Читать онлайн книгу «Откровение. Избранные стихотворения» автора Евгений Мартынов
Откровение. Избранные стихотворения
Евгений Геннадьевич Мартынов
В сборнике представлены избранные стихотворения, которые были написаны в период с 2015-го по 2023-й годы. Стилистика – символизм.
Откровение
Избранные стихотворения
Евгений Геннадьевич Мартынов
© Евгений Геннадьевич Мартынов, 2023
ISBN 978-5-0060-5070-9
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero
Старая песня
Приди в мой грязный мир,
Старая песня
Приди в мой грязный мир,
Старая песня
Приди в мой грязный мир,
Старая песня
Приди в мой грязный мир,
Спасительный кумир,
Увижу стопы на багряной воде.
Открой мне новый взгляд
На то, кто виноват
В духовной слабости и русской беде.
Здесь не осталось чувств,
Религий и искусств,
Не повернет судьбу тревога вспять.
Ты закрываешь дверь.
Но повторишь, поверь,
Мир, восклицающий: «Распять!»
Возлюби!
Было в ночь торжество.
Стар и млад ликовал:
«Он иной, грех и смерть с первым криком сковал!»
В Рождество.
В окруженьи лампад
Взгляд с иконы встречал.
Строг и свят. Медь у храма кричала
В набат.
Выше надпись была:
«Я ваш царь. Я любовь.»
От венца и творца скрылась кровь
У чела.
Вопрошаю себя:
Где твой крест? Где твой Бог?»
Ведь подобьем стать образ не смог,
Не любя.
Да, в сердцах загубить
Я смогу, не беда.
Богу – божие, мне же врага навсегда
Полюбить?
Эх, судьба… погрустнел.
Ведь в потемках души
Здравый смысл и сознанье свое задушить
Не посмел.
Пластмасса
Все меньше лиц.
Вокруг лишь маски
Шального девства продавщиц
И косметические краски.
Все больше слов
Про достиженья.
Я к вашим целям не готов
От внутреннего напряженья.
Так для чего
Мир из пластмасс?
Без лишних слов сотру его
От их диковинных гримас,
Закрыв глаза,
Упившись сном.
В беспамятстве сбежит слеза
О детстве чистом. В горле ком.
Исповедь поэта
Припоминаю, было время,
Когда отягощало бремя
Всепоглощающей тоски.
И разрывала мое темя
Лихая сила на куски.
Тогда лежало мое тело
На утомительном одре.
С косою в сенцах смерть присела.
С ней встречи тело не хотело.
И, перебравшись на кровать,
Она спросила мое имя.
Тогда я ей не смог соврать:
«Во всех грехах людских повинен.
Клеветником меня зовут.
Я в книге жизни не записан,
От темных сил теперь зависим,
Им дух свой испущу, умру!»
По комнате гулял злой ветер.
Я продолжал: «Мне жить на свете
Не мило. Сам того не ведая,
Несу людскому роду беды.»
Животный страх меня замучил,
А демон все сидел и слушал.
Взмахнув клинком над головой,
Воскликнул он: «Пойдешь со мной!»
Удар.
Свобода.
Ветру рад.
Галопом мчали кони в ад.
Но Люциферу не отдался,
Ища в других мирах беспечность.
В раю я тоже не остался —
Моя стезя – покой и вечность.
Времена
Выбирай, ямщик, тропы горькие.
Захвати воды да хлеба корку.
Стережет ли кто? Нет нам повода
Оставаться здесь. Смрад и холод.
Что случилось так? Овладели мной
Мысли скорбные силой неземной.
Только вдаль взгляни: запорошило,
Я в пути земном гость непрошенный.
Суждено ли лечь в гроб из снега?
Станет лучше он барской неги.
Жизнь ты скудная, пропасть бедная,
От тебя ль такой щеки бледные?
Времена грызут трудовой народ,
Видно, старится православный род
И земля, устав, попросила
Камня душ людских, древней силы.
Лица
Вы всего лишь лицемеры:
Слаще меда, чище веры,
Как босые камергеры,
Веком призваны в примеры.
Четче всех у вас замеры,
Папы Карло на галере,
Свое право, своя мера,
Все другое – просто сера.
Время гибких полимеров.
Пусть настанет злая эра,
Где вскрывается афера
Под изысканной портьерой.
Камнем кажется фанера.
Не по масти вам размеры,
Все манеры для карьеры,
Вы простые лицемеры.
Грязь
«Всюду грязь!»
Скажет в зеркало смотрясь,
Блудный князь.
Знать не знает отродясь,
Торопясь,
Как монах в глуши, молясь
И смеясь,
Прозябает, не трудясь
И гордясь;
Хлябь пристанет- буркнет, злясь:
«Стерпит бязь…»
Отче видит, не стыдясь —
Всюду грязь.
Кого люблю…
Крепче мя, Господи, бей-
Так постигают любовь.
В силе своей не робей,
Чтоб не расслабилась бровь.
Крепче мя, Господи, бей.
Пусть в жилах вымерзнет кровь.
Плетию преданность пей,
Пряником вызволи вновь.
Крепче мя, Господи, бей.
Я от бесчувствия слеп.
Праведность в телеса сей,
В промысле дух чтоб окреп.
Крепче мя, Господи, бей!
В горб с поднебесной дави.
Алчу поболе коней
Чувствовать горечь в крови.
Реаниматор
Пульс – в катетере для вены.
Ищут тени.
Еще день, и…
За бумажные купюры-
В рот микстуру.
Диктатура.
Шепчет врач «Абракадабра»
Над кадавром.
Выжил – лавры
Белокрылому халату,
Нарасхват он
По палатам.
Режут скальпелем по телу.
Дотерпело.
Накипело,
Что бумажные купюры
В сей культуре —
Конъюнктура…
Хоронили шута
Хоронили шута.
Хохотали навзрыд.
Эта хохма проста.
Усмехнулся Аид:
«Смерть без смеха пуста,
Хлеб без зрелищ – судить!
Клоун-пекарь до ста
Мог без вас бы дожить».
Весела и сыта
Та толпа, что навзрыд
Провожала шута:
Юмор массе привит…
Про опыт
Не летай низко,
Не держи близко,
Это путь склизкий…
Вот и ты в списке.
Правда
Нагая правда, испугавшись,
Забилась в угол, стонет, плачет.
Перед псише с собой ругавшись,
Бессильно в стену бьется, скачет.
Нагую правду осудили:
Она взор ранит, срам и блуд.
В ней тайный смысл находили.
Вздор обязательно найдут…
Нагую правду запугали,
Что с ней носились и кляли,
Что ей одеждой помогали,
Но так помочь и не смогли.
Лицемер
Я лицемер.
Ты мой пример.
Я лжец и плут.
Все так же врут.
Я в маске, вы
Сухи, мертвы.
Я вижу грязь,
В себя смотрясь.
Вы, уморясь,
Ушли, смеясь.
Я в желчи свят
У царских врат,
Ты с ними смят.
Я виноват.
Я лицемер,
О, мой пример…
Про любовь
Любить-
Давать кому – то повод
Убить
Себя. Имея довод,
Забыть,
Что так с собою можно,
И быть…
О, Боже, как все сложно…
Оклеветан
Я оклеветан перед Вами.
Всей мерзости людской не счесть.
Судите иль латайте сами
Мою поруганную честь.
Я оклеветан. Той крамолой
Смертельно ранена душа
По Вашей и по Божьей воле,
Лихожелателей смеша.
Я оклеветан. Стиснув зубы,
Водимый волею судьбы,
Похороню те речи грубые
В полях лексической стрельбы.
Я оклеветан, возражавший!
Душа воскреснет, воспарит.
И сокрушится срама ждавший:
Не ведает он, что творит.
Картина
Я с вами в картине.
Подделка.
Весь холст в паутине-
Проделки
Главы галереи.
Он сделкой
Вручил корифеям
Нас. Мелко.
Картина смотрела,
И снова
Владельцы старели.
Ни слова.
Сюжет бесконечно
Срисован.
Здесь с вами навечно
Спрессован.
Хочу в прежнем замке
Родиться,
Покинуть все рамки
И лица.
С купцами в картине-
Удел мой-
Торгуюсь с витрины
Умелой…
Детали
«И смутился дьявол, и увидел, как ужасно добро»…
из к/ф «Ворон», 1994 г.
От прозорливых услыхал,
Что дьявол кроется в деталях.
Отцы не лгут. Дух злобы – мал,
Таится в редкостных металлах.
Враг – в сомне мелочных обид,
В объедках кашеварной брани.
Зло обретает явный вид,
Когда условия – на грани…
И прозорливым я внимал:
Лукавый сыпался в ладони
Намедни нищему. Сжимал
Гроши, а сам взывал Мадонне.
Князь тьмы воссел в смиренья трон,
Близ: скипетр- лень, держава – трусость,
Перетолкованный закон
От просвещенных – светло-русым…
Мне прозорливые наказ
Давали:" Откровенье – жало.
Коли вражину напоказ!»
А я обетов не сдержал им.
Сижу на паперти один,
Копаясь в мыслях театрально.
Стал с появлением седин
Ко всем и ко всему нейтрален.
Я прозорливым стал. Кричу:
«Оставьте скверные детали!
Жить истинно вас научу!»
А вы… меня оклеветали…
Атака мертвецов
1915 год, оборона крепости Осовец.
Светлому подвигу 13 – ой роты 226 – ого
Землянского полка посвящается…
Это было туманным рассветом,
Мокрым августом. В пятом часу.
Подобрался с предательским ветром
Вражий яд, маскируясь в росу.
По реке, по равнинам, болотам
Пресмыкался, как аспид, фриц; глаз
Натруждал, чтоб смотреть сквозь ворота
Осовца. Малахитовый газ-
Задохнуться в том облаке хлора!
Схоронила в ожогах земля
И бактерий, и фауну с флорой,
Гарнизонов родных флигеля.
Травят память нападки на крепость:
Артобстрелы, бомбежки и штурм,
Но такую доселе свирепость
Не познал ни один здравый ум.
Ураган лютой Берты и месиво
Под чесночно-горчичный иприт.
Думал немец-педант, факты взвесив:
«Оборонник, конечно, убит.
