Буксир «Бодрый». О жизни на Усть-Пахачинской косе
Александр Северодонецкий
Рассказ автора о рыбаках и людях из камчатского поселка Усть-Пахачи, расположившегося на песчаной косе у Берингова моря Тихоокеанской акватории, рассказ о судьбах и о проведении, которое спасает героя и дает ему возможность выздороветь. Книга содержит нецензурную брань.
Буксир «Бодрый»
О жизни на Усть-Пахачинской косе
Александр Северодонецкий
Посвящается светлой памяти
мамы Евфросинии Ивановны,
брата Бориса Алексеевича
и бабушки Надежды Изотовны.
© Александр Северодонецкий, 2024
ISBN 978-5-0062-5765-8
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero
"Данная книга является художественным произведением, не пропагандирует и не призывает к употреблению наркотиков, алкоголя и сигарет.
Книга содержит изобразительные описания противоправных действий, но такие описания являются художественным, образным, и творческим замыслом, не являются призывом к совершению запрещенных действий.
Автор осуждает употребление наркотиков, алкоголя и сигарет."
1.1.Коса.
Восточная Камчатка – далекий край, где начинается каждый новый день над Великой Россией, отличается тем, что населенные пункты на восточном её побережье расположены, как правило на песчаных довольно узких намывных косах.
Слово, ведь какое – коса.
Девичья ли это тонкая плетеная коса с бережно вплетенными цветами или узкая серо-черная песчаная коса на берегу Берингова моря Тихоокеанской акватории.
Какова их судьба?
И что их связывает сегодня?
Именно в этом мы хотели разобраться начиная свой короткий рассказ, хотели вероятно узнать и затем может быть рассказать для Вас, если это Вас когда либо бы заинтересовало. Подумалось, если судьба одного единственного современного человека интересна нам, вероятно, что она заинтересует и других, чтобы прежде всего познать себя и вероятно свое время.
На камчатских косах издревле, как минимум уже века по три, а то и более стоят такие села, а ранее назывались они острогами как Апука, Усть Пахачи, Тиличики (Теличики), Вывенка, Карага, Озерная, Тымлат, Слаутное, Таловка, Оссора, Парень…
Чем же таким особенным отличаются здешние именно камчатские косы?
Строение всех камчатских кос практически одинаковое – основание их состоит из весенними потоками, вынесенного рекой серо-черного песка и ила, иногда сюда примешивается обкатанная галька, которую морская волна легко, как и сами песчинки равномерно стелет и утрамбовывает до плотности бетона и тогда хоть на мотоцикле, хоть на современном четырехцикле не то «Гризли», не то «Ямаха» кати по ней на десятки километров не чувствуя сопротивления твоему движению, чтобы дышать здешним обжигающим душу ветром, чтобы ощущать настоящую свободу и то не передаваемое единение с Природой, когда ты сливаешься с ней и всецело растворяешься в ней. А единство кос, о которых мы с вами говорим, вероятно, только в том, что на них здесь живут очень смелые, довольно веселые, жизнерадостные и такие настойчивые люди, активно желающие и стремящиеся изменить кардинально свою может быть чуть скучную и унылую жизнь, чтобы изменить весь свой мир, всё свое нынешнее мироощущение.
На этих серых узких косах живут и работают люди, которые отличаются тем, что они довольно таки упорные в достижении поставленной цели, при этом они невероятно смелые. Ведь они там далеко на «материке» оставили свой родной дом, покинули на время своих близких и родных, покинули свое родное гнездышко, где вероятно делали первые робкие шаги по Земле и уехали в неизвестность буквально за три девять земель. Улетели так далеко, будучи еще довольно молодыми туда, куда ранее наши владыки русской земли, наши цари ссылали только своих каторжных, да может провинившихся ссыльных.
Эти люди сегодня добровольно уехали туда, куда например, как на Сахалин, целый год или более на лошадиной повозке добирался знаменитый писатель и врач Антон Павлович Чехов, а еще ранее – студент Степан Крашенинников в 1732 года целых три года путешествовал по Сибири и по её бескрайним никем тогда еще не мерянным просторам, преодолевая и бурные речные пороги и невероятные расстояния, прежде чем попасть на саму желанную и сказочную Камчатку.
Эти сильные, вольнолюбивые и настойчивые в достижении жизненной цели люди живут вечной мечтой каждого камчадала, что через какое-то время они уедут из этой серой косы на желанный «материк» и там, далеко отсюда заживут счастливо и безгорестно, получив какую никакую повышенную или максимальную пенсию в сто тридцать два рубля, собрав или скопив какое ни какое состояние, а может даже и, прикупив домик в пригороде какого-либо областного центра или в райцентре и они страстно желают, и они постоянно мечтают зажить на старости размеренно и так спокойно и самое главное самое главное материально обеспеченно… Именно эта мечта украшает их здешнюю жизнь, именно эта мечта позволяет им ждать два а то и три года очередного отпуска, чтобы приехав к родным показать свое материальное благополучие. И так незаметно их жизнь здесь проходит от отпуска до отпуска, от ожидания его до возвращения с пустыми карманами и очередного ожидания чего то нового, чего то необыкновенного…
А рядом с ними здесь на этой самой серой косе идет та быстротечная наша общая жизнь, и еще их личная жизнь, которая вероятно давно предопределена окружающим нас миром, а может быть и всем строением нашей могучей Вселенной и вероятно, что нам ближе – нашей Солнечной системы, её неуклонным и постоянным развитием только в одном единственном направлении, а также не нами заданным однонаправленным движения мирового Времени в котором мы вероятно и существуем, и здешний человек часто называемый камчадалом уже никак не в силах повернуть всемирное однонаправленное Время вспять. Он здесь на этой косе может только жить радостными воспоминаниями и жить греющей его душу мечтой, о том иногда и для многих призрачном счастливом будущем его личном и его семьи, его детей, а может даже и внуков, которых он изредка видит, приезжая к детям в отпуск…
И вот эта их жизнь здесь мечтой и надеждой на прекрасную жизнь, как и внушенная всем нам вера в построение коммунизма в 1980 году затем делает из них, из этих людей их чуть увереннее, и чуть смелее, и даже настойчивее в постоянном жизненном здешнем преодолении, и в ежедневном становлении в этой их жизни здесь и может сейчас, в эти быстротечные мгновения их жизни. И мне вспоминаются знаменитые слова из песни В. Мигули, что вся наша жизнь ведь и состоит именно …«из таких вот мгновений»…, из которых она совсем не заметно складывает как из маленьких кирпичиков всю нашу Судьбу, а может и складывается в нашу жизнь на планете Земля, складывается мимо нашей воли и желания в наши дни и годы, а у кого и десятилетия здешней жизни на серой узкой пролдуваемой ветрами Пахачинской косе.
Вероятно одно временное мгновение это наше появление на этот свет, а затем второе мгновение – учеба в школе, и естественно другое не такое уж и короткое мгновение – учеба в ВУЗе, а уж третье мгновение это встреча на своем пути любимого человека, четвертое же мгновение и довольно долгое – воспитание детей. И вот не успел человек оглянуться, а жизнь то его и все эти мгновения как то незаметно подошли к своему заветному рубежу, когда уже другие поколения – вероятно твои дети, а затем и твои внуки продолжат её вечный земной круг, как вечно кружатся и наша Луна, и сама наша родная благодатная Земля, и как вечно кружит нашу жизнь дающее жизнь Солнце в своем безмерном Млечном Пути, сливаясь с бесконечностью и вечностью всего вращающего в непонятном вихре окружающего Мира, окружающего нас Мироздания неизвестно откуда возникшего и неизвестно куда движущегося….
И понятно, что осознать и естественно понять, что весь наш Мир произошел со Великого взрыва начавшегося 13 или 14 миллиардов лет назад, начался с единственной точки, расширяясь до бесконечности никто из нас земных людей понять не может…
И мне вспоминается философский закон «отрицание – отрицания». Мы уже своим рождением «отрицали» своих родителей, а наши дети также «отрицают» уже нас, а наши любимые внуки «отрицают» не только наших детей, как их родителей, но и «отрицают» нас самих и фактически отрицают всю предшествующую историю человечества, вместе с тем, повторяя и развивая её движение только вперед. И одновременно ты понимаешь, что не будь моих родителей, не было самого мня, а не будь меня, не было бы моих детей и внуков и как всё это осмыслить, как всё это «отрицание отрицания» вместить в свое изболевшееся тело, вместить в свою такую не достаточную силу, чтобы поднять на трап самолета чемодан с икрой и красной рыбой, которую ты как всегда везешь родным. А что еще отсюда можно везти, какие еще презенты?
****
И когда ты затем возвращаешься из очередного длинного отпуска, чтобы хорошо разглядеть с высоты полета самолёта довольно протяженную Пахачинскую косу, нужно сначала прилететь из Москвы (т.е. с «материка» – как обычно говорят камчадалы) в город Петропавловск-Камчатский, приземлившись в аэропорту Елизово на ИЛ-62, а если повезет на более комфортабельном ИЛ-96, переночевать день, а то и два дня в приаэропортовой гостинице, пообщаться в буфете с такими же, как и ты, приезжими или наоборот отъезжающими в очередной отпуск раз в три таких длинных года, а затем уж, потолкавшись в не длинных коридорах аэропорта и разузнав за несколько часов, что и где в самом здании аэропорта и если у тебя уже нет лишних денег, сначала попытаться пробиться, расталкивая других к администратору и записаться в давно потрепанную общую тетрадку, что ты сегодня прилетел в эти далекие края и эта запись вероятно для самого тебя важнее даже проверки у наших бдительных пограничников, которые встречают каждый борт и бегло просматривают ваши паспорта еще с надписью СССР. И ты не знаешь и не ведаешь, что затем будет в 1991, или 2001, а то и 2011 году, когда и само СССР, и эта аббревиатура будет забыта, как мы многое забываем в своей истории и своей жизни, борясь за сегодня и за сейчас, держать крепко за стойку регистрации в Елизовском аэропорту, чтобы вдруг кто либо резвый не записался впереди тебя…
При этом важно тебе занять свое место в очереди у стойки регистрации именно на местные авиалинии, что слева за поворотом в зале и придется стоять с самого раннего утра, и до самого позднего вечера, если ранее по радиоинформатору не объявят очередной отбой полетов по Камчатке или именно в твоем направлении до Пахачей. Если же ты отойдешь от этой заветной для всех стойки регистрации, то уж затем в общую очередь никак не протиснешься и вместо тебя вероятно улетит или пассажир служебник, или… …или улетит тот кто уже давно и заранее с Фаиной Павловной или другим дежурным начальником смены, а это тоже женщина уже Клавдия Петровна. И надо заметить, что эти то женщины – настоящие русские дородные и сбитые женщины, килограмм под сто двадцать, а то и все – сто тридцать. Так как их работа довольно таки нервная и вот вечером, чтобы снять стресс сначала по субботам, а затем и чуть ли не каждый день и вино и даже что-либо покрепче, а отсюда и излишний вес и все эти их округлости.
И вот если у тебя нет настоящего камчатского блата, если у тебя нет лишних денег, а возвращаясь из отпуска их ни у кого нет, ты к тому же не из Олюторского райкома КПСС или Олюторского райисполкома и ты не работник базового аэропорта «Тиличики» и тебе еще при этом повезло: если запасной аэропорт принимает, если предельная загрузка самолета допускает, если хватает посадочных кресел, если именно этой ночью не прилетели с учебы из Хабаровского авиационного центра сами пилоты те же служебники, если здешняя капризная как сама женщина Камчатская погода позволяет самолету лететь и еще, если это четверг да и сам такой старенький самолет Як-40 исправен, или этот же самолет утром не улетел по плану в окружной центр Палану или в ближайшее Мильково и уж если он летит сегодня по расписанию прямо в твои Пахачи, а там к тому же есть заправка т.е. керосин, если почты не так и много привезли её к борту…
Да мало ли еще будет вот таких если, а еще если он вчера был именно ваш полет поставлен в авиационный план на этот четверг, а затем если за ночь не изменились планы у самих военных владельцев взлетно-посадочной полосы и уж если те же военные разрешат Вам вылет по расписанию, а затем еще – если сам командир экипажа примет решение на полет, то Ты давно весь дрожа от холода и в поту, как та загнанная и еще взмыленная лошадь тащишь свои баулы из камеры хранения, что на площади у аэровокзала и где как всегда неимоверная очередь, так как 27 пассажиров твоего рейса и провожающих, а это как минимум 55 человек и они одновременно ринулись туда, а здесь еще ранее объявлена посадка на ИЛ-62 до Москвы или до Владивостока, а там уже свои 167 пассажиров и еще их провожающие и родные… И вот ты радостный, как настоящее вьючное животное тащишь свои тяжелые чемоданы, которые тобою же в очередном отпуске набиты подарками, сувенирами и еще не известно чем…
И нужно ли именно тебе в жизни всё это? У тебя просто нет времени обо всем этом как следует поразмыслить и следующий раз отказаться от всех этих баулов, а возвращаться налегке, чтобы ощущать настоящую радость полета…
Но когда такое будет? – ты спросишь сам себя.
И затем?…
Ты уже находясь у трапа грациозного, слегка при осанившегося и поджарого самолета ЯК-40, как всегда, тщательно подкрашенного снаружи и подклеенного изнутри на авиаремонтном заводе, неутомимого труженика Камчатского воздушного бассейна, зачарованно смотришь на широкие и пологие основания вулканов, заросшие кедрачом и ольховником, так как их высокие конические жерла совсем поглотил туман облаков и эти свинцовые облака висят над нашей землею на 200 метров, а то и в 300 метрах в вышине, и вот если твой трудяга ЯК-40 натужно и легко как стрела пробьет их… Это уже или еще в твоих в мечтах!…
Затем после томительного ожидания в накопителе аэропорта, если авиапассажиров не сняли с борта или если не сняли лично тебя, как последнего из зарегистрированных может быть из-за превышения предельной загрузки или желания улететь кого-то из проверяющих из Камчатского обкома партии или Камчатского облисполкома или просто денежных и «блатных» … ты сам с невероятной радостью вслушиваешься в ровный, нарастающий по тональности гул, раскручивающихся до 10—15 тысяч оборотов едва заметных в хвосте самолета крохотных турбин, которые при этом легко откликаются на четкие команды командира и вот уже довольно стройная, такая длинноногая с яркими соломенными волосами стюардесса объявляет тебе параметры будущего полета.
– Высота полёта 5650 метров, скорость полета 740 км в час, время в пути два часа 10 минут, часть полета пройдет над акваторией Берингова моря, Ваши спасательные жилеты под вашими сидениями, порядок их использования….И ты совсем отвлекаешься, так как понимаешь, что никакой жилет в этой свинцовой, этой ледяной воде никогда и ни при каких обстоятельствах ни тебе, ни твоим попутчикам, на самой стюардессе не поможет, и ты только можешь надеяться на само провидение и надежность этой на вид хлипкой машины. И ты слышишь затихающий не понятно почему гул турбин, так как бара барабанные перепонки давно сместились, а твои евстахиевы трубы из-за вечной заложенности носа не успевают пропускать воздух…
А затем… уж и прекрасный вид, когда Ты и самолет выныривает после легкой тряски и всегдашней Твоей легкой тошноты, не перебиваемой даже кисло-сладкой карамелью, которую Тебе вежливо на подносе предоставила очаровательная, как всегда, стюардесса, Ты выныриваешь из молочно-серого облака….и видишь два красавца вулкана, которые обрамляют здешнее пространство аэропорта, и у тебя где-то внутри гордость:
– Я лечу, я преодолеваю, я узнаю!…
Меня всегда удивляло, где наш доблестный «Аэрофлот» берет такое количество соломенно-волосых блондинок и таких прекрасно обворожительных стройных стюардесс, которые всегда облегчают нам полет и скрашивают преодоление этого пространства. Или может быть все-таки психологи пришли к единственно верному выводу, что настоящая женская красота помогает преодолевать стресс.
Вот почему издавна в тех царских чертогах и Петродворца, и Царского села в окрестностях Санкт-Петербурга, да и в Эрмитаже всё так изящно и так красиво, всё также в соломенных и золотистых цветах. Не потому ли, что, обладая большой информацией за страну, думая постоянно за судьбы государства царственные особы сильно психологически уставали. Не потому ли там много золота, много этого греющего их душу желтого цвета, которые затем отдают тебе свое тепло. И сегодня соломенные волосы стюардесс напоминают мне золотое обрамление дорогих картин… дорогих сердцу шедевров, которыми я не так давно любовался в Ленинграде. Вероятно, что эти золотистые волосы и обрамляют нашу такую бесценную, нашу такую неповторимую и с ни чем не сравнимую жизнь.
Складывается такое впечатление, что в России стюардессы в Аэрофлоте вероятно даже и не рожают и вероятно даже, и не кормят грудью своих детей, как к примеру, картинная мадонна Литта, что изображена на бесценной красоты картине Леонардо Да Винчи. А может действительно их лётная профессия накладывает на них свой отпечаток, чтобы быть такими подтянутыми и стройными. Чтобы летать, чтобы сокращать наше время и преодолевать пространство, приходится отказаться им от многих радостей жизни, а может им помогают их любящие бабушки, а может у них такая высокая зарплата, что они даже нанимают себе домработниц?
И уже через мгновения ни о чём земном не думая… ты уже смотришь в слегка заиндевевший округлый иллюминатор. Внизу свинцовые облака постепенно рассеиваются и после Елизовских дач и полей пригородных совхозов, а по тундре в просветах облаков видна едва заметная, как пешеходная тропинка, автомобильная дорога до Мильково и оттуда до самого Усть Камчатска.
А затем уже на втором часу полета, ты видишь, как все пассажиры мирно уснули склонив головы и вероятно, и тебя также легко сон сморит, после чтения свежих газет и тебя уже волнует только то, чтобы там впереди в кабине сами пилоты случайно не уснули, как и ты, и не забыли, куда же они на самом деле сегодня летят. Но, когда сидишь в первом ряду кресел тебе ведь ясно слышны через тонкую дюралевую переборку не частые переговоры со слегка металлическим компонентом командира экипажа с землёй и переговоры пилотов между собой по внутренней радиосвязи, а ты пытаешься понять их очередной анекдот.
Вот уже не заметно для тебя время прошло и пролетели Мильково, затем Усть Камчатск, а еще и Оссору, а уж затем знаменитую рыбацкую Вывенку и древние, почти трехсотлетние Тиличики – районный центр, а буквально через 15 минут стюардесса улыбаясь приглашает, всех пристегнуть ремни и авиапассажирам приготовиться к приземлению.
1.2. Будем ли мы праздновать 90-летие села Тиличики в 2002 году?
А сейчас ты сосредоточился на чтении статьи в «Камчатской правде» не известного тебе автора Жданевской С. И.: «Будем ли мы праздновать 90-летие села Тиличики в 2002 году?»
…«По селу Тиличики ходят упорные и настойчивые слухи, и предложения от информированных лиц отпраздновать в 2002 году летом или лучше осенью 90-летие образования нашего села, это возраст нашего заслуженного старожила Хупхи Тамары Петровны.
Юбилей ведь всегда хорошо: это и награды, и благодарности, да и вышестоящее начальство может что-либо из сверхпланового финансирования подбросит.
За празднование ли юбилея лично я? Конечно за!!! Но и одновременно и против!!!, так нужно праздновать не 90-летие, а 290-летие!!!
На чем же основаны данные утверждения?
Прежде всего, тем лицам, кто желает принять поспешное решение и отметить в следуем году 90-летие села Тиличики нужно, в том числе, и депутатам районного Совета, и депутатам села Тиличики, прежде всего, нужно внимательно проштудировать имеющие общедоступные источники, не погружаясь глубоко в архивы адмиралтейства, что в Санкт-Петербурге или в архивы библиотеки Конгресса США.
Мы из сегодняшнего времени понимаем, что в наших местных архивах, хоть районном, хоть окружной, да и даже краевом не всегда есть в доступе те документы, которые бы подтверждали фактическую дату рождения нашего села.
В принципе и наша национальная библиотека в Москве, которая ранее называлась имени В. И. Ленина, располагает достаточным архивом рукописных источников и древних изданий. Мне довелось еще 1999 и 2000 гг. побывать в её залах древних рукописей и многие первоисточники смотреть с трепетом в сердце, что общаюсь людьми, давно ушедшими из этого мира и держать в руках или видеть их фотокопии, по тем первоисточникам, которые хранятся в одном экземпляре или которые представляют даже наше национальное достояние. Понятно, что не многие из жителей нашего маленького Олюторского района могут похвастаться, что год провели в архивах нашей национальной публичной библиотеки. Поэтому из-за недостатка информации и поползли слухи по селу о его девяностолетии.
Важен для нас и нашей страны и геополитический аспект такого празднования и установления истинного возраста нашего села Тиличики. Так вот, если мы будем исходить из исторической правды, будем исходить из высших Российских геополитических интересов нашей необъятной Родины, мы будем отмечать не 90-летие, а отметим сразу и в ближайшее время 290-летие наших таких красивых Тиличик.
О дате и годе такого празднования можно посоветоваться с нашими депутатами, представив им оригиналы имеющихся исторических, дошедших до нас документов. Можно остановиться и на 2002, а, как мне кажется, лучше на 2003 году, тогда можно будет у новых областных властей, попросить хоть немного средств, чтобы построить детский сад, инфекционное отделение, да и немного благоустроить нижние Тиличики. Исходя из этой целесообразности предпочтительнее дата 2003—2004 годы.
Хотелось бы напомнить, что радиоуглеродным меткам заселение Камчатского полуострова началось довольно давно в глубокой исторической На сегодня по материковому побережью северной части Охотского моря и Камчатского полуострова обнаружено около 50 памятников культуры палеокоряков, ранние из которых датируются неолитом.
Древнекорякская культура близка по укладу к эскимоской, но отличается от нее по ряду специфических признаков.
Археологи обнаружили связи древнекорякской культуры не только с внутриконтинетальным неолитом Сибири, но с древними культурами Сахалина, нижнего Амура, Курильских островов.
Данные генетического исследования свидетельствуют, что по 10 локусам маркерных генов коряки занимают среднее положение между популяциями Сибири и Дальнего Востока, наибольший вклад в их генофонд внесли континентальные монголоиды – древние народы нынешней Сибири (Шерементьев В. А., Горшков В. А. – ж. – Генетика, 1977, -т. ХШ.-№6.-с.1118.). При этом исследователи обоснованно полагают, что неолитические племена древних коряков возникли в результате взаимной ассимиляции внутриконтинетальных охотников, вышедших по побережью Охотского моря и продвигавшихся на север Приамурских и Приморских племен. Этот процесс, начавшись около 4 тысяч лет назад, завершился формированием древнекорякского этноса, в том числе, на территории нашего района и КАО в целом.
