Театрализация – партитурная основа искусства. Том IV. Вербальные и невербальные опоры зримого действа
Александр Петрович Евдокимов
Это своеобразный сборник: новелл и повестей, художественной публицистики и драматургии, поэм и романов, поэзии и притч, эссе и сценарных разработок, а также – разработок научных и теоретических основ, охватывающих все области искусства, вообще, но в первую очередь – литературы.Весь объём книги, в условном зримом «срезе», можно представить так: менее одной четвёртой – научно-художественная часть, всё остальное – художественное. Причём, обе части – неразрывны и взаимосвязаны… Книга содержит нецензурную брань.
Театрализация – партитурная основа искусства. Том IV
Вербальные и невербальные опоры зримого действа
Александр Петрович Евдокимов
© Александр Петрович Евдокимов, 2024
ISBN 978-5-0062-4322-4 (т. 4)
ISBN 978-5-0062-4321-7
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero
*НАУЧНО—ХУДОЖЕСТВЕННАЯ БИБЛИОТЕКА*
АЛЕКСАНДР ЕВДОКИМОВ
ПРОСТРАНСТВО ТЕАТРАЛИЗАЦИИ
И
Т Е А М Ы —
партитурная основа ИСКУССТВА
ВЕРБАЛЬНЫЕ И НЕВЕРБАЛЬНЫЕ ОПОРЫ
ЗРИМОГО ДЕЙСТВА
*Rock-драматургиЯ*
ТРАКТАТ В 4-Х ЧАСТЯХ
* ТОМ IV *
*НАУЧНО—ХУДОЖЕСТВЕННАЯ БИБЛИОТЕКА*
_________________________________________________________________
ПРОСТРАНСТВО ТЕАТРАЛИЗАЦИИ
СЦЕНАРНО-РЕЖИССЁРСКАЯ ТЕРРИТОРИЯ
_________________________________________________________________
ЕСЛИ ИНТЕРЕСУЕТ, ЧТО ТАКОЕ…
– театрализация?…
– пространство поэтики?…
– событие-завязка?…
– симулякры?…
– сквозное действо и режиссёрский ход?…
– проекция замысла?…
– увертюра и пролог?…
– бампер-сигнал?…
– «новая художественная реальность»?…
– «костюмированность» по-покровскому?
– смысловая палитра архитектоники?…
– сценарий и территория замысла?…
– столкновение?…
– фрагмент-фраза?…
– озарение?…
– титр-платформа?…
– латентное остинато?…
– метод «ПОПЕРЕЧИНА»?…
– «сцепщики вагонов»?…
– монтажная сольватация?…
– нарратеамы и нарратемы?…
– латентные мизансцены?…
– архитектоника смысла?…
– пространственное панно?…
– «новое сольфеджио»?…
– латентные итерации?…
– карнавальная двуобманность?…
– осознанные инсайт-теамы?…
– макет «ПРОЕКЦИЯ ЗАМЫСЛА»?…
– сольватацирование сквозного действа?…
– схема художественного монтажа?…
– «линейная точка» и мизансцена?…
– «ТЕАМЫ» и их природа?!
– и так далее…
ОТВЕТЫ – НА ЭТИХ СТРАНИЦАХ…
_________________________________________________________________
ТРАКТАТ
«подвергнутый к рассмотрению»
(латинский)
ТОМ IV
МОСКВА – 2023 год
_________________________________________________________________
…от метрики…
Александр Петрович Евдокимов родился 25 августа 1959 года в селе Мартовка Хабарского района Алтайского края. В 1980 году окончил режиссёрское отделение Алтайского государственного института культуры в городе Барнауле. Писать начал в 1983 году.
Как режиссёр-педагог постоянно экспериментировал, исследуя художественное пространство, формируя своё направление в искусстве. В 1991 году впервые ввёл термин «Rock-in-Room»: в дальнейшем всё его литературное творчество находится под знаком этого стиля и направления.
В 2006 году окончил ВГИК, отделение кинодраматургии – мастерскую А. Э. Бородянского, город Москва.
Член профессионального комитета московских драматургов.
В 2000 году вышла первая книга «Статус-кво, или новая жизнь Воробьянинова, Паниковского и Балаганова» – сборник новелл и повестей…
И многое другое: остальное – в столе!…
ТЕАТРАЛИЗАЦИЯ
ЕсмЪ
ПРОСВЕЩЕНИЕ —
ЭТО ОБРАЗОВАНИЕ:
ПРОЦЕСС,
В КОТОРОМ МОЖНО ОБРАЗОВАТЬ,
ИЛИ СФОРМИРОВАТЬ,
ЧЕРЕЗ ОБРАЗ,
СОЗНАНИЕ…
«Самое прекрасное, что мы можем испытать – это ощущение тайны. Она источник всякого подлинного искусства и науки».
/Альберт Эйнштейн/
слово мастера…
Сценарист и кинорежиссёр, профессор, Заслуженный деятель искусств России – Александр Эммануилович Бородянский.
Эта книга раскрывает творчество Александра, практически, в полном объёме, я бы сказал, с метафизической тональностью, в которой ирония и пафос, теоретическая глубина и художественная образность, а слова Эйнштейна, которые он взял в качестве эпиграфа к своему трактату, только подтверждают это, так как здесь и искусство, и наука, и, что очень важно, практика – его собственный практический навык, отсюда и ракурсы на разного рода явления «живые» и настоящие: сама строка в трактате таит в себе интерес и увлекает. Именно этого и не хватает нашим учебникам, если рассматривать научный и методический аспект данного произведения – нет сухих и скучных, как мне кажется, «уравнений», так сказать, трактовок, формуляров и терминологий – всё представлено в атмосфере живого общения, то есть, Александр нашёл ту универсальную платформу, которая позволяет ему без труда представлять проблемы и свойства всех видов искусства.
Данный трактат – это сборник, в первую очередь научно-методических работ, с которыми терминологически можно соглашаться, или нет, но система выстроена, причём она является источником подлинных доказательств, а с моей точки зрения, если ещё и художественную часть этой книги рассматривать в купе с научными, – не побоюсь этого слова, – открытиями, то можно зримо распахнуть для себя «новый мир»…
Кстати, автор в своей книге посвящает художественному монтажу целую главу, а монтаж, в большей степени, имеет прямое отношение к кино, но он раскрывает его намного глубже, тем самым расширяет и значение, и методику использования «монтажного столкновения» в творческом процессе.
В кинодраматургии Александр отдаёт предпочтение русскому формату написания сценария, видимо потому, что в нём более ярко проявляется талант писателя.
Сценарист, кинорежиссёр, профессор
Заслуженный деятель искусств РФ
Александр Бородянский
ОТЪ АВТОРА
Трактат (книга), в полном объёме, или в одном, так сказать, общем обзоре и в сжатой форме, раскрывает значение понятия «театрализация», с разных точек зрения… =
: повседневно-бытовой;
: профессиональной;
: научной и…
И, также, самой изжёванной невеждами, а точнее, – массовиками затейниками, – с праздничной точки зрения?!…
Хотя, данное искусство к этому имеет такое же отношение, как и любые другие искусства, то есмЪ, практически – НИКАКОЕ!
Театрализация – это, прежде всего, не праздник: праздничная культура России практически не связана с искусством театрализации, как в новейшей истории, так и издревле. Праздничная культура опирается на определяющие её атрибуты, а именно – торговые ряды, застолья, развлечения, игрища и традиционные элементы лицедейства карнавально-балаганного уровня, но…
Но!…
…на профессиональном уровне, пространство театрализации, как никакое другое искусство, всегда может представить и праздничное действо (хоть похороны), и любое художественное исследование в любых других искусствах (Захаров, Эйфман, Мейерхольд, Эйзенштейн, Декру, «Таганка», Экман и т.д.), рассматривая какой-либо предмет, явление, или проблему – ярко, обстоятельно и убедительно!
Однако, в трактате, прежде всего, я рассматриваю театрализацию, как платформу зримого мышления человека… =
: визуально-иллюстративного;
: визуально-абстрактного;
: визуально-образного…
То есмЪ – пространство наших мыслей, которые всегда существуют в наших сознаниях (учитывая и подсознание), как видимые (видения) наплывы – единственная реальность мышления: повествовательно-картинные абрисы!
«ТЕАтрализованные МЫсли», я сократил до термина – ТЕА… МЫ…
Теамы – аббревиатура, как сокращённое словосочетание, которым я назвал мыслительный процесс человека.
Итак, зримые сознательные и подсознательные мысли, как безальтернативный способ мышления человека – всегда и во всём – театрализованы, которые и на бытовом уровне, то есмЪ, – даже в обыденно-повседневном, – уже, отчасти, «художественные»…
ТЕАМЫ (теамы) – зримые выкройки абрисов мыслей…
Кстати, ТЕАМЫ, как термин, необходимо вписать в глоссарий (узкоспециализированный словарь аккумулирует такие аббревиатуры) и исходя из вышеизложенного, а также – последующего, использовать его партитурной составляющей, то есмЪ, элементом «зримой палитры»: штрихом, точкой, нотой, жестом, движением, «па», звуком, пикселем, фразой, частицей, ячейкой, пазлом, мюоном, атомом, лучом, деталью, буквой, знаком и…
И, прежде всего, трактат даст, я надеюсь, научное обоснование природе возникновения самой партитуры искусства в любых его родах, видах и жанрах, и, для следствия, предлагаю положить на «рабочий стол» литературу, а значит, и драматургию: с персонажами, где они будут вывернуты наизнанку, чтобы имманентный процесс был представлен зримым действом – до откровенных истин, в метафоричном восприятии жизни – притчами, гротеском, или иными иносказаниями…
«Наука, – это попытка объяснить необъяснимое чудо, а искусство – интерпретация этого чуда» – Рэй Дуглас Брэдбери.
Итак: ТЕАМЫ – это партитурная основа ИСКУССТВА!…
Расчёты-И-чувства определяют мотив партитуры, а поэтика этого мотива формирует (требует) необходимую для этой «музыки» палитру.
Источником «мотива партитуры», для всех видов искусства, то есмЪ, – запечатлённым продуктом творчества (образным решением) в любых форматах и формах, – является сама жизнь!
Источник мировоззрения Творца – это родники «уклада жизни», как некий запас кладовых: Бытие и её Поэтика в субъективно-истинном изложении материала, уникального ракурса, где привычное и обыденное представляется, вдруг, новыми гранями – той стороной, которая была неинтересной и, поэтому, незаметной.
Жизнь, как источник, питает партитурные основы, как в искусстве, так и в науке, а также и пресного однообразного быта, до чернухи-бытовухи, от которых оскомина, являясь неисчерпаемой плодородной почвой информационного поля, его энергетическим пространством, а значит и кормилицей – панспермией!
Панспермия, не как астробиологическая гипотеза, а как метафоричная кормушка – «семена-по-всюду», являясь источником земной биосферы, или «Вселенной человеческого разума» (микрокосма), посредством зримых информационных потоков, в линейке которых – ТЕАМЫ: будто, «мюонная визуализация» информационного пространства «сущего-и-не-сущего» на Земле и Бытия, в целом…
Итак, обретя метафизическую высь, рассмотрим «панспермическую почву» взглядом обычного человека, то есмЪ – то, что и означает – «семена-по-всюду», как в объективном, так и в субъективном аспектах, но…
Но!…
Партитура, созданная в любом виде искусства, на основе этих «семян», имеет высокую оценку, лишь та, которая – представляет собой индивидуальный, а значит, оригинальный взгляд Творца на предмет, явление, или проблему, воспринимая объект исследования, через «мюонную визуализацию» – СУБЪЕКТИВНО, то есмЪ, – САМОБЫТНО!
Мюоны, как полное проникновение и погружение в объёмное изучение материала, формируют платформу, с которой имманентное действо зримо представляет суть, или основу «вещей-самих-в-себе»!…
На данном этапе важно только одно: панспермия, как источник, может быть и реальной достоверной информацией, но…
Но!…
…и как фейк, для создания пустоши, в основе которой «истина» симулякров, то есмЪ – несуществующая правдоподобная и убедительная «реальность»?!
«Семена-по-всюду» здесь из лжи и вранья, но…
Но!…
…уже так распиарены и представлены «истиной», или искажены нужной редакцией, для достоверности, что погружаешься в сие с потрохами…
А равно и представление в виде сочной морковки, дабы… =
: увлечь;
: отвлечь;
: развлечь!…
Конвейерным досугом ивента!
Об ивенте-иноагенте, из программы Сороса, я скажу более предметно и подробно во всех главах трактата, а сейчас только сделаю акцент на том, что ивент-индустрия и сама, как панспермия – внедряется, неся «семена-по-всюду» (от соросят) и разъедает все структуры, но…
Но!…
Весьма: мудро – изнутри, оставляя и сохраняя внешний блеск, мажорную глянцевую пудру с элементами спецэффектов и шоу!
Ивент выступает аналогом театрализации, то есмЪ – подменой, а именно, той внешней оболочкой, за которой, лишь, зрелище: мишура, эффектная картинка и пустота – развлечение и досуг!
Такое мошенничество может различить только специалист, а их уже, можно сказать, нет!…
Если перефразировать Ильфа-и-Петрова, опираясь на реплику одного из героев, то эта фраза очень точно, представит масштаб разрушения:
– Таких людей теперь нет, а скоро и совсем не будет!
Правильнее, если сие прозвучит из уст КВНщиков. Почему? Об этом позже…
Ивент-индустрия – это конвейер, который полностью игнорирует профессиональную поэтапную работу над материалом… =
: как изучение и исследование рассматриваемого предмета;
: как поиск зримого образа, для имманентного процесса, решение которого представляет внутреннюю суть предмета, через действие, проецируя её на внешнем, визуальном контуре, раскрывая в этом абрисе результат художественного исследования «вещей-самих-в-себе»;
: как стремление к развитию зрелищного действа, где зрелище – это эмоционально-трюковое и техническо-эффектное развитие зримого решения, а именно, представление «зримого» в масштабных формах – объёмной и яркой палитрой, в которой должны преобладать пластическо-хореографические решения, трюки с применением новейших технических средств, новые технологий и инженерные сценографические разработки.
Ивент игнорирует, как я уже сказал, эти три бесконечных ступени и, конечно, не намеренно – нет, он просто этого не знает, потому что специалисты в конвейере такой индустрии – другие, или они просто мошенники – от родственников Остапа Бендера, такие же специалисты, как и во многих платных лечебницах!
«Специалисты» ивенторы ничего и никогда не исследуют и не изучают – они только заявляют зрелищем, без поиска зримого образного решения: тут сразу – «цирк с конями», для освоения бюджета!
Ритм и физика: пыль в глаза, да пена… с ведущими из КВНа!…
Окэвээнилось всё!
Ведь, клоуны уже везде: строгают их – от президентов, без проблемы, до шоу-бизнесменов – из одного полена!
Раньше, получался – Буратино?!… но…
Но!…
…теперь, как не строгай, лишь, пошлая картина:
Вся пена —
с КВНа:
экспромтами —
с колена!
Не та уже арена
В действах КВНа…
Любая мизансцена —
как пошлость «манекенов»!
Такая перемена
В плоских КВНах —
Н-на-а – ах!…
подмена-мена —
смена,
Чтоб рвать
И!…
жрать:
всеядно,
как гиена…
Точней-таки —
измена!
И!…
поздно…
выть,
уже,
сиреной!
Но!…
И!…
терпеть…
СИЕ!
СТЕПЕННО?!…
Всю пену —
с КВНа:
экспромтами —
с колена?!…
Конвейер пустоши и пена – ивента с «кэвээной»: природа их – одно полено…
Ивент – это пустота вне Времени, так как конвейерной штамповке не нужна привязка во времени – ему нужна, лишь, «байденовская» прострация, в которой часы всегда стоят! Ивент не нуждается в опорах на реальные, или документальные основы, а без опор, как известно, на прошлое, для настоящего, нет будущего…
Часы их мертвы, но…
Но!…
Как известно: стоящие часы два раза в сутки показывают точное время…
На этой иллюзии «точного времени» они и держатся, но…
Но!…
Лучше сказать по-гиляровски, перефразируя его фразу из рассказа («Произошёл пандат…» – финальная фраза Владимира Алексеевича Гиляровского, в рассказе «Новое слово»): произойдёт полный «ПАНДАТ» – до упадничества и распад, как следствие, 24-на-7…
Не зря Владимир Путин привёл в пример слова Бисмарка о том, кто формирует, а точнее – приводит народы к Победам…
И как уже известно: не полководцы, а школьный учитель и священник!
А ведь, Бисмарк долго жил и работал в России, а значит этот вывод он сделал ЗДЕСЬ!
Именно, здесь ему было чему научиться и было с чего пример брать – в России нашей!
Именно, здесь, другой немецкий немец, Франц Иосифович Шехтель, как русский художник и архитектор возвёл в степень высочайшего искусства свои произведения, а это: и архитектурные шедевры с уникальными экстерьерами и интерьерами, украшенные тонкой изящной лепниной и росписями; и точные, по образному решению, как и сложные инженерные сценографические разработки в качестве театрального художника-декоратора; и проникновенные иллюстрации к первой книге Антона Павловича Чехова, который был восхищён деталями зримого представления действия в прозе…
А это и есмЪ – ТЕАМЫ: вербальные и невербальные опоры зримого действа, как театрализованные мысли (теамы)…
Кстати, Лев, – сын Франца Иосифовича, – иллюстрировал первую книгу Владимира Маяковского!
Ивент – это иноагент и уже не чужеземный, а родной, но…
Но!…
…лишь, по паспорту, в реальности – он там душой-ногой и на всю голову больной – из колонны пятой…
Итак-таки: ТЕАМЫ – партитурная основа ИСКУССТВА!…
Алгоритм творческого процесса выражен последующим набором компонентов, где в Объёме данной формулы, в логической цепи переменных элементов и константы, как символов известных значений и неизвестных величин, рождается архитектоническое (композиционное) решение произведения искусства.
Объём формулы творческого процесса – это столкновение в едином пространстве и единовременности, деталей и элементов, как… =
: озарение и имплозия;
: событие-заявка и замысел;
: завязка-развязка – сюжетная линия и…
Архитектоника!…
А метафорично и в глубинном метафизическом срезе, – это звучит так:
Всё начинает Озаренье,
пленив Сознанье —
ОсновательНО,
до вдохновеньЯ!…
А дальше?!…
вся тематика:
Законы Физики
И!…
Математика!
То есмЪ —
расчёты-ДА-грамматика…
АЛГОРИТМ ТВОРЕНЬЯ – от ВДОХНОВЕНЬЯ,
или
ВСЯ «МУЗА» – ОТ «ПУЗА»…
_________________________________________________________________
ЧАСТЬ ЧЕТВЁРТАЯ
«ПРОСТРАНСТВО ТЕАТРАЛИЗАЦИИ
и
ТЕАМЫ – ПАРТИТУРНАЯ ОСНОВА ИСКУССТВА»
_________________________________________________
Т Е А М Ы
ТЕАТРАЛИЗОВАННЫЕМЫСЛИ
Rock-драматургиЯ
литература
ПОЭЗИЯ
ПРОЗА
ЛИБРЕТТО-ПУБЛИЦИСТИКА-ДРАМАТУРГИЯ-ПЬЕСЫ
«Слушай беззвучие. Слушай и наслаждайся»…
/Михаил Афанасьевич Булгаков/
________________________________________________________
ГЛАВА XIII
ПРОСТРАНСТВО ПРЕДСТАВЛЕНИЯ ТЕАТРАЛИЗАЦИИ
поэтика пространства
/эманация образных зримых решений/
______________________________
ТИШИНА —
НЕ ПУСТОТА:
это ГолосТЕАМЫ,
которым питает ЗЕМЛЯ,
создавая —
ТЕБЯ…
______________________________
Можно не верить в теамы, можно, но…
Но!…
Однажды… в студёную (не) зимнюю… весеннюю пору…
Позвонила мне Олия Абузаровна Лисенкова (директор школы искусств города Нижневартовска) и предложила написать либретто для балета «История двух жизней» (балетмейстер-постановщик Евгений Калюжный), который они задумали поставить.
Дело новое, а нам это только давай: никогда не писал подобного и не режиссировал ещё тогда, в далёких, «лихих90х»!
Фабула классическая – балетная, то есмЪ прозрачная и простая, как и сам балет, так что – теамы не заставили себя долго ждать: в одном сновидении – видение и ведения сошлись в перипетиях сюжета!…
Мне нужно было только сесть за стол к чистому листу бумаги, как перед мольбертом и… записать, но!…
Но!…
Авангард только начинался?!
Тут нужно знать Олию…
Я понимал примитивную службу и дружбу либретто для балета – это описание зримого танцевально-пластического действа вербальным иллюстративным языком (кто кому станет иллюстрацией каждый зритель понимает сам, читая и смотря), вложенного, приложением, в программку спектакля: чёрным по белому!
И, вдруг, эллипсис, от Олии, в виде синкопы – «н-но»!…
Но!…
Необходимо либретто сделать частью спектакля, перед балетом и чтобы исполнил эту «зримую литературу» автор, то есмЪ – я!…
– О, боже!
