Месяц на море
Наталия Миронина
Счастливый билет. Романы Н. Мирониной. Новое оформление
Москва и Санкт-Петербург. Два города, два одиноких человека. Она встречается с ним, поверив, что однажды они уже знакомились.
Александра – заведующая кафедрой вычислительной математики МГУ.
Сергей – морской офицер, преподаватель в военном училище.
Удастся ли им по-настоящему узнать друг друга и построить крепкие отношения? «Месяц на море» в очередной раз покажет, что у судьбы на все свои планы. Этот роман о настоящей жизни: тонкая психология героев, душевные разговоры, вкусная еда и… случайности, которые меняют жизнь к лучшему.
Наталия Миронина
Месяц на море
© Миронина Н., 2024
© Оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2024
* * *
Пролог
Сергей Мефодьевич Колесников, высокий широкоплечий мужчина, оплачивал покупки. Кассирша, ожидая, пока откликнется платежный терминал, с интересом спросила:
– А что готовить будете из говядины? Кусок большой!
– Бешбармак. Блюдо такое. Я его в Казахстане ел. Но его готовят во многих странах Средней Азии.
– Знаю, родители оттуда, – кивнула кассирша. А сама подумала, что жене и детям этого интересного покупателя повезло. – И почему я не ваша супруга, – улыбнулась она, выдавая наконец чек.
Мужчина ничего не ответил, подхватил пакеты и вышел из магазина. «А зачем ты мне такая нужна? За кассой?!» – пробурчал он, подходя к машине. Аккуратно положив пакеты, он сел за руль. Еще через десять минут он уже покупал хлеб – он предпочитал тот, который продавали в магазинчике хлебозавода. Как обычно, Колесников купил половинку черного «Невского» и булку белого хлеба. Затем был овощной, где он тщательно выбрал красные апельсины.
– Они точно из Испании? – требовательно поинтересовался он у продавца. Продавец заохал с восточным акцентом. Часто слышалось слово «дарагой!». Колесников морщился, но продолжал выбирать фрукты. – А почему тут нет наклейки? – спросил он внезапно.
– Какой наклейки? – вытаращил и без того огромные глаза продавец.
– На апельсине нет наклейки, что он из Испании. Вот на этом есть. – Мужчина указал на лежащий рядом более бледный фрукт. – А на этом нет.
Продавец на долю секунды замешкался. Затем оторвал наклейку от бледного апельсина и наклеил ее на спелый.
– Вот, теперь есть наклейка! – торжествующе произнес он.
Колесников молча взял фрукт, положил к себе в пакет и пошел к весам. Продавец проводил его взглядом, полным нескрываемой жалости.
Покупки закончились в киоске мороженого: там был куплен пломбир.
Дома Сергей Мефодьевич принялся за дело. Перво-наперво вымыл и поставил на огонь говядину. Затем быстро нарезал салат: креветки, яйцо, пара ложек отварного риса и свежий огурец. Заправлять салат Колесников не стал. «Заправлю перед тем, как сядем за стол», – решил он. Пока варилась говядина на бешбармак, Сергей Мефодьевич замесил крутое тесто, раскатал его на тончайшие пласты и нарезал ромбиками. С такой лапшой в форме ромбов бешбармак подавали в Казахстане. Он это хорошо запомнил. Отдельно мужчина замариновал лук, чтобы посыпать им большое блюдо, на котором будет лежать разварное мясо в окружении сваренной в бульоне лапши.
Стол на две персоны он накрыл на кухне. Белые салфетки, белые тарелки, приборы, украшенные эмалью. На каждой вилке и ложке вид Санкт-Петербурга. Цветов не было, хотя Колесников подумывал купить какую-нибудь хризантему и поставить ее на угол стола.
– Ладно, и без цветов все занято. Овощи, фрукты… блюдо с бешбармаком огромное. Нехорошо, если теснота будет, – пробормотал он.
Испанские апельсины он порезал тончайшими кольцами, сложил в хрустальную салатницу и сбрызнул коньяком. В ограненной посуде оранжево-красные плоды загорелись огнем.
В половине шестого Сергей Мефодьевич прошел по дому и хозяйской рукой поправил и без того идеально лежащие накидки на креслах и диване. Положил симметрично подушки, искусственную лиану аккуратно разместил на книжных полках. Результатом остался доволен. Только поправил ноты на пианино. «Если будет удобный момент, что-нибудь сыграю», – подумал он. В шесть часов Сергей Мефодьевич переоделся в джинсы и светлую рубашку. Долго стоял перед ботинками, раздумывая, надеть или нет, но в конце концов остался в тапочках.
В дверь позвонили в шесть двадцать. Колесников кинулся открывать. На пороге стояла миниатюрная блондинка.
– Виола! – воскликнул Колесников.
Женщина вошла и огляделась.
– На улице жарко. Даже не скажешь, что сентябрь, – сказала она, передавая плащ Колесникову. Тот повесил на плечики и сделал приглашающий жест:
– Проходи, обед готов.
– Обед? – улыбнулась женщина.
Когда она вышла из полумрака, стало ясно, что ей не меньше сорока. Но черты были правильными, светлые волосы тщательно уложенными, а улыбка приветливой. Она была миловидной и моложавой. Колесников отметил это, но голос у него все равно стал недовольным:
– Ты долго ехала.
– Разве? – удивилась Виола. – Но я же не опоздала.
– Почти не опоздала, – сказал Колесников с видом человека, от которого ничего не ускользает.
– Пять минут, – терпеливо заметила Виола, – всего пять минут.
Она подняла взгляд на Сергей Мефодьевича. Глаза у женщины были необыкновенными: такими темно-синими, что казались почти фиолетовыми.
– Тебя недаром назвали Виолой. Из-за глаз.
– Наверное, – пожала плечами женщина.
Было заметно, что она привыкла к таким комплиментам.
– Так ты нигде не задерживалась? – еще раз спросил Колесников.
– Нет, – пожала плечами Виола, – только сигареты купила.
Колесников поморщился и покачал головой.
– Ты знаешь, что я думаю о курении. Я не зануда, но у меня есть…
– …свое мнение относительно вредных привычек… – продолжила Виола.
– Не надо ерничать, – серьезно попросил Колесников.
– Я не ерничаю. Мне достаточно лет, чтобы понимать, что я делаю. И еще больше лет, чтобы не менять привычки по требованию другого, – спокойно сказала женщина. – Так что с обедом? Пахнет вкусно.
Колесников не знал, как реагировать. Хотелось настоять на своем и прочесть лекцию. Но ведь он так готовил эту встречу, и у него было такое хорошее настроение! Сегодня была важная дата – они с Виолой встречались уже год. И отметить ее хотелось по-домашнему, без посторонних.
– Конечно, проходи. Все готово, стол накрыт.
Виола вошла на кухню. Колесников вдруг заметил, что гостья не сняла туфли. «Паркет у меня хороший, а у нее каблуки… Хотя маленькие. Ничего страшного. Впрочем, в уличной обуви в доме не ходят!» Мужчина захотел сделать гостье замечание. Но, взглянув на улыбку Виолы, ее светлые волнистые волосы, миниатюрную грудь под обтягивающим свитером, передумал. Только помог ей сесть за стол.
– Начнем с салата. Потом будет блюдо среднеазиатской кухни – с казахским акцентом. На десерт – пломбир с красными апельсинами.
– Офигеть! – легкомысленно воскликнула Виола.
– Ты хотела сказать «потрясающе»? Или «удивительно»? – снисходительно заметил Колесников.
– Нет, я сказала так, как хотела. Именно – офигеть!
– Ох, Виола… Ты же человек с такой профессией…
– Сережа, я обычный врач. Матом ругаюсь, когда накладываю повязки алкашам. Понимаешь, работа в травме простая и грубая.
– Я предпочитаю думать, что ты врач высокой квалификации. Что твоя научная работа принесет медицине реальную пользу.
– Ты так думаешь? Или так рассказываешь своим знакомым? – улыбнулась Виола.
– Мне нет дела до мнения окружающих.
– Тогда ты бы не интересовался, кому нравятся твои песни. Твоя музыка.
Колесникова передернуло. Он терпеть не мог, когда вот так всуе обсуждали его творчество.
– Давай обменяемся мнением о салате с креветками? – светским тоном сказал он.
– А мое мнение о твоей музыке тебя не интересует?
– Прости, Виола. Ты прекрасна, но именно это меня не интересует, – вкрадчиво произнес Колесников.
Сергей Мефодьевич начал нервничать: все шло не так, как он планировал. Праздничного и вдохновенного настроя у него оставалось меньше и меньше. В гостье он чувствовал какую-то вызывающую непокорность, а это очень злило.
Виола с аппетитом ела салат.
– Вкусно. Огурцы сюда как нельзя лучше подходят.
Колесников снисходительно посмотрел на гостью.
– Ты часто готовишь салаты? – спросил он с подвохом.
– Вообще не готовлю, – улыбнулась Виола. – Некогда. Но оценить вкус вполне способна. Вот, например, я точно могу сказать, что помидоры были бы лишними.
– Пожалуй, соглашусь, – улыбнулся Сергей Мефодьевич. Он встал, чтобы убрать салатницу с остатками и поставить блюдо с бешбармаком.
– О… – простонала Виола, увидев разноцветную узбекскую тарелку.
– Что? – не понял Колесников.
– Как красиво и как аппетитно! И все, что я люблю! Мясо и тесто!
– Да, я знаю. Мы с тобой как-то говорили об этом. И я запомнил. А сегодня, в годовщину знакомства, решил побаловать тебя. Я хотел бы, чтобы этот день… – начал он.
– Сережа, спасибо тебе. – Виола привстала и потянулась губами к лицу Колесникова. Тот отпрянул, потом смутился, потом зачем-то полез в ящик за вилкой. Женщина, если и замялась, то лишь на мгновение. Она внимательно и серьезно наблюдала за суетой хозяина дома. Когда Сергей Мефодьевич наконец сел на свое место, она спросила: – Все хорошо? Ты как-то разнервничался.
Колесников промолчал, только оттопырил нижнюю губу. Виола еле слышно вздохнула и принялась за бешбармак. Какое-то время стояла тишина.
– Тоже очень вкусно, – ровным голосом произнесла Виола.
– Сейчас небольшой перерыв, а потом… Пломбир с сицилийскими апельсинами.
– Сицилийскими? – удивилась женщина.
– Да, – чуть растерялся Колесников. Апельсины были испанскими, но «сицилийские» звучало эффектнее.
– Хочется покурить, – произнесла Виола. – Я выйду на балкон? А ты пока доедай.
Она встала, прошла в прихожую за сигаретами.
Колесников поморщился. Ему было неприятно, что Виола вот так бросила его за столом. «Плохое воспитание. Нет, простота нравов!» – отметил он про себя.
– Сережа, понимаю: поступаю невежливо. Но я просто сейчас в обморок упаду – так курить хочется!
– Ой, брось. Спорим, не упадешь?! Спорим, что это тебе кажется? Кстати, тебе какой кофе сделать? Может, капучино? Или черный, американо? А могу просто кофе с молоком. Как раньше у нас продавали. – Колесников собирался продолжить разговор, как бы не замечая, что Виола уже держит сигарету и с нетерпением ждет, когда можно будет закурить.
– Сережа, на твой вкус! – ответила Виола и вышла на балкон.
«Совершенно не умеет себя вести. А все оттого, что в этом своем травматологическом пункте подрабатывает. А там эти санитары-мужланы. И фельдшеры», – подумал Колесников. Он не хотел признаться самому себе, что специально задерживал Виолу разговором.
Через какое-то время он присоединился к ней. На балконе было солнечно. Город лежал в дымке, со стороны залива ползли облака.
– Смотри, опять дождик будет, – сказала Виола. – И это хорошо. К осени над привыкать постепенно. Что такое – жара под тридцать градусов уже неделю стоит.
– Ужасный климат, – резко сказал Колесников.
– Мне кажется, что без этого, как ты выразился, «ужасного» климата город был бы другим.
– Да, более подходящим для жизни.
Виола посмотрела на него.
– Сережа, поверь, ты не видел городов, непригодных для жизни. А такие есть, – Виола рассмеялась, – я поездила, я знаю. Например, Мехико. Что с того, что юг и солнце?!
Колесников промолчал.
– Тебе не интересно, какой климат в Мехико? – поинтересовалась Виола.
Сергей Мефодьевич поджал губы. Виола внимательно посмотрела на него и спросила:
– Кстати, почему ты увернулся, когда я захотела тебя поцеловать? Ведь уже прошел год. Прошел срок, который ты назвал необходимым, чтобы иметь право поцеловаться и вообще… – Виола улыбнулась. Но не смущенно, а скорее ехидно.
– Если ты могла заметить, по этому поводу мы и собрались, – холодно отвечал Колесников. – А что касается целоваться… Ты знаешь, я здоровый мужчина, мне не чужды желания. Но…
– Что – «но»? – повернулась к нему Виола.
– Давай на эту тему не будем говорить на балконе, – сказал Колесников, – а то соседи с удовольствием развлекутся за наш счет.
Они вернулись в квартиру, прошли на кухню. Виола села за стол. Сергей Мефодьевич принялся подавать десерт. «Могла бы помочь, между прочим, – подумал он. – Домашняя женщина кинулась бы помогать. Хотя бы для того, чтобы понравиться. А Виола…»
Колесников понимал, что его гостья далека от таких мыслей. Во-первых, она и так понимала, что нравится. Во-вторых, не терпела притворства. А в-третьих, особо не стремилась замуж, несмотря на возраст и одиночество. Близких у Виолы не было. Пока Колесников сновал по тесной кухне, Виола рассматривала чашку.
– Знаешь, буду черный кофе, если можно, – без эмоций произнесла Виола. Таким обычно обращаются к официантам.
– Думаю, надо выпить капучино. К пломбиру с апельсинами…
– Сережа, я хочу черный кофе, – улыбнулась Виола.
– Капучино считается десертом, а потому… – словно не слыша, говорил Колесников.
– Я хочу черный кофе.
– Я слышал, – повернулся к ней Сергей Мефодьевич, – слышал. Но черный кофе мы выпьем, когда…
– Черт побери! Бл…ть! – Виола вдруг повысила голос. – Ты не слышал, что я не хочу капучино?! Не хочу! Я хочу черный кофе. Я сказала тебе об этом три раза. Почему ты настаиваешь на том, чего мне не хочется?! Почему ты не отвечаешь на мои вопросы?! Почему ты не считаешь нужным пояснить ситуацию?!
Колесникова передернуло.
– Ты кричишь? Ругаешься? Матом?!
– А ты не слышал никогда матерных слов? – засмеялась Виола. – Ты у нас из института благородных девиц?
– Ты как ведешь себя? – глаза Колесникова вылезли из орбит. – Ты же женщина!
– Да неужели, – рассмеялась Виола, – женщина? Ты ничего не путаешь? За год ты ни разу не подал мне руки, когда я выходила из машины, автобуса или трамвая! За год ты ни разу не взял меня под руку и не позволил взять под руку себя. За год ты не обнял меня. Да что там обнял! Ты не прикоснулся ко мне. Я тебе неприятна? От меня плохо пахнет? Тебе стыдно, что я рядом? В чем дело? Я с друзьями своими более близка, чем с тобой. Кто я для тебя? Кто ты для меня? Друг? Мне друзья не нужны. Они у меня есть. Мне нужен мужчина. Заботливый, которому нужна я, который ценит мою близость, который, в конце концов, любит меня. Год мы с тобой вместе? У меня испытательный срок? Он еще не закончился?
Колесников замер. Он не ожидал, что гостья заговорит на эту тему.
– Ну, все ясно… – произнес он, презрительно оттопырив губу.
– Нет, тебе ничего не ясно. Тебе не ясно, что в отношениях требуется честность. Да, требуется терпение. И никто не может обвинить меня в его отсутствии. Но когда мужчина пытается командовать, перекраивать мою жизнь по собственным лекалам, высмеивать или игнорировать то, что мне приятно и дорого, у меня возникают к этому мужчине вопросы. Но на вопросы ты не отвечаешь! Ты отмалчиваешься. Тогда мне остается высказать тебе все в лицо. – Виола перевела дух. Она не говорила громко, но в тоне сквозило напряжение обиды, и поэтому слова собеседницы словно хлестали Колесникова по лицу.
– Послушай, я всегда считал, что мы с тобой люди умные, способные договориться. – Сергей Мефодьевич попытался сохранять спокойствие. – Если тебе что-то не нравилось, ты могла…
– Я ничего не могла! – улыбнулась Виола. – Ты ничего не слышал. Как сейчас. Когда я говорила про кофе.
– Это такая ерунда! – развел руками Колесников.
– Ошибаешься. Это вся жизнь. Кофе, передача, фильм, книга, путешествие. Ты никогда не слышал меня.
– Зачем же ты…
– Не знаю, всегда казалось, что вот-вот, вот-вот… И ты повернешься, ты переспросишь, ты уточнишь, ты заинтересуешься…
– Господи, ты меня пугаешь! Зачем столько эмоций…
Виола замолчала и внимательно посмотрела на Колесникова.
– Да ты просто козел! – сказала она и пошла к двери.
Дверь хлопнула, а Сергей Мефодьевич подумал, что в последние годы он этот звук слышит очень часто. Равно как и слово «козел».
Глава первая. Москва
Александра Львовна Архипова, заведующая кафедрой вычислительной математики МГУ, была женщиной одинокой. Про таких говорили, мол, «прошляпила свое счастье», «была слишком разборчива». Но про Архипову так говорить не стоило. При всем своем высокомерии она умела идти на компромисс, могла где-то промолчать, в чем-то уступить. История ее любви к писателю Морковкину тому пример. Наверное, из них вышла бы неплохая семья, но… Но не стоило писателю Морковкину быть чересчур хитроумным, не стоило недооценивать Александру. А самое главное – нужно было быть милосердным. Наверное, ему в свое время нужно было навестить больную Архипову. Этого не произошло, и роман, который так хорошо начинался, закончился расставанием.
Жалела ли об этом Александра? Если и жалела, то об этом никто не знал. Даже ее дочь, которая по-прежнему жила между Москвой и Барселоной, защищая диссертации и овладевая сложной врачебной профессией. Семьи у дочери пока не было, но была достаточно бурная личная жизнь. Иногда Архиповой хотелось серьезно поговорить с дочкой и объяснить, что семья и дети – это очень важно, а одиночество – не самый лучший исход жизни. Но как только Александра произносила первое слово, дочь твердо произносила:
– Мама, не трать силы. Я обо всем догадываюсь…
Архипова замолкала – дочь была с характером, поучать ее было делом неблагодарным. Да и как объяснить, что такое одиночество? Что такое пустой и тихий дом, выходные без хлопот, жизнь без ссор и примирений, без вечеров, когда даже молчание другого человека придает силы и дарит спокойствие. Александра понимала, что это объяснить невозможно. Особенно если адресат из другого поколения, если ему в сутках мало двадцати четырех часов.
Сама Александра давно думала о том, как она будет встречать дни, когда работа станет отнимать совсем мало времени. «Мне повезло: я работаю с молодыми и среди молодых», – радовалась Архипова.
С уходом Григория Наумовича Чистякова, предыдущего заведующего кафедрой, коллектив очень помолодел. Вслед за патриархом ушли все те, кто уже давно должен был оказаться на пенсии. На смену пришли молодые зубастые волки, как выразилась Архипова в разговоре с коллегой Лушниковым.
– Они будут грызть стены этого старого грандиозного дома. Им здесь будет тесно. И мы тоже им помешаем, – сказала тогда она.
– Мешать им будешь ты. Только ты им конкурентка. Остальных – и меня в том числе – они не боятся. Мы для них слабые звенья.
Архипова промолчала. В словах Лушникова она отмечала только часть правды. Среднее поколение кафедры состояло из профессионалов, которые расслабились под демократичным правлением семидесятилетнего Чистякова. Платили хорошо, на заседаниях не ругали. Замечания и недовольство Григорий Наумович выказывал исключительно в беседах наедине с провинившимся. При этом завкафедрой, не имея склонности к сплетням, каким-то удивительным образом был в курсе личных проблем подчиненных и относился к тем проблемам очень деликатно. Складывалось ощущение, что кафедру с ее людьми, характерами, трудностями и особенностями освещала большая лампа. Так комнату освещает лампа под абажуром, и от ее света не ускользает ни одна деталь. Чужаков, с которыми не сходился взглядами, Чистяков старался к себе не брать. А своих перед высоким начальством завкафедрой защищал как самого себя. Поэтому все оставались в зоне комфорта. Только уход Чистякова на покой привел к кадровым обновлениям.
Новые сотрудники оказались другими. Для некоторых из них МГУ был высотой почти недостижимой: покорение такой высоты будило карьерные аппетиты. Архипова это понимала. Но ей всегда нравилась человечность старого Чистякова. И она решила, что управлять станет так же, как и он. Кроме того, Александра Львовна любила работу, лекции читать не бросила, а студенты по-прежнему ее боготворили. «Я совершенно счастливый человек!» – порой думала Архипова. Для нее труд был одним из важнейших вопросов жизни.
В суете и круговерти будней она переставала думать о том, о чем думает большинство одиноких женщин, – о будущем и о мужчинах. Архипова пользовалась успехом – и даже на кафедре вокруг нее витало нечто, что будоражило коллег и студентов. Этого внимания иногда казалось вполне достаточно. Близкие отношения у нее случались, но всегда оканчивались расставанием. А «вечный» Станислав Игоревич Бажин – когда-то любовник, а теперь старинный друг – стал фигурой привычной, к которой испытывают чисто дружеские или родственные чувства.
Время благоволило Архиповой. Наверное, потому что она никогда не сетовала на скорость, с которой пролетают дни. Архипова не привыкла разглядывать себя в зеркало, а потом поджимать губы и вздыхать, мол, «годы летят, а морщин все больше и больше». Она соблюдала несколько правил: стоматолог – два раза в год, косметолог – два раза в месяц. Причем косметологу дозволялось сделать только чистку и массаж. Никаких уколов и подобных манипуляций Александра не признавала. Еще она иногда ходила в бассейн и обожала проводить время на солнце, а потому выглядела свежей и моложавой. Если бы тот самый писатель Морковкин встретил ее на улице спустя три года с момента знакомства, он бы признался, что Александра совершенно не изменилась. От зависти и злости он сказал бы какую-нибудь гадость, забыв, что Архиповой помогали оставаться красивой ее характер, умение радоваться и событиям, и людям. Морковкин все время забывал, что человек со знаком «плюс» всегда выигрывает.