Все эти наши утверждения подтверждается следующими документами:
Открываем оригинал журнала «Северный архив» за 1822 год страница 233, где идет описание книги Александра Шаховского «Известия о Гижигинской кръпости»
(4) О возобновленiи Акланска упоминаешся въ дълах слъедующеее: «Прошлаго „1741-го года Маiя 13-го дня, въ бытность Командором въ Охотскъ Г. Дивiера по Указу Ея Императорского Величества и по опредъленiю Канцеларiя Охотского порта, велъно Акланскiй острогъ возобновить, въ который съ потребнымъ числомъ людей посланъ служилой Иванъ Енiсейскiй, яко въ тамошнихъ странахъ довольно бывалой и Корякской „язык знающий“…… Построенiе сего острога было нужно „для предосторожности отъ немирныхъ Коряковъ, и острогамъ Анадырскому и Олюторскому на оборону“ (NB: следовательно тогда существовал еще Олюторский острогъ, о построенiи которого, въ 1714мъ году, упоминает Крашенинников, т. II, стр. 217).-…“ Дано ему Енисейскому изъ служилых 14 человъкъ, да изъ присыльныхъ 6, итого 20.».
Понятно, что по современных меркам, всего то 20 строителей, не так и много, но для тех времен, это существенная помощь местным жителям, в развитии их поселений в т. ч. Акланского острога, нынешнего села Оклана Пенжинского района.
Внимательный читатель задаст вопрос:
– А при чем здесь эти выдержи, ведь о самих то Тиличиках ничего ведь толком и не сказано?
Именно здесь мы и подошли к самому главному и важному в нашем историческом расследовании и поиске, поиске по установлению истины и реального возраста нашего села, в опубликованных ранее источниках. Прежде всего, напомню, что это мы с Вами уважаемый читатель смотрим и читаем оригинал журнала за 1822 год ж. «Северный архив». А такому изданию, тем более оригиналу нельзя ведь и не доверять, ведь это было написано ни много, ни мало, аж 178 лет назад, и понятно, что автор, писавший эти строки как сам пишет: « *За отсутствиемъ Охотскаго Начальника, Статскаго СовЪтника М. И. Миницкаго, управлялъ Охотскимъ портомъ около года, я имълъ случай извлечь сiи известiя изъ подлинныхъ дЪлЪ, хранящихся въ Охотскомъ АрхивЪ…» т.е. он (автор) видел оригиналы документов тех времен, да и жива была память очевидцев, ведь от 1714 года всего то минуло каких-то 8 лет. Понятно, что и почта, и сочинение не как в наш век самолетом, ходили и по году, и по более, но всё же доходили и до самой Москвы, и до резиденции царственных особ в Санкт-Петербурге.
И вот мы подошли к самому главному бесценному для нас документу: факсимильное издание Российская академия наук С. П. Крашенинников «Описание земли Камчатки» в двух томах, это его репринтное воспроизведение первого издания самой первой в истории Российской научной академической монографии Степана Петровича Крашенинникова, которая была издана в 1755 на русском языке в Санкт-Пебербурге, т.е. через 13 лет, когда нога Крашенинникова ступила в 1737 году на Камчатскую землю в области нынешнего Большерецка и через 41 год после упоминания в 1714 году о наличии острога Тилечики.
Кстати в этом году 11 ноября исполняется 290 лет со дня рождения этого великого сподвижника и ученого-историка и неплохо бы и школе и работникам культуры вспомнить об этом событии.
И вот открываем, его первый том «Описание земли Камчатки» на странице 61 и внимательно читаем:
«Верстахъ въ 30 отъ Ильпынской ръчки течетъ съ съверу Алкаингынъ ръчка, которая впала въ губу простирающуюся въдоль по берегу верстъ на 20, а внутрь земли верстах на 10. Отсюду начинается Говенской мысъ, который шириной верст на 30, а в море вытянулся на 60 верстЪ. На самой изоголови есть Олюторской острожекЪ ГовынкЪ называемой.
ОтЪ Алкаингына рЪчки верстахЪ вЪ 40 слЪедуетЪ рЪчка Калалгу-ваемЪ (Говенка), которая пала вЪ нутреную губу длиною и шириной верст на 6. Верстах вЪ 30 отЪ КалалгуваемЪ течетЪ знатная рЪка УйуленЪ (Олютора) которой вершины подошли кЪ ПокачинскимЪ вершинамЪ. На сей рЪкЪ дважда строенЪ былЪ Российскими людьми Олюторской острогЪ: (NB-автор: обратите внимание, что Крашенинников С. П. подчеркивает, что Олюторский острого строен дважды Российскими с большой буквы людьми!!!): вЪ первые ЯкуцкимЪ сыном боярскимЪ А?анасъемЪ ПетровымЪ на южном ея берегу не много повыше устья впадающей вЪ Олютору сЪ полуденной стороны Калкиной рЪчки; а вЪ другой разЪ гораздо ниже того мЪста командою Маеора Павлуцкого, которая противЪ немирныхЪ ЧукочЪ была употреблена, токмо оные вскорЪ оставлены и сожжены отЪ ОлюторовЪ. До послЪднего острога доходили сЪ усть Олюторы вЪ два дни лотками.
За КалалгуваемомЪ следуетЪ Теличинская рЪчка, а потом ИлирЪ, которая отъ казаков называется Култутною (NB-автор: обратите внимание как созвучно с современным Култушная) для того, что она впала вЪ култукЪ Олюторского моря (в настоящее время Олюторский залив). ОтЪ Калалгу-ваемЪ до Теличинской считается 20 верст, а от Теличкинской до Илира столькоже разстоянiя. Между КалалгуваемЪ и Теличинскою на половине дороги есть Олюторской острожекЪ ТеличикакЪ именуемой.
ОтЪ рЪки Илира начинается АтвалыкЪ носЪ, (Олюторской), который вытянулся вЪ море верстЪ на 80, а изголовью лежит оной кЪ Говенскому носу Море между оными носами называется ОлюторскимЪ…»
Мы видим, что и без переводчика мы из 290 летнего временного промежутка мы ясно слышим родные сердцу названия Олюторское море, река Тиличики и острог современное село Тиличики, Олюторской острожекЪ ТеличикакЪ именуемой и не надо быть сверх знатоком нашей истории или эрудитом в лингвистике, чтобы из глубины веков и из приводимого выше описания С. П. Крашенинникова не видеть и кто строил, и где строил, и как это делалось.
Давайте еще пролистаем другие древние первоисточники. Не так давно перечитывал всем известного исследователя Камчатского полуострова, прошедшего своими ногами в то время тропами нашего полуострова исследователя и этнографа В. И. Иохельсона «Коряки» в переводе с английского Санкт-Петербург «Наука» 1997 г. в которой, он упоминает об олюторских коряках или олюторцах, которые живут в селениях Олюторск (корякское Alut). Култуское (Ilir), Тилечиках (Tilliran), Ветвей (Vetvey), Вывенки (Vivink), Кичиге (Kichin) и Тимлаты (Timlati) … К группе олюторских коряков он, пишет, что принадлежит некоторое количество кочующих оленеводов.
При этом Иохельсон В. И. отмечает, что сведения об олюторских коряках находившихся в моем распоряжении, двоякого происхождения; данные переписи 1897 (114 лет назад), полученные в письме Пантакова, где олюторцы учтены по родам и сведения Богораза, учитывающие их по селениям.
Так, по переписи 1897 года числятся следующие роды: Олюторский род, состоящий из 117 оседлых (61 мужчин и 56 женщин) и 81 кочевника (48 мужчин и 33 женщин) – всего 198 человек. Из оседлых 101 (52 мужчин и 49 женщин) жили в селении Олюторском, а 16 (9 мужчин и 7 женщин) – в Кичиге.
Култусный род состоял из 202 оседлых (96 мужчин и 106 женщин) и 149 кочевников (73 мужчины и 76 женщин) – всего 351 человек. Оседлые жили в селениях Вывнуки и Тилечики.
Тилечикский род, охватывающий 84 оседлых (46 мужчин и 38 женщин) живущих в селениях Тилечики, – 61 человек (31 мужчина и 30 женщин) и Вывнуки 23 человека (15 мужчин и 8 женщин) и 8 кочующих (3 мужчины и 5 женщин).
Вывнунский род состоял из 96 человек (54 мужчин и 42 женщин) и 14 кочевников (10 мужчин и 4 женщин) всего 110 человек, причем оседлые жили в селении Вывнуки -79 человек (44 мужчины и 35 женщин), в Кичиге -17 человек (10 мужчин и 7 женщин).
При этом исследователь в своем трактате отмечает, что общее число населения во всех пяти родах олюторских коряков переписи 1897 года 909 человек (476 мужчин и 433 женщин).
Надо иметь ввиду, что в письменных заметках Пантакова поселки Ветвей и Тымлат вообще не упоминаются.
Другой исследователь Камчатского полуострова Богораз произвел перепись Олюторских коряков по селениям и его данные приводит в своем исследовании В. И. Иохельсон:
«…37.Селение Олюторское (Alut) о переписи 1859 г. (152 года назад) имело жителей 147 (79 мужчин и 68 женщин), по отчету губернатора (1898) 101 человек (52 мужчины и 49 женщин), при одиннадцати подземных жилищах. Богораз же (1901 год) насчитывал только 80 человек при семи подземных жилищах. Это уменьшение следует, по-видимому, приписать смертности от болезней и эпидемий, часто свирепствоваших в то время на территории. При этом исследователь отмечает, что население Олюторского недавно обращено в православную веру, это и понятно, при отсутствии надежного транспорта православные миссионеры не могли легко и быстро добраться до столь удаленной окраины Российской империи. Понятно, что те, кто читает источники религиозных миссионеров и полагают, что Тиличикам всего то 90 лет. Но ведь здесь ясно сказано:.. «При этом исследователь отмечает, что население Олюторского недавно обращено в православную веру…» Но это не значит, что до обращения жителей в православную веру ни в районе, ни в самих Тиличиках жителей не было и острога т.е. (села) не было..
38. В селении Култушном (Ilir) по переписи 1859 г. было 22 человек (119 мужчин и 103 женщин), по отчету Приморской области (1898 г.), там было 19 подземных жилищ с 144 жителями (66 мужчин и 78 женщин). А в данных Богораза (1901) отмечается только 11 подземных жилищ и три стойбища с 25 кочевниками, принадлежащими к одной группе с жителями селения. Сегодня в селе постоянно проживает 9 человек.
39. Селение Тилечики имело по данным 1859 года (152 года назад!!!) 57 жителей (30 мужчин и 27 женщин), а по отчету Губернатора (1889) 98 человек (51 мужчин и 47 женщин). И по Богоразу (1901 г.) – только 42 человек. Сегодня в селе проживает 1668 лиц, в том числе, из числа малочисленных народов крайнего севера 549 лиц..
40. Селение Ветвей. В 1859 году в нем было 20 человек (11 мужчин и 9 женщин); в 1898 году – 10 человек (6 мужчин и 4 женщины). У Богораза указаны только три подземных жилища, но нет данных о населении. Сегодня проживает всего 1 человек.
41. В селении Вывнуки, по данным 1859 года было 88 жителей (53 мужчин и 354 женщины); по отчету Губернатора 1898 г. было 102 человек (59 мужчин и 43 женщин) при восьми подземных домах, а по Богоразу (1901 г.) было только четыре землянки и одно стойбище кочевников, приписанных к селению. Сегодня в селе Вывенка проживает 394 лиц, в том числе, из числа малочисленных народов крайнего севера 314 лиц.
При этом сравнивая цифры касающиеся олюторских коряков, в своем труде В. И. Иохельсон делает верный вывод, что цифры имеющиеся в трудах Богораза не полны, а следовательно, нельзя сказать, насколько изменилось число олюторцев со времени переписи 1897 года и более ранних данных.
Сегодня же в Олюторском районе проживает 6632 жителей в т.ч. в южной части района с учетом жителей с. Хаилино проживает 3739 граждан.
Понятно, что у внимательного читателя не встает вопрос ранее заданный в заглавии: праздновать ли нам 90-летие, или 290-летие? Мы сегодня достоверно знаем кто же из русских совместно с коренными жителями строил наше село – это якуцкий сын боярский А?анасий Петров и команда Маеора Павлуцкого (т.е. боярин Афанасия Петров и майор Павлуцкий).
Оптимальная дата отпраздновать 290-летия села Тиличики по моему мнению в 2002—2004 года. При этом надо нашим и сельским, да и районным депутатам, и администрации села и района разработать праздничную Программу, надо обратиться в Законодательное собрание и администрацию Камчатской области, чтобы из фондов всех уровней выделили необходимые средства и чтобы мы за оставшиеся два года 2002 и 2003, подготовили наше село к настоящему празднику, это может быть и старт очередной «Берингии», и другие краевые соревнования, это может быть и строительство того же детского сада и достройка больничного комплекса и строительство инфекционного отделения на 13 коек с хозблоком и лабораторией. Да жители могут предложить и другие варианты. Да и бизнесмены думаю, могут откликнуться на призыв администраций в таком важном историческом празднике.
Полагаю, что мои оппоненты понимают, что они абсолютно не правы по поводу возраста села Тиличики и надо без личных обид готовиться и с честью для односельчан, и всех жителей Олюторского района отмечать 290-летие древнего села Тиличики как это и подобает с исторической правдой и справедливостью.
Старожил с. Тиличики Жданевич С. И.»
1.3. Снова в пути.
Посмотрев по карте на упомянутые населенные пункты от Усть Камчатска и до Оссоры, а затем, минуя современный райцентр Тиличики и до Анадыря, внимательный читатель поймет, что речь идет о восточном побережье Камчатского полуострова, его самом северном Олюторском районе, который так подробно описан и у Степана Крашенинникова да и у В. И. Иохельсона.
Но приглушенный гул турбин двигателей труженика ЯК-40 нас возвращает от чтения исторической справки к нашему полету в Пахачи, куда мы сегодня и сейчас летим издалека (а вернее с материка) не только работать но еще и жить…
И затем, уже здесь на борту, по как бы беспричинно, но по не ожиданно возникающей суете одновременно всех в салоне тесной машины ЯК-40, где располагается 27 или даже 32 кресла, Все одновременно начинают застегивать ремни, одевать и застегивать одежду, головные уборы, а самолет в это время по своей ли воле или воле командира тихо и не слышно наклоняется то влево, то вправо, чтобы выбрать нужный для посадки курс и по давно выверенной глиссаде войти в створ узкой и короткой взлетно-посадочной полосы…
И тот, кто прилетает в Пахачи впервые, того сразу же завораживает увиденная картина, которая сначала ему видна из круглого иллюминатора: безграничная серо-синяя с зеленоватым отливом слегка колышущаяся гладь Берингова моря, выдающаяся в безграничное водное поле полукругом у берега коричневая вода из выноса глины от такой могучей реки как Пахача, а уж затем видишь и узнаешь узенькую полоску песка, на которой за береговым селом Усть Пахачи виднеется не длинная асфальтобетонная взлетная полоса.
И у тебя складывается такое впечатление, что ты садишься на такую же узкую палубу современно авианосца и, что его узкая палуба вот вот закончится и самолет вот, вот… И затем… не удержавшись он рухнет в ледяную Беринговоморскую воду…. И ты инстинктивно закрываешь глаза, чтобы вновь только и услышать легкий толчок о твердую, покрытую асфальтом землю, который тебя в мгновение возвращает к действительности.
– Земля, родная Земля, твердая земля, – как музыка звучит в твоем сознании понимание, что самолет уже успешно приземлился.
А ступив из пятой ступеньки трапа впервые на эту продуваемую всеми ветрами косу, ты немного присмотревшись, замечаешь слева и справа от тебя безграничную гладь воды и рядом тот вечный легкий шум океанского прибоя из которого все мы и вышли, и тебя вновь обуяет настоящий древний животный и тот первобытный страх за свою жизнь, за свое существование здесь на этой косе. Тебя обуяет первобытный страх за свою жизнь откуда-то изнутри. Это вероятно тот древний глубинный может быть даже подкорковый животный страх за себя и свою жизнь, который есть у любого из нас с самого рождения, который великая Природа запрятала довольно глубоко в твою подкорку, но который вот вероятно и позволяет нам сохранить свою жизнь во всех экстремальных ситуациях, чтобы выполнять биологическую задачу продолжения всего рода человеческого.
И ты теперь безмолвно задаешь себе или не известному тебе собеседнику свой вопрос:
– Что же будет здесь при хорошем осеннем шторме?
И покуда ты стоишь растерянно у трапа этот твой внутренний глубинный природный страх за себя и за свою хрупкую жизнь постоянно усиливается. И вновь ты сам себе задаешь и задаешь вопросы:
– А что будет здесь при цунами?
И где то мимо своей воли слышишь голос внутри себя:
– Ведь вода легко перехлестнет эту косу, и ты вместе с этими утлыми постройками, со всеми, окружающими тебя улыбчивыми пассажирами, именно ты окажешься в этой вечно холодной, а лучше сказать ледяной Тихоокеанской, а может еще вернее – Беринговоморской воде.
И в такой момент, ты быстро из глубины памяти мгновенно извлекаешь все лекции, убеленных сединой харьковских профессоров, легко вспоминаешь требования современных градостроительных норм (СНИПов и СаНПиНов), которые так не хотелось тебе студенту читать. Ведь, когда хочешь строиться у воды или у реки, прежде всего, нужно как минимум за 100 лет изучить её суровый нрав.
Затем, слегка поостыв от нахлынувшего в твою душу внутреннего страха на этом извечно здесь холодном ветру ты продолжаешь думать:
– А кто же тот архитектор – не Сашин А. ли?
– А кто же тот председатель райисполкома – не Кустин Валерий Васильевич. ли?
– Или, кто уж тот председатель облисполкома – не Бирюков В. ли?, которые вот так легкомысленно разрешили всё это построить здесь и сейчас введя регион в системный кризис. Построили нисколько не смотря ни назад, ни вперед, а руководствуясь только сегодняшней сиюминутной потребностью и задачей, поставленной коммунистической партией и советским правительством.
И вновь спрашиваешь себя:
– И где они были бы сегодня, если бы Иосиф Виссарионович, да его помощники типа Берии, Ягоды, Ежова были еще живы и здоровы?…
И затем уж слегка, успокоившись от увиденного и от первого своего испуга за свою жизнь разышляешь:
– А ведь люди, что здесь живут десятилетиями и столетиями, и нисколько не боялись за свою жизнь. А чем же ты хуже от них?
И ты настойчиво убеждаешь себя, ты успокаиваешь себя. Ты теперь и здесь гонишь этот внутренний животный страх из себя и от себя. И ты затем легко подчиняешься воле и власти мирового Времени, которое по отношению лично к тебе так неумолимо, так не уловимо. Ведь покуда еще не стемнело надо найти гостиницу, надо где-либо обустроиться на ночь, да уж и вечер, перекусить бы чуть-чуть, так как та конфета, что тебе вручила стюардесса перед посадкой давно растворилась и даже её искусственный запах выветрился на здешнем промозглом и холодном ветру.
А ты уже вероятно более спокойно продолжаешь свою внутреннюю беседу сам с собою:
– Сколько же это государственных и народных денег выброшено на эту полоску песка. И, когда затем приходишь на Пахачинский рыбоконсервный завод, что на консервной баночке обозначен и кодируется под номером №57, удивляешься, как много люди здесь понастроили: и автоклавы, и котельная, и дизельная электростанция, и водозабор с водопроводом, да и жилые дома всё новые, вот только стены рыбозавода, обшитые тонким с желтизной анодированным металлом из консервных банок в виде их круглых донышек, то ты понимаешь, что за этими крышечками кроется настоящая утлость, истинная временность, она за ними то и скрывается, а еще тебя удивляют здешние теплотрассы, которые расположились вдоль дороги в деревянных коробах, засыпанных опилками и также как и все в Усть Пахачах оббитых тонким консервным металлом. В Усть Пахачах везде тебя преследует этот желтый металл из консервной банки… Местами покоробленный, местами уже и поржавевший, под солеными брызгами, пропитавшими эту всю серую песчаную землю уст пахачинской косы.
Сама же Усть Пахачинская коса, это довольно живая и подвижная песчаная насыпь, тянущаяся от материковой части с юга на север в сторону села Апука. Как оправа драгоценной картины она обрамляет устья великой и полноводной реки Пахача. А та как бы в благодарность ей ежегодно, ежечасно, ежесекундно из своих верховьев несет тысячи кубометров этого серого измельченного песка и уже, затем бесконечный морской накат и прибой не одну сотню, а то и тысячу лет равномерно его распределяет на 15—19 километров вдоль усть пахачинского серого берега.
Усть Пахачинская коса местами шириной всего-то 300—400 метров не более и у своего соединения с морем как бы препятствует смешиваться речной и морской воде. Но вот, когда начинается прилив, река становится такой своенравной, течение реки на час или пол часа как бы останавливается. А затем? Затем река течет в обратную строну, чуть ли не до села Средние Пахачи и тогда в устья реки Пахачи, лучше утлым суденышкам не заходить в образующиеся при этом буруны, и тогда по неопытности или не знанию фарватера можно запросто сесть на мель. И вот только, когда вода поднимется на 1,45 метра, а то, и на все 2,35 метра при двойном приливе, можно поднимать «пары» хоть на всех буксирах, хоть на МРэСках и пытаться пройти эти буруны, чтобы в мгновение выскочить на большую Тихоокеанскую воду, выскочить на бескрайние Тихоокеанские просторы, где глубины моря достигают и 100, и более метров, где эхолот, показывает абсолютно ровное дно, и только в отдельных местах есть так называемые углубленные банки, которые знающие апукинские капитаны отмечают на своих секретных картах и стараются затем подальше их спрятать и затем эти карты никому не показывать, чтобы в следующем рыболовном году там снова ловить селедку или треску, а то и краба, и другие богатства благодатного Нептуна из Берингова моря, чтобы получить и премиальные да, и причитающиеся за самоотверженный труд награды, если конечно они кому из них достанутся, и кто либо из друзей моряков и капитанов то ли Фассахов или Халиков, то ли Воевудский Леонид или Мерхини первым не займет его рыбную морскую банку.
Ну, а уж когда ежегодно в июне начинается красная путина, вдоль пахачинской косы выстраивается целая шеренга длиною по 800 и более метров морских ставных неводов. Их бывает до 19 штук и более. И тогда начинается настоящая летняя рыбная летняя «страда», которая на год вперед кормит всех усть пахачинцев и апукинцев, да и многих из Олюторского района.
Тогда на рейде Усть Пахачей становятся разноцветные рефрижераторы, множественные перегрузчики и другие морские суда трудяги, а между ними шастают туда-сюда шезлонги и кунгасы наполненные серебристой рыбкой внутри брюх которой невероятно дорогая красная икра – настоящее возобновляемое золото Камчатки. Все спешат, все теперь торопятся, поймать рыбу до самых сильных в этих широтах июльских океанских штормов, которые могут своей неимоверной силой соленой воды и волн выстой с трехэтажный дом легко и в мгновение сорвать и эти 800 метровые невода, закрепленные тысячами мешков с песком, лежащими на дне и даже потопить эти утлые суденышки, и тем более безмоторные прорези, которые качаются на крутых волнах. Уж тогда поспешай, так как морская и красная рыба не любит воздуха, эта рыба не любит тепла, её надо побыстрее в холодильник, её надо побыстрее засолить и в бочки, а перед этим еще разделать и женскими руками отшкерить и уж, затем разложить в баночку на лучшие пахачинские пресервы или рагу с головки красницы, а еще лучше закатать в металлическую желтую баночку и в автоклав, тогда она и два, да и три года будет годна, и понятно успеет преодолеть тысячи километров до своего потребителя на материке. А для этого и пар надо дать, и электроэнергию для холодильных агрегатов дать, и пресной водой обеспечить круглосуточное сезонное летнее производство.
