старый барон отправился наблюдать за будущим и прошлым.
***
Часто говорят, что талантливые люди талантливы во всём. Рентан в этом сильно сомневался по той простой причине, что искренне считал себя талантливым человеком, но за пределами медицинской сферы и некоторых прилегающих к ней иных талантов за всю свою немалую жизнь обнаружить не сумел. А вот в обратное он охотно верил и имел немало возможностей убедиться в этом.
В тот вечер не слишком изящно, как будто рывками, перетекшими в ночь, лекарь имел возможность лишний раз убедиться в собственной правоте. Барон Кобыслав Влаственский был сложным человеком. Трудным в первую очередь. Его было сложно понять. Тяжелее было разве что барону что-то растолковать, если он предварительно решил иначе. Довольно нетипичная ситуация: обычно в случае людей, страдающих отсутствием ума, воспитания и образования, всё происходило как раз с точностью до наоборот.
Например, очень сложно было понять, почему Кобыслав, организовавший приём или во всяком случае участвовавший в этом, написавший своей рукой столько приглашений, распорядившись набрать по окрестностям девушек в качестве прислуги, набив всех гостей и слуг в тесное помещение, вырядился так, будто собрались они все на свежем зимнем воздухе где-то в ледниках. Конечно, все эти шкуры и меха выглядели роскошно, пускай и утратили прежний лоск с тех времён, когда Ярек ещё занимался охотой. Но вот сильнейший запах пота, с каждой минутой приёма расползавшийся всё дальше и дальше, впечатлял куда больше.
Сложности с понимаем логики поступков касались также стола и его наполнения. Постарался молодой барон на славу: еды было не на двадцать гостей, а сотню как минимум, с соответствующим количеству разнообразием. Вот только подавалось это всё совершенно вразнобой, без какой-либо системы и без правил. На стол, как волнами в шторм, накатывались пальцем пиханые колбаски, быстро надоевшие всем и потому лежавшие горками; супы, жирные настолько, что стоило им хоть немного остыть, как ложка в них застревала без шансов на извлечение; слишком маленькими порциями врывались очень хитро сделанные слоеные пирожные с мёдом и лесными орехами; им на смену вновь прибывали колбаски, в этот раз в компании разнообразных каш…
Где-то на этом моменте Рентан и сдался, оставив попытки поучаствовать в жизни стола хоть в какой-нибудь роли кроме как наблюдателя. А понаблюдать было за кем и за чем.
Во-первых, внимание привлекали заезжие музыканты: труппа в составе двух флейтистов, одного лютниста и девушки с двумя выдающимися достоинствами, которые она очевидно не считала нужным скрывать от посторонних, а также на удивление приятным голосом, хотя, чтобы заметить последнее, требовалась определенная выдержка. Играли они не то чтобы очень хорошо, но в этом случае, в отличие от той же еды, хотя бы было видно, на что ушли деньги.
Во-вторых, за столом собрался цвет Власвы и окрестностей – сплошь голубая кровь и белая кость, увенчанные тем максимумом титулов, который вообще можно было встретить в этих краях. Правда, и в этом молодой барон сумел спаршиветь: каким-то неведомым образом здесь не оказалось ни одного воцерковленного человека. Сплошь аристократы и магнаты. Хотя Цимон ну никак не смог бы пропустить такое событие. Речь шла отнюдь не о желаниях или возможностях – подобные приёмы нельзя было пропустить.
Во всей этой разношерстной компании Рентан был единственным, кого представили без особых почестей: по имени и профессии. Некоторых из этих людей он встречал и был даже знаком, пускай и сугубо в профессиональном плане; о других был наслышан; приглашены оказались и незнакомые люди.
Среди последних, да и в общем-то в целом, самой интересной персоной на приёме оказалась та самая таинственная гостья барона, которую он усадил по правую руку от себя. Обычно это место занимал Венегил, но в этот раз ему пришлось довольствоваться лишь левой.
– Келестия ван Шеон, архимаг ордена Трёхлучевой звезды, магистр…
– Достаточно, – остановила герольда магичка и, не дожидаясь приглашения, села за стол.
Это случилось в самом начале приёма – её представили первой после Кобыслава, но уже тогда это задало тон всему мероприятию. На Келестию было непрерывно обращены почти все взгляды гостей. Каждый её жест, движение, слово или смешок ловили как зайца в голодную пору.
Причиной тому был не только крайне необычный статус гостя. Даже Рентан, человек максимально далёкий от любви и вопросов красоты, едва мог оторвать взгляд от магички. Келестия была экстраординарно красива и умело это подчёркивала, хотя в её одежде не было ни намёка на пошлость. Ни единого лишнего выреза, недостающих сантиметров юбки и прочих банальностей.
Лекарь понимал, что эта внешность есть результат кропотливой и долгой работы, а не естественный дар природы. Да и сомнительно, чтобы архимагом магического ордена и магистром чего-то там мог стать подросток. А Келестия имела внешность в первую очередь подростка, пускай и крайне до притягательной неестественности приукрашенную. Правда, вела себя магичка отнюдь не соответствующей внешнему возрасту. Держалась она высокомерно, отрешённо и крайне невозмутимо, а ведь внимания на неё было уделено даже слишком много. Именно это сочетание высокомерия и запретной красоты почти ребёнка создавало гремучую смесь, наверняка заставившую потерять голову не одного глупца.
Однако даже в этой, казалось бы, почти идеальной картинке присутствовал своей изъян. Малозаметный, но тем не менее располагавшийся у всех на виду – взгляд. Не ребёнка или умелой обольстительницы. Взгляд совсем не человека, а существа, твёрдо убеждённого в своём превосходстве над кем бы то ни было. Ни одному заклинанию такое замаскировать не под силу.
И Рентану было вдвойне неуютно, когда этот самый взгляд он то и дело ловил на себе. Среди всех прочих, включая влюбившегося по уши Кобыслава, Келестия предпочитала смотреть в сторону лекаря. Словно изучала его и примерялась. Причём делала она это крайне умело, поэтому почти незаметно – куда там до неё неискушённому в подобных застольных интригах лекарю!
Тем не менее ни разу за время основной части застолья они не обменялись ни словом, ни жестом. Да и это было трудно осуществимо, когда они сидели на почти противоположных концах стола. Но то, что разговор неизбежен, Рентан нисколько не сомневался, и не только он.
По правую руку от лекаря сидел пожилой мужчина с непроизносимым именем Мштишлав Собльзецкий. Занимался он выделкой кож и заработал на этом целое состояние, а также весьма специфический, уже неизлечимый запах, который преследовал его по пятам круглосуточно. Правда, всё это досталось ему совсем-совсем не даром. Судя по непрерывному бормотанию, бегающим глазкам и в целом повышенной нервозности, ценой богатств стал разум.
Его сосед по левую руку, некий Божек Вротебок, – судя по расположению за столом кто-то малозначительный, но вот точнее Рентан сказать про него ничего не мог. Что казалось уже само по себе странным. Про этого человека можно было многое сказать: про его явно не дешевые духи, пышную, качественного кроя одежду, тщательно маскирующую фигуру, полное отсутствие каких-либо драгоценностей. Но самым важным в этом всём и, как полагал лекарь, единственно важным, был взгляд Божека – очень внимательный и проницательный. Разумеется, от него не укрылись и переглядывания между Рентаном и Келестией.
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «Литрес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (https://www.litres.ru/chitat-onlayn/?art=70676692) на Литрес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.