Франя
Илья Бровтман
Поэма рассказывает судьбу простой польской женщины и её брата из провинциального украинского городка, прошедших через все препятствия сурового ХХ века.
Франя
Илья Бровтман
© Илья Бровтман, 2024
ISBN 978-5-0062-8532-3
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero
I
Ничто прекрасней, чем Подолье,
Пока не смог Господь создать.
Малороссийское приволье
Народу местному как мать.
Волшебный край. Оттуда птицы
Не любят улетать на юг.
Там круглый год поют девицы,
А землю разрыхляет плуг.
Нигде таких полей не встретишь,
Как наш подольский чернозём.
Такого грунта в целом свете
Не сыщешь даже с фонарём.
Летит, галдя, воронья стая.
Хрустит ботвой в сарае хряк.
Свеклу русины называют
На местном говоре – «буряк».
А рожь тут называют – «жито»,
И прячут на зиму под снег.
Крестьянским потом всё полито.
Но всюду слышен детский смех.
Народ весёлый – подоляне.
В лесу поют глухарь и дрозд.
А разных ягод на поляне
Не меньше, чем на небе звёзд.
Здесь всё умеренностью дышит,
И вольно дышит человек.
Зимой дымок стоит над крышей,
А летом пар над поймой рек.
Уста девиц невинных сладки,
А слёзы горькие из глаз.
Захватчик на добычу падкий
Сюда захаживал не раз.
Кого здесь только не бывало:
Поляков, русских и татар.
И полегло людей немало
От ятаганов янычар.
Однажды, заманив в болото,
Как набежавшая волна,
Разбили польскую пехоту
Полки Ивана Богуна.
Тут, где встречает гладь речная,
С холма стекающий приток,
Среди деревьев утопая,
Стоит уездный городок.
Дубы зелёные качались.
Весь город как цветущий сад.
Посёлок Винницей назвали
Пол тысчи лет тому назад.
О Виннице слагали эпос.
Тут заложили Литваки
Когда-то небольшую крепость
На островке среди реки.
Близ этой крепости небрежно
Раскинул ветви старый бук.
Тот остров обнимает нежно
Река с названьем – Южный Буг.
Когда-то войны наблюдая,
Несли без устали дозор.
А мимо них вода речная,
Струясь, змеилась между гор.
На го?рах летом разноцветье,
И снег пушистый средь зимы.
Хотя, наверно, горы эти
Похожи больше на холмы.
Весь город Винница всецело
На правом берегу стоял.
Напротив острова несмело
Ютился лодочный причал.
На плоскодонки не робея,
Ступала путника нога.
На этих лодках два еврея
Соединяли берега.
Мы можем направляться прямо,
Или в любую из сторон.
Налево ждёт большая яма,
Направо тоже не свернём.
Здесь небо кажется серее
От перекошенных лачуг.
Тут разместились иудеи,
И страшный смрад стоит вокруг.
«Ерусалимкой» называют
Не даром. Всюду грязь и мрак.
Дома похожи на сараи.
К бараку прислонён барак.
Здесь поселились брадобреи.
Портных и скорняко?в не счесть.
Полно сапожников – евреев,
И музыканты тоже есть.
А нас зовёт вперёд дорога.
Пусть мирно спит Иерусалим.
Оставив сбоку синагогу,
Вверх по Почтовой поспешим.
Почтовая богата флорой.
Деревья вдаль, деревья вширь.
Стоят как стражи два собора
И иезуитский монастырь.
Сверкают церкви куполами.
Неспешно крестится народ
Пред ними, шевеля губами,
И по своим делам идёт.
Светает. С грохотом телеги
Везут на рынок свой товар.
Тепло, почти не видно снега,
И изо рта не валит пар.
Летит по мостовой карета,
И расступается народ.
Все знают, что повозка эта
Градоначальника везёт.
Февральский ветер дует в спину.
Зачем печатать каблуком?
Когда извозчик за алтыну
Доставить может с ветерком.
Со скрипом тронулась телега.
Ямщик издал гортанный крик.
Рванулся с места мерин пегий,
Когда кнутом хлестнул мужик.
Мелькали лавки, два собора,
Полу сгоревший монастырь,
Костёл, отель, цукерня. Вскоре
Остался позади пустырь.
Проплыли эркеры, балконы,
Библиотека и дворцы.
И, наконец, минули кони
Строенья, где живут купцы.
За нами пыль столбом струится,
И мы летим, как на пожар.
Коня остановил возница
Пред самым входом на базар.
«Кали?чей» рынок называют,
Известен он на весь уезд.
Сюда крестьяне приезжают
В базарный день из дальних мест.
Здесь каждый что-нибудь горланит,
Невыносимый шум и гам.