В летнюю рыбную страду здесь в Усть Пахачах для всех есть работа, есть и хороший заработок. Ведь многим даже секретарям райкома партии такой заработок не снился и 1000, да и 1600 рублей у капитанов МР-150, да и инженеры вместе с директоратом Пахачинского рыбозавода не обижены и хорошая зарплата еще и премиальные, да и путевки в санатории или проезд в очередной отпуск и до Сочи, и до южного Ставрополя.
А ведь им т.е. рыбному начальству и здесь не плохой санаторий. Есть и общежитие сезонниц на 100 человек на косе, и участковая больница на 35 коек, и пионерлагерь недалеко от села Средние Пахачи. Живи да только и радуйся.…
А после лета, наступают мгновения дождливой осени и длинной-предлинной камчатской зимы, когда в поселке на этой просоленной косе жизнь как бы и замирает. Сезонников, а вернее сезонниц в сентябре-октябре вывозят на «материк» и по утлым здешним домам остаются только коренные Усть Пахачинцы, т.е. те, кто прожил с семьей здесь не один десяток лет, те кто почти навсегда связал свою жизнь с Крайним Севером и этой узкой серой косой, с её серым тяжелым песком, с этой красной рыбой, пусть он даже сам и не рыбак… Замечено, что немного прожив в этих краях все становятся рыбаками, как в прямом, так и в переносном смысле этого слова. Все их мысли, все их разговоры дома, да и на работе только об икре и красной рыбе, о её повадках, о прогнозах Камчатского ТИНРО на подходы рыбы и всех интересует рыбный или не рыбный этот год, так как от этого зависит и их благосостояние, и их благополучие и благосостояние их семейств. А уж осенью всех интересует оправдался ли прогноз КамчатТИРРО на уловы красницы в текущем году.
И то, что все наши события, все волнения в душе наших любимых героев, с кем мы прошли не один километр по камчатским косам происходили именно на этой серой косе Пахачинской косе. Хорошо ведь сегодня, когда все ранее закрытые карты рассекречены и мы её легко находим и видим из космоса в Gugle.
И мы попытаемся, как можем, насколько умеем, насколько всё поняли, рассказать Вам как мы видели эти края, как мы их запомнили во время своих иногда коротких, а порою и длительных командировок, и Вам об этом Вам сейчас подробно рассказать.
1.4. Командировка рыбинспектора в Пахачи.
Руденков Тимур рыбинспектор из посёлка Корфа этим летом был прикомандирован начальством в рыбацкий посёлок Усть Пахачи на рыбокомбинат «Олюторский» на летнюю путину и по привычке не спал до 2-х часов ночи, ожидая директора ООО «Рыбак Камчатки» Игоря Федоровича, который должен был пригнать моторную лодку «Прогересс» из Апуки и они вместе должны были выехать в устья одноимённой реки Пахачи на патрулирование.
Предварительно Тимур Руденков провел один пять дней на сопке Колдуне, что недалеко от Усть Пахачей. Он поступал всегда так, так как ранее служил в армии в войсковой разведке, и знал и понимал важность изучения местности, привязки к новым ориентирам. Ему в его нелегкой инспекторской работе важно было сначала изучить досконально своего «противника», которым был браконьер, не зависимо от его статуса и ранга, важно было сначала, ему важно было сначала, важно было понять, как он себя ведет, где ловит рыбу, а затем уже и прячет возможную добычу драгоценную икру и красную рыбу.
У Тимура Руденкова этим летом был напарник Александр Куликов. Не любил Руденков работать с этим напарниками, самому-то ведь было уже 58 лет и пенсия северная в кармане, да разве на неё протянешь – разве, что ноги. Поэтому-то на семейном совете со своей «бабкой», вернее женой Тамарой решили еще пару лет поработать, чтобы заработать на квартиру и можно, затем уезжать из Корфа на материк из почти родного, за эти как одно мгновение пробежавших 35 лет в ставшим родным селе на этой также как и пахачинская, извечно продуваемой северными ветрами косе. Да и родная то жена как-то последние 2—3 года начала сдавать и часто болеть, при том, что у них ведь дети уже поставлены на ноги, обоим квартиры купил, выучил, все работают, можно теперь подумать о собственном покое и заслуженном отдыхе. Раньше ведь мечтал вернуться в родной теплый и южный Николаев. Но разве, после того как наши «демократы» и «перестройщики», и разной масти «реформаторы» великую державу Советский Союз перекроили, а на Украине к власти пришли такие же, но более рьяные «перестройщики» и «реформаторы», только уж более правые можно сказать «ультрарадикальные» националисты, а не социалисты и патриоты, а еще и с временным опозданием на 10—15 лет по отношению к реформам, что прошли здесь в России.
Теперь-то разве там, в Николаеве о людях беспокоятся, разве там пенсию реальную будут платить или может лечить без денег в старости, которая давно о себе напоминает и болями в суставах, и ноющей болью в сердце, особенно при физической перегрузке при подъеме на сопки или ходьбе по непроходимой тундре.
Существенно и важно, что все эти политические «драки» на самом верху, а также потеря нравственности наверху как украинской да и российской государственной машины, сказывается, прежде всего на самых низах здесь, там где человек живет ежедневно и ежечасно. И это уже не существенно Усть Пахачинская, Корфская ли коса или берег Днепра у Киева или Буга в Николаеве, или Херсонская степь, а может и благодатное Нечерноземье, куда он собрался переехать. Люди ведь сейчас стали и грубее, и ожесточенное, и черствее, да и, что существенно и еще меркантильнее. Без предварительной оплаты, без денежной смазки ни одного вопроса теперь не решить. А иногда и сами деньги не являются для чиновников действенным стимулом, при решении ежедневных и ежечасных проблем их жизни и даже существования. Да и наш возраст. Сейчас в их возрасте только наша «бесплатная» медицина и «продажная» фармация (на рынке до 12—20% поддельных лекарств) наголо разденут нищего пенсионера, да и как-то еще он ведь и не привык на пенсию жить. Почти всю её отдавал сыновьям и невесткам, а сам-то жил на то, что еще мог заработать. Благо еще силы были.
Решили вот с женой уезжать теперь в среднюю полосу России: Тульская область и поближе к историческим толстовским местам и жить можно на даче в лесу, возле любимой пасеки, как и тогда великий Лев Николаевич Толстой и как живет его родной 1941 года средний брат Иван, и только, что и наблюдать за такой летней неторопливой работой тружениц пчел.
– А сейчас?
А сейчас, его временный на это лето напарник Александр Куликов еще довольно молодой 43-летний и, что самое плохое, так еще и весьма гонористый, да еще и ставленник ставшего московским клерком Игоря Семиколенных, аж из Ставрополя на лето прикомандировали сюда.
Не спеша обдумывал:
– Свои вот городские начальники премию в каких-то десять тысяч рублей жилятся выплатить, а тут более 85 тысяч только на проезд в мгновение ему нашли. И при том, что штрафов сам Тимур Руденков за прошлый сезон собрал почти 750 тысяч рублей и почти на 2,5 млн. рублей конфисковал красной икры у рыбаков в селе Апука. Получается он один рыбинспектор государству доход в 3 миллиона 250 тысяч рублей дал. А получил от того же государства в виде заработной платы, смешно кому-либо сказать, чтобы на севере 23 тысячи рублей в месяц, а уж премия по итогам года всего-то каких-то 17 тысяч рублей. Вот и все доходы Олюторского рыбинспектора, хранителя бесценного биоресурса, бывшего старшины запаса и как-никак войскового ведь разведчика.
Но ведь он и работал последние лет десять уже не только за деньги. Да и не столько за деньги! Уже можно сказать за тридцать пять лет, прожитых здесь на Крайнем Севере втянулся, да и работа на никем не тронутой природе ему невероятно нравилась. Как глянешь на здешние просторы, на бескрайние морские Тихоокеанские дали, а когда красная, стеной прет по рекам и ничто её не останавливает ни быстрое течение, ни перекаты, а только внутренний древний зов этот их «хомминг» ведет здешнюю красную рыбу в верховья тысяч камчатских рек на нерестилища, чтобы один раз в своей жизни отложить в чистый промытый песок несколько тысяч своих золотисто-красных икринок и уж затем легко отдаться на волю течению и неумолимых речных волн затем нисколько не заботясь уже ни о своей дальнейшем жизни, ни о чем более важном, чем продолжение рода – вот это настоящий и вечный, как и сама жизнь естественный как и сама наша жизнь – хомминг. Одно слово – хомминг, а сколько силы, энергии и предназначения созданного самой Великой Природой, не известно как и когда, на каком генетическом ли материале запрограммированного их беспрерывного ежегодного движения, которое как только сойдет первый лед с рек, повторяется и повторяется из года в год, из столетия в столетие, и из тысячелетия в тысячелетие. И столько в этом природном хомминге запредельного, а еще их неимоверного напряжения сил, сколько их настойчивости и такой их целеустремленности по преодолению встречного течения воды, мелких каменистых водных перекатов и преград, что, придя к родному и так знакомому родному нерестилищу, где и сама родилась элитная нерка и чавыча, а не то вездесущая малоценная в этих краях горбуша, нет у неё уже никаких сил даже охранять свои такие беззащитные икринки, нет у неё уже сил отогнать рыскающих рядом злых хищников: гольца и хариуса, желающих своей ненасытной пастью разрыть и повредить драгоценную кладку, наслаждаясь затем её непередаваемым вкусом.
И сколько дней, сколько здешних белых ночей, теряя оставшиеся последние свои силы надо еще стоять, противостоя и сопротивляясь быстрому течению и ежесекундно охранять свою кладку, свой до поры до времени беззащитный рыбий выводок, чтобы тот, невредимыми тысячами и миллионами резвого малька весной мог затем скатиться в бескрайние и необозримые нашим взглядом воды Тихого океана, найдя затем и теплое течение Куросивы, и свой природный корм, и где вольготно можно расти и питаться им, и год, а то и два-три. Когда пришедший как бы ниоткуда хомминг, заставляет каждую особь красницы объединиться в стаю и вновь по бескрайним необозримым нашим тихоокеанским просторам идти к родному дому, а затем и вдоль восточного берега Камчатского полуострова двигаться только до своей родной реки и искать вновь этот рыхлый чистый и еще с весны промытый песок, чтобы природой заданный свой жизненный цикл, свое жизненное предназначение здесь на нерестилище повторить через 3, а может и через 5 лет.
Так и у человека, только у него этот хомминг начинается несколько позже в 17 или в 24 лет проявляется. И действительно: старший сын у Тимура Руденкова рыбинспектора из Корфа женился на 21-ом году, а младший и того позже – аж в 24 лет.
И ведь при этом сама красница всё время, охраняя на нерестилище свою икру ведь не ест и можно сказать образно и ни капли не пьет.
Примерно так же и жители осажденного в 1941 году Ленинграда, когда, голодающая мать сыну или дочери отдавала кусочек своей мизерной военной взглядом пайки, лишь бы те были живы, тот же извечный исторический хомминг, только в нашей человеческой земной жизни.
1.5. Дождь на 4-ой базе.
Быстрое лето, как всегда неизбежно близилось к концу, а первого сентября, как всегда, начинается новый учебный год. Для Геннадия Сазонова 10-й класс и затем сельскохозяйственный института. Он хотел посвятить себя генетике и одновременно ветеринарии. Для Михаила Умьялвихина, который приехал погостить у Анатолия только 9-й класс и затем «фазанка» или вернее ПТУ, а вот для самого именинника – Анатолия Кулычева последний 11-й класс, затем экзамены и поступление в Санкт-Петербурге в мореходное училище им. адмирала Макарова. Ведь он на море сам вырос, на серой морской косе в Пахачах родился, на море и будет затем всю жизнь работать. Вот такая его судьба, как и у его отца – судоводителя буксира «Бодрый» на Пахачинском РКЗ. И будет у них здесь в Пахачах вероятно своя морская династия.
Август этим летом, как никогда ранее выдался и дождливым, и довольно пасмурным. Температура воздуха не поднималась выше 11—12?С. Погода стояла такая промозглая, что усть пахчинским ребятам, этим летом не удалось хорошо и в волю позагорать, даже в пионерлагере, что выше по течению реки погода как-то не задалась. Да, Анатолий и Геннадий еще ведь и работали весь июнь, часть июля на рыбалке в бригаде, что выше по реке Пахача километров в 15 в сторону села Ср. Пахачи стояла и как другие пахачинские ребята не отдыхали в заводском пионерлагере.
Там они для директора рыбозавода Тихоновича Александра Михайловича и главного инженера Гембского Игоря Петровича под руководством старших почти два месяца «шкерили» рыбу. Споро сеткой на перекате почти полностью перегораживая русло реки Пахача, после чего Средне-Пахачинские чукчи и коряки, что рыбачили, как всегда в верховьях реки уже не могли поймать и мало-мальски себе и семьям на еду красной рыбы этим летом и постоянно жаловались во все вышестоящие инстанции.
А владельцы неводов ничего лучше не придумали, как дать команду вездеходом МТЛБ в нескольких местах «случайно» перебить, где телефонный кабель пересекал русло реки. Такую их команду легко и быстро выполнил Нечаев Степан водитель заводского МТЛБ. За это ему руководство не одну премию выплатило, да и жене в бухгалтерии премиальные, не как всем работницам. Летом владельцев таких речных неводов волновало одно: месяц—два выждать, собрать побольше икры, отгрузить её на рефрижераторы, а там почти полумиллионный Владивосток или девятимиллионная Москва, а если повезет то и почти четырехмиллионный Ленинград, а уж затем и реальные деньги в кармане, и трудов то всего месяц-два здесь на серой косе или в верховьях на реке, а затем уж от трудов летних и праведных, отдыхай в теплом Крыму или благодатном Сочи, где как всегда как в песне темные ночи. Так и здесь летние темные делишки одних не давали жить другим.
Средний по возрасту, Геннадий может быть отличался от ребят своих сверстников тем, что серьезно занимался выращиванием норок с отчимом по специальности ветеринарным фельдшером в Олюторском РКЗ. За два года как они с ним из Москвы с рынка привезли 7 самок и 2-х самцов уже получили приплод больше 45 голов в прошлом году, из которых было 26 самок и в текущем году родилось уже 95 щенков, из которых было 48 самок, так что на следующее лето они с отцом планировали довести поголовье до 300 голов. А это уже кое-что. Отчим с матерью Мариной Александровной откладывали сыну на учебу на специальную его детскую сберкнижку на срочный вклад, а проценты были в текущем году довольно таки не плохие по накопительному с дополнительными взносами срочному вкладу – за год обещали начислить 37,8%.
Они с отцом научились даже выделывать нежные шкурки и теперь в их руках переливался блестя волосками коричневатый ценный мех так, радуя души их обоих
Да и сам Геннадий хоть и был довольно низкого роста, да еще как и все подростки юноши такой худосочный, но вместе с тем серьезно изучал и химию с физикой, и биологию норок, и способы их разведения, селекции, и методы их кормления, и в недалеком будущем хотел, как и его отчим стать, но уже не ветеринарным фельдшером, а ветеринарным врачом и даже учёным генетиком, чтобы заниматься самым серьезным образом их генетикой и не только норок. Он уже знал и со слов отчима понимал, чтобы получить хороший и здоровый приплод, необходимо отслеживать, чтобы не было покрытия со стороны норок «отцом» своих «дочёк». Для этого отчим и привез сразу два самца от разных хозяев. А так на такое как у них количество самок хватило бы и одного самца.
С отчимом они планировали в очередной отпуск съездить в Елизово и там взять еще пару самцов для очередной смены их крови у своего растущего с каждым днем поголовья норок.
Приемный сын Геннадий также помогал отчиму-ветеринару на рыбозаводской ферме и часто засматривался как упитанный бык долго обихаживает своих избранниц, тряся своими чуть ли не по килограмму тестисами, а после, уже принюхиваясь и нежного вылизывая заветные места и учуяв, что самка в охоте, часто высовывал свой острый как кинжал и на удивление Геннадию довольно длинный ярко розовый пенис, из которого затем пульсируя летели во все стороны брызги белесоватой спермы… При этом наблюдая за садкой быка, Геннадий не скрывал своего естественного удивления таким совершенным творением матушки Природы, которая создала вот такое грациозное и довольно умное животное. И весит ведь чуть ли не тонну, а так легко при желании покрывает самку и своевременно узнает когда она доброжелательно примет его ухаживания и ведь по времени практически он никогда не ошибается. И затем уже ранней весной долгожданный отел и настоящее весеннее молоко. Только стальное кольцо толщиной в его палец и усмиряло бычье неистовое буйство в коровьем стаде, когда в одно из лет в июле Геннадий пас стадо на косе из 18 коров.
Да, что этот громадный бык. Вон читал недавно бабочка «Махаон» зовется, так её самец по запаху самку за 8 километров учует и летит туда, где бы она ни находилась или пряталась. Снова тот же вечный естественный – хомминг. Вот где настоящая сверх тонкая химическая рецепция, вот где истинная сила и совершенство матушки Природы к продолжению своего рода своего, вот где настоящий естественный никем не утоленный хомминг.
Этого поголовья 18 коров в их селе Усть Пахачи было достаточно, чтобы обеспечить молоком и участковую больницу на 35 коек, и детский сад на 125 мест,, школу с 214 учениками да и всех жителей села, а еще ведь излишки сметаны и творога отправляли на допотопных самолетах АН-2 или попутных вертолетах МИ-8 и в село Тиличики в райцентр, который был южнее примерно на 175 км от Усть Пахачей.
Еще юному Геннадию этим летом не было трудно пасти такое не большое стадо рыбозаводстких коров, так как Пахачинская коса, потому и называлась косой, что с двух сторон песчаная насыпь была как бы отгорожена водой и стоило только коров выпустить из рыбозаводских сараев, как они, учуяв свежую и сочную на ночной росе настоянную траву, уходили за колючее ограждение аэропорта и даже за пограничную комендатуру, а уж там только сиди да и читай свои новые из сельской библиотеки книги. Да еще и наблюдай за окружающей камчатской природой, и каждый день меняющимися окружающими его пейзажами, да стоящими на рейде разноцветными кораблями и конечно следи за неуклонно, вне его воли и сознания бегущим временем, и чтобы к обеду не опоздать, и чтобы доярки не ругались за их задержку на работе.
Только одни, наверное, комары и мешали Геннадию созерцать прелести окружающих их пейзажей, а когда не было ветра, приходилось чуть ли не через час обновлять ДЭТой защитный её слой на лице и руках от пронырливой комарни, а особенно не вероятно мелкой мошки, которая под осень так досаждала и залезала во все уголки его тела, особенно под рукава рубашки и тогда оставались на его юном теле красные пятная после её укуса, которые хотелось расчесывать буквально до самой крови.
На рыбозаводской ферме доили коров еще по старинке три раза в день, не так как сейчас в крупных промышленных комплексах США, о чем Геннадий читал в журнале «Америка»: там доят коров всего два раза в день рано утром и вечером.
Поэтому-то пахачинским дояркам приходилось вставать в пять часов утра и юного Геннадия мать поднимала в шесть утра, чтобы он, попив быстро чай, ухватив заранее с вечера приготовленный тормозок с компотом и бутербродом, забыв даже почисть зубы или умыться спешил на свою работу. Всё-таки какая никакая помощь в семейный бюджет, да и к школе можно всё затем купить на заработанные хоть и небольшие но свои заработанные деньги.
У Геннадия мать была черноволосая как смоль настоящая татарочка. Звали её Зара Усановна, а первенец и любимец сын был такой белобрысый, был довольно светловолосый, а еще был такой тонкой кости, откуда, и от кого пригнул к нему этот его славянский ген белизны, настоящей белизны его волос и непередаваемой белизны кожи тела он так у матери по малолетству и не допытался, так ему было теперь и комфортно и уютно в её Усть Пахачинском доме. Правда в их семейном альбоме была одна старая уже слегка пожелтевшая от времени фотография молодого солдатика, настолько похожего на юного Геннадия, что если бы родные и знакомые не знали, что Гена еще не служил в армии, не возможно было бы поверить, что это именно не он запечатлен на данной фотографии.
Фотография всё-таки невероятно удивительное изобретение человечества. Человека может уже давно нет на Земле или он уехал далеко, а мы можем видеть его не забываемый облик, явственно воспринимать его красоту, видеть его одежду, даже узнать его достоинства, любоваться пейзажем его окружающим, наслаждаться и восхищаться его не передаваемой личной аурой.
1.5. Воспоминания.
А ведь и у людей также. Вот мать у родного старшего брата, живущего в Пахачах у Егоровича – учителя физкультуры, четырех то сыновей родила, и одна, без помощи мужа троих после смерти его в Великую Отечественную, одна воспитала и поставила их на ноги: старший правда только десять классов осилил, средний – уже техникум в Харькове окончил, а вот самый младший так ведь он получил высшее образование. Младший стал учителем, стал наставником и примером для других и сам вот уже вырастил двоих сыновей – любимых его «орлов», а теперь вот заботился о подрастающих внуках, да и соседке помогал, как мог.
Да и у соседей Воскобой Мартены, ведь тоже осталось трое и при этом в то послевоенное время два получили высшее образование в политехническом в Харькове.
А сегодня находится много очень «грамотных», кто бесшабашно и легко критикует тот их социализм 1918—1980 гг. А ведь те времена не чета дням сегодняшним 1991—1997 гг. Сомневаюсь, что в наши дни они, сироты и дети войны, смогли бы бесплатно получить такое же качественное образование. А затем после окончания ВУЗа еще и бесплатно получить жилье, да еще дать бесплатное высшее образование своим подрастающим детям. И надо заметить, что ведь и образование то в древнем Харькове было великолепным. Полуторамиллионный город с древними учебными традициями, ведь еще и бывшая столица Украины. Университет ведь там открыли еще в 1805 году, а таких как университет сегодня в городе 21 ВУЗ, не считая сотни техникумов и училищ, это уж о чем-то да и говорит.
А его родная мать, мать его Евфросиния Ивановна души ведь в своих сыновьях не чаяла, любила их всех как могла, холила как могла, оберегала, как сегодня бережет нерка и чавыча свою икру в этой быстротечной реке Пахача.
А ведь в её семье была она самая младшая. А как вышла замуж, как отошла от семьи и от своей родной матери Надежды Изотовны, тоже воспитавшей шестерых: двоих дочек своих Орину и Евфросинию, двоих сыновей мужниных Федора и Алексея и двоих прижили вместе с Кайдой Яковом дочь Екатерину и самого младшего Александра. Что их и разнило, так это их отчества. У двоих отцы Иваны, а у четырех Яков.
Так ведь его матери одной пришлось детей в те лихие военные и послевоенные годы на ноги ставить. А ведь как это трудно было после войны. И еще одинокая ведь женщина. А дома вечером ни теплого мужниного совета, ни настоящей опоры на крепкое мужское плечо. А дети ведь младые, один младше другого, а чем их то накормить.
Часто вспоминал, как малыми с матерью да бабушкой прятались от бомбежки в погребе, когда коварный немец, перейдя через Северский Донец в далекие Волгоградские степи направился.
