Солнце больше не светит
Владимир Никольский
Что было бы, если вторжение потустороннего или инопланетного началось изнутри планеты? Как бы повели себя Вы, видя крах человечества в пространственных связях? Действительно ли старый мир исчезнет с приходом чего-то более древнего? Эта история повествует о совмещении миров – принудительном и болезненном. Вторжении чего-то неизвестного, пугающего. Так ли нужна храбрость, чтобы стать героем? Так ли нужна трусость, чтобы избежать гибель? Так ли нужно истребление, чтобы из бездны извергнуть новый мир?
Владимир Никольский
Солнце больше не светит
Глава 1
Валера сидел в крохотной кухоньке с обшарпанными, покрытыми грязными пятнами непонятного происхождения и кое-где отклеивающимися обоями в съемной квартирке в Муравейнике – так за глаза местные называли комплекс жилых кварталов на окраине города, состоящих из кучно настроенных многоэтажек. Тусклая лампочка, одиноко свисающая с потолка, вяло освещала скудное окружение: замызганная плита, прилепленный к стене умывальник, в углу ютился весь во вмятинах и царапинах невысокий холодильник, на котором, как на троне, восседала, замызганная слоями свалявшейся отсыревшей пылью, радиоточка, а посреди всего этого безобразия стоял трёхногий, видавший виды деревянный стол, как будто сделанный наспех и на коленке, чтобы пережить ужин в самом разгаре ремонта в только что отстроенной новостройке. Только эту новостройку сдали первым жильцам почти три десятка лет назад.
Шатающийся трёхногий приятель, тем не менее, с удивлением выдерживал вес согнувшегося над ним пьяного тела, уже полупустую бутылку крепкого алкоголя, пачку сигарет с зажигалкой и пепельницей из бог знает когда в последний раз мытого блюдца, и скромную закуску, состоящую из криво нарезанных кусков твердого сыра и чёрного хлеба, и полиэтиленовой упаковки из-под него в качестве разделочной доски.
Диктор из угла кухоньки женским монотонным голосом уныло вещала что-то о погоде, о какой-то неведомо откуда взявшейся субстанции, об учёных, которые бьются над очередной проблемой, о локальных конфликтах в странах ближнего и дальнего зарубежья. О многочисленных жертвах среди населения, травмах различной степени тяжести.
– Ученые всего мира бьются над решением этого вопроса! – Валера, скривив гримасу, повторил себе под нос слова диктора, будто передразнивая.
На самом деле сейчас Валеру новости мало интересовали. По-настоящему его беспокоило, что последний выходной стремительно подходил к концу – ещё каких-то пара часов и наступит понедельник. Чтобы заглушить тяжесть мысли о необходимости терять большую часть дня на ненавистной работе, он размашистым движением руки схватил бутылку со стола и разом сделал несколько глотков прямо из бутылки, минуя под стать окружению грязный, давно немытый и поросший серо-зелёной плесенью стакан, валявшийся в умывальнике. Как, впрочем, и всё что там лежало тоже не отличалось особенной чистотой.
Время от времени он ловил себя на мысли, когда же вновь зародившаяся в умывальнике цивилизация, ну или хотя бы серо-зелёное бесформенное и дурно пахнущее существо даст ему хорошего пинка под зад, чтобы он наконец привёл свою жизнь в порядок, начиная с раковины. Но горючее в бутылке подходило к концу, животворящий пинок так и не прилетал.
– Ну и где! – вырвавшаяся из уст Валеры в пьяном угаре фраза явилась неожиданностью для него самого.
В какой-то момент лабиринт спутанных одурманенных мыслей завёл его в тупик, который только в состоянии подкатывающей тошноты мог показаться универсальным выходом: сжечь к чертям всю кухню и решить сразу одним махом множество проблем. Рука непроизвольно потянулась к зажигалке.
Однако неожиданно пробудившийся проблеск рассудка посчитал, что это чересчур лёгкое решение, которое влечёт за собой ещё более плачевные последствия, и решил не нагромождать и без того печальную пирамиду проблем ещё и вопросами здравоохранения, страховых компаний и возмещения ущерба пострадавшим хозяевам сгинувшего имущества в виде однокомнатной квартиры, мятого холодильника и не менее ценного трёхлапого деревянного уродца.
Из приоткрытой форточки ветер загонял в сигаретный туман кухни поток свежего ноябрьского воздуха вместе с какофонией звуков проезжающих автомобилей и человеческих голосов.