Архипова выглядела лет на сорок пять, а была чуть-чуть постарше. Привлекали внимание ее короткие темные волосы, белозубая улыбка на смуглом лице и веселый добрый взгляд. Она не стеснялась смотреть людям в глаза, а те отвечали, как правило, улыбкой. Александра вызывала симпатию у прохожих, ответственных работников, водителей такси и охранников. Ей стремились помочь, подсказать, донести тяжелую сумку, показать дорогу. С ней не боялись заговаривать, несмотря на яркую внешность и дорогой элегантный стиль одежды. Это потом люди могли познакомиться с ее язвительной наблюдательностью и острым языком. Впрочем, Архипову надо было сильно разозлить, чтобы она пустила в ход это оружие.
Личная жизнь Александры после расставания с писателем Морковкиным имела вид крутого сериала. Летние соревнования по яхтингу, в которых принимала участие и дочь Архиповой, беспокойное море, песчаные пляжи, яркое солнце, общество молодых загорелых юношей и девушек – она окунулась в этот мир с удовольствием. Александра с гордостью смотрела на дочь, которая ловко управляла парусом. «Вот зачем я на нее давлю? Какая семья? Какие дети?! – думала она. – Не нужно пока. Придет время – и все устроится. А сейчас пусть наслаждается свободой…»
– Команда под парусом с чайкой самая сильная! – произнес кто-то рядом. Архипова подняла голову. Рядом стоял загорелый мужчина в синих шортах. Футболку он держал в руках. Александра обратила внимание на его атлетическую фигуру.
– На этой лодке моя дочь! – вырвалось у нее.
– Поздравляю. Это команда профессионалов.
– Что вы! Она врач. У нее сложная медицинская специализация… – улыбнулась Архипова.
– Она прекрасная спортсменка, – заметил мужчина.
– Мне кажется, что эти два занятия чем-то схожи.
– Согласен. – Собеседник опустился на песок рядом с Архиповой. – Разрешите?
– Конечно, – рассмеялась она, – здесь огромный берег.
– Да, я люблю Финский залив. – Мужчина закинул голову, улыбнулся кронам прибрежных сосен.
– А для меня вода здесь холодновата. И дно мелкое.
– Ну, для пловцов-любителей обстановка не очень комфортная, согласен, – рассмеялся мужчина, а потом представился: – Вадим.
– Александра, – ответила Архипова.
– Отличное имя, звучное!
Александра внимательно посмотрела на мужчину.
– Второй раз слышу подобное замечание.
– Значит, я все же не ошибаюсь. И потом, почему вас это так удивило? Имя действительно такое – звучное, весомое.
– Согласна, – кивнула Архипова, – но про ваше имя ничего не могу сказать…
– И не надо, – улыбнулся Вадим, – мы же не на дипломатическом приеме.
– Тоже верно, – согласилась она и спросила: – А вы тут, как и я, зритель из числа родственников?
– Нет. Я здесь как сотрудник. Я работаю, обслуживаю яхты.
– А… – Архипова запнулась. Она хотела спросить, кто он по профессии, но не сообразила, как это деликатнее сделать.
– Все понял, – покосился на нее Вадим, – я механик. На торговом судне работал. Потом уволился на берег. Сейчас работаю здесь. В этом яхт-клубе. Но это так, почти шефская помощь и любовь к парусам. А вообще, у меня свой бизнес. Морские перевозки. Но ничего глобального – в границах ленинградской области и соседних районов.
– Что вы! Я не имею привычки задавать нескромные вопросы о размерах бизнеса, – рассмеялась Архипова, чем смутила Вадима.
– Да я вообще ничего такого не имел в виду. Не хотел показаться нескромным.
– Я поняла, – мягко произнесла Архипова. Мужчина был симпатичен ей: красив, силен и при этом не самоуверенный хлыщ. «А мог бы, – подумала Александра. – Загорелый, высокий, лицо морского волка – обветренное и волевое. Да и одет вполне – шорты дорогие, сидят идеально».
– Вы что вечером делаете? – спросил внезапно Вадим. – Яхтсмены сегодня гуляют. У них заказан ресторан. Целых два зала. Может, поужинаем?
– С удовольствием, – ответила Архипова. – Во сколько и где?
– Я заеду за вами. Вы же в «Медузе» живете?
– Да, в замечательном отеле с таким неаппетитным названием.
– Да, – Вадим расхохотался. – Но владельцы упрямы, не меняют его вот уже четыре года.
– Значит, «поперло»… – хмыкнула Архипова.
– А вы еще и преферанс играете?
– Играю. И в преферанс. А еще и обучаю этим играм. И когда-то это был мой единственный заработок. Знаете, собирала компанию желающих. Чаще всего солидные дядечки из банков, всякие там топ-менеджеры… Хороший виски, немного печенья, легкие закуски – мне это почти ничего не стоило, но народ засиживался до ночи. Всем нравились атмосфера и возможность получить солидный навык. Эти карточные игры помогают в серьезном бизнесе. Мне не раз это говорили ученики.
– А меня научите? – улыбнулся Вадим.
– А вам надо оно? Вам лоск и солидность придает близость моря. Яхта – это, знаете ли, аристократично.
– Яхта – это тяжелый труд и реальная опасность, – серьезно возразил Вадим.
Ужинали они в местном ресторанчике под названием «Камбуз». Здесь подавали салаку на чугунной сковороде, молоки в сухарях, картошку в мундире и овощи, порезанные крупными ломтями. Архипова блаженствовала. Она заказала пиво и наслаждалась жизнью. Ее новый знакомый оказался мил, заботлив и всем видом показывал, что она ему очень нравится. В разгар ужина зазвонил мобильник: «Мама, ты с Вадимом Харитоновым ужинаешь? Здорово! Он отличный! И очень ответственный. Давно его знаю! Кстати, разведен и сейчас совсем свободен!» – протараторила дочь. Архипова смутилась, Вадим, если и понял, что разговор шел о нем, то виду не подал.
– Дочь, – произнесла Александра.
– Все нормально? Тебе не надо спешить?
– Нет, все более чем нормально! – рассмеялась Архипова. Вечер ей показался восхитительным.
Вадим и Архипова стали встречаться. То, что они жили в разных городах, их не смущало. Оба хорошо зарабатывали – купить билет не было проблемой. В Петербурге они жили у Вадима, в Москве – у Александры. Ее квартира на Соколе по-прежнему блестела. Вадим тоже оказался фанатом чистоты: недаром яхты были его любовью.
– Грязи на корабле быть не может. По определению. Потонет иначе корабль. Это вопрос жизни и смерти, – говорил он.
Архиповой Вадим нравился. Очень. Все в нем было не таким, как в Морковкине, память о котором была еще жива. Вадим искренне хвалил, никогда зло не подшучивал, не хитрил. Во всяком случае, Архипова на этом его не ловила. И взгляд на жизнь и на людей у Вадима был иной. Он был человеком с положительным зарядом.
– Что, никто не бесит? Не раздражает? Ты доволен жизнью? – однажды спросила она его.
– Это моя жизнь, почему я должен быть ею недоволен? Поступки – да, иногда сожалеешь о них. Но жизнь… Нет, я доволен. Мне кажется, я делал все правильно и особо не пакостил людям.
Архипова наблюдала за ним и понимала, что этот человек не врет. Он мог быть резким, мог быть прямолинейным, но не хитрым и лживым, не преследовал корыстных целей. Она однажды сказала ему об этом. Вадим помолчал, потом обнял Александру:
– Господи, да как же тебя напугала жизнь, что ты боишься обмана и подлости.
– Так страшнее и нет ничего, – ответила Архипова, искренне веря в свои слова.
Все было прекрасно в этом романе. Кроме одного. Вадим был моложе Александры на десять лет. И эти десять лет не давали ей покоя.
Потом произошла та встреча с Морковкиным. Подвыпивший, хвастающий тем, что дает интервью, нахальный с виду неудачник, он не вызвал жалости у Архиповой. Он вызвал раздражение. Злилась она на себя – как можно было мириться с этим? Как она могла прощать человеку все его выходки и мелкие хитрости? Любила ли она его по-настоящему? Или просто было интересно? Или она не хотела оставаться одной? Все это крутилось в ее голове. Она часто сравнивала двух мужчин, думала о будущем и однажды… поссорилась с Вадимом. Вернее, объяснилась с ним, не оставляя ему ни малейшего шанса.
– Знаешь, я хочу жить иначе. И не хочу тебя обманывать. Не хочу подвести себя.
– Ты о чем? – уставился на нее Вадим.
– Я – о нас! Десять лет для меня много. Не сердись, а главное, ничего не говори. Я знаю, что потом будет. Я буду ревновать, приглядываться к каждой молодой женщине, которая окажется рядом с тобой. Потом я пойду делать пластические операции и помру под забором нищей… Поскольку все деньги отдам косметологам.
Вадим рассмеялся, но взгляд его стал жестким. А еще в них промелькнуло что-то очень болезненное.
– Вадим… – начала было Александра.
– Ты все уже решила? Ведь так?
– Да. – Архипова отвела глаза.
Как всякой женщине, ей хотелось романтики и страстей – уговоров, объятий, обещаний, заверений. Но как математик и человек, привыкший жить рассудком, она понимала, что все это неуместно. Она просчитала свое решение, а к расчетам относилась ответственно.
Расставание было из разряда тех, после которых двое никогда больше не виделись, не созванивались, не пересекались. Они думали друг о друге, но никто из них даже не смел надеяться, что эти отношения можно вернуть.
Архипова ни на минуту не усомнилась в правильности своего решения. Она поняла, что хочет ясности и правильности в жизни. Она не хочет быть разлучницей. Не хочет быть рядом с тем, у кого еще много времени для выбора. Она хочет отыскать тихую пристань с человеком, почти ровесником, таким же одиноким и свободным. Именно с таким она сможет спокойно встретить старость – без угрызений совести, не мучаясь необходимостью кого-то с кем-то делить.
* * *
Тот день начался с раннего телефонного звонка.
– Сашка! Ты где? Едешь? Тогда слушай…
Архипова улыбнулась про себя. Только один человек на свете называл ее Сашкой. И только одни человек на свете разговаривал с Архиповой таким образом – не дожидаясь ответа. Этим человеком была Таня Степанова, ее подруга со студенческих времен.
– Я еще дома, у меня лекция второй парой. А еще сегодня заседание кафедры, все закончится поздно – так что я решила поспать на полчаса больше.
– Это правильно, – произнесла Таня, но Архипова понимала, что ничего из сказанного подруга не услышала. Это тоже было ее особенностью – слушать и не слышать, если надо срочно сообщить какую-нибудь новость.
– Что случилось? – спросила Архипова.
– Значит, так. Я взяла себе собаку. Еще одну.
– А как же Чайра?
Чайра была монстром огромных размеров, патологически неуклюжая и совершенно неясной породы. А характер у Чайры был ангельским.
– Что – Чайра? – возмутилась громко Таня. – Чайру не трогай! Чайра – это святое!
– Хорошо, расскажи, что это за новая псинка?
– Йорк. Заводчица недобросовестная выкинула. Собака старая… болеет… и прочее.
– Ясно… Как же они с Чайрой подружатся?
– Не знаю. На дачу отвезу. На участке всем места для игр хватит. И в доме для сна. Там диванов штук пять стоит.
Да, на Таниной даче стояло много диванов и огромный, человек на двадцать, обеденный стол. Места для гостей и собак там было много.
– Ну, взяла, значит, взяла… Спасла еще одну скотинку хорошую, – искренне порадовалась Архипова. – Ты перед Вселенной в этом смысле за меня отдуваешься.
– Точно, – пробасила Таня, – тебя на метр подпускать к животным нельзя!
В некоторые ответственные моменты голос ее становился грудным, полным, в нем появлялись низкие ноты. Архипова замечала, что этот голос очень подруге идет. Сочетается с ее дородной фигурой, рыжими волосами, белой кожей. В такие моменты Архипова понимала, почему подруга пользовалась бешеным успехом на курсе, а потом и на работе и почему в мужья ей достался ослепительный синеглазый красавец. Шли годы, и красавец любил ее, по наблюдениям Александры, все больше и больше.
– Анатолий, какая же у вас семья! – восхищенно говорил Станислав Игоревич Бажин, когда он с Архиповой приезжал к ним в гости.
При этом он вздыхал, и в этом вздохе слышалось огорчение – он готов был любить свою Александру так же крепко, но та замуж выйти не соглашалась.
Таня работала в банке, занимая в его иерархии третье место. То есть она была начальником, что не мешало ей вести себя иной раз совершенно по-хулигански.
– Ты какой пример подаешь подчиненным? – спрашивала ее Архипова, наблюдая, как подруга расхаживает по офису босиком.
– Жарко. Кондиционеры сломались. И потом, я же не в кабинет президента банка иду. Я иду по коридору…
Одним словом, Татьяна была фигурой интересной. Архипова любила ее, ее мужа и их собак словно ближайшую родню. Собственно, так оно и было. Они дружили с двадцати лет, плечом к плечу прошли в этой жизни все горести, поддерживая и утешая друг друга. Что важно, радовались они тоже вместе, и радость эта была неподдельной, искренней, но и не без доли критики или иронии. Александру и Татьяну связывала настоящая крепкая женская дружба.
– Таня, я спешу, мне надо выходить… Что ты еще хотела сказать?! – постаралась перебить Архипова подругу. Та в красках описывала бедствия новой питомицы.
– Ах да! Ждем тебя сегодня на даче! После работы сразу к нам…
– У меня сегодня кафедра, – напомнила Александра.
– И что? Анатолий тебя встретит на станции. Только поздно не приезжай – людей в электричке будет полно! Выходные на носу! Отдохнешь, погуляем в лесу, шашлыки сделаем. И собак заодно посмотришь!
Архипова задумалась. Она знала, что Тане ответ давать надо сразу – Таня начнет готовить и готовиться, как только закончит разговор. «Погода отличная, морозец, пахнет снегом, за городом, наверное, уже все белое. Хорошо вырваться отсюда!» – думала Александра.
– Да, приеду! С удовольствием! Спасибо, – сказала наконец Архипова.
– Отлично! – Танин голос теперь прозвенел колокольчиком.
– Обнимаю, подруга, до встречи. Сладкое привезу – тортики там, плюшки! – сказала Архипова. Она закончила разговор и заспешила, опасаясь опоздать на вторую пару.
К моменту появления Архиповой на кафедре обстановка накалилась до предела. Виной всему был конфликт между старым сотрудником – Евгением Петровичем Лушниковым – и новой работницей кафедры Юной Ильиничной Титовой. Этот спор оказался образчиком тех отношений, которые сложились в коллективе после увольнения части прежних преподавателей и появления новых. Наследство, доставшееся Архиповой от старого Чистякова, было внушительным и проблемным. Собственно, как и бывает со всеми наследствами.
– Вы не должны мне указывать, каким образом взаимодействовать со студенческим комитетом. Это мое право – выбирать форму работы с ними, – услышала Архипова, войдя в комнату, высокий и громкий голос Титовой.
– Я вам не указываю, я вам советую на правах старожила в этих стенах. – Лушников был, напротив, спокоен. Говорил тихо, спокойно и даже нарочито растягивая слова. Архипова знала этот его голос. «Злость уровня запредельного! – отметила она про себя. – Зря Юна Ильинична делает его своим врагом. Лушников никуда с кафедры не уйдет. Ну, пока сам не захочет. Я же его буду защищать до последнего. А эта дамочка пусть жалуется в любые инстанции. Мне тут преподаватели нужны, а не вожди молодых и доверчивых пацанят!» Архипова не любила Титову, хотя и всячески это скрывала. Ей не хотелось разжигать страсти: управлять коллективом удобнее в условиях штиля, а не шторма.
– Что тут у нас происходит с утра? – улыбаясь спросила она.
– С утра? – подняла бровь Титова.
Архипова отметила это замечание. Она развернулась корпусом к Юне Ильиничне и громко произнесла:
– Я не очень поняла ваше замечание. Что вас удивило в моей фразе? Прошу объяснить при всех.
Архипова поставила на стол модную сумку и спокойно ждала ответа.
– Я привыкла считать, что одиннадцать часов – это не утро.
– Для порядка сообщу, что позднее утро – это одиннадцать-двенадцать часов. Но, как вы считаете, меня интересует ваша точка зрения на времена суток?
Титова промолчала. По ее лицу было ясно, что она не ожидала такого поворота событий. Юна Ильинична думала, что Архипова, по обыкновению, сделает вид, что конфликта нет, перепалки тоже. А потом Титова наплюет на советы Лушникова и сделает так, как ей хочется. «Не многовато ли самостоятельности для нового человека?» – подумала Архипова и сказала:
– Зайдите ко мне. Поговорим о студенческом совете. Я согласна с точкой зрения Евгения Петровича, но, чувствую, вам требуется объяснить наш взгляд на этот вопрос.
Архипова пропустила Юну Ильиничну вперед, затем прошла сама в кабинет. Там она разделась, села за стол и сказала:
– Юна Ильинична, как вы знаете, у нас очень известная кафедра в очень известном учебном заведении. Наша задача – готовить ученых: тех самых, которые двигают науку. Понимаете, не идут продавать холодильники или рис с гречкой, имея диплом МГУ, а решают задачи высшего порядка, без которых нам ни холодильники не понадобятся, ни рис с гречкой. Вы осознаете, что наша задача – вырастить ученых? А кроме того, эти люди должны остаться и работать здесь. Я не против «заграницы», не против учебы и работы за рубежом. Я против того, чтобы деньги, потраченные на их образование, утекли из страны.
– Мне странно слышать ваши слова, – промолвила Юна Ильинична.
– Да будет вам, – усмехнулась Архипова, – разговоры ходят на курсе. Юна Ильинична, мне нужны преподаватели, а не агитаторы.
– Отчего же вы думаете, что я агитатор?
– Я это знаю. Только не подозревайте никого в доносах. Здесь все всё знают. Я понимаю, что тусоваться со студентами легче и приятнее, чем качественно преподавать свой предмет. А народ говорит про митинги и про гранты… Юна Ильинична, вам, может быть, это не понравится, но что касается нашей деятельности – я патриот.
– Именно поэтому ваша дочь живет в Испании, – усмехнулась Титова.
Архипова прищурилась. Она не помнила, чтобы об этом говорила с Титовой. И она не верила, что кто-то из давних коллег мог об этом рассказать.
– Хорошо. В виде исключения я вам поясню ситуацию. Моя дочь училась в России и работала в России. И сейчас работает в России. А в Испании она продолжает повышать квалификацию, а с этого года даже ассистирует на операциях. У нее нет гражданства, вида на жительство, недвижимости. Она снимает там квартиру.
Архипова замолчала. Эта тощая тетка с полуулыбочкой была ей отвратительна. И не потому что затронула дочь, а потому что собирала информацию тайком, за спиной. Потому что она относилась к самой ненавистной Архиповой категории людей – к интриганкам.
– Простите, Юна Ильинична, разговор окончен. Надеюсь, вы мою точку зрения поняли.
– Ну, понять поняла. Но это не значит, что я буду придерживаться ее.
– Естественно. Право выбора всегда есть, – спокойно ответила Александра.
Она уже приняла решение – Титова работать у нее не будет. «Я буду внимательна и дотошна. При первом же проколе я заставлю ее уволиться. Баба нечистоплотная. Не погнушается ничем», – думала она, включая компьютер. Но, посмотрев на экран, поняла, что не может сосредоточиться.
– Ася, Евгения Петровича пригласите ко мне, – попросила она, подняв телефонную трубку.
– Сию минуту, – незамедлительно ответила секретарь Ася. Она боготворила Архипову и даже старалась ей подражать, что было абсолютной офисной редкостью в наши дни.
Лушников появился тут же.
– Женя… Евгений Петрович, прошу тебя, не связывайся ты с этой теткой. Она все равно будет поступать по-своему. Ей наплевать на наши принципы и на историю кафедры. На то, что делал Чистяков. Она и о Чистякове-то ничего толком не знает, – Архипова усмехнулась, – но зато в курсе, что моя дочь живет в Испании. Она так и сказала – «живет».
– Я ничего не говорил…
– Я знаю, что никто ничего не говорил. К тому же она учится и работает.
– Александра… Львовна, – Лушников запнулся, – не обращайте внимания. Она долго здесь не протянет.
– Это смотря какие у нее цели, – задумчиво сказала Архипова. – Но кафедру такой, как она, я не сдам.
– Саша, перестань волноваться. Не переживай. Ты же знаешь. Я… и все наши – мы на твоей стороне.
– Спасибо. – Архипова улыбнулась. Она встала со своего места, подошла к Лушникову и потрепала его по волосам.
И в этот момент в кабинет заглянула Титова.
– Ох, извините! – сказала Юна Ильинична и скрылась за дверью.
Архипова посмотрела на Лушникова, тот – на нее. И оба расхохоталась. Они смеялись так громко, что в кабинет постучалась Ася.
– Александра Львовна… вы звали меня?.. – робко осведомилась она.
– Нет, Асечка, нет! Все хорошо! – еле вымолвила Архипова.
С Евгением Петровичем Лушниковым Архипову связывала давняя история. В те времена, когда заведующим был Григорий Наумович Чистяков, а Архипова – просто преподавателем, молодой и обаятельный Евгений Петрович в нее влюбился. И влюбился так, что однажды забыл про работу, лекции и студентов. Чистяков, добрая и деликатная душа, долго молчал и даже пытался делать вид, что ничего не происходит, но потом поговорил с Лушниковым. Тот все осознал и сделал Архиповой предложение. Она его отвергла, и более того – попросила забыть редкие встречи, которые у них все же случались. Потом эти двое почти не общались друг с другом. Прошло много лет, и они стали друзьями. Хотя в отношении Александры к Лушникову порой сквозила родственная забота. История с Титовой не нравилась Архиповой еще и потому, что у Лушникова были отношения со студенткой. И пусть этой студентке было двадцать лет, и о романе знали ее родители, и не за горами была свадьба, Архипова понимала, что такие, как Юна Ильинична, из всего могут сделать помойку.