Он укутан в повязку из бязи;
Фильтр – соль с толченым углем.
Обрыв линии проволочной связи.
Мы теперь свою линию гнем»…
Пусть по численному превосходству
Душегубов являлось в сто крат,
Не видать ему в мире господства,
Пока жив еще русский солдат.
Честь отцов, что в легендах воспета.
Не «Ура!» – " Да поможет нам Бог»…
Ратным духом наложено вето
Отступать с белостокских дорог.
Не страшны батальоны ландвера.
Погибают за други своя.
Доблесть воинов, светлая вера —
Вот на чем Осовец устоял.
Сотрясаясь кашлем до рвоты,
Мертвым хрипом порченых лиц,
В бой остатки от «чертовой» роты
Поднялись – шестьдесят единиц;
Обратив неприятеля в бегство.
«За царя и за Родину – мать!»
Нет в военной стратегии средства,
Чтоб с бессмертным полком воевать…
«Красной» власти постыдной изгои —
Ратоборцы имперских идей,
Оживите вы в строках, герои!
Вас помянут в них толпы людей.
Это было туманным рассветом.
План противника – ошеломить!
Ни огонь, ни подкуп монетой
Не смогли русский стержень сломить…
Не время
Часов песочных скорый ход.
Сперва – на свет, а после – в бездну…
Родиться нежным, стать железным,
Переживая за доход.
Сначала слышать прелесть нот,
Потом казаться бесполезным,
Пытаясь справиться с болезнью
Ценою шелеста банкнот.
Всех неминуемое ждет…
Торопит время день и ночь.
Как можно в нем остановиться,
Вкусить запрет – влюбиться в лица,
Дерзнуть за так себе помочь?
Без подзавода – не пойдет…
Не время, чтобы осмотреться.
Куранты глушат счастья миг
В момент, когда почти постиг,
Не дав надежды притереться.
Устроит телу дом дубовый,
За упокой прошепчет лично.
Идя, то время безразлично
Загонит стрелками любого…
Найдется временный подход.
Уймет гвоздями и зароет,
Насадит поверху цветы.
И часовщик уже – не ты…
Спустя себя вуаль откроет
Часов песочных зыбкий ход.
Адюльтер
Взираю образ: взгляд нескромный
Распутной девы. Голос томный,
Пронзают страстью пылки речи;
Бесстыдств почин – нагие плечи
Победу скорую сулят,
В красивой чарке плещут яд.
В том зелье – вкрадчивая нежность,
Что злым обманом – за прилежность,
Смешав с притворным возмущеньем,
Без всякой доли отвращенья, —
Мной принимается, как стыд.
Настойкой той ни пьян, ни сыт.
Напрасны подлые старанья,
И холод разочарованья
Остудит разом жар надменный,
Он – запах мелочи разменной,
Что проскочила через сеть
Пред тем, как начало темнеть.
А в сети не был лишь ленивый.
Какой уж муж – в расчет – стыдливо
Познал медово-смертный грех,
Желая вновь твоих утех;
В забвеньи, от семи дорог
Ступал на вытертый порог?
В минуту мудрости священной
Та хитрость явна совершенно:
Нагляден гнусный телом торг,
Двуличный купленный восторг,
Полуживые лобызанья
Под мимолетные признанья.
При свете лунном тихой ночи
Сомкнешь бессовестные очи,
Перегорев в намеках пошлых,
Уснешь… в мечтах деяний прошлых.
О блуде жду твое рыданье,
Как ждут любовники свиданья.
Инок
Подвижник прежнее взирал.
Что в памяти чудесно видел
Ночной порою – ненавидел,
Свою лишь суть не презирал.
Отнюдь не жаль прошедших лет;
Порывов юности влюбленной,
Влеченьем страстным вдохновленной,
Беспечности – свободы след.
Равно не жаль друзей непрочных,
Хмельных забав и маскарадов,
Мечтой затерянных фасадов,
Мирских судов, ремесел срочных.
Томилась память в неге сонной.
Все реже с прожитым грешил.
С другими мыслями спешил
Творить молитву пред иконой.
Заутра свет в пустынной келье,
Наветы грез измождены —
Мы для благого рождены,
И будем услаждаться целью.
Суд
Невинному хула-
Что похвала.
Не навредить словами.
Над их скабрезными главами
Лоснишься ты,
Невольник клеветы.
Порок свой возлюбив,
Трудолюбив.
Падешь от блажи,
Толпу зевак обескуражив
Лишеньем прав,
За непреклонный нрав.
Тот самосуд рисуют
Всуе.
Запомнишь ты
Когорты складные черты.
Я сознаю
Приверженность свою.
Невинному хула-
Что похвала.
Неправда – даже
При скверной утвари продаже.
То ль дело – ты,
Виновник клеветы…
Осенний лес
Пройдусь осеннею седмицей
В лесу. Свирели зов тягучий;
Гнездится впопыхах синица,
Витает дух грибной пахучий.
Как славно в пуще в октябре!
Играет ветер беспризорный,
Густеет дымка в серебре
И сыплет листопад узорный.
Златой поры чудны леса:
Сварог – сам видел это – силой
Уводит в третьи небеса
Разгоряченное светило.
Вершина векового древа,
Собой цепляя небосклон,
Кладет сгибающимся чревом
Престолу божьему поклон.
Эпитафия
Я не страшусь могильной темноты.
Жизнь, прогоря смердящею сигарой,
Возложит мне венок из немоты,
Весь грязный от злословного нагара.
Над гнетом, поверху надгробных плит
Предстанут смуте времени особы.
Пустого слова скорбь испепелит:
«Любовь есть пытка пряная, до гроба;
Одно, покуда смерть не разлучит»…
В тоске полсердца истомилось болью,
Но враг – утес того не различит,
О прошлом слезы не убавят соли.
О, тусклый образ вечности, – покой!
Как много жизни подает бессмертье.
Я не страшусь печали гробовой,
А значит, не умру для вас, поверьте…
Иллюзии
Под скромным благочестием —
Бестия
И гордость вожделенная
Тленная.
В униженном смирении —
Зрение
Тщеславия и злобы
Роба.
Святые
Святые не отбрасывают тени.
Они озарены нетварным светом
Страниц из книги Нового Завета.
Безудержны и праведны ступени.
Святые не потворствуют судьбе.
Их путь терновый изойдет свободой,
В веках затверженной хвалебной одой
И легкостью в безвременной ходьбе…
Молитва
Ко мне приди!
Избавь мя, Боже,
От вельможей.
Спаси от дрожи
Бледной кожи,
От всех негожих.
Слышишь, Боже?
А в душу вхожих
Смертным ложем
Предупреди.
Будь
Будь весел
До гробовой доски,
Иначе сгинешь от тоски
Унылых песен.
Будь добрым.
Творящий худо
Продолжит с позволенья судеб,
Воссядет коброй.
Будь щедрым —
Раздавай чужим.
Почивший, обуят твоим
Земные недра.
Будь чистым.
Друзьям не кайся,
С врагами тайными не знайся.
Стезя терниста…
Роза
Лучей скупого солнца блеск,
Стучит апрельская капель,
За ширмой глаз – дождливый плеск
И малахитовая цвель.
Дрожат под натиском ветров
Осколки битого стекла;
Среди растений и цветов
Одна она к себе влекла.
Фигуры одинокой стать-
Виднелась роза Баккара.
Врасти в хрусталь, и в нем блистать —
Для снега талого пора.
Очнувшись от весны успехов,
Присвоив чуждую отвагу,
В теплице жаркой, как в доспехах,
Та неженка питалась влагой.
Тепло и влажно, ей казалось,
Помедлить – будет налегке.
И роза томно задыхалась
В гниющем сизом парнике.
Стекали слезы конденсатом.
Шипов младых сухая веха.
По – прежнему пестрился сад,
Цветок увял беззвучным эхом.
Весна
Еще снежинок кружева
Дерзают с ветром бушевать.
Встает прелестница – весна
Нарядной девой ото сна,
Воспряв от вьюжной неги
Промокшим теплым снегом.
Пушинки полусонной тенью
Сокрыли свет дневной в движении
Седым столпом густым, как дым,
Услада листьям молодым,
В лучах светила тают;
Вновь зелень прорастает.
Прощу, как в таинстве, послушно
Дела запущенные (скучно)
И чувства опостылые,
Когда – то сердцу милые;
Как – будто отлегло…
И в комнате светло.
Ода новозаветной любви
К родным и близким прежде нежный,
Любовь окончишь ты небрежно.
И ком в груди лавиной снежной:
Те чувства в твердой мерзлоте.
Родители, увы, не вечны,
Порывы страсти быстротечны,
Дела наскучивают. Встречно
В себя посмотришь в темноте.
Отчизна на войну разбудит,
Жена изменит, брат забудет,
Царь за напраслину осудит;
Мотивов их не разберешь.
«Люби!», – сказал Господь и сгинул,
А пастырь, не познав глубины,
Прельщенный, кафедру покинул-
Свободу, выбор дал он… Врешь!
Ревнитель веры, в сердце – холод,
Твой хлеб не утоляет голод,
И не вином кровавым молод,
Ты скован в маске пустоты!
С глазами цвета спелой вишни,
Мария Дева и Всевышний,
С иконы всматриваясь, взыщут
Цвет непорочной красоты.
Нить
Клубок мельчает. Ворса нить:
Несчастные хотят женить,
Больные хнычут про здоровье,
Ущербный хвастает любовью.
Здесь честность кличут мужеством,
Смирение-содружеством
Презренных и калек.
Веретено сквозь век:
Потертость станет опытом,
Молитва – дерзким ропотом,
Все то, что презираем,
Потом окрестим раем.
С цепями обручальными,
Повинными, формальными,
Изменчивы, летучи,
Как грозовые тучи.
Ошибок поиски вовне-
На заскорузлой простыне.
Мотки имеют сходство
В соблазне превосходства,
В бесчисленных страданиях,
В бессмысленных стараниях
Навечно сохранить
Клубка гнилую нить…
В небо
Прикоснись к молчаливому небу-
Ослепит дерзновенье тебя.
Солнце ласково выполнит требы,
Пепелящим теплом истребя.
Путь увенчан пустым обещаньем.
Меркнет проблеск, укутанный тьмой:
Коридоров злой дух обнищанья
Лучезарной подвязан тесьмой.
