Разбежались линии руки
Станислав Борисович Малозёмов
Я предлагаю стихи некоторых моих авторских песен. Они существуют в виде клипов на YouTube и аудиоальбомов. Исполняю уже много лет свои песни под оркестровки и гитару на разных творческих концертах, размещаю на многих порталах и сайтах, Российских и зарубежных. Самостоятельными стихами представляю их впервые.
Станислав Малозёмов
Разбежались линии руки
моей жене Елене Малозёмовой
Я предлагаю читателям стихи некоторых моих авторских песен. Они существуют в виде клипов на YouTube и аудиоальбомов. Исполняю уже много лет свои песни под оркестровки и гитару на разных творческих концертах, размеещаю на многих порталах и сайтах, Российских и зарубежных. Самостоятельными стихами представляю их впервые.
Как бы философские:
Разбежались линии руки
Разбежались линии руки,
Как притоки от большой реки.
Жизнь моя по ним плывёт – не тонет.
Самый достоверный документ,
Лучше дневников и кинолент –
Тонкие разводы на ладони.
И гадалка, взгляд свой хороня,
Врёт мне вдохновенно про меня.
Весело надежды разбивая:
– На твоих ладонях, се ля ви,
Нет в помине линии любви,
Линия судьбы, и та кривая…
Значит, будешь жить, как повелось:
Наугад, вслепую, вкривь да вкось,
Долго, безнадёжно, бесполезно.
И куда кривая заведёт,
Говорить не стану наперёд.
Будет жить тебе неинтересно.
Я гадалке ручку золочу-
Всё равно пойду, куда хочу,
Видели пророков и похлеще!
Хоть и нахлебался на плаву,
Хоть и вкривь, а всё-таки живу.
Столько лет – не больше и не меньше.
Столько лет без груза, налегке
Вниз плыву по бешеной реке,
Руки о пороги обдирая.
Скоро станет не на чем гадать -
Линий на ладонях не видать.
Значит, можно жить, не умирая
Книга жизни
Всю жизнь я верил только в электричество,
В свой крепкий горб и верность головы…
А в Книге моей жизни три главы
И лет страниц огромное количество.
Одна глава – с пелёнок до девчонок,
Другая – жёны, дети да разводы,
А третья глава – такие годы,
Как в дамских книгах – много ни о чём.
Меня крестили при закрытой двери
Втихую от соседей и родни.
Мой крест десятилетия и дни
Я молча нёс, да не донёс до веры.
Вперёд бежали ноги раньше тела,
Душа хотела радости и славы.
А я листал через страницы главы
И не читал того, что не хотел.
Отпрыгал, отчирикал незаметно я
И лучшие, и худшие года.
Пока не понял: жизнь одна заветная,
Другой уже не будет никогда.
Но столько лет как утонули в проруби
И стало жаль, что их не возвратишь.
Обратно прилетают только голуби
С любых высот к теплу домашних крыш.
Свой крест к губам я подносил как тост,
За то, что бог простит и не оставит.
И мне ещё десяток лет добавит,
Которые ушли коту под хвост!
Всевышнему, конечно, делать нечего!
Сейчас пошлёт он к чёрту белый свет
И будет убиваться: сколько ж лет
Себе я безвозвратно покалечил!
Свой крест к губам несу в последний раз
И думаю, ну дал бы хоть три года!..
Да, бог с ним, год, мне больше неохота!
Полгода! Месяц! Да хоть лишний час…
Кто мало просит, поступает мудро.
Глядишь, да что-нибудь перепадёт…
Ну, например, ложишься спать, а утро,
Когда уже не ждёшь его, придёт.
Круг
Не сдержать мне, ох! вздоха гордого.
Не в деревне ж я дох, я ж из города.
Не месил я навоз и в ночном не пас.
Я нормально рос, как любой из нас.
Я витрины бил и асфальт топтал,
И расти к двадцати ну, как конь, устал.
С головой моей разошлись мы врозь,
Я скучал по ней, но нормально рос.
К тридцати годам стало некогда:
То меня зовут, то я сам зову.