Валера затушил сигарету в пепельницу, клонило в сон. Время близилось к полуночи, ещё один бестолковый день пролетел, не оставив следа в его одурманенной алкоголем, памяти. Проходя мимо умывальника, он сплюнул в него горькую слюну.
– Вот тебе ещё пища для… – слова путались, мысли выветрились с очередным потоком прохладного воздуха, и он забыл, что хотел сказать, но раз уж начал, надо чем-то закончить нелепую фразу, – расти большой и умный, кто знает, может будешь мне другом… Единственным серо-зелёным другом.
С глупой ухмылкой, Валера покинул кухню и уже в следующие пару мгновений оказался в постели, уткнувшись лицом в подушку.
Сквозь накрывающее беспамятство, ему казалось, что всё пространство вокруг заполнили крики мужчин, женщин и, что очень странно, детей. Кричали ли это на улице, либо соседи смежных квартир, или были это крики в голове, сейчас невозможно было определить – разум отделился от тела и провалился в бездну беспамятства.
В далёком детстве иногда он ощущал некое присутствие чего-то зловещего, неосязаемого, это как к телу приложили лёд, который пронизывает тысячью игл, проносится по телу, захватывая каждый сантиметр от пяток и до самой макушки, поднимая каждый волосок, заставляя вставать столбом, словно иглы ощерившегося ежа.
Вдобавок ко всему противное чувство паники, из глубин нутра, ледяной опухолью растет в районе лопаток и с бешеной скоростью пускает свои метастазы в сердце, мозг, жизненно важные органы, в саму душу, разнося ужас и испарину до кончиков пальцев рук и ног, замораживая их.
Именно с этим позабытым ощущением Валера сидел на краю кровати и смотрел на входную дверь. Голова гудела, но сна не было ни в одном глазу. Часы на прикроватном табурете показывали пять часов ночи. Можно было бы ещё поспать, собираться на работу только через пару часов, но страх не давал ему расслабиться.
Собрав волю в кулак, он все же, нетвердым шагом опираясь о стену, заставил себя осмотреть небольшую прихожую и кухню: ничего подозрительного он не увидел, все было на своих местах. Стоя в кухонном проеме в трусах и майке, подпирая плечом дверной косяк, он поежился: панику и ужас приглушила прохлада утреннего сквозняка.
Ночное приключение дало свои плоды: Валера проспал. Собравшись в одно мгновение, наспех умывшись и почистив зубы, он выскочил из квартиры навстречу будничной рутины понедельника. Выходя, Валера глядел на свои пыльные ботинки, укоряя себя за то, что не может выделить несколько минут своего времени на их протирку и чистку гуталином. Чуть меньше угрызений совести он испытывал, глядя на довольно помятые, нестиранные вот уже две недели как, брюки. «На это нужно больше нескольких минут» – успокаивал он себя.
Самобичевание длилось недолго. Входя на лифтовую площадку, Валеру кольнул ледяной мороз страха, мурашки вновь тысячами маленьких мерзких паучков побежали от лопаток к затылку, поднимая на своем пути каждый волосок его тела. Краем глаза он ухватил тень, скользнувшую в балконную дверь. Взглянув в её сторону, Валера не увидел никаких шевелений, дверь оставалась в покое, даже не дрогнула. «Пить надо меньше, полудурок, вот и чудится всякое» – подумал он про себя, встряхивая головой.
Однако то, что действительно не было галлюцинацией, так это грязное пятно в дальнем углу площадки, напротив дверей второго лифта.
– Вот свиньи. –буркнул Валера, подойдя ближе. На этаже располагалось восемь квартир, соседи кутежом и вандализмом никогда не славились. Он решил, что группа подростков могла ночью что-то отмечать, но обычно оставались лишь окурки и банки из-под дешевого пойла.
Короткий колокольчик возвестил о прибывшем на этаж лифте, Валера глянул на часы и вошел в раскрытые двери.
Уже светало. Погода стояла вполне типичная для поздней осени, легкий ветерок разгонял пожелтевшие листья, небо затянуло неплотной завесой облаков, кое где просматривалась небесная синева. Сухой асфальт радовал отсутствием луж, на припаркованных вдоль тротуарной дорожки машинах бриллиантами блестели капли росы. Валера прошёл по двору до металлической калитки и вышел на улицу.
Было совсем немноголюдно. Обычно в это время на узком тротуаре сливаются два встречных потока такой плотности, что если впереди тебя идет древняя старушка, то обогнать ее можно будет очень нескоро. Проезжая часть, кишмя кишащая змеиным потоком автомобилей, сейчас тоже пустовала.