Наверное, из-за утренней суеты день пробежал быстро. Глядя на сумрак за окном, Архипова предвкушала выходные за городом в обществе Степановых. «Зимний лес, печка, уютный дом, разговоры за столом… И так два дня. Никаких мыслей, никакого беспокойства», – думала Архипова. На дачу она собралась ехать прямо с работы.
В электричке людей было мало – скорее всего, большая часть тех, кто ездил на работу в Москву, решила зависнуть в городе. Наутро не надо было никуда спешить, уже чувствовалось приближение праздников, кафе, бары и клубы зазывали, соблазняли и обещали. Александра сама любила «погулять» в пятницу. Предстоящие два дня выходных казались почти отпуском. Но сейчас, после общения с Титовой, хотелось тишины пригорода. Она бы отвлекла от бесконечного мысленного перемалывания этого случая. Архипова придавала большое значение отношениям в коллективе, а про то, какая сильная связь может быть между единомышленниками, ей объяснил еще Чистяков.
На перроне в Перхушково ее встречал муж подруги.
– Толя! Привет! – Архипова помахала рукой, и в ее сторону двинулся высокий седой мужчина. Он носил бороду и имел портретное сходство с небезызвестным путешественником Афанасием Никитиным. Борода была короткая, но богатая, густая, а волосы на голове, покрытые вечерним инеем, были откинуты назад.
– Ах, какой же ты красавец! – воскликнула Александра. Они обнялись.
– Ты это моей Татьяне скажи! – молвил «Афанасий Никитин». – А то ворчит на меня, ругается все время.
– Это она любя, – рассмеялась Архипова. Свою подругу, даму горячую и языкастую, она хорошо знала.
– Да это я так, ворчу… – улыбнулся Анатолий. – Знаю. – Он подхватил ее сумки, и они пошли к машине.
Было темно, нечастые фонари освещали все больше углы домов, а не дорогу. Это в городе небо даже зимними ночами светлое от огней. А здесь с неба спускалась темень, лес чернел, и заснеженные поля казались темными морями. Только огни домиков делали эту мрачноватую картинку душевной.
– И все же за городом хорошо! – сказала Архипова, усаживаясь в машину.
Толя рассмеялся:
– В этом вся ты! Любишь город, но не любишь деревню.
– Это правда. Но я люблю вас, и с вами мне всегда хорошо! – Архипова прижалась головой к плечу Толи.
– Тихо, тихо, сейчас в сугроб заедем! – испугался тот. Но испуг этот был скорее смущением. Анатолий был правильным и верным мужем. Александру он воспринимал как близкую родственницу.
Стол в доме оказался уже накрыт. И чего только на нем не было: салат с семгой, жареная картошка, обильно посыпанная чесноком и укропом, заливной судак, домашний окорок и прочее. Под столом что-то двигалось.
– Кто там у вас? Домовые? – Архипова отогнула угол белоснежной скатерти. На нее уставились две пары блестящих глаз. Одни глаза принадлежали мелкой, словно семечка, псинке.
– Это и есть твое приобретение? Без лупы не разглядишь.
– Пожалуйста, не обращай на нее внимания. Она привыкает к Чайре и знакомится с новым местом. Мне собачьи психологи сказали, что это стрессовый период для животного. Она не должна чувствовать давления со стороны человека.
Архипова, не опуская скатерть, расхохоталась:
– А психологи не объяснили, что для человека это не меньший стресс – привыкнуть к двум собакам?!
– Ты бессердечная математичка, помешанная на чистоте. И не любишь животных!
– Животных я люблю, но чистоту – больше. И времени у меня нет. – Архипова, невзирая на вопли подруги, вытащила из-под стола маленькую собачонку. – Ах ты хорошенькая и бедная, – сказала Архипова, – скоро ты станешь похожа на бочку. Мама Таня тебя откормит. Она будет тебя пичкать всем подряд и сокрушаться, что ты получаешь мало калорий. Потом ты будешь гулять у крыльца, а не бегать по саду и спать на подушках. А в один прекрасный день тебе и с подушек будет лень подниматься…
– Фигню порешь какую-то! – Степанова отняла у Архиповой собачку.
– Но вообще-то… – произнес забытый всеми Анатолий, – в чем-то она права.
Он многозначительно посмотрел на выползшую из-под стола Чайру. Спина Чайры напоминала гладильную доску.
– А когда-то ее сравнивали с царицей русских просторов – борзой. Она была тонкая и стремительная…
Все проводили взглядом неповоротливую Чайру, которая с грохотом и стуком улеглась у двери.
– Так, дорогие, еще одно слово – и все со стола полетит в помойку! – заявила Степанова. – Ишь… Разговорились. Я тут им разносолы готовлю…
Архипова отломила кусочек кулебяки, которая скрывалась под вышитой салфеткой.
– О! – Архипова попробовала «пушистое» тесто.
Татьяна закричала командирским тоном:
– Руки мыть, переодеваться и за стол!
Архипова достала из сумки торт, упаковку фисташкового мороженого и мандарины. Толе она вручила бутылку конька.
– Отличный, знаю, что говорю, – сказала она.
– Ненормальная! Зачем все это привезла?! У нас на десерт мои фирменные сырники со сметаной и ягодами.
– О, сырники! – Александра зажмурилась. Сырники она ела только в этом доме, только у Тани. Ничего не могло сравниться с этими воздушными, идеально круглыми творожными лепешечками. Их, пока еще горячие, поливали сметаной, посыпали сахаром и малиной. Слава богу, малину теперь можно было купить в любое время года.
Через полчаса Александра, забывшая про все рабочие проблемы, уплетала свиной окорок, зажаренный на углях, и обсуждала с Толей политику. Толя был красноречив, сыпал цитатами, ссылался на историков и классиков политической мысли. Жена Таня слушала мужа тоже, но ей и самой не терпелось поболтать с подругой.
– Так, а теперь выведи Чайру за ворота, пусть побегает, – сказала она, наконец воспользовавшись паузой, которую опрометчиво сделал муж.
– Ах да, – Толя поднялся и свистнул собаке. – Я тебе потом обосную эту точку зрения, – сказал он, обращаясь к Архиповой.
– Да, очень интересно, – серьезно сказала та, но маневр подруги поняла.
Когда за мужем хлопнула дверь, Таня спросила:
– Ну, что там у тебя нового?
– Нового? – вдруг растерянно произнесла Александра. – Знаешь, нового ничего… Но вот Титова, эта самая новенькая.
Архипова рассказывала университетские новости и сплетни, упомянула общих знакомых, сообщила забавную весть о Морковкине. Тот выпустил книгу за свой счет, но продажей не счел нужным заниматься. Перевез весь тираж, двести штук, к себе домой, и теперь ему не на чем спать и есть.
– Откуда ты это знаешь? – хохотала Таня. Она представила себе Морковкина, маленького и кругленького, потерянного среди залежей собственных сборников.
– Да он мне сам позвонил и спросил совета, где ему жить, пока не продан тираж.
– Да он просто хотел к тебе переехать! – воскликнула Таня.
– Конечно, только ему кажется, что я об этом не догадываюсь. Что за самомнение у человека – все вокруг дураки, а он самый хитрый и сообразительный! – усмехнулась Александра.
– А что ты ему посоветовала?
– Капсульный отель. Такие есть в аэропортах. И, по-моему, в городе.
– Иначе говоря, ночлежку?
– Глупости не говори. Капсульный отель – это не ночлежка и не хостел. Хотя и похожая идея.
– Ладно, он все равно никуда не поедет. Ему нужны уют и забота.
Архипова промолчала, прислушиваясь к гудению печки. Она все понимала про мужчин, неспособных покинуть ее орбиту. Так уж складывалось по жизни – отношения не обрубались, расставаясь, она сохраняла некую связь с людьми. Как и почему это получалось, она не знала. Но периодически ей звонили: приглашали на чашку кофе или в театр те, в кого она была когда-то влюблена и кто любил ее.
– …Удивительно, ты никогда не закрываешь двери… – донеслось до нее.
Архипова непроизвольно оглянулась на входную дверь…
– Да нет, – Таня рассмеялась, – я про мужиков. Вот вы уже и переругались, уже расстались, но проходит время, и они вновь оказываются рядом.
– Да, – Архипова кивнула, – я не прилагаю усилий к этому. Но и специально разругаться вдрызг тоже не пытаюсь.
– Знаешь, это правильно. Но не у всех так получается.
– Тань, а может, я совершаю ошибку? Может, надо было выйти замуж? Котлеты, уборка, покупка зимней куртки мужу… Это ведь нормальные хлопоты.
– Влюбишься и выйдешь. Ты же не можешь выйти просто так, чтобы котлеты готовить? Для этого вообще не надо замуж выходить. Вот завтра проснешься, и вперед – готовь Анатолию котлеты. Он их любит.
Они рассмеялись.
– Ну? Еще новости есть? – лукаво спросила Степанова.
– Нет, ничего, – сказала Александра. И в этот момент зазвонил мобильник. Архипова долго смотрела на номер.
– Ответь наконец, – поморщилась Таня.
– Да ну! – Александра покачала головой. – Не знаю, кто это. Телефонный спам, жулье или ошиблись номером.
– Ответь, – махнула рукой подруга, – или отключи звук. Ужас, какой он противный.
Архипова нажала кнопку:
– Слушаю вас. Александра. Не припоминаю, – начала она, а потом воскликнула: – Да, где-то месяц назад! Кузнецкий мост. Кафе «У банка». Вечером. Вы еще были в такой смешной меховой кепке! Ох, простите!
Собеседник Архиповой что-то говорил в ответ. Таня внимательно слушала. Александра пыталась хоть что-то припомнить из того вечера. Она вспомнила, как дала телефон мужчине, но не помнила ни его лица, ну других деталей внешности. Но голос собеседника был приятным, говорил он размеренно, очень солидно. Архипова, извиняясь, прервала его:
– Я сейчас в гостях, мне неудобно разговаривать. Не могли бы вы перезвонить… Например, завтра вечером?
– Конечно, – ответили ей с секундной заминкой, и Архипова почему-то сочла нужным пояснить:
– Я на дне рождения у старинной подруги.
– А, ясно, – ответили ей.
По голосу собеседника Архипова поняла, что ей особенно не поверили. «Господи, странный какой-то», – подумалось ей. Посмотрев на лицо подруги, она поняла, что просто обязана выдумать какую-то сногсшибательную историю, чтобы не разочаровывать Таню, ожидавшую подробностей с почти что детским любопытством.
– Это я кофе пила, и со мной познакомился… – начала она сочинять «роман». «В конце концов, никто не поверит, что говорящий попросил у меня телефон месяц назад!» – усмехнулась про себя Архипова.
Домой она добралась в воскресенье вечером. По обыкновению, в это время ее мысли были уже посвящены работе. Она строила планы, заполняла ежедневник, готовила лекции. И предвкушала начало следующей недели. Архипова любила работу и никогда не чувствовала ее простой повинностью, которую надо отбывать. К сожалению, этот воскресный вечер омрачало раздражение: между приятными воспоминаниями о проведенных со Степановыми часах и планами на неделю то и дело проскакивала мысль о Юне Ильиничне и ее попытках мутить воду. «Господи, сколько дел сейчас на кафедре, а надо будет отвлекаться на эту диссидентку в самом плохом смысле слова! – думала Александра. – Нет, она не диссидентка, она сплетница и хочет дешевой славы у ребят. Видела я таких!» Внезапный звонок прервал ее размышления. Александра автоматически посмотрела на часы.
– Поздновато, – вслух произнесла она.
Звонил тот самый человек, которому она дала свой телефон в кафе «У банка».
– Добрый вечер! Это Сергей. Колесников. Вы дали мне свой телефон…
– Ах да, я помню. Вы звонили уже, – в словах Архиповой явно прозвучала досада. Собеседник помолчал, а потом спросил:
– Я опять не вовремя?
Александра думала ответить, что уже поздно, что она устала и лишь недавно вернулась из-за города. А еще ее удивляло, что человеку понадобился целый месяц, прежде чем воспользоваться номером телефона, который он сам и попросил.
– Я знаю, вы удивлены, – опередил ее собеседник, – прошло много времени, пока я не решился вам позвонить.
Архипова на мгновение растерялась, а потом пересела из-за стола в кресло и приготовилась слушать.
– Ну, этому тоже можно найти объяснение. Вы были заняты – работой, ремонтом, другой дамой, – усмехнулась она, устраиваясь удобнее. А про себя подумала: «В конце концов, может, это судьба?! Как говорит Степанова: “Не разбрасывайся мужиками!”»
– Ну… Даже не знаю, как вам сказать… – растерялся собеседник. – Понимаете, я… Я долго не решался позвонить. Мало ли… Телефон дали, чтобы отвязаться. Я даже думал, что он ненастоящий.
– Как это? – не поняла Архипова.
– Фальшивый. Отказывать неудобно, одну цифру поменяли – и вроде не обидели, а дозвониться невозможно.
Теперь Александра растерялась:
– Это же глупо. Проще отказать. Зачем голову морочить.
– По-разному бывает в жизни, – с нравоучительной интонацией произнес собеседник, а потом добавил: – А как вас называть? Сашей? Александрой? Или по имени-отчеству?
– Александрой.
– Хорошо. Меня зовут Сергей.
– Я запомнила. Еще я помню, что вы были в группе мужчин, которых я мысленно обозвала «командированными», – засмеялась Архипова.
– Вы угадали. Мы все из Питера.
– Откуда?! – воскликнула она.
– Из Питера. А что вас так удивляет? Ну да, другой город, хотя иной раз в другой район на машине дольше едешь, чем в Москву на «Сапсане» или на самолете.
Архипова вспомнила свою историю с Вадимом Харитоновым, специалистом по яхтам. Вспомнила эти поездки, встречи и расставания на вокзалах и в аэропортах. Их было так много, этих встреч и расставаний: казалось, вся любовь из них и состояла.
– Сергей, спасибо, что нашли время позвонить. Да и когда спрашивают номер телефона, тоже приятно. Но, думается мне, ничего не выйдет. Поверьте, география – это очень мощная штука. Против нее иногда не попрешь, – твердо сказала она.
– Это не так, – спокойно и даже как-то буднично сказал Колесников, словно не замечая железа в ее голосе, – география – всего лишь география. Прогресс сильнее. А еще сильнее простые человеческие отношения. Знаете, которые строятся на здравом смысле, на привязанности, на верности. Понимаете, есть вспышка, а есть горение. Ровное, дающее тепло и уверенность в завтрашнем дне.
Архипова поняла, что этот человек не один день размышлял, прежде чем позвонил ей. «Целый месяц думал!» – подумала она.
– Я с вами согласна. Это я про горение. Но страсть никуда из нашей жизни не денется.
– Вы, наверное, актриса? Или что-то в этом роде. Одним словом, человек творческой профессии, – спросил Колесников.
– Я математик. И преподаю математику в МГУ. А еще я завкафедрой.
– Ого! – собеседник присвистнул даже. – Какая неженская у вас профессия.
– Отчего же? Учителей и педагогов больше среди женщин. Хотя в наше время ситуация немного меняется.
– Я имел в виду математику.
– Женщина не может быть математиком? – поскучнела Александра. Сколько раз она слышала подобные соображения.
– Ну почему же… может.
– Сергей, а вы кто по профессии? Я понимаю, что наука… близкая к чему-то военному?
– Можно и так сказать. Вообще-то я капитан первого ранга.
– Вы ходили в море? На военных кораблях?
– Саша! Александра… Поймите… Мы же по телефону говорим…
– Ах, простите! – Архипова спохватилась.
– Знаете, я даже мобильник не беру с собой на работу. Не положено.
– Понимаю. Извините.
– Ну что вы! Александра, вы не против, если я буду звонить иногда? Поболтать, обменяться новостями. Был бы в Москве – пригласил бы вас в ресторан. Или если вы оказались бы в Питере.
– Конечно, звоните. Я буду рада, – Архипова говорила искренне. Ее заинтересовал этот человек. Хорошая, грамотная речь. Спокойствие в голосе, нет пошлых фраз и жаргонных словечек. Чувствуется некоторая скованность – ситуация, конечно, неординарная. Но собеседник сам в этом признается. Александре понравилось, что он военный человек – тем более морской офицер. Про себя она подумала: «Как у классиков русской литературы – только чтобы погоны были. Штатских мы не любим!» На ум пришел Морковкин с его капризами и барственностью.
– А еще я иногда бываю в Петербурге. Могу вам позвонить, если приеду. А когда будете в Москве – с удовольствием встречусь с вами. Я знаю, какую Москву показывать хорошим друзьям – вы такой еще не видели.
Александра с особенным нажимом произнесла слово «друзьям». «Пусть не думает, что на шею вешаюсь и в гости приглашаю. Общение исключительно в рамках туризма!» – подумала она.
– О… – молвили в Питере и затем попрощались.
Архипова закончила разговор, но осталась сидеть в кресле. Она силилась хоть что-нибудь вспомнить из того вечера, когда Сергей попросил у нее номер телефона. Но в памяти осталось только величественное здание банка, снежинки на мостовой, прохожие… Лица человека, которому она оставила свой номер и с которым только что разговаривала, она не помнила.
Глава вторая. Санкт-Петербург
Санкт-Петербург заметало снегом. Сергей Мефодьевич Колесников аккуратно поставил телефон заряжаться, потом подошел к окну. Ему хотелось рывком распахнуть плотные шторы, одернуть тюль, настежь открыть балконную дверь и вдохнуть влажный воздух, который доносился с Невы. Этот воздух он называл революционным. И сам не понимал, что вкладывал в это определение – одобрение или неодобрение. Сергей Мефодьевич рывком штору не распахнул. Он осторожно, двумя пальцами, нарушил симметрию портьерных складок, чуть приоткрыл балконную дверь и принюхался к холодному воздуху. Обратные действия он совершал с такой же тщательностью. Когда Сергей Мефодьевич отошел от окна, казалось, что к нему никто не прикасался. Затем Колесников прошел на кухню, заварил чай в чашке и вернулся к письменному столу. Он писал лекцию, которую завтра будет читать в училище.
«Это же здорово! Она тоже преподаватель! Много общих тем. Есть чем поделиться. И главное, она поймет меня. Поймет все эти мои истории с Колмановичем», – думал он, рассеянно глядя на лист бумаги. Колесников писал лекции по старинке, вручную. А Колманович, коллега, тоже преподаватель, которого он вспомнил, был его заклятым врагом. Колесникову казалось, что тот спит и видит, как бы его убрать из училища. И только звание, наверное, спасало Сергея Мефодьевича. Звание и предмет, который никто не хотел читать курсантам. Это было нечто среднее между ОБЖ, основами оказания первой медицинской помощи, основами противоэпидемиологических мероприятий… А также в него включались еще более мелкие темы, вроде «Грызуны и инфекции, ими распространяемые». Колесников понимал, что предмет совсем не героический, но в своей традиционной менторской манере говорил студентам:
– Знаете, можно победить врага, а потом умереть от поноса. Давайте не допустим этого!
Курсанты смеялись, но предмет изучали. Знакомым Сергей никогда не раскрывал деталей. Отговаривался чрезвычайной секретностью…
– Итак, инфекционные болезни, возникающие после употребления зараженных и необработанных молочных продуктов… – проговорил он вслух, потом вытянул шею и тщательно списал абзац из медицинской энциклопедии.
Так он работал часа полтора. Потом, закрыв книги, пробежал глазами написанное. Некоторые места зачитывал вслух. Например:
– …особую опасность представляют продукты вяленые и копченные в домашних условиях. Токсин ботулина может содержаться в икре вяленой рыбы…
Ровно в одиннадцать тридцать Колесников лежал в постели. Свет был погашен, форточка открыта, будильник заведен. Сергей Мефодьевич приготовился погрузиться в сон. Он был совершенно убежден, что погрузиться в сон – это примерно то же самое, что на подлодке погрузиться под воду: приказ дан, значит, погружение состоится, внештатные ситуации исключены. Но в этот день так не получалось. Сон не шел, а в голове вертелся разговор с той москвичкой. «Голос красивый. И интонации. Даже не могу сказать какие… Не душевные, нет. Радостные? Нет. Какие же? Ну, такие… Жизнелюбивые! Вот! Хорошая она, по-моему… – думал Колесников, ворочаясь с боку на бок, – только… Как-то быстро телефон дала свой. Не спросила ничего. Как будто привыкла к такому. С другой стороны, красивая же… Привыкла, что на нее обращают внимание», – думал он.
Потом стал вспоминать детали телефонного разговора. Обдумывал каждое слово, но разговор был коротким, а потому мужчина никакого удовлетворения не получил, никаких выводов не сделал. Без выводов Сергею Мефодьевичу жилось плохо – непонятно, как поступать. Он считал, что каждое явление необходимо проанализировать и оценить и только потом принимать решение и действовать. Исходя из жизненного опыта, подход выглядел правильным. Но, если учитывать фактор случайности, такая дотошность могла привести к ошибкам. «Парадокс», – сказал сам себе Колесников и наконец уснул. Случилось это уже под утро.
На работе Сергей Мефодьевич клевал носом, без нужды покрикивал на студентов, запинался. Последнюю фразу лекции про необходимость быть бдительным при выборе продуктов, полную пафоса и предостережений, он не сказал. Она показалась ему дурацкой. «Александра бы такое не сказала, – мелькнуло у него в голове, – она серьезная, современная такая».
В столовой он столкнулся с Колмановичем. Тот выглядел щеголем и смеялся над какой-то шуткой курсанта. Колесников поморщился. Он терпеть не мог популизм и заигрывание с учениками. Он вообще был сторонником субординации, соблюдения дистанции и границ.
– Я бы отлично устроился в старой доброй Англии! – как-то сказал он коллегам. – Я понимаю, что такое страты, и понимаю, что движение социального лифта может буксовать. Вернее, оно, движение, должно буксовать. Незаметно. Чтобы не создавать напряжения в обществе. Я считаю, что социальные группы должны быть автономны.