Всё зовут, а пойти просто некуда
Или только по ложному вызову.
Голова моя, ты прости, вернись.
Без тебя мне не сдвинуть гружёный воз.
А на месте стоять к сорока – не жизнь,
Хоть живу, как все, и нормально рос.
Мы рождаемся долго ещё после маминых мук,
Натирая мозоли о жизнь и раня умы.
Мы ползём и не верим, что путь наш всего только круг,
Что туда и вернёмся, откуда отправились мы.
Нестрашная сказка
Там шорохи свернулись змеями в углах,
Там брёвна из стены торчат как рёбра
И вечерами в дом заглядывает страх,
Глядит и ухмыляется недобро.
И сто дорог кривых сбегается туда,
Но время их бурьяном затянуло.
Ни на одной из них людского нет следа
И всё живое намертво уснуло.
Там ветер жмётся вбок и солнце не палит,
Не пахнут травы и не мокнут росы.
Там вся земля вокруг и ноет, и болит,
Там всё вокруг себе свободы просит.
И тридевять земель остались позади,
А впереди лишь кочки на болоте.
Никто из этих мест живым не уходил,
А мёртвые подавно не уходят.
И кости их гниют в проклятой стороне,
Которой нет на карте и в помине.
Нашли они приют в забвенной старине,
И время не коснётся их отныне.
И добрый богатырь сюда не добредёт,
Не сдюжит конь, подковы обломает.
А если добредёт, то что он там найдёт?
Лишь то, чего на свете не бывает…
Там в доме на горе живут спокон веков
Погибель вместе с горем бедою.
И этот дом закрыт на сто больших замков
И рвом опутан с мёртвою водою.
И не дойдёт туда никто и никогда,
Но до сих пор мы так и не узнали,
Что если далеко и горе, и беда,
То почему они всё время с нами?
Ария Понтия Пилата
Как хочется однажды вымыть руки.
Но жизнь сурова, жизнь желанья мнёт.
Мне снятся сны: несут мне мыло внуки,
Жена мне полотенце подаёт…
… Но тает сон и годы мчатся рысью,
Несётся жизнь в водовороте дней.
Я знаю, виноват я перед жизнью
И мне не оправдаться перед ней.
Ужасно думать о своей кончине,
Не потому что всё прервётся вдруг.
Тревожно мне, но по другой причине:
Ужель так и не вымою я рук?
Одно лишь утешает. Погребенье.
На одре смертном вымоют всего…
И тут оно придёт, моё мгновенье,
Но жаль, не испытаю я его.
Баллада о пропащей совести
Засмущалась она, улыбнулась и отвернулась.
Что такого сказал я – не помню теперь, хоть убей…
Но ушла, попрощалась и больше уже не вернулась.
Говорили ведь мне, что мы быстро расстанемся с ней.
Нет на свете печальней, чем эта весёлая повесть.
Закрутился сюжет, завернулся в тугую спираль…
То ушла не жена, не подруга, не тёща, а совесть.
Ну, ушла, так ушла. Сам не гнал, потому и не жаль.
Стал я жить-поживать, да добро наживать аккуратно,
Не жалеть о пропащей себе дал суровый обет.
Погуляет, небось, поскулит да вернётся обратно,
Убедится сама, что надёжней хозяина нет.
Стал я жить-поживать, только зависть тревожит и гложет:
Рядом люди как люди – у каждого совесть своя,
Каждый делает с ней, со своей, всё, что хочет и может,
Но тайком от меня, потому что бессовестный я…
Ну, а я в будуарах теперь появляюсь без стука,
Где пристойность с пороком в объятьях укрылись от глаз,
Где неправда и правда любовно ласкают друг друга,
Где храпит добродетель без грима и прочих прикрас.
И недавно у них захотел я узнать хоть немного
Не о том, что за дети плодятся от правды и лжи…
Мне бы только понять, почему же их всех у порога
Совесть смирная ждёт и от них никуда не бежит?
Почему же моя мне насквозь мою душу проела?