Был ли такой опыт в практике других постановок, или нет – не ведаю…
Хотя, в программах, в виде синопсиса, сюжет балета, в вербальных «па», – чёрным по белому, – исполняет лощёный листочек традиционно, повсеместно и всегда!…
А мне предстояло делать «живое либретто», как теамы…
_____________________________________
Л И Б Р Е Т Т О
одноактного балета
«История двух жизней»
Свет струнами-лучами далёкого Божественного Чуда, проник в космическую пустошь, стремительно ворвался и остался капельками звёзд, и в капельке одной согрел росинку, в космических просторах, как пылинку, вальсом закружил свой Рай со вкусом Ада: от восхода до заката, от восхода до заката…
В лунно-солнечных объятьях, в нежных струнах пульс родился, с общим ритмом Неба слился, сефиротовый и вечный земной пульс стал скоротечным – Жизнью стал, а Жизнь конечна и теперь скоропостижна, и чувствительна и страстна, тамасичен только Логас, давший нам и боль, и кровь…
Из бесчувствия Вселенной, равнодушной плоти-тьмы: так прекрасно и опасно Утро солнцем осветилось, и росою прослезилось, и на миг остановилось Время-чувство – нерв земли: и Они нашли друг друга и вошли к слиянью душ… смешались в крыльях Ангелов…
Всё пространство гармонично струны музыкой питала, в естестве свой миг желала, – проживала: наполняясь всем земным, и простым, и важным – ведь Жизнь теряет каждый, другому продолжая жизнь…
Миг Любви – мгновенье-чувство Бытия земли коснулось или только обманулось от Лукавого Амура, но Она, вдруг, улыбнулась, из реальности сойдя, вместе с Ним, таким простым и нежным, милым, дорогим, в ночь пред утром – в свет прозрачный, в свет без света, где нельзя сейчас найти ни вопроса, ни ответа – лишь глаза где страсти-муки и слеза – часть счастья Бытия – если из реальности сойдя, – ты Любишь!…
Желание сердец свершилось: они шагнули под Венец, – их благословили, – и зазвучала Лира, – и Ангелы в обряд цветы внесли: цветами стали сами! Венец Архангела – это венец Любви – головокруженье – танец! И закружила их весна:
– Ах, как кружится голова, как голова кружится!…
Лёгкий шаг, и бал, и общество, – улыбки… Лёгкий шаг и Он ведёт Её, но, вдруг, глаза проникновенно в Его плоть вцепились, – лёгким поведением, – томно, как вино…
И Он сошёл с Небес на пять минут, на час, – к траве, – к цветам пахучим: так увлекал Его соблазн иметь к удовлетворенью ключик. Она раскрыла лепестки, раздвинулась пред Ним, Он утонул в объятиях желанной Незнакомки – на час, – на пять минут…
– А как тебя зовут? – хотел спросить Он после, но было пусто возле… и на душе, и в сердце было тоже пусто…
Ночь под крылами тёмного Архангела рассеялась, свет Солнца вновь соткал из своей плоти Утро, и озарил всю свою высь, и к очищению позвал:
– Коснись меня, коснись, коснись…
Он потянулся к Ангельскому миру в круг вознесения: за искушение – Мольбы, Веры и Любви, Надежды на прощение…
Но в эстетике парящего круженья, среди душ, что пали в искушенье и теперь в стремленьи, – хотя бы на мгновенье, – желали стать Святыми, Верными – вызвали паренье, будто Крылья…
И Он летал, раскаявшись, над Ней Архангелом, Он обнимал и целовал, но в небесах без плоти – ветром стал и только щекотал…
Она бесчувственна была и сквозь Его произнесла…
– Как ты мог Меня обидеть… Ах, если б Я могла увидеть… без шага к ненависти, когда Любовь ещё не жаждет ненавидеть!… Такой хотела бы всегда Вас видеть, но…
Город сквозь окно…
Ритм… пульс… но не от Логоса, а от человека…
Жизнь: сплошная маята: что опасно, то прекрасно, и велик соблазн яблочко надкушать, и никого не слушать.
А город-грохот, город-сад, – ритм людского Бытия не видел человека, он видел только лишь себя, где грубость, наглость, хохот-мат, где слёзы и тоска, и одиночество в семье, в толпе, в большом народе. Ни сострадания, ни понимания… И, вроде, не один, но и не вместе, вроде… И редкий взгляд тревогою изложен:
– Будь осторожен…
Её глаза вмещали эту редкость и не терпели мир толпы: Ей так хотелось в мир избы, утерянной в российских далях, где никого и лишь столбы, столбы, столбы… где сны о Нём, и где Она летает, по облакам шагает и мечтает… с Ним… с таким родным и близким и, вдруг, душа сквозь сон с Её губ слетает:
Во сне к Тебе Я —
приближаюсь…
С рассветом —
удаляюсь…
Но:
Я всегда!…
буду принадлежать —
Тебе…
Ведь,
Ты —
единственный!…
в Моей судьбе…
И Он, подхваченный Её мольбой, безгрошевое Сущее оставил и с ангельским крылом к Её словам добавил:
– И Я, любимая, буду всегда с Тобой…
– Ты Мой!…
– И Ты Моя!…
И в Небеса умчались!… На крыльях Ангелов, под ауру Архангела!… В рай, где чистый светлый край, где Логос из бесчувствия Вселенной, из равнодушной плоти-тьмы Счастьем утро озарил и уста соединил, и в друг друге растворил чувства… И Божественная музыка над Бытием земли, ранимый миг Любви превознесла; или Они возвысили Её до Бога; или под аурой парящих душ, Архангел Ангелам велел приблизить к этим чувствам Бога, стащить мирянина-Иисуса в шалашный рай, на сеновал в сарай, к блаженству при Луне. И когда Утро струнами-лучами проникнет Солнцем в капельках росы и заискрится в каплях звёзд мгновенье-чувство, миг Любви, где губы-руки, и глаза, и страсти-муки, и слеза, – часть лунного огня, часть счастья Бытия, когда в Пришествие сойдя – Ты Любишь…
2000 год,
город Ханты-Мансийск
________________________________________________________
ТЕАМЫ —
пространство поэтического озарения!…
Ж И З Н Ь-&-Т Е Н Ь
пьеса-поэма
рифмующая и повествующая
перипетии жизни
(для рок-оперы)
Д е й с т в у ю щ и е л и ц а:
Темя – -место от которого возможно очищение яйца от скорлупы;
Я — – человек (скотина, бог, тело и душа);
Моя Тень – – отражение без лица и лицо без отражения;
Мать – – смерть;
Смерть – – мать;
Жизнь – – спутница-супружница;
Святое тело – – мужик с бородой и крестом, в чёрном бабьем платье, но с мужскими яйцами;
Хоровая капелла- – соседи-судьи;
Микрокосм – – информационный бред.
____________
Действующее лицо поэмы Я, – это, конечно же, Вы. Отсюда поэма предлагает Вам и мать Вашу, и жизнь Вашу с Вашим теменем. Состав хоровой капеллы может быть не только из соседей Ваших, а из всех доброжелателей Ваших. Микрокосм – это Ваша земля у Вашей луны, находящейся внутри субъективного Я. Святое тело – это вымышленный герой с телом розового цвета…
Итак, мотор:
…улица…
фонарь…
аптека…
____________
обыкновенный сказ на философский лад
РУССКИЙ ДЖАЗ
в одном отделении
ЖИЗНЬ-&-ТЕНЬ
одноактная пьеса-поэма
Т е м я.
В безмолвной чёрно-белой пустоте
Под куполом монастыря Вселенной
Лучи столкнулись в колыбели бледной
В прозрачном колокольном дне.
В божественном
безмерном и бессмертном
В музыке высокого Истока
В душе обыкновенного Пророка
Родился в смертном зареве рассветном
Рок – возможное движенье к Богу
Рок – движенью Бог отвёл немного:
Пророку меньше всех отмерил срок…
И Жизнь,
и Смерть сплелись распятьем —
В Рок!
Растёкшийся луч света родов мрака
Сгустился в тёплый розовый Закат
И снова день продлился из ночного праха
Того луча
от Божьего плеча
Придавленного пухом траурных лопат
Растёкшийся по жилам мозг-случайность
С жёлтым оптимизмом под Луной
Осознанно смотрел на мирозданье
Как божий свет:
без долга и монет…
Земли касаясь дождевой росой…
Растёкшийся
распятьем
лик иконы
Скрестил пространство
сближая Жизнь и Смерть
И разнесли по Свету
под крылом Вороны Луч Света —
Бога слепок:
Сейчас он осветит —
мирскую круговерть…
М а т ь.(колыбельная)
Жизнь – только в скорлупе:
Под панцирь Темя – в тень!…
Распята Жизнь к доске
Как влага на песке…
И Смерть рождает День;
Побег – трухлявый пень;
И вечны Жизнь и Тень;
И вечна Жизни Тень —
Слой копоти – ни зги!
А Смерть начало Жизни…
Т е м я.
Душа проникла в плоть
И пуповину отрывая от Земли
Полоску лба
уже рукой
сжимая в горсть
Зачем-то первые шаги
на две ноги
Дитя Природы тьму свою открыла
И пробудила к миру интерес…
Смыв плёнку пуповины:
Цивилизованный замес
Сроднив Отца и Сына
Сошёлся с отражением своим
Таким простым
Точней простейшим —
Фольклорным пареньком
Тьма разума
прикрыв глаза свечей иконы
Распятой за стеной зеркал
Кружится у своих лекал
Выкраивая свои Законы
И лишь иконы
Слышат стоны
Всех
Кто за спины
отражений тех
Лёг со свечой в руках
Плоть обращая в прах
Сорвавшихся когда-то с пуповины…
С м е р т ь.
Коса
туман
любовь…
Коса
роса и кровь…
Родимых пятен Тень
Сплетает Рок в плетень…
Как можно дольше всё живое хочет
В своих штанах рабыню Тень иметь
Рабыню по-хозяйски Темя топчет
Но это для того
чтоб ей
Быстрей
созреть…
И вновь:
Коса
туман
любовь…
Коса
роса и кровь…
Родимых пятен Тень
Сплетает Рок в плетень
Любовь
туман – роса…
Туман ведёт коса…
Колени
и глаза…
И кровь…
М и к р о к о с м. …днём снег с дождём температура максимальная и тёплая их участники познакомятся с особенностями дворцовой архитектуры ветер западный в секундах на дорогах гололедица в случаях на условиях и в пределах к вечеру гроза временами осадки преимущественно в виде луж для её пополнения ежегодно закладывается ещё от 40 до 80 тысяч бутылок в сумерках ветер северо-восточный местами порывы до юго-западного между тем давят усталость и периоды депрессии на собственном идейно-политическом фундаменте пассажир отсчитывает необходимую мелочь местами встречаются проститутки в шершавых руках матери глаза святой иконы задача которых координация работы подразделений атрибут самоутверждения иллюзорной независимости и острых ощущений разгулявшейся стихии и землетрясений вечером лечь и не подняться…
Т е м я.
Тело вытянется в бесконечность
Оттолкнётся от собственных стен
Руки к сердцу прижмутся беспечно
Слёзы с водкой размажет Шопен
Хоровая к а п е л л а.
И ослабнут
и двинутся струны
В облака направляя лады…
Вбитый крест в небольшой
холмик лунный:
Это наши земные следы
Т е м я.
Зазвучит за спиной гимн Шопена
Миг земной обещая прервать
И забьётся он в замкнутых венах
Пожирая земли благодать
Хоровая к а п е л л а.
И ослабнут
и двинуться струны
В облака направляя лады…
Вбитый крест в небольшой
холмик лунный:
Это наши земные следы
Т е м я.
Рой людей смотрит в мокрую яму —
Кто-то миг свой распял в нашем дне…
И танцуем потом полупьяно
Девять-сорок протраурных дней
Нам
ушедшие в звёздную млечность
Говорят не вставая с колен:
Пусть быстрей руки лягут беспечно
Слёзы с водкой размажет Шопен
Хоровая к а п е л л а.
И ослабнут
и двинутся струны
В облака направляя лады…
Вбитый крест в небольшой
холмик лунный:
Это наши земные следы…
Святое т е л о.
Под чёрным платьем Смерти
Сливается любовь
Тень растворяет кровь
Ночная близость – новь:
Мы эту сладость стерпим
На маленькой планете
Рок окрестил тела
Ночь тени отвела
И тронули колокола
Три Тени на рассвете…
С м е р т ь.
Моя рука тебе
мой раб
родное чадо!
Я – Смерть твоя
ты временный
мой мальчик!
И вечен
но душой!
Ж и з н ь.
Моя рука реальна! Я – Жизнь твоя!
В любви твоей я продолжаться буду:
Смерть после
Тащить ты должен тень свою
и утверждать меня!
С м е р т ь.
Да
я же мать твоя!
Ж и з н ь.
Ты – кесарь
ты тени мои гробишь!
С м е р т ь.
Я их растягиваю до полной тьмы!
Ж и з н ь.
Тогда он будет общий!
С м е р т ь.
Раб божий слушай:
Жизнь и С м е р т ь. (вместе)
Твой Рок проколоколим – Мы!
Т е м я.
Жизнь – только в скорлупе:
Под панцирь Темя – в тень!…
Распята Жизнь к доске
Как влага на песке…
И Смерть рождает День;
Побег – трухлявый пень;
И вечны Жизнь и Тень;
И вечна Жизни Тень —
Слой копоти – ни зги!
А Смерть начало Жизни…
Ж и з н ь.
Коса
туман
любовь…
Коса
роса и кровь…
Родимых пятен Тень
Сплетает Рок в плетень
С м е р т ь.
Любовь
туман – роса…
Туман ведёт коса…
Колени
и глаза…
И кровь…
Святое т е л о.
Капля за каплей течёт время ласково
В детских глазах отражается страх
В сбитых коленях мир тесно протасканный
Безгрешной росой в отсыревших штанах
Капля за каплей: и Темя под корочкой
Волос причёской сменил нежный пух
Мир многоликий разложен по полочкам
В чёрных глазах страх однажды потух
М и к р о к о с м.
: размер капли определяется соотношением силы Притяжения и температуры Воды…
: начало падения шестой капли соответствует началу её падения…
Я.
В плоских рамах
Тайны Быта
Панорама
Горький слиток
В плоскогрудых
Тенях зданий
Жизнь
как грубый
Веник банный
Грех сквозь стены —
Швы внатяжку
И колени
Рвут рубашку
Я промёрзший
В жаркой кухне
Запах постный
Носят мухи
Здесь Шампань!
Здесь слёзы с водкой…
Перестань!
Вонять селёдкой!
Зрелый лоб —
В глазах усталость
На любовь
У сердца вялость…
Т е м я.
Соседским шумом стены
Пропитаны
прошарпаны…
Кругом чужие тени
Под бирками
пропаспортны…
Под пальцами кричит рояль
Минорными аккордами…
И светлая тоски печаль
В лицах перед мордами…
Хоровая к а п е л л а.
И каплет
и каплет…
…где шлялась ты ночью?…
И каплет
и каплет…
…занялся бы дочкой…
И каплет
и каплет…
…а муж не приедет?…
И каплет
и каплет…
…подмойся
оденься…
И каплет
и каплет…
…я яйца согрела…
И каплет
и каплет…
…ну
будь ты добрее…
И каплет
и каплет…
…я в танце вспотела…
И каплет
и каплет…
…что там подгорело…
Я.
И в поиске жадном дороги своей
Той
что душе и для сердца нужней
Я выдохся в играх ролей и теней
Я в круге консервном сегодняшних дней
Святое т е л о.
Ну
сын мой
и кто же добрей?!
Жизнь
для тебя
или Смерть?
Укажи: путь открыт и правей
и левей… Не молчи
говори побыстрей…
С м е р т ь.
Тебе же руку предлагали…
Ж и з н ь.
Ты отказался от женского тепла…
С м е р т ь.
Теперь на костылях меж нами…
Ж и з н ь.
Две женщины тебе сулят добра…
Я.
Сам вижу: я глупец…
Зачем я выбрал этот век?…
Сейчас я молодой старец…
Но я же человек!…
Вы под руки вести меня хотите…
Но
милые
простите темноту!…
Я не могу!…
Мой Бог руками матери согрет
И первые шаги оттуда —
С ладоней – в темноту
Но к Богу…
И через мать к нему
Я сам хочу идти
Чтоб быть и здесь
и там —
Свободным!…
Но сдавлен вашими локтями…
Ж и з н ь.
А мы и сами от матери твоей…
Я.
О
Боже!…
Женщины
присядьте вы…
Тут пыльно
извините…
Эх
дамы роковые
Что будем делать мы?!
Ведь мне известны лишь шаги простые —
С ладоней матери:
В других шагах ученьем помогите
С м е р т ь.
Спасёт тебя любовь и ненависть.
Я.
(жизни) Любовь отдать мне ей
(смерти) А ненависть тебе?…
С м е р т ь.
Ненависть и есть любовь…
Я удаляюсь…
С тобой пока пусть Жизнь побудет
Пусть будет это сон: попытка разглядеть себя…
Я полагаю
что от этого
во мне тебя
нисколько не убудет
Любовь
туман – роса…
Туман ведёт коса…
Колени и глаза…
И кровь…
Любовь…
Божия Раба!…
Смех грешный…
Святое т е л о.
Во имя Отца и Сына и Святаго Духа!
Аминь!…
Я.
Душа вошла
свечой слезясь
В храм где царит иконостас
И только на тебя молясь —
Я ожил!
Ж и з н ь.
Ты начал жизнь свою не зря
И в жизни ты нашёл меня
А то
что думал для себя:
Мне должен!
Я и Ж и з н ь.
Тенистый храм любви
Теплом своим в объятиях согреет
В медовой полыньи
Взволнованно душа немеет
Я.
Луна сквозь ночь теперь видна:
Мы легче крыльев ангела
И наши чувства и тела —
Вскружились…
Ж и з н ь.
Ты для меня дари цветы
На всём оставшемся пути…
В нас танца лёгкие шаги
Перекрестились…
Я и Ж и з н ь.
Тенистый храм любви
Теплом своим в объятиях согреет
В медовой полыньи
Взволнованно душа немеет
Хоровая к а п е л л а.
Безнравственно интимно
Идти дорогой длинной
Пусть хор соседский
распахнёт окно
И мендельсон старинный
Пусть горечью рябинной
Сведёт в упряжку общий хоровод
Чернильная печать —
Очкастая нотация
По парам вычислять:
Инвентаризация
Твоя вторая мать
Упряжка-коронация
Должна любовь венчать
Парная регистрация
Мораль большого хора
Воспета дикой сворой —
Вам в гербовые сети
вместиться
нужно
Набор характеристик
Диктует с нотных листьев
Живая Тень которую мы тащим дружно
Чернильная печать —
Очкастая нотация
По парам вычислять:
Инвентаризация
Твоя вторая мать
Упряжка-коронация
Должна любовь венчать
Парная регистрация
С м е р т ь.
Тень исчезает прочь —
Ночь…
Это родная дочь —
Ночь…
Траурная фата —
Мгла…
В жизни не подвела —
Мгла…
Детского крика медь —
Смерть…
Вечная круговерть —
Смерть!…
Любовь рождает ненависть…
В глаз —
говорю —
не в бровь!
Я открываю занавес:
Целует ненависть любовь!…
Хоровая к а п е л л а.
Жизнь только в скорлупе:
Под панцирь Темя – в тень…
Распята Жизнь к доске
Как влага на песке
И Смерть рождает день;
Побег – трухлявый пень;
И вечны Жизнь и Тень;
И вечна Жизни Тень —
Слой копоти – ни зги:
И Смерть начало Жизни
С м е р т ь.
Любовь
туман-роса…
Туман ведёт коса…
Мой образ в ваших снах…
В глазах…
Т е м я.
Колокольным огнём опалило:
Жёлтой тенью ты встала в окне…
Незнакомка меня поманила
И пропала в ночной глубине…
Я.
Что это?!… Кто-то звал меня, или это сон?!… Был ли
лёгкий шорох?!… Странный взгляд… И где он?… Что это
за женщина, похожая на мать?! И почему, так хочется её
догнать?… А где же та, что руку протянула раньше мне? Я
чувствую, что это не во сне?! А где… В храм вошли
тенистый… Я помню мёд душистый – на твоих губах…
Теперь же – пустота!… И только та, что чувства возбудила
и разбудила, и в сумерки ушла… Но я прозрел: вокруг —
не храм – я замкнутый квартирой… Вновь, тени ожили
соседским бытом – потоком слитым… всё рухнуло, как
в унитаз! Я, в этом мерзком мире, сейчас устрою
кавардак!…
Ширмы-стены
Тени слились
Жизнь в измене
Нагло слиплась
Тело в душу
Душа с телом
Не под мужем
В платье белом!
Потаскуха!
Что прижала?!
Тяжесть брюха —
Чью-то шалость…
Ж и з н ь.
Тень уже ушла
Тени в полночь исчезают
Я Жизнь твоя
И все об этом знают
Я всё хотела дать тебе
Ведь я же для тебя одна и только один раз…
Букашка на трухлявом пне!…
Недобродивший кислый квас!…
Уйду пока…
Ты только не уйди
убив меня…
Моя рука…
тебе её когда-то протянула?!…
И ты рождён
но моя страсть теперь уснула…
Иди… дурак…
Святое т е л о.
В полночный час шаги твои
Затихли
дверь открыв разлуки —
И ночь возложена на муки
И вновь распятия в любви
Пустыня-дом
а в чувствах – лужа
И лёд расплюснутую душу
До дна пронзил…
Роса без утра…
Прощанья ночь
и дверь открыта
И завтра будешь ей забыта
И снова крик новорождённый
Росу смахнёт с цветка…
Цветок не вечен: в чувствах лужа
Твой крик расплюснутую душу
До дна пронзит…
Крик снова воскресит:
Крик снова Жизнь продлит…
Жизнь вечна – для себя…
И ни росы
ни утра…
ни тебя…
Т е м я.