Валера заволновался: быть может сегодня выходной или государственный праздник, о котором он, возможно, забыл или просто пропустил, потому как не уделял должного внимания новостным лентам, телевизору или радиоточке. Слегка сбитый с толку он достал сигарету и закурил. Ещё раз оглядев почти пустынную улицу, Валера встречался взглядами с такими же прохожими, как и он, в чьих глазах читались растерянность и непонимание. Он потушил окурок о мусорный бачок и продолжил движение в сторону работы, тем более идти пешком было от силы чуть больше получаса.
– Ты где ходишь? Ты на часы вообще смотришь? – у входа в кабинет стоял тучный мужчина среднего роста в мятом мешковатом костюме на пару размеров больше, чем надо, лоснящийся от пота в огромных очках. Его пепельные жидкие волосы прилипли ко лбу, верхняя пуговица его выцветшей рубашки была расстегнута, галстук, больше походивший на мятый лоскут ткани, был завязан кое-как, так что его язычок торчал наружу почти от самого узла.
– Доброе утро, Андрей Михайлович, трамвай задержался, прошу меня извинить! – бросил он на ходу фальшивую историю про трамвай.
– Вечно у тебя какие-то отговорки! Ты когда работать начнёшь? С тобой одни проблемы! – брызгал слюной Голоскоков, его слова эхом разносились по длинному прямому коридору.
Здание казалось вымершим. Подобные ощущения Валера испытывал по первости выходя на работу в выходной день, чтобы доработать вопросы, так безответственно задвинутые в долгий ящик его предшественником. Хотя по прошествию этих лет можно сказать, что Валера его не просто понимает, но и с радостью поступал бы также.
– Сейчас переоденусь и сразу в бой, Андрей Михайлович!
Голоскоков Андрей Михайлович, трудился руководителем отдела уже почти полтора десятка лет. Выглядел он лет на пятьдесят пять, про его личные увлечения и семейное положение ничего не было известно, но слухи ходили всякие. В основном, что живёт он исключительно с единственной дорогой его сердцу женщиной, своей матерью. От него вечно несло потом, казалось ему не нужно было даже справлять малую нужду, вся жидкость в организме выходила через потовые железы, которые видимо располагались в основном на лице и шее толстяка.
Валера, не останавливаясь, прошёл в кабинет и направился к шкафу, чтобы повесить куртку. За два года своего пребывания здесь в качестве работника, этот спектакль Голоскоков повторял каждое утро и с разными поводами, нарочито громко его отчитывая, так что первое время Валера даже шаркал ногами перед своим начальником. Коллеги по кабинету, а их без малого было пять человек и все как на подбор женского пола разных возрастных категорий, поначалу с любопытством следили за утренними представлениями, но потом вовсе утратили интерес. Иногда Валера задумывался, «а отчитывал он ещё хоть кого-нибудь также как и меня?» Но учитывая, что приходил позже всех, этого узнать ему было не суждено.
– Доброе утро, коллеги! -бодро и громко поприветствовал он кабинет. Это было вытянутое помещение на шесть рабочих мест рядами по три установленных вдоль длинных стен напротив друг друга, образуя по середине кабинета небольшой проход метра полтора шириной. Молчание приветствовало его в ответ, хотя три стола были заняты женщинами, уставившимися в свои телефоны. Никто и не думал работать.
– А… где остальные, Светлана Георгиевна? – женщина, сидевшая в дальнем углу кабинета, у самого окна, обычно с живым, веселым взглядом, подняла на него печальные глаза на мрачном бледном лице, просто пожала плечами и снова уткнулась в телефон.
– Марин, – он наклонился к своей ближайшей соседке по рабочему месту, симпатичной ровеснице, всегда ухоженной, пахнущей хорошими духами, строгой, стройной, неприступной, – что происходит?
– Валера, ты вообще ничего не знаешь? – она повернулась, уставясь на него выпученными глазами и не скрывая своего раздражения. Ее лицо было также мертвенно-бледного цвета, губы дрожали.
– А что я должен знать? – смутившись выдавил он из себя, глядя ей в лицо.
– Боже! Валера, новости почитай! – ее лицо выражало ужас. Она поспешила отвернуться, и с новой силой уставилась в телефон.
У Валеры не было особого желания лезть в гаджет – похмельная головная боль усиливалась. Но он таки достал телефон, открыл новостную ленту и с удивлением обнаружил, что новости были двухдневной давности.