Просыпалась чуть свет и моталась за мною как тень,
Уставала она, отставала и сильно болела
На бегу, на ходу, каждый миг, каждый час, каждый день…
И робел я, когда называл кто-то белое чёрным,
Я глаза опускал, если били меня по щеке…
Было совестно мне, что родился на свет обречённым
Я держать журавля, а не только синицу в руке.
Кто-то сильный и злой моей бешеной совестью правил.
И творил я такое порой, что ни в сказке сказать…
Превратился я с ней в исключенье смешное из правил,
Потому что не мог никогда ей ни в чём отказать.
Я такое творил, вызывая вокруг изумленье:
Что ни слово, то правда, и правда, и только она…
И горели внизу подо мной, как сухие поленья,
И сжигали меня золотые мои времена…
Хорошо, что ушла. Без неё мне не совестно выйти
На трибуну, на площадь, туда, где побольше людей.
Расскажите, родимые, что вы с собою творите
Вдалеке от плакатов, трибун, и от площадей?!
*****
Вот часы на стене отстучали минуты да годы,
Походил я с мечом, только сам и погиб от меча…
И спасает меня от любой перемены погоды
Мой надёжный приют – белый саван с чужого плеча…
Камни на пути
Ох, не знаю, ребята, куда мы идем.
Мокнем все в одиночку под общим дождём.
Сохнем – каждый отдельно развесив бельё.
Не дай бог второпях нацепить не своё…
Каждый сам в свои сани себя запряжет,
Сам их тянет и сам вместо лошади ржет.
А в санях – всё своё по мешкам да кулькам,
И тепло на душе, и приятно рукам.
Все мы крест свой по разным дорогам несём,
Жен своих от друзей в отдаленье пасём
И от верности жены дуреют вконец
Под арестом своих обручальных колец.
Нас боятся друзья и не помнят враги.
В одиночку шагая – не сбиться с ноги.
Хочешь, с левой – назад.
Хочешь, с правой – вперёд.
Только кто же нам камни с пути уберёт?
Фантомные раны
Праздник был. А, может быть, и нет.
Всё как у людей: закуска, гости.
Гости материли белый свет
И хорошим людям мыли кости.
Третий час сидели хорошо.
Но дедок хозяйский всё испортил.
Он сказал: – Я сочинил стишок,
Расскажу сейчас, а вы не спорьте.
Только в нём ни слова про любовь,
Про неё не помню ничего я.
Вышел мой стишок из горьких снов,
Из плохого, злого непокоя.
Отгулял я молодость свою
На «этапах», в «крытках», да на «зонах»,
За полста восьмую нёс статью
Крест не свой и кару без резона.
И про эти жалких десять лет
Под свою дешевую гитару
Я спою всего один куплет
Каждому на память и в подарок.
Ляпнул он некстати, не к столу,
Прямо посредине анекдота.
Но гостям хозяин подмигнул.
Мол, батянька лишку хватанул,
Пусть бренчит. Уважим, раз охота…
Взял дедок гитару и запел
Плохо, в три аккорда, неумело,
Он куплет не спел, а прохрипел,
В рифму рассказал, как было дело:
***
« После вечернего шмона друг мой на нарах погиб,
Кровь подлеца и шпиона ночью спустил в сапоги.
Не доглядел вертухайщик – как он пронёс ножик свой.
И вышел на волю чуть раньше рыцарь полсотни восьмой.
Враг трудового народа, севший за то, что в гостях
Вспомнил аж три анекдота про дорогого вождя.
Стал он английским шпионом и загремел в Магадан.
Так выпьем за наши законы полный гранёный стакан!»
***
Помолчали. Выпили ещё.
Закусили. Снова помолчали.
Дед сказал: – Ребятки, да вы чё?
Пейте дальше, чё ж вы заскучали?
Нет теперь-то пятьдесят восьмой.
Вы её удачно не застали.
Выпейте под тост последний мой:
«Что ж ты так с людьми, товарищ Сталин!»
А батянька твой не так уж прост!
Дружно все хозяина хвалили.