Ветер листья вскружил у окна
Машет лапою стылая ветвь
Бьются щедрые слёзы дождя
На стекле оставляя свой след
Там за рамой —
смотрю чуть дыша…
Осень Жизни все краски смешала
А когда-то там пела душа
Гнулась радуга
цвет различала
Я храню этой радуги след
Будто мост
чтоб сбежать мне потом…
Через чувства своих прошлых лет
За холодным и мокрым стеклом…
Я шагнул бы под грозы-ручьи!
В не осеннюю Жизнь
чтобы сказкой
Проросли на асфальте грибы
Небо вычертив радужной сказкой…
Я рванулся бы: вдребезги всё!
В крыльях сжав родниковую синь!…
И как каждый охотник ещё…
Я ещё! и ещё! и ещё!…
только дым…
М и к р о к о с м.
…днём снег с дождём в адресной доставке по фирмам максимальная температура потеплела к ритму и пафосу ритуала на дорогах гололедица в огне домашнего очага и действие опьяняющего напитка на ранних ступенях культуры имели значение могучих факторов к вечеру гроза временами осадки преимущественно сосульки что лирика столь же зависима от духа в полночь облачно а утром не подняться…
С м е р т ь.
Коса
туман
любовь…
Коса
роса и кровь…
Родимых пятен Тень
Сплетает Рок в плетень…
Как можно дольше всё живое хочет
В своих штанах рабыню Тень иметь
Рабыню по-хозяйски Темя топчет
Но это для того
чтоб ей
Быстрей
созреть…
И вновь:
Коса
туман
любовь…
Коса
роса и кровь…
Родимых пятен Тень
Сплетает Рок в плетень
Любовь
туман – роса…
Туман ведёт коса
Мой образ в моих снах!…
…в тисках…
Я.
Ты – это сон?!
С м е р т ь.
Я?! Я – всё! Я та
Которую ты должен быть любить с рожденья!
Я.
Ты говоришь как мать…
С м е р т ь.
Да
это так:
Я и судьба твоя
и твоя вечность
Я.
Мне
кажется: я вечность тебя знаю
И каждый раз
как вижу
цепенею:
И страх
и радость в этой встрече…
Ты – мать?!…
С м е р т ь.
Я твоя верность
Я.
Верность?…
Я восхищён тобой:
В тебе люблю я мать!…
С м е р т ь.
Ну
вот рука моя: иди за мной!
Я.
С тобой? Готов!
Но ты как лик иконы: так далека и так близка
И образ твой неполный…
меня тревожит…
Ты подойди ко мне…
С м е р т ь.
Моя рука в твоих ладонях будет
Когда твой путь ко мне
Окажется длиною в жизнь…
Ты это сделаешь?!
Ты меня любишь?!…
Я.
Да
но как же мне любить потом
под каблуком?…
Ты меня губишь!
А зачем?…
С м е р т ь.
Много задаёшь вопросов
Поэтому
философ
пока останешься
Я ухожу…
покорный…
Я жду тебя… везде…
Я.
Ты издеваешься?!…
Ты где?!…
Т е м я. (подсказывая)
Может быть мне тебя позабыть?!…
Может быть мне вас всех позабыть?!…
Я.
Может быть мне тебя позабыть?
Божью тайну мужского ребра
Может Дарвину верить пора?
И зачем зрелым Гамлетом быть?
Может мы где-то есть?!
и нас может не быть?!…
может быть…
От тебя я быть может сбежал
Неизвестно в каком направлении…
В ночном браке постельных мгновений
Может я с тобой как-то молчал?…
Я тогда прозревал?!
и тогда же терял?!…
Может Божья свеча – не любить?
Дотянуться рукой – потушить!…
Чтобы всё изменить
но чтоб быть?!
Лучше всё же тебя позабыть!…
Чтоб себя не казнить
Чтоб молчать
а потом говорить
И уже не любить!
не молить!
не простить!
И без боли у сердца прощаться…
В грудь женскую уткнуться бы
и задохнуться
Чтоб зрение размыло тёплой тьмой
Чтоб умереть сейчас
и улыбнуться
Чтобы уйти:
и мглой
вниз головой
живительной
Как плод укрыться…
Всё раствориться —
И зрелый лоб
пробьёт наивно Темя
Надежд тепло:
твой Бог на время
Твой абрис чист
Ещё
Ещё
Душа светла…
Хороая к а п е л л а.
Но Жизнь назойливо рисует свой портрет:
Локтями острыми газет
Тисками вкручивает бред
И рвём отдушину-просвет
Используя вершки побед
Спрессованные в Герб-букет…
М и к р о к о с м.
Мы прессу рвём на тарочки – горечи махорочки…
Я.
Руками женскими укрыться бы
дождём умыться
Чтоб память смыть росой-слезой
Чтоб по-младенчески
свернуться
Чтобы во сне
в утробе матери родной
единственной
Под сердцем шевельнуться…
И все проснуться:
В моих глазах пробьётся тихо утро —
И ты в слезах прижмёшь меня уютно
Твой абрис чист
Ещё
Ещё
Душа светла…
Хоровая к а п е л л а.
Но Жизнь назойливо рисует свой портрет:
Локтями острыми газет
Тисками вкручивают бред
И рвём отдушину-просвет
Используя вершки побед
Спрессованные в Герб-букет…
М и к р о к о с м.
Мы прессу рвём на тарочки – горечи махорочки…
Я.
Стон женщины сквозь тьму пробился…
Уже…
Ещё…
Родился
Я
чтобы уйти…
Т е м я.
…стон матери сквозь тьму пробился…
Уже…
М и к р о к о с м.
Днём без осадков возможен снег с дождём температура в тени тенистая тень будет у каждого рядом будет слиянием с землёй сохранит вашу ночь спрячет грех перед светом спасёт ночью будет снег без осадков…
Моя т е н ь.
Эй
ты
говно!
Я.
Вы мне? Ты кто?!
Моя т е н ь.
Я – тень твоя и ты мне надоел
Я сам теперь начну хотеть и делать
Я трахался сейчас с твоей в той комнате
Я.
С женой?!
Моя т е н ь.
Да с нею… с бывшей…
Я.
Я знал её такой…
Теперь уж всё равно…
Моя т е н ь.
А ты говно!
Что смотришь на меня?!
И не дыши ноздрями! Бык!
Запомни – я уже не Тень
Я только что вспотел и кончил…
Ж и з н ь.
А вот и я!
Я.
Оделась бы…
Моя т е н ь.
Зачем? Меня она такая возбуждает…
Я.
Ты конченная блядь!
И это не отнять: судьба моя!
Ж и з н ь.
Да нет же! Я любовь твоя!
Ой
извини
рука куда-то провалилась…
И чувствую
что твердью подтвердилось
Мужское отношение ко мне твоё…
Я твоя любовь
хотя и проститутка
Я же прекрасна?!
Я.
Да!
Ж и з н ь.
Ну
ты и плюнь на всё
Я.
Куда?
Ж и з н ь.
В него
Я.
В себя?
Ж и з н ь.
Угу… а из себя – в меня
мой мальчик…
Моя т е н ь.
Вот молодцы:
Теперь я знаю в чём нас мать рожает Вы начинайте жить
а я пристроюсь:
Тенью сплюснутой под вами я не буду Кончать хочу!
Пусть имитирует актёр!
Ну
сделай что-нибудь
пока он сзади:
Оказывается
надо быть хозяином глаголов!
Т е м я.
Консервная близость в узлах
Хор липкий от верха до дна
И головы где-то в ногах…
И на животе голова…
Хоровая к а п е л л а.
Нет логики у Жизни —
Ногами вверх!
Ногами вверх
Застывший бег
В безжалостных песках
Мы любим хоронить
Шопена веселить
И в морду будем бить
Хотя ребёнок на руках!
Т е м я.
Не чувствую сердца и вен
Мой абрис – незрячий немой
И акт имитирует тень
И чувства идут стороной
Хоровая к а п е л л а.
Нет логики у Жизни —
Ногами вверх!
Ногами вверх
Застывший бег
В безжалостных песках
Мы любим хоронить
Шопена веселить
И в морду будем бить
Хотя ребёнок на руках!
Т е м я.
Подстилкой становишься ты
Прохладным касанием к Лито:
В покровах ночной темноты
Вся тень твоя в сумерках скрыта
Ногами прикована Тень
Жизнь грешную утверждая
Но наступает тот День
Когда даже Тень изменяет
Хоровая к а п е л л а.
Нет логики у Жизни —
Ногами вверх!
Ногами вверх
Застывший бег
В безжалостных песках
Мы любим хоронить
Шопена веселить
И в морду будем бить
Когда ребёнок на руках
Я.
Коса
туман
любовь…
Коса
роса и кровь…
И я: рабыня-тень:
Для ваших ног ступень
Любовь
туман-роса…
Туман ведёт коса…
Колени
и спина…
И всё…
Каплю за каплей роняем от сытости
Всё что не держится в пухлых руках
Жизнь испражняет
присев
свои милости
Тень только – ночь
в глазах только страх
Капля за каплей на Темя и в Тень
К Жизни затылком теперь и спиной
Где-то мой дом упакован в плетень
Мать у иконы
свеча за рукой
М и к р о к о с м.
Размер капли определяется соотношением силы притяжения и уровню температуры воды начало падения шестой капли соответствует закону ньютона…
Святое т е л о.
Во имя Отца
и Сына
и Святаго Духа!
Аминь…
Хоровая к а п е л л а.
И каплет
и каплет…
…рассола бы ложку…
И каплет
и каплет…
…малая застёжка…
И каплет
и каплет…
…подмойся
оденься…
И каплет
и каплет…
…паскуда
залейся…
И каплет
и каплет…
…разуйся у двери…
И каплет
и каплет…
…любовь
через перья…
И каплет
и каплет…
…ломает суставы…
И каплет
и каплет…
…немножко
и нервно…
И каплет
и каплет…
…вой скрипки —
в с е л е н н ы й…
Я.
Я один
Я такая же серость
Я убит
Я такая же тварь
Я погиб за всеобщую мелочь:
Каждым днём утверждая мораль
Т е м я.
Святая Тень церковного креста
Открой
пожалуйста
дорогу к Богу
Рви дни до календарного листа
Когда забьюся я в покойную утробу
Я постучусь в возвышенную высь!
Я распрощаюсь с душным пыльным веком
И мать почувствует под сердцем мою мысль:
В пересечении Креста я стану ЧЕЛОВЕКОМ!
Святое т е л о.
Тебе же руки предлагали нимфы
Ты отказался от женского тепла
Теперь на костылях меж ними…
А ведь они тебе сулят добра
Я.
Я не могу!…
Мой Бог руками матери согрет
И первые шаги оттуда —
С ладоней – в темноту
Но к Богу…
И через мать – к нему
Я сам хотел идти
Чтоб быть и здесь
и там —
Свободным!
Святое т е л о.
Прости
Всевышний
что эта плоскость
чего-то возится внизу
Хочешь: он исполнит мою волю:
Сейчас поковыряется в носу!
Свободный?! Бестия!…
Ужели ты
человек
думаешь
что избежишь
Суда Божия?!…
М и к р о к о с м.
Днём снег с дождём при кратковременных росах с рассветом тень покинула человека при распаде возникла энергия позволившая ей стать личностью очевидная энергия которая создаёт жёсткое облучение и благодаря которой появляются такие энергичные люди мутанты которые создают из своих соплеменников разнообразные системы и действуют они крайне активно и также неосознанно – общий механизм процесса…
Наклонность к жертве – это самая большая активность быть более активными чем христианские мученики и мусульманские которые бросались на крестоносцев чем сами крестоносцы которые шли в походы чем флибустьеры или конкистадоры которые ехали в америку или на филиппины и возвращались немногие…
Всем пассионариям свойственна жертвенность…
Все пассионарии – это уроды их устраняет естественный отбор вот почему система имеет неизбежный конец но они успевают рассеять свой генофонд и оставить после себя памятники…
Я.
Это Рок…
Но я не буду Тенью!
Прикован к каблукам!
Пусть грузится она свинцом и медью
Чтобы скорей вросла к ногам
И стала отраженьем рабским!
С м е р т ь.
Тень исчезает прочь —
Ночь…
Это родная дочь —
Ночь…
Траурная фата —
Мгла…
В жизни не подвела —
Мгла…
Детского крика медь —
Смерть…
Вечная круговерть —
Смерть…
…Любовь порождает ненависть…
В глаз говорю
не в бровь
Я открываю занавес:
Целует ненависть любовь!…
Хоровая к а п е л л а.
Жизнь только в скорлупе:
Под панцирь Темя – в тень…
Распята Жизнь к доске
Как влага на песке
И Смерть рождает день;
Побег – трухлявый пень;
И вечны Жизни и Тень;
И вечна Жизни Тень —
Слой копоти – ни зги:
И Смерть начало Жизни…
С м е р т ь.
Любовь
туман – роса…
Туман ведёт коса…
Мой образ в твоих снах
…в висках…
Я.
В плоских рамах
Тайны Быта
Панорама:
Горький слиток
В плоскогрудых
Тенях зданий
Жизнь
как грубый
Веник банный
Грех сквозь стены —
Швы внатяжку
И колени
Рвут рубашку
Я промёрзший
В жаркой кухне
Запах постный
Носят мухи
Здесь шампань!
Здесь слёзы с водкой…
Перестань!
Вонять селёдкой!
Зрелый лоб —
В глазах усталость
На любовь
У сердца вялость…
Ширмы-стены
Тени слились
Жизнь в измене
Нагло слиплась
Тело в душу
Душа с телом
Не под мужем
В платье белом!
Потаскуха!
Что прижала:
Тяжесть брюха —
Чью-то шалость…
Лопнул нерв —
Косой под корни…
Незрелый гнев —
Проклятый морфий
Как плевок
Прилип к подошве
Лёг у ног
Живой раб прошлый
Разорви
Как мойву страх
Разнеси
В своих устах:
Раб в петле —
Свободный прах
Сын во сне
В моих руках…
Лопнул нерв —
Без боли к Богу!
И дама треф —
В глазах тревога…
Ж и з н ь.
Ты идиот! Я буду верною: как скажешь…
Только не бросай меня!
Ведь я погибну без тебя…
И ты погибнешь… сляжешь…
Ты одинок?!
Тебе прохладно?…
Где тень твоя: ведь утро же сейчас…
Под каблуком она должна быть в этот час!
Не хочешь отвечать? Ну
ладно…
Я.
Заткнись! Божественная курва!
Ж и з н ь.
Но-но! Смотри: холоп поднялся!
А вот и та
которой я отдам тебя…
Хочу чтоб ты потом признался
Каков ты будешь с ней
телёнок
Да жаль
что всё случится без меня…
Ребёнок ты уже ещё
неблагодарная свинья!
С м е р т ь.
Не опоздала
я надеюсь?!
Но прежде
чем отдать тебе себя
Ворвёмся в танго!…
Ж и з н ь.
О
да
великолепно!
Маэстро
белый танец!…
Хоровая к а п е л л а.
У последней черты
Твой прощальный танцуем каприз
Бывших дней лоскуты
Лёгких платьев кружит пёстрый диск
Четыре шага – смена рук
От сердца к сердцу – смена мук
В одних глазах бушует смех
В других искрится страх
И бьётся дико танго
Танго для троих!
Смена рук
смена глаз
Каждый шаг мой к тебе тяжелеет
Это танго для нас
Слёзы утра на сумерки сменит
Четыре шага – смена рук
От сердца к сердцу – смена мук
В одних глазах бушует смех
В других искрится страх
И бьётся дико танго
Танго для троих
Я прощаюсь с тобой
Страх потери тебя украшает…
Повернувшись к другой
Я стою
сделать шаг не решаюсь…
Четыре шага – вечный сон
Четыре и любви огонь
В объятиях забудется простых
И белый танец в этот миг
Забьётся страстно в танго
В танго!…
Теперь уж для двоих…
С м е р т ь.
Ну
что же ты?! Твой шаг меж нами…
Я буду вся твоей…
Потом: вперёд ногами мы ляжем в сладком сне…
И райскими лучами покажется в окне…
Твой Бог!…
Смелее: хочу тебя обнять!…
Я девственность желаю потерять!…
Т е м я.
Стой
идиот! Не слушай эту целку!
Тень свою отдай: пусть сытится
кобель!
Пусть он скользит вперёд ногами
В бредовом танце с ней!
Ведь мать твоя
Согрев тебя в своих ладонях
Просила быть свободным!
Ты к Богу
Должен знать свою дорогу!
Ж и з н ь.
А можно я с тобой
мой милый?!
Я.
Идите к чёрту обе!
Свободным…
Свободным здесь…
Свободным там…
Т е м я.
Я буду рваться к вам в одной исподней
Я на коленях дотянусь с земли
В святом пути
Оставит ваш лакей
Следы босой ноги…
Хоровая к а п е л л а.
Растёкшийся луч света родов мрака
Сгустился в тёплый розовый закат
И снова день продлился из ночного праха
Того луча
от божьего плеча
Придавленного пухом траурных лопат
Растёкшийся по жилам мозг-случайность
С жёлтым оптимизмом под Луной
Осознанно смотрел на мирозданье
Божий свет: без долга и монет…
Земли касаясь дождевой росой
Растёкшийся распятьем лик иконы
Скрестил пространство
сближая Жизнь и Смерть
И разнесли по Свету на крыльях вороны
Луч Света – Бога слепок:
Рождая на земле мирскую круговерть…
Т е м я.
Смотри
мы почти у дома:
И свет уже не тот
и воздух под ногами!
Как в космосе!…
Ты же второй Гагарин!
И значит есть дорога!
Твоя!
Нехожая никем! Одним тобой!…
Я.
Петь хочется!
Т е м я.
Ну
значит пой!
Святое т е л о.
Так уходить нельзя: все знают без сомнений
Нам твоё тело нужно: на пользу удобрений!
Свинья
ты паспорт хоть отдай!
Я.
Лови
отец
пурпурную гробницу
И не мешай мне петь:
Душа моя как птица…
Желает долететь!…
Сама до Бога и…
Стать Им!…
А вот и Он!…
Т е м я.
Нет: это твоя мать…
Я.
Зачем?! Откуда?! Почему…
Я не пойму…
М а т ь.
Сынок
вот хлебца на дорогу
Я принесла…
Святое т е л о.
Ты же на пенсии уже
старуха?!
Какая укусила тебя муха?!…
Я отпевал тебя уже больную…
Как же тебя – такую —
Под небо вознесло?!…
Т е м я.
Заткнись!
Я.
Мать…
Я
движимый твоим теплом
Нашёл к Всевышнему дорогу
А ты…
Ты встала на моём пути?!…
Уйди…
М а т ь.
Ты сам пришёл ко мне…
Вот хлеб…
бери – ты не во сне…
Святое т е л о.
Вернись!
И по-людски зарегистрируй брак
С какой-нибудь из этих самок:
Из тех
кто руку предлагает первой!
Счастливый знак!…
Ж и з н ь.
Я буду верной:
Я люблю тебя!
С м е р т ь.
Нет: он попробует меня!
Я только для тебя себя хранила!
Я недотрога!…
Т е м я.
В разводе мы! У нас своя дорога!
Я.
А вот – краюхой по святому телу!
Жаль не попал…
М а т ь.
Зачем так с хлебом?
Я.
Прости меня
прости…
Я рад
что довелось с тобой проститься…
Теперь – пусти…
М а т ь.
Сын мой…
Я же сказала только что тебе
Что сам ты выбрал путь ко мне:
Я же твоё Начало…
Сомнений в этом нет?!
Прости…
но дальше
за моей спиной ничего нет…
Я.
Как?! Мать! Ты… моя смерть…
Но неужели так?!…
Т е м я.
Вернись… она молчит… и плачет…
Я.
Нет-нет! Я сам…
Это ничего не значит…
Прощайте
и праздник не губите!
Я сам дойду…
простите…
Жаль
в баню не сходил…
Хоровая к а п е л л а.
В безмолвной чёрно-белой пустоте
Под куполом монастыря Вселенной
Лучи столкнулись в колыбели бледной
В прозрачном колокольном дне
В божественном
безмерном и бессмертном
В музыке высокого истока
В душе обыкновенного Пророка
Родился в смертном зареве рассветном
Рок – возможное движенье к Богу
Рок – движенью Бог отвёл не много
Пророку меньше всех отмерен срок…
И Жизнь
и Смерть сплелись распятьем —
В Рок!…
Т е м я.
…Квадратные миры
разбуженные утром
Успев побрить асфальт разбухшей веткой
Дворы разглядывали в стёклах мутных
Жизнь заоконную из клетки…
На серой и прохладной простыни асфальта
Он успокоился в одной исподней и босой
Зажав Крест матери в замёрзших пальцах
Умывшись ранним утром собственной росой…
И новый день
Настигнул Тень
В раздавленном излёте
И чёрная раба
С хозяином – до дна —
Смирилась с неизбежностью в Природе…
И лишь иконы
Слышат стоны
Всех
Кто за спины отражений тех
Лёг со свечой в руках
Плоть обращая в прах
Сорвавшихся когда-то с пуповины…
Сорвавшихся когда-то с пуповины…
Сорвавшихся когда-то с пуповины…
…с пуповины…
М и к р о к о с м.