Товар скупают горожане.
И мы пройдёмся по рядам.
Часы, одежда, обувь, сбруя,
Творог, сметана, лук, чеснок.
И всякой всячиной торгует
На видном месте мужичок.
Поёт цыганка под гитару,
Шныряют ромы там и тут.
Напротив, прямо с пылу, с жару
В пекарне булочки пекут.
Заглянем мы в пекарню эту,
Тревожа звоном бубенцов.
И видим, что хозяйки нету —
Торгует пара сорванцов.
Их мама из покоев спальных
Не выходила пару дней.
Услуги бабки повивальной
Сегодня пригодились ей.
Что может быть прекрасней деток?
Пищащий маленький комок,
Пытаясь выжить в мире этом,
Вцепился губками в сосок.
Лежит устало на подушке
Хозяйка с дочкой на руках.
Великолепная девчушка
Сопит, напившись, молока.
Судьба известна только Богу.
Грядущее – сплошной туман.
Как сложится её дорога?
Об этом будет наш роман.
Без имени не может пани,
И назвала девчушку мать,
Обычным польским словом: Франя.
И мы её так будем звать.
Быть может, кто-то удивится:
Не близко шляхтичей страна.
Поляки начали селиться
На этих землях издавна.
История всегда – качели:
То приходили казаки.
Поляки, турки песни пели,
Татары, шведы, литваки.
Народы покорялись силе,
Ложась на жертвенный алтарь.
Поляки долго тут царили,
Потом пришёл московский царь.
В извечной этой карусели,
Когда царили кнут и меч,
Поляки сохранить сумели
Свою религию и речь.
Они, как впрочем, и евреи,
Живут в заботах и трудах.
Как и везде у них на шее
Сидят, жируя, господа.
Они, не думая про славу,
Стараются своим трудом.
Чтоб прокормить детей ораву,
Живут нелёгким ремеслом.
Семейство Франино веками,
Весь день, горбатясь у печи,
И тесто, вымесив руками,
Изготовляет калачи.
Два сына: Лёня с Николаем
Наполнили весельем дом,
И дочка Франя подрастает,
На радость матери с отцом.
II
Орёл над Винницей кружится
Под колокольный перезвон,
Взмахнув крылом. И видит птица:
Несётся лёгкий фаэтон.
Сверкают золотом погоны
У казаков на облучке.
Две августейшие особы
В карете катятся к реке.
Сидят супруги в экипаже,
Осматривая всё кругом.
На даме шляпа под плюмажем,
На нём – фуражка с козырьком.
Несутся кони по бульвару.
Вдруг справа показался дом.
Побеленный, совсем не старый,
На крыше аисты с гнездом.
Писателем и полиглотом
Был Коцюбинский Михаил.
Писал романы, и почёта
Он, безусловно, заслужил.
Дымок клубился над домишком.
На всю страну известен он.
Мыслитель, сочинитель книжек
Был в этом домике рождён.
Земля – мираж в его романе,
А революция – фантом.
Теперь гордятся винничане
Таким известным земляком.
Кортеж начался от вокзала
И растянулся на версту.
Карета быстро приближалась
К стальному новому мосту.
Разделенный на два фрагмента,
Мост через остров проходил
С названием заморским: «Кемпа».
Он берега соединил.
Пред ними Южный Буг змеится,
А сзади верхом гарцевал
На белогривой кобылице
Седобородый генерал.
Горят на солнце эполеты.
Сегодня возглавляет он,
Сопровождающий карету,
Кавалерийский эскадрон.
Стучат подковы конной пары.
Повсюду слышен шум и гам.
Неспешно катят по бульвару
Пролётки видных винничан.
Толпа приветственно кричала
Когда по пыльной мостовой
Сам Оводов – градоначальник
Проехал, помахав рукой.
За ним в коляске с крытым верхом,
В фуражке, с рыжей бородой
Сидел Артынов – архитектор,
С супругой – дамой молодой.
Итогом сих мужей усилий
Исчезла с главных улиц грязь.
И Винница преобразилась,
В губернский город превратясь.
Домов построено немало.
Запущен сахарный завод.
Трамвай связал базар с вокзалом,
И проведён водопровод.
Потрачена большая сумма
На башню и отель «Савой»
С лифтом и городская дума.
Разбили скверик городской.
Гимназия, библиотека,
Салоны модные для дам,
Муниципальная аптека
Работала для винничан.
Гордилась Винница гробницей,
Где упокоен Пирогов.
И современную больницу,
Открыв, назвали в честь него.
Печатать начали газету,
И проводили телефон.
От электрического света
По вечерам светло как днём.
Порядок чёткий на «Каличе»
Наведен был в кратчайший срок.
