Сокровища монастыря и плащ-невидимка
Анатолий Николаевич Овчинников
Приключенческо-фантастическая повесть о найденном в монастыре сокровище, которое привело через цепочку открытий к разгадке тайны инопланетян. Ряд случайностей приводит героев на межзвёздный корабль пришельцев, и они оказываются на планете Икс системы Альфа Центавра, где их ждут встречи с недружелюбными представителями местной фауны, новые находки и сражение с галактическим монстром.
Анатолий Овчинников
Сокровища монастыря и плащ-невидимка
Сокровища монастыря и плащ-невидимка. Часть 1
Происшествие в супермаркете. Наше время.
В одном большом-пребольшом магазине в отделе игрушек продавцы начали замечать странные вещи: игрушки стали исчезать с прилавков чаще обычного. Обычно – это когда покупатели, особенно дети, незаметно потягивают небольшие вещички, а тут пропадали вполне себе приличных размеров машинки и наборы игр. Приказом завотделом бдительность была усилена – не помогло, хотя на помощь для дополнительного наблюдения вызывалась другая смена. Игрушки продолжали периодически исчезать, причем куколки оставались на месте, а вот машинки и пистолетики нет-нет, да и да… того.
Когда завотделом в своем кругу за партией в подкидного дурачка начала жаловаться на загадочные кражи, её коллега по кондитерскому отделу хлопнула себя по лбу и, в свою очередь рассказала о внеплановом исчезновении в последнее время дорогих шоколадных конфет и наборов типа «Каракумы» и «Мишки». При этом соседний ликеро-водочный отдел кражами затронут не был. Заведующие посетовали на горькую судьбу начальницы, пожаловались друг другу на вороватых продавцов и наглых покупателей, на хитрых себе на уме бухгалтеров и малограмотных товароведов. У продавцов, понятно, всегда рыльце в пушку, но это насчет обсчитать-обвесить – это пожалуйста, но, чтобы украсть?! – нет. Новенькие могут, а ветеранам не с руки: недостачу делят на всех, и каждый поэтому вынужден присматривать за коллегой, чтоб чего лишнего не уволок.
В милицию-полицию обращаться, вроде, глупо, да и те могут «нарыть» чего им знать не следует. По совету заведующего плодо-овощами «игрушки» и «кондитерка» решили обратиться к местному потомственному экстрасенсу. Тот пришел, пошептал что-то себе под нос, окропил углы заговорённой водой, сделал несколько пассов руками и велел развесить над дверями пучки какой-то своей особенной трын-травы (оберег от сглазу). Получив помимо денег коробку «Зефир в шоколаде», знахарь ретировался восвояси.
На следующий день все равно в «Игрушках» исчез набор «Юный сталевар», а в «Кондитерке» коробка «Птичьего молока». Теперь заволновались продавцы и даже подсобка: в магазине не только они, работники, но и покупатели стали замечать паранормальные явления: самопроизвольное перемещение игрушек и коробок с конфетами в пространстве, но при этом все они, в итоге, стремились к дверям на выход, где и исчезали в толпе прохожих или в вечернем сумраке. Как посуда в «Федорином горе», убегающая от нерадивой хозяйки. Попытки удержать на месте убегающие вон изделия ни к чему не привели: неведомая сила вырывала из рук спасателей игрушки и сладости и упорно тащила их на улицу.
Вызвали уфологов, священника и – пришлось-таки – милиционера. Этот триумвират лично наблюдал таинственные явления, пытаясь им противодействовать в рамках своей специализации. Как-то: уфолог расставил приборы антилевитации, контроллеры магнитных и телепатических полей, священник махал кадилом и что-то гнусавил по-своему, милиционер достал пистолет и напряженно вглядывался в пространство. Не помогла. Спасибо, один из практикантов с торгового техникума предложил вернуться к старым добрым витринам и упрятать всю продукцию с открытых прилавков под стекло с замками. Так и поступили.
Но в ответ полтергейст переключился на отдел мясной и рыбной гастрономии: начала исчезать деликатесная нарезка и даже филе сёмги малосолёное «по-Мурмански». Когда же исчез целый окорок хамона, терпение администрации лопнуло и была вызвана служебная ищейка – доберман Герман. Ему дали понюхать кусочек испанского окорока, при этом воспитанный пёс не стал её жрать и рванул вместе с проводником в сторону грузовых лифтов. В лифте доберман чувствовал себя спокойно, но в цокольном этаже вновь напрягся, повертелся вокруг колонны, помеченной местными сучками, затем уткнулся мордой в бетонный грязный пол и выскочил во двор. Здесь он снова завертелся, затем сел на свой хвостик и грозно гавкнул: след обрывался возле мусорных баков, где и были обнаружены кости от хамона, но, увы, уже без мяса. Неведомая чупакабра сожрала дорогостоящий импортный продукт. Здесь же в баке были обнаружены и фантики от конфет.
Допросили грузчиков, но не сразу, а только наутро, ибо днём в России от грузчиков ничего не добьёшься. На другой день бригадир этих докеров припомнил после полстакана «перцовки», что во дворе универсал-маркета постоянно трутся какие-то детишки. И это, не считая всяких бомжей и приличного вида пенсионеров, ищущих чем бы поживиться в выброшенной «просрочке». Пенсионеры на допросе показали, что хамон им ни к чему, так как они никак не смогли бы его сгрызть по причине отсутствия зубов, а бомжи такого слова вообще никогда не слыхивали и думали, что это такое оскорбление: «Хам он!». Эта неграмотность вполне сошла за алиби. Оставались подозрительные дети, но они давно исчезли.
Администрация маркета все-таки потратилась на ЧОП – частное охранное предприятие «Кистень» – с тем, чтобы они устроили засаду возле мусорных баков. Ради поимки злоумышленников вновь были открыты витрины в «игрушках» и «кондитерке», а к хамону в гастрономии добавили для приманки роскошный торт из «советского пломбира».
И вот настал день отмщения, и вооруженная засада заняла свои скрытые от посторонних глаз позиции. Стоял тихий и теплый вечер, смеркалось (или вечерело – как правильней?). Пенсионеры и бомжи, нагруженные «просрочкой», рассосались по своим приютам и теплотрассам. Но вот им на смену подрулила стайка ребятишек.
Чоповцы – а это, как правило, видавшие виды бандюки – онемели от ужаса, когда увидели перемещающуюся по двору саму по себе без посторонней помощи копченую свиную ногу – изделие, а ля «Хамон». Окорок медленно плыл в пространстве, раздвигая воздух перед собой, плыл, пока его не подхватили подбежавшие пацаны, тут же начавшие наслаждаться заморским деликатесом.
«Вперед!»! – скомандовал старший наряда и все чоповцы ринулись в атаку. Мальчишки же, бросая трофеи оземь, рассыпались по переулку – поймать не удалось никого; окорок был поднят с земли, очищен от окурков и честно поделен между участниками операции.
Отчет старшего наряда: «Мною, старшим охранником Петькиным, была обнаружена, обезврежена и рассеяна банда расхитителей несовершеннолетнего возраста. Арестовать никого не удалось из-за наступившей темноты, остатки приманки в виде окорока хамон после завершения операции утилизирована. Акт прилагается».
Но, хотя облава и не удалась, товары и продукты перестали исчезать.
Сокровище из монастырского подвала. 25 лет назад.
Известный теперь всей стране монастырь в городе Z начали строить прибывшие сюда в 1610 году монахи Сретенского монастыря – как только на Москве стало известно о намерении бояр позвать на царство польского королевича Владислава. При Романовых монастырь процветал и «выдавал на гора» собственных святых и угодников, но вот при Советах его сразу прикрыли как источник религиозной заразы и потенциальную угрозу самой прогрессивной в мире власти рабочих и крестьян, особенно при наличии высоких и толстенных монастырских стен. Все здания и сам собор на территории монастыря были сложены из прочнейшего красного кирпича с толщиной стен даже в простых службах более метра и такой кладки, что многочисленные попытки всяких комбедов разобрать эти стены на кирпичи ни к чему не привели: кирпичи было невозможно отделить друг от друга – так был прочен старинный раствор, похоже, и впрямь «на яйцах».
