Читать онлайн книгу «Двое в тиши аллей» автора Валерий Столыпин

Двое в тиши аллей
Валерий Столыпин
Человек влюбился. Жил, жил, ничего особенного не чувствовал, и вдруг влюбился, и у него выросли крылья. Но ведь он ещё не умеет лететь, а учиться очень непросто. Кто-то так никогда и не научится, и крылья ему как бы без надобности. Но ведь есть те, у кого дар, прирождённый талант, кто готов нести высокие чувства через всю жизнь как знамя, и те, кто способен совершать поступки, самоотверженно бороться, доказывать право на доверие, или любить тихо – на расстоянии. О чём бы мы ни говорили, о чём бы ни мечтали, что бы ни делали – всё однозначно касается любви. Все рассказы в сборнике про любовь, к сожалению, разную. Жизнь многолика. Каждая история – чья-то непростая судьба, чья-то насыщенная событиями, в том числе драматическими, жизнь, не всегда счастливая; чьё-то испытание на прочность. Везение в любви – категория зыбкая.

Валерий Столыпин
Двое в тиши аллей

Это была она – Ева
Воцарилась осень – туман клубя,
Серебря под утро стволы и лужи…
Мне с тобою плохо, но без тебя –
Хуже. 
Мне плевать, что сумерки хороши,
Что пьянит дубрава листвой лежалой…
Ты сказала, нет у меня души? –
Да, пожалуй. 
Я приду домой, не зажгу огня,
Заскребётся мышь под диваном тихо…
А душе, хоть нет её у меня,
Лихо.
Анна Гедымин
– Ты меня любишь, Ева, – шептал, едва отдышавшись, Антон, лаская с особенным, ненасытным наслаждением вздымающиеся холмики груди самой желанной женщины на свете.

Он готов был на решительный шаг, но не знал, как начать диалог: тяготила двойная жизнь и статус Евы, потрясающе  страстной, непостижимо привлекательной, пусть и непредсказуемо дерзкой женщины, как любовницы.
Мечта быть только с ней будоражила воображение.

Антона тяготила случайность интимных встреч, инициатором которых выступала исключительно Ева. Она имела творческую профессию, связанную с графическими иллюстрациями, обожала рисовать, на что усердно тратила практически всё время.

Уговаривать женщину встретиться, когда её фантазии находились в творческом поиске, было занятием безнадёжным. На телефонные звонки Ева не отвечала, случайные встречи жёстко завершала за несколько минут, – у меня вдохновение, Тошка. Не сегодня, не сейчас. Соскучусь – позову.

Любимая разрешала довезти на машине до дома, звучно чмокала в губы и стремительно скрывалась за дверью. Инициативные попытки пресекала суровым взглядом. Настаивать бесполезно – чревато размолвкой.

Антон нуждался в свиданиях с Евой, болел ей, потому не перечил.

К Марине, с которой прожил одиннадцать лет, испытывал лишь чувство благодарности за то, что родила дочку и сына, что старался тщательно скрывать: не забывал нашёптывать супруге приятные нежности, да и интимной практики в привычном для темперамента жены объёме не избегал. В постели они по-прежнему неплохо ладили.

Быть одновременно мужем и любовником, изображать страсть, когда мысленно сливаешься с другой женщиной, ох как непросто.
Антон справлялся.

– Зачем тебе это всё… разговоры про любовь, нежность, зачем тебе знать, какие чувства и эмоции по отношению к тебе я испытываю, люблю – не люблю, ценю тебя как мужчину и жеребца, или не ценю! Неужели озабоченность рейтингом мужской неотразимости, кажется тебе настолько важной?
Ты спишь со мной – разве этого мало? Я не играю с тобой в кошки-мышки, не имитирую оргазмов, не требую повышенного внимания. Зачем усложнять то, что и так замечательно! Пойми, я не собираюсь конкурировать с твоей Мариной. Ни-ког-да!
Тебя нет, понимаешь, нет в моей жизни, вот это вот, – женщина рывком вскочила с постели, зажгла верхний свет, она была неотразима в ослепительной наготе, – секс и всё, что к нему прилагается – всего лишь лекарство, стандартная интимная процедура для хорошего самочувствия. Физиология, обмен энергиями – не более того. Одевайся и проваливай.

– Что-то не так? Мне казалось…

– Сам процесс – прикосновения, поцелуи, секс, даже послевкусие , мне нравится, не собираюсь делать из этого тайну. Но проявления жизни настолько многообразны, что эротика, любовь, близость на фоне пристрастий и увлечений, творческого вдохновения, стремления к познанию, одержимости глобальными целями, лично я воспринимаю как побочные эффекты жизнедеятельности.
Чтобы не задеть нежное мужское эго, скажу честно, как есть – как солист эротического жанра, как трудоголик интимного фронта, как атлет и искуситель – ты на высоте. Но это ровным счётом ничего не значит. Если желаешь, могу доказать, что сила страсти и достижение оргазма – результат коллективного творчества. Если я лягу как бревно, расслаблюсь, буду ковырять в носу, равнодушно и безучастно смотреть в потолок, могу поспорить – у тебя ничего не получится.

– Зачем ты так! Я спросил, любишь ли ты меня, только и всего. Для меня это важно.

– Я не нуждаюсь в чувствах, замещающих творчество, усложняющих жизнь посредством манипуляций с сознанием, вызывающих паранойю и галлюцинации через перенасыщение крови гормонами, а рассудок избытком эмоций. Я не сентиментальна, не импульсивна, не азартна в отношении романтических переживаний. У меня всё это было. Бы-ло!  Финал не понравился. Что… что ты ещё хочешь услышать?

– Всё, что захочешь рассказать сама.

– Что хотела и могла – уже знаешь. Всё прочее – слишком интимно, чтобы устраивать в душе сквозняк. Не тяни время – уходи.

– Можешь объяснить – почему ты бесишься?

– Ага, шлангом прикидываешься, святую простоту изображаешь! Любовь и интимная гимнастика – не одно и то же. Я не эротоманка, но и не жертва романтического целомудрия. Да, сироп из оргазмов на взбитых сливках любовного экстаза приемлю в качестве единственного способа выплеснуть эмоциональное напряжение. Лекарство, но не наркотик. Искусство – вот моё единственное увлечение, и призвание тоже. Разве не предупреждала, чтобы не рассчитывал ни на что серьёзное более серьёзное, чем разовые эротические марафоны?

– Это было давно… в другой жизни. Мы почти год вместе. Неужели я тебе совсем не дорог? Настало время поговорить серьёзно.

– Ты ещё здесь, герой-любовник! Мы никогда не были и не будем вместе. Считай, что я тебя использовала. Как механическое приспособление для удовлетворения физиологической потребности.
Знаешь, что такое фаллоимитатор? Мой нежный организм не приемлет никакой синтетики, предпочитает натуральные продукты и живую плоть. Твой молодецкий прыщик меня вполне устраивает. Устраивал. И не смотри на меня так. Ты сам всё испортил. А теперь прощай.
Да, Жилин, будь ласков, сотри с моей территории отпечатки присутствия: всё, что не заберёшь – завтра окажется на помойке.
Если уж ты загрузил в мозг программу, цель которой выбор между мной и семьёй, значит, всерьёз рассматриваешь варианты. Повторюсь – тебя в моей жизни больше нет, и не будет. Я для тебя фантом.
Выкинь из головы блажь, возвращайся в семью и живи счастливо. Я уже любила. Но не тебя, Жилин, не тебя. До сих пор не могу отойти от мучительной ломки. Довольно с меня трогательных лирических диалогов, цена которым в базарный день три копейки. Не устраивает формат дискотеки – вали с пляжа. Нечего нюни распускать.

– Зачем же так сурово, давай обсудим. Ты никогда прежде не была настолько воинственной. Я хочу жить с тобой. Вместе просыпаться, совместно решать общие проблемы, слышать твоё дыхание, вдыхать аромат тела. Думать и чувствовать как ты.

– Это лишнее! Мне не нужен компаньон, который день и ночь будет ковырять тело и душу. Моему невзыскательному организму достаточно пары витаминок счастья в неделю, чтобы поддержать здоровье на должном уровне. Абонементами и контрамарками на бессрочный интимный тариф не торгую.

– Любой нормальный человек строит планы, думает о будущем. Я хочу связать жизнь с тобой.

– Напрасно стараешься, утомил, Жилин! Где построил фундамент, там стены и крышу возводи. Не смешивай добропорядочную жизнь с грязными танцами. Мне даже любовник по большому счёту не нужен, достаточно наёмного жиголо. Греби в сторону уютной семейной пристани. Детей воспитывай. Жену люби.

– Тогда зачем это всё?

– Отвечаю, зачем – для психического и физического здоровья. Исполнил социальный долг, спас капризную даму от критического недотраха – низкий тебе поклон от всего женского населения планеты. Или плюшками желаешь благодарность получить? Топай уже, жена заждалась. Долгие проводы – лишние слёзы.

У Антона кружилась голова, словно отходил от тяжёлого наркоза. Не ожидал он такой атаки, не был готов к активному сопротивлению. В его представлении каждая женщина живёт мечтой о браке.

Дома его ожидал ещё один сюрприз – жена собирала чемоданы.

Видно день такой: возбуждение, агрессивное неприятие и прочие предвестники грозовых разрядов витали в воздухе.

– Поскучай тут без нас, Жилин, определись, кто ты, с кем ты. Устала я что-то.

– Ещё одна революционерка! Сговорились вы что ли!

– Как ты сказал, там тоже что-то не срослось? Бедняжечка!

– Какого чёрта, закопайте меня, что ли! Скажи Маринка, вот если я сдохну, прямо здесь и сейчас, только предельно честно – скучать, горевать, слёзы лить, будешь?

– Себя пожалел, ну-ну! Красава. Тебе не приходило в голову, Жилин, что я давно, ох как давно всё про твои похождения знаю, что тоже страдаю?
Терпела, ждала, долго ждала. Надеялась, что одумаешься. Исходила из того, что измениться невозможно, но стать лучше может любой, если сформирует для этого достаточно убедительную мотивацию. Я старалась тебя вдохновить. Пыталась хорошо выглядеть, красиво одеваться, быть чувственной и страстной. Напрасно напрягалась, тщетно надеялась!

– Чего ты могла знать?

– Про то, что ты бабник, предатель, про Еву твою.

– Вот как! Дальше что?

– Вот и я думаю – что дальше?

– Никто мне не нужен. Слышишь – никто! Эта девочка, Ева, это так – несерьёзно. Невинная шалость, кризис среднего возраста. Разве предосудительно восхищаться совершенством?

Антон выдержал пристальный взгляд жены, – мы-то с тобой в тираж вышли. Бывшие мы, понимаешь, бывшие в употреблении, вот!

Врал, паршивец. Марина в свои тридцать пять выглядела весьма привлекательной: чернобровая, сероглазая, с точёным станом и высокой грудью, не утратившей упругости. До сих пор жена вдохновляла мужчин на романтические подвиги.
Его в том числе.
Он и сейчас не прочь потискать её сдобное тело, тем более, что есть повод – нужно срочно сбросить напряжение.
Если бы не нелепая разборка, судьба могла повернуться к нему другим боком.

Жилин любил жену. Не так, не совсем так, как Еву, в которой было сосредоточено нечто, отчего напрочь сносило крышу.

Антон потерялся. Он одновременно был там, с любимой, и здесь, в семье.

– Нужно немедленно помириться, – вертелось в голове.
Это касалось обеих женщин, но Евы куда  больше.
Марина – жена, никуда она не денется, будет цепляться за семейную стабильность до последнего вздоха, тогда как у Евы на самом деле полно решимости расстаться.

Настолько волевых, уверенных в себе женщин, он никогда прежде не встречал. На её воинственность и упрямство Антон натыкался не единожды. Сам от себя не ожидал, что готов терпеть и уступать, понять никак не мог – чем эта девчонка приворожила, как умудрялась накалять до предела атмосферу непредсказуемых встреч.

– Я отпуск взяла. Пока поживём у мамы. Дети уже там. А ты решай, думай.

– Отвезти?

– Не мешало бы.

– Может мы это… того?

– Тебе не совестно, Антон!

– А ты поищи… поищи безгрешных! Поклянись, что сама не изменяла.

Марина покраснела до кончиков волос, задышала часто-часто, – хам! Такой подлости, такого мнения обо мне, не ожидала, – и в слёзы.

– Ну что ты, родная, – прижимая жену к груди, шептал растерянный, сбитый с толку Антон, вообразивший, что поймал Марину на горячем, – успокойся, дело-то житейское. Выходит – мы квиты.

– Идиот, придурок, что ты себе вообразил, по себе судишь!

– Оступился, признаюсь. Это же не повод вот так сразу, – шептал, увлекаясь процессом соблазнения, возбуждённый Антон, ласкающий языком мочку уха – самую чувствительную точку на теле супруги.

– Мариночка, как я соскучился по тебе. Да забудь ты обиду. Ничего такого на самом деле не было, так, интрижка, невинный флирт, шутливая игра… в комплименты, в сантименты. Мы даже не целовались, клянусь! Тебя я люблю, только тебя, – гипнотизировал её чувственный голос мужа, руки которого привычно извлекали изнутри сладкий отклик.

– Дети ждут, Антон. Зачем это… это неправильно, подло. Отпусти. Ну, пожалуйста. Что ты со мной делаешь…

Правильно, неправильно – какая разница, когда блаженство пронзает каждую клеточку, – молнией пронеслось в голове Антона, который понимал, что сейчас совсем неважно, что она говорит, главное – что чувствует.
Мариночка затрепетала, заохала, выгибаясь дугой.
Антон приподнял жену, усадил на край стола, широко развёл её колени, стащил колготки вместе с трусами и с любопытством заглянул между ног.
На вершине спелой ягодки блестела капелька сока.
– Вот он, настоящий смысл семейного единства, – мелькнуло в голове, – какой там развод, какой отпуск, когда её желание потекло так славно от одного лишь прикосновения. Пусть дома сидит.
Антон боялся спугнуть удачу, – сейчас я её так вдохновлю, забудет про всё на свете.
Он на самом деле умел удивить, недаром даже строптивая Ева была к нему благосклонна, чего уж говорить о Маринке, которую первая любовь, впрочем, она же последняя, посетила в совсем юном возрасте.
Тогда она выглядела ребёнком, в куклы играла. Антон был на четыре года старше. Как ему удалось воплотить причудливые фантазии девочки, уже и не вспомнить: давно это было.
Инициатором чувств была как ни странно Марина.
Антон испытывал необъяснимое возбуждение при встречах с ней, но долго не мог понять, отчего оно появляется. Он ведь тоже был девственником.
А Марина была озабочена навязчивой мыслью, что жизнь промчится, она ничего не успеет, что на самое главное не останется времени.
– Кажется, теперь уже некуда спешить. Какая же тогда Маринка была сладкая, – мельтешили в голове обрывки мыслей, – а теперь-то что изменилось? Вот она – сидит, ждёт, когда я вновь стану прежним, когда сделаю как тогда, и забуду про Еву. Но ведь это невозможно! Потому, что юная любовница гораздо слаще.
Любовный нектар прозрачно стекал по раскрывшейся раковине, которая бессовестно манила обманчивой беззащитностью.
Антон припал к влажной расселине губами, вырвав у жены длинный-длинный сдавленный стон.
– Женщина, готовая уйти, не позволила бы дотронуться языком до заветной горошины, – ободрял себя он, – вот что значит эротическая дипломатия. Ещё немного и Маринка забудет обо всём на свете, кроме… кроме меня!
Он понимал, что торопиться нельзя, что с наскока можно всё испортить, – пусть расчувствуется, раскроется до предела, почувствует себя королевой.

– Скажи, предатель, – неожиданно спокойно спросила Марина, – как дальше жить будем?

– Счастливо, любимая. Не гони волну, расслабься. Всё будет хо-ро-шо!

– А она… трое в койке, не считая собаки? Выбирай, пока я добрая.
Жена с силой соединила колени, заставила посмотреть себе в глаза. Антону пришлось отстраниться, прервать дегустацию нектара

– Марин, а ведь ты так и не ответила… изменяла или нет.

Она соскочила со стола, одёрнула юбку, – Отвези меня к маме. Срок – неделя. Или – или.

– Пропадёшь ведь без меня.