Таким увидел гость столичный
Зелёный южный городок.
На солнце маковки сверкали,
Сусальным золотом горя.
Радушно Винница встречала
Ясновельможного царя.
Монарха славили фанфары.
Коляска двигалась вперёд.
По обе стороны бульвара
Стоял ликующий народ.
В цветастых капорах матроны,
А сорванцы на фонарях.
В одеждах чёрных, как вороны
Послушницы монастыря.
С мальцами молодые папы,
И сгорбленные старики
В почтении снимают шляпы:
Кто канотье, кто котелки.
Стоят в ермолках иудеи
В своих парадных сюртуках.
Мелькает митра архиерея,
Монахи в чёрных клобуках.
В крестах и орденах герои
В толпе мелькают тут и там.
И гимназистки ровным строем
Под наблюденьем классных дам.
Девицы смотрят горделиво,
Прекрасны все, как на подбор.
Как на невиданное диво
Направлен августейший взор.
Свежи и непорочны лица,
Глаза лазурны как ручей.
От самой маленькой девицы
Не мог он отвести очей.
Она как сизая голубка
Стояла в платье голубом.
Её коротенькая шубка
Сверкала золотым шитьём.
Лежала на плече малышки
Коса, сверкая как янтарь.
Прелестным обликом Франтишки
Был очарован Государь.
Прекрасна жизнь, когда ты молод,
С тобою братья, мать, отец,
Неведенье, что горя молот
Уже поднял злой рок – кузнец.
Как конь буланый время скачет,
Двадцатый век начал разбег.
Понёсся как скакун горячий,
Сменив неспешный прошлый век.
Что будет в жизни героини,
Ещё не ведомо пока.
Ждёт сон беспечный на перине,
Или мозоли на руках?
Пока, она под небом ясным,
Живёт в уюте и тепле.
В кругу семьи, цветком прекрасным.
А в это время на земле
Бушует пламя революций,
Цунами бойни мировой.
И карту, как лоскутик куцый,
Штыком сшивают как иглой.
Она в гимназию ходила,
Когда подковами копыт,
Топтала землю злая сила,
Разрушив весь привычный быт.
Казалось, городок взбесился,
Все люди озверели вдруг.
На нервной почве обострился
У матери былой недуг.
Над нею смерть – старуха кружит.
Однажды, в пред пасхальный пост,
Под плачь её детей и мужа,
Свезли бедняжку на погост.
Своей энергией, харизмой,
Держала всё семейство мать.
От всех житейских катаклизмов
Брат Лёня начал выпивать.
Таскал из дома что попало:
Часы, икону и оклад.
Однажды выручка пропала,
А вместе с ней исчез и брат.
Когда вручали аттестаты,
Держа в руках германский флаг,
Шли иностранные солдаты,
По мостовой, чеканя шаг.
Страдали лавки, магазины.
Как снежный вал с высоких гор,
Громя стеклянные витрины,
Распоясался мародёр.
Пекарню тоже не щадили.
Злодеи, не боясь греха,
Её нещадно погромили
И подпустили петуха.
Стараньям многих поколений
Пришёл в мгновение конец.
Под обгоревшее поленья
Попал, сгорев в огне, отец.
Она осталась, в чём стояла:
Без пищи, денег и жилья,
Без простыни, без одеяла
И даже сменного белья.
В чём Франя была виновата.
Она от холода дрожит.
И прижимаясь к телу брата,
От горя плакала навзрыд.
Ни крошки хлеба, ни монетки.
Хоть от отчаянья кричи.
Над ними сжалилась соседка,
И сдала угол близ печи.
На узкой кованой кровати,
Где помещались лишь ничком,
Лежала, не снимая платье,
Укрывшись штопаным мешком.
Работы нет, дохода нету.
Идти на улицу – позор.
Ну, хоть с сумой иди по свету,
Или на паперть под собор.
Нет проку от пера и книжки.
Не беспокоит мужиков,
Что очень грамотна малышка,
И знает много языков.
Никто теперь не нанимает
За корку хлеба мыть полы.
Ведь чистоту не соблюдает
Народ. Сейчас не до метлы.
От голода не держат ноги,
И смерть вот-вот возьмёт с собой.
Вдруг показался на пороге
Мужик с курчавой бородой.
На стол ложатся хлеб и сало,
Кровянка, крылышки курей.
Она такого не видала,
Наверно, очень много дней.
Он, из котомки вынимая,
Пред Франею кладёт калач.
А девушка не понимает,
Что хочет этот бородач.
Дошло до Франи понемногу,
Что он зовёт её с собой,
Поехать в дальнюю дорогу
И стать законною женой.