Тот самый Колманович, прищурившись, поинтересовался:
– Простите за любопытство, уважаемый Сергей Мефодьевич, а вы сами-то в доброй старой Англии из каковских будете? Из герцогов или маркизов?
Колесников растерялся. Не нашел, что ответить. Все присутствующие заулыбались. Сергей Мефодьевич зло посмотрел на Колмановича и мысленно записал его в вечные враги.
«Хуже того, что о вас говорят, может быть только то, что о вас не говорят». Где-то он вычитал эту фразу. Она ему понравилась, он внес ее в особенный блокнот. Там хранились удачные выражения, которые он потом использовал при написании лекций. Эти слова хорошо запомнились Колесникову. На ум опять приходил Колманович. Сергей Мефодьевич представлял, что этот тип о нем думает. «Мерзкий, безнравственный, скользкий!» – думал о враге Сергей Мефодьевич. Колесникову казалось, что такой красивый, общительный, такой веселый, стильный и галантный человек хорошим быть не может. «А форму-то, форму-то носит как?! Чисто оперетта!» – фыркал про себя Сергей Мефодьевич, наблюдая, как Колманович вышагивал по улице в своем точно подогнанном кителе.
В училище Колесникова не любили, и он знал это. Знал, что за спиной смеются и шутят из-за того, что он, капитан первого ранга, за всю жизнь ни разу не выходил в поход. Ни на военном корабле, ни на подводной лодке. Но во всем остальном он мог быть примером для подражания. Ведь он такой аккуратный, такой педантичный, трудолюбивый, такой порядочный и честный. Он морально устойчив, не признает пошлости, скабрезных намеков и анекдотов, двусмысленности в отношении полов и всей этой новомодной «толерантности». Что же с ним не так?! Ах, как он хотел понять! Ах, как ему важно было мнение окружающих! Только узнать его было невозможно. Именно поэтому Сергей Мефодьевич часто провоцировал людей, показывал себя с той стороны, с которой не всякий бы отважился показать…
Этот рабочий день длился долго. Или так Сергею Мефодьевичу казалось после бессонной ночи. Про себя он даже посетовал, что затеял эту историю с «московской красавицей». Так он обозвал про себя Архипову. «Здесь, на берегах Невы, мне женщин мало!» – попрекал он самого себя. Около пяти часов Колесников позвонил дочери.
– Полина, может, отменим сегодня встречу? Что-то я не выспался.
Но дочь только фыркнула:
– Знаешь, я потом буду занята. Договорились встречаться по вторникам, значит, по вторникам. И еще. Не клади в салат лук. У меня встреча еще потом…
– Ночью, что ли? – не удержался Колесников.
– Ночью, – отрезала дочь, – но это никого не касается.
Сергей Мефодьевич хотел напомнить ей про неудачное замужество. Когда они с матерью слышали примерно то же самое, а потом выселяли пьющего разбитного зятя из квартиры дочери. «Господи, да в кого она такая?! В родню Веры, не иначе. Какие-то слабые, бесхребетные, падкие на чувства и эмоции. Приголубь, приласкай, и можно на веревочке водить, как бычков. А они и будут молчать, в рот смотреть!» – думал он, проверяя тесты учеников.
Когда в аудиторию постучались, он приспустил очки на кончик носа и ответил:
– Заходите, не томите.
В дверь протиснулся парень. В руках у него была стопка учебников и яркий рюкзак.
– Сергей Мефодьевич, я Поспелов, третья «А» группа. А можно мне тему пересдать сегодня? Я не смогу в другой день.
Колесников выразительно посмотрел на него, а потом ответил:
– Ну, действительно, если вы не можете в другой раз, отчего бы преподавателю не отменить все свои дела и не пойти вам навстречу. Это вместо того, чтобы вы нормально занимались каждый день и вовремя все учили?!
Парень промолчал.
– Что за тема? – поинтересовался Сергей Мефодьевич.
– Это даже не тема, это раздел один, – зачастил парень, – меня не было, когда писали тест…
– Какая тема? – подчеркнуто терпеливо повторил Колесников.
– Венерические заболевания, – бойко ответил парень.
– Угу, – пробормотал Сергей Мефодьевич.
– Так можно я тему расскажу?
– Ну давайте…
Парень положил учебники и рюкзак на парту и бойко затараторил:
– При беспорядочных половых связях есть опасность заражения венерическими заболеваниями. К ним относятся… гонорея, сифилис…
Колесников смотрел на парня и удивлялся тому, как просто, спокойно и без неловкости тот произносит слова.
– …признаки гонореи у мужчин проявляются… выделения… цвета… при мочеиспускании… у женщин… при сифилисе… шанкр… при оральных половых… – чеканил парень.
– Все, хватит, – поморщился Колесников, – я, по-моему, таких подробностей не читал. Вы что, медики будущие?
– Так я не знаю, что вы читали, меня же не было. Я в книжках разных изучил.
– Знаешь, мне вот даже слушать это противно. А ты с такими подробностями.
Парень растерянно воззрился на Колесникова:
– А как же учить и сдавать, если не говорить подробности? Например, если надо сказать, что при сифилисе твердый шанкр появляется на пенисе, то надо так и сказать, а иначе как мы суть проблемы изложим? А проявление гонореи у женщин? Как не описать, что происходит с вагиной при возникновении заболевания.
– Иди, хватит. Зачет. Я проставлю завтра. – Колесников чувствовал, что его распирает злость и одновременно мутит.
– Вам напомнить? – участливо спросил парень.
– Я не забуду такое, – буркнул Колесников.
Парень подхватил учебники, рюкзак и выскочил за дверь. Через какое-то время до Сергея Мефодьевича донесся смех, похожий на ржание молодых жеребцов.
– Ах, сволочи малолетние! Ни ума, ни чести! Развели и посмеялись! – взорвался Колесников. – Вот погоди, Поспелов.
Домой Колесников приехал поздно. В руках у него был пакет с хвостом форели. Дома уже была Полина.
Она открыла дверь своим ключом, но вместо того чтобы, дожидаясь отца, накрыть на стол, она валялась на диване.
– Полина, включи чайник и ставь чашки на стол, – попросил Колесников.
– Ну па-а-ап, – протянула дочь, – я так устала… Сегодня наша клуша устроила нам целых два совещания. Сидели как дуры, слушали всякую пургу.
Полине было тридцать пять лет, и она, имея журналистское образование, по меткому замечанию отца, «где-то работала и чем-то занималась».
– Полина, а ты можешь представить себе, что отец твой немолод и после работы может устать?
– Уйди с работы, – пожала плечами Полина, – у тебя есть еще одна квартира. Ты ее сдаешь, получаешь деньги. Нехилые. Так и живи в свое удовольствие.
– У тебя тоже есть еще одна квартира. Ты ее тоже сдаешь, но почему-то тоже работаешь!
– А мне надо куда-то ходить. Что я дома буду делать? Куда я все свои тряпки носить буду? На свидания? Так и свиданий не будет, если дома сидеть буду.
– Вот, а мне советуешь дома сидеть, – машинально пробурчал Сергей Мефодьевич.
Полина расхохоталась:
– Папа, кроме твоей морской формы, которая в идеальном состоянии, ты свою гражданскую одежду видел? Это же мама все тебе покупала, а она умерла семь лет назад. А форму ты не носишь, потому что ты в отставке. Вот и делай выводы…
– Я аккуратно, достойно одет, – возразил Колесников. – И не буду таким, как этот хлюст Колманович.
– Кстати, интереснейший мужик, – оживилась Полина, – я его видела на одном мероприятии. Красивый, статный, одет со вкусом!
– Он ненамного моложе меня, учти!
– А кажется, что намного моложе, – задумчиво протянула дочь.
Колесникову захотелось, чтобы день быстрее закончился. Ужинали они в тишине.
– Вот скажи, обязательно надо было сегодня ко мне приезжать? Сидишь, молчишь, ничего не рассказываешь…
– Как же? – оторвала взгляд от смартфона Полина. – А кто тебе открыл глаза на Колмановича? Ты же его видишь только в стенах училища. И не замечаешь, какой у тебя коллега.
Сергей Мефодьевич так и не понял, был ли это стеб или дочь говорила серьезно. Он предпочел лишь иронично выразить признательность:
– Спасибо, родная. Я понял, что люди в этом мире гораздо лучше, чем кажутся.
Теперь наступила очередь Полины гадать, насколько серьезен ответ отца.
Попрощалась дочь сразу после кофе.
– Поехала, мне надо еще переодеться.
– Ты не очень там… Знаешь… Отношения людей…
– Папа, ты мне еще про половые инфекции расскажи, – рассмеялась на пороге Полина.
– Господи! Иди уже! – Колесников прикрыл за ней дверь.
На кухне царил беспорядок. Дочь даже чашку в раковину не поставила. Колесников засучил рукава и принялся мыть посуду. Посудомоечной машины у него не было. Он тщательно тер ершиком каждую чашку и каждую тарелку, споласкивал под сильной струей воды, потом ставил посуду на полотенце. Когда на полотенце образовалась пирамида, он принялся вытирать посуду. Тер до скрипа. Затем все аккуратно поставил в шкаф.
Потом Колесников чистил зубы после душа и внимательно разглядывал в зеркало свое лицо. Оно показалось ему серым, несвежим, унылым.
– Таким должен быть Колманович! Это он ведет разгульный образ жизни, – подумалось Сергею Мефодьевичу.
А следующий день оказался солнечным. Колесников проснулся рано, бодрый и легкий. «Сегодня пятница, день короткий. Вечером сделаю уборку и послушаю концерт Вивальди. А еще надо сделать салат. Выходные все же», – думал он, размахивая гантелями.
И в училище все было хорошо. Слушали лекцию спокойно, без перешептываний. Того самого Поспелова ему удалось слегка унизить:
– Я помню, что поставил вам вчера зачет. На меня произвело впечатление ваше знание предмета. Ведь эта тема – венерические заболевания – весьма сложная. Не иначе, ваш личный опыт… – проговорил Колесников.
Поспелов дернулся. Сергей Мефодьевич удовлетворенно крякнул про себя. Но внешне остался неколебим – только блеснули стекла очков. Настроение, и без того хорошее, стало просто прекрасным.
Колмановича он встретил в коридоре.
– Привет, – весело бросил Сергей Мефодьевич, – с дочерью вчера виделся. Встречала тебя где-то. Говорит, вы, старички, хоть и смешные, но еще ничего. Только посоветовала валидол с собой носить.
Колманович нахмурился, как бы вспоминая что-то.
– Дочь? Твоя? У тебя есть дочь? Предупреждать надо! А то соблазню, и станем родственниками. Это ж не дай бог! – ответил Колманович, посмеиваясь. Колесников поморщился, но не дал врагу испортить настроение.
– Не допустим, не допустим мезальянса, – отвечал Сергей Мефодьевич.
– Да кто ж тебя, герцога, спрашивать будет! – расхохотался Колманович.
После работы Колесников поехал в магазин. Ему нравились пятничные хлопоты. На службу он приезжал на метро, в пятницу же за продуктами он отправлял на своем «Рено». Машинка была небольшой, неновой, но Колесников чувствовал себя в ней этаким буржуа.
В магазине он следовал собственным правилам. Не ходил с тележкой или пластиковой корзиной, а складывал покупки в большую спортивную сумку. Уже в конце, на кассе, он выгружал товары, пробивал и убирал в пластиковый пакет. А пакет – в спортивную сумку. Ему так было удобно.
В эту пятницу на него нашел хозяйственный раж. В отделе хозяйственных товаров он приобрел силиконовые рукавицы, машинку для нарезки салатов и две безумно дорогие формы для тех же салатов. Одна была круглая, другая – квадратная. «Отлично, будет как в ресторане!» – подумал он, разглядывая упаковку, иллюстрированную фотографиями сервированных блюд. Еще он купил новый коврик в ванную комнату, мочалку и… искусственные цветы. Колесников выбрал маки. Большие, лопоухие. Алые лепестки нежно колыхались, пока он нес их на кассу. Из продуктов он приобрел немного деликатесов – банку крабов, икру, баночку анчоусов. «По-моему, гадость редкостная, но как красиво звучит!» – подумал он, разглядывая мелкую рыбешку, утрамбованную под стекло.
Кассирша выразительно посмотрела на него, когда он вынул покупки из спортивной сумки.
– Это все? – уточнила она.
– Все? Вам требуется показать сумку? – гневно блеснул очками Колесников.
Женщина смутилась. Мужчина был приятен лицом, благообразен, одет скромно, старомодно, но продукты взял дорогие. «Наверное, юбилей. Или… поминки…» – почему-то подумала она. Кассирша лихо пробила чек, выдала пакет, терпеливо ждала, пока Сергей Мефодьевич все сложит. Тот поблагодарил и пошел к выходу. Очки его блестели, на лице застыла полуулыбка. В сумке кроме вошедших в чек продуктов лежали две упаковки жевательного мармелада. Каждая по тридцать рублей. Он их не пробил – сознательно не вытащил. «А если бы попросили раскрыть сумку? – подумал он, усаживаясь в машину. – Я бы сказал, что забыл. Мелочь такая. Никто бы не подумал, что я специально. Типа икру и крабы показал, а эту мелочь – нет!» Выезжая с парковки магазина, он рассмеялся вслух.
Дома Колесников быстро пропылесосил пол, поправил золотистые подушечки на диване, вытер пыль и занялся цветами. Купленные искусственные маки на длинных стеблях не сочетались с искусственными лианами, которые давным-давно спускались с книжных полок. Сергей Мефодьевич переставлял вазы, подбирал длинные отростки лиан, менял их местами, но все было не то. Уютная атмосфера не складывалась. Не возникало «милоты», как иногда любил говорить Колесников. Наконец он вытащил из шкафа огромную хрустальную вазу, опустил ее на пол и поставил маки. «Вот, другое дело! – удовлетворенно подумал он. – Что-то свежее, яркое появилось в обстановке».
Ужин он готовил под музыку Вивальди. Найдя запись концерта из консерватории, принялся делать салат с крабами и фаршировать яйца икрой. Стол он накрыл парадно – вытащил из сервиза тарелки, приборы столовые взял мельхиоровые. Когда все стояло на столе, он вдруг сообразил, что нет ничего сладкого. «Ну не торт же печь!» – подумал Сергей Мефодьевич. Потом вспомнил про конфеты, которые когда-то ему подарили. Достал коробку и поставил на стол. Спиртного не было: Колесников пить не любил, а уж в одиночестве тем более. Он просто полюбовался на накрытый стол, вздохнул, но вместо вилки взял в руку телефон.
– Добрый вечер! – сказал он.
– Добрый! – донесся до него голос Архиповой. Голос у нее был звонким, но при этом оставался грудным.
– А я сажусь ужинать. И очень жаль, что вас со мной нет! – искренне сказал Колесников. – Я так старался, готовил, словно жду гостей. Или гостью.
Архипова растерялась.
– Я тоже ужинаю. И тоже одна, – произнесла Александра, но не соврала: не добавила, что жалеет об отсутствии гостей. Ужин Архиповой был незамысловат – на красивой тарелке шипела и источала копченый дух толстая сарделька. Рядом – свежий огурец и кусок черного хлеба. Архипова лежала на диване, тарелка стояла рядом, на экране телевизора маньяк в черном плаще охотился на блондинку.
– У меня крабовый салат, фаршированные яйца и шоколадные конфеты, – рассказывал Колесников.
– Ого! – искренне восхитилась Архипова.
– Да, все готовил сам, – гордо сказала Сергей Мефодьевич.
– Икру тоже сами метали? – осведомилась Архипова.
Повисло молчание. Александра расхохоталась.
– Понимаете, когда работаешь со студентами, набираешься от них вольности и простоты. Иногда это граничит с невоспитанностью. Но что делать, побочный эффект нашей благородной профессии. Вы же понимаете. Мы с вами коллеги. – Архипова попыталась исправить ситуацию. Колесников, хоть и был обескуражен дурацкой шуткой, но все же ответил:
– Понимаю вас. У меня тоже такие попадаются экземпляры. Например, некто Поспелов…
И Сергей Мефодьевич, поедая салат, поведал историю сдачи теста Поспеловым.
– Вы представляете? Вот так у них все просто! Мы некоторые слова произнести вслух не могли. Некоторые понятия нам были неведомы! А они…
– Ага, – было слышно, как Архипова смачно откусила кусок своей сардельки, – только статистика советского периода свидетельствует об огромном количестве маньяков. Не приходит ли вам в голову, что замалчивание некоторых вопросов приводит к ненормальности в восприятии обычных явлений? А ваш этот самый Поспелов вообще молодец. Вы что же хотели, чтобы он сказал, что твердый шанкр появляется на цветочном пестике? А тычинки начинают болеть? Глупость. Детей не находят в капусте, не надо их обманывать. А у вас вообще уже почти взрослые люди учатся.
Сергей Мефодьевич ничего не ответил. Он дожевал салат и спросил:
– Вы какую музыку любите?
– Приятную, – сказала Архипова.
– Я люблю классику. Сейчас у меня звучит Вивальди. Прозвище его было «Рыжий священник».
– Знаю, – вздохнула Архипова. Она доела сардельку. Захотелось еще – но для этого надо было встать с дивана.
– А еще он не любил ноябрь. Поэтому ноябрьская часть его «Времен года» такая сильная.
– И это знаю, – сказала Александра. Она была недовольна ужином.
Колесников промолчал. Потом налил себе кофе.
– А с чем вы кофе пьете? С конфетами? – спросила его Архипова.
– Да, пралине. Два вида. Темный шоколад и белый шоколад, – обстоятельно ответил Сергей Мефодьевич.
– Не кладите трубку, – попросила Архипова, – я на минуту отлучусь.
– Конечно!
Через минуты две она вернулась.
– Нашла!!! Нашла! – воскликнула она.
– Что вы нашли? – Колесников немного поморщился – голос собеседницы оглушил его.
– Нашла конфету. Халва в шоколаде! Буду пить чай с молоком и с конфетой. Представляете, я ее спрятала в банку из-под кофе. Чтобы не сожрать.
– Как интересно! Вот где вы храните конфеты, – улыбнулся Колесников, – приятного аппетита.
– Спасибо! Вам тоже!
Воцарилось молчание. Наконец Сергей Мефодьевич спросил:
– Съели конфету?
– А? Да, – как-то рассеянно ответила Александра, – подождите, у меня маньяк сейчас ошибку сделает и его поймают!
– Кто? – не понял Колесников.
– Маньяк! Понимаете, ему только блондинки нравятся. Но вот теперь он сделал ошибку – напал на брюнетку. Ему казалось, что так он заметет следы, но комиссар полиции разгадал его маневр.
Сергей Мефодьевич только хотел заметить, как это хорошо, что они вместе поужинали, и как это здорово – обменяться дневными новостями, услышать голоса друг друга… А оказывается, все это время она смотрела кино и не слушала его.
– Я прощаюсь с вами, – сказал он сухо, – позднее время. Пусть завтра и выходной, но из режима выбиваться нельзя.
– А, да, конечно, спокойной ночи! – проговорила Александра, следя за погоней. Ей хотелось увидеть на экране торжество справедливости – как маньяка хватает полиция.
Колесников помедлил и отключился. «Странная. С ней человек вечер провел, а она со своим маньяком», – подумал он. Ему самому казалось, что они с этой женщиной наяву сходили в ресторан – так приятно было ужинать и переговариваться. В ванной комнате, разглядывая себя в зеркало, Александр Мефодьевич опять некстати вспомнил Колмановича. «А вдруг он… того… с Полиной… Встречается. Или даже… спит! – подумал он. – С него станется. Он такой редкий говнюк!»
Засыпал он тяжело – то ли салат с крабами мешал, то ли Архипова обидела, то ли Колманович настораживал.
Как известно, восемьдесят процентов решений семья принимает за обеденным столом. Семьи, в полном смысле слова, у Колесникова не было. Полина, дочь, бывала в его доме нечасто. Конечно, случись что с отцом, она бы и выходила его, и поддержала. Но пока он был здоров и работал, она предпочитала держаться подальше. Уж больно много нравоучений приходилось слышать от отца. Семь лет назад его жена умерла от онкологии. Ее фотографии висели в спальне Колесникова и стояли на книжной полке, но что он думал про ее уход – никто не знал. Ни в дни ее болезни, ни после похорон он и словом не обмолвился о происходящем. Ничего не сказал о трагедии… Не было сетований, не было страха перед будущим одиночеством. Все время, пока болела жена, Колесников был роботом – исправно доставал лекарства, искал врачей, возил в больницу домашнюю еду. Он рассказывал жене про работу, делился новостями, жаловался на дочь. Он вел себя так, словно Вера болела ангиной: будто бы ждал, что ее скоро вылечат, она вернется домой и снимет с него часть домашних хлопот.
– Ты ей скажи, что так ходить нельзя. Это неприлично для девушки! – говорил он, рассказывая, что Полина ходит в прозрачной блузке.
Жена слушала, кивала головой, соглашалась, что-то отвечала, но было понятно – мысли ее далеко. Колесников это чувствовал, но изменить поведение не мог. Не мог сгрести в охапку, обнять, погладить по голове и произнести: «Все будет хорошо!»
Наверняка Сергей Мефодьевич переживал, но внешне казалось, что он сердился на жену, которая так некстати заболела. Когда ее не стало, родители Веры прекратили с ним все общение. Колесников опешил, когда это понял, но выяснять ничего не стал. «Не хотят – ну, значит, и не надо! Хотя интересно, почему они избегают меня. Впрочем, семья Веры всегда была странной. Вечно губы поджимали. А с чего? Я приличный, перспективный был. О пенсии уже тогда думал. Недаром в военные пошел. Они же вели себя так, будто жалели, что Вера замуж за меня вышла».
Как часто бывает, один человек служит связующим звеном и основой отношений разных людей. Вера была именно таким человеком. С ее уходом семья фактически распалась. И Колесников вдруг почувствовал себя несчастным. Но пожалеть его было сложно – столько раздражения, обиды и даже злости он выливал на окружающих.