А муж? А любимый муж давно лежит в братской могиле не то в Одесской области, не то в другом месте на юге. Что и сохранилось в сундуке среди бумаг, так это уже пожелтевшая от времени калька с синей печатью воинской части, где фиолетовыми чернилами кратко и четко, и к удивлению каллиграфическим почерком было написано:
«Ваш муж, Левенчук Алексей Андреевич, 05 декабря 1917 года рождения, героически погиб 17.08.1943 года в районе села Ольгино, Одесской области.
Командир ВЧ №2046 подполковник Сидоров И. М. подпись с завитками и синяя печать».
Да разве у неё одной? Вон у соседки Матрены Ивановны Воскобой, такая же коричневая бумажка лежала в сундуке. Правда, жаловалась на днях, что дети куда-то её запропастили и надо было ей теперь вот ехать в районный военкомат в Балаклею, чтобы те нашли копии, и надо было доказать, что она вдова участника войны и что бы ей установили доплату к пенсии за это в размере всего то 10%, а дети её и его теперь сироты, могли без конкурса поступить в тот же политехнический институт.
Вот ведь и всё, что осталось в вечной памяти и сердце её, как эта полуистлевшая бумажка.
А ведь её сердце?
Сердце-то матери ныло и болело почти каждый день, каждый вечер и по ушедшему в необъяснимое никому небытие мужу, и о малых детях войны: один 1939 г., а другой 1941года, о её сиротах войны, которых надо еще поставить на ноги, помочь, как тем птенцам стать на крыло и отправиться в полет этой жизни, над этой многострадальной Землею. А её жизньдающая грудь наливалась по вечерам ожидая, что он вернется, что он прильнет к ней, что он вдохнет её всю, а по её телу такая нега, по её телу давно не видевшему и не ощущающему настоящей мужской ласки такая дрожь ожидания…
И ведь одна её короткая судьба столько вместила: ранее её родного отца Иван Андреевича Якименко в 1919 году, вывели в холодном феврале махновцы в Савинцах на заснеженную землю и, надсмехаясь без всяких угрызений совести легко разрядили свои маузеры в его такую хрупкую грудь и из неё только красные струйки крови стекали по белой холщевой рубашке на белоснежный снег слегка, покрывший метровый тот савинский чернозем. И всё это их надругательство над его жизнью, над всмей нашей судьбою из-за полоски или небольшого надела этой черной но сверхплодородной земли, которая сейчас наполовину савинскими крестьянами заброшена, из которой даже трубы орошения, пронырливый председатель колхоза или ООО, или ОАО «Маяк», да сейчас уже и не важно, но ведь вытащил из натруженной земли, чтобы сдать их на металлом и затем всё это положить в свой бездонный частный карман.
И мы спршиваем сегодня?
– А стоило ли тогда в 1919г., отдать за всё это свою короткую жизнь, оставив своих родных детей, любимых дочерей Арину и Ефросинию без отца, без его постоянной поддержки?
И столько затем еще страданий и этой плодородной земле, и плодам её, детям Гражданской войны, детям Отечественной войны, нынешним детям Горбачевской перестройки и нынешней революции девяностых, сметавшей под своим ураганом всех и вся, ломая все давно, выработанные принципы и не зыблемые человеческие устои, которыми ранее так дорожили и которые сегодня превратились только в отзвуки истории…
Ведь она тогда была еще маленькая, сама то рождённая 5 декабря 1918 года и все это не помнила, только её интуитивные ощущения и такие свежие воспоминания, что из рассказов её матери, а моей бабки Кайда Надежды Изотовны, которая при любом удобном случае долгими вечерами и при молитве вспоминала, и заносила, пополняя в свой коричневый молитвослов их имена, давно ушедших из нашей и её памяти в специальный ранее не понятный мне раздел «За упокой». И знала она и помнила всех, и всех поминала, когда ездила в Изюм в одну оставшуюся церковь, чтобы уже там отстоять длиннющую всеночную на своих давно узловатых так натруженных женских коленях, ставя длинные настоящие восковые свечи у образов святых мучеников по облику похожих на нас самих.
А уж затем и памятная всем ленинско-сталинская коллективизация, и сыпной тиф, и чего только не было в её трудной земной жизни и женской никому не предсказуемой судьбе. И комсомольский призыв в 1947 году и как затем стала трактористкой, и работа в Савинской машинотракторной станции (МТС), на той еще технике, к которой её женские руки зимой легко без рукавиц, прихватывались сильным морозом и какое надо было ей совершить усилие над собой, чтобы её ту то технику еще и завести и затем целый день напряженно работать, совсем не думая о брошенных дома безнадзорных и голодных детях, а может наоборот, только о них и думая дергая рычаги этой стальной техники. Думая о них, выполняя всю дневную норму на пахоте, которую затем в виде карандашной «птички», учетчик мужик сосед без левой руки, утраченной на войне быстро поставит в своей клетчатой тетради в обложке из зеленого коленкора, по которой, затем не возможно будет доказать, что ты работала в колхозе не то «Маяк», не то «Путь к коммунизму», не то «Свет Ильича» так как его не менее пяти, а то и десяти раз за это время переименовали и архивов нет ни здесь в Савинцах, ни в райцентре Балаклее, а они до войны были увезены в Харьков, и сохранились ли там те довоенные архивы, когда фашист жег всё и вся, и она не имея ни тех молодых рано растраченных сил, ни уже реального здоровья, так как после пыльных бурь шестидесятых, что шли с Семипалатинских бескрайних степей, неся радиоактивные осадки от Курчатовских и Сахаровских атомных бомб не можешь получить давно, заслуженную мизерную пенсию по инвалидности как колхозник, отдавший все свои сознательные годы с малолетства на труд для этой артели, для твоего колхоза, в который твоя мать с отцом сколько в колхоз отнесли, для своих селян и людей твоих родных Савинец, они ведь все отдали для блага себя и своей семьи, так как все тогда работали именно так, так как ты работала как и её отец Якименко Иван Андреевич и её прадеды на сырой черноземной матушке земле, которая одновременно наш народ и кормит, и обувает, и даже кров дает.
И сегодня, Тимур Руденков, удивлялся и восхищался, как его мать, будучи еще довольно молодой, закончила курсы трактористов и первой в селе Савинцы на Балаклейщине села за такой неуклюжий из сегодняшнего времени трактор, чтобы после войны, когда, в каждом доме кого-либо из мужчин забрала эта мировая «мясорубка» и не вернула назад, когда поля стояли поросшие бурьяном, да как и сегодня не распаханы, и когда нужна им этим полям, и этой истерзанной врагами черной и плодородной земле, нужна была молодая её сила и такая ведь совсем не женская сила и еще удаль…
Ведь ей теперь одинокой молодой женщине, после гибели мужа на полях Отечественной войны приходилось оставлять малых детей одних дома и на день, а то и на два, да и не всегда хорошо накормленными. Правда, иногда те сами, влекомые постоянным голодом, а еще и детским любопытством, прибегали на полевой стан в район Бабарыковки, чтобы там перекусить, так как сильно проголодались. Тогда и в те времена уж и Борис, и брат Иван, и все люди были как-то дружнее, да и значительно сплоченнее. Та же, троюродная бабушка Квочка, которая делилась молоком от своей коровы, в те трудные для нашей семьи дни, чтобы поддержать её малышей, которых у самой то было аж семеро.
Это потому, что может, была настоящая угроза жизни их всех и существованию их рода, их славянского да и савинского племени, что на далекой харьковщине.
Ведь ничто так не сплачивает людей, как реальная угроза их жизни, а еще реальная угроза их подрастающему поколению.
Это уже затем в те шестидесятые годы двадцатого столетия, как теперь модно именовать, когда все ранее созданные нашими дедами и бабками колхозы начали буквально на глазах «валиться», когда не стало у неё сил работать, пришлось ей уйти на Савинский сахарный завод, что на Заяре (село так называлось) ближе к Морозовке, который был построен в 1964. Пригодились ранее, полученные после войны знания трактора, да и устроилась на насосную станцию по подготовке и очистке воды, которую в изобилии брали из Северского Донца… А он, младший её сын всё тщательно обследовал, всем искренне интересовался, всюду с любопытством заглядывал, а когда их всем классом повели на экскурсию в турбинный зал сахарного завода, где горячие трубы, где неимоверная сила перегретого газом пара, вращая её вал и генератор, вместе с ним давала свет, не то, что ранее двоюродный дед Федор Кайда на дизельном генераторе у ручья, куда любил бегать, чтобы послушать рокот германского трофейного дизеля. Только и было его мощности, что для электрических лампочек, горящих зимой по вечерам на длинных савинских улицах, да еще летом для колхозного элеватора, чтобы хоть как-то зерно просушить под палящим солнцем перед сдачей его на элеватор государству.
1.6. САМЫЙ ЦЕЛЕУСТРЕМЛЕННЫЙ ПАРЕНЬ НА СЕЛЕ.
А юный Геннадий вспоминал, как в журнале «Природа», который отчим уже давно для него выписывал, читал, что еще в 1986 году была присуждена Нобелевская премия американскому ученому-генетику Барбаре Маклинток, которая на генетическом аппарате кукурузы, показала, что существуют так называемые прыгающие гены, которые ранее не проявляются ни в первом, ни даже во втором поколении и при этом как бы нарушают вечные законы Менделя, которые мы изучали еще в советской школе в десятом классе. А затем эти же прыгающие гены в последующих поколениях без всякой закономерности могут проявлять свои свойства в растении, придавая семенам в початке с кукурузой пеструю и довольно различную и разнообразную окраску, существенно также влияя на соотношение и содержание крахмала и белка уже в зерне кукурузы.
К большому сожалению, заслуженная Нобелевская премия была присуждена довольно пожилой ученой, когда ей уже исполнилось кажется 83 года. Если бы это случилось лет 40—30 назад, когда ей этот миллион долларов ох как нужен был бы для развития своих генетических следований, для поддержки своих учеников и развития исследований на других современных моделях.
При этом Геннадию было удивительно, что такое фундаментальное и серьезное открытие в области важнейших из наук генетики, было осуществлено и фактически сделано на таком простом объекте, как генетический аппарат кукурузы. Ведь на столько сложнее генетическая структура клетки и у человека, да и у всех животных млекопитающих.
Он заметил, что и у его подопечных норок также, оказывается есть такие же прыгающие гены, обуславливающие окрас их шкурок, что являлось для него с отчимом самым важным, так как от цвета и качества выделки зависела их цена и их личный доход в этом деле. Геннадий часто с интересом наблюдал, как подсаженный в клеточку самец долго принюхивается и настойчиво ласкается к самке, чтобы затем в одно мгновение совершить свое таинственное действо буквально на мгновение слившись с ней воедино, в результате которого через 3—6 месяцев будут в клетке маленькие пушистинкие клубочки, которые зимой дадут настоящий северный бесценный мех и снова проявление извечного еще не познанного всеми нами хоммнига. А затем с разгорячённым сознанием от днём увиденного поздним вечером сам под тонким верблюжьим одеялом пытался повторить всё только уже своими руками и длинными тонкими пальцами со своим таким непослушным и давно торчащим пенисом.
Касаясь же прыгающего гена, он видел даже на их собственных норках, что зачастую от одноцветных темно-коричневых самки и самца в следующем поколении из помета в 5—6 щенков один, а то два получались или белыми альбиносами или разноцветными и пятнистыми, что понятно портило как саму цену, так и товарный вид их шкурок. И часто, обескураженный этим его отчим не мог понять как это и почему? Ведь они скрещивали абсолютно то одноцветных животных, а вот невидимая никому их спираль жизни в той маленькой ДНК разворачивалась таким образом и находила где-то в своем историческом генетическом архиве именно тот заветный скрытый иной цвет, который вероятно в более ранних исторических условиях был самым значимым, который позволял их предкам выжить и приспособится самим этим животным к особым условиям в процессе исторического их отбора на планете Земля.
Но эта вся современная генетическая наука познавшая глубины нашей истории и его личное знание об этих прыгающих генах сегодня, портили товарный вид их шкурок и портили такой ценный мех их норок, что те не могли в последующем уже быть проданы по той цене, по которой они с отчимом хотели его продать или сколько они стоили реально на мировом рынке при естественной равномерной природной окраске. А после искусственной его окраски, что они пытались применить мех приобретал другую цветовую гамму и не такую естественную и не такую насыщенную, как было задано от самой природы. Да, и если это была цветная самка, ее практически уже нельзя было затем спаривать с самцом, так как от нее получалось потомство с еще более пестрый окрасом меха, что не позволило на их ферме добиться за такой короткий промежуток времени единственной коричневой и однотонной цветовой гаммы. И таких самок им с отчимом приходилось затем выбраковывать, что закономерно снижало количество самих плодовитых самок от чего понятно в будущем и количество щенков от них снижалось в их таком довольно хлопотном хозяйстве.
Соседи, правда в их селе, всё удивлялись их такой работящей семье и особенно трудолюбию самого младшего Геннадия, а также их постоянной изобретательности и их такой настойчивости в разведении этих животных. Ведь была нужна и мелкая металлическая сетка, и металлические прутики для изготовления клеток, да и навесы надо строить от дождя и ветра для этих животных, так как на пахачинской косе сильные ветры дуют почти каждый день. По утрам с юга – приливной, а вечером, наоборот, с севера ветер при отливе. И так изо дня в день. А зимой при морозах и снегопадах, и довольно частых пургах их клетки еще засыпает и снегом, что создает дополнительные хлопоты, так как эти нежные животные не переносят влагу.
Геннадий уже давно и много читал, и про опыты Менделя, и других генетиков, но в школьный микроскоп еще не видел самих хромосом – как носителей генетического кода. Он только в книгах да журналах читал о них. И ему можно было только догадываться об их существовании.
В выращивании норок в Пахачах отчим и приемный сын Геннадий видели ту выгоду и то реальное преимущество, что летом на берегах рек было достаточно рыбы, да и зимой из подо льда можно было поймать в ставные невода и вентеря не один центнер наваги и корюшки, которую они морозили на месте вылова, доставляли в село стареньким снегоходом «Буран» на нартах и каждое утро раскладывали на сетки клеток, где содержались их шустрые коричневые норки. Да и во время ежегодного забоя оленей осенью им удавалось заготовить не одну сотню килограммов обрезков не только оленьей пашины, а и обрезков шкур и другого брака ценного оленьего мяса, а также еще нетронутых никем голов оленей, которые можно легко заморозить в морозильной камере и сохранить до самой весны, до времени когда в здешние полноводные реки вновь не войдет красная рыба, ведомая все тем же извечным и загадочным уже рыбьим хоммингом.
Большинство же других усть пахачинских семей, работали в основном на рыбоконсервном пахачинском рыбозаводе, а часть из них еще дополнительно для приработка выращивали свиней. В их поселке было всего около 2400 жителей и по данным ветеринарного учета, который в селе вел его отчим, было аж 3500 голов свиней. Для их выращивания в их селе было всё: и дешевый комбикорм, и рыбкооп с удовольствием принимал на переработку на колбасы мясо этих свиней, а еще и в П-Камчатский вывозили замороженные туши, вместе с замороженной красной рыбой. При том, лишнюю тонну мяса любой капитан возьмет, как для колпита многочисленных экипажей, следующих в сторону Анадыря и Аляски для лова трески так и для перепродажи в П-Камчатском, где более двухсот тысяч горожан в мгновение её расхватывали в субботу или воскресенье на рынке, те кто знал, что это усть пахачинская свинина. При этом стоило отметить, что усть пахачинская свинина существенно разнообразила рыбный стол самих рыбаков, которым морская рыба в любом виде за 3—6 месяцев плавания так приедалась, что моряки просили своих изворотливых коков приготовить, что-либо по существеннее, разнообразнее и по сытнее —хоть биточки, хоть котлеты по-киевски, а то и шашлычок к какому ни будь празднику, выпадавшему на их морские здешние тихоокеанские похождения.
Геннадий понимал, что в нынешнее трудное время конца 90-х лет надо серьезно помогать отчиму. Вот и этим летом еще ранней весной записался в рыболовецкую бригаду рыбозавода, чтобы материально помочь отчиму да и матери, и одновременно заработать себе на новую одежду в школу к сентябрю, и за эти два года они собирались немного поднакопить деньжат, чтобы была возможность у него учиться в Новосибирском академгородке, куда он давно мечтал поступить и еще мечтал сделать карьеру ученого генетика ветеринара.
Мать и отчим рассказывали, что сейчас идет везде сокращение бюджетных мест в ВУЗах и вероятно до половины мест ректораты отдают на платные отделения, чтобы хоть как-то выжить самим ВУЗам и преподавателям, но понятно, что для студентов, тем более из глубинки, где преподавание и химии, и биологии и других предметов не такое как в самом г. Новосибирске или той же г. Москве, условия поступления более жесткие и более трудные. И нужно ему надеяться поступить на бюджетное место, а всё-таки лучше сразу готовиться учиться на платном отделении, для чего и нужны были им деньги.
Один раз в 8 классе он даже стал победителем заочной биологической олимпиады в Московском университете и теперь его зачисли в заочный биологический кружок и он периодически получал от студентов университета задания по биологии, которые практически все успешно решал со своим младшим другом Игорем. Это с одной стороны льстило самому Геннадию, а еще ему нравился сам процесс поиска в библиотеке, того, что он еще не знал в этом мире, той спрятанной в книгах и энциклопедиях информации, которая шире открывала ему границы этого окружавшего его мира, позволяла ему ощущать, что он может когда-то управлять этим его окружающим миром. Из книг он здесь в Усть Пахачах научился и современной йоге, и из книг почерпнул азы аутотренинга, каждый день им занимался, и даже он потихоньку овладевал первыми навыками гипноза и часто испытывал эти свои умения на своем младшем друге Игоре, когда они дома оставались одни и тогда, только его волевые слова, произносимые почти шепотом, слышал его друг Игорь и легко подчинялся ему, с закрытыми глазами, выполняя его любые самые не вероятные команды. И это довольно таки льстило самому Геннадию. Было ли это влияние самого неуловимого гипноза на его друга, которым он самостоятельно овладел или тех его не громких но настойчивых слов, которые Геннадий, прилагая всю силу своей воли произносил или это была еще их только та детская игра в ведомого и ведущего, они и оба еще и не знали, так как с годами и самому Геннадию сильно хотелось быть ведущим и младший Игорь понимал, что лучше друга у него здесь не будет и он легко повиновался словам своего старшего друга и легко соглашался быть ведомым. Так ему было легче, так не требовалось самому принимать решения и отвечать за них. И как то самой собой у них с его другом получалось и сложилось, что сам Геннадий всегда в этой их игре их здешней усть пахачинской жизни был ведущим, а уж Игорь был теперь всегда ведомым и это на радость друга его нисколько не обременяло, ему нравилось именно так общаться с Геннадием, ему нравилось и хотелось, показать своему лучшему школьному другу, что совсем не громкие но настойчивые слова того имеют такое важное значение для самого Игоря. А уж сам Геннадий как гордился их настоящей дружбой и никогда, и нисколько не стеснялся своего младшего друга Игоря, так как знал, что тот его никогда не предаст и не выдаст их общих секретов, которых у них накопились здесь за время их дружбы не так и мало.
И сегодня же сам Геннадий был уверен, что генетика – это довольно перспективное современное направление науки конце ХХ и начале ХХ1 века, так как в журнале «Америка», который давно купил в аэропорту «Домодедово», когда возвращались из отпуска читал, что один из школьников в штате Колорадо, держал ферму с племенным стадом мясного скота и продавал по всем Соединенным Штатам элитную сперму своих мясных племенных быков для искусственного осеменения коров и этот его бизнес позволил ему уже к окончанию школа заработать и накопить более миллиона долларов США. И Геннадия удивляло, как же он её так много получает, что может еще продавать другим фермерам. Ведь для этого нужен и гелий, и специальные сосуды – дюары, и быстрая доставка всего этого нежного биологического материала и еще опытные сотрудники.
– Да и как он её получает? – сам задавал себе вопрос.
А затем, находясь дома в одиночестве в ванной комнате и рассматривая свое отражение в слегка заиндевевшем от пара зеркале, он думал, фантазировал и представлял не так ли тот получает свой генетический продукт от быков, как и он сейчас, тихо лаская и легко скользя по своему слегка намыленному и давно разгорячённому под стекающим струями воды его юному телу.
И теперь он уже по-настоящему решил с отчимом, а даже не мечтал на собственных норках составить себе состояние, тем более, что условия в Усть Пахачах позволяли им их держать не одну сотню, да и животные хоть и маленький хищник, но ведь многие из них такие ласковые и еще довольно не прихотливые, они легко выдерживают и зимние морозы, и здешние на косе северные сильные ветры. Когда он ранним утром идет их кормить, все норки как по команде поднимают головки и резво принюхиваются, чутко прислушиваются к его действиям, а многие даже дают через плотную стальную сетку пощекотать им брюшко, хотя таких было в их выводке не так и много. И чем еще норки были хороши, что их мех довольно дорогой это с одной стороны, а по весу и по объему он не занимал так много места как то же мясо свинины или тот же картофель, который мог быть и по не осторожности переморожен при перевозке, и еще подвержен гниению, да и цена его всего-то копейки за целый килограмм. А здесь одна шкурка и до трех, а то и до пяти сотен рублей тянула, а веса в ней всего-то от силы грамм 30—50.
При этом Геннадий не был, как некоторые другие его друзья жадным парнем. Но современная усть пахачинская жизнь его учила, что деньги надо уметь считать, а еще важнее уметь их зарабатывать и приращивать, ведь только положенные в банк отчимом на его имя 500 тысяч рублей за год дали доход 380 тысяч рублей и у него на новый год было уже 880 тысяч рублей, да за 7 месяцев этого года прирост, он не так давно ходил в сберкассу, так прирост составил 246 тысяч рублей. Итого более миллиона, а вернее 1126 000 рублей. Эта сумма уже позволяла ему заплатить за учебу сразу за 3 года по тысячу долларов за месяц или примерно по тридцать тысяч рублей в месяц, а если удастся поступить на бюджетное отделение, то можно вложить эти деньги снова в своё дело там в Новосибирске.
Правда и инфляция была в те годы тоже высокой. В это время она доходила до 21,5% в год.
У довольно еще юных же друзей Геннадия такие экономические категории как банковский процент, ставка Центробанка по рефинансированию экономики, а тем более цифры ежегодной инфляции и биржевые ставки на голубые фишки как бы и не интересовали, ведь родители их еще полностью содержали, кормили и рядом с ними как бы текла другая жизнь, которая как бы их до поры и до времени, и не касалась. Им важнее было сегодня и сейчас побольше «потусоваться», и при наличии погоды на косе погонять мяч на футбольном поле, а длинным вечером слегка «оттянуться» с девчонками на танцульках, да при этом по возможности выбрать одну из них посмазливее себе, выбрать подходящую и еще более податливую, чем другие, да и затем уж вволю с нею пообжиматься в темных коридорах их школы испытывая новые ощущения и понимая, что ты мужчина, что ты уже зрелый и ты всё можешь, что и твои взрослые родители.