Со временем там обосновались следующие советские организации и предприятия: консервно-сушильный завод с хранилищем сырья (картошка, капуста и т.п.) в самом соборе; ЦРБ – центральная районная больница со всеми положенными ей по штату подразделениями – поликлиника, аптека, морг и т.д.; гостиница (Дом крестьянина); несколько жилых двухэтажных домов; СМУ (строительно-монтажное управление), пищекомбинат со своими цехами и, наконец, детский дом № 3, где и обретались герои этого повествования (такое обилие разных ведомств на территории монастыря – это не выдумка, а свидетельство очевидца, то есть меня – автора).
Дети – они такие, их чипсами не корми – дай полазить по запретным местам. Вот и наши мальчишки лазали по бывшему монастырю где и как придётся. И вот однажды, играя в «войнушку» (тогда дети еще играли в нормальные детские игры) прямо в соборе среди куч капусты и картошки, Витька-Крючок пытался спрятаться от «фашистов» под мешками с морковкой. А надо сказать, что Витька был полиемилитчик – действительно скрюченный от рождения болезнью пацан с вечным костылём под мышкой. Он таким и родился, поэтому мать от него сразу отказалась. Витьку даже брали местные бандюки на церковные праздники в аренду у заведующего, чтоб тот в строю нищих просил для них милостыню. Витька потом приносил всем своим клёвый хавчик и даже денюшку, особенно много на Пасху.
«Войнушка», как и всегда, закончилась вничью, про Витьку забыли, а он лежал на каком-то грязном коврике и грыз морковку. Потянулся было за еще одной и тогда куча пыльных мешков обвалилась прямо на него. Крючок заорал, на крик сбежались несколько остальных «воинов» и выволокли его из-под морковной лавины, ухватившись за подстилку, на которой он лежал. Подстилка эта оказалась не то облезлым ковром, не то обычной протертой временем плотной мешковиной, а с другой стороны на детей с неё смотрел едва заметный бородатый старик – это был чей-то портрет, или икона без оклада – непонятно. Пацаны прихватили этот тряпочный портрет с собой – может, удастся его «толкнуть» какой-нибудь бабке под видом иконы.
Выйдя из складского сумрака на солнце, наблюдательный и шустрый предводитель их ватаги Павлик, заметил, впрочем, на этом самом ковре-мешковине еще какие-то рисунки и линии. О Павлике надо сказать особо: в детдом он попал в двухлетнем возрасте, будучи просто выброшенным кем-то из поезда в чистое поле, без документов и пояснительных записок. Его нашел обходчик и сдал в милицию, а те в детдом. Опрос проводников того поезда ничего не дал – кто ж сознается, что в его вагоне такое происходит?! И дело было закрыто по отсутствию подозреваемых. Сам ребенок вдобавок еще тогда и не говорил, только мычал, да и ходил с трудом – недоразвитый, одним словом. Назвали ребёнка Павликом по имени обходчика.
На обратной стороне старика с бородой были обнаружены такие знаки: в углу две стрелки, обозначенные на остриях «N» и «W» – а Павлик был уже в пятом классе, где начали проходить немецкий и знал, что эти буквы означают Nord и West, то есть, север и запад – в верхней части холста угадывалось схематичное изображение собора с боковыми притворами и «царскими воротами»; напротив собора, снизу, был изображен большой православный крест, соединенный с верхним изображением собора двумя параллельными линиями; эти линии примерно посередине были перечеркнуты прямой линией, а над ней была еще волнистая линия. От этой кривой вверх к собору была прочертана еще одна стрелка с надписью на конце: «25С 4А». На конце же этой стрелки был знак-не знак, а, похоже, как буква «Х».
«Ребус» – подумали пацаны и зачесали у себя в затылках, не зная, что и предположить. Но не зря с ними увязалась играть самая умная на свете и во всем детдоме девочка Оля, которая, хоть и была в этой компании младше всех, но отличалась при этом особым «умом и сообразительностью». Она повертела холстину и так, и эдак, посмотрела на просвет и сказала: «Смотрите! Вот это – наша церковь, где мы сейчас» – и она ткнула пальцем на изображение на схеме собора – «а большой крест напротив – это церковь, которая вон там, за базаром» – Олечка указала рукой в ту сторону (действительно, в городе было еще несколько церквей, и одна из них располагалась на запад от монастыря на соседнем холме). «Между ними» – продолжала Олечка – «нарисована дорога – это улица Ленина, а линия поперёк неё – это улица Советская, волнистая линия перед Советской – это получается наша речка Тешевка, а что такое 25С 4А я не знаю».
А надо сказать, что улица Ленина (бывшая Владимирская) мало того, что была с древних пор замощена булыжником (а потому всегда чистая и опрятная), так она была проложена (прорыта) вглубь холма, над которым возвышался монастырь и облицована по обеим сторонам толстенными каменными плитами-блоками из местного речного ракушечника. То есть, паломники и богомольцы поднимались к монастырю и его собору от нижней части города меж желтых мозаичных стен наверх к храму по своеобразному порталу-дороге. Под этим холмом-горой протекала речушка, по её берегам били освященные родники, через речку был проложен каменный мост из того же ракушечника. Это место так и называлось – Каменная Гора, или просто Каменка и никто никогда не называл дорогу к храму «улицей Ленина», только почтальоны.
Да, но ведь загадка на схеме оставалась: 25С 4А – что это? Сам этот рисунок на обратной стороне портрета какого-то мученика однозначно был картой где искать сокровища. И вся компания рванула на Каменку, облазила там все стены – как тысячу раз до этого, но теперь осмысленно, – но там кроме скелетиков дохлых мышей в расщелинах каменных блоков ничего обнаружить не удалось.
Между тем, жизнь продолжалась своим чередом, в том числе и в детском доме №3. Через пару дней на уроке математики пятиклассники начали «проходить» системы мер и весов, а в качестве примера русских старинных мер учитель поведал ученикам о существовании саженей, аршина, пядей и вершка. И вот тут-то Павлушу осенило: а не расстояния ли это указаны на схеме, где «С» – это сажени, а «А» – аршины?! Еле усидев до вечера, вся компания снова примчалась на Каменку с измеренной заранее линейкой палочкой-метром. Но где искать начальную точку отсчета, откуда считать эти сажени-аршины? И вновь бесконечно мудрая девочка-Олечка предположила, что отсчитывать надо от границы между булыжной мостовой и Каменным мостом, то есть, от первой плиты моста. Еще на уроке Паша пересчитал сажени и аршины в метры, получилось, что 25А – это около 50 метров, а 4А – это без малого 3 метра.
Прохожие удивленно смотрели как стайка ребятишек отмеривала палочкой какие-то свои, видимо школьные, задания. Через 40 метров от края моста начиналась (вернее, начинались) обе стены, окаймляющие мостовую, еще через 10 метров эта стена так и продолжала оставаться ничем не примечательной стеной и никаких сокровищ не обещала. В этом месте она была высотой метров пять, стена шла сверху, с горы, где была сначала совсем низенькая и постепенно вырастала к низу. На искомой отметке, вроде как, каменные блоки ничем не отличались от соседних, ребята даже попытались их расшатать – не помогло.
Но тут кто-то догадался поднять голову кверху и вот там, если присмотреться, на самом верхнем камне, который заслоняло корявое деревце, выросшее прямо на стене, в лучах заходящего солнца можно было разглядеть выступающий на ракушечнике крест. Ликованию пацанов не было предела – они, как ищейки, взяли след, но радость пришлось поумерить, а то проходящие зеваки могли бы обратить на них излишнее внимание.