В народе говорят: «За гробом мужа идет вдова, за гробом жены идет жених». А еще кто-то сказал, что «За вдовой надо начинать волочиться еще у гроба мужа». Так случилось, что Колесников, оставшись вдовцом, подвергся атаке немногочисленных подруг Веры. Всего их было три – Люся, Сима и Надя. Все они были одинокими, а потому на Колесникова времени и внимания тратили много. Они забыли, что Сергей Мефодьевич готовит сам, что у него собственные принципы в подборе продуктов, забыли (а может, и не знали), что и к выбору спутницы он относится крайне ответственно. Завалив его картофельными запеканками, жареными курочками и пирогами, они не учли, что Колесников крайне амбициозен и просто хорошей кулинарией его не возьмешь. Как-то он сказал дочери:
– На что рассчитывают эти Верины клячи?!
Дочь чуть не поперхнулась. В ее понимании отец, с его любовью к брюкам и пиджакам, вышедшим из моды еще десять лет назад, выглядел стариком.
– Папа, ты хочешь красивую, умную, с хорошей фигурой и работящую?
– Да, чтобы с такой не стыдно было показаться! Я себя не на помойке нашел – связываться со всякими старухами-неудачницами! – с вызовом ответил отец.
Полина промолчала о том, что подруги матери все имели высшее образование, владели квартирами и машинами. Просто были одиноки.
В это же время произошла комичная история со сватовством. Все тот же Колманович как-то подошел к Сергею Мефодьевичу и сказал:
– Слушай, у меня есть знакомая. Очень хорошая дама. Образованная, красивая, вкус есть и… хозяйка хорошая. Просит познакомить с мужчиной.
– А что это она такая замечательная и одна? – с подозрением спросил Колесников.
– Овдовела, – запросто ответил Колманович. Колесников задумался. Он не мог не признать, что все время, пока болела Вера, Колманович вел себя безукоризненно: не задевал словом, интересовался здоровьем, предлагал помощь и даже деньги. Казалось, острослов, балагур и насмешник вошел в положение коллеги. «А может, и вправду познакомиться? – подумал Сергей Мефодьевич. – Одному ужасно тоскливо».
– Да, – ответил он Колмановичу, – встречусь с ней.
– Отлично! – обрадовался тот. – Вот ее телефон. Звони, только не очень поздно. Все же она работает.
Колесников выжидал два дня. Потом сходил в парикмахерскую, сделал себе любимую «военную» стрижку, побрил шею, удалил волосы в носу и отправился на свидание.
Женщина – ее звали Леной – и впрямь была хороша. Ничего яркого, но черты лица милые – аккуратный носик, глаза зеленые, верхняя губа чуть вздернута. Встречались они в кафе, и пока она читала меню, он просто залюбовался ею. «Какая славная!» – думал он и чувствовал, что его охватывает волнение.
– Можно мне мороженое с вареньем? – спросила Лена.
– Конечно, можно. Но мне хочется вас покормить. Надо, чтобы вы съели что-нибудь существенное. Вон вы какая худенькая!
– Что вы! – улыбнулась застенчиво женщина. – Это я так одета. Одежда чуть свободная.
– Вы прекрасно одеты, – с энтузиазмом одобрил Колесников ее наряд. И тут же изложил свою точку зрению на женскую моду. – Понимаете, я люблю во всем умеренность… И скромность. Что это за мода с брюками, висящими ниже…
– Попы, – подсказала Лена и покраснела.
– Да, – Колесников увидел румянец на щеках женщины и совершенно потерял голову, – именно.
Он хотел еще что-то сказать, но не смог. «Так. Нужно сделать в доме генеральную уборку и пригласить ее. Не в гостиницу же вести!» – думал Сергей Мефодьевич.
Остаток вечера он невнимательно слушал ее рассказ про умершего мужа, про работу, про любимого художника и любимую музыку. Все эти детали ему были уже не очень интересны – перед ним была милая, притягательная женщина. Он совершенно растаял от ее сексуальности. Колесников, правда, про себя назвал это «уютом и нравственностью». Провожая ее до метро, он взял с нее слово, что она приедет к нему в гости.
В этот же вечер Сергей Мефодьевич, начиная генеральную уборку, первым делом вытащил из шкафа упаковку нового дорогого постельного белья.
В день их свидания в квартире Колесникова все горело, блестело, сверкало. В ванной комнате ярким пятном выделялось полотенце с тигром. Когда-то, лет десять назад, Колесников купил его на рынке и считал роскошным. Из кухни доносился запах ванили – в духовке стояла ватрушка. Он заехал за Леной на такси, потом они гуляли по городу, Колесиков осторожно держал ее под локоть. Он не любил ходить «за ручку», но эту женщину хотелось оберегать и опекать. А еще у нее были очень хорошие духи – чуть сладкие, с апельсиновой горчинкой. У Колесникова кружилась голова.
Потом они приехали домой – он ее кормил, подкладывал кусочки побольше. Поил шампанским, рассказывая винодельческие истории. Было видно, что Лена смущается, но ей приятно внимание и забота мужчины.
Наконец, когда на столе стоял кофе, Колесников накрыл ее руку своей ладонью.
– Леночка, ты такая…
– Обычная я, – серьезно и просто ответила та.
– Нет, что ты! – взвился Колесников. – Ты такая… Понимаешь, я давно не видел такую женщину. Ты и трудишься, и умница, и такая нежная.
Он перегнулся через стол и клюнул ее в щеку. Так выглядел его поцелуй. Сергей Мефодьевич пытался сообразить, как бы ловчее перейти в спальню. Лена разрумянилась, зеленые глаза ее блестели, она протянула руку и погладила Колесникова по щеке.
– Ты тоже… Вернее, ты такой необыкновенный, – прошептала она.
– Это ты, – пробормотал Колесников и как-то неловко попытался поднять Лену со стула. – Пойдем, пойдем… На кухне жарко… А там… там, в спальне…
Лена подчинилась, они прошли в спальню, где Колесников наконец смог ее нормально поцеловать.
– Пожалуйста, разденься, я не умею раздевать женщин… – сказал он тихо и принялся стаскивать с себя рубашку.
– Да, конечно, – Лена изящно выскользнула из платья.
Колесников рывком стянул покрывало с постели, обнажив белоснежное белье.
– Знаешь, я благодарна Эдуарду Сигизмундовичу. Если бы не он, мы бы и не встретились, – вдруг тихо произнесла Лена.
– А кто это? – не сразу сообразил Колесников.
– Колманович Эдуард Сигизмундович…
– Ах да… – вспомнил Сергей Мефодьевич, расстегивая брюки. – Вы давно знакомы?
– Три года. Я же у них в семье домработница. Убираю, готовлю, в магазины хожу…
– Что? – не понял Колесников.
– Я говорю, что работаю у них. Как в Питер приехала, так к ним и устроилась. Они мне доверяют, у нас очень хорошие отношения.
– Ты домработница? – Колесников успел подхватить скользнувшие вниз брюки.
– Да. – Лена рассмеялась, глядя на его возню с брюками. Она успела уже лечь под одеяло. – Я говорила, что по образованию экономистка, но… Просто нет сил устраиваться на работу. Понимаешь… Собеседования, рассказы о себе, о своей жизни… Коллеги, отношения с ними. Все это требует душевных сил. А после смерти Игоря, мужа, меня только на механический труд хватает. Он отвлекает. Особенно если тяжелый. Ночью спишь без сновидений… Ты прости, что я сейчас об этом заговорила… Мне казалось… Нужно что-то объяснить.
Колесников все так же топтался у кровати, придерживая брюки. «Она домработница! Прислуга Колмановича! Он что, спятил?! Предлагать мне такое!» – подумал Колесников. На его лице заиграли желваки.
– Сергей, что с тобой? – Лена увидела гримасу Сергея Мефодьевича.
– Со мной? Со мной плохо. Давай-ка на потом перенесем все. – Он застегнул наконец брюки и вышел из комнаты. Лена в растерянности замерла. Потом встала, оделась, взяла сумку и в полной тишине прошла к двери. Из квартиры Лена выскользнула мышкой. На улице спокойным шагом пересекла двор, но, оказавшись на проспекте, расплакалась.
На следующий день Колесников отозвал Колмановича в сторону.
– Ты что придумал? Ты зачем мне прислугу подогнал? Чтобы я на ней женился, а она в благодарность будет тебе бесплатно дом убирать?
– Что?! – опешил Колманович. – Ты, герцог, и впрямь больной! Где ты прислугу нашел? Барин тоже мне выискался. От сохи недалеко уехал, а туда же… Ты вообще что мелешь?! Какая она тебе прислуга?! Да она способнее и умнее тебя в сто раз. Жизнь у нее так сложилась, дубина ты! И если я узнаю, что ты обидел ее, по морде дам. Хочешь – судись потом со мной!
Колманович даже задыхался от гнева. Колесников не ожидал такой реакции и струхнул.
– Ты должен был предупредить…
– Кто тебе что должен? Очнись! Капитан первого ранга, не видевший моря, не обедавший с матросами в одной кают-компании! Ты кем себя возомнил?! Какой такой голубой кровью?! – Колмановича было не остановить. К их разговору прислушивались курсанты. Небольшая группа даже остановилась неподалеку, делая вид, что читают конспекты. Колесников стал нервничать.
– Ты что орешь?.. Нас слышат…
– А ты чего боишься? Пусть знают, какой ты на самом деле! – орал в ответ Колманович.
Спас ситуацию звонок на пару. Они разошлись по аудиториям и еще очень долго не общались. Наедине с собой Колесников вел диалоги и споры с Колмановичем – конечно, всякий раз одерживая победу.
После этой истории Колесников очень долго не знакомился с женщинами. Его быт был налажен, работа отнимала много душевных сил, к тому же с некоторых пор он возомнил себя богатым женихом.
– Посуди сама, – сказал он как-то дочери, – у нас с тобой на двоих четыре квартиры.
– Я бы сказала, что у тебя две квартиры и у меня две квартиры, – ответила дочь строго.
Колесников внимательно посмотрел на Полину.
– Папа, я к тому, что к моим квартирам твои планы никакого отношения иметь не будут. Я бы даже сказала просто: у тебя две квартиры. Меня в этой связи и упоминать не надо.
– В какой связи?
– Я сразу поняла, о чем ты. О личной жизни. Если хочешь знать мое мнение – заведи подругу, и живите интересно и счастливо. Необязательно официально оформлять отношения.
– А если она захочет? – спросил Сергей Мефодьевич, и сразу стало ясно, что его так волновало.
– Брачный договор. Брачный контракт.
– Фу, даже как-то звучит отвратительно.
– Папа, отвратительно звучит «она его обобрала». А брачный договор звучит современно.
Колесников покачал головой. Сергей Мефодьевич осторожничал, но взять на вооружение современные подходы к семейной жизни не мог. Как бы то ни было, знакомиться легко и без затей у него не получалось. Самому себе он объяснял это так: «Я не Петрушка базарный, чтобы прыгать и завлекать. Я при живой жене был примерным семьянином и сейчас свои принципы не нарушу!» Обычно больше чем одного похода в кино с дамой у него не случалось.
Однажды Полина спросила отца об одной его знакомой:
– Почему ты с ней не встречаешься? Она симпатичная, работает, живет одна. И веселая такая.
– Злобная, – односложно ответил отец.
– Что? – удивилась дочь. – Она злобная?! А с виду такая милая.
Сергей Мефодьевич помялся и рассказал следующую историю. Они сидели в кафе, когда туда вошла семья – папа, мама и сын. Лицо женщины было обезображено ожогом. Рубцы были заметны и портили миловидную внешность. Колесников пристально вгляделся в женщину и сообщил своей спутнице:
– Баба какая страшная, рябая вся!
Спутница вскинула глаза на Сергея Мефодьевича и медленно произнесла:
– Ты тоже не красавец. Нос, как клюв у попугая. А ведь эта, как ты выразился, «рябая баба» пострадала, с ней произошел несчастный случай. А ты с таким носом уродился.
Ложечка звякнула о вазочку с мороженым – это Колесников опешил. Ему захотелось тотчас взглянуть на себя в зеркало. Он не услышал главного, что ему только что сказали. Вечер этот не удался, да и больше на свидания милая женщина не приходила.
– Папа, ты дурак?! – воскликнула Полина. – Как вообще можно было так выразиться о женщине?!
– Я правду сказал! – спокойно ответил Колесников.
– Ты гадость сказал. Впрочем, это твоя жизнь, ты и разбирайся.
– И разберусь! – огрызнулся Сергей Мефодьевич.
Больше они никогда не разговаривали на подобные темы. Но Полина, которая съехала от родителей еще в свои двадцать, впервые задумалась – от чего же все-таки умерла мать. «Ведь он всегда думал о нас, о семье. В доме всегда все было. Он работал, работал, работал. Квартиры покупал. Машины покупал, в доме всегда был достаток. Мама была хорошей хозяйкой. Одна дача чего стоит – несчетное количество банок с солеными огурцами, – думала Полина, разбирая запасы в гараже, – черная смородина с сахаром, яблоки сушеные. И это все она. Зачем? Если мы все всегда могли купить! Отец эти правила завел, а она им следовала. Даже не возражала. Но сколько же сил на это уходило! Интересно, он хоть когда-нибудь сказал ей: “Брось! Не гни спину на этих грядках, сколько нам того надо? Купим в магазине!”»
Полина пришла к выводу, что ее отец никогда не говорил матери ничего подобного. Ведь это были раз и навсегда заведенные им правила. Он был хозяином положения. «Как это у него получилось – стать главным? При жене – кандидате наук с хорошей зарплатой, ведущем специалисте управления? Как случилось, что она безропотно пахала на этом бесконечном домашнем поприще?» – Полине не давали покоя эти вопросы. В ее глазах отец превращался в человека загадочного и малоприятного. Когда он обмолвился, что во время командировки в Москву познакомился (тут он слегка преувеличил) с красивой женщиной, Полина новость одобрила, а про себя вздохнула: «Будем надеяться, что она не только красивая, но и с характером!»
* * *
Архипова и Колесников общались почти каждый вечер. Около восьми часов, когда Александра только выходила у себя на Соколе из метро, раздавался звонок.
– Не помешал? – спрашивал Сергей Мефодьевич, но ответа не ждал, сразу принимаясь делиться новостями. Александра очень быстро привыкла к его звонкам. И не обижалась, что собеседник совсем не интересуется ее делами. Более того, она с трудом представляла, как в этот час, после лекций и дороги, найти силы что-то кому-то рассказывать. А тут можно даже не слушать, а поддакивать и выражать чувства междометиями. Она шла по вечерней улице, ловила снежинки рукавицей, наслаждалась зимой. А в то же самое время Сергей Мефодьевич в лицах изображал сцену с «мерзким» Колмановичем. Эдуард Сигизмундович был по-прежнему врагом номер один. Архипова уже привыкла слышать эту фамилию – а еще заметила, что в деяниях этого персонажа нет ничего криминального. Его поступки в пересказах Колесникова даже казались забавными. И однажды она не выдержала.
– Кажется, я скоро влюблюсь в этого легендарного персонажа! – рассмеялась она.
– В какого? – не понял Колесников.
– В этого самого ненавистного вам Колмановича.
– Почему ненавистного? – разозлился Колесников. – Просто я считаю, что у человека должна быть мораль. Принципы. Человек должен быть порядочным.
– Да? Ну а вы сами? Когда при всех насмешничали над курсантом Поспеловым. Ваша шутка была неприличной. Вы намекнули, как мне помнится, на венерические заболевания.
Архипова давно хотела вернуться к этой истории. Ей не давало покоя то, что Колесников воспользовался своей силой. Студент ему ответить не мог. Но к огромному удивлению Александры, Колесников ничего не ответил, а перевел разговор на другую тему.
Но было в разговорах и много интересного. Оказалось, когда-то Сергей Мефодьевич стоял перед важным выбором: в молодости ему хотелось заниматься музыкой. «Понимаешь, я очень любил петь, сочинял мелодии. Простенькие, но мне самому они нравились. Хотелось сочинять душевную музыку, добрую. Конечно, подводило знание классической музыки. Невольно “цитировал”», – рассказывал Колесников Александре.
– А ты хорошо знаешь классическую музыку? – переспросила она.
– О да! На слух могу узнать концерты Брамса. Хорошо знаю Мусоргского. Люблю Моцарта, Вивальди.
– Кто же этих двоих не любит, – произнесла Архипова. Ее знакомый представал в новом свете. Если сначала ей казалось, что перед ней добросовестный, исполнительный служака, поклонник уставов и правил разного толка, то теперь он оказывался человеком, способным переживать. Александра всегда считала, что музыку любить и понимать может лишь человек эмоционально одаренный. «А так сразу и не скажешь… Иногда он поражает скупостью чувств», – подумала Архипова и решила повнимательней приглядеться к этому человеку. А Колесников продолжал удивлять. В разговорах он цитировал философов, обнаруживал широкие познания в медицине, судил об актерах и театре, обсуждал политиков и моду. Сергей Мефодьевич поражал широтой знаний и… категоричностью суждений. Архипова пока слушала и не спорила – хотя многие взгляды собеседника ей казались странно несовременными. Она никак не могла составить мнения о нем – каждая беседа преподносила сюрпризы. Одно было понятно: мужчина заслуживал внимания. Он был умен, интересен, умел делать комплименты. Они были неброскими, но в них обнаруживалась наблюдательность и стремление быть приятным. Очень скоро Архипова поймала себя на том, что ждет его звонков – общение разжигало любопытство. Но сама она не звонила. Было у нее такое правило – не звонить мужчинам, которым нравилась. А она, несомненно, нравилась Колесникову: он так часто звонил, так подолгу с ней разговаривал. В конце каждой беседы непременно следовала фраза: «Я не исчезаю. Завтра выйду на связь. Прошу, сними трубочку, когда увидишь мой номер!» Архипова умилялась: «В его жизни были случаи, когда женщины не хотели с ним разговаривать. Как это грустно!» И вот в ее душе появилось не только любопытство и сочувствие, но и понимание. И даже нежность. Архипова принялась анализировать эти разговоры – за каждым предложением ей виделся глубокий смысл. По этому поводу подруга Таня Степанова сказала:
– Подруга, судя по тому, что ты занимаешься фигней, ты влюбилась.
Архипова опешила. Потом рассмеялась. А потом призадумалась. Они общались уже несколько месяцев. Два раза в день, утром и вечером. Рассказывали друг другу обо всех событиях и происшествиях. Давали друг другу советы. В конце концов жизнь обоих стала немыслима без этого общения. И тогда Сергей Мефодьевич купил билеты на поезд Москва – Санкт-Петербург.
Одним апрельским вечером, когда на ветках уже орали пьяные от весны воробьи, он позвонил Архиповой. Звонил позже обычного, а голос сбивался на фальцет.
– Александра! – начал он и замолчал.
– Сергей! – в тон ему ответила смешливая Архипова, ее развеселила интонация конферансье.
– Не перебивай, – приказал Колесников.
– Не буду, – ответила Архипова.
– Саша! – не выдержал Сергей Мефодьевич и хихикнул. – Не смеши меня.
– А ты меня еще Шурой назови, – отвечала Архипова.
– Извини, знаю, ты не любишь эти варианты. Ты – только Александра.
– Что сказать-то хотел? – спросила Архипова.
– Ах да, ты меня сбила.
– Я не тебя сбила, а пафос.
– Я билеты купил тебе. Сейчас вышлю на почту. Выезжаешь в пятницу вечером. Возвращаешься в воскресенье вечером. Но поздно. Мне хотелось, чтобы ты дольше побыла у нас.
– Сергей?! – Архипова растерялась. – Но… спасибо! Ты бы предупредил. Я и сама могу билеты купить. Не люблю в долг жить… И… вообще. Деньги тебе переведу сейчас же.
– Ты едешь в бизнес-классе. А остановишься у меня дома, – как-то снисходительно произнес Колесников, и Архипова поняла, что цена на билеты заоблачная, а идея совместного проживания обсуждению не подлежит. Архипова растерялась. Во-первых, она всегда пользовалась эконом-классом, а проживание с кем-то под одной крыше вообще было для нее мукой. «Я его знаю всего несколько месяцев. Маньяк, может быть, какой-нибудь. Кто так поступает?! Он же меня, наверное, и не помнит», – думала она.
– Я и бизнес-класс могу оплатить, – сухо сказала Александра. Что-то в этой ситуации ей не нравилось. Вернее, ей не нравилось все. И то, что не учли ее планов и возможностей, что не поинтересовались ее привычками, что пытаются ею распоряжаться. «Здорово! В пятницу выезжай, в воскресенье возвращайся, живи там, где я сочту нужным. Ваше мнение нам интересно, но во внимание мы его не принимаем! Как это там: “Демократия у нас есть, но мы ее не практикуем”», – подумала Александра.
Колесников, замерший на том конце провода, ждал ее реакции. Он чувствовал, что огорошил Архипову: эффект был несколько иным, чем он ожидал.
– Я должна поразмыслить, – наконец произнесла Александра.
– Конечно, конечно. Я понимаю, – заторопился Сергей Мефодьевич. – Мне хотелось сюрприз устроить, но я не подумал о твоей работе.
«И моей жизни вообще!» – подумала про себя Архипова. Раздражение не проходило, но сейчас к нему примешалась жалость. Она вдруг поняла, что этот мужчина, который вот уже несколько месяцев исправно общается с ней по телефону, страшно одинок. «Будь у него подруга или дочь, которая внимательна к нему, вряд ли бы на такое пошел. А у Колесникова, видимо, друзей нет, а с дочерью особо не общается… Не позавидуешь», – размышляла Александра, слушая объяснение Колесникова.
– Хорошо, завтра дам ответ, – наконец произнесла она. – Я хотела поработать над лекциями, а еще в пятницу у нас встреча с представителями Управы. Постараюсь как-то все это утрясти.
– Пожалуйста, постарайся, – в голосе Сергея Мефодьевича слышались умоляющие нотки. «Куда делся гонор?!» – удивилась Архипова. У нее, конечно, не было особых дел на эти выходные, но нужно было все обдумать и… посоветоваться с подругами.
Первым делом она набрала телефон Тани Степановой. Степанова, словно это она звонила Архиповой, а не наоборот, тут же воскликнула:
– Я же говорила, что надо приезжать к нам! В лесу пошли сморчки. Все потому, что теплый апрель. Почти как май.