Еще они с отцом позапрошлой весной, на взгорке в 20 км от пахачинской косы в тайне от других жителей их села посадили плантацию родиолы розовой, разделив выкопанные там же корешки, чтобы через 3—5 лет снять реальный урожай этого драгоценного для коряков и чукчей растения и надеялись выкопать и продать их в Новосибирске на рынке. Он знал, что все береговые коряки и оленные чукчи, если находят в тундре на своих бесконечных оленных маршрутах золотой корень (родиолу розовую), никогда весь корень не берут, а оставляют 1/8 часть или 1/6 часть для дальнейшего роста и размножения, разделив остатки рядом с выкопанным корнем на несколько мест. Этот удивительный энергетический корешок они пили с чаем длиной зимой и ранней весной, и обязательно, когда находились в тундре брали с собой, особенно ранней весной, когда еще рыба не шла, а нужно было проделывать большие переходы. Как то и Геннадий напился с отцом чая с корнем родиолы розовой так дня два не мог затем уснуть и была такая внутренняя энергия в теле, что хотелось ему всё что-то делать, куда-то идти.
1.7. Надежный хранитель рыбных ресурсов.
А сегодня у Тимура Руденкова, ведь как натруженное сердце изболелось, так как здесь буквально с каждым новым летом в Пахачах и на всем Камчатском полуострове расхищают бесценные восполнимые рыбные ресурсы, и ведь и при этом кому не попадя, даже никакого отношения не имеющие к полуострову приезжие. Так ведь в последние годы еще и коренных жителей коряков и чукчей приучили: те перестали даже сушить на зиму юколу, а всё только самую ценную икорку и берут, а это ведь всего-то 3—5%, от общего ресурса красной, от её общей нагулянной за много влет биологической массы. А где же её мясо, а её шкура, а незаменимые белки, а жизнедающая кровь, а её кишечник, а еще мозги, а другие не менее ценные биологические продукты: и та же дорогая гиалуроновая кислота из её глаз, а другие её ценные части. Всё это он знал и ясно понимал как настоящий опытный ихтиолог, так о рыбе, о здешней своей рыбе, которую берег вот уже более 30 лет знал практически всё, да и библиотека дома вероятно в тысячу томов на полках стояла. А там не только и не сколько российские издания, а и литература чуть ли не со всего мира, которую он периодически выписывал через многие книжные магазины, получая свежую информацию из газеты «Книжное обозрение»…
Ведь раньше здесь на том же Усть Пахачинском рыбозаводе в тук всё шло и плавники, и остатки крови, и очистки, и даже её внутренности. А полученный рыбий тук затем использовали и на корм цыплятам, и на корм молодняку поросят, и даже как эффективное азотное органическое удобрение, и как ценная природная добавка в комбикорма другим животным.
– А сейчас? – как будто бы кто-то его спрашивал.
– А остальное? – и продолжал немой вопрос.
– А остальное медведям, чайкам, а то и в землю или в лучшем случае в быструю реку…. – не видя, задающего вопросы сам как бы себе и отвечал Тимур Руденков.
– Где и в какой стране такое видано? – продолжал задавать вопросы неведомый собеседник.
– Вон соседи Японцы: те всё, что в их трал попало мгновенно переработают, скоро заморозят, сохранят и на свой всё поглощающий свой азиатский рынок.
– Вот вам и глубина переработки чуть ли не на 99, а то и на все 100 процентов, – продолжал размышлять Тимур Руденков. – А мы? И теперь? Всего-то может около 3-6-процентов берем. И вновь себе же вопрос6:
– И можем ли мы быть богатыми, именно таким образом, относясь к своим же родным ресурсам и богатствам. И ведь сегодня не только рыба видит к себе такое отношение. А другие отрасли? Тоже самое, даже в авиации, только 5—7 самолетов за год, а ранее до тысячи и каких АН-147, ИЛ-96, а ТУ-214 и других номеров уже не помнил Руденцов.
– А тот же здешний невероятно дорогой и редкий краб? – вновь как бы задавал вопрос неведомый собеседник Тимура.
– Мы ведь только его мясо берем, и то не всё, – отвечал себе Тимур.
– А они (он подразумевал Японцев) только с панцыря краба больше продукции получают в денежном эквиваленте, чем с его самого диетического мяса краба. Здесь такие продукты как хитин и хитозан. А это и мембраны для искусственной почки, современные и эффективные сорбенты, и даже медикаменты для доставки лекарств в заданную точку человеческого организма. Да мало ли чего они эти трудолюбивые японцы не изобрели.
– Вот у нас бы так эффективно и так рачительно работали бы все и везде! – продолжал думать сам с собой.
Это сам-то с собой обменивался мнением от природы еще довольно рачительный Тимур Руденков, стараясь для своего родного Российского государства сберечь хоть то немногое, что еще было браконьерами не уничтожено, не похищено, и продано буквально за бесцень.
Сегодня у Тимура Руденкова была надежная информация от верных и давно проверенных им людей, что этим летом Пареный Виктор гребет икру в довольно больших количествах где-то здесь. Подходы в районе реки Пахача и реки Апука довольно хорошие и буквально на днях браконьеры планируют в этом месяце провести отгрузку партии икры тонн в 10, а то и в 15 в П-Камчатский или даже во Владивосток.
Сам понимал и по опыту знал, что такую партию будут дробить части, а также своей шкурой ощущал, что не вероятно изворотливый Пареный Виктор, сам бывший мент и еще с такими областными подвязками, а какой ведь хитрющий. Правда Руденков по жизненному опыту осознавал, что бывших ментов ведь в природе нет. Чувствовал, что где-то кто-то его и его доходный икорный бизнес эффективно «крышует» или в нашем районе, или в городе Петропавловске, или может быть даже во Владике, как здесь именовался у них далекий Владивосток.
Хотя на своем веку Руденков Тимур видел так много разных и разнообразных «крыш», что сам интуитивно старался, прежде всего, делать свое дело истинно и по-настоящему честно, а уж когда брал кого жа жабры с той же с красной икрой, то необходимые бумаги-протоколы оформлял настолько тщательно, основательно и не спеша, фотографируя каждый кустик, взвешивая и перевешивая, накладывая надежные свинцовые пломбы на каждый кубитейнер или пак, что затем никто не мог и носа под его дела подсунуть. А у него самого дома или в гаражах, что стояли на берегу на Корфской косе никто и никогда икры не находил и к нему, как часто к другим рыбинспекторам, в тому же Михалевскому не пристать, ни их собственной безопасности, ни внутренним органам и на мякине его не возьмешь. Да и понимал, что стоит хоть один раз испачкать свои руки и совесть, потом всю жизнь ведь не отмоешься и не восстановишь свою деловую репутацию.
Ну, а уж коли он кого-либо и ловил здесь на просторах Олюторского района с красной икрой, или конфисковывал её на борту судна, что стоят на рейде и Корфа и Пахачей, да и Апуки с Вывенкой, то пусть не обессудят – это его настоящая мужская работа, как он еще говорил друзьям – работаю для и на государство Российское. А он безмерно и всецело любил Камчатскую природу, он знал цену добытой рыбаками красной икры в пределах, выделенных им лимитов на текущий год и ясно понимал, даже не беря в руки калькулятор, сколько бы малька этой осенью с вешними водами скатилось, сколько бы затем зрелой ценнейшей красной рыбы вернулось на нерест в эти же никем не считанные реки и ручейки через 3, а может и 5 лет, когда извечный их хомминг целыми стадами гонит рыбу в древние родные воды, гонит в родной домой и буквально торопит к продолжению рода своего, рода знаменитой всем здешней уникальной и неповторимой красницы, которой только в России такое немеренное количество. Да и здесь на Камчатском полуострове в отдельные рыбные годы почти до полумиллиона тонн ловят официально. А не официально? Трудно ответить.
1.8. А ровесники Геннадия ведь видимо совсем другие, с другого теста, что ли?
Ровесники Геннадия где то там в глубине своей души без особой злости, вероятно завидовали его неуемной целеустремленности, а еще искренне удивлялись такой его не детской зрелости и полной сосредоточенности на достижении поставленной самим же цели в его здешней усть пахачинской жизни.
Он ведь был теперь практически отличник в школе, только английский язык немного у него не получался. Была у него по английскому языку твердая четверка, а остальные предметы все оценены были только отличными и редко хорошими отметками в давно помятом дневнике на протяжении всех четвертей. Его классная руководитель Юлия Евгеньевна рекомендовала ему следить за своими отметками и подтянуться, чтобы школу он мог окончить на серебряную или золотую медаль. Это затем давало ему право поступать в любую сельскохозяйственную академию с одним экзаменом, правда при условии, что он сдаст его там на отлично. Он понимал, что если постараться, если еще приложить усилия у него всё непременно получится и он преодолеет и эту трудную высоту… Но тут вероятно, как и с его руками. Им сам каждый вечер говоришь – не делайте этого, а они утром уже сами абсолютно мимо его воли прикасаются к его напрягающемуся от прикосновений телу, разогревают и холят его – и к нему вероятно, как и к здешней краснице пришел истинный хомминг, уже ведь пятнадцать.
И вот родители его сестренки уже давно спят, а он еще засиживался подолгу за книгами и с запоем читал не только обязательные школьные предметы и учебники, а когда стал старше, начал осознанно много брать книг в их сельской библиотеке и при том на разные темы: и руководство по самбо, и по рукопашному бою, и анатомия человека, и не совсем ему понятная и сложная биохимия, и даже история окружающей Вселенной. Да каких только книг и статей в журналах он не прочитал за последние два года.
А уж анатомию человека, изучил максимально досконально, особенно привлеукали его страницы когда он видел анатомию женского тела… Сделал даже несколько фотокопий этих важных для него страниц и спрятал их, чтобы никто из взрослых в доме не видел их…
И только брал её в руки, когда прятался в ванной комнате, когда никого дома не было, понемногу наслаждаясь виденным и уже не владея постоянным действом своих резвых рук – хомминг.
1.9. Вечный зов природы или естественный и глубинный – хомминг.
И ведь, сколько он не изучал эту красную рыбу, Тимур Руденков все дивился, как она, не вероятно малой выйдя из икринки диаметром всего-то 3—4 мм, затем находила свою ту единственную родную реку, пройдя вдоль Камчатского берега в Тихом океане тысячи и тысячи километров. И где, на каких его глубинах она была, чем там питалась, что затем её позвало назад на нерест в родные невероятно чистые воды. Одно единственное научное объяснение и при том, не русское слово хомминг, а сколько в нём силы, сколько неутоленной энергии… Одним словом истинный – хомминг.
И когда он видел, как молодежь, как его буквально за год повзрослевшие сыновья и как другие юнцы гарцуют перед девушками, он этот их молодежный танец всегда в компании называл по рыбацки – хомминг.
Да разве только юнцу он этот хомминг вскружит голову: женская не известность, женская не разгаданность в ней и вся как раз то мужская жизнь и их настоящее мужское счастье. Вон сосед в 53, прожил с женой 29 лет, а решил на старости разводиться. Нашёл себе на этой серой продуваемой ветрами косе молодуху из сезонниц в 29 лет и вероятно его на эти подвиги позвал все тот же не устранимый – хомминг, а жене сам объясняет, что перестал любить и вновь как юнец влюблен в эту худую прощелыгу сезонницу, бесприданницу, что и умеет так этот вот вероятно тот же – хомминг.
И ведь трудно подобрать другое слово, когда юная плоть, по утрам взывая и напрягаясь вне его воли и затем уж, нежно трепеща, ведет юнца к её окошку на подвиг и на такую долгожданную встречу с ней. Уверенно ведет его на защиту своей избранницы, требует проявлять истинный героизм, упорство и настойчивость в достижении может быть еще не ясной и не осознанной им цели, чтобы затем продлить весь род человеческий, прежде всего свой человеческий род. Чтобы затем как и тысячи раз до него повторить себя в своих же детях и он ясно понимал, что остановить это извечное движение поиска и движение вперед никому нельзя, никому не подвластно, рядись ты хоть в какую рясу настоящего праведника – хомминг, вот и всё объяснение этого извечного поиска красной рыбой той самой, самой прозрачной чистой родниковой воды и постоянного движения вперед к продлению рода своего рыбьего.
В этом же году ему выпало здесь охранять великую реку Пахача, это и сами обширные на десятки километров устья реки Пахача и сотни километров в её верховьях, а там еще села Средние Пахачи и остатки древнего села Верхних Пахачей.
За тридцать с не большим лет работы в рыбоохране Олюторского района он знал здесь почти каждого местного коряка и чукчу, ловящего рыбу на этой реке, а те соответственно его знали и искренне уважали его.
Коренные жители уважали его ведь за честность, да за армейскую справедливость и при этом за его настоящую бескомпромиссность. И когда он даже иногда их, как это и положено рыбинспектору штрафовал, ведь никогда сильно-то на него и не обижались.
Когда он, встречая человека на реке, всегда на не злобливое их приветствие:
– Амто!
– Амто, Тимур Егорович, – вежливо отвечал он, смотря в глаза
встреченному им путнику тундры.
И уже по первому взгляду своих многое вивидших на веку опытных пронзительных карих глаз, понимал, с какими намерениями тот в тундре или на реке, которую велено ему охранять. Он легко мог отличить бедного от богатого, честного от истинно воровитого, хапугу от человека силой обстоятельств, оказавшегося в таком трудном положении, что пришлось брать сеть и идти на реку браконьерить.
И за это, за его заботу о них, за отстаивание их жизненных интересов, за свежую память о них, коряки и чукчи-рыбаки по-настоящему его любили, да и он, старался по своей государевой службе рыбинспектора сильно не обижать здешних коряков и чукчей, так как знал и понимал, что сейчас, оставшись без оленей, если их лишить еще и здешней красной рыбы, то ведь будут зимой сами и их многодетные семьи практически голодать. И это то сегодня в ХХI веке, когда мы освоили Космос, когда буквально рядом создали настоящее общество потребления. А здесь на Крайнем Севере, на севере Камчатского полуострова на самом краю цивилизации для многих такая беспросветность, такая безнадега и еще зимой полуголодное существование?
Да он и рассказчик ведь был отменный, когда за свежее сваренной тундровой ушицей соберутся всегда новенький рассказ или анекдот вспомнит. Это воспринимается людьми в тундре лучше ведь от любой ранее читаемой по записке политинформации. Умел он и развеселить, и своим словом, и жизнеутверждающей уверенностью, легко успокоить людей, если те не были браконьерами. А уж если кто из них по-настоящему наглел, то тогда им не было от него никакой пощады от него, он легко припоминал все служебные инструкции и у мело их использовал.
Да и как здесь сегодня и в это время конца 90-х годов выжить, ведь некоторым почти поголовно безработным семьям без летнего сбора красной икры на реках просто было бы невмоготу.
Он ясно видел и знал, какой сейчас уровень безработицы в северных селах, какая в селе Ср. Пахачах и Верхних Пахачах живет голытьба и беднота.
Одновременно никакой жалости он не пытал к самим заядлым браконьерам, ни тем более к промысловикам, работающим под «крышей» типа Пареного Виктора, с помощью наемной шантрапы из города Петропавловска Камчатского и местной голытьбы шкерящему «по-черному» красную рыбу прямо на им охраняемых нерестилищах. Так еще и поддельными разрешительными бумагами обзаведутся с круглыми синими печатями и попробуй здесь в тундре без телефона, без факса, без компютера проверить подлинные ли они.
– Сколько же эти то синие печати и стоят. Вот где у бюрократов реальный хомминг, вот где настоящее золотое руно, – только и думал, иногда рассматривая такие липовые, никем не узаконенные разрешения.
Именно это сильно мешало ему охранять ежегодно восполняемые богатства Родины, а вот им этим промысловикам и еще ворам эти бумажки с синей круглой печатью открывали двери на эти бескрайние просторы, где можно было бы не один полк спрятать тех же браконьеров.
И когда он заступал на свою государственную работу, у него тогда была одна задача – этого довольно хитрого браконьера выследить, поймать и наказать по всей строгости Российского закона, кем бы тот не был на момент его поимки.
Тогда к нему приходил настоящий азарт войскового разведчика и настоящего охотника, и он не покидал его и неделю, и месяц, а то и весь рыболовный сезон, который начинался уже в конце мая и заканчивался покуда на реках не станет первый лёдок. А спрятанную икру еще и в декабре многие пытаются на вездеходах вывезти в береговые поселки, теже Усть Пахачи, Апука, Тиличики, Вывенка, Тымлат, а оттуда кораблями или авиацией в Петропавловск-Камчатский и тогда ему было уже не важно, кто он этот браконьер, и что его затем ждет от российского Суда или прокуратуры. Ему нисколько не было его жаль, так как охраняемый им рыбный ресурс для него был важнее всего.
Не хотелось ему сейчас раскрывать свои методы работы перед Куликовым Александром. Но ведь… приказ начальства!
Лодку провели в резиновых сапогах по узенькой притоке Пахачи, которая шла в сторону сопки с довольно экзотическим здесь названием Дунькинь Пуп, а на карте – это всего-навсего геодезическая высота 356.
С собой взяли тяжелые рюкзаки и как обычно не большую но породистую лайку Герду, которую Тимур старший привез, как всегда, с собой из Корфа на вертолете МИ-8.
Пилоты ГУП «Корякавиа», что летали на вертолетах МИ-8 по требованиям рыбинспекторов его собаку-лаечку за столько лет полетов лучше знали, чем некоторых из авиапассажиров.
Оставив лодку в кустах прочно и надежно на морской узел завязав вокруг куста толстой ольхи фал, на случай дождей, по давно натоптанной медвежьей тропе с тяжелыми рюкзаками, так как планировали быть на сопке 3—6, а то и все 7 дней, медленно, нагибаясь от веток пряча глаза, пробираясь по кромее кедрача поднимались на не обжитую никем вершину.
Надо заметить, что хоть младшему Александру было всего то 43 года, а старшему исполнилось все 58 лет, при этом младший Александр не был настоящий полевой ходок. Отсутствие тренировок, лишний пивной жирок на животе, да и накануне, принятый с друзьями алкоголь в неимоверном для нормального человека количестве делали свое подлое дело с его организмом: пот ручьем заливал его едва заросшее щетиной лицо, сердце невероятно колотилось в его груди, а вот дело с подъемом на сопку у него как раз и не спорилось. Руденков Тимур наоборот легко нес свою ношу, быстрым выверенным взглядом определяя, куда идти дальше, хотя по склону этой сопки он шел впервые. Он заранее, еще находясь внизу у её основания, долго в свой армейский бинокль рассматривал и уверенно проложил свой пеший маршрут, а затем уж легко ориентируясь, даже если из-за веток кедрача ничего буквально в 10 метрах он и не видел не спеша поднимался по ему только едва видимой заячьей тропе, ведущей зигзагами их наверх…
Неся наперевес свое ружье, он строго попросил проверить ружье и у Александра Куликова, так как ясно вспомнил рассказ своих усть пахачинских друзей, как те отсюда вытаскивали не так и давно бездыханное тело Виктора Руденко, сына врача педиатра из Пахачинской участковой больницы после не осторожного само ранения именно на этой сопке. Да и он из армии знал и понимал, что все правила безопасности и именно правила обращения с огнестрельным оружием написаны чей-то кровью и понятно ему не хотелось, чтобы это была его алая кровь.
Ведь врач педиатр, та долго затем и не задерживаясь, а скоро собрав пятитонный контейнер уехала из села Пахачи, сразу же после смерти родного сына.
Как было дело Тимуру буквально через два года рассказывал его верный помощник Аркаша Тынтарат, который тогда был вместе с товарищем на охоте.
1.10. Забойный и веселый парень, желающий стать настоящим моряком.
Дмитрий же в противоположность Геннадию, хоть и был его друг и несколько старше Геннадия где-то на полтора года, но ведь с малолетства не отказывался и от выпивки, пробовал уже даже и травку конопли курить с рыбаками здесь на Пахачинской косе и к тому же, был еще и настоящий гуляка-лавелас. Он девушек в Пахачах и своей родной средней школе менял, чуть ли не каждый месяц, гордясь и затем хвастаясь перед своими одноклассниками собственными завоеваниями и своими обычными сексуальными над ними победами. Даже не гнушался зайти и к «пожилым» – 25—30 летним, что считались в их среде старшеклассников «старухами», которые обитали в деревянном бараке на берегу косы за рыболовецким заводом. Однажды, даже гордо откровенничал перед своими удивленными ровесниками и младшими ребятами, что три «целки» в их селе этим летом «оприходовал», да еще одну в Апуке в прошлом году закадрил. Это во всех вызывало восторг его здешними похождениями, так как большинство могло похвастаться разве что только поцелуями или их еще детскими ужимками где то в углу в школьных коридорах.
Затем он ровесникам горделиво продолжал хвастать и говорил:
– У каждого моряка, в каждом морском порту должен быть сын, а то и дочь.
А также хвастался, что когда станет моряком, то обязательно сам побывает в каждом береговом борделе. Особенно же он хотел побывать в Голландии и в Амстердаме, где довольно много улиц и домов с красными фонарями и при том, свободно продается травка конопли в их барах.
И он им увлеченно рассказывал, что из морского в Ленинграде училища на единственном сохранившемся в мире парусном барке «Крузенштерн» моряки первокурсники ежегодно выходят в кругосветное путешествие и это очень интересно. За это время они узнают многие страны, узнают нравы их жителей, в совершенстве изучают иностранные языки, а также обязательные для каждого моряка и особенно капитана навигацию, лоцию и другие науки о море.
Михаил же их самый младший друг еще с наивным детским восторгом смотрел на учебные успехи Геннадия и на не мыслимые для него проделки Дмитрия, которого во всем старался копировать, начиная с курения в туалете школы сигарет и выпивки сначала пива и энерготоника, а затем незаметно перешел со старшими ребятами на вино и сорокаградусную здешнюю подпольную, а вернее «палёную» водку. Правда, вот с девушками у него по малолетству еще ничего не было или может, как у всех северных народов извечный странник – хомминг к нему несколько опаздывал, вероятно это из-за длинных и холодных зим и довольно короткого лета, когда солнышко не успевало разбудить его внутреннюю энергию или может быть, а вероятнее и вернее из-за плохого питания там в Средних Пахачах в их многодетной семье. К тому же, их семья даже по здешним не высоким меркам не была ж богатой.
При этом, он считал Дмитрия чуть ли не своим духовным наставником и истинным крестником, пытаясь тому подражать буквально везде и во всём. Даже походку выработал такую как у Дмитрия, который ходил как никто в Пахачах: широко расставив ноги, как утка переваливаясь с одной на другую ногу, одновременно в такт, поворачивая свои широкие плечи то взад, то вперед, как будто бы у него были повреждены оба тазобедренных сустава.
Такую не обычную походку ведь повторить или скопировать было для многих очень сложно. Михаилу же всё это легко удавалось, потому, что он рос в многодетной семье, а там младшие легко старались подражать старшим и всё делать как старшие. Его родной отец средне-пахачинский чукча утонул три года назад на реке, а мать эвенка приняла в мужья кого-то из строителей, приехавших из материка из Ивановской области в их село.