– Поживём – увидим. О себе подумай. Условия развода обговорим позже.

Днём Антон исступлённо работал, старательно загружал мозг, чтобы не думать о своих женщинах, что временами почти удавалось. А вечера и ночи изнуряли изрядно.

Прежде необходимости загружать возбуждённые мысли в облачное пространство, озвучивать и оживлять виртуальные диалоги, не было, особенно в последний год, заполненный до предела трогательными моментами и чувственной лихорадкой, томительным предвкушением неизбежно счастливого будущего.

Ева неожиданно исчезла. Испарилась, оставив облако восхитительных воспоминаний и голограмму самой себя, с которой можно было флиртовать, спорить.
Если бы не горькое послевкусии, не полное отсутствие хоть какой-нибудь перспективы поправить отношения, можно было бы переселиться в мир грёз, где заманчиво мерцали лунные блики, сливающиеся в экстазе с танцующими тенями, где свидания с Евой полны сладострастия и неги.

С Мариной в виртуальных феериях Антон встречался гораздо реже. Интимные страсти с женой в цветных иллюзиях больше походили на поединок непримиримых соперников, на некую разновидность мести.
Он входил в неё быстро, безжалостно, мощно, тогда как воображаемую Еву любил целомудренно, нежно, очень-очень долго, старательно и чутко добиваясь взаимности.

Женщины-призраки были полной противоположностью, но удивительно дополняли одна другую.

Выбрать единственную женщину было невозможно по сумме причин.

Антон постоянно был напряжён, взволнован, потерял аппетит и сон. Фантомные свидания превратили его в неврастеника.

Неделя, назначенная Мариной, подходила к концу.

– Будь что будет, – выдохнул Антон, – вычеркиваю Еву из памяти: удаляю, стираю безвозвратно, без возможности восстановления образа.
Довольно с меня душевных мук, внутреннего беспокойства. В конце концов, я отец, муж. Живут же люди без страстей и романов на стороне. Решено. Утром за Маринкой еду. И баста… потому что очень хочется…

Попытки изгнать из снов Еву проваливались раз за разом. Стоило настроиться на свидание с женой, пробудить и настроить её милый образ, как откуда-то из темноты принималась манить тонкая, порывистая, почти невесомая девушка-тень. Нагая, невесомая, она кружилась в медленном танце и манила, манила.

Антон просыпался, залпом выпивал стакан холодной воды, долго держал голову под холодной струёй.

Стоило закрыть глаза – навязчивое видение повторялось.
Вновь призывно взлетали над узкими плечами и россыпью волос порхающие весенними бабочками руки Евы, и звали, звали.

– Недорого же ты меня ценишь, – с изрядной долей скепсиса в голосе заметила жена, – целую неделю таки думал. Приехал поговорить? Я вся внимание.

– Я полностью твой, клянусь. Возвращайся – не пожалеешь.

– Договорились. Попытка номер два. Я делаю вид, что ничего не было, ты – что у тебя не было никого. До особого случая. Собирай ребятишек.

Антон был возбуждён, словоохотлив, необыкновенно счастлив. В голове у него роились тысячи грандиозных планов.
– Какое же счастье – освободиться от дурмана: просто жить, просто любить.
Да-да, он вспомнил, руки вспомнили, губы: Мариночка, это же с ней он впервые познал прелесть поцелуя, с ней учился любить, жить в гармонии с собой, с ней, со всем миром. Взбрыкивал иногда, поддавался порой на провокации привлекательных чаровниц, но, ни разу не переступил черту. Кроме единственного исключительного случая.

Ева – наваждение, испытание, морок. Таким увлечением переболеть нужно.
Что ж. придётся лечиться, как же иначе!

До дома оставалось проехать самую малость – три квартала.

Из переулка с папкой для эскизов и мольбертом выплыл до боли знакомый силуэт.
Это была она – Ева.

Сердце Антона подпрыгнуло, ёкнуло, и остановилось. Больно-больно дёрнулось, пропустило несколько ударов и встало колом.

Жилин не мог оторвать взгляд от сказочного видения, едва не въехал в столб.

– Лучше бы врезался, – прошептал он, – насмерть. Ева… моя Ева!

Он только подумал мельком, оказалось – вслух.

Марина вздрогнула, побледнела, – разворачивайся. Возвращаемся к маме.

Тили-тили тесто
Спасибо тем, кто вместе был и врозь,

За то, что здесь сбылось и не сбылось.

Уходит ночь – и мне пора за нею…

И если не хватала с неба звёзд,

Виной тому не слабость и не рост –

А просто звёзды на небе нужнее.
Анна Полетаева
Генка Марков на гитаре играл мастерски: памятью на тексты песен обладал феноменальной, запросто на слух подбирал любые мелодии, мог ночь напролёт глубоким раскатистым баритоном исполнять лирические и драматические баллады по желанию слушателей, которых у него всегда было в избытке.
Внимание к своей персоне импонировало юноше. Привлекательный музыкальный голос с лёгкой мелодичной хрипотцой, помноженный на приемлемое мастерство исполнения, вводил аудиторию, особенно женскую её часть, в некую разновидность транса, фактически гарантировал экстаз, в котором Генка казался слушателям самым обаятельным, самым романтичным и приятным во всех отношениях мужским персонажем из всех присутствующих представителей сильного пола.
Ещё бы. В дополнение к сценическим достоинствам, юноша был до невозможности привлекателен внешне: подтянутый, жилистый, с рельефно развитой (без фанатизма), мускулатурой, к тому же рослый, широкоплечий, улыбчивый, остроумный и неизменно позитивный.
Подруги трепетали, наслаждаясь энергетикой музыкальных фраз.
Излучаемая его внешностью уверенность, удивительная способность запросто создавать в любой компании приподнятое лирическое настроение с лёгкой романтической грустинкой, магический творческий потенциал и избыточная энергетика исполнителя, которую щедро распространял Генка вокруг, ввергала девчонок в шоковое состояние.
Им просто необходимо было немедленно влюбляться, на кого-то конкретного выплёскивать избыточное давление пробуждаемой акустическими эффектами чарующей чувственности.
Девчонки, слушая незамысловатые вокальные композиции в его исполнении, едва в обморок не падали, слезами обливались, проникаясь к солисту дружелюбием и симпатией.
Наиболее впечатлительные особы были хронически в него влюблены.
Жил Генка в двухкомнатной квартире фактически один (родители – увлечённые геологи-энтузиасты посещали своё жилище крайне редко), потому, правила проведения квартирных слушаний хозяин жилища устанавливал сам.
На его территории разрешалось многое: приносить продукты и выпивку, готовить, пользоваться посудой и мебелью, даже уединяться при необходимости в свободной комнате. Главное, чтобы в финале квартира снова выглядела жилой и уютной.
Желающие создать в его холостяцких апартаментах атмосферу гармоничного семейного быта находились всегда. Иной раз даже выбирать приходилось, что удавалось Генке довольно изящно: конфликтовать юноша не любил, зато запросто находил убедительные аргументы, оспаривать которые девчата не решались.
Никто никогда не слышал из его уст фривольных историй, касающихся хозяюшек, остававшихся приводить берлогу в порядок. Что происходило внутри, всегда оставалось загадкой, тайной. Почему – тоже никто не знал.
В доме всегда был практически идеальный порядок. Хозяин появлялся на публику гладко выбритым, стильно причёсанным, в выглаженных и чистых одеждах, что было весьма подозрительно для его открытого для общения образа жизни.
Ходили слухи, что Генка не по женской части настроен, что у него что-то где-то не то, или не так, но “проверяльщицы” кумира упорно не сдавали, несмотря на его неизменное правило – не углубляться в интимные отношения, не давать поводов подругам называться его девушкой, тем паче невестой.
Никто не обращал серьёзного внимания на маленькую гостью – соседку Генки по лестничной площадке, Ирочку Семьину, которая неизменно присутствовала на большинстве импровизированных сольников, когда ей это разрешала мама.
У неё было своё место рядом с маэстро, которое в отсутствии девочки никто никогда не занимал. Это было негласное, непонятно как появившееся правило.
Так было, когда Ирочке было тринадцать лет, потом, когда стало пятнадцать, а позже семнадцать.
Дождавшись восемнадцатого дня рождения, вчерашние соседи и добрые друзья неожиданно для всех, в том числе для родителей, сыграли скромную по нынешним временам свадьбу и отправились в довольно дорогой морской круиз.
Оказалось, что юноша когда-то давно пообещал девочке, признавшейся ему в наивной детской любви, что дождётся её совершеннолетия, чтобы услышать то же самое от повзрослевшей подруги.
Или не услышать.
Как получится.
Время безжалостно ко всему живому. Даже камень и металл устают сохранять прочность, чего уж говорить о незрелых желаниях, наивных эмоциях, легкомысленных обещаниях и бесхитростных неокрепших чувствах.
Если Ирочка не передумает, в любви уже будет признаваться он, как человек с небольшим, но всё же достаточным для серьёзных решений жизненным опытом.
Генка, что бы про него ни говорили, терпеливо дождался.
Что и как он объяснял девчонкам, наводившим порядок в доме, стирающим и гладящим его рубашки, остающимся иногда ночевать, так и осталось тайной.
А начиналось всё с пионерского лагеря, куда Генку затащила работать на всё лето пионервожатым однокурсница и подруга – Лиза Шилкина, намеревавшаяся таким образом наладить с ним двухстороннюю романтическую связь, а в перспективе – серьёзные интимные отношения.
Расчёт (так ей казалось), был прост – преподнести себя в наиболее выгодном ракурсе в отсутствии серьёзных конкуренток из числа заклятых институтских соперниц.
Находясь постоянно рядом, помогая освоить незнакомые воспитательские обязанности не так сложно малюсенькими шажками, пусть для начала намёками, обозначить серьёзность намерений, умело демонстрируя и подчёркивая лучшие духовные и практические качества.
Лиза – девушка интересная, даже симпатичная в меру, с лёгким уступчивым характером, чего Генка упорно отчего-то не желал замечать. Точнее, он всё отлично видел: и милое личико с застенчивым румянцем, и кокетливые льняные кудряшки, и озорные ямочки на щеках, а также трогательный взгляд, чувственную мимику, красноречивые жесты, но не испытывал к ней ничего, кроме дружеского расположения.
С ней было интересно, весело – не более того.
Девушка старательно приближалась к мечте, насилуя во всю мощь романтическое воображение и трепетную женственность, но покорить заветную вершину никак не удавалось, что было вдвойне обиднее, когда Генка, не ведая, что творит, запросто обнимал её за плечи, упруго прижимался в танце, брал за руку или целовал в качестве дружеского приветствия. Увы, точно так же он поступал с другими девушками.
Лиза изводила себя болезненными фантазиями на темы любви, а невнимательный к её усердному флирту Генка не выказывал личного предпочтения, не давал даже крошечной надежды на счастливый финал романтической истории.
К концу первой смены его обожал весь педагогический и административный коллектив, все мальчишки мечтали научиться играть на гитаре и петь как он, а девчонки не отходили от кумира ни на шаг, оспаривая между собой право на его личное внимание.
Так случилось, что в Генкин отряд попала тринадцатилетняя соседка – Ирочка Семьина, что само по себе было событием обыденным, если бы эта девочка не была влюблена в него до помутнения рассудка. Если бы не дала понять в полной мере, что это слишком серьёзно, если бы не разбудила в уравновешенной до того момента подружке кумира – Лизе Шилкиной, дремавшую до той поры ревность, и не заставила соперничать.
К особенному отношению дам всех возрастов юноша был привычен, потому никого индивидуально не выделял. С назойливым вниманием, тем более с очарованными его талантами воспитанницами, запросто справлялся, направляя их неуёмную энергию в созидательное русло – легко выдумывал разного рода состязания и творческие проекты, отвлекающие излишки причудливого, но пластичного девичьего воображения, в сторону от преждевременных романтических грёз.
Ирочка оказалась девочкой особенной. Вежливые, даже строгие педагогические методы воспитания и увещевания на неё абсолютно не действовали. Она упорно оказывала Игорю недвусмысленные персональные знаки внимания, невзирая на его к себе отношение.
Девочка брала упорно не замечающего её особого расположения воспитателя за руку и настойчиво прожигала его мозг наивно-выразительным, неравнодушно обаятельным взглядом.
– Шилкина, ты уже не малышка, – спокойным тоном объяснял вожатый, – и ты не одна такая впечатлительная в отряде. Если опекать каждую девочку в отдельности, по часу всех держать за ручку и нежно гладить по головке, мне не только на личную жизнь, но и на сон времени не останется. Пойми, кудряшка, мы не в детском садике. Будь умницей – веди себя, как подобает взрослой леди.
Гена гладил её по головке и разнимал руки.
Через мгновение их ладони снова были сомкнуты нежным рукопожатием.
Если Генка проявлял настойчивость, в глазах воспитанницы появлялись слёзы, но она не сдавалась.
Когда вожатый играл на гитаре или что-либо интересное рассказывал, Ирочка садилась рядом, прижималась к его корпусу головой, упорно отстаивая исключительное право на индивидуальную привилегию.
Лиза пыталась пресечь на корню притязания юной кокетки, прибегая то к убеждению, то к совсем непедагогическим методам.
Тщетно. Вожатая тут же получила ответку – целую банку красных лесных муравьёв в постель или нечто похлеще.
Соперничать с подростком оказалось совсем непросто. Девочка упорно шла к своей цели, ловко оттесняя взрослую ревнивицу неожиданными, вполне осознанными действиями.
Со стороны их затяжной, довольно агрессивный поединок выглядел увлекательной игрой, на деле это была нешуточная дуэль двух трагически влюблённых женщин, виновник которой упорно не замечал очевидного противостояния активно противоборствующих сторон.
– Неужели не понимаешь, девочка, что подобным нескромным поведением ты можешь поставить Геннадия Васильевича в неловкое положение, – распекала её Лиза, – администрация лагеря может расценить внимание в твой адрес вожатого как извращение, как преступное покушение взрослого мужчины на невинность маленькой девочки. Его могут уволить, отчислить из института. Посадить, наконец.
– Не ваше дело учить меня. Гена сам выберет, кого из нас полюбить. А я ему помогу.
– Гена… любить! Да как ты смеешь в таком тоне говорить о взрослом человеке! Да я родителям твоим всё расскажу!
– Чего именно, что я его за руку держала? Успокойтесь, тётенька. Танцует-то он не со мной, с вами. Но это несерьёзно. И вообще… я его не ревную.
Не сказать, чтобы одна из противоборствующих сторон лидировала, хотя у старшей соперницы были очевидные преимущества: ночные посиделки у костра, медленные танцы с довольно откровенными тесными объятиями, возможность называть события и настроения своими именами.
Увлечь Геннадия эмоциями и чувствами было непросто. Возможно, он ещё не созрел для серьёзных отношений, хотя Лиза ему порядком нравилась. И прикасаться к ней было жутко приятно.
Впрочем, наивное романтическое воображение возбуждала не только она. С некоторых пор юноша часто задумывался на темы любви, но опосредованно, абстрактно, как о чём-то удивительно приятном, но недосягаемом.
Ирочка назойливо вертелась между ним и Лизой, что начинало его напрягать: мало ли чего могут про него подумать.
Тем не менее, поставить на место малолетнюю капризулю не получалось: она добивалась внимания совсем не детским упорством, пытаясь подражать взрослым искусительницам: видно начиталась любовных романов, теперь начала проводить испытания в том же ключе.
Удивительно, но образ девочки вызывал у Геннадия странные эмоции. Иногда он ловил себя на мысли, что если бы она была чуточку старше… пожалуй, в неё запросто можно было влюбиться.
От внимания Лизы не ускользнуло Генкино сентиментальное состояние, чётко отпечатавшееся на его одухотворённом лице.
Влюблённые женщины мистическим образом чувствуют угрозу личному счастью. Следующей же ночью она пошла в лобовую атаку, раззадорив друга откровенно показной доступностью.
Было холодно и сыро, что стало поводом прижаться теснее обычного, а затем выпросить горячий поцелуй.
Ирочка наблюдала за игривой парочкой издалека. Видела она и то, что случилось после.
На следующий день её словно подменили. Девочка выглядела измождённой, убитой неведомым недугом.
Осмотревший её врач патологий не обнаружил, но поместил Ирочку в карантин.
Геннадию Васильевичу как старшему вожатому отряда, пришлось посетить больную.
Девочка, увидев его, отвернулась, закрылась с головой одеялом.
– Что случилось, егоза? Тебя не узнать, пупс. Давай поговорим… серьёзно… как друзья.
– Не о чем мне с вами разговаривать.
– Это ещё почему?
– Я всё… всё-всё видела.
– Не пойму, о чём речь.
– О тебе, о твоей противной Лизке! Там… ночью. Видела, как ты шарил у неё запазухой, как целовал.
– Подглядывала. Но это моя личная… понимаешь, малыш, это обычная взрослая жизнь. Тебя она не должна касаться. И вообще… почему я должен перед тобой оправдываться!
– Потому, что я люблю тебя, Геночка!
– Ты! Это же смешно, деточка. Мне двадцать один год. Тебе тринадцать. Если бы я только подумать посмел о любви к тебе… это уже можно расценивать как преступление. Считаешь, что моё место в тюрьме? Такую судьбу ты для меня придумала!
– Поцелуй меня. Пожалуйста. Один единственный разочек.
– Нет, нет и нет! Исключено. Разве что в лобик, чтобы проверить – температура у тебя или воспаление хитрости.
– Почему… Лизка вкуснее! Или потому, что у меня титек нет?
– Не Лизка, а Елизавета Максимовна. Она взрослая, а ты… ты несмышлённый ребёнок.
– Ну и что! Я тоже скоро вырасту.
– Но не сейчас. К тому времени подрастёт мужчина твоей мечты. Ты его обязательно встретишь. Влюбишься. Всему своё время. Не торопись стать взрослой. Это совсем не так здорово, как кажется. Я бы, например, с удовольствием вернулся в счастливое детство.
– Я не ребёнок!
– Хорошо, в беззаботную юность.
– Так верни… тесь. Представьте себе, что мы ровесники. Поговорим как друзья.
– Это можно.
– Тогда на “ты”. Я могла бы тебе понравиться?
– Несомненно. Любая девочка имеет шанс стать любимой.
– Представь, что я призналась тебе в пылких чувствах, в том, что жизнь без тебя – мучение.
– Допустим. Как версию для расследования непростой ситуации.
– Что чувствуешь? Только честно.
– Наверно неловкость. Так ведь неправильно. Признаваться, сделать первый шаг, если речь действительно о любви, должен мужчина.
– Вот… логично, даже правильно. Так признавайся же.
– Мне не нравится эта игра. Если настаиваешь – давай договоримся иначе: не я вернусь в детство, а ты… сначала подрастёшь. Я подожду, пока тебе исполнится восемнадцать лет. Если не передумаешь – вернёмся к этому непростому разговору. И прекращай хандрить. Ты ничем не болеешь.
– Обещаешь! Точно не обманешь?
– Ну… не знаю. Постараюсь оправдать твоё безграничное доверие.
– Поклянись.
– Чтоб мне… самую страшную кару на повинную голову, если нарушу клятву верности, – с улыбкой, немного дурачась, произнёс Гена.
– А Лизка! Поклянись, что больше никогда до неё не дотронешься. Всего-то пять лет. И это… руки покажи, что пальцы крестиком не держишь.
– Это несерьёзно. Какая же любовь без доверия.
– Ещё как серьёзно. Я, например, клянусь, что никогда впредь до совершеннолетия не заставлю тебя краснеть за неловкое поведение, никогда-никогда не предам… и не передумаю выходить за тебя замуж.
– Даже так. Знаешь, малышка, это не очень правильно. Пять лет для тебя, это одно, для меня – совсем другое. Через год я получу диплом. Меня могут распределить… куда угодно, даже на самый-самый крайний край света. Ты здесь, я – там. Пойми, глупенькая – нельзя загадывать любовь и счастье на полжизни вперёд. Давай уже заканчивать нашу игру.
– Ни за что! Или ты возьмёшь меня в жёны, или я… или меня не будет. Совсем. Никогда. А ты будешь жить дальше, будешь целовать эту противную Лизку… или много-много других девочек. Но не меня.
– Это блажь! Детский лепет. Так не бывает, чтобы дети ставили условия взрослым.
– Тогда уходи… немедленно!
– После того, как перестанешь притворяться. Встала и пошла в отряд.
– Тебе меня совсем не жалко… нисколечко?
– Напротив, только за тебя и переживаю. Если действительно меня любишь, значит, поступишь как взрослая. Обещай, что никаких неожиданностей больше не будет.
– Клянусь! Но и ты тоже… обещай.
– В моём детстве подобное поведение называлось сказкой про белого бычка. Ты пытаешься мной манипулировать.
– Пять лет, Геннадий Васильевич, и увидишь, что я не капризничаю. Клянусь!
– А если нарушу клятву, тогда что?
– Тогда я докажу, что большая, и очень взрослая.
Юноша поклялся, но несерьёзно, в надежде и уверенности, что такое положение дел рассосётся само собой, что давая подобное обещание, абсолютно ничем не рискует.
А позже задумался.
Очень уж не хотелось стать клятвопреступником.
Наверно он ненормальный, неправильный, если допускает мысль, что такое возможно.
Все пять лет Ирочка жила рядом, пристально наблюдая за женихом, ведущим предельно активный образ жизни.
В его окружении было много девушек, но ни одна из них не вызвала у маленькой невесты такого приступа ревности, как Лиза, которая после того рокового разговора добровольно сошла с дистанции.
Интуиция подсказывала Ирочке, что нет повода для беспокойства, что сердце не обмануло предчувствием большой любви.
Конечно, ни свадьба, ни романтический круиз не дают уверенности в завтрашнем дне. Судьба – дама капризная, ветреная: её неустойчивая благосклонность может переменить направление следования в один миг… особенно если сам заблудился, если не знаешь, к чему на самом деле стремишься, чего хочешь.
Мечта – всего лишь плод впечатлительного воображение, даже не намерение, не говоря уже о способности добиваться, действовать, настойчиво и твёрдо идти к заветной цели.
Хочется верить, что у четы Марковых все мечты имеют реальный шанс когда-либо сбыться.