– Если все так плохо, то почему вы все пришли на работу? – выпалил Валера, пролистывая ленту, новость за новостью. Три пары женских глаз не сговариваясь уставились на него, в них читалась молчаливая борьба рационального с многолетней привычкой или страхом перед начальством, положениями законодательства и внутреннего распорядка дня.
Прошло всего несколько секунд, прежде чем все повставали со своих мест, похватав сумочки и личные вещи, и устремились к гардеробу. Не толкаясь, не ругаясь, но подгоняя друг дружку, каждая из его коллег, не глядя на Валеру, схватив куртки выскочили прочь. В коридоре раздался крик, который через секунду перешёл в визг. Это был Голоскоков, но топот убегающих ног немного его приглушал.
Визг, вывел Валеру из ступора, он устремился к выходу из кабинета, резко отворив дверь, увидел, как женщины в панике побросав кто куртки, кто пальто, кто сумочки – бежали к выходу. Полутемный коридор, с приглушённым освещением расстилался метров на тридцать по обе стороны. Кабинет Голоскокова находился следующим в другой стороне от выхода, дверь была раскрыта на распашку, а перед нею растекалась та же мерзкая жижа грязи, что и на лифтовой площадке. У Валеры внутри всё похолодело. За те несколько секунд, что он потратил на выход в коридор, Голоскоков не мог сквозь землю провалиться. Аккуратно обогнув жижу, Валера заглянул в кабинет начальника – Андрея Михайловича нигде не было видно.
– Вечно с тобой одни проблемы… – печальный шепот звучал будто в голове, но он уже знал где его источник. Страх снова сковал Валеру, второй раз за утро. Он стоял перед открытым кабинетом начальника и не мог пошевелиться.
– Не оставлю… Мамуля… Я не отец… – шепот усиливался, как и внезапная дрожь по телу и чувство паники в унисон каждому прозвучавшему слову.
Сделав усилие над собой, Валера заставил себя повернуться. Жижа растекалась медленно, но настойчиво, уже коснувшись каблука ботинка, обволакивала его. На секунду Валере показалось, что из центра лужи, сливаясь с окружением, словно легкое пламя подрагивая на ветру, колышется небольшой продолговатый кусок ткани, погружаясь все глубже в черную вонючую бездну, пока совсем не скрылся из виду. Валера с ужасом опознал в куске ткани галстук Голоскокова.
Непроизвольный панический крик вырвался из его легких, выводя из оцепенения. Он рванулся в сторону своего кабинета, но не тут-то было. Жижа удерживала ботинок, не позволяя покинуть себя. Валера быстрым движением расшнуровал ботинок, и высвободив ногу помчался в кабинет. Плевать на ботинок, куда важнее было сохранить свою шкуру. Похватав вещи и накинув куртку, он кинулся к выходу из здания, ему хотелось забиться в угол своей квартирки пока весь этот сверхъестественный бред не закончится
Глава 2
Валера сидел в привычной позе, на кухне, курил в потолок. Ещё раз грустно бросил взгляд на пустую столешницу, туда, где обычно стоит алкоголь. Задумался. Ему казалось всё это дурным сном, голова гудела. Он просто сидел и смотрел на входную дверь. С улицы всё реже и реже доносились крики людей, и все чаще бессмысленное бормотание – жуткий шепот тысячи голосов.
– Это не мое дело! Меня это не касается…» – зло бросил Валера в пустоту, поднялся с облегченно скрипнувшего табурета и подошёл к окну.
Людей почти не было, а тех, что он успевал заметить, бежали в известном только им направлении, подгоняя друг друга. С рюкзаками за спиной, с сумками и зареванными детьми на руках или за руку. Бежали с района, из города, в даль, за горизонт, только куда бежать? «Будто где-то лучше, нет этих зловонных луж» – Валера горько усмехнулся и полез за сигаретой.
Жижа пятнами сочилась из асфальта дорог и тротуаров, лужаек и площадок.
«Этому говну всё равно откуда лезть, – продолжал размышлять Валера, уткнувшись лбом в стекло, время от времени затягиваясь горьким дымом. – Только почему лужи не соприкасаются?»
Он только сейчас заметил, как вязкое вещество било ключом, создавая живую массу, заполняясь в форме правильного круга примерно метра два в диаметре, не разливаясь за эти пределы, словно стенки невидимого аквариума сдерживали ее.
Он затянулся и выдохнул горький дым в соседнюю створку приоткрытого окна. Ветер подхватил плотный клуб дыма и легко развеял его в темноту осеннего вечера.