Десять лет ушли коту под хвост,
Но его не сбили, не свалили.
Он уже оправился давно,
Хоть и не забыл судьбы хреновой.
Налили кто водку, кто вино
И за деда выпили по новой…
Суета
Мне тяжко и всегда недолго спится.
Так спят лишь те, кто неспокоен днём.
И снится всё, что может поместиться
В издёрганном сознании моём.
За целый день
Короткий, как щелчок.
За серый день, где суета сует.
И снятся сны пустые, ни о чём.
Несёт меня, как щепку по воде.
А той воде конца и края нет
И берегов нигде…
Нет берегов нигде…
А выше этажом ночами пляшут.
Там рюмки бьют, смеются и поют.
Им сил не жаль на жизнь пустую нашу,
А я ужасно к ночи устаю.
Всего за день
Короткий, как щелчок,
За нервный день,
Где суета сует.
Я вижу сны как будто ни о чём:
Несёт меня как щепку по воде…
А той воде конца и края нет
И берегов нигде…
Нет берегов нигде…
Мои мечты, желанья и старанья
Не успевают оживать во мне.
День пролетел, и ночь такая ранняя
Спускает шторы на моём окне.
А завтра день
Короткий, как щелчок,
Такой же день, где суета сует.
И жизнь меня течением влечёт,
Несёт меня, как щепку по воде.
А той воде конца и края нет.
И берегов нигде,
Нет берегов нигде…
И путаю – живу я, или снится,
Что всё летит куда-то не туда,
И что к любому берегу прибиться
Мне просто не удастся никогда
За весь мой век
Короткий, как щелчок,
За жизнь свою, где суета сует.
И жизнь сама как будто не причём…
Плывёт себе, как щепка по воде.
А той воде конца и края нет.
И берегов нигде…
Нет берегов нигде.
Колокола
Верёвка колокольная нагрелась от руки.
Ох, шум пойдёт, когда её мы дёрнем!
Сквозь зубы продираются на волю языки,
Которые недавно рвали с корнем.
Как девушек до выданья их прятали вчера,
Они при людях и теперь немеют.
И кроме незабвенного врождённого «ура!»
Сказать ни слова внятно не умеют.
Нам жарко от желания залезть под купола
И там сорвать голосовые связки.
Тем более кричать, когда ревут колокола,
Мы можем откровенно, без опаски.
Пока мы, безголосые, толпой стоим внизу
И звона ждём с больших вершин собора,
Наш колокол опять от нас тихонько унесут
И новый отольют ещё нескоро…
Времена, времена… То не ваша вина,
Что как речку до самого дна прихватило вас льдом.
Времена, времена… Есть надежда одна:
Если лёд – ничего, подождём,
Лишь не вечная бы мерзлота,
Лишь не вечная бы мерзлота…
Шаг вперёд
Я делаю из строя шаг вперёд
И слышу чей-то голос за спиной:
«Он слишком много на себя берёт.
Он нарушает строй!
В нём первый должен быть
И должен быть второй!»
Но кажется мне – это я на распутье стою,
И самый крутой выбираю в судьбе поворот.
Считайте, что я остаюсь вместе с вами в строю,
Но каждый обязан однажды шаг сделать вперёд.
Не делайте поправку на азарт, на будущие славу и почёт.
Ведь чтоб вернуться – нужен шаг назад. Но я иду вперёд!
Быть первым выбор мой и мой черёд.
И кажется мне – это я на распутье стою,
И самый крутой выбираю в судьбе поворот.
Считайте, что я остаюсь вместе с вами в строю,
Но каждый обязан однажды шаг сделать вперёд!
Хорошо
Жить хорошо.
И денег нет,
И много лет.
Ну, что ещё?
Мне много лет
И денег нет…
Ведь хорошо,
Что я одет
Как старый дед
Ну, что ещё?
Я на тот свет
Достал билет…
Мой век прошел,
А жизни след
Плетется вслед.
Жить хорошо.
Мне столько лет,
А смерти нет…
Ну, что ещё?