Про врачебный инцидент
над мыслями я не властен

я в них и горел и гас

когда меня спросят о счастье

я буду молчать

о нас               

Саша Мисанова

На улице было промозгло, ветрено, очень скользко, после ледяного дождя, а у Пал Палыча, участкового терапевта, как назло накопились двенадцать вызовов на дом.

Восемь пациентов он уже посетил, теперь шёл как на настоящую Голгофу к хронической больной – Марии Ивановне Прониной, удивительно пряничной старушке с манерами высокородной аристократки в сотом поколении, которая два раза в неделю обязательно оформляла срочный вызов на дом.

Павел знал, что болезни лишь повод – бабуле катастрофически не хватает общения.

В первый раз, когда пришёл её спасать, Мария Ивановна встретила доктора настороженно, выглядела так, словно не умирать собралась, а как минимум на спектакль в театр, на премьеру, и сразу повела в гостиную, где исходил паром цветастый, под хохлому, самовар.

Стол, накрытый вышитой скатертью, был заставлен сухарями да сушками, домашнего приготовления сладостями, свежеиспечёнными плюшками.

Старушка была жизнерадостна, бодра, словоохотлива и весьма активна: сходу пригласила за стол и потчевала, потчевала, потчевала. С шутками да прибаутками. Задавала тысячу вопросов, нисколько не относящихся к профессии озадаченного таким приёмом посетителя. Отказаться участвовать в священнодействии, было невозможно. Визит затянулся часа на полтора.

Теперь Пал Палыч заранее обдумывает, как избежать сладкоголосого плена, хотя раздражения и неприязни не испытывает: просто работы много, даже на себя времени не хватает.

Осмотрев бабушку для порядка, Павел выписал рецепт, детально проконсультировал на все случаи жизни, отпустил для соблюдения сложившегося протокола посещения с десяток заготовленных загодя комплиментов.

– Извините, Мария Ивановна, стемнело уже, а у меня ещё три вызова, один в вашем подъезде. Я ведь с утра на службе: шесть часов принимал больных на участке, два часа потратил на бюрократические отписки. Теперь на обходе задержался, а у меня маковой росинки во рту не было.

О сказанном Пал Палыч тут же пожалел, но было поздно. Пришлось пить чай с сочниками и рогаликами. И выслушивать с восторгом поведанные истории из её жизни в совсем другой, непохожей на нынешнюю, стране.

После второй чашки Павел запросил пощады.

– А кто у нас заболел, не Фёкла Степановна? Хворала она, это точно.

– Нет-нет, не она. С этой дамой я уже познакомился на той неделе. Нет, – Павел достал журнал вызовов, – Акимова. Люся Леонидовна. Ошиблись наверно, скорее всего Людмила.

– Всё правильно, Люсия она. Мама у неё из Словении, то ли сербка, то ли хорватка. Красивая девочка, премиленькая. Просто куколка. А какая умница! Что же с ней случилось, милок? Молодая ещё болеть-то!

– Простуда у неё. ОРЗ или грипп. Разберёмся.

– Ты ей от меня вареньице передай. От простуды первое средство – малина. И смотри там – не озорничай. Она девочка порядочная, одна теперь живёт. Надо будет завтра обязательно проведать.

Уходил Пал Палыч от больной постепенно, по одному шагу, после чего следовала ещё одна маленькая история из богатой событиями жизни, потом ещё одна. И ещё.

Павел беспокойно поглядывал на часы, открывал рот… и опять слушал. Неудобно было перебивать хозяйку на полуслове.

Время неумолимо приближалось к вечеру.

– Три вызова, три вызова, три вы-зо-ва. Ещё целых три, – назойливо вертелось в голове.

Двадцать первая квартира была на седьмом этаже. Нужно торопиться.

– Я уже думала, что вы не придёте, доктор. Заждалась, – прохрипела девушка с измождённым видом, каплями пота на носу и под глазами, с вымученной недугом мимикой.

Пал Палычу очень импонировало, когда называли не врачом, а доктором. Он был родом из семьи потомственных лекарей, где слово врач недолюбливали, обходили стороной, находили его неприличным, потому что намекало на недобросовестность и склонность к обману.

Его словно приласкали, погладили. Во всяком случае, настроение резко подпрыгнуло. К тому же Люсия действительно оказалась на редкость привлекательной, несмотря на серьёзное недомогание. Кроме того моментальному установлению контакта способствовал очень знакомый, до одурения приятный уютный запах.

Пал Палыч принюхался, стараясь сделать это незаметно для больной, и задумался в попытке вспомнить, когда, где, при каких обстоятельствах познакомился с этим ароматом.

– Ароматами лечусь, доктор. Мама научила. Бергамот, лаванда и можжевельник. Пока не помогает. Извините, меня немного штормит, и говорить трудно. Я присяду.

Шея пациентки была обмотана пушистым шарфом раза три, не меньше.

– Понятно, похоже на ангину. Где у вас горячая вода? Руки вымыть.

Больная махнула рукой вглубь коридора и показала шагающими пальчиками, что ждать будет в комнате.

Лицо девушки искажала гримаса боли. Без осмотра было видно, что у неё высокая температура, что её знобит и лихорадит. Ничего выдумывать не было необходимости, разве что горлышко (именно так, горлышко, он и подумал) посмотреть, да рецепт выписать.

– Зовут меня Павел Павлович. Ваш участковый. На что жалуетесь, – спросил он, разворачивая фонендоскоп, – не переживайте, я его погрел, он тёплый, – и внимательно посмотрел Люсе в глаза в надежде на её догадливость: для осмотра и прослушивания необходимо раздеться.

– Доктор, у меня только горло болит.

– Понимаю, даже вижу. Существует определённая процедура: сбор анамнеза, осмотр, прослушивание. Видимые симптомы – вершина айсберга, мне же нужна цельная клиническая картина заболевания, этиология воспалительного процесса, причинно-следственная связь. Я должен определить очаги поражения, понять, что и чем лечить, откуда растёт корень проблемы. Раздевайтесь уже.

– Доктор, – пациентка попросила жестом, чтобы наклонился, осмотрелась по сторонам, словно опасалась, что могут подслушать и прошептала, – я же девушка! А вы мужчина. Неудобно как-то.

Увидев недовольную реакцию доктора, больная кокетливо пожала плечами, – ну-у-у, ну ладно, моё смущение будет на вашей совести.

Люсия развернула шарфик, стараясь казаться неприступной и гордой, затем нехотя, словно жертва насилия, сняла свитер, с закрытыми уже глазами домашний халатик, посмотрев на Пал Палыча настолько сурово и обиженно, словно угадала единственную цель осмотра – совратить невинную жертву.

– Гм… в следующий раз предупреждайте регистратора, чтобы присылали на вызов женщину. Мне, знаете ли, не до сантиментов: меня ещё два пациента ждут. Могу не осматривать. Под вашу, конечно, личную ответственность. Я доктор, а не жиголо. Ваши прелести меня не волнуют.

Пал Палыч принялся было укладывать снаряжение в баул, когда Люсия решительно сняла ночную рубашку, оставшись в прозрачных трусиках, встала в горделивую позу, прикрывая малюсенькие груди и глаза, на которые наворачивались слёзы.

– Глаза можно открыть, я не собираюсь вас пытать. Закружится голова – можете упасть. Руки уберите. Пожалуйста. И расслабьтесь уже. Я доктор, ну! Впрочем, как хотите. Можете одеваться, если для вас это так принципиально. Не настаиваю.

– Нет-нет! Слушайте доктор, осматривайте. Вдруг у меня воспаление лёгких. Или туберкулёз. Я ещё молодая совсем, я детишек хочу. Слушайте!

Девушка смело убрала руки. При этом кожа на лице, шее и груди начала стремительно наливаться краснотой, кулачки Люсия сжала так, что на их тыльной стороне выступили сливового оттенка вены, соски налились и бесстыдно восстали, что неожиданно вывело Пал Палыча из равновесия, хотя до этого момента он пересмотрел и перещупал наверно сотни таких пациенток.

– Дышите ровно. Успокойтесь.

Пал Палыч нежно, почти невесомо прижал ниже девичьей груди акустическую головку фонендоскопа, но никак не мог сосредоточиться на прослушивании шумов и ритмов дыхания, потому что видел, даже чувствовал, как дрожит и напрягается пациентка. И оттого, что от осмотра отвлекал насыщенный аромат молодого горячего тела, который невозможно было воспринимать как часть болезни.

Мужчина медленно перевёл взгляд на окаменевшее лицо Люсии, в глазах которой метались искорки растерянности и смятения. Отлепить взгляд от её парализующих глаз было попросту невозможно.

Руки Павла медленно задрожали, словно импульс неведомой энергии включил внутри его тела некий генератор, заставляющий вибрировать, и одновременно отключил мозг от выполнения лечебного долга.

Люсия, точнее её неожиданно соблазнительная грудь, находилась от его лица на расстоянии всего лишь нескольких сантиметров.

Пал Палыч медленно, с наслаждением и страстью, словно завороженный  передвигал по нежной девичьей коже, покрытой плотными мурашками, блестящую головку медицинского прибора, не обращая внимания на шумы в лёгких и чего-то там ещё. Про болезненное состояние пациентки он отчего-то совсем забыл. Перед ним была не больная – женщина в беспомощно соблазнительном виде, от созерцания которой голова шла кругом.

Время как бы остановилось, сосредоточив внимание доктора на том, что его и её сердечные ритмы зачем-то пытаются объединиться.

Доктор плавно проваливался в подобие гипнотического транса, потом и вовсе забылся, в то время как руки выполняли привычные действия, а перед глазами в подвижном густом мареве плавали горячие и упругие маленькие холмики, излучающие странную энергию, дразня восставшими так некстати спелыми вишенками, отвлекающими от принципов врачебной этики.

– Доктор, доктор, – услышал он глухо, словно издалека, чей-то зов, – вам плохо?

Пал Палыч медленно возвращался в реальность, обнаружив, что крепко обнимает Люсию за талию, уткнувшись лицом в её плотный животик.

– Простите ради бога, голова закружилась. Устал, наверно. Много работаю. Вы как, не испугались? Сейчас-сейчас, приду в себя. И продолжим.

– Что вы, доктор. Теперь я вас обязана лечить. У меня где-то бальзам звёздочка был. Прилягте, намажу вам височки. Не переживайте, всё будет хорошо. Мама меня учила, как справляться с такими ситуациями. Советую пить воду со свежим лимоном. Мне всегда помогает.