Телефон прозвенел неожиданно, Валера вздрогнул, чуть не выронив сигарету на подоконник.
– Слушаю, – глухо проговорил он в трубку, номер был ему незнаком. У него вообще не было друзей или родственников, чтобы звонить, справляясь о его делах, в порядке ли он, не требуется ли ему помощь. Он слышал о таких вещах, наблюдал за коллегами на работе, мысленно обращаясь к себе с теми же вопросами: как дела, самочувствие, здоровье, семья, друзья, ловя себя на том, что завидует им, от этого страшно злился, злился на то, что его детское автомобильное кресло, с подголовником, боковой поддержкой и пятиточечными ремнями оказалось намного лучше, чем все средства безопасности его родителей в том же автомобиле, лучше достаточно, чтобы сохранить жизнь только ему в лобовом столкновении.
Своих тётей и дядей, бабушек и дедушек он не видел. Никогда. То ли их не было, то ли они очень хорошо от него скрывались. Этого он не знал.
Из реанимации его сначала перевели в педиатрическое, а оттуда социальные службы передали маленькое, погруженное в себя дитя в детский дом, в котором он провел оставшиеся до его совершеннолетия годы жизни.
Видимо, сотрудники опеки что-то довели до воспитательницы группы, куда Валера попал, потому что та, будучи уже с сединой в волосах, со слезами провожая его в открытую дверь навстречу взрослой жизни, рассказала ему его историю. Тогда-то образы родителей потихоньку стали восстанавливаться в его юношеской памяти: светловолосая женщина, с двумя зелеными фонариками глаз, и чуть ссутулившийся очкарик отец. Валера был слишком мал, чтобы это помнить, или просто мозг решил это забыть.
Зато садизм надзирателей, тычки сверстников и тумаки старшаков, попытки отбиться подручными средствами, стульями, книгами, всем чем придется, а затем восстановление порченных средств защиты за счет Валериных, и без того скромных, пособий – это мозг помнил хорошо, и частенько погружал его в эти «увлекательные» воспоминания.
– Давно не слышались! – прохрипел в трубку мужской голос, больше походивший на лай простуженной дворняги.
Валера уже ничему не удивлялся. Вопреки своему, как он всегда про себя говорил, «приятному» одиночеству, он был бы рад поговорить с любым человеком, но точно не с этим. Этот человек звонил крайне редко и всегда по делу, исключений не было вообще.
– Чем обязан, Сергей Александрович? – проговорил Валера размерено, спокойно, как в общем и всегда. Он не хотел выдавать своих эмоций.
– Ты ж видал, что в мире сейчас делается? Да наверняка видал, и догадываешься, что я звоню не просто так! – Сергей Александрович зашёлся хриплым кашлем. – Про тебя тут люди спрашивают, интересуются как здоровье, как сам, где трудишься…
– Ты и без меня всё это прекрасно знаешь, доложился бы сам, меня зачем дёргать? – грубо прервал хриплого Валера, может быть даже чересчур.
– Ты прав, знаю. – Сергей Александрович продолжил хрипеть, будто не замечая ехидства, – Но, видишь ли, люди сами хотят на тебя посмотреть, поговорить, так сказать, руку пожать…
В трубке раздалось гарканье больной вороны, который сменялся только звуками отхаркивания мокроты.
– Я слышу ты совсем не изменился, небось тебе сама Костлявая огонек на прикурить зажигает? – съехидничал Валера, за окном конец света, и он решил, что уже ничего не теряет.
– Не суть. – после недолгого молчания отозвался собеседник, хрипота никуда не делась, но его тон, нарочито дружелюбный, резко стал твердым, как скала, не требующим возражений. – собирайся потихоньку, за тобой приедут, серый минивэн, ты спустишься, без глупостей и сюрпризов сядешь в машину и через пару часов мы будем мило и приятно беседовать.
– Нет, – глухо возразил Валера, – я спущусь, но с сопровождением, на этаже жижа, пусть проведут.
– Жижа? Ты так это называешь? Семён! – глухо прокаркал куда-то в сторону Сергей Александрович, – Мать твою, Семён! Скажи своим эйнштейнам, чтобы документировали как «жижа», а не «материя», и уж тем более не субт… субтс… тьфу ты! субстанция эта ваша… Умники чертовы.
– Ты меня услышал, Сергей… Александрович. – не спрашивал, констатировал Валера.
– Будь на связи, – вежливо прохрипел голос и раздались гудки.