Прикоснись к запоздалому небу,
Убегая от тени на свет;
Безуспешный в исканиях хлеба
Для свободы потраченных лет.
Одиночество пахнет могилой.
Жизнь-шаблон извращенной игры.
Позабудьте о том, что в ней было-
Станьте в пепле небесном мудры.
Прикоснитесь к закрытому небу,
Подбирая ответы внутри.
Рот охрипший заладил молебны
И изнанкой спешит повторить
Прикоснуться к затертому небу,
Божий гнев принимая всегда
От Того, с чьим величием не был
И не будешь уже никогда.
Коридоров скитания. Страшно
За вину не считать воровство.
Сколько лет у себя в сводах башен
Ты украл, изучав мастерство
Прикасаться к распятому небу?
Те лихие рывки погребя,
Солнце стало внезапно свирепо
В пепелящем тепле без тебя.
Сквозь пальцы
Сквозь пальцы жизнь моя проходит;
Взгляд уплывает в облака,
Но ничего не происходит
В пустом пространстве колпака.
Еще чуть-чуть! Еще немного…
И будет вдребезги стекло-
Барьер, что искромсает ноги.
По парапету утекло
Наружу вольным чередом
Все незнакомое, все мимо.
Сквозь пальцы: кухня, книги. Дом
Гостей приветствует пугливо.
Печальною порой осенней
Сквозь пальцы мир фальшиво милый,
Приятны даже потрясения.
Прошли. Куда они спешили?
А в облаках полуживых
Плывет по небу дух нетленный
На свет- к печи сторожевых,
Чтобы сгореть в заре вселенной.
Сквозь пальцы видно захолустье,
Давно забытое надеждой.
Глаза в решетку смотрят грустью;
Все мило, мимо, как и прежде…
И крутит, вертит бесшабашно
Нас шестеренка суеты.
Подумать стыдно, вспомнить страшно-
Сквозь пальцы жизнь прошла и ты,
Во мне почувствовав усталость,
Души перебираешь струны.
Взгляд уплывает. Мне осталось
Брести на свет походкой лунной
По скользкой парапета кромке;
То кулаком по небу грозно,
То речь за пазуху негромко.
Смотрю сквозь пальцы: слишком поздно.
Как птица
Вражьим наветом мне снится,
Словно умею летать,
Будто могу устремиться
В небо и птицею стать.
Смог супостат обратиться
Так, что его не узнать.
Мысли сумел ухитриться
Немощным снам указать.
Разве должно воплотиться?
Смог человек щебетать?
Повод Творцу возмутиться,
С неба исторгнуть страдать.
Снится мне: лица, больница,
Тумбочка, крылья, кровать.
Самое время смириться-
Глупых затей не желать,
Зная, как можно разбиться,
Но не унять благодать:
В небе я вольная птица,
Миг пролететь и не встать…
Слово
В начале было слово.
Оно было у Бога.
И слова было много.
Им мир наш именован.
Молитву сотворяли,
По слову воскрешали,
Хвалили, утешали
И бесов изгоняли.
В веках людское племя,
Наскученное речью,
Вплетало человечье
В пространственное время…
Инфернальный гость
Красный угол томится лампадой.
Помолившись иконе, лег спать,
И во сне потянуло прохладой
Дерзновений на светлую рать.
Не ходи ко мне в полумраке,
Не зови к себе, в окна смотрясь,
Не пугай фиолетовым фраком
И лицом, перепачканным в грязь…
Новый смысл
Клятву, что не осудишь,
Забудешь;
Сулить, что не обманешь,
Устанешь.
Силою взяв за запястье,
Счастье,
Смысл повинный листаешь.
Узнаешь:
Будет мечты установка
Уловкой,
Станут желания медные
Бледными,
Клятву, что не забудешь,
Осудишь;
Врать себе перестанешь,
Обманешь…
Суккуб
Как будто знал. В тоске угрюмой
Среди унылой пустоты
Улыбкой расплескавшись, ты
Возникла, – я тебя придумал.
Мое творение – суккуб —
Спустя отчаянье, сквозь век,
Как долгожданный человек.
Холодный привкус мертвых губ
Твоих. Горячие объятия —
Геенны сладостный причал.
Оцепенев, не закричал,
Смолчал, когда снималось платье.
Стерпел невольное удушье
Под тихий шум из поднебесья —
То ангелы заводят песни
Про несвободу, равнодушье.
Ищу в толпе среди прохожих
Видение теперь, блужу,
Но в них его не нахожу:
С суккубом нет людей похожих.
Болтаются отрепья мнений
И бередят больную душу.
Довольно! Больше не нарушу
Тоску, воззвав сравнений тень.
Как знал. От скуки слабоумной
Среди тревожной пустоты
Злым духом обернулась ты,
Лукавой сам тебя придумал.
Доверие
От души со мной поссорься.
Будут поводы страдать.
Грубым швом, суровым ворсом
Плод доверия латать.
Смысл, конечно, упрощаю.
Жизнь-упившийся корабль.
По течению – прощаю.
Душу – за борт! Гнев пора бы
Зачерпнуть порочным кругом.
В горсть – сплетения из слов;
Разговаривать друг с другом
Про границы берегов.
Разрушают мир не боги,
Воскрешают нас не люди.
Не зовите в рай убогих,
Не тревожьте лизоблюда.
Лик утрачен – прочь завесу,
Тянет правдой за версту:
Обольстительные бесы
Предрекают пустоту.
От души со мной поссорься.
Будут поводы страдать.
Грубым швом, суровым ворсом
Плод доверия предать.
Поэзия
Остужать движенья в жилах
Выкидышем слов. На волю
Рваным линиям дозволив
Пасть на белое в чернилах.
То бесплодное величие:
Рифмы впитывают счастье,
Поражений горесть, страсть и
Все, что стало безразличным.
Знаю, лишь искусство вечно!
Мечен светлыми дарами;
Слава, честь не за горами;
Время, деньги скоротечны.
Рассказать, о чем страдаю,
В строки – выплеск безрассудно.
Бурю призывает судно:
Штиль ему надоедает.
Потопить слова в пучине;
Звук мольбы уходит в ропот,
От стенаний – в тихий шепот,
Смех – на дно и без причины.
Льется хмель воспоминаний,
Дождь осенний благовонный.
Музы взгляд холодный, томный,
Ложь пьянят двумя главами.
Слогом злым жестокость множу.
Красота витрин развратна.
Спешно ринуться обратно,
Не поняв, что душу гложет.
Шествуя по искривлениям,
То с издевкой, то пируя,
На чернильную кривую
Снова брошены стремления.
У небесного престола
Раствориться, явь роняя,
Свои строфы сохраняя
От святого произвола.
Сгинь! И мучайся потерей!
Смерть влюблять научена
От мгновений к случаю
За ветшающей портьерой.
Лечь на дно сырой могилы,
Прочь стихи – в макулатуру,
Декадентскую культуру
Воскрешая с новой силой.
Темный мрамор в алой кромке.
Рукописи не сгорают.
Малость в стиле проиграют
Сквозь века они потомкам.
Так услышьте, заклинаю,
Слов незыблемых устройство
И души поэта свойства,
Вы! Кого я не узнаю…
Обитель
Мы повстречаемся в земле,
Где правда жизни обитает,
Куда бредут навеселе,
Там тлена дух густой витает.
Пусть все пути торопят в гроб,
Одеждой станет белый саван,
И черви зацелуют в лоб,
И не важна дурная слава.
Забудутся десятки лиц,
Что раньше срока в ту могилу
Загнали, к пустоши гробниц
Злым языком приговорили.
В бессмертный храм гниющих тел,
Оставив радости земные,
Стремится рой забытых дел
Под возгласы глухонемые.
И смертный час исполнен муки,
Трудны последние страданья,
Куда страшней мечты от скуки,
Куда мрачней воспоминания.
Молчи, крылом не шевеля!
На дне глубоких снов забвения
Цветут налетом векселя.
А смерти нет – есть погребение.
Строка века переживет,
И сердца стук, и духа силу,
В окоченении предпочтет
Хранить, что в памяти остыло.
Могильщик, вспахивая твердь,
С усмешкой, грубо плоть пристроил,
Он, дерзко попирая смерть,
Упокоения удостоил.
Погост – клеймо существования
Или тлетворная печать?
Кружатся души в уповании
С костями сблизиться опять.
И на венках, и на утесе
Судьбу распишут в двух словах,
Что людям мил был, честен, босый,
И почитаемый в кругах.
Рожденным – вечная обитель
Никак покоя не дает;
Злословием любви гонитель,
Мертвец покойницу зовет.
Ту на руках несут нестройно.
При жизни – камни и плевки-
Она дышала непристойно
До самой гробовой доски.
Нам время старит все творения,
В своих объятиях укрывая,
Без всякой доли сожаления
Гостей нежданно созывая.
Мы повстречаемся в земле,
Где правда жизни обитает,
Куда бредут навеселе.
Там тлена дух густой витает…
Явление
Явление, в чьей воле – бередить.
Как век пустой сумел тебя родить?
Глубокий смысл у этой глупой бездны:
В скелете грации ты исполин железный.
Тщеславие к стяжательству влечет.
У скорых взглядов подытожив счет,
Победоносно украшаешь стан свой,
Который свыше небесами дан, но
Твой лик, что в сумерках мерещится прекрасным,
Под гримом корчится на зеркало несчастно.
Ты – горечь красоты, ты – кукла божества,
Движение чужого торжества!
Виновница несбывшихся надежд, томления;
Как к доброте, толкаешь к преступлению.
В умах бесстыдно хочешь мир предубедить.
Как век пустой сумел тебя родить?
Похожие огни я различаю.
Тебе двойной поклон к ногам вручаю.
Где нежится оскал улыбки томной,
Там демон вьется на цепи огромный,
Учуяв запах крови моложавой.
И ты стоишь, за веер спрятав жало.
Вокруг, хвостом виляя, бегает щенок.
И он в своем несчастии одинок.
Фортуны злой любимец мнимый,
Вселенской тьмы жилец невыносимый,
Хозяйкою посмертно награжден.
Посмел в прискорбный век он быть рожден.
Юродивый всех двигает местами.