Люсия суетилась возле Пал Палыча, не обращая внимания на то, что на ней совсем ничего нет, кроме трусиков. Мужчина уже окончательно пришёл в себя, но не хотел себя выдавать. Ему определённо нравилось наблюдать, как подпрыгивают упругие грудки, чувствовать нежные прикосновения, слушать мелодичный голос.

Голос! Удивительно, но Люсия не хрипела, не обливалась потом, не выглядела больной и беспомощной. В сложившейся ситуации было что-то нереальное, мистическое. С чего бы, например, ему, взрослому мужчине, отнюдь не мальчику, было спасаться бегством в беспамятство от приступа мимолётной впечатлительности, укрываться спасительным обмороком, словно застенчивый юноша, впервые увидевший распустившийся бутон девичьей груди?

Такой силы эмоциональный стресс, направленный на пациента, тем более, на молодую женщину, посетил его впервые в жизни.

Пал Палыча трясло от избытка энергии. Его корёжило и ломало неведомое греховное влечение, нарушающее принципы врачебной этики, силу и причину которого он, дипломированный терапевт, не мог объяснить и понять. В его врачебной практике такое случилось впервые.

На настенных часах, куда Павел нечаянно посмотрел, было уже без четверти девять. Впереди  два нереализованных вызова, а он лежит и глазеет исподтишка на обнажённую нимфу, вынашивая в подсознании откровенно пикантные планы, которым никогда… никогда не суждено воплотиться в реальность.

Зачем он ей такой нужен, зачем!

Тем временем женщина отвернулась, бесстыдно выставив напоказ не менее соблазнительный контур, чтобы одеться. Её грациозные, волнующие женственностью движения приводили Павла в неистовство, заставляли страдать и восторгаться одновременно.

Мужская психика, не выдержав борьбы желаний с запретами, раскалилась добела, вытворяя с телом немыслимое: сердечные ритмы пошли вразнос, кровь сосредоточилась ниже пояса, дыхание запирало, эйфория и возбуждение перемежались приступами отчаяния.

Пал Палыч затаил дыхание, сосчитал до десяти, – Люся Леонидовна, зря вы всё-таки оделись. Я вас так и не осмотрел. Давайте уже завершим процедуру. Назначу вам лечение и пойду уже на следующий вызов.

– Ага, видела, как вы эмоционально реагируете на девичью грудь. Я так испугалась, когда бросились меня обнимать, а вы брык и в техническом нокауте. Не нужно меня больше лечить, мне уже лучше. Наверно простуда от страха убежала. Это надо было видеть: взрослый мужик насмотрелся на сисечки и поплыл в мир грёз. Чудеса, да и только. Экий вы доктор впечатлительный. Я вас, пожалуй, провожу. Что-то переживаю. Куда нам на следующий вызов?

– Нам!

– Не могу же я вас такого беспомощного бросить на произвол судьбы. Как ни крути, я теперь за вас в ответе.

Счастье из сугроба
Милая, ты спишь, раскинув руки,

Погрузившись в омут сновиденья.

Боже мой, какое наслажденье,

И какие сладостные муки!
Алексей Порошин
Лариса Львовна Самарина, главный бухгалтер малого предприятия по производству оборудования для бассейнов, женщина в возрасте немного за тридцать, сидела в модном кафе, где общался обычно местный бомонд.
Днём сюда приходили обсудить дела, заключать сделки, вкусно поесть, а вечером здесь можно было развлечься: послушать игру на пианино, на флейте и скрипке, в шикарной обстановке, с кем-то интересным или нужным познакомиться, с наслаждением поскучать.
В этом заведении варили изумительный кофе, подавали потрясающие салаты, закуски и десерты. Всё было изысканно, но слишком дорого.
Несмотря на это Лариса ходила сюда каждый вечер в пятницу и субботу со своей единственной подругой Алиной Ветровой, с маниакальным упорством мечтая именно здесь, в роскошной аристократической обстановке, встретить свою любовь.
Однажды она неудачно побывала замужем, как ей казалось, по большой и чистой любви.
Андрей на поверку оказался грубым и бессердечным, но сразу разглядеть мерзкие качества было невозможно. Этому мешала свойственная её жизнерадостной натуре природная впечатлительность, многократно помноженная на пылкую влюблённость.
Образ любимого она конструировала с небывалым энтузиазмом задолго до знакомства с будущим мужем, чему по глупости научила Ларочку сентиментальная маменька, которая пронесла несбывшуюся мечту о женском счастье через всю жизнь.
В беззаботной юности девушка представляла мир любви как нечто удивительно воздушное, яркое и цветное, обитающее под хрустальным куполом. Он держит Ларису, плечи которой накрыты прозрачной кружевной вуалью, за руки, она возбуждена, счастлива. Удивительной красоты закатное зарево, чувственный экстаз, и радость без границ.
Скверный характер супруга проявился практически сразу, после двух-трёх недель совместной жизни.
– Какого лешего разлеглась, – заводился он с самого утра, не успев восстановить дыхание после замечательной интимной симфонии, – оделась живо, пора завтрак готовить. Тебя что, маменька не учила, что путь к сердцу мужчины лежит через желудок! И не округляй глазки, словно не понимаешь. Я тебя научу родину любить.
– Андрюшенька, это у тебя юмор такой, я что-то не так сделала, почему ты грубишь! Я всё-таки жена, а не любовница. Ты же всегда был ласковым, нежным.
– Именно поэтому ты должна знать своё место. Не пытайся пустить в ход бабские штучки. Со мной этот номер не пройдёт. Я глава семьи, это не обсуждается… изволь подчиняться. И не смешивай бытовые женские обязанности с сексом. Когда, как и сколько тебя иметь, буду решать я.
Брак продержался чуть больше полугода. Дольше выдержать эксцентричный, раздражительно властный характер мужа было невозможно.
Лариса какое-то время пыталась подстроиться, искала компромисс, но не находила, по причине того, что Андрей не имел желания считаться с её потребностями, тем более с мнением.
Развод был тяжёлым испытанием. Андрей давил морально, грубо принуждал к сексу, орал как ненормальный, грозил неприятностями. От его примитивного обхождения с рук не сходили синяки, от слёз образовались уродливые мешки под глазами.
Вспоминать о том браке было противно и больно.
Лариса представить не могла, что внешнее и внутреннее в человеке может быть настолько контрастным.
Она долго болела. Депрессия затянулась на годы. Однако природа диктовала свои правила: мечты о настоящей любви, которая точно так же ищет её, высверливали мозг, вынуждали искать и действовать.
По ночам Ларисе снился собственный дом, семейная идиллия и дети. Да, дети. Двое.
Почему она была уверена, что найдёт свою любовь именно в кафе, Лариса не понимала. Логическая цепочка её рассуждений на данную тему основывалась на том, что в изысканной обстановке невозможно встретить грубого мужлана.
Женщина была уверена, что человек, предпочитающий пианино и скрипку современной попсе должен быть гармонично развит и иметь безукоризненный вкус.
Алина, подружка, сопровождающая её в вечерних посиделках, в завершении вечера, иногда сразу по приходу, обязательно находила поклонника.
Она была весела, жизнерадостна, беззаботна, имела кошачью грацию и редкостное умение флиртовать со всеми подряд. Её нисколько не заботила одинокая специфика холостой жизни. Напротив, женщина находила в свободном от брака жизненном пространстве много плюсов.
В кафе они обычно заказывали салат, десерт и графинчик водки.
Подружку моментально уводили в соседний зал, где завсегдатаи отрывались в привычных танцевальных ритмах.
Алина изредка прибегала, чтобы вкратце сообщить о пикантных или смешных эпизодах очередного романтического контакта, о милых интимных подробностях общения, и перспективах на ночь.
Ларису эти сенсации мало волновали. Она тайком изучала мужское население заведения, пытаясь отыскать именно того, кто способен на настоящие чувства, на настоящую романтическую любовь.
Большинство мужчин отдыхали с подружками. Эти Ларисе были совсем не интересны.
Другая категория посетителей искала мишени для легкомысленного флирта. Эти были опытными психологами, моментально просчитывали как поведение, так и характер присутствующих в заведении дам. Для них Лариса была чересчур загадочной: желания возбуждала, но поведением давала понять, что вечер может быть томным и только.
Обстановка заведения Ларисе нравилась. Она всю неделю мечтала, что именно сегодня случится приятная, желанная неожиданность: не может быть, что её не заметит именно тот, кого ищет и ждёт так долго.
Пусть это будет не принц, но человек, способный уважать личность, а не искатель приключений, основу вожделения которого составляет винегрет из упругих ягодиц, высокой груди и точёных ножек, приправленный интимной доступностью.
Все названные преимущества, включая замечательную фигуру, ухоженные здоровые волосы и смазливое личико у неё были в наличии. На эти приманки постоянно клевали, но совсем не те, кто сумел бы удовлетворить её духовные и эстетические потребности.
Лариса не хотела быть девочкой на час.
Перед визитом в кафе она красилась намеренно скромно, надевала платье, делающее фигуру загадочно-непредсказуемой, но при определённом воображении способном рассказать о своей хозяйке довольно много.
Вкус у Ларисы был безупречный, не вполне обычный. В своих нарядах она походила на женщин из аристократического общества начала прошлого столетия.
Возможно, именно по этой причине серьёзные мужчины предпочитали с ней не знакомиться: кто знает, что от такой странной особы можно ожидать. Куда проще накоротке общаться с девицей в прозрачном платьице или в мини юбке, поведение которой бесхитростно и предсказуемо.
Единственное исключение в своём гардеробе Лариса оставляла для обуви на высоком каблуке. Она стеснялась своего маленького роста, а мужчину своей мечты представляла в фантазиях и грёзах высоким, элегантным и статным.
Увы, сокровенные романтические видения не желали воплощаться в реальность. Просидев вечер в томительном ожидании чуда, Лариса каждый раз возвращалась домой в слегка подвыпившем состоянии пешком, на высоких каблуках, что было совсем непросто, особенно зимой.
Обычно после этих визитов её накрывала удручающая тоска, невыносимо гнетущая, высасывающая остатки энергии. Хотелось поскорее добраться до постели, продолжить наслаждаться обыденной жизнью, страдая одновременно привычным одиночеством в уютной тишине холостяцкой квартиры, укрывшись с головой тёплым одеялом.
Лариса не понимала, почему ей так не везёт. Она рассматривала своё зеркальное отражение, слегка шатаясь от выпитого спиртного, находя его прелестным и милым.
Экскурсия в мир зазеркалья непременно завершалась слезами, потом следовала привычная чашечка очень крепкого кофе, попытка излить душу на лист бумаги в стихотворной форме.
Лариса делала эмоциональные поэтические наброски, рифмуя нерифмуемое. Попутно сбрасывала с себя детали вечернего одеяния после каждой удачной строфы.
На каком-то этапе написания она обязательно спотыкалась, замечала, что в творческой экзальтации успела раздеться полностью.
– Ну и чёрт с вами! Не больно нужно. Все мужики такие же проходимцы, как Андрей.
Лариса энергично зачёркивала так и недописанное произведение, и шла спать.
В лежачем положении её начинало мутить, голова шла кругом. Женщина боялась закрыть глаза, погружалась в дремотное состояние, в котором обязательно являлся орущий, издевающийся над ней Андрей.
Жизнь представлялась Ларисе нескончаемой мукой, которую не было возможности прекратить собственными силами. Ей непременно необходим спутник жизни: ласковый, нежный, щедрый и любящий.
– Где же он, где, – слёзно вопрошала женщина внутреннего собеседника, чувствуя безысходность и отчаяние.
Засыпала она обычно под утро. Пробуждаясь от звонка Алины, чувствовала к ней неприязнь. Подруга как всегда рассказывала о сказочном приключении, доставившем ей очередное небывалое наслаждение.
Все её кавалеры были щедрые, любвеобильные и необыкновенно порядочные.
Лариса ловила себя на мысли, что такого непременно выигрышного стечения обстоятельств не может существовать в реальности.
Скорее всего, Алина выдумывает сказочных персонажей, чтобы досадить ей, хронической неудачнице. Нет, чтобы утешить, она удобряет и без того гипертрофированный комплекс неполноценности, разросшийся до невиданных размеров.
Лариса силой несгибаемого характера заставляла себя встать, выполнить необходимые домашние дела, хотя не имела никакого желания поддерживать комфорт и порядок.
Несмотря на депрессивное настроение, она преодолевала меланхолию, готовила нехитрый завтрак, изысканно, со вкусом сервировала его, и заставляла себя поесть.
Помыв посуду, Лариса просматривала вчерашние записи. Обычно они ей не нравились, но основная мысль в последнем творении была интересной. Творческий процесс увлекал, заставлял сосредоточиться. Несколько минут, иногда часов, она была счастлива.
И снова проваливалась в мрачную бездну тоски.
С этой минуты Лариса начинала готовиться к вечернему визиту в кафе, где её должен был отыскать любимый. Именно сегодня, мечтала она, должно случиться долгожданное событие.
Однако ничего интересного опять не случалось.
Лариса весь вечер ожидала воплощения мечты, не притрагиваясь к закускам. Лишь в завершение визита она выпивала всю водку, которая тут же затуманивала рассудок.
Сегодня всё пошло не так, как обычно. Уже через час к Алине привязался эксцентричный самоуверенный тип с вульгарными манерами.
Мужчина вёл себя хозяином положения. Не спросив разрешения сел за стол, заказал кучу блюд, заставил официантку сбегать за цветами, сыпал комплиментами, нагло ощупывал взглядом Алину, с нескрываемым интересом попутно пытался заглянуть в вырез декольте Ларисы.
Его масленый взор, плотоядная ухмылка и недвусмысленные жесты выдавали неумеренный размер похоти. Неожиданный кавалер ухаживал за Алиной, но явно рассчитывал на победу именно над Ларисой. Или над обеими сразу.
Пару раз незнакомец уводил её в соседний зал танцевать.
Сергей Вениаминович, так этот субъект представился, по-хозяйски похлопывал Алину ниже спины, бесцеремонно прикасался к её спелой груди, целовал тонкую шею и прозрачные маленькие уши, вёл себя непринуждённо вульгарно, но и про Ларису не забывал: откровенно поглядывал на выступающие детали её точёной фигурки и незаметно посылал воздушные поцелуи.
Алина заметила странный интерес кавалера к себе и к подруге одновременно, потому и попросила её исчезнуть.
Лариса выпила большую порцию водки, затем, не закусывая, ещё одну и ещё. Сергей разрушил её иллюзии раньше срока. Женщина восприняла его действия как насилие. Это было крайне неприятно.
Лариса взяла сумочку, не прощаясь, ретировалась, оставив флиртующую парочку наедине.
Неожиданно сильное опьянение догнало её уже в фойе.
Женщина почувствовала, что руки и ноги ведут себя крайне непредсказуемо: они просто отказываются выполнять определённые им законами природы функции.
Начало февраля было на редкость странное: жестокие морозы соседствовали с периодическими оттепелями, снегопадами и ветрами. Коммунальные службы не желали считаться с климатическими капризами, забыв о том, для чего они существуют.
Гололёд на улице превосходил любые фантазии на эту тему: бугры и снежные наносы на тротуарах перемежалась участками, представляющими из себя сплошной каток.
Тем не менее, Лариса решила идти пешком, чтобы выветрить из себя неожиданно впечатляющий хмель.
Наблюдать за её передвижением со стороны было довольно смешно. Она выкидывала вперёд одеревеневшие ноги, как Буратино, скользила, падала, с большим трудом поднималась.
Странно было видеть, что нарядно одетая женщина ведёт себя подобным образом.
Лариса уже пожалела, что сразу из кафе не вызвала такси. Сейчас была бы уже дома, пила привычную порцию крепкого кофе, способного взбодрить и нейтрализовать алкоголь.
Жалеть об опрометчиво принятом решении было поздно, нужно было двигаться вперёд.
Мороз тем временем крепчал, ветер усиливался. Лариса почувствовала, как замерзают пальцы на ногах и руках.
Сидя на льду под фонарём женщина с трудом достала из сумочки зеркальце. На щеках появились белые пятна, предвестники обморожения. Практически ничем, кроме трусиков и тонкой материи платья, не прикрытые ягодицы, пронзила леденящая боль.
Лариса повесила сумочку на шею, растёрла рукавичкой нос и щёки, попыталась встать. Что-то внутри непослушных членов заклинило, перемкнуло, не желало сдвигать тело с места.
Замерзать не хотелось.
Женщина представила себе, как неприглядно будет выглядеть её хладный труп, когда рассветёт, а по улице начнут ходить люди.
Ей стало невыносимо страшно.
Лариса из последних сил поднялась. Выпрямиться и пройти несколько десятков шагов оказалось предельно сложно. Руки и ноги окончательно замёрзли. Мороз крепчал.
Женщина заплакала. Слёзы застывали, не успев выкатиться из глаз.
Исключительно на отчаянии и злости она преодолела ещё несколько десятков метров, стремительно скатилась под горку, больно ударилась головой о лёд и оказалась в сугробе, выбраться из которого никак не получалось.
Холодный снег успел проникнуть повсюду. Лариса дрожала всем телом, делая попытки встать. До дома было довольно далеко. Даже если удастся продолжить движение, на весь путь нужно будет потратить слишком много времени.
Отчаяние охватило её железными тисками. Начали застывать, как ей казалось, не только тело, но и мысли.
Ужасно захотелось расслабиться и заснуть.
Лариса сосредоточилась, пытаясь набраться сил. Мысленно она уже преодолела препятствия, даже начала ощущать уютное домашнее тепло.
Это была иллюзия, галлюцинация, ложное представление, усиленное желанием жить.
Нет, мёртвой Лариса представить себя никак не могла. Сейчас она поднимется и пойдёт. Или поползёт. Это так просто.
Она забилась в припадке истерики, тратя на бесполезные движения последние силы. Нервы не выдержали, она засмеялась, если кривую, скованную холодом мимику можно было так назвать.
Застывающее сознание подсказывало, что нужно растереть рукавичками лицо, помассировать пальчики, но сил не хватило даже на это.
Лариса попыталась перевернуться, но лишь глубже зарылась лицом в сугроб и остатками сознания начала прощаться с жизнью. Неожиданно и вдруг она осознала, какой замечательной, какой чудесной была судьба. Ей посчастливилось испытать любовь, она видела море. Так захотелось ещё раз посмотреть на солнце, на цветы, на бескрайнее летнее небо, вдохнуть запах лесной земляники, раздавить на языке ягодку малины.
Не успела она об этом подумать, как услышала мерно усыпляющий звук прибоя. До самого горизонта простиралось отливающее голубизной море, ослепительно яркое светило обжигало нежную кожу.
Лариса побежала к срезу воды. В этот момент её стукнули по голове, принялись очень больно хлестать по щекам.
Женщина пыталась сопротивляться. Нападающий был сильнее.
Она ощутила себя в невесомости. Тело больно согнули пополам, начали трясти.
Кто-то с ней разговаривал. Возможно, это галлюцинации.
– Как же ты замёрзла. Разве можно быть такой беспечной! В такой мороз ходить без штанов, без тёплой одежды, немыслимое легкомыслие. Отхлестать бы тебя по заднице, как следует, чтобы неповадно было гробить молодую жизнь, напиваясь до беспамятства. А если бы я не вышел на балкон покурить, если бы не заметил, как ты корчишься в снегу! Дура, какая же ты дура, девочка. Ничего, потерпи, сейчас я тебя отогрею.
Лариса приоткрыла глаза. Лежать на плече гиганта было ужасно больно, застывшие члены зудели, но дать отпор насильнику не было сил.
В глазах мелькали пролёты и ступеньки. Застывшее сознание посетила нелепая мысль, что сейчас он начнёт её расчленять, или насиловать, – уж лучше насиловать, – подумала Лариса, и отключилась.
Очнулась, лёжа ничком на кровати. Кто-то сильный очень больно тёр спину и ягодицы.
– Ну, слава богу. Я уж думал, что хана тебе, подруга. Ты была совсем синяя. Я в своё время скитался по северам, ездил на заработки, много раз видел замёрзших насмерть людей. Страшное зрелище. Спасибо, что живая, – говорил незнакомый мужчина со слезой в голосе, – я готов тебя расцеловать. Куда угодно расцеловать. Сейчас приготовлю крепкий чай с самогоном. У меня есть немного. Ты как, помнишь чего-нибудь или нет?
Было больно. Спазмы в руках и ногах отдавались в мозгу, немилосердно терзали безвольное тело. Было единственное желание, чтобы отстали, чтобы дали досмотреть прекрасное видение: море, солнце, прибой.
Мужчина нагло целовал её в губы, мял и растирал голое тело. Лариса поняла по ощущениям, что негодяй снял с неё всё, до последней ниточки.
Она предприняла неудачную попытку закричать. Насильник заткнул рот поцелуем, оросил лицо слезами.
– Милая… милая девочка. Я так рад, что ты очнулась. Ничего… сейчас выпьешь ёршика, проспишься, а я сбегаю в аптеку, куплю антибиотики. Ты меня слышишь… я не дам тебе пропасть, не дам. Ты теперь моя крестница.
Лариса мотнула головой, интуитивно уловив, что расчленять и насиловать её не собираются.
Мужчина растирал её надетыми на руки шерстяными носками грубой вязки, очень больно. Но это уже было неважно, как и то, что лежала она перед спасителем в одеянии первобытной Евы.
Ей всё теперь было безразлично, кроме того, что чувствовала боль, значит, была не на том, а на этом свете. Сознание ликовало.
Спустя год, или немногим больше, они сидели в этой уютной квартире, обихоженной женскими руками. На украшенном закусками столе горели свечи. Лариса с выражением читала стихи собственного сочинения, посвящённые ему.
Роман смаковал красное вино и звуки родного голоса, с вожделением глядя на любимую женщину. Она от удовольствия морщила носик, прикрывала глаза, ожидая похвалы и очередного поцелуя.
Оба чувствовали себя предельно счастливыми.
Любовная игра – особый вид искусства. Ластиться нужно с открытыми глазами, а целоваться гораздо приятнее с закрытыми. Настоящее интимное волшебство, незабываемый мистический экстаз от прикосновения можно испытывать и так, и так, но лишь в том случае, когда тот, к кому прижимаешься, посылает тебе равнозначный чувственный ответ, когда оба ждут продолжения сказки.
В просторной коляске рядом со столом сопел безмятежно спящий малыш.
Мужчина, которого незадолго до счастливого спасения бесцеремонно бросила жена, изменив ему с лучшим другом, и женщина, долго безуспешно искавшая любовь совсем не там, где она обитает, обрели по воле случая именно то, о чём отчаянно мечтали. Откуда им было знать, что любовь можно найти когда и где угодно – даже зимой в сугробе, но отнюдь не в кафе, где обитают лишь кратковременные цветные иллюзии и суррогатные эмоции.