Чтобы осмотреть верх стены необходимо было забежать по Каменке на гору и уже оттуда идти назад по верху вдоль уже монастырской стены, которая отстояла на несколько метров от обрыва, от верхушки стены Каменки; таким образом здесь образовалась своеобразная терраса шириной с приличную дорогу. Она здесь когда-то и проходила, эта дорога – вокруг монастырских стен, – она вела к одним из ворот с обратной относительно парадного въезда в монастырь стороны. Сейчас вместо дороги оставалась только тропинка, все остальное давно заросло бурьяном, кустами бузины и побегами лозины.
Отмеряв в обозначенном месте три метра от края стены Каменки в сторону стены монастыря, ребята уставились в обычную, ничем не примечательную такую же, как и везде, травку – подорожник, пастушью сумку и все такое прочее – пришло время разочарования? – Как бы не так! А на что у нас мудрая Олечка? Она единственная не смутилась и резонно заметила, что здесь надо копать: «Этот клад, как и все прочие клады в мире, закопаны в землю».
В ту пору в нашем городке не запирались не только калитки во двор, но и сами дома: хозяева заткнут щеколду щепочкой и всем ясно, что дома никого нет. Любой хозинвентарь – и лопаты в том числе – стояли в рядок у сарая. Через 5 минут одна из них уже рыла землю там, где надо. Один копает, остальные напряженно следят – всё как в фильме «Этот безумный мир», где вот так под пальмами откапывали чемодан с деньгами.
И вот он – заветный стук металла о металл – дзиннннььь!!! Лопату в сторону, дальше ребячьи ладошки разгребали вручную, очищая открывшийся их взорам… нет, не чемодан, а люк – не люк, лаз – не лаз, в общем, какой-то вход в пещеру Али-Бабы. Лаз был квадратный, примерно метр на метр, деревянный когда-то, подгнивший, но обитый заржавленным железом. С одного края было кованое кольцо, с другого здоровенные петли. Ну! Была – не была! Павлик потянул за кольцо, скрипнули петли и тяжеленный люк слегка приоткрылся. Остальные схватились за появившийся краешек и начали тоже тянуть.
Из открывшейся тёмной дыры пахнуло сыростью, холодом и гнилью, вниз уходила лестница – на первый взгляд целая. Уже смеркалось. Перебивая друг друга, но тем не менее дружно все согласились продолжить экспедицию завтра, но с условием, чтоб никому-никому не трепаться. Предстояло запастись необходимым инвентарём, как-то: веревка, фонарики, нож, если удастся где стащить – топорик. Лаз прикрыли и присыпали снятым ранее дёрном.
Назавтра оказалось, как раз воскресенье, и вся группка детдомовцев в составе Павлик, Витька Крючок, Олечка и близнецы Колька-Толька слиняли из детдома под предлогом посещения каких-то физкультурных мероприятий на городском стадионе. Так гордо именовалась корявая поляна с футбольными воротами без всяких трибун, пара ям для прыжков с песком и беговая дорожка из щебня вокруг поля. Наших героев ждали сокровища, а не жалкие грамоты за победу в метании гранаты.
Землю с лаза снова отгребли, откинули люк, посветили фонариком – лестница была на месте и казалась прочной. Да и вес у каждого «спелеолога» был невелик – им было по 10-12 лет, а толстых в детдомах отродясь не бывало. Витьку Крючка с его костылём оставили наверху «на шухере», а то мало ли что. Хоть и было это местечко укрыто бурьяном и кустами, да и народ шнырял туда-сюда далеко внизу и не мог ничего тут видеть и слышать, но береженого бог бережет.
Надо сказать, что спуск в неизвестность не особенно напрягал собравшихся: во-первых, детдомовца со стажем вообще трудно чем-либо испугать, а во-вторых, все уже не единожды получали своеобразную прививку от страха, посещая по ночам на спор городское кладбище. Ну, а в-третьих, что там может быть ужасного? – весь город знал о подземных ходах под монастырём, о пыточных подвалах для еретиков и о великих сокровищах, спрятанных в его тайных подземельях. Но, также все знали, что в Гражданскую и потом при коллективизации и расцерковлении большевики всё растащили, а что оставалось менее ценного умыкнули предки самих горожан. Даже железо с куполов (хотя уже и без позолоты, ушедшей в 1920 на революцию в Германии) и кресты на куполах – всё исчезло. В соборе оставались только почерневшие от пожарищ облезлые фрески под куполами высоко на стенах, куда не смогли добраться комсомольцы-богоборцы.
Верёвку привязали за один конец к петлям, которые выглядели очень надёжными, а другим обвязался первый из добровольцев – конечно, это был Павлик. Спуск в эту «преисподнюю» продолжался совсем недолго, Паша внизу отвязался, следом спустились близнецы и последней Олечка. Ход был прорыт под монастырской стеной и её фундаментом и вёл куда-то дальше – за стену. Ребята осторожно прошли метров 20-30, подсвечивая себе фонариками – ход был достаточно широк и высок – под ногами была плотная земля, а вот стены и потолок когда-то обкладывались толстыми досками, но теперь они опасно свисали сверху и торчали с боков. Ход упёрся в массивную большую дверь – деревянную, но всё еще на первый взгляд целую, хоть и всю в плесени, и державшуюся на огромных фигурных петлях и кованом засове.
Чтобы сдвинуть засов, пришлось долго бить по нему прихваченным с собой по случаю топориком. И вот он сдвинулся в сторону. Затаив, как говорится, дыхание, мальчишки потянули дверь на себя и она, хоть со стонами и скрежетом, но приоткрылась. Дальше тоже была кромешная тьма, дверь сдвинули сильнее, чтобы можно было пролезть вовнутрь. За дверью оказалось небольшое помещение с каменными стенами, полом и сводом из монастырского кирпича.
У противоположной стены лучи фонариков высветили следующую картину: ребята разглядели стол, за которым… неподвижно сидело два человека. У видавших виды детдомовцев все равно зашевелились волосы на голове, и они невольно попятились назад к двери. При этом оба сидящих за столом хозяина комнаты не пошевельнулись.
Павлик преодолел страх и подошел с трясущимся в руке фонариком ближе к незнакомцам. Те оказались одеты в истлевшее монашеское одеяние – рясы – на головах были клобуки (куколи по церковному). Самое ужасное оказалось то, что эти одеяние были надеты на … скелеты! – монахи умерли много лет назад. Похолодевшие от ужаса близнецы и Олечка подошли ближе. На столе, кроме подсвечника, кучки перьев и исписанного листка бумаги, ничего не было.
На листке же старинным «дореволюционным» письмом было написано следующее: «Лета 1919 от Р. Хр., 20-го дня августа мы, схимонах Зосима и инок Савватий, предаем себя в руки Господа нашего и повествуем о разорении монастыря антихристами, об убиении ими (большевиками) отца настоятеля и всей братии. Мы же, Зосима и Савватий, решили уберечь от осквернения и уничтожения главную святыню монастыря – икону образа Владимирской Пресвятой Богородицы, а также части церковной утвари и старинных грамот, которые мы смогли укрыть в сей келье. Антихристы шли за нами, но не смогли сломать входную дверь, а когда попытались ея взорвать, то рухнул весь притвор и завалил к нам все подходы с монастырского двора. Другая дверь – тайный выход в город – оказалась заперта снаружи, и мы оказались здесь замурованными, без пищи и воды. Силы наши на исходе. Прости нас, Господи, Отец наш небесный, за все прегрешения наши вольные и невольные. Аминь!».
Осмотревшись по сторонам, ребята разглядели помимо стола и монахов стоящие у стены два небольших сундука. Оба оказались не заперты, тогда один из братьев не утерпел и откинул тяжеленную крышку одного из них. Сверху, завернутая в какую-то тряпицу, лежала та самая, пропавшая 70 лет назад, икона-реликвия, а под ней, сверкая даже при тусклом свете фонариков, грудой были навалены чаши на подставках, подсвечники, разной формы и размера кресты с цепями, еще какие-то предметы непонятного назначения – многие со сверкающими каменьями.