…днём снег с дождём к вечеру гроза временами осадки в полночь облачно а затем ясная солнечная погода…
17 апреля 1990 год
________________________________________________________
ТИШИНА —
НЕ ПУСТОТА:
это ГолосТЕАМЫ,
которым питает ЗЕМЛЯ,
создавая —
ТЕБЯ…
______________________________
Можно не верить в теамы, можно, но…
Но!…
Во ВГИКе зримым движением мысли только и живут!…
И, поскольку, второе высшее образование мне предоставила мастерская Александра Эммануиловича Бородянского – в стенах знаменитого кинематографического института им. Герасимова, где каждый студент на первом курсе, как «курс молодого бойца», должен пройти через «лёгкое дыхание» процесса обучения!
Это не элемент какой-либо традиции, не фигура речи на уровне символичного разбития тарелок, перед началом запуска фильма, а есмЪ не только методологическая ступень обучения и посвящение в профессию, но…
Но!…
И первое препятствие – «спотыкач»!
Помните, литературное?!
– Можешь не писать – не пиши! А это киношное…
Рассказ Ивана Алексеевича Бунина «Лёгкое дыхание», вошёл в программу обучения ВГИКа, как задачка, в которой отрабатывается алгоритм «перевода» (не переноса материала) из одной системы художественного выражения в другую, так называемая – инсценировка: процесс этот зависит от вида искусства, который отличается не только приёмами выражения (представления), но…
Но!…
И образно-знаковыми законами организации смысла в этой системе…
В данном случае прозаическое (вербальное) перерабатывается в изобразительное (кинематографическое), где весь событийный ряд повествования раскрывается зримо, то есмЪ – мыслит кадром!
Проще говоря, будущему сценаристу необходимо литературу сделать визуальной: вербальная строка должна быть переработана и переосмыслена, чтобы представить, вместо слов автора, теамы, именно ту «раскадровку», которая зримо раскроет язык прозы.
«Мозговой штурм» идёт круглосуточно и сознательно, и подсознательно: теамы наслаиваются друг на друга!
Прочитайте «Лёгкое дыхание» и взгляните на свои теамы…
____________
посвящение
Б О Р О Д Я Н С К И Й
новелла
мастеру —
Александру Эммануиловичу!…
в стиле «Rock-in-Room»
in the style of «R-&-R»
– За окном, – губы Марго не раскрывали чувства, всё произносили плоско. – Стекло не стена… и стена… и судьба… я с тобой, мамочка… тут звери…
За окном радостно жила Москва!
Перевоплощения-представления…
За окном – жизнь… =
: она не врёт;
: она располагает;
: она не знает ничего – без нас…
Перевоплощения-представления: чудо рождается в мастерской, именно, – на коленях, как блины…
– Пусть!…
Этюды на страх – будоражат!…
– Та-ак, убеждайте, – Александр Эммануилович окунул взор за окно, пронзив московский простор – до неба и перевёл свой взгляд уже – мастера – на стены мастерской, в которой рождалось ожидание предвкушения мастерского перевоплощения, – ну, Маргарита, слушаем… смотрим… что у тебя в глазах обосновалось, или ты так – за окном?…
Заоконное пространство стало стеной, отодвинув реальность и заэтюдилось, заэтюдилось, заэтюдилось…
Девушка плакала, уткнувшись лицом в ладони, под тусклым светом лампочки, в лучах которой виднелся абрис человека в военной форме – непонятного рода войск и эпохи, но в офицерском обмундировании.
– Встат! – на ломаном русском прокричал он, – встат!
И тут же определилась эпоха – Великая Отечественная война…
Маргарита послушно вытянулась, боясь открыть глаза и страшась побоев, во весь свой слаженный рост.
Её руки не находили себе места: то обрывались по швам, то тут же нервно бросались – к лицу, элементом защиты.
– Маргарит-та, ти фнофь упряма пишешь то, чьего нэт! Нэт! – рявкнул абрис, и в свете тусклого накала электроспирали полетели клочки бумаги в малом пространстве комнаты, – через рапид, – в лицо Маргарите. – Здесь нэ НеаКВеДе, дорогая мой и очень красивый… пока… ещо очэнь… Ти худо» шник?! иль, как ета у фас – его баба»?! … Ну-ну, сешь сопли» и по’шли! Шнель!…
Коридор бросил ей под ноги всю свою воображаемую длину, которая потерялась в темноте, и лишь слабые, окутанные решёткой фонари протянули ей свет, чтобы не оступилась.
– Стоят!
Железная дверь извлекла из своего патронника затвор и распахнулась: от сквозняка Маргарита съёжилась.
– Ето панька… по-русски. Её фсе знают в фашей страна… те, кто хадиль по етапу! Шнель!…
– Дяденька немец,…
Пролепетала Маргарита.
– Не нато! Карантинь ещо никтё не отменяльт! Бистро миться и по етапу подёшь! У нас много проблем з фами… а может бить, не подёшь?!… Гляфное чистота – ета мой услёвное, озобенно в женьжина… Шнель!
Дверь лязгает, засов вонзается в косяк и шаги удаляются…
Маргарита вся сжимается и от холода, и от маленькой свободы – радости: теперь она одна…
– Господи…
Она на грани срыва, в глазах застыли слёзы: плечи её маленькие и хрупкие затряслись, и она ползёт по шершавым и грубым, непреклонным и равнодушным стенам – вниз – к полу…
– Что же будет: как же это я так?! Господи… от двух до пяти! Кошмар! А как же дочка?!… Доча… Надо встать! Надо дойти… до неё!…
Она, как бы очнувшись, осмотрелась: лавка тёмная и сырая, трубы ржавые, дверь в банную и окна с внешними железными жалюзами из металлического широкого уголка.
Маргарита почувствовала холод…
– Откуда?! Сквозняк?… Стены же и окна…
Она осмотрелась, забывшись: оказалось, что в окне стёкол не было вовсе – только решётка, снег и дыхание свежего белого ветра, который не касался красивого морозного узорчика на стекле, а потом лишь жалюзи в глубине толстых стен оконного проёма – и ничего более, только узкие полоски уличной фонарной тьмы!
Голос противной оперы и женским, и мужским голосами из алюминиевого горшка громкоговорителя оглушил её, вдруг, только сейчас!
– Как холодно…
Она сбросила платье: заклацали зубы, сбросила туфли – цементный пол сжал ей ступни в комок.
Полетели трусики и… =
: бюстгальтер, изломив руки, слетел;
: локти от холода упали на соски;
: тень пленницы почему-то стыдливо бросилась за дверь бани и…
И дверь исполнила долг!
Заскрипели равнодушные петли – дверца соединила два пространства… =
: пропустила и!;
: Маргарита вошла и!;
: сырое пространство её возмутило! и…
И озноб от холода сохранился!
– Не баня, а душ?! Боже…
Везде и на всём висели капли вялые и холодные, тяжёлые, как ртуть – на потолке, трубах, стенах… Леек душевых не было – из труб прямо – сразу – мочились, вываливаясь, какими-то холодными и противными водами: если вскрыть вентиль…
Маргарита уняла свою дрожь, взяла себя в руки, и этими руками провернула кран влево и… =
: вывалилась тяжёлая с кашлем;
: вывалилась жёлтая струя;
: струя свежестью не пахла…
Подвально-подъездной вонью дыхнуло в лицо девушке, как в дешёвой хрущёвке!
Струя ударилась о коричневый кафель, и холодные брызги освятили благородно Маргариту. Заключённая взвизгнула, отскочила, убавила струю, и издалека стала тянуть, к ней – с надеждой, ладонь – женскую, маленькую и беззащитную.
В этой жменьке, которая тянулась к теплу, уже каталась маленькая капелька – или воды, или слезы, и не просыхала, как вселенная в руках матери.
Эта капелька, как в крупном киноплане, вдруг, оживила даже тусклый свет камеры – заискрилась детально изнутри!…
Ладонь её коснулась струи и, о радость! – она чуть тёплая! Маргарита шагнула с наслаждением под неё и расслабилась.
Глаза закрыла и выдохнула.
– Тёпленькая пошла… господи, как в кино… хоть бы какой-нибудь кусочек мыла… нет! не так, дочка бы сказала… сказала бы – собачки вы, даже мыльца нет…
Волосы отяжелели и потянулись довольные – вниз, огибая каждый изгиб её тела, а губы и соски наоборот – радостно вверх.
Вдруг, три удара в железную дверь оглушили пространство: Маргарита съёжилась и шагнула к вентилю-крану и провернула его.
Струя оборвалась, и теперь тишина оглушила Маргариту: время тут же стало измеряться каплями: кап-кап, кап-кап…
Она оглянулась-осмотрелась – в обе стороны: ни простыни, ни полотенца.
– Как же так?
Свинцовые капли лезли отовсюду по стенам, или срывались жирной стряпней вниз, где лопались, лопались, лопались…
Маргарита ладонями стряхивает с себя капли и обнаруживает на своём теле ссадины, небольшие шрамы-царапины и боли в мышцах – везде: где попало!
– Ужас! А может, это – грим?… не верю…
Прямо за спиной кто-то, вдруг, громко зарычал! – Маргарита обернулась от страха!…
Под сердцем ёкнуло, ноги подкосились – в глазах оборвались все мысли: капля урины понеслась, потекла по ноге облегчением – то воздух в трубах прогремел и пропал…
– С-с-с-ука-а-а…
Без сил и вся опустошённая, она шагнула к двери и тут же, во всю её распахнувшуюся наготу, бросается, – в объятия Маргарите, – всем своим противным поставленным голосом – оперная глотка, с липкой тоской и близкой страстью со сквозняком, с сытыми выпученными глазами, как у лягушки…
Мокрая, она обняла платьице и промокнулась им.
Затем одела-натянула его и села-пала – мокрая и униженная.
Радио-опера и зимний холод продолжали окутывать белыми клубами хрупкие плечи Маргариты, но она уже не дрожала, как прежде.
Дверь лязгнула – открылась.
– Ню, каг купь-купь?
– Спасибо…
Холодная и мокрая Маргарита встала, грудь очень тонко, в деталях, подчёркивается под мокрым платьем, а тусклый свет всё это сфотографировал.
– Ката жи, Маргарит-та милай, фам захочет, чтоби ф фашей страна биль толка кразата, как ти сама?!… О, ето жа стихи!…
Маргарита идёт к выходу и шепчет:
Наша жизнь росинка
Пусть лишь капелька росы
наша жизнь
И всё же…
Рука немца на пороге хватает её за подбородок: колодцы зрачков их сталкиваются!
– Фаша жизнь буси’нка – украшение на моём прошпекте! Я не позволяйт – это не пустошь, штоби собирайт здесь фсякий зпрот для экспери» менто'в и экскри» менто'в! Я ферю, ти худо» шнитса! Ферю! Дафай забудет фсё! Я… Их… – Вильгельма Пика!… Пьехали на баль, где я тепя поцеловаль!
Он касается её губ поцелуем.
Летит пощёчина!
Он ловит её…
– Ака, худо» шнитса, от слёва худо»… тогда сю’да – напротив, тут камера, как раз для таких!
Дверь открылась, и её швырнули в дыхание тьмы!
Слышится немецкая брань.
Засов лязгает за хрупкой девушкой и льющийся, из коридора в пространство камеры свет, пропадает, но этого было достаточно… =
: Маргарита видит измученные лица избитых;
: видит окровавленных людей, как будто – в гриме и кетчупе;
: кровь везде…
Или же кетчуп и грим?!
У стены, напротив которой находится она, сидят те, кто, склонившись над бумажными листами и что-то пишут: мученики доброй воли…
В немом диалоге каждый писатель-творец обращается к кому-то у стены с живым нервом: и кто-то любит, кто-то кричит, кто то говорит сухо и зло – все по разному, как будто в немом кино…
!Вдруг, взрывается спичка! —!Освещается лицо лысого человека!
– Я так тут с вами и курить брошу! – мастер по киношному, взглянул блеском очков.
Свет спички расползся, – в рапиде, – по лицам и всё кругом осветилось, как озарилось.
– Ну, что ты надумала? Где пропадаешь Марго, я ведь тебя… посажу!
Затяжка разожгла уголёк сигареты, и уголёк его будто вонзился со смехом в глубину глаз вопросом.
– Да, милая, или посажу, или пригвоздю! У меня и то и другое – выбирай! Ты не только воображай, но и излагай… Показывай! Да! Представь и представляй… нам, то есть – мне! А то я курить уйду… Самоваренье ваше я не вижу! Вы излагайте… Я же увидеть должен!
Комната судорожно шелестела, сопела, стонала, тихонько смеялась и изредка выла… тихо-хонько!…
– Это не страшно, милая… Ты знаешь, как высшая мера называется?
Маргарита растерянно посмотрела на тех, кто сидел и писал – их собеседники или мысли, как абрисы на стене, тихо в испуге выворачивали до белков глаза и сползали по стене к плинтусам, отчего Маргарита поёжилась и покачала головой отрицательно.
– Мера высшая, это когда зелёнкой лоб мажут. Хах…
– Лоб?!… зелёнкой… а я ветрянку дочке, она так осыпает всё тело, знаете, осыпает, а я… м-м-ма-ажу.
– То ветрянка… а здесь 9 грамм – в лоб, и чтоб заражение какое не пошло, её и прижигают – зелёнкой. Ветрянка-ветрянка… Эх… Ты ветряная какая-то, Маргарита… Да, вот если б, за окном стреляли… Вот это страшно… Ибо?!… эх-да!… Или ещё бывают вместо зелёнки розовенькие бусинки от оптического прицела, как сыпь ветрянки… Бац! И нету… Ха-ха…
И по стене, неожиданно, начинают поползти розовые мухи… =
: конфетти, чтоб им;
: сласти конфетные, чтоб им;
: пузырьки шампанского, с тезисой – «мы здесь, а ты – там!: ты – там, а мы здесь!»…
Чтоб им!…
Те, кто стояли у стены уже весело вскакивали и игриво их ловили на стене, но бусинки, сходились на их лбах, тут же лопались и онемевшие тела сползали – вниз, растаскивая кетчуп розово-красных бусинок, затылком по стене – до плинтусов…
Одна весёлая муха-мушка оторвалась от стайки мучеников и красиво прилипла к животику Маргариты, затем перескочила, то на одно плечо, – то на другое и, чтоб закончить крещение своё, села прямо на – лоб… и лопнула, и, будто, как-то прожгло, и что-то, будто, потекло, будто…
В двери кто-то постучал – всё абрисы у стены тут же, колыхнувшись, как на сквозняке, развеялись и исчезли, будто зыбь воображения…
– Вы к нам на процесс! – огонёк сигареты растоптался в пепельнице мастера, – Маргарита, утрись, ты вся мокрая.
– Я боюсь, это он!
– Кто?! Не бойся… и это не страшно! Мне не страшно от твоих изысков… плохо придумываете…
Дверь, вдруг, изогнулась, и отшвырнулась на петлях: гарь, дым и мороз клубами ввалились в комнату.
Абрис военного на фоне коридорного света восстал утверждающе перед ними.
– Именем любих рефолюций, я заяфляйт протест! Это не НеаКВеДе, фы адрез ошибка! Я – Ихь – Вильгельм Пик! Федь это Ленин, а не я фас фсех завёль в тупик! И мне, мастэр, не нушно такой сбориша на майн прошпекте! Я говориль, ето не пустошь, где могут сладко жить фсе фаши воображений. Ну, стидно мне – ариецу, смотрель, што здэс творица! На пустошь, фсе на пустошь! Штобь на усадьбе ВГИК било тот чаз ше тихо! Я… Ихь прошу фсех тэх, кого придумывайт и породиль в конфликте столкновене! О, гот мит унс!… я не хочу, пошалюйста… Я… Ихь – Вильгельм Пик! Атмосфера другой нато здэсь!
– Послушай, Пик, зачем ты не на лошади возник! – культурно рассердился мастер, – ты полагаешь, что курить я брошу?! Но, немец мой хороший, я даже по зидойчу в шпрехе всё не переведу!
И на немецком чистом мастер продолжил, проигнорировав все исторические лица, как Президент кино-страны, её основы – драматургии и её воображаемой стихии…
– Товарищ-дядька немец, ты очень будь спокоен – все нервы, и всю российску страсть изложим на бумаге, чтоб на прошпекте не испортить масть, чтоб чину вашему со стенки не упасть. Ферштейн, бис-с ду?! Так, что – изволь – процесс учебный будет длиться и будут проявляться здесь, и страсти, и любовь, затем мы поменяем кровь, за счёт других – чтобы идти в искусство…
– Фи что, фампиры?!
– Нет, мы только рабы лиры и пера… не-не: тут одного пера… с гаком-таки, хватит…
– Ура! Я знаю это слово, я Пика петь готова! – прозрела Маргарита! – Вот: ура!
И эти крики тают, где-то в коридорах…
И растворяются всё тут же… =
: и свет погас, все осмотрели темноту проекции;
: и тут, как пика у «Пика»!, как остриё-копьё;
: и вновь появляется мученик по доброй воли – с наречьями и без…
– Не знаю: поняла, но я вот так вот… как смогла – я изложила!
– Да, странный тип, – мастер растёр себе виски! – Что за герои у тебя?! Какой такой типаж?!… Но лучше б лошадь к нам вошла… а это не этюд, не страшно – какой-то бред! Мне это не страшно, Маргарита… Где ты была?! В какие заходила лабиринты в своих исканиях?… Сознаниях своих! Понатолкала: всё в одно!… Ну, как в кино, ей-богу! Винегрет Вильгельму! Пик тут причём?! А пикой ткнуть – не страшно! Это лишь щекотно, или больно!… Ты суть ищи! С-с-су-у-уть возьми из жизни с-с-су-у-уть!…
Вдруг, голосом противной оперы взвыло за окном и снег пошёл…
Мастер грустно осмотрел округу: немецкую, ту, что сразу – под окном, и дальше, – в горизонте, – уже всю – слободу московии – и с ней, и с нею, и остался где-то там…
– Воркута-пурга-подруга?! Что за окном творится и в ваших головах?!… Что за окном, тем в головах живём!… Афоня там и не родится… нет… Эх-хех!… Бред!…
Мастер желваками попытался отделить прошедшее от настоящего и реальное от мира воображений…
– Вот если б постреляли… было б страшно, а так… Так, к чёрту все этюды! Давайте оперу писать! И будет весело, хотя бы! У Афони опера прекрасная была! Милка чё, да микла – чё!… Грустно, что-то…
В двери нервно стучали.
– Ну, а теперь кого?!
За дверью голос:
– Александр Эммануилович, а тут за вами… Эт, я, вахтёр Баранов.
– Как? уже?! А что ж мобильный промолчал?!…
Другой голос, оттуда же.
– Мастер, мы же говорили, что не стрельба на улице, вдруг, нагоняет страх, а тихий аккуратный стук!…
– Когда?
– В 37-м… если представить, что мы в нём?!…
Стук стуком стучит – до истерики – в двери!
– Да, что ж такое?! – возмущённый мастер мгновенно и решительно встаёт и шагает к двери! – Пик-пику-пик, сейчас познаем хулигана! О, кино! Да?! Даже уже смешно! Хах!…
Он отталкивает двери – происходит распах обеих створок: за порогом тишина в служебном халате технического работника.
– Извините, Александр Эммануилович! Таблички тут мы меняем… на дверях… Вы же постоянно в аудиториях… то одни, то другие… вот и приходится… в рабочее… простите…
Александр Эммануилович понимающе закачал головой и медленно закрывает створки дверей…
– Александр Эммануилович, – слышится шёпот сквозь закрывающиеся двери, – я с таким желанием и восторгом смотрю все ваши картины! Особенно эту… про пчелу… раз пчела в тёплый день… я сам степ работал!…
!Мастер вновь резко открывает дверь! —!Служащий тоже резко и испуганно раскрывает глаза!
– Да!… да-да… Было! – и в доказательство бьёт стремительную степовскую фразу, тут же! – Вот!… работал!
– Так! Молодец! Если задумаем снимать «Зимний вечер в Бутово», непременно возьму!
– Серьёзно?!… Ух, ты! Я отработаю! Бесплатно отработаю!… Я всю жиз-з-з…
– Именно! – мастер жестом попросил его склониться и что-то прошептал ему на ухо: служивый творец из народа – резко распрямился! – Работай дверь и репетируй…
Двери плотно закрылись!
И тут – вдруг, опера взревела всей глоткою своею, объёмно и размашисто, но в ноты попадала, как Максакова… и даже лучше – до противного!
– Х-м-да, стучат! – мастер ещё раз посмотрел за тишину закрытых дверей. – А мы и пишем оперу!…
Дробушка ладоней через грудь перелистнула иронично весь кадр, как киношная хлопушка…
…Мастер отрешённо смотрел на двери, отвернувшись от накала воображений всей аудитории, а в глазах отразилась застывшее время былой истории: ретроспективный взгляд пронзил и двери, и стены и где-то стал внимать своё…
Маргарита подошла к нему, разрушая стены любых воображений.
– Мастер, слышите, мастер… я готова представить!
Аудитория сидела тихо-тихо и думала о вечном и простом под звуки оперы.
– Мастер…
– А? Что?! Что, Маргарита?… ой, простите, курить так брошу! Ну-с, задание ведь вам давал! Как исполненье?!
Маргарита убеждённо улыбается.
– А я про стук буду писать.
Мастер отшвыривает обзором пространства раздумья из себя.