Тихоня
Смирившись с натужным звучанием фальши,

Мы морщились дружно, но двигались дальше,

Учились давить свою нежную мякоть –

Смеясь там, где раньше хотелось заплакать.

Анна Полетаева

Галюня Соколова, несмотря на то, что она далеко не молода, кличут её так все – друзья, соседи, сослуживцы, женщина самостоятельная, независимая, цену себе твёрдо знает. У неё и муж под стать – настоящий мужчина, с большой буквы, не то, что некоторые. Жену любит до умопомрачения, рукастый, головастый, спокойный как спящий слон. Выходные дни, отпуска и всё свободное время, когда такое случается, супруги проводят вместе.

Человек он собранный, дисциплинированный, только занят через край. Поэтому Галюня без ограничений и лишних разговоров позволяет ему заниматься релаксацией.

После работы, по понедельникам, у него обычно курс игры на гитаре. Это одно из достойнейших его занятий. Через музыку когда-то и познакомились. Как он играл, как пел! Все девчонки завидовали.

Когда Галя в институте училась, денег на нормальную жизнь естественно не хватало. Летом она обычно подрабатывала проводником на поездах дальнего следования.

Григорий, в тот самый рейс, когда их пути нечаянно пересеклись, на заработки ехал с друзьями, железнодорожную ветку строить для леспромхоза в дальневосточной тайге.

Он тогда всю дорогу на гитаре играл, и пел. Очень душевно пел. Голос у него глубокий, чувственный. Закроет глаза, струны перебирает и ведёт, балладу за балладой. У слушателей едва слёзы из глаз не брызжут.

Галюня присела на боковое место, заслушалась.

Гриня её сразу приметил, заулыбался.

Красавицей она никогда не была, но убедительно подать себя, эффектно преподнести природную способность очаровывать, умела.

Фигура у неё в молодости была идеальная, осанка величавая, грациозная. Но больше всего её красили улыбка и обволакивающий взгляд, просто сногсшибательный. В такие глаза влюбляются с первого взгляда. Со второго, обычно женятся.

Собственно, приблизительно так и получилось.

Рейс был длинный. Успели познакомиться, углубились в беседы, договорились до исповедей, а после и дальше пошли.

Галюня была девушкой с тормозами, но без серьёзных интимных комплексов. Зимой её нарасхват приглашали в художественное училище позировать обнажённой. Она нисколько не стеснялась. Но невинность берегла. А тут уступила. По сердцу пришёлся ей суженый.

Училась она в педагогическом университете на факультете дошкольной педагогики и детской психологии. Увлекалась по большей части изобразительным искусством и музыкой. Нравилось ей и то, и то, но звёзд с неба она не хватала, к третьему курсу поняла, что в школе работать не хочет категорически.

Другое дело кружки вести. Богемное общество она любила. Атмосфера художественной школы вдохновляла, давала энергию для жизни и творчества.

Она не стеснялась наготы, ценила своё молодое, безупречно сложенное тело, гордилась им, знала, как подать  несомненные достоинства фигуры. Она любила тончайшую талию, тяжелую тугую грудь изумительной формы, весьма женственный животик, особенно в напряжённом состоянии, белоснежные соблазнительно упругие бёдра, налитые ягодицы, нежную, с просвечивающим насквозь мраморным рисунком кровеносных сосудов кожу, пушистые, с естественными кудряшками, волосы. Особой гордостью считала лебяжью шею.

Студенты и состоявшиеся художники на неё засматривались, пытались ухаживать, но девушка не поддавалась на соблазны. Видно пока не встретила своего суженого или пора не пришла.

Но интригующий процесс собственно флирта, шутливую игривость, Галя считала увлекательным занятием, включалась в процесс своего обольщения с огромным удовольствием, подыгрывая простакам и озабоченным сексуально юношам.

Те принимали её ответную реакцию за влюбленность и волочились, включали на полную мощь  хитроумные способности искушать и соблазнять, и конечно фантазировали. Увы, всегда с одним и тем же нулевым результатом. То, на что разрешалось сколько угодно глядеть, не дозволялось трогать.

Ни один потенциальный кавалер так и не удостоился её благосклонности.

А Григорий сразу по душе пришёлся, лишь взгляд метнул и струну гитарную тронул. Ему даже не пришлось предпринимать для этого особенных усилий.

За считанные минуты юноша растопил холодное до поры девичье сердечко, превратив его в пылающий костёр.

Галюня сидела в купе проводников с закрытыми глазами и молилась, чего никогда прежде не делала. Гриша просто подошёл к ней, взял за руку и произнёс уверенно и спокойно, – девочка моя, я так долго тебя искал.

Описывать те дни и ночи нет необходимости. Мало у кого сценарий от первого прикосновения до влюблённости и любви бывает иной.

Жили они душа в душу почти пятнадцать лет. Не без трений, конечно. Это поначалу, как и всех молодожёнов, одолевала круглосуточная страсть. Потом чувства утихли, жизнь вошла в стабильную колею.

По вторникам муж бывал на тренировках по мотокроссу. Это не слишком серьёзное увлечение, скорее прихоть, желание чего-то себе доказать, войти на какое-то время в состояние эйфории.

На соревнованиях он не выступал, только тренировался, но азартно. Говорил, что не хватает адреналина, что мужчина должен быть немного более агрессивен, чтобы уверенно выполнять функции главы семейства.

Говорить-то говорил, а особенной активности ни в чём, кроме секса, не проявлял. Зарабатывал он прилично, но рачительным хозяином не был, слишком любил неограниченную ничем свободу, особенно ценил самостоятельность личную, вне быта.

Это, по сути, была отговорка. Жена никогда и не настаивала на его участии в домашних делах, не напрягала, делая всё сама. Так же решала все прочие вопросы, за что муж был ей премного благодарен и целовал каждый раз в лобик, называя ее “моя девочка”, как в тот, самый первый день их романтического знакомства.

Своеобразие Григория проявилось почти сразу после свадьбы. Его девиз – “хороший понт – дороже денег”, никогда не менялся.

Мужчина предпочитал всё дорогое, шикарное, по возможности эксклюзивное. У него был свой портной, личный парикмахер, отдельный кабинет в ресторане. Он никогда не питался фастфудом, не надевал не выглаженную тщательно рубашку, не садился за компьютер, прежде, чем Галенька не сделает влажную уборку.

Жена с этими порядками всегда считалась. Костюмы, рубашки и начищенная обувь стояли и висели во встроенном шкафу в полной боевой готовности.

Хотя… с ним иногда было довольно скучно среди недели. Григорий её просто не замечал, отговаривался усталостью, занятостью, сложностями характера.

С некоторых пор Галюня чувствовала себя покинутой, одинокой, глушила тоску, встречаясь с подружками за бутылочкой марочного вина или коньяка.

Через девять месяцев после того рейса у Галюни родился сын, Мишенька. Замечательный мальчуган. Они так его любят. Правда, папа предпочитает восхищаться ребёнком на расстоянии, откупаясь небольшими суммами денег, объясняя лаконично и просто – он же мужчина, нечего привыкать к телячьим нежностям.

Ещё подростком Мишаня вбил себе в голову, что хочет быть кадровым военным, как дедушка, папа Григория. Эта мысль и желание стать бравым офицером овладели им целиком и полностью. Пришлось отдать мальчика в кадетское училище. Галя долго переживала, даже плакала. Такой расклад лишь усилил чувство ненужности, беспомощности и обречённости.

Скрашивали нелепую скучную жизнь лишь редкие посиделки с подругами, да выходные дни, которых она ждала, как манны небесной.

Иногда ей даже хотелось от ощущения избыточной меланхолии завести интрижку на стороне, или вообще плюнуть на всё, и уехать к чёрту на кулички, хотя бы на время, чтобы вновь почувствовать вкус жизни.

Галюня всё ещё была стройна и элегантна, пользовалась интимным успехом, привлекала интересующиеся, похотливые мужские взгляды, но отчего-то боялась этих связей.

Григорий полностью отбил охоту смотреть на других мужчин. Наверно оттого, что она никого больше и не знала. Он представлялся ей единственным из достойных, хотя иногда казалось, что это не совсем так.

Какой-то он весь слишком правильный, рафинированный. Ни одного пятнышка на одеждах, теле и в душе. Разве так бывает, спрашивала женщина себя, ведь ни она сама, ни её подруги, ни сослуживцы, ни знакомые, не обладали подобными качествами и столь же безупречной репутацией.

Григорий в этом отношении был особенный, своеобразный, обладал лишь ему одному присущими чертами характера и кричаще яркой индивидуальностью. Нравится это кому-то или нет, но он таков.

Эти размышления доводили иногда супругу до головной боли, довольно часто заканчивались дождём из слёз.

Чуть позже, немного успокоившись, она вспоминала, что до субботы, когда муж будет принадлежать исключительно ей, осталось всего ничего.

Они с Гришей расслабятся за бутылочкой вина, будут бесконечно шутить, азартно веселиться, заниматься бесконечным безудержным сексом, говорить друг другу ласковые слова, целоваться без меры, рукоблудить.

Григорий обязательно сыграет на гитаре, они вместе споют. Чем не идиллия?

В сущности, у неё неплохая жизнь. Дом – полная чаша, замечательный сын, хорошая творческая работа, любовь. Чего, ну, чего ей ещё не хватает, почему так часто на душе кошки скребут?! Задумываться о проблемах, которые, скорее всего, выдуманы ей самой, очень не хотелось. Подруги предлагали сходить к психологу. Но разве это поможет, если сама создала для себя этот иллюзорный мир! Почему её не устраивает идеальный муж, вот, почему, на самом деле! А ответа нет.

Что с ней не так, что!