Тряпица, в которую была завернута икона, оказалась каким-то балахоном с капюшоном из непонятного и ничем не украшенного материала – так, ветошь… Пашка взял её себе на память, её и еще один крест с камнями, наказав друзьям ничего больше не трогать. Во втором сундуке валялись россыпью бумажные свитки, несколько толстенных книг со сказочными картинками на обложках и даже пара непонятных деревянных дощечек с некими письменами. В общем, не золото, а так – полная никому не нужная муть. В этом сундуке брать было нечего, и пацаны отправились в обратный путь.
Если бы не здоровенный золотой крест в Пашкиных руках, то Витька-Крючок (который «на шухере») ни за что бы им не поверил, а так он чуть не свалился в черный люк. Павлик, хоть и был еще мал возрастом, но сообразил, что им это сокровище ничего, кроме беды не принесет в случае попыток его присвоить. Они просто долго не проживут. Поэтому он отправился с друзьями и с драгоценным крестом – нет, не в милицию или в райисполком (а то мало ли что…), а прямиком к настоятелю единственной на весь район действующей церкви отцу Никодиму. Тот всегда привечал детдомовских и своим наказывал не гонять их от церкви (хотя, что греха таить – среди этих ребят попадались ох, какие вороватые!).
Ну, а дальше уже отец Никодим «забил во все колокола» через свою епархию, епископ заявил властям о чудесном обретении святынь, и началась у Пашки и друзей совсем другая жизнь. Но недолго. Им даже выдали официальную награду от епархии и от государства, и получилась довольно приличная сумма. Но на дворе стояли те самые 90-е годы, и эта приличная сумма через полгода обратилась в прах. Только и осталась у Пашки на память та самая странная хламида, которую он таскал за собой весь детдом и даже после, когда был в армии и после армии. И как оказалось, не зря, а может, и на беду – но не обо всем сразу.
После тех событий разоренный 70 лет назад монастырь начали восстанавливать и передавать РПЦ. Все предприятия и учреждения на его территории были переведены и расселены кто куда. В том числе и детдом №3 был расформирован, а воспитанники разбросаны по другим детдомам. Павел после 10-летки почти сразу по возрасту попал в армию, а после устроился на работу. Всё это время они были с Олечкой в одном детдоме, потом она ждала его из армии, ну, а после они поженились – тут уж никуда не денешься. И у них родился сын Павел-младший (так мама пожелала назвать), он же Пал Палыч, он же Павел II, в отличие от отца Павла I.
Витька-Крючок тоже не пропал, он со временем почти выпрямился, хотя продолжал числиться инвалидом, умудрился закончить университет (что в его положении было равносильно подвигу), а после пошел по научной части и метил уже в доктора исторических наук. Близнецы Колька-Толька так и остались неразлучниками и, как это часто у близнецов водится, женились тоже на сестрах, но на обычных, не близнецах, и даже жили на одной улице.
Прошло 25 лет. Наше время. Облава в супермаркете.
Слухи о таинственных явлениях в супермаркете, тем временем, начали расползаться по городу. А все слухи, в конце концов, стекались в одну точку – в один обычный серый дом в центре города, но с барельефом Дзержинского на фасаде. Тот самый Дом, который обычные граждане предпочитают обходить стороной.
Начальник отдела «С» (отдел слухов) майор Пронин на очередном совещании лично, в инициативном порядке, то есть, без «накачки» сверху распорядился собрать досье по этому случаю – делу было присвоено кодовое название «Оборотень». Отдел «С», как и всё это уважаемое учреждение волновали не пропажа каких-то конфет и окороков – о, нет! – это было бы слишком мелко для их горячих рук и чистых голов: нужно было установить источник непонятного явления и выяснить, нет ли здесь злого умысла и происков иностранных разведок, или, паче чаяния, провокаций иноагентов из пятой колонны?
Специально созданная опергруппа получила в свое распоряжение спецавтомобиль с необходимой аппаратурой. Хотя, какие конкретно могут понадобиться приборы никто не мог предположить. Для начала в дополнение к существующим в маркете камерам наблюдения тайно установили свои, особо чувствительные, замаскированные, например, на грузовом дворе под собачьи какашки, а на козырьке над входом – под голубиные. Два сотрудника под видом уборщиков постоянно тёрлись среди покупателей в поисках таинственных злоумышленников. Заодно они вели запись всех подозрительных разговоров граждан, причем ЗУ (записывающее устройство) включалось автоматически, если рядом произносились ключевые слова типа «Бомба», «НАТО», «Мир», «Навальный» и некоторые другие.
Майор Пронин понимал, что после провала чоповцев злоумышленники на какое-то время «залягут на дно» – так и произошло, – но он все равно заставлял своих быть начеку и не снимать наблюдения.
Проходили дни, затем неделя, другая и вот… Однажды ближе к вечеру вновь, как и ранее, две коробки конфет сами собой без посторонней помощи оторвались от прилавка, подплыли среди посетителей к рыбному отделу, присоединили к себе две банки красной икры и выплыли все вместе через стеклянный турникет на улицу и растворились в толпе. Все секретные видеокамеры зафиксировали это действо, но даже замедленный просмотр ничего не дал: вещи убегали из магазина сами – без посторонней помощи. Поневоле закрадывалась мысль о нечистой силе (как у Гоголя, где вареники сами в рот залетали). Тут Пронину вовремя подвернулся один умник – лейтенант, только что из академии, – который предложил дополнительно сканировать пространство тепловизором, то есть, в инфракрасном диапазоне. Сказано – сделано.
Но на первых порах оказалось, что проку от тепловизоров тоже никакого: многочисленная толпа мелькала на мониторах в виде расплывчатых голографических картинок и не было никакой возможности понять ху из ху. Пробовали поставить датчики движения с лазерными контроллерами на входе и на кассах, чтоб по разнице в подсчетах посетителей попытаться определить кто тут лишний, причем применялись сложные математические модели, но тоже зря. Оказалось, что некоторые несознательные покупатели норовили прошмыгнуть с товаром мимо кассы и им это удавалась – компьютеры зависали от такого безобразия. Опытная служебная собака по кличке Тэтчер изредка делала стойку на совершенно, казалось бы, пустое место, чем приводила в замешательство своего проводника.
Майор Пронин не сдавался, так как собственными глазами видел то путешествие коробки конфет в содружестве с икрой через толпу к выходу. Он решил в случае повторения подобного явления пойти ва-банк, заперев всех посетителей в зале и выпускать их по одному после обыска и проверки разными детекторами. На очередном совещании уже с участием самого начальника Управления всеми Управлениями майор получил карт-бланш на свои действия. До начальства тоже дошло, что без его ведома и санкции (а это обидно) на подотчетной территории творится нечто непонятное – а вдруг, это заговор против конституционного строя и духовных скреп?
И вот, наконец, сработало! После очередного «всплытия» коробки конфет в воздух дежурные на мониторах видеокамер дали команду: «Перехват!». Все двери были заблокированы, дежурный от Управления обратился к присутствующим в зале и его окрестностях по трансляции с рекомендацией не беспокоится и отнестись с пониманием. Всех пропускали по одному – без личного досмотра (вроде как нет оснований), но через детекторы. Подозрительная коробка конфет давно валялась на полу, посетители все были осмотрены и выпущены, но на инфракрасных мониторах, тем не менее, продолжала метаться единственная небольшая расплывчатая фигура, наряженная в какой-то балахон до пят и с капюшоном на голове. Фигура металась от одной запертой двери до другой
В то же время визуально объект не просматривался: он вроде как материально себя проявлял – на приборах, – но одновременно его как бы и не было. Прибывший на место операции майор Пронин быстро оценил ситуацию (не зря он был начальник и Заслуженный работник Ведомства) и приказал притащить из отдела «Охота и рыбалка» маскировочные сети. С этими сетями сотрудники Пронина начали постепенно сближаться к центру торгового зала, загребая, словно бреднем. На мониторах тепловизоров загадочная фигура заметалась еще сильнее, перебегая от одного края «рыбаков» к другому, пока, наконец, не забилась как огромный карась в сетях сблизившихся «охотников за привидениями». Фигура-оборотень брыкалась и что-то вопила на русском, впрочем, языке.