Проснуться мне?
И дальше быть?
Как хорошо.
Смерть не шумит,
Чтоб не будить…
Да бог с тобой!
Когда последние безумные надежды
Сбегут от вас, как крысы с корабля,
Не рвите свои нежные одежды,
Как рвут отживший лист календаря.
Прислушайтесь, вон ангелы поют!
Не стыдно сгинуть под такое пение.
Ещё одно мгновение терпенья
И вы уже одной ногой в раю.
А там уже не надо ни надежд,
А там уже не надо и одежд…
Чиста душа в раю да хвост трубой,
Гуляй да пой себе, да Бог с тобой!
Когда любимая тебя из дома гонит,
Не лей ты ей печальных слёз на грудь.
Любовь и смерть – родители агоний,
Тут, что ни день, то шаг в последний путь…
Прислушайтесь, вон ангелы поют!
Ни слова не понятно, ни мелодии.
Не ангельское пенье, а пародии,
Да пусть халтурят, ты ж почти в раю!
Отсюда не прогонят, хоть умри,
Хоть все грехи земные повтори.
Чиста душа в раю да хвост трубой,
Порхай да пой себе, да хрен с тобой!
––
Когда друзья тебя в гробу видали,
Прости друзей, не так уж много их,
Христа ведь тоже не враги продали,
Поэтому всегда прощай своих…
Душа моя
Который день я сам себе – чужой.
И что со мной – никак не обнаружу,
Творится что-то странное с душой,
Не узнаю я собственную душу…
Она со мной уже не говорит.
Душа моя. Надежда и опора.
Во мне её молчание горит
И мучает больнее разговора
И я боюсь, что будет так всегда.
Ну, что за чудо злое совершилось!?
Неужто ты попала не туда?
Душа моя, неужто ты ошиблась?
И в том была трагедия твоя,
Что ты меня случайно повстречала.
Неужто нужен был тебе не я?
Душа моя, ну, что ты замолчала?!
Мне жутко одному в такой тиши!
В предчувствии печального исхода…
А просто надо камень снять с души.
Тяжелый камень надо снять с души!
Который кто-то бросил мимоходом…
Иллюзия
Живу теперь на облаке как Божия роса
Над бегом и вращением давно чужих времён,
Над вихрем исчезающих событий и имён.
Имею светлость в облике. И верю в чудеса.
Сижу себе на облаке седьмую сотню лет,
На жизнь то снегом выпаду, а то дождём прольюсь…
Но даже так, я знаю, что обратно не вернусь
В своём невинном облике на грешный белый свет.
А, может, мне попробовать с небес росой сойти?
А, может, лучше ветром мне слететь на вас зимой?
Тогда вы все поверите, что дух холодный мой
Затронул весь оставшийся срок вашего пути.
Нет ангелов на облаке и бесов тоже нет.
Здесь только души грешные, которым несть числа,
Которых тьма кромешная навечно вознесла
На тот, живым неведомый, но тот чудесный свет.
Вместили всех покинувших земное небеса
За миллионы канувших и позабытых лет,
Куда пути обратного по чьей-то воле нет.
Ну, если не случатся вдруг чудные чудеса.
Но чудеса не ладятся. Всё так же нет моста
От жизни до бессмертия, а из него назад…
Придумал я про облако, конечно, невпопад.
Есть более приятные, волшебные места.
Сижу себе за столиком в дешевом кабаке
И пропиваю молодость, и жизнью заодно.
Сплывает с неба облако в кабацкое окно,
И я на этом облаке – от жизни вдалеке.
Я падаю как в обморок в видение мое.
Я пропадаю в вечности, я превращаюсь в сон.
И в пьяной бесконечности меня вращает он,
И знаю я, что выхода не будет из неё…
Такая вот бессмыслица цветёт в моём бреду.
Сижу себе, кончаюсь вместе с водкой, не спеша,
А где-то там, на облаке, живет моя душа,
А сам-то я, наверное, туда не попаду…
*****
Но обижаться нечего. Проходит праздник мой.