С сыном с некоторых пор Галюня встречается, только когда ему дают увольнение, и в каникулы. Учится он хорошо, выглядит и того лучше. Бравый, хотя пока не офицер.

Все привыкли к подобному раскладу, заняли свои удобные ниши в жизни, и живут сами по себе, словно вокруг них – безжизненная пустыня.

Одиночество среди массы людей – примета времени. Непонятно и страшно.

Есть в их семье и скелет в шкафу. Или был. Галюня постаралась вынести его наружу, за пределы дома, проветрила, приодела. Вроде, не должен смердеть.

Обнаружился он случайно, когда уже Мишаня родился.

Оказалось, что у Гриши растёт внебрачная дочь, Зоечка, в Подмосковном Зеленограде. Встречалась Галюня с этой прелестной зеленоглазой девчушкой. Просто фея. С её мамой, Людмилой, тоже познакомилась. Замечательная женщина – красивая, кроткая. Она не имеет претензий к Григорию. Говорит, что решение оставить ребёнка приняла самостоятельно. О причине умолчала. Ни в чём Григория не винит. Но каково ей приходится, если даже Галя переживает по этому поводу?

Смогла бы она бросить своего ребёнка? Конечно, нет. А муж про дочь и прежнюю любовь даже не вспоминает. Странный человек, непонятный, непостижимый, загадочный. Что ещё она про него не знает?

Галя на Людочку зла не держит. Напротив, поддерживает иногда по мере возможностей, бывает, что деньгами ссужает, конечно же, без возврата, если та сама обращается за помощью. Они даже почти подругами стали. Перезваниваются, встречаются изредка. Потом на душе кошки скребут, но иначе Галюня не может.

Главное, что Григорий выводы соответствующие сделал. Не ходок он теперь. Так уж тогда вышло. Можно сказать – несчастный случай. Теперь, то быльём поросло.

Жизнь – занятие сложное. Всё, что произошло до их знакомства, уже не в счёт. Те события можно смело вывести за скобки, обнулить. Разве можно из-за такой мелочи разрушать семейную идиллию, которая создавалась с таким трудом?

Наверно с ней самой что-то не совсем так. Невроз или ещё чего. У подруг вон, мужья гуляют напропалую, изменяют, едва не в открытую, флиртуют, с кем попало, водку пьют без меры, охотой прикрываются, рыбалкой. А они счастливы. Поругаются, потом мирятся в постели, и живут, горя не знают.

Галя бы так не смогла.

По средам Гриша встречается со школьными друзьями. Они обычно играют в преферанс. Бывает, пьют вино или пиво. В этот день он приходит очень поздно, всегда под хмельком, сильно уставший. Видно нелёгкая это игра. Впрочем, Галюня никогда в карты не играла, не знает, как и чего происходит.

Гриша – человек азартный. Он и лотереи часто берёт, иногда ставки на спорт делает, но семья от этого нисколько не страдает. Знает он меру, не особенно увлекается, а зарабатывает прилично.

По четвергам муж играет в футбол. Он вообще человек спортивный, подтянутый. Бегает по утрам, зарядку делает. В этот день его лучше совсем не трогать. Так набегается, что ног под собой не чует. Иногда, даже ночью вскакивает и кричит, чего, точно не разобрать, кажется, зовёт кого-то.

Сколько раз уже уговаривала бросить это занятие. Говорит, что привычка – вторая натура.

– Охота – пуще неволи. Не могу я, Галюня, без команды любимой, без спорта. В нём вся моя жизнь. Как ни крути. Тебя в моей жизни ещё не было, а он, футбол, уже был. Не сердись, родная. Ты – моя единственная, моя любимая девочка. Так до последнего часа и проживём рука об руку.

И в лобик целует, как дитя малое.

Галюня ему безоговорочно верила, как самой себе. Редкостная черта – мужская верность и преданность. Таким супругам нужно памятники при жизни ставить. Тьфу-тьфу, что за мысли глупые!

Гриша – человек аккуратный, собранный, у него всё по полочкам разложено. Никаких изменений бытового ландшафта на дух не выносит. Если в субботу на ужин должны быть отбивные и сухое вино, значит так и будет. Всегда.

У него всё идеально подобрано. Даже одеколон по дням недели разный.

Галюне это даже нравится. Стабильность приучает к дисциплине. Не нужно ничего выдумывать, всё давно обкатано, считай, сразу сложилось. День за днём сплошное безоблачное семейное счастье. Не каждой женщине так везёт.

Она и сама старается ему угодить во всём.

В пятницу у мужа стабильно банный день. Там, в парилке, у них давно и прочно сложившийся коллектив. В этот день он расслабляется на всю катушку. Приходит и сразу засыпает, как убитый.

Галя давно привыкла к странному на первый взгляд распорядку жизни.

Зато в субботу и в воскресенье он полностью принадлежит ей. Можно распоряжаться, даже приказывать, только эта блажь не в её привычках.

Галюня больше отдавать любит, дарить, приятное что-нибудь делать. Ну, ещё секс, конечно, особенно если заводной, вкусный.

Удивительный в этом отношении её муж: сильный, неудержимый, просто неутомимый сексуальный монстр. Может часами упражняться, потом кофейку попьёт и сначала.

В этом отношении даже хорошо, что Мишенька в казарме при кадетском корпусе живёт. Их ведь даже по воскресеньям не всегда в увольнение отпускают. Дисциплина.

Когда сына дома нет, в выходной даже не хочется никуда. Лежат обычно супруги как два голубка в постели целыми днями напролёт, принимают чувственные интимные процедуры без учёта нормативов и затрат времени.

Особенно Галюне нравятся комплексы произвольных упражнений, когда удаётся изобрести чего-то новенькое, необычное.

Впрочем, Григорий на этот счёт такой выдумщик. Иногда такое завернёт, подумать стыдно, не то, что делать, но ей нравится.

Бывает, сядет Галюня тихонечко, когда мужа дома нет, и думает, какое же ей счастье привалило такого муженька отхватить. Не муж – сокровище.

Девчонки вон, кого ни спроси, на измены жалуются, на скандалы. А у неё тишь да гладь.

Про мужа иногда сплетничают, только она болтунам не верит. Мало ли чего от зависти наплетут, неужели бы она не почувствовала, если бы у него завелась любовница!

Нет, за Гришей такого отродясь не водилось, кроме того случая, но в молодости. А нынче, чего сказать – кремень мужик. Ладно, пусть завидуют.

Вот глазами раздевать, это да. Любую мало-мальски смазливую бабёнку мысленно препарирует. На физиономии игра воображения сразу отражается. И её, Галюню, он тоже частенько виртуально насилует. Так и зыркает в поисках оголённых сокровищ.

Он у неё знатный рукосуй. Если есть за что ухватить, мимо не пройдёт, обязательно ручищами залезет, куда не просят. Встанет, бывало, она у плиты, увлечена готовкой, а его рука уже между ног, или на груди, под платьем.

Иногда приходилось всё бросать, как есть, и в спальню. Сколько раз продукты сжигала, а он смеётся, – значит, сегодня на повестке дня ресторан. Это на первое. А на второе, третье и четвёртое, как всегда, секс.

А то и до кровати не могли дотерпеть, прямо на кухонном столе и играли в партизан. Ох уж он и пытал, охальник, ох уж и измывался. И так, и этак подлезет, со всех сторон проверит, не припрятала ли чего, пока пощады не попросит. Чего только не вытворял, прелюбодей.

Галюня каждый раз, как про ту инквизиторскую практику подумает, соком интимным истекает. Может, она какая  ненормальная? Ничего с собой поделать не может. От одного Гришкиного прикосновения, бывало, кончала по несколько раз кряду. Да! Было дело, чего греха таить.

Вот и сейчас, вроде не к месту, не ко времени, муж-то в морге, а поди ты, опять вся взмокла.

Такое ведь случилось, не приведи господи. Надо же подобному горю-злосчастью произойти. Не готова Галюня была к страшному исходу – к неприкаянному одиночеству, к безысходности, к вынужденному вдовству.

Сидит она на кухне, а кругом пустота, мрак и забвение. Всё, всё прошло, всё в этой жизни с его уходом в мир теней закончилось. Ничего больше нет. Гришеньки нет, родненького.

Горе-то, горе какое… не забыть, не поправить.

Разбился родимый. Как есть, сразу насмерть. На мотоцикле проклятущем тренировался, на полном ходу в бетонную опору влетел.

Голова вдребезги, хоть в шлеме был. Еле собрали, чтобы в гроб не стыдно класть. Божечки, да за что ей такое, как ей теперь, почти старухе, век доживать!

Вещи вон его из спортивной раздевалки на стадионе в мешке чёрном лежат, даже посмотреть страшно. А нужно, ничего не поделаешь. Как она такое переживёт, как!

Похороны назначены на субботу, на их день. Время обмозговать, как жить дальше, есть, но всё из рук валится. Пропади всё пропадом с такой судьбой нелепой. Только ведь жить начали, а теперь…

На следующий после катастрофы день, в среду вечером, неожиданно зазвонил его телефон.

На экране отпечаталось “Вовка Брыкин. Свет”.

Вроде всем, кого знала, сообщила. Значит, не про всех рассказывал. Или запамятовала.

Галюня уверенно приняла вызов. В трубке приятный женский голос вкрадчиво спрашивает, –Гришенька, пупсик, ты про меня не забыл? Посмотри, мой мальчик на часы. Время пошло. Будешь за невнимание наказан, проказник.

– Девушка, вы наверно ошиблись номером.

– Не думаю. Впрочем, возможно, да. Извините.

Галюня тут же отключила телефон, машинально достала из тумбочки сигареты.

Она не курила, эту пачку хранила для гостей, на всякий случай. Гриша считал, что нужно заранее предусматривать любые мелочи, чтобы потом не терзаться от невозможности чего-то исправить.

В их доме всегда был запас кофе, вина, водки, сигарет и прочих мелочей, которые нужны не каждый день, но дают возможность с достоинством принять гостей, словно их давно ждали. Такой уж он был человек. Это не выглядело раздражающим или странным. Так, значит так.

Галюня неловко закурила, набрала полные лёгкие ядовитого дыма. Задохнулась разом, едва откашлялась, вымазавшись с ног до головы в соплях и слезах. Потом её выворачивало наизнанку, пока горлом не пошла вместо рвоты желчь.

Она пробовала несколько раз пыхтеть прежде, но ощущения почему-то в памяти не отложились, да и не до этого ей было.

Душа болела, выкручивая внутренности и мозги. Обычно все вдыхают дым запросто, а она… совсем не приспособленная к жизни без Гришеньки.

Как же она теперь!

Сама собой случилась истерика с истошным криком ужаса, с рыданиями до колик и спазмов, с судорожными движениями диафрагмы. Успокоиться никак не получалось.

И вдруг её больно кольнуло. В мозгу всплыла какая-то значительная ассоциация, ускользающая, но живучая и жгучая. Галя попыталась сосредоточиться, обхватила руками голову.

Телефон. Женщина ясно произнесла имя Григорий, очень даже отчётливо. Она не могла ничего перепутать. Покойникам не звонят.

Что бы это могло значить! Обязательно нужно проверить. Что-то явно не так, не вписывается этот звонок в привычную обыденность, в стремлении мужа к безупречному порядку.

А ещё… она говорила, что ждёт, что он будет наказан за опоздание. Где, на том свете? А ведь в телефоне так и записано “Свет”.

Мистика, или у неё с головой нелады, какой именно Григорий ей срочно понадобился! А если именно он, покойный ныне супруг, собственной персоной?

Кто же тогда разбился!

Бред какой-то! Не пора ли психушку вызывать?

Галя вновь включила телефон. Последний звонок. Вот же он. Вовка Брыкин. Что-то не припомнит она такого одноклассника или друга. И почему свет!

Галюня, немного помедлив, нажала кнопку повторного вызова.

– Гриша, ты что, телефон дома забыл, кто была эта женщина? У неё такой потерянный голос, словно с того света.

– Девушка, Григория нет. Он разбился на мотоцикле. Можно узнать, как вас зовут?

– Света, Светлана. Но какое это имеет значение, и какого именно Григория вы имеете в виду?

– Григория Скосарева, Света. Я его жена.

– Не было у него никакой жены, не морочьте мне голову.

– У него ещё есть сын, Михаил. И дочь, Зоя, но это от другой женщины. Она родилась не в браке. Не понимаю, почему я всё это вам говорю. Вы даже не представляете, как меня напугали своим звонком. Гриша разбился на самом деле. Не хочется обсуждать такое по телефону. Света, мы можем с вами встретиться? Мне очень нужно с вами поговорить с глаза на глаз, без свидетелей. Я ничего, совсем ничего не понимаю. Мы с вами сейчас на одной планете находимся, вы в этом уверены? Не буду скрывать, факт вашего существования в моей жизни неприятен крайне, но необходимо выяснить, чем именно я вам обязана.

– Намекаете, что у меня не все дома! Да бросьте вы. Вас-то как зовут, если не секрет, случайно, не дочь лейтенанта Шмидта? Я бы нисколько не удивилась.

– Мое имя Галина. Мы были женаты почти пятнадцать лет. Он никогда мне не изменял. Во всяком случае, после свадьбы. Я в этом уверена. Возможно, мы говорим о разных мужчинах, во всяком случае, мне очень хочется, чтобы это было именно так, а не иначе.

– Знаете что, Галина Скосарева, если вы действительно его супруга, мне бы очень не хотелось обсуждать эту щекотливую тему именно с вами. Изменял, не изменял, разве дело в этом! Человека нет, вот, в чём проблема, если это не зловещая шутка. Давайте встретимся, давайте обсудим. Не люблю скелеты в шкафу. Жду вас в центральном парке, у второго от входа фонтана, где лебеди. Там рядом есть скамеечка. Мы с Гришей обычно встречались на ней. Ужинали в кафе, потом шли ко мне.

– Я не Скосарева, Соколова. Менять девичью фамилию не захотела. Муж поначалу пыхтел, говорил, что это не по-нашему, но в итоге настаивать не стал, смирился. Так и жили, по сей день с разными фамилиями. Иду собираться. До встречи.

– Забавно. Приснится же такое. Сегодня случайно не пятница тринадцатое? Жду вас у фонтана через час. Успеете?

– Постараюсь. Я, как вы понимаете, буду в чёрной одежде. Высокая худая блондинка в чёрном платье. Телефон Григория на всякий случай возьму с собой. Думаю, не потеряемся.

– А я, напротив, миниатюрная рыжая бестия. Роскошная такая кудрявая грива и конопухи по всей роже. Пожалуй, тоже одену чёрное, чтобы подыграть. Люблю интриги. Это, знаете ли, тонизирует.

– Спасибо, что не отказали. Хочется конкретики. Я женщина сильная, предпочитаю знать про себя всё. Мне так легче жить. Пусть жестокая, грубая, но, правда. Если сможете, будьте предельно откровенны.

– Непременно, Галина. Я тоже ничего пока не понимаю, не предполагала вляпаться в подобную авантюру. Дюма отдыхает. Обещаю открыть все карты. Будем потрошить всё белье, даже постельное.

Раздражение и негодование перекрыли Галюне дыхание. Сердце выпрыгивало из груди, но она хотела знать правду.

Конечно, каждый человек имеет право на личную тайну, но не на такую. Что ещё она не знает о своём супруге! Если то, о чём она думает, истина, Гриша актерище ещё тот, великий мастер мистификаций. Просто Ильинский и Грибов в одном флаконе.

Это же надо – так умело притворяться порядочным, так ловко расставить фишки по игровому полю.

Жизнь становится интереснее и интереснее.

Ей было по-настоящему не по себе. Неужели её муж такой коварный обманщик? Прожить столько лет и ни разу не проколоться, разве такое возможно! Да нет, это какая-то нелепость. Быть такого не может.

Для того она и идёт на эту неприятную встречу, чтобы выяснить истину. Возможно, это реальное совпадение. Говорят, чудеса иногда случаются. Вот и проверит, так ли это. Ведь в реальности всё может оказаться даже не так, как на самом деле. Тут  пахнет банальным предательством, пусть и хитроумным. Вот ведь конспиратор мой муженёк. Володя Брыкин. Свет. Или Света вторник? Попросить у сотовой компании распечатку звонков? Глупости. Уж не маразм ли тянет ко мне когтистые лапы!