Архипова поморщилась – она не терпела грибы.
– Таня, мне совет нужен, – начала она.
– Зачем тебе совет, если глупость ты уже сделала?! Я по голосу слышу, – тут же ответила Степанова.
– Нет, еще не сделала. Поэтому тебе звоню.
– Странно! Ты же обычно делаешь, а потом совета просишь.
Архипова вздохнула и рассказала про Колесникова. Степанова призадумалась и спросила:
– Как он общается? Как ненормальный?
– Да нет, обычный, – поморщилась Александра.
– М-да, – вздохнула Степанова, – вопрос. Что до меня – я бы поехала. Но прежде затребуй у него все паспортные данные, точный адрес и… СНИЛС.
– Что? – фыркнула Архипова.
– СНИЛС, самый обычный. Он же пенсионер? Между прочим, это документ документов!
– Таня, он военный пенсионер. Они не обязаны иметь никаких СНИЛСов.
– Ах, черт, я забыла, ты говорила. Что-то морское там…
– Ну, так он утверждает.
– Точно не знаешь?
– Откуда? Так и общаемся по телефону вот уже сколько месяцев.
– Езжай, ничего он с тобой не сделает А так, может, наконец замуж выйдешь, – сказала Степанова и тут же перешла к своим сморчкам: – Ты приедешь или нет к нам? Сморчки пошли. В сметане готовить буду!
– Таня, я поеду в Питер к странному человеку, который тратит безумные деньги на железнодорожные билеты.
– Хорошо, а потом к нам, на дачу! – Степанова отключилась.
Архипова походила по кабинету, взглянула в окно и различила серые льдины на Москве-реке. «А в Питере Нева еще подо льдом и ветер пронизывающий, а на Фонтанке лодки моют и чистят. Поеду я к этому странному человеку, но жить буду не у него». – Архипова подошла к столу, взяла телефон и набрала номер отеля.
Пока она разговаривала с администратором, в кабинет заглянул Лушников.
– Александра Львовна, у нас опять небольшой скандал.
– Давай угадаю. Опять Юна Ильинична Титова? – улыбнулась Архипова.
– Верно. Она поставила несправедливые оценки тем, кто не разделяет ее взглядов.
– Ох уж мне эти либералы. Вот теперь разберись, это Титова предвзято относится к студентам или студенты решили не заниматься и свалить все на преподавателя.
– А может, разбираться не надо. Пусть пересдачу устроит.
– Ну точно, – отмахнулась Архипова. Ей сейчас не хотелось вникать в этот пустой конфликт. – Слушай, Евгений Петрович, а ты бы поехал в гости к почти незнакомому человеку? В другой город. Причем к такому, который приглашает остановиться у него.
– В смысле к женщине? – заинтересовался Лушников.
– В моем случае – к мужчине.
– Вы нам дороги, Александра Львовна, а потому поезжайте, конечно, но остановитесь в отеле.
– Правильно! – кивнула Архипова.
Чуть позже она позвонила еще одной приятельнице. Та себя считала непрактичной, влюбчивой, эмоционально зависимой особой. Архипова же видела ее жесткой, практичной, обладающей мужским умом и даже повадками. Два брака приятельницы закончились разводом и прекрасными дружескими отношениями между бывшими супругами. Третий брак был почти случайным и пока самым долгим. Приятельницу звали детским именем Леля.
– Леля, ты поехала бы к незнакомому человеку в гости в другой город? И остановилась бы у него? – спросила Архипова.
– Нет, – ответила, не удивившись вопросу, Леля. Ее вообще почти невозможно было застать врасплох.
– Почему?
– Независимость, независимость и еще раз независимость.
Архипова поморщилась: Леля, даже будучи в ресторане с мужчиной, пыталась заплатить за себя. Подругам казались такие взгляды слишком радикальными, но Леля считала это залогом независимости.
– И все же… – продолжила Александра, – и все же… Ты видишь здесь опасность…
– Физического уничтожения? – хмыкнула Леля. – Нет. Я вижу в этом столкновение с чужой, возможно чуждой мне, культурой. Поверь, это намного страшнее. Поскольку требует выдержки, терпения и понимания. Я уже не в том возрасте, чтобы выдержать такое испытание.
Архипова задумалась. Леля была права. Она зрила в корень. «А вдруг этот самый Сергей Мефодьевич чавкает, чашки у него грязные, а в туалете пахнет», – подумала Архипова.
– А вдруг он маньяк? – спросила она Лелю.
– Не думаю. Маньяки обычно более изощренно действуют.
– Как именно?
– Приезжают к таким, как ты, и лузгают семечки, бросая шелуху на пол. Страшная пытка, доложу тебе, – серьезно отвечала приятельница.
Архипова засмеялась.
– Если серьезно: повторюсь, я бы не поехала. Мне тесно рядом с людьми. Особенно с незнакомыми. Быстро раздражаюсь и не могу правильно их оценить.
– Я поеду, – сказала Архипова, – мне интересно. Вам со Степановой оставлю телефоны и адреса. Будете меня спасать.
– Договорились, – совершенно спокойно ответила Леля. – Если он будет снимать тебя на видео и требовать выкуп, дай нам понять жестом, что ты в опасности.
– Каким жестом? – опешила Александра.
– Каким? – задумалась Леля. – Ну, например, облизни губы три раза. Мы поймем.
– Ты серьезно?
– Господи, нет, конечно… – хмыкнула Леля. – Но про жест опасности помни!
– Сумасшедшая, – сказала Архипова.
– Реалистка, – парировала Леля.
Дорогу домой Александра не заметила – думала о путешествии. Вместе с вопросом «Ехать или не ехать?» ее мучил вопрос «Какое пальто надеть в Петербург?». Когда она вышла из метро, то пришла к выводу, что поедет в клетчатом, любимом. «Оно и теплое, и легкое!» – сказала она сама себе и рассмеялась. Решив вопрос с пальто, она решилась и на поездку.
Глава третья. Москва в гостях у Питера. День первый
«Сапсан» – это вселенная, которая существует четыре с половиной часа. Вот люди рассаживаются, укладывают на полку вещи, достают воду, пакет с бутербродами, переодеваются в легкую одежду. Вот они уже расположились, посмотрели в окно, ничего не увидели, потому что поезд стоит… тогда они обмениваются парой слов с соседями, достают книжки, планшеты, и путешествие начинается. Пока «Сапсан» летит в Питер, в вагоне успевают завязаться знакомства. Вряд ли они долговечны – скорее всего, продержаться как раз до того момента, пока поезд не въедет на перрон Московского вокзала и справа не покажется торец старого кирпичного дома. Архипова этот дом обожала – для нее он стал знаком, отмечающим начало очередного питерского путешествия.
В эту поездку Архипова была невнимательна к соседям и, против обыкновения, не наблюдала за влюбленными разнообразных возрастов. (Это занятие ей очень нравилось, нескромным она его не считала, а считала духоподъемным. «Здорово, когда люди вот так относятся к друг другу! Значит, мир еще сам себя не съел!» – думала она, глядя на попутчиков.) Но в этот раз она пребывала в задумчивости и даже некотором беспокойстве. Ей не давала покоя мысль: правильно ли она поступила, отозвавшись на приглашение незнакомого человека. «Так, виделись один раз. Мельком. Даже не считается, что виделись. Я его даже не помню. По телефону беседовали раз сто. Или меньше? Если не считать его утреннее “Доброе утро!” и “Спокойной ночи!”». Между этими фразами были ссылки на музыкальные клипы, забавных мишек, котиков и собачек. Александра, сидя в поезде, пыталась вспомнить их разговоры. О чем они были? Ох, почти ни о чем! Она рассказала ему, что дочь летит на Курилы. Колесников на это ответил, что там есть касатки и они едят морских котиков. Архипова запнулась – ей стало жаль котиков. А потом она все же ожидала, что собеседник спросит, зачем дочь летит в такую даль, но он этим не поинтересовался. Тогда она сказала:
– Сережа, я так горжусь дочкой. Представляешь, ее пригласили в один из институтов на Дальнем Востоке. Будет одна операция, участвуют китайские специалисты, испанские и наши. Так вот, наших будет представлять моя дочь.
Архипова очень удивилась, когда ей ничего не ответили. А сейчас, в поезде, охнула: «У него, наверное, проблемы с дочерью! А я так хвасталась! Господи, как же я не догоняю иногда!» И тут же ей стало легче. Словно все разъяснилось, все стало понятным, все встало на свои места. «Впредь надо быть внимательней! – приказала она сама себе. – Мало ли что у людей бывает!»
Остаток пути она чувствовала себя сносно – исчезли сомнения, подозрения и тревога. Еще утром у нее скрутило живот: так бывало, когда Александра нервничала. Настроение было дурное, плечи опустились, словно она тащила сумки с картошкой или еще с чем-то таким же безрадостным и скучным. Но присутствие людей, оживление в вагоне, общий приподнятый настрой все исправил. Ей стало казаться, что ничего особенного нет в том, что дама соглашается приехать к новому знакомому в гости, едва-едва узнав его. «К тому же я буду жить в гостинице. Ну, покажется идиотом – не буду встречаться!» – решила она и остаток пути провела уже в хорошем настроении. Она почитала, посмотрела мультфильмы – с некоторых пор была у нее такая слабость, – сходила в вагон-бистро, выпила кофе. Могла бы заказать на месте, но решила прогуляться. Когда за окном показались пригороды Петербурга, она вдруг вспомнила про губную помаду, пудру и (о ужас!) расческу. Порывшись в сумочке, она нашла огрызок карандаша для глаз. «Странно, я же помню, что все это положила – помаду, пудру и даже расческу!» – пробормотала она.
– Так всегда бывает, – вздохнула соседка рядом, – я забыла отчет. А ведь я в командировку еду…
– Ах, отчет могут прислать по электронке. Распечатаете, и все. А расческу с помадой не распечатаешь! – с досадой проговорила Архипова. В кои-то веки захотелось быть накрашенной, приглаженной, причесанной…
Поезд бесшумно затормозил. Голос в динамиках что-то говорил про погоду: впрочем, снежные вихри, гулявшие по перрону, были убедительнее всех слов. Архипова надела теплое клетчатое пальто, обмотала шею шарфом, оставив голову непокрытой, и покатила свой маленький чемоданчик к выходу.
Они договорились, что Колесников встретит ее у выхода из вагона. Это оказалось не лучшим решением: толпа пассажиров из следующих вагонов теснила людей к краям платформы. «Анна Каренина, Вронский и прочие…» – подумалось Александре. Какой-то пассажир толкнул ее, сердито посмотрел через плечо, но, встретившись с ней взглядом, виновато улыбнулся и произнес:
– Давайте я вам помогу выбраться отсюда. – Мужчина уже приготовился забрать у нее чемодан, но в это время высокая крупная фигура появилась откуда-то сбоку.
– Дама не одна… – произнесла фигура. Александра увидела большие серые глаза за стеклами очков, чуть крючковатый нос, крупный, четко очерченный рот. Мужчина был без шапки, и надо лбом хохолком подрагивала седая прядь. Архипова что-то пролепетала толкнувшему ее прохожему и растерянно поздоровалась со встречавшим ее мужчиной. Тот вручил ей огромный букет.
– Розы! И какие! – охнула Александра. Она розы не любила, но почему-то посчитала своим долгом восхититься букетом.
– Ты меня вспомнила? – строго произнес Колесников.
– Ну да… конечно… – опять оробела Александра. Она по-прежнему не помнила момент их знакомства, но ей вполне достаточно было видеть его сейчас. «Красивый. Импозантный. Выправка отличная. Недаром морской офицер. Вот только… одет… – думала Архипова, тихонько разглядывая Сергея Мефодьевича. – Ботинки как в том анекдоте: “Дед носил – не порвал, отец носил – не порвал, а ты, внучек, и месяца не проносил, как подметок нет!”» Архипова осторожно разглядывала толстые башмаки Колесникова. В таких ботинках, по ее мнению, должны ходить грузчики, которые перевозят мебель в больших фургонах: даже если диван на ногу упадет, увечье не грозит. «В остальном же вполне пристойный господин. Одна беда – не помню его лица… Совсем. Сюжет кино – женщина встречается, поверив мужчине, что они однажды уже знакомились. На самом же деле он мошенник, а телефон где-то подсмотрел». – Александра даже хихикнула. Сергей Мефодьевич, кативший за собой ее чемоданчик, покосился на Архипову.
– Что именно тебя так развеселило? – с вызовом спросил он.
– Над собой смеюсь. Над своим авантюризмом. Пригласил незнакомый мужчина, я и приехала. Дочь не одобрила. Подруги тоже.
– Что ж они против меня имеют?
– Э-э-э… они тебя не знают, – опешила Александра. – Поэтому и против. Это же логично!
– Мне так не кажется, – произнес Колесников.
– Кстати, – не стала дальше спорить Архипова, – я забронировала себе отель. Не принимай на свой счет – я так сделала еще до всех советов подруг.
– Нет, так не годится, так нельзя, – вдруг с истеричной ноткой в голосе произнес Колесников, – узнать друг друга можно, только если проводить с друг другом много времени. А быт, самый простой быт, очень быстро все расставляет по местам. Знаешь, лучше всего люди узнают друг друга в походе…
– Конечно, подводная лодка… Морские просторы, – проговорила Архипова, сбитая с толку.
Колесников опять странно на нее покосился. В другой раз Архипова уже бы огрызнулась – мол, что косишься? Но сейчас она была обескуражена абсолютно всем – розами, «толстыми» башмаками, настоятельным приглашением пожить в его доме…
– Послушай, Сергей, и все же я настаиваю. Я бы пожила в отеле.
– Ты его уже оплатила?
– Нет, только забронировала.
– А, – с видимым облегчением произнес Колесников, – значит, хлопот никаких нет. Едем сразу ко мне.
К этому моменту они вышли на площадь. Архипова, несмотря на препирательства, не могла не улыбнуться.
– Как же я люблю этот город!
– Сыро, промозгло, – пробурчал Сергей Мефодьевич, – ветер вечный.
– Это же прекрасно, – искренне сказала Александра, – за все это я и люблю Питер. Понимаешь, город настолько хорош, что погода ему нипочем.
Колесников промолчал. В этом молчании Архипова учуяла осуждение. Словно нельзя любить то, что не любит он сам.
– Сергей, может, в отель? – Александра взглянула на Колесникова.
– Мы уже едем ко мне.
Архипова подавила вздох. «Если он маньяк, меня даже спасти не успеет никто!» – подумала Александра.
Ехали они медленно. Во всяком случае, так ей показалось. Колесников следил за дорогой и покрикивал на водителей и пешеходов. «Ты погляди, как он едет! Урод! Где они только права купили!» – обращался он к Александре. Или: «Бабка просто самоубийца, дура старая!» Архипова не выдержала:
– Сергей, будь добр, не кричи мне на ухо. Я встала рано, ехала четыре часа и пока еще не осознала, что в Питере. Нервная система возбуждена.
– Я возмущен! Они просто безответственные люди, – уже спокойно произнес Сергей Мефодьевич.
Ехали они долго. Когда Александра деликатно на это намекнула, Колесников с большим достоинством ответил:
– Видишь ли, спешить некуда. Я уже в том возрасте и положении, что это все остальные должны спешить ко мне.
Архипова хмыкнула. Ей понравилась фраза. «А он знает себе цену!» – подумала она.
Осознав, что темп поездки не изменится, Архипова стала смотреть в окно. Некоторые места оказались знакомы: она узнала Литейный проспект, Финляндский вокзал, – а потом, проехав немного по набережной, они взяли курс на север.
– Пискаревский проспект где-то здесь… Помню, ездила сюда когда-то, – произнесла Архипова, разглядывая однотипные дома.
– Зачем?
– Что – зачем? – удивилась Александра.
– Зачем ездила сюда? – спросил Колесников.
– Не помню. Уже не помню, – честно сказала Архипова.
– Это как? Провалы в памяти?
– Почему? – даже обиделась Александра. – Нет провалов. Наверное, что-то незначительное…
Сергей Мефодьевич неодобрительно крякнул.
– А все-таки природа здесь другая. Северная, – примирительно сказала Александра. Она чувствовала напряжение, и это ее раздражало. Остаток пути они почти молчали.
Дом, во дворе которого остановилась их машина, оказался двенадцатиэтажной башней. Балконы был застеклены в духе семидесятых, разномастно, на подъезде был поэтажный список квартир.
– Вот. Добро пожаловать! – Колесников с видимым облегчением вылез из авто. – Приехали.
– Ты не любишь ездить на машине? – улыбнулась Александра.
– Почему ты так думаешь? – с вызовом спросил Колесников.
– Раздражаешься, устаешь. Нелюбимое занятие. Сразу видно, – спокойно ответила Архипова.
Колесников промолчал, подхватил чемодан, и они пошли к подъезду.
Лифт оказался стареньким. На площадке три квартиры. Где живет Колесников, Архипова поняла сразу: три новых замка?, а сама дверь в допотопном дерматине.
– Вот. Проходи, я тебе сейчас помогу. – Колесников наконец отпер дверь. Они вошли в квартиру.
Архипова прошла и остановилась. Прихожая была малюсенькая, Колесников снимал куртку долго и тщательно – проверил карманы, выложил ключи и документы. Архипова ждала.
– Сейчас, сейчас, – опомнился Колесников и кинулся снимать с нее пальто. – Покажу тебе твою комнату. Располагайся, переодевайся. Там и постельное белье чистое, и полотенца. – Колесников проводил ее в маленькую комнату.
– Вот, смотри, форточка открывается так. У балконной двери есть фиксатор. Я сам его поставил. А это ключ от двери…
– Какой двери? – не поняла Александра.
– От этой. – Сергей Мефодьевич показал на дверь комнаты. – Хочу, чтобы ты себя чувствовала в безопасности, в голову мысли всякие не лезли.
– А… – растерялась Архипова. С одной стороны, наличие ключа успокаивало, с другой…
С другой – она себя чувствовала по-дурацки. Они же взрослые люди, никто не собирался вступать в интимные отношения в первую встречу. Но этот ключ естественную ситуацию делал идиотской.
«Интересно, как он рассуждает? Что я его боюсь? Тогда, если он это понимает, зачем отвергать отель? Для чего гостье создавать такой дискомфорт?» – подумала Архипова, но на лице изобразила благодарность.
– Значит, ты иди в душ, занимайся собой, а я буду готовить обед. – Колесников исчез, прикрыв за собой дверь.
Архипова осталась одна. Она присела на край дивана и огляделась. Стопка постельного белья – причем одеяло уже в пододеяльнике, а на подушке наволочка. Тумбочка, будильник, стакан, накрытый бумажной салфеткой. Платяной шкаф раскрыт – на виду пустые вешалки. У себя под ногами Александра обнаружила коврик. Старенький, с красной бахромой, размером метр на полтора. На коврике изображена Красная Шапочка и Серый Волк. «Господи!» – пробормотала Архипова, убирая ногу с лица героини сказки. На стенах висели картинки. «Именно “картинки”, – отметила про себя Александра, – никакие это не картины, хотя в рамках и написаны маслом». На картинках были изображены лесные дали, букетики васильков и морские пейзажи. «Куда меня принесло?! Что же я за дура!» – чуть не заголосила она. Хотелось в туалет, в душ, хотелось раздеться и поваляться на диване. Архипова представила себя в отеле – просторная безликая комната, широкая постель, светло, ничего лишнего, комфортный санузел, никто не топчется за дверью, никому не надо вежливо улыбаться. Можно выйти голышом и плюхнуться на белоснежное белье. Отдохнуть и пойти куда глаза глядят. А здесь?!
– А здесь пожинай плоды своей тупости! Леля была права – чуждый, инопланетный мир, – вслух произнесла Архипова, и тут же эхом отозвались из другой комнаты:
– Ты что-то мне сказала?
– Нет, я себе сказала, – пробурчала Александра. Она достала косметичку, дорожные тапочки и направилась в ванную.
Колесников сновал по кухне. Архипова успела заметить, что стол накрыт бежевой скатертью, а столовые приборы уже разложены. Розы в вазе поместились на подоконнике.
– Сергей, а может, розы поставим в комнате? – спросила Архипова.
– Нет, здесь им лучше, – отвечал хозяин дома, – через полчаса будет готов обед.
– О, – проговорила Архипова, – я в душ.
– Как, ты разве не была в душе? – оглянулся на нее Сергей Мефодьевич. – Я думал, ты уже отдыхаешь.
– Ну, я же не в армии, не по расписанию живу.
– Ну, расписание не расписание, а в четыре часа мы должны выехать в город.
– Куда? – не поняла Архипова.
– В город. В центр. У нас билеты в театр, потом заказан столик в ресторане, потом мы погуляем.
– Хорошо, только если я не устану, – сказала Архипова.
– Я уже все распланировал. Учел. Отдыхать будешь в театре и в ресторане.
Архипова не нашлась с ответом и отправилась в душ. В ванной комнате все было пестро – полотенчики, стаканчики, щеточки, мыльницы. Архипова, любительница минимализма, поморщилась, а потом себя одернула. «Это просто неблагодарность с моей стороны! Человек старался, хлопотал. Чистоту навел, все учел, о развлечениях подумал. А я фыркаю!» – думала она, стоя под горячим душем.
Когда она вышла на кухню с еще влажными волосами и раскрасневшимся румяным лицом, Колесников даже дар речи потерял. Архипова сразу поняла, что впечатлила его. Переоделась она в джинсы и широкую мужскую рубашку.
– Садись, садись! – захлопотал Сергей Мефодьевич. – Все готово. Сначала грибной суп. Белые грибы. Дочь привезла из Карелии. Сам сушил. Все проверено и безопасно.
Он поставил перед ней тарелку. Пахло изумительно. Архипова вспомнила детство.
– Ух ты, вкусно! – воскликнула она, отведав первую ложку.
– Со сметаной, со сметаной! – Колесников продолжал хлопотать вокруг нее.
– Ты сам садись! – сказала Архипова.
– Да. Но сначала я открою вино. Вино ко второму, к рыбе. Белое, как полагается. – Александр Мефодьевич сновал по маленькой кухне.