И вот среди кучи маскировочных сетей и настоящих людей показалась сперва голова, с которой соскочил защитный – как оказалось впоследствии – капюшон, и перед собравшимися загонщиками предстал обычный с виду мальчишка: по возрасту школьник лет одиннадцати. Он вылез, наконец, весь из своего странного костюма-невидимки – балахона или скафандра? – и был препровождён вместе с костюмом «под белы рученьки» в спецмашину Управления. Работники супермаркета были заранее удалены с места операции, а с присутствующих директора и завотделами, ставших свидетелями необычной облавы, была взята строжайшая подписка о неразглашении подсмотренной ими государственной тайны.
На допросе задержанный пацан показал, что он стащил этот балахон-невидимку у своего отца (за ним сразу была выслана группа захвата) и признался в периодических кражах конфет и деликатесов, которые он «использовал на личные нужды с друзьями». Но «на дело» он всегда – по его словам – ходил один, а что это были еще за пацаны тогда – в истории с хамоном у мусорных баков – он не знает, никогда их ранее не видел и после тоже. Врал, конечно, но это было несущественно.
Привезли отца. И тут всплыла та старая история с детдомовцами: он и оказался тем самым Павликом, (теперь Павел I по семейной классификации). История с монастырским кладом, мёртвыми монахами, сундуками – обо всем этом тогда писали даже в центральных газетах. Стало понятным происхождение волшебного балахона-невидимки. Отец Павел, впрочем, категорически утверждал, что он не подозревал о скрытых свойствах взятого им тогда на память этого подобия савана (как ему казалось). Но вот его сынишка, который Павел II, найдя однажды на чердаке среди прочего хлама странный плащ с капюшоном, вывернул его для каких-то своих надобностей наизнанку, после чего плащ сразу исчез из его поля зрения. Когда Павлик вывернул плащ наощупь обратно – он снова проявился и вновь стал, хоть и необычного покроя, но плащом-балахоном (так как надевался через голову).
Павлик с ходу сообразил натянуть на себя этот волшебный балахон и, найдя зеркало побольше, убедился, что сам он тоже исчез вместе с плащом. В воздухе оставалась видна как бы подвешенная ни на чём голова с изумлёнными глазами. А когда мальчик натянул на голову капюшон, то исчезла и она.
Какое Павлик нашел применение своему открытию – вы теперь уже знаете.
В Доме с ликом Дзержинского завели новое дело, назвали его «Плащ-невидимка» и пометили грифом «Совершенно секретно, только для генералитета». С обоих Павликов (и мамы Оли, на всякий случай) и трех пацанов, ходивших с Павликом «на дело», была взята подписка о неразглашении совершенно секретной государственной тайны.
Плащ был отправлен на исследования в секретные подземные лаборатории и НИИ данного Ведомства. Исследования показали, что объект изготовлен из неизвестного нетканого материала, какового в предполагаемое время его обнаружения – 17 век – быть не могло. Из нетканых тогда могла быто только кожа и, как ехидно написано в заключении, возможно, это кожа единорога или василиска. А если серьёзно, то расположение, структура и сама формула полимерных молекул данного образца не соответствует ни единому известному на сегодня искусственному, а тем более, натуральному, материалу. И, если этот образец не изготовлен в неизвестных нам лабораториях недружественных стран, то остается предположить его неземное происхождение.
Да-да, именно так и было сказано в заключении уважаемого НИИ.
Далее из него же: эффект «невидимости» создают идеально подобранные и оптимально расположенные относительно друг друга структурные составляющие покрытия предъявленного полотна или же специального лака также неизвестного происхождения, идеально отражающего свет.
Дело о «Плаще-невидимке» у майора Пронина забрали (взяв с него и его оперов, как положено, строжайшую подписку о неразглашении сами знаете чего) и отправили на доследование в самый секретный из всех институтов Ведомства под личный контроль его Председателя генерал-аншефа Ягодкина, чей пристальный взор смотрел на допрашиваемых с портретов во всех кабинетах всех Серых и Больших Домов.
Дальнейшее следствие вернулось к событиям 25-летней давности, а конкретно ко второму сундуку с документами и письменными раритетами, на которые искатели сокровищ тогда не обратили ровно никакого внимания. Там могли быть какие-нибудь отсылки на источники или данные о происхождении загадочного балахона.
Сотрудники генерала Ягодкина из его личной сверхсекретной команды прибыли для дознания в монастырь города Z. По указанию из епархии настоятель лично ознакомил прибывших офицеров с самими сундуками и их содержимым. Вся бывшая в сундуках церковная утварь во главе с вновь обретенной иконой Богоматери использовалась по назначению в службах, почтенные отцы Зосима и Савватий, спасшие церковные реликвии ценой своей жизни, подлежали канонизации как мученики за веру, документы и книги из второго сундука частью пребывали в монастырской библиотеке, частью на изучении у специалистов по ранней русской истории.
Один из обнаруженных пацанами свитков оказался самым ранним по времени списком самой Начальной Русской Летописи – «Повести Временных Лет», и уже 25 лет ученые мужи (и жёны тоже) спорили к какому веку относится найденный список – к 14-му, или 13-му. А двумя деревянными дощечками с загадочными письменами занимается – кто бы вы думали? – никто иной, как доцент областного университета Виктор Михайлович Крючков – тот самый Витька-Крючок (отчество Михайлович давали по имени генсека всем найдёнышам и подкидышам, тогда был Михаил Сергеевич Горбачев, а до него все были Леонидовичами – от Брежнева и Никитичами – от Хрущева, как сейчас Владимировичами). Он же полиемилитчик-попрошайка и участник пацанской экспедиции в монастырские подвалы.
Прибывшая в монастырь группа офицеров Службы Особой Секретности (СОС) не обнаружила в сохранившихся документах никаких следов и упоминаний о таинственном плаще. Тогда на допрос был вызван доцент Крючков.
Сокровища монастыря и плащ-невидимка. Часть 2.
Совещание у генерала Ягодкина.
По приказу Ягодкина доцента ввели в курс дела относительно плаща-невидимки (естественно, под расписку о неразглашении) и далее его опросили на предмет, не было ли в сундуках каких-либо данных, связанных с необычным балахоном? Доцент по факту произошедшего в супермаркете поведать ничего не мог, но вот тема его кандидатской, а теперь и докторской диссертации оказалась связана с древнейшей славянской письменностью. Далее он рассказал собравшимся в кабинете офицерам и экспертам, что в числе прочего его особо интересовали обнаруженные «детдомовской» экспедицией в сундуках деревянные таблички, о которых он помнил все свои детские, а затем и университетские годы. Возможно, именно эти воспоминания и пробудили в итоге его интерес именно к древней письменности, так как те дощечки были испещрены письменными знаками неизвестного ему на ту пору – да и сейчас – происхождения. Витька Крючок, а теперь Витька-доцент – по его словам – уже тогда, в юности понимал, что эти знаки не похожи ни на что, ни на какой алфавит и даже на иероглифы.
Виктор Михалыч задумался, будто припоминая, и продолжил свой рассказ.
«Позвольте, я попробую рассказать, что мне удалось установить за эти годы, так как будучи в аспирантуре я был допущен к изучению найденных в монастырских сундуках раритетов. Я имею в виду не только «дощечки Зосимы» – так мы с моим научным руководителем решили назвать эти деревянные документы – но и остальные грамоты и письма. Как известно, среди прочих интереснейших документов была сделана сенсационная находка древнейшего списка «Повести временных лет», но вот всего того, о чем я сейчас узнал в этом кабинете – этого не было ни в каком виде!
Теперь о моих предположениях и догадках. Понятно, что невидимый плащ в 1919 году уже существовал, иначе как бы он оказался в тех сундуках? В него монахи Зосима и Савватий завернули икону Богоматери и похоже, икона, дощечки с письменами и этот балахон связаны между собой некой тайной. Расскажу об иконе. Смотрите, икону в город Z доставили из Москвы в 1610 году монахи московского Сретенского монастыря, но эта икона – освященный по всем канонам список (копия) с оригинальной иконы Богоматери, переданный из Владимира в Москву в 1395 году, чтобы она помогла остановить нашествие полчищ Тамерлана, который, идя разорять Москву, действительно неожиданно повернул обратно под Ельцом – как раз в месте будущего города Z.