Галюня с нескрываемым интересом оглядела Свету с ног до головы и обратно. Ничего особенного. Девочка почти юная, незаметная, бледная, кроме цвета волос, но изящная, хрупкая и очень интересная.

Ухожена идеально, одета шикарно, а красоты нет. Только шарм. Пожалуй, такую девочку можно полюбить, но Григорий… эта профурсетка совсем не в его вкусе.

Оказывается, Галя даже настоящих пристрастий мужа не знала, – странно, очень странно. Никогда бы не подумала…

Случаются иногда у людей вкусовые бзики. Кто-то до умопомрачения обожает перец, другой шафран, третий базилик, но мясо, однако, любят все.

Мясо, вот в чём суть. Получается, что Гришка любил пикантные приправы, а мясом для него были любые женщины, включая её, Галюню. Кусочек отбивной и шашлык на выходные. Действительно забавно, нечего возразить.

Основное и главное блюдо дамы находится между её ног, не так ли! Да, он был настоящий гурман, её муженек! Света действительно прехорошенькая, если внимательно приглядеться. Точёная фигурка, стройные ножки, поцелуйные губки. Умереть – не встать.

– Где мы можем поговорить, Света?

– Там, на скамеечке в скверике. Если желаете, можем зайти в кафе. Здесь недорого. Закажем кофе, пирожные. Сладкое успокаивает. Надеюсь, мы не собираемся вцепиться друг другу в волосы?

– Успокойтесь. Я нервничаю не меньше вашего. Хорошо, давайте начнём со сладкого.

В кафе женщины уселись в самый дальний угол. Народу было совсем мало. Им не должны помешать.

– Галя, у вас есть с собой фотография Гриши? Хотелось бы удостовериться для начала, что мы собираемся беседовать об одном и том же человеке.

– Да, я предвидела такую просьбу, Григорий приучил меня все ходы рассчитывать заранее. Пожалуйста, смотрите. Он?

– Увы, да. Григорий действительно погиб?

– Разве таким шутят. Похороны назначены на субботу, чтобы все родственники, друзья и знакомые могли проститься. Вы будете?

– Непременно…. раз уж мы столь откровенны. Всё-таки практически родной человек. Извините, ради бога, я вообще не предполагала, что у него кто-то есть. Мы встречались с ним… без малого пятнадцать лет.

– Сколько!

– Пятнадцать. Словно сейчас произошло наше немыслимое по накалу эмоциональности знакомство. Отчётливо помню каждую счастливую минуту. У нас был такой бурный роман. У меня тогда основательно крышу снесло. Он никогда не говорил, что женат. Я не настаивала на конкретике, нам и без этого было хорошо. Гриша говорил, что не хочет обременять себя семьей. Я ведь хотела от него ребёночка… поначалу, только он был против. Говорил, что у него слабое здоровье, часто жаловался на головные и душевные боли. Да, Гришенька был ранимым, обидчивым, но быстро отходил. Мы с ним познакомились… да, как сейчас помню, это было двадцатого мая.

– Пятнадцать лет назад, вы ничего не путаете? Надо же, за неделю до нашей свадьбы. А ещё через три недели я родила Мишеньку. Мы тогда не могли с ним заниматься сексом, сами понимаете, с таким пузиком какое было у меня, не попрыгаешь, – Галя показала руками внушительный размер живота в тот момент, – действительно забавно. А ведь он до этого действительно ни дня не мог без секса. Где-то я его даже понимаю. Ему нужно было утилизировать избыток желания. Слить, так сказать, дурь. Подвернулись вы, извините, свободная, так сказать, упругая, простоватая с виду, но очень энергичная вагина.

– Давайте не будем опускаться до оскорблений и пошлостей. Мне тоже нелегко, и очень неприятно. Ну, что вы, как можно перепутать дни, когда ты счастлива? Такое не забывается. С датами у меня всегда порядок. Я ведь по профессии математик.

– И вы никогда-никогда не догадывались, что он… что у него жена, дети, что он имеет интимную связь с другой женщиной?

– Не поверите, не было повода. Гришенька – мужчина постоянный, положительный, очень даже порядочный. Всегда считала, что он со мной предельно откровенен и честен.

– А как часто вы встречались, если не секрет?

– Он такой педант, никогда не менял привычек, тем более день встречи. Очень занятой был человек. Очень. Мы встречались каждый вторник, все остальное его время заполняла работа, за исключением тех дней, когда он был в командировках, или болел. Мне кажется, он страдал трудоголизмом.

– И вас никогда не настораживал такой странный график его и вашей жизни, вам никогда не хотелось провести с ним выходные, съездить на море, посидеть вместе с друзьями?

– У меня был один вечер в неделю, но какой! Симфония. Можете себе представить – четыре-пять часов непрерывного, безудержного секса! Я могу. Он отдавался любви без остатка, вытворял со мной такое, вам не приснится. Что с того, что Гришенька не мог уделять мне больше времени?

– Успокойтесь. Меня он трахал как кошку в охоте по десять часов кряду два дня каждую неделю, если с нами не было сына. Если был, то ночи напролёт. Он умел делать это виртуозно, самозабвенно. Вы сейчас рассказывали, а я представила… не поверите, Света, я уже потекла. Он, паразит, сделал меня больной на передок.

– Не вас одну, как я поняла. Но я вам завидую. Два дня в неделю. Немыслимо. Вот почему он не хотел на мне жениться, не приходил жить. Но вы не ревнуйте. Если бы я знала… да, а что было бы, если бы я действительно знала? Пожалуй, я не стала бы чего-то менять. Я была счастлива с ним. Меня всё устраивало. И потом, я втайне всё же надеялась стать его женой. Не представляю, что теперь со мной будет. Ужасно. Давайте немного поплачем.

– Пока воздержусь, хотя тоже не прочь избавиться от скопившихся в организме из-за подобных новостей ядов. Я тоже не представляю, как поступила бы. Но прежнюю пассию, Людочку, простила, и деньги посылала его дочери, Зое. Вы знаете, я с той женщиной даже подружилась. Она такая…  такая бескорыстная, такая милая. Никаких, знаете ли, претензий. Лёгкая, элегантная, красивая. Не сложилось у них. Я никогда не спрашивала, почему.

– Как видите, у меня с Гришей тоже не получилась семья.

– Не хотите немного вина, Светочка?

– По такому поводу, лучше выпить водки, ещё лучше – много.

– Пусть нам будет хуже. Давайте водки. Граммов по сто пятьдесят. Может, перейдем на “ты”?

– С удовольствием. Я отчего-то испытываю к вам настоящую симпатию, хотя поначалу было желание удавить.

– Не поверите, вы мне тоже симпатичны, хотя представляете бесспорный источник моих бед. Я ведь давно что-то почувствовала, только понять не могла, какая муха меня гложет, не сумела идентифицировать источник тревожного сигнала. Теперь понимаю причину своего недомогания и хандры. Всё встало на свои места. Казалось бы, поймала мужика на измене, а душа успокоилась. Поможешь мне его похоронить?

– Если позволишь. Он ведь мне тоже не чужой. Извини… те, Галя, за подробности, но мы с Гришенькой делились не только личными секретами, но и физиологическими. Так сказать, он и я одной крови, если вас это не смущает.

– Если рассуждать в таком ключе, мы с тобой тоже по большому счёту родня. Часть твоих интимных секретов, как ни мойся, доставалась мне.

Женщины засмеялись, хотя на самом деле им было противно и грустно.

Они долго сидели, делясь, на сей раз секретами другого рода, неоднократно заказывали водку и закуску.

Таксист, который их повёз, высадил женщин у Галиного дома, отказавшись вести Свету без сопровождающего дальше, хотя они в принципе не скандалили, просто громко разговаривали. Света практически спала, пришлось оставить её ночевать.

Проснулись дамы в обнимку, в одной постели.

С трудом разлепив глаза, обе были слегка шокированы, но потом это стало поводом для нервного безудержного веселья.

Похмелялись сначала сухим вином, потом коньяком. Рассказывали забавные эпизоды любовных утех, удивлялись, что в их жизни с Григорием всё было до безобразия похожим.

Одна начинала говорить, другая продолжала. У Гали был отпуск за свой счет на похороны. Света решила не отставать. Созвонилась с начальством, договорилась.

Вечером их ждал очередной сюрприз. Догадываетесь, какой?

Именно так. Это был четверг. Раздался телефонный звонок на трубку Григория. “Игорь Леонидович. Тренер”.

Голос опять был женский, приятный, – Гриша, ты не заболел… жду тебя, жду. Знаю, что не любишь звонков, но я не понимаю, что делать. Разве нельзя позвонить, успокоить!

– Девушка, давайте сразу без экивоков. Меня зовут Галина. Я жена Григория, рядом со мной его любовница. Долго объяснять. Вы можете к нам приехать? Если у вас нет денег, такси оплатим.

– Глупости не говорите. Какая жена, какая любовница, проспитесь! Ещё лучше – запишитесь на приём к психиатру, проверьте здоровье.

– Прошу вас, не бросайте трубку, выслушайте. Согласна, история нелепая и довольно странная, но я не шучу. Отвечаю за каждое слово. Скажите своё имя.

– Допустим, Жанна… и что!

– Гриша умер. Погиб. Разбился на мотоцикле. Позавчера. Похороны в субботу. Вы приедёте?

– Если это шутка, довольно глупая.

– Это правда. Светочка, подтвердите, пожалуйста.

– Не удивляйтесь, Жанна. Мы уже немного отошли от шока, потому и напились. Приезжайте. Нам есть, что обсудить. Вам будет весьма интересно. Обещаем не выяснять отношений, не скандалить. Записывайте адрес.

Такси подъехало через двадцать минут. Всё это время женщины не отходили от окна. Это не было простым любопытством. Ими теперь двигал азарт исследователя.

История начала приобретать детективный оттенок. Что теперь им известно: Галя, жена – суббота, воскресенье; Света – среда; Жанна – четверг. Любопытно? Ещё бы. И никто ни о чём не догадался, столько лет. Чудеса, да и только.

Если вначале хотелось рыдать и плакать, лезть в петлю от чувства невосполнимой потери, то теперь стала вырисовываться целая бригада плакальщиц, а это уже совсем не эксклюзив. За групповуху больше дают. Приблизительно такая парадоксальная ирония приходила на ум. Как Гришке удавалось всех одновременно водить за нос?

У них чесался мозг от желания услышать признание Жанны, если она не откажется его сделать. Как объяснял тот факт, что встречается с ней лишь один раз в неделю, причём без обязательств? Любопытство зашкаливало. Ещё было интересно взглянуть на её внешность.

– Ставлю тысячу рублей, Жанна будет шатенка, – предложила Света.

– Или чёрненькая. Думаю, он нас по цвету подбирал. Кстати, та, первая, Людочка, от которой дочка, платиновая блондинка. Серебристые волосы, сплетённые в толстенную косу. Волоокая красавица. И тоже стройняшка, как и мы с тобой. Фигуру, как видишь, Григорий выбирал одну и ту же – грациозную, изящную, подтянутую. Как бы мне хотелось, чтобы Жанна оказалась толстушкой, чтобы хоть она выбивалась из модельного ряда, но думаю это не так.

– Галюнь, у нас случайно не истерика? Не нравится мне твоё настроение. Нам достался мужчина – реальный феномен. Представь себе силу и энергетику его интимной потенции, если он умудрялся удовлетворять всех нас по очереди, не вызывая даже толики подозрения. Честно говоря, я в шоке и никак не могу Гришу разлюбить. Он лучший. Даже не знаю, смогу ли после его ласк завести себе другого кавалера. О, такси. Пошли встречать ещё одну фею.

Жанна оказалась эффектной длинноногой дамой в возрасте от тридцати до тридцати пяти лет с волосами насыщенного каштанового цвета. Глаза её светились на половину лица обворожительным оленьим взглядом.

Слегка удлинённый утончённый профиль, аккуратненький носик. Минимум макияжа.

Галя со Светой переглянулись. Это точно была она. Женщина, которую они мысленно себе представили.

– Хорошо, что я с тобой не поспорила, Галюня. Итак, Жанна, будем знакомиться. Я Света, любовница по средам, это Галечка, законная супруга нашего дорогого Григория Александровича Скосарева. Вас он любил по четвергам, я правильно понимаю?

– Зато я никак не соображу, о чём вы, девчонки?

– Это, Жанночка, мы тебе про любовь толкуем. Если не сложно, хотим услышать твоё откровение. Позднее мы ответим тем же. Вы с ним давно?

– Скоро юбилей – пятнадцать лет.

– Если ты сейчас скажешь, что влюбилась в него в мае, я захлопаю в ладоши. Я права?

– Не знаю, в какую игру вы играете. Я, пожалуй, пойду. Что-то мне не по себе. Гриша действительно разбился?

– Точнее не бывает. Так, когда вы познакомились?

– Да, в мае… точно в мае. Ну и что с того, какое это имеет значение!

– Галюня, то есть супруга Гришеньки, тогда была на девятом месяце беременности. Двадцатого с ним познакомилась я. И понеслось. Если дедукция нас не подводит, в тени остаются ещё три постоянных любовницы. Как же хочется их всех лицезреть.

– Чего у вас понеслось, с ума сходите!

– Любовь, девочка, безудержный секс, обожание, поцелуи, романтические встречи, надежды, сомнения… что ты ведёшь себя, как дитя неразумное? Мы говорим об одном и том же человеке. Можешь посмотреть снимки. Галю Гриша любил в субботу и воскресенье, меня каждую среду, тебя по четвергам. Он не мог ни дня жить без секса, Жанночка. Ни дня. Но любил разнообразие, хотя и стабильное. Ведь он и с тобой был педантичен до крайности, тебя он удовлетворял?

Жанна покраснела до корней волос, вспотела, начала хватать ртом воздух, как рыба без воды.

– Что вы от меня хотите, почему я должна рассказывать про свою интимную жизнь! Вы ненормальные. Он не мог на мне жениться, потому, что работал в разведке, потому что был секретным агентом.

– Вот оно как, штирлицем подрабатывал! Ну и как он тебе, классно вставлял? Удовлетворял, спрашиваю, или нет? Не молчи, всё равно узнаем.

Жанна заплакала, уткнулась лицом в стену, – гадкие, какие же вы гадкие! Он меня любил. Любил! А вы… это мерзко, так говорить про настоящие чувства. Если бы не его секретная работа…

– У Галюни от Гриши сын, Мишенька. Ещё дочка есть, Зоя, но от другой женщины. Но она не в счёт. Любочка не входит в нашу команду. Скорее всего, это ошибка молодости, и с ней он больше не встречался. Тоже не факт, но скорее всего так и есть. У нас в прикупе три неизвестных любовницы – понедельник, вторник и пятница. Уверена, эти дамы так или иначе дадут о себе знать. Рассказывай, нечего реветь. Нас он тоже любил. Могу сказать больше – трахал до потери пульса. И как, как он это делал с тобой, не ломайся – рассказывай.

– Что я должна рассказывать!

– Всё. Всё по порядку. Как познакомились, о чём беседовали. Нам нужно знать весь расклад, составить цельную картину Гришиной биографии. Когда обнаружим остальных любовниц, напишем книгу воспоминаний. Это будет настоящая бомба.

– Он был хороший… ласковый, нежный. И любил, одну меня любил!

– Не сомневаюсь. Нас он тоже любил. И сюда, и сюда, и вот сюда тоже любил. А тебя как?

С Жанной оказалось всё сложно. Она была воспитана строгой мамой в абсолютном сексуальном неведении. Григорий был её первым и единственным мужчиной. Поговорить с ней откровенно не получилось, но картинка постепенно складывалась.

Григорий любил всех одинаково. Был ласковым, щедрым на секс и ласки, вот только деньгами и временем делился осторожно. Отношения со всеми тремя женщинами складывались стабильные, протекали неспешно, ритмично и очень ровно, без эксцессов.

Жанна тоже не заметила по поведению мужчины, что у неё есть конкурентки.

А ведь странно. Любая женщина способна по запаху ощутить наличие соперницы. Секс вообще явления очень ароматное, особенно для постороннего носа. Ферромоны вызывают желание и эйфорию у всех и каждого, а Гришке удавалось дурить всех дам одновременно. Как!

В конце концов, Жанну сумели уговорить выпить вина, потом водки. Дело помаленьку сдвинулось с места. Сценарий её романтической любви оказался идентичным общесемейному.