Так огради меня жестокими путами
От этой сумасшедшей скверны!
В тебе самой две личности неверны.
Пусть поразит двуглавой лихорадкой
Двуликую, и век ей будет краткий.
Пусть я не стану принимать участия
В созвездии пленительного счастья.
Соблазнами настойчиво маня,
Как век пустой посмел родить меня?
Явление, в чьей воле – бередить:
Ничтожество ничтожеству родить.
Завет
Слышу проповедь вслух.
Внемлет тело и дух
Про смиренье и веру в людей.
Позабыл о своем.
С этой верой вдвоем
Ищем вещи в миру поважней.
Потребляет душа
Благодать неспеша.
Крест – на грудь, а распятье – на плечи.
В сотый раз – на порог
Храма. В нем шепчет Бог,
За оградой дерзит человечье.
Мыслей спутанных рой.
Каждый мнит, что герой,
Раз коснулся Святого Завета,
Сквозь себя белый свет
Подведя под запрет
По дороге к исконному Свету…
Снег в аду
Я с детства слышал праведную ложь
И верил ей неистово, наивно.
От тех, кто прятал за спиною нож,
Наказ не ощущал декоративным.
Шли годы, крепли мерзостью оковы.
Отверзлись двери – опустились руки.
Здесь стало тесно, ясно мне и кто вы,
И свой недуг открылся – близорукий.
В аду пархает снег, кружит забвенно;
То в лед уйдя, то пламя затмевая.
Прозрение, что стало откровеньем:
Я верил в ложь, но это забываю…
Художник
Картина, писаная алчущей рукой,
За рамки расточает свои краски
В пространство и любви, и ласки,
Впиваясь кистью с дерзостью такой.
Сюжет излюбленный, избитый красотой,
В излишке бледных нитей позолоты,
Как тени бедняков, глухих бульваров ноты,
Пугают и пленяют простотой.
Тебя рисую, ты ко мне причастно,
Звучание возвышенных искусств;
Художников усталых, смежных чувств,
Познать которых миру не подвластно.
Безликий хаос смеют заморозить
Руками детскими с душою утонченной,
Вычерчивая образ увлеченно,
Спасая нежный цвет среди амброзии.
Декаданс
Задуем свечи, чтоб во тьме
Укрыться можно было лучше.
Не знаю, честно ли тебе
Быть в мире клоунады грустной?
Люблю, когда скупые слезы
Смывают с естества все краски:
Пыл, как в заснеженной мимозе,
Вновь возгорает, плавя маску!
Когда корсет, бока спирая,
Тревожит вдох и ход движений,
Когда змея у древа рая
Влечет наивных к искушенью.
Когда смеются на погосте,
Из всех на празднике одна ты,
Когда томятся в скуке гости,
Никто ни в чем не виноват.
Когда вся истина в вине,
Виной людской непринужденно
Смысл обретается на дне,
Чужою волей пригвожденный.
Новый день
Наступит утро солнечной армадой,
Раскрасив сквозняки златой помадой,
Неся котомку из безделья, суеты.
Толпой смиренной смертные на игры
Рабов и лизоблюдов хлынут игом,
Подошвами вытаптывая скромные цветы.
Нещадно их бичует наслаждение.
Не важно вовсе – смерть или рождение —
Свершением раскаяние гложет.
Я пораженный воин, я из тех,
Кто проклят ими, осужден на смех,
Но даже улыбнуться вслед не может.
Будни
Осколки выходных витрин,
Обрывки праздничных нарядов,
Душок дешевых красных вин
И смрад курительных обрядов.
На пашне конь выводит круг
И сеятель псалом поет.
На черный день уставших рук —
Провальный сон и липкий пот.
Посеем лень – получим ночь.
Гремит ключами новый день.
Куда идти и чем помочь
Себе сумеет манекен?
Придется в смелости ослабить
Петлю, толкающую в рай,
И право выбора: оставить
Пустой стремянку и сарай…
Катрен
В мире, где так ненавидят,
Увидят…
В мире, где так презирают,
Признают…
В мире, где так избегают,
Пугают…
Сблизятся в правде хромой
Со мной.
Цена
Я в жизни, как на сцене.
Игра людьми. Не мил.
Все оттого, что цену
Большую заломил.
И будут ли одежды,
В них плоть- ни дать ни взять,
Которые надежду
Способны оправдать?
Которые ту цену
Спасают, что есть сил?
Я в жизни, как на сцене,
И оттого не мил.
Помни
Так помни вечно: нет цены
Тому, чьи дни уж сочтены.
От мелких дрязг я ослабею.
И хворь никчемная больнее,
Чем то, что в жизни я постиг;
Оставь меня в последний миг!
Среди невзгод – одна беда —
Ничто нигде не навсегда.
Любого суть великолепия
Становится гнилым отрепьем.
То словом высказать нельзя.
Оно, впотьмах души скользя,
Сбегает в пропасть нетерпимо
И остается с ней незримо.
Так помни вечно: нет цены.
Не помнишь? Нет твоей вины.
Еретик
Священник пышной церкви здешней
Сулит приходу ад кромешный.
Все напряглись. Один из грешных
«Я не пойду!» – сказал поспешно-
«Вкушая просфоры святые
По воскресеньям, нищеты я
Не чувствую в душе, и ты ли
Мне крылья обрубил литые?»
Еретиком нельзя казаться.
Сам черт, задумав состязаться,
В чинах и лицах стал скрываться,
Чтоб в прения людей ввязаться…
В каждом доме
В каждом доме
Незнакомом
Догоревшая свеча.
В каждом доме
Тесто комом
Тех, кого ты не встречал.
В каждом доме —
Ругань, гомон,
Ждут с надеждами врача.
В каждом доме
Остов сломлен
И фундамент сгоряча.
Адам
Ты помнишь, как в эдеме повстречались
И над земной убогостью смеялись;
Что люди, пресмыкаясь, распластались,
Как черви на навозе. Копошась,
По головам ступая и боясь
Утратить место, куче доставались?
Мы были, помнишь, изгнаны из рая
Твоим нелепым жестом, дорогая?
Теперь лишь холод испускать вдвоем осталось…
Зачем же плод вкусил я сладкий?
Что сожалеть? Бесплодна лихорадка.
Мы в силах позабыть, что вмиг расстались…
Сезоны ада
Лето, ты останься с нами
Солнцем, зеленью, цветами!
Только ветер, лист осенний
Оборвав, стучится в сени.
Плод созревший загнивает.
Непогодой добивая,
С глаз сметая все красоты,
Снег внедряется в пустоты,
Лед и холод насаждая.
Претор зиму утверждает.
По весне грехи оттают.
Мытники про это знают.
Лето знойное вновь с ними,
С пылью, мухами мясными.
И по новой: лист осенний
Падает безвольно в сени…
Хорошо!
Как хорошо любить притворно,
Не нарушать ничью природу;
Прогнать мечты себе в угоду.
Они вернутся вновь тлетворно,
Заискивая у порога
Позорной чувственностью нежной,
Ложась бесстыдно комом снежным,
Свободе заслонив дорогу.
Они верны изменным душам.
Без чувств предметы безмятежны.
Я им завидую прилежно.
Отрадней спать, быть камнем лучше…
Как хорошо любить притворно!
Не нарушать ничью природу,
Стоять у озера без брода,
Терзая глубину проворно…
Настал тот век
В смирении я тайну не раскрою.
Да будет, что судьбой предрешено.
Настал тот век, в котором люди души
Меняют на блестящее руно.
У страждущих и любящих – предлоги —
В признании ошибку совершить.
Настал тот век, в котором люди – боги
Бросаются златою нитью шить.
Я одинок, но не один в стремлениях.
Оставьте нас с собой наедине.
Настал тот век. В нем радость как мучение,
Поверхность же подобна глубине.
Кто на поминках изрекает тосты,
Знаком с пустым наростом на нуле:
Настал тот век – плоть временная горстью
Спешит вернуть долг преданной земле…
Драма
Я был забавен и хитер,
Местами – без рассудка.
Как мастер слова, как актер,
Любил и верил – в шутку.
Желтел с годами манекен,
Тряпье поизносилось.
Забылось, как, кому и кем
Слова произносились.
И театральный реквизит —
У престарелой дамы.
Вот только сердце злом болит,
Как в старой доброй драме.
Что раньше мертвым я считал,
То оказалось живо.
Я лгал себе, людьми играл,
Во всем ища наживы.
Все тщетны пред тобою, смерть!
Волхвы, цари земные.
Актер, судьбы чьей круговерть
Нашла пути иные.
Все тщетно. Это не игра.
Местами – без рассудка.
Порою кажется – пора,
Порою – просто шутка…
Плывут облака
Плывут облака, словно челн без причала.
Торопятся дни, ни конца, ни начала;
Ни знать, ни спросить, как до нас здесь бывало.
Назад захотели бы, если бы знали…
Хорошего, впрочем, нам светит немало,
Но лучшее все же уже миновало.
Волна
Нечаянна, стремглав сурова,
Подземных валунов полна,
Но вознести, струя, она
На перепутье все ж готова.
Пусть в каждой капле ждет потоп,
Стихия гложет злые камни.
Не усмирят литые ставни
Каленых вод лихой поклеп.
С потоком ветра научились-
Кому на смех, кому на зависть-
Расти на свет, скрепляя завязь,
А после- всякого лишились.
Дворцы и банки, капитал,
Музеи, цирк, библиотеки.
Живи еще хоть четверть века —
Как прежде – хижины, подвал.
Внутри испуганно – «Постой!» —
Кричит мне голос мудрых линий,
Вплетая ленту в ось уныний.
Как и патрон, я холостой…
С рассвета пьяный сброд резвится,
На рынке лаются торговки,
Продав ненужную обновку
Тому, кто хочет измениться.
В пылу мещанской обстановки
Тот пестрый ряд я обхожу,
Едва надежду нахожу
Для взгляда в нужной остановке.
Здесь пресно, нет для жизни места.
И, маршируя на плацу,
Ни слова матери, отцу,
Что в сапогах кирзовых тесно!
Здесь пенье птиц, как шум фабричный,
Здесь человек – заочник рваный,
Здесь каждый гость, за стол незваный,
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «ЛитРес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (https://www.litres.ru/pages/biblio_book/?art=69586468) на ЛитРес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.