Именно так икона Владимирской Божьей Матери стала чудотворной национальной святыней. Сама же оригинальная икона Богоматери попала на Русь в 1130 году, когда ее подарили киевскому князю Мстиславу из Константинополя, через 25 лет она была перевезена из Киева Андреем Боголюбским во Владимир. Глубже по времени документов и свидетельств конкретно по этой иконе нет, но считается, что ее написал сам евангелист Лука, и в 5 веке она была перевезена из Иерусалима в Константинополь. Вот уж святыня, так святыня!
Таким образом, Владимирский образ Пресвятой Богородицы, пребывающий ныне во Владимирском соборе города Z, который и был обнаружен нами 25 лет назад в подземелье, физически не является оригинальной московской иконой. Но мы не знаем, монахи, доставившие в 1610 году этот Образ к месту нового монастыря из Москвы, получили его в Сретенском монастыре вместе с этим плащом, так сказать, в комплекте, или нет? По крайней мере, все 400 лет существования монастыря сведения о диковинном плаще и неизвестных письменах на досках не были известны, равно как нет данных об обретении (получении, приобретении) этих предметов в течение этих веков. Хотя при закладке нового монастыря в Z, ему из Московского Сретенского монастыря передавалось множество различных предметов, причем не только религиозного характера, но и мирского обихода, инвентаря и т.п., но конкретно этих предметов в описях не обнаружено.
Надо признать, что смысл передачи дощечек (если эта передача была) с явно языческими письменами не очень понятен, возможно, так имеющиеся раритеты рассылались из Москвы в провинцию в преддверии Смуты с целью сохранности (тогда возникла угроза окатоличивания Руси)? Увы, ничего неизвестно, но можно только предположить, что сверхзагадочные свойства плаща-невидимки были известны уже тогда – но упоминаний об этом не обнаружено».
На этом генерал Ягодкин прервал доцента и сказал, что последние дни дощечки находились на дополнительном исследовании в одном из НИИ и вот получен отчёт. Генерал натянул на нос пенсне и погладил под носом щёточку усов: «Так, это неважно, неважно, а, вот… я вам сообщу основные выводы наших ученых», и он поведал следующее.
Предъявленные два объекта, выполненные из дерева, размером 40х20 см, толщиной 1 см, испещрены с одной стороны текстом неизвестной письменности, но письмо явно буквенное и алфавитное, с разделением на слова и на слоги – всего по 10 строк на дощечке или по 500 и 510 знаков. Встречаются отдельные знаки, похожие на этрусские, в некоторых можно угадать знаки финикийского алфавита (12-9 век до н.э.) и даже письмен Лепенского Вира и письма Винчи (Балканы – 6 тыс. до н.э.). Но это сходство отдельных знаков пока ничего не даёт в расшифровке. На обратной стороне дощечек прорисованы прямые линии, точки, концентрические окружности, линии овальные и волнистые во всю длины таблички. Определить их смысл и назначения пока не представляется возможным.
При обработке табличек в поляризованном свете в одном углу проявилось нечеткое изображение некой фигурки, похожее на фабричное клеймо, или метку владельца. При более тщательном обследовании предъявленной плащ-накидки из неизвестного материала аналогичное клеймо было также обнаружено в глубине капюшона. Таким образом, дощечки и плащ-невидимка однозначно связаны между собой, по крайней мере, они принадлежат одному владельцу.
Расшифровке текст на табличках не поддается – у нас нет ни кодового слова, ни, хотя бы, понятия, о чем здесь могла бы идти речь. Работа осложнена применением совершенно оригинальных знаков, которые, хотя и имеют отдаленную схожесть с некоторыми графемами приведенных выше языков, все-таки совершенно, в целом, оригинальны. К вопросу о трудностях хотя бы приблизительного понимания смысла текста можно привести пример с декодированием знаков знаменитого «Фестского диска». Там сколько было исследователей – столько и было получено переводов, причем трактующих знаки совершенно по-разному, поэтому переводы повествуют о принципиально совершенно разных событиях. У нас нет «ключа», не с чем сравнивать.
«Но, товарищи, – Ягодкин посмотрел на присутствующих поверх пенсне, – «Это еще не всё. В тупик всё расследование ставит следующий вывод». Он продолжил чтение: «Что же касается материала самих дощечек, то по данным радиоуглеродного анализа материалу не менее 1500 лет и изготовлены они из эндемичного растения… Американского континента – араукарии. Таким образом, до 1492 года (год открытия Америки) эти дощечки появиться в Европе никак не могли».
«Такие вот дела», – сказал Ягодкин, – «На сегодня имеем две загадки: происхождение плаща-невидимки, и каким образом таблички с неизвестными письменами могли оказаться в 1919 году в подвалах монастыря в Z, или как они очутились в Москве в 1610 году, если их перевозили вместе с иконой? Дело на контроле у Верховного. Особо он интересуется невидимой тканью, и я думаю, понятно почему – применения обмундирования из подобного материала и покрытий для техники сделает нашу армию неуязвимой и непобедимой. Эта штука посильнее гиперзвуковых подводных ракет будет. На этом совещание закончено. Дощечки вам в помощь!».
Генерал добавил, что для поиска первоисточников плаща-невидимки и дощечек Зосимы создается особая секретная спецгруппа во главе с ним самим, технический руководитель – доцент Крючков. Ему даны полномочия по привлечению к работе необходимых кадров и ресурсов государства.
В рамках поставленной задачи во все резидентуры Южной и Центральной Америки (места произрастания араукарии) были отправлены предписания о сборе и поиске любых данных и упоминаний о подобных дощечках из этого дерева, особенно с какими бы то ни было знаками. Также отдельному Управлению по мануфактуре при Ведомстве было поручено изыскивать что-либо подобное этой ткани по всему миру.
Далее, как в сказке: доцент заплакал, понимая, что задача ему поставлена из серии: пойди туда – не знаю куда, принеси то – не знаю что.
Инь и Динь.
Динь мчалась по лесной тропе, рискуя зацепиться хвостом за корень и попасть в лапы охотников. Невидимый покров пришлось тоже сдёрнуть, чтоб не мешал. Её нагоняли собаки. «Придётся бросить им кусок свиного окорока, только что стащенного в деревне, и потом вновь остаться без обеда» – успела подумать Динь и провалилась в какую-то яму с водой. Собаки остановились и заскулили у края ямы, вслед за ними первым прискакал сельский староста, который, хоть и восседал на старой кляче без стремян, но выглядел геройски в стальном шлеме и саблей у пояса. Следом подоспели пешие загонщики с факелами. Они всеми долго бродили вокруг ямы в поисках исчезнувшей ведьмы, выкрикивая проклятия в её адрес.
Староста подозревал, что она могла прятаться в воде под корнями, но, все же, даже тем ведьмам, которых он ловил и пытал до этого, не было дано так долго обходится под водой без воздуха. Факелы прогорели, далее ждать у этой ямы было нечего, и вся команда ретировалась обратно в деревню.
Динь выставила на поверхность сперва уши, потом глаза и, убедившись, что опасность миновала и на этот раз, вылезла из ямы, цепляясь за корни и траву. Украденный кусок окорока, хоть и пропитался гнилой водой, но все равно был съедобен. Одежда, само собой, промокла до нитки и был холодно. Динь могла находиться под водой час и даже два – она дышала лёгкими, как люди, и кожей, как лягушка, но при этом в воде ужасно мёрзла. Далее, ориентируясь по звездам и возмущениям в магнитном поле этой планеты, она вышла к хижине, где оставался раненый Инь.
Их свадебное путешествие не задалось с самого начала: они вообще прилетели не на ту планету – их забросили сюда по ошибке, и вместо набора «Все для молодоженов», они получили тур для экстремалов на планете, полной опасностей, да к тому же, населенной дикими, тупыми, алчными, кровожадными и суеверными квази-гуманоидами.