Галюня слушала её, роняя слезы, – что, что с нами всеми на самом деле произошло, выходит, мы самые настоящие извращенки, если вдуматься. Передавали его из рук в руки, точнее – из вагины в вагину. Бр-р-р… как представлю себе, что в пятницу… надо продолжить расследование именно с пятницы. Хочу знать, кому я обязана своим здоровьем. За пятнадцать лет ни одного воспаления. Шесть женщин и все здоровы. Выходит, никто из нас ему не изменял, а он изменял всем. Каков, однако!

Позже когда женщины дошли до нужной кондиции, все трое обнимались. Спать легли вповалку, не раздеваясь.

Теперь и Жанна заинтересовалась. Поверила, что рассказанное Галей и Светой не версия, а реальный пейзаж событий.

Гриня-Гриня! Взял и развёл всех, имея от этого немалые дивиденды в виде обильного секса с абсолютно разными дамами, правда, одинаковой комплекции. Если те три женщины – понедельник, вторник и пятница, существуют, выходит, что Григорий проживал одновременно шесть жизней. Как он умудрялся в них не запутаться!

– Девочки, вспомните, он никогда не называл вас чужим именем, нет… странно. Даже во сне не называл, – спросила вдруг Света.

– Знаешь, по четвергам, когда приходил от Жанны, он часто разговаривал во сне. Очень неразборчиво, но кого-то определённо звал. Теперь припоминаю, от Жанки он приходил измочаленный вконец. Чем вы с ним занимались, что он падал от усталости?

– Чем и вы с ним. Будто не знаете.

– Знать-то знаем, но меня он имел два дня подряд и выглядел молодым огурцом, а от тебя приходил полуживой. Ты его что, пытала?

– Скорее он меня. Я не знаю, что вам сказать. Не было у меня другого мужчины, а с ним всегда одинаково. Сама же сказала: сюда, сюда и сюда.

– Во сколько он от тебя уходил?

– Как обычно, часов в девять-десять. Всегда говорил, что остался бы с удовольствием ещё, но служба.

– Света, Жанна, лично я устала от всех этих секретов. Давайте в субботу их закопаем вместе с нашим общим мужчиной, и больше не станем к ним возвращаться, а?

– Идея замечательная, но ведь ты первая от любопытства свихнёшься.

– А я любовника заведу. Трёх любовников. Нет, пусть их будет семь. На одного больше, чем у Гришки любовниц. Пусть он в гробу перевернётся, скотина. Ботинки ему надену разные, рубашку не глаженную. Не люблю, когда из меня дуру делают. И вообще, сколько мы говорим, рассказываем, всё только про секс. А про любовь у кого-то с ним было? Я могу похвастаться только первыми несколькими месяцами, когда в глазах яркие фонарики горели, когда всё вокруг кружилось, пылало и плавилось. Когда живот стало отчетливо видно, Гриня потух. Или протух. Да, секс с ним всегда был фантастическим. А кроме… кроме, что было! Я же от одиночества и грусти чуть руки на себя не наложила. Равнодушным он был, если честно, бесчувственным, ленивым. Только теперь поняла, что жил муж только для себя. А я, да все мы, были лишь удобность подстилкой. Хорошо устроился мальчик.

– Знаешь, Галюня, наверно ты в чём-то права. Он же никогда ни в чём мне не помогал, ни о чём не спрашивал. Но жаловался на жизнь часто. Похоже, правда, это не про любовь. И всё же, мне было с ним сказочно хорошо. Я бы ещё не отказалась вот так, без любви, но с аппетитным сексом, до конца жизни, – мечтательно пробубнила Света, – замужем-то я побыла, почти год. Честно скажу – не понравилось, не вдохновило. Козёл был мой муж. Лентяй, дурак, и приживала.

– На мне он обещал жениться. Я его точно любила. И сейчас люблю. Наверно. Больше мне любить некого. Пятнадцать лет ждала от него предложения. Не отговаривайте меня, не расстраивайте. Пусть он ушёл, но останется память, как о самом любимом человеке в жизни, – с горечью в голосе, всхлипывая, пафосно произнесла Жанна.

– Кто же тебя отговаривает, дуреха? Люби на здоровье. Только попытайся с другого ракурса на события своей жизни, на судьбу посмотреть. Он же нам всем жизнь испоганил, если вдуматься. Пользовался всеми нами как красивыми вещами: как хорошей машиной, как дачей в престижном посёлке, как швейцарскими часами. Мы же, все три, симпатичные бабы, востребованные. Ребёнок только у Галюни. А мы в пролёте. Скажи, что не мечтала о ребёнке, ни за что не поверю. Он нас сексом и обещаниями, словно паук муху опутал с ног до головы, и повесил на просушку на удобную паутину. Или как коллекционер бабочек – на булавку и в витрину. Вытаскивает такой любитель время от времени очередной экспонат, любуется, а тем временем у нас с крыльев пыльца облетает, тлен потихоньку подбирается, узор тускнеет. Усекла, о чём я… то-то!

– И что теперь нам со всем этим знанием делать, в петлю лезть? Мне уже тридцать семь лет. Кому я теперь нужна, – Жанна таки заплакала.

Подруги, как их теперь ещё называть, гладили её по головке, успокаивали, – нас же теперь трое. Проживём как-нибудь. Конечно, своими будущими любовниками я с тобой делиться не собираюсь, но мужика мы тебе обязательно найдём.

Галюня и сама хотела разреветься, но сравнивая свою жизнь и стабильный социальный статус с тем, что вырастили девчата, ей становилось легче. Она всё-таки вдова, познала радость материнства, а они… несчастные женщины.

Впрочем, на этом жизнь не кончается. Может и им когда-нибудь повезёт.

Такая же, как тогда

Другая сторона моей луны

Заглядывает в комнатные сны,

Минуя маяки и якоря, –

Мои моря волнуются не зря:

Луна лучами трогает песок,

Нечаянно касаясь голых ног,

Она рисует знаки на воде,

Невидимые для других людей,

Она скалу стирает в порошок

И говорит – "всё будет хорошо",

Её слова фальшивы и темны, –

Но я спешу на зов моей луны.
Елена Ивченко
Человек, даже самый-самый одинокий, абсолютно не романтичный, циничный и чёрствый, живёт среди людей и не может не общаться. В скорлупу беспомощного отчуждения, в принудительную изоляцию от нравственного и эстетического влияния на собственную личность мира, в озабоченную настороженность по поводу всего, что его окружает, в агрессивную враждебность к людям, в холодное равнодушие и предубеждение он упаковывает себя сам.
Каждый оказывается внутри гнетущей пустоты, следуя разными тропами, иногда настолько экзотическими, что диву даёшься.
Третий год пошёл, как я болезненно, очень некрасиво, даже жёстко расстался с женой, но всё ещё переживаю мучительное, ноющее фантомное увечье, не в силах окончательно отторгнуть воспалённую опухоль, возникшую на том месте, где обитала любовь.
Крушение устоявшихся отношений подобно сокрушительному нокауту выбивает из тела дух с непредсказуемыми последствиями.
Попытки излечиться от недуга я предпринимал неоднократно: несколько раз пытался выстраивать отношения с женщинами, по большей части одинокими и неприкаянными, которые тоже были травмированы подобным образом. Таковы реалии среднего возраста.
Разведёнок и брошенок в близком ко мне окружении оказалось достаточно много, чего прежде я абсолютно не замечал.
Внешне эти дамы выглядели вполне благополучно, респектабельно, казались счастливыми, довольными жизнью. Впечатление оказалось обманчивым. Стоило к ним прикоснуться, даже на уровне солидарности с общими проблемами, по поводу искренней симпатии или участливого сочувствия, как они стряхивали с себя непробиваемую броню эмоционального оцепенения. Дамы расслаблялись, мгновенно теряли способность к сценической театральности бытового и интимного поведения, показывали во всей неприглядности трогательную беспомощность, унизительную беззащитность и болезненную хрупкость – всё, что старательно скрывали от враждебной среды обитания. Чтобы выжить в быстро меняющемся мире, нужно быть сильным, в особенности, когда сложностей слишком много, а ты один.
Взволнованные приятельницы погружались с головой в гранитную толщу тягостных романтических воспоминаний, начинали безжалостно теребить свои и мои трепетные духовные струны, заполняли пустоту тоннами закапсулированных обид и нестерпимо ноющей боли по поводу несостоявшегося счастья, пытаясь не столько вызвать сочувствие, сколько желая слить вовне осадок от накопившегося душевного мусора.
То, что мир вокруг не становится чище, когда свалка отходов перемещается в другое место, нам невдомёк.
Почти все предлагали утилизировать нравственные страдания совместно, коллегиально облегчить непереносимые душевные муки, преимущественно с помощью классической методики восстановления психического и физического здоровья методом погружения в мир грёз – заняться сексом, чтобы заглушить хоть на время боль, чтобы избавиться от страданий.
Это не был тот, переполненный гормонами, фантазиями, эмоциями страсти и любовного восторга эротический поединок романтически настроенных соперников, от которого “напрочь сносит крышу”, скорее стон, причитания о злосчастной судьбе, которая всегда всё портит.
Женщиной, которая вывела меня из этого ледяного оцепенения, стала Элина, привлекательная миниатюрная блондинка, приехавшая на заработки из Киева.
Работала она в передвижном вагончике, увлечённо, даже с видимым азартом торговала там же приготовляемым фастфудом.
На её лице всегда сияла загадочная улыбка, голос переливался звонкими трелями – красивый, мелодичный, можно сказать поющий голос.
Эти приятные вибрации пробуждали воображение, вызывая неодолимое желание разделить с ней собственное счастье, удвоив его взаимностью. Потребность в неравнодушном сближении ввиду длительного интимного воздержания по не зависящим от меня обстоятельствам, возбуждать не было особенной надобности: изрядный избыток тестостерона лез у меня изо всех щелей.
От женщины исходил божественный аромат, опьяняющий на расстоянии. Удивительно аппетитный запах, удвоенный силой улыбки и редкостной общительностью, привлекал, манил, будоражил причудливыми романтическими фантазиями, дарил хорошее настроение.
Без повода, просто так. Потому, что она такая необыкновенная, потому, что она просто есть.
Ладно скроенная фигура, дополненная очаровательными женственными жестами, изысканная, мягкая, плавная манера двигаться, вызывала у меня не очень скромные желания.
Она была не просто хорошенькой – очаровательной.
Возможно, это была лишь иллюзия, но для меня причина восхищения и симпатии не была особенно важной частью физического и духовного влечения. Я грезил наяву, причём, весьма продуктивно.
Общались мы с весёлой кухаркой неделю, или около того, через маленькое окошко вагончика. Потом я осмелел от желания и собственных иллюзий, потому пригласил Элину на свидание, что, признаюсь, далось весьма нелегко, ввиду отсутствия опыта общения с девушками без прошлого, а ещё по причине массы накопленных в неудачном браке негативных впечатлений.
Отказа не последовало.
Эля звонко хихикнула, томно повела соблазнительно оголённым плечиком, игриво хлопнула бархатными ресничками, кокетливо приложила пальчик к естественно ярким губам и заговорщически подмигнула, – это будет секретная миссия, – шепнула она, приблизив лицо на предельно допустимое расстояние, – никому ни слова. Закрою киоск в восемь вечера. С нетерпением буду ждать.
Несмотря на годы семейной жизни, на наличие в арсенале незыблемых социальных ценностей дочери и сына, которых воспитывал один, вёл я себя как мальчишка. Сердце выстукивало мелодию любви во всех без исключения клеточках тела, душа пела и стонала от радости.
Я ликовал, целый день был сам не свой, вёл себя нелогично, быстро перемещался из одной крайности в другую. То трепетал от наслаждения и подпрыгивал, то нервничал, раздражаясь по пустякам; то смаковал детали будущего свидания, смущаясь откровенным цинизмом нескромных желаний, то потел, суетился, и трусил. Совсем как школьник перед первым свиданием.
Эля была такая…
Люди редко бывают одинаковыми, ровными в поведении и вообще, они постоянно меняются, мимикрируют, подстраиваются под обстоятельства, но такой загадочной, такой разнообразной и живой женщины я до сих пор не встречал.
Впрочем, это не удивительно, я ведь общался с Элиной через окошко вагончика, хорошо рассмотреть мог лишь лицо, глаза и руки. Я даже не знал, какого цвета у неё волосы, потому, что они были плотно упакованы в белоснежный платок.
Собственно самое первое, что я в ней заметил – огромной величины выразительные серые глаза. Я тогда был уставшим и голодным, хотел перекусить на скорую руку, а тут эти искрящиеся удивительно доброй энергией открытые омуты. Вдобавок обворожительный голос и милая улыбка, словно индивидуально предназначенная именно мне.
Помнится, я слегка раздражённо подумал, – кто ты такая, чтобы носить столь роскошные глаза!
Стоит тут, приманивает показной невинностью, а сама, небось…
Впрочем, неважно, что я подумал именно тогда. Во мне прочно сидело раздражение по поводу вероломной жены, бросившей меня и детей на произвол судьбы в частности, и женщин, как классических представительниц этого коварного племени в целом. Тогда ещё меня невозможно было очаровать даже такой сладкой приманкой.
Пока я ел горячий хот-дог с горчичным соусом, мысли от беспричинной неприязни и осуждения совершили кругосветное путешествие, успев за короткое время поменять полюса восприятия.
Мне показалось, что это любовь с первого взгляда.
Глаза… да, они были необыкновенные, бесподобные.
Руки… мне казалось, что разглядел их внимательно. Оказалось – нет. Это были изящные руки-крылья, как у танцовщицы. Она могла разговаривать ими без слов.
Наверно будет изумительно приятно, если меня обнимут эти трепетно-нежные, изящные, с прозрачным мраморным узором кровеносных сосудов, просвечивающих сквозь тонкую кожу ручки.
Да, приблизительно так и подумал. Я ведь её на свидание пригласил, а не на детский утренник. Конечно, мечтал прижать девочку к себе, чувствовал наяву вкус медового поцелуя, и не только.
О чём я говорю! Мы же не воспитанники интерната евнухов. Я мечтал о большем, обо всём, чем природа предопределила заниматься взрослым особям обоего пола, когда они объединяют свои помыслы, когда глядят друг на друга не просто с вожделением – с любовью и верой.
Строя серьёзные планы на дальнейшую жизнь, конечно же, с ней под одной крышей, ведь я человек сугубо семейный, потому заниматься баловством мне не с руки, пришлось мечтать на годы вперёд.
Элина жила на съёмной квартире одна, совсем одна. Это обнадёживало.
Она вышла из своего вагончика, приветливо помахала ручкой, изобразила жестом необходимость немного обождать, затем развернулась, наклонилась к замочной скважине…
Фигура её в красивом лёгком платьице была бесподобна. Фантастически стройный силуэт, осиная талия, аппетитный зад. Господи, я и это успел отметить!
Мне стало немножко не по себе, оттого, что буквально через минуту надо начать общаться на несколько ином уровне.
Эти соблазнительные ямочки под коленками, белоснежная кожа элегантных маленьких ножек, заманчиво уходящих куда-то вглубь расклешённой юбчонки. Я невольно загляделся, мечтательно приоткрыв рот. Голова закружилась, поползла куда-то вбок и вниз…
Я покраснел. Элина могла заметить мой плотоядный взгляд, моё недвусмысленное состояние.
Она повернулась, метнула на меня окончательно парализующий волю взгляд. Её руки выше локтя, грудь и плечи неожиданно покрылись мурашками. Я даже почувствовал физически, как они нагло вскакивают на нежной коже.
– Ты замёрзла, моя фея, тебе холодно!
– Рядом с таким горячим мужчиной! Вовсе нет. Просто ты так посмотрел, я проследила – куда.
– Извини, не хотел тебя смутить. Просто ты такая…
– Я знаю, – женщина энергично покрутилась, давая рассмотреть себя со всех сторон, – я всех очаровываю. Куда пойдём?
– Куда бы ты хотела?
– Ну, для начала… для начала можно в кино. Или на танцы. Ты танцуешь? Я ужасно люблю танцевать, особенно танго, фокстрот, вальс. Я училась в школе танцев, даже выступала.

Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «ЛитРес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (https://www.litres.ru/pages/biblio_book/?art=69559762) на ЛитРес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.