Валера не питал иллюзий, жить ему оставалось часа два с половиной – три, а дальше, как карта ляжет. Бежать было бессмысленно, Эти везде достанут. Даже если мир рухнет, и никого не останется, Эти всё равно придут за своими «расходниками», чтобы на руинах старого мира прокладывать тропы для светлого Будущего. «Расходники» – те же призраки, никто не спохватится, никто искать или скучать по ним не будет, и, если тропы окажутся слишком опасными, о них всё равно никто не вспомнит, и никто по ним горевать не будет.
Живёт себе человек, школу закончил, поступит в институт если повезёт, или сразу в армию – к нему приходят серьёзные люди, похвалят его сообразительность, обучаемость, смекалку, физические данные, проговорят воодушевляющие речи и сделают «предложение». Ну боец или студент, по молодости да по глупости, или из-за подстегнутого чувства собственной важности, согласится: «будет о чем вспомнить, детям/внукам на ночь рассказать, какой их отец/дед герой» – думает – «счастливый я человек». Трудится, работает, служит во благо Родине, а потом совершает ошибку, оступается, с кем не бывает. Только кого-то закрывают в клетку на долгие годы, а кого-то отпускают под незримый надзор, ведь вменяемые преступления срока давности не имеют.
Дескать – «Живи своей жизнью сколько влезет, дружок, но если понадобишься – чтобы по щелчку был тут».
«Мы понимаем, у тебя навыки, опыт, знания, допуск в конце концов. Зачем такому сидеть в тюрьме да гнить по чём зря – просто послужи ещё, когда надо будет». Только не поясняют кем: хоть пушечным мясом, лабораторной крысой или препарируемой лягушкой – всё едино.
А вот когда это «когда» наступит, никто не скажет. Может сразу или через месяц, год, десять! А может вовсе и не наступить, но это, опять же, как повезёт.
Валера открыл окно нараспашку, последний раз затянулся и выкинул окурок в промозглый вечер, отправив следом горькую слюну. С силой захлопнув окно, он повис на ручке, собираясь с мыслями. Солнце скрылось за горизонтом, оставляя ярко-оранжевый отсвет на проплывающих облаках.
– Семь минут, пора собираться, – проговорил Валера себе под нос. Он взглянул на часы в телефоне – восьмой час, понедельник, час пик, но он был уверен, что пробок на дорогах уже нет и не будет никогда.
С этой мыслью он повернулся и застыл как столб, уставившись в темно-зеленые глаза – пожалуй, единственное куда сейчас глядел Валера, не отрываясь и не моргая, боясь упустить наваждение.
Добрым, полным грусти взглядом на Валеру смотрела молодая женщина, лет тридцати, со светлыми волосами до плеч, слегка полноватыми щеками на гладком лице, жёлтое летнее платье с цветами подсолнуха покрывало чуть полноватую фигуру. Все это было размыто, неясно – темная дымка предпринимала все усилия в отчаянных попытках сформироваться, обрести материальную форму. Но чёткими оставались только глаза призрачной гостьи.
– Ты не представляешь, как долго я тебя искала! – голос звучал легко, как шелест листвы на ветру, очень мягко, нежно, согревая душу и, одновременно с этим, выворачивая сердце в груди на изнанку.
– Я не прятался… – буркнул он, стараясь сглотнуть подступивший к горлу ком и сдержать наворачивающиеся слезы.
Тело сделалось ватным, непослушным. Валера хотел было шагнуть к привидению, но нога предательски не удержала вес тела, и он с силой упал, разбивая ладони и колени о жесткий кухонный линолеум. От досады Валера зажмурил глаза, слёзы крупными градинами беззвучно слетали вниз, разлетаясь о пол осколками хрусталя.
– Мало времени… – мягко прошелестел голос.
Внешней стороной ладони Валера смахнул слезы и поднял голову, он посмотрел на Неё – женщину, которой не было, но всё ещё сидевшую перед ним на несуществующем стуле, слегка откинувшись на невидимую спинку и положив прозрачные руки на колени. Она улыбалась, Валера чувствовал. Нет! Был абсолютно в этом уверен.
– Мало времени, сыночек… – повторила она, но губы её уже не шевелились.
– Мама! Его нам совсем не дали! – рыдая, проговорил он. – Мама?!
– Мой мальчик… – начала женщина, но звонок в домофон вспугнул наважденье, дымка растворилась в воздухе, словно теплое дыхание в мороз. Валера провожал его взглядом, пока оно совсем не исчезло.
Крик отчаяния разорвал тишину крошечной кухни многоэтажки Муравейника