Её муж Инь не так давно, вдобавок, случайно попал в капкан, поставленный местными на кабана и ему буквально оторвало ногу. Теперь он не мог ходить и только лежал в хижине-шалаше, и ждал, когда отрастёт новая нога. Динь самой приходилось искать чем бы поживиться в лесу и даже вот так, как сегодня, воровать съестное в деревне, что было очень опасно. Местные дикари, особенно их главный жрец ненавидели любых чужаков, всех подозрительных считали ведьмами и колдунами и безжалостно сжигали самых противных на кострах. Это что касается особей своего вида, а если учесть, что Инь и Динь внешне от них отличались очень сильно (ну, просто, очень-очень сильно), то им была уготована единственная дорога – в ад.
Судите сами: один только приличных размеров и скользкий как налим хвост уже должен был настроить местных к пришельцам, мягко говоря, весьма враждебно, еще и голова у них была великовата и глаза тоже, рот, как говорится, от уха до уха, да еще полный множества мелких зубов. А на руках всего по 4 пальца. Кожа пятнистая, всегда влажная, как после дождя – не наши они – и точка! Ясно – демоны! Хотя, внешность – это дело привычки: лишь бы гуманоид был хороший, а с лица, как говорится, воду не пить… Главное, размножались они по-человечески и тоже находили в этом деле не меньшее удовольствие. Но на сегодня эта задача перед Инь и Динь не стояла.
Надо было выбираться отсюда как можно скорее. Но!.. Вылететь до открытого портала на обратной стороне Луны им было отсюда не на чем, мало того, добраться до их посадочного модуля тоже было не на чем: они опрометчиво отлетели на своём атмосферном флайере от места посадки модуля очень далеко – за океан, но главная беда была даже не в этом. Их флайер (летающую капсулу) стащили при помощи огромных хвостатых животных – пока молодожены занимались сами собой – местные дикари, увидев в большой яйцевидной конструкции посланника небес (тут они не ошиблись). Они установили глайдер во дворе своего капища и устраивали там с ним ритуальные бдения, даже паломники начали сюда приезжать, вознаграждая жрецов богатыми приношениями. Мощные передатчики и аппаратура связи остались на модуле и во флайере, у Динь и Инь с собой оставались только переговорники для связи друг с другом.
Хижина от зверей и людей охранялась защитным куполом – он входил в комплект при любом посещении планет Внешнего Кольца. А вот оружия не было никакого – еще не хватало им туристов снабжать – разворотят всё до ядра! Только телепатия и личное обояние. Но любые контакты с местными все равно были запрещены. Энергия для поддержания купола в рабочем состоянии истощалась, а радий-цезиевые батареи на этой планете появятся лет через 500 и то, это только при совпадении множества условий.
Потом была эта неприятность с ногой Иня, после чего Динь нашла в лесной чаще полухижину-полушалаш, где они и расположились, надеясь, что не надолго.
Чтобы нога отрастала быстрее, Инь должен был есть животную пищу, то есть, мясо, достать которое без оружия было проблематично. И без того Динь выловила в округе всех жуков, личинок, червей, даже лягушек и ящериц, но этого было мало. Нужно было опять идти в деревню, а так как там уже поджидали необычных воров, то идти на этот раз следовало в соседнюю, еще дальше. Раньше всегда выручал покров-невидимка, но с недавних пор сельские собаки что-то почуяли и поднимали невероятный гвалт при попытке пробраться в деревню. Мало того, к ним подключались горластые петухи. Утром они доели окорок, Динь взяла плащ и отправилась воровать еду.
Инь и Динь вполне могли бы забрать свое так им жизненно необходимое средство передвижения, применив некоторые особенности своей физиологии и психосоматики (даже без оружия), но их пока сдерживали этические принципы, заложенные в них тысячами поколений предков, а главное – Звездный кодекс, прямо запрещавший любое воздействие на представителей гуманоидных рас.
В виду деревни Динь накинула на себя плащ-невидимку и, крадучись, приблизилась к изгороди. Собаки пока молчали – может, ветер был в другую сторону. Динь уже знала, что местные хранят свои запасы в отдельно стоящих сараях и погребах, там же живут домашняя скотина и птица. Но Динь никогда не имела дело с живой едой крупнее личинки жука, что касается убить курицу или гуся – это было не про неё. А вот вареная курочка или даже яички – это совсем другое дело. Во втором погребе ей повезло: на крюке висел изрядный кусок сала, и стояла посудина с белой рыхлой массой – Динь уже знала, что она съедобная и вкусная (это был творог), и она забрала всю посудину.
Обратный путь прошел без происшествий, собаки здесь так и не встрепенулись.
Но далее её ждало страшное… На поляне, где была хижина, вились клубы дыма и тлели последние головешки – огонь уничтожил хлипкое строение. В дыму пожара сперва задохнулся, а потом сгорел Инь. Это туземцы нашли тропинку к хижине по следам стекавшей ночью с Динь болотной жижи из той ямы, которая спасла её, но, получается, погубила Иня. Эти грязные потные животные в кожаных засаленных штанах подперли дверь хижины, обложили её хворостом и сожгли, как они считали, ведьму-оборотня.
Динь долго сидела у пепелища, уставившись в остывающие угли огромными немигающими глазами, затем взяла горсть пепла с центра пожарища, где как ей казалось, погиб и истлел Инь – это был его пепел – так она убеждала себя, – завернула этот пепел в одну из своих оставшихся тряпочек и направилась к деревне с храмом, за оградой которого стоял их флайер. Никакого плана у нее не было, но она знала, что идти надо именно туда и сделать то, что требуется сделать.
На окраине сельца встрепенулись было собаки, но разобрав, что движется нечто небывалое, предпочли на всякий случай не гавкать. Также и встречные люди при виде Динь шарахались по домам с воплями «Ведьма!»; и только дети продолжали возиться в придорожной траве. И людям было от чего притихнуть и разбежаться: Динь сняла одежду и предстала во всей красе. Очевидцы потом наперебой рассказывали прибывшему маркграфу как выглядела настоящая ведьма: небольшая темная фигурка в оранжевых и кислотно-зелёных разводах, кожа блестящая, будто смазанная маслом, заметный нервно бьющий по земле хвост, большая голова с огромными глазами и широко раскрытым большим ртом со множеством мелких зубов, меж которых мелькал длинный тонкий язык. Она непрерывно что-то шипела и вопила, подпрыгивая и приплясывая, как при падучей болезни. Ужас!
Эта картина никак не могла добавить доверия к незнакомому существу со стороны аборигенов. Это Нечто направлялось к церкви. Навстречу ей не побоялся выйти местный служитель, но его заклятия и приговоры никак не повлияли на решимость Динь. Группа людей, пребывавших в это время в храме, разбежалась в непереносимом ужасе. Дело в том, что Динь задействовала телепатические возможности своего мозга, направив волну ненависти на собравшихся. Она знала, что этот заряд может убить и её саму, испепелив мозг, но она уже не думала об этом.
У стены стоял их глайдер-флайер. Динь беспрепятственно подошла к нему, тронула скрытую кнопку, люк открылся, и она вошла внутрь. Двигатель включился, вся конструкция слегка завибрировала и начала отрываться от земли. Немного повисев в воздухе, аппарат затем быстро полетел в восточном направлении. С той поры во всей округе в этот день отмечают День избавления от ведьмы.
Она летела, что говорится, не разбирая дороги, прежним, заложенным ещё Инем курсом. Обычно они с Инем, как и положено по инструкции, прокладывали маршрут далеко в облет деревушек и городков и выше путей птичьих миграций. Но сейчас ей было не до того, и птицы то и дело бились о корпус глайдера, а люди в редких селениях падали в ужасе ниц – так рождались легенды о драконах.