И уходить пора уже, хоть это нелегко.
Идти совсем недолго мне. Совсем недалеко.
Там ждет на кухне женщина всю жизнь меня домой.
Волк и ноги
Кормят волка только ноги.
Ходят ноги – волк живой.
Удаётся лишь немногим
Прокормиться головой.
В голове, конечно, тоже
Ум, глаза и зубы есть.
Да вот бегать ум не может,
Чтоб догнать, поймать и съесть.
Ум иллюзию рождает,
Будто с помощью ума
Волк добычу побеждает.
И бежит она сама
И на завтрак, и на ужин,
И, конечно, на обед.
Будто только ум и нужен,
Важен ум, а ноги – нет.
Но возьми любого волка:
Кроме горя от ума.
Нету в жизни волчьей толка,
Если ногу волк сломал.
Если две сломал, то скоро
Сгинет он, могучий зверь.
Есть ли тут предлог для спора?
Так попробуй сам. Проверь.
Ум, конечно, нужен многим,
А, возможно, всем подряд.
Только кормят волка ноги.
Так в народе говорят.
Говорят в народе верно:
Ходят ноги – волк живой.
А догонит – ест, конечно,
Как и все мы – головой.
По реке, вдоль берега
По реке вдоль берега тянем сети дружно мы
И осока острая бреет ноги голые.
На сухие плечи нам песню вылить нужно бы,
Чтоб в жару полуденном по повяли головы.
Только песню общую нам покуда не дали
И несём мы в памяти каждый ту, что помнится.
А глядим мы под ноги. Нам сейчас до неба ли?
Мы давно не соколы, да уже не конница.
Нам сейчас до песен ли? День никак не кончится,
Полоса песочная за край света тянется…
Но дойдут до края-то те, кому не хочется,
Тот, кому не терпится, на песке останется.
Он врастёт коленями в берег этот проклятый.
Связанный, стреноженный собственными жилами.
Имя и фамилия, всё при нём. А проку-то?
Ведь покуда ходится, до тех пор и живы мы.
Тянется-потянется наша сеть невидная.
Можется-не можется. И без песен ходится.
Выдюжим, но только вот самое обидное,
Если рыба в речке той уж давно не водится.
Про дурака
Из какой, никто не помнит, сказки
Он пришёл с сумой через плечо.
И его насквозь святые глазки
Из лица торчали, как из маски,
А лицом – ну, круглый дурачок.
Гнать такого – вроде бы неловко:
Мы к блаженным с милостью всегда.
Бедная, безумная головка,
Тыковка, пустышка, бестолковка.
Не вложил господь ума туда.
Ох, садист ты, боже, ох, иуда,
Раз умы делил не по уму.
Раздели ты, праведный оттуда –
Не иметь ума в достатке худо –
Отними у нас и дай ему.
Чтоб не мог он вслух сказать, что хочет,
Чтобы, как и мы, имел врагов.
Чтобы сердце ныло среди ночи,
Чтоб друзей боялся, между прочим,
Больше, чем врагов и дураков.
Господи, сними несправедливость,
Дай ему, счастливому, ума.
Уравняй с людьми его на милость,
Чтобы жизнь над ним повеселилась,
А уж как – она найдёт сама.
Только зря мы глотки прокричали –
Небеса безмолвствуют, увы…
А дурак с сумою за плечами
Прёт, не натыкаясь на печали,
И лекарств не пьёт от головы…
Срок
Свой положенный срок я толково отжил:
Погулял от души, от души погрешил.
А к концу запечалилась совесть моя,
Потому как ещё не покаялся я.
Не за то, что здоров, не за то, что живой,
Не за то, что всё так же дружу с головой.
За утопших в стакане друзей дорогих
И за брошенных женщин, чужих и своих.
Грешен в том, что я жизнь проскочил, как умел.
Не боялся друзей и врагов не имел.
Я виновен безмерно и грешен вдвойне
В том, что жизнью своей я доволен вполне.
В том, что зла не держу на жену и страну,
Что у денег в плену я свой срок не тяну.