– Про стук?! Не понял?!
– Ну, скажем про вагонный…
– Что?…
И мастер встал во всю свою длину.
– Вагонный?!
– Ну да: тук-тук, тук-тук…
– А кто над этим стуком будет находиться?! На палке-ёлки… Ну, надо же приснится… Кто эту оперу завёл… А стучать-то лучше в деканате…
Мастер бледный опускается локтями на стол, а затем всей ношею на стул.
Снег за окном заносится к фонарям, а опера лужёным голосом тянется грустно через «о-о-о» и «у-у-у», где и переводов не надъ – воют, или поют: одному ветру известно…
– Поют… как же не петь… противно правда… не-не, не от них. Хотя и они чего-то воют…
В аудитории все смотрели за окно…
– О, милые мои: стук в двери – вот это страшно…
– За окном, – губы Марго не раскрывали чувства, всё произносили плоско. – Стекло не стена… и стена… и судьба… я с тобой, мамочка… тут звери…
За окном радостно жила Москва!
Перевоплощения-представления…
За окном – жизнь… =
: она не врёт;
: она располагает;
: она не знает ничего – без нас…
Перевоплощения-представления: чудо рождается в мастерской, именно, – на коленях, как блины…
– Пусть!
Александр Эммануилович посмотрел в заоконную даль – на прошпект – на слободу немецкую, затем дальше – на московию…
Был уже вечер.
– Вот если в тишине ночной… в тиши… не видите, а слышите машину цвета чёрного… потом в подъезде вашем хлопает входная дверь и по лестнице шагают с эхом бодро сапоги бравые энергично – вверх! И, вдруг, обрываются шаги напротив вашей двери! И жизнь вмещается у вас в короткие, но вечные секунды тишины! И эту вечность, вдруг, нарушает стук!… Да: всего лишь только стук!… Обычно-энергичный, но… в дверь… к соседям!… Да, милые, стук в двери – это страшно…
Александр Эммануилович Бородянский – мастер: автор фильмов: «Афоня», «Зимний вечер в Гаграх», «Город Зеро», «Американская дочь», «Курьер», «Белый тигр», «Мы из джаза», «Ворошиловский стрелок», «Цареубийца», «Палата №6», «Звезда», «Всадник по имени Смерть», «Олигарх», «Дежа вю», «Чек», «День полнолуния», «Душа», «Три дня до весны», «Дамы приглашают», «Инспектор ГАИ», «Смотри в оба» и т.д., и много-много-много…
…мастер…
Заслуженный деятель искусств Российской Федерации
29 октября 2017 год,
город Москва
________________________________________________________
ТИШИНА —
НЕ ПУСТОТА:
это ГолосТЕАМЫ,
которым питает ЗЕМЛЯ,
создавая —
ТЕБЯ…
______________________________
Можно не верить в теамы, можно, но…
Но!…
Не пренебрегать: с нами они с утра до вечера, как и с вечера до утра – всегда!
В 2015 году обратился ко мне один, как это не странно, президент банка (какого называть не буду) с предложением разработки сценария и съёмки фильма… Вы не поверите?!… «Три мушкетёра»!
Удивлены?!
И я удивился, а зря: просьба была не на мыльную, или бульварно-жёлтую «киношку-оперу», на тот вариант, который известен всему миру, а на то, чтобы «скрутить!» новую серьёзную фильму, где во главе угла не пустяшные приключения мушкетёров «под градусом», а тонкие политические игры и судьбы людей…
Всё родилось, практически, мгновенно!
Я говорю об архитектоническом построении киносценария: обязательное соединение с современностью – ретроспекция, как незримая, но…
Но!…
В художественном смысле, – и зримая нить, которая связывает времена, через реальные исторические факты и нужный – определяющий – драматургический вымысел!
Евро-тоннель сразу же представили теамы и в подсознательном, и в сознательном измерениях, как образ, соединяющий технические и временные мосты…
Этот мост и лёг в основу сквозного действа разработки!
Озарение, как и положено, привело в движение всю кино-конструкцию, которая и отразилась в синопсисе… =
: определились исторические факты;
: распределились роли всех участников действа;
: определились вымышленные факты и герои, связующие прошлое и настоящее, и…
И теамы, буквально в кадрах, повели киносюжет, но…
Но!…
Закончилось всё только синопсисом…
_________________
С И Н О П С И С
киносценария, разработанного по мотивам романа
АЛЕКСАНДРА ДЮМА «Три мушкетёра»
История начинается с того, что молодой человек из Лондона, из старинного замка рода Барлоу – строителя первого в мире метрополитена, звонит в Париж своей девушке, чтобы она срочно приехала по тоннелю через Ла-Манш, а он её встретит, так как у него для неё сюрприз.
По прибытии он везёт её к себе в замок, где он ведёт её в подвал к странному проходу, как проворачивающая часть стены, и попадают в таинственный коридор, а затем в помещение, похожую на каюту пиратской шхуны, где огромное множество штурвалов по всем стенам: молодой человек повернул один – затикал часовой механизм и в полу сдвинулась небольшая плита.
Парень достаёт оттуда небольшой железный сундучок, в нём какие-то вещи, но он вынимает из него ларец и торжественно открывает: в нём находится колье…
Счастливые и радостные они мчатся к Евро-тоннелю, теперь уже в Париж, он рассказывает ей историю о там как рождалась идея строительства тоннеля, и как его знаменитый предок в 1881 году начал бурение и с Английской стороны, и с Французской – одновременно и на месте бывшей часовенке на британском берегу наткнулись на ящик, или гроб, как ящик и там оказался этот сундучок, и мой знаменитый предок укрыл его в тайнике.
Они въезжают в тоннель и он продолжает рассказ, что подземная связь между Англией и Францией много раз начинался и останавливался из-за недоверия к друг другу и именно в 17-м веке это напряжение активно реализовывалось политикой и интригами, для достижения раздела мира в экономическом влиянии между тремя морскими господствующими державами: Англией, Францией и Испанией.
Молодой человек пытается понять – узнала ли Констанция колье, после его рассказа?! Девушка рассматривает внимательно подвески и насчитывает в них деталей десять, догадывается: неужели это из «Трёх мушкетёров»?! Дюма?! Какая там романтическая любовь и в высшем свете, и в том, кто к ним приближён! Зависть – да и только!
Он спрашивает свою спутницу о теме – нашла ли она, о чём делать киносценарий?!
Констанция, примеряя колье, отрицательно качает головой, а он вновь говорит, что это ещё не всё и открывает поддон у ларца и показывает документы, которые оставил Рошфор!…
В документах информация, в которых видно, что не всё было во взаимоотношениях романтично и гармонично, девушку это всё захватывает, как кинодраматурга, в нахождении темы.
Констанция погружается в документы, как поезд в тоннель меж двумя берегами – в документальную основу мемуарного жанра и начинает видеть, будто, во сне, совершенно другую суть художественного пространства, где начинается всё с детских лет Рошфора…
Шарль-Сезар де Рошфор – французский авантюрист на службе кардинала Ришелье в качестве доверенного лица и посланника по особым поручениям: так описана им и вышедшие анонимно мемуарах, и написанных известным французским писателем бульварной литературы Гасьеном де Куртилем, а затем в более поздней авторской переработки Александром Дюма:
…мать Шарля-Сезара умерла во время преждевременных родов, и уже своей мачехой он был отправлен из отчего дома в Орлеан, в её родовое имение Сен-Пуант, на границе Бургундии. Виконт де Рошфор, де Сен-Пуант на протяжении семи лет рос в бургундских лесах без какой-либо родительской опеки. Там, всеми забытого, его нашёл крёстный, министр юстиции Мишель де Марийяк, который и привёз его к своим родителям. Но его держали на положении прислуги. В девятилетнем возрасте он пустился скитаться по миру вместе с проходившим мимо цыганским табором, с которым он странствовал около пяти лет, исколесив всю Францию и побывал в Испании, Италии, Германии, Бельгии, Нидерландах, Люксембурге, что впоследствии очень пригодилось ему при рабочих поездках уже в качестве кардинальского порученца. Наконец, проезжая Лотарингию, их табор был задержан властями и многих повесили безо всякого суда. Четырнадцатилетнему виконту, вместе с немногими уцелевшими, удалось скрыться через Дижон, и после долгой, полной опасностей дороги осесть в Пиренеях, в районе Фуа, у испанской границы. Именно здесь, у юного виконта появилась мысль податься на государственную службу, ведь до этого момента у него вообще не было никаких определённых целей в жизни, что вкупе с бездомным образом жизни – недостойным дворянина, и риском быть повешенным, подталкивало его к осознанному выбору своей дальнейшей судьбы.
В 1628 году он записывается добровольцем на войну с Испанией и попадает в роту господина де Сен-Аннэ. Там он и служит, выполняя обязанности наблюдателя за передвижениями в испанском тылу. В ходе своих будничных наблюдений за сальским гарнизоном, он обратил внимание, что начальник гарнизона каждый вечер отправлялся с небольшой охраной к дому своей любовницы…
Быстро составив для себя план действий, уже на рассвете следующего дня, вооружённых пистолетами, де Рошфор ворвался в тот дом, где захватил губернатора Сальс-ле-Шато и его стражу, и всех их вместе он быстро переправил в расположение французских войск, и пока в гаризонте успели сообразить, что произошло, де Рошфор и его пленники были уже далеко от испанских позиций. Эта дерзкая, и, в то же время, хорошо спланированная акция восхитила его командира, который учтя дворянское происхождение де Рошфора, предоставил парню под команду подразделение в Пикардском полку и пожаловал ему первичное офицерское звание. Кроме того, в своём боевом донесении главнокомандующему – кардиналу Ришелье, де Сен-Аннэ не преминул упомянуть о своём пятнадцатилетнем подчинённом, который без какой-либо помощи умело переиграл прожжённого испанского вояку и всё его воинство. Ришелье, ещё под впечатлением от капитуляции Ла-Рошели, приказал де Сен-Аннэ незамедлительно отправить юношу в его ставку в Париже. Первой его должностью при кардинале стала должность привратника Его Высокопреосвященства, уже тогда он повсюду сопровождал своего могущественного покровителя…
История прерывается возвращением в настоящее и она вновь погружается в документальную основу, а затем художественное продолжается: по приказу Ришелье Рошфор едет в Гасконь, чтобы встретиться с д’Артаньяном (старшим), так как он является тайным агентом Франции, с точки зрения интереса к Испании в разделе колониального мира и к тому же, за то, что он укрылся от Англии – во Франции – взять с него долг, который имелся у него со времени, когда он пиратствовал – это колье, чтобы преподнести его Королю, для того, чтобы он подарил их Королеве.
В Гаскони он очень быстро проводит встречу: получает документы, которые для Рошфора приготовил гасконец старший (по Испании) и колье из алмазов.
Рошфор дав указания, приказал ему своего сына отправить на службу в Париж.
Д«Артаньян, с напутствием и письмом от отца уезжает в Париж.
События в Париже случаются практически по сюжетной лини Дюма, но в некоторых интерпретациях по другому: семья Бонасье (она и он) английские агенты, поэтому знакомство с ганконцем инсценируется, больше интриг и политических авантюр, любовных перипетий и холодного расчёта.
Ришелье преподносит колье Королю и он делает подарок Королеве.
Будучи неравнодушным к миледи, Рошфор делает копию колье для неё и оплачивает это Англия и об этом слышит Констанция, после того, как Королева отдаёт подарок мужа Бэкингему и привезённое от бывшего любовника неполное колье, миледи передаёт его Рошфору, чтобы он отдал его в наряды Королевы, Бонасье крадёт колье у миледи с полным количеством подвесок: так у Рошфора остаётся неполное колье и после казни миледи он соглашается её похоронить на английском берегу в часовенке – куда и укладывает сундучок с ларцом, а затем со временем часовенку разрушат, так как она не вписывалась в общее пространство в самом узком месте Ла-Манша и мешала сходить на берег.
А д’Артаньян оказывается втянут в водоворот политических интриг королевского двора Людовика XIII.
Находит свою первую любовь – Констанцию Бонасье и ввязывается в опаснейшую историю с подвесками Королевы, вместе с мушкетёрами Атосом, Портосом и Арамисом.
А Евро-тоннель соединяет прошлое с настоящим и колье достаётся сегодняшней Констанции – кинодраматургу…
На протяжении всей экранизации, через героев нашедших подвески Рошфора и документы в мемуарном жанре, происходит смешивание эпох во времени художественного пространства.
Член профессионального комитета
московских драматургов Александр Петрович ЕВДОКИМОВ
________________________________________________________
С И Н О П С И С
повести Александра Евдокимова
«ЭВАКУАЦИЯ, или
переписать историю
п р а в д о й»
(полнометражного фильма)
1941 год.
Легендарный парад 41-го 7-го ноября на Красной площади.
Парад марширует мимо трибуны на Мавзолее и сразу уходит в заслеженном утре по Васильевскому спуску на фронт: за последней солдатской коробкой, сквозь снежные буранные хлопья, идёт ватага пацанов и с ними вместе шагает поп, который напротив входа в Мавзолей отделяется от всего шествия и поворачивает к его дверям, намереваясь пройти внутрь – к саркофагу, изумляя Сталина и всё его окружение на трибуне.
Священник желает отпеть и похоронить Ленина, но тела вождя уже нет в Мавзолее, так как он эвакуирован в Тюмень!
Появление странного попа, вносит в реальность вокруг Мавзолея, некими преломлениями во времени: появляются и пропадают аллегорические оттенки, как действительные и материальные грани, где смешиваются и различные эпохи, и сознательное с подсознательным, как и потусторонний мир с ныне здравствующим.
В этом иносказательном пространстве, в ночное время суток и появляется энергетический лик Гитлера – к Ленину, для того, чтобы уговорить его – переписать историю: так как он ещё с лета запланировал парад своих войск на Красной площади.
Уговоры-споры и беседа за столом, который оставило застолье партийного аппарата во главе со Сталиным, после парада: здесь и подкуп, и шантаж, и разного рода пассажи убеждений.
Позиции страны Советов, в попытке вражеской стороны предать и переписать ход истории, в основе которого факты, за которыми героизм и подвиг народа – не сдаются!
Параллельно, в Кремле разбираются с личностью попа, который, как две капли воды, похож на Владимира Ульянова и готовят церемонию погребения его, как тело Ильича. Сам же Владимир Ильич, точнее его энергетический облик, посещает фронты, где видит героические сражения и сам участвует в них.
По возвращении в Мавзолей, Гитлер готовит ему каверзу, но всё тщетно, тогда он приглашает вождя революции на родину марксизма, чтобы убедить его в том, что переписать историю – это действительно благонадёжное и нужное дело, так как здесь и с Америкой дружба наладится крепче, и признают своим, да и, к тому же, США и его породила…
Член профессионального комитета
московских драматургов Александр Петрович ЕВДОКИМОВ
________________________________________________________
ТИШИНА —
НЕ ПУСТОТА:
это ГолосТЕАМЫ,
которым питает ЗЕМЛЯ,
создавая —
ТЕБЯ…
______________________________
Можно не верить в теамы, можно, но…
Но!…
Всё кино нам мир представляет и смотрим его, как будто, – видениями, – сквозь небольшое «окно»: теамы, в так называемой «каскадровке», буквально картинками и ещё на бумаге представляют постановщикам практически всю последовательность процесса будущей съёмки и это окончательный этап перед тем, как прозвучит магическое:
– Мотор!…
До этого главного момента, всё начинается…
С озарения!…
И чаще всего, с какого-то видения – зримого штриха, рождённого от психофизического эмоционального воздействия: песня Александры Пахмутовой «Надежда», после премьеры осталась не замеченной, но…
Но!…
Когда её услышала Татьяна Лиознова, которая только обдумывала киносюжет будущего фильма по мотивам рассказа Александра Борщаговского «Три тополя на Шаболовке», то тут же начали складываться «картинки» – кадры за кадрами, которые формировали – теамы – зримо и ярко, представляя будущему зрителю, через эту песню, огромный внутренний мир людей!
После премьеры фильма «Три тополя на Плющихе», песня «Надежда» обрела неслыханную популярность, так как она уже имела драматургическую основу и от кинокартины, и от каждого зрителя со схожими мыслями – песню наполняли – ТЕАМЫ!…
Поэтому, до «раскадровки», не обходимо написать сценарную основу будущей киноленты – кинодраматургию и не растерять всё то, что начинает «точка опоры» – озарение и имплозия смысла, чтобы теамы соединились в единую ткань драматургии…
В мире существует два способа написания киносценариев (я об этом уже говорил) – русский и американский: американский, а точнее – «голливудский», правильнее назвать каркасом-схемой и навязали нам его с девяностых, как и ивент-иноагент!
Я предпочитаю русский вариант – в нём есмЪ литература, а значит и искусство, а не только схема, а значит и душа…
Представлю разные форматы.
_________________
КАРАУЛ
киноновелла
в стиле «Rock-in-Room»
in the style of «R-&-R»
Рассвет пробивался с трудом – сквозь туман…
Ворона сидела над самой Москвой, крепко сжав в своих лапках кремлёвскую стену и не каркала – это был её любимый мерлон, так как с этого зубца, верхней части крепостной стены, хорошо просматривалась церемония смены караула: она громко каркала, разрывая пространство, как выстрелом, объявляя и начало церемониала, и его окончание, шагая при этом бесшабашным строевым, вместе с ритмом чеканных солдатских шагов… =
: по мерлонам;
: по мерлонам;
: по мерлонам,
как по холмикам…
…пелена поредела, и сквозь неё проступили очертания строений архитектуры города…
Красная площадь продулась буранным ветром и колкой позёмкой…
Исполнился церемониал смены почётного караула у Мавзолея…
Зазвучал бой Курантов!…
Пробуждённый Кремль в утренней прохладе потянулся не к звёздам, а к застеклённому рамному кресту, – в окно кабинета Сталина…
Табачный дым завис клубами за стеклом, рассеиваясь: две трубки потянулись к пепельнице – сбросился пепел…
Свет утра осветил два силуэта генсека: оба Сталина дымили трубками, пристально вглядываясь в заоконную даль. Один из них медленно развернулся, и шагнул по кабинету вдоль стола для совещаний.
– Странный, – проговорил Иосиф Виссарионович, проходя всю длину кабинета, – странный сон сегодня видел…
Коба, оставшийся у окна, тоже отвернулся от Кремлёвского двора за окном, качая вверх-вниз головой, и присел во главу совещательного стола.
– Ильич посетил, думаю…, – генсек посмотрел в бумаги перед собой и отодвинул их.
Камерная привычка – тусовка в ограниченном пространстве, прервалась.
– Да. Очень напуган был. Увези, говорит, спрячь от немца, ко мне идут они, долг вернуть желают.
Стул заскрипел под руководителем партии Советского Союза.
– А ведь действительно, – Сталин застучал трубкой об дно пепельницы, – за большие деньги купили и его, и революцию. И ничего взамен… почти…
Иосиф Виссарионович, остановившийся посреди кабинета, продолжил движение, оставляя за собой шлейф дыма.
– Нет, на этом очень много тогда заработали некоторые лица в Германии… и не только, – хозяин остановился у карты. – Да, спрячь, говорит, а то придётся, как Керенскому в женском платье сбегать. Враньё, конечно…
– Что враньё? – вождь взял ручку и что-то вычеркнул в лежащих перед ним бумагах, – деньги от немца?…
– Нет, – Сталин склонился к карте, – платье на Керенском… Ну, что ж?! Важный день! Седьмое ноября сорок первого… Он закалит дух и жажду к победе! Пора на парад…
– Да-да, всё! Забью только трубку и выхожу.
– Пожалуй, я сам пойду! – Хозяин отвернулся от карты и посмотрел за окно на кружащийся снег, поёжился. – Правильно, что эвакуировали его.
– Очень верно! – Иосиф встал, обошёл стул, и облокотился на его спинку. – Не может быть, два вождя в одной… э-э… в одном…
– Верно, но для духа нужен! – Коба приблизился, к оконной дали. – А сон вещий: изложил всё верно, но деньги им уже не нужны, им надо больше… Тут ледоруб не поможет, но… под рукой… пусть будет!
Белые мухи буранной пелены заснежили горизонт…
Горизонт и рама окна исчезли – забелились, но из этой метели появились Красная площадь, Мавзолей и парад!…
Ворона гаркнула – голуби испуганно разлетелись, вознеся в крылах своих мир к серым облакам, но только, как символ…
И!…
Тут же, под оркестр: сквозь серое снежное утро мимо Мавзолея пошли многочисленные отряды добровольцев, которых приветствовали руководители страны. За последним подразделением парадного марша, вдруг, выдвинулась небольшая ватага пацанов, среди которых оказывается худощаво-длинная фигура в рясе с кадилом в руках! На груди у попа на цепи – огромный крест.
– Лаврентий, – Сталин удивлённо выдохнул из себя белое облачко пара, – а это что за воин?
Священник, поравнявшись с Мавзолеем, отделился от пацанов, и направился к входу, приподняв в руках крест.
Берия зловеще блеснул отражением действительности в своих очках.
– Благословляет, вероятно… Элемент проклятого прошлого, но все средства хороши, товарищ Сталин… как в Бородинском…
– С кадилом? – Хозяин раздражительно потянул в себя морозный воздух. – Разберись! Мне не надо этих примеров истории…
– Слушаюсь! – взял под козырёк полей шляпы Лаврентий.
Берия проворно повернулся на каблуках, чтобы отдать приказ дальше.