Евгений Геннадьевич Мартынов
В сборнике представлены избранные стихотворения, которые были написаны в период с 2015-го по 2023-й годы. Стилистика – символизм.
Откровение
Избранные стихотворения
Евгений Геннадьевич Мартынов
© Евгений Геннадьевич Мартынов, 2023
ISBN 978-5-0060-5070-9
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero
Старая песня
Приди в мой грязный мир,
Старая песня
Приди в мой грязный мир,
Старая песня
Приди в мой грязный мир,
Старая песня
Приди в мой грязный мир,
Спасительный кумир,
Увижу стопы на багряной воде.
Открой мне новый взгляд
На то, кто виноват
В духовной слабости и русской беде.
Здесь не осталось чувств,
Религий и искусств,
Не повернет судьбу тревога вспять.
Ты закрываешь дверь.
Но повторишь, поверь,
Мир, восклицающий: «Распять!»
Возлюби!
Было в ночь торжество.
Стар и млад ликовал:
«Он иной, грех и смерть с первым криком сковал!»
В Рождество.
В окруженьи лампад
Взгляд с иконы встречал.
Строг и свят. Медь у храма кричала
В набат.
Выше надпись была:
«Я ваш царь. Я любовь.»
От венца и творца скрылась кровь
У чела.
Вопрошаю себя:
Где твой крест? Где твой Бог?»
Ведь подобьем стать образ не смог,
Не любя.
Да, в сердцах загубить
Я смогу, не беда.
Богу – божие, мне же врага навсегда
Полюбить?
Эх, судьба… погрустнел.
Ведь в потемках души
Здравый смысл и сознанье свое задушить
Не посмел.
Пластмасса
Все меньше лиц.
Вокруг лишь маски
Шального девства продавщиц
И косметические краски.
Все больше слов
Про достиженья.
Я к вашим целям не готов
От внутреннего напряженья.
Так для чего
Мир из пластмасс?
Без лишних слов сотру его
От их диковинных гримас,
Закрыв глаза,
Упившись сном.
В беспамятстве сбежит слеза
О детстве чистом. В горле ком.
Исповедь поэта
Припоминаю, было время,
Когда отягощало бремя
Всепоглощающей тоски.
И разрывала мое темя
Лихая сила на куски.
Тогда лежало мое тело
На утомительном одре.
С косою в сенцах смерть присела.
С ней встречи тело не хотело.
И, перебравшись на кровать,
Она спросила мое имя.
Тогда я ей не смог соврать:
«Во всех грехах людских повинен.
Клеветником меня зовут.
Я в книге жизни не записан,
От темных сил теперь зависим,
Им дух свой испущу, умру!»
По комнате гулял злой ветер.
Я продолжал: «Мне жить на свете
Не мило. Сам того не ведая,
Несу людскому роду беды.»
Животный страх меня замучил,
А демон все сидел и слушал.
Взмахнув клинком над головой,
Воскликнул он: «Пойдешь со мной!»
Удар.
Свобода.
Ветру рад.
Галопом мчали кони в ад.
Но Люциферу не отдался,
Ища в других мирах беспечность.
В раю я тоже не остался —
Моя стезя – покой и вечность.
Времена
Выбирай, ямщик, тропы горькие.
Захвати воды да хлеба корку.
Стережет ли кто? Нет нам повода
Оставаться здесь. Смрад и холод.
Что случилось так? Овладели мной
Мысли скорбные силой неземной.
Только вдаль взгляни: запорошило,
Я в пути земном гость непрошенный.
Суждено ли лечь в гроб из снега?
Станет лучше он барской неги.
Жизнь ты скудная, пропасть бедная,
От тебя ль такой щеки бледные?
Времена грызут трудовой народ,
Видно, старится православный род
И земля, устав, попросила
Камня душ людских, древней силы.
Лица
Вы всего лишь лицемеры:
Слаще меда, чище веры,
Как босые камергеры,
Веком призваны в примеры.
Четче всех у вас замеры,
Папы Карло на галере,
Свое право, своя мера,
Все другое – просто сера.
Время гибких полимеров.
Пусть настанет злая эра,
Где вскрывается афера
Под изысканной портьерой.
Камнем кажется фанера.
Не по масти вам размеры,
Все манеры для карьеры,
Вы простые лицемеры.
Грязь
«Всюду грязь!»
Скажет в зеркало смотрясь,
Блудный князь.
Знать не знает отродясь,
Торопясь,
Как монах в глуши, молясь
И смеясь,
Прозябает, не трудясь
И гордясь;
Хлябь пристанет- буркнет, злясь:
«Стерпит бязь…»
Отче видит, не стыдясь —
Всюду грязь.
Кого люблю…
Крепче мя, Господи, бей-
Так постигают любовь.
В силе своей не робей,
Чтоб не расслабилась бровь.
Крепче мя, Господи, бей.
Пусть в жилах вымерзнет кровь.
Плетию преданность пей,
Пряником вызволи вновь.
Крепче мя, Господи, бей.
Я от бесчувствия слеп.
Праведность в телеса сей,
В промысле дух чтоб окреп.
Крепче мя, Господи, бей!
В горб с поднебесной дави.
Алчу поболе коней
Чувствовать горечь в крови.
Реаниматор
Пульс – в катетере для вены.
Ищут тени.
Еще день, и…
За бумажные купюры-
В рот микстуру.
Диктатура.
Шепчет врач «Абракадабра»
Над кадавром.
Выжил – лавры
Белокрылому халату,
Нарасхват он
По палатам.
Режут скальпелем по телу.
Дотерпело.
Накипело,
Что бумажные купюры
В сей культуре —
Конъюнктура…
Хоронили шута
Хоронили шута.
Хохотали навзрыд.
Эта хохма проста.
Усмехнулся Аид:
«Смерть без смеха пуста,
Хлеб без зрелищ – судить!
Клоун-пекарь до ста
Мог без вас бы дожить».
Весела и сыта
Та толпа, что навзрыд
Провожала шута:
Юмор массе привит…
Про опыт
Не летай низко,
Не держи близко,
Это путь склизкий…
Вот и ты в списке.
Правда
Нагая правда, испугавшись,
Забилась в угол, стонет, плачет.
Перед псише с собой ругавшись,
Бессильно в стену бьется, скачет.
Нагую правду осудили:
Она взор ранит, срам и блуд.
В ней тайный смысл находили.
Вздор обязательно найдут…
Нагую правду запугали,
Что с ней носились и кляли,
Что ей одеждой помогали,
Но так помочь и не смогли.
Лицемер
Я лицемер.
Ты мой пример.
Я лжец и плут.
Все так же врут.
Я в маске, вы
Сухи, мертвы.
Я вижу грязь,
В себя смотрясь.
Вы, уморясь,
Ушли, смеясь.
Я в желчи свят
У царских врат,
Ты с ними смят.
Я виноват.
Я лицемер,
О, мой пример…
Про любовь
Любить-
Давать кому – то повод
Убить
Себя. Имея довод,
Забыть,
Что так с собою можно,
И быть…
О, Боже, как все сложно…
Оклеветан
Я оклеветан перед Вами.
Всей мерзости людской не счесть.
Судите иль латайте сами
Мою поруганную честь.
Я оклеветан. Той крамолой
Смертельно ранена душа
По Вашей и по Божьей воле,
Лихожелателей смеша.
Я оклеветан. Стиснув зубы,
Водимый волею судьбы,
Похороню те речи грубые
В полях лексической стрельбы.
Я оклеветан, возражавший!
Душа воскреснет, воспарит.
И сокрушится срама ждавший:
Не ведает он, что творит.
Картина
Я с вами в картине.
Подделка.
Весь холст в паутине-
Проделки
Главы галереи.
Он сделкой
Вручил корифеям
Нас. Мелко.
Картина смотрела,
И снова
Владельцы старели.
Ни слова.
Сюжет бесконечно
Срисован.
Здесь с вами навечно
Спрессован.
Хочу в прежнем замке
Родиться,
Покинуть все рамки
И лица.
С купцами в картине-
Удел мой-
Торгуюсь с витрины
Умелой…
Детали
«И смутился дьявол, и увидел, как ужасно добро»…
из к/ф «Ворон», 1994 г.
От прозорливых услыхал,
Что дьявол кроется в деталях.
Отцы не лгут. Дух злобы – мал,
Таится в редкостных металлах.
Враг – в сомне мелочных обид,
В объедках кашеварной брани.
Зло обретает явный вид,
Когда условия – на грани…
И прозорливым я внимал:
Лукавый сыпался в ладони
Намедни нищему. Сжимал
Гроши, а сам взывал Мадонне.
Князь тьмы воссел в смиренья трон,
Близ: скипетр- лень, держава – трусость,
Перетолкованный закон
От просвещенных – светло-русым…
Мне прозорливые наказ
Давали:" Откровенье – жало.
Коли вражину напоказ!»
А я обетов не сдержал им.
Сижу на паперти один,
Копаясь в мыслях театрально.
Стал с появлением седин
Ко всем и ко всему нейтрален.
Я прозорливым стал. Кричу:
«Оставьте скверные детали!
Жить истинно вас научу!»
А вы… меня оклеветали…
Атака мертвецов
1915 год, оборона крепости Осовец.
Светлому подвигу 13 – ой роты 226 – ого
Землянского полка посвящается…
Это было туманным рассветом,
Мокрым августом. В пятом часу.
Подобрался с предательским ветром
Вражий яд, маскируясь в росу.
По реке, по равнинам, болотам
Пресмыкался, как аспид, фриц; глаз
Натруждал, чтоб смотреть сквозь ворота
Осовца. Малахитовый газ-
Задохнуться в том облаке хлора!
Схоронила в ожогах земля
И бактерий, и фауну с флорой,
Гарнизонов родных флигеля.
Травят память нападки на крепость:
Артобстрелы, бомбежки и штурм,
Но такую доселе свирепость
Не познал ни один здравый ум.
Ураган лютой Берты и месиво
Под чесночно-горчичный иприт.
Думал немец-педант, факты взвесив:
«Оборонник, конечно, убит.
Он укутан в повязку из бязи;
Фильтр – соль с толченым углем.
Обрыв линии проволочной связи.