Что ни праздников я не люблю, ни наград,
И гостей не люблю, и подаркам не рад.
Ох, как сильно душа моя мается!
Жизнь кончается, всё ломается…
Надо в церковь бегом лбом удариться
И покаяться, чтоб исправиться.
В храме жарко от свечек, светло от икон,
Вон и колокол бьёт непонятно по ком.
Вот поклоны кладу, вот целую я крест
И томлюсь в ожидании гласа с небес.
И раздался мне глас, хоть крестись и божись:
«Самый тяжкий твой грех – твоя длинная жизнь.
Ты прими благодарно прощенье моё.
Отпускаю твой грех, забираю её».
Ох, как здорово всё получается:
Всё ломается, жизнь кончается.
Но самый тяжкий мой грех отпускается.
Что ж печалиться? Что ж печалиться?
Воля
Как может, живёт человек без особых примет,
Без громкого имени, славы и прочих отметин
Врагов не завёл, потому что врагам не приметен,
Друзей потому же давно и пожизненно нет.
Живёт он нигде, потому не идёт никуда.
Не надо ему – всё убого вокруг и нескладно.
Он счастлив и рад, что покуда не помер, и ладно,
Хоть жизнь без следа, так то ж ерунда, и всё ж не беда.
Вон яблоки греются в солнечном сонном саду
И пахнет смолой от недавней на дереве раны.
Такой здесь покой, что с ума от покоя сойду,
Хоть разум терять непростительно глупо и рано.
Живу, как могу, не имею особых примет
И громкого имени, славы и прочих отметин.
Узнать бы мне самую тайную тайну на свете,
Зачем я живу столько дней, столько зим, столько лет?
===
А с дикого озера дикие гуси взлетают.
Взлетают и тают в тяжёлом молочном тумане.
Их след на воде будто снегом туман заметает.
И ветер их крыльев отравой свободы дурманит,
Колдует, пугает и вдоль зачарованно манит.
И рвётся душа моя грешная, но не взлетает.
Ах, вольная воля, как горько тебя не хватает.
Как бы сентиментальные:
Ей так хорошо
Она старомодна как запах забытых «Клима»,
Она неуклюжа в век быстрый наш и угловата.
Любимое время, когда хорошо ей, зима.
И в прошлом всё лучшее было. Не вспомнить.
Когда-то…
Она проживает свой срок средь бессрочных вещей
Одна среди слоников белых из кости слоновой.
И то, что другими давно позабыто уже,
Ей кажется чудным, ей кажется радостью новой.
Ей так хорошо среди старой фарфоровой прозы,
Какую всю жизнь для себя сочиняла сама.
Она обожает банальные белые розы
И несовременно от Чехова сходит с ума.
Её невозможно склонить на невинный роман
С каким-нибудь ухарем – мастером беглого флирта.
Она, как на скатерти гладь, а под ней бахрома.
И также нелепа, как свадьба без драки и спирта.
Ей сорок всего, а прожито семьдесят лет.
И тайна в глазах – след от бывшего злого ненастья.
Она любит запахи роз и домашних котлет,
И зла не таит за сбежавшее в юности счастье.
В наш мир не желает она появляться сама,
Менять нелюбовь на любовь. И стихи, и привычки.
Она старомодна как запах «Шанель» и «Клима».
С русалкой ковры, абажуры да свечки и спички…
Ей так хорошо среди старой фарфоровой прозы,
Какую всю жизнь сочиняла с любовью сама.
Она любит розы, банальные белые розы,
И так же банально от Чехова сходит с ума.
Она старомодна, как запах забытых «Клима»,
Она неуклюжа и даже чуть-чуть угловата.
Любимое время, когда хорошо ей, – зима.
И в прошлом всё лучшее было. Не вспомнить…
Когда-то…
Не спится мне
Не спится мне. Гляжу в окно напротив.
Четвёртый час, не утро и не ночь.
В окне напротив молодая тётя
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «Литрес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (https://www.litres.ru/chitat-onlayn/?art=70610896) на Литрес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.