Из забытья Динь вывело верещание датчика расхода энергии. Ведь одна ампула была израсходована на защитный купол над хижиной с Инем (от огня силовое поле не спасло) и теперь, чтобы развернуться и перелететь океан, энергии оказывалось недостаточно, и флайер мог рухнуть в воду посреди океана, не долетев до спасительного модуля. Динь выбрала подходящую полянку на границе леса и степи без признаков жилищ и посадила аппарат на обрыве над рекой.
Надо было на что-то решаться: она была уверена, что их ищут, что с лунной базы должны были засечь сигнал с посадочного модуля, но он, увы, остался на другом континенте, что наверняка спасательный спутник сканирует поверхность планеты в поисках сигнала от маячка их флайера, но у того тоже кончалась энергия. Запасы пищи и воды еще оставались, тем более, что теперь она была одна, но опасность могла грозить отовсюду: если не от местных дикарей, то от зверей. Ни тем, ни другим она не в силах была противостоять: оружия ведь им по программе «Всё для молодоженов» не полагалось, телепатическое воздействие – внушение страха – могло помочь отбиться от излишне назойливых гуманоидов, но против животных оно было бесполезно. Она даже не могла создать защитный экран ни вокруг себя, ни, тем более, вокруг флайера – оставалось полагаться на его крепкие клинкеты и собственную осторожность.
Так Динь продержалась почти месяц. Аккумуляторы сели окончательно, еда кончилась и её не нашли. Вокруг флайера бродил огромный мохнатый зверь, иногда он вставал на задние лапы и пытался забраться наверх – ей было страшно и хотелось есть. Она еще раз перерыла всё хозяйство своего ковчега в поисках съестного. Помимо положенной комплектации здесь чего только не было: множество сувениров, – подобранных и просто стащенных у местных – разных интересных безделушек – статуэтки, поделки из камня, чаши-фужеры, наконечники копий, даже каменные ножи, какие-то обрывки кожи с разным тиснением и отпечатками и т.п.
Конечно, туристам было строжайше запрещено вывозить что-либо из своих путешествий, но все равно везли все – на память и для коллекций. Среди всего прочего Инь притащил как-то несколько гладких деревянных дощечек, но это была особая ценность, так как в их мире давно уже не было ничего натурального, естественного, природного, а только сплошная синтетика. Эти дощечки достаточно было просто повесить на стену у себя дома, чтобы все знакомые и соседи обзавидовались, ну, или, на крайний случай, сделать из них полочки для сувениров. Инь маркировал свои находки своим особым клеймом, чтоб никто потом не мог претендовать на них.
Так продолжалось до тех пор, пока из леса вновь не пришел косматый зверь и не принялся по своему обыкновению грызть обшивку флайера и пытаться залезть на него. Динь в этот момент пряталась в траве, умоляя Небо, чтобы зверь ее не учуял.
И вот, Небо её услышало, но довольно своеобразно: внезапно с поля зрения Динь исчезли и зверь, и флайер, и весь косогор над рекой, на котором происходило это действо – возня и топтание лесного гиганта привели к обвалу, оползню возвышенной части берегового откоса вниз – в реку.
Когда Динь подбежала к образовавшемуся обрыву, то увидела далеко внизу свой флайер, лежащий на боку, наполовину уже в воде, а зверина, как ни в чем не бывало, переплывал реку на другую сторону. Динь осторожно спустилась вниз, пока она спускалась по зыбкому песку, флайер продолжал уходить все дальше под воду. Она все же пролезла в приоткрывшуюся дверь-люк, чтобы попытаться хоть что-то вытащить и спасти; она лихорадочно начала выбрасывать наружу все, что попадало под руку – и нужные, и совершенно ненужные в этих обстоятельствах вещи. Пока она перетаскивала спасенное на твердый грунт, флайёр окончательно засосало в зыбучие пески. Хоть вода и была её стихией (малыши их вида рождались в воде), но нырять за чем-либо еще внутрь коптера было больше ни к чему: вся его электронная начинка теперь не подлежала восстановлению.
Среди вытащенных ею вещей оказались и те две «натуральные дощечки» – совершенно теперь бесполезные – и плащ-невидимка, обладая которым, появилась надежда стащить что-нибудь съестное у людей. Вот только их жилищ в округе не наблюдалось, она же специально выискивала такое место для посадки. Но предстояло их найти и попытаться как-то объяснить, что она не демон.
Перед своим последним (скорее всего) походом по этой планете Динь решила оставить по себе память: она взяла обе деревянные таблички и выдавила на их мягкой поверхности шилом от ножа свою историю, понятно, что как можно короче. Там было и про лунную базу с порталом на их планету, и про посадочный модуль за океаном, от которого видно созвездие с их звездной системой, про то, как и где погиб Инь, и как она очутилась в этом месте (где утонул флайер), которое специально пометила на обороте одной доски в координатах, принятых в их счислении. Она прорисовала схематично крутой изгиб реки, соседний лес, высшую точку обрыва, где находилась она, и откуда свалился флайер и даже нацарапала зверя, который утопил все её надежды.
Кинув все в сумку, она отправилась в сторону увиденной ею ранее перед посадкой – часах в двух ходьбы – накатанной дороги. Подождав там еще два часа, она увидела двигавшийся ей навстречу караван повозок и вооруженных людей. Динь вышла на дорогу, двое опередивших всех всадников, завидев её, развернулись и ускакали обратно к своим. Динь подошла ближе к основному отряду и издали начала кричать остолбеневшим путникам: «Я – Динь, я посланец планеты Би-Ди, я пришла к вам с добром и с миром. Наш корабль попал в аварию, один из нас погиб, я прошу у вас помощи…».
Речь её состояла помимо горловых звуков, также и в дополнительных поясняющих движениях тела и конечностей – у этого вида гуманоидов голосовые связки не были сильно развиты по особенностям гортани, поэтому эволюционно общение включало в себя определенное позиционирование конечностей, почти как мимика у людей, только у нас это эмоциональная добавка, а у би-джисов смысловая.
Подвиг стрельца Оглобина.
«Грамота от старца Герасима настоятелю Сретенского монастыря архимандриту Гермогену».
«Спешу уведомить Ваше преподобие о необычайном происшествии с обозом, коий Вашим соизволением направлен был на Дон на Острую Луку ставить монастырь Рождества Богородицы. При подходе к месту, уже ввиду речных холмов к полудню вдруг воротились дозорные, да так поспешливо, что стрельцы наши было запалили фитили, да зазря… У придороги вбок на Казачий Погост они завидели Нечто: человек – не человек, зверь – не зверь, но все же создание едва ли Божие, но и не диавольское. Оно было высотой в два аршина с четвертью, имело руки (о четырех перстах) и ноги, аки человек, но и хвост, аки скотина; завидев нас, Оно начало дёргаться и подпрыгивать, раскрывать пасть и что-то горланить по-своему.
И тут стрелец Пафнутий Оглобин самовольно со страху – как потом признался – пальнул в это Нечто из пищали и Оно упало бездыханным, простреленное насквозь. Одежда оной твари была из блестящего тряпья и вся в крови, рядом с телом валялась сума. В суме обнаружились всякия мелкия вещи, да две дощечки с непонятными письменами (уж не лазутчик ли крымский?), да чудной балахон от дождя. Дощьки с балахоном я велел сдать в монастырскую опись, прочее разобрали стрельцы и монахи. Тело мы закопали у развилки на Казачий Погост, могилу придавили приметным камнем. К вечору будем на месте закладки монастыря. Помогай нам Господь!».
Наше время. Группа доцента Крючкова и Альфа Центавра.
Время шло, но дело по расшифровке надписей на табличках и в поисках каких-либо аналогов этой письменности не двигалось с места. Хоть и подгоняли генерала Ягодкина Самые Высшие Инстанции, но и насчет происхождения ткани-невидимки он тоже ничего доложить не мог. Генерал, соответственно, «нажимал» на своих подчиненных.
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «Литрес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (https://www.litres.ru/book/anatoliy-ovchinnikov-31842712/sokrovischa-monastyrya-i-plasch-nevidimka-70315897/chitat-onlayn/) на Литрес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.