Мы теперь свою линию гнем»…
Пусть по численному превосходству
Душегубов являлось в сто крат,
Не видать ему в мире господства,
Пока жив еще русский солдат.
Честь отцов, что в легендах воспета.
Не «Ура!» – " Да поможет нам Бог»…
Ратным духом наложено вето
Отступать с белостокских дорог.
Не страшны батальоны ландвера.
Погибают за други своя.
Доблесть воинов, светлая вера —
Вот на чем Осовец устоял.
Сотрясаясь кашлем до рвоты,
Мертвым хрипом порченых лиц,
В бой остатки от «чертовой» роты
Поднялись – шестьдесят единиц;
Обратив неприятеля в бегство.
«За царя и за Родину – мать!»
Нет в военной стратегии средства,
Чтоб с бессмертным полком воевать…
«Красной» власти постыдной изгои —
Ратоборцы имперских идей,
Оживите вы в строках, герои!
Вас помянут в них толпы людей.
Это было туманным рассветом.
План противника – ошеломить!
Ни огонь, ни подкуп монетой
Не смогли русский стержень сломить…
Не время
Часов песочных скорый ход.
Сперва – на свет, а после – в бездну…
Родиться нежным, стать железным,
Переживая за доход.
Сначала слышать прелесть нот,
Потом казаться бесполезным,
Пытаясь справиться с болезнью
Ценою шелеста банкнот.
Всех неминуемое ждет…
Торопит время день и ночь.
Как можно в нем остановиться,
Вкусить запрет – влюбиться в лица,
Дерзнуть за так себе помочь?
Без подзавода – не пойдет…
Не время, чтобы осмотреться.
Куранты глушат счастья миг
В момент, когда почти постиг,
Не дав надежды притереться.
Устроит телу дом дубовый,
За упокой прошепчет лично.
Идя, то время безразлично
Загонит стрелками любого…
Найдется временный подход.
Уймет гвоздями и зароет,
Насадит поверху цветы.
И часовщик уже – не ты…
Спустя себя вуаль откроет
Часов песочных зыбкий ход.
Адюльтер
Взираю образ: взгляд нескромный
Распутной девы. Голос томный,
Пронзают страстью пылки речи;
Бесстыдств почин – нагие плечи
Победу скорую сулят,
В красивой чарке плещут яд.
В том зелье – вкрадчивая нежность,
Что злым обманом – за прилежность,
Смешав с притворным возмущеньем,
Без всякой доли отвращенья, —
Мной принимается, как стыд.
Настойкой той ни пьян, ни сыт.
Напрасны подлые старанья,
И холод разочарованья
Остудит разом жар надменный,
Он – запах мелочи разменной,
Что проскочила через сеть
Пред тем, как начало темнеть.
А в сети не был лишь ленивый.
Какой уж муж – в расчет – стыдливо
Познал медово-смертный грех,
Желая вновь твоих утех;
В забвеньи, от семи дорог
Ступал на вытертый порог?
В минуту мудрости священной
Та хитрость явна совершенно:
Нагляден гнусный телом торг,
Двуличный купленный восторг,
Полуживые лобызанья
Под мимолетные признанья.
При свете лунном тихой ночи
Сомкнешь бессовестные очи,
Перегорев в намеках пошлых,
Уснешь… в мечтах деяний прошлых.
О блуде жду твое рыданье,
Как ждут любовники свиданья.
Инок
Подвижник прежнее взирал.
Что в памяти чудесно видел
Ночной порою – ненавидел,
Свою лишь суть не презирал.
Отнюдь не жаль прошедших лет;
Порывов юности влюбленной,
Влеченьем страстным вдохновленной,
Беспечности – свободы след.
Равно не жаль друзей непрочных,
Хмельных забав и маскарадов,
Мечтой затерянных фасадов,
Мирских судов, ремесел срочных.
Томилась память в неге сонной.
Все реже с прожитым грешил.
С другими мыслями спешил
Творить молитву пред иконой.
Заутра свет в пустынной келье,
Наветы грез измождены —
Мы для благого рождены,
И будем услаждаться целью.
Суд
Невинному хула-
Что похвала.
Не навредить словами.
Над их скабрезными главами
Лоснишься ты,
Невольник клеветы.
Порок свой возлюбив,
Трудолюбив.
Падешь от блажи,
Толпу зевак обескуражив
Лишеньем прав,
За непреклонный нрав.
Тот самосуд рисуют
Всуе.
Запомнишь ты
Когорты складные черты.
Я сознаю
Приверженность свою.
Невинному хула-
Что похвала.
Неправда – даже
При скверной утвари продаже.
То ль дело – ты,
Виновник клеветы…
Осенний лес
Пройдусь осеннею седмицей
В лесу. Свирели зов тягучий;
Гнездится впопыхах синица,
Витает дух грибной пахучий.
Как славно в пуще в октябре!
Играет ветер беспризорный,
Густеет дымка в серебре
И сыплет листопад узорный.
Златой поры чудны леса:
Сварог – сам видел это – силой
Уводит в третьи небеса
Разгоряченное светило.
Вершина векового древа,
Собой цепляя небосклон,
Кладет сгибающимся чревом
Престолу божьему поклон.
Эпитафия
Я не страшусь могильной темноты.
Жизнь, прогоря смердящею сигарой,
Возложит мне венок из немоты,
Весь грязный от злословного нагара.
Над гнетом, поверху надгробных плит
Предстанут смуте времени особы.
Пустого слова скорбь испепелит:
«Любовь есть пытка пряная, до гроба;
Одно, покуда смерть не разлучит»…
В тоске полсердца истомилось болью,
Но враг – утес того не различит,
О прошлом слезы не убавят соли.
О, тусклый образ вечности, – покой!
Как много жизни подает бессмертье.
Я не страшусь печали гробовой,
А значит, не умру для вас, поверьте…
Иллюзии
Под скромным благочестием —
Бестия
И гордость вожделенная
Тленная.
В униженном смирении —
Зрение
Тщеславия и злобы
Роба.
Святые
Святые не отбрасывают тени.
Они озарены нетварным светом
Страниц из книги Нового Завета.
Безудержны и праведны ступени.
Святые не потворствуют судьбе.
Их путь терновый изойдет свободой,
В веках затверженной хвалебной одой
И легкостью в безвременной ходьбе…
Молитва
Ко мне приди!
Избавь мя, Боже,
От вельможей.
Спаси от дрожи
Бледной кожи,
От всех негожих.
Слышишь, Боже?
А в душу вхожих
Смертным ложем
Предупреди.
Будь
Будь весел
До гробовой доски,
Иначе сгинешь от тоски
Унылых песен.
Будь добрым.
Творящий худо
Продолжит с позволенья судеб,
Воссядет коброй.
Будь щедрым —
Раздавай чужим.
Почивший, обуят твоим
Земные недра.
Будь чистым.
Друзьям не кайся,
С врагами тайными не знайся.
Стезя терниста…
Роза
Лучей скупого солнца блеск,
Стучит апрельская капель,
За ширмой глаз – дождливый плеск
И малахитовая цвель.
Дрожат под натиском ветров
Осколки битого стекла;
Среди растений и цветов
Одна она к себе влекла.
Фигуры одинокой стать-
Виднелась роза Баккара.
Врасти в хрусталь, и в нем блистать —
Для снега талого пора.
Очнувшись от весны успехов,
Присвоив чуждую отвагу,
В теплице жаркой, как в доспехах,
Та неженка питалась влагой.
Тепло и влажно, ей казалось,
Помедлить – будет налегке.
И роза томно задыхалась
В гниющем сизом парнике.
Стекали слезы конденсатом.
Шипов младых сухая веха.
По – прежнему пестрился сад,
Цветок увял беззвучным эхом.
Весна
Еще снежинок кружева
Дерзают с ветром бушевать.
Встает прелестница – весна
Нарядной девой ото сна,
Воспряв от вьюжной неги
Промокшим теплым снегом.
Пушинки полусонной тенью
Сокрыли свет дневной в движении
Седым столпом густым, как дым,
Услада листьям молодым,
В лучах светила тают;
Вновь зелень прорастает.
Прощу, как в таинстве, послушно
Дела запущенные (скучно)
И чувства опостылые,
Когда – то сердцу милые;
Как – будто отлегло…
И в комнате светло.
Ода новозаветной любви
К родным и близким прежде нежный,
Любовь окончишь ты небрежно.
И ком в груди лавиной снежной:
Те чувства в твердой мерзлоте.
Родители, увы, не вечны,
Порывы страсти быстротечны,
Дела наскучивают. Встречно
В себя посмотришь в темноте.
Отчизна на войну разбудит,
Жена изменит, брат забудет,
Царь за напраслину осудит;
Мотивов их не разберешь.
«Люби!», – сказал Господь и сгинул,
А пастырь, не познав глубины,
Прельщенный, кафедру покинул-
Свободу, выбор дал он… Врешь!
Ревнитель веры, в сердце – холод,
Твой хлеб не утоляет голод,
И не вином кровавым молод,
Ты скован в маске пустоты!
С глазами цвета спелой вишни,
Мария Дева и Всевышний,
С иконы всматриваясь, взыщут
Цвет непорочной красоты.
Нить
Клубок мельчает. Ворса нить:
Несчастные хотят женить,
Больные хнычут про здоровье,
Ущербный хвастает любовью.
Здесь честность кличут мужеством,
Смирение-содружеством
Презренных и калек.
Веретено сквозь век:
Потертость станет опытом,
Молитва – дерзким ропотом,
Все то, что презираем,
Потом окрестим раем.
С цепями обручальными,
Повинными, формальными,
Изменчивы, летучи,
Как грозовые тучи.
Ошибок поиски вовне-
На заскорузлой простыне.
Мотки имеют сходство
В соблазне превосходства,
В бесчисленных страданиях,
В бессмысленных стараниях
Навечно сохранить
Клубка гнилую нить…
В небо
Прикоснись к молчаливому небу-
Ослепит дерзновенье тебя.
Солнце ласково выполнит требы,
Пепелящим теплом истребя.
Путь увенчан пустым обещаньем.
Меркнет проблеск, укутанный тьмой:
Коридоров злой дух обнищанья
Лучезарной подвязан тесьмой.