– Подожди. – Коба прервал его исполнительность. – Значит, мальчишек накорми, а этого элемента, потом к нам. Ну, что, товарищи, пройдёмте…
Сталин направился к выходу с трибуны усыпальницы, все последовали за ним!
Стилобаты по всему периметру лицевой части Мавзолея, с обеих сторон вели свои сходы в замавзолейный двор.
Главнокомандующий твёрдо шагнул на первую ступень лестницы, уходящей вниз – на площадь за усыпальницей, и сбился с ноги!…
Хозяин остановился!
В пространстве между трибуной-гробницей и Кремлёвской стеной было по вечернему сумрачно: кругом горели костры, у которых грелись революционные матросы, солдаты и гражданский люд. В самом центре замавзолейного двора стоял тот самый поп с мольбой в губах, глазах и руках. У спецвхода в Мавзолей дежурили два матроса с винтовками, на штыках которых трепыхались в ветре бумажные листочки.
– Что тут развели?! А?
Сталин тихо выругался по-грузински.
– Убей его! – бросил Коба через плечо, не отрывая взгляда от попа.
– Кого? – угадывая взгляд хозяина, спросил Берия.
Генсек резко повернулся ко всем, застывшим сзади, членам политбюро!
– Попа…
И тут же, оглушив всех, раздался выстрел! Коба вздрогнул: матрос опустил винтовку и вновь занял караульное место на посту перед входом в Мавзолей.
Сталин повернулся к кострам: поп, сжав в руках крест, лежал лицом в небо, снег возле него наливался красно-бурым месивом.
Вся группа во главе с Иосифом сошла со ступеней, направляясь к входу с торца усыпальницы.
Матросы перекрестили винтовки.
– Вы к Ленину? Ваш мандат?
Хозяин опешил и остановился!
– Ты что тут устроил?! – бросил он резко и грубо, прямо в лицо Берии. – Что всё это здесь?!
Сталин кивнул назад, с разворотом и удивился – замавзолейский двор был пуст, и будто, прорвав пространство, ворвались надрывные гулы самолётов, и выстрелы зенитных установок.
– Какой манда…
Главнокомандующий, поворачиваясь к спецвходу, осёкся – матросов не было, перед ним, вытянувшись, стояли бледные охранники НКВД! Сталин посмотрел на Берию, Берия растерянно вознёс под шляпу руку.
– Парад, по случаю октябрьской социа…
Хозяин прервал.
– Попа ко мне потом.
Лаврентий в недоумении, чесал за ухом.
– А расстрелять?…
Коба чуть обозначил под усами улыбку.
– Без суда и следствия не действуют в стране Советов…
– Я не действовал, товарищ Сталин! Я выполнял приказ! Наверное, не успею…
– А ты действуй, чтобы успеть…
НКВД-эшники открыли дверь перед Генсеком и членами политбюро – все прошли в усыпальницу…
Внутри Мавзолея, в центре траурного зала мостился накрытый стол.
Вход с Красной площади театрально и реально задрапирован чёрным квадратом!
Тело Ленина отсутствовало в специализированном ложе, которое сиротливо возвышалось для взора предназначенного предполагаемому нескончаемому людскому потоку, на месте праздничного стола…
Стеклянная крышка саркофага отсутствием своим не предлагала продукт музейно-торговый: пылилась отдельно…
У красной подушки, в свете лучей рампы театра одного неживого актёра, застыл гранёный стакан с водкой, укрытый куском чёрного хлеба.
В зал вошли члены политбюро, без Сталина и Берии.
Неторопливо и молча, они расположились вокруг стола, зная и место, и шесток, и кусок, для рюмки… стакану… бокалу… сосуду…
Пройдя, они осмотрелись, пока люди в штатском наполнили им тару, чтобы коснуться тостов.
Растирая руки, всенародный староста обошёл стол, сжав прищуром лучи праздника – у глаз!
– Морозно нынче…, – Калинин остановился у своего места, – а без вождя здесь, как бы, теплее стало…
– Ну, да: ведь теперь можно не соблюдать температурный режим, – обнаружил логику Маленков.
Будённый, как злой таракан, блеснул взором и расправил ладонью усы.
– Да всё также – на ветре замёрз, но кровь я тебе расшевелю! Это кто здесь, без вождя?! – он повернулся к другу и дружески обнял его. – Клим, оказывается, что здесь вождя нет?!… Да на защиту Родины, на защиту великих завоеваний: с площади и на линию фронта ушли полки! И их посылает – вождь!
Калинин сбросил лучезарный праздник от глаз!
– Я сказал о том, что топить больше стали…
Вошёл Сталин, диалог за столом оборвался.
Хозяин остановился у саркофага, придавив тяжёлым взглядом гранённый и хлебный церемониальный сосуд, и произнёс двусмысленно.
– Без вождя топить перестанут… или… начнут топить…
Трубка беспардонно истопила табак, выпуская клубы дыма: Коба заполнил тусовкой пространство между пустым саркофагом и столом…
– Поздравляем друг друга с двадцать четвёртой годовщиной революции. – Он остановился и трубка, над его головой, проткнула пространство, прочертив восклицательный знак! Затем, вяло потащил свои ноги во главу стола! – Мы продолжили традицию, и это ещё больше поднимет боевой дух. Положение очень тяжёлое, но наш долг не пустить врага ни в Ленинград, ни в Москву! Бой за Москву – это бой за Родину!… Это я для отсутствующих…
Сталин посмотрел на входящего Берию.
– Из Бородинской истории пусть повторится только одно – Победа!…
Главнокомандующий взял бокал, и вместе с ним это сделали все.
– За Победу! – вскинул он знамённо тост, выйдя из-за стола, направляясь вокруг банкетной беседы, чокаясь ритуально с каждым, заглядывая при этом, в их глаза!
Берия тут же подхватил хванчкаро-водочное знамя!
– Да, мы сплотились благодаря нашему вождю, товарищу Станину! За Родину, за Сталина, за Победу!…
– Лаврентий…, – оборвал его Иосиф и поставил бокал. – Ты что, Победу кадилом хотел благословлять?! Ведь, кропить тогда надо, кропить…
Сталин обвёл всех тяжёлым взглядом и, повернувшись к саркофагу, задумался.
Молотов тихо кашлянул, и начал утаптывать паузу дипломатическим словом…
– Товарищ Сталин, Ильич чаще всего был, то в разливе, то в Швейцарии… привычно… в общем-то, его отшельничество… главное, что вождь с нами…
Иосиф улыбнулся, поглядывая на пустующее ложе.
– Вообще, великий конспиратор! – Иосиф Виссарионович вернул свой взгляд к сервированному столу. – То там, то в Шушенском на коньках, то в Горках… любил он там по болезни быть, то здесь… Вождь с нами… А что, там красиво, в Горках-то…
Сталин взял бокал.
– Я хочу выпить за стойкость солдата и хочу, Лаврентий, выпить за тех, кто выигрывает умом – за командиров! Лаврентий! За командиров, чтоб были они не там… у тебя, а здесь… в первой линии атаки… Вождь с нами…
Все пьют.
Осушив тостовое содержимое, все присаживаются после того, как устроился на стуле Хозяин.
– Жуков считает, что Москву не отдадим… Молодец! Ставка думает так же!… – Иосиф Виссарионович поморщился, и коротким жестом кисти руки махнул от себя: Ворошилов в одно мгновение убрал стакан из саркофага. – А ну, кто более истории матери ценен… кто к нам с кадилом придёт… тот им отпет и бу…
Сталин потянул верхнюю пуговицу на кителе – расстегнул, разбрасывая с облегчением ворот…
– И бу-у! – духовым оркестром надул щёки и губы Калинин! И все в разнобой стали подхватывать, заметив дирижирование вилки хозяина, и создавать хоровую капеллу. – Бу-у! Бу-бу-у! И бу-у! Бу-бу, бу-бу, бу-бу, бу-бу-у!… И-и-и бу-у! Бу-бу-у, бу-бу-у! Бу-у! И-и-и бу-у…
Колыбельное начало в траурном марше, и босые, божественно-тёплые пятки кристально чистой водки, промаршировавшей по всем жилкам запевалы-старосты, подарили ему светлую дрёму.
Коба отложил вилку.
– А где этот поп?…
– Работают с ним, товарищ Сталин, – поверх очков выглянул Берия.
– А хотел он чего?
– Отпеть, – виновато пожал плечами Лаврентий.
– Что?! – ухмыльнулся генсек, – Кого?!
Берия кивнул на пустой саркофаг.
– Давай его, – щёки Хозяина искривились желваками, – сюда.
Застолье членов политбюро переглянулось!
– Товарищ Сталин, – мгновенно обеспокоился Ворошилов, – сюда же нельзя, увидит, что эвакуировали тело Ленина и…
Главнокомандующий резко его прервал.
– Хорошая идея – отпеть! Кого отпоём?! Кто же похож?
Тишина потянулась тяжёлой паузой.
Желудочный сок затих в животах под пиджаками!…
Все, кроме вождя, медленно встали: Калинин затерялся среди этого преданного построения: не смел спать стоя.
– Кто?… Ты, Берия?!
Носовой платок хозяина Лубянки припал к лысине!
– Иосиф Виссарионович, лечь туда – не проблема. Я готов на всё, для качества допросов, но он же уже меня… глядел… Кадило этот…
– А – ну-да! Тогда кого?
Вдруг, сквозь дивные усы, запел, чуть слышно, Буденный.
– Иосиф, на всенародную любовь вознесть бы надо всенародного, а он наш староста! И бородка, и взгляд, и… пиджак, и галстук с башмаками… почти копия!
Все желанно посмотрели на Калинина: он сидел и дремал.
– А волосы и цвет глаз? – поинтересовался главный грузинский акцент.
Под усами у Будённого оскалились зубы.
– Так, глаза-то у жмура того!… захлопаны… А волосы?! Фу-у! Считай, что их уже нет!… Как ветром сдует… в галопе…
Сталин рассмеялся!
– Вострой шашкой машешь: побрить – убрать, отпеть и закопать…
Смех аккуратно поддержала вся компания – Калинин растряс дремоту.
– Вождя с хвостом видел! Ха…
Смех дисциплинированно оборвался! Головы тут же развернули свои лица к хозяину Ставки и, сглотнув неожиданный кашель, тут же швырнули гневные морды к народному старосте! Люди в штатском, прочитав команду в глазах Берии, подошли к стулу сновидца.
– А с ним, с вождём фрицев, – сонно продолжил Председатель Верховного Совета, – Риббентроп! Ножкой топ! Уж потом и тоже с хвостом, да ещё и с рожком! Ха! С рогами! Бегает вокруг нашей «Т-тридцать четвёртки» и бьётся об броню, бьётся!.. И бу-у! И бу-бу-бу!… И бу-ух!… Буди-буди, пук!…
Сталин захлопал, и поднялся, тряся указательным пальцем!
– О врагах надо думать… А вообще, я понял твои американские мотивы… Второй фронт будить надо… Да…
И тут, вдруг, восстал над трапезой Хрущёв.
– А разрешите я, – Никита указал носом на ленинское ложе.
– Ты, Никита?!… – удивился Сталин.
– Угу!
Хрущёв с синими дрожащими губами пошёл к саркофагу.
– А шо?! – бурчал, убеждая себя, Никита Сергеевич. – Брить меня не надь, на телегу… взбирался и легко! Совладаю!…
Никита Сергеевич занёс колено над саркофагом, закряхтел.
– Не страшно? – Коба прижёг дырчатый край трубки. – Может, выпил бы…
Хрущёв быстро и обрадовано опустил ногу и повернулся к Сталину.
– Страшно?! А чёрт его… но для процесса и достижения… стакан, другой водки… бы… Угу!
Хозяин, обвалив себя вязкими клубами дыма, сел.
– Ну, хватит, Никита, вижу, что не только плясать можешь. Духу хватает… Жаль время и место не для плясок и песен… Шальная у тебя присядка! А ведь так и влезешь в телегу Времени, окаянный… Молодец!
Вдруг, открылась дверь и, с винтовкой в драной шинели, и в серой папахе, заглянул в зал революционный солдат с чайником.
– Товарищи, не подскажите, где тут кипяточка раздобыть можно? Кишки побаловать…
Сталин осмотрел всех членов политбюро, Берию отдельно и пристально, солдата и пустующее ложе.
– Чайник это, Коба, – подавился Лаврентий.
– Пошли, – решительно возглавил поход Главнокомандующий!
Иосиф вышел из Мавзолея, все следовали за ним: коридор со многими поворотами вытягивал перед ними часовых и гулко рассыпал в длине всего пространства шаги. Нужная дверь чуть раньше оказалась на месте – поспешила угодливо! Перед дверью Сталин остановился и повернулся.
– А где солдат?
– Какой солдат? – искренне опешил Лаврентий. – Чайник?!…
Вновь случилась пауза: кремлёвские вопросительные взгляды заёрзали меж стен коридора!
– Я хотел сказать, – уточнил Иосиф Виссарионович, – где этот воин в рясе?
– Наверное, – продолжил не понимать Берия, – молится: ничего другого ему и не осталось. Чайник в юбке – заварка крепче!
– Ко мне его! – Коба побледнел. – Так. А вас ждут дела. Всё внимание фронту, товарищи!…
Дым из трубки плотными клубами повис на ресницах туманом едким и проник в сознание…
город Москва
________________________________________________________
Представляю, для примера, эту же киноновеллу («Караул»), которой дал другое название – «Эвакуация», написанную в американском (голливудском) формате…
______________
ЭВАКУАЦИЯ
киноновелла
Действующие лица:
(вместо титров)
– Сталин
– Берия
– Поп
– Баба с ребёнком
– Солдат
– Матрос
– Гражданский тип
– Полковник
– Подполковник
– Майор
– Молотов
– Маленков
– Калинин
– Ворошилов
– Будённый
– Микоян
– Хрущёв
– Двойник Сталина
– Муж Бабы
– Солдаты
– Матросы
– Гражданский люд
– Охрана НКВД
– Почётный караул
– Добровольцы
P.S. Хочу отметить, что в киносценариях, таким образом, «действующие лица», как в пьесе, не прописываются: я сделал исключение только для книги…
Э В А К У А Ц И Я
киноновелла
Кремль. Кабинет Сталина. У окна стоят два Сталина. Утро.
Оба Сталина дымят трубками, пристально вглядываясь в заоконную даль. Один из них поворачивается, и идёт по кабинету вдоль стола для совещаний.
СТАЛИН (ходящий)
Странный сон сегодня видел…
Сталин, оставшийся у окна, тоже разворачивается, качая вверх-вниз головой, и присаживается во главу совещательного стола.
СТАЛИН (сидящий)
Ильич посетил, думаю…
СТАЛИН (ходящий)
Да. Очень напуган был. Увези, говорит,
спрячь от немца, ко мне идут они, долг
вернуть желают.
СТАЛИН (сидящий)
А ведь действительно за большие деньги
купили и его, и революцию. И ничего взамен.
СТАЛИН (ходящий)
Нет, на этом очень много тогда заработали
некоторые лица в Германии. Да, спрячь,
говорит, а то придётся, как Керенскому
в женском платье сбегать. Враньё, конечно…
СТАЛИН (сидящий)
Что? Деньги от немца?
СТАЛИН (ходящий)
Нет. Платье на Керенском. Ну, что ж, пора
на парад.
СТАЛИН (сидящий)
Да-да, всё – гашу трубку и выхожу.
СТАЛИН (ходящий)
Пожалуй, я сам пойду. Правильно, что
эвакуировали его.
СТАЛИН (сидящий)
Очень верно. Не может быть два вождя.
СТАЛИН (ходящий)
Верно. Вещий сон: изложил всё верно,
но деньги им уже не нужны, им надо больше…
Красная площадь 7 ноября 1941 года.
Серое снежное утро и многочисленные отряды добровольцев идут мимо Мавзолея, на котором выстроились руководители страны. За последним подразделением парадного марша идёт небольшая ватага пацанов, среди которых длинно-худощавая фигура в рясе и кадилом в руках, на груди у попа на цепи огромный крест.
СТАЛИН
Лаврентий, а это что за воин?
БЕРИЯ
Благословляет, вероятно… Элемент
проклятого прошлого, но все средства
хороши, товарищ Сталин… как в
Бородинском…
СТАЛИН
С кадилом? Разберись! Мне не надо
этих примеров истории…
БЕРИЯ
Слушаюсь!
Берия поворачивается, чтобы отдать приказ дальше.
СТАЛИН
Подожди. Значит, мальчишек накорми,
а этого элемента, потом к нам. Ну, что,
товарищи, пройдёмте…
Идут с Мавзолея.
Двор за Мавзолеем.
Сумрачно. Горят костры, у которых революционные матросы, солдаты и гражданский люд. В самом центре замавзолейного двора стоит поп с мольбой в губах, глазах и руках. У спецвхода в Мавзолей два матроса с винтовками, на штыках которых нанизаны бумажные листочки.
СТАЛИН
Что тут развели?! А?
Сталин тихо ругается по-грузински.
СТАЛИН
Убей его!
БЕРИЯ
Кого?
СТАЛИН
Попа.
Матрос поднимает винтовку и стреляет, оглушив. Сталин поворачивается: поп лежит, снег возле него краснеет.
МАТРОС
Вы к Ленину? Ваш мандат?
Сталин останавливается, грубо и резко бросает Берии прямо в лицо.
СТАЛИН
Что ты устроил здесь?!
Сталин кивает назад, поворачивается, но замавзолейский двор пуст, слышен только вой самолётов, выстрелы зенитных установок.
СТАЛИН
Какой манда…
Сталин обрывается, поворачиваясь к спецвходу – матросов нет, перед ним вытянувшиеся и бледные охранники НКВД! Сталин смотрит на Берию, Берия растерян.
БЕРИЯ
Парад, по случаю октябрьской социа…
СТАЛИН
Попа ко мне потом.
БЕРИЯ
А расстрелять?
СТАЛИН
Без суда и следствия не действуют в
стране Советов…
Б Е Р И Я
Я не действовал, я выполнил приказ!
Наверное, не успею, товарищ Сталин!
СТАЛИН
А ты действуй, чтобы успеть.
Мавзолей внутри.
Тела Ленина нет. В центре траурного зала накрыт стол. Входят члены политбюро, без Сталина и Берии, и располагаются вокруг стола.
КАЛИНИН
Морозно нынче… а без вождя здесь,
как бы, теплее стало…
МАЛИНКОВ
Ну, ведь теперь можно не соблюдать
температурный режим.
БУДЁННЫЙ
Да всё также – на ветре замёрз, но
кровь я тебе расшевелю! Это кто
здесь без вождя?! Клим, оказывается,
что здесь вождя нет?! На защиту Родины
и великих завоеваний: с площади и на
линию фронта ушли полки! И их посылает
вождь!
КАЛИНИН
Я сказал о том, что топить больше стали…
Входит Сталин, диалог за столом обрывается.
Хозяин останавливается у саркофага, придавив тяжёлым взглядом гранённый и хлебный церемониальный сосуд стоящий на нём, и произносит двусмысленно.
СТАЛИН
Без вождя топить перестанут… или
начнут топить…
Он начинает ходить между пустым саркофагом и столом.
СТАЛИН
Поздравляем друг друга с 24 годовщиной
революции. Мы продолжили традицию,
и это ещё больше поднимет боевой дух.
Положение очень тяжёлое, но наш долг
не пустить врага ни в Ленинград, ни
в Москву! Бой за Москву – это бой за
Родину!… Это я для отсутствующих…
Сталин смотрит на входящего Берию.
СТАЛИН
В Бородинской истории пусть повторится
только одно – Победа!
Сталин подходит к столу, и вместе с ним все молча берут бокалы.
СТАЛИН
За Победу!
Берия подхватывает.
БЕРИЯ
Да, мы сплотились благодаря нашему
вождю, товарищу Станину! За Родину,
за Сталина, за Победу!
СТАЛИН
Лаврентий…
Сталин ставит бокал.
СТАЛИН
Ты что, Победу кадилом хотел благословлять?!
Ведь кропить надо, кропить…
Сталин ведёт по всем тяжёлый взгляд и поворачивается к саркофагу. Молчит, Молотов тихо говорит.
МОЛОТОВ
Товарищ Сталин, Ильич чаще всего и
был, то в разливе, то в Швейцарии…
привычно… в общем-то, главное, что
вождь с нами…
Сталин улыбается, поглядывая на пустующую стеклянную тару-крышку саркофага.
СТАЛИН
Вообще, великий конспиратор! То там,
то в Шушенском на коньках, то в Горках,
любил он там по болезни быть, то здесь…
А что, там красиво, в Горках-то…
Сталин берёт бокал. Осушив тостовое содержимое, все присаживаются после того, как устроился на стуле Хозяин.
СТАЛИН
Я хочу выпить за стойкость солдата и хочу,
Лаврентий, выпить за тех, кто выигрывает
умом – за командиров! Лаврентий!
За командиров, чтоб были они не там…
у тебя, а здесь… в первой линии атаки…
Вождь с нами!…
Все пьют.
СТАЛИН
Жуков считает, что Москву не отдадим…
Молодец! Ставка думает так же!…
Иосиф Виссарионович поморщился, и коротким жестом кисти руки махнул от себя: Ворошилов в одно мгновение убрал стакан из саркофага.