Её, увидев на «Каличе»,
Амуром был сражён мужик,
И то, что Франя католичка
Преградой не было в тот миг.
Когда Амур стучится в двери,
Тогда при выборе жены,
Национальности и веры
Для человека не важны.
Так неожиданно просватал
Мужик, огромный как скала.
Проплакав на плече у брата
Всю ночь, согласие дала.
В одной церквушке православной,
Она уже грядущим днём,
По католически зеркально,
Крестилась перед алтарём.
Всплакнула с братиком немного,
Пролив слезу ему на грудь.
Потом присела на дорогу,
И тронулась в далёкий путь.
III
Какая ждёт сестричку доля?
Чем повстречает дальний край?
Как колосок в широком поле
Один остался Николай.
Ему едва минуло двадцать.
Хоть ростом мал, но полон сил.
Не ведая куда податься
Бесцельно городом бродил.
А время было не простое.
Распоясался хулиган.
Сидел в гостинице «Савойя»
Петлюра – главный атаман.
А мародёры без устали,
Весь день ходили по дворам
И те квартиры очищали,
Что не успела немчура.
Стрельцы явились сечевые,
И гайдамаки в зипунах.
Носились всадники шальные.
Вокруг витали смерть и страх.
Слоняясь в поисках работы,
Шёл по проспекту Николай.
Вдруг на углу окликнул кто-то:
– Иди сюда и прочитай!
Висела на стене «Савойя»
Доска, на ней белел листок.
Стояли юноши толпою,
Но прочитать никто не мог.
В недоумении ребята
Смотрели: – что там на доске.
Всё дело в том, что напечатан
Был текст на польском языке.
Язык своих шляхетных предков
Для Николая был родной.
Он говорил на нём нередко
До расставания с сестрой.
Вот от внимания робея,
Он объявление прочёл.
И окружившим ротозеям
Его дословно перевёл.
– Петлюре нужен был сотрудник
Для выполненья важных дел.
Секретных и особо трудных.
Чтоб польским хорошо владел.
Минуты даром не теряя
Вошёл он, дверь, толкнув плечом.
После беседы с Николаем,
Он принят был секретарём.
Случилось так, что атаману
С секретарями не везло.
Один из них был вечно пьяный,
Другой – судим за воровство.
Погиб от артобстрела третий,
Четвёртый неуч был и хам.
Паршивец планы рассекретил,
И убежал к большевикам.
А пятый был вполне приличный,
Но у него болела мать.
И он, как человек столичный,
Не стал из Киева бежать.
Всё это мучило Петлюру.
От безысходности грустил.
Достойную кандидатуру
Уже отчаялся найти.
В провинциальном городишке
Достойных не было, но вот
Явился грамотный парнишка,
И настоящий полиглот.
И этот парень сероглазый
Был мудр как Козьма Прутков.
Он удивил, промолвив сразу,
Что знает восемь языков.
Симон Васильевич заметил,
Что парень не имеет сил.
Его в гостиничном буфете
Он первым делом накормил.
Внезапно парень стал фигурой,
Работу эту обретя.
Все поручения Петлюры
Старался выполнять шутя.
Хотя печальным было время.
Не разберёшь: где фронт, где тыл.
На плечи непростое бремя
Симон Васильевич взвалил.
У патриотов в жилах стынет
Кровь. Не поймёшь: кто враг, кто друг.
Схватив когтями Украину,
Порвать стремятся все вокруг.
В Одессе слышна речь чужая,
Потомков Дюка Ришелье.
Набросились голодной стаей,
Приплыв туда на корабле.
Решили видно оккупанты:
Раз Дерибас и Лонжерон
Французы, значит у Антанты
Быть этот город обречён.
Гуляют в поле анархисты,
А с ними Нестор – атаман.
Во Львове и горах лесистых
Ясновельможный польский пан.
На Юзовку из Таганрога
Идут Деникина полки.
Бандитов разномастных много,
А в Киеве большевики.
Не помнил Коцюбинский Юра
О наставлениях отца.
Печально размышлял Петлюра
О приближении конца.
Он часто спорил с Николаем,
Ответ на свой вопрос искал
Ночами, с ним за чашкой чая:
Чем обусловлен их провал?
Сверлила мысль атамана
О том, что было не резон
Ещё во времена Богдана,
Идти к кому-то на поклон.
Вздыхая, размышлял мужчина,
Пытаясь отыскать ответ.
Старался рассмотреть причину
Дел нынешних сквозь толщу лет.
Одним бессонным чаепитьем,
Надвое разделив пирог,
Огромной череде событий
Он дать свою оценку смог:
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «Литрес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (https://www.litres.ru/chitat-onlayn/?art=70609825) на Литрес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.