Прикоснись к запоздалому небу,
Убегая от тени на свет;
Безуспешный в исканиях хлеба
Для свободы потраченных лет.
Одиночество пахнет могилой.
Жизнь-шаблон извращенной игры.
Позабудьте о том, что в ней было-
Станьте в пепле небесном мудры.
Прикоснитесь к закрытому небу,
Подбирая ответы внутри.
Рот охрипший заладил молебны
И изнанкой спешит повторить
Прикоснуться к затертому небу,
Божий гнев принимая всегда
От Того, с чьим величием не был
И не будешь уже никогда.
Коридоров скитания. Страшно
За вину не считать воровство.
Сколько лет у себя в сводах башен
Ты украл, изучав мастерство
Прикасаться к распятому небу?
Те лихие рывки погребя,
Солнце стало внезапно свирепо
В пепелящем тепле без тебя.
Сквозь пальцы
Сквозь пальцы жизнь моя проходит;
Взгляд уплывает в облака,
Но ничего не происходит
В пустом пространстве колпака.
Еще чуть-чуть! Еще немного…
И будет вдребезги стекло-
Барьер, что искромсает ноги.
По парапету утекло
Наружу вольным чередом
Все незнакомое, все мимо.
Сквозь пальцы: кухня, книги. Дом
Гостей приветствует пугливо.
Печальною порой осенней
Сквозь пальцы мир фальшиво милый,
Приятны даже потрясения.
Прошли. Куда они спешили?
А в облаках полуживых
Плывет по небу дух нетленный
На свет- к печи сторожевых,
Чтобы сгореть в заре вселенной.
Сквозь пальцы видно захолустье,
Давно забытое надеждой.
Глаза в решетку смотрят грустью;
Все мило, мимо, как и прежде…
И крутит, вертит бесшабашно
Нас шестеренка суеты.
Подумать стыдно, вспомнить страшно-
Сквозь пальцы жизнь прошла и ты,
Во мне почувствовав усталость,
Души перебираешь струны.
Взгляд уплывает. Мне осталось
Брести на свет походкой лунной
По скользкой парапета кромке;
То кулаком по небу грозно,
То речь за пазуху негромко.
Смотрю сквозь пальцы: слишком поздно.
Как птица
Вражьим наветом мне снится,
Словно умею летать,
Будто могу устремиться
В небо и птицею стать.
Смог супостат обратиться
Так, что его не узнать.
Мысли сумел ухитриться
Немощным снам указать.
Разве должно воплотиться?
Смог человек щебетать?
Повод Творцу возмутиться,
С неба исторгнуть страдать.
Снится мне: лица, больница,
Тумбочка, крылья, кровать.
Самое время смириться-
Глупых затей не желать,
Зная, как можно разбиться,
Но не унять благодать:
В небе я вольная птица,
Миг пролететь и не встать…
Слово
В начале было слово.
Оно было у Бога.
И слова было много.
Им мир наш именован.
Молитву сотворяли,
По слову воскрешали,
Хвалили, утешали
И бесов изгоняли.
В веках людское племя,
Наскученное речью,
Вплетало человечье
В пространственное время…
Инфернальный гость
Красный угол томится лампадой.
Помолившись иконе, лег спать,
И во сне потянуло прохладой
Дерзновений на светлую рать.
Не ходи ко мне в полумраке,
Не зови к себе, в окна смотрясь,
Не пугай фиолетовым фраком
И лицом, перепачканным в грязь…
Новый смысл
Клятву, что не осудишь,
Забудешь;
Сулить, что не обманешь,
Устанешь.
Силою взяв за запястье,
Счастье,
Смысл повинный листаешь.
Узнаешь:
Будет мечты установка
Уловкой,
Станут желания медные
Бледными,
Клятву, что не забудешь,
Осудишь;
Врать себе перестанешь,
Обманешь…
Суккуб
Как будто знал. В тоске угрюмой
Среди унылой пустоты
Улыбкой расплескавшись, ты
Возникла, – я тебя придумал.
Мое творение – суккуб —
Спустя отчаянье, сквозь век,
Как долгожданный человек.
Холодный привкус мертвых губ
Твоих. Горячие объятия —
Геенны сладостный причал.
Оцепенев, не закричал,
Смолчал, когда снималось платье.
Стерпел невольное удушье
Под тихий шум из поднебесья —
То ангелы заводят песни
Про несвободу, равнодушье.
Ищу в толпе среди прохожих
Видение теперь, блужу,
Но в них его не нахожу:
С суккубом нет людей похожих.
Болтаются отрепья мнений
И бередят больную душу.
Довольно! Больше не нарушу
Тоску, воззвав сравнений тень.
Как знал. От скуки слабоумной
Среди тревожной пустоты
Злым духом обернулась ты,
Лукавой сам тебя придумал.
Доверие
От души со мной поссорься.
Будут поводы страдать.
Грубым швом, суровым ворсом
Плод доверия латать.
Смысл, конечно, упрощаю.
Жизнь-упившийся корабль.
По течению – прощаю.
Душу – за борт! Гнев пора бы
Зачерпнуть порочным кругом.
В горсть – сплетения из слов;
Разговаривать друг с другом
Про границы берегов.
Разрушают мир не боги,
Воскрешают нас не люди.
Не зовите в рай убогих,
Не тревожьте лизоблюда.
Лик утрачен – прочь завесу,
Тянет правдой за версту:
Обольстительные бесы
Предрекают пустоту.
От души со мной поссорься.
Будут поводы страдать.
Грубым швом, суровым ворсом
Плод доверия предать.
Поэзия
Остужать движенья в жилах
Выкидышем слов. На волю
Рваным линиям дозволив
Пасть на белое в чернилах.
То бесплодное величие:
Рифмы впитывают счастье,
Поражений горесть, страсть и
Все, что стало безразличным.
Знаю, лишь искусство вечно!
Мечен светлыми дарами;
Слава, честь не за горами;
Время, деньги скоротечны.
Рассказать, о чем страдаю,
В строки – выплеск безрассудно.
Бурю призывает судно:
Штиль ему надоедает.
Потопить слова в пучине;
Звук мольбы уходит в ропот,
От стенаний – в тихий шепот,
Смех – на дно и без причины.
Льется хмель воспоминаний,
Дождь осенний благовонный.
Музы взгляд холодный, томный,
Ложь пьянят двумя главами.
Слогом злым жестокость множу.
Красота витрин развратна.
Спешно ринуться обратно,
Не поняв, что душу гложет.
Шествуя по искривлениям,
То с издевкой, то пируя,
На чернильную кривую
Снова брошены стремления.
У небесного престола
Раствориться, явь роняя,
Свои строфы сохраняя
От святого произвола.
Сгинь! И мучайся потерей!
Смерть влюблять научена
От мгновений к случаю
За ветшающей портьерой.
Лечь на дно сырой могилы,
Прочь стихи – в макулатуру,
Декадентскую культуру
Воскрешая с новой силой.
Темный мрамор в алой кромке.
Рукописи не сгорают.
Малость в стиле проиграют
Сквозь века они потомкам.
Так услышьте, заклинаю,
Слов незыблемых устройство
И души поэта свойства,
Вы! Кого я не узнаю…
Обитель
Мы повстречаемся в земле,
Где правда жизни обитает,
Куда бредут навеселе,
Там тлена дух густой витает.
Пусть все пути торопят в гроб,
Одеждой станет белый саван,
И черви зацелуют в лоб,
И не важна дурная слава.
Забудутся десятки лиц,
Что раньше срока в ту могилу
Загнали, к пустоши гробниц
Злым языком приговорили.
В бессмертный храм гниющих тел,
Оставив радости земные,
Стремится рой забытых дел
Под возгласы глухонемые.
И смертный час исполнен муки,
Трудны последние страданья,
Куда страшней мечты от скуки,
Куда мрачней воспоминания.
Молчи, крылом не шевеля!
На дне глубоких снов забвения
Цветут налетом векселя.
А смерти нет – есть погребение.
Строка века переживет,
И сердца стук, и духа силу,
В окоченении предпочтет
Хранить, что в памяти остыло.
Могильщик, вспахивая твердь,
С усмешкой, грубо плоть пристроил,
Он, дерзко попирая смерть,
Упокоения удостоил.
Погост – клеймо существования
Или тлетворная печать?
Кружатся души в уповании
С костями сблизиться опять.
И на венках, и на утесе
Судьбу распишут в двух словах,
Что людям мил был, честен, босый,
И почитаемый в кругах.
Рожденным – вечная обитель
Никак покоя не дает;
Злословием любви гонитель,
Мертвец покойницу зовет.
Ту на руках несут нестройно.
При жизни – камни и плевки-
Она дышала непристойно
До самой гробовой доски.
Нам время старит все творения,
В своих объятиях укрывая,
Без всякой доли сожаления
Гостей нежданно созывая.
Мы повстречаемся в земле,
Где правда жизни обитает,
Куда бредут навеселе.
Там тлена дух густой витает…
Явление
Явление, в чьей воле – бередить.
Как век пустой сумел тебя родить?
Глубокий смысл у этой глупой бездны:
В скелете грации ты исполин железный.
Тщеславие к стяжательству влечет.
У скорых взглядов подытожив счет,
Победоносно украшаешь стан свой,
Который свыше небесами дан, но
Твой лик, что в сумерках мерещится прекрасным,
Под гримом корчится на зеркало несчастно.
Ты – горечь красоты, ты – кукла божества,
Движение чужого торжества!
Виновница несбывшихся надежд, томления;
Как к доброте, толкаешь к преступлению.
В умах бесстыдно хочешь мир предубедить.
Как век пустой сумел тебя родить?
Похожие огни я различаю.
Тебе двойной поклон к ногам вручаю.
Где нежится оскал улыбки томной,
Там демон вьется на цепи огромный,
Учуяв запах крови моложавой.
И ты стоишь, за веер спрятав жало.
Вокруг, хвостом виляя, бегает щенок.
И он в своем несчастии одинок.
Фортуны злой любимец мнимый,
Вселенской тьмы жилец невыносимый,
Хозяйкою посмертно награжден.
Посмел в прискорбный век он быть рожден.
Юродивый всех двигает местами.
Так огради меня жестокими путами
От этой сумасшедшей скверны!