СТАЛИН
А ну, кто более истории матери ценен…
кто к нам с кадилом придёт… тот им
отпет и бу…
Сталин потянул верхнюю пуговицу на кителе – расстегнул, разбрасывая с облегчением ворот…
КАЛИНИН
И бу-у!…
Соловьими глазами погружается в дрёму народный староста Калинин и духовым оркестром вздувает щёки и губы!
Сталин тут же поднял вилку над столом…
ВСЕ
Бу-у! Бу-бу-у! И бу-у! Бу-бу, бу-бу, бу-бу,
бу-бу-у!…
Все в разнобой подхватывают, заметив дирижирование вилки хозяина, и создавают хоровую капеллу.
ВСЕ
И-и-и бу-у! Бу-бу-у, бу-бу-у! Бу-у! И-и-и бу-у…
Колыбельное начало в траурном марше, и босые, божественно-тёплые пятки кристально чистой водки, промаршировавшей по всем жилкам запевалы-старосты, подарив ему светлую дрёму…
Коба откладывает вилку.
СТАЛИН
А где этот поп?…
БЕРИЯ
С ним работают, товарищ Сталин.
СТАЛИН
А хотел он чего?
БЕРИЯ
Отпеть.
СТАЛИН
Что?! Кого?!
Берия кивает на пустой саркофаг.
СТАЛИН
Давай его сюда.
ВОРОШИЛОВ
Товарищ Сталин, сюда же нельзя, увидит,
что эвакуировали тело Ленина и…
Сталин перебивает.
СТАЛИН
Хорошая идея – отпеть! Кого отпоём?!
Кто же похож?
Тишина потянулась тяжёлой паузой.
СТАЛИН
Ты, Берия?!
БЕРИЯ
Иосиф Виссарионович, лечь туда не
проблема. Я готов на всё для качества
допросов, но он же уже меня глядел…
Кадило этот…
СТАЛИН
А – да! Ну, а кого?
Сквозь дивные усы запел, чуть слышненько, Буденный.
БУДЁННЫЙ
Иосиф, на всенародную любовь вознесть
бы надо всенародного, а он наш староста.
И бородка, и взгляд, и… пиджак, и галстук
с башмаками… почти копия.
Все смотрят на Калинина, он дремлет.
СТАЛИН
А волосы и цвет глаз?
Под усами у Будённого оскалились зубы.
БУДЁННЫЙ
Так, глаза-то у жмура того!… захлопаны…
А волосы?! Фу-у! Считай, что их уже нет!…
Как ветром сдует… в галопе…
Сталин рассмеялся!
СТАЛИН
Вострой саблей машешь: побрить – убрать,
отпеть и закопать…
Смех аккуратно поддержала вся компания – Калинин растряс дремоту.
КАЛИНИН
Вождя с хвостом видел! Ха…
Смех дисциплинированно оборвался! Головы тут же развернули свои лица к хозяину Ставки и, сглотнув неожиданный кашель, тут же швырнули гневные морды к народному старосте! Люди в штатском, прочитав команду в глазах Берии, подошли к стулу сновидца.
Сонно продолжил Председатель Верховного Совета…
КАЛИНИН
А с ним, с вождём фрицев! Риббентроп!
Ножкой топ! Уж потом и тоже с хвостом,
да ещё и с рожком! Ха! С рогами!
Бегает вокруг нашей «Т-тридцать четвёртки»
и бьётся об броню, бьётся!.. И бу-у! И бу-бу-бу!… И бу-ух!… Буди-буди, пук!…
Сталин захлопал, и поднялся, тряся указательным пальцем!
СТАЛИН
О врагах надо думать… А вообще,
я понял твои американские мотивы…
Второй фронт будить надо… Да…
Вдруг, поднимается Хрущёв.
ХРУЩЁВ
А разрешите я.
Сталин удивлён.
СТАЛИН
Ты, Никита?!
Хрущёв с синими дрожащими губами идёт к саркофагу.
ХРУЩЁВ
А что? Брить меня не надо, на бричку… э-э… на телегу забирался легко.
Никита Сергеевич заносит ногу на саркофаг.
СТАЛИН
Не страшно?
Хрущёв опускает ногу и поворачивается к Сталину.
ХРУЩЁВ
Страшно! Но для процесса и достижения…
стакан бы водки…
СТАЛИН
Ну, хватит, Никита, вижу, что не только
плясать можешь. Духу хватает… Жаль время
и место не для плясок и песен… Шальная у
тебя присядка! А ведь так и влезешь в телегу
Времени, окаянный… Молодец!
Вдруг, открывается дверь и, с винтовкой в драной шинели и в серой папахе, заглядывает революционный солдат с чайником.
СОЛДАТ
Товарищи, не подскажите, где тут кипяточка
раздобыть можно? Кишки побаловать.
Сталин смотрит на членов политбюро, на Берию отдельно и пристально, на солдата.
СТАЛИН
Пошли.
Он идёт из Мавзолея, все следуют за ним: коридор с многими поворотами, перед дверью Сталин останавливается, поворачивается.
СТАЛИН
А где солдат?
БЕРИЯ
Какой солдат?
Пауза: вопросительные взгляды.
СТАЛИН
Я хотел сказать, где этот воин в рясе?
БЕРИЯ
Наверное, молится: ничего другого ему
не осталось.
СТАЛИН
Ко мне его. А вас ждут дела. Всё внимание
фронту, товарищи!
Красная площадь: смена караула у Мавзолея. Утро.
Замавзолейный двор вновь в пылающих кострах. Матросы, солдаты, гражданский люд. Труп священника лежит ничком, как и прежде. Рядом стоит матрос и растягивает гармонь, извлекая из мехов плясовую. Пьяный мужик в красной рубахе выплясывает перед бабой, у которой грудной ребёнок на руках, она ругается.
Кабинет Сталина. Сталин за столом. Утро.
Входит Берия.
БЕРИЯ
Иосиф, я доставил его. Он странный какой-то,
даже пальцем не тронули, а плачет и стонет,
и, как две капли воды, похож на Ильича…
Сталин вскакивает.
СТАЛИН
Что?! Что ты устроил маскарад в такой
торжественный день! Попы, матросы, солдаты!
Один кино снимает, как лезут по воротам, чтобы Зимний взять, который никто и не брал никогда. Другой за Мавзолеем костры разжигает! Что за сцены устраиваешь?! Я просил тебя найти для документального кино двойников Ленина. И только.
БЕРИЯ
Я нашёл, товарищ Сталин.
СТАЛИН
Так ты предлагаешь с массовками снять?
БЕРИЯ
А как нужно?
СТАЛИН
Обсуди с Эйзенштейном, новатор. А где
мавзолеисты-ленинцы?
БЕРИЯ
Здесь. Показать?
СТАЛИН
Потом. Давай попа.
Красная площадь. Бой курантов. Смена караула у Мавзолея. День.
Хроника: Москва военных лет. Караул у Мавзолея. Пустой саркофаг. Тюменский железнодорожный вокзал. Здание сельскохозяйственного института. Охрана у кабинета. Кабинет. Тело Ленина в саркофаге.
Кремль. Кабинет Сталина. Сталин за столом. День.
Берия вводит служителя церкви.
БЕРИЯ
Товарищ Сталин, задержанный доставлен.
Сталин встаёт и, не отрывая острого взгляда от человека в рясе, идёт медленно на него.
СТАЛИН
Ну, что?! Опиумом для народа хотел
наркомовские сто граммов заменить?!
Где кадило?
БЕРИЯ
У экспертов. Возможно, что там была
взрывчатка.
СТАЛИН
На кого работаешь? На немца? Сигналишь
им?! Он сигналит им! Враг!
ПОП
Нет, я с народом. С землёй родной.
БЕРИЯ
Это ты хорошо подметил: скоро роднее и
ближе у тебя ничего не будет. Лицом ты
у меня Родину почувствуешь: мордой
плюхнешься.
СТАЛИН
Куда направлялся?
ПОП
К Ленину, чтобы отпеть его и просить
придать земле. Снять грех с России!
Глядишь, и разобьём тогда ворога. Без
этого погибель будет.
Сталин сгрёб свой взгляд с попа на пол и пошёл вдоль стола, остановился.
СТАЛИН
Лаврентий, я приглашу.
Берия вытягивается, кивает головой и выходит из кабинета. Сталин жестом приглашает попа к стулу у длинного стола. Задержанный садится, Сталин идёт во главу стола и рассаживается вместе с трубкой.
СТАЛИН
Кто послал тебя?
ПОП
Вера. Иосиф Виссарионович, от грехов в
такой час освободиться нужно. Много их.
Отпеть бы, для победы.
СТАЛИН
Скажи мне… В твоей вере – устоим?! Устоим
ли, ведь вся Европа уже… Устоим?! Чьи грехи
вспоминаешь? У фашиста их вон сколько! И
сколько ещё будет?
ПОП
Уже проклят Гитлер. Всем человечеством
и это поможет нам. А если мы грех снимем, то…
СТАЛИН
Ты послан, чтобы революционные завоевания
по ветру пустить. Кем?
Поп встаёт.
ПОП
Грех такое говорить. Доколи, с 17-го будет?!
Снять надо, чтоб Москву отстоять, как Родину!
СТАЛИН
А в Бородинском?
ПОП
Там не наш грех.
СТАЛИН
И сейчас их! Ты всё знаешь? А сказали тебе,
что похож на того, кого отпеть желаешь?
ПОП
Ведомо. Поэтому и стал священником после
революционных деяний гражданской.
СТАЛИН
Ты не Соловковец?
ПОП
Он. Я ведь, как увидал крушения куполов
церковных, так и подался в монастырь. Думал,
бог создал схожих, меня и… и значит за
деяния ответственность равная.
СТАЛИН
Равная…, будто равные?! Ты же не атеист.
ПОП
Был всяким, но когда всё стало по-ленински,
и потекла кровь невинных, я принял веру, дабы его грехи через его обличие замаливать. Мало этого видно, вот и подумал: может быть богу надобно его схоронить, чтоб по-русски, по-божески…
СТАЛИН
Атеисту это зачем?
ПОП
Все под богом ходим.
СТАЛИН
Ладно рассказываешь. А под рясой, наверняка,
погоны! Ловко с кадилом придумал! Или
придумали? Опять немец выбрал его обличие?!
Провокаторы!
ПОП
Я только богу служу…
Сталин отмахивается от его слов рукой и нажимает кнопку под столешницей. Входит Берия с офицером охраны. Сталин отворачивается и смотрит в окно.
БЕРИЯ
Уведи.
Поп встаёт, и они с офицером выходят из кабинета.
Приёмная Сталина.
Вдоль стены стулья, на которых сидят три мужчины похожие на Ленина (они же Тулины, они же Ульяновы). Поп и мужчины с удивлением смотрят друг на друга.
КОНВОИР
Руки за спину. Вперёд.
Траурный зал Мавзолея.
От саркофага тянутся оглобли, в которые запряжена лошадь, у стола солдаты, матросы и гражданский люд семнадцатого года. В саркофаге спит младенец. Все молча жрут. Баба склонилась над ребёнком, мнёт полные груди.
БАБА
Накормить, или пусть поспит ещё? Спи, ягодка.
Отходит к столу.
БАБА
Эвакуироваться будем. Вот ещё раз съедим
титьку и…
СОЛДАТ
Вкусное слово, а я уж который год – кипяток
хлебаю. Ладно, что тёплый, как твой бок.
БАБА
Ты не придвигайся, у меня мужик есть.
МАТРОС
А это твой там напился и застрелился?
БАБА
Как?!
ГРАЖДАНСКИЙ ТИП
Насмерть. Кричал, что осквернился
завоеваниями революционными, да и баба
родная хамит.
БАБА
Да, это я сказа: давай поиздевайся ещё!
А он присел, и танцевать начал, и язык
показал, сволочь! За что?! Трахал, трахал,
трахал, трахал! Давайте помянем, у меня
борщ есть!
Пьют.
СОЛДАТ
Я кипяточком брюшину согрею…
ГРАЖДАНСКИЙ ТИП
Не в попы ли бережёшься, грехом не
опоясываешься? А, служивый?
СОЛДАТ
Шаткая дорога безбожная… куды заведёт…
МАТРОС
Нет, брат, эта дорога светлая. К коммунизму!
И не будет там попов.
БАБА
А я его с собой заберу! Мужика, говорю,
с собой заберу и схороню там. Эвакуируемся
куда подальше. Россия большая, поди на всю
силов не хватит бардак устраивать под красным флагом.
Баба идёт к лошади, берёт её под уздцы и тянет к выходу.
БАБА
Подальше надо от ваших мунизмов, от
всяких революционизмов! Пошла, милая!
Лошадь пошла за Бабой. Оглобли оторвались от саркофага, и потащила их она к выходу.
СОЛДАТ
А ребёночек?! Братва, давай поможем!
Бери мальца, найдём телегу, уложим мужа
её и пусть едут.
Мужики подхватывают ребёнка и спешат на выход.
Красная площадь.
Смена караула у Мавзолея. День. Траурный зал Мавзолея. Пустой саркофаг. Стол с закуской, оставшийся после членов политбюро.
Входят офицеры охраны. Они без шинелей, сбрасывают шапки, трут уши, дышат на пальцы. Обступают стол, поедают пищу, и убирают посуду.
ПОЛКОВНИК
Давайте, товарищи, за тех, кто сейчас на
переднем крае, за то, чтобы отстояли! И
чтоб не досталась им плохая доля! И чтоб
не отдали Москвы! За победу!
Все подхватывают, пьют, закусывают.
МАЙОР
Так, чтоб между первой и второй пуля не
пролетела! За годовщину революции!
Чокаются, косятся на пустой саркофаг. Пьют.
ПОДПОЛКОВНИК
Сейчас попа от хозяина сопровождал,
так он просто умолял меня привести
его сюда. Ненормальный какой-то!
МАЙОР
Слыхал, Ленин в Тюмени портиться начал,
пятнами пошёл, чернота проступает. Давайте,
за тело и дело его!
Все переглянулись, майор не замечает, пьёт один.
МАЙОР
Вот революция! Всё перевернула! Деньги
ведь немцы дали ему.
Майор куриной ногой указывает на саркофаг.
ПОЛКОВНИК
Майор, не забывайся!
МАЙОР
Афанасий Михайлович, как будто вы
не знаете?! До первой мировой немцы мирно
жили-были, по всей Европе пиво пили, а
потом о-опа-а! – война!… И теперь война!
Как купили Брест, так и отдали… Ха-ха…
ПОДПОЛКОВНИК
Ты пьян?! Ты знаешь, что после этого…
МАЙОР
Знаю. Сдают оружие и руки за спину. Так?!
Вот оружие.
Майор достаёт пистолет, подходит к саркофагу, направляет на него пистолет и всаживает несколько пуль в место расположения головы мумии, летят осколки стёкла. И тут же майор роняет пистолет, хватаясь ладонью за грудь, меж пальцев появляется струйка крови. Он падает. Полковник кладёт пистолет в кобуру.
ПОДПОЛКОВНИК
Афанасий Михайлович, это вы зря… Вы же
врага народа… Не профессионально. Зачем
вы его спасли?
ПОЛКОВНИК
Григорий Кузьмич, нервы. Я на фронт хочу.
Помогите, полковник.
Красная площадь.
Смена караула у Мавзолея. День. Кабинет Сталина. Сталин и Берия. День.
СТАЛИН
Надо площадь осмотреть… наверно выпало
что-нибудь из кадилы.
БЕРИЯ
Уже сделали. Обшарили всё – ничего, но
если потребуется, мы найдём то,
что необходимо нашей партии и вождю.
СТАЛИН
Ну, хватит! Шутник.
БЕРИЯ
Иосиф, дело странное, и раскрыть его в такое
время, просто необходимо! Какие шутки?!
Сталин встаёт и начинает ходить по кабинету.
СТАЛИН
Хорошо. Подумаем, как лучше. Что фронт?
БЕРИЯ
По прежнему. Сдерживаем с огромными
потерями, но и у противника
потери огромные. Героизм проявляют наши!
Просто чудо!
СТАЛИН
Смотри, чтобы сквозь фанфары вредители и
враги не пролезли. Следи за фронтом внимательно с тылу. Ну, где твои актёры для документального? Вводи, артистов.
БЕРИЯ
Иосиф, беда! Из Тюмени звонили. Ленин
портится! Пятна, чернота… Была проблема с раствором у специалистов. Но теперь молодой учёный создал совершенно новый раствор, более эффективный. Он предан, он грузин… имя Мамука.
СТАЛИН
Купать надо тело… чтоб выиграло дело. Ты
прежних специалистов эвакуируй, пожалуйста, куда-нибудь поближе к земле там. Потеряй. Потерять всех надо. И давай актёров сюда. Кстати, они тоже должны быть, потом, эвакуированы, пожалуйста. Давай их.
Пустырь, лошадь с телегой, в которой труп мужика, живой ребёнок и Баба. Вечер.
Мосток последний, за которым город. По пустырю бредут люди.
БАБА
Стойте! Стойте! К людям добровольцам пойду!
Буяна возьмите. Я здесь с ребёнком, в Москве,
останусь! Похороните, прошу сердечно… Здесь, чтоб знала я…
Подмосковье. Фронт. Окопы, стрельба. Вечер.
Хроника: авианалёты, танковые атаки.
Кабинет Сталина. Сталин и Берия. Вечер.
СТАЛИН
Значит, служитель культа так прямо и
говорит?
БЕРИЯ
Да. Голос, говорит, был ему, потому и
пошёл к Мавзолею, чтоб вражескую
операцию «Тайфун» остановить.
СТАЛИН
Ты знаешь, а мы не будем снимать кино.
На Ильича больше похож картавый. Вот
его и уложи в Мавзолее.
БЕРИЯ
Иосиф, а может всё-таки, снимем? А потом
уже… Ведь хорошая идея: вы с ним обсуждаете
в Горках положение в Европе, говорите
о фашизме, в последние часы жизни Ильича, как завещание предсмертное… А?…
СТАЛИН
Нет. Тех двоих вывези куда-нибудь, а картавого аккуратно, без следов, и уложи. Да, и гроб приготовьте. Хотя, пожалуй, приготовьте два. Давай сюда попа.
Красная площадь. Смена караула. Ночь.
Из Мавзолея выходит Берия, осматривается и вновь заходит в Мавзолей. В траурном зале на столе голый труп картавого, его одевают.
БЕРИЯ
Всё сделали правильно?
ПОДПОЛКОВНИК
Да. Тех к стенке и вывезли уже, а этого
траванули.
БЕРИЯ
Молодцы. Поторопитесь. Оденете и туда
уложите, а гроб рядом поставьте.
Кабинет Сталина. Сталин, Берия и Служитель. Ночь.
Берия сидит за совещательным столом, Сталин слушает попа, прохаживаясь по кабинету. Служитель культа стоит в середине кабинета.
ПОП
Голос был мне ночью прошлой. Москву
отстоите и победите, если отпоёте и
похороните Ульянова-Ленина. Снимите
грех, и сколько лютый враг не будет рваться
тогда в столицу, ничего не выйдет. Правда,
трудно будет! Только пятого декабря погоним
фашиста прочь. Это цифра победы, но для вас
бедой может статься… в дни весны… А до декабря две тысячи самолётов будут кружить, как коршуны, но сыны Отечества будут быстрее и выше… Отпеть бы и схоронить, Иосиф Виссарионович.
СТАЛИН
Пятого декабря, говоришь… Да, трудный
месяц! Очень трудный. И кабы так стало!
Возможно Голос твой – истина. Мы тут
посоветовались, и решили, что все средства
хороши. Давайте придадим тело вождя земле.
ПОП
Иосиф Виссарионович, вы действительно
самый мудрый отец всех народов! Как будут
благодарны вам люди! За победу благодарны
над лютым ворогом, за человечность…
СТАЛИН
Да-да, мы сейчас пройдём туда, к Владимиру
Ильичу. Всё, как положено, и похороним, но…
Ленин умер очень давно, и чтобы твой Голос
донёс истину, необходимо жертвоприношение. Кого?
ПОП
Ну, если учитывать и облик, то мне надо с ним
уходить…
БЕРИЯ
Ты не атеист.
СТАЛИН
Но ты согласен?!
ПОП
Только, пусть отпоют потом меня…
СТАЛИН
Ну, хорошо. Ступайте.
Берия и поп выходят из кабинета.
ТЮМЕНСКИЙ ВОКЗАЛ. ЗДАНИЕ СЕЛЬСКОХОЗЯЙСТВЕННОГО ИНСТИТУТА. НОЧЬ.
Коридор института. Охрана у кабинета, где находится тело Ленина. Кабинет, в котором тело Ленина купают в ванной с раствором.
Кабинет Сталина. Ночь.
Сталин у окна. Входит Берия. Сталин поворачивается к вошедшему.
БЕРИЯ
Всё, Иосиф, грех сняли.
СТАЛИН
Вот и хорошо. Закопай где-нибудь.
Вдруг, из соседнего кабинета выходит ещё один товарищ Сталин и продолжает ставить задачу.
СТАЛИН
Ну, ты понял. Эвакуация это важный
стратегический ход во время военных
действий. Собирайте всех членов Ставки!
Сталин уходит в соседний кабинет и закрывается за собой дверь. Сталин у окна раскуривает трубку.
СТАЛИН
Давайте проводить совещание, Лаврентий.