Среди Ср. Пахачинских чукчанок и эвенок считалось почетным быть замужем за русским. А когда Мишу отправили в Усть Пахачи в интернат в 7 класс, то понятно, что лучшего примера для него еще никак не оперившегося сорваца, как Дмитрий ему и не надо было, так как он часто из интерната приходил в гости к Дмитрию и очень любил приходить в их гостеприимный дом. Мать Дмитрия в такие дни, а то и накануне, и пирожков, и борщика наваристого сварит, и обязательно угостит как всегда голодного юнца. Ведь это не то, что обед в их пришкольной пахачинской столовой, где кормили как бы и относительно не плохо, и довольно дорого по здешним деревенским меркам, но все таки это не домашняя готовка, не мамина готовка. А здесь мать Дмитрия старалась и для своей семьи, и Михаилу кое что вкуснёнькое перепадало.
Походка у Дмитрия была такой особенности, что его можно было даже в кромешней темноте отличить от любого другого парня из Усть Пахачей будь то старожила или только приехавших. Такая у него особенная походка, что в любую темень, не зная его, еще не видя его одежды можно было посмотреть только на качающийся силует идущий по здешней серой косе и сказать, что это идет сам Дмитрий, будущий моряк, будущий мореплаватель и мореход, и здешний заводила среди ровесников.
Он своим сверстникам часто оправдываясь говорил, что так ходят все моряки дальнего плавания и даже когда сойдут со своих кораблей, после длительной качки в море.
Однажды ребята испытали на себе прелести здешних первых морских походов, когда осенью на МРС-150 с капитаном Володченко Леопольдом Паловичем после очередного шторма ходили на региональные северные Олюторские соревнования по волейболу в рыбацкую Апуку. Туда прибыли еще и Ачайваямцы, сплавившись вниз на моторных лодках, а еще Ср. Пахачинские школьники, воспользовавшиеся попутным вертолетом МИ-8, на котором летела группа рыбинспекторов с плановой проверкой ставных неводов.
Так, после прохода устей реки Пахачи, они попали в такую океанскую качку, что мало кто из них не был желтым и бледным от морской болезни. Многих так сильно выворачивало, что они еще пару дней уже находясь на узенькой апукинской косе долго не могли придти в себя. А высота тихоокеанских волн тогда достигала примерно 17 метров, а то и все 22 метров и их утлое, на фоне гигантских волн суденышко МРС-150 с трудом надтужно взбиралось на вершину свинцовой волны и мгновенно, заваливаясь на нос быстро катилось по глади волны вниз, как бы падая в бездонную пропасть, а оттуда снова также надтужно, работая на полном газу двумя дизелями медленно шло вверх, разрезая острым килем серо-свинцовые воды Берингова моря, чтобы в очередные десять минут повторить тоже самое, и так на протяжении 19 миль, что отделяют поселок рыбообработчиков Усть Пахачи от села рыбаков Апука.
Зато после морского перехода на этом утлом суденышке МРС-150, Усть Пахачинские ребята привезли и массу новых впечатлений, и естественные да и закономерные знакомства с новыми ровесниками, ставшими за то короткое время друзьями. Да и спортивный праздник удался на славу, и для самих хозяев апукчан и для усть пахачинцев с ачайваямцами.
Для них были не забываемые два денька, когда в их село Апуку нагрянула волейбольная команда из соседних Усть Пахачей, Ср. Пахачей и Ачайваяма. Воспоминания у многих остались не на один год. Да тогда и на призы не поскупилось и правление колхоза им. ХХ съезда КПСС и их родной Олюторский РКЗ. Все школьники получили кроме дипломов еще и по ценному подарку – плееры с наушниками. Благо еще на то время сохранились профсоюзные организации и у них были хоть какие-то деньжата, все таки 1% собирали со всех рыбаков, будь-то сезонник или постоянный работник.
1.11. Что же так сильно испугало неустрашимого и смелого Аркашу?
А дело было следующим образом:
Виктор Руденко в возрасте шестнадцати лет со своим младшим другом Аркашей Тынтарат отпросились у своих родителей и в ясную октябрьскую субботу буквально в первых числах пошли поохотиться на утку. Рано утром легко переплыли широкую пойму реки Пахача, походили по озерам день и решили, посмотреть на Пахачи с высоты сопки 356.
Вид действительно, завораживающий и сказочный. Еще когда светит раннее осеннее солнце, когда воздух не дрогнет своей иссиня голубой чистотой, когда как на ладони видна родная вся длинная предлинная Усть Пахачинская коса и на ней растянулся родной поселок, и вон видна крыша дома в котором ты родился, а на рейде многочисленные, как плавающие рядом утки – разноцветные плавбазы, загружаются с рыбокомбината рыбоконсервами и мороженной рыбой, а также продолжают принимать рыбу с МРС-150 с оставшихся не снятыми неводов, а также еще и селедкой с тралов – всё это хотелось и рассмотреть ребятам, и запечатлеть на свой фотоаппарат с новой пленкой «Кодак». Виктор Руденко попросил у отца двустволку 12 калибра, взял консервы, свой охотничий нож, спички, запас других продуктов обязательно чай, сахар. А как же в тундре без чая. Забежал за младшим другом Аркашей Тынтарат, благо то жил через две улицы и мигом оба уже по походному одетые оказались на берегу у лодочных гаражей.
– Аркаша, вытаскивай катки, – скомандовал Виктор, открывая дверь деревянного гаража.
– Сейчас, только рюкзак положу, – суетясь с запутавшимися за правую руку лямками рюкзака, отвечал младший.
Виктор же быстро раскрутил тонкий стальной трос лебедки и не глубокая лодка «Казанка-7М» легко начала кормой опускаться по деревянным каткам самодельного эллинга в речную Пахачинскую не прозрачную коричневатую воду и мгновение через не закрытый кингстон также быстро начала заполняться речной водой.
– Виктор, ведь ты, кажется, забыл закрыть кингстон? – не то закричал не то удивленно спросил младший Аркаша.
– Да это не я! Вероятно отец открыл его после возвращения с реки и затем не завинтил на свое штатное место, когда ставил лодку на обсушку. А я теперь вот ведь у тебя виноват. Вероятно и виноват так как сам же не проверил кингстон, – оправдывался перед другом Виктор.
– Тащи её назад, – скомандовал Виктор.
– Не могу!!!. – поднатужившись и с трудом приподнимая правый борт лодки, почти наполовину, заполненную речной водой, – отвечал Аркаша.
Да и разве в 14 лет один справишься с дюралевой тяжелой «Казанкой-7М». Пусть она и существенно облегченная (без пенополиуретановых вкладышей и других обязательных вещей для маломерных судов). Да совсем новый полиуретан-то лежал в гараже, но отец его только предъявлял инспекторам, когда весной проходят ежегодный техосмотр ГИМС, а затем вынимал все, что бы проще и легче было её вытаскивать на берег в полевых условиях, где нет вот такой удобной ручной лебедки и зачастую еще и помощников, когда часто сам ездил осенью на охоту, так как был заядлым охотником и рыбаком.
– Ты, лучше крути лебедку быстрее, а то еще и наши рюкзаки с едой затопит, – подгонял Виктора Аркаша.
У еще юного охотника Виктора на лбу выступил пот, но он здесь как самый старший уверенно с усилием вращал ржавое колесо лебедки и лодка неимоверно скрипя на деревянных катках, уверенно возвращалась в деревянный гараж, снаружи оббитый как и всё в Усть Пахачах все тем же желтым металлом, а из её днища теперь только выливалась струйка коричневой речной воды.
– Хватит, стопори лебедку, – предупредил Аркаша.
– Давай перекурим, покуда еще будет выливаться вода из лодки, – предложил Виктор. Хорошо, что мы не уложили пайолы и их не намочи, а то отец бы ругался.
– А у меня ведь нет сигарет, – как всегда оправдывался младший.
– Когда, ты будешь с сигаретами? – спрашивал старший.
– На вот мои, кури, – и горделиво протянул только, что открытую им красную пачку сигарет «LM».
Не сильно Аркадию и хотелось курить, но теперь и здесь отставать от старшего друга, за которым он бегал, как за братом он ведь совсем не мог. Своего ни старшего, ни даже младшего брата у него не было, только вон три сестренки со своими косичками да бантиками. И Аркаша практически все дни пропадал у Виктора. А когда появились первые игровые компьютеры-приставки, то от игровых приставок не возможно было отогнать их обеих ни в 22 часа, ни даже в 1 час ночи.
Аркаша важно взял из пачки у Виктора длинную с фильтром сигарету, покрутил и легко размял ее между слегка мокрых пальцев, затем достал из кармана своих черных джинсовых брюк спички тщательно, завернутые предусмотрительно в тонкий полиэтиленовый пакет и медленно, как все здешние коряки развернул полиэтилен и не спеша бережно пряча огонек в маленьких своих ладошках затем уже затянулся красным «LM», пытаясь с первых затяжек определить аромат табака, как это делали старшие мужчины, когда их кто либо угощал настоящим куревом или дорогим табаком.
Старший Виктор давно курил только красный «LM» и изредка, когда не было такого, покупал такой же сорт сигарет в синих пачках или в крайнем случае, когда не было завоза переходил на синий «Bond». Почему-то синий цвет ему часто напоминал более светлый голубой, а все ребята в их школе презрительно отзывались о «голубых» парнях и чтобы не вызывать их не двусмысленные насмешки и намёки, а может и не привлекать их внимание к своим довольно не обычным для других внутренним предпочтениям, которых он ее и не знал, он принципиально курил только сигареты в красных пачках.
Мама Виктора, Зина Семеновна по профессии врач педиатр уже давно смирилась с его ранним куревом и только просила, чтобы тот только не курил в школе и по дорогам вокруг окурков не собирал, так как можно было подхватить какую либо инфекцию. Прежде всего, она как любая заботливая мать боялась здешнего туберкулеза, так как в их селе и соседних селах было много больных туберкулезом, да и из соседних Ачайваям и Средних Пахачей, особенно в районе аэропорта было много таких больных и практически все они нещадно курили нисколько, не волнуясь о своем здоровье. Поэтому и деньги, кроме как на обеды еще и на дорогие сигареты ему не жалела, а сама давала, а последние полгода и сама стала ему уже и покупать Виктору его любимые сигареты, так как врач понимала, что её любимого малыша уже от курева вероятно не отучить, как и его родного отца и её мужа, с которого вероятно и брал пример. Еще ведь в 11 лет, начала в карманах находить то спички, то окурки, то вечером такой запах от курточки сигаретный.
Поначалу правда, когда был малый оправдывался, что это мол ребята его старшие друзья, но потом поняла и осознала, что бороться с этим его пристрастием бесполезно, лучше уж организовать это правильно и по возможности максимально безопасно для его здоровья. Вот ведь как все матери берегла его, оберегала от всех случайностей, а вот в другом и теперь не уберегла его, своего родного, своего любимого…
Покурив сигареты и как бы слегка отдохнув от тяжелой работы, закрыв после полной осушки кингстон специальной гайкой с резиновой прокладкой, положив на дно лодки деревянные пайолы (решетчатые трапы), ребята теперь с уверенностью столкнули лодку на воду, затем вынесли вдвоем лодочный мотор Вихрь-30, легко закрепив транце его и заправив полный бак бензином, и взяв про запас еще пластмассовую канистру заполненную бензином, быстро подкачали резиновым шлангом топливо и резво завели буквально с полуоборота мотор, и также легко вырулили на водную гладь реки Пахача, которая в этом месте больше походила на целое море, так как в своей пойме она разливалась вероятно сотней проток, которые объединялись неся свои коричневые воды в Олюторский залив Берингова моря, легко минуя Усть Пахачинскую косу.
У них у обоих сегодня душа играла. Ведь они одни за рульмотором Вихря-30, они только вдвоем, и на охоту, а движок как бы чувствуя и подыгрывая их радостному настроению, ровно урчал прокачивая через себя охлаждающую пахачинскую воду и резво нёс облегченную лодку по такой ровной и блестящей, как зеркало водной глади, оставляя за собой только не большую волну, которая под острыми углами от киля лодки расходилась в обе стороны от лодки и уже где-то у самого берега превращаясь в набегающие на песок буруны речной воды…
В этом году и утки, да и куропатки на удивление было много. Аркаше конечно надо было запастись мясом на длинную зиму.
Ну, а Виктор?
Виктор действительно, больше из-за спортивного интереса и азарта, которым заболел еще будучи даже младше Аркаши, когда в 6-ом классе поехал с отцом на утреннюю зорьку в один из протоков реки Пахачи. У него мама врач педиатр, отец электрик-дизелист на ДЭС-ке при рыбозаводе, зарплата хорошая и у них проблем с продуктами или мясом в доме никогда не было. Их семья по здешним усть пахачинским меркам считалась довольно зажиточной. Да и его отец, кроме основной работы и того, что собирали с не маленького огорода, и с рыбалки, и с охоты кое-что имел: мясо лосей и дичь, рыбу, и икру, ягоду, и грибы. Так, что Виктор здесь в Усть Пахачах никогда не был голоден, как, к примеру, Аркаша, у которого в доме было 6 ртов и всего то один работник – больная мама.
Охота! Охота!! Охота!!!
Да разве в мясе проблема, когда ты так ограничен временем, когда надо успеть надежно приложить еще плохо ухватистый в детской руке холодный деревянный приклад и затем еще верно прицелится, при этом не вспугнуть дичь, переступая с ноги на ногу не наступить на сухую палку, треск которой сразу же привлечет внимание навостренный слух дичи, затем слегка вдохнуть и тихо замереть, ну, а уж когда табунок дичи взлетел с зеркальной водной глади только успевай легонько нажимай один, затем прицелься и второй курок, да побыстрее перезарядить еще довольно тяжелое для них ружьицо. А коли уж, что либо ты подстрелил, тут задача посложнее и выследить среди береговых водорослей добычу и найти забывшегося под кустик или кочку подранка, а затем уж и законсервировать её, а вернее мясо на день или два, чтобы до холодильника не испортилось. Если дичь еще на воде, надо послать или Грея, или самому на резиновую лодку и к ней еще трепещущейся в тех последних конвульсиях приблизиться и поймать, и за шею охотничий поводок или сразу в рюкзак. И затем уже тебе жаль ей смотреть в такие глубокие, просящие черные бездонные и безмолвные глаза:
– Отпусти меня!?
И уже не важно, сколько она весит, что это: утка крохаль или тундровая куропатка… Тут уже управляет всем твоим телом извечный наш двигатель азарт и ничто юную голову не отвлекает от поиска своей добычи – охотничий инстинкт, а вернее тот же извечный наш – хомминг.
И тогда ничто не остановит юнцов от своих часто еще ими и не осознаваемых, но тем не менее довольно, целенаправленных и хорошо выверенных инстинктивных действий, которые вероятно спрятаны у каждого из нас в глубине наших генов и затем легко и мгновенно просыпаются при виде дичи, при выходе в лес или в поле и при нашем постоянном внутренеем желании поохотиться.
Одно слово – охота. Одно слово – извечный наш хомминг.
В охоте и не только азарт – это самое важное. Но ведь и рассказы о ней значимы. А не были еще ни Виктор, ни Аркаша такими вот опытными охотниками, но, а уж, когда начинали рассказывать в школе одноклассникам, как выслеживали, как ждали, как искали, как им помогал в этом Грей, им не было равных ни в классе, ни в целой школе в их селе Усть Пахачи. В это время у их ровесников глаза горели угольками огоньков, с желанием повторить самим те их юношеские подвиги.
А сам Виктор замечал, что у Аркаши был какой-то врожденный дар рассказчика. Тот примечал такие не уловимые для других не посвященных в нюансы процесса охоты, на которые простой человек, не увлеченный ею даже не обратит на эти аспекты внимание: и цвет ключа описывал как-то особенно и сам взмах её крыла, и даже полет птицы, и затем её падение камнем на воду уже подраненной. И даже замечал и мог описать выражение её круглых глаз. Всё в это он мог так описать, что у его ровесников глаза горели от зависти, все теперь хотели составить ему компанию на их охоте. Сейчас они своих ровесников не брали, так как многие из них также как и они на своих лодках сами или с родителями ушли в свои угодья на осеннюю охоту.
А в Усть Пахачинцев, их хоть и было немного, за каждым с незапамятных лет как бы закреплялись участки поймы, со своими протоми, заводями и другие охотники знали и сюда на чужие места практически не заезжали, разве, что на стопарик водочки, что понятно на охоте никогда и нигде не возбранялось. Тогда и новые рассказы, и придуманные самими или пересказанные байки охотничьи и свеженькие кем-либо, привезенные из очередного отпуска анекдоты. Да, это вероятно было связано с тем, что устья реки Пахача, были такими обширными, что охотничьих угодий и простора здешней территории хватало для всех охотников и не только охотников, но и активных в этих краях браконьеров и при этом никто никому не мешал заниматься своим любимым хобби или может быть как многие считами промыслом.
Остановились друзья Виктор и Аркаша у своего знаменитого раскидистого прибрежного одинокого куста ольховника. Он и часто укрывал их от дождя и к нему хорошо было крепить палатку и полог, и от него к озеру была хорошо протоптанная дорожка предшествующими им охотниками, а может даже и их родным отцом.
Темно-коричневый Грей, пёс породы спаниель как только спрыгнул на берег с лодки почувствовал себя в мгновение в родной стихии, легко перепрыгивая с одной на другую кочку и резвясь, пробегая из стороны в сторону, как бы пробуя свои силы перед будущей напряженной своей профессиональной охотничьей работой. Однако им было видно, что по тропе уже давно никто не ходил и пешеходную тундровую тропу еле было видно, да и тропа еле угадывалась между сплошным кочкарником, еще весной находившимся под водой.
Только после новых резиновых сапог ребят оставалась широкая притоптанная тропа примятой зеленой речной травы и здешних морских режущих их резину осок, как ручей в зелени луговых трав, легко колышущихся под дуновением легкого приливного бриза.
Особенностью ветров в Усть Пахачах как на косе, так и здесь, было то, что при отливе ветер всегда становился северным, а при приливе – южным и на самой косе практически не было такой минуты, когда бы не было ветра в том или ином направлении.
Из-за этих ветров ребята летом не могли надолго окунуться в леденящую воду Берингово моря. Но чтобы спрятаться от вездесущего их усть пахачинского ветра они чаще всего бежали в сторону Пахачинского рыбозавода и там, за высоким его деревянным забором можно было даже загорать в солнечные дни. Когда же молодые их ноги заходили в почти ледяную воду, а температура воды в Беринговом море даже в солнечную погоду никогда практически не подымалась выше +6 +8 °С, ну максимум что разогревалась в солнечные дни +10 °С, их кожа мгновенно становилась похожей на гусиную, а уж еще ни на кого не истраченные маленькие их яички прятались в скукожевшейся мошонке и так поджимались к их юному телу, что казалось всё их не ласканное девчонками тело дрожит от леденящего холода воды, а твои яички убегут под самое твое горло. Но не было в Усть Пахачах такого мальчишки, который бы первым, бравируя своей удалью еще в начале июня, а то и конце мая не окунулся в эту студеную беринговоморскую воду и не начал первым летний купальный сезон, часто для этого они, когда не было девчонок раздевались наголо и выбежав из воды на косу, быстро растирали свое тело майкой, так как редко кто из них брал в таких случаях полотенце. И надо сказать, что из-за свежего леденящего усть пахачинского ветра и холодной морской солёной воды загар у них был такой сочный и такой коричневый, что казалось, что они как бы загорали всё лето на далёком юге матушки России.
И к удивлению их родителей и всех усть пахачинских врачей, никто из них не болел простудой или даже ангиной летом. И когда их коричневое юное тело, ранее прикрытое широкими трусами оголялось по субботам в бане, то оно было таким бархатисто шоколадным на фоне сверкающей полоской такой белизной их попы, что уже усть пахачинские взрослые мужчины, только и удивлялись:
– Аркаша, Виктор, где вы вот так классно загорели? – обязательно кто-либо из мужиков спросит в бане.
Те с улыбкой и незадачливый свой ответ:
– А где же еще, дядь Петь? За рыбозаводом у высокого забора, через который Вы часто рыбу в мешках перебрасывали этим летом, – всегда за двоих отвечал старший Виктор.
Те лишь усмехались на такую озорную смекалку мальчуганов.
– Так это значит, Вы ополовинивали наши припасы. А мы то и не знали, – с доброй усмешкой продолжали разговор, растирая пенистые мочалки по своему телу старшие.
А ребята только стояли под струйками горячего душа, несказанно радуясь своей находчивости в разговоре со взрослыми, увлеченные разговором одновременно внимательно нисколько, не показывая вида разглядывали свои и их взрослые заросшие волосами тела. Часто сравнивая, чем же они сами отличаются друг от друга, и каждый по своему мечтали как станут взрослыми и им всё будет позволено как и этим взрослым их соседям. И при этом не найдя практически существенных отличий между своим телом и таким же телом у взрослых, разве только более белое, старались посильнее натереть кокосовой мочалкой спину друг у друга, чтобы она пылала не передаваемой другим краснотой, говорящей о том, что и он побывал в сельской баньке.
Сегодня и сейчас же их мысли были не о купании или том летнем загаре. Все их мысли были сосредоточены на предстоящей охоте.
Надо быстрее дойти до озера. Да и озеро ли это? В весеннее половодье ранней весной, как тлькой сойдет лёд все эти участки заливались, в том числе и тропа, по которой шли сейчас ребята. А сейчас на отливе, среди высокого разнотравья, данная ложбинка представляла для еще растущего крохаля прекрасный кормовой участок, уже в Ачайваяме и в Средних Пахачах в тундре начинались заморозки да и многие озерца по утру покрылись тоненьким ледком, а здесь в устьях реки Пахачи было им еще и довольно тепло, и привольно, и можно было вдоволь подкормится, нагулять жирок перед дальней дорогой на дальние Японские острова – здесь тебе и не умелые мальки красной рыбы, а то еще и не проклюнувшуяся красная икра, и разные жучки еще резвятся да, и мошки обилие, и червячки в прогреваемой осенним солнцем воде и донном иле их довольно много.
В прошлом году, Виктору удалось подстрелить утку крохаля, на лапке которой было алюминиевое кольцо с обратным адресом из университета Хоккайдо. Сколько было у того радости. Виктор сразу же отослал в университет эту находку, затем стал получать от студентов этого университета письма. Завязалась их дружба по переписке. Ну, а когда появился, Интернет в Усть Пахачах, он уже своего японского друга видел и на экране монитора. И вероятно это послужило толчком к его решению заняться биологией, а не идти как мама в медицину, или как отец в электроэнергетику.
После этого случая с меткой Аркаша тоже начал интересоваться историей Японии и сам для себя решил учить японский язык и стать военным переводчиком, а вернее хотел стать еще и разведчиком как Рихард Зорге подвигом, которого он реально восхищался. Откуда ему пришла эта мысль, никто не мог понять: ни мать, ни друзья это ему не подсказывали. Родного отца Аркаша не знал, да и был ли он. На их рыбозавод ежегодно приезжало столько сезонников и сезонниц, что ежегодно мама принимала нового папу, а затем и рожала потихоньку летом их по одному, после очередного рыбного сезона, когда очередной гость папа-дядя не уезжал, а у его мамы к весне вырастал округлый животик – хомминг.
Он маму за это ведь не осуждал, так как сильно её любил и обожал. А когда первый муж мамы и отец сестренок утонул, надо было ведь ей как-то продолжать жить, а мама была тогда еще молодая и кто из рыбаков, постояльцев в их доме, был его отец, она и сама не помнила или может быть не желала открывать тайну самому Аркаше.