– Сережа, садись, – настойчиво сказала Александра, – я не буду одна есть…
– Хорошо, хорошо! – Колесников сел, съел две ложки и вскочил опять. – Вот салат, забыл совсем.
Архипова рассмеялась:
– Неутомимый, неугомонный! Давай сразу на стол поставим и поговорим. Мы же с тобой впервые встретились…
– Второй раз!
– Тот раз не считается, я тебя не помню.
– А телефон дала.
– Господи, да телефон спрашивают часто, легче дать, чтобы отстали.
– Двусмысленно звучит, – поднял глаза Колесников.
– Да что ж такого тут двусмысленного? – изумилась Александра, а потом вдруг до нее дошел смысл фразы, и она покраснела. «Дурак, что ли… – растерялась Александра, – я сто лет такого не слышала».
– Знаешь, а я думал, ты профессионалка… Типа сидишь в кафе и ловишь клиентов… – произнес Сергей Мефодьевич, расправляясь с супом.
– Кто? – поперхнулась она.
– Ну, из этих…
– Каких?
– Проституток.
– А…
Архипова растерялась. Ей в голову не могло прийти, что она похожа на проститутку.
– Чем я похожа? – спросила она.
– Ну, не знаю. Одна сидишь. Рассматриваешь всех. С другой стороны, скучающий вид. Как на работе.
– Хороша же у тебя работа, если такой вид у вас там имеют. Рассматривают и скучают… На моей работе на подобное времени нет просто.
– Может, я неправильно выразился, – оторвал взгляд от тарелки Колесников.
– И все же ты спросил телефон? Несмотря на… Кстати, ты видел современных проституток? Ты имел с ними дело?
– Ты с ума сошла? Не имел.
– Но видел? Встречал?
– Видел.
– Где? Когда?
– Ну, – Колесников поднял глаза к потолку, – в фильме «Интердевочка»… Там очень ярко показаны типажи.
– Ты вообще отдаешь себе отчет в том, что фильм снят почти сорок с лишним лет назад?
– И что? Убедительно снят.
– Очень многое в этой жизни изменилось. Кстати, ты не ответил, почему, несмотря ни на что, телефон у меня попросил?
– Ты бросалась в глаза.
– Спасибо, это комплимент.
– Да. Почти, – огорошил ответом Сергей Мефодьевич.
– Почти?
– Понимаешь, все должно соответствовать статусу.
– Так. Потом объяснишь, – отмахнулась Архипова. – Я сюда приехала не выяснять детали. Я приехала в любимый город по приглашению симпатичного мужчины. Поэтому давай о простом и понятном.
– Давай, – согласился Колесников, – подаю рыбу.
– Подавай, – кивнула Архипова. Она не знала, смеяться ей или плакать.
После рыбы последовал десерт и кофе. Сергей Мефодьевич все подавал ловко, быстро. Архипова даже подумала о том, что у него богатая практика. Хотела спросить, не подрабатывал ли он официантом, но побоялась. С чувством юмора у нового знакомого было не очень. Александра же считала, что единомышленника и близкого человека можно вычислить по шуткам, над которыми он смеется. Колесников смеялся мало, а его собственные остроты были неловкими. Во всяком случае, Архипова делала усилие, чтобы улыбнуться. Разговор вертелся вокруг детей, работы, друзей. Выяснилось, что друзей у Колесникова нет.
– Как так получилось? – удивилась Архипова. – Как получилось, что ты не поддерживаешь отношения с одноклассниками, однокурсниками, коллегами? Ну хоть один человек же есть, с которым ты можешь поделиться чем-то личным?
– Один человек есть – дочь. Но мы общаемся редко.
– У нее своя жизнь, это понятно.
– Да какая жизнь?! – вдруг возмутился Колесников. – Разведена, лет много, кто ее возьмет замуж? Кому она нужна?! Только если из-за квартиры. И вообще…
Понизив голос, он сказал Александре:
– Она состоятельная женщина. Я всю жизнь работал, на семью работал. Не было у меня любовниц, внебрачных детей или еще чего-то…
Архипова вдруг подумала, что лучше бы у него были любовницы.
– А жена? Твоя жена?
– Не напоминай. Она умирала. Это такой кошмар. Все на моих руках.
– Выпадает и такое на долю человека. Я свою маму выхаживала. Она у меня дома жила.
И опять Колесников посмотрел на Архипову и ничего не сказал. Во взгляде было раздражение. «Семь лет назад умерла. Но еще не зажило, еще переживает», – подумала Архипова. Она сама два года не могла прийти в себя после смерти матери.
– Ладно, давай допьем кофе и пойдем… Что там по плану? – улыбнулась она.
По плану был театр. Архипова как-то не подумала, что ее поездка будет носить настолько культурный характер, а потому в театр отправилась в джинсах и черном свитере. Колесников, как ей показалось, посмотрел на нее неодобрительно.
– Да, я тоже предпочитаю в Мариинку ходить в черном бархатном наряде. Но ты не предупредил, а путешествую я всегда налегке.
– Хочешь, сейчас заедем и купим что-нибудь? – спроси он.
Архипова расхохоталась:
– Не хочу. Спасибо! Как писал Джером, «Сити и не такое сожрет!».
– Кто?
– Джером Клапка Джером. «Трое в лодке, не считая собаки».
– Фильм был дурацкий.
– Вопрос спорный. Но книжка великолепна. Ее же на цитаты растащили.
Колесников поджал губы – опять с ним не согласились.
Выехали они задолго до начала спектакля. «Ну еще бы, если тащиться со скоростью черепахи!» – подумала она, наблюдая, как Колесников тщательно осматривает колеса, протирает боковые зеркала. Наконец он уселся в машину и озабоченно произнес: «Цены взлетают, запчастей нет. Теперь моя машина мне будет обходиться очень дорого!» Архипова почему-то вспомнила московских знакомых. Они ездили на мощных крутых иномарках, и любимым девизом было: «Надо не экономить, а больше зарабатывать!» Александра никогда не отличалась снобизмом, но поведение Колесникова и его стоны по поводу старенького «Рено» были ей смешны. «Угомонись, люди разные. Он одинокий. Рассчитывает сам на себя. О дочери заботится. И вообще, какая тебе разница?!» – сказала она себе и принялась разглядывать город.
Мариинка радовала – торжество света, музыки, праздника. Архипова, хоть и чуточку переживала из-за своего наряда, все равно всей душой открылась навстречу зрелищу.
– Сергей, спасибо тебе огромное! Как же здесь здорово. И такой спектакль ты выбрал.
Колесникову были приятны похвала и благодарность. Он даже немного покраснел. Места у них были близкие и удобные. В тот вечер давали «Силу судьбы» Верди: Архипова обожала увертюру, а саму оперу помнила плохо – поэтому она с удовольствием смотрела на сцену. В антракте они выпили по бокалу шампанского. Александра захотела съесть пирожное, но Сергей Мефодьевич строгим голосом остановил ее:
– У нас столик в ресторане. Перебьешь аппетит.
И Архипова подчинилась. Ей даже было приятно, что кто-то строг с ней ради ее же блага. Что-то забытое в этом было – то ли из жизни с родителями, то ли из юности, когда мужчины, почти ровесники, вдруг принимали на себя роль умудренных старцев.
После спектакля они шли пешком.
– Ты не боишься за машину? Оставляешь вот так, на стоянке возле театра? – спросила Архипова.
Колесников вдруг просто расцвел от этих ее слов:
– Ну, что говорить, конечно, могут угнать. Но все же камеры тут стоят. Завтра заберу. А сегодня мы с тобой поужинаем и выпьем вина или шампанского. А доедем на такси.
Они отправились в сторону Большой Морской. Там на углу с Невским располагался модный и дорогой ресторан.
– А я ведь знаю музыку. Люблю ее. И сам даже сочиняю! – вдруг сказал Колесников.
– Да что ты?! – изумилась Архипова. Она видела в комнате пианино – дорогое, современное, – но подумала, что оно принадлежит дочери.
– У меня есть несколько песен. Я их даже показывал авторам стихов. Известным поэтам. Понравилось.
– Их исполняют?
– Ну, есть одна певица. Ей раскручиваться надо, а она сидит в углу, словно мышь.
– А вы вместе! – посоветовала Архипова. – Вместе пробивайтесь. Знаешь, два человека – это музыкальный коллектив. Это вес. Вообще, не надо стесняться, надо идти упрямо…
Архиповой вдруг стало жалко Колесникова. «Ну, зануда он, конечно, но умный, образованный, работящий. Да, смешной в этих своих претензиях, но музыку любит, играет на фортепиано и даже музыку сочиняет! Одни положительные качества. Просто он одинок. А это накладывает отпечаток на человека!» – подумала Александра и вдруг вспомнила, что и она одинока. «Интересно, а как я выгляжу со стороны? Такая же странная?» – испугалась она и почувствовала благодарность к этому человеку, который так тщательно готовился к ее приезду, который сделал все, чтобы ей здесь было уютно и интересно.
Архипова взяла под руку Колесникова:
– Можно? – улыбнулась она. – А то в вашем городе совсем не чистят тротуары.
Колесников что-то промямлил, Архипова, которая задала вопрос лишь ради проформы, сочла это знаком согласия. Она даже не заметила, что совсем скоро Сергей Мефодьевич, рассказывая об Исаакиевском соборе, незаметно отцепил ее руку и остаток пути они шли порознь.
Ресторан был дорогим, и гости в нем соответствовали статусу. Как в Москве – синие роскошные костюмы, обувь стоимостью в полмашины, часы дорогих брендов. Женщин было немного, все в вечерних нарядах. Колесников покосился на Архипову. Та, с лицом веселым и независимым, гордо выступала в своих джинсах и большой мужской рубашке. Вокруг шеи она обернула длинный шелковый платок. К удивлению Колесникова, осуждающе или презрительно на Архипову никто не смотрел. Наоборот, смотрели с интересом. Сергея Мефодьевича это удивило и обеспокоило. Меньше всего ему сейчас хотелось приревновать спутницу. Выражение лица его стало недовольным, он оттопырил нижнюю губу.
– Удобно сидишь? – спросил сурово Александру.
– Очень, – улыбаясь отвечала она, – здесь прекрасно. Думаю, что кухня здесь такая же изысканная, как и обстановка. Архипова оглядывала зал.
– Кому улыбаешься? – спросил Колесников, глядя в меню.
– Тебе, – ответила не задумываясь Архипова.
Сергей Мефодьевич промолчал, а потом недовольно сказал:
– Спорим, севрюги нет?
– Нет так нет, – ответила Архипова.
Она изучала меню как художественное произведение – столько там было наименований.
– А хотелось бы фирменное блюдо! – Колесников не унимался. Жестом он подозвал официанта.
– Ну-с, доложите: что у нас севрюгой? – спросил Сергей Мефодьевич.
Архипова с любопытством подняла глаза. Тон ей показался странным – в нем чувствовалось барство, каприз и неприятное снисхождение.
Официант глазом не моргнул, ответил, но улыбка на его лице показалось ровно настолько, чтобы нельзя было обвинить его в неучтивости. «Молодец парень!» – подумала про себя Александра.
– Для меня щучьи котлетки с пюре из шпината и малосольным огурчиком, – попросила Архипова.
Ей в этот момент захотелось расплатиться за ужин самой. На котлетки этого пафосного заведения денег бы у нее хватило.
– Зачем? Возьми что-то натуральное! – воскликнул Колесников. – Туда же напихают черт знает что.
Официант молча стоял около столика, сохраняя выдержку.
– Не слушайте этого господина, несите мне котлетки, рюмку полынной настойки, а потом… Потом мороженое. Шоколадное, три шарика.
– Все будет сделано. – Архиповой официант улыбнулся широко. Потом он сменил улыбку на мину холодной предупредительности и поинтересовался у Колесникова:
– Вы сделали выбор?
– Да что у вас тут выберешь?! Несите красную рыбу под белым соусом, картофель отварной. Ну и овощей. Еще водки. Стопку. Ледяной. На десерт – кофе.
– Я тебе дам попробовать шоколадного мороженого, – сказала ему Архипова. Колесников пожал плечами:
– Да не хочу я мороженого. Я севрюги хотел.
Архипова развела руками:
– Ну бывает же… Зато мы такую оперу послушали. Как тебе Альваро? Я не знаю этого артиста, но тенор у него приятный.
Колесников поморщился, что-то пробурчал, но желание высказать свое мнение взяло верх над дурным настроем. Он намазал маслом кусочек хлеба и произнес:
– В Санкт-Петербурге всегда ставили эту версию, но миланский вариант оперы несколько другой. Итальянцы предпочли не убивать Альваро. Он остается жить – хотя тяжесть на душе непосильна. Верди внес изменения, которые демонстрируют силу судьбы: смирись, хоть и тяжело.
– А я и не знала, – сказала Архипова, поедая свои котлетки.
– Я много знаю про оперу и композиторов, – снисходительно произнес Колесников, – должен тебе сказать, та еще компания.
– В смысле? – удивленно произнесла Александра.
– Развратники, алкоголики. Вообще, среди тех, кто одарен, нормальных людей почти нет.
– А ты способный? – спросила Архипова.
– Я? – Колесников задумался совершенно серьезно. – Я лучший химик России. Сейчас, во всяком случае.
Архипова поперхнулась.
– У тебя есть какие-то исследования? Открытия? Они просто засекречены, да? – Александра заговорила шепотом.
Александр Мефодьевич не понял насмешки.
– Я просто знаю, что я – лучший химик. А со мной еще спорит всякая шушера… – зло сказал он, видимо, вспомнив что-то неприятное.
Глава четвертая. Москва в гостях у Питера. День второй и третий
Заснула она моментально. Почти не слышала шагов Колесникова, не слышала шума воды на кухне, стука кухонных шкафчиков. «Что он там возится, поздно уже…» – промелькнуло у нее в голове, и она провалилась в сон.
А утром ее разбудило солнце. Александра даже на минуту забыла, что она в Петербурге – таким ярким и радостным было все вокруг. Архипова с силой раздвинула шторы, отодвинула тюль и раскрыла окно. Воздух был свеж и бодрил. «Ах, надо куда-нибудь поехать!» – подумала она и, накинув халат, вышла из комнаты.
– Я вот что думаю: надо съездить в Кронштадт. Такой день будет! На море штиль. Ах, как я люблю все морское! – громко сказала она. Колесников встретил ее удивленным и несколько недовольным взглядом.
– Ты еще не умывалась? – спросил он, словно не слыша.
– Доброе утро, – рассмеялась Архипова, – еще не умывалась, но не переживай. Умоюсь, почищу зубы и приму душ.
– Это хорошо, – сухо ответил Сергей Мефодьевич, но Архипова не услышала. Она думала только о планах – очень хотелось поехать в Кронштадт.
– Да, вчера отличный был день, спасибо тебе. – Архипова прошла к столу и взяла с тарелки гренку. Тот был горячий и масленый. – О-о-о, это просто божественно! – Александра жевала гренку, озираясь в поисках сыра или джема. – Ты просто гений.
Колесников уронил ложку, полотенце и боком покинул кухню. Из комнаты послышались его слова:
– У тебя на сборы полчаса, если хочешь поехать в Кронштадт. Дорога не близкая, и возвращаться надо засветло.
Архипова не тронулась с места, а только взяла вторую гренку:
– Ты жаришь их на сливочном масле? Я – на растительном. Конечно, твои вкуснее. Так что с Кронштадтом?
С гренкой в руке она прошла в комнату. Колесников невразумительно буркнул, отвернулся к шкафу, залез туда по пояс и стал сосредоточенно что-то перекладывать.
– Да собирайся, одевайся… – донеслось до Архиповой из шкафа.
Александра перестала жевать. «Господи, да он же стесняется на меня посмотреть! Халат короткий!» – вдруг догадалась Архипова. Действительно, халат открывал ее смуглые ноги, на груди он распахивался, потому что Александра все время забывала пришить верхнюю пуговицу. Справедливости ради надо сказать, что в халате она не ходила, предпочитала джинсы и шорты. И дома, и в отелях.
– Ладно, спасибо за гренки, пошла в душ, как велено, – вздохнула Архипова. Закрывая за собой дверь, она услышала, как Колесников покинул свое импровизированное убежище в шкафу.
Завтракали они под наставления Колесникова.
– Мне нравится этот твой свитер. – Сергей Мефодьевич указал на грубой вязки кофту с глухим воротом. – Вообще, я считаю, что одежда – это такая лакмусовая бумажка, это опознавательный знак, сигнал «свой – чужой».
– Друг Аркадий, не говори красиво, – рассмеялась Архипова. Колесников удивленно посмотрел на нее.
– Это «Отцы и дети». Базаров так говорит своему другу Аркадию. Неужели не помнишь? Выражение стало опять популярным. Одежда – это всего лишь одежда.
– Ну, не спорь, – начальственно произнес Колесников.
– Это еще почему? – удивилась Архипова. – Почему нельзя спорить?
– Отрицать очевидные вещи не стоит, – снисходительно начал Сергей Мефодьевич.
– Ах, очевидные… Что можно сказать о человеке, который носит такие ботинки, как у тебя? Что та самая лакмусовая бумажка показывает?
– Какие ботинки? – опешил Колесников.
– В которых ты был на вокзале, но которые ты – ура! – не надел в театр.
– А, – Колесников возмущенно посмотрел на нее, – а что с ними не так?
– Они страшные, немодные, грубые, некрасивые, неэлегантные… Такие ботинки раньше грузчики носили, но сейчас уже даже они не носят. Есть специальный вид обуви для таких профессий.
– Что за ерунда! – возмутился Сергей Мефодьевич. – Это прекрасные румынские ботинки. Их продавали на распродаже, еще талоны тогда были. Я две пары взял.
Архипова поставила чашку на стол и пристально посмотрела на Колесникова. Он отводил глаза, но наконец не выдержал:
– Ну что? Что?
Оба расхохотались.
– Да, согласен, дурацкие ботинки, – махнул рукой Сергей Мефодьевич. – Сам понимаю, но рука не поднимается выбросить. Новые же.
– Конечно, конечно, – серьезно подтвердила Александра, и они опять расхохотались.
«Славный такой, когда не пыжится, не пускает пыль в глаза и не строит из себя всезнайку», – подумала Архипова.
– Сережа, спасибо тебе, – сказала она и прикоснулась к его руке.
– Да не за что, не за что, брось… – забормотал Колесников и подскочил со стула.
В Кронштадт они ехали долго. Шоссе было пустым, но Колесников ехал чуть ли не шестьдесят километров в час, а то и медленнее. Ругался на прохожих, полицию, водителей и даже ворон.
– От них один вред, они отвлекают, – ворчал он. Архипова не знала, как реагировать. Всерьез ворчание воспринимать не хотелось – пришлось бы спорить и доказывать обратное, а потому она молчала, рассматривая пейзажи. Иногда восклицала:
– Смотри, усадьба! Ой, море близко! Как красиво!
Колесников косился на нее и упрямо продолжал ворчать.
Наконец они доехали до Кронштадта. Было решено машину оставить на большой стоянке у вокзала, город обойти пешком, перекусить и двинуться в обратный путь.
– Нам надо выехать не позднее шестнадцати часов, – сказал Сергей Мефодьевич. Архипова хотела спросить, куда так спешить, но передумала. «Сейчас пойдем гулять, и все станет на свои места – забудет он про свои шестнадцать часов!»
В этом городе она бывала и раньше. С людьми, которых любила сама и которые любили ее. Только давно это было – и вспоминания уже превратились лишь в призраки ощущений, запахов и настроений. Она не могла вспомнить детали тех поездок, но, проходя по знакомым улицам, как бы переживала все заново.
– Знаешь, в чем беда людей нашего возраста? – вдруг спросила она Колесникова.
– В чем? – он даже остановился.
– Мы никому не нужны. То есть как тела, как объекты жизни нужны. Но что внутри нас – никому не интересно.
– Я давно это понял. Еще когда Вера болела.
Архипова внимательно на него посмотрела.
– Это другое. Это горе. Горем поделиться нельзя. Что бы ни говорили. А я о прошлом. Оно нужно только нам. Да и настоящее – тоже. Как ты объяснишь, что для тебя весна?
Архипова вдруг хотела рассказать, как уходила ее мама. Тогда тоже была весна. Она уже было открыла рот, как вдруг опомнилась. «Я только-только сказала, что наши воспоминания никому не нужны, и тут же… – подумала она. И в это время раздался голос Сергея Мефодьевича:
– Так, надо точно прикинуть, сколько времени займет наш маршрут…
– Какой маршрут? – не поняла Архипова.
– Нашей прогулки. В Питер нужно выехать не позднее четырех часов.
– Да брось ты! Давай просто бродить. Здесь так хорошо!
– Что хорошего?
– Ты же морской человек, – рассмеялась Александра. – Разве здесь не твое место силы?
– Ах, оставь эти глупости! Место силы? Придумают же такое.
– Согласна. Я тоже слабо верю в подобные клише. И все же…
– Послушай, какая разница? Море, пустыня, небо… Человек не должен зацикливаться на одной точке. Он должен быть готов в любое время сняться и уехать.
– Куда?
– Да хоть куда. Если там ему будет лучше? Или обещают, что будет лучше.
– Но так же нельзя… А как же привязанности, привычка. Тоска…
– О, это для бездельников. Для тех, у кого нет ответственности. Я всегда рассуждал иначе. Мне было там хорошо, где я находил пользу для моей семьи. Например, деньги. Или условия, или возможный рост, который даст и первое, и второе.
– С одной стороны правильно, с другой стороны…
– А другой стороны нет, – заметил Колесников, – другой стороны нет. Если у тебя голова на плечах и ты ответственный человек – другой стороны нет.
Архипова задумалась. Она примерила услышанное на себя. Как она поступала всю жизнь? Так уж точно следовала интересам семьи? И не было ли отступлений от этого правила? Да и вообще, было ли такое правило?
– Ты о чем задумалась? – спросил Колесников.
– О твоих словах.
– Это правильно, – назидательно произнес он, – учиться никогда не поздно.
– Верно. А еще полезно вдруг понять, что, к счастью, жила не по бухгалтерским законам, а по человеческим.