Всю сводку с фронтов и, главное, как
положение под Москвой… Да… ноябрь… декабрь… пятое декабря… интересно…
Вещий сон…
2005 год,
город Москва
P.S. Данная версия киносценария «Эвакуация», была разработана по своей и почти одноимённой повести «ЭВАКУАЦИЯ, или переписать историю ПРАВДОЙ», которая является частью моего большого романа «Бурлаки» (притча с аллегорическими глубокими гранями в основе)…
______________________________________________________
Теамы в голливудских схемах-каркасах, то есмЪ в сценариях, лучше русского формата, как утверждают «наши продюсеры-соросята» потому, что в нём – одна страница – одна минута!
Банальная ложь – пиар и продвижение американских ценностей…
_____________________________
Ц Е П Ь
киносценарий полнометражного фильма
Перрон железнодорожного вокзала. Вечер.
Поезд готовится к отправлению, Алексей нервно смотрит на проводниц, теребя в руке билет: то, делая попытку подойти к ним, то, возвращаясь к вокзалу, где среди елей находится ряд лавочек. Голуби то и дело взлетают, напуганные движением последних пассажиров, уезжающих в этом поезде. Звучит объявление диктора.
ДИКТОР
До отправления скорого поезда №35, сообщением «Барнаул – Москва», остаётся пять минут, повторяю…
Алексей оставляет попытку пойти к вагонам, и обессилено садится на лавочку, на другой лавочке, рядом с ним сидит парень, инвалид от рождения, перед ним собака, которую он гладит руками, теряясь в ориентации, глаза закатываются под лоб, на лице искажённая улыбка, из края рта висит капля слюны. Из вокзала к инвалиду и псу подбегает молодой человек – Кава, помогает встать калеке, и они с трудом двигаются к вагону напротив. Звучит объявление диктора.
ДИКТОР
До отправления скорого поезда №35, сообщением «Барнаул – Москва», остаётся две минуты, повторяю…
Алексей вскакивает и бежит к проводнику вагона напротив лавочек. Обгоняет троицу и подскакивает к проводнику.
АЛЕКСЕЙ
Здрасьте… У меня билет на следующий, но может возьмёте?!… проблема у меня…
ПРОВОДНИЦА
Следуй, следуй… залил глаза… отойди отправляемся… А ты куда, тоже следующий с красавцем?!… и псиной…
КАВА
У нас билет, с плацкартой, всё по чести… Вот, едва успел… его только усадить, уложить… и всё… он тихий, а там встретят…
ПРОВОДНИЦА
Да ты что, такого одного!… Что я с ним?!…
АЛЕКСЕЙ
А может, я сопровожу…
ПРОВОДНИЦА
Иди проводник!… тебе самому поводырь нужен…
АЛЕКСЕЙ
Может, поменяем, ему ж не к спеху…
КАВА
К спеху, его встречать будут… отойди! Видишь, мы уже прощаемся…
Калека тянется к псу, из него вырываются от эмоций гортанные нечленораздельные звуки, собака взвизгивает – ластится…
ПРОВОДНИЦА
Ну, всё, давай, заходи…
Кава вталкивает калеку в тамбур, калека тянется к псу и воет. Поезд трогается, собака бросается к двери вагона, проводница брезгливо закрывает двери. Поезд набирает ход, пёс мчится рядом, заглядывая в окно тамбура, вагонный башмак сбивает его, и он летит под вагон! Раздаётся визг и тает в стуке колёс!
АЛЕКСЕЙ
Вот и попрощались…
Алексей отворачивается к входу в вокзал, хватаясь за сердце… входит в вокзал, идёт сквозь толпу, и через головы людей видит надпись «медпункт», пробирается к нему, открывает дверь и видит внутри медсестру и милиционера, в очень близком расположении к друг другу.
МЕДСЕСТРА
Минуточку.
Алексей закрывает двери и шагает в сторону.
Медпункт вокзала с тусклым светом лампочки. Вечер.
Медсестра ведёт беседу с работником транспортной милиции, который пытается приблизить к себе её.
МЕДСЕСТРА
Ты хочешь соединить тела и дела?…
МИЛИЦИОНЕР
Ну, дозы наши нашли своего клиента… Сработало! А дозы чувств?…
МЕДСЕСТРА
А как насчёт вовремя остановиться?…
МИЛИЦИОНЕР
Значит, ты в раздумьях?
МЕДСЕСТРА
Я всегда в них…
МИЛИЦИОНЕР
А пятая бригада, зачем к тебе частенько подъезжает?… И вьётся тип молодой… Кто это?…
МЕДСЕСТРА
Ревнуешь?…
МИЛИЦИОНЕР
Да. Ночные дежурства у нас часто совпадают. Можно время не терять…
МЕДСЕСТРА
А пациенты?…
МИЛИЦИОНЕР
А технический перерыв?…
Входит Кава, и застаёт их за разговором.
КАВА
Что – технический перерыв?…
МЕДСЕСТРА
У медицины нет перерывов, проходите, пациент.
МИЛИЦИОНЕР
Технический – это дело техники…
Милиционер выходит.
КАВА
Как он смотрит на тебя!… Ладно, вот доля твоя. Дурка отработала. Клиенты не слабые оказались.
МЕДСЕСТРА
Спасибо. Кавочка, а когда же я свою долю одиночества утолю. Я очень скучаю… что-то ты забываешь меня…
КАВА
Скука и дела – несовместимы. Дай, на ушко что-то скажу…
Кава склоняется и целует её в шею.
КАВА
Давай мне народ в дурку загоняй, давай…
МЕДСЕСТРА
Я всё сделаю, Кавочка… не терзай меня.
Кстати, мент что-то подозревает…
КАВА
Что?!…
МЕДСЕСТРА
Да, расспрашивает, и знаки внимания уделяет…
КАВА
Уделяет?!… Пока они не пронюхали надо торопиться! И на клюшку всё, и забыть, как страшный сон! Дураки нужны,! Бригада простаивает! Ладно, у меня сегодня два билета в один конец… подфартило… пока…
МЕДСЕСТРА
Увидимся завтра?! Когда?…
Кава кивает и выходит из медпункта.
Железнодорожный вокзал. Вечер.
Толпа встречающих и отъезжающих. Алексей бродит в толпе по вокзалу не находя себе места и растирает ладонью грудь в области сердца. Выходит на крыльцо к городской площади, закуривает. Жадно хватает табачный дым, осматривается, обнаруживает проступившие в ночном небе звёзды… К Алексею, из вокзальной толпы пробирается девушка.
ОЛЬГА
Что с тобой, дядя?
АЛЕКСЕЙ
Ничего, девочка.
ОЛЬГА
Может, помощь нужна… скорая… с заботой… с лаской…
Её язык медленно окрашивает губы собственной влагой.
АЛЕКСЕЙ
Нет, такой не надо.
Девушка улыбается.
ОЛЬГА
А какая нужна?
Алексей осматривается, бросает взгляд на привокзальные часы, примеряет московское время с местным – на руках.
АЛЕКСЕЙ
Водки бы сейчас, с кил-лограм-мчик! Где тут кафе? Пойдём, посидишь за компанию…
ОЛЬГА
А вон – светится.
Привокзальное кафе. Вечер.
Алексей и Ольга за столиком, который не накрыт, а набросан спехом бытия дорожно-железного. Он разливает водку в стаканчики, балансируя между краями тары малой, она на мгновение окунается в зеркальце. На не большой сцене полураздетые девчонки пытаются уметь танцевать.
ОЛЬГА
Ты что вчера, перебрал? За сердце
хватаешься.
АЛЕКСЕЙ
Нет.
ОЛЬГА
Я в душу не полезу: не бойся. Ну,
за знакомство!
Водочная тара приподнялась над сердцами.
АЛЕКСЕЙ
А как зовут тебя?
ОЛЬГА
Оля.
Алексей вонзается взглядом в незнакомку…
ОЛЬГА
Что с тобой, дядя?
Алексей улыбается.
АЛЕКСЕЙ
Ничего… Меня Алексеем зовут.
Водка падает, вся разом: в несколько глотков – и они дышат активно – и носом, и ртом: от вдоха – к выдоху, – от атмосферы – к желудку, – и затем припадают к закуске, к закуске, к закуске…
ОЛЬГА
Ты уезжаешь или приезжаешь?
АЛЕКСЕЙ
Уезжаю.
ОЛЬГА
Куда?
АЛЕКСЕЙ
Домой.
ОЛЬГА
Не опоздаешь?
Ольга стягивает тихонько с ноги под столом свой сапог.
АЛЕКСЕЙ
Нет.
ОЛЬГА
А здоровья хватит?
Голая ловкая ступня Ольги прячется в мотне Алексея: стол-блюдо едва устоял! Алексей стыдливо осматривает зал.
АЛЕКСЕЙ
Хватит, надеюсь, и здоровья…
Возбуждёнными сухожилиями он сдавливает в коленях ступню незнакомки, и будто в кулак сжимаются пальцы её ступни!
АЛЕКСЕЙ
Я обязан выдержать!…
Резкий вдох помогает хулиганке стерпеть боль – и нога, наконец, падает на шкуру родного сапога… Салат тщательно хрустит на зубах Алексея.
ОЛЬГА
Ой, ой… И что же сделать тебе?… А?! О, сапёрское – мин-н-н-нет! Чтоб не рванул! А?! Мальчик…
Алексей давится салатом! Водка, наконец, обжигает! Ольга обувается. И опять он впивается взглядом в собеседницу.
АЛЕКСЕЙ
Ты что, привокзальная?… меню для тебю… дура!…
ОЛЬГА
Ну, опусти меня, опусти!… зачем за стол
потащил?… Просто так, что ли?…
АЛЕКСЕЙ
За компанию. Я же говорил… Не могу один…
Ольга окунается взглядом в его глаза.
ОЛЬГА
О! Не один, но всё сам! Это уже?… а?!
Алексей обрывает её, а его взгляд устремляется мимо Ольги-незнакомки, – в даль за окно, – в суету огней города… Но через мгновение всю даль в обзоре забирает копающийся в помойном баке бомж, рядом с кафе, под фонарём. Алексей морщится и возвращается к глазам Ольги.
АЛЕКСЕЙ
Давай, забудем этот разговор.
Водка подарила испарину и облегчение, – ослабли нервы, ушло напряжение: горькая печаль и пустота, и безысходность… Чей-то крик истребил всё, что дала русская горькая: отмежевал от дум, и в уши вновь ворвался ровный мягкий базар-вокзал, в котором и вздрогнул Алексей!!!
КАВА
Ольга!
Пустой стул у их столика сдвигается, скрипит. Молодой мужчина комфортно усаживается на стуле, и бросает приветливо Ольге.
КАВА
Ты как здесь? Пьёте…
Алексей облегчённо выдохнул.
КАВА
Что так перенапрягся?! Я не муж… пейте,
отдыхайте, но здесь палёнка может быть.
Ольга улыбается.
ОЛЬГА
Привет, Кава! Как дела?
КАВА
Да как?! Живём рядом и не видимся: значит, их по горло.
ОЛЬГА
Хорошо когда работы много.
АЛЕКСЕЙ
Хорошо, но не всякой. Лихо ты проводил
калеку, как в последний путь… и пса…
КАВА
Бродячий он. Хорошо, когда есть проводы, когда обряды есть: встреча, посошок, стременная и!… так далее…
ОЛЬГА
Да нет, мы просто – сидим на дорожку.
КАВА
Провожаетесь… ну, мне тоже нужно идти провожать… опять… вот взял им для разговора в вагоне… палёнки…
ОЛЬГА
Пока.
Привокзальная площадь. Плотные сумерки.
В ВМW сидят Кава и гражданский тип.
КАВА
Наш пассажир на такси подгребёт…
ГРАЖДАНСКИЙ ТИП
Да… оба билета у меня…
КАВА
Вот пакет. Тут всё вместе с закуской. Говори, что там хорошие заработки, вахтовый метод…
ГРАЖДАНСКИЙ ТИП
Я говорил уже…
КАВА
Ну, да… в обратную сторону билеты выдадут там…
ГРАЖДАНСКИЙ ТИП
Где сойти?… Где-нибудь… в Тюмени?
КАВА
Да, где-нибудь там, а он пусть спит ещё пару-тройку суток. Ну, где же он?
ГРАЖДАНСКИЙ ТИП
Да, пора уж…
Привокзальное кафе. Поздний вечер.
Стуком локомотивных колёс взлетает музыка в атмосфере кафе, и бар-стойка продолжает в этом ритме разливать воду с пивом, а пиво с водкой… с полуобнажёнными девчонками на маленькой сцене, пытающихся уметь танцевать.
ОЛЬГА
Ты подумал, что я проститутка?!
АЛЕКСЕЙ
Оля, я же просил забыть этот разговор. Давай забудем…
Алексей смотрит на танцовщиц, подмигивает Ольге и вновь наливает.
АЛЕКСЕЙ
А Кава чем занимается? Проводника так зовут?!
Ольга мотает головой.
ОЛЬГА
Кава… это «Ка Вэ»: он квартирный вопрос одиночек решает. Кто позабыт-позаброшен и живёт один-одинёшек.
АЛЕКСЕЙ
Как?
ОЛЬГА
Отправляют.
АЛЕКСЕЙ
Куда?
ОЛЬГА
В свет, а может и на тот свет.
АЛЕКСЕЙ
Суки! Бомжей… рожают…
Алексей вновь смотрит за окно: у помойного бака уже три бомжа, двое из них делят сферу влияния – дерутся по-детски.
ОЛЬГА
Ну, а что сукам ещё делать, как ни рожать!
АЛЕКСЕЙ
Смотреть на них… противно! И жалко…
землячки ведь…
ОЛЬГА
Эти?! нет, эти из Москвы или откуда-то
оттуда, а вот московские, те – наши…
и сейчас отправляет кого-то с билетом
в один конец… кто-то рядом с бомжем
поедет… Фу!
АЛЕКСЕЙ
Миграция – эти туда, те – оттуда…
культурный обмен… Как просто!…
А я полагал, что москвичом стать
почти не реально! Столько денег нужно!…
ОЛЬГА
Всё проще: повонял суток трое в вагоне
и!… сбылась мечта…
АЛЕКСЕЙ
Нет, пока он в дороге, он не воняет, он же… ещё не москвич.
ОЛЬГА
Точно: и в прямом и переносном – покатится, покатился, покатился…
Ольга улыбается – Алексей не поддерживает – выпивает.
ОЛЬГА
А почему ты вздрогнул, когда Кава
меня окликнул? У тебя что-то случилось?
АЛЕКСЕЙ
Рак крови у жены моей обнаружили…
Её тоже Оля зовут…
Непослушная капля, изношенная последним временем, поползла, обжигая щёку ему.
ОЛЬГА
Прости, Лёша…
Алексей достаёт сигареты – они закуривают: слеза иссыхает.
АЛЕКСЕЙ
Детей надо привезти. Бедные мои девки… они ничего не знают пока… И сколько ей богом отмерено?!… Ну, судьба… Трудно смириться: в полном рассвете сил!… время жить для себя… Дети уже сами себе няньки…
ОЛЬГА
А где она сейчас?
АЛЕКСЕЙ
В краевой.
Дым туманит застолье, окутывает…
АЛЕКСЕЙ
Ты знаешь, Оля… привычно называть
твоё имя… Ты знаешь, когда привёз её
в районную, и вошёл в длинный коридор, дневной свет прожёг меня жилистыми лампами! Не коридор, а туннель! И змеи белые во всю длину от этих белых ламп! Аж, жутко стало! и тревожно… И до чего остра интуиция!… Так и оказалось: узнал на следующий день – трагедия! Как вены с молоком, эти лампы. И снятся теперь – мучают суки…
Алексей вновь сжимает руками грудную клетку.
ОЛЬГА
А и правда, похоже… никогда бы не подумала…
Длинный коридор больницы. Поздний вечер.
Свет длинных линий неоновых ламп разбегается по всей длине коридора и неожиданно освещает в дальнем тёмном тупике – гроб, тянущегося с пола на подоконник – в тёмное окно, которое заглядывает в дом Алексея и Ольги, где в тёплом свете лампочки балуются в ночных рубашках их дочки.
Больничная палата. Поздний вечер.
На кровати Ольга, она резко открывает глаза.
Светящееся окно в тупике коридора. Поздний вечер.
В окне видны девочки, которые шалят. От окна, от угла дома отходит старик, идёт по двору к входной двери, останавливается, смотрит на Луну.
СТАРИК
Ох, внученьки мои… тяжёлое горе для детства…
Вдруг, коротко взвывает пёс.
СТАРИК
Цыть, холера тя… накликаешь! Ну-ка, иди со двора от греха подальше… Побегай, пометь… посучись…
Отвязывает пса и направляется к двери в дом.
Привокзальная площадь. Поздний вечер.
В ВМW сидят Кава и гражданский тип.
ГРАЖДАНСКИЙ ТИП
Слушай, Кава, я прослышал по своим каналам, что наш «медпункт» наркоту начал сбывать… ты, когда её видел?
КАВА
Да?… Я сегодня, но тебе, оперу, видней…
надо завязывать…
ГРАЖДАНСКИЙ ТИП
Давно пора! Так, подъехал пассажир, я пошёл.
КАВА
Не забудь документы забрать у него…
Я за тобой, в сторонке…
Привокзальное кафе. Поздний вечер.
Алексей и Ольга за столом.
АЛЕКСЕЙ
Ты когда-нибудь теряла кого-то?
ОЛЬГА
Я не хочу об этом… сейчас твоё горе ближе…
АЛЕКСЕЙ
Спасибо. У меня это впервые, чтобы вот так!…
ОЛЬГА
Лёша, может, кровь нужна?! Я сдавала…
Алексей качает отрицательно головой. Слеза вновь разбегается и прыгает со щеки – шипит сигарета.
АЛЕКСЕЙ
Оля, мне плохо… Сдавило всё, Оля…
воздуха мало… ты… не торопишься…
ОЛЬГА
Провожу, конечно… точно водка палёная… хоть сигарету брось… господи… пошли на воздух…
Привокзальная площадь. Поздний вечер.
С помощью Ольги кафе и сигарета отшвыриваются, и он вновь жадно вцепляется глубокими вдохами за прохладный широкий воздух. Пространство привокзальной площади медленно сдвигается, и к их ногам, наконец, от равнодушных дверей вокзала, сползают ступени: восхождение на них каждым шагом вонзается болью в сердце.
КАВА
О, и вы двинулись, наритуалились! Мой
пассажир шустрее был, хоть и в годах.
Алексей покоряет ступени и улыбается.
АЛЕКСЕЙ
Он в детство впал оттого и шустрый, видел я уже одного шустрого… бомжарики, что же вы жуёте на завтраки…
КАВА
Ты зачем так накачала?… Во, дают! Хороший знакомый?
ОЛЬГА
Кава, у него сердце что-то, помоги…. Ой!
АЛЕКСЕЙ
Хороший знакомый… причём, уже очень хороший.
Кава смеётся, и встаёт третьим в композиции. Вокзальная дверь выворачивается от рук спасителей, и они входят в транзитную толпу пассажирской России: в ожидания и неизвестность…
Зал вокзала.. Поздний вечер.
Ольга и Кава проталкивают Алексея сквозь толпу.
АЛЕКСЕЙ
Не до смеха хреново… нитроглицерин в киоске… может.
КАВА
Может поможет, может… Сейчас! стой! Я найду.
Новый знакомый прислоняет его к колонне.
АЛЕКСЕЙ
Только палёный не бери!
КАВА
В медпункте подберут, специалисты что нужно…
Взгляд Алексея с ироническим оскалом блестит и потухает.
ОЛЬГА
Кава, его самого в медпункт надо!
КАВА
Самого?… Да, там лучше помогут…
Ольга и Кава подставляют свои плечи.
ОЛЬГА
Быстрей! Давай, давай, двигай ногами!
У тебя губы бледные… Лёша, держись!…
Пропустите! Помогите чуть-чуть… к
медпункту его! Хорошо, хорошо, спасибо… спасибо…
Теснота люда находит в себе путь: расступается люд усталый.
Привокзальный медпункт. Поздний вечер.
Пропадает гул толпы, становится тихо. Алексей сползает по стене на кушетку.
КАВА
Девушка, вы помогите человеку…
может скорую вызвать… Ну, ладно, сами тут разруливайте… счастливо.
Кава выходит их медпункта.
МЕДСЕСТРА
Что с вами?
Дежурная строго осматривает вокзальный дуэт.
МЕДСЕСТРА
Не рассчитали?!
ОЛЬГА
Сердце.
Женщина в белом прислушивается рукой к его пульсу.
МЕДСЕСТРА
Сердце?! Вы жена?
ОЛЬГА
Нет, я… только…
Гиппократовский взгляд измеряет добродетель в короткой юбке.
МЕДСЕСТРА
Сердце, значит… покиньте, девушка
стерильную зону…
Ольга пропускает слова мимо ушей.
ОЛЬГА
Держись, и не опоздай… извините, доктор, что болят сердца… Лёша, может Каву задержать?…
Она выходит. Дежурная медпункта нервничает и ехидничает.
МЕДСЕСТРА
Блят сердца, блят, страна праздная!…
Блят сердца!… Чего им не блеть?…
Для любви сердца… Как ночь, так блят!
Из сердца аж перегар прёт! И спит…
В травматологию не попал, нет… Хоть в гололёд, думала, отдохну! Уже весна скоро кончится. А они и в гололёд не туда, а ко мне… Потому что в травматологии не поспишь: там боль
и ломота… Проснись!… Фу, как водкой
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «Литрес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (https://www.litres.ru/chitat-onlayn/?art=70400986) на Литрес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.