Правда, все шепотом говорили, что он похож на соседа, на дядю Егоровича…
Да и тот, выделял в школе как-то Аркашу и больше ему внимания уделял и когда надо даже занимал деньги и подарки дорогие ему делал, правда, всегда строго предупреждал:
– Маме не говори и понятно моей жене ни-ни! – строго показывая своим поднятым перстом в воздухе.
Но разве в таком возрасте друзей и таких друзей как учитель физкультуры Егорович предают. Только четырнадцать лет. Столько желаний, какой полет фантазии и надежд на будущее, какая надежда.
Аркаша всегда знал, что на физрука Егоровича ему можно всегда положиться. Тот всегда дает дельные советы, вот и на секцию баскетбола посоветовал записаться, уже 2-ой юношеский разряд получил и про любимую им Японию журналы Егорович уже 10 лет выписывал и советовал ему их читать.
Загадочная и далекая отсюда страна Япония Аркашу давно влекла и манила. Какие интересные пагоды, какие интересные и трудолюбивые люди. А как долго живут! Здесь на этих берегах и половины из их 84 лет или 87 лет не проживают… А какая у них техника! В Пахачах уже много было машин морем, доставленных из Японии. Ну, а телевизоры, видеомагнитофоны и компьютеры теперь чуть ли не в каждом доме все из Японии, привезенные оттуда моряками с плавбаз, что сдавали продукцию в их портах.
Для него было что-то таинственное в слове похож на Егоровича, но по молодости лет Аркаша, не мог еще понять, что и мама, и Егорович, когда-то были также молоды, а Егорович ведь мужчина то крепкий. А стать у него какая? Да и были ведь соседями, жена у того уехала с детьми в отпуск, он на две недели задерживался в Пахачах и у молодых тогда случилось – хомминг.
Тогда на самом деле не произвольно все как-то быстро случилось, когда на вечерок зашел слегка подвыпивший Егорович и вот теперь рос такой красивый мальчуган и Егорович видел, да и сердцем чувствовал, что это его родная кровинка. Но как сказать, как проверить. Чернявый как смоль, кровь чукчи давала о себе знать? Да и надо ли было теперь вот тревожить былое?
Аркаша уже привык к мысли, что его отец рыбак так как его жизнь в Усть Пахачах, как и у всех сельчан была постоянно связана с Беринговым морем, с рыбой и других специалистов в селе и не было. Он привык, что его отец рыбак и давно уплыл в море и где сейчас он не знал…
Взрослеющим подросткам иногда, чтобы не было запредельного разочарования иногда ведь и не требуется знать настоящей леденящей душу истины. Даже вероятно будет лучше, когда подросток растет мечтой, когда в его голове складывается какой-то мифический образ отца: пусть пилота заночевавшего в Усть Пахачах вертолетчика или такого смелого моряка, одновременно и сильного, и мужественного, и нежного, и еще преданного…, а не такого отца как у Кольки Олькини, что не зарплата, то на очередные 10—15 суток в Усть Пахачинском КПЗ, да еще и штрафы домой несет вместо заработной платы.
И когда взрослеющий подросток находится в не ведении, что его родной отец со временем стал пьяницей или, что его родной отец не смог сделать карьеру и т. п. это вероятно лучше для него самого, чем ему знать правду и видеть его ежедневно рядом и знать, что окружающие осуждают его образ жизни или его не корректное и зачастую не правильное поведение…
А мать Аркаши, сама окончив всего-то 8 классов, была в этом плане как все женщины от самой природы довольно мудрой и она нисколько не хотела разочаровывать ни сына, ни тем более верного соседа, да и свою соседку. Да вот так исторически и сложилось, и в крови у них впитано, что чукчанки никогда претензий к своим мужьям по поводу воспитания ими совместных детей, а тем более выплате алиментов и они претензий через суд не предъявляют… Они всегда в здешних краях были довольны совсем даже малым. А именно ту ночь, проведенную с Егоровичем она запомнила на всю оставшуюся жизнь. Ни до, ни после у неё не было такой радости, такого счастья, такой самоотдачи, а уж когда через месяца то и два почувствовала, что понесла, то её материнской радости не было предела. И девять месяцев под грудью носила, и рожала ведь совсем легко, как-то радостно. Да и сын рос прекрасным, впитавшим и их древнюю кровь вольнолюбивых оленных чукчей из Верхних Пахачей и его Егоровича славянскую натуру.
Да и не хотелось ей скандалов с женой Егоровича, уж по-соседски как-то не один год живут рядом и зачем эта склока. Да было! Да было несколько раз, да почти полюбила его. Всё тот же извечный и не преодолимый её хомминг её молодости.
Любила ли она Егоровича? Может и любила. А могла ли сознаться в этом, прежде всего себе? Гордая ведь была тогда и есть сейчас. Да и сам Егорович, имея двух старших сыновей уже никогда бы их не бросил, хотя и говорил, что хочет дочку.
Не знал и не ведал сегодня этого покуда и сам младший друг Аркаша.
1.12. Рогатка и лук – настоящие друзья самого младшего Михаила.
Михаил от двух своих старших друзей отличался тем, что был чукча как всегда с примесью крови славянина и как настоящий чукча, ходил подпоясанный расшитым бисером кожаным ремнем, с ножнами, в которых всегда был острый пареньский нож, который каким-то чудом остался от утонувшего его родного отца и он с ним никогда не расставался.
Его мать, когда нашли отца примерно через месяц ниже по течению реки Пахачи, долго не позволяла, чтобы младший сын любимец её, и отца видел каким отец лежит на сметном одре, и только позволил издалека посмотреть на погребальный костер, который еще долго стоял в глазах 12-летнего, не вероятно огорченного увиденным ребенка. В одно мгновение повзрослевшего двенадцатилетнего ребенка, который не мог сразу понять и может вместить в своем сознании, куда же делся его отец и как это, он так быстро весь испарился ввысь на таком жарком костре, сложенном из, срубленного здесь же на сопке калорийного и ещё такого зелёного кедрача.
Родной отец ему запомнился своим таким радостным отношением к жизни и великой отзывчивостью, кто бы к ним не пришел за помощью, он всегда брал свой расшитый бисером поясок, собаку Найду и шел на помощь, хоть выгрузить груз с вертолета, хоть помочь на рыбалке, хоть выполнить любую другое дело: посадить картофель, убрать юколу на мамычку в зимник, а то и накосить сена для здешнего оленесовхоза «Пахачинский». А руки у него были как бы и не такими быстрыми, движениями он обладал довольно плавными, но через какое-то время, порученную работу он споро выполнял и садился перекурить, медленно из кисета набивая газетную бумагу сухим и ядреным своим особым табаком, который у него у одного в их селе Средние Пахачи рос рядом с домом.
Только вот, что мешало отцу Михаила жить счастливо так это его постоянная выпивка. А когда он выпьет, не мог он уже сам остановиться. Тогда не приходил домой и день, а то и целую неделю.
После смерти отца в позапрошлом году Михаил соорудил себе рогатку и лук, и все лето ходил с ними на речку, чтобы поохотиться на куропатку или уток. Врожденный инстинкт охотника, как бы сам звал его в путь.
Переехав в Пахачи в пришкольный интернат приходилось рогатку, лук и заготовленные из ивняка стрелы прятать, под кроватью в интернате, а технички между тем жаловались на него директору, покуда он не придумал привязывать его в остатках рыболовной сетки снизу под матрасом, и вот теперь, когда техничка мыла пол, его лук никому уже и не мешал, не собирал там пыль и мусор.
На ручке острого пареньского ножа его отцом была вырезана сцена охоты на барана, а Миша усовершенствовал нож тем, что на уроках труда просверлил в ручке у её основания дырочку и, найдя на берегу зеленую японскую рыболовную сеть, расплел её и теперь нож в него не мог быть потерян, так как капроновая веревка на петле-узелке была закреплена на расшитом мамой ремне. Ножны были довольно старыми, вероятно еще остались от его деда Игнатия. Они были сделаны из нерпичьей совсем просаленной от жирных рук шкуры, связанные высушенными сухожилиями оленя, что придавало особую прочность их шву и гладкость их поверхности.
1.13. Удачная вечерняя охота.
Ранней осенью как всегда довольно рано вечерело. Ребята поспешили установить свою палатку и развести небольшой костер, чтобы нагреть чаю и чуть согреться самим.
Виктор здесь, как старший, сразу же занялся установкой своей цветной капроновой палатки.
Аркаша же как истинный человек здешней тундры любил заниматься костром. Поэтому он быстро и легко вырубил три ветки, одна из которых подлиннее, разрыл еще не тронутую морозом рыхлую тундру, быстро их закрепил в земле пригрузив слегка булыжниками и уже чайник был полон озерной слегка желтоватой воды и костерок, как бы взявшийся из ниоткуда ласково облизывал своим желтым пламенем весь черный от копоти походный чайник.
Не прошло и получаса, а вода в чайнике тихо урча забурлила и их импровизированный стол уже был накрыт. Ребята, как те старички уселись на согнутые ноги и начали сильно дуя его дегустировать, обжигая юные губы кипятком и краями металлических кружек.
А что еще здесь юнцам и надо?
Свободы! Свобода! Именно её любит подрастающая молодежь. Свобода от родителей, свобода от и их постоянной опеки, свобода от постоянных их тревог за твое здоровье, за твою жизнь и благополучие. А также еще свобода от постоянных наставлений воспитателей в школе, свобода от всех деревенских условностей, свобода говорить друг другу о том, о чём ты хочешь и сколько хочешь. Да полная свобода знать и понимать, что тебя здесь ведь никто не осудит, тебя никто и никогда не предаст.
Вот где раздолье, вот где истинное приволье и реальная свобода. Здесь тебе и настоящая охота, здесь и такие длительные разговоры на темы, которые ведь со своими родителями или учителями то и не обсудишь. А вот Аркаша всегда любил расспрашивать старшего Виктора о том и о сем. Тот на два с половиной года был старше, увлекался биологией, у мамы была большая библиотека медицинской и художественной литературы, он много читал приключенческой литературы и сам был также не плохим рассказчиком. И всегда, придя к Виктору в гости у Аркаши рука сама тянулась или к новой книге, или к новому журналу, доставленному только что из типографии из Москвы. Многого, правда чего и не понимал, но было, у кого и спросить.
Ну, а настоящие подростковые разговоры о девушках и про девушек, да где же без них в чисто их мужской компании, и при том, когда один старше и намного опытнее другого.
– Виктор, а Виктор, а у тебя с Аней, этим летом, что-либо было? – стесняясь за такой прямой вопрос, спросил друга Аркаша.
– Ну и хитрец же ты, чай лучше пей, а то обожжешься, – хитро улыбаясь, отвечал старшой.
– Ты уж лучше правду скажи, было и как? – не отставал младший.
– Тебе, это так интересно? – вопросом на вопрос еще отшучивался старший.
– Ну, расскажи, пожалуйста, Виктор, – наивно настаивал младший.
– Тогда договоримся, что ты сначала сейчас мне ответишь на мой простой вопрос:
– Ты дрочил уже этим летом перед зеркалом или еще настоящая целочка? – слегка улыбаясь переспросил Виктор.
На загорелом от солнца и ветра юном лице Аркаши едва заметно проступила краснота никак не скрываемого стыда.
– Ну и что же? Ведь все мальчики в нашем классе уже вовсю дрочат, кроме меня, я наверно самый поздний из них. А ты, что видел меня при этом в окно? – не понимая подвоха, сильно загоревшись румянцем, стыда ответил Аркаша.
– Да, не стесняйся, я тоже в твоем возрасте изредка дрочил, – а затем уже продолжил отвечать другу:
– Всё у меня было этим летом с Аней и даже очень нормально, и отстань ты с этими расспросами, ведь мне, как и тебе, по-настоящему стыдно, об этом рассказывать, – отказывался отвечать старший друг.
– Разве же я кому и, что-либо скажу! Да врешь ты всё, наверное, в книгах у мамы вычитал и фантазируешь в кулачок по ночам под одеялом, – продолжал Аркаша.
– Что ты пристал, говорю же тебе как на исповеди, было с нею всё по-взрослому и по-настоящему, и вовсе не на виртуальных картинках. Я же её по- настоящему люблю. Может вечером потом, более подробно расскажу, если хочешь, – решил друг удовлетворить настойчивость юнца и чтобы тот отстал теперь с расспросами.
– Ты, что по-настоящему любишь её, это правда? – не унимался с расспросами Аркаша.
– Конечно я её люблю. Мы договорились с Аней, что после окончания школы вместе едем в Санкт-Петербург и там поженимся, – на полном серьезе другу отвечал старший.
У подростков в 14—15 лет, наступает такой уровень сексуальности, что они каждый час, а то и каждые 5—10 минут думают о сексе, фантазиуя как и скем и что будет у них, но при этом реализовать свое желание и свои такие еще не окрепшие фантазии, к сожалению, еще в полном мере и не могут. То им родители мешают, то нет настоящей покладистой девчонки, то стесняются своего не умения и неуклюжести, то полагают, что у них член маленький и такой тоненький, не такой длинный как у его старшего друга. Да мало ли препятствий в таком возрасте.
Конечно, были у Аркаши три старшие сестренки, да разве с ними, о чем-либо таком интимном для мужчин поговоришь. Только и знают, что хихикают над мальчиками одноклассниками, да развешивают на стенах постеры из своих молодежных журналов с крутыми мускулистыми парнями.
Конечно, не раз Аркаше хотелось сесть вот на такой же мотоцикл, одеть такой же разукрашенный шлем и проехаться по своему поселку, на зависть девчонкам и всем ребятам ровесникам. Но?! Не было у него покуда ни такого вот крутого мотоцикла, ни такой красивой кожаной одежды у него не было еще… И много еще чего он не знал и не видел в своей жизни…
– Ты лучше посмотри вон туда, – вытянутая рука Виктора указывала на озеро, к которому Аркаша сидел спиной.
– Куда?.. Где?.. Опять ты шутишь? – недоуменно и слегка повернувшись влево, резво спросил Аркаша.
– Ну, вот же слева, метров сто отсюда, видишь утки приземлись штук 15 из района Ср. Пахачей летели, – увлечённо показывал рукой Виктор.
И действительно, на озерце переливаясь всеми радугами краски, разбрасывая брызги во все стороны садились, сидели, грелись, отдыхали и ныряя ко дну и кормились жирные утки. Пес видя, вытянутую руку хозяина быстро привстал и с напряжением следил за её направлением.
– Грей, сидеть, к ноге! Молчать! – скомандовал уверенно Аркаша, видя как напрягся верный пес Грей, желая в мгновение ока лететь в направлении указанном рукой Виктор.
– Давай допьем сейчас чай, а то через пол часа стемнеет и затем пойдем по правому берегу вон в ту сторону, – предложил Виктор как более опытный охотник.
Расположив свою палатку на берегу безымянного озерка, ребята теперь не боялись ни медведя, ни даже волка. В это время здесь в устьях реки Пахача их не могло быть. Не страшна им двоим и самая темная ночь. Ружье с ними, самодельный арбалет Аркаши и походный остро заточенный на круге топорик, да и два охотничьих пареньские ножа всегда в ножнах. Всё говорило о полной готовности ребят к неожиданностям здешней северной тундры. Вооружены полностью! Никто им теперь не страшен! Да если, что, то и верный походный друг Грей подаст голос и заранее предупредит об вероятной надвигающейся в их сторону опасности. Да, разве только чайка или ворон и прилетит в эти не проходимые для человека и зверя плавни.
Рыбы сейчас здесь для дичи раздолье. По всем берегам рек, речушек, проток и озер да и просто плесов еще лежат белесоватые скелеты, все птицы и довольно прожорливая чайка и вездесущие вороны теперь такие сытые, лениво переступают по песку и практически не прикасаются к таким её не съедобным для них сейчас останкам. Даже трепещущуюся и свежую корюшку на берегу не желают брать из рук, не то, что прошлой ранней весной, когда пронизывающий голод и холод заставляет их опасливо подходить и брать рыбу даже с рук у ребят, нисколько не боясь быть ими даже пойманными….
Вот когда белый пух покроет всю землю, вот тогда буквально все здешние вороны прилетят в село, все соберутся на проводах возле свалок мусора и перекликаясь между собой и обмениваясь новостями слегка покаркивая, будут ожидать, когда же сам Аркаша, их кормилец вынесет из дому ведерко с мусором… И тогда? Тогда, как те тяжелые груженные самолеты бомбовозы легко планируя на потоках холодного воздуха своими крыльями они в мгновение ока оказываются на поселковой усть пахачинской свалке и жадно, расклевывая пластиковый пакет уносят в клюве кто бумагу, кто консервную банку и при этом начинается такая воронья свара, и такой гвалт, и крик, что в его молодых ушах только их крики.
Кр!…Кра!….Кру!…Кыр!…Кор!. Кр!…Кра!….Кру!…Кыр!…Кор!. Кр!…Кра!….Кру!…Кыр!… Кор!. Кр!…Кра!….Кру!…Кыр!…Кор!.
И в такие моменты хоть бери их руками, голод сильнее страха, быть пойманными этим юным озорным сорванцом.
И не раз они оказывались в ловких молодых руках Аркаши, который посмотрит внимательно в их глубокие черные бездонные глаза, поговорит по-своему с ними и подбросив вверх выпускает – пусть летят далее на свободу в свою воздушную стихию. Некоторые правда из них пугливые, так те пытаются тык вывернуть свою голову, чтобы своим черным клювом больно ущипнуть его за руку или ухватить за тонкий палец.
Знал Аркаша, что ворон считается божеством в их народе и поэтому не причинял им никакой боли. При этом знал, что ворона и ворон существенно отличаются между собой. Ворон тот осанистый, крупногрудый, и два кило будет весить даже зимой, когда весь жир с него уйдет на обогрев тела, тот летит как планирующий танк, горделиво, потому, что знает себе цену. Да и живет все 100 лет. Да и голосок:
Кры!…Крыу!….Кры-ры!… Кры!…Крыу!….Кры-ры!… Кры!…Крыу!….Кры-ры!… Кры!…Крыу!….Кры-ры!… Кры!…Крыу!….Кры-ры!…
А сама ворона мелка, не больше голубя и не такая умная птица как здешний ворон, хоть и черная как и первый. Вот и сейчас, идя по берегу, довольно умные вороны не отлетая, только отскакивали не то, приветствуя ребят как старых знакомых:
– Кры!…Крыу!….Кры-ры!…
Это настоящий тундровой ворон, истинный здешний хозяин и властелин. Он всё видит, он буквально всё знает об этих местах и людаях, он все понимает в этой жизни, он такой опытный, он все сто лет здесь летает, не одно поколения таких как и Аркаша выросло на их глазах. И вороны пишут свою историю, вороны могут промотать как на магнитофонной пленке события назад и на десять и на двадцать и все пятьдесят или даже семьдесят пять лет, когда еще ни самого Аркадия, ни его матери и на земле не было. Они со своей высоты не только постоянно наблюдают, но и понимают, что же происходит на этой земле. Их можно сравнить с теми же слонами, что живую в Африке, которые также живут больше чем век самого человека и зачастую они знают больше чем наш человек, жизнь которого на земле одно мгновение, а многие и его не проживают, вспыхнув только как та спичка и уйдя в какое то не земное, какое-то не ведомое нам всем не бытие…
Вот и теперь опытные и сытые вороны только наблюдали здешнюю тундровую жизнь и как бы что-то чувствую и делая что-то сказать юнцам и не то, как всегда предусмотрительно предупреждая всю тундровую дичь о вторжении на их территорию посторонних постоянно покаркивали: -Кры!…Крыу!….Кры-ры!… вероятно видя у юнцов грозное оружие и заблаговременно, предупреждая всех об угрозе их жизни. А может они хотели, поделиться своим богатым жизненным опытом и с самими юношами. Но те еще не зная вороньего языка, затруднились теперь и здесь их понять, затруднялись осознать их предупредительные крики как какие-то советы или может быть жизненные наставления, которыми те хотели со своего небесного высока поделиться с еще не оперившимися земными людьми. А может быть действительно сами здешние боги поручали им предупреждать всех и вся и об грядущей опасности и о вторжении на эту территорию.
И ребята сделали по заячьей тропинке левее, чтобы не идти по топкому глинистому берегу, а выйти из травы прямо на песчаный намывной мысок, за которым как они надеялись и прятались, давно прилетевшие утки. Чутье и расчет молодых охотников не подвел, как только они раздвинули высокую траву почти в их рост то их взгляду открылась защищенная от ветра мелкая вода, где часто, ныряя до дна за кормом, располагалась стая из 17 собравшихся в дальний путь на юг уток – нырки. Виктор первым их завидя и прислоняя палец к губам, показал, чтобы Аркаша соблюдал тишину и уверенно левой рукой придерживая на поводке Грея, который чуя тихое едва слышиемо ребятами кряканье, давно вилял обрубком хвоста и с такой силой натянул ремень кожаного плетеного поводка и натягивал ошейник, что вот-вот оторвет их.
– Сначала, ты стреляешь из арбалета он безшумный, а затем уже я из ружья, когда они взлетят, – скомандовал шепотом но довольно уверенно почти на ухо младшему наклонившийся к его уху старший Виктор.
Аркашу не надо в таких случаях и предупреждать он уже изготовился и прицелясь своим зорким левым глазом выстрелил долго еще наблюдая как шурша по воздуху оперенная пером чайки короткая его стрела легко и метко попала в первую ближайшую утку. Плавающая на воде стайка занятая под вечер поиском пищи даже не обращала никакого внимания на предсмертные муки своей соседки, а молодые охотники-ребята только слышали не понятный и слегка приглушенные вероятно уже стон:
– Кря… -Кря… раненной утки, так как стрела легко как бы прошила её тело с близкого почти 5 метрового расстояния.
Не прошло и мгновения как тут же Грей, влекомый природным и врожденным азартом охотника, подал свой гортанный голос – «Гав-гув-гав-гов…» и семь не нырнувших в воду уток, которые были на воде в мгновение, взмахнув крыльями, ударяясь ими о воду и вновь трепеща, чтобы создать подъемную силу, опираясь растопыренными лапками о воду, уже на высоте полуметра от воды понеслись от опасного для них шороха и еще звука, ломающихся под ногами ребят веток сушняка и теперь громкого лая с берега собаки, которая как и сами ребята, влекомая врожденным азартом не могла и не хотела подчиняться волевым командам Виктора.
При этом Виктор уже, отпустив Грея и высвободив обе руки сам заранее принял изготовку, легко нажал вдогонку указательным пальцем курок и после негромкого —Бах!! -Бух!! -Бах!!… три из семи уток, камнем пошли к воде. И мальцы перестали слышать друг друга, а только махали руками и показывали друг другу, куда еще надо стрелять видя вынырнувших из воды остальных уток.
В это время вынырнувшие из воды остальные утки, услышав отзвуки эха громкого выстрела ружья, идущего по свинцовому тяжелому воздуху уже от близлежащих гор:
– Тхб- Тххб-Тухб!! Тхб- Тххб-Тухб!! Тхб- Тххб-Тухб!! Тхб- Тххб-Тухб!! Тхб- Тххб-Тухб!! – также как по команде, встрепенули своими еще мокрыми крыльями и из-за слабой подъемной силы, задевая за блестящую гладь воды, раскидывая бегущими по воде лапками по сторонам брызги и собираясь в неорганизованную стайку также отталкиваясь своими лапками от воды легко буквально над самой гладью воды понеслись от угрозы их жизни и существованию, а сзади их вновь громкий выстрел и вновь две из них, что были правее камнем пошли в серо-черную ночную воду даже не пытаясь теперь подняться со дна, вероятно решив там переждать.