– Это мои законы бухгалтерские?
– Да, – улыбнулась Александра. – Ты же никогда не интересовался, нужна ли твоим домочадцам та самая выгода, которую ты преследовал? Может, они были бы счастливы и без изменений.
– Сомневаюсь. Вот ты, например, работаешь. А моя дочь вообще могла не работать. Сдает свою квартиру и живет на эти деньги. Молодая, свободная, в достатке.
– Сойти с ума от безделья не побоялась бы? Или крестиком будет вышивать на скамеечке?
– Ну отчего же… Что-нибудь нашла бы себе…
Архипова рассмеялась:
– Судя по твоему тону, ты сам в это не веришь.
Сергей Мефодьевич оттопырил губу – верный признак, что не согласен и раздражен. Архипова вздохнула и предложила:
– Пошли куда глаза глядят. Просто погуляем по этому замечательному городу.
Она поняла, что посетить с этим человеком дорогие ей места не получится. Либо придется что-то долго объяснять, либо он одним словом уничтожит то важное настроение, которое сопутствует воспоминаниям. «Ладно, хорошо, что вообще выбрались сюда», – подумала она и с этой минуты не спорила, не ввязывалась в обсуждения, не восторгалась. Она просто шла рядом. Где-то через двадцать минут на перекрестке Колесников вдруг остановился:
– Ну и что? Что это за прогулка? И что здесь интересного? Чего мы сюда приехали, столько времени потеряв на дорогу?!
Архипова растерялась.
– Ну хочешь, поехали обратно.
Она хотела добавить, что его дурное настроение буквально уничтожает все живое вокруг, но не стала. К любопытству прибавилась жалость. «Интересно, что сделало его таким? Таким… таким…» – Александра пыталась подобрать определение, но не могла.
Обратная дорога была копией их предыдущих поездок: машина тащилась со скоростью телеги, Колесников ворчал. К причинам недовольства мужчины добавилась и сама Архипова.
– Вот зря я тебя послушался. Знал, что в этот Кронштадт ехать не надо. Ничего там нет хорошего.
– Сережа, там мои воспоминания, – мягко улыбнулась Архипова, – история моей семьи. Поездки с дочерью, дорогими людьми. И несмотря на скомканность прогулки, мне было хорошо.
Сергей Мефодьевич ничего не ответил.
Питер встретил их пробками. Но, к удивлению Архиповой, Колесников больше не ворчал и не злился. И даже не отпускал злых реплик в адрес водителей.
– Ты устала? Ты хочешь переодеться? Или, может, отдохнуть? – вдруг спросил он. В голосе звучала забота.
– Я? – растерялась Архипова. – Да нет, я не устала. В Питере готова носиться без отдыха, без сна.
– Серьезно? – Колесников повернулся к ней. – Понимаешь, я тут билеты в одно место купил. Хотел сюрприз тебе сделать. Но ты так загорелась Кронштадтом…
– Сюрприз!
– Да, поэтому я тебя оттуда и увез так быстро. Думал, опоздаем.
– А что это за место?
– В Русском музее иногда устраивают концерты. Сегодня там играют «Виртуозы Москвы». Спиваков. Билетов мало. Зал камерный. Представляешь? Среди картин, за окном Михайловский сад, узорная решетка, освещенная фонарями. Думаю, это тебе понравится!
– Ох, Сергей. – Архиповой стало стыдно за то, что она так плохо думала о своем спутнике.
– Что «ох»? Ты не любишь Спивакова?
– Господи, я люблю Спивакова. И сюрпризы люблю. И когда обо мне заботятся, тоже люблю.
Колесникову было приятно это все слышать, но виду он не подал, нахмурился, глядя, как поворачивает впередиидущая машина.
– Так ты переодеваться будешь? Отдыхать будешь?
– А время еще есть?
– Конечно. Эти концерты начинаются в девять часов. Они недолгие.
– Конечно, мне бы хотелось переодеться. В такое место идти надо нарядной.
– Ну, ты во всем выглядишь отлично, – великодушно произнес Сергей Мефодьевич.
Архипова погладила его по руке – она бы поцеловала Сергея в щеку, но уже знала, что он не любит нежностей и терпеть не может, когда его отвлекают во время вождения.
Дома Александра быстро приняла душ, волосы уложила как можно приличней – без вихров и хохолков. Надела удлиненную черную юбку, тонкий джемпер и повесила на шею много цепочек. Пока она переодевалась, Колесников возился на кухне.
– Ужинать пойдем после концерта! – прокричал он сквозь закрытую дверь. – Это тоже маленький сюрприз. Но перекусить надо. Легко и полезно.
Архипова вышла из своей комнаты, и Сергей Мефодьевич покачал головой:
– Выглядишь просто супер. И как же тебе идет такая прическа!
– Какая?
– Такая. Спокойная, тихая…
– Гладкая, ты хотел сказать.
– Именно. Ты просто богиня с ней.
Александра глянула на себя в зеркало – смотрелась она и правда хорошо, но была похожа на какую-нибудь примерную ведущую теленовостей. Ни волосинки лишней, ни прядки.
– Я рада, что нравится.
– Очень, – закивал Колесников, – но садись перекусить.
– Ого, – произнесла Александра, глядя на тарелки с большими и нарядными бутербродами.
– Авокадо, половинка яйца, кусочек рыбки – и все это на рисовом хлебце. Второй бутерброд – масло, сыр, капля меда, виноградный джем, сушеный финик. Хлебец из ржаной муки. Чай с мятой.
– Слушай, ты где-нибудь этому учился? – совершенно серьезно спросила Архипова.
– Нет. Сам себя развлекал, когда остался один. Да и дочь хотелось побаловать.
– Ты молодец!
– Спасибо, – было видно, что похвала приятна Колесникову. – Извини еще раз, что выдернул из Кронштадта.
– Не переживай. Я тоже должна была тебя спросить. Тем более ты говорил, что придумал программу на все три дня.
– Конечно. Мне хотелось, чтобы тебе было интересно.
– У тебя уже получилось, – серьезно сказала Архипова.
Бутерброды были вкусными. Но Александра осталась голодной.
– Я все понял, – рассмеялся Сергей Мефодьевич, – но есть больше не дам. Иначе ужина не получится.
– Дай хоть шоколадку, – попросила Архипова.
– Конфетку, – коротко сказал Колесников и добавил: – Ты совершенно не приучена к дисциплине.
Архиповой это понравилось: вдруг оказался рядом кто-то, кто решил заняться ее воспитанием. «Неплохая игра, милая», – подумала она, но вдруг вспомнила, что в Москве ее ждет Станислав Игоревич Бажин, который предан ей много лет и заботится о ней по-настоящему, без всяких игр.
– Допивай чай, иди отдохни, выходим через полчаса.
– А ты?
– Что я? Я помою посуду и буду одеваться.
– А, хорошо. – Архипова удалилась в комнату и улеглась там на диван.
Через полчаса в дверь постучали.
– Не заперто, – откликнулась Архипова.
Дверь распахнулась, и она охнула. Перед ней стоял Колесников, но будто бы преобразившийся. Куда-то исчез прежний, слегка сутулый, немного «заброшенный» мужчина – и перед Архиповой оказался высокий, стройный в дорогом синем костюме человек. Под пиджаком – голубая рубашка с модным коротким воротником. Брюки в меру заужены, на ногах черные модельные туфли.
– И это ты?! – воскликнула Архипова.
– Нет, Каменный гость! – сказал Колесников.
– С ума сойти! Господи, да какой же ты красивый, элегантный, какой представительный!
– Ну уж… – едва ли не покраснел Сергей Мефодьевич.
– Я тебе серьезно говорю! Как можно было себя прятать в такую одежду, как прежде?!
– Не могу же я ходить так каждый день!
– Почему? Почему не можешь?! Ты проживаешь самое лучшее свое время! Дети взрослые, горести позади, воспоминания должны греть душу, здоровье есть, есть работа и средства! Чего ты ждешь? Почему не живешь?! Одежда, наряды, стиль – это тоже часть жизни!
– Ты удивительная, – улыбнулся Колесников.
– Я – нормальная, – отмахнулась Александра. Она не могла отвести глаз от мужчины, который стоял перед ней. Кроме того, Сергей Мефодьевич благоухал дорогой парфюмерной водой.
– И этот запах! – простонала она.
– Да это классика. «Дольче и Габбана». Девяностые, годы золотые и нищие.
– Класс! – только и вымолвила Архипова.
Вместо своего полупальто Колесников надел куртку-бушлат из синей шерсти. На шею повязал полосатый шарф.
– Знаешь, тебе очень все идет! И эти туфли.
– Я себе напоминаю средневекового феодала. Тогда носили пулены.
– Что?
– Пулены. Это такие башмаки с очень острыми носами. Их, между прочим, придумали польские модники тех времен.
– Да-да, и на картинах часто изображали. Но, прости, теперешняя мода весьма выдержана.
– Не знаю, после форменной одежды…
– Ну, это да. Хотя ты же уже штатский человек. Можешь себе позволить. Сейчас ты выглядишь великолепно. А шляпу носишь?
– Нет.
– А зимой? В Питере зимой и без головного убора?
– Иногда бывает.
– Хочешь, я угадаю? У тебя ондатровая шапка-ушанка.
– Не угадала. Волчья.
– Понятно. Тоже солидно.
– Разве плохо?
– Хорошо. Но я заметила, что в мужской моде есть два слабых места.
– Какие же?
– Головные уборы и сумки. И то и другое оставляет желать лучшего. Ничего для вас, бедных, не придумали.
Колесников сказал:
– Видишь ли, удачи с мужскими головными уборами обратно пропорциональны развитию прогресса. Чем дальше, тем хуже с шапками. Не могу не согласиться. А ведь касторовые шляпы – это было о-го-го! Из бобра делали. Из пуха бобрового.
– Из бобра?
– Да, но потом стали из зайцев пух щипать. Для бобров это было хорошо, для шляпников – плохо. Я бы сказал, ужасно!
– Почему?
– Заячий пух в работе тяжелый. Его химией надо было обрабатывать, а это сказывалось на здоровье. Шляпники работали, дышали парами, сходили с ума или умирали от отравления.
– Ого! – присвистнула Архипова.
– Вот, а казалось бы, просто шляпа. Но нам надо спешить, если не хотим опоздать!
Архипова промолчала – синий костюм и модная обувь произвели на нее впечатление. «Интересно, а как это он еще не женат? Как это его к рукам еще не прибрали? Красивый, непьющий, порядочный в важных вопросах, военный, работает, квартира, хорошая пенсия, хозяйственный, готовить умеет. Решительно не понимаю, почему еще холостой!» – размышляла она.
– Кстати, об одежде. Я решил, что буду жить скромно, неприметно. Не в смысле как миллионер Корейко. А просто – скромно. Для себя. Чтобы не понесло, как ту лошадь без поводьев.
– Да? – Архипова только теперь прислушалась к спутнику.
А Колесникова как будто подменили. Словно вместе с одеждой полностью изменился тон, жесты, темперамент. Рядом с Архиповой сидел не нервный и раздражительный человек, а спокойный, выдержанный, красивый мужчина, который решил довериться, решил быть откровенным.
– А твой характер тебе бы позволил пуститься во все тяжкие? – спросила вдруг Архипова.
– Думаю, нет. Но опасность есть всегда.
В этих словах проявился прежний Колесников.
– В любом случае у тебя же голова на плечах, а это как-то дисциплинирует.
– Почему ты до сих пор не вышла замуж? Ну почему ты одна? – вдруг спросил Сергей Мефодьевич.
Архипова растерялась.
– Знаешь, мне страшно, что в моей чистой квартире появится кто-то и нарушит порядок. Понимаешь? Я не хочу беспорядка. Ни в квартире, ни в жизни.
– И ты не боишься одиночества?
– Мне одной хорошо.
– Может, тебе кажется? Вот мне иногда кажется, что я сделал ошибку. Надо было жениться, пока не вошел во вкус холостой жизни.
– А что бы мешала тебе делать жена?
– Ничего не мешала. Но влияла бы на настрой. А настрой очень важен, когда занимаешься творчеством. Когда сочиняешь концерт или симфонию, нужно себя и ощущать соответственно.
Так Архипова поняла, что Колесников пишет не только песни, но и музыку. А еще поняла, что мечта стать музыкантом и композитором никуда не делась. Просто была задавлена практичностью.
– Погоди, – на всякий случай переспросила она, – ты говоришь о песнях, мелодиях? Так, для себя?
– Я о серьезных произведениях. Понимаешь, о симфонии, концерте для флейты и фортепиано.
– Ого! – она растерялась. Разговор на эту тему должен быть серьезным. Так, по дороге на мероприятие, это обсуждать нельзя.
– Сережа, давай я переварю все это? Ты упоминал о своем увлечении музыкой, но чтобы так серьезно обстояли дела…
– Я понимаю. Сам не хотел говорить, но это теперь часть моей жизни.
– Творчество – это очень серьезно, – произнесла с пафосом Архипова.
В Русский музей они приехали вовремя – слушатели только начали собираться. Архипова мельком взглянула на публику и сделала верный вывод:
– Люди солидные, но не всех интересует музыка. Главное – выйти в свет, чтобы заметили.
– Ну, мы с тобой не из их числа, – рассмеялся Колесников.
– Конечно, нет! Мы с тобой из числа ценителей! – сказала она.
Теперь рассмеялись оба.
Александре было очень приятно идти рядом с Колесниковым. Он фигурой, ростом, выправкой выделялся среди мужчин. «Господи, красавец какой внезапно мне достался!» – думала она, замечая, как женщины посматривают на ее спутника. Колесников же, казалось, не замечал этих взглядов. Сидел спокойно, и по его виду было понятно – он здесь ради музыки.
– А если бы я не приехала, ты бы с кем пошел? – вдруг шепотом спросила Архипова.
– Один, – совершенно не удивившись, ответил Сергей Мефодьевич.
– Брось! В такое место, на таких исполнителей? И один?
– Саша, перестань ерунду городить, – вдруг совершенно по-домашнему сказал Колесников. – Я же не спрашиваю, с кем бы ты гуляла по Питеру, если бы не я.
– Одна, – пожала плечами она.
Колесников лукаво на нее покосился, и они оба прыснули. Вокруг возмутились:
– Тише, пожалуйста!
– Тс-с!
– Прошу вас!
Этот концерт Архипова совершенно не запомнила. Она отметила, как прекрасно выглядит маэстро Спиваков, какая очаровательная солистка и какая милая первая скрипка. Она услышала знакомые звуки увертюры Верди, но все это были лишь эпизоды. Большую часть времени она разглядывала зал, сумерки Михайловского парка, картины и думала о том, как иногда причудлив путь событий. Только утром она обижалась на этого человека, возмущалась его черствостью, непониманием. Настолько возмущалась, что вдруг почувствовала равнодушие. «Как равнодушны мы бываем к грубым людям в трамвае. Наступили на ногу, не извинились, мы на секунду обиделись и… забыли!» – думала Александра под звуки скрипок. Она искоса посмотрела на Колесникова и обнаружила, что он весь поглощен концертом. Он не придуривался, а, казалось, полностью погрузился в звуки. «Любит он музыку, не придуривается. Интересно, что же он пишет?» – Архипова нашла руку Колесникова и сжала ее. Он не ответил, а чуть позже аккуратно высвободил ладонь.
Концерт был одноактным. Несколько небольших музыкальных произведений, рассказ маэстро о том, как возникла идея устроить такую встречу… Потом вышли спонсоры, что-то вручали солистам. Архиповой это было неинтересно, Колесников тоже проявлял нетерпение. Как только приличия позволили сорваться со своих мест, они оба бросились на улицу.
– Как хорошо на свежем воздухе, – сказала Архипова, – музыка тоже красивая, но…
– Душно, вот и вся проблема, – сказал практичный Сергей Мефодьевич.
– Странные мы. Народ там тусуется, обменивается мнением, не спешит, с бокалами шампанского бродит…
– А нам некогда, – привычно бросил Колесников.
– Куда мы можем спешить в такое время? Уже около двенадцати.
– Есть одно место. Туда тоже попасть непросто.
– О, – только и вымолвила Александра. Про себя она подумала, что не прочь бы уже лечь в постель.
Несмотря на поздний час, машин на улицах было полно. И опять Колесников приятно удивил ее. Он не ворчал, а ехал спокойно, мурлыкая себе под нос. Архипова прислушалась.
– «Сила судьбы», Верди.
– Что? – не понял Колесников.
– «Сила судьбы». Ты пытаешься напевать увертюру.
– А, да. Она мне очень нравится. Полнотой своей. И законченностью.
– Симфоничностью, я бы сказала.
– Молодец, правильно уловила.
«Знал бы он, что у меня тоже музыкальная школа за плечами и собиралась я быть пианисткой. Но лучше этого ему не говорить. Или я уже сказала?» – Архипова вдруг испугалась, что она совершенно не помнит их разговоров. «Как же так?! Он так интересно рассказывает… Вон про цилиндры, шляпы касторовые рассказал, а я не помню, о чем мы говорили неделю назад! Надо быть внимательнее, нельзя обижать человека!» – Архипова подобралась и стала внимать словам Колесникова.
– …Вот тогда они, его друзья, решили дописать его реквием… – донеслось до нее.
– Сережа, про реквием поняла, а куда едем-то?
– В ресторан. Нет, в кабачок. Там атмосфера такая, понимаешь… необычная. А вот мы приехали…
На стоянке, куда они заехали, горели огни. Вернее, факелы. Факелы крепились на высоких кольях и освещали площадку тревожными всполохами.
– Ну-ну. – Архипова разглядела человека в средневековой одежде.
Колесников бросил ему ключи:
– Отгоните на задний двор. Возвращаться на такси будем.
– Будет сделано, – поклонился человек в колготках, штанах-буфах и остроугольной шапочке.
– Это Робин Гуд? – тихо спросила Александра.
– Это его друг, – ответил Колесников не моргнув глазом, – так сказать, соратник по борьбе с английским империализмом.
– Феодализмом, – машинально поправила Архипова.
– Да без разницы.
Колесников взял ее за руку и повел в низкое здание, сложенное из крупных камней.
– Как они только его построили! – удивилась Александра.
– Не поверишь: подъемным краном, при помощи цемента. Достижения прогресса проникли даже в английскую глубинку.
На этих словах Архипова рассмеялась в голос. Так забавно было слушать человека в этой странной, почти киношной обстановке.
Они вошли в дом, преодолели три мощные ступеньки и оказались в полумраке зала. Повсюду стояли огромные столы, лавки. Сидели люди. Кто-то был в обычной одежде, кто-то в средневековых костюмах. Причем ряженые сидели многочисленными группами, громко разговаривали, смеялись, воздевали к потолку огромные пивные кружки.
– А вот и гости. – К ним подкатилась круглая тетка. Чепчик сидел набекрень, фартук был в пятнах, а из белой блузки вываливалась мощная грудь. Грудь тетка пыталась убрать на место. Удавалось ей это плохо.
– Мы…
– Да знаю. Вон столик в углу у очага. И тепло, и не на глазах. Когда парочки приходят, главное, их подальше от людей спрятать. А то начинают тут обниматься…
Колесников и Александра прошли в угол. В очаге пылали поленья. Здесь они были незаметны. Зато зал оставался как на ладони.
– Все как всегда? – обратилась тетка к Колесникову, потом перевела взгляд на Архипову. – Не подумай ничего, твой парень здесь один бывал.
– Я вообще не умею думать, – сказала Александра, немного одуревшая от гомона.
– Вот и правильно. Наше бабье дело простое: деньги давай, любовь получай и сваливай…
– Как? – растерялась Архипова.
– Успокойся, не обращай внимания, – шепнул Сергей Мефодьевич. Вел он себя уверенно – наверняка был завсегдатаем.
– Пытаюсь. Хотя для чего мы здесь? Чтобы внимание не обращать?!
– Чтобы поесть мясо кабана с можжевеловыми ягодами. Печеную репу, брюкву в сахаре и выпить эля.
– О боже, – простонала Архипова.
– Здесь потрясающе вкусно.
– А принадлежит сей кабак шерифу?
– Какому шерифу? – изумился Колесников.
– Ноттингемскому…
– Наверное. Не узнавал.
– А кто эти люди? В костюмах опереточных…
– Это актеры. Они тут для антуража.
– Тогда и посетителей просили бы приехать в костюмах.
– Так оно и было какое-то время, но потом само собой отменилось. Неизменным осталось только одно – запись сюда за месяц вперед.
Архипова склонила голову.
– То есть ты сюда записался, не зная, что я приеду.
– Почему? Я знал, что приглашу тебя. А вот и кабана несут, давай поедим!
Архиповой очень захотелось снять на видео вынос блюд – всю эту вереницу поваров, поваришек и совсем уж мелких поварят. Все лица были серьезны. За пояс повара было заткнуто полотенце не первой свежести, что, видимо, должно было подчеркивать аутентичность средневекового быта. Поварята при ближайшем рассмотрении оказались девицами кордебалета в огромных поварских колпаках.
– Вот, угощайтесь, – повар водрузил на стол огромное блюдо с кусками темного мяса. Вокруг лежали веточки зелени, красный редис и мелкая, с подпеченными бочками репка.
– Да уж… Шерифский ужин, – проговорила Архипова.
– Верно. Только шерифу сейчас не до ужина… – проговорил повар, и процессия удалилась. Круглая тетка подала эль в огромных кружках.
– Хлеба бы… – нерешительно попросила Архипова.
Принесли огромный, серый, припорошенный мукой каравай. Колесников отрезал ломоть ножом, который лежал на столе.
– Так, пока горячее – налетай, – сказал он и, подцепив тем же ножом кусок жареного кабаньего мяса, плюхнул его на тарелку Александры.
– Слушай, я не съем, много!
– А ты попробуй. Но сначала хлебни эля.
Эль был тепловатым, но от этого казался еще вкуснее – в холодном напитке оттенки порой не различишь. В эле, показалось Александре, было все: хмель, тмин, мята, что-то похожее на изюм… До конца она не поняла – зато выпила половину кружки залпом.
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «Литрес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (https://www.litres.ru/chitat-onlayn/?art=70650685) на Литрес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.