В тебе самой две личности неверны.
Пусть поразит двуглавой лихорадкой
Двуликую, и век ей будет краткий.
Пусть я не стану принимать участия
В созвездии пленительного счастья.
Соблазнами настойчиво маня,
Как век пустой посмел родить меня?
Явление, в чьей воле – бередить:
Ничтожество ничтожеству родить.
Завет
Слышу проповедь вслух.
Внемлет тело и дух
Про смиренье и веру в людей.
Позабыл о своем.
С этой верой вдвоем
Ищем вещи в миру поважней.
Потребляет душа
Благодать неспеша.
Крест – на грудь, а распятье – на плечи.
В сотый раз – на порог
Храма. В нем шепчет Бог,
За оградой дерзит человечье.
Мыслей спутанных рой.
Каждый мнит, что герой,
Раз коснулся Святого Завета,
Сквозь себя белый свет
Подведя под запрет
По дороге к исконному Свету…
Снег в аду
Я с детства слышал праведную ложь
И верил ей неистово, наивно.
От тех, кто прятал за спиною нож,
Наказ не ощущал декоративным.
Шли годы, крепли мерзостью оковы.
Отверзлись двери – опустились руки.
Здесь стало тесно, ясно мне и кто вы,
И свой недуг открылся – близорукий.
В аду пархает снег, кружит забвенно;
То в лед уйдя, то пламя затмевая.
Прозрение, что стало откровеньем:
Я верил в ложь, но это забываю…
Художник
Картина, писаная алчущей рукой,
За рамки расточает свои краски
В пространство и любви, и ласки,
Впиваясь кистью с дерзостью такой.
Сюжет излюбленный, избитый красотой,
В излишке бледных нитей позолоты,
Как тени бедняков, глухих бульваров ноты,
Пугают и пленяют простотой.
Тебя рисую, ты ко мне причастно,
Звучание возвышенных искусств;
Художников усталых, смежных чувств,
Познать которых миру не подвластно.
Безликий хаос смеют заморозить
Руками детскими с душою утонченной,
Вычерчивая образ увлеченно,
Спасая нежный цвет среди амброзии.
Декаданс
Задуем свечи, чтоб во тьме
Укрыться можно было лучше.
Не знаю, честно ли тебе
Быть в мире клоунады грустной?
Люблю, когда скупые слезы
Смывают с естества все краски:
Пыл, как в заснеженной мимозе,
Вновь возгорает, плавя маску!
Когда корсет, бока спирая,
Тревожит вдох и ход движений,
Когда змея у древа рая
Влечет наивных к искушенью.
Когда смеются на погосте,
Из всех на празднике одна ты,
Когда томятся в скуке гости,
Никто ни в чем не виноват.
Когда вся истина в вине,
Виной людской непринужденно
Смысл обретается на дне,
Чужою волей пригвожденный.
Новый день
Наступит утро солнечной армадой,
Раскрасив сквозняки златой помадой,
Неся котомку из безделья, суеты.
Толпой смиренной смертные на игры
Рабов и лизоблюдов хлынут игом,
Подошвами вытаптывая скромные цветы.
Нещадно их бичует наслаждение.
Не важно вовсе – смерть или рождение —
Свершением раскаяние гложет.
Я пораженный воин, я из тех,
Кто проклят ими, осужден на смех,
Но даже улыбнуться вслед не может.
Будни
Осколки выходных витрин,
Обрывки праздничных нарядов,
Душок дешевых красных вин
И смрад курительных обрядов.
На пашне конь выводит круг
И сеятель псалом поет.
На черный день уставших рук —
Провальный сон и липкий пот.
Посеем лень – получим ночь.
Гремит ключами новый день.
Куда идти и чем помочь
Себе сумеет манекен?
Придется в смелости ослабить
Петлю, толкающую в рай,
И право выбора: оставить
Пустой стремянку и сарай…
Катрен
В мире, где так ненавидят,
Увидят…
В мире, где так презирают,
Признают…
В мире, где так избегают,
Пугают…
Сблизятся в правде хромой
Со мной.
Цена
Я в жизни, как на сцене.
Игра людьми. Не мил.
Все оттого, что цену
Большую заломил.
И будут ли одежды,
В них плоть- ни дать ни взять,
Которые надежду
Способны оправдать?
Которые ту цену
Спасают, что есть сил?
Я в жизни, как на сцене,
И оттого не мил.
Помни
Так помни вечно: нет цены
Тому, чьи дни уж сочтены.
От мелких дрязг я ослабею.
И хворь никчемная больнее,
Чем то, что в жизни я постиг;
Оставь меня в последний миг!
Среди невзгод – одна беда —
Ничто нигде не навсегда.
Любого суть великолепия
Становится гнилым отрепьем.
То словом высказать нельзя.
Оно, впотьмах души скользя,
Сбегает в пропасть нетерпимо
И остается с ней незримо.
Так помни вечно: нет цены.
Не помнишь? Нет твоей вины.
Еретик
Священник пышной церкви здешней
Сулит приходу ад кромешный.
Все напряглись. Один из грешных
«Я не пойду!» – сказал поспешно-
«Вкушая просфоры святые
По воскресеньям, нищеты я
Не чувствую в душе, и ты ли
Мне крылья обрубил литые?»
Еретиком нельзя казаться.
Сам черт, задумав состязаться,
В чинах и лицах стал скрываться,
Чтоб в прения людей ввязаться…
В каждом доме
В каждом доме
Незнакомом
Догоревшая свеча.
В каждом доме
Тесто комом
Тех, кого ты не встречал.
В каждом доме —
Ругань, гомон,
Ждут с надеждами врача.
В каждом доме
Остов сломлен
И фундамент сгоряча.
Адам
Ты помнишь, как в эдеме повстречались
И над земной убогостью смеялись;
Что люди, пресмыкаясь, распластались,
Как черви на навозе. Копошась,
По головам ступая и боясь
Утратить место, куче доставались?
Мы были, помнишь, изгнаны из рая
Твоим нелепым жестом, дорогая?
Теперь лишь холод испускать вдвоем осталось…
Зачем же плод вкусил я сладкий?
Что сожалеть? Бесплодна лихорадка.
Мы в силах позабыть, что вмиг расстались…
Сезоны ада
Лето, ты останься с нами
Солнцем, зеленью, цветами!
Только ветер, лист осенний
Оборвав, стучится в сени.
Плод созревший загнивает.
Непогодой добивая,
С глаз сметая все красоты,
Снег внедряется в пустоты,
Лед и холод насаждая.
Претор зиму утверждает.
По весне грехи оттают.
Мытники про это знают.
Лето знойное вновь с ними,
С пылью, мухами мясными.
И по новой: лист осенний
Падает безвольно в сени…
Хорошо!
Как хорошо любить притворно,
Не нарушать ничью природу;
Прогнать мечты себе в угоду.
Они вернутся вновь тлетворно,
Заискивая у порога
Позорной чувственностью нежной,
Ложась бесстыдно комом снежным,
Свободе заслонив дорогу.
Они верны изменным душам.
Без чувств предметы безмятежны.
Я им завидую прилежно.
Отрадней спать, быть камнем лучше…
Как хорошо любить притворно!
Не нарушать ничью природу,
Стоять у озера без брода,
Терзая глубину проворно…
Настал тот век
В смирении я тайну не раскрою.
Да будет, что судьбой предрешено.
Настал тот век, в котором люди души
Меняют на блестящее руно.
У страждущих и любящих – предлоги —
В признании ошибку совершить.
Настал тот век, в котором люди – боги
Бросаются златою нитью шить.
Я одинок, но не один в стремлениях.
Оставьте нас с собой наедине.
Настал тот век. В нем радость как мучение,
Поверхность же подобна глубине.
Кто на поминках изрекает тосты,
Знаком с пустым наростом на нуле:
Настал тот век – плоть временная горстью
Спешит вернуть долг преданной земле…
Драма
Я был забавен и хитер,
Местами – без рассудка.
Как мастер слова, как актер,
Любил и верил – в шутку.
Желтел с годами манекен,
Тряпье поизносилось.
Забылось, как, кому и кем
Слова произносились.
И театральный реквизит —
У престарелой дамы.
Вот только сердце злом болит,
Как в старой доброй драме.
Что раньше мертвым я считал,
То оказалось живо.
Я лгал себе, людьми играл,
Во всем ища наживы.
Все тщетны пред тобою, смерть!
Волхвы, цари земные.
Актер, судьбы чьей круговерть
Нашла пути иные.
Все тщетно. Это не игра.
Местами – без рассудка.
Порою кажется – пора,
Порою – просто шутка…
Плывут облака
Плывут облака, словно челн без причала.
Торопятся дни, ни конца, ни начала;
Ни знать, ни спросить, как до нас здесь бывало.
Назад захотели бы, если бы знали…
Хорошего, впрочем, нам светит немало,
Но лучшее все же уже миновало.
Волна
Нечаянна, стремглав сурова,
Подземных валунов полна,
Но вознести, струя, она
На перепутье все ж готова.
Пусть в каждой капле ждет потоп,
Стихия гложет злые камни.
Не усмирят литые ставни
Каленых вод лихой поклеп.
С потоком ветра научились-
Кому на смех, кому на зависть-
Расти на свет, скрепляя завязь,
А после- всякого лишились.
Дворцы и банки, капитал,
Музеи, цирк, библиотеки.
Живи еще хоть четверть века —
Как прежде – хижины, подвал.
Внутри испуганно – «Постой!» —
Кричит мне голос мудрых линий,
Вплетая ленту в ось уныний.
Как и патрон, я холостой…
С рассвета пьяный сброд резвится,
На рынке лаются торговки,
Продав ненужную обновку
Тому, кто хочет измениться.
В пылу мещанской обстановки
Тот пестрый ряд я обхожу,
Едва надежду нахожу
Для взгляда в нужной остановке.
Здесь пресно, нет для жизни места.
И, маршируя на плацу,
Ни слова матери, отцу,
Что в сапогах кирзовых тесно!
Здесь пенье птиц, как шум фабричный,
Здесь человек – заочник рваный,
Здесь каждый гость, за стол незваный,
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «ЛитРес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (https://www.litres.ru/pages/biblio_book/?art=69586468) на ЛитРес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.