Теперь Аркаша легко отстегнул от пояса карабинчик на ошейнике своей верной собаки и Грей, ощутив естественную свободу и видя на воде пять серых еще, шевелящихся комочков легко устремился к ним неистово гребя лапами и разбрызгивая воду со своих длинных ушей.
Покуда Грей плавал туда и сюда и приносил в зубах истекающую кровью добычу, ожидая заслуженной похвалы и сладких, припасенных заранее конфет от ребят, Аркаша продолжал осматривать, куда же приземлилась испуганная стайка, чтобы еще раз опробовать силу своего арбалета.
Собрав трофеи, аж пять уток за два выстрела, и одна раненная из арбалета было ведь не плохим их началом здешней охоты и хорошей добычей для их здешнего ужина.
В азарте ребята решили еще пройти метров триста и уже, затем возвращаться на ночлег с удовлетворением от выполненной на сегодня охотничьей задачи в первый день пребывания нас свободе, на охоте. Молодые ноги с радостью ступали по береговому кочкарнику.
Подойдя к очередному выступу, используя уже отработанную прежнюю тактику, ребята нашли еще один табунок из шести крохалей. Но теперь у Аркаши получился промах, так как стрелу вероятно снес порыв приливного ветра, а Виктор из двух выстрелов подстрелил только одну утку.
Теперь с чистой совестью настоящих охотников можно идти отдохнуть у костра и располагаться на здешнюю ночевку.
Когда друзья добрались до расположения палатки было уже за темно. Их костерок практически потух только угольки под дуновением приливного вечернего бриза слегка поблескивали, обозначая место их недавней стоянки.
Легко, буквально в несколько минут вновь, разведя костер, еще долго молодые и не опытные руки ощипывали перья на двух утках, затем легко распотрошили их и сложили в полиэтиленовые пакеты, попотчевали грея внутренностями уток затем попили чай с галетами и дружно решили суп из дичи готовить утром на зорьке.
Ночью в палатке в начале октября довольно таки холодновато, но юные тела в двухспальном кукуле давно, сшитом средне-пахачинской чумработницей из оленьих шкур, только сильнее как маленькие пушистые комочки прижимались, ощущая то не передаваемое никому тепло друг друга и согревая своим дыханием тела друг друга.
Устали так, что Аркаша не стал, уж расспрашивать своего старшего друга так волнующий его вопрос о невесте Игоря и о том, как это у него было с ней, а быстро и ровно засопел, только обдувая плечо старшего друга своим теплым дыханием.
Мы не знаем достоверно и теперь думал ли сам Виктор, мечтал ли он обо всем этом или это только наша фантазия и наш художественный вымысел…
Ранним же утром, довольно хорошо выспавшиеся здесь на свежем воздухе и когда восточное солнце поднялось своими лучами, пытаясь пробиться из-за апукинских, а может и ачайваямских гряд сопок попыталось проникнуть в пластиковое окно их яркой оранжевой палатки, а к тому же еще и утренняя прохлада легко и быстро разбудили нашу молодежь и те буквально в мгновение не упрашивая друга друг, выскочили из их теплого оленьего укрытия на свежий воздух не одевая практически никакой одежды, так как здесь были одни одинешеньки и не могло быть и речи о стеснении или еще и каких либо ужимках неудобства.
А оба в мыслях сразу каждый же за своё оружие и за свои патроны, и на берег мелкого озерца. А на черной зеркальной глади воды столько плавает черных точек. То ныряют, то вновь выныривают легко и тщательно процеживают в клюве донный песок и ополаскивая их в свежей и чистой воде, чтобы легко вновь и вновь погрузиться ко дну, где и вкусная для них пища и довольно питательный ил.
Друзья же думая практически об одном и том же, даже как-бы, позабыв об утреннем чае, только быстро, как всегда по утрам, отлив из своих таких переполненных мочевых пузырей, выстреливая чуть не выше головы, парящие на утренней прохладе струи мочи из дружно у обоих, выскакивающих из трусов и стоящих на все двенадцать часов их напряженных пенисов и сильно дрожа от утреннего холода легко теперь, пронимающего их юные тела буквально до костей и затем ухватив Виктор – свое ружье, а Аркаша – самодельный арбалет, они устремились, увлекаемые глубинным и никому, и никогда не объяснимым азартом охотника, стремясь по быстрее по росяной траве к заветному берегу. Азарт Грея, их удвоенный азарт и ловкость Аркадия им помогли утром. Сегодня он на свои самодельные стрелы, оперенные пером чайки подбил аж трех, а Виктор из ружья подстрелил всего то 5 уток. С учетом вчерашнего, они решили, что у них теперь достаточно охотничьих трофеев и порешили еще сделать фотографии, взобравшись на Дунькин пуп, что обозначено на географических картах как высота 356.
Молодо и энергично свернув палатку, быстро всё отнесли к лодке и пройдя на лодке еще 2 км, затем причалили у каменной березы, расположившейся на берегу. Быстро привязав лодку и теперь, отпустив с поводка Грея ребята легко устремились вверх на свою заветную сопку.
Виктор же не спеша достал из кармана пачку «LМ» и они как опытные курильщики прикурили от пъезоэлектрической китайской газовой зажигалки в которой внутри плавала голая золотая нимфа, а затем разговаривая и затягиваясь быстро по узкой тропинке поднимались на высоту 356 по северному её склону, как менее обросшему кедрачом, увлекаемые юношеским желанием постоянного поиска нового и неизвестного.
Почему подростки так рано начинают курить? Как и охота, вероятно так и курево, является тем истинно глубинным, тем трудно нам современным людям объяснимым инстинктом, заложенным где-то, вероятно в самом генетическом коде человека. Ведь ранее древний человек собиратель и пастух, всецело зависел от стада или табуна животных будь то овец, лошадей, оленей и всецело зависел также, а может и больше всего еще и от наличия жизнедающего огня, особенно когда начался последний лет 40000 назад период оледенения на планете Земля. И что бы самому обогреться, чтобы сохранить свою такую хрупкую жизнь в те суровые периоды года тогда нужно было внешнее тепло, нужно было, прежде всего добыть и сохранить бесценный огонь и тогда у них тот, кто владел огнем, именно тот и выживал, и побеждал в той ежедневной неистовой борьбе первобытного человека с суровой Природой.
И когда сегодня один человек спрашивает у другого:
– Нет ли у Вас огонька или спрашивает нет ли у Вас закурить? – понятно, что это говорят его глубинные, такие не ведомые его сознанию природные инстинкты, требующие обмена огнем и обмена самим жизненным теплом. Это вероятно говорит сам инстинкт обмена и получения огня, так как, только имея огонь можно было тогда сохранить свою жизнь, а уже затем, как вторичный элемент появляется табак, который довольно долго тлея и будучи обернутым любым сухим листком или в трубке, позволяет этот огонь сохранять длительное время, даже на сильном ветру, а затем уже вероятно возникли и совсем не заметно проявились те биологические эффекты, связанные с самой химической природой никотина: это и быстрое химическое привыкание к нему и возникающая в последующем не возможность побороть эту пагубную привычку буквально после первых одной, а то и двух пачек выкуренных сигарет еще может быть в своем раннем детстве.
Это сегодня мы говорим о вреде курения, а тогда, в те далёкие времена, это был фактор твоей жизни и твоего выживания, фактор сохранения самой себя и своего семейства жизни, фактор продолжения твоего земного рода. Так и наши герои ребята, когда они здоровы, когда они энергичные, когда запас их сил еще никак не иссяк, говорить им, объяснять им о вреде самого курения, когда и сама пачка такая привлекательная, и сам процесс курения не только вас сближает, а делает и тебя тем «древним» соплеменником. Теперь тебе курящему интересно быть в этой стае курящих, быть в стае себе подобных, сливаясь воедино не только мыслями, но и своими поступками, инстинктивно подтверждая и как бы не слышно говоря другим:
– Я такой же как все вы! Я слеплен из того же «теста», что и Вы!
И когда ты в отрочестве не куришь, ты сам этим уже выделяешься с этой стаи себе подобных. Ты как бы становишься вне этой твоей возрастной стаи, а ведь другой такой стаи и не курящей рядом то и нет. А для юнца самая большая обида и огорчение быть вне своей возрастной тусовки, быть вне своей возрастной среды и выделяться чем-то особенным совсем не пристало. Да как многие из них сегодня на своем молодежном сленге говорят:
– Да это просто западло не курить сигарет!
С этими понятиями, наверное, связан и древний почти двух тысячелетний обычай, а может и все шесть тысяч летний обычай поддерживать огонь в нашей христианской лампаде возле не передаваемой по силе влияния на человека иконы Иссуиса Христа или облика Божьей Матери. Такой теплый и жизнедающий природный огонь перешедший на землю от самого Солнца сам был исподволь впитан затем христианской культурой и стал неотъемлемой частью всех христианских ритуалов и всех унаследованных нами их обрядов с поддержанием огня в лампаде и постановке свечей за здравие и упокой наших родных и близких. И через этот ритуальный огонь и тот древний не обученный человек и современный оснащенный компьютерами человек как бы соединяются со всем окружающим нас мирозданием, находят путь к Господу Богу, соединяются с его несказанной божественной благодатью, переносятся вглубь истории развития человека на тысячелетия, чтобы понять жизнь настоящую, чтобы получить точку опоры на нашей Земле, чтобы осознать свое великое предназначение и тот потенциал который в тебе и каждом из нас заложен.
Помню, моя безмерно любимая мною родная бабушка Надежда Изотовна Кайда (Науменко, Якименко) еще в 60-х годах, после разрушительной Второй Мировой войны 1941—1945 гг., живя как и все тогда довольно бедно, постоянно поддерживала в доме горящей день и ночь лампаду с крохотным огоньком у христианского киота в углу комнаты возле икона Матери Божьей Казанской. Это теперь я знаю, что она с оригинала списка Казанской Божьей Матери.
А когда ей или её дочери А (О) рине Ивановне надо было приготовить пищу или просто натопить печь в длинные зимние вечера или даже, чтобы выпечь на неделю хлеб, то она пользовалась не спичками, которые по тем временам были дороги и дефицитные, как и всё в те послевоенные годы, а брала сухие иголочки собранной ею в Довгалевском лесу хвои и именно огнем от лампады легко ею, переносимым в печь разжигала свой очаг, который греет мою душу до сих пор. И в этом её тогдашнем буквально завораживающим меня действии, было для меня еще такого малого что-то сказочное и когда она вновь брала лучину, подносила к лампаде и этот огонь, затем уже вспыхнул в большой кирпичной печи или в печке и обогревал весь её просторный дом, давая ведь такое не передаваемое тогда да и сейчас нам всем тепло, возникало на детской познающей мир душе тогда такое блаженство и умиротворение, что мы еще сами малые в мгновение засыпали на её разогретой тем огнём теплой лежанке под её рассказы бесконечных сказок, которых она помнила наизусть неимоверное множество, при том ведь не будучи сама грамотной. Да этим же огнём она пользовалась и поздними зимними вечерами только уже для того, чтобы зажечь керосинную лампу, теперь то ею огонь заимствовался с помощью сосновой лучины от лампады, так как спички нужно было экономить, а привезенная приемным сыном Федором с войны трофейная зажигалка им же и была затем обратно забрана из её дома вместе с ушедшей невесткой Галиной и скудными их тогдашними пожитками, которые у моей многодетной бабушки, хранительницы домашнего очага были общими для всей многочисленной семьи и Кайда, и Науменко, и Якименко, так как старшие её дети Орина и Ефросиния были от легендарного мужа 1917 года Якименко Ивана Андреевича, а двое сводных мальчиков Федор и Алексей и погодки девочка Екатерина и мальчик Александр уже были прижитыми ею от Кайда Якова, умершего в голодовку 1947 года. А её древняя девичья фамилия была Науменко и поди сегодня разберись теперь кто есть кто на нашей земле то. Так как все эти три древних савинских рода тогда, в её женском жизнь дающем чреве слились воедино и Науменко и Якименко и Кайда стали единым целым, все три славянских древних наших крови тогда легко, объединились может быть с теми свободолюбивыми кровями тех половских, хазарских, а может и совсем древних тюрских народов, которые давно обжили прекрасные и привольные места на левом берегу Северского Донца, крупном притоке могучего Дона, давая там начало всему славянскому савинскому роду и еще нашему большому украинскому народу.
Я заметил, что и здесь на такой для многих далекой Камчатке практически у всех аборигенов (коряки, чукчи, эвены, ительмены, олюторы, нымыланы) такое же трепетное отношение к жизнедающему огню и многие довольно пожилые мамушки, особенно в зимнем чуме, где еще сохраняются те исконные древние традиции, поддерживают всегда огонь и поддерживают настоящее домашнее тепло, чтобы согреть своих пастухов-оленеводов, чтобы согреть всё своё многочисленное семейство, чтобы самим оленеводам- пастухам всегда был такой горячий чай и сытный наваристый бульон из свежей традиционной их оленины или если сильно повезет из осеннего жирного и наваристого горного калорийного мяса, которое по старой традиции приходится им варить чуть ли целый день, подкладывая в очаг ветки ароматного кедрача, которые слегка шипит, затем кипит своей смолой и уж затем загорается таким желтым, таким теплым пламенем, как и наше Солнце.
Запас же священного иерусалимского прозрачного масла у моей бабушки Надежды Изотовны никто из родных не мог к нему прикасаться без её ведома или разрешения, а тем более использовать для каких-либо других целей. Это масло, поддерживающего почти вечный огонь в её золоченной лампаде было для неё и всех нас таким священным и оно почиталось ею да и нами с её благословения за большую ценность. И интересно для нас всех, что сам огонь в лампаде в доме поддерживается до тех пор покуда сам человек живет, стоит ему отойти, стоит ему уехать или покинуть свой дом, как и сам очаг гаснет, как и наша жизнь, и вот её уже давно с 1979 года нет и дом тот остался, правда купили другие хозяева, а давно как потух тот её очаг, и разве только в сердце моем он зажженный ею так сильно горит, что иногда сердце так заколотиться, так сожмется пытаясь вернуть и те времена, и те годы, пытаясь возрадоваться, что само Провидение, что наш Всевышний дал нам возможность всё это знать, помнить и явственно ощущать сегодня и сейчас, легко в своих мыслях, возвращаясь в те далёкие годы. Возвращаться в те годы радости и благоденствия, годы роста и становления, годы возмужания и настоящего приобретения жизненного опыта и самих знаний о нашей сложной жизни, чтобы сегодня легко в мыслях возвращаться и на год, а то и на десятилетие назад. И сейчас, и сегодня хочется легко вдохнуть и ощутить её тот, сказочный не передаваемый тихий и спокойный голос, ощутить её дыхание, прикоснуться к её всегда такой мягкой и шелковистой и накрахмаленной одежде.
Поэтому как, мне кажется, и современное курево, и наш жизнедающий огонь хоть от спичек или даже от современных газовых пьезоэлектических зажигалок, сошедший к нам через листья земных растений с самих небес может быть и тысячу лет назад, и сошедший к нам от вечного нашего Солнца, и вся наша биологическая жизнь, созданная на критической температуре для тела в 36,6°, а также вся наша человеческая жизнь, зародившаяся на планете Земля, где поддерживается средняя температура не ниже 0°С, это всё то единое целое, которое никак нельзя разорвать, никак нельзя разделить и даже нашим мозгом осознать или чувственно понять сегодня, что же на самом деле главное и основное, что же важнее, а от чего можно и нужно нам всем отказаться. И наша жизнь еще долго будет, как и будет вечно наша Земля, и как будет вечно светить нам наше великое и вечное Солнце.
Ученые космологи изучали и Марс и сегодня там работает уже марсоход. И мы знаем, что Марс по орбите дальше от Солнца, а еще мы знаем и Венеру, которая по орбите ближе к Солнцу, чем Земля и они поняли, будь Земля на 3, а то и 5 угловых градуса ближе к Солнцу или же наоборот будь она чуточку дальше, то температура бы на Земле от средней нулевой изменилась в сторону жары или, наоборот, в сторону абсолютного марсианского холода и наша мировая цивилизация на планете Земля бы не только погибла бы, а вообще вероятно не возникла бы как таковая за миллионы лет здешнего её развития и существования.
И я, и все земляне не устаю удивляться, какое неведомое нам проведение или может быть сам Господь Бог расположили нашу Землю именно на её нынешней орбите еще и наполнив её водой в которой мы и родились когда то. Ведь никто мне не может объяснить, никто уже уверенно не может сказать из астрономов, астрофизиков и геофизиков не может это и подтвердить или наоборот опровергнуть. Также они не могут разгадать великую загадку, почему же вот так произошло в нашей Солнечной системе, где вращается 9 планет и только наша Земля дала нас и стала для нас тем прибежищем, где мы живем и развиваемся, где мы творим и часто еще как сами страдаем, совсем ведь не понимая, что должны наоборот все ежедневно радоваться уже самому тому факту своего земного существования, самому факту и еще возможности, что-либо менять рядом с собой и менять вокруг себя, одновременно самим преобразуясь, со временем меняясь как и сама великая Природа и постоянно возвышаясь в своих мыслях и делах. как и никто из нас не может этого ни знать, ни разумом понять. Так как вероятно это не зависящая от нас самих данность от мировой Природы, о которой мы сегодня уже очень многое знаем, но многого и не знаем, не понимаем, не осознаем и никогда не узнаем да и вероятно уже не познаем. Но, как и почему так случилось, мы осознать не можем, да и нужно ли это для нас самих и нужно ли это для двух довольных сегодняшней жизнью друзей старшего Виктора и младшего Аркаши, которые сейчас наслаждаются своей здешней полной свободой, наслаждаются сегодняшними радостями жизни здесь и сейчас, не далеко от Усть Пахачинской косы, где они не так и давно, родившись наверное в первый раз вдохнули этот чистейший особый пахачинский морской воздух и где может быть также сделают затем и свой последний выдох, чтобы навсегда уж затем и наверное навеки соединится с вечной Природой довольно легко, растворившись в ней и снова только в душе родных останется о них светлая память, только в душе близких будет та искорка их не передаваемого тепла, их особого обаяния, их той неповторимой сказочной ауры, которую они излучали общаясь с ними, обогащая наш здешний мир. И как затем их всем нам будет не хватать, как мы все будем страдать и горевать.
Сегодня же для нас ученые врачи достоверно доказали, что курево, сам никотин и табак, продукты его горения вредны. Вредны изотопы полония, стронция и других известных элементов, особенно из группы тяжелых металлов, часто входящих в сам табак и легко попадающие при горении с дымом в наши лёгкие. А также вредны и смолы, и особенно известные ученым бензпирены, образующиеся при повышенных температурах в 400—600°С, затем уже по прошествии некоторого времени несомненно, вызывающие опухоли легких, что достоверно на модельных исследованиях проведенных на многих животных и крысы, и мыши и сами обезьяны, наши земные предшественники.
Прикуривая друг у друга одновременно, прикрываясь от пронизывающего ветра теперь думали ли ребята об этом сегодня и сейчас?
Сегодня и сейчас они оба были здоровы и оба такие энергичные, они быстро растут и развиваются, они постоянно осваивают новые территории вокруг своих любимых Усть Пахачей и познают здешнее привольное пространство, они изучают его, им всё здесь внове и всему они рады. А само курение? Курят сегодня и их ровесники, и их учителя, и их родители, и их соседи, и даже в кино постоянно все и положительные, и отрицательные герои курят… Куда не глянь везде легко наткнешься то на сигарету, то на окурок, то на их рекламу. А сами упаковки, а современные газовые или пъезоэлектрические зажигалки… так и хочется взять в руки и поиграть ею, а если внутри еще плавает красивая слегка раздетая русалочка, манящая в такие заоблачные дали и еще легко возбуждая у тебя такие зачастую, не сбыточные юношеские грёзы, которые разве, что только сняться им часто по утрам, когда внутренняя энергия их сверхнапряжения брыжжет такой утренней поллюцией, что затем, стыдно кому либо об этом и рассказать, а то и самому вспоминать, не совсем и понимая, что же с тобою теперь происходит.
Да можно ли сегодня объяснить, почему именно подросток начинает курить?
Это всё равно, что спрашивать:
– А почему он дышит, почему он в четырнадцать лет влюбляется, а то и ранее начинает её любить?
Мне кажется, что курево, как и любовь приходит само по себе и при том неожиданно да и при этом довольно неожиданно…. Если в 12 лет мальчик говорит, что он никогда не женится… Если в 14 лет у него уже начинаются ночные поллюции с такими сказочно мучительными эротическими снами, не дающими уже затем долго уснуть, пытаясь разобраться, что же было на самом деле? То уже в семнадцать лет начинают выбирать себе будущую невесту, а в двадцать некоторые заводят детей, а после тридцати у многих из них – появляются внуки, а еще и любовницы.
Так и с куревом. Аркаша и сам не хотел курить, но постепенно втягивался в эту их подростковую привычку и уже одну за другой начинал просить сигареты у Виктора или часто стрелять у друзей различные сорта сигарет. Он знал, что не было у его мамы достаточно денег, чтобы покупать ему дорогие сигареты, но он и сам, что мог отложить со школьных завтраков, то зажигалку интересную купит, которых была уже коллекция из 9 или 11 штук, то на новую пачку сигарет собранные деньги потратит. А каков вкус, а еще и не передаваемый их табачный аромат? Да разве он по-настоящему наслаждался их ароматом? Не был он еще тем истинным табачным гурманом, не понимал его, не созрел еще для таких сочных взрослых оценок, как и не был мастак еще в любовных похождениях с девчонками.
Конечно, при сильной затяжке у него всегда как-то необычно кружилась голова, а в начале даже периодически и слегка его подташнивало. Но разве перед своими ровесниками или старшими друзьями покажешь свою такую слабость или робость. Теперь надо не заметно для своих друзей и крепиться да, и хорохорится. И он как никто другой крепился, и сейчас, затянувшись очередной раз, он легко выдохнул сладкий дым сначала через ноздри, было едва щекотно, а затем пустил три кольца сизого дыма из своего округлённого рта, как настоящий опытный курильщик, затем чуть не докуренный окурок сигареты бросил не далеко от себя на каменистый щебень верхушки сопки 356 метров и как рачительный хозяин притоптал своим резиновыми сапогом, чтобы его потушить и здешний ветер не раздул затем пожар.
Аркаша же этот день затем запомнит на всю жизнь и не за открывшийся вид на море…
А сейчас, яркое солнце, чистое осеннее небо и простирающаяся бескрайняя манящая юные души чернота Берингова моря, сливающаяся с коричневатыми и слегка зеленоватыми водами устьей реки Пахачи. Здешней великой реки их кормилицы, реки многим, а вернее большинству, дающей здешнюю жизнь и одновременно у кого-либо по своей воле часто забирающей жизнь.
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «Литрес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (https://www.litres.ru/chitat-onlayn/?art=70500178) на Литрес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.